Мэтью Гэбори — Сердце Феникса

(Хранители-1)

Mathieu Gaborit. C?ur de Phenix (2000)

 

 

Библиотека Луки Бомануара — http://www.bomanuar.ru/

Spellcheck — Alexandr

 

 

Гэбори М.

Г 98            Сердце Феникса: Роман /Пер. с фр. Т. Чистяковой. — СПб.: Азбука-классика, 2003. — 320 с.

ISBN 5-352-00413-9

 

Мэтью Гэбори (р. 1972) — признанный лидер направления фэнтези во французской литературе. Среди его последних произведений цикл «Хранители» («Сердце Феникса», «Темные Тропы», «Король Пепла»), завоевавший огромную популярность. С первых же страниц напряженность сюжета и поэтическая красота замысла автора приковывают внимание. Рождается новая фантастическая сага, совершенно не похожая на все прочитанное ранее.

Королевство мертвых Харония стремится покорить мир живых с его неповторимыми землями, о которых пекутся Хранители. До сих пор Грифоны, Пегасы, Аспиды, Единороги и другие волшебные существа обеспечивали покой и гармонию во всех государствах Миропотока, но вторжение Темных Троп нарушило равновесие. Единственный, кто в силах помешать шествию злых сил, — юноша, почти подросток, Януэль и не подозревает о выпавшей на его долю великой миссии.

 

 

ГЛАВА 1

 

Деревушка Седения, где издавна проживала горстка семей лесорубов, угнездилась в самом сердце империи Грифонов, в тени вершин Изумрудного хребта. Нависавший над этим неприметным селением высокий силуэт Башни, сложенной из красного камня, в лучах солнца каждый раз озарялся сиянием, подобно лучу маяка прорезая небольшую долину. Это было грандиозное сооружение: в основании шириной в двадцать локтей, оно возносилось вверх более чем на сотню, внушая с первого же взгляда почтение, смешанное со страхом. Благодаря своему местоположению в долине Башня притягивала к себе взоры. На заре и в вечерних сумерках ее свечение, казалось, лишь усиливалось, и люди, которым доводилось видеть это, невольно вспоминали ее имя, исполненное тайны: Алая Башня.

Ее обитатели редко показывались на обледенелых деревенских улочках. Известно было лишь, что в здании, возведенном намного раньше, чем первые дома самого селения, издавна затворились в религиозном уединении члены таинственной лиги, а окрестные селяне снабжают их провизией. Посетителей здесь не принимали, и если случайно кто-либо из многочисленных обитателей Башни, одетый в простую монашескую рясу, и покидал ее, то, спустившись с холма, он не приближался к деревне и ни с кем не заговаривал. Меж тем в разгар зимы снежные заносы перерезали единственную дорогу, протянувшуюся с той стороны, из-за гор.

Старики любили рассказывать легенды об этой Башне цвета крови. В этих рассказах воскрешались воспоминания о монашеских силуэтах, отблескивавших красным, точно рубин, о грозных и величавых огненных тварях, с грохотом взлетавших с вершины Башни. Но никто из старожилов не ведал доподлинной правды о необычайной миссии, возложенной на лигу в незапамятные времена. Подобные башни и по сей день высились во всех царствах Миропотока, замершие навеки в окружении больших городов или в дремучих лесах. Укрытые за сияющими стенами члены таинственной лиги дали клятву посвятить свою жизнь неким фантастическим созданиям — Хранителям империи Грифонов, они были обязаны обеспечить их Возрождение.

Возрождение Фениксов...

 

Там, в своей келье внутри Алой Башни, юноша по имени Януэль, который только что отпраздновал свой семнадцатый день рождения, проснулся на рассвете сразу после удара колокола. Еще не вполне очнувшись ото сна, юноша сделал несколько шагов по направлению к бойнице, единственному источнику света, коим должен был довольствоваться послушник. Сквозь узкий прямоугольник, прорезанный в камне, Януэлю вот уже три года открывался один и тот же вид: долина, проточенная серебряной сетью речной поймы, богатой рыбой, зеленые заросли кустарника, окаймлявшего лес, и внизу, в отдалении, крытые соломой домишки Седении.

Януэль любил наблюдать пробуждение деревни: это казалось ему воплощением простой и счастливой жизни, которой ему так недоставало. Томившая его ненасытная жажда слегка унялась, поскольку сквозь распахнутые ставни он смог уловить нежный расплывчатый силуэт женщины, наделявшей столпившихся вокруг нее детей ломтями белого хлеба и козьим молоком. Переведя взгляд на хижину у лесной опушки, Януэль увидел в дверях дюжего весельчака, обнимавшего свою женушку перед началом тяжелого трудового дня.

Смуглые и светловолосые сельчане, как и прочие жители края, заметно отличались от темноволосого Януэля. Пряди коротких темных волос оттеняли бледность лица юноши. Он подумал, что по прошествии нескольких лет, проведенных в Башне в служении лиге, его кожа станет такой же светлой, как у наставников. При этой мысли губы Януэля тронула улыбка. Он повернулся вправо, обозревая окрестности. От прикосновения холодного камня по коже пробежали мурашки.

Несмотря на суровый режим своего трехлетнего послушничества, он все же не упускал возможности созерцать эти драгоценные для него моменты бытия. Это были все те же мелочи обыденной жизни, протекавшей в окрестностях Башни: лесорубы за работой, дети, неутомимо снующие туда-сюда, крестьянки, судачащие во время стирки... Меж тем его так влекло ко всему этому, что сама возможность наблюдать за людьми наполняла его радостью. И вовсе не потому, что устав лиги не подходил ему. Напротив. Разумеется, наставники поддерживали очень жесткую дисциплину, день послушников был выверен до последней мелочи. Но Януэль охотно склонялся перед необходимостью на каждом шагу подчиняться требованиям Завета, так называлось учение служителей Феникса. Его не тяготила необходимость длительного заточения в этих стенах, почерневших от копоти очагов, но если, как утверждают руководители лиги, юноша и зарекомендовал себя великолепным учеником, то, несомненно, этим он был обязан своей любви к жизни. Она сыграла важнейшую роль в его продвижении к участию в Возрождении.

В лесу загремели первые удары топора, среди бурых стволов разносились возгласы и звучный смех лесорубов. Для Януэля это послужило сигналом, что пора одеваться. Преодолев притяжение внешнего мира, он решился отвести взгляд от окна, шепотом повторяя краткий стих из Завета. Юноша подошел к стулу, через спинку которого была перекинута тяжелая монашеская ряса. Накинув ее на себя, он склонился над большой чашей с водой. Погрузив в нее руки, Януэль смочил спутавшиеся волосы. Новый зов колокола возвестил, что пора отправляться на утреннюю трапезу. Он торопливо покинул келью, направившись в большую залу — рефекторий, где тридцать учеников обычно делили свою скудную трапезу.

Миновав соседние кельи, двери в которые были приоткрыты, он направился дальше. Ступени узкой винтовой лестницы, освещенные мерцающими огоньками закрепленных на стене свечей, вели в темные подземелья Башни. На каждой площадке из келий выходили все новые юноши в коричневых рясах. Гогоча, они подталкивали друг друга, уверенные, что этот утренний гам не потревожит никого из мэтров. Учителей-наставников насчитывалась лишь дюжина, обыкновенно они спускались к трапезе раньше послушников, чтобы те затем могли свободно насладиться пребыванием в обеденной зале.

Ученики все подходили, что лишь усиливало гомон под темными сводами трапезной. Все пространство круглой залы заполняли длинные деревянные столы с придвинутыми к ним скамьями, составленные в пять рядов. Простая деревянная мебель соответствовала суровому обиходу лиги. Здесь избегали показной роскоши, чтобы не отвлекать юношей от повседневного труда. Но, несмотря на строгие правила поведения, во время трапезы разрешалось разговаривать и даже шуметь. Фениксийцы полагали, что слово равноценно обильной пище, здесь поощрялись открытость и непринужденность. У юных адептов должен был возникнуть тесный контакт с Фениксом, а для этого следовало овладеть искусством доверительного общения, учением Завета это поощрялось.

За трапезой приходилось довольствоваться куском сыра, горячим супом и пресноватыми ягодами, однако Януэль не роптал на скудную пищу. Это не имело для него никакого значения. В прошлые времена ему дважды довелось подолгу голодать, но он выжил.

Подойдя к месту наставника, сидевшего во главе стола, юноша сделал приветственный жест: он прикоснулся ладонью к его ладони, пальцы при этом были раскрыты веером. Этот жест в лиге означал горящий огонь — символ Завета. Учитель, мужчина со светлой бородкой, повелел ему сесть. Рефекторий наполнился шуршанием одежд, глуховатым постукиванием деревянных ложек и легким скрежетом скамей о каменные плиты пола. Сидевшие друг против друга ученики после кратких приветствий сосредоточились на содержимом своих мисок. Януэль позавидовал выражению их спокойных и строгих лиц, освещенных косыми солнечными лучами, проникавшими в бойницы Башни. Сам он опять провел тревожную ночь, и умывания прохладной водой при пробуждении оказалось недостаточно, чтобы развеять впечатление от беспокойного сна.

Януэль занял место подле Силдина, которого считал своим единственным настоящим другом среди собратьев. Это был тонкий, стройный, почти тощий, если судить по его впалым щекам, юноша. Януэль понимал, что Силдин с его непринужденными манерами, легкими прядями светлых волос, ниспадающими на шею, и ярко-синими глазами обладает несомненной притягательностью... во всяком случае, многие девицы, слушая речи Силдина, склонны были с этим согласиться.

Юноша, с еще сонным выражением глаз, заговорщически улыбнулся Януэлю.

— Не прошло еще и часа, с тех пор как я вернулся в Башню, — шепнул он.

Януэль склонился к нему:

— Кто же на сей раз?

— Лайя...

— Все еще она? — воскликнул Януэль.

— Во имя Пламени! — громогласно отозвался Силдин, сохраняя плутовскую мину. — Говори потише, не то ты всех переполошишь!

Януэль оглянулся. Двое послушников явно повернулись в их сторону, но тотчас вновь принялись за еду. Смущенный искорками в глазах друга, он понизил голос:

— Ты не прав, рискуя так накануне церемонии.

— Да, не прав, — заметил Силдин, ущипнув при этом друга за руку, — но я провел ночь в объятиях дьяволицы, такую ночь... ах, Януэль, как объяснить тебе?

— Не старайся, я ничего не желаю знать, — строго прервал тот излияния Силдина. — Тебе отлично известно, что мы не имеем права покидать Башню. На это есть веские причины.

— Ах да... И какие же? — спросил Силдин с хитроватой усмешкой.

— Ну... Лига доверила нам важные тайны, нельзя, чтобы они попали в чужие руки. А вдруг тебя похитят?

— Кто же, кто меня может похитить? Поселянка? — Юноша вновь рассмеялся. — Нет уж, избавь меня от подобных нелепиц. Если бы ты знал!.. Лайя... Перед ней невозможно устоять!

От лихорадочного дыхания Силдина по спине Януэля пробежала дрожь. Он не сразу нашелся. В словах друга прозвучал намек на подлинную причину, по которой послушникам не следовало покидать Башню. Если помыслами служителя Феникса завладеет девушка, это отвратит его от того единственного существа, коему он должен посвятить себя. Вот поэтому риск был огромным...

— По-твоему, она стоит Возрождения? — строго спросил Януэль.

Силдин склонился над своей миской, выловил ягоду и медленно оторвал черешок.

— Среди вас никто не может сравниться со мной. Слышишь, Януэль, никто... Наставники знают это, и даже если они вдруг проведают о моих ночных похождениях, то не осудят. Поверь мне, между ног этой девицы мне удалось узнать не меньше, чем от наших наставников. Ее огонь достоин пламени Феникса!

Он удалился с удовлетворенным смешком. Януэль скорчил ему вслед гримасу. Он знал, что наставники вовсе не склонны сурово карать такой недостаток, как гордость. Чтобы противостоять Фениксу и суметь управлять им, необходима огромная вера в себя. Но иногда Януэля тревожило высокомерие и непомерное самомнение друга. Согласно учению Завета, необходимо было выверять каждый свой шаг или по меньшей мере проявлять разумную осмотрительность. Пепел — он всякий раз разный, всякое пламя неповторимо. Януэль опасался, чтобы самоуверенность Силдина не обернулась для него ловушкой. Друг явно следовал по скользкой дорожке. Тем не менее мог ли он упрекать его? Силдин уже доказал, что через несколько лет сможет стать наставником, одним из самых молодых среди служителей Феникса. Он будет руководить ритуалом Возрождения с удивительной легкостью, играя с капризными Фениксами, как с обольщенными им девицами. Очевидно, на предстоящем собрании именно Силдина возведут в соответствующий ранг.

По правде сказать, виденный этой ночью сон помог Януэлю понять сущность их дружбы. Ему приснилось, что он в обличье дельфина весело рассекает волны, двигаясь в кильватере корабля, какие плавают в водах Тараска... И у скульптуры, служащей ростром этого корабля, лицо Силдина.

Аллегорический смысл этого сна был куда как ясен, но Януэль не испытывал по отношению к другу ни малейшей зависти. Он почти не придавал значения иерархии. Разумеется, было необходимо проявлять почтение к наставникам, но он вовсе не жаждал подвизаться на этом поприще. Дарования Силдина заслуживали почестей, и Януэль был рад, что друг получит признание. Сам же он продолжит обучение в Башне, стремясь постичь все, что возможно, тут волноваться не о чем. Ночами его тревожили совсем другие заботы...

Прикосновение Силдина к его запястью вырвало юношу из грез.

— Мэтр Игнанс...

При появлении в трапезной слепого старца над столами внезапно пронесся молчаливый вихрь. Послушники застыли на месте, прервав все разговоры и затаив дыхание в присутствии старейшины Башни. Дряхлость отнюдь не подчинила себе тщедушное тело того, кто управлял величайшими ритуалами Возрождения. Его оголенные руки были тощими, можно сказать тонкими, как былинки, его тщедушная шея, казалось, едва поддерживает голову. На овальном лице мэтра поблескивали стеклянные глаза. Пламя имперского Феникса некогда обрекло его на темноту. Пример старейшины мог служить ученикам своего рода вечным предостережением: его слепота являлась свидетельством того, как опасно управлять огненными птицами. Ослабление контроля, плохо выверенный жест? — никто не знал, какова была в действительности ошибка Игнанса. Можно было быть уверенным лишь в одном: единственного срыва было достаточно, чтобы поплатиться зрением. После этого ужасного происшествия Игнанс стал совершенно слепым, но зато, в качестве компенсации, у него обострились все прочие чувства. Его власть над Башней лишь упрочилась, а страх, внушаемый им окружающим, способствовал росту его авторитета.

Замерший в проеме двери мэтр Игнанс был одет в такую же рясу, как и послушники. С виду он казался ветхим старцем, но внешность его никого не вводила в заблуждение. Единственным знаком отличия, указывавшим на его ранг, был символ материнской лиги: меж двух сомкнутых аркад язык пламени, вписанный в окружность, инкрустированную красным железом. Хотя мэтр не издал ни единого звука, его губы слегка шевелились.

Ритуал благословения начался. Наставник медленно повернул голову, как бы охватывая взором всех собравшихся. Затем он принялся пристально вглядываться в каждого послушника, причем этот утренний ритуал не был нарушен ни малейшим шорохом. Остроте этого незрячего взора невозможно было противостоять, юноши невольно опускали глаза. Даже Силдин был принужден покориться: что-то пробурчав, он склонил голову.

Как ни странно, один человек тем не менее устоял. Януэль встретил взгляд белых глаз с открытым сердцем, хотя при этом у него возникло ощущение, что он проваливается в пропасть.

Он дрогнул, но не отвел глаз. Тотчас он заметил во взоре мэтра потаенный вихрь глубокого смятения. Это происходило не впервые. В такие моменты он чувствовал, что способен за стеклянной завесой, надежно скрывавшей глаза служителя Фениксов, различить биение жизни. В отличие от прочих послушников юноша воспринимал не внешний облик старца, но читал в его сердце.

Старейшина Башни надолго сконцентрировал на нем свое внимание. Отдавал ли он себе отчет в том, что происходит? Принимал ли его за наглеца? Эти вопросы возникали в мозгу Януэля каждый раз, когда взоры их скрещивались, и совершенно спонтанно юноша проникал сквозь запретную преграду, бросая безмолвный вызов власти Игнанса. Ни стыд, ни страх не закрадывались в его сознание. Какая отвага! Здесь не было места естественному в подобной ситуации испугу. Кроме того, он не говорил об этом никому — ни своему другу Силдину, ни тем более наставнику Фарелю.

Внезапно оцепенение Януэля прошло, он порывался было встать и, раскидывая столы и скамьи, ринуться к старцу, но ледяная рука внезапно сжала его плечо, и наваждение рассеялось.

— Что это тебя разобрало? — проворчал Силдин.

Януэль не ответил ему, его внимание было полностью приковано к безмолвному движению губ наставника. На какой-то момент он поверил, что старец что-то говорит, но контакт уже был прерван. В перламутре глаз слепца более не отражалось ничего — так поверхность воды смыкается над брошенным камнем.

Януэль осознал тем временем, что Силдин, нахмурив брови, чего-то от него допытывается. Он так и не выпустил плечо друга и исподволь притягивал его к себе, как бы пытаясь вернуть на землю.

Завершив молитву, мэтр Игнанс воздел вверх изможденную руку, чтобы развеять перед собой пепел костра, всю ночь пылавшего на вершине Башни. Благословение было произнесено. Он повернулся и исчез, из коридора донесся лишь шелест его одежд. Его уход был ознаменован вздохом облегчения. Быстрое перешептывание сменилось глухим постукиванием приборов и веселой перекличкой.

Раскрасневшийся от напряжения, Силдин сильнее потянул запястье друга, приблизив свое лицо к лицу Януэля.

— Ты сумел выдержать его взгляд? — изумленно прохрипел он. — Ты, не способный устоять перед развеселой девицей, смог оказать сопротивление этому старцу?! Решительно у тебя все не так, как у других.

— Не знаю, что и сказать... — пробормотал Януэль, подыскивая предлог, чтобы замаскировать свое смущение. — Я просто не ощутил импульса, заставляющего опустить глаза.

— Импульс? Если на тебя падает такой взгляд, нет нужды в импульсе, — заметил Силдин, вновь опускаясь на скамью.

— Мыслями я был далеко, вот и все, — заметил Януэль, сделав попытку улыбнуться. — Я задумался о том, чем займешься ты, став одним из моих наставников.

Но лицо друга по-прежнему выражало недоверие.

— Мм... Погоди, не связывает ли случайно вас с мэтром Игнансом некий секрет? Ты ведь сказал бы мне, не так ли?

Януэль пожал плечами и взялся за ложку. Он понимал, что ревнивое беспокойство в голосе друга — это лишь мимолетная реакция. Но он знал также, что предстоящие дни потребуют от Силдина исключительной сосредоточенности и самообладания и каждый послушник должен уважительно относиться к этому. Естественно, что Силдин поглощен предстоящим испытанием и тем лучезарным будущим, которое откроется ему в случае успеха.

Он удовольствовался тем, что, приняв лукавый вид, повернулся к другу со словами:

— Допустим, но у тебя ведь куда больше шансов, чем у меня.

Силдин поднял вопросительно бровь:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты отлично знаешь. Да, мы оба усвоили доверенное нам учение Завета. Ты преуспел, сочетая дар Огня с даром любви...

Силдин взволнованно обхватил пальцами затылок:

— А ты, шалопай, освоил умение льстить, как Аспид!

— Нет, я сердцем чую, что тебе суждено завоевать успех и священнодействовать под взором самого императора.

— Скорее мне следует привлечь взор императрицы. — Силдин искоса взглянул на приятеля.

— Ты полагаешь, тебе повезет?

— Я пошутил!

Они со смехом принялись за еду. Однако Януэль мог бы поклясться в том, что Силдин не шутил. Януэль подумал, что если друг не поостережется женского общества вплоть до судьбоносного дня, он рискует жизнью. Между служителем Феникса и его творением во время ритуала Возрождения возникала уникальная связь, требовавшая полной самоотдачи. И порой юные ученики погибали всего лишь из-за запаха женщины, еще не выветрившегося с их кожи. Чтобы принять необходимость своего нового рождения и тем более подчиниться чужой воле, Феникс не должен испытывать ни малейшего сомнения. Это подтверждала и суровая мораль учения Завета. В том случае, если в сознании проводящего ритуал затаилось воспоминание о женщине, может возникнуть угроза устойчивости Возрождения, а значит, опасности подвергнется само существование служителя Феникса. До сих пор Силдину удавалось избежать этого. Это, несомненно, происходило потому, что он не любил по-настоящему тех, кто делил с ним ложе... Меж тем всего лишь через три дня под его руками должен возродиться из пепла имперский Феникс.

Трапеза подошла к концу, и послушники направились в свои комнаты, чтобы совершить молитву перед тем, как включиться в ежедневные дела.

 

ГЛАВА 2

 

Из того, чем были отмечены два первых года пребывания в Башне, Януэлю ярче всего запомнились долгие часы, проведенные рядом с наставниками за изучением истории Миропотока. Это название вело происхождение от изначального магического источника, существовавшего в незапамятные времена. Из него утоляли жажду десять волшебных созданий, порожденных ночью времен, десять Хранителей: Грифон, Дракон, Единорог, Тараск, Химера, Василиск, Пегас, Каладр, Аспид и Феникс. От одного перечисления этих имен у Януэля кружилась голова. А простые люди, в отличие от Януэля не принадлежавшие к числу служителей лиги, и вообразить себе не могли, что это за создания. Очень давно, никто не ведал, когда именно, эти существа были вовлечены во вселенскую войну и практически прекратили свое существование. Выжившие Хранители впоследствии помогли людям укрепить их цивилизацию. Издавна их изображения украшали геральдические знаки. Их именем основывались царства и создавались религиозные культы. От северного Каладра до Земли Единорогов — Ликорнии, на юге и, с другой стороны моря, вплоть до Берега Аспидов Хранители заботились о поддержании порядка в Миропотоке.

Януэлю не удалось побывать во всех этих землях. В юности ему пришлось много путешествовать, в круговерти войн они вместе с матерью колесили от одной линии обороны к другой. Им попадалось немало мест, обожженных огнем сражений, поля, усеянные мертвыми телами, зеленеющие долины, ощетинившиеся копьями и древками боевых знамен. Он видел столько умирающих! Но Хранители редко лично принимали участие в этих баталиях, они воспринимали их как жалкие стычки. С каждым столетием этих созданий становилось все меньше и меньше, и им приходилось беречь силы — этого требовали от них и члены орденов, служившие им.

Ни один Хранитель не мог заменить другого. Они правили миром совместно во веки веков.

Меж тем в детстве Януэлю случилось видеть полет Дракона в кроваво-красном небе и сверкающую чешую Аспида на волнах, и эти образы запечатлелись в его душе. Ничто, даже пламя Феникса, не могло сгладить эти воспоминания.

В молчаливой силе магических книг Януэль постиг странные соответствия между обликом народов Миропотока, убранством их городов и теми ценностями, что отстаивали их аристократы и жрецы. Иногда он с горечью думал о том, что ему, конечно же, не представится случая побывать в разных государствах Миропотока. В сущности, настанет ли вообще тот день, когда он окажется в столице империи Грифонов, колыбели Грифонов, и встретится с величайшими наставниками фениксийцев?

Между тем сама лига фениксийцев не имела определенной, закрепленной за ней территории. Вокруг каждого из видов Хранителей возникали царства, названные в их честь, но только не вокруг Феникса.

Наставники объяснили Януэлю, почему так произошло. В отличие от других Хранителей Фениксы никогда не стремились к созданию своего государства. Вот поэтому-то лиге и приходилось испытывать превратности судьбы, вступая в различные союзы. Но благодаря искусству вести интриги фениксийцам до сих пор удавалось сохранять нейтралитет и свободу действий. Их, как и птицу, давшую название их лиге, не стесняли никакие границы.

В то же время члены лиги ни в малейшей степени не поступались и толикой своей власти и влияния. Они с гордостью служили своему Хранителю, и их воздействие удивительным образом ощущалось повсеместно. В каждом из трех царств было воздвигнуто по Алой Башне, а их правители и императоры были вынуждены прибегать к содействию фениксийцев.

Столкнувшись с соучениками, устремившимися в залу, где хранились магические книги, Януэль нахмурил брови. Ведают ли они, ученики, всю силу и интеллектуальную мощь лиги, которая предоставляла во всеобщее распоряжение свои фантастические возможности, многократно усиленные за счет пылающих Хранителей. Наставники дарили свою помощь каждому из царств, не делая между ними различий. Они заключали секретные соглашения, позволяющие доставить невероятные артефакты — талисманы, закаленные в огне Фениксов.

В Алых Башнях находился лишь Священный Пепел. Ученики-подмастерья обеспечивали пробуждение Фениксов из кристаллов пепла, в то время как подлинные сокровища фениксийцев находились в главной цитадели лиги, располагавшейся в Альдаранше. Именно там, в столице, обитали великие фениксийцы, Повелители Огня. Там пламенел огонь кузниц, источник их власти.

Да, фениксийцы были корыстолюбивы и расчетливы... Меж тем доход от их операций шел на обеспечение деятельности самой лиги, об этом мэтр Фарель нередко нашептывал своему питомцу.

Януэля вовсе не интересовала та сложная цепочка интриг и предательств, принадлежавшая прошлому лиги. Всему этому он предпочитал ту реальную работу, связанную с хлопотами над Священным Пеплом, и постижение жестокой науки, обеспечивающей Возрождение Феникса.

Азы ее были нелегкими. Поначалу ему пришлось долго хранить перчатку — то есть работать в сшитых по его мерке перчатках, целиком покрытых чешуйками сирены. Эта мера предосторожности возникла еще на первых порах существования лиги, поскольку это помогало предохранить способных учеников от многочисленных увечий. Теперь каждый, приступая к укрощению пламени Фениксов, обзаводился собственными перчатками.

На подступах к науке ученики должны были свыкнуться с близостью пламени, разожженного из обыкновенных дров. На протяжении нескольких недель его жар казался им невыносимым, хотя он был куда слабее, чем тот, что исходил от обретающего форму Феникса. Именно поэтому и были необходимы перчатки. Януэлю уже спустя три месяца было разрешено сложить перчатки в специальный сундучок, — наставники сочли, что ученик уже может работать голыми руками.

С тех пор он, проводя рукой над Священным Пеплом, остро ощущал затаившийся в нем огонь. Позднее периодически вырывавшиеся из пепла языки пламени, а также внезапные зловредные вспышки, взметнувшись, лизали кончики его пальцев, а он пытался внутренне сконцентрироваться и мужественно превозмочь боль.

Но мужество само по себе, в сущности, ничего не значило: только непрерывные упражнения давали возможность гибко приспособиться к непрерывной пляске крошечных язычков огня. Благодаря советам своего наставника Фареля Януэль смог с бесконечной утонченностью буквально заново вылепить свои пальцы. Он открыл для себя, что не нужно противостоять жжению, но, напротив, следует довериться ему, вступить во внутренний диалог с неясным бормотанием Феникса.

 

Преодолев еще несколько ступенек, Януэль приблизился к тяжелой почерневшей двери, преграждавшей вход в залу Священного Пепла, где он провел столько часов... Невольно ему представился ритуал, совершавшийся там. С внутренней стороны эта обычная деревянная дверь была усилена металлическими стяжками, которые должны были противостоять воздействию пламени. Несчастные случаи были чрезвычайно редкими, но наставники не пренебрегали ни одной из мер предосторожности. За дверью находилось просторное помещение, где в специальных емкостях бережно хранился пепел Фениксов. Когда одному из учеников предстояло впервые приступить к ритуалу, в зале с бесценными бронзовыми сундуками, заключавшими Священный Пепел, возникала волнующая атмосфера. Януэль отчетливо помнил лишь глухой затаенный страх, впервые возникший под ложечкой в тот момент, когда он приоткрыл сундук, страх, никогда более не покидавший фениксийцев, которым довелось участвовать в ритуале. Силдин сравнил это с трепетом — будто ты украдкой проник на кладбище, нарушив царящий там покой.

Скрещенные факелы, закрепленные на каменных стенах, отбрасывали на юношей зловещие тени, а когда ученик простирал руки над испускавшим сияние кофром, зала наполнялась неясным шепотом наставников... При воспоминании об этом на губах Януэля промелькнула снисходительная улыбка. С течением времени первоначальный ужас сменялся гордостью, ему удавалось приблизиться и взять в руки ковчег Хранителя.

Между тем Возрождение затмевало все.

Однажды в замкнутом пространстве своей кельи Януэль дал волю мыслям. Он уселся на пол, соединил ладони, как это было рекомендовано учением Завета, и закрыл глаза, стремясь сосредоточиться на молитве. Но тотчас за ним пришел наставник Фарель.

Нынешний день, каким бы он ни был, дал Януэлю ощущение поворотного момента. Его лучший друг Силдин должен был покинуть Башню. В итоге трехлетнего обучения они оба познали, как пробудить из пепла спящего Феникса, возродить его. Они уже доказали, что способны совершить это. Но удалось ли ему, Януэлю, сохранить эту свою способность?

Беспокойство Януэля нарастало. Прошлое удивительной бессмертной птицы дремало в пепле. Его собственное прошлое тоже. Он еще не пробудил воспоминаний о детстве. Никто и представить не мог, что ему довелось пережить до того, как его приняли в Башню. Даже его наставники ничего об этом не ведали. Разве что Игнанс. Януэль покачал головой. Нельзя допускать, чтобы сомнения ослабили его волю. Значение имеет лишь овладение фениксийским искусством, искусством укрощения Огня. Нельзя позволить воспоминаниям подтачивать его.

 

Он уже завершал свою молитву, когда Силдин, не постучав, протиснулся в келью, хотя после утренней трапезы они по уставу должны были встретиться в следующий раз лишь за ужином. Прямо с порога Силдин выдохнул, радостно сверкнув глазами:

— Час настал!

— Ты уходишь? — спросил Януэль, вскакивая на ноги. — Я думал, нас всех соберут по такому случаю.

— Я тоже так думал, но что тут поделаешь? Меня только что предупредили...

Януэль был не в силах улыбнуться другу. Он отдавал себе отчет, что в этот миг перевернута важная страница их жизни. Приблизившись к Силдину, он взял его за Руки:

— Рад за тебя...

— Когда-нибудь и ты окажешься на моем месте.

— Конечно! — воскликнул Януэль. — Все же будь осторожнее. Не забывай, что этот Феникс весьма серьезный противник.

— Со мной будет мэтр Дирио. Мы идем вместе.

 

Идти от Седении до имперской крепости нужно было немногим более суток. Именно в эту крепость поздней осенью перебирался грифийский император, чтобы отпраздновать свои именины, собрав родственников, придворных, а также послов многочисленных государств Миропотока. Силдину предстояло, по поручению лиги, возродить для императора Великого Феникса. Таков был дар фениксийцев — верноподданническое приношение и в то же время предмет их особой гордости. Говорили о чрезвычайной мощи имперского Феникса. Миссия Силдина состояла в том, чтобы продемонстрировать силу и величие императора перед посланцами чужеземных держав, убедить всех присутствующих в могуществе самих фениксийцев.

— Для тебя это будет грандиозный день! — прошептал Януэль, выпуская руку друга. — А теперь спасайся бегством, пока меня не одолела зависть!

— Зато теперь ты можешь свободно поухаживать за Лайей!

Юноши от души расхохотались. Силдин доверительно добавил, прижав руку к сердцу:

— Мне будет не хватать тебя.

— Надеюсь. — Глядя в глаза другу, Януэль помолчал, потом, тщательно подбирая слова, произнес: — Укрепи свой дух, дружище. На этом празднике уж наверняка будет немало редкостно красивых женщин. Будь непоколебим духом, равно как и сердцем. Ты должен безраздельно принадлежать учению Завета, до тех самых пор пока Феникс не сложит крылья и не склонится перед императором.

— Да не беспокойся ты.

В темных глазах друга Януэль прочел глубокое душевное волнение. На свой лад он тоже покидал Башню вместе с Силдином — мысленно он устремлял к нему всю силу своих молитв. Внезапно он ощутил, что гордится успехом товарища, и бросился к нему, чтобы обнять в последний раз.

— Мне пора, — сказал наконец Силдин. Глаза его были влажны. — Увидимся.

Провожая взглядом растворившегося в темноте Силдина, Януэль прошептал вслед другу:

— Ты знаешь, что не имеешь права ошибаться. Во имя всех нас...

 

Многочисленные ученики собрались возле бойниц, чтобы посмотреть, как наставник Дирио и Силдин, его верный ученик, покидают Башню. Вряд ли за честью, оказанной юноше, почти мальчику, скрывалось жестокое испытание. Речь скорее шла о почетном поручении: присутствовать среди немногих фениксийцев, представленных к императорскому двору. Если император одобрит проведенный ритуал Возрождения, то может проявить щедрость и даровать земли и высокий титул. В прошлом ученикам случалось снискать милость императора, а награда одного фениксийца служила также и лиге.

Отбытие Силдина представило для юных послушников возможность вдоволь насмотреться на окрестности. Впрочем, они нередко собирались вот так, когда из деревни доставляли в Башню провизию. Раз в неделю с приближением ночи несколько селян, нагруженных корзинами с фруктами и овощами, карабкались по крутой тропе, ведущей к Башне. Когда они еще только приближались к подножию гигантской пламенеющей печи, наставник-фениксиец, с бесстрастным лицом, облаченный в грубошерстную рясу, распахивал им навстречу огромные темные деревянные двери, усыпанные шляпками гвоздей. Он сполна оплачивал доставленную провизию и удалялся, так что любопытным жителям Седении так и не удавалось ничего разглядеть во тьме. Назавтра по деревенским улочкам разносились новые толки о таинственных обитателях Башни...

Как и все, Януэль неотрывно смотрел вслед удалявшимся путникам в остроконечных капюшонах. Он сознавал, что между ним и Силдином никогда не было подлинного доверия. Они были во всем столь различны, что остальные ученики частенько задавались вопросом, что их вообще могло сблизить. Но в сумраке Башни с ее умело организованным бытом годы текли медленно, и Януэлю, росшему в шумном окружении, пришлось свыкаться с одиночеством. Силдин с его живостью и склонностью к похождениям, напротив, нуждался в дружеском внимании. А кроме того, он всегда был слишком поглощен собой, чтобы расспрашивать о чем-то Януэля. Впрочем, это шло на пользу их дружбе.

Януэль ожидал, что Силдин оглянется и махнет рукой на прощание, но нет, путники удалялись. Януэль провожал их взглядом до тех пор, пока они не скрылись в закоулках Седении.

Со щемящим сердцем юноша направил свои стопы к мэтру Фарелю, который по-отечески руководил его продвижением на тернистых путях лиги фениксийцев. Под его опекой Януэль вкусил смирение и покорность.

Однако Фарель был его наставником, но не другом. К несчастью, теперь юноша остался в одиночестве.

 

ГЛАВА 3

 

Мэтр Фарель проживал на шестом этаже Башни. Своды его кабинета, занимавшего четверть круга, подпирали бронзовые балки. Сквозь стены, закрытые многочисленными стеллажами, чьи полки сгибались под грузом пергаментов и фолиантов, не доходили никакие звуки, что создавало благоприятную атмосферу для постижения знаний. Наставник предпочитал это убежище гулким амфитеатрам. В обществе Фареля Януэль проводил время с утра до самых сумерек. Наставник разделял с ним дневную трапезу и покидал ученика лишь в связи с необходимостью исполнить свой благородный долг, приняв участие в ритуале Возрождения в зале Завета.

 

Проникнув в покои учителя, Януэль застал его в постели, тот сидел, подложив под спину подушку. На лбу его была закреплена масляная лампа, освещавшая подставку для письма. Оторвав перо от бумаги, он поднял глаза и сказал повелительно:

— Присядь.

Наставник Фарель казался столь же неотъемлемым атрибутом лиги, что и Башня. Однако человек этот овладел наукой стареть, не дряхлея при этом. Его длинные белые волосы и борода выглядели ухоженными. Морщинистое удлиненное лицо напоминало плоскодонное судно властительницы Земли Единорогов — Ликорнии, оно побывало в стольких сражениях без всякого ущерба для себя. На его тощем, с проступающими костями, согбенном теле, изношенном в долгих одиноких странствиях, лежал отсвет Завета: истинному фениксийцу надлежало закалять свое тело, чтобы посвятить всего себя духовному служению. Януэль питал к мэтру Фарелю глубокое уважение за несгибаемость характера, за преданность тем, чьим наставником он являлся. И днем и ночью любой, кто испытывал сомнения и неуверенность в своих силах, мог постучать в его дверь. Когда в начале осени Януэль заразился красной лихорадкой, наставник бодрствовал возле его ложа четверо суток подряд.

Взамен Фарель требовал от своих учеников беспрекословного подчинения и слепого доверия. Он обрел желаемое в Януэле. Юный послушник дорожил своим положением. В прежней жизни ему довелось общаться со многими учителями, прежде чем он был допущен в святая святых лиги. Сильные, ловкие, одаренные наставники прежних лет покоряли Януэля умением властвовать над людьми. Находясь рядом с ними, он постигал жизнь в лязге оружия, в грохоте сражений. С Фарелем его связывало совсем иное: здесь присущая ему жажда знаний встретилась с мудростью и спокойствием. Исходившее от наставника обманчивое ощущение ясности Януэль смаковал, как редкое вино.

 

Юноша устроился на табурете. Зачищая острие пера, учитель прошептал:

— Тебе грустно?

Фарель читал его чувства, будто они были записаны в одной из бесценных магических книг, заполнивших эту келью. Удивленный точностью догадки мэтра, Януэль пробормотал:

— Похоже, да...

— Меж тем он отбыл, чтобы свершить благородное дело. Разве ты не рад за него?

— Я рад. Но...

Януэль заколебался. Фарель, не отрывая взгляда от кончика своего пера, задал вопрос:

— Ты не уверен в его успехе? Тебя волнует именно это? А ведь благодаря вашей дружбе ты узнал, насколько он талантлив.

— Вы позволите высказаться начистоту, наставник?

— Дерзай, — заметил учитель, складывая принадлежности для письма.

— Меня тревожат его чувства.

Лицо старца осветилось легкой улыбкой.

— Те, что он так ярко проявлял в обществе Лайи?

Януэль едва не свалился с табурета. Он вытаращил глаза, пытаясь различить в чертах наставника проблески гнева либо иронии.

— О, не стоит краснеть, ни к чему это. Эта очаровательная девчушка одна стоит целого полка химерийцев! Нас предостерегли относительно нее... Но пойми, мой мальчик, наша задача состоит не в том, чтобы сражаться с человеческой природой. Завет учит нас: не стоит гасить раскаленные угли ни при каких обстоятельствах. — Он отложил записи в сторону, потушил лампу и снял ее со лба. Потом спустил ноги с постели и произнес, нахмурившись: — Если вдуматься, то мы недостаточно говорили с тобой о женщинах. Ведь правда?

Щеки Януэля вновь зарделись.

— То, что...

— Да ничего вообще, друг мой! — прервал его учитель. — Это неправильно, что я не настаивал на этом. Мне следовало затронуть эту тему гораздо раньше. Но посуди сам, мы живем в мужском обществе как затворники. Вижу, что тебя смущает даже простое упоминание о женщине. Я не заметил, что ты вырос, сознаюсь в этой оплошности. Я предупреждал тебя, что любовные чувства, даже просто физическое желание, могут стать для фениксийца губительными. Но жизнь неизбежно усложняется... Наконец, — вздохнул он, — есть вещи, выходящие за пределы компетенции лиги, ведь так? Подойди ко мне. Покажи руки.

Януэль повиновался. Он протянул руки ладонями кверху. Наставник внимательно вгляделся, изучая мельчайшие линии ладоней. Эту процедуру Фарель, с его орлиной зоркостью, проделывал каждое утро. Руки самого фениксийца, сухие, тонкие, гибкие, говорили о том, что ему знаком труд, хотя на них не было мозолей и трещин, как на руках крестьян. Они являлись инструментом, помогающим управлять Фениксом.

— Хм... — откашлялся Фарель, ведя указательным пальцем по линии жизни на ладони Януэля. — Испарина... Ты волнуешься? А большой палец дрожит?

— Силдин только что покинул Башню. Понимаете, учитель, меня расстроило расставание с ним.

Стараясь удержать биение сердца, Януэль уловил странный блеск во взгляде наставника, тот явно выглядел расстроенным. Может быть, его огорчила реакция Януэля? Или же он задумался о его отношении к Силдину?

— Ну да, — бормотал Фарель, отпуская руку. — Не будем больше об этом. Твоя грусть скоро развеется. Следуй за мной, нам нужно поработать.

— Разве мы не останемся здесь?

— Нет, не сегодня... Дело в другом. Мы идем в залу Завета.

В зале, занимавшей весь верх Алой Башни, воплощалось высшее назначение лиги фениксийцев. Прежде всего, здесь обращала на себя внимание огромная, на тысячу свечей, люстра, сделанная пегасинцами, которую зажигал по утрам кто-либо из учеников. Десять массивных бронзовых столов, расположенных по кругу, были вмонтированы в каменный пол. Этим и ограничивалось убранство залы. Ничто не должно было отвлекать от пробуждения Фениксов. Этот суровый аскетизм обстановки нравился Януэлю. Юноша оценил этот отказ от всего лишнего, воплощение священной воли во имя высшего акта Возрождения.

Мэтр Фарель, едва слышно пробормотав молитву, вошел в залу первым, а затем сделал приглашающий знак Януэлю.

Тот повиновался.

— Подойди, мой мальчик. Скажи мне, что ты видишь?

— Священный Пепел, наставник.

Несколько лет назад, еще до того как стать одним из фениксийцев и переступить порог Башни, Януэль представлял себе, что Священный Пепел Феникса похож на обычный пепел прогоревшего костра. На самом же деле это были маленькие черные кристаллы. В их звездном блеске Януэль ощущал тепло, дававшее ни с чем не сравнимое ощущение, будто ты прикасаешься к сердцу бытия.

Юноша улыбнулся. В этот час Священный Пепел сиял отраженным светом мириад зажженных в его честь свечей. Следующий ритуал Возрождения должен был состояться в третий день второго цикла. Дата ритуала никогда не назначалась произвольно. Януэль, уже давно готовившийся к Возрождению, изучил рельеф каждого кристалла. На первый взгляд все они казались одинаковыми, но лишь фениксийцы могли уловить тончайшие отличия, делавшие кристаллы уникальными. Эти мельчайшие частицы сгоревшего Феникса объединяло нечто общее: не будучи совершенно идентичными, кристаллы в то же время обладали чертами сходства, подобно членам одного семейства. Фениксиец должен был уметь различать среди них молодые и древние частицы, чувствовать перепады их температуры, признаки истощения... Недаром скрупулезное знание деталей, наблюдательность и интуиция культивировались у членов лиги на протяжении веков. Да и в самом учении Завета было сказано, что душа фениксийца должна уподобиться кристаллу! Януэль, изо дня в день изучавший Завет, знал, что Возрождение исходит изнутри и нужно пересоздать собственную душу по образу и подобию кристаллов Священного Пепла; при этом необходимо управлять Фениксом и одновременно чувствовать, что всецело принадлежишь ему. Наставники твердили, что следует слиться с сердцем Хранителя.

Януэль в совершенстве постиг эту науку. Фарель поведал ему о жизненном цикле Фениксов. Еще на заре существования Миропотока, после войны между Хранителями, выжившие Фениксы доверились людям. С тех самых пор все Фениксы на земле находились в ведении лиги. Ее адепты охраняли их сон, а немногие бодрствующие Фениксы обитали в главной цитадели.

Юный фениксиец простер руку над Священным Пеплом, пытаясь оценить внутренний жар кристаллов. Три дня назад они были значительно холоднее, теперь же Януэлю показалось, что в кристаллах нарастает внутреннее нетерпение. Ему послышалось, что от пирамиды кристаллов исходит глухой диссонирующий шум. Раздробленное сердце Феникса жаждало обрести гармонию. В каждом кристалле пепла усиливалось биение жизни в приближении того момента, когда во время ритуала они смогут слиться воедино. Этот глухой шум мэтр Фарель сравнивал с отдаленным грохотом сражения. Януэлю этот образ казался глубоко верным.

Ему вспомнилось, как в детстве он силился, приподнявшись на цыпочки, открыть окошко их фургона, чтобы вслушаться в рокот войны, полыхавшей где-то вдали. В ту пору мать учила его различать на слух топот копыт конницы, посвист стрел лучников, читать в звуках удаляющегося со стремительностью летящих птиц войска признаки поражения.

Внезапно воспоминание сделалось почти реально ощутимым. Запах фиалок и камфарного масла вдруг перенес его в детство. Завеса прошлого приподнялась, возник образ просторного ложа светлого дерева. С наступлением сумерек мать раскладывала на нем лазурно-голубые подушки.

У него вдруг перехватило дыхание. Под испытующим взором мэтра Фареля Януэль опустил руки.

— Что с тобой? — спросил наставник.

Януэль расправил плечи, судорожно глотнул воздух внезапно пересохшими губами:

— Простите, это все мое прошлое...

Мэтр Фарель понимающе кивнул, хотя тайные душевные раны ученика были ему неведомы. Мальчику было всего четырнадцать лет, когда с первыми зимними заморозками он вошел под своды Алой Башни — голодный, едва передвигавший окоченевшие ноги. Именно Фарель тогда распахнул перед ним двери и едва успел подхватить его обессилевшее тело. Сзади высилась фигура мэтра Грезеля. Этот фениксиец, пользовавшийся чрезвычайно высокой репутацией в лиге, нашел Януэля в горах, когда тот почти замерзал. Грезель понял, что этот маленький безродный бродяга наделен недюжинным даром. Поскольку мальчик оказался сиротой, спрашивать разрешения было не у кого, он попросту отвел его в Алую Башню к фениксийцам Седении. Грезель не впервые поступал таким образом. В странствиях ему нередко доводилось сталкиваться с людьми, способными постичь искусство укрощения огня. На этот случай у него в футляре имелся кусок пергамента, на котором было начертано послание, адресованное мэтру Игнансу. Для старейшины лиги этой рекомендации было вполне достаточно.

С того самого дня Януэль и поселился в Алой Башне, однако никто из приютивших его не знал, где он родился и провел детские годы. В послании Грезеля было ясно сказано: никто, даже наставники, не должен задавать Януэлю вопросов, никто не имеет права дознаваться о его прошлом. Януэль понятия не имел об этом запрете, впрочем, он и без того был не склонен распространяться о себе. По всей видимости, у него вследствие какой-то травмы сохранились в памяти лишь обрывочные сведения. Фарель изо всех сил старался излечить мальчика от нанесенных ему ран, но его попытки натыкались на глухое сопротивление. Наставник Януэля поведал Игнансу о своем беспокойстве, но тот скупым жестом отмел его сетования. В справедливости рекомендации Грезеля было трудно усомниться, доказательством этому служил расцветающий дар Януэля.

Заботливо обхватив плечо юноши, Фарель прошептал:

— Прошлое должно быть твоим посохом на путях жизни. Ты можешь столкнуться с предательством, упасть или наткнуться на камень, но с помощью воспоминаний о прошлом ты всегда сумеешь подняться и пойти дальше.

— Но, мэтр, ведь этот посох может разлететься на куски...

— Не будь дерзким. Этот посох коренится в источнике жизни, и его не так-то просто сломать.

— Но может иссякнуть сам источник, его могут отравить. И тогда посох превратится в никчемную хворостину, мертвую ветку...

Внезапно из полумрака донесся ломкий старческий голос:

— Коли так произойдет, это не страшно, если живо само дерево, породившее эту ветвь.

Оглянувшись, Януэль различил в темноте стеклянное поблескивание. В освещенном пространстве появилась сгорбленная фигура мэтра Игнанса. Фарель, склонив голову, отступил в тень.

— Ты не понимаешь силы воспоминаний, мой мальчик. Тебе еще не представилось случая оценить целительный и вдохновляющий аромат прошлого. Со временем это придет. Но Фарель воистину прав: этот посох невозможно сломать. Стоит выпустить его из рук, и он перекроет тебе путь. Необходимо принять его, иначе ты вмиг окажешься на обочине.

— Но ведь вы ничего не знаете, — запротестовал Януэль.

Вдруг до юноши дошло, что он допустил невероятную дерзость, и черты его лица исказились. Впервые к нему обратился старейшина лиги, хотя обычно мэтр Игнанс ни с одним учеником не говорил напрямую. Теперь же после утреннего молчаливого поединка в трапезной он явился в залу Завета, чтобы побеседовать с ним. И именно здесь, в этом священном месте, Януэль осмелился противоречить ему!

— Не знаю? — откликнулся старец. — Что я должен знать, мой мальчик? Для меня важны успехи, достигнутые тобой за все эти годы. Ты наделен неоспоримым даром, коего не в силах затмить никакое воспоминание. Дар этот нелегок, но его бремя ничто в сравнении с будущим. Твой путь простирается за горизонт, и это для меня куда важнее, чем то, что ты оставил позади. — Мэтр Игнанс выпрямился и скрестил руки. Символ Завета на его лбу, казалось, почти растворился в сиянии свечей. — Не стоит испытывать страх перед будущим. Ты доказал, что не страшишься опасностей. Доказал, что можешь общаться с Фениксом, можешь завоевать его доверие. В моих глазах этого достаточно. У тебе нет ничего от прошлого — ни страха, ни боли.

— Возможно, это так, но я не могу отринуть его, — возразил Януэль. — Оно бьется внутри моего черепа, как зверь, заключенный в клетку. Прошлое навязчиво, мэтр, оно не остановится перед тем, чтобы как-то помешать моей связи с Фениксом.

— Мне ведомо это. Я наблюдал за тем, как ты работаешь. Ты чересчур опасаешься поражения, излишние предосторожности сковывают твои силы. Знаешь ли ты, что чаще всего нам приходится воспитывать в учениках умеренность и терпение? Все они жаждут стать фениксийцами, а сами не способны прислушаться к сердцу Хранителей. Ты, мой мальчик, — произнес он, уперев указательный палец в грудь Януэля, — ты умеешь его слышать... Вот что делает тебя исключительно одаренным фениксийцем. К несчастью, ты не смеешь применить свой дар, ты будто страшишься этого. Я понимаю, до прихода в Башню ты любил жизнь. Сужу об этом по незначительным деталям, которые мне удалось подметить, по тому, как быстро тебе удалось постичь науку пробуждения Фениксов, которая являет собой вершину этой любви к жизни. Поэтому ты испытываешь колебания в преддверии Возрождения. Частица тебя считает, что ты недостоин этой высокой игры, затрагивающей само существование достославных и благородных Хранителей. Оставь это заблуждение, Януэль, оставь...

Голос мэтра пресекся. В поисках опоры он нащупал спинку кресла и с помощью Фареля медленно опустился в него.

Растерянный Януэль не знал, что и думать о вмешательстве старейшины Башни. Почему он избрал именно этот день, чтобы высказать ему все это? Он, который до сих пор лишь изредка шепотом благословлял учеников. Связано ли это с тем, что случилось утром?

Игнанс в свою очередь простер руку над кристаллами Священного Пепла, предназначенными Януэлю. Со вздохом он обратил к юноше свои незрячие стеклянные глаза и сказал:

— Ты считаешь, мой мальчик, этот Хранитель достоин твоего дара?

Януэль нахмурил брови:

— Не знаю, мэтр. Я лишь полагаю, что сам я достоин того, чтобы помочь ему обрести Возрождение. Наконец я...

— Довольно скромности! — (Януэль подскочил от неожиданности, такая решимость зазвучала в хриплом голосе старца.) — Скромность подобна лицемерию. Она рождает лишь слабость. Этот Хранитель достоин твоего дара — вот все, что мне хотелось бы слышать.

Януэль застыл, совершенно ошеломленный. В нем изначально было заложено уважение к Фениксам, он воспринимал себя как их преданного слугу. Как же Игнанс посмел...

Наставник повернулся к мэтру Фарелю и произнес, почти не разжимая губ:

— Ты по-прежнему считаешь, что мы поступаем правильно?

— Конечно, — подтвердил Фарель, взирая на своего воспитанника с благосклонной серьезностью.

— О чем вы говорите? — выкрикнул Януэль.

Мэтр Игнанс выпрямился, поморщившись, и возложил руки на плечи Януэля. Затем он торжественно произнес:

— Януэль, тебе предстоит представлять нас перед лицом императора. Именно тебя мы выбрали для совершения ритуала Возрождения имперского Феникса.

Януэль опешил. Он растерянно обернулся к мэтру Фарелю, но тот кивнул, подтверждая сказанное:

— Да, мой мальчик. Ты должен идти.

 

ГЛАВА 4

 

Януэль почувствовал, что по его спине пробежали мурашки. Потеряв равновесие, он едва не свалился с табурета, но удержался, пробормотав:

— Этого не может быть...

— Может! — настаивал старейшина лиги. — Несмотря на все твои терзания и сомнения, тебя считают одним из самых одаренных учеников во всем Миропотоке.

— Вы, должно быть, ошибаетесь! — вскричал Януэль. — Ведь выбрали Силдина, а вовсе не меня.

— Да, Силдин покинул Башню. Но он вместе с мэтром Дирио отправился в столицу, для того чтобы продолжить там свое обучение.

— Нет... — Януэль судорожно вздохнул, и на глазах его выступили слезы. — Для чего вся эта ложь? Зачем же вы обманули его?

— Для того чтобы сохранить гармонию в стенах этой Башни, а также защитить тебя.

— Защитить меня? Но от кого же? От чего? Что вы имеете в виду?

— От тех, кто настойчиво ищет случая ослабить влияние лиги, а может быть, и самого императора. Тебе ведь известна лишь ничтожная часть наших целей.

В разговор вступил доселе хранивший молчание Фарель.

— Как ты знаешь, — начал он, — в империи Грифонов у лиги есть три основных центра: две Башни, где готовят учеников, и материнская лига в столице. В этом году Башне Седении выпала честь назвать ученика, который проведет ритуал Возрождения имперского Феникса-Хранителя.

— Это почетно не только для нас, — продолжал мэтр Игнанс. — Это высокая честь для всех фениксийцев Миропотока. Ясно ли тебе это?

— К тому же, — добавил мэтр Фарель, — на празднование дня рождения императора приглашены многие высокие персоны. Императору хотелось бы продемонстрировать перед ними, что живущие в его владениях члены фениксийской лиги наделены огромным могуществом. Среди приглашенных вице-король Химерии, повелительница Ликорнии — Земли Единорогов, и посланники Драконии. Если Возрождение Феникса окажется успешным и полным, император будет вправе вести разговор с соседями с позиций силы. Он даст им понять, что в случае возникновения военной угрозы на границе фениксийцы империи станут для него бесценной опорой.

— Войны?.. — растерянно повторил юноша. Светящиеся зрачки Игнанса словно пронизывали его насквозь. Его лоб покрылся испариной. Раньше наставники никогда не говорили о войне. Но Януэль и сам обычно остерегался подобных разговоров. Его совсем не интересовали межгосударственные распри, он даже не пытался вникнуть в те политические интриги, с коими были связаны судьбы фениксийской лиги.

