Уильям Голдинг. Наследники
---------------------------------------------------------------
       OCR Кудрявцев Г.Г.				       
---------------------------------------------------------------
                                   ...Мы, в сущности, почти ничего не  знаем
                             о том, как  выглядел  неандерталец,  но  все...
                             дает основание предполагать, что он был  покрыт
                             густой  шерстью,  уродлив  с  виду   или   даже
                             омерзителен в своем непривычном для нас облике,
                             с  покатым  и  низким  лбом,  густыми  бровями,
                             обезьяньей шеей  и  коренастой  фигурой...  Сэр
                             Гарри  Джонстон  в  своей  обзорной  работе   о
                             происхождении современного человека  "Изложения
                             и переложения" утверждает:  "Смутная  память  о
                             таких    гориллоподобных    чудищах,    с    их
                             изворотливым    умом,    неуклюжей    походкой,
                             шерстистыми   шкурами,   крепкими   зубами   и,
                             вероятно, каннибальскими вкусами, быть может, и
                             породила образ людоеда в народном творчестве...
                                                  Г. Д. Уэллс. Очерк истории
ОДИН
     Лок бежал во всю прыть. Он пригнул голову и держал терновую палицу  над
землей,  чтоб  лучше  сохранять  равновесие,  а  второй,   свободной   рукой
разметывал рои трепетно витающих почек. Лику со смехом скакала на нем,  одна
ее рука  вцепилась  в  каштановые  завитки,  которые  густились  у  него  на
загривке, сползая книзу по хребту, другая же прижимала к его шее  малую  Оа.
Ноги Лока были сообразительны. И они видели. Они  сами  несли  его  в  обход
обнаженных, торчащих корней меж буковыми деревьями, сами перепрыгивали  там,
где вода лужами лежала поперек тропы. Лику колотила его пятками в брюхо.
     - Быстрей! Быстрей!
     Но его ноги стали упираться, он свернул и замедлил бег. Теперь они  оба
услыхали реку слева близ тропы, еще невидимую глазу.  Буки  здесь  поредели,
кустарник отступил, и, прямо перед ними оказалась хлюпкая, ровная  болотина,
где раньше всегда было бревно.
     - Вот, Лику.
     Агатистая болотная вода  лежала  перед  ними  и  простиралась  вбок,  в
сторону реки. Тропа вдоль нее убегала дальше на той стороне,  где  подымался
склон, а потом исчезала меж деревьев. Лок радостно ухмыльнулся, подступил  к
воде еще на два шага и замер. Ухмылка на его лице потускнела, и  он  разинул
рот так широко, что нижняя челюсть отвисла.  Лику  соскользнула  к  нему  на
колено и спрыгнула наземь. Она поднесла головку малой Оа к губам  и  глядела
поверх нее.
     Лок засмеялся от растерянности.
     - Бревно ушло.
     Он зажмурил глаза, нахмурился и увидал бревно. Тогда оно лежало  поверх
воды одним концом по эту, а другим по ту сторону, серое и трухлявое. А когда
добежишь по нему до середины, почувствуешь, что под тобой всплескивает вода,
ужасная вода, местами очень глубокая, мужчине по самые плечи.  Вода  эта  не
была бессонной, как река или водопад, она теперь  спала,  лежа  у  реки,  но
справа просыпалась и текла по  пустынным  топям,  чащобам  и  трясинам.  Так
уверен был он в этом бревне, всегда верно служившем людям, что опять  открыл
глаза и заухмылялся было, будто спросонок, но бревно ушло.
     Фа рысцой прибежала по тропе. Новый человечек спал у нее на спине.  Она
не боялась его уронить, потому что чувствовала, как он ручонками  стискивает
шерсть у нее на загривке, а ножками цепляется за щетину на спине, но все  же
бежала осторожно, чтоб его не разбудить. Лок заслышал ее поступь еще раньше,
чем сама она показалась под буками.
     - Фа! Бревно ушло!
     Она подошла к воде вплотную, взглянула,  принюхалась,  потом  с  укором
повернулась к Локу. Говорить для нее надобности не было. Лок в ответ  затряс
головой.
     - Нет, нет. Я не уволок бревно, чтоб насмешить людей. Оно ушло само.
     Он широко развел руками, показывая, как невозвратима  пропажа,  увидал,
что она его поняла, и опять уронил руки.
     Лику позвала:
     - Покачай меня.
     Она тянулась к  буку,  где  ветка  торчала  из  ствола,  понурясь,  как
длинная, обвислая шея, высовывалась на  свет,  а  потом  взбрасывала  кверху
целую охапку зеленых и еще бурых почек. Лок отвлекся от ненайденного  бревна
и усадил Лику на извилину. Теперь он, стоя сбоку, приподымал и  наваливался,
потихоньку пятясь шаг за шагом, и вот ветка хрустнула.
     - Хоп!
     Он выпустил ветку и шмякнулся задом оземь. Ветка мигом распрямилась,  и
Лику взвизгнула от восторга.
     - Нет! Нет!
     Но Лок стал тянуть опять, и Лику, с визгом, и смехом, и укорами, летала
вместе с охапкой листков низко, почти над самой водой. А Фа  поглядывала  на
эту воду, и на Лока, и опять на воду. Она все хмурилась.
     Ха подоспел по тропе, проворно, но не бегом, у него было больше мыслей,
чем у Лока, и этот мужчина выручал людей при  всех  и  всяческих  невзгодах.
Когда Фа его кликнула, он отозвался, но не сразу, а первым делом  глянул  на
осиротевшую воду, потом влево, где под сенью буков проглядывала река.  Потом
он прислушался и принюхался к лесу, проверил, нет ли там кого,  кто  незвано
мог  туда  вторгнуться,  и,  уже  только   когда   совершенно   уверился   в
безопасности, опустил палицу и стал на колени у воды.
     - Гляньте!
     Его палец указывал на  борозды  под  водой,  где  проволоклось  бревно.
Закраины их были все еще  отчетливы,  и  неразмытые  комья  земли  лежали  в
загогулинах.  Ха  скользнул  взглядом  по  этим  загогулинам  вплоть  до  их
исчезновения в темной глуби. Фа глянула на другую сторону, откуда прерванная
здесь тропа убегала вдаль. И там, в том  месте,  где  раньше  лежал  дальний
конец бревна, земля была разворочена. Фа  молча  спросила  Ха,  и  губы  его
ответили:
     - Один день. Может, два. Не три.
     А Лику все взвизгивала и смеялась.
     На тропе появилась Нил. Она слегка постанывала, как это бывало с ней от
усталости и проголоди. Но, хоть шкура на ее огрузлом теле одрябла, груди все
равно оставались упруго налитыми, и вокруг сосков  белело  молоко.  Конечно,
проголодаться мог кто угодно, но ни в коем случае не  новый  человечек.  Нил
глянула на него, увидела, что он цепко висит на  шерсти  Фа  и  спит,  потом
подошла к Ха и притронулась к его руке.
     - Почему ты оставил меня одну? Ведь ты же  видишь  больше  Лока  внутри
головы.
     Ха ткнул пальцем в сторону воды.
     - Я спешил, чтоб увидать бревно.
     - Но бревно ушло.
     Теперь эти трое уставились друг на друга. А потом, как обычно бывало  у
людей, чувства их слились воедино. Фа и Нил сопереживали все то,  о  чем  Ха
думал. Он думал, что должен непременно найти бревно на прежнем  месте,  ведь
если вода забрала бревно иди же бревно уползло само, людям придется  идти  в
обход болота еще целый день, а это означает опасности и такие тяготы,  каких
они еще не знавали.
     Лок навалился на ветку всей тяжестью и уже не отпускал.  Он  утихомирил
Лику, она слезла наземь и стояла с ним рядом. Старуха приближалась по тропе,
они уже заслышали ее шаги и дыхание,  вот  она  обогнула  последние  стволы.
Седая и щуплая, она брела сгорбясь, отрешенная от всего, она целиком ушла  в
себя и только оберегала  обернутую  листьями  ношу,  которую  обеими  руками
прижимала к своим старческим,  сморщенным  грудям.  Люди  стояли  гурьбой  и
встретили ее благоговейным молчанием. Она тоже не вымолвила ни слова,  но  с
безропотным терпением ждала, что будет дальше. Она только  приспустила  свою
ношу и сразу подняла опять, чтоб напомнить людям,  как  безмерно  важна  эта
тяжелая ноша.
     Лок заговорил первый. Он обратился ко  всем  сразу,  упиваясь  словами,
срывавшимися с его уст, смеясь и очень стараясь насмешить остальных.  А  Нил
опять постанывала.
     Теперь они заслышали на тропе последнего из людей. Это был Мал, он брел
медленно и беспрерывно кашлял. Он обошел последний ствол, остановился у края
пустоши, тяжко навалился на приплюснутый конец палицы и опять стал  надсадно
кашлять. Когда он нагнулся, люди увидали, что на темени  у  него  давно  уже
вылезла седая щетина и длинная проплешина тянется от надбровья  до  загривка
вплоть до самых плеч. Покуда он кашлял, люди ждали  молча  и  недвижно,  как
выжидает настороженный олень, и  ровные,  зыбучие  пласты  земли  всплывали,
расползались и завивались  меж  пальцев  их  ног.  Плотное,  белесое  облако
сползло с солнца, меж деревьев просквозил зябкий солнечный  свет  и  окропил
обнаженные тела.
     Наконец Мал откашлялся. Он  стал  выпрямляться,  налегая  на  палицу  и
медленно перехватывая ее руками. Он оглядел воду и людей, одного за  другим,
а они все ждали.
     - Я вижу так.
     Он разжал одну руку  и  возложил  ладонь  себе  на  темя,  будто  хотел
удержать в голове ускользающие видения.
     - Мал не старый, он висит на спине  у  матери.  Воды  много  больше  не
только здесь, но вокруг нашей тропы. Один мужчина  умный.  Он  велит  другим
взять поваленное дерево и...
     Его глубоко запавшие глаза с мольбой обратились к  людям,  он  звал  их
сопереживать то, что видел сам. Потом кашлянул опять,  очень  тихо.  Старуха
бережно приподняла ношу.
     Ха наконец заговорил:
     - Так я не вижу.
     Старик вздохнул и убрал руку с головы.
     - Найдите поваленное дерево.
     Люди покорно разбрелись вдоль воды. Старуха отошла  туда,  где  недавно
качалась Лику, и опустила на ветку сцепленные руки. Ха крикнул  первый.  Они
сбежались к нему и оробели, увязнув в топкой жиже.  А  Лику  нашла  какие-то
ягоды, почернелые и давнишние, остатки минувшей поры, когда  плодов  и  ягод
было вволю. Мал подошел, нахмурился  и  стал  глядеть  на  бревно.  Это  был
березовый ствол не толще человечьей ляжки; он до половины утонул  в  воде  и
хляби. Кора местами встопорщилась, и Лок стал обдирать  с  нее  разноцветные
грибы. Иные из этих грибов были съедобны, и Лок отдал их Лику. Ха, Нил и  Фа
неумело взялись за бревно. Мал опять вздохнул.
     - Стойте. Ха тут. Фа там.  И  Нил  тоже.  Лок!  Бревно  легко  подалось
кверху. Но обломки сучьев цеплялись за кусты, когда люди тяжко волокли его к
темной болотине. А солнце опять спряталось.
     Когда они наконец доволокли бревно до воды, старик нахмурился и  глянул
на развороченную землю по ту сторону.
     - Пускайте бревно плыть.
     Это было хитрое и трудное дело. Как ни заноси сырое бревно,  все  равно
приходилось замочить  ноги.  Наконец  бревно  соскользнуло  на  воду,  а  Ха
нагнулся  вперед  и  одной  рукой  стал  налегать,  а  второй  подталкивать.
Сучковатая верхушка медленно стронулась и  застряла  в  топкой  жиже  по  ту
сторону. Лок весело приговаривал и  запрокинул  голову,  слова  из  его  рта
сыпались бессвязно. Никто не слушал Лока, но старик хмурился и прижимал  обе
ладони к голове. Другой конец бревна уже ушел под воду, примерно на  глубину
в два мужских роста, и  там  он  был  совсем  тонкий.  Ха  взглядом  спросил
старика, а тот опять прижал руки к голове и  закашлялся.  Ха  вздохнул  и  с
опаской ступил одной ногой в воду. Когда люди увидали это, они  сочувственно
застонали. Ха ступал осторожно, морщился и кривил  лицо,  и  люди  морщились
вслед за ним. Ха перевел дух, сделал над собой еще  усилие,  и  теперь  вода
лизала ему колени, а руки так стискивали липкую кору  на  березовом  стволе,
что она трещала. Теперь он налегал  одной  рукой  и  подымал  другую.  Ствол
перекатился, сучья вскружились средь густого  роя  палых  листьев,  верхушка
качнулась, и вот она уже лежала близ другого  берега.  Ха  толкал  что  было
мочи, но одолеть раскоряченные сучья у него недостало сил.  По  ту  сторону,
где березовый ствол горбился под водой, все еще была  пустота.  Ха  отступил
назад,  на  сушу,  под  угрюмыми  взглядами  людей.  Мал  смотрел  на   него
выжидательно и опять обеими руками сжимал палицу. Ха отошел  к  опушке,  где
тропа выходила из леса. Он подобрал свою палицу и присел. На  миг  он  резко
перегнулся вперед и чуть было не упал, но тут же ноги настигли  туловище,  и
он понесся через пустошь. Он пробежал по бревну четыре шага, клонясь  вперед
все ниже и ниже, так что голова его, казалось, сейчас  стукнется  о  колени;
потом бревно взбурлило воду, но Ха уже стремглав летел в  воздухе,  подобрав
ноги и растопырив руки. Он плюхнулся на землю в  кучу  палой  листвы.  Потом
повернулся, ухватил вершину березы и рванул на себя.  Тропа  через  болотину
была проложена.
     Люди испустили крик облегчения и  радости.  И  этот  самый  миг  солнце
почему-то избрало для того, чтоб опять выглянуть. Теперь весь мир  будто  бы
разделял их светлую радость. Они благодарили Ха, хлопая ладонями по  ляжкам,
а Лок делился своим торжеством с Лику.
     - Понимаешь, Лику? Бревно теперь лежит поперек  воды.  Ха  очень  много
видит внутри головы!
     Когда все умолкли. Мал указал палицей на Фа.
     - Фа и новый.
     Фа нащупала нового человечка. Ее густая грива прикрывала его полностью,
и люди не  увидали  ничего,  но  ручонки  и  ножки  цепкой  хваткой  сжимали
непокорные завитки ее шерсти.
     Фа подступила к самой воде, растопырила руки, ловко побежала по стволу,
спрыгнула с верхушки и стала рядом с Ха. Новый проснулся,  глянул  через  ее
плечо, одной ножкой перехватил завиток шерсти и опять заснул.
     - Теперь Нил.
     Нил  нахмурилась,  сдвинула  брови.  Она  откинула  назад  завитки  над
глазницами, пригладила их, страдальчески сморщилась и  побежала  по  бревну.
Руки она воздела высоко над головой и на середине бревна стала выкликать:
     - Аи! Аи! Аи!
     Бревно начало прогибаться и увязать  в  топком  дне.  Нил  добежала  до
тонкой верхушки, высоко подпрыгнула, ее туго налитые груди всколыхнулись,  и
вдруг она оказалась по колено в воде.  Она  взвизгнула,  выволокла  ноги  из
трясины, ухватилась за протянутую руку Ха  и  долго  потом  тяжко  дышала  и
содрогалась уже на твердой почве.
     Мал подошел к старухе и сказал смиренно:
     - Теперь хочет ли она перенести это туда?
     Старуха была так глубоко погружена в себя, что едва  проглянула  сквозь
свою отрешенность. Она побежала к воде, все так же держа сцепленные  руки  у
груди. Была она тощая, кожа да кости и местами редкие  седые  волосы.  Когда
она проворно одолевала болотину, березовый ствол едва шелохнулся в воде.
     Фа наклонилась к Лику:
     - Теперь пойдешь ты?
     Лику вынула изо рта малую Оа и потерлась  густыми  рыжими  завитками  о
бедро Лока.
     - Хочу с Локом.
     От этого у Лока внутри головы будто засияло солнце. Он  широко  разинул
рот, и смеялся, и приговаривал, обращаясь к людям, хотя обрывочные  видения,
мелькавшие в  его  голове,  едва  ли  соответствовали  тем  словам,  которые
сыпались изо рта. Он видел, как Фа ответно смеется с ним и даже Мал невесело
улыбается. Но Нил предостерегла:
     - Осторожно, Лику. Держись крепче.
     Лок дернул Лику за рыжий завиток.
     - Лезь.
     Лику ухватилась за его руку, одной ногой уперлась ему в колено и  легко
взобралась вверх по завиткам на хребте. Малую Оа она держала в теплой руке и
пристроила снизу к его шее. Она крикнула:
     - Есть!
     Лок отошел назад к тропе под буками.  Он  исподлобья  глянул  на  воду,
начал разбег, но тут же остановился. Люди по ту сторону воды засмеялись. Лок
забегал взад и вперед, но всякий раз  осаживал  себя  у  самого  бревна.  Он
кричал:
     - Глядите, какой Лок могучий прыгун!
     Гордясь собой, он ринулся вперед, но опять, уже не  гордясь,  присел  и
повернул назад. Лику подскакивала у него на спине и визжала:
     - Прыг! Прыг!
     Голова ее моталась по его темени. Наконец он подошел к воде и, как Нил,
высоко воздел руки.
     - Аи! Аи!
     Теперь даже Мал ухмылялся. Лику захлебнулась смехом и умолкла, из  глаз
ее капала вода. Лок спрятался под буком, а Нил от смеха хваталась за  грудь.
Потом Лок опять выскочил. Он ринулся вперед, пригнув голову.  По  бревну  он
пробежал с зычным криком. Потом прыгнул, очутился на суше, повернулся  одним
скачком и долго еще скакал и потешался над побежденной водой, покуда Лику не
стала икать у него над ухом, а остальные только хватались друг за друга.
     Наконец они угомонились и Мал шагнул вперед.  Он  кашлянул,  глянул  на
людей и робко скривился:
     - Теперь Мал.
     Он держал палицу поперек для равновесия. Вот он взбежал на ствол, и его
стариковские ноги цеплялись и ослабевали. Он стал перебираться, кругообразно
помахивая палицей. Ему не хватило разбега,  чтоб  перебраться  благополучно.
Люди увидали, как страдание выразилось у него на  лице  и  он  ощерил  зубы.
Потом одна его нога сорвала большой кусок коры и оголила луб, а  перескочить
он не успел. Вторая нога оскользнулась, и он повалился ничком прямо в  воду.
Он рванулся вбок и сразу исчез в мутном бурливом омуте. Лок забегал  взад  и
вперед, крича во все горло:
     - Мал в воде!
     - Аи! Аи!
     Ха шел вброд и страдальчески скалился от холодного прикосновения  воды.
Он выловил конец, палицы, а Мал крепко держался за другой  конец.  Потом  Ха
ухватил запястье Мала,  и  они  оба  стали  барахтаться  в  болотине,  будто
боролись меж собой. Мал высвободился и на карачках прополз вперед,  к  суше.
Там он спрятался от воды за толстым стволом  бука,  лег,  скорчился  и  весь
дрожал. Люди тесно обступили его. Они присели и терлись об него телами,  они
сплели руки, чтоб защитить и приютить его. Вода с  него  уже  стекла,  и  на
шкуре  оставались  лишь  мелкие  капли.  Лику  проскользнула  в  середину  и
прильнула животом к его голеням. Только старуха  все  ждала  недвижно.  Люди
плотно окружали Мала и сопереживали его дрожь.
     Лику сказала:
     - Хочу есть.
     Люди вокруг Мала расступились, и он встал на ноги. Он все  еще  дрожал.
Дрожь эта не просто подергивала шкуру,  но  пронизывала  насквозь,  так  что
палица у него в руках ходила ходуном.
     - Идем.
     Он пошел вперед по тропе. Здесь было больше простора меж деревьев, и на
этом просторе много кустов. Вскоре они вышли на прогалину,  которой  еще  до
своей смерти завладело  огромное  дерево,  прогалина  эта  подступала  почти
вплоть к реке, а скелет дерева все еще торжественно высился над нею.  Вьюнок
совсем его  одолел,  цепкие,  узловатые  плети  опутывали  дряхлый  ствол  и
доползали до самой верхушки, где еще совсем недавно  на  раскидистых  ветвях
было целое гнездилище густой и зеленой листвы. Грибы тоже  тучнели,  широкие
пластины, напитанные дождевой водой, и студенистые бугры помельче, красные и
желтые, так что дряхлое дерево теперь превращалось в труху и белесую  слизь.
Нил насобирала еды  для  Лику,  и  Лок  тоже  выковыривал  пальцами  бледные
личинки. Мал дожидался, покуда они кончат. Он уже не дрожал всем  телом,  но
порой судорожно корчился. После  каждого  приступа  судорог  он  налегал  на
палицу и даже понемногу сползал по ней все ниже.
     Теперь уши людей улавливали новый звук, это был шум, столь неумолчный и
всепроникающий, что не было нужды  напоминать  друг  другу,  откуда  он.  За
прогалиной начинался крутой подъем, каменистый и бесплодный, в редких местах
утыканный низкорослыми деревцами;  здесь  обнажался  костяк  земли,  гладкие
серые каменные суставы. За подъемом, в межгорье, была долина, и оттуда  река
низвергалась вниз могучим водопадом с  высоты  вдвое  выше  самого  высокого
дерева. Люди  молча  прислушивались  к  отдаленному  реву  воды.  Потом  они
переглянулись, стали смеяться и болтать. Лок объяснил Лику:
     - Сегодня ты будешь спать  у  падающей  воды.  Ведь  она  не  ушла.  Ты
помнишь?
     - Я вижу внутри головы воду и пещеру.
     Лок любовно погладил ствол  мертвого  дерева,  а  Мал  сразу  повел  их
наверх. Теперь, в радости, они постепенно стали замечать, что  он  слаб,  но
еще не понимали до конца, сколь тяжек его недуг. Мал подымал  ноги,  как  бы
выволакивая их из трясины, и ноги эти  уже  не  были  сообразительными.  Они
выбирали, куда ступить, бестолково, будто кто другой растаскивал их вкривь и
вкось, так что Малу приходилось все время подпираться палицей. Люди позади с
легкостью повторяли всякое его движение, от избытка здоровья им не терпелось
идти  вперед.  Усердствуя  в  подражании,  они   любовно   и   помимо   воли
передразнивали его усилия. Когда он горбился и задыхался, они пыхтели  тоже,
сутулились, и ноги их нарочито  теряли  сообразительность.  Они  петляли  по
крутизне меж серых глыб и каменных мослов, а потом деревья остались  позади,
и они вышли на обнаженный склон.
     Здесь Мал остановился и закашлялся, и они поняли,  что  надо  дать  ему
передохнуть. Лок взял Лику за руку.
     - Гляди!
     Склон подымался к долине, а  впереди  громоздилась  гора.  Слева  склон
обрывался, и там утес нависал над рекой. На реке  был  остров,  который  так
круто вздымался кверху, будто встал на  дыбы  и  одним  концом  упирается  в
водопад. Река низвергалась по обоим бокам острова потоком, здесь  узким,  но
поодаль широким и могучим; а куда она низвергалась, никто не мог  видеть  за
брызгами и летучей  дымной  пеленой.  На  острове  росли  деревья  и  густой
кустарник, но конец его, вздыбленный наперекор водопаду, был  будто  застлан
густым туманом, и река по бокам только слабо поблескивала.
     Мал тронулся дальше. К истоку водопада вели два  пути,  один  извилисто
уходил вправо и подымался меж скал. Хотя так идти было бы легче для Мала, он
пренебрег этим путем, видимо,  потому,  что  больше  всего  жаждал  поскорей
добраться до места и обрести покой.  Он  решительно  повернул  влево.  Здесь
изредка попадались кустики, которые помогали удержаться на гриве  утеса,  и,
когда они пробирались поверху. Лику опять заговорила с Локом.  Шум  водопада
вылущил жизнь из ее слов и оставил лишь вялую шелуху.
     - Хочу есть.
     Лок ударил себя в грудь. Он закричал громко, чтоб слышали все люди:
     - Я вижу, как Лок находит дерево, где густо сидят почки...
     - Ешь, Лику.
     Ха стоял рядом с ягодами в горсти. Он высыпал ягоды на ладонь  Лику,  и
она ела, уминая губами; малая Оа сиротливо торчала у  нее  под  мышкой.  Лок
вспомнил, что и сам хочет есть. Теперь, когда они ушли из промозглой  зимней
пещеры у моря и не собирали уже горькую, несвежую на вкус еду по  отмелям  и
соленым болотам, он вдруг увидал лакомый корм: мед и молодые побеги, луковки
и личинки, сладостное и запретное мясо. Он подобрал камень и  стал  бить  по
голой скале у себя над головой, будто долбил твердое дерево.
     Нил сорвала с палицы сморщенную ягоду и положила в рот.
     - Видали, как Лок бьет скалу в бок! Над ним смеялись, а  он  дурачился,
делал вид, что подслушивает у скалы, и кричал:
     - Просыпайтесь, личинки! Вы не спите? Но Мал уже вел их дальше.
     Чело утеса слегка отклонялось назад, и  вместо  того,  чтоб  перелезать
через избороздившие его морщины, люди могли пройти кружным путем над  рекой,
бурной в нижнем ее течении, за сумятицей у подножия водопада. Тропа с каждым
шагом становилась все круче, головокружительный подъем по скатам и  уступам,
расщелинам и валунам, где было одно спасение цепляться  ногами  за  малейшую
неровность, а скала под ними  опрокидывалась  вспять,  и  воздушная  пустота
отделяла их от дымной пелены и острова. Здесь  стервятники  парили  уже  под
ними, будто черные хлопья вокруг костра, хвостатые травы в реке  колыхались,
и только по неверным проблескам меж стеблей  угадывалась  вода;  остров  же,
вздыбленный наперекор водопаду, вразрез порогу, откуда изливался потоп,  был
недосягаем, как месяц на небе. Дальше утес клонился долу, будто  разглядывал
свою подошву в воде. Хвостатые травы были очень высоки, выше многих  мужчин,
они колыхались под взбиравшимися людьми взад  и  вперед,  размеренно,  точно
бьется сердце или плещет морской прибой.
     Лок вспомнил, как звучит клекот стервятников. Он замахал на них руками.
     - Крок!
     Новый человечек шевельнулся на спине у  Фа,  крепко  перехватил  шерсть
ручонками и ножками. Ха продвигался очень  медленно,  с  осторожностью  неся
свое грузное тело. Он полз на четвереньках, его  руки  и  ноги  сгибались  и
подтягивались по каменной круче. Мал заговорил опять:
     - Стойте.
     Они угадали это по губам, когда он обернулся, и  тесно  обступили  его.
Здесь тропа расширялась, и места хватало для всех. Старуха положила руки  на
край обрыва, чтоб легче было удерживать ношу. Мал  скорчился  и  кашлял  так
долго, что плечи свела судорога. Нил присела рядом и одной  рукой  обхватила
его живот, а другой плечо.
     Лок глядел в даль за рекой, чтоб забыть о голоде. Он  раздул  ноздри  и
сразу же был вознагражден смесью всевозможных запахов, потому что туман  над
водопадом до крайности обострял всякий запах, подобно тому как дождь живит и
освежает яркость полевых цветов. Были тут и запахи  людей,  у  каждого  свой
собственный, но непременно слитый с запахом топкой  тропы,  по  которой  они
прошли.
     Это так ощутимо подтверждало  близость  их  летнего  стойбища,  что  он
засмеялся от радости и повернулся к Фа с вожделением, несмотря на весь  свой
голод. Дождевая вода, которая окропила ее в лесу, высохла, и густые  завитки
у нее на загривке и вокруг головы нового человечка были искристо-рыжие.  Лок
протянул руку и коснулся ее груди, а она тоже засмеялась и откинула волосы с
ушей за плечи.
     - Мы найдем еду, - сказал он, разевая  свой  широкий  рот,  -  и  ляжем
вместе.
     Едва он упомянул о еде, голод стал таким же осязаемым, как  запахи.  Он
опять повернулся к обрыву, где чуял старухину ношу. И сразу не стало ничего,
только пустота вокруг да дымная пелена от водопада наплывала на  него  из-за
острова.  Он  был  внизу,  распластанный  по  скале,  и   цеплялся   за   ее
шероховатости пальцами рук  и  ног,  как  лиана  своими  усиками.  Он  видел
хвостатые травы через просвет у себя под мышкой, они не колыхались, а  будто
застыли в это мгновенье небывалой зоркости. Лику верещала  над  обрывом.  Фа
лежала ничком у самого края и стискивала его  запястье,  а  новый  человечек
скулил и пытался выпутаться из ее волос. Остальные люди  спешили  назад.  Ха
был виден выше ляжек, он действовал осторожно, но быстро и  уже  наклонился,
чтоб ухватить второе запястье. Лок чувствовал, что  ладони  их  вспотели  от
ужаса. Поочередно подтягивал он кверху то ногу, то руку, покуда не вполз  на
тропу. Он перекатился набок и зарычал на  хвостатые  травы,  которые  теперь
опять колыхались. Лику выла. Нил наклонилась, прижала ее голову к  себе  меж
грудей и стала  успокаивать,  поглаживая  по  шерстистой  спине.  Фа  рывком
повернула Лока к себе.
     - Зачем?
     Лок упал на колени и поскреб щетину под губой. Потом указал  на  водные
брызги, которые летели к ним через остров.
     - Старуха. Она была вон там. И это.
     Стервятники взмывали под его  рукой  в  воздухе,  обтекавшем  утес.  Фа
отпустила Лока, когда его голос мужчины заговорил про  старуху.  Но  он  все
глядел ей в лицо.
     - Она была там...
     Оба совсем ничего не  понимали  и  умолкли.  Фа  опять  хмурилась.  Эту
женщину нельзя было обмануть. Что-то невидимое исходило от старухи и  витало
в воздухе вокруг ее головы. Лок заклинал ее:
     - Я повернулся и упал.
     Фа закрыла глаза и сказала сурово:
     - Я так не вижу.
     Нил уводила Лику за остальными. Фа пошла следом, будто Лока не было  на
свете. Он покорно побрел за ней, понимая свою оплошность, и все же  бормотал
на ходу:
     - Я повернулся к ней...
     Люди сбились в кучку поодаль на тропе. Фа крикнула им:
     - Мы идем! Ха отозвался:
     - Здесь ледяная женщина.
     Впереди и выше Мала была падь, забитая слежавшимся снегом,  покуда  еще
недоступным солнцу. Собственная тяжесть и мороз, а на исходе  зимы  ливневые
дожди уплотнили его в лед, который угрожающе нависал, и  между  подтаивающей
кромкой и подогретой скалой струилась вода. Хотя  прежде  люди  ни  разу  не
видали, чтоб ледяная женщина еще жила в этой пади, когда они возвращались из
своей зимней пещеры у моря, никому не пришла мысль, что Мал привел их в горы
слишком рано. Лок забыл  про  свой  неудачный  прыжок  и  про  удивительную,
непередаваемую новизну запаха водных брызг и побежал вперед. Он  остановился
рядом с Ха и закричал:
     - Оа! Оа! Оа!
     Остальные подхватили крик:
     - Оа! Оа! Оа!
     Средь неумолчного грохота водопада голоса их были ничтожны и бессильны,
но стервятники все же услыхали и встревожились, а  потом  плавно  продолжали
полет. Лику кричала и подбрасывала малую Оа, хотя сама не знала зачем. Новый
человечек опять проснулся, облизнул губки розовым язычком,  как  котенок,  и
выглянул сквозь завитки за ухом у Фа. Ледяная женщина свисала выше и впереди
людей. Хотя смертоносная вода истекала из ее чрева, она не шевелилась.  Люди
замолчали и поспешили прочь, покуда она не  скрылась  за  скалой.  Безмолвно
дошли они до скал у водопада, где могучий утес разглядывал  свою  подошву  в
белых бурунах и водоворотах. Почти на уровне их  глаз  выгибался  прозрачный
свод и вода перехлестывала через порог, такая прозрачная, что все было видно
насквозь. Водоросли здесь  не  колыхались  медленно  и  плавно,  а  неистово
трепетали, будто порывались убежать. Близ водопада скалы были мокры от брызг
и папоротники свисали над пустотой. Люди едва глянули на  водопад  и  быстро
полезли дальше.
     Над водопадом река текла через долину в межгорье.
     Теперь, на исходе дня, солнце спустилось в долину и пламенело  в  воде.
По ту сторону река  омывала  крутобокую  гору,  черную  и  отвернувшуюся  от
солнца; но  эта  сторона  не  была  такой  неодолимой.  Здесь  был  косогор,
наклонный уступ, который отлого  смыкался  с  другим  утесом.  Лок  не  стал
глядеть на остров, где никто из людей не бывал, и  на  гору  по  ту  сторону
долины. Он заспешил вслед за людьми, вспомнив, как безопасно на этом уступе.
Ничто не грозило им снизу, из воды, потому что  течение  унесло  бы  всякого
врага в водопад; а утес над уступом был досягаем  только  для  лис,  козлов,
людей, гиен и птиц. Даже спуск с уступа к лесу прикрывала такая теснина, что
ее мог отстоять один человек, вооруженный палицей. И по этой тропе на крутом
утесе над тучами брызг и мятущимися водами  не  ходило  никакое  зверье,  ее
проторили лишь ноги людей.
     Когда Лок обогнул поворот в конце тропы, лес позади него уже  померк  и
тени из долины взлетали к уступу. Люди шумно располагались на уступе, но  Ха
с размаху опустил палицу, так что тернии на конце вонзились в  землю  у  его
ног. Он согнул колени и принюхался.  Люди  сразу  умолкли  и  выстроились  в
полукруг перед отлогом. Мал и Ха с палицами наготове крадучись взобрались на
невысокий земляной склон и оглядели отлог.
     Но гиены ушли. Хотя запах еще стлался по каменной  осыпи  и  по  редкой
траве, которая питалась прахом многих поколений, этот запах был уже  дневной
давности. Люди увидали, что Ха теперь держит палицу так, что  она  не  может
больше служить оружием, и ослабили мышцы. Они сделали несколько шагов  вверх
и остановились у отлога, где под лучами солнца  легли  их  косые  тени.  Мал
подавил кашель, который клокотал у него в груди, повернулся к старухе и стал
ждать. Она опустилась на колени и положила на середине отлога глиняный  шар.
Она вскрыла глину, распластала и пригладила ее поверх прежнего  слежавшегося
на земле слоя.
     Потом склонила над глиной лицо и дунула. В глубине отлога стоял высокий
утес со впадинами по обоим бокам,  и  в  этих  впадинах  были  сложены  кучи
хвороста, сучьев и  толстых  веток.  Старуха  проворно  сходила  к  кучам  и
принесла сучья, листья и рассохлое, трухлявое бревнышко. Все это она уложила
на распластанной глине и стала дуть, покуда вслед за струйкой дыма не взмыла
в воздух первая искра. Ветка затрещала, красный с синеватым  отливом  язычок
пламени лизнул дерево и выпрямился, так что щека старухи с  теневой  стороны
зарделась и глаза блеснули. Она опять сходила  к  впадинам,  подбросила  еще
дров, и огонь явил взгляду все великолепие своего пламени и ярких искр.  Она
стала приминать сырую глину пальцами, выравнивая края, и теперь огонь  сидел
посреди плоского круга. Тогда она встала и сказала людям:
     - Огонь опять проснулся.
ДВА
     В ответ люди оживленно загомонили. Они устремились на отлог. Мал  сразу
сел за костром и вытянул руки, а Фа и Нил принесли еще  дров  и  сложили  их
рядом. Лику тоже принесла ветку и отдала старухе. Ха опустился  на  корточки
возле утеса, поерзал и удобно привалился к  нему  спиной.  Его  правая  рука
нашарила и подобрала камень. Он показал его людям.
     - Я вижу этот камень внутри головы. Вот Мал рубит  им  ветки.  Глядите!
Этот край может рубить.
     Мал отнял камень у Ха, взвесил на ладони,  нахмурился  было,  но  потом
поглядел на людей с улыбкой.
     - Этим камнем я рубил, - сказал он. -  Глядите!  Здесь  я  зажимаю  его
большим пальцем, а здесь обхватываю рукою тупой край.
     Он поднял камень и с живостью изобразил Мала, который рубит ветку.
     - Это хороший камень, - сказал Лок. - Он не ушел. Он лежал у  костра  и
дожидался, покуда Мал за ним не придет.
     Он встал и поглядел со склона поверх земли и камней. Ни река  не  ушла,
ни горы. И  отлог  их  дождался.  Вдруг  его  захлестнула  волна  радости  и
ликования. Все их дождалось, дождалась и Оа. Теперь она выгоняла  ростки  из
луковиц, утучняла личинки, исторгала запахи из  земли,  распускала  набухшие
почки во всякой пазухе, на всякой ветке. Он заплясал по  уступу  над  рекой,
широко растопырив руки.
     - Оа!
     Мал отполз от костра и осмотрел задний край отлога.  Он  пригляделся  к
земле, отмел прочь редкие сухие листья и звериный помет  под  утесом.  Потом
опустился на корточки и расправил плечи.
     - А здесь сидит Мал.
     Он ласково погладил утес, как Лок или Ха могли бы приласкать Фа.
     - Мы дома!
     Лок пришел с уступа. Он посмотрел  на  старуху.  Свободная  от  ноши  с
огнем, она уже не была такой отрешенной и далекой от  всех.  Теперь  он  мог
заглянуть ей в глаза, заговорить с нею и даже, вероятно, удостоиться ответа.
Кроме того,  он  испытывал  потребность  говорить,  чтоб  скрыть  от  других
тревогу, которую всегда пробуждали в нем языки пламени.
     - Теперь огонь опять в своем логове.  Тебе  тепло.  Лику?  Лику  вынула
малую Оа изо рта.
     - Хочу есть.
     - Завтра мы найдем еду для всех людей. Лику подняла малую Оа.
     - И она есть хочет.
     - Ты возьмешь ее с собой и накормишь. Он со смехом оглядел остальных.
     - Я вижу...
     Люди тоже засмеялись, потому что Лок всегда видел себя и почти ничего и
никого другого, и они знали это не хуже его самого.
     -  ...вижу,  как  нашлась  малая  Оа...   Старый   корень,   причудливо
искривленный и встопорщенный, напоминал толстобрюхую женщину.
     -  ...я  стою  между  деревьями.  Я  чувствую.  Вот  здесь,  под  ногой
чувствую...- Он изобразил это. Всей тяжестью он опирался на  левую  ногу,  а
правая шарила по земле.-...Я чувствую. Что чувствую? Луковицу? Палку? Кость?
- Пальцы правой ноги ухватили что-то и поднесли к левой руке. Он поглядел. -
Это малая Оа! - Он просиял, упиваясь своим торжеством. - И теперь где  Лику,
там всегда и малая Оа.
     Люди похлопали себя по ляжкам, выражая  одобрение,  посмеиваясь  и  над
ним, и над его россказнями.  Удовлетворенный  этой  наградой,  он  уселся  у
костра, а люди притихли и молча глядели на огонь.
     Солнце утонуло в реке, и  свет  исчез  с  отлога.  Теперь  костер,  как
никогда, был средоточием всего, белесая зола, пятно багрового света,  а  над
ними  слитное,  высокое,  трепещущее  пламя.   Старуха   сновала   бесшумно,
подкладывала дров, красное пятно их поедало, и  пламя  обретало  силу.  Люди
глядели, и лица их будто слегка подергивались в  неверном  свете.  Конопатая
кожа румянилась, и у каждого  в  глубоких  глазницах  обитали  похожие,  как
близнецы, огоньки и дружно плясали там. Теперь, когда люди хорошо  угрелись,
они расслабили конечности и благодарно впивали  ноздрями  дым.  Они  поджали
пальцы ног, растопырили  руки  и  даже  слегка  отодвинулись  от  огня.  Все
погрузились в то глубокое  молчание,  которое  было  соприродно  им  гораздо
больше, нежели слова, молчание, отторгнутое от времени, и на отлоге  сначала
возникло единство во многих мыслях, а потом, может  быть,  мыслей  не  стало
вовсе. Рев воды казался теперь почти беззвучным, и слышно было,  как  легкий
ветерок овевает скалы. Уши людей будто  обрели  самостоятельную  жизнь,  они
различали в хитросплетении мельчайших звуков любой в отдельности, улавливали
шелест дыхания, шорох сырой, подсыхающей глины и опадающего пепла.
     Потом Мал заговорил с несвойственной ему робостью:
     - Холодно тут?
     Разум опять  самостоятельно  пробудился  у  каждого  в  черепе,  и  все
повернулись к Малу. Он уже обсох, и шкура его ерошилась. Он  рывком  подался
вперед, скользнул коленями по глине и оперся на растопыренные руки, так  что
жар полыхал ему прямо в грудь. Весенний ветерок  дунул  на  огонь  и  метнул
струйку дыма прямо в его разинутый рот.  Он  поперхнулся  и  закашлялся.  Он
никак не мог перестать, кашель, казалось, выпрыгивал из его груди без удержу
или спросу. От этого все тело сотрясалось, и он никак не мог перевести  дух.
Он повалился на бок и весь задрожал. Они увидали его  язык  и  страх  в  его
выкаченных глазах.
     Старуха сказала:
     - Это холод воды, где было бревно.
     Она подошла, опустилась на колени и стала обеими руками  растирать  ему
грудь, разминать мускулистую шею. Она прижала его голову  к  своим  коленям,
прикрыла от ветра, и кашель понемногу унялся, а сам он уже  лежал  спокойно,
лишь изредка вздрагивая. Новый человечек проснулся и слез со  спины  Фа.  Он
пополз вдоль вытянутых ног, и его рыжие волосенки поблескивали  в  трепетном
свете. Он увидал огонь, прошмыгнул под согнутым коленом Лока,  ухватил  Мала
за лодыжку, подтянулся и встал.  Два  крошечных  огонька  загорелись  в  его
глазенках, а он стоял, клонясь вперед, и  держался  за  подрагивающую  ногу.
Люди поглядывали то на детеныша, то на Мала. В  костре  хрупнула  ветка  так
внезапно, что Лок подскочил, а в темноту посыпались искры.  Новый  человечек
упал на четвереньки раньше, чем искры осели. Он юркнул  мимо  ног  взрослых,
взобрался по руке Нил и спрятался в шерсти у нее на спине, под гривой. Потом
один из огоньков проглянул у ее  левого  уха  пытливо  и  настороженно.  Нил
склонила голову набок и ласково потерлась  щекой  о  головку  малыша.  Новый
человечек опять затаился. Собственная его шерстка и  завитки  матери  укрыли
его, как пещера. Ее грива свисала и стлалась над ним. Вскоре огонек у ее уха
погас.
     Мал собрался с силами и сел, опираясь  на  старуху.  Он  оглядел  людей
одного за другим. Лику открыла было рот, порываясь заговорить, но Фа живо ее
утихомирила.
     И тогда заговорил Мал:
     - Вначале была  великая  Оа.  Она  родила  землю  из  своего  чрева.  И
вскормила ее грудью. Потом земля родила женщину, а женщина родила из  своего
чрева первого мужчину.
     Люди внимали молча. Они приготовились слушать дальше, услыхать все, что
знает Мал. Вот сейчас они смогут увидать те времена, когда людей было многое
множество, времена, про которые все они так любили  слушать,  когда  круглый
год стояло лето и на ветках не переводились цветы и плоды. А еще был  долгий
перечень имен, от Мала назад, в прошлое, где всегда упоминается старейший из
людей по тем временам; но на этот раз Мал не сказал больше ничего.
     Лок сел рядом, защищая его от ветра.
     - Ты хочешь есть. Мал. Когда человек хочет есть, в нем живет холод.
     Ха широко разинул рот:
     - Когда солнце выйдет опять, мы найдем еду. Оставайся у костра. Мал,  а
мы принесем еды, и в тебя войдет сила и тепло.
     Подошла Фа, прильнула к Малу всем телом, и теперь они втроем прикрывали
его у костра. Он сказал им сквозь кашель:
     - Я вижу, что надо делать.
     Он склонил голову и  глядел  на  золу.  Люди  ждали.  Они  видели,  как
изнурила его жизнь. Длинная шерсть на  голове  поредела,  и  завитки  волос,
которые прежде застилали покатость черепа, свалялись, так  что  над  бровями
обнажилась полоска морщинистой кожи в палец шириной.  Ниже  зияли  глазницы,
запавшие и темные, а в глубине застыли мутные, измученные глаза.  Он  поднял
руку и пристально поглядел на пальцы.
     - Вот что надо для людей. Еда сперва. Потом дрова. Правой рукой он стал
перебирать пальцы на левой; он хватал их  крепко,  будто  эта  хватка  могла
удержать мысли в плену и повиновении.
     - Палец за еду, это сперва. Потом палец за дрова. Он тряхнул головой  и
начал сначала:
     - Палец за Ха. За Фа. За Нил. За Лику...
     Он перебрал все пальцы  одной  руки  и  поглядел  на  другую,  тихонько
покашливая. Ха заерзал по земле, но ничего не сказал. Мал распустил  морщины
на лбу и запнулся. Он понурил голову и вцепился руками в седую шерсть у себя
на загривке. По голосу они слышали, до чего он устал.
     - Ха принесет дрова из лесу. Нил пойдет с ним и возьмет с собой нового.
     Ха опять заерзал, а Фа убрала руку с плеч старика, но Мал еще не кончил
говорить:
     - Лок добудет еду вместе с Фа и Лику.
     Ха сказал:
     - Лику еще маленькая, чтоб ходить по склону горы и дальше, по равнине!
     Лику крикнула:
     - Хочу с Локом!
     Мал уронил голову меж колен и пробормотал глухо:
     - Я сказал.
     Теперь все решилось окончательно,  и  люди  ощутили  беспокойство.  Они
нутром чувствовали неладное, но слово было сказано. А когда  слово  сказано,
это все равно как если б дело уже претворилось в жизнь, и  они  тревожились.
Ха бесцельно  стучал  камешком  по  отлогой  скале,  а  Нил  опять  тихонько
постанывала. Только Лок, который видел  меньше  всех  внутри  головы,  опять
увидал ослепительную Оа и ее щедроты, как было недавно, когда он  плясал  на
уступе. Он вскочил и повернулся к людям, а ночной ветерок ерошил завитки  на
его шкуре.
     - Я принесу еды в руках, - он изобразил целую груду, много еды, так что
буду шататься - вот столько! Фа засмеялась над ним:
     - Столько еды нету нигде. Лок присел на корточки.
     - Я вижу так внутри головы. Лок возвращается к водопаду. Он бежит через
бок горы. Он несет козла. Большой кот убил этого козла и  выпил  кровь,  так
что вины нету. Вот здесь. Слева под мышкой. А здесь, справа, - он  оттопырил
другую руку, - у меня ляжка козы.
     Он расхаживал по отлогу и пошатывался, будто под  тяжестью  мяса.  Люди
смеялись, сперва вместе с ним, потом над ним. Только Ха сидел молча, с  едва
заметной ухмылкой, и, когда люди заметили это, они поглядели на него и опять
на Лока.
     Лок похвалялся:
     - Я вижу наверняка!
     Ха даже не пошевелил губами, но по-прежнему ухмылялся. Потом у всех  на
виду медленно и серьезно обратил к Локу оба уха, так что они  будто  сказали
за него: я тебя слышу!.. Лок раззявил рот,  шкура  на  нем  ощетинилась.  Он
невнятно заурчал на эти бесстыжие уши и кривую ухмылку.
     Фа вмешалась:
     - Не надо. Ха много видит и мало говорит. Лок говорит много и ничего не
видит.
     Тогда Ха рявкнул от смеха  и  взбрыкнул  ногами  перед  Локом,  а  Лику
засмеялась,  сама  не  зная  чему.  Лок  вдруг  мучительно  позавидовал   их
беспечному, мирному согласию. Он смирил свой норов, отполз назад к костру  и
сделал вид, будто очень опечален, люди  же  сделали  вид,  будто  хотят  его
утешить. А потом на отлоге опять наступило молчание и единство в мыслях  или
без мыслей.
     Неожиданно все люди замерли, сопереживая то, что каждый  увидал  внутри
головы. Они увидали Мала как бы  в  отдалении,  залитого  светом,  явственно
представшего им во всей своей немощи. Они видели не  только  тело  Мала,  но
все, что видел он сам, что медленно проступало и тускнело у него  в  голове.
Одно, самое сильное, вытесняло остальное, брезжило сквозь  туманные  намеки,
сомнения и догадки, покуда наконец они не поняли,  что  он  думает  с  такой
тягостной уверенностью:
     "Завтра или еще через день я умру".
     Люди опять разрознились. Лок протянул руку и коснулся Мала. Но  Мал  не
почувствовал прикосновения, поглощенный болью и укрытый  женскими  волосами.
Старуха поглядела на Фа.
     - Это холод воды. Она нагнулась и прошептала Малу на ухо:
     - Завтра будет еда. Теперь спи. Ха встал.
     - И будут еще дрова. Не пора ли тебе кормить огонь? Старуха  сходила  к
утесу и принесла дров. Она складывала сучья один к одному так искусно,  что,
где бы ни пробивались языки пламени, повсюду они лизали сухое дерево. Вскоре
пламя жарко полыхало в воздухе и люди отодвинулись  назад.  Теперь  полукруг
расширился, и Лику проскользнула внутрь. Шкура ее тревожно  потрескивала,  а
люди блаженно улыбались друг другу. Потом  они  начали  широко  зевать.  Они
плотно сомкнулись вокруг Мала, жались к  нему,  баюкали  в  объятиях  теплой
плоти, а огонь согревал его спереди. Они ворочались и бормотали. Мал  слегка
покашлял, потом тоже уснул.
     Лок присел сбоку  и  вгляделся  в  даль  над  темными  водами.  Заранее
сознательное решение не пришло, но он  был  на  страже.  Он  тоже  зевнул  и
прислушался к боли у себя в животе. Он подумал про лакомую еду, облизнулся и
готов был заговорить, но вспомнил, что все спят. Тогда он  встал  и  поскреб
густые завитки под губой. Фа была рядом, и вдруг он опять почувствовал,  что
хочет ее; но это чувство легко забылось теперь, когда голову  почти  целиком
занимала мысль о еде. Он вспомнил про гиен  и  крадучись  выбрался  на  край
уступа, откуда был виден спуск к  лесу.  Необъятная  мгла  и  грязные  пятна
пролегали до серой полосы, обозначавшей  море;  ближе  туманно  поблескивала
река с болотами и излучинами. Он поглядел на небо и увидал, что оно  чистое,
только над морем повисли  пернатые  облака.  Отблеск  костра  уже  не  мешал
смотреть, и теперь глаза его кольнул  острый  луч  звезды.  Потом  появились
другие, целая россыпь, скопления дрожащих огоньков по  всему  небосводу,  от
края до края. Глаза Лока не мигая глядели на звезды, а нюх ловил запах  гиен
и убедил его, что поблизости их нет. Он  перелез  через  скалы  и  посмотрел
сверху на водопад. Там, где река низвергалась в водоем, всегда  бывал  свет.
