Александр Степанович Грин. Заколоченный дом
---------------------------------------------------------------------
А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 5. - М.: Правда, 1980
OCR & : Zmiy ([email protected]), 8 апреля 2003 года
---------------------------------------------------------------------
Как стало блестеть и шуметь лето, мрачный дом в улице Розенгард,
окруженный выбоинами пустыря, не так уже теснил сердце ночного прохожего.
Его зловещая известность споткнулась о летние впечатления. На пустыре
роились среди цветов пчелы; обрыв за переулком белел голубою далью садов; в
горячем солнце черные мезонины брошенной старинной постройки выглядели не
так ужасно, как в зимнюю ночь, в снеге и бурях. Но, как наступал вечер,
любой житель Амерхоузена с уравновешенной душой, - кто бы он ни был, -
предпочитал все же идти после одиннадцати не улицей Розенгард, а переулком
Тромтус, имея впереди себя утешительный огонь окон бирхалля с вывеской, на
которой был изображен бык, а позади не менее ясные лампионы кинематографа
"Орион". Тот же, кто, пренебрегая уравновешенностью души, шел упрямо улицей
Розенгард, - тот чувствовал, что от острых крыш заколоченного дома бежит к
нему предательское сомнение и вязнет в путающихся ногах, бессильных
прибавить шаг.
Но что же это за дом? Кстати, в пивной с вывеской быка хозяин
словоохотлив, и я узнал от него все. Не всякий может это узнать; лишь тот
выйдет удовлетворен, кто похвалит бирхаллевского шпица. Шпиц получил премию
на собачьей выставке и чувствует это в тех только случаях, когда
внимательная рука погладит его по вымытой белой шерсти, почешет ему за ухом
и в острых, черных глазах его прочтет тоску о беседе.
Я сказал шпицу: "Великолепная, блистательная этакая ты собаченция; уж,
наверное, за чистоту кровей выдали тебе диплом и медаль". (А я уже узнал,
что выдали.)
Немедленно стал он ласков, как муфта, и подвижен, как фокстерьер, и
облизал мне впопыхах нос. Хозяин порозовел от счастья. Мечтательно закатив
глаза и снизу вверх пальцами причесав бороду, он сказал:
- Я вижу, вы понимаете в собаках. Большая золотая медаль прошлого года
в Дитсгейме. Вот что, камрад, - волосы ваши длинны, шляпа широкопола, а
трость суковата; правой руки указательный палец ваш с внутренней стороны
отмечен неотмывающимися чернилами. По всему этому вы есть поэт. А я чувствую
к поэтам такую же привязанность, как к собакам, и прошу вас отведать моего
особого пива, за которое я не беру денег.
- Заколоченный дом Берхгольца, - продолжал он, когда особое пиво
подействовало и когда я выразил к этому дому неотвязный интерес, - известен
мне довольно давно. Вам многие наговорят об доме Берхгольца невесть какой
чепухи; я один знаю, как было дело. Берхгольц повесился перед завтраком,
ровно в полдень. Он оставил записку, из которой ясно, что привело его к
такому концу: крах банка. Состояние улетучилось. Казалось бы, делу конец, но
жильцы меньше чем через год выехали все из этого дома. Все это были
почтенные, солидные люди, к которым не придерешься. Сколько было голов,
столько и причин выезда, но ни один не сказал, что его мучат стуки или
хождения, или еще там не знаю какие страхи. Однако стали говорить вскоре,
что Берхгольц стучит в двери во все квартиры, когда же дверь открывается, за
ней никого нет. Солидный жилец как может признаться в таких странных вещах?
Никак - он потеряет всякий кредит. Поэтому-то все приводили различнейшие
причины, но все наконец выехали, и в доме стал гулять ветер. Это было лет
назад двадцать. Наследник сдал дом в аренду, а сам уехал в Америку.
Арендатор спился, и с тех пор никто не живет в доме, хотя были охотники
попробовать, не минуют ли их ужимки покойника. Пробы были недолгие. Скоро
стали грузиться возы смельчаков - в отлет на более легкое место. Раз... был
я тогда моложе - я вызвался на пари с судьей Штромпом провести ночь среди,
так сказать, мертвецов и чертей...
- Чертей? - спросил я довольно поспешно, чтобы не замять это слово, так
как хозяин Вальтер Аборциус имел обыкновение брать высокие ноты, не обращая
внимания на оркестр, и нахально спускать их, когда слушающий сам забирался
на высоту. - А что же черти, много ли их там?
- Как сказать, - произнес самолюбивый Аборциус, потягивая особое пиво,
которое имело на него особое действие. - Как сказать и как понимать?
Черти... да, это были они, или что-нибудь в том же роде, но еще страшнее. Я
прочитал молитву и лег в кабинете Берхгольца - прошлым летом, как раз под
Иванову ночь. Уже я начинал засыпать, так как выпил перед тем особого пива,
вдруг дверь, которую я заставил курительным столиком, раскрылась так
стремительно, что столик упал. Ветер прошел по комнате, свеча погасла, и я
услышал, как над самым моим ухом невидимая скрипка играет дьявольскую
мелодию. Мелькнули образины, одна другой нестерпимее. Что же?! Я не трус, но
при таком положении дела почел за лучшее выскочить в окно. Как я бежал - о
том знают мои ноги да соседние огороды. Судья, получив выигрыш, злорадно
хохотал и стал мне ненавистен.
