Ночная жизнь

— Ты считаешь, все это было на самом деле?

— Я не знаю, но мне бы очень не хотелось, чтобы ты удостоверилась в этом на собственном опыте. Полиции на это плевать, и будет плевать, даже если пропадет сотня Филов. Но мы не имеем права отнестись к этому наплевательски, ведь Фил один из нас. Вы приняли правильное решение, просто будьте предельно осторожны.

— Он не говорил, не собирается ли он позвонить мне?

— Он это подразумевал. Я думаю, он позвонит. Что бы ни случилось, держите меня в курсе.

Джек положил трубку и задумчиво потер подбородок. Потом откинулся на спинку кресла и потер переносицу. Он кое-что утаил от Бекки и Саймона. История, рассказанная Саймоном, потрясла его гораздо сильнее, чем он показал, и он верил в нее куда больше, чем сам хотел бы признать. Кроме тех двух причин, которые Джек назвал Саймону, для этого имелась еще и третья — но о ней он ни словом не обмолвился ни Бекки, ни Саймону. Джек открыл ящик стола и достал полупустую бутылку “Джонни Уокера” с красной этикеткой. Допив остатки холодного кофе, он налил в чашку на три пальца виски и одним глотком выпил половину. История, рассказанная Саймоном, была не такой уж невероятной. На самом деле Джек ждал ее вот уже двадцать лет. И почему-то ему показалось, что эти двадцать лет пролетели как одно мгновение. Он повернулся в кресле и открыл нижний ящик среднего шкафа. Там не было папок с бумагами — ящик был набит микрокассетами от диктофона, оставшимися еще с тех дней, когда Джек работал сначала в “Стар”, потом в “Трибюн”, а затем уже в “Стар трибюн”. Он начал перебирать их, просматривая даты и пометки, пока наконец не нашел то, что искал: “1б июля 1975 года, пятница. История Пита Т”. Джек закрыл ящик, положил кассету на стол, допил виски и налил еще. Минута ушла у него на то, чтобы найти старенький карманный диктофон, пять минут — на поиск сетевого адаптера, а когда все было готово, ему потребовалось еще полчашки виски” чтобы набраться смелости и включить воспроизведение.

В конце концов он погасил верхний свет, оставив только настольную лампу, откинулся в кресле и включил диктофон. Из динамика раздался его собственный голос, молодой, полный напора, желания достигнуть чего-то, поразить этот старый, жестокий мир. Теперешний Джек был совсем не похож на себя молодого. Он давно уже оставил попытки поразить мир; правда, на это у него ушло довольно много времени.

“Шестнадцатое июля 1975 года, пятница. Девять часов двадцать минут вечера, — сказал его голос. — Интервью с Питом... Как, вы сказали, ваша фамилия?”

“Пит Ти”, — ответил другой, более хриплый голос.

Двадцать лет назад, когда Джек был на ночном дежурстве в отделе новостей, в редакцию пришел старик, рассказавший ему эту историю. Этого старика ни один человек в здравом уме не стал бы и слушать. Бродяга. Так их называли в то время. Не было никаких бездомных, а были бродяги и попрошайки. Так вот, это был бродяга, он явился в редакцию прямо с улицы, воняя дешевой выпивкой, блевотиной и бог знает чем еще. Он сказал, что в полиции ему не поверили. Но было видно, что он сильно испуган. Очень сильно испуган. Так же, как двадцать лет спустя был испуган Саймон Бабич. А Джек давно понял, что, если человек испуган, его историю стоит послушать. Интервью с Питом Ти, человеком без определенного места жительства.

— Итак, Пит, вы говорите, что прошлой ночью стали свидетелем чего-то ужасного!

— Он убил Малыша Тони.

— Кто такой Малыш Тони и кто его убил?

— Малыш Тони. Мальчик. Мы с ним сидели в переулке за гостиницей.

— “Рэдиссон”?

— Да. Вот Тони и говорит: “Пит, сходи-ка принеси нам чего-нибудь пожрать”. Ну я и говорю, мол, ладно, и пошел. А когда вернулся, он уже его убивал”.

— Кто его убивал?

Тишина. Джек сидел, уставившись на диктофон. Его шея и плечи покрылись мурашками. Было мучительно слышать эти голоса из прошлого. Он взял чашку с виски и сделал большой глоток, но на этот раз алкоголь не помог ему снять напряжение.

— Он его ел.

— Он ел Тони?

— Как будто всасывал.

— Куда всасывал?

— В себя.

— Погодите, давайте сначала. Кто это был?

— Малыш Тони.

— Да нет, черт возьми, другой. Вы узнали его?

Какие-то хрюкающие звуки.

— А узнали бы, если бы снова увидели?

— Я не видел его лица.

Раздраженный вздох молодого Джека.

— И что же вы хотите от меня?

— В полиции меня даже слушггь не стали. Им насрать на Малыша Тони.

— Ну, знаете ли...

Тогда Джеку это показалось единственным достойным ответом.

— Оно его съело.

— Оно?

Медленный, огорченный вздох. Джек вдруг поймал себя на том, что сидит не дыша. Очень осторожно он выпустил воздух из легких.

— Я, пожалуй, пойду, — тихо сказал на пленке Пит Ти, наверное, давно уже умерший и всеми забытый.

— Одну минутку. Подождите. Если, как вы говорите, это был не человек, то кто же?

— Вампир!

— Господи, Боже! — сказал Джек с отвращением.

— Его съел вампир, — повторил Пит Ти.

Щелчок и тихое шуршание пустой пленки. Джек не стал выключать диктофон, так же как не выключил его после этих слов двадцать лет назад. Но все-таки он пошел с Питом в переулок, чтобы своими глазами посмотреть, что к чему. Они не нашли никаких признаков того, что Малыш Тони вообще когда-либо существовал на этом свете, ни малейшего намека — и Джек потерял к Питу всякий интерес.

Но он навсегда запомнил его страх. Страх — одна из постоянных составляющих этого мира, и ему всегда можно верить. Пит был очень напуган. Саймон Бабич тоже напуган, и его история так похожа на историю Пита, что можно подумать, будто он подслушал ее двадцать лет назад.

И что же это значит?

Да, Джек, крутой репортер Джек, что это значит? Что это значит?

Это значит, что существо, из-за которого двадцать лет назад исчез никому не известный бродяга, до сих пор бродит по темным переулкам, и из-за него до сих пор пропадают люди, которых никто не хватится. Связанные вместе, эти два исчезновения становились поистине ужасными и намекали на то, что за двадцать лет одному только Богу, или лучше сказать Дьяволу, известно, сколько еще пропало никому не нужных, всеми позабытых людей. А почему они пропадали? “Оно его съело”, — сказал испуганный и растерянный Пит Ти. “Оно его съело”, — двадцать лет спустя повторил испуганный и растерянный Саймон Бабич. Вампир?

Джек засмеялся, но тут же умолк и потянулся за бутылкой. В конце концов смешного в этом довольно-таки мало.

В субботу, в семь тридцать вечера, Ричард Карниш позвонил секретарше и попросил ее подняться к нему в кабинет, чтобы обсудить его предстоящую поездку. Мисс Коломбо, которая вот уже пять лет была его личным секретарем, сказала, что явится незамедлительно. При обычных обстоятельствах она, разумеется, не находилась бы у него дома субботним вечером, но эта поездка не была спланирована заранее, и поэтому ей пришлось делать все необходимые приготовления в последний момент.

Когда мисс Коломбо говорила “незамедлительно”, она и имела в виду “незамедлительно”; и не прошло и минуты, как он услышал стук ее каблучков по коридору, ведущему в его личные комнаты. Потом раздался стук в дверь. Карниш, который стоял у окна, глядя, как последние отблески дневного света исчезают с неба, повернулся и сказал:

— Войдите.

Мисс Катрин Коломбо вошла. Она, как обычно, была одета в серые шерстяные брюки и такой же блейзер, белую блузу с темно-синим воротничком и черные лакированные туфли на высоком каблуке. Минимум косметики — только чтобы подчеркнуть и увеличить глаза, по правде говоря, довольно маленькие и близко посаженные, и немного губной помады, чтобы оттенить бледность лица. Ее средней длины ухоженные ногти были покрыты алым лаком. Черные, крашеные волосы собраны в аккуратный пучок. Тридцать восемь лет, очень энергичная и деловая. Не замужем, но имеет постоянного любовника, который на два года ее моложе и работает аналитиком в “Карниш секьюритиз”. Карнишу было также известно, что ей нравятся мужчины еще моложе, совсем юные мальчики, и что она частенько удовлетворяет эту свою страсть. Ее любовник ничего об этом не знал, мисс Коломбо была очень осмотрительной женщиной. Конечно же, этот порок, забавы ради, почти три года назад посадил в ее мозгу Карниш. С тех пор он с интересом наблюдал, как это увлечение переросло в одержимость и стало занимать почти все ее свободное время. Если так пойдет дальше, через год, максимум через два, в качестве работника она станет бесполезна для Карниша. Она тоже это осознавала, и ее попытки противостоять искушению обещали стать весьма занимательным зрелищем.

Она принесла с собой легкий аромат “Шанели”. Мисс Катрин Коломбо нравилась Карнишу в не большей степени, чем любое другое человеческое существо, но ее присутствие он мог еще кое-как терпеть, особенно если это было необходимо.

Она открыла блокнот и приготовила ручку.

— Вы говорили, что возникли какие-то сложности с отелем? — спросил он.

— Я уже все уладила. Просто сначала вам хотели дать номер на южной стороне. Я забронировала для вас апартаменты в северо-восточном углу здания.

"А вот это хорошо, — подумал Карниш. — Меньше солнечного света. И приближение ночи будет заметнее".

— А что миссис Герберт?

— Мне так и не удалось с ней связаться. Я предполагаю, она собирается встречать вас в отеле, но буду продолжать попытки с ней связаться.

— Это не столь важно. Если что, я и сам смогу разобраться.

— Звонил мистер Томпсон и спрашивал, не собираетесь ли вы. зайти в тамошнюю контору. Я сказала, что вы летите по личным делам, и что посещение конторы в ваши планы не входит. Разумеется, в вашем распоряжении круглосуточно будет находиться автомобиль с шофером. Ваш самолет готов к вылету в любое время, но я сказала пилотам, что вы не появитесь раньше половины девятого. Это дает вам лишние тридцать минут до отъезда. Вы улетаете из Детройта в понедельник в пять часов утра по местному времени и прибываете в Миннеаполис в пять тридцать по нашему времени.

— Отлично.

— Надеюсь, поездка будет удачной, сэр.

— Я в этом уверен. Вы можете быть свободны. Я жду вас в понедельник, после девяти утра.

— Спасибо, сэр.

Мисс Коломбо улыбнулась и вышла из кабинета. Карниш сел за стол. На столе лежала папка, набитая вырезками из детройтской прессы за последние три месяца. Он открыл ее и погрузился в чтение.

Первый труп, труп тринадцатилетней негритянской девочки по имени Дорис Робинсон, был найден на пустыре в центре Детройта, и хотя полиция предпочитала не вдаваться в детали, дотошные журналисты выяснили всю правду. Из тела была выкачана почти вся кровь. По заключению судебно-медицинского эксперта смерть наступила в результате остановки сердца из-за резкого падения кровяного давления, вызванного большой потерей крови. Единственными видимыми повреждениями, кроме следов уколов на руках и ногах, были две колотые ранки на шее, как раз там, где проходит сонная артерия. Но на месте преступления пятен крови найдено не было. Заголовок гласил: “Вампир в городе”. Статья позабавила Карниша, но вместе с тем и заинтриговала. Смешно, что даже сейчас, по прошествии веков, старый, как мир, миф о клыках и сосании крови не изменился ни на йоту, и стоит только появиться чему-то похожему, как тут же люди заводят разговор о вампирах. Такой странный и забавный мир. А заинтриговала она его потому, что несмотря на то, что все эти ранки и потеря крови ничего общего не имели с действительностью, они могли быть знаками, которыми вампир воспользовался, чтобы дать знать о своем существовании другим, подобным себе существам. “Несмотря ни на что, мы самые большие рабы предрассудков”, — подумал он.

Впрочем, одно убийство еще ничего не значит, и Карниш решил подождать. Долго ждать ему не пришлось. Второй труп был обнаружен через неделю, еще через две — третий. Все убийства были совершены в центральной части города, и жертвами неизменно оказывались молодые женщины. Две из них были проститутками, третья — умственно отсталая бездомная девочка. Все они умерли от потери крови. После третьего случая Карниш серьезно задумался над тем, что происходит в Детройте. Все совпадало. Все жертвы были из того социального класса, какой выбрал бы и он. Их исчезновение никого не обеспокоит. Он, конечно, понимал, что при обычных обстоятельствах ни он сам, ни ему подобные существа не стали бы оставлять таких явных улик. Это могло означать две вещи. Первое: какой-то психически ненормальный, хотя и не лишенный чувства юмора человек имитировал нападения вампира в каких-то своих, личных целях, возможно, ради удовольствия и развлечения. Второе: это настоящий вампир. Он оставил улики, наводящие на мысль о вампиризме, и сделал это для того, думал Карниш, чтобы привлечь внимание таких же, как он. Он посмотрел на северную стену своего кабинета, заставленную всевозможными книгами, посвященными вампирам; большинство из них были чистой фантастикой. Мифы и сказки о вампирах издавались и переиздавались множество раз. Его коллекция была далеко не полной, хотя насчитывала сотни, если не тысячи работ, посвященных этой теме. Вымысел или правда, она веками занимала ум человечества, этой потенциальной жертвы, а у человечества, как было известно Карнишу, весьма богатое и живое воображение. Истина была одновременно и более непонятной, и более приземленной.