Дымные струи, казалось, улавливали весь свет без остатка  и  рассеивали  его
неприметно. Но свет этот пронизывал лишь сами струи,  так  что  весь  остров
оставался в темноте. Лок бездумно оглядывал черные  деревья  и  скалы,  едва
видные сквозь мглистую белизну. Остров  походил  на  длинную  ногу  сидящего
великана, чье колено, поросшее деревьями и  кустами,  перекрывало  мерцающий
порог водопада, а неуклюжая ступня, будто вывихнутая,  вытягивалась  понизу,
теряла свое сходство и сливалась с темной пустыней. Великанья ляжка, которая
была бы под стать туловищу, огромному,  как  гора,  лежала  в  долине  среди
текущей воды, становилась все тоньше, и  в  конце  лишь  разрозненные  скалы
криво вставали в рост перед уступом. Лок рассматривал великанью  ляжку,  как
рассматривал бы луну: нечто столь далекое совсем не связывалось со  знакомой
ему жизнью. Чтобы достичь острова, людям пришлось бы перепрыгнуть  с  уступа
на скалы через воду, которая с жадностью поглотила бы их и унесла в водопад.
Только очень проворная  тварь,  гонимая  страхом,  отважилась  бы  на  такой
прыжок. Поэтому на острове никто не бывал.
     Умиротворенный, он вдруг представил себе пещеру у  моря,  повернулся  и
поглядел на реку. Далеко внизу ее излучины, будто лужи, тускло  поблескивали
в темноте. Он смутно представил себе тропу, которая вела от  моря  к  уступу
сквозь расстилавшийся под ним мрак. Он смотрел, и его озадачила  мысль,  что
тропа действительно там, куда он теперь смотрит. Эти места, где беспорядочно
громоздились скалы, будто кто-то остановил их каменный вихрь  в  миг  самого
грозного неистовства, и эта река, разлитая среди леса, были слишком сложными
для уразумения, не умещались у него в  голове,  хотя  его  чувства  кружными
путями могли проникнуть всюду. Он с облегчением отбросил непостижимую мысль.
Вместо этого он раздул ноздри и стал вынюхивать гиен, но они давно ушли.  Он
спустился на край скалы и помочился в реку. Потом тихонько вернулся назад  и
присел сбоку от костра. Он коротко зевнул, опять почувствовал, что хочет Фа,
почесался. Глаза смотрели на него с утесов, глаза были и на острове,  но  он
знал, что никто не подойдет близко, покуда  рдеют  угли  в  костре.  Старуха
будто угадала его мысль, проснулась, подбросила дров и плоским камнем  стала
сгребать золу. Мал надрывно закашлялся во  сне,  отчего  люди  зашевелились.
Старуха примостилась на прежнем месте, а  Лок  поднял  руки  и  сонно  потер
ладонями глаза.  После  такого  нажима  над  рекой  поплыли  зеленые  пятна.
Прищурясь, он взглянул налево, где водопад ревел до того однозвучно, что его
уже не было слышно. Ветер всколыхнул воду, затрепетал; потом  сильный  порыв
налетел из леса и ворвался в долину. Резкая черта на краю  неба  расплылась,
лес посветлел.  Над  водопадом  сгущалось  облако,  туман  подкрадывался  из
каменистого водоема, где ветер запрудил реку и отбросил воду вспять.  Остров
застило мглой, сырой туман подкрался к уступу, повис над  отлогом  и  окутал
людей такими мелкими капельками, что порознь они были  неосязаемы  и  взгляд
мог различить лишь все их скопище целиком. Ноздри Лока сами собой  раздулись
и втянули смешанные запахи, которые принес туман.
     Он сидел на корточках, недоумевая и дрожа.  Ладони  он  сомкнул  вокруг
ноздрей и нюхал пойманный в пригоршни  воздух.  Он  зажмурил  глаза,  напряг
внимание, сосредоточился, обоняя тепловатый уже запах, и на  миг,  казалось,
едва  не  уловил  нечто  сокровенное;  потом  запах  испарился,  как   вода,
расплылся, как что-то далекое и мельчайшее, когда  от  напряжения  выступают
слезы. Он выпустил воздух из ладоней  и  открыл  глаза.  Ветер  переменился,
туман, стлавшийся от водопада, уплывал, и вокруг были обычные ночные запахи.
     Он хмуро поглядел на остров и на темную воду, которая струилась к устью
долины, потом зевнул. Он не способен был удержать новую мысль, если  она  не
таила в себе опасности. Костер угасал, становился похожим на красный глаз  и
освещал уже только себя, а люди были недвижны и  сливались  со  скалами.  Он
устроился поудобней перед сном, наклонился вперед и прикрыл ладонью  ноздри,
чтоб туда попадало меньше холодного воздуха. Колени  он  подтянул  к  груди,
стараясь получше укрыться от ночной прохлады. Левая рука скользнула вверх  и
запустила пальцы в шерсть на загривке. Челюсть уткнулась в колени.
     Над морем сквозь облачную  гряду  проглянул  тусклый  желтоватый  свет,
постепенно разливаясь все шире. Края облаков теперь золотились,  и  вот  уже
сверкнула кромка почти полной луны. Порог водопада  заблестел,  блики  света
метались понизу или вдруг взлетали, как искры.  Деревья  на  острове  обрели
четкость, ствол самой высокой березы внезапно покрылся серебряными и  белыми
пятнами. За водой, по ту сторону долины, утес еще таил темноту, но  на  всех
окрестных горах проступили высокие снежные и ледяные вершины. Лок спал, сидя
на корточках. При малейшей опасности он помчался бы по  уступу,  как  резвый
бегун, который с места набирает скорость. Иней поблескивал на нем, будто лед
на горной вершине. От костра остался плоский бугорок, горстка красных углей,
а над ними трепетали синие  язычки  и  лизали  недогоревшие  концы  веток  и
поленьев.
     Луна медленно и почти отвесно поднималась по небу  средь  редких,  едва
заметных  облачков.  Свет  прокрался  вниз  по  острову,  и  пенистые  струи
засверкали. Отовсюду смотрели зеленые глаза, везде  проступали  серые  тени,
скользили и скрывались в темноте или проворно перебегали через прогалины  на
склонах горы. Свет падал на деревья в лесу, и желтоватые пятна мельтешили по
прелым листьям и по земле. Он ложился на реку  и  на  колышущиеся  хвостатые
травы; а воду усеяли лучистые блестки, и  круги,  и  вихри  холодного  огня.
Снизу долетел шум, но рев водопада заглушил эхо и лишил этот  шум  звучания,
так что остался пустой отголосок. Уши Лока встрепенулись в лунном  свете,  и
налет инея на их концах дрогнул. Уши Лока сказали Локу: ???
     Но Лок спал.
ТРИ
     Лок почувствовал, что старуха встала раньше всех и принялась  хлопотать
у костра с первыми проблесками зари. Она сложила дрова кучей,  и  он  сквозь
сон услыхал, как дерево начало лопаться и трещать. Фа еще сидела,  и  голова
старика беспокойно ерзала у нее на плече. Ха шевельнулся и встал.  Он  сошел
на край уступа и помочился,  потом  вернулся  и  поглядел  на  старика.  Мал
просыпался не так, как остальные. Он  тяжело  сидел  на  корточках,  ворочал
головой среди шерсти Фа и часто дышал, как самка,  ожидающая  детеныша.  Рот
его был широко разинут перед жарким огнем; но его сжигал  другой,  невидимый
огонь; этот огонь разлился по всей  дряблой  плоти  и  вокруг  глазниц.  Нил
сбегала к реке и принесла воды в пригоршнях. Мал выпил воду, все так  же  не
открывая глаз. Старуха подбросила в огонь еще дров. Она указала на впадину в
утесе и мотнула головой в сторону леса. Ха тронул Нил за плечо:
     - Пойдем!
     Новый человечек тоже проснулся, вскарабкался на  плечо  Нил,  похныкал,
потом перебрался к ней на грудь. Нил осторожно пошла вслед за  Ха  к  крутой
тропе, которая прямо спускалась в лес, а новый человечек сосал ее грудь. Они
миновали поворот и скрылись в утреннем  тумане,  висевшем  почти  вровень  с
истоком водопада.
     Мал открыл глаза. Людям пришлось низко наклониться, чтоб расслышать его
слова.
     - Я вижу.
     Трое людей ждали. Мал поднял руку и положил ладонь себе на голову.  Два
огонька метались в его глазах, но смотрел он не на людей, а куда-то вдаль по
ту сторону воды. В его пристальном взгляде было столько напряжения и страха,
что Лок обернулся поглядеть, почему испугался  Мал.  Он  не  увидел  ничего:
только бревно,  смытое  весенним  разливом  с  берега  где-то  в  верховьях,
проплыло мимо, встало торчком и бесшумно нырнуло в водопад.
     - Я вижу. Огонь убегает в лес и пожирает деревья. Теперь, когда  он  не
спал, дыхание его участилось еще больше.
     - Вот огонь. Лес в огне. Гора в огне... Он поворачивал голову к каждому
из людей. В голосе его звучал ужас.
     - Где Лок?
     - Здесь.
     Мал вперил в него глаза, хмурый и растерянный.
     - Кто это? Лок на спине у своей матери, а деревья сожрал огонь.
     Лок переступил с ноги на ногу и глупо  засмеялся.  Старуха  взяла  руку
Мала и приложила к щеке.
     - Это было давно. Все кончилось. Ты увидал это во сне. Фа погладила его
по плечу. Потом ее рука замерла на его шкуре и глаза широко  раскрылись.  Но
она заговорила с Малом ласково, будто разговаривала с Лику:
     - Лок стоит перед тобой.  Гляди!  Он  взрослый  мужчина.  Лок  понял  с
облегчением и быстро заговорил, обращаясь ко всем:
     - Да, я мужчина. - Он вытянул руки. - Вот я здесь перед тобой, Мал.
     Проснулась Лику, широко зевнула, и малая Оа скатилась с ее плеча.  Лику
подобрала ее и прижала к груди.
     - Хочу есть.
     Мал повернулся так круто, что чуть не упал рядом с Фа,  и  ей  пришлось
его подхватить.
     - Где Ха и Нил?
     - Ты их послал, - ответила Фа. - Послал за дровами. А Лока, Лику и меня
за едой. Скоро мы принесем тебе поесть.
     Мал начал раскачиваться из стороны в сторону, закрыв руками лицо.
     - Я увидал это не к добру. Старуха обняла его за плечи.
     - Теперь спи.
     Фа отвела Лока от костра.
     - Нехорошо, если Лику пойдет с  нами  на  равнину.  Пускай  остается  у
костра.
     - Но Мал сказал так.
     - У него болеет голова.
     - Он видел все в огне. Я испугался. Как может гора быть в огне?
     Фа сказала дерзко:
     - Сегодня такой же  день,  как  вчера  и  завтра.  Ха  и  Нил  с  новым
человечком пробрались через  теснину  на  уступ.  Они  наломали  и  принесли
большие охапки веток. Фа побежала им навстречу.
     - Идти Лику с нами, потому что так сказал Мал? Ха оттопырил губу:
     - Такого еще не бывало. Но так сказано.
     - Мал видел гору в огне.
     Ха поднял голову и поглядел на далекую затуманенную вершину.
     - Я этого не вижу.
     Лок взволнованно фыркнул:
     - Сегодня такой же день, как вчера и завтра. Ха обратил к ним уши  и  с
важностью улыбнулся:
     - Так сказано.
     Вдруг непонятная скованность исчезла, и Фа, Лок и Лику быстро  побежали
по уступу. Они прыгнули  на  утес  и  стали  взбираться  вверх.  Вскоре  они
оказались уже на такой высоте, что могли видеть дымную  пелену  брызг  внизу
под водопадом и шум его ударил в уши. Там, где утес слегка отклонялся назад,
Лок упал на одно колено и крикнул:
     - Полезай!
     Теперь стало гораздо светлее. Они видели, как  блестит  река  в  горной
долине и синеет огромное небо, опрокинутое  над  горами,  которые  обступали
водоем. Внизу туман застилал лес и равнину, окутывая бок горы. Они  побежали
по крутизне туда, где стлался  туман.  Гладкий  склон  остался  позади,  они
перебирались через огромные осыпи из острых каменных обломков, спускались  в
ужасные ущелья и наконец достигли округлых валунов, за которыми росли редкие
пушистые травы да кое-где чахлый кустарник, согбенный  ветрами.  Травы  были
влажные от росы, и паутина, колыхавшаяся меж  стеблей,  рвалась  и  липла  к
ногам. Склон уже не был таким крутым, кустарник стал гуще.  Верхняя  граница
тумана приблизилась.
     - Солнце, выпьет туман.
     Фа будто не слышала. Она шарила по земле, пригнув голову так низко, что
завитки у  ее  щек  сбивали  росинки  с  кустарника.  Вдруг  какая-то  птица
заклекотала и тяжело взлетела в воздух. Фа ринулась  к  гнезду,  а  Лику  от
радости стала колотить Лока пятками в живот.
     - Яйца! Яйца!
     Она соскользнула с его плеч и заплясала на траве. Фа отломила от палицы
терний и проколола яйцо с обоих концов. Лику выхватила его у нее  из  рук  и
высосала с громким хлюпаньем. Фа и Локу тоже досталось по яйцу. Все три яйца
они опорожнили одним духом. Теперь  люди  особенно  остро  ощутили  голод  и
усердно занялись поисками. Они  шли  вперед,  пригнувшись  и  обшаривая  все
вокруг. Хотя они не поднимали глаз, они знали, что туман впереди сползает на
равнину и у моря сквозь  прозрачное  марево  уже  проглядывают  первые  лучи
солнца.  Они  раздвигали  листья  и  всматривались  в  кустарник,   находили
невылупившиеся личинки, бледные ростки,  скрытые  под  камнями.  Покуда  они
искали и ели. Фа их утешала:
     - Ха и Нил добудут еду в лесу.
     Лок находил личинки, любимое лакомство, придающее много силы.
     - Мы не можем вернуться и принести  только  личинку.  Принести.  Только
одну личинку.
     Потом они выбрались из кустарника. Сюда недавно скатился с горы  камень
и столкнул другой. Клочок обнаженной земли  сплошь  покрывали  тучные  белые
ростки, которые едва пробились к свету, они были короткие и толстые, но зато
ломались от малейшего прикосновения. Люди бок о бок припали к земле и  жадно
насыщались.  Еды  было  так  много,  что  они  издавали  короткие  возгласы,
выражавшие радость и волнение, так много было еды, что на какое-то время они
утолили жестокий голод, хотя полностью насытиться не  могли.  Лику  молчала,
она села, вытянула ноги и жадно набивала  рот.  Немного  погодя  Лок  развел
руками, как бы раскрывая объятия.
     - Если мы все съедим  с  этой  стороны,  можно  привести  людей  на  ту
сторону, чтоб они тоже поели. Фа сказала невнятно:
     - Мал не пойдет, и она его не оставит.  Мы  должны  вернуться  этим  же
путем, когда солнце спустится за гору. Мы возьмем  для  людей  столько  еды,
сколько сможем унести на себе.
     Лок рыгнул и с благодарностью поглядел на землю.
     - Это хорошее место. Фа хмурилась и чавкала.
     - Будь оно ближе...
     Она с жадностью проглотила все, что было во рту.
     - Вот что я  вижу.  Растет  сытная  еда.  Не  здесь.  У  водопада.  Лок
засмеялся над ней.
     - У водопада еда не растет!
     Фа широко раскинула руки, не  спуская  глаз  с  Лока.  Потом  стала  их
сближать. Но хотя ее склоненная  голова  и  слегка  приподнятые,  растянутые
брови выражали вопрос,  она  не  находила  слов,  чтоб  его  высказать.  Она
попыталась еще раз:
     - Но если... увидеть вот так. Отлог и костер здесь, внизу.  Лок  поднял
лицо, скривил рот и засмеялся.
     - Это место здесь, внизу. А отлог и костер  вон  там.  Он  наломал  еще
ростков, затолкал в рот и стал жевать. Потом глянул туда,  откуда  все  ярче
исходил солнечный свет, и  заметил  признаки  наступающего  дня.  Фа  вскоре
забыла свое видение и встала. Лок тоже встал и сказал ей:
     - Пойдем!
     Они стали спускаться  вниз  меж  скал  и  кустов.  Внезапно  проглянуло
солнце, тусклый серебристый круг плашмя катился сквозь облака, но с места не
двигался. Лок шел впереди, за ним поспевала Лику, серьезная  и  напряженная,
ведь она в первый раз по-настоящему помогала добывать еду. Склон стал совсем
пологим, и они приблизились к утесистой гряде, а впереди, на  огромной,  как
море, равнине,  колыхался  вереск.  Лок  насторожился,  и  все  замерли.  Он
обернулся, вопросительно поглядел на Фа,  высоко  поднял  голову.  Вдруг  он
выдохнул воздух через ноздри, потом вдохнул. Он чутко  принюхивался,  раздул
ноздри и задерживал воздух, согревая его кровью, чтоб уловить запах. В  носу
у него творились чудеса, таким острым стало обоняние.  Запах  ощущался  едва
заметно. Будь Лок способен на такие сопоставления, он задумался бы над  тем,
настоящий ли это запах или только ожившее воспоминание. Запах  был  до  того
слаб и ничтожен, что, когда Лок вопросительно поглядел на Фа, она не поняла.
Тогда он прошептал вслух:
     - Мед?
     Лику запрыгала от нетерпения, и Фа поспешно ее утихомирила.  Лок  опять
вдохнул воздух, но поймал уже новую струйку и ничего не почуял. Фа ждала.
     Лок мгновенно сообразил, с какой стороны дует ветер.  Он  взобрался  на
каменистый  откос,  обращенный  к  солнцу,  и  побежал  меж  скалами.  Ветер
переменился, и Лок опять уловил запах. Этот запах стал  волнующе  близким  и
повел к невысокому утесу, который крушили морозы и солнце, размывали  дожди,
отчего образовалась целая сеть трещин. Одну трещину окружали пятна,  похожие
на бурые отпечатки пальцев, и одинокая пчелка, едва живая, хотя яркое солнце
разогрело камень, висела на ширину ладони от края. Фа качнула головой:
     - Меду мало.
     Лок перевернул палицу и сунул в щель сплющенный конец. Немногие  пчелы,
изнуренные холодом и голодом, вяло зажужжали. Лок повернул палицу в трещине.
Лику подпрыгивала.
     - Там мед, Лок? Хочу меду!
     Пчелы выползли из трещины и  роились  вокруг  людей.  Некоторые  тяжело
падали наземь и ползли, трепыхая крылышками. Одна запуталась  в  шерсти  Фа.
Лок вытащил палку. На конце были редкие потеки меда и  воска.  Лику  уже  не
подпрыгивала, она вылизала все дочиста. Остальные двое успели утолить острый
голод и теперь радовались, глядя, как Лику ест.
     Лок приговаривал:
     - Мед лучше всего. Ведь мед придает силу. Вот как  Лику  любит  мед.  Я
вижу, придет время, когда мед потечет из этой трещины и можно будет собирать
этот сладкий мед прямо пальцами - вот так!
     Он провел рукой по камню и облизал пальцы, вспоминая, как  сладок  мед.
Потом опять засунул в трещину конец палицы, чтоб Лику полакомилась  еще.  Фа
стала проявлять нетерпение:
     - Это старый мед, с того времени, когда мы уходили отсюда  к  морю.  Мы
должны найти еду для всех людей. Пойдем!
     Но Лок все совал палицу в щель, чтоб опять любоваться,  как  Лику  ест,
глядеть на ее живот и вспоминать о меде. Фа  спустилась  по  откосу,  откуда
туман стекал назад на равнину. Она сошла к скалистой кромке  и  скрылась  из
виду. Вдруг они услыхали, как она вскрикнула. Лику вскочила Локу на спину, и
он ринулся по откосу на крик с палицей наготове. В скалах была  выщербленная
расселина, а за ней расстилалась плоская земля. Фа  сидела  на  корточках  в
конце расселины и глядела поверх травы и вереска на равнину. Лок подбежал  к
ней. Фа тихонько вздрогнула и приподнялась. Две желтоватые твари,  чьи  лапы
были скрыты за бурыми кустиками  вереска,  оказались  так  близко,  что  она
видела их глаза. Эти  остроухие  звери  встрепенулись,  заслышав  ее  голос,
прекратили возню и стояли в нерешимости. Лок ссадил Лику со спины.
     - Лезь.
     Лику взобралась по скале над расселиной и прилегла так высоко, что  Лок
не мог бы до нее дотянуться. Желтые твари ощерили клыки.
     - Ну!
     Лок крадучись двинулся вперед с палицей наготове. Фа обошла его  слева.
Она сжимала в руках два острых  каменных  осколка.  Гиены  сошлись  ближе  и
зарычали. Фа внезапно взмахнула правой рукой, и камень угодил суке в  ребра.
Та взвизгнула, потом  с  воем  пустилась  наутек.  Лок  прыгнул,  замахнулся
палицей и ударил рычащего кобеля по морде.  Теперь  оба  зверя  отбежали  на
безопасное расстояние и огрызались в испуге.
     - Скорей, я чую большого кота.
     Фа уже стояла на коленях и терзала обмякшую тушу.
     - Кот высосал кровь. Так что вины нету. А желтые, твари даже не тронули
печень.
     Она яростно кромсала козье брюхо каменным осколком. Лок  грозил  гиенам
палицей.
     - Здесь  много  еды  для  всех  людей.  Он  услыхал,  как  Фа  урчит  и
задыхается, раздирая морщинистую кожу и кишки.
     - Скорей.
     - Не могу.
     Гиены уже не огрызались, они медленно заходили  с  разных  сторон.  Лок
следил за ними, и вдруг его накрыли тени  двух  крупных  птиц,  круживших  в
воздухе.
     - Тащи козу к утесу.
     Фа попыталась  сдвинуть  тушу,  потом  злобно  крикнула  на  гиен.  Лок
попятился к ней, нагнулся, ухватил козу за ногу. Он тяжело  поволок  тушу  к
расселине, все время грозя палицей. Фа ухватила заднюю ногу козы и  помогала
тащить. Гиены шли следом на безопасном расстоянии. Люди  втиснули  добычу  в
узкую расселину под утесом, где притаилась Лику, а две птицы  снизились.  Фа
снова принялась кромсать тушу острым осколком. Лок отыскал увесистый камень,
которым удобно было наносить  удары.  Он  стал  долбить  тушу  и  выламывать
суставы. Фа урчала от нетерпения. Лок что-то  приговаривал,  а  его  большие
руки тянули, выкручивали и обрывали сухожилия. Гиены безостановочно метались
из стороны в сторону. Птицы слетели на скалу, уселись там сбоку от  Лику,  и
она  проворно  соскользнула  к  Локу  и  Фа.  Коза  была  уже  искромсана  и
растерзана. Фа вспорола брюхо, рассекла слоистый желудок, вытряхнула  кислую
пережеванную траву и ростки на землю. Лок расколол череп и вынул мозг, потом
концом палицы разжал зубы  и  вырвал  язык.  Они  уложили  лакомые  куски  в
выпотрошенный желудок, завязали его кишками, и получился дряблый мешок.
     Лок урчал и часто приговаривал:
     - Это плохо. Очень плохо.
     Козьи ноги были раздроблены, мясо отделено от  костей,  и  теперь  Лику
сидела на корточках возле туши, поедая кусок печени,  который  ей  дала  Фа.
Воздух меж скал был муторный от запретного истязания и  пота,  от  обильного
запаха мяса и ощущения зла.
     - Скорей! Скорей!
     Фа сама не могла бы  сказать,  чего  она  боится;  кот  не  вернется  к
обескровленной добыче. Его отделяет теперь от этого  места  полдня  пути  по
равнине, он рыщет там, где пасется стадо, быть может,  уже  настигает  новую
жертву, готовый вонзить ей в шею свои сабли и высосать кровь. Но все же  как
будто темнота омрачала воздух под настороженными птицами.
     Лок громко сказал, ощущая эту темноту:
     - Совсем плохо. Оа родила козу из своего чрева.
     Фа, которая разрывала мясо, пробормотала сквозь зубы:
     - Не говори про нее.
     А Лику все ела, не замечая темноты вокруг, ела сочную,  теплую  печень,
покуда не заныли челюсти. Лок после внушения, которое ему сделала Фа, уже не
приговаривал громко, а только шептал:
     - Плохо. Но тебя убил кот, так что вины нету. Он шлепал губами, и слюна
капала из его широкого рта. Солнце рассеяло остатки тумана,  и  впереди,  за
гиенами, люди видели волнистые поросли вереска на равнине, а еще дальше, где
свет растекался понизу, зеленели  кроны  деревьев  и  сверкала  вода.  Сзади
высились горы, мрачные суровые громады. Фа легла на спину  и  перевела  дух.
Тыльной стороной руки она утерла лоб.
     - Мы должны подняться высоко, куда желтым тварям не залезть.
     От туши не осталось почти ничего, только  истерзанная  шкура,  кости  и
копыта. Лок отдал свою палицу Фа. Она взмахнула ею и сердито прикрикнула  на
гиен. Лок скрутил из кишки жгут,  связал  им  окорока  и  намотал  конец  на
запястье, чтоб можно было управиться одной рукой. Потом нагнулся  и  ухватил
горловину желудка зубами. Фа держала охапку мяса, а он две  груды  рваных  и
дрожащих кусков. Он стал пятиться со свирепым рычанием. Гиены  пробрались  в
расселину, стервятники сорвались с места и  кружили  чуть  поодаль,  где  их
нельзя было достать  палицей.  Лику  так  осмелела  под  защитой  мужчины  и
женщины, что погрозила стервятникам объедком печени:
     - Кыш, жадные клювы! Это  мясо  съест  Лику!  Стервятники  заклекотали,
отлетели прочь и вступили в схватку с гиенами, которые  с  хрустом  пожирали
раздробленные кости и окровавленную шкуру. Лок уже не мог говорить.  У  него
едва хватило бы сил тащить столько еды на  плечах  даже  по  ровному  месту.
Теперь же он влачил эту ношу вверх на весу и  почти  всю  тяжесть  удерживал
пальцами и стиснутыми  зубами.  Они  еще  не  преодолели  откос,  а  он  уже
склонялся все ниже, и боль терзала его запястье. Но Фа поняла это,  хотя  не
могла видеть и сопереживать. Она подошла, забрала у него дряблый желудок,  и
он облегченно вздохнул. Потом она и Лику полезли дальше, оставив его позади.
Он разделил мясо на три неравные части и с трудом побрел следом. В голове  у
него так непостижимо смешались темнота и светлая радость, что он слышал, как
колотится сердце. Он заговорил с темнотой, которая таилась в расселине:
     - Здесь бывает мало еды, когда люди приходят от моря.  Еще  нету  ягод,
плодов, меда, нету почти никакого корма.  Голодные  люди  отощали,  им  надо
есть. Людям не нравится вкус мяса, но, когда оно найдется, надо его съесть.
     Теперь он огибал гору по гладкому каменному скату, где только  цепкость
ног удерживала его от падения. Петляя средь  высоких  скал,  он  по-прежнему
глотал слюну и вдруг высказал новую замечательную мысль:
     - Это мясо для Мала, потому что он больной. Фа и Лику отыскали проход в
крутом склоне и рысцой побежали наверх, к уступу над  долиной.  Лок  остался
позади, он едва брел и высматривал подходящую скалу, куда  мог  бы  положить
мясо, как делала старуха, когда несла огонь. Такую скалу он нашел  в  начале
прохода, она была плоская, а у другого ее бока  зияла  пустота.  Он  присел,
мясо соскользнуло с него  и  осело  под  собственной  тяжестью.  Внизу,  под
склоном, слетелась целая стая стервятников, и там шел свирепый пир.
     Лок отвернулся от расселины, где затаилась темнота, и  устремил  взгляд
на Фа и Лику. Они были  уже  далеко,  бежали  рысцой  к  уступу,  скоро  они
расскажут остальным про еду и, вероятно, пошлют Ха на подмогу. Он не  спешил
продолжить  путь,  предпочел  отдохнуть  немного  и   рассматривал   суетный
неугомонный мир. Под светлым голубым небом едва  различимо  темнела  далекая
полоса моря. Темней всего окрест были густые синие тени,  которые  скользили
по траве, камням и вереску, по серым оголенным валунам на равнине.  Покрывая
деревья в лесу, они омрачали прозрачную  зелень  весенней  листвы  и  гасили
блеск воды над рекой. У подножья горы они растекались вширь и уползали через
хребет. Он поглядел в сторону водопада, где Фа и Лику, совсем крошечные, уже
почти исчезли из вида. Потом  он  нахмурился,  присмотрелся  к  воздуху  над
водопадом и открыл рот. Дым костра переместился и стал совсем не таким,  как
прежде. На миг он  подумал,  что  старуха  перенесла  костер,  но  сразу  же
засмеялся над собственной глупостью, удивляясь, как он мог увидать такое.  И
никогда старуха не позволила бы костру так дымить. Желтые струи свивались  с
белыми, будто горели сырые сучья или  ветки  с  густыми  зелеными  листьями;
только дурак или какое-то существо, которому  совсем  незнаком  норов  огня,
стали бы обращаться с ним так неразумно.  У  Лока  мелькнула  мысль  о  двух
разных кострах. Иногда огонь падал с неба  и  подолгу  полыхал  в  лесу.  Он
таинственно просыпался на равнине  среди  вереска,  когда  цветы  уже  давно
отцвели и солнце палило нестерпимо.
     Лок опять засмеялся над тем, что ему привиделось. Старуха не  позволила
бы костру пустить такой дым, а заново огонь никогда не просыпался сам  собой
в сырую весеннюю пору. Лок глядел, как дым опадает, плывет в  долину  и  там
редеет. Потом он понюхал мясо и  забыл  про  дым  и  про  свое  видение.  Он
подобрал куски и, шатаясь, побрел наверх вслед за Фа и Лику. Тяжесть мяса  и
мысль, что он несет  людям  столько  еды,  а  когда  принесет,  заслужит  их
похвалу, отвлекли его, и он перестал видеть  дым  внутри  головы.  Фа  бегом
вернулась назад. Она взяла у Лока часть мяса, и они медленно, чуть не падая,
одолели последний подъем.
     Дым густо клубился с отлога, синий и горячий. Старуха удлинила  костер,
и слой теплого воздуха стлался меж пламенем и скалой. Пламя и  дым  надежной
завесой ограждали отлог  от  легких  порывов  ветра.  Мал  лежал  на  земле,
окутанный теплым воздухом. Он весь сжался, серый среди  бурых  кочек,  глаза
его были сомкнуты, рот широко разинут. Дышал он так часто и слабо, что грудь
трепетала, будто отзывалась на удары сердца. Кости заметно проступали сквозь
кожу, а плоть таяла, как жир на огне. Когда Лок показался в отдалении,  Нил,
новый человечек и Ха только что начали спускаться к лесу. Они ели на ходу, и
Ха одобрительно махнул Локу рукой.  Старуха  стояла  у  костра  и  ощупывала
желудок, который ей отдала Фа.
     Фа и Лок спрыгнули на уступ и побежали к  костру.  Лок  свалил  мясо  у
нагромождения скал и крикнул Малу сквозь пламя:
     - Мал! Мал! Мы принесли мясо!
     Мал открыл глаза и приподнялся на локте. Он взглянул  через  костер  на
обмякший желудок, вздохнул и наградил Лока улыбкой. Потом повернул голову  к
старухе. Она улыбнулась ему и стала хлопать себя по ляжке свободной рукой.
     - Это хорошо. Мал. Это дает силу. Лику прыгала рядом с нею.
     - Я ела мясо. И малая Оа ела мясо. Я прогнала жадные клювы. Мал.
     Мал улыбался и тяжко дышал.
     - Вот Мал наконец увидал радость.
     Лок оторвал клок мяса и стал жевать. Он засмеялся,  побрел  по  уступу,
изображая, как он пошатывался под тяжестью ноши,  и  сделал  это  ничуть  не
хуже, чем прошлым вечером. Потом заговорил невнятно, с набитым ртом:
     - А Лок увидал наверняка. Мед для Лику и малой Оа. И целые охапки  мяса
козы, которую загрыз кот.
     Люди тоже засмеялись и стали хлопать себя по  ляжкам.  Мал  опять  лег,
улыбка  на  его  Лице  потускнела,  и  он  молчал,  прислушиваясь  к  своему
трепетному дыханию. Фа и старуха разобрали мясо, отделили  изрядную  долю  и
уложили на скалах и во впадинах. Лику  схватила  еще  кусок  печени,  обошла
костер и устроилась  в  теплом  закутке,  где  лежал  Мал.  Старуха  бережно
перенесла желудок на скалу, распутала узел и засунула руку внутрь.
     - Принесите земли.
     Фа и Лок прошли через теснину у края  уступа  на  взгорье,  где  склон,
усеянный скалами и кустами, спускался к лесу. Они надергали жесткой травы  с
земляными комьями на корнях и принесли старухе. Она взяла желудок и положила
его перед собой. Потом плоским камнем разворошила золу в костре. Лок  присел
на корточки и стал толочь землю палкой. Работая, он приговаривал:
     - Ха и Нил принесли дров на много дней. Фа и Лок принесли еды на  много
дней. И теплые дни скоро придут.
     Когда скопилась горка сухой истолченной земли. Фа смочила ее  водой  из
реки. Она отдала землю старухе, которая облепила ею желудок. Потом  проворно
выгребла из костра самую горячую золу и завалила облепленный землей желудок.
Зола легла толстым слоем, и воздух над ней задрожал  от  жара.  Фа  принесла
дерну. Старуха обложила золу дернинами и сдвинула их  вплотную.  Лок  бросил
работу, встал и глядел, как готовят  еду.  Он  видел  морщинистую  горловину
желудка и слой земли под дернинами. Фа отстранила его  локтем,  нагнулась  и
вылила в желудок воду из  пригоршней.  Старуха  придирчиво  следила  за  Фа,
которая сновала то туда, то сюда. Вновь и вновь прибегала  она  от  журчащей
реки, покуда не наполнила желудок  доверху  водой,  мутноватой  и  пенистой.
Мелкие пузырьки всплывали из  пены,  дрожали  и  лопались.  Поверх  докрасна
раскаленной золы дерн потрескивал,  травинки  взъерошились.  Они  корчились,
стали чернеть и загораться.  Огненные  язычки  пробивались  сквозь  землю  и
метались средь травинок или жадно слизывали их, сперва обволакивая желтизной
от корней до самых концов. Лок отошел назад и собрал кучку рыхлой земли.  Он
забрасывал землей горящие дернины и приговаривал, обращаясь к старухе:
     - Огонь легко удержать. Эти  языки  не  уползут.  Для  них  нет  вокруг
никакой еды.
     Старуха поглядела на него с умудренной улыбкой, не сказав ни  слова,  и
сразу заставила его почувствовать, как он глуп. Он  оторвал  клок  мышцы  от
растерзанной ляжки и спустился на уступ. Солнце стояло над долиной меж  гор,
и он бездумно ощутил, что скоро уже наступит  время,  когда  день  кончится.
Дневная пора прошла так быстро, что он чувствовал  огорчение,  будто  что-то
потерял. Он отвлекся, смутно увидал отлог, когда его и Фа здесь не было. Мал
и старуха ждали, она думала про болезнь Мала, он задыхался и ждал, когда  Ха
принесет дрова, а Лок еду. Вдруг Лок понял, что Мал не был уверен в  успехе,
посылая их добывать еду. Но все равно Мал мудр. Хотя при мысли  о  мясе  Лок
опять преисполнился самомнения, все же он знал, что  Мал  не  был  уверен  в
успехе, и ему вдруг стало зябко, как от холодного  ветра.  Потом  знать  это
сделалось почти так же трудно, как думать, в голове скопилась усталость,  он
стряхнул ее с себя, и сразу возродился тот  беспечный,  радостный  Лок,  что
привык слушаться старших и доверяться их попечению. Ему вспомнилась старуха,
такая близкая к Оа, знающая так неизъяснимо много, хранительница недоступных
глубин, которой открыты  все  тайны.  Он  опять  почувствовал  благоговейный
страх, и радость, и облегчение.
     Фа сидела у костра и обжаривала на пруте кусочки  мяса.  Прут  обгорал,
мясо плевалось и шипело на огне, и она обжигала пальцы, когда снимала кусок,
чтоб его съесть. Старуха склонилась над Малом и поливала его лицо  водой  из
пригоршней. Лику сидела, опираясь спиной о скалу, малая Оа покоилась  у  нее
на плече. Теперь Лику ела не спеша, она вытянула ноги, и  живот  ее  красиво
округлился. Старуха подошла, присела возле Фа и  глядела,  как  из  желудка,
сквозь сутолоку пузырей, вьется пар. Она выхватила всплывший кусочек,  ловко
подбросила на ладони и сунула в рот.
     Люди молчали. Жизнь обрела полноту, уже не надо беспокоиться о еде,  на
завтра припасов хватит, а день, который придет потом, так далек, что  никому
не хотелось о нем думать. Жизнь целиком претворил в  себе  утоленный  голод.
Скоро Мал поест нежного мозга. Сила и проворство козы вольются в него. Таким
чудесным представлялся  этот  дар  людям,  что  у  них  не  было  надобности
разговаривать. Они погрузились в долгое молчание, которое  внешне  могло  бы
показаться проявлением отрешенной скорби, если б не мерно жующие  челюсти  с
игрой мускулов под скулами, отчего  слегка  подрагивали  завитки  на  висках
покатых голов.
     Лику уронила голову на грудь, и малая Оа упала  с  ее  плеча.  Пузырьки
суетливо всплывали из горловины желудка, растекались по кромке, облачко пара
взмывало вверх и отлетало в сторону, где его развеивал  горячий  воздух  над
большим костром. Фа взяла прут, окунула его в кипящее варево, лизнула  конец
и повернулась к старухе.
     - Уже скоро.
     Старуха тоже лизнула прут.
     - Надо напоить Мала горячей водой. Вода от мяса дает силу. Фа  сморщила
лоб и разглядывала желудок. Она положила ладонь себе на макушку.
     - Я вижу.
     Она взобралась на утес и указала назад, туда, где виднелись лес и море.
     - Я возле моря, и я вижу. Вижу так, как еще не  видел  никто.  Я...-она
скривилась и нахмурила брови. - ...думаю. - Она вернулась к костру и присела
возле старухи. Медленно качнулась из стороны  в  сторону.  Старуха  опустила
одну руку и уперлась в землю костяшками пальцев, а  другой  рукой  поскребла
шею под нижней губой. Фа заговорила опять: -Я вижу, как люди у моря  очищают
ракушки. Лок вытряхивает из ракушки гнилую воду.
     Лок заболботал, но Фа прервала его:
     - ...а еще Лику и Нил...- Она помолчала в смятении, потому  что  видела
все уж очень живо и подробно, не зная, как разглядеть за этим важный  смысл,
который угадывала чутьем. Лок засмеялся. Фа  отмахнулась  от  него,  как  от
мухи. -...воду из ракушки.
     Она выжидательно поглядела на старуху. Потом вздохнула и начала снова:
     - Лику в лесу...
     Лок со смехом указал на Лику, которая  спала,  примостившись  у  скалы.
Тогда Фа шлепнула его, будто хотела унять ребенка, висящего у нее на спине.
     - Я вижу так. Лику идет через лес. И несет малую Оа...  Она  пристально
смотрела на старуху. Потом Лок заметил, как напряжение исчезло с ее лица,  и
понял, что они сопереживают видение. Все это он увидал тоже, нелепое скопище
ракушек, и Лику, и воду, и отлог. Он заговорил:
     - Возле гор нету ракушек. В ракушках живут только улитки, мелкий народ.
Там они как в пещерах.
     Старуха клонилась к Фа. Потом откачнулась, оторвала от земли обе руки и
неуверенно  уселась  на  свой  тощий  зад.  Медленно,  безмолвно   лицо   ее
переменилось, как бывало порой, если Лику вдруг забредала слишком  далеко  в
сторону, где заманчиво сверкала ядовитая ягода. Фа понурилась и закрыла лицо
руками. Старуха сказала:
     - Это новое.
     Она покинула Фа, которая нагнулась над желудком и стала помешивать  там
прутом.
     Старуха протянула руку к Малу и осторожно подергала его  за  ногу.  Мал
открыл глаза, но не пошевельнулся. Возле его рта слюна растеклась  по  земле
маленьким темным пятнышком.  Солнечные  лучи  косо  падали  на  отлог  из-за
долины, откуда всегда приходила ночь, и ярко освещали  Мала,  так  что  тени
протянулись от него во всю длину костра. Старуха притронулась губами  к  его
голове:
     - Поешь, Мал.
     Мал, тяжко дыша, приподнялся на локте.
     - Воды!
     Лок сбегал к реке, принес воду в пригоршнях, и Мал  напился.  Потом  Фа
встала на колени с другого бока, чтоб он мог на  нее  опереться,  а  старуха
взяла палку, окунула ее в бульон много раз, больше, чем пальцев у всех людей
в мире, и вложила ему в рот. Он дышал так часто, что едва  успевал  глотать.
Наконец он стал вертеть головой, уклоняясь от палки. Лок принес еще воды. Фа
со старухой бережно уложили Мала  на  бок.  Он  перестал  их  замечать.  Они
видели, как глубоко таится его мысль и как она неотступна. Старуха стояла  у
костра и глядела  на  Мала.  Они  видели,  что  она  уловила  проблески  его
затаенного чувства, и лицо у нее стало мрачнее тучи. Фа сорвалась с места  и
побежала к реке. Лок угадал по движению ее губ:
     - Нил?
     Он догнал Фа в вечерних сумерках, и  они  вдвоем  пристально  осмотрели
утес над рекой. Нил там не оказалось,  Ха  тоже,  а  лес  за  водопадом  уже
застилала темнота.
     - Они несут слишком много дров. Фа издала звук, выражавший согласие.
     - Но большие дрова они понесут по склону. Ха много видит. Носить  дрова
через утес плохо.
     Потом они почувствовали, как старуха глядит на них и думает, что только
она понимает переживания Мала. Они вернулись назад, и  лица  их  помрачнели.
Девочка Лику спала у скалы, ее округлый живот поблескивал при свете  костра.
Мал не шелохнулся ни разу, но глаза его были открыты. Последние лучи  солнца
быстро угасали. С утеса над рекой долетел глухой  топот,  потом  с  грохотом
посыпались камни и кто-то торопливо обогнул поворот. Нил  бежала  к  ним  по
уступу с пустыми руками. Она выкрикнула только два слова:
     - Где Ха?
     Лок глупо уставился на нее.
     - Несет дрова вместе с Нил и новым человечком. Нил мотнула головой. Она
дрожала всем  телом,  хотя  стояла  так  близко  от  костра,  что  могла  бы
дотянуться до него рукой. Потом быстро заговорила, обращаясь к старухе:
     - Ха не вместе с Нил. Гляди!
     Она обежала уступ, показывая,  что  там  никого  нет.  Потом  вернулась
обратно. Зорко оглядела отлог,  ухватила  кусок  мяса  и  вцепилась  в  него
зубами. Новый человечек у нее под гривой проснулся и высунул головку наружу.
Тогда она вынула мясо изо рта и пристально посмотрела каждому в лицо.
     - Где Ха?
     Старуха положила ладони себе на макушку, поразмыслила немного над  этой
новой загадкой и отступилась. Она присела на корточки возле желудка и  стала
вылавливать оттуда мясо.
     - Ха собирал дрова вместе с тобой. Нил пришла в неистовство:
     - Нет! Нет! Нет!
     Она то приседала, то вскакивала.  Груди  ее  колыхались,  и  на  сосках
выступило молоко. Новый человечек принюхался и переполз через ее плечо.  Она
ухватила его обеими руками так грубо, что он пискнул, потом стал сосать. Она
присела на скалу и окинула людей тревожным взглядом.
     - Надо, чтоб вы увидали. Мы складываем дрова  в  кучу.  Около  большого
мертвого дерева. На голой земле. Мы разговариваем про козу, которую принесли
Фа и Лок. Мы смеемся.
     Она взглянула поверх костра и вытянула руку.
     - Мал!
     Его глаза обратились к ней. Дышал  он  все  так  же  тяжело.  Пока  Нил
рассказывала, новый человечек сосал ее грудь, а солнечные блики  на  воде  у
нее за спиной померкли.
     - Потом Ха идет к реке попить, и  я  остаюсь  возле  дров.  -  Ее  лицо
затуманилось, такое лицо было у Фа, когда она видела подробности, которые не
умещались у нее в голове. - И еще он идет справить нужду. А я остаюсь  возле
дров. Но он кричит: "Нил!" Я встаю, - она изобразила это, - и вижу,  как  Ха
бежит наверх к утесу. Бежит и хочет догнать.  Он  оглядывается  и  чувствует
радость, потом испуг и радость - вот  так!  И  я  уже  не  вижу  Ха.  -  Они
устремили глаза на утес вслед за ее взглядом и не увидели Ха. - Я  все  жду,
жду. Потом иду к утесу, чтоб найти Ха и вернуться к дровам.  На  утесе  нету
солнца.
     Шерсть на ней встала дыбом, зубы оскалились.
     - На утесе запах. Два. От Ха и от другого. Это не Лок. Не Фа. Не  Лику.
Не Мал. Не она. Не Нил. Это другой запах, он ничей. Вверх по утесу и  назад.
Но запах Ха кончается. Ха взобрался на утес и прошел над хвостатыми травами,
а солнце село. И потом ничего.
     Старуха стала снимать дернины с желудка. Она сказала через плечо:
     - Ты видела это во сне. Другого нету в мире. Нил  опять  забормотала  с
тоской:
     - Не Лок. Не Мал...-Принюхиваясь, она обогнула скалу, подошла  вплотную
к повороту, за которым скрывался утес, вернулась  назад,  и  шерсть  на  ней
стояла дыбом. - Там кончился запах Ха. Мал!..
     Остальные серьезно обдумывали видение. Старуха открыла желудок,  откуда
валил пар. Нил перепрыгнула через костер и стала на колени подле  Мала.  Она
дотронулась до его щеки.
     - Мал! Ты слышишь?
     Мал ответил, преодолевая одышку:
     - Слышу.
     Старуха принесла мяса, и Нил взяла кусок, но есть не стала. Она  ждала,
когда Мал опять заговорит, но старуха сказала вместо него:
     - Мал очень болен. Ха видит много. А теперь ешь, и тебе будет хорошо.
     Нил завизжала на нее с такой яростью, что остальные перестали жевать:
     - Ха нету. Запах Ха кончился.
     Сначала никто не шевелился.  Потом  все  повернулись  к  Малу  и  стали
глядеть на него. С огромным трудом он оторвал тело  от  земли  и  сел,  едва
удерживая равновесие. Старуха открыла рот, порываясь  заговорить,  но  опять
закрыла. Мал положил ладони себе на макушку. Теперь ему  стало  еще  трудней
удерживать равновесие. Он начал беспокойно дергаться.
     - Ха ушел к утесам.
     Он закашлялся, его слабое дыхание прервалось. Все  ждали,  и  он  опять
задышал быстро, взахлеб.
     - Там запах другого.
     Он придавил голову обеими руками.  По  телу  его  пробежала  дрожь.  Он
быстро выдвинул одну ногу и уперся в землю  пяткой,  чтоб  не  упасть.  Люди
ждали в красном зареве заката и костра, а пар от бульона  струился  вверх  и
вместе с дымом исчезал в темноте.
     - Там запах других.
     На миг он затаил дыхание. Потом они увидали, как его обессиленные мышцы
расслабились и он повалился на бок с таким безразличием, будто боль от ушиба
была ему нипочем. Они уловили его шепот:
     - Я этого не вижу.
     Даже Лок молчал. Старуха сходила к утесу и принесла дров, двигаясь  как
во сне. Она все делала ощупью, глаза ее были устремлены вдаль,  мимо  людей.
Люди не могли видеть то, что видела она,  и  поэтому  стояли  неподвижно,  в
растерянности пытаясь представить себе жизнь без Ха. Но Ха  был  среди  них.
Они знали  каждую  его  черточку,  каждый  взгляд,  его  особенный  запах  и
умудренное, безмолвное лицо. Его палица лежала у скалы,  гладкая  на  конце,
который он совсем недавно сжимал горячей рукой. Знакомая скала ждала его,  и
перед ними там, где он всегда сидел, на земле была отчетливая  вмятина.  Все
это совместилось в голове Лока. Сердце его дрогнуло, он  обрел  такую  силу,
будто мог напряжением воли вернуть Ха людям прямо из воздуха.
     Нил вдруг сказала:
     - Ха ушел.
ЧЕТЫРЕ
     С удивлением смотрел Лок, как вода текла из ее глаз. Вода эта  копилась
у краев глазных впадин, а потом крупными каплями падала на губы и на  нового
человечка. Вдруг она убежала к реке и огласила ночь воем. Он увидал, как  из
глаз Фа тоже падают  капли,  поблескивая  при  свете  костра,  а  потом  она
оказалась рядом с Нил и выла над рекой. Лок по многим признакам  чувствовал,
что Ха еще здесь, это чувство стало теперь особенно сильным, неудержимым. Он
подбежал, схватил Нил за руку и рывком повернул к себе.
     - Нет!
     Она сжала нового  человечка  так  грубо,  что  он  запищал.  Капли  все
катились по ее лицу. Она зажмурилась, открыла рот и опять завыла  жалобно  и
протяжно. Лок встряхнул ее с яростью:
     - Ха не ушел! Гляди...
     Он бегом вернулся к отлогу и указал на палицу, скалу и вмятину в земле.
Ха был повсюду. Лок скороговоркой объяснял старухе:
     - Я вижу Ха. Я его найду. Как мог Ха встретить  другого?  Ведь  другого
нету в мире...
     Фа заговорила взволнованно. Нил слушала, громко всхлипывая.
     - Если есть другой, тогда Ха ушел с ним. Пускай Лок и Фа пойдут...
     Старуха движением руки заставила ее замолчать.
     - Мал очень болен, а Ха ушел. - Она оглядела всех одного за  другим.  -
Теперь остался Лок...
     - Я его найду.
     - ...а Лок много говорит и ничего  не  видит.  На  Мала  надежды  нету.
Поэтому дайте сказать мне.
     Она с важностью присела у желудка,  над  которым  поднимался  пар.  Лок
перехватил ее взгляд, и все, что он видел внутри  головы,  исчезло.  Старуха
заговорила властно, как заговорил бы Мал, не будь он болен:
     - Без помощи Мал  умрет.  Фа  должна  пойти  с  приношением  к  ледяным
женщинам и попросить у Оа милости. Фа присела возле нее.
     - Кто может быть  этот  другой  человек?  Разве  живет  тот,  кто  стал
мертвым? Разве он вышел опять из чрева Оа, будто мой  ребенок,  что  умер  в
пещере у моря?
     Нил опять всхлипнула:
     - Пускай Лок идет его искать. Старуха возразила с упреком:
     - Женщина служит Оа, а мужчина видит внутри головы. Пускай говорит Лок.
     Лок вдруг понял, что глупо смеется. Теперь он как бы шел впереди  всех,
а не скакал сзади вместе с Лику, свободный от забот.  Внимание  трех  женщин
тяготило его. Он  опустил  глаза  и  почесал  одну  ногу  об  другую.  Потом
нерешительно повернулся к людям спиной.
     - Говори, Лок!
     Он попытался остановить взгляд на чем-нибудь заметном среди теней, чтоб
отвлечься и забыть про женщин. Смутно видя, он различил палицу  у  скалы.  И
сразу Ха-подобие Ха-возник перед ним на  отлоге.  Его  охватило  безудержное
волнение. Он быстро заговорил:
     - У Ха отметина вот здесь, под глазом, где его  обожгла  головешка.  Он
нюхает - вот так! Он говорит. На большом пальце ноги у него клочок шерсти...
     Одним прыжком он повернулся.
     - Он нашел другого. Глядите! Ха падает с утеса - так я вижу. Потом сюда
прибегает другой. Он кричит Малу: "Ха упал в воду!" Фа пристально  взглянула
ему в лицо.
     - Другой не прибегал. Старуха взяла ее за руку.
