Мира Горбулева. Стихи


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Мира Горбулева, 1970-1972
---------------------------------------------------------------
     Оглавление:
     КЛЕТКА
     КОМУ ЭТО СЛЫШНО
     ДАЛЕКИЙ 70-ЫЙ
     ОБРАТНЫЙ БИЛЕТ
     АВГУСТ
     БУДНИ
     ВОЛШЕБНАЯ ФЛЕЙТА
     ЛЮБЛЮ
     КОМПОЗИТОРУ
     ПОЭТ
     СОН
     ЕСЕНИН
     ВОСКРЕШЕНИЕ
     ОСТАНОВИТЕСЬ
     ГЛУБИНА
     Я МОРЕ ЛЮБЛЮ...
     ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР
     СТОЛЕШНИКОВ
     ОСЕНЬ
     АНЮТИНЫ ГЛАЗКИ
     МЕЧТА
     ВЕСНА
     БЕРЕЗКИ
     МГНОВЕНЬЕ
     ОЗЕРО
     БЕЛОЕ ОЗЕРО
     МОРЕ
     НОЧЬ
     ТЕМА
     БЕГ
     ГАРМОНЬ
     ПРОЗРЕНИЕ
     ВОПРОС
     НОЧНОЕ КУПАНИЕ
     ЧТО НУЖНО ДЛЯ ХОРОШЕЙ ЖИЗНИ...
     МНЕ КОРОТКИЙ СОН ПРИСНИЛСЯ
     ЛУННАЯ СОНАТА
     КАРУСЕЛЬ
     ЗОЛУШКА
     ГРУСТЬ
     СЛОВО
     ПРОШЛА ОТРАДА ГОЛУБАЯ
     СПОР
     ВОДЫ С ЛИЦА ГОВОРЯТ НЕ ПИТЬ
     СРЫВАЕТ ЖЕЛТЫЙ ПЛАЧ ЛИСТВЫ
     ВПЕЧАТЛЕНИЕ ОТ УЛИЧНОЙ ВСТРЕЧИ
     РАЗМЕЧТАЛОСЬ СОЛНЦЕ О ВЕСНЕ...
     ЛЕНИНГРАДУ
     НЕНАСТЬЕ ,ПЕРЬЕВЫЕ ОБЛАКА
     ЕЩЕ В ПОЛЯХ НЕ ОТГУЛЯЛА ОСЕНЬ
     КАПРИЗЫ РАННЕЙ ЗИМЫ
     ОГЛОХНЕТ МИР,ОСЛЕПНЕТ СОЛНЦЕ...
     КАМЕННЫЙ УЛЕЙ
     МАТЕРИ
     УЛЕТЕЛИ ПЕРНАТЫЕ СТРАННИКИ
     ЦИКЛ СТИХОТВОРЕНИЙ ПОСВЯЩЕННЫЙ БАКУ
     Тихий плеск иль запах нефти...
     Благославляю край магумы
     Старый Баку
     Каспий откинул от девичьей башни
     АХ, ЭТО НЕ ГОЖЕ...
     ЧТО СО МНОЙ СЛУЧИЛОСЬ В ЭТО ЛЕТО ?
     ЗАЧЕМ ГОВОРИТЬ , ЕСЛИ СЕРДЦЕ БЬЕТСЯ
     БЫВАЮ ПОРОЙ И ПРОСТА И СЛОЖНА
     БЛОКУ
     ОСТАНОВИСЬ ПОСТОЙ БЕЖАТЬ
     ГИМН МУЗЫКЕ
     НЕТ МУКИ ГОРЕСТНЕЙ И СЛАЩЕ
     МИМО ПРОХОДЯТ ЛЮДИ...
     ПЛАЧ
     ТЫ ЗАБЫЛСЯ, УСНУЛ...
     РАБОТА
     РЕЗВИСЬ МАЛЫШ
     СНЕГ ПАДАЕТ И ПЛАВИТСЯ
     РАЗДУМИЙ ГРУСТНАЯ ГРЯДА
     НЕУЛОВИМАЯ, МНЕ Б ТВОЕ ОПЕРЕНИЕ
     ПОСВЯЩАЕТСЯ МОЕЙ ВНУЧКЕ ДАШЕНЬКЕ
     О БОЖЕ МОЙ, КАК ЭТО ПРОСТО
     АХ, МИЛЫЙ МОЙ, ВЕСЕННИЙ ГОРОД !
     ПЯТЬ МИНУТ КЛИНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ
     КАК ДУШНО МНЕ...
     И ТЫ НЕ ВЕРЬ В МОЕ УБИЙСТВО...
     ПРОБРАЛАСЬ В НАШУ ЖИЗНЬ КЛЕВЕТА
     БАБЬЕ ЛЕТО
     ПРИВЫЧКА-ОТМЫЧКА ДУШИ
     ШУКШИН
     ОЛЮШКА
     БЫЛ ЭТОТ ДОМ...
     ЗЕЛЕНОЙ ГУСЕНИЦЕЙ ПОЕЗД
     ОНА ИГРАЕТ УТРА ЦВЕТОМ...
     ЛУЖАЙКА
     ЧТОБЫ ПИСАТЬ НУЖНО ЛЬ УМЕНЬЕ ?
     ВИНО НЕ НУЖНО МНЕ
     МНЕ ВЕТЕР ПЕЛ, ЧТО ЛЕТО ПОЗАДИ
     БЕЛО -РОЗОВАЯ ЛАМПА
     ЗАЧЕМ Я С ГРУСТЬЮ ЖАЖДАЛА РАЗЛУКИ
     ПЕЧАЛЬ
     НЕ ЖАЛЕЙТЕ СЕБЯ, НЕ ЛАСКАЙТЕ
     ЛОЖИТСЯ ЧЕТКИХ СТОЧЕК СТРОЙ...
     ЕЩЕ НЕДАВНО ПОМНИШЬ НОЧЬ РОЖАЛА
     ДОРОГА ДОЛГАЯ МОЯ
     ЖИЗНЬ ВЕТРОМ СТРАСТИ МЫСЛИ РАЗБРОСАЛА
     ТИШЕ , ЗВУКИ ЛУЧШЕ СПИТЕ...
     ГОЛУБОЮ ГОЛУБИЦЕЙ
     УШЕЛ, КАК СДАЛСЯ...
     ЛИСТЬЯ ЗАСНОСИТ...
     ЛЕТО-МЯТА
     ОБЛОМАЛО СОЛНЦЕ ЛУЧИКИ
     САМОНАДЕЯННОСТЬ -- СЕСТРА СМОДОВОЛЬСТВА
     ПРОСТИ МОЮ НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ
     НЕ БАРАБАННЫМ , БОЕМ, ГУЛОМ...
     НЕ ЖДИ ТОГО , ЧЕМУ НЕ СБЫТЬСЯ...
     ЗИМА СМЕЕТСЯ НАДО МНОЙ
     СЛЫШИШЬ ВСЕЛЕННАЯ : ЭВРИКА! ЭВРИКА !
     ЗА ЧТО ТАКОЕ НАВАЖДЕНИЕ...
     ПОШЛЕЙШИХ СЛОВ ПУСТОЙ НАБОР...
     Я НЕ ЖОНГЛЕР, ЧТО ИЗ ПУСТОЙ КОРОБКИ...
     КАК БУДТО ЗА ЖИЗНЬ СРАЖЕНИЕ...
     ВЧЕРА НЕПОГОДА...
     -------------------------------------------------------------------------


КЛЕТКА


     На небо, на вербы пушистую ветку,
     С тоскою глядела сквозь черную сетку,
     С мечтою, чтоб крылья расправить в полете
     Чтоб есть не с подачки, а в волной охоте.
     А синь голубая ласкала, манила;
     И ветка ей пищу сулила, сулила;
     А силы в неволе ослабли -- устала.
     И жизни свободной уж больше не ждала.
     Но вдруг распахнулись дверцы у клетки,
     Вдруг больше не стало ненавистной сетки.
     Лети, наслаждайся, купайся в лазури,
     Согрейся у солнца, глотни волной бури.
     И птица к пруткам на порожек ступила,
     Взмахнула крылом, только в небо не взмыла;
     А тело безжизненно -- чучела ветхого
     Удел ей поныне -- железная клетка. 1972
     КОМУ ЭТО СЛЫШНО ...
     Кому это слышно, кому это нужно?
     Все сказано тысячу раз;
     Сонм мыслей и слов, и фраз натужных
     Не радует ум и глаз.
     Зачем же писать!
     Голова чтоб не ныла?
     Чтоб мысли бумаге отдать.
     В бумаге огромная, зримая сила
     Брать, чтоб хранить, передать. 1971
     ДАЛЕКИЙ 70-ЫЙ
     Не поэтесса и безвестна,
     Но мне б хотелось рассказать,
     С признаньем лестным иль
     нелестным;
     Быть искренней и не солгать.
     Благословенно начинанье.
     Итак я тридцать прожила.
     Считала золотом молчанье,
     Хоть все приемлила душа.
     Теперь смогу ль в откровенье
     Перо измуча не лукавить?
     Дум и озона вдохновенье
     Кристаллами в стих
     скромный вправить.
     Как старт дорога для вступленья
     И от нее тропинкой суть
     Не всем поэтам песнопенья,
     Не всем твореньям восхваленье.
     Чему то горечью -- забвенье,
     Кому то буден млечный путь.
     Мы алчно дни свои считаем,
     В прошедшеe, бросая ров,
     Но каждый в том, что созидает.
     Того не ведая мечтает, найти
     бессмертия покров.
     Кто в песне грусти недопетой,
     Кто в страстной буре слов и нот,
     Иль в очертаньях зданий светлых --
     В том, что приносит хлеб и пот.
     И я тружусь вполне исправно;
     Зарю встречаю у плиты.
     Глотаю наспех скромный завтрак,
     В осенней мгле топчу следы.
     Вхожу в подземные чертоги,
     Где гулкий грохот поездов,
     Вплетаясь в уши, руки, ноги,
     Снимает грусть недавних снов.
     Летит сквозь узкие тоннели,
     Слепя огнями фонарей,
     Как вещие летят недели,
     Счет потеряв часов и дней.
     Наружу вырвавшись, стремится,
     Качаясь, телом пролететь
     Над серой мглой реки столицы,
     Вновь попадая темни в сеть.
     Шуршит рифленый эскалатор,
     Несет на зубчатой спине,
     И ухом чутким, как локатор,
     Ловлю жужжанье в глубине.
     Но вот я снова на работе,
     Взахлеб стрекочет хваткий кран.
     Приятно вспомнить о субботе,
     Про телевизора экран.
     Расчеты, сметы, чертежи
     Они свидетели, участники
     Моей строительной судьбы,
     К которой десять лет причастна.
     Закат идет, как с днем расплата,
     Собрав в рулоны чертежи
     И в кассе получив зарплату,
     Плащ свой в авоську уложив,
     В обратный путь уже готова.
     На языке прощанья слово.
     И вновь автобус и метро,
     Троллейбус и мой милый дом.
     Так проезжая под Москвою
     И по Москве, и над рекой,
     Я каждый день любуюсь стройкой
     Своей столицы дорогой,
     Ее рассветом лучезарным и
     Оптимизмом светлых лет.
     Банально то иль тривиально,
     Но города прекрасней нет.
     И в дымке зелени весенней,
     И в сочных красках летних зорь,
     В накидке бисерной, осенней,
     И в белой шубе снеговой,
     В движенье красками играя,
     Ты манишь вечностью своей,
     Пусть с сединой, но молодая
     Ты горе знала; но живая
     И оптимизмом заражая,
     Ты даришь светлостью идей.
     А дома знаю ожидает,
     Чтоб поделиться, рассказать
     О том, о чем уже мечтает,
     Тем, что уже переживает,
     И то узнать, чего не знает,
     Но уж пора ложиться спать.
     Он ждет меня, мой мальчик милый!
     Моя надежда и любовь.
     Туманя взор смотрю на сына.
     И жизнь повторяю вновь.
     Так станет завтрашний -- сегодня.
     Сегодня бросим во вчера.
     И вновь от полдня и до полдня,
     Вновь от утра и до утра.
     Но я живу и клеткой каждой
     Дышу, надеюсь и мечтой
     Плачу сегодня за вчерашний,
     Вчерашний -- светлый, дорогой.
     И смело в завтра открываю
     Ту даль, что будущим зовем.
     Его в объятья принимаю,
     Его своим трудом сбываю,
     Навстречу мы к нему идем. 1970
     ОБРАТНЫЙ БИЛЕТ
     Я измучить себя не боюсь,
     И любуясь на звездную млечность,
     Я у жизни искусству учусь,
     Превращенья мгновений в вечность.
     Каждый заново в мир для себя
     С удивлением дверь открывает,
     И придти не успев в себя,
     На висках седину замечает.
     Вдруг останутся позади
     И весна, и любовь, и лето;
     Бесполезно шептать "погоди"
     Или в детство искать билеты.
     Я мгновенья тогда позову
     Те, что были весной и летом;
     И за прожитых лет грозу
     Получу все же в детство билеты.
     Я в родимую синь окунусь
     С пряным запахом моря в соцветье
     Вновь с волною, играя, плещусь,
     И в лучей попадаю сети.
     Россыпь золота на песке,
     Замок я из него построю.
     Когда нить серебра в виске
     Не хватает таких построек. 1970
     АВГУСТ
     Прощальным пылал закатом,
     Дождем угрожая где-то,
     Ненастьем осенним расплатой
     Последний месяц лета.
     В деревьев зеленые косы
     Вплетались листья медью.
     И осени ранней слезы
     Вдруг станут метелью и ледью.
     А лето уйти не хочет,
     И солнце хлопочет и греет,
     Трава зеленеясь, стрекочет,
     И золотом рожь грузнеет.
     Но час приближается властно
     Прощания с летом красным.
     В прощанье всегда смиренье,
     В прощанье всегда утрата.
     Но чту я природы веленье
     И осенью не виновата. 1970


