Глеб Голубев

   ОГНЕННЫЙ ПОЯС

 

   OCR - Красно

 

   Пропали без вести

   "".Связь с  батискафом  прервалась  18  августа  в  12  часов  42  минуты

московского  времени  -  как  раз  в  момент  второго,  наибольшего  толчка,

достигшего десяти баллов. Все попытки нащупать батискаф с помощью эхолота  и

гидроакустической системы  не  увенчались  успехом,  так  как  в  результате

землетрясения  произошли  сильные  смещения  донных   осадков   на   склонах

глубоководной  впадины,  что  вызвало  искажения  в  показаниях  приборов  и

практически сделало их совершенно бесполезными,

   На протяжении последующих трех суток велись поиски батискафа как с  борта

"Богатыря" так и с  воздуха  -  экспедиционными  вертолетами  и  несколькими

самолетами,   специально   выделенными   береговыми   аэродромами.    Поиски

затруднялись  плотной  и  низкой  облачностью,  закрывавшей  все  это  время

возможный район всплытия батискафа, и ни к чему не привели,

   Радиосвязь  с  берегом  и  самолетами  часто  нарушалась  из-за   сильных

магнитных возмущений, что весьма осложняло координацию поисковых работ.

   Запас воздуха позволял  батискафу  находиться  под  водой  в  погруженном

состоянии максимум двадцать часов, Если  даже  он  всплыл  раньше  истечения

этого времени, то, вероятно, в поврежденном состоянии, о чем свидетельствует

отсутствие с ним связи. За трое же суток безрезультатных  поисков  в  данном

районе  про'  изошли  новые  серьезные  стихийные   бедствия,   которым   не

приспособленный к надводному плаванию и  к  тому  же  поврежденный  батискаф

противостоять не мог:

   1. 20 августа в  05.48  московского  времени  прошли  одна  за  другой  с

интервалом 12-15 минут три волны цунами, достигавшие, по наблюдениям с борта

"Богатыря", девяти метров высоты. Они были порождены, видимо, землетрясением

в районе Алеутской гряде.

   2. Через восемнадцать минут после прохождения последней волны цунами -  в

06.83 московского времени - судовыми  сейсмографами,  было  зарегистрировано

новое землетрясение на дне океана, эпицентр которого располагался на глубине

70-80 километров в, точке с  координатами  45ё18'  сев.  154ёЗУ  вост.  Сила

землетрясения достигала девяти баллов.

   8. По данным авиаразведки, в тот же день  в  указанном  районе  акватории

произошло извержение подводного вулкана. Пламя было видно даже сквозь  толщу

облаков, достигавшую здесь 600-800 метров. В дальнейшем намечено  специально

исследовать этот район.

   Учитывая все вышесказанное, считаю..."

   Докончить фразу было нелегко. Начальник экспедиции отложил перо,  сердито

потряс рукой - было неприятное ощущение, что она страшно затекла.

   Потом он, ссутулившись, с минуту смотрел, ничего не видя, куда-то в  угол

каюты. Было тихо. Только изредка что-то щелкало в трубах судового отопления.

   Вздохнув, он снова взял ручку и твердо, с нажимом дописал:

   "...считаю дальнейшие поиски батискафа бесполезными  и  прошу  разрешения

продолжать выполнение намеченной исследовательской программы".

   Старик яростно, разбрасывая брызги с пера, подписался и швырнул ручку  на

стол. Она скатилась на пол,  но  он  не  стал  наклоняться  за  ней,  тяжело

поднялся, медленно подошел к койке, отдернул, едва  не  сорвав,  веселенькую

шелковую занавеску и лег, не снимая кителя с золотыми нашивками.

   Он лежал так долго, глядя  в  потолок,  по  которому  скользили  туманные

блики. В дверь громко постучали.

   - Да. Войдите, - буркнул начальник, поднимая седую лохматую голову.

   Вошел капитан. В одной  руке  он  держал  фуражку,  в  другой  -  голубой

листочек радиограммы.

   - Вы отдыхали, Григорий Семенович? Виноват...

   - Ничего. Что там?

   - Сообщение, Григорий Семенович. Береговые станции прослушивания  уловили

в звуковом канале на глубине  четырехсот  метров  слабые  сигналы.  Позывные

батискафа  и  несколько  отрывочных  фраз:  "...вынуждены  всплывать...   не

работает... определиться не...  баз",-  прочитал  капитан.  -  Очень  плохая

слышимость. Старик сел на койке, задохнувшись, спросил:

 

   - Запеленговали?

   - Да. Это миль семьдесят от нас, к северо-востоку. Вот точные координаты.

   Они одновременно  подошли  к  столу.  Начальник  экспедиции  углубился  в

радиограмму, капитан развернул лежавшую на столе карту. Оба  склонились  над

ней.

   - Подают сигналы,  значит  живы,  -  проговорил  Старик  и  посмотрел  на

капитана, потом снова начал внимательно  изучать  радиограмму.  -  Но  какой

дьявол их туда занес, хотел бы я знать? И что вообще  с  ними  приключилось?

"Баз..." - это, видимо, Базанов.  Тарабарщина  какая-то.  И  добавил,  опять

поднимая на капитана удивленные глаза:

   - Но как они уцелели под водой, если прошло трое суток, а воздуха  у  них

было на двадцать, часов?!

   Координаты неизвестны

   (Судовой журнал с комментариями С. Ветрова)

   "18 августа, 09.05. Дана команда к  погружению.  Экипаж  батискафа  занял

места согласно бортовому расписанию. Приборы и механизмы  проверены.  Все  в

порядке".

   Славное было утро, когда, плотно позавтракав, я вышел на  палубу.  Легкая

зыбь лениво и мерно покачивала корабль.  Небо  было  чистым  и  синим,  море

сверкало под солнцем. От  иллюминаторов  и  надраенных  поручней  по  волнам

танцевали веселые "зайчики".

   По палубе, топоча сапогами, сновали матросы.  Скрипели  тали,  где-то  на

баке постукивала лебедка. Начиналась станция.

   Станцией  мы,  океанографы,  называем  каждую  остановку   в   море   для

производства научных  наблюдений.  Иногда  она  бывает  короткой,  иногда  -

продолжительной.  Порой  приходится  стоять  на  одном  месте  целые  сутки,

регулярно повторяя наблюдения, чтобы знать, как живет океан в этом  месте  и

днем и ночью.

   Но сегодня станция  была  необычайной.  Под  нами  Курильская  впадина  -

огромная трещина в морском дне с глубинами до десяти с лишним километров.  И

вот в нее-то и предстояло нам нынче нырнуть.

   На юте трое матросов готовили к спуску  дночерпатель,  широко  разинувший

свои стальные челюсти-ковши. Когда он сядет  на  дно,  челюсти  захлопнутся,

захватив кусочек грунта со всеми обитателями морского  дна,  подвернувшимися

по неосторожности.

   Рядом, придерживая одной рукой фуражку,  опускал  за  борт  вертушку  для

измерения скорости подводных течений мой приятель  Павлик  Зарубин.  Проходя

мимо, я успел вытащить у него одну папироску: они,  как  газыри,  торчат  из

карманов куртки.

   Увернувшись от его дружеской  затрещины,  поспешил  дальше  -  туда,  где

виднелся из-за мачты наш  батискаф,  подвешенный  на  талях  на  специальной

площадке возле кормовой рубки,

   Мы с ласковой фамильярностью называем его  "лодочкой".  Он  действительно

напоминает маленькую подводную лодку.  Такой  же  прочный  стальной  корпус,

узкий и заостренный. Наверху -  рубка,  антенна  -  все,.  как  у  настоящей

подводной лодки. Только стальная кабина, выступающая полушарием

 

 

   снизу из корпуса,  придает  батискафу  необычайный  вид.  Зато  он  может

спускаться на  такие  глубины,  какие  совершенно  недосягаемы  для  обычных

подводных лодок.

   Возле нашей "лодочки", конечно, уже суетился Базанов с гаечным  ключом  в

руках, Обычный светло-кремовый костюм он сменил на синюю  рабочую  курточку,

но   менее   щеголеватую.   Она   вся   "механизированная",   на    сплошных

застежках-"молниях". И галстук у него опять новенький...

   Откуда-то  из-под  батискафа  вылез  и  третий  непременный  член  нашего

дружного экипажа Мишка Агеев.

   Перед каждым погружением он становится оживленнее и веселее.

   Обязанности между нами точно распределены раз и навсегда, и теперь мы без

лишних слов принялись за дело.

   Михаил полез наверх, чтобы наполнить бензином  стальной  корпус  "лодки".

Бензин легче воды  и  заставляет  батискаф  всплывать,  подниматься,  словно

воздушный шар. Кроме того, большая упругость бензина по  сравнению  с  водой

позволила сделать стенки корпуса  тонкими,  всего  в  четыре  миллиметра.  А

толщина стенок полукруглой кабины, наростом торчащей внизу корпуса,  гораздо

больше - девять сантиметров.

   Я лезу в кабину, чтобы проверить электрооборудование. Она  тесновата,  но

мы ужи привыкли к  ней  и  почти  не  замечаем  тесноты.  Три  иллюминатора,

покрытые  прочными  решетками.  Возле  каждого  оконца  -откидной  столик  и

крохотное, совсем детское креслице. Оно тоже откидывается.

   Вообще с каждым новым погружением мы все больше восхищаемся, как  Базанов

и его товарищи - конструкторы - здорово все продумали, до мелочей.

   Прежние гидростаты болтались на привязи у буксирующего  корабля.  А  наша

"лодочка" вполне самостоятельна. У нее своя электростанция из батареи мощных

аккумуляторов. Она может плавать на любой глубине при  помощи  двух  винтов,

установленных по бокам корпуса. Правда, батискаф не  может  развить  большую

скорость, но быстрее плыть и не надо, иначе ничего не увидишь. Пять  сильных

прожекторов так установлены снаружи  кабины,  что  из  каждого  иллюминатора

открывается хороший обзор.

   Я проверяю, как работают наши "руки". Нажимая цветные кнопки  на  пульте,

мы заставляем особые манипуляторы, вмонтированные  в  корпус  глубоководного

снаряда, брать пробы грунта и воды,  измерять  температуру  ее,  скорость  и

направление течений.

   Кажется, все в порядке. Я выбираюсь через  люк  наверх,  чтобы  поразмять

ноги на палубе. Под водой ведь не погуляешь.

   Михаил тоже  закончил  свои  дела  и  уже  успел  сходить  на  камбуз  за

продуктами. Я помогаю ему спустить .в кабину термосы с крепким чаем и какао,

шоколад,  пирожки  и  фрукты.  Базанов  занят  самым  ответственным   делом:

проверяет затворы бункеров с балластом. "Итого он никому не доверяет.  Чтобы

менять глубину погружения, мы то заполняем водой, то опорожняем особые баки,

вмонтированные в корпус. Их продувают сжатым воздухом из балконов. Но есть и

еще один балласт - аварийный:  железная  дробь,  засыпанная  в  три  больших

бункера с электромагнитными затворами. Стоит только выключить ток  -  затвор

откроется, дробь посыплется из бункера, и "лодка" наша начнет всплывать.

   - Ну, мальчики, кажется, все,- вытирая замасленные руки, говорит Базанов.

- Остается десять минут. Вполне достаточно для перекура.

   Мы садимся прямо на палубу и закуриваем, с наслаждением  подставляя  лицо

легкому  ветерку.  Торопливо,  жадно  затягиваясь,  Базанов  объясняет   нам

предстоящее задание:

   - Сегодня будем опускаться  на  привязи.  Лобов  приказал  установить  на

палубной  площадке  телевизионный  аппарат.  Хочет  старик  непременно   сам

заглянуть в эту трещину.

   Значит,  нас  свяжет  с  кораблем  кабель,  питающий   съемочную   камеру

электроэнергией. Ну что ж...

   Базанов бросил окурок за борт и встал.

   - Пора. Вон и "дед" шагает...

   Старик всегда непременно сам провожал нас под воду. И сейчас  он  подошел

вразвалочку, спросил, все ли в порядке, каждому до боли потискал руку, потом

неожиданно  ласково  погладил  холодный  стальной  бок  нашей  "лодочки"   и

вздохнул.

   - Черт! Хорошо молодым, - сердито сказал он.

   - Все равно бы вас не взяли, Григорий Семенович, - засмеялся Базанов.

   - Это почему же?

   - Габариты у вас не те. Вы только в корпусе уместитесь, да я то лежа.

   Запела сирена, и мы друг за другом полезли  по  узкому  трапу  наверх,  к

люку-впереди Михаил, за ним я, последним Базанов.

   Прежде чем нырнуть в люк, я окинул взглядом  море  и  Палубу.  Снизу  уже

подталкивал нетерпеливый База-нов. Последний раз как следует хлебнув свежего

морского воздуха, я начал протискиваться в узкий люк.

   Михаил уже пристроился на своем месте возле иллюминатора. Неудобно ему  с

такой медвежьей фигурой в детском креслице. Хотя он привык сгибаться  в  три

погибели над микроскопом. Наверное,-поэтому  и  сутулится;  Кажется,  медики

называют это профессиональными приметами: у ювелира всегда сточен ноготь  на

большом пальце правой руки, у чертежника  -  затвердение  подушечки  правого

мизинца. Где-то я читал об  этом?  Интересно,  а  у  меня  в  чем  профессия

проявляется?..

   Философствовать некогда. Я включил рацию. Через несколько минут, завернув

болты люка, к нам присоединился Базанов.

   - К погружению готовы, - негромко сказал он в микрофон.

   - Добро, - пробасил репродуктор. - Глубина по судовому эхолоту  5639.  На

лебедке - вира помаленьку!

   Сквозь стальные стенки слышно, как загремела лебедка, скрипнули тали. Нас

качнуло и плавно понесло по воздуху. Сейчас весь  экипаж  корабля  провожает

нас глазами.

   Стрела развернулась, и мы начали опускаться за борт.

   По всей кабине, заставляя нас жмуриться, запрыгали солнечные зайчики.

   И вдруг сразу  погасли.  Иллюминаторы  потемнели,  кабина  погрузилась  в

зеленоватый полумрак. Мы опустились на воду.

   - Дать свободу! - приказал Базанов.

   - Есть дать свободу! - послушно ответил репродуктор.

   Топот ног по палубе над нашими головами. Это матрос отцепляет трос.

   И  вот  уже  наша  "лодочка"  свободно  закачалась  на  волнах  рядом   с

"Богатырем".

   Базанов включил моторы, чтобы отвести ее  подальше  от  судна.  Потом  он

взялся за  штурвал  балластных  цистерн.  В  них  хлынула  вода.  Мы  начали

погружаться.

   Черт, я совсем забыл о своих обязанностях! Надо же сделать первые  записи

в судовом журнале...

   "09.25. Погружение началось. Все в порядке..."

   Я уже много раз спускался в морские глубины, но все равно, когда  дневной

веселый  свет  меркнет  в  иллюминаторах,  сменяясь  зеленоватой  полутьмой,

сердце, Честно говоря, всегда немного екает.

   На светящихся циферблатах  приборов  чуть  заметно  вздрагивают  стрелки.

Мягко Шипит кислородная смесь, вырываясь из баллонов, -  ее  хватит  нам  на

двадцать часов  подводного  плавания.  Успокоительно  подмигивает  оранжевый

глазок эхолота. Все идет хорошо, и мы приникаем к иллюминаторам.

   То, что мы видим, трудно пересказать человеку, никогда не  бывавшему  под

водой. В этом удивительном мире совсем иные законы оптики  и  освещения.  Мы

привыкли, что на земле свет льется сверху,  с  неба.  А  здесь  он  струится

отовсюду - и сверху, и с боков, и даже  откуда-то  снизу,  из  глубин.  Свет

неверный, зыбкий, постоянно переливающийся.

   Интересно, что в самых верхних слоях  воды  бывает  светлее  в  пасмурный

день, когда солнце прикрывают легкие облака. Мы не раз это замечали.

   Свет, яркий вначале, становится слабее  на  глубине  примерно  пятнадцати

метров. Бывает, что к двадцати метрам делается почти совсем темно,  а  потом

вдруг свет опять становится ярким, слабея с увеличением глубины уже мягко  и

постепенно. Он почти совсем лишен теплых красных и оранжевых лучей,  которые

поглощаются  у  самой  поверхности  моря.  Если  бы  в  воде   сейчас   плыл

какой-нибудь красный предмет, мы видели бы его серым.

   Но за иллюминатором, у которого я сижу, пусто. Только изредка промелькнет

прозрачный колокол ушастой медузы - аурелии. Кажется, будто  она  всплывает,

пересекая поле зрения снизу вверх. Но это не так: просто мы погружаемся  все

глубже и глубже.

   Стрелка указателя глубин уже переползла за сто метров. В кабине  еще  так

светло, что можно, не включая лампочки, делать записи в журнале  наблюдений.

Хотя записывать пока вроде и нечего.

   Я наклоняюсь  к  Михаилу  и  заглядываю  через  его  плечо.  Нет,  в  его

иллюминаторе тоже пока не видно ничего любопытного.

   Время от времени, нажимая кнопки на  пульте,  Михаил  берет  пробы  воды,

чтобы потом исследовать их в лаборатории. Лапищи  у  него  огромные,  пальцы

толстые, грубые,  но  залюбуешься,  как  ловко  и  бережно  подхватывает  он

пинцетом какого-нибудь крошечного усатого рачка  или  манипулирует  хрупкими

пробирками. Тоже профессиональная тренировка...

   Ловкий,  а  недогадливый.  Или  прости  увлёкся  работой?  Уже  с  трудом

различает кнопки, а свет зажечь не догадается.