     - Значит, Ха не  падал.  Иди  скорей,  Лок.  Найди  Ха  и  другого.  Фа
нахмурилась:
     - Разве другой знает Мала? Лок опять засмеялся:
     - Мала знают все!
     Фа резким движением велела ему молчать. Она  поднесла  руку  ко  рту  и
оттянула челюсть. Нил оглядывала людей одного за другим, не понимая,  о  чем
они говорят. Фа выдернула руку изо рта, выставила палец и направила  старухе
в лицо.
     - Я вижу так. Это  кто-то...  другой.  Не  из  людей.  Он  говорит  Ха:
"Пойдем! Там больше еды, чем я могу съесть". А Ха говорит...
     Голос ее смолк. Нил заскулила:
     - Где Ха? Старуха ответила:
     - Он ушел с другим.
     Лок тихонько тряхнул Нил за плечи.
     - Они обменялись словами или увидели одинаковое. Ха нам расскажет, и  я
пойду за ним. - Он оглядел остальных. - Люди понимают друг друга.
     Все поразмыслили над этим и согласно качнули головами.
     Лику проснулась  и  с  улыбкой  поглядела  на  них.  Старуха  принялась
хозяйничать на отлоге. Она и Фа бормотали без умолку, сравнивали куски мяса,
прикидывали на вес кости, потом опять подошли к желудку и стали спорить. Нил
сидела рядом, рвала мясо зубами и ела бесчувственно, с тупым равнодушием.
     Новый человечек медленно переполз  через  ее  плечо.  Он  повисел  там,
глянул на костер и спрятался под ее гривой. Потом старуха  вдруг  посмотрела
на Лока так загадочно, что он даже перестал видеть внутри головы Ха вместе с
другим и переступил с ноги на ногу. Лику подошла к желудку и обожгла пальцы.
Старуха все смотрела, а Нил всхлипнула и спросила у него:
     - Ты видишь Ха? Видишь наверняка?
     Старуха подобрала с земли его палицу и вложила ему в руку. На  теле  ее
сливались отблески костра и лунного света, и ноги Лока понесли его за отлог.
     - Я вижу наверняка.
     Фа сунула ему еду из желудка,  эта  еда  была  такая  горячая,  что  ее
пришлось перебросить с руки на руку. Он нерешительно поглядел на остальных и
побрел к повороту. Вдали от костра все было черное  и  серебристое,  остров,
скалы и деревья густо чернели под небом и подле серебристой реки,  а  поверх
водопада сновал искрящийся, трепетный свет. Вдруг из глубины ночи  нахлынуло
тяжкое одиночество, и Лок не мог опять увидеть Ха внутри головы. Он поглядел
на отлог, не теряя надежды.  Там  чернел  земляной  холмик,  кторый  скрывал
костер, и дрожащее зарево разливалось над ним. Он видел Фа  и  старуху,  они
сидели рядом на корточках, и меж ними была кучка мяса. Удаляясь от  них,  он
обогнул поворот, и нарастающий шум водопада хлынул ему навстречу. Он положил
палицу на землю, сел и стал есть. Мясо было нежное, горячее, лакомое. Он уже
утолил мучительный голод, но аппетит остался, и он  ел  с  наслаждением,  не
спеша. Он близко поднес кусок к лицу и осмотрел его бледную поверхность, где
лунный свет скользил медленней, чем по воде. Он забыл про отлог  и  про  Ха.
Теперь существовал только  живот  Лока.  Сидя  над  гремящим  водопадом,  за
которым в сумеречных лесных далях коварно таилась вода, с лицом,  лоснящимся
от жира, Лок блаженствовал. Ночь была холодней, чем минувшая, он  чувствовал
это, хотя не умел сравнивать. Туман  вокруг  водопада  переливался  алмазным
блеском, который лишь отражал игру яркого лунного света, но казалось,  будто
это лед. Ветер стих, все замерло, шевелились только папоротники,  склоненные
к воде и колеблемые течением. Лок смотрел на остров невидящим  взглядом,  он
упивался сладостью, разлитой по языку, глотал, звучно чмокая, и  чувствовал,
как подрагивает его упругая шкура.
     Наконец мясо было съедено. Он  утер  лицо  ладонями,  сорвал  с  палицы
терний и поковырял в зубах. Теперь он опять вспомнил про Ха, и про отлог,  и
про старуху и проворно вскочил на ноги. Полагаясь на чуткость  своего  носа,
он стал рыскать по сторонам и обнюхивать скалу. Запахи совсем  перемешались,
а нос как будто не имел соображения. Лок знал,  почему  это  так,  и  пополз
вниз,  пригнув  голову,  покуда  не  коснулся  губами  воды.  Он  напился  и
прополоскал рот. Потом вскарабкался назад и присел на  растресканной  скале.
Дожди размыли ее крутой бок, но у поворота был тесный  проход,  протоптанный
людьми, подобными Локу, которые прошли  здесь  в  бессчетном  множестве.  Он
помедлил над грохочущим водопадом и раздул ноздри.  Запахи  различались  меж
собой в пространстве и времени. Вот здесь, у его плеча, где Нил хваталась за
скалу, был самый свежий запах ее руки. Ниже обнаружилось скопление  запахов,
запахи людей, прошедших здесь вчера, запахи пота  и  молока,  тяжелый  запах
Мала, терзаемого болью. Лок разобрал и отринул их, потом весь сосредоточился
на последнем запахе Ха. Каждый запах обретал видимые очертания и  ярче,  чем
память, олицетворял некое живое, но затаенное присутствие, так что теперь Ха
опять был жив. Сосредоточившись, он увидал Ха внутри  головы  и  намеревался
удержать его там, чтобы не забыть.
     Он стоял пригнувшись и держал  палицу  в  одной  руке.  Потом  медленно
поднял ее и  сжал  обеими  руками.  Костяшки  его  пальцев  побелели,  и  он
осторожно отступил на шаг. Ему почудилось что-то еще.  Это  было  неуловимо,
когда люди представлялись все вместе, но стоило разобрать и отделить  их  от
себя, и остался запах без облика. Теперь, когда Лок его уловил, он густел  у
поворота. Совсем недавно кто-то  стоял  там,  держась  за  скалу,  подавшись
вперед, рассматривая  уступ  и  отлог.  Лок  чутьем  понял  то  неизъяснимое
удивление, что застыло на лице у Нил. Он двинулся вперед  по  утесу,  сперва
медленно, потом перешел  на  бег  и  мчался  все  дальше,  легкими  прыжками
преодолевая каменный склон. На бегу он видел разное внутри головы,  все  там
сливалось и стремительно мельтешило: вот Нил, растерянная,  испуганная,  вот
другой, вот показался Ха, он спешит...
     Лок повернулся и побежал назад. У обрыва, где  его  недавно  угораздило
так нелепо упасть, запах Ха вдруг прекратился, будто  на  утесе  не  хватило
места.
     Лок наклонился и поглядел вниз. Ему видно было, как колышутся хвостатые
травы в ярком блеске реки. Он чувствовал, что горестные вопли рвутся из  его
горла, и зажал себе рот рукой. Травы колыхались,  река  катила  переливчатые
серебряные струи мимо темного острова.  Потом  Локу  представилось,  что  Ха
барахтается в воде и течение уносит его в море. Он стал принюхиваться, нашел
запах Ха и другого, и запахи эти вели вниз, к лесу.  Он  миновал  кустарник,
где Ха нашел ягоды для Лику, увядшие ягоды, но и теперь он жил здесь,  среди
кустарника. А тогда его ладонь скользнула по веткам, обрывая ягоды.  Он  был
жив в голове у Лока, но повернул вспять, возвращался во  времени  к  дню  их
весеннего прихода от моря. Лок прытко спустился по склону меж скал и  нырнул
в лес, под деревья. Луна, которая над рекой светила  так  ярко,  здесь  едва
пробивалась сквозь гущу почек и недвижные  ветки.  Древесные  стволы  стояли
сплошными громадами в темноте, но, когда Лок  стал  пробираться  средь  них,
луна опутала его лучистой паутиной.  Здесь  был  Ха,  охваченный  волнением.
Здесь он прошел к реке. А вон там, у  брошенной  кучи  дров,  Нил  терпеливо
ждала, покуда не отчаялась, и следы ее ног чернели в неверном  свете.  Здесь
она догоняла Ха, оторопелая, встревоженная. Перепутанные следы взбирались по
скалам назад, к утесу.
     Лок вспомнил, что Ха был в реке. Он пустился бежать, забирая как  можно
ближе к берегу. Он достиг прогалины, где стояло мертвое дерево, и  сбежал  к
воде. Кусты здесь росли прямо из  воды  и  клонились  к  поверхности.  Ветки
подрагивали от течения, и видно было,  как  оно  струится  при  свете  луны,
сквозящем из черноты. Лок стал звать:
     - Ха! Где ты?
     Река не отвечала. Лок позвал  опять,  подождал,  увидел,  что  Ха  стал
расплываться и исчезать, после чего он понял, что Ха ушел. Потом  с  острова
долетел крик. Лок опять закричал и запрыгал на месте.  Но,  прыгая,  он  уже
чувствовал, что голос Ха не прозвучал. То был совсем иной  голос;  не  голос
одного из людей,  а  голос  другого.  Вдруг  Лока  охватило  волнение.  Было
отчаянно важно увидать этого другого, которого он чуял и слышал.  Он  обежал
прогалину безо всякой цели, крича во все горло. Потом запах другого  долетел
до него от влажной земли, и он пошел по этому запаху прочь от реки к  склону
под боком горы. Он шел по запаху, пригнувшись, в мерцающем свете луны. Запах
забирал в сторону от реки, под деревья, и привел  к  разбросанным  скалам  и
кустам. Здесь могла таиться опасность: коты, или волки, или  даже  громадные
лисы, рыжие, как сам Лок, и особенно хищные  после  весенней  проголоди.  Но
след другого был прост, и его нигде даже не пересекал запах зверья.  Он  все
удалялся от тропы, которая вела на  отлог,  явно  предпочитая  при  малейшей
возможности выбора дно расщелины, а не крутые скалы на ее  склонах.  Местами
другой останавливался,  порой  стоял  необъяснимо  долго,  и  отпечатки  его
ступней были обращены вспять. В одном  месте,  где  путь  лежал  по  гладкой
крутизне, другой вернулся назад, пройдя больше шагов, чем пальцев  на  руке.
Он опять  повернул  и  пустился  бежать  вверх  по  расщелине,  и  ноги  его
выворачивали комья земли или, верней, выбивали их всюду, где только  ступали
на тропу. Он опять остановился, выбрался из расщелины, прилег на ее  краю  и
полежал там недолго. Внутри головы Лок увидал этого мужчину,  не  умственным
усилием, а потому что всякий раз запах говорил ему  -  сделай  так.  Подобно
тому как запах большого кота пробудил бы в нем  кошачью  осторожность,  чтоб
избежать опасной встречи, и кошачье мурлыканье; как при виде Мала, когда  он
рысцой подымался по склону, люди невольно передразнивали его, так теперь тот
запах превратил Лока в того, кто прошел здесь раньше. Он уже  начинал  знать
другого, сам не понимая, как это получается, что он знает. Лок-другой присел
у края утеса и вгляделся в скалистый бок горы. Он ринулся в тень скалы, рыча
и выжидая. Он осторожно  двинулся  вперед,  упал  на  четвереньки,  медленно
подполз и заглянул с края утеса в долину, где текла полноводная река.
     Он глядел вниз, на отлог. Над отлогом нависала скала, и  он  не  увидал
никого из людей; но из-под этой  скалы  пляшущий  полукруг  багрового  света
растекался по уступу, постепенно бледнея, покуда наконец не  стал  неотличим
от лунного света. Струйка дыма  подымалась  кверху  и  уплывала  по  долине.
Лок-другой стал боком спускаться  по  скале  с  зубца  на  зубец.  Когда  он
подобрался к самому отлогу, то стал двигаться еще  медленней  и  всем  телом
распластался на скале. Он прополз вперед, наклонился и заглянул вниз.  Глаза
его сразу же ослепил огненный язык, трепетавший над костром; теперь он опять
был Лок, у себя дома, вместе с людьми,  а  другой  ушел.  Лок  оставался  на
месте, бессмысленно разглядывая землю, и камни, и прочный, удобный уступ. Фа
заговорила прямо под ним. Слова  были  незнакомые,  и  он  не  улавливал  их
смысла.  Фа  появилась,  неся  сверток,  и  рысцой  побежала  по  уступу   к
головокружительно крутой,  едва  заметной  тропе,  которая  вела  к  ледяным
женщинам. Старуха вышла, поглядела  ей  вслед,  потом  вернулась  назад  под
скалу. Лок услыхал треск дерева, потом фонтан искр взметнулся  кверху  перед
самым его лицом, и свет костра на уступе расширился и заплясал.
     Лок попятился и медленно встал. В голове у него была пустота. Он ничего
там не видел. А на уступе Фа уже миновала плоскую скалу  и  полосу  земли  и
стала карабкаться вверх. Старуха вышла с  отлога,  сбегала  вниз  к  реке  и
вернулась, неся воду в обеих  пригоршнях.  Она  была  так  близко,  что  Лок
различал капли, которые сочились у нее меж  пальцев,  и  два  костерка,  как
близнецы, отражались в ее глазах. Она прошла под скалой, и Лок знал, что она
его не видела. Вдруг он испугался,  потому  что  она  ведь  его  не  видела.
Старуха знала так много, и все же его она не видела. Он отторгнут и перестал
быть одним из людей; будто  единение  с  другим  преобразило  его,  он  стал
отличаться от них, и они не могли его  видеть.  Он  не  находил  слов,  чтоб
выразить эти мысли, но чувствовал свое отличие и невидимость, будто студеный
ветер овевал его кожу. Другой дернул за нити, которые связывали его с Фа,  и
Малом, и Лику, и с остальными людьми. Эти нити были не украшением  жизни,  а
самой ее сутью. Если б они порвались,  человек  умер  бы  сразу.  Вдруг  Лок
ощутил мучительное, как голод, желание, чтоб чьи-то глаза встретились с  его
глазами и узнали его. Он повернулся, готовый побежать по зубцам и  спрыгнуть
на отлог; но тут он опять почуял запах Другого. Другой не был  уже  зловещей
частью Лока, но привлекал своей незнакомостью и силой. Лок пошел  по  запаху
вдоль зубцов, которые тянулись над уступом, пока не очутился там, где  уступ
обрывался у воды и путь к ледяным женщинам лежал наверху, над головой.
     Скалы, беспорядочно  разбросанные  перед  островом,  вставали  вперекор
течению так близко от уступа, что совсем немного мужчин улеглись бы здесь  в
длину своего роста. Запах спускался к воде, и Лок спустился тоже. Он  стоял,
тихонько вздрагивая в одиночестве, навеянном водой,  и  разглядывал  ближнюю
скалу. Он уже видел внутри головы прыжок, который преодолел пустоту, и  тот,
другой, достиг этой скалы, а оттуда,  прыжок  за  прыжком  над  смертоносной
водою, добрался до темного острова. Луна зацепилась за  скалы,  и  они  были
отчетливо обозначены. На глазах у Лока одна отдаленная скала стала меняться.
Небольшая выпуклость выросла у нее на боку, потом  вдруг  исчезла.  Верхушка
скалы округлилась, горб  похудел  снизу  и  опять  вырос,  потом  укоротился
наполовину. Потом пропал.
     Лок стоял, предоставив видениям всплывать и рассеиваться внутри головы.
Вот всплыл пещерный медведь, которого он однажды действительно увидал, когда
тот вздыбился из скалы и взревел, как море. Только это Лок,  в  сущности,  и
знал про медведя, потому что, как только он взревел, люди пустились бежать и
бежали потом почти целый  день.  А  это  существо,  это  черное,  изменчивое
обличье имело  в  себе  что-то  от  тяжелой  медвежьей  медлительности.  Лок
прищурился и пристально поглядел на скалу, желая увидеть, изменится  ли  оно
опять. Одинокая береза на острове возвышалась  над  остальными  деревьями  и
была отчетливо видна под залитым луной небом. Она  была  слишком  толстая  у
корня, удивительно толстая, даже, как увидал Лок, приглядевшись,  неимоверно
толстая. Клуб темноты, казалось, сгустился вокруг ствола, будто капля крови,
что запеклась на конце палицы. Сгусток вытянулся, разбух,  опять  вытянулся.
Он всползал по березе неторопливо, как вялый ленивец,  он  повис  в  воздухе
высоко над островом и водопадом. Он всползал беззвучно  и  наконец  повис  в
неподвижности. Лок закричал во всю глотку: но или существо было глухим,  или
же громогласный водопад поглотил его слова:
     - Где Ха?
     Существо не шевельнулось. Легкий порывистый ветерок дунул через долину,
и верхушка березы  колыхнулась,  крона  же  была  раскидистой,  поникшей  от
обременявшей ее черной тяжести. Шкура Лока ощетинилась, и  та  тревога,  что
охватила его на склоне, теперь опять проснулась  в  нем.  Он  ощутил  острую
потребность оказаться под защитой людей, но вспомнил,  что  старуха  его  не
видала, и не посмел приблизиться к отлогу. Поэтому он остался  на  месте,  а
черный ком тем временем спустился с березы и  канул  средь  безликих  теней,
покрывавших эту часть острова. Потом он появился опять, в  измененном  виде,
на самой дальней скале. В смятении Лок взобрался при лунном свете высоко  на
склон. Прежде чем ему удалось обрести явственное видение внутри  головы,  он
уже проворно взбирался по  едва  заметной  тропе,  где  недавно  прошла  Фа.
Остановился он лишь на высоте дерева над  речной  долиной  и  оттуда  глянул
вниз. Черное существо на миг мелькнуло перед глазами, сиганув  со  скалы  на
скалу. Лок вздрогнул и собрался лезть еще выше.
     Этот утес не отклонялся назад, он вздымался все  круче  и  местами  был
совсем отвесный. Лок добрался до чего-то похожего на расщелину, откуда  вода
низвергалась вниз, а потом струилась вбок и стекала в долину. Вода  была  до
того студеная, что капля, брызнув Локу в лицо, обожгла кожу. Здесь он почуял
Фа и мясо и залез в расщелину. Она вела прямиком вверх, над ней висел клочок
освещенного луной неба. Скала была скользкой от воды и всячески норовила его
сбросить. А запах  Фа  вел  все  вперед.  Когда  Лок  достиг  места,  откуда
открывалось небо, он обнаружил, что расщелина раздалась вширь и  вела  будто
прямиком в недра горы. Он  поглядел  вниз.  Река  тонкой  струйкой  текла  в
долине, и вокруг все преобразилось. Теперь он желал Фа, как никогда  прежде,
и нырнул в расщелину. У него за спиной  и  по  ту  сторону  долины  тянулись
ледяные гребни, которые слепили глаза блеском. Он услышал Фа впереди, совсем
близко, и крикнул. Она проворно вернулась назад по  расщелине,  перепрыгивая
через валуны, под которыми ревела вода. Камни хрупали у нее  под  ногами,  и
звук этот эхом отдавался от утесов, так что  казалось,  будто  вокруг  целое
скопище людей. Она подошла к нему вплотную, лицо ее было искажено яростью  и
страхом.
     - Молчи!
     Лок не слышал. Он приговаривал:
     - Я видел другого. Ха упал в реку. Другой приходил и разглядывал отлог.
     Фа схватила его за руку. Сверток она прижимала у себя между грудей.
     - Молчи! Оа даст услыхать ледяным женщинам, и они обвалятся!
     - Позволь мне быть с тобой!
     - Ты мужчина. Там ужас. Иди назад!
     - Я не хочу ничего видеть или слышать. Я пойду за тобой. Позволь.
     Гул водопада упал до вздоха, зазвучал, будто рокот волн где-то  далеко,
но когда море бушует. Их слова улетели  прочь,  словно  стая  птиц,  которая
описала круг и чудом вмиг расплодилась. Утесы в глубокой расселине пели.  Фа
зажала себе рот ладонью, и оба они стояли  недвижно,  а  птицы  улетали  все
дальше и дальше, и вот уж не осталось никаких звуков, кроме шума воды у  них
под ногами да  вздохов  водопада.  Фа  повернулась  и  стала  взбираться  по
расселине, а Лок спешил  по  ее  стопам.  Она  остановилась  и  сделала  ему
сердитый знак возвращаться назад, но, когда она пошла дальше, он пошел тоже.
Фа опять остановилась, потом забегала взад и вперед меж утесов, молча  делая
Локу свирепые гримасы и щеря зубы, но он все равно не отставал.  Путь  назад
вел к Локу-другому, который был отчаянно  одинок.  Наконец  Фа  смирилась  и
больше уже не обращала на него внимания. Она кралась вверх но  расщелине,  и
Лок крался за нею, стуча зубами от холода.
     Здесь наконец не стало воды у них под ногами. Вместо этого были высокие
Ледяные глыбы, которые неотторжимо пристыли к утесу; а со  стороны,  скрытой
от солнца, под  боком  у  каждой  глыбы  лежал  снежный  сугроб.  Лок  опять
почувствовал все зимние горести и ужас перед  ледяными  женщинами,  так  что
жался к Фа, будто к пылающему костру.  Над  головой  у  него  была  узенькая
полоска неба, леденяще холодного  неба,  сплошь  усеянная  звездами,  и  там
пролетали хлопья облаков, которые взяли  в  плен  лунный  свет.  Теперь  Лок
разглядел, что лед цепляется за бока расщелины, как вьюнок, широкий понизу и
разрастающийся выше тысячью усиков и плетей,  на  которых  беловато  мерцали
листья. Лед лежал у Лока под ногами,  обжигая  их,  и  они  совсем  застыли.
Вскоре он пустил в ход и руки тоже, и  они  застыли  не  меньше,  чем  ноги.
Крестец Фа колыхался впереди, и он неотступно шел  следом.  Расщелина  стала
шире, здесь больше света проливалось внутрь, и он увидел прямо впереди голую
отвесную крутизну.  Внизу,  на  левом  склоне,  лежала  полоса  непроглядной
черноты. Фа подползла прямо к  этой  черноте  и  нырнула  туда.  Лок  пополз
следом.  Он  очутился  в  такой  теснине,  что  мог  коснуться  обеих   стен
растопыренными локтями. Но он протиснулся.
     Свет брызнул ему в глаза -  он  скорчился  и  прикрыл  глаза  ладонями.
Моргая, глядя вниз, он увидал валуны, которые ярко сверкали,  глыбы  льда  и
густые синие тени. Он увидал ноги Фа прямо перед собой, побелевшие, усеянные
льдистыми блестками, и ее тень, изменчивую на льду и  камнях.  Он  посмотрел
вперед и увидал облачка пара от  их  дыхания,  которые  висели  вокруг,  как
пелена брызг у водопада. Он замер на  месте,  и  Фа  затуманилась  в  облаке
собственного дыхания.
     Пространство было громадное и открытое. Его сплошняком обступали скалы;
и всюду ледовые вьюнки всползали кверху и распространялись вширь  по  скалам
высоко над головой. Там, где они достигали дола святыни,  они  делались  все
толще и наконец стали могучими, как стволы вековых дубов. Их  высокие  плети
исчезали в ледяных пещерах. Лок отступил назад и глянул на Фа,  которая  уже
взобралась выше, к другому концу святилища. Там она присела  на  корточки  и
подняла сверток с мясом. Не было слышно ни звука, даже  шум  водопада  будто
умолк.
     Фа заговорила тихо, почти шепотом. Сперва Лок  еще  разбирал  отдельные
слова, "Оа" и "Мал", но крутизна отвергла эти слова, они отскакивали  назад,
а Фа опять бросала их все туда же.
     "Оа",-сказали круча и огромный  вьюнок,  и  другая  круча  позади  Лока
запела: "Оа, Оа, Оа". Теперь они  уже  не  выговаривали  отдельных  слов,  а
выпевали их единым духом. Пение подымалось, как вода  во  время  прилива,  и
растекалось, как вода, и вот оно уже превратилось в  звенящее  "А",  которое
оглушало  Лока.  "Болен,  болен",-сказала  крутизна   в   конце   святилища;
"Мал",-сказали скалы  позади,  и  весь  воздух  певуче  наполнял  безбрежный
подымающийся прилив, над которым властвовала Оа. Шерсть на Локе ощетинилась.
Он шевельнул губами, будто хотел сказать "Оа". Потом глянул вверх  и  увидал
ледяных женщин.  Пещеры,  где  исчезали  плети  огромных  вьюнков,  были  их
ложеснами. Их бедра и чрева выступали из утеса в вышине.  Они  нависали  так
тесно, что небо казалось меньше, чем дол святилища. Тело сплеталось с телом,
они клонились, гнулись, и заостренные  их  главы  сверкали  под  луной.  Лок
увидал, что ложесна их подобны пещерам, голубым и  наполненным  ужасом.  Они
отделялись от поверхности скалы, и вьюнок был водою,  которая  сочилась  меж
скалой и льдом. Волна звука нахлынула им по колена.
     - Аааа, - пел утес. - Аааа...
     Лок лежал ничком, уткнув лицо в лед. Хотя иней  поблескивал  на  шкуре,
его прошибал пот. Он чувствовал, что падь сдвигается вбок. Фа трясла его  за
плечо.
     - Пойдем!
     В брюхе у него было такое ощущение, будто он  обожрался  травой  и  вот
сейчас его вырвет. Он ничего не видел, будто ослеп, только зеленые огоньки с
беспощадной неотвратимостью плыли в черной пустоте. Голос святилища вошел  в
его голову и теперь жил там, как  голос  моря  живет  в  раковине.  Губы  Фа
шевельнулись у него над ухом.
     - Покуда они тебя не увидали.
     Он вспомнил про ледяных женщин. Не  отрывая  глаз  от  земли,  чтоб  не
увидать жуткого света, он пополз  прочь.  Тело  у  него  было  безжизненное,
мертвое, и он не мог заставить  его  повиноваться.  Спотыкаясь,  он  покорно
следовал за Фа, а потом они выбрались через расселину  в  крутизне,  и  падь
перед ними повела их вниз, а там другая  расселина  тянулась  к  долине.  Он
побежал за Фа и стал с трудом спускаться. Вдруг он упал  и  покатился  вниз,
перекувырнулся, неуклюже запрыгал средь снега и валунов. Потом  ему  удалось
остановиться, он был слаб, потрясен и скулил, как недавно  скулила  Нил.  Фа
подошла к нему. Она охватила его одной рукой, и он склонился, глядя вниз, на
тонкую полоску воды в долине. Фа тихонько сказала ему на ухо:
     - Там было слишком много Оа для мужчины. Он обернулся и уткнул голову у
нее меж грудей.
     - Мне стало страшно.
     Оба помолчали. Но в них прочно засел холод, и тела их опять дрожали.
     Уже оправясь хотя бы отчасти от ужаса, но все  еще  скованные  холодом,
они стали ощупью спускаться по склону, который становился все круче,  и  вот
уже шум водопада взметнулся им навстречу. Теперь  Лок  увидал  отлог  внутри
головы. Он стал объяснять Фа:
     - Другой на острове. Он  могучий  прыгун.  Он  побывал  на  этой  горе.
Подходил к отлогу и глядел вниз.
     - Где Ха?
     - Упал в воду.
     Она оставила позади себя облачко пара от дыхания, и  из  этого  облачка
послышался ее голос:
     - Никакой мужчина не упадет в воду. Ха на острове. Потом она помолчала.
Лок изо всех сил старался думать о том,  как  Ха  прыгает  через  долину  на
остров. Но так он не видел. Фа заговорила опять:
     - Другой наверняка женщина.
     - У него запах мужчины.
     - Тогда должна быть еще другая женщина. Может ли мужчина выйти из чрева
мужчины? Наверно, была и женщина, а потом другая женщина, и еще другая. Сама
собой.
     Лок попытался в это вникнуть. Покуда была женщина, была и жизнь. Но что
толку от мужчины, кроме как вынюхивать и видеть внутри головы?  Утвердясь  в
своей покорности, он не испытывал  желания  сказать  Фа  о  том,  что  видел
другого, или о том, что видел старуху и при этом знал, что его самого она не
видела. Вдруг все видения и даже мысль о словах ушли из его  головы,  потому
что теперь оба добрались до того места, где тропа была почти отвесной. Молча
стали они одолевать спуск, и рев воды захлестнул их, ударяя  в  уши.  Только
когда они очутились на уступе и рысцой бежали к  отлогу,  он  вспомнил,  что
ушел искать Ха, а теперь возвращается без него. Будто ужас святилища все еще
их преследовал, оба бежали во весь дух.
     Но Мал не сделался новым человеком,  как  они  ожидали.  Он  все  лежал
пластом, и дыхание его было таким слабым, что грудь  едва  подрагивала.  Они
видели, что лицо у  него  темное,  оливковое  и  блестит  от  пота.  Старуха
поддерживала в костре жаркий огонь, и Лику отодвинулась подальше. Она  опять
ела печень, медленно и торжественно, не сводя при  этом  глаз  с  Мала.  Обе
женщины сидели на корточках по бокам  от  него,  Нил  наклонилась  и  своими
волосами утирала пот с его лба. Казалось,  на  отлоге  неуместно  было  Локу
рассказывать про другого. Нил, заслышав их, подняла голову, увидала, что  Ха
нету, и опять склонилась над стариком, утирая ему испарину со  лба.  Старуха
осторожно погладила его плечо.
     - Будь здоровым и сильным, старик. Фа отдала за тебя приношение Оа.
     Тут Лок вспомнил свой ужас, когда над ним нависли ледяные
     женщины.  Он  открыл  было  рот,  чтоб  заговорить,  но   Фа,   которая
сопереживала его видение, быстро зажала  ему  рот  ладонью.  Старуха  ничего
этого не заметила. Она извлекла  из  желудка,  откуда  все  еще  валил  пар,
лакомый кусок.
     - Теперь сядь и ешь. Лок заговорил с Малом:
     - Ха ушел. На свете есть другие люди.  Нил  встала,  и  Лок  знал,  что
сейчас она начнет причитать, но старуха сказала, как  недавно  говорила  ему
Фа:
     - Молчи!
     Она и Фа бережно приподняли и усадили Мала, а он почти висел у  них  на
руках, и голова его каталась по груди Фа. Старуха просунула кусок ему  между
губ, но они вяло выплюнули еду. Он говорил:
     - Не разбивайте мою голову и кости. Вы найдете только слабость.
     Лок оглядел женщин, разинув рот. Оттуда вырвался невольный смех.  Потом
он стал скороговоркой втолковывать Малу:
     - Но ведь есть другой. А Ха ушел. Старуха подняла голову:
     - Принеси воды.
     Лок быстро сбегал к реке  и  принес  воду  в  пригоршнях.  Он  медленно
окропил лицо Мала. Новый человечек выбрался на плечо Нил,  зевнул,  переполз
ей на грудь и стал сосать. Люди видели, что Мал опять силится заговорить.
     - Положите меня на теплую землю у костра.
     Средь шума водопада наступило мертвое  молчание.  Даже  Лику  перестала
есть и стояла, глазея. Женщины не пошевельнулись, но не сводили глаз с  лица
Мала. Молчание переполнило Лока, излилось водой, которая  вдруг  навернулась
ему на глаза. Потом Фа и старуха бережно уложили Мала на бок. Они  подтянули
его шишковатые, костлявые колени к груди, подогнули ноги, приподняли  голову
с земли и подсунули под нее его сложенные ладони. Мал лежал у самого костра,
и  глаза  его  глядели  прямо  в  огонь.  Волосы  у  него  на  голове  стали
потрескивать, но он, казалось, даже не замечал этого. Старуха взяла щепку  и
очертила на земле круг подле его тела. Потом они приподняли  его,  лежавшего
на боку, в таком же торжественном безмолвии.
     Старуха выбрала плоский камень и дала Локу.
     - Копай!
     Луна перекатилась на закатную сторону  долины,  но  свет  ее  был  едва
заметен на земле, затмеваемый багровым  заревом  костра.  Лику  опять  стала
есть. Она прокралась позади взрослых и села,  привалясь  спиной  к  утесу  в
глубине отлога. Земля была твердая, и Локу  пришлось  навалиться  на  камень
всем весом своего тела, только тогда ему удалось ее взрыхлить. Старуха  дала
ему острый обломок кости из туши козы, и тогда он  почувствовал,  что  может
совладать с верхним слоем. Слой этот снялся целым пластом, зато  ниже  земля
уже сама крошилась у него под руками, и он мог выгребать ее камнем. Так он и
делал, а луна меж тем плыла по небу. Он увидал внутри головы Мала, когда тот
был куда моложе и сильней и делал то же самое, что теперь он сам, только  по
другую сторону кострища. Глина в кострище образовала взгорбленный круг подле
неровной ямы, которую он  уже  выкопал.  Вскоре  он  докопался  до  другого,
нижнего  кострища,  потом  еще  до  другого.  Там  был  небольшой  бугор  из
обожженной глины. Чем дальше вниз, тем тоньше становились глиняные  слои,  и
вот, когда яма достигла уже немалой глубины, слои  оказались  твердыми,  как
камень, и не толще бересты. Новый человечек перестал сосать, зевнул и  сполз
на землю. Он ухватился за ногу Мала, выпрямился, подался вперед и  смышлено,
не мигая, разглядывал костер.  Потом  отступил  назад,  быстро  проскользнул
позади Мала и заглянул в яму. Он  потерял  равновесие,  упал  и  с  жалобным
писком выкарабкался по мягкой  земле  между  рук  Лока.  Он  вылез,  пятясь,
поспешно улизнул опять к Нил и прилег у нее на коленях.
     Лок сел, откинувшись назад и тяжко дыша. По шкуре его  ручьями  катился
пот. Старуха коснулась его локтя.
     - Копай! Теперь есть только Лок!
     В изнеможении он опять склонился над ямой. Он  извлек  оттуда  какую-то
древнюю кость и зашвырнул далеко, в лунный свет. Потом опять налег на камень
и вдруг повалился ничком.
     - Не могу.
     Тогда, хоть прежде такого еще не бывало, женщины сами схватили камни  и
стали копать. Лику молча глазела на них и на углубляющуюся  яму.  Мал  начал
дрожать. По мере  того,  как  они  копали,  глиняные  слои  от  кострищ  все
суживались.  Последний  слой  коренился  далеко  внизу,  в  давно  позабытых
глубинных недрах отлога. После каждого глиняного слоя копать становилось все
легче. Теперь уже трудно было поддерживать ровность боковин.  Им  попадались
кости, иссохшие, утратившие запах, кости, так давно  разлученные  с  жизнью,
что они не имели никакого смысла, и  люди  отбрасывали  их  прочь,  берцовые
кости, ребра, раздробленные  и  размозженные  кости  черепов.  Попадались  и
камни, иные с острыми краями, пригодные,  чтоб  резать,  или  же  с  острыми
концами, чтоб сверлить, такими камнями люди пользовались при  нужде,  но  не
хранили их. Выкопанная земля вырастала в  остроконечный  холм.  Лику  лениво
играла обломками черепа. Тут к Локу опять вернулись силы,  и  он  тоже  стал
копать, так что  теперь  яма  углублялась  гораздо  быстрей.  Старуха  опять
подкинула дров в костер, а над огненными языками уже серело утро.
     Наконец яма была готова. Женщины опять окропили водой лицо Мала. Теперь
от него оставались и впрямь  только  кожа  да  кости.  Рот  его  был  широко
разинут, будто он хотел укусить воздух, который уже не  мог  вдохнуть.  Люди
встали перед ним на колени, образовав  полукруг.  Старуха  глазами  призвала
всех ко вниманию.
     - Когда  Мал  был  сильным,  он  находил  много  еды.  Лику  сидела  на
корточках, привалясь к утесу в глубине отлога и прижимая малую Оа  к  груди.
Новый человечек спал под гривой у Нил. Пальцы Мала бессмысленно  шевелились,
он то разевал, то закрывал рот. Фа  и  старуха  приподняли  его  туловище  и
поддерживали голову. Старуха тихонько сказала ему на ухо:
     - Оа дает тепло. Спи.
     Движения его тела стали судорожными. Голова скатилась по груди  старухи
вбок и осталась там.
     Нил запричитала. Звук этот разнесся по всему отлогу, затрепетал, улетел
через воду к острову. Старуха уложила Мала на бок и подтянула колени старика
к его груди. Она и Фа подхватили его и опустили 6 яму. Старуха подсунула его
ладони ему под щеку и позаботилась, чтоб ноги оказались  ниже,  чем  голова.
Потом она встала, и люди  не  увидали  на  ее  непроницаемом  лице  никакого
выражения. Она отошла к плоской скале и выбрала мясистую ляжку. Опустясь  на
колени, она положила мясо подле самого его лица.
     - Съешь, Мал, когда к тебе придет голод.
     Глазами она велела людям следовать за собой.  Они  спустились  к  реке,
оставив Лику с малой Оа. Старуха зачерпнула пригоршнями  воды,  и  остальные
сделали то же. Она вернулась и выплеснула воду на лицо Мала.
     - Выпей, когда к тебе придет жажда. Один за другим люди окропляли водой
серое, мертвое лицо. И каждый повторял те же слова. Лок оказался  последним,
и, когда вода пролилась,  он  почувствовал  к  Малу  глубокую  нежность.  Он
вернулся и принес второй дар.
     - Выпей, Мал, когда к тебе придет жажда.
     Старуха нагорстила земли и бросила Малу на  голову.  Последней  подошла
Лику, сильно робея, и тоже сделала так, как старуха велела ей глазами. Потом
она  вернулась  к  утесу.  По  знаку  старухи  Лок  стал  сметать  землю   с
остроконечного холма в яму. Земля обрушивалась с легким шуршанием  и  вскоре
скрыла под собой Мала. Лок примял землю руками и ногами. Старуха бесстрастно
глядела, как тело постепенно теряет свои очертания и исчезает из глаз. Земля
подымалась все выше и заполняла яму, подымалась до тех пор, покуда там,  где
только что был Мал, не вырос на отлоге низенький бугорок. Небольшой  излишек
земли все же остался. Лок смахнул его прочь, потом  утоптал  бугор  как  мог
плотнее.
     Старуха села на корточки подле свежепримятой земли и подождала,  покуда
глаза всех людей не обратились на нее.
     Тогда она заговорила:
     - Оа приняла Мала в свое чрево.
ПЯТЬ
     После долгого молчания люди поели. Они стали чувствовать, что усталость
обволакивает их, как туман. На отлоге не хватало Ха, не было  Мала.  Правда,
костер еще горел, и еда была лакомой, но людей одолело изнеможение. Один  за
другим они сжимались в комок меж костром  и  утесом  и  погружались  в  сон.
Старуха сходила ко впадине и принесла дров. Она кормила огонь  до  тех  пор,
покуда он не взревел, как водопад. Потом она собрала остатки еды и  спрятала
их во впадинах, подальше от всякой напасти. Наконец она присела у бугра, где
еще так недавно был Мал, и стала глядеть через воду.
     Люди нечасто видели сны, но теперь, когда над ними,  яснея,  растекался
рассвет, их осаждало целое сонмище призраков, пришедших откуда-то  издалека.
Старуха краем глаза видела, как  они  запутались,  встревожились,  терзаются
болью.  Нил  разговаривала.  Левая  рука  Лока  нагребла  пригоршню   грязи.
Невнятные слова, нечленораздельные возгласы удовольствия  или  страха  то  и
дело вырывались у всех. Старуха не шевелилась, она все время  видела  что-то
свое внутри головы. Загомонили птицы,  воробьи  слетели  на  уступ  и  стали
клевать. Лок вдруг резко выбросил руку и ткнул старуху в бедро.
     Когда поверхность  воды  уже  начала  поблескивать,  старуха  встала  и
принесла  дров  из  впадины.  Огонь  приветственно  встретил  дрова  громким
треском. Старуха стояла рядом, потупив глаза.
     - Теперь все совсем как тогда, когда огонь убежал и сожрал все  деревья
в лесу.
     Рука Лока оказалась  слишком  близко  к  костру.  Старуха  нагнулась  и
положила ее опять ему на лицо. Он перекатился на бок и вскрикнул.
     Лок бежал. Запах другого преследовал его, и он не мог  убежать.  Стояла
ночь, а у запаха были когтистые лапы и зубы, как у большого кота. Лок был на
острове, где никогда не бывал. Водопад ревел по  обе  стороны  от  него.  Он
бежал по берегу, зная, что сейчас рухнет от изнеможения и окажется в лапах у
другого. Он  упал,  и  борьба  длилась  целую  вечность.  Но  нити,  которые
связывали его с людьми, еще не лопнули. Напрягаясь от отчаянной нужды  Лока,
они появлялись,  шли,  проворно  бежали  через  воду,  неотвратимо  влекомые
неизбежностью. Другой ушел, а все люди были вокруг Лока. Он не мог видеть их
ясно из-за темноты, но знал, кто они. Они подступали все ближе и  ближе,  не
так, как обычно приходили на отлог, обретая там свой дом, где были  свободны
от всего мира; они спешили, покуда не сливались с  Локом  воедино,  плоть  с
плотью. Они сопереживали эту общую плоть, как обычно  сопереживали  видения.
Лок был спасен.
     Проснулась Лику. Малая Оа во время сна упала у нее с плеча, теперь Лику
ее подобрала. Она зевнула,  увидала  старуху  и  сказала,  что  хочет  есть.
Старуха сходила ко впадине и принесла остаток печени. Новый человечек  играл
гривой Нил. Он дергал за пряди, раскачивался на них, а она уже  не  спала  и
опять скулила. Фа села, выпрямилась, Лок опять перекатился на бок и чуть  не
угодил в костер. Он с урчанием отскочил в сторону. Увидал остальных  и  стал
глупо втолковывать:
     - Я спал.
     Люди спустились к воде, напились и облегчились. Когда они пришли назад,
на отлоге возникло ощущение, что очень многое нужно сказать, и они  оставили
незанятыми оба опустевших места, будто когда-нибудь, в один счастливый день,
те, которые там обычно сидели, опять вернутся.  Нил  кормила  грудью  нового
человечка и пятерней расчесывала гриву.
     Старуха отвернулась от костра и заговорила с людьми:
     - Теперь есть только Лок.
     Он поглядел на нее с недоумением. Фа наклонила голову. Старуха  подошла
к нему, крепко взяла за руку и повела в сторону. Там было место, где  обычно
сидел Мал. Она усадила Лока, заставила опереться спиной об утес, так что зад
его умостился в гладкой ямке в земле, выдавленной Малом. Для Лока  это  было
так непривычно, что он взволновался. Он глянул вбок, на воду, потом опять на
людей и засмеялся. Повсюду кругом были глаза, и все ждали  его  решения.  Он
шел впереди, а не в  хвосте,  и  все,  что  он  видел  внутри  головы,  было
наверняка правильным. Горячая кровь хлынула ему в лицо, и  он  закрыл  глаза
руками. Сквозь растопыренные пальцы он поглядел на женщин,  на  Лику,  потом
вниз,  на  земляной  холмик,  под  которым  схоронили  Мала.  Он   испытывал
нестерпимое желание поговорить с Малом, молча обождать,  чтоб  услышать  его
слово о том, как же теперь быть. Но из-под холмика не донесся  голос,  никто
не помог увидать хоть что-нибудь внутри головы. Он ухватился за первое.  что
ему представилось.
     - Мне снилось так. Другой гнался за мною. А потом мы с ним были вместе.
     Нил приподняла нового человечка над своей грудью.
     - А мне снилось так. Ха лежал со мной и с Фа. Лок лежал с Фа и со мной.
     Она  заскулила.  Старуха  движением  руки  заставила  ее  вздрогнуть  и
замолчать.
     - Мужчина видит внутри головы. Женщина знает Оа. Ха и Мал ушли.  Теперь
есть только Лок.
     Голос Лока прозвучал пискляво, как у Лику:
     - Сегодня мы пойдем искать еду.
     Старуха хранила безжалостное молчание. Во впадинах утеса еще была  еда,
хотя ее оставалось не так уж много. Зачем же людям искать еду, когда они  не
чувствуют голода, а оставшейся еды покуда хватит?
     Фа подползла  на  карачках.  Когда  она  заговорила,  смущение  отчасти
улетучилось из головы Лока. Он даже не слушал Фа.
     - Я вижу так.  Другой  ищет  еду,  и  люди  ищут  тоже...  Она  отважно
поглядела старухе прямо в глаза.
     - Значит, люди хотят есть. Нил почесала спину об утес.
     - Ты видишь плохо. Старуха прикрикнула на них:
     - Теперь только Лок!
     И Лок вспомнил. Он опустил руки и уже не прикрывал лицо.
     - Я видел другого. Он на острове. Он скачет со скалы на скалу. Залезает
на высокие деревья. Он темный. И меняет свой вид, как пещерный медведь.
     Люди поглядели на остров. А он теперь был весь залит солнечным светом и
подернут дымкою зеленой листвы. Лок велел всем слушать.
     - И я шел по его запаху. Он был  вон  там...-Лок  указал  на  скат  над
отлогом, и все люди глянули вверх. - Там он стоял и глядел на нас. Он  похож
на большого кота, но это не кот. А еще он похож, похож...
     На время Лок вовсе перестал видеть внутри головы. Он поскреб под нижней
губой. Так много надо было сказать. Так  хотелось  ему  спросить  Мала,  что
значит, когда одно видение сливается с другим и  в  конце  концов  последнее
вытекает из первого.
     - Может, Ха не в реке. Может, он на острове вместе с  другим.  Ведь  Ха
был могучий прыгун.
     Люди оглядели уступ  вплоть  до  того  места,  где  разбросанные  скалы
подступали от острова к берегу. Нил оторвала нового  человечка  от  груди  и
пустила его ползать по земле. Вода обильно струилась из ее глаз.
     - Это ты увидал хорошо.
     - Я поговорю с другим. Как может он все время быть на острове? Я  опять
поищу запах.
     Но Фа уже шлепала его ладонью по губам.
     - А может, он вышел из острова. Как из чрева женщины. Или из водопада.
     - Так я не вижу.
     Только теперь Лок понял, как легко говорить слова  другим,  когда  тебя
внимательно слушают. Тут уж слова могут даже не иметь облика.
     - Фа пускай ищет запах, а Нил, Лику и новый... Старуха его не перебила.
Вместо этого она схватила большую ветку и швырнула в  огонь.  Лок  с  криком
вскочил на ноги и сразу смолк. Вместо него заговорила старуха:
     - Лок не захочет, чтоб Лику ушла. Ведь больше нету мужчины. Пойдут Фа и
Лок. Так говорит людям Лок. Он поглядел на нее  с  изумлением,  и  глаза  ее
ничего ему не сказали. Он затряс головой.
     - Да, - сказал он. - Да.
     Фа и Лок вдвоем побежали к краю уступа.
     - Не говори старухе, что ты видел ледяных женщин.
     - Когда я спустился с горы по следу другого, старуха меня не видела.
     Он вспомнил старухино лицо.
     - Кто может сказать, что она видит, а чего не видит?
     - Не говори ей.
     Он попробовал объяснить:
     - Я видел другого. Он и я, мы переползли через  бок  горы  и  незаметно
подкрались к людям.
     Фа остановилась, и оба глядели в пустоту меж ближайшей к берегу  скалой
и уступом. Она указала пальцем:
     - Даже Ха разве мог бы перепрыгнуть это? Лок поразмыслил над  пустотой.
Стесненные там  воды  бурлили,  и  вниз  по  реке  устремлялся  переливчатый
полосатый хвост. Зеленую поверхность  баламутили  горбатые  водовороты.  Лок
стал выразительно изображать все, что видел внутри головы.
     - При запахе другого сам я стал он, другой. Я крадусь, как большой кот.
Я испуганный и жадный. Я  сильный.  -  Он  перестал  изображать  и  проворно
обогнал Фа, потом повернулся и поглядел ей прямо в лицо. - А теперь  я  стал
Ха и другой. Я сильный.
     - Так я не вижу.
     - Другой на острове.
     Он растопырил руки  как  мог  шире.  Захлопал  ими,  как  крыльями.  Фа
ухмыльнулась, потом захохотала. Лок тоже захохотал, все веселей  и  веселей,
ожидая, что его похвалят. Он обежал уступ, крякая, как утка, и Фа засмеялась
над ним. Он хотел уже было побежать, хлопая руками, как крыльями, назад,  на
отлог, чтоб люди тоже оценили его шутку, но вдруг вспомнил. Он осадил себя и
остановился.
     - Теперь есть только Лок.
     - Найди другого, Лок, и поговори с ним.
     Теперь он вспомнил про запах. И стал обнюхивать землю. Дождь с тех  пор
еще не выпадал, и запах, хоть и очень  слабый,  остался.  Лок  вспомнил  про
смесь запахов на утесе над водопадом.
     - Пойдем.
     Они побежали назад по уступу, минуя отлог. Лику окликнула их  и  высоко
подняла малую Оа. Лок крадучись  обогнул  поворот  и  спиной  ощутил  теплое
прикосновение тела Фа.
     - Бревно убило Мала.
     Лок повернулся к ней и удивленно повел ушами.
     - Я про то бревно, которого не было. Это оно убило Мала.
     Он разинул рот, готовый заболботать, но она потребовала:
     - Идем.
     Оба не могли сразу же не заметить признаков другого. Его дым  подымался
с середины острова. Много деревьев росло на  острове,  и  некоторые  из  них
клонились так низко, что окунали ветки в воду, и  за  ними  люди  не  видели
берега. Меж деревьев густился кустарник, такой девственный и  дремучий,  что
он покрывал землю сплошь своей буйной листвой. Дым подымался густым облаком,
которое расплывалось и исчезало. Здесь не оставалось сомнения.  Другой  имел
свой костер и, должно быть, кидал в него такие толстые и сырые бревна, какие
всем людям были бы невподъем. Фа и Лок разглядывали этот дым,  ровно  ничего
не видя внутри головы, а потому и не сопереживая. На  острове  был  дым,  на
острове был другой человек. Во всей своей жизни они  не  могли  найти  этому
объяснения.
     Наконец Фа отвернулась, и Лок увидал, что она дрожит.
     - Почему?
     - Мне страшно.
     Он поразмыслил над этим.
     - Я пойду вниз к лесу. Так ближе всего до этого дыма.
     - Но я не хочу идти.
     - Возвращайся на отлог. Теперь только Лок остался. Фа опять глянула  на
остров. Потом, совершенно неожиданно, протиснулась за поворот и скрылась  из
виду.
     Лок ринулся вниз с утеса, видя внутри головы, как продвигались люди,  и
вскоре добрался до опушки леса. Здесь реку можно было увидать лишь  мельком,
потому что кустарник не только нависал повсюду, где прежде был берег,  но  и
воды прибыло, так что многие кусты стояли прямо в пене. По  низинам  струями
сочилась вода, затопившая травы. Деревья же росли на  возвышенности,  и  там
ноги Лока оставили отпечатки,  выражавшие  разом  его  ужас  перед  водой  и
желание поскорей увидать нового мужчину или же всех новых людей.  Чем  ближе
подходил он к месту на берегу, которое было прямо напротив дыма, тем сильней
становилось его волнение. Теперь он даже дерзнул ступить в  воду,  она  была
ему по  щиколотки,  и  он  вздрагивая  преодолевал  ее  скачками.  Когда  он
обнаруживал, что не видит реку или не может  подойти  близко  к  берегу,  он
скрежетал зубами, брал правее и шел в обход. Под водой таилась трясина, и  в
ней засели бледные остроконечные луковки.  При  обычных  условиях  его  ноги
сразу же ухватили бы их и подали ему, но  теперь  эти  луковки  были  только
мгновенным твердым прикосновением к его дрожащим ступням. Меж  ним  и  рекой
были целые кущи с зеленым роем молодых почек. Теперь он доверял свою тяжесть
пучкам веток, которые росли почти вплотную друг к  другу  и  выгибались  под
ним, так что он в ужасе едва не падал с ног. Собственно, и  не  было  сил  у
сочных веток, чтоб вынести такое бремя, и  он,  как  орел  с  распростертыми
крылами, висел средь почек и терниев. Потом он увидал  под  собой  воду,  не
какую-нибудь пригоршню  ее  поверх  бурой  земли,  но  глубокую  воду,  куда
прятались, теряясь из виду, комли  кустов.  Раскачиваясь,  он  спускался,  и
кусты стали ускользать от его хватки;  мельком  он  увидал  на  уровне  глаз
сверкающую поверхность, вскрикнул и в  мучительном  броске  выкарабкался  на
безопасную, хоть и омерзительную, трясину. Здесь никто из людей  не  мог  бы
пробраться к реке, это удавалось лишь хлопотливым  болотным  куропаткам.  Он
бросился бежать прочь, к низовьям реки,  забирая  к  лесу,  где  земля  была
тверже, и выбрался на прогалину, где стояло мертвое дерево. Потом  спустился
на невысокий земляной бугор, под которым бурлила глубокая  вода.  Но  по  ту
сторону воды из таинственной чащобы деревьев и кустов все еще подымался дым.