Он на мгновение закрыл глаза, чтобы представить себе лицо Силдина, каким оно было утром. Потом он опустился перед мэтрами на колени и, решительно сжав кулаки, заговорил:

— Мои наставники, вы хотите оказать мне великую честь, но я вынужден отказаться. Я вовсе не уверен, что мое место при императорском дворе, да я и не хочу этого. Не хочу, чтобы пострадала моя дружба с Силдином.

Мэтр Игнанс откашлялся и холодно отчеканил:

— Ты знаешь, что означает твой отказ, мой мальчик? Ведь это высшее призвание, честь, о которой ты мог лишь мечтать. А ты намереваешься отказаться под тем ничтожным предлогом, что, согласившись, нанесешь другу обиду.

— Я уверен, что будущее, мое собственное будущее, ни в коем случае не должно быть воздвигнуто на руинах дружбы.

— В таком случае ты совсем не уважаешь Силдина, — возразил старец. — Ты полагаешь, что, обессмыслив его отъезд, поступишь как настоящий друг? Не забывай, что у нас имеются враги. Посланник Алой Башни возбуждает всеобщую зависть. Силдин добровольно подвергает себя опасности, и все это лишь для того, чтобы открыть тебе путь к императору.

— Нет! — воскликнул Януэль. — Это неправда! Он не ведает об опасности...

— Не лги самому себе! — оборвал его мэтр Игнанс. — Если Силдин твой настоящий друг, он поймет, что твой поступок продиктован интересами лиги. Хотя ты, быть может, сомневаешься в его верности?.. Мне было бы неприятно осознать, что этот юноша желает использовать ритуал Возрождения Феникса лишь для того, чтобы удовлетворить свое тщеславие.

— Я не вижу разницы, — вскричал Януэль, невольно отшатнувшись. Он был до глубины души поражен проницательностью незрячего старца. — Вы пытаетесь использовать меня против него.

— Взгляни правде в глаза, — мягко проговорил мэтр Фарель. — Мы всегда отдавали себе отчет в том, что Силдин будет не состоянии совершить Возрождение. Отстранив его от выполнения великого долга перед лигой, мы, по сути дела, спасаем его от самого себя. Разумеется, я питаю уважение к его бесспорному дару, но он таит в себе зло, против которого мы бессильны. Силдин никогда не сможет отдать свое сердце, принеся его в жертву Хранителям. Вы оба наделены жаждой жизни, но его жизнелюбие, в отличие от твоего, направлено на себя самого, как и у обычных смертных. Ему никогда не обрести ту силу духа, что живет в лучших фениксийцах, — вот те в любую секунду с радостью пожертвовали бы собой ради Феникса.

Януэля бросило в дрожь. Разве Силдин не способен? Фениксиец, обреченный на поражение?.. Эта мысль, как попавшая в силки птица, судорожно билась в его сознании. Он уже не понимал, на что можно опереться. Доселе незыблемые жизненные ориентиры рассыпались в прах.

Помолчав, Фарель провел рукой по поредевшим волосам и добавил:

— Если это поможет тебе принять правильное решение, то знай: Силдин оказался не в состоянии совершить Великое Объятие.

Януэль вспомнил это испытание, может быть самое сложное из тех, через которые должны были пройти ученики. Это был последний и самый ужасный опыт, который предшествовал Возрождению самых больших Фениксов. Необходимо было впустить Феникса внутрь себя, тело при этом превращалось в раскаленную темницу. Заключенный внутри него Священный Пепел разгорался, корежа внутренности, казалось, что ты вот-вот сгоришь заживо. За время пребывания Януэля в Седенийской Башне так погибли двое учеников. Он отчетливо помнил, какой нестерпимый смрад долгие дни после этого наполнял Башню.

От новой неправды он содрогнулся. Силдин утверждал, что совершил Великое Объятие. Внутри лиги отношения учителя и ученика считались неприкосновенной тайной. И взаимоотношения Силдина и мэтра Дирио не были исключением. Никто не мог догадаться об обмане, если он и был. А раз так, то может ли это влиять на его решение? Зачем наставники пошли на хитрость? Могли ли они решиться использовать ни в чем не повинного юношу для отвлекающего маневра, а на самом деле — отправить его, Януэля? Ведь опасность, наверное, велика... И Януэль был убежден, что Силдин о ней ничего не знал.

Он старался заставить себя размышлять, но мысль о предательстве друга парализовала его. Что будет с ним самим, если он откажется? Слова слепого старца вселили в него сомнение. Отвергни он предложение, это поставило бы под угрозу его положение в лиге, он рисковал бы потерять единственную обретенную им семью. Он трепетал, думая об этом. Януэль рассеянно посмотрел на мэтра Фареля, потом на настоятеля Башни. Действительно ли они думали, что он может предстать перед пеплом царственного Феникса?

Будто читая его мысли, мэтр Игнанс неожиданно поднялся с кресла и выпрямился во весь рост.

— Я боюсь не мнения людей, — сказал он, устремив пустой взор на Януэля, — а мнения Хранителей. Если ты не хочешь сделать это для нас, сделай для них. Царственный Феникс должен быть возрожден руками одного из учеников, и кроме тебя, никто другой в этой Башне не может это исполнить.

Януэль почувствовал, что слабеет и скоро уступит. Одно упоминание о Хранителях переворачивало душу. В это мгновение он осознал, до какой степени учение Завета и жизнь под сенью Башни повлияли на него. Сегодня все было опрокинуто. Отъезд друга, вдруг возникшие видения прошлого, непонятное поведение наставников... Безмятежному существованию в Башне пришел конец, он мысленно сравнил себя с деревом, на котором сделали множество зарубок.

Януэль почувствовал, как Игнанс положил руку ему на затылок и уткнул его лицо в свое плечо.

— Поплачь, мой мальчик.

И Януэль разрыдался. Заложник своего собственного дара, о силе которого он даже не подозревал... Он был сражен жестокостью судьбы, требовавшей принести в жертву дружбу, по лицу его тихо текли слезы. Мэтр Фарель молча приблизился и мягко взял его за плечи:

— Иди, Януэль. Ты должен приготовиться. Нас ожидает долгий путь.

В то время как Януэль возвращался в свою комнату, чтобы собрать вещи, Игнанс пригласил Фареля в гостиную, где фениксийцы обычно принимали избранных гостей. Они расположились напротив мраморного камина в креслах черного дерева. Привычным жестом старый Игнанс поджег сложенные в очаге поленья. Тишину нарушило легкое потрескивание, а затем в одно мгновение дерево вспыхнуло. Только старцы, проведшие всю жизнь вблизи Феникса, умели использовать волшебную силу Завета. Игнанс редко пользовался ею, верный седьмой заповеди, требовавшей самого строгого соблюдения тайны от тех, кто владел магией Огня. Что касается учеников, то они и понятия не имели о существовании этой стороны искусства повелевать пламенем.

Мэтр Игнанс вытянул ноги к огню; несмотря на весь опыт, ему не удавалось справиться с ледяным ветром, дышавшим в его душе. Смерть его не страшила, так часто он брал верх над ней, усмиряя Фениксов. Но он боялся кары Завета за то, что изменил его заповедям. Посвятив себя служению лиге, он недостаточно времени уделял тому, чтобы найти себе достойную замену для управления Башней Седении. Среди молодых мэтров, занимавшихся обучением учеников, никто не казался ему достаточно сильным, чтобы взять на себя это бремя. У него сжималось сердце, и он с грустью думал об этом мальчике, которого хотел бы сделать своим преемником. Из всех учеников, каких он помнил, Януэль оставался для него лучшим.

— Меня удивила его реакция, — неожиданно произнес он, переведя свой мертвый взгляд на Фареля. — По правде, я опасаюсь, как бы скромность не задушила в нем талант.

— Чего другого можно было ожидать от него здесь, вдали от Миропотока? Я думаю, он осознает свои способности, когда окажется там, среди невежд.

— Знай я тебя хуже, я мог бы подумать, что ты ищешь для него оправдания. Осторожнее, друг мой. Если отцовская любовь возобладает над долгом наставника, ты навсегда потеряешь Януэля.

— Я знаю это, мой учитель. Я стараюсь не привязываться к нему, но с каждым днем он все больше поражает меня. Иногда у меня такое чувство, что, стоит только вскрыть, подобно нарыву, его прошлое, он сам стал бы наставником, равным мэтрам Огня.

— Однако мне помнится, что поначалу его ошибки чуть было не заставили тебя отказаться обучать его.

— Он совершал ошибки, свойственные молодости. А я был чересчур требователен к этому мальчику, взявшемуся неизвестно откуда.

Игнанс, казалось, задумался. Он скрестил руки на груди и собирался сказать что-то, но промолчал. Раздался треск горящего полена. Наконец он продолжил диалог:

— А его доброта? Будь уверен, она сыграет с ним злую шутку. Он любит Фениксов и уважает их настолько, что может однажды позабыть об их двойственности.

— Помимо Возрождений, он ничего не боится.

— Вот именно, Фарель. Он ведет себя как ребенок, сцепившийся со щенком. Каким должен быть избранник, чтобы какой-нибудь из Хранителей не прогневался?

Фарель пригладил ладонью бороду. От незрячего взора старейшины не ускользнули его сомнения.

— Возможно, он пойдет к ним втайне? Это было бы естественно при особенностях его дара.

— Нет, хотя его сила и в доброте, ею все не исчерпывается. Дело в том, что некоторые Фениксы не принимают Возрождения, и в этом одна из самых больших загадок Завета.

— Это величайшая тайна, — согласился Фарель.

Пробуждение Феникса из пепла вызывало обычно невероятный хаос, огненную птицу в этот момент нужно было во что бы то ни стало сдерживать. Каждый Феникс упивался своим бессмертием до тех пор, пока снова не обращался в кристаллы пепла.

Тогда как объяснить, что некоторые Фениксы отказываются от Возрождения? Старые мудрецы полагали, что ключ к этой загадке нужно искать в войне Хранителей, но никто так и не нашел окончательного ответа.

— Мой учитель, — заметил Фарель, — Януэль уже победил одного такого Феникса, сумев победить и свои сомнения.

— Нет смысла напоминать мне об этом. Это убедило меня, что к императору следует отправить именно его. По скрытым от нас причинам он в силах смирять Фениксов. Я рад этому, но тем не менее очень беспокоюсь. Мы воспитали Януэля, но мы не знаем, на что он способен. У него особенный дар, но насколько он велик? Он будет могучим оружием в руках лиги, но с тем условием, что мы будем умело им пользоваться.

Фарель хотел возразить, но сдержался, уверенный, что мэтр Игнанс упрекнет его в излишней мягкости. Ему больно было слышать, что Януэля воспринимают как инструмент.

Хотя это было и очень наивно, потому что он всегда призывал своих воспитанников служить делу фениксийцев, но наставник Януэля не мог скрыть своей любви к мальчику. Напоминая Фарелю, как опасно стремиться стать не просто учителем, а отцом или даже просто верным другом, Игнанс верно предчувствовал, в чем таится угроза.

— Материнская лига не должна заполучить его, — добавил старик. — Мэтры Огня, будто хищные птицы, кружат вокруг Башни и, как только представится случай, постараются заманить его к себе. Этого мы не должны допустить, — сказал Игнанс, хлопнув по подлокотнику кресла так, что раздался глухой звук.

Фарель вскочил.

— Что? Им известно о его даре?

Лицо старца сморщилось, и Фарель, смутившись, отвел глаза. Наставники преследовали разные цели. Фарель всецело посвятил себя светлым умам юношей, пересекавших порог Башни, и держался в стороне от дрязг лиги, насколько ему позволял долг. Мэтр Игнанс смотрел на все иначе. В его глазах ученики являлись сильными фигурами на шахматной доске Миропотока. Будучи верным служителем Завета, он верил, что вся история лиги служит его великим целям, и с этой точки зрения все фениксийцы были лишь мелкими звеньями одной цепи. Фарель не умел быть таким отрешенным. Благодаря каждодневному общению он настолько привязывался к своим ученикам, что уже не мог, да и не хотел отстраниться от них и задуматься о своей роли в развитии лиги. Раздоры между Алыми Башнями уже давно его не интересовали. Ему была предоставлена возможность открывать молодым людям заповеди Завета, и для него уже было не важно, какая из Алых Башен считалась у мэтров значительнее. Неожиданно он ощутил давящую неловкость от присутствия старейшины, как будто время разделило их, а они этого не заметили. Чтобы успокоиться и прервать молчание, он сказал:

— Я убежден, что вы приняли верное решение, учитель. Я разделяю ваши опасения, но все-таки не сомневаюсь, что Януэль сумеет продемонстрировать нам и императору всю силу своего дарования.

Игнанс облизал губы и пробормотал:

— Я надеюсь, что не ошибся, как ради него, так и ради нас самих. Слишком много темного в его прошлом.

— Мне бы так хотелось вновь увидеть Грезеля, — сказал Фарель. — Только он мог бы рассказать нам, откуда пришел этот мальчик. Я помню день, когда он появился здесь.

Игнанс покачал головой:

— В тот вечер ты сказал мне, что ему лишь чудом удалось преодолеть горный хребет.

— Это правда, на нем были одни лохмотья, а ступни обмотаны тряпками.

— Грезель, несомненно, околдовал мальчика магией Огня. Он очень старался, чтобы тот выжил.

Фарель удивленно приподнял брови. Старец с трудом встал, прошелся перед камином, взялся тощей рукой за подбородок и остановился перед Фарелем.

— Тебе не все известно, мой друг. Раз ты скоро отправишься вместе с Януэлем, настало время узнать, что мне сказал Грезель...

Таинственный вид Игнанса поразил Фареля. Старец уселся в кресло скрестив ноги.

— После того как Грезель привел к нам этого мальчика, казалось, что он тут же собирается уйти. Но вместо этого он пришел поговорить со мной в эту гостиную. Он сел здесь, перед камином, на твое место, набросив шубу на спинку кресла.

Фарель по привычке посмотрел на чернеющую в задней стенке камина пластину. Символ пламени сиял металлическим блеском, не меркнущим от копоти.

— В тот вечер он убедил меня принять мальчика и настоял на том, чтобы никто ни о чем не спрашивал его.

— Да, он и меня предупредил об этом, так же как и других мэтров. Но объяснил ли вам Грезель почему?

— И да, и нет, — признался Игнанс. — Он хотел, чтобы я в его присутствии развернул пергамент, тайный текст которого мог распечатать только он. Внешне письмо содержало просьбу принять к нам Януэля. Но на самом деле в нем были сведения такой важности, что я вынужден был сжечь свиток сразу же по прочтении. — Игнанс вздохнул и, подавшись вперед, обхватил голову руками. — В письме говорилось о Харонии.

Время в гостиной словно застыло. Брошенное Игнансом слово пронеслось во внезапной тишине, переворошило языки пламени и, собрав их дым, унеслось в дымоход. Осталось легкое ощущение присутствия смерти, от которого спину обдало ледяным холодом.

Харония — царство мертвых, мифическое и наводящее ужас, оно возникло после войны Хранителей.

О его реальном могуществе мало кто знал. Но сподвижникам Хранителей, таким как фениксийцы, не приходилось сомневаться в нем. Говорили, что власть Харонии неуклонно распространяется, что ее агенты кишат повсюду. К этой угрозе нужно было готовиться.

— Грезель сказал, — продолжил Игнанс, — что у мальчика, безусловно, есть дар, еще не развитый, но подлинный и многообещающий, что он может стать опорой лиги перед наступлением харонцев. Во время своих скитаний Грезель собственными глазами убедился в существовании серьезной опасности.

— Простите, мэтр, — настойчиво произнес Фарель, — но какая здесь связь с прошлым Януэля?

— Кто знает? Грезель был скуп на объяснения. Иногда я начинал сомневаться в его психической уравновешенности. Вероятно, ему довелось слишком много повидать. В любом случае он хотел, чтобы мы сохранили тайну этого мальчика и тем самым дали ему возможность остаться здесь. Я исполнил его волю. Уверенно можно сказать только одно: если Януэль может проявить свои способности в борьбе с надвигающейся опасностью, а я считаю, что его быстрое овладение искусством Огня свидетельствует об этом, это сразу делает его наиболее подходящей кандидатурой для пробуждения имперского Феникса. Императору, как никогда ранее, нужно продемонстрировать, что он в состоянии сопротивляться в случае неожиданной атаки...

Фарель, отдававший себе отчет в том, что Януэль лучший из учеников, был согласен с этим выбором. Он ничуть не сомневался, что, столкнувшись лицом к лицу с харонцами, юноша станет еще решительнее.

— Но мы и представить себе не можем, что таится в темном прошлом нашего подопечного, Фарель, — мрачно добавил Игнанс. — В конце концов, — заключил старейшина лиги, отгоняя сомнения усталым жестом, — бесполезно к этому возвращаться. Император уведомлен, что Януэль был выбран для совершения Возрождения, и мы уже не можем отступить. — Он поправил рукав рясы и прошептал: — Говорю тебе, Фарель. Не теряй бдительности, сопровождая этого мальчика. Император рассчитывает, что нынешнее Возрождение затмит все остальные и произведет сильное впечатление на приглашенных. Теперь все наши надежды связаны с Януэлем, и ты должен постараться, чтобы он проявил себя достойно.

— Я позабочусь об этом, наставник.

— Ты будешь не один.

— Что вы имеете в виду?

— За вами по пятам будет следовать Шенда.

Фарель вздрогнул. Вот уже сколько лет Шенда оставалась для всех загадкой. О ней знал только Игнанс, она выполняла его тайные поручения. Мэтры недоумевали, кто она такая, и Фарель не исключал возможности, что это лишь уловка для того, чтобы внушить всем, что вокруг Башни бродит палач. Окажись это правдой, он бы не удивился, тем более что обучение в Башне было отмечено вехами трагических смертей. Верил ли мэтр Игнанс, что присутствие такого отважного стража остановит тех, кто осмелится угрожать лиге фениксийцев?

— Благодарю вас, наставник, — промолвил Фарель, хотя предосторожность Игнанса показывала, что старейшина недостаточно доверяет ему.

Губ старца коснулась улыбка:

— Не стоит, мой друг, не стоит. Мне приходится принимать меры безопасности, особенно в это неспокойное время. Есть подозрение, что харонцы уже проникли в самое сердце империи Грифонов. Я предполагаю, что этот день рождения императора будет особенным. Император использует случай, чтобы заручиться поддержкой химерийских послов. По крайней мере я бы так поступил на его месте.

Опять Фарель почувствовал в хриплом голосе настоятеля вкус к власти.

— Я боюсь, — продолжил тот, — что лига не может себе позволить закрыть глаза на присутствие агентов Харонии.

Перед мысленным взором Фареля возник один образ: он вспомнил силуэт, увиденный мельком в одном из переулков Альдаранша, столицы империи. Скелетоподобная фигура цвета оникса, от тошнотворного запаха которой он несколько дней не мог избавиться. Он тогда был едва ли старше Януэля. Скованный ужасом, при появлении пришельца из Харонии он был не в силах пошевелиться. Но вокруг, казалось, никто не заметил странного субъекта. И не успело сердце Фареля совершить один удар, как это существо в странном костяном капюшоне, облегавшем череп, повернулось к нему. Он до сих пор помнил эти глаза, их вздувшиеся веки, зеленоватый отблеск зрачков. И тридцать лет спустя его пробирала дрожь.

— Вы думаете, что мы представляем опасность для Харонии? — спросил он.

Мэтр Игнанс усмехнулся, но, конечно, только для того, чтобы отогнать тревогу, которую вызвало упоминание об этом месте.

— На самом деле харонцам опасно все живое, и тем более сподвижники Возрождения. Семь лет назад я ездил в Альдаранш по приглашению мэтров Огня. Уже тогда, представь себе, они хотели предостеречь нас и предупредили, что Харония проникает повсюду, распространяется во все уголки империи, как гангрена. Здесь, в Седении, мы не представляем себе, что это зло буквально разъедает Миропоток, однако однажды мы должны будем с ним соприкоснуться. Харонцы сеют хаос и смерть, Фарель. Они стремятся всеми средствами расшатать королевства. Помешав Возрождению имперского Феникса, они нанесли бы поражение самому императору.

— Не пугайте меня так, — полушутя-полусерьезно сказал Фарель.

— Если бы это оказались пустые страхи! Наша лига может избегать участия в политической возне империи. Однако ныне Харония угрожает всему Миропотоку, и я уверяю тебя, что однажды фениксийцы будут вынуждены вмешаться. — Он прервал свою речь и, облизав губы, обратил мертвый взор к Фарелю: — А теперь тебе пора. И постарайся скрыть наши тревоги и опасения от Януэля. Я не хочу отягощать его лишними заботами. Ему необязательно знать о присутствии Шенды. Если все произойдет так, как запланировано, через несколько дней ему будут завидовать больше, чем всем фениксийцам вместе взятым. Тут начнется такая круговерть! Все захотят посмотреть на него, привлечь на свою сторону. Я не удивлюсь, если мэтры Огня нанесут нам визит, — сказал он с нескрываемым удовольствием. — Когда Возрождение совершится, поторопитесь возвратиться сюда.

— А если император пожелает оставить его подле себя?

— Ты заверишь его, что Януэль еще не завершил своего образования.

— Хорошо, учитель.

— Торопись, мой друг, — закончил наставник, протягивая Фарелю руку. — Главное — оправдать ожидания императора.

Фарель вышел из гостиной, оставив мэтра Игнанса один на один со своими тревогами. Старец остановился у маленького решетчатого окна, выходившего на запад. Он хотел бы сказать Януэлю, что перевернулась не только его жизнь. Мало-помалу незаметно нарушилось равновесие всеобщего устройства. Игнанс смутно чувствовал это. Скоро задует по всему Миропотоку ветер преисподней, и нечто ужасное вырвется на свободу.

 

ГЛАВА 5

 

Бледное солнце уже скрылось в тени седенийских гор, когда Януэль и мэтр Фарель двинулись по узкому коридору, постепенно уходившему в недра Башни. Ход, сооруженный с той же тщательностью, что и ее фундамент, вел в высохшее русло подземной реки, которая в былые времена проторила себе путь в долину.

Незадолго до этого Януэль закончил сборы. В сущности, у него не было иных вещей, кроме тех, которыми наделила его лига на протяжении этих трех лет. Поэтому он довольствовался тем, что уложил в заплечный мешок одеяло, нож в ножнах и бурдюк вина — последнее мэтр Фарель вручил ему в самый последний момент в качестве поощрения.

Чтобы попасть в имперскую крепость, им было необходимо пройти через горный перевал, поэтому, учитывая суровость климата, Януэль надел под грубошерстную рясу штаны из замши и захватил перчатки. Кроме того, он сменил обычные сандалии на сапоги, выдававшиеся ученикам, которым по завершении обучения предстояло пуститься в длительное странствие.

Уже собравшись и переодевшись, он вдруг осознал, что все происходящее с ним вовсе не является сном и ему в самом деле придется покинуть крепкие стены Башни. Предстоящие перемены имели горький привкус. Януэль куда меньше опасался ритуала Возрождения, чем расставания с замкнутым, защищенным от бурь миром, где он рос. Кроме того, ему вовсе не нравилось, что приходится вот так, по-воровски, крадучись, покидать Феникса накануне его долгожданного Возрождения. Проведя недели возле порученных ему кристаллов Священного Пепла, он привязался к ним, и ему было жаль передавать их кому-то другому.

Конечно, ему несказанно повезло, на его долю выпала честь сотворить шедевр, воскресив Хранителя империи Грифонов; благодаря этому Возрождению перед ним распахнутся все двери. Но эти блестящие перспективы отнюдь не уменьшали испытываемого юношей сожаления. Хотя мэтр Фарель и заверил его, что они очень скоро вернутся назад, Януэлю, находившемуся в состоянии внутреннего раздора, почему-то казалось, что он покидает Башню навсегда.

В глубине души он испытывал ужас. Не то чтобы юноша сомневался в собственном даре — похвалы, расточаемые наставниками, успокоили его на этот счет. Но учителя Януэля полагали, что он защищен от опасного воздействия своего прошлого, а именно здесь, по его мнению, и таилась угроза ритуалу. В сознании юноши возникла леденящая мысль, что даже мэтр Фарель в этом случае не сумеет прийти к нему на помощь. И тогда почетная церемония может обернуться трагедией.

 

Спотыкаясь в непривычно тяжелых сапогах, Януэль вышагивал вслед за наставником. «Ничего, приспособишься», — сочувственно бросил ему мэтр Фарель. Сам он также переоделся в штаны и узкую рясу, из-под капюшона которой выбивались длинные седые пряди. Миновав непомерно тяжелую, окованную бронзовыми щитами дверь, путники очутились в проходе, образованном бывшим руслом подземной реки. Проход этот был выложен камнями. Слабый свет фонаря в руках мэтра Фареля то и дело выхватывал из тьмы каменные глыбы, преграждавшие путь.

— Мы возьмем лошадей, мэтр?

— Нет, твое сознание может запечатлеть их, а это помешает ритуалу.

Тяжело вздохнув, Януэль опустил голову. Он ожидал подобного ответа. Три года назад ему уже приходилось пешком, на подкашивающихся от усталости ногах преодолевать эти горы, не чуя омертвевшего сердца. И вот теперь им предстоял тот же самый путь.

— Вы думаете, нам удастся через три дня попасть в имперскую крепость?

— Надеюсь, — ответил Фарель, огибая гигантскую каменную глыбу. Обернувшись, он посветил в лицо ученика: — Дыши ровнее, мой мальчик. К полуночи мы должны уже быть у самого входа в долину. Там мы сможем поспать несколько часов, а затем направимся к Жадорскому перевалу.

Януэль пожал плечами и опустил глаза.

— Ну ладно, — добавил наставник. — В путь.

 

По мере удаления от Башни путники продвигались все медленнее. «Мы уже столько времени тащимся по этому ходу», — ворчал наставник. Им приходилось старательно всматриваться во мглу, остерегаясь каменных обломков и ям, которыми изобиловало пересохшее русло. Опасаясь подвернуть ногу, они настолько замедлили темп ходьбы, что наставник был вынужден отказаться от своего решения устроить привал лишь у входа в долину. Он объявил, что им необходимо отдохнуть. В угрюмом молчании устроившись на ночлег, путники скорчились под своими одеялами.

— Спи, мой мальчик, — прошептал мэтр Фарель, задувая фонарь.

Фениксийцев обступила темнота. Шуршание поставленных Фарелем песочных часов, его мерное похрапывание слились под каменными сводами в единый ритм. Несмотря на нахлынувшую усталость и натруженные за день мышцы, Януэль все же не мог заснуть. Мысленно он устремлялся туда, за Жадорский перевал, к имперской крепости. Немного погодя он начал тревожиться о том, что без соответствующей подготовки не сможет провести ритуал Возрождения, поскольку Феникс, которого ему предстоит воскресить, намного более могуществен, чем те, кого ему довелось узнать в Башне Седении. Неясно, на что рассчитывали наставники, подвергая его такому испытанию. Разве пробуждение Хранителя империи не требовало самого серьезного отношения? Все эти вопросы не давали покоя юноше, покуда сон не сморил его окончательно.

 

Она склонилась над ним, укрыла поплотнее одеялом и поцеловала в лоб.

— На рассвете им предстоит идти в бой, — прошептала она, пальцами загасив пламя свечи. — Пожалуй, нынче ночью у меня не будет недостатка в спутниках.

— Матушка, можно мне завтра посмотреть на сражение?

— Не знаю, поглядим, как все будет разворачиваться.

— Но сир Фалькен сказал, что я могу идти! — попытался он добиться своего.

— Сир Фалькен не знает, что ты безрассудный и упрямый мальчишка. Кстати, что такое ты собрался за ним нести? Этот чертов Фалькен и без тебя отлично обойдется, — заметила она с улыбкой.

— Ну... если я понесу его щит, то он, быть может, даст мне боевой меч.

Между ее бровями прорезалась озабоченная морщинка.

— Я была бы так рада, если бы ты в свои десять лет и не мечтал о мече.

— Но, матушка, я же должен научиться искусству боя!

— Старик Горми учил тебя, но тебе ведь мало орудовать палкой. А вспомни высокородную Жаэль — ты даже во сне не выпускал из рук пегасинского лука!

— Матушка, тебе ведь тоже хочется, чтобы я стал лучшим из лучших, чтобы научился обращаться с любым оружием.

— Януэль, прошу тебя, всему свое время. Я — твоя мать, и только мне решать, чему, когда и у кого ты будешь учиться! А теперь мне пора. Доброй ночи, малыш.

В этот момент кто-то глухо забарабанил в дверь фургона.

— Ну же, открывай скорей! Ты заставляешь себя упрашивать, красотка! — раздался чей-то грубый голос.

— Спи, мой хороший, — проговорила она со вздохом, и вздох ее был похож на тихий солнечный закат.

Дверь дрогнула и с внезапным треском подалась. На пороге возникла чья-то огромная темная фигура, а с ней ворвался запах винного перегара...

 

Януэль приподнялся на локтях, отирая испарину со лба:

— Матушка!..

Мэтр Фарель подвинулся к нему.

— На, пей, — сказал он, протягивая бурдюк с вином ученику.

— Не хочется...

Наставник пожал плечами:

— Как хочешь...

Перед тем как поставить бурдюк на землю, он некоторое время озадаченно вглядывался в ученика. «Матушка»? Януэль никогда ни словом не упоминал ни о своей матери, ни о родных. Откуда возникли эти переживания? Должно быть, привиделся какой-то кошмар. Фарель дорого бы дал за то, чтобы знать, что именно приснилось юноше. Или это всплыли потаенные воспоминания?

Наставник сделал глоток вина и поднялся на ноги:

— А теперь вставай. Мы уходим.

Еще не отошедший от сна, Януэль принялся складывать одеяло. Впервые после долгого перерыва его сон приобрел такую отчетливость и яркость. Сновидение, связанное с этим путешествием, скорее походило на зловещее предзнаменование.

— Очнись же! — прикрикнул на него мэтр Фарель, направив на ученика луч фонаря. — Следуй за мной.

С тяжелым сердцем Януэль двинулся за учителем. До отвесного колодца, ведущего в долину, им оставалось еще часа три ходьбы. Когда-то давно фениксийцы заботливо выложили этот ход камнем и закрепили в стене бронзовые перекладины, так что можно было подниматься на поверхность, не опасаясь обвалов.

Наставник ступил на лестницу первым. С присущей ему осторожностью он каждый раз выверял, способна ли ступенька выдержать его вес. Наконец оба путника, выбравшись наружу, вдохнули свежий воздух горной долины, щурясь в бледно-золотых лучах солнца.

Вокруг возвышались древние ели седенийской долины, окружавшие горные склоны изумрудной каймой. Под порывами северного ветра шелест их ветвей напоминал звук морского прибоя. Открывшееся величественное зрелище заставило Януэля вновь ощутить дыхание жизни. Ему нравилась упругая сила, скрытая в вечнозеленых елях, чьей хвое были не страшны трескучие морозы, которыми отличались суровые местные зимы.

— Жадорское ущелье, — произнес мэтр Фарель, указывая на восток.

Януэль поднял глаза и вздрогнул. Он узнал скалистые пики, окружавшие узкое заснеженное горное ущелье. Именно здесь три года назад ему до смерти хотелось погрузиться в сон, а мэтр Грезель настойчиво тормошил его, чтобы он не заснул... Пронизывавшие воздух косые солнечные лучи странно притягивали к себе — так пламя неудержимо влечет мотыльков, безрассудно обжигающих свои крылья.

— Мы можем оказаться в ущелье еще до наступления ночи, — сказал наставник. — Погода нам благоприятствует. Думаю, тучи, зависшие там, внизу, нас не нагонят. Однако поспешим, мой мальчик.

 

Поднимаясь к горным уступам, они двинулись по тропинке, петлявшей между елями. Учитель шел впереди, опираясь на узловатую палку, найденную на обочине. Его свободная, размашистая поступь вызывала восхищение Януэля, юноша едва поспевал за ним, стреноженный непривычной кожаной обувью, сжимавшей ступни и щиколотки. Несмотря на лесную прохладу, ему хотелось переобуться в легкие сандалии и ощутить под ногами влажную почву. Как бы там ни было, вскоре Януэль вновь проникся удивительной свободой движения, которую, как ему казалось, он совершенно утратил. После трех долгих лет, проведенных в Башне, он свыкся с жизнью в тесном, замкнутом пространстве. Окрестные просторы ему удавалось видеть лишь мельком в узкие щели бойниц. Все же он сознавал, что сами по себе стены еще не делают его узником, да и раскинувшаяся перед ним панорама мало-помалу смягчила горькие мысли юноши. Подчиняясь ритму ходьбы, заданному наставником, Януэль даже обогнал учителя, но затем остановился, поджидая, когда тот проберется сквозь завесу низкорастущих ветвей.

Когда солнце уже было в зените, мэтр наконец решил устроить краткую передышку. Наскоро присев, они разломили пшеничную лепешку, запив скудный завтрак несколькими глотками вина.

— Нынче вечером у меня будет возможность преподать тебе несколько жизненных уроков, — заметил мэтр Фарель, снова приторачивая бурдюк к поясу.

— Но я отлично знаю, как приветствовать благородных сеньоров и как вести себя за столом, — нахмурившись запротестовал Януэль.

— Может, и знаешь, — насмешливо протянул наставник, — но я хотел бы увериться в этом. Ты хотя бы захватил столовые приборы, коих требует обычай?

— Приборы?..

— И ты еще утверждаешь, что владеешь придворными навыками? Глупец! — воскликнул Фарель, взъерошив волосы на голове юноши. — Ты ничего не знаешь о придворных. Ну, вечером приступим. — С этими словами он, опершись на палку, выпрямился. — И будь добр, не спеши так. Путь предстоит нелегкий.

Шмыгнув носом, Януэль утерся тыльной стороной руки.

— Уверен, что вы справитесь, — заметил он.

— Не дерзи, — проворчал учитель, слегка огрев Януэля палкой по спине.

Юноша рассмеялся и легко зашагал к ущелью.

 

По мере подъема лес становился все светлее, и вскоре сосны уступили место каменным валунам, окруженным прогалинами. Януэль не раз оборачивался, оглядывая открывшиеся дали. На горизонте виднелись приземистые домишки Седении и взметнувшаяся ввысь стрела фениксийской Алой Башни. На этом расстоянии Башня казалась Януэлю вытянутой над волнами рукой потерпевшего кораблекрушение. Быть может, это был знак разлуки. Во всяком случае у него возникло ощущение, что ему не суждено больше вернуться туда. Неужели Башня исчезнет из его жизни? Размеренная молчаливая ходьба располагала к размышлениям. Юноша задумался о том, отчего в окружающих его реальных предметах ему так часто предстают видения моря и волн.

В детстве ему лишь однажды довелось оказаться на Грифийском морском побережье. Ему запомнился запах — смесь соли и крови, а также розоватый оттенок морской пены на гребнях волн... Это было во время войны за владычество над морем между империей и Берегом Аспидов. Тысячи подданных готовы были умереть, сражаясь на побережье против империи Грифонов, в то время как в портах, видневшихся на горизонте, суда Аспидов сражались с химерийским флотом.

— Ущелье...

Впереди в четверти лье виднелась заснеженная впадина между двумя горными отрогами. Януэль почувствовал, как вдоль спины пробежало зловещее покалывание. Он узнал видневшуюся вдали скалу в форме кольца: возле нее три года назад он рухнул без сил, обреченный на смерть. Устремив взгляд на льдисто мерцавшие звезды, он ждал, когда его засыплет снегом. Мальчик надеялся, что ему не придется слишком долго страдать и не ведающий жалости холод единым вздохом загасит огонек его сердца.

— Ну наконец-то, — пробормотал мэтр Фарель, которому этот подъем дался явно нелегко. — Помоги мне, малыш, я не в силах сделать больше ни шага...

Януэль тотчас пришел на помощь учителю, все еще не отрывая взгляда от одинокой скалы. Они медленно дотащились до этого места, миновали узкий проход между скалистыми уступами, и их взорам открылись вершины Гордока. Их покрытые льдом зубцы — охранительный символ империи — протянулись до самого горизонта. В окрестностях кое-где уже засветились бледные огни горных деревушек.

Мэтр Фарель, с искаженным от усталости лицом, указал дрожащей рукой на восток:

— Видишь, вон там...

Прищурившись, Януэль разглядел в указанном направлении голубоватое свечение.

— Имперская крепость, — выдохнул наставник, без сил опускаясь прямо на снег.

Януэль слышал, что стены крепости возведены из эферита — каладрийского камня, имевшего сапфировый оттенок. Империя получила этот камень в дар при правителе Седерионе; великий император предоставил в ту пору поддержку каладрийцам, которых осаждали войска василисков. Объединенные силы грифийцев и каладрийцев одержали верх над неприятелем, и в ознаменование этого союза Каладрия отрядила своих лучших архитекторов, чтобы возвести в империи неприступную крепость из эферита. На протяжении веков в воздвигнутой ими цитадели проводились традиционные празднества в честь императора.

— Устроимся на ночлег здесь, — распорядился мэтр.

Путники обнаружили небольшой грот, где можно было хотя бы укрыться от ветра. Януэль бросил на учителя взгляд, полный сочувствия. Похоже, ему предоставлялся случай хотя бы отчасти вернуть долг благодарности наставнику. Юноша гордо выпрямился.

 

ГЛАВА 6

 

Мэтр Дирио излучал благожелательность и доверие. Полный, с изрядным брюшком и окладистой сизой бородой, которую он холил, расчесывая и подрезая каждое утро. Он всегда пребывал в хорошем расположении духа. Фениксиец с присущим ему педантизмом воспринимал своих учеников как одаренных, но весьма непослушных молодых людей, однако он крайне редко бывал суров с ними. На его взгляд, все они стоили друг друга, и редкие поражения, которые терпели ученики, покинувшие Башню, он склонен был объяснять просчетами их наставников.

Дирио вполне оценил возможность поработать с Силдином. Этот на редкость восприимчивый, хоть и частенько отлынивавший от заданий ученик выполнял упражнения Завета с поразительной легкостью.

Так или иначе, но в настоящий момент наставник был не склонен разделять воодушевление юноши. Силдин споро шел вперед, он насвистывал веселый мотив, уверенный, что вскоре перед ними откроются несколько потускневшие и обветшавшие красоты имперской крепости. Он нимало не сомневался, что путь его лежит именно туда, к Эспильонской Башне, где образование фениксийцев получает, так сказать, завершающую огранку.

 

Чтобы не возбуждать ничьих подозрений, мэтр Игнанс намеренно устроил так, чтобы правда открылась Силдину как можно позже. «Если на вас нападут, — говорил он мэтру Дирио, — то лучше, если юноша будет считать, что является избранником императора. Даже под пытками вы, Дирио, не должны проговориться, что все обстоит несколько иначе. Хотя сам Силдин может сообщить то, что известно ему...» Эта загадочная фраза неотступно звучала в ушах бедного наставника. Он размышлял о том, стоило ли удовольствие, которое лига намеревалась доставить императору, риска принести в жертву столь блестящего и многообещающего ученика.

Мэтра Дирио заботила вовсе не собственная участь: не важно, умрет ли он завтра или же через несколько лет. Жизнь в Башне Седении была достаточно щедрым даром, чтобы бояться смерти. Впрочем, он был уверен, что ничего скверного с ними не произойдет. Панические предположения мэтра Игнанса вызывали в нем скорее растерянность, чем тревогу. Вовсе не стоило воображать, что за каждым поворотом дороги их подстерегают убийцы. Из-за Возрождения имперского Феникса не стоит убивать. Разумеется, это значительное событие и для лиги, и для империи, но в этом случае, как считал наставник Силдина, победа или поражение вовсе не потрясут мир, ну разве что приглашенных на императорскую церемонию. В любом случае осечек здесь до сих пор не случалось!

Ему были близки повседневные заботы мэтра Фареля, заботливо пестовавшего юных послушников. Фарель считал, что люди куда важнее, чем политические интересы. Он, так же как и его друг Дирио, не был озабочен продвижением по иерархической лестнице, он не домогался почетного места в Башне Альдаранша. Работа, общение с учениками занимали все его время. Остальное он охотно предоставлял более честолюбивым наставникам, для которых высшей целью бытия было попасть в материнскую лигу.

Дирио подметил, как напряжены плечи Силдина. «Бедный мальчик, — подумал он. — Простит ли он этот обман?» По правде говоря, в этом он сомневался, хоть и утверждал обратное перед мэтром Игнансом. Слишком часто Силдин демонстрировал свою приверженность к почестям, чтобы смириться с тем, что им пожертвовали и он оказался за бортом.

Мэтр Дирио вздохнул и, опираясь на узловатую палку, попытался попасть в ритм упругой походки Силдина. Он рассчитывал, что еще до наступления сумерек им удастся расположиться на гумне, обычно служившем укрытием местным дровосекам. Там, под крышей, им будет теплее.

В дощатом сарае, притулившемся на лесной опушке, не было перегородок. Силдин, вошедший первым, неодобрительно глянул на брошенные в глубине гумна соломенные тюфяки.

— Эти грязные подстилки, похоже, просто кишат насекомыми, — предупредил он наставника.

Тот, пожав плечами, подошел к тюфяку и, указав на него палкой, произнес:

— Этот мне подходит.

Силдин скорчил неодобрительную гримасу.

— Уж меня-то вы могли бы от этого избавить. Я предстану перед императором, воняя, как нищий, — проворчал он.

— От тебя и так несет мокрой псиной, — насмешливо парировал наставник. — Лучше поблагодари седенийцев, которые соорудили это гумно, и ложись. Хочу, чтобы ты как следует отдохнул перед завтрашним днем.

Мэтр Дирио не без горечи отметил, как злобно вспыхнули синие глаза воспитанника. Учитель неоднократно пытался внушить Силдину краеугольные ценности Завета, но юный фениксиец с непонятным упорством отталкивал их. В Башне бедность отнюдь не являлась предметом восхваления, но наставники нередко говорили о неизбежности лишений, о том, что надо уметь переносить их стойко, чтобы дух учеников укрепился и изобилие не застало их врасплох. Однако, чтобы преодолеть отвращение Силдина к вышеозначенным испытаниям, авторитета учителя было явно недостаточно. Наставник не единожды отбирал у него предметы роскоши, например шелковый шарф, подаренный Силдину влюбленной в него жительницей Седении. Дирио умолчал об этом случае и о многих других, и старейшина Башни ничего не узнал. Дирио опасался, что подобные случаи могут послужить для мэтра Игнанса предлогом, чтобы окончательно решить судьбу ученика, отослав его прочь из Башни. Он вновь и вновь предостерегал и увещевал Силдина. Несомненно, наставник, как и многие другие, поддался обаянию юноши, пораженный той глубиной мысли, что отличала проводимые Силдином ритуалы Возрождения. Правда, Силдин потерпел неудачу в испытании, которое называлось Великим Объятием, но даже этот провал, в конце концов определивший участь юноши в глазах мэтра Игнанса, не заставил ученика понять, сколько усилий пришлось приложить наставнику, чтобы его оставили в Башне. Подобная неблагодарность глубоко опечалила добродушного Дирио. В его душе шевельнулось сомнения: а вдруг, несмотря на одаренность и упорство в достижении цели, этот подросток никогда не станет подлинным фениксийцем?

 

Силдин улегся, скрестив руки под затылком. Он не обратил ни малейшего внимания на душевное состояние учителя. Раздосадованный скудостью окружающей обстановки, он погрузился в заветный мир грез об имперской крепости. Он мечтал о богато разодетых, благоухающих женщинах, о белизне их кожи, некогда мелькавшей перед ним в приоткрывшихся занавесях портшеза. Теперь он был уверен, что все эти гордые придворные дамы готовы распахнуть ему свои объятия, и эта мысль заставляла его трепетать от нетерпения. Он жаждал покинуть стены Башни, ограничивавшие его свободу, избавиться от строгой дисциплины, требовавшей от ученика слепого повиновения. Правда, с Башней его связывало одно драгоценное воспоминание.

Януэль.

Силдин не мог объяснить, чем тот притягивал его. Понять это было невероятно сложно, как и то, почему, когда Януэль поведал о своих ощущениях вблизи Феникса, на глаза Силдина навернулись слезы. До встречи с Януэлем Силдин не знал, что значит плакать, и это новое для него ощущение было равносильно дружеской клятве. Со времени знакомства с Януэлем он защищал его как родного брата. Януэль и не подозревал о ночных стычках друга с теми, кто завидовал их успехам. Яркие способности обоих юношей вызывали раздражение у большинства учеников, объединившихся против них во имя торжества посредственности. Но Силдин умел постоять за себя, и если ему случалось в драке выбить кому-нибудь зубы, то он не испытывал при этом ни малейшего раскаяния.

Силдин намеревался щедро распространить на друга те благодеяния, которыми император обычно осыпал тех, кто совершил воскрешение имперского Феникса. Ученики лиги фениксийцев чаще всего отказывались от почестей, повинуясь строгим ограничениям Завета. Но Силдин надеялся стать в этом смысле исключением из правил и даровать Януэлю те удовольствия, в которых им так долго было отказано в Башне.

 

Мэтр Дирио уже мерно похрапывал на своем тюфяке, сцепив руки на объемистом брюхе. Он заснул, даже не вспомнив об ужине. У Силдина желудок свело от голода; он встал и потихоньку двинулся ко входу на гумно. Там лежал мешок со снедью, захваченной в дорогу. Он наклонился, чтобы развязать его, но, приглушенно выругавшись, попятился. Внутрь торбы с едой заползла какая-то светящаяся тварь. Он схватил и яростно потряс мешок, чтобы вывалить содержимое на землю. Оттуда с мерзким звуком шлепнулась белеющая масса каких-то странных червей.

— Что это?.. — пробормотал он, отступив на шаг.

Отброшенный в пыль мешок съежился и опал. С гримасой отвращения Силдин обогнул кишащую расползающуюся массу. От распространившегося по сараю тухлого запаха у него перехватило дыхание. Он двинулся к спящему наставнику и потряс его за плечо.

— Мэтр Дирио! — крикнул он, дернув его за ворот рясы.

— Ну что?.. Что такое? — выговорил тот не открывая глаз.

Затем, уже очнувшись от сна, он различил во тьме светящееся пятно, которое, расползаясь мало-помалу, преграждало выход.

Сердце старого фениксийца охватил леденящий холод. С помощью Силдина он с трудом приподнялся, пытаясь справиться с нахлынувшим страхом. Он знал, слишком хорошо знал, что это за черви, ему незачем было предаваться догадкам. Одной рукой он нащупал свой посох, другой — плечо ученика.

— Нужно убираться отсюда! — приказал он. Лицо его было мертвенно-бледным. — И как можно скорее.

— Но это всего лишь черви... — заметил Силдин.

Он пытался приободриться, хотя голос его заметно дрожал. Юноша не мог оторвать глаз от омерзительного зрелища копошащейся массы. Это явно не могло быть природным явлением. Он отодвинулся, оценивая, насколько прочны доски расположенной против входа стены. Отсыревшие, они слегка расходились и вообще не казались особенно крепкими. Полный решимости пробить брешь в стене, прежде чем черви доберутся до них, Силдин просунул пальцы в щель и потянул что было силы. Доска с треском подалась. Он повторил попытку, в то время как Дирио бормотал молитву, следя за приближающимся пятном. Ни тот ни другой не желали рисковать, попытавшись пробраться к двери по кишащим паразитам.

Под лихорадочным напором Силдина треснула вторая доска. Каблуком он вышиб третью, намереваясь тотчас протиснуться в образовавшийся проем, но плечи его прочно застряли. Покраснев от гнева, он напрягся, чувствуя, как занозы впиваются в грудь. Внезапно в углу гумна он различил чей-то силуэт. В противоположном маячил еще один.

— Эй! — крикнул он. — Помогите!

В ответ донесся хриплый звук. Он вновь рванулся, но безуспешно. В лунном свете он разглядел лица тех, кто медленно надвигался на него, и глаза его округлились от ужаса. Он сделал еще одну тщетную попытку высвободиться, но застрял окончательно, пронзенный внезапной болью.

— Харонцы! — хрипло выдохнул он куда-то во тьму.

Дирио не падал духом, хотя уже ясно понимал, что мэтр Игнанс был прав в своих предсказаниях. Фениксиец палкой отбрасывал и давил подползавших к нему червей. Тем временем Силдину все же удалось вырваться из гумна, и мэтр Дирио попытался просунуть ногу в образовавшийся в дощатой стене проем.

Силдин выпрямился, стараясь вытащить вонзившуюся в плечо щепку. Затем он прикинул расстояние, отделявшее его от противника; забыв о наставнике, он рванулся к лесным зарослям, которые были совсем близко, но, сделав несколько прыжков, понял свою ошибку. От елей, обступивших поляну, остались лишь стволы, видневшиеся во мраке, да подгнившие нижние ветки, серебрившиеся в слабом свечении луны. А чуть поодаль из зарослей медленно, как во сне, появлялись адские твари. Юношу объял ужас. Пошатнувшись, он отступил; в этот момент до его ушей донесся душераздирающий крик наставника.

Два харонца, проникших сквозь стены гумна, терзали старого фениксийца, застрявшего в проломе. Их руки легко, как по маслу, проникли в его чрево и вырвали внутренности. Крики стихли — пришельцы из царства мертвых добрались до горла. Оторвав руку и ногу, харонцы с размаху бросили их к ногам ученика.

Силдин утратил всякое достоинство. Когда кольцо харонцев сомкнулось вокруг него, он рухнул на колени и, сотрясаясь в рыданиях, принялся их умолять:

— Пощадите, прошу вас... Пощадите...

 

ГЛАВА 7

 

Когда заходящее солнце отбросило кроваво-красный отблеск на вершины Гордока, Януэль и Фарель устроили привал в случайно обнаруженном ими гроте. Усевшись на корточки друг против друга на обледеневшей почве, они пытались хоть чуть-чуть согреться при пламени фонаря. Чтобы его свет не пробивался наружу, мэтр затянул вход в грот темной тканью. Ему не хотелось волновать Януэля, но не раз на протяжении этого дня ему казалось, что за ними наблюдают. За неимением доказательств он предположил, что это, должно быть, некая таинственная наемница, нанятая мэтром Игнансом сопровождать их до крепости. Тем не менее предосторожности ради им обоим стоило быть начеку и отдыхать поочередно.

— Взгляни-ка, — сказал мэтр Фарель Януэлю, доставая из мешка какой-то сверток. — Нам есть чем подкрепиться.

Он развернул белую ткань, там оказался телячий паштет. Разнесшийся аромат вызвал у Януэля восторженное восклицание.

— С миндальным молоком и пряностями... — уточнил мэтр и, посмеиваясь, вонзил в паштет нож. Он отрезал тонкий ломоть и намазал его на кусок белого хлеба. — Ешь, мой мальчик.

Просияв, Януэль от души отдал дань паштету, умеренно запивая его вином, чтобы разогреть закоченевшие руки и ноги. По завершении трапезы учитель тщательно вытер нож и устроился поудобнее.

— Что ж... Завтра мы будем в крепости. Жаль, что у нас в запасе мало времени. Надеюсь, что ты внимательно выслушаешь то, что я скажу тебе.

Януэль кивнул. После бурно проведенного дня и сытной еды он впал в какое-то оцепенение. Ему с трудом удалось сосредоточиться.

— Так вот, прежде всего ты должен усвоить одну вещь: какое бы положение ни занимал человек, попавшийся тебе навстречу, ты должен приветствовать его, как положено в Завете. Фениксиец таким образом демонстрирует, что он подчиняется лишь членам своей лиги. Постарайся не краснеть и хорошенько смотри, куда ступаешь. Конечно, царящая в имперской крепости роскошь произведет на тебя глубокое впечатление, но это не должно отвлекать твоего внимания. Как можно чаще повторяй молитвы, это поможет тебе сосредоточиться. Я хочу, чтобы ты уподобился крепости, что не доступна никакому натиску. Тебе ясно? Будь внимателен, вслушивайся в то, что происходит вокруг, но не позволяй, чтобы это полностью поглощало твое внимание. Это важно, мой мальчик. Во время перемены блюд следует освободить проход. В основном большинство приглашенных чтут обычаи и умеют хранить молчание, но всякое может случиться. Бывает, пьяницы выкрикнут что-либо, что может помешать тебе сосредоточиться.

— А император? — выдохнул Януэль. — Что мне следует делать, когда я предстану пред ним?

— Это единственный человек, перед которым ты должен склониться. Встань на одно колено и поприветствуй его в соответствии с Заветом. Ты не должен обращаться к нему, пока он сам не заговорит с тобой. При этом твои ответы должны быть краткими. Если он вознамерится заставить тебя сказать более чем следует, я вмешаюсь. — Он запустил руку в мешок и вынул два прибора. В свете фонаря он разложил ложки и ножи. — Согласно традиции твое место за столом среди жрецов империи Грифонов. Трапеза должна проходить в молчании и заканчиваться, когда камергер придет за тобой, чтобы отвести в залу пиршества.

— Вы будете среди жрецов, учитель?

— Нет. Ты будешь один с того момента, когда начнется празднество. Я буду находиться за столом императора, мы встретимся, лишь когда пробьет час Возрождения.

Помолчав, он протянул Януэлю массивные серебряные приборы, на которых был выгравирован знак Феникса.

— И вот еще что, — добавил мэтр. — Там будет множество женщин, причем некоторые из них куда прекраснее, чем те, что являлись тебе в мечтах. Не усмехайся, мой мальчик... Это одна из причин, по которым отвергли Силдина. В любом случае ты не должен встречаться с ними взглядом. Ради шутки кое-кому было бы приятно играючи смутить фениксийца.

Взгляд мэтра затуманился. Фениксийские заповеди все же не могли затмить мимолетного воспоминания о юной женщине, лет десять назад оказавшейся на его пути в одном из переходов крепости. Он сознавал, что она играет взятую на себя роль, подобно тому как он строит свою карьеру в стенах Башни. Но в душе он воспринял ее как волшебное окно, приоткрытое в иную жизнь. Тогда Фарель долго не мог заснуть, порой в ночном ветерке ему чудился запах меда, которым благоухали ее волосы. Для нее игра состояла в том, чтобы заставить его отступить от правил лиги. Правда, и самим фениксийцам порой приходилось пускаться на ухищрения, чтобы продвинуться вверх. И все же тайное воспоминание об этой встрече он хранил в глубине души как сокровище. Об этом не знал никто, кроме той самой дамы с ее медовым ароматом.

— Так вот, — заговорил мэтр громко, чтобы замаскировать свое замешательство, — женщины...

— Я знаю, в чем состоит риск. — Януэль скрестил руки на груди. — Вы много раз предостерегали меня.

— Да... что ж, если быть кратким: устремляй свой дух к Возрождению, все прочее не имеет ни малейшего значения.

— Но, учитель, вы говорите мне о трапезах, о женщинах — и при этом ни слова об имперском Фениксе! Можно подумать, что все, что от меня требуется, — это поздороваться с приглашенными и избегать их взглядов...

— Достаточно! — сухо прервал его мэтр Фарель.

Лицо Януэля потемнело.

— Мальчик мой, — голос мэтра смягчился, — если я не заговариваю с тобой об этом, то сие означает, что для этого есть основания.

— Но вы учили меня совершенно другому!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вы говорили об открытии кристаллов, о том, что нужно время, чтобы войти в контакт с ними, понять их. Меня сочли способным осуществить самое важное Возрождение за всю мою жизнь, а у меня не будет даже нескольких часов для подготовки!