- Мастер Аборциус! - сказал тут чей-то голос с соседнего стола, и,
подняв взоры, увидели мы квадратную бороду Клауса Ван-Топфера, счетовода. -
Стыдитесь! - продолжал он тем трезвым тоном, который даже сквозь пиво являет
признаки положительного характера. - Вы несете непростительную чепуху. Какие
черти?! Какие дьявольские мелодии?! Да я сам ночевал раз в доме Берхгольца,
и так же на пари, как вы. Я спал спокойно и безмятежно. Дом стар; дуб
изъеден червями, печи, окна и потолки нуждаются в небольшом ремонте, но нет
чертей. Нет чертей! - повторил он с апломбом здоровой натуры, - и ночуйте вы
там сто лет, никакой удавленник не придет к вам жаловаться на дела
Дитсгеймского банка. Все. Получите за пиво.
Аборциус был, казалось, связан и несколько пристыжен таким решительным
заявлением. Пока он собирался с духом ответить Клаусу, я незаметно улизнул
через заднюю дверь и с запасом действия в голове особого пива отправился к
заколоченному дому Берхгольца. Так! Я решил сам войти в это спорное место.
Меж тем звезды повернулись уже к рассвету, и в ночной тьме не хватало той
прочности, устойчивости, при какой ночь властвует безраздельно. Ночь начала
таять, и хотя была еще отменно черна, воздух свежел.
По стене дома, снаружи, шла железная лестница; я поднялся и проник под
крышу через слуховое окно. У меня были спички, и я светил ими на чердаке,
пока разыскал опускную дверь, ведущую во внутренние помещения третьего
этажа. Был я не так молод, чтобы верить в чертей, но и не так стар, чтобы
отказать себе в надежде на что-то особенное. Дух исследования вел меня по
темным комнатам. Я спотыкался о мебель, время от времени озаряя старинную
обстановку светом спичек, которых становилось все меньше; наконец их более
уже не было. В это время я путался в небольшом, но затейливом коридоре, где
никак не мог разыскать дверей. Я устал; сел и уснул.
Открыть глаза в таком месте, где не знаешь, что увидишь по пробуждении,
всегда интересно. Я с интересом открыл глаза. Горячий дневной свет дымился в
золотистой пыли; он шел сквозь венецианское окно с трепетом и силой каскада.
Как и следовало ожидать, дверь была рядом со мной, за дверью щебетала
малиновка. Тотчас войдя, я увидел эту хорошенькую птичку перепархивающей по
жесткой, цветной мебели красного дерева; одно стекло окна, выбитое камнем
или градом, объясняло малиновку. Она исчезла, порхая под потолком, в
соседнее помещение. Здесь же, в сору, меж карнизом пола и стеной, полз дикий
вьюнок, семена которого, попав с ветром, нашли довольно пыли и тлена, чтобы
вырасти и зацвести. Неожиданно из-за стены прогремел бас: "Смелей,
тореадор!" - прогремел он; я бросился на жильца и, толкнув дверь, увидел
драматурга Топелиуса, расхаживающего в табачном дыму с пером в руке.
Мое изумление при таком афронте было значительно; оно даже превысило
мои описательные способности. - "Друг Топелиус! - сказал я, протягивая руки,
чтобы отразить нападение призрака, - если ты тень - исчезни. Нехорошо
привидению гулять утром с трубкой в зубах!"
Он яростно закричал: - "Неужели и здесь я не найду покоя, хотя ты мне и
приятель! Так это твои блуждания я слышал сегодня ночью, когда сцена
прощания Тристана с Изольдой подходила уже к концу?! Клянусь трагедией, я
начинал поджидать визита Берхгольца. Впрочем, сядь; пьеса готова. Слушай:
когда под тобой, внизу, сто раз в день сыграют рапсодию Листа, а над тобой -
"Молитву девы" и когда на дворе смена бродячих музыкантов беспрерывно от
зари до зари, - ты тоже подыщешь какой-нибудь заколоченный дом, куда надо
влезать в окно, но где, по милости молвы, живут одни привидения. Впрочем,
здесь так чудесно!"
- Да, чудесно, и я повторяю это за ним, так как чудеса - в нас. Не
тронул ли меня солнечный свет в лиловых оттенках? И вьюнок на старой панели?
И птица - среди вещей? Наконец, эта рукопись, которую он протянул мне с
гордой улыбкой, рожденная там, где боятся дышать?
Заколоченный дом. Впервые - журнал "Экран рабочей газеты", 1924, Э 23
(35).
Бирхалле (нем. Bierhalle) - пивная.
Афронт (фр. affront) - здесь: резкий отпор.
Тристан и Изольда - средневековый роман о печальной любви юноши
Тристана и королевы Изольды.
Ю.Киркин