Елена ГОРБАЧЕВСКАЯ

     Подумаешь, какие-то шарики...

 

 

     1

          

     На суку огромного векового дуба, нависшем над соломенной крышей маленькой,

убогой, почерневшей от времени избушки, сидела и громко каркала ворона. Похоже,

просто-напросто приветствовала наступление весеннего утра и  солнышко,  наконец

пригревшее землю.

           Драдзикодора нехотя приоткрыла один глаз.  И что эта серая тварь там

разоряется?

           Она уже давным-давно забыла то  время,  когда утро несло ей радость,

когда пробуждающееся солнце и поющие птицы наполняли душу  ликованием ,  а тело

- радостной энергией.  А, полно, было ли это хоть когда-нибудь? Она не помнила.

Она многого уже не помнила.  И даже забыла,  что именно она забыла из того, что

когда-то знала.  В  этом есть своеобразная прелесть склероза -  не отдаешь себе

отчета в том, что теряешь.

           А ворона все никак не унималась.  Ладно бы,  что путное сообщила,  а

так городит какую-то чепуху, поспать не дает.

           Драздикодора с  отвращением посмотрела на  серую мглу утра за мутным

пузырем окошка и слегка поежилась. Бр-р-р! Там, наверное, холодно! Впрочем, уже

давным-давно ей  было холодно практически всегда и  везде независимо от погоды.

Ну,  а вставать по утрам она не любила даже в лучшие свои годы, это она помнила

прекрасно несмотря на  никудышнюю память.  Но сегодня,  она почему-то точно это

знала,  ей обязательно нужно было подняться пораньше, предстояло сделать что-то

важное.  А вот что именно -  с этим  уже сложнее,  тут вступал в свои права Его

Величество склероз.  Но, она точно это знала, когда придет время, она все четко

вспомнит.

           Только вот выбираться из постели было все равно неохота.

           Из-под  грязного лоскутного одеяла нерешительно выпросталась худющая

морщинистая ступня с распухшими суставами и осторожно потрогала пол.

           Пол как пол,  точно такой же, как и десять лет назад. Или сто, какая

разница.

           Наконец,  Драдзикодоре удалось  преодолеть приступ  утренней лени  и

выбраться из постели. Чтобы прийти хоть в какое-то подобие хорошего настроения,

она попыталась потянуться, но тут же охнула и закряхтела, будто бы сломавшись в

пояснице. Опять проклятый радикулит прихватил!

           Согнувшись в три погибели,  держась рукой за поясницу и приволакивая

левую ногу, она поплелась к умывальнику, что-то бормоча под нос. Но это куриное

отродье,   несмотря  на  истошное  карканье  своей  дальней  родственницы,   не

торопилось просыпаться,  и  поэтому пришлось пару  раз  как  следует врезать по

стенке избы более-менее работающей правой ногой. Тут же послышалось возмущенное

простуженное кудахтанье, и из умывальника полилась струйка воды.

           - Потеплее,    потеплее   воду   давай!   -   сварливо   проскрипела

Драдзикодора.  -  И  пол  потеплее сделай!  Совсем со  свету сжить меня хочешь,

хибара проклятая!

           Ответом  было  возмущенное кудахтанье,  которое,  впрочем,  довольно

быстро заткнулось.

           Драдзикодора нехотя плеснула себе в лицо водой. Она даже не понимала

толком,  зачем это делает. У нее были более чем упрощенные понятия о гигиене, и

утреннее умывание уже  давным-давно  превратилось из  необходимости в  какое-то

подобие очередного магического ритуала.  Точно также отрешенно она плеснула еще

одну горсть воды и  принялась растирать ее  по  физиономии замусоленным рукавом

ночной рубашки, которая с наступлением дня приобретала функции платья. И тут ее

взгляд  упал  на  допотопное зеркало,  мутное  и  засиженное мухами,  которое с

незапамятных времен висело над умывальником и было одним из немногих предметов,

не являвшихся частью самой избы.  Чтобы было лучше видно,  она слегка поплевала

на его поверхность, потом задумчиво растерла все тем же видавшим виды рукавом.

           В  неверном утреннем свете  на  нее  глядела  коричневая морщинистая

физиономия, обрамленная седыми космами давным-давно не мытых и не расчесываемых

волос.  Из-за  отсутствия  зубов  рот  выглядел  провалом,  и  на  всем   лице,

напоминавшем мумию, живыми были только маленькие, острые черные глазки.

           Несколько минут Драдзикодора внимательно всматривалась в собственное

отражение,  потом плюнула,  и, даже не став вытирать, отвернулась и поплелась в

угол, служивший кухней.

           Так было практически каждый день, только она этого не помнила. Как и

не помнила того, как она выглядела раньше. А было ли это раньше? Иногда погожим

весенним деньком, когда на деревьях только распускаются первые листочки, и весь

лес  стоит,  словно погруженный в  зеленоватую дымку,  ей  вспоминались прежние

времена.

           Вот  и   сейчас  что-то  смутное,   едва  различимое  всплыло  в  ее

восприятии.  Какое-то  яркое  сияние  на  небе.  Отблески,  огромное количество

сверкающих поверхностей и мерный гул.  Что-то странное,  непонятное, и вместе с

тем -  потрясающее ощущение гармонии. Чьи-то ласковые, добрые голоса. Мягко, но

настойчиво они говорят,  говорят... Что же такое они внушали? Ах, да. Как раз о

ней,  о гармонии природы,  и шла речь. О слаженности, согласованности событий и

явлений, происходящих в окружающем мире, об их взаимосвязи и взаимозависимости.

Именно!  Это понятие было самым главным в  обучении,  в  том странном процессе,

который происходил с  ней  и  еще  несколькими такими  же,  как  она,  молодыми

девушками.

           Или немолодыми? Может быть, она всегда была такой, как сейчас?

           Нет, пожалуй. Себя-то она не помнила, но, словно смутные отражения в

старом  зеркале,  вставали перед  ее  мысленным взором  забытые  лица,  звенели

молодые голоса.  Кто  они  были такие?  И  кто были их  учителя?  Она не  могла

ответить на этот вопрос. Или никогда не знала, или давным-давно забыла.

           С  ними  что-то  делали.  Сверкали разноцветные огни,  порой слепили

глаза.  Что-то  все время звенело и  потрескивало,  а  порой слух ласкали звуки

сладчайшей музыки.  Были  какие-то  огромные ящики,  в  которые им  нужно  было

залезать,  странные комнаты,  необычные постели и  сиденья.  И что-то все время

происходило с  ними,  медленно,  почти неуловимо,  но  неуклонно меняя саму  их

сущность.

           Уже много лет она не помнила, как давно все это было. Двести, триста

лет назад?  Или все пятьсот?  Она не имела понятия.  Но это и не было важно. Ей

даже и  не  нужно было все это помнить.  Достаточно было того,  что каждый свой

вздох,  каждый шаг  она  инстинктивно сверяла с  понятием Гармонии и  только им

одним и  руководствовалась.  А  обряды и  заклинания жили в  ней как бы сами по

себе,  ее память тут была совершенно ни причем.  Когда Гармония требовала, она,

Драдзикодора, автоматически вспоминала все, что нужно, и осуществляла.

           И  вот  нынче она  тоже  проснулась с  ощущением того,  что  надобно

сделать нечто важное. Только вот что?

           А ворона разорялась по-прежнему.  Драдзикодора прислушалась. Что это

она там мелет?  Бабка прекрасно понимала язык всех птиц и  животных,  научилась

ему тогда же,  когда и заклинаниям, но сказать, что карканье вороны было сродни

связной человеческой речи,  был  бы  сильным преувеличением.  Какие-то  обрывки

фраз,  повторяемые в  произвольном порядке до умопомрачения,  бессвязные образы

несли  очень  мало  информации.  И  разобраться в  ней  можно было  только если

внимательно вслушаться.  Сейчас она молола какую-то чепуху о твердых прозрачных

каплях,  которые делают люди.  И  что  они в  эти капли наливают воду.  Капли в

каплях,  это очень забавляло птицу.  И она до одури повторяла:  «Капли в капли,

капли в каплях!» С ума сойти можно!

           На  самом деле  Драдзикодора специально подкармливала и  приманивала

эту  ворону.  Из  всего ее  племени она  была наиболее сообразительной и  часто

приносила интересные сведения.  Особенно тогда, когда бабка шептала специальные

заклинания и  отправляла ее с  определенной целью в мир людей.  Но сейчас птица

произвела разведку по  собственной инициативе,  и  ее  глупая трепотня никак не

давала Драдзикодоре сосредоточиться.

           Кряхтя,  старуха стала переставлять горшки.  Что же  такое ей  нужно

все-таки сделать? А, вот!

           Совершенно  необходимо было  именно  сегодня  свершить  заклятие  на

этакий небольшой,  можно даже сказать,  эксклюзивный мор домашней птицы. Дальше

было уже некуда откладывать.  Пройдет нужная стадия Луны, и пиши пропало. Тогда

на  следующий год  во  всей  округе будет такой падеж скота,  что  не  миновать

голода.

           Подобное уже было,  она хорошо помнила, совсем недавно, каких-то лет

семьдесят назад.  Бристозиза,  с  которой они  были  вместе еще  во  время того

странного  обучения,  поленилась  или  не  успела,  так  потом  всех,  кто  мог

двигаться, созывали  в ее владения. И она, Драдзикодора, тоже оседлала помело и

помчалась.  Хорошо хоть место там было удобное,  холм такой с  лысой верхушкой,

где  все  они  смогли  свободно разместиться и  творить заклятия на  увеличение

урожая и приплода скота,  на здоровье и богатство.  Аж дым коромыслом стоял!  А

все для того, чтобы нейтрализовать ошибки этой растяпы  Бристозизы.

           Драдзикодора  тяжко   вздохнула.   Теперь   она   практически  могла

рассчитывать только на  себя.  Потому,  что  таких,  как  она,  уже почти и  не

осталось.  А  те,  что были еще живы,  не только не могли ей помочь,  но и сами

нуждались в помощи.  Она снова вздохнула,  и, бормоча что-то под нос, поволокла

на  очаг  котел с  водой.  Вдруг острая боль  пронзила правое запястье,  артрит

проклятый,  рука внезапно разжалась,  и котел полетел на пол,  точнее,  на ногу

старухе.  Она завыла дурным голосом и, даже забыв про радикулит, подпрыгнула на

левой  ноге,  стараясь обхватить руками,  унять боль  в  ушибленной правой.  Но

радикулит-то  ничего не  забыл!  Вдоль всего позвоночника ее  прострелила такая

боль, что она мгновенно забыла и о побитой ноге, и вообще обо всем на свете, со

всего маху грохнувшись оземь.

           Через некоторое время Драдзикодора очухалась, лежа на полу и потирая

приличных размеров шишку на  лбу.  Болела спина,  рука,  нога и  вдобавок еще и

голова.  А  для полного счастья вода из  котла разлилась и  погасила магический

огонь в очаге!  Опираясь о теплую стенку куриной хатки,  она попыталась сесть и

от досады заплакала.  Горько и безнадежно, почти без слез и всхлипов. А в ответ

раздалось тихое квохтание,  и  весь  домик стал  мерно покачиваться,  словно бы

баюкая старуху.

           Сколько прошло времени,  Драдзикодора не знала.  Только вот вроде бы

солнышко сквозь  мутное  окно  избушки  стало  светить поярче.  Какая-то  сила,

которая вела ее  все эти годы,  управляла ее  действия ми и  поступками,  снова

вмешалась и подняла с теплого и упругого пола немощное старческое тело. Потому,

что надо было сделать это холерное заклятие.

           А для этого необходимо было снова разжечь огонь в очаге.  Спички для

нее были такой же фантастикой,  как,  к  примеру,  телевизор.  Да и вряд ли они

смогли бы  помочь,  потому как  огонь в  очаге был не  простой.  И  не  столько

дровишки его  питали,  сколько  энергия этого  самого  странного из  созданий -

избушки на курьих ножках.

           Драдзикодора вдруг неожиданно вспомнила,  как получила ее,  избушку,

сразу  после  обучения  и  перед  отправкой  в  свои  нынешние  владения,  и  с

непривычной теплотой подумала о ней.  За все эти долгие годы она была не только

жилищем,  но  и,  пожалуй,  единственным живым  существом,  с  которым  старуха

общалась более-менее регулярно.  Кроме залетной вороны и этого сволочного кота,

вечно  пропадавшего  где   попало,   а   по   приходе  пред  хозяйские  очи  не

перестававшего постоянно дерзить. И не считая редких встреч со своими товарками

как тогда, когда все помогали бестолковой Бристозизе.

           Хотя общение это было странным.  Как, впрочем, и само это диковинное

существо,  наполовину растение, наполовину животное, созданное вместе с другими

такими же живыми домишками в тех же самых сверкающих комнатах и гудящих ящиках,

где Драдзикодора проходила обучение.

           Почему-то  вдруг всплыл тот день,  когда их  всех обучали не вместе,

как прежде,  а  неожиданно развели по отдельным помещениям.  Ей тогда на голову

водрузили сверкающую шапку,  похожую на корону,  и  все время что-то говорили о

гармонии,  совместимости и  единстве.  А потом она увидела избу и поначалу даже

подумала,  что,  мол,  неказистое какое-то жилище.  А уж когда та зашевелилась,

закудахтала и вдруг встала на свои лапки, действительно похожие на куриные, так

и вовсе обмерла от неожиданности.  Нет, не от страха. Потому что от избушки шла

волна такой доброты и заботы, что Драдзикодора просто не могла испугаться.

           Откровенно говоря,  все это время она была в тайне убеждена,  что ей

повезло значительно больше,  чем другим.  Она видела избушки своих товарок,  но

все они были какие-то не такие, неуютные, неприятные. Драдзикодора ни за что не

согласилась бы жить ни в одной из них. То ли дело ее собственная хатка! Старуха

 уже давным-давно не отделяла себя от избушки, чуть ли не считая ее частью себя

самой.  Только вот злилась на нее за медлительность, слабую сообразительность и

бестолковость.  Правда,  это  обычно  недолго продолжалось.  Покипит,  поворчит

старуха,  понося на  чем свет стоит бревенчатую тупицу и  призывая на  ее крышу

пожары и  прочие напасти,  да и  уймется.  А  изба зла никогда не помнила,  ибо

память у нее была еще хуже, чем у самой Драдзикодоры.

           Но  дрова были все-таки необходимы.  Темно-коричневые узловатые руки

бросили  сучья  в  огороженный очаг,  тонкие  синеватые  губы  почти  беззвучно

зашевелились,  в  такт  им  задергались редкие  седые  волоски  на  морщинистом

подбородке -  Драдзикодора произносила заклинание.  Она  делала это  совершенно

автоматически,  не вдумываясь в смысл того, что едва слышно бормотала. Кряхтя и

охая,  бабка осторожненько,  стараясь не дернуть больную спину и руку, ухватила

тяжеленный котел и  потащила его на специальную подставку.  Бормоча проклятия и

помогая  себе  коленом  более-менее  нормально  работающей  правой  ноги,  она,

наконец,  заволокла котел на  место.  Огонь под  ним  уже горел,  и  можно было

немного передохнуть.

           Она опустилась прямо на пол,  утирая со лба пот и  жадно ловя воздух

раскрытым ртом.  Совсем со здоровьем стало скверно. И сердце никуда не годится,

тахикардия проклятая.  Хорошо, хоть давление нормальное почти все время. Зато с

почками совсем худо,  в  правой скорее всего камень,  да и  «любимый мужчина» -

цистит - слишком уж часто стал наведываться за последние лет двадцать, пришлось

чуть ли не все «медвежьи ушки» извести поблизости.

