Дональд Гамильтон

      Несущие грозу

     

      Глава 1

     

      Приведешка опять увязалась за мной, когда я ехал на стрельбище. Фактически это был настоящий стрелковый клуб, где была и возможность тренироваться в стрельбе из пистолета, но тогда меня интересовало только длинноствольное оружие и только двадцать второго калибра. Это все равно, что родиться заново.

      Как у большинства детей, которые родились на ферме, первое подаренное мне ружье было одностволкой двадцать второго калибра, такой же, как Аншютц который покоился сейчас за сиденьем в роскошном мягком футляре. Ну, может быть, не совсем такой же. В те времена маленькое старенькое ружьецо фирмы Айвер Джонсон, подаренное мне в день рождения, обошлось моему отцу в семнадцать баксов на распродаже подержанных вещей.

      Аншютц, купленный абсолютно новым у восточного торговца, облегчил мой кошелек на добрые семьсот. Это особенное ружье, для особой стрельбы.

      Все это придумали, мне кажется, мексиканцы и назвали Силуэтас Металикас. Они придумали мишени в виде силуэтов, сделанные из толстой листовой стали, галлинас, хавелинас, гвахалотес и боррегос, причем стрельба велась с расстояния от двухсот до пятисот метров. Смысл был в том, что, стоя на ногах, как человек, а не валяясь на брюхе, как червяк, — самая серьезная стрельба по мишеням ведется из этого положения, оно самое устойчивое, — вы пытаетесь сшибить всех этих тяжелых стальных кур, кабанов, индеек и овец, потратив не более одного выстрела на мишень из вашего обыкновенного охотничьего ружья. Это был необычный спорт, он захватывал, и весьма скоро понадобилось специальное снаряжение и возникло несколько разновидностей, включая стрельбу из одноствольных ружей двадцать второго калибра по небольшим мишеням с небольшого расстояния.

      В общем-то не так уж сложно научиться стрелять по мишеням. У моего Аншютца был специальный спусковой механизм со сдвоенным спуском, гораздо более мягкий, чем тот, к которому я привык. К тому же моя черепушка серьезно пострадала во время последнего задания, и мне пришлось изрядно поваляться в больнице. Я провел некоторое время в нашем центре подготовки и восстановления, который мы называем Ранчо, где со мной возились, пока я не начал ходить; но, как только я оклемался достаточно, чтобы снова взять в руки пистолет и винтовку и начал тренироваться в стрельбе, чтобы поскорее избавиться от нянек и докторов, я понял, что нервы у меня все ещё разболтаны и способность к концентрации никуда не годится. И эта стрельба с рук (как мы на своем жаргоне называем стрельбу стоя) по малюсеньким мишеням с большого расстояния из ружья, которое звуком выстрела или отдачей вряд ли могло вредить моим нервам или заживающим ранам, — это было для меня именно то, что нужно.

      Если бы только не Приведешки. Приведешки мне вовсе были не нужны. За эти недели я засек четырех. Тот, кто составлял мне компанию сегодня, была Приведешка номер три, — я нумеровал их в том порядке, в котором обнаруживал, — единственная особь женского пола в их команде, крепкая, темноволосая дама лет двадцати с лишним, в костюме подростка — порванная футболка и выцветшие джинсы в обтяжку, вытертые на коленях чуть ли не до дыр. «Вольво», который она вела, был, наверное, привезен из Скандинавии Лейфом Эриксоном ещё веке в десятом. Это был её имидж сегодня. На прошлой неделе она была шикарно и со вкусом одетой блондинкой в бежевом брючном костюме за рулем сверкающего голубого БМВ.

      Миссис Приведешка была все ещё далеко, когда я свернул с трассы на сельскую дорогу, посыпанную гравием. День был ясный, и я хорошо видел шлейф пыли, который оставлял её доисторический «вольво». Однако скоро пыль рассеялась, и я понял, что она свернула к свалке. В наше двуличное время она, может быть, называется зоной размещения асанитарных продуктов, но я старомоден, и для меня это все равно свалка.

      Если она поехала по их обычному маршруту, — я несколько раз в неделю приезжал на безлюдное или почти безлюдное ранчо, и через некоторое время они разработали схему наблюдения, — она остановится там, возможно, оставит заднюю дверь фургона открытой, как будто она только что выбросила из машины всякий хлам. Потом она пройдет ярдов сто и поднимется на маленький холм, с которого хорошо видны площадки клуба. Оттуда она сможет наблюдать за моими успехами в бинокль и, видя, что я собрался уходить, вовремя вернется к машине, чтобы снова привязаться ко мне по дороге.

      Когда я подъехал, на стоянке возле клуба уже стояло восемь или десять машин, включая микроавтобусы и пикапы. Я достал ружье и все принадлежности из машины, положил все на один из столов позади линии огня и пошел отметиться к парню, которого звали Джек. Он сказал мне, что стрелять я буду в паре с Марком, вторым номером, что значило, что Марк стреляет две серии по пять выстрелов первым, а я подсчитываю его очки, а потом он, пока я стреляю, ведет счет моим.

      Сегодня нас с Марком поставили на свиней, простите, хавелинас, с шестидесяти метров, потом индейки с семидесяти семи, овечки со ста и, наконец, куры с сорока. Чтобы вы поняли, насколько точно нужно стрелять, я скажу вам, что овечки длиной всего в шесть дюймов, а остальные мишени с соответствующего расстояния кажутся все примерно одного размера. Смогли бы вы попасть, стреляя стоя, в плюшевого барана на Другом конце футбольного поля?

      В поисках Марка я старательно избегал смотреть на отдаленный низкий холм, откуда предположительно за мной наблюдала Приведешка; если она такая дура, что думает, что её не засекли, то я не хотел разубеждать её.

      Марк пытался заигрывать с моей собакой, которая признавала только хозяина; они познакомились, когда мы с Марком иногда стреляли вместе. Фактически это он привел меня сюда, рассказав о предстоящем чемпионате. Он почесывал Хэппи за ухом и смеялся над блаженным выражением его морды.

      — Какой дружелюбный лабрадор, — сказал он, вставая и в последний раз похлопывая пса. — Они все такие. Отличный день сегодня. Ветра нет. Как вам новое ружье?

      Охотничий клуб вроде нашего — странное место: вы знаете массу народу по именам и лицам, разговариваете с ними о ружьях и об охоте и почти никогда не знаете их фамилий и чем они занимаются. Они как будто появляются из ниоткуда раз в месяц по воскресеньям, когда проводятся зачетные стрельбы. Время от времени вы говорите кому-нибудь: — Привет, — и можете с ним немного поболтать, если вы встречались на тренировочных стрельбах, или вы можете натолкнуться на кого-нибудь из них в местком магазине охотничьих товаров, но реального контакта никогда не бывает. Не знаю, происходит ли то же самое в теннисных клубах или гольф-клубах, поскольку тот спорт, которым я занимаюсь, мне больше по нраву, и я не связываюсь со всякими мячиками и битами.

      Марк был исключением из общего числа клубных знакомств, по крайней мере, для меня. Он был хорошо сложенный джентльмен, густые черные волосы были тщательно причесаны. Округлое лицо, яркие глаза под густыми бровями, короткий вздернутый нос и гладкая смуглая кожа. Я знал, что он стреляет в классе ААА и что его фамилия — Штейнер, что удивило меня, когда я впервые услышал её, потому что это — еврейская фамилия, а я подозревал в нем южноамериканские корни, но это не имело никакого значения. Я знал, что у него худощавая жена-блондинка, достаточно молодо выглядящая, и две маленьких дочери и что он живет на южной окраине города. Я также знал, что он всегда готов помочь и умеет обращаться с инструментами.

      Я узнал это потому, что, когда я купил свой Аншютц, я никак не мог настроить большой телескопический прицел к нему, и Марк пригласил меня к себе и в два счета управился со всем в своей маленькой мастерской, которая была у него в гараже, — для тех, кому интересно, сообщаю, что проблему можно решить с помощью двух обрезанных банок из-под кока-колы. Я все ещё не знал, чем он занимается, и надеялся, что он может сказать то же самое обо мне. Это информация не для широкой публики. Эта информация вообще не должна разглашаться, кроме случаев официальных запросов исключительной важности.

      — С ружьем все в порядке, — сказал я. — Надо починить парня, который за него держится. Вот наши карточки на сегодня. Ты стреляешь первым.

      Я отстрелялся и набрал восемнадцать очков — не много, но это, в конце концов, было именно то, на что я рассчитывал. Но насколько лучше я бы стрелял, если бы не чувствовал на себе постоянный пристальный взгляд с вершины ближайшего холма и не спрашивал себя, кто, черт возьми, эти вонючки и что они, черт возьми, хотят? Я уже начал немного уставать от своей второй тени.

      Но Мак инструктировал меня, что я должен не обращать на них никакого внимания и притворяться, что их просто не существует до тех пор, пока он не выяснит, что к чему.

      — Эрик, только четверо? — спросил он, когда я впервые позвонил в Вашингтон, чтобы сообщить, что я, похоже, заслужил почетный эскорт. На самом деле меня зовут Мэттью Хелм, но, за исключением особых случаев, при официальной связи мы пользуемся кодовыми именами.

      Я сказал:

      — Четверо — это только те, кого я пока засек: трое мужчин и женщина. Конечно, они могли специально засветиться, чтобы привлечь мое внимание, пока остальные играют в прятки, но я не думаю, что они такие умные. Инстинкт говорит мне, что им пока наплевать на секретность, потому что они считают, что я их ещё не видел.

      — Они наверняка не знают, чем ты на самом деле занимаешься.

      — Почему вы так думаете, сэр?

      — Если бы они знали, что ты профессионал, они бы поняли, что для круглосуточного наблюдения за тобой, да ещё так, чтобы тебя не побеспокоить, нужно гораздо больше, чем четыре человека. Наверняка они думают, что ты невинный фотожурналист, который достаточно зарабатывает, чтобы не работать слишком много, — это ведь твоя обычная легенда для Санта-Фе, так?

      Я сказал:

      — Это была не просто легенда, если вы помните те добрые старые времена, когда я сбежал из ваших лап, перед тем, как от меня ушла жена, и вы привели меня обратно в ваше стадо, — хотя слово стадо не очень подходит, скажем, в вашу волчью стаю. — Я состроил ему рожу по телефону, и хорошо, что он был за две тысячи миль. — Возможно, вы правы, сэр. Я все ещё таскаю с собой пару фотоаппаратов и время от времени демонстрирую их для всеобщего обозрения. Но в любом случае эти ребята, кажется, не подозревают, что я их засек, по крайней мере, не принимают никаких мер предосторожности, каждого из них я мог бы накрыть уже раз пять. Я бы сказал, что вы правы, и они не знают, чем я зарабатываю на жизнь и какой я гадкий мальчик на самом деле.

      — Ты уж постарайся об этом не болтать, — сухо сказал Мак. — Лучше расскажи мне, чем ты заслужил такое внимание.

      — Понятия не имею, сэр.

      — По-моему, сейчас с тобой живет одна разведенная женщина. Бывшие мужья иногда творят странные вещи…

      — Но не в этом случае. Этот парень — молодой врач, и, судя по тому, что мне рассказывала про него Джо, у него бы не хватило денег финансировать такую операцию, даже если бы он свихнулся от ревности, что мало вероятно, потому что они развелись несколько месяцев назад. Кстати, Джо уехала в Таксон.

      — Навсегда?

      Я сказал:

      — Если вы катаете мячик по ковру в своем офисе или часами сражаетесь в теннис со своим забором, то вы просто спортсмен-любитель. Ваша дама может подумать, что вы большой ребенок, но даже взрослые дети имеют право поиграть, правда? Но если вы покупаете новое ружье и проводите несколько дней в неделю на стрельбище и учитесь тому, чтобы всаживать пулю в нужное место… Мы встретились в Мехико при достаточно диких обстоятельствах, и Джо ещё мало знала меня. Она видела, что я трачу массу времени и денег на стрельбу, и, конечно, поняла все по-своему. Для неё это было все равно, что наблюдать как Джек-Потрошитель точит свой нож. Мне надо было выбрать гольф.

      — Прими мои соболезнования, — сказал Мак. Он, конечно, не самый сердобольный человек в мире, и ему всегда было сложно разобраться в наших любовных делах, хотя, насколько я знал, у него была женщина, энергичная бизнесменша, с которой он встречался весьма нерегулярно. — Расскажи мне, чем ты там развлекаешься. Что бы это ни было, это похвально с твоей стороны, тем более, что мне сказали, что твои результаты стрельб на Ранчо, хотя и приемлемые, все же ниже обычных.

      — Да, сэр, — я объяснил основы мелкокалиберной стрельбы по силуэтам. Его рассмешило, что один из его самых опытных и ответственных оперативников тратит свой отпуск, который ему дали на поправку, на стрельбу по маленьким металлическим зверькам и птичкам из мелкашки, как мальчишка в тире. — Черт, я понятия не имею, что этим типам нужно от меня, — закончил я.

      — Конечно, за годы службы ты успел завести себе не одного врага, но если это прелюдия для мести, то она несколько затянулась. — Мак замолчал.

      Я стоял у бензоколонки и бросал монетки в щель телефона, пока парень заправлял мой Субару — раз за мной следили, то и мой домашний телефон скорее всего прослушивался. Я представил Мака в его офисе, как он стоит у широкого окна, стройный, седовласый мужчина, как всегда в строгом сером костюме. Он продолжал:

      — Раз пока нет ясных мотивов, мы расследуем, не ввязался ли ты в какую-нибудь правительственную операцию. Вопрос, в какую и какого правительства. Ты не помнишь за собой чего-нибудь, что могло бы привлечь к тебе внимание официальных служб?

      — Нет, сэр.

      — Хорошо, я проверю в Вашингтоне, не работает ли в твоем районе ещё какая-нибудь служба и нет ли здесь иностранного интереса. Так близко от Лос-Аламоса это вполне возможно. Ведь в горах до сих пор занимаются какими-то секретными штуками?

      — Это место называется Горка, сэр, и они хотят, чтобы люди верили, что сейчас работы совершенно безвредны, — я засмеялся. — В прошлом году, где-то в начале июля, я ездил туда к своим друзьям, это примерно сорок миль отсюда. При въезде в город стоял большой щит: ФЕЙЕРВЕРКИ ЗАПРЕЩЕНЫ! Господи, они же придумали здесь атомную бомбу и не разрешают детишкам пустить несколько петард в День Независимости!

      Однако я не услышал, чтобы он засмеялся. Конечно, у него туго с чувством юмора. А может быть, это было вовсе не смешно. Я сказал:

      — Так что мне делать с этим блошиным цирком, сэр?

      — Ничего, пока я не проведу расследования здесь. Дай мне их описания, но пока они ничего не предпринимают против тебя, продолжай игнорировать их.

      Итак, как я сказал раньше, это были его собственные инструкции.

     

      Глава 2

     

      После моих последних стрельб в классе Б мне дали маленькую голубую ленточку. Я выиграл ещё у троих новичков, которые отстрелялись на десять, одиннадцать и тринадцать очков. Был ещё один парень, который участвовал в матче в первый раз и набрал семь очков, результат был лучше, чем у меня, когда я только пришел в клуб. Марк выиграл у всех в классе ААА и стал лучшим стрелком дня со впечатляющим счетом 32х40.

      — Эй, твой новый Аншютц стрелял совсем неплохо, — сказал Марк. Я усмехнулся:

      — Твой старичок тебя тоже не подвел. Он стрелял из Винчестера модели 52, который давно прекратили выпускать, но который оставался лучшим мелкокалиберным ружьем.

      — Хватит, наигрались, — сказал Марк, вытирая свой Бадвейзер. — Сейчас я отправляюсь домой заниматься серьезными делами, мне нужно убрать сухие листья во дворе, а то жена со мной разведется. Она говорит: «Слишком много стреляешь и слишком мало помогаешь».

      — Я знаю, как это бывает, — сказал я, думая о том, как было бы хорошо, если бы Джо осталась.

      Микроавтобус Марка запылил по дороге. Он казался неплохим парнем, с ним было легко общаться и легко стрелять. С ним не надо было беспокоиться, что он по небрежности направит ствол в твою сторону. И, конечно, он был отличный стрелок, но я чувствовал, что чего-то недостает. Вдруг я понял чего — триумфа. Черт, ведь парень выиграл этот чертов чемпионат! Он бы должен лететь по воздуху от радости, но именно этого и не было. Конечно, это — просто игра, и твоя жизнь не поставлена на карту.

      У меня появилась странная, тревожная мысль: может быть, Марк Штейнер не особенно радовался своей победе в чемпионате потому, что раньше он стрелял по другим мишеням и в других обстоятельствах, и ставки были выше. Я стоял, вспоминая события прошлого лета. Мог ли этот парень быть не просто местным жителем, которым казался? Может, его подсадили ко мне? То, что сегодня нас поставили стрелять вместе, была, наверное, случайность, но мы достаточно часто встречались на стрельбище, казалось, тоже случайно, но было ли это так? Я вспомнил ещё нескольких членов клуба, с которыми виделся почти так же часто, но, кроме того, Марк относился ко мне очень дружелюбно, он пригласил меня к себе и познакомил с семьей.

      Хотя мы и не были закадычными друзьями, я понял, что мне нелегко примириться с тем, что он мог быть ещё одним Приведешкой, номером пятым, который болтает со мной, чинит мое ружье и поит меня пивом, в то время как его помощнички следят за мной… Но, может, он, как истинный джентльмен, просто не выдает своих эмоций, а я от недель постоянной слежки уже стал параноиком?

      Приведешка номер три снова приклеилась ко мне на обратном пути. Теперь, когда стрельбы закончились и напряжение спало, я чувствовал по отношению к ней что-то вроде благожелательности. В конце концов, я сохранил ей жизнь, по крайней мере, на настоящий момент. И ей, и одному из её друзей.

      — Я все ещё не нашел ни одну правительственную организацию, которая бы признала, что в ней работают люди, которых ты описал, — сказал мне Мак, когда я вчера в третий или в четвертый раз пытался выяснить, что к чему. — И. ни одной службы, которая бы проводила какую-нибудь операцию в районе Санта-Фе или Лос-Аламоса. Конечно, они не обязаны говорить правду и делают это весьма редко.

      — Несколько лет назад похожая ситуация была в Мехико, если вы помните, сэр, — сказал я. — Я разбился в лепешку, чтобы выяснить, принадлежала ли к нам одна дамочка, с которой я постоянно сталкивался нос к носу. Но её никто не признал, и поэтому я посчитал, что она играет за чужую команду, и пристрелил её, когда она начала размахивать пистолетом. Оказалось, что она работала на какую-то шишку в Вашингтоне, который скрывал, кто она такая, из-за дурацкой секретности. В наказание за её смерть он хотел, чтобы с меня живого содрали кожу и поджарили на медленном огне.

      — Да, я помню, — сказал Мак. — Я ясно дал понять, что если никто не возьмет на себя ответственность за этих людей, то мы будем вольны делать с ними, что нам заблагорассудится, и потом не будем выслушивать никаких претензий… О, Эрик!

      — Да, сэр.

      — Слово «Ляпис» тебе ни о чем не говорит?

      Я сказал:

      — По-моему, ляпис-лазурь — это полудрагоценный камень, синего оттенка, если я ничего не путаю. Такие камни иногда находят в Колорадо. Древние получали из него ультрамариновый пигмент.

      — Очень хорошо, Эрик, — сказал Мак тоном учителя, который хочет подбодрить отстающего ученика. — На самом деле основные месторождения ляписа находятся в Афганистане и Чили. Однако я сомневаюсь, что человек, который использовал это слово, говорил о драгоценностях.

      Он явно хотел меня помучить.

      — Может быть, это мужское или женское имя, или город? — предположил я. — Я, правда, никогда не слышал о таком городе в Колорадо, но многие заброшенные городки уже не найдешь на карте, и, если вы хотите, я могу справиться в местном архиве, сэр.

      — Боюсь, это будет просто перевод времени. И я сомневаюсь, что это относится к какой-нибудь заброшенной шахте. Это слово может быть кодовым именем какой-нибудь женщины или мужчины, и, возможно, это имя одного из тех, кто за тобой следит, но более вероятно, что оно относится к какой-нибудь секретной организации или операции и, скорее всего, так оно и есть.

      — Операция «Ляпис»?

      — Может быть. — Он помолчал.

      — Я слушаю, — сказал я.

      — Эрик!

      — Да, сэр.

      — Мне кажется, есть способ найти, кто отвечает за тех, кто за тобой следит. Я думал об этом инциденте в Мехико. Это один из возможных вариантов.

      Я не скажу вам, сколько лет я на него работаю, но иногда ему удается меня удивить.

      Я сказал:

      — Вы имеете в виду, что из-за того, что я пристрелил одного из них, кто-то в Вашингтоне с ума сходит от злости потому, что потерян ценный агент, и требует от вас мою голову?

      — Совершенно точно. Это тебе не нравится? Под старость он стал просто кровожадным. Хотя он и раньше не отличался особенным гуманизмом. Я мягко возразил:

      — По-моему, это слишком поспешный вывод, сэр. Давайте подождем немного, может быть, выяснится, кто же они все-таки такие. Тем более, мы не знаем, откуда они получают приказы — из Вашингтона или из Москвы. Или из Пекина, если хотите. Или из Гаваны, или из Багдада.

      Мак сказал:

      — В этом-то все и дело. Если слежку приказано вести из Вашингтона, где они потеряли одного агента, то человек, который отвечает за слежку, будет вынужден открыться и связаться со мной как можно быстрее, до того, как я прикажу тебе перестрелять их всех и пошлю тебе столько людей, сколько для этого потребуется. Я думаю, они прекрасно знают, что я не терплю, если мои люди чувствуют себя дискомфортно хоть на службе, хоть в отпуске. Если их никто официально не признает, то Вашингтон как источник опасности отпадает, а это уже шаг вперед. Я уверен, ты все устроишь так, что местные власти примут это как самооборону, и я им об этом намекну. А если хочешь, устрой им несчастный случай.

      Теперь я понял его. Они задели его профессиональные чувства. Он узнал, что кто-то в Вашингтоне проводит здесь большую операцию. Он также узнал, что один из его людей находится под наблюдением, но ни у кого не хватает мужества признаться, что происходит, о'кей. 11о крайней мере, мы их предупредили.

      Я сказал:

      — У меня такое чувство, что мы ошиблись, сэр. — Я старался подать все как можно более дипломатично.

      — Что ты имеешь в виду?

      — Во всей этой слежке есть что-то ребяческое, и не удивительно, что в столице их никто не признал. Я попросил бы вас дать мне ещё времени, сэр. Они ведь пока думают, что я слепой и глухой. Дайте мне шанс разобраться, что к чему, без кучи трупов.

      Он молчал в трубку. Потом заговорил, в голосе чувствовалось нетерпение:

      — Очень хорошо, но смотри, будь начеку. Судя по отчетам, ты ещё не в лучшей форме ни физически, ни морально, чтобы ввязываться в какие-то серьезные ситуации.

      Таким образом он пытался сказать мне, что он только и ждал этой просьбы потому, что это значило, что я полностью поправился.

      Я завернул за последний поворот и увидел, что возле моего дома, как всегда перекрывая мне въезд в ворота, стоит чей-то дорогой мерседес, несмотря на все мои таблички с просьбой не загораживать въезд. Я вышел из машины и направился к нему с твердым намерением послать водителя ко всем чертям. С водительского сиденья навстречу мне поднялась женщина.

      Я не сразу узнал её. Она не очень изменилась, хотя прошло все-таки пять лет. Но, наконец, я улыбнулся и бросился к ней.

      — Мадлен! Черт, сколько времени! Как я рад тебя видеть!

      В ответ она даже не улыбнулась.

      — Что ты со мной делаешь, Мэтт? — спросила она, когда я подошел. — Что, ради Бога, ты пытаешься со мной сделать?

     

      Глава 3

     

      Светило ещё яркое осеннее солнце, было жарко, и я вспомнил, что оставил Хэппи в закрытой машине с выключенным двигателем, а значит, и кондиционером.

      Я сказал:

      — Одну минуту, я выпущу собаку.

      — Мэтт…

      — Потерпи, это не место для разговоров. Закрой машину и уйди с улицы, потому что этот поворот все обычно проходят, как бешеные.

      Мы вошли в дом.

      — Я долго тебя ждала, — сказала она.

      — Понятно. Тогда тебе прямо по коридору, первый поворот налево. Полотенце для гостей на верхней полке. Солнце уже почти зашло. А вы как считаете, мэм? Насколько я припоминаю, вы пьете виски.

      — У вас чудесная память, сэр.

      Мадлен отпила из стакана, не отрывая от меня глаз.

      — Мэтт…

      — Мадлен?

      — Почему ты меня преследуешь? Мы долго ходили вокруг да около, но она все-таки сказала, зачем пришла. Секунду я разглядывал её.

      — Как ты думаешь, скольких людей я послал, чтобы за тобой следить?

      Она возмущенно глянула на меня, но ответила.

      — Я насчитала четверых, мог бы прислать и побольше. Похоже, она по-настоящему рассердилась.

      — Черт побери, я думала, все уже кончилось пять лет назад, когда меня выпустили, и я опять получила полное гражданство. Я уже не говорю о своей карьере или о тех годах, которые я провела в этой грязной федеральной тюрьме, но, черт побери, все было кончено, по крайней мере, я так думала. А потом, совсем недавно, я опять заметила, что какие-то придурки следят за мной, как раньше. Я как будто сразу вернулась в то ужасное время. Что тебе нужно от меня, Мэтт?

      — Когда ты в первый раз заметила, что за тобой следят?

      Она снова полоснула меня взглядом, но опять ответила на вопрос:

      — Наверное, три или четыре недели назад. Даже не все из них мужчины. Они таскаются за мной уже давно. Денвер большой город, и только недавно я поняла, что слишком часто встречаюсь с одними и теми же людьми и вижу те же самые машины. Наверное, после пяти лет я начала забывать уроки, которым меня учили в вашей вонючей шпионской школе.

      — Почему ты думаешь, что эти люди подчиняются мне?

      Мадлен как будто не слышала вопроса, она глубоко вздохнула и снова напустилась на меня:

      — У тебя что, вообще нет воображения, или ты не понимаешь, что чувствует человек, за которым постоянно следят? Но к черту мои чувства, разве ты не понимаешь, что, когда все мои досье вычищены, я не могу себе позволить быть под слежкой? В адвокатской конторе, где я сейчас работаю, ко мне очень хорошо относятся, но если они узнают, что кто-то висит у меня на хвосте… Это разрушит все, чего я добилась с тех пор, как переехала в Денвер. Никакая солидная фирма не может себе позволить нанять женщину, неважно виновна она или нет, если за ней таскается куча федеральных агентов.

      — Мадлен, почему ты думаешь, что это федеральные агенты?

      Она ответила не сразу, я потянулся и взял у неё с колен черную дамскую сумочку. Я уже заметил, что сумочка тяжелее, чем ей следовало бы быть. Заглянув внутрь, я увидел маленький револьвер тридцать восьмого калибра с четырехдюймовым стволом. Я закрыл сумочку и отдал ей.

      Она запальчиво сказала:

      — Все законно. Меня полностью восстановили в правах, включая право носить оружие. Я повторил свой вопрос:

      — Почему ты думаешь, что это федеральные агенты, Мадлен? И откуда ты знаешь, что это я их послал?

      — Раз они за мной ходят, значит, наверняка федеральные, — она усмехнулась. — Один из них сам мне сказал, Мэтт. Конечно, не по своей воле, но, в конце концов, она повела себя, как хорошая девочка, и все мне рассказала.

      Я внимательно смотрел ей в лицо и видел, что она пытается подавить гнев.

      — Понятно. Чем люди старше, тем жестче. Она прерывисто вздохнула:

      — Налей мне еще, черт тебя возьми! Я взял её стакан, наполнил и отдал ей. Она выпила и некоторое время сидела, глядя в стакан.

      — Пойдем, я тебе кое-что покажу.

      — Мэтт, иди к черту.

      — Пойдем, — я встал и взял её за руку, чтобы помочь ей подняться с кресла. — Мы идем на задний двор через спальню.

      Она начала было протестовать, но потом успокоилась, мы вышли из гостиной и мимо большой кровати пошли к стеклянным дверям, которые открывались во дворик позади дома. Хэппи, который проводил все свое время у ворот, — наверное, ему нравилось слушать, как по улице ездят машины, — прибежал встретить нас, как будто мы не виделись неделю. Вдоль забора у меня росли несколько розовых кустов. Мадлен шла за мной, стараясь не порвать чулки о ветки.

      — Здесь, наверное, очень красиво, когда они цветут, — сказала она. — Я не знала, что ты садовник.

      — Мне это досталось вместе с домом. Жалко было уничтожить кусты, старушка столько времени потратила на них… поэтому раз в неделю ко мне приходит садовник… о'кей. Видишь эту дырочку в заборе возле ворот? Посмотри в нее, а я скажу, что ты видишь.

      — Ерунда какая-то, — сказала Мадлен, продираясь через кусты к дырке в заборе. — Ты мог бы мне просто сказать. — Но она поднялась на цыпочки и заглянула в дырку.

      Я начал вещать тоном экскурсовода:

      — Теперь вы смотрите на типичную улицу города Санта-Фе, мэм, с типичными домами, без тротуаров, без клумб и лужаек, и перед собой вы видите несколько припаркованных машин. Сейчас перед вами серая Хонда, припаркованная у следующих ворот на этой стороне. Вы видите её сзади. Через дорогу стоит голубой Ауди, по крайней мере, они там были, когда мы зашли. А немного выше по улице, возможно, даже на другой стороне, но обязательно так, что из него прекрасно видны мои ворота, стоит старый коричневый «вольво», фургон. За рулем сидит темноволосая женщина. Я прав?

      Мадлен помедлила.

      — А, вот там? Да, ты прав. Я, правда, не уверена, что это женщина, но, по крайней мере, что-то очень знакомое.

      — Они очень дисциплинированны, — сказал я. — Смена через каждые шесть часов. Девице до конца осталось несколько минут. Ровно в полдень её сменит худой молодой парень в поношенных джинсах и с большой черной бородой. Он приедет на белом микроавтобусе-шевроле. Я засек его первым, поэтому называю его Приведешка номер один, дамочка это Приведешка номер три. В шесть часов вечера первого сменит четвертый, джентльмен южноамериканского типа, в галстуке или без галстука, в зависимости от настроения, который станет на вахту на маленьком красном спортивном Понтиаке. В полночь высокий белобрысый тип в ботинках, джинсах и ковбойской шляпе приедет на голубом пикапе форд, полноприводном, с кучей прожекторов на кабине, Приведешка номер два. По крайней мере, эти костюмы и эти колеса были у них вчера. Но иногда, чтоб замаскироваться, они меняются. Что теперь происходит?

      Внезапно она подалась к забору.

      — Фургон уезжает, но никакого… о, нет, вот подъезжает микроавтобус. Он паркуется ближе. Как ты и говорил, борода, как у Фиделя Кастро, — она вздохнула и повернулась ко мне. — Что ты хочешь этим сказать, Мэтт?

      — Не следишь за модой, крошка. Сейчас все носят вторую тень, последний писк. Она резко сказала:

      — Ты хочешь, чтобы я поверила, что за тобой тоже следят? Ты думаешь, что я поверю этой ерунде? То, что ты знаешь их график по минутам, значит то, что они твои телохранители, защищают тебя от людей, над которыми ты издеваешься, как надо мной… О, черт!

      Во время этой тирады она порвала чулок, слишком близко подойдя к розовому кусту.

      Я сказал:

      — Мадлен, прекрати играть.

      Она некоторое время смотрела на меня, потом наклонилась, намочила палец слюной и прижала его к дырке на чулке. Я никогда не мог понять, зачем они это делают, неужели они думают, что слюна чудесным образом починит им порванный чулок? Она выпрямилась и посмотрела мне прямо в лицо. Поскольку она ничего не говорила, я продолжал:

      — Крошка, это я, Мэтт. Не надо на меня так смотреть, я на твоей стороне.

      Она жестко сказала:

      — Перед моим судом тоже были люди, которые заявляли, что они на моей стороне, прекрасные, дружелюбные люди. Именно им я должна быть благодарна за то, что меня посадили. И теперь, скажем так, я не совсем доверяю тем, кто заявляет, что он на моей стороне. — Она глубоко вздохнула.

      — Та девушка сказала, что они следят за мной по твоему указу.

      Это было странно слышать, но сейчас было не время спорить. Я усмехнулся:

      — Это просто значит, что ты недостаточно сильно била её или недостаточно долго. Было бы интересно послушать, что она ещё придумает. Неважно, кто что говорит, ты же не веришь на самом деле, что я послал кучу шпиков наблюдать за тобой и ничего тебе не сказал, правда, Мадлен?

      Некоторое время мы молча смотрели друг другу в лицо. Я уже забыл, какой хорошенькой она была. Она отвела взгляд и облизала губы.

      — Я должна быть уверена. Человек, которого я знала пять лет назад, был на моей стороне, но ты мог измениться.

      — Обижаешь. Пойдем внутрь. Нет, не ты, меховая шуба, ты сиди здесь и делай вид, что ты свирепая сторожевая собака.

      Я закрыл за нами стеклянные двери. Мадлен быстро причесалась и отдышалась, как будто она пробежала двадцать миль кросса. Мы помолчали. Она сказала, не глядя на меня:

      — Ты так и не приехал, Мэтт.

      Она облизала губы.

      — Я думала, может быть, когда ты узнал, что я развелась…

      Я откашлялся.

      — Ты сама подцепила другого парня, помнишь? А я должен гоняться за дамочками, которые сами не знают, чего хотят. Если я был тебе нужен, то тебе достаточно было поднять трубку, ты сама знаешь.

      Я думал, она будет оправдываться, но она глубоко вздохнула и сердито спросила:

      — Ты так и собираешься тут торчать? Если ты такой толстокожий, что не понимаешь, что нужно пройти эти два метра до меня, то после того, как я проехала четыреста миль, чтобы тебя найти, эти два метра я тоже пройду.

      Что она и сделала.

     

      Глава 4

     

      Мы провалялись в постели довольно долго, болтая о разной чепухе. Я сказал:

      — Очень приятно делить постель с хорошенькой девушкой, тем более без трусиков, пить виски и говорить о любви, но вряд ли ты приехала за этим и вряд ли это поможет нам лучше разобраться в том, что происходит.

      Я прислушался. Что-то происходило снаружи. Хэппи лаял, но не так, как обычно. Лабрадоры вообще редко лают, а он был слишком спокоен, даже для лабрадора. Он никогда не облаивал почтальона или полицейского, как остальные собаки. Но сейчас он лаял отрывисто, как будто чувствовал какую-то опасность. Потом раздался выстрел, наступила тишина. Я почувствовал приступ страха.

      — Господи, какая-то сволочь застрелила мою собаку.

      Я пинком распахнул дверь и нырнул в розовые кусты, желая старушке, у которой я купил дом и которая их посадила, всего, что можно в этом случае пожелать. В меня никто не выстрелил. Я продрался через кусты весь исцарапанный, готовый стрелять в любого, и пока живой. Хэппи стоял над чем-то возле ворот, виляя своим толстым желтым хвостом. По крайней мере, он был жив.

      Я увидел, что нарушитель спокойствия была женщина, и Хэппи облизывал её лицо. Похоже, ей это не очень нравилось. Услышав, что я подошел, она попыталась встать, и я увидел, что она невероятно бледна, а глаза расширенны от страха.

      — Уберите его, — прошептала она. — Пожалуйста, уберите его.

      Я увидел, что она поднимает маленький автоматический пистолет. Может быть, из-за страха она забыла, что он до сих пор у неё в руке, но дуло было направлено в мою сторону, а пистолет есть пистолет, и смерть от несчастного случая ничуть не лучше любой другой.

      Ногой я выбил пистолет, а прикладом ружья ударил её по голове. Ружье не выстрелило, я услышал только глухой звук удара приклада о череп женщины.

     

      Глава 5

     

      Я подобрал пистолет, проверил и увидел, что в семизарядной обойме не хватает двух патронов. Один выстрел я слышал, а второй патрон был в патроннике. Это был маленький испанский автоматический пистолет, который называется Лама, — точнее, полуавтоматический, если вам это интересно.

      Я повернулся, чтобы осмотреть Хэппи. Он прыгал рядом и выглядел вполне счастливо. Наверняка он был уверен, что началась охота, но только не знал, куда бежать.

      — Прекрати играть со своей чертовой собакой, эта женщина серьезно ранена.

      Я похлопал Хэппи и оглянулся. Мадлен сидела на корточках возле незнакомки. На ней была только моя старая рубашка и туфли на высоком каблуке.

      — Вовсе незачем было бить её так сильно.

      Я изумленно посмотрел на нее.

      — Эта дамочка размахивала пистолетом, крошка. Если она ещё дышит, то ей просто повезло. Она бы должна быть уже мертва.

      Мадлен хотела что-то возразить, но потом отбросила назад волосы и рассмеялась.

      — Извини, Мэтт. Я слишком долго жила с респектабельными людьми, где насилия не существует, а о смерти никто не думает, и если у тебя проблемы, то ты просто вызываешь полицейского, и он приходит вовремя и решает их за тебя.

      Она посмотрела на лежащую женщину.