   Я включаю ему  лампочку.  Она  прикрыта  колпачком,  пропускающим  только

узкую, как лезвие ножа, полоску света.

   Глубина 188 метров. Теперь за  окном  почти  пропали  зеленые  тона.  Все

вокруг залито густым, сияющим, синим цветом.

   Поперек стекла иллюминатора, заставив меня вздрогнуть, быстро  проносятся

несколько креветок, похожих на сверкающие точки. Что их вспугнуло?

   Ага, понятно. На  ними  гонится  большая  сардина.  Вряд  ли  им  удастся

ускользнуть от такой прожоры.

   Больше за иллюминатором пока ничего не видно. Да и  не  моя,  собственно,

забота - вся эта живность. Я наблюдаю за ней больше из любопытства  и  чтобы

помочь Михаилу не пропустить что-нибудь интересное. Но следить за всем  этим

пестрым хозяйством и разбираться в нем-его задача. Моя область-гидрохимия  и

морская геология. Для меня пока работы почти  пет,  только  предстоит  взять

несколько проб воды на разных глубинах. А вот когда прибудем на дно, тогда я

стану главным наблюдателем.

   Можно пока послушать голоса моря. Я надеваю  наушники  гидрофона.  Кто-то

громко и настойчиво стучит в воде, потом хрипит и курлычет, как  журавль.  А

вот где-то далеко словно захрюкал поросенок.

   Я уже  немного  научился  различать  голоса  морских  обитателей.  Стучат

морские рачки-алфеусы, выбрасывая при этом  струйку  воды,  чтобы  отпугнуть

противников, - это нам удалось подсмотреть  однажды.  А  хрюкает,  наверное,

рыба-солнце, похожая на мельничный плоский  жернов,  или  крупная  ставрида,

которую рыбаки называют "лошадиной макрелью".

 

   В открытом океане, вдали от берегов, шумов в воде меньше. Но здесь,  хотя

и велики глубины, недалеко Курильские острова, в  подводных  скалах  которых

обитают самые шумливые морские животные.

   Долго я слушаю этот концерт. А свет за стеклом все меркнет и меркнет.

   На глубине 260 метров приходится включить прожекторы.  Светящиеся  конусы

врезаются  в  густеющий  мрак.  Видимость  до  десяти   метров,   дальше   -

беспросветная ночь морских глубин. А  на  глубине  пятисот  метров  мгла  за

иллюминаторами становится так густа я черна, что после нее самая темная ночь

на земле уже кажется полумраком.

   Не верится, что где-то над нами сейчас  весело  светит  солнце,  рассыпая

искры по волнам, нежно голубеет высокое небо и свежий ветерок гонит по  небу

белые, как пена, облачка...

   - Где же планктон? -  вдруг  озабоченно  бормочет  над  самым  моим  ухом

Михаил. - У тебя тоже нет? Уже около шестисот метров. Забавно...

   Мишка буквально прилип к стеклу, высматривает свой заветный  планктон.  А

Базанов невозмутим по-прежнему. Удобно откинувшись в кресле,  вытянув  через

всю кабину  длинные  ноги,  он  даже  мурлычет  себе  под  нос  что-то  явно

симфоническое.

   Внезапный свет за окном заставил меня прильнуть к иллюминатору.

   Сначала вдалеке  вдруг  вспыхнуло  слепящее  белое  пламя.  Оно  медленно

облачком  разошлось  по  воде  и  потухло.  Потом  вспышка  повторилась  уже

значительно ближе. Кто это может подмигивать нам из подводной мглы?

   Внезапно прямо в упор на меня глянуло такое страшилище,  что  я  невольно

отпрянул. Это была как бы сплошная жадно разинутая пасть, из которой торчали

мелкие острые зубы. А вся рыбешка, как  я  теперь  рассмотрел,  была  совсем

крошечной, не больше пятнадцати  сантиметров  длиной.  Она  упрямо  тыкалась

своей уродливой пастью в стекло, словно пытаясь проглотить наш батискаф.

   Надо ее сфотографировать. Я сделал несколько снимков  и  позвал  Михаила,

чтобы он тоже полюбовался.

   - Хаулиодус слоанеи, - забормотал он над моим ухом. - Забавно.  Чего  она

так глубоко забралась?

   Первое время меня злило, что  Мишка  то  и  дело  ввертывает  в  разговор

латинские термины. Как будто от этого мне станут понятнее его объяснения! Но

потом я понял, что он вовсе не пытается "свою образованность показать".  Для

него это самые обыкновенные, совершенно точные названия, и он даже просто не

представляет себе, что кто-то может не знать латыни...

   - Сделай еще снимок, - попросил Михаил.

   Но в тот же момент, словно  вспугнутая  его  голосом,  уродливая  рыбешка

исчезла. А еще через мгновение мимо иллюминатора прошмыгнули в полосе  света

три крупные креветки, смешно помахивая своими длинными усиками  и  извиваясь

всем телом, будто танцуя. Через секунду в  полосу  света  влетела  еще  одна

креветка. Но она не стала  убегать,  а  вдруг  резко  повернулась  навстречу

преследователю.

   За ней гналась крупная глубоководная рыба, похожая на длинную  прозрачную

ленту, светившуюся нежным голубоватым сиянием. Мгновение - и креветка  вдруг

выбросила облачко светящейся слизи. Вспышка  была  такой  яркой,  что  мы  с

Мишкой зажмурились.

   А когда я открыл глаза,  ни  рыбы,  ни  креветки  уже  не  было.  Только,

постепенно затухая, расходилось в воде светлое облачко.

   На больших глубинах,  где  царит  вечная  ночь,  даже  каракатицы  вместо

"чернильной  жидкости"  выбрасывают  такие  светящиеся   облачка.   Под   их

прикрытием легко ускользнуть от врагов.

   Так мы медленно продолжали погружаться все глубже и глубже, не  отрываясь

от иллюминаторов, чтобы не прозевать что-нибудь  интересное.  Это  требовало

много  внимания,  так  что  мы  почти  не  разговаривали,   только   изредка

перебрасываясь короткими фразами:

   - Миша, вижу глубоководного угря. Проследи, пожалуйста. Или:

   - Константин Игоревич, прибавьте, пожалуйста, воздуха.  Что-то  в  висках

постукивает.

   - Планктон! - вдруг радостно крикнул Михаил. -

   Стоп!  Еще  немножечко  вниз,  Константин  Игоревич.  Так,  хорошо.  Гаси

прожектор, Сергей!

   Нажимая одну  за  другой  кнопки  на  пульте,  Базанов  уравновесил  нашу

"лодочку". Мы неподвижно повисли на глубине в 630 метров.

   Теперь за иллюминатором словно засияло звездное  небо.  Сплошная  россыпь

ярких огоньков, точно Млечный Путь, сверкала за холодным круглым стеклом. Но

то были не звезды. Это сверкали в лучах наших прожекторов мельчайшие  рачки,

креветки, бактерии. Сколько их тут? Мириады! Вода буквально кишит  ими,  она

кажется густой...

   - Как  суп,  -  неожиданно  говорит  за  моей  спиной  Базанов  и  вкусно

причмокивает. - Мне нынче снилась солянка. Эх,  стосковался  по  берегу,  по

Ленинграду, по "Астории", по настоящей, братцы, соляночке.

   Мы с Михаилом смеемся.

   - Да, этот суп не для вас, Константин Игоревич,- шутит Михаил. - Вот киту

он по вкусу... Ну что ж пробы я  ваял,  надо  доложить.  Включи-ка  телефон,

Сергей!

   Я включаю микрофон и докладываю:

   - Мы на "ложном грунте". Глубина шестьсот тридцать один. Пробы взяты.

   Репродуктор отвечает голосом "деда":

   -  Вижу.  Попробуйте  двинуться  чуток  к  норд-норд-осту.  Только  очень

немножко и медленно...

   Переглянувшись со мной, Базанов, косясь  на  гирокомпас,  пускает  в  ход

моторы. Руля у нас нет, мы поворачиваем, включая попеременно то один  мотор,

то другой.

   Я знаю, что сейчас наверху, в затемненной  рубке,  все  столпились  перед

экраном  эхолота.  На  экране,  между  дном  и  поверхностью  моря,  темнеет

тоненькая полоска. Это наш подводный кораблик, нащупанный ультразвуком.  Вот

полоска чуть заметно поползла к краю экрана...

   - Стоп! - командует репродуктор. - Что за бортом?

   - Чисто, Григорий Семенович, - отвечает Михаил.

   - Планктона нет?

   - Очень мало.

   Пауза, потом новая команда:

   - Возьмите пробу и спуститесь метров на сорок, только не выходите из этой

плоскости.

   - Есть, - отвечает Базанов, берясь за штурвал балластных  цистерн.  Я  не

свожу глаз с указателя глубин.

   - Есть дно! - восклицает Михаил.

   - Какое дно? - бурчит репродуктор. - До дна вам еще как до неба.

   - Простите, Григорий  Семенович,  "ложное  дно",-  смущенно  поправляется

Мишка.

   - Стоп! Да остановитесь же,  черт  вас  возьми!  -  бушует  "дед".-Берите

скорее пробу.

   "Ложным грунтом" называют  особый  слой  воды,  насыщенный  планктоном  -

различными  микроорганизмами,   мельчайшими   креветками   и   рачками.   Он

встречается  во  всех  морях  и  океанах,  хотя   и   на   разной   глубине.

Ультразвуковые колебания, посылаемые эхолотом, даже частично  отражаются  от

него, словно от настоящего дна. Именно благодаря эхолоту и  удалось,  кстати

говоря, открыть это явление.

   Ну, Мишке теперь раздолье...

   Было такое ощущение, словно мы попали в  самый  *  центр  фейерверка.  За

стеклами иллюминаторов вспыхивали и мелькали бесчисленные  яркие  искорки  -

зеленые, синие, ослепительно белые, голубые. Их  отблески  бегали  по  нашим

лицам, заливая всю кабину каким-то волшебным светом.

   - Сколько раз собираюсь захватить с собой мольбертик под воду, специально

сделал такой маленький, складной...  Но  как  это  передашь  на  картине?  -

неожиданно прошептал над самым моим ухом Базанов. - Где взять краски?

   Только  приглядевшись  можно  было  рассмотреть,  что  каждая  искорка  -

крошечное  живое  существо.  Мерцая,  как  голубые  звезды,   и   извиваясь,

проплывали прозрачные гребневики.

   Помахивая длинными хвостиками, колыхались в темной воде ночесветки  -  не

то микроскопические животные, не то плавающие растения. И все  эти  ниточки,

комочки, ромбики пылали холодным призрачным  огнем,  при  свете  которого  в

кабине хоть читай.

   Но так же внезапно свет за окнами померк.

   Мы  снова  зажгли  прожекторы,  но  в  их  свете  но  появлялось   ничего

интересного. Только изредка сверкала, точно лезвие ножа, одинокая рыбешка.

   - Проба взята, - докладывает Михаил. Репродуктор некоторое время  молчит,

только слышно хриплое старческое дыхание. Наконец начальник

   экспедиции коротко разрешает:

   - Ладно, ищите край желоба и спускайтесь дальше.

   - Есть, адмирал! - весело  отвечает  Базанов,  берясь  за  свой  штурвал.

Видно, уже заскучал без работы.

   3

   "18 августа. Глубина 618 метров. Начали дальнейшее погружение  над  краем

глубоководной Курило-Камчатской впадины. Держим постоянную связь с кораблем.

С борта командует погружением начальник экспедиции Лобов. Все в порядке".

   Я смотрел на эхограф. За стеклом в черной  прямоугольной  рамке  медленно

ползла голубоватая бумажная лента. Тонкое стальное перо  непрерывно  чертило

на ней жирную коричневую линию из отдельных косых штришков. Это был  профиль

дна, проплывающего на огромной глубине под нами.

   - Кажется, подходим, - тихо кому-то сказал Лобов в репродукторе, наверное

капитану.

   Линия дна на ленте все круче загибалась кверху. Местами  она  прерывалась

резкими уступами подводных скал. Значит, подходим к самому краю впадины.

   1417 метров. Наступает ответственный миг. Скоро будет обрыв ущелья.

   Базанов включил  моторы  вертикального  движения,  и  спуск  наш  заметно

замедлился.

   Теперь нужно не прозевать момент, когда появится дно, чтобы не стукнуться

о него слишком сильно. Правда,  у  нас  есть  на  днище  кабины  специальный

амортизатор, и никакой опасностью такой толчок не грозит. Но,  задев  донный

ил, мы замутим воду. Придется ждать, пока муть осядет, а время терять жалко.

   Базанов не отрывался от дрожащей стрелки эхолота, а мы с Михаилом до боли

в глазах высматривали дно, Вода переливалась  и  словно  клубилась  в  лучах

прожекторов,

   Вдруг Базанов схватился за свой штурвал. Снизу медленно наплывало морское

дно, покрытое зеленоватым диатомовым илом...

   А вот зияет и темный провал подводного ущелья. Когда  мы  приблизились  и

повисли над этой пучиной, сердце невольно забилось сильнее.

   Теперь моя очередь.

   Крутые скалистые откосы уходили вниз и терялись во мраке.  Вид  подводных

скал был так угрюм и необычен, словно мы попали куда-то на другую планету.

   Базанов решительно повернул штурвал, и мы начали спускаться в ущелье...

   Наше сегодняшнее погружение - одно из многих исследований, какие  ведутся

в эти дни на всей планете по плану международных научных работ,  получившему

название "Проект Верхней Мантии". Всеми способами пытаются  геологи  узнать,

что  же  скрывается  под  этой  "мантией":  бурят  сверхглубокие   скважины,

устраивают искусственные землетрясения, ныряют на дно океанов, как мы. И кто

знает: может,  именно  образцы,  добытые  мной  сегодня,  окажутся  особенно

интересными и ценными.

   Мы опускались, держась все время метрах в двух от  скалистой  стены.  Она

была изрезана трещинами и глубокими провалами. Какие страшные  геологические

катаклизмы так искорежили, смяли, порвали земную кору, прежде чем залить  ее

слоем воды толщиной в несколько километров?

   Отвлекаться на размышления некогда. Сейчас моя задача  -  отобрать  самые

интересные образцы. Анализировать их будем потом, в лаборатории.

   - Стоп!

   Надо захватить несколько конкреций, лежащих на  уступе  скалы.  Миллиарды

тонн таких шариков покоятся на дне океана. Они состоят из марганца,  никеля,

меди,  железа,  кобальта.  Когда-нибудь  мы  до  них  доберемся  и  построим

настоящие подводные рудники...

   Но подцепить их стальной клешней не так-то легко, срываются...

   Прихватить  и  немножко  ила  для  анализа?  Похоже,  что   он   обычный,

известковый... Но цвет может быть обманчив. Ладно, поехали дальше.

   Через несколько метров новая остановка. Мое внимание привлекает  странный

цвет вкраплений в одной из расщелин. Неужели это эклогит?!

   Приходится пустить в ход алмазный бур, чтобы вырезать из скалы  небольшой

керн.

   Моторы натужно урчат...

   Чертовски хочется  тут  же  рассмотреть  образец,  пощупать  собственными

руками. Но пока он не доступен для меня. Механическая "рука"  прячет  его  в

один из наружных контейнеров.

   Я вздрагиваю оттого, что Михаил вдруг проводит какой-то  влажной  тряпкой

мне по лбу.

   - Чего ты?

   - Ничего. Пот тебе вытираю. У тебя весь лоб мокрый.

   Ах вот почему щипало глаза!..

   - Тронулись!

   И  опять  я  высверливаю,  соскребаю,  откалываю   от   проплывающих   за

иллюминатором скал неподатливые образны. Один за другим они  укладываются  в

контейнеры, а автомат  отмечает,  когда  и  на  какой  глубине  взят  каждый

образец.

   2000 метров... 2200... А до дна ущелья далеко, судя по эхолоту. Мы словно

спускаемся прямо в недра планеты. Здорово!

   Изредка в поле моего зрения попадают рыбы, но теперь мне не до них. А они

так и лезут в глаза, потому что каждая светится, да еще по-разному.

   Вот из мрака в полосу света высовывается пасть, усаженная острыми зубами.

И каждый зуб мерцает розоватым светом.

   Другая рыба, быстро промелькнувшая мимо иллюминатора,  была  даже  словно

украшена разноцветными фонариками. Один из них сиял красноватым,  другой,  -

голубым, а третий - зеленым светом.

   Потом медленно проплыла медуза-как  глубоко  она  забралась!  Внутри  нее

переливались  бесчисленные  зеленые  искорки,  так  что  можно  было   легко

рассмотреть не только малейшие подробности ее строения, но и проглоченных ею

рачков.

   Но одна рыбина  была  столь  необычной,  что  я  не  удержался,  попросил

Базанова на миг остановить батискаф и подозвал Михаила. Она была  небольшая,

но с какой-то длинной нитью, свисавшей с ее нижней зубастой  челюсти  совсем

на манер бороды. "Борода" казалась раз в семь длиннее самой рыбы!

   - Что это за чудилище? Видишь? - спросил я Михаила.

   - Лампротоксус флагеллибарба, - "пояснил" он по своему обыкновению.

   - А если по-человечески сказать? - мне  было  немножко  обидно,  что  эта

рыба, оказывается, давно имеет название и, похоже, вовсе не удивила Михаила.

   - Очень точное название, - обиженно сказал  он.  -  В  переводе  означает

"вымпелобородая".

   - Ладно, а зачем ей борода?

   - Точно пока не известно. Но, вероятно, выполняет какую-то  биологическую

функцию...

   - Спасибо за исчерпывающие , объяснения. Подвинься, я ее все-таки щелкну.