Ричард Карниш не имел представления, сколько ему лет. По его прикидкам выходило около двухсот, хотя у него и не сохранилось никаких воспоминаний о тех далеких временах. Он остановился на этой цифре, когда после долгих изысканий наткнулся на статьи в лондонских газетах тех лет, где описывался способ действия, очень схожий с его собственным. То есть жертвы, которые исчезали без следа, были из низших слоев общества, нищие и бродяги.

А на самом деле его память охватывала лишь последние пятьдесят лет, и все это время он помнил себя вполне взрослым человеком, который с тех пор почти не изменился, только переехал в Нью-Йорк. До середины пятидесятых он носил имя Томас Карниш; этот персонаж потом незаметно исчез, оставив все состояние своему сыну Ричарду, который жил в Миннеаполисе. На памяти Карниша это был единственный раз, когда он изменил имя, место жительства и вообще якобы стал другим человеком; сделал он это сразу, как только понял, что не стареет, а это верный способ привлечь к себе нежелательное внимание.

В отличие от вампиров из сказок он не мог возвратить свои жертвы к жизни. Никто из тех, кого он съедал, не вернулся к жизни ни в каком виде. Их смерть была полной, полной и окончательной, поскольку от них не оставалось и следа. У него не было клыков, и вообще он использовал рот исключительно для произнесения слов. Процесс поглощения жертв во многом оставался загадкой для него самого; отчасти это происходило на физическом, отчасти — на каком-то сверхъестественном, ментальном уровне, так он предполагал. Он поглощал мясо и кости, кровь и даже одежду — оставалась только вода.

Карниш не имел четкого представления о том, как он стал тем, чем являлся сейчас. У него не сохранилось воспоминаний о каких-либо изменениях, произошедших с ним. Ему казалось, что он всегда был таким. Если бы он поглубже над этим задумался, то, наверное, пришел бы к выводу, что все-таки был рожден, а не создан кем-то. Рожден, да — но не женщиной. Это абсолютно точно.

Карниш был буквально одержим литературой о вампирах. И все, что он читал, убеждало его в том, что он и есть самый настоящий вампир. Положительной стороной такого существования была возможность контролировать сознание людей и животных, манипулировать ими или по крайней мере подталкивать их к тем или иным поступкам. И разумеется, его бессмертие — или опять же по крайней мере очень большая продолжительность жизни. На этом плюсы кончались и начинались минусы: вид христианского распятия наводил на него просто кататонический ужас; даже просто имя Христа, произнесенное в разговоре с ним, было ему очень неприятно. Солнечный свет причинял ему настолько сильную боль, что даже после мимолетного попадания на него прямых солнечных лучей он на несколько дней выходил из строя, и у него не было ни малейшего желания выяснять, к чему может привести их более длительное воздействие. От запаха чеснока он напрочь лишался способности соображать, голова начинала кружиться, и накатывала такая дурнота, что он не мог даже двигаться. Пока ему не представился случай испытать на себе действие святой воды и осинового кола, но он догадывался, что они могут причинить ему очень серьезный вред. Карниш знал, кто он такой, но понимал свое состояние даже меньше, чем люди понимают свое.

Приведенные в книгах подробные описания способов борьбы с вампирами навели его на мысль, что он и ему подобные уже довольно долго охотятся на людей и что люди знают о них, знают, как с ними бороться и как их уничтожать. В этом крылся источник его постоянного страха, именно поэтому он ел бродяг и тех, кого точно не будут разыскивать. Этот страх заставлял его тщательно следить за тем, чтобы не привлечь ни малейшего внимания к своей истинной сущности.

Книги о вампирах были одним из немногих доступных ему удовольствий. В них он обретал славу, могущество, любовь — все, чего был лишен в повседневной жизни, а главное, что на страницах этих книг он находился в обществе себе подобных, и это было как бальзам для самой болезненной раны его существования — одиночества. За все время, что он себя помнил, Карниш ни разу не встречал своего сородича. Он был одинок в этом мире. Если бы не страх смерти, страх, далеко превосходящий ничтожный страх перед смертью всех его жертв, он бы давно лишил себя жизни, если это вообще было возможно. И Карниш проводил свои дни, просматривая поступающую со всего света информацию в поисках каких-либо сигналов о существовании других таких же, как он, существ. Таких сигналов, как те, которые были получены из Детройта.

По правде говоря, ехать в Детройт надо было гораздо раньше. Но чем дольше он оттягивал эту поездку, тем дольше мог наслаждаться надеждой, что в этом далеком городе его наконец-то ждет тот подарок судьбы, о котором он столь долго и мучительно мечтал и который искал с таким тщанием. Но Карниш понимал, что вечно тянуть с этим нельзя. На зов надо ответить, иначе он прекратится. То, что прошлой ночью его увидели, послужило тем толчком, которого ему не хватало, чтобы поехать в Детройт. Когда через пару дней он вернется, будет уже ясно, удалось ли Саймону, Простаку Саймону, заставить кого-нибудь поверить в то, что он видел. В сегодняшней газете никаких сообщений не было, но в понедельник все выяснится. В любом случае ему скоро пришлось бы снова менять имя и место жительства. Сейчас ему уже семьдесят три года, и еще десяток лет, прожитых не старея, привлечет к его особе опасное внимание. Возможно, Саймон даже оказал ему своего рода услугу. Карниш встал из-за стола и подошел к окну. Небо на востоке стало темнее, он уже мог разглядеть звезды. Зазвонил телефон; после второго звонка Карниш поднял трубку. Звонил его шофер Эдвард: пора было ехать на аэродром. Карниш сказал, что спустится через минуту.

Положив трубку, Карниш вздохнул. Он ненавидел куда-то ездить. Но эта поездка была очень важна. Быть может, к утру он уже не будет одинок в этом мире. А ради этого Карниш был готов спуститься в самое сердце ада и вернуться обратно.

На Пятой улице стоял большой двухэтажный монстр — дом, в котором жил Саймон. В мансарде торчала из-под дранки полусгнившая пакля. Разноцветная черепица, черная и зеленая, была похожа на признаки какого-то отвратительного кожного заболевания. В холле Саймон услышал музыку, доносящуюся из комнаты Бобби, и почувствовал запах еды — впрочем, что именно готовится, сказать было трудно. Сначала он хотел зайти к Ронни, но потом передумал. Он очень устал и был не в состоянии объяснять, где был этой ночью и днем. Стараясь не шуметь, он стал подниматься по лестнице.

Открыв дверь, он вошел к себе. В квартире стоял нежилой запах. Радуясь, что наконец-то добрался до дому, Саймон включил свет на кухне и сразу же отвернулся, чтобы не смотреть на кучу грязной посуды в мойке. Сколько времени она уже там валяется, он тоже предпочел не вспоминать. Вместо этого он прошел в комнату, включил стереосистему и поставил компакт с ранним Питером .Габриэлом. Убавив звук почти до минимума, он опустился в кресло рядом с колонкой, откинулся на спинку и закрыл глаза. Питер Габриэл оказался не очень кстати. Поэтому на середине первой песни Саймон выключил стереосистему. Наступила гнетущая тишина. Музыка из комнаты Бобби доносилась едва слышно, словно откуда-то из-за грани реального. Саймон подумал, что лучше бы Бобби тоже выключил звук. Он тяжело вздохнул, чувствуя в душе угнетенность и пустоту. За последние два месяца, что Саймон прожил в “Мондо Манор”, как Бобби прозвал этот дом, его недовольство своей жизнью в целом еще больше усугубилось. Переезжая сюда вместе с Бобби и Ронни, он воображал, что бежит от чего-то, но сейчас уже забыл, от чего собирался бежать. Кстати, на вечеринке Бобби об этом упомянул. Что он там сказал? Ты уже убежал. “Убежать-то я убежал, — подумал Саймон, — но беда в том, что так никуда и не прибежал”.

В свете из кухни предметы отбрасывали длинные тени. Они тянулись к Саймону. Он вдруг вспомнил о Филе, и его прошибла дрожь.

Оно его съело.

Саймон снова закрыл глаза и усилием воли заставил себя не думать о той ужасной тьме. Он просто не мог позволить себе о ней думать. Сейчас он был еще больше сбит с толку и растерян, чем тогда, когда все это произошло. Он принялся думать о Бекки и неожиданно поймал себя на том, что, думая о ней, он улыбается.

Странная женщина. Он почти ничего не знал о ней, кроме того, что она не принадлежит к его миру. В сущности, он не мог бы сказать, к какому именно миру она принадлежит. Даже не к миру его родителей. Здесь что-то совсем иное.

Как она сказала? Выбери себе жизнь. Что-то в этом роде, или станешь одним из этих бездомных неудачников, за которыми она там присматривает. Саймон покачал головой. Он не верил в такую возможность. Нет, мне до этого далеко.

Далеко? А где ты провел эту ночь, приятель?

Саймону было двадцать восемь лет. После школы он пять лет пробездельничал; пробовал работать то там то сям, почти год пропутешествовал, отказываясь решить для себя, каким должно быть его будущее. Родители Саймона, особенно отец, хотя и с большой неохотой, предоставили ему самому решать этот вопрос, и все эти пять лет он фактически сидел у них на шее. Наконец, в двадцать четыре года, Саймон сказал, что поступит в университет и станет преподавателем. Тогда он искренне верил, что принял правильное решение. Он был готов.

С переездом в “Мондо Манор” все изменилось. В определенном смысле это был шаг назад, и осмотревшись, он понял, что не хочет жить жизнью своих родителей. Он оказался не прав и впустую потратил четыре года. Только совсем недавно он понял, что не знает конкретно, чего ему хочется в этой жизни. Он сделал шаг назад и куда же попал? За дело принялись наркотики и алкоголь. Саймон понимал, что ступил на путь самоуничтожения, но не знал, как с него сойти. Что делать? Вернуться в университет? Уехать к родителям? Он понятия не имел, что надо делать, но знал, что теперешняя его жизнь ему совсем не по душе.

Он встал и устало потянулся, но спать ему еще не хотелось, была только половина девятого. На лестнице послышались шаги, затем раздался стук в дверь. Саймон тяжело вздохнул, включил свет и открыл дверь. Это был Бобби.

— Ну и где тебя черти носили? — сказал он вместо приветствия, потом прошел в кухню, огляделся, поморщился и направился в комнату.

— Ну, понимаешь... Я...

— Ну ты даешь! Я же беспокоился. Ты же сказал, что немного пройдешься, и сразу домой.

— Я встретил кое-кого, — сказал Саймон. Он имел в виду существо в переулке, но тут же его мысли переключились на Бекки.

— Да? И кого же?

— Девушку.

— Ага, и какую из них?

— Ты ее не знаешь.

Бобби упал на диван, закинул ногу на ногу и улыбнулся.

— Наверное, очень хорошенькая?

— Ничего себе.

— У тебя курнуть есть?

— Нет.

— А пиво?

— Посмотри в холодильнике.

— Я же в гости пришел, — обиженно сказал Бобби и потопал на кухню.

Едва он открыл холодильник, как входная дверь приоткрылась, и в квартиру заглянула Ронни.

— Мне показалось, я слышала здесь какой-то шум.

Бобби посмотрел на нее, улыбнулся, перевел взгляд на Саймона и многозначительно поднял брови. Ронни тем временем уже вошла в комнату.

— С пятницы не виделись.

— Ну, понимаешь, я... — глубоко вздохнув, начал Саймон.

— Он кое-кого встретил, — раздался с кухни голос Бобби. — Пива здесь нет.

— Пиво есть у меня, — сказала Ронни.

— Фил пропал, — сказал Саймон.

— Фил-Книголюб? — спросил Бобби, выходя из кухни.

— Да.

— И куда он подевался?

— Не знаю. Собираюсь завтра его поискать Не хотите помочь?

— Ты что, рехнулся? — Бобби широко ухмыльнулся. — Ты хоть представляешь себе, где ты будешь его искать? Забудь.

— А кто такой этот Фил? — спросила Ронни.

— Фил — это бродяга, для которого Саймон брал книги в библиотеке.

— Фил не бродяга, он временно бездомный.

— Я принесу пиво, — сказал Бобби.

— Так вы мне поможете?

— Зачем тебе надо непременно влезать в это дерьмо? Ведь ты даже не знал его как следует.

— Нет, я хорошо его знал. И я хочу его найти.

— На меня не рассчитывай. Пивка?

— Нет, не сегодня. Мне нужно поспать, я просто валюсь с ног.

— Ты что, серьезно?

— Да, я просто...

— Ты слишком много паришься.

— Ну, извини.

— Ты идешь, Ронни?

Вероника посмотрела на Саймона, затем повернулась к Бобби.

— Я тебя догоню, — сказала она.

Бобби покачал головой, вышел из комнаты и затопал вниз по лестнице. Ронни снова посмотрела на Саймона и подошла ближе.

— Ты действительно собираешься ложиться спать?

— Да.

— Составить тебе компанию?