БУДНИ


     Кто-то чужие глотает мысли.
     Кто-то в своих утопает мучаясь.
     Утром мы все немного другие.
     Ночью с буднями мирит участь.
     Дни пролетают стремительной птицей,
     Жизнь уносящей к далеким зорям.
     Не потому ли хочется влиться
     В шумные волны людского моря.
     Не потому ль, что оставим людям:
     Ясность рассвета, плоды ума,
     Чертаем черным грифелем буден
     Будущей светлой судьбы дома.
     Жизнь проходит буднично быстро.
     Но каждый день, каждый час хочу
     Жить на высокой ноте регистра,
     Звонкой мечтою за жизнь плачу. 1970
     ВОЛШЕБНАЯ ФЛЕЙТА
     Я в себе отыскала флейту,
     Что когда-то звалась душой.
     Только раньше она молчала,
     Но волшебник сказал ей "Пой"!
     И запел семиструнный ветер,
     Загремели гроза и буря.
     И купаясь в туманном свете,
     Утро раннее брови хмурило.
     День становится -- днем признанья,
     Ночью -- черни печаль -- откровеньем.
     Шепчет муза о позднем призвании,
     О годах уходящих тлении.
     Ярким пламенем перьев играя,
     Надо мной пролетает жар-птица.
     Я гляжу, от восторга сгорая,
     И не верю, что это снится. 1970
     ЛЮБЛЮ...
     Горизонт украсил вечер,
     Затеплил багрянцем свод.
     Кто-то ждет, вздыхая, встречи
     В море чувств, вошедший в брод.
     Страсть, минуты нетерпенье,
     А быть может и любовь,
     Только в сердце потепленье,
     Пульсом частым бьется кровь.
     Ты мечта иль призрак вещий,
     Не потрогаешь рукой.
     Не тождественна ты вещи,
     Не даришь собой покой.
     О тебе пропето столько, --
     что добавить-повторить.
     Нет тебя, и в жизни горько,
     век с тобою -- не прожить.
     Ты мгновенье или вечность,
     Ты для каждого своя.
     В ком-то просто человечность,
     Для кого-то ты беспечность,
     Для кого-то ты минута,
     Та, что шепчет "я твоя".
     Ты изменчива собою,
     Но даруешь ты зарю.
     Ты подчас гремишь грозою
     Вечно вечное "люблю". 1970
     КОМПОЗИТОРУ
     Стрелою впиваясь вселенной в тело,
     Крестовым огнем, прожигая лазурь;
     Дорога эта не к богу смиренная --
     Дорога мечты и реальности бурь.
     Не славы дары, не тщеславья журчанье;
     В путь этот бессмертный Вас поиск позвал;
     И не для того, чтоб земле оставить,
     Гранит своих бюстов и граней вал.
     Вы тоже до боли, до слез любили
     Поля и дубравы, и трель соловья;
     По ней Вы ходили, летали и плыли,
     Шептали ей нежно "отчизна моя".
     О ней Вы мечтали в просторах безвестных,
     И ей Вы готовили лучший свой дар.
     Над ней пролетали лебяжею песней,
     И жадно ловил эту песню радар. 1971
     ПОЭТ...
     Гоню ли дум ненастья прочь,
     Иль в светлых грез тону стихии,
     На сердце ль скорби злая ночь,
     Твержу без устали стихи.
     Влечет меня не строк певучесть,
     Не слов удачная игра.
     Я рифмой мысль хочу озвучить,
     Чтоб лавой хлынула гора,
     Чтоб заиграл поток весенний,
     Чтоб злата колосилась рожь
     Под поэтическою сенью,
     Чтоб в песнь вплеталась неги дрожь.
     Воспеть хочу покров планеты
     По буквам русским наизусть,
     Хочу чтоб мной была воспета
     Страна моя, родная Р у с ь ! 1970
     СОН
     Голубая лазурь, облака кучевые
     Вы уходите вдаль, как кочевья живые.
     Вам пастух -- ветерок на свирели-дубраве
     Пропоет о любви, о весне и о славе.
     В кучевом чудо-замке
     Я останусь одна;
     Пролечу чудо-сказкой
     И очнусь ото сна. 1970
     ЕСЕНИН
     Громоздясь гранитными горбами
     И оскалясь зубьями оград;
     В городах они, под городами,
     Памятью живых воскресший прах.
     Мертвой улицей дорога скорбно вьется
     Средь решеток келий гробовых.
     Тихо песня отпеванья льется
     Звоном птиц и злаков луговых.
     Мраморное, гладкое надгробье,
     С бронзовою четкостью лица.
     Ты ли пел о счастье и о горе?
     Лучший цвет поэзии венца.
     О Руси великой и смиренной,
     О весне, о солнце, о любви,
     О мечтах и думах сокровенных,
     Что потомки в сердце сберегли.
     Но граниту доверять не стоит
     Их нести до тех, кто впереди,
     Человек душевный мир свой строит,
     В жизнь свою поэзию вместив.
     И чертать не нужно в скорбной сени,
     Что под скромным мрамором лежит
     Лирики великий сын Есенин,
     Тот, что песней оживил гранит. 1970
     ВОСКРЕШЕНИЕ
     И грезы, и бури,
     И соль, и хлеб,
     И ясность лазури
     Возьмет человек.
     С сумой переметной
     Да с посохом лунным,
     Дорогою если
     Пойдет не табунной.
     Сквозь терни и дебри
     Забот и обид,
     И боли, и скорби,
     Коль будет убит.
     И снова воскреснет,
     Чтоб жить и дерзать,
     Не пыльным мерилом,
     Чтоб мерить и брать. 1970
     ОСТАНОВИТЕСЬ!
     Дышала улица бензином,
     Покрыла листья пыли муть;
     Внемля шуршанию машины,
     Шептала тихо грусть "забудь"!
     Забыть спешим для избавленья
     Добро порою вместе с злом,
     А нашим детям в наставленье
     Уроки мудрости даем.
     Цветут сады, шумят аллеи
     И мирно светит солнца шар,
     Но нет забытия, забвенья,
     И помнят люди войн кошмар.
     О том, что где-то рвутся мины
     И ранят землю и детей,
     Что кто-то вдруг утратил сына,
     Что кладбища взамен аллей.
     О человечество довольно!
     Конец у ненависти есть?!
     Всем хочется с дыханьем вольным
     Пропеть свою земную песнь.
     Но кто-то жезл верховный властно
     Берет, чтоб миру суд вершить.
     И человечество лишь -- масса,
     И ей диктат -- "себя убить".
     Остановитесь! Хватит боли,
     Пусть только будет в мире мир.
     Жизнь не спектакль с злою ролью
     И не с удачной целью тир.
     Добро и зло, любовь и горе
     Войной и миром на земле.
     Пусть пламя не пылает в море,
     Не плавится земля в огне.
     Мы оставляем на планете
     Как факел жизни наших дней --
     Добро -- наследство нашим детям.
     Войной бездолим мы детей. 1970
     ГЛУБИНА
     Глубина, ты моя глубина,
     за тебя заплачу я сполна,
     пусть еды я лишусь или сна,
     или даже останусь одна.
     Летом зеленым, ранней весной,
     желтой осенью, белой зимой
     я черпаю родник голубой,
     скрыто дно глубиной, глубиной.
     Мне мечта подарила зарю
     и в волшебном рассветном краю,
     в ночи сумерках, в жаждущий зной
     я омоюсь, напьюсь глубиной.
     Мне б черпать и чтоб не было дна.
     Глубина ты моя, глубина! 1970
     Я МОРЕ ЛЮБЛЮ ...
     Я море люблю бурное,
     Я море люблю жестокое,
     Хоть стало погребальной урною
     Брата из детства далекого.
     В смятении волн бешеных
     Свое узнаю смятение,
     И в штиле зыби взвешенной
     Дум своих скрытых тление.
     ________________________________1970______________________-
     ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР
     Туманит очи летний вечер,
     И в небе серо-голубом
     Луна манит и жаждет встречи,
     Ведет к ночи в ночлежный дом.
     Дыханье поля ввысь курится,
     А ветер ласково играет,
     К березкам тоненьким ложится,
     Целует их и обнимает.
     Теплится трепетной свечою
     Звезда, что первою зажглась,
     То мрак ее покроет мглою,
     Она нарушит темни власть.
     Вот звезд рассыпавшихся стойки
     Ведут веселый хоровод.
     Луна дородною хозяйкой
     Стоит и дочек стережет. 1970


СТОЛЕШНИКОВ


     С пряным ароматом старины,
     змейкой медной к улицам-подсвешникам
     взвился, опьянил и заманил
     лавкой антикварною Столешников.
     Озорным таким, не по годам
     с кручи мчишь ты лет своих кручину,
     помнишь, ночью даже в городах
     теплился в окошках лик лучинный,
     помнишь и купеческую ухарь,
     песнь, что голосящая летела,
     ночь встревожась гиканьем и шумом
     в подворотне нищим сиротела.
     И багряный осени пожар, помнишь,
     октября разлет победный,
     и, казалось, разомкнется шар,
     скачки проглотив, балы, обедни.
     Слышишь, как разливною рекой
     над тобой шумит проспект столичный,
     дружеской касаешься рукой,
     знаешь, что к нему причастен лично. 1970


ОСЕНЬ


     Дубравы желтый перезвон,
     Осенний день -- волшебный сон,
     Шуршит листвы угасший тлен,
     Печален увяданья плен,
     Скользит светила робкий луч,
     Еще хоть бьется звонкий ключ,
     Уж близок осени конец,
     Зима готовит свой венец. 1970
     АНЮТИНЫ ГЛАЗКИ...
     В бархате синем с лиловыми тенями
     И с изумрудами стрельчатой зелени,
     Ах, расскажите мне летние сказки
     Анютины глазки, анютины глазки.
     Ветер ласкает, играя подолом
     клинчатой юбочки платьица нового.
     Осень придет, станут тусклыми краски.
     Анютины глазки, анютины глазки. 1970


МЕЧТА


     Зыбь незатейливым узором,
     Прозрачную шершавя гладь,
     Лесов ломала частоколы,
     Глядящих в сини благодать.
     Качаясь праздно на причале,
     Забыта, что для дальних стран
     Ее готовили вначале,
     Плескалась шлюпка "Партизан".
     Ее хозяин белокурый
     Природой щедро одарен
     Уменьем смело бедокурить,
     Веснушек солнцем озарен,
     Сдружился с озером и лесом,
     С мечтой о штурме дальних стран.
     Он сам построил шлюпку эту
     И величать стал "Партизан".
     С тех пор прошло годов не мало.
     Стал мальчик взрослым, но мечта --
     Мечтою навсегда осталась --
     Не притворившись никогда:
     Другой дорогой жизни бурной
     Его повел судьбы наказ.
     Мечта ж была, как светоч чудный,
     Как дальнозоркость юных глаз.
     Она вела, хоть не сбывалась,
     Звала, дарила в жизни свет,
     И для потомков завещалось:
     Не верить, что бы не случалось
     В то, что мечты на свете нет. 1970
     ВЕСНА
     В цветы оделась синева;
     Парад листвы и звон капели
     Весной слагают без конца
     Гимн цвету, жизни и веселью.
     Весною горе -- не беда,
     Весной любовь -- награда жизни,
     Сверкает чешуей вода,
     И каждый, кто живой не лишний.
     Светило льет свой щедрый жар,
     Земля расцветом отвечает;
     Летит планеты грешный шар,
     Весну вселенной оглашая. 1970


БЕРЕЗКИ


     За забором частоколом,
     Став светлей от солнца света,
     Лес березок белостволых
     Украшал собою лето.
     Ветерок листвою нежной
     Словно косами играет,
     Расплетает их небрежно
     Иль волною пробегает.
     И стоят в лесу березки,
     И томит их грусть печальная:
     Лето сняло с них сережки,
     Снимет осень платье бальное. 1970


МГНОВЕНЬЕ


     Вдыхаю сена аромат,
     И головой в копну зарывшись,
     Несусь мечтой в сто лет назад,
     Очнусь -- мечтою предков сбывшись.
     Я зайчик солнечный ловлю,
     А он упрямо убегает,
     Как мысль о том, что в жизни жду,
     Что тенью тихо ускользает.
     Смешать реальное с мечтой,
     Чтобы постичь загадок сущность,
     Иль может с меркой жить иной:
     Какой удел попроще нужен?
     Прошел рассвет, и будь таков,
     Таким ты снова повторишься.
     Иль сердце разорвать тоской --
     Рассвет такой уж не случится.
     Что в жизни все лишь только раз,
     И все мгновения едины,
     Что жизни посвящая сказ
     Взамен получишь лишь седины.
     Я обращаюсь люди к вам:
     Свои мгновенья берегите.
     Без скидок, что летят стремглав
     Из жизни дневника страницы! 1970
     ОЗЕРО
     Плескалась в борт озерная волна
     и брызги пенясь, обнимая весла,
     Шершавили дорогу, что луна
     устлала блестками от плеса и до плеса.
     Скользит из сказки легкая ладья
     С разлетом весел-крыльев стрекозиных,
     а звездная медведицы бадья
     черпнула ночи чернь и в озеро пролила.
     Высокий звездный купол надо мной,
     Озерная пучина подо мною.
     Я звонкой упиваюсь тишиной,
     И жизнь мне кажется волшебною игрою. 1970


БЕЛОЕ ОЗЕРО


     На горизонте не сливалось
     С прозрачной синевой небес,
     Короной зубчатой венчалось
     И зыбко отражало лес.
     Слезой наполнив голубою
     Песчаной чаши глубину,
     Своей пленяло красотою,
     Став сказки -- чудом на яву.
     Зовешься озером ты Белым,
     Что синевея рано утром
     Волной прибойною несмелой
     К закату -- блещешь перламутром. 1970
     МОРЕ
     Расплескалась морем песня,
     Льются звуки в такт прибою.
     И на свете нет чудесней
     быть омытым той волною.
     Чтоб она девятым валом
     Властно вознеся на гребень,
     Вдруг смирясь, к суровым скалам
     Вынесла б на дикий берег.
     Чтоб прибрежные каменья
     Превратила в изумруды,
     нежное прибоя пенье
     отозвалось эхо чудом,
     Чтобы звуки вихрем взвились,
     возвратив в пучину моря,
     и в аккорде повторились,
     с плавностью минора споря. 1970
     НОЧЬ
     Кружевною тенью листья
     небо лунное накрыли,
     и у ели в хвойных кистях
     звезды свечи затеплили.
     Ночь прохладой опустилась,
     чтобы снять с земли усталость,
     чтоб реальность сном сменилась,
     сон сменила б яви радость.
     Тишь объятья распахнула,
     подарив простор мечтаньям
     темень тайною дохнула,
     скрыв случайное свиданье.
     Рассмотреть я не сумела
     глаз волненье в мраке ночи,
     их увидеть не хотела,
     иль хотела, но не очень.
     Что тогда за откровенье
     вдруг свело меня с тобою:
     ночи ль властное веленье
     или страх перед тоскою?
     Отчего свои я вирши
     Прочитать тебе решилась?
     Обольстилась ночи тишью?
     В темноте смелеть училась?
     Просто было очень нужно,
     Чтоб в душе, что накопилось,
     Кто-то внял, хоть с тенью дружбы.
     Мне ценна и эта милость. 1970