Лок увидал внутри головы, как другой залезает на березу и глядит через реку.
Он побежал по тропе, где еще слабо витал запах людей, покуда не  очутился  у
болотины, но и новое бревно, недавно перекинутое через нее, тоже ушло. А  то
дерево, на котором он качал Лику, оставалось на прежнем месте, за болотиной.
Лок огляделся и выбрал бук, такой огромный, что можно было  подумать,  будто
облака и впрямь цепляются за его  верхушку.  Он  ухватил  ветку  и  проворно
взобрался по ней наверх. Там была развилина, и в ней после  дождя  скопилась
вода. Он взобрался по той стороне, которая была толще, ловко цепляясь руками
и ногами, покуда не почувствовал  предостерегающее  качание  самого  дерева,
которое гнулось под ветром и его тяжестью. Здесь почки еще не лопнули,  и  в
их тысячекратно повторенной зелени была какая-то  влажная  смутность,  будто
слезы застилали глаза, и от этого Лок  почувствовал  досаду.  Он  полез  еще
выше, покуда не добрался до самой верхушки, а там стал гнуть  и  выкручивать
ветки, которые мешали ему увидеть остров. И вот он уже глядел через просвет,
который каждый миг изменялся, потому что рой почек все время то снижался, то
отлетал прочь. Через просвет была видна часть острова.
     На  острове  повсюду  тоже  роились  почки,  они  парили,  как   облака
прозрачного зеленого дыма. И парили они по всему берегу, а  большие  деревья
поодаль, в глубине, были похожи на клубы, которые отвесно подымались вверх и
потом рассеивались. Всю эту зелень оттеняли черные стволы и сучья, земли  же
не было видно. Но у истока настоящего дыма, там, где пылал костер,  светился
огненный  глаз,  он  моргал  и  подмигивал  Локу  сквозь  колыхание   веток.
Пристально вглядываясь в этот огонь, Лок наконец увидал подле него и  землю,
она была бурая и тверже, чем на этом берегу реки.  Там  наверняка  пряталось
множество луковиц, и валялись осыпавшиеся орехи, и  вылуплялись  личинки,  и
тучнели грибы. Без сомнения, тот, другой, имел вволю лакомой еды.
     Вдруг огонь коротко моргнул.  И  Лок  моргнул  тоже.  Огонь  моргал  не
оттого, что колыхались ветки, а  оттого,  что  кто-то  двигался  перед  ним,
заслоняя свет, кто-то такой же темный, как эти самые ветки.
     Лок сотряс верхушку бука.
     - Э-ей, человече!
     Огонь моргнул два раза. И вдруг Лок понял по  этим  передвижениям,  что
там не один человек. Жгучее волнение, которое прежде  вызывал  запах,  опять
овладело им. Он так сильно сотряс верхушку, будто хотел ее обломить.
     - Э-ей, новые люди!
     Лок вдруг ощутил в себе  огромный  прилив  сил.  Казалось,  он  мог  бы
перелететь через невидимую отсюда воду, которая  их  разделяла.  Он  дерзнул
повиснуть на тонких ветках у самой верхушки  бука,  потом  крикнул  как  мог
громче:
     - Новые люди! Новые люди!
     И вдруг он окаменел на качающихся ветках. Новые люди услыхали его  зов.
По морганию огня  и  колыханию  густых  кустов  он  понял,  что  сейчас  они
покажутся ему на глаза. Огонь моргнул опять, но тропа, которая  образовалась
средь зеленого дыма, стала виться и сбегать к реке. Лок услыхал треск веток.
Он высунулся.
     А потом больше ничего не было. Зеленый дым то  застывал,  то  колыхался
под ветром. Огонь моргал.
     Лок замер так  неподвижно,  что  стал  слышен  шум  водопада,  могучий,
безумолчный. Волевое усилие, которое привязывало его мысли  к  новым  людям,
начало ослабевать. Теперь он уже видел совсем другое внутри головы.
     - Новые люди! Где Ха?
     Зеленая струя понизу у воды дрогнула. Лок пристально глядел.  Потом  он
по крепким сучьям опустился ниже развилины и сморщил кожу вокруг глазниц. По
ту сторону на ветке показалась рука или, верней, плечо, оно  было  темное  и
волосатое. Зеленая струя опять дрогнула, а темная рука исчезла. Лок сморгнул
воду с глаз. Внутри головы он опять увидал Ха на острове, Ха и медведя, Ха в
опасности.
     - Ха! Где ты?
     Кусты на том берегу колыхнулись и  наклонились.  Средь  них  проступили
признаки движения, что-то быстро двигалось вглубь от  берега  меж  деревьев.
Огонь опять моргнул. Потом огненные языки исчезли и  большое  облако  белого
дыма исторглось сквозь  зелень,  истощилось,  истаяло  снизу,  побелело  еще
больше и медленно воспарило, выворачиваясь наизнанку.  Лок  неловко  подался
вбок, чтоб оглядеть  деревья  и  кусты.  Им  завладело  ощущение,  что  надо
спешить. Он стал перескакивать с ветки на ветку, раскачивая их  и  спускаясь
все ниже, покуда не увидал ближайшее дерево в стороне  реки.  Он  перескочил
туда, на толстый сук, утвердился на нем и ловко, как рыжая белка, запрыгал с
дерева на дерево. Потом взбежал по стволу, раздвинул ветки и устремил  глаза
вниз.
     Рев водопада теперь стал глуше, и Лок видел сонмища брызг.  Они  витали
над верхней оконечностью острова, застилая деревья. Он скользнул глазами  от
них вниз по острову, где только что колыхнулись кусты и моргнул  огонь.  Там
он увидал, хоть и смутно, прогалину  меж  деревьев.  Струйка  дыма  все  еще
вилась над мертвым уже костром, медленно рассеиваясь. Людей видно  не  было,
но Лок разглядел место, где кусты были сломаны и полоса взрытой  земли  вела
от берега к  прогалине.  В  дальнем  конце  ее  валялись  древесные  стволы,
огромные, мертвые и трухлявые, источенные годами. Он оглядел  эти  бревна  и
разинул рот, а свободной рукою надавил себе на макушку. Зачем люди натаскали
всю эту еду - он ясно видел за рекой бледные грибы - и вместе  с  ней  такие
негодные дрова? Эти люди ничего не видели внутри головы. Потом он углядел на
земле грязное пятно там, где недавно  горел  костер,  и  такие  же  огромные
бревна, которые в него подбрасывали.  Вопреки  всякому  ожиданию  его  вдруг
захлестнул страх, такой же беспредельный и беспричинный, какой  обуял  Мала,
когда тот увидал во сне, как огонь пожирает лес. И коль скоро Лок  был  один
из людей, связанный с ними тысячью незримых нитей, страх этот был за  людей.
Он затрепетал. Губы раздвинулись, он ощерил зубы,  глаза  видели  плохо.  Он
услыхал собственный крик сквозь оглушительный шум воды:
     - Ха! Где ты? Где ты?
     Кто-то  толстоногий  неуклюже  перебежал  прогалину  и  скрылся.  Огонь
по-прежнему был мертв, кусты шевелились под легким ветерком, который тянул к
реке, а потом замерли недвижимо.
     Отчаянно:
     - Где ты?
     Уши Лока сказали Локу:
     - ?
     Он был так поглощен  разглядыванием  острова,  что  на  время  перестал
обращать внимание на свои уши. Он прильнул к верхушке дерева, которая слегка
покачивалась, а водопад рычал на него, и свободное пространство  на  острове
пустовало. Потом он услыхал. Приближались люди, не по ту сторону воды, а  по
эту и еще очень далеко. Они спускались с отлога, смело ступая по камням.  Он
услыхал, как они забавно разговаривают меж собой. При этих звуках он  увидал
внутри головы сплетающиеся очертания,  тощие  и  замысловатые,  болтливые  и
глупые, не как  протяжный,  поникающий  крик  сокола,  а  перепутанные,  как
нитевидная трава на морском берегу после  сильного  шторма,  взбаламученные,
как болотная вода. Этот звук-смех пролетел меж деревьев к реке. Точно  такой
же звук-смех раздался на острове, и вот он стал летать взад и  вперед  через
воду. Лок едва не упал, слезая с дерева, и выскочил на тропу. Потом  побежал
по ней, чуя давний людской запах. Звук -  смех  раздался  совсем  рядом,  на
берегу реки. Лок добежал до того  места,  где  еще  недавно  лежало  бревно,
перекинутое через болотину. Чтоб  опять  попасть  на  тропу,  Локу  пришлось
взобраться до верхушки дерева, раскачаться  там  и  прыгнуть.  Потом  сквозь
звук-смех по эту сторону реки завизжала Лику. В визге ее не было злобы,  или
страха, или боли, в нем был тот невольный и беспредельный ужас, который  она
выказала бы, увидев, что  к  ней  медленно  подползает  змея.  Лок  рванулся
вперед, шкура на нем ощетинилась.  Настоятельная  необходимость  спешить  на
этот визг мигом сошвырнула его с тропы, и он заплутался.  Визг  разрывал  на
части все его внутренности. Этот визг не  походил  на  визг  Фа,  когда  она
рожала ребенка, который потом умер, или на причитания Нил,  когда  схоронили
Мала; такой звук издает кобылица, когда саблезубый кот вонзает ей в шею свои
кривые клыки, повисает на ней и высасывает кровь.  Теперь  Лок  сам  визжал,
даже не подозревая об этом, и ломился через колючие кусты. Все  его  чувства
говорили ему сквозь этот визг, что Лику делает такое, чего не мог бы сделать
ни один мужчина или женщина. Она переходит реку.
     Лок все еще ломился сквозь кусты, когда визг  вдруг  смолк.  Теперь  он
опять услыхал звук-смех, а также писк нового человечка. Он  прорвался  через
кустарник и очутился на прогалине подле мертвого  дерева.  На  земле  вокруг
ствола витал мерзкий запах другого, и Лику, и страха. По  ту  сторону  много
людей ныряли, и плескались, и с шумом  рассекали  зеленые  воды.  Вдруг  Лок
увидал рыжую голову Лику и нового человечка на смуглом, волосатом плече.  Он
подскочил и крикнул:
     - Лику! Лику!
     Зеленые струи понизу у воды слились воедино, и люди на острове  исчезли
из глаз. Лок забегал по берегу реки под мертвым  деревом  с  гнездилищем  из
вьюнка. Он был так близко к  воде,  что  комья  земли,  которые  он  выбивал
ногами, с плеском падали в стремительный поток.
     - Лику! Лику!
     Кусты  опять  всколыхнулись.  Лок  прильнул  к  дереву   и   пристально
вглядывался. Перед ним были голова и грудь,  видные  только  наполовину.  За
листьями  и  волосами  проступали  какие-то  костяные  пластины.  Эти  белые
пластины были у человека над глазами и ниже рта, так что лицо его  выглядело
необычно длинным. Мужчина повернулся вбок, к  кустам,  и  поглядел  на  Лока
через плечо. Впереди него встала торчком какая-то палка, а посредине  белела
острая косточка. Лок вгляделся в эту палку, и  в  косточку,  и  в  маленькие
глазки, которые смотрели сквозь пластины на лице.  И  вдруг  он  понял,  что
мужчина хочет подарить ему свою палку, но ни он, ни Лок не могут  дотянуться
друг до друга через широкую реку. Он засмеялся бы весело и беспечно, если  б
не отголоски визга у него  в  голове.  Палка  стала  укорачиваться  с  обоих
концов. Потом опять вся распрямилась. Мертвое дерево над ухом у  Лока  вдруг
обрело голос:
     - Цок!
     Лок навострил уши и повернулся к дереву. У самого его  лица  неожиданно
вырос новый сук: сук этот источал запах другого, и  гуся,  и  горьких  ягод,
которые, как говорило Локу его брюхо, не годятся в пищу. На конце сука  была
острая белая косточка. Косточка эта имела зазубрины, и в бороздках меж  ними
повисло что-то бурое и липкое. Нос Лока обследовал эту липкость, и  она  ему
не понравилась. Он обнюхал самый сук. Вместо листьев  на  суку  росли  рыжие
перья, которые и напомнили  про  гуся.  Лок  растерялся,  испытывая  смутное
удивление и волнуясь. Он крикнул зеленым потокам за поблескивающей  водой  и
услыхал ответный крик Лику, но не мог разобрать слов, и к тому же крик вдруг
оборвался, будто кто-то зажал ей рот. Он подбежал  вплотную  к  воде,  потом
вернулся. По обе стороны безлесного берега в воде  густо  росли  кусты;  они
отходили так далеко, что у крайних из них листья окунались  в  реку;  и  эти
кусты склонились долу.
     Отзвуки голоса Лику в голове заставили Лока содрогнуться,  и  он  начал
свой опасный путь через кусты на остров. Он ринулся туда, где  обычно  кусты
коренились на твердой почве, а теперь  была  вода.  Лок  устремился  вперед,
цепко хватаясь за ветки пальцами рук и ног. Он крикнул:
     - Я иду!
     То низко пригибаясь,  то  ползком,  все  время  щеря  зубы  от  страха,
перебирался он через реку. Впереди всюду была влага, таинственная и насквозь
пронизанная темными, низко  склоненными  стволами.  Не  было  такого  места,
которое могло бы сразу выдержать его вес. Ему приходилось распределять  этот
вес по всем четырем конечностям и всегда заботиться, чтоб было сразу хотя бы
две точки опоры, беспрестанно двигаясь, двигаясь  все  вперед,  перехватывая
выгибающиеся ветки. Вода под ним потемнела. Под каждой веткой поверхность ее
была подернута рябью, водоросли застряли и трепыхались под напором  течения,
мельтешащие блики солнца дрожали понизу и поверху. Лок добрался до последних
высоких кустов, которые до половины утонули в  воде  и  нависали  над  самым
руслом реки. Мельком он увидал полосу воды и кусок острова.  Увидал  и  тучу
брызг над водопадом, и скалистый утес. Потом, поскольку  теперь  он  уже  не
двигался, ветки под ним стали гнуться. Они клонились в стороны и книзу,  так
что он перевернулся вверх тормашками. Он  окунулся  с  головой,  заболботал,
вода нахлынула, и перед ним явился Лок-облик. Вокруг  Лока-облика  струилась
вода, но все же он разглядел зубы.  Ниже  зубов  колыхались  взад  и  вперед
хвостатые травы, каждая выше, чем рост мужчины. Но все остальное под  зубами
и рябью было далеким и темным. Ветерок пробежал над рекой,  и  кусты  слегка
склонились вбок. Руки и ноги Лока сами собой  судорожно  сжались,  и  каждый
мускул тела напрягся. Он перестал думать о прежних людях и о новых людях. Он
ощущал только себя, Лока, который висит вверх тормашками над глубокой водой,
вцепившись в спасительный сук.
     Никогда еще Локу не доводилось  бывать  так  близко  к  середине  реки.
Поверх была накинута тонкая чешуя, а под чешуей темные пятнышки всплывали  к
поверхности, непрестанно переворачиваясь, расходясь  кругами  или  же  опять
погружаясь и исчезая в глубине. Там, внизу,  были  камни,  которые  отливали
зеленью и мельтешили в воде. Хвостатые травы то заслоняли, то  обнажали  их.
Ветерок улегся; кусты мерно клонились и выпрямлялись, как и хвостатые травы,
так что сверкающая чешуя то близилась,  то  отодвигалась  от  лица.  Он  уже
ничего больше не видел внутри головы. Даже страх стал  приглушенным,  как  и
муки голода. Руки и ноги неуклонно цеплялись за пучки веток, а зубы щерились
в воде.
     Хвостатые травы все укорачивались. Зеленые их хвостики сносило вниз  по
реке. А там темнота бесследно их проглатывала.  Темнота  обрела  причудливые
очертания, двигаясь медленно, будто во сне. Как и  темные  пятна,  она  тоже
переворачивалась, но не без смысла.  Она  почти  касалась  корней  хвостатых
трав, пригибала их хвосты, переворачивалась, перекатывала хвосты  в  сторону
Лока. Руки пошевеливались, а глаза поблескивали так же  тускло,  как  камни.
Они перекатывались вместе с телом, глядя то на поверхность, то в глубину, на
невидимое отсюда дно, и в них  не  было  ни  малейшего  признака  жизни  или
смысла. Ком спутанных водорослей, проплывая мимо, задел лицо, и  глаза  даже
не моргнули. Тело повернулось так же плавно и тяжеловесно,  как  текла  сама
река, и  вот  уже  перед  Локом  оказалась  спина,  вставшая  торчком  вдоль
хвостатых трав. Потом голова повернулась к нему все так же  медленно,  будто
во сне, всплыла в воде, приблизилась к его лицу.
     Лок всегда испытывал перед старухой благоговейный  страх,  хоть  она  и
была его матерью. Слишком близко жила она к великой Оа, в сердце и в голове,
чтоб мужчина мог глядеть на нее без трепета. Она знала так много,  она  жила
на свете так  долго,  ощущала  многое  такое,  о  чем  он  мог  лишь  смутно
догадываться, словом, она была женщина. Хотя она охватывала  их  всех  своим
пониманием и сочувствием, порой отчужденная невозмутимость  ощущалась  в  ее
поступках, внушая ему покорность и изумление. Поэтому-то  они  ее  любили  и
боялись, отнюдь не страшась, и  всегда  чувствовали  неодолимую  потребность
потупить перед нею глаза. Но теперь Лок глядел ей прямо в лицо,  пристально,
глаза в глаза. Она не обращала ни  малейшего  внимания  на  свое  израненное
тело, рот ее был разинут, язык вывалился, а темные пятна, медленно  кружась,
всплывали и наплывали, будто это были всего только впадины в камне. Глаза ее
скользнули по кустам, по лицу Лока, глянули сквозь него, дрогнули и исчезли.
ШЕСТЬ
     Ноги Лока уже не цеплялись за ветки кустов. Они соскользнули  книзу,  и
теперь он висел на руках, по грудь в воде. Он подобрал колени, и  шерсть  на
нем ощетинилась. Он не в силах был даже кричать. Ужас его  перед  водой  был
только внутренней подоплекой. Он круто поворотился, сгреб в обе  горсти  еще
веток и, барахтаясь в воде, побрел напролом через кустарник и реку к берегу.
Там он остановился, спиной к воде, и задрожал такой же дрожью, как Мал перед
смертью. Зубы его ощерились, руки были воздеты и напряжены, будто он все еще
висел над водой. Он поднял глаза, а голова его поворачивалась из  стороны  в
сторону. Позади опять раздались знакомые уже  звуки-смехи.  Мало-помалу  они
отвлекли внимание Лока, хотя напряженность всех  мышц  тела  и  оскал  зубов
остались. Звуков-смехов было теперь такое  множество,  будто  новые  люди  и
впрямь все посходили  с  ума,  и  один  из  этих  звуков  раздавался  громче
остальных, это был голос мужчины, и он кричал. Остальные голоса  умолкли,  а
мужчина все продолжал кричать. Какая-то женщина засмеялась  пронзительным  и
истошным смехом. Потом наступило молчание.
     Солнце окропляло подлесок и  влажную  бурую  землю  огненными  искрами.
Время от времени легкий ветерок тянул над рекой, пошевеливая молодую,  яркую
листву, так что искры  просеивались  насквозь  и  пересыпались.  Среди  скал
пронзительно взлаяла лисица. Чета  лесных  голубей  протяжно  ворковала  меж
собою о том, что пора уже вить гнездо.
     Медленно, очень медленно голова и руки Лока обмякли. Теперь он  уже  не
щерил зубы. Он шагнул вперед и повернулся.  Потом  побежал  вдоль  реки,  не
слишком быстро, но по мере возможности держась поближе к воде. Он пристально
вглядывался в кустарник, потом перешел с бега на шаг и наконец  остановился.
Взгляд его затуманился, и он опять ощерил зубы.  Он  стоял,  опершись  одной
рукой о кривую ветку бука, и глядел в пустоту. Он осмотрел ветку, ухватив ее
обеими руками. Потом стал ее раскачивать все быстрей, быстрей. Широкий  веер
побегов на ее конце со свистом витал над кустами. А Лок метался из стороны в
сторону, едва успевая переводить дух, и пот катился с его  туловища,  промеж
ног,  смешиваясь  с  речной  водою.  Потом  он  отпустил   ветку,   горестно
всхлипывая, и опять стоял недвижимо, причем руки его  были  согнуты,  голова
понурена, зубы стиснуты, будто каждый фибр палил его тело  изнутри.  А  чета
голубей ворковала да ворковала, и  солнечные  пятна  окропляли  его  тело  с
головы до ног.
     Он отступил от бука назад,  туда,  где  была  тропа,  сделал  несколько
неуверенных шагов,  остановился,  потом  пустился  бежать.  Он  вломился  на
прогалину, где стояло мертвое дерево и солнце озаряло пучок рыжих перьев. Он
оглядел остров,  увидал,  что  кусты  шевелятся,  а  потом  прут,  вращаясь,
перелетел реку и, просвистев мимо, исчез в лесной  чаще.  У  Лока  мелькнула
смутная мысль, что кто-то хочет сделать ему подарок. Сам он охотно послал бы
улыбку мужчине с белым,  как  кость,  лицом,  но  не  увидал  никого,  а  на
прогалине все звучали терзающие все нутро отголоски визга Лику. Он  выдернул
прут из ствола дерева и  побежал  опять.  Он  взобрался  по  склону  горы  и
поднялся вплоть до уступа, где почуял запах другого и Лику; отсюда он  пошел
по запаху вспять по времени к отлогу. Он так  спешил,  налегая  на  костяшки
пальцев, что, если б не стрела, которую он сжимал в  левой  руке,  могло  бы
показаться, что он бежит на  четвереньках.  Потом  он  зажал  прут  в  зубах
поперек рта, растопырил руки и то бежал, то карабкался по склону.  Когда  же
он очутился совсем близко от подъема на уступ, он мог взглянуть поверх скалы
на остров. Там он увидал одного из мужчин с белым, как кость, лицом, который
высунулся из кустов по грудь. Прежде, при свете дня, он никогда еще не видал
новых людей так близко, и теперь лицо это выглядело как белесая отметина  на
крестце оленя. За спиной у нового мужчины, средь деревьев, валил дым, но дым
этот был голубой и прозрачный. Лок очень смутно и очень много  видел  внутри
головы - это было куда хуже, чем не видеть ничего вообще. Он вынул  прут  из
зубов. Потом он сам не соображал, что именно крикнул:
     - Я иду вместе с Фа!
     Он пробежал через проход и очутился на уступе, но там никого  не  было,
он сразу увидал, почувствовал это, потому что холодом веяло  с  отлога,  где
еще недавно горел огонь. Он быстро взошел вверх по земляному  откосу  и  там
остановился, заглядывая на отлог. Костер был  разметан,  и  изо  всех  людей
здесь оставался только Мал, лежащий под  земляным  холмиком.  Но  запахов  и
всяких признаков было великое множество. Вдруг он услыхал шум, выпрыгнул  из
круглого кострища, усеянного пеплом, и  увидал  Фа,  которая  спускалась  по
зубцам со скалы над отлогом. Она вся дрожала  и  крепко  обняла  его  обеими
руками. Они заговорили наперебой:
     - Мужчины с костями на лицах подарили мне вот это.  Я  побежал  наверх.
Лику визжала по ту сторону воды.
     - Ты спускаешься со скалы. А я лезу вверх, потому что боюсь.  На  отлог
пришли мужчины.
     Теперь они молчали, тесно прильнув друг к другу  и  дрожа.  Целый  сонм
нерасчлененных видений, которые они трепетно
     сопереживали, утомил обоих.  Они  беспомощно  поглядели  друг  другу  в
глаза, потом Лок стал беспокойно вертеть головой из стороны в сторону.
     - Огонь умер.
     Они подошли к кострищу, опираясь друг на друга. Фа присела на  корточки
и поворошила холодные головешки. Просто так, по привычке.  Потом  оба  сели,
каждый на обычном своем месте, и  стали  безмолвно  глядеть  на  воду  и  на
серебристую струю, которая изливалась с утеса. На  отлог  косо  падали  лучи
вечернего солнца, но теперь уж не было багрового, мерцающего света,  который
соперничал с ним. Наконец Фа пошевельнулась и сказала:
     - Я вижу так. Я гляжу  вниз.  Приходят  мужчины,  и  я  прячусь.  Когда
прячусь, вижу старуху, и она идет им навстречу.
     - Она была в воде. Глядела на меня сквозь воду. Я полетел кувырком.
     И опять оба в бессилии уставились друг на друга.
     - Я спускаюсь на уступ, как только мужчины уходят. Они забирают Лику  и
нового человечка.
     Воздух вокруг Лока огласился призрачным визгом.
     - Лику визжала за рекой. Она на острове.
     - Так я не вижу.
     Так не видел и Лок. Он широко растопырил  руки  и  ощерился,  вспоминая
визг.
     - С острова ко мне прилетел этот прут.
     Фа внимательно осмотрела прут от колючего наконечника до рыжих перьев и
аккуратной зазубрины на другом  конце.  Потом  вернулась  к  колючке  и  вся
сморщилась, увидав что-то коричневое и клейкое. А Лок  видел  внутри  головы
уже чуть отчетливей и разборчивей.
     - Лику на острове у других людей.
     - У новых людей.
     - Они перебросили этот прут через воду прямо в мертвое дерево.
     Лок сделал усилие, чтоб она увидала внутри головы,  сопереживая  с  ним
это, но собственная его голова слишком устала, и он оставил попытку.
     - Идем!
     Они пошли по запаху от следов крови к речному берегу. У воды на  скалах
тоже была кровь и капельки молока. Фа положила ладони на макушку и  выразила
в словах то, что видела внутри головы.
     - Они убили Нил и бросили в воду. Старуху тоже.
     - Они забрали Лику и нового.
     Теперь оба сопереживали внутри головы нечто связанное  каким-то  единым
намерением. Потом дружно побежали по уступу. У поворота Фа чуть задержалась,
но, когда Лок взобрался на кручу, поспешила за ним, и  оба  остановились  на
каменистом склоне, глядя вниз, на остров. Они разглядели прозрачный  голубой
дым, который все еще плыл в вечернем свете; но вскоре тень горы накрыла лес.
Лок многое увидал в этот миг внутри головы.  Он  видел  самого  себя,  когда
ползал по утесу, почуяв запах костра, но боясь заговорить  со  старухой.  Но
это оказалось только излишним осложнением вдобавок ко всей новизне дня, и он
усилием воли перестал видеть это внутри  головы.  Кусты  на  берегу  острова
колыхались. Фа стиснула запястье Лока, и оба прильнули к  каменному  склону.
Взволнованные, они долго дрожали.
     А потом оба целиком превратились в зрение, глядя, и вбирая в себя, и ни
о чем не размышляя. Под кустами по реке проплывало длинное  бревно,  и  один
его конец разворачивался по течению. Было оно темное и  гладкое,  а  изнутри
долбленое. Один из мужчин с костью на  лице  сидел  с  того  конца,  которым
бревно разворачивалось. Ветки, сплетаясь, скрывали дальний  конец;  а  потом
бревно выплыло из кустов, увозя по мужчине на каждом конце.  Оно  нацелилось
на водопад и слегка свернуло поперек реки. Течение стало сносить  его  вниз.
Двое мужчин подняли палки, на концах которых были большие  бурые  листья,  и
окунули в воду. Бревно выровнялось и теперь оставалось на месте, меж тем как
река под ним продолжала течь. От бурых  листьев  на  воде  возникали  клочья
белой пены и зеленые водовороты. Бревно плыло  все  дальше,  и  по  обе  его
стороны  теперь  была  неодолимая  глубина.   Люди   видели,   как   мужчины
вглядывались в берег, и в мертвое дерево, и в подлесок по обе стороны сквозь
дырочки в своих костяных масках.
     Мужчина, который сидел на переднем конце бревна, положил палку и вместо
нее взял другую, согнутую. На поясе у него был пук рыжих  перьев.  Палку  он
держал за середину, как и в тот раз, когда  прут  перелетел  к  Локу  поверх
воды. Бревно боком подплыло к берегу, передний мужчина прыгнул и  скрылся  в
кустах. Бревно осталось на месте, и мужчина на заднем конце то и дело окунал
в воду бурый лист. Тень водопада простиралась вплоть  до  него.  Они  видели
волосы, которые росли у него  на  голове  над  костью.  Волосы  образовывали
большой ком, напоминавший грачиное гнездо на высоком дереве, и  всякий  раз,
как он налегал на лист, они колыхались и вздрагивали.
     Фа вздрагивала тоже.
     - Он придет на уступ?
     Но тут показался первый мужчина. Конец бревна исчез из виду, уткнувшись
в берег, а когда стал виден, первый мужчина уже опять сидел и держал в  руке
новый прут с рыжими перьями на конце. Бревно развернулось передним концом  к
водопаду, и оба мужчины дружно вскапывали воду бурыми листьями. Бревно боком
выплыло на глубину.
     Лок залопотал:
     - Лику переплыла реку в таком вот бревне. А где  растет  такое  бревно?
Теперь Лику вернется в этом бревне, и мы опять будем вместе.
     Он указал пальцем на мужчин в бревне:
     - У них прутья.
     Бревно возвращалось к острову. Оно тыкалось  в  прибрежные  кусты,  как
водяная крыса, которая промышляет добычу. Тот мужчина,  что  сидел  впереди,
осторожно встал. Он раздвинул  кусты,  подтянулся,  ухватившись  за  них,  и
подтянул за собой  бревно.  Задний  конец  бревна  медленно  развернулся  по
течению, потом двинулся вперед, покуда ветки не нависли над ним  так  низко,
что мужчина сзади согнулся и положил палку.
     Фа вдруг  ухватила  Лока  за  правый  локоть  и  сильно  тряхнула.  Она
уставилась ему прямо в лицо.
     - Отдай им прут назад!
     Отчасти он сопереживал страх на ее лице. За спиной у нее  лежала  косая
тень от устья водопада вплоть до оконечности острова. За правым плечом Фа он
увидал мельком древесный ствол, который стоял на отшибе  и  вдруг  беззвучно
обрушился в ниспадающие струи водопада. Он  подобрал  прут  и  осмотрел  его
внимательно.
     - Швыряй его. Быстро.
     Он решительно затряс головой:
     - Нет! Нет! Его подарили новые люди.
     Фа отошла  на  шаг  и  сразу  вернулась.  Она  скользнула  взглядом  по
охладелому отлогу и по острову. Потом обеими руками ухватила Лока за плечи и
сильно встряхнула.
     - Новые люди много видят внутри головы. И я много вижу тоже.
     Лок рассмеялся неуверенно:
     - Мужчина видит внутри головы. ЖенЩина служит Оа. Пальцы ее вонзились в
его плоть. На лице у нее было такое  выражение,  будто  она  ненавидела  его
лютой ненавистью. Она спросила, разъяренная:
     - Как будет жить новый без молока Нил? И кто найдет еду для Лику?
     Лок разинул рот и поскреб под нижней губой. Фа опустила  руки  и  ждала
молча. Лок все скреб под губой, а в голове у него была терзающая пустота. Фа
встряхнула его два раза кряду:
     - Лок ничего не видит внутри головы.
     Она  обрела  необычайную  торжественность,  и  в  этой  торжественности
присутствовала великая Оа, невидимая, но ощутимая,  будто  облаком  витавшая
вокруг ее головы. Лок почувствовал, до чего же  он  стал  ничтожным.  Обеими
руками он ухватил прут и в волнении отвернулся. Теперь,  когда  лес  накрыла
темнота,  он  явственно  видел  глаз  костра  новых   людей,   который   ему
подмаргивал. Фа сказала у самого его уха:
     - Делай как я говорю. Не говори: "Фа, сделай так". Я сама скажу:  "Лок,
сделай так". Я ведь много вижу внутри головы.
     Лок еще острей ощутил свое ничтожество, вскользь глянул на Фа, потом на
костер вдали.
     - Брось прут.
     Он занес правую руку и подбросил пернатый  прут  как  мог  выше.  Перья
всколыхнулись, прут развернулся в воздухе, на миг будто  повис  в  солнечном
свете, потом наконечник обратился к земле, прут снизился плавно, как парящий
ястреб, и медленно исчез в воде.
     Лок услыхал, как Фа тихонько охнула, будто издала сухой  всхлип;  потом
она обнимала его, прильнув головой к его груди, и смеялась, и плакала, и вся
дрожала, будто сделала что-то очень трудное, но сделала  хорошо.  Она  стала
той Фа, у которой совсем немного Оа, и он,  утешая,  обнял  ее.  Солнце  уже
спустилось в долину, и река вспыхнула, так что край водопада засверкал,  как
концы горящих веток в костре. По реке плыли, все приближаясь, темные бревна,
они казались совсем черными на пламенеющей воде.  Это  были  целые  деревья,
корни их походили на каких-то морских чудищ. Одно  поворачивало  к  водопаду
прямо под ними; корни и ветки вздымались, волоклись, погружались. На миг оно
повисло на перекате; пламенеющая вода швырнула в него огромный пук света,  а
дерево уже снижалось в воздухе так же плавно, как прут.
     Лок сказал над плечом Фа:
     - Старуха была в воде.
     Вдруг Фа его оттолкнула.
     - Пойдем!
     Он вслед за ней обогнул поворот, они вышли на уступ,  озаренный  ровным
светом, и тела их были двумя слитными тенями,  так  что  рука,  воздетая  на
ходу, будто подымала огромную тяжесть, наполненную темнотой. По привычке они
одолели подъем на отлог, но там не было ничего утешительного, одна  пустота.
Впадины в утесе напоминали темные глазницы, а сам  утес  был  залит  красным
заревом заката. Все головешки и зола уже смешались  с  землей.  Фа  села  на
землю у кострища и хмуро поглядела на остров. Лок ждал, а она прижала руками
макушку, но он не мог сопереживать то, что  она  видела  внутри  головы.  Он
вспомнил про мясо во впадинах.
     - Еда.
     Фа ничего не сказала, и тогда Лок, немного робея, будто  он  мог  опять
встретить глаза старухи, ощупью добрался  до  впадины.  Он  лочюхал  мясо  и
принес вдосталь, чтоб им обоим насытиться. Когдь он ьсргулся, то услыхал лап
гиен, который донесся со скал над отлогом. Фа взяла мясо, не замечая Лока, и
стала есть, все еще видя что-то свое внутри головы.
     Лок, начав есть, сразу вспомнил, до чего он голоден. Он растерзал мышцу
на длинные лохмотья, оторвав ее от кости, и набил полный рот.  В  мясе  было
много силы.
     Фа заговорила невнятно:
     - Мы бросаем камнями в желтых тварей.
     - ?
     - Прут.
     Они продолжали есть молча, а гиены выли и взлаивали. Уши  Лока  сказали
ему, что гиены голодны, а нос  подтвердил,  что  другого  зверья  поблизости
нету. Он разгрыз кость, чтоб высосать мозг, потом взял  несгоревший  сук  из
мертвого костра и вогнал в кость как мог  глубже.  Вдруг  он  увидал  внутри
головы, как  Лок  вгоняет  палку  в  трещину,  чтоб  добыть  мед.  Страдание
захлестнуло его, как морская волна, поглотив все удовольствие от еды и  даже
приятное чувство от близости Фа. Он сидел на корточках, палка все  еще  была
втиснута в трубку кости, а страдание пронзило и накрыло его с  головой.  Оно
нахлынуло ниоткуда, как река, и было неотвратимо. А сам Лок был как бревно в
этой  реке,  как  утонувший  зверь,  которого  вода  уносит,  куда  захочет,
полностью подчиненный ее власти. Он вскинул голову, как, бывало,  вскидывала
Нил, и скорбные звуки вырвались у него, а солнечный свет  вдруг  излился  из
долины и уже сгущались сумерки. Потом он очутился рядом с Фа, и она  сжимала
его в объятьях.
     Когда они решились уйти, луна стояла  уже  высоко.  Фа  встала,  искоса
глянула на луну, потом на остров. Она спустилась к реке, напилась и постояла
там, опустившись на колени. Лок стоял рядом.
     - Фа.
     Она движением руки показала, что просит ее не  трогать  сейчас,  и  все
глядела на воду. Потом она вдруг оказалась  на  ногах  и  уже  бежала  вдоль
уступа.
     - Бревно! Бревно!
     Лок побежал за ней, но ничего не мог понять. Она  указывала  на  ствол,
который скользил в их сторону, поворачиваясь на воде. Она упала на колени  и
схватила обломанный ствол за корень, у самого комля.  Бревно  повернулось  и
потянуло ее за собой. Лок увидал, что она скользит по скале, и  распластался
у ног Фа, стараясь ее удержать. Он обхватил ее колено; и  вот  уже  оба  они
тянули бревно к уступу, а другой его конец  поворачивался.  Фа  одной  рукой
вцепилась Локу в волосы и тянула за  них  безо  всякой  пощады,  так  что  в
глазницах у него скапливалась вода, взбухала и скатывалась  вниз,  на  губы.
Другой конец бревна  приблизился,  описав  полукруг,  и  теперь  плыл  вдоль
уступа, лишь слегка стараясь увлечь их за собой. Фа сказала не оборачиваясь:
     - Я вижу внутри головы, как мы переправляемся через воду к  острову  на
этом бревне. Лок ощетинился.
     - Но люди не могут перевалить через водопад, как бревно!
     - Молчи!
     Она долго не могла отдышаться, но наконец ей все же  удалось  перевести
дух.
     - Выше, на том конце уступа, мы можем перекинуть бревно к скалам.
     Она с шумом выдохнула воздух.
     - Люди, когда переходят воду,  ту,  которая  поперек  тропы,  бегут  по
бревну. Лок испугался.
     - Мы не можем перебраться через водопад!
     Фа объяснила ему все сначала, спокойно и терпеливо.
     Они поволокли бревно вверх по течению к оконечности  уступа.  Это  было
трудно, и шкуры их вставали дыбом от усилий, потому  что  уступ  неодинаково
возвышался над водой, на краю его были каменистые бугры.  Людям  приходилось
учиться на ходу; и все время вода сопротивлялась, то слабо, то с неожиданной
силой, будто они пытались отнять у нее еду. А бревно не было таким  мертвым,
как дрова. Порой оно изворачивалось,  пытаясь  освободиться  из  их  рук,  и
сломанные ветки на тонкой верхушке цеплялись  за  скалистый  бок  реки,  как
человеческие ноги. Задолго до того, как они добрались до оконечности уступа,
Лок позабыл, зачем они, собственно, волокут по воде это  бревно.  Он  помнил
только,  как  Фа  вдруг  стала  очень  важной  и  умной,  да  еще  ту  волну
нестерпимого страдания, которая его захлестнула. Налегая  изо  всех  сил  на
бревно, он был охвачен смертельным ужасом перед водой, а страдание отступило
немного, так что он мог уже взглянуть на него со стороны, и ему стало не  по
себе. Страдание было связано с людьми и с близостью чужих,
     - Лику захочет есть.
     Фа ничего не сказала.
     К тому времени, когда они дотащили бревно  до  оконечности  уступа,  на
небе уже светила только луна. Пустота была сплошь  голубая  и  белая,  и  на
ровной поверхности реки играли серебристые блики.
     - Держи конец.
     Покуда он держал этот конец. Фа отталкивала другой от себя в  реку,  но
течение опять и опять прибивало его к уступу. Тогда она присела на  корточки
и долго оставалась в таком положении, возложив руки на голову, а Лок молча и
покорно ждал. Он широко зевнул,  облизал  губы  и  поглядел  на  голубоватый
крутой утес по ту сторону. Там, на  другом  берегу  реки,  не  было  уступа,
только крутой откос, который обрывался над голубой водой. Лок опять зевнул и
обеими руками утер  с  глаз  слезы.  Потом  поморгал,  вглядываясь  в  ночь,
посмотрел на луну и поскреб завитки под губой. Фа вскрикнула:
     - Бревно!
     Он поглядел себе под ноги, но бревно  уже  ушло;  он  поглядел  в  одну
сторону, потом в другую, вздрагивая от холодного воздуха,  и  вдруг  увидал,
что бревно проплывает мимо Фа и  тихонько  разворачивается  по  течению.  Фа
вскарабкалась по скале и ухватила ветки, похожие на ноги. Ствол  поволок  ее
за собой, потом тот конец, про который Лок уже позабыл, стал разворачиваться
поперек реки. Лок замахал руками, пытаясь его поймать, но не мог дотянуться.
Фа что-то приговаривала и в ярости визжала на  Лока.  Он  покорно  попятился
прочь. При этом он все твердил: "Бревно, бревно", твердил  самому  себе,  не
понимая смысла. Страдание  отхлынуло,  как  отлив,  но  все  еще  оставалось
поблизости.
     Дальний конец бревна  ткнулся  в  оконечность  острова.  Вода  напирала
сбоку, и бревно поворачивалось, сердито стараясь вырвать ветку из  руки  Фа.
Ветка  эта  оставляла  борозду,  волочась  по  уступу,   потом   изогнулась,
хлестнула, выпрямляясь, и обломилась с громким  треском.  Ствол  заклинился,
комель трахнул по скале, трах трах, трах; вода  запрудилась  у  середины,  а
крона обрушилась на неровный край уступа. Середина бревна, хоть она  и  была
толщиной почти с Лока, выгнулась под напором воды, потому что бревно было во
много раз длинней человеческого роста.
     Фа подошла к Локу вплотную и с сомнением  поглядела  ему  в  лицо.  Лок
вспомнил, как она разозлилась, когда бревно, казалось, могло уйти от них. Он
с опаской погладил ее по плечу.
     - Я много вижу внутри головы.
     Она молча глядела на него. Ухмыльнувшись, она  тоже  погладила  его  по
плечу. Потом обеими руками легонько похлопала себя  по  ляжкам,  смеясь  над
ним, и он тоже стал хлопать и смеяться вместе с нею. Луна теперь светила так
ярко,  что  две   голубоватые,   почти   серые   тени   передразнивали   их,
распластавшись у ног.
     Гиена заскулила близ отлога. Лок и Фа перебрались через уступ поближе к
ней. Без единого слова то, что каждый из них видел внутри головы, совпало  в
точности. К тому времени, когда они подошли на  такое  расстояние,  что  уже
могли видеть гиен, у каждого в обеих руках было  по  камню,  и  они  намного
удалились  друг  от  друга.  Они  стали  оба  рычать  и  выть,  и  твари   с
настороженными ушами метнулись в гору, чтоб там  таиться  и  подкрадываться,
сами серые, а четыре глаза как зеленые искры.
     Фа забрала остатки еды из впадины, и гиены рычали им вслед,  когда  они
бежали назад по уступу. Когда они добежали до бревна, оба уже ели. Потом Лок
выхватил кость с куском мяса у себя изо рта.
     - Это для Лику.
     Бревно не было одиноким. Второе такое же, но  поменьше,  приткнулось  у
него под боком, стукаясь и ворча, и теперь вода перехлестывала через оба. Фа
пошла вперед сквозь лунный свет и ступила одной ногой на тот  конец  бревна,
который  был  приткнут  к  берегу.  Потом  она  вернулась  и,   сморщившись,
покосилась на воду. Она поднялась выше по уступу, глянула в строну водопада,
туда, где мерцали водные брызги, и ринулась  вперед.  Потом  замедлила  бег,
осадила себя, остановилась.  Здоровенная  жердина,  поворачиваясь  на  воде,
приткнулась к бревнам. Фа сделала  еще  попытку,  взяв  разбег  покороче,  и
остановилась, рыча на слепящую воду. Потом она забегала перед  бревнами,  не
произнося внятных слов, но издавая возгласы,  в  которых  звучали  ярость  и
отчаянье. Это опять было новое, и  Лок  до  того  испугался,  что  прянул  в
сторону и чуть не упал в воду. Но тут он  вспомнил,  как  недавно  дурачился
перед другим  бревном,  у  лесной  опушки,  и  принужденно  засмеялся,  чтоб
устыдить Фа, хотя понимал, что теперь ей очень плохо, потому что на спине  у
нее пусто. Она бросилась на него, ощерив зубы и икнула  ему  прямо  в  лицо,
будто хотела его искусать, и какие-то незнакомые  звуки  извергались  из  ее
рта. Тело Лока отпрянуло одним прыжком. Она молча прильнула  к  нему  и  вся
дрожала, теперь оба они отбрасывали слитную тень на скалистый уступ.
     Она шепнула ему голосом, в котором совсем не было Оа:
     - Иди на бревно первый.
     Лок отстранил ее. Теперь, когда все было готово,  страдание  вернулось.
Он поглядел на бревно, обнаружил, что есть нечто снаружи и  внутри  Лока,  и
то, что снаружи, гораздо лучше. Он держал в зубах мясо,  приготовленное  для
Лику. Теперь, когда Лику уже не скакала на нем, а  Фа  все  дрожала  и  река
текла рядом, ему было не до того, чтоб смешить. Он осмотрел бревно от  комля
до верхушки, заметил утолщение по  эту  сторону  запруды,  где  раньше  была
развилина, и отошел назад по уступу.  Потом  прикинул  на  глаз  расстояние,
пригнулся и  побежал.  Бревно  оказалось  у  него  под  ногой,  и  оно  было
скользкое. Оно дрожало, как Фа, оно сдвигалось вбок по течению реки, так что
он качнулся вправо, чтоб не свалиться в воду. И все же он  падал.  Нога  его
ступила всей тяжестью на другое бревно,  которое  сразу  погрузилось,  и  он
пошатнулся. Левая нога рывком оттолкнулась, он подпрыгнул, а  вода  напирала
на запруду еще пуще, чем сильный ветер, дувший под колени, и была  холодная,
как ледяные женщины. Он сделал отчаянный прыжок, оступился, опять взвился  в
прыжке, и вот уже вцепился всеми когтями в скалу  к  стал  подтягиваться  на
руках, зарывшись лицом в мясо для Лику.  Ноги  его  разъезжались,  когда  он
карабкался вверх, покуда не почувствовал, что его палица сейчас разлетится в
щепы. Тогда он мучительным рывком перебросил себя на скалу и обернулся к Фа.
Он понял, что все это  время  из  его  рта  сквозь  плотное  мясо  вырывался
какой-то протяжный, пронзительный звук, как  у  Нил,  когда  она  бежала  по
бревну в лесу. Он умолк, порывисто дыша. К бревнам добавилось еще одно.  Оно
со стуком легло вплотную к другим, и вода у запруды вспенилась  и  забурлила
сверкающими водоворотами. Фа осторожно ступила на  это  бревно,  пробуя  его
ногой. Потом оглядчиво пошла через воду, раскорячась, сразу по двум бревнам.
Она добралась до скалы, где лежал  Лок,  вскарабкалась  на  нее  и  прилегла
рядом. Потом крикнула, перекрывая грохот водопада:
     - Я не шумела.
     Лок выпрямился и постарался думать, что скала не плывет вместе  с  ними
вверх по течению. Фа  соразмерила  прыжок  и  ловко  перескочила  на  другую
ближайшую скалу. Лок прыгнул следом за ней, в голове у него была пустота  от
шума и новизны ощущений. Они прыгали и карабкались, покуда не  добрались  до
той скалы, где на верхушке росли кусты, и там Фа легла и впилась пальцами  в
землю, а Лок меж тем терпеливо ждал, держа в руках мясо.  Они  были  уже  на
острове, и по обе стороны от них водопад низвергался и сверкал,  как  летняя
молния. Но был и новый звук, голос главного, большого водопада за  островом,
от которого люди никогда еще не бывали так близко. С голосом этим  не  могло
быть никакого сравнения. Даже те отзвуки их собственных голосов, которые  не
заглушал голос малого водопада, начисто тонули и исчезали.
     Вскоре Фа встала на ноги. Она прошла  вперед,  покуда  не  увидали  под
собой великанью голень, и Лок подошел к ней. Огромная нога была вытянута,  и
у ее лодыжки дымные водные струи вгрызались в камень, так что оставался лишь
совсем узкий скат. Лок присел и глянул туда.
     Вьюнки  и  корни,  шрамы  земли  и  зазубренные  каменные   мослы-утес,
наклоненный так, что чело его, поросшее березами, глядело прямо  на  остров.
Каменная  осыпь  все  так  же  окружала  подножье  утеса,   образуя   темные
причудливые груды, всегда мокрые и резко выделенные на сером мерцании листвы
и самого утеса. На его верхушке жили деревья, хоть и в постоянной опасности,
после того как сорвавшиеся валуны пообрывали у  них  почти  все  корни.  Те,
какие еще уцелели, втиснулись в трещины, или корчились на  боку  утеса,  или
нелепо торчали во влажном  воздухе.  Вода  стекала  вокруг  и  вниз  по  обе
стороны, пенилась и плескала, так что содрогалась сама  земля.  Луна,  почти
уже полная, висела высоко над утесом, а на дальней оконечное! и острова  все
пылал огонь.
     Люди даже  словом  не  обмолвились  о  головокружительной  высоте.  Они
наклонились  и  внимательно  высматривали  тропу  на  утесе.   Фа   неслышно
соскользнула через закраину, голубая ее тень была даже видней, чем тело,  и,
цепляясь руками и ногами, спустилась по корням вьюнка. Лок спустился следом,
опять зажав мясо в зубах, и при  всякой  возможности  поглядывал  на  зарево
костра. Он ощущал неодолимое желание ринуться прямо к  этому  костру,  будто
там было снадобье, которое исцелит его от мучений. Этим снадобьем  оказались
не только Лику и новый человечек. Другие  люди,  которые  так  много  видели
внутри головы, были как вода, которая и ужасает, и в то же время  дразнит  и
манит человека подойти поближе. Лок смутно сознавал это  свое  влечение,  но
никак не мог его понять и потому чувствовал себя совсем глупым. Он  очутился
у огромного, обломанного корневища средь пустынной, поблескивающей,  как  бы
ноздреватой воды. Корень гнулся от тяжести, так что  мясо  стукало  Лока  по
груди. Ему пришлось отпрыгнуть в  сторону,  к  сплетению  корней  и  вьюнка,
только тогда он мог ползти дальше вслед за Фа.
     Она вела его через скалы, а потом в лес, который рос на острове.  Здесь
едва ли было что-нибудь, хоть  отдаленно  напоминающее  тропу.  Другие  люди
оставили свой запах средь сломанных кустов, только и всего. Фа шла по запаху
не раздумывая. Она знала, что костер должен быть на другом конце,  но,  чтоб
сказать,  почему  это  так,  ей  пришлось  бы  остановиться  и  совладать  с
видениями, возложив руки на голову. На острове гнездилось множество птиц,  и
они встретили людей с таким шумным  неудовольствием,  что  Фа  и  Лок  стали
двигаться с крайней осторожностью. Они уже не  сосредоточивали  внимание  на
новом запахе и приноровились идти через лес, вызывая как можно меньше шума и
переполоха. Они напряженно сопереживали видения. Почти в полной темноте  под
сводами леса они видели ночным зрением; они  избегали  незримых  опасностей,
отстраняли цепкие плети  вьюнка,  раздвигали  кусты  с  ягодами  и  украдкой
пробирались все вперед. Вскоре они заслышали новых людей.