— Ты узнаешь об этом позже, когда наступит подходящий момент.

Под действием вина, а быть может, и этой новой близости с наставником теперь, когда они вдвоем покинули Башню, Януэль осмелел:

— Нет, мой учитель!

— Как это «нет»?

— Нет, я не буду ждать. Я хочу узнать обо всем сейчас, — настаивал Януэль, удивленный собственной смелостью.

Мэтр Фарель заколебался, одновременно удивленный и раздраженный. Он понимал реакцию своего ученика, но о тайне имперского Феникса можно было заговорить, лишь находясь под защитой стен крепости. Сделав глоток вина, он примирительно сказал:

— Послушай, обещаю тебе, что в тот момент, когда мы наконец прибудем к императору, я доверю тебе абсолютно все, что следует знать об этом.

— Но зачем ждать? Это нелепо.

— Разве я когда-либо обманывал твое доверие?

Януэль со щемящим сердцем отрицательно помотал головой.

— Так вот. Разве я хоть раз попытался обмануть тебя? Солгал ли я насчет предстоящих тебе испытаний?

— Нет, — прошептал Януэль.

— Отлично. Так мне можно поверить и на этот раз.

— Конечно! — Януэль пытался оправдаться. — Вы прекрасно знаете, что я верю вам. И это не...

— Тише! — Мэтр поднял указательный палец. — Ты ведешь себя как глупый юнец, и мне это не нравится. Я допускаю проявление инициативы, — произнес он, нахмурясь, — но не идиотское поведение. Тебе известно, мой мальчик, что я всегда позволял оспаривать мои утверждения, если тебе покажется, что они продиктованы чем-то иным, нежели уважение, доверие и следование принципам Завета. Если я храню молчание, то делаю это сознательно, охраняя тебя и в то же время служа лиге. Разумеется, мне понятно твое любопытство, хоть я и нахожу его оскорбительным — по отношению к тебе самому, ко мне и к Хранителям.

— Вы ошибаетесь, наставник. Мне всего лишь хотелось подготовиться к испытанию, чтобы не разочаровать вас.

— Огромное заблуждение, мой юный друг, огромное. В тот час, когда ты склонишься над кристаллами Священного Пепла, за твоими действиями буду следить не только я, но все фениксийцы империи.

«Все эти взгляды... ставки в непонятной игре... соблазны, которым необходимо противостоять, — думал Януэль, покусывая палец. — Парадоксально, но Фарель не ведает о подводных камнях, которые могут всплыть в течение этой церемонии». В прошлом Януэлю довелось повидать и узнать немало — пыл сражений, умелых бойцов, что теснились вокруг его матери. От этого сохранились лишь приливы смутных воспоминаний, мгновенные вспышки видений, вновь растворявшиеся в мареве его снов. Его тревожил этот зов прошлого, возникающий порой в самый неподходящий момент.

Облизав пересохшие губы, Фарель положил руку на плечо Януэля:

— Отныне мы с тобой находимся далеко от Башни, не забывай об этом. Если...

Януэль жестом прервал его. Прижав палец к губам, юноша указал на джутовую ткань, прикрывавшую вход в грот.

— Что там? — прошептал наставник.

— Какой-то шум снаружи, — выдохнул Януэль.

— Должно быть, дикий зверь... — предположил Фарель.

— Нет, — ответил Януэль, задувая фонарь. Их обступила тьма. Затаив дыхание, фениксийцы напряженно вслушивались. Януэль, запустив руку в мешок, извлек оттуда нож, затем медленно, рассчитанным движением взялся за полог, собираясь проскользнуть наружу.

— Януэль, не надо! — прошептал учитель, удерживая его за запястье.

Юноша оттолкнул его руку и быстро отвернул ткань. Ущелье было залито лунным светом, и Януэль, втянув голову в плечи, тотчас переместился в тень ближайшей скалы. По опыту ему было известно, что если вход в грот стережет лучник, то стрела просвистит тут же. Но нет, никакого шума, даже звука собственного дыхания было не различить в молчании ночи. Под защитой скалы Януэль присел на корточки и оглядел окрестности. Он был убежден, что кто-то хочет незаметно подобраться к их стоянке. Чувства его обострились, за каждым горным выступом ему мерещился чужак, и, возможно, не один.

Взявшись покрепче за рукоятку ножа, он отважился обогнуть скалу, чтобы взглянуть на тропу, по которой они шли. Он остановился, вглядываясь во тьму. Напрасно. Пришелец, кто бы он ни был, бесследно исчез. Пригнувшись, Януэль обошел подступы к гроту, чтобы окончательно убедиться в этом. Так ничего и не обнаружив, он вернулся к наставнику.

Фарель, вцепившись обеими руками в палку, ждал его внутри грота. На лице его читалось сильнейшее напряжение, незрячий взгляд напомнил Януэлю мэтра Игнанса.

— Никогда не делай больше так... — сказал учитель, опуская свой посох.

Он попытался не выдать пережитого им волнения, но голос его дрогнул. Мог ли он признаться тому, кого обязан был защищать, что страх, болезненный внутренний страх помешал ему отдернуть полог и протянуть ученику руку помощи? От мысли, что ночной бродяга может оказаться выходцем из Харонии и Януэль рискует жизнью, столкнувшись с ним, его руки и ноги сковало смертельным ужасом... С горечью в сердце он выронил палку из рук и опустился на землю.

— Учитель? — обеспокоенно спросил ничего не заподозривший юноша.

Фениксиец лишь махнул рукой, он даже не поднял глаз, предпочитая держать их закрытыми, пока не испросит прощения у Фениксов. Пытаясь успокоиться, Фарель внушал себе, что их потревожила наемная телохранительница, затем, применив магию Огня, старый фениксиец мысленно заключил себя в теплый круг.

Януэль только пожал плечами, укорив себя за то, что устроил беспричинный переполох. Он завернулся в одеяло и, сморенный усталостью, мгновенно заснул.

 

Фарель разбудил его на заре, предложив на завтрак воду из ручья и белый хлеб. Януэль было запротестовал, обнаружив, что наставник всю ночь охранял его сон, но мэтр не стал ничего объяснять. Победив свой страх, Фарель вначале обошел окрестности в поисках таинственного пришельца, не зная даже, кого он ищет — охранника, нанятого Игнансом, или коварного врага. Но ночной посетитель так и не был обнаружен. Наставник подождал, пока юноша перекусит, и затем, тяжело ступая, они направились по тропе, ведущей к имперской крепости. Свое ночное бдение Фарель посвятил молитве, чтобы затянулась душевная рана от происшествия, случившегося накануне, но это не помогло: болезненное воспоминание, осевшее в глубине души, оставалось ярким, как вспышка кинжала, резанувшего плоть. Он чувствовал, что как представитель лиги несет ответственность за вылазку Януэля.

Какой же пример мужества он может подать Януэлю, если его до сих пор преследует образ харонца?

Нависшие над горами, подобно темному своду, тревожные облака не рассеивались почти до самого полудня. Дорога, по которой следовали путники, вилась, повторяя все подъемы и изгибы горного рельефа, между поросшими лишайником скалами. Фарель, истощенный бессонной ночью, не сводил глаз с крепости. Днем над ней можно было различить силуэты Грифонов, испокон веков охранявших ее. Устроившись на вершинах башен, они окидывали зорким взглядом заснеженные подступы к цитадели.

Некогда Януэлю доводилось в городах, селениях и феодальных наделах империи видеть подобные создания. Его мать объясняла ему, каким образом в древние времена слились воедино лев и орел. Так у Грифона оказались туловище и хвост льва в сочетании с орлиной головой и крыльями. Эта двойственная принадлежность к воздуху и земле делала из них серьезных противников для всякого, кто посмел бы нарушить границы империи. Януэль питал к ним не меньшее уважение, чем к Фениксам, хотя и сожалел о том, что обычным людям недоступно общение с последними. Когда Януэлю исполнилось семь лет, его мать добилась, чтобы он увидел Грифона. Воспоминание об этом было для него драгоценным. Он отчетливо помнил размах его крыльев — не меньше чем в две повозки, составленные одна за другой, — его длинную грациозную шею, по оперению которой можно было в первый день после смерти Грифона узнать его историю.

Собиравшийся с самого утра дождь наконец разразился. Вначале редкими тонкими струйками, а затем стеной, так что им пришлось укрыться под скальным навесом и выжать промокшую насквозь одежду.

— Боюсь, что мы прибудем на место лишь с наступлением ночи, — сообщил наставник, дрожа от озноба.

Януэль, которому холод не доставлял больших неудобств, сожалел, что они не могут продолжать путь. Для него дождь был даром небесным, жизненным явлением, позволявшим расцветать растениям. Как-то раз они поспорили на эту тему с капитаном Фалькеном; когда ноги скользили на поле брани из-за моросящего дождя, он повторял: «Малыш, дождь — это не что иное, как слезы наших мертвецов! Да, это плач всех добрых людей, что скитаются в Харонии. Неудивительно, что нас при этом пробирает до костей...»

Дождь поливал без передышки, и путникам ничего не оставалось, как ждать, когда просохнет одежда. Наконец мэтр принял решение отправляться в путь, не дожидаясь, когда начнет проясняться. И вот около пяти часов, сгорбленные и промокшие до последней нитки, они оказались в эпицентре грозы. Временами, когда вслед за прогремевшим раскатом грома вспышка молнии разрывала мрак, Януэль видел, каких усилий стоит мэтру Фарелю оторвать ноги от почвы, превратившейся в настоящее болото. В вечерних сумерках сквозь грохот ливня прорвался чей-то резкий голос, скомандовавший:

— Стоять!

 

ГЛАВА 8

 

Они застыли, обернувшись, и через мгновение оказались в кольце — вокруг возвышались темные силуэты людей в капюшонах. Нащупав палку, Фарель приготовился. У Януэля при нападении немедленно сработала прежняя реакция: он невольно схватился за рукоятку кинжала. Он всматривался в возникших из ночной тьмы людей, стараясь дышать размеренно. Мускулы его были напряжены.

— Спокойно! Именем императора.

Януэль почувствовал на своем плече руку наставника. Это был знак расслабиться.

От группы отделился человек среднего роста, под его плащом виднелась медно-рыжая тога, какие носили жрецы Грифонов. Он держал зажженный фонарь. Януэль с ужасом разглядел на его руках пушистый подшерсток.

Мимикрия! Значит, это правда. Это были первые признаки превращения в Грифона.

На втором году обучения Фарель поведал ему, что Фениксы порой даруют особенные знаки тем, кто посвятил свою жизнь Хранителям и с юных лет жил рядом с ними. Прародители нынешних хранителей своим рождением были обязаны магии Потока, поэтому на своих земных служителей они оказывали странное, а порой ужасающее воздействие. Эти служители мало-помалу начинали переживать некие метаморфозы — вначале это были незначительные, затем более явные перемены. Тело человека претерпевало глубокие физические изменения, приобретая сходство с обожаемым Хранителем. Януэль понимал, что до поры до времени эти признаки удавалось скрывать, но лишь до того момента, пока их носитель не возводился в высшее достоинство и не обретал всю полноту трансформации. Вообще мимикрия выпадала на долю лишь немногих наиболее крупных служителей культа, и вплоть до самой смерти они стойко переносили страдания, связанные с различными фазами мутации. Какое-то время Януэль задавался вопросом, каковы могут быть последствия общения с Фениксами.

Когда мэтр Фарель поднял свой фонарь и осветил лицо подошедшего жреца, юноша почувствовал, что сердце его сжалось. Вместо рта у того были ороговевшие челюсти в форме клюва, кожа от основания шеи до самого подбородка была покрыта изумрудно-коричневым оперением. И только глаза, глядевшие на путников с тревожащей резкостью, оставались человеческими. Его, по всей видимости, сопровождали не жрецы, а солдаты имперской гвардии. Их можно было узнать по гербу на камзоле, шитому пурпуром и золотом, таким же, как у их предводителя, плащам, а к поясу у каждого был прикреплен меч в ножнах.

Мэтр Фарель поставил фонарь на землю и сделал знак приветствия в соответствии с Заветом. Януэль повторил его вслед за ним. Жрец в свою очередь поприветствовал их, воздев вверх левую руку со скрюченными, как когти, пальцами.

— Добро пожаловать, фениксийцы, — произнес он гнусавым голосом. — Мы ждали вас.

— Извините за опоздание, — ответствовал Фарель. — Мы задержались из-за дождя.

— Но именно благодаря ему некоторые из приглашенных уже прибыли...

Фарель шепнул Януэлю, что тот намекает на членов ордена Пилигримов — братства, хранившего свои секреты настолько ревностно, что его представители совершали переходы лишь ночью во время грозы.

— Камергер направил нас навстречу вам, мы должны сопроводить вас в имперскую крепость, — продолжил жрец.

— Да будет пламя Фениксов вечно озарять ваше сердце, — поблагодарил его мэтр Фарель.

— Пусть око Грифона поможет вам разглядеть обманщиков, готовящихся за вашей спиной нанести удар, — эхом откликнулся собеседник. Он повернулся к солдатам, жестом повелев им следовать по обочине дороги. — Следуйте за нами.

 

Они находились гораздо ближе к цитадели, чем им до этого казалось. О ее местонахождении говорили бесчисленные огоньки, мерцавшие в пелене тьмы. Потом обозначились внушительные очертания возведенных из эферита стен, которые под воздействием дождя светились синим ночным светом.

Между пятью основными расположенными по кругу башнями пролегли высокие крепостные стены, увенчанные остроконечными зубцами. С двух сторон стены вплотную примыкали к горе, под сенью которой высилась сама крепость. Массивное, суровое сооружение, выстроенное в форме полумесяца, взметнулось ввысь на пять сотен локтей. Именно там, на самом верху, и располагались покои императора.

Януэль был поражен простотой этого ансамбля, столь ярко воплотившего архитектурные приемы каладрийцев. Он напомнил ему монастыри, возведенные орденом госпитальеров вдоль дорог империи, где они с матерью не раз спасались от зимней стужи.

Внутрь крепости они прошли через главные ворота. Бронзовые двери башни, наиболее сильно выдававшейся вперед из укреплений крепостного вала, вели в просторное помещение, под сводами которого в два ряда вытянулись алебардщики с бесстрастными лицами. Путники молча миновали их, проследовав во двор. Януэль невольно задержал дыхание, так как его взору открылось головокружительное зрелище: мощное здание из правильных отшлифованных блоков эферита. Архитектурное решение было настолько простым, что фасад являлся лишь чередованием каменных глыб. На то, что в здании кто-то обитает, указывали лишь огоньки в слуховых окнах.

Жрец, возглавлявший процессию, жестом отпустил охрану и пригласил Януэля и его наставника проследовать за ним. Януэль, впервые оказавшийся в этом замке, несмотря на все предупреждения учителя, не мог не отметить роскоши убранства замка. Речи о стойкости фениксийцев, о том, что необходимо возвыситься духом, оказались тщетными, их затмили умопомрачительные гобелены с вытканными на них сюжетами из славного прошлого империи, статуи слоновой кости, изготовленные руками ремесленников Земли Единорогов. За резными дверьми светлого дерева гасли отзвуки веселья, анфилады комнат вели в парадные залы, где на столах теснилась посуда из золота и серебра. Появились обитатели замка. Юные слуги в красных ливреях, склонившись перед гостями, поспешно исчезали. Но были и другие — дамы в платьях тяжелого шелка, за которыми тянулся шлейф тончайших ароматов. Их лица были скрыты под черными полумасками. Эти ограничивали свое приветствие едва заметным кивком очаровательной головки. Януэль, впервые оказавшийся так близко к сильным мира сего, чувствовал себя оглушенным этим спектаклем. Юноша следовал за наставником, задавая себе вопрос, можно ли остаться равнодушным перед этим опьяняющим зрелищем.

— Ваши покои, — внезапно объявил жрец. Двери, отделанные красным деревом, распахнулись, и сопровождающий пригласил их войти. При виде отведенных им апартаментов Януэль едва сдержал возглас восхищения. Комната, освещенная лишь огнем, пылавшим в большом камине, была задрапирована тканями гранатового цвета. Здесь стояли два ложа черного дерева. С шафранно-розовыми покрывалами гармонировала алая обивка кресел, придвинутых к камину.

Жрец, остановившийся на пороге комнаты, посторонился, чтобы пропустить слуг, сгибавшихся под тяжестью огромной чаши из меди, до краев наполненной водой, источавшей запах роз.

— К вашим услугам, — произнес жрец. — Нуждаются ли почтенные фениксийцы в помощи для совершения омовения?

— Нет, — сухо ответил мэтр Фарель. — В этом нет необходимости.

Едва жрец оставил их одних и притворил за собой дверь, мэтр, стукнув кулаком по каминной доске, произнес:

— Пламя Фениксов охватывает их сердце, как бы не так! Посмотри! — воскликнул он, обводя глазами комнату. — Такая роскошь, и все с одной-единственной целью — испытать тебя.

Он подошел к кровати и в ярости сорвал с нее покрывало.

— Но я не понимаю, мэтр, — озадаченно протянул Януэль.

— Ты не понимаешь? Скажи лучше, что ты допускаешь все это. Ты разочаровываешь меня, мой мальчик. Смею надеяться, тебе понравился этот спектакль? Но, может быть, этого недостаточно? Может быть, тебе бы хотелось поваляться в этой роскошной ванне, понежиться на этом ложе, предназначенном для благородного сословия? Этого ты хочешь, а?

— Мэтр, я...

— Нет уж, прошу тебя. — С этими словами Фарель бухнулся в кресло, даже не сбросив перепачканной рясы.

Он обхватил голову руками и принялся осторожными движениями растирать виски, рассеянно следя за пламенем камина. Оправившись от удивления, Януэль приблизился к наставнику и опустился возле него на колени.

— Простите меня, учитель. Вы правы. Я позволил сбить себя с толку. Я... я понял, что не думал о Фениксе с тех пор, как мы вошли в крепость. Я...

Мэтр Фарель прервал его:

— Помолимся. Помолимся вместе, чтобы учение Завета объединило нас.

Соединив ладони, они громко проговорили шесть первых заповедей. Затем наставник прошептал:

— В соответствии с Заветом необходимо, чтобы чувства были высказаны. Я выразил свой гнев, ты признал, что заблуждался. Итак, мы примирились.

Януэль покорно кивнул. Во время молитвы у него открылись глаза, и он с горечью осознал, что с легкостью поддался очарованию роскоши.

— Позвольте, я помогу вам умыться, — сказал он.

Старый фениксиец, поднявшись, снял одежду и, довольно пофыркивая, погрузился в теплую воду. Януэль, взяв лежавшую сбоку щетку, принялся растирать его спину. Это нехитрое занятие успокоило юношу, помогло ему вернуться в круг привычных мыслей. В отношения ученика и наставника в лиге входили и такие житейские моменты, лишь укреплявшие подлинно дружеские узы.

Вымывшись, они накинули на себя покрывала и устроились в креслах у камина.

— Вы помните о вашем обещании, наставник? — спросил Януэль, помешивая кочергой угли.

— Обещание?

— Я имею в виду Возрождение. То, что меня ожидает.

Старый фениксиец повернулся к ученику, запустив пальцы в свою снежно-белую шевелюру.

— Это будет самое совершенное и упоительное открытие, — произнес он торжественно. — Опыт, благодаря которому ты познаешь, до какой степени Феникс способен наполнить смыслом жизнь следующего его путем. — Он поплотнее завернулся в покрывало и глухо откашлялся. — Итак, рассмотрим подробнее... Есть одно обстоятельство, которое с любой точки зрения отличает этого Феникса от прочих: его возраст. Да-да, возраст, мой мальчик. Его история восходит к самым Истокам, к тем временам, когда Хранители затеяли между собой безжалостную войну за господство над Миропотоком. Из-за Желчи.

Януэль кивнул. Желчь была частью того неудержимого, первобытно-дикого начала, заложенного в Фениксах, которое выражалось во вспышках насилия, в инстинкте разрушения. Именно потому, что сами Фениксы не могли себя контролировать, фениксийцам приходилось совершать титанические усилия, противостоя этому темному началу.

— Ты, должно быть, помнишь, что в те самые времена и возникла Харония. Из тел погибших в этих распрях славных Хранителей и родилось царство мертвых. Так вот, — добавил учитель, отбрасывая влажную прядь, упавшую на лоб, — тебе известно, каким образом Фениксы в силу своей природы, наделившей их способностью вновь и вновь возрождаться, препятствуют Харонии распространиться на весь Миропоток?

— Да, учитель, они приносят себя в жертву. Вот почему Харонию удалось изолировать в темном и мрачном мире, параллельном нашему. Фениксы сумели огородить Харонию; они открыли способ управлять Желчью с помощью черного камня — альмандина. Этот камень, будучи помещенным на лбу каждого из выживших Хранителей, сконцентрировал в себе их Желчь, не позволяя ей завладеть ими. Но Фениксы, единственные из Хранителей, не могли использовать этот камень, им пришлось удерживать Желчь внутри. Она сгорала в их телах, умирала и возрождалась вместе с ними.

— Это так. Но ты не ведаешь того, что некоторые первородные Фениксы оказались неспособными на самопожертвование. Они существуют и сегодня.

Сердце Януэля лихорадочно забилось.

— Вы хотите сказать, что имперский Феникс...

— Ты угадал, мой мальчик. Это один из тех, кому удалось дожить от Истока Времен до наших дней.

Януэль выговорил едва слышно:

— Это невозможно...

— Да нет. Теоретически его Возрождение должно проходить в соответствии с теми же законами, как и у тех, с кем ты имел дело. Ты предстанешь перед Священным Пеплом и должен будешь управлять пробуждением Феникса-Хранителя до тех пор, пока он не склонится перед императором.

Януэль вздрогнул и непроизвольно натянул покрывало до самого подбородка. Его черные волосы на затылке оставались еще влажными, но жар очага вскоре должен был их высушить.

— Разумеется, — продолжил наставник, — подобное Возрождение требует абсолютного доверия и открытости. Стоит Фениксу-Хранителю хоть на миг усомниться в твоем призвании, ты утратишь связь с ним. Но такого не должно произойти, не правда ли? Ты, Януэль, питаешь любовь к Фениксам, никто не может отрицать этого. Я внутренне убежден, что ты сумеешь завоевать доверие огненной птицы.

— Но мне придется работать вслепую, — возразил Януэль. — Я буду действовать на ощупь, не успев узнать особенности кристаллов Священного Пепла. Я...

— Ты будешь действовать точно так же, как все прочие ученики, ранее проводившие Возрождение. Им-то ведь это удалось. Чем ты хуже?

Януэль хранил молчание. Взор его следил за языками пламени, плясавшего в камине.

— Работать с кристаллами Священного Пепла, сохранившимися от самого Истока Времен, невозможно, — вновь заговорил Фарель. — Даже мэтры Огня не сумели бы уцелеть в такой ситуации. Возрождение подобных кристаллов свершается за считанные минуты, пока догорает свеча... Потом уже слишком поздно. Представь себе лесной пожар. Едва занявшееся пламя можно погасить. Ты знаешь, что неподалеку протекает река, и успеваешь принести несколько ведер воды, чтобы залить огонь. Правда, тем временем над твоей головой собираются тучи, значит, вскоре пойдет дождь. Что ты должен делать, Януэль?

— Ну, я побегу к реке...

— Почему?

— А вдруг дождь не начнется? Так я, по крайней мере, попытаюсь что-то предпринять.

— Но ты должен догадываться, что дождь польет не сам по себе, а ты некоторым образом вызовешь его с помощью искусства фениксийцев. Да, Януэль, твой дар уподобится этому ливню, что погасит огонь. Мы научили тебя, как отправиться по тропинке, ведущей к реке, и как, ведро за ведром, добраться до сердца кристаллов Феникса. Но завтра это знание будет для тебя бесполезным. Завтра, дитя мое, Священный Пепел Истоков наполнит тебя такой духовной мощью, с коей ни за что не справиться твоим рукам, сколь бы ловкими они ни были. Тебе следует опереться на силу, что поселится в твоем сердце, а не на те навыки, что ты постиг в Башне.

— Это... поразительно. Вы утверждаете, что три года, проведенные там, прошли для меня даром?

— Как раз наоборот, мой мальчик. Законы рождают свободу. Работая под моим началом все эти долгие годы, ты позволил своему сердцу расцвести и окрепнуть, так что теперь оно сможет противостоять Священному Пеплу Истоков. Храни в душе наши уроки, но оставайся при этом самим собой. Феникс должен стать свершением человека, а не фениксийца.

— Мэтр, это я понимаю, но все же мне кажется странным, что вы употребили слово «погасить», в то время как мы говорим о Возрождении. Создается такое впечатление, что мне предстоит задуть огонь жизни...

— Конечно. Но как ты считаешь, страждут ли Фениксы именно той жизни, которую даешь ты? Не кажется ли тебе, что им хотелось бы намного большего?

— Я никогда не думал об этом.

— Вспомни о смерти двух твоих товарищей. Если бы наставников не оказалось рядом, пламя объяло бы всю Башню.

— То, о чем вы говорите, кажется мне похожим на Великое Объятие. На какой-то миг заключить Феникса в свое сердце...

— Что ж, возможен и такой взгляд на вещи. Но не вздумай когда-либо попытаться проделать подобное с имперским Фениксом. Это мгновенно убьет тебя. Ладно, — мэтр хлопнул в ладоши, — мне кажется, пора спать. Завтрашний день обещает быть долгим и нелегким.

— Благодарю вас, — с поклоном произнес Януэль.

— Ступай, ложись.

— Я отлично высплюсь в этом кресле! — воскликнул юноша.

— Это приказ, — с улыбкой бросил наставник, — не будем спорить.

Едва сомкнув веки, Януэль задумался о том, что поведал ему учитель. Мысль о противостоянии Священному Пеплу Истоков скорее воодушевила его, чем возбудила опасения. Собственная смерть страшила его куда менее, чем возможное поражение. Если он потерпит неудачу, то Феникс-Хранитель будет пребывать в кристаллах Священного Пепла... Жизненный путь Януэля привел его к фениксийцам, а ныне к тем вратам, за которыми скрываются далекое прошлое, игра судьбами Миропотока. Для него не столь важно увидеть через посредство Феникса Истоки Времен. Прежде всего нужно сосредоточиться на том, как взглядом перенести Хранителя в Миропоток. Семь проведенных им ритуалов Возрождения были знаменательными и, как сказал наставник, плодотворными. Уже засыпая, Януэль улыбнулся при мысли о том, что накануне самого важного в его жизни Возрождения он испытывает почти то же самое, что женщина накануне родов...

 

ГЛАВА 9

 

Януэль проснулся на заре от восхитительного запаха горячего хлеба. Потирая веки, он едва не подпрыгнул от удивления, обнаружив, что у самой его постели тихо переговариваются двое.

— Что вы здесь делаете? — приподнявшись, спросил он.

В повернувшемся к нему мужчине Януэль узнал жреца, сопровождавшего их с наставником в крепость. Одет он был точно так же, как накануне. Его собеседник, подросток с бледно-восковым лицом, был облачен в ливрею императорского дома. Он держал большой серебряный поднос, заставленный всяческой снедью.

— Счастлив тот, кто встает вместе с солнцем, — приветствовал его жрец. — Мне поручено позаботиться о вас в преддверии вечера.

— А где мой наставник?

— Он должен предстать перед императором.

— Когда же я его увижу?

— Сегодня вечером после ритуала Возрождения.

— О чем тут говорить, я должен увидеться с ним раньше! — возразил Януэль.

— Для меня это неожиданность, — заявил жрец. Он забрал поднос у слуги, велев ему удалиться, а сам приблизился к Януэлю.

Юноша не мог отвести взгляда от полураскрытого клюва и пушистого оперения, покрывавшего шею служителя Грифонов.

Присев сбоку на ложе возле Януэля, тот произнес, ставя перед ним поднос с завтраком:

— Меня зовут Сол-Сим. Ешьте вволю. Вот это свежий хлеб с имбирем. А там грушевый пирог и пирожки с различной начинкой. — Открыв графин, он наполнил хрустальный бокал золотисто-янтарной жидкостью. — Апельсиновое вино. Идеально для пробуждения.

Януэль притих. При мысли, что он не увидит наставника до самого вечера, юному фениксийцу сделалось вдруг одиноко.

— Простите, что осмеливаюсь настаивать, — тихо произнес он, — но мне необходимо сказать учителю несколько слов.

Рассеянно теребя накидку, жрец прищелкнул клювом:

— Боюсь, что это, скорее всего, невозможно. Повторяю, ситуация требует, чтобы он находился возле императора.

— Но что произошло? — спросил Януэль, едва ли не целиком заглатывая пирожок. Несмотря на испытанное им разочарование, аппетит все же давал о себе знать, желудок просто сводило от голода.

— Просто император должен быть уверен, что фениксийцы будут до конца поддерживать его.

Януэль с упреком возразил:

— Но фениксийцы повинуются лишь Завету.

— Вот именно. Но в данном случае речь идет не о том, кому мы повинуемся, — добавил жрец с внезапной суровостью, — а о том, против кого мы боремся.

— Вы имеете в виду... харонцев?

Нежные перышки, покрывавшие шею служителя Грифонов, взъерошились, как от резкого порыва ветра.

— Да, проблема в Харонии. Это бросает на празднество печальную тень.

— В Башне мы не говорили о подобных вещах, — признался Януэль.

— Остается лишь сожалеть об этом, — бросил жрец, переводя взгляд на пепел в камине.

Януэль ощутил в его интонации неприязнь. Кажется, несмотря на внешнюю заботливость, он невысоко оценивал фениксийцев. Движимый желанием защитить своих, юноша заметил:

— Чтобы всецело посвятить себя Фениксам, мы должны удалиться от мира.

Жрец, казалось, колебался, стоит ли продолжать разговор. С одной стороны, в его обязанности входило заботиться о прибывших фениксийцах, сделав их пребывание в имперской крепости приятным, с другой — он не предвидел, что в разговоре придется затронуть столь болезненные темы. Таким образом, вежливость и гостеприимство пришли в противоречие с необходимостью высказать свои истинные чувства.

— Мне понятно ваше стремление отстраниться, мессир, — с поклоном произнес он, — но времена меняются. Темные Тропы уже проникли во все царства, и никто во всем Миропотоке, даже фениксийцы, не может закрывать на это глаза.

 

Темные Тропы... Все живое в Миропотоке испытывало ужас при одном упоминании об этих проклятых путях, тянущихся от Харонии.

Морозными ночами они возникали на поверхности, прикинувшись тихим переулком или обычной деревенской дорогой. Харонцы использовали эти мрачные призрачные пути, чтобы разрушить и опустошить города и целые области, после их нашествия там оставались лишь груды мертвых тел. Немногие уцелевшие, которым довелось видеть жестокую гибель близких, сходили с ума.

Жрец, принявший молчание Януэля за согласие, продолжал:

— Ваша лига призвана оказать императору необычную поддержку в борьбе против Харонии. В противном случае, я не представляю, что может произойти.

Шокированный этой едва завуалированной угрозой, Януэль осмелился возразить:

— Фениксийцы сами избрали свою судьбу, и император не может приказывать нам. Лишь мэтры Огня решают, что нам надлежит делать.

— Но вы живете на землях, принадлежащих империи, мессир Януэль. И именно императору вы обязаны возможностью жить в мире, при этом вас не тревожат набеги разбойников, вы каждый день едите досыта. Мне кажется, что, учитывая все это, император или, я хочу сказать, высшие сановники империи вправе ожидать от вас несколько большего. — Сол-Сим говорил, все повышая голос.

Януэль решительно отодвинул поднос с завтраком и с неожиданной для самого себя убежденностью заявил:

— Мне кажется, что сердцем мы принадлежим почитаемым нами Фениксам-Хранителям, а не землям, где высятся наши Башни, и не тем, кому эти земли принадлежат.

— Вы хорошо усвоили урок, — усмехнулся Сол-Сим.

— Вы заблуждаетесь, я и в самом деле так думаю!

— Значит, вы отрицаете то, что на протяжении веков составляло нашу историю? Например, жертвоприношение Грифонов во имя создания этой империи?

— Нет, я лишь сказал, что прежде всего повинуюсь лиге, а потом уж императору.

— Оставляя империю угасать в лапах Харонии?

— Не знаю, — в порыве откровенности ответил Януэль.

— Вам бы следовало ответить себе на этот вопрос, — вздохнул Сол-Сим.

Он встал, направился к окну и распахнул отделанные рогом ставни. Солнце озарило комнату ярким светом. Пронесшийся ветерок унес с собой отзвук их беседы.

— Теперь, — спокойно произнес жрец, — я проведу вас по крепости.

Януэль помедлил с ответом. Вдруг ему пришло в голову, что наставник явно не одобрил бы подобную вольность.

— Предпочитаю остаться здесь, чтобы... сосредоточиться на предстоящем испытании.

— Пусть будет так. Я приду за вами, когда будет пора отправляться на обед. На случай если вам что-либо понадобится, я оставлю у двери слугу. Но в любом случае не покидайте комнату, не предупредив меня.

 

Одевшись, Януэль долго медитировал. Он читал заповеди и размышлял над каждой из них. Потом он устремил свой дух к Фениксам, поскольку искал контакта с тем из них, кто ждал здесь, в крепости, своего пробуждения.

Но сказанное жрецом Грифона продолжало тревожить его. Из рассказов мэтра Фареля, из магических книг, прочитанных в Башне, он знал о существовании Харонии. Но еще несколько лет назад Темные Тропы не были столь разветвленными, как ныне, если верить Сол-Симу.

С другой стороны, Януэлю следовало пренебречь соображениями жреца. Конечно, сказанное последним выглядело убедительно, но разве не стремился он сбить с толку юного фениксийца, дерзко рассматривая его как подданного императора. Ордена, связанные с остальными Хранителями, пристрастно относились к фениксийцам, упрекая их в использовании мощи Фениксов в своих собственных целях. Против последнего трудно было что-либо возразить. Члены лиги не довольствовались почитанием Фениксов; они с их помощью производили оружие и продавали его! Тем более что любое государство Миропотока было счастливо, если удавалось заполучить магические клинки, побывавшие в руках фениксийцев...

Усевшись на пол возле угасшего камина, Януэль еще раз мысленно перебрал эти обстоятельства. Юноша покачал головой: нет, он не мог одобрить подобный образ действий членов лиги. У него никогда и в мыслях не было рассматривать Фениксов всего лишь как источник власти. Прежде всего он ощущал в них биение дремлющей жизни, ожидающей пробуждения, — и это притягивало его.

Настал час обеда. Поднявшись, юноша распахнул двери своей комнаты.

— Предупредите Сол-Сима, — бросил он ожидавшему у порога слуге.

Глядя, как тот со всех ног помчался выполнять указание, Януэль усмехнулся и надвинул на голову капюшон своего одеяния.

 

Фениксиец и служитель Грифонов углубились в сеть переходов и узких лестниц. В отличие от вчерашнего в крепости царило тяжелое молчаливое ожидание. Об этом свидетельствовали вытянутые лица слуг и приглашенных на празднество гостей. Януэль обратил к лиге молчаливую мольбу о ниспослании помощи: чтобы вынести груз возложенной на него ответственности, ему потребуется немало сил. К тому же на него давила эта витавшая в воздухе тревога.

Жрецы размещались на трех этажах, над принадлежавшими им помещениями находились апартаменты самого императора. По пути Януэль подметил, что грифийский халцедон, один из символов империи, уступает по блеску эфериту, днем излучающему золотистый свет. Сол-Сим привел его в просторную залу, где уже начали собираться к обеду служители Грифонов.

Человек двадцать, расположившись вокруг столов черного дерева, тихо беседовали. Все они были так или иначе отмечены знаком Грифона. Одних выдавали лишь несколько белых перышек и скрюченные пальцы, за спиной других, чьи лица были отмечены печатью страдания, виднелись орлиные крылья. Затесавшемуся сюда Януэлю было здорово не по себе. Все эти жрецы выставляли напоказ знаки своей мутации, словно бывалые вояки, похваляющиеся полученными в сражениях ранами. Сол-Сим, подтолкнув юношу, заставил его приблизиться к ним.

— При дворе совсем другие правила, — заметил он, указывая на заставленный яствами стол. — Чего здесь только нет!

Слуги водрузили на столы огромные корзины с засахаренными снежно-белыми фруктами, прибывшими из Каладрии. Им приписывали целебные свойства; иные люди не колеблясь тратили целые состояния, чтобы доставить морем эти фрукты к берегам империи.

— У нас принято считать, что полнота духа достижима лишь при условии удовлетворения телесных потребностей, — с нажимом произнес Сол-Сим, он заграбастал с блюда искрящийся сочный плод и с наслаждением впился в него. — На мой взгляд, это единственно достойная Хранителей линия поведения. Зачем, спрашивается, посвящать им свою жизнь, если ваше тело непрерывно требует воздать себе должное? — Прервав свою речь, он наполнил вином бокалы и протянул один из них Януэлю. — Ответьте мне честно, как вам это удается? Каким чудом вы умудряетесь отрицать желание, ведь так просто избавиться от терзаний, попросту удовлетворив его!

Рассмеявшись, он одним глотком опорожнил свой бокал.

— Я знаю, что вы, фениксийцы, проповедуете воздержание. Признайте, мессир, что это лишено смысла! — воскликнул жрец.

Находясь среди своих, он уже не столь рьяно заботился о том, чтобы поддерживать взятый накануне тон. Он догадывался, что его соратники не прочь, чтобы он разыграл перед ними некий спектакль и юный фениксиец был бы посрамлен. Среди тех, кто поклялся хранить верность империи, никто не питал уважения к юноше, представлявшему фениксийцев. Ходили слухи, что сам император намеревался нанести удар по лиге, если та будет по-прежнему хранить нейтралитет.

Сол-Сим придвинул кресло и жестом пригласил Януэля сесть.

— Располагайтесь с удобствами, мессир. Присутствующие здесь были бы рады услышать от вас о Фениксах и вашей лиге, — заявил он, усевшись прямо на стол.

Мало-помалу жрецы собрались вокруг Януэля. От них исходил какой-то назойливо-плотский запах. Лишь трое продолжали держаться на расстоянии, однако глаза их неотрывно следили за юношей.

— О чем бы вы хотели услышать? — спросил Януэль, стараясь сохранять бесстрастный тон.

— О воздержании, — выдохнул один из жрецов. — Я хотел бы знать, каким образом вам в вашей Башне, отделенной от всего Миропотока, удается подавлять желание. Разве что ученики преуспели, обнаружив иной путь его удовлетворения? — Завершив фразу, жрец бросил взгляд на собратьев, а затем сосредоточил внимание на Януэле. — Так что?

— В отличие от вас мы полагаем, что понятие «желание» лежит, прежде всего, в сфере духа.

— Вот оно что!

— И в этой плоскости нетрудно прийти к выводу, что если оно не принадлежит реальности, то вовсе нет никакой необходимости в том, чтобы попытаться удовлетворить его.

— Весьма интересно. Но... допустим на минуту, что в дверь стучится женщина вашей мечты. Какова будет ваша реакция в этом случае? Осмелитесь ли вы утверждать, что не существует ни ее, ни желания, которое она в вас возбуждает?

— Вы не понимаете. Эта женщина может быть столь же приятна для меня, как и огонь, пылающий в камине.

Сол-Сим нахмурился:

— Довольно нелестное сравнение.

— Для фениксийца напротив. Вопрос в том, чтобы ощущать красоту жизни, а не в том, чтобы судить, принадлежит ли она вам...

— Вот куда мы прибыли, — со вздохом произнес Сол-Сим, воздев вверх руки. — Вы отказываетесь от схватки, вы смотрите, но не действуете.

— Возможно, с точки зрения сторонников империи, это так, — заключил Януэль, — но у себя в Башне я непрестанно действую во благо Фениксов.

— Вы говорите о Возрождении, не правда ли? Если бы наши войска могли на него рассчитывать, оно стало бы многообещающим оружием в наших руках.

Сол-Сим щелкнул клювом, жрецы вторили ему многозначительным пощелкиванием.

— Но ведь мы продолжаем закалять клинки в огне Фениксов! Разве этого недостаточно? — возразил Януэль.

Сол-Сим, нависая над юношей, прошептал:

— Нет, теперь нам этого недостаточно, мессир! Какой смысл платить кучу денег за оружие, ведь химерийцы могут приобрести себе точно такое же? Поэтому мы хотим иметь гарантию, что ваши Фениксы смогут взмыть в небо рядом с нашими Грифонами. Представьте хотя бы на миг, мессир, какое это было бы грандиозное зрелище! Грифоны и Фениксы, парящие в небесах, ожидают лишь знака императора, чтобы обрушиться на неприятеля. И тут их уже ничто не в силах остановить.

— Но я всего лишь ученик, — оборвал его Януэль, встав с кресла, — и не вправе поддерживать подобные разговоры. Я предпочел бы удалиться.

— Согласно обычаю, вы должны отобедать с нами, — холодно отчеканил Сол-Сим.

Януэль решил, что с него хватит. Твердо сжав плечо жреца, он заставил его посторониться.

— Позвольте пройти.

Сол-Сим ухватил его за запястье:

— Вы, кажется, приказываете мне, мессир?

Один из трех жрецов, не присоединившихся к группе, подошел к спорящим и тихо произнес:

— Я провожу его.

Он был облачен в темно-голубую тунику, мягкие сапоги, на лысой голове красовалась ермолка красного фетра. Сзади, за его спиной, угадывались очертания сложенных крыльев.

— Идемте, юноша, — выдохнул он.

Януэль последовал за ним, провожаемый ледяным взглядом Сол-Сима. В коридоре незнакомец решил представиться:

— Меня зовут Сен-Ден. Прошу прощения за поведение моих собратьев, мессир.

— Это нестрашно... Но отчего они так вели себя?

Жрец застыл на месте, взгляд его был печален.

— Они боятся.

— Харонцев?

— И не только.

— Но...

— Пожалуйста, оставим это. Вы ведь сами сказали, что вам не подобает толковать о подобных вещах.

Януэль, слегка поморщившись, направился за медленно шествовавшим жрецом. Когда они покинули апартаменты, где размещались служители Грифонов, и почти дошли до отведенной гостям комнаты, спутник Януэля сразу осмелел:

— Сегодня они не посмеют ничего предпринять, для того чтобы повредить вам, — сказал он. — До того момента, пока Феникс не склонится перед императором, они вас не тронут. Но зато нынче ночью вам следует быть настороже. Если прознают, что ваш друг Фарель отказался от союза с императором, тогда вполне возможно, что они решатся мстить вам.

— Они посмеют напасть на фениксийцев?

— В это смутное время скорее стоит ожидать какого-нибудь происшествия, которое можно было бы связать с Харонией...

— Почему вы сообщаете мне это?

— Среди жрецов-служителей Грифонов нет единства. Я отношусь к тем, кто в глубине души хотел бы сохранить альянс между вашей лигой и империей. Если же фениксийцы решат отказаться от поставок оружия для наших рыцарей, то следует опасаться самого худшего. Императору известно об этом, — с усмешкой произнес Сен-Ден. — Конечно, он не сделает ничего, что могло бы навлечь на него молнии фениксийцев, хотя, по слухам, это не так. В настоящий момент важнее всего привести ритуал Возрождения к благополучному завершению. Именно поэтому я проводил вас до ваших покоев. Если Феникс наилучшим образом возродится из Священного Пепла, тогда все сложится благоприятно и можно будет обдумать средства борьбы с Харонией.

— Правда ли, что ее влияние распространяется быстрее чумы? — спросил Януэль.

— Куда быстрее, мессир, — прошептал жрец. Он отворил дверь комнаты, отведенной Януэлю и его наставнику, и уже на пороге, положив руку на плечо юноши, сказал: — Послушайте меня. Прошлой ночью Темные Тропы проникли в коридоры имперской крепости к самим императорским покоям. Нам удалось справиться с этим раньше, чем харонцы размножились. Мы были готовы к этому.

— К покоям императора... — прошептал Януэль, потрясенный до глубины души.

— Да. Я решил доверить вам эти сведения, чтобы вы поняли, как важно нынешнее Возрождение. Императору необходима уверенность в своих силах.

— Я думаю, мэтр Фарель на его стороне.

— Разумеется. Положение достаточно серьезное, и мы предвидим, что нам понадобится немало Огненных Клинков...

Жрец говорил о легендарных мечах, клинок и эфес которых были закалены в пламенеющем пепле юных Фениксов. Эти удивительные птицы рождались чрезвычайно редко, и фениксийцы стремились использовать такие случаи, чтобы изготовить боевое оружие уникальной мощи. Такой меч предназначался для конкретного рыцаря; вобрав в себя силу Феникса, это оружие могло в разгар сражения обрушить ее на неприятеля. Огненные Клинки слыли лучшим средством борьбы с харонцами. И все же им был присущ один недостаток: стоило умереть их владельцу, как клинок постигала та же судьба, точнее, он превращался в обычный железный меч, утрачивая свою магическую силу. В империи осталось всего семь таких клинков, и пять из них принадлежали имперским гвардейцам, день и ночь охранявшим императора.

— Но, — продолжал Сен-Ден, — империя не будет обирать своих подданных, чтобы заполучить новое оружие. Необходимо заручиться поддержкой химерийцев, жителей Ликорнии, а возможно, и Драконии... Короче, всех наших соседей, чтобы тяготы этой страшной войны не упали лишь на империю Грифонов. Кроме того, император хотел бы, чтобы и ваша лига кое-чем пожертвовала, чтобы Огненные Клинки стали более доступными.

— Я не слышал об этом, — признался Януэль.

— Я знаю. Мэтр Фарель пожелал, чтобы я довел до вашего сведения все эти подробности. Верьте или нет, но я хочу, чтобы вы покинули эту крепость живым и невредимым. Среди служителей Грифонов бытуют представления о том, что достаточно задержать фениксийцев и отрубить несколько голов, чтобы заставить лигу склониться. Чистое безумие... — прошипел он. — Чтобы бороться с Харонией, нам следует объединиться. Несомненно, это очень трудно сделать, но лига фениксийцев может стать объединяющим центром этого союза. Если фениксийцы предоставят нам, а также нашим соседям возможность вооружить наших лучших рыцарей Огненными Клинками, мы сможем оттеснить харонцев, а может, и загнать их в королевство мертвых... — Глаза Сен-Дена заблестели, он все тверже сжимал плечо Януэля. — Нынче вечером, мессир, Возрождение должно высечь искру, которая даст жизнь этому союзу. Сделайте все возможное.

Крепко обняв Януэля, он закрыл за собой дверь и удалился, не добавив больше ни слова.

Изрядно озадаченный, юноша присел на край ложа, обхватив голову руками. В его сознании, как осенние листья, взметнувшиеся под порывом ветра, кружились обрывки фраз жреца. Если он говорил правду, то предстоящее Возрождение имперского Феникса заключало в себе нечто большее, чем просто дань фениксийцев империи. Мэтр Фарель призывал его быть настороже, но Януэль, всецело поглощенный встречей с Фениксом, родившимся у Истоков Времен, не обратил внимания на его намеки. Теперь-то ему стали ясны хитросплетения игры, затевавшейся вокруг высшего акта творения, ради которого он должен был предстать перед императором. Какой из этого следовало извлечь вывод? Януэль по своему характеру и воспитанию не был склонен вникать в тонкости имперской политики. Конечно, теперь он понял все значение вечернего ритуала, но это вовсе не означало, что его отношение к Фениксу должно перемениться. Однажды он признался Силдину, что ему близок образ ручья. Когда на пути ручья возникает скала, он, разделившись на рукава, обтекает ее и затем, сомкнувшись, вновь следует своей дорогой. Существование Януэля обретало смысл лишь в общении с Фениксами, и, несмотря на встречные препятствия, он стремился посвятить огненным птицам всю свою жизнь до последнего дыхания.

Успокоенный, он поднялся с ложа и опустился на колени возле слухового окна, опустив подбородок на сложенные руки. Это помогло ему сосредоточиться, и, закрыв глаза, юноша приступил к молитве.

 

ГЛАВА 10

 

Наступили сумерки, когда за Януэлем пришли от императора. В течение трех предшествующих часов юноша, погрузившись в раздумья, пытался вытеснить из сознания любую мысль, могущую представлять опасность для Возрождения. Еще не размыкая век, он попытался встать, выпрямив затекшие члены, и едва не рухнул, потеряв равновесие. Слуга поддержал его, с его помощью он, пошатываясь, сделал несколько шагов по комнате. У двери его дожидались Сол-Сим и Сен-Ден.

— Час настал, — объявил первый с холодком в голосе.

— Мэтр Фарель просил подбодрить вас, — добавил второй, сменяя слугу, на которого опирался Януэль.

Юный фениксиец слабо улыбнулся, ощутив надежное плечо Сен-Дена, и они шаг за шагом двинулись по коридору. Сол-Сим, на которого Януэль не обратил внимания, молча следовал за ними. Дух Януэля, в соответствии с рекомендациями наставника, отныне превратился в неприступную крепость, в стены которой мог проникнуть лишь Феникс. В последние три года юноша совершенствовал свой ум с помощью специальных упражнений, которые применялись членами лиги накануне Возрождения. Ему удалось достичь умения владеть собой и своими мыслями, с тем чтобы в нужный момент направить их на кристаллы пепла. При этом в сознании юноши возникало незаполненное пространство, где он мог общаться с духом Феникса. Зачастую подобное упражнение погружало фениксийца в состояние близкое к сомнамбулизму. Повинуясь своему проводнику, Януэль двигался по вымощенным плитами коридорам крепости, не реагируя на окружающее. Мир давал о себе знать лишь отдаленным гулом, в который вливались звуки шагов и чей-то шепот.

По обычаю, празднование именин императора должно было происходить на вершине крепости. Добраться туда было непросто. Вначале жрецы привели юношу к площадке, оттуда вверх поднималась винтовая лестница. Вход охраняли два воина, вооруженные алебардами. При виде жрецов они расступились.

— Терраса, где накрыты столы для пиршества, находится между небом и землей, — сообщил Сен-Ден. — Подобно Грифонам...

Лестница насчитывала три сотни ступенек — в соответствии с числом Грифонов, прославившихся своими деяниями за прошедшие столетия. На каждой из ступенек было высечено имя Грифона-Хранителя, а также название города, деревни или крепости, которую он защищал на протяжении своей жизни.

Поднявшись на самый верх, спутники Януэля ввели его в узкую башню, возвышавшуюся над террасой. Юноша различил глухой гул — праздник был в разгаре. Расправив складки своего одеяния, Януэль тихо произнес:

— Я готов.

Тотчас Сол-Сим постучал, и двери распахнулись перед ними. С порога башни можно было одним взглядом охватить все происходящее на пиру. Терраса, опоясанная мраморной балюстрадой, насчитывала добрых две сотни локтей в длину и пятьдесят в ширину. Около сотни приглашенных расположились за огромным дубовым столом, выполненным в форме подковы. На возвышении в окружении членов своей семьи восседал император. У стола, освещенного бесчисленными огнями фонарей красного стекла, слуги, нагруженные блюдами и графинами, исполняли пассажи нескончаемого балета.

Окунувшись в эту феерию красок, Януэль вздрогнул. На террасе стоял такой гул, что невозможно было переговариваться с Сен-Деном, не повышая голоса. Юноша сделал шаг вперед и тотчас почувствовал покалывание ледяных иголочек. Здесь, на вершине имперской крепости, по террасе проносились леденящие порывы ветра, что, казалось, не доставляло гостям неприятных ощущений. В небе не было ни облака. Так же как и собравшиеся со всего Миропотока гости, звезды на свой лад праздновали день рождения императора.

Последний восседал на троне, сделанном в форме скелета Грифона с распростертыми крыльями. По обе руки от императора возвышались внушительные фигуры десяти телохранителей, представителей ордена Льва. Эти специально отобранные солдаты составляли сердце императорской гвардии; их можно было тотчас узнать по лежавшим у их ног белым львам. О подвигах каждой пары — хищника и укротителя, повиновавшихся лишь приказам императора, ходили легенды, именно рыцари Льва не раз спасали правителя от рук подосланных убийц.

На таком расстоянии Януэль еще не мог различить черты лица императора, да и знал он его лишь по профилю, отчеканенному на золотых грифийских монетах. Зато ему хорошо были видны посланцы различных стран Миропотока, расположившиеся у противоположных концов стола.

По точеным чертам лица и темной коже он узнал жителей Земли Единорогов — ликорнийцев; на лбу у каждого отблескивал перламутром рог — символ их покровителя. По массивным фигурам и массе густых рыжих волос можно было без труда отличить химерийцев. Их раскатистый смех и лоснящиеся от жира подбородки составляли разительный контраст изысканному молчанию ликорнийцев. Януэль перевел взгляд на посланцев Драконии, славившихся во всем Миропотоке своими хранилищами знаний: бритые головы с вытатуированными на них таинственными знаками, просвечивающая кожа и глаза цвета оникса заметно выделяли их в толпе гостей. Вид драконийцев пробуждал смешанные чувства почтения и страха. Януэль некогда встречал одного из них на поле битвы, ему запомнился удлиненный силуэт этого воина и магическая книга, которую тот носил притороченной к поясу, будто меч.

 

Прикосновение Сен-Дена вернуло Януэля к реальности. Ощущая страшную сухость в горле, юноша двинулся к центру стола, ища среди гостей знакомое лицо наставника. Затылком он ощущал усиливающийся холодок страха. Он не любил становиться объектом всеобщего внимания и теперь пытался возвести внутренние заслоны, которые позволили бы ему отстраниться от всех взглядов окружающих.

Мэтр Фарель сидел неподалеку от императора, глаза Януэля и его учителя встретились, и юноша почувствовал, что мужество вновь возвращается к нему; то же, вероятно, ощущает утопающий, которому чудом удалось ухватиться за веревку. Старого фениксийца и его ученика связали невидимые нити, нити, которые уже ничто не могло разорвать. Жрецы по-прежнему держались рядом, но Януэль видел лишь своего наставника. Ему казалось, что он идет уже целую вечность, а расстояние в сотню локтей, отделявшее его от монарха, все не сокращалось. Потом Сен-Ден вдруг отпустил плечо юноши, а Сол-Сим склонился через стол и прошептал что-то императору.

Теперь Януэль подошел достаточно близко, чтобы рассмотреть его. Двенадцать долгих лет, проведенных монархом на троне империи, не изменили суровых, размашистых черт его лица. Орехово-карие глаза под редкими светлыми бровями сверкали, как драгоценные камни, особенно привлекал внимание высокий чистый лоб, обрамленный светлыми волосами, которые ровными прядями падали на плечи.

Ничто не указывало на то, что в его жилах нет ни капли крови основателей империи. Став рыцарем ордена Льва, он сделался доверенным лицом императора, и тот против всех ожиданий назначил его своим наследником. После кончины правителя эта новость повергла империю в состояние хаоса. Чтобы положить этому конец, новый император бросил вызов всем, кто посмел оспаривать его власть. Три дня и три ночи не сходя с коня, он вел битву против тридцати двух рыцарей, оспаривавших право на трон этого выходца из простонародья. На заре четвертого дня подступы к имперской крепости Альдаранш ощетинились пиками с надетыми на них головами противников. Слухи об этом сражении облетели империю, и порядок был восстановлен.