Она подвинулась еще ближе и прильнула губами к его губам. Ее губы были прохладными, она накрыла ими губы Саймона и страстно проникла языком в его рот. Саймон вдруг вспомнил Бекки и мягко отстранился.

— Не сегодня. Прости.

— Ну, как хочешь, — сказала она со вздохом.

Саймон проводил ее до порога, помахал на прощание, закрыл дверь и вернулся в комнату. Выключив свет, он сел в кресло, но вместо того чтобы снова включить музыку, взял с журнального столика, стоящего возле кресла, телефон. Подержав его с минуту на коленях, он поднял трубку и набрал номер ночлежки на Одиннадцатой улице. Саймон помнил его наизусть. На том конце трубку сняла Бекки.

— Это Саймон Бабич, — сказал он.

— О, привет Саймон.

— Я разговаривал с твоим приятелем.

— Да, Джек мне звонил.

— А.. Ну, я просто подумал, что надо поставить тебя в известность.

— Саймон?

— Да?

— Мне очень жаль, что ты угодил в камеру.

— Наверное, я сам виноват. Я был груб и несносен.

— Джек сказал, что в понедельник он напечатает предупреждение.

— Отлично. Знаешь, я тут подумал и решил завтра пойти поискать Фила. Просто чтобы не оставалось сомнений.

— Я бы тоже хотела поучаствовать.

— Это было бы замечательно. Только знаешь, с утра мне надо работать, поэтому давай начнем где-нибудь во второй половине дня.

— Ну что ж, отлично. А где ты работаешь?

— “Роадуэй Букс”.

— Это на Вашингтон-авеню? Комиссионный книжный магазин?

— Точно.

— Хорошо, давай встретимся возле муниципалитета.

Саймон кашлянул, чтобы прочистить горло.

— Э... Конечно, договорились. Ну, тебе, наверное, надо идти?

— Сейчас здесь работы нет.

— А-а...

Саймон улыбнулся. Ему совсем не хотелось ее отпускать. В этом странном киберпространстве, где происходят телефонные разговоры, между ними установилась некая связь, которая ускользнула от них при личной встрече.

— Может, это тебе надо куда-то бежать? — спросила Бекки.

— Нет.

— Ты один?

— Да, я один.

— Тогда расскажи мне о себе.

— А ты расскажешь мне о себе?

— Хорошо, только ты первый.

— Итак, что тебя интересует? — с улыбкой сказал он.

6

До аэропорта он доехал тихо, гладко и без происшествий. Эдвард вел машину не быстро, но и не слишком медленно, подчиняясь предписанному скоростному режиму. Он заранее перестраивался в другой ряд и вообще был осмотрителен и осторожен. За последний месяц его манера вождения значительно улучшилась. Боязнь потерять работу, вложенная Карнишем в сознание Эдварда, дала положительный результат, но паранойя, к большому удовольствию Карниша, тем не менее еще не иссякла. В дороге Эдвард молчал, да Карниш и не ждал, что шофер заведет беседу. Сам он по пути до аэропорта просматривал последние новости детройтской прессы. Полиция Детройта, газеты и телевидение, ФБР и общественность — все свято верили в то, что в Детройте орудует серийный маньяк-убийца, имитирующий вампира. Впрочем, имелись люди, обожающие быть в центре внимания, которые, подхватив знамя убийцы, устраивали ночные бдения около морга, где находились трупы, и даже на кладбищах, где были похоронены жертвы. Участники этих ночных мероприятий в основном одевались в черное и делали себе очень бледные лица и красные глаза. Судя по всему, они все были фанатами вампиров. К одной из статей прилагался снимок небольшой группы людей, окруживших могилу Дорис Робинсон. Один из участников, подросток в черной накидке, с уложенными гелем и зачесанными назад волосами, держал плакат с надписью “Пожалуйста, следующий — я”. Было одновременно и смешно, и страшно наблюдать это безумие.

В аэропорту Эдвард подъехал к ангару, принадлежащему “Карниш секьюритиз”, где, заправленный и готовый к полету, стоял реактивный “Чесна Ситэйшн 5 джет”. Стоя под ночным небом, Карниш дождался, пока последняя сумка, единственная из всех, собственноручно им упакованная, не была погружена в самолет. Командир экипажа, бывший пилот коммерческих авиалиний по имени Дэвид Линдси, вышел навстречу Карнишу и, пожимая ему руку, сказал, что они готовы взлетать, как только он пожелает.

— Сейчас, — сказал Карниш.

— Слушаюсь, сэр.

Карниш повернулся к Эдварду:

— Мисс Коломбо известила вас о времени моего возвращения?

— Да, сэр. В понедельник утром, сэр. Я приеду и встречу вас здесь, сэр.

Карниш улыбнулся и промолчал. “Может, приедешь и встретишь. А может, и нет”. Он поместил эту мысль в голову Эдварда и с удовольствием посмотрел, как у того с лица сползает улыбка.

— Желаю вам, Эдвард, хорошо провести выходные, — наконец сказал он.

Эдвард кивнул:

— И вам того же, мистер Карниш.

Карниш поднялся по трапу и вошел в салон. Линдси закрыл за ним люк, Карниш сел в одно из восьми пассажирских кресел и пристегнулся. Линдси вошел в кабину пилотов, и из двери, ведущей туда, высунулась голова другого пилота; Карниш его не узнал, но все же кивнул ему в знак приветствия. Пилот кивнул в ответ, улыбнулся, и дверь в кабину закрылась. Через пять минут самолет вырулил на взлетную полосу. Капитан Линдси высунулся из пилотской кабины и предложил:

— Если хотите, мистер Кардиш, я включу динамики в салоне, и вы будете в курсе происходящего.

— Нет, спасибо. Я предпочитаю тишину, и пожалуйста, погасите свет. Весь. И еще, мне бы хотелось, чтобы вы меня не беспокоили до тех пор, пока мы не приземлимся.

Линдси побледнел, кивнул и скрылся из виду. Дверь закрылась. Карниш знал, что теперь она не откроется, пока самолет не приземлится. Лампы в салоне погасли, за исключением надписи “Выход” над люком. Взревели двигатели, и Карниша вдавило в кресло. Самолет начал разбег и через несколько секунд был уже в воздухе. Прижавшись к иллюминатору, Карниш посмотрел вниз. Под ним, убега” за горизонт, расстилалось море огней, вибрирующее, наэлектризованное море людских жизней. Внезапно он ощутил приступ ностальгии. Ему очень не хотелось покидать Миннеаполис. За пятьдесят лет, прожитых им в этом городе, он здорово к нему привязался. Самолет взял курс на восток, по направлению к озеру Мичиган, и начал набирать высоту. Вскоре огни Миннеаполиса и Сент-Пола исчезли из виду. Теперь самолет окружала темнота, полная, ничем не нарушаемая, такая же глубокая и непроницаемая, как душа того, кому он принадлежал.

Почувствовав, что самолет начал терять высоту, Карниш вновь прижался лицом к иллюминатору. Впереди и внизу маячила группа огней, похожая на фары далекого автомобиля, разбрасывающие во все стороны мелкие лучики света. Детройт.

Самолет пошел на посадку. Огни стали больше, разбежались вдоль горизонта, разбиваясь на более мелкие скопления. Щелкнули динамики, и раздался голос капитана Линдси:

— Через пять минут приземлимся, мистер Карниш. Пожалуйста, пристегнитесь.

Карниш, улыбаясь про себя, послал в кабину пилотов черную волну страха. Картину того, как самолет, пролетев сквозь жилые дома, падает на землю. Он почувствовал реакцию пилотов. Наг долю секунды самолет завибрировал, словно задрожали держащие рычаги управления руки пилотов.

Но, конечно, самолет не разбился. Они снизились без происшествий и, мягко приземлившись в аэропорту Детройта, подкатили к: ангару “Карниш секьюритиз”. Когда двигатели умолкли, Карниш отстегнул ремни. Дверь кабины пилотов открылась, и оттуда вышел Дэвид Линдси. Лицо у него было белее простыни, а воротничок рубашки — темным от пота.

— Капитан, благодарю вас за чудесный полет и мягкую посадку, — сказал Карниш.

Линдси слабо улыбнулся, кивнул в ответ, и Карниш вышел из самолета. Возле ангара его уже ждал автомобиль. Водитель — молодая чернокожая женщина в шоферской униформе — стояла рядом, облокотившись на капот. Увидев Карниша, она выпрямилась.

— Мистер Карниш? Меня зовут Вилла, я ваш шофер.

— Очень хорошо. У меня большой багаж.

— Я принесу, а вы, если хотите, подождите в машине. Я мигом.

Карниш кивнул, но в машину не сел, а остался смотреть, как багаж выгружают из самолета. Вилла оказалась сильнее, чем выглядела на первый взгляд, и взяла все три сумки сразу, а личный кейс Карниша сунула под мышку. Открыв багажник, она аккуратно уложила сумки и улыбнулась Карнишу своей широкой белозубой улыбкой.

— Все в порядке, мистер Карниш. Можем ехать.

Карниш забрался на заднее сиденье. Вилла села за руль и включила двигатель.

— Мне велели отвезти вас в отель.

— Прекрасно.

Вилла кивнула, по-прежнему улыбаясь, и тронула автомобиль. Они отъехали от ангара, проехали через охраняемые ворота и донеслись по четырехполосному скоростному шоссе, ведущему к центру города. Карниш сидел, сложив руки на коленях, и молча смотрел, как мимо проносятся очертания зданий. После буферной зоны окружающих аэропорт гостиниц и ресторанов городской ландшафт быстро сменился пустырями, брошенными домами и свалками. Карниш тоже улыбнулся, глядя на них. Он был доволен.

— Вы остановились в центральном “Рэджис”?

— Верно.

— Это очень хороший отель. Там работает мой брат. Я уверена, вам там понравится.

— Я тоже в этом не сомневаюсь, но мне бы хотелось, чтобы вы не беспокоили меня, пока мы не приедем, — сказал Карниш и улыбнулся ей в зеркало заднего вида.

Ее глаза слегка расширились; темные зрачки казались островками, окруженными морем белизны. Она кивнула и все внимание сосредоточила на дороге. Путь от аэропорта до отеля занял полчаса, но Карниш не скучал, увлеченный рассматриванием окрестностей. “Здесь, — думал он, — кто-то бродит, как я, в темноте. Кто-то похожий на меня”. Он отвергал общепринятую версию о маньяке, разыгрывавшем вампира, потому что ему была необходима хотя бы маленькая надежда. Он попытался представить себе, каково это — жить здесь. В отличие от Миннеаполиса, не совсем еще прогнившего, этот город был похож на разлагающийся труп, и каждый угол его буквально кишел отбросами общества. Просто какой-то “шведский стол”, прямо “пир горой”.

— Я найду тебя, — сказал он, обращаясь к городу. — Я буду искать, и мы наконец встретимся, мой друг. Кем бы ты ни был, я обещаю тебе это.

Он не стал трогать сознание Виллы. Она и так была достаточно напряжена и напугана, а замечание Карниша и его манеры поставили ее на грань нервного срыва. Кроме того, сейчас Карниша куда больше занимал план его ночной кампании. О Вилле он вообще не думал, не замечал ее присутствия, если не считать ощущения, что рядом находится комок напряженных нервов и страха. Такой ничтожный, такой человеческий.

Когда они подъехали к отелю, этому островку богатства и процветания посреди всеобщего моря убожества, Карниш вылез из машины прежде, чем Вилла успела открыть для него дверцу. Она улыбнулась нервной, вымученной улыбкой. Он сделал вид, что жалеет ее.

— Все в порядке, Вилла, успокойтесь. Я не кусаюсь.

Она начала было что-то говорить, но Карниш ее перебил:

— Что вы собираетесь делать?

— Ну, мне сказали, миссис Герберт сказала, чтобы я была рядом, на случай, если вам вдруг понадобится машина. Знаете, я буду прямо здесь, внизу. Вот, возьмите эту карточку. Здесь номер телефона, в машине. Позвоните, и я тут же подам автомобиль.

Она говорила так быстро, что Карнишу не удалось вставить ни слова. Когда она умолкла, он взял карточку и сказал:

— Сегодня вы мне не понадобитесь. Возьмите машину и поезжайте домой Вернетесь завтра вечером, часиков, скажем, в семь. Не раньше, понятно?

— Но мне сказали...

— А теперь я вам говорю... И им я тоже скажу. Сегодня ночью и завтра днем у вас свободное время.

И тут он почувствовал истинную причину ее растерянности. Они с мужем экономили каждый цент, и почти все, что зарабатывали, откладывали на первый взнос за небольшой, но зато собственный дом. Она не могла позволить себе выходной.

— Не волнуйтесь, вам заплатят. Просто сделайте, как я говорю. Завтра вечером, в семь. Я понятно выразился?

— Да, сэр. В смысле, если, конечно, вы уверены, сэр.

— Все, отправляйтесь.

Вилла кивнула и пошла к передней дверце. Подождав, пока швейцар вытащит вещи, она села в машину и уехала. Карниш прошел за швейцарам в отель. Швейцар передал багаж коридорному, а Карниш подошел к столу регистрации, чтобы получить свой ключ. Его уже ждали, и симпатичная девушка по имени Сандра Истман проводила его в номер на двенадцатом этаже.

— Надеюсь, вам у нас понравится, — сказала она, и прежде чем Карниш успел ответить, вышла и закрыла за собой дверь.