НОЧЬ


     За озеро гармони переборы
     Тягучими напевами неслись,
     Деревьев зачернила ночь уборы,
     Причудливо вздымающихся ввысь.
     Земля в буграх кореньев засыпала
     Шуршала облетевшею листвой,
     А ночь прохлады дарственную слала
     И обещала новой стать зарей.
     Еще один венчая летний вечер,
     Окутав тьмой и озеро, и лес,
     Не зажигая звезд волшебных свечи
     Явилась ночь, и вечер в ней исчез. 1970


ТЕМА


     Нужна ль мне тема или сказка,
     Или сюжетная завязка,
     Перо смирив, я не грущу,
     Тем злободневных не ищу.
     Они ко мне приходят сами,
     Сплетая мысли со словами.
     Им всем земных немало лет,
     Их мудрость древняя, как свет.
     Средь них любовь и пусть воспета
     Была уж сотнями поэтов.
     Честь, долг, презренье к суете,
     Моя приверженность мечте.
     Еще пергамент и папирус
     К нам донесли писанья вирус,
     И речь еще была скудна,
     Но люд вкусил того вина,
     Что мыслью и душою льется
     И что поэзией зовется.
     И если, весь объездя свет,
     За темой гонится поэт,
     То тенью будет тема эта
     Бежать от гончего поэта.
     А мне шуршанье кроны леса,
     И дождь, что капает с навеса,
     Шум волн, ласкающих песок,
     Налитый солнцем колосок
     Дают ту пищу, что прекрасней
     Искать по свету -- труд напрасный. 1971


БЕГ


     Свой честный хлеб я добывала
     Простым и будничным трудом,
     И жизнь меня не принуждала,
     Но я металась и блуждала
     И безотчетно все мечтала,
     Чтоб душу высказать пером.
     Природа властно разбудила,
     Звеня, шумя, играя днем,
     И я почувствовала силу,
     И пыл душевный стал огнем.
     Несмело, тихо прикоснулась
     Я к лире трепетной рукой.
     И песнь уснувшая проснулась,
     И полноводною рекой
     Вдруг полилась и затопила
     Молчанья робкий, тихий брег.
     Я не хочу, чтоб укротила,
     Чтоб тиной русло обмелила
     Жизнь этих волн бурлящих
     б е г. 1970


ГАРМОНЬ


     Вдохнув мехами, покатил
     Напев гармони однорядной,
     А гармонист что было сил
     Старался, чтоб звучало складней.
     Взметнутся звуки в гопаке,
     Волной амурскою заплещут.
     И будет видно вдалеке,
     Как грани звезд им в такт заблещут.
     И растворясь в ночном молчаньи,
     В прощаньи повторившись эхом,
     Взволнуют грустью и печалью
     Или рассыплют дроби смеха.
     Затерялась в лесу тропинка,
     Заблудилась в лесу мечта,
     И прозрачной слезой росинка
     Умывала узор листа.
     Песня ринулась в чащи путань,
     Затерялась, заснула в ней,
     Из шелков невесомых, напутанных
     Сеть повесил паук меж ветвей.
     Укрывались листком зеленым
     Звезды красные ягод лесных,
     И рябины стыдливо, влюбленно
     Разрумянились в дев молодых.
     Пожелтелых иголок ворох
     Расшуршавил дорожную чернь.
     Песня леса -- неумолчный шорох
     С песней нашей слился в тот день. 1970
     ПРОЗРЕНИЕ
     Блестело металлическим рублем
     и холодило озеро бесцветное,
     но все же будет помниться о нем,
     и не забыть с прощаньем это лето.
     Уж не манило ласковой волной,
     и ветер гнал тепло, летел за тучей,
     но в это лето стала я другой,
     не то чтобы умнее или лучше:
     меня простою мудростью пленя,
     вдруг покорил великий смысл познанья
     вещей, природы и самой себя,
     и рифмой облеклось то чудное признанье.
     Хочу объять объятное сто раз
     и все, что до сих пор не постижимо,
     все то, что дарит влажность, нежность глаз,
     чтоб не осталось чувств неизъяснимых.
     Я жизнь хочу наполнить до краев
     Напитком запахов, видений и мечтаний,
     чтоб в сердце места не было моем
     усталости и старости брюзжанью. 1970
     ВОПРОС
     Вот лето, уступив черед,
     В дар осени себя приносит.
     Вершится славный русский год --
     Зимой, что чередует осень.
     Как и до нас прилежно плыли,
     Рекой плывут и дни, и годы.
     Не спросим: "Сколько дней прожили.
     Была ли в жизни непогода?"
     А спросим: "Сколько жили лет" --
     Не зим, не осеней на свете.
     Не спросим: "Сколько было бед?"
     А праздное: "Взрослеют дети!"
     Но что-то бережет душа,
     Что глаз сторонний не заметит.
     Увидят сына-крепыша
     И тут же с завистью решат,
     Что мне судьбы фортуна светит.
     Заметят новое пальто,
     Но не заметят грусть во взоре,
     Лишь скажут: "Что-то с ней не то:
     То ль с матерью, толь с мужем в ссоре".
     Моя печаль -- для всех хандра,
     Причина радости нелепье.
     Люблю бывать с собой одна.
     Мне говорят: "Живешь, как в склепе".
     Друзей себе не нахожу.
     Найду, -- судьба разводит
     с ними.
     Я школу жизни прохожу,
     Нравоученья мне в унынье.
     Душевных ценностей добыть --
     Забота долгих многолетий,
     Но как с исканиями быть,
     Когда растут на смену дети.
     Когда сынишка предлагает
     Вопросы те, что мне не ясны,
     А не ответишь, то решает:
     Исканье истин -- труд напрасный.
     Блажен, кто во время созрел --
     Я видно -- вечный недочцветок,
     Иль плод, что долго был неспел,
     Был зелен, и садовник с веток
     Сорвал, чтоб праздно не висел. 1970


НОЧНОЕ КУПАНИЕ


     Светлячковым ожерельем
     Берег подмигнул далекий,
     Расступилось мягкой мелью
     Дно периною широкой,
     Волны бережно согрели,
     Окатив прибойной лаской,
     Небо звездное глядело
     Ночи карнавальной маской.
     Я уснула бы прикрывшись
     Тьмы таинственнной одьялом,
     Чтобы озеро, приснившись,
     Атласом простынным стало.
     Окунусь я с головою
     И тогда поверю в сказку,
     Ту, что озеро ночное
     Бескорыстно дарит ласку. 1970
     ЧТО НУЖНО ДЛЯ ХОРОШЕЙ ЖИЗНИ ?
     Что нужно для хорошей жизни?
     Красивый прочно сбитый дом?
     Чтоб знать, что вещи в нем не лишни
     И что набит сундук добром?
     А может сад, малина, дача
     И толстый кожаный портфель?
     Уверенность, что неудача
     Не затворит фортуне дверь?
     Иль сто погонных метров книжек,
     Блестящих полок кутерьму?
     Вещей обилие недвижных
     И место в центре на пиру,
     Чтоб в рот смотрели ожидая,
     Что собираешься изречь
     И втайне сладко уповали
     Попасть в вступительную речь?
     А если нету атрибутов
     Того блестящего житья?
     Ведь достается же кому-то
     И доля с серостью бытья?
     Тому пусть дарит вдохновенье
     Исканье самого себя.
     И никаким обвеществленьем
     Ту радость заменить нелья.
     МНЕ КОРОТКИЙ СОН ПРИСНИТСЯ...
     Мне короткий сон приснится,
     Наскоро расскажет сказку.
     И опять уж мне не спится,
     И постель не дарит ласку.
     Беспокойно сердце бьется,
     Тьма шуршит в углах сердито,
     Утекая, время льется,
     Уж рассвета мгла разлита.
     Утро постучится властно
     Переливами эфира.
     День горласто, громогласно
     Новое подарит диво. 1970
     КАРЕЛИЯ
     Мне вспомнились Карелии красоты:
     Суровый, нежный и прекрасный край --
     Песчаных гор сосновые высоты,
     Умытый белой ночью светлый май,
     И гладь озер бескрайных и спокойных,
     Глядящих в неба голубую тишь
     Иль отражающих побег нестройный
     Туч, штормящих лазоревую высь.
     Иль в зимнем утопая одеянье,
     Снегов сверкающих и неба синевы,
     Слепя морозным ветром и сияньем,
     Замершей леденелой глубины. 1970


ЛУННАЯ СОНАТА


     Улеглась уж непогода,
     отшумели гроз раскаты,
     слышится дыханье чье-то,
     плачет лунная соната.
     В поле неба -- звезд цветенье,
     ночи тишь -- за день расплата,
     и вздыхает в восхищенье,
     и не спит ночи соната.
     Льются звуки лунным снопом,
     тают и плывут куда-то,
     из открытых настежь окон,
     изливая душу, кто-то
     дарит лунную сонату. 1970
     ЗИМА
     По деловому, не спеша
     Зима наметила маршруты:
     порывом ветра-крепыша
     сметая листьев парашюты,
     дороги скрыла чешуей
     багряно-розовой и нежной,
     а в моросящих капель рой
     вплела седины бури снежной.
     Стоит продрогший голый лес,
     чертя скелетом серость неба,
     из недалеких, мглистых мест
     идет, неся фату невест,
     зима, как молодая дева. 1971


КАРУСЕЛЬ


     Я не девчонка, ты не молод.
     Скажи мне, что же завело
     Нас в балаганный этот город,
     Не детства ль дальнего тепло?
     Летят цветами парашюты,
     Сплошной сливаются дугой,
     Однообразием маршрутов
     Напоминают жизнь порой.
     О карусельная бравада
     Скрути и снова раскрути,
     Мелькнет стремительным каскадом
     Поток предметов впереди.
     И взрослые в самозабвенье
     Довольны детскою игрой,
     Хоть ветра хлесткого гоненье
     Дыханье сводит над горой.
     Эх, нам бы тоже прокатиться
     И с говорком, и с ветерком.
     Пусть карусельный вальс кружится
     Под неба синим потолком.
     И замираю перед кручей,
     И под откос лечу стремглав.
     Но знаю, скоро мне наскучит
     Ненастоящий риск и страх,
     Аттракционная опасность
     И невзаправдашный герой.
     Вдруг скукой проступает ясность:
     Нет страха больше пред горой.
     И в жизни так подчас бывает.
     В душевной скупости порой
     Мы чувств больших не замечаем,
     Влечет нас имитаций рой.
     Все кажется не тем, не так,
     а мысли вьются лабиринтом,
     вдали просвета теплый з
     вдали просвета теплый знак,
     но ближе и его не видно,
     и торжествуют темнь и мрак.
     То страсть, иль детская забава
     всему и всем наперекор,
     дарят то сладость, то отраву,
     в который раз переговор,
     как птичий клокот предосенний
     ведут надежда и сомненья.
     И третьим строгим резонером
     бесстрастно этот спор сужу,
     рассудок в ту игру партнером,
     пожалуй, все же призову.
     Ну, что ж, посмотрим -- в поединке
     сейчас сразятся в сотый раз,
     и вот сомнения на ринге,
     и, словно фея на картинке,
     надежда светом теплит глаз.
     Кому щиты, кому-то копья.
     Надежда хрупкая моя,
     я знаю, что ни стона, вопля
     ты не издашь, и боль храня,
     себя отдашь на поруганье
     сомненьям язвенным и злым,
     и рухнешь тихо без стенанья.
     Уйдешь рассветом молодым.
     И резонерское бесстрастье
     вдруг сгинет снегом в вешний день.
     Я вновь с тобой, в твоей я власти
     надежда на любовь и счастье,
     и ускользнет сомнений тень. 1971
     ЗОЛУШКА
     Иногда не жизнь, а сказка,
     иногда -- наоборот,
     Золушка, белей ромашки,
     в бальном платьице идет
     вдоль шеренг шутов, придворных,
     разнаряженных гостей,
     и с поклоном все покорно,
     совершенно непритворно,
     угодить стремятся ей.
     С детства всем давно знакома
     эта сказка, но конец
     изменить бы ей немного:
     бедной Золушке гонец
     не сумел, ее не встретив,
     сказочный вернуть башмак.
     Рухнул замок -- был он светел,
     хоть строитель был простак.
     Но когда одни руины
     вдруг остались от него,
     то знакомую картину
     я узрела -- жизнь-рутину,
     грез несбыточных песок.
     И на этом пепелище,
     удивленной и смешной,
     я стою с сумою нищей
     и с раздробленной душой.
     Но опять я в сказку верю,
     жизнь -- не сказка, знать должна,
     но опять в распашку двери --
     сказка очень мне нужна. 1971


ГРУСТЬ


     Я не стремлюсь открыть Америку,
     и мне поверьте, что не тщусь
     душевной подменять истерикой
     свою светящуюся грусть.
     Не обесцветит увяданием,
     не обессмыслит забытьем,
     а тихим нежным поминанием
     заставит вспомнить о былом.
     В сумбурной толчее веселья,
     в час суетни и толкотни,
     или бездумного безделья
     меня вдруг осеняешь ты.
     Не станет ритм панихидным,
     не станет музыка псалмом,
     самопризнание -- обидным,
     и скучным -- день, и серым -- дом.
     Я грустью слишком громкий хохот,
     и резкость шутки, и разгул
     смягчу, разнежу гул и грохот,
     чтоб ветер грубых слов не дул.
     Все чище станет и светлее,
     все звуки запоют, звеня,
     я не зову тебя, не смею,
     ты, знаю, рядом -- грусть моя. 1971