           Она немного отдышалась и сделала попытку встать, но тут же ойкнула и

схватилась за поясницу.  Как некстати проклятый радикулит!  И  ведь не отложишь

это дрянное заклинание!  Вот же досада! Ладно еще варево колдовское изготовить,

это  еще  полдела,  а  вот чтобы разбрызгать его помелом,  чтобы вызвать ветер,

который разнесет его по всем владениям, нужно как следует постараться. Что вряд

ли позволит сделать как следует нежданный и незваный гость - люмбаго. Вообще-то

если по-хорошему,  так ей  бы  сейчас полежать недельку или хотя бы  дней пару,

пока спину отпустит,  а не танцевать с помелом на ветру. Но что делать, терпеть

приходится!

           Осторожно и медленно,  словно бы держа на голове хрустальный сосуд с

водой,  Драдзикодора поднялась на  ноги.  Еще  медленнее выпрямилась.  Кажется,

ничего,  пока обошлось,  удалось найти то самое положение,  при котором боль не

так  сильно  терзает  измученное  тело.  А  что  пришлось  чуть  ли  не  винтом

завернуться для этого, так наплевать, главное сейчас - сделать дело!

           Выверяя каждое движение,  старуха полезла на верхнюю полочку,  где у

нее  стояли банки  и  горшочки со  всякими снадобьями и  колдовскими припасами.

Хорошо хоть,  что  вовремя ящериц насушила,  еще с  прошлого августа,  когда их

прорва бегает и на солнце греется. Змей тоже было достаточно, а вот лягушки уже

заканчивались,  на  пару раз только осталось.  Ладно,  это неважно.  Уже совсем

весна наступила,  скоро можно будет свежих наловить, только бы спину отпустило.

А  вообще надо будет на следующий год побольше их заготовить.  И еще мухоморов.

Их-то совсем не осталось.

           Хорошо все-таки, что она, Драдзикодора, такая запасливая. Не то, что

Бристозиза!  А,  вот, она вспомнила, из-за чего ее товарка вовремя не совершила

необходимое заклятие. У нее же, видите ли, вся тритонья икра вышла! А дело было

поздней осенью,  когда эти твари  уже спать на зиму закладываются. Вот она и не

смогла насобирать.  А скумекать,  что в эту пору икры у самок тритона просто не

может быть, ума не хватило. Как и на то, чтобы одолжить у кого-нибудь из своих.

Конечно,  поворчали бы немного, не без этого, но все-таки поделились бы в конце

концов.  Тем более, что это было бы не так накладно и хлопотно, как потом сломя

голову  мчаться  в  ее  владения и  предотвращать катастрофу.  Но  что  делать,

Бристозиза    никогда    не    отличалась    ни    предусмотрительностью,    ни

сообразительностью.  Интересно,  и  как это она собиралась прожить всю зиму без

этого ингредиента?

           Нет,  она,  Драдзикодора,  не  такая!  Она всегда предпочитает лучше

выбросить старые припасы, заготовив взамен новые, чем вдруг остаться среди зимы

без гадючьего жира или крысиных зубов. Нет уж, не на ту напали!

           Только вот куда же это она подевала целый горшок засоленных медведок

и торбочку сушеных мохнатых гусениц? Нет, не вспомнить. Проклятый склероз!

           Эх,  жаль нельзя точно так же по полочкам, по баночкам, скляночкам и

горшочкам разложить и рассортировать сами заклинания!  Вот было бы здорово! Она

могла бы тогда летом,  в теплый погожий денек или ясную лунную ночку,  когда не

болит спина от зимнего холода или сырости межсезонья,  когда не ломит суставы и

везде полным-полно свежих жаб и пауков, когда цветет белена и под каждым кустом

торчат мухоморы,  наделать целую кучу заклинаний впрок! А если бы их можно было

бы еще и замешать на мощи самой темной ночной июльской грозы! Да, знатная могла

бы получиться штука.

           И  Драдзикодора представила себе,  как  она безмятежно собирает себе

всякую всячину, лесную и болотную живность и растительность. Потом, полная сил,

в  прекрасном для  ее  возраста самочувствии,  в  самое удобное время не  спеша

тщательно  вершит  заклинание,   производя  все  необходимые  действия,  но  не

распыляет его,  а вместе в ветром разносящим слепляет в тугой комок. Это не так

уже  сложно,  она  знала.  А  поздней осенью или зимой,  когда хороший хозяин и

собаку не  выгонит на улицу,  преспокойно достает с  полочки нужное заклинание,

когда в нем возникает необходимость,  и приводит его в действие.  А уж на это у

нее,  старухи,  хватит  сил  даже  в  случае  самого  жестокого  прострела  или

сердечного приступа. Просто здорово, слов нет!

           Только  вот  в  одном  проблема.  Как  его,  этот  магический комок,

сохранить до нужного времени в работоспособном состоянии? Глина не годится, она

это уже пробовала. Слишком мягкий и пористый материал, даже через ее обожженную

поверхность что-то магическое просачивается. Вот то-то и оно!

           Стоп,  что там эта серая пернатая тварь болтала о людях и о каких-то

каплях,  в  которые  они  наливают  воду?  Улетела  уже.  Драдзикодора  мельком

взглянула на неторопливо булькающее в  котле варево.  Ему еще долго готовиться,

время есть. Бабка поковыляла на крыльцо. Открыла дверь, и на нее пахнуло свежим

воздухом проснувшегося леса,  запахом  набухших почек  и  преющей земли.  После

затхлого воздуха избушки даже голова закружилась. Она сунула в щербатый рот два

грязных пальца и по-молодецки свистнула.  Ожидая птицу, старуха вдыхала сладкий

весенний воздух,  наполнявший легкие удивительной силой,  вдыхавший саму  жизнь

даже в ее старое, угасающее тело.

           Зашуршали рядышком  серые  крылья.  Ворона  явилась  на  зов  и  без

приглашения  тут  же  начала  снова  самозабвенно  каркать.   Но  на  этот  раз

Драдзикодора  слушала  очень  внимательно,  стараясь  из  всей  этой  галиматьи

вычленить необходимую информацию. Это было не так-то и просто.

           - Шарик...Шарик,  шарик!  Капля - шарик, капля - шарик, взяли ...  -

бестолково верещала птица.

           - Какой такой шарик? - спросила Драдзикодора на понятном собеседнице

языке.

           - Круглый,  круглый,  круглый!  -  обрадовалась та.  - Капля, капля,

шарик, круглый!

           Вообще-то  и  раньше  Драдзикодора  догадывалась,  что  шарики,  как

правило,  бывают круглыми.  Для столь ценной информации вряд ли  стоило столько

времени тратить на  вздорную птицу.  Но что-то интуитивно подсказывало старухе,

что  за  бестолковым карканьем кроется  ценная  информация,  и  она  продолжала

терпеливо выслушивать.

           - Шарик,  шарик,  красный,  красный,  красный...  Варят-варят-варят!

Круглый, круглый! Яркий, яркий... Варят-варят-варят! Пузырь...

           Драдзикодора насторожилась в предчувствии чего то важного.  Шарик...

Который перед  этим  варят  так,  что  он  делается красным и  ярким,  а  потом

превращается в пузырь...

           - Прозрачный,  прозрачный,  прозррачный!  -  восторженно загорланила

птица с новой силой. - Капля-капля-капля прозрачный!

           И  что же такое научились делать люди,  чего она,  Драдзикодора,  не

знала?  Какие-то шарики,  которые сначала яркие,  а  затем прозрачные?  Которые

получаются из  капель?  В  любом  случае,  от  бестолковой вороны больше ничего

нового не  добьешься.  «Круглый-круглый-круглый!»  -  уже по пятнадцатому кругу

пошла  надсаживаться  та  с  не  уменьшающимся энтузиазмом.  Сегодня,  конечно,

некогда, но завтра нужно будет разузнать все как можно более подробно.

           - Пошла прочь!  - махнула колдунья на птицу, и та сорвалась с места,

продолжая оглашать окрестности своим восторженным карканьем.

           Драдзикодора вернулась в избушку и похромала к очагу. Кипит, все как

положено.  Огромной палкой,  почерневшей за  долгие годы до такой степени,  что

перестали просматриваться вырезанные на ней заклинания, бабка помешивала варево

и строила планы на завтра.

           Видно,  придется звать кота.  Без него никак не обойтись, это точно.

Хотя видеть его наглую лоснящуюся морду в  последнее время она могла с  большим

трудом.  А  за  эти его вечные «Очень мне это надо!  А  что мне за  это будет?»

вообще была убить готова.  Это был самый противный кот из всех,  что жили у нее

за всю ее долгую жизнь.  Правда, и самый сообразительный, этого уж не отнимешь.

Но характер! Раз в сто хуже, чем у самой Драдзикодоры, это уж точно. И, будь на

то  ее  воля,  она вообще не  обращалась бы  к  нему за помощью.  Но сейчас без

отвратительного  животного  ей   было  не  обойтись.   Потому  как  нужно  было

отправиться  в   селение  людей  и   все  хорошенько  выяснить  про  эти  яркие

шарики-капли, которые превращаются в прозрачные пузыри.

           Немного раньше,  каких-нибудь лет сто назад, проблемы в этом не было

никакой.  Сама бы собралась,  да и пошла в деревню. Тем более, что в те времена

ее избушка стояла совсем рядом с селением,  в которое она наведывалась довольно

часто даже просто так,  от скуки. Ее встречали нормально, здоровались, величали

бабой Дусей.  А  все потому,  что знала она лесные травы,  могла присоветовать,

которая из них от какой хвори помогает. За эти самые травы да настойки бывало и

яиц дадут,  а  уж  о  молоке и  сметане можно было вообще не заботиться.  Муку,

крупу, капусту с морковкой даже домой донести помогут, до самой избушки. А чтоб

провожатые  чего  нехорошего не  подумали,  Драдзикодора уходя  строго-настрого

наказывала ей ни в  коем случае не вставать на лапки и голоса не подавать.  Вот

люди и думали,  что живет баба Дуся в лесу в обыкновенном домике, правда, очень

уж старом и неказистом.  Как, впрочем, и сама баба Дуся. И по большому счету не

было никому до этого дела. А старуха была всегда сыта без лишних хлопот.

           Да только вот завелся там,  в  деревне,  не в меру сообразительный и

памятливый парнишка. Вырос, женился, почти что состарился. И стал задавать себе

и другим вопросы: «А что это все молодые состарились, а баба Дуся все такая же,

как была?  А что это все старики, которые жили в деревне, давным-давно померли,

а  баба Дуся все живет?» И стал народ коситься на нее подозрительно.  А тут еще

пришлось небольшую засуху устроить,  а то бы на следующий год не видать урожая,

как своих ушей, так и вовсе на нее ополчились.

           Конечно, когда она отвела от деревни наводнение, когда тушила своими

заклинаниями лесные пожары или наполняла реку рыбой,  ни один человек даже и не

подумал связать все это с ней. Вот хорошо, обошлось, дома уцелели! Как здорово,

так вовремя туча пришла и пожар потушила!

           А то, что на эту тучу Драдзикодора истратила огромный мешок мохнатых

гусениц и  потом еще полдня носилась по лесу,  собирая на помело пыль с  иголок

верхних веток сосен, поднимала ветер, который принес долгожданную тучу, а затем

изо всех сил держала его на месте,  чтобы дождь шел подольше, никому и в голову

не пришло.  Обидно даже! А еще обиднее, что, ведомые этим самым сообразительным

мужичком,  люди чуть было не  спалили ее  саму вместе с  избушкой.  Хорошо хоть

ворона  вовремя предупредила!  Не  эта,  конечно,  другая.  Просто Драдзикодора

всегда приручала-прикармливала которую-нибудь из них. Глядишь, тем и жизнь свою

спасла.  Потому как едва-едва успели они убраться от грозной деревни подальше в

лесную  пущу.  Бедная избушка неслась,  как  угорелая,  квохча и  раскачиваясь,

сквозь  лесную  чащу,  по  буеракам и  болотам.  Бабку  бедную мотало внутри из

стороны в сторону так, что шишек и синяков набила и весь пол заблевала.

           Так они мчались почти что сутки и забрались в такую глушь, что можно

было не опасаться людского гнева -  до ближайшей деревни конному не меньше двух

дней пути, а пешему - так и вообще неделя. И все по дремучей чаще.

           Только вот болот рядом было много.  Сначала ничего, даже удобно было

жаб да  пиявок собирать,  а  вот потом  все чаще стали болеть кости и  суставы.

Похоже,  именно так у нее и начался артрит и ревматизм.  Теперь вот на перемену

погоды ломит все тело.  И ведь не уйдешь далеко!  Только здесь,  среди болотной

глуши,  она  может чувствовать себя  в  относительной безопасности,  потому как

людей с  каждым годом становится все  больше и  больше,  все  гуще  и  гуще они

селятся.

           Вот  и  приходится для того,  чтобы что-то  разузнать,  пользоваться

помощью вороны.  И вызывать кота. Который, конечно же, предпочитает болтаться в

деревне, лакомясь толстыми жирными мышами и попивая молочко.

           Надо срочно его  призвать,  твердила она  себе все  то  время,  пока

мешала варево в котле.

           А с пропитанием стала вообще беда.  Пришлось даже небольшой огородик

разбить рядом с избушкой,  вот до чего дошла!  Конечно, ей было все-таки проще,

чем людям, потому как о любом неурожае или стихийном бедствии она знала загодя.

Собственно говоря,  почти  всегда сама его и творила.  Ну, и могла сеять тогда,

когда точно знала, что заморозка не будет. Могла убрать урожай до того, как это

сделает буря или град.  Только вот все равно не колдовское это дело -  в  земле

ковыряться!  Вся ее  душа протестовала против этого занятия,  а  что оставалось

делать?  Жить-то надо,  кушать-то хочется!  А выращивать урожай с помощью магии

она не могла,  не имела права.  Слишком сложная штука -  земля-матушка,  нельзя

просто  так  безнаказанно воздействовать на  один  ее  кусочек  так,  чтобы  не

нарушить Гармонию. А уж этого Драдзикодора не могла позволить, никак и никогда!

           С  тварями земными все  было  проще.  Она  могла сотворить маленькое

такое,  локальное заклинание,  и  рыба в ручье сама плыла в запруду,  а птицы и

зайцы попадали в силки.  И даже если ей уж очень хотелось молока или нужно было

задобрить этого негодяя кота, она запросто, никоим образом не нарушая гармонии,

могла заманить в лес какую-нибудь корову.  И та, болтая переполненным выменем и

мыча от  боли,  сама бежала к  ней,  только бы подоили.  Ну,  а  потом животное

совершенно спокойно отправлялось домой,  на  радость хозяевам.  Если,  конечно,

волк по дороге не зарезал.  Но тут уж старухиной вины не было,  это просто было

естественным проявлением гармонии жизни.

           Наконец,  все  было  готово.  С  неимоверным трудом старуха вытащила

котел из избушки. Ну, да, вспомнила она ни с того, ни с сего, именно в такой же

ситуации,  когда волокла котел,  она и заработала себе это смещение позвонков и

ущемление нервного ствола. Охо-хо!

           Не забыть его призвать! Обязательно!

           Она обмакнула помело в зловонное варево и окропила им вокруг себя.

           На небе стали собираться тучи.

           Воздев руки горе, она что-то едва слышно бормотала, полузакрыв глаза

и  мерно раскачиваясь,  словно бы  пребывая в  трансе.  Становилось все темнее.

Наконец,  колдунья трижды что-то  невнятно прокричала,  и  в  это же  мгновение

поднялся ветер.  Осторожно,  стараясь не  тревожить больную спину,  она  макала

помело  в  отвар  и  разбрызгивала по  ветру,  который становился все  сильнее,

развевая  ее  нечесаные космы  и  рукава  платья-рубахи.  На  коричневых скулах

выступил  лихорадочный румянец,  тонкие  губы  тряслись,  а  глаза  сверкали  в

предгрозовом полумраке.