     Заслышали они и костер или, верней, завидели отблески  и  мерцание.  От
этого света весь остальной остров, казалось, был окутан непроницаемой тьмой,
а их ночное зрение так затуманилось, что им пришлось замедлить  шаг.  Костер
теперь был гораздо больше, чем прежде, и  освещенное  пространство  окружала
кайма из молодой листвы, нежной, поблескивающей зелени,  будто  подсвеченной
сзади солнцем. Люди издавали размеренные звуки, похожие на биение сердца. Фа
остановилась впереди Лока и стала густой, черной тенью.
     Деревья на этом конце острова были очень высоки,  а  в  середине  кусты
росли так редко, что меж ними можно было  свободно  пройти.  Лок  опять  шел
следом за Фа, а потом они остановились и присели,  согнув  колени,  напрягая
пальцы ног, за кустом почти у самого костра. Теперь они могли  взглянуть  на
открытое пространство, которое выбрали для  себя  новые  люди.  Трудно  было
разглядеть все сразу. Главное, деревья здесь стояли уже не так, как  раньше.
Они были  согнуты  и  тесно  переплелись  ветками,  так  что  вокруг  костра
образовались как бы темные лиственные пещеры. Новые люди сидели на земле меж
Локом и огнем, причем каждая голова отличалась от другой с виду. Головы  эти
были рогатые с боков, или перистые, как хвощи, или же круглые и невообразимо
огромные. За костром Лок увидал кучу бревен, приготовленных на  топливо,  и,
при всей их тяжести, от света костра они шевелились.
     Потом, как ни невероятно это  было,  у  самых  бревен  затрубил  олень,
жаждущий брачных игр. Звук был резкий,  яростный,  исполненный  страдания  и
похоти. Это был голос самого крупного из оленей, которому едва хватает места
во  всем  просторном  мире.  Фа  и  Лок  схватились  за  руки  и  пристально
разглядывали  бревна,  ровно  ничего  не  видя  внутри  головы.  Новые  люди
наклонились так низко, что  вид  их  изменился  и  головы  стали  не  видны.
Показался олень. Он пружинисто двигался, взвившись на дыбы, а передние  ноги
широко растопырил в воздухе. Его рогатая голова раздвигала листву  деревьев,
глаза были устремлены ввысь, поверх новых людей, поверх Фа и Лока, а сам  он
пошатывался из стороны в сторону. Потом он стал поворачиваться,  и  вот  уже
они увидали, что его хвост мертв и бессильно хлопает по бледным, не покрытым
шерстью ногам. Руки у него были человечьи.
     Из одной лиственной пещеры они заслышали  писк  нового  человечка.  Лок
запрыгал вверх и вниз за кустом.
     - Лику!
     Фа зажала ему рот  ладонью  и  принудила  молчать.  Олень  остановился,
приплясывая на месте. Они услыхали отчаянный вопль Лику:
     - Лок, это я! Я здесь!
     Вдруг раздался оглушительный  звук-смех,  порхание,  кружение  и  гомон
птичьих криков, все голоса завопили разом, взвизгнула женщина. Костер  вдруг
зашипел, и белый пар взвился над ним, а свет угас. Новые люди сновали взад и
вперед. Вокруг витали злоба и страх.
     - Лику!
     Олень исступленно раскачивался в тусклом свете. Фа тянула Лока за собой
и невнятно бормотала. Люди подступали с палками, согнутыми и прямыми.
     - Скорей!
     Справа какой-то мужчина яростно колотил по кусту. Лок замахнулся.
     - Эта еда для Лику!
     Он швырнул мясо на прогалину. Кусок шлепнулся у самых  ног  оленя.  Лок
успел увидать сквозь облако пара, как олень нагнулся, но Фа уже  тащила  его
прочь.  Беспорядочный  шум,  поднятый  новыми  людьми,  перешел  в   дружные
возгласы, вопросы и отклики, повелительные крики, и  горящие  сучья  мчались
через прогалину, так что ветки,  оперенные  весенней  листвой,  возникали  и
исчезали. Лок пригнул голову и побежал, взрывая  ногами  мягкую  землю.  Над
самой его головой раздался свист, похожий на внезапный, надсадный вздох.  Фа
и Лок метнулись в сторону меж кустов и замедлили  бег.  Они  воспользовались
своей чудесной способностью чутьем  находить  путь  средь  кустов  и  веток;
теперь Лок дышал так же тяжко и бурно, как Фа. Они побежали прочь, а  факелы
сверкали под деревьями позади. Они слышали, как новые люди  перекликаются  и
оглушительно шумят в подлеске. Потом раздался громкий одинокий голос.  Треск
прекратился. Фа на четвереньках перебралась на мокрую скалу.
     - Скорей! Скорей!
     Он едва расслышал ее сквозь гром в сверкающей  сумятице  воды.  Покорно
последовал он за нею, дивясь ее проворству, но сам ничего  не  видел  внутри
головы, разве только нелепую пляску оленя.
     Фа мгновенно взобралась на  закраину  утеса  и  залегла,  покрыв  собою
собственную тень. Лок ждал. Она спросила, едва переводя дух:
     - Где они?
     Лок пристально поглядел вниз, на остров, но она продолжала нетерпеливо:
     - Они лезут сюда?
     Внизу, на крутом боку утеса, медленно  колыхался  корень,  который  она
рванула, взбираясь наверх, но  самый  утес  был  недвижен  и,  подняв  чело,
безмолвно взирал на луну.
     - Нет!
     Они помолчали. Лок опять услыхал шум воды, причем шум этот  стал  таким
громким, что он не мог бы его перекричать. Он  лениво  попытался  разобрать,
сопереживают ли они оба видения  или  же  говорят,  произнося  слова,  потом
разобрался в ощущении тяжести у себя в  голове  и  во  всем  теле.  Никакого
сомнения не оставалось. Ощущение это было связано с Лику.  Он  зевнул,  утер
пальцами глазницы и облизнул губы. Фа вскочила на ноги.
     - Пойдем!
     Они  рысцой  побежали  меж  берез  над  островом  и  спустились   вниз,
перепрыгивая с камня на камень. Бревно притянуло к себе другие, так что  они
лежали рядом, и было их больше, чем пальцев на руке, и все, что  проплыло  у
этого берега, запуталось средь них. Вода стремительно струилась меж  стволов
и перехлестывала сверху. Получилась тропа шириной с ту, что вела через  лес.
Они легко добрались до уступа и молча стояли там.
     С отлога донесся шум, который означал  грызню.  Оба  ринулись  туда,  и
серые гиены поспешно спаслись бегством. Луна озаряла  отлог  так  ярко,  что
были освещены даже впадины по бокам утеса, и  в  темноте  оставалась  только
яма, где люди недавно схоронили Мала. Они опустились на  колени  и  смахнули
грязь, золу и кости, покрывавшие ту часть его  тела,  которая  теперь  опять
была видна. Земля уже не возвышалась над ним  бугром,  а  лежала  вровень  с
верхним кострищем. Все так же молча они подкатили валун и  надежно  завалили
Мала. Фа пробормотала:
     - Как будут они кормить нового без молока?  Потом  они  обхватили  друг
друга руками и долго стояли, прильнув грудь к груди. Скалы вокруг  ничем  не
отличались от всех прочих; костер давно умер. Двое тесно прижимались друг  к
другу, они слились  воедино,  отыскивая  средоточие,  главный  смысл  своего
существования, потом упали на землю, все так же приникая, лицо к лицу. Огонь
вспыхнул в их телах, и тогда они предались ему целиком и полностью.
СЕМЬ
     Фа оттолкнула Лока. Оба встали  и  оглядели  отлог.  На  них  изливался
блеклый свет первых лучей зари. Фа сходила к утесу и принесла  кость,  почти
без мяса, да несколько клочков, которые гиенам не удалось  вытащить.  Теперь
люди опять были рыжие, будто отлитые из  меди,  с  желтоватым  отливом,  как
песок, потому что  голубые  и  серые  цвета  ночи  их  покинули.  Они  молча
разодрали  и  поделили  меж  собой  клочки  мяса,  испытывая  друг  к  другу
невыразимое сострадание. Вскоре они вытерли руки о ляжки и спустились к реке
напиться. Потом, все еще ни слова не говоря и  ничего  не  сопереживая,  они
повернули вправо и пошли к повороту, за которым стоял утес. Фа остановилась.
     - Видеть не хочу.
     Оба повернулись и поглядели на опустелый отлог.
     - Я поймаю огонь, когда он упадет с неба или проснется среди вереска.
     И тут Лок увидал огонь внутри головы. А вообще-то в голове была  полная
пустота, и только внезапно нахлынувшее чувство, глубокое и несомненное,  все
еще жило в нем. Он пошел к  бревнам,  которые  прибились  к  дальнему  концу
уступа. Фа ухватила его за руку.
     - Нам нельзя опять на остров. Лок повернулся к ней, занеся руки.
     - Надо найти еду для Лику. Чтоб она набралась сил, когда вернется.
     Фа укоризненно поглядела на него, и в лице ее  было  нечто  недоступное
его пониманию. Он шагнул в сторону,  пожал  плечами  и  развел  руки.  Потом
притих и терпеливо ждал.
     -Нет!
     Она  опять  ухватила  запястье  Лока  и  повлекла  его  за  собой.   Он
противился, беспрерывно что-то приговаривая. При этом он сам не  понимал,  о
чем болтает. Она перестала его тащить и опять поглядела ему прямо в лицо.
     Наступило молчание. Лок поглядел на нее, потом на остров. Поскреб левую
щеку. Фа подошла вплотную.
     - У меня будут дети, и они не умрут в пещере  у  моря.  И  огонь  будет
тоже.
     - У Лику будут дети, когда из нее вырастет женщина. Фа опять  отпустила
его запястье.
     - Слушай. Не говори ничего. Это новые люди унесли бревно, а  Мал  умер.
Ха был на утесе, новый мужчина тоже  был  на  утесе.  Ха  умер.  Новые  люди
приходили на отлог. Нил и старуха умерли.
     Свет у нее за спиной стал заметно  ярче.  По  небу,  прямо  у  них  над
головами, разливалось красное зарево. Фа вдруг выросла в  глазах  Лока.  Она
была женщина.  Лок  покорно  склонил  пред  нею  голову.  От  этих  ее  слов
обуревавшее его чувство обрело особую силу.
     - Когда  новые  люди  приведут  Лику  назад,  я  буду  рад.  Фа  издала
пронзительный, злобный вопль, шагнула к  воде  и  сразу  же  вернулась.  Она
схватила Лока за плечи.
     - Как могут они добыть молоко  для  нашего  нового?  Разве  олень  дает
молоко? И что будет, если они не отдадут  нам  Лику?  Он  ответил  смиренно,
ощущая пустоту в голове:
     - Я так не вижу.
     Она отпустила его, дрожа от  ярости,  отвернулась  и  стояла,  опершись
одной рукой о скалу у поворота, близ закраины утеса. Он видел, как  она  вся
вдруг ощетинилась и мускулы  у  нее  на  плечах  вздулись.  Она  сгорбилась,
наклонилась вперед, стиснула правой рукой свое колено. Он услыхал,  как  она
пробормотала, все еще стоя к нему спиной:
     - Ты видишь внутри головы меньше,  чем  наш  новый.  Лок  закрыл  глаза
ладонями  и  нажал  так  сильно,  что  яркие  искры  блеснули  в  них,   как
поблескивала река.
     - Ночи не было.
     Это походило на правду. Там, где всегда полагалось  быть  ночи,  серела
муть. Не только уши и нос Лока проснулись после того, как они  с  Фа  лежали
вместе,  но  и  Лок-внутренний  проснулся  тоже  и   следил,   как   чувство
захлестывает  его  и  сразу  же  уплывает  прочь.  Под  костями  его  черепа
расползался целый сонм бледных осенних побегов, их семенами был  забит  нос,
отчего он позевывал и чихал. Он растопырил руки и,  моргая,  поглядел  туда,
где только что была Фа. Теперь она отошла назад, на  эту  сторону  скалы,  и
пристально оглядывала реку. Рука ее сделала призывный знак.
     По воде опять плыло бревно. Оно было  близ  острова,  и  опять  двое  с
костяными лицами сидели по обоим его концам. Они вскапывали воду,  и  бревно
медленно переплывало реку. Когда бревно приблизилось к берегу  и  к  кустам,
где роились  зеленые  листочки,  оно  развернулось  по  течению,  и  мужчины
перестали вскапывать. Теперь они вглядывались в открытое место у  воды,  где
стояло мертвое дерево. Лок увидал,  как  один  повернулся  и  что-то  сказал
другому. Фа коснулась его руки:
     - Они чего-то ищут.
     Бревно медленно продвигалось вниз по течению, а на  небе  уже  всходило
солнце. Река в отдалении вспыхнула таким ярким пламенем, что лес-  по  обоим
берегам вдруг показался черным. Неизъяснимая  притягательность  новых  людей
вытеснила бледный сонм осенних побегов из  головы  Лока.  Он  даже  перестал
моргать.
     Бревно было  поменьше  и  плыло  от  водопада.  Когда  оно  повернулось
наискось, мужчина, который сидел сзади, опять стал вскапывать воду, и бревно
нацелилось прямо Локу в глаза. Оба мужчины не  отрываясь  глядели  вбок,  на
берег.
     Фа пробормотала:
     - Другое бревно.
     Кусты в реке подле острова всколыхнулись и захлопотали. На миг они даже
расступились, и теперь, когда Лок знал наверняка, куда  глядеть,  он  увидел
конец другого бревна,  спрятанного  там  же,  поблизости.  Какой-то  мужчина
высунулся по плечи из зеленой листвы и сердито махнул рукой. Двое на  бревне
стали быстро вскапывать воду, покуда бревно не подплыло к  мужчине,  который
махал прямо напротив мертвого дерева. Теперь оба уже глядели не  на  мертвое
дерево, а на мужчину, и  согласно  кивали.  Бревно  подвезло  их  к  нему  и
уткнулось в берег под кустами.
     Лока охватило любопытство: он пустился бежать к новому пути на  остров,
до того взволнованный, что Фа стала  сопереживать  его  видение.  Она  опять
догнала его и ухватила за руку:
     - Нет! Нет!
     Лок залопотал. Фа на него прикрикнула:
     - Я говорю тебе - нет! Она указала на отлог.
     - Что ты сказала? Конечно, Фа много видит внутри головы... Тут он умолк
и ждал, что будет ведено делать. Она заговорила очень серьезно:
     - Мы спустимся в лес. За едой. Будем следить за ними через воду.
     Они побежали вниз по склону прочь от реки, прячась от  новых  людей  за
скалами. На опушке леса было вдоволь  еды:  луковицы,  которые  едва  успели
выпустить зеленые ростки, личинки и побеги, грибы,  сочный  слой  под  корою
некоторых деревьев. Мясо козы все еще было у них внутри, и  они  не  ощущали
голода в том смысле, в каком люди понимали голод. Есть они могли всюду,  где
была еда, но и без  этого  они  могли  идти  весь  сегодняшний  день,  да  и
завтрашний, если это будет необходимо. Значит, не было срочности в  поисках,
так что вскоре чары новых людей привлекли их  за  кусты  к  краю  воды.  Они
стояли, напрягая пальцы ног, в трясине  и  прислушивались  к  голосам  новых
людей, доносившимся сквозь шум водопада. Весенняя ранняя  муха  зажужжала  у
Лока под самым носом. В воздухе веяло теплом, и  солнце  слегка  пригревало,
так что он опять  невольно  зевнул.  Потом  услыхал  птичьи  звуки,  которые
издавали новые люди, когда разговаривали меж собой, и еще разные  непонятные
шумы, стуки и скрипы. Фа прокралась на край прогалины у  мертвого  дерева  и
прилегла на землю.
     За водой ничего не было видно, но стуки и скрипы не умолкали.
     - Фа. Полезай на дерево и взгляни.
     Она обернула лицо и поглядела на него с сомнением. Вдруг он понял,  что
она уже совсем готова сказать "нет", готова настоять, чтоб они ушли от новых
людей, и тогда широкая пропасть времени отделит их от Лику;  это  перешло  в
уверенность, в знание, которое было невыносимо. Он быстро прополз вперед  на
четвереньках и спрятался за мертвым деревом. Мгновенно он вскарабкался вверх
и нырнул в густую, как копна волос, чащобу пыльных, темных,  кисло  пахнущих
листьев вьюнка. Он едва успел подтянуть вторую ногу  к  трухлявой  верхушке,
как голова Фа вынырнула рядом.
     Верхушка дерева изнутри была пустая, как крышечка огромного желудя. Она
была белесая, из прогнившего дерева, которое проминалось и крошилось под  их
тяжестью и на редкость изобиловало едой.  Вьюнок  тянулся  кверху  и  книзу,
образуя темное плетение веток, так что казалось, будто они  сидят  на  земле
средь кустарника. Другие деревья возвышались над ними, но  со  стороны  реки
проглядывало чистое небо  и  зеленые  струи  на  берегу  острова.  Осторожно
раздвигая листья, будто в поисках яиц, Лок обнаружил,  что  может  проделать
лишь дырочку чуть побольше собственного глаза;  и  хотя  края  этой  дырочки
слегка мельтешили, он мог видеть  реку  и  противоположные  берега,  которые
казались особенно ярко освещенными из-за окружавшей  дырочку  темной  зелени
листвы - будто он глядел в щелку сквозь сложенные ладони. Слева от  него  Фа
тоже проделывала себе отверстие для наблюдения, и на верхушке,  напоминавшей
огромную желудевую чашечку, для  нее  даже  нашлось  место,  куда  опереться
локтями. Тягостное чувство внутри Лока отхлынуло,  как  бывало  всякий  раз,
когда  ему  приходилось  наблюдать  за  новыми  людьми.  Он  с  наслаждением
расслабился. Потом вдруг оба позабыли обо всем и замерли в недвижимости.
     Бревно выскользнуло из кустов, что  росли  близ  острова.  Двое  мужчин
осторожно вскапывали воду, и бревно разворачивалось. Оно  нацелилось  не  на
Лока и Фа, а по течению, хотя и стало продвигаться к ним через реку. В  этом
долбленом бревне было много нового: штуки, похожие на камни, и набитые мешки
из шкур. А еще там были всевозможные  палки,  и  длинные  тонкие  ветки  без
листвы или сучьев, и мелкие побеги  с  увядающей  зеленью.  Бревно  подплыло
совсем близко.
     Наконец-то они увидали новых людей вблизи при свете  солнца.  Люди  эти
выглядели таинственно и странно. Волосы у них  были  черные  и  росли  самым
неожиданным образом. У мужчины с лицом прикрытым костяной пластиной, который
сидел на переднем конце бревна, волосы росли, как  хвощ,  вздымаясь  кверху,
так что голова его, и без того слишком длинная, была вытянута,  будто  нечто
тащило ее вверх безо всякой  пощады.  У  второго,  с  лицом  тоже  прикрытым
костяной пластиной, волосы росли густым кустом,  который  раскинулся  вширь,
как вьюнок на мертвом дереве.
     И тела их тоже поросли густыми волосами, на  бедрах,  на  животе  и  на
ляжках до самых колен, так что нижняя часть тела была толще верхней. Но  Лок
не сразу рассмотрел их тела: все его внимание привлекло то, что было  у  них
возле глаз. Под глазницами  был  приделан  кусок  белой  кости,  подогнанной
вплотную, и там, где должны бы виднеться широкие ноздри,  были  узкие  щели,
между которыми торчала тонкая белая кость. Пониже у каждого  была  еще  щель
надо ртом, и голоса их выпархивали через эти щели.  Под  щелями  пробивались
редкие черные волосы. Глаза, которые глядели сквозь  кость,  были  темные  и
пристальные. Повыше виднелись брови, тоньше, чем  рот  или  ноздри,  черные,
изогнутые вбок и кверху, так что мужчины  имели  грозный  вид  и,  казалось,
могли ужалить, как оса. Связки зубов  и  морских  раковин  висели  на  шеях,
поверх серой мохнатой шерсти. Над бровями костяные пластины имели выпуклость
и  отклонялись  назад,  где  их  прикрывали  густые  волосы.  Когда   бревно
приблизилось, Лок разглядел, что в действительности  цвет  был  не  белый  и
блестящий, как кость, а заметно более тусклый. Цветом эти пластины  походили
на крупные грибы или початки, которые люди употребляли в  пищу,  и  казались
такими же мягкими. Ноги и руки были тонкие, как палки,  так  что  сочленения
выглядели наподобие узлов на древесных сучьях.
     Теперь, когда Лок глядел  почти  прямо  внутрь  долбленого  бревна,  он
увидал, что оно гораздо шире, чем казалось прежде, или, верней, там было два
бревна, которые плыли бок о бок. В бревне было еще множество мешков и всяких
любопытных штук, и средь них лежал на боку мужчина. Тело его и костяное лицо
были такие же, как у всех остальных, но волосы на голове густо  топорщились,
а концы их блестели и казались острыми как колючки на  оболочке  каштанового
ореха. Он что-то делал с одним из заостренных прутьев, и  его  гнутая  палка
лежала рядом.
     Бревна подплыли вплотную к берегу.  Мужчина,  сидевший  впереди  -  Лок
мысленно  прозвал  его  Хвощом,  -  что-то  тихонько  сказал.  Куст  положил
деревянный лист и ухватился за траву, которая росла на берегу.  Каштан  взял
свою гнутую палку и заостренный прут и, крадучись, перебрался  с  бревен  на
сушу, где присел на корточки. Лок и Фа таились  почти  прямо  над  ним.  Они
улавливали его особенный запах, запах  моря  и  мясной  запах,  возбуждающий
страх и вместе с тем волнение. Он был теперь так близко, что всякий миг  мог
почуять их запах, хоть и был гораздо ниже, и Лок отринул собственный  запах,
внезапно охваченный страхом, хотя и сам  не  знал  толком,  что  делает.  Он
затаил дыхание, так что оно стало едва слышным ему самому и даже  трепетанье
листьев различалось явственней.
     Каштан стоял прямо под ними,  и  тело  его  поблескивало  под  солнцем.
Оперенный прут оказался поперек согнутой палки. Глядел Каштан  то  туда,  то
сюда, внимательно осмотрел мертвое дерево, потом взглянул на землю  и  опять
устремил глаза в сторону леса. Потом повернул голову и сквозь щель  в  кости
что-то сказал другим, которые оставались в лодке; голос у  него  был  тихий,
похожий на птичий щебет; белизна дрогнула.
     Лока охватил неодолимый ужас, будто он  повис  над  бездной,  понадеясь
ухватиться за ветку, которой  не  оказалось  на  месте.  Он  понял  каким-то
вывернутым чувством, что это не лицо Мала, и не лицо Фа,  и  не  лицо  Лока,
скрытое под костяной пластинкой. Это просто кожа.
     Куст и Хвощ что-то делали  с  узкими  полосами,  которыми  бревна  были
привязаны к прибрежным кустам. Они проворно  вылезли  из  бревна,  пустились
бежать и исчезли из виду. Вскоре раздался звук, который означал, что  кто-то
рубит дерево камнем. Каштан крадучись пошел за ними и вскоре тоже исчез.
     Теперь не осталось ничего интересного, кроме  бревен.  Они  были  очень
гладкие  и  блестящие  изнутри,  где  обнаруживалась  древесина,  а  снаружи
виднелись продолговатые потеки, как на скале, после того как море  отступило
и солнце ее высушило. Края плавно закруглялись, и там, где их касались  руки
мужчин с костяными  лицами,  остались  впадинки.  Вещи  внутри  бревен  были
слишком разнообразны и многочисленны, чтоб  сразу  в  них  разобраться.  Там
лежали округлые камни, палки, шкуры, мешки  величиной  больше  самого  Лока,
какие-то алые сплетения, кости, которые обрели  очертания  живых  тварей,  а
концы тех бурых листьев, где мужчины их держали, походили на  бурых  рыб,  и
еще были запахи, содержавшие в себе вопросы, на которые не найти ответа. Лок
глядел не видя, и вскоре видение рассеялось, но  потом  возникло  опять.  За
водой, на острове, все замерло.
     Фа тронула его за руку. Она медленно поворачивалась на  ветке  мертвого
дерева. Лок осторожно пополз за нею, потом  они  проделали  для  себя  новые
отверстия, чтоб видеть, и поглядели вниз, на прогалину.
     Там все давно  уже  такое  знакомое  переменилось.  Плетение  кустов  и
застоялая вода по левую сторону прогалины остались прежними, как и  коварная
трясина справа. Но там, где тропа, которая вела через лес, проходила по краю
прогалины, терновник теперь встал непролазной  чащобой.  В  терновнике  была
брешь, и у них на глазах Хвощ прошел через эту брешь со срубленным  терновым
кустом на плече. Ствол был оструган до белизны и заострен с конца. В лесу  у
него за спиной, судя по звукам, продолжали рубить.
     Фа  источала  страх.  Это  было  не  сопереживаемое  видение,  а  некое
всеобъемлющее  чувство,  горький  запах,  мертвое  молчание  и   мучительная
внимательность, недвижимое и напряженное сознание, которое вызывало такой же
отклик. Теперь гораздо ощутимей, чем прежде,  существовали  два  Лока,  один
снаружи, а другой внутри. Внутренний Лок мог только глядеть  и  глядеть  без
конца.  Но  внешний,  тот,  который  дышал,  и  слышал,  и  чуял,  и  всегда
бодрствовал, настоятельно стягивал и окутывал его собою, как  вторая  шкура.
Он вселял в него свой страх, свое предчувствие опасности  задолго  до  того,
как мозг успевал осознать смысл того, что Лок видел внутри головы. Никогда в
жизни не бывал он еще так напуган, теперь он боялся даже больше, чем  в  тот
миг, когда прильнул к скале вместе с Ха,  а  большой  кот  разгуливал  подле
своей  добычи,  из  которой  уже  высосал  всю  кровь,  поглядывая  вверх  и
раздумывая, стоит ли их подстерегать.
     Губы Фа украдкой приблизились к уху Лока:
     - Мы в ловушке.
     Кустов терновника стало еще больше. Они росли очень густо в тех местах,
где было удобней всего проникать  на  прогалину,  но  теперь  там  появились
новые, в два ряда у стоячей воды и у топи. Прогалина открывалась полукружьем
только в сторону реки. Трое с костяными лицами прошли через последнюю брешь,
и каждый нес еще по кусту. Ими они и закрыли путь.
     Фа шепнула Локу на ухо:
     - Они знают, что мы здесь. И не  хотят  нас  отпускать.  Но  мужчины  с
костяными лицами не обращали на них никакого внимания. Куст и Хвощ вернулись
к реке, где бревна бились одно  о  другое.  Каштан  стал  медленно  обходить
полукружье из кустов терновника, оборотив лицо к лесу. И все время он держал
прут поперек гнутой палки. Терновник скрывал его по грудь, и,  когда  вдали,
на равнине, заревел бык, он застыл на месте, вскинув голову, и палка  слегка
разогнулась. Лесные голуби опять ворковали, а солнце заглядывало с  неба  на
верхушку мертвого дерева и овевало двоих людей своим теплым дыханием.
     Кто-то с шумом вскапывал воду, и бревна стучали. Слышались удары дерева
о дерево, что-то волокли по земле, раздавалась щебечущая, птичья речь; потом
еще двое мужчин вышли из-за дерева на прогалину. Первый ничем  не  отличался
от всех остальных. Волосы у него на темени  торчали  пучком  и  разрастались
вокруг, причем пук этот колыхался, когда мужчина  двигался.  Пук  направился
прямо к кустам терновника и стал пристально оглядывать лес. У него тоже были
гнутая палка и прут.
     Второй совсем не походил на  всех  прочих.  Он  был  шире  в  плечах  и
коренастый. Тело его покрывала густая шерсть, а волосы на голове  лоснились,
будто смазанные жиром. Волосы эти на затылке были стянуты в узел. Спереди на
голове и вовсе волос не было, так что изгиб костяной кожи, поражавшей  своей
грибной бледностью, пролегал как раз над ушами. Только теперь, в первый раз,
Лок увидал уши новых людей. Они были маленькие и тесно прилегали к головам.
     Пук и Каштан сидели на корточках. Они раздвигали  листья  и  травы  над
следами, которые оставили Фа и Лок. Пук поднял голову и сказал:
     - Туами.
     Каштан указал на следы. Пук обратился к широкоплечему мужчине:
     - Туами!
     Широкоплечий повернулся к ним от кучи камней и палок, которыми деловито
орудовал. Он издал короткий птичий звук, неожиданно тонкий, и  они  ответили
такими же звуками.
     Фа шепнула Локу на ухо:
     - Это его имя...
     Туами и оба других нагнулись и покачивали головами  над  следом.  Подле
дерева, где земля твердела, следы были уже неразличимы, и  Лок  ожидал,  что
новые люди станут принюхиваться, но они вдруг выпрямились. Туами  засмеялся.
Он указывал на водопад, смеялся и щебетал. Потом он умолк, громко хлопнул  в
ладони, произнес какое-то слово и вернулся к куче.
     Это единственное слово совершенно  преобразило  прогалину,  новые  люди
стали успокаиваться. Правда, Каштан и Пук все  еще  внимательно  следили  за
лесом, они стояли по краям прогалины, глядя поверх терновника, но палки свои
разогнули. Хвощ не сразу взялся за мешки, он поднял  руку  к  плечу,  дернул
полоску кожи и вдруг вылез из своей шкуры. При этом Лок  почувствовал  такую
боль, будто у него на глазах под ноготь человеку вонзился терний;  но  потом
он увидал, что Хвощу это нипочем, он даже рад, ему стало прохладно и  удобно
в белой коже. Теперь он был совсем голый,  как  Лок,  только  кусок  оленьей
шкуры плотно облегал его поясницу и бедра.
     Потом Лок увидал еще две вещи. Новые люди двигались  не  так,  как  все
твари, которых ему довелось видеть в  жизни.  Они  сохраняли  равновесие  на
выпрямленных ногах, туловища над бедрами были тонкие, как  у  осы,  так  что
люди эти покачивались на ходу взад и вперед. Глядели они не в землю, а прямо
перед собой. И еще они были  не  просто  голодны.  Лок  знал,  как  выглядит
человек, умирающий от голода. Новые люди умирали. Сквозь плоть их проступали
кости, как у Мала  в  его  последние  дни.  Движенья  их,  хотя  и  обладали
изяществом согнутой молодой ветки, были медленны, будто они ходили  во  сне.
Ходили они выпрямившись, и  всех  их  ждала  близкая  смерть.  Казалось,  их
поддерживало что-то не видимое Локу, они высоко держали головы,  медленно  и
непреклонно несли их вперед. Лок знал, что, стань он сам  таким  тощим,  как
они, он давно уж был бы мертв.
     Пук бросил свою шкуру на землю под мертвым  деревом  и  теперь  подымал
большой мешок. Каштан спешно подоспел к нему на подмогу,  и  они  справились
вдвоем. Лок видел, как лица их  сморщились,  будто  они  смеялись  друг  над
другом,  и  внезапный  порыв  нежности  к  ним  захлестнул  его  и  вытеснил
обуревавшее его тягостное чувство. Он видел, как они, подсобляя друг  другу,
изнемогают под тяжестью, и сам ощутил невыносимое  бремя  и  свои  отчаянные
усилия. Вернулся Туами. Он сбросил с себя шкуру, расправил члены,  почесался
и встал на колени. Потом начал разгребать палую листву, покуда не обнажилась
буроватая земля. В правой руке у него была короткая палка,  и  при  этом  он
что-то говорил остальным. Те часто кивали. Бревна бились друг о друга, и  от
воды тоже долетали голоса. Люди на прогалине замолчали. Пук и  Каштан  опять
стали обходить терновник.
     Потом появился еще один человек. Он  был  высокого  роста  и  не  такой
тощий, как остальные. Волосы у него подо ртом совсем поседели, как  у  Мала.
Они кудрявились, подобно облаку, а по бокам с ушей свисали  длинные  кошачьи
клыки. Лицо его видеть было нельзя, потому что он стоял спиной к дереву. Про
себя Фа и Лок прозвали его стариком. Он стоял, глядя с высоты  своего  роста
на Туами, и его резкий голос прерывался и рокотал.
     Туами сделал на земле еще какие-то отметины.  Они  слились  воедино,  и
вдруг Лок и Фа оба увидали внутри головы, как старуха проводит черту  вокруг
мертвого Мала. Глаза Фа скосились вбок, мигнули Локу, и  она  резко  указала
пальцем вниз, пронзив им воздух. Те  люди,  которые  не  стояли  на  страже,
собрались вокруг Туами и переговаривались меж собой и со стариком. Они почти
не размахивали руками и не приплясывали, чтоб выразить смысл, как сделали бы
Лок и Фа, но их тонкие губы беспрерывно шевелились и шлепали.  Старик  повел
рукой в воздухе, потом наклонился над Туами. И что-то ему сказал.
     Туами качнул головой. Люди отошли от него и сели на землю  в  ряд  чуть
поодаль, только Пук все стоял на страже. Фа и Лок следили за тем, что  делал
Туами, поверх ряда рыжих голов. Туами теперь торопливо  орудовал  по  другую
сторону оголенной земли, и они видели его лицо. Меж  бровями  его  пролегали
отвесные морщины, а кончик  языка  двигался  вслед  за  чертой,  которую  он
проводил. Головы опять защебетали. Один мужчина подобрал с  "емли  несколько
коротких палок и переломил их все до единой.
     Он зажал их в кулаке, и каждый вытащил один из обломков.
     Туами встал, подошел к мешку и вынул кожаный сверток. Там были камни, и
деревяшки, и еще какие-то вещи, которые он  разложил  у  отметин  на  земле.
Потом он присел перед мужчинами, усевшимися в ряд, меж ними  и  землей,  где
были отметины. Мужчины стали издавать какие-то звуки. При этом они ударяли в
ладони, и звуки сплелись с отрывистым хлопаньем. Они взмывали, и  падали,  и
сливались воедино, хотя при этом ничуть не менялись, как  струи  у  подножия
водопада, где вода стремительно текла  и  при  этом  всегда  была  та  же  и
оставалась на том же месте. В голову Лока  хлынул  водопад,  захлестывая  ее
целиком, будто он глядел на водопад слишком долго и от  этого  его  одолевал
сон. Тесно облегавшая шкура слегка ослабла, поскольку он  видел,  что  новые
люди любят друг друга. Теперь стая птиц влетала в его голову, потому что  он
опять слышал голоса и хлоп! хлоп! - эти неумолчные звуки.
     Оглушительный  рев  оленя,  призывающего  самку,  раздался  под   самым
деревом. Стая упорхнула из головы Лока. Люди пригнулись так  низко,  что  их
разновидные головы мели  волосами  землю.  Олень  из  оленей  выплясывал  на
прогалине. Он миновал  ряд  голов,  беспрерывно  выплясывая,  приблизился  к
отметинам с другой стороны, оборотился, застыл на месте.  И  опять  испустил
свой громовой зов. Потом на  прогалине  наступило  молчание,  только  лесные
голуби ворковали меж собой.
     Туами вдруг засуетился. Он стал швырять какие-то комья поверх  отметин.
Он протянул руки и с важностью  делал  непонятное.  Оголенная  земля  обрела
новые цвета, это были цвета осенних листьев, алых ягод, белого инея и темной
копоти, которую огонь оставляет на камне. Волосы мужчин все еще ниспадали на
землю, и все молчали.
     Туами сидя откинулся назад. Тесно облегающая шкура Лока похолодела, как
в зимнюю стужу. На прогалине теперь был еще  один  олень.  Он  лежал  поверх
отметин, распластанный на земле; при этом он бежал во всю прыть  и  все  же,
как голоса людей и шум водопада, оставался на месте. У  него  была  окраска,
какую олени обычно обретают в брачную пору, только он был слишком упитан,  а
его маленький черный глаз украдкой разглядывал Лока  сквозь  густой  вьюнок.
Лок чувствовал, что он пойман и  пленен  на  трухлявом  дереве,  где  вокруг
беспрерывно бегала и сочилась изобильная еда. Ему не хотелось  даже  глядеть
на все это.
     Фа схватила его за руку и опять тянула вверх. Он  со  страхом  еще  раз
глянул сквозь листву на распластанного  оленя;  но  ничего  уже  не  увидал,
потому что оленя плотным кругом обступили люди. Хвощ  держал  в  левой  руке
гладко оструганную деревяшку, и на конце ее торчал  сук  или  обломок  сука.
Вытянутый палец Хвоща прижимал этот сук. Туами стоял перед Хвощом. Он
     ухватил другой конец деревяшки. Хвощ что-то говорил  стоящему  оленю  и
второму оленю, распростертому на земле. Фа и Лок услыхали, что он заклинает.
Туами высоко воздел правую руку. Олень взревел. Туами нанес сильный удар,  и
блестящий камень вгрызся в дерево. На миг Хвощ застыл в неподвижности. Потом
осторожно убрал руку с гладкой деревяшки, но палец по-прежнему прижимал сук.
Хвощ повернулся, отошел и сел на землю  среди  остальных.  Теперь  лицо  его
больше прежнего казалось высеченным из  кости,  и  шел  он  очень  медленно,
пошатываясь. Остальные протянули руки и помогли ему сесть. Он не вымолвил ни
слова. Каштан вынул кожаную полосу и обмотал ему руку, а  оба  оленя  ждали,
покуда дело не было сделано.
     Туами перевернул деревяшку, и палец замер на миг, но сразу  соскочил  с
тихим шлепком. Он лег прямо в лисью рыжину  оленя.  Туами  опять  сел.  Двое
мужчин подхватили Хвоща, который медленно валился на бок. Наступила  тишина,
такая глубокая, что водопад, казалось, придвинулся и гремел где-то рядом.
     Каштан и Куст встали и  подошли  вплотную  к  лежавшему  оленю.  Каждый
держал в одной руке гнутую палку, а в другой прут с рыжими перьями на заднем
конце. Стоящий олень повел человечьей  рукой,  будто  обрызгивал  их  водою,
потом дотянулся и погладил каждого по щеке листом папоротника. Оба  медленно
наклонились над лежащим на земле оленем, простирая руки вниз,  а  правые  их
локти подымались над спинами. Потом раздалось щелканье: щелк! щелк! - и  два
прута вонзились оленю прямо в сердце. Люди  нагнулись,  вытащили  прутья,  а
олень даже не шелохнулся. Сидящие мужчины ударили в ладони,  опять  и  опять
издавая звуки, похожие на плеск воды, так что усталый Лок зевнул  и  облизал
губы. Каштан и Куст все стояли с палками в руках.  Олень  затрубил,  и  люди
склонились так низко, что  волосы  их  упали  на  землю.  Олень  опять  стал
выплясывать. Его пляска вызвала протяжные возгласы.  Он  приблизился,  потом
проскакал под деревом и  скрылся  из  виду.  после  чего  возгласы  смолкли.
Позади, меж деревом и рекой, олень протрубил еще раз.
     Туами и Пук бегом пересекли тропу, бросились к терновнику и  раздвинули
ветки в одном месте. Они стояли по обе стороны  просвета,  каждый  оттягивал
ветки на себя, и Лок увидал, что теперь глаза их зажмурены.  Каштан  и  Куст
тихонько прокрались вперед, подняв гнутые палки. Они прошли  через  просвет,
бесшумно скрылись в лесу, и тогда Туами и Пук отпустили  терновник,  который
сразу же сомкнулся опять.
     Солнце поднялось уже так высоко,  что  олень,  которого  сделал  Туами.
издавал резкий запах под мертвым деревом.  Хвощ  сидел  на  земле  у  ствола
мертвого дерева и мелко дрожал. Мужчины двинулись с места медленно и  сонно,
как люди, истощенные долгой проголодью. Старик вышел из-под мертвого  дерева
и заговорил с Туами. Теперь его волосы плотно прилегли к  голове  и  на  них
играли солнечные блики. Потом он прошел  вперед  и  поглядел  на  оленя.  Он
вытянул ногу и стал взрывать землю вокруг оленьей туши. Олень не шевелился и
позволил себя закопать. Через  несколько  мгновений  на  земле  не  осталось
ничего, кроме цветных пятен да головы с крошечным глазом. Туами  повернулся,
бормоча что-то про себя, подошел к одному из мешков, запустил  туда  руку  и
стал шарить. Он вытащил обломок кости, крепкий и утонченный с  одного  конца
наподобие зуба, а с другого округлый и вылощенный. Потом опустился на колени
и стал тереть округлый конец камешком, и Лок услыхал скрежет. Старик подошел
вплотную, указал пальцем на  кость,  расхохотался  громовым  голосом,  потом
сделал вид, будто вонзает что-то  себе  в  грудь.  Туами  склонил  голову  и
беспрерывно продолжал тереть. Старик указал на реку, потом на землю и  долго
говорил. Туами заткнул  кость  и  камень  за  кожаную  полосу,  которой  был
опоясан, встал и ушел под дерево, исчезнув из виду.
     Старик кончил говорить. Он с  осторожностью  присел  на  мешок  посреди
прогалины. Оленья голова с крошечным глазком лежала у его ног.
     Фа шепнула Локу на ухо:
     - Он ушел быстро. Боится другого оленя.
     И сразу же Лок увидал внутри головы оленя,  который  встал  на  дыбы  и
затрубил. Он кивнул в знак согласия.
ВОСЕМЬ
     Фа  шевельнулась  с  величайшей  осторожностью  и  опять  замерла.  Лок
поглядел в ее сторону и увидал, что у нее меж губ высунулся  розовый  кончик
языка. Молчание тесно связало обоих,  и  на  миг  Лок  увидал,  как  две  Фа
возникли из одной, отдалились, и, чтоб  соединить  их  нужна  была  огромная
сила. Под покровом вьюнка летало множество крылатых тварей, которые тоненько
пели или же садились на его тело, так что шкура  часто  подергивалась.  Тени
меж солнечных полос и  бликов  трепетали  и  опускались,  покуда  солнце  не
очутилось гораздо выше прежнего. Сказанные прежде  слова  Мала  или  старухи
опять звучали в ушах при всяком видении и сплетались с голосами новых людей,
так что под конец Лок едва мог отличить одни от других. Едва ли  это  старик
под деревом рассказывал голосом Мала о  земле,  где  всегда  стоит  лето,  и
солнце палит горячо, как огонь, и плоды  зрели  круглый  год,  и  невозможно
отлогу стать вот таким, как сейчас эта прогалина, где терновник и  мешки  из
звериных шкур.  Чувство,  всегда  ощущаемое  как  что-то  очень  неприятное,
нахлынуло и растеклось, как лужа. Теперь Лок уже почти привык к нему.
     Он почувствовал боль в запястье. Открыв глаза, он  недовольно  поглядел
вниз. Фа стискивала его запястье, и пальцы ее  впились  в  плоть.  Потом  он
явственно услыхал писк нового человечка. Птичий говор и  пронзительный  смех
новых людей зазвучали громче и веселей прежнего, будто все они  вдруг  стали
детьми. Фа опять поворачивалась к реке. Сперва солнце, и эти  сны  наяву,  и
новые люди забавляли Лока. Потом новый человечек пискнул опять, так что  Лок
сам повернулся вслед за Фа и пристально поглядел в сторону реки.
     Одно из двух бревен наползало на берег. Туами  сидел  сзади,  вскапывая
воду, а в середине бревна тесно сбились люди.  Это  были  женщины,  Лок  мог
разглядеть их обнаженные, дряблые груди. Ростом они были заметно ниже мужчин
и имели на телах меньше меха, который при желании можно снять. Волосы у  них
были уложены не так странно и тщательно,  как  у  мужчин.  Лица,  иссеченные
морщинами,  казались  совсем  худыми.  Кроме  Туами,  мешков  и   женщин   с
морщинистыми лицами, в бревне был человек, так  приковавший  к  себе  взгляд
Лока, что он едва успел рассмотреть всех остальных. Это тоже  была  женщина,
бедра ее окутывал блестящий мех, который подымался кверху, охватывал руки, а
еще выше, у затылка, свисал маленьким мешком. Волосы были черные, лоснящиеся
и окаймляли белизну лица, как лепестки на цветке. Плечи и грудь были  белые,
невиданно белые, особенно при сравнении, потому что по ним карабкался  новый
человечек. Он пытался спастись от воды  и  карабкался  прямиком  к  мешку  и
затылка, а женщина  смеялась,  сморщив  лицо  и  открыв  рот.  так  что  Лок
разглядел ее удивительные, ослепительно белые зубы. Столь  много  надо  было
увидать Локу, что он опять весь превратился в глаза, которые все замечали и,
может, потом напомнят про то,  чего  он  теперь  осознанно  не  воспринимал.
Женщина эта была сытая, гораздо упитанней остальных, как, впрочем, и старик;
но она не была старая, как он, и на  сосках  ее  грудей  проступало  молоко.
Новый человечек ухватился за ее лоснящиеся волосы и теперь подтягивался  все
выше, а она пыталась стянуть его обратно вниз; голова ее  склонилась  набок,
лицо было обращено кверху. Всплеснулся смех, напоминавший  чарующий  посвист
скворцов. Лок уже не видел бревна сквозь дырку, но услыхал шелест прибрежных
кустов, похожий на вздох.
     Он повернулся к Фа. На лице ее застыл безмолвный  смех,  и  она  трясла
головой. Она поглядела на него,  и  он  увидал,  что  вода  скопилась  в  ее
глазницах, воды этой было столько, что в любой  миг  она  могла  переполнить
впадины и выплеснуться наружу. Фа оборвала  смех,  лицо  ее  стало  медленно
сморщиваться, и вот уже показалось, будто в бок ей вонзился  длинный  шип  и
она страдает от мучительной боли. Губы сомкнулись, потом опять раздвинулись,
и, хотя она только беззвучно шевельнула ими,  он  знал,  что  она  вымолвила
слово:
     - Молоко...
     Смех умолк, и вместо него  раздался  шумный  говор.  Слышались  тяжелые
удары, какие-то вещи выволакивали из бревна и швыряли на берег. Лок проделал
еще дыру во вьюнке и поглядел вниз. Он знал, что рядом с ним Фа  сделала  то
же самое.
     Сытая женщина  утихомирила  нового  человечка.  Теперь  она  стояла  на
берегу, у самой воды, а он сосал ее грудь. Другие  женщины  сновали  вокруг,
тащили или развязывали мешки, и руки их были сообразительны,  что-то  быстро
скручивая и перемещая. Одна, увидал Лок, была еще совсем девочка, высокая  и
худощавая, бедра ее были обмотаны оленьей  шкурой.  Она  глядела  на  мешок,
который лежал у самых ее ног. Какая-то из  женщин  развязывала  этот  мешок.
Пристально  вглядываясь,  Лок  увидал,  что  мешок,  судорожно   трепыхаясь,
беспрерывно меняет форму. Вот его открыли, и  сразу  же  изнутри  вывалилась
Лику. Она упала на  четвереньки,  потом  вдруг  прыгнула.  Лок  увидал,  что
длинная и узкая кожаная полоса тянется от ее  шеи  и,  когда  она  прыгнула,
женщина бросилась наземь и вцепилась в эту полосу.  Лику  перекувырнулась  в
воздухе и с глухим стуком опрокинулась на спину. Скворцы опять  завели  свою
чарующую песнь. Лику  дернулась,  пробежала  по  кругу,  потом  присела  под
деревом. Лок видел ее округлый живот, к которому она прижимала малую Оа.  Та
женщина, которая развязала мешок, обошла дерево, протащив за  собой  кожаную
полосу, и завязала ее конец в тугой узел.  Потом  она  ушла.  Сытая  женщина
подошла к Лику, причем Лок увидал ее лоснящуюся макушку и  ровно  посередине
белую линию, которая разделяла волосы на  две  половины.  Она  заговорила  с
Лику, встала на колени, заговорила опять, со смехом, а новый человечек льнул
к ее груди. Лику ничего не ответила, только передвинула малую Оа с живота на
грудь. Женщина встала и ушла.
     Девочка приблизилась, медленно, будто истощенная  голодом,  и  села  на
расстоянии своего роста от  Лику.  Она  ничего  не  сказала,  но  пристально
вглядывалась. Некоторое время обе девочки молчали, потом Лику  шевельнулась.
Она сорвала что-то со ствола дерева и положила в рот. Худощавая девочка  все
смотрела пристально, меж бровями у нее появились  поперечные  морщинки.  Она
тряхнула головой. Лок и Фа переглянулись и отчаянно затрясли головами.  Лику
сорвала с дерева еще кусочек гриба и протянула  девочке,  но  та  отпрянула.
Потом подошла опять, опасливо протянула руку и с ловкостью схватила еду. Она
поколебалась, но все же положила еду в рот и  стала  жевать.  При  этом  она
беспрерывно озиралась по сторонам, особенно пристально поглядывая туда,  где
скрылись другие женщины, потом проглотила кусочек гриба. Лику  дала  ей  еще
кусочек, такой маленький, какой едят только дети. Девочка проглотила  опять.
Потом они молча стали глядеть друг на друга.
     Девочка указала на  малую  Оа  и  задала  вопрос,  но  Лику  ничего  не
ответила, и на время наступило  молчание.  Лок  и  Фа  видели,  как  девочка
разглядывает Лику, всю, с головы до ног, и, быть может, хоть они и не  могли
видеть лица Лику, та делала то же самое. Лику  сняла  с  груди  малую  Оа  и
положила ее себе на плечо. Девочка вдруг  засмеялась,  обнажив  зубы,  потом
засмеялась Лику, и теперь уже смеялись обе.
     Лок и Фа смеялись тоже. Чувство, которое владело Локом, стало теплым  и
лучезарным, как солнце. Он пустился бы в пляс, не мешай  этому  Лок-внешний,
который настойчиво требовал прислушиваться к опасности.
     Фа прильнула головой к его голове. - Когда  станет  темно,  мы  заберем
Лику и убежим. Сытая женщина спустилась к воде. Там она сбросила с себя  мех
и села, причем они увидали, что  нового  человечка  на  ней  уже  нету.  Мех
соскользнул с ее плеч, и она осталась обнаженной до  пояса,  волосы  и  кожа
блестели при свете солнца. Она подняла руки к затылку, наклонилась  и  стала
приводить в порядок свои волосы. Вдруг, совсем неожиданно,  лепестки  опали,
извиваясь черными змеями по ее плечам и грудям.  Она  вскинула  голову,  как
лошадь, черные змеи стремительно отползли назад,  и  они  опять  увидали  ее
обнаженные груди. Она вынула из волос длинные  белые  тернии  и  сложила  их
кучкой подле воды. Потом ощупала колено и достала кусок кости,  разделенный,
как пальцы на руке. Она подняла руку и стала водить  костяными  пальцами  по
волосам, покуда они не перестали змеиться  и  сделались  черным,  сверкающим
водопадом,  но  по-прежнему  белая  черта  аккуратно  разделяла   их   точно
посередине темени. Она перестала играть со своими волосами и теперь  глядела
на двух девочек, время  от  времени  говоря  им  что-то.  Худощавая  девочка
составляла на  земле  веточки  одну  к  другой  так,  что  они  образовывали
остроконечный деревянный холмик. Лику стояла на четвереньках и молча следила
за ней. Сытая женщина опять принялась за свои волосы, она то и  дело  сучила
руками, пропускала пряди меж пальцев, приглаживала,  проводила  то  там,  то
здесь костяной рукой, наклонялась и пригибала голову почти к самой земле;  и
волосы обретали совсем иной вид, они теперь возвышались  бугром,  а  наверху
тесно сплетались.