СЛОВО


     Звенит веселая капель,
     Шумит река, синеет небо,
     за мартом движется апрель,
     еще в снегах незрелость хлеба.
     Звенит, пиликает, поет,
     дневными красками играя,
     бежит стремительно вперед
     июнь лучистый вслед за маем.
     Так день за днем, за часом час,
     скорей, чем с солнцем, с непогодой
     все изменяет время в нас,
     нет перемен в временах года.
     Все те же дивные черты
     в прелестной осени багряной,
     наивно-детские мечты
     вселяет запах леса пряный.
     Сверканье молний, гром грозы,
     дождя немолчный долгий шорох,
     и тот же стрекот стрекозы
     рождает в ком-то мыслей ворох.
     Быть может, много лет назад
     впервые очень удивились,
     вкусив дурманом запах трав,
     и шумом леса насладившись,
     в стихе озвучить этот шум
     и этот лес, и это небо
     мечтой вознесся человек,
     он возжелала не только хлеба.
     Из кратких неумелых слов
     сложил свой первый гимн не звонкий.
     Про одомашненных коров,
     иль может быть о древнем клене.
     Понял великий человек
     великое значенье слова --
     оно собою метит век,
     в нем мощь разряда грозового.
     И тайна власть ему даря,
     вершины прахом повергая,
     несет в волшебные края,
     где нет границ у ада, рая,
     где перемучит, доведет
     оно до боли, до экстаза,
     чтоб воскресить в улыбке рот
     иль угол скошенного глаза.
     Охотник, гончий уже вовек
     бежишь, летишь вослед за словом,
     о гордый, мудрый человек,
     сидишь над ним подледным ловом.
     Оно ж скользит, дрожит, дразнит
     вдруг провалится, словно в яму,
     слеза дорогу вдоль ланит
     проложит, а оно упрямо.
     Оно не сжалится само,
     найди его средь волн и бури
     в водовороте чувств и снов,
     кусая губы, брови хмуря.
     Сторицей не вознаградит,
     и во сто крат измучит снова,
     собою жизнь оно вершит,
     собой дарит венок терновый. 1971
     ПРОШЛА ОТРАДА ГОЛУБАЯ...
     Прошла отрада голубая,
     замолк восторгов шумных звон,
     и вновь границы я не знаю:
     где жизни явь, где дымки сон?
     Живою трепетною ланью
     бежит и вновь зовут и манят
     леса и горы, и моря.
     Все отзвенит! Не для меня ли?
     И отпоет -- не в этом суть.
     Я здесь живу, чтобы оставить
     свою частицу в чем-нибудь.
     Простая мысль, простое слово,
     но повторят и после нас,
     все восприняв свежо и ново,
     а в юности не без прикрас,
     что жизнь поиск долгий, трудный,
     не мягкий розовый ковер,
     удачей не заманит блудной,
     раскинув миражей шатер.
     Живем мы для борьбы и жатвы,
     Наш разум будущего восход.
     Мы урожай семян когда-то,
     в войну, посеянных, в поход
     Теперь идем сквозь дали, зори
     надзвездных и подзвездных бурь,
     и цену счастью, цену горю
     мы знаем, и поем лазурь,
     труд, мой, весну, победу, славу,
     И то, что живы каждый час.
     То, что приемлем жизни правдой,
     и что рассветом светит в нас. 1971


СПОР


     Сложный спор и очень нужный --
     о поэзии большой.
     И разлились мнений лужи:
     что важней -- весна иль стужи
     и поэт с какой душой?
     Все судили, да рядили,
     назидательно твердили,
     что за массовость стиха
     распыленностью платили,
     ну а многие решили:
     массы пусть творят, и ныне
     в этом деле нет греха.
     Заунывно вопрошали,
     изведя не сотню фраз
     "Муза, что ж ты не рожаешь?
     Пушкин ли воскреснет в нас?"
     Витиевато, многословно
     разложили на весы:
     где здесь бури, весны, грозы,
     были ль тут души угрозы,
     или вовсе нет души?
     Воспитательный и мудрый
     на листах "Литературной"
     извлекут теперь урок
     очень многие поэты.
     Надо думать, что секреты
     вдруг узнали и "Пророк"
     сфинксом в пепле возродится,
     и могучая десница,
     потрясая небосклон,
     оседлав коня-Пегаса,
     жаждущим предложит массам
     поэтический циклон. 1971
     РАЗВЕСИЛ ШТОРЫ СЕРЫЕ...
     Развесил шторы серые
     озябнувший рассвет.
     И листья влажно-прелые
     тропинки скрыли след.
     Растрепанный взъерошенный
     хохлился воробей.
     Давно уж сено скошено,
     отпелся соловей.
     Насторожились елочки,
     багрянец оттенив,
     зеленые иголочки
     листвой позолотив.
     И скучным, неухоженным
     на золотом балу,
     расквасив в непригожую
     рассветную зорю,
     лучами не согретое,
     усталое, раздетое
     вставало утро раннее
     в осеннем дивном стане. 1971
     ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ
     Седые кремлевские стены
     стоят в карауле бессменном --
     памяти часовыми,
     героям, сынам России.
     Придут и уйдут столетья
     рассветами и закатами,
     но вечным объяты бессмертьем
     горячим, живым, не плакатным --
     жизни, сгоревшие факелом,
     мысли свободные, взлетные,
     и те, кто с площадки стартовой
     в даль уходили звездную.
     Именам их память и слава
     и честь преклоняет знамена,
     сердца благодарные лавой
     стекутся к гранитам граненным.
     В скорбном молчании стихнут,
     к горлу слезу подкатят,
     ознобом забьются, воскликнут
     сердца, когда рядом встанет,
     воскреснув огнем вековечным
     под солнцем, и ночью млечной
     солдат рядовой неизвестный
     алтайский, рязанский, местный.
     Окаменелым пламенем
     кровавым, закатным, скорбным
     сверкает гранит багровый
     на возвышении тронном.
     В чаше у каски зеленой,
     в жестоком бою опаленной,
     горит пламенея зарею
     вечный огонь герою.
     Он пронесет, как песню
     сквозь жизни, дебри столетий
     "Имя твое неизвестно,
     подвиг твой бессмертен". 1971
     КТО СКАЗАЛ - МЕЧТАНЬЯ ГОЛУБЫЕ ?
     Кто сказал -- мечтанья голубые?
     Белой мне привиделась мечта:
     снежного сугробья раскидные
     нежные, пушистые меха.
     Тот, кому зимою люто, грустно,
     белой красоты не разгадал,
     мне ж расскажет вьюга сказку устную,
     в вихре закружит метельный бал.
     Расшуршавит зыбью ветер наледь,
     серебро оков оденет глубь,
     в небе льдинкой будет месяц маять,
     голубя снежинок млечный путь.
     Захвати горячее дыханье,
     щеки разрумянь ознобом в кровь
     зимнее лебяжье венчанье,
     белого безмолвия любовь.
     ВОДЫ С ЛИЦА ГОВОРЯТ НЕ ПИТЬ ...
     Воды с лица говорят не пить,
     с красой века говорят не жить,
     но властно влечет и, косой кося,
     себе подчиняет людей краса.
     Красиво лицо, величава стать,
     но что за челом и с души что взять
     и что ты получишь любви взамен,
     поняв вдруг -- возлюбленная -- манекен.
     Шляпка модна и брюки клеш,
     но вместо души позолоченный грош.
     Мысли -- подделка, влеченья пусты,
     луна иль безлунье, деревья, кусты --
     все тени, предметы.
     В душевном бесцветьи
     нет в ночи волшебства,
     нет сказки в рассвете.
     Мордашки пикантность и праздный наряд
     не в радость, коль пуст размалеванный взгляд. 1971
     КИНУЛА НОЧЬ ТЕМНОТЫ ШИНЬОН ...
     Кинула ночь темноты шиньон,
     лампадой опять засветил миньон,
     а в штору окна проползает мгла,
     в шуме дождя стихов слова.
     Плачет роса иль рассвет грустит,
     день полыхает иль ночь не спит,
     сон или явь, сказка иль быль,
     новое время, столетия пыль:
     валом обрушатся, смерчем взовьют,
     слезы иссушат, песню споют.
     Я в ожидании, я часовой,
     думы и чувства в томленьи со мной.
     Стихов, говорят, изобилия рог,
     и, вдруг, как в ненастье, на мой порог
     обрушились шквалом, ворвались в дом:
     их не добывала горбом и трудом.
     Все то, что горело и жило во мне,
     в моей не сказанной и пылкой стране
     теперь рассказалось, теперь пролилось,
     как будто бы не было -- стало, сбылось.
     И думы теперь гложут сердце мне --
     тебе каково в моей стране?.. 1970
     СРЫВАЕТ ЖЕЛТЫЙ ПЛАЧ ЛИСТВЫ...
     Срывает желтый плач листвы
     С деревьев огненная осень,
     И гроздья красные рябин
     зиме, как дар, она приносит.
     Стряхнет поблекший свой наряд,
     пернатых вышлет к дальним
     странам,
     и зашумит дождей каскад,
     все сыро станет, серо, странно.
     Не запоет, не прожурчит,
     в листве свирелью не просвищет,
     ненастьем зимним зашуршит,
     и снег, как подаянье нищим
     вдруг как-то утром заблестит,
     разбросит белых пятен рвань.
     И лес, где смолкла птичья брань,
     стоит, хотя и просветленный,
     но до конца не обновленный. 1970


ВПЕЧАТЛЕНИЕ ОТ УЛИЧНОЙ ВСТРЕЧИ


     Согнула старым телом клюку,
     Как жизнь ее -- в бараний рог,
     Плетется медленно старуха,
     Я к ней подвинула б порог!
     Мне на мгновенье власти силу
     Разгладила б лицо рукой.
     Глядите женщины, мужчины --
     Старуха стала молодой:
     Зарделся юности румянец,
     Сбежал на плечи завиток,
     Морщины превратились в глянец
     И взгляд горяч, как кипяток.
     Швырнула молодца клюку,
     Вернулся молодости срок.
     Но миг, есть миг. И вот старуха, --
     Как избавленья, ждет порог. 1971
     РАЗМЕЧТАЛОСЬ СОЛНЦЕ О ВЕСНЕ...
     Размечталось солнце о весне.
     Снег исколот звонкою капелью.
     Облако забылось в синеве,
     Нежась на деревьях ожерельем.
     Убежал мороз от солнца в тень,
     Притаился зябко за чертою,
     Обдувая ветром светлый день,
     Зимнее тепло сочтя игрою.
     Ночку поджидает у ворот,
     Чтоб сказать ей нежные слова,
     С ветром торжествующе споет,
     Что всевластна в январе зима. 1971


ЛЕНИНГРАДУ


     Не позабыть твоей кардиограммы
     со шпилевыми взлетами вершин,
     прямолинейную проспектов панораму
     и купола с музейностью седин,
     каналами расчерченный орнамент
     спокойных вод в гранитных берегах,
     истории петровских дней фундамент
     и нового строительства размах.
     Дворцы самодержавия когда-то
     оплот и устрашающий редут,
     теперь музеев светлые палаты
     и разума торжественный салют.
     Вознесся колоннадой четкой, стройной,
     храня монументальность прошлых
     лет
     ==========================================
     Ненастье, перьевые облака,
     Взмахнув крылом земле пообещали,
     Блеснув последним отблеском, закат
     На землю кинул розовые шали.
     Крадучась ночь туманит синеву,
     Звезда забила света робкий гвоздик,
     А лес послал шуршанием молву,
     Что луч земле привет последний бросил. 1971
     ЕЩЕ В ПОЛЯХ НЕ ОТГУЛЯЛА ОСЕНЬ...
     Еще в полях не отгуляла осень,
     крылом багряным осеняя лес,
     как вдруг зимы скоропостижной проседь
     просыпал в шторме серый вал небес.
     Листва отяжелело наклонилась
     в разлапистых объятьях зимней мглы,
     и в дреме снеговой себе приснилась
     зеленой накипью безоблачной весны.
     Неотвратимость белого ненастья,
     холодного безмолвия рассвет,
     не жду я с безысходностью несчастья,
     но чудится моей судьбы участье,
     когда зима лютует в сентябре. 1972
     КАПРИЗЫ РАННЕЙ ЗИМЫ
     Капризы ранние зимы:
     она октябрь вдруг всполошила
     и, не жалея белизны,
     свои снеговья распушила.
     Ворвалась вероломно в дом,
     во всем диктуя свой порядок,
     поколдовала над прудом,
     окаменила комья грядок.
     Когда с непрошенной зимой
     рассудок строгий примирился,
     вдруг солнце брызнуло красой,
     букет сосулек распустился.
     Заплакал тоненький ледок,
     сверкая в гамме неба синью,
     но знаю, близок стужи срок,
     и жду вот-вот тепло остынет. 1971
     ОГЛОХНЕТ МИР, ОСЛЕПНЕТ СОЛНЦЕ...
     Оглохнет мир, ослепнет солнце,
     замрет остолбеневший лес,
     пустым квадратиком оконце
     уж не подарит синь небес,
     печаль вдруг сдавит немотою
     и свалит тонной скуки груз,
     уж не забудусь под листвою
     и облаком уж не умчусь.
     Все станет прежним и привычным,
     и серый сдавленный рассвет
     меня застанет, как с поличным --
     что я одна, что музы нет.
     Тогда бесцветными глазами,
     В окаменелости пластом,
     шурша увядшими перстами,
     в бумаги бледное лицо
     взгляну с надеждой и мольбой:
     вернись, вернись моей душой,
     не нужен мне удал такой --
     довольства, чванности покой,
     не предавай, не покидай,
     верни мне муза боль и май. 1970
     КАМЕННЫЙ УЛЕЙ ....
     Каменный улей,
     Соты окон.
     Проспект, переулок,
     И солнце в полон
     Цветущая площадь
     Взяла, распластав
     Ковровые клумбы
     Пестреющих трав.
     Гул фабрик, заводов,
     Трамваем трезвон.
     Был заново город
     С той песней рожден.
     В подземных артериях
     Жизнь ритмичная
     Пульсирует, бьется --
     Ведь темпы столичные.
     Спешат поезда
     И развозят людей --
     Вершителей века,
     И светлых идей:
     Они бездорожье
     Одели в асфальт,
     Речные порожья --
     В гранит и базальт,
     Диктуют программу
     Кранам-великанам,
     Творят и рисуют
     Страны панораму.
     Мой город, как песня,
     И весел, и лих.
     Как сказка чудесен --
     Ритмичен, как стих. 1970