Януэль вспомнил об этом знаменательном эпизоде, так как взгляд императора остановился на нем. Он пронзил юношу, как молния пронзает летящую птицу. Взгляд был тяжелым и подозрительным. Оглядев Януэля с головы до пят, император смягчился, поскольку фениксиец, отдав положенное приветствие, склонился перед ним.

Император сделал ему знак, повелевая подойти к столу. Януэль повиновался, жрецы же, напротив, почтительно отступили.

— Януэль, фениксиец, — голос правителя напоминал отдаленный рокот грома, — да окажут тебе поддержку и теплый прием под крылом Грифона.

— Да озарит пламя Феникса ваш дом, — ответствовал Януэль.

— Руки, — приказал император, — покажи мне руки.

Януэль протянул к нему руки ладонями вверх. Схватив их, император провел пальцем по линиям ладони.

— Холодные, — произнес он и принялся растирать пальцы юноши.

Этот дружеский жест смутил Януэля. Неужели великий правитель снизошел до того, чтобы прикоснуться к руке какого-то юнца?!

— Знаешь ли ты, чего я жду от тебя?

— Господин, вы призвали меня, для того чтобы я вернул к жизни первородного Феникса.

— Ты здесь затем, чтобы дать мне доказательства верности фениксийцев. — Прервав фразу, он до боли сжал руки юноши: — Я вовсе не являюсь ценителем прекрасного, Януэль. Я управляю империей и рассматриваю Фениксов как орудие моей власти.

Сияющий облик императора мгновенно потускнел в глазах Януэля.

— Ты являешься одним из моих подданных, — продолжил правитель, — и я не потерплю ни малейшего поражения, ни малейшей слабости. Обеспечь, чтобы Феникс склонился предо мною, и выкажи таким образом повиновение. Тогда я явлю тебе свою щедрость. В противном же случае я обрушу свой гнев на лигу, а тебя передам в руки моих палачей.

В голосе императора звучала такая неумолимая сила, что Януэля будто обдало ледяным ветром. Угроза озадачила его, приходилось лишь сожалеть, что такой человек мог поставить свои интересы выше интересов Хранителей. Он с грустью понял, что этот правитель не способен оценить таинство жизни и что он, несомненно, рассматривает ритуал Возрождения как одну из услуг, которые обязаны предоставить ему вассалы.

— Господин, я постараюсь выполнить ваше желание, — произнес он с отстраненным видом.

Император, выпустив руки Януэля, выпрямился на своем троне.

— Да будет так, Януэль. — Он сделал неприметный знак Сен-Дену.

Внезапно развернув свои крылья, жрец взмыл в небо. Он завис над террасой на высоте тридцати локтей. Этот полет привлек внимание собравшихся. Гул беседы стих, доносился лишь шелест — это взмахами крыльев жрец старался противостоять порывам ветра. Затем Сен-Ден воздел руки, как бы намереваясь благословить присутствующих, раздался долгий орлиный клекот, эхом отдавшийся в окрестных горах. Гости застыли в молчании затаив дыхание. Затем император неспешно выпрямился и громко провозгласил:

— Друзья мои, все вы знаете фениксийцев. Ныне пробил час ритуала Возрождения. Каждый год юный ученик фениксийцев прибывает в эту крепость, чтобы возродить моего имперского Феникса и этим согреть сердца приглашенных на пир. Этот год, год, когда мне исполняется сорок два, выдался особенным. На горизонте Миропотока нависли темные тучи. Клянусь, что ровно через год мы все соберемся здесь, чтобы отпраздновать поражение наших врагов. Вот уже сколько дней мы спорим, пытаясь открыть наилучшее средство борьбы против Харонии. Я предлагаю лишь одно: объединив наши усилия, побить харонцев. Что касается меня, то я направлю все силы империи Грифонов на борьбу с этим мором, опустошающим наши города и деревни. Друзья мои, сейчас нужно забыть о разделяющих нас границах, забыть о прошлом. Только наш будущий союз может позволить нам победить в этой праведной, почетной, благословленной Хранителями битве. Феникс, как никто другой, является олицетворением этого. Это Возрождение станет для нас вестью надежды. Вестью, которая перелетит все границы, ознаменовав торжество нашего союза. Лига фениксийцев действует в этой империи, а также в вашем царстве, химерийцы, и в ваших владениях, ликорнийцы и драконийцы. Их Алые Башни высятся повсюду с тех самых пор, как возник Миропоток. На Берегу Аспидов или в стране Василисков — повсеместно фениксийцы именем своего искусства творят Возрождение. И я хочу, чтобы ныне это искусство служило одной-единственной цели — разрушению Харонии. — В завершение своей речи император, склонившись, уперся руками о край стола. — Мальчик, представший передо мной, — это фениксиец, грифийский подданный. Хочу надеяться, что в будущем сюда сможет прибыть ученик этой лиги с Берега Аспидов, чтобы совершить здесь Ренессанс. — Глаза его сузились, и он приказал, обращаясь к Януэлю: — А теперь, фениксиец, делай свое дело.

Никто не осмелился аплодировать, понимая, что это не просто речь на именинах императора, в прозвучавших на пиру словах сконцентрированы сложные дипломатические предложения. Собравшиеся в имперской крепости послы со всех концов Миропотока, пораженные дерзким ночным вторжением Темных Троп, понимали, что выполнение лигой фениксийцев своего обязательства составляет ключевое звено предлагаемого союза.

У башни, где находился выход на террасу, загорелся огонь, притянувший к себе все взоры. На пороге появился рыцарь ордена Льва в сопровождении двух юных дам в одеяниях из прозрачной ткани. Длинные медового оттенка волосы струились по их груди, талии, прикрывая лоно. Редко кому доводилось созерцать скульптурную красоту линий этих повелительниц орлов. Неразлучные спутницы императора, они занимались дрессировкой орлов, без их участия не обходилась ни одна охота в окрестных лесах. Сейчас девушки выполняли особую миссию: они несли медную чашу со Священным Пеплом Феникса. Выступавший впереди них рыцарь вел на черном шелковом поводке белого льва с гривой, заплетенной в мелкие косички.

Не обращая внимания на полные вожделения взгляды химерийцев, повелительницы орлов поднесли чашу к Януэлю. Близость Священного Пепла пробудила в Януэле глубокое волнение. Все чувства его напряглись, он ощутил внутренний трепет Хранителя, то характерное возбуждение, что испытывает Феникс перед тем, как возродиться из пепла. Сознание фениксийца фиксировало важные детали, подводящие к началу ритуала. Прежде всего следовало действовать очень осторожно, чтобы никого не поранить, поскольку вокруг было множество приглашенных. Кроме того, рядом находился огромный дубовый стол, который при малейшей оплошности мог вспыхнуть от прикосновения Феникса. Наконец, нужно было принять во внимание возникавшие на вершине крепости порывы ветра, которые могли разнести языки пламени.

Поприветствовав Януэля, повелительницы орлов осторожно опустили чашу на подставку из слоновой кости. Юноша заметил, что Сен-Ден встал позади императорского трона. Сол-Сима нигде не было видно. Перед императором остался только рыцарь со львом. Мэтр Фарель говорил юноше, что правитель империи никогда не отказывается от простейших мер предосторожности. Если в тот или иной момент окажется, что Феникс представляет угрозу для жизни императора, рыцарь, ни секунды не колеблясь, отсечет фениксийцу голову.

Его голову.

Януэль вздохнул и склонился над чашей.

 

ГЛАВА 11

 

Януэль впервые созерцал кристаллы Священного Пепла. У Феникса Истоков они выглядели куда более простыми, чем обычные, их чернота была насыщеннее, чем у тех Фениксов из башни. Первое, что предстояло сделать юноше, — это рассортировать мельчайшие фрагменты по их форме и размеру. Пока он решил отказаться от того, чтобы установить с ними мысленный контакт, ограничившись работой с материей. Его руки тотчас приступили к акту творения, составляя три круга Завета, знаменующие три этапа Возрождения. Первый, внешний, круг, охватывавший остальные, превращался в бесчисленные языки пламени, которые излучало тело Феникса. Кристаллы второго круга обеспечивали придание Фениксу исходной формы. И наконец, внутренний, самый опасный круг был предназначен для воссоздания души Феникса, которую следовало укротить.

Поскольку у него не было возможности приготовиться к Возрождению, Януэль, решая, какой из кристаллов к какому кругу следует отнести, положился на собственный инстинкт. Он отключился от внешнего мира: гости, император и даже мэтр Фарель перестали существовать для него. Его дух управлял руками, а руки — кристаллами пепла. Когда кристаллы были разобраны и каждый из них занял свое место, Януэль закрыл глаза и насторожил слух. Звуки, издаваемые кристаллами Священного Пепла, удивили его. Они развивались с необычной, по сравнению с прежними, мощью и скоростью. Эти звуки напоминали рокот лесного пожара, приближающегося, как скачущий галопом конь, пожара, пожирающего все на своем пути.

Януэлю стало ясно, что, если немедленно не предпринять что-нибудь, дух его вспыхнет, как веточка, в этом пламени. Следовало переместить ярость Хранителя на иную территорию, отвести ее от себя, прежде чем вихрь захватит его.

Стиснув зубы, Януэль направил указательный палец левой руки на внешний круг и описал окружность, предписывая каждому кристаллу остановиться. Этот жест открывал Фениксу путь инкарнации. Мощная жаркая вспышка буквально взорвалась возле самого лица юноши, и тот невольно отпрянул. От круга потянулись первые языки янтарного пламени, стелившиеся над кристаллами; порой его жгучие щупальца касались Януэля. Юного фениксийца охватила паника. Он раскрыл глаза, намереваясь загасить их, но в последний момент удержался. Стоит только попытаться все остановить, и он приговорен. Нужно доказать Фениксу, что он готов страдать ради него. Несколько искр прожгли его одеяние, оставив на груди ожоги. Стиснув зубы, чтобы не вскрикнуть от боли, он вновь закрыл глаза.

К сожалению, кристаллы разрослись в сплошной огненный вал, из медной чаши, сделанной в форме раковины, вытянулась вверх колонна огня. Януэль погрузил туда руки, и тотчас понял, что Феникс оценил этот знак доверия. В этот миг фениксиец совершенно не чувствовал боли и мог управлять языками пламени. И все же огонь, в опьянении свободой почуяв близость поживы, несколько раз пытался, выбившись из колонны, полыхнуть и захватить подставку чаши. Неопытный фениксиец пожертвовал бы этими вспышками и загасил бы их, чтобы не рисковать, но Януэль не пошел на подобный шаг. «Нельзя гасить ни единой искры», — подумал он, в то время как его руки возвращали эти выбившиеся языки пламени в колонну.

А сама колонна все росла и росла и уже достигала сорока локтей в вышину. Ее свет заставлял жмуриться толпившихся на террасе гостей. Они были потрясены этим зрелищем. Януэль был изумлен. Магия Фениксов покорила его дух, на миг, равный биению сердца, он сам превратился в один из языков бушующего пламени, частицу одушевленного вихря жизни.

Переживаемое волнение лишило юношу остатков сдержанности. Он совершенно забыл, что этому Фениксу некогда довелось видеть зарю Миропотока, когда возникла лига фениксийцев. Он видел в нем не Хранителя, но жизнь, что вот-вот воплотится.

Рождение.

Он направил указательные пальцы в основание второго круга и очертил над ним крутую дугу. Этот жест творил тело Феникса, разошедшиеся пальцы вновь соединились, по огненной колонне пробежала дрожь, и раскат грома потряс террасу.

По рядам приглашенных прокатился гул. Колонна, извиваясь, разделилась на длинные пылающие дорожки, и в воздухе возникла гигантская птица. Януэлю не нужно было открывать глаза, чтобы понять, как прекрасен Феникс. Вначале проявились его крылья, сложившись подобно двум огромным пламенеющим полотнищам. Их размах достигал тридцати локтей. Золотое зарево осветило террасу настолько ярко, как если бы ночная тьма сменилась жгучим полднем. Затем проявилось удлиненное, окруженное рдеющими всплесками тело, лапы, походившие на растопыренные вилы, и хвост. Клюв напоминал сверхпрочный Огненный Клинок. Глаза, сиявшие словно рубины, узрели фениксийца.

Сам император задержал дыхание при виде подобного спектакля. Сам же Януэль, столь ничтожно маленький на фоне громадной огненной птицы, дрожал от нахлынувших чувств. По его щекам текли слезы, а волосы развевались, когда он обвел руками третий круг.

Встряхнувшись, Феникс вытянул шею, и в небесах раздался крик, исполненный неудержимой жестокости. Чужеземные посланцы бессильно рухнули в кресла, из ушей у них текла кровь. Дух Феникса ворвался в сознание Януэля, подобно урагану; именно в этот миг юноша понял, что его дара недостаточно, чтобы противостоять силе, которую не смог бы остановить ни один из его наставников. Черной проклятой силе...

Желчь.

Обычно Фениксы истребляли в себе это извечное пагубное чувство, послужившее причиной войны Хранителей. Ныне Януэль мог созерцать его изнутри, в своем мозгу, видя, как волны Желчи захлестывают со слепой яростью крепость его духа. Боль подсекла его, заставив опуститься на колени. Он сжал виски руками.

На террасе возникла неописуемая давка. Первыми по направлению к башне, где начинался спуск, устремились химерийцы, отрицавшие магию и относившиеся к своим жрецам не лучше, чем к рабам.

Не в силах терпеть страшный гул в ушах, император, пошатываясь, поднялся и бросил взгляд на мэтра Фареля. Застывшее в оцепенении лицо старца яснее слов сказало ему о неожиданном и вместе с тем неотвратимом поражении. И тогда повелитель империи Грифонов одним-единственным движением отдал приказ стоявшему перед ним рыцарю. Воспитанник фениксийцев был приговорен.

Выпустив поводок своего льва, рыцарь обнажил меч. Скорчившийся у его ног Януэль не реагировал. Все препятствия, возведенные в его душе с помощью упражнений Завета, были сметены. Дух Феникса восторжествовал над его мозгом, не встретив ни малейшего сопротивления. Прилив Желчи, заливавшей сознание Януэля, принес странные видения — это были полыхающие зарницы Истоков Времен, печальный, усыпанный пеплом пейзаж, гигантские скелеты Хранителей, исчезающие в пелене черной пыли. Он видел агонию Грифона, которому Феникс, изрыгнувший вспышку пламени, нанес смертельный удар, Пегаса, умиравшего после схватки с Единорогами, чувствовал запах подпаленной шерсти. Будто приподнялась таинственная завеса, за которой разыгрывались сцены войны Хранителей. Это бесконечно печальное зрелище лишило Януэля остатков сил. И он еще боялся, что его прошлое может помешать Возрождению... Несчастный глупец! Пришедший из глубины веков взрыв энергии, который невозможно было предвидеть, в мгновение ока смел стены, возведенные им для защиты. Волна Желчи возобладала над тщательно усвоенными приемами. Осознать это было невозможно.

Когда рыцарь занес над ним меч для удара, юноша даже не пошевелился. Он и представить не мог, что в тот самый миг, когда карающий меч должен был обрушиться на него, Феникс легким движением крыла смел рыцаря. Тот издал какой-то звук и, охваченный пламенем, рухнул на кого-то из гостей.

Давка сменилась паническим бегством. Грифийские придворные рванулись к башне, вход в которую преграждали трое вооруженных химерийцев, пропускавшие лишь своих собратьев. Охрана императора плотно сомкнулась вокруг него. Рыцари, вплотную окружившие трон, обнажили мечи. Двое из них были вооружены Огненными Клинками.

Фарель совершенно остолбенел. Всплеск Желчи, обрушенный Фениксом, был абсолютно непредсказуем. Легенды о чем-то подобном давно затерялись в лабиринтах прошлого. Он был не в силах поверить в то, что это происходит в реальности, что Януэль, к которому он относился как к собственному сыну, вот-вот испустит дух. Старый фениксиец, бледный, с сумасшедшим выражением глаз, понимал, что смерть неизбежна.

— Простите меня, мэтр Игнанс, — прошептал он в тот момент, когда рослый химериец с искаженным лицом сшиб его с ног.

За исключением двоих фениксийцев, Сен-Ден был, несомненно, единственным, кто понимал, что самое худшее еще впереди. Он вдохнул поглубже, перед тем как бросить клич, сзывающий Грифонов. Перед началом пира император повелел удалить их, чтобы не пугать приглашенных, а также не желая мешать ритуалу Возрождения.

Клич «Аскельон» с его заостренными переливами тона, легко воспринимаемыми человеческим ухом, эхом отдавался в окрестных горах, призывая Грифонов слететься к цитадели на защиту императора.

В этот миг Януэль со стоном выпрямился. Непонятно каким образом, дух Феникса там, внутри, внезапно затих, как если бы огненная птица вдруг решила пощадить его. Это позволило Януэлю несколько прийти в себя и оглядеться. По ноздрям хлестнул невыносимый запах сгоревшей плоти. Глаза, обожженные неистовым жаром, исходившим от Феникса, смогли сквозь дым разглядеть картину опустошения. Толпа приглашенных, отхлынув от громадного императорского стола, пыталась протиснуться в двери башни, где завязалась настоящая баталия. Лев, рухнувший возле обугленного тела рыцаря, жалобно стонал, а Сен-Ден парил между грозным, невероятных размеров Фениксом и императором с его охраной. Мэтр Фарель, морщась от боли, корчился на полу.

Внезапно сложив свои гигантские крылья, Феникс вдруг вытянул шею и дохнул огнем на Сен-Дена. Тело жреца вспыхнуло, как факел. Пламя задело его крылья, и он рухнул к подножию трона.

Лицо Януэля представляло собой сплошной ожог, будто он побывал в самом пекле. Дрожа всем телом, он пытался сообразить, что же делать. Ему казалось, что в груди его, под одеждой, пылают раскаленные угли. Каждый вдох заставлял его стонать от боли. Сжав кулаки, он напряг все силы, чтобы не рухнуть на пол.

Януэль понял, что Феникс вот-вот примется за императора с его рыцарями. Сделает ли он это намеренно или же, движимый внезапным импульсом, бросится в атаку на того, кто представлял для него наибольшую опасность? Этого юноша не знал. Он лишь почувствовал, что остается один-единственный шанс разом спасти и Феникса-Хранителя, и монарха. Правда, для него, Януэля, это было смертным приговором, но в этой ситуации его жизнь больше ничего не значила. Ему уже никогда не исправить того, что случилось, но он использует малейшую отсрочку, чтобы совершить эту последнюю попытку, проверить пришедшую на ум догадку. Одна мысль о предстоящем уже была мукой, и все же то, что он намеревался предпринять, могло получиться. Если удастся освободить Феникса от воздействия Желчи, его жертва будет не бессмысленной. Тогда как смерть императора вновь ввергнет империю в хаос, и она сделается легкой добычей для Харонии. Поэтому Януэль должен отдать свое тело во власть Феникса, сделаться футляром для него.

Единственным решением было Великое Объятие.

Мэтр Фарель уверял, что никто из фениксийцев не в состоянии выжить после Великого Объятия с Фениксом, существующим от Истока Времен. И все же смерть в этом случае не означала поражения. Хранитель будет скован, сам Януэль исчезнет, но его сердце, питаемое Фениксом изнутри, останется жить и будет сохранено лигой как реликвия.

Следовало действовать как можно скорее. Огненная птица уже медленно нависала над троном, взмахивая крыльями, глаза ее впились в императора и его охрану. Десять рыцарей ордена Льва готовились бросить вызов Хранителю, спустив на него хищников. Движимые древним страхом, львы издавали жуткое рычание.

Януэлем овладело странное спокойствие. Тяжкая завеса, за которой покоились его воспоминания о прошлом, о пережитом некогда ужасе, вдруг исчезла. Он всегда чувствовал себя виновным в том, что ему удалось остаться в живых, в то время как его мать погибла под клинками коварных убийц. И вот теперь ему представился случай оправдать случившееся своей смертью, достойно воссоединиться где-то там, далеко, со своей матерью. Учение Завета утверждало, что душа праведников сливается с ветром, становится дыханием, волной, что вольно перемещается в Миропотоке. Януэлю раньше часто казалось, что мать превратилась в едва слышный шелест, который порой слышался в его снах и вел его по жизни. Мысль об этом стала для него светлым источником, к которому он приникал всякий раз, когда его одолевали сомнения в будущем. И вот в тот момент, когда Феникс Истоков в сиянии, подобном солнечному, взвился над императором, Януэль безраздельно принял мысль о смерти.

Он помнил ту смешанную со страданием радость, что овладевала им во время Великого Объятия в Алой Башне. Миг, когда Феникс проникал в тело, чтобы слиться с ним, был чрезвычайно болезненным. Кровь буквально превращалась в кипящее масло, так что хотелось просто вырвать из груди сердце, ставшее пылающим углем, и этому желанию было трудно противостоять. Януэль живо помнил обо всем этом, но в сей роковой час он почерпнул новые силы в воспоминании о неповторимой близости, возникавшей между учеником и Фениксом...

Теперь или никогда.

В страстном порыве он погрузил руки в Священный Пепел, зачерпнул пригоршню и поднес ее к лицу. Этот открытый и искренний контакт являлся необходимой прелюдией к Великому Объятию. Это был знак Фениксу, что юноша готов самоотверженно служить ему, не питая никаких надежд.

Януэль тотчас почувствовал, как душа Феникса встрепенулась и вновь стихла, стремясь завладеть сознанием своего восприемника. Он опустился на мраморный пол, прижав ладони к вискам. Никакие метаморфозы не могли сравниться с этим древним жертвенным посланием фениксийцев их Фениксу. Два духа плавились в едином горниле.

Януэль застонал, но стон замер на его губах, так как в этот момент Желчь коснулась его души. Он надеялся, что Великое Объятие истребит Желчь, погасит ее разрушительный напор, но он ошибся. Феникс расправил крылья и торжественным движением сомкнул их над императором и его свитой.

С пламенем Хранителя могла сравниться лишь убийственная мощь вулканической лавы. В мгновение ока десять лучших рыцарей империи приняли смерть. Доспехи превратились в расплавленный металл, мечи увяли, как цветы, а тела превратились в пепел.

Единственное, о чем успел подумать император в тот миг, когда он понял, что все пропало, — это была Харония. С его смертью пробьет последний час борьбы против харонцев. Монарх, возложив обе руки на эфес своего меча, с которым он одержал столько блистательных побед, погиб, не проронив ни единого звука.

В глубине души юный фениксиец ощутил смерть императора как собственную, мысленно он разделил его последние муки. По его, Януэля, вине бесславно исчез один из величайших правителей Миропотока. Почему же не исчезает он сам? Почему Великое Объятие еще не испепелило его?

По его лицу, плечам и спине стекали капли пота, но, что странно, он больше не чувствовал боли. Напротив, казалось, что Феникс наконец признал власть юноши, переполнявшая его Желчь иссякла. Огненная птица начала понемногу сдавать под напором леденящего ветра с гор Гордока. Януэль не осмеливался поверить в это. Шквал унес языки пламени, окружавшие Феникса, унес навстречу слетавшимся издалека Грифонам. В лунном свете оперение Хранителей империи отливало серебром. Всем размахом своих крыльев они ощутили смерть императора и теперь, рассекая небо, мчались к его убийце.

К Януэлю.

Он закрыл глаза и сжался, не в силах двинуться с места. Его тело больше не принадлежало ему. Его била жестокая дрожь, его сердце разверзлось и, вместив в себя Феникса Истоков, вновь сомкнулось.

Внезапно по его спине скользнула чья-то рука, он выпрямился. Попытался что-то сказать, но из пересохшего горла донесся лишь жалобный стон.

— Нужно бежать, — прошептал незнакомый хрупкий голос.

Януэль, сглотнув ком в горле, слабо откликнулся:

— Учитель?

— Фарель приказал мне спасти тебя.

Лихорадочный жар спутал все мысли юноши, парализовав его энергию. Таинственный спаситель поддержал его и резко поставил на ноги.

— Идем, — повторил незнакомец. — Мужайся. Не то Грифоны атакуют нас.

Януэль, не слыша его, что-то пробормотал, покачав головой. Из последних сил он открыл глаза и увидел перед собой дверь, ведущую в башню. И все погасло.

 

ГЛАВА 12

 

Вначале Януэль, не открывая глаз, ощутил лишь ласковое прикосновение руки, поглаживавшей его лоб. Рука нежно, как волна, прошлась по бровям, затем поднялась к волосам. Он хотел заговорить, но из пересохших губ не вылетело ни звука. Тем временем он понял, что от его тела исходит тепло, и, напрягшись, вспомнил, что отныне в его сердце заключен первородный Феникс.

— Ты пылаешь, — донеслось до него издалека.

— Воды... — Он едва сумел выговорить это слово. Несколько капель упоительно-свежей воды упало на его губы.

— Не беспокойся, теперь мы в безопасности, — произнес чей-то голос.

Януэль не ответил. В этот момент между ударами своего сердца он различил биение сердца Феникса. Этот приглушенный ритм для него сейчас был дороже всей музыки Миропотока.

— Я слышу его, — сказал он.

— Да?

— Феникса... в моем сердце.

Внезапно незнакомец, поглаживавший его лоб, замер. До них донесся отдаленный шум.

— Грифоны, — произнес он. — Они ищут нас...

Януэль понемногу начал приходить в себя, несмотря на мучивший его жар.

— Мэтр Фарель... Где он?

— Не знаю. Он остался там, на террасе, чтобы мы смогли бежать.

Януэль с неимоверным усилием приподнялся, опершись на локоть, и открыл глаза.

Он находился в каком-то алькове, погруженном в полумрак, сквозь задернутый полог пробивался лишь бледный луч света. Чуть повернувшись, он разглядел своего спасителя.

Это была женщина.

Из Драконии.

Ее лицо, обрамленное длинными шелковистыми темными волосами, напоминало полную луну. Характерная для обитателей Драконии бледность лишь подчеркивала фиалковую синеву огромных глаз. На ней была туника коричневого шелка, на плечи накинут тяжелый темный плащ. Януэль заметил черные кожаные сапоги до колена. Меж округлых грудей висел медный медальон с отчеканенным профилем юноши.

Рядом лежала дорожная сумка из замши и ножны, откуда отблескивали серебром два клинка, вставленные крест-накрест. Они были сделаны из рога Единорога.

 

— Близнецы, — заметила девушка, слегка касаясь их рукой, — принадлежали самкам Единорога из племени Аль-Рези.

Януэль прекрасно представлял себе ценность подобного оружия. Заполучить рог Единорога можно было лишь в редких случаях, да и то после его смерти. Однако что же это за девушка, которая, прежде чем назвать свое имя, говорит о своем оружии?

— Как вас зовут? — выдохнул он. — И кто...

— Шенда. Меня зовут Шенда. Мэтр Игнанс велел мне позаботиться о тебе.

— Он просил об этом женщину из Драконии?

— Меня для этого и наняли.

Юный фениксиец прищурился. Когда-то давно он напрочь отвергал саму мысль о том, что можно сделаться вооруженным наемником. Для этих мужчин и женщин честь имела лишь один цвет — цвет золота.

— Мы подождем, пока ты сможешь подняться и идти, — сказала она.

— Идти куда?

— Фарель хотел, чтобы я проводила тебя в столицу в мэтрам Огня.

— Но... но ведь император умер! — возразил Януэль. — Зачем идти?

— Это ты убил его, Януэль. Ты его убийца.

Последние слова откликнулись в нем волной дрожи, прокатившейся по телу. Он ни на миг не допускал возможности бежать из крепости. Пока он еще не знал, почему Желчь столь внезапно переполнила Феникса, но понимал, что происшедшее не может быть вменено ему в вину. Ни один фениксиец не смог бы держать под контролем это Возрождение. Несомненно, существовало какое-то объяснение тому, что случилось, но без его, Януэля, помощи никому не удастся понять причину трагедии.

— Послушайте, Шенда, дело не в том, чтобы бежать и спрятаться. Те, кто управляет империей, должны выслушать меня. Я расскажу им всю правду, и мы вместе попытаемся понять, что же произошло. Не забывайте, что...

Быстрым движением Шенда зажала ему рот. Он было решил, что она хочет задушить его, но понял, что ошибается: там, за пологом, загрохотали тяжелые шаги.

— Ни слова больше, — прошептала она ему на ухо.

Януэль молча кивнул. Ему хотелось осторожно выскользнуть наружу, но эта рука на его губах вдруг пробудила в нем какое-то прежнее воспоминание. После смерти матери ни одна женщина не касалась его вот так. Смущенный этой мыслью, он вслушался: шаги постепенно удалялись и наконец затихли.

— Точно, это служитель, — заметила Шенда, убирая руку.

В ее взгляде появилось жесткое выражение.

— Послушай меня в свою очередь, фениксиец. Фарель настаивал, что тебе необходимо добраться до столицы. Если тебя схватят, то несомненно заключат в тюрьму, а, по его мнению, это худшее, что может с тобой произойти. Словом, во что бы то ни стало ты должен присоединиться к лиге.

— Но вы не принадлежите к фениксийцам и даже не знаете, о чем говорите.

Твердо ухватив его за подбородок, она приблизила к нему глаза:

— Мальчик мой, боюсь, что это ты не понимаешь. Ради тебя Фарель пожертвовал собой. Ты прав, я не принадлежу к лиге. Но твой наставник принял верное решение. Если ты попадешь в руки имперских властей, невозможно предсказать, что они с тобой сделают. Приближенным императора необходимо как можно скорее найти виновного в его смерти и наказать, иначе империя погрузится во мрак и хаос. Поразмысли сам... Они могут воспользоваться этим поводом и обвинить во всем фениксийцев. У тебе есть лишь одна возможность доказать свою невиновность.

— Что значит «мэтр Фарель пожертвовал собой»?..

— Ну да. Еще неизвестно, чем все для него закончится. Ему придется утверждать, что ты действовал по собственному побуждению, что тебя, несомненно, подкупили харонцы. Пока ты на свободе, ваши противники не могут доказать обратного. Вот что сейчас важно.

Януэль сник:

— Таким образом, свои же избрали меня в качестве идеального виновника случившегося, чтобы обезопасить лигу.

— Вот именно.

— Что ж, все пропало.

— Нет, не забывай, что лига хочет сохранить тебе жизнь. Тебя обвинили во всем лишь для того, чтобы выиграть время, и фениксийцы вовсе не заинтересованы в том, чтобы тебя схватили. Конечно, это достаточно опасная игра, но у Фареля не было иного выбора.

— Что с ним стало?

— Не знаю. Может быть, они задержат его и пустятся искать тебя. Или будут его пытать и затем казнят, чтобы успокоить послов.

Януэль, дрожа всем телом, обхватил голову руками.

— Самое трудное еще впереди, Януэль. Крепость оцеплена Грифонами. Ускользнуть отсюда смог бы лишь самый изощренный преступник империи... Идешь ли ты со мной? Сумеешь ли сделать все, что возможно, чтобы покинуть эту проклятую крепость?

В мыслях Януэля царил разброд. Он до сих пор не мог поверить в то, что выпавшая на его долю чудесная возможность осуществить Возрождение Феникса Истоков обернулась настоящим кошмаром. На что же ему решиться? Послушаться своей интуиции, подсказывающей, что он должен покончить с этим маскарадом? Достаточно отдернуть полог и сдаться первому появившемуся охраннику. Но остаются мэтр Фарель и Феникс. Первый рискует собственной жизнью, чтобы дать своему ученику шанс ускользнуть. Второй заключен в его сердце, и, если имперские власти решат казнить его, Януэля, Феникс погибнет. В этих обстоятельствах юноша лихорадочно пытался обрести точку опоры, решить, стоит ли продолжать жить. Возможно, жизнь его еще может обрести смысл, если удастся бежать из крепости с помощью этой незнакомки и добраться до мэтров Огня, чтобы открыть им всю правду.

Он поднял взгляд на Шенду:

— Что ж, веди меня в столицу. И скажи, для чего...

Она нахмурила брови:

— Что ты хочешь спросить?

— Для чего тебе рисковать своей жизнью? Ради золота? Обычно подданные Драконии предпочитают мечу перо.

Она, отбросив упавшую на лицо прядь, сухо бросила:

— Это тебя не касается.

— Напротив. Я хочу понять, можно ли доверять тебе.

— Лига мне платит достаточно, чтобы я взялась защищать тебя.

Януэль понимал, что это вовсе не единственная причина, но счел за лучшее не настаивать. Он не питал никаких иллюзий: без помощи этой женщины у него нет ни малейших шансов спастись и достичь Альдаранша.

Поднявшись, она сбросила плащ и принялась закреплять на спине ножны со своим магическим оружием. Януэль заметил, что у нее мало сходства с субтильными соотечественниками: ее рост в шесть раз превышал длину ступни, талия была упругой и соразмерной фигуре, ее тело являло собой тончайшую гармонию между женственной округлостью пропорций и натренированной мускулатурой. Внимание Януэля, казалось, удивило ее и позабавило. Подобрав плащ, она скрепила его на плечах двумя застежками.

— Как ты себя чувствуешь? — задала она вопрос, едва он встал на ноги.

— Неплохо, — пробурчал он.

На самом деле, как только он выпрямился, боль сжала его виски. Борясь с головокружением, он оперся на стену. Ноги его подкашивались, но все же он почти пришел в себя. Стиснув зубы, он признался:

— Не думаю, что смогу бежать.

— Охотно верю, — заметила она, выглядывая наружу. — Путь свободен, поспешим.

— Подожди!

— А, ты решил обращаться ко мне на «ты»?

У Януэля это вышло не намеренно. Он пожал плечами и спросил:

— Куда ты собираешься идти?

— К покоям, отведенным гостям. Послы в панике собираются отбыть как можно скорее, я хочу присоединиться в этой сутолоке к кому-нибудь, кто сможет помочь нам. В любом случае нам не удастся уйти незамеченными. Я рассчитываю лишь на то, что нас обнаружат не сразу.

— Но прежде чем мы доберемся до гостевых апартаментов, придется пройти несколько этажей.

— У тебя есть другое предложение?

— Может, лучше смешаться со слугами?

— Я думала об этом, но они все знают друг друга. Ночью я в этом убедилась. Ну все, следуй за мной, — приказала она, поднимая полог.

Неверными шагами фениксиец направился за Шендой. Они оказались в просторной спальне, по углам которой располагались еще четыре алькова, похожих на тот, что они покинули. В комнате были две двери, одна из них выходила на север, а другая на юг. Девушка выбрала вторую.

— Здесь лестница, которая ведет на кухню для прислуги, — уточнила она, нажимая на железную задвижку.

Дверь отворилась, перед ними открылась узкая лестница, уходящая куда-то во тьму. Снизу донесся звук, напоминающий журчание ручья. Шенда достала из ножен клинок подлиннее и, заткнув его за подкладку плаща, начала спускаться. Молчаливая и гибкая, как пантера, она едва касалась ступенек. В темноте Януэль было потерял ее из виду, но тут она дотронулась до его рукава, прошептав:

— Я здесь...

В конце спуска лестница упиралась в бронзовую дверь. Та была прикрыта так, что образовалась тонкая светящаяся щель. Девушка собрала волосы на затылке, закрепив их черной шелковой лентой, и приникла ухом к двери.

— Никого...

В кухонном помещении площадью пятьдесят на двадцать локтей над остывшими кастрюлями еще витал запах чеснока и солонины.

— Прихватим что-нибудь поесть, — прошептала спутница Януэля.

Они обшарили кухню, обнаружив глиняные сосуды и бочки с вином. В свете факелов Януэль нашарил несколько яблок, репу и головку сыра, обернул все это тряпкой и опустил за пазуху.

 

ГЛАВА 13

 

Этаж, отведенный послам Драконии, был освещен так, как это было привычно жителям этой страны. Угли теплились в жаровнях, а большая часть светильников, расположенных на высоте человеческого роста, была затемнена с помощью резных деревянных панелей. Драконийцы, плохо переносившие яркий солнечный свет этих мест, были рады возможности укрываться в изысканном полумраке предоставленных им покоев. А теперь этот полумрак оказался обстоятельством, благоприятствовавшим замыслам двух беглецов.

В то время как лакеи с удлиненными чертами лица проворно собирали вещи и наводили порядок в комнатах, драконийские послы, собравшись вместе, курили дахин — особый сорт табака с ароматом увядающих роз, доставляемый из страны Василисков. Шенде и Януэлю удалось без особого труда проскользнуть через эту часть замка. Суматоха сборов в постепенно пустеющей крепости облегчала их бегство. Тело убитого Шендой юноши еще не было обнаружено, а слуги, сновавшие взад и вперед, согнувшись под тяжестью клади, даже не покосились в их сторону.

Шенда на мгновение застыла перед запертой дверью, снабженной молотком, изображавшим львиную пасть. Затем она дважды коротко постучала.

— Ну кто еще? — проворчал чей-то голос. — Закончат они наконец с этими проклятыми сборами?

Улыбка тронула губы девушки. Отправив свой клинок Единорога в ножны и взяв Януэля за запястье, она переступила вместе с ним порог комнаты.

В дальнем, наиболее затемненном углу сидел один из самых могущественных посланцев Драконии. Человек со вкусом, он был известен как своим упорством в достижении цели, так и внимательным и обходительным обращением. Удлиненное лицо посла над губами было как бы перечеркнуто тонкой линией усов. На поредевшей шевелюре красовался головной убор из бархата гранатового цвета, гармонировавший с просторным одеянием шафранного шелка. На ногах у него были ликорнийские сандалии, обшитые розовым жемчугом. За серебряной оправой очков поблескивали живые зеленовато-серые глаза. Взгляд его внушил доверие Януэлю. Сам же посол, похоже, действительно обрадовался появлению Шенды. С распростертыми объятиями он двинулся навстречу улыбающейся девушке.

— Наконец-то, мое нежное, прелестное дитя, — сказал он, целуя ее в шею.

Звучание его голоса еще больше расположило Януэля к драконийскому послу. Тем не менее юноша продолжал быть настороже, поскольку вот уже много лет ему не приходилось попадать в столь пеструю компанию. К тому же утонченная любезность посла резко контрастировала с манерами адептов фениксийской лиги, так что Януэль решил на всякий случай удвоить бдительность. Дипломат вполне отдавал себе отчет в присутствии фениксийца; слегка отстранив Шенду, он протянул Януэлю сухую костлявую руку:

— Рад нашей встрече...

— Януэль, позволь представить тебе Альсиенда, — вмешалась Шенда.

— Мессир, — произнес юноша со сдержанно-вежливым поклоном.

— Не правда ли, ситуация не лишена остроты? — спросил Альсиенд, возвращаясь к своей украшенной искусной резьбой трубке, от которой исходил характерный дурманящий запах дахина. — Быть может, это одна из самых волнующих встреч за всю мою карьеру. По правде сказать, с тех пор как занялся этим увлекательным ремеслом, я впервые сталкиваюсь с убийцей императора.

Подобная непринужденность покоробила Януэля. Ему вовсе не казалось, что последние драматические события, а также смерть правителя, грозившая империи потрясениями, могут сделаться предметом шуток. Кроме того, даже если на посла Драконии и не распространялось действие законов империи Грифонов, он все же рисковал, принимая Януэля у себя.

— Здесь вам ничто не угрожает, — уточнил посол, отреагировав на подозрение, промелькнувшее во взгляде фениксийца. — Мои вещи уже унесли, а имперские стражи порядка не имеют обыкновения заходить в эту часть крепости.

— И все же, — заметил Януэль, — я удивлен, что перед вашей дверью нет охранников, как нет их и в других местах.

— Он прав, — подхватила Шенда, — похоже, они отказались от намерения перерыть крепость в поисках убийцы.

— Ты недовольна этим? — В голосе Альсиенда прозвучала ирония. Обняв девушку, он подвел ее к смотровому окну. Шенда, облокотившись на подоконник, выглянула наружу.

— Проклятие! — воскликнула она. — Януэль, посмотри!

Юноша следом за Шендой приблизился к окну и тотчас заметил в небе Грифонов, окруживших крепость. От гигантских силуэтов этих покрытых белоснежным оперением львов веяло хищной силой. Грифоны парили в ночной тьме, лишь изредка взмахивая крыльями, чтобы противостоять порывам ветра.

На лбу Януэля проступил холодный пот. Эти устрашающе-грозные создания не случайно слетелись сюда с отдаленных горных вершин, они кружат над крепостью для того, чтобы отомстить за смерть императора.

— Как они это делают? — спросил он, невольно пытаясь стянуть края разодранной одежды. — Они ведь почти неподвижны...

— Грифоны выстроили безупречный круг, — сказал посол, отметив про себя плачевное состояние платья Януэля. — Они окружили крепость.

— Они не пытаются атаковать?

— Нет, дитя мое, это куда хуже, — ответил Альсиенд с циничной усмешкой.

Шенда отбросила волосы с бледного лица.

— Резонанс, — мрачно объявила она.

— Вот именно, дорогая. В любом случае вам не стоит задерживаться у окна. Эти летучие бестии могут обнаружить вас.

Новое обстоятельство, казалось, сильно встревожило девушку. Заметив, что юный фениксиец продолжает пребывать в неведении, она пояснила:

— Твоя лига больше не использует Резонанс, поскольку для этого нужно возродить несколько дюжин Фениксов одновременно. Впрочем, грифийцы уже начинают утрачивать навыки Резонанса, но сам принцип им известен.

По лицу Януэля было видно, что сказанное Шендой не многое прояснило для него. Поэтому Альсиенд, легко коснувшись его плеча, продолжил объяснение соотечественницы:

— Насколько нам известно, Резонанс использовали еще во время войны Хранителей. В ту пору Грифоны, а также Драконы и Химеры обычно выстраивались в круг, чтобы создать духовную цепь. Таким образом они входили в Резонанс. В результате никто из находящихся внутри круга не мог ускользнуть из возникшего мысленного поля. Даже возведенные из эферита стены не могут им помешать видеть вас так же ясно, как вы их. Я думаю, — добавил он, — что именно поэтому и отозвали стражу. Чтобы не отвлекать внимания Грифонов. — Он повернулся к Шенде и произнес: — Иными словами, ваше поражение — это вопрос времени.

— Ты должен помочь нам, Альсиенд. — Девушка скрестила руки на груди, смяв коричневый шелк своей туники.

— Помочь вам? Да я только об этом и думаю, с тех пор как вы появились! — воскликнул посол. — Я обещал тебе свое покровительство по одной-единственной причине: мне хочется знать, могла ли Харония каким-то образом использовать в своих целях этого мальчика. А это могут решить лишь мэтры Огня.

— Харония? Но ведь нет никаких доказательств, что это их рук дело, — возразил Януэль.

Его глубоко задело предположение посла. Все, что он постиг за годы учения в Алой Башне, при столкновении с Желчью оказалось бесполезным — он понимал это лучше, чем кто-либо другой. Он потерпел поражение. Но никто не предупредил его о Желчи, даже наставники. Однако царство мертвых и его происки не имеют ничего общего с этой драмой. Но вдруг существует малейшая возможность, что им кто-то манипулировал? Или что в Священный Пепел что-нибудь подбросили? Но ведь о его миссии никто ничего не знал. Кто же мог подтолкнуть его?

Посол бросил на юношу заинтересованный взгляд:

— А вам известен во всем Миропотоке кто-либо еще, кто мог бы покуситься на Возрождение первородного Феникса?

— Нет, — чистосердечно признался фениксиец, — но...

— Все понятно, — прервал его Альсиенд. — Именно сейчас мы находимся в центре бури, поэтому еще долго не сможем оценить всех последствий. И при вашем участии, — сказал он, указывая пальцем на грудь Януэля, — эта буря должна стихнуть... или разрушить эту империю. Горизонт становится все мрачнее, дитя мое, и мне пока неизвестно, следует ли видеть в вас искру жизни или же дыхание смерти. В настоящий момент я принял решение — быть может, мне придется сожалеть об этом, — сделать все, чтобы вы добрались до мэтров Огня. Если харонцы нашли средство внедриться в ритуал Возрождения, то можно предположить, что они, возможно, открыли способ высвобождать Желчь наших Хранителей. — Он сделал затяжку и выпустил дым через нос. — Это предположение пугает меня, уверяю вас. Это позволит Харонии развязать новую войну Хранителей. Иначе говоря, приведет к краху всего мироустройства. По крайней мере в том смысле, как мы его понимаем. И Харония благодаря этой войне неслыханно усилится. Теперь вам должно быть ясно, почему я не настаиваю на том, чтобы грифийские стражи порядка схватили и убили вас.

 

Высвобождать Желчь? Януэль от неожиданности опустился на ложе. Что если Альсиенд рассуждает здраво? Что если обычно удерживаемая Фениксами Желчь теперь выходит из-под контроля и благодаря некому ухищрению будит в огненных птицах инстинкт разрушения?

— И все же я не чувствовал присутствия харонцев, — возразил фениксиец.

— Но оно может выражаться и через Желчь. Конечно, я предпочел бы согласиться с вами, юноша. Если речь идет всего лишь об ужасном происшествии, что ж, в историю попадет разве что ваше имя. Но если, напротив, за случившимся стоят именно харонцы, следует приготовиться к самому худшему. Быть может, этого удастся избежать, если вы встретитесь с мэтрами Огня и раскроете им вашу тайну.

Посол оказался большим знатоком Хранителей. Из-за замкнутости жизни в Башне у Януэля создалось впечатление, что эта тема касается только фениксийцев и членов орденов других королевств. Но очевидно, что хитросплетения политики и угроза предстоящей войны пробудили интерес к ней у множества других людей.

— Мне нечего скрывать, — заявил Януэль.

— Верю вам. И именно поэтому я считаю, что вам необходимо встретиться с мэтрами Огня. Только они смогут открыть истину.

— Мы зря теряем время, — прервала его Шенда. Девушка стояла, прислонившись спиной к стене. Ее распущенные черные волосы каскадом спускались вдоль лица. Януэлю внезапно захотелось прикоснуться и провести по ним рукой. Он дрогнул от этой мысли и опустил глаза, испугавшись, что она догадается о его желании. «Что это с тобой происходит? — подумал он. — Желчи, что ли, хлебнул? Откуда эта теплая волна, прихлынувшая к сердцу?»

— Ты права. И каковы теперь твои намерения? — обратился Альсиенд к Шенде.

— Мы смешаемся с посланцами Драконии и дойдем с ними до пещер. Оттуда я рассчитываю пробираться старыми подземными ходами, прорытыми в свое время каладрийцами.

— Старые подземные ходы? — протянул недоверчиво посол. — Зачем? Если вы сумеете преодолеть круг, созданный Грифонами, то вам больше нечего бояться.

— А почему бы не совершить отвлекающий маневр? — вмешался Януэль.

— Отвлекающий маневр? — повторил Альсиенд, сдвинув брови. — Как?

— Например, устроить пожар. Ведь сумятица может нарушить Резонанс?

Альсиенд откашлялся и снова взялся за трубку.

— К вашему сведению, — отчеканил он ледяным тоном, — драконийцы боятся огня не меньше, чем Харонии. Знаю, что фениксийцу это нелегко понять, но в наших глазах пламя — это орудие смерти. По своей природе мы уязвимее пера, и, рискуя шокировать вас, скажу, что мне куда дороже пергамент, написанный рукой знаменитого драконийца, чем жизнь какого-то слуги.

— А если бы это был ваш сын? — парировал Януэль. — Вы приговорили бы его к смерти, чтобы спасти ваши пергаменты?

— Уместный вопрос. Я...

— Альсиенд, ты неисправим! — раздраженно бросила Шенда. — Поболтаете в другой раз. Я не намерена более оставаться здесь. Ты можешь сделать так, чтобы мы затесались в ваши ряды? Да или нет?

— Нет, моя сладкая, не могу, — помедлив, произнес он. — Я не имею права идти на такой риск. Если вас обнаружат среди драконийцев, это будет равносильно объявлению войны. А я не собираюсь облегчать задачу Харонии.

— Очень хорошо, — сухо сказала Шенда.

— Погоди, я ведь не сказал, что не могу вам помочь.

Он прошелся по комнате, сцепив руки за спиной.

— Имея дело с Грифонами, нам стоит призвать на помощь Хранителя, — прошептал он, не оборачиваясь. — Он поможет вам укрыться в подземных ходах, прежде чем Грифоны отреагируют на ваше присутствие.

— Но ведь я больше не являюсь жрицей, — сказала Шенда.

Януэль удивленно поднял бровь. Это признание несколько проясняло и мотивы поведения девушки, решившей стать наемной телохранительницей, и то, откуда ей столько известно о Хранителях.

— Я думал не о тебе, а о нем.

— Обо мне?! — воскликнул фениксиец. Посол повернулся к нему:

— Да, о вас. Мне не слишком нравится этот замысел, но этот ваш Феникс, похоже, единственное, что может вас спасти.

В возникшей паузе слышно было лишь, как гремят где-то вдалеке, в горах Гордока, обозы химерийцев.

— Но теперь он заключен здесь, — заявил Януэль, прижимая руку к груди. — Он не может выйти отсюда.

— Это не совсем так, не правда ли? Стоит вам предоставить ему свободу, и он вновь взмоет ввысь.

Януэля опять покоробила та легкость, с которой этот раздушенный дипломат говорил о том, чему юноша отдал годы. Но теоретически Альсиенд был прав. Однако юный фениксиец отдавал себе отчет, насколько это сложно осуществить. В волнении он взъерошил волосы на голове:

— Это сумасшествие. Освобождение Феникса после того, как было совершено Великое Объятие, требует контроля наставников. И потом, Хранитель пропитан Желчью, и поэтому я не могу управлять им.

— Он говорит правду, — подтвердила Шенда. — Ты сбиваешь нас с толку, Альсиенд. И Януэль, и Феникс рискуют головой, а мы потеряем последнюю возможность понять, какую роль во всем этом играет Харония.

— Я не хуже тебя просчитал риск, моя дорогая. Но я не вижу иного решения. Читая о деяниях фениксийцев в истории Миропотока, я понял, что Великое Объятие связывает фениксийца и Хранителя настолько тесными узами, что Желчь здесь уже не имеет значения. Не так ли, Януэль?

— В принципе — да, — ответил тот. — Если уж Желчь разлилась, Феникс впитывает ее и удерживает.

— Значит? — нетерпеливо спросила девушка, которую утомили эти рассуждения.

— Значит, Феникс не будет стремиться убить меня, — договорил Януэль. — Но зато Желчь свободно потечет по моим сосудам, и мы оба будем находиться под ее воздействием.

— Отказываюсь, — сурово заявила Шенда, помотав головой, — отказываюсь даже думать об этом.

— А кстати, — поинтересовался Януэль, — даже если бы мне случайно и удалось освободить Феникса, что нам это даст?

При этих словах у Януэля ёкнуло сердце. Замысел посла показался ему кощунственным. Юноша еще не осознал до конца тот факт, что они с Фениксом отныне составляют единое существо, а от него уже требовалось распорядиться этими новыми возможностями. Ему же казалось, что этот прочный и глубоко интимный союз, напротив, должен постепенно открыть ему путь к уникальному диалогу с первородным Фениксом. Если только удастся выжить, разумеется...

— Что даст? — вскричал Альсиенд. — Конечно полет! Как мне сообщили, жрецы считают, что вы прячетесь где-то в крепости. Они решили отказаться от беспорядочного обшаривания крепости снизу доверху, чтобы вы не смогли проскользнуть мимо стражи в возникшей неразберихе. По правде сказать, Резонанс Грифонов — это блестящее решение. На их месте я поступил бы точно так же. Теперь им остается только дождаться результатов Резонанса, определить, где вы, и взять вас без боя. Прекрасно придумано, и все же учтено не все. Им даже на миг не пришло в голову, что вы можете бежать, вновь использовав Феникса. На сей раз высокомерие этих проклятых жрецов может сыграть нам на руку.

— Вы предлагаете нам разбить круг Грифонов с помощью Феникса? — с трудом выговорил Януэль.

Посол постарался вложить в свой ответ всю силу убеждения:

— Поймите правильно: все Грифоны вовлечены в Резонанс, поскольку это магический прием, для применения которого необходимо напрячь все силы. Они, разумеется, увидят вас, но не успеют задержать. По крайней мере я надеюсь, что не успеют...

— Мне это не нравится, — сказала Шенда. — Предпочитаю добраться до подземных ходов нашими собственными силами.

— На первом этаже ты столкнешься со столпившейся там имперской стражей. Там не пройдешь даже ты, моя дорогая.

Януэль задумался о том, какова будет реакция Феникса, если его освободить. Посол был прав в одном: никто, даже сам Хранитель, не может разорвать связь, возникшую при Великом Объятии. Но сможет ли он, Януэль, контролировать его? Если Желчь распространится на его дух, Хранитель может уничтожить Шенду и посла. Имеет ли он право рисковать и их жизнями, и своей собственной? Эту жертву может оправдать лишь то, что заставило их собраться вместе.

 

— Шенда, — вымолвил наконец Януэль, — думаю, он прав.

Девушка недоверчиво улыбнулась:

— Да ведь это я должна защищать тебя, а не наоборот.

— Понимаю, что ты опасаешься превратиться в меня, но, мне кажется, нам может удаться это предприятие.

— Иными словами, мне придется, зажмурив глаза, вцепиться в лапы огненной птицы? Никогда!

Альсиенд выпрямился:

— Прелесть моя, ты не можешь позволить себе роскошь выбирать.

— А почему, собственно? — Шенда оттолкнула руку Альсиенда, пытавшегося погладить ее по голове. В ее глазах промелькнул неприкрытый страх.

— Шенда, — продолжал уговаривать юноша, — обещаю, что ничего с тобой не случится. Опытный фениксиец может вновь вдохнуть огонь в Феникса — это не представляет опасности ни для него, ни для других.

«Во всяком случае теоретически», — беззвучно закончил он фразу.

И все же при одной мысли, что ей придется прикоснуться к существу, связанному с пламенем, у Шенды волосы встали дыбом, а глаза сделались стеклянными. Януэлю был знаком этот остолбеневший взгляд, ему случалось видеть подобную реакцию у младших учеников в Башне.

— Твои обещания — пустой звук, — возразила она. — Они столь же легковесны, как и то заверение, что ты дал императору, перед тем как убить его.

Януэлю было нечего на это возразить, оставалось лишь устремить взгляд в потолок.

— Страх делает тебя жестокой, — заметил Альсиенд. — Ты отказалась от своего царства, тем более можешь отказаться от его законов и обычаев. Уверяю тебя, твоя душа не будет запятнана. И потом, этот огонь отличается от других... Прошу тебя. Это твой единственный шанс!

Шенда глубоко вздохнула и закрыла глаза. Она что-то тихо пробормотала по-драконийски. Посол лишь покачал головой.

— Не будем терять время, Януэль, — сказала она, набрасывая плащ на плечи. — Зови твоего Феникса.

 

ГЛАВА 14

 

Януэль улыбнулся, чтобы подбодрить свою спутницу, и сел на выложенный плитами пол, стараясь унять дрожь в руках и во всем теле. Его сердце колотилось. Он положил рядом с собой еду, которую взял на кухне, и поправил воротник рясы. Поджав ноги и уперев локти в колени, он обхватил голову руками. Ладони, обрамлявшие лицо, напоминали кубок. Эти простые движения успокаивали беспорядочное движение его мыслей. На какое-то время он закрыл глаза и отрешился от реальности. Пока веки были сомкнуты, он прислушивался к биению своего сердца, которому эхом вторил Феникс. Во время последнего Воспламенения Фарель рассказал ему об этом единственном звуке, выдававшем присутствие Хранителя. Было легко ошибиться, перепутав свое сердцебиение с тем, как глухо бьется сердце существа, пойманного в ловушку, о стены своей темницы. Освободить разъяренного Феникса значило обречь ученика на смерть. С другой стороны, если Хранитель успокоился и согласился со своим новым обиталищем, то опасность была устранена. Януэль лучше, чем кто-либо, чувствовал эти тончайшие музыкальные вариации жизни.