           Не даром в народе ее не любили...

           Наконец, все закончилось, и утомленная Драдзикодора опустилась прямо

на землю рядом с пустым котлом. От  усталости ноги не держали, руки тряслись, а

все тело покрылось липким потом. Ну, вот, подумала она, завтра опять все начнет

чесаться.  Неужели мыться придется?  Бр-р-р!  Ох, не любила она этого! А, может

быть, обойдется? Ладно, завтра будет видно.

           Завтра...  Что-то нужно было сделать завтра... Ах, да! Не забыть его

призвать! Отлично! И все она прекрасно помнит, и нет у нее никакого склероза! И

вообще она девушка -  хоть куда.  Вот,  захотела - и сразу вспомнила! Не забыть

призвать его.

           А кого это «его»?

           Драдзикодора растерянно поскребла макушку  длинными черными ногтями.

Да  уж!

          

          

           * * *

           Утром следующего дня старуху разбудила неистовая какофония за окном.

Яростно каркала ворона,  дико квохтала сама избушка и вдобавок время от времени

разъяренно шипел и мяукал кот. Драдзикодора хорошенько топнула ногой по полу, и

жилище сразу же замолчало. А кот и ворона продолжали выяснять отношения.

           А,  вот!  Ведь именно его, кота, она и собиралась призвать! Надо же,

оказывается,  вспомнила!  И не только вспомнила, но и выполнила свое намерение.

Не совсем еще в  маразм впала!  Только вот когда она успела это сделать?  И как

смог кот прибежать за такое короткое время?  Драдзикодора пожевала губами.  Она

не помнила и не понимала. Да уж, если и не маразм, так склероз имел место быть,

тут уж ничего не попишешь!

           Проигнорировав  на   этот  раз  более  чем  символическую  процедуру

умывания,  она сунулась было к окну,  но через его мутную пленку ничего не было

видно, и потому бабка похромала к двери.

           С   крыльца  избушки  ее   глазу  представилась  просто  потрясающая

картинка.

           На ветке дуба сидел,  нагло развалившись, черный как смола кот. Даже

нос  у  него  был  угольным.  Не  черными были  только янтарно-зеленые глаза да

снежно-белые  брови  и  усы,  которые в  настоящее время  нервно подергивались.

Потому что  совершенно рядом  крутилась эта  бестолковая ворона и  периодически

делала  попытки напасть на  него.  Ну  ничего себе!  На  него,  на  самого кота

Драдзикодоры, осмелилась раскрыть клюв какая-то жалкая птица! По правде говоря,

на  колдунью  ему  было  наплевать с  высокой  колокольни,  но  прикрываться ее

авторитетом было очень удобно и выгодно. Именно поэтому он с важным видом носил

не  снимая ее  золотую цепь на шее.  Как правило,  это не только всегда служило

хорошим оправданием на все случаи жизни,  но и придавало авторитета ему самому.

А  тут,  несмотря на  то,  что на ярком весеннем солнце цепь сверкала так,  что

глазам было больно,  эта идиотка ворона не  обращала на нее никакого внимания и

продолжала атаковать.  Он  изо  всех сил делал вид,  что не  замечает наскоков,

считая ниже своего достоинства выказывать в  ее  адрес хоть какой-то интерес со

стороны своей царственной персоны,  но обычная невозмутимость и непрошибаемость

покинули его.

           Ворону  понять,  конечно,  было  несложно.  Со  времени знакомства с

Драдзикодорой она  этот дуб считала своей собственностью.  Прилетела,  а  тут -

какая-то кошатина развалилась на любимом суку и  делает вид,  что так и  должно

быть.  Естественно, птица старалась восстановить попранную справедливость всеми

доступными средствами.  Она  прыгала  с  ветки  на  ветку,  подбираясь к  врагу

поближе, каркала во все горло, причем в ее воплях Драдзикодора если и разобрала

хоть что-то членораздельное,  то вряд ли оно было цензурным.  Короче,  поносила

бедного кота  последними словами,  топорща перья и  пытаясь клюнуть в  янтарный

глаз.

           Время от времени кот не выдерживал, терял свое ледяное спокойствие и

делал  молниеносный  выпад  лапой  в   ее   сторону.   Не  то,   чтобы  нападал

по-настоящему,  а  скорее лишь обозначал нападение,  после чего ворона в панике

бросалась прочь,  вопя  во  все  горло.  А  когда  ее  инсинуации в  адрес кота

приобретали  совершенно  гнусный  характер,  зверюга  терял  всю  свою  лощеную

выдержку,  прижимал уши, выгибал дугой спину, скалил зубы и шипел в адрес серой

бестии что-либо не менее непечатное.  Впрочем, мгновенно выплеснув гнев, он тут

же  снова надевал маску непроницаемости.  Сфинкс да  и  только,  честное слово!

Только маленький.

           Полетав вокруг и повозмущавшись,  а заодно вернув себе уверенность в

своих  силах,  пернатая  зараза  повторяла свою  попытку.  Впрочем,  с  тем  же

результатом.

           Некоторое время  старая колдунья от  души  любовалась на  эту  милую

сердцу картинку, но кот заметил ее и спрыгнул прямо под ноги. Ворона, довольная

тем,  что поле боя осталась за ней,  что-то удовлетворенное каркнула, мгновенно

успокоилась и отправилась восвояси.

           Драдзикодора лихорадочно старалась вспомнить,  звала  она  кота  или

нет. Потому, что ежели встретить его обычным «Чего приперся?», то потом вряд ли

удастся уговорить отправиться на разведку. Но, с другой стороны, если он пришел

незваным,  а она  тут начнет перед ним бисер метать,  то эта блохастая зараза в

конец обнаглеет.  Вот старуха и  молчала в  растерянности,  пока кот,  задравши

хвост трубой, не стал тереться об ее ноги.

           - Может,  сметанки мне или молочка?  -  заискивающе заглянул он ей в

глаза.

           Ага,  все понятно!  Он пришел сам по себе,  она его не звала. Теперь

даже  ясно,  почему он  так  быстро появился.  Ну,  что  ж,  очень даже хорошо!

Сметанки она, конечно, ему даст. Но пусть не зазнается, пусть заслужит!

           - Ишь,  чего захотел,  дармоед!  Сметанки ему,  видите ли! Как нужен

старухе, так не дозовешься, а как пожрать - так тут как тут!

           Главное, чтобы он не понял, насколько ей необходима его помощь!

           - Ну что ты, бабуль! Право слово!

           - Эх, бесстыжие твои глаза!

           Что правда, то правда. Глаза действительно были без малейшего намека

на стыд или совесть.

           - Ну, бабуль, не упрямься, дай голодному котику покушать!

           Старуха решила,  что достаточно уже помариновала кота и сменила гнев

на милость.

           - Ладно уж,  лодырь.  На этот раз покормлю. Правда, не обессудь, чем

есть.

           - Благодарствую! - он снова ласково потерся о ее худую ногу

           Драдзикодора плеснула молока в плошку и сунула коту под нос.

           - Молоко? И так  мало? А сметанка?

           - Сказала же: чем есть.

           Кот  состроил недовольную физиономию и  брезгливо подошел к  плошке.

Понюхал. Отошел на полшага. Снова подошел и понюхал. И так раза три или четыре.

В конце концов стал медленно лакать, и при этом весь его вид выражал немыслимое

отвращение и  вселенскую скорбь по  поводу того,  какой же  гадостью приходится

питаться приличному коту.

           А  бабка стояла рядом и  размышляла.  Надо же,  думала она,  что  за

странные создания -  кошки!  Она  прекрасно понимала буквально всех  животных и

птиц,  и не только их несвязную речь.  Их инстинкты,  желания, стремления - все

читала  Драдзикодора  словно  в  книге,   могла  предсказать,  предугадать,  а,

следовательно, использовать в своих целях кого угодно.

           Только не кошек!

           Этот угольно-черный кот был,  естественно, далеко не первым питомцем

колдуньи и,  как она сама надеялась,  не последним.  Кошачий-то век короток. Но

буквально  каждый  представитель  этого   племени  время   от   времени  ставил

Драдзикодору в тупик.  Она не понимала, что движет этими блохастыми пройдохами,

не  могла предугадать их поступков.  И  поэтому боялась.  Не то,  чтобы прям от

страха тряслась,  нет.  Просто постоянно чувствовала дискомфорт,  напряжение от

того, что не владела ситуацией.

           Естественно,  она  бы  никогда не  связывалась с  представителями их

племени,  если бы  ни  нужда.  Ибо никто из птиц или зверей не мог сравниться с

ними в выполнении различного рода магических поручений. Что да, то да, здесь им

не было равных!  Ловкие, хитрые, сообразительные и отважные, коты и кошки могли

проникнуть  куда  угодно,  все  высмотреть,  выведать,  а  при  необходимости и

стащить,  а  потом развалиться и дремать где-нибудь на солнышке с самым тупым и

невинным видом.

           Между   тем     кот   с    поразительной   быстротой   управился   с

«отвратительным» молоком  и  довольно  жмурился,  а  старуха  в  очередной  раз

подумала,  даже нет,  скорее,  ощутила какую-то  древнюю силу,  магию,  знание,

исходящее от животного.  Как будто ему, простому коту, было ведомо нечто давнее

и тайное,  закрытое семью печатями от самой Драдзикодоры. И, несмотря на теплое

солнышко, ее пробрал озноб.

           Как же ей перехитрить этого мохнатого проходимца?

           - Не вовремя ты пришел, - нарочито сердито заворчала старуха. - Даже

и угостить нечем.  Сам виноват,  являлся бы чаще да не пропадал, так держала бы

специально для тебя сметану или сливки. Ты же знаешь, я их не ем, у меня печень

жирного не переносит.

           - Ну  бабуль,  ну   ты же знаешь,  я  стараюсь!  -  промурлыкал кот,

который после этой жалкой плошки молока так и не понял, ел он или нет.

           - Старается он!  -  Драдзикодора покачала головой. - Ладно уж, угощу

тебя рыбкой,  только вот чуть попозже.  А  ты  глаза мне тут не мозоль,  давай,

сбегай тут недалече да глянь кое-что.

           Кот сладко потянулся, выпрямив сначала передние лапки, потом задние,

затем стал точить когти о крыльцо и перестал только после того, как разбуженная

и рассерженная избушка возмущенно закудахтала. Наконец он заговорил:

           - Ладно,  бабуль!  Так и быть, сгоняю. Ну, а ты не оплошай, побольше

рыбки раздобудь,  ведь неделю кормить меня ею придется.  Да,  и  о  сметанке не

забудь.  И  хорошо бы хотя бы пару ломтиков сала в день,  -  он почесал за ухом

задней лапкой. - Кажется, ничего не забыл. Ну, как, согласна?

           Драдзикодора чуть не  села там,  где  стояла.  А  она еще хотела его

обмануть!  Вот  зараза мохнатая,  мало того,  что  сразу все  понял,  так еще и

условия ставит!

           - Ах  ты  плут  этакий!  Охальник,  бесстыдник!  Вместо того,  чтобы

поблагодарить за пищу,  так  он еще командует мне тут! Да я тебя.... - колдунья

завелась не на шутку и все никак не могла остановиться.

           А кот между тем совершенно спокойно вылизал лапку, затем сел на попу

и  принялся  за  животик,  не  обращая  ни  малейшего внимания на  разоряющуюся

Драдзикодору. А когда та наконец унялась, как ни в чем не бывало спросил:

           - Я,  конечно,  не навязываюсь,  бабуль! Ты и сама, наверное, можешь

справиться,  -  он принялся за другую лапку.  -   Ну,  а если рыбки жалко -  не

вопрос, можешь курочкой обойтись, мне все равно.

            От такой наглости Драдзикодора потеряла дар речи, а постояв соляным

столбом несколько минут,  успокоилась и  смирилась с  неизбежным.  Вот же  гад,

опять ее перехитрил!

          

           * * *

           Перед Драдзикодорой стояло старое глиняное блюдце с водой, щербатое,

с отколотым краешком.  Согнувшись над ним, старуха сыпала в воду какой-то бурый

порошок, бормоча себе под нос:

           - У-ух,  жаль,  весна!  У-ух-х,  жаль,  яблоки все  испортились,  не

годятся. С яблочком-то совсем дело другое, катится себе по тарелочке, что нужно

- показывает,  а лишнее сворачивает.  Эх,  не разберу я с этим порошком ничего,

как пить дать, не увижу...

            Она забубнила совсем тихо, размахивая над блюдцем широкими рукавами

грязной  рубахи,  потом  полезла еще  в  одну  склянку,  взяла  щепотку другого

порошка,  ядовито-зеленого,  и  бросила ее  в  блюдце.  Тут же  из него повалил

желто-зеленый  дым,   а   старуха  принялась  разгонять  его,   что-то  бормоча

вполголоса.  Наконец,  дым слегка рассеялся, и перед глазами колдуньи предстали

картины лесного пейзажа, довольно быстро сменяющие друг друга. Словно бы кто-то

небольшого роста бежал по лесу и видел все это своими глазами.

           Понятно. Как она и ожидала, кот еще не добрался до деревни.

           Старуха попыталась распрямиться и  громко ойкнула.  Как замучил этот

прострел! И ведь вроде бы ничего, не болит. А только забудешь, дернешься - боль

прямо  пронизывает!   Надо  поудобнее  устроиться,  решила  старуха  и  кое-как

притащила пень-выворотень, который служил ей стулом.

           А  тем  временем блюдце уже начало показывать пашни и  дома вдалеке.

Драдзикодора буквально впилась взглядом в изображение.  Нужно все увидеть,  все

запомнить.  Она,  конечно,  могла  посылать коту  какие-то  команды.  Например,

«посмотри вправо»,  «ближе» и  так далее.  Но  ведь и  кот не  всемогущ!  Может

чего-то  и  не  заметить.  А  тем  более если  будет вертеться слишком близко и

слишком долго,  запустят в  него  чем-то,  тогда эта  зараза уже  ни  за  какие

коврижки не пойдет смотреть снова.

           Вот  она  и  всматривалась  в  расплывающуюся картинку,  обрамленную

хлопьями желто-зеленого дыма, до рези в глазах.

           Хорошо, хоть кот был толковый. Наглый, но умный и слово свое держал.

Не стал за мышами шнырять или там пухленьким деревенским кошечкам песни петь, а

сразу же сообразил,  что к чему,  и помчался в мастерскую.  Точно, Драдзикодора

сама увидела,  как человек обмакнул какую-то длинную палку в сосуд,  стоящий на

огне, и на конце трубки засветилась яркая раскаленная капля.

           Драдзикодора вся  превратилась во  внимание.  Даже почти что  дышать

перестала.  А человек тем временем поднес второй конец палки к губам и, судя по

всему,  стал дуть в  нее.  Ага,  никакая это не  палка,  а  трубка,  догадалась

колдунья.  Раскаленная  капля  становилась все  больше.  Человек  оторвался  на

некоторое время от трубки и вдохнул,  а затем продолжил,  натужно надувая щеки.

Когда пузырь сделался по  его мнению достаточно большим,  мастер стал придавать

ему  форму цилиндра с  плоским дном.  А  затем поставил остывать.  Рядом стояло

несколько  таких  же  пузырей,   изготовленных  ранее.  Точно,  ворона  хоть  и

бестолковая, но ничего не напутала. Наверное, для этого ей попросту фантазии не

хватило.  Так и  есть,  когда остывают,  эти пузыри становятся почти что совсем

прозрачными!