Отличная работа, подумал он. Ее предупредили о его замкнутости, и она действовала в соответствии с этим. Он даже не успел дать на чай коридорному. Но ничего, он вознаградит его при выезде из отеля. И щедро. Ему доставляло большое удовольствие наблюдать, как люди пресмыкаются из-за денег.

Номер оказался вполне приличным. Две комнаты, гостиная и спальня, огромная ванная с джакузи и сауной В мини-баре имелся широкий ассортимент напитков, но, конечно, пить Карниш не собирался. Кровать, поистине королевского размера, была покрыта бордовым парчовым покрывалом, отороченным золотом. Очеь мило.

Было 11.56, когда Карниш позвонил портье и сказал, чтобы ни при каких обстоятельствах, кто бы ни позвонил, никого не соединяли с его номером до девяти утра. Затем он подошел к окну, раздвинул шторы того же дизайна, что покрывало, и выглянул наружу. Ему не удалось как следует осмотреться, так как высотки загораживали обзор, но убедиться, что повсюду тени и темнота, они не мешали. Небо было затянуто тучами; впрочем, это не имело особого значения, так как свет, источаемый городом, отражаясь от туч, наполнял небо болезненным желтоватым мерцанием.

В дверь постучали, и он улыбнулся про себя. Карниш ждал этого стука. Это миссис Герберт. Напустив на себя хмурый вид, он открыл дверь.

— Мистер Карниш?

Она оказалась в точности такой, какой он ее себе представлял. Блондинка, во многом очень похожая на Катрин Коломбо. Приблизительно того же возраста, но на вид, если можно так выразиться, более хищная. Ее волосы были стянуты в экстравагантный плетеный пучок. Слишком много макияжа, но, признаться, сделанного мастерски. Большие голубые глаза, чувственный алый рот. Алые, будто их окунули в кровь, ногти, на длинных тонких пальцах ничего похожего на обручальное кольцо. Только ее одежда его удивила. Она была одета в черное облегающее вечернее платье без бретелек, по контрасту с которым ее кожа выглядела очень бледной.

— Миссис Герберт?

— О, пожалуйста, зовите меня Кэрол.

— Хорошо, Кэрол.

— Надеюсь, вы не сочтете меня бестактной. Можно войти? — сказала она, входя и закрывая за собой дверь. — О, здесь очень мило. Я просто хотела убедиться, что вам предоставят все самое лучшее. Вы довольны? Я знаю, вы только что вошли и, наверное, устали с дороги, но я просто хотела удостовериться, что все в порядке. Прошу извинить мой внешний вид. Я была на вечеринке и ушла пораньше, чтобы забежать сюда и проверить, как вас устроили.

Вот интересно, одна или с мужем, подумал Карниш, а вслух сказал:

— Мне очень жаль.

— Да нет, что вы, мистер Карниш, там была такая скучища! Значит, вы всем довольны?

— Да, все в порядке.

Он чувствовал запах ее духов, но они были ему незнакомы. Что-то вязкое, мускусное и явно в большом количестве. Он непроизвольно сморщил нос.

— О мистер Карниш, вы не представляете себе, как я рада наконец-то встретиться с вами! Мы годами мечтали, что вы приедете в детройтский офис, но я даже представить себе не могла, что это случится так внезапно.

— Боюсь, что не обрадую вас визитом в офис. Я здесь по сугубо личному делу.

— Да, конечно, я понимаю. А миссис Карниш прилетела с вами?

Плутовка. Она прекрасно знает, что никакой миссис Карниш не существует. Он улыбнулся ей, принимая ее игру. Выбор у него был невелик.

— Нет никакой миссис Карниш.

— Я удивлена, что такой мужчина, как вы, и холостой.

Он не стал спрашивать ее о мистере Герберте.

— Миссис Герберт, Кэрол, уже поздно.

—- Да, конечно, извините меня. Я просто хотела... По правде говоря, я просто хотела, чтобы ваше пребывание в Детройте надолго вам запомнилось.

— Вам это уже удалось.

— Это правда? Вы так добры.

Она подошла ближе, и запах духов стал таким сильным, что у Карниша зачесалось в носу. Она взяла его руку и прижала к своей груди.

— Я просто хотела рассказать вам, как я вами восхищаюсь и как я счастлива, что работаю у вас.

— Я тоже очень этому рад.

— И если я могу еще что-нибудь для вас сделать, что-нибудь, чтобы ваше пребывание здесь было более запоминающимся...

Карниш ощущал под платьем ее упругую грудь. Он был несколько удивлен скоростью, с которой развивались события. Он не знал, насколько далеко она собиралась зайти, и немного подтолкнул ее дальше, по выбранному ею пути.

— Кэрол...

— Мистер Карниш...

Она прижалась к нему, ее губы обхватили его губы, а ее язык страстно протиснулся между ними. Она издала низкий стон, и ему показалось, что сейчас она упадет ему на, руки.

— О мистер Карниш, я так давно хотела встретиться с вами. Я... я просто не знаю, что на меня нашло.

При этих словах он чуть было не рассмеялся. Ее намерения были очевидны, и он всего лишь заставил ее действовать более быстро, чем она намеревалась вначале.

— Вы очень привлекательная женщина, — сказал он.

После этих слов она едва не упала в обморок. Ее губы покрыли его шею жаркими поцелуями. Карниш закрыл глаза. Не то чтобы ему было совсем скучно, но почти. Секс не являлся частью его жизни. Иногда он использовал его, чтобы усилить чувство обладания жертвой, но от чисто физического акта не получал никакого удовольствия. Миссис Герберт со стоном опустилась на колени, расстегнула ремень на его брюках и потянула их вниз. Потом аккуратно взяла его пенис обеими руками, открыв рот, подышала на него и затем зажала в губах. В ее глазах застыло такое выражение, словно она не совсем понимает, что делает и зачем, но не может остановиться. Она наращивала темп, но Карниш не чувствовал ни возбуждения, ни удовольствия. Впрочем, он знал, каков должен быть результат ее действий, и воспроизвел его. Ее глаза расширились, когда член у нее во рту стал толще и длиннее, упершись ей прямо в горло.

Она издала удивленный звук, но не отстранилась.

"Интересно, — подумал Карниш, — нравится ли ей это на самом деле?" Он сделал свой пенис ещё больше и толще, чтобы ее губам стало больно. Он не был уверен, ждет ли она от него каких-либо звуков, но, подумав, что это весьма вероятно, застонал. Она подняла на него свои широко раскрытые глаза, почти так же широко раскрытые, как ее губы вокруг его члена. На мгновение ему показалось, что он увидел выражение страха на ее лице, и его удовольствие, если это чувство можно так называть, на мгновение стало подлинным. Она издала наполовину задыхающийся, наполовину скулящий звук, и Карниш понял, что пришло время. Он кончил прямо ей в рот, контролируя поток семени так, чтобы выбросы были долгими и сильными. Ее рот и глотка работали, как насос, и он заметил, что выражение невероятности происходящего в ее глазах стало еще сильнее. Впрочем, эта игра захватила его, и он гораздо дольше, чем должен был бы на самом деле, продолжал изливать свое семя ей в рот, пока она непроизвольно не отстранилась, едва не захлебнувшись. Он обратил внимание, что, не желая обидеть его, она не выплюнула сперму, а с громким звуком проглотила.

— Мистер Карниш, — прошептала она с благоговейным ужасом.

— Спасибо Кэрол, — все еще поддерживая эрекцию, сказал Карниш.

Кое-как ей удалось подняться на ноги. Ее глаза были наполнены страхом. Он положил ей руку на шею.

— Надеюсь, ты придешь еще, когда я буду менее утомлен, — сказал он.

Ее глаза стали еще шире, хотя он думал, что это уже невозможно. У двери она повернулась, слабо улыбаясь.

— Спокойной ночи, Кэрол, — сказал Карниш.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но лишь кивнула, открыла дверь и выскользнула в коридор. Только после того как дверь за ней закрылась, Карниш снял эрекцию, застегнул брюки и подошел к окну. Его не покидало острое чувство, что он приехал как раз вовремя, что сегодня здесь произойдет еще одно убийство и он наконец-то встретит себе подобное существо. “Поверь в это, — сказал он сам себе,— поверь всей своей сущностью”. Он подошел к двери, повесил на ручку табличку с надписью “НЕ БЕСПОКОИТЬ” и вышел.

7

Когда Бекки, положив наконец трубку, взглянула на часы, висевшие на стене прямо над Генри, было уже тринадцать минут первого. Невозможно поверить, но она проговорила с Саймоном по телефону больше трех часов. Еще сегодня утром и даже уже вчера ночью она знала, что он ей нравится, но даже не подозревала, что это чувство настолько в ней сильно. До того как она услышала по телефону его голос, она даже не представляла себе, как сильно хочет с ним поговорить, как ей нужен такой разговор. И они поговорили! Обо всем! О них самих, об их жизни, об их надеждах, мечтах и страхах.

Уже много лет она так не откровенничала с людьми, и, разумеется, результат можно было легко предсказать. Возникло ощущение близости. Даже по телефону. Нежелание повесить трубку, страх прервать только-только установившиеся отношения. Казалось, они ждали чего-то похожего очень долго и наконец их ожидание было вознаграждено.

Прошлое Саймона, как она и думала, было связано со средним классом. Но он застрял меж двух миров, страшась жить жизнью своих родителей, но еще больше, страшась выбрать другой путь. В результате он остался плыть по течению, одинокий, ни к чему не привязанный, сторонний наблюдатель жизни. Когда она рассказала, что в прошлом была сравнительно богата, он лишь слегка удивился. Но ее ситуация в корне отличалась от его положения. И всегда отличалась. Она сознательно оставила одну жизнь, чтобы жить другой. У нее было кое-что, во что она верила. И она твердо стояла на своем пути.

Но в одном их с Джеком Холденом мнение о Саймоне совпадало — это был хороший, честный и искренний парень. После трехчасового разговора по телефону ей не оставалось ничего другого, как лишь окончательно в это поверить. Саймон еще находился в поиске, но она верила, что однажды он найдет себя, и надеялась, что будет рядом, когда это случится.

Саймон произвел на нее неизгладимое впечатление. На это раз он был с ней более откровенен, чем вчера ночью, и рассказал ей без утайки, что именно он видел в переулке за книжным магазином. И теперь, когда она как следует узнала его и стала ему доверять, она уже не имела права сомневаться в его словах. Он стал свидетелем чего-то необъяснимого, чего-то ужасного.

Генри открыл глаза и посмотрел на нее. Бекки улыбнулась.

— Он, наверное, хороший парень, — почти дружелюбно сказал он.

— Да, — ответила она, продолжая улыбаться, и покраснела.

Генри обернулся, посмотрел на часы, встал и зевнул:

— Пойду проверю “президентский” номер.

— Сиди, Генри, я сделаю обход.

— Ты серьезно?

— Вполне, я и так слишком долго бездельничала.

— Ну, если ты хочешь...

Он снова сел, скрестил руки на груди и опустил голову. Бекки открыла нижний ящик стола и достала оттуда фонарик. Проверив, работает ли он, она направилась к двери в спальню, которую Генри с сарказмом назвал “президентским” номером.

Это было помещение примерно в сотню футов длиной и тридцать футов шириной — меньше, чем гимнастический зал, но больше, чем площадь среднего городского дома. Там стояли четыре ряда кроватей, по тридцать в каждом — возможность приютить на ночь сто двадцать человеческих существ, которым больше совершенно некуда пойти. Зал был погружен во тьму, горели только надписи “Выход” в дальнем конце, да свет из конторы проникал через открытую дверь. У входа Бекки на полминуты остановилась, чтобы глаза привыкли к темноте, а потом начала обход по первому ряду. Темные прямоугольники кроватей были похожи на ряды свежих могил. Она постаралась избавиться от подобных сравнений: они были совсем некстати, особенно после рассказа Саймона. Кроме того, некоторые из этих могильных холмов шевелились, а зал был наполнен храпом, стонами, сопением и кашлем, и воняло здесь не смертью, а, наоборот, жизнью. Немытыми человеческими телами. Бекки наморщила нос, вдохнув эту ужасную смесь мочи, пота и кала, и черт знает чего еще.

Вот уже два года она занимала эту единственную в ночлежке полно оплачиваемую должность и достаточно хорошо знала многих из своих ночных гостей. Очертания тел пригорков на кроватях казались знакомыми, так же, как казались знакомыми и некоторые звуки. Однако лица менялись. Два года назад ночлежкой в основном пользовались мужчины, женщин было совсем немного, и они по большей части приходили одни. Теперь они приходят с детьми. С двумя, а то и тремя. Иногда дети спят вместе с матерью, но все-таки отдельно, потому что спать двоим на одной кровати запрещено распорядком. Бекки не знала, чем вызвана эта перемена, — то ли тем, что стало больше бездомных женщин и детей, то ли тем, что они постепенно начинают понимать пользу ночлежек. Многие выглядели довольно прилично и, на первый взгляд, особенно не голодали. Произошло то, что происходит с любым видом помощи бездомным и неимущим: этими услугами начали пользоваться те, на кого эти услуги ориентированы не были. Избитая мужем женщина убегает из дома и внезапно понимает, что пойти-то ей некуда. Мужчины, перебрав на вечеринке, решали, что лучше провести ночь в ночлежке, чем тащиться домой. Пока оставались свободные места, любой мог прийти сюда и остаться на ночь. Обычно люди, у которых был дом, проведя здесь одну ночь, больше не возвращались. Ночлежка — не то место, куда ходят ради удовольствия. А тем временем всякие политики, видя, что происходит, начинают болтать, что найдена панацея от любых социальных недугов:

“Вы только взгляните на ночлежку на Одиннадцатой улице. Содержится на пожертвования частных лиц, делает большое дело. Правительству нет нужды вмешиваться”.