      — Так что нам с ней делать, перерезать ей горло? Что-то тыкалось мне в ногу. Я сказал:

      — Хэппи, перестань, я не могу сейчас с тобой играть.

      — Он хочет дать тебе что-то, — сказала Мадлен. — Похоже на сумочку.

      Я взял сумочку и открыл её. Внутри был маленький бумажник, из хорошей кожи, несколько кредитных карточек и водительские права на имя Руфь Стефани Штейнер, 22 Батервуд Роуд, Санта-Фе, Нью-Мехико 87501.

      Секунду это имя мне ничего не говорило. Я отдал вещи Мадлен, которая хотела посмотреть, и присел возле женщины, которая все ещё была без сознания, стараясь повернуть её так, чтобы увидеть лицо. Бледное и измазанное пылью лицо показалось мне незнакомым.

      — Посмотри за ней, мне нужно позвонить, — сказал я.

      — Ты знаешь, кто она, — это был не вопрос, а утверждение.

      — Да, — сказал я. — Я расскажу тебе позже. Хотя я звонил по этому номеру несколько раз за последние месяцы, я его не помнил и нигде не записал, мне пришлось перерыть весь справочник. Трубку подняли сразу, ответил детский голос. Я попросил девочку позвать отца.

      — Папсик, это тебя.

      Я услышал, как кто-то спускается по лестнице и мужской голос говорит:

      — Мама не любит, когда ты называешь меня папсиком. Уважай отца хоть немного, будь любезна.

      — Да, папа.

      Потом тот же голос сказал в трубку:

      — Штейнер слушает.

      Я сказал:

      — Марк, это Мэтт. У меня тут кое-какие твои вещи. Пистолет Лама, маленький, тридцать восьмого калибра, без одного патрона. Как ты понимаешь, он пришел не сам. Я думаю, она стреляла в Хэппи, но промахнулась.

      — О, черт! — потом Марк сказал:

      — Руфь панически боится собак ещё с тех пор, как они травили её собаками, когда она убегала из… неважно. Я не знал, что она ушла, я думал, она спит. С ней все в порядке?

      — Нет, мне пришлось стукнуть её довольно сильно, чтобы разоружить. Хочешь я позвоню и вызову «скорую»?

      — Черт возьми, амиго, не надо было!..

      Я взъелся.

      — Амиго, только потому, что я добрый, я не разрядил ей в голову твой пистолет. Во-первых, я спас ей жизнь. Я делаю тебе ещё одно одолжение и звоню тебе, а не в полицию. Не будь неблагодарным. Так вызывать «скорую»?

      Он помолчал и спросил:

      — Что сказали в полиции?

      — Я не звонил им. Я не думаю, что кто-нибудь сообщил о выстреле. Девятимиллиметровый патрон хлопает негромко, а соседские дети постоянно что-нибудь взрывают здесь.

      Марк Штейнер откашлялся в трубку.

      — Пожалуйста, не звоня никому, я сам обо всем позабочусь. Какой у тебя адрес? — я вспомнил, что был у него дома, но он никогда не приходил ко мне. Когда я сказал ему, куда ехать, Марк сказал:

      — Жди меня, я сейчас буду… Мэтт.

      — Да.

      — Мне нужно связаться кое с кем. Может быть, они появятся раньше, чем я. Впусти их. Они позаботятся о ней. Я сказал:

      — В последнее время тут происходят интересные вещи. Дай им какой-нибудь пароль, чтобы я знал, что они от тебя.

      — Ладно. Пароль будет… «Ляпис». Он произносил это слово точно так же, как Мак. Надеюсь, что я ничем себя не выдал, когда сказал:

      — «Ляпис» вполне подходит.

      — Я выйду сразу же, как только позвоню. Спасибо.

      — Я потом тебе скажу, есть за что или нет.

      Я срочно позвонил в Вашингтон и оставил сообщение, что здесь становится весьма интересно и что я сообщу все в подробностях через час. А если нет, то пусть они начинают расследование. Потом я снова вернулся во двор. Мадлен сидела на ящике с мусором. Одной рукой она почесывала Хэппи за ухом, а другой держала свой револьвер.

      — Как она?

      Мадлен пожала плечами:

      — Еще дышит. Может, занести её внутрь?

      — По-моему, человека в таком состоянии нельзя трогать без необходимости. Сейчас тепло и дождь пока не собирается. За ней скоро придут. Ты хотела знать, кто она такая, так вот, она — жена парня, которого зовут Марк Штейнер. Мы с ним ездим в стрелковый клуб. Не спрашивай у меня, что она здесь делает, я не знаю. А ты бы лучше накинула что-нибудь перед тем, как придет эта компания.

      — Достань мой чемодан из мерседеса — там мои вещи. Ключи в моей сумочке, где-то в твоем любовном гнездышке.

      — Могла бы сказать, что вещи в машине, до того, как я закрыл ворота.

      Пока Мадлен одевалась, я накрыл Руфь Штейнер одеялом и, присев рядом с ней, поднял ей веки. Зрачки были нормального размера, это значило, что мозг не поврежден. Было видно, что возле левого уха набухает огромная гематома. Она начала дышать по-другому, а это значило, что она скоро начнет приходить в себя.

      Я сказал:

      — Все в порядке, миссис Штейнер, Марк сейчас придет.

      Она болезненно повернула ко мне голову:

      — Что случилось? О, уберите его. — Она со страхом смотрела куда-то мимо меня. Я сказал:

      — Он вполне кроткий пес и не укусил никого ни разу в жизни, но если он вас беспокоит, я заведу его в дом. Пойдем, Хэппи.

      Я поднялся и повел его в дом. Когда я вернулся, Руфь Штейнер сидела, прижимая обе руки к голове, и раскачивалась из стороны в сторону.

      — Кроткий! Вы бы его видели, он тянулся к моему горлу. Если бы я не всунула сумочку ему между зубов, он бы меня загрыз!

      Я засмеялся.

      — Мэм, у вас был пистолет в одной руке и что-то новое и интересное в другой, правда? Хэппи подумал, что вы собираетесь выстрелить и бросить это что-то, чтобы он принес это обратно, как я учил его. Я стреляю холостыми и бросаю специальный мешок, но откуда же он знал, в чем разница. Вы выстрелили и ничего не бросили, поэтому он потерял терпение и прыгнул за тем, чем, как он думал, вы его дразнили. Ему вовсе неинтересно ваше горло, все, что ему было нужно, — это ваша сумочка. И на будущее, миссис Штейнер, если вы ещё раз попытаетесь стрелять в мою собаку, то я попробую на вас другой конец моего ружья.

      Она резко сказала:

      — Теперь понятно! Для вас собака ценнее человеческого существа, учитывая то, как вы и ваши дружки обращаетесь с людьми!

      Секунду я смотрел на нее.

      — Какие дружки?

      — Сами знаете какие! Один из них и сейчас сидит напротив вашего дома. Будьте вы прокляты, прокляты, все прокляты! Почему вы не оставите нас в покое? Вы заставляли жить нас в грязной пустыне, где ветер никогда не перестает дуть и вечно приходилось жевать песок. Но теперь я начинаю жалеть, что мы переехали в этот грязный, примитивный городишко!

      Я сказал:

      — Вы неправильно меня поняли, миссис Штейнер. Я не знаю, где вы жили раньше и почему вам пришлось оттуда уехать. А если кто-то из моих друзей припарковал машину возле вашего дома, то они мне об этом не рассказывали.

      Она сердито рассмеялась.

      — Это вы так говорите. Разве вы не знаете, что Марк просто обманулся в вас, когда вы завязали с ним знакомство в стрелковом клубе прошлым летом, а потом так беспомощно вели себя со своим ружьем, что он просто не мог не пригласить вас к себе домой и не починить его. Вы — плохой актер, и когда Марк понял, что за нами следят, стало очевидно, что это вы все организовали. Почему вы смеетесь?

      — Не обращайте внимания, — сказал я. Конечно, я смеялся потому, что подозрение Марка Штейнера по отношению ко мне было то же, что я чувствовал по отношению к нему. К тому же, тут ещё появилась Мадлен с её подозрениями, и если Приведешки, кто бы они не были, пытались натравить нас друг на друга, то они в этом прекрасно преуспели. Я услышал, как возле ворот остановилась машина, взял маленький Лама и вышел во двор. Кем бы ни был Марк Штейнер, он не будет держать у себя дома плохой пистолет. Кто-то попытался открыть ворота, а потом начал стучать. Я подошел и перед тем, как открыть, спросил:

      — Пароль?

      Нетерпеливый мужской голос ответил:

      — «Ляпис», черт бы тебя побрал! Открывай.

     

      Глава 6

     

      Первый, кто вошел, был одет в дорогие, специально вытертые джинсы, в короткую куртку из того же материала и темно-синий гольф. Я подумал, что это всего лишь маскировка, потому что через одежду проглядывал человек, который носит только костюмы-тройки. Джинсы были тщательно выглажены — никто из тех, кто живет на Западе, никогда не прикоснется к джинсам утюгом. Его выдавало все — и белые, ровные, отлично вычищенные зубы, и аккуратно подстриженные и уложенные светлые волосы, и сияющее, как будто только что выбритое, лицо.

      Пистолет у гостя был в кобуре под правой рукой, наверняка девятимиллиметровый автоматический парабеллум.

      — Где она? — сквозь зубы процедил он.

      — Вон там, — сказал я, показав головой на женщину, которая сидела на земле и наблюдала. Это был смазливый парень, типичный американский мальчик из колледжа, который неплохо устроился в какой-нибудь государственной конторе. Не знаю почему, но с первых же секунд, как я его увидел, я понял, что он работает на Вашингтон. Как говорят, рыбак рыбака видит издалека.

      — Штейнер сказал тебя зовут Хелм?

      — Правильно. А вы кто?

      Он помахал у меня перед носом каким-то удостоверением, но так быстро, что я не успел прочитать, что было выгравировано внутри на фоне золотого щита.

      — Правительство США, — сказал он. — Нам сообщили, что это срочный случай, что женщина тяжело ранена, без сознания и что требуется госпитализация. На неё это не похоже. Если это какая-нибудь глупая шутка… Проверь её, Майк.

      Второй был ниже ростом, и его черные волосы были немного длиннее. На нем был спортивный костюм, но небольшая выпуклость под рукой говорила о том, что пистолет он носил там же, возможно, такого же калибра и марки. Он подошел к жене Штейнера и аккуратно осмотрел голову. Его напарник сказал мне:

      — Дай пистолет.

      Я посмотрел на холеную руку, которую он протянул за оружием. Не было никакой причины не отдать ему пистолет Руфи Штейнер, и в то же время, чего ради я должен был отдавать? В розницу пушка стоит где-то триста баксов. Он ошибся, думая, что пистолет мой, но в любом случае, это было не его оружие. Чего ради я должен дарить ему или кому-нибудь другому из правительства США три сотни баксов и не ждать за это никакой благодарности? Я сказал:

      — Смелое заявление. У меня пистолет в руке, а твой в кобуре под мышкой. Как ты собираешься проводить конфискацию?

      Он уставился на меня, шокированный моей наглостью. Как представитель правительства США он, конечно, не ожидал отказа.

      Я продолжал:

      — Вы пришли за женщиной, мистер, забирайте её и выметайтесь!

      — Послушай, ты! — Он замолчал, глядя мне за спину. Я услышал голос Мадлен:

      — Мэтт, у нас гости?

      Я ответил, не поворачивая головы:

      — Федералес, мэм. По идее, они пришли за миссис Штейнер, но этот парень, похоже, готов спереть все, что плохо лежит. Сейчас он хочет пистолет, но наверняка ему понравится и мебель, а потом прощай и газовая печка, и раковина, и холодильник, и телевизор. Его зовут Эль Омбре Син Номбре1, поскольку он очень скромный и как его зовут, не сказал, если у него вообще есть имя. Второй — более самостоятельный, его зовут Майк. Посмотри, пожалуйста, не нужно ему помочь?

      Мадлен подошла к Майку и миссис Штейнер. Он прокашлялся, что значило, что она произвела на него впечатление, и сказал:

      — Если вы поможете мне, мы доведем её до машины, мисс…

      Мадлен вытащила руку из сумочки, но было ясно, что там есть что-то тяжелое.

      — Рустин, — сказала Мадлен. — Мадлен Рустин. А вы доктор?

      — Мигель Ортиц, к вашим услугам, мисс Рустин. Нет, я не врач. Я, как они говорят, делаю мелкий ремонт, пока не вызовут настоящего врача.

      — Как она?

      — Сейчас трудно сказать, но она не потеряла много крови, так что беспокоиться не о чем. Я бы прописал ей постель, рентген, чтобы узнать, нет ли перелома черепа, и как можно больше спать. Давайте поднимем её.

      Пока они трое медленно и неуклюже шли к машине, я спросил парня, который все ещё стоял передо мной:

      — Что дальше, мистер Большая Шишка?

      Он посмотрел на меня тяжелым взглядом, который он наверняка отрабатывал перед зеркалом.

      — Ты это все уже забыл. Ты уже забыл пароль, который мы использовали. Это понятно?

      — Это понятно, — сказал я. — И этого не будет. Только потому, что у тебя красивое удостоверение, которое я толком не прочитал. Ты возьмешь то, за чем пришел, а я забуду то, что мне захочется. Пока.

      Он начал было что-то говорить, передумал, отвернулся и вышел, даже не извинившись перед Мадлен, с которой он столкнулся в воротах.

      Через некоторое время мы услышали противный писк моего электронного дверного звонка. Жаль, что сейчас никто не вешает у своих дверей простых колокольчиков. Я сказал:

      — На этот раз это должен быть Марк Штейнер. Может, он знает про Приведешек больше, чем мы.

      Звонок снова нетерпеливо заверещал. Я засунул маленький испанский пистолет себе за пояс и вышел.

      — Мэтт, впусти меня. Если нужен пароль, то вот — «Ляпис», хотя я за это буду гореть в аду.

      Конечно, это был голос Марка Штейнера. Я отодвинул засов и отошел в сторону, пропуская его в калитку. Он вошел, оглянулся и, видя, что я стою спиной к забору с пистолетом в руке, криво улыбнулся.

      — Я узнаю пистолет, — сказал он.

      — Я его спас, — сказал я. — Один из этих молодчиков, которых ты прислал, хотел его присвоить. Насколько я знаю этих типов, ты бы больше его никогда не увидел. Вот, держи.

      Он взял пистолет, проверил патронник и предохранитель, как это делает человек, который умеет обращаться с оружием.

      — Интересно, почему пистолет назвали по имени вьючного животного в Южной Америке? — сказал он. Я не знал, что она его взяла, но только из этого она умеет стрелять более-менее прилично после того, как я немного подучил её. Но ты не спросил, что с ней.

      Я раздельно сказал:

      — Меня не очень интересует здоровье тех, кто врывается в мою частную собственность с оружием в руках и желанием кого-нибудь прикончить.

      Некоторое время мы смотрели друг другу в лицо. Потом он посмотрел на пистолет в своей руке и улыбнулся.

      — Мэтт, ты — полный дурак, если разговариваешь со мной в таком тоне после того, как отдал мне пистолет.

      Я покачал головой.

      — Если бы у тебя не было оружия, я бы с тобой так не разговаривал. Мы ведь знаем, что негоже обижать друг друга словами, когда можно просто выстрелить. К тому же тебя хорошо видно от угла дома… Мисс Рустин, позвольте представить вам мистера Штейнера и наоборот.

      Он оглянулся и рассмеялся, когда увидел, что Мадлен вышла из-за угла, держа в руке свой маленький револьвер. Штейнер проверил свой пистолет ещё раз, расстегнул нижнюю пуговицу на рубашке, засунул пистолет за пояс, застегнулся и пошел знакомиться с дамой. Мадлен подала ему руку, прищуриваясь, как будто пыталась его узнать.

      — Глупо звучит, но, может быть, мы встречались раньше?

      Марк склонился над её рукой.

      — Если бы я не был счастливо женат, мисс Рустин, я бы обязательно придумал способ познакомиться с вами в более спокойной обстановке, но, я боюсь, не сегодня.

      — Я была уверена… Не обращайте внимания. Как ваша жена?

      Я пошел закрыть калитку. Когда я вернулся, Марк говорил:

      — Сильное кровоизлияние, но перелома нет. Несколько дней она полежит в постели. Я спросил:

      — Марк, ты завтракал?

      Нет. Я как раз готовил кое-что для девочек, когда ты позвонил. Руфь лежала в своей комнате с головной болью. По крайней мере, я думал, что она там. Мадлен сказала:

      — Я приготовлю что-нибудь. Что бы вы хотели, мистер Штейнер? Есть кофе, но, мне кажется, я видела пиво в холодильнике.

      — Пиво, пожалуйста.

      Когда она ушла на кухню, Марк посмотрел на меня.

      — Приятная женщина. Но пистолет она держит так, как будто видит его не в первый раз.

      — Не обращай на неё внимания. Давай поговорим о тебе.

      — Мне нечего тебе сказать.

      — Ерунда, — сказал я. — Ты имеешь в виду, что ты много мог бы мне рассказать, но тебе нельзя.

      — Думай, как хочешь. — Он оглянулся, потому что вошла Мадлен с тарелкой и бутылкой в руке.

      — Вам нужен стакан? — спросила она.

      — Нет, спасибо, мисс Рустин.

      — Называйте меня Мадлен. А как ты, Мэтт, хочешь ещё кофе?

      — Отличный сервис, — сказал я и посмотрел на Марка Штейнера. — Если ты мне ничего не можешь рассказать, зачем ты здесь сидишь?

      — Официально я здесь передать тебе, что никто тебе ничего не скажет, и чтобы ты даже не пытался вынюхивать это сам.

      — А не официально?

      — Я здесь, чтобы дать тебе в нос за то, что ты стукнул мою жену.

      — И как твои дружки собираются не дать мне вынюхивать, если мне это нравится?

      — Они выяснили, ко всеобщему удивлению, что ты тоже работаешь на дядю Сэма, правда, в каком-то странном качестве. Так вот они скажут своему шефу в Вашингтоне, чтобы он сказал твоему шефу в Вашингтоне, чтобы ты не совал нос не в свое дело. По-моему, мистеру Дэнису Мортону ты не очень понравился. Что ты сделал, что он такой сердитый на тебя?

      Секунду я смотрел на него.

      — Раз вы все там такие засекреченные, ты, конечно, не собираешься говорить мне, что означает этот чертов «Ляпис», почему мой шеф, который неплохо умеет отгадывать загадки, в Вашингтоне ничего не выяснил, и почему Мортон разозлился, когда ты использовал это слово, как пароль.

      Он начал было говорить, что он не собирается ничего мне рассказывать, но потом он взял себя в руки и, прищурившись, посмотрел на меня. Потом он сказал:

      — Под волосами твоего шрама не видно, но вот в начале лета… Я бы сказал, что ты получил его совсем недавно. И хотя ты высокий парень, ты вряд ли просто стукнулся головой о низкий дверной косяк. Так вот, что ты делаешь для правительства США, амиго, что тебе приходится ловить пули головой?

      Наверное, мне нужно было сказать, что раз он не хочет отвечать на мой вопрос, пусть не ждет ответа на свой, но это препирательство было бы только потерей времени. К тому же, он знал что-то, что я тоже должен был знать.

      — Это называется контрподдержка, — сказал я. — Другими словами, если какой-то отдел секретных служб, скажем, банда Дэниса Мортона, начинает терять людей из-за кого-нибудь, с кем они сами не могут справиться, то они вызывают специалистов, то есть нас.

      Он долго изучающе смотрел на меня.

      — Так, значит, ты убивал людей?

      Я кивнул и вспомнил, что я думал о нем на стрельбище.

      — А ты разве нет?

      Он замотал головой.

      — Стрельба — это для меня спорт. Конечно, я люблю оружие, но я никогда не направлял его на человека.

      — Тебе повезло, — сказал я.

      — Ты мне не веришь?

      — Сегодня утром, когда ты выиграл этот чемпионат, ты слишком вяло отреагировал на победу.

      Он улыбнулся.

      — Мэтт, перед тем, как мне пришлось бежать из страны, я был национальным чемпионом по стрельбе из крупнокалиберного оружия. Это настоящая стрельба, с пятисот метров, когда любой ветерок может отклонить пулю далеко от цели. Так чего ради я буду хлопать в ладоши или прыгать от радости, если я выиграл стрельбы из мелкашек с сотни метров у нескольких парней, которые стреляют только по воскресеньям, и к тому же, я прошу прощения, не слишком хорошо.

      Это был вполне искренний ответ. Я сказал:

      — Так что, ты — не американский гражданин?

      Он усмехнулся, но потом стал серьезным.

      — Ты спрашивал, что такое «Ляпис».

      — Да.

      Он ткнул себя пальцем в грудь.

      — Это — я, — сказал он. — Я — Ляпис.

     

      Глава 7

     

      Одно из кедровых поленьев взорвалось в камине с таким треском, что мы все подскочили. Я встал, подбросил в камин угольки, которые выпали на пол, и вернулся в кресло, пытаясь понять то, что услышал.

      Я помнил, как мы спорили с Маком, что такое «Ляпис» — человек, организация или название операции? Похоже, я нашел ответ. «Ляпис» была операция, организованная, чтобы защитить человека, иностранца, который был женат на американке. Он жил где-то, а потом его заставили вместе с семьей сбежать из страны и поселиться здесь, в Нью-Мехико, где его жена ненавидела даже воздух.

      Я видел, что Мадлен тщательно изучает Марка.

      — «Ляпис»! Понятно! На латыни «ляпис» означает камень. Правильно?

      Я сказал:

      — Замечательно. Я всегда говорил, что классическое образование — это полезная вещь.

      — А камень по-немецки — штейн. Марк Штейн. Марк Штейнер, — она ждала моих комментариев. — А по-испански камень — пьедро. Ты ещё не понял?

      — Нет пока, — сказал я. — Попробуй ещё раз.

      Я видел, что Марк слушает безо всякого выражения.

      — Пьедро, Боже ж ты мой! — нетерпеливо сказала Мадлен. — Разве тебе это ничего не говорит? Маркус Пьедро. Пару лет назад о нем кричали все газеты и телевидение.

      — Это для меня ничего не значит. Кто такой Маркус Пьедро?

      — Так вот почему я знаю его лицо! Его фотография была на обложке его книги «Империя зла». Кому-то из Южной Америки не понравилось то, что он написал, и они назначили цену за его голову, миллион долларов. Насколько я знаю, никто не востребовал деньги.

      Я взглянул на Марка. Мне никогда не приходило в голову, что он может быть писателем, но я думаю, они бывают любых форм и размеров. В конце концов, я сам когда-то печатал на машинке.

      — Я всегда хотел быстро заработать миллион, — сказал я. — Но я думал, того человека звали Рушди, а книга называлась «Сатанинские Сутры» и цена, назначенная каким-то бородатым иранским дядькой, была пять миллионов. Видно, Марк какой-то завалящий писатель.

      — Южноамериканцы, конечно, использовали только идею, — сказала Мадлен.

      — Не обязательно, — наконец сказал Марк. — Цены за голову существовали всегда, и масса древних царей назначали награду за голову кого-нибудь, кто их раздражал, а у Грегорио Васкеса больше власти, чем у любого древнего царя, может быть, даже больше, чем у Аятоллы, единственная разница, что Хомейни имеет дело с Мохаммедом, а Васкес имеет дело с кокаином. Писателям не рекомендуется критиковать любую религию, а если вы не верите, что кокаин — это религия, возьмите интервью у каких-нибудь истинно верующих, как сделал я.

      Я вздохнул.

      — Кокаин! О, Боже, опять началось. Так, значит, этот типчик из федеральной службы, которого я чуть не пристрелил, просто кокаиновая ищейка?

      Мадлен нахмурилась.

      — Ты что, не согласен, что торговлю наркотиками надо остановить? Я засмеялся.

      — Остановить?! Кто, черт возьми, может это остановить? Лично я наркотики на нюх не выношу, и, если бы эти ребята могли это остановить, я бы ни слова не сказал.

      Мадлен сказала:

      — Если ты такой умный, так, может, у тебя есть лучшее решение?

      — Конечно, — сказал я. — Очень просто: создайте мир, в котором будет так приятно жить, что никому не будет нужна эта химия. Вот и все. Рынок наркотиков свернется, и мы все будем счастливы. Еще вопросы?

      Она состроила мне рожу. Марк Штейнер прокашлялся.

      — Ты вряд ли читал мою книгу, Мэтт.

      Я покачал головой.

      — Боюсь, я о ней до сих пор даже не слышал. Извини. А ты прячешься здесь в Санта-Фе, чтобы накропать другую книжицу, продолжение «Империи зла», наверное. Как называется — «Король Коки»?

      Он жестко сказал:

      — Да, я работаю над продолжением, первая книга была глубоким исследованием стран Южной Америки с упором на политические, экономические и социальные последствия торговли наркотиками, в особенности кокаином.

      Нет ничего более нудного, чем когда автор объясняет свою книгу тому, кто её не читал. Он продолжал:

      — Я рассказал о преступных организациях, таких, как картель Мидельин в Колумбии, и предположил, что они не просто независимые друг от друга царства зла, но скорее всего лишь части громадной преступной империи, которая включает в себя весь континент Южной Америки и Центральную Америку. Империя управляется одним из отставников — лейтенантом Очо.

      Я перебил его:

      — Кто этот Очо?

      Марк, казалось, удивился моему невежеству:

      — Это человек из семьи Мидельин, который, конечно с помощниками, управляет большим колумбийским наркотическим картелем. Можно ещё пива?

      Я подождал, пока Мадлен принесла пива, и спросил:

      — А как случилось, что мистер Васкес заинтересовался тобой?

      — Конечно, после того, как вышла моя первая книга, — Марк глотнул пива и вытер губы тыльной стороной кисти. — Именно его ненормальная реакция на «Империю» заставила меня подумать о продолжении. Мне показалось, он просто взбесился. Честно говоря, у него были причины недолюбливать меня. Я описал кое-какие неприятные факты, но с этим уже ничего нельзя было поделать, книга была в печати, и, что бы ни случилось, она была бы издана. Ясно, что он предлагал миллион долларов за мою голову не потому, что боялся этой книги. Он боялся, что я напишу что-нибудь еще, и тогда я понял, что должен собирать материал для второй. И я собрал.

      Он выпил ещё пива и стал смотреть в огонь. Я встал и снова бросил в камин выпавшие угольки. Мадлен нетерпеливо сказала:

      — Ну же, не молчи.

      — Мэтт, название, которое ты предложил, неверное. Васкес больше не собирается заниматься только кокаином, ему мало быть просто Королем Коки, он хочет контролировать наркотики в любых формах — от марихуаны до гашиша, контролировать все значительные опиумно-морфино-героиновые операции, и не только в Южной Америке, но во всем мире, даже в Золотом треугольнике. Именно этого Васкес и не хотел видеть в книге. Того факта, что он почти готов основать мировую монополию на самые популярные наркотики. Он боялся, что всплывет и мотив для её создания.

      Мадлен удивилась:

      — Это и так ясно, каждый хочет быть богатым. Марк покачал головой.

      — У людей из семейства Мидельин фантастические суммы денег. Васкес стал богат еще, когда работал администратором для картеля. Нет, здесь замешаны не деньги. Его сын, молодой пилот, погиб, когда самолет был сбит агентами из отдела по борьбе с наркотиками во время перевозки очередной партии через Багамы в США. Теперь сеньор Васкес-старший обвиняет США в смерти своего сына.

      Я сказал:

      — Ну и что, все обвиняют США во всем.

      — На самом деле, — сказал Марк, — агенты утверждали, что самолет упал не из-за их стрельбы, но теперь это уже не важно. С точки зрения Васкеса, они убили молодого человека, чье единственное преступление, если это вообще можно было назвать преступлением, было в том, что он перевозил некоторый товар для американских граждан, которые, несмотря на странное отношение своего правительства, хотят его получить и готовы платить за него, поэтому теперь он хочет уничтожить США, наводнив страну наркотиками по смехотворной цене, так что никто не сможет удержаться от соблазна.

      Я прищурился.

      — И что, он может это сделать?

      Марк пожал плечами.

      — Кто знает? Я сам задал этот вопрос в книге, но ответа я не знаю. Я знаю только, что он считает, что может, а он не стал бы себя обманывать.

      Мадлен спросила:

      — А кто компаньоны Васкеса? Ты же говорил, что у Васкеса есть помощники. Это люди, которые помогают ему в бизнесе?

      Марк коротко рассмеялся:

      — Не совсем. Они скорее его слуги, чем помощники, они называют себя Лос Компаньерос де ла Охо. Это было новое слово для меня, я спросил:

      — Что такое Охо?

      — Охо значит «лист», лист коки. Я же говорил тебе, что это религия. Грегорио Васкес — первосвященник. Из-за личных причин он стал заниматься и другими наркотиками, но кокаин для него не просто товар. Его слуги слушаются любого его слова, а чтобы стать Компаньеро, нужно очистить себя, пройти через сложные ритуалы, включая употребление священного наркотика.

      Я сказал:

      — Они следят за Мадлен и за мной уже несколько недель.

      — Странно. Ты уверен?

      — Одного я могу показать тебе прямо сейчас, он сидит в машине напротив дома. У тебя много друзей в Санта-Фе?

      — Нет, не очень, — сказал Марк.

      — Среди них есть парень, который умеет обращаться с оружием, и они знают, что он прекрасно стреляет. Если бы ты планировал какую-нибудь операцию, ты должен точно знать, кто может тебе помочь. Конечно, тебе не нужен любитель, который может из-за кустов палить из Узи или М16. Стрелять нужно один раз.

      Марк удивился:

      — Ты думаешь, они считают, что я нанял тебя?

      — Они могут думать, что я работаю с командой Дэниса Нортона, прости Господи, и что тебя прислали сюда под мое крылышко. Если люди часто встречаются, то для них это значит, что они не просто ходят в один стрелковый клуб. Естественно, они думают, что я здесь, чтобы защищать тебя.

      Мадлен сказала:

      — Это объясняет, почему они следят за тобой, но при чем тут я?

      Я ответил:

      — Когда они проверяли меня, они, конечно, не стали искать всех, кого я знаю, достаточно было просмотреть газеты за последние четыре года. Я попал в серьезную переделку здесь в Санта-Фе. И кто был мой помощник? Дамочка, только что из тюрьмы, которая дважды спасла мне жизнь и убила при этом двух человек.

      Я повернулся к Мадлен:

      — Поэтому они выследили тебя в Денвере и обнаружили, к своему удивлению, высокооплачиваемого адвоката в прекрасно сшитом костюме, но, когда они стали слишком назойливыми, упомянутый адвокат вытащила пистолет и вела себя так, как не подобает истинной леди, подтвердив тем самым их подозрения.

      — Черт знает что, — запротестовала Мадлен. — Ты думаешь, эти Компаньерос считают, что я ковбой или что-то в этом роде?

      Я усмехнулся.

      — Разве нет? Я помню, что я разбился в лепешку, чтобы сделать из тебя приличного ковбоя. И не быть мне живу, если бы это было не так.

      Вдруг она воскликнула:

      — Старый Горец!

      — Что? — спросил я.

      — Он жил в горах, не помню где. Это было на Среднем Востоке. Он основал что-то вроде своей религии, религии убийц, и у него было много преданных фанатиков. Он давал им гашиш, а потом посылал на убийство. Гашишин, Ашашин — отсюда произошло это слово.

      Марк сказал:

      — Есть и другие культы, где используются наркотики. Например, культ пейота среди индейцев. Но я никогда не слышал, чтобы пейот использовали во вред кому-нибудь.

      Я сказал:

      — Старый Горец. Давайте назовем нашего южноамериканского друга Старец Анд. Думаю, он уже не мальчик.

      Марк коротко рассмеялся:

      — Ты угадал. Сейчас его называют очень уважительно: Эль Вьехо, Старец. В следующем месяце ему будет семьдесят лет. Для Компаньерос это будет замечательный праздник. Если он доживет.

      Я внимательно посмотрел на этого человека, который спокойно сидел в кресле передо мной.

      — Почему ты думаешь, что он может не дожить, исключая, конечно, что он может подавиться куриной косточкой?

      Марк помолчал.

      — Люди устают от преследования, — медленно сказал он. — Амиго, если кто-то предлагал бы миллион долларов за твою голову, что бы ты сделал?

      Я сказал:

      — Очень просто. Я бы позвонил какому-нибудь богатому другу, чтобы он предложил два миллиона долларов за его голову. Конечно, если бы у меня были такие друзья.

      — Так что бы сделал ты?

      Я пожал плечами:

      — Черт, наверное, я бы пристрелял свой старый Магнум и поехал за этим сукиным сыном.

      Марк улыбнулся:

      — Прекрасный ответ дикого человека. Хотел бы я…

      Он замолчал, и его улыбка погасла. Он облизал губы:

      — Но если за всю жизнь ты стрелял только в бумажные или металлические мишени… Я думаю, у тебя есть какой-то опыт, Мэтт. Может, ты покажешь мне, как это делается? Я уже устал жить, как загнанный зверь. Помоги мне найти этого человека, чтобы я мог его убить. Этого Грегорио Васкеса, этого Старца.

     

      Глава 8

     

      Я услышал, что Хэппи лает снаружи, и это дало мне время помедлить с ответом на невероятное предложение, которое он мне только что сделал. Я не хочу сказать, что меня раньше никогда не просили участвовать в мокрой работе, но в первый раз я должен был подержать пальто, пока какой-то спортсмен-любитель будет стрелять. Я не знал, как ответить, чтобы не обидеть его Хэппи все ещё надрывался во дворе. Я подошел к окну и через забор увидел коричневую крышу почтового грузовичка, который припарковался перед соседним домом.

      — Хэппи, заткнись, — сказал я, и он подбежал ко мне, виляя хвостом, гордый тем, что он такой хороший сторож. Я почесал ему за ухом и ушел в дом.

      Когда я вернулся к столу, Мадлен сердито выговаривала Марку:

      — Какого черта просить его об этом! Даже если он мог бы помочь, это не его дело!

      — А если нет другого способа, что делать? — спросил Марк. — Если бы за вас назначили цену, что бы вы делали?

      — Есть более цивилизованные способы.

      — Я перепробовал много цивилизованных способов. Я уехал из страны вместе с семьей. Я поверил, что ваше правительство защитит меня, но мою жену похитили. Я снова сбежал и спрятался под чужим именем, но они нашли меня. Так что же мне теперь, ждать пулю из-за угла?

      — Вас обоих застрелят. Этот человек может купить себе любую охрану.

      — Никакие деньги не защитят его на расстоянии пятисот метров, если, конечно, он не живет в бункере, как Гитлер. Я хороший стрелок и никого не прошу сделать работу за меня. Я с удовольствием прикончу его сам, но мне нужен проводник. У охотников есть проводники, так ведь? Если бы я никогда не охотился и вдруг решил пойти на лося или медведя, я бы, конечно, взял проводника, человека, который знаком с повадками зверей и выведет меня на нужное место. Из того, что я знаю об амиго, я вижу, что он будет отличным проводником. Я просто не знаю, что я могу предложить ему взамен.

      Я покачал головой:

      — Извини, я бы хотел тебе помочь, но у меня у самого сейчас сложная ситуация.

      Хэппи продолжал надрываться, теперь уже на заднем дворе. Мадлен встала:

      — Я приведу его в дом.

      Когда она ушла, я сказал Марку:

      — Как я тебе сказал, будь я на твоем месте, я взял бы свое ружье и пошел на охоту. Есть только один человек, который может приказать мне убить кого-нибудь. Я очень сомневаюсь, что смогу убедить его, что такая задача подходит для нашей организации…

      Взрыв потряс все небольшое здание. Я услышал звон разбитого стекла, когда взрывная волна с грохотом распахнула большие стеклянные двери в спальню.

      Я почувствовал, что схожу с ума от злости на свою тупость. Любой мог купить автобус и покрасить его в коричневый цвет. Я подумал: «Идиот, сегодня же воскресенье! Когда почту развозили по воскресеньям?!»

      Я был уже на ногах и, шаря за пазухой в поисках своего Смит-и-Вессона, бросился к боковому выходу. Однако я вернулся к стойке с оружием и выхватил из ножен большой тесак.

      Я быстро проинструктировал Марка, который уже вытащил свой пистолет:

      — Оставайся здесь. Это уже мои игрушки. Я не хочу по ошибке пристрелить тебя. Стреляй во всякого, кто войдет, если это не Мадлен, Хэппи или я. Не думай ни о чем, просто вышиби ему мозги, о'кей?

      — О'кей.

      Крадясь к двери, я подсознательно понимал, что можно больше не беспокоиться о Мадлен и Хэппи после взрыва на заднем дворе, но не это меня сейчас волновало. Нужно было выжить.

      Секунду я постоял, глядя в открытую дверь, пытаясь увидеть снайпера на соседней крыше, а потом второй раз за день нырнул в свои розовые кусты. Но на этот раз на мне по крайней мере были брюки. Никто не выстрелил и не метнул в меня нож.

      Я крался по тропинке позади дома, когда кто-то тяжелый спрыгнул с крыши у меня за спиной. Краешком глаза я заметил что-то черное у самого лица. Я вскинул тесак, но это что-то, как змея, обвилось и вокруг ножа, и вокруг моей шеи и мгновенно затянулось. Был момент, когда я подумал, что мне придется собственным ножом перерезать себе горло.