В данный момент он был уверен, что Феникс уснул или по крайней мере перестал сопротивляться хозяину. Это подтверждалось тем, что жар спал. Птица подчинялась органическим законам, которые диктовало тело Януэля. Лига веками размышляла над загадкой этого странного слияния, которое происходило при Великом Объятии. Хранитель не покорялся человеческому телу, а вливался в него, как в форму. Сейчас Януэль сознавал, как тесно было Фениксу в его теле. Стараясь не поранить Януэля, Феникс едва не задыхался в новой для него оболочке.

Наконец Януэль решил приоткрыть свое сердце и почувствовал огромную радость. Он сразу ощутил прилив сил, когда Феникс достиг его мозга. Их мысли сливались без страха, мягко, как в объятии. От пальцев ног и до кончиков волос юноша ощущал себя деревом, с корнями, налитыми растительной силой и соками, стволом и кроной из распускающихся языков пламени Хранителя.

Посланник в испуге отступил к двери, когда в густых волосах ученика заплясали маленькие огненные язычки. В этой ситуации превосходная эрудиция уже ничем не могла ему помочь. Шенда тоже приготовилась защищаться, скрестив перед собой два острых меча-Единорога.

От Феникса его хозяину передавалась способность тонко и остро чувствовать, и Януэль застонал, ощутив опутавшие крепость сети Резонанса. Благодаря Хранителю он знал о присутствии крылатых созданий. Направленные Грифонами световые лучи, как солнечные зайчики, проникали из комнаты в комнату, с этажа на этаж. Грифоны выткали огромное невидимое покрывало, которое целиком накрыло крепость. Как пауки, они выжидали малейшего движения, которое обнаружило бы присутствие беглеца.

Появление Феникса не могло ускользнуть от их бдительного внимания. Януэль вскочил, пошатываясь, как пьяный. Теперь пламя охватило его шею и руки. Будто неумелый танцор, он неловко шагнул к драконийцам, которые отступили еще дальше к двери. Потрескивание сменилось шумом горящего костра. Альсиенд снял свои маленькие очки и, охваченный страхом, принялся читать вслух военную поэму Драконов. Мучимая сомнениями, Шенда не решалась убрать свое оружие. Слегка согнув ноги и устремив фиолетовые глаза на фениксийца, она была готова защищаться от мальчика, которого была призвана защищать.

Януэлю не было больно, огонь не причинял ему никакого вреда. Сливаясь с духом Феникса, он старался следовать движению внутренних волн и сохранять связь со своим телом, какой бы зыбкой она ни была. Пламя перекинулось на его бедра. Представляя собой живой факел, он, спотыкаясь, стал продвигаться к слуховому окну. Желчь никак не проявляла себя. Затаилась ли она или была полностью разрушена при Великом Объятии? Януэль этого не знал. Когда он приблизился к окну, известие о его обнаружении тут же разнеслось в стане Грифонов. Места на подоконнике как раз хватало для того, чтобы можно было сидеть на корточках, отведя назад руки. Януэль почувствовал, что его тело теперь служит для Феникса скелетом, и в один миг его руки превратились в большие крылья, а из лица пламя вылепило голову огненной птицы.

Грифоны начали пронзительно кричать. Януэль окинул взором головокружительные дали и приказал Фениксу лететь. У него перехватило дыхание, когда он оттолкнулся от окна и бросился в пустоту.

Он летел.

Его огненные крылья рассекали ледяной воздух, он рассматривал колеблющееся кольцо Грифонов, почуявших подмену. Сначала он скользил вниз к земле, но затем одним взмахом крыльев с удивительной легкостью поднялся обратно к слуховому окну, у которого стояла Шенда с черными развевающимися на ветру волосами.

Она что-то крикнула Януэлю, но шум пламени заглушил ее слова. Пронзительные вопли Грифонов сливались с криками толпившихся внизу солдат. Это стража забила тревогу.

Стрелы со свистом взвивались в небо, когда Януэль в обличье Феникса осторожно взял Шенду в свои когти. Она застонала от противного ее природе контакта с огнем и закрыла глаза, чтобы больше не видеть плясавших перед ее глазами языков пламени.

Януэль повернулся к Грифонам. Жрецы, участвовавшие в облаве, теперь лихорадочно пытались разрушить Резонанс. Однако Хранителям было нелегко разорвать сеть, которую они сами сплели. Невидимые нити укорачивались, будто сжигаемые огнем Феникса, и кольцо Грифонов сужалось.

Ни одна из этих птиц с туловищем льва не решилась порвать связь с кольцом, так как карой за это было бы неминуемое ослепление. Они беспомощно смотрели, как Феникс поднимается в небо, где он был уже недосягаем для лучников.

Поддерживаемый под руки двумя молодыми священниками, Сол-Сим наблюдал за величественным кружением Феникса над крепостью. Неужели это Януэль, тот слабый мальчик, неспособный разобраться в тонкостях политики и понять, каких жертв она требует. Как он жестоко ошибся!

Когда Грифоны увидели Феникса, он приказал сопроводить себя к воротам крепости, откуда своими глазами мог видеть происходящее. Когда он увидел, что Феникс ничуть не боится стрел имперских лучников, от ярости у него на шее выступили вены. Он уже знал, что Грифоны не сумеют вовремя разорвать свои путы, если только не пожертвовать одним из Хранителей империи.

Ему не хотелось думать об этом, но никто другой не мог принять за него решение. Если Януэлю удастся уйти, несмотря на все ухищрения, предпринятые против него, это грозит нанести урон положению грифийских священников. Последние несколько часов он размышлял о великолепных возможностях, которые предоставила им смерть императора.

Она открывала священникам путь к власти. Император оставил после себя только восьмилетнюю дочь. И не найдется ни одного рыцаря, который бы пользовался таким авторитетом, чтобы стать сильным конкурентом ему, Сол-Симу, в борьбе за трон, если он подвергнет сомнению принцип престолонаследия.

Он уже думал о том, кого изберет Церковь для своих манипуляций. Руками этого человека она наконец раздавит фениксийцев и превратит их в инструмент своих политических игр. Но для этого нужен Януэль.

Живой или мертвый.

Сдержанным жестом он отстранил двух поддерживающих его жрецов и стал дрожащей рукой чертить в воздухе знаки, которые управляли Хранителями. Эти будто процарапанные когтем Грифа руны давали возможность жрецам войти в контакт с ними. Вначале знаки были невидимыми, но постепенно превращались в золотое сияние на концах пальцев Сол-Сима. Могло показаться, что он борется с каким-то призраком, но с помощью магии рун он проникал в самую сердцевину Резонанса, объединявшего сознание Грифонов в единую цепь.

По его лбу уже струился пот. Наконец его выбор пал на старого Хранителя, чьи грудь и крылья были покрыты шрамами от старых боевых ран. Сначала тот противился воле Сол-Сима, но руны были частью того древнего знания, которому ни он и никто из ему подобных не мог противостоять. Против своей воли он разорвал связь с покровом, сотканным Грифонами. И, услышав пронзительный крик боли, вырвавшийся из его глотки, многие солдаты бросили оружие, чтобы закрыть уши. Ослепленный Хранитель падал вниз. Но все-таки ему удалось удержаться на высоте каких-нибудь десяти локтей от земли.

В это же мгновение Януэль стремительно спланировал, надеясь прорвать окружение Грифонов. Сол-Сим, начертив последний знак, натравил Хранителя на Феникса.

Удар отозвался эхом в самой Седении. Обезумевший от боли Грифон перерезал путь огненной птице и со всего размаху столкнулся с ней. Но удар был не настолько сильным, чтобы убить или хотя бы поранить первородного Феникса. В противном случае Грифону пришлось бы спалить себя вместе с противником.

Но столкновение вывело Феникса из равновесия, и он выпустил Шенду из когтей. Он падал с высоты, оставляя за собой полыхающий след. У всех, кроме посланника, захватило дух. Сол-Сим ликовал.

Для Януэля эти секунды длились целую вечность. Языки пламени вокруг него вытягивались и становились ярко-красными. Он ощущал, что сраженный ударом Хранитель тщетно пытается спасти положение. Смерть уже представлялась ему желанным избавлением, и вдруг чья-то железная рука, ухватив его за плечо, замедлила и наконец остановила его падение в нескольких футах от земли.

Шенда.

В попытке набрать высоту драконьи крылья неистово бились с обеих сторон ее тела. Покрытые темно-красной чешуей, они переливались всеми оттенками от кораллового до пурпурного. Размахом почти в двадцать локтей, они соединялись с ее телом крепкими жилами, вздувавшимися от напряжения на ее плечах.

Лицо Шенды исказилось от усилия, ей приходилось удерживать его обеими руками. Януэль видел, как она машет крыльями. Он был поражен. Ее глаза говорили о невыразимой боли, которую ей приходилось терпеть, или из-за того, что она прибегла к метаморфозу. Сквозь гул пламени, которое их окружало, фениксиец слышал, как она кричит:

— Помоги мне, Януэль, помоги!

Лучники, прильнувшие к бойницам, опомнились.

В чернильном небе яркие крылья Дракона и свет, исходивший от Феникса, были для них удобной мишенью. Сотни стрел с глухим свистом впились в крылья Шенды.

Януэль чувствовал, что долго ему так не выдержать. Сверкание Феникса, обволакивавшее его тело, меркло. Силы, потраченные на спасение, истощили его, и крылья теперь бессильно свисали вдоль тела.

Януэль чувствовал, что вот-вот выпустит его, и беспомощно изгибался. Он понял, что выбора у него уже нет и что ради спасения Шенды нужно, чтобы она его бросила или по крайней мере чтобы он вновь вернул Феникса в свое сердце, и тогда она смогла бы нести его дальше по воздуху.

Тут он заметил Сол-Сима. Радость триумфа на лице грифийца убедила его не сдаваться. Окруженный рыцарями, горя от нетерпения, тот старческой походкой шел по направлению к ним, чтобы нанести последний сокрушительный удар тому, кто осмелился бросить ему вызов.

Януэль собрал последние силы, чтобы запереть Хранителя у себя в сердце. Он почувствовал, как огненный шар пронзает его. В одно мгновение пламя ворвалось в отверстие, которое он открыл, и растворилось в теле. И вскоре Шенда взмыла вместе с ним вверх. Их полету мешали стрелы, вонзавшиеся в ее крылья. Но она набрана высоту и устремилась к горам.

Сол-Сим упал на землю и, извиваясь, ползал по ней, позабыв о том, что посланники и рыцари смотрят на него. Охваченный ненавистью, он процарапывал на земле одну-единственную руну — ту, которую предки Грифонов писали на телах поверженных Хранителей. И когда Шенда исчезла с горизонта, жрец дал себе клятву, что, пока существует Миропоток, он будет вечно преследовать Януэля-фениксийца.

А для этого в его распоряжении, размышлял он, теперь была целая империя.

 

ГЛАВА 15

 

Януэль раздвинул темную листву и вошел в пещеру. Там, в глубине, укрытая его плащом, лежала Шенда. Он подошел, сел рядом и вытер ее влажный лоб. Девушка даже не пошевелилась, она уже два дня, с тех пор как они оказались в этом сосновом лесу на склоне горы, не приходила в сознание.

После схватки с Грифоном Шенда держалась в воздухе из последних сил, стремясь дотянуть до леса, где их падение смягчили деревья и папоротник, ковром покрывавший землю.

Последние две ночи в горах разносилось эхо погони. Януэль поклялся себе, что не бросит Шенду, даже если иссякнет надежда, что она выживет. Пока что у них были и пища, и вода (в сумерках Януэль пробирался за ней к ручью), но Шенде требовалось серьезное лечение. В те времена, когда он вместе с матерью скитался по полям сражений, он всегда с ужасом смотрел на лекарей и солдат, подбиравших раненых. Он никогда не мог понять тех, кто это делал. Капитан Фалькен напрасно пытался примирить его с этой стороной войны. Януэль слишком сильно благоговел перед жизнью, чтобы осмелиться распоряжаться ею. Он недоумевал, как кто-то может отдать свою жизнь в чужие руки, как солдат может возложить все свои надежды на спасение на кого-то другого. Разумеется, ему часто приходилось помогать раненым. Он помогал им перебраться в тыл, мог сделать перевязку, но не более.

Война стала частью его жизни, когда ему было девять лет. Она была похожа на темную ночь. Однажды, когда в полнолуние он заблудился в лагере побежденной армии, его приютили в палатке, где находились раненые, вынесенные с поля боя. Там ему довелось видеть агонию солдат, умиравших на руках у лекаря. Януэлю поручили следить за тем, чтобы свеча горела непрерывно, но ветер всякий раз задувал ее. И он был вынужден скрепя сердце смотреть на нехитрые хирургические операции, которые пытался делать лекарь. Никто из раненых не дожил до рассвета. Скальпель довершал то, что начал враг. Януэль был настолько потрясен, что даже не смог рассказать об этом матери, и воспоминание об этой страшной ночи навсегда врезалось в его память.

Поэтому он лишь перевязал Шенду. На ее искалеченной спине после исчезновения крыльев осталось множество порезов. Они были не очень глубокими, но опасность заражения все равно существовала. С величайшей осторожностью фениксиец перенес Шенду в пещеру, вход в которую был скрыт листвой. Затем он с замиранием сердца разорвал до пояса ее тунику. Несмотря на трагичность обстоятельств, сильное желание охватило его при виде обнаженного тела Шенды, он не мог не любоваться ею. Эта молочно-белая нежная кожа вызвала в нем то плотское чувство, которое, как ему казалось, он навсегда утратил.

Жажда любить.

Это открытие придало ему сил, помогло побороть отчаяние. Всю ночь он сновал к ручью и обратно. Воду ему приходилось приносить в ладонях, так как другого сосуда у него не было. Он промыл раны драконийки и смачивал ее лоб до тех пор, пока жар не начал спадать. Он неосознанно чувствовал теперь, что жизнь человека значит не меньше, чем жизнь Хранителя, и уже не так бережно относился к Фениксу, приютившемуся в его сердце. Тот почти не подавал признаков жизни. Он слышал лишь его тихое и прерывистое дыхание, означавшее, что огненная птица жива и восстанавливает силы.

Забытье Шенды было тревожным. Иногда она бормотала какие-то слова на драконийском языке, которого Януэль, к несчастью, не знал. Он взял смоченный в ручье платок и осторожно приложил его ко лбу девушки. Этой ночью тьма будто давила ему на плечи, предвещая что-то недоброе. Его одолевали тяжелые мысли. Теперь он понимал, что их удачный побег из крепости был всего лишь способом выиграть время. Даже в этих лесах их могли обнаружить в любой момент, потому что горцы, верные императору, знали эти места как свои пять пальцев.

С тоской думал он и о наставнике Фареле, оставшемся в плену у грифийских жрецов. Он надеялся, что старику удастся развеять подозрения ордена. Януэль опасался, что жрецы вознамерятся отомстить фениксийцам, эта опасность теперь нависла над всеми, кого он уважал и кто был ему дорог. Из-за этих перипетий он позабыл о Силдине. Что произошло с ним с тех пор, как он покинул Башню, полагая, что отправляется к императору?

И что бы он сказал о своем друге, узнав, что тот невольно стал убийцей могущественного монарха? Ему захотелось, чтобы Силдин сейчас оказался с ним рядом, избавив его от ощущения гнетущего одиночества. Ночью в пещере стало холодно. Он укрыл полами плаща ноги Шенды и с волнением вспомнил о том, как она спасла его от неминуемой смерти. Теперь ему было известно, что она являлась жрицей Драконов и по законам своего королевства должна считаться отступницей.

С тех пор как Дракония, хранившая свои тайны в стенах библиотек, закрыла свои границы для чужаков, по Миропотоку потекли бесчисленные слухи. Некоторые полагали, что Хранители там вымирают, так как у них нет потомства. Другие, напротив, были убеждены, что драконийцы намереваются завоевать Миропоток.

Больше всего Януэля интересовала загадка Шенды. Почему она отказалась от своего сана и стала наемницей? То, что она владела магией превращения, означало, что ей пришлось провести многие годы бок о бок с Драконами. Впрочем, сколько ей вообще лет? Он дал бы ей тридцать—тридцать пять.

«Не важно, сколько тебе лет, — улыбнулся он, смачивая ее пересохшие губы влажным платком. — Я тебя не покину». Он вздохнул и обхватил руками колени, пытаясь восстановить строй мыслей. Он был убежден, что нужно найти способ как можно быстрее покинуть горы и добраться до столицы. До Альдаранша было примерно шестьдесят лье. Если они не полетят, а пойдут быстрым шагом, то потребуется шесть дней, чтобы добраться туда. Учитывая сложности перехода через горы и то, что им придется петлять, скрываясь от патрулей и деревенских жителей, путь займет вдвое больше времени. И это только в том случае, если Шенда поправится. Другая возможность заключалась в том, чтобы воспользоваться силой Хранителей. Но Януэль не рискнул бы снова прибегнуть к помощи Феникса. Только Шенда могла бы быстро перенести их в столицу. Все зависело только от нее, от того, как быстро ей удастся восстановить силы.

Вечером он снял повязки, чтобы посмотреть, как затягиваются раны. Его обнадежило то, что, как ни странно, раны не загноились, хотя он всего лишь промыл их. Благодаря магии метаморфоза, которой владела Шенда, ее выносливость была не меньшей, чем у ее Хранителя. Поэтому раны на ее теле быстро заживали.

Нужно было во что бы то ни стало сохранить их убежище в тайне от преследователей. Каждый раз Януэль пробирался к ручью с величайшей осторожностью. И все-таки он опасался этих молодцов с загорелыми обветренными лицами, горцев империи Грифонов. Боевым качествам горских племен завидовали даже химерийцы, известные своей воинской доблестью. За верную службу вступившему на трон императору эти племена получали право на безраздельное владение горными богатствами. Такое соглашение полностью устраивало обе стороны. Трижды горцы давали отпор войскам, планировавшим неожиданно напасть на империю, пробравшись через заснеженные горные ущелья. Глупо было рассчитывать, что они сжалятся над врагами императора, проникшись сочувствием к Януэлю и его спутнице.

 

Шенда пришла в сознание незадолго до рассвета. Януэль спал сидя, опустив голову на колени, но тут же вскочил, когда слабый голос позвал его:

— Януэль...

Приподнявшись на локтях, она слабо улыбнулась ему бледными губами и огляделась.

— Мы в безопасности, — наклонившись к ней, сказал Януэль. — Как ты себя чувствуешь?

— Моя спина... — простонала она.

— Она уже заживает.

Шенда посмотрела на повязки:

— Спасибо.

Януэль покачал головой, как бы желая сказать, что не стоит его благодарить.

В темноте пещеры он отыскал два ее клинка-Единорога.

— Я не вынимал их из ножен.

— Слава прародительнице Драконов! — воскликнула она, хватая свое оружие. — А я боялась, что потеряла их.

Любовно проведя рукой по эфесам, она положила их на землю.

— Я помню, что ударилась о ветку, и это все. Сколько времени я провела без сознания?

— Это третья ночь.

Она опять встревожилась:

— Значит, мы здесь уже двое суток. У отрядов горцев было достаточно времени, чтобы перекрыть все перевалы.

— Но разве нельзя перенестись по воздуху?

Прищурившись, она спросила:

— Что ты имеешь в виду?

— Твою волшебную силу... Ты могла бы снова ее использовать?

— Нет, — категорично ответила она.

— Нет?

— Я вызвала Дракона, потому что другого способа спастись не существовало. Но, сделав это, я совершила непоправимую ошибку. Прошу тебя, не настаивай. Уважай мое решение и не задавай вопросов. Наши судьбы пересеклись, но это не значит, что наши жизни теперь едины. Наши народы по-разному смотрят на жизнь...

— Я знаю. Завет проповедует прямоту и честность.

— А драконийцы хранят и передают свое знание втайне. А я, хоть и изменила отчасти свой образ жизни, все равно принадлежу к своему народу. Ты понимаешь?

— Да, — сказал он.

Она с нежностью посмотрела на него и взяла за руку:

— Ты добрый, вероятно, слишком добрый для такого мира, как наш.

— Не думаю. Я видел ужасы войны, суровую изнанку жизни на полях сражений, и это кое-чему меня научило.

— Чему, например?

— Тому, что любить умеют немногие.

Она внимательно посмотрела на него:

— Забавно, что в твоем возрасте ты так уверенно судишь об этом! Тебе только семнадцать, но ты и вправду выглядишь старше.

— «Смерть делает нас взрослее» — моя мать часто мне это повторяла.

— И она была права. В моей стране говорят, что со смертью каждого близкого человека на лице появляется новая морщина.

Вдруг издалека донеслось хриплое карканье Грифона. Шенда тут же протянула руку к мечам.

— Их часто слышно. Успокойся, — проговорил Януэль. — Время от времени они перекрикиваются с вершины на вершину.

— С воздуха они прочесывают лес. Они заполонили небо так же, как здешние племена — горы.

Она попробовала подняться, но не смогла и, сжав губы, повернулась на бок. Поправив выбившуюся прядь черных волос, она тихо сказала:

— Мне нужно набраться сил.

— Да, — подтвердил Януэль. — Скоро рассвет. Нам лучше покинуть пещеру под покровом ночи.

— Хорошо.

Новая доверительность, возникшая между ними в полумраке пещеры, добавила ему смелости, он положил ей руку на глаза и прошептал:

— Спи. Я буду рядом.

Она засыпала.

 

ГЛАВА 16

 

Весть о смерти императора облетела все закоулки империи, но ее жители восприняли это событие по-разному. Молодые рыцари, беспрекословно подчиняясь жрецам, соблюдали семидневный траур, тогда как старинные грифийские семьи ликовали. Заточенные в замки в своих вотчинах, они терпеливо дожидались того дня, когда наконец смогут взять реванш, и теперь у них снова появилась надежда, что на трон взойдет истинный потомок императорской фамилии. Сол-Сим, как непосредственный участник событий, был вызван в столицу, чтобы в точности доложить грифийским первосвященникам о том, как разворачивались события в крепости. Ночью верхом на Грифоне он долетел до Альдаранша и опустился на ступени Храма.

Этот Храм был возведен на костях своих строителей. За двадцать лет строительства погибло несколько сотен человек. Он был воздвигнут у подножия холма, на котором возвышалась крепость. Три огромные башни Храма имели форму когтя; самая большая насчитывала шестьсот локтей в высоту, две другие — без малого четыреста.

Краеугольный камень грифийской Церкви, этот Храм каждый день собирал в своих стенах примерно тысячу жрецов, две трети их которых были еще послушниками. Вблизи Грифонов, живших в огромных пристройках, они вели порочный образ жизни, чему в немалой степени способствовали первосвященники, печально известные своей жестокостью и безграничным благоговением перед империей.

Семеро из них — четверо мужчин и три женщины, по облику которых трудно было догадаться, что когда-то они были людьми, — состояли в совете, обладавшем безграничными полномочиями на всех уровнях власти в империи и даже в Миропотоке в целом. Эти семеро никогда не покидали вершину главной башни. Они терпели страшные мучения из-за мутаций, происходивших с их телами. Наркотики способствовали поддержанию в них жизни.

Верховные жрецы приняли Сол-Сима в огромном зале, отделанном белым мрамором, где горели длинные угольные факелы. Восседавшие на возвышении из халцедона, обложенные шелковыми подушками, они напоминали трупы. В зале пахло благовониями и дурманящими веществами, но их запах не заглушал тошнотворной вони, исходившей от их разлагающихся тел. Их кожа, несмотря на ежедневные подтяжки, висела лоскутьями и в некоторых местах была пришпилена прямо к плоти хрустальными заколками. Но ужаснее всего были их лица. Сол-Сим, когда первосвященники приказали ему приблизиться, разглядел, что они сплошь были покрыты сеткой шрамов, некоторые были еще свежими. Из шрамов сочилось некое золотистое вещество, имевшее ту же природу, что и Руны. На изуродованные головы жрецов были надеты одинаковые железные головные уборы, инкрустированные драгоценными камнями.

Подавив приступ тошноты, Сол-Сим пал ниц на ледяной пол.

— Встаньте, — хриплым голосом приказала Кохорта, старейшая жрица империи.

Встав, он заметил в тени зала тощие силуэты адахизов. Это были наемные воины-ликорнийцы, звание адахиза они получали после того, как им голыми руками удавалось убить харонца.

— Сол-Сим, — продолжила она, — почему вы позволили этому фениксийцу... Януэлю уйти?

Ее живые прозрачно-голубые глаза вонзились в него. Он откашлялся и громко проговорил:

— Благородные первосвященники, он прибегнул к помощи первородного Феникса.

Один из жрецов сдавленно прохрипел, подняв разлагающийся палец:

— Так же как и фениксиец, этот Феникс должен умереть. Это должно произойти раньше, чем в империи закончится траур.

— Это вопрос всего лишь нескольких дней, — заверил Сол-Сим. — Наши Грифоны осматривают леса, а горцы прочесывают ущелья.

— Можно ли доверять этим глупым животным? — спросила Кохорта.

— Горцам?

— Кому же еще? — усмехнулась та.

— Думаю, да...

— Вы думаете? Этого недостаточно, глупец. Империя грозит пошатнуться, а я должна полагаться на какое-то племя приматов? Я несколько иначе смотрю на вещи.

Она опустила руку и взяла суни, маленькое округлое существо с мехом, отливающим медью, и поднесла его хоботок к губам, будто это был мундштук кальяна, сделала глубокий вдох, потом потрепала блестящую головку зверька и снова обратилась к Сол-Симу:

— Я хочу, чтобы вся империя травила этого Януэля, как зверя. Хочу, чтобы его имя было у всех на устах, чтобы его портреты были разосланы по всем тавернам страны. И еще я хочу, чтобы во всех концах империи солдаты засыпали с мыслью о поимке этого мальчишки. Предлагайте любые награды, любые земли — все, что вам покажется соблазнительной платой, лишь бы этот мальчишка был доставлен сюда со связанными руками и ногами. — Она повернулась к жрецу, который только что требовал предать фениксийца смерти, и прошептала: — Этот мальчик нам нужен живым, дражайший. Чтобы раскрыть тайну, которой он обладает, мы потратим века, и поиски все равно останутся напрасными. Если мы выведаем у него секрет Желчи, все королевства Миропотока будут умолять нас стать их союзниками. Даже Берег Аспидов.

Священник издал сухой смешок и процедил сквозь зубы:

— Берег Аспидов... Это было бы замечательно.

Кохорта облизала губы черным языком и обратилась к Сол-Симу:

— Мы знаем, что вы были к императору ближе всех и что, случись несчастье, именно вы должны были бы избрать его преемника. Рыцари вам доверяют, поэтому я пощажу вас. В данный момент народ напуган и ищет у нас защиты. Этот страх стоит любых титулов. Мы должны воспользоваться этим, чтобы обратить народ к Церкви душой и телом. После этого нам будет нетрудно заставить рыцарей подчиниться нашей власти и восстановить спокойствие в стране. Мы сидим на вулкане, Сол-Сим. Империя — это необъезженная лошадь, и ее следует усмирять постепенно, без грубости, ее нужно приручать, пока она не признает своего хозяина, истинного хозяина. — Она медленно провела пальцем по шраму, пересекавшему ее щеку, и добавила: — Мы играем в опасную игру, но предчувствую, что в итоге нам выпадет возможность, которой напрасно дожидались наши предки: встать у руля империи. Я распорядилась, чтобы Харонию в ближайшие дни не беспокоили.

Сол-Сим почувствовал, как кровь прилила к лицу. Он нахмурил брови:

— Что вы хотите этим сказать?

— Мы приказали слегка ослабить бдительность и не препятствовать проникновению Черных Троп в некоторые деревни, для того чтобы запугать население. Не стоит так пугаться, Сол-Сим. Каждая появившаяся Черная Тропа приводит в наши храмы все новых запуганных людей. Они ищут защиты под сенью Церкви. Нужно пользоваться этим. Нашими стараниями народу представят идеального виновного, свалив все на наших врагов: лигу фениксийцев. Народ уже давно побаивается их, его страшит тайна, которой окружены Алые Башни. На этот раз ни наши солдаты, ни жрецы не будут сдерживать народного гнева. Лишь когда лига будет молить о пощаде, а жители деревень начнут бросать камни в фениксийцев, вот тогда-то мы и вмешаемся и восстановим порядок. А в обмен за это потребуем от лиги абсолютной и безоговорочной поддержки.

— И тогда оружием, которое она будет вынуждена предоставить в наше полное распоряжение, мы легко отбросим харонцев, — закончил Сол-Сим тоном, в котором звучало восхищение.

До него вдруг дошло, какая огромная пропасть отделяет его от реальной власти. Старая жрица с безупречной логикой предсказывала восхождение грифийской Церкви на вершину власти.

— Именно так, — подтвердила Кохорта с улыбкой, от которой на ее лице прорезались трещины. — Я питала большое уважение к нашему императору, но должна заметить, что ему всегда недоставало смелости бросить вызов служителям Фениксов. Его внезапная смерть позволит наконец это сделать, причем не подвергая опасности Церковь. — Ее лицо вдруг исказилось, и она снова сделала вдох из хобота суни. — Остается только поймать Януэля. Это залог наших дальнейших успехов. Если он попадет в руки фениксийцев, то те, овладев тайной Желчи, возможно, вынудят нас отступить.

— Да, но существует ли вообще этот секрет? Может быть, это была лишь попытка Харонии...

— Я так не считаю. Если бы Харония была на такое способна, Миропоток давно уже был бы в руках мертвецов.

Сол-Сим все еще не мог себе представить, что юноша, над которым он посмеивался в имперской крепости, владеет тайной, которая восходит к Истокам Времен. Верхушка лиги, к которой он принадлежал, была убеждена, что неожиданная ярость, жажда насилия, захлестнувшая имперского Феникса, была вызвана высвобождением Желчи. Только так можно было объяснить то дикое буйство, свидетелем которого ему довелось стать... Однако ему казалось, что куда логичнее и правдоподобнее объяснить происшедшее вмешательством Харонии.

И все же первосвященники предпочли версию, согласно которой причиной случившегося является Желчь. Умение управлять Желчью, а следовательно, поведением Хранителей может стать самым страшным оружием, какое когда-либо существовало в Миропотоке. Благодаря Желчи можно пробудить Хранителей и выпустить в Миропоток огромную и слепую армию... или, напротив, сдержать ее.

Суни неожиданно запищал и с остекленевшими глазами упал на спину. Кохорта выпустила хобот зверька, плюнула на пол и отерла губы.

— Мне нашептали, что Януэля защищает какая-то драконийка. Вам что-нибудь известно об этом?

— Это наемница с отличной репутацией, — подтвердил Сол-Сим.

— Да?

— Драконийцы отрицают свою причастность к этому и снимают с себя ответственность за ее действия. Они сообщают, что это была одна из самых юных служительниц Драконов во всем королевстве, но ныне она таковой не является.

— Я знаю. Но ведь она смогла совершить превращение, чтобы спасти этого фениксийца, не так ли?

— Она совершила превращение в один миг.

— Каким образом?

— Метаморфоз занял не больше времени, чем три или четыре взмаха крыльями.

— Да еще и во время падения, — добавила Кохорта. — Да, у нее, должно быть, есть особый дар. А драконийцы не сообщили, почему она оставила служение?

— Нет. Но я кое-что выяснил о ней. Последние десять лет она служила в вольном отряде Черных Лучников, она ходила в плавание с пиратом Аспидом Соргом, была рядовым солдатом химерийской армии, располагавшейся у границы со страной Василисков, жила в одном ликорнийском племени и, кроме того...

Сол-Сим замолчал и, моргая, уставился на один из факелов. Капли пота поблескивали у него на лбу и щеках.

— И что?

— Она участвовала в разграблении храма Эфрот, — наконец выговорил он.

Лицо Кохорты сморщилось.

— Похоже, эта потаскуха нас недолюбливает.

Храм Эфрот подвергся разорению во время налета наемников тремя годами ранее. Он находился недалеко от побережья, и раз в год туда прибывала флотилия, нагруженная ящиками золота, которые отправляли в империю заграничные грифийские миссии. Тогда было пролито море крови. Из шестидесяти налетчиков уцелели трое. Двоих поймали и казнили. Последний исчез.

— Когда мы схватим драконийку, — сказал Сол-Сим, оскалившись так, будто он говорил о каком-то вредоносном пресмыкающемся, — мы наконец поставим точку в той темной истории. Она сполна заплатит за свое преступление.

Кохорта взяла из рук слуги нового суни, рот которого на этот раз был заткнут, чтобы ее не беспокоил его крик.

— И все же пока это не свершилось, будьте осторожны, Сол-Сим, — заметила жрица. — Мы охотимся за опасной парочкой. В сердце этого фениксийца покоится первородный Феникс. Что до нее, то она может обратиться к Прародителям Драконов. Выясните, могут ли рыцари передать в наше распоряжение часть армии, чтобы ускорить поиски беглецов.

— Ваша воля для меня закон.

— Тогда действуйте.

Он поклонился до земли и, пятясь, вышел. Покинув Храм, он даже не подумал о том, чтобы навестить свою старую мать, которая жила в маленьком домике на окраине Альдаранша. Он направился в кварталы, отведенные для Грифонов, и приказал как можно быстрее запрячь одного из них, чтобы отправиться обратно в Изумрудные горы.

Ухмылка ненависти не сходила с его лица.

 

ГЛАВА 17

 

С трудом переводя дух, Януэль добежал до нависшей над склоном скалы и вжался в нее рядом с Шендой. В воздухе, прямо над их головами, эхом отдавались тяжелые взмахи крыльев, Грифон пронесся совсем рядом.

— Кажется, он нас не заметил, — прошептала Шенда.

Шенда поднялась на ноги, когда солнце было уже в зените. До тех пор пока не стемнело, она упражнялась со своими мечами, пытаясь восстановить координацию движений. А Януэль наблюдал за ней, предаваясь воспоминаниям.

Сир Фалькен часто тренировался вот так перед битвой. И маленький Януэль, усевшись на пенек, не сводил с него глаз. Фалькен пояснял ему каждый свой жест с терпением, достойным каладрийского монаха. Он часами оттачивал одни и те же приемы, а мальчик старательно повторял их за ним, используя вместо меча палку. В ту пору ему только что исполнилось восемь лет. Он хранил теплые воспоминания об этих занятиях. Особенно ему нравилось дотрагиваться до оружия и слушать подробные объяснения капитана по поводу ковки мечей. Януэля завораживал сам клинок, который в умелых руках превращался в орудие смерти. Напрасно Фалькен твердил ему, что смерть приносит человек, а не меч. Но Януэль свято верил, что в каждом клинке таится коварство Харонии. Только когда ему стукнуло десять, он убедился, что металл годится не только для того, чтобы перерезать горло жертвы, с его помощью можно вспахивать крестьянское поле. Это открытие прозвучало для мальчика откровением, у него далее слезы навернулись на глаза. После ухода Фалькена занятия прекратились, но изо дня в день встречные воины по просьбе Януэля с ироничной улыбкой одалживали ему свои мечи. И всякий раз он вздрагивал, прикасаясь к холодному лезвию, но тем не менее упорно учился драться.

Обрывки воспоминаний беспорядочно проносились в его сознании, в то время как Шенда наносила удары воображаемому противнику.

Ее манера отличалась от традиционного драконийского подхода. Она использовала приемы, заимствованные из различных стилей и школ, причем интерпретировала их так, что нельзя было понять, к какой технике относится тот или иной удар. Казалось, что ей присуща своя собственная техника, составленная из всех тех приемов, которым она научилась за время скитаний по Миропотоку. К тому же она использовала очень необычное оружие. Два меча-Единорога двигались так быстро, что казалось, будто они слились воедино. Януэль с восхищением следил за ее передвижениями в полумраке пещеры. Подвижная и стройная, она почти танцевала. Более короткий клинок служил, чтобы отражать удары противника. Кузнецы ликорнийских провинций сделали на нем разнообразные насечки. Благодаря им Шенда могла заблокировать меч противника.

Время от времени она прерывала упражнения и шла к ручью ополоснуться. Чтобы было удобнее тренироваться, она сняла плащ и закатала рукава туники. От ее энергичных движений в пещере становилось теплее. На ее теле поблескивали капельки пота. В полутьме Януэль не испытывал стеснения, глядя на ее ноги, обтянутые высокими голенищами сапог из черной кожи, на белизну бедер под короткой туникой, когда она прыгала и кружилась. Конечно, это ему нравилось, но прежде всего его привлекали ее воинские таланты.

Она объяснила Януэлю, что с годами заучила каждую пядь своего второго клинка так, чтобы в нужный момент использовать наиболее подходящую насечку. Клинок подлиннее предназначался для нанесения решающего удара. Со временем лезвие стало безупречно острым, ровным и гладким. Драконийка рассказала Януэлю, что кузнецы после заточки клинка бережно собрали сверкающие металлические стружки, чтобы изготовить порошок, который используют иконописцы. Благодаря ему краски на картинах, изображавших Единорогов, действительно приобретали особенный, ни с чем не сравнимый оттенок.

К фениксийцу постепенно возвращалась любовь к оружию. Судьба вновь распорядилась так, что его жизнь зависела от клинка. Таков удел беглеца.

 

С наступлением сумерек они покинули свое убежище. И теперь, приникнув к скале, вслушивались, как утихает вдали шелест крыльев Грифона.

— Пойдем, — сказал она.

Под покровом ночи они шли в избранном направлении около шести часов. Над небом нависли облака, и это облегчало их продвижение, хотя они все же опасались выходить из леса. Эта предосторожность вынуждала их порой делать немалый крюк. Даже если можно было спрямить путь и сэкономить два или три часа, драконийка наотрез отказывалась идти на риск. Следовало держаться под кронами деревьев, чего бы это ни стоило.

Ночной холод пробирал Януэля до костей. В конце концов Шенде удалось убедить его накинуть ее плащ, сказав, что привыкла к ночным вылазкам и закалилась, тогда как ему куда привычнее тепло огней Алой Башни.

Они не говорили о том, что их ожидает. Если по ночам они будут идти с той же скоростью, а днем отдыхать, то следующей ночью доберутся до Эльдорского перевала. Его, вне всяких сомнений, стерегут горцы. А их Шенда боялась куда больше, чем Хранителей, летавших в небе.

— Они здесь у себя дома, — пробормотала она в ответ на вопрос Януэля. — Мы идем по землям, на которых они живут веками.

На рассвете, усталые, они улеглись под выступом скалы, надеясь заснуть, несмотря на непрестанно грозящую им опасность. Ощущая ломоту во всем теле, Януэль свернулся и закрыл глаза. Он ощутил, что холод больше не страшит его. Очевидно, Феникс теперь согревал его своим теплом, так как один трудный ночной переход явно не мог вернуть ему былой выносливости. А у Шенды, к его удивлению, зуб на зуб не попадал, и она была не в силах скрыть это. Она дрожала, завернувшись в плащ.

Недолго думая, Януэль прижался к ее спине. Она вздрогнула и повернулась было, намереваясь оттолкнуть его, но мягкое тепло, исходившее от фениксийца, притягивало и успокаивало. Они не сказали друг другу ни слова. Уткнув лицо в волосы девушки, Януэль спокойно заснул.

 

Испещренная впадинами и темными пятнами луна проглянула сквозь прореху в облачной пелене, и беглецы поняли, что пора продолжить путь. Никто из них не сказал ни слова о часах, которые провели вместе, прижавшись друг к другу. Януэль понимал, что чувство, которое он испытывает к Шенде, отнюдь не входит в число тех, которые фениксийцы научили его усмирять. Он вспомнил, что Фарель предупреждал его об этом несколько дней назад, на пути в крепость, и его лицо просияло любовью к этому человеку, заменившему ему отца. Юноша питал абсурдную надежду, что скоро сможет рассказать наставнику о своих новых ощущениях. Да, Януэль вынужден был признать: эта женщина притягивает его, ему вновь и вновь хочется вдыхать благоухание ее тела, любоваться фиолетовыми глазами, сияющими из-под шапки темных волос. Но пока он не хотел ничего большего. Дальше простиралось неведомое, о котором ему было известно лишь из нескромных рассказах Силдина, да еще со слов солдат, услышанных еще в детстве. И то, что он узнал, не вызвало у него желания испытать это на себе. Он чувствовал, что вполне может сдерживать свое вожделение, относясь к нему как к естественному чувству, которое теперь не повредит его дару. Может быть, после стольких пережитых страхов Януэль наконец начал понимать, в чем он заключается.

Шенда шла, держа оружие наготове. Она чутко прислушивалась к шорохам в глубине леса. Но там, среди сосен, бродили только дикие животные.

До перевала оставалось идти совсем немного, однако не было видно ни костра, ни огней, ничто не выдавало присутствия горцев.

— Не верь, — прошептала Шенда, вглядываясь в темноту. — Они там, я уверена.

Перевал был в действительности всего-навсего прямым проходом между двумя отвесными скалами длиной, вероятно, не больше тридцати локтей.

— У нас нет никаких шансов пройти незамеченными, — резко бросила она. — В случае чего придется бежать.

— А потом? Он ведь будут гнаться за нами по пятам...

— Постой... Слышишь?

Януэль насторожился:

— Шум воды?

— Это река. Она течет вниз, в долину. Если они будут нас преследовать, попробуем уйти от них вплавь.

— Откуда ты так хорошо знаешь эти края?

— Я гонялась здесь за одним вором.

— Что он украл?

— Не важно. Просто за вором.

— Почему ты мне об этом не сказала?

— А это бы что-то изменило?

— Нет, — согласился Януэль.

— Тогда хватит задавать вопросы.

В угнетающей тишине они двинулись вперед. Не пройдя и пяти локтей, драконийка замерла на месте и медленно обернулась:

— Заклинаю тебя Драконом Ороса... Беги!

В это мгновение со всех сторон появились горцы. Януэль схватил с земли какую-то палку и приготовился драться.

Шенда и Януэль застыли, прижавшись спинами друг к другу. Все прибывавшие горцы в одеждах из кожи и меха замкнули кольцо. У них были густые каштановые бороды, а в руках они держали тяжелые топоры с обоюдоострым лезвием. Даже во тьме Януэль различал на их лицах выражение дикой радости.

— Никаких шансов, — повторила драконийка. Один из горцев вышел вперед и, небрежно положив топор на плечо, ухмыляясь, заметил:

— Ты, — он указал на Шенду, — ты ловкая. Но вот он шумит, как взбесившийся кабан!

Товарищи подхватили его шутку взрывом хохота. Тот, кто говорил, вероятно, являлся их предводителем. У него на груди висел огромный бронзовый медальон с рельефным изображением герба императорской династии. Его каштановые волосы были заплетены в две толстые косы.

— Давай попытаемся прорваться! — прошептал через плечо Януэль.

— Даже и не думай об этом, — ответила она. — Если твой Феникс в силах нам помочь, то сейчас для этого самое время.

— Он не реагирует, — признался Януэль мрачным голосом.

Юноша попробовал вызвать Феникса в тот самый момент, когда появились преследователи. Возможно, у Феникса просто не хватало сил, чтобы вырваться и развернуть крылья во весь размах.

— Скверное начало, — заключила Шенда.

— Меня зовут Альгар, — сказал предводитель. — А вот мои братья. — Он указал на товарищей, при этом глухо ударив в свой медальон. — У вас есть выбор: сразиться с нами и погибнуть или сложить оружие.

Шенда выбрала этот момент, чтобы броситься на противников. Пройти через кольцо горцев было невозможно, но она хотела дать им понять, что схватка будет нелегкой, продемонстрировав свое воинское искусство. Они еще не успели поднять свои топоры, как она нанесла нешуточные раны троим мужчинам, стоявшим поблизости от нее. И тут же снова отступила назад. Все это произошло так быстро, что Януэль даже не успел подумать о том, чтобы что-то предпринять.

Похоже, зрелище произвело на Альгара впечатление. С гримасой, судя по всему выражавшей восхищение, он осматривал кровоточащие порезы своих товарищей. Но и пальцем не пошевелил, чтобы им помочь.

Где-то в лесу с мрачным, завывающим уханьем сова перелетела с ветки на ветку.

— Отпустите ее, — сказал Януэль, становясь между Альгаром и Шендой. — Вам нужен я, а не она.

Альгар поднял бровь и язвительно улыбнулся:

— Извини, малыш, но эта женщина меня интересует куда больше, чем ты.

Горцы снова захохотали, хлопая друг друга по плечам.

— Тем не менее я согласен с тобой. После тебя жрецы больше всего хотят заполучить именно ее, и я не понимаю почему. Это ведь ты, недоносок, убил императора?

— Я не убивал его!

Януэль стиснул свою палку.

— Разве он погиб не по твоей вине, нет?

— Я никогда не желал ему смерти.

— Тем хуже для тебя. Видишь мой медальон?

— Да.

— Посмотри поближе, — настаивал Альгар, протягивая его Януэлю, насколько позволяла длина цепи.

Фениксиец сразу заметил длинную царапину, пересекавшую императорский герб.

— И что?

— Я снял его с убитого рыцаря. С двоюродного брата императора.

— К чему вы клоните? — спросила Шенда. Януэль спиной ощутил, что ее напряженные мышцы несколько расслабились.

— Я хочу сказать, что у нас тебе все рады. — Альгар одним движением вонзил топор в землю перед Януэлем.

Откинув назад голову, горец зашелся в хохоте, товарищи вторили ему. Сбитая с толку, как и Януэль, драконийка слегка опустила клинок, но не стала убирать оружие в ножны.

— Ты хочешь, чтобы мы поверили тебе и добровольно сдались и все обошлось без жертв? — недоверчиво бросила она.

Альгар упер руки в бока и наклонил голову набок.

— Очень может быть.

Потом, не колеблясь ни секунды, он приблизился к ней, так что острие ее меча уперлось ему в грудь.

— Ну а теперь ты мне поверишь?

Плечи драконийки опустились, свободным движением она сложила оружие.

— Да. Теперь я могу тебе доверять.

— Пойдемте, — заключил Альгар, на ходу поднимая свой топор с земли, — мы отведем вас в наш лагерь.

Януэль бросил растерянный взгляд на Шенду, которая в ответ только пожала плечами.

 

Перейдя через перевал, они дошли до реки. На берегу Януэль с изумлением увидел несколько дюжин палаток, у которых бодрствовали горцы с суровыми лицами.

— Племя Сендахар, — пояснил Альгар, указывая на скопление палаток на противоположном берегу. — А здесь наше племя — Форден. А скоро должны прибыть и горцы из племени Сахорн.

— А что происходит, Альгар? — спросила Шенда. — Зачем все это?

— Потерпите, — уклончиво ответил он, поднимая медвежью шкуру, закрывавшую вход в шатер.

Они вошли за ним. Внутри при свете одной-единственной свечи молодая женщина кормила грудью ребенка.

— Выйди, — сказал ей Альгар. — Нам нужно поговорить.

Она покорно подчинилась, прикрыла грудь и вышла с ребенком из шатра.

— Это моя жена, — пояснил Альгар. — Если понадобится, я за нее жизнь отдам. — Он положил топор, сел на волчью шкуру и знаком предложил беглецам сделать то же самое. — Я рад, что Грифоны не смогли вас выследить. У всех перевалов, за которыми нам было поручено следить, вас ждали наши люди.

— Почему, Альгар? — спросила Шенда, усевшись скрестив ноги.

Януэль сел рядом с ней и принялся рассматривать смуглое лицо хозяина жилища.

— А почему не подчиниться приказу империи? — заметил он, почесывая каштановую бороду. — Теперь пришло время отстаивать то, что принадлежит нам. Император был вынужден терпеть наше присутствие в горах, потому что ничего другого ему не оставалось: укротить нас стоило бы ему половины армии. Поэтому он попытался задавить нас.

— Я не понимаю тебя. Во все времена горцы верно служили империи.

— До тех пор, пока на трон не вступил тот император, который по крови был недостоин его занимать.

— Неужели ты хочешь, чтобы я поверила, что ты придаешь этому какое-то значение?!

— В этом случае — да. В его жилах текла наша кровь.

За этими словами последовало долгое молчание.

— Горец... — пробормотал Януэль, повернувшись к Шенде, которая была удивлена не меньше, чем он.

— Он предал своих, — продолжал Альгар, — он плюнул на могилы наших предков, чтобы получить титул имперского рыцаря. Он был превосходным воином, вероятно лучшим среди нас. Но власть его околдовала, ослепила...

— Почему вы его не разоблачили?

— Когда мы поняли, что его душа погибла, мы пробовали открыть правду. Сюда нагрянули жрецы, выслушали нас, но не поверили. Постепенно он устроил так, что сюда, в отроги этих гор, стали прибывать все новые поселенцы, отнимать у нас земли и дичь. Кончилось тем, что несколько племен в отместку пожгли их дома. Тогда пришли солдаты. У нас не хватило смелости, да простит мне Красный Волк, дать им отпор и развязать братоубийственную войну.

— Да осенит пламя Феникса ваши очаги за то, что вы так поступили, — прошептал Януэль.

Альгар скрестил руки на груди и перевел тяжелый взгляд на Януэля:

— Я до сих пор не знаю, было ли верным это решение. В любом случае даже Красному Волку не под силу переписать историю. Трупы поселенцев вскормят землю и диких животных. Природа вместе с горцами империи Грифонов восстановит справедливость. — Он ударил себя кулаком в грудь и добавил: — Наши топоры слишком долго оставались без дела.

— Хаос... — произнес Януэль, загипнотизированный бликами, игравшими на бронзовом медальоне вождя.

— Что?

— Вы ускорите движение империи к хаосу и тем самым поможете Харонии.

Лицо Альгара побагровело от гнева.

— Харонии? — возмутился он. — Ты обвиняешь меня в том, что я сообщник харонцев?

— Тела убитых вами, — с трудом проговорил Януэль, — будут питать не эти древние горы, а Харонию. Вы оставите вашим детям землю, заполоненную харонцами.

Альгар выпрямился и сжал кулаки.

— Хоть тебе и под силу управлять Хранителем, но ты оскорбил мой народ! — воскликнул он, хватаясь за топор.

Шенда поднялась и встала между ними:

— Остановись, он не хотел сказать ничего дурного. Вашим людям стоит учесть его слова.

Через плечо девушки Альгар бросил гневный взгляд на фениксийца.

— Мы, горцы, никогда не шли на сделки с харонцами! — сказал он, плюнув на землю.

— Я не это имел в виду. Я просто хотел сказать, что, может быть, стоило предупредить поселенцев о ваших намерениях и дать им возможность покинуть эти места. Мне показалось, что вы жаждете кровавой мести.

Альгар уже вроде бы успокоился, пожав плечами, он ответил:

— Я выхожу из себя, когда при мне произносят имя этих проклятых существ. — Он снова сел и продолжил: — Но нам не избежать кровопролития, поверь мне. Оскорбление будет смыто кровью.

— Вы... — начал Януэль.

— Прекрати, — оборвала его драконийка. — Мы в гостях.

Януэль несколько секунд колебался, но предпочел замолчать. Момент был действительно неподходящий. Им следовало радоваться, что их приняли с распростертыми объятиями те, кто должен был бы выдать их преследователям.

— Альгар, — сказала драконийка, — нам нужно как можно быстрее спуститься в долину. Ты можешь дать нам проводника?

— Я могу сделать даже больше. Следующей ночью мои воины отправятся к форту, под охраной которого находятся земли поселенцев. Это меньше чем в одном лье от долины. Они вас проводят.

— Мы тебе очень признательны.

— Все мои собратья благодарят вас за то, что вы положили конец царствованию этого императора. Ваши имена будут шептать у алтарей наших предков.

Они искренне улыбнулись друг другу.

— Теперь нам нужно отдохнуть, — заключила Шенда.

— Чувствуйте себя как дома.

 

ГЛАВА 18

 

С наступлением ночи они покинули лагерь. Небо было угрожающе темным, луна едва угадывалась сквозь пелену растрепанных облаков. Девять воинов из племени Форден отправились в путь вместе с Шендой и Януэлем. Так как они шли в разведку, то оделись как подобало случаю: легко, оставив голыми руки и ноги, а вместо топоров заткнув за пояс длинные ножи.

Вопреки настояниям Шенды Януэль остался в прежней одежде. Разорванная во многих местах, она все же много для него значила, он и помыслить не мог отказаться от нее, несмотря на то что это увеличивало опасность быть узнанным. Впрочем, предложенный горцами запас провизии, состоявшей в основном из сушеного мяса и ягод, он принял с большой благодарностью. В знак своего расположения Альгар преподнес ему сумку, сделанную из выделанной шкуры волка, которую Януэль повесил через плечо.

Вечером он обсудил со своей спутницей, куда им держать путь после того, как они обогнут форт и останутся одни. Дальше простирались равнины Синопля, которые со времен основания империи возделывались грифийскими крестьянами. Здесь текли реки, а леса были богаты дичью. Находились эти земли в руках состоятельных феодалов, которые жили в замках, возвышавшихся на перепутьях дорог, и ревниво охраняли будущий урожай. Синопль отделяла от столицы река Альдарен. Устье этой жизненно важной для государства артерии находилось высоко в горах, отделявших страну от Химерийского королевства. Река неспешно прокладывала свой путь с севера на юг и впадала в море Слоновой Кости. Она была круглый год судоходной и для фениксийца представляла последнее препятствие на пути к мэтрам Огня.

Горцы крались по ночному лесу, стараясь ничем не потревожить его тишины. Многие были недовольны присутствием Януэля: если они наткнутся на имперский патруль и солдаты обнаружат среди них фениксийца, то им конец. Но раз Альгар так решил, ничего не оставалось, как взять его с собой. Теперь они не сводили глаз с гибкого стана драконийки, которая вместе с двумя горцами прокладывала путь. Януэль шел позади, повторяя про себя заповеди Завета. Он старался ступать как можно тише. Хороший отдых прояснил его мысли. Теперь он отдавал себе отчет в том, насколько череда последних событий отдалила его от учения лиги. Поглощенный лечением Шенды, он забывал о ежедневных молитвах, а главное, о том, кто ныне поселился в его сердце.

А Шенде, казалось, понравилось в лагере горцев. И, взглянув на происходящее со стороны, Януэль вдруг понял, каким зеленым юнцом он должен ей казаться и какая пропасть лежит между фениксийцем и наемницей, побывавшей у Берега Аспидов. В обществе воинов Альгара она вновь ощутила терпкий вкус ночных вылазок, ни на что не похожее опьянение опасностью и кровью. Но Януэля не тянуло вступить в это братство по оружию. В прошлом ему не раз пришлось убедиться, как оно непрочно и какие бедствия влечет. По правде сказать, ему довелось видеть слишком много истекающих кровью на полях сражений, чтобы стремиться сблизиться с теми, кто по роду занятий обречен на преждевременную смерть.

Спускаясь по склону горы, он несколько раз пытался восстановить контакт с Фениксом Истоков. Внимательно прислушиваясь, он осторожно открывал и закрывал вход в свое сердце. Однако Феникс отказывался принять протянутую руку. Огненная птица, вынужденная восстанавливать силы без помощи Януэля, расценивала этот внезапный интерес к себе как проявление жалости.