           Так,  это-то  как раз понятно.  Только вот из  чего делают эти яркие

капли, что нужно положить в этот огромный сосуд на огне, чтобы оно расплавилось

и   дало   возможность  ухватить  сверкающий  шарик   и   надуть  пузырь?   Она

сосредоточилась для того,  чтобы послать мысленный приказ коту.  Ну,  не совсем

так чтобы приказ, а скорее очень вежливую просьбу. И, разумеется, эта блохастая

скотина  своего  не  упустила.  Ситуация  была  не  та,  чтобы  тут  дипломатию

разводить, и поэтому кот коротко и ясно изложил условия, также мысленно бросив:

«Курица!»

           Драдзикодора была готова его убить.  Разорвать, растерзать на мелкие

клочки. Но никогда бы ничего подобного не сделала, поскольку без кота была, как

без рук.  А самое паршивое было то, что этот паразит все прекрасно понимал. Так

что,  скрипнув зубами,  пришлось пообещать вожделенную курицу этому вымогателю.

Зато теперь она  была уверена,  что  этот прохвост разузнает все  до  последней

мелочи.  Плата была  достаточно высокой.  А  в  том,  что  Драдзикодора его  не

обманет,  кот был уверен точно так же,  как и в наступлении дня вслед за ночью.

Они со старухой могли ненавидеть друг друга,  это пожалуйста, но вот обмануть -

нет,  такого просто не  могло  быть.  Слишком уж  сильно они  зависели один  от

другого.

           Пользуясь полумраком мастерской,  кот  проскользнул вовнутрь и  стал

осматриваться.  Пока  его  взгляд  не  сообщал старухе ничего  нового,  но  она

терпеливо ждала.  Крадучись,  словно тень,  он  пробирался все ближе и  ближе к

заветному чану,  стоящему  на  очаге.  Ему  страсть  как  хотелось полакомиться

курятиной,  и поэтому он во чтобы то ни стало стремился заглянуть в котел.  А с

другой стороны свалиться туда и изжариться заживо в его планы никак не входило.

Как,  впрочем,  и  в  старухины.  Вот кот и балансировал на самом краю полочки,

нависающей над чаном.  Но  по-прежнему ничего нового узнать не  удавалось.  Там

кипело и булькало что-то яркое, раскаленное. Но что?

           Помощник мастера, второй человек, что-то время от времени подсыпал в

котел  из  ящика,  стоявшего рядом,  огромной  лопатой.  Но  в  мастерской было

настолько темно,  а  содержимое сосуда сверкало так  ярко,  что даже прекрасное

зрение кота не могло помочь разглядеть то, что было в ящике.

           Кот  изо  всех сил  вытянул шею.  И  на  какое-то  мгновение потерял

осторожность.  Этого было достаточно,  чтобы мастер, ставя на полку уже готовый

сосуд,  вторым  концом своей  трубки как  следует наподдал кошатине под  хвост.

Зверюга сорвался с полки и с диким «Мя-я-я-я-яу!!!» прямым ходом полетел  прямо

в  котел.  Только цепь  сверкнула.  У  Драдзикодоры при  виде этого даже сердце

екнуло.  Но недаром ходят легенды о  кошачьей живучести и  гибкости.  Где-то на

полдороги он извернулся и  ухитрился вцепиться своими когтями в  плечо мастера,

не переставая истошно вопить.  Чем,  разумеется,  напугал его до полусмерти,  а

заодно и  помощника.  Вопя с  перепугу не хуже кошатины,  ослепленный внезапной

болью,  а потому ничего не соображающий, мастер со всего маху заехал только что

изготовленным сосудом по стене, расколотив его вдребезги, а трубой, отскочившей

от стены,  заодно влепил как следует своему помощнику между глаз. Тот, высказав

в одной фразе самые сочные и цветистые выражения родного языка,  схватил лопату

и,  не разобрав,  с кем он,  собственно говоря,  воюет, засветил промеж лопаток

шефу.

           Ну,  с этого мгновения пошла совсем другая разборка. Начисто забыв о

мяукающей  причине  переполоха,   мастер   с   подмастерьем  серьезно  занялись

выяснением отношений,  пуская в ход познания родной лексики,  кулаки,  головы и

прочие тяжелые предметы.

           А кот,  заблаговременно отцепившийся от рукава человека,  очухался и

понял,  что находится  как раз в  том самом ящике,  из  которого черпал лопатой

подмастерье.  Теперь уже яркий свет от чана не слепил его чувствительные глаза,

люди  разбирались между собой и  не  мешали,  и  можно было совершенно спокойно

исследовать содержимое  ящика.  Которое  оказалось  самым  обыкновенным песком.

Крупным и почти что белым.  Кот его и лапкой трогал, и нюхал - песок как песок.

Правда,  довольно чистый.  Наконец,  он получил сигнал от колдуньи, что для нее

уже достаточно информации, сделал в песок то дело, которое обычно котики туда и

делают,  тщательно загреб  лапками  и  отправился восвояси,  не  забыв  окинуть

презрительным взглядом людей, которые с энергией, достойной лучшего применения,

продолжали мутузить друг дружку.

          

          

           * * *

           Сказать,  что Драдзикодора была довольна,  так это равносильно тому,

что вообще промолчать.  Уже несколько сот лет она не испытывала такого подъема.

Весна,  конечно,  тоже  сыграла свою роль,  но  за  долгую жизнь колдуньи весна

приходила столько раз,  что она давно перестала обращать на нее внимание. А тут

вроде бы впервые за несколько столетий заметила,  как распускаются листья,  как

поляны  и  обочины дорог  покрываются желтым  ковром цветущих одуванчиков,  как

начинают обустраиваться прилетевшие с  юга скворцы.  И  вместе с самой природой

радовалась  Драдзикодора  приходу  тепла,  предвкушая  отступление  болезней  и

возможность внести разнообразие в  свое  унылое существование.  И  ее  порядком

изношенный организм,  казалось,  оживал вместе с самой природой.  Прошло совсем

немного времени,  но радикулит стал потихоньку отпускать,  и старуха уже смогла

совершать небольшие экскурсии.  Правда,  пешим порядком,  потому как управление

старым  и  потому  капризным помелом требовало определенных усилий  и  гибкости

позвоночника.  Но все равно она была довольна.  Разумеется,  при ее памяти было

совершенно неудивительно,  что она не помнила, когда в последний раз испытывала

такой восторг,  такую радость по поводу всего лишь наступления весны,  но это и

не было важно.  Драдзикодора дышала полной грудью,  и порой даже казалось,  что

распрямляется ее  ссутуленная спина,  разглаживаются глубокие борозды морщин на

пергаментном  лице.   И   даже   необходимость  снова   заниматься  ненавистным

огородничеством не могла омрачить этой радости.

           Только  вот  кот  не  мог  найти  себе  места.   Не  шла  из  головы

одна-единственная мысль,  что он свалял дурака самым конкретным образом во всей

этой истории со сверкающими шариками.  Продешевил,  как пить дать,  продешевил,

олух!  А  ведь мог содрать со старухи целого поросенка,  с сожалением думал он,

глядя в непривычно сияющие черные глаза колдуньи.

           Ближе к  концу весны Драдзикодора даже  нашла точно такой же  песок,

как и тот,  который она видела кошачьими глазами в мастерской. Совсем рядышком,

на берегу речки, где она собирала лягушек, пополняя истощившийся за зиму запас.

Надо же,  сколько времени топтала этот песок,  не  обращая на него ни малейшего

внимания, даже подумать не могла, что когда-нибудь он ей будет нужен!

           И вот,  наконец,  настал июнь, который принес с собой вполне сносное

самочувствие, буйство зелени и шумные грозы. Пора, решила Драдзикодора.

           В который раз она порадовалась,  что огонь в ее очаге не простой,  а

магический.  Чисто символически она бросила дрова и забормотала заклинания. Тут

же пламя вспыхнуло,  разгораясь все ярче и жарче.  Старуху даже пот прошиб.  Но

она не обращала внимания на такие мелочи,  даже забыла о том,  что завтра из-за

этого придется мыться,  а  иначе все тело будет жутко зудеть и чесаться.  Пусть

его!  Все это будет завтра, а сегодня, сейчас старуха в очередной раз повторяла

про себя картинки,  виденные кошачьим глазом.  Главное -  ничего не забыть и не

напутать! Она в который раз окинула взглядом полки с подготовленными припасами.

Кажется,  всего достаточно.  Самые свежие жабы и  пиявки,  молоденькие паучки и

только  что  проклюнувшиеся мухоморы,  цветки  белены,  еще  даже  не  успевшие

завянуть, и великолепные мохнатые еще живые гусеницы просто-таки радовали глаз.

Прекрасно!  Теперь песок.  Отлично,  вот он - чистенький, речной! Она черпанула

его  допотопной выщербленной лопатой и  сыпанула в  котел к  немалому изумлению

избушки, которая тут же удивленно закудахтала.

           - Цыц,  куриное отродье! - прикрикнула на нее бабка. - Не твоего ума

дело!

           Избушка еще немного повозмущалась,  но больше для вида и  сохранения

собственного достоинства.  Мол,  я - что, я-то ничего, пожалуйста, ежели тебе в

голову взбрела этакая блажь.

           Драдзикодора не  отрывала взгляда от  котла.  Становилось все жарче.

Пот  струями стекал по  лицу колдуньи,  но  она  только размазывала его грязным

рукавом платья-рубахи.  От  плавящегося песка  на  ее  жутковатую фигуру падали

красноватые отсветы,  придававшие всей картине нереальный, фантасмагорический и

даже  немного  зловещий  вид.   В   левой  руке  Драдзикодора  держала  заранее

подготовленную трубку, а пальцы правой то и дело сжимала и разжимала. Только бы

не  прихватил проклятый артрит  в  самый  неподходящий момент!  Нет,  вроде  бы

работает нормально.  Ну,  уже  совсем немножко осталось,  уже  песок  почти что

расплавился.  Вот сейчас...  Готово!  И Драдзикодора с замиранием сердца сунула

конец трубки в сверкающий расплав...

          

          

          

          

        2

          

            Здание было поистине огромным.  Величественные лестницы со светлыми

мраморными ступенями,  великолепные окна...  Только вот  мне было не  до  того,

чтобы любоваться архитектурными изысками.  За  мной гонялся вампир.  То  есть с

виду  он  был  совершенно обыкновенным,  даже можно сказать симпатичным молодым

человеком,  похожим на Киркорова,  и только я одна видела хищные клыки, которые

приоткрывались в  плотоядной улыбке.  В  ужасе я  убегала по бесконечным маршам

лестницы,  но он уже поджидал меня впереди.  Я испуганно бросалась в длиннющий,

устланный коврами коридор,  но  он  каким-то образом успевал раньше и  уже ждал

меня возле поворота.  Тогда я в отчаянии подбежала к огромному окну, распахнула

его  и  увидела свисающие откуда-то  сверху  веревки.   Выхода не  было,  и  я,

схватившись за  эту  веревку,  отсекла  ее  снизу  мечом  и,  подобно  Тарзану,

перелетела на  карнизик другого крыла этого же  здания прямо напротив какого-то

окна.  Как я  ухитрялась держаться на  этом карнизе -  ума не  приложу,  но мой

преследователь был  уже  тут  как тут,  скалил клыки.  Неужели единственная моя

надежда -  этот жалкий, кое-как сделанный странный меч? В отчаянии я огляделась

и  заметила кнопку звонка,  которую кто-то  предусмотрительно поместил рядом  с

запертым окном.  Изо всех сил я нажала на нее, и всю округу огласила заливистая

трель.  Почему же не открывают?  Умерли они все там,  что ли?  От этого звона и

мертвый бы проснулся!

           Я встряхнула головой.  Мертвой я,  слава Богу, не была, а потому тем

более  проснулась,  ибо  телефон продолжал упорно разрываться прямо  под  ухом,

рядышком с тахтой. Я сняла трубку и промычала что-то нечленораздельное.

           - Лена,  ты?  -  раздался знакомый голос.  Это  была Федоровна,  моя

двоюродная сестрица.

           - Мыгы...

           - Ты что, спишь?

           - Мыгы... С вампиром сражаюсь, - я несла полную околесицу.

           - С ке-ем? - обомлела сестра.

           - Не обращай внимания, просто бред какой-то снился как раз, когда ты

позвонила.

           - Ладно,  давай просыпайся,  буди своих мужиков.  Мы  заедем за вами

через час, так чтобы были готовы.

           - А который час? - наконец-то я  произнесла что-то осмысленное.

           - Уже десять, так что давай шевелись.

           С ума сойти!  Точно, начало одиннадцатого! Проспали самым конкретным

образом.  Хорошо, хоть Федоровна подстраховала и позвонила! Я распинала мужиков

и помчалась готовить завтрак.

           Вот же  елки-палки!  Ведь уже несколько дней назад собирались в  это

воскресенье отправиться с  родственниками на их так называемую «дачу»,  а вчера

забыли завести будильник и проспали самым позорным образом,  думала я,  зевая и

насыпая кофе в  кофемолку.  Чайник закипел.  Отлично,  я заварила чай для Сани,

который по малолетству кофе не употреблял,  плеснула кипятку в  джезву и  стала

помешивать ароматный напиток специальной ложечкой.  На  запах тут  же  появился

Сережа, мой муж, и вскоре вся семья уже завтракала. Кажется, успеваем.

           Вообще-то  мое  глубочайшее  убеждение  гласит,   что  человечество,

особенно та его часть,  которая проживает на одной шестой части обитаемой суши,

четко  делится  на  две  категории -  дачников и  неудачников.  Причем  себя  я

однозначно относила ко  второй  категории.  Не  в  смысле того,  что  жизнь  не

заладилась,  и я в тоске ожидаю старости, нет. Хотя, конечно, такой комплект из

33  несчастий,  который представляла собой  Елена  Горбачевская,  к  везунчикам

отнести можно было с большой натяжкой.

           Но дело не в  этом.  Я  гордо именовала себя «не у  дачницей» лишь в

противоположность самому  понятию «дачник».  Потому  как   мое  представление о

счастье слабо  ассоциировалось с  бесконечным стоянием раком  среди  сорняков в

огороде,  задравши к светилу ту часть своего тела,  на которой среди нормальных

людей принято сидеть и в которой лично у меня к тому же проживает интуиция.

           При этом же я совершенно искренне считала,  что к выращиванию овощей

и  фруктов,  равно как  к  любому виду  деятельности,  нужно иметь определенный

талант.  Такой,  например,  как у моей свекрови. У нее настолько «легкая рука»,

что,  воткни она в землю лопату и,  не дай Бог,  забудь ее в огороде, так через

пару дней та пустит корни и пойдет ростками. Немудрено, что с жалких нескольких

соток Сережины родители всегда собирали поистине фантастические урожаи.

           А  такого таланта ни  у  меня,  ни у  кого-либо из членов моей семьи

обнаружено не было.  Поэтому я  раз и  навсегда объявила себя «не у дачницей» и

закрыла эту тему.

           До недавних пор я была глубоко убеждена,  что именно к этой же самой

категории принадлежит и  моя  двоюродная сестра  Федоровна.  Строго говоря,  ее

вообще-то зовут Людой, но мне почему-то «вкуснее» звать ее по отчеству. Ну, а с

учетом того,  что  даже  ее  старший сын  величает собственную мамулю генералом

Людмилом Федоровичем, мне тем более простительно. 

           Так  вот,  Федоровна вместе со  свои мужем Мишей,  кадровым военным,

объездила практически весь Советский Союз.  При этом в каждой квартире, которую

им  выделяли,  независимо от  времени проживания в  оной,  она  всегда наводила

идеальный порядок. Точно так же обстояло дело, когда  они получили жилье здесь,

в  Минске,  после  очередного  Мишиного  перевода.  Она  собственными силами  в

рекордно короткий срок  сделала ремонт,  и   спустя какой-то  месяц все  сияло,

сверкало  и  блестело,  каждая  чашка,  катушка  ниток  или  ручка  имела  свое

определенное место.  Короче говоря, Федоровна относилась к той редкой категории

хозяек, у которых даже сопли, и те на вешалке висят.

