Владимир Гусев
                            Хранитель Виртуальности
     Анонс
     ... Хартия Вирта — свод законов, защищающих виртуальную реальность.
     ... Хранители  — Сверхцивилизация  метаморфов, цель которых — не допустить
ни одну из рас до космической экспансии.
     ... Винтерпол — полицейская организация Хранителей.
     Дело номер... не важно!
     ...Как,  черт возьми,  попал на Землю запрещенный наркотик виртаин,  самое
существование которого угрожает виртуальной реальности?!
     Агент  Винтерпола Логвин должен расследовать происходящее и  «взять живыми
или мертвыми» распространителей и изготовителей виртаина!
     А... как?
     Прочитайте — и узнаете сами!
     Слишком далеко залетел я в будущее, ужас напал на меня.
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
      
     Глава 1
     Не лучше ли попасть в руки убийцы, чем в мечты похотливой женщины?
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     Она была обворожительна.
     Ее золотисто-пепельные волосы игривым водопадом ниспадали на плечи.  Глаза
сверкали из-под  челки,  словно огромные аквамарины.  Осиную талию перехватывал
золотистый  пояс.  Упругие  груди  мечтали  вырваться  из  глубокого  декольте.
Полураскрытые губы не позволяли думать ни о чем, кроме поцелуя.
     Место за ее столиком было свободно.
     Я  подошел  (Аполлон,  Парис  и  Геракл  в  одном  лице),  подождал,  пока
произойдет синхронизация столиков,  осторожно присел  на  казавшийся хрупким по
сравнению с моим могучим телом стул.
     — Вы кого-нибудь ждете?
     — Кого-нибудь.
     — Я уже пришел.
     — Рада тебя видеть.
     — Шампанское, джин с тоником, мартини?
     — Вначале шампанское.
     Ha столике красовались ваза с темно-красными розами и серебряное ведерко с
запотевшей бутылкой.  Девушка  наполнила на  две  трети  высокий  узкий  бокал,
вопросительно посмотрела на меня.
     — Я, с вашего позволения, выпью немного коньяку.
     Я  открыл  бутылку  «Наполеона»,   плеснул  с  полпальца  темно-золотистой
жидкости в широкий бокал из богемского стекла.
     — За встречу. Пусть она станет незабываемой для нас обоих.
     —  Надеюсь,  так и  будет...  Очень надеюсь!  —  многозначительно добавила
девушка.
     Мы чокнулись.  Я  выпил коньяк в два глотка,  пристально глядя красавице в
глаза. Она тоже не сводила с меня восторженного взгляда.
     — Меня зовут Парис, — вежливо представился я, ставя бокал на столик.
     — А меня — Афродита.
     — Предлагаю выпить на брудершафт.
     — Нет. Я не хочу братской дружбы. Давай выпьем за любовь.
     Мы  снова  наполнили  бокалы  и  снова  опорожнили их.  Афродита  медленно
приблизила ко  мне лицо.  Красиво очерченные губы,  дрогнув,  приоткрылись.  Я,
перегнувшись через столик, бережно поцеловал девушку.
     Оркестр заиграл «Вернись, я все прощу!».
     — Потанцуем? — предложил я.
     — С удовольствием!
     От  соседних столиков к  танцевальной площадке уже  шли парочки,  движимые
половым инстинктом и стадным чувством.  Я властно и решительно повел Афродиту в
танце, стараясь никого не задеть ни плечом, ни взглядом.
     Когда Каролина начала петь второй куплет, Афродита прижалась ко мне грудью
и бедрами.
     У нее была фигура топ-модели.
     Нет, у нее была фигура Афродиты. И лицо — ее же.
     И даже имя.
     Мы вновь осторожно поцеловались.
     — Поедем ко мне? — предложил я, едва танец кончился.
     — А какой у тебя дом?
     — У меня дворец, а не дом.
     — Какой у тебя дворец? — терпеливо переспросила она.
     — Роскошный! Великолепный! Чудесный!
     —  Типовой образец за тысячу двести баксов с мажордомом и полудюжиной слуг
в шитых золотом ливреях?
     — Вы у меня уже были? — удивился я.
     — Все мужчины одинаковы, — зевнула Афродита. Я не остался в долгу.
     — Все женщины тоже. Но вы... Я полюбил вас с первого взгляда! Другой такой
девушки нет ни в вирте,  ни во всем белом свете! Я предлагаю вам руку и сердце!
Возьмите их и распоряжайтесь по своему усмотрению!
     На  глазах у  всего зала я  опустился на одно колено и  поцеловал подол ее
платья.  А поскольку платье было очень коротким, мой нос ткнулся в самый низ ее
живота.
     Кто-то засмеялся.
     — Фигляр!  — резко отстранилась она.  — Еще одна такая шутка — и я залеплю
вам пощечину!
     — О, несравненная! О таком счастье я могу только мечтать!
     Я   выпрямился  во   весь   свой   немаленький  рост,   готовый  к   любым
неожиданностям. Но Афродита улыбнулась, взяла меня за руку и повела к выходу.
     — Куда мы идем?
     —  Ко мне,  —  просто сказала она.  —  Я живу не во дворце,  но свой дом я
построила сама.
     — Вы — сами — построили — дом? — не поверил я.
     —  На  досуге.  В  свободное от  основной,  работы  время,  —  подтвердила
Афродита. — А чем вы занимаетесь?
     — Проектирую дворцы для таких неумех, как вы.
     Однако...
     Мы вошли в кабинку телепорта.
     — Отвернитесь!  — потребовала Афродита таким тоном,  словно собиралась тут
же снять платье.
     Я послушно повернулся к ней спиной и даже заложил руки за голову,  как это
делают  при  аресте  опасные  преступники.  Афродита набрала на  пульте  адрес,
оценила мою позу, хмыкнула.
     — Можете опустить руки. Приехали.
     Выйдя из кабинки, мы очутились на...
     Вернее, в...
     Только через пару секунд я понял, что мы стоим на ковре, медленно плывущем
среди облаков. Земля была далеко внизу. Я подошел к краю ковра и отшатнулся.
     — И это вы называете домом?
     —  Здесь не бывает дождя и снега.  Сюда не могут попасть дикие звери и те,
кого я  не пригласила в  гости.  Я  чувствую себя на ковре в безопасности,  мне
здесь тепло и уютно. Чем не дом?
     Эта непостижимая женская логика...
     — Выпьете что-нибудь?
     — С удовольствием!
     Не в,  а  на одном углу ковра стоял бар,  на другом — стандартный столик с
разноцветными сторонами и два стула.
     Афродита что-то проговорила вполголоса.  На столике появилось уже знакомое
мне ведерко с  бутылкой шампанского.  Я,  вызвав все ту же бутылку «Наполеона»,
налил себе коньяку.
     — За то, чтобы наша встреча стала незабываемой, — провозгласила Афродита.
     — Я тебя никогда не забуду. Мы выпили стоя.
     — Потанцуем? — предложил я.
     Отношения  между  полами  за  последние  полтора  десятка  лет  изменились
кардинально.  Они, собственно, упростились до неприличия. Но какие-то рудименты
прежней  чопорности сохранились.  Мне,  например,  трудно,  едва  уединившись с
незнакомой девушкой,  сразу же  начинать ее раздевать,  а  тем более сбрасывать
одежду самому. Мне все еще нужна какая-то прелюдия, увертюра. Хотя некоторые, я
знаю, запросто обходятся без нее.
     —  Да.  Мне тоже пока трудно так вот,  сразу...  —  прочитала Афродита мои
мысли.
     Она включила эротическую музыку.  Мы,  тесно обнявшись,  начали танцевать,
потом целоваться.
     Красивая большая пуговица,  украшавшая платье Афродиты,  начала светиться'
алым. Я, наклонившись, прижался к пуговице губами.
     Платье медленно соскользнуло к ее ногам.
     — А ты? — заволновалась она. — Где у тебя расстегивается?
     Я  взял ее руку и осторожно подвел ее к пуговице.  Когда Афродита нажимала
на нее, я почувствовал, как дрожит ее рука.
     Мои брюки и тенниска медленно растворились в воздухе.
     Я  отступил на  пару  шагов.  Мне  хотелось видеть Афродиту сразу всю,  от
щиколоток до глаз.
     Она была прекрасна.  Платье,  лежавшее у  ног девушки,  напоминало морскую
пену.  Золотисто-пепельная волна  волос  падала  на  ее  плечо,  почти  скрывая
правую-грудь;  любоваться совершенством левой  не  мешало ничто.  Узкая  талия,
стройные бедра, светлый пушок, скрывающий низ живота...
     Ей тоже было на что посмотреть.
     Мы  шагнули  друг  к  другу  одновременно,  слились  в  объятии,  медленно
опустились на колени...
     —  Нет.  Первый раз  парадом командовать буду я,  —  пресек я  ее  попытку
принять позу всадницы. — Ты продемонстрируешь свое искусство чуть позже.
     Афродита не возразила.
     Время  от  времени  я  приподнимался  на  руках,   чтобы  полюбоваться  ее
прекрасным телом.  Почувствовав,  что ее ногти впиваются мне в спину,  я удвоил
усилия.
     Вершины блаженства мы достигли одновременно.
     Потом мы  просто лежали рядом,  умиротворенные и  счастливые.  Лежали и  о
чем-то разговаривали,  ожидая, пока желание вновь заставит нас наброситься друг
на друга.
     Поза наездницы была,  насколько я  понял,  для Афродиты любимой.  Я в этом
раунде особой активности не проявлял.
     Зато  в   следующий  раз  я  провел  ее  через  каскад  из  трех  позиций,
перетекающих одна в другую.  Она,  после небольшого отдыха и нескольких глотков
шампанского,   доказала,  что  ее  красиво  очерченные  губы  умеют  не  только
обворожительно улыбаться, а язык — не только болтать глупости.
     Я приготовился было достойно ответить на этот любовный вызов,  но Афродита
вдруг резко поскучнела, плотно сжала бедра и села, прижав груди к коленям.
     — Что-то не так, любимая? — насторожился я.
     — Да нет... Все хорошо.
     — Ты устала?	.
     — Нет. Дело не в этом.
     — У тебя какие-то неприятности?
     — Ты долго будешь угадывать и все равно не угадаешь.
     — Наверное, мне пора идти.
     Афродита, уткнувшись подбородком в локоть и прикрыв глаза, не отвечала.
     — Когда мы встретимся?
     — Никогда. Не ищи меня. А сейчас — уходи, пожалуйста, уходи!
     — Ты можешь объяснить, что произошло? В чем моя вина?
     — Ни в чем.  Это — мои проблемы.  Я попыталась их решить с твоей помощью и
поняла — бесполезно. Спасибо тебе — и уходи!
     Я обнял ее за плечи, повернул к себе.
     — Я хочу тебе помочь.  И полагаю, смогу это сделать. Только объясни, в чем
дело?
     —  У  тебя есть деньги?  — спросила Афродита,  впервые за последние минуты
подняв на меня прекрасные глаза.
     — И это — вся проблема?  — с облегчением засмеялся я.  — Ну конечно,  наше
пребывание и в кафе, и на этом сказочном ковре-самолете оплачиваю я.
     — Естественно, ты, — отмахнулась она. — Я не об этом. Ты знаешь, что такое
виртаин?
     — Только теоретически. Говорят, достать его неимоверно трудно...
     — И стоит он неимоверно дорого. Но он того стоит.
     — Ты что... Пробовала? — догадался наконец я.
     —  Да.  И все то,  чем мы сейчас с тобой здесь занимались,  по сравнению с
виртаином невинно,  как поцелуй ребенка.  И  столь же неинтересно.  Я больше не
буду заниматься сексом.  Даже с  тобой,  —  провела Афродита пальчиком по  моим
губам.
     — Сколько?
     — Каждая доза — пятьсот рублей.
     — Столько у меня есть. Вот, смотри! 
     Я  приблизил к  ее  глазам свою  левую руку,  высветил сумму на  расходном
счету.
     — Только я должна удостовериться, что ты не коп.
     — Понимаю. А как ты это сделаешь?
     — Очень просто.  Первый раз ты улетишь один.  Я буду за тобой наблюдать. И
если все будет нормально,  ты компенсируешь мне стоимость двух доз:  той, что я
на тебя потрачу, и второй, уже для меня.
     — Что-то я не понял. Проверка...
     —  Ни  один коп не  согласится на  улет.  Им  это категорически запрещено.
Увольняют немедленно,  а  контроль  они  проходят каждый  месяц.  Должна  же  я
обезопасить друзей,  снабжающих меня  виртаином,  —  попыталась оправдать  свою
недоверчивость Афродита.
     — Я согласен. Что я должен делать?
     — Для начала — перечислить на мой счет деньги за две дозы.
     — За одну,  — не согласился я.  — Ты же видела, у меня только на расходном
счету больше двух тысяч рублей.  Я, наверное, захочу прихватить еще одну дозу с
собой. Поэтому пока одну, потом еще две или даже три.
     Афродита колебалась.
     — В том, что я не коп, ты сейчас убедишься. Чего ты боишься?
     — А чего боишься ты?
     —  Того,  что ты исчезнешь из моей жизни,  да еще и  вместе с  тропинкой к
виртаину. Я давно хотел его попробовать, но никак не мог выйти на установщиков.
Было бы обидно найти пещеру с сокровищами и сразу же ее потерять.
     — Ладно. Будь по твоему. Набирай сумму.
     Я громко произнес:  «Пятьсот рублей. Перечислить на счет абонента, который
будет указан в течение десяти секунд».
     Когда на дисплейчике высветились цифры 500 и замигала стрелка,  я протянул
левую  руку  Афродите.   Она  скомандовала  принять  сумму,  мы  соприкоснулись
браслетами.
     — Все в порядке?
     Афродита,   отвернувшись,  высветила  свой  текущий  счет,  удовлетворенно
улыбнулась.
     — Да.  А теперь смотри и слушай.  Терком Колибри, девятьсот пятьдесят семь
восемьсот тридцать один, — произнесла она слова пароля.
     На  фоне  облаков появился экран  размерами как  раз  с  ковер,  образовав
своеобразный потолок  странной комнаты  без  стен,  служившей Афродите жилищем.
Послышались  какие-то  звуки,   лишь  отдаленно  напоминающие  музыкальные,  но
зачаровывающие своим сложным, на грани какофонии, ритмом и странным, не похожим
ни  на  какой инструмент тембром.  На экране появились какие-то цветные пятна и
полосы,  плавно изменяющие свои оттенки и  пропорции.  Афродита сидела рядом со
мною на  коленях,  глядя на мое обнаженное тело,  в  котором начало просыпаться
дикое, необузданное желание.
     — А ты... Не смотришь? — удивился я.
     —  Нет...  Это —  мужской вариант виртаина,  на  меня он  не действует,  —
солгала Афродита.
     Я не мог отвести глаз от цветовых пятен, начавших на потолке-экране игру в
салочки.  Голос Афродиты показался мне грубым и  совершенно чужеродным для того
калейдоскопически-нарядного пространства,  которое  медленно  втягивало меня  в
себя.
     Мне показалось,  что мое тело, оторвавшись от ковра, медленно поднимается,
чтобы раствориться в блистающем мире, имя которому — Абсолютное Счастье.
     Я  забыл про Афродиту.  Где-то там,  в  чудесном мире,  нежданно-негаданно
распахнувшем свои объятия,  меня ждала Небесная Невеста, женщина, которую я всю
жизнь искал.
     Меня переполнила радость.  Я  засмеялся,  и  сила этого чувства утроилась.
Афродита стала лишь смутной тенью,  закрывавшей часть экрана. Однако мне уже не
нужен был весь экран.  Один его клочок,  любой крохотный кусочек с  сумасшедшей
пляской цветных пятен — вот все,  в чем я нуждался,  ныне,  и присно, и во веки
веков.
     Моя радость еще раз утроилась... 
     Все  окружающее  исчезло.   Теперь  я   был  центром  мира  и  всем  миром
одновременно,  поэтому ничто не  могло окружать меня,  все  было  во  мне,  все
ликовало, вибрировало и пело.
     Я был не только миром, но и всеми наслаждениями мира.
     Время и пространство исчезли. Им на смену пришли вечность и бесконечность.
     И эта моя мысль оказалась последней. Потому что в вечности и бесконечности
растворяется все. Никакая мысль, никакое чувство в них существовать не могут. Я
стал бесконечностью... Я растворился в вечности...
     И сразу же понял,  что вечность равносильна мгновению.  Вернее,  так: одна
вечность равносильна одному мгновению. Обратное, вообще говоря, неверно...
     И  однако  же,  существуют.  Чувство наслаждения,  например.  Стремительно
угасающее   чувство,   без   которого   всякая   жизнь   становится   абсолютно
бессмысленной. В частности, моя жизнь.
     Мои  глаза  вновь  начали  видеть  окружающее,  а  мозг  —  осознавать всю
безотрадность и никчемность жизни.  Единственным утешением было небо,  огромное
голубое небо и медленно плывущие по нему облака.
     Облака в отличие от меня находились в состоянии перманентного экстаза.
     Что-то пошевелилось рядом со мною. Я испуганно повернул голову.
     Какая-то женщина,  с  грубыми чертами лица и  тела,  полностью обнаженная,
лежала рядом со мною, совершенно обессиленная.
     И счастливая.
     От несправедливости и  обиды я заплакал.  Женщина нашла в себе силы сесть,
положила мою голову себе на  колени и  начала утешать,  гладя меня по  волосам,
словно мальчика, у которого отняли любимую игрушку.
     — Ну-ну, не расстраивайся... У тебя ведь есть деньги... Значит, ты сможешь
испытать это и раз, и другой, и третий... Ты ведь не коп, тебе можно...
     — Я хочу еще одну дозу.  Немедленно! — потребовал я. — У меня есть деньги.
Возьми все, что осталось, иначе я умру!
     — Ты умрешь,  если примешь две дозы подряд.  Этого делать ни в коем случае
нельзя,  малыш.  Ведь  тогда твои деньги достанутся родственникам,  а  не  нам.
Нет...  Приходи через три дня в  то же самое время в  тот же самый бар,  я буду
ждать.  И не вздумай меня искать!  Иначе расстанешься с жизнью быстрее,  чем не
только ты, но даже я думаю, и без помощи виртаина!
     — Почему ты решила,  что все мои деньги достанутся вам? — спросил я сквозь
слезы.
     —  А  куда ты теперь денешься?  —  удивилась Афродита.  — Я же видела,  ты
улетел по-настоящему. Значит, будешь делать это вновь и вновь, пока не кончатся
деньги. И учти, следующая доза будет стоить уже тысячу рублей.
     — Я не совсем понял, вы — это кто?
     —  А  вот этого тебе знать не нужно.  Кто слишком много знает,  тот быстро
умирает. Еще быстрее, чем от виртаина.
     Афродита — уже второй раз за сегодня — провела пальчиком по моим губам.
     — И сколько мне осталось? — равнодушно спросил я.
     —  Ровно столько,  на сколько у  тебя хватит денег.  Обычно это три-четыре
месяца,   если  ты  очень  богат  —  десять—двадцать.   Первая  же  ломка,   не
подкрепленная дозой, кончится смертью. Ну, тебе пора, одевайся.
     Я  с  трудом встал.  Ноги мелко дрожали,  во рту пересохло.  Я  налил себе
полную рюмку коньяку, выпил, немедленно повторил.
     Афродита тоже подошла к  столику,  выпила шампанского.  Ее,  как  и  меня,
слегка покачивало.
     — Так ты все-таки смотрела?  — догадался я.  — Значит,  тебе тоже осталось
два-три месяца?
     — Что я,  дура, что ли? — одарила меня Афродита улыбкой Джоконды. — Просто
я немного выпила, дожидаясь твоего возвращения.
     — Долго я улетал ?
     — Часа полтора, наверное.
     Я  подумал,  что  у  меня  больше  никогда  не  возникнет желания спать  с
женщиной.  Мне стало так грустно,  что я с трудом сдержал переставшие было течь
слезы.
     — Не плачь, глупенький!
     Афродита прижала мою  голову к  своей обнаженной груди.  Меня это никак не
взволновало. Плотина стыда рухнула, слезы вновь ручьем хлынули из моих глаз.
     — Ну-ну,  успокойся... Когда ты примешь следующую дозу, мужская сила вновь
вернется к тебе. Но что она по сравнению с тем, что дает виртаин?
     И в самом деле. Что секс по сравнению с улетом? Невинный поцелуй ребенка.
     — Я приду за виртаином завтра, рано утром, — предложил я.
     — Нет. Через три дня. Я уже объяснила почему! — повысила голос Афродита. —
Одевайся же!
     Я послушно оделся.  На фоне облаков обозначились контуры двери,  ведущей в
кабинку телепорта..
     — Быстрее! — торопила Афродита. — Я вовсе не хочу светиться в вирте!
     Ну  что  же,  полтора часа —  срок вполне достаточный.  Афродиту наверняка
вычислили и в вирте, и в реале. Я вошел в кабинку телепорта, набрал адрес.
     Прозвенел гонг. Я вышел из кабинки и очутился в своем кабинете.
     Очки хомоскафа стали прозрачными. Я подошел к столику, налил из бутылки, в
которой  когда-то  был  коньяк  «Наполеон»,  минеральной воды  в  широкий бокал
богемского стекла, жадно выпил, немедленно повторил...
     Лишь после третьего бокала я смог говорить с шефом.
     — Кирилл, ну, что там?
     — Все в порядке,  ее вычислили и уже установили наблюдение. Надеюсь, через
три-четыре дня столь же успешно проведем вторую фазу.
     Вторую — может быть.  Даже третью.  Но вот четвертая, как всегда, окажется
неудачной. Такая уж у меня работа...
     — Я на сегодня свободен?
     — Да, конечно! Отдыхай, набирайся сил. Завтра выйдешь?
     — Надеюсь, — пожал я плечами. До завтра еще дожить надо.
     Предельно  аккуратно  сняв   скаф   —   не   дай   Первый   повредить  его
прессоры-сенсоры!  —  я ложусь прямо на полу,  покрытом ковром с пышным ворсом.
Дверь кабинета заперта,  никаких «жучков» здесь нет и  не может быть —  за этим
тщательно следит не только служба безопасности Винтерпола,  но и я сам. Так что
вполне можно расслабиться и хоть немножко оттянуться.
     Этот виртаин так выматывает...  Никуда я,  конечно,  не  улетал,  никакого
экстаза не  испытывал.  Но изображать подобное в  течение полутора часов трудно
даже мне.
     Я бормочу слова аутотренинга:  «Мои ноги полностью расслаблены... Мои руки
полностью  расслаблены...   Мышцы  шеи  и  головы  полностью  расслаблены...  Я
становлюсь похож на облако в  штанах...  Облако в штанах и рубашке...» Ну и так
далее.  Конечно,  неплохо было бы  оттянуться по  полной программе,  представив
себя, допустим, лужей. Спокойной полубесчувственной лужей, в которой отражаются
плывущие  по  небу  пушистые  облака,  находящиеся  в  состоянии  перманентного
экстаза.  Но  такую роскошь я  не  могу  себе  позволить —  слишком долго потом
придется восстанавливать форму. Так что ограничимся облаком в штанах.
     Минут через тридцать,  уже не такой разбитый и  усталый,  я собираю себя с
пола,  потягиваюсь,  проверяя,  как  функционируют  мышцы,  выхожу  в  коридор,
закрываю кабинет на ключ.
     Навстречу мне идет Костя Щегольков, начальник четвертого отдела.
     — Привет, Оловянный шериф! Говорят, ты опять с уловом?
     — Думаю,  мелкая рыбешка. Лицензиаты виртаина так законспирированы, что их
с собаками не найдешь.
     — Да, виртаин никакие собаки не чуют, — хмыкает Костя. — Ну, удачи!	
     — Спасибо.
     Кличка «Оловянный шериф» намертво прилипла ко мне еще пять лет назад,  как
только  я   приехал  из   Штатов,   чтобы  поучить  русских  копов  вылавливать
установщиков и  дистрибьюторов виртаина.  Пока  установщики работали  только  в
вирте,  проблем не было.  Какая разница, откуда заходить в вирт, из московского
кабинета или из чикагского.  Несколько секунд —  и в одной из закрытых гостиных
Винтерпола можно  расположиться поудобнее на  стандартном стуле  и  обсудить  с
коллегами из  дружественной страны все проблемы.  Но  когда установщики,  после
нескольких широкомасштабных облав,  почти все исчезли из вирта и начали активно
работать в реале,  пришлось и нам менять методы работы. Конечно, в вирте начали
создавать  тренажеры,  позволявшие  быстро  обменяться  опытом,  но  разработка
тренажеров —  дело  нескорое,  а  установщики виртаина меняли  тактику чуть  не
каждый месяц.  Вот  тогда-то  и  было принято решение обменяться специалистами.
Приехал я  в  Москву,  родной город моих прадеда-прабабки,  он  мне понравился.
Через полгода привез из Штатов жену, дочь... Так и живу.
     Да и какая, собственно говоря, разница, где жить? Во всех развитых странах
уровень жизни высококлассных специалистов примерно одинаков,  к тому же большую
часть времени они все равно проводят в вирте. Ко мне это, правда, не относится,
я предпочитаю работать в реале.  Но таких немного,  а Стойкий Оловянный шериф —
именно так звучит моя полная кличка — вообще один.  Кличка, конечно, привлекает
ко мне излишнее внимание — но только очень узкого круга лиц. Зато я имею доступ
к закрытой информации и возможности влияния, которых нет даже у моего предка.
     Этим я, честно говоря, горжусь.
     Глава 2
     И потому вы негодуете на жизнь и землю. Бессознательная зависть светится в
косом взгляде вашего презрения.
     Ф.Ницшс. Так говорил Заратустра
     Кормят в  здешней столовой очень  даже  неплохо.  Гораздо вкуснее,  чем  в
Штатах,  и много натуральных продуктов.  Не кулебяками и расстегаями,  конечно,
потчуют,  но и не сосисками из сои.  Столовая небольшая,  но уютная.  На полу —
широкая лента желтого цвета, извивающаяся между столиками.
     На пороге я на мгновение замираю. Как должен выглядеть человек, только что
выполнивший трудную работу?  Да не просто трудную, а уникальную, с которой лишь
он  один  и  мог  справиться?   Чувство  гордости,   само  собой,  еще  чувство
удовлетворения,  а  также — осознание своей неповторимости.  Поверх — напускная
скромность.
     Отобразив все это на лице,  я  переступаю порог и направляюсь к ближайшему
свободному столику.  Вдоль желтой ленты от раздаточной в  мою сторону уже катит
сервировочный столик.
     Я  заказываю рассольник,  пельмени  и  компот.  В  ожидании,  пока  столик
вернется  с   заказом,   выпиваю   пакетик  томатного  сока,   ловя   на   себе
восхищенно-завистливые взгляды коллег.  Восхищенные —  потому как я  только что
вычислил распространительницу,  завистливые —  оттого что  еще и  дозу виртаина
принял.  А  с  наслаждением,  даруемым этим  зрительно-слуховым наркотиком,  не
сравнятся ни секс,  ни героин. Но мои бедные коллеги никогда этого не испытают,
никогда не отведают запретный плод. Впрочем, ломка после виртаина, почти всегда
заканчивающаяся смертью,  столь мучительна, что одно только знание о ней служит
достаточно высоким барьером — для тех,  кто понимает. А мои коллеги понимают, и
понимают хорошо.
     Тем больше их зависть ко мне.
     Да, ребята, вам такая работа не по плечу. Учитесь, пока я жив!
     Изобразив все  это  на  лице,  я  снимаю  с  подкатившего столика  горячие
тарелки.
     Никто не подсаживается за мой столик,  никто не пытается завести разговор.
Оловянного шерифа уважают,  отчаянно ему завидуют,  но  не любят.  Пусть их.  Я
навязывать свое общество никому не собираюсь.
     Удостоверившись,   что  выражение  лица  вполне  соответствует  мыслям,  я
приступаю к трапезе.
     Едва  я  начинаю  мелкими  глотками пить  компот,  браслет  теркома дважды
сжимает запястье. Я подношу экранчик к глазам.
     — Слушаю!
     Это начальник Управления, Кирилл Семенович Степанов.
     —  Логвин,  выручи!  Я должен был провести занятие с новичками,  но меня в
министерство вызывают! Из всех начальников отделов ты один свободен. Подменишь?
     Вот она,  людская благодарность!  Только что, рискуя жизнью и здоровьем, я
провел уникальную операцию.  Еще неизвестно,  удастся ли  на  этот раз избежать
пристрастия к виртаину. Мне крайне необходим отдых, хотя бы полдня. А шеф...
     — На какую тему базар должен быть? — обреченно спрашиваю я.
     —  На  какую  хочешь!   Их  двое;   одна  новенькая,  только  после  школы
вирт-полиции,  еще  ничего не  знает.  Второй —  молодой винтерполовец,  уже со
стажем и  с  двумя  благодарностями,  очень хотел бы  работать в  твоем отделе.
Присмотрись к нему, может, возьмешь?
     — Вряд ли.
     — Все равно расскажи им про себя — пусть услышат легенду из уст ее героя!
     — Я им лучше про виртаин расскажу.
     —  Про  что  угодно.  Начало занятия в  шестнадцать пятнадцать в  двадцать
девятом кабинете. Спасибо!
     Обрадованный Кирилл исчезает с экранчика теркома.  Побоялся, наверное, что
я вспомню о каких-нибудь неотложных делах.  Да ладно уж, выручить шефа — святое
дело.  Святое в том смысле,  что абсолютно бескорыстное.  Случись с подчиненным
какая неприятность —  разве шеф вспомнит о  том,  кто его не раз выручал?  Нет.
Устроит прилюдную выволочку или вообще подаст рапорт о несоответствии. На то он
и шеф...
     Все совещания,  оперативки, планерки и даже занятия с новичками проводятся
в  Управлении исключительно в  реале.  Любая защита может быть взломана опытным
хакером,  а  в  реале —  попробуй попасть в  комнату,  находящуюся в  тщательно
охраняемом здании,  да еще если каждый, перед тем как войти, должен чиркнуть по
сенсору стража индивидуальным пропуском и приложить к сенсору большой палец.
     Новички уже  ждут  меня в  кабинете,  Девушка довольно симпатичная,  между
прочим.  Прическа агрессивная:  черные  короткие волосы симметрично зачесаны на
пробор,  ото лба к темени тянется ярко-рыжая полоса, веки тоже намазаны рыжим и
окантованы черным.  Но глаза добрые — похоже, у этой тигрицы нет когтей. Как ты
сюда  попала,  глупенькая?  Романтики  захотелось,  или  ты  просто  лесбиянка,
почувствовавшая себя крутым парнем?  Впрочем,  это твои проблемы,  а  у  меня и
своих хватает.
     Как я  должен выглядеть?  Самый знаменитый коп Управления,  живая легенда.
Знаю и умею то,  чему вы никогда не научитесь,  как бы ни старались.  Слушайте,
салаги!
     —  Здравствуйте.  Меня зовут Логвин,  с ударением на первом слоге,  Логвин
Жовтяк.  Я  начальник второго отдела,  самого важного в Управлении.  Вряд ли вы
когда-нибудь будете работать в моем отделе, но попытаться стоит.
     — Почему?  — немедленно ловится на нехитрую приманку девушка.  Старательно
хлопает длинными черными ресницами,  мило улыбается.  Интересно, кому она хочет
понравиться —  мне  или парню?  Скорее всего обоим.  Есть у  обывательниц такой
инстинкт  —  нравиться  всем  особям  противоположного пола,  независимо от  их
должности, возраста и семейного положения.
     Ну и как ей отвечать?  Сказать, что я не люблю длинных монологов и не умею
их  произносить,  поэтому предпочитаю беседу?  Нет,  говорить правду  в  данном
случае нерационально.  Не  стоит ронять авторитет Оловянного копа даже в  такой
малости,  как умение долго и  бесполезно говорить.  У  обывателей это искусство
почему-то очень высоко ценится.
     — Почему самого важного или почему вы вряд ли будете у меня работать?
     — И то, и другое — почему?
     —  Самый  важный  второй  отдел  потому,   что  он  занимается  борьбой  с
распространителями виртаина,  чрезвычайно опасного  аудиовизуального наркотика,
одно время угрожавшего самому существованию вирта.  Не будь нас, вирт давно уже
превратился бы в  один сплошной притон.  А работать в нашем отделе вы не будете
потому,  что  лишь  очень  немногие,  входя в  соприкосновение с  установщиками
виртаина,  избегают соблазна или попробовать его,  или, получив большие деньги,
отпустить установщика.
     Девушка вновь хлопает ресницами.  Наверное, на молодых людей это действует
неотразимо, но не на меня.
     — Еще вопросы есть?  Задавайте,  а не то я начну читать лекцию,  длинную и
скучную, как история Виртуальности.
     — Я слышал,  что виртаин в виртуале уже не распространяют, только в реале.
Зачем тогда вообще нужен ваш «самый важный» отдел?
     Это  подал голос юноша,  высокий,  стройный,  с  короткой стрижкой,  глаза
голубые, взгляд пытливый. Юноша прикидывается наивным, но на самом деле вежливо
хамит. Как отреагировать? Спокойно.
     —   Вот  для  того,   чтобы  бандеры  и  бандерши  не  могли  вернуться  к
распространению виртаина в  его родной среде обитания,  и существует наш отдел.
Да,  мы  сейчас работаем в  основном в  реале.  Да,  программы-нюхачи мгновенно
выявляют  случаи  распространения наркотика  в  виртуале.  Но  наши  противники
изобретают  все  новые  и   новые  программы-обходчики,   позволяющие  обмануть
программы-нюхачи.  Волка наряжают то  в  овечью шкуру,  то в  козью,  то вообще
маскируют под корову.  И,  надо сказать, очень искусно это делают. Мы, конечно,
тоже не сидим сложа руки,  выслеживаем эти программы и тихо,  без лишнего шума,
вылавливаем установщиков,  а  иногда выходим и  на дистрибов.  Но установщики в
ответ    начали    использовать   программы-антирадары,    определяющие,    что
программу-обходчик выследили; после этого они перестают ее использовать.
     — А вы что в ответ придумали? — интересуется девушка.
     — Не знаю. Этим занимается четвертый отдел, Кости Щеголькова.
     — И сколько всего здесь отделов?
     —  Вообще-то  это закрытая информация.  Но  раз уж  вы  получили допуск на
работу в  Управлении...  Щегольков занимается программами — защиты,  нападения,
слежения и прочими.  Вернее,  вопросами их внедрения и использования, поскольку
разрабатывают такие  программы  сторонние  мощные  организации.  Третий  отдел,
Караваева,  занят работой в  реале.  Его люди осуществляют наружное наблюдение,
формируют группы  захвата и  выполняют прочую  оперативную работу.  Наш  отдел,
кстати,  работает не  только по  виртаину.  Мы и  за соблюдением Хартии следим.
Именно это,  после того как распространители виртаина ушли в реал,  стало нашей
основной задачей и главной головной болью в вирте.
     — А первый отдел? Чем занимается первый? — интересуется девушка.
     — Первый отдел отвечает за соблюдение режима секретности и за безопасность
сотрудников Управления.  В частности, он будет заниматься вашей безопасностью —
если вы, конечно, останетесь работать в Управлении.
     — У вас есть причины сомневаться в этом? — поджимает губы девушка.
     Впервые в жизни вижу обиженную тигрицу.
     —  Все ваши предшественницы не задерживались у нас больше чем на несколько
месяцев.  Быть хранителем Виртуальности —  это не работа,  а стиль жизни.  И он
мало подходит для привлекательных девушек.
     —  Возьмите меня к  себе,  —  просит юноша.  — Я уже имею опыт и сюда не с
пустыми руками приехал.  Я хотел бы продолжить работу по нарушителям Хартии,  а
этим как раз ваш отдел занимается.  А  еще я  хотел бы стать,  как вы,  Стойким
Оловянным шерифом.
     Однако...   Юноша  предельно  честолюбив  и  не  скрывает  своих  амбиций.
Вообще-то  я  выскочек не  люблю.  Однако для дела,  настоящего серьезного дела
такие люди подходят больше всего.  Потому что работают не  за зарплату и  не за
идею,  но чтобы доказать всем свою силу и неповторимость.  А это — самый мощный
стимул.
     — Ну, Оловянным шерифом вам вряд ли удастся стать... в ближайшие несколько
лет.  Но  если  ваш  уровень профессионализма хотя бы  наполовину таков,  каков
уровень нахальства, у вас может что-то получиться. Скажите в отделе кадров, что
я согласен вас взять — на испытательный срок, разумеется.
     — А я?  — пытается девушка одновременно и разжалобить,  и соблазнить. Но у
нее не получается ни то,  ни другое. Потому что разжалобить Стойкого Оловянного
шерифа невозможно —  на  то  он  и  оловянный,  соблазнить нельзя —  на то он и
стойкий.
     —  А  вам придется подрасти,  набраться опыта в других отделах.  Приходите
через годик, может, я вас и возьму.
     В  отдел возьму,  разумеется,  а  не в  постель.  На меня чары соплюшек не
действуют.
     Равно как и все прочие чары.
      
     Глава 3
     В  свободную  высь  стремишься ты,  звезд  жаждет  твоя  душа.  Но  дурные
инстинкты также жаждут свободы.
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     Следующую порцию виртаина я должен получить уже в реале. Именно так теперь
работают распространители:  отыскивают жертву  в  виртуале,  а  добивают уже  в
реале.  Считают,  что  это  для  них безопаснее.  Они правы в  общем-то,  после
внедрения новой методики работа нашего, второго отдела сильно осложнилась. И не
будь его начальником Стойкий Оловянный шериф...
     Браслет теркома единожды сжимает мое запястье,  когда я, в своем кабинете,
изучаю  последние  оперативные  данные.  Они  в  общем-то  стандартные,  ничего
экстраординарного или хотя бы нового.
     Во  всем  мире  за  истекшие  сутки  задержано  четверо  распространителей
виртаина и ни одного установщика...
     Трое молодых людей,  раздобыв подпольную программу-антиграв,  долго летали
над Сим-сити, а когда копы устроили им вынужденную посадку, попытались улизнуть
в  реал.  Но их успели вычислить.  Оказалось,  в реале они развернули мобильный
вирт-кабинет на плоской крыше высотного дома.  Когда реал-копы взломали дверь и
выскочили на  крышу,  молодые люди —  два парня и  девушка —  взялись за руки и
попробовали летать в реале.  Полет их длился не несколько часов, как в вирте, а
несколько секунд...
     Я  поворачиваю руку  так,  чтобы  экран  теркома  оказался перед  глазами.
Установка по умолчанию — аудио.  Мой собеседник тоже не любит показывать личико
тем, кого может вызвать лишь в режиме «общий».
     — Парис? — спрашивает невидимая собеседница.
     —  Да...  —  отвечаю я совершенно больным голосом.  — Ты мне срочно нужна.
Можешь выйти в вирт, прямо сейчас?
     — Зачем? — прикидывается дурочкой Афродита.
     — Мне очень плохо. Я должен немедленно тебя увидеть!
     — Нет проблем. Но не в вирте, а в реале. Идет?
     — Мне все равно где. Только быстрее, ладно?
     —  Напротив выхода из  метро «Каширская» —  того,  что  ближе к  институту
онкологии,  —  тебя будет через полчаса ждать черная «Волга».  Подойдешь к ней,
спросишь у водителя, не продается ли эта тачка. Ответ будет — «За шестнадцать с
половиной косых».  Садись,  тебя привезут куда нужно.  И  не забудь:  у тебя на
теркоме должно быть не меньше тысячи рублей.  Иначе тебе будет еще хуже. Ты все
понял? Повтори пароль!
     Все тем же полумертвым голосом я повторяю пароль и отзыв.
     Шофер черной «Волги»,  коренастый крепыш лет тридцати,  петляет по улицам,
посматривая в зеркало заднего обзора:  боится хвоста.  Не догадывается, что нас
ведут по маячку,  вмонтированному в мой костюм.  Я, полулежа на заднем сиденье,
инсценирую  ломку.   Видиков  в  Управлении  показали  достаточно,   изобразить
предсмертную степень страдания — никаких проблем!
     Если в зеркало шофер посматривает с опаской,  то на меня — брезгливо,  как
на вонючего бомжа.
     Значит, хорошо работаю, убедительно.
     Притон —  обычная трехкомнатная квартира.  Таких в Москве сотни тысяч.  Из
всей  обстановки —  только  большие  удобные кресла,  по  пять-шесть  в  каждой
комнате. Некоторые заняты, некоторые пусты.
     Бандерша,  женщина лет сорока,  с  отчетливыми,  словно у молодого юнкера,
усиками над верхней губой, брезгливо указывает шоферу: 
     —  Этого сюда...  Что-то у него ломка раньше обычного началась.  Мы его не
потеряем?
     Кажется, я немного перестарался. Не беда, никому и в голову не придет, что
человек,  уже  попробовавший виртаина,  может  остаться адекватным,  может лишь
прикидываться, будто у него ломка, может сохранить волю.
     — Мы его первого оформим, — проявляет милосердие шофер.
     Мне надевают шлем,  но  его щиток-экран,  похожий на  мотоциклетный,  пока
прозрачен.
     — Быстрее! — тороплю я.
     —   Ишь  ты!   Вначале  нужно  заплатить,   —   уличает  меня  Афродита  в
мошенничестве. — Тысяча рябчиков на коме есть?
     — Есть, есть! Ровно тысяча! Быстрее!
     Банд ерша скачивает с моего теркома деньги.
     —  Мог бы  и  весь счет принести...  —  ворчит она.  —  Меньше возиться бы
пришлось.
     — Ну да... а вы бы все сразу скачали — и что тогда?
     —  Ну,  помучился бы  чуток...  —  пожимает  плечами  бандерша и  включает
виртаин.
     Перед  моими глазами начинают мельтешить разноцветные полосы.  Убедившись,
что программа пошла,  бандерша отходит к соседнему креслу. Я же, уверенный, что
за мной никто не наблюдает (да и кому интересен человек,  лицо которого наглухо
закрыто  шлемом,  а  руки  мертвой  хваткой вцепились в  подлокотники кресла?),
закрываю глаза.
     И не потому, что берегу от истощения нервную систему, боюсь раньше времени
сойти в могилу и все такое. Просто этот калейдоскоп меня раздражает.
     А вот слух я не отключаю — иначе не смогу определить момент, когда виртаин
закончится и  нужно будет разыгрывать следующую картину спектакля.  Но я  меняю
диапазон  слышимых  частот  так,   чтобы  аудиотрек  виртаина  был   приглушен.
Человеческие голоса звучат при  этом немного забавно,  вроде как  все залезли в
большие бочки  и  переговариваются,  зажав пальцами носы.  Но  речь  достаточно
разборчива.
     — Куда этого? — спрашивает очередной шофер, доставивший очередную жертву.
     — К окну. Пусть в последний раз посмотрит на белый свет, когда оклемается.
     — У него что, уже дубль пусто?
     — Нет!  Я еще достану денег! Мне только двадцать семь рублей не хватает! —
волнуется какой-то мужчина.
     — Не переживай,  покойничек! — ласково отвечает ему бандерша. — В этот раз
ты получишь дозу и  за неполный юнит.  Но зато в следующий — если он,  конечно,
будет —  тебе придется принести и  юнит,  и долг.  Иначе не видать и не слыхать
тебе виртаина, как своих детей.
     — Почему же? Дети живут вместе со мной, я их очень люблю! — с достоинством
отвечает мужчина.
     — Жили,  покойничек,  жили! — поправляет его Афродита. — Вряд ли они будут
ходить на твою могилку. Ведь ты профукал все деньги и пустил их по миру. Так?
     —  Я еще заработаю!  У меня хорошая специальность!  — обещает невыполнимое
мужчина и замолкает — видно, ему включили виртаин.
     — А этого увози.  И до самого дома, до дверей. Будут приставать — скажешь,
пьяный.
     — Да знаю я... Не впервой.
     — Ты, главное, на хвосте кого-нибудь не притащи. Проверяешься?
     — Как учили.
     — На, выпей, покойничек! Это тебя подкрепит!
     Видно,  бандерша дает  выпить только что  принявшему виртаин «покойничку».
Слышится звук льющейся водки,  совершенно не  похожий на таковой в  стандартном
звуковом диапазоне.  Только я,  с  моим опытом,  и  могу отличить его  в  шумах
дыхания нескольких человек.
     Это Афродита устраивает прикрытие на случай,  если полиция заинтересуется,
где «покойничек» принял дозу виртаина,  и  попытается установить слежку.  Но за
пьяницей никто следить не будет,  это они верно рассчитали.  Отличить человека,
только что  принявшего виртаин,  от  обычного алкаша,  едва стоящего на  ногах,
довольно сложно —  тем  более когда от  виртаиниста разит спиртным.  В  третьем
отделе, правда, есть специалисты, но эффективность их работы низкая. Вынюхивать
виртаин в вирте — надежнее.
     Одного  «покойничка»  увозят,  другого  привозят.  Ишь  как  они  слаженно
работают. Прямо-таки конвейер по изготовлению покойников и — реже — покойниц.
     Жаль, что его придется уничтожить. Но Афродита сама виновата. Не надо было
дважды использовать одну программу-обходчик.
     Впрочем, кто такая Афродита? Всего лишь бандерша, содержательница притона.
Наверняка виртаин ей  устанавливает кто-то другой.  Выйти на установщика —  вот
наша задача.  Сделать это  будет посложнее,  чем выследить притон,  но  сделать
придется.  Отдел давно не  брал с  поличным даже установщика,  не  говоря уже о
дистрибе и тем более о лицензиате. Но последние вообще неуловимы. До сих пор не
знают,  сколько их —  несколько десятков или всего два-три на весь вирт и реал,
вместе взятые. Я имею в виду — в Винтерполе не знают.
     И не узнают никогда.
     Услышав заключительный аккорд,  я  разжимаю пальцы.  Почти тут же Афродита
снимает с меня шлем.  Я имитирую блаженство и полный упадок сил. А еще — жгучую
тоску по ушедшему счастью.
     Афродита и шофер помогают мне подняться с кресла.
     Слезы двумя ручейками бегут из моих глаз.
     —  Ишь какой чувствительный!  —  ласково улыбается Афродита.  — Как же это
тебя угораздило? Мог бы стать таким классным любовником... Жаль, не сложилось.
     — Только не твоим!  — всхлипываю я.  — И что такое любовь против виртаина?
Все равно что поцелуй ребенка по сравнению с крутым сексом.
     — А вот я предпочитаю секс! Жаль, что ты уже ни на что не способен.
     — Зато мне — ни капельки не жаль! — храбрюсь я. — Когда я смогу прийти еще
раз?
     — Через три дня. Ровно через три и ни днем раньше!
     Мне  дают выпить водки.  Я  выпиваю ее,  как  воду.  Именно так делают все
виртаинисты, на видео это хорошо заметно.
     Меня выводят из квартиры,  усаживают в машину,  везут к метро. Я знаю, это
будет уже другая станция, и по дороге шофер несколько раз проверится. Но это ни
ему,  ни Афродите не поможет.  За притоном уже установлена слежка.  Сегодня или
завтра,  в крайнем случае послезавтра наступит момент,  когда в квартире никого
не будет. Если такой момент не наступит сам по себе, его создадут искусственно.
Но в те пятнадцать—двадцать минут,  когда квартира будет пуста,  в ней появится
наш  программер.  Версия  виртаина будет  идентифицирована.  Не  думаю,  что  у
Афродиты что-то принципиально новое.  Собственно,  тело программы всегда одно и
то   же,   меняется   только   маскирующая   оболочка.   А   значит,   за   эти
пятнадцать—двадцать минут программер успеет инсталльнуть заранее приготовленную
заплату. Виртаин сработает еще раз пять, а потом начнет зависать — раз, другой,
третий...  График будет нарушен,  начнутся скандалы с «покойничками», жаждущими
из ласково-уменьшительных стать настоящими,  и Афродита помчится к установщику.
Он  переустановит ей виртаин и  сам станет объектом аналогичной операции.  Если
никто из  копов не проколется,  через установщика мы сможем выйти на дистриба —
естественно, низшего уровня.
     Сколько их,  этих уровней,  никто толком не  знает.  Однажды мы  прошли по
цепочке  аж  из  четырех уровней и  даже  вышли  на  лицензиата,  который,  как
предполагается,  получал виртаин у одного из разработчиков.  Но лицензиат успел
привести в  действие маленькую адскую машинку.  Вернее,  она сама сработала,  и
лицензиат отправился в мир иной, прихватив с собой троих копов.
     Надеюсь,  в этот раз до такого не дойдет. У нас уже есть печальный опыт, и
мы умеем делать выводы.
     Глава 4
     Крадучись,  вкрадывается слабейший в крепость и в самое сердце сильнейшего
— и крадет власть у него.
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     Вернувшись домой, я с удивлением узнаю, что жена готовит обед.	
     — А что, разве к нам кто-нибудь придет?
     — Сегодня — нет.  Просто мне нужно потренироваться.  А вдруг ко мне в твое
отсутствие захочет заглянуть босс? — лукаво улыбается жена.	
     Вернее,  лишь пытается улыбнуться лукаво.  Получается у нее — расстроенно,
словно она мне не радостную новость сообщает, которую мы оба давным-давно ждем,
а печальную.
     Все-таки  она  еще  недостаточно  адаптировалась.   Ну   да  ничего,   для
толстокожего босса сойдет.
     Я подхожу к жене и, полуобняв, чмокаю ее в нос.
     — Наконец-то! — радостно, как и хотел, улыбаюсь я. — Долго же он ломался.
     —  Ага!  Целку из  себя строил!  —  на  этот раз правильно улыбается жена,
вытирая руки о фартук.  — Но сегодня я действовала безупречно. Когда он заходил
в свой кабинет,  я, стоя на подоконнике, пыталась закрыть якобы заевшее жалюзи.
А  была,  как ты и учил,  в мини.  Да еще руки вверх подняла,  чтобы босс успел
хорошо рассмотреть мои ноги. Увидев его, я якобы засмущалась, отпустила жалюзи,
начала одергивать юбку  и  чуть не  сверзилась с  узкого подоконника.  Айкнула,
замахала руками.  Босс,  естественно,  подбежал,  подхватил.  Я  даже  подумала
вначале, что он тут же начнет меня трахать.
     — Это было бы ошибкой!  — перебиваю я жену. Учишь ее, учишь... А она потом
возьмет и  все испортит.  Все-таки ее  А-коэффициент низковат для таких сложных
заданий, это чувствуется.
     — И приготовилась дать ему по рукам!  — имитирует легкую обиду жена. Это у
нее  получается великолепно.  Легкая обида  —  почти естественное состояние для
красивой женщины.  Жена много раз  его имитировала и  в  конце концов освоила в
совершенстве. Но молодец, не упускает случая потренироваться.
     —  Однако он и сам понял,  что я не такая — когда после страстного поцелуя
я,  спохватившись,  оттолкнула его и закрыла лицо руками.  Видел бы ты, как ему
это понравилось!
     —  Ты в  него втайне влюблена,  но замужем и  ни за что не изменишь своему
мужу. Если, конечно, это «что» не окажется достаточно серьезным. Так?
     —  Кажется,  я  сымитировала скрытую  страсть  практически  безупречно!  —
хвастается жена.
     Еще бы... Эту стандартную ситуацию столько раз репетировали... 
     — Он пригласил тебя куда-нибудь?
     — Да, в ресторан.
     — Что ж,  неплохо.  Не будем форсировать события. Ты, главное, изображай с
одной  стороны  любовь,   с   другой  —   боязнь  отдаться  этому  чувству,   а
следовательно,  и  боссу.  Не  забывай отталкивать его после каждого страстного
поцелуя.
     — А грудь? Когда можно будет позволить ему ласкать грудь?
     —  Ну,  поскольку ты  уже  давно  не  страдаешь синдромом девственности...
Пожалуй, можно будет при прощании, после ресторана. Но, как только соски начнут
твердеть — ты не забыла еще,  как это делается?  — мягко отстранись,  скажи «Не
надо!»  и  немедленно уходи.  Пусть он  унесет на  кончиках своих пальцев тепло
твоего тела.
     —  Знаешь,  давай все-таки порепетируем,  — просит жена.  — Не хотелось бы
провалить всю операцию из-за такого пустяка.
     Да,  не  хотелось  бы.  Мне  стоило  больших  трудов  устроить  свою  жену
секретарем директора крупной телевизионной компании. Длинноногих красавиц возле
него    трется    предостаточно,    претенденток   после    того,    как    его
любовница-секретарша погибла в  автокатастрофе,  было много.  Пришлось еще пару
кандидаток отправить в  мир  иной.  Бедный директор уже  начал думать,  что его
преследует злой рок.  Пропостившись пару месяцев,  он  не  выдержал и  подцепил
подружку  своей   старшей   дочери.   Пришлось  срочно   подыскивать  для   нее
состоятельного жениха — и очень ревнивого,  между прочим! Поскольку выйти замуж
за босса у  подружки перспектив не было никаких,  она сделала правильный выбор.
Босс на целых два месяца остался без ночной бабочки и даже,  говорят,  пробовал
заниматься сексом в вирте.  Но, по неопытности, напоролся на гомика, был крайне
раздосадован и к вирту резко охладел. А тут под боком — топ-модель. Правда, она
рожала и моложе всего лишь на пятнадцать лет. Но грудь ее по-прежнему упруга, а
кожа нежна и шелковиста. В этом босс убедится очень скоро.
     И тогда наша маленькая операция вступит в завершающую фазу.
     —  Давай,  —  соглашаюсь я.  Да  и  как  не  согласиться?  Тренинг жены  и
подготовка  дочери  —  не  менее  важная  часть  моей  функции,  чем  работа  в
Винтерполе.
     А может, и более.
     Сняв фартук, жена несмело приближается ко мне.
     Молодец, уже вошла в образ.
     Я, осторожно обняв ее за плечи, целую чувственные, чертовски, должно быть,
соблазнительные  губы.   Жена  отвечает  вначале  несмело,  потом,  распробовав
поцелуй,  словно экзотический плод,  и  убедившись,  что он чрезвычайно вкусен,
наслаждается, пьет терпкий сок эротического удовольствия.
     Мои  руки  сами  собой тянутся к  ее  груди,  расстегивают одну  пуговичку
блузки, вторую...
     Жена пытается отстраниться.  Я, правой рукой полуобняв ее за талию, не даю
сделать этого.  Левая  рука  тем  временем хозяйничает под  блузкой,  нащупывая
соски.
     —   Не   надо...   —   говорит   жена   голосом,   означающим   совершенно
противоположное.
     — Хорошо,  — ставлю я оценку. — Но сосок должен начать твердеть раньше. Ты
ведь подсознательно и сама хочешь, чтобы я — то есть босс — впился в твою грудь
губами. А в остальном все хорошо.
     Мы еще раз репетируем ситуацию. На этот раз жена все делает правильно.
     — Умница! — хвалю я ее. — Так что у нас с ужином?
     — Через полчаса накрою на стол.  Пообщайся пока с дочерью, она ждет тебя в
детской.
     — Ты уже доложила ей про босса?
     — Да. Она очень довольна.
     Ну что же,  пора и мне докладывать. Дочь должна быть в курсе всех событий.
Для того она у нас и появилась, наша ненаглядная. 
     Своей  дочери  я,   выражаясь  языком  обывателей,   побаиваюсь.  Ее  опыт
неизмеримо больше, чем мой, А-коэффициент выше почти втрое. Ее прислали потому,
что вот-вот начнется заключительная фаза Функции,  и  было бы  нерационально не
подключить на этом этапе несколько самых опытных хранителей. Я должен гордиться
тем, что для адаптации дочери выбрали именно мою семью.
     Я  и горжусь.  Но ответственность...  Слишком многое зависит от того,  как
дочь оценит мою работу.  Поэтому,  входя в детскую,  я каждый раз испытываю то,
что хранителям совершенно несвойственно, — эмоции.
     Точнее, какое-то их подобие, какой-то эквивалент.
     Это,  собственно,  результат того,  что мой КА тоже немаленький.  Вжился в
роль обывателя.
     —  Папочка!  —  бросается дочь мне  на  шею.  Я  обнимаю ее  маленькое (по
сравнению с  моим) тельце,  привычно определяю температуру:  36,6.  Что  значит
высокий  КА:  дочь  научилась держать  температуру в  первую  же  неделю  после
появления на свет здешний, и за все прошедшие месяцы — ни одной ошибки.
     — А чем доца занимается? — спрашиваю я, целуя розовые щечки.
     — Объемные видики смотрю старые, — бесхитростно признается дочь.	.
     — И это вместо того чтобы делать уроки!
     — Да ну их... Они такие скучные... Особенно математика, — жалуется дочь. —
Седьмой класс уже, а они только-только производные начали проходить.
     — Когда-то их вообще в школе не изучали,  только в институте, — оправдываю
я местные порядки.
     —  А  мне  кажется,  что  я  впитала все эти понятия с  молоком матери,  —
улыбается дочь, спрыгивая на ковер. — Я правильно выражаюсь?
     — Правильно. Причем и в буквальном, и в переносном смыслах.
     — Ну, насчет буквального ты, предок, загнул! — смеется дочь.
     —  А  вот  так  выражаются  только  уличные  мальчишки!  —  хмурюсь  я.  —
Воспитанные девочки так не говорят. Ты ведь у нас воспитанная девочка?
     — Видно, еще не вполне, — улыбается дочь. — Но я стараюсь, пап! Ты на меня
не сердишься?
     Дочь берет меня за  руку,  виновато заглядывает в  глаза.  Ну  разве можно
сердиться на  такую лапочку?  Когда-нибудь она точно так же будет заглядывать в
глаза  своему  высокопоставленному мужу,  выпрашивая  что-нибудь  полезное  для
Функции. Молодец, не упускает ни одного случая потренироваться.
     —  Ну конечно,  нет,  доченька!  —  треплю я  ее по щеке.  — Видики — вещь
хорошая, но тебе нужно все же почаще общаться со сверстниками.
     — Пап,  ты забываешь:  Функция вступила в завершающую фазу.  А это значит,
что общение сейчас идет в  основном через вирт —  во всяком случае,  в развитых
странах. А неразвитые нас не интересуют, верно?
     —  Верно.  От  них ничего не  зависит.  Они все пойдут по уже проторенному
пути,  никаких неожиданностей не  будет.  Об  этом говорит весь опыт выполнения
Функций.
     А  это уже я отвечаю,  словно по учебнику.  Сработал старый рефлекс:  дочь
когда-то принимала у меня зачет по разновидностям Функций.  Так давно это было,
но поди ж ты, помнится.
     —  А раз все идет через вирт,  то пора и мне приобщиться к Цивилизованному
обществу. Давай начнем прямо сейчас!
     Вот  что  значит  высокий  КА.  Давно  ли  я  учил  дочь  ходить,  держать
температуру,  плакать,  поглощать и  переваривать пищу?  Всего  лишь  четыре  с
половиной года назад.  А она уже рвется в вирт.  Хотя моя жена, например, так и
не научилась управляться со скафом,  поэтому работает не в виртуальном офисе, а
в  реальном.  Конечно,  мы и  из этого извлекли пользу для Функции.  Но было бы
лучше,  если  бы  наше  решение  было  полностью  свободным,  а  не  наполовину
вынужденным.  Я тоже далеко не сразу стал Стойким Оловянным шерифом.  Несколько
месяцев приноравливался к скафу.  А дочь...  Неужели у нее сразу все получится?
Не  исключено.   Собственно,  с  хранителями,  имеющими  столь  высокий  КА,  я
сталкиваюсь впервые.  Говорят,  для  них нет ничего невозможного.  Они и  через
игольное ушко в рай пролезут, если это будет нужно для успеха Функции.
     — Давай. Теорию знаешь?
     —  Бурное  развитие  виртуальной реальности и  создание того,  что  сейчас
известно  как  вирт,  началось после  изобретения прессор-сенсорного скафандра,
который позволял имитировать не  только  зрительно-звуковые аспекты виртуальной
реальности,  но и  тактильные,  в том числе эротическо-тактильные.  Достигалось
этот тем,  что в наиболее важных точках скафа располагались десятки,  а потом и
сотни МЭМС-сенсоров и МЭМС-прессоров.  Микроэлектромеханические сенсоры служили
для снятия информации о напряжении тех или иных мышц виртлянина,  МЭМС-прессоры
— наоборот,  для оказания давления на его тело, точечного и леопардного. Однако
стоили  такие  скафы  дорого  и   первоначально  были   доступны  только  очень
состоятельным людям.  Даже  с  началом  их  массового производства и  включения
механизма конкуренции цена  падала  слишком  медленно,  тем  самым  препятствуя
интернетоподобному  росту   виртуальной  реальности.   Прорыв  произошел  после
изобретения   следующего   поколения   скафов,   с   фазированными   обратимыми
биоактивными антенными решетками — фобарами,  — воздействующими непосредственно
на  мозг  виртлянина.  Они  гораздо  дешевле прессор-сенсорных скафов,  хотя  и
уступают им  в  степени достоверности предоставляемого вирта.  Кроме того,  они
пока не позволяют заниматься в вирте сексом.  Но,  как предсказывают аналитики,
эти два недостатка будут преодолены в ближайшие несколько лет. Тогда количество
виртлян в  развитых странах начнет увеличиваться по экспоненте,  процесс станет
необратимым, и цель Функции будет достигнута.
     —  Умница!  — глажу я дочь по головке с аккуратно заплетенными косичками —
они недавно снова вошли в  моду,  на  моей памяти уже второй раз.  —  Ты забыла
добавить,  что  в  новых  скафах  фобары  размещены  в  шлеме,  вся  внутренняя
поверхность   которого,   собственно,   и   представляет  одну   адаптированную
фазированную биоактивную антенную  решетку,  и  в  ленточной  антенне,  которая
крепится к спине виртлянина...
     — Вдоль позвоночника!  — заканчивает фразу дочь.  — Это и ежу понятно;  на
сленге эта лента называется «фара»,  а  скафандр — «фароскаф» или просто «фар».
Только хранители с  очень  высоким коэффициентом адаптации могут  погружаться в
вирт в фаре, но для успеха Функции это не имеет никакого значения.
     Я тихонечко вздыхаю.  Даже я, Оловянный шериф, вряд ли смогу погружаться в
вирт в  фароскафе.  Но еще лет десять это и  не нужно будет.  Прессор-сенсорные
скафы уже сейчас стали престижными,  по мере удешевления фароскафов они и вовсе
превратятся в  предмет роскоши.  Но  все  равно  печально сознавать,  что  твои
А-возможности ограниченны и увеличить их даже при очень напряженных тренировках
удастся весьма незначительно. Се ля ви...
     Глава 5
     Каждому отдельному лицу предоставляется,  таким образом, свобода действий,
чтобы   оно   могло   развить   все   свои   естественные   способности,   свою
индивидуальность,   т.е.  все  то,  что  в  нем  может  быть  своего,  личного,
особенного.
     П.А. Кропоткин
     Все  совещания  в  Управлении,   в  том  числе  и  отдельские,  проводятся
исключительно  в  реале.  Не  хватало  еще,  чтобы  кто-то  из  хакеров,  надев
шапку-невидимку,   незримо  поприсутствовал  на  оперативке,  а  потом  выложил
виртзапись в одной из гостиных. Ему — слава, нам — позор.
     Сегодня — как раз день проведения отдельских планерок.  Все мои сотрудники
собрались в общей комнате и хвастаются успехами.
     —  В  вирте появился некий Кропоткин,  —  докладывает Аверьян Никанорович,
один из самых опытных копов моего отдела. — Его гостиная в рейтинге семнадцатая
по  посещаемости  среди  частных.  Пропагандирует анархизм,  предлагает  внести
соответствующие  поправки   в   Хартию.   Непосредственной  угрозы   вирту   не
представляет — пока. Но если проповедуемые им идеи овладеют массами...