      Я повернулся на каблуках, выбрасывая в сторону руку с ножом. Нужно сказать, я почувствовал удовлетворение, когда лезвие прошло через чью-то плоть и кости.

      Пистолетный выстрел с крыши напомнил мне, что у меня нежданные гости. Я мельком оглядел крышу, но, похоже, больше никто не собирался показывать акробатические номера. Я перекатился к углу дома и, выглянув, увидел сцену, похожую на ночной кошмар. Выбитые двери и покореженная мебель, раненая собака, которая, увидев меня, стала пытаться ползти ко мне, мертвая или без сознания женщина, лежащая в луже крови, и мертвый мужчина в костюме цвета хаки со своим маленьким пистолетом, все ещё зажатым в руке.

      «Тупой ублюдок, — подумал я. — Просил помощи и не остался, где ему сказали быть».

      С мистером Маркусом Штейнером было покончено. Он решил показать смелость вместо того, чтобы подчиняться приказам, и к тому же кто-то оказался богаче на миллион баксов.

      Но все это вылетело у меня из головы, как только я увидел, что во дворике есть ещё и живые. Девушка в джинсах и темном свитере и вдобавок мужчина в черном, который поднимался с тела Марка с черным шарфом в руке. Он бросился к забору, и это значило, что он не опасен.

      Девушка была небольшого роста с длинными черными волосами и глазами сумасшедшей. Она полностью подходила под описание, которое дала Мадлен. Это её она поймала в парке Денвера и избила пистолетом. Из сумки она вытащила гранату. Тот факт, что мы оба погибнем при взрыве, похоже, её абсолютно не интересовал. Она уже тянулась к чеке, когда тяжелый нож пригвоздил её к забору. Она уронила гранату, и та покатилась ко мне. Я успел увидеть, что чека ещё на месте, но облегчения не почувствовал. Второй душитель исчез. Я услышал, как почтовый грузовичок с ревом отъехал от ворот.

      Как бабочка на булавке, девушка все ещё висела там, держась руками за рукоятку ножа. К черту её. Марк был мертв. Мадлен была или мертва или без сознания. По крайней мере, ей не было больно. Я подошел к собаке, которая скулила и тянулась ко мне. Ее задние лапы не работали. Похоже, у неё был перелом позвоночника. Я вернулся в дом, из своего служебного саквояжа достал шприц с красной жидкостью, которая убивает человека мгновенно, надеясь, что она сработает и на собаке. Наши специалисты, как всегда, оказались на высоте.

      В разоренном дворике было очень тихо. Я подошел. Убедился, что Мадлен не дышит. Девушка с ножом в руке внезапно упала на землю, это просто лезвие не выдержало веса тела. Она тоже была мертва. Я побежал в дом и, обнаружив, что телефон ещё работает, позвонил Марку домой и первый раз вздохнул спокойно, когда мне ответил тот же самый детский голос.

      — Андреа, ты узнаешь мой голос? Я разговаривал с тобой раньше.

      — Да, я узнаю вас. Вы ведь мистер Хелм, правда?

      — Правильно. Твой папа хотел тебе передать кое-что. Бери младшую сестру и убегайте из дома, хотя бы квартала на два. Если вам есть, где спрятаться подальше от дома, идите туда.

      — Я не понимаю.

      — Неважно, — сказал я. — Уходите из дома. Могут прийти плохие люди. Бери сестру и уходите. Скоро ты услышишь сирены и увидишь полицейские машины, тогда ты подойдешь к полисмену и скажешь, кто ты такая, о'кей?

      — Ну, ладно, раз папсик этого хочет.

      — Да, он этого хочет.

      Я постоял секунду. Мне не хотелось выходить. Человек, который убил Марка Штейнера, ушел, но мы не были с ним настолько близкими друзьями, чтобы мне хотелось мстить за него. Я чувствовал, что нормальная жизнь, к которой я уже почти привык, закончилась.

      Я услышал, как вдали завывают сирены, и вышел к воротам, чтобы встретить полицию.

     

      Глава 9

     

      Некоторое время, мы болтались над городом и ждали, пока окончится буря, и мы сможем сесть в их аэропорту. Мы сели на мокрую полосу, когда гроза ещё была видна в отдалении, и тут же взяли билеты в Майами. Уже в воздухе нам дали жесткую маленькую булочку с крошечным кусочком ветчины. Пришлось дополнить обед тремя дозами «Джин Бим». Я видел, что мы летели над водой, наверное, над Мексиканским заливом, потом опять свернули к земле и ещё миль пятьдесят кружили в поисках посадки. Кто-то, не помню кто, говорил мне, что легче всего переносить болтанку в воздухе, если ты порядочно надрался. Я налил себе еще.

      — Может, вам уже хватит?

      Женщина, которая сидела со мной за столиком, смотрела, как я пытался налить себе последнюю дозу. Я положил на печенье кусочек сыра и протянул ей.

      — Возьмите, это — бри, — сказал я. — Подкрепитесь. Мы взлетаем в девять вечера, но ужин подадут не раньше двенадцати.

      Руфь Штейнер приняла печенье и сказала:

      — Благодарю вас, мистер Хелм. Я неплохо знаю расписание. Я летала этим рейсом несколько раз. Мой муж жил в Рио несколько лет, вы же знаете.

      — Да, Марк говорил мне.

      По её лицу я видел, что я ей почти безразличен. Если бы мы и могли стать друзьями, то этот шанс был потерян, когда я её огрел прикладом по голове. Маленький шрам возле левого уха до сих пор было видно. Конечно, можно и так знакомиться с женщинами, но вряд ли потом возникнут теплые отношения.

      — Тебе все равно придется ужиться с ней, Эрик, — сказал мне Мак, когда я рассказал ему свои опасения. Он вызвал меня в Вашингтон после того, как я начал ему рассказывать свои приключения в Санта-Фе. То, что меня душили шарфом, что девушка бросала в меня гранаты, было для него каким-то цирком.

      — И куда мне с ней ехать? — спросил я. Мак прищурился:

      — Похоже, эта женщина знает, где находится нужная нам информация, и похоже, что без её связей в Южной Америке мы эту информацию получить не сможем.

      Я сказал:

      — Так значит, несмотря на все эти газетные статьи, книга Марка Штейнера и весь материал, который её касается, не погибли, когда его дом вспыхнул, как факел?

      Мак удивленно посмотрел на меня.

      — Разве миссис Штейнер тебе не сказала? Я сказал:

      — После того, как все немного поутихло, она позвонила мне и спросила, как связаться с вами, точнее с шефом моего агентства. Поскольку я в свое время подарил ей хроническую головную боль, а её муж умер у меня в доме, я наверняка был для неё не самым приятным собеседником. Я не хотел задавать ей вопросы и опять делать ей больно. И решил, что вы разберетесь сами.

      Мак кивнул:

      — Ты знаешь, что человек, которого ты знал как Марка Штейнера, был на самом деле Рауль Маркус Коррера Маскарена, отпрыск известной перуанской семьи. Он получил образование в США и уехал в Колумбию изучать журналистику, и именно там он начал собирать материал о наркотических картелях. Как и во многих современных домах, у него дома стоял компьютер. Я думаю, его жена использовала его в основном как печатную машинку. Штейнер писал свою книгу на маленькой старой печатной машинке, а она перегоняла это в компьютер, который использовал трехдюймовые дискеты. Миссис Штейнер сказала, что, зная, что он в постоянной опасности, Марк копировал все на специальные диски и кодировал информацию особым образом. Есть специальные программы, которые позволяют это делать. Потом он отправлял диски по почте своим друзьям в Южную Америку, каждый раз другому человеку. По-видимому, у друзей не было кода, и они не могли прочитать их. Они должны были их только хранить. Миссис Штейнер не знает, кому из друзей он доверял настолько, что отправлял им дискеты. Последняя была отправлена на прошлой неделе. Книга была закончена, конечно, без правки и редактуры.

      Я сказал:

      — Я думаю, у Марка должен был быть список, кому и какие главы он послал.

      — Наверняка, — сказал Мак. — Может быть, он был спрятан где-нибудь в доме. Но ты же видел дом.

      Когда мы приехали, пожарные уже перестали лить воду на черный дымящийся остов дома без крыши. Огонь был очень жаркий, все сгорело почти мгновенно, и, конечно, это был поджог. Потом я узнал, что люди видели, как к дому подъехала машина и двое мужчин бросили в окна зажигательные бомбы. Дом сгорел за несколько минут, и, конечно же, никакой компьютер или дискета не выдержали этого жара.

      — Так, значит, Руфь Штейнер отправляется в Южную Америку доставать эту информацию, которую муж разослал своим друзьям. Вы хотите, чтобы я ехал с ней? И водил её за ручку.

      — Да, она заявила, что не будет сотрудничать с Дэнисом Мортоном, а только с нами. А мы получили инструкции защищать её и оказывать ей любую помощь, какая ей потребуется.

      Секунду я смотрел на него. Нас никогда не использовали в операциях против наркотиков, потому что шансы потерять хорошего агента в этой проигранной войне были слишком велики. Я сказал:

      — Сэр, мы никогда не ввязывались в наркотические дела, что случилось? Страна завалена дешевой марихуаной или кокаином?

      Мак сказал:

      — Не кажись глупее, чем ты есть, Эрик. Ты прекрасно знаешь, что этого добра всегда будет хватать. Теперь её муж мертв, и книга принадлежит миссис Штейнер. Она просит нас защищать её от кого бы то ни было. Если ты понимаешь, о чем я говорю, Эрик. Сейчас у нас есть все права. Ни у кого больше не может быть никаких претензий на литературное наследство мистера Штейнера. У тебя есть все права, и ты можешь использовать любые средства, чтобы защитить его.

      Он выразительно посмотрел на меня, пытаясь понять, понял я его или нет.

      — Если любой другой федеральный агент любой другой службы попытается завладеть им, вышиби ему мозги.

      Потом он продолжал в своем обычном тоне:

      — Конечно, тебе придется заслужить доверие миссис Штейнер, чтобы она отдала тебе дискеты, а ты с её разрешения передашь их нам. Но ни при каких обстоятельствах ты не должен пытаться получить её собственность помимо её воли.

      Спустя некоторое время Руфь Штейнер сказала:

      — Извините, что я придираюсь к вам с этой выпивкой.

      Я не ожидал этих слов.

      — Забудем, — сказал я. Она покачала головой:

      — Понимаете, мой первый муж, отец дочерей, был алкоголик. С ним было тяжело жить. Тяжело видеть, как человек, которого ты любила, превращается в такого, кого никто не сможет любить. С тех пор я не могу видеть, как кто-нибудь пьет, особенно человек, на которого я полностью рассчитываю. Марк… — Она прокашлялась. — Марк никогда не пил при мне, не потому, что боялся, просто не хотел меня расстраивать. Он был очень милый.

      Я медленно потягивал виски.

      — Я не милый, — сказал я.

      — Надеюсь, что нет.

      — Что вы имеете в виду?

      — Я не беспокоюсь по поводу вашего здоровья, мистер Хелм, — она села прямо и положила локти на стол. — Видите ли, мистер Хелм, вы нужны мне в своей лучшей форме и только для того, чтобы убить Грегорио Васкеса для меня. Я достаточно натерпелась от этого человека.

      Ее лицо пылало ненавистью, и я подумал, что старик, наверное, успел завести немало врагов за свою жизнь.

      Я не был его врагом. Для меня он не существовал. Но теперь он уже умер для меня. Он не был мне ни врагом, ни другом. Он перестал существовать в определенный момент, но просто продолжал дышать. Моя задача была увидеть, как он дышать перестанет.

     

      Глава 10

     

      Рио-де-Жанейро оказался для меня большим разочарованием. Может быть, я слишком много необычного слышал об этом волшебном городе на чудесном берегу, который омывают тихие воды Южной Атлантики. Но больше всего в Рио мне не понравились люди.

      Я стоял у конторки администратора отеля, где мы поселились, и смотрел вслед бразильским девушкам в шортах, на высоких каблуках, когда вдруг я увидел человека, которого узнал.

      — О, Господи! — я сказал Руфи. — Не смотрите прямо, но постарайтесь внимательно разглядеть женщину, которая вышла из лифта, чтобы вы могли её узнать в следующий раз.

      Женщина прошла в десяти футах от нас. Первый раз я видел её так близко. В Санта-Фе мне приходилось делать вид, что я не знаю о слежке, которую вела за мной она и её друзья. Она была в том же бежевом брючном костюме, который я уже видел раньше. Он был сильно помят, как будто она спала в нем, может быть, в самолете, как мы, может быть, даже в нашем самолете. Я не видел её, но даже Кинг Конг потерялся бы на борту одного из этих огромных лайнеров, тем более в первом классе.

      — Да, я её узнала, — сказала Руфь. — Кто она?

      — Одна из Компаньерос де ла Оха. Руфь удивленно взглянула на меня.

      — Вы имеете в виду, она одна из тех, кто следил за Марком и мной?

      — И за мной, и за Мадлен Рустин. Похоже, у них хватает людей. Хоть они и потеряли двух человек в Санта-Фе. Как и мы. Но все равно, если интересно, то это была Приведешка номер три. Я их всех называю Приведешками. Они следили за мной последние несколько недель. Хронологически из четырех я засек её третьей.

      Руфь глянула на меня.

      — Неужели они смогли найти нас так быстро?

      Я пожал плечами.

      — В общем-то мы не могли уйти от них, как бы мы не изворачивались, учитывая, что вам придется посетить самые большие южноамериканские города, разыскать друзей Марка и выяснить, кто из них получил по почте маленький подарок в три с половиной на три с половиной дюйма. Возможно, мы могли бы на время скрыться, но надо помнить, что этот континент принадлежит Грегорио Васкесу, поэтому в Вашингтоне решили, что мы не будем играть в шпионские игры, а просто присоединимся к этой туристической группе, потому что её маршрут проходит через все места, которые указали вы, и ещё несколько. Будем вести себя так, как будто вы и я можем решить все проблемы сами. Тогда, может быть, люди Васкеса будут думать, что мы чайники, и сами потеряют осторожность. Кстати, что вы думаете о наших попутчиках?

      Гид попросил нас представиться друг другу, что мы и сделали. Но многих имен я не запомнил. Хотя я был уверен, что кто-то прекрасно запомнил наши с Руфью имена. Но мы не знали, кто. Руфь повела плечами.

      — Сейчас рано что-то говорить, они все выглядят так же устало, как и я. Мне кажется, мы сидели в этом самолете целую неделю. Как только дадут ключ, я исчезаю в своем номере, купаюсь и сплю целый день.

      Я сказал:

      — Мы получили туристические справочники и список пассажиров, и лучше бы нам его запомнить. Понятно, что некоторые люди в список не попали, например, четверо, которые сидят позади нас. Но постарайтесь, чтобы они не догадались, что мы знаем об этом.

      — Зачем все это нужно?

      Я сказал:

      — Хотя мы попали в группу в самый последний момент, был ещё один тип, который присоединился к нам ещё позже. Это Компаньеро, которого приставили к нам, и он будет путешествовать с нами, пока ему не представится возможность натравить на нас свою банду.

      Руфь вздрогнула.

      — Я чувствую, как будто за мной охотятся.

      Я сказал:

      — Это потому, что за вами действительно охотятся. Точнее, за нами обоими. Если вам нужно куда-то звонить, выбирайте телефон. Если вам нужно куда-то выйти из отеля, то мне лучше пойти с вами. Будет жаль, если вы исчезнете в первый же день в Рио-де-Жанейро.

      — Я не собираюсь никуда выходить и никуда звонить, мистер Хелм.

      Она помолчала и сказала:

      — Я знаю, что Дэнис Мортон ни на секунду не задумался бы, если бы ему пришлось выбирать между мной и моей информацией. Насколько я вас знаю, вы, наверное, тоже. Не знаю, как вы, но Мортон абсолютно не заинтересован, чтобы книга моего мужа была напечатана, по крайней мере, до тех пор, пока он не поймает Грегорио Васкеса и не уничтожит эту империю зла, как Марк назвал её.

      — Я не Дэнис Мортон, — сказал я. — Для меня это просто работа телохранителя. Что вы будете делать с дискетами — это ваше дело, по поводу их у меня нет никаких инструкций.

      Руфь Штейнер сказала:

      — Сейчас вы так говорите, но как я могу быть уверена? Я хочу, чтобы книга Марка была напечатана и чтобы она была напечатана до того, как Грегорио Васкес будет арестован или убит, чтобы потом, когда он наконец будет осужден, так или иначе, «Король Коки» сразу стал бы бестселлером. Эта книга нужна мне не только ради Марка, но и ради моих дочерей. У меня мало денег и нет каких-то особых талантов, я просто домохозяйка. Сейчас воспитать двоих детей и дать им образование стоит очень дорого. Я не собираюсь делиться этим ни с федеральной бандой Дэниса Мортона, ни с вашей. Иначе книга уже будет не нужна.

      Я сказал:

      — Мне показалось, что вы говорили что-то про убийство Васкеса и чем скорее, тем лучше.

      — Я слишком разнервничалась. Сейчас я вижу, что обеспечить будущее для детей важнее, чем мстить за их отчима.

      Пришла Анни Тоглер, наша сопровождающая, и привела с собой маленького мужчину, который был одет в темный костюм и белую рубашку с галстуком. Она представила его, как местного гида, который покажет нам окрестности, но я не расслышал, как его зовут. Мне показалось, она сказала «Сеньор Авокадо» — но это маловероятно.

      — Этого маленького человека действительно зовут Авокадо? — спросила Руфь, когда мы остановились возле её двери.

      Я сказал:

      — Я тоже это слышал, но мы оба можем ошибаться. Они уже принесли ваш багаж, поэтому не спешите открывать дверь. Обязательно заприте за мной. Если кто-то будет стучать, позовите меня. Если вы не возражаете, я открою дверь между номерами.

      Она кивнула. Мы постояли секунду.

      — Мэтт.

      Я обернулся.

      — Что?

      — Вы уверены, что мои девочки в безопасности? Эти люди меня однажды похитили, чтобы получить информацию от Марка. Они могут попытаться похитить моих Детей, чтобы получить информацию от меня.

      Я сказал:

      — Ваши дети в такой же безопасности, как если бы они были заперты в федеральной тюрьме Форт Нокс.

      Она помолчала.

      — Мне кажется, что я недостаточно вас отблагодарила.

      — Не за что.

      Она облизала губы.

      — И за то, что вы нашли для них безопасное место, и за то, что ещё раньше … даже среди того ужаса у вас во дворе вы вспомнили, что девочки остались одни дома, и позвонили. Они успели убежать до того, как дом сожгли. Энди и Беа благодарны вам, и я тоже благодарна.

      Я не умею говорить нежности, поэтому я просто сказал:

      — Мы не можем себе позволить терять детей. Ну, хорошо, позовите меня, если услышите или увидите что-нибудь подозрительное.

     

      Глава 11

     

      На следующий день мы ездили по Рио на большом туристическом автобусе, который был как будто специально сделан, чтобы туристам ничего не было видно. Пассажир на правом сиденье ещё мог что-то видеть из своего окошка, но те, кто сидел посередине, видели только своих приятелей-туристов и высокие подголовники сидений перед носом.

      Руфь спросила:

      — Интересно, сколько таких огромных автобусов действительно пострадали от ударов сзади, да ещё так, чтобы пассажиры получили перелом шейных позвонков?

      Она вытягивала шею, напрасно стараясь увидеть достопримечательности, которые мы проезжали и которые описывал нам маленький человек, чье имя оказалось не Авокадо, а Альворадо.

      Руфь сказала:

      — Когда мы остановимся, пожалуйста, найдите для меня туалет. Я чувствую, у меня начинается раздражение на коже, мне надо умыться холодной водой. И не отходите далеко.

      Я посмотрел на нее. Это значило, что там у неё должна состояться встреча. Она больше ничего не захотела мне сообщить.

      Я сказал:

      — Для ваших встреч вы выбрали одно из немногих мест на земле вне моей досягаемости, но я буду стараться быть рядом, насколько это возможно.

      — Это не я выбирала. И весь этот маршрут придумала не я. Я немного боюсь этого контакта. У вас ведь это так называется? Контакт?

      Я видел, что она нервничает.

      — Да, это называется контакт. Удачи. Мы уже приехали.

      Мы почти сразу увидели маленький зеленый домик с большой вывеской САНИТАРИО. Я подтолкнул её.

      — Это местное словечко обозначает то, что вы ищите, мам.

      Она нервно сказала:

      — Я знаю, я жила в этой стране несколько лет, но у меня такое чувство, что нужный мне туалет в конце маршрута. Я проверю этот просто на всякий случай. Пожалуйста, не уходите.

      Я сказал:

      — Один крик, и я выбью дверь, и пусть меня дамы потом простят.

      Когда она ушла, я достал фотоаппарат, нашел перед дверью клумбу с красными цветами и стал снимать их под таким углом, чтобы дверь была в кадре. Я снимал каждого, кто входил. Наконец Руфь вышла, совершенно расстроенная.

      — Не повезло? — спросил я. Она покачала головой.

      — Я не могла сидеть там вечно. Одна женщина сказала мне, что есть ещё одно санитарио в конце маршрута, как я и думала.

      Мы вернулись к автобусу, и нас повезли в какой-то странный ресторанчик, где мы все сидели за одним столом, а мясо принесли на устрашающего вида закопченных вертелах. Я заказал себе виски даже после того, как гид Роберто предупредил, что оно здесь очень-очень дорого. Мне принесли бутылку, на ней была липучка с полусантиметровой линейкой. Я мог наливать себе, сколько хотел, а в конце обеда мне бы просто выставили счет, в зависимости от того, на сколько сантиметров я снижу уровень жидкости.

      Я вспомнил вопрос, который хотел ей задать, и повернулся к Руфи:

      — А что это за шутки с камнями?

      — С камнями?

      Было ясно, она подумала, что я окосел от первого глотка. Я сказал:

      — Марк Штейнер, Маркус Пьедро, операция «Ляпис». Почему он так любил камни?

      Она засмеялась:

      — Это была шутка, игра с его настоящим именем, Мэтт. Разве вы не поняли?

      Я подумал секунду и покачал головой.

      — Я сегодня туго соображаю. Подскажите.

      Она сказала:

      — Мрамор.

      Я нахмурил лоб.

      — Так что с этим мрамором?

      — Не будьте таким тупым. Откуда поступает лучший мрамор?

      — Из Италии, — сказал я. — А, я понял, но мрамор по-итальянски карара, а не карера.

      — Он думал, это достаточно близко — карера, карара, мрамор, камень, пьедро. Он думал, это смешно и подписывался этим словом под своими статьями, а потом это стало его псевдонимом, когда ему пришлось прятаться. О, Боже!

      Она беспомощно уронила сумочку, и я увидел, что она плачет. Я достал свой носовой платок, к счастью, чистый, и дал ей. Она вытерла глаза и снова посмотрела на меня.

      — Я … Я, наверное, любила его, — сказала она. — Извините. Мне нужно пойти привести себя в порядок.

      У неё была другая причина пойти в туалет. Я сказал:

      — Направо за углом. Оставьте платок себе. Я наблюдал за ней, пока она шла. Ей нужно было обогнуть маленький угловой столик. Там сидела Приведешка номер три. Раньше её там не было. Я так увлекся разговором, что не заметил, как она вошла. На ней были джинсы, белая футболка и расстегнутая мужская рубашка. Рядом с ней сидел крупный блондин тоже в джинсах и футболке. Среди тех, кого я видел в Санта-Фе, его не было. Поэтому я обозначил его, как Приведешка номер пять. Они очень старались не смотреть на Руфь, когда она проходила мимо. Я услышал, что Белинда Акерман, которая сидела слева от меня, что-то говорит.

      Я сказал:

      — Извините, что вы сказали?

      — Я надеюсь с вашей … миссис Штейнер все в порядке?

      — Понимаете, она совсем недавно потеряла мужа, а я по глупости напомнил ей об этом. Сейчас она умоется и придет.

      Пока я разговаривал, я внимательно оглядывал зал, но именно по реакции Приведешки номер три я понял, что Руфь возвращается к столику. Женщина быстро посмотрела в сторону туалета, отвернулась и начала о чем-то разговаривать со своим дружком, совершенно не обращая внимания на Руфь, когда та ещё раз прошла мимо их столика. Это было просто любительское представление. Я подумал, что ей далеко до профессионализма душителей в черных масках, один из которых почти справился со мной в то время, как его партнер славно поработал над Марком Штейнером. По-видимому, Старец использовал для слежки новичков, но когда нужно было кого-то убить, он пускал в ход свои элитные соединения. Руфь подошла к столику. Видно было, что она получила большое облегчение.

      — Контакт состоялся, — выдохнула она, когда я пододвинул ей стул. — Теперь, пожалуйста, будьте со мной рядом все время, пока мы не приедем в отель. Пожалуйста, Мэтт. У меня такое чувство, что я несу сумочку, полную нитроглицерина.

     

      Глава 12

     

      В тот вечер она постучалась в дверь между нашими номерами примерно через час после того, как мы вернулись в отель. Я открыл дверь и увидел, что Руфь стоит, как будто не зная, что делать дальше. На ней до сих пор был тот же самый костюм, в котором она ездила по городу. Она держала что-то в руке: маленький серый пластмассовый квадратик с металлической пластинкой на нем, размером примерно три с половиной на три с половиной дюйма. Она облизала губы.

      — Если… Если я дам вам это, что вы с ней сделаете? Конечно, это не та дискета, которую мне дали сегодня в туалете ресторана. Я её вам не доверю. Я скопировала её, это будет запасная.

      Позади неё на письменном столе я увидел маленький плоский белый компьютер со встроенной клавиатурой и экранчиком на шарнирах. Наверное, он был достаточно тяжелый, и ей приходилось возить его из аэропорта в аэропорт в своей ручной клади.

      Я сказал:

      — Похоже, все компьютерщики всегда что-нибудь копируют, наверное, они всегда боятся, что все может исчезнуть, как будто написанное молочными чернилами. Разве вы не доверяете своей волшебной машине?

      Она сказала:

      — Машине я как раз доверяю, Мэтт.

      — Понятно. А мне вы доверяете? Просто интересно.

      Она коротко рассмеялась.

      — Я нашла способ отправлять дискеты в безопасное место, где они будут меня ждать до тех пор, пока я не вернусь домой и не начну собирать книгу Марка вместе. Но, даже когда вы охраняете меня, может что-нибудь случиться до того, как я успею отправить какую-нибудь из них. Во-первых, мы видели Компаньерос или, как вы их называете, Приведешек, а, кроме них, есть ещё Дэнис Мортон и его службы, не говоря уже о том, что в любом южноамериканском городе нас просто могут ограбить. Я думаю не только об этой дискете. Но и ещё о четырех, которые я должна найти за время поездки. Конечно, они все зашифрованы, и, кроме меня, никто не сможет их прочитать. Вот, например, эта содержит главы с одиннадцатой по девятнадцатую. Я, конечно, не знаю, кому какой диск послал Марк. Он говорил, что чем меньше об этом я буду знать, тем для меня безопаснее. Все вместе я смогу соединить только дома. Но я не имею права потерять ни одну из них, я ведь не смогу восстановить по памяти то, что было записано.

      Мы все ещё стояли в проходе между нашими номерами. Я сказал:

      — Проходите и садитесь. Я бы предложил вам выпить, но вы подумаете, что я пытаюсь вас растлить. Но здесь есть кока-кола и периер, фруктовый сок. Говорите чем вас отравить.

      Я подошел к бару, она не отвечала, и я оглянулся, ожидая ответа. Она сидела в одном из больших кресел, которые стояли возле круглого столика у окна, но я не мог понять выражения на её маленьком лице.

      — Так что это будет? — спросил я. Ожидая ответа, я открыл маленькую бутылочку виски для себя и вылил её в толстостенный высокий бокал. Слава Богу, здесь не было дурацких пластмассовых стаканов, как в американских гостиницах.

      Руфь облизала губы.

      — Там есть… коньяк?

      Я удивленно посмотрел на нее.

      — Послушайте, вам вовсе не обязательно пить только потому, что я пью. Если вам это не нравится, то ради Бога, не надо пить только для того, чтобы составить мне компанию.

      Она сказала:

      — Похоже, вы решили, что я какая-то ханжа. Своенравная, взбалмошная ханжа.

      — Еще хуже, — согласился я. — Конечно, вы — ханжа, и что из этого? Но на настоящий момент я здесь только для того, чтобы охранять вас. Ханжа вы или не ханжа.

      — Хорошо, тогда налейте мне виски. Льда не надо, только плесните немного минеральной воды. Теперь сядьте, — сказала она, когда я принес ей бокал. — Нам нужно поговорить, но не так, как в аэропорту, самолете или автобусе. Я плохо соображаю, когда вокруг много людей.

      Она попробовала виски, облизала губы и подняла бокал:

      — Салют!

      Я приподнял бокал, и мы выпили, хотя для меня это было все ещё непонятно. Наверняка ей было что-то нужно от меня, но трудно просить человека о чем-то, если вы относитесь к нему, как к моральному ублюдку. Я сказал:

      — Чем это вы минуту назад махали у меня перед носом?

      Она достала дискету из кармана своей бело-голубой Рубашки и положила на стол между нами, сказав:

      — Вы все ещё не ответили на мой вопрос. Я взял дискету. Сегодня, похоже, даже ребенок в люльке знает все о компьютерах, но они ещё не входят в нашу подготовку на Ранчо, хотя, если бы нам было нужно это знать, они тут же нашли бы кого-нибудь. Это была первая дискета, которую я держал в руках. Я решил не показывать, что я полный невежда в компьютерах, и не подал виду, что я удивлен, что эта маленькая вещица в моей руке содержит девять полных глав книги. Сегодня они, наверное, смогли бы записать полную энциклопедию «Британика» на микрофильм. Я положил дискету обратно на стол.

      — Я отвечу на ваш вопрос. Но словами моего шефа. Он сказал примерно так: «Если ты заслужишь доверие этой женщины и она доверит тебе дискеты, ты можешь передать их нам, но ни при каких обстоятельствах ты не должен пытаться завладеть её собственностью помимо её воли».

      Она снова облизала губы.

      — А если я доверю её вам и вы отправите её в Вашингтон, что они с ней сделают?

      — Я могу только догадываться, — сказал я, — но, наверное, они вставят её в свой компьютер и попытаются прочитать. Когда они обнаружат, что она, как вы говорите, зашифрована, они попытаются её расшифровать. А если они не смогут, они передадут её какому-нибудь федеральному компьютерному гению с большим компьютером, который её расшифрует.

      Руфь улыбнулась.

      — Похоже, вы в этом совершенно уверены.

      — Рыбка, у них в Вашингтоне есть дешифровальщики, которые разгадали бы секрет сфинкса за шестьдесят секунд, если бы у сфинкса был секрет и они захотели бы возиться с археологией. Марк был хороший журналист, чертовски хороший стрелок, но я никогда не слышал, что он был одним из этих компьютерных психов.

      — Нет, он не был, зато я именно такая, — коротко рассмеялась Руфь. — Я, конечно, не гений, но не нужно быть гением, чтобы использовать шифровщик, который есть во многих программах. И если не знать кода, вряд ли можно влезть в мой документ. Подождите минуту. Я хочу кое-что принести.

      Она вернулась через пару минут, и первое, что она сделала, она положила пластмассовый квадратик, лежавший на столе, обратно себе в карман. Потом она положила на стол ещё две дискеты, абсолютно точно такие же, как и первая, включая надпись на наклейке.

      — Их нельзя смешивать, — сказала она и похлопала себя по карману. — На этой ничего нет.

      — Очень мило, — сказал я.

      — Это был, скажем так, проверочный диск, я хотела узнать, что вы скажете. Я сказал:

      — Так, значит, я сказал все правильно. Вы отдаете мне эти дискеты?

      — Я хочу быть уверена, что книга Марка в безопасности. Одна дискета для вас, другая для Вашингтона. Когда вы получите дискеты, они выйдут из-под моего контроля. Но я прошу вас, не дайте Мортону или его людям заполучить ни одну дискету до тех пор, пока книга не будет готова к печати.

      Я сказал:

      — Я передам вашу просьбу. Наверное, её выполнят. Помните, мой шеф был не очень доволен, когда шеф Мортона пытался указывать ему.

      Она посмотрела на меня и вздохнула.

      — Они ваши. Теперь вы можете погулять со мной по берегу, чтобы я могла сказать, что, по крайней мере, ходила по прекрасному берегу Рио-де-Жанейро, а потом приведете меня обратно и накормите.

     

      Глава 13

     

      Они напали на нас, когда мы медленно шли по широкой асфальтированной аллее между берегом и шоссе. Людей было много, наверное, гулять вечером возле океана — это что-то вроде ритуала в Рио-де-Жанейро. Их было трое, они внезапно выскочили из-за группы обыкновенных прохожих. Все были маленькие, смуглые и в каких-то лохмотьях, довольно молодые. Один попытался оттолкнуть меня от Руфи, а двое других старались вырвать у неё сумочку, хотя она крепко держала её двумя руками. У меня в голове мгновенно включился боевой компьютер, я схватил того, кто пытался меня оттолкнуть, за руку и, используя его же толчок, отбросил его на гудящее шоссе, где машины могли размазать его по асфальту, отошел в сторону и в то же время выхватил из кармана свой арабский шарф. В его конец я завязал несколько монет, так, чтобы он всегда был готов к действию. Конец шарфа обвернулся вокруг шеи ближайшего ко мне, я потянул концы на себя, пережимая ему артерию. Я специально тренировался на спинках кроватей и других подходящих предметах, и теперь мне было интересно, как он действует в реальной обстановке. Потом, уже не спеша, я достал носком ботинка голову третьего. После этого можно было вызывать мусорщиков и убирать улицу. Тот, кто пытался вырвать у Руфи сумочку, вскочил и мгновенно затерялся в толпе, второй, который получил удар по голове, тоже убежал, но медленнее, держась за висок. Третий тоже встал и, шатаясь, побрел вслед за друзьями.

      — Нехорошо получилось, — сказал я. — Надеюсь, я не сильно повредил парнишек.

      Я спросил:

      — С вами все в порядке?

      Руфь уже застегнула свою кофточку. Она провела руками по юбке, выпрямилась и сказала:

      — Со мной все будет в порядке, как только вы прекратите паясничать и отведете меня обратно в отель. Я хочу есть. Достаточно упражнений на сегодня. Кстати, вы сейчас потеряете свой платок.

      Я увидел, что мой арабский шарф свешивается из кармана. Я пожал плечами, достал его, аккуратно сложил и сунул обратно в карман, так, чтобы я легко мог выдернуть его за кончик. Я по привычке похлопал себя по левому карману, потом ещё раз и рассмеялся.

      — Что смешного?

      — Эта маленькая сволочь свистнула мой бумажник.

      Руфь сказала:

      — Но это же ужасно. Что тут смешного?

      Она взяла меня под руку, и мы пошли обратно к отелю.

      Наконец она сказала:

      — По-моему, я начинаю привыкать.

      — Привыкать к чему?

      — К вам. Я не знаю другого человека, который бы смеялся, когда у него укради бумажник.

      Я сказал:

      — Там было всего десять баксов, которые я разменял на местную валюту в отеле. А если вы беспокоитесь из-за дискет, то они здесь.

      Я похлопал себя под мышкой:

      — Что-то вроде плечевой кобуры.

      В отеле мы поднялись на самую крышу, где у них был ещё один ресторан. К нам тут же подбежал официант, и, хотя я сам люблю мясо, мы заказали фрукты, потому что на соседнем столике Руфь увидела огромную тарелку с бананами, ананасами и Бог знает с чем еще. И захотела такую же.

      Я подождал, пока официант уйдет, и сказал:

      — Давайте поговорим о деле. У вас пять дискет, включая ту, которая и сейчас у вас, правильно?

      Она помедлила, потом сказала:

      — Неправильно. У меня её больше нет.

      Некоторое время я смотрел на нее, в её глазах было странное выражение. Виноватое и в то же время озорное. Как будто она радовалась, что провела профессионала. Я перевел дыхание.

      — У вас было три возможности избавиться от нее, во-первых, вы могли передать её официанту, пока я смотрел меню, вы могли оставить её в туалете, может, кто-то ждал вас там, и есть возможность, что ребята, которые пытались ограбить нас на берегу, сами помогут вам передать дискету. Но в этом случае вы просто дура, миссис Штейнер. В этой заварушке я мог кого-нибудь убить, но сейчас я чувствую себя полным идиотом.

      Она облизала губы:

      — Я знаю. Мне очень жаль. Я просто не поняла, я столько раз видела драки в фильмах, совсем, как там, на берегу, но обычно там не было пострадавших. Не беспокойтесь, больше этого не повторится. Фактически тот, кто убежал первый, просто взял сумочку у меня из РУК, я даже не сразу поняла, что произошло.

      Я сказал:

      — Нам нужно собрать ещё четыре дискеты. Это значит, по-видимому, что вы поедете ещё в четыре города. В какие?

      Она вздохнула и сказала:

      — Из-за меня вы попали в дурацкую ситуацию, и я ваша должница. Ладно. В хронологическом порядке: Буэнос-Айрес, Аргентина; Сантьяго, Чили; Лима, Перу; и Кито, Эквадор.

      Я сказал:

      — Теперь понятно, почему для вас выбрали этот маршрут, он проходит именно там, где вам нужно.