           Но  копание в  грязной,  совершенно нестерильной земле,  от которого

моментально портится маникюр? Но отсутствие элементарных цивилизованных удобств

и  в  особенности горячей воды?  Но  спартанская обстановка и  поедание пищи  в

антисанитарных условиях?  Все  это  слабо  ассоциировалось с  привычным образом

жизни моей  сестрицы,  поэтому я  была  более,  чем  удивлена,  когда Федоровна

обзавелась  дачным  участком.  Это  было  настолько  странно,  что,  когда  она

пригласила нас проехаться с  ними в  выходной день на дачу,  я  незамедлительно

согласилась.  Исключительно из  чистого  любопытства и  разве  что  из  желания

провести погожий майский денек на  природе всем  семейством.  Насладиться,  так

сказать, гармонией природы и своей к ней причастности.

          

           * * *

           Позади  остался  не  один  десяток  километров по  асфальтированному

шоссе,  и  вот  уже  с  полчаса  армейский «козел» резво  и  весело  скакал  по

колдобинам проселочной дороги.  Только  что  не  мемекал от  удовольствия и  не

порывался пощипать травку.  Какая это все-таки прекрасная машина, в который раз

подумала я,  судорожно цепляясь за ручку на дверце. Мало того, что она едет, да

еще и довольно быстро, по дороге, по которой и пешком-то сложно пробраться, так

еще и  сколько народу в  себе везет!  Слева на переднем сиденье,  как положено,

находился водитель Вася с  лычками младшего сержанта на унылых зеленых погонах.

Справа  от  него  восседал солидный Михаил Иванович,  которого Вася  величал не

иначе как «товарищ полковник», а непосредственно за ним разместилась Люда.

           Как часто водится в семействах военных, в том случае, если муж имеет

чин полковника, то жена является как минимум генерал-лейтенантом. Поэтому смело

и  решительно,  с полной мерой ответственности,  она с первых же метров поездки

взяла бразды правления в свои руки, руководя и направляя не только машину, но и

беседу в салоне оной. Точнее, беседу она практически вела в гордом одиночестве,

потому что даже при сильном желании вставить в  ее монолог хотя бы одну реплику

было невозможно. Вот мы с Сережей и жались рядышком молчком-бочком.

           Похоже,  что лучше всего было детишкам, Саньке и Оле, младшей дочери

Миши и Люды.  Несмотря на солидную разницу в годах между мной и Федоровной, Оля

была  всего  лишь  на  год  старше Сани,  и  они  прекрасно ладили между собой.

Особенно когда дело  касалось того,  чтобы утворить какую-нибудь шкоду.  Вот  и

сейчас детишки были счастливы до  полного неприличия,  потому как их усадили на

самые  задние  сиденья,  полубагажные-полуприставные,  отделенные от  основного

салона, и они могли, глядя в заднее окно, воображать себе все, что угодно. Лишь

изредка до  нас  доносились их  счастливые взвизги по  поводу того,  что вон та

красная машина за ними гонится,  а там,  наверное,  сидят бандиты, надо удирать

побыстрее. Зато черная машина отстала, ура, так им и надо. И так далее в том же

духе.

           А мы были полностью погружены в планы развития дачи, один из которых

был  грандиознее  другого.  Ну,  до  собственного  бассейна  пока,  правда,  не

доходило,  а вот этаж громоздился на этаж,  покрываясь балконами и верандами. А

внутри ровным строем маршировали гарнитуры,  заставляя собой  комнаты и  кухню.

Только бы  не  забыть про вешалку для соплей на случай насморка,  подумала сама

себе.

           Тем  временем бодренький «козлик» доскакал до  места и  остановился.

Мы, находясь в предвкушении, выбрались наружу и застыли.

           Ибо «дача» представляла собой участок в  чистом поле,  а  в качестве

архитектурных изыском  можно  было  рассматривать разве  что  колышки,  которые

огораживали его по четырем углам.

           Ага, балконы, понимаешь ли!

           Строго говоря,  насчет чистого поля  я  тоже несколько погорячилась.

Поскольку  пространство,  отведенное  под  дачные  участки,  представляло собой

бывший лес,  в котором были выкорчеваны деревья, а израненная земля сплошь была

покрыта вытащенными из  земли  корнями,  обломанными ветками и  ошметками коры.

Только в одном я была совершенно права - колышки, покрытые засохшими листиками,

четко и  строго ограничивали пространство «латифундии».  Как пограничные столбы

А само поместье,  как говорит моя мама, хорошая баба могла бы задницей закрыть.

Как тут смог бы разместиться вымечтанный дворец,  понятия не имею, но Федоровну

это,  похоже,  совершенно не  смущало,  потому  как  с  просто таки  фанатичным

энтузиазмом она  ринулась навстречу своему  сельскохозяйственному будущему.  За

ней  понуро  поплелся  Миша.  Делать  нечего,  мы  с  Сережей  переглянулись  и

присоединились к родственникам.

           И снова в самой выигрышной ситуации оказались детишки.  Поскольку по

причине  малолетства  никому  в   голову  не  приходило  загружать  их  тяжелой

физической работой, то на их долю досталась уборка сучьев и кореньев за пределы

«усадьбы» под руководством водителя Васи.  При этом попутно можно было играть в

индейцев, пиратов и железного дровосека сразу.

           А мы поплевали на ладошки и принялись ковырять лопатками слежавшуюся

землю.

           Между тем детишки настолько увлеклись порученным им заданием, что не

только вытащили с участка все, что хоть как-то напоминало корни и ветки, но и с

жизнерадостными воплями принялись вытаскивать из земли те коренья,  которые еще

почему-то там остались.  Это уже была игра в  поиски клада,  который по очереди

становился то  разбойничьим,  то  королевским.  Чем бы  дитя не  тешилось,  как

говорится, абы не вешалось! Правда, через часок-другой таких занятий приличные,

в общем-то,  детишки европейской наружности более всего стали походить на диких

негритят. Что ж, теперь простор для игр расширился аж до размеров Африки.

           Вдруг  Саня  притих.  То  есть  перестал оглашать радостными криками

прилегающие окрестности,  и  я еще подумала,  из-за чего же мне вдруг стало так

хорошо?  А ребенок просто-напросто забился в самый угол территории, огороженной

колышками,  и,  сосредоточенно пыхтя, что-то выковыривал из земли. Привлеченная

непривычной  тишиной,  к  нему  незамедлительно присоединилась  Ольга.  До  нас

изредка доносились обрывки их реплик.

           - Здоровый какой! Никак не вытащить! - сетовал Саня.

           - А если здесь снизу попробовать?

           - Да никак зацепить не могу...

           - Давай вместе, - предложила Оля.

           - Ага, берись тогда вот тут.

           Некоторое время до нас долетало лишь сосредоточенное пыхтенье.

           - Не выходит, - отдувался парень.

           Ольга только молча кивала.

           - Слушай,  Оль, странный он какой-то, даже совсем на корень не похож

- через некоторое время задумчиво произнес Саня.

           - Точно,  -  поддержала его девочка. - Гладкий какой-то, без коры, и

такой твердый!

           А  солнце тем временем знай себе топало по  небосводу,  и  когда его

лучи стали совсем уже припекать, Федоровна дала сигнал к обеду. Утверждать, что

я  расстроилась таким оборотом дела,  было  бы  сильным преувеличением.  Окинув

взглядом нашу дружную фермерскую команду,  я  поняла,  что не  одинока в  своих

чувствах.  Только  детишки  были  расстроены тем,  что  их  оторвали от  такого

интересного занятия.

           Поскольку роскошные апартаменты с камином, свечами и развешанными на

стене  шкурами  существовали только  в  воображении Федоровны,  пришлось что-то

срочно  придумывать  насчет  места  обеда.  Распаливать костер  на  собственной

фазенде -  ну  совершенно дурной тон,  и  поэтому вся  компания дружными рядами

направилась к ближайшему лесочку.  Я, глупенькая, почему-то решила, что за оным

непременно должно скрываться озеро, в котором можно было даже попытаться отмыть

детей. По крайней мере, на время обеда.

           - Какое озеро!  -  рассмеялась Люда. - Там болото сплошное. А насчет

детей - не волнуйся, я все предусмотрела. В машине  - две канистры воды, хватит

и сейчас руки помыть, и перед отъездом.

           Через  некоторое  время  на  симпатичной полянке  уже  весело  пылал

костерок, вокруг которого собралось все семейство, включая и водителя.

           - Не понимаю,  Лена,  почему ты до сих пор не взяла себе участок?  -

удивлялась сестрица.

           - Еще чего не хватало!  -  буркнула я,  потирая ноющую поясницу. - И

так  в  этой жизни радостей -  раз,  два -  и  обчелся,  а  тут еще самому себе

устраивать добровольную каторгу!

           - Ну  какая же это каторга?  -  искренне удивилась она.  -  Природа,

красота, свежий воздух!

           - Знаешь,  сестрица,  я,  пожалуй,  послушаю что-нибудь  о  прелести

свежего воздуха и  пользе для здоровья из  твоих уст не  сейчас,  а  завтра,  -

скептически заметила я. - Или, еще лучше, послезавтра.

           Долгим годам занятий спортом я  была  обязана тем  бесценным опытом,

который говорил мне,  что мышцы,  непривычные к физической нагрузке, становятся

колом и  нещадно болят даже  не  на  следующий день после оной,  а  через день.

Только Федоровна пропустила мое  замечание мимо  ушей  и  продолжала гнуть свою

линию.

           - Нет,  ты  не  права!  Неужели твой папа как  ветеран войны не  мог

получить дачный участок?

           - Мог. Только я его отговорила.

           - Как это? И зачем? - недоумевала Люда.

           - Очень просто.  Сказала,  что я на эту дачу ездить не собираюсь.  А

зачем - так все по тем же причинам, в выходные предпочитаю отдыхать.

           - Зря ты это.  Попробовала - точно бы понравилось. Да и овощи всякие

были бы,  опять же экономия,  покупать не надо.  Ладно ты,  это дело известное.

Только вот как ты уговорила тетю отказаться от дачи, никак не пойму.

           - Ну, ту все очень даже легко. Мне так и пробовать не надо было, я и

так  прекрасно все  представляла.  А  вот  мама с  папой как  раз таки получили

бесценный опыт выращивания сельхозпродукции в условиях,  приближенных к боевым.

Так что после этого их даже и уговаривать особо не пришлось.

           - Что ж это за опыт такой? - от любопытства Люда даже о еде забыла и

вся превратилась в слух.

           - А,  это было еще тогда,  когда вы все жили в  Ташкенте...  -  и  я

начала пересказ семейной сельскохозяйственной саги.

          

           * * *

           Дело в  том,  что наши с Людой мамы -  родные сестры.  Они настолько

дружные, что дня не могут прожить, чтобы не пообщаться хотя бы по телефону. Раз

этак пять-десять за  день.  И  потому если одна из  них втягивается в  какую-то

авантюру, то автоматически к ней подключается и другая.

           Вообще-то говоря, я не помню, кому принадлежала эта нелепая идея, да

это и не важно.

           Одним словом,  началось все с того, что у родителей тетушкиного мужа

был дом в деревне.  И вот они, родители эти, состарились и жили у своей дочери,

а  домик и  земля при  нем пустовали.  Практически пропадали.  Что и  навело на

светлую мысль об использовании этого домика в качестве дачи и послужило началом

славной эпопеи.

           По  счастью  я   практически  сразу  же  отказалась  от  настойчивых

предложений  присоединиться  к  команде  вольных  землепашцев,   сославшись  на

занятость.  Родители даже  не  слишком сильно настаивали,  поскольку уж  больно

дорого  стоил  проезд  в   "родовое  поместье".   Матушке  с  тетушкой-то  что,

пенсионерки,  а  в ту пору для них как раз проезд на пригородном транспорте был

бесплатным.

           Зато мне  один рейс туда-обратно обходился в  приличную копеечку.  К

тому же времени и сил уходила просто уйма.

           Во-первых, нужно было вставать часов в пять, а то и раньше, что само

по себе было для меня одним из самых тяжелых испытаний.  Вот если бы нужно было

бодрствовать часиков до двух-трех ночи –  это мы завсегда пожалуйста.  А  нужна

была эта экзекуция для того, чтобы не позднее шести быть уже на вокзале и сесть

на самую первую электричку в сторону Столбцов. Ибо вторая в ту же сторону могла

опоздать к  моменту отправления автобуса.  Эти  полтора часа  на  электричке до

самого конца,  до  Столбцов,  имели только одно достоинство:  можно было слегка

доспать. Если не слишком много народу.

           Что-то  около  восьми  поезд  прибывал,  оставалось  немного,  всего

какой-то часик,  подождать – и добро пожаловать на автобус.  В том случае, если

удастся  втиснуться.   И  это  притом,   что  я  за  годы  студенчества  прошла

великолепную школу  взятия  приступом  незатейливого отечественного транспорта!

Оно конечно,  можно поехать и следующим,  не вопрос.  Только вот одна маленькая

неувязочка:  автобус ходит только два раза в  сутки,  и  следующий будет только

вечером. И при этом нет никакой гарантии, что он будет свободнее.

           Ну, допустим, повезло, удалось втиснуться в вожделенное транспортное

средство.  Тогда дело за малым. Предстоит всего-навсего еще какой-то часок езды

на  автобусе,  который  за  это  время  ухитряется  преодолеть лишь  километров

тридцать.  Зато у каждого столба останавливается и разве что ножку не задирает.

В общем, если все складывается благополучно, то после полудня можно уже быть на

месте. А если нет – то после полуночи.

           На такой подвиг я сподобилась всего лишь один или два раза. Да и то,

когда  это  было  вызвано  настоятельной  необходимостью  в  применении  грубой

физической силы молодого здорового организма,  коим я, бесспорно, являлась в ту

древнюю пору. Особенно относительно родителей-пенсионеров.

           Как  выяснилось,  высшее  университетское образование совершенно  не

является помехой в таком тонком деле, как сгребание и последующее разбрасывание

навоза.  А  с  вилами  управляться ни  чуть  не  сложнее,  чем  с  лазером  или

компьютером. К великому удивлению моих родителей. А также подтвердилась здравая

мысль,  что молодые годы – дело хорошее,  ибо пока дядюшка вспахивал борозду, я

успевала заложить картошкой 2/3 оной,  тогда как мама с  тетушкой –  оставшуюся

треть.  То  есть  ударными темпами  творческий процесс  посадки картошки был  к

вечеру завершен,  и  я  отправилась восвояси,  глубоко подавив в  себе  смутные

сомнения по поводу того, что из той мелочи, которую мы бросали в борозды, может

вырасти что-то путное. Одним словом, только меня и видели.

           Зато у родственников самое интересное только начиналось.

           Все они были родом из деревни.  Но матушка с тетушкой сразу же после

войны поселились в  Минске,  а  отец,  уйдя пацаном на  фронт,  так  и  остался

кадровым военным,  так что у них у всех спустя долгие годы столичной жизни было

очень смутное представление о тонкостях сельского хозяйства.

           Ну,  а  началось все с  того,  что за эти самые годы городской жизни

родственники напрочь забыли,  что  представляет собой  обыкновенная деревенская

хата в плане удобств.  Нет,  они,  конечно, отдавали себе отчет, что с ванной и

душем будет некоторая напряженка,  но не до такой же степени!  А тут прямо-таки

приходилось таскать ведрами воду из колодца!  Умыться,  напиться, покормиться –

вперед!  Уж не говоря о  том,  что все эти милые бурачки и  огуречки нужно было

поливать.

           Идиллии  никак  не  получалось.  А  то  самое  ощущение  гармонии  с

природой,  из-за которого была заварена вся эта каша,  испарялось под действием

действительности, словно лужица под солнышком.