     — Видеозапись сделана?
     —  Да,   конечно.   Размещена  в  каталоге  «Материалы-7»  нашего  отдела,
называется «Кропоткин-1».
     — Спасибо. Все желающие могут ознакомиться. Ларион Устинович?
     —  Не исключено,  что идеями Кропоткина уже прониклись некоторые виртляне.
Осведомители сообщают,  что по вирту шляются некий Заратустра.  И тоже внушают,
что вирт нужно освободить. Но в отличие от Кропоткина они не соблюдают Хартию.
     — Вы так уважаете Заратустру,  что, словно царствующую особу, величаете на
«вы» и «они»?
     — Он един в трех лицах.  А может,  в пяти.  И это — лишь одно из нарушений
Хартии.
     — Не очень серьезное. Другие нарушения?
     —  Заратустры устроили показательные полеты над Сим-сити.  Демонстрировали
фигуры высшего пилотажа.  Но когда их попытались идентифицировать и сбить, ушли
в стратосферу. Такого рода нарушения столь давно не происходили, что патрульные
просто потеряли соответствующие навыки. Пятый отдел готовится провести по этому
поводу учения.
     — Откуда известно, что Заратустры наши, доморощенные?
     — Один из них, когда уходил в стратосферу, ругался матом на весь Сим-сити.
Иностранцы так не умеют.
     — Может,  он просто выучил пару ругательств,  чтобы пустить нас по ложному
следу?
     —  Не  думаю.  Судя по аналитическим материалам,  в  западных доменах идеи
анархии сейчас совершенно не в моде. Думаю, наши бузят.
     — Ну что же,  Ларион Устинович, по Заратустрам надо работать. Налицо явное
нарушение Хартии.  Нужно  выловить их,  всех  троих  или  пятерых,  и  примерно
наказать,  чтоб  другим неповадно было.  Ишь,  Хартия их  не  устраивает.  Мало
самоубийств в реале?  — старательно сержусь я.  Мне кажется,  именно так должен
сердиться начальник отдела,  переживающий не только за свой участок работ, но и
за вирт в целом. — Заратустр искать в фоновом режиме, при обнаружении задержать
или,  если будет оказано сопротивление,  уничтожить.  Естественно,  постараться
вычислить в обоих мирах. Вопросы, предложения, соображения у кого-то есть?
     —  У  меня просьба,  —  встает Юра  Смирнов,  тот  самый новичок,  который
напросился работать ко мне в отдел. У него уже появилась кличка: Юрчик. Неужели
выследил что-то интересное? — Похоже, я вышел на притон виртаинистов в вирте, —
хмурит Юрчик  белесые брови.  Озабоченным его  лицо  все  равно не  становится,
несерьезно он как-то выглядит, никак не тянет на крутого копа. — Базируются они
в Сим-сити,  на улице Клубная.  Не исключено, что через три дня у них состоится
групповой прием виртаина. Мне может понадобиться помощь.
     —  Похоже,  возможно...  Все  притоны вирта были разгромлены еще  два года
назад,  их  содержатели мотают сроки в  тюрьмах.  С  тех  пор  было  очень мало
желающих рисковать свободой. Что-то более определенное можете сказать?
     — Сегодня нет. Но...
     — Вот когда сможете, тогда и поднимайте вопрос.
     У  меня есть причины имитировать раздражение.  Во-первых,  я во всем люблю
точность и определенность, аморфный стиль работы меня не устраивает. Во-вторых,
все уже знают —  амбициозный Юрчик тоже мечтает стать шерифом,  получить право,
подобно мне,  на месте вершить суд и править закон.  Но до этого ему еще ой как
далеко...  В-третьих, притоны в вирте, по-моему, уже просто невозможны. Слишком
велик риск для  их  содержателей.  Одиночные,  сеансы,  чтобы уловить очередную
жертву, как это делала Афродита, — такие проводятся. Но притон... Вряд ли.
     — Если других вопросов нет, то все свободны.
     Я, как и все остальные, удаляюсь в свой кабинет. Усевшись перед монитором,
я  включаю терминал и называю адрес поисковой службы.  Можно было бы,  конечно,
воспользоваться услугами вирт-гида,  но  для  этого пришлось бы  надевать скаф,
погружаться в вирт... Некогда. 
     На  поисковике я  выбираю рубрику «Наука и  образование»,  «Общественные»,
«Социология и политология», отчетливо произношу «Кропоткин», командую «Найти».
     Первое,  что мне подсовывает поисковик —  инфо про город Кропоткин,  что в
Краснодарском крае.  Интересно, это в честь моего Кропоткина назвали или просто
совпадение?  Скорее всего совпадение.  А  вот  и  статья из  энциклопедического
словаря:
     Кропоткин  Пётр  Алексеевич (1842—1921) —  князь,  революционер,  теоретик
анархизма,  географ и геолог.  В 60-х гг.  совершил ряд экспедиций по Восточной
Сибири.  В  1872—1874 член  кружка «чайковцев»,  вел  пропаганду среди  рабочих
Петербурга.  В  1876 —  1917 в  эмиграции,  участник международных анархистских
организаций.  Труды по теории анархизма, этике, социологии, истории Французской
революции конца XVIII в. Воспоминания «Записки революционера».
     Ага,  анархия — мать порядка.  Как же,  как же,  слыхали. До чего живучи в
среде  обывателей некоторые абсурдные идеи...  И  даже  теория анархизма,  если
верить  статье,   существует...   Пылились  где-то   в   архивах  труды   этого
князя-революционера,  всеми забытые,  и  вдруг на тебе — были кем-то извлечены,
прочитаны, изучены... И где теперь пытаются применить эту забытую всеми теорию?
В  вирте,  на  передовом крае  борьбы  человечества за  свое  светлое  будущее!
Воистину, Земля — планета контрастов...
     У  меня нет ни малейшего желания ворошить старые теории.  Но хотя бы бегло
просмотреть пару статей о предшественнике и прототипе проповедника безвластия в
вирте стоит. Ну и конечно, нужно ознакомиться с трудами этого Кропоткина. Самые
главные — «Хлеб и воля» и «Современная наука и анархия».
     Название  последнего  труда  меня  вначале  позабавило.   Да,   она  очень
современна, эта наука... конца позапрошлого века!
     Но потом я вспомнил,  что последователь Кропоткина распространяет его идеи
в вирте, и улыбаться мне расхотелось.
     Дав команду скопировать труды анархиста на свой терком, я вспоминаю о том,
что пора освободиться от жидких отходов жизнедеятельности. Обыватели делают это
каждые два-три часа, я тоже выработал в себе аналогичную привычку.
     На обратном пути я  замечаю,  как в кабинет Юрчика,  оглянувшись,  заходит
Ларион Устинович. Меня он, чем-то весьма и весьма увлеченный, не замечает.
     Стараясь ступать неслышно,  я  подхожу ближе  и  заглядываю в  оставленную
Ларионом — чтобы не спугнуть Юрчика клацанием защелки — щель.
     Юрчик,  высоко поднимая длинные ноги,  в  скафе  и  со  шлемом на  голове,
марширует на месте в  центре своего кабинета.  Дистанцию он выдерживает хорошо:
расстояние от  него до каждой из четырех стен примерно одинаково.  Помаршировав
пару минут,  молодой коп делает странные движения руками,  что-то бормочет себе
под нос, глупо улыбается...
     Когда-то  для  перемещения  в   вирте  было  достаточно  едва  заметных  —
управляющих  —  движений  рук  и  ног.  Но  после  того  как  гиподинамия стала
профессиональным заболеванием всех виртлян, независимо от того, приходили они в
вирт  развлекаться  или   работать,   в   Хартию  внесли  пункты,   обязывающие
производителей-устранить этот недостаток первых поколений скафов.  И теперь при
перемещении в  вирте на небольшие расстояния обыватели должны затрачивать почти
столько же усилий,  как и в реале.  Да еще и следить при этом за тем,  чтобы не
разбить  носы  о  стены  собственных  кабинетов.  Конечно,  это  вызвало  волну
возмущения.  Но  Конвент  был  неумолим,  виртлянам  в  конце  концов  пришлось
смириться и... научиться перемещаться в вирте, маршируя на месте.
     За  Юрчиком,  весьма  похожим в  данный  момент  на  лунатика,  ухмыляясь,
наблюдают Авер и Ларион.
     Ага,  Юрчику сейчас устроят «прописку». Есть в Управлении такая традиция —
подшучивать над  новичками.  Меня  пять  лет  назад тоже  «прописали»,  и  даже
американское подданство новенького не остановило шутников.
     Ну и  что я  должен делать?  Как начальник отдела — немедленно пресечь это
безобразие.  Но если рассуждать чисто по-обывательски...  Надо,  надо поставить
Юрчика на место. Слишком высокого он о себе мнения. Так что я пресеку, конечно,
— но не сразу.
     Авер  и  Ларион терпеливо ждут.  Не  все  же  время Юрчик будет бродить по
вирту?  Когда-нибудь захочет присесть,  поговорить с невидимым и неслышимым для
них собеседником или даже просто отдохнуть. И вот тут-то...
     Юрчик,  отчетливо скомандовав «Синхронизация!», на пару секунд замирает. В
это  время  изображение  стандартного  столика,   которое  он  видит  в  вирте,
совмещается с реалиями реала. Дождавшись сообщения о совпадении, Юрчик подходит
к столику,  садится...  и падает на пол,  потому что в последнюю секунду Ларион
Устинович отодвигает стандартный стул.
     Юрчик неуклюже поднимается, извиняется перед невидимым собеседником, слепо
пытается нащупать руками стул.  Сделать это ему удается быстро — при содействии
Лариона.  Усевшись,  Смирнов протягивает руку  к  бутылке «Ахтамара»,  наливает
«коньяк» (на самом деле сок или минералку —  Юрчик ведь на работе!)  в дымчатый
бокал на низкой ножке. Но, поставив бутылку на стол и протянув руку за бокалом,
Юрчик хватает пальцами пустоту.  Бокал, взлетев, покачивается перед его лицом —
в реале потому,  что его схватил Ларион, в виртуале — сам по себе, демонстрируя
спонтанный телекинез.
     Сообразив,  в чем дело, Юрчик, еще раз извинившись перед своим виртуальным
визави,  встает и  быстро идет к  телепорту.  В кабинете это — просто маленький
столик с консолью управления, стоящий, как во всех других кабинетах, вплотную к
одной из стен.
     Авер подставляет Юрчику ножку.  Дождавшись,  пока Юрчик растянется во весь
свой немаленький рост,  «деды» выскакивают в коридор,  захлопывают дверь...  и,
сконфуженно улыбаясь, предстают пред мои светлые очи.
     —  И  не стыдно?  —  корю я  их.  — Таким обычно несовершеннолетние пацаны
балуются. Но вы-то, вы... Уже седина в волосах — а туда же...
     — Ну, традиция... Не хотелось нарушать... — виновато улыбается Авер.
     — А если у него в это время была важная встреча? Или, еще хуже, свидание с
осведомителем-женщиной? Со всеми вытекающими отсюда последствиями?
     —  Мы бы немедленно и  деликатно удалились!  Как можно?  — ужасается моему
нелепому предположению Ларион Устинович. — Ну, мы пойдем?
     —  Идите  уже...   —  милостиво  разрешаю  я.   Великовозрастные  хулиганы
разбегаются в  разные стороны — новичок не должен знать,  кто его «прописывал».
Я, ускорив шаг, тоже скрываюсь в своем кабинете.
     Интересно,  Юрчик сам,  по небрежности, не захлопнул дверь в кабинет перед
тем как погрузиться в вирт,  чем и воспользовались седовласые хулиганы, или это
врач  «Скорой»  злоупотребил имеющимся  у  него  правом  открывать двери  любых
кабинетов? Думаю, я этого никогда не узнаю.
     Ладно, шутки в сторону. На чем мы остановились? Ах да, работы Кропоткина.
     — Что пишут о Кропоткине?  Зачитай начало самой информативной из статей! —
приказываю я теркому.
     — Петр Алексеевич Кропоткин был уникальной и во многом символичной фигурой
в русской истории рубежа веков.  Князь Рюрикович и один из наиболее радикальных
левых  теоретиков своего  времени;  бунтарь,  атеист,  сторонник насильственной
анархической революции — и человек, всей своей судьбой доказывавший возможность
жизни на основах самых высоких принципов нравственности и  христианской морали,
апостол разрушения —  и  ученый,  стремящийся к  гармоничному синтезу биологии,
социологии, науки и техники. Петр Алексеевич...
     — Достаточно. Пауза.
     Ну и  что в  этом обывателе уникального?  Да они все такие:  говорят одно,
хотят  другого,  делают третье.  Истово молятся своим богам и  отчаянно грешат,
потом каются и снова грешат...  Обещают любимым сделать их самыми счастливыми —
и делают все для того,  чтобы они стали самыми несчастными. И лгут, лгут, лгут,
чаще всего без всякой на то необходимости. Скучно все это, скучно и пошло...
     — Теперь зачитай пару наиболее характерных цитат из работ Кропоткина.
     —  Работа  «Современная наука  и  анархия»,  глава  десять,  второй абзац.
Цитата:  «Мы представляем себе общество в  виде организма,  в котором отношения
между отдельными его членами определяются не законами,  наследием исторического
гнета и прошлого варварства,  не какими бы то ни было властителями,  избранными
или  получившими  власть  по  наследию,   а  взаимными  соглашениями,  свободно
состоявшимися,  равно как и привычками и обычаями,  также свободно признанными.
Эти обычаи, однако...»
     —  Стоп-стоп-стоп,   достаточно!  Сотри  из  своей  памяти  все  статьи  о
Кропоткине и все его работы!
     Терпеть не  могу социологию,  историю и  прочие общественные науки.  Любое
сообщество обывателей — это огромная стая обезьян,  живущая в конечном итоге по
законам стаи. И все попытки заставить их жить иначе обречены на провал. 
     К сожалению,  даже самые умные обыватели не в состоянии понять эту простую
истину.
     Зря  я  получал эту  информацию,  только время потерял.  Но  иначе нельзя.
Всякое  новое  явление  в  вирте  требует  выявления его  истоков,  изучения  и
осмысления. Про Заратустру тоже нужно будет разузнать — но не сейчас. Вначале —
Кропоткин.
     Я  отыскиваю  в  каталоге  «Материалы-7»  видеозапись,  сделанную  Авером,
запускаю ее на воспроизведение.
     Теперь я  смотрю на вирт глазами Аверьяна Никаноровича.  Конечно,  видео —
это не вирт-запись,  полной иллюзии погружения не дает. Но создание вирт-записи
требует слишком много ресурсов,  и мы этой возможностью не злоупотребляем.  Для
оперативной работы вполне достаточно и обычного видео.
     На экране появляется гостиная.  Она выдержана в  старинном стиле —  начала
прошлого века  примерно или  даже  конца позапрошлого.  Светильники,  по  форме
напоминающие подсвечники, вычурная мебель, камин. Возле камина глубокое кресло,
в углу — белый кабинетный рояль.
     В  гостиной собралось человек двадцать.  Это те,  кто заранее забронировал
места.  Счетчик в правом верхнем углу экрана показывает,  однако, что еще около
двухсот  виртлян  наблюдают  за  Кропоткиным и  его  гостями  из  невидимых лож
бельэтажа.
     Однако...   Такой   популярностью  могут  похвастаться  только  знаменитые
рок-группы и актеры.  В вирте насчитывается уже несколько сотен тысяч гостиных.
Среднее число присутствующих в виртуале — обычно около десяти миллионов, из них
в  гостиных толчется тысяч  сто—триста,  поэтому в  среднем на  каждую гостиную
приходится один человек —  ее создатель.  И  если Кропоткину удалось собрать аж
220 виртлян — это о чем-то говорит.
      
     Аверьян Никанорович молодец,  дал  панораму публики.  Народ  разный  —  от
молодых бездельников,  транжирящих в  вирте отцовские состояния,  до  умненьких
студенток и  солидных мужей в  пенсне.  Впрочем,  все это —  лишь виртела.  Под
личиной студенточки может  скрываться пятидесятилетняя матрона,  слишком поздно
расставшаяся с девственностью и пытающаяся наверстать упущенное в вирте,  а под
личиной  бездельника —  лесбиянка,  желающая  как  можно  полнее  ощутить  свой
утраченный при  рождении истинный пол.  Не  исключено,  кстати,  что  мужчина в
пенсне —  девица шестнадцати лет,  опасающаяся потерять в вирте девственность и
посему напялившая хомоскаф.
     Хорошо,  что обезьян нет или котов в  сапогах.  До принятия Хартии в вирте
можно было встретить и  весь зоопарк,  и весь бестиарий.  Нужно было довести до
инфаркта не  одного виртлянина,  чтобы в  Хартию был введен пункт четырнадцать:
посещение виртуала разрешено только в виртеле человека.
     Наконец все устроились.
     Кропоткин вышел не  в  желтой кофте фата  и  даже не  в  шортах,  с  голой
волосатой грудью  и  грязными  волосами  до  плеч.  Почему-то  именно  таким  я
представлял анархиста. Нет, напротив — он был в сюртуке, строго соответствующем
стилю  гостиной,  при  галстуке и  тщательно причесанный.  Аверьян  Никанорович
секунд двадцать не сводил с него взгляда — а значит,  и объектива камеры, — и я
смог рассмотреть Кропоткина достаточно подробно.  Да, его личина явно списана с
какого-то  буржуя  начала  прошлого века.  Сюртук,  золотая  цепочка от  часов,
обильная черная борода, чуть тронутая сединой. Виски тоже седые.
     Помнится, оригинал личины, то есть настоящий Кропоткин, был князем? Что ж,
вполне соответствует. Такому не нагрубишь, не нахамишь — язык не повернется. 
     Похоже,  над  его  личиной поработал профессиональный имиджер.  А  значит,
Кропоткин —  не чудак,  пытающийся в  одиночку изменить виртуал к  лучшему,  а,
вполне возможно, агент влияния какой-то мощной группировки.	
     Молодец  Аверьян  Никанорович,  интересное явление выудил.  Что  ж,  будем
наблюдать дальше.
     — Здравствуйте.  Рад видеть вас у себя в гостях. Располагайтесь поудобнее.
Места всем хватило?
     Голос у  Кропоткина густой,  сочный.  Имиджер и  здесь не оплошал —  голос
полностью соответствует личине.  Нет сомнений — работал профессионал,  а услуги
профессионала дорого стоят. Хотелось бы знать, кто за всем этим стоит.
     — Я хотел бы поговорить с вами о вирте,  — продолжает хозяин гостиной.  Он
не садится в роскошное кресло, но расхаживает туда-сюда перед камином, время от
времени потирая руки.  —  Вам не кажется,  что виртуал с каждым годом все более
напоминает реал, мир обычный? Более того, все новые поправки, которые готовятся
к  принятию Конвентом,  еще более ограничивают нашу с  вами свободу,  еще более
приближают вирт к реалу.  Уже пятый год запрещены свободные полеты,  третий год
заблокирована возможность иметь  личину  какой-нибудь знаменитости или  звезды,
запрещены близнецы,  заблокировано это,  не разрешается то...  Обсуждается даже
вопрос о  том,  что каждый виртлянин должен иметь в вирте свое настоящее лицо и
свой собственный возраст!
     Гостиная возмущенно гудит.
     Действительно,  этот  вопрос обсуждается.  Виртом стало чрезвычайно трудно
управлять.  Кроме того,  очень многие люди, регулярно надевая в виртуале личину
другого,  начинают  страдать  раздвоением личности;  сумасшедшие дома  в  реале
переполнены несчастными,  которые уже не мнят себя Наполеонами и Цезарями — пик
этих заболеваний пошел на  спад после принятия соответствующей поправки,  —  но
элементарно не  осознают  ни  свой  реальный возраст,  ни,  очень  часто,  свой
реальный пол.  И  это — при нормальном гормональном балансе.  А сколько пожилых
мужчин умерли от инфаркта, прикидываясь в вирте Дон Жуанами...
     — Такой ли задумывал Виртуальность ее создатель? Об этом ли мечтали первые
виртляне? — задает Кропоткин риторические вопросы.
     — Вирт задумывался как царство свободы! Как средство освобождения человека
от диктата возраста,  пола и устаревшей морали! — отвечает молоденькая — судя и
по личине, и по глупости — студентка. Аверьян Никанорович немедленно отыскивает
ее взглядом-объективом среди гостей.
     А может,  она вообще школьница? Белый воротничок, гладкая прическа... Нет,
скорее  молодящаяся  старая  дева.  Такие  обожают  вдохновляться  несбыточными
идеями.  Поэтому  и  замуж  не  выходят.  Старыми  девами  не  становятся,  ими
рождаются.
     —  Таким вирт и  был поначалу.  Потом приняли Хартию.  Ее  первая редакция
включала всего несколько пунктов.  Но  это было началом конца вирта.  И  теперь
многие из вас ходят в виртуал не как на работу,  а на самую настоящую работу! И
они ненавидят вирт, как когда-то рабочие ненавидели заводы! Я не удивлюсь, если
скоро виртляне начнут крушить серверы — и не в Виртуальности,  а в реале! Хотим
ли мы этого?
     — Нет!
     — Не для того мы его строили...
     — Нужно воспрепятствовать новым поправкам...
     — Старые тоже нужно отменить... Хотя бы некоторые...
     — Да все, все их нужно отменить, раз и навсегда!
     Аверьян  старается поймать  в  кадр  каждого из  говорящих.  Но  поскольку
возмущаются все почти одновременно,  удается ему это плохо. Ничего, не столь уж
и  важно,  какие  личины  у  вопящих.  Похоже,  Кропоткин уловил чаяния масс  и
собирается,   возглавив  стадо,   повести  этих  баранов...  куда?  Обычно  все
революционеры ведут предводительствуемые ими массы на бойню. Но право убивать в
вирте имеют лишь шерифы,  и убивают исключительно виртуально.  Умирают виртляне
обычно в реале. Причем после принятия каждой новой поправки к Хартии количество
смертей,  спровоцированных виртом в реале, уменьшается. Поэтому пока непонятно,
куда,  за  невозможностью повести  на  бойню,  собирается направить массы  этот
анархист.  Еще важнее знать, какие интересы преследуют стоящие за ним силы. А в
том, что Кропоткин не бунтарь-одиночка, у меня сомнений нет.
     — Вы хотите,  чтобы виртляне,  вернувшись в реал, снова начали выпрыгивать
из окон и  чтобы наиболее одаренные из нас заканчивали свои дни в психушках?  —
пытается перекричать гул  голосов молодой накачанный парень.  Но  его  никто не
слушает.
     Кропоткин поднимает руку,  и  в  гостиной настает тишина.  Ишь  ты,  умеет
держать аудиторию.
     —  Да,  виртляне иногда и  в реале ведут себя так,  словно могут запросто,
потеряв одно виртело,  на следующий день купить себе другое.  Да,  против этого
аргумента трудно возразить.  Но с  таким же успехом можно запретить автомобили,
потому что под их колесами людей гибнет больше, чем в локальных войнах. Кстати,
в странах развитого вирта количество социальных конфликтов — а следовательно, и
их  жертв —  резко падает.  И,  по  большому счету,  баланс жизней сохраняется.
Поэтому Конвент не  имеет  права не  только вносить новые пункты в  Хартию,  но
должен отменить хотя бы часть предыдущих! Для начала — хотя бы часть!
     В  гостиной раздаются странные звуки.  Поначалу я не понимаю,  что это,  и
только когда взгляд Аверьяна падает на  руки гостей,  понимаю:  хозяин гостиной
сорвал аплодисменты.	
     А может,  группа, стоящая за Кропоткиным, — это мы, хранители? Его лозунги
весьма и весьма рациональны.  Чем привлекательнее будет виртуал,  тем лучше.  А
жертвы —  всего лишь  неизбежная плата.  И  по  большому счету вирт в  какой-то
степени является средством естественного отбора.  Его жертвами становятся самые
эмоциональные, самые неуравновешенные особи.
     И самые талантливые.
     Так  что  я  не  удивлюсь,  если  через несколько дней по  Т-каналу придет
распоряжение оказывать Кропоткину всяческое содействие.
     — Это все лозунги. А что делать практически? — спрашивает спортивного вида
юноша.
     Интересный вопрос.  На  него не  мог  ответить ни  один философ,  ни  один
благодетель человечества.  А если и мог, то кончалось это тысячами и миллионами
жертв. Ну-с, и что сейчас выдаст Кропоткин?
     —  Делать что вздумается.  Вирт для того и  был создан,  чтобы мы могли не
бояться  здесь  ни  полиции,  ни  собственных  жен-мужей,  ни  даже  налогового
инспектора.
     —  Но  тогда  Винтерпол может  лишить лицензии,  отнять виртело,  убить из
пальца...
     — Это если мы будем выступать по одному. Если же в один прекрасный день мы
все устроим Праздник Непослушания — никакой Винтерпол нам не будет страшен.
     — Как узнать этот счастливый день?
     — Я его объявлю.  Громогласно. Для всех. Потому что я хочу счастья сейчас,
для всех и задаром.  И пусть никто не уйдет обиженным! Звучать объявление будет
так:  «Радостный день настал!  Сегодня!  Ровно в  полночь по Гринвичу!  Передай
товарищу!»
     О Первый, как я заблуждался! Кропоткин не может быть одним из нас! Лозунги
он использует правильные, но результат получится противоположным.
     Одновременное нарушение Хартии сразу тысячами виртлян приведет к  коллапсу
вирта.  Он просто схлопнется, как звезда, превращающаяся в черную дыру. Ишь что
задумал,  стервец!  Анархист действительно опасен,  чрезвычайно опасен.  Потом,
когда тысячи виртлян проникнутся его идеями,  он  сможет что угодно требовать в
качестве выкупа за  отсрочку конца Виртуальности.  После того  как  он  объявит
«Радостный день настал!  Сегодня!»  и  вирт рухнет,  Кропоткина не за что будет
привлечь к ответственности.  На суде наверняка выяснится,  что радостный день —
это день рождения его любимой тещи...
     Анархист исчез так же неожиданно, как и появился.
     Интересно,  где он сейчас сам,  собственной персоной?  И что делает? Перед
Хартией князь  чист.  Нет  ни  малейшей зацепки,  чтобы  начать расследование и
узнать, кем он является в реале.
     Глава 6
     Многие умирают слишком поздно,  а  некоторые —  слишком рано.  Еще странно
звучит учение «умри вовремя!».
     Умри вовремя — так учит Заратустра.
     Ф.Ницшс. Так говорил Заратустра
     Развязка с  установщиком виртаина наступила неожиданно.  Около  полудня со
мной связался по служебному каналу Серега Караваев,  начальник третьего отдела.
Голос его был встревоженным, на лбу отчетливо прорезались морщинки.
     —  Установщик только что договорился о  встрече с  дистрибом.  О нем у нас
пока никакой информации.  Если дистриб что-то  заподозрит и  кинет установщика,
как  это  иногда бывает,  —  ниточка оборвется.  Встреча у  них  через час,  на
территории установщика. А у меня почти все люди в разъезде. Поможешь?
     — Где это?
     — В Чертанове, массив коттеджей.
     А  ну как дистриб —  один из хранителей?  Вероятность не так уж и мала,  а
справки наводить поздно.  Предупредить его некому, начнет делать что-то не то —
пойдут потом разговоры про последние времена,  про «при дверех еси».  Обыватели
не  понимают,  что  последние времена начались еще в  конце прошлого века,  что
колесо истории уже невозможно повернуть вспять.
     И не нужно, чтобы у них появлялись лишние подозрения.
     Пока не нужно. А.скоро будет — все равно. Недолго осталось ждать.
     —  У меня тоже люди при деле.  Но я лично приму участие и еще пару человек
прихвачу. Техникой хоть обеспечишь?
     — Этого добра у меня навалом, мирлапы уже работают.
     — Отлично. Через десять минут спустимся.
     Участвовать в  операции одному было бы глупо.  А  что,  если дистриб — и в
самом деле не  обыватель?  Что  я,  сам  его буду выводить из  Функции,  рискуя
подмочить свою репутацию?  Тогда вся  затея не  имеет смысла.  А  вот  если его
выведет Юра Смирнов,  это будет вполне оправданно. Он молодой, неопытный, кровь
горячая.  Если дистриб попытается скрыться, Юрчик первым не выдержит. И тогда —
конец его амбициям,  конец разговорам о  том,  что у Оловянного шерифа появился
достойный ученик.  Нужен он  мне больно...  Слишком часто сует свой нос куда не
надо. Вот мы его и окоротим.
     Помимо Юрчика,  я  ввожу  в  группу Аверьяна Никаноровича —  во  избежание
подозрений в  умышленном срыве операции.  То  есть  я  включаю в  группу самого
опытного копа,  чтобы ликвидировать даже небольшую вероятность прокола. Реакция
у Аверьяна уже не та,  да и соображать он стал медленнее. Так что вреда от него
—  для меня лично —  не будет,  а  прикрытие неплохое.  Дескать,  я обстреливаю
молодняк, но и опытным копам даю возможность себя проявить.
     Машину Караваев подает ровно  через  десять минут,  еще  через тридцать мы
прибываем на место.
     За  коттеджем  действительно  уже  наблюдают  два  мирлапа  —  миниатюрных
разведывательных летательных аппарата. Один из них, замаскированный под стрижа,
сделав несколько кругов над особняком, прячется в гнездо, прилаженное мастерами
из третьего отдела прямо под крышей особняка — так, чтобы оно не наблюдалось из
окон  верхнего,  второго этажа.  Зарядив аккумуляторы,  стриж вновь вылетает на
разведку.  Второй мирлап —  большая стрекоза.  Она  умеет садиться не  только в
специальное  гнездо-катапульту,   но  даже  на  стену  особняка,   и   работает
исключительно от  тонкопленочных солнечных  батарей.  Последнее слово  техники.
Правда,   ее  большие  глаза-объективы  пока  еще  несовершенны,  даваемое  ими
изображение намного  уступает  тому,  что  передает стриж.  Зато  подобраться к
объекту наблюдения стрекоза может почти вплотную.
     Группа   Караваева  размещается  в   микроавтобусе  якобы   службы  БД   —
безопасности движения.  Внутри  несколько мониторов,  снаружи  —  микрокамеры с
телеобъективами,  на крыше — замысловатые антенны.  Мы видим и слышим все,  что
происходит в  окрестностях коттеджа.  Кроме того,  две  видеокамеры нацелены на
окна и реагируют на малейшее движение в них.  Все, естественно, записывается на
мнемовидеофоны.
     Но  пока  здесь,  собственно,  ничего не  происходит.  Во  дворе пусто,  в
комнатах никакого движения.
     — Чего ждем?  — спрашиваю я у Караваева.  Он тоже,  за неимением свободных
людей,  участвует лично. Одет, как всегда, безукоризненно, прическа — словно он
только что из  салона красоты,  выглядит лет на  тридцать,  не  больше.  Только
морщинки на лбу пишут чертами и резами, что ему уже за сорок.
     — Думаю,  дистриба.  Должен вот-вот приехать. Кто такой, откуда — выяснить
не удалось.  Группы слежения еще не готовы,  но,  надеюсь, его логово мы найдем
точно так же, как нашли установщика.
     Да,  сработали люди Караваева четко. Сломали виртаин Афродите, а когда она
встретилась с  установщиком,  аккуратненько его выследили.  Неужели в  этот раз
доберемся до лицензиата? А там, глядишь, и на разработчика можно выйти...
     Опасная игра  началась,  черт  побери!  И  нужно обязательно ее  выиграть.
Обязательно. Иначе дочка мне такое устроит...
     — Ага, едет!
     Первым   авто   дистриба  увидел   Караваев  —   на   экране   телекамеры,
контролирующей въезд  во  двор.  Ворота немедленно открылись —  хозяин коттеджа
явно ждал гостя.
     Ну-ну.  Посмотрим,  что за птица.  Хорошо,  если обыватель. Тогда у меня в
запасе будет как  минимум еще  одна операция.  А  если нет?  Все  произошло так
быстро,  что я просто не успел навести справки о хранителях, действующих в этом
районе. Конспирация хренова... Был бы у меня локальный Список — и проблем бы не
было.  Но вдруг он попадет в руки обывателей? Вот мне его и не доверяют. Потому
и  получается,  что  иногда  хранителей я  определяю  в  последний момент,  при
непосредственном контакте,  уже по Знаку.  И  тогда приходится импровизировать.
Проколов пока,  правда,  не было.  Но это ведь до поры до времени.  Даже я,  со
своим  достаточно высоким КИ  и  еще  более высоким КА,  когда-нибудь лажанусь.
Придется тогда пару недель или лет бродить в бутыли, анализируя свои поступки и
делая выводы относительно допущенных ошибок.  Отдых — дело хорошее, конечно, но
коэффициент профпригодности падает.  Это все равно как на лыжах с горы съезжать
— мне приходилось однажды. Считается, что мчаться вниз весело, дух захватывает.
Но потом, если подъемника нет, очень много времени и усилий приходится тратить,
чтобы вернуться на  уже  однажды завоеванную высоту.  Так  что  отдых в  бутыли
дорого обходится.
     Из авто выходит мужчина лет пятидесяти,  с лысиной и животиком. К нему тут
же подбегает установщик, молодой высокий парень лет... Сколько же ему лет? Судя
по  фигуре и  жестам —  до тридцати,  но если оценивать по лицу и  осанке —  за
сорок. Интересный тип.
     Да  это  же  установщик,  начавший  сам  потреблять виртайн!  Продукт  ему
достается,  считай,  бесплатно,  и умрет он не от ломки,  когда деньги на счету
кончатся.  Нет,  он  протянет несколько дольше,  судя по внешнему виду —  еще с
полгода примерно.  Потом  резко  поседеет и  в  одночасье впадет  в  старческий
маразм.  И  даже не  в  одночасье,  а  в  одноминутье.  Наденет шлем еще вполне
дееспособным мужчиной,  хоть и  состарившимся раньше времени,  а  снять уже  не
сможет.  Если жена не  подсуетится,  так и  будет ходить со  шлемом на  голове,
натыкаясь на  мебель и  бормоча что-то нечленораздельное.  Один раз я  наблюдал
такого обывателя.  Впечатление —  на всю оставшуюся жизнь,  мою и  моих будущих
потомков.
     —  Что случилось?  — спрашивает приехавший.  Стрекоза,  усевшаяся прямо на
крышу  авто,  не  сводит с  него  своих  больших зеленых глаз,  и  на  мониторе
прекрасно видно лицо.
     Лицо — но не Знак.  Его я только собственными глазами могу разглядеть.  Но
для этого нужно выйти из автобуса и  приблизиться к дистрибу достаточно близко,
метров на тридцать.
     —  Кто-нибудь страхует ворота на случай,  если дистриб захочет смыться?  —
спрашиваю я у Караваева.
     — Пока нет.
     — Подозреваю,  что за мной следят,  — говорит установщик совсем не то, что
мы ожидаем от него услышать. — Проверьте, пожалуйста.
     Дистриб кладет  кейс  на  садовый столик,  открывает его,  долго  роется в
недрах чемоданчика. Ничего не найдя, разочарованно захлопывает крышку.
     Это мне не нравится.
     — Группы слежения развернуты? — спрашиваю я у Караваева.
     —  Расчетное время —  три минуты.  Раньше никак не  могли,  слишком поздно
узнали...
     Два монитора из четырех слепнут, через секунду гаснет еще один. Продолжает
работать только телекамера, контролирующая въезд во двор.
     — У него машина мощная. Уйдет! — нервничаю я. — Пошли!
     Я  первым выскакиваю из автобусика,  следом —  Юрчик,  Авер и двое-трое из
реалыциков.
     — А говорили,  новая аппаратура невидима для сканеров! — возмущается Авер.
— Дистриб ее мгновенно засек и уничтожил!
     — Просто ослепил, — поправляет его Юрчик.
     Мы бежим к  воротам коттеджа,  дистриб подходит к машине.  Неторопливо так
подходит, словно никуда не торопится, хотя нас, конечно, заметил.
     Это меня настораживает.
     Я  переключаю зрение в  А-режим и  вижу на лбу дистриба Знак.  Его оттенок
соответствует синему цвету видимого обывателям диапазона. Оттенок моего знака —
голубой.  Это  означает,  что сейчас дистриб будет беспрекословно выполнять все
мои указания — мой статус выше.
     Как же это ты так подставился, дружок?
     Я делаю дистрибу отмашку.
     Он, на мгновение зафиксировав на мне взгляд, делает ответную.
     Опознал.
     Установщик бежит в  сторону особняка.  Деваться ему некогда,  возьмем чуть
позже. А вот дистриб...
     Он уже в машине.  Мы,  все трое,  стреляем по скатам. Авто, набравшее было
скорость,  не вписывается в  проем ворот —  скаты с  правой стороны пробиты,  и
машину  на  метр-полтора уводит в  сторону,  как  раз  на  столько,  чтобы  она
уткнулась правой фарой в кирпичный столб.
     Мы  дружно бежим к  авто.  Юрчик первый,  Авер второй,  за  ним еще тип из
третьего отдела, потом я, в самом хвосте — Караваев.
     Дистриб открывает дверцу и  смотрит на меня:  что делать?  Я показываю ему
Знак Смерти. Он, чуть заметно кивнув, выхватывает пистолет.
     Отлично. Сейчас у Юрчика не выдержат нервы, и он убьет для меня сразу двух
зайцев.
     Дистриб стреляет — естественно,  в ближайшего к нему копа,  а это Юрчик. У
того в руках тоже пистолет, но Юрчик пока держится. Один выстрел, второй...
     Я, наддав, обгоняю Авера и выхватываю пистолет. Прямо передо мной — Юрчик,
стрелять  я  в  общем-то  не  могу.  Но  на  всякий  случай  приостанавливаюсь,
прицеливаюсь, удрученно опускаю пистолет.
     Именно в этот момент мимо меня пробегает Авер.  Притормозив, он делает два
выстрела,  целясь в  руку и  плечо дис-триба.  Но  после бега разве можно точно
стрелять? Даже биатлонисты, заняв огневую позицию, несколько секунд успокаивают
дыхание,  а  у Авера этих секунд просто не было.  Одна пуля попадает дистрибу в
плечо,  вторая в грудь.  Когда мы подбегаем к машине,  дистриб еще дышит и даже
обводит нас гаснущим взглядом.
     Сил у  него хватает ровно настолько,  чтобы увидеть,  как я удовлетворенно
опускаю веки.
     Авер расстроен — донельзя.  И не потому,  что убил человека.  Дистрибов он
ненавидит лютой ненавистью и за людей не считает.  Иногда мне кажется,  что дай
ему волю —  он бы всех их передушил голыми руками.  Дело в  другом:  оборвалась
единственная ниточка,  тянувшаяся к дистрибу более высокого уровня, а от него к
лицензиату.
     — Я не хотел его убивать...  И раны вроде несмертельные... — оправдывается
Авер.
     — Ты спас мне жизнь,  — пожимает плечами Юрчик.  Но он, кажется, расстроен
больше, чем Авер. Еще бы: дистриб был почти у него в руках. Правда, дистриб мог
запросто его застрелить.  Но разве молодого копа,  рвущегося проявить себя, это
волнует?
     —  А  ты?  Ты ведь тоже хотел стрелять?  — спрашивает у меня Авер.  — Но я
подумал, что Юрчик перекрывает тебе сектор обстрела, и...
     — Так и было.  Не переживай.  Ты все правильно сделал.  Дистриб вполне мог
уйти. Но вначале перестрелял бы нас, как котят.
     Оглянувшись на парня из третьего — он наклонился над трупом, приложил руку
к шее покойника и наивно пытается найти пульс, — я приближаю губы к уху Авера и
тихо добавляю:
     — Тебя я перед начальством защищу. А меня — кто защитил бы?
     Парень  из  третьего  обшаривает  карманы  трупа  и  вытаскивает  какие-то
бумажки. Я снимаю с руки убитого терком, протягиваю его Сергею Сергеевичу.
     —   Вы  сможете  идентифицировать  дистриба  и  сообщить  родственникам  о
случившемся? Не хочется организовывать похороны за счет Управления.
     — Да,  конечно, — вздыхает запыхавшийся Караваев и прячет терком убитого в
карман. Морщинки на его лбу стали глубже. Сергей Сергеевич тоже удручен исходом
операции. Еще бы: на нее возлагали такие надежды!
     — Ладно,  не горюйте.  Я выловлю в вирте еще одного распространителя,  и в
следующий раз нам повезет больше!
     Интересно,   поверил  ли   кто  в   мои  слова?   В   половину  —   насчет
распространителя — почти все.  А вот насчет того, что нам повезет больше и мы в
конце концов выйдем хотя бы на лицензиата, — по-моему, никто.
     И правильно сделали.
     Перед самыми моими глазами проносится стриж.  Видимо,  аппаратура дистриба
выжгла ему то ли глаза, то ли мозги.
     — Сергей, скажи своим, чтобы мирлап посадили. Он мне чуть глаз не выбил.
     Караваев подносит к губам терком,  что-то говорит,  оглядывается в поисках
исчезнувшего стрижа, удивленно смотрит на меня.
     — Наш стриж в гнезде. Ты уверен, что это был мирлап, а не живая птица?
     —  Нет,  конечно.  Их научились так маскировать,  что и родная стрижиха не
узнает.
     Будем надеяться, что я ошибся и это действительно был натуральный стриж.	 
     А что, если за нами тоже кто-то следил?
     Нет, исключено. Некому, да и незачем.
     —   Ведите  его  в  машину,   —  командует  Караваев  через  терком  своим
сотрудникам,  только что взявшим установщика.  —  Больше он  нам на свободе,  к
сожалению, не нужен.
      
     Глава 7
     Земля...  имеет оболочку;  и эта оболочка поражена болезнями. Одна из этих
болезней называется, например: «человек». 
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     —  Выяснить,  кем является Кропоткин в  реале,  не  удалось:  его гостиная
зарегистрирована на вымышленное имя, —докладывает Аверьян Никанорович.
     —  То  есть как это?  —  удивляется Юрчик,  хмуря белесые брови.  —  Такое
запрещено Хартией!  Кропоткин — это,  конечно, псевдоним. Но в реале ему должно
соответствовать  вполне  определенное  лицо!   Без   этого  невозможно  открыть
гостиную!
     —  Теоретически,  — терпеливо поправляет его Авер.  — Но практически такое
вполне возможно — если хакеры взломают защиту системы регистрации.  Видимо, это
им в очередной раз удалось.
     —  Подготовьте докладную на  имя начальника пятого отдела,  —  прекращаю я
бесплодный разговор. — Это по поводу взломанной системы регистрации. Кропоткина
в реале мы не найдем,  слишком мало данных. Но, возможно, удастся вычислить его
через маршруты в виртуале.
     —  Вряд ли.  Иначе не  регистрировался бы исподтишка,  —  вздыхает опытный
Ларион Устинович.
     — Если не вычислим — даю санкцию при первой же встрече распылить на месте.
Теперь у  нас  есть для этого основания.  В  гостиной,  естественно,  поставьте
сторожок.
     При следующем визите анархиста в собственную гостиную придется поработать,
но  не  мне  —  для  столь  мелких  поручений  есть  другие.  Пусть,  например,
профпригодность докажет Юрчик.  Заодно и свое место будет знать.  Но следующие,
уже  объявленные посиделки  у  Кропоткина состоятся только  через  неделю.  Все
остальное  время  его   многочисленные,   как   выяснилось,   поклонники  будут
довольствоваться записями уже прошедших бесед.
     —  Еще  вопросы есть?  Тогда за  работу.  И  снова вирт,  покой нам только
снится!
     Вдохновив сотрудников,  я иду в свой кабинет, на пару минут расслабляюсь в
кресле.
     Нужно  бы  пойти  на  свободную  охоту  и  выловить  в  вирте  еще  одного
распространителя.  Но  они  после ареста Афродиты затаились —  видимо,  готовят
новые программы-обходчики.  Во всяком случае, ни от одного из осведомителей мне
никакая информация не поступает.  А  выходить в вирт ради всяких там Заратустр,
Кропоткиных и  прочей мелочи я  не хочу.  Даже мне,  Оловянному шерифу,  трудно
работать в вирте.  Неужели дочери удастся быстро освоить хотя бы киндерскаф? Не
исключено. С таким-то А-коэффициентом...
     — Логвин Маркович, разрешите?
     В кабинет заглядывает Юрчик.  Он уже в скафандре,  в руках шлем.  И по его
встревоженной рожице я  догадываюсь:  в вирт идти мне все-таки придется,  прямо
сейчас.
     Интересно, что у него стряслось.
     — Заходи.
     Я протягиваю руку, беру свой шлем.
     — Вы как раз в вирт идете?  — радуется Юрчик. — Очень хорошо. У меня такая
хреновина произошла...
     —  Я  вообще-то в вирт не собирался сегодня,  иду из-за тебя,  — обрезаю я
Смирнова и,  надев,  начинаю настраивать шлем.  Операция эта требует некоторого
времени. Пока сенсоры прижмутся к коже шеи, скул, щек и даже губ, пока прессоры
откалибруются... — Докладывай!
     —  Я,  еще  когда  не  у  вас  работал,  узнал  об  одном скрытом притоне.
Собираются они на  улице Клубная.  Ну и  вот,  осведомитель только что сообщил:
возможно,  в притоне через четверть часа состоится групповой прием виртаина. Но
уверенности у  меня нет,  поднимать пятый отдел не  хочется —  боюсь,  смеяться
потом будут,  и не только надо мной,  — подзуживает меня Юрчик, намекая, что на
карту поставлена честь второго отдела.  —  А наши все уже разбежались по делам,
кто в виртуале, кто в реале. Может, вы кого-нибудь обяжете мне помочь?
     — Сказав при этом,  что групповуха то ли будет, то ли нет и что это вообще
может быть не притон,  а клуб филателистов,  да?  — усмехаюсь я.  — Ты помнишь,
когда последний раз удалось накрыть притон виртаинистов в вирте?
     — Не помню.
     —  Потому что тебя тогда еще не только в  отделе,  но и  на белом свете не
было,  —  утрирую я.  —  Мы даже индивидуальные сеансы приема виртаина довольно
успешно выявляем, а уж групповой...
     —  А  вдруг  они  свой  притон  на  время  собирушки наглухо  отгораживают
брандмауэрами?
     —  Это запрещено Хартией.  Программы-ищейки,  обнаружив «черную» гостиную,
мгновенно блокируют ее и уничтожают вместе со всеми присутствующими.
     — А если они научились «черную» гостиную окрашивать в другой цвет?
     —  Теоретически это,  конечно,  возможно.  Но  на  практике такого не было
уже...
     — С тех пор, как я появился на реальный свет, — усмехается Юрчик.
     — Да ладно тебе...  Не обижайся.  Просто опыта у тебя еще маловато,  вот и
мерещится притон под каждым кустом.
     — Я могу,  конечно, на свой страх и риск вызвать группу захвата. Но бравые
парни из пятого отдела спугнут распространителя раньше времени, а потом скажут,
что это была ложная тревога.
     Ha щитке шлема высвечиваются буквы «Готово».
     — Я выйду в вирт через пять минут.  Встречаемся на улице Клубная у входа в
клуб любителей клубники. Знаешь, где это?
     —  Напротив  клуба  любителей  клубнички,  —  усмехается  Юрчик.  —  Самый
криминогенный участок улицы.
     Юрчик выметывается из кабинета, а я натягиваю скаф.
     Привилегия  винтерполовцев  —  возможность  иметь  несколько  виртел.  Это
необходимо по соображениям конспирации,  и в Хартии есть соответствующий пункт.
Я  выбираю  свое  виртело  номер  три  —  молодого человека,  романтичного,  не
придающего особого  значения физическому развитию и  поэтому даже  в  вирте  не
надевающего виртело культуриста.  Тонкие черты лица, независимый взгляд, вместо
галстука шейный платок. Человек скорее искусства, чем спорта или бизнеса.
     Синхронизация...
     У стены кабинета,  на обычном месте,  изрисовывается кабинка телепорта.  Я
вхожу в нее, отчетливо называю адрес: «Улица Клубная, клуб любителей клубники».
И  через минуту выхожу из точно такой же — на самом деле той же самой — кабинки
на виртуальную улицу,  как раз к дверям названного клуба. Привычно отреагировав
на стрелки,  мерцающие по краям поля зрения, я перемещаюсь в центр собственного
кабинета, еще раз командую: «Синхронизация!»
     Юрчик уже ждет меня.  На нем модный бежевый костюм,  в  тон костюму туфли,
лицо сорокалетнего мужчины,  уверенного в  себе настолько,  что  ему  не  нужно
изображать из  себя ни двадцатилетнего культуриста,  ни тридцатилетнего богача.
На  правом плече мерцает видимый только мне и  моим коллегам значок Винтерпола.
Точно  такой  же  украшает мое  правое плечо,  еще  один  —  левую ногу  повыше
щиколотки.  Значок  кодируют каждую  неделю  заново,  поэтому вероятность,  что
кто-то опознает в нас копов, мала.
     Хотя и  не  равна нулю.  В  виртуале ничего невозможного нет.  Вирт —  это
единственное место на земле,  где возможны чудеса.  Правда,  с каждым годом они
случаются все реже — нашими стараниями.  Потому что чудо в вирте,  как правило,
означает неприятности или даже трагедию в реале.	 
     — Привет! — первым здоровается Юрчик. — Тебя как зовут?
     — Лог, — называю я свой обычный ник.
     — А меня Юрт, - называет Юрчик свой.
     Вот так же просто здесь можно познакомиться с  любым виртлянином.  В чем и
прелесть вирта.  Здесь забывают о комплексах и предрассудках, В чем и опасность
вирта  —  очень часто потом о  них  забывают и  в  реале.  А  ведь  комплексы и
предрассудки —  это  то,  что  отличает человека от  животного,  что составляет
основу  культуры,  что  не  позволяет  человеческому сообществу  развалиться на
тысячи враждующих между собой хищных стай.
     — Прошвырнемся?
     — С удовольствием!
     Куда  идти,  знает только Юрт,  так  что  инициатива пока за  ним.  Что-то
слишком много у  него  этой  инициативы.  Честолюбивый молодой человек надеется
тоже стать Оловянным шерифом. Бедняга... Ему это, к сожалению, не дано — как не
дано,  к  примеру,  стать  великим  музыкантом человеку без  абсолютного слуха.
Хорошим  шерифом  он,  конечно,  станет,  оловянным —  никогда.  Да,  он  будет
самостоятельно,  как  это делаю я,  принимать ответственные решения,  мгновенно
выносить приговоры и  приводить их в  исполнение Дикий вирт...  Законов еще так
мало,  да  и  их  введению отчаянно противятся граждане Виртуальности.  Сколько
копий было сломано,  пока ограничили виртлян только одним телом, которое к тому
же нужно осваивать не один день...  Но Хартия все-таки существует и  постепенно
обретает плоть,  вес  и  силу.  Поэтому Юрчика будут  —  иногда,  очень редко —
привлекать к суду за ошибочные решения,  а наши адвокаты будут выигрывать почти
все дела,  и  со временем молодого шерифа вообще перестанут привлекать к  суду,
как  это произошло со  мной.  Но  вылавливать распространителей виртаина так же
эффективно, как это делаю я, он не сможет никогда.
     Мы  проходим мимо клуба любителей лабиринтов.  Вывеску над дверью украшает
изображение Минотавра.  Рядом —  клуб веселых и  находчивых,  КВН.  Над  ним  —
портрет  Маслякова,  одного  из  зачинателей  этого  движения.  Есть  еще  клуб
любителей болонок, клуб парашютистов и клуб любительниц парашютистов... И несть
им числа.
     — Давай заглянем в клуб спиритов, — предлагает Юрт, показывая на неброскую
вывеску.
     — Он же закрытый,  — осаживаю я его.  — Вот, видишь, написано: «Только для
членов клуба».
     —  А  мы сейчас спросим,  как в него записаться,  — говорит Юрт и уверенно
стучит в дверь.
     Дубовая  створка  медленно  уезжает  в   стену.   На   пороге   появляется
внушительная фигура привратника.
     — Молодые люди, клуб сегодня закрыт! — говорит он тоном, отбивающим всякую
охоту вступать в дискуссию. Но Юрт все же пытается.
     — Когда он откроется? И как можно в ваш клуб вступить?
     — Не знаю,  не знаю.  Загляните завтра, может, будет начальство. А сегодня
здесь никого нет.
     Не дожидаясь дальнейших расспросов, привратник закрывает дверь.
     — Идем! Я же говорил, клуб закрытый. Так нас тут и ждали!
     —  Он и  вчера был закрыт,  и позавчера...  — сетует Юрт.  — А хотелось бы
повертеть блюдечко, поговорить с духом, например, того же Маслякова.
     — Да,  уж он тебя развеселил бы!  — веселюсь я. И добавляю вполголоса: — У
них наверняка внутренняя кабина телепорта,  запароленная.  А  швейцар просто на
шухере стоит. Значит, там действительно что-то происходит.
     — Я попробую проникнуть туда. Подстрахуешь?
     — И как же ты пройдешь?
     — Шапка-невидимка и код прохождения сквозь стены. Даешь санкцию?
     —  А  если  тебя обнаружат?  Наверняка у  них  там  защит видимо-невидимо.
Последней версии шапки пять  дней  стукнуло.  Вдруг для  этих спиритов она  уже
давно, целых два дня, видима?
     —  Значит,  меня распылят,  —  пожимает плечами Юрт.  —  Тогда ты вызовешь
группу захвата.
     —  Фактически ты собираешься провести разведку боем.  Исход такой разведки
обычно непредсказуем.
     —  В  следующий  раз  они  могут  собраться совсем  в  другом  месте,  мой
осведомитель об этом знать не будет, и мы их вообще никогда не найдем.
     — Ладно, уговорил. Удачи!
     Мы  как  раз  проходим мимо одной из  кабинок.  Юрт входит в  нее,  но  не
телепортируется,  как обычно, а тут же выходит, уже в шапке-невидимке. Я его не
вижу,  но зато наблюдаю слабо мерцающий значок Винтерпола,  медленно плывущий в
сторону клуба  спиритов.  Лениво повернувшись,  я  дефилирую вслед за  значком,
привычно поглядывая на  стрелки  системы позиционирования и  оставаясь в  реале
почти  строго  посреди  кабинета.   Не   исключено,   вскоре  придется  активно
перемещаться,  и неизвестно,  в какую сторону. Так что центр кабинета в реале —
самая выгодная позиция.
     Народу в  этот утренний час на улицах немного.  Виртляне сейчас в основном
сидят в офисах,  виртуальных или реальных. Но некоторые зеваки и туристы все же
встречаются. Какая-то девица в весьма рискованном вечернем платье демонстрирует
прелести   своего   виртела.   Повинуясь   универсальному   закону   притяжения
разноименных зарядов,  к ней клеится парень в джинсах и тенниске, не скрывающей
бугрящихся бицепсов.  Оба наверняка блефуют —  и  возрастом,  и  прелестями,  и
мышцами.  Пока это еще разрешается Хартией. Поправка на соответствие параметров
виртела телу физическому отклонена подавляющим числом голосов.
     Юрчик подходит к клубу спиритов, останавливается, его значок исчезает.
     «Прошел стену...  — слышу я его голос.  Мы общаемся через один из закрытых
каналов Винтерпола,  недоступный для простых виртлян.  Здесь никого нет. Иду по
коридору.  В  него  выходят четыре двери.  Прохожу через  стену рядом с  первой
слева. Эта комната тоже пустая. Возвращаюсь в коридор...»
     Юрчик действует грамотно,  хоть  и  молодой еще.  Плана клуба у  него нет.
Заблудиться в незнакомом здании,  если идти напролом через все стены, ничего не
стоит.  Возвращаясь каждый раз в  один и  тот же  коридор,  он  тем самым ведет
топографическую съемку внутренностей здания.  И если мне случится прийти ему на
помощь, я, повторив тот же маршрут, легко его найду.
     Впрочем,  в  вирте прийти на помощь трудно.  Схватки,  если и  происходят,
столь быстротечны,  что поучаствовать в  них успевают только те,  кто в  момент
начала находился на расстоянии прямой видимости.
     «Прохожу через стену рядом со второй дверью слева,  — продолжает Юрчик.  —
Это то  ли  средневековый замок,  то  ли церковь,  но без православных икон или
католических статуй.  Может,  мусульманский храм?  Ни разу не был в  таком,  не
знаю.  У  дальней  стены  группа  людей,  они  что-то  делают.  Сейчас  подойду
поближе... Кажется, меня заметили. Проверяюсь...»	
     Я  как раз подошел к  двери клуба спиритов.  Подошел и остановился,  якобы
разглядывая барельефы,  расположенные по  обе  стороны от  двери.  На  одном  —
разрезанная недалеко от вершины пирамида,  из вершины смотрит недреманное око..
Бога. На другом — звезда Давида...
     «Да,  заметили!  —  продолжает Юрчик.  —  Пытаюсь уйти через ту  же стену.
Прошел...  В  коридоре двое,  кажется,  охранники.  Они меня не  видят.  Сейчас
попробую войти в зал с другой стороны,..»
     «Возвращайся!  Немедленно возвращайся!» — беззвучно командую я.  Не нужно,
чтобы случайные прохожие слышали эти слова. Ведь среди них могут оказаться и не
случайные...
     «Ты  думаешь...»   —   возражает  Юрчик  вместо  того,   чтобы  немедленно
ретироваться.  Узнать,  что именно я думаю, мне не суждено: по моим ушам словно
бьют большой подушкой...
     Бум-м-м...
     Я невольно хватаюсь за уши. Это — реакция вирта на убийство. Случись такое
на улице,  была бы еще и световая вспышка. Сюда тотчас примчалась бы патрульная
машина,  и убийца немедленно был бы идентифицирован и в вирте, и в реале. Но на
этот  раз  все  произошло  за  стенами,   наверняка  бум-м-мопоглощающими  (что
запрещено Хартией);  я  услышал  звуковой  сигнал  только  благодаря служебному
каналу связи, и никакая патрульная машина сюда не примчится.
     Убийство копа —  преступление более чем  серьезное.  За  это наказывают не
только виртуально (чаще всего —  отлучением на длительный срок от вирта),  но и
реально.  Шок  от  виртуальной смерти достаточно болезненный.  Это  сделано для
того,  чтобы  у  виртлян сохранялся инстинкт самосохранения.  После  введения в
Хартию соответствующего пункта количество насильственных смертей в  реале почти
вернулось к первоначальному, довиртуальному уровню.
     Правда,  виртуальную смерть пытались запретить —  особенно после того  как
двое стариков действительно умерли,  не выдержав виртшока.  Но не отменили — от
виртуального  секca  умирают  ежегодно  тысячи  пожилых  мужчин,   и  никто  не
устраивает по  этому  поводу  панику.  А  виновных в  смерти  стариков судили и
наказали как за  убийство в  реале —  пожизненное заключение без права выхода в
вирт.  Это  послужило хорошим  уроком  —  насильственные вирт-смерти  случаются
теперь лишь втрое чаще, чем реальные.
     «Экстренное сообщение.  Жовтяк вызывает Федотова», — отчетливо артикулируя
речь, но совершенно беззвучно сообщаю я.
     «Федотов на линии».
     «На улице Клубная,  в клубе спиритов, только что убили копа, Юру Смирнова.
Срочно нужна группа захвата.  И  окажите Смирнову помощь в  реале,  его кабинет
номер двести восемь».
     Последнее можно было не  говорить.  «Скорая помощь» в  Управлении работает
четко.  В  кабинет наверняка уже  проник врач,  сделал укол  обезболивающего...
Вначале  копы  пользовались привилегиями:  не  испытывали  ни  боли,  когда  их
убивали,  ни даже стресса. Но, во-первых, их возненавидели лютой ненавистью все
без  исключения виртляне,  во-вторых,  смертность среди  копов  в  реале так  и
осталась высокой —  и  даже имела тенденцию роста!  Тогда и  нас подстригли под
общую  гребенку.  Копов  в  виртуале снова стали считать за  людей,  смертность
снизилась.  Теперь убитый в вирте коп должен, как все, проходить реабилитацию и
раньше чем через два-три дня в вирт не возвращается.  И это при том, что заново
осваивать виртело ему не приходится —  эту привилегию нам сохранили.  А рядовой
виртлянин... Пока новое тело приобретет, пока зарегистрирует, пока ходить в нем
научится...  Раньше чем  через месяц в  вирт он  при всем желании не  вернется.
Поэтому обычный виртлянин и дорожит своим виртелом, своей виртуальной жизнью...
     И,  соответственно,  жизнью  реальной.  Чего  и  стремились достичь авторы
знаменитого двадцать первого пункта Хартии.
     «Группа захвата готовится.  Выход в вирт — через четыре минуты, — сообщает
Федотов. — С реалом сложнее».
     Да,  в реале отыскать преступников труднее.  Невозможно поднять по тревоге
всех полицейских всего мира. А ведь преступник, убивший Юрчика, мог погрузиться
в  вирт и из квартиры в Новых Черемушках,  и из офиса на Бродвее,  и из джонки,
плывущей в Желтом море.  Если даже я смогу распылить убийцу Юрчика в вирте, все
равно через два-три часа он оправится от шока, ищи тогда его в реале, а ветра в
поле. Допустим, его адрес в реале и установят — а удается это далеко не всегда,
— все равно у него будет тысяча уловок,  тысяча способов выиграть дело в суде и
уйти от ответственности.
     «Я пошел в клуб. Без моей команды штурм не начинать, ждите на улице».
     «Понял. Ждем на улице. Будь на связи».
     «Надеюсь, ты не услышишь «Бум-м-м!».
     «Я тоже надеюсь».
     Соблюдать конспирацию, отыскивая свободную кабинку телепорта, мне некогда.
Я  немедленно надеваю  шапку-невидимку (девица  в  откровенном вечернем платье,
флиртовавшая в скверике с накачанным парнем и время от времени поглядывавшая на
меня,  застывает с  открытым ртом),  включаю код  прохождения сквозь стены и...
отключаю полицейские значки.  Да,  они  надежно защищены.  Да,  пароль меняется
каждую неделю.  Но тогда как охранники клуба обнаружили Юрчика? Шапка-невидимка
защищена еще сильнее, хотя и ее может «снять» опытный хакер.
     Надеюсь, охранники засекли все же значки, а не шапку.
     Пройдя сквозь наружную стену,  я  оказываюсь в  коридоре.  В  него,  как и
сообщил Юрчик, выходят четыре двери. Никаких охранников уже нет — смылись. Труп
Юрчика тоже улетучился —  чистота в  вирте поддерживается неукоснительно,  будь
иначе,   Виртуальность  давно  уже  задохнулась  бы  в   нечистотах  потерянных
кластеров.
     Следующая стена, как говорил Юрчик, — рядом со второй дверью слева. Пройдя
ее, я действительно оказываюсь в довольно просторном зале. Стены Каменные, окна
узкие и  почти не  дают света.  Но у  дальней стены,  возле какого-то странного
возвышения,  несколько человек держат большие черные свечи.  И  в  их мерцающем
свете я, бесшумно подойдя чуточку ближе, вижу, как на возвышении мужчина, так и
не  снявший черного балахона,  совокупляется с  очень  молодой,  очень красивой
женщиной — почти девочкой.	 
     Ничего удивительного,  в вирте почти все очень красивы,  почти все — почти
девочки.
     Эта женщина-девочка в отличие от своего партнера полностью обнажена.  Лицо
ее искажает гримаса не наслаждения, а боли.
     И мне все сразу становится понятным.
     Юрчик ошибся.  Вернее,  его неправильно информировали.  Это — не групповой
прием виртаина, это — месса вирт-Сатанистов, точнее, ее завершающий этап.