Как оскорбление.

Януэль решил уже отказаться от этих попыток, когда Феникс вдруг своевольно ускорил его сердцебиение. Фениксиец споткнулся, грудь ему сжала острая боль. Один из солдат подошел к нему и строго спросил, все ли с ним в порядке. Прижимая руку к сердцу, мертвенно-бледный, Януэль кивнул и вернулся в строй. Он понял, что ему было сделано предостережение.

С тяжелым сердцем Януэль вдали от своих наставников вновь искал успокоения в учении Завета.

Уже перевалило за полночь, когда они увидели форт. Он был воздвигнут в густой лесной чаще, на возвышенности, и оттуда можно было видеть узкую дорогу, ведущую в долину и окрестные хозяйства. На торцах бревен, из которых были возведены стены сооружения, горели факелы. Он, вероятно, не устоял бы под натиском горцев, хотя с виду и казался неприступным. За его стенами вырисовывались очертания мощной башни. А на ее вершине находилась баллиста, машина для метания камней, готовая в любой момент выстрелить в тех, кто приближался к форту по дороге. Находившиеся в дозоре солдаты не сводили глаз с окрестностей. Некоторые сидели, кое-кто курил трубку, считая часы и минуты, остававшиеся до смены караула. Горец, стоявший рядом с Януэлем, сплюнул.

— Ты только посмотри на них! — усмехнулся он. — Отличные мишени для наших лучников. Они ни о чем не подозревают.

Взяв горсть земли, он размазал ее по лицу.

— Укажи нам путь, Красный Волк, — прошептал он, — чтобы эти собаки больше не увидели восхода солнца.

От дикой жестокости, написанной на лице воина, у Януэля сжалось сердце. Он отвернулся и подошел к Шенде. Она обсуждала что-то с бойцами, сидя на корточках и прутиком рисуя перед собой план местности.

— Я думаю, что смена караула происходит на рассвете. Атаковать нужно незадолго до этого, когда те, кого еще не сморил крепкий сон, падают от усталости. — Она указала на своем плане северную стену форта: — Я бы стала атаковать здесь, чтобы отвлечь их. Если первые тридцать человек заберутся по приставным лестницам, начнется паника, тогда они не заметят основного отряда, который нападет с этой стороны, с востока. Они не успеют предпринять никаких ответных действий, а ваши люди уже будут внутри крепости.

— В этом случае резни не миновать, — заметил кто-то из горцев.

— Постарайтесь взять в плен хотя бы одного из них, чтобы выведать, на какое подкрепление они могут рассчитывать в том случае, если угроза серьезна.

Януэль сказал ей:

— Шенда, нам нужно немедленно уходить.

Он не понимал, почему она так старается помочь горцам. Ведь самые дельные советы лишь потворствовали бессмысленному кровопролитию.

— Знаю, — неохотно согласилась драконийка. Она уже собиралась встать, когда один из горцев удержал ее за запястье:

— Подожди. Почему бы тебе не остаться с нами?

Януэль видел, как она просияла.

— Благодарю тебя, но я не могу. Я должна доставить фениксийца в столицу. — Она наклонилась и звонко поцеловала бойца в щеку. — Будь осторожен.

Мрачные взгляды горцев долго провожали Януэля, вместе с Шендой удалявшегося в сторону равнины. Казалось, ее забавляло молчание юноши; дождавшись, когда форт скроется за соснами, она остановилась и спросила, положив сильную руку ему на плечо:

— Ладно, скажи мне, что не так.

Януэль отвернулся.

— И ты еще спрашиваешь, что не так?! — воскликнул он. — Ты потакаешь кровопролитию, а эти солдаты могли бы вести счастливую мирную жизнь, будь у них шанс сдаться!

— Я тебя не понимаю. Солдаты, о которых ты говоришь, могут броситься в погоню за нами.

— Это не имеет значения.

— Нет, для меня это все меняет.

— Ты что, считаешь, что опасность для нас возросла бы, если бы горцы взяли их в плен? Так в чем, по-твоему, разница, ты можешь мне сказать?

— Кто-либо из них мог бы сбежать, забить тревогу, подкупить кого-нибудь, откуда мне знать? В моем деле важно как можно тщательнее все предусмотреть. Любая оплошность может стоить жизни.

— Ты, в сущности, приговорила этих солдат, — настаивал Януэль. — Я видел твои глаза, Шенда. В них была радость, предвкушение битвы, крови. Я не выношу этого.

— Тем хуже для тебя.

— Это все, что ты можешь сказать?

— В каком смысле?

— То есть мне следует привыкнуть к твоему цинизму и смириться с бессмысленными убийствами?

— А у тебя есть другой выход? — вздохнула она.

— Да. Вернуться туда и предупредить их.

— Ты шутишь?

— Нет, я не шучу. Но я не стану этого делать, потому что сейчас мое место там, в Альдаранше. Я не сделаю того, что хочу, потому что в этом случае подкрепление имперским силам прибудет раньше и расклад сил в этом противостоянии полностью изменится. Только...

— Только что?

— Не радуйся войне, вот и все.

— Я живу ею.

— Но это не обязывает тебя ее любить.

— Ты не сможешь изменить меня, Януэль.

— Но я могу попытаться, — возразил он, ускорив шаг. Они не разговаривали, пока не вышли на опушку леса, откуда в лучах рассвета уже виднелись равнины Синопля. Золотисто-зеленая мозаика, кое-где перевитая серебряными нитями ручейков.

— Это озимые, — сказала драконийка, указывая на большие пятна цвета шафрана. — А вон там город Альгедиан, мы отправимся туда, чтобы навестить одного из моих друзей.

На северо-востоке проступали серые беспорядочные очертания этого богатого купеческого городка, куда со всех концов империи приезжали, чтобы купить зерно.

— Друга? — недоверчиво спросил Януэль, поправляя воротник плаща у своей спутницы.

— Он может оказать нам большую помощь, — слегка улыбнувшись, ответила она. — А мы не в том положении, чтобы от нее отказываться, не так ли?

Януэль кивнул и посмотрел вдаль.

— Видишь ту синеватую полосу? — добавила она, указывая пальцем на север. Это река Альдарен. А за ней находится Альдаранш.

— Альдаранш, — повторил Януэль. — Столица, там Башня материнской лиги. Да благоволят к нам Фениксы, чтобы мы добрались туда целыми и невредимыми.

Заря уже охватила горизонт, и Януэлю казалось, что огромная красно-желтая птица распростерла свои крылья над Миропотоком.

 

ГЛАВА 19

 

С самого наступления сумерек принялся моросить мелкий дождь. Весь день до захода солнца они отдыхали в тени старого дуба. В дождливую погоду скрываться от патрулей было легче, зато идти по тропинкам становилось все труднее. Земля быстро превращалась в грязь, и было все сложнее поддерживать темп ходьбы. Януэль чувствовал скопившуюся за последние дни усталость. Он еле переставлял ноги и надеялся только на то, что скоро они достанут лошадей и будут передвигаться верхом. Поначалу драконийка была против этой идеи. Шенда опасалась, что кража двух лошадей может привлечь к ним внимание. С другой стороны, она хорошо понимала, что Януэль долго так не выдержит. Как он ни старался поспевать за ней, усталость брала верх. Уже дважды он останавливался, не в силах больше идти, и, прерывисто дыша, прислонялся к дереву. С мокрыми от дождя волосами, он выглядел таким усталым, что Шенде стало ясно: нужно как можно быстрее раздобыть лошадей. Ночью у таверны им представился такой случай. Для Шенды не составляло особого труда раздобыть коня. Когда ей было еще только двенадцать, в глубоких пещерах, выдолбленных так, чтобы от стен отдавалось громкое эхо, наставники учили ее обманывать бдительность молодых Драконов. Кроме того, мастерству перемещения она уделяла не меньше внимания, чем боевым искусствам. У Черных Лучников девушка научилась залезать на дерево, не задев ни одного листочка; у Аспидов — таким ловким приемам, напоминавшим движения рептилий, что могла совершенно беззвучно подползти по камням к противнику; у странствующих Единорогов — походке, подобной ветру; у грифийских убийц — искусству прыгать с крыши на крышу, стуча по ней не громче, чем барабанит дождь.

Она управляла каждым своим мускулом, каждым движением тела. Пробираясь вдоль конюшни, она думала о капризах судьбы, непостижимым образом забросившей ее в такие закоулки Миропотока, что она оказалась далеко и от своих соплеменников, и от Драконов, рядом с которыми прошло ее детство.

Лэн.

Имя возлюбленного звучало в ее голове днем и ночью — назойливым шепотом, музыкой, которую ничто не могло заглушить. Ее рука застыла на ржавой щеколде конюшни. Она закрыла глаза, чтобы перестать думать о Лэне, глубоко вздохнула и проскользнула внутрь. В темноте она сразу различила фигуру конюха, дремавшего в дальнем углу. Развалившись на соломе, он спокойно спал, свесив голову на грудь.

Она подошла к ближайшему стойлу и погладила лошадь по гриве. Она всегда так себя вела с животными: заранее успокаивала их лаской. В отличие от людей они чуяли тонкий запах Драконов, который источало ее тело. Так она обошла все стойла и только потом приблизилась к конюху. Чтобы на беглецов не пало подозрение, следовало жестоко расправиться с ним — так, как это сделал бы обычный вор. Она решила не использовать свои мечи, боясь, как бы проснувшийся конюх не стал отбиваться и запах крови не растревожил бы лошадей. Она наклонилась к нему и, вверяя свою судьбу Драконам-Прародителям, нанесла ему сильный удар в затылок. Раздался хруст переламывающихся костей, лошади заметались, но потом стихли. Драконийка поднялась и сразу же вытерла руки об одежду. Она знала, что конокрады всегда так делают, когда совершают убийства, чтобы не пугать лошадей. Можно было рассчитывать на то, что в свершившемся заподозрят обычного вора, прежде чем власти вспомнят о сбежавшем фениксийце.

Она выбрала двух лошадей, взнуздала их и за поводья подвела к двери конюшни. Снаружи все еще лил дождь. Она вышла, посмотрела на окна таверны — ни единого луча света не пробивалось через плотно закрытые ставни — и направилась к лесной опушке, где ее ждал Януэль.

Он спал, прислонившись к дереву, и не ответил, когда она тихо позвала его:

— Януэль... Януэль, проснись. — Ей пришлось потрясти его за плечо. — Я привела лошадей, — сказал она.

— А, как быстро ты управилась, — зевнув, произнес он.

— Да, прости, что не дала тебе выспаться! Давай пойдем, — сказала она, помогая ему встать. — Я беру эту лошадь.

Она указала на химерийского коня коричневой масти. Другой, рыже-чалый мерин, был, несомненно, не таким быстрым, но зато более выносливым. Януэль уверенным жестом похлопал его по боку и вскочил в седло. Он полюбил этих животных еще в ту пору, когда мать разрешила ему ухаживать за лошадьми, тащившими их повозку. Иногда, когда она хотела избавить его от общества пьяных и грубых солдат, она позволяла ему отвязать одну из кобыл и покататься по окрестностям. В эти долгие часы уединения ему нравилось пустить лошадь галопом и мчаться куда глаза глядят, забыв об ужасах войны.

Наклонившись к уху лошади, он прошептал ей:

— Я назову тебя так же, как когда-то звали мою кобылу, — Сонель.

Мерин сделал шаг в сторону, дернув при этом головой.

— Сонель, — повторил Януэль.

Он и не думал, что его так обрадует появление лошадей. Шенда, сделав вид, что ничего не заметила, поправила плащ и дала знак отправляться в путь.

 

Теперь дорога пролегала через поля. Несмотря на то что дождь усиливался, они после тяжелой ходьбы наконец могли отдохнуть под мерную, убаюкивающую рысь. Драконийка ехала впереди, закрепив узлом волосы и приторочив мечи к поясу. Януэль вспомнил, как перед ними неожиданно появились горцы. Теперь до него дошло, что напрасно он не носит при себе оружия. Завет запрещал фениксийцам драться. Обращаться с мечом и саблей умели только кузнецы лиги, поскольку им было необходимо изготавливать его. Большинству учеников-фениксийцев ношение оружия казалось излишним. Наставники предпочитали, чтобы те пользовались для самозащиты силой Феникса. Меч мог отвлечь фениксийца от его миссии.

Глядя на мечи Шенды, Януэль размышлял о том, что эта точка зрения не всегда верна, она годится лишь для тех, кто защищен стенами Башни. После того что произошло в имперской крепости, любой встречный солдат мог применить к нему силу. К тому же Януэль не мог больше рассчитывать на Феникса, который ни на что не реагировал, затаившись в своем убежище. Юноша понимал, что ему необходимо примирить свое беспредельное благоговение перед жизнью с жестокой реальностью: человек, за которым охотилась вся империя, должен был уметь драться. Януэль спрашивал себя: одобрил бы наставник Фарель его решение? Ему казалось, что да, потому что для старого фениксийца, несомненно, важнее всего было, чтобы его ученик добрался живым и невредимым до материнской лиги в Альдаранше. Он пообещал себе, что с наступлением утра попросит Шенду помочь ему вспомнить, как держать оружие.

На восходе солнца они расположились в тополиной роще, через которую протекала речка. Пока лошади утоляли жажду, они принялись сооружать шалаш между двумя сходящимися стволами деревьев. Из зеленых веток Януэль соорудил навес, который худо-бедно мог защитить их от дождя. Они заползли внутрь этого жалкого убежища и молча утолили голод несколькими ломтиками свиного сала.

— Я жду не дождусь, когда наконец удастся поесть нормальной пищи, — призналась Шенда. — Хочется съесть чего-нибудь горячего, сидя у камина.

— Я сделаю все, чтобы тебя хорошо приняли в Башне.

— Если я решу там задержаться, Януэль.

— То есть как?

— Мое задание заключается в том, чтобы защищать тебя, пока ты не доберешься до пункта назначения. У мэтров Огня ты будешь в хороших руках.

Неуверенно посмотрев на нее, юный фениксиец сказал:

— Я хотел попросить тебя об одной услуге.

— Конечно, говори.

— Я хотел бы, чтобы ты научила меня нескольким боевым приемам.

— Тебя?

— Да, меня.

Жир от сала блестел на ее губах, и Януэль почувствовал тошноту. В тесноте шалаша они были вынуждены сидеть лицом к лицу, при этом их колени практически соприкасались.

— Даже не знаю, — ответила она, ухмыльнувшись. — Ты когда-нибудь держал в руках меч?

— Да. И не однажды.

Она слегка наклонила голову:

— А что было с тобой до того, как ты попал в Седению? Чем ты занимался?

— Я путешествовал с моей матерью.

— Ну и что? — спросила она, разводя руками. — Это не ответ.

— Придется тебе довольствоваться этим.

Она пожала плечами и улыбнулась:

— Хорошо. У меня тоже есть тайны, и я уважаю твои. Только скажи мне, чему тебе удалось научиться?

— Орудовать мечом.

— Еще чему-нибудь?

— Я умею стрелять из арбалета, прикрываться щитом... И еще обращаться со многими другими видами оружия.

Шенда одобрительно кивнула:

— Впечатляюще. — Она бросила взгляд на лошадей, провела рукой по волосам и добавила: — Послушай, я не против, но тебе не кажется, что сейчас не самый подходящий момент?

— Лучшего случая может и не представиться. Мне необходимо уметь защищаться.

— Хорошо. Но чудес я тебе не обещаю, и, главное, я не хочу здесь задерживаться. Идет?

— Да, — улыбнулся Януэль.

— Ладно. Идем со мной.

Она вывела его наружу. Первые желтоватые проблески рассвета освещали тополя.

— Вот, лови! — Она бросила ему один из своих мечей. Он поймал его за эфес и поднял перед собой. Она дала ему тот, что был длиннее, тот, которым она убивала. Януэль еще ни разу не держал его. Он взвесил его в руках и отметил, что он превосходно сбалансирован.

— Нужно будет найти тебе другой меч, — сказала Шенда, выхватывая из ножен второй. — Иначе ты рискуешь приобрести дурные навыки. Когда дерутся мечом-Единорогом, то наносят удар на поражение только его острым концом.

Оправленный в металл, рог Хранителя был гораздо толще лезвия рапиры и тяжелее.

— Некоторые держат его двумя руками, — продолжала она. — Но не я. Я предпочитаю приемы отражения удара, которым меня научили ликорнийцы. — Она повертела свободной рукой. — Я тренировалась многие месяцы, пока у меня не стало получаться. Бой с оружием в обеих руках требует постоянного напряжения мышц. Но сейчас забудь о том, что это меч-Единорог, и покажи, на что ты способен.

У Януэля перехватило дыхание, он крепко сжал меч двумя руками. Это движение вернуло его в прошлое, от которого он полностью отрешился на протяжении последних трех лет. Он снова увидел множество фигур и лиц, связанных с его детством и войной. Но явственнее всего перед его взором предстал капитан Фалькен, и когда юноша размахнулся, чтобы нанести удар, он неосознанно воспроизвел его манеру боя.

Шенда стояла, прислонившись к тополю, и с любопытством наблюдала за движениями Януэля. Под проливным дождем он описывал круги, нанося удары воображаемому противнику. Ему явно недоставало тренировки, но юноша, похоже, знал, что к чему. Она еще немного посмотрела и крикнула:

— Достаточно!

Учащенно дыша, Януэль остановился.

— Неплохо, — сказала драконийка, подойдя к нему почти вплотную, — но слишком правильно. Как будто ты научился драться, но тебе никогда не приходилось использовать свое умение в бою. Я права?

— Я... я не знаю, — признался Януэль, с трудом переводя дух.

— Твои движения слишком размеренные, — добавила она, обходя его со спины. — Я не вижу, чтобы ты вкладывал душу в удары, которые наносишь. Я не ощущаю ни твоей собственной манеры, ни определенного стиля. — Она прижалась к нему сзади и, проведя рукой по его плечу, взяла его за локоть. — Не стесняйся, выражай себя с помощью меча, — прошептала она ему на ухо. — У тебя ничего не выйдет, если ты будешь делать только то, чему тебя учили. Ты должен усвоить технику и вложить ее в свое тело, в мышцы, в сердце.

Януэль вздрогнул, подумав о том, кто покоится в его груди. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы оружие в его руках пробудило в Фениксе Желчь.

— К тому же у тебя не очень крепкое запястье, тебе нужно что-то более легкое. — Она забрала меч и отошла. — Теперь необходимо отдохнуть. Ночью нам предстоит длинный путь.

 

Они ехали еще три ночи, прежде чем достигли Альгедиана. К Януэлю понемногу возвращались силы, и в душе он радовался тому, что их дружба с Шендой крепнет благодаря тренировкам. Каждый день в свете занимающейся зари они осваивали несколько новых приемов, и постепенно к фениксийцу возвращались давно забытые ощущения. Казалось, Шенда тоже была увлечена этим новым занятием. Поняв, что Януэль обладает недурными способностями, она постаралась использовать их, извлечь лучшее из накопленного им опыта. На ее взгляд, основная проблема заключалась в его скованности, фениксиец двигался слишком плавно и размеренно.

— Будь резче, — повторяла она. — Ты должен не уколоть противника, а пронзить его...

На их пути все чаще встречались патрули. Видные издалека красные с золотом гербы на их камзолах заранее предупреждали Шенду и Януэля об опасности, и они в любую секунду были готовы, в зависимости от ситуации, затаиться либо выхватить спрятанный под плащом меч. К тому же они старались держаться лесных опушек, обходя стороной деревни. Иногда вдали они замечали темные громады замков. Всякий раз опасность попасться кому-либо на глаза увеличивалась.

Ночью они пробрались в предместья Альгедиана. Закрытые ставни и множество дворовых собак свидетельствовали об опасениях местных жителей. Этот богатый городок был лакомым куском для разбойников. Януэль же не мог отделаться от мысли, что и здесь уже разнесся слух о его страшном преступлении, и всем известно, что убийца императора бродит в этих краях. Дважды им пришлось прятаться от патрулей.

— Опять ищейки, — проворчала Шенда.

На этот раз на грубошерстной одежде горожан не было императорских гербов. Группами по десять человек они с фонарями в руках прочесывали окрестные улицы. Вооруженные палками, вилами, а кое-кто — кинжалами, они тяжелым шагом передвигались под проливным дождем. Януэль подумал, что оправдываются его худшие опасения. Шенда в свою очередь решила, что это горожане, сплотившиеся для поимки самого злостного преступника империи.

Они старались избежать столкновения с этими людьми, но вскоре убедились, что другая, более важная причина вынудила честных ремесленников вооружаться и организовывать ночные дозоры.

Темные Тропы.

На задворках одной из пригородных ферм беглецы приметили черное поле, которое сменилось темным разломом, уходившим в лес. Растения всюду пожухли, земля вокруг них была пепельно-серой, а стволы деревьев, приобретшие странный зеленый оттенок, у корней покрылись плесенью. Шенда и Януэль испуганно посмотрели друг на друга. Похоже, начиналось самое страшное. Чуть дальше они наткнулись на сваленные в яму разлагающиеся трупы коров и собак.

Януэля бросило в дрожь. Его тошнило, он буквально задыхался от зловония этого места. Драконийка тщетно пыталась успокоить свою перепуганную лошадь. Темная Тропа лучами расходилась по склонам холма, на котором некогда стоял дом ремесленника. От каменной кладки сохранились лишь почерневшие стены, по которым ползали белые черви. Казалось, здесь случился пожар такой силы, что в некоторых местах вместо земли осталась одна зола.

— Харонцев здесь уже нет, — хрипло выговорил Януэль. — Тропа только прошла через эти места.

Шенда остановила лошадь:

— Что ты хочешь сказать?

— Темная Тропа... она закрылась. Они шарили здесь, искали что-то, но потом ушли.

Драконийка растерянно посмотрела на него:

— Откуда тебе это известно?

— Я... я не знаю, — ответил фениксиец. Он скрестил на груди руки, чтобы сдержать дрожь. — Я сердцем это чувствую, — признался он, беспокойно оглядываясь вокруг.

— Праматери Драконов да защитят нас, — проговорила Шенда, поворачивая лошадь.

Ей не нравился ни тон Януэля, ни странный блеск в его глазах. Ее рука медленно потянулась к рукоятке меча. Януэль вдруг почувствовал, как Феникс, подобно зверю в клетке, с неслыханной силой забился в его сердце. Какое-то мгновение ему казалось, что он сможет с ним справиться, но потом его охватила безумная паника...

Шенда обнажила меч. Тело Януэля качнулось и стало медленно сползать вниз.

— Януэль! — воскликнула она.

Януэль упал, глухо ударившись о землю. Он не шевелился. Держа в руке меч, драконийка сошла с лошади, не сводя глаз с юноши. Она наклонилась и прижала ухо к его груди. Сердце билось... Но было ли это его сердце или сердце Феникса? Возможно, он умирал, а она не знала, как его спасти. От сознания своей беспомощности Шенда неожиданно пришла в ярость. Бросив меч, она подхватила юношу и отнесла его в первое попавшееся укрытие. Это оказался сарай, не тронутый харонцами.

— Януэль, — позвала она, убирая мокрые пряди, залепившие лицо, — ответь мне!

Она заметила, что он весь горит. Должно быть, из-за Феникса у него началась смертельная лихорадка. В его состоянии было что-то противоестественное, она интуитивно чувствовала это, но в чем причина — не знала. Януэль зашевелил губами и пробормотал:

— Воды...

Она побежала к лошади, взяла из седельной сумки флягу и поднесла ее к потрескавшимся губам юноши. Казалось, что пламя Феникса растеклось по его венам, и от этого мертвенно-бледные щеки Януэля приобрели оттенок меди.

— Как ты?

Он еле улыбнулся и приподнялся на локтях:

— Феникс... Он тоже почувствовал Темную Тропу. Он хотел дать отпор...

— А сейчас? — Она все еще тревожилась, видя, что его дрожь не проходит.

— Я думаю, он успокаивается. Не волнуйся.

Януэль ничего не скрывал от своей спутницы. Реакция Хранителя была поразительно неистовой, но, видимо, краткой. На самом деле Феникс резко встрепенулся в его сознании. Это была понятная реакция, если иметь в виду, сколь странное чувство испытал Януэль при виде следов, оставленных харонцами. Чувство, похожее на мистическую близость.

Он с трудом поднялся, заверив Шенду:

— Жар уже спадает, мне уже лучше, уверяю тебя.

— Хорошо, — сказал она. — Нам пора уходить отсюда.

 

Харония оставила свои следы и в предместьях Альгедиана. Януэль, погруженный в свои мысли, молчал. Он пытался понять, что только что произошло с ним. Неужели харонцы попытались завладеть его сознанием и Феникс вмешался, чтобы помешать им? Такое объяснение его не удовлетворяло. Он не почувствовал никакого влияния вредоносного враждебного сознания, ничто не указывало на то, что харонцы хотели проникнуть в него. Нет, это скорее напоминало возвращение в знакомые края. Как будто он снова почувствовал тот особенный, с детства знакомый запах поля битвы. Что это значило? Он не знал, за что ухватиться. Нахмурившись, он пришпорил Сонель и поравнялся с драконийкой.

Когда впереди возникли очертания стены, опоясывающей старую часть Альгедиана, беглецы придержали коней, перейдя с рыси на шаг. Первоначально стену возвели, чтобы защищать жителей от набегов химерийцев. С тех пор прошло много лет, и теперь она являлась лишь символом прошлого, а не защитным сооружением, так что власти не считали нужным ее ремонтировать. Городом управлял бургомистр, которого назначал император. Благодаря благоприятному расположению на пересечении главных дорог империи, пролегавших через равнины Синопля, Альгедиан считался процветающим центром. Каменные дома лепились по склонам большого холма, на вершине которого стоял замок бургомистра.

Шенда и Януэль решили проехать вдоль городских укреплений, чтобы до рассвета проникнуть в город. Все ворота охранялись, многочисленные солдаты, судя по всему, были встревожены. Держа зажженные фонари, они внимательно следили, чтобы ни одна повозка не въехала в город без досмотра. Эти меры были направлены на то, чтобы не впустить в город крестьян, которые надеялись продать здесь фрукты, собранный на полях урожай, хотя власти запретили ввозить сюда любой провиант, так как Темная Тропа оставила свой след на всем.

Во влажном воздухе все еще чувствовался запах Харонии. Шенда так спешила избавиться от него, что беглецы воспользовались первой же брешью в стене, через которую могли пройти лошади. В некоторых местах стена обрушилась, там громоздились кучи камней.

Они долго медлили, опасаясь патрулей, сновавших повсюду. В одном из проломов показались дозорные, но, побренчав оружием и посветив туда-сюда фонарями, скрылись на соседней улице.

Ведя лошадей за поводья, беглецы быстро перебрались через покрытую мхом каменную осыпь. Лошади фыркали, не желая подниматься по неустойчивым и скользким камням, но Шенда сумела их успокоить. Над их головами вырисовывались крыши домов старого города. Они проскользнули в тихую улочку, что вела вдоль стены к трактиру, который держал знакомый Шенды. Это его она хотела навестить.

Нижние этажи большинства домов представляли собой наглухо закрытые ставнями лавки торговцев. Беглецы, никем не замеченные под проливным дождем, миновали этот квартал и ступили в темные переулки бедной части Альгедиана. Бедняки ютились здесь в старых грязных строениях, брошенных торговцами, так как болото, простиравшееся к востоку от города и отравлявшее воздух вредными испарениями, осушить было невозможно.

Трактир выходил окнами на единственную площадь в этом квартале, названную в честь ее архитектора площадью Мадон. В былые времена большие окна этого здания выходили в сад, полный цветов, и многочисленные клумбы заглушали запах болота. Окруженная тенистыми аркадами, где купцы когда-то прятались от зноя, потягивая знаменитые вина Синопля, площадь Мадон ныне стала пристанищем всякого сброда. От сада не осталось ничего, кроме одичавших розовых кустов да невыкорчеванных пней деревьев ценных пород. Сами деревья давно уже были срублены и распилены на дрова. Из окон окрестных домов доносились голоса, а иногда и крики, сливавшиеся с шумом дождя.

— Твой друг живет здесь? — спросил Януэль, потрясенный царящим вокруг запустением.

— Да. Местечко, конечно, еще то, зато сюда никогда не заходят патрули, — ответила драконийка.

Когда они проходили под одной из арок, внимание Шенды привлек странный шум. Драконийку это не испугало, она была уверена, что блеска ее клинка будет достаточно, чтобы отпугнуть жителей этого квартала. Тем не менее ей показалось, что кто-то, скрываясь за колонной, следит за ними. У нее мелькнула мысль, что это мог быть Чан, тот, кого она искала в Альгедиане. Может быть, он хочет подшутить, застав их врасплох? Или это просто нищий, который испугался, завидев их?

Насторожившись, она замерла, решая, что предпринять. Пряди мокрых волос некрасиво свисали вокруг ее бледного лица, на ее влажном, тяжелом плаще поблескивали капли дождя. Она слегка коснулась медальона, висевшего на груди, и хрустнула пальцами.

Знаком приказав Януэлю присмотреть за лошадьми, Шенда обошла колонну. Сначала она увидела только поношенный коричневый плащ с капюшоном. Потом она поняла, что незнакомец, чье лицо было скрыто под нависшим капюшоном, ее не заметил и поворачивается к ней спиной. Медленно она вынула свой меч и вознесла про себя молитву Праматери Драконов, чтобы это был не харонец. Незнакомец вздрогнул, почувствовав, как что-то кольнуло спину.

— Только шелохнись, и я убью тебя, — прошептала она.

Свободной рукой она сорвала капюшон с его головы.

 

ГЛАВА 20

 

Сидя возле окна на последнем этаже дома на площади Мадон, бургомистр рассматривал юного фениксийца в подзорную трубу.

— Вы уверены, что это действительно он? — спросил он у стоявшего рядом сержанта.

— Абсолютно уверен, господин бургомистр.

В окружении полудюжины солдат и трех сержантов бургомистр выжидал лишь подходящего момента, чтобы схватить Януэля. Тем временем его люди окружали площадь плотным кольцом.

Разбуженный двумя часами ранее запыхавшимся сержантом, городской предводитель поначалу слушал его рассказ вполуха, полагая, что вряд ли дело стоит того, чтобы подниматься посреди ночи из теплой постели. Но потом его лицо взволнованно просияло, и он приказал поднять всех, кто был в резерве. Он не мог использовать солдат, охранявших городские ворота, так как это вызвало бы возмущение купцов. В конце концов удалось собрать около сорока человек, и теперь они, крадучись, стекались к площади.

От волнения у бургомистра вспотели ладони, он вспомнил, что было написано в письме верховных жрецов, повелевавшем установить скрытое наблюдение за неким Чаном. Поступили сведения, что он связан с той самой драконийкой-наемницей. Некогда он тоже состоял в отряде Черных Лучников, хотя уже давно сменил неверное и гибельное ремесло на куда более безопасную работу содержателя трактира. Впрочем, бургомистр справедливо полагал, что порядочный человек ни за что не открыл бы трактир в столь подозрительном квартале.

 

Как и большинству значительных персонажей этого квартала, Чану было известно, что городские власти занимаются вербовкой нищих.

Один из них донес, что в этом квартале посреди ночи появились двое незнакомцев. Эта весть быстро разнеслась среди попрошаек, работавших на бургомистра. Благодаря выгравированным на вощеных табличках портретам, которые Грифоны разнесли во все концы империи, стало очевидно, что это именно тот самый тщетно разыскиваемый повсюду юноша-фениксиец. Убийца императора!

Нервничая, бургомистр не переставал пощипывать свою бородку. Он понимал, что операция такого размаха обязательно нарушит хрупкое молчаливое соглашение, установленное между городской верхушкой и низами населения Альгедиана. К тому же все чаще давало о себе знать недовольство властями, допускавшими вторжения харонцев. Это была опасная игра. Городок мог вспыхнуть, как факел, и все предпринятые против харонцев меры безопасности оказались бы бесполезными. Но, с другой стороны, нельзя было упустить возможность схватить фениксийца и тем самым заслужить расположение Церкви, а может быть, даже заполучить место в окружении будущего императора...

Упираясь толстым животом в хлипкую оконную раму, бургомистр, дрожа от волнения, следил за тем, как Януэль и драконийка проходят через аркаду, и вдруг заметил фигуру, спрятавшуюся за колонной.

— Этот идиот стоит слишком близко! — раздосадованно сказал он, протягивая подзорную трубу одному из сержантов. — Посмотрите!

— Да... Похоже, она его заметила.

Бургомистр причмокнул:

— Ну хорошо. Ваши люди готовы?

— Готовы. Гаденышу не уйти с этой площади, — заверил его сержант.

— Тогда не будем больше тянуть и схватим его сейчас же!

— Подождите немного, господин бургомистр, — сказал сержант, не отводя подзорной трубы от Януэля и Шенды.

— В чем дело?

— Она отпустила его. Наш солдат удаляется...

Увидев грубое лицо нищего, повернувшегося к ней, Шенда сказала с ироничной улыбкой:

— Ты надеялся нас ограбить?

Пробормотав что-то невнятное, человек украдкой глянул на другой конец площади. Шенда мгновенно насторожилась. Шестое чувство никогда не изменяло ей, иначе ее давно бы уже не было в живых. Она проследила за взглядом нищего, и в ее голове зашевелилось подозрение. Она стиснула зубы, ощутив учащенное биение своего сердца.

— Сколько их? — проскрежетала она, прижимая острие ножа к его горлу. — Сколько? Если скажешь, будешь жить.

Нищий молчал до тех пор, пока острие клинка не обагрилось каплей крови.

— Не знаю, несколько дюжин, наверное, — прохрипел он.

— Воры?

— Нет. Солдаты империи.

У нее чуть было не вырвался крик изумления, но она постаралась подавить охватившую ее панику. Шенда сгорала от желания повернуться, чтобы рассмотреть затаившихся гвардейцев, но она знала, что это будет означать поражение.

— Проваливай. Давай уходи.

Нищий, моргая, посмотрел на драконийку. Он был уверен, что, стоит ему отвернуться, она убьет его. Неуверенным шагом он отступал в глубь аркады, не сводя с нее глаз, а затем кинулся бежать.

Шенда возвращалась к Януэлю ни жива ни мертва. Имперские ищейки здесь, они притаились в тени этой мрачной площади, дожидаясь подходящего момента, чтобы набросить сети на Януэля-фениксийца и положить конец его странствию.

Нужно было выиграть время.

Она подошла к Януэлю. Он видел, как нищий покинул свое укрытие за колонной и бросился наутек. Он дружески улыбнулся Шенде:

— Бедняга... Ты, должно быть, здорово его напугала!... — Он оборвал фразу, увидев ее искаженное от ужаса лицо. — В чем дело? Что случилось?

— Не делай никаких резких движений, — проговорила она сквозь зубы и взяла поводья. — Продолжай идти. Они выследили нас. Они здесь. За этими окнами или на крышах, я точно не знаю где. Иди, Януэль, иди...

 

Бургомистр вздохнул с облегчением, когда сержант передал ему, что драконийка отпустила их информатора.

— Она, наверное, приняла его за грабителя, — сказал он, хлопнув в ладоши. — Превосходно, просто замечательно.

Он навел подзорную трубу на скрипящую под напором ветра вывеску гостиницы, возле которой должно было произойти нападение. Со своего места ему не было видно фасада здания, скрытого аркадами, но нетрудно было представить себе, как лучшие из задействованных в операции солдат под покровом ночи подстерегают добычу.

Он перевел подзорную трубу вверх, чтобы удостовериться, что арбалетчики также заняли свои позиции. Убедившись в этом, он облизал губы и довольным голосом заявил:

— У них нет никаких шансов ускользнуть. Никаких.

 

Нервы беглецов были на пределе. Они шли под аркадой, направляясь к показавшимся впереди ступенькам, ведущим в погреб притона. Януэль прошептал:

— Что будем делать?

— Будем действовать по наитию.

Януэль вглядывался в темноту.

— Я ничего не вижу.

— Я тоже. Но они там, это точно. Надеюсь, Чану удалось сбежать.

Они остановились у лестницы и привязали лошадей. Тишину нарушал только шум ливня.

— Войдем, — прошептала Шенда, спускаясь по ступеням.

— Погоди, зачем самим лезть волку в пасть? Мы могли бы попытаться прорвать окружение на лошадях.

— Нет. Мы будем действовать изнутри. Тогда они не будут знать, что происходит.

— Но солдаты наверняка поджидают нас там.

— Я знаю. Поторопись, пока они ничего не заподозрили.

 

Притон Чана располагался в трех больших подвальных помещениях со сводчатыми потолками, отделенных друг от друга засаленными занавесками. Вся еда готовилась в старом камине, царственно возвышавшемся в глубине дальнего зала. Посетители сидели на скамьях за длинными деревянными столами. В первом зале за стойкой, сооруженной из перевернутой телеги, громоздились пивные бочки.

Внутри находилось семеро солдат. Трое спрятались за стойкой, двое других — во втором зале и еще двое возле камина. Чан за своей стойкой проклинал себя за неосторожность. Он вообще планировал в скором времени закрыть свое заведение, а теперь — на тебе! В трактир вторглись солдаты. За восемь лет, проведенных здесь, еще не было случая, чтобы хоть один солдат рискнул забрести сюда. Этой ночью они, угрожая оружием, ворвались и задули все свечи, кроме одной, дрожащий язычок пламени которой слабо освещал первый зал. Чан не понимал, чего от него хотят и, главное, на кого устроена облава. Ни один из авторитетных воров не засиживался в грязном притоне на площади Мадон. В чем же дело? — гадал он. Когда ручка входной двери начала поворачиваться, он бросил взгляд на висящий на стене лук, спутник бурно проведенной молодости.

 

Шенда твердой рукой взялась за ручку, резко выдохнула и отворила дверь. Но тут же отошла чуть в сторону, чтобы дать войти Януэлю. Окинув взглядом зал, она уверенным голосом поприветствовала Чана, лицо которого стало белым как полотно.

— Привет, старый змей! — воскликнула она, делая вид, что хочет обнять его.

Невысокому, крепко сбитому Чану на вид было лет тридцать. На нем был хитон, подпоясанный широким черным ремнем, и шерстяные коричневые штаны, на ногах — сапоги из мягкой кожи. От матери, уроженки Берега Аспидов, он унаследовал кожу оливкового оттенка, а от отца, грифийского лесоруба, ему достались длинные золотистые волосы, которые он всегда перехватывал сзади тесемкой. Чан уставился своими карими глубоко посаженными глазами на Шенду так, будто это был внезапно возникший призрак из прошлого. Он отшатнулся, слова застряли у него в горле.

Она подошла, подмигнула ему и в мгновение ока вспрыгнула на стойку, вытаскивая из ножен свои мечи. Драконийка догадывалась, что хотя бы один из находившихся в засаде солдат затаился за стойкой. Она увидела там троих, сидевших на корточках со шпагами наголо. Они удивленно уставились на нее. Не успели двое открыть рты, как она резким движением нанесла им удары по черепу. Мечи-Единороги легко пронзили их металлические шлемы. Брызнул поток алой крови, Шенда выдернула мечи и следующим движением молниеносно направила кристальные наконечники в расширенные от ужаса глаза последнего из этой троицы.

— Я сожалею... — попросила она прощения, с ужасающим хрустом пригвоздив его голову к стене.

Опомнившись от изумления, Чан кинулся за своим луком. Януэль вскрикнул:

— Осторожно!

Разделявший помещения занавес откинулся, и оттуда появились еще двое. Солдаты были в кожаных камзолах и касках. Увидев забрызганную кровью стену за стойкой, они застыли на пороге. Один из них сделал выпад в сторону Черного Лучника.

— И не пытайся, — прорычал тот.

Не выпуская оружия из рук и нахально улыбаясь, он отступал к двери. Солдаты несколько растерялись, увидев, как легко эта воительница разделалась с тремя их товарищами. Вовсе не горя желанием проститься с жизнью, один из них закричал, надеясь, что солдаты, стоящие снаружи, его услышат:

— На помощь! На помощь!

Шенда прыгнула за стойку. Она вынула свой короткий меч и, схватив шпагу одного из убитых, бросила ее Януэлю. Шпага со звоном пролетела по каменному полу. В ту же секунду вбежали те двое, что прятались за камином. Януэль со шпагой в руках чувствовал себя несколько неуверенно, но его решимость искупала недостаток опыта.

Чан, прислонясь спиной к входной двери, схватил запылившийся колчан. Он вставил наконечник стрелы в тетиву. Противники Януэля сделали шаг вперед, юноша вздрогнул, но без промедления поднял шпагу.

Шенда решила воспользоваться достигнутым превосходством. Подоспевшие солдаты переминались с ноги на ногу под сводом, разделявшим два помещения, и явно не собирались первыми вступать в бой, с минуты на минуту ожидая подкрепления.

Скрестив перед собой мечи, драконийка принялась наступать. Солдат попятился, размахивая перед собой руками:

— Не подходи, дьяволица!

Но она неумолимо приближалась к нему, краем глаза отмечая, что Януэль делает то же самое. Чан дал сигнал атаковать. Стрела Черного Лучника пронзила сумрак и со свистом вонзилась в плечо одного из солдат. Тот издал хриплый крик и, потеряв равновесие от удара, упал на спину.

Шенда в последний момент отвела направленную в ее бедро шпагу и, резко повернувшись, выбила оружие из рук противника. Затем, сделав выпад, она прикончила безоружного солдата. Вскрикнув, он упал. Его товарищ уже замахнулся, чтобы ударить драконийку по затылку, но Януэль, воспользовавшись замешательством, вспорол ему живот. Шпага ушла в плоть на целый палец. Солдат взвыл, зашатался и попятился, прижав руку к ране. Затем рухнул ничком и испустил дух.

Последний из находившихся в засаде мечтал лишь о том, как бы выйти живым из этого вертепа, он и думать забыл о приказах бургомистра. Не помня себя, он ринулся в атаку на фениксийца. В этот роковой миг Януэль уже замахнулся, чтобы обрушить удар на противника, и поэтому не смог бы увернуться от его шпаги. Время для него замедлилось, и он, не сознавая, что делает, открыл двери своего сердца.

Противник, несомненно, рассек бы ему голову, если бы Феникс-Хранитель вдруг не выбросил пламя, которое было сильнее стали. Януэля окружил огненный заслон. Клинок солдата ударился о пламенный щит, посыпались снопы искр, солдат закричал от боли, пошатнулся и упал на каменный пол. Шенда мельком заметила огненное кольцо, спасшее фениксийцу жизнь. Поверженный солдат все еще пытался сопротивляться. Но тут снова зазвенела тетива Чана. На этот раз попадание было точным: стрела вошла в основание черепа. Противник пробормотал что-то невнятное, медленно поджал колени и отошел в мир иной.

Из семи солдат, участвовавших в засаде на фениксийца, в живых оставалось только двое. Один лежал на полу, бледный, с остекленевшими глазами. Руками он сжимал стрелу, насквозь пробившую плечо. Прижимаясь щекой к холодному полу, он шептал молитву. Его товарищ, поверженный Шендой наземь, подполз на четвереньках к камину и дотянулся до висевшего там котелка. Сзади его настигала гибкая фигура Шенды, на ходу отбрасывавшей прилипшие к вспотевшему лицу черные пряди волос.

Януэль прислонился к стене, переводя дыхание. Феникс, после того как спас ему жизнь, возвратился в сердце юноши, не дожидаясь, какой будет реакция хозяина. Восстановившемуся между ними доверию Януэль радовался даже больше, чем тому, что остался жив. После вмешательства Хранителя у него на лбу появилось лишь несколько ожогов от искр.

— Камин! Можно уйти через дымоход! — предложил Чан.

Послышался топот бегущих под аркадой. Шенда решительным шагом двинулась к последнему уцелевшему солдату. На ходу она прикончила раненого, даже не взглянув на него, и предстала перед противником, небрежно вытирая кровь, стекавшую с ее меча на сапог. Ее фиолетовые глаза горели такой решимостью, что солдат задрожал. Он подумал о ноже, спрятанном за щиколоткой. Он надеялся, что, неожиданно вытащив его и тем самым застав всех врасплох, он сможет пробраться к выходу, но, посмотрев Шенде в глаза, он понял, что смерть неизбежна. Она подняла меч и приставила его к горлу солдата, по которому струился пот.

— Ты умрешь, — объявила она чуть дрогнувшим голосом.

Тревога, не покидавшая ее с того момента, когда она поняла, что они попали в западню, растворилась без остатка в жесткой геометрии боя. Возбуждение поглотило страх и требовало все новых жертв.

Януэль встал перед Шендой.

— Нет, не в этот раз, — нравоучительно произнес он.

Пока Чан снимал котел, чтобы можно было пролезть в дымоход, между драконийкой и фениксийцем разыгралась дуэль взглядов.

— Сейчас не время кого-либо щадить, — тихо сказала она.

— Сделай это для меня. В любом случае он не видел ничего такого, о чем еще им неизвестно.

— Видел. Он расскажет про Чана.

— Стрелы и так все скажут за него...

Черный Лучник ухмыльнулся в ответ. Забравшись в камин, он убедился в том, что наверху их никто не поджидает. Перекладины, скреплявшие каменную кладку, позволяли карабкаться вверх до самой крыши.

— Не будем терять время, — сказал Чан, вешая свой лук за спину.

Он исчез в дымоходе, и Януэль позвал Шенду следовать за ним. Она резко выругалась по-драконийски, убрала мечи в ножны и тоже полезла в узкий проход.

Солдат, которого Януэль защищал, даже не поднял руки, чтобы заслониться от удара эфесом шпаги по черепу. Нанеся удар, Януэль ринулся в дымоход, в то время как пришедшие на подмогу солдаты ломились в дверь.

 

Шелковым носовым платком бургомистр вытирал пот, стекавший со лба. События принимали неожиданный поворот. Когда раздались крики о помощи, он отдал приказ идти на штурм. Солдаты, оцепившие площадь, грузно топая, поспешили к притону. Теперь бургомистру уже казалось странным, что фениксийца еще не вывели оттуда связанным по рукам и ногам. Забеспокоившись, он повернулся к единственному оставшемуся при нем сержанту и спросил:

— Вы уверены, что там нет никакой лазейки для побега?

— Совершенно уверен, господин. Единственный, помимо двери, тот дымоход, который вы видите, — сказал он, указывая пальцем.

Бургомистр направил в ту сторону свою подзорную трубу и облегченно вздохнул, увидев двух солдат, засевших у трубы.

— Очень хорошо, очень хорошо, — проговорил он. — Значит, это только вопрос времени, не так ли?

— Только вопрос времени, господин бургомистр.

 

Чан оборудовал этот лаз, как только стал хозяином притона. В то время он опасался преследований со стороны властей и соорудил этот путь отступления, предвидя, что однажды за ним явятся солдаты. Однако за восемь лет он ни разу им не воспользовался. Построенный во внутренней стене, дымоход на самом деле соединялся с флигелем старого дворца. На уровне крыши и окон второго этажа в дымоходе было сооружено отверстие, прикрытое специальной створкой, которую Черный Лучник и открыл. Гибкий и не боящийся высоты человек мог запросто перебраться из одного здания в другое, дотянувшись до дворцового окна. О том, что дымоход непростой, знала только горстка завсегдатаев. Но среди них, разумеется, не было ни имперских солдат, ни нищих, доносивших обо всем бургомистру.

Чан выглянул из трубы наружу, чтобы оглядеться. На расстоянии меньше десяти локтей двое солдат, примостившись на коньке крыши, держали на мушке трубу. Наклонившись к спутнице, Черный Лучник прошептал:

— Их двое. Мы проскользнем через окно. Главное — не шуметь.

Драконийка кивнула в ответ и повторила то же самое Януэлю, поднимавшемуся следом за ней. До него уже донеслись сдавленные возгласы солдат, обнаруживших своих убитых товарищей. Чан медленно ухватился за приступку, скользнул по крыше и залез внутрь, в распахнутое окно. Драконийка ловко повторила его маневр, потом пришла очередь Януэля.

 

Солдаты рыскали по комнатам трактира. Чтобы удостовериться, что выход из дымохода находится под прицелом, один из них просунул туда голову и окликнул своих товарищей:

— Эй, вы там?

Двое, сторожившие на крыше, переглянулись.

— Вы что, оглохли? Ну, покажите свои рожи!

 

Януэль перебросил Шенде свою шпагу. Крики солдат заставили его поторопиться. Высунувшись по пояс из отверстия в дымоходе, он пытался дотянуться до протянутой руки Шенды. Фениксиец был не слишком привычен к такого рода трюкам. Стараясь не смотреть вниз, он подался вперед. Немного сажи из-под его сапог осыпалось вниз. Януэль закусил губу и предпринял отчаянную попытку перебраться на подоконник распахнутого окна.

Сержант, который вместе с отрядом обыскивал помещения, взял солдата за плечо:

— Что происходит?

— Ребята наверху не отзываются.

— Это еще что такое? — проворчал он становясь на его место.

В это время сажа упала на камни очага. Януэлю не удалось поймать руку Шенды, она сама схватила его и из последних сил втащила внутрь.

 

Солдаты на крыше пытались понять, откуда доносятся голоса. Услышав сержанта, они просунули голову в дымоход и увидели светящееся отверстие прохода, которым воспользовались фениксиец и его спутники.

Сержант, побледнев, повернулся к солдатам:

— Нужно предупредить бургомистра. Они... они сбежали.

 

Шенда и Чан обнялись. По впалым щекам бывалого наемника покатились слезы. Шмыгнув носом, он крепко сжал стан девушки, потом, выпустив ее, достал новую стрелу.

— Нужно, чтобы ты нас вывел отсюда, — сказала Шенда.

— Я догадался. Представляешь, завтра трактир будет закрыт. Все это весьма вовремя! Но чем я обязан такой чести? Что тебя привело сюда?

— Потом поговорим об этом.

— Как хочешь.

Они оказались в комнатах с облупившимися стенами, где обшарившие заброшенный дворец нищие не оставили ничего, кроме нескольких карнизов, оплетенных паутиной. Чан провел их через заваленные мусором большие залы, по которым бегали крысы. Они спустились на первый этаж и оттуда по скрипучей лестнице стали пробираться в подвал.

— Раньше торговцы держали здесь свои вина, — пояснил Черный Лучник, указывая на разрушенные погреба. — Когда они съехали, окрестные разбойники использовали подвалы, чтобы прорыть отсюда подземные ходы к реке. По ним можно тайно пробраться в город или покинуть его.

По мере того как они углублялись в запутанную сеть подвалов, соединенных между собой многочисленными ходами, становилось все холоднее. Януэль вздрогнул: вдалеке сквозь мрак он разглядел неясные силуэты в лохмотьях. Чан не обратил на них никакого внимания.

Чем дальше они уходили от поверхности земли, тем чаще им встречались следы обвалов в переходах, прорытых обитателями лабиринта. Некоторые галереи были полностью обрушены. Осторожный Чан то и дело прощупывал балки, на которых держались своды. Нужно было передвигаться согнувшись, а иногда и ползти. Кое-где в нишах стояли черепа, в которые были вставлены свечи, а иногда вместо свечей там сидели крысы, с интересом провожавшие посетителей своими красными глазками. Чан приподнял один из этих черепов, чтобы осветить путь. Внезапно наемник издал радостный крик:

— Послушайте! Уже недалеко!

Действительно, поодаль, за разъеденной сыростью галереей, был слышен шум реки. Януэль чувствовал себя скверно, но молчал. Так же как и Шенда, он задыхался в затхлой, гнилостной атмосфере лабиринта, и ему был необходим свежий воздух. Драконийке, которая всегда держалась настороже, было не по себе в этом незнакомом месте. Конечно, с Чаном ее связывали общие воспоминания, однако с тех времен, когда они оба входили в отряд Черных Лучников, минуло уже десять лет. Он был превосходным и верным товарищем, чьи таланты творили чудеса. Но за десяток лет его характер мог совершенно измениться. И она все время была начеку, то и дело прислушиваясь, не идет ли кто-нибудь за ними.

Они вышли из галереи и, встав на один из каменных выступов, увидали, как неширокая, пять-шесть локтей, река несет свои черные воды на северо-восток. Течение было несильным, и, по словам Чана, река была не настолько глубокой, чтобы в ней можно было утонуть.

— Я плавал по ней однажды, — пояснил он. — В некоторых местах уровень воды поднимается из-за того, что проход между скалами становится уже, и тогда бывает непросто удержать голову над поверхностью воды. Старайтесь не цепляться за берега. Иногда крысы падают в воду, и их сносит течением. Некоторым удается выбраться на берег, но там они умирают от голода. Так что смотрите, за что хватаетесь руками.

Отбросив череп, Чан погрузился в воду. Наклонив голову, драконийка завязала волосы и проверила, хорошо ли закреплены ее мечи. Следом за Чаном она рассекла стеклянную гладь реки. Януэль последовал за ней, радуясь тому, что жар Феникса защищает его от холода. Он научился плавать у одного молодого солдата во время Железных войн, бушевавших на берегах Химерии, и теперь с легкостью поспевал за спутниками. Но мрак и крысы осложняли и без того опасное плавание. Януэль не раз больно ударялся о скалы, а его пальцы часто натыкались на крыс. Миновав подземную часть реки, они выплыли наружу, в предрассветные сумерки. Дождь кончился. В бледном свете наступающего дня на поверхности земли проступили глубокие раны, нанесенные Харонией. Выйдя из воды, трое путников почувствовали, как при виде валяющихся в черной траве трупов к горлу подступает тошнота. Тела были ужасно изуродованы. Ночь унесла жизнь чьих-то родственников, соседей, друзей. Во тьме Черная Тропа выпустила своих убийц. Атмосфера была гнетущей.

Шенда в бешенстве топала ногами, в то время как Януэль рассматривал оставленные харонцами следы. К нему подошел Чан. Лицо его было грустным.

— Это случается все чаще. Солдаты все время находятся в боевой готовности, но харонцам легко удается обвести их вокруг пальца.

— И тем не менее были выделены отряды, чтобы поймать нас? — удивился Януэль.

— Видимо, да, — задумчиво ответил Черный Лучник.

— Харонцев много? — спросила Шенда.

— Нет, самое большее — горстка...

Януэль быстро сосчитал мертвые тела, устилавшие землю, представил себе весь кошмар ночной трагедии, и дрожь ужаса пробежала по его телу.

 

С первыми лучами солнца жители стали открывать ставни и робко выходить из своих домов. Каждый из них воочию лицезрел миновавшую его участь. К облегчению примешивались сожаление и скорбь о погибших.

Януэль и его спутники могли никого не опасаться, такое замешательство царило здесь этим ранним утром. Ремесленники брали в руки инструменты, чтобы уничтожить грязные пятна Харонии, которые еще не исчезли под лучами солнца. Они надеялись таким образом изгнать зло... Другие складывали в повозки чернеющие на глазах останки убитых. Их нельзя было хоронить. Грифийская Церковь не давала благословения жертвам харонцев, тела должны были быть сожжены, чтобы с ними вместе навсегда исчезли следы заразы.

Когда прошел первый шок, Януэль почувствовал, что готов разделить бессильный гнев окружавших его людей. Это зрелище произвело на него такое ужасное впечатление, что он был уже не в состоянии радоваться их успешному побегу. Когда они втроем поспешили углубиться в лес, чтобы не видеть этой страшной картины, над окраинами Альгедиана уже занимался едкий дым.