      — И там, где мне не нужно тоже. Например, через водопады Игуасу. Ух!

      — Почему «ух»?

      — Это крохотная деревушка посреди джунглей, полная всяких мерзких насекомых. Я там уже была. Ричард возил меня, когда мы жили здесь. Конечно, интересно посмотреть, как вода падает со скал, но одного раза вполне достаточно.

      Мы посидели и пообсуждали наших компаньонов по группе, а потом принесли арбуз, точнее, это был замечательный и оригинальный салат из арбуза и ананасов, кисло-сладкий, который подают далеко не в каждом хорошем ресторане в США. Лифтом мы спустились на наш девятый этаж. Перед тем как войти, я быстро проверил обе комнаты и только потом впустил Руфь. Я пропустил её вперед, закрыл и запер за нами дверь. Мы стояли друг против друга, она глубоко вздохнула, глядя на меня. У неё были полные и влажные губы. Я удивился, что только сейчас заметил, какая она хорошенькая.

      — Я… Я вдова в трауре, — сказала она, — вы же знаете, это правда. Я даже и думать не должна…

      — Марк не хотел бы, чтобы вы носили траур так долго, — сказал я.

      Она облизала губы, как делают дети.

      — Я не знаю… Я думала, я вас ненавижу. Вы так сильно ударили меня прикладом ружья.

      Я протянул руку и погладил ей голову там, где все ещё был виден шрам от удара.

      — Но сейчас ведь все в порядке, правда?

      — Да, — сказала она. И я обнаружил, что уже обнимаю её.

      — Да, сейчас все в порядке. Перед тем, как поцеловать меня, дорогой, ты должен снять с меня очки.

      Я снял с неё очки, а немного спустя и другие вещи, и она самым убедительным способом доказала, что сейчас все в порядке.

     

      Глава 14

     

      Меня разбудил крик. Инстинктивно я выхватил из-под подушки маленький нож, который я засунул туда перед тем, как мы заснули. Я скатился на пол и секунду ждал выстрела или взрыва. Это кричала Руфь. Она отбивалась от кого-то во сне, пытаясь уйти от невидимой опасности.

      — Уберите их, уберите их, — стонала она. Я подошел и тихонько потряс её за плечи.

      — Успокойся, успокойся, — сказал я. Она внезапно открыла глаза.

      — Опять собаки?

      Она облизала губы и кивнула:

      — Они меня чуть не схватили. У них все зубы были в крови, там был один человек, который пытался их застрелить, но было очень темно, и они так быстро мчались ко мне, что он промахнулся.

      Она вздрогнула. Я сел на край постели, держа её за плечи.

      — Расскажи мне, но только не сон, а как это было на самом деле.

      — Я не хочу об этом вспоминать!

      Мы посидели молча, потом она вздохнула и сказала:

      — Хорошо. Лучше я выговорюсь. Когда меня закрыли в той комнате, посреди ночи я услышала какой-то звук, это был тот человек. Он старался поддеть чем-то засов, открыть дверь. В конце концов, он вытащил меня через окно. Мы выскользнули почти бесшумно и потом побежали. Я даже не знаю, как его зовут. Я даже не видела его лица, была ночь, и он был в камуфляжной форме. Он сказал, что друзья ждут нас в машине на другой стороне поля.

      Он думал, что нам удалось убежать, пока мы не услышали лай. Потом кто-то спустил собак, и мы слышали, как они нагоняют нас. Они больше не лаяли, гнались за нами молча. Когда они были уже близко, он сказал, чтобы я бежала дальше, а сам стал стрелять в них. Как я сказала, он промахнулся, две собаки сбили его с ног и напали на него. Я просто осталась стоять. Можно было бы найти камень или что-нибудь, чем отбиваться от них, или хотя бы бежать, как он сказал, пока они… возились с ним, но это было открытое поле, где они бы легко догнали меня, поэтому я просто ждала, пока они подбегут и убьют меня тоже. Они подбежали и обнюхали меня, потом на джинсах я увидела следы крови. А потом я услышала свисток, они оставили меня и убежали в темноту.

      — Доберманы?

      Она покачала головой:

      — Доберманы худощавые, высокие и темные, правда? Я не разбираюсь в породах, но эти были гораздо больше. Огромные, мускулистые твари с желтыми бровями, — она прокашлялась. — Наверное, я упала в обморок. Следующее, что я помню, это больница. Они поймали нескольких человек, которые похитили меня, но так и не нашли собак или старика, который был их хозяином.

      Я взглянул на нее:

      — Откуда ты знаешь, что он старик? Ты видела его лицо?

      Она покачала головой и задумалась.

      — Он был там с собаками, когда они привезли меня в этот дом, где меня держали. Он выглядел стариком, был немного сгорбленный и медленно двигался. Он был достаточно высокий, но, казалось, раньше он был ещё s выше, а теперь как будто сморщился. Конечно, он носил маску, как и все остальные, так что я не видела его лица. Похоже, он очень любил своих собак. Это было видно по тому, как он с ними обращался. Он ни разу ничего не сказал. Никто не сказал ни слова, пока я там была, но, я думаю, он специально показывал мне собак, чтобы я поняла, что не смогу убежать.

      То, что она рассказала, заставило меня забыть, что я обнимаю хорошенькую женщину, к тому же без одежды. Было невероятно, что богатый и влиятельный, да ещё и в возрасте Грегорио Васкес приезжал в Новую Англию и рисковал своей шеей, руководя каким-то похищением. Ну что ж, если человек с собаками был действительно Старец, это давало надежду. Это значило, что он не просто прятался где-то в недоступном месте и отдавал приказы, но в какой-то ситуации мы могли встретиться с ним лицом к лицу. Совсем, как Мак, которому иногда надоедало сидеть в своем офисе, и он присоединялся к нам во время операций. Руфь сказала:

      — Извини, что я тебя разбудила.

      — С тобой все в порядке?

      Она крепче прижалась ко мне и засмеялась:

      — Есть только один способ проверить. Утром, когда луч солнца пробился через щели между тяжелыми шторами, я оставил её среди смятых простыней и одеял.

      Я заказал завтрак на двоих и сел писать срочный отчет перед тем, как побриться. Я уже был одет и завязывал шнурки, когда в дверь постучал официант. Он привез еду на небольшом столике с чистой белой скатертью. Он накрывал на стол очень аккуратно и даже не забыл вазу с белым цветком. Название его я не знал. Было приятно видеть, что человек серьезно относится к своей профессии. Есть и другой тип официантов, которые бросают в тебя подносом с завтраком и убегают. Он остановился в дверях и оглянулся.

      — Может быть, принести сеньору что-нибудь еще? Может быть, лед?

      Хотя я и люблю выпить от случая к случаю, согласитесь, лед в семь тридцать утра не нужен, но слово лед было выбрано, наверное, потому, что кто-то считает, что здесь, чуть ли не на экваторе, оно настолько редко употребляется в разговоре, что не вызовет путаницы. Конечно, я выбрал бы что-нибудь другое, но меня никто не спрашивал. Люди, которые организовывают операции, никогда никого не спрашивают.

      — А как будет лед по-португальски? — спросил я. От нас требовалось ещё несколько фраз всякой чепухи, чтобы подтвердить опознание.

      — Джело, сеньор. Это очень близко к испанскому «хьело».

      — Я ждал вас, — сказал я. — То, что вы должны забрать, в ведерке для льда в ванной комнате. Как мне sac называть?

      — Пусть будет Армандо.

      Я сказал:

      — Хорошо, Армандо. Вы местный и работаете только здесь, или мы с вами ещё увидимся?

      — У меня есть ваш график, мы ещё увидимся. Мы постараемся, чтобы в ваших номерах в отелях не было жучков или сюрпризов со взрывчаткой. Нам каждый раз придется делать срочную проверку, потому что администраторы редко знают, кто из группы в какой комнате будет жить. Поэтому, когда вам дадут ключи, подождите несколько минут в фойе. Вчера вы чуть не застали нашего специалиста.

      — Прошу прощения, — сказал я, — в следующий раз я угощу его в баре.

      — То, что времени мало, не всегда плохо, это значит, что у противника тоже мало времени, — сказал Армандо. — В обычной ситуации мы будем считать, что вы способны защитить себя и женщину без посторонней помощи, как вчера вечером. Однако, если мы увидим, что против вас готовится что-нибудь особенное, мы вам сообщим. Известно, что трое карманников, с которыми вы вчера встретились, постоянно работают возле отелей. Похоже, их попытка вас ограбить была просто совпадением.

      Я не сказал ему, что Руфь вовсе так не считает.

      Я сказал:

      — В ведерке дискета и фотопленки. Миссис Штейнер сказала, что это копия дискеты, которую она получила вчера. Она сказала, что дискета каким-то образом зашифрована, так что её нельзя прочитать без кода. Она отдает её нам просто на сохранение. Одну копию мне, одну в Вашингтон. На случай, если пропадет оригинал. Даже если в Вашингтоне смогут её прочитать, она надеется, что эта дискета, так же, как и следующая, не будут использованы до тех пор, пока она не будет готова к публикации книги. В общем, все это есть в моем отчете, если кто-нибудь сможет расшифровать мои каракули.

      — Я передам ваши пожелания и устно.

      — На водопадах Игуасу мне будет нужен пистолет.

      — Какой-то особенный тип пистолета? У нас не очень большой выбор. С пистолетами здесь строго.

      — Любая старая пушка подойдет, — сказал я.

      — Патроны?

      — Хватит полного барабана или обоймы.

      — Очень хорошо.

      Он зашел в ванную и вышел оттуда с белым пластмассовым ведерком для льда. Открывая дверь в коридор, он достаточно громко сказал:

      — Одну секунду, сеньор, сейчас я принесу вам лед.

      Когда я зашел к Руфи в комнату, постель была пуста, а из ванной слышался шум воды. Я подошел к двери и постучал.

      — Завтрак остывает, — сказал я.

      — Да, дорогой, через секунду я выйду.

     

      Глава 15

     

      Фуникулер мне не понравился. Поднявшись на вершину очень высокого холма, я обнаружил, что ездит не одна, а две кабинки, и пересадку надо делать на какой-то крошечной скалистой площадке. Обе кабинки были переполнены пассажирами. То, что я пытался стоять между Руфью и остальными пассажирами, что само по себе было не просто, помогло мне забыть о том, что мы висим на тонком троссе над бездонной или почти бездонной пропастью. Вид Рио-де-Жанейро с холма Сахарная голова был очень впечатляющий, но я уже видел Рио-де-Жанейро с вершины Корвокадо. С меня хватит. Спасибо. Единственный вид, который меня интересовал, — это то, что возле станции, где мы должны были выходить, сшивалась Приведешка номер три. На ней был тот же бежевый брючный костюм, который я видел уже не один раз, и хотя сегодня он был тщательно выглажен, в нем трудно было быть незаметной. Высокий парень, с которым я позавчера видел её в ресторане, Приведешка номер пять, тоже был там, в тех же джинсах и футболке.

      Мы спустились, и внизу нас встретил автобус. Он отвез нас на электростанцию Итаупи и перевез через дамбу, что было очень интересно, мы видели, как потоки воды с ревом падали вниз в облаках мелких искрящихся брызг. Мы провели примерно тридцать секунд в Парагвае, который начинался прямо за рекой, пока наш автобус разворачивался, и вернулись в Бразилию.

      Наши номера в отеле были достаточно современны, а в ванной даже стояло биде. Некоторое время я провел в своей комнате, пытаясь как-то организовать свои записи, вытащил из фотоаппарата пленку и положил её в пластмассовое ведерко для льда, которое было в каждом номере. Скоро я услышал легкий условный стук в дверь. Я открыл и впустил Армандо.

      — Вы довольны своим номером, сеньор? Может быть, вам принести что-нибудь, например, лед?

      Он был в той же черно-белой униформе официанта, в которой я видел его в первый раз.

      — Лед по-португальски «джелло»? Правильно? Мы должны были нести эту ерунду, даже когда это было никому не нужно и смешно.

      — Да, нам нужен лед, спасибо. Ведерко в ванной комнате.

      Он вошел и, глянув на дверь в соседний номер, сказал:

      — Я должен сообщить вам, что мы проверили данные обо всех туристах в вашей группе. Похоже, они именно те, за кого себя выдают. Мы не смогли прочитать дискету, которую вы передали. Мы отдали её в соответствующий технический отдел для анализа.

      Значит, мои спутники были настоящие, по крайней мере, так показала предварительная проверка. Но это вовсе не значило, что они безвредны. А маленький компьютер Руфи смог-таки сотворить достаточно серьезный шифр.

      — А как насчет картинок? — спросил я Армандо.

      — Простите…

      Наверное, он не знал этого слова на английском.

      — Картинки. Снимки. Фотографии. Цветные негативы, которые я передал. Их уже проявили и напечатали?

      Он сказал:

      — Картинки. Надо будет запомнить. Да, снимки уже проявили. Очень интересные результаты.

      — Не тяните.

      — На четырех пленках было отснято сто сорок негативов. На этих снимках двое появляются со статистически значимой частотой. Это мужчина и женщина. Это, конечно, исключая остальных туристов в вашей группе.

      Я изучил снимки, которые он мне дал, и сказал:

      — А эти двое следят за нами. Этого блондина я видел вчера в ресторане и сегодня ещё раз на Сахарной голове. Дама преследует меня, наверное, уже месяц. В Санта-Фе у неё есть три помощника, но с тех пор, как я уехал из США, я никого из них не видел.

      Армандо сказал:

      — У нас пока нет информации о мужчине, но зато у нас есть почти все о женщине.

      — Замечательно, и кто же она?

      — Ее нет в списках преступников или международных агентов, мы бы не смогли её идентифицировать, если бы одна из наших коллег не зашла в кабинет и не увидела её фотографию на столе. Эта женщина с ума сходит от тенниса и может сказать, кто выиграл Уимблдон, в каком году и с каким счетом. Ту, кто за вами следит, зовут Патрисия Везерфорд. Она — типичная молодая американка из богатой семьи, ездит на лошадях, плавает на яхтах, но её настоящая страсть — теннис. Она — игрок профессионального уровня. Наш агент сказала, что мисс Везерфорд могла бы войти в число лучших игроков мира, если бы она работала чуть побольше, но призовой фонд для неё ничего не значит, потому что ей и так повезло с семьей.

      Я сказал:

      — О, Боже, так она из этих Везерфордов?

      Везерфорды заработали огромные деньги, построив в свое время железную дорогу и увеличив состояние финансовыми махинациями.

      — Еще что-нибудь? — спросил я.

      — Мисс Везерфорд также является членом массы разнообразных организаций, насколько мы выяснили, совершенно безвредных. Она принадлежит к феминистскому движению, АСПСА, ОСЛ, Гринпис, список не уместился на печатной странице, я не могу запомнить их все.

      — И ни одного упоминания о Васкесе? Да? Я посмотрел на лист, который он мне дал.

      — А что такое ОСЛ? Звучит, как название болезни. Острый Синдром Лунатизма?

      — Есть ещё несколько названий, которые не расшифрованы, мы работаем над ними.

      Потом он громко сказал:

      — Сейчас я принесу вам лед, сеньор.

      После того, как он совсем ушел, я открыл ведерко для льда, которое он унес, а потом принес обратно, и обнаружил пистолет, о котором я просил. Это был маленький автоматический пистолет, довольно потрепанный браунинг, такой же, как Лама, который я когда-то отобрал у Руфи. Ну что ж, я сам сказал, что подойдет любая старая железка. По крайней мере, я ещё не скоро найду цель для этого пистолета. Мне ещё предстояло узнать, где он, и приехать к нему. Или заставить его приехать ко мне. А пока я был просто телохранителем и был намерен серьезно исполнять свои обязанности.

      В обойме было тринадцать патронов. Она насторожилась, увидя пистолет.

      — Ты что, ждешь каких-то неприятностей?

      — Если бы мы их не ждали, ты бы поехала одна. Я вставил обойму обратно и засунул пистолет за пояс под рубашку. Руфь выглядела, как маленькая девочка, которая принесла папочке подарок.

      — Мэтт, — сказала она, протягивая руку. Это были ещё две маленькие трехдюймовые дискеты. — Для твоей коллекции и для Вашингтона.

      Я сказал:

      — Я думал, следующий контакт должен быть в Буэнос-Айресе. Сейчас я угадаю, как ты это сделала. Ты испугалась, что я знаю больше, чем мне положено, поэтому ты позвонила подружке в Буэнос-Айрес и сказала, чтобы она срочно летела сюда. Назначила ей встречу там, где я не мог присутствовать.

      — Откуда ты знаешь, что это была женщина?

      Я сказал:

      — Тебе ничего не приносили в отель после того, как мы получили ключи. Наши друзья проверили комнаты. Единственное место, куда я тебя не сопровождал, — это туалет на электростанции. Ты, естественно, ходила в женский туалет. Значит, это была женщина.

      Секунду я смотрел на нее.

      — Руфь, у тебя впереди ещё три контакта. Все будет гораздо проще и безопаснее, если ты вздохнешь поглубже и решишься довериться мне.

      Руфь вздохнула:

      — Есть вещи, которые ты не знаешь…

      Она помолчала и сменила тему.

      — Я видела эту женщину в фойе. Одну из тех, кого ты называешь Приведешка. Интересно, как её зовут на самом деле?

      Я спросил:

      — Ты когда-нибудь смотрела теннис по телевизору? Мне сказали, что эту киску зовут Патрисия Везерфорд. Она — профессиональная теннисистка и, к тому же, совсем не бедная.

      Руфь изумилась:

      — О, так она из этих Везерфордов?

      — Правильно. Еще она связана с массой разных организаций в основном по защите экологии. Вот.

      Я дал ей список, который передал мне Армандо.

      — Эти буквочки что-нибудь значат для тебя? С Гринпис все понятно. О нем все знают. А что такое ГПЗ? Руфь засмеялась.

      — Я знаю некоторые из них. ГПЗ — это Группа Правительства Земли. ДЛ — это Друзья Лесов, СНМ — это Спасите Наше Море, но что такое ОСЛ?

      — Если выяснишь, дай мне знать.

      — По крайней мере, надо отдать мисс Везерфорд должное. Она не просто выбрасывает деньги на яхты и машины, как большинство богачей, она пытается спасти нашу землю или хотя бы её часть.

      Я ухмыльнулся.

      — Как эта добросердечная дамочка может объяснить то, что она работает на такого зверя, как Грегорио Васкес?

      — Может быть, это — шантаж? Может быть, она — кокаинистка?

      Я покачал головой.

      — Хуже всего то, что Везерфорд совсем не выглядит, как наркоманка. И та крошка с гранатой, которую я убил в своем дворе, тоже. И похоже, они не профессиональные солдаты Эль Вьехо, а любители, которых он использует для мелких дел, например, для слежки.

      Кто-то постучал в нашу дверь. Я вскочил и кивнул Руфи на дверь в её номер.

      — Быстро в свою комнату!

      Я взял со стола дискеты и отдал ей.

      — На, возьми и спрячь. Слушай, если тебе будет слышно, и решай сама, когда присоединиться к компании.

      Она взяла дискеты.

      — Мэтт, будь осторожен.

      — Ты тоже, а теперь иди.

      Опять раздался настойчивый стук в дверь. Мужской голос с сильным акцентом сказал:

      — Открыть дверь, пожалуйста.

      Я подождал, пока Руфь закроет за собой дверь. Потом я пошел к двери, которая уже сотрясалась под ударами.

      — Будьте любезны, открыть немедленно!

      — Иду, не ломайте дверь, — сказал я.

      Я открыл и отступил назад. Дверь с силой распахнулась. Но человек, которого я там увидел, оказался для меня большой неожиданностью. Из-за акцента, грубости и бесцеремонности я думал, что увижу служащего безопасности отеля или местных полицейских, но на нем не было формы, и он не был южноамериканцем. Я не помнил, как его зовут, потому что мы обычно только здоровались, когда встречались на завтраках. А Руфь однажды проговорила с ним целый вечер. Но я без труда вспомнил его фамилию — Акерман. Мистер Роджер Акерман. Крупный бизнесмен с Уолл-стрита, мягко говоря, сильно выпивши.

      — Где Белинда? Ты, сволочь! — спросил он, с трудом выговаривая слова. Он оглядел комнату. Не найдя никого, кроме меня, он двинулся на меня, оставив дверь открытой.

      — Ты думаешь, я не замечаю, как ты и моя жена смотрите друг на друга, как вы хихикаете в темных углах, хихикаете над её тупым старым мужем-импотентом? Сволочь, отвечай, где она спряталась? В ванной?

      Он с трудом двинулся к двери ванной. Он уже начал меня раздражать, но потом я пожал плечами и открыл перед ним дверь, чтобы он сам убедился. Какой смысл спорить с окосевшим ревнивцем?

      — Сами видите, — сказал я. — Никакой Белинды нет.

      А потом мне показалось, что мой затылок взорвался и как будто ток сильного напряжения прошел по всему телу. Когда фейерверк у меня перед глазами погас, я мягко приземлился на выложенный плиткой пол в ванной.

     

      Глава 16

     

      Когда я начал осознавать, лежа на полу, что происходит вокруг, я обнаружил, что мой пьяный противник вместо того, чтобы пинать меня, как мешок, что было бы в его положении обычным делом, стоит возле меня на коленях и со знанием дела обшаривает мои карманы. Он уже достал пистолет, который был засунут у меня за пояс, и вытаскивал у меня из кармана дешевый бумажник из искусственной кожи. И это вовсе не походило на поведение старого рогоносца, который свихнулся от ревности и пытается наказать любовника своей жены.

      Не найдя ничего важного в бумажнике, Акерман начал похлопывать меня по бокам и обнаружил спрятанную плечевую кобуру, в которой я носил свои документы и остальные деньги. Он расстегнул мне рубашку, вытащил кобуру, внимательно просмотрел все отделения и, найдя то, что он хотел, даже вздохнул от облегчения. Потом он пристроил кобуру на прежнее место и более или менее привел мою рубашку в порядок. Он даже засунул бумажник обратно мне в карман перед тем, как встать на ноги. Очень аккуратный человек.

      — Вы можете теперь открыть глаза, мистер Хелм, — сказал он безо всякого намека на пьяную речь. — Если хотите, сядьте. Надеюсь, у вас не слишком болит голова.

      Я сел с большим усилием, жалостно стеная. Я осторожно потрогал затылок.

      — О, Господи, как больно.

      Стоицизм ничего не стоит в глазах других. Пусть ваши противники знают, что вы человек мягкий, и видят, как вы ужасно страдаете, им это нравится. Акерман достал Кольт двадцать второго калибра с навинченным глушителем. Сейчас это оружие предпочитает большинство секретных агентов.

      — Я прошу прощения за причиненное насилие, — сказал Акерман, — но это была необходимая мера предосторожности.

      Я облизал губы и сказал:

      — Очень хитро, мистер Акерман. Сначала вы разыгрывали полицейского за дверью, потом сыграли обманутого мужа, зная, что поскольку я не виновен, то, конечно, не приму вас всерьез. Не знаю, правда, где в это время была моя голова.

      Акерман сказал:

      — У вас есть определенная репутация, мистер Хелм. Было необходимо избежать ненужной перестрелки или Драки, где кто-нибудь мог бы серьезно пострадать.

      Меня насторожила его речь. Он говорил и вел себя не так, как это делают наемники южноамериканских наркотических баронов. Даже пистолет был неподходящий. Мне казалось, они обычно пользуются большими и шумными пушками, как минимум, тридцать пятого калибра. Я опять потрогал свой затылок, сморщился от боли и сказал:

      — Конечно, я счастлив, что никто серьезно не пострадал. Но почему вы просто не постучали в дверь и не объяснили, что вам нужно? Мы бы прекрасно договорились.

      — Конечно. Сядьте туда.

      Я встал и, с трудом протащившись несколько футов, осторожно сел в указанное кресло. Акерман сказал через плечо:

      — Белинда, приведи её.

      Дверь между номерами открылась, и Руфь вошла, сопровождаемая пухленькой миссис Акерман. У неё в руке был пятизарядный дамский Смит-и-Вессон тридцать восьмого калибра с накладками на рукоятке из красного дерева. Руфь, похоже, не пострадала никак. Но видно было, что она вне себя от ярости.

      — Мэтт, она ворвалась ко мне и начала размахивать у меня перед носом своим дурацким пистолетиком, а потом открыла дверь в коридор этому придурку, который сразу же начал щупать меня. Мэтт, ты ранен? Что этим ублюдкам нужно? Она облапала меня всю, когда что-то искала, черт бы её побрал! Что им нужно?

      — Небольшой ущерб моему черепку, — сказал я Руфи. — И очень большой — моей гордости. Садись, дорогая. Я уверен, этот приятный джентльмен все нам объяснит.

      — Да, миссис Штейнер, пожалуйста, сядьте. Белинда, смотри в оба за ними.

      Акерман опустил пистолет и сказал мне:

      — Миссис Акерман — отличный стрелок, поэтому я надеюсь, мистер Хелм, вы не будете строить планов, как бы поменяться с нами местами.

      Я сказал:

      — У меня нет никаких планов на настоящий момент.

      Я посмотрел на Белинду Акерман.

      — Вы меня очень обидели. Вы мне всегда так мило улыбались. Я думал, что я вам нравлюсь. Она засмеялась.

      — Конечно, нравишься, дорогой, конечно! Но так редко получается совмещать приятное с полезным.

      Акерман подошел к двери и, приказав кому-то поторопиться, сам занял свой пост у двери возле нас. В дверях появилась знакомая фигура. Я встречал этого парня только раз, но хорошо его запомнил. Дэнис Мортон ? молодой герой, которому старики до сих пор читают нотации.

      Акерман оглянулся.

      — Ты закончил?

      Дэнис Мортон сказал:

      — Я сделал все, что мог, но у неё не очень мощный компьютер, сэр.

      По тому, как он посмотрел на меня, я понял, что он не забыл ни меня, ни нашу последнюю встречу.

      Акерман спросил:

      — Мортон, что ты там нашел?

      — У неё маленький переносный компьютер со встроенным жестким диском. У него очень большой объем, и он может работать с достаточно серьезными программами. У неё стоит какая-то шифровальная программа, люди в Вашингтоне безусловно её сломают, но я пока не могу. Есть отдельный дисковод, она может копировать материалы на дискеты. У неё есть две коробки с пустыми дискетами, а в косметичке я нашел две дискеты, которые, если верить наклейкам, являются копиями потерянного оригинала и включают главы с 27 по 34 книги мистера Штейнера. Я пытался прочитать дискету, но мне нужен код.

      Акерман нахмурился.

      — Ты сказал, оригинал потерян? Ты обыскал все?

      — Да, сэр! А Белинда обыскала миссис Штейнер. Но на ней ничего нет.

      Акерман сказал:

      — Вот ещё один диск, я взял его у мистера Хелма, главы с 9 по 18, судя по наклейке. Конечно, дискета тоже закодирована или зашифрована, но вставь в компьютер и посмотри сам.

      — Да, сэр!

      Когда Мортон ушел в комнату к Руфи, Акерман посмотрел на меня и сказал:

      — Ну, мистер Хелм! По вашему лицу видно, что вы начинаете понимать, что происходит. Вы знаете, кто я такой?

      — Вы, наверное, босс этого милого паренька, который только что вышел, мы однажды с ним мило побеседовали в Санта-Фе. Кстати, скажите ему, что нехорошо брать чужое. А его старший офицер, я думаю, должен понимать, что не стоит ссориться со старыми опытными людьми, у которых больше влияния.

      Я пытался вызвать реакцию, которую и получил. Этот степенный седовласый человек подошел ко мне и влепил мне пощечину. Потом он отступил назад и уставился на меня.

      — У этого старого козла больше влияния? Я организовал это все. Васкес мой. Я несколько лет вел это дело. У него нет никаких прав…

      Он осекся, тяжело дыша, не осознавая, как круто он изменил ситуацию. Секунду назад мы были в какой-то мере коллегами и работали над одним и тем же — Грегорио Васкесом. И у нас был один хозяин — дядя Сэм. То, что Акерман обманул меня, чтобы завладеть ситуацией, было вполне простительно в нашем кругу. Я на него даже не обижался. Но пощечина, которую он мне отвесил в гневе, была совсем другое дело. Такое не позволяется. Это значило, что только что он сам открыл охотничий сезон на себя. И на этот счет я больше не волновался. Я потрогал ладонью щеку и сказал:

      — Вряд ли Акерман — ваше настоящее имя, и вряд ли Белинда — ваша жена.

      Этот седовласый мужчина сказал:

      — Назовем это партнерством по работе, так же, как и у вас с миссис Штейнер. А имя Акерман ничуть не хуже, чем любое другое.

      Секунду он говорил спокойно, но потом снова начал кричать:

      — Этот старый паук, сидя в своем вонючем офисе, посылает своих людей на убийство, так же, как и Старый Горец.

      Руфь сказала:

      — Вы и ваши люди заботились о нас только потому, что думали заполучить эту книгу и что она даст ответ на ваши проблемы с наркотиками. Мне наплевать на ваши дурацкие проблемы, я хочу, чтобы убийцы Марка были найдены и наказаны, и поэтому я обратилась в организацию, где люди могут мне помочь. Я — вдова, мой муж мертв, а ваш мальчик Дэнис только и может думать, что об этой дурацкой рукописи. Я думаю, он просто выполняет ваши инструкции, но скорее в джунглях будут снеговые заносы, чем вы получите эту книгу, мистер Роджер Акерман.

      Акерман шагнул к ней и влепил ей пощечину.

     

      Глава 17

     

      Мне всегда было интересно, как эти ребята ухитряются жить так долго. Нормальная человеческая реакция на пощечину, по крайней мере, это моя человеческая реакция, провести ему если не вскрытие, то хотя бы ампутацию руки.

      — Белинда, смотри за ней! — рявкнул Акерман, отступая назад.

      Но Руфь не пыталась броситься на него. Она потрогала губы, увидела кровь, достала платок и прижала его к разбитой губе.

      — Второй диск тоже закодирован, сэр.

      — И ты говоришь, что не можешь сломать защиту? — спросил Акерман.

      — Боюсь, что нет, сэр. По крайней мере, не с этим оборудованием.

      — Хорошо. Поступим по-другому. Стань за Хелмом и приложи пистолет к голове. Ошибочка, приложи мой пистолет. Он с глушителем, так что, если его придется использовать, мы никого не побеспокоим. Вот, возьми и дай мне свой.

      — Белинда, у тебя есть сигареты?

      — Да.

      Акерман сказал:

      — Курение вредно для здоровья, но иногда оно имеет свои преимущества. Зажги сигарету. Можешь положить пистолет, я послежу за ними. Теперь, миссис Штейнер, я хочу от вас две вещи. Мне нужен компьютерный код, или что бы там ни было, чтобы расшифровать текст на Дискетах. И второе, мне нужны имена и адреса тех людей в Южной Америке, кому ваш муж послал оставшиеся дискеты. Кстати, скажите мне, сколько всего в книге глав?

      Руфь подняла голову.

      — Что вы сделаете, если я вам не скажу? Опять ударите меня?

      — Нет, но тогда миссис Акерман приложит зажженную сигарету к груди мистера Хелма. А мистер Мортон вышибет ему мозги, если он попытается возражать. Мы — люди великодушные и дадим ему немножко постонать, но не очень громко. Чтобы не беспокоить соседей.

      — Я просто не верю! — воскликнула Руфь. — Вы работаете на правительство США, вы знаете, что я американская гражданка, мистер Хелм работает на правительство США так же, как и вы. Мэтт, они что, с ума посходили?

      Я пожал плечами. Конечно, они психи, но с другой стороны, как профессионал, я вполне могу их понять.

      Я сказал:

      — Может быть, да, а может быть, нет. Проблема в том, что сейчас у них есть оружие.

      Акерман рявкнул:

      — Давай, Белинда!

      Девушка с сигаретой во рту раздвинула мне рубашку. В обмен она показала мне свою пышную белую грудь в прорези своей блузки, когда наклонилась ко мне. Я не скажу, что сейчас это меня сильно возбуждало, но тем не менее грудь производила впечатление, она это знала. Она страстно улыбнулась мне, глубоко затянулась сигаретой, выдохнула дым мне в лицо и прижала уголек к коже. Я почувствовал очень знакомый импульс боли, знакомый запах горящих волос и кожи, смешанный с ароматом табака. Я уже много раз играл в эти игры со всеми возможными вариантами. На этот раз мне не нужно было притворяться, что мне не больно. Я прекрасно сыграл свою роль, покричав и постонав весьма убедительно. Я прошептал:

      — Ты — садистская сучка.

      Ругательства тоже входили в представление. Белинда опять затянулась.

      — Сорок три.

      Это был голос Руфи, который для меня прозвучал глухо, потому что Белинда опять приложила ко мне сигарету.

      — Что вы сказали, миссис Штейнер? — спросил Акерман.

      — Вы хотели знать, сколько в книге глав? Их сорок три. Приложения никакого нет, Марк не успел его написать.

      — Очень хорошо, теперь имена.

      — Что вы с ним сделаете, если я скажу?

      Теперь настала моя очередь. Я хрипло прошептал:

      — Руфь, не надо… Об меня тушили сигареты столько раз, что я стал, как огнеупорный кирпич. Не говори этой сволочи ничего. Ах! Ах!

      — Герой, не храбрись! — сказала толстуха, убирая сигарету и глубоко затягиваясь.

      — Ну, миссис Штейнер? Руфь молчала.

      — Ах! Ах!

      — Не такой уж ты огнеупорный, милый! — ухмыляясь, сказала Белинда. — Проверим ещё раз.

      — Аааах!

      — Прекратите, прекратите! — закричала Руфь. — Что вы хотите знать, мистер Акерман?

      — Где у вас ещё запланированы контакты? Она облизала губы.

      — Лима, Сантьяго, Кито. Должна была быть ещё одна встреча в Буэнос-Айресе, но я перенесла её в Итаипу.

      — Дискеты, которые нашел мистер Мортон в вашей комнате, это копии той, что вы поручили в Итаипу?

      — Да.

      — А где оригинал?

      — Его забрали у меня как раз перед вашим приходом. Подошел человек, и я отдала ему дискету. Я не знаю, как его зовут. Я попросила Лени Отейро, и она организовала эту встречу.

      — Отейро — это имя кого-то из ваших адресатов или служащего этого отеля?

      Руфь сначала не знала, отвечать ей или нет, но потом пожала плечами. Какая разница, у неё уже нет этой дискеты. Лени Отейро — это женщина из Буэнос-Айреса.

      — Вы сделали две копии? Одну для себя и одну для мистера Хелма?

      — Нет. Одну, чтобы он хранил её, а вторую, чтобы он отправил её в Вашингтон. Раз вы нашли у него только одну дискету, то, значит, копия той, которую я дала ему в Рио, уже на пути в Вашингтон.

      — В Вашингтон! — воскликнул Акерман. — И вы не оставили ни одной копии себе? Это странно.

      Она резко сказала:

      — Ничего странного. У нас была бы копия каждой дискеты, и их хранил бы Мэтт на случай, если они срочно понадобятся. Даже если бы оригиналы не дошли туда, куда я их отправляла, ещё один комплект был бы в Вашингтоне.

      Акерман помолчал.

      — Те люди, которым ваш муж доверял дискеты, все были женщины? Вы сказали, что человек из Буэнос-Айреса была женщина, а из Рио? В понедельник вы в женском туалете встречались ещё с одной женщиной, правильно?

      Руфь вздохнула.

      — Похоже, мой муж в молодости очень любил женщин, мистер Акерман. Да, люди, которых он просил хранить дискеты, все женщины.

      — Понятно, теперь, пожалуйста, имена.

      Она облизала губы.

      — Я не могу. Что вы с ними сделаете?

      — Ничего, если они отдадут дискеты по-доброму.

      — Я не верю вам. Если одна из них будет сопротивляться, вы будете бить её, как ударили меня. Нет, я их не предам.

      — Белинда!

      Когда Акерман не услышал привычного стона, он оглянулся. Белинда последний раз затянулась сигаретой и потушила её в одной из пепельниц. Акерман нетерпеливо сказал:

      — Белинда, ты не на сцене. Просто зажги другую сигарету и …

      Девушка покачала головой.

      — Нет.

      Акерман изумился:

      — Что ты сказала?

      Белинда спокойно объяснила:

      — С меня садизма хватит. Вон стоит парень, и, насколько я поняла, он должник Мистера Хелма. Я подержу пистолет, а он пусть для разнообразия развлекается.

      Говорила она ещё ровно, но лицо у неё было абсолютно белое, даже немножко зеленое, а на лбу выступили капельки пота.

      Акерман спросил:

      — Так ты отказываешься?

      — Видно, у бедной девочки слабый желудок, — ввязался в разговор типчик, который держал пистолет с глушителем.

      Он садистски рассмеялся.

      — Со мной все в порядке. Тем более, когда дело касается этого ковбоя. Позвольте мне, мистер Акерман.

      — Хорошо. А с тобой мы поговорим ещё позже, барышня.