   Но сфотографировать бородатую рыбу мы не успели. Она пугливо метнулась  и

растаяла в тумане.

   - Двинулись дальше, - сказал я. - Сколько на глубиномере?

   - Шесть тысяч четырнадцать, - ответил Базанов.

   - Чуть правее, командор. Мне хочется захватить на память вот  тот  черный

обломок. Похоже, это базальт.

   Я уже потянулся к образцу стальной "рукой", но из этой  затеи  ничего  не

вышло.

   Конечно, как всегда бывает,  уже,  оказывается,  забиты  все  контейнеры!

Быстренько  проверил  -  так  и  есть,  ни  одного  пустого,  все  заполнены

образцами. Я даже выругался в сердцах.

   - Чего же ты его не берешь? - спросил Базанов.

   - А куда мне его брать? В  карман,  что  ли?  Все  контейнеры  заполнены.

Откатались, можно возвращаться. Говорил я вам, командор,  что  надо  сделать

контейнеры повместительнее...

   Базанов примирительно хмыкнул. Да я и сам уже чувствовал, что  зря  напал

на него. Ни в какой контейнер ведь не запихнешь все океанское дно.

   - Будем всплывать? - виноватым голосом спросил Базанов.

   - Надо запросить "деда", как он решит.

   - Подождите хоть минут  пять,  -  взмолился  Мишка.  -  Я  понаблюдаю  за

погонофорами.

   За иллюминатором на черных ребристых  скалах  одиноко  торчат  кольчатые,

невзрачные на вид тонкие трубочки. Они выглядят такими же  мертвыми,  как  и

камни. Но из каждой трубочки пышным  султаном  высовываются  кверху  светлые

нити. Они лениво покачиваются, словно ковыль  под  легким  ветерком.  Но  на

такой глубине нет ни ветра, ни течений, которые могли бы их  колыхать.  Если

верить Мишке, это вовсе не растения, а живые существа - погонофоры.

   Мишка уверяет, будто погонофоры сами строят себе из  солей  морской  воды

вот такие защитные трубочки и находятся  в  них  в  пожизненном  заключении.

Животное приковано к одному месту, но щупальца его постоянно  в  движении  -

выискивают добычу. У погонофоры есть мозг, есть мускулистое сердце,  которое

гонит по  сложной  системе  сосудов  такую  же  алую  кровь,  как  наша,  но

совершенно отсутствуют рот  и  кишечник.  Пищеварительный  аппарат  заменяют

мельчайшие ворсинки на щупальцах...

   Любопытное существо. Поразительно все-таки разнообразие природы.  Но  что

можно узнать о погонофорах новенького, рассматривая  их  вот  так,  как  это

делает сейчас Мишка, через иллюминатор?

   Словно угадав мои мысли, Михаил вздыхает и с завистью говорит:

   - Мне бы такие "руки", какими ты образцы берешь...

   - Ничего, когда-нибудь командор придумает и тебе длинные "руки", - утешаю

его я. - А пока давайте все-таки всплывать.

   Базанов запросил по телефону Лобова, что делать дальше.

   - Немедленно поднимайтесь, - ворчливо приказал начальник.

   Мне вспомнилось, с какой завистью он сказал нам при  отправлении:  "Черт!

Хорошо молодым..."

   Я  представил,  как  "дед",  сгорбившись,  сидит  сейчас  перед   экраном

телевизора, ерошит свои седые волосы и злится, что экран так мал, а  он  уже

не молод и не может сам спуститься сюда вместе с нами...

   - Есть, - ответил Базанов.

   Теперь серая скалистая стена стала уходить вниз.

   Вот этот образец надо бы взять... Проклятые  контейнеры,  почему  они  не

"резиновые", как троллейбус в часы "пик"?! Лучше не смотреть в  иллюминатор,

только слюнки текут.

   - Фу, устал, шея затекла, - сказал я,  потянувшись  к  термосу.  -  Какао

хочешь, Мишка?

   Он помотал головой, продолжая глядеть в иллюминатор. Я отвинтил колпачок,

наполнил его еще дымящимся густым какао, но выпить не успел. Не отрываясь от

работы, Базанов протянул руку через мое плечо, отобрал стаканчик  и  вежливо

сказал:

   - Благодарю вас, синьор... Если не затруднит, дайте и пирожок.

   Какао и легкая приятная усталость от  успешно  выполненной  работы  опять

настроили меня на философский лад. "Какие мы все-таки разные, - подумал я, -

а неплохо сработались".

   При первом знакомстве Базанов мне не понравился: вечные  шуточки,  не  по

возрасту пижонистый костюмчик. А оказался превосходным товарищем, отзывчивым

и умным. И дело свое знает досконально. По-моему, вся эта  сложная  техника,

которой  битком  набит  батискаф,  его  попросту  боится,  как  беспощадного

укротителя. Или любит и уважает, потому и покорна ему?

   Всегда  он  подтянут,  иронично  спокоен...  А   Мишка   совсем   другой.

Медлительный, неторопливый, немножко тугодум... Молчаливый и  застенчивый  и

будто вечно  немного  сонный.  И  как  забавно  в  его  характере  уживаются

противоположные качества!  Во  всем,  что  касается  науки,  наблюдений,  он

страшный педант и аккуратист, а так,  в  жизни,  безалаберный  какой-то.  Со

своими козявками пунктуален до тошноты  -  а  неряха:  форма  на  нем  сидит

мешковато, фуражка  всегда  мала  для  лобастой  лохматой  головы.  Пожалуй,

Базанов даже в своем  кормовом  костюмчике  выглядит  рядом  с  ним  бывалым

"морским волком".

   А каким, интересно, кажусь им я?

   - Акула! - вдруг вскрикнул Михаил.

   - Врешь?! Где?

   Я подскочил к нему, пытаясь тоже заглянуть в иллюминатор.  Сзади  на  нас

навалился заинтересованный Базанов.

   В самом деле, это была акула. Правда, небольшая, всего метра в  два.  Она

держалась на самой границе досягаемости наших прожекторов,  но  все-таки  ее

удалось  сфотографировать.   Глаза   у   нее   были   совершенно   белые   и

фосфоресцировали, как светлячки.

   - Что вы там задержались? - буркнул из репродуктора "дед".

   - Замечена акула, Григорий Семенович!  -  доложил  Михаил.  -  Похоже  на

Кархариас Огилби, но какой-то новый подвид.

   - Где она? Покажите мне ее! - рявкнул старик. Ага, акула  не  попадает  в

поле зрения телевизора. Базанов начал осторожно поворачивать нашу "лодочку",

пока старик не сказал:

   - Вижу. Верно. Очень любопытно. Белоглазая акула, так и назовем...

   В тот же момент акула вдруг резко рванулась в сторону и исчезла во мгле.

   - Куда же...  -  крикнул  ей  вслед  Лобов,  и  голос  его  оборвался  на

полуслове.

   Я услышал треск над головой.

   Кабина дернулась, наполнилась гулом, словно колокол. от удара, и полетела

вниз. Сердце мое сжалось, как бывает, когда самолет  вдруг  проваливается  в

"воздушную яму".

 

   "18 августа. 12. 42.  Связь  с  кораблем  прервана.  Пытаемся  установить

причину и размеры аварии..."

   Тонем!

   Но в кабине, казалось, все было по-прежнему. Горели лампочки под  черными

колпачками, подмигивал оранжевый  глазок  указателя  глубин,  шипел  воздух,

вырываясь из баллонов... И тут я увидел Базанова.

   Он стоял на коленях, поддерживая голову Михаила неподвижно  лежавшего  на

стальном полу каюты. Я бросился к ним на помощь.

   - Приподними ему голову, - сказал Базанов.

   - Что случилось?

   - Не знаю. Сейчас разберемся. Сначала надо ему помочь. Вроде никакой раны

нет.

   Базанов достал из аптечки фляжку со спиртом и смочил  Михаилу  губы.  Тот

тихо застонал.

   Постелив резиновый матрасик у стены, мы положили Михаила на него.

   - Подожди, пока он не придет в себя, - сказал  Базанов.  -  А  я  займусь

техникой.

   Через его плечо я взглянул на указатель глубины. Стрелка замерла на цифре

4042 метра.

   Базанов включил локатор.

   - Что за черт! - вырвалось у него. - Мы на дне! Оба мы, как  по  команде,

глянули в иллюминаторы. Они были совершенно темными.

   - Включите прожекторы, Константин Игоревич!

   - Они включены, - ответил Базанов, но  все-таки  несколько  раз  пощелкал

выключателем.

   Ни один проблеск света не мелькнул за окном.

   - Не могли же они все разом выйти из  строя?-  буркнул  Базанов.  -  Хоть

один-то должен гореть? Мишка снова застонал и вдруг открыл глаза.

   - Где мы? - спросил он.

   - Все в порядке, лежи спокойно.

   - Не хочу. Я сейчас встану, - и он опять закрыл глаза.

   - Телефон оборван, рация пока бесполезна. Попробуем акустическую систему,

- задумчиво сказал Базанов, подключая к пульту микрофон.

   Медленно разгорался  зеленый  огонек  индикатора.  Базанов  взял  в  руки

микрофон, оглянулся на меня...

   - Алло, алло, "Богатырь". Говорит Базанов!  Репродуктор  молчал.  Базанов

несколько раз повторил свой призыв, меняя настройку.

   - Не понимаю, - пробормотал он, - чего она хочет?

   Есть у него такая забавная привычка: говорить  в  минуты  задумчивости  о

машинах, словно о живых существах.

   - Не понимаю, - повторил он. - Все нормально, а связи нет.

   Подумав немного, он выключил аппарат.

   - Не стоит зря переводить энергию,  она  еще  пригодится.  Давайте  лучше

попробуем разобраться, что с нами случилось. "Переноска" цела?

   Базанов зажег сильную переносную лампу и поднес ее к иллюминатору.

   Мы оба заглянули в окно, но ничего не могли рассмотреть. В темном стекле,

слепя глаза, только отражалась сама лампа.

   Жмурясь, Базанов приблизил се к самому стеклу.

   Теперь мы поняли,  почему  не  сиял  за  окном  свет  наших  прожекторов:

иллюминатор был забит снаружи слоем липкого зеленовато-серого ила...

   - Попробуем всплыть, - сказал Базанов, выключая лампу и решительно берясь

за рубильник аварийных балластных цистерн.  -  Ты  придержи  Михаила,  рывок

может быть резким.

   Я сел на пол и обнял Мишку за плечи. Базанов рванул рубильник...

   Никакого толчка не последовало.

   Кабина оставалась неподвижной. Только дрогнули пальцы Базанова, когда  он

их медленно, словно нехотя, отнял от рукоятки рубильника.

   - Подводный обвал! - вскрикнул я.

   Базанов молча кивнул.

   Мы оба и без слов понимали опасность.

   - Откуда-то сверху на нас обрушилась лавина тяжелого ила. Под ее тяжестью

оборвался, как нитка, кабель, соединявший нас с судном, и  батискаф  полетел

вниз, Он мог бы расколоться о скалистое дно, как орех, но, видимо, мы  упали

на пружинистую подушку из того же ила, это нас спасло.

   Надолго ли?

   Спасло от мгновенной гибели, по обрекло на медленную, мучительную.

   Это отсрочка, а не спасение.

   Мы не можем  всплыть,  липкий  ил  плотно  забил  отверстия  цилиндров  с

аварийным балластом, железная дробь не могла теперь высыпаться оттуда...

   - "Мы на лодочке катались...", - задумчиво пробормотал  Базанов,  вынимая

платок и вытирая лицо. - И динамик, видимо, залепило  этим  проклятым  илом.

Поэтому нас и не слышат.

   Представляю, что творится сейчас на "Богатыре". Как  переполошились  там,

когда вдруг померк  экран  телевизора  и  внезапно  обмяк,  стал  бессильным

оторвавшийся кабель!

   У нас осталась только рация. Но она не может связать нас с кораблем, пока

не всплывем на поверхность.

   Мы глухи и немы...

   Догадываются ли наверху, что случилось? Или наша гибель так  и  останется

навсегда одной из загадок моря?

   Видимо, эти мрачные мысли отразились на моем  лице,  потому  что  Базанов

хлопнул .меня по плечу и сказал:

   - Неудобство - это просто неправильно  воспринятое  приключение.  Давайте

так и будем рассматривать наше положение. Мы еще поедим с тобой соляночки  в

"Астории", не сомневаюсь...

   - Я в полном порядке, командор, - ответил я.-  Просто  теперь  ощутил  на

собственной шкуре, какой хороший обычай существует насчет подводников.

   - Какой обычай?

   - Говорят, когда куда-нибудь входит подводник, все другие моряки  встают,

выражая этим свое сочувствие его мужеству и нелегкой доле.

   - Очень неплохой  обычай,  -  задумчиво  пробормотал  Базанов.  -  Но  не

воображай себя старым подводником.

   Он уже не слушал меня. Встал, минуту подумал, потом неторопливо взялся за

штурвал балластных цистерн. В тревожные минуты Базанов  становился  особенно

подтянутым, собранным, словно сжавшаяся пружина.

   Что он задумал?

   Задумал,  явно  что-то  задумал.  Недаром  смотрит  на  пульт   с   таким

выражением,  будто  хочет  спросить  у  батискафа:  "А  ну,  что  ты  теперь

выкинешь?"

   Я зачарованно следил, как Базанов медленно довернул штурвал до предела.

   Сжатый воздух выгнал всю воду из цистерн...

   Кабина не шелохнулась. Сколько же тонн ила облепило наш батискаф?

   - Мы застряли? - вдруг тихо спросил Михаил.

   Я и не заметил, как он пробудился от своего полусна-полузабытья.

   - Вроде того, - почему-то виновато ответил Базанов и подошел к нам. - Как

ты себя чувствуешь?

   - Ничего. Только голова болит. А что же все-таки стряслось?

   Мы коротко объяснили ему, в какое трудное положение попали.

   - Забавно, - машинально пробормотал Михаил.

   - Да? Тебе это кажется забавным?-буркнул я.

   - Представляю, как там "дед" сейчас  всех  гоняет,  -  сказал  Базанов  и

засмеялся. - Один глаз у них мы оторвали, но  второй  телевизор  цел.  Место

аварии они знают, скоро нас нащупают, подцепят на крючок и поднимут Прямо  в

кают-компанию, к обеденному столу.

   Честно говоря, я не очень разделял  его  бодрое  настроение.  Найти  нас,

может быть, и найдут довольно скоро. Воздуха у нас  остается  еще  часов  на

пятнадцать с лишним.

   Но вытащить нас из-под многотонной горы липкого  ила  не  так-то  просто.

Сколько его навалилось на нас? Уж я-то лучше других знал, что местами  здесь

донные осадки образуют и километровую толщу...

   - Где у тебя карта, - вдруг спросил Базанов. - Есть у меня одна мыслишка.

   Я достал карту и расстелил ее прямо на полу.

   - Мы опускались здесь, - склонился над  ней  Базанов.  Михаил,  привстав,

заглянул из-под его руки. - Глубина впадины тут около восьми тысяч метров. А

застряли мы где-то на половине, так? Значит, сидим на каком-то выступе.

   Он встал на ноги и быстро окинул взглядом пульт управления.

   - Как говорил один мудрец:  "Лучше  зажечь  одну  маленькую  свечку,  чем

проклинать темноту..." Рискованно, но попробовать стоит.

   - Что? - хрипло спросил Михаил.

   - Попробуем соскочить с выступа. Как считаете? Пустим оба двигателя. Если

выступ невелик, мы соскользнем с него.

   - И провалимся еще глубже, на дно? - спросил я.

   - Может быть. Но зато вырвемся из  этой  липучки.  Вода  обмоет  нас  при

падении, и электромагниты должны сработать. А сбросив балласт, мы всплывем.

   Несколько минут мы обдумывали эту идею. Мишка тоже  молчал,  выжидательно

поглядывая на нас. Он в технике ничего не понимает и,  по-моему,  в  глубине

души даже немножко побаивается ее. Решать надо нам с Базановым.

 

   Конечно,  риск  велик.  Кто  знает,  как  плотно  забиты  илом  аварийные

цистерны? Смоет ли вода илистую пробку?

   Или мы просто полетим вниз, на  самое  дно  этой  гигантской  впадины,  и

достать нас оттуда окажется еще труднее?

   - Думайте, мальчики, думайте, - сказал Базанов.- Но,  по-моему,  рискнуть

стоит. Во всяком случае, из этой Ловушки мы вырвемся...

   И попадем в другую?

   - Нас легче будет  нащупать  эхолотом  или  телевизионной  установкой,  -

продолжал Базанов.

   А если мы совсем утонем в иле, как нас тогда найдут?

   - Время не ждет. Даю на размышление пять минут, - Базанов  поднес  к  уху

часы.

   - Константин Игоревич прав, - сказал Михаил, посмотрев на меня. - Другого

выхода нет.

   Я молча кивнул. И Базанов, точно он только и ждал этого, сразу же  уселся

в свое кресло за пультом управления.

   Затаив  дыхание,  мы  следили,  как  он  уверенно  включил  сначала  один

электромотор, потом и другой.

   Я невольно сжался, ожидая толчка - но его не последовало.  Кабина  начала

только чуть заметно дрожать, не двигаясь с места.

   Базанов увеличил обороты.

   Дрожь кабины усилилась...

   И только. Мы не двигались с места.

   Тогда он начал попеременно выключать и снова  включать  моторы,  стараясь

раскачать нашу застрявшую "лодку".

   Левый, правый...

   Левый...

   Правый...

   Моторы глухо ревели.  Вибрировали  и  гудели  стальные  стенки.  Тихонько

звенели приборы.