И в конце концов ночлежка превратится в отдушину для всех, кому нынче не повезло, и тогда от нее уже будет мало толку для тех, кому она действительно необходима. Дойдя до конца спальни, Бекки развернулась и пошла назад по другому ряду. Женщины и дети сбились в одном углу, как будто в толпе они получали хотя бы иллюзию защищенности от хищников, которые тоже могли скрываться в этом убежище.

При мысли о хищниках она вспомнила о Саймоне, о том, что, по его словам, произошло с Филом. Завтра они вместе собирались пойти искать Фила. Что, если вместо Фила они наткнутся на того, кто на него напал? У Бекки вдруг пропало желание заниматься этими поисками. Она дошла до двери, обернулась и окинула взглядом зал. Все было тихо и спокойно. Внезапно один из холмиков на кровати где-то посередине ряда приподнялся и повернулся на другой бок. Бекки была уверена, что лицо человека теперь обращено в ее сторону. Она не могла различить черт, видела лишь какую-то пеструю тень да два словно бы жидких пятна, которые были, а может, и не были, глазами. Вздрогнув, она быстро повернулась и вышла из спальни.

Карниш не торопясь шел прочь от отеля. Путь его пролегал по довольно преуспевающей части города. Отель был окружен дорогими ресторанами, бутиками, магазинами дорогой одежды и прочих товаров, которые могут понадобиться путешествующему бизнесмену. По дороге ему встретились несколько прохожих — по всей видимости, все они были постояльцами отеля. Ярко освещенные улицы выглядели празднично, однако через пару кварталов все это великолепие кончилось, и Карниш оказался в районе, застроенном деловыми зданиями. Здесь было довольно светло, но прохожих не было совсем. В темноте подъездов ему пару раз почудились какие-то тени, но это могли быть как люди, так и просто мешки с мусором.

Карниш бесстрашно шагал вперед. Он окружил себя такой аурой абсолютной безопасности в сочетании с угрозой, что потребовался бы поистине “крепкий орешек” — а таких он еще не встречал, — чтобы преодолеть эту ауру и приблизиться к нему. Он не был знаком с Детройтом, но, пройдя еще несколько кварталов, понял, что двигается поперек основного направления уличного движения. Фонари попадались все реже, ухудшилось и состояние зданий. Начались пустыри — некоторые заасфальтированные, а некоторые просто заваленные кусками бетона и кучами грязи вперемешку со строительным мусором. Карниш не смотрел на названия улиц, ему это было не нужно. Он ориентировался, полагаясь на абсолютно иные чувства.

По улице, вдоль которой шел Карниш, то и дело проезжали автомобили. И водители, и пассажиры бледнели, глядя на него, и на их лицах читалось неприкрытое изумление тем, что в такой час и в этой части города прогуливается столь респектабельный господин. Однажды мимо пронесся старый громыхающий рыдван. Из окон свешивались визжащие подростки. Девочка лет тринадцати выкрикнула в сторону Карниша оскорбление и истерически захохотала. Карниш послал ей вдогонку и плотно закрепил в ее сознании леденящую душу мысль о том, что ее влагалище кишит опарышами. Теперь ее ждет немало неприятных минут, пока она избавится от этой мысли. Он почувствовал ее внезапный ужас и усмехнулся про себя. На следующем перекрестке он повернул налево и быстро пошел, стараясь держаться в тени, ближе к зданиям” потом свернул направо, в переулок. Здесь, в темноте переулка, он позволил себе расслабиться и выпустил из себя свое покрывало из теней, которое было такой же его частью, как руки или ноги. И сразу же темнота в переулке заметно сгустилась. К его огромному огорчению, в переулке он был один, и некому было оценить этот внезапный наплыв устрашающей тьмы.

Переулок окончился пустырем, заваленным зазубренными обломками бетонных плит, ржавыми балками и арматурой. Острые тени перемежались с лужами чернильной тьмы. Карниш постоял на краю пустыря и осмотрелся.

Да, его коллега — парень с воображением. Именно здесь произошло первое убийство. Карниш чувствовал это, чувствовал витающие в воздухе остатки ужаса жертвы. Он хорошо поработал, тот, другой. Дорис Робинсон испустила свой последний вздох в окружении невыразимо жуткого кошмара. Разве под силу простому смертному убийце вызвать у жертвы подобный ужас? Карниш предпочитал думать, что нет. А это значило — да, это значило, что наконец он стоит на пороге встречи со своим собратом. Карниш задрал голову и испустил долгий радостный вопль, почти вой, который, отражаясь от каменных коридоров зданий, унесся прочь и затих где-то в ночи. Карниш двинулся вперед, осторожно ступая по осколкам бетона. Всего минута потребовалась ему, чтобы отыскать точное место, где произошло убийство; это случилось почти в самом центре пустыря, за кучей грязи, окруженной бетонными плитами, которые, как он предположил, были некогда стенами или перекрытиями какого-то здания.

Она умерла здесь. Некоторое время убийца сидел с ней на холодной жесткой земле, Карниш чувствовал это, какое-то время они были совсем рядом друг с другом. “Интересно, чем он ее сюда заманил? — подумал Карниш. — Обещанием денег, бессмертия или того и другого?”

Ах ты, бессердечное существо! Я хочу тебя встретить. Я хочу, чтобы мы были вместе.

Как же он ее убил? Очевидно, это был не обычный процесс насыщения. Впрочем, Карниш не понимал до конца, как происходит его собственное насыщение. Разумеется, не было никаких клыков, никаких укусов в шею, никакой струящейся крови. Это был одновременно и физический, и духовный. процесс. Он завертывал жертву в свое собственное тело и поглощал целиком, не оставляя ничего, кроме воды, этой основы жизни, насыщаясь страданиями жертвы так же, как и ее телом.

За последние пятьдесят лет Карниш сам четыре раза пытался привлечь внимание себе подобных и, так же как тот, кого он сейчас искал, оставлял следы, руководствуясь сказками и фантастикой. В 1964 году он провел неделю во Флориде и убил там шесть молодых проституток. Он изготовил себе протез с клыками, неделями тренировался кусать им кусочки мяса и в конце концов стал прямо-таки специалистом по прокусыванию и сосанию, хотя все это выглядело для него целиком и полностью ненатурально. Он начинал с того, что ослаблял жертв в своей обычной манере, обволакивая их своим телом, высасывая из них жизнь, а когда они становились совершенно неподвижными и бесчувственными, заставлял себя прервать процесс насыщения. Он бесился от того, что приходится это делать, и не получал от этого ни малейшего удовлетворения. Прокусывая шеи, он обнаружил, что крови вытекает слишком мало, а то количество, которое ему удавалось выпить, подобно горячему соусу или подливе, лишь вызывало у него тошноту. Это был ненастоящий и абсолютно неэффективный способ насыщения, но Карниш терпеливо продолжал в том же духе и оставил вокруг Форт Лодерсдейла шесть обескровленных трупов. Газеты принялись за дело только после его вмешательства. Полиция отказалась предоставить какую-либо информацию по делу, и Карниш, по телефону раскрывая ему одному известные подробности, стал для местной прессы и телевидения тайным источником информации. Газеты запестрели заголовками вроде “Вампир охотится на пляжах” или “Кровосос подстерегает женщин”. Но все равно статьи были написаны с прохладным цинизмом: газетные трюки, не более того. Все знали, что убийца — обычный психопат.

Его зов остался без ответа. Карниш терпеливо ждал, но никто не явился, и он вернулся в. Миннеаполис, подавленный и расстроенный, решив, что он всегда был, есть и будет единственным в своем роде. Десять лет он пребывал в отчаянии и избавился от него только в 1975 году, когда предпринял безумную попытку заявить о себе в Миннеаполисе. К счастью для него, эта попытка провалилась, и в 1976 году он обратил внимание на Париж. Его французский оставлял желать лучшего, но, собственно, он и не был ему нужен. Карниш поведал французам о своем существовании на языке смерти — языке, который понимают во всем мире. На сей раз он уже не стал пользоваться клыками. Он совершенно справедливо рассудил, что подобное ему существо скорее всего будет и жизнь вести, подобную его собственной. А именно: жить тихо и незаметно, ограничивая свою деятельность таким образом, чтобы обнаружить его было как можно труднее. В Париже он убивал в своей обычной манере, и ему стоило немалых хлопот доставлять полиции и средствам массовой информации сведения о пропавших бездомных или бродягах. Пару месяцев освещение этих событий в печати было вполне удовлетворительным, но полиция, как водится, предположила, что большинство пропавших просто-напросто перебралось на “более тучные пастбища”. Карниш сочинял и распространял истории о том, что по ночным улицам Парижа, в темноте, бродит ужасное нечеловеческое существо в поисках очередной жертвы. Слово “вампир” ни разу не употреблялось. Но и в этот раз на его зов никто не откликнулся. Он снова терпеливо ждал, каждую ночь отправлялся на поиски себе подобных, но все безрезультатно. И вновь он вернулся в Миннеаполис, подавленный и расстроенный.

В 1987 году он попробовал еще, на этот раз он поехал в Калькутту. Но там ему хватило одного дня, чтобы понять: сколько бы он ни убил здесь людей и насколько бы явными ни были улики, никто, а особенно кто-то, подобный ему, ничего не заметит. Он подумал, что, если бы его собратья существовали, они были бы рады жить здесь, ибо тут их действия, даже если бы кто-то обратил на них внимание, не вызвали бы бурной реакции. Люди умирали тысячами, и до них никому не было дела. В этой свистопляске смерти и отчаяния Карниш был не в состоянии определить присутствие себе подобных, и даже если бы они здесь были, он сомневался, что сумел бы это почувствовать: их темная сущность тонула в куда более глубокой тьме, исходящей от местного общества. И снова он возвратился в Миннеаполис.

С тех пор Карниш бросил попытки подавать знаки о своем существовании — в конце концов это было просто опасно — и направил свои усилия на поиски знаков, оставленных другими. Он боялся разоблачения, а оставлять улики — это прямой путь к нему. Все-таки люди не такие уж беспомощные существа. Он ненавидел их и боялся. Он был один, их было много, и они много знали о нем, хотя и верили не всему. Он жил, окруженный врагами.

Занявшись своими изысканиями, Карниш быстро обнаружил, что убийства в стиле вампиров происходят по всему миру. Организуя бюро, поставлявшее ему информацию, он рассчитывал, что в лучшем случае сообщения будут поступать раз в месяц, но получал их почти ежедневно. Казалось, имитировать вампиризм стало всеобщим развлечением. Больные люди.

Карниш очень скоро научился разоблачать эти подделки. В первую очередь он отметал известия о смерти сколько-нибудь заметных лиц; по сути, его интересовали только убийства нищих или бродяг. Ни один настоящий вампир не выбрал бы жертву из других слоев общества. Месяц спустя он ввел в обиход некий фильтр из ключевых слов “бездомный”, “бродяга” и “проститутка” в сочетании со словом “вампир”. Еще одно бюро снабжало его материалами о количестве бездомных и историями об их исчезновениях. За последние два года он получил всего по паре таких историй, но потом начались события в Детройте.

Карниш оперся на бетонную плиту, закрыл глаза и потянулся своими чувствами во тьму. Где ты? Чем ты занят сегодня ночью?

Ответа не было.

Вдруг на ближайшей улице появилась полицейская машина. Луч прожектора побежал по пустырю. Карниш присел и закутался в свою накидку из теней. Луч прошел по нему, на мгновение осветив место смерти Дорис Робинсон, и погас. Машина медленно удалилась. Выждав несколько секунд, Карниш поднялся. Он был в ярости. Он ненавидел, когда его вынуждали прятаться, ненавидел людей, их ничтожное, жалкое существование. Ненавидел свой страх перед ними. Он торопливо пересек пустырь и вернулся в переулок, из которого пришел. Ночь только начиналась, пора было поохотиться.

Время шло быстро. Летели часы, а Карниш все никак не мог найти признаков того, что его детройтский собрат сегодня вышел на охоту. Однажды он по пожарной лестнице забрался на крышу многоквартирного жилого дома и около часа простоял там, разглядывая Детройт сверху. Казалось, город никогда не отдыхает. То тут, то там, то и дело вспыхивало движение. Каждую минуту откуда-то доносились какие-то крики, потом опять наступала тишина. Карнишу это казалось странным, почти пугающим. Он не понимал этот город, который во многом напоминал ему Калькутту. Другое дело — Миннеаполис. Он побывал во всех местах, где были обнаружены жертвы вампира. Пресса сообщала о шести, но Карниш, совершенно случайно, обнаружил седьмое. Повсюду он чувствовал остатки ужаса жертвы, но не уловил ничего, что позволило бы ему создать четкое представление об образе и сущности убийцы. На седьмом месте он нашел труп. Это был склад, примерно в миле от пустыря, где была убита Дорис Робинсон. Труп белой девочки, примерно шестнадцати лет, был накрыт газетами и находился в стадии сильного разложения. Карниш прикинул, что это, должно быть, одна из первых жертв, убита примерло в середине июля. Тело настолько разложилось, что он не смог обнаружить на нем интересующие его следы, столь хорошо заметные на других трупах, зато он отчетливо чувствовал ужас убитой. Это совершенно определенно была одна из его жертв.