     Лок услыхал голос Туами. Сытая женщина поспешно  подхватила  свой  мех,
продела сквозь него голову и плечи, так что мех прикрыл  ее  пуп  и  широкий
белый крестец. Теперь были видны только ее груди,  покоившиеся  средь  меха,
как в  колыбели.  Она  глянула  вбок,  под  дерево,  и  Лок  знал,  что  она
разговаривает с Туами. Она разговаривала и при этом смеялась без умолку.
     Старик громко заговорил с прогалины, и теперь, когда внимание Лока было
устремлено уже не только на девочек, он понял, как много других новых звуков
витало вокруг. Где-то с треском ломали ветки,  и  в  костре  громко  трещали
дрова, а люди оглушительно колотили по каким-то штукам. Не только старик, но
и все остальные повелевали птичьими голосами.  Лок  блаженно  зевнул.  Скоро
наступит темнота, и он сразу же убежит отсюда, унося на спине Лику.
     Туами вернулся под дерево и заговорил со  стариком.  Хвощ  появился  на
заднем конце бревна. Там же высокой грудой были навалены ветки,  а  в  воде,
чуть позади, виднелись тяжелые бревна с прогалины  на  острове.  Тень  Хвоща
лежала теперь прямо перед ним, потому  что  солнце  уже  стало  клониться  к
закату от высшей точки своего стремительного движения по  небосводу.  Солнце
слепило глаза Лока своей  яркостью,  преломляясь  в  воде  вокруг  бревен  и
вынуждая его моргать. Хвощ и  сытая  женщина  коснулись  своих  густоволосых
голов и о чем-то коротко  перемолвились.  Потом  прямо  под  Локом  появился
старик и замахал  руками,  говоря  что-то  громким  голосом.  Сытая  женщина
засмеялась, вскинув голову, поглядывая  на  него  искоса,  а  отблески  реки
мельтешили и дрожали на ее ослепительно белой коже. Старик опять ушел.
     Дети сошлись почти вплотную. Худощавая девочка  наклонилась  над  своей
пещеркой из веток, а Лику сидела на корточках  подле  нее  так  близко,  как
только позволяла узкая кожаная полоса. Худощавая  девочка  держала  в  обеих
руках малую  Оа,  поворачивала  ее  так  и  этак  и  рассматривала  с  живым
любопытством. Она заговорила с  Лику,  потом  бережно  уложила  малую  Оа  в
пещерке лицом кверху. Лику глядела на нее с обожанием.
     Сытая женщина встала, приглаживая на себе  мех.  Она  повесила  на  шею
какую-то блестящую штуку, которая ниспадала меж ее грудей. Лок  увидал,  что
это был один из тех красивых изогнутых  желтых  камней,  какие  люди  иногда
подбирали с земли, чтоб поиграть, а потом отшвыривали прочь.  Сытая  женщина
подошла. покачивая бедрами, а потом скрылась  из  виду  на  прогалине.  Лику
что-то втолковывала худощавой девочке. Они тыкали пальцами друг в дружку.
     - Лику!
     Худощавая девочка засмеялась, расплывшись от уха до уха.
     Она радостно хлопнула в ладоши:
     - Лику! Лику!
     Потом она ткнула пальцем себе в грудь:
     - Танакиль.
     Лику возразила серьезно:
     - Лику.
     Худощавая девочка трясла головой, и Лику трясла головой тоже.
     - Танакиль.
     Лику произнесла, выговаривая старательно и с трудом:
     - Танакиль.
     Худощавая девочка одним  прыжком  очутилась  у  самых  ее  ног,  громко
закричала, захлопала в ладоши и засмеялась. Одна  из  женщин  с  морщинистым
лицом подошла и остановилась, глядя на  Лику.  Танакиль  что-то  сказала  ей
скороговоркой,  указала  пальцем,  кивнула,  потом  отвернулась  и  опасливо
сказала Лику:
     - Танакиль.
     Лицо Лику исказилось от напряжения.
     - Танакиль.
     Все три засмеялись. Танакиль подошла к мертвому дереву, осмотрела  его,
что-то приговаривая, отломила кусочек желтого гриба, того самого, которым ее
угощала  Лику.  Она  отправила  этот  кусочек  в  рот.  Сморщенная   женщина
взвизгнула  так  пронзительно,  что  Лику  со  страху   повалилась   наземь.
Сморщенная женщина злобно ударила Танакиль  по  плечу  с  визгом  и  криком.
Танакиль поспешно запустила пальцы в рот и вытащила кусочек  гриба,  Женщина
выбила его у нее из руки таким сильным шлепком,  что  гриб  улетел  прямо  в
реку. Она завизжала на Лику,  и  та  проворно  улизнула  к  дереву.  Женщина
нагнулась к ней, оставаясь, однако, на недоступном расстоянии, и  неожиданно
испустила свирепый звук.
     - А! - вскрикнула она. - А!
     Потом  она  в  ярости  напустилась  на  Танакиль,  все   время   что-то
приговаривая, и подталкивала ее одной рукой, а другую уперла в бок. Она  все
подталкивала и приговаривала, понуждая Танакиль выйти на прогалину. Танакиль
брела неохотно, оглядываясь  назад.  Потом  и  она  исчезла  из  виду.  Лику
подползла к пещерке, схватила малую Оа и опять улизнула под дерево, прижимая
малую Оа к груди. Морщинистая женщина вернулась и  пристально  вгляделась  в
нее. Морщины на ее лице отчасти разгладились. Сперва она ничего не  сказала.
Просто нагнулась, все еще держась от Лику  на  расстоянии  в  длину  кожаной
ленты.
     - Танакиль.
     Лику не шевелилась.  Женщина  подобрала  с  земли  ветку  и  с  опаской
протянула ей. Лику нерешительно взяла ветку, понюхала и швырнула  на  землю.
Женщина заговорила опять:
     - Танакиль?
     Ответом было лишь  воркованье  лесных  голубей,  да  еще  блики  света,
отбрасываемые водой, играли на ее лице.
     - Танакиль!
     Лику не отвечала. Женщина ушла.
     Фа убрала ладонь, которой зажимала Локу рот.
     - Не говори с ней.
     Глядя на него, она хмурилась. Шкура  его  теперь  дрожала  уже  не  так
часто, потому что женщина отошла от Лику- Лок-внешний напомнил ему, что надо
быть настороже.
     Посреди прогалины раздались громкие голоса. Лок и Фа опять  перебрались
по веткам на  другое  место.  Оба  увидали,  что  внизу  изменилось  многое.
Большой, яркий костер пылал на прогалине, и густой  дым  подымался  прямо  к
небу. По обе стороны прогалины были сооружены пещеры из веток, которые новые
люди привезли на своих долбленых бревнах. Мешки почти все куда-то исчезли, и
около костра было  теперь  много  простора.  Люди  собрались  там  и  что-то
говорили. Они стояли перед стариком, и он говорил в ответ. Они простирали  к
нему руки, все, кроме Туами, который стоял в стороне, будто  был  совсем  из
других людей. Старик тряс головой и кричал. Люди отворачивались,  покуда  не
стали видны только их спины, и при этом тихонько бормотали меж собой.  Потом
они опять надвинулись на старика и закричали. Он качнул головой,  повернулся
к ним задом, нагнулся и нырнул в пещеру налево.  Люди  обступили  Туами,  не
переставая кричать. Он поднял руку, и они замолчали все разом. Он указал  на
голову оленя, которая все лежала на земле, проглядывая меж бревен,  пылавших
в костре. Он мотнул головой в сторону леса, а люди опять загомонили.  Старик
вылез из пещеры и поднял руку, как только что  сделал  Туами.  Люди  на  миг
умолкли.
     Старик сказал всего одно слово, но сказал  его  очень  громко.  И  люди
сразу подняли оглушительный шум. Даже их  обычно  медленные  движения  стали
быстрей. Сытая женщина вынесла из пещеры странный с виду мешок.  Он  был  из
цельной шкуры неизвестного зверя, но при этом переколыхивался,  будто  зверь
состоял из воды. Люди проворно принесли полые деревяшки и стали  подставлять
их под зверя, а тот мочился прямо в них. Он наполнил каждую до краев, и  Лок
видел, как сверкала вода, изливаясь в деревяшки.  Сытая  женщина  радовалась
зверю, в точности как  радовалась  новому  человечку;  остальные  люди  тоже
радовались, даже старик,  он  ухмылялся,  а  иногда  хохотал.  Люди  уносили
наполненные деревяшки к костру, держа их бережно, чтоб не расплескать,  хотя
в реке было сколько угодно воды. Они опускались на колени или же садились  с
осторожностью, прикладывали деревяшки ко  рту  и  пили.  Туами  с  блаженной
ухмылкой тоже опустился на колени рядом с сытой женщиной, и зверь  помочился
прямо ему в рот. Фа и Лок съежились на дереве, лица их исказились. Комок  то
подкатывал к самому горлу Лока, то  падал  глубоко  в  брюхо.  Еда,  которая
витала меж сучьев дерева, садилась и ползала по его шкуре,  а  он  кривился,
рассеянно кидая этих мелких тварей себе в рот одну за другой.  Он  облизывал
губы, кривился и позевывал. Потом поглядел вниз, на Лику.
     Худощавая девочка уже вернулась. Теперь от нее  исходил  совсем  другой
запах, пахло кислятиной, но вид у нее был веселый.  Она  заговорила  с  Лику
тоненьким птичьим голосом, и Лику немного отошла от дерева. Танакиль глянула
вбок, где люди толпились вокруг костра, потом опасливо  подкралась  к  Лику.
Она ухватила кожаную полосу в том месте, где полоса окружала ствол, и  стала
раскручивать. Полоса соскользнула со ствола.
     Танакиль  обмотала  конец  вокруг  запястья,  причем  она   все   время
пригибалась и пошатывалась, металась из стороны в сторону, так что  движения
ее походили на полет ласточки в разгаре лета. Она обошла дерево,  и  кожаная
полоса волочилась за нею. Потом она что-то  сказала  Лику,  слегка  потянула
кожаную полосу, и обе девочки куда-то пошли.
     При этом Танакиль болтала без умолку. А Лику все льнула к ней и слушала
очень внимательно. Лок и Фа явственно видели, как она насторожила уши.  Локу
пришлось продырявить еще отверстие, чтоб увидать, куда  они  ушли.  Танакиль
повела Лику, чтоб показать ей мешок.
     Лок медленно, как во сне переполз на  другой  сук,  откуда  мог  видеть
прогалину. Старик настороженно обходил прогалину и сжимал одной рукою  седые
волосы у себя подо ртом. Все люди, кроме тех, которые стояли на  страже  или
поддерживали огонь в костре, полегли ничком,  распластанные,  как  мертвецы.
Сытая женщина опять ушла в пещеру.
     Старик на что-то решился. Лок видел, как он убрал руку от  лица.  Потом
громко хлопнул в ладони и заговорил.  Мужчины,  лежавшие  ничком  у  костра,
нехотя встали на ноги. Старик указывал -на  реку,  понукая.  Мужчины  сперва
молчали, потом замотали головами и вдруг заговорили все разом. Голос старика
зазвучал сердито. Он отошел к воде,  остановился,  что-то  отрывисто  сказал
через плечо и указал на долбленые бревна. Медленно, как во сне мужчины пошли
напролом через кустарник по  земле,  устланной  палой  листвой.  Они  что-то
бормотали про себя  и  в  то  же  время  тихонько  переговаривались.  Старик
закричал так же зычно, как женщина кричала на Танакиль. Сонные мужчины дошли
до берега, остановились и глядели на долбленые бревна  молча  и  неподвижно.
Запах кислятины от переколыхивавшегося зверя окутал Лока, как гнилая осенняя
сырость. Туами прошел через прогалину и остановился позади.
     Старик долго говорил. Туами, кивая, ушел, и вскоре  Лок  услыхал  удары
рубила. Двое других мужчин вытащили из  кустов  кожаные  ленты,  прыгнули  в
воду, оттолкнули задний конец первого бревна в реку, а передний подтянули  к
берегу. Они остановились с боков  у  конца  и  стали  подымать.  Потом  оба,
запыхавшись, нагнулись над бревном. Старик опять закричал, подняв обе  руки.
Потом указал  пальцем.  Мужчины  опять  стали  подымать.  Подоспел  Туами  с
обломком сука, который был гладко  оструган  с  конца.  Мужчины  стали  рыть
мягкую землю на берегу. Лок повернулся в  своем  гнезде  и  отыскал  глазами
Лику. Он увидал, как Танакиль показывает ей всякие удивительные  и  чудесные
штуки, связку морских ракушек, которые были нанизаны на волокно,  и  фигурку
Оа, совсем как живую, так что Лок подумал, что  она  просто  уснула  или  же
умерла. Танакиль все сжимала рукой кожаную полосу, но  полоса  эта  повисла,
потому что Лику сама льнула к старшей девочке, глядя на нее с восторгом, как
глядела на Лока,  когда  он  качал  ее  на  ветке  или  дурачился,  чтоб  ее
насмешить. Косые солнечные лучи падали на  прогалину  через  долину.  Старик
опять закричал, и женщины, услыхав его голос, стали, широко зевая, выползать
из лиственных пещер. Он закричал еще  раз,  и  они  с  трудом  доплелись  до
дерева, переговариваясь меж собой,  как  недавно  переговаривались  мужчины.
Вскоре все они исчезли из виду, все, кроме мужчины, который стоял на страже,
да детей.
     Меж деревом  и  рекой  раздались  какие-то  совсем  другие  крики.  Лок
повернулся взглянуть, что там происходит.
     - Э-эх! Э-эх! Э-эх!
     Новые люди, мужчины и женщины, все скопом откинулись  назад.  Долбленое
бревно глядело прямо на них, и нос  его  лежал  на  другом  бревне,  которое
приволок Туами. Лок сообразил, что этот конец был носом, потому что с  боков
его были глаза. Он не заметил их раньше, потому что прежде они были прикрыты
какой-то белой пеленой, которая теперь потемнела и стала  как  бы  размытой.
Люди были прикреплены к бревну кожаными полосами. Старик понукал их,  и  они
пыхтя клонились назад, причем ноги их взрывали мягкую землю и  комья  летели
во все стороны. Они продвигались рывками, и бревно волоклось им вослед,  все
время пристально глядя. Лок видел морщины и пот на лицах,  когда  они  брели
под деревом, а потом медленно исчезли из виду. Старик шел за  ними,  и  крик
его не смолкал.
     Танакиль и Лику вернулись к дереву. Лику одной рукой  сжимала  запястье
Танакиль, а другой малую Оа. Крик смолк, люди угрюмо вышли  на  прогалину  и
встали в ряд у реки. Туами и Хвощ вошли в воду близ второго бревна. Танакиль
прошла вперед, но Лику отпрянула. Танакиль стала ей что-то втолковывать,  но
Лику никак не хотела подойти к воде. Танакиль рванула кожаную  полосу.  Лику
на четвереньках упиралась в землю руками  и  ногами.  Танакиль  пронзительно
завизжала на нее, совсем как сморщенная женщина. Она схватила палку,  что-то
выкрикнула резким злобным голосом и рванула опять.  Лику  все  упиралась,  и
Танакиль ударила ее палкой по спине. Лику взвыла, а Танакиль дергала и била.
     - Э-эх! Э-эх! Э-эх!
     Нос второго бревна насунулся на берег, но не  хотел  лезть  дальше.  Он
соскользнул назад, и люди попадали наземь. Старик закричал во все  горло.  В
ярости он указал на реку, на водопад, потом на лес, и все  время  голос  его
свирепел. Люди громко  и  злобно  огрызались  в  ответ.  Танакиль  перестала
колотить Лику и глядела на взрослых. Старик расхаживал вокруг, подымая людей
пинками. Туами стоял в стороне и глядел на него,  пронзительно,  совсем  как
глаза на конце бревна, в полном молчании. Люди медленно, с трудом, встали на
ноги и  опять  взялись  за  кожаные  полосы.  Танакиль  это  наскучило,  она
отвернулась и встала на  колени  подле  Лику.  Взяв  какие-то  камушки,  она
подбросила их высоко в воздух и попыталась поймать  тыльной  стороной  узкой
руки. Вскоре Лику уже опять глядела на нее  с  жадным  любопытством.  Бревно
выползло из воды на берег, вильнуло, потом прочно  улеглось  на  суше.  Люди
опять откинулись назад и скрылись из виду.
     Лок поглядел вниз на Лику, ему радостно было увидать ее округлый  живот
и убедиться, что теперь, когда  Танакиль  перестала  орудовать  палкой,  она
успокоилась. Он вспомнил про нового, который сосал грудь  сытой  женщины,  и
улыбнулся Фа, притаившейся сбоку. Фа криво ухмыльнулась в ответ. Вид  у  нее
был совсем не такой радостный, как у него. Тягостное чувство внутри сникло и
растаяло, как изморозь на каменистой равнине, настигнутая солнцем. Эти люди,
у которых было столько удивительного, уже не представлялись ему такой прямой
и близкой угрозой, как еще совсем недавно. Даже Лок-внешний  был  убаюкан  и
утратил свою чуткую восприимчивость к звукам и запахам. Он протяжно зевнул и
прижал ладони к глазницам. Стая кружила в  свободном  парении,  будто  ветер
знойным летом выпугнул птиц из кустов и струи горячего воздуха несут их  над
землей. Лок услыхал у себя над ухом шепот Фа:
     - Помни, мы заберем их, когда стемнеет. Он увидал  внутри  головы,  как
сытая женщина смеется и кормит нового человечка грудью.
     - Чем ты станешь его кормить?
     - Нажую еды и положу ему в рот. А может, у меня появится и молоко.
     Он подумал над этим. Фа заговорила опять:
     - Скоро новые люди заснут.
     Новые люди еще не спали и не похоже было, что они собираются спать. Они
шумели теперь пуще прежнего.  Оба  бревна  были  на  прогалине,  и  под  них
подложили поперечно толстые круглые  палки.  Новые  люди  столпились  вокруг
крайнего бревна и вопили на старика. Он в ярости указывал на тропу,  которая
вела к лесу, издавая  трепыхающиеся,  кружащие  птичьи  звуки.  Люди  мотали
головами, сбрасывали с себя кожаные полосы, отходили к своим пещерам. Старик
потрясал кулаками, воздетыми в глубокой синеве, потом стал колотить себя  по
темени; но люди шли, медленно, сонно, прямо к костру и пещерам. Когда старик
остался совсем один подле  долбленых  бревен,  он  замолчал.  Под  деревьями
сгущались сумерки, и солнце ускользало с земли.
     Старик медленно поплелся к реке. Потом остановился,  но  Лок  и  Фа  не
увидали на его лице никакого выражения, потом вдруг быстро вернулся, подошел
к своей пещере и исчез внутри. Лок услыхал голос  сытой  женщины,  и  старик
опять вышел. Он побрел к реке по собственным  стопам,  но  на  этот  раз  не
остановился возле бревен, а зашагал мимо, напрямик.  Он  прошел  поддеревом,
остановился меж деревом и рекой, глядя на детей.
     Танакиль учила Лику ловить камешки, и обе девочки  давно  позабыли  про
палку. Когда Танакиль увидала старика, она вскочила, спрятала руки за  спину
и почесала одну ногу о другую. Лику как могла подражала  ей.  Старик  сперва
помолчал. Потом мотнул головой в сторону прогалины и  что-то  сказал  резким
голосом. Танакиль схватила рукой конец кожаной ленты  и  пошла  под  дерево,
ведя за собой Лику. Осторожно повернувшись, Лок увидал, что девочки скрылись
в пещере. Когда он опять поглядел в сторону реки, старик стоял и  мочился  у
самой кромки  берега.  Солнечный  свет  ускользнул  с  воды  и  запутался  в
верхушках деревьев на той стороне. Над водопадом и  над  долиной  растеклось
огромное багровое зарево, и вода шумела оглушительно громко. Старик вернулся
к дереву, остановился под ним и пристально вгляделся в кусты терновника, где
стоял страж. Он обошел дерево с другой стороны и вгляделся  опять,  тревожно
озираясь. Потом вернулся назад и привалился к дереву спиной, глядя на  воду.
Он запустил руку под свою  шкуру  на  груди  и  вытащил  какой-то  ком.  Лок
принюхался, пригляделся и узнал, что это такое. Старик  ел  то  самое  мясо,
которое предназначалось для Лику.  Он  стоял,  привалясь  спиной  к  дереву,
наклонив голову, вывернув локти, и рвал, грыз, жевал. Слышно  было,  как  он
деловито трудится над мясом, будто жук средь ветвей мертвого дерева.
     Кто-то приближался. Лок заслышал шаги, а старик, который громко чавкал,
еще нет. Пришелец обошел вокруг дерева, увидал старика, остановился и  взвыл
от ярости. Это был Хвощ. Он выбежал на прогалину, остановился подле костра и
завопил во все горло. Из темных  пещер  вылезли  люди,  мужчины  и  женщины.
Темнота над землей уже кишела ими, а Хвощ пнул костер ногой так, что над ним
взметнулись искры и языки пламени. Потом целый разлив огня  затопил  кишащую
людьми темноту под тихим, ясным небом. Старик кричал возле бревен; Хвощ тоже
кричал, указывая на него, и сытая женщина вышла из пещеры, а новый человечек
висел у нее на плече. Вдруг люди бросились к старику. Он прыгнул в  одно  из
бревен, схватил деревянный лист и замахнулся.  Сытая  женщина  завизжала  на
людей, и поднялся такой шум, что птицы, хлопая крыльями, снялись с деревьев.
Голос старика стал теперь мрачным,  как  окружающая  темнота.  Люди  немного
успокоились. Туами, который не вымолвил ни слова, но все время  стоял  возле
сытой женщины, теперь наконец сказал что-то, и люди  громко  подхватили  его
слова. Старик указывал на голову оленя, которая лежала  у  костра,  но  люди
зычно повторяли опять и опять какое-то слово  и,  как  казалось  по  звукам,
подступали все ближе. Сытая женщина нырнула в пещеру, и Лок увидал, что  все
люди устремили глаза на вход. Она вышла, но не с новым человечком, а  с  тем
зверем, который переколыхивался. Люди закричали и захлопали  в  ладони.  Они
быстро ушли и вернулись, неся полые деревяшки, а зверь с плеча сытой женщины
помочился  в  них.  Люди  выпили,  и  Лок  видел  при  свете   костра,   как
перекатывались их кадыки. Старик махал руками, отгоняя их назад,  в  пещеры,
но они не хотели идти. Они опять подошли  к  сытой  женщине  и  набрали  еще
питья. Сытая женщина теперь уже не смеялась, она поглядела  на  старика,  на
людей, а потом на Туами. Он стоял вплотную к ней, и лицо  его  расплылось  в
улыбке. Сытая женщина попробовала унести зверя назад в пещеру, но Хвощ и еще
какая-то женщина не дали ей сделать это. Тогда старик рванулся вперед,  и  в
толпе завязалась драка. Туами стоял в стороне и глядел так, будто он  просто
нарисовал всех этих людей  падкой  в  воздухе.  Подоспели  еще  люди.  Толпа
топталась на месте,  все  время  поворачиваясь,  а  сытая  женщина  визжала.
Переколыхивающийся зверь соскользнул с ее плеча  и  сразу  исчез.  Несколько
человек упало на него. Лок услыхал лопающийся звук, после чего куча  упавших
стала  пониже.  Потом  люди  расползлись  в  стороны,  и  показался   зверь,
распластанный на земле, в точности как  олень,  которого  сделал  Туами,  но
гораздо больше похожий на мертвечину.
     Старик вдруг выпрямился и казался теперь очень высоким. Лок зевнул. То,
что он видел, не  укладывалось  в  голове.  Веки  его  закрылись,  дрогнули,
раскрылись опять. Старик воздел кверху обе руки. Он повернулся  к  людям,  и
голос  его  прозвучал  так  грозно,  что  они  задрожали  от  страха.  Потом
попятились. Сытая женщина сразу улизнула  в  пещеру.  Туами  куда-то  исчез.
Голос старика загремел, оборвался,  руки  упали.  Теперь  всюду  водворилось
молчание и витал страх и запах кислятины от дохлого зверя.
     Сперва люди молчали, чуть присев и отшатнувшись. Вдруг одна  из  женщин
выбежала вперед. Она завизжала на старика, потерла себе живот,  нацелила  на
него сморщенные груди, выставив их напоказ, и плюнула в  его  сторону.  Люди
опять зашевелились. Они кивали и кричали. Но старик перекричал их,  заставил
молчать и указал на голову оленя. Наступила тишина. Глаза людей  устремились
вперед и вниз, на оленя, который все разглядывал Лока маленьким глазом через
дырку в листве вьюнка.
     В лесу за прогалиной раздался шум. И  люди  тоже  постепенно  этот  шум
услышали. Там кто-то завывал. Кусты  терновника  колыхнулись,  раздвинулись;
Каштан, у которого левая нога поблескивала от кровавых потеков,  появился  в
просвете, он прыгал на одной ноге, держась за Куста. Увидав костер,  он  лег
на землю, и одна из женщин подбежала к нему. Куст подошел к людям.
     Веки Лока тяжело опустились и сразу же распахнулись опять. На  какой-то
миг, словно в дремоте, он увидал внутри головы, как он рассказывает Лику про
все это, а она понимает ничуть не больше, чем он сам.
     Сытая женщина показалась возле пещеры, и при ней был  новый  человечек,
который сосал ее грудь. Куст что-то  спросил.  В  ответ  раздался  крик.  Та
женщина, которая выставляла напоказ свою дряблую грудь, теперь указывала  на
старика, на мертвое дерево и на людей. Каштан плюнул  на  оленью  голову,  а
люди опять закричали и двинулись вперед.  Старик  воздел  руки  и  заговорил
пронзительно, угрожающе, но люди только фыркали  и  хохотали.  Каштан  стоял
подле самой оленьей головы. Глаза его поблескивали при свете костра, как два
прозрачных камня. Он стал вытаскивать прут из-под своей шкуры,  а  в  другой
руке держал гнутую палку. Он и старик пристально глядели друг на Друга.
     Старик сделал шаг в сторону и быстро  заговорил.  Он  подошел  к  сытой
женщине, протянул руки и хотел отнять  у  нее  нового  человечка.  Она  живо
нагнулась и цапнула его за руку острыми зубами, как сделала бы на  ее  месте
всякая женщина, отчего старик взвыл и заплясал. Каштан положил прут  поперек
согнутой палки и оттянул назад рыжие перья. Старик перестал плясать и  пошел
прямо на него, вытянув вперед руки и прикрываясь ладонями  от  прута.  Когда
старик уже почти мог дотянуться до головы Каштана, он остановился и сжал все
пальцы на правой руке, кроме  указательного.  Потом  повел  этим  пальцем  в
воздухе и наставил его на одну из пещер. Люди молчали, затаив дыхание. Сытая
женщина издала короткий  пронзительный  смех  и  опять  притихла.  Туами  не
отрываясь  глядел  старику  в  спину.  Старик  окинул  взглядом   прогалину,
всмотрелся в густую тьму под деревьями, потом опять поглядел на  людей.  Все
они ждали молча.
     Лок зевнул и отодвинулся к дуплу под верхушкой дерева, откуда  не  было
видно  этих  людей  и  все  их  стойбище  представлялось   лишь   мерцающими
отраженными бликами костра на листве деревьев. Он поднял голову  и  поглядел
на Фа, предлагая ей устроиться рядом и поспать вволю, но она этого  даже  не
заметила. Он видел ее лицо и глаза, которые пристально всматривались  сквозь
вьюнок, широко открытые, немигающие. Она была так поглощена, что, даже когда
он притронулся к ее ноге, не шевельнулась и все глядела. Он увидал, как  рот
ее открылся, дыхание участилось. Она так отчаянно сжимала  гнилой  сук,  что
дерево хрустело и крошилось в сырую труху. Несмотря на  всю  усталость,  это
вызвало у Лока любопытство и даже испуг. Он увидал внутри головы,  как  один
из новых людей лезет на дерево, отшатнулся  и  стал  раздвигать  вьюнок.  Фа
быстро глянула в сторону, и лицо у нее было как у спящего,  которому  снится
кошмарный сон. Она стиснула руку Лока и принудила его спуститься  ниже.  Там
она схватила его за плечи и спрятала голову у него на груди.  Лок  обнял  ее
одной рукой, и при этом прикосновении Лок-внешний ощутил теплую радость.  Но
Фа испытывала совсем другие чувства. Она опять встала на  колени,  привлекла
Лока к себе, прижала его голову к своей  груди,  а  сама  все  глядела  вниз
сквозь листву, и сердце ее тревожно билось  где-то  у  самой  его  щеки.  Он
захотел увидать, что ее так напугало, но при первой же попытке высвободиться
она еще сильней прижала его к себе, так что он  видел  только  ее  угловатую
челюсть и глаза, широко открытые, открытые всегда, глядящие пристально.
     Летучая стая вернулась в голову, а  от  тела  Фа  исходило  тепло.  Лок
покорился, зная, что Фа его разбудит, когда новые люди уснут, и  они  смогут
убежать вместе с детьми. Он приник к ней, обхватил ее обеими руками, положил
голову поближе к бьющемуся сердцу, а руки Фа крепко обнимали  его,  и  стая,
которая  теперь  опять  кружила,  стала  претворяться  в  далекий  мир  сна,
наступившего от изнеможения.
ДЕВЯТЬ
     Он проснулся, пытаясь вырваться из рук, которые пригнетали  его  книзу,
чьи-то локти лежали  у  него  на  плечах,  а  ладонь  гладила  по  лицу.  Он
заговорил,  залопотал  глухо  под  пальцами,  почти  готовый   их   укусить,
охваченный привычным уже, хотя вместе с ^ем новым для себя, страхом. Лицо Фа
было совсем близко, она не давала ему вырваться, а он  колотил  кулаками  по
листве и гнилому, заплесневелому дереву.
     - Молчи!
     Она сказала это почти громко, сказала таким простым, обыденным голосом,
будто новых людей вокруг уже и в помине не  было.  Он  перестал  вырываться,
проснулся окончательно и увидал, что на темной листве дрожит и играет  свет,
блики его местами освещают окружающую  темноту  и  беспрестанно  мечутся  из
стороны в сторону. Над деревом во множестве горели звезды, они  были  совсем
крошечные и едва светились по сравнению с ярким  костром.  Пот  струился  по
лицу Фа, и ее мохнатое тело, Лок это чувствовал, тоже  было  мокрым.  Увидав
ее, он сразу же услыхал ч новых людей, которые расшумелись, как  целая  стая
волков. Они кричали, смеялись, пели, гомонили  на  своем  птичьем  языке,  а
огонь в костре неистово метался вместе с ними.  Лок  повернулся  и  запустил
пальцы в листву, чтоб проделать отверстие и увидать, что происходит.
     Вся прогалина была залита светом костра. Новые люди выволокли на  берег
огромные бревна, которые переправил через реку Хвощ, и поставили их наклонно
вокруг костра, так что верхними концами они упирались друг в  друга.  Костер
не давал ни тепла, ни успокоения - он был страшен, как водопад, как  большой
злобный кот. Лок видел кусок того бревна, которое убило Мала, его прислонили
к груде, и твердые, похожие на уши грибы, казалось, были раскалены докрасна.
Из груды дров извергались огненные языки, будто их  выдавливали  снизу,  они
были красные, и желтые, и белые, а вокруг сыпались, исчезая из виду,  мелкие
искорки. Концы огненных языков там, где  они  тускнели,  вздымались  до  той
высоты, где сидел Лок, и окутывавший их синий дым  был  едва  видим.  Вокруг
груды, из которой выбивалось пламя, свет затоплял всю прогалину, но свет  не
теплый, а враждебный, красный, даже раскаленный добела, ослепительно  яркий.
Свет этот трепетал, как сердце, так что деревья, обступавшие  поляну,  с  их
скопищами кудрявой листвы, будто прыгали из стороны в сторону и отверстия  в
листве вьюнка тоже.
     Да и сами новые люди походили на огонь, они были желтые и белые, потому
что сбросили с себя меховые шкуры и остались нагими, только полосы кожи были
обмотаны  вокруг  чресел.  Они  прыгали  из  стороны  в  сторону  наравне  с
деревьями, и волосы их ниспадали и разметались, так что  Локу  нелегко  было
отличить мужчин. Сытая женщина привалилась к  одному  из  долбленых  бревен,
обхватив себя обеими руками, обнаженная до пояса, тело у нее  было  белое  с
желтым отливом. Голову она запрокинула, шею изогнула, рот был  разинут,  она
хохотала, а ее спутанные волосы свисали до  самого  дна  долбленого  бревна.
Туами присел на земле подле нее, припав лицом к ее левой руке; при  этом  он
двигался, не просто покачиваясь то взад, то вперед,  как  пламя  костра,  он
тянулся кверху, скользя губами, перебирая пальцами, всползая все выше, будто
пожирал ее плоть, и тихонько подбирался к обнаженному плечу. Старик  валялся
в другом полом бревне, и ноги его торчали над боковинами. В руке  он  сжимал
округлый камень, то и дело поднося его ко рту, а в промежутках  пел.  Другие
мужчины и женщины как попало расселись на прогалине.  Они  держали  в  руках
такие же округлые камни, и теперь Лок увидал, что новые люди пьют из них. Он
учуял острый запах напитка. Этот напиток был слаще и крепче прежнего, он был
могуществен, как огонь и водопад. Это была пчелиная вода, она пахла медом, и
воском, и прелью, она  одновременно  притягивала  и  отталкивала,  пугала  и
будоражила, как и сами новые люди. У костра лежало еще много таких камней  с
дырками наверху, и особенно сильный запах исходил именно оттуда. Лок увидал,
что люди, когда кончали пить, подходили к этим камням, подбирали их  и  пили
опять. Девочка Танакиль лежала навзничь перед  одной  из  пещер  совсем  как
мертвая. Рядом мужчина и женщина дрались и целовались, хрипло вскрикивая,  а
другой мужчина беспрерывно ползал вокруг костра, как бабочка  с  обожженными
крыльями. Он все ползал на четвереньках, но остальные не обращали на него ни
малейшего внимания и лишь шумели вовсю.
     Туами уже подобрался к шее сытой женщины.  Он  тянул  ее  к  себе,  она
смеялась и трясла головой, а руками стискивала его плечи.  Старик  распевал,
люди дрались, мужчина  все  ползал  на  четвереньках  вокруг  костра,  Туами
припадал к сытой женщине, и все это время прогалина металась  взад-вперед  и
из стороны в сторону.
     Света было полным-полно, и Лок ясно  видел  Фа.  Глаза  его  устали  от
беспрерывного мельтешения, поскольку он старался уследить за всем, и  теперь
он, повернувшись, стал глядеть на  нее.  Она  тоже  мельтешила,  но  не  так
быстро; здесь, в отдалении от костра, лицо у нее было очень спокойное. Глаза
смотрели пристально, они будто ни разу не мигнули и не скосились вбок с  тех
пор, как он проснулся. Видения в голове Лока приходили и  сразу  же  уходили
опять, трепетные, как пламя костра. Они не содержали никакого смысла и вдруг
вихрем завертелись, так что голова  его,  казалось,  сейчас  расколется.  Он
нашел слова, которые мог бы произнести,  но  язык  никак  не  поворачивался,
наконец он все же вымолвил:
     - Что это?
     Фа не пошевельнулась. Какое-то смутное  знание  пришло  к  нему,  столь
неопределенное, что уже одно это вызывало ужас, будто он  сопереживал  с  Фа
видение, но внутри головы не было глаз, чтоб его разглядеть. Было это чем-то
сродни  тому  предчувствию  смертельной   опасности,   которое   Лок-внешний
сопереживал с нею так недавно; но теперь все ощущал  Лок-внутренний,  и  это
никак в нем не  укладывалось.  Оно  ворвалось  в  него,  вытеснив  радостное
чувство, которое наполняло его после сладкого сна, и вихрь видений, разрушая
проблески мысли, острое чувство голода и нестерпимую жажду. Оно завладело им
целиком, и он не знал, что это.
     Фа медленно повернула  к  нему  голову.  Глаза,  в  которых  отражались
крохотные костры, похожие друг на друга,  как  близнецы,  вращались  подобно
глазам старухи, когда она плавала в воде. От шевеления кожи вокруг рта - что
вовсе не означало намерения  заговорить  -  губы  ее  дрогнули,  затрепетали
совсем как у новых людей, сомкнулись; потом они разомкнулись  опять  и  тихо
произнесли:
     - Оа не рождала этих людей из своего чрева.
     Сперва словам не сопутствовало  видение,  но  они  влились  в  чувство,
переполнявшее Лока, и оно стало  еще  сильней.  Он  опять  вгляделся  сквозь
листву, чтоб понять смысл услышанных слов, и сразу увидел рот сытой женщины.
Она брела прямо к дереву, опираясь на Туами, пошатываясь и визгливо  смеясь,
так что Лок мог видеть ее зубы. Они были узкие, хорошо  приспособленные  для
того, чтоб грызть и жевать; кроме того, они были маленькие,  и  два  из  них
оказались длинней остальных. Зубы эти походили на волчьи.
     Костер рухнул с ревом, рассыпая вокруг рои искр. Старик уже  больше  не
пил, он лежал недвижно в долбленом  бревне,  а  остальные  люди  сидели  или
лежали плашмя, и звуки пения вокруг  костра  постепенно  замирали.  Туами  и
сытая женщина неверной походкой прошли под деревом и  скрылись,  после  чего
Лок повернулся, чтоб проследить за ними. Сытая женщина  направилась  было  к
воде, но Туами схватил ее за руку и заставил вернуться.  Они  стояли,  глядя
друг на друга, сытая женщина казалась бледной с одного боку, откуда  светила
луна, и багровой с  другого,  где  горел  костер.  Вскинув  голову,  женщина
засмеялась прямо в лицо Туами и  показала  ему  язык,  а  он  уговаривал  ее
скороговоркой. Вдруг он сгреб ее обеими руками, тесно прижал к груди, и  они
стали бороться, тяжко дыша от усилий, но без единого слова. Туами перехватил
женщину повыше, вцепился в спутанные волосы  и  потянул,  так  что  лицо  ее
запрокинулось, исказившись от боли. Она подняла правую руку, впилась ногтями
ему в плечо и рванула вниз, так же сильно, как он рвал ее за  волосы.  Тогда
он притиснул лицо к лицу женщины и опрокинул  ее  назад,  подставив  колено.
Рука его ползла кверху,  покуда  не  обхватила  ее  затылок.  Рука  женщины,
вцепившаяся в мякоть его  плеча,  ослабила  хватку,  скользнула  неуверенно,
обняла его, и вдруг они соединились, напряженно сопряглись воедино, чресла к
чреслам, уста  к  устам.  Сытая  женщина  стала  сползать  наземь,  и  Туами
склонялся вослед. Он неловко упал на одно колено, а она  обвила  руками  его
шею. При свете луны было видно, как она повалилась навзничь, зажмурив глаза,
тело ее обмякло, грудь вздымалась  и  опадала.  Туами  стоял  на  коленях  и
обшаривал шкуру, прикрывавшую ее бедра. Потом  он  издал  звук,  похожий  на
рычание, и набросился на нее. Теперь Лок опять увидал оскал  волчьих  зубов.
Сытая женщина ворочала головой, лицо ее обращалось то в одну,  то  в  другую
сторону и опять исказилось, как в тот миг, когда она боролась с Туами.
     Лок повернулся к Фа. Она все стояла на коленях и пристально  оглядывала
прогалину, в особенности раскаленную докрасна кучу бревен,  и  на  шкуре  ее
тускло поблескивал пот. Внутри его головы вдруг вспыхнуло видение: он вместе
с Фа забирает детей и убегает прочь с этой прогалины. Тут  он  насторожился.
Приблизив губы к ее уху, он шепнул:
     - Может, заберем детей сейчас?
     Она отодвинулась ровно настолько, чтоб видеть его  в  меркнущем  свете.
Вдруг она содрогнулась, будто лунное сияние, которое проникало сквозь покров
вьюнка, леденило, как зимний снег.
     - Ждать!
     Двое под деревом издавали громкие звуки,  будто  ссорились  меж  собой.
Сытая женщина ухала, как сова, а Туами  рычал,  как  бывает,  когда  человек
старается осилить зверя, даже не надеясь одержать верх. Лок поглядел на  них
сверху и увидал, что Туами не только лежит с сытой женщиной, но  и  пожирает
ее, потому что с уха у нее струилась кровь.
     Лок забеспокоился. Он протянул руку и прикоснулся к Фа, но  она  только
обратила к нему окаменелые глаза, и сразу ее  тоже  обуяло  то  непостижимое
ощущение, которое было страшней, чем ощущение близости Оа, которое он  сразу
узнал, но так и не мог понять. Он поспешно отдернул руку и  стал  раздвигать
листву, покуда не проделал отверстие, через которое были видны как на ладони
костер и прогалина. Почти все люди скрылись в пещерах. Старика уже не  было,
только его ноги бессильно свисали над боковинами долбленых бревен.  Мужчина,
который ползал вокруг костра, теперь лежал ничком, уткнувшись лицом в  землю
средь округлых камней, в которых была пчелиная вода,  а  страж  все  так  же
торчал у заслона из кустов терновника, опираясь на  палку.  Но,  вглядевшись
пристально, Лок увидал, как он тихонько соскользает по  этой  палке,  падает
под кусты и лежит недвижно, а лунный свет играет  на  его  обнаженной  коже.
Танакиль давно ушла, и вместе с ней  сморщенная  женщина,  теперь  прогалина
стала  всего  лишь  голой  землей  вокруг  все  еще  красной,   но   заметно
потускневшей груды дров.
     Лок повернулся и глянул сверху  на  Туами  и  сытую  женщину:  они  уже
изведали верх  удовольствия  и  теперь  лежали  недвижно,  в  поту,  который
поблескивал на их телах,  источая  тяжелый  запах  плоти  и  соблазнительный
медовый дух, влитый в них из округлых камней. Лок поглядел на Фа, а она  все
безмолвствовала, и вид ее был страшен, она явно видела внутри  головы  нечто
такое, чего не было в темноте под густым покровом вьюнка. Лок потупил  глаза
и невольно  стал  шарить  рукой  по  трухлявому  дереву,  стараясь  отыскать
какую-нибудь еду.  Но  тут  он,  поглощенный  поисками,  вдруг  почувствовал
нестерпимую жажду, а уж почувствовав, больше не мог  от  нее  избавиться.  В
смятении он поглядел вниз на Туами и сытую  женщину,  потому  что  изо  всех
поразительных и необъяснимых событий, которые происходили на прогалине,  это
было ему всего понятней и особенно разжигало любопытство.
     Их свирепая волчья грызня кончилась. Казалось,  они  скорей  стремились
одолеть, сожрать друг друга, чем совокупиться, и об этом говорила  кровь  на
лице женщины и  на  плече  мужчины.  Теперь,  когда  борьба  прекратилась  и
восстановился мир или что-то, чему трудно было найти название,  оба  целиком
предались любовной игре. Игра эта была затейлива  и  увлекательна.  Не  было
такого зверя в горах или на равнине, не было такой  увертливой,  исхищренной
твари в кустарнике или в лесу, у которой достало бы хитрости и  соображения,
чтоб измыслить подобные игрища, как не достало бы досуга и  времени  до  сна
для таких игр. Они  охотились  за  удовольствием,  как  волки  преследуют  и
настигают конский табун; они будто шли по следам невидимой добычи и,  нагнув
головы,  с  напряженными   и   отрешенными   при   бледном   свете   лицами,
прислушивались,  когда  же  раздадутся  ее  первые  крадущиеся   шаги.   Они
резвились, оттягивая последний миг, подобно тому, как лисица  забавляется  с
лакомой, жирной птахой, которую ей посчастливилось  изловить,  и  не  спешит
загрызть ее до смерти, потому  что  хочет  вдвойне  насладиться  пожиранием.
Теперь оба молчали, лишь изредка издавая отрывистые рыки и  вздохи,  да  еще
время от времени слышался затаенный журчащий смех сытой женщины.
     Белая сова стремительно пролетела над деревом, а  еще  через  мгновение
Лок заслышал ее крик, который доносился будто издали,  хотя  сама  она  была
совсем близко. Теперь Лок опять глядел на Туами и сытую женщину, и  то,  что
они делали, уже волновало его не так бурно, как прежде, когда они  грызлись,
потому что они были бессильны утолить его насущную жажду.  Он  не  осмелился
заговорить с Фа не только из-за  ее  непривычной  отчужденности,  но  еще  и
потому, что Туами и сытая женщина теперь  совсем  притихли  и  опять  всякое
слово таило в себе опасность. Ему не терпелось забрать детей и убежать.
     В костре слабо тлели красноватые головни,  и  свет  его  едва  достигал
сплетения веток, почек и побегов, сплошняком окружавших прогалину,  так  что
они казались темным пятном на  светлеющем  небе.  Земля  на  прогалине  была
погружена в  беспросветный  мрак,  и  Лок,  чтоб  все  разглядеть,  поневоле
использовал свою способность видеть ночью. Костер существовал сам по себе  и
будто плыл куда-то. Туами и сытая женщина, пошатываясь, вышли из-под дерева,
но не вместе, и направились, погруженные в тень почти  по  грудь,  к  разным
пещерам. Водопад ревел, и слышались лесные голоса, хруст  и  шелест  чьих-то
быстрых, невидимых  ног.  Еще  одна  сова  парящим  полетом  пронеслась  над
прогалиной и умчалась за реку.
     Лок повернулся к Фа и шепнул:
     - Пора?
     Она придвинулась к нему вплотную. Голос ее  обрел  то  же  тревожное  и
властное звучание, какое он уже слышал, когда она велела ему повиноваться на
уступе:
     - Я схвачу нового и перепрыгну через кусты. Когда  скроюсь,  спрыгни  и
беги следом.
     Лрк поразмыслил, но ничего не увидал внутри головы.
     - Лику...
     Она стиснула его обеими руками:
     - Фа говорит: сделай так!
     Он круто повернулся, и листья вьюнка заметались с громким шелестом.
     - Но Лику...
     - Я много вижу внутри головы.
     Руки ее разжались и отпустили Лока.  Он  приник  к  верхушке  дерева  и
увидал все, что произошло за минувший день, видения эти опять закружились  в
его  голове.  Он  услыхал  над  ухом  дыхание  Фа,  листья   вьюнка   громко
зашелестели,  и  он  тревожно  глянул  на  прогалину,  но   там   никто   не
пошевельнулся. Он разглядел только  ноги  старика,  торчащие  из  долбленого
бревна, да еще непроглядные черные дыры там, где были  пещеры  из  веток.  А
костер все  плыл,  окутанный  тусклым  багрянцем,  но  сердцевина  светилась
гораздо ярче, и синие языки лизали недогоревшие головешки.  Туами  вышел  из
пещеры, постоял у  костра,  глядя  на  затухающий  огонь.  Фа  тем  временем
высунулась по грудь из вьюнка и приникла к толстым сучьям дерева со  стороны
реки. Туами подобрал сук и стал сгребать им горячую золу в  кучу,  а  оттуда
сыпались искры, и взмывали дымные струи, и  подмигивали  маленькие  огненные
глаза. Сморщенная женщина выползла на прогалину и отняла у него  сук,  после
чего миг или два оба стояли пошатываясь и разговаривали. Потом Туами ушел  в
пещеру, а еще через миг Лок услыхал шорох, означавший, что  Туами  повалился
на подстилку их сухих листьев. Лок понимал, что женщина сейчас  уйдет  тоже;
но она сперва стала забрасывать землей костер, покуда он  не  превратился  в
черный холмик со сверкающей верхушкой. Женщина принесла дернину  и  швырнула
ее поверх  холмика,  так  что  трава  вспыхнула  и  затрещала,  а  прогалину
захлестнула волна яркого света. Она стояла дрожа у конца своей длинной тени,
а свет трепетал, колебался и вскоре  угас  совсем.  Лок  слышал  и  угадывал
чувством, как она ощупью добралась до пещеры, упала на четвереньки и вползла
внутрь.
     Теперь он опять обрел  способность  видеть  ночью.  На  прогалине  была
полнейшая тишина, и в этой  тишине  он  расслышал,  как  шкура  Фа  обдирает
дряхлую кору на мертвом дереве, а это значило, что она спускается на  землю.
Ощущение неотвратимой опасности овладело Локом; при мысли,  что  вот  сейчас
они перехитрят этих людей, несмотря на все их непостижимые  уловки,  что  Фа
подкрадывается к ним, у него перехватило горло, так что он не мог вздохнуть,
и сердце заколотилось, сотрясая все его тело с головы  до  ног.  Он  стиснул
трухлявый  ствол  и  спрятался  за  вьюнком,  зажмурив   глаза,   безотчетно
возвращаясь к тем часам, которые они провели на  мертвом  дереве  более  или
менее в безопасности. Запах Фа донесся  с  той  стороны,  где  раньше  пылал
костер, теперь он сопереживал с нею видение и увидал пещеру,  возле  которой
огромный медведь когда-то встал на дыбы. Запах Фа больше не доносился снизу,
видение ушло, и он знал, что Фа превратилась в глаза, уши  и  нос,  бесшумно
подползая к пещере у кострища.
     Сердце его колотилось уже не так отчаянно, и он решился опять взглянуть
на прогалину. Луна выплыла из-за плотного  облака  и  окропила  лес  тусклым
голубоватым светом. Он увидал Фа, она залегла, припала к земле, вдавившись в
нее всем телом на расстоянии не больше чем в два ее роста от темного холмика
на месте костра. Вслед за первым облаком наплыло  второе,  и  всю  прогалину
объяла темнота. Лок услышал, как  у  кустов,  которые  преграждали  путь  на
тропу, страж заперхал и с трудом поднялся на ноги. Потом стало  слышно,  как
его рвет,  и  раздался  протяжный  стон.  Чувства  Лока  смешались.  У  него
мелькнула смутная мысль, что новые люди решили остаться здесь навсегда;  они
встанут, и начнут разговаривать, и будут  настороже  или  беспечны,  глубоко
уверенные в своем могуществе, считая себя в полнейшей безопасности. К  этому
примешалось еще видение, он увидал, как Фа не осмеливается  первой  побежать
по бревну, плавающему в воде  возле  уступа;  теплое  чувство,  которое  его
охватило, и неодолимое желание быть рядом  с  ней  тесно  слились  со  всеми
остальными чувствами. Он шевельнулся под покровом вьюнка,  раздвинул  листву
со стороны реки  и  нащупал  сучья,  которые  торчали  из  ствола.  Он  стал
спускаться раньше, чем его чувства успели перемениться и  превратить  его  в
прежнего покорного, робкого Лока; он спрыгнул в высокую  траву  под  мертвым
деревом. Теперь им целиком завладела мысль о Лику, и он пополз мимо  дерева,
чтоб отыскать пещеру, где она  была.  Фа  подбиралась  к  пещере  справа  от
кострища. Лок взял левей, упал на четвереньки и  пополз  к  пещере,  которая
была за долблеными бревнами и кучей неразобранных мешков. Бревна лежали там,
где люди их оставили, будто и они  тоже  хлебнули  медового  зелья,  а  ноги
старика все торчали из ближнего бревна. Лок спрятался  за  ним  и  осторожно
понюхал свесившуюся ногу. На ней не было пальцев или,  вернее  -  теперь  он
подобрался совсем близко, - она была обернута шкурой, как бедра новых людей,
и от нее исходил острый запах бычьей кожи и пота. Лок поднял глаза и  глянул
за боковину бревна. Старик лежал внутри, вытянувшись во весь рост,  рот  его
был разинут, он храпел, выдувая воздух через тонкий длинный нос. Шкура  Лока
ощетинилась, он в испуге припал к земле, будто глаза старика  были  открыты.