   Левый-Правый...

   Левый-Правый...

   Я глянул на часы. Неужели прошло только сорок минут? Они  были  длинными,

словно жизнь.

   Левый...

   Правый...

   От вибрации и заунывного гуда  моторов  начало  шуметь  в  голове.  Мишка

закрыл глаза и болезненно сморщился: видно, ему приходилось туго.

   Но кабина - ни с места...

   Базанов резким движением выключил моторы и встал. Ноздри его раздувались,

он дышал тяжело и часто, словно сам, своими руками  пытался  столкнуть  нашу

"лодку" и очень устал от этого.

   Он вытер мокрое раскрасневшееся лицо и опустился на пол возле меня. Когда

он доставал платок из кармана, оттуда выпала фотокарточка.  Я  поднял  ее  и

попал ему.

   С помятой карточки весело улыбалась белокурая девушка в черном мундире  с

витыми погончиками на плечах.

   - Дочка моя, - сказал Базанов, бережно разглаживая карточку и пряча ее  в

карман. - Будущий геолог, как ты.

   Я смотрел на него, не понимая, о чем он говорит.

   "Все кончено, - стучало в голове. - Нас не найдут, не спасут. Мы  слишком

крепко завязли..."

   Люди там, наверху, смеются, улыбаются, как эта беззаботная  девушка.  Они

видят и солнце, и море, и небо, а мы...

   В этот миг наша кабина резко качнулась... Наполнилась гулом,  накренилась

и, заскрежетав, поползла куда-то вниз.

   А мы, хватаясь друг за друга, покатились по полу...

   "14.03. Сильным толчком, в  результате  донного  землетрясения,  батискаф

сброшен с выступа..."

   - Мы падаем! - крикнул Михаил.

   - Нет, всплываем! - ответил Базанов, тщетно пытаясь подняться на ноги.

   Они были правы оба. Сначала кабина, накренившись, падала вниз.

   Потом она вдруг резко качнулась... и начала быстро всплывать.

   ^_ - Есть! - радостно воскликнул Базанов, хлопая меня по плечу. - Затворы

сработали, мальчики. Мы всплываем!

   Я бросился к иллюминатору. Но стекла все еще были темными, вода не  смыла

с них грязь.

   Стрелка глубинометра бойко перескакивала от цифры к цифре:  3500  метров,

3000-2500...

   Мы с Мишей подмигнули друг другу.

   Но почему у Базанова озабоченное и настороженное лицо?

   - Что-нибудь не так, командир? - спросил я.

   - Полный порядок, - ответил он улыбаясь. - Скоро будем  наверху.  Но  кто

мне объяснит, что же все-таки произошло?

   - Похоже, мы попали  в  зону  моретрясения,  -  сказал  я.  -  Они  здесь

частенько бывают. Мы же с вами находимся в знаменитом "Огненном  поясе".  Он

опоясал весь Тихий океан. Тут и действующих вулканов и землетрясений природа

отпустила куда больше, чем нужно человечеству для  научных  исследований.  И

эпицентр очередного моретрясения оказался где-то неподалеку. Первого  толчка

мы не ощутили, но он сбросил на нас илистую лавину.  А  второй  толчок  спас

нас, столкнув с уступа, на котором мы засели. Надо взять  пробы  воды,  если

только наши "руки" не вышли из строя...

   Базанов  занялся  своей  техникой,  а  мы  с  Михаилом  начали  проверять

забортные приборы.

   Один  наружный  термометр,  видимо,  разбился,  или  порвались   провода,

передававшие в кабину его показания: стрелка указателя бессильно поникла  на

циферблате, но другой уцелел. Пострадало, вероятно, и несколько  цилиндриков

для забора проб воды. Но остальные действовали. Я наполнил их водой, записав

в журнал, на какой глубине взята каждая проба.

   - А как твое хозяйство? - спросил я Михаила, возившегося в своем уголке.

   - Несколько колб с пробами разбито, - мрачно ответил он. -  Посвети  мне,

-пожалуйста, переноской. Тут что-то непонятное.

   - Что?

   - В трех пробах планктон почему-то осел на дно.

   - Ну и что?

   -. Он должен плавать. Подожди, не убирай лампу. Добавлю свежей воды.

   Он так медленно  и  осторожно  колдовал  со  своими  колбами,  что  я  не

выдержал:

   - Укрепи где-нибудь лампу, у меня своих дел хватает.

   - Спасибо, больше  не  нужно.  Можешь  ее  убрать.  Все  в  порядке,  они

всплывают.

   - Мне бы твои заботы...

   Но Мишка  уже  был  где-то  далеко  от  меня.  Задумчиво  пряча  колбу  в

термостат, он пробормотал по привычке:

   - Забавно...

   И начал что-то торопливо записывать в свой гроссбух.

   Взгляд мой задержался на указателе глубины.

 

   Почему так медленно движется стрелка? За  пятнадцать  минут  она  одолела

всего одно деление и теперь, неуверенно  вздрагивая,  остановилась  у  цифры

316.

   Я посмотрел на Базанова. У него на скулах под загорелой кожей  напряглись

желваки.

   Что опять?

   Крепко - так, что побелели костяшки пальцев, - ухватившись за штурвал, он

налег на него всем телом.

   Зачем? Штурвал и так повернут до отказа. Водяные балластные цистерны были

давно продуты дочиста...

   - Чего же она хочет? - пробормотал Базанов.

   - Иллюминатор очищается! - радостно воскликнул со своего поста Михаил.

   Мы с Базановым бросились к нему.

   Действительно, вода  наконец-то  ,  размыла  илистое  бельмо  на  стекле.

Правда, оно еще не очистилось полностью, но в трещины  между  пятнами  грязи

уже брезжил свет наших прожекторов. Эх, если бы можно было вылезти наружу  и

соскрести, смыть со стекла этот проклятый ил!

   Я взглянул в свой иллюминатор. Проблески света были заметны и в нем.

   Но третье наше оконце оставалось темным, как и раньше.

   Молча мы следили, как медленно, страшно медленно  тают  на  стекле  серые

пятна ила...

   Свет за окном разгорался все ярче, и вот я увидел первую рыбу.

   Она смотрела на меня,  выпучив  телескопические  глаза  и  быстро  шевеля

жабрами. Наверно, самый близкий друг не мог бы меня  сейчас  так  обрадовать

своим появлением, как эта  глупая  лупоглазая  рыбешка!  Словно  сама  жизнь

заглянула в иллюминатор.

   - Почему мы стоим? - спросил за моей спиной Михаил.

   В самом деле: .почему мы  не  всплываем?  Почувствовать  это  можно  было

теперь и без указателя глубины.

   Если бы мы поднимались, рыбы и планктон за стеклом проплывали  бы  сверху

вниз,  словно  убегая  в  глубины.  Но  они  не  отставали  от  нас,  лениво

покачиваясь перед иллюминатором.

 

   - Лифт испортился, мальчики, - негромко проговорил Базанов и помолчал.  -

У нас сработала только одна цистерна с аварийным балластом. А на  крыше  еще

осталась глиняная  шапка.  Она-то  нас  и  держит...  И  вертикальные  винты

подъема, видно, погнуты, если не сломаны совсем.

   - Забавно, - тихо сказал Михаил.

   5

   "19 августа, 02.00. Координаты  неизвестны.  Вот  уже  одиннадцать  часов

продолжаем медленно дрейфовать в неизвестном  направлении.  Глубина  310-315

метров.  Все  попытки  всплыть  остаются  безуспешными.  Кислорода  осталось

максимум на три часа..."

   Дышать становилось все труднее.

   Казалось, легкие у меня неимоверно расширились, им стало тесно  в  груди.

Они жадно втягивали, втягивали в себя воздух.

   А его  становилось  все  меньше  и  меньше...  Очистительная  система  не

успевала уже поглощать выдыхаемый нами углекислый газ.

   Или просто балует психика и все это мне лишь кажется? Из  нас  троих  мне

одному нечем себя занять, поневоле в голову лезут глупые мысли.

   Мишка по-прежнему как ни в чем не бывало продолжал  колдовать  со  своими

колбочками и  пробирками.  Через  каждые  пятнадцать  минут  он  брал  пробу

забортной воды и, придвинувшись к лампе, внимательно рассматривал попавшуюся

вместе с водой всякую микроскопическую  живность.  Потом  снова  прилипал  к

иллюминатору, время от времени  делая  какие-то  пометки  в  пухлом  журнале

наблюдений.

   Я заглянул через его плечо:

   "Кажется,  насыщенный  слой  снова  начал  подниматься.  Проверить  потом

статистическим анализом взятых проб..."

   А  будет  ли  оно,  это  потом?  И  прочтет  ли  вообще  кто-нибудь  твой

гроссбух...  Вон  почерк  у  тебя  стал  каким  неуверенным,  буквы   словно

пошатываются. Видно, им тоже не хватает воздуха. А ты  все  пишешь,  пишешь,

наблюдаешь.

   Чем бы мне заняться?

   Базанову тоже не до философских размышлений. Где его пижонство? Голый  до

пояса,  весь  перемазанный  мазутом,  он  словно  задался  целью  разобрать,

прочистить и заново собрать весь батискаф.

   Вот он закончил сборку правого мотора, сосредоточенно вытер  руки  куском

пакли, задумчиво положил палец на кнопку и резко нажал ее.

   Мотор мягко загудел. Базанов послушал его, склонив  голову,  и  выключил,

одновременно нажав пусковую кнопку левого мотора.

   Нашу жестянку резко качнуло.

   - Осторожнее! - воскликнул Михаил, валясь  на  спину  и  прижимая  обеими

руками к груди бесценную колбочку с очередной порцией своего "глубоководного

супа".

   - Хоть бы предупреждали, Константин Игоревич, - проворчал он,  поднимаясь

на ноги. - Да и зачем эта дерготня? Мешает работать.

   Опять "левый, правый..."?

   Зачем?

   Но ведь надо же что-то делать, бороться, вырываться из плена!

   Базанов ничего не ответил  и  начал  разбирать  второй  мотор,  аккуратно

раскладывая детали на куске замасленного брезента.

   Мишка прав: сколько раз уже  Базанов  рывками  запускал  моторы,  пытаясь

сбросить налипшую сверху шапку проклятого ила. А что  толку?  Зачем  же  зря

расходовать аккумуляторы и мешать Михаилу работать?

   Хотя,  с  другой  стороны,  если  вдуматься...  Кому  пригодятся  Мишкины

наблюдения, если мы вообще никогда не всплывем? Или  всплывем  уже  мертвые,

задохнувшиеся в этой несчастной консервной банке?

   Надо что-то делать!

   - А этот  насосик  мы  не  додумали,  -  бормочет  Базанов,  рассматривая

какую-то деталь. - Можно его сделать поостроумнее. По принципу  выталкивания

пьяного из пивной, вот как его надо будет сделать.

   - Знаешь, в чем заключается этот  принцип?  -  неожиданно  спрашивает  он

меня, подняв голову.

   - Нет.

   - В непрерывности. Надо не давать  пьянице  опомниться.  Все  выталкивать

его, выталкивать, выталкивать. Вот так должен работать и этот насос.

   Я машинально слушаю Базанова...

   И вдруг замечаю, как он украдкой, продолжая разбирать мотор и для  отвода

глаз что-то фальшивенько насвистывая,  вороватым  быстрым  движением  слегка

подкручивает рукоятку вентиля, регулирующего приток воздуха.

   Значит, мне вовсе не показалось, что дышать становится труднее.

   Это Базанов все уменьшает приток воздуха, заставляя нас задыхаться.

   Базанов, украдкой покосившись на меня, сразу понимает, что я  все  видел.

Но продолжает насвистывать и копаться в моторе.

   - Зачем вы это делаете, командир? - говорю я.

   - Что? Мотор чищу?

   Он притворяется непонимающим.

   - Нет! Воздух зачем зажимаете?

   - Воздух надо беречь, - наставительно отвечает  он,  поднимая  черный  от

мазута палец.

   - Зачем? Чтобы на какой-нибудь лишний час продлить агонию?

   Мишка,  услышав  мой  срывающийся  голос,  поднимает  от  своих  пробирок

лохматую голову и недоумевающе смотрит на  нас.  При  виде  его  спокойного,

задумчиво-сосредоточенного лица мне становится стыдно,  но  я  уже  не  могу

остановиться и почти кричу:

   -  Все  равно  перед  смертью   не   надышишься!   Дайте   хоть   умереть

по-человечески!

   Базанов берет меня своей грязной рукой за плечо и резко встряхивает.

   Я сбрасываю рывком его руку. На рубашке остались жирные следы мазута.

   - Теперь не отстираешь, - упавшим голосом говорю я, отведя глаза.

   - Вот это другой разговор, - удовлетворенно произносит Базанов. - Ничего,

отстираешь. Химчистка теперь чудеса, говорят, творит. А пока займись делом.

   Он сует мне в руки кусок ветоши, и я начинаю покорно вытирать  ею  тускло

поблескивающие при свете лампы детали мотора.

   - Веселей, веселей, не ботинки чистишь! - покрикивает Базанов.

   Работа совершенно бессмысленная, я  отлично  понимаю  это.  Но  руки  мои

движутся, глаза критически осматривают, хорошо ли надраена изогнутая  медная

трубка, и нервы постепенно начинают успокаиваться, я прихожу в  себя.  Порой

промелькнет трезвая мысль,  что  ведь  это  только  самообман,  своего  рода

психологический наркоз. Но  я  принимаюсь  начищать  металл  с  еще  большим

остервенением, и коварная мысль убегает.

   Теперь мы все заняты  делом.  И  я  уже  успокоился  настолько,  что,  не

прекращая работы,  могу  заглянуть  в  иллюминатор,  черной  зловещей  дырой

зияющий у моего плеча.

   За ним адская, кромешная тьма. Прожектор включен лишь с той стороны,  где

ведет свои наблюдения неугомонный Михаил, а мне ничего не видно.

   Покосившись на Базанова, я включаю прожектор  и  у  своего  иллюминатора.

Буду делать два дела сразу: и механику помогать и  наблюдать  героически  за

природой, как Мишка. Может, это больше отвлечет.

   Базанов уже открывает рот, явно собираясь прочитать мне очередную нотацию

о том, что электроэнергию следует экономить, как и воздух... Но я смотрю  на

него, видимо, так красноречиво, что он только  вздыхает,  так  и  не  сказав

ничего.

   Я  механически  надраиваю  до  блеска  детали,  а   сам   посматриваю   в

иллюминатор.

   Словно Млечный  Путь,  сверкают  уходящей  во  тьму  бесконечной  полосой

крошечные плавучие букашки, в которых Михаил души  не  чает.  Им  воздух  не

нужен, и никакое давление им не опасно.  И  моторы  им  не  нужны.  Свободно

странствуют они в глубинах океана.

   Что это?

   Будто за стеклом иллюминатора промелькнула какая-то тень?!

   Выронив деталь, которую так тщательно надраивал, я приник к  стеклу.  Оно

запотело, покрылось капельками холодной воды.

   Я начал лихорадочно стирать их. Руки у меня в  мазуте,  по  стеклу  пошли

радужные пятна.

   Что-то темное, продолговатое, большое смутно виднелось чуть  ниже  нас  в

сумрачной морской глубине.

   Оно медленно двигалось по самой границе зоны, освещенной прожектором...

   - Батискаф! - закричал я. - Нас нашли, братцы! За нами прислали батискаф!

Или нет... скорее это подлодка.

   - Какая подводная лодка?! - гаркнул на меня Базанов. - Ты что, спятил?

   Он схватил меня за плечо,  отодвинул  от  иллюминатора  и  сам  приник  к

мокрому стеклу.

   Почему он так долго молчит?

   - Ну?! - крикнул я.

   -  Это  не  подводная  лодка,-глухо  ответил  Базанов,  не  отрываясь  от

иллюминатора. - Это просто.., какая-то живность.

   - Кашалот! - крикнул Михаил от своего иллюминатора.

   6

   "03.12. Координаты неизвестны. В  девяти-одиннадцати  метрах  по  правому

борту замечен ныряющий кашалот..."

   Я никогда раньше не видел кашалотов, только на картинках. И теперь, забыв

обо всем, приник к холодному стеклу, наблюдая за морским гигантом.

   Какая у него уродливая голова! Она занимает чуть не половину всего тела.

   И в то же время сколько мощи в этой словно высеченной из гранита морде! А

где же у него глаза?

   Он был иссиня-черный, как вечная тьма  океанских  глубин,  и  лоснился  в

свете наших прожекторов. Но мы  тут  же  погасили  их,  чтобы  не  вспугнуть

кашалота, оставив только ближний свет. Наблюдать при слабом  освещении  было

трудно. Но, как  мы  и  ожидали,  кашалот  принял  наши  лампы  за  свечение

какой-нибудь глубоководной рыбы и приблизился метра на три.

   Он держался  примерно  на  одном  расстоянии  от  нас,  то  опускаясь  на

несколько метров глубже, то снова поднимаясь...

   Михаил начал делать фотоснимки.

   - Включи кинокамеру, - сказал я ему.

   - Боюсь вспугнуть. Судя по  многим  научным  источникам,  они  отличаются

очень чутким слухом, - не отрываясь от иллюминатора, ответил Миша.

   Говорили мы шепотом, будто даже наши голоса могли вспугнуть кашалота.

   - А он не такой уж большой, всего метров десять...

   - Молодой.

   - А как движется-то легко! -  восхитился  Базанов,  навалившийся  на  мое

плечо..-Ты посмотри. Сколько неуклюжей грации в его движениях...

   "Неуклюжая грация" - звучит странно, но это было подмечено очень точно.