Около четырех часов утра Карниш понял, что не найдет сегодня своего коллегу. Небо на востоке из синего стало лиловым, и он решил, что пора двигаться в сторону отеля. В переулке, уже недалеко от отеля, он наткнулся на группу подростков. Их было шестеро, и они стояли вокруг какого-то дрожащего комка на тротуаре. Комок оказался женщиной лет сорока; жизнь на улице основательно ее потрепала. Казалось, она не замечает этих смеющихся и издевающихся над ней подростков, хотя они, очевидно, занимались этим задолго до того, как он подошел. Лицо ее, покрытое грязью, было все в синяках и запекшейся крови. Карниш спрятался в тени и с растущим изумлением принялся наблюдать. Среди подростков были и белые, и черные, но все сравнительно хорошо одеты. Субботней ночью вышли в город поиздеваться над слабыми и беззащитными. Прямо его собственные отпрыски.

Один из подростков наклонился над женщиной, распахнул на ней пальто и грубо сжал ее грудь. Женщина не сделала ни единого жеста сопротивления и лишь подняла на него ничего не выражающее, безразличное ко всему лицо.

— А у нее есть сиськи, — сказал подросток, выпрямляясь. — Давайте трахнем ее, что ли?

До сих пор они ограничивались лишь оскорблениями и легкими тычками, но теперь решили перейти эту грань. Карнишу было любопытно почему. Он не вполне понимал механизмы человеческого сексуального влечения. Но время шло, а он был голоден и не собирался до утра стоять здесь и наблюдать, как они развлекаются. Он послал в их сторону леденящий сгусток страха. Он дал им знать, что за ними наблюдают. Подростки нахохлились, сунули руки поглубже в карманы, словно по переулку пронесся порыв холодного ветра, и попятились от бродяжки.

— Пойдемте-ка лучше отсюда, — сказал один из них. — Что-то мне не по себе. Плохое предчувствие.

Они слушались своих инстинктов как животные. Сначала они просто шли, ускоряя шаги, потом побежали и скрылись из виду. Карниш вышел из темноты и направился к лежащей на асфальте женщине, которая, казалось, даже и не заметила, что мальчишки оставили ее в покое, и все так же пялилась в пустоту. Впрочем, она подняла взгляд на Карниша — скорее из любопытства, чем из страха. Все самое плохое, что могло с ней случиться в жизни, уже случилось. Карниш, разочарованный, присел рядом.

— Цела? — спросил он.

Она не ответила. Потом из-под лохмотьев высунулась грязная вонючая рука.

— Ну, что там у тебя? — хрипло проговорила бродяжка.

— Сначала ты мне скажи, кое-что, — покачав головой, сказал Карниш.

Она заморгала, не понимая, чего от нее хотят, и слегка нахмурилась. Карниш улыбнулся.

— Чего ты больше всего боишься? — мягко спросил он.

То ли необычность вопроса, то ли тон, каким он был задан, тронули ее, но в ее глазах промелькнул страх, и, посмотрев на него, она нахмурилась еще сильнее.

Он ясно чувствовал ее страх и читал ее мысли, словно шагал по широкой аллее, открытой в ее сознании этим вопросом. На самом дне ее сознания таился самый распространенный страх, страх, который разделял даже Карниш. Она боялась, что после смерти попадет в ад. Карниш был удивлен и шокирован. Разве в Библии не сказано, что тот, кто не имеет ничего, на том свете получит все? Неужели она боится, что после всех ужасов и лишений, выпавших на ее долю в этой жизни, за гробом ее приговорят к чему-то еще более страшному? Но, как ни странно, он видел, что это так. Именно этого она боялась больше всего. И этот страх он мог уважать, он мог ему посочувствовать. Карниш верил в Бога. Если на свете существует такая тварь, как он, то должен существовать и Бог. А если существует Бог, то и рай, и ад тоже должны существовать. А если они существуют, то в том, куда попадет он, Карниш, не может быть ни малейших сомнений. Вот почему он так боялся смерти. Он знал, что его ждет.

Но сейчас его занимал не собственный страх, а страх этой женщины. Из тусклых, замшелых коридоров ее памяти он извлек ее имя — Натали.

Когда-то у нее была нормальная жизнь. У нее был муж, дети, работа. Но она все это потеряла из-за своей слабости, из-за алкоголя, из-за наркотиков. Теперь у нее не было ничего. Ничего, кроме Карниша. Он поднял ее на такую высоту, чтобы их лица были бы на одном уровне. Она не сопротивлялась, да он и не ждал этого от нее. Его тело открылось, втянуло ее в себя и обхватило со всех сторон. Он сжал ее руками и уставился ей в глаза. Он показал ей ад. Он внушил ей, что она прямиком попадет туда. Он щекотал ее сознание ужасной мыслью:

Все ужасы, которые ты можешь вообразить здесь, на Земле, будут в тысячу раз лучше самой приятной вещи, которая произойдет с тобой, там, куда ты отправляешься.

Он смаковал ее страх, кристально чистый, несмотря на грязь, покрывающую ее с головы до ног. Она сделала попытку закричать, но он залепил ей рот и приглушил крик. Он всасывал ее в себя, поглощая всю, без остатка, и его глаза смотрели в ее глаза, обезумевшие тот ужаса, насланного на нее Карнишем, до тех пор, пока от нее не осталось ничего.

“Бог ненавидит тебя, Натали”, — внушил он остаткам ее исчезающего сознания, и все закончилось. Натали больше не было. Карниш поднял голову и, посмотрев на светлеющее небо, вздохнул, настолько удовлетворенный, насколько это вообще было для него возможно. Ему приходилось питаться отбросами общества, и за это он ненавидел их.

Но тем не менее это была жизнь. И только жизнь имела значение. Он втянул в себя свою тьму и, вновь став похожим на человека, двинулся к отелю. В вестибюле он пожелал, чтобы никто его не заметил. Его никто не заметил. Пешком он поднялся на второй этаж, а затем на лифте — к себе, на двенадцатый. Оставив на двери табличку с надписью “Не беспокоить”, он вошел в номер, задернул шторы, отгораживаясь от дневного света, лег на кровать и, позвонив портье, спросил, были ли какие-либо звонки. Звонков не было. Тогда он приказал не соединять никого с его номером до семи часов вечера, не беспокоить его и номер не убирать.

— Хорошо, сэр, — ответили ему.

Карниш положил трубку и уставился в потолок. Он никогда не спал, а впереди был долгий день, и ему было о чем поразмыслить.

8

Саймон медленно прохаживался по тротуару до угла Шестой улицы и Третьей авеню и обратно, до ступенек муниципалитета, где стояли три пустые полицейские машины. День был теплый, солнечный, небо — пронзительно-голубое. Бабье лето очень похоже на настоящее, но в воздухе уже чувствуется та сухость, которая предвещает зиму. Было двенадцать тридцать две. Он гулял здесь уже пятнадцать минут, хотя с Бекки они договорились встретиться в половине первого.

Утро в магазине выдалось оживленнее, чем он предполагал. Была объявлена распродажа научной фантастики, и бизнес заметно оживился. Саймона попросили поработать дополнительно после обеда, но он вынужден был отказаться, чего не сделал бы в обычных обстоятельствах. Он был достаточно честен с самим собой и понимал, что отказывается от дополнительного заработка не только из-за Фила. Ему очень хотелось снова увидеться с Бекки. Она вышла из-за угла в двенадцать тридцать пять. На ней были джинсы, матерчатые туфли и шерстяной свитер. Она улыбнулась и помахала ему. Он улыбнулся в ответ.

— Ты уже здесь, — сказала она

— И ты, — ответил он.

— Мы одни?

— Да, у Боба и Ронни дела.

— Ничего.

Они стояли, смотрели друг на друга и улыбались. Саймон понимал, что выглядит дураком, но ничего не мог с собой поделать. После того как прошлой ночью они три часа говорили по телефону, он находился в некотором потрясении. Он никогда еще так быстро не сближался ни с кем, тем более с женщиной, к которой его к тому же влекло. Целый час после этого разговора он не мог уснуть и без конца воображал возможные направления развития их отношений. А теперь, когда он стоял с ней лицом к лицу, все, что он мог делать, это глупо улыбаться.

— Ну, с чего мы начнем?

Бекки не витала в облаках, она ни на минуту не забывала, зачем они встретились. Саймон заставил себя сосредоточиться.

— Я думаю, для начала можно заглянуть к “Мунбим Букс”.

— Хорошо, так и сделаем.

Он уже хотел пойти вперед, но Бекки остановила его. Взглянув на нее, Саймон увидел, что она больше не улыбается. Он тоже помрачнел

— Признайся, ведь ты не надеешься его найти, да? — спросила она.

Саймон сделал глубокий вдох, надул щеки и с шумом выпустил воздух.

— Нет, не надеюсь, но все равно хочу попробовать, — покачав головой, ответил он.

Даже теперь, когда он был не один, ему потребовалось собрать все свое мужество, чтобы преодолеть страх и войти в переулок. Бекки, заметив, что он колеблется, положила руку ему на плечо:

— Хочешь, я пойду и взгляну?

Он посмотрел ей в глаза. Она не подшучивала над ним. Она видела его страх. Он был почти уверен, что она его понимает. Но все же понять его она не могла, потому что не видела того, что видел он, никогда не убегала, оглядываясь, от той высокой худой фигуры. Он покачал головой:

— Нет, я сам.

— Тогда пошли.

Он почувствовал прикосновение ее пальцев, а в следующее мгновение она уже держала его за руку. Это произошло так неожиданно, что он даже не успел осознать, что происходит. Бекки улыбнулась и стиснула ему руку.

— Ты как? — спросила она.

— Пожалуй, нормально. Ну давай, хватит тянуть.

Саймон пошел вперед. Бекки шла рядом, не опережая его, но и не отставая. Сердце Саймона билось как бешеное. Он, злясь на себя, потряс головой, В конце концов это же глупо! Он приходил сюда вчера утром, и ничего с ним не случилось. Здесь нечего бояться. Еще полчаса назад он даже хотел поскорее прийти сюда, посмотреть, вдруг он чего-нибудь пропустил.

Казалось, страх ждал его здесь. Он уже подошел к "Дамстеру", когда эта мысль обожгла его. Да, да. У него было именно такое чувство. Как будто страх ждал его здесь. Он посмотрел да Бекки. Она была очень бледной.

— Ты тоже это чувствуешь? — сказал он.

Она вздрогнула.

— Господи, Саймон!

— Прости, но ты тоже это почувствовала, правда?

— Что “это”?

— Ну, это, будто какая-то угроза, что ли, висит в воздухе. Что-то нехорошее. Ты разве не чувствуешь?

— Брось, Саймон. Ты волнуешься, я волнуюсь, вот и все.

Саймон глубоко вздохнул и, потянув ее за руку, повел за угол контейнера. Там, где он последний раз видел Фила, лежали размокшие картонные коробки. Тут же, неподалеку, валялся разорванный и грязный пакет из “Бургер Кинг”, который лишний раз доказывал, что Саймон был здесь той ночью.

— Это здесь? — тихо спросила Бекки.

— Ну, я стоял подальше, у магазина, но я хорошо все видел.

— Здесь ничего нет.

— Я знаю.

— Ты Джеку все рассказал?

Он повернулся и посмотрел на нее. Что бы ни было у него во взгляде, но недоверие моментально исчезло с ее лица.

— Я просто не все поняла, — сказала она, отворачиваясь. — Что это была за вода, и откуда она взялась?

— Я не знаю.

— Может, Джек знает? Он сказал, что поверил тебе.

— Да, сказал.

— Может, ему что-то известно?

— Что?

— Не знаю. Пойдем отсюда.

Саймон и сам был рад покинуть это место. Едва они вышли из переулка, Саймону показалось, что какой-то груз свалился у него с плеч. Он судорожно вздохнул, будто ему не хватало воздуха. Бекки посмотрела та него:

— Ну ладно, я тоже это почувствовала. Там произошло что-то ужасное.

Саймон медленно покивал, соглашаясь.

— Так что теперь? — спросила она. — Вероятно, мы должны исходить из предположения, что Фил жив и где-то поблизости, не так ли?

— Наверное, так.

— А иначе это будет пустая трата времени. Что еще нам искать? У меня, например, нет большого желания наткнуться на то, что ты видел, чем бы это ни было.

— Понимаю, и у меня тоже. Итак, мы ищем Фила.

— Где еще он может быть?

— В библиотеке, — без колебаний сказал Саймон.

От “Мунбим Букс” до Общественной библиотеки Миннеаполиса было всего пятнадцать минут хода, сначала вниз по Хеннепин, затем по Николет. В библиотечном дворике, выходящем на Николет, было полно людей. Одни читали, устроившись на скамейках, другие просто грелись на солнце. Здесь были бродяги, подростки, сбившиеся в кучки, и семейные пары с детьми, играющими на островках зеленой травы.

— Вот здесь мы с ним и познакомились, — сказал Саймон, показывая ей на одну из скамеек.

— Он мне рассказывал.

— Серьезно?

— Ты был важной частью его жизни, Саймон.