     В реале девочка -  женщина лет сорока — сорока пяти, предклимактерического
возраста.  Рискнула поучаствовать в  сексуальном приключении —  именно на  этот
крючок вирт-сатанисты ловят своих жертв.  Прикинулась девственницей — фемискафы
пока  еще  позволяют  восстанавливать виртуальную девственность сколько  угодно
раз.  Полагала,  что  ей  ничего не  угрожает —  ведь в  любой момент она может
экстренно выскочить в  реал.  Но  на  самом  деле  это  не  так.  Есть  способы
удерживать человека в вирте долго, очень долго. Так долго, что в реале он может
умереть от  нервного истощения,  И  сатанисты знают,  как  это  можно  сделать.
Винтерпод не получит от жертвы никакой информации, а противники вирта снова
     начнут требовать ужесточения контроля над ним.  
     Сатанисты,  отслужив мессу,  начали  насиловать девушку  на  алтаре.  Она,
конечно,  отбивалась,  хотя  и  не  очень:  будет  потом  чем  перед подружками
хвастаться.  Но когда к  ней подошел третий или четвертый,  попыталась выйти из
вирта.
     И не смогла.
     Вот тогда она испугалась по-настоящему. И начала кричать, уже понимая, что
здесь ее никто не услышит.  Хорошо,  если в  реале есть кто-то поблизости,  кто
может  аварийно выключить терминал —  с  потерей виртела и  прочими неприятными
последствиями.  А если нет? Фемискаф у нее — наверняка прессор-сенсорный, почти
полностью имитирующий совокупление. Заблокировать такой скаф в вирте трудно, но
можно.  Достаточно умело  сдавить ей  в  вирте шею  —  и  все,  она  не  сможет
произнести в реале команду «Экстренный выход!»,  да и дышать-то будет с трудом.
Правда, до конца не задохнется, эту защиту создатели «Клеопатры» — а у бедняжки
наверняка недавно  разрекламированное новейшее виртело  этого  типа  —  в  скаф
встроили.
     Мужчина,  насытившись,  покинул алтарь.  Его место тут же занял следующий.
Двое держат жертву за  руки,  один сдавливает шею.  Возможно,  она уже потеряла
сознание.
     «Группа захвата на месте. Что у тебя?» — спрашивает Федотов.
     «Здесь месса сатанистов. Вычисляю главаря. Полуминутная готовность».
     «Понял. Тридцать секунд».
     Вновь подошедший делает какой-то  странный жест рукой.  То  ли в  реале он
однорук,  то ли его рука повреждена — во всяком случае,  в вирте его левая рука
ведет себя странно.
     Но  это все мелочи.  Главное —  захватить главаря.  Вот он,  в  балахоне и
маске. Прячет свое лицо даже в вирте. Точнее, не лицо, а личину.
     Неслышно приблизившись к главарю со стороны спины, я хватаю его за горло и
изо всех сил стискиваю руки.  Это —  хоть и  запрещенный,  но очень действенный
способ удержать в  вирте преступника до  тех  пор,  пока сотрудники Федотова не
вычислят его адрес в реале.
     «Пошли! Вычисляйте главаря, я его держу!»
     Оставаясь  вне  досягаемости  рук  главаря,   я  внимательно  наблюдаю  за
остальными сатанистами.
     Такое впечатление,  что у  меня в  руках действительно бьется,  задыхаясь,
сильное мужское тело.  Поскольку я  невидим,  сатанисты не сразу понимают,  что
происходит.  Один из  них решительно направляется ко  мне,  и  мне не  остается
ничего другого, как его убить.
     «Орудие товсь...  —  неслышно для окружающих произношу я  и,  сосредоточив
взгляд на сатанисте, добавляю: — Пли!»
     Сатанист начинает светиться,  словно  люстра  в  Большом театре,  а  потом
рассыпается тысячью мелких осколков.
     «Бум-м-м!» — грохочет в зале.
     И  это  служит  командой для  остальных.  Они  бросаются к  стенам,  возле
которых, как оказалось, расположено сразу несколько кабинок телепорта.
     Я успеваю распылить еще одного.
     В  зал,  прямо  сквозь  стены,  сразу  с  нескольких сторон врываются люди
Федотова. Шум, кутерьма, выстрелы...
     Сопротивление главаря вдруг резко ослабевает, его тело тает в моих руках и
на моих глазах.
     Ушел-таки,  гад!  Лучше бы я  его пристрелил.  Но,  надеюсь,  предводителя
сатанистов уже вычислили в реале. Минуты или даже двух, в течение которых я его
удерживал, людям Федотова могло хватить.
     Я  встаю,  осматриваю свое виртело.  На  нем несколько рваных ран —  из-за
плотного соприкосновения двух  виртел были повреждены соответствующие фрагменты
программного кода. 
     Мясо и кости,  конечно,  не видны — просто некоторые участки моей одежды и
даже тела отсутствуют, а кисти рук — напрочь, словно ампутированные. Вместо них
—  ничего,   черные  пятна.  Но  раны  на  глазах  затягиваются  и  покрываются
виртуальной  одеждой  —   это   включилась  доступная  только  копам  программа
экстренной реанимации,  —  отрастают,  подобно хвосту ящерицы,  ладони и пальцы
рук.
     Через несколько минут мы  подводим итоги.  Они неутешительны:  захватить в
вирте удалось лишь двоих,  видимо,  самых неопытных. Остальные или разбежались,
или были убиты.
     Что ж, на безрыбье и рак рыба. Будет о чем доложить начальству.
     И в чем упрекнуть Смирнова.
     Глава 8
     И только там, где есть могилы, есть и воскресение.
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     Выйдя из  вирта,  я  с  удовольствием снимаю скаф,  сажусь в  кресло и  на
несколько минут расслабляюсь.
     Все-таки  не  приспособлены  мы  для  вирта.  Недаром  у  жены  ничего  не
получается.  Да  и  я  после погружений устаю так,  что  потом неделю ничего не
хочется делать. Но — надо. Функция еще не завершена.
     Я  называю  номер  Смирнова,   через  мгновение  его  лицо  появляется  на
дисплейчике теркома.
     — Юрчик, как ты? Живой?
     — Вроде бы...
     Лицо у  него бледное,  но  глаза блестят.  Смирнов уже знает,  что удалось
взять  секту  сатанистов —  во  многом  благодаря  его  наводке.  Хотя  сам  он
действовал, понятно, не лучшим образом.
     — Зайди, обменяемся впечатлениями.
     Юрчик заходит как-то странно. И вообще он производит впечатление человека,
перенесшего болезнь и только-только поставившего в ближний угол костыли.  И это
при том,  что на нем,  как и на всех копах,  была кираса. Как же чувствуют себя
после вирт-смерти те,  кто не имеет права на броню?  А  ведь это —  подавляющее
большинство виртлян.  Конечно есть  умельцы,  нелегально производящие кирасы  и
сбывающие их  по  бешеным ценам.  Но  таких  Винтерпол вычисляет и  привлекает.
Потому что вычислять и привлекать — основная задача Винтерпола.
     — Присаживайся!
     Юрчик садится осторожно,  словно на  шаткий стул,  который в  любой момент
может развалиться.
     — Ну и чем все кончилось? — спрашивает он.
     Да,  дружок,  самое интересное ты пропустил.  Впрочем,  с  неопытного копа
взятки гладки. Если бы не амбиции Юрчика, я бы его даже похвалил.
     — Двоих сатанистов удалось захватить,  четверых застрелили,  остальные,  в
том  числе  главарь и  жертва,  сбежали.  В  целом  исход  операции оценивается
положительно.
     Юрчик довольно улыбается.  Еще бы: и наводку на клуб дал он, и время узнал
точное. .
     — Но то,  что сатанисты так легко вычислили и застрелили копа, оценивается
крайне отрицательно, — добавляю я, дав Юрчику вволю поулыбаться.
     —  Они  значок  копа  засекли!   И  стреляли  —  двое  одновременно,   без
предупреждения! Не думаю, что допустил какую-то ошибку! — ерепенится Юрчик.
     — Со значком разберутся.  Но тебе не кажется, что реакция копа должна быть
несколько быстрее?	
     — Они стреляли даже не из пальца,  а глазами. Все что я мог сделать, — это
начать стрелять раньше. Но у меня оснований не было.
     — Ты должен был, едва заметив охранников, сразу же исчезнуть в стене. Ноты
этого почему-то не сделал.
     —  Да они как-то неожиданно выскочили...  Я не сразу сообразил,  что нужно
делать.
     —  А  у  них приказ был — уничтожать любого нелегала на месте.  Ладно,  на
первый раз прощается, хоть ты и не оправдал моих надежд.
     —  Вы тоже не оправдали моих надежд.  В отделе говорили,  вы один способны
пятерых вычислить! А тут — вместе с группой захвата только двоих,
     —  Правильно говорили.  Бывало и  такое.  Но  ты вроде вообще ни одного не
вычислил?
     — В следующий раз буду стрелять без предупреждения.
     — Не советую: затаскают по судам.
     —  Ну вот:  это нельзя,  то не можно,  а  сё вообще запрещено...  — ворчит
Юрчик.  — Спасенная девушка,  кстати, хотела бы отблагодарить своего спасителя.
Просит познакомить, и не в вирте, а в реале.
     — Эта девушка — наверняка одинокая женщина сорока с лишним лет,  прекрасно
обеспеченная, лечилась от алкоголизма, замужем, без детей. Пыталась развлечься,
но напоролась на сатанистов,  была ими изнасилована и  напугана,  но еще больше
испугалась огласки,  потому и сбежала после освобождения.  Пусть спит спокойно:
никто ее не собирается вычислять. Улик и так предостаточно.
     —  А  вот и нет.  Лет двадцати пяти,  замужем не была,  красавица.  Насчет
развлечься — да, было такое желание. Думаю, больше не возникнет.
     —  Откуда ты  все  про нее знаешь?  —  Знаком с  нею по  вирту.  Она меня,
собственно,  и предупредила о возможном групповом сеансе приема виртаина, перед
тем  как  идти в  клуб.  Ей  обещали увлекательное приключение с  незабываемыми
ощущениями.  Она решила,  что это —  виртаин.  Хотела понаблюдать за поведением
наркоманов.  Пробовать виртаин она, конечно, не стала бы, но боялась, что могут
заставить, поэтому сказала обо всем мне. Так ты будешь знакомиться?
     — Нет. Я женат, а развлечься могу и в вирте, это безопаснее.
     —  Тогда можно я  представлюсь напарником ее спасителя?  Спасителем уже не
могу — засветился.
     — Можно.
     — Ты не будешь жалеть?
     — Я никогда не жалею о своих поступках. 
     Юрчик выводит на экран наручного теркома портрет, показывает мне.
     — Смотри, какая красавица! Только я не скажу ей, что так опростоволосился,
ладно? Навру, что мы вместе ее спасали...
     —  Можешь сочинить,  что  специально вызвал огонь на  себя.  Операция ведь
твоя, ты и спаситель. А я так, на подхвате был.
     Юрчик откровенно любуется изображением.  Наверное, он не равнодушен к этой
красивой, даже по меркам вирта, девушке.
     — Вообще-то она портрет для тебя передала. Но ты ведь не жалеешь?
     — Действительно красавица. Toп-модель, да?
     — С нее виртело «Клеопатра» делали.
     — Хорошие у тебя осведомители.
     — Она не осведомитель. Мы просто так... Дружим.
     — Не забудь на свадьбу позвать, друг! — усмехаюсь я.
     На моем лице — смесь восхищения красотой девушки,  легкая грусть по поводу
того,  что я  женат и  уже не могу приударить за красоткой,  и толика зависти к
Юрчику, у которого с этим прототипом виртела «Клеопатра» может что-то быть. Или
уже что-то есть? Тогда моя зависть должна быть чуточку сильнее. 
     —  Ладно,  иди восстанавливайся.  Завтра и послезавтра можешь не выходить.
Считай, заработал два дня отпуска за удачно проведенную операцию.
     —  В  следующий раз буду осторожнее,  — улавливает мою иронию Юрчик.  — До
свидания.
     — Счастливо.
     Ну  вот,  очередной трудовой день позади.  Хотя нет,  только треть дня.  Я
сегодня должен выполнить еще одно,  довольно-таки деликатное поручение, а потом
поработать с женой и,  главное,  дочерью.  Не ошибиться бы,  не ляпнуть лапушке
чего лишнего.  Говорят, дочь очень гордится своим КИ и именно по этому критерию
оценивает всех окружающих. Не хотелось бы упасть в ее глазах...
     Выйдя из Управления, я обнаруживаю, что в реале, оказывается, идет дождь.
     Очень хорошо. Самое время выполнить поручение предка.
     Я  сажусь в  свое  авто и  еду  на  одно из  немногих оставшихся в  Москве
кладбищ.  Теперь в моде кремация, да и немудрено: на земле и для живых места не
хватает,  мертвым  приходится  потесниться.  Но  некоторые  состоятельные  люди
предпочитают хоронить своих родственников по старинке.
     Я выхожу из авто, раскрываю зонт, вынимаю из багажника четыре пятилитровых
пластиковых бутыли, укладываю их в две сумки и вхожу в гостеприимно распахнутые
ворота. Расспросив вышедшего из сторожки сгорбленного старичка, довольно быстро
нахожу восемьдесят первый участок. Здесь несколько свежих могил. Нужная мне уже
не крайняя, хотя похоронили дистриба только три дня назад.
     Я  внимательно осматриваюсь.  Дождь усилился,  вокруг нет ни  души.  Новая
похоронная процессия тоже не наблюдается.
     Закрыв старомодный зонт с изогнутой ручкой,  я втыкаю его в еще не осевшую
могилу,  нажимаю кнопку.  Вскоре ручка  зонтика меняет цвет.  Навинтив на  крюк
пустую пластиковую бутыль,  я  поворачиваю ручку вокруг оси зонтика.  В емкость
льется густая темно-коричневая жидкость.  Дождавшись,  пока тара наполнится,  я
вращаю ручку в обратную сторону,  снимаю с крюка бутыль,  закручиваю крышечку и
повторяю  ту  же  самую  операцию  с  тремя  оставшимися  емкостями.  Пока  они
наполняются,  я  внимательно  обозреваю  окрестности.  Не  хотелось  бы,  чтобы
кто-нибудь застал меня за столь странным занятием. Подумают черт знает что...
     По мере наполнения четвертой бутыли жидкость меняет свой цвет,  и  верхний
слой ее, словно в коктейле «кровавая Мэри», получается почти прозрачным.     
     Это значит, что я все сделал правильно.
     Подойдя к авто,  я укладываю сумки в багажник,  еще раз оглядываюсь. Никто
не обратил на меня внимания? Кажется, никто.
     Дома,   поцеловав   жену   и   поздоровавшись   с   дочерью,   я   выливаю
темно-коричневую,  дурно  пахнущую  жидкость в  ванну,  включаю  холодную воду,
плотно закрываю дверь и топаю в детскую — доложить дочери о том, что только что
проделал.
     — Ты хочешь с ним поговорить? — спрашивает она.
     — Да, прямо сейчас.
     — Я с тобой. И мама пусть послушает — ей это полезно.
     Когда мы  заходим в  гостевую ванную комнату,  дистриб уже  сидит на  краю
огромной розовой  ракушки.  Кран  закрыт,  на  дне  ванны  блестит лужица  —  в
канализацию стекают излишки воды.  Дистриб только-только принял форму и даже не
догадался стянуть с вешалки халат.  Увидев жену и дочь, он изображает смущение,
закрывает ладонями обильно поросший волосами пах, но, разглядев на обеих Знаки,
опирается руками на край ванны-ракушки и счастливо улыбается.
     — Ну и как это понимать?  — спрашивает он,  еще не догадываясь,  что здесь
вопросы задает дочь.
     — Обыкновенно,  — спокойно отвечаю я. Мой статус выше, я имел полное право
вывести лысого толстяка из  Функции.  —  Все прекрасно знают:  давать виртаин в
вирте категорически запрещено.  И  тем не  менее твои распространители нарушили
запрет. Вот и пришлось снять тебя с доски. Или ты хотел, чтобы через тебя вышли
на лицензиата?
     -Я не дистриб,  — огорошивает меня голый толстяк. — И никакого отношения к
распространителям виртаина не  имею —  ни  в  реале,  ни в  вирте.  Так что мне
совершенно непонятно, за что меня вывели из Функции. Если бы я был обывателем —
наверняка открыл бы рот.
     — Тогда что ты делал возле коттеджа установщика?
     —  Выполнял работы по контракту.  В  интересах Функции я  освоил следующую
область   деятельности:   защита   от   несанкционированного  прослушивания   и
наблюдения. Владелец коттеджа нанял меня за хорошие деньги проверить его жилище
и  сад;  Что я  и пытался сделать.  Но обнаружил,  что коттедж обложен,  словно
волчье  логово,  решил  ретироваться  во  избежание  нежелательного контакта  с
полицейскими, а тут ты...
     —  М-да.  Ошибочка вышла,  —  вынужден признать я.  —  А  зачем  ты  начал
стрелять?
     —  Но  ты  же  сам показал мне Знак Смерти!  Твой статус выше,  спорить не
приходилось, да и времени на это не было. Вот я и дал повод себя убить.
     —  Ничего  страшного не  произошло,  —  спокойно говорит дочь.  —  Логвин,
показавший тебе  Знак  Смерти,  выполняет очень  важную функцию.  Намного более
важную,  нежели  освоение полезной профессии.  Я  бы  рекомендовала в  качестве
компенсации предоставить ему двух-трехнедельный отпуск, — говорит дочь уже мне.
—  Поговори об  этом со своим предком —  я  еще не уполномочена решать подобные
вопросы. Думаю, руководство Функции пойдет вам навстречу,
     — А что потом? Заново входить в Функцию? — огорчается мнимый дистриб.
     —  Я  позабочусь о  том,  чтобы  этот  процесс прошел как  можно быстрее и
безболезненнее,  —  обещает дочь,  —У  вас будет та же профессия,  единственное
неудобство — придется поменять семью.
     — Семьи у меня не было. Жену вывели из Функции в прошлом году.
     —  Тем лучше.  Значит,  вы  получите отпуск и  почти ничего не  потеряете.
Логвин,  оформи ему краткосрочный отпуск,  —  приказывает дочь и вслед за женой
выходит из ванной.
     Я  приношу и  укладываю в  ванну чистую двадцатилитровую бутыль со  снятой
крышкой,  деликатно выхожу.  Вернувшись минут через десять,  я обнаруживаю, что
темная  жидкость уже  полностью всосалась в  бутылку,  занимая  примерно четыре
пятых  объема  и,  в  нарушение  законов  физики,  не  выливаясь  из  открытого
резервуара.  Повернув бутыль вертикально, я выношу отпускника в кладовку. Здесь
я скармливаю ему два килограмма сахара, доливаю воду.
     Пусть бродит.
     Хотя дистриб и не заслужил этого.
     Глава 9
     Я стремлюсь к своей цели,  я иду своей дорогой...  Пусть будет моя поступь
их гибелью!
     Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
     И  был вечер,  и было утро.  И утром,  при первых отблесках зари,  родился
мальчик. И стала эта заря началом нового мира...
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     К предку я приезжаю вечером.
     Телекамера  у  ворот,   тихо  урча,  долго  сканирует  мою  машину  и  мою
физиономию. Наконец ворота открываются, и я въезжаю на обширный участок.
     Оставив машину на специально отведенной для этого площадке, я иду к берегу
реки и не ошибаюсь:  предок,  как обычно,  сидит в шезлонге. На столике рядом с
ним — мобильный терком с большим дисплеем,  несколько бутылок с водой и блюдо с
пищей.  Предок,  растекшись в  шезлонге,  созерцает небо,  отражающееся в воде,
сосновый бор на другом берегу реки справа,  заливные луга слева,  переходящие в
поля,  засеянные пшеницей.  Предок,  конечно,  почувствовал мое присутствие, но
головы не повернул — просто потому, что это нерационально. Здесь, на территории
его виллы, действуют иные правила приличия и другие этические законы.
     Я  тоже хотел бы  когда-нибудь жить на  такой вилле.  Только не  на берегу
реки,  а  в  горах.  Но  это  право  нужно  заслужить самоотверженным служением
Функции.  Достижения мои  уже  достаточно велики,  но  вилла  мне  пока  не  по
заслугам.
     — Храни тебя Первый!
     — И тебя храни. С чем пожаловал?
     Я,  угнездившись во  втором  шезлонге,  кратко  рассказываю об  инциденте,
произошедшем возле особняка установщика виртаина.
     — У меня не было времени навести справки, — оправдываюсь я.
     — Не переживай.  Я уже получил соответствующую информацию.  Мнимый дистриб
сам виноват. Это было его первое задание, справился он с ним неблестяще. Хорошо
хоть, не стал противиться смерти. Он у тебя?
     —  Да.  И что с ним теперь делать?  Дочь советует в порядке компенсации за
немотивированный вывод из  Функции дать  ему  три  недели отпуска.  Похлопочешь
перед руководством?
     — Ну конечно! Пусть бродит. Мы подумаем, где его можно использовать.
     Закончив с неприятной частью разговора, мы начинаем обсуждать более важные
дела. Предок, как всегда, немногословен. Говорит медленно, каждое слово весомо.
     — В вирте появился террорист.
     —  Ну и  что?  Террористы в  вирте появляются с  регулярностью смены дня и
ночи,  примерно по  паре за  сутки.  Это  если не  считать мелочи пузатой вроде
пьяных подростков. А уж виртуальных самоубийств и вовсе происходит по десять на
день.   Скоро  придется  специальную  службу  заводить  по  уборке  виртуальных
трупов...
     — Об обычном террористе я не стал бы тревожиться.  Дело гораздо серьезнее.
Возможно,  у  них  целая организация.  Есть теоретики,  есть хулиганы-практики,
предсказывается день,  когда наступит конец вирта.  Винтерпол пока не  понимает
опасности и не видит связи между Кропоткиным, Заратустрой и стоящим, видимо, за
тем и другим Террористом. Но мы уже сделали утечку информации.
     —  О  Кропоткине  я  наслышан,  о  Заратустре  тоже  знаю.  Есть  какая-то
дополнительная информация о Террористе?
     — Есть.  Завтра начальник Управления тебе все расскажет.  Не будем тратить
время на болтовню. Молчи и созерцай.
     Благодарно улыбнувшись предку, я поудобнее устраиваюсь в шезлонге.
     Облака плывут по небу неторопливо и безучастно.  В воде, разбитые рябью на
тысячи фрагментов,  волнуются их отражения. На противоположном берегу колышутся
кроны деревьев.  Они  живые,  но  вместе с  тем  вполне органично вписываются в
пейзаж.  И  даже  птицы,  мелкие птахи,  щебечущие среди листвы живой изгороди,
отделяющей участок предка от соседних,  не слишком раздражают. Земля — чудесная
экосистема.  Здесь вполне можно было бы жить,  если бы обыватели не испохабили,
не загадили,  не обезобразили все,  до чего только могли дотянуться их жадные и
ленивые руки.  Ради комфорта и развлечений люди готовы на все. И хотя созданный
нами  вирт  весьма хрупок и  пока  еще  действительно может быть  разрушен даже
террористом-одиночкой,  реал ненамного прочнее,  ненамного устойчивее.  И  если
вирт будет разрушен, если миллионы виртлян вернутся в реал, он тоже не выдержит
давления жаждущих комфорта и развлечений людей.  Так что,, храня Виртуальность,
мы вместе с тем храним и реальность. И если бы не мы.,.
     Предок,   расслабившийся  в   соседнем   кресле,   совершенно  неподвижен.
Интересно,  о чем он думает?  Когда-то мы были с ним одним целым.  И даже после
разделения (о,  как чудесно это было!  как я хочу еще раз испытать это ни с чем
не сравнимое наслаждение!)  еще долгое время я  мог почти безошибочно угадывать
настроение и  даже мысли предка.  Но время шло,  у каждого из нас началась своя
отдельная жизнь, со своими задачами, радостями и огорчениями, и вот теперь наше
родство подтверждается только тем,  что мы  можем связываться по  Т-каналу.  Но
сейчас этот канал закрыт —  да и  глупо было бы тратить немаленькую в  общем-то
энергию на  его  поддержание,  если для обмена инфо достаточно самой что ни  на
есть примитивной речи.
     Я  люблю вот так сидеть рядом с  предком и  думать ни о  чем.  Я испытываю
странное чувство защищенности,  хотя  мой  КА  оказался несколько выше,  чем  у
предка.  Это —  результат воздействия мутирующего фактора накануне и  во  время
деления.  И  хорошо,  что  этот  фактор сработал в  нужную сторону.  Потому что
случись иначе —  меня сейчас просто не было бы на белом свете,  ни в реале,  ни
тем более в вирте. Парадокс: появись особь пусть даже с меньшим, чем у меня, КА
в другой,  слабой Линии, эту особь вполне могли бы сохранить — ради продолжения
Линии.  Как ни странно, как ни парадоксально, но именно такой отбор оказывается
рациональным.   Потому  что,   не  исключено,  именно  на  этой,  казалось  бы,
бесперспективной  Линии  очередная  мутация  может  дать  гения  с   высочайшим
А-коэффициентом.  А  вот  на  регрессирующей ветви  вероятность такого  гораздо
меньше.  Настолько меньше,  что сохранение регрессирующих особей считается —  в
данных  конкретных условиях  —  нерациональным.  Как  хорошо,  что  наша  Линия
оказалась  прогрессирующей,  что  я  не  попал  под  безжалостный взмах  бритвы
рацио...
     Оживает  мобильный терком.  Предок  переводит на  него  взгляд,  до  этого
безучастно скользивший по  отражению облаков  в  воде,  произносит стандартное:
«Слушаю!»
     Я  поспешно поднимаюсь,  делаю прощальный жест.  Предок в  ответ поднимает
руку, я быстро иду к машине.
     Во многой мудрости много печали. Не нужно знать больше, чем необходимо для
выполнения своей  части  Функции.  Это  нерационально.  Потому что  всегда есть
опасность утечки информации,  а  ради  предотвращения даже  ничтожного шанса на
утечку с  любым из нас могут сделать то,  что я  недавно сделал с дистрибом.  И
тогда,  после отпуска,  все придется начинать сначала. В другой семье, выполняя
совершенно другую функцию.  Будешь много знать —  снова станешь молодым.  А что
может быть менее рациональным, чем снова стать молодым?
     До автострады я добираюсь минут за двадцать.  По ней,  как обычно, катят в
обе стороны в основном грузовые авто — маленькие,  средние, большие и огромные.
Легковых машин типа  моего «мерседеса» совсем немного.  Зачем ехать куда-то  на
деловую встречу,  если  проще  и  дешевле ее  провести в  виртуальности?  Зачем
покидать  дачу,   если  в   воскресенье  вечером  вовсе  даже  не   обязательно
возвращаться в Москву? Гораздо рациональнее зайти в свой виртуальный офис не из
московской квартиры в  кишащем бомжами и проститутками Медведкове,  а все с той
же  уютной и  комфортной дачи.  Необходимые для жизни продукты и  прочие товары
можно купить в виртуальном магазине,  и заказ будет доставлен точно по адресу и
точно в срок одним из таких вот грузовичков. Правда, если вы работаете в реале,
рабочим  или  инженером на  заводе,  тогда  дело  другое.  Тогда  вам  место  в
многоэтажке среди других таких же  неудачников,  не  успевших или  не  сумевших
занять место под виртуальным солнцем.
     Одна из немногих легковушек, серебристая «Волга», привлекает мое внимание.
Да и немудрено:  вначале она пристраивается вплотную за моим «мерсом», потом ни
с того ни с сего начинает сигналить и мигать фарами. Через зеркало заднего вида
я отчетливо вижу, как сидящий рядом с водителем юноша делает непристойный жест,
явно адресуя его мне. Оно и неудивительно: чужое благополучие всегда вызывает у
обывателей чувство зависти и раздражения.  Они едут на народной «Волге», я — на
престижном «мерсе». Они живут в панельных многоэтажках застройки конца прошлого
века,  я  —  в  удобном каркасно-кирпичном доме,  они пьют водку,  я  — дорогой
коньяк. Поводов для раздражения, зависти и даже ненависти предостаточно.
     Сделав вид, что ничего не заметил, я увеличиваю скорость, обхожу несколько
грузовичков, грузовиков и пару фур, снова перемещаюсь в правый ряд.
     «Волга»  немедленно  пристраивается  вслед  за   мною.   Ах  да,   у   нее
роллс-ройсовский двигатель,  по-своему она  даже  престижна,  эта  колымага.  И
просто так  я  от  нее вряд ли  отделаюсь.  Но  и  причины вызывать блюстителей
порядка у меня нет. Непристойный жест на повод для задержания никак не тянет.
     Я еще раз ухожу в отрыв, пытаюсь затеряться среди грузовиков.
     Преследователи вновь пристраиваются мне в хвост. Теперь непристойные жесты
показывают четверо пассажиров,  все —  молодые здоровые бугаи,  по которым ярмо
плачет.
     Я по-прежнему не реагирую. Зачем? Это было бы нерационально.  
     «Волга»  набирает скорость,  обходит меня  и  исчезает за  идущей  впереди
фурой.
     Выдержка — чертовски рациональное качество.
     Однако на  этот  раз  выдержка мне  не  помогла.  Впереди просто был  пост
дорожной инспекции. Едва я миновал его, «Волга» снова появилась на автостраде —
на этот раз прямо передо мной.
     Я пытаюсь ее обойти,  но дорожные хулиганы начинают прыгать из ряда в ряд,
не давая себя обогнать. Тогда я съезжаю на обочину и останавливаюсь.
     Водитель «Волги» не сразу реагирует на мой маневр и  тормозит метрах в ста
впереди. Однако сразу же дает задний ход и, сигналя и мигая габаритными огнями,
быстро сокращает расстояние.
     Я переключаю скорость, выворачиваю руль, нажимаю на педаль газа. Сейчас мы
разминемся  на  встречных  курсах,  и  пока  они,  с  их  замедленной реакцией,
спохватятся и  снова вернутся на  трассу,  я  уже  буду где-нибудь на  окраинах
Москвы.
     Однако разминуться с ними мне не удается: в самый последний момент «Волга»
круто  берет вправо,  система безопасности «мерса» не  успевает отработать этот
дикий,   не   предусмотренный  никакими  инструкциями  маневр,   и   автомобили
сталкиваются.
     Естественно,  в  «мерсе» срабатывают,  ремни и подушка безопасности.  Я на
несколько секунд оказываюсь зажатым между спинкой сиденья и подушкой, уберегшей
мою грудную клетку от удара о  руль.  И  этих секунд оказывается достаточно для
того,  чтобы  хулиганы,  выскочив из  «Волги»,  словно  чертики  из  табакерки,
подбежали  к  моей  машине.  У  них,  конечно  же,  система  безопасности  была
отключена,  а потому никакие ремни и подушки не сработали; они получили ушибы и
синяки, но это их только разъярило.
     У   машин   высшего  класса,   если   срабатывают  подушки,   одновременно
приоткрываются двери —  чтобы не  заклинило.  Так  что  через пару  секунд меня
выдергивают из  щели между подушкой и  баранкой,  словно письмо из конверта,  и
куда-то тащат.  Несут вчетвером,  пятый,  видимо,  отгоняет «Волгу» подальше от
места происшествия.  Еще бы:  на сигнал сработавшей системы безопасности сейчас
примчится машина службы безопасности движения, а хулиганы иметь с нею дело явно
не желают.
     Тащат меня  лицом вниз,  и  я  могу только догадываться куда.  Кажется,  я
поступил нерационально,  остановившись не в населенном пункте, а в окрестностях
одного из редких теперь лесков.  Во всяком случае, перед моими глазами мелькают
не бетонные плитки и даже не потрескавшийся асфальт а чахлая трава и,  кажется,
корни деревьев. Я чувствую себя мухой-цокотухой, которую паучок тащит в уголок.
Зачем? Да уж не затем, чтобы всего лишь изнасиловать.
     Хотя в качестве прелюдии не исключено и это.
     Я   пытаюсь  вызвать  полицию,   но   преступники  вспоминают  про  терком
практически одновременно со мной.
     — Ком! — кричит один из них. — Кеша, сними!
     С моей руки немедленно сдирают терком, не щадя кожу.
     Кажется, пришло время воспользоваться Т-каналом.
     «Предок! Предок!»
     «Храни тебя Первый».
     «Меня захватили неизвестные, четверо, тащат в лес».
     «Нужна помощь?»
     «Справлюсь сам».
     «Сообщи, когда все закончится».
     «Храни тебя Первый»,
     «И тебя храни».
     Меня по-прежнему куда-то несут. Встреча на дороге — явно не случайна. Меня
вычислили  и  вели.  Это  или  уставовщики виртаина  выследили  наконец  своего
главного врага,  или  сатанисты,  которые во  время последней операции отметили
меня в  вирте закладкой,  а потом отыскали в реале.  Придется их уничтожить — в
пределах самообороны и  в  обеспечение охраны тайны Функции.  Они ведь,  вполне
возможно,  знают реал-адрес моего предка и  даже то,  что  он  связан со  мною,
шерифом Винтерпола.  Для  полного забывания этой информации стандартных методов
воздействия недостаточно. Нужны более надежные средства.
     Самое надежное средство от излишних знаний — смерть.
     А  может,  они знают теперь не только адрес предка,  но и  кто он такой на
самом деле?
     От  этой мысли мне хочется стать маленьким лесным болотцем,  мимо которого
меня сейчас как раз проносят,  бесчувственным и  равнодушным ко всему болотцем,
неуязвимым и почти вечным.
     Единственный выход из  сложившейся ситуации —  уничтожить напавших на меня
идиотов.
     Наконец меня бросают на землю, лицом вниз.
     — Азазелло, мы захватили его! — рапортует один из захватчиков.
     Что  отвечает главарю Азазелло,  я  не  слышу.  Меня  переворачивают лицом
вверх.  Двое крепко держат меня за руки,  третий навалился на ноги, четвертый —
видимо, главарь, — наводит на меня объектив микрокамеры своего теркома.
     Я отчетливо вижу птицу,  бесшумно кружащую над самыми верхушками деревьев.
Лежать бы сейчас вот так на спине,  бездумно глядя в голубое небо,  слушать шум
деревьев и ни о чем, совершенно ни о чем не думать...
     Говорят,  перед  смертью человек резко  меняет шкалу  ценностей,  начинает
дорожить — очень недолго — именно тем,  чем и нужно было дорожить всю жизнь,  —
возможностью чувствовать  себя  частью  природы,  ее  неотделимой  частицей,  и
ненадолго достигает гармонии между собой, другими людьми и миром.
     Неужели пришел мой смертный час?
     Улыбнувшись собственной шутке, я жалею, что ее некому оценить.
     -Он?  — спрашивает главарь.  Что ему отвечают,  мне не слышно, но, видимо,
результат идентификации положителен. — Качай первую половину!
     Наступает небольшая пауза. Главарь не сводит взгляда с экрана своего кома,
его  подручные вжимают  меня  в  довольно-таки  твердую землю,  поросшую редкой
желтеющей травой.
     — Он.  Кончай его,  ребята!  — командует главарь через пару минут, и в его
руках появляется пистолет с глушителем.
     — За что? — дергаюсь я под своими палачами, но держат меня цепко.
     — За десять косых, — называет главарь цену и стреляет мне в лоб.
     Что нужно делать в  подобных случаях,  я,  конечно,  знаю.  В  моем черепе
появляется дырка,  по  ее краям выступает кровь и  тоненькой струйкой стекает к
виску, а потом на землю. Мои зрачки перестают сканировать окружающую реальность
и  застывают  неподвижно,   дыхание  останавливается.  Тело  начинает  медленно
остывать. Часа через полтора оно закостенеет, но пока еще мягкое и подвижное.
     Главарь снова направляет на меня объектив микрокамеры кома.
     — Работа сделана.  Качай вторую половину!  — требует он. Через пару минут,
убедившись,  что деньги на его счет перечислены, он, тщательно обтерев пистолет
и для верности обработав рукоятку в выставленном на максимум огоньке зажигалки,
кладет оружие на землю.
     — Пошли, ребята!
     Мои  убийцы  поворачиваются и  направляются  в  сторону  не  такого  уж  и
далекого, судя по доносящемуся гулу, шоссе.
     Я могу потратить на размышления лишь несколько секунд.
     Меня  кто-то  заказал.  Заказал через  вирт,  исполнители знают только ник
заказчика — Азазелло.  Но в таких случаях, во-первых, при разговоре в вирте все
называют вымышленные имена,  во-вторых,  после  выполнения заказа  меняют  свои
виртуальные тела на другие.  Искать заказчиков,  конечно,  можно, но совершенно
бесполезно.
     Однако у меня есть другая возможность, гораздо более эффективная.
     Отерев со лба и виска кровь, но не трогая дырку в черепе, я встаю и быстро
иду лесом вдоль тропинки,  над которой меня пронесли.  В моей правой руке зажат
пистолет с глушителем, опрометчиво оставленный — спасибо американским боевикам!
— рядом с трупом.  Голоса становятся ближе,  и я, круто забрав вправо, перехожу
на  бег.  Пробежав метров тридцать,  поворачиваю влево и  выскакиваю на  тропу.
Голоса убийц совсем близко.
     — Мы же договаривались, всем по две! — чуть не плачет один из них.
     —  За то,  что пронес груз массой двадцать килограмм на расстояние пятьсот
-метров — и две косых?  Это если бы осложнения были,  тогда да.  А так...  тебе
даже пушку не пришлось вытаскивать!
     — Ну и что? А риск?
     —  Да какой там риск?  Прокатились с ветерком,  побузили на дороге — вот и
весь риск.
     Увлеченные дележом  гонорара,  убийцы  не  сразу  замечают меня.  А  когда
замечают, останавливаются, все четверо, как вкопанные. 
     — Ты не прав, придурок! Риск всегда есть! — говорю я главарю.	 
     Тот,  который канючил про две — видимо,  самый трусливый из всех, иначе бы
его не кинули так грубо, — бросается бежать, но я останавливаю его одним точным
выстрелом.
     — Стоять!  Не шевелиться!  Кто меня заказал? — спрашиваю я у главаря. Лицо
его  белее мела,  глаза выпучены от  ужаса.  Он  пытается,  но  никак не  может
отлепить взгляда от дырки в моем лбу. Прекрасно: сейчас он мне все расскажет.
     —  Азазелло.  Больше я  ничего не знаю.  Честное слово,  больше ничего!  —
лепечет главарь.
     — Где?
     — В скрытом баре на Парк-авеню.
     — Название бара? Логин и пароль, быстро!
     Один  из  убийц,   воспользовавшись  тем,  что  я  отвлекся  на  разговор,
по-ковбойски выхватывает пистолет и стреляет в меня.  Причем проделывает он все
это  так  стремительно,  что только после того,  как пуля навылет прошивает мою
грудь, я реагирую и, предупреждая следующий выстрел, убиваю Ковбоя.
     — Повторяю вопрос: как называется бар?
     — «Подлодка».  Логин «Еллоу»,  пароль «Сабмарин»,  — трясущимися губами, с
трудом артикулируя речь, произносит палач, глядя то на мой лоб, то на мою грудь
со  свежей дыркой,  то на своих мертвых напарников.  Пока трупов два;  третьего
участника нападения трясет крупной дрожью: он уже предчувствует свою судьбу. Но
главарь держится молодцом.
     —  А  это  во  избежание дальнейших сюрпризов!  —  говорю  я  и  стреляю в
третьего.
     Он валится в траву словно подкошенный.
     — Свяжись с Азазелло по кому! — требую я. — И держи ком так, чтобы я видел
лицо Азазелло. Микрокамеру отключи. 
     — Он тоже работает только звуком,  — говорит главарь.  — Азазелло, собака,
почта,  компания,  — называет он адрес,  поднеся терком поближе к губам. — Этот
адрес временно недоступен, — поворачивает главарь в мою сторону дисплейчик.
     — Не временно, а навсегда, — уточняю я. — Тебе не повезло.
     Наклонившись над  трупом Ковбоя,  я  направляю его  руку с  зажатым в  ней
пистолетом на главаря.
     — Ты — слабое звено!
     Главарь,  не  сводивший  взгляда  с  моей  руки,  дергается лишь  в  самый
последний момент.  Но помогает ему это мало: просто пуля попадает не в лоб, а в
висок.
     Что же, даже Ковбой может чуточку промахнуться.
     Отпустив  руку  Ковбоя,  я  вкладываю  свой  пистолет  в  руку  главаря  и
углубляюсь в  лес.  Не стоит выходить на трассу напротив того места,  где лежат
четыре трупа. Меня, надеюсь, никто не видел, но все-таки...
     Покидая место  побоища,  я  бросаю  взгляд  в  небо.  Теперь  оно  уже  не
представляет для  меня той ценности,  что полчаса назад.  Система отсчета вновь
изменилась. И тебе, глупая птица, кружащая над трупами, никогда не понять того,
что есть вещи поважнее, чем собственная жизнь.
     Пройдя метров десять,  я останавливаюсь и, спохватившись, ликвидирую дырку
во лбу.  Правда, без зеркала это сделать довольно трудно, поэтому я сооружаю на
месте  входного  отверстия довольно большую  шишку.  Кроме  того,  я  завязываю
галстук так,  чтобы он стал короче и шире.  Скосив глаза на грудь, я убеждаюсь:
дырка в сорочке не видна.
     На трассу я  выхожу примерно за километр от того места,  где должен стоять
побитый «мерс».  Свой терком я у бандитов предусмотрительно не забрал,  так что
вызвать инспекцию возможности не  имел,  вот и  пришлось идти пешком.  Проформы
ради я пытаюсь пару раз остановить попутку,  но никто,  естественно, незнакомца
на дороге подобрать не жаждет. Альтруисты оставляют потомство гораздо реже, чем
эгоисты,  и за последние двадцать—тридцать лет это начало сказываться во всем —
даже при элементарном голосовании на дороге. Возле моего покалеченного «мерса»,
как  я  и  ожидал,  стоит,  мигая желтым маячком,  машина службы безопасности -
движения. На обочине рядом застыл рухлядевоз — платформа для перевозки попавших
в аварию машин.
     — Здравствуйте!  — киваю я инспектору.  — Это моя машина. Но терком у меня
отобрали грабители, так что предъявить права я не могу.
     — Представьтесь, пожалуйста!
     — Логвин Маркович Жовтяк, агент Винтерпола. 
     Инспектор смотрит на экранчик наручного теркома.  Конечно, он уже выяснил,
кому принадлежит машина.
     — Что тут у вас произошло?
     — Меня начала преследовать серебристая «Волга», номер ММЕ 12-03 ГОРИЛЛА. В
машине было пятеро. Они спровоцировали аварию, вытащили меня из машины, понесли
в лес.  Ударили чем-то тяжелым по голове,  дальше я ничего не помню.  Очнулся —
рядом никого.  Я поднялся,  пошел искать машину,  но заблудился в лесу.  Голова
очень болит, — жалуюсь я.
     Инспектор аккуратно записывает мой рассказ на терком.  Услышав про больную
голову,  он  вспоминает соответствующий пункт инструкции,  вытаскивает из своей
машины аптечку.
     — Покажите рану! — требует он.
     — У меня только шишка.  Правда большая, — хвастаюсь я. — Ничего страшного.
Если машина в порядке, я доберусь своим ходом.
     — Нет.  До выяснения всех обстоятельств вам за руль нельзя,  — сочувствует
мне инспектор.  — Машина будет стоять на нашей площадке. Вот найдем серебристую
«Волгу» и ее водителя,  сверим характер повреждений, выслушаем и другую сторону
— тогда сможете забрать машину.  А пока садитесь в мою. Может, мне вас все же в
больницу доставить?
     Инспектор снова включает ком на запись и подносит к моему лицу.
     — У меня только шишка. Ни тошноты, ни рвоты. В больницу ехать отказываюсь,
— произношу я именно те слова, которые ждет инспектор.
     Да,  но что,  если где-то есть другая запись,  на которой я  лежу в лесу с
дыркой во лбу?  Конечно,  я знаю,  что сказать,  если такая запись когда-нибудь
всплывет.  Мол,  мы с  киллерами договорились обмануть Азазелло,  я заплатил им
вдвое больше,  дырка в  голове —  всего лишь  грим.  Но  все  же...  Сегодня я,
совершенно неожиданно для себя,  оказался на грани провала. Мне, можно сказать,
на мгновение показали Знак Смерти.  Еще один неверный шаг — и я,  словно джинн,
буду заключен в бутылку
     На  чем  же  я  прокололся?  Кто  меня  заказал?  Установщики виртаина или
сатанисты?
     «Предок, предок!»
     «Храни тебя Первый».
     «Меня заказал некий -  Азазелло,  адрес Азазелло: собака, почта, компания.
Адрес ликвидирован,  подозреваю две силы.  Это или сатанисты,  которых я  вчера
брал в  «Клубе спиритов»,  или  установщики виртаина,  мстящие мне за  бандершу
Афродиту  и  связанного  с  нею  установщика,   все  в  рамках  моих  служебных
обязанностей».
     «А вдруг это не установщики и  не сатанисты,  что если это какая-то третья
сила?»
     «Пока не вижу признаков, но учту и эту версию».
     «Храни тебя Первый».
     «И тебя храни».
     Однако...  У  сегодняшнего инцидента могут быть  последствия гораздо более
неприятные,  чем я предполагал. Третья сила... Что, если у предка есть какая-то
инфо,  неизвестная мне?  И он меня,  как предок потомка,  аккуратненько об этом
предупредил? Храни меня Первый!
     Глава 10
     У них есть нечто,  чем гордятся они. Но как называют они то, что делает их
гордыми? Они называют это культурою, она отличает их от козопасов.
     Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Мальчик был красив,  умен и талантлив. Его отец занимал высокую ступень
в Иерархии.  И были перед мальчиком открыты все дороги,  все пути мира,  однако
скучен  и  неинтересен был  ему  мир.  Душа  его  жаждала  нового,  томилась по
необычайному.  Но  только старые мехи мог предложить ему старый мир,  и  некуда
было наливать молодое вино...
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     Вернувшись домой,  я первым делом иду в кладовку, сливаю из бутыли верхний
слой прозрачной, пахнущей спиртом жидкости, бросаю сахар, доливаю свежую воду.
     Хорошо спецу  по  защите.  Получил целых две  недели отдыха,  а  может,  и
больше. И за что? За провал фактически. А мне до отпуска еще год. Правда, спецу
придется потом адаптироваться к новой роли,  не исключено,  менее важной...  Но
это потом. А сейчас...
     Подумав,  я  бросаю в бутыль еще горсть сахару,  добавляю сухого корма для
рыбок.
     Пусть расслабляется на всю катушку.  Не исключено,  что и моя бутыль будет
когда-нибудь стоять у кого-то в кладовке.  Может,  и меня пожалеет какой-нибудь
более удачливый.
     Жена готовит на кухне пищу.  Есть у  обывателей такой забавный ритуал — не
просто  потреблять,  но  готовить  пищу,  заодно  в  несколько раз  уменьшая ее
энергетическую ценность.
     — Что, к нам придет босс?
     —  Ага!  —  поворачивает ко мне жена счастливое лицо.  — Завтра,  когда ты
будешь на работе.  Вот я  решила еще раз потренироваться.  Как ты думаешь,  мои
отбивные ему понравятся?
     — Дай попробую.
     Я  довольно много времени потратил на  то,  чтобы научиться оценивать вкус
пищи.  Нерационально было бы  вызвать нездоровый интерес к  себе обывателей,  с
аппетитом  съев  на   глазах  у   них  пару  сырых  картофелин  и   закусив  их
свежемороженой рыбой.  И теперь я знаю, что черная икра вкуснее, чем красная, а
дорогое вино в  отличие от дешевого имеет великолепное послевкусие.  Жена науку
под названием «кулинария» в  должной мере еще не изучила,  вот мне и приходится
ее консультировать.
     — Неплохо. Только соли нужно чуточку больше.
     — И почему обыватели так любят этот белый яд? — ворчит жена. — Наука давно
доказала: потребление соли совершенно нерационально.
     —  Именно потому они ее и  любят.  Человек —  разумное существо,  в каждой
жизненной ситуации выбирающее наименее разумный способ действий.
     — И доставляющее нам массу хлопот.
     — Как себя вести завтра — знаешь?
     — Да, но... Неплохо было бы сегодня ночью провести еще одну тренировку.	
     — Хорошо. Если я тебе пока не нужен, пойду к дочери.
     — Иди.  А я тем временем попробую сделать голубцы. Босс как-то обмолвился,
что это его любимое блюдо.
     —  Но приготовить их сложнее,  чем отбивные.  Позовешь меня на дегустацию.
Лучше вкусные отбивные,  чем  невкусные голубцы.  Особенно если то  и  другое —
наполовину яд.
     — Хорошо, любимый!
     Настроившись,   словно  перед  кабинетом  начальника,   я,  предварительно
постучав, вхожу в комнату дочери.
     — А чем занимается наша малышка?
     — Примеряю прокладки, — сообщает дочь.
     Действительно,  она  сидит со  спущенными трусиками на  диване и  пытается
приладить прокладку. Две измятые прокладки валяются на полу.
     — Ну и как успехи?
     — Лучше бы я родилась мужчиной.
     — Это нетрудно исправить. Если я тебе не нужен...
     —  Нужен,  нужен,  — не отпускает меня дочь.  Задрав юбочку,  она начинает
натягивать трусики.  Волосы на ее лобке еще мягкие и  шелковистые,  не то что у
жены, в этом дочь не ошиблась, но их цвет мне не нравится.
     — Подожди, — останавливаю я дочь. — Где ты взяла этот цвет?
     Подойдя ближе, я внимательно рассматриваю ее лобок.
     — В порнографическом журнале, где же еще?
     — Ты ошиблась.  У тебя светлые волосы,  ты почти блондинка.  Значит,  и на
лобке волосы должны быть не черными,  а гораздо светлее.  Хотя и темнее, чем на
голове.  Конечно,  исключения бывают  из  всех  правил,  но  всякое  исключение
привлекает внимание,  а  нам это совсем не нужно.  Поищи в  журнале аналог,  ты
просто не обратила внимания на этот нюанс.
     — Ты прав, не обратила. Завтра переделаю. Спасибо, пап! 
     Дочь натягивает трусики, одергивает юбочку и чмокает меня в щеку.
     —  Вот что я  хотела спросить.  Вчера моя подружка Светка тайком от матери
взяла ее фемискаф,  погрузилась в вирт и отдалась какому-то Казанове.  Говорит,
это было совсем не больно, ей понравилось, она собирается дня через три еще раз
кому-нибудь отдаться,  но очень боится залететь.  Спрашивала,  нужно ли,  когда
трахаешься в  вирте,  принимать противозачаточные пилюли.  А  я  не знала,  что
ответить.  С  одной стороны,  она  старше меня почти на  год и  я  должна знать
меньше, чем она. С другой стороны, интеллект не скроешь, Светка привыкла, что я
знаю обо всем на свете, и ждет совета. Что ей сказать?
     —  Ох  уж  эта  безудержная страсть  к  наслаждению...  Трахаться она  уже
научилась,  а откуда дети берутся,  не знает...  Скажи ей,  что пилюли можно не
принимать, и объясни почему. Даже в твоем возрасте уже пора знать все эти вещи,
а уж в ее-то...
     — Поняла,  — нетерпеливо перебивает меня дочь.  Умница,  все схватывает на
лету.  — Еще вопрос. Не слишком ли медленно набухают у меня груди? У Светки они
уже совсем как у взрослой,  а у меня едва заметны.  Может,  стоит ускорить этот
процесс?
     —  Только не сделай их зрелыми в  два-три дня,  это вызовет подозрения,  —
усмехаюсь я.  —  Растяни сей мучительно-приятный процесс хотя бы  на три-четыре
месяца.  И  учти,  они  не  должны сразу стать плотными.  Яблочко тоже  вначале
растет, а уж потом наливается.
     — Поняла. Следующий вопрос: что делать, если меня попытаются изнасиловать?
     —  Типично женская логика:  вначале стремиться как  можно  быстрее достичь
половой зрелости, а потом смертельно бояться изнасилования.	
     — Я серьезно.
     —  И я серьезно.  Следующие три-четыре месяца ты должна смертельно бояться
изнасилования.  И  если такое произойдет,  вначале кричать и царапаться,  потом
безутешно плакать.  Естественно,  насильников следует пометить и потом убрать —
карту девственности мы разыграем несколько позже,  и не нужно, чтобы кто-то мог
поставить   под    сомнение   твою   сексуальную   добропорядочность.    Хочешь
потренироваться?
     —  Нет.  Я  достаточно насмотрелась видиков,  чувство страха уже  освоено,
плакать я  тоже умею.  Думаю,  справлюсь.  А  у тебя какие новости?  Я же вижу,
что-то произошло!
     — Произошло,  доца.  Меня кто-то заказал, и сегодня утром я получил пулю в
лоб.
     Я кратко пересказываю перипетии сегодняшнего дня. Дочь внимательно слушает
и изредка кивает.
     —  Ты все сделал правильно,  —  одобряет она мои действия.  — Нужно теперь
только выяснить,  кто это — сатанисты или коллеги установщика. Боюсь, покушение
на твою жизнь — не последнее. И это говорит о том, что ты — настоящий Оловянный
шериф!
     Мне приятно слышать похвалу из уст дочери.  А еще приятнее то,  что она не
стала строить никаких предположений относительно третьего варианта,  на который
намекнул  предок.  И  правильно:  умножать число  сущностей сверх  необходимого
нерационально, это теперь даже обыватели знают.
     — Доца, а что у тебя с гимнастикой и танцами? Ты уделяешь?
     —  Да,  конечно.  Через неделю соревнования на  первенство района.  Тренер
очень хотел бы,  чтобы я выступила. У меня, говорит он, фигура и движения столь
совершенны,  что я могу соперничать с компьютерной моделью идеальной гимнастки,
призовое место гарантировано.
     — Но ты...
     — За день до соревнований заболею.
     Основной принцип хранителей — не высовываться. Мне даже неловко становится
от того, что я задал такой глупый вопрос Хранителю с огромным стажем.
     —  Значит,  ты  уже  прекрасно владеешь своим  телом.  Быстро это  у  тебя
получилось...
     —  Ничего,  наберешься опыта —  и  у  тебя период адаптации сократится,  —
утешает меня дочь.
     — Надеюсь. Я тебе еще нужен?
     — Пока нет. Можешь отдыхать.
     Наконец-то.  Отдых мне действительно не помешает. Я в отличие от дочери не
могу  держать себя  в  форме месяцами и  даже  годами.  Именно поэтому дочь  со
временем станет или  женой  президента какой-нибудь развитой страны,  или  даже
премьер-министром.  Все, о чем мечтаю я, — это вилла в горах, шезлонг на берегу
говорливой речушки и  мобильный терком на  столике рядом.  Можно  и  без  него,
конечно, но — только после завершения Функции.
     Я возвращаюсь на кухню.
     — Ну, женушка, как твои голубцы?
     — Сгорели. Я задумалась, расслабилась, и...
     —  Очень плохо.  Скверно не то,  что сгорели голубцы,  а  что ты спонтанно
теряешь форму. Вдруг и завтра, во время свидания с боссом, ты задумаешься?
     — Этого не произойдет, дорогой! — пугается жена.
     — Будем надеяться. Не забудь включить камеры.
     — Конечно, дорогой!
     Все-таки сказывается,  что у жены недостаточно высокий КА.  То одно не так
сделает,  то другое не этак.  Но, как говорится, взялся за гуж — не говори, что
не дюж.  Я ее наставник, я и отвечаю за все. Зато и успех ее будет больше моим,
чем ее. А в том, что успех будет, я не сомневаюсь. Когда бы не Елена,— что Троя
вам одна, ахейские мужи? Обыватели так падки на сексапильных баб, что последние
могут делать с ними все, что захотят.
     И очень часто — все,  что нужно для успеха Функции. Потому что формировать
красавиц мы  научились в  совершенстве.  И  если  в  Управлении я  знаменит как
оловянный коп,  не  подверженный зависимости от  виртаина,  то среди Хранителей
меня больше знают как наставника сексапилок.
     Порывшись в  холодильнике,  я заглатываю четыре картофелины,  две рыбины и
выпиваю литр вишневого сока.
     Жена смотрит на меня осуждающе. Еще бы: я пренебрег правилом тренироваться
всегда,  везде и  во всем.  Но мне после перипетий сегодняшнего дня нужно одно:
полноценный расслабон, и как можно быстрее.
     Объяснять все  это  жене  я,  конечно,  не  собираюсь.  На  пороге  кухни,
полуобернувшись, я просто ставлю ее в известность:
     —  Мне нужно расслабиться.  С  дочерью согласовано.  Меня нет ни для кого,
кроме нее и предка.
     В  нашей  нестандартной квартире —  четыре  ванные комнаты,  по  одной  на
каждого обитателя,  и  одна  запасная,  для  гостей.  Ванны  большие,  лежачие.
Продезинфицировав свою — она приятного салатового цвета, — я сбрасываю одежду и
— наконец-то! — распластываюсь на прохладном дне.
     Лучше  лежать  на  дне...  В  синей  прохладной Мгле...  Чем  мучиться  на
суровой... Жестокой проклятой Земле!
     Ну ладно, хватит лирики. Когда сживаешься со своей формой намертво, бывает
не  так  просто из  нее  выйти.  Иногда это  сделать даже  труднее,  чем  потом
восстановить форму.  Но  Хранитель,  удостоенный чести  участвовать в  Функции,
обязан одинаково хорошо делать и то, и другое. Итак...
     Мое ноги полностью расслаблены.  Мои руки полностью расслаблены. Мышцы шеи
и  лица  полностью расслаблены.  Мышцы глаз  полностью расслаблены.  Мое  тело,
словно медуза,  растекается по  дну.  Оно  принимает форму ванной.  Поверхность
жидкости совершенно неподвижна.  Ее  ничто  не  волнует.  Меня  тоже  ничто  не
волнует. Я спокоен... Абсолютно спокоен... Я полностью расслаблен...
     Я почти блаженствую.
     Глава 11
     Кто  научит однажды людей летать,  сдвинет с  места все пограничные камни;
все пограничные камни сами взлетят у него на воздух,  землю вновь окрестит он —
именем «легкая».
     Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Некуда было наливать молодое вино,  поэтому единственное, что нравилось
мальчику,  —  это  развлечения  старого  мира.  Он  целыми  днями  наблюдал  за
придуманными жизнями,  играл в  виртуальные игры и  не хотел учиться.  Педагоги
готовили его к жизни в старом мире, но мальчика тяготило это. Ибо, как уже было
сказано, душа его жаждала нового, диковинного, странного...
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     По пятницам оперативку проводит Кирилл Семенович,  начальник Управления, —
подводит итог сделанному за неделю,  ставит задачи.  Особое внимание обращается
на  предстоящие выходные  —  в  это  время  в  виртуале толчется особенно много
посетителей,  а следовательно, возрастает количество происшествий, преступлений
и даже убийств. Но сегодня шеф говорит о другом.
     —  Хочу  познакомить вас  с  некоторыми общими тенденциями,  —  вещает он,
забавно морща  высокий,  с  большими залысинами,  лоб.  —  Как  вы  знаете,  по
прогнозам психологов сброс агрессивности в вирте должен был привести к снижению
насилия в  реале.  Так,  собственно говоря,  и  происходит,  в  этом —  одно из
предназначений вирта,  который отчасти заменил спорт. Но обнаружилась вот какая
тревожная тенденция:  в реале по-прежнему растет количество самоубийств, причем
именно среди  виртлян.  Психологи склонны объяснять это  тем,  что  возможности
вирта все еще значительно превосходят возможности реала.  Мы запретили в  вирте
полеты,  ввели  ограничение снизу  на  уровень физической подготовки.  Но  этот
уровень  слишком  низок.  Гиподинамия виртлян  ведет  к  депрессиям,  депрессии
кончаются самоубийствами. Есть и другие зависимости, о них вы прочитаете сами в
докладе, который я разослал на ваши комы. Материал конфиденциальный, срок жизни
три часа, не откладывайте его в глубокую папку.
     Шеф запускает листок в машинку-уничтожитель. Все молчат — Кирилл не любит,
когда кто-то разговаривает даже во время пауз.
     —  Далее,  — продолжает он,  вынув из стопки еще один листок.  — Хотя рост
населения Земли  близок к  нулю,  на  самом деле  в  развитых странах он  резко
отрицательный и  сохраняется нейтральным только за счет отсталых стран.  В  ООН
распространен закрытый доклад,  в  котором утверждается,  что  причиной всему —
общедоступность  и   высокое   качество   виртуального   секса,   не   имеющего
нежелательных последствий в  виде венерических заболеваний и  незапланированных
детей.  Предлагается полностью  изъять  из  обращения  хомоскафы  и  фемискафы,
оставив для всех,  и  взрослых,  и  детей,  исключительно бесполые киндерскафы,
назвав их,  разумеется,  просто скафы или сьюты.  Как вы понимаете, это вызовет
бурю  протестов со  стороны виртлян обоих полов во  всех  странах мира.  Однако
другого пути у  правительств высокоразвитых стран,  видимо,  нет.  В  ближайшее
время  в  средствах массовой информации будет  начата  мощная  пропагандистская
кампания в  поддержку нового законопроекта.  Естественно,  производители скафов
начнут столь же всеобъемлющую контркампанию.  Управление, как обычно в подобных
ситуациях,  обязано сохранять нейтралитет. Именно этим главным принципом должны
руководствоваться ваши подчиненные,  работая в  вирте,  —  независимо от  своих
личных убеждений. Возражения есть?
     Шеф внимательно обводит взглядом собравшихся. Но все молчат. Кто же станет
возражать  против  главного  принципа?   Даже   обыватели  иногда  ведут   себя
рационально.
     Не  дождавшись возражений,  шеф  отправляет в  уничтожитель лист  бумаги и
берет следующий.
     —  Еще один чрезвычайно настораживающий факт.  В  вирте обнаружена крупная
кража ресурсов.  Причем кража,  так сказать,  виртуальная.  Она вроде есть,  но
вроде ее и нет.  Злоумышленниками используются исключительно свободные ресурсы,
и часто хозяева даже не подозревают,  что излишками, предусмотренными на период
пиковых загрузок, кто-то пользуется.
     —  То есть как это не замечают?  А счета за сверхнормативный трафик?  — не
выдерживает Костя Щегольков.
     —  В  том-то  и  дело,  что  показания  счетчиков  фирм-доноров  аккуратно
изменяются так, что все остается шито-крыто. Но сумма трафиков «пострадавших» в
кавычках фирм (потому что  на  самом деле они никак не  пострадали) значительно
меньше реального суммарного трафика в магистралях.  Причем заимствуют ресурсы у
крупных   западных   фирм,   а   избыточный  трафик,   не   подлежащий  оплате,
регистрируется у наших вирт-провайдеров.
     Шеф делает многозначительную паузу.
     — Российские хакеры — самые лучшие хакеры в мире, — хмыкает Щегольков.
     — Поэтому заниматься ими будет именно твой отдел.
     —  Фью-ю-ю,  —  ошарашенно присвистывает Костя.  Он  пытается  еще  что-то
возразить —  уж  не  знаю,  свистом или шепотом,  —  но  Кирилл,  считая вопрос
закрытым,  уже пробегает глазами текст,  напечатанный не на белом, а на розовом
листе.  На такой бумаге красным шрифтом печатают совершенно секретные документы
— во избежание их ксерокопирования и передачи по факсу.
     —  Тут  такое  дело...  Похоже,  в  вирте появился очередной террорист.  И
террорист серьезный.
     —  Чего он требует?  И  чем шантажирует?  — проявляю я активность.  Шеф не
любит, когда его перебивают, но и молчунов не жалует.
     —  Ты прав,  Логвин,  именно это —  критерий опасности.  Если десять тысяч
долларов,  в  противном случае будет взорван какой-нибудь сервер,  — это пацаны
балуются.  Если  пятьдесят миллионов,  или  вирт  будет заражен каким-то  новым
вирусом — это уже серьезнее.