МАТЕРИ


     Суровый взгляд, нахмуренная бровь,
     скупа на ласку и не виновата,
     что в ней неповторенная любовь,
     что в ней невосполнимая утрата.
     У жизни нрав крутой и у нее --
     непримиримости стоит стена глухая,
     как часто узнаю в себе ее,
     и боль моя -- ее слеза скупая.
     Резка, порывиста и трудно угадать,
     что боль пройдет и скорбь ее утихнет,
     и тяжесть лет несет в печали мать,
     и бремя то, к несчастью, жизнь не снимет.
     Прости прошедшее, с ним навсегда простись,
     Смирись и благодарствуй светлым будням,
     не наяву, то хоть во сне приснись
     с веселым смехом и бровей не хмуря. 1971
     УЛЕТЕЛИ ПЕРНАТЫЕ СТРАННИКИ...
     Улетели пернатые странники,
     желтой вьюгой отпел листопад,
     тучи солнце услали в изгнание,
     загрустил в ожидании сад.
     Позади раскрасавица осень,
     а зима лишь взмахнула крылом,
     чуть прикрыла белеющей осыпью
     берега над болтливым ручьем.
     Что ж хозяйкою в дом не пожалуешь,
     чтоб прибрать, побелить, починить,
     что же осень проказницу балуешь?
     Чай пора уж ее заменить?
     Помню как-то ты гостьею раннею
     обелила наряд золотой,
     а теперь все томишь ожиданием
     белизны по канве голубой. 1971
     ЦИКЛ СТИХОТВОРЕНИЙ ПОСВЯЩЕННЫХ БАКУ:


ТИХИЙ ПЛЕСК ИЛЬ ЗАПАХ НЕФТИ..


     Тихий плеск иль запах нефти,
     Ночь иль зарева пожар.
     Может сто, а может двести
     Лет назад вдыхала жар
     Этих улиц гибких, гулких
     Перепутанных в узор
     И теперь, играя в жмурки,
     Память тихо разговор
     Заведет о синем море,
     О бегущем чуде волн,
     Разгулявшихся в просторе,
     И про ветра-норда стон.
     Вот ступенчатой подковой
     В раскаленной дымке дня
     Город "Белый", город "Черный"
     Вдруг нахлынут на меня,
     Будоража чувства, память,
     Разбудив мечту и грусть.
     Их не станут гнать иль прятать
     Пусть они воскреснут, пусть --
     Ханские дворцы, мечети,
     Крепостной стены гряда,
     И дворов веселых клети,
     И в базарных городах
     Разноцветье пряных сластей,
     Разнобой гортанных слов --
     Я забудусь, пусть ненастье
     Не напомнит дивный сон.
     Вот играя в современность,
     Пагод распахнув зонты,
     Расщедрясь на зеленелость,
     На газоны и цветы,
     Расплескал бульвар веселых,
     Говорливых звуков гул,
     Душную дневную сонность
     Будит вечера прогул.
     Звезды с неба наклонятся,
     И зажгут огнями город,
     В море зыбко повторятся,
     Расцветят подковой горы.
     Подмигнет подслеповато
     Маяка далекий лучик,
     И врезаясь угловато,
     Апшерон во тьме излучит.
     Отдавая дня горячность,
     отдыхают груды зданий,
     Тайны ночь все властно прячет,
     Проносясь чернявой ланью.
     И обычно, что на юге,
     Под чадрой смуглянки-ночи
     Вдруг заря, и в неба луге
     Звездам цвесть нет больше мочи.
     И росой не обновленной
     Город жаждущий проснется.
     Вновь займется опаленный,
     Южный день под властью солнца.
     Будни будят гул заводов,
     Фабрик шум, кранов урчанье.
     Детства, молодости город
     Вновь с тобой я на свиданье.
     Загляну в твои кварталы.
     Ты меня не помнишь город?
     Юность, детство здесь промчались,
     Но а ты как прежде молод.
     Южный край и снежный север
     Что родней, -- порой не скрою --
     Лиловатый милый клевер
     Напоит святой тоскою,
     Что порой мне так хотелось,
     Глядя на безбрежность моря,
     Закопаться в зеленелость
     Трав, цветов, полыни горькой.
     Сколько раз, навязнув, слово
     Так просилось на бумагу,
     Ты ли южная природа
     Забродила неги брагу,
     Что вскипела пеной бурной,
     Пролилось лучом искристым,
     Иль во мне воспело утро
     Дымкой северною мглистой?
     Луга звон и ароматы
     Трав, стогов, цветов весенних,
     Лунность ночи, гроз раскаты
     Мне дарил стихом Есенин.
     Забывалась, уносилась
     Колыбельной первым слогом,
     Умирала, возносилась
     С Пушкинским бессмертным словом.
     И еще не разумевшей словочтения
     секреты
     Мне отец доверил светоч
     Поэтической кометы.
     И еще не вняв во смысл,
     Я стихи твердила звонко.
     И магическая мысль завораживала тонко.
     Как провиденье смешное
     Первый помню свой урок --
     С гордо поднятой главою
     Гордый пушкинский "Пророк",
     Напрягая горло, мысли
     Я старалась изложить.
     Первоклашки пораскисли --
     Мне ж сказали отложить
     Этот стих годов на десять,
     Я ж учительский совет
     Позабыла -- на сто, двести
     Отложила скучных лет.
     Но подспудно, подневольно,
     Жило жало то во мне.
     Было тяжко, было больно
     В вечер, утро, днем, во сне.
     Я томилась и страдала.
     Озеро, лесная глушь,
     Деревенская отрада,
     Грозы, весны, зимы, сушь
     Обостряли горечь боли,
     Оттеняли страсть и грусть;
     Я другой желала доли:
     Каменистой, в дебрях пусть,
     Только чтоб излить тревогу,
     Трепетной мечты и мыль,
     И вздохнуть свободно чтобы,
     И взметнутся в неба высь.
     И пробилось сквозь асфальты
     Каменелости пласты
     То зерно, что ты когда-то
     Ранним утром иль закатом
     В душу мудро заронил.
     Мой отец! -- далекий лучик
     Детских милых нежных лет.
     Все, что в жизни было лучшим,
     Все, что извело измуча,
     Осветил твой дивный свет.
     И венком пусть скромным первым
     Ляжет робкий этот стих.
     Нет жемчужин в нем и перлов,
     Но дарили мне секреты
     Солнце, свет, молчанье, крик.
     До свиданья, до свиданья,
     До свиданья -- не прощай.
     Ты во мне -- мое призванье,
     Ты во мне -- любовь и май.
     БЛАГОСЛАВЛЯЮТ КРАЙ МУГАМЫ
     Благословляют край мугамы --
     Они в узорчатый мотив-
     ровесник древнего ислама
     вплетают современный стих.
     Звучит задумчивая тара,
     а песня звонким ручейком
     вдруг воскрешает город старый
     и старый мой родимый дом.
     Вот фаэтон по переулку
     чеканным цокотом копыт
     в ущелье узком улиц гулких
     запевно песенку дробит.
     Устало дышит древний город,
     и осторожная волна
     поет мугам, что вечно молод
     край нефти, хлопка и вина.
     Здесь солнца жар -- во имя жатвы,
     и свет луны -- во имя грез.
     Тепло в себя вбирает жадно
     владыка нежных винных лоз.
     Цветут дурманя олеандры,
     в инжире бродит сладкий сок,
     под зеленью чадры нарядной
     тутовник дозревает в срок.
     Кудесник, заговорщик крови
     росою алою (сладкою) гранат
     сверкает алою зарею,
     манит янтарный виноград,
     ?
     О всем поет мугам тягучий
     И, как дошаб, из жбана льет
     мотив медовых и певучий.
     Что передать могло бы лучше,
     как дышит и живет Восток?
     СТАРЕЦ КАСПИЙ
     Старец Каспий волною баюкал
     колыбель Апшеронской дуги,
     то урчал и барахтался в бухте
     в завывании нордной пурги.
     Лапой пенною берег царапал,
     то к ступенькам ласкаться бежал,
     то в томленьи плескался и плакал,
     то раздавшись спокойно лежал.
     Непоседливый, непостоянный,
     с южным нравом и пылкой душой,
     голубой, покоренный и славный,
     или грозный, глубокий, большой.
     Одарило лучистое солнце
     Щедрым кладом глубокое дно,
     и прорвавшейся веной льется
     черной крови густое вино.
     Охмеляющий запах нефти,
     ознобляющий пыл волны,
     разыгрались в просторах вместе
     вечной дружбой сильны, вольны.
     Встал упрямо на зыбкой почве
     голубых непокорных глубин
     город в пенных лохматых клочьях,
     город вышек и прочных станин.
     Эстакад распростерлось кружево
     и грызет разъярившийся вал
     рукотворное детище тружеников,
     остров волей воздвигнутых скал.
     Не таись старый, гордый Хазарский
     и щедрот для людей не жалей,
     из сокровищниц древних, ханских
     почерневшее золото лей.


СТАРЫЙ БАКУ


     Петляют станы улиц узких,
     а неба синий ручеек
     становится туманно тусклым,
     пока пробьется на порог.
     Могучей грудью крепостною
     дыбится древняя стена.
     Мечетей гордых контур стройный
     теснит своей грядой она.
     Но словно вырвавшись к аллаху
     несут балкончиков чалмы.
     Молла -- наместник рабства, страха
     давно ль дурманил здесь умы?
     Теперь все сказочная древность,
     теперь обычаи дедов,
     но не свидетельствуют бренность
     прожитых тысячей годов.
     Сама история ступает
     неслышной поступью своей,
     перстом столетья отмечает,
     этап с этапами сличает
     и пережитое венчает
     воспоминаньем прошлых дней.
     КАСПИЙ ОТКИНУЛ ОТ ДЕВИЧЬЕЙ БАШНИ...
     Каспий откинул от Девичьей башни
     волны, грызущие крепости твердь --
     надо же внукам оставить нашим
     памятник, славящий девичью честь.
     Время меняет, старит, корежит
     и поколенья сменяет людей,
     оно беспощадно и все же не может
     затмить нестареющий факел речей.
     И вот он донес из глубин сокровенных
     легенду, реальность которой ясна:
     любовь, чьи законы всегда современны,
     воспета в легенде чиста и проста.
     Ее не купить, сторговавшись ценою,
     ее не продать, коль остыла душа,
     не спрятать ее за толщенной стеною,
     она заставляет и жить, и дышать.
     Влюбленному хану не жаль и богатства,
     а девушке с милым и в хижине рай,
     влюбленному хану отдать бы полцарства,
     а девушке только б любимый да май.
     Но хан ведь владыка, и воля аллаха
     на этой земле повторяется им,
     А он одаряет то златом, то страхом,
     считая, раз властен, то значит любим.
     Ему приглянулись и черные косы,
     и глаз охмеляющий винный родник.
     Его не разжалобят девичьи слезы,
     он брать то, что нравится, право ж привык.
     А девушке смерть желаннее сто крат,
     чем ханские нежности, почести, пир.
     Условие хану: "Мне башню высокую,
     хочу перед свадьбой взглянуть на мир".
     Что хану, собрал он рабов повелительно,
     и за ночь та башня готова была.
     Ее приподнес он невесте пленительной,
     а башня была высока и грозна.
     Как белая птица в свадебном платье
     стояла на башне и, к солнцу воздев
     в прощании руки, молилась, плача,
     за всех несчастливых и любящих дев.
     А Каспий манил, обещал забвенье,
     вот взмах белокрылой и тонкой чадры,
     и ринулась чайкой в косматую пену,
     и крик был последним и горьким:
     "Прости". 1971
     АХ , ЭТО НЕ ГОЖЕ...
     Ах, это не гоже!
     Пусть это не гоже!
     К тебе обращаться
     Всевидящий боже.
     Но сдавленным вздохом,
     Как стоном мы все же,
     Вздохнув глубоко,
     Выдыхаем: "О, Боже"!
     Ты где-то незримый,
     Всему ты причастный;
     К тому, кого любим,
     К тому, с кем несчастны.
     Зовешь, пробуждаешь и с трепетом
     страстным
     Мне музу даришь и ведешь меня
     властно
     В чертоги, где воздух -- лазурь
     голубая,
     Где я неземная, почти неживая. 1972
     ЧТО СО МНОЙ СЛУЧИЛОСЬ В ЭТО ЛЕТО ?
     Что со мной случилось в это лето?
     Рифмы ритм сведет меня с ума:
     Образы витают рядом где-то,
     Синяя мерещится вода,
     Накипь лип пьянящим ароматом
     Властно перехватывает дух,
     Ночь с сиянием звезд во сто каратов
     Усмиряет тополиный пух.
     До черты, что вечностью зовется,
     мне рукой (становится) подать,
     Песнь моя с томленьем сладким льется,
     И ее мне страшно расплескать. 1971
     ЗАЧЕМ ГОВОРИТЬ , ЕСЛИ СЕРДЦЕ БЬЕТСЯ...
     Зачем говорить, если сердце бьется
     Признанием губ и горением глаз,
     И бессловесно мелодия льется,
     Дня превращая томление в час.
     Разлуки рассветы и полночь свиданий,
     И радость, и горе разделим вдвоем,
     Ведь это не просто построить здание,
     Которым "семейное счастье" зовем.
     С любовью, проверенной десятилетьем,
     С фундаментом цельности и чистоты,
     И с пониманьем друг друга в соцветьи,
     С стремлением общим и страстью мечты.
     И к дрожи зимы, что стараньем зовется,
     Друг другу горячие руки подав,
     Без скорби, что песня весны не вернется,
     Придет, дань душевную юным отдав. 1971
     БЫВАЮ ПОРОЙ И ПРОСТА, И СЛОЖНА
     Бываю порой и проста, и сложна,
     Умна и глупа, но душа чтоб звучала.
     Постичь жизни суть я пытаюсь сама
     С трагизмом конца и тайной начала.
     Найти, доискаться, взлелеять в себе
     Любовь и мечту, все, что было и будет;
     То ль песню усталости в потном труде,
     То ль радости боль, что несем мы людям.
     Нести на алтарь любви и добра,
     Широты души, песни ширь удалую,
     И петь я готова с утра до утра
     И песню свою, и песню чужую. 1972