— Я всего лишь брал для него книги.

— Книги и были его жизнью. Чтение было одним из немногих удовольствий, что остались ему доступны. Не надо недооценивать то, что ты для него делал.

Саймон вдруг почувствовал предательскую тяжесть в груди и отвернулся:

— Пойдем заглянем внутрь.

Но и внутри не было никаких следов Фила. Саймон часто встречался с ним здесь, обычно по воскресеньям. И Фил, как правило, ждал его или во дворе, или внутри, в читальном зале. Там стояли удобные кресла и даже пара диванов. Наверное, это была самая мягкая часть жизни Фила; охранники следили, чтобы бродяги здесь не спали, но на бодрствующих и читающих они не обращали внимания. Саймон и Бекки обошли все стеллажи, осмотрели читальный зал и вышли наружу.

— Его нигде нет, — подвел итог Саймон.

Они подошли к свободной скамейке и сели. Солнце пригревало им спины. Саймон, улыбаясь, посмотрел вниз, на пальцы Бекки, затем перевел взгляд на ее лицо.

— Так, ну и что мы?

— Что — что мы?

— Я имел в виду... — Он показал на их сплетённые пальцы.

— Я не знаю. Можем прекратить поиски.

— Нет.

Бекки улыбнулась, а Саймон посмотрел в другой конец двора. Там, на скамейке, в одиночестве сидела женщина с ярко-рыжими волосами и читала журнал.

— В чем дело? — спросила Бекки.

— Мне кажется, я ее знаю.

— Ты ее знаешь?

— Я хотел сказать, что видел, как она разговаривала с Филом.

— Я тоже ее знаю. Она проститутка. Иногда приходит в нашу ночлежку.

— Пойдем-ка.

Не отпуская ее руки, Саймон встал и потянул Бекки за собой. Когда они подошли к женщине с журналом, та подняла голову, и Саймон понял, что не ошибся. Несмотря на весьма умеренный макияж, она выглядела достаточно броско. Лицо у нее было округлое, приятное, если не считать морщинок вокруг глаз и губ. Вблизи ее волосы утратили теплый золотой оттенок, а стали цвета холодной бронзы. Она затянулась сигаретой и равнодушно взглянула на Саймона.

— Привет, — сказал он.

Женщина посмотрела на Бекки, потом перевела взгляд снова на Саймона:

— Пока.

— Подожди, я тебя знаю.

— Если ты меня знаешь, то я не хочу видеть тебя днем.

— Да нет же, нет. Я имел в виду...

— Чего вам от меня надо?

— Мы ищем друга, — сказала Бекки.

Женщина снова посмотрела на нее, глубоко затянулась, задержала дым и двумя струйками выпустила его через нос.

— Я тебя тоже знаю, — сказала она, глядя на Бекки.. — Ты из ночлежки.

— Точно.

— Мы ищем Фила, — сказал Саймон.

— Фила?

— Ты его знаешь?

— Какого Фила?

— Высокий такой парень. Седые волосы. Все время улыбается и все время таскается с книгами.

— Книголюб.

— Точно.

— Я не знаю, где он.

Саймон вздохнул.

— А как тебя зовут?

— Не твое собачье дело.

Саймон покачал головой. Несмотря на растущее разочарование, он продолжал улыбаться.

— Ты не очень приветлива.

— А с чего мне с вами любезничать.

— В общем, не с чего, конечно. Просто... Мне кажется, с Филом случилась беда.

— Какая такая беда?

— На него кто-то напал. Я кое-что видел в пятницу ночью. Я видел, как какое-то существо что-то делало с Филом. Что-то странное. После этого я его больше не видел.

Слушая его, женщина ковыряла в зубах языком. Вид у нее был расслабленный, почти томный. Журнал, который она читала, оказался бесплатным таблоидом — любой желающий может взять такой в библиотеке. Он был открыт на странице с астрологическими прогнозами и гороскопами. Ее обтягивающие джинсы были заправлены в белые ковбойские сапожки.

— Ну, так сходите в полицию, — сказала она, вытащив наконец то, что застряло у нее в зубах.

— Я ходил, но им на это наплевать.

— Понятное дело, — сказала она, надув губки.

— Они на целый день упрятали меня в камеру.

— Упрятали в камеру? Круто, — ухмыльнулась она.

— Ты не видела Фила?

— Я уже сказала тебе, что не видела его и не знаю, где он может быть.

— Спасибо и на этом, — сказал Саймон и тяжело вздохнул.

Женщина встала и, сделав последнюю затяжку, щелчком отбросила окурок. Когда она опустила руки, на сгибах локтей стали видны следы многочисленных уколов. Саймон отвел глаза.

— Говоришь, тебя упекли?

— Да, упекли.

— Это ты ему книги носил?

— Да, я.

— Ты ему нравился.

Саймон ждал, чувствуя, что это не все, а она, стоя в вызывающей позе, внимательно его изучала взглядом.

— Иногда он зависает у реки, — сказала она наконец.

— Где?

— Между мостом Плимут-авеню и Николет-Айленд.

— Я знаю, где это, — сказала Бекки. — Там свалка автомобилей и старых вагонов.

— Точно.

— Спасибо, — кивнул Саймон.

— Эй, это местечко не из приятных. Я бы туда не поехала.

Саймон ничего не ответил. Женщина пожала плечами.

— Дело ваше. Если найдете его, дайте и мне знать. Я бываю на площади Батлер, спросите Конни Хонунг, и вам покажут. Просто закиньте весточку. Фил — хороший парень.

По лицу таксиста можно было без труда догадаться, что он думает о своих пассажирах.

— Вы что, рехнулись?

— Первый раз у меня такие трудности с такси, — сказал Саймон Бекки, едва удерживаясь от смеха.

— Без обид приятель, но уж ты мне поверь, вам туда ни к чему. Вы не местные?

Саймон посмотрел на его водительское удостоверение. Таксиста звали Ли Чэндлер. Ли был крупным парнем, и по сравнению с ним такси казалось маленьким. Его круглое небритое лицо было покрыто шрамами.

— Послушай, нам просто надо туда попасть.

— Мне очень неприятно вам об этом говорить, но если я не хочу вас туда везти, то и не обязан.

— Так ты повезешь или нет?

Ли шмыгнул носом и почесал переносицу:

— И чего вас туда несет? Говорю же вам, там одни бродяги, шлюхи, педерасты и черт знает кто еще. Зачем вас искать неприятностей на свою задницу? У вас деньги есть?

— Есть.

— Еще того хуже. Когда вы оттуда вернетесь, денег у вас уже не будет. Если вы вообще вернетесь.

— Мы кое-кого ищем, — сказал Саймон.

— Да? И кого же?

— Одного друга, он бездомный.

— А что он сделал? Он вам что, денег должен?

— Нет, нам просто надо его найти.

— Слушай, приятель, я не обязан ехать туда, если мне неохота. Разве я тебе не говорил?

— Пошли, Бекки, найдем другое такси.

— Поверь мне, приятель, никто тебя туда не повезет. Посиди спокойно минутку. Так зачем вы ищете этого парня?

— Потому что мы думаем, что с ним случилась беда.

— Какого рода беда?

— Он может быть ранен.

Ли посмотрел на Саймона, потом на Бекки, потом снова на Саймона.

— И это все?

— Все.

— Вы сумасшедшие.

— Так ты отвезешь нас?

— Наверное, я тоже сумасшедший. Вот дерьмо. Да, я вас отвезу. Только не вылезайте из машины, пока я не скажу, договорились?

Саймон промолчал. Бекки тоже. Ли кивнул головой, и они поехали.

Дорога петляла по какой-то промышленной зоне, застроенной ржавеющими покосившимися ангарами, затем пересекла большой, состоящий из шести путей, железнодорожный переезд. Даже днем, при солнечном свете, это место казалось зловещим и мрачным. Ли свернул к обочине и, остановив машину, махнул рукой, показывая через изгородь:

— Все, дальше я не поеду. Реку видите? Вон она, поблескивает? А за изгородью тропинка. Она спускается к берегу, где старые машины. И все равно вы рехнулись.

— Ты подождешь?

— Я подожду. Я жду ровно десять минут, потом вызываю по рации полицию, сам уезжаю, а вы тут выкручивайтесь как знаете.

— Во всяком случае, честно. — Саймон повернулся к Бекки. — Подожди здесь, — сказал он ей.

— Я пойду с тобой.

— Это первая умная вещь, которую сказал твой парень. Подожди здесь.

— Нет. — Бекки вышла из машины, и Саймон следом за ней.

— Тебе совсем не обязательно туда ходить, — сказал он.

— Это я предложила искать Фила и не собираюсь оставаться в стороне.

Путаясь в высокой траве, они добрались до изгороди, потом около тридцати футов прошли вдоль нее, пока не нашли дыру. Саймон развел края проволоки и вслед за Бекки пролез на другую сторону. Там начиналась тропинка, ведущая через поросшее сорняками поле к берегу Миссисипи. Бекки взяла Саймона за руку, и они двинулись в путь. Через минуту тропинка резко пошла вниз, к берегу, где в двадцати метрах от воды в беспорядке были свалены старые автомобили и железнодорожные вагоны. На другом берегу громоздились ангары складских помещений. Справа, за излучиной реки, виднелся Николет-Айленд, плотина на водопаде святого Антонио, а еще дальше — мост Третьей авеню. Слева был мост Плимут-авеню. По нему, словно сверкая на солнце, бесшумно проносились машины.

Саймон вздохнул.

— Не нравится мне здесь, — тихо сказал он.

— Можем вернуться.

Он покачал головой.

— А что потом?

Бекки пожала плечами.

— Не знаю, это было твое предложение.

— Я славлюсь дурацкими предложениями, — буркнул Саймон и зашагал вниз, к кладбищу ржавого металла.

Тропинка вилась меж разбитых, покореженных машин, старых бочек из-под масла и деталей каких-то экзотических механизмов, которые вполне могли, на взгляд Саймона, быть останками потерпевшей крушение летающей тарелки. Повсюду, сверкая на солнце как драгоценные камни, валялись разбитые бутылки, шприцы, упаковки от презервативов и прочие отходы жизнедеятельности отбросов общества, о которых Саймон не хотел даже и думать, не то что рассматривать. Они с Бекки осторожно продвигались вперед, внимательно глядя под ноги.

— Боже, Саймон, просто не верится, что совсем рядом с центром есть такое ужасное место.

— Эй!

Саймон замер с поднятой ногой. Бекки, не успев остановиться, резко дернула его за руку, и он едва не упал. Какая-то тень мелькнула между двумя машинами и тут же исчезла. Саймон уже наполовину поверил, что сейчас увидит то существо из переулка, и его лоб покрылся испариной. Тень снова возникла, на сей раз в двери покореженного вагона. Это был мужчина, но не тот, не из переулка. Он был одет в грязные, засаленные джинсы, рваную нейлоновую куртку, и тощий, как лезвие ножа.

Саймон отступил на шаг.

— Что вам здесь нужно?

У мужчины оказался совершенно не вяжущийся с его телосложением густой тенор. Казалось, он вот-вот рассмеется. Саймон молчал, не зная, что сказать.

— Мы ищем одного человека, — пришла ему на помощь Бекки.

— Друга, — с трудом сумел выдавить Саймон.

— Здесь нет ваших друзей.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, потому что я — хранитель ворот ада, и я не позволю вам пройти. Так что катитесь отсюда, — сказал тощий и наконец рассмеялся.

— Послушай, нам очень важно найти этого человека. Его зовут Фил.

— Фил, а как дальше?

— Просто Фил. Ты его наверняка знаешь. У него всегда с собой книга.

— В жизни не видел никого похожего.

— Ты уверен? Нам сказали, что он часто здесь бывает.

— Кто вам сказал?

— Одна женщина, э, Конни, Конни с площади Батлер.

Человек в вагоне мгновение помолчал, затем спрыгнул вниз. Он двинулся в их сторону, как большой кот, плавный, поджарый. Но его худоба была явно следствием болезни. Саймон понял это по глазам, по сухой, будто пергаментной коже и по ввалившимся рябым щекам.

— Ну, чего уставился?

— Ничего.

— Нет здесь вашего друга.

— Так ты его все-таки знаешь?..

— Фил-Книголюб. Конечно, знаю. Но, как я уже сказал, здесь его нет.

Саймон вздохнул и начал было что-то говорить, но тут же остановился. Не было смысла спорить. Они были здесь чужаками, и встретили их неприветливо.

— Ладно, спасибо и на этом. А что сказать Конни, как тебя зовут?

Мужчина заулыбался. На месте верхнего переднего зуба у него во рту торчал коричневый осколок, но улыбка сияла юмором.

— Скажите Конни, что встретили Мартина Бадза, мы с ней знакомы.

— Ладно. — Саймон взял Бекки за руку, и они пошли обратно.

— Эй! — услышал он сзади.

Саймон повернулся. Мартин больше не улыбался.

— Деньги есть? — спросил он.

— Зачем? — спросила Бекки.

— Пожрать купить, зачем же еще?

Саймон полез в карман, но Бекки остановила его руку:

— Если вы пойдете с нами, мы купим вам еды.

Улыбка окончательно покинула лицо Мартина. Он не моргая уставился на Бекки.

— Да пошли вы.. — сказал он и отвернулся.

— Постой.