     —  Помните,  два  года  назад схватили одного такого,  требовавшего десять
миллионов,  но  он  успел  запустить в  вирт  вирус,  действительно оказавшийся
опасным. Такая паника была, столько потом уборки было...
     —  Этот  террорист  требует  вернуть  гражданам  вирта  свободу.  Угрожает
уничтожить виртуал, если не будет отменена Хартия.
     —  И  никаких  финансовых  требований?  —  удивляется  Щегольков,  задирая
подбородок.
     — Никаких.
     — Это действительно очень серьезно, — снова вставляю я.
     — Так серьезно еще никогда не было.
     — Шеф,  вы полагаете,  он действительно что-то может?  — сомневается вечно
сомневающийся Миша Федотов, начальник пятого отдела.
     —  Полагаю,  да.  У него есть адепты — несколько виртлян,  называющих себя
Заратустрами. Они шляются по всему вирту, проповедуют идеи безграничной свободы
и  предупреждают о  конце  света,  то  есть  вирта.  Они  уже  нарушили  закон:
пользуются одинаковыми виртелами и личинами.  Кроме того, находясь в вирте, они
почти  ежеминутно нарушают другие  пункты  Хартии и  устраивают безобразия.  Их
портрет я пересылаю на ваши комы.  Раздайте его сотрудникам,  общая установка —
задерживать  при   малейшей   возможности  за   нарушение   пункта   Хартии   о
недопустимости дублирования личин.  Захватив хотя  бы  одного из  них,  мы,  не
исключено,  сумеем выйти на  остальных.  Кроме того,  вполне возможно,  один из
Заратустр и есть тот самый Террорист.
     Кажется, пришла моя очередь повысить свой рейтинг в глазах начальства.
     — У меня тоже интересная информация.  И в чем-то похожая. Кажется, я вышел
на источник этих веяний.  Нашел теоретика анархистов. Он назвался Кропоткиным и
тоже проповедует беззаконие.  То,  что он говорит,  потенциально опаснее любого
вируса и страшнее любого шантажа.
     — Подробнее? — морщит лоб Кирилл.
     — Он считает вирт чем-то вроде царствия небесного, где человек должен быть
абсолютно свободен.  Полагает,  что необходимо вернуться к той анархии, которая
царила в Интернете конца прошлого века.
     — На эти грабли мы уже наступали.
     — Две вещи угрожают миру — порядок и беспорядок. 
     Кирилл,  наклонив голову, внимательно смотрит на меня поверх очков. Я чуть
заметно улыбаюсь: знай наших!
     Признаваться в том, что афоризм не мой, я, конечно, не собираюсь.
     — Кажется, это уже тенденция. Придется поработать, — не считает нужным шеф
озвучить свое ко мне уважение. Ну и ладно.
     —  С Заратустрами все понятно.  А что делать с Кропоткиным?  Он может быть
опаснее десяти Заратустр.
     — Собирать компромат,  дающий основания выбросить его из вирта.  Выяснить,
кто он в реале.
     —  Это  не  так просто,  он  зарегистрировался на  несуществующее лицо.  И
компромата на него наверняка не будет.  На идеи и  убеждения в вирте пока почти
никаких запретов не наложили. Он же не пропагандирует расовую ненависть!
     —  Поэтому я  пока и не поручаю тебе по нему работать,  — широко улыбается
шеф.
     — Когда можно приступать? — не менее широко улыбаюсь я.
     — Если ни у кого больше вопросов нет — прямо сейчас.
     Мы,  начальники отделов,  старая гвардия шефа, как он нас иногда называет,
дружно встаем и расходимся по рабочим местам.
     Теперь каждый должен провести установочную оперативку в своем отделе.  Все
распоряжения,  пожелания и  тем  более  намеки  шефа  должны  быть  скрупулезно
доведены до сотрудников.
     Я,  почти слово в слово,  пересказываю своим подчиненным то,  о чем только
что услышал в  кабинете шефа.  Собственно,  ничего особо нового он  поначалу не
сказал.  Рождаемость падает,  количество  самоубийств растет  —  эти  тенденции
проявились не вчера и даже не в позапрошлом году. Но вот кража ресурсов в особо
крупных размерах и Террорист — это что-то новенькое.  Так что развешивайте уши,
дорогие сотруднички, и внимайте .своему всезнающему и всевидящему начальнику.
     После установочной оперативки ко мне подходит Юрчик.
     — Кажется, я видел Заратустру в скрытом баре на Музейной. И даже помахался
с ним.  Но вычислить не смог:  он ушел. Во всяком случае, на ту личину, что вам
выдал Кирилл Семенович, он очень похож.
     — А ты что делал в скрытом баре?
     — Встречался с Клеопатрой.
     — Что, в нормальном месте нельзя было встретиться?
     —  Можно.  Но  мне хотелось произвести на нее впечатление.  Она ни разу не
была ни в «Сексодроме»,  ни в «Гулливере»,  ни в «Калейдоскопе».  Ну, я и хотел
блеснуть...
     — И где же ты блеснул? В «Сексодроме»?
     —   Ну,   для  первого  свидания  «Сексодром»  показался  мне  не   вполне
подходящим... — не улавливает насмешки Юрчик.
     —  Да,  заниматься виртуальным сексом на глазах у всех — на это согласится
не всякая молодая женщина.
     — И тем более Клеопатра! Поэтому я пригласил ее в «Икар».
     — Знаю я этот бар. В нем собираются любители оторваться.
     — Вот-вот. Бармен, говорят, — наш осведомитель...
     —  Иначе бы  ни один из скрытых баров не просуществовал и  дня.  Ты запись
делал?
     —  Конечно.  Как  только мое личное свидание переросло в  служебное —  так
сразу  включил камеру.  Поскольку материал показался мне  важным,  записывал не
видеовариант, а полный.
     — Перебрось вирт-запись на мой ком.	
     — Уже. Между прочим, Клео по-прежнему хочет тебя  видеть. Она сказала, что
будет каждый день ждать тебя в «Икаре».
     — Пускай ждет, если ей больше делать нечего.
     — Я показал Клеопатре твою любимую личину.
     — Зачем?
     — Она попросила. Вдруг ты стесняешься...
     — С этого дня я буду ходить в вирт только под другими личинами.
     — Извини.
     — Ты где сейчас будешь?
     — В реале. Нужно изучить материалы, которыми ты нас забросал.
     — Возможно, я тебя позову.
     Удалившись в  кабинет,  я надеваю шлем и отыскиваю в своей почте сделанную
Юрчиком запись.
     Бар  «Икар»  размещается на  верхней  площадке высокой  башни  с  зубцами.
Убранство самое простое:  прилавок с двумя бочонками вина на краях, на стойке —
старинные пузатые бутыли,  десяток грубо сколоченных деревянных столов и такого
же вида стульев — но стандартного,  конечно, размера. Внизу, у подножия башни —
средневековый город.  Маленькие домики  с  черепичными крышами,  узкие  улочки,
грузовой транспорт — телеги, легковой — тарантасы, вместо мотоциклов — верховые
лошади.
     Над  городом летают,  раскинув руки,  словно  крылья,  несколько парней  и
девушек.  Пара  асов  демонстрирует фигуры высшего пилотажа,  новички с  трудом
сохраняют равновесие и  очень напоминают людей,  впервые вставших на  роликовые
коньки.
     Я вижу сейчас то,  что видел Юрчик,  когда был в баре. Он молодец, смотрел
во  все  стороны,  так  что  я  быстро  осваиваюсь и  начинаю ориентироваться в
обстановке, пожалуй, не хуже Смирнова.
     Напротив меня сидит девушка. Она что-то говорит, я что-то отвечаю, но слов
не слышно: Юрчик стер аудиотрек. Правильно сделал, мне слушать болтовню молодых
людей  совершенно не  интересно,  информации в  таких разговорах очень немного,
одни  эмоции  и   неосознанная  демонстрация  сексуального  интереса  к   особи
противоположного пола.  Юрчик явно неравнодушен к  Клео —  его взгляд все время
возвращается то к ее лицу,  то,  гораздо чаще,  к груди. Как будто в вирте есть
хоть  одна  женщина с  некрасивой грудью!  Впрочем,  если  вир-тело «Клеопатра»
делали с этой юной леди, Юрчик не так уж и не прав.
     Клео резко исчезает из  поля моего зрения,  и  вместо нее я  вижу высокого
белокурого юношу в светлом костюме.
     Видно, Юрчик вырезал часть записи, не относящуюся к делу. Правильно. Время
шефа нужно ценить.
     Лицо юноши мне знакомо. Юрчик прав: он очень похож на Заратустру. И чем-то
привлекает к себе внимание.  Чем?  Пожалуй, раскованностью движений, абсолютной
их естественностью. Что ни говори, а вирт пока еще не полностью имитирует реал.
Виртляне  напоминают персонажей кинематографа вековой  давности —  их  движения
несколько угловаты и  порывисты —  точнее,  отрывисты.  А  Заратустра..,  Такое
впечатление, что он родился в скафе.
     Если, конечно, это он.
     Интересно,  что  у  него  за  модель.  Наверняка не  дешевая «фара»,  этим
новоделам еще далеко до совершенства. Неужели новое поколение прессор-сенсорных
хомоскафов  настолько  хорошо?  Впрочем,  почему  бы  и  нет?  Прогресс  нельзя
остановить,  его можно только замедлить или ускорить.  И,  кажется,  кому-то  в
очередной раз удалось сделать последнее.
     Заратустра легко вспрыгивает на  один из  зубцов башни и  делает стойку на
руках.
     На него смотрят, но без особого интереса — просто потому что белая фигура,
резко изменяющая очертания, поневоле привлекает внимание. Но Заратустра, уловив
момент,  когда  на  нем  скрестилось несколько взглядов,  оттолкнулся руками  и
медленно  поплыл  вверх,  плавно  переворачиваясь  с  головы  на  ноги.  Приняв
вертикальное положение,  он  пошел по воздуху к  центру башни и  завис метрах в
пяти над ее верхней площадкой.
     Заратустра нарушил не только закон гравитации,  но и  неписаный закон бара
«Икар»:  здесь по воздуху не ходят,  не зависают на месте, подобно вертолетам и
мухам, — здесь летают, аки птицы.
     По  бару  проносится ропот  возмущения.  Бармен  энергично машет  рукой  с
опущенным вниз большим пальцем:  дескать,  давай на посадку, воздушный хулиган!
Но Заратустра в ответ начинает выделывать в воздухе замысловатые па.
     Похоже, он танцует модный танец.
     Кто-то  свистит,  кто-то  топает ногами.  Один из  летунов проносится мимо
Заратустры и чиркает его ладонью по голове. Но Заратустра, мгновенно перехватив
руку,  сбивает летуна,  и  тот,  войдя в  штопор,  падает на  один из столиков.
Девица,  пред испуганные очи которой он  пал,  визжит,  ее  парень вскакивает и
пытается помочь летуну подняться.  Но  тот не подает признаков жизни.  Выглядит
сбитый ас  довольно странно:  лежит вроде на  столике,  но ноги и  руки выходят
далеко за столешницу,  словно у летуна столбняк.  Конечно,  в реале он, чуточку
испугавшись, всего лишь упал на пол в своем кабинете. Ну, получил пару ушибов и
максимум  один  синяк.  В  вирте  последствия  могут  быть  гораздо  серьезнее.
Собственно, они уже начались: столик исчез, труп летуна опустился на пол. Локти
девицы — в реале она по-прежнему сидит за стандартным столом в своем кабинете —
висят в воздухе.
     Бармен   подходит  к   поверженному  летуну,   накрывает  его   простыней.
Исчезновение трупа — зрелище не для слабонервных. Хоть бар и скрытый, те пункты
Хартии, которые можно не нарушать, бармен соблюдает. 
     — Эй,  ты! — кричит он Заратустре, спокойно наблюдающему за происходящим с
высоты пять-шесть метров. — Слезай оттуда!
     — А что, собственно, произошло? — удивляется Заратустра.
     — Ты убил виртлянина и должен ответить за это по всей строгости закона!  —
объясняет ему бармен.
     — Да бросьте! Никого я не убивал, и вы это прекрасно знаете.
     — Во всяком случае,  ты убил его виртело.  И теперь летуну придется заново
учиться даже ходить, не то что летать.
     —  Вам  Винтерпол сказал  такую  глупость или  вы  сами  ее  придумали?  —
удивляется Заратустра.
     — Это не глупость. Есть Хартия, и никто не имеет права ее игнорировать.
     — И это говорит содержатель скрытого бара? — смеется Заратустра.
     — Ну,  некоторые пункты Хартии излишне категоричны. Опытные виртляне могут
нарушить их без вреда для себя и окружающих, — оправдывается бармен.
     Заратустра,  оказывается,  не  так прост,  как я  полагал вначале.  Хартию
нарушил он, но оправдывается почему-то тот, кто пытается ее защитить.
     —  Вот и  я  сделал то  же  самое:  отменил излишне суровый пункт о  новом
виртеле,  которое  должен  неделями осваивать вирт-лянин,  ставший  всего  лишь
жертвой  несчастного случая,  —  узурпирует  Заратустра  право  устанавливать и
отменять законы.
     —  Это сделано для нашего же  блага,  —  не соглашается с  ним парень,  на
столик которого упал летун. — Потому что некоторые и в реале...
     — Начинают вести себя как в вирте: прыгать с башен, палить друг в друга из
реальных пистолетов... Тогда зачем нужен вирт? Если с каждым днем он все меньше
отличатся от реала?
     — Ну, здесь интереснее... — пытается оправдать Хартию парень.
     — Интереснее именно потому, что можно нарушать некоторые законы. Например,
здесь  можно  оживлять мертвых.  Не  верите?  Эй,  труп,  ты  слышишь  меня?  —
обращается Заратустра к поверженному летуну.
     —  Слышу,  слышу!  —  отвечает  тот  из-под  простыни и  медленно садится.
Выглядит все это настолько натурально,  что девица снова визжит,  а  ее  парень
опять вскакивает.
     Труп  сбрасывает с  себя  простыню и  встает.  В  баре снова слышен ропот:
воскресший летун — точная копия Заратустры.
     —  Я  решил не  умирать,  —  говорит Заратустра-два своему двойнику.  —  И
костюмчик мне твой нравится больше, чем мой, и личина. Махнем не глядя?
     —  Я разрешаю тебе пользоваться моим виртелом сколько угодно!  — объявляет
Заратустра-один.  —  Вы все можете скопировать мое новое виртело и  мою личину.
Долой запрет на уникальность личин — это нужно только Винтерполу.  Долой запрет
на полеты, долой все запреты Хартии. Вирт — царство свободы!
     Юрчик не  выдерживает.  Хоть бар и  скрытый,  но  столько нарушений сразу,
такое  пренебрежение к  Хартии,  выстраданной предыдущим  поколением виртлян  и
винтерполовцев...
     — Ребята,  прекратите безобразничать!  — говорит Юрчик, вставая. И смотрит
на Клеопатру:  оценила ли она его мужество и  принципиальность?  Ведь дебоширов
двое,  а  он один,  и убить их здесь нельзя.  Да и стрелять пока нет оснований.
Вред,  причиненный вирту,  не настолько велик,  чтобы творить суд и приводить в
исполнение приговор на месте.
     — А ты что,  коп? Или стукач? — спрашивает Заратустра-Два и не подходит, а
подлетает,  почти мгновенно,  к  столику,  за которым сидят Юрчик и  Клеопатра.
Дружески обняв моего сотрудника за плечи,  он говорит,  однако, не столько ему,
сколько остальным посетителям бара:  — Что ты волнуешься, друг? Вирт создан для
свободы, а вы все — в шинелях... 
     Юрчик резко сбрасывает руку Заратустры со своего плеча.
     — Не нужно меня обнимать, я не голубой. А ты?	 
     В  ответ  Заратустра  «бьет»  Юрчика,  который,  собственно,  и  стремился
спровоцировать что-нибудь  подобное.  Естественно,  это  не  очень  больно,  но
возможны сбои  в  виртуальности —  из-за  того  что  программы-виртела пытаются
отобразиться в одни и те же объемы.
     А  вот  такое уже  наказуемо.  Никто не  может причинить вред вирту,  если
только не вынужден поступить так во имя личной безопасности.  И запись, которую
сейчас делает Юрчик, может послужить доказательством в суде. Но не это главное.
В  момент соприкосновения Юрчик должен был оставить на Заратустре закладку,  по
ней дебошира можно будет вычислить в реале.
     Юрчик,   отклонившись  и  тем  самым  смягчив  удар,   бьет  в  ответ,  но
промахивается.
     — Да ты,  оказывается,  малый промах, — усмехается Заратустра и смотрит на
Клеопатру. — И что в тебе нашла эта красивая девушка?
     — Отчего вы хамите, молодой человек? — укоризненно качает она головой.	 
     — От скуки,  красавица, от скуки, — вздыхает Заратустра-два, не обращая на
Юрчика  ни  малейшего  внимания.   Молодому  копу  это  не  нравится.  Медленно
сместившись поближе к  Заратустре,  Юрчик наносит неожиданный сильный удар —  и
вновь промахивается!
     Однако...  Дело  не  в  отменной реакции Заратустры (хотя и  ее  не  стоит
списывать со счетов),  дело в  его скафе и  в  полосе пропускания линии,  через
которую он выходит в вирт.  И то, и другое лучше, чем у копов, а ведь у нас все
должно быть по последнему слову техники.
     Юрчик,  наверное,  вышел из себя. Взгляд его метнулся по бару, остановился
на Заратустре...  Не будь этот бар скрытым, Юрчик давно бы застрелил Заратустру
из  пальца или взглядом.  Но  по  неписаному правилу в  скрытых барах оружие не
применяют —  ведь на  «Бум-м-м» может примчаться полиция;  и  тогда скрытый бар
неминуемо закроют.  А  в  этом не заинтересованы ни бармен,  ни посетители,  ни
полиция.  Симбиоз,  благодаря  которому  существуют  скрытые  бары,  таков:  мы
используем их в своих целях,  но не обнаруживаем себя; посетители тоже приходят
сюда без оружия.  Юрчик прекрасно знает об этом;  все,  что ему остается, — это
устроить полноценную драку. Но вряд ли это понравится бармену. Он внесет Юрчика
в  список персон нон-грата,  и  бар  «Икар» будет закрыт для честолюбивого копа
навсегда — точнее, для его теперешнего виртела.
     Итак, что сделает Юрчик?
     Взгляд молодого копа перемещается на  его правую руку,  поверх нее я  вижу
руку Клеопатры.  Она, как прекрасная дама средневековья, удерживает благородных
рыцарей от бессмысленного кровопролития.
     — Пожалуйста, оставьте нас в покое! - предлагает Клео Заратустре. Спокойно
так, словно в магазине просит показать вон ту шляпку.
     — Я смогу вас еще раз увидеть? — покорно склоняет он голову.
     — Только если будете хорошо себя вести, — улыбается Клеопатра.
     —  Вряд ли это у  меня получится,  но я попробую,  — кланяется Заратустра.
Взмахнув руками,  он взлетает над башней и  застывает рядом со своим двойником.
Оба,  синхронно взмахнув руками,  устремляются вверх,  превращаются в пятнышки,
потом точки,  а  вскоре и  вовсе растворяются в  небе.  Все посетители бара как
завороженные не спускают с них глаз.
     Еще  одно  нарушение  Хартии.   Они  ушли  не  через  официальные  кабинки
телепортов, а, можно сказать, через стратосферу вирта.
     На этом волнующем эпизоде запись кончается.
     Ну что же,  Юрчик поработал неплохо.  Если закладка сработала,  Заратустру
уже сегодня можно будет брать в  реале —  оснований для судебного преследования
предостаточно.
     — Юра, зайдите ко мне, — вызываю я Смирнова через наручный терком.
     — Сейчас, — мгновенно отзывается он. Видно, ждет похвалы. Ну что же, он ее
заслужил.
     — Закладка сработала? — спрашиваю я, едва Юрчик переступает порог кабины.
     — Нет.
     — Значит, у них появилась защита. Жаль.
     — Но я поставил в баре сторожок на личину Заратустры.  Система поиска его,
естественно, не отлавливает, может, сторожок поможет.
     — Молодец. Вряд ли он еще раз появится в этом баре, но все равно...	
     — Почему вряд ли? 
     —   Задача  Заратустры  сейчас  —  как  можно  больше  шляться  по  вирту,
пропагандируя свои бредовые идеи,  по возможности избегая тех мест,  где он уже
был и где его могут арестовать копы.
     — По-моему, он запал на Клеопатру. Так что какие-то шансы все-таки есть.
     — Будем надеяться. Держи меня в курсе.
     — Конечно, шериф!
      
     Глава 12
     Еще у человечества нет цели.
     Но скажите же мне,  братья мои:  если человечеству недостает еще цели, то,
быть может, недостает еще и его самого?
     Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Любящий отец  пытался наставить сына на  путь истинный,  но  мальчик не
хотел его  слушать.  Ибо человек,  достигший высокого положения в  старом мире,
ничему не может научить отрока, готовящегося жить в мире новом... И эта история
кончилась бы  так же  печально,  как кончаются все повествования о  непослушных
детях, если бы однажды...
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     Как у  всякого нормального шерифа,  у меня в вирте есть осведомители.  Эта
практика  веками  проверялась  в  реале,  доказала  свою  эффективность и  была
незамедлительно перенесена в вирт почти сразу после учреждения Винтерпола.
     Делают  осведомители благородное дело  —  помогают хранить вирт,  —  но  у
обывателей их  вторая профессия почему-то  вызывает чувство брезгливости.  Меня
это не волнует. Главное — чтобы вовремя поступала свежая информация. А с какими
именно  на  данный  момент  предрассудками приходится бороться  осведомителям в
своих — эфемерных — душах, это их дело.
     Серьезность   требований    новоявленного   Террориста   вынуждает    меня
задействовать  почти  всю  сеть.  Причем  делать  это  приходится  самолично  —
осведомителя, как и жену, нельзя Доверять никому.
     Но  прежде чем наведаться к  одному из осведомителей,  я  телепортируюсь в
справочное бюро.  Как и большинство виртлян, обычно я обращаюсь к одному и тому
же  консультанту.  И  как  у  всякого  нормального мужчины,  мой  консультант —
обворожительная блондинка двадцати с небольшим лет. 
     — Чем могу быть полезной?  — поднимает она голову от книги,  едва я выхожу
из кабинки телепорта в ее гостиной.
     — Мне нужна информация о Заратустре.
     —  Вам известны его фамилия,  адрес,  возраст?  —  задает поисковая машина
наводящие вопросы.
     —  Это  или  известное  историческое  лицо,   или  литературный  персонаж.
Возможно,  это  даже  герой какого-нибудь мифа.  Нужна информация по  всем трем
указанным мною направлениям.
     - Пожалуйста.  Заратустра,  он  же  Заратуштра,  в  другой  транскрипции —
Зороастр —  пророк и реформатор древне-иранской религии.  Жил в восточном Иране
ориентировочно во  второй  половине пятого  и  первой половине шестого века  до
нашей эры. Основатель зороастризма.
     Взглянув на меня и убедившись,  что уровень изложения вполне соответствует
уровню  восприятия,  консультант  очень  правдоподобно поправляет  прическу  и,
обворожительно улыбнувшись, продолжает:
     —  Учение  Заратустры противостояло прежней  религиозной практике.  Осудив
кровавые  жертвоприношения и  использование  хаомы,  он  предложил  радикальное
изменение   пантеона   богов,   который   превратился   в   монотеистический  и
дуалистический.  Новая  религия  после  определенной эволюции получила название
зороастризма. Это что касается исторического лица. Литературный персонаж...
     — Подождите. Что такое хаома?
     —   Хаома  —   галлюциногенный  напиток,   используемый  в  древнеиранской
(дозороастрийской) религии для религиозных обрядов. Осужден Заратустрой.
     — То есть,  можно сказать,  он был одним из первых борцов с наркотиками? —
усмехаюсь я.
     Консультант задумывается —  видно,  ищет  соответствующую фразу в  тысячах
книг и статей, доступных ее мощнейшему электронному мозгу.	
     — Отмените запрос,  я пошутил,  — прерываю я мучительный поиск.  — Что еще
характерно для Заратустры?
     —  Реформа  Заратустры  была  направлена  против  оргиастических  культов,
доминировавших в военных союзах,  и была, по сути, пуританской реформой нравов.
Важнейшая  особенность зороастризма —  синтез  монотеизма  и  ярко  выраженного
дуализма,  представления о  противоборстве доброго и  злого начал.  Зороастризм
предписывает  поклонение  огню,  который  рассматривается как  очищающая  сила.
Зороастрийцы верят в бессмертие души, загробный мир и конец света...
     —  Достаточно,  —  прерываю я консультанта.  — А что у нас с литературными
героями?
     —  Самый  известный из  них  —  герой  книги  Фридриха Ницше «Так  говорил
Заратустра». Книга цитировалась бесчисленное число раз.
     — Что о ней пишут?
     — Непосредственная предыстория этой книги — своего рода ницшевской Библии,
по  отношению к  которой все  до  и  после написанные им  сочинения должны были
котироваться...
     — Что еще?
     —  Заратустра  учит  вас  божественной неудовлетворенности,  стремлению  к
звездам.  И я абсолютно согласен с ним: пока у вас нет стремления к звездам, вы
не  можете расти,  вы не можете стать самим собой;  вы не можете исчерпать свой
потенциал во всей полноте.  Поэтому прислушайтесь к  его словам не просто как к
словам, но как к зернам...
     — Дальше.
     — Ницше сознавал себя пророком и провозвестником грядущей великой и мошной
жизни;  поставить человечеству эту цель и  уговорить человечество устремиться к
ней — вот его задача...
     — Дальше.
     — «Сверхчеловек» есть нечто доселе не бывшее,  это надо твердо помнить для
ясного понимания всей концепции Ницше:  Заратустра,  а тем более сам Ницше,  не
типы «сверхчеловека», но лишь пророки и провозвестники его...
     — Достаточно. Мне нужна копия книги «Так говорил Заратустра».
     — Куда вам ее переслать?
     — На наручный терком.
     — Секундочку... Пожалуйста!
     Консультант прикасается своим комом к моему, и я откланиваюсь.
     Скорее   всего   именно  ницшевский  герой   вдохновил  вирт-хулиганов  на
сомнительные подвиги.  Думаю,  знакомства с  полученной книгой будет достаточно
для  того,  чтобы понять,  чего  на  самом деле  хотят Кропоткин,  Заратустра и
Террорист.
     С  консультантом можно  не  церемониться —  это  лишь  интерфейс поисковой
машины,  работающей в режиме диалога.  Но, следуя неписаной традиции, я вежливо
прощаюсь и лишь после этого захожу в кабинку телепорта.
     Один  из  самых надежных моих поставщиков информации держит в  вирте форум
«Глобальные проблемы человечества».  Попался он  на  незаконном сбыте  кирас  —
программ,  защищающих виртлян от «пуль»,  —  и наганов,  программ,  позволяющих
убивать виртела.  Средства убийства себе подобных и  средства защиты от  первых
пользуются  большой  популярностью  у   обывателей  еще   со   времен  неолита;
неудивительно,  что и  в  вирте незаконная торговля наганами и  кирасами держит
первое место. Лишь виртаин, и то ненадолго, смог нарушить эту традицию.
     Форум осведомителя —  зовут его Карл Поликарпович,  но  больше он известен
как  Карлсон —  нельзя назвать особо популярным.  Посещают его три-четыре сотни
человек  в  месяц,  пленарные заседания собирают  персон  десять—двадцать.  Что
поделаешь,  глобальные проблемы мало интересуют современных обывателей.  Им  бы
развлечений побольше,  да еды повкуснее, да выпивки в избытке — вот и весь круг
интересов.  И  то,  что происходит все это в  вирте,  а  не в реале,  ничего не
меняет. Обыватель везде одинаков.
     Форум устроен по-старомодному:  обсуждения проходят в  большой полукруглом
зале с мраморными скамьями,  спускающимися амфитеатром к небольшой сцене. Здесь
две трибуны — на случай проведения дискуссий — и столик ведущего. Раньше, когда
гравитации  в  вирте  еще  не  было,  Карл  Поликарпович  летал  над  сценой  и
амфитеатром с  маленьким пропеллером за  спиной.  Он полагал,  что,  во-первых,
своим  колоритным видом привлечет больше посетителей,  во-вторых,  не  позволит
форуму стать слишком уж унылым.  Но эта тактика оказалась ошибочной.  Серьезные
ученые ушли на другие форумы,  в иные гостиные, а несерьезные если и приходили,
то  только один раз.  Поэтому,  когда ввели гравитацию,  Карл Поликарпович даже
обрадовался и  резко  сменил имидж.  Теперь он  предстает перед  посетителями в
облике средневекового академика —  в забавной черной шляпе с квадратным верхом,
длиннополом одеянии и  со свитком в  руке.  В этом свитке содержатся афоризмы и
высказывания знаменитых  обывателей —  от  древнегреческих до  современных —  и
другие  полезные сведения,  которые Карл  Поликарпович торжественно зачитывает,
пренебрегая средствами мультимедиа.  Как  ни  странно,  эта  тактика  оказалась
выигрышной — от мультимедиа,  да и от самого вирта обыватели устают,  иногда им
хочется  чего-нибудь  солидного,  проверенного  временем,  позволяющего напрячь
атрофирующееся воображение. Хотя докладчики на этом форуме, конечно, используют
в   своих  выступлениях  все   средства,   от   музыкального  сопровождения  до
виртуальности в вирте — вирвирта.
     Тема сегодняшней дискуссии оказалась любопытной:  «Почему во Вселенной нет
Сверхцивилизаций?»  Основной доклад я пропустил — у меня нет времени заниматься
подобными глупостями — и застал только окончание прений.
     На трибуне справа стоит молодой человек —  видимо,  докладчик.  На трибуне
слева горбится его оппонент,  седовласый старичок.  Старички в  вирте — явление
очень редкое,  старух здесь нет вообще.  Не исключено,  что по жизни, наоборот,
старичок — парень лет восемнадцати, молодой докладчик — глубокий старик. Но для
того,  чтобы выявить подмену, мне нужно видеть, как человек движется, и слышать
его.  Скаф довольно адекватно воспроизводит походку,  и по ней возраст человека
можно определить гораздо вернее,  чем по  лживому виртелу.  Впрочем,  создатели
скафов не  стоят на месте,  и  уже появились программы,  маскирующие старческие
движения и тем более немолодой голос.
     —  Суть  вашего  выступления можно  свести к  одному:  Сверхцивилизаций не
существует потому,  что,  достигнув определенного уровня развития,  цивилизации
перестают действовать в  реальной вселенной,  начинают вместо  этого  создавать
вселенную виртуальную и в конце концов замыкаются в ней. Так?
     —  Или переходят к  абсолютным технологиям,  обеспечивающим полное слияние
производственных процессов с  природными,  и  неотличимость одних от других для
стороннего наблюдателя.
     —  Последнее из  области фантастики.  Вернемся к  реальности,  то  есть  к
Виртуальности.  Никто и  ничто не в  силах остановить человечество,  рвущееся в
космос. У нас уже есть долговременная международная база на Луне и временная на
Марсе.  Ассигнования на космические исследования в развитых странах остаются на
стабильно  высоком  уровне  вот  уже  третье  десятилетие.  Человечество станет
Сверхцивилизацией  если  не   в   обозримом  будущем,   то  до  конца  текущего
тысячелетия.  А  Виртуальность...  Это средство,  а не цель.  Средство скрасить
существование будущим многочисленным колонистам, позволить им забыть о том, что
они оторваны от матери-земли.
     —  На Марсе вахтовым методом обычно работают четыре космонавта.  Вы знаете
имена текущей четверки? —. спрашивает молодой человек.
     — Нет. Но это ни о чем не говорит!
     —  Кто-нибудь из  присутствующих знает имя  хоть  одного из  «марсиан»?  —
обращается докладчик к залу.  
     — Кажется, Армстронг, — раздается несмелый голос.
     —  Нет  среди  них  Армстронга.  А  когда  произойдет смена вахты —  знает
кто-нибудь?
     На этот раз никто не осмеливается сделать предположение.
     —  Вот  видите,  —  переводит молодой докладчик взгляд  на  своего старого
оппонента.  -  А ведь на Марсе уже три месяца никого нет,  и неизвестно,  когда
начнется следующая вахта. Причина проста: никто из опытных космонавтов не хочет
лететь на Марс,  и  даже тройной оклад их не соблазняет.  А неопытных,  то есть
молодых,  космонавтов в отряде просто нет.  Кроме того, львиная часть стабильно
высокого  финансирования,   выделяемого  якобы  на   космические  исследования,
Тратится  на  обновление  и  расширение  парка  спутников,  обслуживающих вирт.
Человечество потеряло интерес даже к Солнечной системе, не говоря уже о дальнем
космосе.  И  кстати,  в  отличие  от  космических расходы  на  расширение вирта
стабильно растут на десять—двенадцать процентов в год. Не остаются на стабильно
высоком уровне, а стабильно растут. — повторяет докладчик.
     На всякий случай я  останавливаю запись и  заношу личину докладчика в свою
базу данных.
     Ты смотри,  какой умненький мальчик!  Зрит в корень.  И факты, несмотря на
всю трескотню вокруг космических успехов человечества, интерпретирует верно. Он
хорошо понимает,  что происходит,  но  пока не догадывается,  почему происходит
именно это, а не иное. Но даже если на десятках форумов будет найден правильный
ответ на  этот вопрос,  человечество уже  никогда не  станет Сверхцивилизацией.
Поздно,  умненькие мальчики,  слишком поздно вы  спохватились.  Прогресс нельзя
повернуть вспять...
     Ладно,   с  этим  все  ясно.  Мне  осталось  переброситься  парой  слов  с
осведомителем — и можно уходить.  Осведомитель,  правда,  председательствует на
диспуте.  Но ради общения со мной,  я  уверен,  он оставит своих гостей на пару
минут. Слишком многим он мне обязан.
     Я  уже собираюсь подозвать Карла Поликарповича,  но  именно в  этот момент
меня кто-то вызывает через терком.  Я переключаюсь на режим «внутренний диалог»
и слышу механический голос сторожка: «Интересующая вас персона появилась в баре
«Икар». Повторяю: интересующая вас персона...»
     Отключившись,   я  резко  меняю  планы.   С  Карлом  Поликарповичем  можно
поговорить и  позже,  Заратустра важнее.  Покинув  форум,  я  отыскиваю кабинку
телепорта, называю известный лишь избранным адрес.
      
     Глава 13
     Двух  вещей хочет настоящий мужчина:  опасности и  игры.  Поэтому хочет он
женщины как самой опасной игрушки.
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Если бы однажды отец не подарил ему самый мощный,  самый быстрый, самый
лучший  имитатор  реальности.   На   этом   имитаторе  была  установлена  самая
интересная,  самая  лучшая  игра.  Называлась она  «Эволюция» и  моделировала в
мельчайших деталях биосферу выдуманной планеты Терра...  И  был вечер,  и  было
утро. И мальчик начал играть...
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     В  баре «Икар» на  этот раз  многолюдно.  Все  столики заняты,  над башней
кружат летуны.  Быстро оглядев зал,  я  не нахожу ни одного посетителя в  белой
тройке.
     Спокойно. Может быть, Заратустра сменил прикид, виртуальный костюм? Это не
возбраняется  Хартией.   Главное  —   чтобы   личина  оставалось  неизменной  и
уникальной.  Множество виртуальных ателье зарабатывают себе  на  жизнь,  одевая
виртлян в самые разнообразные наряды — от изысканных до сногсшибательных.
     Но  и  поиск по  личинам ничего не  дает.  Зато  я  обнаруживаю Клеопатру.
Вначале личину,  а через мгновение и ее саму. От ее столика с кислым выражением
личины отходит молодой человек,  один из  летунов,  как  коршун,  кружит над ее
головой, а она смотрит на меня и улыбается.
     Узнала?  Ну конечно!  Я ведь забыл сменить личину,  да и некогда было этим
заниматься.
     Придется подойти.
      «Синхронизация!» — беззвучно командую я,  не сводя взгляда со столика, за
которым сидит Клео.
     Дождавшись,  пока  изображение бара  перестанет  плыть  перед  глазами,  я
подхожу к девушке.
     — Очень рада вас видеть,  — протягивает мне руку Клео. Я, почти коснувшись
руки Клеопатры своей,  приподнимаю ее и  почти касаюсь пальцев губами.  Опытные
виртляне все делают на этой грани — почти.  Все, кроме занятий сексом. Но это —
особая  статья,  и  программное  обеспечение при  этом  используется совершенно
другое.
     Галантно поцеловав руку, я спрашиваю о главном, ради чего сюда пришел:
     — Вы не видели здесь наглого молодого человека, любящего клонироваться?
     —  Видела.  Он минуту назад ушел.  Точнее,  улетучился в стратосферу.  А я
думала, вы меня ищете...
     Однако... Так парни знакомятся с девицами, а не наоборот. Проигнорировать?
Нет. Она очень красива, даже по меркам вирта. Ни одно виртело, даже сработанное
в мастерской лучшего кутюрье,  не сделает из дурнушки красавицу.  Красота — она
ведь  во  всем:  в  мимике,  жестах,  улыбке.  Я  провел  сотни  часов,  изучая
человеческие лица  и  вырабатывая в  себе  чувство  красоты.  И  теперь,  слава
Первому,   безошибочно  отличаю  красавиц  от   дурнушек  даже  в   вирте.   Не
воспользоваться интересом ко  мне  этой  по-настоящему красивой девушки было бы
просто глупо. Но вначале придется ее огорчить.
     — Нет, не вас, а того парня.
     — Зачем он вам?
     — Больно красиво говорил о свободе. Его слова запали мне в душу.
     — У нас с вами и тем парнем — какой-то извращенный треугольник. Я жду вас,
вы ищете его,  он только что пытался назначить свидание мне... Так и будем друг
за другом бегать?
     — Я полагаю, не он один пытался сегодня с вами познакомиться. Вот еще один
претендент, — указываю я взглядом на летуна, пикирующего на наш столик. Он чуть
ли не со свистом проносится над нами.  Клеопатра отмахивается от летуна, как от
назойливой мухи.
     — Тот парень...  Он сказал, что еще в прошлый раз меня заприметил и только
поэтому еще раз заглянул в этот негостеприимный бар. И что именно он — исходный
Заратустра,  остальные —  или друзья,  разделяющие его взгляды,  или мальчишки,
решившие поразвлечься.  Сейчас развлекаются, а завтра, глядишь, что-то поймут и
тоже станут друзьями.
     — Рад за вас.
     Девочка  явно  набивает себе  цену.  Все  так  банально...  Впрочем,  если
Заратустра не соврал,  цена этой красавицы в  моих глазах действительно растет,
причем резко.
     — И только? Вас не интересует, что я ему ответила?
     — Нет. Это — ваши личные с тем парнем дела. Я — третий лишний.
     — И все-таки послушайте.  Я ответила, что жду другого человека. Что каждый
день прихожу сюда в надежде его увидеть.
     Летун, выполнив боевой разворот, вновь заходит для бомбометания. Схватить,
что  ли,  его  за  крыло,  повторив трюк  Заратустры?  Летуны и  в  самом  деле
назойливы, как мухи.
     —  И  напрасно.  Это здесь он  молодой-красивый.  В  реале может оказаться
слюнявым стариком.
     — Не может. Слюнявые старики не спасают девушек от сатанистов.
     Однако...  Это даже не с открытым забралом,  это — полная капитуляция.  Но
мне не нужны пленные! И что теперь с нею делать? Впрочем, еще один осведомитель
мне  не  помешает.  Тем более такой сексапильный.  Почти как моя жена.  Но  она
добилась этого  тяжким  многолетним трудом,  а  этой  дурочке все  досталось от
природы, то есть даром. Продолжим треп?
     — Зато они часто оказываются примерными семьянинами.
     — Я впервые слышу это словосочетание. Не подскажете, что оно означает?
     —  По-моему,  что-то неприличное.  Простите,  сам не понимаю,  как с языка
сорвалось.
     — Следите за базаром, сударь! — улыбается Клео.
     Улыбка у нее такая,  что сидящие за соседними столиками летуны не сводят с
Клеопатры глаз и начинают прислушиваться к нашему разговору.
     — Ваши надежды сбылись. Вы меня увидели. Пора прощаться? У меня много дел.
     — Как,  вы уже уходите?  — огорчается Клеопатра.  И,  насколько я понимаю,
вполне искренне огорчается.
     — На это есть две причины. Во-первых, я не люблю скрытых баров. Во-вторых,
не люблю быть на сцене.
     — На сцене?
     —  На  нас  смотрят  почти  все  летуны,  как  летающие,  так  и  сидящие.
Посмотрите,  какие фортеля выделывают,  чтобы обратить на  себя  ваше внимание.
Даже странно. Как будто у вас у единственной — виртело «Клеопатра».
     —  Я  единственная,  на  ком  оно  хорошо сидит.  Летуны чувствуют,  что я
настоящая,  поэтому... Отложите свои дела, — перебивает Клео сама себя. — Я еще
не налюбовалась вами.
     — Моя личина — от Волкова.
     —  Дело  не  в  личине от  хорошего имиджера.  Из-под  любой личины всегда
выглядывает личность.  А вы,  как мне кажется...  как я уверена, — исправляется
Клеопатра,  — незаурядная личность.  Я хочу узнать вас хоть чуточку получше. И,
думаю, я для вас тоже представляю некоторый интерес.
     — Почему вы так уверены?
     — Потому что и это виртело,  и мою личину делали с меня. Потому что многие
мужчины даже в реале хотели бы со мною, познакомиться.
     Словно подтверждая ее  слова,  летун  снова  проносится над  самыми нашими
головами. Подошвы его кроссовок ярко-красные — словно стоп-сигналы авто. .
     — Мы говорили о личностях.
     — Мужчина интересует женщину прежде всего как личность,  женщина мужчину —
прежде всего как лицо и его продолжение,  фигура. Пожалуйста, не покидайте меня
так поспешно! Я вам еще пригожусь!
     Такое впечатление,  что  она мои мысли читает.  И  неглупа,  явно неглупа.
Может быть,  даже умна.  Из  нее получится не осведомитель даже —  агент!  Но с
агентом-женщиной нужно обязательно переспать —  лучше работать потом будет и не
предаст.  Вернее,  не  сразу предаст.  Будет верна во  всех  смыслах,  пока  не
влюбится в другого.  Эта, судя по всему, влюбляется надолго, а значит, нечасто.
Из нее может получиться прекрасный — во всех смыслах — агент.
     — Может быть,  может быть... Нам, хранителям, многие помогают. Из тех, кто
понимает нашу необходимость. Хотя чаще нас ненавидят.
     —  Я  тоже ненавидела копов,  мешающих нормально жить в  вирте,  — до того
момента,  как попала в руки сатанистов,  — бесхитростно признается Клеопатра. —
Но теперь... Теперь все иначе.
     Летун перестал терроризировать нас пикированием. Он изменил тактику: завис
прямо над столиком,  метрах в  четырех,  чтобы я  не мог до него дотянуться,  и
беззастенчиво подслушивает разговор. А бармен, занятый другими посетителями, на
это безобразие не реагирует.  Или после предыдущего визита Заратустры зависание
в  воздухе здесь уже  не  считается нарушением?  Эта паршивая овца очень быстро
портит стадо.
     Нужно  как  можно  быстрее ее  ликвидировать.  А  Клеопатру отсюда следует
немедленно увести — отвергнутые поклонники все равно не дадут поговорить.
     —  Давайте уйдем отсюда,  —  второй уже  раз читает мои мысли Клео.  —  Мы
привлекаем слишком много внимания.
     —  Я здесь ни при чем,  это вы.  Боюсь,  в любом другом общественном месте
будет то же самое.
     — Это можно считать комплиментом?
     — Констатацией факта. Комплименты я делать не мастак.
     — Вот и славно. Я их не люблю. Надоели, — все с той же непосредственностью
сообщает Клеопатра.
     Интересно,  она и в постели столь же непосредственна? А значит, и столь же
откровенна...   своим  реал-телом.  Видно,  самцы-обыватели  это  нутром  чуют.
Искренность никакое вир-тело не сымитирует, да и не скроет.
     — Комплиментов не бывает много.  Их бывает мало или очень мало.  Я впервые
встречаю девушку, которой надоели комплименты.
     — А я — мужчину, которому не нравлюсь.
     — Ну почему же... Просто я очень занят. К тому же я женат, знаете ли...
     —  Какое это имеет значение для наших с  вами отношений?  Я  не  собираюсь
разрушать вашу семью.  Но побыть с вами некоторое время рядом хотя бы в вирте —
можно? Жена вам позволяет разговаривать с другими женщинами?
     — Не дольше пяти минут. Она у меня ужасно ревнивая! — улыбаюсь я.	
     — Надеюсь, ее здесь нет?	 
     Я, по-прежнему улыбаясь, качаю головой.
     — Значит, некому засекать время. Будем считать, что отсчет еще не начался.
Хотите посмотреть мою страничку?
     Чего ее  смотреть...  Стандартный коттедж из  числа предлагаемых виртлянам
строительной  корпорацией   «Софтбилдинг».   Если,   конечно,   можно   считать
стандартным один из  пяти тысяч вариантов,  каждый из которых может быть пере-.
планирован и  видоизменен по  желанию заказчика.  Но  суть  дела  от  этого  не
меняется. Перед входом — лужайка и клумба с цветами, на стенах — вирт-оригиналы
картин,  посреди спальни,  главного и  самого просторного помещения в  доме,  —
широкая кровать...  Я даже догадываюсь,  какая картина висит в спальне:  Даная.
Только не  уверен,  что рембрандтовская.  От  этой девушки всего можно ожидать,
даже Веласкеса...
     — Как-нибудь в другой раз. Мне правда надо идти.
     — Жаль. Вы еще придете сюда?
     —  Только ради встречи с вами.  Дайте мне номер своей аукалки.  Прежде чем
идти сюда, я вас позову.
     — С удовольствием,  — грустно улыбается Клеопатра.  Улыбается — потому что
остается надежда на  встречу,  грустно —  потому что понимает:  вряд ли встреча
состоится. — Только взаимно, хорошо?
     Плохо.  Я вовсе не хочу, чтобы Клеопатра знала, когда я появляюсь в вирте.
Но  для таких,  как она,  У  меня есть особая аукалка,  которая активизируется,
только когда я этого хочу. По умолчанию я сообщаю именно этот номер.
     Мы на мгновение соприкасаемся тыльными сторонами левых ладоней.
     Видно, она ждала, что я приглашу ее к себе. Но вести ее в свой виртуальный
дом мне не хочется.  Слишком уж он отличается от жилищ обывателей.  — это образ
жизни.  А  приглашать ее  на одну из стандартных явочных квартир...  Они не для
Клеопатры —  именно в  силу  своей  стандартности.  Таким девушкам нужно что-то
вроде... ковра-самолета, вспоминаю я и улыбаюсь.
     — А может быть, мы встретимся с вами в реале? 
     Задав  столь  неожиданный вопрос,  Клеопатра пристально смотрит  на  меня,
пытаясь  угадать  реакцию.   Еще  бы.  По  нынешним  временам  это  предложение
равносильно предложению взять  ее  замуж.  Как  ни  просты нравы в  вирте,  при
переходе в реал начинают действовать старые,  консервативные правила. И одно из
них относится к предложению встретиться в реале — его должен делать мужчина.
     —  В  каком городе вам удобнее было бы встретиться со мной?  —  задает она
следующий вопрос, не дождавшись ответа на предыдущий.
     Неужели я так долго молчал? Или это она гонит лошадей?
     — Да, но зачем? — и в самом деле не понимаю я.
     —  Ненавижу  виртуальный  секс.  Ненастоящий он,  подделка.  Что-то  вроде
вирт-оригинала на  стене  виртуальной комнаты  виртуального дома.  Вроде  бы  и
невозможно отличить от оригинала,  а все равно суррогат.  Энергетики в нем нет,
пустота. А я предпочитаю подлинники.
     Клеопатра  говорит  об  этом  так  просто  и  так  открыто,   что  на  нас
оглядываются. На лицах летунов — откровенно завистливые улыбки. Это значит, что
через минуту-другую кто-то заговорит с Клеопатрой, кто-то нахамит мне...
     — Идемте!
     Я  решительно — и в то же время не прикасаясь — обнимаю Клеопатру за талию
и  веду  к  кабинке телепорта.  Виртелом она  владеет виртуозно:  наши скафы не
соприкасаются ни  на  мгновение,  и  в  то  же время со стороны кажется,  что я
действительно обнимаю девушку за талию.
     Вот  так  вот,  летуны.  Это  вам не  виртуальных птиц в  виртуальном небе
пугать...
     — Вы очень странная девушка.  Уже давным-давно никто не трахается в реале,
если на  поездку к  партнерше или партнеру нужно потратить хотя бы час времени.
И... вы даже не знаете, в каком городе я живу!
     — Надеюсь,  в России?  Судя по языку,  вероятность этого максимальна. Но я
вас и в Бразилии нашла бы! — улыбается Клеопатра.
     Летун,  отчаявшись обратить на  себя  ее  внимание,  гоняет  над  нами  по
большому кругу,  словно конькобежец по  периметру стадиона.  Наверное,  ему это
бессмысленное времяпрепровождение доставляет  удовольствие.  Обывателям  вообще
доставляют удовольствие весьма нерациональные занятия.
     И чем они нерациональнее — тем больше удовольствия...
     —  Я  живу и  работаю в  Москве.  Ни денег,  ни времени разъезжать даже по
России у меня нет.  А что касается виртуального секса...  Финал точно такой же,
как и в реале, а некоторые отличия в прелюдии...
     Мы останавливаемся перед кабинкой телепорта.
     — Для меня важна именно прелюдия. Когда и где мы встречаемся?
     Кажется, я отстал от жизни. Вирт коренным образом упростил взаимоотношения
полов и в реале тоже.  Теперь девушка запросто может назначать свидание в реале
и, едва познакомившись с мужчиной, рассуждать об отличиях виртуального секса от
реального.
     Однако нужно что-то  решать.  А  что,  если,  не назначив этой удивительно
непосредственной девушке встречу, я потеряю ее как агента? Не хотелось бы.
     — Давайте сегодня, в семь вечера, возле «Метрополя», — предлагаю я.
     Нужно ковать железо, пока горячо. Клеопатра нравится одному из Заратустр —
может быть,  исходнику,  оригиналу, с которого делают копии остальные. Если она
уже  завтра  начнет  по-настоящему на  меня  работать,  появится шанс  выловить
белокурую бестию в ближайшие несколько дней. А там, глядишь, мы и на Террориста
выйдем.  Или он на нас —  в попытке освободить предводителя Заратустр.  А уж до
остальных хулиганов мы и подавно доберемся. Дистанционный полиграф уже три года
как  входит  в  число  разрешенных к  применению  правоохранительными органами.
Никаких пыток не нужно, торжество гуманности, можно сказать. 
     : — Сегодня к вечеру я добраться до Москвы не успею, — сожалеет Клеопатра.
— Давайте завтра. Возле «Метрополя», в семь вечера. Надеюсь, вы меня узнаете.
     —  Только не  позвольте никому перехватить вас по  дороге к  гостинице,  —
улыбаюсь я.
     - Не позволю, — очень серьезно отвечает Клеопатра.
     Глава 14
     И кто среди людей не хочет умереть от .    жажды, должен научиться пить из
всех стаканов;  и кто среди людей хочет остаться чистым,  должен уметь мыться и
грязной водой. 
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Мальчик погружался в  Игру и  забывал о  реальной жизни,  о ее печалях,
несовершенствах и сложностях. Законы «Эволюции» были просты и понятны, в ней не
было  места  несправедливостям и  обидам взрослого,  старого мира.  Мальчик мог
стать и  вожаком стада динозавров,  и  птеродактилем,  парящим в  небе  Терры и
наблюдающим за ее жизнью, и одиноким хищником, жаждущим добычи... 
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     Вернувшись домой,  я первым делом меняю в бутыли воду, сыплю в нее сахар и
добавляю рыбий корм. Раствор начинает обрадованно булькать.
     Везет же некоторым...  А  тут — не знаешь,  куды бечь.  И на работе дел по
горло, и дома работа.
     Жена докладывает об успехах в деле охмурения шефа.
      
     —  Мои отбивные ему очень понравились!  Узнав,  что ты на работе,  а  дочь
проходит очное тестирование в школе, он, как мне кажется, вначале насторожился,
а потом обрадовался. Я была в мини и в блузке без лифчика. Он пригласил меня, в
свою очередь,  на обед к себе и хотел уже уходить — осторожный,  однако! — но в
прихожей решился-таки меня поцеловать.  Я  его из объятий уже не выпустила.  Мы
так и  шли в  спальню —  я  спиной вперед,  он  напирал,  на ходу срывая одежду
вначале с меня,  потом с себя.  Я вяло отбивалась,  потом наоборот, имитировала
пылкую страсть. Я все сделала правильно?
     — А запись? Запись получилась?
     —  Да!  Настоящее порно!  Обе камеры сработали,  средство шантажа у нас на
руках.
     — Надеюсь,  им не придется воспользоваться.  Ты должна развестись со мной,
выйти замуж за босса и,  умело используя его половой инстинкт,  заставить босса
выполнять то, что необходимо в интересах Функции. Записи — запасной вариант.
     — Я помню,  милый!  — обворожительно улыбается жена.  Видно, еще не совсем
вышла из роли.
     — Он повторил свое приглашение прийти к нему в гости?
     — Да, дорогой.
     —  Воспользуйся им.  И  не стесняйся вытереть пыль в  его спальне и вымыть
раковину на кухне — пусть он увидит, что при всей своей красоте ты не чураешься
домашней работы.  Пусть он  поймет,  что  только ты  станешь для него идеальной
женой.
     — Я так и сделаю, дорогой.
     Ну что же, наставником я оказался неплохим. Полагаю, руководство Функции в
должной мере оценит это.
     —  Мне нужно изменить возраст,  —  заявляет неслышно появившаяся на  кухне
дочь.  — По-моему,  я уже созрела для самостоятельной работы.  Необходимо резко
ускорить созревание тела. Мы сможем через неделю отметить мое шестнадцатилетие?
     Интересно, кто из нас больше удивлен, жена или я?
     —  Юридически —  нет,  конечно,  слишком много  хлопот.  Физиологически...
Пожалуй,  учитывая твои  адаптационные способности.  Но  что  скажут соседи?  А
школа?
     Дочь усаживается на стул,  берет из вазы печенье,  начинает не заглатывать
его, но жевать. Тренируется.
     — Соседи не заметят, — уверенно заявляет она. — Рост я увеличивать пока не
стану,  объем груди и  ширину таза буду регулировать смотря по обстоятельствам.
Кроме того,  у  меня еще  две недели каникул.  Мне не  придется перестраиваться
ежедневно. Вы мне поможете?
     — Конечно, дорогая! — отвечаем мы с женой хором.
     — А у тебя как дела? — интересуется жена.
     Хорошо, что спросила она, а не дочь. Можно повествовать в свободной форме,
не отчитываться,  как я это делаю ежедневно.  Таков принцип нашей работы: инфо,
добытая в одной Линии,  должна дублироваться хотя бы еще в одной,  лучше, как в
нашем случае, в двух.
     —  Неплохо,   очень  даже  неплохо.  Сегодня  я  завербовал  великолепного
агента-женщину.  С нее делали виртело «клеопатра», так что представляете, какие
внешние данные? Я с нею еще, правда, не переспал, но завтра сделаю это в реале.
Она сама захотела.
     — Отличная работа, папа! — хвалит меня дочь.
     — Надеюсь, ты не ударишь лицом в грязь? — лукаво улыбается жена.
     — Ну,  с моим-то опытом...  Главное, не переутомить ее. Но. самое приятное
то, что на нее запал оригинал Заратустр! А это значит, что скоро я его выловлю.
Со всеми вытекающими отсюда последствиями:  и  повышение безопасности вирта,  и
укрепление авторитета на  службе,  и  перспектива продвижения.  Ты не в  курсе,
доца,  место начальника московского Винтерпола для  меня скоро освободят?  Моих
заслуг  уже  вполне  достаточно,   чтобы  занять  его!  Этим  ведь  твоя  Линия
занимается, я не ошибаюсь?
     — Моя.  Но тебе придется подождать:  теперешний начальник вполне лоялен по
отношению  к  Функции,  так  что  устранять  его  физически нецелесообразно,  а
перевести на  равноценную или более высокую должность пока нет возможности.  Но
не волнуйся, твое усердие будет отмечено, причем в ближайшее время.
     Хорошо бы.  Крутишься как белка в колесе, а некоторые в это время бродят в
бутыли. Тепло, питательно и мухи не кусают.
     Дочь,  щелкнув  пультиком,  включает  объемный  телевизор.  Как  раз  идет
программа с бессмертным названием «Время».
     — По статистическим данным, средний московский школьник в виртуальном мире
сейчас проводит больше времени,  чем в реальном, — сообщает красиво причесанная
дикторша.  — С одной стороны, это отрадный факт, потому что по этому показателю
мы...
     —  А  почему вы  не спрашиваете,  для чего я  решила резко повзрослеть?  —
спрашиваете дочь,  и  мне приходится перевести на  нее один глаз и  переключить
одно ухо.
     — Ну... Приказы начальства не обсуждают... — напоминаю я древнюю истину.
     — ...почти догнали западноевропейские страны,  — продолжает дикторша.  — С
другой,  в  этом  есть  и  отрицательные  моменты.  В  частности,  министерство
здравоохранения...
     —  Согласно  сообщениям,  распространяемым по  моей  Линии,  Заратустра  и
Террорист могут оказаться одним и тем же лицом.  Точнее, одной личиной. Я имела
в  виду — главный из Заратустр.  Но,  как ты совершенно верно заметил,  выловив
хотя бы  одного из  них,  мы найдем и  остальных.  А  Террорист может оказаться
очень, очень опасным! Поэтому я и форсирую события.
     —  ...встревожено  последствиями  гиподинамии  у  детей.  Предлагается  на
тридцать  процентов поднять  порог  физической тренированности,  ниже  которого
скафы будут автоматически закрывать выход в вирт...
     Безграмотная дикторша.  По-русски  так  не  говорят.  Впрочем,  теперь все
вещают как попало,  и эта дикторша не исключение.  Небось сама проводит в вирте
времени больше, чем в реале, причем непременно в фемискафе.
     — Ты что, собираешься входить в вирт в фемискафе? — догадываюсь наконец я.
     — Ну да.  Не все же Заратустры запали на твою Клеопатру, кто-нибудь и моим
виртелом соблазнится.  Я  его уже заказала,  получила и  даже зарегистрировала.
Вот,  посмотри...  — показывает дочь свою личину на дисплейчике наручного кома,
Экранчик маленький,  много не  разглядишь,  но,  по-моему,  личина у  нее очень
привлекательная.
     —  Давай я  сразу введу твою личину в  мою аукалку,  —  предлагаю я.  — Не
исключено, нам придется в вирте действовать совместно.
     Переключившись в  режим «ау!»,  мы обмениваемся личинами.  Жена смотрит на
эту процедуру с  завистью:  она освоить прессор-сенсорный скаф так и не смогла.
Но молодец, не упустила момента потренироваться в выражении эмоции «зависть».
     —  А  узнав,  что  я  еще  девственница,  Заратустра будет бегать за  мной
вприпрыжку по всему вирту и по всему реалу! — раскрывает одну из деталей своего
плана дочь.
     —  Кстати,  а  ты девственную плеву уже вырастила?  — вспоминаю я.  С этой
работой так затуркался, что о важнейших вещах забывать стал.
     —  ...На  границе  России  с  Польшей  задержан  очередной контейнеровоз с
нелегальными эмигрантами.  По предварительным данным, все они из Ирана. Но если
раньше основным побудительным мотивом для нелегалов был высокий уровень жизни в
развитых странах, то теперь это — запрет в фундаменталистском Иране виртуальных
сексуальных отношений.  В  частности,  в  Иране человек,  в доме которого будет
найден фемискаф или хомоскаф,  подлежит публичной казни.  Кроме того, гражданам
Ирана разрешено посещать только образовательные страницы вирта, да и то не все.
За  соблюдением этого  правила  следит  особая  полицейская служба.  Нарушители
подвергаются публичной  порке,  при  повторном  нарушении  —  отсечению  правой
руки...
     — Чисто физиологически — да.
     — Тебе надо научиться терять девственность.  Это чем-то похоже на месячные
—  тоже  с  небольшим выделением крови.  Кроме того,  во  время этого акта тебе
должно быть больно.
     —  Я  знаю!  —  нетерпеливо прерывает мои нравоучения дочь.  —  В объемных
фильмах все подробно показано,  а что касается крови, то в вирте можно обойтись
и без нее. !
     —  Когда ты начнешь ловить на крючок девственности кого-нибудь в реале,  я
тебя потренирую.	
     — Надеюсь, ты окажешься хорошим дефлоратором, — улыбается дочь.
     — Я — самый лучший дефлоратор во всей Москве! — хвастаюсь я.
     И это недалеко от истины.  Шесть лет назад я, в интересах Функции, работал
в  фирме,  первой освоившей производство хомоскафов.  Я  был одним из негласных
испытателей,  проводивших натурные опыты непосредственно в вирте. Задачей фирмы
было  добиться,  чтобы  виртуальный  секс  стал  столь  же  привлекателен,  как
реальный,  при  отсутствии побочных явлений в  виде  венерических заболеваний и
детей.  Кроме  того,  Для  личин  виртел  были  куплены  лица  самых  известных
киноактеров  и  киноактрис.  Девизом  рекламной  компании  было  «Расстанься  с
девственностью в  объятиях кумира!».  И  я  шлялся по вирту в  образе одного из
таких кумиров. Он, конечно, тоже шлялся, но физические возможности не позволяли
ему это делать круглосуточно.  У меня таких проблем не было, сексуальный опыт я
тогда приобрел колоссальный. Теперь сам им пользуюсь и другим передаю.
     Глава 15
     Ты идешь к женщинам ? Не забудь плетку! 
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Играть в «Эволюцию» можно было бесконечно. И мальчик проводил в лесах и
джунглях Терры  все  свободное время,  а  отец  махнул на  него  рукой и  начал
готовить себе в преемники младшего сына...
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     —  В реале вы еще привлекательнее,  чем в вирте,  — говорит мне Клеопатра,
протягивая узкую ладонь. Я, как и накануне в вирте, не пожимаю ее, но целую.
     — О вас я такого сказать не могу.
     — Почему? — обиженно приподнимает правую бровь Клеопатра.
     Одета она классически:  темный английский костюм, белая блузка, на лацкане
изысканной формы брошь, поверх — распахнутый светлый плащ.
     —  Потому что вы — эталон красоты и в реале,  и вирте.  А красивее эталона
быть невозможно. С ним можно только сравниться.
     — А говорили, не умеете делать комплименты.
     — До встречи с вами не умел. Да и теперь не умею. Это — констатация факта,
а не комплимент.
     Клеопатра, улыбнувшись, берет меня под руку.
     — Куда вы меня поведете?
     — В музей изобразительных искусств. Вы ведь любите оригиналы?
     — Еще даже больше,  чем вам кажется.  Но музейные оригиналы — лишь бледная
копия жизни или, как теперь принято говорить, реальности.
     — То есть в музей мы не пойдем?
     — Нет.
     — Клуб, ресторан, театр?
     —  Все это — тоже имитация жизни.  В клубе прикидываются значительными,  в
ресторане —  богатыми,  в  театре  наблюдают,  как  одни  люди  профессионально
прикидываются другими, а сами при этом прикидываются ценителями искусства.