БЛОКУ


     Мой бледный, тонкий, нежный лирик,
     я пью хмелясь печаль твою,
     звучит взволнованная лира,
     ведет в поэзии страну.
     Там слезы чистых светлых капель
     росы, блистающей весной,
     я соберу и нанизаю
     на нить травинки луговой.
     Я обернуся "незнакомкой",
     и чудные мои черты
     в тот вечер, тающий незвонко,
     с такой тоской увидишь ты.
     Но вот бегу я, спотыкаюсь
     и об утесы бьюсь, кричу,
     и нежный лирик, отзываясь,
     мне душу дарит.
     Я молчу, не в силах высказать
     словами
     свою бездонную любовь,
     цветы бутонами-стихами
     чаруют ароматом вновь.
     Ты здесь в печали вековечной,
     звездой в пылающей душе,
     потоком мысли бесконечной,
     в бессмертном страждущем стихе.
     И я твоей тоской и мукой,
     твоей любовью и мечтой,
     Все, что чернит и вялит скукой,
     в поклоне низком пред тобой,
     внемля печальным стройным звукам,
     смываю светлою слезой. 1972
     ОСТАНОВИСЬ ПОСТОЙ БЕЖАТЬ...
     Остановись, постой бежать,
     Дай мне подумать, осмотреться,
     Вчера ль на свет рожала мать,
     Сегодня далеко от детства.
     И юности запал прошел,
     А в зрелости вопрос свершений;
     Куда бежишь -- остановись!
     Я далеко от разрешений загадок жизни;
     Хоть божись, напрасно наше красноречье.
     Она уходит наша жизнь.
     Пусть мудро это, но грущу,
     Смириться не сумев, ищу иную истину.
     Познав прискорбия венец --
     Всему, что думает -- конец. 1972


ГИМН МУЗЫКЕ


     Волнуйте, жальте, протестуйте,
     Зовите верить и любить,
     Дарите муку, наслажденье,
     Прощать учите прегрешенья,
     И не прощая преступленья,
     Учите мудро, чисто жить.
     О песнь музыки и музы,
     Внемлю, дыханье затаив,
     Как страстные святые узы
     Слова со звуками сроднив,
     В меня вливаются бальзамом,
     Слезу исторгнув из глубин,
     Курятся неги фимиамом,
     И сердца трепетный рубин
     Порывом взлетным устремится
     Навстречу звукам и словам,
     Не человеком -- вольной птицей
     Я улетаю к небесам. 1972
     НЕТ МУКИ ГОРЕСТНЕЙ И СЛАЩЕ...
     Нет муки горестней и слаще,
     Нет чище радости и страсти
     Души порыв и взлет мечты,
     И ощущенье высоты;
     Призванья робкие признанья
     В душе хоть горечь увяданья,
     В смятении сумбурный ум,
     И боль невысказанных дум.
     Себе признаться не грешно --
     Надеяться и ждать смешно. 1972
     МИМО ПРОХОДЯТ ЛЮДИ...
     Мимо проходят люди,
     Чужие усталые лица.
     Что-то завтра будет?
     Ночью кошмар мне снится.
     Мимо проходят чужие,
     Бредут усталые странники,
     А среди них родные
     Идут, утонув в коноплянике.
     Чужими стали родные,
     Родными стали чужие;
     Узы крови простые,
     Узы духа иные.
     Я болью души болею,
     Я плача души не скрою;
     По жизни бреду аллеи
     Духовною сиротою. 1972


ПЛАЧ


     Для чего же ты светило,
     ах ты, солнце, солнышко,
     я слезой горючей мыла
     горе свое горюшко.
     Ах ты, горе-горюшко,
     в сердце нет заплаты,
     обмануло морюшко и украло брата.
     Претворилось в блюдечке
     тихоньким и паинькой,
     и не стало юного как-то вдруг,
     случаянно.
     Девочка-подросток я
     взрослой стала рано.
     В сердце в крови хлесткой
     память бьется раной.
     Я не могу не думать ни о чем
     и просто слушать тиканье часов,
     я не могу не строить города
     воздушные, но нужные всегда.
     Воздушные! Живите вы во мне
     по осени, по лету, по весне. 1972
     ТЫ ЗАБЫЛСЯ, УСНУЛ...
     Ты забылся, уснул, головою поник,
     так наверно должно было статься,
     мне ж пчелой бы рукой
     пышность платья гвоздик
     все б ласкать да с тобой целоваться. 1972


РАБОТА


     Работа хлопотливая,
     и словно белка в ней
     кружима и крутима я
     колесиками дней.
     Опять стеклянно-матовый
     подарит ночь привет,
     неся в подоле аленький,
     младенческий рассвет.
     Он застучит стозвон даря
     и радость, и красу
     и на поле, и в городе,
     и в небе, и в лесу,
     и я крылатой птицей
     из теплого гнезда
     лечу, чтоб песней влиться
     в симфонию труда.
     И улицы-дорожки,
     и парков -- парики,
     и временем скорежены
     домишки-старики,
     высоты монотонные стеклянные,
     бетонные
     летят они квадратами
     и ленточной волной,
     и сердце без остаточка
     уж больше не со мной.
     Оно в окошке светится
     лик солнечный дразня,
     и кружелихой вертится
     в огромной чаше дня. 1972
     РЕЗВИСЬ МАЛЫШ
     Резвись малыш и ножками меси
     Амброй младенчества пропитанный объем
     Беззубым ртом высмеивай мессий,
     Пытавшихся гадать, кем будет он потом.
     Резвись малыш, пока еще в начале
     Добро и зло, надежда и обман
     И потому наивнейшим всезнанием
     Царит твой высший человечий сан.
     Резвись малыш, все будет много позже:
     Желание все понять, желание все решить,
     И ощущение, свойственное взрослым,
     Незримого присутствия души.
     Не плачь, малыш, я прошлое твое
     Твоих наивных голубых рассветов,
     Которые врываются в проем
     И обещают солнечное лето. 1972
     СНЕГ ПАДАЕТ И ПЛАВИТСЯ
     Снег падает и плавится
     в смятении и панике,
     а в памяти есть памятка,
     там снежность без подпалинки,
     там снежность без подталинок,
     без ссадин и без наледи,
     и нежность полутайная, немеющая на людях,
     а снег все с неба рушится,
     и свет фонарных лунностей
     из тьмы ныряет в лужицы,
     где мрут снежинки юные. 1972
     РАЗДУМИЙ ГРУСТНАЯ ГРЯДА
     Раздумий грустная гряда
     Опять сгустилась надо мною,
     И гулкой отозвалась болью
     Рубцом зажившая беда.
     Откуда-то из немоты,
     Из дремлющих предположений,
     Ко мне приходит ощущенье
     Незаземленной высоты.
     Светлеет будничная даль,
     В ее реальности привычной,
     Возвышенной и необычной,
     Любая кажется деталь,
     Размерность граней и углов
     Готовы жертвовать предметы,
     Чтобы когда-нибудь воспета
     Была б к пространству их любовь.
     И хочет быть уверен глаз,
     Что и его волшебный гений
     Причастен к тайнам светотени,
     Что и его над ними власть,
     Что не наступит страшный миг,
     Когда вместившийся в хрусталик,
     Вдруг станет тусклым цвета стали
     Угасший и затихший миг.
     И яростный самообман
     Зовет творить, дерзать и строить...
     Раздумий грустная гряда
     Опять сгустилась надо мною. 1972
     НЕУЛОВИМАЯ МНЕ БЫ ТВОЕ ОПЕРЕНИЕ...
     Неуловимая мне б твое оперение
     Цвета далекой безоблачной выси,
     Пошлы обновы, явись обновлением
     В свободном парении духа и мысли.
     Нематериальное дитя Метерлинка
     Для человечества ты ватерлиния.
     Сигнал! В бытовщину не погружаться,
     Синяя птица высокого счастья
     Неуловимая! Клювом синим
     Тарань ненавистную тучу ненастья,
     Не попадайся в сети насилия
     Назло птицеловам, птица счастья.
     Не для тебя золотые клети,
     В блюдце вода и в пригоршне зерна,
     Ты не для музейных и частных коллекций
     Синяя птица высокого взлета. 1972


ПОСВЯЩАЕТСЯ МОЕЙ ВНУЧКЕ ДАШЕНЬКЕ


     Что осень?
     Кончен отдых летний,
     И школьные грядут вопросы,
     И небо, позабыв о лени,
     Все сыплет водяное просо,
     И листья желтые, как свечи,
     И сморщенные, как старушки,
     Шуршат о том, что все не вечно,
     И растревоживают душу.
     И гул далекой электрички,
     Как звон церковный благолепен,
     Зовет, заманивает, кличет
     В лес, в храм осенний на молебен. 1992
     О БОЖЕ МОЙ , КАК ЭТО ПРОСТО...
     О боже мой, как это просто,
     Один иль два глухих ударов,
     Последний выдох впитан в воздух,
     И чьей-то жизни вдруг не стало.
     Не стало ожиданий чьих-то,
     Надежд, усталости, волнений,
     Затихли снегопады, ливни
     В остановившемся движенье.
     Два черных раскаленных солнца,
     Желавшие все видеть сразу
     Вдруг стали тусклыми и плоскими,
     Два бывших человечьих глаза.
     В бездонность названную прошлым
     Вдруг опрокинулось пространство...
     О боже мой, как это просто
     Один иль два глухих удара. 1972
     АХ , МИЛЫЙ МОЙ ВЕСЕННИЙ ГОРОД !
     Ах, милый мой, весенний город!
     Грязнуля в рыжих ручейках.
     Мы оба пережили холод,
     И нам теперь не ведом страх.
     Вот-вот и ты зазеленеешь,
     И я, быть может, расцвету,
     И губы, может быть, посмеют
     Не онеметь, сказав "ЛЮБЛЮ".
     Пойми признание такое,
     Любовь большой душевный труд.
     Я слов боюсь, они порою
     Про чувства так правдиво лгут.
     Весна, весна, недуг природы:
     Усталость, тусклость, немота
     И переменчивость погоды,
     И настроений пестрота,
     И город впитывает влагу,
     Асфальт стыдливо обнажив,
     И хочется смеяться, плакать,
     И умереть, и снова жить. 1972


ПЯТЬ МИНУТ КЛИНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ


     Боль притупилась, будто онемела,
     Свободно распахнулась высота,
     И облаком я над собой взлетела,
     Беспечна и по-юному легка.
     А над моим холодным, мертвым телом
     Взволнованно шептались доктора,
     Их руки напрягались, лбы потели,
     И мне хотелось крикнуть: "Я жива.
     Оставьте мои жалкие останки,
     Я вырвалась на волю, на века".
     Но в грудь впивалась голубою сталью
     Холодное безмолвие ножа.
     Вновь было суждено забиться сердцу,
     Мне было велено вернуться в плоть,
     Чтоб по земле истерзанное тело
     Опять тащить через мученья вброд. 1972


КАК ДУШНО МНЕ...


     Как душно мне, как душно мне.
     Церквушка в желтой куще.
     Куда-то улетучился мой атеизм могучий,
     Как ты несовременная,
     Но как ты своевременна
     Среди непеременных
     Явленье непременное.
     Перечисленья четкие:
     Вот паперть, вот ограда,
     Но нитью в этих четках
     И горечь, и отрада.
     Не в твой ли воздух влита,
     Настоянна на гласных
     Звучание молитвы
     Таинственно неясной.
     То ль в счастье,
     То ль в несчастье,
     Сосущее у сердца,
     Томящее участие,
     Скорбящее соседство.
     И колоколом громким
     Ты проникаешь в спальни,
     Как приглашенье гонгом
     На час исповедальный...
     Но есть другая версия,
     Вполне официальная,
     После работы вечером
     Уверьтесь неслучайно:
     Напротив остановки
     Трамвая на Солдатской
     В Москве, во граде стольном
     Есть культовое здание...
     Как душно мне. 1972
     Я ПОМНЮ, Я ПОМНЮ, Я ПТИЦЕЙ БЫЛА...
     Я помню, я помню, я птицей была.
     Не смейтесь, я помню прекрасно.
     Я помню как плавно, как славно плыла
     К земле в притяжении властном.
     Я крыш черепичные помню ковры
     В туманном свечении утра.
     Я хижины помню и помню дворцы,
     И стаи летящие уток. 1972
     И ТЫ НЕ ВЕРЬ В МОЕ УБИЙСТВО...
     И ты не верь, не верь в мое убийство:
     другой поручик был тогда убит.
     Что -- пистолет?.. Страшна рука дрожащая,
     тот пистолет растерянно держащая, особенно тогда она страшна,
     когда сто раз пред тем была нежна...
     Но, слава богу, жизнь не оскудела,
     мой Демон продолжает тосковать,
     и есть еще на свете много дела,
     и нам с тобой нельзя рисковать.
     Но, слава богу, снова паутинки,
     и бабье лето тянется на юг,
     и маленькие грустные грузинки
     полжизни за улыбку отдают,
     и суждены нам новые порывы,
     они скликают нас наперебой...
     Мой дорогой, пока с тобой мы живы,
     все будет хорошо у нас с тобой...
     ПРОБРАЛАСЬ В НАШУ ЖИЗНЬ КЛЕВЕТА...
     Пробралась в нашу жизнь клевета,
     как кликуша глаза закатила,
     и прикрыла морщинку у рта,
     и на тонких ногах заходила.
     От раскрытых дверей -- до стола,
     от стола -- до дверей, как больная,
     все ходила она и плела,
     поминая тебя, проклиная.
     И стучала о грудь кулаком,
     и от тонкого крика синела,
     и кричала она о таком,
     что посуда в буфете звенела.
     От Воздвиженки и до Филей,
     от Потылихи до Самотечной
     все клялась она ложью твоей
     и своей правотой суматошной...
     Отчего же тогда проношу
     как стекло твое имя? Спасаюсь?
     Словно ногтем веду по ножу --
     снова губ твоих горьких касаюсь. 1972