           К  тому  же  все  они,  люди  достаточно пожилые,  привыкли спать  в

отдельных комнатах,  каждый так,  как ему нравится. Чего нельзя было обеспечить

из-за скудости просторов «родового замка». В общем, каждая ночевка превращалась

в  муку:  одному  было  жарко,  другому  холодно,  третий  храпел,  мешая  всем

остальным.  Приятное разнообразие вносила мамуля,  которая с  давних пор  имеет

милую  привычку сквозь сон  орать «Пожар!»  Причем как  правило чем  хуже  были

условия для сна, тем чаще мама делала их вовсе невыносимыми.

           В  общем,   каждый  раз  после  такого  вот  «пасторального  отдыха»

родственники целую неделю приходили в себя в Минске.

           В  довершение всего  к  концу  лета  стало выясняться,  что  из  тех

чудненьких семян сортовой свеклы, которые ну просто обязаны были дать небывалый

урожай и осчастливить все семейство,  включая и ленивую молодежь, выросло нечто

настолько  чахлое,  что  использовать можно  было  разве  что  ботву.  Подарить

соседской хрюшке.  Примерно та же ситуация была и с морковкой. При выдирании из

грядки оказывалось,  что на  зеленых стебельках болтается нечто,  что по  своей

величине напоминает разве  что  зубчик чеснока.  Огурцы были  такой формы,  что

словно бы сошли со страниц прописей для первого класса:  крючки крючками.  Они,

эти  капризные  сволочи,   оказывается,   предпочитают  поливку  теплой  водой.

Колодезная им, видите ли, не подходит!

           Единственное,  что  радовало глаз,  так это мощные заросли толстого,

ароматного и  фантастически витаминизированного чеснока.  Ну  и  еще,  пожалуй,

круглые рыжие  тыквы.  Которые были  посеяны просто  так,  от  нечего  делать и

благополучно выросли сами  по  себе до  очень даже внушительных размеров.  Одна

беда:  их  никто  не  хотел есть,  кроме Горбачевской-младшей,  то  есть  меня,

представителя той  самой  ленивой молодежи.  А  что  касается чеснока,  то  он,

похоже,  радовал глаза не  только родственникам,  но и  многочисленным соседям,

поскольку в  один  из  своих приездов городские фермеры обнаружили лишь ошметки

ботвы на разрытых грядках. К тому же все мои опасения насчет картошки полностью

оправдались.   Получилось строго  по  принципу «что  посеешь,  то  и  пожнешь»,

поскольку  собрали  немногим  более  того,  что  тогда,  весной,  в  поте  лица

запихивали в борозды.

           Одним словом,  я раз сто похвалила себя за проявленное благоразумие,

в  общем-то  не  характерное для моей натуры.  Но  в  этой ситуации у  него,  у

благоразумия,  был очень сильный катализатор: Ее Величество лень-матушка. С ума

сойти,  сколько же можно купить клубники,  огурцов,  помидоров на те деньги,  в

которые обошелся бы мне проезд на «фазенду» родственников!

          

           * * *

           - А что ты из тыквы такое готовишь,  что это можно есть?  – спросила

меня Люда, едва я закончила рассказ.

           - Ну, много чего вкусного можно сделать.

           - Кашу, например?

           Я выразительно сморщила нос.

           - Кашу?  Нет,  такое мои  мужики есть  не  будут.  А  самое просто –

нарезать тыкву соломкой,  как картошку,  и поджарить на постном масле. Но это –

на любителя.

           - А еще? – любопытствовала сестрица.

           - Очень вкусно будет,  если натереть зрелую тыкву на  крупную терку,

посолить,  выдавить туда  несколько зубков чеснока и  заправить постным маслом.

Салат  такой.  Или  же  тертую тыкву  смешать с  нашинкованной капустой и  тоже

заправить маслом.  А  еще  хорошо  обжарить ее,  добавить лук,  жареные  грибы,

заправить майонезом и потушить…

           - …Потушить, - повторила за мной Федоровна, записывая в блокнотик. –

И все?

           - Можешь еще туда баклажанов и томата добавить, - пожала я плечами.

           - Я не про это. Все рецепты или есть еще что-то?

           - Конечно,  есть.  Начинка для пирожков,  тыква с  яйцом и  еще куча

всего. А с чего это тебе вдруг это все прямо сейчас понадобилось?

           - Ну.., - протянула сестрица. – Я ведь тоже тыкву посеяла, так когда

все это повырастает, нужно же будет ее куда-то девать!

           С  нашей  полянки сквозь редкие деревья «латифундия» просматривалась

слишком хорошо,  и я только хмыкнула,  несколько усомнившись в том,  что вообще

придется  что-то  куда-то  девать.  Разве  что  появится добрая  фея  и  начнет

направо-налево размахивать волшебной палочкой.  Да и она,  помнится, не мусор в

тыкву превращала, а наоборот, тыкву в карету.

           Рассуждая методом от обратного,  я стала прикидывать,  какой же овощ

можно  было  бы  получить  в  результате трансформирования скромного армейского

«козлика».  А  между тем  обед,  за  разговорами плавно переходящий в  полдник,

подошел к концу. Негров ожидали плантации.

           Единственные, кого обрадовало данное обстоятельство, были детишки. С

веселым визгом они снова принялись теребить тот странный непослушный корень,  с

которым возились до обеда.

           Я  лениво тыкала лопатой в ссохшуюся землю,  справедливо размышляя о

том,  каким  же  образом  Федоровна собирается организовать здесь  орошение при

наличии  отсутствия источников пресной  воды,  когда  детишкам наконец  удалось

извлечь из  земли  этот  упрямый корень.  С  радостным визгом,  забрасывая всех

комьями  вывернутой земли,  они  полетели на  территорию соседнего государства,

напрочь сбивая пограничные столбы.  Что ж, в этой ситуации можно было, не боясь

прослыть  лентяйкой,  с  радостью  бросить  лопату  и  мчаться  смотреть добычу

детворы. Что не преминули сделать буквально все присутствующие.

           Вытащенные  из-под  мусора,   земли  и  кореньев  травы,  детишки  с

гордостью  демонстрировали  нам  свой  трофей.   Действительно,   что-то  очень

странное,  что  с  большой  натяжкой можно  было  бы  назвать корнем  какого-то

растения.

           Это было длиной порядка метра -  метра двадцати и  имело форму дуги.

Один конец его был узким и острым, далее оно расширялось, доходя до сантиметров

тридцати-сорока в максимальном диаметре,  и имело в сечении форму овала. Больше

всего оно  было похоже на  чудовищных размеров зуб или коготь.  Сходство только

усиливала гладкая,  словно эбонитовая структура странной находки.  Саня тут  же

посчитал,  что  они нашли зуб динозавра,  нимало не  смущаясь его совершенно не

зубовным  темно-коричневым цветом,  и  был  полон  решимости продолжать поиски.

Чтобы найти всего остального динозавра.  Но, похоже, остальной динозавр, если и

имел  место быть,  то  находился на  территории другого «поместья»,  и  поэтому

экспедиция таки  не  получила высочайшего разрешения.  Зато юным исследователям

было  позволено сколько угодно копаться в  той  яме,  из  которой они  извлекли

странную находку.  И в самом деле:  грязнее они уже не станут, ибо это попросту

невозможно, а, занятые ямой, до обработки которой сегодня и так вряд ли удастся

добраться, не будут дурить взрослым головы.

           Через  час  тихого  и  мирного ковыряния в  земле  всю  округу снова

огласил радостный вопль: дети выкопали еще одну находку.

           Это был какой-то ящичек, настолько древний, что было даже непонятно,

из чего он был сделан. Саня отряхнул его от земли, а Ольга открыла крышку.

           Кто  знает,  что думал каждый из  нас в  это мгновенье,  какие имена

проносились в  памяти.  Али-баба,  граф  Монте-Кристо,  Синдбад-мореход… Только

действительность, как обычно, оказалась намного прозаичнее. В полуразвалившемся

ларчике вместо алмазов,  рубинов и  жемчугов валялись какие-то странные шарики.

Даже и  не шарики вовсе в привычном смысле,  поскольку им было ой как далеко до

круглой формы.  Просто  какие-то  предметы,  похожие на  стеклянные,  диаметром

сантиметров пять каждый.  Кое-где сплющенные,  кое-где помятые,  они напоминали

леденцы, слишком долго пролежавшие на солнце.

           - Что это? – поинтересовалась Федоровна, брезгливо сморщившись.

           - Наверное,    это   принадлежало   тому   динозавру,   -   высказал

предположение Саня.

           - Ага, это его комплект запасных глаз, - добавила Оля.

           - Немедленно выбросить! – вынесла Федоровна свой вердикт.

           Разумеется, дети отчаянно завыли и принялись за слезливые уговоры.

           Я наклонилась к оставленной коробке, подняла один шарик и попыталась

рассмотреть его повнимательнее.  А  тут как раз вышло из-за облака солнце,  и я

чуть не обомлела:  внутри шарика жила какая-то своя жизнь.  Нет, там не прыгали

букашки-таракашки,  просто он не был пустым.  Там что-то бурлило и переливалось

разными цветами.  Красиво!  Я слегка встряхнула шарик, и тут же стали сменяться

его внутренние картинки,  как в калейдоскопе.  Сохранился только первоначальный

цвет – голубой. Я взяла следующий. Он показывал узоры нежно-зеленого цвета.

           - Эй,  сестрица!  Ты  сперва посмотри,  что они нашли,  выбросить-то

всегда успеешь! – я протянула ей шарик, игравший огненно-красным.

           Федоровна  тут  же  заинтересовалась.  А  поскольку  по  роду  своей

профессии  она  была  художником,   хоть  и  модельером,  то  выбросить  что-то

нестандартно-красивое рука у  нее не поднималась никогда.  Несколько минут в ее

душе шла  жесточайшая борьба между образцовой хозяйкой,  в  доме у  которой нет

места  всякому хламу,  и  человеком с  эстетическим восприятием нашей  хмурой и

унылой действительности.

           - Ладно уж, заберем с собой! – победил художник.

           Уже когда вся эпопея была благополучно закончена, когда дети были по

возможности отмыты водой из  канистр,  причем этот  творческий процесс протекал

непосредственно над  грядками в  целях  рационального использования драгоценной

влаги,  когда  все  уселись в  машину  с  приятным чувством мышечной усталости,

которая только завтра или  послезавтра перейдет в  дикую  ломоту,  только тогда

возник вопрос, что же дальше делать с находкой.

           Удивительное дело.  Раз  взглянув  на  странную игру  узоров  внутри

шарика,  Люда по какой-то странной,  даже ей самой непонятной причине, никак не

хотела расставаться с  необычным ларчиком и  его содержимым.  Тем более,  что у

Люды с  Мишей квартира – дай Бог каждому,  четыре комнаты.  Так что нет никаких

проблем.  Не  забыть бы  отдать ей тот огненно-алый,  который я  взяла тогда из

ларчика,  да  так и  забыла положить на место,  устало подумала я.  Просто так,

чтобы лежали в одном месте. А впрочем, успеется, а пока можно сунуть в карман.

           Свежий  воздух все-таки  магически действует.  Особенно когда  после

работы на нем,  на воздухе,  сядешь где-нибудь и расслабишься.  Даже если это –

салон  смешного армейского «козлика».  Уже  через несколько километров я  стала

пристраиваться на широкое плечо мужа,  а  спустя какое-то время и вовсе уснула,

да так и доехала до дома.

           Нет,  все-таки как  хорошо,  что  я  отношу себя к  убежденным «не у

дачникам»!

          

          

          

        3

          

            Мне  очень  даже  повезло!  Удалось купить кусок прекрасной льняной

ткани,  причем  отечественного производства,  а  потому  до  изумления дешевой.

Кажется,  теперь моя давняя мечта о  широченных легких брюках для лета получала

весьма ощутимый шанс на осуществление.

           Шить я  любила и  даже делала это  довольно прилично.  Брючки всякие

там,  рубашечки,  не  говоря уже  о  юбках.  Даже пару зимних курток соорудила.

Только вот навыки построения выкроек,  которым нас обучали в  детстве на уроках

труда,  в те времена не входили в круг моих первостепенных интересов,  а потому

прошли совершенно мимо.  Вообще-то говоря,  проблемы особой я в этом не видела.

Делов-то взять какую-нибудь «Бурду» и срисовать оттуда выкройку! Тем более, что

на мою фигуру  они садились просто великолепно,  практически без подгонки. И 38

размер практически всегда имелся. В общем, так я и делала до переезда Федоровны

из Ташкента в Минск.

           А потом ситуация коренным образом изменилась.

           Во-первых,  в  тех вопросах,  в  которых я  считаю себя недостаточно

компетентной,  я  всегда предпочитаю обращаться за помощью к профессионалам.  К

которым  в  области  кройки  и  шитья,   бесспорно,  относилась  моя  сестрица,

художник-модельер с многолетним опытом работы.

           Во-вторых,  в  этой  ситуации можно  было  давать полную волю  своей

фантазии,  ибо я могла предъявить Федоровне кусок ткани и заявить что-то вроде:

«Я  хочу,  чтобы сидело так-то и  так-то,  здесь облегало,  а  там -  наоборот,

фалдило.  А  уж как этого добиться,  не моя забота,  крои,  как хочешь!»  Самое

смешное, что такой подход вполне устраивал ее творческую натуру.

           Ну, а в-третьих, это всегда был повод лишний раз выбраться в гости к

родственникам,  с  которыми мы  виделись достаточно редко по причине того,  что

жили все-таки в разных концах города.

           Разумеется,   Саня  с  удовольствием  составил  мне  компанию,  и  в

дождливое,  но теплое июньское воскресенье мы  с ним отправились в  Малиновку в

гости.

           Дверь почти сразу же открыла Ольга.  С ума сойти,  подумала я, глядя

на  нее снизу вверх,  как давно мы  у  них не  были!  Вон,  племяшка выше тетки

вымахала,  а  во мне все-таки 167 сантиметров.  Правда,  не меньшее впечатление

произвели на родственников усы, начинающие пробиваться у Сани, и басок, которым

он приветствовал их при входе.

           - Давай сюда свой зонтик!  -  скомандовала Люда.  -  Что,  на  улице

по-прежнему льет?

           - Ага,  все небо затянуто,  никакого просвета, так что даже к вечеру

вряд ли распогодится.

           - Ну,  проходите,  -  пригласила сестра,  как только улеглись первые

охи-ахи. - Чай пить будете?

           - Если нальете, - дала я себя «уговорить».

           Почему-то в огромной и к тому же очень уютной квартире родственников

я лучше всего чувствую себя на кухне.  Именно туда я и загрузилась,  тем более,

что чаю посулили.

           Федоровна включила конфорку под чайником,  а следом за ней - тумблер

телевизора и взяла газету с программой.

           - Что там сейчас идет?  -  спросила она то ли у меня,  то ли у самой

себя ,  отставила газету как  можно дальше,  при этом отклоняя голову назад,  и

только тогда заметила,  что держит программу вверх ногами. - Вот зараза, ничего

не видно! О-о-ля-я!!!

           При  этом слегка звякнули стекла,  а  у  меня заложило уши.  Правда,

Ольга материализовалась на кухне практически в ту же секунду.

           - Оля,   ты  не  видела  мои  очки?   -  как  ни  в  чем  не  бывало

поинтересовалась мать.

           - Нет, не видела.

           - Ну, поищи, пожалуйста!

           В  ответ  на  эту  просьбу  приветливая Ольгина  мордашка  мгновенно

прокисла,  поскольку несмотря на  идеальный порядок,  очки могли находиться где

угодно.  Что  превращало поиск  оных  в  четырехкомнатной квартире  в  поистине

творческий и длительный процесс.

           - А  зачем  тебе?  -  поинтересовалась девочка.  Да  практически уже

барышня!