     —  Человеку  свойственно  жить  в  виртуальном  мире.   Если  бы  вирт  не
существовал, его следовало бы выдумать.
     Мы идем по Охотному ряду в  сторону Манежа.  На нас оглядываются почти все
встречные мужчины и женщины; первые — с восхищением и, после того как переведут
взгляд на меня,  с  завистью,  вторые смотрят только на Клеопатру —  с завистью
пополам с ненавистью.
     А говорят — красота спасет мир... Видимо, ахейские мужи, разрушившие Трою,
еще не знали этой прописной истины.
     —  Его не  следовало ни  выдумывать,  ни  тем более создавать,  —  грустно
улыбается Клеопатра.
     Я бросаю на нее косой взгляд.  Это что,  провокация? Или она действительно
так считает?
     — Почему?  — прикидываюсь я,  как говорят обыватели,  шлангом. Смысл этого
выражения от меня ускользает, но пользоваться им я умею.
     —  Подлинного и  так было немного,  ты сам только что сказал об этом,  а с
появлением вирта вся жизнь стала нереальной, в прямом и переносном смыслах.
     Пару секунд я разбираюсь в этих смыслах.  Ага, просто каламбур: нереальная
теперь означает еще и «виртуальная».
     Нет,  это не  провокация.  Просто не  все идут в  ногу со  временем,  даже
молодые привлекательные девушки, которые всегда безошибочно определяют, в какую
сторону следует повернуть флюгер  своей  красоты.  Когда  в  моде  физики,  они
мелькают  на  физических факультетах,  а  иногда  даже  на  симпозиумах,  когда
приходит время программистов —  пытаются писать программы или хотя бы пить пиво
с хакерами.  Но не все девушки обладают этим инстинктом;  возможно, в Клеопатре
он не выработался — просто за ненадобностью.  При таком,  как у нее,  инстинкте
быть красивой все другие инстинкты становятся лишними.
     — Я тоже иногда тоскую по Настоящему,  — тихо,  но многозначительно говорю
я.
     —  Надеюсь,  нам  удастся  извлечь  хоть  крупицу  его  из  окружающей нас
Нереальности, — говорит Клеопатра, прижимаясь грудью к моему локтю. Грудь у нее
упругая и, я уверен, не подвергавшаяся коррекции бюста.
     Мы свернули на Тверскую и  уже подходим к центральному почтамту.  Когда-то
подобное здание было  одним из  главных в  городе,  во  время войн и  революций
противоборствующие стороны  стремились захватить его  одним  из  первых.  Потом
здесь,  в самом центре города, собирались московские путаны. Но теперь половина
здания  отдана  в  аренду  нескольким  мелким  и  крупным  фирмам,   а  вторая,
сохранившая верность  выполняемой функции,  влачит  жалкое  существование:  все
общение идет  через вирт,  почтовые марки перестали выпускать лет  пять  назад,
телеграфные аппараты давно сдали в металлолом.  Два десятка кабин с видеофонами
для тех,  кто не в состоянии заработать на вирт,  — вот и все,  что осталось от
традиционной связи.
     — В какой гостинице ты остановилась?
     — В «Метрополе».
     — Мы, кажется, идем в противоположную сторону?
     — Нужно же было нам узнать друг друга, прежде чем ложиться в постель! — не
понимает смысла моего вопроса Клеопатра и,  решительно остановившись, вынуждает
меня повернуться на сто восемьдесят градусов.
     — А теперь, когда мы знаем друг друга целых двадцать минут...
     — Я знаю тебя уже много дней,  — не соглашается Клеопатра. — С того самого
момента, как ты спас меня от сатанистов. А вот ты совершенно меня не знал.
     — Зато теперь...
     —  Теперь тоже  не  знаешь.  Женщину вообще невозможно .познать.  Мне,  во
всяком случае,  еще ни разу не удалось этого — ни по отношению к другим,  ни по
отношению к себе самой. Но зато теперь ты не будешь меня бояться.
     — Я? Тебя?? Бояться???
     — Мужчины тоже плохо знают себя. Но для женщин вы прозрачны, как партитуры
Моцарта.
     Судя по сравнению,  Клеопатра живет в  мире еще менее реальном,  чем вирт.
Кого сейчас интересует Моцарт?  И многие ли знают, что такое партитура? А самое
забавное —  почему она решила,  что я  ее боюсь?  Впрочем,  с женщиной лучше не
спорить. Это — самое нерациональное занятие на свете.
     —  Пожалуй,  к столь красивой девушке действительно не так просто подойти.
Но мы уже познакомились, так что мне, наверное, нечего бояться?
     — Я сама тебя чуточку боюсь,  — признается Клеопатра.  -  Вернее, за тебя.
Вдруг ты меня разочаруешь?
     — Поживем — увидим.
     Мы вновь сворачиваем на Охотный ряд.
     —  А ты молодец,  не стал ни бахвалиться,  ни сомневаться.  Действительно,
зачем гадать? Сейчас все станет ясно как божий день.
     Мы  входим  в  просторный вестибюль,  поднимаемся по  широкой  лестнице на
второй  этаж.  Клео  вставляет в  щель  магнитный ключ,  тяжелая  дубовая дверь
медленно отворяется.  Клеопатра ставит сумочку на столик,  подходит к зеркалу и
поправляет волосы.  Все  правильно,  прическа —  основной предмет заботы всякой
женщины. Она частично заменяет ей ум.
     Подойдя к  Клеопатре вплотную,  я  жду,  пока она  увидит меня в  зеркале,
удивившись,  повернется и попадет прямиком в мои объятия. Резко и сильно прижав
к себе Клеопатру, я страстно целую ее.
     Клеопатра  не  сразу  раскрывает  губы:  слишком  неожиданным был  маневр.
Поначалу она даже пытается выскользнуть из моих объятий.  Но,  убедившись,  что
это бесполезно, вся отдается поцелую.
     В  ее возрасте поцелуи еще доставляют наслаждение,  и  я  не лишаю девушку
этого  невинного  удовольствия,  предвестника  удовольствий  противоположных по
смыслу, ассоциирующихся со словом «вина», греховных.
     Как  отчаянно она  целуется...  Словно  этот  наш  затянувшийся поцелуй  —
последний в ее жизни.
     Наконец Клеопатра, почти задохнувшись, отстраняется от меня. Глаза девушки
закрыты.  Не позволив ей высвободиться из объятий,  я чувствую, как сокращаются
мышцы плоского, явно тренированного живота.
     Она что, уже испытывает оргазм? Ну и темперамент...
     Чуточку  отстранившись,  я  протискиваю между  ее  и  своей  грудью  руку,
открытой ладонью в сторону упругих полушарий.
     — Подожди...  — останавливает меня Клеопатра. — Рыбу, птицу и девицу берут
руками — но вначале их моют!
     Ишь какая чистоплотная.
     Я иду в роскошную ванную комнату, включаю воду, через минуту выхожу.
     Клеопатра уже сбросила плащ и ждет меня в спальне. Постель разобрана — эта
девушка явно не любит терять время даром.
     Что ж, последуем ее примеру.
     Но  снять  с  себя  жакет Клеопатра не  позволяет.  Зато  теперь уже  сама
впивается в мои губы.
     Однако!  Буквально за  каждый снятый с  нее  предмет одежды мне приходится
расплачиваться серией пылких поцелуев! Так я и до вечера не управлюсь...
     И  потом,  когда мы  уже  наконец достигаем постели,  дела идут все так же
медленно.  Я  пытаюсь  применить силу,  но  Клеопатра,  свернувшись калачиком и
выставив во  все  стороны  множество локтей,  коленок и  даже  пяток,  в  корне
пресекает мою попытку.
     —  Я  не  люблю,  когда со  мною грубо обращаются.  Не разочаровывай меня,
пожалуйста,  — говорит она, когда я на секунду отступаю, чтобы перегруппировать
силы. И мы вновь начинаем целоваться.
     Наконец Клеопатра разводит плотно сжатые колени.
     Войдя в нее,  я оптимизирую размер своего полового органа. Это удается мне
не сразу — оказывается, Клеопатре не нравится, когда фаллос слишком велик.
     — Мне больно, — чуть слышно шепчет она.
     — А так?  — столь же тихо спрашиваю я, несколько укорачивая фаллос и делая
его чуточку менее твердым.
     Клеопатра не отвечает. Но судя по судорогам, сотрясающим ее живот и бедра,
оптимум достигнут.
     Не знаю,  сколько оргазмов Клеопатра испытала,  пока я ее раздевал,  но на
финишной стадии я насчитал пять.
     —  Все...  Больше не могу...  — просит она пощады.  — А ты...  Я совсем не
нравлюсь тебе, да?
     —  Безумно  нравишься!  —  говорю  я  и  доказываю это,  доведя  до  почти
болезненного шестого оргазма и разразившись наконец своим.
     Потом мы  еще  долго лежим в  объятиях друг друга,  изредка перебрасываясь
ужасно глубокомысленными фразами,  типа «Тебе было хорошо со  мной?»,  «Безумно
хорошо. Как ни с кем другим» «А тебе?»...	
     Эта фаза коитуса занимает неоправданно много времени, но, к сожалению, без
нее  не  обойтись.   Именно  в   эти  минуты  женщина  благодаря  довольно-таки
примитивным химическим процессам,  происходящим в ее организме,  наиболее остро
чувствует то,  что  у  обывателей обозначается словом «любовь».  А  ради  любви
женщина готова на все...
     Например, стать стукачкой.
     —Поговори со мной,  —  просит Клеопатра,  — Все равно о чем.  Ты только не
молчи, ладно?
     — Знаешь, перед моим отделом поставили почти невыполнимую задачу — найти и
обезвредить этого  самого  Заратустру,  который учиняет безобразия в  вирте.  Я
целыми днями мотаюсь по виртуальным,  странам и страницам,  устаю,  как собака,
даже  в  постели стал  не  так  хорош,  как  раньше,  а  этот Заратустра всегда
появляется там, где меня нет. Поможешь его поймать?
     — А что ему за это будет?
     — В общем-то ничего.  Проведут беседу,  при повторном нарушении отлучат на
некоторое время от вирта.
     —  А  что  мне  за  это будет?  —  улыбается Клеопатра,  и  взор ее  вновь
затуманивается.
     — Море любви. Аванс — прямо сейчас. 
     Глаза Клеопатры загораются радостью.
     — Прямо сейчас? После того, что было?	
     — Тебе ведь понравилось?
     — Безумно.
     —  Бармен,  повторить!  —  щелкаю я пальцами и,  отбросив простыню,  вновь
набрасываюсь на Клеопатру.
     Не забыть бы потом выдержать паузу,  полежать с  нею,  обнявшись и  болтая
всякие глупости. Чтоб крепче любила — а значит, и усерднее служила.
     Часа через полтора,  воспользовавшись тем, что Клеопатра вышла в ванную, я
быстро  обыскиваю  ее  номер,   потом  заглядываю  в  сумочку.  Конечно,  я  не
рассчитываю найти здесь какие-то документы —  все личные данные зашиты в памяти
теркома  Клеопатры.  Я  мог  бы  воспользоваться  своим  служебным  положением,
составить ее  фоторобот и  отыскать основные сведения в  базе  данных «Граждане
России». Но пока это не нужно. Мне просто интересно, чем Клео живет, чем дышит.
Ничего интересного ни  в  номере,  ни  в  сумочке я,  однако,  не  обнаруживаю.
Косметичка,  прокладки,  противозачаточные средства, флакончик духов... И билет
на поезд!  На послезавтра,  до Смоленска,  отправление в  девятнадцать двадцать
пять.
     Значит,  моя  любимая меня скоро покинет,  и  мы  будем встречаться с  нею
только в вирте.
     Что ж,  меньше мороки.  Этот реал-секс так изматывает... Почти так же, как
виртаин.
      
     Глава 16
     Опаснее оказалось быть  среди  людей,  чем  среди зверей,  опасными путями
ходит Заратустра. Пусть же ведут меня мои звери!
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Но не все в  Игре устраивало мальчика,  и он захотел изменить некоторые
ее законы.  У него наконец-то появилась хоть какая-то цель,  и отец обрадовался
этому.  Ибо  справедливо полагая,  что лучше стремиться к  ложной цели,  чем не
стремиться ни к какой...
     Д. Аймои. Подлинная история Виртуальности 
     Оставив  совершенно  обессилевшую Клеопатру  в  ее  номере,  я  выхожу  из
гостиницы.  Уже вечереет,  двуглавые орлы над кремлевскими башнями готовятся ко
сну.  От  стены  отделяется  тень  —  это  меня  ведет  кто-то  из  Управления.
Сотрудников моего уровня в  Управлении немного,  а  Оловянный шериф,  способный
выдерживать виртаин,  не  привыкая к  нему,  —  и  вовсе  только один.  Поэтому
довольно часто в  реале меня сопровождают люди из  первого отдела.  Я  к  этому
привык  и  даже  играю  с  ними  в  детскую игру:  они  стараются охранять меня
незаметно,  я пытаюсь их .обнаружить.  Сегодня мне это удалось, но такое бывает
редко,  только в темноте или,  как сейчас, в сумерках, когда охранники, с одной
стороны,  боятся упустить меня из виду,  с  другой — опасаются,  что из темнота
может кто-нибудь выскочить-выпрыгнуть.
     Я спускаюсь в метро,  грязное и захламленное.  Поезда ходят с интервалом в
5—10  минут и  всегда переполнены:  метрополитен экономит деньги.  Провожатый в
последний момент впрыгивает в соседний вагон.  Выходит он,  конечно же, на моей
станции и плетется в десятке метров позади, ругая меня, должно быть, последними
словами.  Еще бы:  рабочий день давно закончился,  а  из-за  меня он  не  может
вернуться  домой,  к  жене-детям,  или,  еще  досаднее,  пропускает свидание  с
подругой.  Я-то  сию  забавную человеческую потребность удовлетворил полностью,
охранник это прекрасно знает. И завидует, должно быть, мне... уж никак не белой
завистью.
     Пока мы ехали в  метро,  совсем стемнело;  зажглись,  через один,  фонари.
Впрочем,  это только считается,  что через один.  На самом деле некоторые давно
или перегорели,  или разбиты,  и мне приходится довольно сильно напрягать орган
зрения,  чтобы не  вляпаться в  какую-нибудь мерзость.  С  тех  пор  как многие
москвичи большую часть  своего времени начали проводить в  вирте,  мэрия  стала
менее   придирчива   к   электрикам  и   прочему   персоналу,   обеспечивающему
жизнедеятельность города.
     Когда  я  прохожу  мимо  скверика  —  единственного  в  микрорайоне  чудом
уцелевшего клочка зелени, — охранник резко сокращает дистанцию между нами.
     Он что, заметил какую-то опасность?
     Замедлив шаг,  я оглядываюсь по сторонам. Нужно бы перейти на ИК-диапазон,
но такую трансформацию органа зрения за две секунды не выполнишь,  а через пять
секунд это уже и  не нужно будет делать.  Потому как или сейчас выяснится,  что
тревога была ложной,  или начнутся активные действия, и заниматься перестройкой
станет просто некогда.
     Однако не происходит ни того, ни другого. В меня просто стреляют, и лишь в
самое последнее мгновение я  успеваю среагировать и проделать в груди дырочку и
выпустить из  нее тонкую струйку темно-красного цвета.  Впрочем,  во  избежание
ненужных потерь жидкости струйка почти мгновенно иссякает.
     Многократно отрепетированным движением я  валюсь  на  грязный асфальт.  Но
упасть мне не  дают:  из кустов выскакивают двое,  подхватывают мое реал-тело и
затаскивают его в  скверик,  на  крохотную лужайку,  плотно огороженную со всех
сторон живой  изгородью.  Меня  бросают лицом вниз,  поэтому я  почти ничего не
вижу.  Только  чьи-то  заляпанные грязью башмаки иногда мелькают в  до  предела
сузившемся поле зрения.
     — Я же говорил,  надо его серебряной пулей! — говорит один, и в голосе его
чувствуется торжество.
     —  Этого  мало.  Против такой  нечисти серебро бессильно,  —  почти шепчет
другой. 
     Мне их разговор совершенно не нравится.
     — Тогда почему он мертв?
     — Прикидывается.
     А это мне нравится еще меньше.
     Мгновенно перевернувшись,  я дергаю за ноги двоих,  третьего достаю ногой.
Все трое падают в покрытую росой траву, барахтаются, пытаясь встать.
     Мне это удается быстрее.
     Но один из них вновь стреляет, теперь уже три раза подряд.
     Что делать: продолжать притворяться обывателем или сразу убить всех троих?
А если хоть один убежит?
     Я снова рушусь в траву,  выделяю из дырочек на одежде еще несколько капель
красной жидкости.
     — Я же говорил! — почти кричит осторожный.
     На  мою голову обрушивается что-то  тяжелое.  Я  не  сразу соображаю,  что
именно, а сообразив, ужасаюсь.	
     Топор.  Меня просто ударили по шее топором,  а потом еще раз, и еще. Лупит
третий,  самый осторожный из  всех.  И  делать что-либо уже поздно,  потому что
среагировать на  первый удар  я  не  успел.  Связи в  моем  реал-теле нарушены,
голова, только что отделенная от тела, уже ничего не соображает.
     К счастью,  она пока еще все слышит и даже немножко видит через не залитый
красной жидкостью правый глаз.
     — Вот так-то лучше,  — говорит третий,  странно шевельнув рукой, и я узнаю
его.   Это   один  из   сатанистов,   которые  насиловали  Клеопатру  в   клубе
спиритуалистов. Тот же характерный жест поврежденной, видимо, руки; его виртело
там, на Клубной, добросовестно воспроизвело этот жест.
     Однако... Кажется, за меня принялись всерьез.
     —  А давайте мы на всякий случай его еще и четвертуем,  — говорит парень с
пистолетом в руках. На ствол пистолета навинчен глушитель.
     — Давайте!  — с энтузиазмом подхватывает осторожный. И немедленно начинает
отчленять от моего реал-тела правую руку.
     Зря я их не убил...  А теперь мне при всем желании не удастся сделать это.
Во всяком случае, в ближайшие минуты.
     Капли моей крови,  разлетаясь, попадают в основном на одежду убийц, но они
не  обращают на  это внимания.  Сопят,  пыхтят,  стараются.  Словно не человека
убивают, а свинью к Рождеству колют.
     Я  не  успеваю реагировать на все удары —  восприятие нарушено,  —  и  мне
становится больно.  Тысячи моих  клеток гибнут под  ударами безжалостной стали.
Впрочем,  нет.  Судя по тому, как блестит поднимаемое над головой убийцы лезвие
топора, оно у них тоже серебряное.
     Придурки.
     — Ну,  все?  Теперь не оживет? — спрашивает парень, держащий пистолет. Моя
голова смотрит на  него немигающим глазом,  но  парень не  обращает на зловещий
взгляд никакого внимания.
     — Хорошо бы останки еще и сжечь, — предлагает третий. — Чтобы не срослись,
когда мы уйдем. Но на огонь могут прибежать копы.
     — А давайте мы разбросаем руки-ноги и голову по разным мусорникам. Вряд ли
одна голова, без ног, сможет дойти до туловища!
     Шутка понравилась: убийцы смеются.
     Забыли,  видно, что хорошо смеется лишь последний. А этим последним обычно
бываю я.
     Мою  голову и  правую руку запихивают в  один большой пакет,  левую ногу и
левую руку в другой, правую ногу в третий, туловище оставляют лежать на траве.
     Мое «я»,  вслед за моим телом,  дробится, мельчится, разбивается на четыре
части — можно сказать, вдребезги.
     И основное чувство, испытываемое каждым из них, — боль.
     ...Мой единственный открытый глаз ничего не видит. Голова трясется, ударяя
по  чьей-то  спине.  Слышен топот  шагов —  вначале трех  человек,  потом двух,
наконец одного.  Рядом,  плотно прижатая к щеке и согнутая в локте, — ничего не
соображающая правая рука...
     ...Стенки мешка  давят  на  окровавленные конечности.  Я  ничего не  вижу,
ничего не слышу,  лишь ощущаю, как два моих фрагмента колотят по чьей-то спине.
Потом мешок поднимают, переваливают через край, бросают на что-то мягкое...
     ...Мрак, тишина, странная тряска... Кто я? Где я? Что со мной произошло?..
Кажется,  меня куда-то несут.  Куда?  Зачем?  Мне не дано это узнать.  Я — лишь
часть  некогда  единого целого.  Лишь  малая  бездумная часть,  погружающаяся в
спасительную темноту забытья...
     ...Соединиться!  Слиться воедино!  Я и я — части единого целого! Мы должны
быть вместе! Но в существующей форме это сделать невозможно... Что делать? Быть
разделенным — невыносимо!  Спасительное забытье избавляет меня и от боли,  и от
ужасного чувства разделейности...
     Мрак.  Дискомфорт,  на который я  не могу отреагировать привычным образом,
потому что мне не хватает для этого мощи интеллекта.  Я слишком мал! Я — просто
скопище все  еще  живых клеток с  едва выраженным самосознанием,  но  отчетливо
помнящее,  что  когда-то  было носителем мощного интеллекта,  способным видеть,
слышать, осязать, обонять, перемещаться в пространстве...
     Совершенно  инстинктивно  я  начинаю  трансформу,  и  чувство  дискомфорта
уменьшается.  Первое,  что  мне  необходимо,  это  орган  зрения.  Ощутив всеми
поверхностными клетками  раздражающие факторы,  я  приспосабливаюсь к  наиболее
интенсивному излучению и  скоро начинаю видеть,  а самое главное,  вспоминать и
узнавать окружающее. Деревья, отчетливо наблюдаемые в лучах яркого источника...
нет,  двух,  трех  источников...  кажется,  эти  солнца  называются фонарями...
Деревья поменьше, окружающие со всех сторон мое усеченное, лишенное конечностей
туловище,  инстинктивно  превратившееся в  вязкую  лужу...  Странное  существо,
приблизившееся ко мне и чего-то от меня хотящее...
     Рывком собрав тело в студенистый шар,  я чуть не до смерти пугаю дворнягу,
искавшую  себе  пропитание,  и,  не  затрудняя себя  дальнейшими размышлениями,
принимаю форму  немецкой овчарки.  Умная морда с  двумя органами зрения,  двумя
слуха и одним обоняния...  Чувство вкуса мне пока без надобности, поэтому пасть
овчарки безъязыка.  А вот сильные лапы и тонкий нюх мне просто необходимы.  Так
же как глаза, способные видеть в темноте, и уши, не упускающие ни единого звука
опасности.  Кинолог,  конечно,  ужасно  удивился  бы,  увидев  сотворенную мною
овчарку:  формы взрослые,  а  размерами с  бультерьера.  Что делать,  овчарка —
единственная собачья форма, которую я освоил.
     Низко  пригнув  голову  вначале  к  траве,   потом  к  грязному  асфальту,
уворачиваясь от  ног  редких  прохожих и  за  несколько метров  обегая  изредка
встречающихся собак, я нахожу первый мусорный контейнер со своим фрагментом.
     Меня опередили: другая бездомная собака, прижимая пластик лапами, пытается
зубами прогрызть в нем дырку. Увидев меня, она угрожающе рычит и скалит зубы.
     Ясно, что без боя дворняга добычу не отдаст.
     Приблизившись к контейнеру,  я выбираю самый простой путь:  заставляю свою
морду светиться,  как у  собаки Баскервилей —  и  даже еще ярче.  Параллельно я
увеличиваю длину клыков.  А  потом,  запрыгнув на контейнер,  широко распахиваю
безъязыкую пасть.
     Дворняга, пожав хвост и жалобно скуля, спрыгивает с контейнера и убегает.
     Довершив начатое ею,  я  забираюсь в  пластиковый пакет с  головой.  Через
несколько минут из  пакета выползает другая собака —  уже  полноценная овчарка,
недавно  потерявшая хозяев;  Однажды  я  видел  такую  собаку,  мечущуюся между
людьми.  Но  моя  героиня точно знает,  где  искать хозяина.  Она бежит,  низко
пригнув голову к асфальту,  вначале назад по моему следу,  потом,  в точке, где
убийцы разошлись,  резко сворачивает и вынюхивает теперь уже другой след. Найдя
мусорный  контейнер и  спугнув  недовольно зашипевшую кошку,  собака  разрывает
зубами  очередной  пластиковый  пакет  и  затихает.  Выпрыгивает из  контейнера
крупная  овчарка,  почти  одновременно на  краю  контейнера  появляется  филин.
Бесшумно взмахнув крыльями, птица поднимается в ночное небо.
     Несколько минут уходят на  адаптацию органа зрения филина.  Огни  большого
города слепят.  Но то, что мне нужно разглядеть внизу, среди сотен и даже тысяч
огней, мерцает невидимым для обычного филина светом. И если правильно настроить
орган зрения...
     Адаптация завершена. На светло-зеленом фоне города, прочерчиваемом, словно
многочисленными  метеоритами,   искрами  авто,   я  вижу  три  ярких  малиновых
созвездия.
     Это светятся капли моей крови, упавшие на убийц.
     Видимо,  они,  разбросав  фрагменты  моего  трупа  по  разным  мусорникам,
собрались вместе,  проехали  несколько остановок на  метро  и  вновь  вышли  на
поверхность Очень кстати вышли.  Но  нужно спешить:  в  любую минуту они  могут
сесть  в  авто  или  троллейбусы и  станут  на  время  невидимыми для  меня.  А
откладывать месть на потом не хотелось бы.
     Овчарка ныряет в  кусты.  Через пять минут из  зарослей взмывают в  темное
небо еще два филина,  огромных, словно орлы. Быстро набрав высоту, они мчатся в
сторону  трех  малиновых  светящихся  точек.  Однако  к  тому  времени,  когда'
малиновые  огоньки  оказываются под  могучими  бесшумными крыльями,  светящиеся
точки успевают разделиться.  Две из них направляются в  одну сторону,  третья в
другую.
     Что ж, тем хуже для третьей.
     Две птицы,  канув в переулок,  заваленный картонными коробками,  какими-то
ящиками, пустыми бочками и прочим мусором, вновь превращаются в овчарку. Третий
филин бесшумно кружит над будущей жертвой.
     Это парень с поврежденной рукой.
     Дождавшись,  пока он свернет на безлюдную улочку,  я  камнем падаю вниз и,
впившись когтями в  плечи своего убийцы,  наношу сильный удар в темя,  а потом,
захватив кривым клювом клок волос, тяну его на себя.
     Парень кричит, изгибается, словно натягиваемый лук, вскидывает вверх руки,
пытаясь сбросить филина с плеч. Его горло беззащитно, как одинокая девственница
в ночном лесу.
     Я  прыгаю,  ударяю ему  лапами в  грудь,  отпускаю плечи валящегося наземь
парня, бесшумно взлетаю, смыкаю клыки на его горле.
     Услышав хруст позвонков, я для верности перекусываю горло в другом месте и
бегу в темноту.
     Филин  уже  кружит над  сообщниками убийцы.  Пес,  чуть  слышно постукивая
когтями по асфальту, бежит следом.
     «Предок! Предок!» — взываю я.
     «Я слышу тебя, потомок».
     «В  интересах Функции  мне  нужно  разыграть религиозную карту.  Локально,
краткосрочно, с последующей ликвидацией реципиентов».
     «Ты уверен, что для этого есть основания?»
     «Уверен».
     «Я отвечаю за тебя, потомок».
     «Я не подведу тебя, предок».
     Глава 17
     В  вас есть много смешного и особенно ваш страх перед тем,  что до сих пор
называли «дьяволом»!
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Для  того  чтобы  изменить  законы,  мальчику  пришлось в  совершенстве
овладеть имитатором реальности,  а  также искусством создания игр.  Но  он  так
сильно хотел переиначить Игру,  сделать ее необычной и непредсказуемой,  что не
заметил, как стал мастером имитации, кудесником грез, волшебником мечтаний... 
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     Я решил не убивать сатанистов.  Это нерационально. Правильнее заставить их
служить  мне.   Но  времени  на  оперативную  разработку  обывателей-убийц  нет
совершенно. Единственный выход — разыграть карту «религия». В обычных ситуациях
это категорически запрещено.  Только по решению Первого в  Линии,  только после
просчета всех возможных последствий.  Но локально, краткосрочно и с ликвидацией
реципиентов карту разыграть может любой из нас — с разрешения предка, полностью
разделяющего ответственность за последствия.  Главное,  чтобы не было случайных
свидетелей, которые могут потом привлечь к инциденту ненужное внимание.
     Конечно,  я злоупотребляю чудесами.  Но — победителей не судят, этот закон
свят для  Хранителей.  Мой  предок достиг высокого положения в  иерархии именно
благодаря тому, что не боялся рисковать. Это у нас наследственное.
     К тому же я уверен: мне удастся соблюсти формулу.
     Единственное,  что  меня  тревожит,  —  я  не  знаю,  какую  карту следует
разыграть.  Если  они  сатанисты —  это  одно.  Если мусульмане —  другое.  Для
христиан нужно третье,  для иудеев четвертое.  С  буддистами проблемы —  у  них
высшие силы персонифицируются только перед внутренним зрением,  а  это  сделать
намного сложнее. Как бы угадать масть? Скорее всего это сатанисты. Но вдруг мои
умозаключения ошибочны?
     Я  приближаюсь к  своим  убийцам  почти  вплотную,  стараясь  услышать  их
разговор. Но они идут молча.
     — А может,  мы зря его убили? — говорит наконец тот, что помоложе и повыше
ростом. — Может, нужно было его вначале допросить?
     —  Ни один из наших,  кто пытался это сделать,  не выжил.  Или ты считаешь
себя самым крутым?
     — Самым не самым, но одного мы все же ухайдокали.
     — Ага. Серебряными пулями, отлитыми на святой воде, и топором с серебряным
лезвием. Разве нам такое пристало?
     — Да, но на самом-то деле...
     — Мы и на самом деле сатанисты, — перебивает старший. — Такой уж нам выпал
жребий.
     — Да, но здесь...
     — И здесь,  и там, ныне и присно, и даже во сне! Тот, кто сомневается, кто
не может идти до конца, должен немедленно выйти из игры. Так что базарь по делу
или вообще не  базарь!  Не по делу можно трепаться,  только когда находишься...
Сам знаешь где! — сурово поучает старший младшего.
     Фу-ты, грубиян. Впрочем, чего еще можно ожидать от сатанистов?
     Ну  что  же,  кажется,  я  уже знаю,  какую именно карту нужно вытащить из
колоды.
     Взлетев чуть повыше,  я  разведываю путь.  Убийцы идут,  судя по всему,  к
одному из них домой —  мы уже вошли в спальный район,  здесь только жилые дома.
Выбрав участок,  более  или  менее скрытый кустиками и  деревьями,  я  бесшумно
опускаюсь на землю и складываю крылья, через минуту прибегаю сюда же, раздвинув
мордой влажные кусты. Слиться, трансформироваться, адаптироваться к новой форме
—  все это занимает довольно много времени.  Форма была тщательно отработана на
тренировках, никакой импровизации.
     Заслышав знакомые шаги, я зову тонким девичьим голоском:
     — Мальчики, вы не могли бы мне помочь?
     Фраза должна быть именно такой,  и произнесена она,  как и полагается,  не
взволнованным,  а скорее заинтересованным — в новом знакомстве — голосом.  Если
бы  я  закричал «Помогите!»,  мальчики скорее всего ускорили бы  шаг  или  даже
убежали.  Со взаимовыручкой у обывателей нынче напряженка.  А теперь они никуда
не денутся.
     — Ты слышал? Кажется, нас зовут, — реагирует младший.
     — А вдруг это засада?  — сомневается умудренный опытом старший.  Разница в
возрасте у них лет пять, не больше. Но жизнь быстро учит обывателей уму-разуму.
     — Мальчики! Да не бойтесь, я не кусаюсь! Помогите мне лифчик застегнуть! —
прошу я все тем же сексуально-заинтересованным голосом.
     Младший не выдерживает и раздвигает кусты.
     Видит  он   только  темный  силуэт,   слишком  высокий  для   девушки,   и
останавливается.
     Я молча жду.
     И только после того как за угловатым плечом появляется голова старшего,  я
пускаю по шкуре искры.
     Глаза мои начинают светиться,  как раскаленные угли.  Из  пасти при каждом
выдохе извергается небольшой клуб дыма..  Рога — ни в коем случае не серебряно,
конечно,  но  красновато-оранжево —  блестят  в  свете  фонаря.  Хвост,  дважды
стеганув меня по бедрам, успокаивается возле левого копыта.
     Младший  дрожит,   как  осиновый  листок,   и  я  отчетливо  слышу  дробь,
отстукиваемую его зубами.  Старший медленно пятится назад,  к спасительным, как
ему кажется, кустам.
     Как будто от черта можно скрыться.
     — Вы что, не рады видеть посланника князя мира сего? — вопрошаю я громовым
голосом. — На колени!
     Первым на колени бухается младший. Но не потому, что у него лучше реакция:
просто  у  юноши  подкашиваются  ноги.  Старший  демонстрирует знак  абсолютной
покорности чуточку позже.
     —  Что вы сделали только что?  По чьему наущению и  во имя чего?  — строго
вопрошаю я.
     Для  того  чтобы  узнать правду,  мне  не  приходится прибегать к  пыткам.
Единственное,  что  я  должен выяснить перед тем,  как проводить допрос,  это в
каком облике мне следует предстать перед допрашиваемым — ангела, черта рогатого
или,  допустим,  русалки,  если  ответ  должен держать язычник.  Проще  всего с
иудеями — для них достаточно голоса из куста терновника.
     — По наущению нашего Наставника. На Земле появилась третья сила, способная
уничтожить и добро, и зло, — немедленно раскалывается младший.
     — Так пусть она вначале уничтожит добро. А мы уж как-нибудь договоримся.
     —  Наставник говорит,  с  нею  нельзя договориться.  Эта  сила чужда всему
человеческому,  а значит, в первую очередь главному в человеке — его природному
злу! — вмешивается старший.
     — Кто ваш Наставник? Где его можно найти?
     — Мы не знаем, мессир, — приподнимает голову старший. — Он находит нас сам
в вирте, на улице Клубная. Но разве князь мира сего не всеведущ?
     Я направляю дым из своей пасти вниз. Надеюсь, они ощущают запах серы?
     —  Князь всеведущ,  конечно.  Но на прием к нему не так просто попасть:  в
канцелярии такие бюрократы... А откуда вы знаете про третью силу?
     Младший,  приподняв голову,  открывает было рот,  но старший,  ткнув его в
задницу, перехватывает инициативу.
     — От Наставника.  Он руководитель нашей секты,  и мы во всем верим ему. Мы
правильно делаем, мессир?
     — Отныне вы будете исполнять его приказы только в том случае,  если они не
будут противоречить моим.  А мой приказ таков: сидеть тихо и ждать указаний! Вы
понадобитесь князю мира  сего  в  ближайшее время для  выполнения очень важного
задания. И сообщите мне номера своих аукалок. Не исключено, что вы понадобитесь
мне в вирте.
     Будь у  меня на  руке терком —  мы просто соприкоснулись бы браслетами,  и
этого было бы достаточно.  Но бес, которому можно запросто послать сообщение на
наручный ком, — это примерно то же самое, что черт с часами.
     — Разве наши ау-номера — тайна для князя? — спрашивает вредный старший.
     —  Для  князя  ничто  не  является тайной.  Но  нам,  его  верным  слугам,
подвластно не все в  мире сем,  —  еще раз поясняю я  очевидные вещи и окутываю
своих будущих слуг клубами дыма. Они произносят номера, я запоминаю цифры.
     — И будьте готовы в любую секунду послужить князю мира сего!  — напутствую
я их.
     — Всегда готовы! — хором повторяют слуги формулу безусловного повиновения.
     Я,  взмахнув распахнувшимися за  моей  спиной  кожистыми крыльями,  тяжело
взмываю в темное небо.  Но,  едва скрывшись за ближайшим фонарем, почти падаю в
траву.  Масса моего тела слишком велика для  длительных полетов,  но  уменьшать
размеры тела нельзя — во избежание потери авторитета.  Обыватели подсознательно
уверены,  что чем выше человек или черт, тем он значительнее. Беса, которого не
боятся,   называют  мелким.   А   чем  больше  люди  кого-нибудь  боятся,   тем
безоговорочнее выполняют приказы.
     Упав на землю, я, оглянувшись по сторонам, связываюсь через ком с женой.
     — Дорогая,  меня недавно убили, и теперь я не могу добраться домой, потому
что одежда непоправимо испорчена, да и осталась в другом месте. Я сейчас включу
маячок,  а  ты  возьми такси и  приезжай за  мной с  полным комплектом одежды и
обуви.
     Убедившись,   что  жена  поняла  меня  правильно,   я   провожу  очередную
трансформу.  Теперь я  —  две овчарки,  свернувшиеся калачиком возле ближайшего
канализационного люка.  Можно было бы,  конечно,  превратиться в  филинов и  за
полчаса долететь до  дома.  Но однажды меня подстрелил из пневматического ружья
злой мальчик,  и  теперь я  стараюсь попусту не рисковать.  Нерационально это —
трансформироваться в существо заведомо менее сильное, чем окружающие. А человек
на Земле —  самое сильное,  злобное и страшное существо.  Гораздо страшнее того
черта,  которого я  только что изображал.  Но это —  когда он одетый.  Голый же
человек беззащитнее,  чем бездомная собака.  Так что лучше уж я  подожду жену в
форме мини-стаи.
     Первое,  что сообщает мне жена,  когда я, уже в форме человека и полностью
одетый, усаживаюсь в такси, — это новость о том, что дочь ушла из дома. 
     — Она взяла с собой пару комплектов белья, плащ, зонт и подаренную на день
рождения кредитную карточку, представляешь?
     — Но потом позвонила?
     — Нет. Оставила записку.
     — Что? — не сразу понимаю я.
     — Записку. Ну, как раньше это делали.
     Порывшись в  сумочке,  жена  достает  старомодную записку,  подобную  тем,
которые  обывательницы писали  своим  возлюбленным или  родителям примерно  век
назад.  В салоне довольно темно, и я требую, чтобы водитель включил свет. Можно
было бы, конечно, перейти на ИК-диапазон, но это делать нерационально. Не стоит
модифицировать форму без особой необходимости.
     Я с трудом разбираю рукописный текст.
     «Дорогие папа и мама! Я ушла на поиски Заратустры, потому что я его люблю.
Не  волнуйтесь,  со  мной  все  будет хорошо.  Вы  читали «Ромео и  Джульетту»?
Пожелайте мне счастья!»
     — Ты ее подружкам звонила?
     — Да, обеим. Подруги ничего не знают.
     — А скаф? Она осваивала виртело. Скаф — взяла?
     — Я не посмотрела, — виновато улыбается жена.
     —  Ничего  страшного.  Приедем —  вместе разберемся.  Стоило бы,  конечно,
сделать выговор жене за нерациональное поведение, но я молчу.
     —  Как ты думаешь,  ей угрожает опасность?  —  спрашивает жена,  не оценив
моего великодушия.
     —  Думаю,  нет.  В  худшем случае изнасилуют,  но  скорее всего  —  просто
соблазнят.  Сейчас  такое  происходит сплошь и  рядом.  Чаще  всего  соблазняют
несовершеннолетних. Но найти соблазнителя и привлечь его к ответственности, как
правило,  не удается: негодяй обычно живет в другом городе или даже стране. Для
передвижения по  всей Европе сейчас достаточно не  то  что паспорта,  а  просто
водительских прав.  Именно в  силу  безнаказанности такие преступления и  стали
столь популярными.  Более того,  у  девиц даже мода такая появилась —  лишаться
девственности в вирте, с каким-нибудь писаным красавцем.
     — Она появилась еще шесть лет назад, стараниями производителей скафов.
     — А пару месяцев назад вернулась с новой силой.
     — Как ты думаешь, зачем дочь сделала это?
     — Думаю, у нее были на то причины. Конечно, оперативной работой она начала
заниматься рановато,  да и не ее это уровень. Но, с другой стороны, оперативная
работа — лучший способ адаптации.  А в этом дочь сто очков даст любому матерому
Хранителю.
     — Жаль, что она ушла, у нее многому можно было научиться.
     — Да, не случилось... Слишком быстро она перешла от теории к практике.
     — А почему она не посоветовалась с нами и даже не предупредила об уходе?
     —  Ну,  почему не  посоветовалась —  понятно.  Этот  уход уже  не  следует
рассматривать  как  —  последний!   —  поступок  нашей  дочери.  Это  —  первый
самостоятельный поступок будущего Хранителя всей  Земли.  И  очень рациональный
поступок,  кстати.  Я  уже имею повод натравить на  Заратустру всех сотрудников
своего  отдела  —  по-человечески это  вполне  понятно  и  не  вызовет  никаких
подозрений.  Кроме  того,  как  только  Заратустра соблазнит  нашу  малышку,  у
Винтерпола появится повод  для  привлечения его  к  уголовной ответственности в
реале,  а это гораздо серьезнее,  чем нарушение некоторых законов Хартии.  Ну и
выследить Заратустр она,  конечно же,  поможет. Заметь, как все рационально она
сделала в  реале!  Даже о старомодной записке не забыла!  И эта старомодность —
лучшее свидетельство подлинности!
     Остаток  пути  я   рассказываю,   как  на   меня  напали  сатанисты.   Без
подробностей,  естественно.  Не  исключено,  что  в  такси есть  подслушивающее
устройство,  да  и  живой  водитель —  совершенно нежелательный свидетель таких
разговоров.  Поэтому в озвученной версии я лишь немножко припугнул сатанистов и
отпустил.  И только дома, в постели, убедившись, что нас никто не подслушивает,
я  расскажу жене,  что сделал на самом деле,  что собираюсь делать дальше и что
следует делать ей.  Докладывать о нападении начальнику Управления, Кириллу, как
полагается в  таких случаях,  я  не  стану.  Вряд ли  он одобрит самосуд.  Едва
переступив порог дома,  я направляюсь к бутыли, бросаю в нее сахар, сухой корм,
доливаю воду. Ну и вонючий он, однако... Везунчик...
     Глава 18
     Никогда еще не  встречал я  женщины,  от  которой хотел бы иметь я  детей,
кроме той женщины, что люблю я: ибо люблю я тебя, о Вечность!
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     ...И был вечер, и было утро, и мальчик переиначил один из основных законов
«Эволюции»,  и  биосфера Терры резко изменилась.  И  это  стало тем,  что позже
назовут первой глобальной катастрофой... 
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     Когда  я   кладу  на  стол  начальнику  Управления  заявление  о   пропаже
несовершеннолетней дочери, которую, возможно, соблазнил Заратустра, он в первые
полторы секунды радуется —  тому,  что против Заратустры теперь можно выдвинуть
очень серьезное обвинение, — и лишь потом, спохватившись, выражает сочувствие.
     —  Не переживай,  Логвин!  Я  все Управление на уши поставлю,  а дочь твою
найду! — говорит он.
     Еще бы  не  поставишь...  Ведь изданный момент это и  есть основная задача
Управления — найти и обезвредить соблазнителя моей дочери...
     — Я очень благодарен вам, Кирилл Семенович.
     — Как ты думаешь, где ее нужно искать в первую очередь?
     —  В  постели у Заратустры,  — усмехаюсь я.  — У меня есть портрет личины,
которую дочь выбрала для своего первого взрослого виртела. Еще ночью я загрузил
его в поисковый сервер.  Но,  боюсь, Заратустра уже надел на личину моей дочери
свою. Все, что нам остается, — искать семерку бестий. Думаю, она с ними.
     — То есть — восьмая?
     — Возможно, и так.
     —  Последние новости такие:  две группы пытались захватить трех и  четырех
Заратустр одновременно в двух разных местах, но он ото всех, как колобок, ушел.
Подряжай на  поиски всех  твоих людей,  остальные дела побоку.  И  держи меня в
курсе.
     — Спасибо!
     — Не за что.  Мою дочь тоже в свое время...  соблазнили.  Но потом в реале
отыскали и замуж взяли, скоро дедом буду. Так что... Варианты всякие бывают.
     — Не хотел бы я иметь зятем Заратустру.
     —  Их  там  семеро.  Все  не  могут быть негодяями.  Может,  твоей дочке и
повезет.
     — Будем надеяться.
     Собрав отдельскую оперативку, я коротко сообщаю о том, что моя дочь ушла с
Заратустрой,  и  прошу пересылать на  мой  ком всю информацию об  этом негодяе,
какая только появится,в вирте.
     Мне дружно сочувствуют.
     Молодец, доченька, очень грамотный с твоей стороны был шаг. Интересно, как
ты  смогла встретиться с  Заратустрой?  У  тебя-то сторожка не было,  и  тем не
менее...
     Да,  дочь  —  действительно специалист высочайшего класса.  Жаль,  не  моя
Линия.
     — Захватить Кропоткина нам тоже не удалось, — сообщает Юрчик. — Видно, все
они используют какой-то неизвестный Винтерполу способ ухода.
     — Отчет о том,  как все происходило,  — срочно мне,  копия в аналитический
отдел. И все свободные — в вирт.
     Разогнав сотрудников, я включаю аукалку и обнаруживаю, что Клеопатра сидит
в баре «Икар».  Быстренько облачившись в скаф,  я вскоре выхожу из телепорта на
площадке знакомой башни.
     — Я ждала тебя,  — радуется Клеопатра,  отмахнувшись, в буквальном смысле,
от какого-то назойливого летуна.
     — Ты встречалась с Заратустрой?
     —  Да.  У  него есть портрет моей личины,  он нашел меня здесь,  но быстро
ушел. Звал меня с собой, — усмехается Клеопатра. — Даже за руку тянул.
     — Почему ты не пошла с ним? — сердито удивляюсь я.
     — Потому что я его не люблю.
     Клеопатра смотрит на  меня так,  что ни у  меня,  ни у  кружащего над нами
летуна не остается сомнений,  кого она любит и  почему не пошла с  Заратустрой.
Разочарованно хмыкнув, летун мчится в сторону города.
     Надо же, какая дура попалась... Перестарался я в процессе вербовки.
     — Ты хоть аукалку его взяла?
     — Да. И адрес его вирт-жилища. Оно построено в какой-то странной стране...
     — Пожалуйста, вспомни ее имя!
     —  Я  вижу,  Заратустра волнует тебя гораздо больше,  чем я,  —  обижается
Клеопатра. — Ты, случаем, не двуствольщик?
     — В смысле?
     — Голубой, не пропускающий и юбки тоже.
     — Нет. Я не голубой. И ты меня волнуешь больше, чем Заратустра. Вообще. Но
не в данную конкретную минуту. Видишь ли, Заратаустра соблазнил мою дочь.
     — Извини. Сочувствую. Аркадия. Его страница называется Аркадия, домен га.
     — Спасибо. Я встаю.
     — Мы можем встретиться в реале?  
     — Да, но чуточку позже. Извини, очень много работы.
     — Я буду скучать по тебе.
     — Я тоже.
     Меня отвлекает сигнал срочного вызова.  На  дисплейчике теркома появляется
лицо жены. Далекий голос сообщает:
     — Логвин, срочно приезжай! Наша дочь вернулась!
     Глава 19
     Ах, если бы вы поняли мои слова: «Делайте, пожалуй, все, что вы хотите, но
прежде всего будьте такими, которые могут хотеть!..»
     Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Любой  другой на  месте мальчика вернулся бы  к  сохраненному варианту,
отменил ошибочно принятый закон и  продолжил игру.  Но  мальчик поступил иначе.
Он,  воспользовавшись своими  новыми  знаниями,  на  два  порядка ускорил время
Терры,  а  потом  вновь  замедлил его  до  обычного и  сыграл  роль  одного  из
появившихся на Терре —  в результате изменения законов и последующей эволюции —
странных существ.  Были они маленькие, бесхвостые, узколобые, ходили в звериных
шкурах и жили в пещерах...
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     Дома я первым делом меняю воду,  бросаю в бутыль сахар.  А может,  разбить
бутыль? Пусть собирает себя с пола по клеткам...
     Дочь ждет меня в своей комнате.
     —  Хорошо,  что ты приехал.  У  меня есть важная информация,  которую я не
хотела бы доверять теркому.
     — Можно только позавидовать твоей оперативности.
     — Прежде всего объяви в розыск большегрузный автомобиль «вольво» номер МТА
47-54 ГОЛ. Именно на нем разъезжает Заратустра в реале.
     — Как давно ты видела его в этой фуре?
     — Полтора часа назад.
     — Что ж, попробуем.
     Я активизирую ком, связываюсь с Кириллом.
     — Моя дочь вернулась.  Подробности узнать не успел, но, по ее словам, один
из Заратустр в реале ездит на фуре, записывай номер...
     — Не исключено, что он и в вирт выходит прямо из грузовика, — подсказывает
дочь.
     —  Попроси ребят из отдела Караваева поискать эту фуру в реале и выяснить,
на чье имя она зарегистрирована.  А  если фура в  пределах досягаемости,  пусть
попробует ее захватить.
     — Ты уверен?
     Я, взглянув на дочь, решительно подтверждаю:
     — Да!  А теперь рассказывай, — обращаюсь я уже к ней. Конечно, у Караваева
нет никакого права хватать невинных, возможно, людей без санкции даже на обыск,
не  говоря  уже  об  аресте.  Но  под  угрозой  само  существование вирта.  Все
человечество может быть отброшено на полсотни лет назад.
     А вместе с человечеством — и момент завершения нашей Функции.
     —   Я   просто  вывесила  на  десятке  вирт-досок  объявление  с  текстом:
«Заратустра! Мне восемнадцать лет, и я люблю тебя! Приди и возьми меня!» И дала
номер своей аукалки. Я сделала что-то не так? — перебивает себя дочь.
     — Да нет,  все так.  Чрезвычайно просто и столь же эффективно, — не могу я
скрыть восхищения.
     —  Ты  же  сам говорил,  что половой инстинкт обывателей столь силен,  что
иногда побеждает инстинкт самосохранения,  — улыбается дочь.  — В конце концов,
что я могла потерять, кроме девственности?
     Хотя время дорого, мы не отказываем себе в удовольствии посмеяться.
     — И уже через семь часов он назначил мне свидание в баре «Гулливер».
     —  Это  где  не  действует  запрет  Хартии  на  существенное отклонение от
стандартных размеров?
     —  Ну да.  Девицы щеголяют грудями размером с баскетбольный мяч,  какой-то
лилипут возит  свой  фаллос,  который вдвое  больше  его  самого,  на  тележке,
мальчик-с-пальчик танцует на  обнаженной груди великанши...  В  общем,  сборище
психопатов.
     Оригинальное место он выбрал для первого свидания.
     —  Все  окружающее нас  —  следствие  ограничений,  налагаемых Хартией,  —
сказала дочь мужским голосом.  — Это была его первая фраза,  — добавила она уже
своим обычным, почти оперным сопрано.
     —  Заратустра  и  свидание  с  девушкой  использует  для  пропаганды своих
бредовых идей! Ненормальный!
     — Как и все в этом баре. Но мы почти сразу ушли. И он повел меня туда, где
я еще ни разу не была.
     — На страницу Аркадия? — догадываюсь я.
     — А ты,  оказывается, тоже даром времени не терял! — хвалит меня дочь, и я
испытываю  чувство,   отдаленный  аналог   которого  у   обывателей  называется
«гордость».  Еще бы.  Не так часто Хранитель уровня моей дочери хвалит, пусть и
косвенно, рядового оператора.
     —  Ресурсы там  принадлежат всем  —  все  равно  ведь  даже  на  пятьдесят
процентов они никогда не используются.  Делать можно что угодно:  хочешь летай,
хочешь песни пой,  хочешь голым ходи.  Единственное условие — не мешать другим.
Но места там так много, что ничего не стоит уединиться.
     — Так вот куда идут ворованные ресурсы...
     — Что ты имеешь в виду?
     —  В  Управлении зачитывали ориентировку.  Кто-то ворует незадействованные
ресурсы, да так ловко, что их владельцы ничего не замечают.
     —  Заратустра —  очень милый молодой человек,  — продолжает дочь.  — Много
знает,   умно  острит.   Но  когда  я  сказала,  что  хотела  бы  расстаться  с
девственностью именно  в  его  объятиях  и  чем  скорее,  тем  лучше,  он  меня
отговорил.  Сказал,  что первую ночь нужно провести с любимым.  Я ответила, что
именно для этого и пришла.  Но Заратустра сказал, что в реале он совсем другой,
и если я полюблю его настоящего... Он так и сказал: не реального, а настоящего.
     — И ты...
     — Немедленно захотела встретиться с ним в реале. Поддакнула: дескать, так,
наверное,  даже интереснее будет.  И  он  согласился!  —  предупредила дочь мой
следующий вопрос.
     — А как ты узнала, что Заратустра ездит на фуре?
     —  Он назначил мне свидание на пересечении Кольцевой и  Варшавского шоссе.
Спросил,  как я  буду одета.  Ну,  я  сказала,  что буду в красной юбке и белой
блузке,  вернулась в реал,  мигом переоделась — и на Кольцевую! Вы с мамой были
на работе,  я написала записку...  Так все романтично получилось!  — усмехается
дочь.
     — Ты все правильно сделала в постели? Не забыла изобразить боль, а в самом
конце наслаждение?
     —  Никакой постели не было,  папа!  Когда я  села в кабину и мы поехали по
Кольцевой, он сказал: «Для того чтобы родилось настоящее чувство, должно пройти
некоторое время».  Мы еще поговорили,  а  потом он высадил меня прямо на шоссе,
представляешь?  Правда,  помог поймать попутку, идущую в Москву, и сам заплатил
водителю.
     — Однако... Какой-то странный анархист. Вы еще встретитесь?
     —  Не  знаю.  Он,  конечно,  обещал меня найти,  но...  Эти  мужчины такие
обманщики!
     — Его фоторобот сможешь сделать? Реального?
     — Думаю, да.
     — Это если не найдут фуру. А что он собой представляет? Общая оценка?
     — Заратустра какой-то странный.  Такое впечатление, что он чем-то одержим.
И все время, пока мы были на свежем воздухе, он стрелял спичками.
     — Что делал?
     — Стрелял спичками. Вынимал из коробка спичку, приставлял ее вертикально к
средней по площади стороне коробка,  покрытой коричневым составом,  и щелкал по
спичке пальцами другой руки.  Спичка загоралась и летела метров на пять.  Так у
него красиво получалось...
     — Что за чудачество...  Интересно,  где он берет спички... Я думал, их уже
не выпускают. Пироман какой-то.
     Негромко пиликает терком.  Я  переключаю его в режим «громко»,  чтобы дочь
тоже могла слышать сообщение.
     —  Это  Кирилл.  Фура,  о  которой идет речь,  была угнана два  дня назад,
пустая.  Полчаса назад ее  нашли,  в  целости и  сохранности,  —  по анонимному
звонку.  Оснований для возбуждения уголовного дела нет,  просто кто-то  на  ней
покатался, весь ущерб — несколько литров солярки.
     —  Спасибо.  Мы  сейчас  приедем,  попробуем составить фоторобот одного из
Заратустр, реальный. Пока дочь будет это делать, я расскажу тебе подробности.
     — Что, мимо кассы? — огорчается дочь.
     —  Установить в  фуре терминал вирта ничего не  стоит,  полчаса работы.  А
сколько таких фур катит по дорогам реала...  И  у многих на крыше — спутниковая
антенна.  Дальнобойщики народ обеспеченный и любят оттягиваться в вирте.  Найти
фуру Заратустры в реале — задача почти невыполнимая.  Тем более если он угоняет
то одну, то другую. О чем вы еще говорили? Мне важна каждая деталь!
     —  В конце я заплакала,  спросила,  можно ли мне встретиться с Заратустрой
хотя бы в  его Аркадии.  Заратустра ответил,  что в  ближайшие дни у него будет
очень много работы,  а потом он сам найдет меня,  но не в вирте.  Спросил номер
моего кома. Вот и все...
     Значит,  вирту  действительно угрожает опасность.  Много работы...  Хороша
работа:  разрушать то,  что создавалось многими десятилетиями,  если считать от
создания первого компьютера...
     Это — почти провал. Но не скажешь же такого дочери?
     А может,  пусть она попробует подъехать к нему в другом виртеле?  Нет,  не
стоит.  Вдруг он  запал именно на  ее первую личину?  Все-таки ее разрабатывали
высококлассные специалисты.  К тому же из всех девушек,  бывших в баре, один из
Заратустр выбрал мою дочь, второй — Клеопатру, остальные их не прельстили.
     — Ладно, едем. Может, по фотороботу удастся найти.
     Глава 20
     Создать хотите вы еще мир,  перед которым вы могли бы преклонить колена, —
такова ваша последняя надежда и опьянение.
     Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Жизнь забавных бесхвостых существ была трудна и опасна и по сравнению с
пресной реальностью столь необычна и  захватывающа,  что скоро новая Игра стала
любимой и  для всех друзей мальчика,  и  для всех знакомых его друзей,  и  даже
отец,  снизойдя до детских игр,  дважды становился вождем племени,  а  один раз
шаманом...
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     Сдав дочь с рук на руки Караваеву — именно в его отделе занимаются лицами,
—  я  иду  в  свой отдел.  Здесь,  не  тратя время попусту,  я  формирую группу
хранителей и  отправляю по адресу,  сообщенному дочерью.  У каждого — мандат на
убийство.
     — Командовать парадом буду я, — отвечаю я на вопросительный взгляд Юрчика.
     И ошибаюсь.
     Шеф вызывает меня по каналу «экстра»,  требует срочно зайти в следственный
отдел.
     — Кирилл, моя дочь сообщила адрес страны, в которой обретается Заратустра.
Я готовлюсь наведаться туда с группой захвата.
     — Отправляй группу, а сам останься. Здесь ты мне нужнее.
     М-да, как говорится, человек предполагает, а начальство располагает.
     — Юрчик, группу захвата возглавишь ты. Что делать, надеюсь, всем понятно.
     — То же, что и всегда, в общем-то, — пожимает плечами Юрчик.
     — Да, но без права на ошибку.
     Отправив людей  и  убедившись,  что  оперативная связь вирт-реал  работает
безукоризненно,  я  бегу  в  кабинет шефа.  Вот-вот  из  вирта начнут поступать
важнейшие сообщения. Раз уж Кирилл не позволил мне самому возглавить группу и в
очередной  раз  отличиться,   нужно  хотя  бы  здесь,   в  конторе,   сработать
рационально, чтобы, не дай Первый, прокола не было.
     Следственный отдел  расположен не  в  здании  Управления,  а  в  соседнем.
Предосторожность против реал-террористов — в основной корпус Управления ни один
из них не должен попасть даже под конвоем и в наручниках. В кабинете Мастерова,
начальника следственного,  отдела,  на стуле сидит юноша, почти мальчик. Волосы
светлые, слегка вьющиеся, глаза испуганные.
     — Не знаю...  — уже не в первый, видимо, раз повторяет он. — Мне пообещали
дать код снятия всех ограничений Хартии,  я и согласился.  Но все контакты были
только в вирте, кто Заратустра на самом деле — я не знаю!
     Последние слова он почти выкрикивает.
     Над  дистанционным полиграфом в  углу колдует техник из  отдела Мастерова.
Пользуясь тем,  что  юноша сидит к  нему практически спиной,  он  утвердительно
кивает:   выловленный  клон  Заратустры  действительно  не   знаком  со   своим
оригиналом. 
     — Что еще говорил Заратустра? — спрашивает Кирилл, морща высокий лоб.
     Ого...  Если  начальник  Управления лично  участвует  в  допросе,  значит,
положение действительно серьезное и счет идет буквально на часы.
     — Скоро вирт будет разрушен.  Останется только страна Заратустры,  и в ней
будут жить избранные.
     — Как называется эта страна?
     — Беловодье, кириллицей.
     — Регистрационное имя?
     — Хозяин.
     — Пароль?
     — Папилляры большого пальца.
     — Логвин, готовься. Пойдешь прямо сейчас.
     Так вот почему он не позволил мне возглавить группу...
     — По моим данным,  вход гостевой, свободный. Кроме того, страна называется
Аркадия, а не Беловодье. Вы уверены, что этот молодой человек не лжет?
     —  Вот те крест!  —  божится парень,  и  я замечаю на его шее черную узкую
тесемочку, на которой скорее всего действительно болтается крестик.
     —  Не исключено,  что это два входа в одну и ту же страну,  — предполагает
Кирилл, и ему, естественно, никто не возражает.
     —  Как  скоро  будет  восстановлена его  личина?  —  спрашивает  Кирилл  у
сотрудника, обеспечивавшего документирование допроса.
     - Через полчаса.
     —  Логвин,  через  полчаса  будь  готов  погрузиться в  вирт,  кабинет сто
одиннадцать.
     — Вы собираетесь под моей личиной... Вы не посмеете! — кричит парень. 
     — Ты хочешь, чтобы вирт был разрушен? — спрашивает Кирилл у него. Спокойно
так спрашивает.  Вопрос-то  риторический.  Ну  разве может хоть один нормальный
виртлянин хотеть, чтобы вирт был разрушен?
     — Н-нет, — выдавливает из себя мальчишка.
     — Тогда помогай нам!  Мы — хранители Виртуальности,  Заратустра собирается
ее разрушить.  Неужели ты думаешь, что виртляне, не попавшие в число избранных,
позволят кому-то не пустить себя в страну Аркадия или как ее там...
     — Беловодье, — подсказывает юноша.
     —  Вот-вот.  В  нее,  сметая все границы,  хлынут толпы виртлян,  и  тогда
избранным станет мало места — в буквальном и переносном смыслах. Логвин, ты еще
здесь? — обращает на меня шеф начальственный взор.
     —  Мне  нужно  понаблюдать за  этим...  Заратустрой.  Как  он  ходит,  как
улыбается.  У них на входе могут стоять детекторы походки,  улыбки, удивления и
других эмоций с ярко выраженной мимикой.
     — Полчаса объемных записей тебе хватит?  Кукушкин, ты подготовил то, что я
просил?
     — Да. Все уже передано на консоль шерифа.
     — Иди изучай.
     Мне не остается ничего другого, как покинуть кабинет.
     Жаль.  Не исключено,  узнал бы еще что-нибудь интересное.  Впрочем, многое
уже  становится понятным.  Поимка одного,  двух,  даже  четырех Заратустр может
ничего не  дать.  Все они —  пацаны,  соблазненные кодом отмены законов Хартии.
Причем если в  баре «Икар» не  действует только запрет на  полеты,  код  отмены
законов снимает,  по-видимому,  и многие другие табу. Может быть, даже все. Вот
пацаны и соблазняются. И, что самое неприятное, настоящий Заратустра, даже если
его поймают в реале, будет косить под такого вот пацана.
     Хорошо,  если  полиграф выведет его  на  чистую воду.  А  если выловленный
Заратустра  будет  натренирован  отвечать  на  вопросы,  не  потея  и  не  ёкая
сердечком?  Нам уже попадались такие экземпляры среди поставщиков виртаина.  Не
берет их  полиграф,  и  все тут!  Оказалось,  они добыли экземпляр полицейского
детектора лжи, наняли одного из специалистов, заплатив ему очень, очень большие
деньги,  и  натренировали всю цепочку.  Так мы до ее верха и  не дошли...  как,
впрочем, и всегда.
     И никогда, если даст Первый, не дойдем!
     Проходя в  свой  кабинет,  я  через  стеклянную стену  вижу  в  отдельской
комнате, где проводятся оперативки, группу захвата в полном составе. Настроение
у ребят кислое.
     — Ну что, хранители? А я-то гадаю, почему вы на связь не выходите?
     —  Потому что нет такой страны в  вирте —  Аркадии.  Во  всяком случае,  в
данный  момент  она  недоступна.   «Проверьте  настройки  вашего  браузера  или
обратитесь к системному администратору...», — очень похоже передразнивает Юрчик
голос браузера.
     — Да... Облажался ваш начальник... — огорчаюсь я. Все дружно кивают, Юрчик
ухмыляется.