 

ГЛАВА 21

 

— Здесь мы в безопасности, — объявил Чан Шенде, которая решилась развести огонь, потому что было необходимо согреться и высушить промокшую одежду. — Жители этих краев думают сейчас только о Темных Тропах.

Оставшись в одной набедренной повязке, Черный Лучник протянул руки над костром. Он распустил волосы, и они золотистыми локонами легли на его плечи. Раздевшись за деревьями, Шенда повесила свою тунику на ветку поближе к огню, а сама уселась с другой стороны, завернувшись в свой плащ. Между старыми соратниками завязался безмолвный диалог. Лучник был явно рад их новой встрече, несмотря на весьма неблагоприятные обстоятельства, в которых они оказались.

— Ты такая же красивая, как раньше, — лукаво заметил он.

— А ты все такой же неловкий, — парировала она. Стоя чуть поодаль, Януэль наблюдал за ними. Они определенно хорошо знали друг друга. Но какого рода была их близость? Братство боевых товарищей или былая страсть? В любом случае Януэль слишком устал, чтобы ревновать...

— Так в чем дело? — спросил Чан, лениво потягиваясь.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прикрыла мою лавочку, имею я право знать почему?

— Ты про этот мерзкий вертеп? — расхохоталась она. — Тогда тебе просто повезло, что я заглянула тебя проведать.

Он тоже рассмеялся, заметив:

— Это верно, но я хочу знать почему. — Его лицо помрачнело. Он указал пальцем на Януэля и сказал: — Я видел портрет этого мальчика и знаю, кто он... А теперь вижу, что его сообщником является не кто иной, как ты. Ты приходишь ко мне, приведя с собой убийцу императора, и, как ни странно, мне бы хотелось, чтобы ты мне все объяснила.

Шенда, прищелкнув языком, сказала:

— Ты мне нужен. Мы должны отправиться к альмандинкам. Без тебя они откажутся сдержать свое обещание.

— Понятно, — сказал он, не скрывая горечи.

— Да, Чан, я вернулась не затем, чтобы вернуть времена отряда Черных Лучников.

— Надежда умирает последней, — пробормотал он.

 

Те два года, когда на границе империи Грифонов и Ликорнии у всех на устах были Черные Лучники, запомнились Чану как самые яркие — ни с чем не сравнимое время в его жизни, которая в остальном казалась ему хмурой. Те годы напоминали ему захватывающую погоню, которая навеки запечатлелась в его душе. Для него не было ничего более увлекательного, чем нападения на караваны богатых купцов, тянувшиеся из одной страны в другую; Лучники грабили их под покровом ночи, презрев всякую опасность.

Детство и юность Чана прошли тихо, в них не было и намека на приключения. Он жил вместе с отцом, который так и не пришел в себя после трагической гибели жены. Они уединились в лесу, неподалеку от Альдаранша; отец не покладая рук работал на владельца соседнего замка. Будто заживо замурованный в своем горе, он как-то безразлично наблюдал за тем, как рос его сын. Однажды осенним утром Чан нашел отца мертвым под деревом. В руке тот держал свой верный топор. На его теле не было никаких видимых ран, и он не страдал никакими болезнями. В тот день Чану стало ясно, что можно умереть и от душевных ран. Он без сожаления перевернул эту страницу своей жизни. Постепенно юноша прославился в своих краях как талантливый лучник. На службе у крупного феодала он много лет занимался охотой, доставляя дичь к его столу. А потом в результате внезапного поворота судьбы его забросило далеко от Альдаранша, на песчаные тропы у границы с Ликорнией — страной Единорогов.

Звонкий голос Шенды прервал его мысли.

— Мне правда жаль, что так вышло, — заверила она.

— Не говори глупостей. Ты прекрасно знаешь, что я держался за этот притон за неимением лучшего. — Он посмотрел на свои пальцы в отблесках костра и тихо добавил: — Ты знаешь, удача сегодня сопутствовала мне. С близкого расстояния мне еще удается стрелять. Но если мишень находится на расстоянии пятидесяти локтей, я уже ни на что не гожусь.

Шенда кивнула. Она прекрасно помнила скорпиона с желто-черным панцирем, затаившегося среди драгоценных камней, похищенных Черными Лучниками у богатых негоциантов. Чану тогда доверили делить добычу. Он погрузил руку в весело поблескивавшие самоцветы, и насекомое ужалило его. Один из их товарищей кое-что смыслил во врачевании, поэтому Чану удалось избежать невыносимой агонии. Но, к несчастью, укус скорпиона не остался без последствий: при сильном напряжении рука начинала дрожать и мускулы слабели так, что пальцы уже не могли как следует натягивать тетиву. Иными словами, в глазах Черных Лучников ценность его как бойца резко упала. Даже Шенда голосовала за его исключение из отряда. Не сказав ни слова, он ушел, унося причитающуюся часть золота, но куда больше — сожалений.

— Что ж, я хоть чем-то еще могу тебе помочь, — с грустью сказал он.

— Ты согласен? — смущенно и взволнованно переспросила она.

— Что касается альмандинок, да.

Януэль поперхнулся и сказал:

— Фениксийцы почти ничего не рассказывали о них. Я знаю, что после смерти своих Хранителей они собирают оставшиеся от него камни-альмандины...

Чан бесцеремонно прервал его:

— Тебе и незачем знать больше. Эта история касается только меня и Шенды.

Бывший Лучник вел себя с Януэлем вызывающе. Он явно вменял ему в вину то, что тот встал между ним и Шендой. Она пришла к нему только для того, чтобы помочь фениксийцу.

Януэль наблюдал за Чаном и заметил, что правая рука его не в порядке. Юноша не задумывался, с чем это связано, тем более что он и не стремился снискать его расположение. Этот человек уже явно отжил свое, и в его глазах вновь блеснул огонь лишь благодаря Шенде. Однако очарование драконийки все же не могло излечить его руку. Януэль испытывал к нему искреннюю жалость, и все же он не мог понять, отчего Чан злится на него, и поэтому недоуменно взглянул на Шенду. Она натянуто улыбнулась.

— Ему можно доверять, — сказала она Чану.

Лучник не ответил. На самом деле фениксиец произвел на него сильное впечатление, но Чан ни в коем случае не показал бы этого. Ведь перед ним был убийца императора. С другой стороны, это был всего лишь подросток с осунувшимся лицом, бог весть откуда взявшийся мальчишка, бестактно прервавший его воспоминания о самом дорогом. Шенда навсегда запомнилась ему. Долгими ночами за своей стойкой в трактире он мысленно вызывал ее образ, наслаждаясь им, как волшебным эликсиром. Вмешательство фениксийца напомнило ему об изгнании из отряда, о чувстве отверженности, которое он испытал, когда Черные Лучники бросили его, подобно тому как стая бросает раненое животное на растерзание гиенам. Может быть, все сложилось бы иначе, если бы Шенда пришла одна... И все же он отдавал себе отчет: чтобы не ссориться с нею, придется вести себя с Януэлем если не как с другом, то как с товарищем по несчастью. Это все, на что он способен.

— Ладно, — процедил он сквозь зубы. — Хорошо. — Он убрал светлые волосы за уши и пояснил: — Дело в том, что нам с Шендой случайно удалось заполучить один альмандин. Нам было поручено закупить для отряда оружие... и на обратном пути мы встретили купцов и жрецов, которые обделывали свои делишки в приграничной таверне. Предметом торга был какой-то странный камень, и каждая из сторон не желала, чтобы другая догадалась о его истинной ценности. Думаю, что жрецы действовали по собственной инициативе, потому что вообще грифийская Церковь поддерживает альмандинок. Короче говоря, мы напали на них и украли реликвию. Не было и речи о том, чтобы оставить ее у себя. Мы отправились в монастырь альмандинок, находившийся неподалеку от Альдаранша, чтобы отдать камень туда на хранение. Золота взамен мы не получили, зато были удостоены долга чести. Тогда мы ни в чем не нуждались. Но мы запомнили это обещание... а потом расстались.

— Настоятельница монастыря сказала, что мы должны прийти вдвоем в тот день, когда нам потребуется помощь. Поэтому я и отправилась к Чану.

— Я догадываюсь, о чем ты хочешь ее попросить, — объявил тот, подбрасывая в костер сухие ветки. — О медузнице, не так ли?

Шенда кивнула. Из магических книг, хранившихся в Башне, Януэль знал о существовании этого необычного животного, которое сестры-альмандинки использовали как своего рода шлем.

— Если мать-настоятельница согласится нам его дать, тогда у нас появится надежда проникнуть в Альдаранш незамеченными.

— Неплохая идея, — подтвердил Януэль. — Если только они согласятся предоставить это фениксийцу, в сердце которого, возможно, находится Желчь...

— Что? — воскликнул Лучник, вытаращив глаза.

Драконийка, вздохнув, опустила голову:

— Это долгая история, старина. Ты прав, Януэль, я об этом не подумала. Это может серьезно осложнить дело.

— Почему? — спросил Чан.

— Смысл их жизни — не допустить, чтобы священные альмандины использовались в чьих-то корыстных целях, — объяснила Шенда. — Отдать медузницу человеку, которым может завладеть Желчь...

— Которому мать-настоятельница к тому же ничем не обязана, — заключил Чан, покосившись на фениксийца.

— Разберемся на месте, — подытожила Шенда.

— А откуда взялась Желчь у этого милого мальчика?

— Нам пора в дорогу, — сказала драконийка, снимая с ветки свою тунику.

 

Когда наступили сумерки, они снова тронулись в путь. Чтобы добраться до монастыря, требовалось две или три ночи. Их взорам открывался однообразный пейзаж: поля до самого горизонта, густые леса и ухоженные фермы, которые они старательно обходили стороной. Они шли только по проселочным дорогам, а иногда напрямик через заросли. Много раз они видели имперских рыцарей, несущихся галопом по широким мощеным дорогам к Альдараншу. По мере приближения к столице они неоднократно замечали в небе Грифонов с огромными крыльями цвета нефрита и серебра. Беглецам то и дело приходилось выбирать обходные пути, скрываясь под кронами деревьев от их пронизывающего взгляда.

Когда Шенда и Чан во время привалов дружески болтали, вспоминая былые времена, Януэль старался сосредоточиться на Фениксе. Ему никак не удавалось установить с ним связь. Каждое утро, когда его спутники ложились спать, он садился в стороне и закрывал глаза. Он не открывал врата своего сердца, но внимательно прислушивался к дыханию Феникса-Хранителя. Это занятие успокаивало юношу, и он засыпал, убаюканный этой внутренней музыкой. Музыкой, которая могла в любой момент взорваться и превратиться в уничтожающий грохот.

 

ГЛАВА 22

 

Орден альмандинок строил свои монастыри всегда по одному и тому же образцу: большой комплекс круглых домиков, низких, без окон и с перламутровыми стенами. Эти домики были будто уложены один на другой, что в совокупности создавало захватывающий рельеф. Для того чтобы сбить с толку воров, попытавшихся проникнуть внутрь, было придумано бесчисленное множество галерей, соединявших залы внутри монастырских зданий. Нижняя часть ансамбля была расположена на берегу Альдарена и переходила в пристань, к которой могли причаливать корабли гостей.

Единственный вход в город для иноземцев находился как раз на этой пристани. Прибывавшие по суше должны были обойти монастырь и постучаться в бронзовые ворота, отделявшие альмандинок от всего Миропотока.

Чан негромко постучал в них два раза и порывисто пригладил свои золотые волосы. Шенда и Януэль терпеливо ждали рядом и не отрываясь смотрели на реку, по которой большие баржи скользили в сторону Альдаранша. Вдали мириадами звезд сияли огни столицы.

Сначала путники услышали звук шагов, а затем, тихо скрипнув, открылся крохотный глазок. Наступившую тишину нарушил низкий голос Черного Лучника:

— Я Чан. Вместе с Шендой, драконийской воительницей, и фениксийцем, которого зовут Януэль, прошу аудиенции Матери-настоятельницы.

Глазок закрылся, и шаги растаяли в галереях монастыря.

— Это значит, что они не разрешают нам войти? — спросил Януэль.

— Нет, — объяснил Чан. — Они должны выяснить у Матери-настоятельницы, имеем ли мы право войти. Нужно подождать.

Через некоторое время внутри снова послышался шум. Раздался глухой грохот какого-то механизма, и бронзовые ворота медленно отворились перед ними. Януэль с нескрываемым любопытством воззрился на сестру-альмандинку. Она выглядела совсем не так, как он ожидал. Она была облачена в драконийские чешуйчатые доспехи, которые облегали ее тело от горла до колена, и обута в тяжелые сапоги из черной кожи, а у ее бедра висела кривая сабля ликорнийского образца. Лишь по очертаниям груди и бедер можно было догадаться, что это женщина.

При виде ее Януэль даже отступил на шаг. О шлеме, который скрывал ее лицо, в фениксийской лиге ходили легенды. Пронизанный хитиновыми прожилками, он целиком покрывал голову альмандинки. Единственный глаз, сиявший в костяной орбите, внимательно оглядел посетителей. Этот шлем и был одной из тех знаменитых медузниц, редких и ценнейших животных, разводимых орденом, чтобы защищать лица сестер-альмандинок. Медузницы обладали удивительной выносливостью и к тому же удовлетворяли все жизненные потребности своей хозяйки. В отличие от простых смертных альмандинки не ели земной пищи и не дышали тем воздухом, которым дышат они. Никто не знал, что происходило с их лицами под живым панцирем.

Рукой, обтянутой чешуей, она сделала повелительный жест в сторону широкого коридора, который вел в глубь монастыря. Чан, как этого требовал обычай, склонил голову, пропуская сестру вперед, чтобы та указывала им путь. В воздухе царила тишина. Фонари освещали белые стены, так что те сияли и в их свете можно было иногда разглядеть кого-либо из альмандинок, идущих по смежной галерее или поднимающихся по лестнице.

Коридор вел в восьмиугольный зал, две трети которого занимал полукруглый бассейн, наполненный мутной горьковато-соленой водой. От воды распространялся пряный аромат. К ним присоединились еще две альмандинки, каждая из которых встала за спиной одного из посетителей, держа руку на эфесе сабли.

Януэль хотел взглядом дать понять Шенде, что он обеспокоен, но она смотрела прямо перед собой.

— Нас еще никогда не допускали сюда, — прошептал Чан. — Никогда.

Вдруг вода в бассейне заволновалась. Януэль вздрогнул от удивления при виде появившегося перед ними существа. Это была старая русалка с длинными синими волосами и красивым спокойным лицом, казалось, что морщины даже украшают его. У нее на лбу мерцала диадема, а на руках, скрещенных на обнаженной груди, звенели многочисленные кроваво-алые браслеты. Она подплыла к ним и, положив худые руки на мрамор, подняла темно-серые глаза на Януэля. За ее спиной медленно плескался большой зеленый хвост.

— Мать-настоятельница, — склонившись, приветствовали ее Чан и Шенда.

Януэль чуть было не сделал то же самое, но предпочел приветствие, предписанное Заветом. Альмандинка за его спиной заворчала, но русалка жестом приказала ей замолчать.

— Ему повезло, что вы смогли сюда добраться, — сказала она хриплым голосом. — Януэль, меня зовут Сэя, и я настоятельница этого монастыря. Раз ты друг Шенды и Чана, добро пожаловать к нам. — Она тряхнула своими синими волосами и посмотрела на Черного Лучника: — Ты почти не изменился. — Затем она перевела взгляд на Шенду: — Ты, впрочем, тоже.

— А вы, Мать-настоятельница, вы неотразимы, — польстил ей Чан.

— Ты очень мил... Увы! Я больше не могу покидать монастырь и гулять по берегам реки при высокой луне. Время идет, мой мальчик. — Она постучала по краю мраморной чаши. — Подойди, фениксиец, подойди и сядь рядом со мной.

Он послушно сел. Альмандинка не отступала от него ни на шаг.

— Меня бросило в дрожь при мысли о том, что ты войдешь сюда, — призналась она. — Утверждают, что ты умеешь высвобождать Желчь. Это правда?

Януэль колебался, прежде чем ответить, хотя лицо этой женщины располагало к откровенности. Откуда ей было известно о его возможностях? Определенно представители различных орденов, не присутствовавшие при драматических событиях в имперской крепости, догадались, что Возрождение потерпело провал.

— Это не так просто, Мать-настоятельница.

— Догадываюсь, но повинна ли именно Желчь в том, что... когда погиб император?

— Предоставим мэтрам Огня ответить на этот вопрос, — сказал Януэль.

— Ты прав, не говори мне ничего, — уступила она. — Я дала твоим спутникам клятву, которая обязывает меня так же, как и всех сестер этого монастыря. На самом деле мне не слишком хочется знать больше. Может быть, однажды я пожалею, что не выдала тебя властям... Но сейчас, глядя на тебя и читая в твоих глазах, я знаю, что ты не тот убийца, описание которого разослано по всей империи. — Звякнув браслетами, она взяла его за руку. — Что тебе нужно, фениксиец? Ведь твои друзья вернулись сюда из-за тебя, не так ли?

— Мне необходимо пробраться в Башню материнской лиги.

Шенда выступила вперед:

— Мать Сэя, до сих пор нам везло. Но я боюсь, что без вашей помощи будет невозможно приблизиться к Башне, где находятся мэтры Огня. Вы лучше меня знаете, сколь многочисленны Грифоны Альдаранша и как могущественны их покровители — первосвященники. Я по опыту знаю, как трудно обмануть их бдительность. К тому же еще есть и имперские войска.

— Ты права, — согласилась русалка. — На моей памяти только один раз вокруг столицы собрали столько солдат: во время набегов химерийцев. Мне тогда было всего десять лет... Я знаю, почему вы здесь и что ты хочешь попросить у меня. Я догадалась об этом в ту минуту, когда мне сообщили о вашем приходе. Но ты вынуждаешь меня принять опасное решение... очень опасное.

— Медузница, — тихо подтвердила Шенда.

— Конечно. На вашем месте я бы тоже постучала в двери этого монастыря. Если я соглашусь, ни один страж не осмелится вас заподозрить и Грифоны не смогут послать импульс сквозь этот шлем...

— Я думаю, что это единственный выход.

— А что вы предпримете, когда окажетесь в Альдаранше?

— Нам нужно лишь приблизиться к Башне. Там будет видно. Тогда настанет черед действовать Януэлю.

Хвост русалки ударил по воде.

— В давние времена, когда вы принесли мне альмандин, я поклялась отплатить вам. Но позволить вам взять медузницу, это...

— Мать-настоятельница, — прервал ее Януэль, — а вы сами не могли бы войти в контакт с Башней?

— Боюсь, что нет. Говорят, что даже кошке не прокрасться мимо охраны, которая окружает площадь днем и ночью. Кроме того, после смерти наставника фениксийцев Фареля все предсказывают, что солдаты со дня на день захватят Башню.

Кровь отлила от лица Януэля. Он пошатнулся и слабым голосом пробормотал:

— Н... наставник Фарель?

— Ты не знал? Да защитят нас Хранители! — добавила она, положив руки на колени фениксийца.

Януэль не хотел верить услышанному. Его учитель... Единственный человек, в котором он никогда не усомнился и за которого не колеблясь ни секунды отдал бы жизнь.

— Вы уверены? — спросил он, сдерживая навернувшиеся на глаза слезы.

— Как я могу быть уверена? — возразила она, сжав его колени. — Грифийская Церковь утверждает, что он сделал попытку бежать, когда его везли в столицу, где должен был предстать перед первосвященниками. Он был убит во время побега. Но, — продолжала она, — возможно, это только слух, распущенный Церковью для того, чтобы вызвать гнев народа по отношению к фениксийцам.

Несмотря на высокий сан Матери-настоятельницы, эта пожилая женщина казалась такой понимающей, что Януэль разрыдался, уткнувшись лицом в ее плечо.

— Ты еще так юн, — сказала она, гладя его волосы.

От слез Януэлю становилось легче. Когда он подумал, что больше не увидит наставника Фареля, то ощутил, что умерла какая-то частица его самого, выпал огромный кусок его жизни.

— Плачь, мой мальчик, — прошептала русалка. — Горе должно оставить борозду в твоей душе. И в нее ты посеешь новые радости. Возрадуйся тому, что он погиб как герой. Другие сейчас умирают в черных изгибах Темных Троп.

Ее голос баюкал фениксийца и понемногу смягчал навалившуюся на него огромную тоску. Наконец он выпрямился и вытер рукавом слезы. Она улыбнулась и смахнула последнюю соленую струйку, бежавшую по его щеке.

— Теперь посмотрим, что можно сделать, — бодро сказала она.

Драконийка, как и Чан, стояла молча. Боль фениксийца слишком напоминала ее собственную, чтобы она могла найти подходящие в такой ситуации слова. После смерти Лэна ей пришлось видеть, как умирали многие ее спутники, они один за другим уходили из жизни. Такова судьба наемного воина. Слезы, которые она пролила на их могилах, ожесточили ее сердце. Как ни странно, увидев, как Януэль склонился на плечо Матери-настоятельницы, а не на ее собственное, она испытала одно-единственное чувство — укол ревности. Отогнав эту мысль, она положила руки на пояс, чтобы придать себе решительный вид.

Януэль спрятал горе в глубине сердца. Придет час, и он сможет излить свою боль. Его учитель — он был убежден в этом — хотел, чтобы его самопожертвование послужило ученику и лиге. Фениксиец поклялся отдать ему последнюю дань уважения и сделать так, чтобы его смерть не оказалась напрасной. Сжав губы, чтобы удержать рыдания, он поднялся:

— Если мы не можем связаться с мэтрами Огня, нужно встретиться с ними. Шенда права, солдаты империи, вероятно, блокировали подступы к Башне, надеясь, что я сам приду в ловушку, а им останется лишь ее захлопнуть. Вы сами сказали, Матушка, что у нас нет никаких шансов перехитрить тех, кто окружил Башню... Я заклинаю вас, помогите нам!

Старая русалка подняла руки ко лбу и закрыла глаза:

— Вот уже почти шестьдесят лет, как я управляю этим монастырем. Я никогда не совершала ошибок и всегда почитала древнюю заповедь альмандинского ордена, который требует от настоятельниц, чтобы они до последнего вздоха защищали камни Хранителей, альмандины... Я пошла на огромные жертвы, чтобы защитить монастырь от нападений Харонии, я прямо здесь вела переговоры с королями и императорами, и сегодня я не собираюсь вновь ставить под угрозу все достигнутое за годы упорного труда, чтобы тебя спасти.

Януэль был смертельно расстроен.

Мать-настоятельница потерла виски и снова открыла глаза:

— И все-таки я считаю своим долгом как можно быстрее доставить того, кто умеет управлять Желчью, в укрытие, где он был бы в безопасности от всех тех, кто хотел бы использовать его в своих интересах. В особенности следует оградить его от грифийской Церкви. Честно говоря, весь наш орден был потрясен, узнав о том, что случилось в имперской крепости. Мы надеемся, что в конце концов кто-нибудь найдет способ уничтожить Желчь. Благодаря фениксийцам это может воплотиться в реальность. Говорят, что у тебя в сердце живет Феникс.

Как будто услышав эти слова, Феникс шевельнулся внутри Януэля, и по его телу разлилось горячее тепло.

— Это значит, что тебе удалось справиться с Желчью, — продолжала русалка. — В недобрых руках альмандины, которые мы здесь храним, могут превратиться в смертоносное оружие. Ордену никогда не удавалось разгадать, как их можно разрушить. Это не получилось даже у первородных Фениксов. Если тебе, Януэль, это удастся, тогда Миропоток получит решающий козырь в борьбе с Харонией. — Она помолчала, чтобы посетители подумали над тем, что она сказала, и продолжила: — Поэтому я решила вручить каждому из вас медузницу и драконийские доспехи. Благодаря им вы сможете перемещаться по столице, не боясь быть арестованными. Только я не уверена, что вам под силу это испытание.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила Шенда.

— Сестрам-альмандинкам часто требуется много времени, чтобы привыкнуть к животному. Их тело должно достигнуть гармонии с медузницей. Разумеется, мы не будем совершать полного слияния, чтобы вы могли снять шлем, как только окажетесь в безопасности. Однако носить медузницу даже такое короткое время может быть опасно для жизни, имейте это в виду.

— Да поможет мне Феникс! — сказал Януэль.

— Да, — согласилась настоятельница. — А у тебя, — добавила она, посмотрев на Шенду, — есть сила Дракона. Она тебе пригодится...

— А у меня ничего нет, — признался Чан. — Я не уверен, что хочу идти на такой риск.

— Ты и не должен, — сказал, подойдя к нему, фениксиец. — Ты и так уже многое для нас сделал.

— Но я зашел слишком далеко, — улыбнулся Чан. — Теперь уже слишком поздно вешать на стену лук, становиться за стойку трактира и мечтать о прошлом.

Он отказался оставить тех, ради кого пожертвовал всем. В том притоне в Альгедиане он попытался стереть свои воспоминания, забыть о Черных Лучниках, среди которых он будто заново родился. Теперь, находясь рядом с фениксийцем и особенно с Шендой, он вновь почувствовал этот ни с чем не сравнимый ветер приключений и обрел надежду красиво завершить свой жизненный путь.

— Я не надену шлем-медузницу, но я попробую увлечь за собой преследователей. Если я отправлюсь на юг, то, может быть, отвлеку их внимание и тем самым помогу вам.

— Это твое решение? — спросил Януэль.

— Да.

— Я от всей души благодарю тебя. Не знаю, что сказать...

Чан понимающе ему улыбнулся и приблизился к Шенде, которая, думая о своем, покусывала нижнюю губу. Теперь она оказалась перед выбором. Чтобы последовать за фениксийцем, она должна снова использовать свою магическую силу и нарушить обещание, которое дала Лэну. В глубине души она уже знала, что пойдет за фениксийцем до конца. За время, проведенное в отрогах Гордока, она узнала юношу, который незаметно для нее самой занял место в ее сердце. И она не задавала себе вопросов о природе чувства, которое их связывало, и не думала, что любит его; просто ей смертельно не хотелось покидать его. По крайней мере теперь. Почему она подвергала себя такой опасности, ни в грош не ставя собственную жизнь? Ради вознаграждения, обещанного фениксийцами? Ответа у нее не было.

Голос Януэля раздался как призыв:

— Шенда, твое решение?

Она запустила пальцы в темные волосы юноши и бросила:

— А ты как думаешь?

 

ГЛАВА 23

 

Януэль и Шенда сидели на краю бассейна, а две сестры-альмандинки намазывали им лица маслом, привезенным из Каладрии. Подготовка нужна была, чтобы они смогли вынести соприкосновение с медузницей. Все делалось очень тщательно. Чан покинул их несколькими мгновениями раньше. Прощание было таким же, как он сам: сдержанным и холодным. Однако он обнял фениксийца, поцеловал в обе щеки Шенду и исчез, не сказав ни слова. Никто не осмелился выразить надежду на будущую встречу.

Януэль примирился со своим Фениксом. Хранитель прервал молчание и согласился, чтобы сердце юноши было приоткрыто, и таким образом им удалось установить контакт, продлеваемый мыслью. Феникс осторожно исследовал очертания его разума. Он действовал на ощупь и всегда был бережен, приближаясь к тайнам, скрытым в памяти хозяина. Все это совершалось в молчании и так осторожно, что Януэль чувствовал только легкую головную боль.

Но главное, между молодым фениксийцем и Хранителем устанавливались совершенно новые отношения.

Лига считала главной функцией Фениксов созидание, но для Януэля было важно с ним общаться, учиться узнавать и уважать друг друга. Эти взаимоотношения в корне отличались от традиционного для лиги восприятия Фениксов как средства. Теперь у Януэля появилась возможность применить то, чему он научился в Алой Башне под началом наставника Фареля.

При мысли, что это лишь начало новой близости с огненной птицей, Януэль преисполнился надежды.

Одна из сестер пришла снять мерку с Януэля и Шенды, чтобы подогнать по размеру драконийское вооружение. Растерев их лица так, чтобы масло впиталось в кожу, альмандинки воскурили благовония. Ни одна из них не объяснила смысла этой церемонии, но, по мнению драконийки, это, вероятно, были ароматы, усмиряющие и успокаивающие медузниц. Затем беглецы разделись, чтобы облачиться в драконийские доспехи. Януэль медленно стащил свою рясу, такую изношенную, что ткань почти просвечивала, и обратился к Завету, прося прощения за то, что снял свое одеяние фениксийца. В горах он отказался избавиться от него под тем предлогом, что это была единственная вещь из Башни Седении, оставшаяся у него. После смерти наставника Фареля он уже не придавал такого значения этой грязной и изношенной материи. Он кинул одежду на пол рядом со шпагой, полученной от Шенды в Альгедиане, и, прикрыв наготу руками, стоял не двигаясь, пока сестры закрепляли на нем разные части доспехов. Чешуйки идеально примыкали и скользили одна по другой, обеспечивая подвижность всего снаряжения. Испытывая глубокое уважение перед результатом этой кропотливой и долгой работы, Януэль провел рукой по закруглениям чешуек, отныне покрывавших его тело.

Драконийка переодевалась без помощи сестер, но спрятавшись за их спинами, чтобы скрыть от фениксийца свою наготу. Ей были хорошо знакомы драконийские доспехи, и по умелым движениям, которыми она закрепляла их на своем теле, было видно, что у нее в этом деле большой опыт. Потом Януэль с удовольствием принял из рук сестер саблю. Хотя он и не знал приемов обращения именно с этим оружием, он с удовольствием расстался с обычной шпагой имперского солдата. Шенда завернула свои мечи в плащ, чтобы взять их с собой. Ножны от них она оставила сестрам, зная, что те бережно сохранят их.

Оба замерли на месте, когда одна из альмандинок вошла, неся на большом серебряном подносе медузниц. Еще не надетое на голову, это животное напоминало панцирь черепахи. Сестра поставила поднос на край бассейна и взяла одну из них. Существо издало короткий свист, и костяное веко, прикрывавшее его глаз, широко открылось. Януэль сглотнул слюну, когда сестра поднесла к нему это животное. На ощупь его панцирь напоминал кожаную амуницию, слишком долго пролежавшую у огня. Прикосновение к нему было не слишком приятным. Януэль убрал руку и медленно наклонил голову. И в то же мгновение он мельком увидел брюшко животного. Беловатый покров был пронизан синими равномерно пульсирующими жилками. Он сжал кулаки, чтобы не закричать, и почувствовал на лице прикосновение липких щупальцев, расползавшихся по щекам и лбу. Постепенно медузница обтянула всю его голову живой маской. Ощущение было невыносимым. Щупальца проникали в нос, уши и даже на поверхность глаз, пока органы чувств этого существа не добрались до сознания фениксийца. Когда в конце концов медузница уколола его стальным острием и твердым ударом всадила его в глубь черепа, Януэля охватила паника. От боли у него подкосились ноги, он пошатнулся и попытался схватить ее и снять со своего лица, но у него ничего не вышло. До смерти напуганный, он не сразу понял, что Феникс подменил своей волей его собственную, чтобы его успокоить. В голове юноши прокатилась волна ужасной боли, а потом в один миг исчезла.

Он больше ничего не чувствовал.

Он погрузился во тьму и, вытянув руки перед собой, попытался позвать драконийку, но ни один звук не рождался в его горле. Потом острие, связывавшее его с медузницей, дрогнуло, и, ощутив легкое головокружение, он вдруг увидел комнату, в которой находился, но не собственным зрением, а посредством единственного глаза этого странного существа. Это ощущение напоминало то, которое испытываешь, глядя в подзорную трубу. Размеры были слегка искажены какой-то линзой, но сознание медузницы, слившееся с его собственным, постепенно их восстанавливало. Пространство между его новым органом зрения и окружающей обстановкой было как будто наполнено мутным газом. Но странное чувство умиротворения наводняло его сознание, вытесняя дискомфорт и страх. Януэль понял, что медузница была для сестер не просто средством самозащиты, но и способом достижения безмятежности.

Шенда чуть не разразилась бранью, наблюдая за тем, что происходило с Януэлем. Когда сестра подошла к ней, она отступила, положив руку на эфес сабли. Альмандинка стояла не двигаясь и спокойно ждала. Шенда вдруг поняла, что Януэль неожиданно успокоился. Он поворачивался вокруг себя, подняв руки к лицу, как будто видел их впервые. Драконийка глубоко вздохнула и тоже наклонилась. В отличие от Януэля у нее не было Феникса, который заглушил бы ее страхи. Способности ее Покровителя не могли помочь ей обрести спокойствие, хотя чешуя доспехов была для нее привычна.

Когда щупальца зафиксировались на ее лице, она стала черпать из глубины своего сердца силу Дракона, которая помогла бы ей перенести испытание. Пульс замедлился, а на поверхности сознания проснулось дыхание Праматери Драконов.

Это дыхание, от века существовавшее в Драконии, передалось Шенде в первую ночь после ее рождения. Отец рассказал ей, как жрецы омыли ее в прозрачной воде фонтана, прежде чем бережно положить в открытую пасть Дракона по имени Манкенд. Ему было предназначено стать воспитателем девочки, и его горячее дыхание, тяжелое и удивительно чувственное, навсегда запечатлелось в ее памяти. И теперь она призвала его на помощь.

Древняя магия Драконов подействовала, и благодаря ей драконийка сумела перенести боль. Правда, ее била дрожь, а ноги просто подкосились, когда органы чувств медузницы проникали в нее. Возникшее при этом легкое оцепенение, которое создавало это существо, плохо уживалось с рефлексами, сформированными у Шенды Драконом. Это вызвало внутреннее противодействие. Шенде оставалось лишь надеяться, что ей удастся примирить эти противоположные начала...

Отныне Януэль и Шенда могли видеть, слышать и чувствовать, но, подобно сестрам-альмандинкам, они были приговорены к молчанию. Вода в бассейне вспенилась, и Мать Сэя появилась на поверхности.

— Бережно обращайтесь с тем, что мы вам подарили, — сказала старая русалка. — И пообещайте мне, что сожжете медузниц, едва снимете их.

Они лишь кивнули в ответ.

— Последние вылазки Харонии сыграют вам на руку, — продолжала она, — так как во всеобщем замешательстве на вас будут меньше обращать внимание. Сестры-альмандинки нередко проходят улицами столицы, когда направляются в город, чтобы предстать у изголовья умирающих Хранителей. Однако опасайтесь Грифонов. У некоторых из них вы можете вызвать опасение, несмотря на медузниц, они способны узнать вас. Я желаю вам победить, — заключила она. — Во имя блага Миропотока.

Сестры-альмандинки, присутствовавшие в зале, окружили Януэля и Шенду, чтобы проводить их к воротам монастыря. Снаружи в наступающем рассвете обозначились контуры Альдаранша. Черепичные крыши сливались в пылающее красное море, кое-где его прорезали массивные силуэты имперских учреждений. Сердце фениксийца учащенно забилось, когда он различил алый шпиль Башни материнской лиги, высоко вознесшейся над городом. Она, казалось, делала знак своему ученику.

Знак благословения или проклятия?

Шенда не хотела идти через единственный в этих местах каменный мост, связывавший два берега Альдарена. Достаточно широкий и крепкий, чтобы выдержать тяжело нагруженные повозки, он являлся единственным, через который могли ехать торговые караваны, и поэтому днем и ночью находился под бдительным контролем. Шенда знала, что, будучи не в состоянии следить за всеми путями, по которым можно было проникнуть в столицу, власти предпочли сконцентрировать свои силы в этом месте. Поэтому она предложила переправиться по воде.

Паромщики, восседавшие на своих плотах с самого рассвета, наперебой предлагали свои услуги. Крича и размахивая руками, они окружали тех, у кого были свои причины воспользоваться этой переправой, потом начинали торговаться о цене, и это могло длиться бесконечно.

Выйдя к реке, Януэль и Шенда заметили одного из них на другом берегу, как раз напротив монастыря. Едва завидев их на краю причала, он поторопился отвязать свой плот и поплыл, мощно отталкиваясь шестом.

Блики солнца играли на поверхности воды. Паромщик причалил к пристани и протянул руку, чтобы помочь двум альмандинкам забраться на плот.

— Здравствуйте, мои сестры. Меня зовут Мальсин. Будьте так любезны...

Это был высокий крепкий парень с прямыми волосами. Он был готов кулаками отстаивать право перевезти этих двух пассажирок. Сестры-альмандинки редко обращались к нему, зато они хорошо платили, и их щедрых чаевых хватало, чтобы свести концы с концами. На посудине, сооруженной из крепко связанных длинными веревками бревен, могло уместиться четверо или пятеро человек. За неимением скамеек приходилось либо удерживать шаткое равновесие, либо садиться на мокрые бревна. Януэль присел на корточки, Шенда осталась стоять позади него. Она задумчиво смотрела на удаляющийся монастырь, а вместе с ним и на уходящие в прошлое образы Чана и настоятельницы Сэи, оказавшей им такую неоценимую помощь.

Не переставая орудовать своим шестом, Мальсин незаметно разглядывал своих пассажирок. Он испытывал искренний трепет перед альмандинками и в глубине души питал нелепую надежду, что одна из них бросит когда-нибудь монастырь и выйдет за него замуж. Ему часто снился сон, в котором одна из сестер медленно снимала существо, скрывавшее ее лицо, и представала перед ним в ярком свете, прекрасная и улыбающаяся. Она наклонялась и целовала его, а он обнимал ее сильной рукой за талию. Да, это была прекрасная мечта, и в этот день ему хотелось показать себя с лучшей стороны. Он расправил плечи, улыбнулся во весь рот и принялся играть мускулами, ловко переправляя свой плот через быстрину.

К несчастью для паромщика, Януэль и Шенда не обратили никакого внимания на его удаль. Неспособные говорить, они оба размышляли о предстоящем испытании, пытаясь забыть о том, что их головы сжимали липкие щупальца медузниц. Лазурная вода Альдарена, слегка пенясь, струилась вокруг плота.

Они были уже на середине реки, когда Мальсин услышал неожиданный шум: под ногами что-то едва ощутимо хрустнуло. Сломался его шест? Он не хотел даже думать об этом. Раздраженный, он стал разглядывать бревна вокруг себя.

И тогда только он заметил трещины. Он знал этот плот как свои пять пальцев и был совершенно уверен, что раньше их не существовало. Он не подал виду, что обеспокоен, прежде всего потому, что не хотел тревожить сестер. Плот был его единственным способом заработать на жизнь, и он не хотел, чтобы альмандинки усомнились в его надежности. К тому же это были не трещины, а всего-навсего тонкие царапины, как если бы кто-то прошелся по бревнам кинжалом.

Он выругался. У самых его ног появился новый разлом. Он был больше трех локтей в длину. Мальсин сделал гримасу и повернулся к сестрам, чтобы убедиться, что они ничего не заметили. Страшась потерять работу и силясь понять, что же произошло, он изо всех сил навалился на шест, чтобы как можно быстрее добраться до берега. Это было как наваждение. Он во что бы то ни стало хотел доставить живыми и невредимыми своих пассажирок, пока еще не поздно. Он вспоминал истории, которые паромщики, сидя у костра, рассказывали друг другу, но ни в одной из них не говорилось о трещинах, ни с того ни с сего возникающих на поверхности бревен...

 

Януэль почувствовал резкое пробуждение Феникса. Перед его изумленным взором предстал ряд размытых изображений. И тут же в его памяти возникло имя.

Сол-Сим.

Он лежал на сером каменном полу скрестив руки. Было плохо видно, но Януэль различил его сморщенное лицо и светящиеся полосы, сходившиеся к телу. Они были похожи на паутину Резонанса, сотканную Грифонами. Тело жреца корчилось, затылок с глухим стуком ударялся о камень. На его груди невидимый кулак медленно прочертил ярко-красную борозду. От солнечного сплетения к правому плечу. В выражении его глаз смешались боль и восторг.

Януэль пытался вспомнить, не приходилось ли ему видеть раньше нечто подобное. Но никогда прежде он не присутствовал при таком обряде. Должно быть, это Феникс давал ему понять, что способен чувствовать флюиды магии разных Хранителей, попадая в поле их активности.

Юношу охватил страх. Он понял, что Феникс делится с ним своим знанием о грифийских чарах.

Видение неожиданно пресеклось, как будто разорвали пергамент, и вместо него появилось новое — темное, но более отчетливое. Сначала Януэль увидел только очертания огромного сводчатого зала, потом разглядел высокие фигуры, выстроившиеся в круг. Он сразу же узнал их: рыцари ордена Льва.

Тихо покачиваясь, они держали на привязи белого льва, лежавшего на полу. Воздух внутри круга слегка колебался. Сначала между рыцарями и Сол-Симом натянулась тонкая, светящаяся красным нить; луч становился толще и постепенно стал походить на зияющую рану. Рыцари, шатаясь, погружались в этот пролом.

 

Лицо паромщика побелело как полотно, когда он, изо всех сил упираясь шестом, увидел, что трещины в бревнах увеличиваются. Вдруг они стали подниматься, как змеи, образовав клетку, излучавшую загадочное красное сияние.

Януэль мгновенно вскочил.

Магия Рун!

Он не знал, что по приказу Сол-Сима жрецы пометили рунами, такими, как эти, все плоты Альдаранша. Это истощило энергию Сол-Сима, поставив его буквально на грань смерти. Но такова была плата за безумную жажду мести.

У Януэля было одно-единственное преимущество: Феникс предупредил его. Рука фениксийца потянулась к висевшей на поясе сабле в тот самый момент, когда светящиеся трещины раздвинулись, чтобы пропустить рыцарей и их животных.

Мальсин, охваченный паникой, отступил, отдав свой плот во власть потока. Суденышко завертелось, и Шенда чуть было не упала в воду. Удерживая равновесие, Януэль крепко сжал эфес сабли и приготовился встретить первого рыцаря. У рыцаря, облаченного в кольчугу, поверх которой были надеты латы сияющей белизны, несколько мгновений ушло на то, чтобы оценить обстановку. Белый лев рядом с ним покачивал головой. Двое других с трудом выбирались из пролома, открытого руническим знаком, с длинными мечами наготове.

У Януэля не было времени ждать, пока драконийка ему поможет, нельзя было упустить те драгоценные секунды, выигранные благодаря предупреждению Феникса. Он занес клинок, чтобы ударить рыцаря по ногам. Тот попытался отклонить удар своим мечом, но магические процедуры ухудшили координацию его движений. Сабля с размаху рассекла плоть до самой кости. Противник с ужасным криком повалился.

От его падения плот качнуло. Шенда расставила ноги, чтобы не упасть, а Януэль ухватился за паромщика, который уперся в дно багром, чтобы устоять. Крюки багра воткнулись в речной ил, резко тормозя плот. Раненый рыцарь упал на колени, и лицо его исказилось от боли. За его спиной появилось еще двое грифийцев, под влиянием магических чар потерявших на время ориентацию в пространстве. К тому же они совершенно не понимали, что происходит: они не узнавали своих противников. Что здесь делают эти сестры-альмандинки? Где же убийца и его сообщница?

Скрепя сердце они согласились быть заколдованными рунической магией, поскольку самым заветным желанием всех членов ордена Льва было поймать Януэля-фениксийца. Смерть императора была невыгодна ордену, и каждый рыцарь таил в душе мечту отомстить за монарха, который приблизил их к трону империи.

Рыцарь, стоя на коленях, отбил следующую атаку Януэля, не предпринимая никаких ответных действий, так как был убежден, что произошла какая-то трагическая ошибка, необъяснимая оплошность грифийских колдунов. И поэтому они не смогли застать своего противника врасплох. Несмотря на кровь, заливавшую его ноги, этот рыцарь без труда отражал удары фениксийца. Потом боль уничтожила его сомнения, в нем загорелась жажда победы. Он оперся на одну ногу и обрушился вперед, нанося удар. Януэль отступил. Рыцарь воспользовался этим, чтобы подняться.

Януэль опустил оружие. И тут белый лев накинулся на него.

Шенда, опомнившись от неожиданности, выхватила шест из рук паромщика. Взглядом оценив длину палки, она сильно ударила поднявшегося рыцаря по плечу. Тот пошатнулся, хватаясь руками за воздух в поисках равновесия, но было уже поздно. Он упал с плота и исчез в пучине реки.

Януэль катался по бревнам, безуспешно пытаясь отстранить льва, который вцепился клыками в медузницу. Боль, передавшаяся от животного, сверлила сознание Януэля. Шенда развернулась и вонзила свою саблю в бок хищника, довершив атаку ударом обутой в тяжелый сапог ноги по его голове, что дало возможность Януэлю ускользнуть от льва.

Драконийка почувствовала сильный толчок в спину. Меч рыцаря скользнул по чешуйкам ее доспехов и вонзился в живот Мальсина. Изумление и отчаяние изобразились на его лице. Струйка крови вытекла изо рта. Шенда резко развернулась и одним ударом отрубила рыцарю голову. Мальсин и обезглавленное тело его убийцы свалились за борт.

Два белоснежных льва прыгнули на драконийку. Она даже не успела пригнуться, а только выставила вперед саблю. Один из львов напоролся на ее изогнутое лезвие, обрызгав Шенду кровью. Он рухнул на нее, чуть было не сломав ей шею своей тяжестью. Они вместе оказались в воде. Януэль бился с последним из хищников, нанося ему удары по лапам. С каждой новой полученной раной лев приглушенно рычал. Януэлю все-таки удалось не подпустить хищника к своему горлу. Когда тот собирался прыгнуть на него, юноша схватил двумя руками свое оружие и со всего размаху полоснул по шее льва. При этом юноша, поскользнувшись, упал на бревна, но, удержав в руке саблю, добил животное. Наконец лев ослаб, и Януэль смог высвободиться.

Суденышко неслось все быстрее, увлекаемое течением Альдарена. Януэль перешагнул через тушу льва и тут заметил на другом конце плота третьего рыцаря. Тот пытался удержать равновесие. Фениксиец с тревогой подумал о своей подруге, упавшей в воду. Но сейчас важнее всего было отбиться от грифийца, осторожно подбиравшегося к нему. Чувствуя, как подкатывает внезапная слабость, Януэль готовился к схватке, сжав пальцы на рукоятке сабли. Феникс трепетал в его груди.

Противники сошлись в тот момент, когда плот снова закружило в водовороте. Он ударился о берег, а потом поплыл дальше, набирая скорость. Януэль, пошатнувшись, упал. А рыцарю удалось устоять, и он чуть было не выбил у него оружие. Фениксиец тут же вскочил на ноги и попытался удержать меч противника. Но противник его пересилил, полоснув при этом по руке юноши. К счастью, драконийские доспехи выдержали удар стального клинка.

Януэль ловко отбил три удара, последовавшие один за другим, и теперь уже он сам слегка ранил противника, порвав при этом кольчугу и поцарапав сияющие доспехи.

И в этот момент рука, обтянутая драконьей чешуей, ухватилась за бревно. Шенда ловко забралась на плот, наклонив его с той стороны, где был Януэль. Он согнул ноги в коленях, чтобы устоять, и в эту секунду противник ринулся на него. Со всего размаху фениксиец нанес ему удар в живот.

Из горла рыцаря хлынула багровая кровь, и он скрылся под водой.

Берег был совсем рядом. Шенда схватила свои мечи, завернутые в плащ. Взявшись за руки, они вместе прыгнули и, изможденные, опустились на землю.

Фениксиец гордился тем, что вышел победителем из западни, подстроенной Сол-Симом. А служитель Грифонов проклинал свое поражение. И все же он не смирился, дав себе обет, что Януэлю не уйти от возмездия, чего бы это ему ни стоило.

 

ГЛАВА 24

 

Альдаранш считался самым красивым городом Миропотока. Он возвышался амфитеатром над огромной бухтой, в которой бросали якоря тысячи торговых кораблей, чтобы выгрузить и продать свои товары. Столица была обязана своим могуществом стратегическому положению на морских путях, связывающих север с югом от гор Каладрии и до пустынь Ликорнии. Большую часть населения города составляли моряки и купцы. Торговцы превратили портовый город в богатый, притягательный мегаполис. Они традиционно селились в верхней части города. Остальные, непрерывным потоком устремлявшиеся сюда из всех уголков Миропотока, стекались в нижнюю часть города, где находили игры и развлечения, о которых мечтали в пути.

Золото в Альдаранше лилось рекой. Этого нельзя было не заметить, прогуливаясь в верхнем городе среди сверкающих дворцов, соревнующихся в архитектурной смелости и красоте. Игнорируя существование узких затемненных улочек, вьющихся вокруг порта, верхний город окружали огромные сады, в которых проходили роскошные празднества.

Предоставленная купцам, столица днем и ночью была наполнена грохотом экипажей и фур с товарами, наводнявших улицы. Для обеспечения безопасности было достаточно тех, кто подвизался в припортовых гостиницах и ресторанах. Бывалые солдаты-наемники и молодые парни, у которых не было ни кола ни двора, нанимались в охрану за гроши, так что можно было не волноваться за дальнейшую транспортировку грузов по дорогам империи. Невзирая на опасность, множество воров пытали здесь удачу, привлеченные богатствами столицы. Некоторые наживались, но большая часть гибла, исчезая бесследно в лабиринте городской клоаки.

Знать избегала селиться в Альдаранше, предпочитая живописные окрестности, но грифийские власти старались сохранить контроль над городом. Имперские стражи порядка, набранные из ветеранов армии, занимали посты на главных перекрестках в сторожевых башнях, связанных между собой канализационными стоками. Этих солдат опасались не только жители города, но даже отчаянные моряки. Они отличались от остальной армии странными обычаями и нерушимой связью с Церковью. Они занимались сбором высоких пошлин, наложенных на ввозимые товары, и чувствовали себя хозяевами в раскинувшейся под городом сети канализации, которую использовали, чтобы переправлять золото и драгоценные камни в императорский дворец.

Построенный на гребне горы, возвышавшейся над Альдараншем, дворец вмещал императорский двор и большое количество кабинетов, в которых имперские советники решали текущие государственные дела. В центральную часть города можно было попасть либо по морю, либо через двадцать больших ворот, отделявших сердце столицы от предместий. В нижней части города эти ворота были построены прямо между домами, так что стен как таковых там не было. Но вдоль хребта, по обе стороны от императорского дворца, простиралась настоящая крепостная стена, которая обоими концами упиралась в небольшие крепости, занимаемые рыцарями ордена Льва.

 

Из-за медузниц Януэлю и Шенде приходилось общаться с помощью знаков. Они договорились, что пройдут в город через какие-нибудь ворота нижнего города, и тут же смогли убедиться, какие драконовы меры приняли власти. На подмогу ветеранам из башен наблюдения пришло множество солдат, которые рыскали по улицам и арестовывали всякого, кто выглядел подозрительно. У Януэля по спине пробежали мурашки, когда он увидел на домах в предместье бесчисленное количество своих портретов на вощеных дощечках. За любую информацию, которая способствовала бы его задержанию, было обещано большое вознаграждение.

По мере приближения к городу он осознавал, насколько большое значение придавалось его поимке. Можно было услышать самые абсурдные слухи. Некоторые толковали о химерийском заговоре, другие говорили, что какой-то Аспид подменил собой юношу, который должен был возродить Феникса... Но все сходились в одном: виновата лига фениксийцев. И она должна понести за это суровое наказание; нужно наконец прекратить выпрашивать у ее настоятелей оружие, необходимое для борьбы с Харонией. У Януэля ком подступил к горлу, когда он увидел эту нарастающую враждебность народа. Кое-кто показывал пальцем на главную Башню лиги и заранее радовался тому, что имперские войска рано или поздно возьмут ее приступом. Было очевидно, что Церковь подогревает в народе недовольство, направляя возмущение на тех, кого хотела поставить на колени.

Фениксиец почувствовал, как буря глухого гнева поднимается у него в груди. Ухищрения грифийской Церкви и слепота людей приводили его в бешенство до такой степени, что он чуть было не сорвал с лица медузницу, желая бросить вызов компании торговцев, насмехавшихся над злым роком, нависшим над лигой. Шенда стиснула его руку, и это удержало его от резких выпадов, он продолжил путь, провожаемый взглядами ветеранов, охранявших городские ворота.

Хотя монастырь альмандинок находился так близко к Альдараншу, что солдаты уже давно привыкли к тому, что сестры входят и выходят из города, появление двух странниц все же вызывало взгляды, в которых смешивались почтение и любопытство. Ветераны строили догадки об этих молодых воительницах с замаскированными лицами, а некоторые пытались привлечь их внимание, проделывая на лошади какой-нибудь из курбетов, популярных при императорском дворе. Тем не менее никто не предпринимал попыток их задержать или даже поинтересоваться, что именно драконийка прячет в своем плаще.

Беглецы прокладывали себе путь среди быков и повозок, скопившихся у ворот, и, проходя мимо кордона, даже не обернулись на провокации солдат. Это безразличие было знакомо ветеранам, и они усмехнулись, иронизируя над надменностью этих воинствующих дев, а потом занялись купцами и путешественниками, выстроившимися в длинной очереди перед воротами.

Под облачным небом Януэль и Шенда постепенно продвигались в направлении Башни материнской лиги, которая возвышалась в северо-западной части верхнего города. Через свой шлем фениксиец слышал оглушительный гул города, ощущал различные запахи, доносившиеся из окон и отдушин, видел толпу, протискивавшуюся между повозок. Ошеломленный этим зрелищем, Януэль пытался уйти в себя, почерпнуть силы в молитве и в общении с Фениксом, это было необходимо, чтобы совладать с грядущими испытаниями. Теперь, когда он был так близко к цели, его пугала предстоящая встреча с мэтрами Огня. Какой прием они готовят ему? Будут ли они судить его и обвинять в том, что он подверг опасности всю лигу? Януэль пока предпочитал не думать об этом и концентрировался на дороге, ведущей к Башне.

Они прошли мимо медных шпилей храма пилигримов, который принадлежал ордену, почитавшему грозу. Януэль не знал, с чем это связано. Поговаривали, что пилигримы умеют управлять молнией и используют это мастерство в магических целях. Это казалось ему очень странным, но сияние храма восхитило его. Потом, свернув в переулок, они спустились к порту. Шенда указала ему на лазурный город тарасков, видневшийся вдали. Он стоял на спине Тараска-Хранителя, напоминавшего огромного кита, в пасти которого творили самые знаменитые ювелиры Миропотока. Никто не знал, как они работают, но легенда гласила, что они живут отшельниками между зубами этого существа и там же умирают, ни разу не увидев света дня.

Это был космополитичный город. В сети его улиц Януэль постоянно делал открытия, которые разжигали его любопытство; ему больше чем когда-либо захотелось отправиться в путешествие по Миропотоку. Шенда, за спиной у которой остались долгие годы странствий, не была столь очарована. Властным жестом она вернула фениксийца к реальности. Она будто говорила: «Сначала нужно преодолеть то, что нам предстоит, а уж затем отправляться глазеть на чудеса этого города».

Чтобы миновать квартал, где жила община василисков, им пришлось задержать дыхание. Узловатые наросты, покрывавшие фасады домов, испаряли едкий запах. Они перешли мост, украшенный мраморными статуями Грифонов, и оказались среди огромных конюшен из белого камня, в которых содержались Пегасы, удивительные белые лошади с шелковистыми крыльями. Потом беглецы оказались на рынке, где драконийские служащие по цене золота покупали перья умерших в этом году Грифонов.