           - Да  вот...   А,   ладно,  прочитай,  что  там  по  ОРТ  собираются

показывать!

           - Так... Новости, потом футбол.

           - А по НТВ? - продолжала донимать мама.

           - «Я и моя собака». А вечером - «Куклы».

           - А по восьмому?

           - Послушай,  мама!  -  ровно  и  спокойно произнесла Ольга,  отложив

газету.  -  Надо же было в детстве хотя бы буквы выучить,  смотришь,  и сама бы

смогла осилить чтение программы!

           Достойная доченька, что и говорить.

           - Это-то  что,  -  со  смехом добавила Люда.  -  Саша так тот вообще

говорит, что, мол, у меня не зрение плохое, а руки слишком короткие.

           В  конце концов включили какой-то  канал,  по которому транслировали

клипы,  закипел чайник,  и  Оле  было велено привести Саню.  Уже  наливая чай в

чашки, Федоровна вдруг всполошилась:

           - Совсем забыла! Клубники хотите?

           Мы  с  Санькой даже не  сочли нужным что-либо отвечать,  а  сестрица

извлекла из холодильника внушительных размеров кастрюлю и щедро сыпанула из нее

в миску красные глянцевитые ягоды.

           У меня потекли слюнки.

           Тем не менее было не похоже, что это изобилие было куплено на рынке.

Уж больно свежими,  только что сорванными выглядели ягоды, да и стоило такое их

количество просто целое состояние.

           - Как много! - не выдержал Саня.

           - Кушай,  не стесняйся!  Думаешь,  пришлось за них половину зарплаты

отдать? Дудки!

           - Неужели с собственной дачи?! - у меня просто глаза на лоб полезли.

           - Дачи? Какой такой дачи? - недоумевала сестра.

           Называется здрасьте,  приехали!  Так  куда  же  мы  тогда  ездили на

«козле»  шесть или семь лет назад?

           - Да  ты  что!  -  отмахнулась Люда.  -  Да мы ее еще в  том же году

продали!

           - Как так?  А твои мечты,  а дворец в три этажа с камином,  а польза

физического труда на свежем воздухе и гармония с природой?

           Люда сверкнула глазами и  яростно пробормотала что-то  малоцензурное

сквозь зубы. Правда, вполголоса по причине присутствия несовершеннолетних.

           - Да пошла эта дача!!! - добавила она вслух.

           Я ничего не понимала.

           - С чего это вдруг? Ты же чуть ли не прыгала от восторга, когда мы в

тот раз все вместе ездили! И еще все меня уговаривала взять участок.

           - Я?!  Да ты что! Никогда в жизни! Это была Мишина идея, это он меня

уговорил.  Надо же,  всего три раза в жизни послушалась его.  Первый раз -  это

когда он решил ставить деревянные двери,  вторично -  когда купил плитку,  а  в

третий раз -  с этим участком,  будь он трижды неладен!  Ненавижу это копание в

грязи! - Федоровна разошлась не на шутку.

           - То-то я  еще тогда удивилась,  что ты вдруг ни с  того,  ни с сего

воспылала страстью к  огородничеству!  Но  тогда откуда же  такое сокровище?  -

полюбопытствовала я, указывая на миску ароматных ягод

           - Соседка дала. Целых два ведра! - ответила Люда.

           - Я  понимаю,  глаза  у  тебя,  конечно красивые,  спору нет.  Хотя,

пожалуй,  не очень хорошо функционирующие.  Но вряд ли тебя осчастливили именно

по этой причине.

           - Разумеется,  -  усмехнулась она своей солнечной улыбкой, мгновенно

помолодев лет на десять, и я в который раз подумала, что имея такие ровненькие,

ослепительной белизны зубы,  она  запросто могла бы  рекламировать какую-нибудь

пасту или там жевательную резинку. - Я ей сварганила сарафан, буквально за час,

так она мне за это столько клубники притащила!

           - Ага,  значит,  у вас - творческое разделение труда, - резюмировала

я.  -  Что,  больше нравится,  чем собственные попытки стать Мичуриным местного

масштаба?

           - О  чем ты говоришь!  Я  еще тогда,  когда у  нас был этот холерный

участок,  чуть ли  не просила,  умоляла Мишу,  чтобы нашел какую-нибудь соседку

рядом, у которой в домике я смогла бы пристроить швейную машинку и обшивать всю

ее семью,  а она бы за это обрабатывала и мой участок тоже.  Да я лучше буду не

просто шить,  а в тридцатый раз перешивать из всякого дерьма,  чем то же дерьмо

растрясать на этой проклятой даче!  Да я  лучше втридорога куплю всю эту зелень

на рынке, чем копаться в грязи, а если денег не будет - фиг с ним, обойдусь, но

торчать среди грядок вместо пугала не собираюсь!

           Что ж, сестричка, с возвращением в клуб законченных «не у дачников»!

           И  как-то сама собой вспомнилась та поездка,  какие были Саня и  Оля

еще маленькие,  как они там резвились.  А  уж как они выволакивали эту странную

штуку, корень этот!

           - Кстати говоря,  -  вспомнила я  вдруг.  -  А  что  стало  с  этими

странными разноцветными шариками?

           - Да вроде бы ничего...  - Люда задумалась, припоминая. - Нет, точно

ничего.  Я  их тогда сразу в  антресоль спрятала,  в  ту,  которая в  балконном

шкафчике,  а потом буквально на следующий же день и заболела, наверняка на этой

холерной даче простыла.  Ну,  и напрочь о них позабыла.  Точно, до сегодняшнего

дня не вспоминала. И случайно не могла наткнуться, потому что в ту антресоль мы

лазим очень редко,  да и в сам шкафчик тоже. Точнее сказать, совсем не лазим. У

нас там садово-огородный инвентарь находится, глаза бы его не видели!

           Разумеется,   подрастающее  поколение  тут  же  рвануло  к  заветной

антресоли. Ну, и мы тоже последовали за ними. Любопытно же!

           Детворе  несмотря на  акселерацию все-таки  не  хватало росточка,  и

Санька был отряжен на кухню за табуреткой,  а я в ожидании уставилась на хмурое

серое небо,  с  которого с  завидным постоянством изливалась какая-то  гадость.

Нет,  до вечера уж точно не перестанет!  Хорошо еще, что хоть не холодно, можно

стоять  у  открытого окна  и  вдыхать  этот  бесподобный аромат  летнего дождя,

подумала я.  Только вот смотреть лучше уж на что-нибудь более приятное, чем это

унылое серое небо. И я уставилась на икебану, прикрепленную на торцевой стенке.

Я ее раньше не видела.  Видно,  Люда не так давно смастерила это чудо. Красиво,

нечего сказать!  Особенно на золотистом фоне сосновой вагонки, поскольку лоджия

не только была застеклена, что как бы само собой разумеется, но и полностью, от

пола до потолка, обшита деревом, включая и пресловутый шкафчик.

           Вообще-то что касается интерьера,  то в этом вопросе у Федоровны был

несомненный пунктик. Она могла переклеивать обои каждые полгода, если старые ее

чем-то  переставали  устраивать.   Ну,  а  чувство  цвета  у  нее  всегда  было

превосходным.  Так что комната, из которой был выход на лоджию и которая до сих

пор  носила  название  Сашиной,  несмотря  на  то,  что  старший  «ребенок» уже

давным-давно  был  женат и  жил  со  своим семейством отдельно,  была  решена в

зеленом тоне. Она служила Федоровне с качестве мастерской, там стояла машинка и

оверлок,  но тем не менее царил идеальный порядок,  а все, от обоев до ковра на

полу,  было  разных оттенков зеленого цвета.  При  этом спальня была оранжевой,

Ольгина  комната  -   бежевой,   а   гостиная  радовала  глаз  всей  гаммой  от

нежно-розового до темно-бардового. Да уж, художник - он и есть художник!

           Санька приволок табуретку,  но первенство доставания Ольга ни за что

ему не отдала,  спрятавшись на какое-то время в недрах антресоли, и вскоре пред

наши очи  предстал пресловутый ларчик.  Который по-прежнему просто открывался и

был наполнен странными бесформенными шариками.

           В  каждом из  них будто бы  был спрятан какой-то  свой удивительный,

полный тайны и очарования,  мир.  Точно так же,  как можно часами смотреть,  не

отрываясь,  на морские волны или на пламя костра, хотелось любоваться странными

сполохами,   клубами  то  ли  дыма,  то  ли  тумана,  заключенными  под  грубой

поверхностью.

           Санька с  Олей увлеченно копошились в  рассохшемся ларчике,  который

они водрузили на столик возле открытого балконного окна,  и  сравнивали цвета и

оттенки разных шариков,  стараясь найти хотя  бы  два  одинаковых.  Федоровна с

увлечением перетирала их от пыли, от чего они играли еще ярче, а я просто тупо,

без единой самой завалященькой мыслишки,  любовалась ими на просвет.  Жаль, что

солнышка нет, то-то они бы засверкали! Например, вот этот, янтарно-желтый...

           А  в следующее мгновение все произошло сразу и вдруг.  Я даже толком

ничего  не  поняла.  Только когда  я  еще  тихо  и  мирно  любовалась вихревыми

структурами внутри янтарного шарика, до меня доносились голоса детишек:

           - Смотри, эти два зеленых - совсем одинаковые, - утверждал Саня.

           - Ну  какие же они одинаковые!  Этот цвет значительно теплее!  -  не

соглашалась Оля.

           - Разве? - упорствовал тот. - И что значит «теплее»?

           - Ну сам посмотри на свет! Они совершенно разного оттенка!

           - Покажи! - потянулся парень за вторым шариком.

           И тут же раздался полный ужаса крик сестрицы, от которого вздрогнули

стены. И в соседнем доме, наверное, тоже. По крайней мере за стекла я ручаюсь.

           - И-ке ба-а-а-на!!!

           Неужели этот олух,  мой сыночек,  сейчас погубит красоту,  которой я

еще пять минут назад любовалась с  таким умилением?!  Совершенно инстинктивно я

рванулась к стенке, на которой крепилось произведение искусства. Вытянутые руки

успели что-то  схватить,  но  тут же у  меня в  глазах засверкало не хуже,  чем

внутри шариков.  Оказывается,  ребенок тоже ринулся спасать тетушкин шедевр,  и

его  кулак  пришелся как  раз  мне  по  физиономии.  От  удара  Санькины пальцы

разжались,  и исследуемый шарик,  словно выпущенный из пращи, полетел в сторону

открытого окна.  Казалось,  само время остановилось.  Все  происходило,  как  в

замедленной съемке.  Он  летел,  сверкая  своими  странными переливами,  потом,

словно издеваясь,  стукнулся о перила, подпрыгнул в прощальном привете и рухнул

вниз.  Все пятеро: Федоровна, детишки, я и чудом спасенная икебана - ринулись к

окну.  А маленькая зеленая точечка уже подлетала к самой земле.  А, может быть,

не разобьется?

           Раздался негромкий хлопок. Будто бутылку открыли. Неужели шарик?

           Вверх  поднялось легкое зеленоватое облачко.  Оно  было  прозрачным,

просто как бы оттенок воздуха,  но при взгляде через него изображение дрожало и

сплывало.  Так  бывает,  когда смотришь сквозь теплый воздух,  поднимающийся от

костра. Интересно, что теперь будет?

           А ничего.  То есть мы прождали сначала пять минут,  потом десять,  а

облачко  просто-напросто бесследно рассосалось.  Только  вот  настроение слегка

подпортилось,  и  расхотелось дальше любоваться шариками.  То ли как-то неловко

было, что один из них разбился, как будто нечаянно задавили прекрасную бабочку.

То ли ожидали чего-то сверхъестественного от такого необычного шарика, а ничего

не  увидели  кроме  какого-то  жалкого  облачка.   В  общем,  остался  какой-то

неприятный осадок, мы с Федоровной быстренько вспомнили, для чего же я все-таки

к ней приперлась, и приступили к обмеру и кройке.

           Сестрица  уже  выстроила выкройку  на  отрезе  ткани  и  вооружилась

ножницами.

           - Что-то напрасно мы свет включили,  только мешает,  -  пробормотала

она и щелкнула выключателем.

           Я взглянула в окно.  Мама дорогая! Посреди голубого небосвода солнце

сверкает так,  что и смотреть невозможно. И ни облачка рядом! Надо же, а я ведь

была уверена,  что ненастье пришло всерьез и надолго! Я подошла поближе к окну.

И тут же обомлела.  Потому что, насколько позволяло видеть окно, голубое небо с

безумно сверкающим солнцем представляло собой  практически правильный полукруг,

обрамленный  по   краю  все   таким  же   уныло-дождливым  небом,   уходящим  в

бесконечность.

           Ну и дела!  Какая уж тут кройка, мы с Федоровной немедленно выбежали

на балкон, на противоположную сторону квартиры. Точно, так  и есть! Практически

правильный круг ярко-голубого неба, центр которого как раз точненько приходился

на дом сестры.  Я так думаю,  что даже не столько на дом,  сколько на квартиру.

Неужели шарик?

           Санька с  Олей  решили прогуляться и  отправились на  улицу.  Но  не

прошло и  пятнадцати минут,  как они прибежали обратно.  Стало так жарко,  что,

даже сняв свитера, они запарились. Но дело даже не в этом.

           - Представляешь,  мама!  -  рассказывал Саня с круглыми от удивления

глазами.  -  Припекло так,  что  аж  земля растрескалась и  листья на  деревьях

посворачивались!

           - Да, прямо на глазах, за каких-то минут десять, - добавила Ольга.

           - Похоже, это мы все устроили, - высказала Люда общую мысль.

           - Ну, и что будем делать? - спросила я. - Какие предложения?

           - Может, так все и оставим? - робко сказала Оля.

           - Ага,  вон,  полюбуйся, как народ в небо глазеет! - перебил Саня. -

Нет, надо найти противоположный шарик, бросить его, и все станет на свои места.

           - Интересно,  а как ты определишь,  что он именно противоположный? -

справедливо засомневалась тетушка.

           - Ну, например, по цвету, - разглагольствовал тот. - То есть если мы

уронили зеленый, то противоположный будет красный или оранжевый.

           Обе хозяйки только фыркнули. А тем временем с деревьев стали опадать

листья, а асфальт настолько разогрелся, что по нему нельзя было пойти без риска

приклеиться намертво.  И даже в квартире стало душно. А ничего умнее Санькиного

предложения в голову не приходило.  В конце концов,  а вдруг он прав? В крайнем

случае есть еще и другие шарики, терять-то, похоже, нечего...

           После тщательного осмотра был отобран шарик кирпичного цвета. Потому

что  решили,  что его теплый оттенок должен быть тоже противоположным холодному

тону того зеленого, который разбился.

           На   этот  раз   разбивать  шарик  Федоровна  не   доверила  никому,

собственноручно запустив его в окно.

           Все  произошло практически точно  так  же.  Сначала раздался хлопок,

потом  поднялось легкое облачко,  и  на  этом  вроде  бы  все  закончилось.  Мы

отправились на кухню, потому что оттуда обзор был гораздо лучше, чем из лоджии.

Время  тянулось просто невыносимо,  секунды шли  пешком,  а  минуты так  вообще

ползли, как улитки.

           Наконец,  спустя минут пятнадцать так  же  резко,  как и  наступила,

спала невыносимая жара,  прогремел гром,  и  иссохшую землю щедро напоили тугие

струи мощного ливня. Прямо под ними оживали деревья, за несколько минут набухли

почки и раскрылись новыми листиками.

           Вот здорово! А Санька-то молодец, как угадал, думала я с гордостью.

           А спустя пять минут я уже так не думала. Потому что ливень перестал,

на  весь  диаметр того же  самого круга размахнулась радуга,  а  по  всей земле

полезли расти грибы.  Как дурные.  Ладно бы по земле,  так они и сквозь асфальт

поперли, того и гляди, дом снесут!