     —  Ну  тогда  ищите  Заратустру  сами,   по  вашим  собственным  планам  и
наработкам,  — предлагаю я.  И,  не дав горе-хранителям опомниться,  удаляюсь в
свой кабинет.
     Включив запись,  я минут десять наблюдаю за юношей,  выходившим в вирт под
личиной Заратустры,  потом тренируюсь в  воспроизведении:  хожу по кабинету его
походкой,  поднимаю руку,  чтобы поправить спадающие на лоб волосы, его жестом,
улыбаюсь его несмелой улыбкой.
     Мое увлекательное занятие прерывает звонок срочного вызова.
     —  Логвин,  пора!  —  торопит меня шеф с  экрана кома.  — Мы тебя ждем.  С
нетерпением!
     — Иду-иду.
     Надев скаф и  набросив поверх него одежду,  я  спешу в  сто  одиннадцатый.
Здесь уже шеф, юноша, двое парней из отдела Караваева.
     — Ты готов? — спрашивает шеф.
     — В общих чертах.  Пусть еще раз расскажет, где находится дом Заратустры и
как он выдает клонам свою личину.
     — Как войдешь,  налево...  — ухмыляется юноша. Он уже немного отошел после
шока, вызванного захватом и (судя по тому, что личину пришлось восстанавливать)
разрушением его  виртела,  как  дипломатично называют  в  протоколах убийство в
вирте при задержании. Я точно так же ухмыляюсь в ответ.
     —  Конкретнее,  пожалуйста.  Если меня выбросят из Беловодья,  тебе вход в
вирт будет заказан — надолго или навсегда.
     Юноша мрачнеет.  Угроза серьезная и,  самое главное,  вполне реальная. Шеф
наверняка уже объяснил ему насчет отсутствия некоторых ставших привычными прав,
в том числе права молчать. Это тебе не реал, парниша!
     — Телепорт выводит на большую поляну.  Прямо перед кабиной камень, от него
ведут три тропинки. На камне надпись: «Налево пойдешь — коня потеряешь, направо
пойдешь —  голову потеряешь,  прямо пойдешь —  ничего не  найдешь».  Идти нужно
прямо.  На  дереве увидишь белку,  она спросит человеческим голосом,  куда путь
держишь.  Отвечать следует —  в  страну Беловодье.  А  зачем?  — спросит белка.
Правильный ответ — не твое беличье дело.  Потом появится леший, потребует мзду.
Нужно перебросить на его счет червонец.  На опушке леса стоит дуб,  вокруг него
золотая цепь...
     — И днем, и ночью кот ученый все бродит по цепи кругом... — подсказываю я.
     —  Откуда вы знаете?  Что,  уже были там?  — подозрительно смотрит на меня
юноша.  Я немедленно копирую его взгляд.  Неизвестно,  на какую эмоцию настроен
страж. Может, как, раз на подозрение.
     — Классиков читал, — ухмыляюсь я.
     — Кот потребует,  чтобы ты рассказал ему сказку, про колобка, курочку Рябу
или про лисичку и зайчика.  Ты и это знаешь? — все так же подозрительно смотрит
на меня юноша.
     — Я даже сказку про Красную Шапочку знаю!
     Юноша морщит лоб.  Ему,  с раннего детства воспитывавшемуся телевизором, а
потом Интернетом и  виртом,  подобные вещи  незнакомы.  Наши усилия не  пропали
даром:   изменилось,   выражаясь  языком   местных  многомудрых  ученых,   даже
коллективное бессознательное обывателей.  Изменились архетипы,  и не изменились
даже,   а  почти  исчезли.  Их,  как  и  все  остальное  человеческое,  слишком
человеческое, постепенно вытеснил вирт.
     Вот почему так важно этот самый вирт сохранить.  Разрушься он — и архетипы
очень  быстро возродятся,  обретут былую  мощь.  Попробуй тогда  с  обывателями
сладить.  Не дай Первый, вспомнят опять свой древний лозунг: «Сквозь тернии — к
звездам»...
     — Ну а потом появится дом. Такой странный, из круглых деревьев.
     —  Бревенчатый то есть?  —  подсказываю я юноше.  Теперь на меня смотрит с
уважением не только он, но и шеф. Потряс эрудицией.
     — Может, и бревенчатый. Нужно подняться на крыльцо, потянуть за веревочку,
дверь и откроется.  В холле лежит странная палка,  с одной стороны просто,  а с
другой поперечина с зубьями. Нужно пройти так, чтобы не наступить...
     —  На  грабли.  Эта палка называется —  грабли.  Только идиот может на нее
наступить.
     Парень краснеет.
     — А тем более дважды, — уничтожаю я его морально.
     — Я впервые ее видел,  эту граблю,  — оправдывается юноша.  — И там плохое
освещение.
     — Что после сеней?
     — Каких сеней?
     — Ну, после холла?
     —  Большая светлая комната.  Вдоль  стен  много сплошных таких стульев,  с
одним длинным сиденьем и одной спинкой на всех.
     — В горнице вдоль стен стоят лавки. Дальше.
     —  Ну и  вот.  На лавках сидят люди и разговаривают.  Один из них в личине
Заратустры. Нужно сказать, что тебя прислали друзья и что ты хочешь стать одним
из Заратустр.  Тебе дадут его личину.  Потом старший скажет, что они затеяли на
этот раз. В личину встроен код отмены запретов Хартии.
     —  Будем надеяться,  ты ничего не забыл.  Личина готова?  —  обращаюсь я к
техникам.
     — Давно, — лениво отвечает один из них.
     Техники нас,  хранителей,  недолюбливают.  Считают,  что им  достается вся
черновая работа, а нам, хранителям, — развлечения в вирте, за которые к тому же
хорошо платят.  И уж тем более они завидуют шерифу, который по службе принимает
виртаин,   а   потом  вместо  судебного  приговора  получает  благодарность  от
начальства.
     Я  отдаю команду подключиться к  вирту,  беззвучно произношу слова пароля,
обеспечивающего мне доступ со сверхвозможностями,  потом называю адрес страницы
Беловодье.
     — Приложите большой палец правой руки к сенсору, — требует страж страницы.
Я делаю соответствующий жест, юноша прикладывает к консоли палец.
     Действительно,  я  оказываюсь на  краю  поляны,  перед  камнем-указателем.
Вдали,  на краю поляны,  виднеется развесистый дуб.  Я,  недолго думая,  огибаю
камень, выхожу на среднюю тропинку, делаю шаг, другой...
     Две  вороны  несут  над  тропинкой  плакат:  «Зона,  свободная от  диктата
Хартии».
     О  воронах юноша не говорил.  Впрочем,  в  вирте все меняется с  быстротой
летящих ворон, так что он мог просто не знать.
     С  ближайшего  цветка  вспархивает бабочка.  Но  взмахивает  крыльями  она
странно:  не  как  бабочка,  а  скорее  как  большая птица.  Размеры ее  быстро
увеличиваются.  Бабочка трансформируется в попугая — большого,  разноцветного и
нахального. Попугай садится мне на плечо и сообщает:
     — Единственное ограничение — твоя собственная совесть.  Будешь мешать жить
другим —  тебя попросят переселиться в  другое место.  И  дом  здесь ты  должен
построить себе сам.  Арра!  —  вскрикивает попугай так,  словно его  собираются
бросить в суп, и улетает.
     Цветы,  растущие вдоль тропинки,  начинают раскачивать головками — синими,
желтыми, красными.
     —  Единственный закон  —  относись к  другому так,  как  хочешь,  чтобы он
относился к тебе. Для хорошего человека достаточно... — хором шепчут они.
     И об этом юноша не говорил.
     Я прошел уже половину расстояния до дуба с цепью. Еще столько же, и...
     — Это не он,  не он,  не он...  — начинают волноваться цветы. Колокольчики
жалобно звенят,  ромашки отворачивают от меня свои прелестные головки. Тропинка
изгибается,  круто лезет в  гору,  хотя я только что шел по равнине.  Дуб с уже
различимым котом,  звенящим золотой цепью,  оказывается на  вершине.  С  каждым
шагом холм  становится все  круче.  Чтобы не  скатиться вниз,  мне  приходится,
опустившись на  четвереньки,  цепляться за  траву руками.  Но тропинка,  сказав
«И-го-го!» и,  кажется,  подпрыгнув,  сбрасывает меня, словно норовистая лошадь
неумелого всадника.
     Тропинка вышвыривает меня не  только из страны Беловодье,  но и  вообще из
вирта!
     Я поднимаюсь с пола.  В кабинете, естественно, уже пусто — никто не должен
находиться в  кабинете хранителя,  который вышел в  вирт!  Так что моего позора
никто не видел,
     Но Кирилл и остальные не могли далеко уйти.
     —  Ребята,  отбой!  —  огорчаю  я  всех,  выглянув  из  двери  в  коридор.
Действительно, мои коллеги еще даже не дошли до поворота, ведущего в сени... то
есть в холл.
     — Что такое? — спрашивает шеф.
     — Видно,  у них стоит какая-то хитрая система определения незваных гостей.
Меня она вычислила.
     Мы все возвращаемся в кабинет и занимаем прежние позиции.  Техник включает
полиграф.
     —  Ладно.  Действуем по  варианту номер два,  —  поразмыслив,  меняет план
действий шеф.  Что  же,  это достаточно рационально —  запустить в  вирт самого
юношу,  напичкав его  виртело закладками и  выводя все,  что он  будет видеть и
слышать в вирте,  на монитор. Конечно, Заратустру-исходного так не поймаешь, но
получить ценную информацию можно.
     Горе-Заратустра явно рад моей неудаче.
     —  Спасибо за сотрудничество,  — сквозь зубы цедит шеф.  — У твоего кумира
какая-то непробиваемая защита.  Но мы до него доберемся,  так и скажи ему, если
случайно встретишь в вирте!
     — А вы... Не лишите меня допуска? — не верит своему счастью юноша.
     —  Я  ведь  обещал:  будешь с  нами сотрудничать,  степень наказания будет
нулевой.
     — То есть как это нулевой? А если у меня ничего не получилось лишь потому,
что он  не все рассказал?  Отвечай,  почему тропинка встала на дыбы?  —  строго
спрашиваю я юношу.
     —  Что  значит  —  на  дыбы?   —  не  понимает  он.  Техник,  возящийся  с
дистанционным детектором лжи, чуть заметно опускает глаза. Парень действительно
не знает, что такое «дыбы».
     —  Тропика превратилась в  вертикальную стену и  выбросила меня из  вирта.
Какое петушиное слово...  Какой пароль нужно было ввести,  чтобы она пропустила
меня к дубу? — строго спрашиваю я.
     — Не знаю, — растерянно улыбается парень. — Со мною такого не было.
     Техник  еще  раз  чуть  заметно  кивает.  Юноша  не  лжет,  с  ним  такого
действительно не случалось.
     —  Оставь его,  Логвин.  Он честно сотрудничал с  нами,  пусть идет на все
четыре стороны.  Новое виртело получишь при выходе,  личина прежняя, — сообщает
Кирилл юноше.  — Тебе даже не придется заново учиться ходить — мы проведем тебя
по программе защиты свидетелей.
     От счастья парень не знает, что сказать.
     — Я бы его не отпустил, — возражаю я Кириллу. — Во всяком случае, лишил бы
доступа.  Навечно.  Ты  уверен,  что он  сейчас не помчится в  вирт докладывать
исходному Заратустре, что за ним охотится целый отдел Винтерпола?
     — Не советую это делать,  клон Заратустры!  — говорит шеф юноше.  — Мы все
равно поймаем твоего приятеля, а вот у тебя могут быть неприятности.
     — Не буду... Только не лишайте меня допуска! — скулит парень.
     — Иди уже! — отпускает его Кирилл.
     Едва  юноша,   получив  разрешение  на  выход,  исчезает  из  корпуса,  мы
возвращаемся в  здание  Управления.  Новое  виртело юноши  начинено закладками,
«жучками» и даже вирт-камерой, позволяющей видеть все, на что упадет его взгляд
в  вирте,  на мониторе,  установленном у наблюдателей.  По дороге Кирилл отдает
нужные распоряжения:  все писать,  ничего не пропускать,  обо всем значительном
докладывать. Естественно, в реале юношу тоже ведут.
     —  Думаю,  реальная  наружка  ничего  не  даст.  Если  он  и  встретится с
Заратустрой-раз, то только в вирте, — предполагаю я.
     —  Еще бы...  После столь недвусмысленного указания — что ему еще остается
делать? Но вдруг...
     —  Сообщите мне,  как только он найдет Заратустру.  У  меня группа захвата
наготове. Их даже на порог этой страны не пустили.
     —  Сообщим,  не  сомневайся.  Главное —  чтобы юноша не тянул с  визитом к
своему кумиру. Время дорого.
     — И подвержено инфляции. Галопирующей.
     Вернувшись в отдел, я оставляю за старшего Юрчика, велю всем быть в полной
готовности, а сам отправляюсь к Караваеву за дочерью.
     Фоторобот уже  составлен.  На  меня  с  экрана  смотрит  бородатый молодой
человек в  модных очках.  Борода его  столь обильна,  что  очертания подбородка
совершенно не просматриваются.
     — Уберите бороду, — прошу я.
     — Уже пробовали,  — вздыхает Виктор Мязин, главный специалист по личинам и
лицам.  — Слишком большая неопределенность,  под этот фоторобот будут подпадать
десятки  тысяч  реальных рож.  Так  что  найти  его  реал-поисковиком —  задача
практически невыполнимая.
     Дочь равнодушно пожимает плечами.  Я,  дескать,  сделала все,  что  могла,
какие ко мне претензии?
     — Жаль.  Оказывается, он не дурак, этот Заратустра, на голый крючок его не
поймаешь.
     — Что ты имеешь в виду? — обиженно спрашивает дочь.
     —  Идем,  дорогая!  Большое  спасибо  за  помощь,  но...  Ты  все  сделала
правильно, просто Заратустра оказался хитрее, чем мы думали.
     — Куда едем? — спрашивает дочь, едва мы выходим из Управления.
     — К маме.  То, чем я сейчас собираюсь заняться, лучше делать дома, а не на
работе. Слишком интимное это дело...
     Глава 21
     Только там,  где есть жизнь, есть и воля; но это не воля к жизни, но — так
учу я тебя — воля к власти!
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Игра стала настолько популярной, что в нее играли уже миллионы взрослых
и детей.  Она стала основным развлечением,  вытеснившим и созерцание выдуманных
жизней,  и  имитаторы реальности,  и  все другие игры и развлечения реальности.
Теперь не могло быть и  речи о  том,  чтобы ускорить эволюцию,  а потом,  после
появления существенных изменений,  вновь снизить темп до нормального,  — в Игру
погружались одновременно тысячи тысяч,  их нельзя было лишить этой возможности,
как нельзя было лишить пищи...
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     Дома  я,  извинившись  перед  дочерью  и  остановив  жену,  начавшую  было
докладывать об  успехах в  деле  обольщения шефа,  запираюсь в  своем кабинете,
опускаю  плотные  шторы,  включаю  все  лампы  и  становлюсь перед  большим,  в
полстены, зеркалом.
     Сбросив с  себя одежду и  оставшись,  как  говорят обыватели,  в  чем мать
родила, я, вспоминая лицо и фигуру Клеопатры, начинаю трансформацию.
     С телом я справляюсь быстро:  чуточку уменьшить рост, сузить талию, плечи,
значительно расширить таз и  нарастить груди —  все это не  составляет большого
труда.  Очень быстро я  добиваюсь соотношения 90—60—90 — голливудский стандарт.
Но с лицом получается заминка. На меня из зеркала смотрит вроде бы и Клеопатра,
но  какая-то пресная,  тусклая,  совершенно,  несмотря на безупречность обводов
тела и линий лица, несексапильная.
     Я  требую,  чтобы жена принесла мне несколько платьев и туфель с каблуками
разной высоты.  Примеряю платья,  меняю туфли. Низкий каблук, высокий, средний,
снова высокий...
     Нет.  Это  не  Клеопатра.  Резкие  движения,  угловатая походка,  холодный
оценивающий взгляд. Не завлекающий, а оценивающий, типично мужской.
     Что ж, ничего удивительного. Последний раз мне приходилось принимать форму
женщины лет двадцать назад. За эти годы я просто отвык быть женственной.
     Что же делать? Весь план летит к черту.
     А  было бы заманчиво самолично найти Заратустру,  узнать адрес террориста,
угрожающего вирту,  и,  чем черт не  шутит,  спасти Виртуальность.  Мне за  это
непременно предоставили бы право на акт размножения...
     Волна воспоминаний о  собственном рождении поднимается откуда-то  из самых
глубин  моего  естества.   Наэлектризованная  атмосфера,  сполохи  молний,  гул
дальнего землетрясения, ураганный ветер, колебания магнитного поля -г и все это
одновременно с изменением вектора гравитации,  отчего захватывает дух,  как при
спуске с горы.  Клетки моего тела впитывают энергию всех видов,  насыщаются ею,
переполняются,  набухают желанием,  буквально стонут  в  предчувствии удвоения.
Разряды молний все ближе,  раскаты грома все оглушительнее.  Концентрация озона
быстро  растет.   Вектор  тяжести  вновь  меняется,  электрическое  поле  резко
падает...  И вот оно!  Ни с чем не сравнимое чувство удвоения, удвоения всего —
числа  клеток,  глубины ощущений,  потока чувств,  уровня внутренней энергии...
Весь  мир  лежит у  моих  ног.  Я  вспоминаю всех  своих предков,  чудо первого
удвоения,  длившегося несколько недель,  когда чувства и мысли удваивались чуть
ли  не каждый час —  неземной час!  —  а  мой рацио охватывал всю планету,  всю
оболочку...
     И  чувство сытости,  несравненное чувство голодного,  неимоверно голодного
живого  существа,  получившего сразу  много  вкуснейшей пищи.  Период питания —
накопление энергии —  чудо деления —  снова период поглощения пищи...  Впрочем,
всему  бывает  конец,  и  приятному воспоминанию тоже.  Дальше  начинается ужас
самопоедания, я не люблю этот период нашей жизни.
     А все же славно было бы получить право на акт размножения...
     Самолично я ЭТО еще никогда не испытывал. А воспоминания, какими бы яркими
они ни были, — всего лишь воспоминания...
     Собрав в охапку все платья, белье и туфли, я иду в комнату жены.
     —  Может,  потренируемся в  лесбийской любви?  Пока  ты  в  этой форме?  -
предлагает она,  рассматривая мое  хоть и  не  сексапильное,  но  все же  очень
красивое, а в данный момент полностью обнаженное тело.
     —  Обязательно,  дорогая,  но  не сегодня.  Я  непременно научу тебя этому
извращению — но в другой раз, ладно? У меня действительно много работы.
     Жена скользит взглядом по моим грудям,  заменяет взгляд ладонью,  скользит
ею  вниз,  на  пару секунд останавливает ладонь на  лобке,  не  удерживается от
соблазна просунуть ее  между бедер,  но  после того,  как я  их  плотно сжимаю,
разочарованно отводит от моего тела взгляд и убирает ладонь.
     — Так? — спрашивает она.
     Молодец, не упускает ни единой возможности потренироваться.
     — Отлично. Реакция на отказ — великолепная. А сейчас извини, я занят.
     Вернувшись в кабинет, я принимаю свою привычную форму, одеваюсь и... звоню
Клеопатре.
     — Дорогая, мне очень нужна твоя помощь.
     — Я все еще в Москве. Мы могли бы встретиться прямо сейчас, в моем номере,
и я оказала бы тебе всю необходимую помощь. Например, неотложную сексуальную.
     — Дорогая, у меня совершенно нет времени... 
     — Хотя я в такой помощи,  судя по всему,  нуждаюсь больше. У меня ведь нет
жены под боком, — заводится Клеопатра.
     — Пожалуйста, помоги мне.
     Наконец черты лица девушки смягчаются.
     — А ты не будешь просить меня встречаться с Заратустрой? — спрашивает она,
приподнимая бровь.
     Может,  потому у  меня ничего не получилось с  ее формой,  что я  бровь не
приподнимал? Да нет, дело не в этом. Просто она красива не только внешней, но и
внутренней красотой.  А  сымитировать внутреннюю красоту  гораздо сложнее,  чем
внешнюю.  Во всяком случае, нужен для этого не один час и даже не один день. За
то  время,  которое мог  бы  потратить на  это дело я,  даже внутреннюю красоту
павлина не сымитируешь.
     —  Именно об этом я  и  хочу тебя попросить.  Мне очень нужна твоя помощь,
понимаешь? Вопрос жизни и смерти!
     — Вопрос любви — главнее, — изрекает Клеопатра.
     — Ну пожалуйста, — прошу я, делая вид, что не услышал эту глупость.
     —  Только при условии,  что мне не придется ложиться с  ним в  постель,  —
вздохнув, соглашается Клео.
     Еще одна глупость. Самки обывателей особенно нерациональны.
     —  Надеюсь,   не  придется.  Но  соблазнить  ты  его  должна  именно  этим
предложением.
     — Я сейчас обижусь и отключусь, — хмурится Клеопатра.
     — Это не значит,  что ты должна лечь с ним в постель! — поспешно исправляю
я  ошибку.  —  Достаточно просто пообещать.  Пойми,  в сложившейся ситуации все
средства хороши. Ну пожалуйста!
     — Ладно,  не скули. Позвони мне через десять минут. Я скажу, где и когда я
встречаюсь с Заратустрой.
     Уф! Наконец-то!
     Десять минут тянутся словно десять часов. И это для меня, всегда и во всем
действующего предельно рационально, без ненужных эмоций!
     —  Заратустра сказал,  что в  ближайшие три дня у него очень много работы,
поэтому встретиться со  мной он  не сможет!  —  торжествующе,  как мне кажется,
сообщает Клеопатра.  И  эти нотки торжества в ее голосе лучше всякого полиграфа
убеждают меня в  том,  что она не  лжет.  Действительно звонила,  действительно
предлагала встретиться.
     Слишком  много  работы...  Понятно какой.  Идут  последние приготовления к
разрушению вирта.  У меня тоже слишком много работы: мне вирт нужно спасти — во
что бы то ни стало.
     — Он в Москве или нет, не знаешь?
     —  В  Москве.  Если улучит для  меня хоть полчаса —  непременно позвонит и
примчится, но это маловероятно.
     Ну и какой образ действий будет в данной ситуации самым рациональным?
     — Вот что,  Клеопатра...  Завтра я тебя украду, сымитирую похищение. После
этого ты  должна попросить помощи у  Заратустры.  Думаю,  он не оставит в  беде
девушку, к которой неравнодушен. Задача ясна?
     —  Совершенно не  ясна.  Тебе  не  кажется,  что  от  всего этого начинает
смердить чем-то очень непорядочным?  Воспользоваться благородством пусть даже и
нарушителя каких-то  там  законов  Хартии  ради  того,  чтобы  посадить  его  в
тюрьму...  И  к тому же заставлять делать это женщину,  которая влюблена в тебя
самого... Да, я люблю тебя! Но, боюсь, очень скоро мое чувство угаснет. А жаль.
Сейчас так трудно найти настоящего мужчину...
     Клеопатра отключается.
     Несколько минут я  размышляю.  План,  который я только что разработал,  не
просто рационален,  но — гениально рационален.  К сожалению, на его пути встала
иррациональность женщины.  Я,  не учтя эту извечную иррациональность,  присущую
очень  многим  обывателям,  движимым  половым  инстинктом  (кстати,  именно  на
предполагаемой нерациональности Заратустры и  был  основан  мой  план),  сделал
грубую ошибку.  А  самое рациональное,  когда делаешь ошибку,  —  немедленно ее
исправить.
     — Это опять я, Клео, — повинно склоняю я голову. — Прости, я действительно
делаю что-то не то.  Меня так затуркала работа,  видишь,  даже грубые этические
ошибки начал делать. Я хочу загладить свою вину. Давай встретимся прямо сейчас?
     —  Вообще-то  я  уже  начала паковать вещи,  —  сухо отвечает Клеопатра и,
отойдя в глубь комнаты, позволяет мне убедиться: действительно, на краю постели
лежит открытый чемодан,  в  который комом свалены платья и  белье,  рядом — еще
один. Я  
     даже узнаю блузку, которую Клеопатра так долго не позволяла с себя снять.
     —  Но  если  ты  немедленно приедешь и  попытаешься загладить свою вину...
Только учти,  тебе придется очень долго и очень нежно меня гладить.  И целовать
тоже! — грозно сводит брови Клеопатра.
     — Все что прикажешь, царица моего сердца!
     Надев плащ — вечер теплый, но так нужно; надеюсь, я не привлеку особенного
внимания, — я ловлю такси и называю кибшоферу адрес:
     — Центр, гостиница «Метрополь».
     — Три рубля восемьдесят две копейки, — мгновенно рассчитывает он стоимость
проезда. Я сую под сенсор браслет кома.
     —  Разрешаю снять три  рубля восемьдесят две копейки и  перечислить их  на
счет таксопарка.
     Через двадцать пять минут я уже стою перед номером Клеопатры.
     Несколько минут уходит на трансформацию.
     Еще  две минуты я  выжидаю —  по  коридору прошла какая-то  пара;  ему лет
двадцать, ей за шестьдесят, прежде чем войти в номер, они долго взасос целуются
на пороге, не обращая на меня внимания. Естественно, свечение я еще не включил.
Слишком много оно требует энергии,  это свечение,  да  и  не стоит привлекать к
себе внимание.
     Наконец,  почти мгновенно сняв плащ,  постучав, а потом бросив плащ поверх
сумки и  отпихнув ее  ногой в  сторону от  двери —  вы хоть раз видели ангела с
сумой в руках? — я включаю свечение на полную катушку.
     Открыв дверь,  Клеопатра зажмуривает глаза и отшатывается. Я проскальзываю
в образовавшуюся щель,  стараясь не задеть Клеопатру ни руками,  ни крыльями, и
захлопываю дверь. 
     — Не пугайся,  Клеопатра, — говорю я небесным голосом. — Я не причиню тебе
зла. Знаешь ли ты, кто перед тобой?
     Опешившая Клеопатра плохо соображает, что происходит.
     — Силы небесные! — говорит она.
     — Правильно! Я — ангел чина Силы. Есть еще Престолы, Светы и прочие.
     Сжав руки пред грудью,  Клеопатра медленно отступает в глубь комнаты.  Как
будто от сил небесных можно укрыться или спрятаться.
     — Я...  Вы... — растерянно лепечет она. От былой самоуверенности Клеопатры
—  а  красивая девушка просто не  может не  быть самоуверенной,  глупые мужчины
своими  восхищенными взглядами  и  предельно  неразумными поступками делают  ее
такой, — не осталось и следа.
     —  Я  послан предупредить тебя.  Тебе угрожает опасность.  И тот,  кого ты
любишь,  не сможет прийти тебе на помощь. Логвин нам нужен для других целей, на
его невнимание к  тебе не обижайся — он действительно очень занят.  Спасти тебя
может только тот, кто любит тебя и кого ты знаешь как Заратустру. Только он. Ты
все поняла, раба Божия?
     — Все, ангел... сила небесная...
     — Можешь звать меня просто Ангел. Впрочем, прощай.
     Я,  не поворачиваясь к Клеопатре спиной,  медленно отступаю к двери.  Она,
сжав ладони перед грудью, не спускает с меня испуганно-восторженного взгляда.
     Хоть бы в коридоре никого не было. Начнется потом паломничество верующих в
гостиницу,  где  горничная видела  ангела.  У  меня,  соответственно,  начнутся
крупные  неприятности.   Чудеса  должны  быть  строго  локальными  и  тщательно
контролируемыми.   Причем  непременно  —  с  устранением  очевидцев.  Не  стоит
подпитывать архетипы.  Слишком много энергии мы  потратили на  их  уничтожение.
Потому столь сурово наше отношение к свидетелям чудес.
     К  счастью,  в коридоре никого не оказывается.  Захлопнув дверь,  я первым
делом гашу свечение, набрасываю плащ и спешу прочь от номера Клеопатры, на ходу
принимая привычную форму.
     Выйдя из «Метрополя»,  я ловлю такси, мчусь домой и, едва переступив порог
кабинета,  начинаю трансформу головы.  Только головы —  остальные части тела на
экране видны не будут.
     Убедившись  перед  зеркалом,  что  козлино-человеческая  морда  производит
должное впечатление,  я вызваниваю одного из сатанистов.  Видео пока отключено.
Во-первых,  нужно  беречь нервы  обывателей,  во-вторых,  могут быть  случайные
свидетели.   Их  по  возможности  следует  избегать  —  меньше  потом  возни  с
устранением.
     — Это мессир, — говорю я загробным голосом, едва лицо сатаниста появляется
на экране. — Мне нужна ваша помощь. Ты один? И где?
     — С другом, вы его знаете, в общежитии. Пиво пьем.
     Я  включаю передающую камеру,  с  удовольствием наблюдаю,  как мои адепты,
расплескивая пиво,  поспешно ставят кружки —  наверняка украденные в  ближайшем
пивном баре — на стол.
     — Слушайте меня внимательно. Завтра вы возьмете напрокат машину, подъедете
в гараж, адрес которого я вам сейчас дам, и его владелец продаст вам шашечки на
крышу,  чтобы вы  могли на  время превратить машину в  такси.  Все  необходимые
средства я  сейчас перечислю на  ваши счета.  Вы  дождетесь,  пока из гостиницы
выйдет девушка, фото которой я вам покажу, посадите ее якобы в такси и повезете
по  Волоколамскому шоссе через Митино и  дальше,  до ближайшего леса.  Здесь вы
должны принести ее в жертву,  но уже не в вирте,  а в реале.  Приказы человека,
фотографию  которого  я   вам  сейчас  покажу,   вы  должны  выполнять  так  же
беспрекословно,  как мои.  Смотрите и  запоминайте!  Это девушка...  А  это мой
представитель, ваш прямой и безусловный командир.
     Все  должно  быть  натурально.  Сатанисты должны  по-настоящему взяться за
дело. Клеопатра должна быть по-настоящему испугана.
     — Вам все понятно? Повторите!
     Мои подопечные бубнят задание, спеша и поправляя друг друга.
     — У вас нет каких-то глупых сомнений? Вы все сделаете, как я вам повелел?
     — Не сомневайся,  гражданин начальник! — выдает старший из сатанистов свое
уголовное прошлое.
     —  Учтите,  не справитесь с заданием — пойдете в пекло не как вертухаи,  а
как обычные грешники.  Тюрьма по сравнению с адом — рай! И быть вертухаем в аду
— тоже рай. Но вначале, если все сделаете как надо, будете раевать на Земле. По
пол-лимона на нос — хватит для развлечений?
     — Хватит, мессир, хватит!
     —  И  последнее.  Мой человек,  фото которого я  вам показал,  может круто
изменить план.  Слушайтесь его,  как меня.  Он знает, что делает. И если скажет
вам «Умрите!» — сделайте это немедленно и с радостью. Все понятно?
     — Все, — хором отвечают горе-сатанисты.
     Неужели они поверили, что получат по пол-лимона? Не ужели не догадываются,
что  умереть после  выполнения задания,  причем  вряд  ли  с  радостью,  —  это
единственное, что им светит?	.    
     Впрочем, не единственное. Еще их ждет обывательский ад...
     Отключив ком, я устало провожу ладонью по лбу, вытирая несуществующий пот.
     Кажется,  я  предусмотрел все.  Единственное тонкое место в  моем  плане —
отсутствие Заратустры в  Москве и  окрестностях.  Тогда он  приедет не  сам,  а
пришлет своего самого надежного, а значит, и самого информированного друга. Что
тоже неплохо,  хотя и  не  так хорошо,  как если бы Заратустра-оригинал приехал
сам. Но, судя по словам Клеопатры, Заратустра все же в Москве.
     Поначалу,  завершая разработку плана, я опасался еще одной неприятности. А
что,  если  Заратустра,  вместо того  чтобы приехать спасать Клеопатру,  просто
вызовет полицию?  Но потом я понял:  как бы Заратустра ни был занят,  если он в
Москве — примчится спасать девушку сам.  Обыватели так любят выглядеть героями,
особенно в глазах любимых женщин...
     Глава 22
     Когда выдают они себя за мудрых,  меня знобит от мелких изречений и  истин
их;  часто от  мудрости их  идет запах,  как  будто она  исходит из  болота;  и
поистине, я слышал уже, как лягушка квакала в ней!
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Тогда  мальчик  поступил  по-другому.  Он  знал,  что  эмоциональный ум
работает намного быстрее ума физического, и воспользовался этим. В новой версии
Игры время текло в  тысячу раз быстрее,  чем в жизни,  за один месяц реальности
можно было прожить целую жизнь в виртуальности...
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     Утром,  проходя  мимо  единственного корпуса  Управления,  доступного  для
посторонних —  того самого,  в котором вчера Кирилл лично проводил допрос,  — я
обнаруживаю того самого юношу, под личиной которого накануне пытался проникнуть
в  страну  Беловодье.   Горе-Заратустра  пытается  войти  в  здание,  охранник,
естественно, его не пускает.
     — Пропустите! Мне очень нужно! — требует юноша.
     — Вначале получите пропуск.
     — Мне его не выписывают! Говорят, что вначале меня кто-то должен вызвать!
     —  Правильно говорят.  Если вас никто не вызвал повесткой или просто через
терком, значит, вы здесь никому не нужны! — вразумляет юношу охранник.
     Я пытаюсь незаметно проскочить мимо,,  но юноша меня узнает и загораживает
дорогу.
     — Вы! Это всё вы! — обрушивается он на меня.
     —  Насчет вы  —  согласен,  это  действительно я,  —  очень  ласково,  как
душевнобольному,  говорю я.  —  Но я  —  далеко не всё,  к  сожалению.  В  мире
существует множество вещей  и  людей,  не  вмещающихся в  меня.  Какой смысл вы
вкладываете в слово «это», мне и вовсе непонятно.
     Но Заратустра тонкого юмора не понимает.
     —  Что вы  сделали с  моим виртелом!  Я  не  могу попасть в  Беловодье!  —
всхлипывает юноша и становится похож на мокрого кота.
     Фу,  как некрасиво. Эмоции — вещь вообще нерациональная, эмоция отчаяния —
фактор абсолютно отрицательный.
     Разве может эффективно действовать всхлипывающий мужчина? 
     —  Вчера  я  вернул  ваше  виртело соответствующим работникам Управления в
целости и сохранности.  Думаю,  вы сами,  еще вчера, поддавшись ложному чувству
дружбы,  сделали что-то такое, из-за чего я не смог попасть в страну Беловодье.
А  теперь  пришли  сюда,  чтобы  отвести  от  себя  подозрения в  пособничестве
террористам.
     — Я ничего такого не делал! И Заратустра — не террорист! 
     — Мы разберемся, кто он такой. А сейчас позвольте мне пройти.
     Едва  заметным движением головы  я  призываю на  помощь  охранника.  Юноша
пытается меня ударить, охранник перехватывает и заламывает ему руку.
     — Отпустите меня!  Гады! Из-за вас меня считают предателем! — кричит юноша
мне вслед.  Но я не обращаю на истерика внимания.  Понятие «предатель» — сугубо
человеческое и  совершенно бессмысленное.  В  любой  ситуации нужно действовать
предельно рационально и  всеми имеющимися в  распоряжении средствами добиваться
достижения поставленной цели. В свете этой элементарной, тривиальнейшей максимы
тают и исчезают, словно утренний туман под лучами летнего солнца, все уродливые
химеры — честь,  достоинство,  предательство, верность, подлость, благородство,
непорядочность,  великодушие...  Мне  стоило большого труда разобраться в  этих
людских предрассудках.  Зато теперь я  могу довольно эффективно на  них играть,
извлекая максимальную пользу для себя и Функции.
     Чиркнув по сенсору пропуском и приложив к сенсору стража большой палец,  я
прохожу мимо охранника в главный корпус Управления, поднимаюсь на второй этаж.
     Итак,  попытка  посмотреть  виртуальными глазами  юноши,  что  делается  в
Беловодье,  не удалась. Но сегодня в своей гостиной должен появиться Кропоткин.
Кроме  того,  не  исключено,  что  ночью  удалось  захватить еще  какого-нибудь
Заратустру. Управление перешло на круглосуточный режим работы, шутки в сторону.
Вечером я попробую поймать Заратустру на живца-Клеопатру,  но делать все ставки
на  одну лошадь нерационально.  Если хочешь достичь какой-то  важной на  данном
этапе цели,  следует использовать для этого все возможности,  все средства, все
силы и всех идиотов, которые готовы тебе помогать. 
     Что я и делаю.
     Первым делом  я  захожу в  кабинет Кирилла Семеновича.  В  отличие от  нас
начальник Управления в вирт практически не ходит, поэтому в его кабинете нет ни
стандартного столика с разноцветными сторонами и стульями,  ни терминала вирта,
а  середину кабинета,  основное поле деятельности всякого виртлянина,  занимает
длинный стол для совещаний.
     — Можно, Кирилл?
     — Заходи. Пойманный вчера Зартустра...
     — Не смог попасть в Беловодье. И мы не получили никакой новой информации.
     — Ты откуда знаешь?
     —   Он   перед   Управлением  сшивается.   Переживает  из-за   того,   что
Заратустра-исходник посчитал его предателем.
     Кирилл  стискивает  зубы.   Я  знаю,  он  всегда  переживает,  когда  ради
благополучия вирта приходится жертвовать некоторыми предрассудками,  носящими у
обывателей название «этические нормы».  Не понимает,  что любые нормы и  законы
нужны для того,  чтобы, нарушив их быстрее соперников, кратчайшим путем достичь
намеченной цели.
     — А что с другими Заратустрами?
     —  За  прошедшие почти  полтора суток  ни  один  из  Заратустр в  вирте не
появился.
     —  А  страна Беловодье скорее всего закрыта не  только для юноши,  который
плачет под дверями Управления,  но и для всех. Есть еще Кропоткин. Через час он
должен появиться в своей гостиной.
     — Думаю, не появится. Они все ушли из вирта.
     —  Так вода отступает от берега перед тем,  как обрушиться на него в  виде
цунами.
     - Вот-вот. Не нравится мне это затишье, совсем не нравится.
     — Буря! Скоро грянет буря!
      Кирилл смотрит на меня удивленно-подозрительно.
     — Цитата из какого-то стихотворения. Не помню чьего.
     — И что будем делать?
     — Работать. А что нам еще остается?
     — Да ничего в общем-то. Есть какие-то идеи?
     —  И  даже  наработки.  Сегодня  вечером я  попробую поймать Заратустру на
живца.
     — Вечером может быть уже поздно.  Судя по некоторым данным,  атака на вирт
будет произведена сегодня в полночь по Гринвичу.
     — Откуда такие сведения?
     — От осведомителя.
     — У тебя тоже такие есть?
     — Нет. Мне по должности уже можно не заниматься этим грязным делом.
     Я пожимаю плечами.  Ну что за детский сад? И это начальник Управления! Под
угрозой само существование вирта, а он про какие-то грязные дела талдычит.
     — Я бы тоже с удовольствием отказался от услуг своих агентов.  Но,  боюсь,
очень скоро меня из Управления попросили бы. Такова диалектика.
     — Вот за это я ее и не люблю.
     Непонятно,  как  Кирилл  с  такими  взглядами добился должности начальника
Управления.  Нонсенс какой-то.  Такое  только у  обывателей возможно.  Впрочем,
наверняка он  в  критические моменты  действовал не  в  соответствии со  своими
странными убеждениями,  а  так,  как  нужно для дела.  Другого объяснения я  не
нахожу. Да его и быть не может.
     Пожелав шефу удачи, я покидаю кабинет и быстро иду в свой отдел.
     Здесь  царит  уныние.  Ребята  так  и  не  оправились  после  вчерашнего —
позорного! — изгнания из страны Заратустры.
     Новых идей у них, конечно же, нет. И Заратустр в вирте — тоже нет.
     — А где Юрчик?
     —  Неизвестно.   Он  же  у  нас  свободный  охотник,  —  Хмурится  Аверьян
Никанорович.  Ревнует,  что не ему, а Юрчику я предоставил свободный график. Но
мне, во-первых, нужно было посмотреть Юрчика в деле, во-вторых, сразу поставить
его на место.  Чего я  и  достиг на улице Клубной.  Жаль только,  дистриба убил
Авер, а не Юрчик. Ну да ничего, если вирт выстоит, я его еще окорочу, и не раз.
     Если выстоит...
     — Но он хоть в вирте?
     — Вообще на работу не вышел.
     — И не звонил?
     — Нет.
     —  Придет  —  пусть  напишет объяснительную.  Это  должно Авера  несколько
утешить.
     — Ни Заратустр, ни Кропоткина в вирте нет. Так?
     —  Так,  —  чуть ли не сквозь зубы подтверждает Ларион Установим.  Еще бы.
Именно ему я поручал работать по Заратустрам, и каков результат? Нулевой.
     — Тогда что вы все здесь делаете?
     — Ждем сообщений от осведомителей, срабатываний сторожков...
     —  У  моря погоды.  Все  эти сигналы транслируются и  в  вирт.  Изнутри вы
сможете прибыть к  месту появления преступников на несколько минут раньше,  чем
из реала.
     — И что, ради этого торчать в вирте? — ворчит Авер.
     —  Миллионы виртлян  платят  очень  даже  немалые деньги,  чтобы  хотя  бы
час-другой  поторчать,   как  вы  изволили  выразиться,   в  вирте.   А  вы  за
государственный счет не хотите там полдня побездельничать?
     —  Виртляне туда  развлекаться ходят,  а  мы  работать,  —  ворчит  Ларион
Устинович,  встает и,  тяжело вздохнув,  направляется в  свой кабинет.  За  ним
поднимаются остальные.
     —  И  без  одного из  Заратустр не  возвращайтесь!  —  напутствую я  своих
сотрудников.
     Бездельники.   Впрочем,   такие  же,   как  и   все  остальные  обыватели.
Нерационально питаются,  нерационально тратят время,  даже своим любимым сексом
занимаются нерационально...  И еще жалуются: мол, нет в мире совершенства. Уж с
таким отношением к жизни — и не будет! Никогда!
     —  Аверьян Никанорович,  я  сегодня работаю в  реале,  по  индивидуальному
графику. Вы за старшего. Со всей полнотой ответственности.
     —  Вот-вот...  Как  только  начинает  пахнуть  жареным,  так  вся  полнота
ответственности перекладывается на заместителя... — кривится Авер.
     —  Разве когда-нибудь где-нибудь бывало иначе?  Мы  же  в  демократическом
обществе живем, не в тоталитарном.
     — К счастью,  — ворчит Авер,  и я не понимаю, что он этим хотел сказать. В
который уже раз убеждаюсь:  обыватели просто не в состоянии четко выражать свои
мысли.  За  исключением математиков,  конечно.  Даже странно,  что  они  смогли
создать  достаточно  развитую  математику.   Хотя  бесконечность  для   них   —
по-прежнему вещь в себе.
     И таковой останется. Навсегда.
     Если  только  мы  не  поделимся  с  ними  подлинными  знаниями.  Но  такое
произойдет лишь  в  том  случае,  если мы  поменяем предназначение обывателей в
наших планах.  А это вряд ли случится.  Функция близится к завершению,  все уже
предрешено... 
      
     Глава 23
     Поверх всех них смотрю я, как смотрит собака поверх спин овец, копошащихся
в стадах своих. Это маленькие, мягкошерстные, доброхотные, серые люди.
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Реальный мир  был ужасающе добропорядочен,  но  скованные воспитанием и
моралью инстинкты не умерли. Они томились в подвалах подсознания, ища выхода, и
время  от  времени вырывались оттуда,  ужасая  всех  своей  иррациональностью и
жестокостью.   Игросеть,   выросшая  словно  бы   сама   по   себе,   позволяла
канализировать  их,   выпустить  на   волю  наименее  болезненным  для  социума
образом...
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     Мое  официальное на  данный  момент реал-тело,  юридически признанное,  на
которое оформлены квартира,  машина и  прочее,  —  мужчина сорока примерно лет,
рост выше среднего,  женат, один ребенок, гражданин США, временно проживающий в
России.  Но за этим телом охотились сатанисты,  и  как они полагают —  успешно.
Вряд ли прислужники дьявола догадались, что один из них пал от птичьих когтей и
собачьих зубов именно их поверженного врага...
     Кстати,  мне до  сих пор непонятно,  почему сатанисты посчитали меня своим
врагом.  Ну, выловил пару-тройку неосторожных, засветившихся в вирте, — и кто в
этом виноват?  Уж если кому и мстить,  так это Юрчику,  выследившему их притон.
При чем здесь шериф, честно выполнивший свой долг?
     Итак,  поскольку свое  первое  официальное тело  мне  использовать нельзя,
придется принять форму тела второго.
     Это  —  тоже  особь мужского пола,  но  уже  невысокого роста,  склонная к
полноте,  лысеющая,  несмотря на патентованные средства, и страдающая одышкой —
правда,  в незначительной степени,  только чтобы обозначить сей факт. Масса его
строго равна массе моего основного реал-тела  —  это  чтобы не  приходилось при
каждом изменении формы сливать лишнюю воду или,  наоборот,  поглощать несколько
литров жидкости.  Годиков моему второму телу пятьдесят,  не меньше.  Юридически
оно тоже существует,  но ведет настолько уединенный образ жизни,  что некоторые
соседи за пять лет проживания на одной лестничной площадке так ни разу его и не
видели.
     У  моего  второго обывательского «я»,  помимо собственного жилья,  есть  и
личное  авто.  Реал-телом  своего «альтер эго»  я  и  решил  воспользоваться на
решающей стадии  операции.  Именно  его  портрет показал сатанистам и  приказал
слушаться, как самого себя, в их глазах — мессира.
     В  том,  что операция вышла на решающую стадию,  у  меня сомнений нет.  До
срока,  объявленного Заратустрой, осталось меньше суток. Если это не блеф, то в
течение ближайших часов все главные события начнутся, тогда же и кончатся.
     Самое неприятное —  это  то,  что  действовать мне  придется практически в
одиночку.
     Ни одного из сотрудников своего отдела я задействовать не могу, потому что
принял форму другого реал-тела.
     Жена сегодня встречается со  своим боссом.  Ожидается,  что он  сделает ей
предложение.  Да и  плохой помощник супруга в  моих делах;  женское реал-тело —
единственная земная форма,  которую она освоила. А это тело плохо приспособлено
для оперативной работы.
     Доца тоже при деле. Но если бы она даже не была занята, пользы для меня от
этого все равно мало. Дочь совсем недавно прибыла на Землю, и даже сверхвысокий
КА  не поможет ей превратиться за один вечер в  атлетического сложения мужчину,
способного действовать в быстро меняющейся обстановке,  соответственно столь же
быстро меняя форму или даже просто стреляющего быстрее своих противников.
     А стрелять,  не исключено, придется. Пистолет — потертый модернизированный
«Макаров» — покоится в кобуре под мышкой. Конечно, если меня убьют, можно будет
изменить форму и  отомстить своим обидчикам,  как я  это уже не раз делал.  Но,
боюсь,  для этого просто не  будет времени.  Придется,  уподобляясь обывателям,
воспользоваться их  примитивным оружием.  О  чем-либо  более  современном можно
только мечтать.  Применять по-настоящему эффективное оружие на  Земле строжайше
запрещено,  даже  руководству Функции.  Его  вообще нет  на  Земле,  настоящего
оружия.
     Спустившись на  лифте  в  подземный гараж,  я  выезжаю  из  него  в  авто,
зарегистрированном на имя Никодимова Михаила Петровича.  Имя и фамилия местные,
незвучные. Мы, Хранители, вообще существа очень скромные...
     С   тех  пор  как  передовое  население  России,   так  же  как  и  других
высокоразвитых стран,  переместилось вначале в  Интернет,  а  потом и  в  вирт,
припарковать машину в  центре стало гораздо проще,  чем в  начале века.  И даже
невдалеке от  гостиницы «Метрополь» я  хоть  и  не  сразу,  а  нахожу свободное
местечко.
     Мои сатанисты уже на месте. У них — мощная «хонда», взятая напрокат за мои
деньги;  на ней без труда можно будет оторваться от преследователей, если такие
появятся.  У меня — довольно пожилой,  но хорошо сохранившийся «рэйнджровер». Я
вполне смогу прикрыть «хонду», случись что-либо непредвиденное.
     Надеюсь,  ничего плохого не  произойдет.  Я  все осмыслил и  план действий
выбрал предельно рациональный.  Думаю, даже без помощи предка — он сейчас занят
координацией  действий  сразу   нескольких  Линий  —   мне   удастся  выполнить
задуманное.
     Моя дочь — у предка. Пахнет жареным, они вместе пытаются что-то сделать. В
то,  что именно моя ловушка сработает и  мы поймаем оригинал всех Заратустр,  а
также,  не исключено,  самого Террориста,  она поверить не могла —  это было бы
нерационально. Тем не менее я получил карт-бланш, в том числе и на эксплуатацию
религиозных верований обывателей.  Так что теперь я буду действовать не на свой
страх и риск, а, можно сказать, с высочайшего благоволения.
     Какое странное выражение —  «на свой страх и  риск».  Действовать в  любой
ситуации нужно  рационально,  тогда риск  будет минимален,  а  страха не  будет
вообще.  Но я набрался от обывателей этих фразеологизмов, как породистая собака
— блох от своих бездомных собратьев.
     Клеопатра выйдет через десять минут —  ведь через час  она должна сесть на
поезд Москва — Смоленск,  отправление в 19.25. Портрет Клео сатанисты получили,
так что ждем-с.
     —  Ну,  скоро она там?  — говорит,  видимо,  Федя,  младший из них.  Перед
началом  операции я  всучил  своим  помощникам подслушивающие устройства —  под
видом  двух  авторучек,  служащих якобы  в  качестве опознавательных знаков для
«своих»,  а  также  в  качестве  защищенных  от  любопытных  ушей  переговорных
устройств. Еще одна такая ручка украшает нагрудный карман моего пиджака.
     — До отправления еще целый час.  А Клеопатра не относится к числу девушек,
смертельно боящихся куда-нибудь опоздать.
     — Будь у меня такие лицо и фигура — я бы тоже ничего не боялся,  — хмыкает
младший.
     — Идет! Выметайся из машины!
     Действительно,  стеклянные двери разъезжаются и  перед входом в  гостиницу
возникает  Клеопатра.  За  нею  —  архаизм,  привилегия только  очень  солидных
гостиниц  —  живой  носильщик тащит  два  чемодана.  Тех  самых,  которые  Клео
демонстрировала мне на дисплее теркома, когда говорила, что собирается уезжать.
     «Хонда»,  уже  со  светящимися шашечками такси  на  крыше,  подкатывает ко
входу.  Настоящий таксист, «волгу» которого, грубо подрезав, оттеснила «хонда»,
пытается качать права,  но к  нему подходит второй из сатанистов и сует под нос
свой  ком  с  высвеченными  цифрами  неустойки,   которую  он  готов  заплатить
извозчику,  если  тот  будет вести себя тихо.  Таксист поднимает руку со  своим
теркомом и, скачав означенную сумму, мгновенно успокаивается.
     Пока сатанисты четко выполняют все  мои  инструкции.  Если так  будет и  в
дальнейшем, исход операции предрешен.
     Зря дочь мне не поверила.  Впрочем, она в любой момент может подстраховать
меня и прислать группу поддержки,  состоящую или из обывателей,  опекаемых моим
предком,  или  даже  из  Хранителей.  А  уж  полчаса-час  до  прибытия группы я
как-нибудь  продержусь.  Только  бы  Заратустра клюнул на  приманку.  Посмотри,
дурачок, какая замечательная девушка.
     Неужели уничтожить вирт  важнее,  чем  завоевать сердце этой красавицы?  О
времена,  о нравы! Что бы сказали по этому поводу ахейские мужи? Явно не поняли
бы своих измельчавших потомков.	 
     Старший  —  сама  галантность!  —  помогает  Клеопатре сесть  на  переднее
сиденье, захлопывает багажник, и «хонда» отъезжает от гостиницы.
     На повороте липовое такси,  на секунду притормозив,  подхватывает младшего
сатаниста.  Он  садится на  заднее сиденье и  первым делом,  вытащив из  гнезда
ремень безопасности,  до  предела натягивает его —  я  еще успеваю увидеть это,
выезжая с места парковки.
     —  Что вы делаете?  —  возмущается Клео.  В  голосе ее нет страха,  только
возмущение —  впрочем,  с  изрядной долей удивления.  Ну да,  она не привыкла к
такому  с  собой  обращению.  Все  мужчины  всегда  и  везде  наперебой спешили
выполнить любое ее желание, а тут...
     —  Тихо!  Не ори и  не рыпайся,  мы не причиним тебе зла!  — врет старший.
«Хонда» вырулила на Охотный ряд, я держусь метрах в пятидесяти позади нее.
     — Кто вы?
     — Поклонники твоей несравненной красоты.
     — Поклонники так себя не ведут. Немедленно остановите машину!
     — Я бы с удовольствием, но здесь остановка запрещена.
     — Остановите машину, или я сейчас полицию вызову!
     — Придется отобрать у вас ком. Вы хотите этого?
     — Нет.
     —  Тогда не надо звать полицию.  У  нас с  копами давняя вражда.  Если они
заподозрят,  что в машине именно мы, — немедленно начнут стрелять на поражение,
невзирая на  лица...  даже на такие красивые.  Уж больно мы им насолили в  свое
время.
     Машины сворачивают на Тверскую.
     Что  ж,  сатанисты по-прежнему действуют рационально.  Они отговорили Клео
вызывать полицию,  но оставили ей шанс позвонить Заратустре. Больше Клеопатре в
Москве, насколько я понимаю, обращаться не к кому.
     Некоторое время похитители и  жертва едут молча.  Сатанисты — потому что я
им приказал не болтать попусту, Клео напряженно обдумывает ситуацию.
     — Мальчики, куда вы меня везете? — не выдерживает наконец она.
     — Хотим прогуляться с тобой по лесу. Ты любишь собирать грибы?
     — Я должна была уехать сегодня из Москвы! Через полчаса мой поезд!
     — Уедешь завтра, — равнодушно ставит Клеопатру перед фактом старший.
     — А сегодня? Что вы собираетесь делать сегодня?
     — Развлекаться, — бурчит младший.
     —  Я  не  хочу с  вами развлекаться.  Остановите машину и  выпустите меня!
Немедленно!
     —  Ни медленно,  ни немедленно остановить тачку я  не могу.  У меня педаль
газа заклинило, — сообщает старший, Арнольд. — Так что придется потерпеть.
     Машины идут с  приличной скоростью,  мы уже приближаемся к МКАД.  Когда-то
она служила границей Москвы, теперь — всего лишь ее наиболее плотно застроенной
части.  Основные действия должны  начаться сразу  после  пересечения Кольцевой.
Заратустра должен знать, где, хотя бы примерно, ему следует искать свою пассию.
     И  действительно,  едва мы  пересекаем МКАД и  удаляемся от  нее метров на
пятьсот,  «хонда» замедляет ход,  как-то  странно дергается,  а  потом и  вовсе
останавливается.
     — Что-то с двигателем, — врет старший. — Ты посмотри за ней, я сейчас.
     Выйдя из машины, он открывает капот, через полминуты зовет младшего:
     —  Федя,  помоги!  А  ее  прикрути плотнее ремнем безопасности,  чтобы  не
убежала. Здесь работы на пять минут.
     Именно столько отвел я  Клео на звонок Заратустре.  В каком направлении ее
везут,  она теперь знает.  Пусть Заратустра садится в  фуру и догоняет нас,  мы
создадим соответствующие условия.
     Едва Федя выходит из  машины,  предварительно закрепив ремень безопасности
так,  чтобы Клео не могла из-под него выскользнуть и убежать,  девушка включает
ком. Я, используя возможности Управления, уже давно определил, на какой частоте
он работает, и теперь могу не просто подслушивать, но и перехватывать разговоры
своей «приманки».
     Как ни  странно,  первый звонок она делает...  в  полицию.  Не испугалась,
значит.
     — Сержант Горбенко слушает, — отвечаю я на ее вызов.
     —  Меня  похитили!  Везут  куда-то  за  Митино!  В  «хонде» цвета  «мокрый
асфальт»!
     —  Девочка,  не балуйся!  — строго отвечаю я.  — Не занимай линию!  Может,
кто-то действительно попал в беду, а ты тут развлекаешься!
     — Но меня правда похитили! — почти кричит Клеопатра.
     —  Скажи похитителям,  чтобы они  как  следует надавали тебе по  попке,  —
советую я  и  блокирую номер 02  на  коме Клеопатры.  Она еще пару раз набирает
спасительные цифры, потом пробует 911, 03 и даже 01.
     Мне  так  и  хочется сказать:  «Ты  напрасно теряешь время!  Звони  скорее
Заратустре!»
     Но Клео звонит мне, по тому номеру, который я ей в свое время дал.
     — Логвин, меня похитили! Спаси меня! — умоляет она.
     — Ты уверена, что это не шутка?
     —  Да какая там шутка!  Двое мужиков,  вывезли за Кольцевую,  сейчас чинят
машину...
     — А это не шутка по отношению ко мне?  Может,  это ты со своим Заратустрой
так развлекаешься?
     — Логвин! Мне в полиции не поверили, и ты тоже...
     —  И  я  тоже.  Позвони своему Заратустре,  может,  он поверит и примчится
спасать свою прекрасную даму! — советую я и отключаюсь.
     Ну, будет третий звонок или нет?
     Как ни странно,  оставшиеся полторы минуты Клеопатра тратит даром:  никому
не звонит.
     Видимо, шокирована моим отказом.
     Ничего. Я тоже был шокирован, когда Клео не захотела мне помочь.
     Щелкнув пальцами по колпачку авторучки, я взываю к старшему:
     — Третий,  третий,  я второй.  Она пока не сделала то, что должна. Повтори
остановку через десять минут.
     — Понял, второй. Через десять минут.
     —  Мальчики!  А  может,  я  вам заплачу,  и  вы  отвезете меня обратно?  —
предлагает Клео,  едва  «хонда» трогается.  —  У  меня  на  теркоме пять тысяч,
которые мне совершенно не нужны. Можете забрать их прямо сейчас.
     — Мы и заберем, не волнуйся. Мы все у тебя заберем — вначале деньги, потом
твое роскошное тело, потом жизнь. Ты что, не узнала нас?
     — Н-нет... Я впервые вас вижу. Что вы задумали, мальчики?
     В голосе Клеопатры наконец-то стали ощутимы тревожные нотки. До нее начало
доходить, что мальчики не шутят, что ее чары против них бессильны.
     — Довести до конца то, что начали в вирте. Помнишь улицу Клубную? 
     — Так вы...
     — Из-за тебя замели двоих наших.  Тебе придется заплатить за это.  Ч-черт,
опять двигатель барахлит...
     «Хонда» вновь останавливается. Сатанисты выходят, копаются в моторе.
     В этот раз Клео должна позвонить Заратустре. Больше ей звонить некому.
     Действительно, Клеопатра набирает какой-то номер.
     —  Юра,  это я.  Слушай и  не  перебивай,  у  меня всего несколько секунд.
Появились проблемы.  Меня  захватили сатанисты.  Те,  из  клуба спиритуалистов.
Везут куда-то за Митино, на «хонде» цвета «мокрый асфальт». Собираются принести
в жертву.  Вроде не шутят.  Если можешь кого-нибудь прислать — пришли.  Знаю, у
тебя своих дел по горло, но так, получилось. Я звонила в полицию, там надо мной
посмеялись. Ты все понял?
     —  «Хонда» цвета «мокрый асфальт»,  идет по шоссе прочь от Москвы,  уже за
Митино.  Постарайся их задержать,  я  раньше чем через полчаса на Волоколамское
шоссе не выеду. Сможешь?
     — Постараюсь. Не волнуйся за меня, я справлюсь.
     Отлично.  Настоящее имя  Заратустры —  Юра.  Номер  его  кома  мне  теперь
известен,  но он мне уже без надобности. Скоро Заратустра сам примчится сюда на
своей — временно — фуре.
     — Арнольд,  она позвонила кому нужно.  Он прибудет через полчаса.  Начинай
чинить двигатель.
     Видишь,  Клео,  какой я добрый! Тебе не придется ничего придумывать, чтобы
задержать сатанистов на шоссе, — мы будем вместе ждать Заратустру.
     — И еще. Молодого человека, который попытается освободить Клеопатру, нужно
взять живым.  Девушка мне не нужна,  но,  если будет такая возможность, пусть и
она  пока  поживет.  Если  возникнут  проблемы,  к  вам  подъедет  толстячок на
«рэйнджровере». Слушаться его, как меня самого! Все ясно?
     — Абсолютно все, мессир.
     — Тогда действуйте.
     Остановившись метрах в  трехстах от  «хонды»,  я  связываюсь по Т-каналу с
предком,   докладываю  обстановку.  Не  исключено,  что  мне  тоже  понадобится
поддержка. Предок отвечает коротко:
     «Я очень занят, но сделаю все, что в моих силах. ,Храни тебя Первый».
     «И тебя храни».
     Я  не  знаю,   с  какой  стороны  подъедет  фура  Заратустры,  и  вынужден
отслеживать каждую. Но все они проходят на большой скорости мимо, мимо, мимо...
     Представляю,  с  какой надеждой смотрит на эти машины-монстры Клео.  И как
разочаровывается после  того,  как  очередная надежда умирает.  Каждые  две-три
минуты  надежда  зарождается  и  умирает,   зарождается  и  умирает...  Будь  я
обывателем — не выдержал бы, сошел с ума. Но Клеопатра держится.
     Ну и толстокожая...
     Глава 24
     Застывшим умам не верю я. Кто не может лгать, не знает, что есть истина.
     Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Но  и  в  «Эволюции» пришлось  ввести  некоторые  законы,  определенные
ограничения,  чтобы вырвавшиеся на  волю инстинкты не смогли проникнуть из мира
виртуального в мир реальный.  Самым главным из них стал закон отрицания памяти.
Погрузившись в  «Эволюцию»,  игрок  "полностью забывал о  том,  кем  он  был  в
реальности,  а вынырнув из Игры,  не помнил о том,  что нарушал в ней некоторые
законы социума...
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     Фура подъезжает через двадцать минут.  Точнее,  не  подъезжает,  а  как-то
незаметно подкрадывается.  Только что шла на большой скорости, мимо — и вот уже
стоит так, что «хонда» может выбраться из-за брюха фуры только назад, только на
малой скорости...
     Я  стартую позже,  чем следовало,  и  не успеваю блокировать фуру.  Рыкнув
дизелем и  выпустив сизое облачко,  она плавно трогает с  места буквально через
десять секунд после того,  как остановилась.  Все,  что я успеваю, — это секунд
через двадцать пять остановить джип там, где она только что стояла.
     Картина перед моими глазами предстает удручающая.
     Оба  сатаниста лежат  возле «хонды».  Один  без  сознания,  другой стонет,
катаясь по асфальту. Но крови нет.
     Интересно,  чем это их  Заратустра?  Резиновыми пулями?  Или парализующими
вроде тех, какими усыпляют диких животных? Гуманный, однако: не стал убивать.
     Вообще-то  мне  эти  «свидетели сатаны» совершенно не  нужны.  Карт-бланш,
который  я  получил на  эксплуатацию верований обывателей,  предполагает,  .что
очевидцы чудес будут нейтрализованы. Я мог бы убрать их прямо сейчас.
     Но  в  сложившейся ситуации они  могут  оказаться полезными —  в  качестве
помощников.  Иначе  у  меня  в  подручных останется только смертельно обиженная
Клеопатра.