      Потом было то же самое, правда, мистер Дэнис Мор-тон абсолютно не умел курить. Поэтому, почти после каждой затяжки, он долго кашлял. Это уже становилось смешно. Он злился и вымещал свою злость на мне. Руфь сначала упиралась, но потом все пошло, как по маслу. Женщину в Сантьяго зовут Кончита Перес. Адрес. Женщину в Лиме зовут Рафаэла Хофман. Адрес. Женщину в Кито зовут Эвелин Херера Гонсалес. Адрес. Потом наступила тишина. Руфь посмотрела на Акермана и резко спросила:

      — Теперь вы довольны?

      — Еще одно имя, — сказал он.

      — Больше нет никаких имен.

      — Нет, есть. Имя мужчины или женщины, я думаю, в США, кому вы посылаете оригиналы дискет. Дэнис!

      — Прекратите, — вяло сказала Руфь, — постарайтесь хоть немного использовать свои мозги. Кому ещё я могу посылать дискеты, кроме как издателю Марка.

      — Название и адрес фирмы? — спросил Акерман.

      — Ради Бога, вы можете прочитать это на любом экземпляре любой книги Марка. Ну, хорошо. Хорошо. Дайте подумать. Маки-стрит, 243.

      — Как его зовут?

      — Пол Ретнер.

      Акерман записал все в маленький блокнот и перевернул страницу.

      — А теперь, — сказал он, — вы скажете нам код, или как там вы, компьютерщики, это называете, и все неприятности будут позади.

      — Нет.

      — Дэнис!

      Руфь медленно сказала:

      — Код я вам не скажу! Вы можете его жарить, пока на нем не появится корочка. Извини, Мэтт. Вы можете сделать из меня отбивную, но этого вы не получите. Забудьте про Мэтта, мистер Акерман, у него нет информации, которую вы хотите, но что бы вы с ним не делали, от меня вы её не получите. Он неплохой парень, но он не слишком много для меня значит. Прикажите вашему студенту-инквизитору поработать со мной. И я уверяю вас, он умрет мучительной смертью от рака легких раньше, чем я заговорю. Хотя, судя по тому, как он кашляет, ему и так осталось недолго. От пощечины очки слетели на пол.

      — Ты, сука, ещё будешь упираться?

      Она не попыталась подобрать очки и засмеялась.

      — Да, я упираюсь, — сказала она. — За вас я сделала всю работу, дала вам имена и адреса, но это ничего не значит, потому что, даже если у вас есть диски, вы не сможете их прочитать. Мне кажется, вы ещё более опасный человек, чем Грегорио Васкес. По крайней мере, все знают, кто он такой. И, как я сказала раньше, вы никогда не получите книгу моего мужа. Вы никогда не используете её для своей грязной карьеры. Никогда!

     

      Глава 18

     

      Акерман быстро шагнул вперед, он был бледный от гнева и мог бы ударить Руфь пистолетом, если бы Белинда не перехватила его руку.

      — Мистер Акерман, пожалуйста, кто-то идет. Человек, шедший по коридору, остановился возле нашей двери. Потом кто-то вежливо постучал.

      — Мэтт?

      Голос был женский, это была сопровождающая группы — Анни. Акерман бросился вперед, схватил Руфь за подбородок и упер ей ствол между глаз. Он посмотрел на меня и прошептал:

      — Отвечай, Хелм, но очень, очень осторожно.

      Я громко спросил:

      — Да, Анни?

      Она сказала через закрытую дверь:

      — Мы уезжаем к водопадам, вы и Руфь тоже собирались поехать.

      Не было времени что-то выдумывать, тем более у наших гостей нервы были на пределе.

      Я сказал:

      — Извини, но, наверное, не поедем. Руфь сильно устала. Спасибо, Анни.

      Мы слышали, как она ушла. Когда шаги затихли, Акерман отпустил Руфь. Дэнис Мортон, который все ещё держал пистолет возле моей головы, с облегчением вздохнул.

      — Мистер Акерман? — сказал он. — Могу я предложить…

      — Да, Дэнис.

      — Я сделаю, конечно, все, что вы скажете, сэр, но мы уже слишком много времени провели в этой комнате и в принципе нам не нужна информация миссис Штейнер. Теперь мы знаем, где находятся все диски. Когда мы их соберем, в Вашингтоне их легко смогут прочитать. Эти ребята настоящие профессионалы, и, я уверен, они справятся с любой шифрующей программой, которой пользуются гражданские чайники. Но, как я сказал, это только предложение, сэр.

      Он говорил гладко, но было видно, что он просто испугался. Он начал понимать, что его босс-фанатик втянул его в очень неприятную ситуацию в чужой стране, и хотел дипломатично убедить Акермана скорее убраться отсюда. Пока бразильская полиция или кто-нибудь ещё не взломает дверь и не увидит, что они делают с двумя беззащитными жертвами. Акерман не боялся таких мелочей, но он кивнул.

      — Хорошая идея. Но на всякий случай мы оставим в резерве миссис Штейнер, просто на тот случай, если она умнее, чем ты думаешь. Или наши криптографы глупее, что в общем все равно. Если так, то нам придется обратиться к более профессиональным специалистам по допросам, которым, я уверен, миссис Штейнер сообщит все.

      Руфь облизала губы.

      — Я не понимаю, как это вы собираетесь держать меня в резерве, запереть меня где-нибудь?

      — Что вы, конечно, нет, — сказал Акерман, — мы с вами разыграем целое представление для остальной группы. Во-первых, потому, что ваши друзья в Южной Америке ожидают, что вы приедете с этой группой, и вам лучше не путешествовать одной. Мы будем играть в обманутого мужа и в отчаявшуюся женщину, которые ищут взаимопонимания.

      Руфь уставилась на него.

      — Интересно, как вы собираетесь искать взаимопонимания со мной? Если вы хоть на секунду думаете, что…

      Он коротко рассмеялся.

      — Вы льстите себе, миссис Штейнер, ваше тело меня абсолютно не интересует. Меня интересуют ваши мозги, а если ещё точнее — мозги вашего бывшего мужа. Мы объясним Анни, что происходило в этой комнате, когда её не было, представим ей письмо от этих голубков, где будет написано, что они сбежали вместе, потому что страсть оказалась сильнее, чем… Ну, вы сами знаете.

      Руфь нахмурилась.

      — И как вы собираетесь заставить меня играть по вашему дурацкому сценарию?

      Потом она коротко рассмеялась.

      — О, я понимаю. Вместо того, чтобы запереть где-нибудь меня, вы собираетесь держать где-нибудь Мат-та, как заложника? До тех пор, пока я не помогу вам достать остальные дискеты. А если я буду упираться, вы будете угрожать, что будете творить с ним какие-нибудь ужасные вещи.

      Акерман сказал:

      — Приятно иметь дело с умной женщиной.

      — Вы забываете одну вещь, — сказала Руфь, — вы забываете, что эта умная женщина уже вам сказала, что вы можете поджарить его у меня на глазах, если хотите. Он — телохранитель. К тому же, как оказалось, не очень хороший, раз вы здесь. А у меня есть двое дочерей и моя собственная жизнь. Я не собираюсь беспокоиться из-за агента, который оказался непрофессионалом.

      Она посмотрела на меня.

      — Извини, Мэтт, но ведь так оно и есть. Она отлично сыграла свою роль в этих обстоятельствах. Акерман тоже знал свои слова.

      Он сказал:

      — Хорошо. Тем более, что вы сказали, что он вряд ли нам пригодится. Дэнис, ты знаешь, что делать. Отведи его туда, куда мы условились. Белинда тебя прикроет. Мистер Хелм может оказаться крутым парнем, хотя я этого пока не видел.

      Мортон заносчиво сказал:

      — Мне не нужно прикрытие, я сам справлюсь. Акерман потерял терпение из-за его самодовольства.

      Он рявкнул:

      — Ты возьмешь Белинду с собой! Во-первых, ей пора исчезнуть, во-вторых, она сможет тебе помочь. Но ей нужно ещё написать прощальное письмо за себя и за Хелма. Белинда, там в бюро бумага, вот ручка, если там не окажется.

      Потом Мортон и Акерман обменялись пистолетами. Белинда подала Акерману листок. Он быстро прочитал его, обиженно взглянул на Белинду и сказал:

      — Ладно, подойдет. Теперь, мистер Хелм, пожалуйста, подпишитесь внизу. Не забудьте, пожалуйста, поставить дату.

      Я успел быстро просмотреть письмо:

      «Дорогая Анни! Это ужасно и это замечательно, иногда мне кажется, что я просто ненавижу себя. Мы уезжаем вдвоем, поэтому просто вычеркни нас из списка пассажиров. Компенсации не нужно. Я думаю, у тебя не будет с этим проблем. Скажи этому усталому старику, за которым я была замужем, что мне не хотелось обижать его, но Мэтт и я знали, что так случится, как только мы увидели друг друга.

      Белинда Нан.»

      Я нацарапал свое имя, а также добавил название отеля и дату. Акерман передал письмо Белинде, которая сложила его и написала сверху чье-то имя, наверное, Анни. Акерман посмотрел на меня и сказал Белинде:

      — Застегни ему рубашку. Потом он сказал:

      — Мортон, можешь его увести.

      — Да, сэр. Пошли, ты!..

      Акерман снова заговорил:

      — Если сможешь просто столкнуть его со скалы, тем лучше, но будь с ним очень осторожен. Если будет нужно, стреляй. Здесь никто не услышит выстрелов, а когда тело упадет на скалы и его потаскает по камням, вряд ли кто-нибудь заметит маленькую дырочку от пули. Все, вперед! Потом свяжешься со мной, как мы договорились.

      — Да, сэр.

      — Двигай!

      Мы уже почти вышли, когда Руфь спросила:

      — Что вы собираетесь с ним делать?

      Это было правильно. Сам по себе вопрос был глупый, но это была единственно правильная реакция. Акерман сказал:

      — Вы только что сказали, что он для вас ничего не значит. Так что ж вы так волнуетесь?

      — О, Боже, так вы собираетесь убить его? Несмотря на направленный в неё ствол кольта, она вскочила с кресла, подбежала ко мне и обняла мою шею руками.

      — О, Боже! Извини, извини меня! Я думала, если я просто буду играть безразличную мать-одиночку, то может быть… Я совсем не имела в виду, что…

      Она повернулась к Акерману.

      — Ну, хорошо, вы выиграли. Я буду участвовать в вашем дурацком спектакле. Просто обещайте мне, что с ним ничего не случится, и я достану вам оставшиеся диски.

      Такие люди, как Роджер Акерман, или как его там зовут на самом деле, учитывают только свой ум. Он сам верил в то, что заставил своими угрозами её сдаться. А теперь он поторопился отпраздновать победу.

      — Вы принесете дискеты и расскажете, как их прочитать?

      Она колебалась некоторое время, а потом сказала:

      — Если вы обещаете не причинять ему никакого вреда.

      — Говорите сейчас.

      — Нет, нет. В Кито. Вы привезете туда Мэтта живого и здорового и, когда мы уже будем заходить в самолет и вокруг будет много людей, чтобы вы не смогли нас тронуть, я скажу вам пароль.

      Акерман подозрительно прищурился.

      — Откуда я знаю, что, если я представлю его вам живым и здоровым возле самолета, вы просто не подниметесь на борт и не улетите?

      — Я даю вам слово, — сказала Руфь. — И что вы

      теряете? Как сказал ваш парень, даже если я не сдержу обещание, ваши эксперты без сомнения расшифруют дискеты. А к тому времени они все будут у вас.

      Акерман колебался, но потом пожал плечами и сказал:

      — Мортон! Ты слышал, что она сказала? Ладно, договорились. Веди Хелма туда, где, как условились, мы его спрячем. И держи его там, пока я не скажу, куда его везти.

      Отдавая приказ, он подмигнул, чего почти никто не заметил. Конечно, после того, как он присвоил себе миссию, которая была назначена нашей секретной службе, он бы никогда не отпустил секретного агента, который ею занимался, то есть меня, живым в Вашингтон жаловаться на него.

     

      Глава 19

     

      Было приятно выйти из этой комнаты, хотя бы со стволом пистолета, упертым мне в спину, и перспективой покормить рыб в реке. В коридоре никого не было. Возможно, Армандо и наблюдал за моей дверью или за дверью в номер Руфи, но, по инструкции, он должен был сохранить в безопасности её, а не меня. Сейчас я мог рассчитывать только на себя самого. Ну, что ж, это случалось и раньше. Белинда, которая шла впереди, остановилась так резко, что я едва не налетел на нее. Она повернулась, чтобы поговорить с Мортоном.

      — Давай лучше я проведу его через фойе и вниз по парку. Потому что везде полно туристов. Я прижмусь к нему так, что пистолета не будет видно. А если ты будешь идти с ним в обнимку, люди подумают, что вы гомики.

      Мортону это не понравилось.

      — Мистер Акерман сказал, что я должен… Этот Ублюдок мой.

      — Конечно, сколько угодно. Я просто хочу провести его вниз, чтобы не привлекать внимание. А потом ты можешь творить с ним все, что тебе заблагорассудится.

      Она взяла меня под руку и притянула близко к себе. Другую руку она держала в сумочке, которую зажала между нами. Я был уверен, что Мортон идет сзади, но достаточно близко, чтобы уложить меня на месте, если я вздумаю дергаться. Мы прошли через парк.

      — Вперед! — рявкнул на меня Мортон, когда я остановился взглянуть на отель.

      — Ладно, можешь в последний раз полюбоваться видом.

      Это было явно не лучшее время для осмотра достопримечательностей, но в таком случае нужно использовать любую возможность. Это было действительно впечатляющее зрелище. Несколько миль высоких острых скал, по которым, казалось, с ревом бежала вся вода, которая есть на земле, поднимая облака из сверкающих на солнце капель. Пока мы стояли там, другой громкий шум присоединился к реву водопада. Это был вертолет, на котором туристам показывали водопад сверху. Мортон, стоя позади меня, чертыхнулся.

      — Черт, я думал из-за дождя они не летают. Придется подождать, свидетели нам не нужны.

      Я притворился, как будто только сейчас понял, что меня собираются убить. Я сказал:

      — Но ведь мистер Акерман обещал Руфи…

      Мортон издевательски рассмеялся за моей спиной.

      — Эта сучка Штейнер ничего не узнает и переживать не будет. А к тому времени, когда она поймет, что ты сдох, если она сама до этого доживет, она выполнит все, что требуется мистеру Акерману. Нам вообще нужны только эти чертовы дискеты. Как я говорил мистеру Акерману, мы их в два счета расшифруем на нормальном оборудовании. И потом, где мы здесь будем держать такую хитрую задницу, как ты? Ты думал, мы тебя где-нибудь запрем? Самое безопасное место для тебя — это там, под этим замечательным водопадом. Если уже достаточно насмотрелся, двигай!

      Мы вышли на скалистую тропинку. Через некоторое время мы подошли к деревянному забору с калиткой, к которому был прибит выцветший щит с надписью «Вход запрещен, чрезвычайно опасно!»

      Но это не остановило моих провожатых, через несколько секунд мы вышли на площадку и я понял, что щит висел недаром. Когда-то это была смотровая площадка с деревянным ограждением. Внизу ревела река, большая часть асфальтированной площадки обвалилась, и я не мог не подумать, сколько туристов могло погибнуть при обвале. Поломанные ограждения болтались над пропастью, уродливые трещины, расходящиеся по асфальту во все стороны, указывали на то, что и остальная часть площадки просуществует недолго.

      — Стоять! — рявкнул Мортон. — Назад! Я с большим удовольствием повиновался. Мортон указал, чтобы мы отошли в сторону от тропинки, где нас скрывали кусты и деревья.

      — Все, Белинда, теперь он мой!

      — Сколько угодно, — сказала девушка. Мортон держал пистолет в кармане, но теперь он достал его. Я чувствовал, что для него будет настоящим удовольствием расправиться со мной. Он не замечал дождя, хотя уже весь промок, как и все мы. Скоро один из нас вымокнет ещё больше. Вопрос только в том — кто?

      Я подготовился, как можно лучше. Они видели, что я всхлипывал и стонал при допросе, не сопротивлялся, боялся их рассердить, подписал все, что они передо мной положили, и теперь я надеялся, что Мортон думает, что Хелм — это просто клоун и беспокоиться не о чем. Это был мой первый козырь. Второй был тот, что Мортон испытал серьезное унижение от меня, и поэтому он не убьет меня сразу. Наверняка, он захочет надо мной поиздеваться.

      — Выходи оттуда, ублюдок! — рявкнул он, размахивая пистолетом. — Шевелись, если ты не хочешь, чтобы я пристрелил тебя прямо там.

      Я посмотрел на короткоствольный револьвер в его руке и вышел обратно на крохотную полочку растрескавшегося асфальта над пропастью. Он шел за мной, не спуская с меня глаз. Я оглянулся через плечо и сделал вид, что боюсь ревущей реки внизу, хотя, стоя в девяти футах от края пропасти, не нужно было быть для этого крошим актером. У меня была боязнь высоты, и, наконец, эта бесполезная штука пригодилась мне. Стоя спиной к пропасти, я схватился за остатки деревянного ограждения.

      — Пошел вперед! — приказал Мортон. Повиснув на ограждении, я бросил ещё один испуганный взгляд назад и покачал головой. Я прошептал:

      — Я не могу. Тебе придется пристрелить меня прямо здесь, черт побери! Я не могу подойти ближе. О Боже, это же сотня футов высоты!

      Я услышал голос Белинды.

      — Этот парень боится высоты. Я наблюдала за ним, когда мы поднимались на фуникулере на Сахарную голову, он чуть не обмочил себе штаны, так испугался.

      — Боже мой, секретный агент боится высоты! — издевательски рассмеялся Мортон.

      Я опустился на колени, цепляясь за ограждение. Я висел там и как будто дрожал от ужаса. Я видел, что он идет ко мне через площадку. Я знал, что эта сволочь, он обязательно должен будет дать мне пинок, хотя бы один. Он так и сделал. Я зажал его ногу под мышкой и толкнул вперед. Я надеялся, что пистолет сейчас направлен дулом вверх, поскольку он балансировал, пытаясь сохранить равновесие. Раздался выстрел, но он промахнулся. Я схватил его вторую ногу и, все ещё стоя на коленях, просунул голову ему между ног и быстро поднялся. Отпустив ноги, я с силой ударил его головой об этот край земли. Я обернулся и ничего не увидел: ни человека, ни пистолета, хотя он после удара должен был немного прокатиться перед тем, как упасть вниз. Неужели я добросил его самого края? Его крик как будто повис в воздухе, вряд ли его кто слышал из-за рева водопада.

      Потом я вспомнил про Белинду, но её нигде не было видно. Все ещё тяжело дыша, я пошел обратно и остановился, увидев белую туфельку на высоком каблуке, которая лежала посреди тропинки под дождем. Я наклонился, чтобы поднять её, и, услышав позади себя мягкие шаги, понял, что совершил вторую глупость за день. Я попытался повернуться, но шарф обвился вокруг моей шеи, мгновенно затянувшись. Я ударил назад, но попал в пустоту. Это была естественная реакция, и нападавший знал это. Сунув руку в карман за ножом, я понял, что не успею его открыть. Вырываться было бесполезно, и мне только оставалось ждать хруста собственных шейных позвонков, но этого не произошло. Я просто провалился в серое безвоздушное пространство.

     

      Глава 20

     

      Моей первой мыслью, когда я пришел в себя, было, что я снова выжил. Используя свое неуклюжее, пропитанное алкоголем и боящееся высоты Я, я выманил другого хищника из джунглей, и он меня не сожрал, до сих пор, по крайней мере.

      В нашей профессии не принято, чтобы человек, придя в себя, широко раскрыл глаза и спросил:

      — О Боже, что случилось, где я?

      Я знал, что случилось, и все ещё слышал рев водопада Игуасу. Значит, меня недалеко отнесли от места, где поймали. Не открывая глаз и не двигая ничем, я быстро провел себе ревизию. Двигаться было тяжело, значит, наверное, я был привязан и, похоже, к дереву. На голове была ссадина. Эту ссадину я помнил, я получил её в номере отеля. Я не понимал, почему у меня зудит левое предплечье… Как будто меня укусила оса. Знакомая мне форма перочинного ножа чувствовалась в кармане брюк. На её месте было что-то крупное, что, я не мог распознать. Обоженная сигаретами грудь ещё болела.

      — Хелм, черт возьми, просыпайся.

      Это был грудной женский и очень сексуальный голос, который я слышал раньше. Я начал потихоньку понимать происходящее. Это был голос девушки, которую я знал, как Белинда Акерман. Голос продолжал:

      — Кто, черт возьми, схватил меня? Я смотрела, как вы деретесь, а проклятый водопад так ревел, что я не заметила, как какой-то парень проскользнул у меня за спиной совершенно бесшумно. Я думала, он мне шею свернет. А как они тебя взяли, точно так же?

      Через секунду голос возник снова:

      — Прекрати притворяться опоссумом. Здесь никого нет. Только мы, связанные, как индюшки. Я знаю, что ты не мертв, этого не может быть. Они просто двинули тебя чем-то, так же, как и меня.

      Я понял, что я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как мы ушли из моего номера в отеле и оставили там Руфь Штейнер и человека, который приказывал меня пытать — Роджера Акермана. Я вспомнил ещё одно имя — Дэнис Мортон, хотя его можно больше не считать, чтобы убедиться, что мозги ещё работают нормально.

      Я понял, что то, к чему я привязан, слишком мягко, чтобы быть деревом, а шум, который я слышал, не был шумом водопада. Воздух вовсе не походил на воздух джунглей, и отчетливо ощущалась тряска, которую я не заметил сначала. Я открыл глаза и был шокирован, увидев вместо лиан, деревьев и синего неба над головой низкий потолок самолетной кабины. Оказалось, что я не связан, а обмотан изолентой.

      — Когда ты пришла в себя? — спросил я девушку.

      — Несколько минут назад. Наверное, мы долго были без сознания, я почти высохла. Последнее, что я помню, это что чертов дождь лил, как из ведра, когда они вели меня к автобусу. Я даже не знала, что нахожусь в самолете, пока не пришла в себя, примотанная к сиденью. У меня, наверное, вид, как будто меня вытащили из реки.

      Она замолчала, думая о чем-то, точнее, о ком-то, которого, наверное, ещё не выловили из реки.

      — Ты ведь хитрая сволочь, правда?

      — Не знаю, что ты имеешь в виду.

      — Боже, как ты всхлипывал и стонал, пока я… Ты уж извини меня за это.

      — Это — работа, — сказал я. — Я не обижаюсь.

      — А потом, как ты цеплялся за это ограждение, как маленький мальчик на краю парашютной вышки. И ты дождался, пока он подойдет к тебе, и ты ведь знал, что он тебя ударит. И потом так аккуратненько сбросил его со скалы вместе с пистолетом. И тебе не стыдно, что ты делал вид, что вот-вот наделаешь в штаны?

      Я сказал:

      — В мире полно людей, которые пытаются доказать, что они смелее других. Но выживают обычно те, кто, если надо, не боится показаться трусом.

      Она сказала:

      — Я знала, что ты играешь. Это и навело меня на мысль.

      — На какую?

      — Акерман начал меня пугать. Для него это уже не просто работа.

      — Он что, не верил, что мы справимся с этим сами?

      — Он считает, что ты преследуешь Васкеса не потому, что он — зло, не потому, что он несет смерть миллионам людей, и даже не потому, что он создал религию из этой мерзкой привычки, но просто потому, что он отвечает за смерть твоей подружки. Он сказал, что её звали Рустин.

      Я сказал:

      — Она была хорошая девушка. Они ещё убили мою собаку. Очень хорошую собаку. Но какая Акерману разница, кто первый достанет старика? Насколько я понимаю, ему нужен мир без наркотиков. И один из серьезных шагов — это уничтожение Грегорио Васкеса. Правильно? Пусть он делает свое дело из-за своего красивого идеализма, а я из-за того, что эти твари убили мою красивую желтую собаку, так какая разница?

      Белинда коротко рассмеялась:

      — Не будь наивным, Хелм. Мистеру Акерману нужен мир без наркотиков. Но такой, который будет подарен человечеству именно мистером Роджером Акерманом, при овациях счастливой публики, а не скрытно, каким-то типом, которого зовут Хелм.

      Я кивнул и сказал:

      — И этого ты испугалась?

      Она посмотрела на меня и сказала:

      — Он заставил меня похитить вдову известного писателя, пытать секретного агента, и все это, говоря высокие фразы о наркотическом зле. Потом бы он заставил меня убивать людей. Я решила сменить попутчика.

      — Просто сменить попутчика или перейти на другую сторону?

      Она облизала губы.

      — Я подумала: хотя тебе и не сладко приходится сейчас, но все равно выберешься. Если я помогу тебе сейчас, то ты не забудешь меня позже.

      — Что-то я не заметил твоей помощи.

      — Почему, ты думаешь, я сказала Дэнису, что поеду к реке сама? Я надеялась, ты понимаешь, что мягкосердечная девушка, которой было так тяжело прижигать тебя сигаретами, не сможет выстрелить, если ты попытаешься сбежать, но ты даже не пытался.

      Я сказал:

      — Даже если бы я и попытался, Дэнис шел на отличном расстоянии для выстрела, он был бы только рад уложить меня на месте.

      Белинда сказала:

      — Я не хотела позволить ему убить тебя, клянусь. Просто я не успела ничего сделать, ты сам позаботился о себе, — она передохнула. — Может, я копалась слишком долго, но, черт возьми, Хелм, я никогда не стреляла в людей. Но ещё до того я помогла тебе, сочинив историю о том, как ты испугался на фуникулере, помнишь?

      Я это помнил и теперь понял больше, чем она предполагала. Конечно, мы можем попытаться выйти из положения вместе, но спиной я к ней больше не повернусь.

      — Я не сержусь, если тебе так легче, — сказал я. — То, что ты меня немножко поджарила, это дело житейское. По крайней мере, сейчас нам надо работать вместе, если мы оба хотим выбраться из этого дерьма живыми. О, Господи!

      — Что такое, Мэтт?

      Я не ответил. Я смотрел на человека, который сидел в кресле второго пилота. Он иногда оборачивался, чтобы посмотреть, как мы там. Теперь, убедившись, что мы прочно привязаны, я вспомнил высокого человека в черной одежде, который оглядывался точно так же перед тем, как он, как большой кот, перепрыгнул через высоченный забор около моего дома.

      Мак развернул передо мной папку и сказал:

      — Паломино.

      Я сказал:

      — Паломино — это не имя. Так называют лошадей. Это было в Вашингтоне после того, как я провел даром все утро, рассматривая фотографии, в основном плохие, на которых были разнообразные черноволосые убийцы ростом примерно пять футов десять дюймов и весом в сто семьдесят фунтов, которые как-то были связаны с торговлей наркотиками в Южной Америке. В конце концов, я сократил их число до шести, которые были похожи на того, кто спрыгнул с тела Марка Штейнера. Мак выбрал самого вероятного кандидата, человека, которого видели в компании Грегорио Васкеса. Я прочитал короткое досье, которое было на него в папке:

      Паломино Эскобар Гектор. Рост пять футов, одиннадцать с половиной дюймов. Вес сто восемьдесят фунтов, волосы черные, глаза черные, кожа смуглая, лицо узкое, нос длинный, сломанный, губы тонкие, зубы большие, подбородок выдается вперед. Часто носит усы. Особые приметы: кроме сломанного носа, неизвестны. Пьет мало. Периодически использует кокаин, чаще марихуану. Гомосексуальных склонностей не отмечено. Гетеросексуальные связи многочисленные, склонность к насилию. Хорошо владеет пистолетом, ружьем. Отлично владеет холодным оружием, хорошо владеет рукопашным боем. Предпочитаемый способ убийства: удушение. В картели Меделин с 1986 года, адрес неизвестен. Ответствен за следующие убийства (подтвержденные): агент отдела по борьбе с наркотиками Джеймс Поллард, Майами, май 1986 года. Феликс Бустаментэ, Сан-Хуан, январь 1982 года. Роман Солдано Поллар, Кивест, сентябрь 1983 года. Джордж Ларроготэ, Новый Орлеан, май 1984 года.

      Ну, что ж, я ошибся только на полдюйма в росте и на десять фунтов в весе. Время от времени он показывался на свет, совершая примерно два убийства в год. Был также впечатляющий список не подтвержденных убийств, которые приписывались Паломино.

      Я знал, какая запись появится в его досье в этом году: Рауль Маркус Карреро Маскарено (псевдоним — Марк Штейнер), Санта-Фе. Можно также обновить способ убийства, теперь наш мальчик вооружен не просто электрическим проводом, он нашел для себя древнее оружие, которое ему нравится больше. То, что он убил агента по борьбе с наркотиками, не очень заботило меня. В конце концов, мы не можем отвечать за каждого тупого непрофессионала, который сует шею в петлю, тем более, если никто его об этом не просит.

      Но этот человек убил Марка, который был хорошим журналистом и, можно сказать, моим другом и гостем в моем доме. С другой стороны, двое его помощников остались лежать у меня во дворе благодаря моему тесаку. Это могла быть серьезная причина недолюбливать меня, и, к тому же, мы были в его руках.

     

      Глава 21

     

      Посадка была, наверное, очень впечатляющей, если треть с земли. Самолет резко спустился, наверное, чтобы попасть на невидимую полосу. После этого он внезапно резко упал вниз, как это бывает с лифтами, так сильно, что лента, которой я был примотан к сиденью, порвалась. Наконец, мы остановились. Я перевел дыхание.

      — Черт побери этих пилотов-латиносов! — сказал я. Белинда спросила:

      — Где мы?

      Вопрос был бесполезный. Потому что мы могли быть в Парагвае, Уругвае, Аргентине или Боливии. Вряд ли в Перу или Чили, потому что мы увидели бы Анды. Женский голос резко спросил:

      — Кто, Бога ради, эта женщина? Паломино, казалось, удивился.

      — По вашей рекомендации сеньору Васкесу, мне приказали привести сюда высокого омбре, которого я уже видел раньше в Эстадус Унидус и который отлично владеет ножом, и мучачу, которая путешествует с ним. Я это сделал.

      — Ты этого не сделал, — жестко сказала женщина. — Ты привез нужного омбре, все правильно, но, черт возьми, мучача вовсе не Руфь Штейнер.

      Паломино холодно ответил:

      — Сеньорина, я привез ту женщину, о которой вы говорили. Блондинку, которая живет с этим мужчиной.

      — Боже мой! Я же описала её, как худую блондинку! — Женщина сунула голову в проем двери, пытаясь нас разглядеть. — Может быть, она и блондинка, хотя и крашеная, но её никак не назовешь худой.

      — Не такая уж она и толстая, — запротестовал Паломино. — Они вышли из комнаты вместе. Если она не сеньора Штейнер, то кто она такая?

      Женщина теперь стояла передо мной. Свет в кабине ещё горел, и я ясно её видел. Конечно, я её узнал. Приведешка номер три, иначе известная, как Патрисия Везерфорд. Она прищурилась, разглядывая Белинду, и сказала Паломино, не поворачивая головы:

      — Вообще-то я знаю эту женщину. Она была в той туристической группе, за которой мы следили. Понятия не имею, что она делала в комнате мистера Хелма. Я думала, у него другой вкус. Ее зовут Акерман, у неё старый муж. Я видела, как она разговаривала с Хелмом, но никогда не думала, что можно так ошибиться.

      Паломино холодно сказал:

      — Не было бы никакой ошибки, если бы мне показали нужную женщину, как я и просил, чтобы я мог её узнать.

      — И я, и мистер Васкес говорили тебе, что Хелм видел тебя и довольно близко. Тем более, ты дал ему повод запомнить тебя очень хорошо. Мы не могли рисковать. Расскажи мне, что случилось?

      Паломино хотел поспорить еще, но он взял себя в руки и сказал:

      — Я следовал тому плану, который мы разработали. Ваш человек подал знак, что они пошли в свой номер. Потом к номеру подошла какая-то женщина и постучала в дверь. Она что-то спросила их, и Хелм сказал, что Руфь чувствует себя плохо и поэтому они не поедут на водопады.

      Я подумал: «Хорошо, они будут в номере одни, как я этого и хотел».

      Потом эти двое вышли из комнаты, за ними шел другой молодой человек. Про этого мужчину мне никто ничего не говорил. Ваш человек должен был подать сигнал, только когда они будут в номере одни.

      — Невозможно следить за номерами и не привлекать к себе внимания, сам знаешь. Может, кто-то проскользнул. Что было дальше?

      Паломино сказал:

      — Я спрятался за угол и пропустил их мимо себя. Молодой человек шел сзади, в кармане у него был пистолет. Эти двое шли рука об руку. Было видно, что они любят друг друга. У меня и сомнения не возникло, что это та, с кем он путешествует и с кем он спит, как вы сказали. Они пошли к реке. Что случилось у реки, я не видел, потому что через лес мне надо было идти бесшумно.

      А потом я увидел драку на скале. Мужчины дрались, а у женщины в руках был пистолет, и она ждала момента, когда можно будет выстрелить, чтобы не зацепить этого человека. Настоящая женщина, подумал я, готова убить, чтобы помочь своему мужчине. Но мужчине помощь была не нужна. Он — сильный и сбросил своего противника в реку. Пока он был занят, я взял женщину и оттащил её в кусты. Потом я взял этого мужчину, когда он вышел на тропинку, все ещё тяжело дыша после драки. Я взял его, когда он подобрал белую туфельку, которую я специально положил на тропе. И теперь вы говорите, что это не та женщина.

      Пилот посмотрел на часы и что-то сказал Паломино на испанском или португальском. Паломино кивнул. Он сказал Патрисии Везерфорд:

      — Рикардо говорит, что самолет должен улетать и что полосу нельзя оставлять неприкрытую так долго. Вы уверены, что это не та женщина, которая нужна была Эль Вьехо?

      — В отличие от некоторых, я вижу разницу между какой-то толстой шлюхой и худой интеллигенткой, даже если они обе блондинки.

      — Ладно. Это была серьезная ошибка. Я полечу с Рикардо и спрошу Эль Вьехо. Вы и ваши друзья останетесь здесь и будете следить за этими двумя, пока я не вернусь.

      — Черт возьми! Ты же не можешь оставить нас в этой дыре в джунглях. Ты должен остаться и помогать мне.

      — Си, мне приказали остаться и помогать вам при допросе. Но мы не можем узнать адреса и шифр, нужные Эль Вьехо, от женщины, которой здесь нет. Поэтому ждите.

      Патрисия Везерфорд спросила:

      — Ты надолго?

      Мужчина пожал плечами:

      — Кто знает? Мне могут приказать поймать нужную женщину и привезти её сюда. На это потребуется время. Может быть, я вообще не вернусь.

      — Гектор, черт побери!

      Паломино мягко сказал:

      — Может случиться, что за ошибку, которую я совершил с вашей помощью, сеньорита, меня застрелят, и другой займет мое место. Ошибки редко прощают в Лос Компаньерос де ла Оха, но это единственная ошибка, которую должен простить мне Эль Вьехо. Я не хочу искушать судьбу спешкой или другими ошибками, а тем более говорить о таких вещах по радио и спрашивать инструкции. У вас есть вода и жилье, в лаборатории четыре охранника, но у них есть свои обязанности, поэтому вы и три ваших помощника, которые прилетели с вами, отвечаете за пленных. Вам нужен пистолет?

      Девушка сердито сказала:

      — Нет, мне не нужен пистолет. Я их терпеть не могу. Был договор, что ваши люди будут делать всю грязную работу.

      Паломино сухо сказал:

      — Договор был, что вы и ваши люди предоставите ТОЧНУЮ информацию перед тем, как Компаньерос сделают грязную работу. Хорошенько подумайте насчет оружия для вас и ваших людей. Я уже два раза видел, как этот человек убивает, не говоря о помощнике, которого он зарезал без меня. Его нельзя охранять без оружия. Сеньор Хелм!

      Я откашлялся и сказал:

      — Да, сеньор Паломино. Вы знаете, у нас есть доступ к очень хорошим сведениям о вас. Конечно, не в том смысле, что вы хороший с моральной точки зрения.

      Он слегка улыбнулся:

      — Так же, как и вы, амиго. Я читал ваше досье. Очень хорошо, мы знаем друг друга и видели друг друга в действии. Позвольте мне дать вам совет, как один специалист другому. Здесь, — он махнул рукой в сторону открытой двери, — не американская природа, где вы знаете, как выжить, потому что ваше досье описывает вас, как опытного человека, способного жить в лесу. Это бразильские джунгли, в которых не сможет выжить ни один белый, только очень немногие индейцы. Даже если вам удастся сбежать отсюда и уйти от погони, то вы просто умрете в джунглях. Это я вам гарантирую. Да, Рикардо, мы идем, уно моментито.

      — Еще одно, — сказал он, — вы должны понимать, что вы живы только потому, что сам Эль Вьехо может захотеть решить вашу судьбу. Однако начальник караула предупрежден, что если кто-нибудь из вас попытается помешать работе нашей лаборатории здесь, он должен стрелять, не ожидая приказа. Вы для нас мало что значите.

      Он повернулся к Патрисии:

      — Теперь, сеньорита, давайте подберем оружие для вас и ваших друзей.

      Через пять минут мы наблюдали, как самолет подкатил к краю посадочной полосы. Рикардо прыгнул на нем в воздух, едва не коснувшись верхушек деревьев, и оставил нас в этих непроходимых джунглях.

      Патрисия Везерфорд нетерпеливо сказала:

      — Мы можем идти в дом?

      Капитан безопасности покачал головой:

      ? Один момент, сеньорита.