Потом сжался в комок средь взрытой земли и  высокой  травы  возле  бревна  и
теперь, когда нос его привык к запаху старика, перестал обращать внимание на
этот запах и стал разбирать другие. Бревна были сродни морю. Белизна  на  их
боковинах  была  морской  белизной,  горькой  и  навевавшей  воспоминание  о
прибрежных песках и пенистом, неуемном прибое.  Был  тут  и  запах  сосновой
смолы - чего-то густого и липучего, запах, который нос Лока легко определил,
но сам он не знал слова, чтоб его назвать. А еще были запахи многих  мужчин,
и женщин, и детей, и, наконец, самый  смутный,  но  сильный  запах,  который
состоял из многих, только их уже нельзя было распознать, потому что все  они
давным-давно слились воедино.
     Лок унял свою дрожь, теперь шкура его больше не щетинилась, и он пополз
мимо бревна, покуда не добрался до того места, где неподалеку  от  горячего,
но уже мертвого кострища были разбросаны округлые камни. От них  по-прежнему
исходил стойкий, особенный дух, такой сильный, что Лок внутри  головы  видел
его как сияние или облако над дырами, в верхних концах  камней.  Запах  этот
был как у новых людей, он  отвращал  и  неудержимо  влек  к  себе,  пугал  и
соблазнял, он был как сытая женщина и  в  то  же  время  как  ужас,  который
исходил от оленя и от старика. Локу так живо вспомнился олень, что он  опять
сжался в комок; но он не мог припомнить,  куда  же  ушел  олень  или  откуда
пришел, он помнил только, что олень появился, выйдя из-за  мертвого  дерева.
Тут он повернулся, поднял глаза и увидал мертвое дерево,  оплетенное  густым
вьюнком, огромное, с лохматой кроной,  словно  нависающей  из  облаков,  как
вставший на дыбы пещерный медведь. Лок быстро пополз к шалашу,  который  был
слева. Страж у кустов терновника опять застонал.
     Лок, руководимый нюхом, таясь под склоненными  ветвями,  приблизился  к
пещере с задней стороны и обнаружил там мужчину, еще мужчину,  а  рядом  еще
одного. Запаха Лику он не учуял, разве только некий запах  вообще  проник  в
его ноздри, такой слабый, что его почти и не было вовсе,  но  Лок  сознавал,
что запах этот, вероятно, как-то связан с Лику. Где бы он ни принюхивался  к
земле, сознание это упорно оставалось, но выследить  источник  он  никак  не
мог. Он  осмелел.  Прекратив  бесплодные  поиски  наугад,  он  подобрался  к
открытому входу в пещеру. Делая ее, люди сперва поставили торчмя две толстые
палки, а сверху уложили поперек еще  одну,  длинную.  Потом  поверх  длинной
палки навалили наклонно бессчетное множество веток,  так  что  на  прогалине
возник отлог из зеленой листвы. Всего  таких  отлогов  оказалось  три,  один
слева, другой справа, а третий меж кострищем и кустами терновника,  где  был
страж. Обрубленные концы веток были вогнаны в землю  по  кривой  черте.  Лок
пополз к концу этой черты и с осторожностью просунул голову  внутрь.  Шумное
дыхание и храп,  которые  исходили  от  лежавших  внутри,  были  громкими  и
прерывистыми. Кто-то спал так близко от лица  Лока,  что  до  спящего  легко
можно было дотянуться рукой. Спящий заворчал, рыгнул, перевернулся на бок, и
рука его вскинулась так, что ладонь задела лицо Лока.  Он  отдернулся,  весь
дрожа, потом, пригнувшись, опять подался вперед и  обнюхал  руку.  Она  была
бледная и слегка поблескивала, немощная и безобидная, как рука Мала. Но  она
была уже и длинней и отличалась особенным цветом, белизной с мертвенным, как
у гриба, отливом.
     Оставалось узкое пространство меж этой рукой и тем  местом,  где  ветки
косо вонзались в  землю.  Лок  увидал  внутри  головы  Лику,  она  была  так
ошеломительно близко  и  притом  так  далеко  спрятана,  что  он,  повинуясь
властному чувству, решительно двинулся вперед.  Он  не  знал,  каких  именно
действий это  чувство  от  него  требует,  но  знал  наверняка,  что  должен
немедленно  что-то  сделать.  Он  бесшумно   пополз   вперед   через   узкое
пространство, как змея вползает в нору. Там дыхание повеяло прямо на него, и
он окаменел. Чье-то лицо оказалось так близко от его  лица,  что  он  мог  с
легкостью дотянуться рукой. Он почувствовал  касание  необыкновенных  волос,
увидал бессмысленно удлиненную голову, похожую  на  костяной  утес,  которая
высоко вздымалась над бровями. Увидал он и тускло  поблескивающий  глаз  под
узким прищуром век, неровные волчьи зубы и почуял на своей  щеке  дыхание  с
медово-кислым  запахом.  Лок-внутренний  теперь  сопереживал  вместе  с   Фа
видение, полное ужаса, но Док-внешний был спокоен, безоглядно смел и холоден
как лед.
     Он протянул руку над спящим мужчиной и нашарил свободное  пространство,
а потом листву и землю по другую сторону. Он уверенно оперся ладонью об  это
пространство и изготовился  перемахнуть  через  спящего.  Но  мужчина  вдруг
заговорил. Слова исходили из самой глубины горла, будто языка у  него  вовсе
не было, и затрудняли дыхание. Грудь стала бурно вздыматься и  опадать.  Лок
отдернул руку и опять припал к земле. Мужчина стал колотить по листьям;  его
кулак нанес удар, и у Лока из глаз посыпались искры. Он отпрянул, а  мужчина
весь изогнулся, так что брюхо его оказалось выше  головы.  Безъязыкие  слова
извергались безостановочно, а руки лупили, путаясь средь наклоненных ветвей.
Голова мужчины повернулась к Локу, и он увидал, что  широко  открытые  глаза
глядят на него в упор, поворачиваясь вместе  с  головою,  совсем  как  глаза
старухи, когда она плавала в воде. Глаза эти глядели куда-то сквозь Лока,  и
шкура его съежилась от леденящего страха. Мужчина выгибался все круче, слова
превратились в отрывистое карканье, которое звучало все громче и  громче.  В
одном из соседних шалашей поднялся шум, раздался пронзительный женский голос
и  сразу  вопль  ужаса.  Мужчина  возле  Лока  повалился  на   бок,   потом,
пошатываясь, встал на ноги и ударил кулаком по веткам с такой силой, что они
рухнули и свалились в  кучу.  Мужчина,  все  так  же  пошатываясь,  двинулся
вперед, и его карканье перешло в крик, на который  сразу  кто-то  отозвался.
Другие мужчины ломились из пещеры с  оглушительными  воплями,  сшибая  ветки
наземь ударами кулаков. Страж из кустов  терновника,  спотыкаясь,  бродил  в
темноте и махал кулаками, пытаясь сразить неуловимую  тень.  Рядом  с  Локом
кто-то выскочил из кучи переломанных веток, смутным  взглядом  всмотрелся  в
первого из мужчин и занес над ним тяжелую палку. Внезапно прогалина, объятая
темнотой, закишела людьми, которые с пронзительными криками затеяли  свалку.
Кто-то выворачивал ногами дернины и, пиная, отшвыривал их прочь с  кострища,
после чего тусклое  зарево,  а  потом  огненные  языки  взметнулись  кверху,
осветив землю, где столпились люди, окруженные тесным кольцом деревьев.  Там
же стоял вскочивший на ноги старик,  седые  волосы  развевались  вокруг  его
головы и лица. Лок увидал и Фа, она убегала с пустыми руками.  Она  заметила
старика и круто свернула в сторону. Смутно  видный  человек  рядом  с  Локом
замахнулся толстенной палкой так устрашающе, что Лок невольно перехватил ее.
Потом он перекатывался средь беспорядочного  сплетения  рук,  ног,  зубов  и
клыков. Наконец он вырвался, а в этом сплетенье  не  прекращались  свалка  и
злобные  рыки.  Он  увидал,  как  Фа  проворно  прыгнула,  нырнула  в  кусты
терновника и скрылась за ними, увидал, как старик, являвший собою  кошмарный
вид, одни только волосы и сверкающие глаза, ударил палкой  с  утолщением  на
конце прямо по  сгрудившимся  людям.  Лок,  перепрыгивая  кусты  терновника,
увидал, как страж лезет через них напролом. Лок  упал  на  руки  и  пустился
бежать, но, когда кусты надежно укрыли его, остановился. Он видел, как страж
промчался мимо, держа наготове гнутую палку и прут, нырнул под низкую  ветку
бука и скрылся в лесу.
     Костер на прогалине теперь ярко  пылал.  Старик  стоял  возле  него,  а
остальные мужчины медленно  подымались  на  ноги.  Старик  кричал,  указывая
рукой, и тогда один из мужчин,  пошатываясь,  добрел  до  терновника,  потом
взбодрился и побежал вслед за стражем. Женщины тесно  обступили  старика,  и
средь них была девочка Танакиль, она прикрывала глаза тыльной стороной руки.
Двое мужчин прибежали  назад,  что-то  крикнули  старику  и  напролом  через
терновник ворвались на прогалину. Теперь Лок увидал, что  женщины  валят  на
костер ветки, те самые, из которых была сделала одна из пещер. Сытая женщина
тоже оказалась там, она ломала руки и вопила, а новый человечек висел у  нее
на плече. Туами что-то встревоженно втолковывал старику, указывая на лес,  а
потом на землю, где лежала голова оленя. Костер полыхал все сильней; большие
ветви вместе с листвой занимались и вспыхивали с оглушительным треском,  так
что деревья,  обступавшие  прогалину,  стали  видны  ясно,  как  днем.  Люди
сомкнулись вокруг костра, поворотясь к нему спинами и  вглядываясь  во  тьму
леса. Потом они разбежались по пещерам и проворно возвратились  назад,  неся
ветки, которые стали подкидывать в костер, и огонь  всякий  раз  разбрасывал
вокруг все больше света. Потом  люди  стали  притаскивать  цельные  звериные
шкуры и облекать в них свои тела. Сытая женщина  перестала  выть  и  кормила
грудью  нового  человечка.  Лок  видел,  как  другие   женщины   робко   его
поглаживали, что-то приговаривая, протягивали ему раковины, которые висели у
них вокруг шей, но все время оглядывались  на  темные  деревья,  обступавшие
костер. Туами и старик возбужденно переговаривались, то и  дело  кивая.  Лок
чувствовал себя в безопасности под покровом тьмы и  все  же  понимал,  каким
неодолимым могуществом обладают люди, освещенные костром. Он крикнул:
     - Где Лику? Он увидал, как люди замерли, и сжался в комок. Одна только
     девочка Танакиль завизжала и притихла, лишь  когда  сморщенная  женщина
схватила ее за руку, встряхнула и заставила смолкнуть.
     - Отдайте Лику!
     Каштан, освещенный  костром,  прислушивался,  склонив  голову  набок  и
стараясь поймать ухом, откуда донесся голос, а тем временем  подымал  гнутую
палку.
     - Где Фа?
     Палка изогнулась круче и резко распрямилась.  Через  краткое  мгновенье
что-то порхнуло в воздухе  мимо  Лока,  как  птичье  крыло;  раздался  сухой
щелчок, потом деревянный треск и  хруст.  Одна  из  женщин  ринулась  к  той
пещере, куда недавно заползал Лок, и приволокла целую охапку веток,  которую
всю сразу швырнула в костер. Темные лица людей  бесстрастно  вглядывались  в
глубь леса.
     Лок повернулся и доверился  своему  нюху.  Он  проскочил  через  тропу,
отыскал запах Фа и запах двоих мужчин, которые ее  преследовали.  Он  рысцой
побежал вперед, опустив нос к самой земле, улавливая запах,  который  должен
был помочь ему отыскать Фа. Он ощущал нестерпимое желание опять услышать  ее
голос и  прильнуть  к  ней  всем  телом.  Ускорив  бег,  он  ринулся  сквозь
предрассветную темноту, и запахи рассказывали ему, что и как произошло.  Вот
следы Фа, далеко отстоящие друг от друга, такие длинные скачки  она  делала,
пальцы ее ног оставили на земле отпечатки в форме маленьких полумесяцев.  Он
обнаружил, что теперь, вдали от костра, видит гораздо ясней, потому  что  за
деревьями уже брезжил рассвет. И опять он вспомнил  про  Лику.  Он  повернул
назад, взлетел на развилину бука  и  сквозь  ветки  поглядел  на  прогалину.
Страж, который гнался за Фа, теперь выплясывал перед новыми людьми. Потом он
начал пресмыкаться, как змея, и подполз к порушенным пещерам; там  он  встал
на ноги; потом вернулся к костру, по-волчьи щелкая зубами, так что  люди  от
него отшатнулись. Он указал рукой;  потом  изобразил  бегущее,  пригнувшееся
существо,  хлопая  руками,  как  птица  крыльями.   Он   остановился   подле
терновника, провел рукою поверх него черту в воздухе,  потом  стал  подымать
эту черту выше и выше до крон деревьев и завершил штрихом,  который  означал
недоумение. Туами что-то скороговоркой втолковывал старику. Лок  видел,  как
он опустился на колени возле самого костра, расчистил кусочек земли  и  стал
чертить по ней палкой. Лику там и в помине не было, а сытая женщина сидела в
одном из долбленых бревен, и новый человечек цеплялся за ее плечо.
     Лок спрыгнул на землю, опять отыскал след Фа и побежал по этому  следу.
Отпечатки ее стоп источали ужас, и от сострадания шкура Лока ощетинилась. Он
добежал до того места, где преследователи остановились, и сразу увидал,  как
один из них шагнул в сторону, где его ступни, лишенные пальцев, оставили  на
земле глубокие отпечатки. Увидал он и разрыв меж скачками там,
     где Фа подпрыгнула высоко вверх, а  дальше  ее  кровь,  которая  падала
крупными каплями, вела по неровной кривой от леса назад  к  болотине,  через
которую прежде было перекинуто бревно. Он пробежал  по  следу  через  густые
колючие заросли, истоптанные преследователями. Он миновал то место, где  они
остановились и повернули назад, причем не замечал терниев, которые рвали его
шкуру.  Потом  он  увидал  место,  где  ее  ноги,  совсем  как  теперь   его
собственные, погрязли в жадной трясине и  оставили  провал,  который  теперь
заливала гнилая, застоявшаяся вода. Прямо  перед  ним  расстилалось  болото,
поблескивающее  и  жуткое.  Пузыри  уже  не  всплывали  со   дна,   и   весь
взбаламученный  ил,  который   бурыми   загогулинами   поднялся   тогда   на
поверхность, уже осел, будто ничего не  случилось.  Даже  пена,  и  тина,  и
липучая лягушачья слизь отплыли поодаль и неподвижно лежали на  безжизненной
воде под грязными, нависающими ветками. Здесь  следы  и  кровь  прерывались;
здесь был запах Фа и витал ее ужас; а дальше не было ничего.
ДЕСЯТЬ
     Серый свет побелел, засеребрился, и черная вода в болотинах заблестела.
Средь тростниковых и вересковых островков заклекотала  птица.  Где-то  вдали
олень из оленей трубил и трубил. Трясина все глубже  засасывала  ноги  Лока,
погруженные уже по щиколотки, и ему пришлось махать руками,  чтоб  сохранить
равновесие. В голове у  него  было  недоумение,  а  под  недоумением  таился
глухой, тягостный голод,  который  странным  образом  спускался  по  телу  и
подступал к сердцу. Нос Лока сам собой втягивал воздух, чтоб разведать,  нет
ли поблизости какой еды, и глаза  устремлялись  то  в  одну  сторону,  то  в
другую, на трясину и густое плетение вереска. Он извернулся, подогнул пальцы
ног, вызволил ступни из трясины и шатаясь добрел до берега, где  земля  была
уже твердой. Воздух потеплел, и крошечные насекомые  трепетали  крыльцами  и
тоненько пели, издавая звук, похожий на звон в  ушах  после  сокрушительного
удара по голове. Лок встряхнулся, но тонкий, пронзительный звон не умолкал и
мучительная тяжесть угнетала сердце.
     На опушке под деревьями прятались в земле луковицы, и зеленые их ростки
лишь недавно выглянули на свет. Лок выворачивал их ногами, подносил к руке и
отправлял  в  рот.  Лок-внешний  как  бы  вовсе  и  не   хотел   этого,   но
Лок-внутренний побуждал зубы  грызть,  а  горло  вздуваться  и  глотать.  Он
вспомнил, что ему очень хочется пить, и побежал назад к болотине,  но  хлябь
изменилась неузнаваемо: теперь она устрашала, чего не было, когда  он  искал
Фа по ее запаху. Ноги его противились туда ступить.
     Лок стал медленно пригибаться. Его колени коснулись  земли,  он  уперся
руками и постепенно перенес на них тяжесть своего тела, вцепившись в землю и
напрягая все силы. Он рванулся вперед  по  палой  листве  и  сучьям,  причем
голова его вскинулась, повернулась,  глаза  боязливо  озирались,  удивленные
глаза над широко разинутым ртом. Из  этого  рта  вырвался  горестный  вопль,
протяжный и хриплый, в нем звучали боль и человечье страдание. Тонкое  пение
летучих тварей не умолкало, и водопад все так же грохотал у  подножья  горы.
Где-то вдали опять затрубил олень.
     Небо порозовело, а на вершинах деревьев нежно зеленела молодая  листва.
Почки, которые до сих пор были всего лишь зародышами, лопнули, из них  будто
высунулись пальцы, и теперь скопище  их  было  очень  густым,  если  глядеть
против света, так что можно было различить лишь толстые  ветки.  Сама  земля
содрогалась, словно напрягая все силы, чтоб выплеснуть свои  соки  вверх  по
древесным стволам. Горестный вопль Лока затих, теперь он  внимал  содроганью
земли и на время успокоился. Он упал на четвереньки, пополз, потом  принялся
выковыривать пальцами луковицы  и  жевать  их,  и  горло  его  вздувалось  и
проталкивало еду в брюхо. Жажда  опять  напомнила  о  себе,  Лок  присел  на
корточки и стал шарить вокруг себя в поисках твердой почвы у закраины  воды.
Он повис вниз головой на ветке, склоненной почти  до  самой  поверхности,  и
стал пить из темной, как агат, глади.
     Со стороны леса донеслись шаги. Лок выбрался на сушу и увидал двоих  из
новых людей, которые стремглав пробежали меж стволов, держа в  руках  гнутые
палки. Слышно было, как на прогалине громко шумят остальные;  как  стукаются
друг об друга долбленые бревна, как рубят деревья. Лок вспомнил про  Лику  и
ринулся к прогалине, добежал до кустов, поверх которых он  уже  мог  видеть,
что делают новые люди.
     - Э-эх! Э-эх! Э-эх!
     Вдруг Лок увидал внутри головы, как долбленое бревно надвинулось  носом
на берег, а потом неподвижно  замерло  на  прогалине.  Он  пополз  вперед  и
прилег. На реке уже не было больше бревен, а стало быть, они  уже  не  могли
оттуда выползти. Теперь  он  увидал  внутри  головы,  как  бревна  удаляются
обратно в реку, и это было непостижимо, но так очевидно связано с предыдущим
видением и со звуками, которые  раздавались  на  прогалине,  что  он  понял,
почему именно первое видение породило второе. Это  был  какой-то  поворот  в
мозгу, и Лок испытал гордость и скорбь и преобразился в Мала. Он тихо сказал
зарослям вереска, унизанного молодыми почками:
     - Теперь я стал Малом.
     Вдруг ему почудилось,  будто  у  него  совсем  новая  голова  и  в  ней
множество видений, средь которых он с легкостью  сможет  разобраться,  когда
только захочет. Видения слагались из серого дневного света.  Они  охватывали
ту единую нить жизни, которая неразрывно связывала его  с  Лику  и  с  новым
человечком; видения охватывали  и  новых  людей,  к  которым  Лок-внешний  и
Лок-внутренний оба безудержно стремились по зову любви, пронизанной страхом,
потому что эти люди убьют его, если смогут.
     Он увидал внутри головы, как Лику глядит нежными,  влюбленными  глазами
на Танакиль, и догадался,  как  Ха,  преодолевая  страх,  ринулся  навстречу
внезапной смерти. Он отчаянно вцепился в кустарник, а волны бурного  чувства
захлестывали и переполняли его, и тогда он вдруг завопил во всю глотку:
     - Лику! Лику!
     Люди на прогалине сразу же перестали валить  деревья,  и  вместо  стука
рубил раздался грозный протяжный треск. Прямо перед собой Лок увидал  голову
и плечи Туами, а потом это видение стремительно  сместилось  вбок,  и  целое
дерево, подминая под  себя  все  вокруг  густой  зеленой  кроной  и  кривыми
сучьями, рухнуло наземь. Когда зелень наконец  улеглась,  Лок  опять  увидал
прогалину, потому что в терновнике была брешь и через нее  ползли  долбленые
бревна. Новые люди приподымали бревна и медленно волокли все дальше  вперед.
Туами кричал, а Куст дергал гнутую палку, стараясь сорвать ее с  плеча.  Лок
убежал прочь и остановился, только когда новые люди стали казаться малютками
у самого начала тропы.
     Бревна не возвращались в реку, а ползли вверх, к  горному  склону.  Лок
попытался вызвать внутри головы другое видение,  которое  проистекло  бы  из
этого, но не сумел; а потом голова его опять стала прежней головой Лока, и в
ней была. только пустота.
     Туами рубил дерево, рассекая не ствол у  комля,  а  тонкую  верхушку  с
густо торчащими ветками. Лок сразу понял это по звуку, который  услыхал  еще
издали. Услыхал он и крик старика:
     - Э-эх! Э-эх! Э-эх!
     Бревно высунулось на тропу. Оно ехало на других  бревнах,  катилось  по
ним, а они зарывались в мягкую землю, и люди пыхтели и кричали, изнемогая от
тяжких усилий и страха. Старик, хоть сам он даже не  прикасался  к  бревнам,
усердствовал  больше  всех.  Он  суетился,  бегал,  распоряжался,  увещевал,
подражал усилиям людей и пыхтел вместе  с  ними;  его  пронзительный  птичий
голос беспрерывно порхал в воздухе. Женщины и девочка Танакиль стояли рядами
по обе стороны долбленого бревна, и  даже  сытая  женщина  подталкивала  его
сзади. В самом бревне было только одно живое существо: новый человечек стоял
на дне, ухватившись за боковину и удивленно глазея на всю эту суету.
     Туами вышел из кустов на тропу, он волок здоровенный обрубок древесного
ствола. Он положил его на землю и покатил к  бревну.  Женщины  сгрудились  у
носа, откуда пристально  глядели  глаза,  потом  рванули  кверху  и  вперед,
обрубок завертелся под бревном, и оно легко  покатилось  на  нем  по  мягкой
земле. Глаза исчезли, а Куст и Туами уже заходили сзади с  катком  поменьше,
так что бревно ни разу не коснулось земли. Всюду были непрестанное  движение
и  круговорот,  будто  пчелы  роились  вокруг  трещины  в  скале,   какая-то
неистовая, но сосредоточенная спешка. Бревно катилось по тропе,  приближаясь
к Локу, а внутри новый человечек покачивался, скакал, иногда попискивал,  но
все время глядел не отрываясь на ближайшего к нему или же на самого  бойкого
из новых людей.  А  Лику  нигде  не  было;  но  Лок,  вдруг  обретя  на  миг
способность думать, как Мал, припомнил, что позади  осталось  еще  бревно  и
много мешков.
     Если новый человечек непрерывно глазел вокруг, то Лок был весь поглощен
приближением  новых  людей,  так,  наблюдая  приливную  волну,  порой  можно
позабыть, что надо отойти подальше, покуда вода  не  захлестнет  ноги.  Лишь
когда новые люди оказались так близко, что стало видно, как каток  подминает
траву,  Лок  вспомнил,  что  люди  эти  опасны,  и  проворно  удрал  в  лес.
Остановился он, когда они исчезли из виду, но голоса их все еще были слышны.
Женщины надрывно орали, с  тяжкими  усилиями  толкая  бревно  все  вперед  и
вперед, а в голосе старика уже слышалась хрипота. Лок ощущал в себе  столько
различных чувств, что был совершенно сбит с толку. Он боялся новых людей, но
и жалел их, как пожалел бы больную  женщину.  Он  блуждал  под  деревьями  и
подбирал еду, какую удавалось найти,  а  если  не  находил  совсем  никакой,
оставался к этому безразличен. Он опять уже ничего не видел внутри головы  и
превратился лишь в бездонный омут чувств, которые невозможно было понять или
отринуть. Сперва он подумал, что причиной всему голод, и  заталкивал  в  рот
все, что только попадалось. Но вдруг он обнаружил,  что  забивает  себе  рот
молодыми скользкими веточками с кислой и несытной сердцевиной. Он совал их в
рот и проглатывал, а потом упал на четвереньки и  выблевал  веточки  все  до
единой.
     Голоса мало-помалу отдалялись, и теперь Лок слышал уже только  старика,
когда тот распоряжался или бушевал. Здесь, где лес переходил  в  болотину  и
над кустами, редкими ивами и водой открывалось небо, не было никаких  других
признаков новых людей. Лесные голуби ворковали, поглощенные любовной  игрой;
вокруг ничто не изменилось, на прежнем месте была  даже  толстая  ветка,  на
которой так недавно качалась  и  хохотала  девочка,  сплошь  покрытая  рыжей
шерстью. Все вокруг нежилось и процветало в теплом безветрии. Лок  встал  на
ноги и побрел вдоль края трясины к болотине, где  прервался  след  Фа.  Быть
Малом оказалось сладостно и тяжко. Новая голова знала, что многое  ушло  без
возврата, как уходит морская волна. Она знала,  что  страдание  приемлемо  и
переносимо, если быть терпеливым, как  терпелив  мужчина  к  язвящим  уколам
терниев, и еще она искала возможности постичь новых людей, которые совершили
все эти перемены.
     Лок обнаружил "Сходство". Сам того не ведая, он  замечал  вокруг  некое
сходство всю свою жизнь. Грибы на стволе дерева были совсем как уши, и  само
слово было то же самое, однако различалось в зависимости  от  обстоятельств,
когда его никак нельзя было приложить к слуховым отверстиям по бокам головы.
Теперь, мгновенно постигая  столь  многое,  Лок  обнаружил,  что  пользуется
сходством в качестве орудия так же  уверенно,  как  раньше  разрубал  камнем
сучья  или  мясо.  Сходство  будто  даже  могло  зажать  в  кулак  белолицых
охотников, могло перенести их в гот мир, где они были уже чем-то мыслимым, а
не произвольным, инородным и непонятным.
     Лок увидал внутри головы, как эти охотники выходят с  гнутыми  палками,
всемогущие и грозные.
     "Эти люди как голодный волк в дупле дерева". Лок  вспомнил,  как  сытая
женщина защищала нового человечка от старика, вспомнил ее смех,  вспомнил  и
мужчин, которые все дружно подымали тяжесть  и  притом  еще  улыбались  друг
другу. "Эти люди как мед, что сочится из щели в скале".
     Он вспомнил играющую Танакиль, ее ловкие пальцы, ее  смех  и  ее  удары
палкой.
     "Эти люди как мед в округлых камнях, новый мед, который пахнет  смертью
и жгучим огнем костра".
     Стоило этим  людям  только  шевельнуть  руками,  и  они  заполнили  всю
пустоту, какая образовалась после исчезновения прежних людей.
     "Они как река и водопад, они люди, которые вышли  из  водопада:  против
них не устоит никто и ничто".
     Лок вспомнил, как бесконечно велико было их терпение,  вспомнил  Туами,
который сделал оленя из цветной земли.
     "Они как Оа".
     В голове у Лока возникла путаница и наступила темнота; а лотом он опять
стал прежним Локом и бесцельно бродил близ болотин, и к нему вернулся голод,
утолить который не могла никакая еда. Он слышал, как новые люди пробежали по
тропе на прогалину, где лежало второе бревно, теперь они  не  разговаривали,
но выдали себя стуком и шорохом шагов. Видение, яркое, как проблеск  зимнего
солнца, вспыхнуло в голове у Лока, но ушло, прежде чем он успел как  следует
его разглядеть. Он остановился, вскинув голову и раздувая  ноздри.  Уши  его
уловили звуки хлопотливой жизни, отторгли шум  новых  людей,  и  тогда  ясно
стали слышны болотные куропатки, которые  яростно  рассекали  воду  гладкими
грудками. Они приближались  с  разных  сторон,  потом  увидали  Лока,  круто
свернули и дружно устремились вправо.  Вслед  за  ними  прошмыгнула  водяная
крыса, задрав нос и рывками рассекая воду. Из вересковых  зарослей,  которые
островками были разбросаны по болотинам, донеслись плеск, шелест и хлюпанье.
Лок отбежал подальше, но сразу же вернулся. Он пробрался по трясине и  начал
осторожно раздвигать густое плетение веток,  которые  мешали  видеть.  Плеск
смолк, и лишь поднятая недавно рябь лизала кустарник, затопляя  следы  Лока.
Он принюхался, втягивая носом воздух, и полез напролом  через  кусты.  Потом
прошел по воде три шага и стал увязать в трясине. Опять  раздался  плеск,  и
Лок, смеясь и что-то приговаривая, как во  хмелю,  пошел  туда.  Лок-внешний
ощетинился от холодного  прикосновения  к  его  бедрам  и  невидимой  хватки
трясины, в которой все глубже увязали ноги. Ощущение тяжести и голода росло,
превратилось  в  густое  облако  и  окутало  его  целиком,  облако,  которое
пламенело под солнцем. А потом тяжесть исчезла,  появилась  легкость,  и  он
начал смеяться и приговаривать, как медовые люди, смеялся и смаргивал с глаз
воду. И вспыхнуло яркое видение.
     - Я здесь! Я иду!
     - Лок! Лок!
     Руки Фа были воздеты, кулаки стиснуты, зубы сжаты, она пригнулась  и  с
отчаянными усилиями брела через воду. Вода все еще  доходила  им  до  бедер,
когда они прильнули друг к другу и неуклюже поплелись к берегу. Еще до того,
как они вывязили ноги из чавкающей трясины, Лок уже смеялся и говорил:
     - Плохо быть одному. Очень плохо быть одному.  Фа,  опираясь  на  него,
едва тащилась.
     - Мне больно. Это сделал тот мужчина своей палкой с камнем на конце.
     Лок осторожно коснулся ее ляжки. Рана  уже  не  кровоточила,  и  только
черная корка лежала поверху, как пересохший язык.
     - Плохо быть одному...
     - Когда тот мужчина ударил меня, я убежала в воду.
     - Вода страшная.
     - Лучше вода, чем новые люди.
     Фа убрала руку с его плеча, и они присели под большим буком. Новые люди
возвращались с прогалины и тащили  второе  долбленое  бревно.  На  ходу  они
пыхтели и всхлипывали. Двое охотников, которые ушли вперед, теперь встречали
остальных криками с каменистого склона горы.
     Фа вытянула раненую ногу.
     - Я ела яйца, и тростник, и лягушачью слизь. Лок заметил, что руки  его
невольно тянутся к ней и касаются ее тела. Она взглянула на него  с  мрачной
усмешкой. Он вспомнил ту  мгновенную  связь,  благодаря  которой  отрывочные
видения становились ясными как день.
     - Теперь Мал - это я. Тяжко быть Малом.
     - Тяжко быть женщиной.
     - Новые люди как волк и как мед, как прокисший мед и как река.
     - Они как огонь в лесу.
     Вдруг в голове у  Лока  появилось  видение,  оно  всплыло  из  каких-то
неведомых ему глубин. На миг ему показалось, будто  видение  существует  вне
его и весь мир вдруг изменился. Сам он нисколько не вырос, остался таким же,
каким был всегда, но  все  вокруг  внезапно  и  резко  увеличилось.  Деревья
сделались высотой с гору. И он уже не стоял на земле, а  скакал,  вцепившись
руками и ногами в гнедую, с рыжиной, шерсть, покрывавшую чью-то спину. Перед
ним была голова, и хотя он не мог видеть лица, но  это  было  лицо  Мала,  а
впереди бежала Фа небывалого роста.  Деревья  над  ними  взметывали  к  небу
огненные языки и грозно овевали Лока жгучим  дыханием.  Надо  было  отчаянно
спешить, и шкура опять стала тесной - от ужаса.
     - Теперь все совсем как  в  ту  пору,  когда  огонь  убежал  и  пожирал
деревья.
     Звуки, которые издавали люди и толкаемые ими бревна,
     слышались в отдалении. Убежавшие вперед с громким топотом  возвратились
по тропе на прогалину.. Потом на мгновение зазвучала  птичья  речь  и  сразу
смолкла. Шаги протопотали вспять по тропе и затихли. Фа и Лок встали на ноги
и пошли к тропе. Они не обмолвились ни  единым  словом,  но  в  их  кружной,
осторожной побежке содержался тот смысл, что нельзя так вот просто  оставить
новых людей. Пусть они были ужасны, как огонь или река, но они  влекли,  как
мед или мясо. Тропа тоже изменилась, как и все, к  чему  прикоснулись  новые
люди. Земля была истерзана и разбросана, катки  выдавили,  а  потом  укатали
достаточно широкий путь для Лока и Фа да и еще для кого-нибудь, чтоб  пройти
в ряд плечом к плечу.
     - Они катили свои  долбленые  бревна  поверх  толстых  сучьев,  которые
крутились. Новый человечек был внутри одного бревна.
     А Лику будет внутри другого.
     Фа скорбно поглядела ему в лицо. Потом указала на след,  тянувшийся  по
гладко у катанной земле.
     - Они прошли через нас, как долбленое бревно. Они как зима.
     Прежнее щемящее чувство опять переполнило Лока:  но  сейчас,  когда  Фа
стояла перед ним, эту тяжесть можно было вынести.
     - Теперь остались только Фа, и Лок, и новый, и Лику.
     Потом она стала молча глядеть на него. Она протянула  ему  руку,  и  он
взял. Она открыла рот, намереваясь заговорить, но не издала ни звука. Только
дернулась всем телом, а потом ее  стала  бить  дрожь.  Лок  видел,  как  она
совладала с дрожью, будто вьюжным утром уходила из  уютной  пещеры.  Наконец
она отдернула руку. - Пойдем!
     Костер еще тлел, окруженный широкой каймой золы. Ветки с  шалашей  были
сорваны,  хотя  опорные  палки  еще  торчали.  А  земля  на  прогалине  была
разворочена, будто здесь промчалось ; целое стадо рогатых  тварей,  спасаясь
от хищников. Лок подобрался к краю прогалины,  а  Фа  держалась  позади.  Он
медленно обошел прогалину. Посередине были рисунки и приношения.
     Фа увидала их и вслед за Локом приблизилась с опаской, они  обошли  это
место вокруг, озираясь, насторожив уши, чтоб издалека заслышать новых людей,
если они вернутся. Рисунки были испорчены огнем, а оленья голова все так  же
непроницаемо, в упор глядела на Лока. Это был уже  новый  олень,  гладкий  и
нарядный по весне, а сверху поперек  лежал  кто-то  еще.  Этот  верхний  был
красного цвета, он широко раскинул огромные руки и  ноги,  а  лицо  смотрело
вверх на Лока.  свирепое  и  бессмысленное,  потому  что  вместо  глаз  были
скатанные белые камни. Волосы на голове, вставшие дыбом,  торчали  в  разные
стороны, будто этот человек совершал какую-то зверскую  жестокость,  а  тело
было проткнуто насквозь длинной палкой, и ее острый  конец,  расщепленный  и
обмотанный куском меха, глубоко загнан в  оленью  тушу.  Люди  попятились  в
благоговейном ужасе, ведь они сроду такого не видали. Потом они вернулись  и
робко  подступили  к  приношениям.   Цельная   оленья   ляжка,   сырая,   но
обескровленная, висела на палке, и камень с  медовым  напитком  стоял  возле
глазеющей головы. Изнутри исторгался запах меда, как дым и огонь из  костра.
Фа дотронулась до мяса, оно резко качнулось, и она  быстро  отдернула  руку.
Лок еще раз обошел тело, лежавшее поверх оленя,  стараясь  не  наступить  на
раскинутые руки и ноги, и медленно протянул руку. Еще мгновенье, и оба стали
терзать приношение, раздирая мышцы в лохмотья и заталкивая сырое мясо в рот.
Остановились они, только когда насытились настолько,  что  их  туго  набитые
животы готовы были лопнуть, а с  палки  теперь  свисала  на  кожаной  полосе
блестящая, добела обглоданная кость.
     Наконец Лок отвалился и вытер руки о ляжки. Все так  же  не  сказав  ни
слова, двое повернулись друг к другу и присели  на  корточки  возле  сосуда.
Вдали, на склоне, который подымался к уступу, они заслышали голос старика:
     - Э-эх! Э-эх! Э-эх!
     Из открытой горловины сосуда шел густой дух. На закраине  сидела  муха,
неподвижно, как  бы  в  задумчивости,  но,  едва  Лок  приблизил  губы,  она
почувствовала его дыхание, затрепетала крылышками, взлетела и сразу же  села
опять.
     Фа взяла Лока за руку:
     - Не трогай этого.
     Но Лок уже почти коснулся  сосуда  губами,  ноздри  его  раздувались  и
трепетали. Он сказал хрипло:
     - Мед.
     И тут же припал к горловине, погрузил туда губы и стал пить.
     Прокисший мед опалил ему рот и язык, так что он опрокинулся назад, а Фа
пустилась бежать прочь мимо кострища. Потом она остановилась, глядя на  Лока
со страхом, а он отплевался и опять пополз  к  желанному  сосуду  с  медовым
духом. Там он опять осторожно припал к горловине и  потянул  напиток.  Потом
причмокнул губами и хлебнул еще. Блаженствуя, сел на землю и засмеялся ей  в
лицо:
     - Пей.
     Нерешительно наклонилась она над горловиной и  сунула  язык  в  жгучее,
сладостное зелье. Вдруг Лок рухнул  на  колени,  подался  вперед  и,  что-то
приговаривая, оттолкнул ее  так  грубо,  что  она  удивилась  и  присела  на
корточки, облизывая губы и отплевываясь. Лок уткнулся в сосуд и глотнул  три
раза кряду; но на третий раз он уже не добрался до поверхности меда, напиток
ускользнул от него, так что  он  всосал  только  воздух,  поперхнулся  им  и
оглушительно,  взахлеб,  закашлялся.  Потом  он  стал  кататься  по   земле,
мучительно пытаясь отдышаться. Фа  тщетно  попробовала  добыть  мед  языком,
после чего стала горько попрекать Лока. Умолкнув,  она  постояла  мгновение,
потом взяла сосуд и поднесла ко рту, в точности как это делали  новые  люди.
Лок,  глядя  на  ее  лицо,  прильнувшее  к  камню,  засмеялся  и  попробовал
втолковать ей, какой смешной у нее вид. Все ж он вовремя вспомнил  про  мед,
вскочил на ноги и хотел оторвать от ее лица каменный сосуд.  Но  сосуд  этот
будто застрял, прилип, и, когда Лок рванул его вниз, ее лицо  тоже  поникло.
Потом они тягали сосуд, каждый в свою сторону, и орали друг  на  друга.  Лок
услыхал свой собственный  голос,  пронзительный,  громкий  и  неистовый.  Он
отпустил  камень,  прислушиваясь  к  этому  новому  своему  голосу,   и   Фа
откачнулась вместе с сосудом. Тут Лок увидал, что деревья  плывут  медленно,
очень медленно, в сторону и кверху. Внутри его головы возникло  великолепное
видение, которое все поставило на свое место, и он попытался рассказать  про
это Фа, но она даже и слушать не желала. Потом  пришла  полная  пустота,  он
только видел внутри головы, что уже глядел на это  прежде,  и  его  охватила
неистовая злоба. Он настиг это видение голосом и услыхал себя,  отторженного
от Лока-внутреннего, услыхал, что смеется  и  крякает,  как  утка.  Но  одно
главное слово было изначальным истоком  видения,  хотя  само  видение  ушло,
мгновенно исчезло. Лок  постарался  удержать  хотя  бы  слово.  Он  перестал
смеяться и с особенной торжественностью обратился к Фа, которая все  стояла,
припав лицом к каменному сосуду.
     - Бревно! - сказал он. - Бревно!
     Потом он вспомнил про мед и в негодовании рванул сосуд из рук  Фа.  Над
горловиной сразу же всплыл ее багровый лик" она засмеялась и заговорила. Лок
держал сосуд в точности так, как его совсем недавно держали  новые  люди,  и
мед тек ему на грудь. Он откинулся назад, изогнулся,  и  вот  уже  его  лицо
оказалось под сосудом и он исхитрился подставить рот  прямо  под  струю.  Фа
заливалась  звонким  смехом.  Она  упала  на  землю,  перекатилась  и  легла
навзничь, взбрыкивая ногами. Лок и медовый огонь, который пылал в его нутре,
неуклюже откликнулись на этот зов. Потом оба вспомнили  про  сосуд  и  опять
тянули каждый к себе и ссорились. Фа удалось отхлебнуть глоток, но мед,  как
оказалось, загустел и уже никак не хотел течь. Лок  выхватил  у  нее  сосуд,
тряхнул его, стукнул по нему кулаком, закричал, но меду внутри  не  осталось
ни капли. Тогда Лок в ярости грохнул сосуд оземь, и  он  раскололся  надвое,
будто в издевательской ухмылке. Лок и Фа набросились на черепки, прильнули к
ним, вылизывали и переворачивали, отыскивая,  куда  же  подевался  мед.  Рев
водопада захлестывал прогалину у Лока внутри головы. А деревья все  ускоряли
бег. Он проворно вскочил на ноги и сразу обнаружил, что земля так же опасна,
как бревно. Он стукнул по пробегавшему дереву, чтоб его остановить, но через
миг  уже  лежал  на  спине,  и  небо  стремительно  вращалось  над  ним.  Он
перевернулся и встал, сперва оторвав от земли  крестец  и  покачиваясь,  как
новый человечек. А Фа,' как бабочка с  опаленными  крылышками,  все  ползала
вокруг кострища, густо усеянного золой. Она бормотала что-то  невнятное  про
гиен. Лок вдруг почувствовал, что сила новых людей влилась в него.  Он  стал
одним из них и был теперь всемогущ. На прогалине оставалось еще много  веток
и несгоревших бревен. Лок подбежал к бревну, которое лежало сбоку,  и  велел
ему ползти. Он закричал:
     - Э-эх! Э-эх! Э-эх!
     Бревно скользило, как и деревья, только  уж  очень  медленно.  Лок  все
кричал, но бревно не убыстряло движения. Тогда он схватил ветку и стал  бить
ею бревно, еще и еще, как Танакиль била Лику. Внутри головы он увидал  людей
по бокам бревна, они волокли его, разинув  рты.  Он  закричал  на  них,  как
кричал старик.
     Фа проползла мимо. Двигалась  она  медленно,  неспешно,  как  бревно  и
деревья.  Лок  с  неистовым  воплем  обрушил  палку  на  ее  крестец,  конец
отломился,  улетел  прочь  и  заскакал  меж  деревьев.  Фа   взвизгнула   и,
пошатываясь, встала на ноги, так что Лок,  который  норовил  ударить  опять,
промахнулся. Она повернулась, и теперь они стояли лицом к лицу и кричали,  а
деревья все скользили мимо. Лок увидал, как  ее  правая  грудь  колыхнулась,
рука поднялась, раскрытая ладонь повисла в воздухе, и ладонь эта теперь была
важна, потому что в любой миг могла  стать  чем-то  таким,  чему  он  должен
повиноваться. Потом щеку его поразила молния,  которая  своим  ослепительным
блеском залила весь мир,  земля  вздыбилась  и  нанесла  ему  в  правый  бок
сокрушительный удар. Он привалился к этой стоячей земле, а щека его меж  тем
открывалась и закрывалась, и оттуда извергалось пламя. Фа теперь лежала и то
отдалялась, то приближалась вплотную. Потом она  тянула  его  то  вверх,  то
вниз, а он цеплялся за нее, и вот уж под ногами опять  была  твердая  почва.
Оба плакали и смеялись, а водопад ревел прямо на прогалине, и  встопорщенная
верхушка мертвого дерева вздымалась к самому  небу,  но  не  уменьшалась,  а
становилась  все  огромней.  Лок  испугался,  ощущая  себя  отторгнутым,  он
чувствовал, как хорошо было бы оказаться рядом с Фа.  Он  изгнал  из  головы
непривычную странность и сонливость; потом  стал  высматривать  Фа,  пытался
настичь ее лицо, которое отдалялось, как дерево со встопорщенной  верхушкой.
Остальные деревья все скользили беспрерывно, будто они всегда именно  так  и
делали.
     Лок заговорил с Фа сквозь мутные туманы:
     - Я из новых людей. При этом он  сам  даже  подскочил.  Потом  двинулся
через  прогалину  враскачку,  медленной  походкой,  свойственной,   по   его
представлению, новым людям. Вдруг он увидал внутри  головы,  что  Фа  должна
отрезать ему палец. Тогда он побрел наугад по прогалине,  чтоб  найти  Фа  и
сказать про это. Нашел он ее за деревом близко от реки,  и  ее  тошнило.  Он
рассказал ей про старуху  в  воде,  но  она  не  обратила  на  это  никакого
внимания, тогда он вернулся к осколкам сосуда  и  вылизал  последние  потеки
меда. Человек на земле теперь оказался стариком, и Лок сказал ему, что новых
людей стало больше. Потом он  почувствовал  неодолимую  усталость,  так  что
земля показалась мягкой, а внутри головы все кружились и кружились  видения.
Он объяснил лежащему, что теперь Лок должен вернуться на отлог,  но  тут  же
вспомнил, хотя у него кружилась голова, что отлога больше нет. Он заголосил,
громко и непроизвольно, потому что горевать было сладостно. Оказалось,  что,
когда он глядит на деревья,  они  ускользают  в  разные  стороны,  и  только
крайним усилием можно заставить их опять сойтись, но  сделать  такое  усилие
ему не дано. Внезапно вокруг не  стало  ничего,  кроме  солнечного  света  и
воркования голубей сквозь однообразный  гул  водопада.  Лок  опрокинулся  на
спину,  широко  открытыми  глазами  разглядывая   странный   узор,   который
образовывали двоящиеся ветки, оттененные ясным небом. Глаза  закрылись  сами
собой, и он, будто сорвавшись с утеса, обрушился в сон.
ОДИННАДЦАТЬ
     Фа трясла его:
     - Они уходят.
     Руки, но не руки Фа, стискивали ему голову, причиняя  жгучую  боль.  Он
застонал и покатился по земле,  чтоб  вырваться  из  этих  рук,  но  они  не
разжимались, давили все сильней,  покуда  не  вогнали  боль  глубоко  внутрь
головы.
     - Новые люди уходят. Они тащат свои долбленые бревна вверх по склону на
уступ.
     Лок открыл глаза и взвизгнул от палящей боли, ему  показалось,  что  он
глядит прямо  на  солнце.  Вода  хлынула  у  него  из  глаз  и  ослепительно
засверкала меж веками. Фа затрясла его опять.  Он  нащупал  землю  руками  и
ногами, понемногу приподнялся. Желудок свела судорога, и вдруг его стошнило.
Желудок жил сам по себе; он собрался в тугой  узел,  не  хотел  терпеть  это
зловещее медовое зелье и исторгнул его вон. Фа взяла Лока за плечо.
     - Мой живот тоже болел.
     Лок опять перевернулся и с трудом сел, не открывая глаз. На одной  щеке
он чувствовал палящие лучи солнца.
     - Они уходят. Мы должны забрать нового.
     Лок мучительным усилием  разомкнул  глаза,  осторожно  поглядел  сквозь
слипающиеся веки, желая увидать, что же творится в  мире.  Теперь  там  было
светлей. Земля и деревья состояли из ничего, имея только цвет, и так  сильно
раскачивались, что Лок опять закрыл глаза.
     - Мне плохо.
     Фа промолчала в ответ. А Лок обнаружил, что  руки,  которые  стискивали
его голову, теперь давят изнутри с такой силой, что кровь разрывает мозг. Он
открыл глаза, моргнул, и мир сделался чуть устойчивей.  Ослепительные  цвета
все еще оставались, но они уже не колыхались больше. Прямо перед его глазами
земля была жирного коричневого и алого цвета, деревья стали  серебристыми  и
зелеными, а ветки полыхали зеленым пламенем. Лок  сидел,  моргая,  чувствуя,
как по его лицу растекается нежность, а Фа все говорила:
     - Мне было плохо, и я не могла тебя разбудить. Тогда я пошла  поглядеть
на новых людей. Их долбленые бревна поднялись уже высоко  по  склону.  Новые
люди боялись. Они стояли и двигались  так,  как  это  делают  люди,  которые
боятся. Они волокли, и потели, и все время оглядывались на лес.  Но  в  лесу
нету никакой опасности. Они просто боятся воздуха, а в воздухе нету  ничего.
Теперь мы должны отнять нового.
     Лок с обоих боков уперся руками в землю. Небо  сверкало  голубизной,  и
весь мир сиял ослепительно яркими красками, но все же  оставался  тем  самым
миром, который он всегда знал.
     - Мы должны отнять Лику. Фа вскочила на ноги и обежала прогалину. Потом
вернулась и поглядела на Лока. Он опасливо встал.
     - Фа говорит - сделай так!
     Лок покорно ждал. Мал ушел из его головы.
     - Я вижу так. Лок подымается по тропе за  утесом,  где  новые  люди  не
могут его увидать. Фа идет кружным путем и взбирается  на  гору  выше  новых
людей. Они станут догонять.  Мужчины  станут  догонять.  Тогда  Лок  отнимет
нового у сытой женщины и убежит с ним.
     Она крепко стиснула плечи Лока и с мольбой поглядела ему прямо в лицо.
     - А потом опять будет огонь. И у меня будут дети.
     И Лок увидал все это внутри головы.
     - Я сделаю так, - сказал он с твердостью, - а когда увижу Лику,  отниму
ее тоже.
     На лице Фа, уже не в первый раз, мелькнуло что-то такое, чего он  никак
не мог понять.
     Они разошлись в разные стороны у подножья горы, там, где кустарник  еще
скрывал их от новых людей. Лок подался вправо,  а  Фа  пробежала  по  лесной
опушке, чтоб обогнуть склон кружным путем. Лок оглянулся и увидал, что  она,
как рыжая белка, бежит  почти  все  время  на  четвереньках  под  прикрытием
деревьев. Потом он  стал  взбираться  вверх,  прислушиваясь  к  голосам.  Он
добрался до тропы над рекой, и водопад ревел уже впереди. Водопад теперь был
многоводен, как никогда. Грохот, который доносился снизу, из ущелья,  звучал
особенно гулко, и дымная  пелена  широко  раскинулась  над  островом.  Гривы
падающей воды разметывались на пряди млечного цвета,  обволакивались  пенным
налетом, едва отличимым от скачущей струи и  тумана,  который  подымался  ей
вперекор. На острове, у дальнего берега, Лок видел большие деревья  во  всем
великолепии весенней листвы.  Они  то  как  бы  ныряли  в  струю,  то  опять
вздымались над нею,  трепеща  и  клонясь  к  реке  под  напором  течения,  и
колыхались, будто великанья рука сотрясала  их  комли.  Но  на  этом  берегу
острова деревьев не было совсем:  только  неиссякаемое  изобилие  сверкающей
воды,  да  еще  будто  жирное  молоко  низвергалось  в  грохот  и  в  белый,
наплывающий дым.