     Я  оглядываюсь.  Довольно-таки  высокий джип  хорошо закрывает и  меня,  и
сатанистов от  водителей легковушек и  авто,  время  от  времени  обдающих меня
волнами уплотненного воздуха.  Правда,  дальнобойщики могут увидеть,  чем я тут
занимаюсь,  но они помогают только своим,  водителям таких же фур, а владельцев
джипов и легковушек не больно-то жалуют. Что ж, тем лучше для меня.
     Я  достаю аптечку,  вынимаю из  нее две противошоковые иглы,  быстро делаю
сатанистам уколы.  Едва  старший приходит в  себя и  опознает во  мне  посланца
мессира, я ставлю задачу: 
     —  Как только очухаетесь,  догоняйте фуру.  Ближе чем на  двести метров не
приближайтесь.  Дальше я  буду действовать сам,  вы  мне  понадобитесь только в
случае непредвиденных обстоятельств. Все понятно?
     — Все. Мы должны быть на подхвате, так?
     — Именно.
     Младший сатанист,  Федя,  оклемавшись, сидит прямо на асфальте и удивленно
таращится то на меня, то на своего товарища.
     — Я — посланец вашего мессира,  — внушаю я ему.  — Он говорил вам,  что вы
должны слушаться меня, как его самого?
     — Говорил.
     — Тогда до встречи после окончания работы.
     После окончания работы я должен буду их убить.  Думаю, это не займет много
времени.
     Я сажусь в джип и стартую.  Догнать фуру — задача элементарная. Сложнее ее
остановить.  Джип против нее — все равно что подросток против борца-тяжеловеса.
Будь  я  киношным суперменом —  перепрыгнул бы  на  ходу  из  «рэйнджровера» на
подножку фуры, выбил локтем стекло, схватил за горло Заратустру...
     Но я не Джеймс Бонд и даже не каскадер.
     Придется еще раз нарушить закон о недопущении чуда.
     Первым делом я,  не упуская фуру из виду,  меняю форму. Клеопатра не знает
заурядного  толстячка  Никодимова  Михаила  Петровича  и  вряд  ли  станет  ему
помогать.  Но  она  —  была по  крайней мере —  без  памяти влюблена в  Логвина
Жовтяка,  хранителя Виртуальности, и ей вовсе не нравился Заратустра. Даже если
она обижена на меня, все равно не посмеет причинить бывшему любовнику вред сама
и  не позволит это сделать Заратустре.  А в самом крайнем случае ее можно будет
взять в заложницы.  Конечно,  это мог бы сделать и Никодимов,  но в этом случае
будет меньше драматизма.  А  вот  если  красавицу ради высокой цели будет готов
убить  человек,   которого  она  любит,  даже  самый  жестокосердый  преступник
задумается, прав ли он.
     А  значит,  я  смогу получить преимущество в  несколько секунд или хотя бы
мгновений, которые могут оказаться решающими.
     Поерзав на сиденье и подвигав руками и ногами,  чтобы полностью свыкнуться
со своим старым,  ставшим за многие годы почти родным телом, я резко увеличиваю
скорость и  обгоняю фуру,  отворачивая лицо  в  сторону,  чтобы меня не  узнали
раньше времени.
     Обожаю сюрпризы.
     Пиджак Никодимова рослому Жовтяку узковат в плечах, рукава коротковаты. Но
ничего не  поделаешь,  трансформировать земную одежду так же легко,  как я  это
делаю с собственным телом,  невозможно,  а переодеться мне некогда. Не хочется,
конечно,  представать перед влюбленной девушкой в  образе Страшилы,  только что
слезшего с шеста, но это все же лучше, чем остаться Никодимовым.
     Едва фура оказывается позади, я медленно снижаю скорость.
     В  кабине фуры  трое —  водитель,  Клеопатра и,  наверное,  ее  спаситель.
Видимо,  Заратустра выходит в  вирт из фуры на ходу,  должен же ее кто-то в это
время вести.
     Разглядев Заратустру, я чуть было не выезжаю на встречную полосу.
     Потому что это не Заратустра, а Юрка Смирнов, Юрчик, мой подчиненный.
     Как же это я забыл?! Юрчик — третий и последний мужчина в Москве, которого
знала Клеопатра.  Именно к нему,  пренебрегая Заратустрой,  она и обратилась за
помощью.
     Да,  но почему?!  Почему к  нему,  а  не к Заратустре,  который в нее явно
влюблен?  Для Клео что,  совет ангела — не указ? Юрчик, насколько мне известно,
встречался с  Клео только в вирте.  Вряд ли он успел объясниться ей в любви.  А
ведь женщины в минуту опасности обращаются или к тем, в кого влюблены сами, или
к тем, кто влюблен в них. Где же в данном случае женская логика?
     Хорошо,  что предок и  дочь не послушались меня и работают по собственному
плану. Как меня угораздило поступить столь нерационально?
     И эту глупость сделал я,  Оловянный шериф,  которого избрали для адаптации
дочери, будущего Хранителя Земли...
     Самое печальное — я даже не понимаю, в чем именно допустил ошибку.
     Однако не стоит терять даром ставшее непомерно дорогим время.
     То,  что я в форме Логвина, может вызвать удивление Юрчика, если он увидит
мое лицо.  Нужно пропустить фуру вперед, отворачивая лицо, чтобы Юрчик не узнал
и не задавал потом ненужных вопросов,  и вернуться в Москву, к предку. Объявить
о провале операции, предложить задействовать себя в их плане.
     Пропустить фуру?
     А  почему,  собственно,  Юрчик оказался в фуре?  Заратустра что,  стал его
кумиром, и Смирнов во всем ему подражает? Или...
     Это «или» настолько невероятно, что не сразу умещается у меня в голове.
     Или Юрчик и есть один из Заратустр?
     А может, даже их исходник?
     Я немедленно увеличиваю скорость и соединяюсь с Управлением.
     —  Костя,  срочно выясни,  не  числится ли  среди угнанных крупнотоннажный
грузовик «вольво» номер МТА 47-58 ПУРГА. Жду ответа немедленно.
     — Понял. Выясняю.
     Некоторое время я  просто еду по шоссе,  дожидаясь необходимой информации,
потом вызываю Клеопатру через ком.
     — Клео,  это я, Логвин. Уже еду по Волоколамскому шоссе. Бросил все дела и
примчался тебя спасать. Клео, ты слышишь меня?
     — Слышу. Спасибо, дорогой, меня уже спасли.
     —Кто?
     — Заратустра, кто же еще? Ты ведь сам толкал меня в его объятия, не правда
ли?
     — Неправда. Просто, я действительно был очень занят.
     — Вот и продолжай свои занятия.
     — Я серьезно. Где ты сейчас и с кем?
     —  И  я  серьезно.  А где и с кем — это уже не имеет значения.  У тебя был
шанс, но ты им не воспользовался. Прощай, спаситель!
     — Клео, любимая!..
     Вопль в пустыне: Клеопатра уже отключилась.
     — Логвин, твой грузовик в розыске не числится.
     — Спасибо. Мне было очень важно получить эту информацию.
     — Могу я помочь чем-то еще?
     — Спасибо, пока нет.
     Видимо,  в  этот  раз  Заратустра просто нанял грузовик.  Заплатить шоферу
хорошие деньги за  то,  что  он  тебя покатает в  фуре несколько часов,  —  это
гораздо проще,  чем рисковать, угоняя машину. Юрчик изменил тактику, потому что
дело  идет к  финишу,  ему  уже  можно не  прятать свое лицо от  водителей фур,
которые потом могут его опознать или хотя бы составить фоторобот...
     Теперь уже нет сомнений: Смирнов — один из Заратустр!
     Так  вот почему мы  никого из  них не  могли поймать...  Юрчик пользовался
недокументированными функциями серверов,  известными лишь  некоторым работникам
Управления. И предупреждал своих сообщников о будущих облавах.
     Да,  но зачем ему все это?  Ведь вирт для него —  место работы.  И  работы
высокооплачиваемой, между прочим!
     Ладно. Скоро он сам обо всем расскажет.
     Нет,  ну  какой  рациональный  план  я  разработал!  Раскрыл  так  глубоко
законспирированного Заратустру! И почти наверняка — исходник!
     Я  собираюсь было  обо  всем  доложить  предку  по  Т-каналу,  но  вовремя
спохватываюсь.
     То,  что я нашел Заратустру,  — несомненно, плюс. Но то, что я не вычислил
его раньше, хотя встречался с ним почти ежедневно, не делает мне чести.
     Я  должен во что бы то ни стало захватить Заратустру,  узнать у него,  где
скрывается Террорист, и только после этого отрапортовать предку.
     Ну-с, начинаем...
     Глава 25
     Слишком долго  в  женщине были  скрыты  раб  и  тиран.  Поэтому женщина не
способна еще к дружбе: она знает только любовь.
     Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
     ...Несколько  раз   «Эволюцию»  хотели   закрыть.   Но   каждый  раз   это
заканчивалось тем,  что  в  нее  просто  вводили  очередное,  предельно  мягкое
ограничение.  Игра давно уже стала для одних —  домом творчества,  для других —
способом излечения от комплексов,  для третьих — просто местом отдыха. Эволюция
«Эволюции» продолжается... 
     Д. Аймон. Подлинная история Виртуальности
     Остановившись на обочине,  я выхожу на дорогу,  пропускаю пару легковушек,
«газель», «бычок», джип «чероки» и, завидев знакомую фуру, выхожу чуть ли не на
середину трассы, отчаянно махая руками.
     И  Клеопатра,  и  Юрчик  прекрасно знают  лицо  моего основного реал-тела.
Неужели не остановятся?
     Фура  отчаянно  сигналит,  выезжает  на  встречную  полосу  и,  не  снижая
скорости, проносится мимо.
     Клеопатра весело машет мне рукой и, опустив стекло, что-то кричит.
     Только  когда  меня  обдает  волной  воздуха,   вихрящегося  за  фурой,  я
расшифровываю смысл фразы. «Я не предаю друзей!» — вот что кричала Клео.
     Значит,  она с самого начала знала,  что Юрчик и Заратустра — одно и то же
лицо.  Знала и не сказала об этом мне,  мужчине, в которого якобы была страстно
влюблена. Значит, она предала меня.
     Впрочем,  Клео не  солгала.  Она не  предает друзей —  но не тех,  в  кого
влюблена.  Любимых мужчин рано или  поздно предают все  женщины,  такова уж  их
природа.
     Я  снова сажусь в  джип,  быстро догоняю и обхожу фуру,  потом позволяю ей
меня обогнать.  Но  когда кабина грузовика начинает возвышаться прямо над  моей
головой,  я  открываю дверь  «рэйнджровера» и  кручу руль  влево,  одновременно
чуточку отпуская педаль газа.
     Мой  джип,  прижимаясь к  медленно обгоняющей его  фуре,  вывихивает левую
дверь;  теперь она вывернута,  словно сломанное крыло у птицы,  и не мешает мне
действовать дальше. Я вновь выравниваю скорости.
     Теперь моя задача — перебраться на подножку идущего голова в голову с моим
джипом крупнотоннажного грузовика.  Но  если я  хоть на мгновение отпущу педаль
газа,  фура сразу же  уйдет вперед.  А  дотянуться до  скобы на  ее кабине,  не
отпуская педаль газа, невозможно... обывателю. Но не мне.
     Удлинив левую руку, я дотягиваюсь до никелированной, покрытой пылью скобы.
Моя правая нога,  также удлинившаяся,  продолжает нажимать педаль газа,  правая
рука непрерывно подкручивает руль. А теперь рывком...
     Перенеся всю силу в  левую руку,  я  укорачиваю ее,  бросаю тело на кабину
фуры и укорачиваю правую ногу.
     Джип исчезает позади и, кажется, летит в кювет.
     Я вишу на скобе, поджав ноги.
     Клеопатра приоткрывает дверь — посмотреть, что произошло с джипом.
     Я  врываюсь в  кабину.  В  моей правой руке зажат пистолет,  уже  снятый с
предохранителя, на лице — крайняя степень возбуждения.
     — Никому не двигаться!  Винтерпол! — ору я так, что Клеопатра инстинктивно
закрывает ладонями уши.
     Мой молодой соперник — как выясняется, и в амурных утехах тоже — дергается
было, чтобы достать оружие, но я приставляю ствол прямо к его виску.
     — Не двигаться! Одно подозрительное движение — и я стреляю!
     Юрчик благоразумно приподнимает руки.
     — Ты,  главное,  не волнуйся,  Логвин,  — пытается он меня успокоить. — Мы
думали,  это сатанист какой-то  под тебя косит,  поэтому и  не остановились.  А
почему ты здесь? Ты же должен Заратустру в вирте отлавливать!
     — Я его уже поймал.  Клео, быстро на заднее сиденье! — командую я. — И без
фокусов! Иначе ты узнаешь, как пахнет кровь твоего дружка!
     Водитель фуры, плотный мужчина лет сорока, начинает притормаживать.
     — Не останавливаться! — командую я. — Скорость не ниже девяноста!
     Если фура остановится,  водитель и Юрчик,  объединившись, могут навалиться
на  меня,  придется  одного  из  них  убить.  А  вдруг  Заратустра —  водитель?
Маловероятно, слишком тупой у него взгляд, но все же...	
     Клеопатра,  взглянув на  Юрчика,  повинуется слабому кивку  его  головы и,
перевалившись через спинку, устраивается на спальном месте позади. По-хорошему,
следовало бы  ее  обыскать,  но  вероятность того,  что  Клео вооружена,  очень
невелика. Во всяком случае, в ее номере при обыске я никакого оружия не нашел.
     Фура продолжает тормозить.
     Я стреляю водителю в левое бедро с расчетом, чтобы пуля лишь чуть зацепила
мягкую ткань, и снова приставляю пистолет к виску Юрчика.
     — Я же сказал: не останавливаться!
     —  Ты  что  наделал,   пидор?!  —  орет  водитель,  однако  скорость  фуры
увеличивается.  Из  бедра шофера сочится кровь.  Но  на  педаль газа  он  давит
правой, непростреленной ногой, я все сделал рационально.
     — Клео, отыщи аптечку и окажи водителю первую помощь.
     Не  опуская  пистолета,  я  левой  рукой  достаю  из  кармана  наручники и
пристегиваю правую руку шофера к баранке.
     — Ты что, уху ел? — матерится он. — А если резкий поворот?
     — Ничего страшного, браслет застегнут неплотно, запястье в нем провернешь,
и все.
     Клеопатра,  перегнувшись через спинку,  обрабатывает рану. Водитель орет и
ругается.
     — Теперь ты, — командую я Юрчику. — Руку. Быстро!
     Защелкнув  вторую  пару  наручников на  запястье  правой  руки  Юрчика,  я
приковываю его к своей левой руке,  потом обыскиваю.  Оказывается, за поясом на
спине  у  него  был  табельный  пистолет  винтерполовца,  заряженный резиновыми
пулями. Им-то он и вывел из строя моих помощников. Ничего. Я и один справлюсь.
     — Ты можешь объяснить,  что происходит?  — спрашивает Юрчик,  видя,  что я
несколько успокоился.
     — Происходит арест Заратустры,  копа-предателя, который, вместо того чтобы
хранить Виртуальность,  пытается ее  разрушить.  Зачем  вы  пытаетесь разрушить
вирт?
     Вряд ли Заратустра прямо сейчас расколется.  Но какой-то шанс у меня есть.
Он не ожидал штурма, не думал, что я буду действовать столь решительно. Я очень
уверенно идентифицировал его как Заратустру;  о  том,  что Заратустры связаны с
Террористом, я докладывал на оперативке. Ну давай же! Колись!
     И Заратустра колется.
     —  В  существующем виде  вирт  нам  не  нравится.  Разве  этого  аргумента
недостаточно?
     — Ну так боритесь за изменение вирта, за отмену Хартии!
     — Боролись,  не получилось.  Нас не хотят слушать.  А значит,  вирт должен
быть разрушен.
     — Когда это произойдет?
     — Сегодня, через несколько часов.
     — Конкретнее!
     Я снова приставляю к виску Юрчика пистолет.
     — Тебе нет смысла меня убивать. Мертвый я тебе уже ничего не скажу.
     Клеопатра,  вырезав на левой брючине водителя овальную дырку, уже залепила
рану —  касательную,  как я  и  рассчитывал,  — бактерицидным пластырем.  Резко
потянув правую руку Юрчика, я ухватываю Клео за волосы и приставляю к ее голове
пистолет.
     — Ай! Мне больно!— вопит она.
     — Тогда я убью ее. 
     — Завтра в три ноль-ноль по московскому времени. 
     Отпустив Клео, я смотрю на дисплейчик кома.
     — То есть примерно через шесть с половиной часов.
     — Вы все равно уже ничего не успеете сделать,  — спокойно говорит Юрчик. И
эта его интонация лучше любой иной убеждает меня в том, что спасти вирт нам уже
не удастся.
     Но не бороться до последнего мгновения за спасение того,  чему было отдано
столько энергии и сил,  это было бы не рационально.	
     — Мы — не успеем.  А вы, не исключено, еще сможете. Я предлагаю сделку: вы
получаете в  свое полное и законное владение страну Аркадия,  она же Беловодье.
Ты станешь там кем захочешь — царем,  султаном,  князем мира того.  Все ресурсы
будут не ворованными, а легальными. В обмен — сохранение вирта.
     — Нет. Карфаген должен быть разрушен.
     — Тогда зачем нужна была Аркадия?
     — Мы тоже по-своему любили вирт. Хотели напоследок насладиться им.
     — Вы — это кто?
     — Группа единомышленников.
     —  Врешь.  На самом деле Аркадия использовалась для пропаганды ваших идей.
Вот-вот Кропоткин объявит о  наступлении царства свободы.  Начнется хаос.  Вами
под шумок будут сняты блокировки на  полеты,  телепортирование из  любой точки,
отменен запрет на  уникальность личин.  Начнется такая  неразбериха,  что  вирт
рухнет, как карточный домик. Я правильно излагаю ваш дьявольский план?
     — В общих чертах — да.   
     — И что дальше?
     —  Виртляне  выйдут  на  улицы  реальных городов.  Посмотрят на  настоящие
деревья,  глотнут  свежего воздуха,  вспомнят,  как  прекрасна Земля.  А  ночью
займутся настоящим,  неподдельным сексом.  Надеюсь,  многим из них не захочется
возвращаться в вирт. И уж тем более не захочется его восстанавливать.
     — Смешной,  наивный юноша...  — жалею я Юрчика.  — Когда-то такие, как ты,
шли в  народ,  потом совершали революции,  позже боролись с  их последствиями и
готовили контрреволюции...
     — Лучше быть наивным, чем расчетливым.
     —  А  еще  лучше —  разумным.  В  данном случае было  бы  разумно все  мне
рассказать.
     — Да я и так вроде бы все уже...
     —  Ты не признался,  что именно ты и  есть Террорист.  Ты не сообщил,  кто
остальные Заратустры и  где  искать Кропоткина.  Ты  не  сказал,  сколько всего
романтиков участвует в  заговоре против вирта.  Я что,  должен прострелить ногу
Клеопатре, чтобы ты начал говорить?
     Через  зеркальце заднего  вида  в  меня  буквально вонзается взгляд  Клео,
полный  ненависти.  Я  давно  заметил:  женская  любовь  в  отличие от  мужской
трансцендирует не к равнодушию, а к ненависти.
     —  Нас  семь человек,  семь друзей,  решивших спасти мир  от  вирта.  Есть
программисты  высочайшей  квалификации  —  они  обеспечили  ресурсами  Аркадию;
разработали апплеты,  позволяющие нарушать  Хартию,  и  кирасы,  защищающие  от
выстрелов копов. Кропоткин — один из нас. Собственно говоря, единственное, чего
ты не знаешь,  — это реал-адреса моих друзей.  Но если даже я сейчас скажу, где
их искать,  это не поможет.  Помимо романтиков, как ты нас называешь, через три
часа в  вирт выйдут десятки призраков Кропоткина.  Они  объявят,  что радостный
день настал. Ну, будет их немного меньше — что из того?
     — Призраков?
     —  Когда-то программы,  полностью имитирующие виртлян,  использовались для
рекламы товаров в вирте, но потом были запрещены Хартией.
     —  Всех призраков можно уничтожить,  и  твои друзья-программисты наверняка
знают как.
     —  У  каждого  призрака  своя  система  защиты,  свой  укромный уголок  на
страницах вирта, выбранный им в авторежиме, и свой пароль, комбинация случайных
символов,  которую не  знает даже создатель призраков.  Мы  при всем желании не
сможем их уничтожить.
     Неужели обыватели стали настолько предусмотрительными?  Все,  что  говорит
Юрчик,  похоже на  правду.  Хотя если бы  за уничтожение вирта взялись мы сами,
Хранители, то действовали бы еще эффективнее.
     А что,  если все,  что говорит Юрчик, — всего лишь легенда прикрытия? Что,
если правда еще страшнее, чем следует из его слов?
     Юрчик относительно молод и,  следовательно,  неопытен.  Думаю, мне удастся
его переиграть.
     — Я бы поверил тебе, но твоя легенда слишком наивна. Разработка объемного,
сложнейшего программного обеспечения,  которым вы пользуетесь,  —  и всего лишь
ради двух-трех недель неприятностей для  вирта?  Да  пусти вы  эти программы на
черный рынок —  озолотились бы!  Нет,  так  могли поступить только неисправимые
романтики,  а  найти  таких  аж  семь  человек  —  совершенно нереально.  Не  в
девятнадцатом же веке живем!
     Я касаюсь пальцем ручки, торчащей у меня из нагрудного кармана. Теперь мои
слова будут слышать и сатанисты.
     — Водила, загони фуру в лесок, который сейчас будет слева. Клео, твой ком!
     Двумя другими прикосновениями я отключаю передатчик.  Все, что было нужно,
сатанисты услышали.
     — Зачем? — не понимает Клеопатра.
     —  Затем,  чтобы  ты  не  вызвала на  помощь какого-нибудь летуна из  бара
«Икар». Ты там часто сшивалась, не может быть, чтобы ни с кем не познакомилась.
А ради твоих красивых глаз они способны на все.  Ты тоже! — поворачиваю я ствол
пистолета,  который ни  на  секунду не выпускаю из руки,  в  сторону шофера.  —
Снимай, снимай. Я побеседую немного с молодым человеком наедине, а потом
     все вам верну.
     — Мне надо к врачу, — бурчит водила. — Нога сильно болит.
     —  Клео,  в аптечке должно быть обезболивающее.  Дай ему пару таблеток.  В
крайнем случае воткни противошоковую иглу.
     Машина поворачивает в лес.  Проселочная дорога не приспособлена для фур, и
очень  скоро  мы  останавливаемся —  громоздкий грузовик не  может  вписаться в
поворот.
     — Здесь и стойте. А мы с господином Смирновым прогуляемся по лесу.
     — Зачем? — не понимает Юрчик.
     — Я хочу рассказать тебе пару анекдотов.  Надеюсь, в ответ и ты расскажешь
парочку.
     Клеопатра вновь  достает аптечку.  Я  аккуратно,  чтобы  не  испытывать на
разрыв ни цепочку наручников,  ни наши с Юрчиком сухожилия, спускаюсь на землю,
жду, когда то же самое сделает Юрчик.
     —  Клео,  там у  меня на  заднем сиденье большая коробка со снедью.  Ты не
могла бы  приготовить нам всем поесть,  пока мы  с  шерифом друг другу анекдоты
рассказываем? — предлагает Юрчик.
     — Хорошо. Я приготовлю, — безропотно соглашается Клео.
     Ты смотри, какая послушная. Со мной такой не была, хоть якобы и любила. Из
них с Заратустрой могла бы получиться неплохая пара.
     Но не получится.
     Мы с Юрчиком идем по лесной дороге прочь от трассы.  Со стороны, наверное,
кажется,  что мы  —  пара геев,  идущих,  взявшись за руки.  Видеть нас некому,
слышать тоже.
     — Ну и с какого анекдота ты начнешь? — спрашивает Юрчик.
     —  С  эзотерического.  Эзотерический — значит известный очень узкому кругу
лиц.  То,  что  я  сейчас тебе  расскажу,  знают всего лишь  несколько десятков
человек. Вернее, существ, прикидывающихся людьми.
     Юрчик останавливается и смотрит на меня, как на воскресшего мертвеца.
     — Ну-ну... Продолжай...
     — Вначале послушай коротенькую историю... 
     Я  выбираю в  коме  нужный файл,  ввожу пароль,  запускаю файл на  чтение,
выставляю громкость на максимум.
     — Слушай внимательно, Юрчик, файл однократного воспроизведения.
     —  Да у  меня вроде нет другого выхода,  —  усмехается Заратустра.  — Даже
закрыть руками оба уха не могу, только одно!
     «И был вечер,  и было утро, — механическим голосом читает терком текстовый
файл.  — И утром,  при первых отблесках зари, родился мальчик. И стала эта заря
началом нового мира...»
      
     Глава 26
     «Высший человек ?  — воскликнул Заратустра,  объятый ужасом.  — Чего хочет
он? Чего хочет он? Высший человек! Чего хочет он здесь?» — И тело его покрылось
потом.
     Ф.Ницше. Так говорил Заратустра
     — Что-то я ничего не понял, — пожимает плечами Юрчик, прослушав файл. — На
самом деле Виртуальность создавалась совершенно иначе.
     — Земная виртуальность.  Но кто тебе сказал, что речь идет о Земле? Теперь
послушай меня.  Давным-давно  жили-были  на  одной  планете  разумные существа,
назовем  их  даймоны.  И  создали  они  вначале  компьютеры,  потом  глобальную
компьютерную сеть,  а  вскоре и  виртуальность,  почти полностью имитирующую их
мир.  В  отличие от  земной Виртуальности время в  виртуальности даймонов текло
быстрее,  чем  в  их  реальности.  Они  научились использовать то,  что  у  них
называется «быстрые мысли».  Ведь  мозг  разумного существа может  обрабатывать
информацию гораздо быстрее,  чем  необходимо для  потребностей тела;  в  минуты
опасности,  когда  тело,  борясь  за  свою  целостность,  выбрасывает  в  кровь
адреналин,  человек действует намного быстрее и  рациональнее,  чем в обыденной
жизни.  Земляне до  этого еще не  додумались,  даймоны активно использовали это
свойство высокоорганизованных разумных существ.  И все было бы хорошо,  если бы
их  виртуальный мир  —  они  его,  кстати,  называли эквивалентом нашего  слова
«мирв»,  то есть «МИр Виртуальный»,  — так вот, если бы мирв не начал оказывать
весьма существенное и весьма негативное влияние на их подлинный мир.  Догадайся
с одного раза какое?
     Мне надоело стоять и  пялиться на  Юрчика,  словно он —  музейное полотно,
столь  любимый  Клеопатрой подлинник.  Я,  повернувшись,  делаю  небольшой шаг.
Звякает сковывающая нас цепочка,  Смирнову ничего не остается, как идти следом.
Пусть Юрчик почувствует,  что инициатива на моей стороне. Его удел — делать что
скажут.
     —  Они  начали в  своем реальном мире  вести себя так,  словно находятся в
мирве.
     —  Ты  угадал,   именно  так  и  было.   Кроме  того,   даймоны  перестали
интересоваться звездами и вообще собственной Вселенной.
     — А еще они перестали размножаться.
     —  Это был положительный фактор:  их  планета,  как и  Земля,  страдала от
перенаселения.
     — Потом нашлась группа романтиков, которые решили мирв уничтожить.
     —  Нет.  У  даймонов такие номера не  проходят.  Они —  высокосознательные
существа,  считаются с  мнением  других  и  потому  все  важные  вопросы решают
обсуждением, а не насилием.
     — И что же они решили?
     —   Они   решили  поставить  своеобразные  фильтры,   вентили,   полностью
изолирующие мирв от их реальности. Земляне пока до этого не додумались — так же
как до ускорения времени.
     — И удалось им это?
     —  Да.  Теперь в  мирве одни даймоны избавляются от отрицательных эмоций и
комплексов  неполноценности,   другие   обучаются   ремеслам,   третьи   творят
произведения искусства, четвертые отбывают наказание.
     — Даже так? Мирв как виртуальная тюрьма?
     — Которая, между прочим, не калечит даймона, а действительно вынуждает его
становиться более... в терминах землян — более человечным.
     — А свобода от всего, что делает даймона несвободным — диктата гравитации,
императива  единственности  лица  и   тела,   устаревших  моральных  принципов,
ужасающего  давления  инстинкта  размножения  и  так  далее,  —  от  этого  они
избавились? — бубнит Юрчик, шагая вслед за мной по тропе,
     — Это — очень слабые ограничения.  Их даймоны оставили, чтобы не создавать
лишние проблемы в  своем реальном мире.  Зато они сняли ограничения на  гораздо
более важные вещи.
     Мы  медленно идем по лесной тропинке.  Для второй половины августа сегодня
необычно теплый день.  Еще подают голоса птицы,  летают бабочки,  и вообще мирв
прекрасен.
     И  как  хорошо,  что  его  существованию не  угрожает семерка каких-нибудь
безумцев.
     — Разве может быть что-то важнее свободы?
     — Ты и не представляешь,  юноша, как много свобод получили даймоны в своем
мирве!  Например —  свободу влюбляться по собственному желанию,  а не исходя из
интересов общества в целом. Свободу заниматься чем вздумается, а не тем, к чему
у  тебя наибольшие способности.  Свободу дать по  морде негодяю.  Свободу убить
врага, наконец!
     — А что, в мире даймонов всего этого нельзя?
     —  Чем выше культура общества —  тем больше ограничений оно накладывает на
своих  членов.  Тем  глубже  пропасть  между  их  руководствующимся в  основном
инстинктами  подсознательным и  воспитанным  сознательным.  Отсюда  —  неврозы,
депрессии и даже суициды. На Земле тоже количество самоубийств в высокоразвитых
странах гораздо больше,  чем в  отсталых.  А  ведь слаборазвита в  последних не
только  промышленность,  но  прежде  всего  культура —  то,  что  вы  называете
цивилизацией.
     — И во сколько же раз в мирве время течет быстрее, чем в даймонов?	
     —  Примерно в  тысячу.  За один свой месяц они могут прожить в мирве целую
жизнь.	 
     Упавшая  сосна,  примерно в  пол-обхвата толщиной,  преграждает нам  путь.
Приходится преодолевать препятствие.  Вначале через  ствол  перелезаю я,  потом
Юрчик.  И  разговор,  и  наш  маленький отряд веду я.  Надеюсь,  подсознательно
Смирнов ощущает это.
     — Ну, наверное, это чересчур — целая жизнь...
     —  Наоборот.  После  ряда  проб  и  ошибок даймоны пришли именно к  этому.
Длительность каждого погружения в  мирв  равна продолжительности жизни виртела.
Или в терминах даймонов — мирвтела.
     —  Не  понимаю,  о  чем  вы.  Виртело  ведь  практически  бессмертно;  оно
устаревает морально гораздо быстрее, чем физически...
     — В мирве даймонов виртело рождается, взрослеет, живет и умирает точно так
же,  как в  их реальном мире,  только в тысячу раз быстрее.  Разве почти каждый
человек не хотел бы прожить не одну,  а несколько жизней? Даймоны исполнили эту
многовековую мечту!  И заметь, наложив на свой мирв гораздо больше ограничений,
чем люди наложили на вирт. Но вы еще придете к этому.
     — К еще большим ограничениям?
     —  И  к еще большему сближению вирта и реала.  В конечном счете они станут
почти  неотличимыми.  Только вирт  будет свободнее,  обширнее,  многообразнее и
быстрее,  чем реал.  Не нужно его разрушать.  Мы тоже в свое время чуть было не
сделали подобную ошибку, но вовремя опомнились.
     — Вы — ЭТО КТО? 
     — Ты еще не понял?  
     — Ты — даймон? 
     — А наш мирв — это Земля. 
     Юрчик  вновь  непроизвольно останавливается,  поворачивается и  смотрит на
меня, как на сумасшедшего.
     — Ты давно медкомиссию проходил?
     — Как и ты,  два месяца назад.  Ты же знаешь, работа в вирте нервная, копы
проверяются на предмет психического здоровья ежегодно.
     — А ты, случаем, в детстве фантастикой не увлекался?
     Мой авторитет,  только что завоеванный и укрепленный,  рушится в ноль.  Но
это ненадолго. Сейчас я верну его — и сторицей.
     —  Нет и  не  может быть ничего более фантастического,  чем реал.  Кстати,
после того как земляне создали свой вирт,  мы  начали,  подражая вам,  называть
мирв реалом. Так что мы с тобой теперь говорим, можно сказать, на одном языке.
     — Только живем в разных мирах.
     —  Да  не  сумасшедший  я!  И  не  фантастикой обкурился.  Я  —  Хранитель
Виртуальности,  причем не только Виртуальности людей, но и реала, виртуальности
даймонов.
     — Покажи значок.
     — Какой значок?
     — У каждого винтерполовца должен быть значок,  чтобы показывать своим.  Ты
ведь не  в  одиночку хранишь реал,  должны быть и  другие.  И  вам нужен способ
распознавать друг друга.
     — Такой способ есть,  и не один. Но наши значки невидимы для людей — точно
так же, как невидимы значки винтерполовцев для обычных виртлян.
     — И у тебя есть код прохождения сквозь стены?
     —  Нет.  Такие коды мы  не  используем —  физические чудеса запрещены.  Но
кое-какие сверхвозможности у нас есть. Например, такие...
     Мое  сенсационное сообщение остановило Юрчика возле  большой дикой  груши,
сплошь усеянной мелкими плодами.
     Я  протягиваю руку,  удлиняю ее и  срываю плод не с  нижней,  а со средней
ветки, метрах в полутора над моей головой. Юрчик открывает рот.
     —  А еще?  — выдыхает он,  словно дошкольник,  впервые в жизни попавший на
выступление фокусника.
     Я медленно изменяю форму и предстаю перед Юрчиком в виде Никодимова. Столь
же медленно я вновь превращаюсь в Жовтяка.
     —  Ух ты...  —  верит наконец Юрчик.  — Для смены одного виртела на другое
тебе даже не понадобилось выходить из вирта... То есть из реала.
     — Только не говори Клеопатре и водителю,  вообще никому, что я — Хранитель
реала.  Я  открыл тебе эту  важную тайну только потому,  что вы  готовы сделать
страшную ошибку — уничтожить свой вирт.  А ведь планы бытия,  о которых твердят
ваши эзотерики,  —  это на самом деле вложенные виртуальности.  Мы подозреваем,
что наш мир, мир даймонов, — тоже чья-то виртуальность.
     —  Если бы я  все это знал раньше!  —  бьет кулаком одной руки в раскрытую
ладонь другой Юрчик.  Бьет,  немилосердно дергая мою левую руку и не обращая на
нее  ни  малейшего  внимания.  Цепочка  наручников жалобно  звенит.  —  Поздно.
Разрушение вирта уже нельзя остановить!
     —  Мы тоже — и не раз!  — готовили людей к концу света.  Но потом отложили
уничтожение реала до неопределенных времен.  Слишком многим из нас он нужен.  У
реала,  конечно,  есть недостатки, но достоинств гораздо больше. Думаю, и конец
вирта, совместными усилиями, нам тоже удастся отложить.
     — Боюсь,  уже нет. Кропоткин и Заратустры просто проводили психологическую
подготовку виртлян к  предстоящему концу вирта.  Но вирт рухнет не в результате
перегрузки  серверов  —  ты  прав,  последствия  такой  катастрофы  удалось  бы
ликвидировать  уже  через  три-четыре  недели.   А   мы  хотим  разрушить  вирт
необратимо.
     —  Это невозможно.  Все,  что вам удастся сделать,  — это вывести из строя
часть стран и страниц вирта на несколько недель.  Даже если вы запустите в вирт
вирус,  он не успеет распространиться.  Каким бы сложным и  скрытным он ни был,
соответствующий антивирус будет разработан в течение нескольких суток. Да что я
вам рассказываю, вы и сами прекрасно все знаете!
     —   Все   серверы,   все   файлы  вирта  уже  заражены  стеганографическим
вирусом-грибком. Два месяца он размножался в вирте, пока не покрыл каждую стену
каждого здания, не пропитал все жесткие диски и поля памяти. Через шесть — нет,
уже через пять с  половиной часов —  сработают бомбы-детонаторы,  в  вирт будут
посланы команды на активизацию.  Вирус перейдет в  состояние номер два и начнет
интенсивно пожирать все,  до  чего только сумеет дотянуться.  Уже через два-три
часа  все  несущие конструкции вирта рухнут,  а  потом грибок продолжит доедать
остатки. Никакой антивирус за это время разработать невозможно!
     Кажется, Юрчик расстроен всем этим не меньше, чем я.
     А еще,  похоже,  у нас возникли по-настоящему серьезные проблемы.  И чтобы
преодолеть их, нужно действовать предельно решительно и столь же рационально.
     — Создатели вируса могут это сделать достаточно быстро. 
     А   вообще-то  грамотные  хакеры  разрабатывают  антивирус  параллельно  с
разработкой вируса — во избежание случайного, внеурочного заражения.	 
     —  Создатель вируса погиб три  дня назад при невыясненных обстоятельствах.
Он же знал коды, блокирующие программы-детонаторы. Вирт будет разрушен...
     В голосе; Юрчика звучат трагические нотки.
     Кажется, до него кое-что дошло.  
     —  Кто дал вам право решать за всех людей,  нужен им вирт или не нужен?  —
усугубляю я страдания Заратустры.   
     — Наверное, мы были не правы, — кусает нижнюю губу Юрчик. — Дело не только
в том,  что люди уходят из реальности. Они отказались от права первородства, от
почетной обязанности реализовывать себя  в  качестве интеллекта Галактики и  ее
управителей,  от привилегии быть королями мира — всего лишь в пользу чечевичной
похлебки виртуальности. Никто уже не мечтает о полетах к звездам...
     Взволнованный Юрчик пытается поднять обе руки к небу,  забыв, что мы с ним
скованы одной цепью.
     О  Первый,  какой символ!  Ему удается поднять к звездам только одну руку,
дезавуировав тем самым жест,  потому что вторую руку я невольно удерживаю возле
своего бедра!
     Что  ж,  все понятно:  парень начитался старинной фантастики.  Был период,
когда землян действительно готовили к  функции космических перевозчиков и  вели
соответствующую пропаганду,  но потом от этого отказались:  слишком велик риск,
что они не удовольствуются ролью ямщиков...
     Нужно будет усилить работу в этом направлении.  Вредные книги нужно убить,
замалчиванием  или  насмешками,   но  ни  в  коем  случае  не  запретами  и  не
уничтожением — это приводит к обратному результату.
     — Должен тебя огорчить: на самом деле никаких звезд нет. Они есть у нас, в
мире даймонов.  Их перенесли на земное небо, но в истинной реальности генерация
темного вещества идет с такой скоростью,  что полеты к звездам невозможны. Да и
нет там ничего интересного,  на других планетах. Жизнь едина во всей Вселенной,
генетический код один и  тот же.  Не  все ли  равно,  какой вид стал разумным —
пресмыкающиеся,  насекомые, земноводные или головоногие? Стоит ли лететь тысячи
лет,  чтобы побывать в  зоопарке или  самому попасть в  клетку?  Были  и  такие
случаи... 
     Юрчик пожимает плечами.
     — Ради этого — нет.  Но у человечества в крови — жажда путешествий,  жажда
новых впечатлений, жажда экспансии.
     —  А  еще  жажда создавать искусственную реальность.  Все эти жажды теперь
утоляются виртом, и гораздо эффективнее, чем реалом. Извини, мы напрасно теряем
время.  Ты  знаешь,  где физически находятся программы-детонаторы?  Эти серверы
можно отключить,  просто выдернув вилки из  розеток.  Конечно,  какая-то  часть
вирта будет разрушена — но не весь вирт!
     — Каждый из нас, семи романтиков, знает адрес только одной бомбы. Решение,
пусть и ошибочное,  принято, оно окончательно и пересмотру не подлежит. Меня вы
еще можете уговорить,  моих друзей — вряд ли.  Непродажные, знаете ли, люди, из
тех, что готовы отдать жизнь за идеал. Вот если они сами убедятся, что полеты к
звездам бессмысленны,  то...  Но  этого придется долго ждать,  а  часики уже не
просто тикают, а дотикивают последние секунды.
     — Непродажные люди стоят,  конечно,  гораздо дороже,  чем продажные, но на
Земле продаются все.  Как ваши друзья насчет бессмертия,  абсолютного здоровья,
высокого творческого потенциала?  Думаю,  Париж стоит мессы.  Мы даже готовы не
просто  отнять  это  у  других  и  передать вашим  друзьям.  Нет,  все  гораздо
интереснее:  на  Земле появятся семь  гениев.  Этот век  войдет в  историю как,
допустим, алмазный, его назовут по вашим именам...
     — А потом?
     — А потом вы вернетесь в наш, истинный мир. Он не так уж сильно отличается
от реала,  но у  нас тоже есть много чего интересного.  А  ведь вы придете не с
пустыми руками, а со своими творческими достижениями...
     — Если это так просто, почему бы вам не сделать гениями всех?
     — Не позволяет технология. Ну, скажем, скафы для гениев стоят в тысячи раз
дороже, чем для нормальных землян, а серверы, через которые они выходят в реал,
— в миллионы раз.  Есть и другие проблемы, которые мы пока не смогли решить. Но
суть в  другом.  Судя по  тому,  что ваши друзья не  удовлетворены существующим
миром,  их прислали сюда отбывать наказание.  Значительно скостить срок и  даже
превратить наказание в отдых — разве это плохо? Звоните друзьям!;
     — Мы застраховались на случай попытки подкупа одного из нас или даже всех.
Знали,  что человек слаб,  и подстраховались! — грустно улыбается Заратустра. —
Бомбы-детонаторы  с  часовым  механизмом  заложены  не  на  самих  серверах,  а
поблизости  от  тех  из  них,  которые  невозможно отключить,  потому  что  они
контролируют  электростанции,  диспетчерские  аэропортов,  центры  слежения  за
ближним  космосом  и  так  далее.  В  момент  активизации  бомба  устанавливает
беспроводное соединение с  сервером,  запускает на него код инициации,  и вирус
активизируется.  Его уже невозможно остановить.  Мы можем только объявить, что,
во  избежание болезненных ощущений,  всем  рекомендуется срочно  покинуть вирт,
который скоро будет разрушен.  Именно этим  и  собирались заняться в  последние
часы Кропоткин, его призраки, я и другие Заратустры.
     — Вместо этого вы займетесь спасением вирта. Быстро сообщай своим друзьям,
что   они   делают  грандиозную  ошибку,   что   мы   готовы  выкупить  у   них
бомбы-детонаторы по очень привлекательной цене. Мы, хранители вашей реальности,
воспользуемся своими сверхвозможностями, чтобы спасти ваш же вирт. Ну!
     — Не думаю, что мои друзья поверят вам на слово.
     — В качестве аванса они получат философский камень. Знаешь, что это такое?
     — Средневековая легенда.
     —  Красный  порошок,  способный превращать свинец  в  золото,  значительно
продлевающий  жизнь  в   реале  и   наделяющий  человека  высокими  творческими
способностями. Полная гениальность — потом, после обезвреживания бомб.
     — На проверку всего этого уйдут дни...
     —   Минуты.   Ты   даешь   текущие  реал-адреса,   я   сообщаю  их   своим
друзьям-даймонам. Они в считанные минуты отыскивают твоих чертовых романтиков и
вручают им  философский камень.  Через  час-полтора твои  друзья  будут  готовы
сообщить моим коллегам точные координаты бомб. Быстрее!
     — Реал-адреса в моем теркоме, под паролем, сейчас я его введу...
     На  связь  по  Т-каналу  нет  времени.  Кроме  того,  обыватели не  должны
догадаться о  его существовании.  Едва Юрчик открывает на  своем теркоме файл с
адресами, я перебрасываю его на свой ком и связываюсь — опять-таки через терком
— с предком.
     —  Аркадий,  это  Логвин.  Срочное сообщение.  Я  только что имел беседу с
Заратустрой-исходником, признался, что действую от имени Хранителей реала. Он в
ответ сообщил адреса шести его друзей,  которые,  в  свою очередь,  знают,  где
находятся бомбы-детонаторы.  Положение серьезное,  я пообещал отдать в обмен на
адреса почти весь наш вековой резерв — семь гениальностей...
     Пока я докладываю обстановку, Юрчик время от времени кивает: дескать, этот
даймон ничего не перепутал,  все излагает правильно.  И  в глазах его,  как мне
казалось, мелькает торжество. Он уверен, что даже мы, даймоны, не сможем спасти
вирт.
     Этот  Юрчик  явно  страдает  комплексом Герострата.  Уже  зная,  что  вирт
разрушать  ни  в  коем  случае  нельзя,  он  наслаждается тем,  что  катастрофу
невозможно предотвратить.
     Придется доказать Юрчику, что он не прав.
      
     Глава 27
     Горе этому большому городу! 
     Ф. Ницше. Так говорил Заратуетра
     —  Я  тоже хотел бы  получить порцию философского камня,  —  говорит Юрчик
после того,  как я  перебрасываю на комп предка реал-адреса всех его друзей,  а
Юрчик, в свою очередь, отправляет всем своим сообщникам одно и то же сообщение.
     И  кстати,  что  собой на  самом деле  представляет этот  ваш  философский
камень?
     — На самом деле это — особая программа,  позволяющая землянину максимально
полно   использовать  ресурсы   того,   что   в   вирте   называется  «сервер».
Широкополосная линия,  почти мгновенный доступ к любой информации...  У вас это
называется —  интуиция,  инсайт,  озарение,  вдохновение...  А  одну  порцию ты
получишь прямо сейчас.
     Я  демонстративно погружаю пальцы в  свое  запястье и  вытаскиваю из  того
места,  которое обычно перерезают бритвой самоубийцы, небольшую капсулу. Крови,
естественно,   нет,  и  никакой  ранки  не  остается.  На  Юрчика  это  особого
впечатления не  производит —  йоги тоже могут делать нечто подобное,  —  но еще
одно подтверждение моего кардинального отличия от людей лишним не будет.
     Раскрыв  капсулу,  я  выкатываю  на  ладонь  Юрчика  меньшую  по  размерам
прозрачную капсулу с красным порошком.
     — Оказывается,  гением стать так просто... — усмехается Заратустра, глотая
капсулу.  Чуть  не  подавившись,  он  судорожно достает  из  нагрудного кармана
маленькую плоскую бутылочку и делает несколько глотков.
     Эти  обыватели такие изнеженные...  И  пяти суток не  могут обходиться без
воды.
     А некоторые — без алкоголя.  Интересно,  что носит с собой Юрчик?  Судя по
цвету — водку или минералку.
     Надеюсь,  все  его  друзья  в  течение ближайшего получаса получат красный
порошок. Все до единого. Даже одна необезвреженная бомба может доставить много,
очень много хлопот.
     — И как скоро он подействует?
     —  Через  пять  минут.  Ты  кем  хотел бы  стать —  гениальным художником,
композитором, писателем или просто супер-любовником?
     —  Космонавтом.  Я  всю  жизнь мечтал стать космонавтом,  хотел не  просто
летать подобно птицам,  а парить в невесомости, одним взглядом охватывать целое
полушарие, смотреть на звезды, свет которых не замутнен атмосферой... Но мне не
повезло:  к тому времени,  когда я оканчивал школу,  высшее училище космонавтов
прекратило набор курсантов.
     — Так вот почему ты так ненавидишь вирт... Чисто личное, да?
     — В каждом поступке любого человека присутствует чисто личное.
     —  В  этом-то и главная беда землян.  Они действуют не исходя из блага для
всех,  но всегда — или сознательно, или подсознательно — прежде всего для себя.
Потому и делают иногда грубейшие ошибки. 
     — Надеюсь, вам удастся их исправить, — грустно улыбается Юрчик.
     Взгляд  его  меняется.  Зрачки  расширяются,  движения становятся резкими,
отрывистыми. Он смотрит то на меня, то на окружающие нас деревья, несколько раз
взмахивает руками, становится на цыпочки, потом наклоняется...
     Я  поспешно достаю ключ и снимаю браслет вначале с него,  потом с себя.  В
наручниках уже нет нужды. Теперь Юрчик пристегнут ко мне надежнее, чем стальной
цепочкой.
     А вот я к нему — нет!
     — Что это? — шепчет Смирнов. — Я... Я уже на орбите?
     Что ж,  Юрчик не обманул меня:  оказывается,  он действительно хотел стать
космонавтом.
     Бедный мальчик...	 
     Смирнов падает лицом вниз на  редкую траву,  с  трудом пробивающуюся через
слои  опавших  листьев,   широко  раскидывает  руки  и   ноги,   несколько  раз
покачивается из стороны в сторону, и мне кажется, что он лежит на дне невидимой
лодки,  влекомой волнами.  Потом Юрчик вдруг рывком переворачивается на  спину,
сморит в небо, проглядывающее между вершинами сосен, широко открытыми глазами.
     — Как красиво! — восхищенно шепчет он.
     Интересно,  что он  сейчас видит?  Кольца Сатурна так,  как они выглядят с
поверхности его самого большого спутника —  Титана,  Марс с  орбиты Деймоса или
просто окрестности Бетельгейзе? Пусть наслаждается...
     «Предок,  мой  Заратустра принял чайна  рэд  и  ловит  кайф.  Как  дела  у
остальных?»
     «Двоих нашли и  обрабатываем.  С  остальными уже договорились о  встречах.
Надеюсь, мы успеем. Хвала Первому!»
     «Первому хвала!»
     Юрчик лежит на спине, закрыв глаза. На его окаменевшем лице застыла глупая
улыбка.  Он  слишком много  сил  отдал своему первому космическому путешествию.
Примерно так  выглядит несчастный,  принявший дозу  виртаина.  Но  выход  после
«философского камня» менее резкий.
     Надеюсь, Юрчик не будет плакать.
     Заратустра  открывает  глаза,   недоуменно  смотрит  в   небо,   потом  по
сторонам... Он явно потерял ориентацию.
     Я  подхожу ближе.  Увидев меня,  Юрчик  пугается,  отворачивается,  рывком
садится.
     — Что со мной было? — задает он глупейший вопрос. 
     —  Это  у  тебя  нужно спросить.  В  твоем распоряжении был  весь мир.  Не
ущербный в общем-то реал,  который вы называете «Солнечная система», а наш мир,
мир даймонов.  Ты мог подключиться к сознанию любого из нас, открытого в данный
момент для восприятия другими даймонами,  и видеть-слышать-ощущать все то,  что
ощущает в данный момент этот даймон. Где ты был?
     —  В открытом космосе.  Я летел над какой-то планетой в обычном спортивном
костюме, единственная особенность — прозрачный щиток перед глазами...
     - Так выглядит новое поколение скафандров наших космонавтов.
     — И рядом со мною летела женщина неземной красоты, 
     — Естественно, неземной. Ведь ты был в мире даймонов.
     — Мы летели,  взявшись за руки,  и о чем-то говорили. Потом я попытался ее
поцеловать,  но мы только стукнулись щитками.  Она засмеялась,  и мне стало так
хорошо... Сколько прошло времени?
     — Здесь — минут десять. А там?     
     — Мне показалось, несколько часов. Что это было?
     —  Сейчас  вы  устанавливаете повсюду  телекамеры,  передающие  в  виртуал
объемные  изображения различных уголков  Земли.  Но  скоро  живой  вирт-камерой
сможет стать любой землянин —  конечно,  на тот период,  на который он пожелает
этого.  И  если он в это время будет на вершине Эвереста,  любой другой человек
сможет посмотреть на мир его глазами, услышать шум ветра его ушами...
     Юрчик встает, стряхивает с ветровки листья.
     — И это все, на что способен философский камень — подключить меня к чужому
сознанию?
     —  Другого  способа осуществить твою  мечту  не  было.  Если  бы  ты  был,
допустим, настроен на сочинение музыки, то после нескольких минут прослушивания
божественных мелодий схватил бы нотную бумагу и начал рисовать на ней закорючки
нот.
     Был бы изобретателем — включил бы свой мобильный терком и начал что-нибудь
просчитывать или  проектировать.  Ну  и  так далее.  Каждый получает лавину той
информации,  на  которую настроен.  Последействие философского камня достаточно
длительное.  Ты еще несколько дней будешь не ходить,  а почти летать.  Спроси у
своих друзей, что ощущали они.	
     Юрчик включает ком,  отходит от меня метров на пять,  что-то тихо говорит.
Соединяется еще с кем-то,  снова говорит... Он даже не заметил, что на его руке
уже нет браслета.
     —  Ну,  что  испытывали твои  друзья?  —  спрашиваю  я,  когда  Заратустра
возвращается ко мне. Да и куда ему теперь деваться?
     —  Один  понял,  как  нужно  изменить  стек  протоколов,  используемых для
создания  вирта,  сейчас  пытается  вспомнить это  и  записать.  Второй  просто
отказался со  мной говорить.  Для него уже не  имеет значения ни вирт,  ни наши
бомбы.  Он тоже занят чем-то гораздо более важным,  чем именно — не сказал.  Но
адрес  своей  бомбы  он  вашему человеку уже  сообщил,  —  рассеивает Юрчик мою
тревогу.
     —  По-моему,  тебе тоже пора сделать это.  Время идет,  мы можем просто не
успеть.
     — Боюсь, именно так и будет, — прямо на глазах скучнеет Юрчик. — Мои бомбы
—  я заложил не одну,  а три штуки — находятся в фурах,  которые я периодически
угонял. И где сейчас эти фуры — одному Богу известно.
     — Богу и сотрудникам Винтерпола. Как выглядят бомбы?
     — Маленькие черные коробочки,  установленные под спутниковыми тарелками на
крышах кабин.  В час «че»,  когда сработают таймеры, бомбы передадут сигналы на
активизацию вирусов непосредственно на спутники.
     — Толково придумано. Номера фур помнишь?
     - Да, конечно.	
     —  Быстренько связывайся с Караваевым,  сообщай номера,  рассказывай,  как
выглядят бомбы и что нужно сделать, чтобы их отключить.
     — Я? Караваеву?
     — Ты ведь сотрудник Винтерпола?
     — Я думал...
     —  И  получил  важную  информацию  о  готовящемся  террористическом  акте.
Источник ее можешь не называть — награда все равно найдет героя.
     — И мне... Ничего не будет за попытку уничтожения вирта?
     —  Только в том случае,  если нам совместными усилиями удастся его спасти.
Звони Караваеву!
     Пока Юрчик втолковывает Караваеву,  где  нужно искать три  бомбы и  как их
обезвреживать, я еще раз связываюсь с предком по Т-каналу.
     «Предок,  я выяснил адреса трех бомб, заложенных Заратустрой-исходником, и
пытаюсь обезвредить их  руками обывателей,  сотрудников Винтерпола.  Как дела с
остальными шестью бомбами?»
     «Организовываем обезвреживание. Одна на борту атомного ледокола, он сейчас
в высоких широтах Арктики.  Мы подбросили соответствующую информацию в ФСБ, они
уже  дают  указания  экипажу.  Еще  одна  оказалась  непосредственно  на  борту
спутника.  Прорабатываем вопрос  об  уничтожении его  силами космических войск.
Полагаю,  это удастся сделать — министр обороны находится под нашим влиянием. С
остальными  проще  —   они   в   пределах  досягаемости  или  Винтерпола,   или
контролируемых нами людей.  Если представленный список исчерпывающий, мы должны
успеть».
     «Храни тебя Первый!»
     «И тебя храни!»
     — Ну что? — спрашиваю я у Юрчика, как только он отключает ком.
     —  Караваев надеется,  что им удастся найти фуры.  Как выглядят бомбы,  он
знает — одну такую,  на крыше МГУ, они уже обезвредили. Кто-то им позвонил, все
объяснил...
     — Это даймоны.
     — Мы были уверены, что вирт обречен, что бомбы не найдут, а если и найдут,
то не снимут. Оказалось, это не так уж и трудно сделать...
     — Ты огорчен этим?
     —  Я  огорчен другим.  Есть еще  два десятка бомб,  установленных мною без
ведома друзей. И снять их вам вряд ли удастся.
     Однако...  Недаром он мне так быстро разонравился,  этот Юрчик. Сюрприз за
сюрпризом.
     — Где они?
     —  Вначале я  хотел бы получить обещанную гениальность.  Для себя и  своих
друзей.
     — Ты — не веришь — нам — даймонам? — изумляюсь я.
     — Так когда мы станем гениями?
     — Обычно я не ношу с собой столь... привлекательные вещи. Я даю тебе слово
даймона: и ты, и шесть твоих друзей станут гениями.
     — Не шесть, а семь. Клеопатра тоже должна получить все это.
     — Почему?
     — Потому что я ее люблю.
     — Хорошо.
     — Когда мы получим обещанное?
     — Завтра вечером.
     — Ладно, колюсь. Бомбы находятся на стенках труб.
     — Каких именно?
     —  Дымовых.  Высоких дымовых труб на заводах и электростанциях.  Многие из
них уже не  работают,  но трубы и  градирни остались.  Вот на них,  так,  чтобы
нельзя было достать с лестниц, я и поставил бомбы с передатчиками. 
     — Как ты ухитрился это сделать?
     — С помощью змеев.
     — Змей?!
     —  Бумажных змеев,  к хвостам которых были привязаны коробочки с бомбами и
мощные маленькие магниты. Ночью, при сильном ветре, я запускал змеев так, чтобы
они  приблизились к  градирням.  Они железобетонные,  внутри стальная арматура.
Магнит  хватался за  арматуру,  вместе  с  ним  к  бетону прилипала коробочка с
бомбой,  миниатюрным  теркомом,  солнечной  батареей  и  антенной.  Хвост  змея
отрывался от  коробочки,  нить  я  быстро-быстро  сматывал.  Увидеть  маленькую
коробочку с  земли  практически невозможно,  через терком и  антенну она  имеет
выход в вирт, часики тикают...
     — Где эти бомбы, трубы и градирни?!
     —  Одна бомба примерно в двух километрах отсюда,  на старой ТЭЦ.  Другие в
окрестностях Москвы, Питера, Нижнего Новгорода, Минска, Киева...
     — Ты можешь дать точные адреса всех бомб, укрепленных ,на трубах?
     —  Могу,  но вы все равно не успеете.  Жаль,  что так получилось.  Я хотел
создать систему нападения,  против которой не было бы защиты.  И мне в общем-то
удалось сделать это, криво усмехается Юрчик, — К сожалению,
     — Адреса и координаты бомб, конечно же, в твоем коме и под паролем?
     — Конечно.
     — Перебрасывай их на мой. У нас еще есть...
     — Всего лишь два часа...
     — Целых два часа. Перебрасывай! И быстренько идем к фуре — ближайшую бомбу
придется обезвреживать мне.
      
     Возвращаемся мы уже в  темноте.  Юрчик,  спотыкаясь и чертыхаясь,  на ходу
перебрасывает файл с  координатами бомб на мой ком,  я  созваниваюсь с предком,
объясняю  ситуацию,   перебрасываю  ему  файл,   сообщаю,  что  обезвреживанием
ближайшей бомбы займусь сам.
     —  И  как  ты  это  сделаешь?  —  все  так  же  кисло  улыбается Юрчик.  —
Электростанция охраняется,  никого  постороннего туда  не  пропустят.  Получить
пропуск даже для сотрудника Винтерпола — проблема не одного часа.  А ведь чтобы
снять бомбу,  нужен хотя бы вертолет.  Не думаю,  что за два часа все это можно
организовать.
     —  Мы,  даймоны,  в отличие от вас,  людей,  не организовываем,  а делаем.
Делаем то, что следует сделать в данный момент в нужном месте.
     Мы подбегаем к фуре.  Водитель дремлет, положив голову на руки, покоящиеся
на  баранке.  Клео  полулежит на  спальном месте  водителей,  бездумно глядя  в
потолок.  На переднем сиденье приготовлен нехитрый ужин — бутерброды, помидоры,
термос, пакетики сока.
     — Ну что? — оживляется Клео, когда Юрчик перебирается к ней. Я передаю ему
поднос с бутербродами — не до них теперь.
     —  Логвин  уговорил меня  уничтожить не  вирт,  а  бомбы.  Я,  правда,  не
представляю, как он это сумеет сделать.
     — Мои возможности несколько больше,  чем твои.  Говори, куда ехать! Шофер,
заводи свой драндулет!
     — Как же так?! — недоумевает Клео. — Он тебя что, загипнотизировал?
     — Нет. У него нашлись достаточно веские аргументы. 
     Клеопатра яростно приподнимает бровь.  
     - Надеюсь, на твоих друзей они не подействовали!
     — Боюсь, это не так. 
     — Но почему?!  — почти кричит Клео.  — Мы ведь решили не поддаваться ни на
какие уговоры!
     — Тебе лучше не знать об этом.
     Интересный разговор у  них получился.  Клео что,  одна из  Заратустр?  Или
Юрчик  совратил  ее   с   пути   истинного  уже   после  приключения  в   клубе
спиритуалистов? Впрочем, теперь это уже не имеет значения.
     Пока фура выбирается на дорогу,  Смирнов успевает втолковать шоферу,  куда
тот  должен  держать  путь.  Электростанция  действительно  оказывается  совсем
близко,  всего в  двух-трех километрах.  Ответвление от трассы,  ведущее к ней,
запечатано «кирпичом»,  но он нас,  конечно,  не останавливает.  И только перед
наглухо закрытыми железными воротами — на них в свете фар мерцают буквы «ЕЭС» —
фура, жалобно взвизгнув тормозами, прерывает свой путь.
     — Ждите меня здесь,  — командую я.  — Через полчаса,  максимум через час я
приду с  бомбой в  руках.  Если пристанет охрана,  тяните резину до последнего,
отвлекайте внимание, в крайнем случае вернитесь на трассу и ждите меня там.
     — А посмотреть можно,  как ты ее будешь снимать?  — спрашивает Юрчик.  Его
интерес понятен:  он считал, что его система нападения неотразима. А тут за два
часа собираются обезвредить все бомбы, которые он закладывал месяцами, а может,
и годами.
     —  Вряд ли  ты  что  увидишь:  уже темно.  Лучше помоги шоферу отбиться от
охранников, если они появятся.
     И   действительно,   в  железных  воротах  открывается  калитка,   из  нее
показывается вохровец,  закрывает ладонью глаза,  машет рукой,  требуя погасить
фары.
     Я  выскальзываю из кабины,  бегу вдоль забора,  на ходу перестраивая орган
зрения  на  ПК-диапазон.  Луна  светит достаточно ярко,  но  иногда прячется за
облаками,   так   что   такая   перестройка  становится   вполне   оправданной,
рациональной.
     Рядом  с  корпусами  электростанции —  две  разновысокие  трубы  и  четыре
огромных конуса,  закрывающие четверть горизонта.  Это и есть градирни.  Будь я
средневековым крестьянином,  они  показались бы  мне  страшными великанами.  На
самом  деле  это  —  всего  лишь  четыре  памятника крайне неэффективной земной
энергетике, основная задача которой — сделать жизнь на Земле невозможной.
     И, к сожалению, не только для людей.
     Со  всех  сторон  к  забору  подступает лес  с  чахлыми,  полуотравленными
деревьями — но не ближе чем на десять метров.  Это зона отчуждения,  оставшаяся
со времен всеобщего страха перед террористами. На краю зоны, под высоким дубом,
я и выбираю место для своего временного лагеря.
     Собственно, единственное, для чего мне нужен дуб, — чтобы потом можно было
быстро найти свою одежду.
     Раздевшись догола,  я  трансформируюсь в двух огромных филинов и уже минут
через десять бесшумно взмываю в ночное небо.
     Глава 28
     Не надо желать быть врачом неизлечимых... поэтому вы должны исчезнуть!
     Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
     Коробочка с бомбой — на ближайшем к забору усеченном конусе, метрах в пяти
от  его верхней,  срезанной части.  Коробочка серого,  под цвет бетона,  цвета,
размерами с  кулак.  Найти ее  даже с  вертолета было бы непросто,  тем более в
темноте. Но что неподвластно человеку, то легко могут сделать два филина.