Но удивительные вещи, которые им довелось увидеть по пути, не уменьшили страха и не убавили опасений. Каждый следующий шаг, приближавший их к Башне, увеличивал опасность разоблачения. Грифоны непрерывно парили в небе, а вооруженные до зубов патрули останавливали случайных прохожих. Шенда сделала Януэлю знак ускорить шаг и немного пригнуться, чтобы спрятать их необычные лица от вездесущих Грифонов. По мере приближения к центру города фениксиец все острее чувствовал, как его спину сверлили пристальные взгляды.

 

Наконец перед ними показалась Башня материнской лиги. Стены цвета крови напоминали суровый вид Алой Башни Седении. Януэлю и в голову не приходило, что когда-нибудь это здание будет олицетворять для него приговор. Башня высотой в двести локтей, а диаметром в тридцать стояла на прямоугольной площади. Из прорезавших ее узких слуховых окон валили клубы густого дыма. Несмотря на гул толпы, были слышны доносившиеся изнутри глухие удары кузнечных молотов.

Мимолетного взгляда Шенде было достаточно, чтобы оценить расположение имперских сил, размещенных вокруг. Про себя она отметила, что солдат не так много, как она ожидала. Бесспорно, Чану удалось увлечь за собой какую-то часть. Она представила несущуюся галопом конницу и за ней свору пеших солдат, разразившихся смехом, о котором ходили легенды. Сможет ли она когда-нибудь его отблагодарить?

Чтобы перекрыть улицы, ведущие на площадь, солдаты натянули тяжелые цепи. Другие заняли позиции в зданиях, выходивших на площадь, а на крышах разместились стаи Грифонов. Драконийке и фениксийцу с трудом удавалось держаться рядом, так их толкали столпившиеся на подходах к площади зеваки. Жители квартала недовольно галдели, стоя за натянутыми цепями. Подстрекаемые грифийскими жрецами, они требовали, чтобы фениксийцы открыли врата и немедленно выдали оружие для борьбы с Харонией.

Ведя за собой Шенду, Януэль протискивался сквозь толпу. Цель была уже так близко, и в голову ему приходили сумасшедшие мысли: ему хотелось, например, растолкать солдат и кинуться бегом к вратам Башни. Он просто кипел от негодования. Закрыть доступ в лигу тому, кто беззаветно служил фениксийцам! Охваченный гневом, он мечтал сорвать свой шлем и на глазах у всех выпустить Феникса. Но пристальный взгляд солдата сразу же охладил его.

— Эй, сестры мои, здесь проход закрыт! — закричал он. — Нужно обойти площадь.

Януэль опустил голову и вслед за своей спутницей поспешил смешаться с толпой. Они спрятались в узком тупике, где журчала тонкая струйка фонтана. Здесь было пусто, и шумные горожане остались где-то далеко.

Януэль готовился к встрече с мэтрами Огня с того самого момента, когда им удалось выбраться из имперской крепости. Только чуду они были обязаны тем, что сейчас находились здесь, в нескольких сотнях аршинов от материнской лиги. Теперь им предстояло самое трудное: миновать последнюю преграду, прорваться через оцепление, отделявшее его от наставников. Одеяние монастырских сестер не могло облегчить им эту задачу по той простой причине, что Феникс никак не был связан с альмандинским монастырем и ни у кого из сестер не было ни малейшего повода входить в Башню. Иными словами, медузница была теперь совершенно бесполезна. Он решил снять ее, несмотря на протесты Шенды, которая отрицательно мотала головой. Он потянул медузницу, чтобы отлепить ее от головы. Послушное воле хозяина, существо вытащило острие, связывавшее его с сознанием фениксийца. Затем медленно отлепились и щупальца. В конце концов лицо юноши обнажилось, ему пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть. Шатаясь, он дошел до фонтана и приник к нему, чтобы смыть с лица липкие следы щупалец. Какое-то время он беспомощно хватал ртом свежий воздух. Повернувшись к Шенде, он обнаружил, что она тоже сняла медузницу.

— Как ты себя чувствуешь? — прошептала она, с трудом шевеля губами.

— Уже лучше...

Она указала на снятый Януэлем живой шлем, который теперь валялся на мостовой, и спросила:

— Почему ты решил избавиться от него?

— Я больше не хочу прятаться.

Шенда мрачно усмехнулась и, бросив через его плечо взгляд в сторону площади, сказала:

— Ты видел, что нас ожидает? Нам ни за что не пройти.

— Я знаю.

Она сощурила свои большие фиолетовые глаза и добавила серьезным тоном:

— До сих пор я знала, что делаю. В горах, в Альгедиане, в монастыре... Но теперь я ни в чем не уверена. Грифоны летают в небе, подземная канализация под контролем солдат, вокруг Башни вооруженные люди и толпы вопящих кретинов. Никаких шансов пробраться.

— Один все-таки есть.

Фениксиец принял взвешенное решение. Оно сулило опасность, а может быть, и вообще было самоубийственным, но у них не оставалось другого выбора.

— Желчь. Я использую Желчь Феникса.

Шенда вытаращила глаза от изумления и схватила Януэля за плечо:

— Януэль, что ты говоришь?

— Только это даст мне силу, чтобы пройти.

— Ты ничего не знаешь! Этот Феникс существует от Истоков Времен... Теперь ты лучше его узнал. Что если ты можешь выпустить его на волю, даже не используя Желчь?!

— Ты ошибаешься, мне еще не все о нем известно. Наши сознания постепенно сближаются, но это только начало. Если я потребую от него, чтобы он дал отпор Грифонам и солдатам, мне потребуются все его силы, и даже больше...

— Это смешно. Чего ты этим добьешься? Допустим, что ты сможешь проникнуть к мэтрам Огня, ну а что потом, ты об этом подумал? У имперских сил будет превосходный предлог, чтобы штурмовать Башню. Зачем искать встречи с наставниками, если это повлечет за собой их гибель, гибель, в которой повинен будешь именно ты. Как можно быть уверенным, что Желчь на сей раз не прикончит тебя? Ты уже убил императора. Зачем же добавлять к этому списку твоих учителей?

Януэль опустил глаза. Шенда, смягчившись, добавила:

— Прости, я не хотела этого говорить. Но...

— Ты во многом права, — признался фениксиец. — Но у меня нет другого выбора.

Драконийка вздохнула, подумав о том, как ей повезло, что она еще жива. Что она делает сейчас рядом с мальчиком, который годится ей в сыновья и который готов рискнуть жизнью для того, чтобы предстать перед судом своих наставников? Она подумала о Лэне. Тогда ей не удалось спасти от смерти мужчину, которого любила. Она пыталась скрыть от себя самой, что в глубине души жаждет искупить свою вину, спасая фениксийца. Долгие годы Шенда стремилась заслужить прощение, умерить муки совести, отводя руку смерти, занесенную над ее спутниками. Но сердце не обманешь. Преследовавшие ее кошмары всегда возвращались. Жизнь Януэля казалась ей залогом спасения Миропотока, теперь она чувствовала, что принесенные ради него жертвы искупят ее вину перед погибшим возлюбленным. Это предчувствие, возможно, зародилось у нее еще тогда, когда умер император... Да, наверное, это и была причина, побудившая ее прийти на помощь фениксийцу, бросив вызов всей империи, пустившейся на его поиски. Чтобы доказать Лэну, что она его достойна.

Януэль прочитал в глазах драконийки холодную решимость и отвагу.

— О чем ты думаешь?

— О тебе, Януэль, только о тебе. Не обращай на меня внимания, сосредоточься на том, как пробраться в Башню.

— Что с тобой?

Она улыбнулась, и эта улыбка стала последним проявлением человеческого чувства, которое Януэль сохранил в своей памяти.

Драконийка застонала и упала на колени, схватившись руками за виски. Януэль кинулся, чтобы помочь ей подняться, но она оттолкнула его и еще больше пригнулась к земле. Безумная боль сжала тисками ее голову.

— Шенда!

Она больше его не слышала. Кровь вскипала в ее венах, превращаясь в вязкую жидкость, питавшую тело Драконов. Она резко подняла голову и устремила на Януэля взгляд сузившихся и светящихся оранжевых зрачков. Ее губы раздвинулись, так как челюсти становились длиннее, зубы вытягивались, а кости лица деформировались. Невидимый порыв ветра разметал ее черные волосы. Внезапно с треском разорвались драконийские доспехи. Ремни порвались, части доспехов рассыпались вдребезги. Тело Шенды неуклонно меняло свою форму, превращаясь в огромную могучую фигуру Дракона. На ее белоснежной коже появились большие чешуйки, потом руки откинулись назад и тоже стали меняться.

Пораженный, Януэль смотрел, как расправляются крылья Дракон. Длинные ноги Шенды становились уродливо толстыми. Из ступней вытянулись огромные серые когти. Януэль зажал рот рукой, чтобы сдержать рвоту при виде этой немыслимой метаморфозы. Череп драконийки тоже вытянулся и покрылся красноватой чешуей.

Когда мутация была завершена, Шенды больше не существовало. Ее заменил могущественный красно-оранжевый Дракон, сияющий великолепной чешуей. Его невероятные крылья упирались в фасады домов по обеим сторонам тупика.

Феникс неистово забился в сердце Януэля. Он чувствовал пробуждение Хранителя так же, как его чувствовали Грифоны, начавшие тревожно кричать, подняв головы в небо, где проплывали грозовые тучи. До них донеслось рычание Дракона, который, взмахнув крыльями, взмыл в воздух, взметнув облака черепичных осколков.

Те, кто увидел, как взлетело это существо, не поверили своим глазам, но тут Дракон устремился на сгрудившуюся на площади толпу. Полет этого монстра, выставившего вперед когти, вызвал настоящую волну паники, люди хлынули в одну из улиц, но смерть настигала их повсюду. Януэль кинулся к выходу из тупика, и его вытошнило горячей желчью, когда он увидел, как кровь брызжет вокруг Хранителя. Дракон когтями прокладывал себе путь. Душераздирающие вопли разносились по соседним улицам.

— Остановись, Шенда, я прошу тебя, — умолял Януэль, когда Дракон ловко уклонился от столкновения с атаковавшим сверху Грифоном.

В какой-то момент Януэль подумал, что драконийка хочет ослабить их врагов, чтобы дать ему шанс добежать до Башни. Потом он увидел, что она снова уклоняется от схватки с Грифоном и пикирует на толпу на улице. От зрелища этой бойни Януэля охватил такой ужас, что он, едва не теряя сознание, еле переставлял ноги, продвигаясь к Башне.

Те, кто еще был жив, бежали по грудам мертвых и раненых. Толпа хлынула на солдат, стоявших за натянутыми цепями. Януэль понял, что Дракон хотел прорвать все заграждения одно за другим, чтобы народ хлынул на площадь. В этой неразберихе Януэль смог бы незаметно войти в Башню.

План Шенды удался. В один миг площадь заполнилась людьми. Януэль едва держался на ногах, когда ему в первый раз пришлось перешагнуть через трупы. В агонии старик с переломанным плечом схватил его за лодыжку. Януэль не смог сдержать крик ужаса. Он оттолкнул его, чтобы освободить ногу.

Над городом Грифоны окружили Дракона и готовились его атаковать.

Януэль вышел на площадь, по которой метались люди. Некоторые грифийцы пытались достучаться, чтобы им открыли двери Башни, которую еще несколько минут назад призывали разрушить. И Януэль нетвердым шагом двинулся в самую гущу окровавленных тел. Мимоходом он заметил на земле свой портрет на вощеной дощечке, залитый кровью. На нем теперь была видна только часть лица, и та полустертая.

Один из жрецов, как показалось, вдруг узнал Януэля (без медузницы на голове он не мог пройти незамеченным) и закричал что-то, но уже в следующее мгновение толпа сомкнулась вокруг него.

К счастью, Дракону удалось приковать к себе все внимание, и никто не придал значения фигуре, которая приближалась к Башне. В кровавом тумане Януэль наконец добрался до входа и принялся с отчаянием, с которым утопающий хватается за соломинку, колотить в дверь. Какой-то торговец с окровавленным, изодранным когтями Дракона лицом накинулся на него, чуть не сбив с ног. Януэль поднял глаза к небу.

Дракон был весь в крови от бесчисленных ран, но ему удалось вынырнуть из кольца Грифонов и, собрав остатки сил, оторваться от них на такое расстояние, чтобы можно было хоть несколько мгновений отдышаться. Преследователи уже настигали его, чтобы окончательно затравить. В это время тяжелые бронзовые двери отворились и сильная рука втащила Януэля внутрь Башни.

 

ГЛАВА 25

 

В Башне Альдаранша на огне Фениксов выковывалось лучшее оружие в империи Грифонов. В ее почерневших от копоти стенах, где и была основана фениксийская лига, еще не стихло эхо первых ударов молота. С самого первого дня число фениксийцев в ней оставалось неизменным: она насчитывала двести человек — от юного послушника и до старейшины мэтров Огня.

Кузницы занимали верхние этажи, под ними находились высокие залы, где совершалось Возрождение Фениксов, а на первых этажах Башни были расположены кельи фениксийцев и комнаты, предназначенные для каждодневных занятий. Ничто в их обстановке не наводило на мысль о богатствах, веками накапливаемых лигой. Простая и грубая мебель была такой же, как и в других Алых Башнях империи. Сокровища хранились в кладовой на вершине Башни, и доступ к ним имели только мэтры Огня. Там же держали и недавно выкованное оружие, ожидающее будущих владельцев. Четыре Феникса охраняли этот зал днем и ночью.

Фениксийские наставники срочно собрались, чтобы обсудить внезапное появление Дракона над площадью, примыкавшей к Башне материнской лиги, когда один из учеников примчался, чтобы сообщить им о появлении Януэля. Эта весть ураганом разнеслась внутри Башни. Оторвавшись от бойниц, сквозь которые они наблюдали за событиями, развернувшимися у ее подножия, фениксийцы стремглав сбегали вниз по лестнице навстречу печально известному фениксийцу из Седении.

Януэль отказался от помощи и, тяжело ступая, сам поднялся по винтовой лестнице на верхний этаж. Случившееся с Шендой глубоко потрясло его, сердце юноши будто заледенело; стараясь сдержать рыдания, он смотрел прямо перед собой невидящим взором. Столпившиеся в проходах ученики стояли молча, понимая важность наступившего момента.

Неясный шум, сопровождавший Януэля, достиг Зала Советов. Мэтры Огня уже оправляли свои тоги из ярко-красного бархата с золотым подбоем, готовясь выйти навстречу фениксийцу, когда над их головами раздался поразительно ясный голос:

— Нет, подождем его здесь. Будет хорошо, если все ученики его увидят.

Наставники повернулись к окну Башни и, завидев прозрачный силуэт, покорно склонили головы.

 

Стеклянные фонари, наполненные фосфоресцирующими кристаллами, бросали отблески на желто-кремовые стены. Стены зала покрывали удивительной красоты ковры с вытканными на них сюжетами, иллюстрирующими славные моменты истории фениксийской лиги. Собравшиеся здесь мэтры производили несколько зловещее впечатление: на их морщинистых лицах лежали землистые тени, подчеркивая лысины и впавшие глазницы, благодаря чему казалось, что перед тобой не лицо, а череп.

Януэль застыл на пороге Зала Советов. Его сердце неистово забилось, ему даже показалось, что Феникс хочет вырваться на свободу. Он глубоко вздохнул, чтобы хоть как-то прийти в себя, сглотнул слюну. Смелости придала ему фраза, которую он без конца повторял про себя в память о своем учителе Фареле: «Ни одна искра не должна погаснуть...»

Наставники, сидевшие вокруг стола из черного дерева, при появлении Януэля встали. В гробовой тишине они по очереди сотворили приветствие Завета. Януэль ответил им таким же приветствием, сжав ладони и раздвинув пальцы веером, и затем подошел к столу.

— Наставники, — начал он с легкой дрожью в голосе, — я прошел всю империю, чтобы предстать перед вашим судом. Так хотел мой учитель Фарель.

Задыхаясь от тревоги, он ждал реакции собравшихся. Фениксийцы переглянулись, и затем старейшина лиги взял слово:

— Сможем ли мы когда-нибудь воздать тебе должное за твою смелость и отвагу, Януэль?

Опираясь на трость с серебряным набалдашником, старик с великолепной белой бородой, державший себя как патриарх, обошел стол и приблизился к Януэлю. Его серо-зеленые глаза выражали одновременно благодарность и беспокойство. Его кожа, прорезанная морщинами — от близости к Фениксам, бок о бок с которыми он провел всю жизнь, — приобрела золотистый оттенок.

— Я наставник Лизьен, старейшина фениксийской лиги. Ты принес нам хаос, страх, но и... надежду. Теперь ты должен обо всем рассказать. — Он указал Януэлю на стул, на спинке которого были изображены скрещенные меч и сабля. — Должен тебе признаться, мы уже потеряли всякую надежду, что тебе удастся спастись, избежав засад и ловушек, расставленных повсюду властями и грифийской Церковью. Говорят, что имперский Феникс живет у тебя в сердце. Это правда? Расскажи нам, мой мальчик, ибо будущее нашей лиги теперь зависит только от тебя.

Януэль, ошеломленный услышанным, опустился на стул. Он дождался, пока старик тоже займет свое место, и произнес:

— Я не убивал императора.

— Мы это знаем, Януэль. Никто из присутствующих здесь не обвиняет тебя в его смерти. Мы только хотим понять, как столь юный фениксиец смог вынести Великое Объятие и усмирить Желчь, завладевшую первородным Фениксом.

— Я... я не знаю, наставник. Во время предыдущих Воспламенений со мной никогда не случалось ничего подобного. На празднестве императора все произошло так неожиданно, так... внезапно. Но я могу сказать вам одно: Желчь не пыталась завладеть моим сознанием, все утихло само собой.

— Ты подозреваешь, что это было порождением воли, направленной извне, а не деянием самого Феникса?

— Нет. То есть я не думаю. Желчь завладела Фениксом, а потом отпустила его.

— Когда? Когда именно Феникс вышел из-под власти Желчи?

— После смерти императора.

— Таким образом, Желчь использовала твое посредничество, чтобы убить его, ты это хочешь сказать?

— Да, но...

— Это странно, — прошептал старец, откидываясь на спинку стула. — Совершенно необычно.

Наставники перешептывались между собой, многие готовы были поддержать Лизьена. Старейшина скрестил пальцы у подбородка и продолжил:

— А потом, чувствовал ли ты потом, что Желчь пытается вернуться?

— Нет, — ответил Януэль. — Я решил, что Феникс в конце концов справился с ней.

— Нужно, чтобы мы убедились в этом. — Почтенный старец, прикусив губу, бросил мимолетный взгляд в глубину зала и нравоучительно произнес: — Ты во власти прошлого, Януэль. Твоя судьба была определена задолго до того, как ты родился. Еще вчера мы думали, что тобой овладела Харония. Мы были убеждены, что харонцы собираются, используя тебя, сделать фениксийскую лигу послушным орудием, которое даст им возможность завоевать Миропоток, хотя не знали, что именно они собираются предпринять. Мы приказали прекратить Возрождения в Алых Башнях империи Грифонов и больше не приближаться к Священному Пеплу. Мы посоветовали членам лиги в других королевствах последовать их примеру, опасаясь, как бы харонцы не нанесли удары и в других местах. В общем, ты видишь, что после смерти императора лига практически прекратила свое существование. И только здесь нам приходится вручную доводить оружие, которое начали выковывать в пламени Фениксов еще до этих трагических событий. И так было до вчерашнего дня. До тех пор, пока этот человек не пришел, чтобы поведать нам об обстоятельствах твоего рождения.

Януэль нахмурил брови, стараясь разглядеть, куда указывает мэтр Лизьен. Тьма, которая царила в углу зала, как будто вдруг рассеялась, там проявился мерцающий силуэт.

Призрак. Бесплотное существо, переливающееся перламутром.

Различив черты своего учителя Фареля, спокойно улыбавшегося ему из полумрака, от изумления Януэль открыл рот в немом крике.

— Наставник? — еле выговорил он, готовый разрыдаться.

От фениксийца остался лишь неяркий, мерцающий, кристальный отсвет, каждую секунду готовый потухнуть. Но очертания фигуры, ряса и длинные волосы не оставляли никаких сомнений в том, что это был он.

— Януэль...

— Наставник Фарель, вы... Вы живы?

— В каком-то смысле — да, мой мальчик.

Призрак подлетел к нему, легко пройдя сквозь стол.

— Моя смерть была самым сладостным моментом из всех, что мне подарила судьба, — признался он приглушенным голосом. — Благодаря случившемуся мне открылась правда, и я узнал, сколь важную роль тебе суждено сыграть в будущем Миропотока.

Януэль разглядел голубые и серебристые жилки, пробегавшие внутри его эфемерного тела.

— Да, как видишь, я сам стал Волной... Только в таком святом месте, как это, я могу являться твоему взору. Нужно, чтобы магические флюиды, поддерживающие мой образ, были достаточно сильными.

Януэль понятия не имел, что собой представляет Волна, но кивнул. Это для него не имело значения, он был так счастлив снова разговаривать со своим учителем. Кончиками пальцев он ощутил успокаивающую прохладу, напоминающую свежесть горного ручья.

— Волна... — прошептал он в восхищении.

— Волны существовали еще до появления Хранителей, — объяснил Фарель, — они наполняли этот мир бурными волшебными ручьями. Но лучезарной гармонии пришел конец, когда животные испили из этих ручьев и превратились в Хранителей — могучих существ, жаждущих власти, в которых совместились черты разных видов животных. Неспособные противостоять Желчи, инстинкту насилия, почерпнутому ими из Волн, они сошлись в страшной схватке. И тогда эпоха Истоков сменилась эпохой войны Хранителей.

То, что рассказывал Фарель, захватило Януэля. Но слова наставника отдавались в его теле ознобом. Эти события явно были как-то связаны с ним самим, учеником фениксийцев, которому выпала такая нелегкая доля.

В Зале Собраний буквально потемнело, когда голос призрака произнес такие слова:

— Харония возникла из пепла этой братоубийственной войны, из гниющих трупов погибших Хранителей, слишком неопытных, чтобы понимать, какое огромное зло они породили. Тогда Волны, движимые желанием восстановить мир, вступили в связь с теми из оставшихся в живых Хранителей, кто лучше других мог сопротивляться ожесточению, контролировать инстинкт насилия. Это были Фениксы. Они пожертвовали собой, окружив Харонию кольцом пепла. Огненные птицы устроили пожар, чтобы соорудить непроходимый для этих существ барьер. Так возникло королевство мертвых. Все это ты уже знаешь... тебе неизвестно лишь то, что Волны продолжали жить на протяжении веков, существуя благодаря мужчинам и женщинам, которых считали достойными того, чтобы слиться с ними, вознестись к ним после смерти. Все они участвовали в войне против Харонии. Я знаю, о чем ты думаешь: тех, кто борется с Харонией здесь, на поверхности Миропотока, немало и теперь. Да, это так, но я утверждаю, что битве этой не будет конца.

Януэлю показалось, что Башня сейчас обрушится на него. Как, война была напрасной?

Призрак мэтра Фареля спокойно продолжил:

— За прошедшие века харонцы научились обходить преграду, возведенную Фениксами, прокладывать Темные Тропы, которые все чаще проникают сюда, к нам. — Жилки на его лице приобрели иссиня-черный цвет. — Волны искали способ помешать неотвратимому, не дать свершиться предреченной гибели Миропотока, помешать истреблению этой жизни. У них возникла идея, как это сделать. С тех пор минуло уже пятьдесят три года. Тогда на глухой лесной поляне собрались все Волны и...

— Пятьдесят три года... — перебил его Януэль. — Ей сейчас было бы именно столько.

— Да, это возраст твоей матери, — подтвердил Фарель. — Сейчас я объясню тебе... Волны поняли: для того чтобы уничтожить харонцев, нужно разрушить их царство. Да, срубить гнилой ствол под корень, чтобы ветви зла никогда больше не смогли протянуться над Миропотоком. Прежде чем собраться на той поляне, Волны проникли в старинные библиотеки, которые охраняют Драконы, забрались на вершины Каладрии, чтобы спросить совета у белых монахов, послушали шепот Аспидов, идущий из самых недр земли, они изучили химерийские легенды и раскопали руины древних городов Земли Единорогов. И потом в глубине того священного леса они в конце концов нашли выход. Единственно возможный. Чтобы уничтожить Харонию, нужно бороться, противопоставив злу равное зло. — Эфемерные прожилки, пронизывавшие тело наставника, постепенно стали кораллово-красными. Он скрестил руки на груди и закончил: — Нужно было отыскать затерянные пути, ведущие к Фениксам — тем самым, кто взвалил на себя тяжкое бремя и держал взаперти Харонию с помощью стены из пепла, которая грозила обрушиться, как плотина, подтачиваемая водой. Но это было еще не самое трудное... — Он повернулся к мэтрам Огня и многозначительно посмотрел на них, прежде чем снова обратиться к Януэлю: — В лиге фениксийцев остерегаются говорить вслух об этой страшной правде. Причиной того, что Темные Тропы могут проникать сегодня в наш мир, стали падшие Фениксы, превратившиеся в харонцев. Эти Фениксы и пропускают их... С каждым днем их власть увеличивается. Они учатся расширять эти дыры, так что Темные Тропы в Миропотоке множатся.

Гробовое, зловещее молчание установилось в зале. На лицах старцев был написан ужасный стыд. Они чувствовали себя виноватыми перед лигой. Слово взял старейшина фениксийцев:

— Вот почему ныне мы будем вынуждены разрушить старую стену пепла, возведенную предками наших Фениксов. Ты понимаешь зачем, Януэль?

— Нет, — признался фениксиец, поглощенный в эту минуту воспоминаниями о матери.

Старейшина положил руки на стол и встал:

— Наш долг отныне заключается в том, чтобы воскресить Священный Пепел, который окружает Харонию, возродить первородных Фениксов и высвободить заключенную в них Желчь. Нужно, чтобы Фениксы ринулись на королевство мертвых и уничтожили его навсегда.

 

ГЛАВА 26

 

Эхо этих слов как будто навечно врезалось в камень Башни. Призрак Фареля взвился и растворился в воздухе над головами настоятелей.

— Пятьдесят три года назад Волны бились над тем, чтобы создать женщину, которая стала бы воплощением всех их надежд, женщину, в чреве которой был бы зачат младенец, способный возродить Фениксов из стены пепла и выпустить их Желчь на свободу.

Януэль ясно ощутил, как ледяная рука сжала его сердце.

— Да, мой мальчик, твоя мать родилась на той самой поляне, ее создали Волны, отдавшие свои души во имя того, чтобы она стала человеком из плоти и крови. Ее рождение далось им дорогой ценой: они исчезли. Брошенная на произвол судьбы, эта женщина должна была любой ценой скрываться от харонцев, пока не родит ребенка. Она решила стать одной из жриц любви на полях сражений, затеряться в водоворотах войны. Харонии бы не пришло в голову искать ее там. Когда ты родился, она заботилась о том, чтобы ты мог проводить время с солдатами, встречавшимися на ее пути, учиться у них ратному делу, чтобы впоследствии сделаться исключительным воином, который сумел бы противостоять харонцам. Так было до того самого дня, когда они отыскали ее... Твой разум задул воспоминание о той ужасной ночи, как гасят свечу на рассвете, но правда остается правдой, Януэль. Это харонцы напали в ту ночь на ваш фургон и убили твою мать.

Слова учителя уже не доходили до сознания Януэля. Обстоятельства его рождения вдруг оказались необыкновенно значительными; он все еще не мог поверить в магическое происхождение своей матери и в ту особую роль, которая была ему уготована Волнами.

— Но этот ужасный удар по будущему людей не означал победы Харонии. Конечно, если бы ты был убит той ночью, то ничто уже не препятствовало бы медленной смерти Миропотока. Но ты выжил. Совершенно удрученный случившимся, ты скитался до тех пор, пока мэтр Грезель не обнаружил тебя и не заметил твоих сверхъестественных способностей. Грезель не знал о твоем происхождении. Благодаря тому что он был фениксийцем, он прочел в твоих глазах особую жажду жизни, глубинное желание взять верх над смертью, а Возрождение Фениксов как раз и давало возможность сделать это. Он не ошибся. В твоей крови течет магия Волн. Лишь она одна позволила тебе выстоять при Великом Объятии с Фениксом Истоков. Только благодаря ей ты сумел высвободить Желчь. Потому что таково твое призвание и такова была воля Волн.

Несмотря на потрясение, Януэль прервал его:

— Но почему это случилось именно тогда?

— Что ты имеешь в виду?

— Почему я высвободил Желчь этого Феникса?

— Потому что он восходил к Истокам, когда была создана стена пепла. Твоя сила может быть направлена только на первородных Фениксов. Во время контакта с огненными птицами Седении она не могла проявиться. Возможно, только случаю мы обязаны тем, что обнаружили тебя. Если бы ты не был избран для участия в празднестве императора, Волны никогда бы не отыскали твой след.

Януэль опустил голову. Он был в смятении.

— Нас так немного осталось сегодня. Едва ли наберется несколько сотен Волн, рассеянных по всему Миропотоку. Теперь мы должны думать о будущем, защищать тебя и обучать то тех пор, пока ты не станешь настолько сильным, чтобы проникнуть в Харонию.

Януэль окинул взглядом зал. Феникс в его груди пел радостную и торжественную песнь. Песнь судьбы.

— То есть я тот, от кого зависит, погибнет ли Миропоток или будет жить... — с трудом выговорил он.

— Именно так, — подтвердил наставник.

— Никто, кроме меня, не может проникнуть в Харонию?

— Нет, есть такие, кто смог бы. Но ни у кого недостанет силы высвободить Желчь Фениксов, чтобы испепелить королевство мертвых.

Януэлю показалось, что в голосе Фареля прозвучало некое сомнение. Тот продолжал:

— Потребовались бы века на то, чтобы повторить магию импульсов, сотворивших твою мать. К этому времени на поверхности Миропотока не останется ничего, кроме пыли.

— Вы о чем-то умалчиваете, наставник.

Призрак вздрогнул и прошептал:

— Харонцы ищут тебя. И здешние власти тоже. Имперские войска в любую секунду могут начать штурм... Ты прав, я умалчиваю о том, что у нас очень мало шансов на успех, что твоя жизнь под угрозой, а может быть...

Януэль задумчиво посмотрел в сторону. Он не ведал, откуда взялось у него убеждение, что будущее противостояние будет безжалостным и потребует от него куда больших жертв, чем все испытания, через которые ему уже довелось пройти. Мысль об этой неизбежной борьбе наполняла его ужасом, но ему и в голову не приходило отступить, отказаться. Память о матери жила в нем. Он знал, что ее любовь к нему вовсе не была продиктована Волнами и что любила она его не за то, что ему предстояло спасти Миропоток. Слезы наворачивались у него на глаза, когда он вспоминал, как она умела его приласкать, когда он пугался темноты. В такие моменты она была уже не волшебным существом, а его мамой. Просто мамой. И вероятно, именно уверенность в этом придала ему решимости. Да, он готов взвалить на свои плечи будущее, ответственность за судьбу Миропотока.

Он думал о своих друзьях, о Силдине и особенно о Шенде. Он боялся, что драконийке не удалось скрыться от Грифонов, бросившихся за ней в погоню. Януэль все же надеялся, что она была захвачена в плен, но не убита. И ради нее он не отречется и будет бороться до конца.

Наконец он осознал, что в его жизни появился смысл и что он заключался в том, чтобы исполнить долг перед людьми.

Старейшина лиги откашлялся:

— Нужно немедленно действовать. Нам следует поместить Януэля в укрытие. Здесь он больше не в безопасности. Я боюсь, как бы появление Дракона не подтолкнуло солдат к началу штурма, который долго откладывался. — Он как-то сник. — Увы, я не сумел отвести опасность, — пробормотал он. — Эта Башня скоро будет захвачена.

— Вы не можете этого допустить! — воскликнул Януэль.

— Нет? Однако нам придется пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти тебя.

— Это нелепо!

— Я бы так не сказал, мой мальчик. Миропоток ценнее, чем двести фениксийцев, пусть даже они являются и лучшими кузнецами империи. Ты дошел сюда, чтобы найти ответ. Мэтр Фарель сказал тебе главное: твоя жизнь, Януэль, важнее, чем что бы то ни было на свете. А сейчас прежде всего мы должны убедиться с помощью магии Огня в том, что Желчь больше не течет по твоим венам. Потом ты сможешь открыть свое сердце и научиться у твоего Феникса магии, которой владеют только самые старые фениксийцы. Сейчас самое время заняться этим.

— Потом мы отправимся в Каладрию, — добавил Фарель.

— В Каладрию, мой учитель? — спросил Януэль.

— Ты сможешь скрываться от харонцев у белых монахов, познавая могущество Огня. Уже сейчас Волны мчатся сюда, чтобы открыть тебе путь в Каладрию.

Молодой фениксиец обратился к старейшине Лизьену:

— Учитель, вы не можете позволить Церкви проникнуть сюда. Попробуйте хотя бы покинуть Башню, воспользовавшись Фениксами!

— Нет. Я против того, чтобы фениксийцы спасались бегством. Даже под игом Церкви мы сможем приносить пользу, выковывая оружие для борьбы с Харонией. Мы потеряем независимость, но с точки зрения Завета это не будет поражением. Януэль, мы стоим на пороге войны не на жизнь, а на смерть. Наши традиции не имеют в этих обстоятельствах особого значения... Больше нет ни фениксийцев, ни грифийских жрецов. Есть мужчины и женщины, готовые словом и делом бороться за существование Миропотока. Поддаться гордыне было бы огромной ошибкой. Пусть мое сердце разрывается при мысли о том, что мне придется открыть врата этой Башни, я считаю, что нужно сделать все, чтоб помешать Харонии. И лично я убежден, что каждый выкованный в этих стенах меч поможет выиграть немного времени, чтобы ты успел усовершенствовать свои умения.

Януэль замолчал. Он был впечатлен проницательностью старейшины. Он сознавал, насколько решителен был этот человек, посвятивший всю жизнь фениксийской лиге и вот теперь отдававший ее в руки империи. Януэль пообещал себе, что никогда его не забудет и будет стремиться стать таким же благородным, как он.

По знаку старейшины девять великих мэтров Огня поднялись и окружили Януэля.

— Я тебе завидую, — признался благородный старец, по-дружески улыбаясь. — Носить в своем сердце Феникса Истоков... Но нужно убедиться в том, что Желчь больше не угрожает вселиться в него.

— Однако именно мне предназначено впоследствии высвободить Желчь...

— Это верно, но этот Феникс должен стать твоим самым близким союзником, тем, кто научит тебя высшей магии Огня. Поэтому он должен быть чистым. Совершенно чистым.

Растворившись во мраке, Фарель, превратившийся в Волну, с интересом наблюдал за тем, как мэтры Огня кружатся вокруг Януэля. Они встали в круг и взялись за руки и гортанными голосами произнесли торжественную молитву. Это было заклинание злых духов, силу которому придавал Огонь. Основатели лиги, создавшие учение Завета, с помощью этого древнего ритуала, которым пользовались белые монахи Каладрии, оградили себя от опасностей, которые несла в себе Желчь. Только мэтры Огня могли его совершать без риска для своей жизни.

Их руки вспыхнули ярким пламенем. Блуждающие огоньки отделялись от сцепленных пальцев и сливались в огненные столбы. Они росли и медленно склонялись над Януэлем, образовывая над ним сверкающий свод. Юноша поднял глаза и увидел, что в центре появился еще один столб, темно-красный, и он движется к нему. С помощью заклинаний мэтры поместили этот столб прямо над головой фениксийца.

Он почувствовал сильную боль. Из глубины его души вырвался страшный крик, мышцы свело судорогой, и его тело выгнулось назад. Потом его сознание распалось и растворилось в пламени, так что мэтры могли отыскать в нем малейшие частицы Желчи. Красное пламя лизало его череп изнутри. Огненные слезы текли по щекам Януэля, пока огненный столб внедрялся в его сердце. Тем временем для Феникса открылся вход в сознание девяти мэтров Огня. Волшебные силы приказывали Хранителю подчиниться и тоже слиться с пламенем, чтобы очиститься в нем. Он послушался, ведомый древней литанией, которую растрескавшимися губами произносил Януэль.

Сконцентрировав все внимание на ритуале, наставники не заметили, как ковры, покрывавшие стены, на глазах истлели и превратились в пыль. Только мэтр Фарель вдруг ощутил, что атмосфера в зале изменилась; по нему пронесся ледяной ветерок, будто единственное слуховое окно, выходившее на улицу, вдруг распахнулось. Прожилки его прозрачного тела стали фиолетовыми в тот самый момент, когда дубовый стол мгновенно покрылся трещинами и его ножки стали оседать. Даже стены почернели, в воздухе повеяло трупным запахом Харонии.

Охваченный ужасом, призрак отчетливо видел, как в проломе Темной Тропы, захватившей Зал Советов, материализуются черные силуэты. Фигуры были еще нечеткими и двигались как будто за какой-то пеленой, но, едва мэтры Огня осознали их присутствие, Харония вторглась в Миропоток.

Двенадцать харонцев возникли в отблесках, исходивших от огненных арок, возведенных высшими наставниками лиги. Под костяными капюшонами, выраставшими прямо из плеч, угадывались мертвенно-белые вытянутые лица и маленькие зеленоватые глаза, блестевшие из-под опухших век. Их руки со вздувшимися венами торчали из доспехов, похожих на панцири насекомых, а исполосованные шрамами груди были обнажены. Лохмотья человеческой кожи, кишащие насекомыми, свисали со скелетов. Эти разлагающиеся трупы молча шли по залу, держа в руках кинжалы с изъеденными ржавчиной лезвиями.

Благодаря мэтрам Огня, которые исследовали его душу, Януэль почувствовал проникший в его ноздри запах харонцев. Он тотчас попытался избавиться от огненного столба, который причинял ему такие мучения. Паника, царившая в зале, начала подтачивать пламенный свод. Арки изгибались, и наставники, оказавшиеся в ловушке собственной магии, употребляли всю силу воли на то, чтобы не дать обрушиться конструкции. Но свод неумолимо оседал.

Януэль догадался, что наставники, лишенные защиты, стараются завершить обряд, так как их разумы вот-вот вспыхнут в пламени, образующем свод. Он также понял, что, выйдя из-под свода, тем самым обречет их на смерть. Все держалось лишь на его теле.

Первый проникший Темной Тропой харонец подкрался сзади и перерезал горло от уха до уха одному из мэтров Огня. Из пересохшего горла Януэля вырвался крик. Свод содрогнулся. Из-за гибели наставника-фениксийца пламя вышло из-под контроля и охватило все вокруг.

Другие харонцы последовали примеру первого. Януэль оказался перед страшной дилеммой — прерывать ритуал или нет. Но в этот момент из тьмы донесся голос.

— Остановитесь! — приказал он харонцам, которые убили еще нескольких наставников.

Утративший свою телесную оболочку, Фарель смотрел на вновь прибывшего и не верил своим глазам. Черты лица, видневшегося из-под капюшона харонца, напоминали...

 

ГЛАВА 27

 

В сверхъестественной тишине это существо приблизилось к Януэлю. Обойдя его, оно положило голову ему на плечо.

— Друг мой, Януэль, — прошептало оно, проводя коггеобразным ногтем по его горлу.

Януэль подавил невольно вырвавшийся у него возглас ужаса.

Силдин, это был он.

— Я так рад снова тебя увидеть, — сказало чудовище. — Я так долго ждал этого момента.

Януэль вспомнил своего товарища таким, каким он запечатлелся в его памяти, когда покидал Башню с учителем Дирио. Мурашки пробежали у него по спине от этого могильного голоса, этого смрадного дыхания.

— Я знаю, что изменился... — ухмыльнулся Силдин. — Но зачем нужна красивая внешность, если ты умер, ведь покорять красавиц больше не нужно. Можно добиться куда большего, внушая страх.

— Силдин, — прошептал Януэль, как будто звучание этого имени могло изгнать харонца и поставить на его место прежнего друга из Седении.

— Не бойся ничего, я просто пришел за тобой.

— Послушай, я никуда не пойду.

— Развей свои иллюзии. И... посмотри на меня. Неужели ты станешь судить меня по одежке? По уродливому телу, которое служит мне оболочкой? Нет, потому что ты Януэль-фениксиец и ты не обращаешь внимания на внешность, не так ли? — Он слегка коснулся щекой щеки Януэля, и тот вздрогнул от этого ледяного прикосновения. — Что ты видишь под этой гниющей плотью? — продолжал он. — Твоего лучшего друга. Самого нежного и верного из друзей. Я хочу, чтобы ты понял, за что мы сражаемся, Януэль. Я искренне хочу, чтобы ты увидел те горизонты, которые открывает смерть. Ты считаешь, что харонцы всего лишь звери, алчущие крови и лишенные интеллекта? Конечно нет. Тогда какая разница между мной и тобой? Я тоже борюсь за выживание, за наше выживание... Не говори ничего. Я не лгу тебе, Януэль, я говорю тебе о королевстве, где смерти больше не существует, потому что мы вечны. Странный парадокс. Пойми, у тебя нет права судить нас по тем ужасным оболочкам, которые заменяют нам тела. Пойми, что наша борьба справедлива...

— Нет, — отрезал фениксиец.

— Почему? Ты даже не пытаешься поразмыслить, потому что боишься смерти, будучи уверен, что тебе придется влачить жалкое существование. Все наоборот, Януэль. Жизнь, та единственная жизнь, которая стоит того, чтобы ее прожить, начинается в Харонии. С нами ты больше не будешь знать страданий, ты будешь бессмертен.

— Вы безжалостные захватчики, — ответил Януэль, — вы никому не оставляете права выбора, права выбрать эту жизнь, жизнь в Миропотоке...

— Иначе нельзя, это простая необходимость, — раздраженно ответил Силдин. — Когда весь Миропоток вольется в Харонию, проблема снимется сама собой.

— Но что происходит сейчас! То, что я вижу, — это безжалостная армия, опьяненная ненавистью, у которой только одна цель — подчинить все королевства своей власти. Может быть, у тебя есть для этого какая-то глубинная причина. Возможно, вечность, даже в смерти, в конечном счете ведет к мудрости... Но я так не думаю. Я абсолютно уверен, что это не так.

— Ты отказываешься видеть в смерти высший смысл?

— Я отказываюсь признавать вашу борьбу праведной. Если бы она была таковой, вам не нужно было бы нас убивать, чтобы убедить в этом.

— Тогда ты не оставляешь мне выбора, ученик Януэль...

Именно в этот момент Януэль принял решение. Через пламенный свод он обратился с вопросом к выжившим наставникам, и все ответили ему утвердительно. Силдин не услышал их прощальных слов и не заметил, как Феникс внезапно расправил крылья в огненных всполохах.

Наконец фениксиец прервал молчание:

— Ты допустил одну-единственную ошибку. Теперь я уже не ученик...

Одним резким движением Януэль вырвался из огненного столба, пронизывавшего насквозь его тело. Наставники, шатаясь, падали на пол, который теперь покрывала плесень. Зал Советов содрогнулся от оглушительного раската грома. Мэтры Огня пожертвовали собой, чтобы отдать Януэлю и Фениксу Истоков всю силу, вложенную ими в совершение обряда. Пламя рухнувшего огненного свода, угасая, расползалось по стенам.

Силдин завопил и отскочил назад, чувствуя приближение конца. Оглушенные харонцы сбились в кучу. Но это им не помогло. Каменный пол сотрясался. Из щелей между камнями Башни посыпалась пыль. В наэлектризованном воздухе кружились огоньки. Грохот становился все громче.

И тут раздался взрыв необычайной силы. Огонь заполнил Зал Советов. В центре пламени был Януэль, охваченный ослепительно белым сиянием. Камень стал плавиться. Наставники лиги рассыпались в прах, который тут же развеяло вихрем. Юный фениксиец застонал, и воздух, вырвавшийся из его легких, тоже загорелся.

Мощь первородного Феникса была беспредельной, и харонцы вспыхнули, как соломенные куклы. Их прозрачно-белые лица растекались, будто были сделаны из воска, и скоро от них не осталось ничего, кроме черных обожженных остовов.

Силдин съежился, погрузив пальцы в раскаленный пол. Его защищала зеленоватая аура, окружавшая тело.

Буря, неистовствовавшая, как одновременное извержение сотни вулканов, образовала вокруг Януэля огненный шар, миниатюрное солнце. Он вращался все быстрее, и наконец из груди юноши вырвалась могучая сила, которой хватило бы уничтожить целый батальон вооруженных солдат.

И снова наступила тишина. Зал был совершенно пуст, все пожрал очистительный огонь. Лишь в одном месте теплилась жизнь. Призрак Фареля склонился над оглушенным Януэлем:

— Очнись! Битва не закончена!

Угрожающая тень возвышалась над безжизненным телом. Силдин не погиб, он вновь приближался к своей жертве. Воплощение Харонии, он не собирался возвращаться в королевство мертвых, не выполнив своей миссии. Это чувство долга спасло его. Тень была сильна, в то время как сила Феникса Истоков истощалась. И сейчас Силдин упивался предвкушением победы, размахивая ониксовым мечом.

Черная молния метнулась к Януэлю.

Но меч замер в нескольких дюймах от его горла. Это Фарель сконцентрировал всю свою волю, чтобы остановить роковой клинок.

— Проклятый призрак! — взбесился Силдин. — Ты долго не сможешь мне противостоять. Силы уже покидают тебя, старик!

Нанося удары по воздуху, харонец пытался развеять перламутровое видение. Наставник боролся. Но близость существа из Харонии сковывала его силы. И Силдин снова высвободил свой меч.

Януэль открыл глаза и увидел, что враг нависает над ним, уже замахиваясь, чтобы нанести удар. Вспомнив приемы боя, которым его научила Шенда, Януэль, развернувшись в прыжке, обнажил свою саблю за долю секунды. Когда его ноги коснулись земли, он уже был готов защищаться и отразить удар.

— Ну вот, ты снова среди нас, тех, кто носит оружие, — усмехнулся черный воин. — Так мне будет еще приятнее тебя уничтожить...

— Остерегайся, самонадеянность опасна, Силдин.

Однако Януэль не чувствовал в себе решимости. Даже видя, чем стал Силдин, он все еще не решался броситься на того, кого так любил, на того, с кем его связывала раньше нерушимая дружба. Он старался выглядеть внушительно и как следует сконцентрироваться, но в то же время искал взглядом путь к отступлению. Его противник, наоборот, выглядел куда мощнее, чем прежде... Он шел на Януэля, и его почерневшие лохмотья развевались в воздухе, как крылья хищной птицы, настигающей свою жертву.

Справа Януэль заметил открытую дверь, за которой была лестница, ведущая на самый верх Башни. Он кинулся туда и взбежал по ней, перескакивая через четыре ступеньки сразу. Он чувствовал, что опасность дышит ему в спину. Хищный зверь бросился за ним, царапая каменные стены. Призрак Фареля плясал перед глазами Януэля, увещевая его вернуться назад.

— Зачем бежать от судьбы? — взывал он. — Ты вступаешь на путь, откуда нет возврата. Там, наверху, ничто тебе уже не поможет!

Януэль проклинал себя за трусость, но ему нужно было выиграть время, чтобы прийти в себя. Сзади из узкого коридора доносился безумный крик.

— Куда ты бежишь? — смеялось эхо голосом Силдина. — Почему твой знаменитый Феникс не уничтожил меня? Почему? Может быть, он всего-навсего химера? Ты слышишь меня, трус?

Фениксиец стрелой выскочил на круглую площадку, окруженную красными зубцами стен. Дальше бежать было некуда. Двести локтей высоты отделяли его от земли. При свете дня облик Фареля стал еще бледнее.

— А теперь вспомни то, чему тебя научила Шенда, — прошептал учитель. — И призови Феникса!

Силдин подскочил к юноше, как черный коршун. Сардоническая улыбка появилась у него на губах, когда он подумал о том, что сейчас утолит свою ненависть и жажду крови.

Теперь Януэль уже не собирался отступать. Зазвенели клинки. Противники кружились в грохоте стали. Януэль был опытнее, но Силдин хитрее. Он уклонялся от ударов и умело использовал пространство. Он запрыгнул на парапет, чтобы атаковать противника сверху. И ничуть не боялся высоты. Януэлю с трудом удавалось отражать его удары. Казалось, что сила харонца выросла вдесятеро. При каждом столкновении искры сыпались от его меча.

Януэль отступил назад, чтобы вынудить Силдина спуститься. Использовав уловку, Силдин сделал так, что Януэль споткнулся. Вскочив с земли, юноша почувствовал невыносимую боль в плече. К счастью, благодаря чешуе Дракона рана оказалась поверхностной.

В тот момент, когда Силдин вот-вот должен был вонзить в него меч, опять вмешался Фарель: призрак встал между противниками и своими полупрозрачными пальцами ткнул в сверкающие глаза посланника мертвых. Благодаря этому Силдин на несколько секунд лишился зрения.

Это предрешило исход битвы.

Януэль воспользовался этим, чтобы шпагой насквозь пронзить тело харонца. Клинок вошел в его живот с легким шорохом и показался из спины, заливая все вокруг черной кровью. Фениксиец нанес еще несколько рубящих ударов. Его шпага потонула в черных клочьях тела демона. Тот рухнул на колени и уставился на свои зияющие раны, извергавшие потоки чернильной крови.

Ониксовый меч рассыпался вдребезги, и Силдин упал лицом вниз на его осколки.

Януэль отошел, чтобы не видеть затылка своего бывшего товарища. Тоска охватила его. Отдавший все силы этому поединку, Фарель теперь рядом со своим учеником казался лишь белой тенью. Они ждали, что труп вернется туда, откуда пришел. Не было сомнений, что Темная Тропа разверзнется, чтобы поглотить останки Силдина.

Над Башней Альдаранша подул легкий ветер. Происходило что-то сверхъестественное. Тучи затягивали небо. С немыслимой быстротой надвигалась гроза. Свет уступил место тьме. Сверкнули молнии. Грянул гром. Над головой Януэля готова была разразиться буря.

— Что происходит, учитель? — прокричал он, но его едва было слышно в этом урагане.

— Я не знаю! Никогда ничего подобного не видел!

Януэль с трудом держался на ногах. Он боялся, что его шквалом выбросит за парапет. Он ухватился за зубцы стены. Теперь все зависело от того, хватит ли у него сил удержаться. Пальцы неумолимо соскальзывали. Он чувствовал, что его затягивает в небытие, что он скользит к смерти. В это самое мгновение случилось невозможное: сверкающая дуга ударила в расчлененное тело Силдина и ураганный вихрь подхватил его.

После этого последнего удара молнии труп начал оживать. Януэль вытаращил глаза, отирая их левой рукой от потоков дождя. Он отчетливо видел, как разбросанные части тела соединялись и снова обретали форму.

Клочья гнилой плоти сливались, черные черви, извиваясь, торчали из ран. Покровы стягивались, раны закрывались, и изуродованная плоть шипела. Тело Силдина обретало целостность. Молния сожгла его одежду, и его тело выглядело теперь как уродливая мумия. Его вспухшая кожа приобрела оттенок пепла...

Живой труп восстал, как будто кто-то пустил события вспять. Его руки болтались, тело поднималось в могучем дыхании смерча. В конце концов он открыл глаза, и их сверкающий взгляд устремился на Януэля. Этот вихрь вырвал из рук фениксийца саблю и унес ее, как соломинку. Он был в отчаянии. Ему казалось, что весь ужас Харонии воплотился в этом монстре и вся ее сила перешла к нему для решающей схватки. Какой же силой обладало теперь это чудовище, некогда бывшее его самым верным другом! Неиссякаемая мощь, исходившая от него, парализовала юношу. Даже Фарель уже ничего не мог здесь поделать. Призрак сам боролся за выживание. Колоссальная негативная энергия, которую высвободил харонец, уничтожила последние ресурсы Януэля. Он был обречен.

Воскресшее чудовище вцепилось в шею жертвы. Бешенство схватки только усиливало его ненависть. Януэль, свисая над бездной, зафиксировал ноги между зубцов башни. Силдин склонился над ним, сжав его горло, как клещами. Струйки крови текли из-под его когтей, впившихся в плоть. Юноша погибал от удушья, его глаза вылезли из орбит. Его тошнило от гнилостной вони. Если бы он только мог... Сосуды на лбу вздулись, кровь с трудом доходила до мозга.

Силдин приблизил лицо вплотную к фениксийцу. С нечеловеческой улыбкой, оскалив несколько рядов острых зубов, демон произнес:

— Посмотри хорошенько, Януэль, вот так же мы прикончим Миропоток!

Он поднял свободную руку, и обсидиановые ногти стали расти, превращаясь в острые как бритва когти. Потом он их вонзил Януэлю в грудь, без труда проткнув драконийские доспехи. Януэль закричал, хотя горло его было стиснуто мертвой хваткой. Силдин, погрузив руку глубже, сжал сердце, чтобы вырвать его. Кровь хлынула во все части тела, что вызвало страшные судороги.

И тут сердце Януэля вспыхнуло.

Пораженный, Силдин завыл, как раненый зверь. Пламя хлынуло из тела Януэля и перекинулось на руку харонца. Тот выпустил противника и быстро отступил. Он был охвачен огнем, подобно фитилю масляной лампы. Тщетно пытаясь потушить его, он в муках катался по площадке.

Вырвавшееся из груди Януэля пламя устремилось в облака. Его мускулы ослабли, и он был готов упасть. Постепенно пламя принимало форму огромной птицы, которая разгоняла грозу кругами света.

Януэль падал с огромной высоты. Дважды он ударился о гладкие стены Башни. В нескольких локтях от земли огненное дыхание настигло его. Огромные огненные лапы, сияющие, как солнце, осторожно подхватили юношу. Феникс Истоков уважительно склонил над ним свою пылающую голову. Одним могучим взмахом крыльев он взмыл на вершину Башни и осторожно опустил тело своего хозяина, который сейчас был без сознания. Фантастической птице оставалось сделать только одно — нанести последний удар.

Силдину удалось остановить разрушение своего тела, задушив пламя собственным пеплом. Снова увидев Феникса, он издал крик бешенства и отчаяния:

— Будь ты проклят! Если не я, то другие придут, чтобы тебя уничтожить!

Наполовину испепеленный, он едва успел договорить эту фразу. Феникс обрушил на него поток огня, который оставил от его тела лишь угли.

Наступила тишина.

 

Очнувшийся Януэль приблизился к сиявшему алым оперением Фениксу. Неуверенным движением он погладил шею волшебной птицы. Никакого ожога на руке не осталось, он прикоснулся к мягкому теплу, в котором пульсировала жизнь. Размах крыльев был впечатляющим. Они закрывали большую часть площадки. Януэль улыбнулся, наслаждаясь этим волшебным моментом. Наконец он видел то, перед чем благоговел: самого могущественного, самого красивого Хранителя из всех, которых ему когда-либо приходилось видеть, и теперь он позволял себя гладить, как породистая, хорошо выезженная лошадь.

Боясь нарушить торжественность момента, Фарель снова появился за спиной своего ученика.

— Нам пора отправляться в путь, — прошептал он.

— Разве в это можно поверить?! — спросил фениксиец, не в силах налюбоваться Фениксом.

— Харонцы чуть было не уничтожили его... — потрясенно молвил наставник.

Януэль улыбнулся и сказал:

— Ни одна искра не должна погаснуть, учитель.