           Да  уж,  ликвидировали последствия,  чтобы людей не  пугать,  нечего

сказать!

           Часть  прохожих останавливалась в  растерянности,  когда  прямо  под

ногами вылезали крепенькие боровички и подосиновички,  другая часть ринулась их

собирать,  похватав из дому первую попавшуюся посуду, а третья вообще ударилась

в  панику,  потому как  решила,  что все это -  проделки проклятой радиации,  с

которой жители Малиновки,  значительную часть которых составляют переселенцы из

Чернобыльской зоны, знакомы не понаслышке.

           А  ситуация становилась все  более  критической.  Грибы ломились как

ненормальные,  покрывая практически сплошным слоем  все  видимое  пространство.

Какой-то  мужик,   фанатично  хватавший  их  еще  пять  минут  назад,  оказался

окруженным сплошным полем,  швырнул на  землю  ведро и  истерически смеялся.  А

грибы  тут  же  вырастали даже  на  поверхности своих сорванных собратьев.  Они

множились,  наступали и поглощали все пространство. Горизонтальных поверхностей

им  было уже  мало,  и  спустя еще четверть часа ярко-алые шляпки подосиновиков

украшали стены дома на  уровне второго этажа,  неумолимо двигаясь вверх.  А  во

дворе уже совершенно не  осталось свободного места.  Они росли на деревьях,  на

тротуарах,  на  скамейках и  даже  на  машинах.  А  когда какая-то  застигнутая

врасплох женщина вдруг завопила нечеловеческим голосом,  потому что грибы стали

расти  прямо  на  ней,  Федоровна не  выдержала.  Только  бы  не  видеть  этого

сумасшествия,  только бы не слышать этого дикого крика!  С прытью, сделавшей бы

честь  и  особе более молодого возраста,  сестрица рванула на  лоджию,  где  на

столике возле открытого окна так  и  стоял ларчик с  шариками,  схватила первый

попавшийся и швырнула его в окно.

           - Пожалуй,  пару лет, так точно на грибы не смогу смотреть! - нервно

сказала сестра,  когда мы  с  замиранием сердца ожидали,  что  же  последует за

розоватым облачком брошенного наугад шарика.

           Что-то будет? Облачко-то поднялось и рассеялось, как и не бывало, да

вот только в то, что таким же образом рассеются и наши неприятности, верилось с

трудом.  Причем с очень большим. Мы все застыли в напряженном ожидании, чуть ли

не дышать забывали.  И даже снова перешли на кухню, поскольку оттуда видно было

гораздо дальше.

           Первым признаком того,  что начинает происходить что-то новое, стало

исчезновение радуги.  При этом небо никоим образом не прояснялось,  а наоборот,

темнело все больше и больше.  Грибы не только перестали расти и заполнять собой

все  свободное пространство,  но  и  как-то  сразу стали кукожиться,  темнеть и

оплывать.  К  немалому огорчению мужика  с  ведром,  который  тут  же  перестал

истерически хохотать и  в  доступной форме  сообщил всему микрорайону,  что  он

думает обо  всем грибном роде и  в  особенности о  его прародителях.  Дама тоже

успокоилась и только время от времени то ли всхлипывала, то ли икала.

           Неужели все? Просто не верится!

           И  правильно,  что не  верится,  поняла я  буквально через несколько

минут.  Потому как круг в небе никуда не исчез. Просто он становился все темнее

и  темнее.  Довольно  быстро  сравнявшись по  цвету  с  остальным  небом,  этот

заколдованный круг  продолжал словно  бы  наливаться свинцом.  Казалось,  через

огромную дырку  в  небе  опускается к  земле огромный «пирог» из  черных туч  с

прослойками  молний.   Там  все  клубилось  и  клокотало,  насыщаясь  ужасающей

чернотой.

           Мы все оцепенели.  Было так тихо,  что казалось, можно услышать, как

волос падает на  землю.  Не  дрожала ни  одна травинка,  не  шелестел ни единый

листочек.  Птицы куда-то  попрятались,  не  говоря уже  о  людях.  Будто бы  на

мгновенье замерла сама жизнь.

           Но  только на  мгновенье,  ибо  через секунду все  вокруг взорвалось

диким грохотом,  ревом и воем.  Поднялся самый настоящий ураган, который клонил

деревья к земле, выворачивал их с корнями, поднимал на воздух машины. Насколько

было видно, он бушевал по всему пространству, очерченному этим странным кругом,

в  направлении против часовой стрелки.  Странное дело:  на  краях  этого  круга

тихий,   мирный  дождик  и   настоящее  светопреставление  разделяли  буквально

несколько метров.

           Однако при  всех  странностях происходящего,  некоторые общепринятые

закономерности все-таки имели место быть.  То  есть в  эпицентре,  там,  где мы

находились,  было практически тихо. По крайней мере некоторое время. Потому что

мы даже не успели толком опомниться,  как чудовищной силы порыв ударил в  окна,

заставив зазвенеть и загудеть стекла.

           - Окна,  скорее окна закрывайте,  разобьются! - крикнула Федоровна и

сама помчалась в гостиную.

           Я  с  детишками ломанулась на  лоджию.  Но  опоздала.  Я  уже  почти

добежала до балконной двери, когда мощный порыв ворвался в лоджию, затем влетел

в  Сашкину  комнату,  разметая  во  все  стороны  нитки,  лоскутки  и  обрезки,

крутанулся там вихрем, заодно хорошенько наподдав под зад и мне, и, наконец, на

обратном пути  подхватил распахнутую настежь раму,  увлекая ее  за  собой.  Все

произошло за  какую-то  долю  мгновения,  и  я  лишь с  отчаянием увидела,  как

закрывающаяся рама  сильнейшим  ударом  подфутболила старенький ларчик.  Ветхие

дощечки тут же рассыпались,  а шарики,  все до единого, сверкающим разноцветным

дождем посыпались на землю.  Они были совсем близко,  так рядом,  и все же я не

успела,  не  смогла поймать ни одного!  И  даже сквозь рев бури до нашего слуха

донеслась череда хлопков.

           Что же теперь будет?  Мама дорогая,  и  подумать страшно!  Если один

шарик был способен наделать столько делов, то что же натворят они все вместе?!

           Мы в растерянности столпились на лоджии. Даже Федоровна молча стояла

и ожидала, не предпринимая попыток к наведению порядка, хотя такого бардака эта

квартира, похоже, не видела со времен собственной постройки.

           Наконец, разноцветные облачка поднялись и достигли высоты балкона.

           Мы ожидали всего,  чего угодно: взрыва, пожара, наводнения и ядерной

катастрофы сразу.  Оля не выдержала и  закрыла лицо ладошками,  Саня насупленно

сопел, а я помимо воли втягивала голову в плечи.

           Облака   разных   цветов  все   больше  разрастались,   все   теснее

приближались друг к  другу.  Каждое из  них искажало,  искривляло пространство,

изменяя изображение,  причем  делало это по-своему.  Смотреть на  это,  точнее,

через это,  было  жутко.  Противоположный дом,  казалось,  разбился на  десятки

разноцветных кусков,  каждый из которых расплывался, изгибался или смещался сам

по  себе,  независимо от  других,  что  создавало  поистине  фантасмагорическую

картину. Казалось, здание рассыпается на отдельные фрагменты, которые пускаются

в  дикую пляску,  кружатся и деформируются.  Затем они снова собираются вместе,

словно  мозаика  паззл,  для  того,  чтобы  опять  разлететься  вновь  в  своем

немыслимом танце.

           Сколько времени все это продолжалось,  я  не могу даже предположить.

Несколько мгновений?  Десяток-другой минут? Возможно. Но наконец сначала робко,

а  затем  все  активнее  облака  стали  смешиваться,  проникать друг  в  друга,

перетекать,  словно  краски на  палитре художника.  А  когда  такое  количество

красок,   пусть  даже  самых  ярких  и  чистых,   смешиваются  вместе,  то  это

превращается в  грязь.  И  вскоре  перед  нашими  взорами  уже  крутилось нечто

коричнево-черное,  не  предвещающее ничего хорошего.  Оля  испуганно приникла к

маминому плечу,  пытаясь пристроиться сверху вниз, а Люда лишь молча гладила ее

по  волосам.  Моя рука как-то сама собой нашла теплую Санькину ладошку.  Мы все

готовились к самому худшему.

           В  грязно-коричневой массе начинало твориться что-то  странное.  Она

практически вся уже стала однородной,  лишь кое-где были видны яркие фрагменты,

которые блуждали в коричневом тумане,  изредка  сталкиваясь между собой. Причем

некоторые из  них  тут же  слипались,  незамедлительно растворяясь в  буроватой

общей массе.  Другие же наоборот,  отталкивались, устремляясь в противоположные

стороны,   пока  не  находили  другой  яркий  комочек,  к  которому  прилипали,

интегрируясь в  общий конгломерат.  И их,  этих ярких ядрышек,  становилось все

меньше и меньше, пока наконец последние не растворились в этой общей каше.

            И  тут  же  что-то  стало происходить со  всем  этим облаком сразу,

целиком. Такое ощущение, что вся эта коричневая муть стала вести себя точно так

же,  как  каждый из  шариков:  клубы дыма  или  тумана рисовали странные узоры,

складывались в  диковинные изображения.  Только  в  этом  случае  размерчик был

значительно побольше,  и  поэтому можно  было  без  труда  разглядеть все,  что

творилось внутри.

           С   калейдоскопической  быстротой  картины   сменяли  одна   другую,

перетекая друг в друга, растворяясь и снова проявляясь. То есть вроде бы ничего

нового там не  проявлялось,  все тот же дом напротив,  только в  каждой из этих

картинок он был разный:  то горел огнем, то был залит потоками воды, то увит по

самую крышу буйной растительностью...

           «Картинки»  сменялись  и  прыгали,  чередуясь  в  своем  сумасшедшем

хороводе,  с  каждым разом ускоряя свое  мельканье,  пока  оно  не  стало таким

быстрым,  что  ничего уже  нельзя было разобрать.  Какие-то  силы боролись там,

внутри,   ища  выхода.  Казалось,  это  коричневое  облако  дрожит  в  страшном

напряжении,  готовое  прорваться мировой  катастрофой.  Или,  по  крайней мере,

катаклизмом в масштабах города, в лучшем случае, микрорайона.

           Вот-вот  что-то  должно было произойти.  Я  чувствовала,  как  ногти

впиваются в ладони. Дрожание становилось все быстрее, а вместе с тем все слабее

по амплитуде. Что же будет?

           Секунда,  еще одна...  Ну!  Почему ничего не  происходит?  Ждать уже

совершенно невозможно!

           А  облако висело по-прежнему перед самым носом и  слегка дрожало.  И

все.  Я поймала себя на том, что все-таки дышу. Один вдох, второй... Так что же

тут все-таки творится? Или не происходит ничего?

           И тут я с удивлением отметила,  что облако изменилось! Только совсем

не  так,  как  подсказывало наше  напуганное  воображение,  а  с  точностью  до

наоборот:  оно просто-напросто рассасывалось,  таяло,  исчезало, а вместе с ним

улетучивался и  колдовской круг  на  небосводе.  Когда  исчезли  последние  его

ошметки, по подоконнику уныло и невозмутимо снова забарабанил тот самый дождик.

           Федоровна устало опустилась прямо  на  пол,  пробормотав сквозь зубы

что-то не совсем печатное,  Санька с  Олей сначала было решили пасть в  объятия

друг  друга  в  лучших  традициях  голливудского  хеппи-енда,  да  раздумали  и

принялись взахлеб,  перебивая друг друга,  делиться впечатлениями от нечаянного

приключения.

           Тем временем сестрица отошла уже от первого шока и с горестным видом

рассматривала свою вылизанную квартирку,  которая выглядела так,  будто по  ней

Мамай  прошел:  выбитые  стекла,  опрокинутая мебель,  мелочевка,  разбросанная

ровным слоем в самых неподходящих местах - и сокрушенно качала головой.

           - Надо же!  Теперь тут убираться и  убираться!  Да  еще стекла новые

вставлять, - сетовала она.

           - Ты лучше посмотри на улицу и порадуйся, что еще дешево отделалась,

- ответила я.

           И  правда.  Кругом  валялись вывернутые деревья  и  сломанные ветки,

асфальт превратился неизвестно во  что  и  больше  всего  напоминал поверхность

Луны,  а  по  стенам домов,  зияющих провалами выбитых стекол,  и  поверхностям

уцелевших машин стекали кляксы разбитых и раздавленных грибов.

           Я только с облегчением подумала, что наше огромное счастье состоит в

том,  что никто не  знает,  даже и  не  догадывается,  кто именно устроил такое

«развлечение» на уик-енд.

          

           * * *

           - Саня,  переключи на  белорусскую программу,  там  как  раз новости

заканчиваются, нужно погоду узнать, - попросил папа сына.

           Девушка с элегантной стрижкой добросовестно и занудно рассказывала о

циклонах,  теплых и холодных фронтах,  а за окном уже совсем стемнело. Наконец,

она объявила температуру воздуха на завтра,  и  Сережа совсем уже было собрался

переключать канал, когда его буквально остановила новая информация.

           - Сегодня  в  столице  нашей  Республики было  замечено  чрезвычайно

странное явление, - вещала девушка. - В течение часа над микрорайоном Малиновка

погода изменилась несколько раз, переходя от сильной жары к грозовой облачности

и урагану.  В результате разгула стихии было повреждено несколько строений,  но

человеческих жертв,  по счастью,  нет. Синоптики объясняют это странное явление

наличием флуктуаций в  однородной структуре циклона,  находящегося в  настоящее

время  над   Минском.   По   непроверенным  данным,   резкие  изменения  погоды

сопровождались массовым ростом грибов прямо в черте города.  Информацией о том,

какими  причинами может  быть  вызван  этот  странный феномен,  гидрометцентр в

настоящее время не располагает. И о погоде в других городах Республики...

           Сережа,  которому сразу же  по  факту прихода было все  рассказано в

мельчайших подробностях,  только  хмыкнул  и  переключил на  боевик.  А  Санька

долго-долго сидел молча, чего с ним практически не бывает, и наконец спросил:

           - Интересно все-таки,  почему  же  по  одному  эти  шарики  вон  что

устраивали, а когда грохнулись все вместе, то вообще ничего не произошло?

           - Ничего удивительного,  - ответил папа, почесывая макушку. - Каждый

из  них нес свое собственное воздействие,  отличное от  остальных,  но их  было

достаточно много. Вот и получилось, что они действовали, как пара лебедей, штук

пяток  раков  и  столько  же  щук,  к  которым в  качестве усиления придали еще

несколько котов, змей, землероек и другой живности. Впрочем, с тем же известным

результатом.

           - То есть что-то вроде третьего закона Ньютона? - переспросил сын.

           - Верно.  А  вот в  начале воздействие было одинарным,  его ничто не

компенсировало,  вот поэтому и были такие ужасные последствия.  Закон природы -

ее  гармония,  и  если нечто нарушает эту гармонию,  то  последствия могут быть

просто жуткими.

           - Выходит, когда все шарики разбились одновременно, они восстановили

гармонию?

           - Похоже на то, - пожал плечами отец.

           Да уж, гармония!

           А я только молча крутила в руках огненно-алый шарик.  Тот самый, что

я  когда-то,  много лет  назад взяла из  ларчика посмотреть,  да  так и  забыла

положить обратно.  Все это время он лежал в ящике,  где у меня валялись краски,

резцы,  инструменты  и  еще  куча  всякого  околохудожественного  хлама,  и  не

попадался на глаза.  И только сейчас, после всей этой истории, я отыскала его и

снова любовалась причудливыми красными сполохами.

           Последний шарик, единственный!

           Что в нем?

          

          

          

           Минск,

           май 1999