   Один раз кашалот подплыл так близко, что я рассмотрел его глаза. Они были

совсем крошечные и находились по бокам головы, метрах в трех от конца морды!

   Что же он может увидеть при таком странном расположении  глаз?  Наверное,

лишь то, что находится сбоку от него, а вперед смотреть не может.

   Впрочем, на больших глубинах глаза ему вообще, наверное,  не  нужны.  Там

вечная темнота, и ему,  вероятно,  помогают,  как  и  дельфинам,  нащупывать

добычу ультразвуковые колебания, периодически посылаемые в воду.

   А если он сослепу подденет нашу "лодочку" своей лобастой головой?!  Тогда

нам не поздоровится.

   Кашалот снова проплыл так близко,  словно  в  самом  деле  собирался  нас

протаранить...

   Теперь я рассмотрел даже, что дыхало - ноздря, через которую он дышит,  -

тоже устроено у него как-то странно. Оно находилось не в центре морды,  а  в

ее левом углу. Почему?

   Я обернулся к Мишке, чтобы спросить об этом, но не решился его отрывать.

   Мишка, кажется, готов высунуться по пояс из иллюминатора. Я понимаю  его.

Наверное, еще никому из биологов не доводилось наблюдать кашалота так близко

- с глазу на глаз, можно сказать. Дай сейчас Мишке волю,  он  бы  попробовал

кашалота посадить в колбу.

   - Уходит! - вдруг вскрикнул Михаил. Я глянул в иллюминатор. Кашалота  уже

не было. Мишка был так огорчен, будто потерял лучшего друга.

   - Может, вернется, - сказал я, чтобы его утешить. Хотя, пожалуй, лучше бы

он не возвращался и не пробовал играть с нами...

   - Глубоко же они забираются, - с легкой завистью сказал Базанов.

   - Ныряют и глубже, -  ответил  Михаил.  -  Находили  погибших  кашалотов,

которые запутались в телеграфном кабеле на глубине  почти  двух  километров.

Это сейчас и интересует  исследователей:  каким  образом  кашалоты  способны

нырять на  такие  глубины  и  быстро  всплывать,  не  подвергаясь  кессонной

болезни.

   - Что-нибудь выяснили?

   Мы переговаривались, не отрываясь от иллюминаторов.

   - Пока немного. Одни считают, что у кашалотов  азот  воздуха,  вызывающий

при быстром всплытии кессонную болезнь, каким-то образом связывается в крови

особыми бактериями. А вероятнее, дело обстоит проще:

   азот не вредит кашалоту лишь потому, что во все время погружения у него в

легких находится одна и та же порция воздуха с постоянным составом газа.

   Мишка остановился на полуслове, приникнув к иллюминатору.

   Кашалот вернулся!

   Неторопливо и плавно он начал снова кружить возле нас. Иногда он  на  миг

задерживался на одном месте, словно выбирая, как лучше ударить своей  тупой,

круто обрубленной головой. Это были не слишком приятные мгновения...

   Потом кашалот вдруг широко разинул свою громадную пасть. Я так и ахнул  -

она у него изнутри была снежно-белая!

   Собирается нас проглотить или просто зевает?!

   Нет, опять начал  кружить...  А  через  несколько  минут  снова  ушел  на

поверхность. За воздухом.

   За воздухом, которого нам так не хватает...

   - Мишка, ты видел, какая у него пасть! Белая!

   - Видел. Некоторые считают, будто кашалоты специально ныряют вот  так,  с

разинутой  пастью,  привлекая  белым   цветом   кальмаров.   Но   это   лишь

предположения.

   Мы замолчали, ожидая, когда кашалот появится снова. Неужели он больше  не

вернется? Теперь мне почему-то стало немножко грустно от этой мысли.

   Но он вернулся и в третий раз.

   И  опять  плавно  кружил  и  кружил,  порой  словно  заглядывая  в  самые

иллюминаторы.

   - Почему он возвращается? - спросил я у Михаила.

   - Вероятно, принимает нас за светящегося глубоководного кальмара: На  них

обычно кашалоты охотятся. Видишь, его особенно привлекает болтающийся  кусок

оборванного кабеля. Наверное, напоминает ему щупальца кальмара, а  видит  он

плохо. Хочет схватить и не решается.

   - Если бы он решился! Тогда мы спасены! Михаил непонимающе  уставился  на

меня.

   - Если бы он схватил нас за этот кабель  и  как  следует  тряхнул,  может

быть, волной смыло бы этот проклятый ил,  понимаешь?  И  мы  всплыли  бы  на

поверхность!

   Мишка о чем-то задумался.  Казалось,  он  хочет  что-то  сказать,  но  не

решается.

   - Ну? Что ты хочешь предложить? - подбодрил его Базанов.

   - А что,  если  попробовать  попеременно  включать  моторы?  -  сказал  я

Базанову. - Тогда кабель начнет дергаться, колыхаться. На подвижную приманку

он быстрее клюнет.

   Базанов посмотрел на Михаила.

   - Как, Миша? Не вспугнем мы его такими маневрами?

   - Очень возможно, что и вспугнем.  Я  же  говорил,  что  кашалоты  весьма

чувствительны к шумам, хотя на этот счет в  научных  источниках  встречаются

довольно противоречивые сведения...

   -  Тоже  мне  точная  наука.  Сплошные  противоречия  и  ничего  ясного.-

набросился я на него.

   Мишке, видно, стало обидно, потому что он сказал:

   - Но одно установлено достаточно точно: кашалоты реагируют на ультразвук.

Когда какого-нибудь кашалота ранят люди или, скажем, косатки, он посылает  в

воду ультразвуковые сигналы, и другие кашалоты немедленно приходят  к  нему.

Они даже помогают раненому товарищу всплыть на поверхность океана, чтобы  он

мог набрать воздуха в легкие...

   - Ну и что?

   - Вот я и предлагаю попробовать подманить его ультразвуковым  сигналом...

Как будто мы кашалот, просящий помощи.

   - Какая частота сигнала? - спросил Базанов.

   - Что-то около двухсот тысяч герц. Но надо проверить, потому что  сигналы

другой частоты, наоборот, отпугивают кашалотов. Это даже используют  китобои

на Азорских островах, сгоняя кашалотов в нужное место. Как бы не  ошибиться.

Сейчас посмотрю...

   Он пошарил в своем хозяйстве, нашел справочник, открыл  нужную  страницу.

Базанов тут же выхватил книгу и начал изучать, бормоча:

   - Так... Кажется, выходит. Если перевести на мегагерцы...

   Потом он сунул книгу мне в руки и начал возиться со своей аппаратурой.

   Я Снова приник к иллюминатору. Кашалот продолжал маневрировать на границе

слабо освещенной зоны. Наверное, скоро ему придется всплыть, чтобы  глотнуть

свежего воздуха. Вернется ли он к нам еще раз?

   - Поторопитесь, - сказал я. - А то он поднимается на  поверхность,  Запас

воздуха у него кончается.

   Мне никто не ответил.

   Я обернулся.

   Базанов  стоял,  положив  руку  на  выключатель,  с  каким-то   странным,

задумчиво-отсутствующим видом. Михаил удивленно смотрел на него.

   - Что же вы не включаете?-спросил я.  Базанов  перевел  взгляд  на  меня,

потом на Михаила.

   - Вот что, мальчики, - медленно проговорил он. - На этот опыт уйдет почти

вся оставшаяся энергия наших аккумуляторов.

   Об этом мы совсем забыли. Но если сядут аккумуляторы,  не  останется  уже

никакой надежды...

   Нам не завести моторы, нечем будет питать рацию...

   Черт! Сколько задач, от  которых  зависит  жизнь,  приходится  нам  нынче

решать. Не слишком ли много для одного дня?

   Я поглядел на Базанова, чтобы посоветоваться с ним хоть  глазами.  Но  он

смотрел на Михаила. Понятно, ждет, будто Мишка даст ему  какие-то  гарантии,

что кашалот отзовется на наш призыв. Кто их может дать?

   Мишка молчал. Молчал и я.

   Но это не выход из положения. Время идет. И решать все равно надо.

   - Ладно, мальчики. Трусы в карты не играют, - вздохнув, произнес  Базанов

и негромко щелкнул выключателем.

   Я бросился к иллюминатору.

   Кашалота не было!

   - Он ушел, всплыл!-.вскрикнул я, - Мишка, в твой  иллюминатор  не  видно?

Может, он перешел на твою сторону?

   - Ничего у меня не видно, - тихо ответил Михаил. Мы все переглянулись.

   Базанов уже протянул руку к выключателю, но Мишка остановил его.

   - Подождите, Константин Игоревич. Еще минуту-две. Может быть, он все-таки

услышит и вернется. У них так бывает: чем больше  времени  кашалот  пробудет

под водой, тем дольше потом находится на поверхности.

 

   Мы прилипли к иллюминаторам: я к одному, они к другому.

   Вернется?

   Нет?!

   Чуть слышно гудел прибор, пронизывая толщу воды неслышными для наших ушей

ультразвуками. Услышит ли их кашалот?

   Ожидание было бесконечным. Сколько прошло: год? Два?

   Неужели сейчас окончательно сядут аккумуляторы, и тогда...

   - Все, - устало сказал Базанов. - К сожалению, фокус не удался.

   Он протянул руку к выключателю...

   - Возвращается! - остановил его крик Михаила.

   Я тоже подскочил к их иллюминатору, и мы  все  втроем,  подталкивая  друг

друга, пытались заглянуть в маленькое оконце.

   Да, кашалот возвращался!

   Он опускался почти вертикально, легко и стремительно неся  свое  огромное

тело, и приближался к нам уже без всякого опасения.

   Я даже не успел увидеть, схватил ли  он  пастью  болтавшийся  кабель  или

просто поддел наш кораблик головой.

   Нас так тряхнуло, что мы, подминая друг друга, повалились на пол...

   Батискаф раскачивался, вздрагивал. Его  швыряло  из  стороны  в  сторону,

словно банку на штормовой волне.

   Невозможно было понять, поднимаемся мы или нет.

   Базанов, цепляясь за что попало, подтянулся к глубиномеру и крикнул:

   - Всплываем! Осталось меньше сотни метров.

   - Ура! - это, кажется, закричал я.

   "03.43. Всплыли на поверхность.  Волна  3-4  балла,  густой  туман.  Небо

затянуто  сплошной  облачностью,   определиться   не   удалось.   Координаты

по-прежнему остаются неизвестными".

   Я никогда раньше не знал, что воздух так душист и вкусен.

   Едва мы всплыли и Базанов открыл верхний люк, я  первым  вскарабкался  по

трапу и, высунувшись до пояса, дышал, дышал и никак не мог надышаться.

   Только через несколько минут ожило второе мое чувство - зрение,  я  начал

замечать, что было вокруг.

   А  видно  было  немного.  Все  застилал  липкий,  плотный  туман.   Волны

невидимками подкрадывались под его покровом и внезапно бросались на  палубу,

обдавая  меня  брызгами.  Качало  так  сильно,  что  все  время  приходилось

упираться локтями в стенки люка, крепко вцепившись в поручни.

   Ничего не видно было и наверху, ни единой  звездочки.  На  миг  мне  даже

показалось, будто мы все еще под водой, и я зябко передернул плечами.

   Кто-то дернул меня снизу за ногу.

   - Ты что, заснул? - спросил Михаил, когда я наклонился в колодец люка.  -

Где кашалот?

   Кашалот? Ах да, как же это я совсем забыл о нашем спасителе!  Да  где  же

его увидишь в таком тумане.

   - Ищи сам, - сказал я и нехотя стал спускаться  по  узкому  трапу,  чтобы

уступить место Мишке. Ему тоже ведь хочется подышать.

   Свежий морской воздух проник во все уголки нашего  кораблика,  проветрил,

продул камеру. Но все равно это было, конечно, совсем не то, что наверху.

   А Базанов уже возится с передатчиком, что-то подкручивает,  подвинчивает,

смазывает. Вот фанатик!

   - Что же вы, командир, не хотите свеженького  воздуха  хлебнуть?  Никогда

такого не пробовал, честное слово.

   - Успею еще, - ответил он и подмигнул. - Не перед смертью, чай,  надышусь

еще. Надо связаться с "Богатырем", да что-то ничего  не  получается.  Видно,

антенна сорвана. Не обратил внимания?

   Я виновато покачал головой.

   - Ладно, сам слазаю, проверю. А как там погода?

   - Скверная.

   - Звезды видно?

   - Видимости никакой. Туман.

   - Плохо. Опять не удастся определиться. Где же мы все-таки находимся?

   Он положил на столик карту и,  озабоченно  приглаживая  седеющие  волосы,

склонился над ней.

   - Глубина свыше трех тысяч метров, на якорь не встать. Придется всю  ночь

дежурить, как бы не вынесло нас на какой берег.

   - Да что вы, командир, - сказал я, заглядывая через его плечо. - Не могло

же нас за сутки утащить на пятьсот миль,  до  ближайшего  берега  еще  целый

океан.

   - Возможно. Но пока не определимся и не узнаем точно, куда  нас  занесло,

придется посматривать в оба, Береженого и бог бережет.

   Когда Михаил спустился, Базанов сам поднялся наверх, но тут же вернулся.

   - Ничего не видно, - сказал он. -  Тьма  непроглядная.  Антенна  сорвана,

связаться с базой пока не  удастся.  А  что  там  еще  наломано,  не  видно.

Придется осмотр повреждений отложить до утра.

   Мы задраили люк и решили отдыхать. Вахтенный должен был каждые пятнадцать

минут замерять эхолотом глубину и через полчаса включать верхний  прожектор:

вдруг прилетит самолет или  появится  неподалеку  какой-нибудь  корабль.  Но

надежды на это, конечно, было слишком мало.

   На первую вахту заступил Михаил. Через два часа его должен был сменить я.

Базанов оставил за собой следующую вахту, приходящуюся на самые глухие  часы

ночи. Моряки не любят ее, называя "собачьей" и  давая  ей  другие  нелестные

прозвища.

   Базанов как лег на резиновый матрасик, брошенный прямо на пол кабины, так

и захрапел громко, с переливами. А мне сначала показалось, будто  уснуть  не

удастся. Батискаф сильно раскачивало,  от  стального  пола  тянуло  холодом,

снова начинало казаться, будто не хватает воздуха...

   Но я тоже заснул  моментально,  словно  провалился  куда-то  в  бездонную

пропасть.

   И тут же меня начал безжалостно расталкивать Михаил.

   - Что случилось? - пробормотал я.

   - Ничего не случилось. Просто пора  бы  тебе  уступить  свое  местечко  и

занять мое.

   - Неужели прошло два часа?

   - Точно.

   - Брось разыгрывать. Ты подвел часы. . Аккуратист  Мишка,  услышав  такое

обвинение, даже побагровел от возмущения. Он демонстративно выдернул  из-под

меня матрасик и лег на него, отвернувшись  к  стенке.  А  я,  очутившись  на

мокром полу, волей-неволей вынужден был окончательно проснуться и  заступить

на вахту.

   Впрочем, до конца я, похоже, так и не проснулся. В  каком-то  полузабытьи

машинально включал через каждые пятнадцать минут эхолот  и  нетвердой  рукой

записывал в судовой журнал его показания. Глубина почти не менялась, все  те

же три тысячи метров холодной воды под нами.

   Так же бездумно и механически я каждые полчаса на миг включал  прожектор,

но сколько ни вглядывался в иллюминатор, ничего  не  видел,  кроме  пенистых

гребней набегавших волн. Да и  что  можно  было  увидеть  здесь,  за  тысячи

километров от ближайшего берега?

   Эти  два  часа  вахты  тянулись  бесконечно,   лишний   раз   подтверждая

относительность времени. Я едва  дождался,  когда  настало  время  разбудить

Базанова, и, как только он освободил матрасик, свалился и заснул.

   Но снова меня тут же разбудили!

   Громкие, встревоженные  голоса  моих  товарищей  заставили  меня  поднять

тяжелую голову. Базанов и Михаил почему-то вглядывались в иллюминаторы.  Что

случилось?

   Что-то громко, со звоном стукнуло в стальной борт нашего кораблика.

   - Слышите? - повернулся к Базанову Михаил. - Это льдина!

   - Да откуда здесь возьмутся плавучие льды в это время года? - ответил ему

Базанов, не отрываясь от иллюминатора. - Не могло же нас утащить так  далеко

на север, аж в Берингов  пролив.  Черт!  Ничего  не  видно,  надо  подняться

наверх. И потом ты же сам говоришь, что температура забортной воды поднялась

на пять градусов.

   Базанов полез  наверх  по  узкой  лесенке.  Мишка  посмотрел  ему  вслед,

наморщив лоб, потом в задумчивости пробормотал:

   - Забавно...

   Из распахнутого люка потянуло сырой свежестью, и бодрящий морской ветерок

сразу прогнал от меня сон.

   - В чем дело? Что случилось? Что еще тебе кажется забавным? - спросил  я,

вскакивая и подходя к иллюминатору.

   Прожектор был включен, но сквозь  стекло  ничего  не  удалось  различить,

кроме вздымавшихся и опадавших волн. А дальше - сплошной туман.

   - Понимаешь, заступил я на вторую вахту и решил на всякий случай провести

некоторые наблюдения, - начал рассказывать Мишка...

   Ого, сколько я проспал, а показалось - минуту...

   - ... В том числе замерил температуру забортной воды,  и  оказалось,  что

она поднялась по сравнению с последним измерением  на  пять  и  две  десятых

градуса. Непонятно. Я задумался над этим странным явлением и вдруг  услышал,

как что-то ударилось о борт, потом еще и еще. Вот и опять, слышишь?