      Он оглядел небо и, не увидев никого, кроме какой-то большой птицы вроде ястреба, выудил из кармана рубашки свисток и три раз свистнул. Откуда-то появились темнокожие черноволосые люди, большинству из них не мешало бы побриться. По команде капитана они начали заваливать полосу кукурузными стеблями, и через некоторое время это опять было невинное кукурузное поле.

      — Хорошо, теперь вы можете идти, сеньорита.

      Белинда шла так близко ко мне, что все время терлась об меня плечом. По-видимому, во время стресса ей нужен был физический контакт. Белинда сморщила нос.

      — Пахнет кокаином.

      Я сказал:

      — Зачем тогда нужны ищейки наркотиков, если есть ты? Я даже не знал, что он так сладко пахнет.

      В спину мне уперлось дуло автомата.

      — Не разговаривать!

      Мы подошли к хижине, которая, наверное, была нашим домом.

      Патрисия постучала в дверь, и какой-то мужчина осторожно отворил её. Она отдала ему пластиковую сумочку.

      — Заряди один, если знаешь, как. Похоже, мы стали тюремщиками.

      — Но мы же так не договаривались! Патрисия злорадно сказала:

      — Мы совершили дурацкую ошибку.

      Паломино похитил не ту женщину и теперь обвиняет нас. А теперь впусти нас, Чарльз, обсудим все позже. И обязательно заряди пистолет. Этот человек очень опасен.

      Чарльз был тот блондин, которого я видел в ресторане Рио-де-Жанейро, когда он ужинал с ней. О'Коннор, вытащив пистолет, ввел Белинду и меня внутрь и, целясь в нас, ждал, пока Чарльз раздал оружие остальным, открыл коробку с патронами и поставил её на стол. Это была полезная демонстрация их опытности или неопытности. Чарльз и чернокожая девушка, по крайней мере, знали, какие кнопки надо нажимать, чтобы зарядить пистолет. Но надо было видеть, как это делал кругленький коротышка средних лет. Мисс Везерфорд протянула руку за своим пистолетом с гримасой отвращения.

      — Ну, что, сеньоритас и сеньорос, — сказал О'Коннор, — как говорят в вашей стране — они ваши. Заботьтесь о них. Если хотите сохранить их в живых, не позволяйте им мешать мне.

      Он вышел, закрыв за собой дверь.

      — Ну что, — сказала Патрисия, засовывая пистолет себе за пояс, — давайте отведем их в другую комнату и убедимся, что они не сбегут. Джерри, принеси моток ленты, пожалуйста.

      — Мисс Везерфорд, — позвал я.

      Она повернулась и коротко посмотрела на меня:

      — О, вы и мое имя знаете?

      Я сказал:

      — Вы можете рассказать мне, что все это значит? Кто вы? Из того, что сказал Паломино, я понял, что вы не входите в его полурелигиозную банду душителей. Точнее, не его, а Грегорио Васкеса.

      — Нет, мы не молимся этим листьям, мы не Компаньерос де ла Охо.

      — Так кто же вы, черт возьми, такие? — спросил я. — И что вы имели против Марка Штейнера, раз вы преследовали его семью через две страны?

      Патрисия Везерфорд выглядела озадаченной.

      — Вы ошибаетесь. Мы не причастны к тому, что произошло с ним в Перу. Никто из нас о нем даже не слышал, пока он не сбежал в США и не опубликовал свою книгу, а сеньор Васкес сделал небольшое объявление. Боже мой, конечно, мы не имели ничего против бедного мистера Штейнера! Просто он стоил миллион долларов.

     

      Глава 22

     

      Домик был поделен на три части: передняя комната, с которой мы уже познакомились, вторая комната была маленькой спальней, а точнее — камерой, где стояли два топчана. Третье помещение было в стороне, дверь была открыта, мы увидели, что там стоит какая-то бедная сантехника.

      — Если там туалет, то пустите меня туда, — сказала Белинда. — А иначе я вам сделаю пи-пи по всему полу.

      Стройная девушка, как будто выточенная из черного дерева, которая вызвалась её охранять, сказала с издевкой:

      — Можешь напрудить себе хоть полные штаны, Блонди.

      — Только если тебе так приятно это нюхать, черномазая, — ответила Белинда.

      Патрисия Везерфорд сказала:

      — Потом будешь выяснять свои расовые проблемы, Ленора. Отведи её туда. И будь осторожна, Паломино сказал, что, когда он брал её, у неё был пистолет. Так что она, похоже, умеет с ним обращаться.

      Потом настала моя очередь посетить заведение в компании Чарльза.

      Нас посадили на топчаны и связали липкой лентой по рукам и ногам. Проверив, насколько надежно мы связаны, Патрисия Везерфорд подала своему войску сигнал, и они ретировались в другую комнату, закрыв за собой дверь.

      Белинда глубоко вздохнула.

      — Теперь расскажи, что здесь, черт возьми, происходит? — спросила она. — Что они говорили про миллион долларов?

      У меня было время это обдумать, и я понял, что мы упустили один из самых значительных факторов за последние годы жизни Марка Штейнера.

      Я сказал:

      — Крошка, у тебя короткая память. Ты забыла, и мы все забыли, что несколько лет назад Аятолла Хомейни предложил пять миллионов долларов за голову автора «Сатанинских Сутр». По-моему, никто не востребовал этих денег. А Грегорио Васкес — обычный плагиатор. Он предложил миллион долларов за голову автора «Империи зла». И, похоже, что Эль Вьехо только что заплатил за Марка Штейнера, хотя, почему эта банда Приведешек не взяла свой миллион и не убралась восвояси, надо ещё выяснить.

      Белинда облизала губы.

      — Но это же сумасшествие. У Везерфорд у самой куча денег, и, мне кажется, её друзья тоже не особенно голодают, судя по тому, кто был убит в Санта-Фе. Так зачем же им понадобилось…

      Я сказал:

      — Мэм, только бедные стараются обходиться тем, что v них есть. А эти рикос всегда будут пытаться захапать ещё миллиончик-другой. Но мы теряем время. Они могут прийти для допроса в любую минуту. Давай установим правила, если мы попадем в заварушку.

      Я перевел дыхание.

      — Самое главное: никогда не прыгай на пистолет. В кино они это делают постоянно, но только для того, чтобы хоть как-то поддержать действие. Забудь об этом. Второе, жди моего сигнала. Если ты действуешь сама, значит, ты действуешь сама. Даже если ты просто захромаешь, я не буду тебя нести, я тебя просто брошу. Понятно?

      Белинда состроила мне рожу:

      — А что, слабо? Ладно, понятно. Что еще?

      Я сказал:

      — Если мы устроим побег, постоянно помни, что это не спектакль.

      — Что ты имеешь в виду?

      Я сказал:

      — Помни, что это не игра. Что пистолеты стреляют не краской, а ножи не резиновые. Это все по-настоящему, крошка. И я не хочу, чтобы мне в спину выстрелил кто-нибудь, кого ты забыла добить. Я хочу быть уверенным, что если ты кого-то уложила, то он уже не встанет. Или она. Если нужно, потрать больше времени, но сделай работу хорошо, О`кей?

      Я слышал, как она нервно сглотнула:

      — О`кей, — сказала она, помолчав. — Понятно, шеф. Я сказал:

      — Есть одно исключение — девчонка Везерфорд. Она мне пригодится.

      — Что?.. Нет, ничего. Я ни о чем не спрашиваю. Любовь с первого взгляда! О, Боже, они возвращаются!

      Они возвращались, наверняка разработав в своей комнате стратегический план. Возглавляла колонну высокая чернокожая девушка Ленора. Она брезгливо прошла мимо меня и остановилась перед Белиндой, глядя на нее, как ленивый кот на загнанную в угол мышь. Патрисия Везерфорд остановилась передо мной.

      — Вы слышали, что сказал мистер Паломино перед тем, как уйти? Мы должны знать, кто эта женщина и что она делала в вашей комнате с другим мужчиной.

      — С двумя другими мужчинами, — сказал я. У Патрисии взлетели брови.

      — С двумя? Никто ничего не говорил про…

      Я сказал:

      — Если бы ваш человек вел профессиональную слежку вместо того, чтобы шататься по фойе и глазеть на бразильских девушек, он бы их увидел. Тогда бы он не дал Паломино поспешный сигнал к похищению.

      Девушка сказала:

      — Кто был второй мужчина, мистер Хелм?

      — Кто же ещё это мог быть? — спросил я. — Психованный муж Белинды, вот кто.

      — То есть мистер Роджер Акерман?

      — Именно, именно, — злорадно сказал я. — По-видимому, у мистера Акермана из-за возраста стали возникать небольшие сексуальные проблемы, и он чересчур чувствительно относится к тому, что его жена кажется мужчинам привлекательной. Он увидел, как она мне улыбнулась, наверное, она всем улыбается, это не преступление, и когда его мальчик номер один, который умеет наблюдать лучше, чем кое-кто, увидел, как она проскользнула в мою комнату, он тут же настучал боссу и … Он просто псих! Когда я открыл, он ворвался в комнату, размахивая пистолетом, только что дым не шел изо рта! Он послал этого сосунка, чтобы убить нас обоих и бросить тела в реку.

      Патрисия Везерфорд некоторое время обдумывала то, что я сказал, и спросила:

      — Если ваши отношения были действительно такие невинные, мистер Хелм, то, что миссис Акерман делала в вашем номере?

      Я замешкался с ответом. Импровизировать нужно осторожно, можно загнать себя в угол. Но прежде чем я придумал что-нибудь, Белинда вмешалась в разговор. Она хихикнула:

      — Не спрашивайте его, что я там делала. Он этого сам не знает. Спросите меня.

      Девчонка Везерфорд сказала:

      — Хорошо. Что вы делали в номере мистера Хелма, миссис Акерман?

      Белинда сказала:

      — К черту невинные отношения! У меня хватает этой проклятой невинности и дома. Я хотела с ним трахнуться!

     

      Глава 23

     

      После заявления Белинды воцарилась тишина. Я всеми силами старался сдержать ухмылку. Она, конечно, поняла, что я пытаюсь напустить туману, и подыграла мне отлично, зная, что вам поверят гораздо быстрее, если вы обольете себя грязью. Патрисия Везерфорд, казалось, была озадачена таким откровенным ответом.

      — Но ведь вы разговаривали всего раз пять или шесть! Мы наблюдали за вами и ни разу не заметили чего-нибудь… И вы хотите сказать, что специально пришли в номер к человеку, практически незнакомому, чтобы… — она замешкалась, не зная, чем заменить вульгарное слово.

      Белинда сказала:

      — Сними розовые очки, крошка. Что я могла поделать? Мне это было нужно, черт возьми. А старый ипохондрик, за которым я была замужем, уже был ни на что не способен. Я много раз пробовала расшевелить его. Ничего! О, Боже, я готова была на стену лезть, поэтому я выбрала единственного парня в группе, который не был сморчком, и у него не было жены, которая бы выслеживала его по углам. К тому же, этот парень, похоже, был не прочь сделать маленькой девочке большое одолжение.

      — Они вешают тебе лапшу, — это сказала та черная девчонка, — Они только что придумали всю эту историю, чтобы заговорить тебе зубы. Что с вашей грудью, мистер Хелм? Мне показалось, она у вас болит.

      Через секунду она распахнула мне рубашку и показала на ожоги от сигарет.

      — Похоже, его кто-то допрашивал с пристрастием, Пэт. Тебе не интересно, почему? Она взглянула на меня.

      — Только, пожалуйста, не рассказывайте мне, что старый мистер Акерман заставлял вас признаться, что вы любовник его жены. Вы уже сказали, что он был в этом уверен, когда ворвался в комнату.

      Она была умная девчонка.

      — Хорошо, черт возьми, что вы хотите знать?

      — Во-первых, скажите, кто вас так обжег?

      Я мотнул головой в сторону Белинды.

      — Это она.

      Опять наступила тишина. Через некоторое время я продолжил:

      — Ну, она начала. Но, когда она почувствовала, что её сейчас стошнит, за дело взялся тот бойскаут.

      — Бойскаут?

      — Дэнис Мортон. Тот придурок, которого я сбросил в Парана-Ривер. Это было весьма приятно.

      Ленора назидательно сказала Патрисии Везерфорд:

      — Я с первого взгляда узнала, что они и близко не были любовниками.

      Она повернулась ко мне:

      — Что они хотели от вас? Я сказал:

      — В общем-то, от меня они ничего не хотели. Они хотели разговорить Руфь. Они думали, что она такая мягкотелая, что не сможет видеть, как мучается другой человек.

      — Руфь Штейнер? Хорошо, а что они хотели от нее?

      Я отвечал неохотно, но эта чернокожая девчонка постепенно выудила из меня всю историю. Наконец, я сказал:

      — Вот в общем-то и все. Руфь согласилась отдать диски, чтобы спасти меня. Но Акерману не нравилась сама мысль о том, что я останусь жив. Он подумал, что если он избавится от меня, Руфь об этом не узнает, пока не выполнит все, что обещала, а потом она не сможет ничего поделать. Хотя фактически он уже получил все, что хотел. Поэтому он мигнул своему красавчику, который был рад меня прикончить, но не смог. Как я сказал, я спихнул его в реку. Когда я огляделся, Белинды уже не было. Я пошел её искать, и ваш Паломино заарканил меня своим дурацким шарфом. Не самый лучший день в моей жизни.

      Патрисия Везерфорд, которая молча слушала, предоставляя Леноре задавать вопросы, глубоко вздохнула и сказала:

      — Почему?

      — Что почему?

      — Почему вы пошли искать это чудовище в женском образе? Если правда то, что вы рассказали о миссис Акерман. Вы сказали, что сначала она жгла вас сигаретами, а потом специально пошла помочь этому Дэнису Мортону убить вас. Почему вы беспокоились, что она куда-то исчезла? Я думаю, вы были просто счастливы, что эта садистка пропала или убежала от вас. Ленора, я думаю на этот раз тебе вешают лапшу на уши.

      — Я не согласна…

      Патрисия нетерпеливо махнула на неё рукой:

      — Мне гораздо легче поверить в этот любовный треугольник, чем в сказку про карьериста из секретной службы, который приказывает пытать и убить сотрудника другого отдела только потому, что второй перехватил миссию, назначенную ему. Я не сомневаюсь, что в правительстве есть люди, которые очень серьезно относятся к наркотикам. Может, для них это своего рода религия. Но все эти сказки просто смешно слушать.

      Потом она подошла ко мне и секунду изучала. Она легонько ударила меня по щеке.

      — Я думаю, вы ещё играете с нами в игры, мистер Хелм? Прекратите дурачить нас своими сказками про нимфоманок и фанатиков. По крайней мере, придумайте что-нибудь более правдивое.

      Я включил её имя, как совсем недавно имя Роджера Акермана, в файл «Люди, которые распускают руки».

      Потом я сказал:

      — О`кей, о`кей. Я расскажу вам правдивую историю, если вы настаиваете. Это рассказ про одну симпатичную даму, которая родилась в весьма богатой семье. Она талантлива, занимается спортом, вполне могла бы стать одной из лучших.

      Она хотела прервать меня, но я покачал головой и продолжал, глядя ей в глаза:

      — Нет, позвольте мне закончить, мисс Везерфорд. Так что же делает наша героиня? Этот талантливый ребенок, у которого есть все, что она только пожелает, решает, что ей нужен ещё один маленький миллион. Она собирает кучу своих жадных друзей, чтобы они помогли ей выследить человека, которого она никогда не видела, и следить за ним до тех пор, пока она не сможет продать его за вонючие деньги одного из самых грязных наркотических дельцов в мире.

      Я поднял руку, когда увидел, что она уже вне себя от гнева.

      — Все в порядке, мисс Везерфорд. Я знаю, что это звучит дико, я и не думал, что вы поверите.

      Девушка побледнела.

      — Вы просто не понимаете, — выдохнула она.

      — Это правда, — сказал я, — этого я совершенно не понимаю. Пустая трата времени. Приложить столько сил, чтобы организовать слежку, следить за Марком Штейнером в стране, где он прячется под чужим именем, проверить его друзей и друзей его друзей, потратить недели, чтобы изучить их привычки, организовать все так, чтобы они не мешались в последний момент, и потом пропустить самое интересное.

      Она облизала губы.

      — Самое интересное? Что вы имеете в виду?

      Я сказал:

      — Я имею в виду, крошка, что, когда вы послали за душителями, почему же вас не было, когда они приехали? Ведь вы посылали за ними, разве нет? Васкес не доверил бы таким сосункам, как вы, исполнить саму казнь. Для этого у него есть специально подготовленные убийцы. Но он не собирался рисковать этими ценными людьми без необходимости в чужой стране — многие из них даже не говорят по-английски. Когда под рукой куча хорошеньких американских девочек и мальчиков, которые из-за миллиона готовы быть у него на побегушках. Ваша задача была известить Компаньерос, что сейчас самое время, правда? И вам надо было посмотреть спектакль. Это было стоящее зрелище, мисс Везерфорд. Особенно, когда лицо у Марка Штейнера посинело после того, как ваш парнишка Паломино затянул свой шарф. А как у него треснула шея! Совсем, как ветка дерева, которую ломает ветер, действительно красивый звук. Тем более, не каждый день люди, которые стоят миллион долларов, умирают насильственной смертью.

      Я думаю, теннисисты назвали бы это «прямой удар с подкруткой». Я даже зашатался. Да, у девушки были мускулы! В сравнении с этим пощечина Роджера Акермана была просто дружеским похлопыванием.

      — Вы просто не понимаете.

      Она закрыла лицо руками и, рыдая, выбежала из комнаты. Блондин сердито выступил вперед.

      — Как вы смеете разговаривать с Пэт… с мисс Везерфорд в таком тоне?

      Я посмотрел на черную девушку, она казалась мне самой разумной среди них. Хотя и самой злой.

      — Пожалуйста, просветите меня, мэм. Чего это я все время не понимаю?

      Вместо неё ответил лысый. Он вышел вперед, держа револьвер так, как будто боялся, что он его укусит. Он остановился передо мной и начал нравоучительно говорить:

      — В мире много людей, мистер Хелм, их даже слишком много. И нам приходится выбирать между жизнью человека, существа, которому ничто не угрожает, и жизнью всех существ, которые почти исчезли с лица земли. Конечно, мистеру Штейнеру, или как там его звали, не повезло.

      — Рауль Маркос Карерра Маскарен, — сказал я. — Если вы убиваете человека, так хоть составьте себе труд узнать, как его, зовут.

      — Мы никого не убиваем, — резко сказал лысый. — Я четко объяснил это сеньору Васкесу. Мы — организация, которая занимается спасением. Однако, через наши филиалы, которые есть у нас по всей Америке, и с помощью людей, которые в них работают, сказал я ему, мы могли бы получить для него нужную информацию за цену, которую он сам назначил. Что он с этой информацией будет делать, нас не касалось. Он согласился на наши условия, как вы знаете, мы дважды находили этого человека. Один раз на Востоке, где человек Васкеса, по-видимому, не справился, и на Юго-Востоке, где им повезло больше.

      Он грустно покачал головой.

      — Жаль, что это случилось с мистером Штейнером. Для членов нашей группы было бы легче, если бы жертва была преступником, чья смерть была бы благом для общества. Однако сеньор Васкес предложил свою первую награду не за преступника, а за автора «Империи зла».

      — Первую награду? — спросил я. — О других я пока не слышал.

      Лысый коротышка усмехнулся.

      — А вы бы и не услышали, хотя это интересно.

      — Почему?

      — Следующая назначена за вас.

      Белинда рядом со мной чуть не подпрыгнула, но я мог хорошо контролировать свои чувства. Люди много раз хотели моей смерти и готовы были за неё платить. Я сказал:

      — Любопытно, сколько я сегодня стою?

      Лысый пожал плечами:

      — Всего лишь пятьсот тысяч долларов. И в вашем случае у нас не было никаких угрызений совести. Из вашего досье, которое нам в конце концов удалось получить, ясно, что вы человек, без которого общество вполне может обойтись. Я попытался поднять цену, упирая на риск, потому что вы почему-то считаетесь опасным человеком, но больше полумиллиона сеньор Васкес за вас не дал. Другие полмиллиона назначены за миссис Штейнер. В группе есть сентиментальные особы, которые говорят, что это будет сложно, поскольку она женщина, хотя какая разница? Но я убедил их, что если мы упустим эти деньги, то мы никогда не достигнем нашей финансовой цели — трех миллионов долларов, которые нужны для нашего проекта. Мы не можем надеяться, что прилетят ангелы и принесут нам на крылышках чек.

      Я сказал:

      — С такими ангелами, как Грегорио Васкес, не нужно никаких чертей.

      Патрисия Везерфорд вернулась с мокрыми глазами и покрасневшим носом. Она всхлипнула и сказала:

      — Извините, доктор Вимс. Я сказал:

      — Я знаю, есть весьма благородные цели. Ради какой благородной цели вы принесли в жертву Марка Штейнера, миссис Штейнер, а, может быть, и миссис Акерман? И почему? Мне сказали, что дама, которая стоит здесь, может вполне топить деньгами печку. И собрать пару миллионов для неё все равно, что щелкнуть пальцами. Почему она, вместо того, чтобы становиться соучастницей убийства журналиста, который хорошо делал свою работу, и его жены, матери двоих детей, я уж не говорю про себя, потому что общество может без меня обойтись. Так вот, почему она просто не даст свои дурацкие деньги?

      Девушка всхлипнула:

      — О, Боже, я хотела дать деньги, но, поскольку я вряд ли смогу заработать на теннисе, доверенные лица моей семьи не позволяют мне тратить основной капитал. Они говорят, что нужно где-то остановиться и что я уже достаточно потратила на спасение древних черепков.

      — Так, значит, спасение мира — это черепки?

      Я перебил ее:

      — Что такое ОСЛ?

      Ответила Ленора:

      — Доктор Вимс — профессор океанологии, и, наверное, он самый большой специалист по ламантину, которого он изучает всю свою жизнь. Зная, что Патрисия поддержала множество подобных движений и проектов и как частное лицо, и как директор Группы Спасения Земли, он обратился к ней за помощью. Они организовали филиал ГСЗ, который называется «Общество Спасения Ламантинов».

      Боюсь, это было очень грубо с моей стороны, но сдержаться я не смог. Я никогда не смеюсь над верованиями или убеждениями людей, но на этот раз я прервал её взрывом вульгарного хохота. Я простонал:

      — Боже мой, Белинда, ты слышала? Мы умрем, чтобы они смогли построить загон для стада жирных морских коров!

     

      Глава 24

     

      Вдвоем на топчане было весьма тесно, и то, что у нас были связаны запястья, не давало возможности принять какую-нибудь нормальную позу, которую принимаешь, деля постель с девушкой, даже с самыми невинными намерениями.

      Поэтому мы лежали на спине, прижавшись друг к другу и глядя в потолок. Вдруг она тихонько рассмеялась.

      Я сказал:

      — Поделись.

      — Было бы интересно попробовать связанными, как мы сейчас. Правда?

      — О, Боже, — сказал я, — вот мы лежим со связанными руками и ногами, и смерть уставилась нам в лицо, а дама все равно не может думать ни о чем, кроме секса.

      Через некоторое время я сказал:

      — Не толкайся, черт возьми. Ты спихнешь меня на пол. Что ты делаешь?

      — У меня сильные ногти, я думала, что смогу отодрать ленту у тебя на запястье.

      — Ты схватила меня вовсе не за запястье, крошка. Я же сказал тебе, расслабься, дай мне, пожалуйста, поспать.

      — Ах-ах, извините, извините!

      Я не хотел, чтобы она сердилась, и поэтому объяснил:

      — Паломино правильно сказал, что вокруг только ужасные джунгли. Может, мы и можем освободиться от ленты, но сейчас это не самая лучшая мысль. Давай подождем немного и посмотрим, как будет развиваться ситуация.

      — Ха-ха! Ситуация будет развиваться, пока ты не получишь пулю в лоб.

      Некоторое время она полежала молча, потом спросила:

      — А что это за чертов ламантин?

      — Ну, он меньше кита, но обычно больше тюленя, хотя, я думаю, некоторые морские слоны будут с него размером. Взрослый весит, наверное, тысячу фунтов или около того. Это жирная и малоподвижная тварь. У него есть пара плавников и хвост, и он хлюпает в прибрежных водах, я думаю, от Флориды до Техаса и ест траву. Очень миролюбивая тварь, насколько я знаю. Неагрессивная и совершенно не способная себя защитить, в частности, они не воспринимают корабли как опасность и постоянно попадают под винт. Наверное, больше всего их погибает под винтами кораблей, поэтому ребята и занялись спасением ламантинов. Не могут же они остановить все корабли. Тут я с ними согласен. Я терпеть не могу, когда умирает такая огромная и беззащитная туша, но дело в том, что ещё больше мне не нравится, что из-за этой твари должен умереть я, Руфь Штейнер и ты.

      — Я ждала, — сказала она. — Я думала, ты обо мне вспомнишь, только не знала, когда. Эти люди, в другой комнате, они ведь психи, да?

      — А кто не псих? — сказал я. — Твой шеф убивает людей или пытается их убить из-за белого порошка, эти люди убивают людей или допускают убийство из-за большого черного чуда-юда. Конечно, это идеализм, но, по-моему, некоторые из этих спасителей мира настолько свихнулись, что готовы принести человеческие жертвы для своих проектов спасения всяких тварей. Хватит философствовать. Давай заткнемся и немножко поспим.

      В моем деле люди умеют засыпать при любых обстоятельствах. Если агента мучает бессонница, это значит, что очень скоро его уже ничто не будет мучить. Я устал и поэтому быстро заснул. Если у меня и были сны, то только не о том, в каком дерьме мы сейчас завязли. Внезапно кто-то ущипнул меня за руку.

      — Отстань, не щипайся, черт возьми.

      Она нетерпеливо сказала:

      — Боже мой, ты действительно спал! Я думала, что такие, как ты, не спят вообще.

      — А скольких ты знала таких, как я? — спросил я, пытаясь пододвинуть её ближе к стене.

      Когда Белинда не ответила, я спросил:

      — Почему ты решила спихнуть меня с кровати?

      Она сказала:

      — Я просто потрясла тебя немножко, чтобы разбудить. Может, нас будут кормить. Слушай.

      Я услышал стук вилок по тарелкам, потом голос Везерфорд спросил:

      — Куда ты идешь, Ленора?

      — Пора покормить зверей.

      Дверь отворилась, и негритянка, как тень, прошла в комнату.

      — Однако вы тут уютно устроились! Можете сесть.

      Она засмеялась, увидя, как мы стараемся помочь друг другу сесть ровно, и сказала:

      — Что, Блонди, боишься? Не бойся, мы тебя не убьем… Пока. Тебя можно вовсе не кормить, на своем жире ты можешь прожить целый месяц. Не удивительно, что твой старый муж не мог на тебя залезть. Это все равно, что трахать воздушный шар.

      Патрисия Везерфорд подошла сзади и сказала:

      — Хватит, Ленора. Посмотри, пока я их развяжу, чтобы они могли поесть.

      После ужина нас по одному отвели в туалет, потом опять связали и оставили лежать с открытой дверью.

      Спустя несколько минут Белинда свирепо выдохнула:

      — Она моя. Когда мы отсюда выберемся, я сама кончу эту черномазую сучку.

      Я не ответил ей. Она сказала:

      — Скажи мне, почему ты хочешь оставить в живых эту дамочку Везерфорд?

      Я не хотел об этом говорить, но, поскольку я давил на неё локтем и был как бы её должник, я объяснил:

      — Я читал короткое досье на нее. Мисс Везерфорд умеет летать. У неё есть диплом пилота-любителя.

      Белинда сказала:

      — С дипломом или без диплома я не хотела бы быть на борту, когда ей придется взлетать с этой полосы. Я думала, что Рикардо, настоящий пилот, врежется в деревья, когда он садился или взлетал.

      Я сказал:

      — Допустим, мы освободимся и справимся с этими ламантиновыми психами и охраной капитана О`Коннора. Мы постараемся это сделать к прилету самолета. Потом, когда он сядет, мы сможем его захватить. Но заставить пилота полететь, куда ты хочешь, практически невозможно. Когда самолет в воздухе, твоя жизнь в его руках. Ты можешь сколько угодно размахивать пистолетом, но он знает, что ты сам не сможешь посадить самолет, разве что у тебя есть ещё пилот в запасе. Это и будет мисс Везерфорд. Конечно, она не сможет взлететь с этой полосы. Но, если она будет в кабине, Рикардо не будет рисковать своей жизнью просто так. Он поймет, что, если он начнет упираться, я просто пристрелю его и посажу за штурвал Везерфорд. Уж как-нибудь она посадит самолет, хотя бы из чувства самосохранения. Посмотрим, что из этого всего получится.

      Вечером на шестой день Ленора, как всегда с пистолетом, принесла еду и злорадно сказала Белинде:

      — Лопай, Блонди! Наш фюрер в юбке получила по радио сообщение от капитана О`Коннора. Похоже, этот старый пень Васкес наконец что-то надумал, и мы улетаем отсюда, как только станет достаточно светло, чтобы самолет смог сесть. Мы улетаем.

      Насчет вас у капитана другие соображения. Я не думаю, что вы доживете до завтрака, дорогуша, поэтому лопай сейчас.

      Как обычно, нас отвели в туалет и после этого связали. Ленты уже оставалось мало, но, если чернушка говорила правду, она больше не понадобится. Из оружия у меня была только пряжка ремня, специально отточенная снизу, и шелковый платок, который, как оказалось, работал так же хорошо, как черный шелковый шарф душителей, и два ножа в подошвах туфель.

      Они установили что-то вроде караула, меняясь через каждые два часа. Первой дежурила Патрисия Везерфорд. Она подошла ко мне, глубоко вздохнула и сказала:

      — Мне очень жаль, что так получилось, мистер Хелм. Если бы могли нас понять…

      Я ничего ей не ответил, она повернулась и медленно ушла. Она наверняка ждала, что я скажу ей какую-нибудь гадость, и это будет доказательством, что я вполне заслуживаю смерть. Или, наоборот, что-нибудь благородное, вроде того, что я понимаю, как важно сохранить уникальные и ценные существа от полного уничтожения. И что я прощаю её за то, что меня среди других ради этого приносят в жертву. Я не знаю. Я прекрасно понимаю злодеев типа Грегорио Васкеса, но такие спасители мира, как Патрисия Везерфорд, для меня просто мистика. Я подумал, что выступать нужно будет примерно в одиннадцать тридцать. Я не хотел иметь дело со свеженьким вооруженным охранником, но нужно было, чтобы он был хотя бы сонным. Я завел свои биологические часы и закрыл глаза. Меня разбудило чье-то шарканье. Повернув голову, я увидел, что Белинда уже на середине пути между нашими топчанами. Как кролик на кинопленке, если её крутить медленно, эта идиотка неуклюже ползла ко мне. При открытой двери, когда любой из них мог заглянуть и увидеть её.

      — Назад! — зашипел я, махая на неё связанными руками. — Назад, черт тебя побери!

      Но она продолжала ползти, а я не мог говорить громче. Добравшись до меня, она схватила меня за плечо обеими руками и начала трясти.

      — Черт возьми! — прошептала она. — Черт возьми, они собираются прикончить нас утром, а ты лежишь и храпишь.

      Я сказал:

      — Белинда, мы же договорились, что ты будешь ждать сигнала.

      Она посмотрела на меня, весь её гнев пропал.

      — Проклятье! Я запаниковала. Я так испугалась.

      — Ничего, — сказал я. — Ползи назад. О, Господи, она услышала тебя, она идет сюда. Что ты делаешь?

      В это время она страстно целовала меня, стоя на коленях возле топчана. Это была не очень оригинальная идея, и, если бы ребята были профессионалами, это была бы просто потеря времени. Но терять время таким образом было приятно, и я стал подыгрывать ей вовсю. Потом Белинда нетерпеливо подняла голову.

      — Пошла вон, — рявкнула она на молодую женщину, которая стояла возле нас. — Если ты собираешься продать нас завтра мясникам, то могла бы, по крайней мере… Пошла вон!

      Не дожидаясь ответа, она снова припала к моему рту. Через некоторое время мы услышали, что шаги удаляются.

      — О`кей! Теперь пряжка на ремне, — прошептал я. Я поцеловал её в ухо. — Ты сказала, у тебя сильные ногти. Пряжка покрыта фольгой, её нужно отодрать. Она очень острая, осторожно, не порежься. Подожди, что-то там происходит.

      Кто-то вошел в хижину, несколько человек. Я слышал, как упал стул. По-видимому, Патрисия Везерфорд уронила его, когда вскочила на ноги. Я услышал её голос:

      — Что? Вы хотите, чтобы я отошла сюда? Ладно, но какая разница, где… О, нет! Пожалуйста, не надо!

      Потом началась автоматная стрельба. Я скатился с топчана прямо на Белинду. Потом заполз под топчан и перевернул его так, чтобы он встал между нами и открытой дверью в комнату. Если он не сможет защитить нас от пуль, то, по крайней мере, защитит от рикошета. Белинда прижалась к моей спине как можно теснее. Я чувствовал, как она вздрагивает при каждой очереди. Южноамериканцы просто влюблены в свои автоматы. Они влюблены в их смертельные отрывистые песни. Стрельба продолжалась гораздо дольше, чем требовалось в любом случае, не так уж много людей нужно было убить. Если мне приходится этим заниматься, то я стараюсь тратить не больше одного патрона на каждого. Из чистой экономии.

      Наконец в соседней комнате наступила тишина. Я слышал, что отдали какую-то команду, и подумал, что теперь наша очередь, но с этим ничего нельзя было поделать. В дверь никто не вошел.

      — Кто они? — наконец выдохнула Белинда.

      — Я думаю, сеньор О`Коннор и его команда. У автоматов Калашникова очень характерный звук. Я их слышал и раньше.

      Я слышал, как она сглотнула.

      ? Почему ты такой спокойный? Мы же следующие на очереди.

      — Вообще-то, — сказал я, — я думаю, они ушли.

      — О, Господи!

      — С тобой все в порядке?

      Спустя секунду она прошептала:

      — Я … Я думаю, да. Просто… Я никогда раньше не умирала.

      — С тобой все в порядке? — повторил я. Она нетерпеливо взглянула на меня.

      — Прекрати спрашивать, конечно, я в порядке. Я даже не обмочилась. Я молодец. Что мы делаем дальше? Как насчет Великого Побега, мистер Супермен? Повернись, а то я не достану до пряжки.

      — Оставь пряжку в покое, — сказал я. Она уставилась на меня.

      — Но, если мы не уберемся отсюда раньше, чем они вернутся …

      Я сказал:

      — Не будь дурой. Если бы они хотели нас убить, они бы нас убили. Рыбка, сколько выстрелов ты слышала в другой комнате?

      — Я не знаю, судя по звуку, может быть, сотню.

      — А сколько пуль залетело в нашу комнату?

      — Ну, ни одной. Я не понимаю, к чему ты клонишь.

      Я сказал:

      — Они просто выполнили приказ: ребята, стреляйте сколько хотите, развлекайтесь, шумите сколько влезет, но если вы, хотя бы раз, случайно, выстрелите в сторону другой комнаты, Эль Вьехо съест ваши кохонес утрОМ за завтраком. Или как там по-португальски переводится слово «яички»?

      — Но, если они хотели оставить нас в живых, почему они за нами не пришли?

      — Им некуда спешить. Самолет не прилетит до рассвета. В это же время они ждут, попытаемся мы сбежать или нет.

      — Ты имеешь в виду, что они лежат в засаде и ждут нас?

      — Если у них есть мозги, они так и делают. Мы сейчас должны быть в полной панике. Правильно? Мы должны ожидать, что эта расстрельная команда придет за нами в любую минуту, что ты и делала, кстати. Поэтому если у нас есть какие-то секретные штучки, которые Паломино не нашел, когда обыскивал нас, то самое время ими воспользоваться. Значит, мы должны выйти отсюда, как простодушные дурачки, прямо в руки охранников, со всеми нашими спрятанными ножичками и шарфиками, готовыми для конфискации.

      Белинда вздохнула.

      — Похоже, ты знаешь об этом больше, чем я.

      Я сказал:

      — Нет смысла пытаться бежать сегодня. Поэтому мы просто немножко поспим. На этот раз, если хочешь лечь со мной, то ложись с краю.

      Они пришли за нами, когда уже совсем рассвело.

     

      Глава 25

     

      Рикардо опять удалось взлететь, хотя мне казалось, что верхние листья деревьев легонько похлопывают по самолету, как будто прощаются с ним. Наш герой спрыгнул с посадочной полосы и бросил самолет вверх, как будто это был истребитель. Самолет сотрясался от рева двигателя, и мне казалось, что сейчас какие-то важные части, например, крылья, отвалятся. Но мы взлетели и, похоже, ничего важного не потеряли. Рикардо заложил крутой левый вираж, и это позволило мне заглянуть за занавеску, потому что окна, как и раньше, были закрыты. Рабочие, как всегда, спешили, наверное, превратить полосу в невинное кукурузное поле.

      — Что ты там, черт возьми, делаешь? — спросил я Белинду.

      — Мои туфли, — сказала она с гримасой отвращения. — Ух, я терпеть не могу… О, Господи, меня сейчас вырвет.