БАБЬЕ ЛЕТО


     Деревья в пояс кланялись,
     и золото кудрей
     купала осень ранняя
     в тепле прозрачных дней.
     Еще не позабытое
     ворвалось лето в лес,
     с объятьями раскрытыми
     синеющих небес.
     Качался в удивлении,
     лаская, небосвод
     в багрянцевом пленении
     осенний хоровод. 1972
     ПРИВЫЧКА-ОТМЫЧКА ДУШИ !
     Привычка -- отмычка души!
     Спаси убоявшихся холода.
     Входи! На подмогу спеши
     с парадного, с черного входа.
     Покоя покорная тень,
     смирения, робости, страха,
     богиня инертности тел,
     сестра двоюродная праха.
     Входи, здесь заждались давно,
     хозяйкой входи, а не гостьей.
     Здесь сытно, уютно, тепло,
     здесь все безусловно, как в ГОСТах.
     Привычка! Не твой ли замес
     повинен в бездарном мгновении,
     когда зарожденье чудес
     кончается обыкновением. 1972
     ШУКШИН
     Алеют твои калины,
     белеют твои березы,
     бьют голубые ливни
     не по тебе ли слезы?
     Волнуются в поле травы,
     шумят у реки камыши,
     весть прилетела с ветрами,
     будто ушел Шукшин.
     Ушел в алмазные россыпи
     ранних утренних рос,
     ушел в изумрудные озими
     и в ярость весенних гроз.
     Ушел... так уходит солнце,
     и тусклый ложится туман,
     и тени чернявые сонмом
     конца предвещают обман.
     Но можно ль в конец поверить?
     В зените еще полет,
     возможно ль огонь уверить,
     что властен над пламенем лед?
     И кадры сменяются кадрами,
     и жизнь происходит вновь,
     с экрана -- лавиной из кратера
     страдания, боль, любовь!
     И вновь пламенеют калины,
     ты шепчешь признанья березе...
     Звенят золотые былины
     шукшинской поэзии в прозе. 1972
     Теперь доспеет ли, вдыхая,
     Тепло травы, земли, небес.
     Или морщинясь, увядая,
     ничьим покатит в жизни лет.
     ОЛЮШКА
     Ах, Олюшка! Всевышний щедрым был,
     и восхвалений нудная работа
     нужна ли, чтоб сказать,
     что страсти нежный пыл
     и красота даны тебе от бога?
     И нужно ль повторять,
     что заводь глаз твоих,
     обманчивым спокойствием пленяя,
     вдруг всколыхнется, и в единый миг
     в них вспыхивает голубое пламя.
     Известно это всем, тебе и мне,
     но жаль, что ты судьбе во всем покорна,
     и разум твой благоговейно нем
     перед ее многоголосым хором.
     Но ты иною не умеешь быть.
     Такой, как есть, тебя благословляю,
     твою науку и любить, и жить
     я понимаю и не осуждаю.
     Но помни друг, спаси и сохрани
     своей души серебряные звуки,
     чтобы слетали голубые сны
     наградою за будни, быт и скуку. 1972
     БЫЛ ЭТОТ ДОМ И ЩЕДР, И НЕ СПЕСИВ
     Был этот дом и щедр, и не спесив,
     в нем, как объятья, раскрывались двери,
     и с нежностью друг друга возлюбив,
     в нем обитали люди, птицы, звери.
     Бывает в бескорыстии самом
     вдруг трещиной намеченная корысть.
     Бесплодно согревать таким теплом --
     оно как льдина источает холод.
     А этот дом -- большой приют тепла,
     в нем не напрасно прописалось лето,
     в нем хрупкая безжизненность стекла --
     граница жизни с жизнью, цвета с цветом.
     Здесь кактусы -- пришельцы из пустынь,
     посланы той, не близлежащей флоры,
     оконную переосмыслив стынь,
     кокетничают с бледным снежным фоном.
     Здесь чиж и кенарь -- баловни лесов,
     полощут звуки хором и дуэтом,
     но клетке этой не знаком засов
     и, кажется, птенцам мила неволя эта.
     Здесь пес, хоть не породист, но добряк
     и нас встречал урчаньем, а не рыком,
     здесь на стене приковывает взгляд
     аквариум с вихрастой стаей рыбок,
     здесь люди не цари, не главари,
     а добрые гиганты этой свиты,
     здесь все друг другу истинно свои,
     самой природы самородный слиток.
     Хоть вездесущий каждодневный быт
     здесь, не стесняясь, обнажал приметы,
     мне думалось -- какая радость быть
     хоть раз вошедшим в дом прекрасный этот. 1972
     ЗЕЛЕНОЙ ГУСЕНИЦЕЙ ПОЕЗД
     Зеленой гусеницей поезд,
     Вплетаясь в ветви колеи,
     Вразгоне набирая скорость,
     Блеснув глазком, исчез вдали.
     И я исчезла, уносима
     Под стук колес и буферов.
     У жизни мало я просила,
     Познав реальность грез и снов.
     Мельканье милого пейзажа --
     Стоги, холмы, деревни, лес.
     С столетним жизни буду стажем,
     Россию петь не надоест.
     Ее равнины удалые,
     Ее раздолье и простор,
     И нивы вечно молодые,
     И волн речных переговор.
     Рассветы с мглистою,
     росистой,
     И полдень жаркого жнивья,
     С закатом -- крик стадов басистый,
     И ночь, которой спит земля.
     До боли дорог мне и мил
     Родной природы светлый лик,
     Пусть то воспето раньше было,
     Восторг опять слагает стих. 1972
     ОНА ИГРАЕТ УТРА ЦВЕТОМ..
     Она играет утра цветом,
     Весною светит голубой,
     Бодрится солнца ярким светом,
     Конца пугает темнотой.
     С желаньем прочно согласует
     Свою безудержную власть --
     Как вспышкой света миг дарует,
     Лучом сверкнет, чтоб в темнь упасть.
     О дар природы сокровенный,
     Природы вечной и живой,
     Прекрасен ты несовершенный,
     О жизни миг -- сейчас ты мой!
     Продлись минутой вдохновенья,
     Все то, что дарит мне земля,
     Тот миг рождается в мученьях,
     Но не любить его нельзя.
     О жизнь -- прекрасная загадка,
     И не хочу я разгадать
     Долга ты будешь или кратка,
     Тебе отдать хочу все, взять!
     Восторг влюбленный не скрывая,
     Чтоб удивляться не устать,
     Я книгу жизни раскрываю
     Не пролистать, а прочитать. 1972


ЛУЖАЙКА


     По голубой канве небес
     Узор рисует летний лес.
     Лежу, закинув, я лицо
     В лужайки пестрое кольцо.
     На все лады лесной народ
     Напев о радости просвищет.
     И пел бы, верно, круглый год.
     Да только осень лето ищет.
     Травы зеленая копна
     Звенит, жужжит, стрекочет песни,
     А вдалеке уже видна
     Гряда, грозы идущей вестник. 1972
     ЧТОБЫ ПИСАТЬ НУЖНО ЛЬ УМЕНЬЕ?
     Чтобы писать нужно ль уменье?
     Теперь сумею ли писать?
     Терзают мысли, но сомненья
     мешают людям рассказать.
     Нужны ль мои переживанья,
     моя тоска и мой восторг?
     Души не праздной излиянья,
     Поэзии взахлеб глоток?
     Во мне большая сила духа,
     Сонм мыслей, жажда бытия,
     И фальшь ловлю я тонким слухом,
     и к сини неба, легче пуха,
     хочу взлететь порою я.
     И восхищенье вместе с лаской
     хочу я людям подарить,
     пусть день мне явится присказкой,
     реальность взглянет пусть с опаской,
     и все ж я знаю -- стоит жить! 1972
     ВИНО НЕ НУЖНО МНЕ...
     Вино не нужно мне.
     В висках и так стучит,
     Мутнеет взор, слезой дыханье
     сводит,
     И слышу, сердце гулкое не спит,
     И мысль с душою разговор заводят.
     Зима и осень, лето и весна,
     Любовь и радость, ненависть и горе,
     И только не вино тому вина,
     Что думаю о них, с собою спорю:
     Меня пьянит черемуха в саду,
     И песенка свирели неумелой.
     Я радость, боль и веру подношу
     В хмельном вине своих стихов незрелых. 1972
     МНЕ ВЕТЕР ПЕЛ, ЧТО ЛЕТО ПОЗАДИ
     Мне ветер пел, что лето позади,
     Волна озерная прощально проплескалась,
     Я не сказала лету: "Погори,
     ужели дней твоих мне не осталось?"
     Я знала -- грозди красные рябин
     И желтый лист прозрачный и поникший,
     Как обещание зимы седин,
     Что побелеет осень с ней смирившись.
     Но вечно не процарствует зима,
     Растопит солнца луч холодную гордыню,
     Опять в цветах затеплится весна,
     И стужа тяжким поминаньем минет. 1972
     БЕЛО- РОЗОВАЯ ЛАМПА
     Бело-розовая лампа,
     Розово-пастельный свет.
     Ночи звуков льется гамма,
     Сном забудешь сотню бед.
     Бело-розово погаснет,
     И вползет черняво тьма.
     Очертания неясны,
     Вьется змейкой рам тесьма.
     Тихо тикает будильник,
     Друг бессонной тишины.
     В кухне щелкнет холодильник,
     Сну промолвишь что-то ты.
     И устало закрываю
     Я усталые глаза,
     День ушедший вспоминаю,
     И под веком жжет слеза. 1972
     ЗАЧЕМ Я С ГРУСТЬЮ ЖАЖДАЛА РАЗЛУКИ...
     Зачем я с грустью жаждала разлуки,
     Зачем, томясь и мучая себя,
     Я избегала, чтоб в объятьях руки
     Сплелись в признанье -- мой ты, я твоя.
     Зачем смотрела с явной неприязнью
     И говорила колкие слова?
     Нет, не было той мелочной боязни,
     Что липким словом поплывет молва.
     Я просто знаю праздностью, обманом
     Не принудишь себя в беспамятстве
     забыть,
     Что с легкостью, присущею волану,
     Мне не любить, любви не изменить.


ПЕЧАЛЬ


     Не шурши летучей мышью
     надо мной печаль-старушка --
     у меня другие мысли,
     я тебя не стану слушать.
     Радость звоном не вчера ли
     обещала удивленье,
     и опять вдруг вечерами
     мне печаль готовить пенье.
     Или пусть они столкнуться,
     сядут рядом на ступеньке
     и тихонько прикоснутся:
     тенью, светом, плачем, пеньем,
     в трауре старушкой-думкой,
     что печалию одета,
     или девочкой-резвушкой,
     или белою Одеттой.
     Вас ласкать и с вами плакать,
     ей же богу, мне блаженство,
     хоть ласкутных мыслей лапоть
     так далек от совершенства. 1972


НЕ ЖАЛЕЙТЕ СЕБЯ, НЕ ЛАСКАЙТЕ


     Не жалейте себя, не ласкайте,
     беспощадными будьте к себе,
     и тогда вам откроются тайны
     о судьбе, о любви, о весне.
     И не бойтесь корявой дуры,
     той, что ждет, чтоб закрыть глаза --
     будешь смелой, бесстрашной натурой,
     или слабости брызнет слеза,
     ей равны все без знаков различья.
     Так живите враспашку душой.
     И не ради простого приличья,
     не петляйте в бесчестья кривой.
     Разумейте простую истину --
     что считая минуты и дни,
     мы порой забываем про искренность
     и рискуем остаться одни.
     Может в жизни случиться горе
     и у нас, и у наших друзей.
     В те минуты с собою, не споря,
     распахни пострадавшему дверь. 1972


ЛОЖИТСЯ ЧЕТКИХ СТРОЧЕК СТРОЙ...


     Ложится четких строчек строй --
     кирпичек к кирпичу,
     бывает в зданье-стих порой
     вселяем мы мечту,
     чтоб уложилась в ритм она,
     словами облеклась,
     а у меня она одна,
     и алый парус ей весна
     из облаков дала.
     Плеснула маем сини цвет,
     надежд мне кинула букет.
     Рассыпались в пути цветы,
     оставив тонкий лепесток
     из пышного венца мечта,
     ну что ж мне в радость и листок. 1972


ЕЩЕ НЕДАВНО, ПОМНИШЬ НОЧЬ РОЖДАЛА...