   В самом деле, новый удар наполнил звоном и скрежетом нашу кабину.

   - Видимо, мы и вправду врезались в полосу плавучего льда, - сказал  я.  -

Как бы не пробило нашу скорлупку.

   - Но откуда же взялся лед, если вода  стала  даже  теплее?  -  растерянно

пробормотал Михаил.

   Да, это было действительно совершенно непонятно. Отчетливые удары льдин о

борта как будто подтверждали, что нас занесло далеко на север.

   Новый удар. Как бы в самом деле не пробило борт, Тогда нам крышка.

   Но почему же потеплела вода за бортом, словно мы заплыли куда-то чуть  ли

не на экватор? Что за чертовщина такая?

   Еще удар и скрежет.

   - Что вы там видите, командир? - нетерпеливо окликнул я Базанова, потянув

его за штанину. Он спустился вниз, оставив люк открытым.

   - Что-то вокруг плавает,  но  не  похоже  на  лед,  -  сказал  Константин

Игоревич. - Лед белый, а это что-то  серое,  сливается  с  водой,  никак  не

рассмотришь. Подождем рассвета. Туман уже  расходится.  А  прожектор  нечего

жечь, аккумуляторы почти на нуле.

   Я не удержался и сам полез наверх, хотя при  выключенном  прожекторе  уж,

конечно,  ничего  не  мог  рассмотреть.  Но  хоть  подышать  вдоволь  свежим

воздухом.

   Ветер как будто стал тише, и океан начал  успокаиваться.  На  востоке  за

пеленой облаков смутно занимался рассвет. Но на воде еще лежал туман.

   Было довольно свежо, я скоро замерз, но уходить с мостика не хотелось.  Я

крикнул Мишке, чтобы он подал мне меховую  куртку,  и,  закутавшись  в  нее,

наслаждался свежестью морского ветра.

   Сколько я так блаженствовал, не  знаю.  Во  всяком  случае,  несмотря  на

облачность, стало уже довольно светло. И туман поднимался, таял на глазах.

   Теперь я мог рассмотреть получше, что за странные  серые  льдины  плавают

вокруг нас.

   Я взглянул в бинокль и присвистнул от удивления.

   Лава! Конечно, это были куски ноздреватой и серой вулканической  лавы,  а

вовсе не лед.

   Но откуда же они взялись тут, посреди океана, за тысячи миль от берегов?

   Видимо, где-то поблизости произошло извержение подводного вулкана, и лава

всплыла на поверхность. Теперь понятно, почему повысилась температура воды.

   Собственно, ничего  удивительного.  В  "Огненном  поясе"  уже  открыто  с

десяток тысяч подводных вулканов. Здесь сотворение  мира  еще  продолжается.

Где-то на дне океана треснула земная кора, сдвинулись ее  пласты,  и  вот  в

результате землетрясения, едва не похоронившего нас под  обвалом,  ожил  еще

один подводный вулкан.

   Я уже хотел спуститься вниз и рассказать обо всем этом  своим  товарищам,

как невольно взгляд мой привлекла странная темная полоска на краю горизонта.

   Я навел на нее бинокль... Судорожно глотнул, чтобы  прочистить  горло,  и

неистово завопил:

   - Земля! Земля! Зеееемляяя! Снизу дернули меня за ногу.  Я  наклонился  в

люк и увидел встревоженное лицо Базанова.

   - Ты что орешь? - спросил он. - Самолет?

   - Земля, Константин Игоревич!

   - Откуда тут возьмется земля? А ну-ка спускайся, я сам гляну...

 

   "05.15. Координаты неизвестны. В полутора милях  к  северо-северо-востоку

замечен неизвестный остров. Направляемся к нему".

   Возле острова, так неожиданно появившегося па нашем пути,  крупные  куски

плавающей лавы образовали почти сплошное поле. Нам пришлось двигаться  очень

медленно и осторожно, чтобы не повредить стальной обшивки батискафа. Я стоял

на носу, отталкивая шестом в стороны крупные куски лавы и расчищая путь.

   Михаил внизу непрерывно следил по эхолоту  за  глубиной.  Она  все  время

оставалась в пределах трех тысяч метров  и  только  на  расстоянии  полутора

кабельтовых от островка резко начала убывать.

   Значит, остров, несомненно, был вулканического происхождения.  Чудовищные

подземные силы подняли его со дна морского! Нам выпала  редкая  удача  стать

свидетелями   этого   поразительного   явления,   и,   конечно,   было    бы

непростительным преступлением перед наукой  не  обследовать  "новорожденный"

островок.

   Вот мы подошли к нему совсем вплотную.

   Я непрерывно тыкал шестом в воду,  замеряя  глубину,  но  она  продолжала

оставаться вполне достаточной для нашей "лодки".

   Только бы не напороться на какую-нибудь подводную скалу...

   Когда до берега осталось метра полтора, я крикнул:

   - Командир! Вот теперь и я жалею,  что  вы  не  захватили  мольберт.  Это

большое упущение с вашей стороны.

   - Почему?

   - Увековечили бы  для  грядущих  поколений  великий  миг:  Колумб  Ветров

вступает на неведомый берег.

   Ответа его я уже не расслышал. Сиганул через борт - и начал  приплясывать

на камнях.;

   - Земля! Земля! -  выкрикивал  я.  -  Совсем  свеженькая,  командир,  еще

горяченькая!

   Я вел себя как пацан. Но  уж  больно  приятно  было  ощущать  под  ногами

настоящую, прочную землю!

   - Смотри не провались, лава может быть непрочной.

   - Нет, все в порядке. Только чуть-чуть пружинит под ногами.  Великолепная

земля, Константин Игоревич.

   Он бросил мне трос, я закрепил его  между  двумя  камнями,  образовавшими

нечто вроде природного кнехта. Базанов перебросил на берег шаткий трап.

   Странный и необычный это был берег. "Земля" из остывающей лавы  была  еще

теплой и в самом деле мягко пружинила под ногой, словно асфальт в жару.

   Присев на корточки, я внимательно рассматривал эту  "землю",  поднявшуюся

из океанских глубин. До ней ведь  еще  не  ступала  нога  ни  одного  живого

существа.

   Типичная  базальтовая  лава,  только  что  извергнутая  из  глубин.  Надо

поскорее взять пробы, пока не затвердела.

   Это будут уникальные образцы!

   - Вы понимаете, как нам повезло, командир? Американцы с  огромным  трудом

который  уж  месяц  бурят  сверхглубокую  скважину,   чтобы   добраться   до

базальтового ложа на дне океана. А тут земля сама  любезно  раскрывает  свои

тайны...

   От возбуждения я так приплясывал, словно горячая  "земля"  новорожденного

островка жгла мне подошвы. Восторг и  энергия  бушевали  во  мне  и  рвались

наружу, Базанов только посмеивался да головой качал.

   - Где же Мишка? Чего он там  копается?  Робинзон  Агеев,  быстро  наверх!

Необитаемый остров, не может ждать! - заорал я во все горло.

   Из люка наконец показалась взлохмаченная голова.

   - Полюбуйтесь на него!  Совершенно  невозмутимый  вид,  словно  он  и  не

присутствует при одном из величайших географических открытий нашего времени!

Ты что там, спал, дитятко?

   - Чего ты орешь? Должен я закончить свои наблюдения? У меня программа...

   - Программа! Ты жалкий  робот,  а  не  мыслитель.  Мир  рушится,  острова

возникают из океанских глубин, а он  все  возится  со  своим  мерзопакостным

несъедобным "супом". Бросай свои пробирки и  тащи  сюда  молоток  потяжелее,

четыре банки, пинцет, мешок, моток проволоки. И быстро:  одной  ногой  туда,

другой - на берег!

   Михаил исчез в люке, а я, не в силах дождаться  его,  начал  отковыривать

кусок лавы перочинным ножом. Когда подоспел  Михаил,  Базанов  взял  у  него

инструменты и начал помогать мне.

   Мы обошли весь островок. Он был невелик, всего метров сто в длину,  около

сорока в ширину. Лава, похоже, всюду была довольно однородной. Но я старался

взять побольше образцов из разных мест. Может быть,  последующий  химический

анализ покажет что-нибудь интересное.

   Вот здесь надо взять пробу. Похоже, что это габбро...

   А это вроде вкрапления диорита, да еще кристаллического!

   Я трудился несколько  часов,  отрываясь  на  миг,  чтобы  жадно  глотнуть

холодной воды и стереть пот со лба - точнее, размазать грязь по всему лицу.

 

   Время от времени для разрядки я произносил патетические речи:

   - Будьте осторожны, люди! Может, вы попираете  сейчас  ногами  не  просто

уникальную землю, а нечто большее - кусочек лунной поверхности!

   - Это еще как? - опешил Базанов.

   - Да, да! Мы с вами первые люди на Луне. И попали мы на  нее  без  всяких

космических кораблей. Что вы так смотрите на меня, командир? Я  не  сошел  с

ума. Существует гипотеза, будто Тихий океан образовался когда-то потому, что

в этом месте из расплавленной  Земли  чудовищными  космическими  силами  был

вырван изрядный клок базальта. Он оторвался и  стал  Луной.  Так  что  мы  с

полным правом можем считать, если  принять  эту  гипотезу,  что  попираем  в

данный момент ногами почву, совершенно адекватную лунной...

   - Ну, понес, - махнул рукой Михаил. - Давай ковыряй лучше дальше.

   - Нет; мне определенно теперь нравится эта гипотеза, -  сказал  я,  снова

берясь за молоток. - Объявляю себя ее сторонником.

   Фу-у-у - кажется, все. Можно разогнуть спину. И мешки,  и  ящики,  и  три

рюкзака, в которых каждый из нас  хранил  неприкосновенный  аварийный  запас

продуктов, забиты образцами. Хотя, будь моя воля, я захватил бы с собой весь

остров.

   - Порядок, - с  сожалением  сказал  я,  вытирая  покривившийся  ножик.  -

Слушайте, теперь надо проделать самую важную операцию.

   - Это какую же? - с .явным опасением спросил Базанов.

   - Мы должны окрестить эту новорожденную землю. Одну минуточку!

   Не давая им опомниться, я вскочил на рубку батискафа,  спустился  вниз  и

через минуту вылез на палубу с ракетницей в руке.

   - По праву первооткрывателя нарекаю тебя островом Сергея  Ветрова!  -  во

все горло заорал я и трижды выпалил в облачное небо.

   - Хватит. Ракеты могут пригодиться, - остановил меня Базанов.

   Я и сам уже сообразил, что их следовало поберечь. Но может, как раз  этот

сигнал кто-нибудь заметит и поспешит  к  нам  на  выручку?  Хотя  при  такой

облачности...

   Я спрыгнул на берег и подошел к товарищам.

   - Остров имени Сергея Ветрова, а? Звучит неплохо.

   - Угомонись и ложись спать. Глаза у тебя слипаются.

   - А. вы?

   - Я тоже скоро лягу. Нужно осмотреть батискаф и аккумуляторы подзарядить.

   - Давайте вместе, Константин  Игоревич.  Работы  нам  предстояло  немало.

Верхняя рубка была  украшена  в  нескольких  местах  глубокими  вмятинами  -

видимо, в донном иле, обрушившемся на нас, попадались и обломки  скал.  Один

иллюминатор покрылся трещинами, но воды не пропускал, в шахте было сухо.

   Самые  серьезные  разрушения  обвал  причинил   верхней   палубе.   Винты

вертикального  движения,  как  и  опасался  Базанов,  оказались   погнутыми,

покореженными, лопасть у одного из них оторвало совсем.  Оборвало,  конечно,

как паутину, все леера и погнуло стальные стойки.  Сорвало  антенну.  Забило

липкой грязью динамики акустической системы...

   - Да, крепко тебе досталось,,-угрюмо сказал Базанов, еще  раз  осматривая

покореженную палубу  с  высоты  рубки.  Похоже,  печальный  вид  повреждений

причинял ему прямо-таки физическую боль. Но тут же он качнул головой, словно

отгоняя мрачные мысли, и уже совсем другим, деловитым тоном сказал: - Ладно,

глаза страшат, а руки делают. Первое, что нам надо, - это установить связь с

"Богатырем". Они там переживают больше нашего.

   - Антенна ведь сорвана.

   - Пустяк. Ты в детстве змеи запускал когда-нибудь?

   - Кажется. А что?

   - Придется  вспомнить  детство  и  запустить  в  небо  хорошего  змея  на

проволоке. Вот и будет антенна.  Да  еще  какая  -  хоть  с  Эйфелеву  башню

высотой.

   Я восхищенно посмотрел на него. Но  Базанов,  словно  не  желая  замечать

моего восторга, полез в люк.

   - Пошли. Начнем с передатчика.

   Рация никак  не  хотела  работать.  Базанов  бился  с  ней  больше  часа.

Казалось, все было нормально: передатчик включался,  загорались  лампы  -  а

связи нет.

   - Чего  он  хочет?  -  бурчал  Базанов,  закурив  сигаретку  и  задумчиво

поглядывая на непокорный аппарат. - И наверняка  пустяк  какой-нибудь.  Так,

контактик  где-то  нарушился.   Ладно,   придется   действовать   испытанным

способом...

   Мы уже знали этот способ: разобрать все до винтика, а потом собрать.

   Расстелив на полу кусок брезента, Базанов неторопливо и  методично  начал

разбирать рацию.

   Я решил помочь ему и потянулся за  какой-то  деталью.  Но  он  решительно

отвел в сторону мою руку.

   - Нет уж! Видели, как ты мотор чистишь. А что  такое  непрошеная  помощь,

знаешь? Это просто помеха.

   - А что же делать нам, командир? - взмолился я.

   - Спать.

   - Ладно. Только предпочитаю на воздухе. И на твердой земле,  -  подхватив

спальный мешок, я направился к люку.

   - Боишься, как бы твой островок не украли? - хмыкнул  Базанов.  -  И  ты,

Мишель, отправляйся с ним, хватит  возиться  с  пробирками,  никуда  они  не

денутся. Пойди поспи на свежем воздухе с Серегой.

   -  Я  посплю,  только  здесь,  Константин  Игоревич.   Нельзя   прерывать

наблюдения. Тут у меня одна идейка намечается...

   - Идейки идейками, а все-таки приказываю спать. Мишка вздохнул,  послушно

лег на матрасик возле стенки, однако поставил, как я  заметил,  у  себя  под

самым ухом будильник. Вот неугомонный парень! К чему такие подвиги?

   А я... Базанов потом рассказывал о том, что увидел, выглянув из  люка:  я

расстелил' спальный мешок прямо на серых камнях "своего" острова, забрался в

него, блаженно пробормотал:

   - Тепленькая земля-то, - и тут же отчаянно захрапел...

   "20  августа,  05.30.  Координаты  по-прежнему  неизвестны.  Рацию   пока

привести в порядок не удалось. Облачность сильная, без просветов,  звезд  не

видно, определиться не удается..."

   Это было бессовестно, но я проспал весь день. Смутно чувствовал, как меня

несколько раз тормошили, но скоро оставляли в покое - значит, могли обойтись

пока без меня. И я продолжал спать.

   Открыл я глаза лишь тогда, когда почувствовал какой-то весьма  аппетитный

запах. Приоткрыл один глаз и увидел неподалеку горящий с  победным  гудением

походный примус, а на нем большую кастрюлю. Вкусный запах,  несомненно,  шел

из нее!

   Возле кастрюли колдовал Константин Игоревич, а Мишка, присев на корточки,

дергал и встряхивал меня, словно я был не современным Колумбом,  а  какой-то

тряпичной куклой!

   - Не делай мне искусственного дыхания, я не утонул, - сердито  сказал  я,

садясь и отталкивая Мишку.

   - Вовремя проснулся,-проворчал он,-а то я уже собирался тебе уши  тереть.

- И с восхищением добавил: - Ну и здоров ты спать! Целый  день,  как  сурок,

это же надо уметь, правда, Константин Игоревич?

   Только теперь до меня дошло, что наступил  в  самом  деле  вечер,  кругом

темно. А ведь засыпал я, кажется, .  утром?  Может  быть,  даже  не  сегодня

утром?..

   - Вставай, вставай, лежебока! - напал на меня командир.-Обед проспал, так

хоть поужинай как следует.

   - Проспал обед! Что  же  вы  меня  так  плохо  будили?  -  возмутился  я,

вскакивая и разминаясь.

   - Мы его плохо будили! - фыркнул Михаил. - Да ты не проснулся, даже когда

ракеты пускали.

   - А зачем пускали ракеты?

   - Самолет пролетал.

   - Врешь,-я вопросительно  посмотрел  на  командира.  Константин  Игоревич

молча кивнул, наливая мне полную миску превосходнейшего горохового супа.

   - Высоко шел, над облаками, -  проговорил  он,  усаживаясь  по-восточному

возле гудевшего примуса.

   - А рация? - спросил я.

   - Рация пока бастует...

   Выходит, он весь день возился с техникой, пока я спал...

   Больше мы за ужином не говорили, увлекшись едой. А потом Мишка, торопливо

сполоснув свою миску и отказавшись от чая, полез опять в батискаф.

   Мы с Константином Игоревичем не спеша, со  смаком  напились  чаю,  помыли

посуду. Он погасил примус, и сразу стало темно и неуютно.

   Холодный ветер разгуливал над моим островком. В затянутом  облаками  небе

не светилось ни одной звезды.  В  этой  кромешной  тьме  особенно  громко  и

нелюдимо шумел океан.

   Базанов при свете фонарика расстелил на камнях спальный мешок и  забрался

в него, кряхтя от удовольствия. Мне очень хотелось последовать его примеру.

   - А ты что  не  укладываешься?  -  словно  угадав  мое  желание,  спросил

Константин Игоревич. - Или выспался на всю жизнь?