      Я безучастно сказал:

      — Только не на мои брюки, пожалуйста. И одень лучше туфли, даже если они не очень чистые. Вдруг нам придется поторопиться, и будут проблемы, если тебе придется бегать босиком.

      Вообще-то у неё на туфлях не было особенно много крови, но, когда мы выходили, никак нельзя было обойти лужу, которая заливала весь пол. Когда за нами пришли, все четверо ещё лежали там. Те, кто спал, наверное, успели соскочить с кроватей перед тем, как пули свалили их.

      Я видел, как Белинда смотрела на тела. Она едва вышла на воздух, было слышно, как её рвет. Я уже видел много мертвецов, и свеженьких и окоченевших, и они никак не влияли на мое пищеварение.

      Белинда прекратила попытки отскрести засохшую кровь от туфель. Видно было, что её ещё тянет на рвоту, и в глазах ещё было выражение ужаса и отвращения.

      — Почему? — спросила она. — Почему их убили?

      — Они сделали ошибку, — сказал я. — В этом деле, если сделана ошибка, кого-то убивают, и это — нормальная процедура. Это держит людей на цыпочках. Если помнишь, Паломино уже был готов к тому, что его убьют. Выбор был между ним, этой бандой ОСЛ и нами. Может, ты не довольна, что Эль Вьехо выбрал не нас?

      Когда она ничего не ответила, я продолжил.

      — К тому же, они свое отработали, что ещё они могли сделать для Васкеса? Он даже сохранил свои проклятые деньги, которые был им должен. Хотя вряд ли он брал это в расчет, деньгами он мог бы топить печку в своем доме.

      Это был долгий полет, я уже начал волноваться насчет топлива, хотя, когда Рикардо и Паломино забрали нас с этой кокаиновой фабрики, в самолет залили много горючего. Но, наконец, самолет нырнул вниз и совершил ещё одну убийственную посадку прямо на грязное поле. Нам позволили облегчиться в ближайших кустах, пока Рикардо снимал камуфляжную сетку с кучи бочек с горючим и заполнял баки с помощью ручного насоса. Затем нам снова связали ноги той же изолентой и мы поднялись в воздух, исполнив все необходимые шумные акробатические номера.

      — О, Боже!

      Я очнулся от полудремы и взглянул на Белинду. Она, не отрываясь, смотрела вперед, мимо головы Паломино, и, наклонившись в проход между креслами, я понял, что она имела в виду. Перед нами возвышалась каменная стена с белыми шапками, даже сейчас, в конце южноамериканского лета.

      Белинда глубоко вздохнула.

      — О, Боже! Неужели мы будем лететь через это?

      — Если мы не найдем путь между гор, — сказал я, — то тогда, крошка, мы в глубоком дерьме. Я сильно сомневаюсь, что у этой этажерки хватит силенок перелететь их.

      Но для Рикардо это казалось просто раем. Он нашел трещину в стене камня и снега и направил самолет туда, точно индеец на каноэ, который лавирует между каменных глыб Рио-Гранде. Несколько мертвецов никак не отразились на моем желудке, но, хотя занавески не давали мне увидеть, как в самых узких местах концы крыльев царапали стену, мне очень захотелось, чтобы у них на борту вдруг оказались пакеты для морской болезни.

      — О, Господи! Наконец-то мы вылетели из этих проклятых скал, — обессиленно сказала Белинда, как будто она сама вела самолет сквозь горы. Теперь Рикардо летел для разнообразия достаточно ровно, но это было недолго. Он заложил крутой вираж и полетел вдоль стены Анд на север. Я думал, мы будем снижать высоту, но самолет, казалось, пытался карабкаться вверх и вверх. Потом ещё были виражи и повороты. Рикардо взял микрофон, сказал что-то, послушал, немного изменил курс и стал снижаться. Он посадил самолет на асфальтированную полосу без единого толчка, как будто показывая, что он и так умеет. Этот парень действительно умел летать. Потом Паломино освободил нас ещё раз и сказал, чтобы мы почистили одежду от остатков ленты.

      — Это уже другие джунгли, — сказал он. — Но, пожалуйста, поймите, что это — наши джунгли. Полиция наша, водители такси наши, отели наши и служащие в них тоже наши. Никто не поможет вам бежать. Все знают, что если кто-нибудь поможет нашим врагам, а особенно врагам, которые служат правительству США, как вы, он умрет очень скоро. Все также знают, что любой, кто поможет нам, никогда об этом не пожалеет. Поэтому будет гораздо лучше, если вы будете сотрудничать, о'кей?

      Я взглянул на Паломино.

      — Мы в Куско? Перу? Паломино нахмурился.

      — Почему Куско, сеньор?

      Надо было держать язык за зубами. Но это было сказано, поэтому я глубоко вздохнул и похлопал себя по груди.

      — Я чувствую. Я давно привык к высоте. И если я её чувствую, то это значит, что мы на высоте, по крайней мере, свыше трех километров. Сколько городов с настоящим аэропортом расположено на такой высоте? Единственный, о котором я читал, — это Куско.

      Паломино жестко сказал:

      — Куско находится примерно на высоте три тысячи семьсот метров. Поэтому я советую вам воздержаться от любых активных действий, пока вы не привыкнете.

      Я сказал:

      — Да, это один из способов держать заключенных в подчинении, уменьшить им кислородный паек.

      Аэропорт был маленький, но возле терминала стоял достаточно большой реактивный самолет, и мы видели массу людей, которые столпились у выхода на поле.

      — О, Господи, я не могу идти туда в таком виде. Я неделю не снимала одежду, — запротестовала Белинда.

      Но машина для нас подъехала прямо на поле к нашему самолету. Это был удлиненный черный лимузин, кадиллак, отполированный до невероятного блеска. Однако, окна были затемнены, и, когда мы сели на заднее сиденье, шофер в униформе нажал на кнопку и обе двери мягко щелкнули. Мы были заперты. Может, это и была камера на колесах, но очень комфортабельная и роскошная. Паломино сел на переднее сиденье. Стеклянная стенка не дала расслышать, что он сказал водителю, но машина тронулась с места. Нас не беспокоили никакие чиновники, по-видимому, представителям Эль Вьехо не приходилось иметь дело со всеми Дурацкими формальностями типа таможни и иммиграционной службы.

      Куско оказался городком с очень узкими улочками и массой пешеходов, которые вовсе не уважали машины, хотя их было немного. Кадиллаку приходилось медленно просачиваться через толпу, он с трудом вписывался в повороты.

      Добравшись до центра города, мы проехали пару церквей и соборов, на которые бы я с удовольствием взглянул ещё когда-нибудь. Шофер ещё несколько раз сумел втиснуть машину в узкие переходики, и, наконец, мы выехали на аллею, которая вела к задней стороне массивного старого здания, которое было похоже на отель. Нам пришлось остановиться, потому что проезд был перекрыт большим туристическим автобусом, из которого только что начали выходить пассажиры.

      — Все-таки есть милость Божья, это наша группа, — быстро сказала Белинда.

      Паломино сказал что-то водителю, который начал сдавать задним ходом. Я успел увидеть белобрысую Анни, а также Роджера Акермана. На нем были желтые брюки и белая спортивная рубашка. А за Акерманом вышла стройная молодая светловолосая женщина, которая оглянулась на отъезжающий кадиллак, но, конечно, не увидела нас за затемненными стеклами. Руфь была в своей короткой голубой юбке и полосатой блузке с коротким рукавом.

      Паломино взял микрофон, и мы услышали его голос из спрятанных динамиков.

      — Небольшая задержка, — сказал он. — Придется подождать. Если хотите, можете выпить, бар перед вами. Но не пейте слишком много. Дон Грегорио Васкес Стассман ожидает вас на ужин, и, поверьте мне, там будет, что пить.

     

      Глава 26

     

      — Я не верю, — сказала Белинда.

      — Я тоже не верю, — сказал я. — Я не знал, что существует хоть одна цивилизованная женщина, которая могла бы оставить в ванной такой бардак.

      Она засмеялась:

      — С чего ты взял, что я цивилизованная, дорогуша?

      Она провела больше часа, отмокая в большой ванной и соскребая с себя грязь. Теперь, завернувшись ч большую белую простыню, которую мы нашли в номере, она крутилась перед зеркалом, пытаясь соорудить прическу. Она уступила мне ванну только потому, что нам было жестко назначено время.

      — Чему ты не веришь?

      — Всему этому, — сказала Белинда. — Сначала старый пень с помощью Паломино накачал нас снотворным и привез в эти дурацкие джунгли, где он собирался выбить из меня какую-то информацию, если бы Паломино не схватил не то, что нужно. Иначе бы мы могли месяц сидеть обмотанные этой чертовой изолентой и есть мерзкую вареную козлятину. А теперь он устраивает для нас маскарад и обращается, как с белыми людьми: лимузин, номер люкс в отеле, и, к тому же, наша лучшая одежда из наших собственных чемоданов лежит на постели, выстиранная и выглаженная, и мы получили официальное приглашение на ужин. Пожалуйста, принеси фен и включи, по-моему, сзади у меня ещё мокрые волосы.

      Когда я сделал, что она просила, она посмотрела на меня и облизала губы, полные и розовые.

      — Ты не хочешь трахнуться? — спросила она. — По-быстрому. За те разы, когда у нас не получилось на этих чертовых топчанах.

      Я усмехнулся.

      — Ты опять за свое. Ничего, кроме секса. Тебе ведь не хочется на самом деле. Ты так говоришь, потому что думаешь, что должна это сказать.

      — Да, потому что я боюсь. Знаешь, чего я боюсь? Не того, что меня будут пытать или насиловать, или убьют, но того, что я разряжусь в шифон и нейлон и опять попаду в этот бардак. Это настоящее унижение — Целую неделю носить джинсы. Зачем ему это все?

      — С одеждой понятно, — сказал я. — Если бы Васкес хотел одеть нас только для случая, он купил бы мне Новый костюм, а тебе вечернее платье из Парижа. Но это доказало бы только то, что у него куча денег, что мы и так знаем. Он показывает свою власть. Он демонстрирует, что, когда твой бывший начальник, агент федеральной службы, достаточно высокого положения, Прятал наши чемоданы, после того, как он послал Мортона искупать меня в Парана-Ривер, люди Эль Вьехо были там, наблюдали и были готовы добыть спрятанные вещи в любое время, когда этого захотел бы их шеф. А что касается всего остального, я понятия не имею, что у него на уме.

      Это было не совсем так. Я чувствовал и был почти уверен, что, окружая нас роскошью после этой ужасной недели в джунглях, он как бы извинялся, а когда человек с неограниченной властью начинает извиняться перед вами или строить из себя вашего приятеля, то и слепому видно, что он что-то от вас хочет и размажет вас по стенке, если не добьется своего. По крайней мере, я не верил, что это простое совпадение: нас привезли в Куско в тот же день, когда прибыла наша группа.

      — Поставьте туда, — услышал я голос Белинды, когда, наконец, открыл дверь из ванной. Я не слышал стука. Белинда разговаривала с официантом, который держал поднос с двумя высокими дымчатыми стаканами и ведерком для льда, из которого выглядывало горлышко аристократического вида бутылки. Он поставил поднос на журнальный столик у окна и повернулся.

      — С комплиментами от дона Грегорио, — сказал Белинде официант. — Открыть бутылку, сеньора?

      — Конечно, — сказала Белинда. Со знанием дела открыв бутылку, официант ушел. Я поднял стакан:

      — За счастливую посадку!

      — Только не напоминай мне про этот чертов самолетик и эти ужасные горы.

      Она посмотрела на часы, которые стояли на столике у кровати.

      — Пей быстрее и одевайся, дорогуша, уже почти семь. Эль Вьехо, наверное, живет по американскому времени, хотя, по-моему, они никогда не ужинают раньше десяти часов.

      Я уже завязывал галстук, когда кто-то постучал в дверь.

      — Идем! — сказал я.

      Белинда нервно поправляла блузку. Я дождался, пока она справилась, и сказал:

      — Давай не будем заставлять дона ждать.

      — У меня странное ощущение. Надеюсь, после того, как я так оделась, я не вымажусь опять кровью с ног до головы, — сказала она.

      И я понял, что она вспомнила распростертые окровавленные тела в хижине. Внезапно она подошла и крепко обняла меня. Я чувствовал её мягкое и теплое тело сквозь тонкие ткани.

      — Нет, не целуй меня, ты все размажешь. Помнишь, я предлагала тебе кое-что получше, но тебе было наплевать. Теперь пора идти на этот чертов ужин.

      Паломино ждал нас в коридоре, он показал, куда идти, и пошел позади нас. Я знал, что у него есть пистолет, но у меня было такое чувство, что я не хочу никуда убегать. До сих пор я просто плыл по течению и все ещё жив. Было похоже на то, что я подбираюсь к Эль Вьехо все ближе и ближе, и мне уже было действительно интересно, что он приготовил для нас после всех этих изысканных сюрпризов.

      — Нет, сеньора, будьте любезны, прямо. — Паломино направил Белинду, которая свернула к ресторану отеля.

      — Когда улицы переполнены, машины подъезжают к заднему крыльцу, но сейчас они не так переполнены. Пожалуйста, выходите и садитесь в машину, которая нас ждет.

      Большие стеклянные, красиво отделанные двери отеля выходили прямо на очень узкую улицу, и теперь было понятно, почему туристические автобусы и лимузины должны были объезжать здание. Длинный черный кадиллак был припаркован перед отелем. Я помог Белинде сесть на заднее сиденье и влез сам. Я понял, что мы ждем ещё кого-то, потому что увидел раскрытые откидные кресла. Паломино не садился в машину, а ждал, стоя возле открытой двери машины. Наконец, четыре человека вышли из отеля. Двоих из них я знал. Акерман шел позади, его вел смуглолицый парень в черном. Впереди с таким же точно сопровождающим шла Руфь Штейнер. Человек, который сопровождал Руфь, хотел помочь ей сесть в машину, но она оттолкнула его руку и стала садиться сама. Увидев меня, она резко остановилась.

      — Мэтт!

      — Сеньора, пожалуйста, садитесь. Это сказал её сопровождающий. Наверное, ему надоело ждать.

      — Привет, Руфь, — сказал я, — присоединяйся. — Я протянул ей руку и подвинулся, освобождая место рядом с собой. Белинда с другой стороны внимательно изучала нас.

      На тротуаре Роджер Акерман играл в стандартного голливудского героя. Таким людям всегда кажется, что они могут кому-то что-то доказать, если будут сопротивляться, когда сопротивление бесполезно. Паломино подошел, чтобы помочь двум другим в черном, и, хотя их было трое против одного, мистер Акерман не позволял им засунуть себя в машину. Конечно, они это сделали, запихнув его в кадиллак и захлопнув за ним дверь. Паломино сел на переднее сиденье и что-то сказал водителю. Большая машина тронулась с места плавно и абсолютно бесшумно. Акерман через наши ноги пробрался к одному из откидных сидений. Он начал поправлять галстук и приглаживать свои растрепанные волосы и застыл, как будто увидел перед собой привидение.

      — Ты! — сказал он, уставясь на меня. — Но ты же мертв!

     

      Глава 27

     

      По асфальтированному шоссе мы выехали из города, но скоро свернули на дорогу, посыпанную гравием, и стали взбираться в горы. На самом верху Паломино приказал остановиться, и мы услышали его голос через динамики:

      — Может быть, дамы захотят посмотреть на животных?

      Задние стекла бесшумно опустились. Несколько индейцев с широкими лицами в цветных костюмах двигались к нам, ведя с собой десять-двенадцать лам. Это были красивые животные. Самые большие были размером с маленькую корову, но гораздо более стройные. У них был гордый и независимый вид. Они высоко поднимали головы на своих длинных шеях. Маленькие, тонконогие и пушистые, бегали вокруг индейских ребятишек, как щенки.

      — Боже, какие они милые, — воскликнула Белинда, протянув руку, чтобы погладить одного малыша, которого специально подвели к ней.

      — Можно я дам маленькой девочке что-нибудь?

      — Она именно этого и ждет, — сказал Паломино своим электрическим голосом.

      — Ради Бога. Вы специально похитили нас, чтобы оказать этот зоопарк? — нетерпеливо спросил Акерман.

      Белинда просунула в окно какую-то мелочь, в последний раз похлопала маленькую ламу по носу. Стекла опять поднялись, и машина снова тронулась с места.

      Конечно, Руфь возмущалась подлостью и коварством Акермана. Она сказала, что он поклялся, что я буду в безопасности, если она будет сотрудничать с ним. Но, поскольку он так удивился, увидев меня, она поняла, что он наплевал на свое обещание. Акерман протестовал, что она неправильно поняла его реакцию, что он, мол, недавно слышал из официальных источников, будто в водопаде нашли обнаженное тело какого-то мужчины, до неузнаваемости избитое водой о камни. Он, Акерман, подумал, что тело принадлежало мне, потому что я, мол, запаниковал, пытался убежать от Мортона и Белинды и случайно упал в реку. Или, может быть, Дэнис, желая отомстить, превысил свои полномочия, но, конечно же, он не давал приказа убить меня. Здесь Белинда назвала его лжецом и описала, как было дело на реке. Потом она прекратила разговор, сказав, что он не может её уволить, потому что она уже уволилась сама. Тогда Акерман переключился на меня и начал угрожать, что я ещё заплачу за жестокое убийство перспективного молодого агента.

      Учитывая, что мы все — беспомощные пленники и что нас везут куда-то помимо нашей воли, навстречу неизвестной судьбе, эта перепалка была просто сотрясением воздуха. Вместо того, чтобы ссориться друг с другом, нам нужно было думать, как вместе противостоять похитителям. Однако спор прояснил ситуацию, и, по крайней мере, мы знали, как обстоит дело в настоящий момент.

      — Как они тебя взяли? — спросил я Руфь.

      — Я ждала в номере Роджера, чтобы он отвел меня на ужин. Когда кто-то постучал в дверь, я открыла, ожидая увидеть его. Он там был, но он уже был пленником. Я не успела среагировать. Один из этих мужчин схватил меня до того, как я успела захлопнуть дверь.

      — С тобой все в порядке? — спросил я.

      — Да, все нормально. — Она взглянула на Акермана, который сидел напротив. Роджер всю неделю был джентльменом, хотя, как оказалось, его честное слово не стоит и собачьего дерьма.

      Белинда сказала:

      — Руфь, тебе наверняка будет приятно узнать, что Мэтт всю неделю был истинным джентльменом, черт бы его побрал!

      Постепенно, пока мы ехали, солнце садилось, и снежные шапки на вершинах отражали его последние лучи. На светофоре шофер свернул, и скоро мы уже не видели перед собой ничего, кроме извилистой горной дороги. Мы проехали какую-то деревню. В некоторых окнах горели огоньки. Вскоре мы увидели впереди большой каменный дом, похоже, с независимым электрическим освещением. Перед домом была широкая освещенная терраса, а на ней в инвалидной коляске сидел абсолютно седой человек в вечернем костюме. Позади коляски стоял слуга в черном. Рядом сидела собака.

      — Пожалуйста, выходите, — сказал Паломино через микрофон. — Дон Грегорио хочет поприветствовать вас. Но сначала я хочу вас предупредить. Некоторые из вашей компании, а скорее всего все, искали Эль Вьехо с какими-нибудь мыслями о насилии над ним. Я не хочу вас пугать, я просто предлагаю вам послушать, что хочет сказать вам человек, который вас пригласил, перед тем, как вы совершите самоубийство, если попытаетесь нарушить его гостеприимство.

      Замки щелкнули, и Паломино открыл дверь со стороны Руфи. Мы выбрались из машины и подошли к коляске. Сидящий мужчина, конечно, был намного старше, чем на фотографии, которую мне показывали. На последних снимках волосы у него ещё не были совсем седыми. Но, конечно, черты лица полностью совпадали. Он был стройнее, чем я его себе представлял. Васкес ждал, пока мы все подойдем к нему. Потом он сказал:

      — Вы — гости на Каса Кока. Шучу. Дом называется Гасиенда Сан Грегорио. Он не был назван для меня, я его тоже не называл. Я услышал название и почувствовал, что мне хочется иметь здесь кусочек земля. Меня зовут Грегорио Васкес Стассман. А это — Браво. — Он потрепал собаку по голове. — Если вы замышляете что-то против меня, пожалуйста, не причиняйте вреда Браво, он очень дружелюбный пес.

      Руфь крепко сжала мою руку. Я вспомнил, что, наверное, это одна из собак, которые гнались за ней я убили её спасителя, когда она пыталась убежать после спасения. Браво был очень крупный, но молодой пес, почти щенок. В нем пока ещё было семьдесят пять или восемьдесят фунтов. Но, когда он вырастет, он наверняка наберет фунтов сто. Эти собаки не отличаются бесконечным терпением, как сенбернары или лабрадоры. Он не будет кусать первым, но, в отличие от более кротких сородичей, таких, как погибший Хэппи, например, он обязательно ответит.

      Васкес посмотрел на Руфь и раздельно сказал:

      — Вы — миссис Штейнер, и ваш муж написали одну книгу, в которой было много чепухи и немного правды о моем бизнесе. Он был убит, когда писал вторую. А вы — мистер Хелм, и ваша задача защищать её, пока она ищет электронную рукопись своего мужа. Но у вас были свои личные причины искать меня, я прав?

      Когда я кивнул, он повернулся к Белинде и Акерману.

      — А вы двое чувствуете святую обязанность спасти человечество от одной из бесчисленных вредных привычек. Было бы лучше, если бы вы направили свои благородные усилия против табака или онанизма. Но с вами мы поговорим позже. А сейчас, я думаю, вам всем нужно освежиться, как говорят у вас. Сеньор Паломино покажет вам, куда идти. Я терпеть не могу варварские обычаи янки пить коктейли, поэтому встретимся ещё раз за ужином.

      — Сюда, пожалуйста, — сказал Паломино. В гостиной, куда он нас привел, стоял стол, за которым вполне могли бы разместиться восемь человек, может, даже десять. Но он был накрыт на пятерых. Потом дона Диего молчаливый слуга подкатил к столу. Браво трусил рядом с коляской и по его сигналу сел. Васкес сказал:

      — Я надеюсь, никто не возражает, что собака будет со мной, но я хочу попросить вас не кормить его. Мы ведь не хотим, чтобы он приучился попрошайничать со стола, да? Вы строго относились к своему псу, сеньор Хелм?

      Я покачал головой:

      — Боюсь, Хэппи был ужасный попрошайка, сеньор

      — Я хочу сказать, что я очень сожалею о вашей потере. Мы ни в коем случае не хотели…

      Акерман сердито сказал:

      — Ради Бога, вы нас притащили сюда, чтобы разговаривать о собаках?

      Васкес спокойно ответил:

      — Как говорите вы, янки, — главное есть главное. Сейчас мы говорим о важных вещах, например, собаках Потом, может быть, мы поболтаем о таких пустяках, как люди. Я уверен, что сеньор Хелм согласится со мной.

      Я сказал:

      — Совершенно согласен.

      — Но сначала мы поедим, — сказал Васкес. Он почти незаметно усмехнулся.

      — Я собирался угостить вас кабрилло, но, посоветовавшись с сеньором Паломино, я узнал, что некоторые имеют сильное предубеждение против этого блюда. Вы знаете, что такое кабрилло, мистер Акерман?

      — Нет, я не говорю по-испански. Руфь сказала:

      — Я жила в Нью-Мехико почти два года, я знаю, что кабрилло — это молодая козлятина. Белинда сказала:

      — Козлятина! Ух! Неужели на экваторе не разводят кур или коров?

      Васкес коротко рассмеялся:

      — По-видимому, Паломино был прав. Здесь явное предубеждение. Поэтому я счастлив объявить, что вам подадут хорошую аргентинскую говядину. Мы будем разговаривать, но давайте не будем портить ужин разговорами о деле. Всему свое время. Вы слышали о руинах города Мачу Пичу? Которые были героически открыты господином Бельгамом…

      Это был изысканный, в европейском стиле, ужин, одно блюдо сменяло другое, и к каждому подавали особое вино. Хозяин рассказал нам историю Мачу Пичу, он прекрасно знал историю инков, рассказал о выращивании кокаина и о его многочисленных применениях в медицине и в религии для восстановления сил.

      — В вашей стране вы встречаетесь только с негативной стороной употребления этого замечательного продукта, — сказал он, глядя на Акермана, — но сегодня здесь, в Перу, вы видели поля, которые обрабатывают местные жители. Вы думаете, в течение столетий они смогли бы прикладывать такие громадные усилия, чтобы сохранять плодородной эту каменистую почву без помощи коки, сеньор Акерман? Что касается религиозного аспекта, мне кажется, что в вашей стране разрешают использовать пейот в определенных религиозных церемониях.

      Акерман резко сказал:

      — Даже смешно сравнивать такой почти безвредный галлюциноген, как пейот, с таким ядом, как кокаин!

      — Тем не менее, большинство последних судебных разбирательств не оправдали пейот.

      — Вы провозглашаете свободу от религии, как и остальную чушь, за которую держатся янки, — сказал Васкес. — После того, как мы закончим разговор, сеньор Паломино и его помощники продемонстрируют одну из тайных религиозных церемоний, которую соблюдают Компаньерос де ла Оха. Надеюсь, вы хорошо развлечетесь.

      — Разговор? — сказала Руфь. — А что мы должны обсудить, мистер Васкес?

      — Мир, — сказал Васкес.

     

      Глава 28

     

      Был небольшой перерыв, во время которого нам подали кофе. Я заказал коньяк, его принесли в бокале в форме шара. Руфь заказала кофе, для Белинды был ликер, а для Роджера виски. Васкес ничего не пил. Он извинился, что держит нас за столом, сказал, что остальные комнаты маленькие, поэтому здесь нам будет удобнее. Но я думал, что Паломино, который стоял у двери в кухню и наблюдал за слугами в черном, ловившими любое наше движение, предложил, что нас будет легче контролировать, если мы останемся группой за столом. Наконец, всех обслужили и Васкес наклонился вперед:

      — Теперь — к делу. Я — старик, и вы видели, что у меня уже хрупкие кости. Доктора точно не знают, сломал ли я бедро, потому что упал, или я упал, потому что у меня сломалось бедро. В любом случае, я не хочу ни с кем конфликтовать. Поэтому я привез вас сюда и хорошо вас накормил. Я уверен, что в большинстве случаев мы можем разрешить наши противоречия без Усилия. Итак, дамы и господа, это — мирная конференция. Будем надеяться, что она будет успешной, и мы придем к полезным компромиссам.

      Он откинулся назад, сложив на груди руки, и я заметил у него на пальце перстень с большим зеленым камнем, о котором говорила Руфь.

      Акерман даже возмущенно подался вперед:

      — Если вы думаете… Это — просто потеря времени. У меня нет компромиссов с наркодельцами. Если вам придется меня застрелить, то давайте, стреляйте.

      — Мы как раз пытаемся избежать стрельбы, мистер Акерман, мы уже достаточно постреляли. Я скажу вам честно, — сказал Васкес, обращаясь ко всем нам, — убийство шестой лаборатории в Бразилии, где двоих из вас держали некоторое время, объясняется тем, что несколько молодых американцев, точнее, три молодых американца, и злобный старый профессор, который их вел, искали наркотики и подобрались уже слишком близко к одной крупной операции. К несчастью, пришлось пожертвовать хорошей лабораторией, но что ж поделать. Однако, я бы сказал, это — крайний случай. Мы не можем позволить, чтобы путешествующие американос часто умирали в джунглях. Это приносит континенту дурную славу.

      Я понял, что у этого сукиного сына прекрасное чувство юмора, хотя он оставался таким же сукиным сыном. Васкес продолжал:

      — Тот факт, что некоторые из вас работают на правительство, нам очень неприятен, поскольку ваша страна относится к этим вещам слишком уж серьезно. Например, один агент США был убит в Мехико. Вы наверняка об этом слышали. Это случилось уже достаточно давно, но в вашей стране до сих пор шумят по этому поводу, чтобы люди думали, что даже один человек стоит многого для страны, в которой живут десятки миллионов. Я вполне могу пережить такие неприятности, но мне бы их просто не хотелось. Поэтому я не застрелю вас, мистер Акерман, пока вы не вынудите меня это сделать. Хотя вы и не работаете на эту хорошо известную секретную службу. Организация мистера Хелма, насколько я понимаю, избегает всякой огласки, и вряд ли из-за потери агента они будут организовывать широкомасштабную правительственную операцию, но у них репутация очень злопамятных людей. А я не хочу остаток жизни постоянно оглядываться через плечо. Что касается миссис Штейнер, то она — вдова хорошо известного литератора, и её смерть или исчезновение тоже вызвали бы нежелательные упоминания в прессе. Вот почему я собрал вас всех вместе.

      Руфь начала было говорить, но осеклась. Белинда спросила:

      — А как насчет меня?

      Васкес секунду смотрел на нее, потом сказал:

      — По-моему, вы совсем недавно прекратили свои связи с правительством США, поэтому вы вряд ли можете просить у них защиты, мисс Нан. Я думаю, это ваше настоящее имя. Вашу проблему мы обсудим позже. А сейчас давайте поговорим с вашим бывшим партнером, если позволите. Мистер Акерман, что бы вас удовлетворило?

      — Увидеть, как вы стоите в зале суда в США и отвечаете за свои преступления.

      Васкес слегка улыбнулся.

      — Если бы вы могли гарантировать, что я буду стоять, я, может быть, согласился бы. Потому что доктора не обещают, что я когда-нибудь смогу стоять или ходить, — сказал он. — Но, сами подумайте, что за удовольствие осудить и отправить в тюрьму такого старого пня, как я?

      Васкес взглянул на Белинду безо всякого выражения, и она слегка покраснела, так как было ясно, что наши разговоры в отеле и машине прослушивались. Васкес продолжал:

      — Вы видите, что я беспомощный калека. А то, что я пригласил вас сюда по такой смешной причине… Разве я могу прийти с вами к компромиссу в этом бизнесе? Вам должно быть ясно, что я не только физически, но и умственно калека, абсолютно неспособный контролировать огромную «империю зла», в чем меня обвиняют. Или бороться с помощью этой империи против вашей сттраны.

      Акерман быстро спросил:

      — Значит, вы признаете, что собираетесь наводнить США дешевыми наркотиками?

      Васкес пожал плечами.

      — Эта комната полна прекрасных запахов, и рядом со мной лежит недоеденное жаркое, тем не менее, Браво сидит рядом со мной, сопротивляясь этому ужасному для него искушению. Неужели я должен считать, что у человека меньше самоконтроля, чем у собаки? Действительно, вы хотите судить старого безумного калеку, в то время как вы могли бы доказать вашим начальникам и вашей прессе, что неизвестный Старец — всего лишь подставная фигура, а реальная власть над торговлей наркотиками в Южной Америке со связями во всем мире, и финансовыми и религиозными, принадлежит более молодому человеку, которого вы могли бы привести с собой в качестве пленника.

      — Куда вы клоните? — подозрительно спросил Акерман.

      — Гектор, пожалуйста, выйди вперед.

      Паломино вышел вперед и стал возле Васкеса. Васкес сказал:

      — Дамы и господа! Я отдаю вам сеньора Гектора Паломино Эскобара, точнее, он сам отдает себя вам, мистер Акерман. Гектор сделал ошибку. Ошибки здесь не прощаются, как вы все знаете. Остальные, кто в этом участвовали, уже наказаны, Гектору была дана возможность выбрать себе наказание, и он сознательно на это пошел. Американская тюрьма — это просто дом отдыха по сравнению с тем, что ему бы пришлось перенести здесь, чтобы искупить свою ошибку. Дав слово и будучи человеком чести, он предоставит вашим чиновникам массу информации о международных наркотических сделках и признает, что он их вел от моего имени. Он, с моего разрешения, гордо объявит себя первосвященником Компаньерос де ла Охо — слуг листа, новой кокаиновой религии, которая охватывает мир. И, наконец, он признает ритуальную казнь журналиста Штейнера, которому удалось проникнуть в тайны Компаньерос и который собирался открыть их в печати.

      Васкес наклонился вперед.

      — Это будет очень зрелищный суд, я уверяю вас. И вы, мистер Акерман, вы будете агентом, который сорвет овации за то, что привели к правосудию это преступное чудовище. Подумайте над этим, мистер Акерман, хорошо подумайте!

      Акерман глубоко вздохнул, но ничего не сказал. Васкес подал сигнал, и Паломино вернулся на свой пост возле дверей. Один из официантов налил ещё коньяка в мой шарообразный бокал. Васкес смотрел, как я пытался выпить из него.

      — А вы, мистер Хелм, — сказал он. — Пока мистер

      Акерман думает свою думу, позвольте узнать, что бы удовлетворило вас?

      — Я удовлетворен, — сказал я, стараясь допить последний глоток коньяка из пузатого бокала. Я продолжал, взглянув на женщину, которая сидела слева от меня:

      — Если миссис Штейнер не причинят никакого вреда и позволят ей заниматься своим делом без всякого вмешательства, я удовлетворен. Это моя работа. Несмотря на то, что некоторое время я не был в состоянии выполнять её, и у меня до сих пор в некотором смысле связаны руки, это до сих пор моя работа. Если она здесь просто ужинает с друзьями, у меня нет причин возражать. Если ситуация изменится, я буду выполнять приказ, насколько хорошо я смогу. Может быть, в данной ситуации это будет не очень хорошо, но, как бы там ни было, я прошу вас иметь это в виду.

      Васкес одобрительно кивнул.

      — Вполне ясное заявление. У вас есть такое же чувство ответственности за кого-нибудь, кто сидит за этим столом, например, мисс Нан? Вы провели вместе несколько дней.

      Я взглянул через стол и отчетливо сказал:

      — Белинда — хорошая девочка. Но я за неё не отвечаю.

      Васкес серьезно взглянул на меня.

      — Вы понимаете, что вы говорите?

      Я сказал:

      — Я ведь был здесь, сэр.

      Всегда помогает, если ввернуть уважительное «сэр» или даже два. Даже самые умные любят это. Я сказал:

      — Я — один, сэр, я не могу отвечать за весь мир. Мои инструкции не предписывают защищать никого, кроме миссис Штейнер. Насколько я знаю, остальные отвечают сами за себя.

      Лицо Белинды побледнело, но она ещё контролировала себя.

      — Теперь я знаю, что человек чувствует, когда его бросают в волчью яму. Премного благодарна, сволочь! Она посмотрела на человека рядом с собой.

      — От тебя мне тоже ждать нечего?

      — Если ты помнишь, ты уволилась достаточно громко, — сказал Акерман даже с каким-то удовлетворением. — Если тебе нужна поддержка — купи костыль.

      Я увидел, что в её взгляде промелькнул страх. Она подала сигнал ближайшему официанту наполнить ей стакан тягучей жидкостью. Васкес сказал:

      — Мистер Хелм, вы хотите, чтобы я поверил, что вы здесь только потому, что вам приказали защищать миссис Штейнер? И что у вас нет никаких личных…

      — Личное ничего не значит в моем деле, сэр.

      Васкес прокашлялся.

      — Значит, мы занимаемся разными делами. Для меня личное значит очень много, мистер Хелм. Мой сын был убит, как вы знаете. И, чтобы расплатиться, я буду делать все, что в моих силах, чтобы вредить мерзкой стране, которая за это отвечает. А вы заявляете, что вы не хотите мстить за смерть вашей подруги Мадлен Рустин, не говоря о вашей собаке Хэппи. У вас нет никакого желания отомстить? Извините, но вы не производите впечатления человека, который умеет прощать. Я думаю, вы не умеете лгать, мистер Хелм.

      — Мне все это говорят, но я стараюсь, — сказал я.

      Васкес сказал:

      — Честно говоря, я не чувствую особой ответственности за смерть женщины. Она обидела другую женщину, та была просто в ярости. Мы использовали этот гнев для своей цели. И в этом случае не имеет значения, что мои люди предоставили средства мести, то есть гранату. И без гранаты эта девушка сделала бы то же самое, только другим оружием. Вы согласны?

      Спустя секунду я облегченно кивнул.

      — О`кей. Можно сказать, что Мадлен сама напросилась, хотя её спровоцировали. Но Хэппи…

      — Что касается собаки, то здесь вид оружия, конечно, имеет значение, — сказал Васкес. — Если бы не было взрывчатки, например, если бы девушка использовала нож или пистолет, то собака наверняка бы не пострадала. В этом смысле я — ваш должник, как вы говорите в своей стране. Конечно, я не могу вам полностью возместить утрату, но…

      Он повернулся и сказал что-то своему молчаливому слуге, который неподвижно стоял позади коляски. Человек вытащил из кармана собачий поводок, защелкнул его на ошейнике Браво и слегка щелкнул, заставив собаку встать.

      ? Уно моментито, — хрипло сказал Васкес. Он протянул руку и погладил массивную голову щенка, который успел её облизать. — Хорошо, Бо.

      Васкес смотрел, как слуга обвел собаку вокруг стола. Потом сказал мне:

      — Возьмите поводок, мистер Хелм. Собака ваша. Ну что ж, это их обычаи: мой дом — это твой дом, и все такое. Я сказал:

      — Нет, я…

      — Пожалуйста, не говорите мне, что никакая собака не может заменить ту, к которой человек был привязан. Я это знаю. Но это лучшее, что я могу для вас сделать. Вам все равно захочется завести другую охотничью собаку, а Браво — хороший охотничий пес с прекрасной родословной. Но не тяните, он думает, что вы хотите от него отказаться. Вы знаете собак, вы знаете, чего он хочет. Так сделайте это.