     Уже на втором облете градирни я нахожу искомое.
     И сразу же сталкиваюсь с проблемой.
     Во-первых,  коробочка для  когтей  филина слишком велика,  лапы  не  могут
захватить ее. Приходится нарастить когти и изменить их профиль.
     Но и  следующая попытка оторвать коробочку от стенки оказывается неудачной
—  магнит,  которым она притягивается к  скрытой под бетоном арматуре,  слишком
мощный.  Филину просто не  хватает сил,  ведь  теслам магнитного поля он  может
противопоставить только ньютоны своих крыльев!
     Обескураженный,  я сажусь на верхний край градирни всеми четырьмя лапами и
некоторое время размышляю.
     До  коробочки отсюда метров пять,  не  больше.  Будь  у  меня какая-нибудь
лестница или веревка...
     Проводить  трансформу  на   вершине  скалы   или   гребне  трубы  —   дело
довольно-таки рисковое.  Увлекшись,  можно сорваться вниз.  И хорошо,  если оба
фрагмента тела упадут по одну сторону от края.  А  если один внутрь,  а  другой
наружу? Опять превращайся в птиц, слетайся, трансформируйся...
     Но все обходится. Приняв форму человека — всегда нужно принимать ближайшую
к  необходимой в  данный  момент  форму,  это  правило  свято  соблюдает каждый
Хранитель, — я крепко хватаюсь правой рукой за гребень, удлиняю пальцы и ногти,
превращаю последние в  когти филина.  Лишь  убедившись,  что  моя  правая рука,
модифицированная должным  образом,  свободно выдерживает вес  тела,  я  начинаю
удлинять обе руки.
     Размах передних конечностей в три метра — мечта любого боксера.  Наверное,
был бы рад иметь такие руки и вор-карманник.  Но,  к сожалению,  для меня этого
недостаточно.
     Что ж, придется позаимствовать материал у остальных частей тела.
     Ноги мои укорачиваются,  а потом и вовсе исчезают.  За ними приходит черед
туловища. В конце концов я превращаюсь в гигантскую змею с человеческой головой
посреди сильного гибкого тела,  с  человеческими кистями и  с когтями филина на
кончиках пальцев.  Дотянувшись нижней кистью до коробочки с бомбой,  я с трудом
отрываю ее  от бетона и  быстро произвожу обратную трансформу.  Превратившись в
человека,  я укладываю коробочку на гребне градирни так, чтобы она лишь чуточку
притягивалась к  ближайшей,  скрытой под  толщей  бетона  арматурине,  и  вновь
трансформируюсь в двух филинов.
     Теперь ничто не мешает мне перенести коробочку туда, где лежит одежда.
     От  столь большого количества трансформ,  выполненных в  течение короткого
времени,  у меня немного кружится голова. Одевшись, я вначале взмахиваю руками,
пытаясь взлететь,  и  лишь потом делаю первый шаг.  В  туфлях распрямляются мой
скрюченные, словно когти филина, пальцы.
     Однако к  тому времени,  когда я  подхожу к  фуре,  контроль над телом уже
полностью восстановлен.
     Вохровца нет,  водила дремлет,  облокотившись на руль.  Я бесцеремонно его
расталкиваю.
     — А где Смирнов и Клеопатра?
     — В кузове.  По-моему,  трахаться пошли, — сообщает водила, зевнув. — Мало
им виртуального секса,  так еще и в реале... Тьфу, гадость какая! Я этим уж лет
пять не  занимаюсь.  То  ли  дело в  вирте!  Ни  детей,  ни венер.  Чистое тебе
удовольствие!
     — Денег-то хватает на вирт-путан?
     —  Хватает.  После того как  от  меня ушла жена,  мне  на  все хватает!  —
довольно лыбится он. — Ты мне это, на лечение денег-то дашь?
     — Дам, дам... Только вот бомбу обезврежу...
     — Дай прямо сейчас! А то я полицию вызову!
     —  Тогда  я  лучше  тебя  пристрелю,  —  говорю я,  вынимая пистолет.  Эти
обыватели  любое  проявление доброты  и  великодушия принимают за  слабость.  И
немедленно пытаются извлечь из этого выгоду.
     Водитель  дергается,  вспоминает,  что  его  рука  по-прежнему прикована к
баранке, а в раненой ноге прячется боль, и сникает.
     — Ладно, не горячись... Отдашь должок, когда тебе будет удобно, лады?
     —  Я  Ничего Никогда Никому Не Обещаю,  — осаживаю его я,  но все же прячу
пистолет. — Сиди тихо и не дергайся. С охраной договорились?
     — Заказчик вохровцу сколько-то отстегнул, тот и успокоился.
     — Хорошо. Жди.
     Я вылезаю из кабины, обхожу машину, открываю заднюю дверь фуры.
     Юрчик и Клеопатра,  конечно же, не трахаются, а смотрят на экраны каких-то
приборов,  установленных на обшарпанном столе в  левом дальнем углу просторного
кузова.  Здесь же — стандартный столик, прочие атрибуты вирт-кабинета. По углам
и  на  стенах  висят  восемь  больших огнетушителей —  видимо,  в  фуре  раньше
перевозили какие-то легковоспламеняющиеся изделия.
     Я аккуратно кладу на пол серую коробочку.
     — Вот твоя бомба. Как она обезвреживается?
     —  Универсальным выключателем,  —  говорит  Юрчик,  вынимает  из  ящика  с
инструментами, стоящим под столом, молоток и с размаху ударяет им по коробочке.
Во все стороны летят пластмассовые брызги.  На всякий случай Юрчик еще два раза
приводит в действие универсальный выключатель.
     — А как с другими бомбами? — волнуется Заратустра.
     — Сейчас узнаю.
     Я — в который уже раз за сегодня! — связываюсь через ком с предком.
     — Осталось снять только две бомбы,  — докладываю я Юрчику.  — Через десять
минут это сделают.
     —  А  до  времени  «че»  оставалось двадцать восемь  минут.  Значит,  вирт
останется цел?
     — И невредим. Однако заставил ты нас поволноваться...
     —  Так  что с  полетами к  звездам?  Их  не  будет?  —  грустно спрашивает
Заратустра,   присаживаясь  возле  стандартного  столика.  Клео  опускается  на
соседний стул,  и я вспоминаю, как она ждала меня в баре «Икар», как мешала мне
ее дурацкая любовь.  А  теперь она — уже в реале — сидит за таким же столиком с
другим мужчиной и,  кажется,  уже в него влюблена. Сердце краса-а-виц склонно к
изме-е-нам...
     Как хорошо, что я не обыватель. Иначе сейчас, наверное, сходил бы с ума от
ревности.
     — Для вас — не будет. Да и у нас они происходят нечасто.
     Я  присаживаюсь на  свободный стул,  пытаюсь налить себе все  равно какого
напитка из красивой бутылки с надписью «Хеннесси», но она оказывается пустой.
     — Плохо ты принимаешь гостей.
     Смирнов безразлично как-то, скорее даже уныло пожимает плечами.
     — Извини, я сегодня долго был в вирте, все выпил. Знаешь, больше всего мне
жаль именно этого — далеких звезд, которые так и останутся недостижимыми.
     Юрчику кажется,  что беспредельная тоска,  наваливающаяся сейчас на  него,
вызвана именно абсолютной несбыточностью детской мечты.  На  самом деле у  него
начинается  ломка.  Тоска  будет  усиливаться  несколько  дней,  потом  заболят
суставы,  полностью пропадет аппетит,  случится приступ  рвоты...  Если  он  не
получит  очередную  дозу  чайна  рэд,  уже  через  неделю  глубокая  депрессия,
сопровождаемая приступами невыносимой боли, приведет его к самоубийству.
     —  У  вас —  это у  кого?  —  не понимает Клеопатра.  Она не слышала моего
объяснения, а Юрчик, умничка, ничего ей не рассказал.
     Иначе мне пришлось бы убрать и ее тоже.
     — У американцев. Вы ведь знаете, я приехал сюда из Штатов пять лет назад.
     —  Да,  но  все  последние пилотируемые полеты были международными!  —  не
понимает Клео и, раздраженная собственной глупостью, приподнимает бровь.
     —  Россия выходит из космической гонки.  Это позволит расширить российский
сегмент вирта. Ты что, не слышала об этом? — подмигиваю я Юрчику.
     —  К  сожалению,  это так,  —  подыгрывает мне он,  спасая тем самым жизнь
Клеопатре.
     Или все-таки лучше ее нейтрализовать?
     Посмотрим. Если Юрчик и я не проговоримся — пусть живет. Ведь с нее делали
виртело,  благодаря которому тысячи и тысячи обывателей уйдут из реала в вирт —
навсегда, безвозвратно, безнадежно. За это стоит оставить ей жизнь.
     Оживает мой терком. В замкнутом пространстве фуры его сигнал вызова звучит
оглушительно громко.
     —  Это я,  —  слышу я голос предка и вижу на дисплейчике свежее и молодое,
как всегда,  лицо. — Последние две бомбы обезврежены. Спроси у этого обывателя,
обо всех ли он рассказал? С него станется...
     Юрчик, слышавший предка, криво улыбается.
     — Других бомб нет.  Я не был уверен,  что все рассказанное тобой — правда,
потому и не раскололся сразу.
     — Других бомб нет, — отвечаю я предку.
     — Тогда до связи, Логвин.
     —  До  связи,  Аркадий.  Разве  приведенные  мною  доказательства тебя  не
убедили? — поворачиваюсь я к Юрчику.
     —  Доказательства чего?  —  спрашивает Клеопатра,  но ее вопрос повисает в
воздухе.
     Когда мужчины не  отвечают на вопросы красивых женщин,  это означает,  что
они говорят о действительно серьезных вещах.
     — Пару лет назад мне в руки попала одна любопытная книга, — как-то в обход
отвечает Юрчик,  наблюдая на дисплее замысловатую кривую.  — В ней говорилось о
том,  что Сверхцивилизаций нет не потому,  что они самоуничтожаются,  достигнув
достаточного для этого уровня развития технологии,  а  потому,  что им помогают
сделать это.
     — Кто? — вкладываю я в короткий вопрос весь доступный мне сарказм.
     — Те, кто не хочет появления Сверхцивилизаций в Галактике.
     — Я, кажется, тоже читал эту глупую книгу.
     —  Вот как?  А  я  слышал,  половина ее  тиража сгорела во время пожара на
типографии, остальная незаметно растворилась в социуме, что произошло с автором
— тайна, покрытая мраком. Этой книги ни в одной вирт-библиотеке нет!
     — Один экземпляр — у тебя?
     —Да.
     — Продай мне его, а?
     — Ты вроде уже пообещал мне дать за спасение вирта такое,  что против него
все деньги, все раритеты, все золото Земли — ничто!
     —  Тогда подари.  Это  —  одна  из  немногих книг,  отсутствующая в  нашей
библиотеке. Где она у тебя лежит?
     — На работе, в кабинете.
     Кажется, я на пару секунд теряю контроль над своим лицом.
     Еще бы! Половину тиража нам действительно удалось сжечь, вторую половину —
вначале замолчать,  а потом постепенно выкупить и уничтожить.  Естественно, как
только книгу сканировали и выставляли в одной из вирт-библиотек,  мы немедленно
выкупали у владельца уцелевший экземпляр,  а библиотекарю предъявляли завещание
автора,  требующее уничтожения его изобилующей ошибками книги. Последние четыре
года книга нигде не  всплывала,  мы  решили,  что  уже все.  И  вот —  еще один
экземпляр!
     Будем надеяться, что последний.
     — Знаешь, мне не хотелось бы расставаться со столь редкой книгой...
     — Придется.
     — Не понял. А если я не захочу ее дарить?
     — Захочешь.
     — Почему?
     —  Сейчас объясню.  Только вот  убежусь,  что  вирту ничто не  угрожает...
Кирилл, это Логвин. Уже три ноль семь. Что с виртом?
     — Слава Богу, ничего, — отвечает Кирилл, и я вижу, как прямо на глазах его
отпускает нечеловеческое напряжение. Впрочем, люди на нечеловеческие напряжения
не способны. Это доступно лишь нам, Хранителям.
     —  А  ты  уверен,  что ни одна бомба действительно не сработала?  Вдруг мы
просто пока еще не наблюдаем результатов?	 
     —  Ни  один  детектор никаких  последствий воздействия вирусов,  грибков и
прочей дряни не  обнаруживает.  Мы  можем не видеть сам новый вирус,  но всякое
разрушение любой конструкции вирта обнаружим почти сразу. Спасибо тебе, Логвин!
Если бы не ты — трудно представить,  что произошло бы.  Тебе,  кстати,  удалось
задержать Заратустру?
     — Нет. Но, думаю, это уже неактуально. 
     —  В общем-то да.  Наши спецы сейчас разбираются с этим стеганографическим
вирусом-грибком. Думаю, через недельку-другую мы уничтожим все споры.
     —  Будем  надеяться.   Мне  можно  не  приезжать?  Чрезвычайное  положение
отменяется?
     — Да-да,  конечно! Отдыхай. И еще раз спасибо за службу. Пока устное, но о
его материализации я позабочусь.
     — Не смею возражать любимому шефу. 
     Отключившись, я пристально смотрю на Юрчика.
     —  Так  почему я  захочу отдать тебе книгу,  которая нужна мне  самому?  —
напоминает Юрчик.
     — По ее материалам ты делал доклад на форуме у Карлсона, верно?
     —  Делал.  Я  собирался диссертацию на  эту тему писать.  Книга надоумила.
Правда, теперь, когда я вот-вот стану... 
     Оглянувшись на Клео, Юрчик меняет окончание фразы.
     — ...знаменитым, мне вряд ли захочется заниматься такими мелочами.
     — Ты отдашь мне эту книгу в обмен на дозы.
     — Какие дозы?  — не понимает Юрчик.  Еще раз оглянувшись на Клеопатру,  он
просит:  —  Клео,  ты  не  могла бы принести нам по паре бутербродов и  термос?
Что-то я проголодался. А Логвин, насколько я понимаю, не откажется от чая.
     — Вот-вот.  Сам «Хеннесси» хлестал,  а гостю — только чай... Подозрительно
посмотрев на нас обоих, Клеопатра выходит из фуры.
     —  Философского  камня,   что  ли?   —  спрашивает  Юрчик,   едва  за  нею
захлопывается дверь. 
     — Разве гениальность — не отдельный товар?
     — Книгу ты мне отдашь в обмен на китайский красный, который принял, считая
его философским камнем.
     — Китайский... красный?.. — удивляется Юрчик.
     —  Чайна рэд.  Когда-то,  до  появления виртаина,  это  был самый страшный
наркотик,  Эффект привыкания возникает после первой же дозы, та печаль, которую
ты уже чувствуешь, — первый признак ломки.
     —  Вы,  даймоны,  нас...  обманули?  —  никак не может поверить очевидному
Юрчик. — Меня и всех моих друзей? Но зачем?!
     Вскочив со стула, он начинает бегать, словно тигр в клетке.
     — Затем, что вы представляли огромную угрозу для вирта. А раз представляли
— значит и будете представлять.  Кроме того, вы слишком много узнали того, чего
не должны были знать.  А  ну как все люди поймут,  что ваша реальность —  всего
лишь виртуальность даймонов?  Реал рухнет,  как вы  это чуть было не  сделали с
виртом.  Поэтому все  заговорщики подлежали нейтрализации.  Но  убить вас  всех
значило бы привлечь нежелательное внимание. А чайна рэд — абсолютно безупречный
с точки зрения закона способ. Все равно что самоубийство. Вы сами, добровольно,
примете оставшиеся вам по жизни дозы.
     —  Мир  даймонов —  лжив  и  жесток!  —  бросает  мне  в  затылок неслышно
появившаяся Клео.  Никаких бутербродов в  ее  руках нет —  Клеопатра за ними не
ходила.  Вместо этого  она,  нимало не  стесняясь,  подслушивала наш  разговор.
Воспользовалась тем, что я сижу спиной к двери, и...
     Негодяйка.
     Заратустра не сводит с Клео восхищенного взгляда.  Наверное, эта распутная
и  лживая женщина сейчас очень  красива.  Но  недолго ей  осталось наслаждаться
собственной красотой.  Оказывается,  Юрчик  уже  успел  ей  все  рассказать.  И
напрасно: теперь придется убрать и Клеопатру тоже.
     —  Я объяснял вашему избраннику,  что реальность — для нас она вторичная —
во многом копирует наш,  первичный мир.  Что внизу, то и наверху. Наш, истинный
мир  ничуть не  более лжив и  жесток,  чем ваш.  Вы,  например,  устроили целый
заговор, чтобы разрушить то, что создавалось десятилетиями упорного труда тысяч
людей. Разве это не жестоко? И разве всякий заговор — не ложь в ее первозданном
виде?
     —  А  если мы или кто-то из наших друзей сейчас выйдут в  вирт и расскажут
все о даймонах,  о том, что реальность — это всего лишь виртуальность даймонов?
— пытается угрожать мне Юрчик.
     —  То  над  вами  посмеются и  посоветуют поменьше смотреть фантастических
фильмов.  Сюжеты на  эту  тему еще в  конце прошлого века появились —  с  нашей
подачи,  разумеется. Теперь мы не боимся, что кто-то раскроет тайну Реальности.
Она — секрет Полишинеля, в который никто не верит. Никто кроме вас, разумеется!
     Юрчик даже не  подозревает,  насколько он сейчас смешон.  Это надо же было
поверить в такую глупость!  С его-то коэффициентом интеллекта!  Нет,  воистину,
как только речь заходит о вещах действительно серьезных, местный бог отнимает у
обывателей разум.
     А  скоро Заратустра потеряет не  только разум,  но и  жизнь.  Против чайна
рэда,  как и  против виртаина,  нет противоядия.  И Винтерпол никогда не найдет
поставщиков ни  того,  ни другого,  ведь многие из них —  Хранители и  обладают
сверхвозможностями.  А  наркотики,  реальные и виртуальные — наш самый надежный
источник доходов.
     Может, рассказать обо всем этом Юрчику и Клеопатре? На прощание. Все равно
им  недолго осталось жить,  все  равно  им  никто не  поверит,  даже  если  они
разместят эту информацию в какой-нибудь гостиной вирта.
     Нет,   не  буду.   Во-первых,   это  было  бы  нерационально.   Во-вторых,
категорически  запрещено  кодексом  Хранителей.   В-третьих,  зачем?  Я  же  не
обыватель,   который,   дабы  потрафить  чувству  собственной  важности,  готов
совершить любую глупость.  Я  —  Хранитель,  и  этим  все  сказано.  Мы  храним
Галактику от  разрушения,  а  следовательно —  и  от распространения любых форм
жизни,  кроме собственной,  потому что только мы — полноценная раса,  способная
полностью  адаптироваться к  любой  окружающей среде.  Все  остальные  начинают
делать невообразимое — переделывать созданную Демиургом Вселенную!
     Клеопатра бросается к Заратустре на грудь.
     — Юра, что делать?
     — Клео!  — изумляюсь я.  — Не ты ли не далее как вчера говорила о том, что
безумно любишь меня? Разве не на моей груди ты должна плакать?
     — Я ненавижу тебя! — кричит сквозь слезы Клеопатра. Не люблю смотреть, как
красивая девушка плачет... на груди другого мужчины.
     — Вот,  возьми,  — протягиваю я ей капсулу с красным порошком. — Вы будете
жить недолго, но счастливо, и умрете в один день. Очень скоро умрете.
     Клеопатра берет капсулу.
     Вот умничка. Это ее единственный рациональный поступок за все время нашего
знакомства.  Ведь если бы она не приняла чайна рэд, мне пришлось бы очень скоро
убить ее.
     Через секунду Клеопатра швыряет капсулу мне  в  лицо,  и  я  понимаю:  эта
женщина органически не способна действовать рационально.
     Что ж, тем хуже для нее.
     Я  вскакиваю  со  стула,   выхватываю  пистолет  и  не  отказываю  себе  в
удовольствии напоследок спеть:
     — Гуд бай, май лав, гуд бай...
     — Подожди,  Логвин,  — останавливает меня Юрчик. — Объясни нам на прощание
такую вещь: как вам, даймонам, удается делать такие фокусы?
     Он показывает на дисплей мобильного теркома,  загромождающий наряду с  еще
какими-то приборами обшарпанный стол в торце кузова. На дисплее я вижу какое-то
странное, до боли знакомое изображение.
     — Отойдите в угол! — требую я. — Не в этот, в дальний!
     И  лишь убедившись,  что Юрчик не сможет достать меня в прыжке,  смотрю на
дисплей.  Конечно, я мог бы смотреть одним глазом на дисплей, другим на Юрчика.
Но, боюсь, это показалось бы ему несколько странным. Так что мы уж по-простому,
по-людски...
     На  серой  стене  распластался совершенно голый человек странного зеленого
цвета.  Он  пытается что-то  достать,  у  него не получается,  и  тогда человек
медленно  превращается в  гигантскую  двухвостую  змею  с  человеческой головой
посредине туловища.
     —  Вы засняли меня инфракрасной камерой!  —  догадываюсь наконец я и вновь
поднимаю  пистолет.   Медленно  так,  неторопливо.  Мне  нравится  смотреть  на
обывателей,  которые через секунду умрут и  понимают это.  Есть в этом какой-то
драматизм, какая-то интрига. — Что ж, тем хуже для вас...
     Глава 29
     В  человеке важно то,  что он мост,  а  не цель:  в  человеке можно любить
только то, что он переход и гибель.
     Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
     Но выстрелить я не успеваю. Юрчик делает странное, нерациональное движение
рукой,  и прямо мне в лицо из огнетушителя бьет струя какой-то липкой жидкости.
Я стираю с лица пену,  на мгновение успеваю увидеть Юрчика,  стреляю в него, но
новая волна пены вновь залепляет мне лицо и  течет за  шиворот.  Я  стреляю еще
раз,  наугад,  но этот выстрел оказывается последним:  Юрчик,  воспользовавшись
тем, что я ничего не вижу, вырывает у меня пистолет.
     Я чувствую, как меня поливают сразу из нескольких огнетушителей.
     Щелкнув по колпачку авторучки, я приказываю своим сатанистам:	
     — Срочно к фуре! Убейте всех, кто там есть!
     — Слушаемся, мессир! — успевает ответить старший из сатанистов, после чего
я замолкаю — в рот попала пена — и перестаю что-либо слышать.
     Это значит, что пена полностью залепила мне уши.
     Я пытаюсь наугад найти выход из фуры, но, споткнувшись обо что-то, падаю.
     Меня продолжают поливать пеной.
     Я  пытаюсь отплеваться,  но получается у меня плохо.  К тому же пена очень
быстро застывает. Похоже, через несколько секунд я вообще потеряю подвижность.
     «Предок!  На меня напали,  облили какой-то пеной и обездвижили!  Возможно,
понадобится помощь».
     «Ты где?»
     «В  кузове  фуры,  недалеко от  старой электростанции,  по  Волоколамскому
шоссе». «Номер фуры?»
     «МТА 47-58 ПУРГА».
     «Сейчас  я  пришлю  группу.   Постарайся  продержаться  хотя  бы  полчаса.
Сможешь?»
     «Полагаю,   да.   Чтобы  не   разводить  канитель,   уничтожьте  фуру   из
гранатометов. Группа прилетит на тарелке?»
     «Весь наличный транспорт был задействован на  уничтожение бомб,  ближайшие
тарелки  далеко.  Но  с  учетом  возможности утечки  важной  информации  сейчас
попробую вызвать одну  из  них.  В  любом случае готовься противостоять взрывам
гранат».
     «Готовлюсь. Храни тебя Первый».
     «И тебя храни».
     Почувствовав возле своих ушей какую-то  возню,  я  пытаюсь встать,  но  ни
руки,  ни ноги не слушаются меня. Конечности еще движутся, но с каждой секундой
амплитуда возможных перемещений уменьшается.
     Так вот что чувствует муха, пеленаемая пауком в паутинный саван...
     В  мою правую щеку тычется что-то острое,  и  я начинаю слышать окружающие
звуки.
     — Осторожно, не порежь его! — говорит жалостливая Клеопатра.
     — Не переживай.  Эту тварь нельзя порезать. Она боится только огня и едких
химических веществ. Эй, Логвин, ты слышишь меня? — спрашивает Юрчик.
     Идиот. Как я могу что-то отвечать, если мой рот забит пеной?
     Все-таки обыватели даже с высоким КИ малость туповаты.
     Можно было бы, конечно, вырастить рот на месте уха. Но тогда я стану плохо
слышать. А получать информацию в звуковом диапазоне для меня сейчас важнее, чем
распространять таковую.
     —  Он  не может говорить!  —  догадывается Клеопатра.  Но Юрчик уже и  сам
вырезает дырку в «паутине» напротив моего рта.
     — Логвин,  ау!  — кричит мне Заратустра в самое ухо. Я выплевываю пену изо
рта, спокойно спрашиваю:
     — Что происходит?
     — Захват языка.
     — Чего-чего? 
     —  Захват  вражеского  агента,  который  должен  будет  поделиться с  нами
кое-какой информацией.
     Я до предела увеличиваю чувствительность моего не закрытого пеной уха.
     Когда же приедут сатанисты? Они мне очень, очень нужны!
     — Я не язык и не вражеский агент, я — твой шеф!
     — Состав, которым мы тебя облили, — аналог напалма. У меня в руках коробок
со спичками. Вы в детстве не развлекались стрельбой горящими спичками? Ах да, у
вас же не было детства!
     — Немедленно освободи меня!
     — Так вот,  если ты сейчас не расскажешь нам правду и только правду о себе
и других агентах,  я вынужден буду выстрелить спичкой.  Тебя ведь не берут даже
серебряные пули, да? Только — всеочищающий огонь!
     —  Если  ты  немедленно не  освободишь меня,  то  скоро здесь появятся три
трупа.  По тебе я  вряд ли буду скучать,  а вот твою подружку жалко.  Клеопатра
ведь твоя подружка, не так ли?
     — Совершенно не так! Клео — моя жена.
     — Фью...  — пытаюсь я свистнуть, но у меня это, как обычно, не получается.
— Тебе повезло.  У тебя ласковая,  нежная жена. И очень темпераментная. Изменяя
тебе,  она доставила мне массу удовольствия.  Клео,  расскажи мужу,  я  хороший
мужчина?
     —  Ты не мужчина,  ты — колония микроорганизмов.  А в постели с женщиной —
просто  интеллектуальный  вибратор.  Разве  использование  вибратора  считается
изменой? — смеется Юрчик.
     Кажется, он знает больше, чем должен знать кто-либо из обывателей.
     —   Так   она   просто  компенсировала  с   моей   помощью  твою   мужскую
несостоятельность?
     Я в очередной раз пытаюсь вывести Юрчика из себя.  Обыватели, когда теряют
контроль над собой,  во-первых,  делают грубейшие ошибки,  во-вторых,  сообщают
много полезной информации. Но пока Смирнов непробиваем.
     — Нет,  — усмехается Заратустра.  — Ее задачей было — взять у тебя образец
спермы для анализа. И знаешь что обнаружилось? В твоей семенной жидкости нет ни
единого живчика. Ни единого!
     Юрчик знает так много, что должен немедленно умереть.
     «Предок! У меня важное сообщение!»
     «Слушаю тебя, потомок».
     «Юрий Смирнов,  он  же Заратустра,  он же Террорист,  назвал меня колонией
микроорганизмов и должен немедленно умереть.  Сам я не могу привести приговор в
исполнение.  Заратустру должны убить двое завербованных мною обывателей, но они
могут и не справиться с задачей».
     «Группа  чистильщиков уже  готова  к  вылету.  Они  прибудут на  вертолете
раньше, чем тарелка».
     «Храни тебя Первый».
     «И тебя храни».
     Нужно заговорить Юрчику зубы и дождаться приезда сатанистов, а если они не
справятся с задачей — продержаться до прибытия чистильщиков или тарелки.
     Кажется, я слышу шум подъезжающей машины. Пора начинать трансформу. Задача
не  из  простых:  мне  нужно покрыть все тело толстым панцирем,  превратиться в
подобие  черепахи.  Но  при  этом  должна  сохраниться  способность  слышать  и
говорить.  Значит,  в  случае  взрыва  гранат  внутри фуры  часть  моих  клеток
погибнет.
     Жаль.  Но лучше расстаться с  частью микроорганизмов,  чем с самосознанием
остальных.
     — Твою жену оттрахали в вирте шесть сатанистов.
     — Тс-с! Кажется, они приехали! — говорит Юрчик.
     Я слышу, как открывается дверь фуры.	
     — Ну, как вы? — спрашивает Арнольд, старший из сатанистов.
     — Нормально. Вы прибыли вовремя: мы начинаем допрос. Заходите. 
     Логвин как раз пытается уязвить меня эпизодом в клубе спиритуалистов.
     —  Это  была имитация,  мессир!  —  Почтительное «мессир» старший сатанист
произносит  с  совершенно издевательской интонацией.  —  Клеопатра  никогда  не
надевает прессорсен-сорный  фемискаф,  носит  только бесполый фароскаф.  Ты  же
знаешь, она не любит суррогатного секса.
     Я лихорадочно пытаюсь осмыслить круто изменившуюся ситуацию. Меня, похоже,
вычислили и некоторое время «вели». Когда? Операция против меня началась вскоре
после  того,  как  я  выявил  распространительницу виртаина.  Но  я  действовал
предельно рационально. На чем я все-таки прокололся?
     — Вы все — лжецы!
     Чем бы ни закончилась случившаяся непоняточка,  я должен получить максимум
информации и передать ее предку.  Это называется — работа над ошибками.  Если я
пойму, каким образом подставился, меня не очень долго будут держать в бутыли, а
потом поручат выполнять достаточно важную функцию.
     «Предок! Мои люди не справились с задачей. Жду чистильщиков».
     — Этому мы научились у вас.  Вернее,  пытаемся научиться. Но вы останетесь
непревзойденными, — говорит Клео.
     — Просто мы стараемся действовать разумно,  а ложь очень часто оказывается
рациональнее правды.
     «Вертолет уже в воздухе. Расчетное время подлета — пятнадцать минут».
     —  У  вас есть два варианта —  или все честно рассказать и  сохранить себе
жизнь,  или молчать:  это означает смерть.  Пытать мы вас не будем — физической
боли вы, видимо, не испытываете. Ну?	
     —  Поэтому могу  сейчас  уйти  в  несознанку,  и  вы  не  получите никакой
информации.  Но  это  не  интересно  ни  вам,  ни  мне.  Предлагаю  сделку:  вы
рассказываете мне,  кто есть такие и как меня вычислили, я повествую о том, кто
есть я и какую миссию выполняю. Идет?
     — Условия здесь выдвигаю я.
     —  А я с ними соглашаюсь или нет.  Кроме того,  не забывай:  у меня — твои
порции чайна рэд. Неужели ты не хочешь перед смертью еще несколько раз испытать
ни с чем не сравнимый кайф?
     — Не хочу.
     — Через пару дней захочешь. Очень захочешь.
     —  Не  захочу.   Мы  были  готовы  к  этому.  Чайна  рэд  разлагается  под
воздействием даже слабого раствора уксусной кислоты.  А  я и все мои друзья,  у
которых  вы  узнавали  адреса  бомб,  запивали  порошок  разбавленным  уксусом.
Помните, я доставал из кармана пузырек?
     На несколько секунд я замолкаю. Пусть Юрчик думает, что я поражен, изумлен
и ужасно расстроен.
     «Предок! Они нейтрализовали чайна рэд! И вообще против меня, а возможно, и
против всех нас проводится крупномасштабная операция!»
     «Постарайся узнать детали».
     «Постараюсь. Храни тебя Первый!»
     «И тебя храни».
     — Теперь у вас будет интересная бледность на лице.
     —  Острить —  нерационально.  И  хватит болтовни.  Вы сейчас будете честно
отвечать на мои вопросы.
     — А вы — на мои.
     — И учтите:  мы многое про вас знаем, и это знание достоверно. Поэтому как
только я заподозрю, что вы лжете, сразу же чиркну спичкой. Откуда вы прилетели?
     «Предок!  Они начинают допрос и угрожают сжечь меня при первой же лжи. Что
делать?»
     «Они не посмеют. Ты км важен как источник ценной информации».
     «Боюсь,  посмеют.  Что  слышно  об  остальных Хранителях,  обезвреживавших
бомбы?»
     «Твоя дочь пытается сейчас выйти с  ними на связь.  Я  сообщу,  как только
поступит какая-то информация. Ты сможешь непрерывно поддерживать Т-канал, чтобы
я слышал все, о чем вы говорите?»
     «Некоторое время — смогу».
     «Поддерживай».
     «Что мне можно говорить?»
     «Излагай эзотерическую легенду прикрытия.  Она достаточно правдоподобна, и
в  то же время обыватели ничего не узнают о  наших слабостях.  Мы их,  конечно,
уничтожим. Но не исключено, что они тоже оперативно передают информацию куда-то
еще. Так что за рамки легенды лучше не выходить».
     «Храни тебя Первый!»
     «И тебя храни».
     —  Конкретно  я  —  с  одной  из  планет  Бетельгейзе.   Но  вообще-то  мы
контролируем всю  ветвь  Галактики,  в  которой находится Солнечная система.  А
теперь мой вопрос: когда вы заподозрили, что я — не человек?
     Ценность переданной мною обывателям информации —  почти нулевая.  Никто из
обывателей никогда не узнает, какая планета является для нас родной, где именно
мы размножаемся.
     —  Когда ты ожил и уничтожил убийц,  посланных по твою душу — виноват,  по
твои микроорганизмы! — распространителями виртаина.
     — А как они меня вычислили?
     — Ты пытаешься задать вопрос вне очереди. Сколько вас на Земле?
     — Не знаю.  Лично я знаком с тремя десятками...  коллег,  но, полагаю, нас
значительно больше. Как вычислили меня распространители?
     На  самом деле нас —  несколько тысяч.  Вполне достаточно для того,  чтобы
успешно завершить процесс укрощения очередной цивилизации покорителей.
     — Когда брали дистриба,  который,  как позже выяснилось,  таковым вовсе не
являлся,  всю операцию заснял мирлап настоящих дистрибов.  Они сопоставили твой
портрет с тем,  который сделала бандерша, Афродита, и поняли — именно ты и есть
ненавистный им Оловянный шериф, стойкий к виртаину. После этого ты был обречен.
Как вы размножаетесь?
     Мне нужно тянуть время, поэтому отвечаю я не сразу.
     Да,  все так и было.  Когда мы брали мнимого дистриба,  которому я показал
Знак Смерти и потом выкачал в бутыль, над двором летал чужой мирлап. Похоже, на
этот раз Юрчик не врет.
     — Вегетативно,  делением.  Как вы узнали, что я был убит, но потом ожил? Я
ведь убрал всех свидетелей!
     —  После  того  как  мы  убили  мнимого  дистриба и  взяли  Афродиту и  ее
установщика,   они  рассказали,   что  за  домом  последнего  было  установлено
наблюдение настоящим дистрибом.  Мы  поняли,  что  Оловянному шерифу,  гордости
Управления,  угрожает опасность.  Послать на  вашу  охрану  группу  мы  уже  не
успевали,  запустили мирлап.  Нашел он  вас  на  шоссе,  вы  ехали в  Москву на
«мерседесе».  Бригада  мстителей преследовала вас  на  серебристой «Волге».  Мы
отправили было группу захвата, но вернули ее после того, как мирлап показал нам
ужастик с  оживлением покойника.  Почему вы  до  сих пор не  размножились и  не
пожрали на Земле все живое? Здесь ведь так много пищи! 
     Действительно,  для  нас  Земля  —  неиссякаемый источник  продовольствия.
Богатство ее  природы впечатляет даже  тех,  кто  укротил не  одну  цивилизацию
покорителей.   Когда-нибудь  здесь  будет  жить  несколько  десятков  миллионов
Хранителей — ровно столько,  сколько может выдержать,  не напрягаясь,  биосфера
этой чудесной планеты.  А  число обывателей само собой сократится до минимально
необходимого.  Нужно  же  кому-то  обеспечивать  наши  скромные  потребности...
Уцелевшие люди смогут спать спокойно:  мы  способны потреблять в  пищу все,  от
микробов и плесени до мяса,  но разумных существ не поедаем — если, конечно, не
случается острая необходимость.
     —  Потому  что  мы  размножаемся только при  строго определенных условиях,
соответствующих тем,  которые были на нашей родной планете.  Их довольно трудно
воспроизвести  на   Земле.   Кроме  того,   если  бы  размножение  стало  вдруг
неконтролируемым, как у вас, мы бы очень быстро поглотили всю органику и начали
пожирать  самих  себя.  А  ведь  это,  согласитесь,  недостойно высокоразумного
существа.  Из  всех  разумных только люди  способны убивать себе подобных.  Мой
вопрос: кто ты на самом деле?
     «Потомок! Вертолет уже на подходе. Ты готов противостоять взрывам гранат?»
     «Готов. Делайте это как можно быстрее».
     —  Сотрудник седьмого отдела  Винтерпола.  Какую  цель  вы  преследуете на
Земле?
     —  Содействуем вашему прогрессу.  Чем занимается седьмой отдел,  о котором
даже я ничего не слышал? 
     «Атака начнется примерно через пять минут. Храни тебя Первый!»
     «И тебя храни».
     —   Выявлением   в   структурах   Винтерпола   предателей,   виртаинистов,
двурушников. В чем, по-вашему, должен заключаться прогресс?
     — В создании и развитии Виртуальности — с одной стороны, почти неотличимой
от  реальности,   с   другой  —  дающей  больше  вашей  пресловутой  свободы  и
предоставляющей  неиссякаемые  возможности   для   того,   что   вы   называете
«творчество». Именно об этом в общем-то и вещал ваш Кропоткин. В конечном счете
после ликвидации перегибов и уклонов вы получите то,  о чем мечтаете. Во второй
отдел вы перешли, чтобы проверить меня?
     —  Да.  Нам  показалось подозрительным,  что  вы  чаще  всех  вылавливаете
распространителей виртаина,  но потом нить,  ведущая к лицензиатам, обязательно
обрывается. Вы всем цивилизациям, отличным от вас, навязываете путь в химеру, в
никуда, в тупик?
     —  Мы  всем  цивилизациям покорителей помогаем как  можно  быстрее  пройти
неизбежный для них путь —  в  химеру,  в  никуда,  в  тупик.  Какой смысл моего
захвата и всей этой комедии?
     — Мы хотели выявить как можно больше ваших... чуть было не сказал людей...
разумных существ. Почему вы считаете, что именно такой путь для нас неизбежен?
     —  Потому что человечество относится к  неполноценным расам,  не способным
полностью  адаптироваться  к   окружающей  среде.   Таких  рас  —   подавляющее
большинство. Будучи не в состоянии приспособиться сами, они начинают заниматься
извращением:  адаптируют под свои нужды окружающую среду.  В  конце концов этот
процесс  доходит  до  логического  конца:  прекратив  уничтожение природы,  они
начинают сами  создавать удобную для  себя  среду  обитания,  вначале реальную,
потом виртуальную.  И  чем быстрее они переходят к  этой последней стадии,  тем
больше шансов на последующее восстановление биосферы.  А на Земле, согласитесь,
уникальная природа...  Наша миссия,  миссия Хранителей, как раз и заключается в
том,  чтобы помочь вам уйти в виртуальный мир. Его вы сможете совершенствовать,
покорять,   калечить  сколько  угодно  —  но  уже  без  причинения  вреда  миру
реальному...  Нашему миру! А теперь мой вопрос: почему вы назвали меня колонией
микроорганизмов?
     Я  по-прежнему  стараюсь  говорить  медленно,  с  большими  паузами  между
предложениями.  Посмотреть на дисплейчик теркома я  не могу,  время,  прошедшее
после вылета группы чистильщиков,  оцениваю весьма приблизительно. Как медленно
оно тянется...
     —  Потому что только колония микроорганизмов,  каждый из  которых обладает
фантастическими  адаптационными  способностями,   может   создать  своего  рода
сверхорганизм,  способный выделывать те  фокусы,  которые мы наблюдали.  Или мы
ошибаемся?
     —  Не  буду вас  разуверять,  вы  все  равно мне  не  поверите.  Но  знай,
самозванец:  если кто и имеет право носить имя Заратустра,  то это я,  а не ты!
Более того,  именно я  —  тот сверхчеловек,  о  скором появлении которого вещал
Ницше!
     — Почему ты так решил?
     — Потому что я в отличие от людей действую рационально,  а значит, разумно
в  любой ситуации.  Потому что  мне  полностью подвластно мое  тело  и  я  могу
принимать наиболее рациональную для  конкретной обстановки форму.  Потому что я
свободен от  всех предрассудков,  свойственных обывателю.  Потому что я  живу в
полной гармонии с природой. Потому что я, наконец, бессмертен!
     Замолчав, я наслаждаюсь паузой.
     Вот так вот,  обыватели.  Вы  все сейчас умрете,  и  не  просто так,  но —
униженными и оскорбленными. На эти мои слова вам нечего возразить. Единственное
чувство,  которое  вы  сейчас  должны  испытывать,  —  благодарность к  высшему
существу, снизошедшему до разговора — и даже спора! — с вами.
     — Я не читал Ницше,  — равнодушно говорит Юрчик. — И ты не сверхчеловек, а
нелюдь, нечеловек. Я считаю тебя недочеловеком, ты себя — перечеловеком. Но наш
спор бессмыслен. Ты, мне кажется, просто тянешь время. Для чего?
     Наивный Юрчик полагает,  что я,  на волне откровения,  сейчас расскажу ему
все,  в  том числе — и о его смерти,  приближающейся к фуре со скоростью триста
пятьдесят  километров в  час.  Но  сообщать  человеку  о  его  очень  скорой  и
совершенно безвременной кончине — негуманно!
     А в данном случае — и нерационально.
     — Ты...  не читал Ницше?  Однако. Чему вас только в школе учили? Жаль, что
ты не сможешь оценить весь комизм,  всю иронию ситуации,  в  которую попал.  Но
тогда почему — Заратустра?
     — Потому что Заратустра, основатель зороастризма, боролся с демонами, и не
только молитвой, но и оружием. А вы для нас — демоны, разумные существа с иной,
нежели у людей, целью существования и другими этическими принципами. Вот скажи,
в чем заключается смысл существования вашей цивилизации?
     Я  настраиваю свой  единственный датчик звуковых колебаний так,  чтобы его
максимальная  чувствительность  была  в  диапазоне  низких  частот,  и  пытаюсь
расслышать гул вертолета.  Мне понадобится некоторое время, чтобы закрыть орган
слуха  ороговевшими клетками,  способными некоторое  время  выдерживать высокую
температуру. Голос Юрчика меняется, но речь остается достаточно разборчивой.
     — А вашей?
     — В превращении в Сверхцивилизацию.  Надеюсь,  тебе не нужно пояснять, что
это такое? 
     —  Не  нужно.  А  мы  осуществляем экспансию для того,  чтобы не допустить
появления Сверхцивилизаций.
     — Чем же они вам не угодили?
     —  Тем,  что  нарушают,  искажают,  извращают  волю  Демиурга,  создавшего
Вселенную.
     — А может быть,  Сверхцивилизации — орудие Демиурга,  посредством которого
он пытается улучшить свое творение? Кто дал вам право говорить от его имени?
     Кажется, я что-то слышу. Вертолет? Пора прятаться под панцирь?
     —  Право не дают,  его завоевывают в упорной тысячелетней борьбе.  И мы по
праву  владеем правом  укрощать покорителей Вселенной,  Вы  ведь  считаете себя
покорителями,  не так ли? Вначале вы покоряли природу своей собственной планеты
— и почти полностью ее уничтожили. Потом пытались колонизировать другие планеты
Солнечной системы.  Но,  к  счастью,  этот процесс был —  не без нашей помощи —
приостановлен.  До  планет  даже  ближайших  звезд  ваши  жадные  руки  уже  не
дотянутся!  Что касается улучшения...  Даже среди вас есть умные люди,  которые
понимают:  мир совершенен и  не нуждается ни в каких изменениях!  Сомневаться в
этом  непреложном факте —  значит оскорблять Демиурга!  Миром можно любоваться,
жизнью нужно наслаждаться, всякое вмешательство в жизнь природы — преступно!
     —  Тебе бы  на митингах «зеленых» выступать!  —  восхищается Клео.  —  Но,
оставляя в стороне предвыборную демагогию, скажи честно — чего вы добиваетесь?
     Поздно,  милочка,  поздно.  Я  вам уже ничего не  скажу.  Источник слабого
гудения,  которое я слышу,  — несомненно, вертолет. Через несколько секунд наша
дискуссия закончится вполне естественным образом —  уцелевшей стороне станет не
с кем спорить.
      
     Глава 30
     Это проклятие вам,  мои враги!  Не  вы ли укоротили мою вечность,  подобно
звуку, разбивающемуся в холодную ночь!
     Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
     Я слышу, как открывается дверь фуры. Гул вертолета становится громче. Пора
прятаться в панцирь? Или рациональнее подождать еще несколько секунд?
     —  Юра,  сюда летит какой-то вертолет,  —  говорит Арнольд.  —  Ты вызывал
подмогу?
     —  Нет!  Это скорее всего слизняк попросил помощи!  Эй,  Логвин,  это твои
собратья спешат на помощь?
     —  Нет,  твои.  Мы  все грязные дела стараемся делать руками людей.  И  ты
знаешь,  недостатка в  исполнителях никогда не испытывали.  Если отпустите меня
сейчас подобру-поздорову,  у  вас  есть шанс остаться живыми.  Если нет —  чао,
бамбино, сорри!
     —  Арнольд,  сможешь  сбить  вертолет?  Две  «Стрелы» лежат  в  углу,  под
брезентом.
     —  Попробую.  В  армии баловался такими игрушками...  Я слышу,  как шуршит
брезент.  Хорошо,  что я  не отключил органы слуха и речи.  Плохо,  что я почти
ничем не могу помочь чистильщикам.
     — Логвин, как ты ухитрился вызвать помощь? Ведь ком тебе недоступен!
     — Телепатией. Слышал о таком феномене?
     — Ладно. Со временем разберемся и в этом, — не верит мне Юрчик.
     «Предок, у них «Стрела». Сообщи вертолетчикам».
     И  напрасно.  В данном случае я сказал правду.  Между предками и потомками
каждой нашей Линии действительно возможна биосвязь,  аналог того,  что у  людей
называется телепатией.
     «Понял. Сообщаю».
      «Я  покрыт  горючей  смесью.  После  атаки  постарайтесь  побыстрее  меня
погасить».
     «Не волнуйся, погасим. Храни тебя Первый».
     «И тебя храни».
     Особо одаренные Хранители могут связываться со своими предками и потомками
шестого-седьмого поколений — если они находятся,  конечно, на одной планете или
хотя бы в  одной звездной системе.  Но мой прапредок живет в системе Веги,  так
далеко Т-канал не достает,  потомков у меня пока нет,  так что связаться я могу
только с предком.
     А вот теперь пора втянуть ухо и рот в панцирь. Сейчас последует атака...
     Я полностью закрываюсь автономными клетками, превратившимися в ороговевшие
чешуйки. Наращиваю сто десятый, сто двадцатый слои... Какой-то грохот доносится
до меня даже сквозь панцирь. Фура, однако, не вздрагивает, и ударной волны я не
ощущаю.
     Придется вновь выставить ухо и рот.
     —  ...второго раза.  Боевая вертушка,  представляешь?  Похоже,  у  них все
схвачено! — орет Арнольд.
     — Не все,  -  успокаивает его Юрчик.  — А кое-кого удалось схватить и нам.
Скажи водителю, пусть немедленно выезжает на трассу.
     — И куда едет? — не понимает туповатый Арнольд.
     — В сторону Москвы.  Эй ты,  слизняк! Почему не отвечаешь? Или со страху в
штаны наделал?
     Хлопает дверь, и почти сразу же фура трогается с места.
     — Мы не испытываем чувства страха — это нерационально.  И не испражняемся,
подобно людям, из-за страха — по той же самой причине.
     — Твои спасители до нас чуточку не долетели. Продолжим разговоры?
     «Предок, предок! Вертолет сбит. Скоро прибудет тарелка?»
     — Я узнал уже все, что хотел. Так что... Не вижу смысла.  
     «Вот-вот вылетит. Ты должен продержаться еще минут двадцать».
     — В таком случае и твоя дальнейшая жизнь не имеет смысла.  Значит,  я могу
выстрелить спичкой?	
     «Учтите: фура уже не стоит на месте, а едет в сторону Москвы».
     «Учли».
     «А что с другими Хранителями, участвовавшими в обезвреживании бомб?»
     «Пока не можем установить в  ними связь,  с одним — даже по Т-каналу.  Но,
надеюсь, все обойдется. Храни тебя Первый».
     «И тебя храни».
     Я  вновь переключаю Т-канал на  передачу всех слышимых мною звуков.  Пусть
предок знает, насколько рационально я противостою опасности.
     — Это было бы глупостью с, вашей стороны. Вдруг я передумаю и расскажу вам
еще что-нибудь интересное?
     — Передумывай быстрее. Но помни, жить и говорить для тебя сейчас — понятия
равносильные. Кто ваш бог?
     — Первый. Первая, выражаясь вашим языком, колония микроорганизмов, которая
обладала высочайшими адаптационными способностями, а потом спонтанно обрела еще
и  самосознание.  Колоссальная заслуга Первого состоит в  том,  что в  процессе
размножения он смог удвоить, а потом разделить между собой и потомком не только
клетки, но и сознание.
     — То есть вы почитаете обычное, давно умершее разумное существо.
     — Мы почитаем своего пра-тысячу-раз-предка,  который до сих пор жив.  Ведь
колония микроорганизмов, как вы изволите выражаться, — бессмертна.
     В фуре наступает тишина.
     Обыватели осмысливают сказанное.
     Да,  дорогие люди-человеки,  то,  о чем могут только мечтать неполноценные
вроде вас расы,  нам присуще от рождения,  А  еще — способность вспоминать все,
что было с  нашими предками;  некоторые могут припомнить даже то,  как они были
Первым. Еще нам присущи умение выживать в самых разных, в том числе чрезвычайно
неблагоприятных  условиях,   и  способность  имитировать  —  после  тренировок,
конечно, — любые, самые экзотические организмы... Тишину нарушает Клеопатра.
     —  Американские ученые  —  очень  недолго  —  изучали  останки гуманоидов,
найденные  среди  обломков  летающей  тарелки,   но  так  и   не  поняли,   как
функционировали их организмы.  Трупы,  состоящие из клеток одного типа, похожих
на  земные  микроорганизмы,  представляли собой  нечто  вроде  желе,  имеющего,
однако,  человекоподобную форму.  Но  останки очень  скоро  забрали спецслужбы;
дальнейшая судьба трупов неизвестна.  Насколько я  поняла,  вы можете принимать
форму любого живого существа.  Почему же тогда в  тарелке были гуманоиды,  а не
просто люди?
     Я,  конечно,  мог бы  рассказать о  дальнейшей судьбе «трупов».  Благодаря
одному из Хранителей,  занимавшему тогда высокий пост в спецслужбах, все жертвы
катастрофы были нами изъяты и,  после брожения в бутылях, продолжили выполнение
Функции. Но этого обывателям сообщать не следует.
     —  Ради конспирации.  Вы  не  должны были знать,  что мы давно уже живем и
действуем среди вас,  и  отнюдь не  в  форме гуманоидов.  Почему вы выбрали для
засады на меня группу сатанистов?
     —  Потому  что  полагали,  что  имеем  дело  с  выходцами  из  инферно,  —
вмешивается в  разговор Арнольд.  —  Если бы  это было так,  вы во время черной
мессы в клубе спиритуалистов попытались бы взять контроль над нашей группой. Но
вы  преспокойно вызвали подкрепление.  Однако даже это  не  убедило нас,  и  мы
попробовали уничтожить вас  обычными методами —  серебром,  отлитым  на  святой
воде.   И   только  после  того  как   один  из   нас  погиб  при  невыясненных
обстоятельствах,  а  вы  явились перед нами  в  образе беса,  мы  поняли:  прав
Заратустра, а не мы.	 
     — Но почему? — не понимаю я. — Я же сделал именно то, о чем вы мечтали!
     — Слишком уж буквально вы воспроизвели наши суеверия.
     — А если бы не буквально — вы бы поверили?
     — Не знаю, — простодушно отвечает Арнольд.
     Главный  недостаток вида  Хомо  Сапиенс —  нерациональность,  неразумность
поведения,  верований,  обычаев —  всего!  Поэтому на Земле и  трудно работать,
потому  сюда  и  направляют лишь  Хранителей с  очень  высокими  коэффициентами
адаптации и  интеллекта.  Но все равно результаты часто бывают противоположными
ожидаемым.
     — Особенно забавны вы были в роли ангела, — смеется Клеопатра.
     Оказывается, я впервые слышу ее смех. Словно колокольчик звенит...
     — У вас были крылья с перьями,  совсем как у аиста,  только чисто белые. А
вы можете принять форму такого существа, которого не видели даже на картинке?
     —  Нет.  Создавать то,  чего раньше не существовало,  —  значит исправлять
Демиурга,  а это, с нашей точки зрения, непростительный грех. Юрий, вы давно за
нами... наблюдаете?
     Ответ  на  этот  вопрос очень важен для  руководства Функции.  Я  все  еще
поддерживаю Т-канал,  хотя на  это  приходится тратить очень много энергии.  Но
дело того стоит.
     —  Наша  группа  —  полтора  года.  Вопрос:  летающие тарелки  —  это  ваш
стандартный вид транспорта?
     —  Да,  но  пользуемся мы  ими только в  самых крайних случаях —  чтобы не
привлекать к себе внимания. А что, есть и другие группы, наблюдающие за нами?
     —  Не  знаю.  Мы  полагали,  что  ваши  представители есть в  самых высших
эшелонах  власти.   Во   избежание  провала  наша   группа  работала  абсолютно
самостоятельно и тщательно конспирировалась.  Если есть другие группы, они тоже
конспирировались,  потому мы и не знаем друг о друге. Как давно вы... ваша раса
помогает земной цивилизации зайти в тупик?
     —  С  тех пор как первые радиосигналы достигли наших станций слежения.  Мы
поняли, что вам пора оказать помощь.
     — Но вас никто не просил нам помогать!
     — Самая благородная разновидность помощи — та, о которой не просят.
     Обывателям вновь нечего возразить.  Да и  времени на пустую болтовню у них
практически не  осталось:  против тарелки их «Стрелы» бессильны.  Так что скоро
все будет кончено.
     Мне удалось с честью выйти из очень непростой ситуации.  И не только мне —
всем  исполнителям Функции.  Люди  были  самыми  опасными нашими соперниками за
господство в  этой  ветви  Галактики.  Эта  их  непомерная тяга  к  творчеству,
покорению природы и размножению...  К счастью, размножение резко замедлилось, а
творчество удалось  направить в  тупиковое русло.  Рождаемость отрицательна вот
уже десять лет.  Людям не  нужны звезды.  Они будут до конца своих дней хлебать
чечевичную похлебку виртуальности.  Наивные, смешные обыватели... И если бы все
произошедшее  было  не  наяву,  а  в  голливудском  фильме,  смотрящие  его  до
последнего момента ждали бы неожиданной концовки,  в  которой земляне все равно
стали бы победителями. Они так хвастливы, так самоуверенны, эти обыватели...
     Мой  терком  трижды  сжимает  запястье:  пришло  важное  широковещательное
сообщение от Кирилла. Жаль, что я не могу его услышать. Впрочем, по сравнению с
тем, что произошло, уже ничего не важно...
     — Слушаю вас,  Кирилл Семенович!  — говорит Юрчик, видимо, тоже получивший
это сообщение. Ну да, он ведь, как и я, .
     Я до предела напрягаю слух.  При этом мне приходится отключить Т-канал, но
это не страшно — он свою миссию уже выполнил.
     —  Вирт необратимо разрушается,  весь сразу!  Это — глобальная катастрофа!
Все,  кто  имеет хоть какую-то  достоверную информацию о  том,  что происходит,
должны немедленно связаться со мной! — почти кричит Кирилл.
     —  У  меня  есть такая информация,  —  почти мгновенно реагирует Юрчик.  —
Разрушение   происходит  вследствие  второго,   настоящего  стеганографического
вируса-грибка,  которым был пропитан вирт. Тот, который вам подсунули поначалу,
был  просто отвлекающим маневром.  Пока бомбы,  которые вы  так неосмотрительно
уничтожили,  периодически подавали в вирт сигналы,  настоящий вирус дремал.  Но
после того как больше половины бомб не подали в заданное время сигнал «Спать!»,
вирус активизировался.  Остановить его  уже  невозможно.  Просьба дать  команду
срочно покинуть вирт  всем  его  гражданам во  избежание возникновения ненужных
отрицательных эмоций.
     — Кто ты? — не понимает Кирилл. Видимо, Юрчик не включил видео.
     — Заратустра,  кто же еще?  — грустно усмехается Юрчик.  — Мы очень любили
вирт и вместе с вами скорбим о его безвременной кончине..
     Вначале я думаю,  что Смирнов издевается над Кириллом,  потом понимаю:  он
говорит искренне.
     «Предок, предок! Они все-таки разрушили вирт!»
     —  Хочешь  посмотреть  представление  под  названием  «Конец  виртуального
света»? — спрашивает Юрчик.
     — Зачем?
     — Вы ведь любите созерцать пейзажи?
     —  Но  только не обезображенные вмешательством неполноценных рас.  А  вашу
Виртуальность я просто ненавидел бы...  если бы был способен на столь низменное
чувство.
     —  У  Клео создалось впечатление,  что ты  вообще ни  на  какие чувства не
способен.  А вот мы Виртуальность любили.  Ты даже не представляешь, как нам ее
жалко!
     — Меня всегда поражала иррациональность людей. Особенно самок.
     — А меня — нечеловеческая рациональность колонии микробов.
     Возле моих глаз что-то  хрустит,  дважды лезвие ножа скользит по внешнему,
ороговевшему слою  моих микроорганизмов,  и  мне  приходится выполнять обратную
трансформу: срочно возвращать на место убранные было за ненадобностью глаза.
     Первое,  что  я  вижу,  —  экран монитора.  Он  занимает три четверти поля
зрения.  По-видимому,  на  нем  воспроизводится пейзаж одной из  улиц Сим-сити.
Через  мгновение я  узнаю в  ней  Клубную.  В  одном из  зданий на  этой  улице
состоялась месса  сатанистов.  Теперь  понятно,  почему  они  действовали столь
нелогично:  вначале  молились  дьяволу,  потом  пытались убить  его  посланника
серебряными пулями и в конце концов расчленили серебряным топором.  Никакие они
не сатанисты, наоборот, враги всего инфернального, всего нечеловеческого.
     А значит — и мои враги. Жаль, что я слишком поздно это понял.
     На  Клубной  —  паника.  Мечутся  голые  виртляне  и  виртлянки —  видимо,
выбежавшие из клуба любителей клубнички.  Над ними, словно пчелы над разоряемым
медведем ульем,  кружатся летуны из бара «Икар». Гигантская обезьяна, высотой с
трехэтажный виртлянский дворец,  обезумев  от  ужаса,  пытается перелезть через
двухэтажный коттедж с  четырьмя затейливыми башенками по  углам.  Одну  из  них
обезьяна задевает коленом.  Башенка падает на  тротуар.  Под обломками исчезают
парень и девушка, пытавшиеся, держась за руки, вместе выбраться из виртуального
ада. Видимо, ближайшая кабинка телепорта вышла из строя, они отправились искать
ее на улицу...  А незаконной программы для выхода через стратосферу вирта у них
не  было.  Плохо  живется добропорядочным гражданам —  хоть  в  вирте,  хоть  в
реале...
     Незадачливый Кинг-Конг,  потеряв  равновесие,  падает  на  соседнюю улицу.
Последствий я не вижу, но, судя по поднявшемуся визгу, они впечатляющие.
     Интересно,  а  из-за  чего,  собственно,  паника?  Ну,  перестали работать
телепорты — и что? Есть же вариант «экстренный выход»...
     Стена  ближайшего  дома   рассыпается  мелкодисперсной  пылью.   Несколько
мгновений я  наблюдаю внутренности —  анфилада комнат,  снующие в  них  люди...
Потом все рушится, все превращается в пыль — стены, потолки, картины, мебель...
В  груде пыли копошатся маленькие фигурки,  пытаются выбраться,  одна за другой
замирают...
     Думаю,  после  такого шока  у  них  надолго пропадет желание погружаться в
вирт.  Да и  погружаться,  собственно,  в ближайшие несколько лет будет некуда.
Долго придется восстанавливать Виртуальность, очень долго.
     Сразу несколько виртлян,  искавших спасения на улице, взлетают, беспомощно
перебирают ногами в воздухе,  пытаются за что-нибудь ухватиться... Очень похоже
на новичков-космонавтов, впервые вкусивших прелестей невесомости.
     Над соседней улицей медленно, словно воздушный шар, вздымается в небо труп
Кинг-Конга.
     Это значит, что в вирте перестала действовать гравитация.
     Многоголосый визг усиливается.
     Дальше уже неинтересно. Последний день Помпеи — легкое щекотание нервов по
сравнению с тем, что сейчас переживают миллионы виртлян.
     Скосив глаза,  я вижу,  что и Заратустра,  и Клеопатра не отрывают глаз от
монитора. По щекам обоих текут слезы.
     Плакать — нерационально. Нужно действовать.
     Но делать — хоть что-нибудь! — я не могу.
     «Предок! Храни тебя Первый! Почему не отвечаешь?»
     Что-то страшное происходит не только в вирте,  но и в реале.  Обычно ответ
по Т-каналу приходит мгновенно. Но сейчас...
     Я  чувствую себя  как  радист  прошлого века,  который включил рацию  и  с
удивлением обнаружил,  что эфир абсолютно пуст.  У меня,  правда, в Т-эфире был
лишь один собеседник — но он был всегда!
     Я  испытываю странное состояние.  Человек на  моем месте определил бы его,
наверное, как «сосущее чувство тревоги под ложечкой».
     «Предок, предок! Где тарелка?»
     Видимо,   произошло  что-то   серьезное.   Впервые  за  все  время  своего
существования я не могу установить Т-связь с предком.
     «Предок, предок! Где ты? Почему не отвечаешь?»
     Юрчик убирает монитор,  что-то  говорит,  но  я  его не слушаю.  Мне нужно
полностью сосредоточиться на обдумывании сложившейся ситуации.
     Кажется,   против  Виртуальности  и  нас,  исполнителей  Функции,  провели
крупномасштабную операцию.  В  результате некоторые Хранители были  захвачены и
уничтожены, в том числе мои предок, жена и дочь.
     Меня сейчас тоже сожгут.
     Жаль.
     Но рано или поздно Функция все равно будет выполнена. И если люди не уйдут
в  Виртуальность сами,  им  помогут это сделать те Хранители,  которые остались
живы,  и  те,  что сейчас бродят в  бутылях.  Не получив очередную порцию еды и
питья,  они покинут места своего отдохновения,  примут наиболее соответствующую
моменту форму и продолжат начатое.  Это только кажется, что голливудский фильм,
одним  из  главных  —   трагических!   —   героев  которого  я  невольно  стал,
заканчивается стандартным хэппи-для-землян-эндом. Наступил не конец фильма и не
конец вирта,  завершился показ всего лишь первой серии. Заседание продолжается,
господа присяжные заседатели!  И  у  дилогии или  даже  трилогии,  первая серия
которой промелькнула на  экране,  неожиданной концовки не  будет.  Причина,  по
которой  во  Вселенной нет  Сверхцивилизаций,  тривиальна:  они  все  уходят  в
созданные ими самими миры, единственное исключение — мы, Хранители.
     И скоро нам будет принадлежать вся Галактика.