   - Спите, я подежурю.

   - Да дежурить особенно нечего. Море довольно  спокойно.  Мы  на  суше.  И

Михаил все равно будет просыпаться каждые полчаса, спит  с  будильником  под

ухом, все какие-то опыты проводит. Так  что  можешь  продолжать  досыпать  с

чистой совестью.

   - Да я уже выспался. Так, полежу в спальном мешке...

   Но я сказал неправду. Едва я забрался  в  спальный  мешок  и  голова  моя

удобно устроилась на  резиновой  надувной  подушке,  как  моментально  глаза

закрылись, и я опять провалился в сладостную бездну непробудного сна.

   Спал я так же крепко  и  безмятежно,  как  и  днем.  Но  почему-то  сразу

проснулся в тревоге, хотя Михаил еще даже не притронулся ко  мне,  а  первым

начал расталкивать Базанова.

   - Константин Игоревич, проснитесь, тревога!

   Базанов стремительно сел, сдергивая с  себя  спальный  мешок,  и  спросил

деловым тоном, будто и не спал:

   - Что случилось?

   Я тоже торопливо вылез из мешка, зажег фонарик, глянул на часы.

   - По-моему, скоро будет новое землетрясение, - проговорил Михаил.

   - Откуда ты знаешь? - спросил я.

   Он начал бормотать что-то не очень вразумительное:

   -  Конечно,  я  могу  и  ошибиться...  Но  мне  кажется,  стоит   принять

какие-нибудь меры предосторожности... Во всяком случае,  как  мне  думается,

это будет не лишним...

   - Откуда ты можешь знать, что будет землетрясение?

   -   Понимаете,   меня   очень    заинтересовало    поведение    некоторых

микроорганизмов, - Михаил обращался больше к Базанову, чем ко мне. - Помните

их  странное  поведение,  когда  мы  погружались  в  ущелье?  Они  почему-то

опустились на большие глубины, хотя по всем признакам должны были, наоборот,

держаться в верхних слоях воды.

   - Ну и что ты хочешь сказать? - поторопил его я. Но он продолжал  тем  же

размеренно-академическим тоном и все так же обращаясь к Базанову.

   - И незадолго перед тем,  как  произошло  подводное  землетрясение  и  мы

попали  под  обвал,  я  заметил,  что  бактерии  (тут  он  ввернул  какое-то

совершенно непроизносимое латинское название) во всех пробах забортной воды,

словно по команде, опустились на дно пробирок...

   - Забавно, - передразнил его я. - Да при чем тут землетрясение?

   Я говорил, пожалуй, излишне резковато и зря передразнивал  его.  Но  это,

наверное, оттого, что мне стало  немного  стыдно.  Только  теперь  я  понял,

почему так упорно возился Мишка со своими пробирками  в  самые  неподходящие

для этого момeнты.

   - Чем ты можешь доказать, что эти два  явления  связаны  между  собой,  -

блуждания  твоих  микробов  в  пробирке  и   .землетрясение?   -   продолжал

допытываться я.

   - Какая-то несомненная связь определенно есть, -  упрямо  ответил  он.  -

Конечно, нужны дополнительные наблюдения. Но сейчас они снова опустились  на

дно. Есть возможность проверить.

   В этот предрассветный час океан совсем успокоился.

   Волны ласково и лениво лизали камни новорожденного островка.  Даже  ветер

стих.

   - Ерунда, - сказал я. - Ты  посмотри,  какая  тишь  и  благодать  кругом.

Случайное совпадение, а тебе уже кажется, будто мимоходом сделал  гениальное

открытие и осчастливил  человечество  безошибочным  методом  прогнозирования

землетрясений. Просто ты переутомился, наблюдая за своими козявками,  голову

ушиб, когда падал.

   - Подожди, не тарахти,-оборвал меня, поморщившись, Базанов.

   - Но здравый смысл, Константин Игоревич...

   - Здравый смысл долго отрицал вращение Земли вокруг Солнца.

   Он снова повернулся к Михаилу.

   - Какую же связь все-таки ты усматриваешь  между  поведением  микробов  и

землетрясением? В чем она заключается?

   - Не знаю. Но они явно ощущают  приближение  землетрясения  за  несколько

часов. Может быть, незаметно для наших приборов меняется  сила  тяжести  или

магнитное  поле  в  данном  районе,  и  они  это   ощущают.   Ведь   каждому

землетрясению предшествуют  медленные  и  скрытые  накопления  напряжений  в

земной коре, так?

   Теперь он уже обращался ко мне.

   - Так. Но пока у нас нет  приборов,  которые  эти  постепенные  изменения

могли бы уловить, - ответил я.

   - А почему ты думаешь,  что  природа  не  наделила  такими  способностями

некоторые живые существа? Кузнечики, например, улавливают  колебания  почвы,

амплитуда которых не превышает по своим размерам  диаметра  атома  водорода.

Такой же чувствительностью обладают  и  водяные  пауки,  ориентирующиеся  по

неуловимым приборами колебаниям водной поверхности...

   Иногда Мишка становится упрямым как черт!

   - Расскажи нам еще про рыбок в японских аквариумах, которые  якобы  своим

поведением предсказывают землетрясения, - напустился я на него.  -  Или  как

мечутся перед землетрясением кошки и собаки. Все это гипотезы, домыслы, пока

столь же ненаучные, как и весьма  распространенное  мнение,  будто  барометр

предсказывает погоду. Рассвет на  необитаемом  острове  -  самое  подходящее

время для таких, популярных лекций!

   Я демонстративно зевнул, сладко потянулся и полез в спальный мешок.

   - Вы как хотите, а я буду досыпать.

   Михаил посмотрел на Базанова, пожал плечами и молча  пошел  к  батискафу,

уже начавшему смутно выделяться на фоне светлевшего неба.

   - Зря ты  так,  -  сердито  сказал  мне  Базанов.  Я  промолчал.  Базанов

задумчиво повздыхал, потом тоже забрался в спальный мешок.  Но  минут  через

пять он укоризненно сказал:

   - Наверное, обиделся парень.

   Я продолжал молчать, притворяясь спящим, даже издал довольно убедительный

храп.

   Базанов еще повздыхал, поворочался, потом полез из мешка. Приоткрыв  один

глаз, я видел, как он пошел к батискафу. Ну и ладно, а я буду спать.

   Я в самом  деле  быстро  уснул.  Но  тут  же  меня  решительно  растолкал

командир.

   - Вставай, - коротко приказал он. - Надо уходить.

   - Куда уходить?

   - Б море.

   Уже почти совсем рассвело.

   Я разозлился.

   - Вы все-таки поверили в его теорию?

   - Не знаю. Кажется, приближается цунами. Быстро на борт!

   Я торопливо вскочил.

   - А о цунами-то вы откуда узнали?

   - Посмотри на океан.

   Океан был совершенно спокоен.

   Я вопросительно взглянул на Базанова.

   - Ты видишь, как далеко отступила вода? - спросил он, свертывая  спальный

мешок. - И прибой стих.

   В самом деле, прибой смолк.

   И теперь я заметил, что обнажилась широкая прибрежная полоса, еще недавно

бывшая под водой.

   Вода отступала прямо А моих глазах, словно вырастал и поднимался все выше

остров или стремительно мелел Тихий океан.

   И все это в полной зловещей тишине...

   - Может, это отлив? - неуверенно пробормотал я.

   - Какой отлив! - закричал на меня Базанов. - Собирай поскорее вещи - и на

борт. У нас в запасе но больше двадцати минут.

   Его тревога заразила меня.

   Мы быстро подхватили вещички и побежали к батискафу.

   Обломки лавы словно нарочно подсовывались под ноги. Я спотыкался.

   Батискаф уже почти сел на камни, так быстро убывала вода.

   Базанов с ловкостью записного акробата нырнул в  люк,  я  поспешно  отдал

концы и втащил на палубу трап. Руки у меня дрожали.

   В ту же минуту внизу глухо зарокотал мотор, голубоватый  дымок  потянулся

из вытяжной трубы.

   С противным скрежетом царапнув дном о какую-то скалу, наш кораблик отошел

от берега. Еще минута - и он бы  застрял  на  скалах.  Они  уже  оскаленными

клыками выступали из воды.

   Через переговорную трубку  я  подсказывал  Базанову,  куда  поворачивать,

чтобы поскорее отойти дальше от берега.

   - Оглянись, не подходит ли волна, - непонятно ответил он мне.

   Я оглянулся и обмер.

   С востока, из просторов океана,  стремительно  мчалась  к  нам  громадная

волна.

   Она стеной вырастала у меня на глазах, вздымаясь  к  затянутому  облаками

небу. Казалось, океан и небо вот-вот сомкнутся. А  между  нею  и  нами  море

оставалось по-прежнему совершенно спокойным.

   Исполинская волна мчалась навстречу мне при полном безветрии и тишине - и

это было особенно страшно,

   Если бы я не оглянулся вовремя...

   Я поспешно спустился в люк и начал  торопливо  закручивать  его  стальную

крышку. Руки не слушались, пальцы срывались с болтов...

 

   Круглый стальной колодец вдруг наполнился звоном и гулом.

   Меня со страшной силой сорвало с  лестницы  и  швырнуло  вниз.  Падая,  я

ударился обо что-то головой... Голова тоже загудела, словно металлическая;

   В глазах замелькали радужные круги, и больше я ничего не помню.

   "09.45. Координаты неизвестны. Волнение  усиливается.  Вынуждены  уйти  в

открытый океан..."

   Очнулся я от резкой  боли  в  голове.  Надо  мной:  склонился  Базанов  с

какой-то склянкон в руках. Пахло йодом.

   - Лежи спокойно, рана пустяковая. Сейчас еще прижгу.

   Так защипало, что я скрипнул зубами и, кажется, выругался.

   - Ага, быстро ты поправляешься, - насмешливо сказал Базанов.

   .- Ну как? - высунулся из-за его плеча Мишка.

   - Нормально, Только в башке очень гудит.

   Тут нас накрыла вторая волна. Батискаф опять начало швырять словно щепку.

Михаил облапил меня как медведь, а Базанов  бросился  к  пульту  управления.

Когда волна прошла, Михаил забинтовал мне голову! Я уже настолько ожил,  что

снова начал задирать его:

   - Ну, так что же предвещают твои плавучие букашки? Что  где-то,  когда-то

произойдет землетрясение? Хорошенькая точность! Да я и так  могу  совершенно

точно сказать, что нынче на Земле  произойдет  землетрясение.  Поскольку  их

бывает сотни две-три в год, мой прогноз всегда оправдается.  Или  теперь  ты

начнешь утверждать, будто твои микробы предсказывают приход цунами...

   Я болтал и не мог остановиться.

   - Ладно, потом посмотрим, - проворчал Михаил.- Ты  помолчи,  тебе  вредно

волноваться.

   И тут налетела третья волна... Похоже, она была больше всех. Все звенело,

гремело, грохотало.

   Даже сталь жалобно стонала под ударами...

   Мы катались по мокрому полу, стараясь не поломать себе руки и не  разбить

головы. Ухватиться было не за что.

   Но мы остались целы! И кораблик наш устоял - не рассыпался, не утонул.

   Я все больше и нежнее влюбляюсь в него. Отличная все-таки у нас  "лодка".

Три такие волны обрушились на нас, а она цела.

   Базанов поднялся в  рубку,  чтобы  посмотреть,  что  творится  вокруг,  в

верхние иллюминаторы, не открывая люка. Вернувшись, он сказал:

   - Кажется, цунами больше не предвидится. Выждем для  страховки  некоторое

время, потом вернемся к острову. Надо наладить рацию, а это лучше делать  на

берегу. И аккумуляторы зарядим до конца.

   Мы выждали час, успев за это время позавтракать, потом я решил  подняться

наверх.

   - Куда? Опять хочешь свалиться? - окликнул меня Базанов.

   - Должен же я приглядывать за своим островом, раз открыл его? Не боитесь,

не .свалюсь: у меня уже теперь есть опыт. И должен же кто-то наблюдать,  что

делается наверху! А Мишка пусть вам помогает.

   Открыл крышку люка, прислушался - все было тихо и спокойно.  Я  высунулся

до пояса и в бинокль начал отыскивать островок.

   Интересно, как  обошлись  с  ним  цунами?  Хотя  он  скалистый,  невысоко

поднимается над водой. Волны просто перехлестнулись через него, как и  через

наш батискаф...

   Едва я успел подумать это, как батискаф сильно тряхнуло, словно он  вдруг

налетел на скрытый под водой риф.

   Океан вокруг будто закипел.  По  нему  заметались  во  всех  направлениях

беспорядочные волны, .сталкиваясь между собой...

   А над островом внезапно взметнулось багровое пламя,  и  протяжный  грохот

звонким гулом отдался в металлической коробке рубки.

   Остров превратился в вулкан! Из его жерла через равные промежутки времени

вырывался темный, почти  черный  клубок  пара  и  пепла...  Он  стремительно

вырастал, принимая причудливые очертания какой-то исполинской ели  с  далеко

раскинутыми ветвями.

   Вот повезло: увидеть такое вблизи!

   "Ель"  начала  клубиться,  расплываться  и  постепенно   превратилась   в

гигантский серый гриб... Новый столб пламени вырвался из кратера  и  пронзил

нависшие облака. Высота его достигала, наверное, нескольких сотен метров!

   Ото, это уже не шутки! Как бы  нам  из  наблюдателей  не  стать  жертвами

катаклизма...

   Я бросился вниз.

   - Что случилось? - крикнул Базанов.

   - Не знаю. Извержение  вулкана,  землетрясение,  некогда  разбираться.  А

может, все сразу - конец света. Надо уходить подальше  от  этого  проклятого

островка!!

   - Вот видите! Прогноз оправдался. Я был прав,  -  обрадовался  Михаил.  -

Сначала землетрясение, потом извержение.

   Я, придерживаясь за стенки, опять полез наверх, в рубку.

   Где же остров?

   - Где мой остров?

   Похоже, его больше нет. Там, где  он  был,  пламя  уже  догорает,  и  все

затянуто серым дымом...

   А что это сверкает там, впереди? Еще одно извержение?

   Этого еще не хватало! Похоже, мы в самом деле угодили в  огненное  кольцо

разбушевавшихся подводных вулканов.

   Батискаф раскачивало и швыряло все сильнее. Оба мотора работали на полную

мощность, но все равно мы уходили из опасной зоны слишком медленно.

   - Что там? - спросил меня Базанов через переговорную трубку.

   - Плохо  видно,  все  время  захлестывает  иллюминаторы.  Волна  какая-то

бешеная, мечется во всех направлениях.

   - Далеко отошли от острова?

   - Нет, не дальше мили. Но  его,  по-моему,  больше  нет.  Там  извержение

затухает.  Зато  вправо  по   курсу   на   горизонте   занимается   какое-то

подозрительное зарево. Не рождается ли там еще один островок и на вашу долю,

командир...

   Ну, хватит, надо спускаться вниз. Качаешься, как  обезьяна  на  ветке.  У

меня, наверное, уже все тело в синяках от ударов  о  стенки  этой  проклятой

трубы. И  все  равно  ничего  не  видно,  волны  захлестывают  даже  верхние

иллюминаторы.

   Я с трудом сполз по лестнице.

   - Что с тобой? - спросил удивленно Базанов и расхохотался. - Посмотри  на

себя.

   - А что?

   - Бинт у тебя уже не белый, а полосатый. Где ты так перемазался в мазуте?

Я только махнул рукой.

   - Константин Игоревич, температура забортной воды уже повысилась на  пять

градусов, - сказал Михаил.

   - Надо уходить в глубину, - ответил Базанов.

   Даже в кабине удержаться на ногах можно было теперь, только  цепляясь  за

поручни на стенках.

   - Надо уходить на глубину, - повторил Базанов.

   Что он говорит? Опять погружаться?

   Добровольно, по своей воле уходить в эту предательскую  мрачную  глубину,

где мы едва не погибли?

   Я посмотрел на него, а в моем взгляде он явно прочитал затаенный  вопрос:

а если мы опять не всплывем?

   Риск велик. Батискаф покалечен.  И  кто  знает,  может,  мы  еще  не  все

повреждения обнаружили, они дадут о себе знать под водой.  Когда  будет  уже

поздно...

   И кислорода у нас осталось мало. Пока  стояли  возле  островка,  накачали

воздух в два баллона. Но этого надолго не хватит.

   А  если  останемся  на  поверхности?  Нас  совсем  закачает  и   разобьет

штормовыми волнами...

   Что выбрать?

   - Погрузившись, может быть, удастся  связаться  с  берегом,  -  задумчиво

сказал Базанов.

   - Звуковой канал? - я понял его с полуслова.

   -  Да.  Динамики  я  прочистил,  акустическая  система  теперь   работает

нормально.

   - Но уловят ли береговые станции такой слабый сигнал?

   Базанов пожал плечами.

   Звуковые каналы в океанах - одно  из  интереснейших  открытий  последнего

времени. Во всех океанах на границе слоев  воды  с  различной  плотностью  и

температурой возникают как бы природные "переговорные трубы",  звук  по  ним

отлично распространяется на громадные расстояния.

   Это любопытное  явление  уже  успешно  используется  для  "прослушивания"

океана. Приемники, установленные в прибрежной полосе  на  той  глубине,  где

располагается ось звукового канала, могут за  несколько  часов  уловить  шум

приближающихся волн цунами или определить по взрыву  специальной  сигнальной

бомбы, где потерпел аварию самолет среди безбрежной водяной пустыни.