      Я не хотел обижать Васкеса отказом. Но, как он сказал, я знал собак. Если вы видите, что щенок доброжелательно стоит возле вас, ему надо как-то ответить. Я хотел поднести ему руку, как обычно, чтобы Браво мог запомнить мой запах.

      — О нет, осторожно! — это воскликнула Руфь.

      Я помнил, почему она боится собак, особенно эту.

      Васкес нетерпеливо сказал:

      — Мистер Хелм, познакомьтесь с ним. Браво не кусается.

      Руфь резко сказала:

      — Как вы можете так говорить! Я там была, я видела.

      Васкес покачал головой:

      — Там было темно, и вы были испуганы, вы не видели того, в чем себя убедили, — сказал он. — Мистер Акерман, вы руководили спасением миссис Штейнер, при котором один из ваших агентов погиб. Теперь скажите нам правду. Был ли у него на теле хоть один след от укуса?

      Акерман облизал губы.

      — В моем отчете…

      Васкес резко махнул рукой.

      — Конечно, в вашем отчете утверждается, что бедный парень был разорван кровожадными тварями на куски. Вы бы никогда официально не признались, что ваши люди настолько некомпетентны, что в темноте застрелили своего коллегу. Вы свалили вину на собак. Конечно, ваши люди сумели убедить врача, что так оно и было. И истерическое свидетельство миссис Штейнер было именно то, что вам нужно. Но здесь — не официальный прием, поэтому, пожалуйста, расскажите нам правду.

      Акерман пожал плечами.

      — Хорошо, когда за агентом и объектом погнались две большие собаки, а было очень темно, кто-то спустил курок и выстрелил, хотя не мог ясно видеть цель. Позвоночник Мэлвина был раздроблен пулей тридцать восьмого калибра, на нем не было укусов.

      Руфь облизала губы.

      — Но я видела…

      — Это был просто дешевый спектакль, миссис Штейнер. Собаки сделали то, что и должны были сделать. Они подняли нас по тревоге, когда учуяли незнакомцев. Они не были тренированы нападать на человека, но один придурок, услышав, что пленники убегают, открыл дверь клетки. Собаки выбежали и, поскольку были заперты всю ночь, наверное, сделали то, что обычно делают собаки в таких обстоятельствах. Погуляв и видя, что они все ещё на свободе, они начали искать себе развлечение. Увидев, что какие-то люди бегут, собаки, конечно, решили присоединиться к ним. Тем более, что началась стрельба, а, значит, скоро будет охота. Это их самое любимое занятие. Один из тех, кто бежал, упал, и они пошли обнюхивать того, кто стоял впереди. Они просто считали, что после стрельбы должны были остаться мертвые птицы. В этот момент они услышали свисток и вернулись обратно. Они выглядели очень виновато, что не смогли принести мне ни перышка.

      Похоже, Руфь вспомнила, что она точно так же не поняла Хэппи, когда проникла ко мне во двор с пистолетом. Потом она жестко сказала:

      — Это интересная сказка, мистер Васкес, но они были окровавленные. На моей одежде остались следы крови, когда они меня обнюхали.

      Васкес прокашлялся.

      — Вы не знаете этой породы. Они обучены действовать в очень серьезных условиях. Расскажите ей, мистер Хелм.

      Я сказал:

      — Есть породы собак, которые будут жалостно скулить, если их ударить свернутой газетой. Лабрадор будет скулить, если вы двинете его бейсбольной битой. Но эту собаку можно переехать грузовиком или выстрелить в нее, но она никогда не покажет, что она ранена. Наверное, на ваших собаках была кровь, потому что они были ранены, мистер Васкес? — спросил я. Васкес кивнул.

      — Человек мистера Акермана, тот, который проводил освобождение, похоже, был стрелок получше, чем те, которые просто палили с конца поля. Перед тем, как друзья его застрелили, он успел продырявить череп Браво — до сих пор видно заживающий шрам — и всадил две пули в подружку Браво, Беллу. Когда они уехали, она умерла у меня на коленях. Но, поскольку они настоящие стоики, то ни она, ни Браво не показали, что они ранены.

      Васкес передохнул.

      — Так что изо всех собак, которые у меня были, Браво — последний, и я отдаю его вам, мистер Хелм. Ему нужно тренироваться, ему нужно охотиться, ему нужны долгие прогулки в горах, ему не нужен старик в инвалидной коляске. Возьмите его, пор фавор, как оплату моего долга.

      Этот сироп хорошо бы смотрелся по телевизору. Мне даже пришлось напомнить себе, что все это лицемерие. И человек, который хорошо обращается с собаками, в то же время может вообще не считаться с людьми. Но я взял поводок и почесал пса за ухом. Он был действительно отличный породистый щенок. Большой Бо вернулся на свой пост позади Васкеса.

      — 'Как насчет долга мне, мистер Васкес? — жестко сказала Руфь. — Мой муж мертв. Вы не предложите мне Другого мужа взамен того, которого вы убили?

      Васкес секунду смотрел на нее, потом спросил:

      — Зачем вы сюда приехали, миссис Штейнер? Она прищурилась.

      — Вы прекрасно знаете, почему я приехала. Я приехала потому, что ваши люди схватили меня в гостинице и привезли сюда. Если вы имеете в виду, зачем я в Южной Америке, то вы знаете, что я здесь, чтобы собрать компьютерные копии книги моего мужа, рукопись которой сгорела, когда ваши маньяки сожгли наш дом. К счастью, Марк послал копии в разные города Южной Америки. К счастью для меня и к несчастью для вас. Все эта есть на дискетах, все, что Марк узнал про вас.

      — На таких дискетах?

      С некоторой рисовкой, как фокусник достает живого белого кролика из шляпы, Васкес достал тонкую стопку компьютерных дискет. Я не знал, сколько их было, пока он не рассыпал их по столу, как колоду карт. Три.

      — Где вы их взяли?

      Это спросила не Руфь, а Акерман.

      Васкес сказал безо всякого выражения:

      — Похоже, ваша связь с Вашингтоном не очень надежна, мистер Акерман.

      — Вы — сукин сын!

      Васкес спокойно сказал:

      — Скажем, я — человек, который заботится о своих интересах. У меня здесь главы с первой по десятую, с одиннадцатой по девятнадцатую и с двадцать седьмой по тридцать четвертую. Кто-нибудь, будьте любезны, скажите мне, сколько всего глав в рукописи?

      — Сорок три, — сказал я. Руфь резко взглянула на меня. Васкес кивнул:

      — Значит, не хватает ещё двух дискет, если мистер Штейнер для большей безопасности рассылал части книги примерно одинаковой длины. А где должны были состояться последние два контакта?

      Я сказал:

      — Лима, Перу и Кито, Эквадор.

      Руфь свирепо уставилась на меня.

      — Мэтт, черт возьми, что ты делаешь?

      Я сказал:

      — Заткнись, рыбка. Я знаю, что мазохизм — это привычка, поэтому, если тебе позволить, ты будешь упираться, пока тебя не изобьют. Но моя работа — сохранить тебя в целости, насколько возможно, к тому же, ты лучше выглядишь без синяков. Поэтому отвечай, что у тебя спрашивают, или я тебе поставлю-таки один.

      — Мэтт, черт возьми!

      Я сказал:

      — Руфь, ради Бога, какой смысл запираться? Ты попала, куда хотела. Ты здесь, и вот этот человек. Так какой смысл сжимать зубы и молчать?

      Она изумленно уставилась на меня. Но перед тем, как она заговорила, Васкес сказал:

      — Эти диски зашифрованы, мистер Хелм. У вас есть код, чтобы мы могли их прочитать?

      Я покачал головой.

      ? Нет, но она вам скажет.

      — Я не скажу ему.

      Я перевел взгляд с её упрямого лица на человека в инвалидной коляске и сказал:

      — Мистер Васкес, давайте перестанем играть в игры. Не издевайтесь над девушкой просто ради развлечения. Вы же знаете, что вам не нужен её детский шифр. Вы знаете, что на этих чертовых дискетах нет ничего интересного для вас. Я не знаю откуда, но вы это знаете. Если бы это было не так, вы бы подождали, пока мы соберем для вас все пять дискет.

      Наступила тишина. Руфь уставилась на меня.

      — Мэтт, давно…

      — Давно я знаю? — я покачал головой. — Не надо играть в игрушки с профи, Руфь. Ты думаешь, я верил во все эти контакты в женских сортирах, которые происходили всегда не там, где были назначены? В ресторане вместо фуникулера, Итаипу вместо Буэнос-Айреса. А передача дискет, о, Боже! Банда уличных ребятишек, которая попыталась обобрать нас, таинственный мужчина, который проскользнул к окну в твоем номере, настоящий невидимка, потому что я нервничал из-за того, что мы живем на первом этаже, и следил за подходами к окну, как только мог.

      — Вы имеете в виду, что эта сучка даже ни с кем не встречалась?

      — Она просто объявляла, что очередной контакт состоялся, где ей было удобно и где никто её не мог видеть. Потом, в номере отеля, на своем игрушечном компьютере она стряпала новый диск и гордо демонстрировала его, как будто ей его дали в этом нужнике. У неё был запланирован контакт в Сантьяго, в Чили. Он состоялся?

      Акерман сказал:

      — Нет. И она очень расстроилась. Но потом мы на автобусе поехали в Альпараисо, и она пришла из общественного туалета просто счастливая. Но должно же быть кто-нибудь на этих чертовых дискетах! Дэнис сказал, что он не смог их вскрыть, потому что не было кода или Шифра, но что-то же там было.

      Васкес сказал:

      — Д'Арси.

      Мы забыли, где находимся и кто нас сюда привез. Мы все уставились на него. Спустя некоторое время Руфь сказала:

      — Так вы узнали.

      — Один мой умный молодой компьютерщик узнал, — сказал Васкес. — Мой бизнес, как и любой другой, очень зависит от экспертов по компьютерам сегодня. Но у нас работают, наверное, самые лучшие в мире. Код — «Анемон». По-моему, это имя какой-то незначительной героини в романтической новелле, которая называется «Труба в пыли». Ее написал некий Джонсон Д'Арси, но, мне кажется, это женщина. Вы ошиблись, миссис Штейнер, когда взяли книгу с собой. Хотя это была одна из шести, которые вы возили в своем багаже.

      Она сказала:

      — Я знаю, но мы уезжали в такой спешке, что я ничего не успела подготовить. Мне пришлось взять её с собой, чтобы я могла набирать её на дискеты, а потом шифровать, как настоящий секрет. Я думала, если я повезу с собой несколько книг, как я обычно делаю, то никто не найдет код. Но я вижу, какой умный и настойчивый этот парень. Наверное, у него мощная машина и к тому же масса машинисток, раз он сумел проверить каждое слово в каждой моей книге. Так что, в конце концов, он пришел к «Анемон». Она упоминается в книге всего два раза.

      Васкес кивнул.

      — Я не знаю технических подробностей, но это было сделано приблизительно так. А теперь, миссис Штейнер, я повторю свой вопрос: зачем вы сюда приехали?

      Руфь облизала губы.

      — Рукопись Марка исчезла, сгорела. Компьютер был уничтожен вместе с дискетами, но мне пришло в голову, что вы не могли знать, существуют ли ещё копии. И поэтому я придумала их. Я собиралась сделать все сама, но потом я связалась с организацией Мэтта, потому что поняла, что никогда не доберусь до вас без защиты. По крайней мере, я так думала. Но, как говорит Мэтт, я уже сижу здесь.

      — Понятно, — сказал Васкес. — Значит, эти дискеты с выдуманной книгой, точнее, с тщательно зашифрованным романом, были просто приманкой, если я правильно употребляю слово. Приманкой, чтобы выманить меня из укрытия. И, когда ваша приманка свела нас лицом к лицу, что вы собираетесь делать?

      Руфь побледнела.

      — Ну что ж, — прошептала она. — Ну что ж, я собиралась вас убить!

      Васкес медленно кивнул. Он подал сигнал крупному латиноамериканцу, который стоял за коляской, и Бо откатил его от стола и подкатил к Руфи.

      — Пожалуйста, встаньте, миссис Штейнер, — сказал Васкес.

      Когда она сделала то, что он просил, и повернулась к нему лицом, он посмотрел на неё снизу вверх и протянул руку. Слуга вытащил достаточно большой автоматический пистолет, наверное. Кольт 45 и вложил его хозяину в руку. Не глядя, Васкес передернул затвор. Он взял оружие за ствол и протянул Руфи, которая не сразу, но взяла его.

      Васкес сказал:

      — Я здесь, сеньора. Делайте то, за чем пришли. Одну секунду. Я уверен, что вы согласны умереть, лишь бы отомстить мне, но я вовсе не уверен, что ваши друзья согласны тоже. Гектор.

      — Си, дон Грегорио.

      — Когда я умру, ты не будешь мстить этой женщине и двум американским агентам. Ты отвезешь их обратно в отель и отпустишь.

      — Си, дон Грегорио.

      — Другая женщина, конечно, твоя, как я и обещал. Белинда посмотрела на меня. Но сколько женщин может защитить один мужчина одновременно? Тем более, что я не смог защитить даже ту, которую должен был.

      — Си, дон Грегорио.

      Руфь все ещё неумело держала пистолет. Я подсказал:

      — Курок — это та штучка, которая торчит из пистолета.

      Она даже не взглянула на меня. Она была очень бледна. Наконец она судорожно вздохнула и направила пистолет на Васкеса.

      — Очень хорошо, миссис Штейнер, — он говорил совершенно спокойно. — Как сказал мистер Хелм, курок — это штучка, которая торчит из пистолета. Вы проделали долгий путь и придумали много интересных игр, чтобы нажать его. Я предлагаю вам так и сделать.

      Конечно, была вероятность, что пистолет заряжен холостыми, но я так не думаю. Он был уже старик и знал, что смерть все равно придет за ним и, может быть, скоро. А если сейчас, так тому и быть…

      — О Боже, я не могу.

      Я увидел, как слабая улыбка триумфа проскользнула по лицу Васкеса. Ну что ж, он заслужил это, играя на том, что знал характер Руфи Штейнер. Потом она закрыла лицо руками. Конечно, никто не возражал против маленького проявления эмоций, но в это же время она уронила пистолет. Просто уронила, как будто забыла, что держит его в руке.

      Марку надо было учить её получше. Конечно, пистолет был заряжен не холостыми. Васкес знал, что сейчас произойдет, так же, как и Бо, который инстинктивно отворачивал коляску и заслонял своего хозяина. Так же, как и я. Все ещё сидя за столом, я быстро поджал ноги. Потом пистолет выстрелил, и я почувствовал, как пуля пробила мне штанину. По комнатам разнеслось вибрирующее эхо.

     

      Глава 29

     

      Они вошли в комнату, как труппа акробатов, с двух сторон. Из одной двери, которая вела в комнаты, и из той, которая вела в кухню. Они были одеты в черное, как все, кто прислуживал нам, но, похоже, они терпеть не могли тех пятерых, которые уже были в комнате. Пятеро быстро собрались вокруг коляски, а Бо покатил её к кухне. По-видимому, кроме того, что они накрывали на стол, они были личными телохранителями Васкеса. Я увидел, как Паломино, как в замедленной съемке, стоя у двери, поднимает пистолет и прицеливается в Васкеса. Это было ещё понятно. Наверняка Эль Вьехо переоценил преданность своего подчиненного. Хотя Старец и был на вершине пирамиды, но именно Паломино имел дело с Компаньерос. Они выполняли именно его приказы, хотя Васкес и был верховным магистром их ордена. И среди преступников, и среди политиков было обычным делом, когда номер второй делал себя номером первым с помощью кинжала или пули. Эти двое взглянули друг другу в глаза, и выстрел в упор опять не прозвучал.

      Я не стал бросаться за пистолетом на полу, потому что знал, что сейчас всем захочется хотя бы подержать его в руках. Вместо этого я бросился к столу и схватил тяжелый острый, как бритва, нож, которым Паломино резал жаркое. Я успел вовремя. Я почти чувствовал, как один из Компаньерос крадется ко мне сзади, и услышал знакомый мягкий шелест разворачивающегося шарфа. Я поднял нож острием от себя. Шарф обернулся вокруг моей шеи и вокруг ножа. Я подождал, пока человек затянет шарф, и провел ножом вниз, надеясь, что у Паломино ножи не тупые. Лезвие легко рассекло ткань, и, как и раньше, я выбросил руку с ножом, одновременно поворачиваясь назад. Но, наверное, у этого человека реакция была получше, чем у его товарища из Санта-Фе. Я просто рассек ему ухо, но этого было достаточно, чтобы он на секунду застыл. Я закончил поворот, погрузил в него лезвие, мгновенно выдернул и отступил назад.

      Он упал, и теперь я увидел, что изящная гостиная превратилась в настоящее поле битвы с перевернутыми стульями и осколками стекла и фарфора на полу.

      Телохранители Васкеса ещё удерживали дверь в кухню. Но к черту Васкеса, он вывернется. А если нет, туда ему и дорога.

      Сейчас мне нужны были две вещи: женщина и пистолет. Но, поскольку я не знал, кто подобрал упавшее оружие, мне нужно было искать женщину. Голубое платье Руфи мелькало среди черных униформ, которые наполняли комнату. Она была там же, где я её оставил, возле стола. Пытаясь освободить горло от затягивающегося шарфа, она успела просунуть под него руки, но, несмотря на отчаянные усилия, ей не удавалось ослабить петлю. Мужчина ударил меня ножом, но я отступил и полоснул его лезвием по лбу. Кровь мгновенно залила ему глаза, и он отступил в сторону. Я всадил нож в человека, который пытался задушить Руфь, и выдернул его, готовый опять ударить, если понадобится.

      Руфь сдернула шарф с шеи и хотела выбросить, но я убрал его и сунул в карман. Я никогда не понимал людей, которые готовы выбросить прекрасное оружие только потому, что оно им сейчас не нужно.

      Оттаскивая её от стола, я чуть не подвернул ногу на чем-то. Это был пистолет. Я подхватил его левой рукой и едва успел уклониться от очередного шарфа. На этот раз я вложил в удар всю силу. Мисс Везерфорд могла бы мной гордиться. Я почувствовал, как лезвие прошло через шею и стукнулось о позвоночник. Второго удара не потребовалось.

      Я поставил пистолет на предохранитель, сунул его в карман брюк и огляделся. Бо все ещё сражался возле кухонной двери. Он дрался табуретом, и видно было, как от него отлетают куски. Возле него оставалось только два телохранителя, а остальные или валялись на полу, или боролись за свою жизнь в других концах комнаты.

      Потом старик, который наблюдал за сражением совершенно равнодушно, отдал короткую команду. Бо помедлил, но потом отступил в сторону. Васкес смотрел на своих Компаньерос, не говоря ни слова. Я думал, что они вытащат его из коляски и просто растопчут на полу, что они и пытались сделать, но они остановились. По крайней мере, он был первосвященником их извращенной религии. Может быть, это была дань уважения, может быть, просто восхищение его мужеством, но его не тронули. Бо укатил коляску, и они исчезли за дверью.

      Битва ещё продолжалась. Я сказал:

      — Ужин был замечательный, но нам пора идти, мэм.

      — Прекрати рисоваться и вытащи нас отсюда!

      Акерман все ещё был на ногах, хотя все его лицо было залито кровью. Похоже, он неплохо владел рукопашным боем. Краем глаза я увидел, что Белинда пытается вырваться из рук двоих, которые тащили её к двери, ведущей в другие комнаты. Наверно, как трофей для Паломино.

      Возле окна, через которое мы собирались бежать, какой-то парень размахивал мачете. Я проскользнул ему за спину. Мне было даже жаль, когда я схватил его руку сзади и вывернул так, что он был вынужден выпустить оружие. Он остался безоружным, но мне нужен был этот клинок. И будь он хоть на стороне Паломино, хоть на стороне Васкеса, он определенно не был на моей стороне.

      — Хватай стул и выбей это окно, — сказал я Руфи. — Постарайся хорошенько, чтобы мы не порезались, когда будем вылезать. Я попробую их задержать, скажи, когда будешь готова.

      Я услышал, как сзади разбилось стекло. С тяжелым мачете в правой руке и ножом в левой, я установил, как мы говорим, оборонительный периметр. И каждый, кто пытался его нарушить, платил за это кровью…

      — Все готово. Земля совсем близко. — Голос у Руфи был все ещё хриплый от шарфа.

      — Вылезай, я спрыгну за тобой. Я слышал, как она выбралась из окна, и ругнулась, как не подобает леди, когда затрещала материя.

      — Я вылезла, хотя и не вся. Давай, хватит играть в Робин Гуда! Нам нужно убираться.

      Я бросил ей нож. Левой рукой я выхватил пистолет и выстрелил в ближайшего ко мне, остальные отступили. Я сбросил Руфи и мачете. Белинду уже утащили, Акерман был либо на полу, либо его увели, но я его не видел. Кто-то, наверное, телохранитель Васкеса, ещё сопротивлялся в углу, но он был последний. По крайней мере, мы хорошо поели.

      Я сказал Компаньерос, которые стояли передо мной:

      — Первый, кто выпрыгнет за мной из окна, мертв. Муэртэ, понятно?

      Похоже, они поняли. Целясь в них теперь уже правой рукой, я подошел спиной к окну и выскользнул в него, разорвав при этом куртку о гвоздь.

      — Ты тоже на него напоролся? — спросила Руфь, тусклая в сумерках фигура рядом со мной. Но не настолько тусклая, чтобы я не увидел, что с её юбкой, похоже, случилось настоящее несчастье.

      — Ну что, идем?

      — Я возьму мачете, а ты держи нож. Мы прошли примерно тридцать ярдов, я оглянулся. Похоже, никто нас не преследовал, но так не могло продолжаться долго.

      — Дальше иди одна, — сказал я Руфи. Я огляделся в поисках ориентира. — Иди к тому большому белому камню. Найди какую-нибудь нору и оставайся там. Не вигайся и не дыши, как будто ты на рентгене, просто оставайся там. Если кто-то попытается вползти к тебе, коли ножом, конечно, если это не я.

      — Что… А ты пошел на охоту?

      — Мы называем это диверсией. Она легонько коснулась моего плеча.

      — Дорогой, смотри, чтобы они не устроили диверсию тебе.

      Она ушла. В окне появились силуэты. Я отложил мачете, поставил пистолет на камень и выстрелил с двух рук. Кто-то закричал. Я щелкнул предохранителем, взял мачете и стал взбираться за Руфью. Глаза уже привыкли к темноте, и поэтому я шел легко.

      Кто-то ещё лез по холму за Руфью, но, плохо видя в темноте, лез медленно и сильно шумел. Я обошел его, подождал, пока он прополз, выдернул из кармана шарф, который Руфь хотела выбросить, захлестнул вокруг его шеи, но проклятая штука не сработала. Конечно, она передавила ему горло, но это можно сделать даже дамским чулком. Я не услышал хруста шейных позвонков. Мне пришлось свалить парня и просто задушить его. Я хотел спрятать тело, но потом подумал, что это глупо. Вместо этого я посадил его возле большого светлого камня.

      Руфь взбиралась вверх, выделяясь бледным силуэтом на фоне склона. Я увидел, как они карабкаются за мной. Один из них, наверное, нашел более простой путь, потому что опередил остальных. Я пошел ему навстречу, прыгая по камням, пока не нашел нужную точку. Кто-то вскрикнул внизу, наверное, они нашли тело, которое я для них оставил. Парень оглянулся через плечо, пытаясь понять, что происходит. Я лежал и, когда увидел, что он отставил ногу, ударил мачете. Он взвыл от боли и упал на одно колено.

      — Ах, Диос, Диос!

      Это была прекрасная поза. Я встал и размахнулся тяжелым клинком, держа его двумя руками. Ребята с большими топорами иногда ухитрялись все испортить, даже когда шея покоилась на колоде, поэтому потом изобрели гильотину. Крови было много, фактически это была вся его кровь. Я взял отскочивший круглый предмет и положил его на ближайший камень.

      Теперь они приближались, привлеченные криком. Я услышал знакомый голос. Вместо того, чтобы бежать, я пополз к ним, нашел себе хорошую точку недалеко от предмета, который было хорошо видно на камне. Наконец, первый прошел мимо меня и вдруг взорвался испанскими ругательствами. Я узнал, что раньше голову звали Мигель и что, какой бы свиньей он ни был, они потеряли в его лице бесценное сокровище. По крайней мере, это то, что я смог перевести. Но почему-то никто не хотел взять голову и из уважения приложить обратно к телу. Один из них заметил какое-то движение наверху, может быть, Руфь, может быть, кусты зашевелились от ветра, но они бросились в погоню. Они все проходили, с уважением кланялись голове и бросались дальше. Наконец мимо меня прошла худощавая фигура Паломино. Я знал, что он остановится возле головы, и он действительно остановился. Он отдал приказ, и голову вместе с телом унесли вниз. Он расставил людей кольцом по склону и пошел вверх, чтобы выяснить ситуацию. Через секунду я ткнул пистолетом ему в спину.

      Если вы имеете дело с такими людьми, как мы, то обычно не рекомендуется подходить слишком близко. Но раз эти растяпы оставили пистолет на полу, я подумал, что он знает все эти хитрые приемы, по крайней мере, хуже, чем я умею владеть его дурацким шарфом.

      — Хелм? — тихо спросил он.

      — Кто же еще?

      — Если ты меня застрелишь, они тебя убьют.

      — Если я тебя не застрелю, они тоже меня убьют. Но ты можешь им приказать этого не делать.

      — Но чего ради я должен это приказывать? — спокойно спросил он.

      — Скажем, мы оба смелые ребята, которые не боятся смерти, но я думаю, если ты сохранишь мне жизнь, я ещё тебе пригожусь… Теперь быстро отошли их, пока они не поняли, в чем дело. Трое из четверых, которые лезли наверх, поняли, что что-то не так, хотя почти ничего не видели в темноте. Они нерешительно подходили к нам.

      — Хефе? — спросил один.

      — Идите с остальными, — Паломино указал на склон. — Становитесь в линию. Вы должны быть не дальше трех метров друг от друга.

      ? Си, Хефе.

      Люди ушли. Я сказал:

      — Они слушаются тебя. Но надолго ли? Ведь старик жив, и никто не захотел с ним покончить. Похоже, что ты попал в серьезную заварушку, амиго.

      Он глубоко вздохнул:

      — Я был уверен, что глупая гринго выстрелит. Выстрел должен был быть сигналом, как ты видел, но настоящая испанская вдова, мстя за мужа, разрядила бы в него всю обойму, а потом бы ещё и плюнула на него.

      — А если бы Руфь не выстрелила или промахнулась, ты был бы готов закончить работу сам. Но, когда пришло время, ты не смог. Старая привязанность оказалась сильнее.

      — Привязанность! — он сплюнул. — О какой привязанности можно говорить, когда старик был готов пожертвовать человекам, который всю свою сознательную жизнь служил ему, как собака. Принести его в жертву за маленькую ошибку, которую легко было исправить.

      Он опять глубоко и прерывисто вздохнул.

      — Нет. Ты видел. Я не смог стрелять, так же, как и эта сентиментальная девчонка. И эти люди, мои Компаньерос, они слушаются моих приказов, по крайней мере, сейчас. Но я не могу приказать им убить его, потому что они не подчинятся, могут не подчиниться. Он так долго был нашим вожаком. Он действительно первосвященник, который ведет все наши церемонии и таинства. Я думал, что смогу это сделать, и не смог, ты сам видел. Нет человека, который сможет убить Эль Вьехо.

      — Ошибаешься. Есть такой, если мы договоримся, — сказал я.

     

      Глава 30

     

      Комнаты позади кухни вначале, по-видимому, предназначались для слуг. Но Васкес решил сделать свой личный номер люкс. Возле двери стоял человек. Паломино жестом приказал ему идти и сказал мне:

      — Будь осторожен с Бо, он очень силен и опасен.

      — Спасибо, я видел, как он работает.

      — Я подожду снаружи, — он улыбнулся. — Не бойся, я сдержу слово. На этот раз. Хотя это для меня будет нелегко. Я собирался позабавиться со светловолосой мучача. С другой мучача.

      Он слегка поклонился Руфи, извиняясь.

      — И я не понимаю, зачем тебе нужен живым человек, который однажды уже приказывал тебя убить. Его немножко потрепали, но он вполне подошел бы для нашей следующей церемонии, где новичок должен доказать, что он умеет владеть ла буффонда.

      — Это шарф? — спросил я. — На хиндустани он называется «пханзи», и была одна индийская секта, которая им пользовалась. Они назывались «пханзигар», что значит душители. И, конечно, были ещё дакои и тутжи, я читал на эту тему.

      Мне пришло в голову, что на этой церемонии, где новички должны доказать, что умеют ломать шеи, я мог бы и сам поучиться, но постеснялся попросить приглашение.

      Я сказал:

      — Так будет лучше. Американос не будут исчезать в джунглях Южной Америки, правительство перестанет огорчаться из-за мертвых агентов, а это полезно для бизнеса. У сеньора Васкеса светлая голова.

      Паломино слегка улыбнулся.

      — Я знаю, ты заботишься обо мне. Но была пролита кровь, и мои люди вышли из-под контроля. Только потому, что они не смогли разделаться с мерзкими гринго, как хотели. Но договор есть договор. — Он глянул на Руфь.

      — Вы пойдете со мной, сеньора?

      — Она остается здесь, — сказал я. — Она мне нужна, чтобы подержать собаку.

      — Очень хорошо. Тогда я пойду, чтобы люди видели, что его кровь не на мне.

      Он вышел, и дверь в конце коридора закрылась. Руфь уставилась на меня.

      — Подержать собаку?! Ты что, свихнулся? Я сказал:

      — Это замечательный щенок, и он никогда никого не убил. Это не чудовище Баскервилей. И тебе пора перестать видеть кошмары по ночам.

      Она сердито сказала:

      — Я вся исцарапанная, грязная, мое лучшее платье превратилось в тряпки, а ты со своими собаками!

      Руфь подошла ко мне совсем близко.

      — Мэтт, за что ты мстишь, почему ты здесь?

      — Я должен сохранить жизнь одной женщины, — сказал я, — это мои официальные инструкции. Но в нашем деле многие инструкции даются неофициально. Считается, что мы и так знаем, что от нас требуется.

      — И что же от тебя требуется? И как ты собираешься это выполнить, стоя в коридоре и болтая со мной? И болтая, кстати, довольно громко.

      — Я просто жду приглашения, — сказал, я.

      Кто-то тронул дверь изнутри.

      — Сеньор Хелм, вы один?

      Я сказал:

      — Я с женщиной.

      За дверью послышались голоса, потом Бо сказал:

      — Вам разрешается войти вместе с женщиной. Дверь открылась, и я впустил Руфь, потом повернулся и два раза выстрелил Бо в голову, когда он запирал за нами. Он упал лицом вниз и больше не двигался. Целясь в Васкеса, я подошел к двери и проверил, надежно ли она закрыта.

      — Браво, нет! Я сказал:

      — Поводок у него в правом кармане. Возьми поводок и приведи сюда собаку. Подходи к нему медленно, разговаривай с ним, пусть он понюхает твою руку. Потом отведи его от коляски, о'кей?

      Руфь начала было спорить, но я сказал:

      — Ради Бога, Руфь! Забери эту чертову собаку, пока мне не пришлось её застрелить.

      Руфь, пересиливая свой страх, сделала, что я её просил.

      — Мистер Васкес, у вас есть какие-нибудь вопросы? Он посмотрел на тело возле двери.

      — Наверное, это было необходимо.

      — Да, — сказал я, — если бы я не позаботился о нем сейчас, он бы не давал мне покоя позже.

      — Позже? Понятно, — вздохнул Васкес. — Я думал, мы согласились, что у вас нет причин…

      — Нет. Что касается меня, то мы ничего не оговаривали. Мы согласились, что у меня нет личных причин.

      — Понятно.

      Он злорадно сказал.

      — Значит, вы такая же кокаиновая ищейка, как и ваш друг, мистер Акерман. Предполагая, что он не сможет справиться со мной законным способом, они прислали федерального убийцу. Вас.

      Я сказал:

      — Что касается меня и что касается моей организации, мистер Васкес, вы можете производить свое дерьмо, пока преисподняя не замерзнет. Конечно, мы это не одобряем, мы считаем, что вы ужасный тип, но то, чем вы занимаетесь, — не наше дело. Роджеру Акерману платят за то, что он, как и целая армия хорошо обученных федеральных агентов, возится с наркотиками, но нам платят не за это.

      Руфь сказала:

      — За что же тебе платят, Мэтт?

      Я сказал:

      — Крошка, мы контрубийцы. Если есть кто-нибудь слишком крутой, и никто не может справиться с ним по закону, то тогда маленькие федеральные мальчики и девочки зовут нас, и мы справляемся с ним без всяких законов. Например, когда кто-нибудь считает себя совершенно недоступным и начинает назначать награды в миллион долларов за головы журналистов. Тогда на охоту выходят волки.

      Васкес сказал:

      — Так поэтому вы пришли?! Потому что я предложил деньги? Я сказал:

      — Да, мистер Васкес. Это считается неприличным, и меня специально послали, чтобы научить вас манерам. Как бывший журналист, я с удовольствием это сделаю.

      Все молчали, и я продолжил:

      — Салман Рушди обратился за помощью к Англии. Я не знаю, какие были приняты меры, но я думаю, что старый Аятолла умер не своей смертью. Если они будут продолжать преследовать Рушди, то и новому недолго осталось. Но, поскольку англичане — джентльмены, это только мои догадки. Но мы — не джентльмены. Марк Штейнер обратился за помощью к США, и мы не смогли ему помочь. Но, по крайней мере, мы обеспечим, чтобы вы больше никогда не смогли запугивать никакого другого писателя или журналиста, или кого бы то ни было, обещая ваши грязные миллионы. А также чтобы всякий, кто хочет закрыть рот тем, кто его критикует, таким же способом, хорошо подумал.

      Я взглянул на Руфь.

      ? Выведи, пожалуйста, собаку в коридор. Я буду через минуту.

     

      Пришлось заехать в Вашингтон, рассказать про свои приключения, но я постарался убраться оттуда как можно быстрее. Как и раньше, я подъехал к стоянке возле стрелкового клуба и увидел такую же, как у Марка, машину. Казалось, Марк сейчас выйдет и начнет доставать снаряжение из багажника. Но, конечно, это был не Марк.

      — Привет, Руфь.

      — Здравствуй, Мэтт. Девочки хотели попрощаться с тобой.

      — Только девочки?

      — С Браво много хлопот? — спросила она.

      — Нужно время, но он хороший щенок. Что это?

      Она протягивала мне маленькую пластмассовую коробочку. Я заглянул туда и увидел компьютерную дискету. Она сказала:

      — Нет, это не книга. Книга действительно пропала, как я и говорила, но Марк не успел закончить приложение. А в этом приложении гораздо больше информации об их преступлениях, чем во всей книге.

      Она вложила её мне в руку.

      — Возьми. Можешь делать с ней, что хочешь. В конце концов, ты спас мне жизнь.

      Я посмотрел на дискету и усмехнулся.

      — Если ты не против, я отправлю её Акерману, как подарок от нас обоих.

      Она изумленно посмотрела на меня.

      — Роджеру?! Но ведь…

      — Дело прошлое, — сказал я. — Это поможет ему взять Паломино. К тому же, он лучше использует информацию, чем кто-нибудь еще.

      Мы немного постояли молча, и я сказал, что был бы не против, если бы её дочки стали и моими тоже.

      — Не получится, Мэтт, — грустно сказала Руфь.

      — Я знаю.

      — Нет, ты не знаешь. Я уже потеряла двух мужей и не хочу потерять третьего. А вдруг тот, кто будет стрелять в тебя, попадет в одну из них?

      Младшая подбежала и похвасталась:

      — Мама обещала купить нам щенка.

      Я быстро взглянул на Руфь. Она улыбнулась.

      — Это тоже благодаря тебе. Наверное, я уже не боюсь собак. По крайней мере, щенков.

      Мы помолчали, потом я сказал:

      — О`кей, Руфь. Все в порядке. Пока.

      Я смотрел, как отъезжала машина.

      Когда я приехал домой, перед воротами, как всегда закрывая мне въезд, стояла маленькая красная машина. Белинда Нан вышла из неё и подошла ко мне.

      — Нелегко было тебя найти, — сказала она.

      — В следующий раз дай мне знать, ради такого случая я специально закажу коньяк. Она взглянула на дом.

      — Там кто-нибудь есть, Мэтт? Или ты ждешь кого-нибудь?

      Я сказал:

      — Руфь вместе с девочками заехала попрощаться, ты ведь об этом спрашивала?

      — Наверное, да, — сказала Белинда. — Но ты — как мишень, а она вряд ли захотела бы жить на линии огня.

      — Ей нужно думать о дочерях.

      — Конечно. Ну, в таком случае… У нас осталось одно незаконченное дельце. Единственный раз в жизни я неделю провела с мужчиной, и ничего не случилось. Я думаю, если у тебя на уме нет никого, то мы могли бы… По крайней мере, тебе должно быть хотя бы любопытно.

      Мне было очень любопытно.

     

      1 Человек без имени (исп.).