     Потом сквозь этот оглушительный грохот воды Лок заслышал  голоса  новых
людей. Они были справа, скрытые отрогом, за которым была  падь,  где  висела
ледяная  женщина.  Лок  остановился  и  услыхал,  как  новые  люди  визгливо
перекликаются.
     Здесь, где все было так знакомо, где средь  скал  еще  хранилось  живое
прошлое его людей, он с новой силой испытал приступ отчаянья.  Мед  не  убил
это отчаянье, а лишь усыпил на время, а теперь оно пробудилось и  стало  еще
пронзительней. Лок застонал, терзаемый  пустотой,  и  почувствовал  огромную
нежность к Фа, пробиравшейся по другой стороне склона. А где-то средь  новых
людей была Лику, и у него возникла настоятельная потребность, чтоб обе  были
рядом или хотя бы одна их них. Он стал взбираться к пади, где висела ледяная
женщина, и голоса новых людей приблизились, зазвучали громче. Вскоре он  уже
залег на краю утеса, глядя поверх полоски земли шириной с ладонь, где  росла
чахлая трава да кое-где низкорослый кустарник.
     Новые люди еще раз показали ему свои удивительные штуки. Они  совершали
какие-то бессмысленные действия над бревнами. Некоторые были  заклинены  меж
скал, на них поперек лежали другие. Разрытая полоса  земли  на  склоне  вела
прямиком к уступу, и Лок понял, что одно долбленое бревно уже на  отлоге.  А
то, с которым новые люди возились теперь, было направлено  вверх  по  склону
меж заклиненными бревнами. От него  тянулись  полосы  толстой  и  скрученной
кожи. Под задним концом долбленого бревна на каменном выступе  лежал  ствол,
заклиненный поперек,  причем  ближний  конец  гнулся  под  тяжестью  валуна,
который норовил скатиться вниз. Едва Лок успел все это оглядеть, он  увидал,
как старик рванул кожаную  полосу  и  освободил  валун.  Валун  сорвался  со
ствола,  который  дернулся  и  покатился  со  склона,  а  долбленое   бревно
скользнуло в противоположную сторону,  наверх.  Валун  сделал  свое  дело  и
теперь с грохотом спешил укрыться в лесу. Туами поспешно втиснул камень  под
задний конец долбленого бревна, а  люди  кричали.  Наверху,  меж  бревном  и
уступом, не было больше валунов, и теперь  вместо  них  пришлось  поработать
самим людям. Они подхватили и приподняли бревно. Старик стоял рядом, и с его
правой руки свисала дохлая змея. Он закричал: "Э-эх!"-и люди дружно  налегли
на бревно, а лица их исказились от тяжкого усилия. Старик замахнулся змеей и
хлестнул, ею по дрожащим спинам. Бревно поползло вверх.
     Немного погодя Лок увидал и всех  остальных  людей.  Сытая  женщина  не
волокла бревно. Она стояла поодаль, меж Локом и этим бревном, держа на руках
нового человечка. Теперь Лок понял, что значили  слова  Фа  о  боязни  новых
людей, потому что сытая женщина все время озиралась  и  лицо  ее  было  даже
бледней, чем тогда, на прогалине. Танакиль стояла тут же, у нее под защитой,
и поэтому была видна не вся. Лок вдруг будто  прозрел  и  ясно  увидал,  как
страх подстегивает и направляет неистовые усилия, с которыми  люди  подымали
бревно. Они покорялись дохлой змее, и она как бы извлекала из их тел, и  без
того тощих, силу, неподвластную им самим. В напряженных  движениях  Туами  и
визгливых  криках  старика  была  исступленная  торопливость.  Они,  пятясь,
отступали вверх по склону, будто их  преследовали  большие  коты,  ощерившие
свои смертоносные клыки, будто  сама  река  хлынула  в  гору  и  грозила  их
поглотить. Но река оставалась в своем ложе, и на склоне не  было  ни  единой
живой твари, кроме новых людей.
     - Они боятся воздуха.
     Хвощ завопил, отпрянул, и мгновенно Туами  привалил  большой  камень  к
заднему концу бревна. Люди сгрудились вокруг Хвоща и  загомонили,  а  старик
размахивал змеей. Туами  указывал  вверх,  на  крутой  бок  горы.  Вдруг  он
пригнулся, и камень со стуком ударил в долбленое  бревно.  Гомон  перешел  в
пронзительный визг. Туами, напрягая все силы, один удерживал бревно  кожаной
полосой, не давая ему опрокинуться на бок. Он обмотал полосу вокруг скалы, и
тогда люди, стоя в ряд,  разом  повернулись  к  горе.  Высоко  над  ними  на
каменистом откосе металась Фа. Лок увидал, как она размахнулась, и еще  один
камень просвистел меж стоящими в ряд людьми. Мужчины сгибали  свои  палки  и
вдруг отпускали, давая им разогнуться. Лок видел, как прутья полетели вверх,
на гору, но замедлили полет, не досягнув Фа, и вернулись назад.  Еще  камень
ударил в скалу подле бревна, и сытая женщина побежала к  утесу,  на  котором
затаился Лок. Потом она остановилась и обернулась  назад,  но  Танакиль  уже
подбежала к самому краю утеса. Она увидала Лока и завизжала. Лок  вскочил  и
успел схватить ее, прежде  чем  сытая  женщина  повернулась  к  нему  опять.
Стиснув тонкую руку Танакиль, он торопливо заговорил с нею:
     - Где Лику? Скажи, где Лику?
     Услыхав  имя  Лику,  Танакиль  стала  вырываться   и   визжать,   будто
провалилась в глубокую воду. Сытая женщина тоже визжала, а  новый  человечек
вскарабкался к ней на плечо. Старик уже подбегал вдоль края утеса. Хвощ тоже
мчался от бревен. Он ринулся прямо на Лока, ощерив зубы. Визги и оскал зубов
вселили в Лока невыносимый ужас. Он отпустил Танакиль так внезапно, что  она
упала. Падая, она задела ногой колено  Хвоща  в  тот  самый  миг,  когда  он
прыгнул на Лока. С глухим рычанием он перелетел в воздухе  мимо  Лока  через
утес. Потом скользнул над скатом, не касаясь поверхности, и исчез, не  успев
даже вскрикнуть. Старик метнул в Лока длинную палку, но Лок заметил на конце
острый камешек и успел  уклониться.  Потом  он  бегом  промчался  меж  сытой
женщиной,  широко  разинувшей  рот,  и  Танакиль,  распластанной  на  спине.
Мужчины, которые только что посылали прутья в Фа,  разом  повернулись  и  не
спускали с Лока глаз. А он уже во весь дух несся поперек склона. Добежав  до
кожаной полосы, которая удерживала бревно, он  ринулся  прямо  через  нее  и
сильно ободрал голень,  зато  кожаная  полоса  лопнула.  Бревно  заскользило
назад, вниз. Теперь люди следили уже не за Локом, а за бревном, и он на бегу
повернул голову, чтоб увидать, на что они смотрят. Оно взяло разгон на  двух
катках, и теперь не нуждалось в них больше. Потом оторвалось  от  склона  на
крутизне и полетело в воздухе. Конец его врезался в острую верхушку скалы, и
оно раскололось на две половины по всей длине. Обе половины полетели  дальше
порознь, беспрерывно вращаясь, и вломились в лесную  чащу.  Лок  скатился  в
падь, и новые люди стали уже не видны.
     Фа прыгала наверху, над падью, и он рванулся к ней  из  последних  сил.
Мужчины приближались, петляя меж скал и держа наготове гнутые палки, но  ему
удалось их опередить. Он и Фа хотели уже  лезть  дальше,  но  мужчины  вдруг
остановились - потому что старик закричал на них. Хоть и  не  понимая  слов,
Лок угадал смысл его движений. Мужчины побежали вниз  и  вскоре  исчезли  из
виду.
     Фа щерила зубы. Она пошла прямо на Лока, угрожающе размахивая руками  и
все еще сжимая в кулаке острый камень.
     - Почему ты не схватил нового?
     Лок, защищаясь, выставил перед собой ладони.
     - Я  спрашивал  про  Лику.  Спрашивал  у  Танакиль.  Руки  Фа  медленно
опустились.
     - Пойдем!
     Солнце склонялось к  закату,  и  над  долиной  стремительно  мельтешили
золотые и алые блики - Фа вела Лока на утес, который возвышался над отлогом,
и оба они видели,  как  новые  люди  торопливо  снуют  по  уступу.  Они  уже
доволокли долбленое бревно до той оконечности уступа, которая была  выше  по
реке, и теперь пытались проволочить его через завал  из  древесных  стволов,
который возник в том месте, где Фа и Лок перебирались на остров. Новые  люди
заставили долбленое бревно сползти с уступа, и  оно  лежало  на  воде  средь
других бревен. Мужчины ворочали  древесные  стволы,  силясь  оттащить  их  к
другому "краю скалы, где они окажутся  во  власти  водопада.  Фа  бегала  по
каменистому склону.
     - Они возьмут с собой нашего нового.
     Она быстро спустилась по крутизне, как солнце спускалось в долину. Горы
теперь сплошь залило красное  зарево,  и  ледяные  женщины  воспылали  ярким
огнем. Вдруг Лок закричал, и Фа остановилась, глядя вниз, на воду. К  завалу
подплывало целое дерево,  не  какой-нибудь  тонкий  ствол  или  расщепленный
обломок, а огромное дерево из дальнего, невидимого отсюда  леса.  Оно  плыло
вдоль берега по эту сторону долины,  огромное  скопище  веток  и  побегов  с
распускающимися  почками,  неохватный,  погруженный  до  половины  ствол   и
простертые над водой корни, на которые налипло столько  земли,  что  из  нее
можно было бы сделать очаг для всех людей  в  мире.  Когда  оно  показалось,
старик стал вопить и приплясывать. Женщины подняли головы от мешков, которые
они с осторожностью спускали в долбленое бревно,  а  мужчины  полезли  назад
через завал. Корни долбанули по завалу,  и  разломанные  бревна  взлетели  в
воздух или медленно встали торчком. Они запутались средь корней и повисли на
них. Дерево остановилось, потом стало разворачиваться,  покуда  не  прилегло
боком возле утеса над уступом. Теперь меж долбленым бревном и  чистой  водой
беспорядочно и густо перепутались бревна, будто чащоба, образованная кустами
терновника. Завал превратился в неодолимую преграду.
     Старик перестал кричать. Он подбежал к  одному  из  мешков  и  принялся
торопливо его развязывать. Он что-то крикнул Туами, который бегом  тащил  за
руку Танакиль. Они стремительно приближались вдоль уступа.
     - Скорей!
     Фа помчалась вниз по склону туда, где был проход на уступ и  на  отлог.
Она крикнула Локу на бегу:
     - Мы возьмем Танакиль! Тогда они отдадут нового! Все вокруг изменилось.
Цвета, насыщавшие мир,  когда  Лок  очнулся  от  сна,  в  который  впал  под
действием меда, стали еще ярче, еще сочней. Казалось, Лок  мчался  и  прыгал
сквозь целое море багрового воздуха, а тени от скал были розовые и лиловые.
     Он спрыгнул на склон.
     Оба остановились у прохода перед уступом и присели  на  корточки.  Река
катила алую воду, и на поверхности сверкали золотые  блики.  Горы  за  рекой
обволокла темнота, до того плотная,  что  Локу  пришлось  очень  внимательно
присмотреться, только тогда он разглядел, что темнота эта отливает  синевой.
Завал, и дерево, и усердно работающие люди казались совсем черными. Но уступ
и отлог все еще были залиты ярким багровым светом. Олень  опять  выплясывал,
теперь уже по земляному откосу, который вел на  отлог,  оборотясь  к  правой
впадине в утесе, подле которой умер Мал. Он тоже казался черным  в  огненном
зареве заходящего солнца  и,  двигаясь,  разметывал  длинные  лучи,  которые
слепили глаза. Туами орудовал на отлоге, раскрашивая  что-то  стоящее  подле
утеса, меж двух впадин. Рядом была Танакиль, маленькая,  худенькая,  черная,
она сидела на корточках там, где прежде был костер.
     С другого конца уступа донеслись размеренные удары  -  тук!  тук!  Двое
мужчин рубили бревно, которое Лок сбросил в прибрежную воду. Солнце  нырнуло
за облако, багрянец разлился по небесной выси, а горы были окутаны темнотой.
     Олень затрубил. Туами проворно спустился с отлога, он спешил к  завалу,
где надрывались мужчины, и Танакиль начала визжать. Облака роились,  скрывая
солнце, и багрянец стал тяжким, он будто потоком изливался в  долину,  вроде
воды, только был еще текучей. Олень скачками удалялся к  завалу,  а  мужчины
хлопотали над бревном, как жуки суетливо ползают по мертвой птице.
     Лок ринулся вперед, и на визг Танакиль откликнулись визги Лику, которые
донеслись из-за реки  и  были  такими  отчаянными,  что  напугали  Лока.  Он
остановился перед отлогом, приговаривая:
     - Где Лику? Что ты сделала с Лику?
     Тело Танакиль распрямилось, потом упруго выгнулось, и она завела глаза.
Перестав визжать, она лежала теперь на спине,  и  меж  ее  оскаленных  зубов
проступила кровь. Фа и Лок присели на корточки рядом с нею.
     Отлог теперь изменился, как и все в мире. Туами  изготовил  изображение
для старика, оно стояло возле утеса и глазело злобно. Они сразу увидали, как
поспешно и яростно трудился  он  над  этим  изображением,  потому,  что  оно
получилось расплывчатым и не таким завершенным, как те, которые  они  видели
на прогалине. Это было  грубое  подобие  мужчины.  Руки  и  ноги  напряженно
согнулись, будто в прыжке, а сам он был весь красный,  как  недавно  вода  в
реке. Голову покрывали встопорщенные волосы, как они топорщились у  старика,
когда тот свирепел или пугался. Вместо лица был глиняный ком,  но  скатанные
камушки были на месте и глядели слепым взглядом. Когда работа была  кончена,
старик снял с шеи связку зубов, воткнул их в лицо этого нелепого  подобия  и
присовокупил еще два больших кошачьих клыка, которые носил в ушах. В трещину
на груди глиняного подобия была вогнана палка, а к палке  привязана  кожаная
полоса; к другому концу полосы была привязана Танакиль.
     Фа стала издавать звуки. То не были  ни  слова,  ни  взвизгивания.  Она
схватила палку и хотела ее выдернуть, но не могла,  потому  что  тот  конец,
который Туами глубоко всадил в глину, был обернут мехом. Лок оттеснил  Фа  и
рванул, но палка не поддавалась. Багровый свет соскальзывал с воды, а  отлог
был испещрен тенями, средь которых глиняное подобие таращило глаза и  грозно
щерило зубы.
     - Вытаскивай!
     Лок повис на палке всей тяжестью и почувствовал, что она гнется.  Тогда
он уперся обеими ногами в брюхо глиняного подобия и тянул, покуда  мышцы  не
заболели  от  усилий.  Сама  гора  будто  сдвинулась  с  места,  а   подобие
накренилось, так что руки его, казалось, сейчас схватят  Лока.  Потом  палка
выскочила из трещины и Лок, крепко сжимая ее, покатился по земле.
     - Хватай!
     Лок, пошатываясь, встал, поднял Танакиль на руки и вслед за Фа  побежал
по уступу. Тени подле долбленого бревна  взвизгнули,  а  у  завала  раздался
оглушительный грохот. Дерево сдвинулось с места, и бревна стали шагать,  как
великаньи ноги. У долбленого бревна женщина  со  сморщенным  лицом  отчаянно
рвалась из рук Туами; наконец она высвободилась и побежала  Локу  наперерез.
Все вокруг стремительно двигалось и визжало, всюду творилось что-то зловещее
и непонятное; старик приближался по рушившимся бревнам. Он чем-то запустил в
Фа. Охотники удерживали долбленое  бревно  под  уступом,  а  огромная  крона
приплывшего дерева всей тяжестью веток и мокрой листвы пыталась  уволочь  их
вслед за собой. Сытая женщина лежала в  долбленом  бревне,  там  же  была  и
сморщенная женщина вместе с Танакиль. Старик  кое-как  взобрался  на  задний
конец  бревна.  Ветки  затрещали  и  проволоклись  по  скале  с  нестерпимым
скрежетом. Фа сидела у воды, обхватив голову руками. И вдруг ветки коснулись
и подхватили ее. Теперь она уплывала, плененная ими, все дальше и дальше,  а
долбленое  бревно  отделилось  от  уступа  и   устремилось   прочь.   Дерево
развернулось  по  течению,  а  Фа  понуро  сидела  средь  веток.  Лок  опять
залопотал. Он бегал взад и  вперед  по  уступу.  Но  дерево  не  внимало  ни
мольбам, ни увещаниям. Оно неотвратимо плыло к  водопаду  и  поворачивалось,
покуда не очутилось  на  перекате.  Вода  уже  перехлестывала  через  ствол,
усиливала натиск, и вот уж  корни  перевалили  за  перекат.  На  миг  дерево
повисло в пустоте, подставив крону бурному течению. Комель вместе с  корнями
медленно опустился, а  крона  вздыбилась.  Потом  она  беззвучно  скользнула
вперед и сгинула в водопаде.
     Рыжая тварь стояла на  краю  уступа  в  бездействии.  Долбленое  бревно
казалось теперь темным пятнышком в той стороне, где село  солнце.  Воздух  в
долине был прозрачный,  синий  и  недвижный.  Вокруг  не  слышалось  никаких
звуков, кроме рева водопада, потому что наступило полное  безветрие  и  небо
было чистое и зеленое.  Рыжая  тварь  повернулась  вправо  и  мелкой  рысцой
затрусила к дальней оконечности уступа. За уступом вода потоками скатывалась
с гор и перехлестывала через скалы, потому что на вершинах  таял  лед.  Река
высоко поднялась и затопила край уступа. Там, где течение  проволокло  крону
огромного дерева, на земле и на каменной  осыпи  остались  длинные  борозды.
Рыжая тварь все такой же мелкой рысцой побежала назад, к темной  выемке  под
боком утеса, где еще сохранились признаки обитания. Она поглядела на подобие
другого существа, теперь уже совсем темное, которое ухмылялось в  глубине  с
высоты своего роста. Потом тварь повернулась и побежала через узкий  проход,
который вел с уступа на горный склон.  Она  помедлила,  поглядела  вниз,  на
борозды, на брошенные катки и оборванные канаты.  Потом  опять  повернулась,
осторожно обогнула отрог, остановилась  на  едва  приметной  тропе,  которая
пролегала по голым камням. Все  так  же  осторожно  двинулась  по  тропе  на
четвереньках, опираясь на длинные руки почти так же  твердо,  как  на  ноги,
шаря и ощупывая землю. При  этом  тварь  пристально  глядела  вниз,  куда  с
громовым ревом низвергались водные потоки, но  там  не  было  видно  ничего,
кроме отвесных полос туманной пелены с отблесками, дрожавшими  над  огромной
водомоиной, образовавшейся в подножье горы.  Потом  тварь  побежала  гораздо
проворней, перешла на странный неровный скок, так  что  голова  ее  моталась
вверх и вниз, а предплечья выдвигались  вперед  попеременно,  как  лошадиные
ноги. Тварь остановилась в конце тропы и поглядела вниз, на длинные и  узкие
скопища водорослей, которые колыхались то взад, то вперед над  речным  дном.
Она подняла руку и поскребла завитки подо  ртом,  где  не  было  подбородка.
Вдалеке, на поблескивающей шири  реки,  виднелось  дерево  с  распускающейся
листвой, течение вертело его в воде и несло к  морю.  Рыжая  тварь,  которая
теперь, в сумерках, казалась серой с голубоватым отливом, проскакала вниз по
склону и нырнула в лес. Она бежала по тропе, широкой и развороченной,  будто
здесь  проложили  колеи  большие  колеса  бесчисленных  повозок,  покуда  не
добралась до прогалины вокруг мертвого дерева  у  реки.  Там  она  побродила
около воды, потом залезла  на  дерево  и  сквозь  листья  вьюнка  пристально
поглядела вслед уплывающему дереву.  Немного  погодя  она  спустилась  вниз,
побежала  по  тропе,  проторенной  через  приречный  кустарник,  и  достигла
поперечной протоки, которая размыла  тропу.  Здесь  тварь  помедлила,  потом
забегала взад и вперед вдоль воды. Ухватив  длинную  свисающую  ветку  бука,
тварь стала раскачивать ее то  в  одну,  то  в  другую  сторону,  покуда  не
перехватило дыхание и грудь не начала натужно вздыматься  и  опадать.  Тогда
тварь вернулась назад на прогалину, обежала ее  множество  раз,  петляя  меж
кустов терновника, которые были кучами навалены кругом. При  этом  тварь  не
издавала ни единого звука. Небосвод уже прокалывали  острые  лучи  звезд,  и
теперь он не был зеленый, а окутался  густой  синевою.  Белая  сова  парящим
полетом проплыла над прогалиной и улетела к своему гнезду в чаще деревьев на
острове  близ  другого  берега  реки.  Рыжая  тварь  остановилась  и   стала
разглядывать пятна на земле там, где недавно горел костер.
     Теперь, когда солнечный свет совсем угас, не освещая небо  даже  косыми
лучами, во всю ширь окоема над землей воссияла луна.  Тени  становились  все
резче, они падали от каждого дерева и сплетались позади кустов. Рыжая  тварь
стала обнюхивать землю вокруг кострища.  Она  уперлась  в  землю  костяшками
пальцев и опустила нос почти до самой земли. Водяная крыса, которая  спешила
вернуться в реку, увидав четвероногое существо, шмыгнула в сторону под  куст
и залегла, выжидая, что будет дальше. Рыжая тварь замерла меж густо усеянным
золою кострищем и лесной чащобой. Она зажмурила глаза и жадно  хватала  ртом
воздух. Потом она стала рыть землю, чутко улавливая носом запахи.  И  вот  в
развороченной земле показалась тонкая белая кость.
     Рыжая тварь медленно выпрямилась и встала на ноги, глядя не на кость, а
на что-то невидимое вдали. Это было странное существо, невысокого  роста,  с
туловищем, наклоненным вперед. Голени и ляжки были искривлены, ноги и руки с
наружной стороны густо покрывали рыжие завитки  шерсти.  Спина  горбилась  и
тоже густо поросла завитками. Ступни и  кисти  были  широкие  и  плоские,  а
большие пальцы  на  ногах  были  противопоставлены  остальным,  чтоб  ловчей
хватать. Размашистые руки свисали ниже колен. Голова чуть  клонилась  вперед
на мускулистой шее, которая как бы прямо уходила в чащобу рыжих завитков под
нижней губой. Рот был большой и широкогубый, а над завитками на верхней губе
крупные ноздри трепетали, как птичьи крыла.  Плавного  перехода  к  носу  не
было, и конец его торчал прямо из-под нависающих надбровий.  Самые  глубокие
тени густились в глазницах, где совсем не  было  видно  глаз.  Прямую  линию
надбровий очерчивала полоска густых волос; выше не было уже ничего,
     Рыжая тварь стояла недвижно, и на теле ее играли лунные блики. Глазницы
разглядывали не кость, а что-то незримое в стороне реки. Потом  правая  нога
сдвинулась с места. Нога эта  будто  собрала  и  сосредоточила  в  себе  все
внимание твари, и ступня стала шарить по земле, как рука. Большой палец  рыл
и подносил, а остальные захватывали то, что было почти  бесследно  погребено
под развороченной землей.  Нога  поднялась,  согнувшись  в  колене,  вложила
что-то  в  опущенную  книзу  ладонь.  Голова  слегка   наклонилась,   взгляд
соскользнул с далекой незримой точки и оглядел то, что лежало на ладони. Это
был корень, старый и прогнивший, источенный с обоих концов,  но  сохранивший
смутные очертания женского тела.
     Рыжая тварь опять поглядела в сторону воды. Обе  ее  руки  были  полны,
надбровья поблескивали при лунном свете над глубокими впадинами,  в  которых
прятались глаза. По скулам и широким губам тоже скользили блики света,  и  в
каждый завиток шкуры, как  проседь,  вплетались  бледные  лучи.  Но  глазные
впадины зияли темнотой, будто голова была уже мертвым черепом.
     Водяная крыса сообразила по неподвижности твари,  что  бояться  нечего.
Она  проворно  выскочила  из-под   куста   и   стала   пересекать   открытое
пространство, а вскоре совсем забыла про молчаливую тварь и принялась искать
добычу.
     Теперь в обеих  глазницах  замерцал  свет,  два  огонька,  слабые,  как
звездочки, что отражались в гранитных кристалликах на  гранях  утеса.  Потом
огоньки вспыхнули, обрели четкость, просветлели, заискрились и опустились на
нижний край впадины. Но вот вдруг в полной  тишине  огоньки  превратились  в
тонкие полумесяцы, излились из глазниц и  на  морщинистых  скулах  задрожали
узкие блики. Огоньки опять вспыхнули, просвечивая сквозь серебристые завитки
бороды. Они повисли, длинно вытянулись книзу, закапали, скатываясь по бороде
с завитка на завиток, и  скопились  на  нижнем  конце.  Отблески  на  скулах
дрожали, когда по ним стекали капли, а потом все эти капли  слились  воедино
на конце бороды и канули в струю серебристых блесток, звонко застучавших  по
жухлому листу. Водяная крыса обратилась в бегство.
     Лунный свет исподволь оттеснял синие тени. Рыжая тварь вывязила  правую
ногу из грязи и неуверенно шагнула вперед. Пошатываясь, она описала полукруг
и добралась до бреши в сплошных грудах  терновых  кустов,  откуда  начинался
широкий развороченный след. Тварь пошла по следу, и  при  лунном  свете  она
казалась серой и голубоватой. Теперь она бежала из последних сил,  и  голова
ее безвольно моталась то вверх, то вниз. Ко всему тварь еще и хромала. Когда
она добралась до склона, который вел к водопаду, она уже двигалась только на
четвереньках.
     На уступе тварь заторопилась. Она добежала до дальней его  оконечности,
где талая вода с обледенелых горных вершин перехлестывала через скалы. Потом
вернулась назад и спустилась туда, где стояло некое чуждое  существо.  Здесь
она вступила в безнадежную борьбу с обломком скалы, который был  навален  на
земляной холмик, но сдвинуть этот обломок у  нее  не  достало  сил.  Наконец
тварь оставила тщетные попытки и ползком добралась до разоренного  кострища.
Она приблизилась вплотную к толстому слою золы и легла на бок.  Она  согнула
ноги и подтянула колени к груди. Потом подложила сложенные ладони под щеку и
замерла в неподвижности. Перекрученный и тщательно вылощенный корень лежал у
самого лица. Тварь не издавала ни звука и как бы врастала в землю, приникнув
к ней мягкой плотью так тесно, что биение крови и дыхание прекратились.
     Глаза, как зеленые огоньки, горели вокруг, и серые псы с  осторожностью
подкрадывались все ближе, скрываясь средь лунных теней.  Они  спустились  на
уступ и бесшумно подступили к  отлогу.  Любопытствуя,  но  соблюдая  все  же
крайнюю  осторожность,  они  обнюхали  землю,  но  еще  ближе   подойти   не
осмелились. Звезды тихою вереницей ускользнули вниз, за громаду горы, и ночь
уже шла на убыль. Над уступом медленно забрезжил  серый  рассвет,  и  легкий
предутренний ветерок потянул через  долину  в  межгорье.  Зола  на  кострище
зашуршала, взвилась в  воздух,  переворачиваясь  на  лету,  и  опала,  усеяв
вразброс недвижное тело. Гиены присели на землю, вывалив языки и часто дыша.
     А вдали, над морем, небо уже алело и вскоре начало золотиться. В земной
мир вернулись свет и привычные оттенки. При тускловатом еще  утреннем  свете
стали отчетливо видны два существа, одно свирепо взирало от утеса на другое,
каштановое, рыжее и желтое, как песок. Вода с ледяных вершин все  прибывала,
изливаясь  искристой  струей  в  виде  длинного,  выгнутого  каскада.  Гиены
оторвали зады от земли, разошлись в стороны и с  двух  концов  спустились  к
кострищу. Обледенелые горные  пики  стыли  в  ослепительном  сверкании.  Они
радостно приветствовали солнце.  Вдруг  раздался  звук,  подобный  громовому
раскату, и гиены, трусливо дрожа,  попятились  назад,  к  утесу.  Звук  этот
перекрыл шум воды, прокатился в горах, перелетел с утеса на утес и поплыл  с
многогласными отголосками над лесами, уже залитыми солнцем,  и  все  дальше,
дальше, к самому морю.
ДВЕНАДЦАТЬ
     Туами сидел на корме долбленки, зажав под мышкой  рулевое  весло.  Утро
было яркое, и пятна соли на кожаном парусе уже больше не казались  сквозными
дырами. Туами с горечью вспоминал большой квадратный, туго свернутый  парус,
который они бросили в последний безумный час среди гор; ведь под тем парусом
при ветре, напористо дувшем с моря, ему не довелось бы терпеть это долгое  и
невыносимое напряжение. Тогда не было бы  надобности  сидеть  без  сна  ночь
напролет, гадая, не окажется ли течение сильнее этого ветра и не  снесет  ли
их назад к водопаду, пока люди или, верней, те из  них,  кто  уцелел,  спали
мертвым сном. И все же они хоть медленно, но продвигались  вперед,  отвесные
горы постепенно отступали, и вот наконец вода разлилась так  широко  окрест,
что Туами уже не мог найти примет, чтоб направлять лодку, и только сидел  на
корме,  пытаясь  догадаться,  куда  же  все-таки  плыть,   а   горы   смутно
вырисовывались над водной гладью и маячили перед слезящимися,  покрасневшими
от напряжения глазами. Он поерзал на месте, потому что округлое  днище  было
твердое, а кожаная подстилка, на которой  многие  кормчие  выдавили  удобное
седалище, осталась, брошенная, на горном склоне, который подымался от леса к
уступу. Туами ощущал  под  локтем  легкий  напор  воды,  передаваемый  через
рукоять весла, зная, что довольно ему опустить руку за борт,  и  вода  сразу
зажурчит вокруг ладони, обтекая запястье. Два темных следа на  воде  по  обе
стороны лодочного носа теперь уже не разбегались косо за кормой, а  отходили
почти под прямым углом к лодке. А если ветер вдруг переменится  или  утихнет
на время, следы эти скользнут вперед и расплывутся, вода  ослабит  напор  на
весло, и тогда лодку начнет сносить кормой в межгорье.
     Туами зажмурил глаза и устало потер рукой лоб. Ветер может стихнуть,  и
тогда им придется грести изо всех сил, какие  только  остались  после  этого
нелегкого плаванья, лишь бы добраться до берега и  не  дать  течению  снести
лодку назад. Туами отдернул руку и поглядел  на  парус.  Что  ж,  парус  был
наполнен  ветром,  но  все  же  слегка  заполаскивал,  сдвоенные  полотнища,
закрепленные  здесь,  на  корме  деревянными  клиньями,  то  сходились,   то
расходились, вспухали и опадали. Туами повернул  голову  и  окинул  взглядом
многие мили теперь уж отчетливо  видимой  водной  глади,  а  совсем  близко,
меньше чем в полукабельтове по правому борту проскользнуло  чудище,  корявый
корень, изогнувшийся над водной поверхностью,  как  бивень  мамонта.  Чудище
плыло к водопаду, к лесным дьяволам. Долбленка почти стояла на месте, потому
что ветер совсем ослаб. Голова у Туами разрывалась от боли,  но  он  все  же
попытался сообразить, как и что, сопоставить силу течения  и  ветра,  но  не
пришел к удовлетворительному результату.
     Тогда он с досадой встряхнулся, и параллельные следы, подернутые мелкой
рябью, пролегли от бортов лодки. Ветер попутный,  лодка  слушается  руля,  а
вокруг водная ширь - чего ж  еще  желать  человеку?  По  обе  стороны  вдали
громоздились облака. Это были лесистые холмы. А впереди паруса  простирались
низменности,  быть  может,  безлесные  равнины,  где  людям  можно  свободно
охотиться на просторе, не спотыкаясь о  корни  деревьев  и  не  блуждая  меж
темных скал, населенных призраками. Чего ж еще желать человеку?
     Но все это ему только кажется.  Он  уставился  на  свою  левую  руку  и
постарался собраться с мыслями. Еще недавно он  надеялся,  что  с  рассветом
вернутся здравый рассудок и мужество, которые, казалось, покинули  их  всех;
но занялась - а потом ярко разгорелась заря, а они были все те же, что  и  в
долине, одержимые призраками, запуганные  дьявольским  наваждением,  объятые
странной, непостижимоц скорбью или опустошенные, подавленные, беззащитные  в
долгом, глубоком сне. Перетащив лодки  -  или,  верней,  лодку,  потому  что
вторая была потеряна по пути, - от  леса  к  истоку  водопада,  они  как  бы
оказались на новой высоте не  только  над  земной  поверхностью,  но  и  над
собственным опытом и чувствованиями. Мир, в сердцевине которого так медленно
продвигалась  лодка,  окутывала  тьма  средь  света,  и  был   он   грязный,
загаженный, без проблеска надежды.
     Туами шевельнул рулевым веслом, и снасти  встрепенулись.  Парус  что-то
сонно прошелестел, а потом опять хлопотливо наполнился ветром.  Быть  может,
если б они сразу справились со снастями и уложили вещи как полагается... что
ж было бы тогда? Отчасти  желая  оценить  проделанную  работу,  но  главное,
стремясь отвлечься от своих внутренних переживаний и занять себя  чем-нибудь
извне, Туами оглядел долбленку.
     Тюки валялись там, куда их  побросали  женщины.  Посередине,  у  левого
борта,  пристроилась  под  укрытием  двух  тюков  Вивани,   хотя   из   духа
противоречия она, конечно, предпочла  бы  шалаш,  сплетенный  из  листьев  и
веток. Под тюками лежала связка  копий,  которые  теперь  никуда  не  годны,
поскольку на тюках ничком спит Бата. Проснувшись, он обнаружит,  что  древки
погнулись или  треснули,  а  добротные  кремневые  наконечники  обломаны.  У
правого борта в  беспорядке  валялись  шкуры,  которые  уже  едва  ли  могли
пригодиться, но женщины свалили их в лодку, хотя могли б вместо этого спасти
второй парус. Один пустой сосуд был  разбит,  другой  валялся  на  боку,  но
глиняная затычка оставалась на месте. Значит, кроме воды, пить, в  сущности,
будет нечего. Вивани, свернувшись клубком,  лежала  на  никчемных  шкурах  -
неужто это она  заставила  женщин  свалить  сюда  шкуры  только  для  своего
удобства, нисколько не беспокоясь о бесценном парусе? Что ж,  очень  на  нее
похоже. А укрылась она великолепной шкурой пещерного медведя, которая стоила
жизни двоим охотникам, и  этой  шкурой  заплатил  ей  за  любовь  первый  ее
мужчина. Что такое парус, с горечью  подумал  Туами,  если  Вивани  пожелала
устроиться поудобней?  Каким  дураком  был  Марлан,  в  его-то  годы,  когда
связался  с  нею,  покоренный  ее  умом,  любвеобильным  сердцем  и   белым,
восхитительным телом! И  какими  дураками  были  мы,  когда  пошли  за  ним,
зачарованные его колдовством или какой-то неодолимой силой,  которую  нельзя
даже определить словами! Туами поглядел на Марлана с ненавистью  и  вспомнил
про кинжал из слоновой кости, который уже давно и  неторопливо  оттачивал  с
таким тщанием, что острей не бывает. Марлан сидел  лицом  к  корме,  вытянув
ноги и откинув голову к мачте. Рот его был разинут,  а  седоватые  волосы  и
густая с проседью борода походили на куст. При яснеющем свете Туами  увидал,
что силы совсем покинули Марлана. И прежде у него были морщинки около рта, а
книзу от ноздрей пролегали глубокие борозды, но теперь бородатое  лицо  было
не только морщинистым, но совсем осунулось. Запрокинутая голова  изнеможенно
клонилась набок, перекошенная челюсть отвисла. Теперь совсем недолго  ждать,
думал Туами, и  мы  окажемся  в  безопасности,  места,  где  обитают  лесные
дьяволы, останутся позади, и тогда я пущу в ход острый  клинок  из  слоновой
кости.
     Пусть так, но все же смотреть Марлану  в  лицо  и  при  этом  замышлять
убийство было ужасно.  Туами  отвел  глаза,  бегло  оглядел  тела,  вповалку
лежащие в носовой части лодки, за мачтой, потом стал смотреть себе под ноги.
Там, совсем рядом, распростертая на спине, лежала Танакиль. Она не выглядела
такой безжизненной, как Марлан, скорее наоборот, жизнь в ней  перехлестывала
через край, новая жизнь, которая была не подвластна даже ей самой. Она почти
не шевелилась, только пятнышко запекшейся крови на нижней  губе  подрагивало
от учащенного дыхания. Глаза ее не дремали, но и  не  бодрствовали.  Теперь,
когда Туами мог явственно разглядеть эти глаза, он увидал, что в них все еще
таится ночь, потому что они ввалились и скрывали в себе темноту,  тусклые  и
обессмысленные. Хотя Туами наклонился вперед и она,  несомненно,  могла  его
видеть, глаза не остановились на его лице, но все так же блуждали  где-то  в
глубинах ночи. Твал, лежавшая с нею  рядом,  прикрывала  ее  рукой,  как  бы
защищая от опасности. Тело Твал было совсем как у  старухи,  хотя  она  была
моложе Туами и приходилась Танакиль матерью.
     Туами опять потер лоб рукой. Если б я только мог бросить  это  весло  и
взяться за кинжал, или будь у меня кусок древесного угля и  огниво  -  он  в
отчаянье оглядел лодку, не зная, на чем бы задержать внимание, - но  ведь  я
совсем как водоем, думал он, и неведомый  поток  наполняет  меня,  бурлит  и
взвихривает песок со дна,  воды  замутнены,  и  какая-то  странная  живность
выползает из трещин и щелей у меня в мозгу.
     Шкура  в  изножье  Вивани  шевельнулась,  и  Туами  решил,  что  Вивани
просыпается.  Но  тут  наружу  высунулась  ножка,  покрытая  мелкими  рыжими
завитками, и была она не длиннее его  руки.  Она  пошарила  вокруг,  тронула
каменный сосуд и сразу  отдернулась,  потом  коснулась  шкуры,  снова  стала
шарить и ощупывать густую шерсть. Наконец ножка вцепилась  в  шкуру,  крепко
сжимая тонкую прядку,  и  замерла  в  неподвижности.  Туами  передернулся  в
судороге, как припадочный, и так же судорожно задергалось рулевое  весло,  а
параллельные следы на поверхности воды разошлись далеко в стороны от  бортов
лодки. Эта рыжая нога была одной из шести, которые пробились сквозь  щель  в
памяти.
     Туами вскрикнул:
     - Но что еще нам оставалось?
     Мачта и парус опять обрели отчетливые очертания. Он увидал,  что  глаза
Марлана широко раскрыты, но не знал, давно ли  они  так  пристально  за  ним
следят.
     Марлан заговорил глухо, будто из сокровенных глубин своего чрева:
     - Лесные дьяволы не любят воды.
     Это была правда, и притом утешительная. Вода  распростерлась  на  много
миль окрест и ярко сверкала. Туами умоляюще взглянул на Марлана  из  глубины
своего водоема. Теперь он позабыл даже про кинжал, уже отточенный  так,  что
острей не бывает.
     - Не сделай мы это, нас уже не было  бы  в  живых.  Марлан  заерзал  на
месте, чтобы дать костям отдохнуть. Потом он поглядел на  Туами  и  серьезно
кивнул.
     Парус стал красновато-коричневым. Туами оглянулся назад,  на  долину  в
межгорье, и  увидал,  что  вся  она  залита  золотистым  светом  и  там  уже
показалось солнце. Будто повинуясь  какому-то  сигналу,  люди  зашевелились,
стали садиться и  оглядывать  далекие  зеленые  холмы.  Твал  наклонилась  к
Танакиль, поцеловала ее и тихонько произнесла ласковые слова. Губы  Танакиль
разомкнулись. Ее голос прозвучал хрипло, будто донесся из глубины ночи:
     - Лику!
     Туами услыхал, как Марлан шепнул из-под мачты:
     - Это имя дьявола. Только она одна может безнаказанно его произносить.
     Теперь Вивани уже пробуждалась по-настоящему.  Они  услыхали,  как  она
громко, сладко зевнула  и  сбросила  с  себя  медвежью  шкуру.  Потом  села,
тряхнула головой, откинув назад рассыпавшиеся волосы, и поглядела сперва  на
Марлана, потом на Туами. И сразу его опять обуяли  похоть  и  ненависть.  Не
будь она такой, какая есть, не стань Марлан ее мужчиной,  сумей  она  спасти
своего младенца во время шторма на соленой воде...
     - У меня болят груди.
     Не пожелай она иметь ребенка лишь ради забавы  и  не  спаси  я  другого
ребенка ради шутки...
     Он заговорил пронзительно и быстро:
     - За теми холмами, Марлан, лежат равнины, потому что холмы  понижаются;
там пасутся стада, и мы сможем охотиться. Давай править к берегу. Будь у нас
вода... но у нас же есть вода! Взяли женщины еду  или  нет?  Ты  взяла  еду,
Твал?
     Твал подняла голову, поглядела на него, и лицо ее исказилось болезненно
и ненавистно.
     - Что мне за дело до еды, старший? Ты и вот  он  отдали  моего  ребенка
дьяволам, а они взамен подкинули слепое и немое дитя.
     Песок взвихрился в мозгу Туами.  Он  подумал  в  смятении:  тот  Туами,
которого и мне дали взамен, изменился  до  неузнаваемости  -  что  ж  теперь
делать? Только Марлан остался прежним - похудел, ослаб,  но  все  ж  остался
прежним. Туами пристально поглядел вперед, пытаясь  найти  кого-нибудь,  кто
совсем не изменился и мог бы послужить ему опорой. Солнце сверкало на парусе
рыжим румянцем, и Марлан тоже казался рыжим.  Его  руки  и  ноги  напряженно
согнулись, волосы и борода встопорщились, зубы были как у волка, а глаза как
плоские камни. Рот то открывался, то закрывался.
     - Говорю вам, они не могут гнаться за нами. Потому что не умеют плыть.
     Рыжая дымка постепенно растаяла,  и  парус  ярко  засиял  под  солнцем.
Вакити ползком обогнул мачту, стараясь не задеть своими роскошными волосами,
которыми он  так  гордился,  за  снасти,  чтоб  не  испортить  прическу.  Он
проскользнул мимо Марлана, выказав ему, насколько это было возможно в  узкой
лодке, свою почтительность и сожаление,  что  он  вынужден  прошнырнуть  так
близко. Он пробрался мимо Вивани и вылез к Туами на корму с жалкой улыбкой.
     - Прости, старший. Теперь спи.
     Он зажал рулевое весло под левым локтем и сел на место  Туами.  А  тот,
освободившись, переполз через Танакиль  и  встал  на  колени  возле  полного
сосуда, томимый жаждой. Вивани убирала волосы, вскинув руки и  ловко  орудуя
гребнем вдоль, поперек и книзу.  Она  не  изменилась  или  по  крайней  мере
изменилась только по отношению к  дьяволенку,  который  завладел  ею.  Туами
вспомнил про ночь, таившуюся в глазах Танакиль, и отказался от мысли уснуть.
Может быть, немного погодя, когда станет  уже  невозможно  бодрствовать,  но
обязательно хлебнув из сосуда. Руки его нетерпеливо  потянулись  к  поясу  и
вытащили остро отточенный  клинок  из  слоновой  кости  с  еще  бесформенной
рукоятью. Он отыскал в  кожаном  мешочке  подходящий  камень  и  опять  стал
точить, а вокруг наступило молчание. Ветер  посвежел,  и  вода  стремительно
журчала за кормой, обтекая рулевое весло. Долбленка была такая тяжелая,  что
почти не вздымалась на волнах и не рыскала под напором ветра, как это иногда
бывало с лодками, сделанными из коры. Поэтому ветер только  овевал  их  всех
теплым дыханием и отчасти рассеял смятение в голове Туами.  Он  уныло  точил
клинок, безразличный к тому, закончена ли работа, только бы  занять  руки  и
отвлечься.
     Вивани покончила с прической и оглядела остальных. Она издала  короткий
смешок, который прозвучал бы робко у кого угодно, только  не  у  нее.  Потом
дернула за шнурок, удерживавший кожаную колыбель,  в  которой  покоились  ее
груди, и, обнажив, подставила их сверкающему солнцу. У нее за  спиною  Туами
увидал низкие холмы и зелень дерев,  под  сенью  которых  стлалась  темнота.
Темнота простиралась и над водой узкой полоской, а  выше  нее  живо  и  ярко
зеленели деревья.
     Вивани наклонилась и отдернула край медвежьей  шкуры.  Там  на  кожаной
подстилке лежал дьяволенок, крепко сжав кулачки  и  подобрав  пальцы  ножек.
Когда на него хлынул свет, он высунул из-под меха головку, поморгал,  широко
открыл глазки.  Потом  приподнялся  на  передних  лапках  и  стал  озираться
смышлено, серьезно, с проворством двигая шеей и всем телом. Он зевнул, и все
увидали, что у него уже прорезываются зубы, облизал губки  розовым  язычком.
Потом принюхался, повернулся, прошмыгнул к ноге Вивани и вскарабкался к  ней
на грудь. Она вся дрожала и смеялась, будто эта радость и любовь были  в  то
же время страхом и мучением. Дьяволенок вцепился в нее ручонками и  ножками.
Неуверенно, даже с  каким-то  стыдом,  все  так  же  испуганно  смеясь,  она
наклонила голову, заключила его в объятия и закрыла глаза. Люди  ухмылялись,
глядя на нее, будто и сами почувствовали  чужеродный  сосущий  ротик,  будто
независимо от них, сквозь любовь,  смешанную  со  страхом,  пробился  родник
живого,  теплого  чувства.  Они  издали   звуки,   выражавшие   обожание   и
смиренность,  простерли  руки,  но  при  этом  вздрагивали  с   отвращением,
разглядывая две цепкие ножки и рыжие завитки шерсти.  Туами,  у  которого  в
голове все бушевал и кружился песок, пытался думать  о  том  времени,  когда
дьяволенок станет совсем взрослым. В этом далеком равнинном  краю,  где  они
могли не бояться преследования своего племени, но  были  отрезаны  от  людей
горами, среди которых водятся дьяволы, какую еще жертву будут вынуждены  они
принести миру, полному  смятения?  Они  отличались  от  смелых  охотников  и
волхвов, которые уплыли вверх по реке к водопаду,  настолько  же,  насколько
вымокшее насквозь перо отличается от  сухого.  Туами  нетерпеливо  вертел  в
руках слоновую кость. Какой смысл точить ее  против  человека?  Кто  наточит
клинок против тьмы мира?
     Марлан хрипло сказал, прервав свои раздумья:
     - Они водятся в горах или в темноте под деревьями. Мы  станем  жить  на
безлесной равнине и поближе к  воде.  Там  нам  не  будет  грозить  темнота,
которая таится под деревьями.
     Туами невольно поглядел на темную полосу, которая загибалась и  уходила
под деревья вместе с отступающим берегом. Дьявольский отпрыск насытился.  Он
спустился вниз по вздрагивающему телу Вивани  и  соскочил  на  сухое  днище.
Потом пополз, пытливо озираясь, привстал на передних лапках и глянул на  мир
глазками, в которых ярко переливалось солнце. Люди съежились, посмотрели  на
него с обожанием, коротко засмеялись и сжали кулаки. Даже Марлан  заерзал  и
подобрал под себя ноги.
     Утро было в разгаре, и солнце щедро светило из-за гор.  Туами  перестал
точить кость камнем. Он ощущал бесформенную выпуклость, которая превратилась
бы в рукоять ножа, будь работа закончена. Но в руках  не  было  силы,  и  он
ничего не видел внутри головы. В этих водах ни клинок, ни рукоять  не  имели
смысла. На миг он даже почувствовал искушение швырнуть эту штуку за борт.
     Танакиль открыла рот и опять произнесла бессмысленные звуки:
     - Лику!
     Твал с воем схватила дочь и прижалась к ней  так  тесно,  будто  хотела
обнять ребенка, которого уже не было.
     В мозгу  у  Туами  опять  взметнулся  песок.  Он  присел  на  корточки,
покачиваясь из стороны в сторону и бесцельно вертя в  руке  слоновую  кость.
Дьяволенок пытливо оглядывал ступню Вивани.
     С гор вдруг донесся громовой звук, оглушительный и раскатистый,  настиг
лодку и трепетными, переплетающимися отголосками пролетел над поблескивающей
водой. Марлан присел и размашисто тыкал пальцами в сторону гор,  а  глаза  у
него сверкали, как цветные камни. Вакити пригнулся так низко, что не удержал
весла,  и  паруса  заполоскали,  потеряв  ветер.  Дьяволенка  тоже  охватило
смятение. Он быстро вскарабкался по  телу  Вивани,  пронырнул  меж  ее  рук,
которые она невольно вытянула вперед, как бы для защиты, и залез  в  меховой
наголовник у  нее  на  плечах.  Он  забрался  поглубже  и  сразу  исчез.  Но
наголовник теперь шевелился.
     Звук, прилетевший с гор, уже затихал вдали.  Люди  вздохнули  свободно,
будто вдруг опустилось  занесенное  было  смертоносное  оружие,  и  обратили
чувство облегчения и радостный смех на дьяволенка. Они взвизгивали, глядя на
шевелящийся под мехом комок. Вивани согнула спину и  ежилась,  будто  в  мех
забрался паук. Потом дьяволенок опять вынырнул, задрав  задик,  и  маленький
его крестец терся об ее  затылок.  Даже  хмурый  Марлан  сморщил  в  усмешке
усталое лицо. Вакити, корчась от смеха, никак не мог выровнять ход лодки,  а
Туами уронил  слоновую  кость.  Солнце  сияло,  озаряя  голову  и  маленький
крестец, и все кругом опять вдруг стало хорошо,  а  взбаламученный  песок  в
мозгу Туами покорно улегся на дно водоема. Крестец и голова так  удивительно
сочетались, что хотелось коснуться их рукой. Они ждали своего  воплощения  в
бесформенной еще  рукояти,  которая  была  несравненно  важней  клинка.  Они
заключали в себе ответ, эта боязливая,  нежеланная  любовь  женщины  и  этот
смешной пугающий крестец, льнущий к ее затылку, - они открывали путь.  Туами
нашарил на дне слоновую кость, и теперь пальцы ясно чувствовали, что  Вивани
и ее дьяволенок как нельзя лучше подходят для его замысла.
     Но вот она сладила с дьяволенком и уложила  его  поудобней  у  себя  на
руках. Он уткнулся мордочкой ей в плечо, прильнул к ее шее и угнездился там.
А женщина потерлась щекою об  его  короткие  рыжие  завитки,  посмеиваясь  и
вызывающе  поглядывая  на  всех  остальных.  Марлан  сказал  средь  мертвого
молчания:
     - Они живут в темноте под деревьями.
     Крепко сжимая слоновую кость, чувствуя,  как  его  уже  одолевает  сон,
Туами поглядел на темную полосу. Она тянулась вдалеке, за водным  простором.
Туами пристально вглядывался  вперед,  в  бескрайнюю  ширь  впереди  паруса,
высматривая, что же там, на другом конце озера, но оно было такое длинное  и
вода в нем сверкала так ослепительно, что ему не удалось разглядеть, есть ли
вообще конец у этой темной полосы.