   Может быть, и наши сигналы  уловят  станции  прослушивания?  Акустическая

система рассчитана только на переговоры из-под воды с близким  кораблем,  ее

сигналы недостаточно сильны. Но по звуковому каналу они могут уйти дальше...

   - Попробуем, - сказал я.

   Базанов перевел взгляд на Михаила. Тот молча кивнул.

   Базанов подошел к пульту, положил исцарапанные. руки на штурвал,

   Трусит Базанов?

   - В чем дело, командир?

   Он молча повел плечами, словно сбрасывая с них какую-то тяжесть, и  начал

медленно поворачивать штурвал.

   "17.45. Снова  поднялись  на  поверхность.  Координаты  неизвестны.  Небо

по-прежнему затянуто облаками. Волнение: накат 2-3 балла..."

   Трудный нынче выдался денек.

   Трижды мы уходили в глубину. Каждый раз Константин Игоревич через  равные

промежутки времени сообщал по гидроакустическому телефону о нашем положении.

Но услышал ли кто-нибудь нас на берегу, до  которого  сотни  миль?  Это  был

поистине глас вопиющего в океанской пустыне...

   И ведь важно, чтобы нас услышало не менее двух береговых  станций,  иначе

они не смогут запеленговать наше местонахождение. По-моему,  шансов  на  это

мало...

   Кончался запас воздуха, и нам  приходилось  снова  всплывать,  чтобы  его

пополнить. А океан расходился все грознее и грознее.

   Волны не переставали швырять наш батискаф. Базанов и  Михаил  еще  как-то

держались, а я совсем укачался, несколько раз меня начинало рвать. Забыв обо

всех опасностях, я каждый раз с нетерпением ждал, когда же снова можно будет

хоть ненадолго погрузиться в такой спокойный и тихий мир глубин.

   А Мишка все брал пробы планктона и рассматривая их при свете лампы.

   - Ну, что еще хорошенького предвещают твои букашки? - не удержался я.

   - Пока все время держатся примерно на одном  уровне.  Если  моя  гипотеза

правильна,  в  ближайшее  время  нового  землетрясения  в  нашем  районе  не

предвидится.

   - Ты так уверенно это заявляешь, будто твоя так называемая  гипотеза  уже

давно стала общепризнанной теорией.

   - А почему бы и нет? - поспешил  вступиться  Базанов.  -  Ведь,  кажется,

доказано, что многие животные заранее чувствуют предстоящее землетрясение.

   - Есть некоторые наблюдения, но, конечно, еще недостаточно проверенные, -

ответил Михаил. - Понятно, в разгар землетрясения бывает не до наблюдений, а

потом, задним числом, можно и  присочинить  детали.  Но  говорят,  будто  за

несколько часов до трагического землетрясения в Югославии, когда в 1963 году

был разрушен Скопле, очень беспокойно вели себя многие обитатели  городского

зоосада. В полночь - за пять  часов  до  начала  землетрясения  -  почему-то

громко завыла гиена. Потом стали метаться  в  своих  клетках  тигры  и  лев.

Внезапно тревожно затрубил слон, напугав сторожей. Но никто, разумеется,  не

мог тогда это сопоставить с грядущим сотрясением Земли.

   Ну, теперь его не скоро уймешь!

   - И перед сильным землетрясением 1954 года в Алжире  было  замечено,  что

многие домашние животные  покинули  жилища,  отошли  от  них  на  безопасное

расстояние. Те из людей,  кто  обратил  на  это  внимание  и  последовал  их

примеру, остались живы. Видимо, предчувствуют животные даже извержения.  При

извержении вулкана на острове Мартиника за полминуты был стерт с лица  земли

город Сен-Пьер. В его развалинах потом  раскопали  тела  тридцати  с  лишним

тысяч погибших людей - и всего один-единственный  труп  зазевавшейся  кошки:

все остальные животные успели заблаговременно покинуть обреченный город.

   Мишка вдохновенно заключил:

   - А морские микроорганизмы должны быть  еще  более  чуткими  к  тончайшим

изменениям магнитного поля, гравитации, давления...

   - Это все одна болтовня! - довольно грубо  оборвал  я.  -  Собачки  лают,

кошечки бегают, букашки то всплывают, то опускаются на дно... А науке  нужны

бесспорные доказательства. Каким чудесным органом могут  эти  твои  букашки,

состоящие всего из одной-единственной клетки, улавливать скрытые  напряжения

в земной коре?

   - Вероятно, это как-то связано с химизмом воды. Он меняется,  и  они  это

чувствуют,  соответственно  реагируют.  Если  даже  тут  замешаны  изменения

гравитации или магнитного  поля,  то  все  равно  их  воздействие  на  живой

организм должно происходить путем изменения химизма...

   - Химизма... Нашел химиков.

   - Конечно, все это пока лишь предположения, - сказал, вздохнув, Мишка.  -

Работы предстоит много, Надо уточнить, за сколько времени и на каком  именно

расстоянии от эпицентра землетрясения начинают микроорганизмы погружаться  в

нижние слои воды. Это будет, пожалуй, довольно сложно сделать. Для  проверки

нужны землетрясения, а я ведь не могу, к сожалению, устраивать их по  своему

усмотрению...

   - Командир, давайте опять нырнем, - взмолился я. - Совсем закачало.

   - Пожалуй, он прав, Константин Игоревич, - поддержал меня Михаил.  -  Мне

тоже что-то не по себе. Давайте опустимся хоть на пару часов.

   Готов поклясться, что ему просто  хочется  взять  еще  одну  пробу  своих

букашек...

   - Ладно, - сказал Базанов, - погрузимся еще разок.

   И опять он почему-то мешкал, долго возился у пульта.  Честное  слово,  он

боится уходить под  воду,  наш  железный  командир.  Но  почему?  Ведь  все,

кажется, в порядке?

   Каким блаженством было уже через несколько минут избавиться от качки!  Мы

нырнули неглубоко, всего на сорок пять метров. Но и здесь было спокойно.

   Мишка, конечно, опять начал возиться с пробирками. А я  завалился  спать.

Правда, сколько же сна в меня влезет? Может, сонная болезнь начинается?..

   Проснулся я, когда мы уже всплыли.  Качка  заметно  уменьшилась.  Значит,

шторм утихает, скоро конец нашему плену. Хотя когда  еще  нас  найдут?  Ведь

своим ходом мы до берега не доберемся. А пока ищут, может разыграться  новый

шторм, еще посильнее. Время осеннее...

   - Что сейчас - утро или вечер? - спросил я, собираясь  сделать  очередную

запись в судовом журнале.

   - Вечер, - засмеялся Базанов. - Можешь ложиться спать.

   - Нет уж, давайте в таком случае ужинать. Погружаться, кажется, больше не

придется?

   - Надеюсь, - ответил Базанов.

   -- Мне кажется, вы больше всех атому рады, командир. Что-то,  я  заметил,

вы каждый раз нервничали, когда уходили на глубину. Почему? Или опять что не

в порядке?

   - Нет. Машина в порядке.

   - Значит, просто и у вас нервы начали сдавать?

   Он долго с какой-то грустью смотрел на меня, потом сказал:

   -Какой ты все-таки еще молодой! Совсем щенок.

   - То есть?

   Он опять долго молчал, раскладывая  на  куске  брезента,  заменявшем  нам

стол, галеты, шоколад, ложки. Потом начал открывать консервы и, не  поднимая

головы, тихо сказал:

   - Это только кажется, мальчики, будто мы с вами смотрим на мир одинаково.

Ты с какого года?

   - С тридцать восьмого.

   - А я с двадцать третьего. На пятнадцать лет старше.

   - Ну и что?

   - А то, что когда ты был еще пацаном, я уже воевал. В сорок втором,  подо

Ржевом, разорвался снаряд... И меня завалило, засыпало в блиндаже. Отделался

легко, но откопали меня только через три часа. Вот с этого и началось...

   - Клаустрофобия? - тихо спросил Михаил.

   Базанов кивнул.

   -  Да,  так  она  называется  по-латыни...  красиво.  Боязнь   замкнутого

пространства.

   - Как же вы стали подводником?

   - Стал. Поборол себя. И вы ничего никогда  не  замечали,  верно?  Но  вот

память об этих трех часах, оказывается, все-таки живет во мне. Черт ее знает

где: в мышцах, в костях, в крови, в нервах?

   Он замолчал, и мы молчали.

   Я представил себе, что он должен был  испытывать,  когда  заставлял  себя

погружаться в этой тесной жестянке... Да еще после того, что мы пережили.

   Наверное, сразу начинаешь задыхаться, стальной потолок давит на плечи.  А

стены сдвигаются вот-вот раздавят...

   - А вы очень храбрый человек, командир, - сказал я.

   Он невесело усмехнулся.

   - Храбрость, мальчики, - это просто знание того,  чего  надо  бояться,  а

чего - не надо... Давайте ужинать.

 

   После ужина я решил подняться наверх, чтобы немного проветрить голову.

 

   Океан был мрачен, но чертовски красив. С востока одна за другой  катились

невысокие пологие волны - "накат". Они мерно раскачивали батискаф.

   Ветра почти не было. Похоже, что облака опять не разгонит к утру. Если не

удастся наконец наладить рацию и связаться с "Богатырем", придется, конечно,

еще целый день болтаться в океане. Из-под веды вряд ли кто нас слышал.

   Кто-то потянул меня за ногу. Мишка.

   - Чего тебе?

   - Дай и мне подышать.

   Я неохотно начал спускаться, уступая ему место.  Он  поднялся  наверх,  я

хотел уже прикрыть за ним люк, чтобы не выстудило кабину...

   Вдруг Михаил нагнулся в колодец рубки и крикнул:

   - Самолет!

   - Где?

   Я торопливо поднялся к нему. Уместиться вдвоем в рубке было  нелегко.  Мы

стояли в обнимку, тесно прижатые друг к другу.

 

   Да, откуда-то из облаков доносился глухой рокот мотора!

   Самолет! Значит, нас услышали, ищут!

   Его не было видно за облаками, и, судя по затихающему звуку, он удалялся.

   - Константин Игоревич, давайте ракетницу! - заорал я  не  в  переговорную

трубку, а прямо в шахту рубки.

   Базанов подал мне ракетницу.

   Я важал ее обеими руками и спустил курок,  целясь  вслед  затихающему  за

облаками гулу мотора. Вспышки ракеты я не увидел, ее скрыли нависшие облака.

Тут же снова нажал курок. Потом выпустил третью ракету, четвертую... Базанов

что-то крикнул мне снизу.  Но  я  снова  нажал  курок...  И  вместо  гулкого

выстрела услышал сухой металлический щелчок.

   - Осечка?

   - Давайте еще ракеты, командир! - закричал я.

   - Больше нет... Я же кричал тебе, чтобы поберег, - глухо донеслось снизу.

   - Забавно, - пробормотал Михаил.

   Я прислушался, вертя во все стороны головой и сняв шапку.

   Было совсем тихо.

   Самолет улетел, не заметив сигналов. А  ракет  больше  нет,  и  рация  не

работает.

   Вздохнув, я уже начал спускаться по лесенке, в душе кляня себя последними

словами за такую промашку...

   - Он возвращается! - схватил меня за плечо Михаил. - Слышишь?

   Да, это слабый рокот мотора. Теперь он приближается!

   Но что толку? Ведь он не увидит нас из-за туч.

   И тут самолет вдруг  вынырнул  из  облаков  -  совсем  не  там,  куда  мы

смотрели, ошибочно ориентируясь по звуку.

   Он мчался к нам совсем низко, почти касаясь воды.  Значит,  летчик  видел

ракеты.

   Мы спасены!

   Так держать!

   1

   Вечером в кают-компании "Богатыря"  по  настоянию  начальника  экспедиции

кандидат  биологических  наук  Михаил   Андреевич   Агеев   сделал   краткое

предварительное   сообщение   о   наблюдениях   над   поведением   некоторых

микроорганизмов планктона и о своей гипотезе по этому поводу.

 

   Он был в черном костюме, тщательно побрился и  даже  причесал  непокорные

вихры. Но поскольку докладчик то и дело ерошил волосы,  прическа  его  скоро

приняла обычный вид.

   Михаил  уже  заканчивал  свое  сообщение,  когда  в  кают-компанию  вошел

дежурный акустик. Пробравшись к начальнику экспедиции, он молча протянул ему

какую-то бумажку.

   "Дед" свирепо глянул на него, громко засопел, но  сдержался  и  полез  за

очками. Прочитав то, что было написано на бумажке, он вдруг громко,  на  всю

кают-компанию, крякнул и посмотрел на докладчика.

   Михаил остановился на полуслове.

   - Скажите, Агеев... - начал старик, но, не докончив фразы, махнул  рукой.

- Ладно, продолжайте.

   Михаил стал неуверенно продолжать, но "дед" тут же перебил его снова:

   - Агеев, когда вы последний раз наблюдали за своими микробами?

   - Последний раз? Перед тем, как идти сюда.

   - Это около часа тому назад?

   - Да. А что, Григорий Семенович?

   - И как они себя вели?

   - Нормально. Держались, как и прежде, примерно в центре пробирки.  А  что

такое?

   - А то, уважаемый исследователь, что ваша  гипотеза  яйца  выеденного  не

стоит! - рявкнул старик, размахивая загадочной  бумажкой.  -  Вы  тут  поете

соловьем, мы все развесили уши, а именно в этот  момент,  всего  пять  минут

назад, в сорока милях отсюда  произошло  очередное  землетрясение.  Вот  мне

только что. принесли копию сейсмограммы.

   Наступившая   немая   сцена   выглядела   весьма   живописно,   Докладчик

стремительно бросился к двери...

   2

   - Они погибли, - мрачно сказал Михаил. Он стоял посреди  каюты,  зажав  в

кулаке пробирку.

   - Все погибли. Никаких признаков жизни. Забавно...

   Базанов и Сергей сочувственно смотрели на него.

   - Когда же это произошло?  -  продолжал  бормотать  Михаил,  рассматривая

пробирку на свет. - Надо было мне почаще менять воду. Как  только  нарушился

приток свежей забортной воды, среда, конечно, изменилась. Как же я этого  не

учел?

   - Ладно, не расстраивайся, - сказал Базанов. - Завтра же нырнем и наловим

тебе новых.

   - Точно, -- поддержал его Сергей. - Главное, ты  же  прав.  Даже  неудача

доказывает  твою  правоту.  Твои  козявки  не   смогли   предсказать   этого

землетрясения именно потому, что погибли. Отличное доказательство!!

   Он осторожно,  словно  опасную  игрушку  у  ребенка,  отобрал  у  Михаила

пробирку и задумчиво начал рассматривать мутноватую воду.

   - Слушай, старик, а ты биохимический анализ проводил? - спросил он.

   - Не успел.

   - Надо этим заняться. Букашки стоящие. Но надо попробовать  обойтись  без

них, раз они такие нежные и капризные.

   - Как без них?

   - Смоделировать, старик,  смоделировать.  На  что  они  нам  нужны,  сами

микробы? Не будешь же ты все время сидеть возле  них,  чтобы  не  пропустить

момент землетрясения, да еще непрерывно омывать их свежей морской водой?  Мы

их создадим искусственно. Впрочем, именно их я вовсе сотворят не  собираюсь.

Ведь, чтобы создать робота, совсем необязательно  делать  ему  глаза,  руки,

ноги и прочие лишние детали, копируя человека. Смоделировать  химизм  -  вот

все, что нам нужно. А  я  думаю,  что  общими  силами  мы  сумеет  подобрать

биохимическую  среду,  которая  точно   так   же   станет   реагировать   на

приближающееся землетрясение, как и эти букашки.

   - Правильная идея! - Базанов хлопнул по  плечу  одной  рукой  Михаила,  а

другой Сергея, словно скрепляя этот союз. - А я вам  подсоединю  к  будущему

прибору-предсказателю такой ревун или звонок, что о  грозящем  землетрясении

сразу полмира услышит!..

   3

   "18  июня  сего  года  в  соответствии  с  намеченной   программой   было

произведено  заключительное  испытание   прибора   "АПЗ-2"   (автоматический

предсказатель землетрясений конструкции М. А. Агеева, К. И. Базанова и С. Н.

Ветрова).

   Землетрясение силой четыре балла с эпицентром в районе острова  Парамушир

на глубине примерно 60-70 километров прибор предсказал за 14 часов 16 минут.

   Учитывая   результаты   предыдущих   испытаний   на   специальном   судне

"Вулканолог" в различных  районах  земного  шара,  сводные  таблицы  которых

прилагаются, можно с уверенностью считать, что прибор "АПЗ-2" вполне надежен

как автоматический предсказатель далее слабых  землетрясений  в  радиусе  до

пятисот километров не менее чем за двенадцать часов до  начала  колебаний  и

сдвигов почвы..."

   - Нет, так не пойдет, - решительно  сказал  Базанов,  отбирая  у  Ветрова

ручку. - Никуда не годится, Отчеты  надо  писать  драматически.  И  побольше

обещать, понимаешь? Есть  такой  загадочный  финансовый  закон:  чем  больше

обещаешь, тем больше начальство денег даст на новые опыты.

   - А что еще проверять - результаты отличные.

   - Это тебе кажется. А вон  Михаил  уже  явно  задумал  что-то  новенькое,

верно? Миша, о чем задумался?

   - О том, как бы теперь научиться предупреждать землетрясения, чтобы их не

было вовсе.

   - Ого! У него губа не дура, командир.

   - Аппетит приходит во время еды, - засмеялся Базанов и, обнимая товарищей

за плечи, добавил: - Признаться, я сам об этом думаю. И кажется, есть у меня

одна идейка... Но ее надо еще раз сто проверить, А пока молчок. Так держать!

   - Есть так держать, командир!