     Еще недавно, помнишь, ночь рождала
     в рассветной дымке предвесенний день,
     и вот опять по окнам побежала
     прозрачным набрызгом живая акварель.
     Осенний день занялся неуютно,
     закутался в сырую дымку сна,
     и путниками в хладном бесприютьи
     ушли в небытие и лето, и весна.
     Откапала веселая капель,
     отзеленело праздничное лето,
     но знаю, что еще не все пропето,
     что вновь воспрянет солнцем летний день.
     Как мудрость я преемственность бытья
     чту в уходящих веснах, летах, зимах,
     и без тоски услышу как кричат,
     полетом украшая быстрокрылым
     увядший свод,
     как для тепла грешат,
     ведомые наследственным порывом,
     к чужому лету стаи птиц спешат. 1972
     ДОРОГА ДОЛГАЯ МОЯ
     Дорога долгая моя
     навей, навей мечту и грезы,
     неси в далекие края,
     где буден нет и жизни прозы.
     В волшебный мир я улечу,
     простите и не обессудьте,
     и если вдруг я замолчу,
     то вы свидетелями будьте,
     как я стремилась в синеву.
     Но возвратиться не желаю,
     здесь дышит все весной, весной,
     и здесь пчелой я добываю
     своих стихов нектар земной. 1972
     ЖИЗНЬ ВЕТРОМ СТРАСТИ МЫСЛИ РАЗБРОСАЛА
     Жизнь ветром страсти мысли разбросала,
     но жив в душе отца святой завет,
     я верила в него и сердцем знала --
     каркасом станет боль прожитых лет.
     О, сколько я с собой проговорила,
     о, сколько я поведала себе!
     И в том теперь свою черпаю силу
     не покоряться дурочке-судьбе.
     Она меня хотела обездолить,
     и душу в душный спрятала чулан,
     чтоб круговертью буден обезволить,
     забросить, смять, я ж поняла обман --
     навстречу зорям распахнула окна,
     навстречу ветру распахнула дом,
     тоска была лишь серой пылью плотной,
     и смыта очищающим дождем. 1972
     ТЫ СУТЬ ПОСТИГ И ВОСКРЕСИЛ
     Ты суть постиг и воскресил
     свою мечту волшебным словом,
     и то, чем жил, и то, кем был
     и грезишь о сонете новом.
     Но отчего же ты, поняв,
     земную грусть, земную радость,
     печали трепет не уняв,
     веселия не славишь сладость.
     В восторге грусть, слеза в строках,
     во всем скорбящее раздумье,
     печали голуби в руках
     сияют бледным полнолуньем.
     Твоя извечная тоска
     в твоем извечном пониманье --
     хоть ты поэт, но коротка
     жизнь в этом куцем мирозданье. 1972
     ТИШЕ ,ЗВУКИ, ЛУЧШЕ СПИТЕ...
     Тише, звуки, лучше спите,
     тьма пришла из-за угла,
     хорошо бы мне приснилась
     семицветная дуга.
     Удивительное диво --
     все во сне, как наяву --
     если в жизни сиротливо,
     или день несет беду,
     сон тревожный и печальный
     из глубинной кладовой
     создает первоначальный
     и размытый чуть слезой
     образ странный, образ дивный,
     и бежим мы от него,
     он с красивостью картинной
     настигает и берет
     мягкой лапой, нежно душит
     или просто задушил,
     знойный ветер слезы сушит
     или душу осушил.
     Кончено. И снова утро.
     Слава богу! Это сон.
     Вновь рассвета перламутр,
     Днем не встретится ли он. 1972
     ГОЛУБОЮ ГОЛУБИЦЕЙ
     Голубою голубицей
     или розовой зарей,
     иль волшебною синицей,
     иль весеннею водой
     ты привидишься, приснишься,
     постучишься, подойдешь,
     летом красным ты девицей
     васильки вплетаешь в рожь.
     Засверкаешь талой ледью
     и под горку побежишь,
     в осень лиственную медью
     зеленелость окропишь,
     пропоешь о песне спетой,
     а не спетой зародишь
     птенчиком, мечтой согретым,
     песнь, что рвется в неба тишь.
     Расплескаешь волны снова,
     обовьешься, закружишь,
     Колокольчиком стозвонным
     трелью леса задрожишь,
     повторишься иль явишься
     в новом пурпуре горя,
     надо мною наклонишься,
     слово-зернышко даря.
     Окрылив, неси повыше,
     что за радость эта высь.
     Я лечу над жизни крышей,
     крылья мне -- мечта и мысль. 1972
     УШЕЛ, КАК СДАЛСЯ
     Ушел, как сдался,
     и не оттого ли,
     что предпочел мгновенность душной боли,
     небытия чернеющие дали,
     борьбе, быть может, с ханжеской моралью.
     Но ты певец! Свободный, страстный, гордый,
     влюбленный в Рус и до конца народный.
     Рожденный светлым заревом рассвета,
     вспоенный росной мглой и синью лета,
     Воспевший с нежностью и мудростью прекрасной
     свою Россию, край весенний, ясный,
     осеннюю золотогривость рощ
     и скорбь народа, и народа мощь.
     И слово каждое -- любовь твоя и мука,
     Строка -- отрады ширь или признанье друга,
     бессмертьем мысли напоен твой стих,
     и очень горько, что так рано стих.
     И ухарство кабацкого греха
     как не простить за радость, боль стиха! 1972
     ЛИСТЬЯ РАЗНОСИТ...
     Листья разносит,
     песни приносит,
     мудрая зрелостью
     нежная осень.
     Все, что весной
     примечталось рассветом --
     осенью плод,
     расцветающий летом.
     В этой печали
     песня и ласка,
     чудом природы
     навеяна сказка:
     золотолистая,
     в пряном приволье,
     в хмели сосновой,
     в стоцветном уборе,
     рядишься огненной,
     желтой и красной
     песня прощанья --
     осенняя сказка. 1972


ЛЕТО -- МЯТА


     Лето -- мята! Как это здорово
     Ароматом травы и цветов
     Заполняет и душу, и голову
     Человек, жизнелюб, острослов.
     Речка Гордыль, деревня Язвицы
     Вас влюбленный воспел поэт;
     И большой я узнала разницы
     Между Волгой и Гордылью нет. --
     Волга статью и ростом вышла,
     Молодица с широкой душой,
     Темпераментом Гордыль брызжет,
     Может, дед был турецким пашой?
     И черемух метелится россыпь
     По оврагу над жилкой реки,
     И медвяная нежная осыпь
     Вместо Бокова пишет стихи.
     Он мудрец, тот, что травами лечит,
     Добрым словом берет в полон,
     Запеваньем пчелиного вече
     Стих его переполнил дом.
     Наводнил ароматом летним,
     Хоть на улице холод, гадь.
     Иван-чая принес букетик,
     Кашек розовую благодать.
     Самый ты современный волшебник
     (Извините, что я на ты).
     Боков! Ты для меня учебник
     Понимания красоты.
     Только очень, мне очень жалко,
     Что исправить огрех не смогу --
     Лето -- мята, пять лет на
     прилавках,
     Я ж прочла только в этом
     году. 1972
     ОБЛОМАЛО СОЛНЦЕ ЛУЧИКИ
     Обломало солнце лучики
     О свинцовых туч щиты,
     (Солнце обломало лучики
     О свинцовых туч щиты)
     Осень землю перемучила,
     Чинит зимушка мосты:
     То ледком затянет лужицы,
     Проседь заплетает в дождь,
     Вот и лист последний кружится,
     Речку обнимает дрожь.
     Если вдруг проглянет солнышко,
     Как в окошко между туч,
     То увидит леса колышки
     И в слезах запрячет луч. 1972
     САМОНАДЕЯННОСТЬ-СЕСТРА САМОДОВОЛЬСТВА
     Самонадеянность -- сестра самодовольства.
     И вот наказана -- мне поделом пришлось:
     Я непонятным называла свойство,
     Что одержимостью влечения звалось.
     И вот сама, как в стане одержимых.
     О, чувство и слов -- мой добровольный плен:
     Ты боль и радость, ты необъяснимый,
     С тобой не страшны ни судьба, ни тлен.
     С тобой познала: мирное пространство
     И буден мерный, четкий метроном.
     Нам жизнью выдаются лишь авансом, --
     что жизни мы -- итожится потом.
     Нет не гордыня и не славы сила
     Меня влекут в неведомый предел.
     Я, как дитя, в себе мечту носила,
     И дорог мне теперь ее удел.
     Пусть тихо мирно осень догорает,
     Но сердце буйствует и вся душа в огне.
     Услышьте и признайте, умоляю,
     Поэта и мечтателя во мне. 1972
     ПРОСТИ МОЮ НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ...
     Прости мою несправедливость
     И мой, подчас нелепый, гнев,
     потом сама, как божью милость,
     твою улыбку жду, твой смех.
     Нет, не семейные оковы
     с тобой связуют много лет,
     и повторю я снова, снова:
     милее нет, желанней -- нет!
     Не бряцаешь успехом, властью
     мой скромный человек родной!
     Благодарю судьбу за счастье
     тебе быть другом и женой. 1972


НЕ БАРАБАННЫМ БОЕМ, ГУЛОМ


     Не барабанным боем, гулом,
     Не алым пламенем сраженья,
     Дыханием тлетворным, губным
     Мне кто-то молвил: "Пораженье!"
     Что честь такая не про нас
     Воспеть ночи с зарей сближенье,
     Что поэтический Парнас не высказал
     расположения.
     И свыше мне указ: "Не пой!
     Слепой будь и глухонемой!"
     -- А как же боль? Боль слез и грез?
     "Взамен неведенья наркоз".
     Пусть Бог, свершив благодеянье,
     Мне ниспошлет удел -- молчанье. 1972
     НЕ ЖДИ ТОГО, ЧЕМУ НЕ СБЫТЬСЯ
     Не жди того, чему не сбыться,
     Дворцы не строй из облаков.
     Жизнь непреложна, и кружится
     Земля в смятении веков.
     Личинкой страха и сомнений
     На хрупком стрежне суеты
     Многоречивое творенье
     Искусницы-природы -- ты.
     Настойчивый поборник света,
     Но и порой виновник тьмы,
     В тысячелетних дебрях где-то
     Твои повадки и черты.
     От фараоновой гробницы
     С окаменелостью богов,
     Космическою колесницей,
     Презрев размеренность шагов,
     Ты мчишь вперед без препинаний,
     Назад? -- там сожжены мосты.
     И в голове твоей всезнанье,
     И непознание души.
     Но стоит чайкой белоснежной
     Взлететь ей к синим куполам:
     Как мужественность станет нежной,
     И обетованность безбрежной,
     И сказка с былью пополам. 1972
     ЗИМА СМЕЕТСЯ НАДО МНОЙ
     Зима смеется надо мной,
     Поземка ползает змеей.
     Снежинок вьется дружный рой,
     И, словно бабочка весной,
     Цветок нашедшие весной,
     Венком кружат над головой.
     Кружите, кружево вяжите,
     Мелькайте радугой в глазах,
     На плечи шарфиком ложитесь,
     Слезами тайте на щеках.
     Что мне мороз, щепучий иней!
     Что мне поземка, гололед!
     Когда щедроты вдруг раскинет
     Зима, владычица красот. 1972
     СЛЫШИШЬ ВСЕЛЕННАЯ : ЭВРИКА! ЭВРИКА !
     Слышишь Вселенная: Эврика! Эврика!
     Ну, пробудись, полоненная сном.
     Юная мысль человечества древнего
     Шлет трудовую эмблему послом.
     Капсулу доброго, светлого разума,
     Капсулу мудрости нашей прими,
     Не кровожадным в доспехах Марсом,
     Богом войны, а другом Земли.
     Слушай старик позывные планеты,
     Самой прекрасной в мириадах миров,
     Есть на планете Россия, Советы,
     На вымпеле буквы заветных слов.
     И область Электрис, и область Фаэтоибис,
     Если курортный здесь будет край,
     Знаю, не бог плодородья Дионис
     Здесь учредит Марсианский рай.
     Руки, что золото-хлеба взрастили,
     Души, что мир на земле берегут,
     Хватит в них мужества, доброй силы
     В масштабах Вселенной прославить труд. 1972
     ЗА ЧТО ТАКОЕ НАВАЖДЕНЬЕ
     За что такое наважденье,
     Мученье или наслажденье;
     То мыслей путч,
     То мысли луч.
     Устав, без юного запала,
     Возможно ли начать сначала? 1972
     ПОШЛЕЙШИХ СЛОВ ПУСТОЙ НАБОР
     Пошлейших слов пустой набор
     Ложится праздно на бумагу,
     И мыслей мишурный убор
     Не даст мне право и отвагу
     Гласить, глаголить, говорить,
     Сомненьем мучиться и злиться,
     А лишь -- молчать;
     И пусть зарница
     Сама расскажет, как рядится
     В багряне зарево рассвета,
     А у меня нет слов и мыслей,
     Не быть мне никогда поэтом,
     И не нужна своей Отчизне.
     _______________________1972______-
     Я НЕ ЖОНГЛЕР, ЧТО ИЗ ПУСТОЙ КОРОБКИ
     Я не жонглер, что из пустой коробки
     вдруг извлекает голубей слова --
     для фокусов годны шары и пробки,
     а для стихов нужна и голова.
     Не пригодятся ловкость быстрых рук,
     мошенничать не стоит пред собою,
     считать, что ты поэт -- землячий пуп
     и дурой публику, читателей -- толпою.
     Волшебник слов и повелитель строк,
     поэт меж туч хватает молний мысли,
     и поднося стихов горячий грог,
     возносится мечтой к лазурной выси,
     и медом слезы пьет, ласкающие грот. 1972
     КАК БУДТО ЗА ЖИЗНЬ СРАЖЕНИЕ
     Как будто за жизнь сражение
     и крики, и стоны роженицы.
     Молнии скальпель врезался
     в небесное взбухшее чрево.
     Не дождичек с неба закапал,
     ливнюга живородящий
     обнял мокрыми лапами
     мир трепетный и ускользающий.
     Но вот отгремел он и вылился.
     Земля под набегом небесным
     отмылась от пыльной сыпи,
     зазеленела, запела.
     И небо гроза снивелировала,
     ни облака в нем, ни тучки,
     такое прозрачно-невинное,
     что даже становится скучно. 1972
     ВЧЕРА НЕПОГОДА...
     Вчера непогода ворчала угрюмо,
     сегодня -- теплее ребенка сонного,
     открыло глаза и увидело утро,
     самое первое весеннее солнце.
     Самые первые набухли почки,
     и прилетели первые птицы,
     люблю я первых примет неопытность,
     но жаль, что множатся в темпе блица.
     Люблю я ранней весны начало,
     оно как в неведомость первый шаг,
     когда звучит монолог молчания,
     когда лишь надежда на первый шанс.
     Заветным даром клумбы иль строки,
     без гонораров и признанья,
     живут на свете чудаки --
     чуть мудрецы, чуть простаки,
     с достоинством достойным подражанья.
     И тайные невидимости грез
     им открывают щедрые владенья,
     где от реальности до полусновиденья
     пусть восхитителен и прост.
     Не удивляйтесь этим чудакам,
     не обучайте логике достатка --
     парить в высотах меньший недостаток,
     чем проходить по спинам и ногам.
     Рациональность разума -- пряма,
     но в ней отвесность перпендикуляра,
     ей не постичь -- в высотах или ярах
     неуловимо кроется душа.
     Привет вам, дорогие чудаки!
     Вам стойкая вакцина от мещанства
     привита чутким пониманьем счастья
     в заветном даре клумбы иль строки.
     
1972