— Саймон, не надо. Если он хочет есть, мы купим ему еды, но если ты дашь ему денег, он истратит их на выпивку или наркотики.

Саймон посмотрел на нее и кивнул:

— Я знаю, но это его жизнь, и я не берусь его судить.

Он сунул руку в задний карман, вытащил пятидолларовую бумажку и протянул ее Мартину. По-прежнему не улыбаясь, но слегка удивленный, он подошел и взял у Саймона деньги. Рука его была красной и шершавой, с траурной каймой грязи под синеватыми ногтями.

— Будь здоров, — сказал Саймон.

— Подождите. — Мартин посмотрел на Бекки, потом на Саймона, пососал губу и сплюнул на землю. — Здесь кое-кто кое-что знает. Пошли.

Он быстро пошел вдоль вагона и лишь на миг остановился посмотреть, идут ли они за ним. Саймон пожал плечами и пошел следом; рядом, не отпуская его руки, шла Бекки. За вагоном оказался небольшой закуток. В центре стояла бочка, в которой горел огонь, вокруг нее сидели пять человек. Все такие же оборванные, грязные и тощие, как Мартин. Саймон не сразу сообразил, что среди них есть женщина. Она посмотрела на него и улыбнулась беззубым ртом, похожим на красную рану. Саймон огляделся, Мартин куда-то пропал. Он досмотрел на старуху.

— Мартин сказал, что кто-то из вас что-то знает о Филе. О Филе-Книголюбе.

Женщина сплюнула на бочку и встала. Она была одета в длинное пальто, которое, казалось, было намазано каким-то жиром. Она запахнула его у шеи и медленно подошла к Бекки и Саймону. Остальные четверо даже не заметили появления гостей.

“Торчат наглухо”, — подумал Саймон.

Старуха остановилась в метре от них. От нее пахло потом и мочой. Она прокашлялась и сплюнула на землю. Ее плевок приземлился почти у самых ног Саймона. Беловато-серый сгусток мокроты. Она посмотрела через плечо Саймона. Тот обернулся и увидел Мартина, который кивнул ей. Когда Саймон повернулся обратно, женщина протянула ему холщовую сумку, в которой он тут же узнал сумку Фила. Он взял ее в руки.

— Она нашла это вчера, в “Дамстере”, за Пятой улицей, — сказал Мартин. — Это его сумка.

— Да, я знаю.

— Фил пропал, — продолжал Мартин. — Его никто не видел.

Саймон кивнул.

— И он бы не оставил свою сумку валяться на улице, если бы с ним чего-нибудь не случилось.

— Я знаю, — снова сказал Саймон. — Можно мне ее взять?

— Денег там нет.

— Я понимаю, просто Фил был моим другом. Я думал...

— Бери, — сказал Мартин. Он прошел мимо Саймона, приобнял женщину за плечи и повел ее назад к огню. Они сели рядом. С дороги послышался нетерпеливый гудок автомобиля.

— Спасибо вам, — сказал Саймон.

Мартин посмотрел на него снизу вверх:

— Проваливайте.

Саймон взял Бекки за руку, и они пошли обратно к такси.

9

Ли Чэндлер уже развернул машину и, высунувшись из окошка, высматривал своих пассажиров. Когда Саймон и Бекки вышли из-за вагона, он отшвырнул сигарету и приветственно закивал.

— Вы опоздали, — сказал он.

— Извини, — ответил Саймон. Он открыл заднюю дверцу, пропустил Бекки и вслед за ней забрался в машину. Ли повернулся к ним и положил руку на спинку водительского сиденья.

— Ну как, нашли своего друга?

— Не совсем, но выяснили, что хотели.

— Всякие подонки не приставали?

— Нет, все обошлось.

Ли Чэндлер усмехнулся и, повернувшись, посмотрел на Саймона в зеркало заднего вида:

— Куда поедем?

Саймон повернулся к Бекки. Та пожала плечами.

— Давай поедем куда-нибудь перекусим, — предложил Саймон.

— Хорошо, — сказала Бекки.

— Но сначала заскочим на площадь Батлер, надо передать кое-кому сообщение.

Ли кивнул, и машина тронулась. Саймон посмотрел вниз, на холщовую сумку, лежащую у него на коленях. Всю в пятнах, в нескольких местах рваную. На коже, в том месте, где крепится ремень, были выцарапаны инициалы: Ф.У. Саймон провел по ним пальцем и глубоко вздохнул. Бекки взяла его за руку и крепко сжала.

— По крайней мере теперь ты точно знаешь, — сказала она.

— Я и так знал, — был ответ.

Чэндлер въехал в деловую часть города, повернул на Седьмую улицу, пересек Хеннепин и оказался на площади Батлер. В послеполуденном свете этот исторический район выглядел очень старым. Старые складские помещения, а ныне офисные здания, нависали над площадью, казалось, сопротивляясь дальнейшим переменам. Чэндлер медленно повел машину вокруг площади.

— А кого конкретно мы ищем? — спросил он.

— Одну женщину, — сказал Саймон.

— Женщину? Ты имеешь в виду шлюху?

— Да.

— Чертову шлюху?

— Тот, кого мы искали, был нашим общим другом. Мы просто хотим сказать ей о том, что сами узнали, вот и все.

— Господи Боже. — Ли вздохнул и покачал головой. — Вы бы хоть заранее предупредили. А вы уверены, что она работает именно здесь, а не на Риверплац или еще где?

— Она сама нам сказала, что будет на площади Батлер.

— Она сказала, надо же. Значит, это не классная шлюха.

Он выехал на улицу и свернул в узкий переулок. Когда они проезжали мимо стоявшего там “Дамстера”, Саймону показалось, что они неминуемо его заденут. Такси выехало на другую улицу, и. Саймон сразу принялся разглядывать медленно прохаживающихся по тротуару и стоящих в подъездах женщин. Они стояли с опущенными головами, курили и исподлобья следили за проезжающими такси. Некоторые томились на автобусных остановках, время от времени выходя на проезжую часть, как будто расстроенные и обеспокоенные долгим ожиданием. Были и такие, что не стесняясь подходили к машинам.

— Ты ее видишь?

— Не знаю.

— Вряд ли она здесь, еще слишком рано.

— Вон она. — Саймон указал на двух женщин, стоящих около входа в подъезд.

Ли посмотрел, нет ли машин, развернулся и подъехал к обочине с другой стороны улицы. Одна из женщин пошла в их сторону. Ее рыжие волосы напоминали отполированную бронзу. Морщинки вокруг глаз и рта были уже не видны под толстым слоем краски. Она была похожа не на живого человека, а на какую-то раскрашенную куклу из мужского журнала. Джинсы и сапожки она сменила на чулки и туфли на шпильке. На ней были синяя кожаная юбка и такая же кожаная куртка. В руке торчала неизменная сигарета. Улыбаясь, она наклонилась к окну, но, когда внутри увидела Саймона, улыбка исчезла с ее лица.

— Привет, — сказал он.

— Не облокачивайся, пожалуйста, на машину, дорогуша, ты поцарапаешь краску, — попросил Ли как можно жалостливее.

— Пошел ты, — был ответ. Ли надул щеки и пожал плечами.

Конни посмотрела на Бекки, потом на Саймона.

— Ну что, нашли вы его? — спросила она.

Саймон покачал головой и показал ей холщовую сумку.

— Это его сумка. Я думаю, если бы с ним все было в порядке, он бы ее не бросил.

Конни затянулась и, отвернувшись от окна, выпустила дым. Несмотря на это, дым, вместе с сильным запахом ее духов, все же проник в машину.

— Итак, Фил умер, — сказала она.

— Думаю, да.

Она потерла переносицу, посмотрела вдоль улицы, потом снова повернулась к Саймону.

— Вот дерьмо, — сказала она, выпрямилась и пошла назад, ни разу и не оглянувшись.

— Ну и друзья у тебя, приятель, — сказал Ли Саймону. — Куда теперь?

— Недалеко от ночлежки есть бар, называется “У Мерфи”, там неплохо кормят.

— Я знаю, где это, — сказал Ли, и они поехали. Через пять минут он свернул на Одиннадцатую улицу и остановил машину.

— Сколько мы тебе должны?

Ли постучал по счетчику и с виноватой улыбкой повернулся к Саймону:

— Вот дерьмо, представляешь, забыл включить счетчик, а мне нельзя брать деньги, если он не работал.

— Как насчет двадцати долларов?

— Как-нибудь в другой раз.

— Ты уверен?

— Как и в том, что сижу за рулем этого такси.

— Тогда спасибо.

— Просто не суйтесь больше к реке.

Саймон вышел из машины, помог выйти Бекки. Ли высунулся из окна и сказал:

— Мне жаль, что с вашим другом так вышло.

Саймон кивнул. Ли уехал, и они с Бекки, держась за руки, пошли в бар.

Они заказали два чизбургера и два пива “Басс”. Саймон все время чувствовал на себе взгляд Бекки. Он старался не показывать беспокойства, старался улыбаться. Они сидели в небольшом, непритязательном баре, длинном и узком. Стены, отделанные темными деревянными панелями, были украшены старыми фотографиями, которые в наши дни стали, казалось, обязательным атрибутом почти любого бара. В углу, у туалета, стоял музыкальный автомат. Но громкость была приглушена, и подборкой репертуара явно никто не занимался. В настоящий момент Патси Клайн сетовала на жизнь, любовь и преследующие ее несчастья. Посетителей было немного. За стойкой, грея в руках бокал с пивом, сидел мужчина и смотрел телевизор поверх кассового аппарата. Напротив двери, через несколько столиков от Бекки и Саймона, сидели двое юных влюбленных. Они шептались, низко наклонившись друг к другу. В баре было светло, но освещение не было излишне ярким. Лампочки с прикрепленными к отражателям маленькими бронзовыми ангелочками освещали каждую кабинку. Было тихо и уютно. Саймон подумал, что в будние дни здесь, должно быть, полно посетителей.

— Эй, — сказала Бекки

Саймон посмотрел на нее и улыбнулся

— Прости, — сказал он. — Я задумался.

— Это ничего, я тоже задумалась. Знаешь, я думала о том, каким ты был молодцом сегодня.

— Ты это о чем?

— У тебя есть способность вызывать доверие у людей, которые не хотят никому доверять.

— Они называют меня мистер Клевый Парень.

— Нет, я серьезно. Вот, например, Конни, или Мартин, да хотя бы тот же таксист.

— Они же были друзьями Фила, по крайней мере, Конни и Мартин.

— Да, но дело не в этом. Я уже два года работаю в ночлежке и знаю, как трудно сходиться с людьми, которые живут на улице. Они этого боятся. Они столько раз обжигались, пытаясь ухватить руку помощи. А ты ты умеешь все сделать правильно.

Саймон отхлебнул пива.

— Наверное, мне просто везет, — сказал он.

— Нет, я так не думаю. Вспомни Мартина. Ты знаешь, я никогда не давала нищим денег. Я все время покупала еду тем, кто у меня ее просил, если у меня самой были деньги, понимаешь? Я вела их в кофейню и что-нибудь покупала, а ты поступил иначе.

— Это его жизнь, Бекки, и жизнь довольно безрадостная. Если он хочет как-то скрасить свое существование с помощью алкоголя или наркотиков, то это его личное дело. Но, может быть, ты была права.

— Нет, нет, я была неправа. Дело в том, что я отнимала у них возможность самим принимать решения. Просто я никогда раньше не задумывалась над этим.

— Я тоже не задумывался над этим, Бекки.

— В том-то и дело, ты это понял интуитивно.

— Ну и к чему ты мне это говоришь?

Она пожала плечами, на мгновение отвела взгляд, потом снова посмотрела на Саймона:

— Ты мог бы сделать много.добра, работая с этими людьми. Не заработать кучу денег, но творить добро.

Саймон снова отпил из бокала.

— Ты заблуждаешься на мой счет, Бекки. Я не странствующий рыцарь, я всего лишь недоучка без определенных планов на будущее.

— Это не значит, что так и должно оставаться всегда, не правда ли?

Саймон пожал плечами:

— Давай оставим этот разговор.

Бекки кивнула; казалось, она не обиделась. Она протянула руку и пожала Саймону пальцы. Потом кивнула на сумку:

— Ты не хочешь ее открыть?

— Не знаю... Мне кажется, это как рыться в чужих вещах.

— Я думаю, Фил не стал бы возражать. Кто-то же должен это сделать. Может, он оставил какую-нибудь записку или не отосланное письмо. Может, у него есть родственники, которым надо сообщить о том, что случилось.

С большой неохотой Саймон положил сумку на стол.

— Если хочешь, я открою и посмотрю.

— Нет, я сам.

Он отстегнул застежки и, глубоко вздохнув, перевернул сумку вверх дном. Ее содержимое вывалилось на стол. В сумке был кожаный бумажник, блокнот, несколько фотографий, серебряное распятие величиной с большой палец, швейцарский армейский нож, две шариковые ручки, цепочка от ключей и пара отрывных корешков от билетов на игры “Твинс” двухлетней давности.

— Это все, что у него было, — сказал Саймон, пораженный этим открытием.

— Путешествовать налегке не так уж и плохо.

— Нам-то легко говорить.

— Ты прав, конечно, но я действительно так думаю.

Саймон не стал спорить и взял в руки распятие. Оно было тяжелым и плотным. Иисус был похож на оловянного солдатика. Он перевернул его и увидел с другой стороны полустертую надпись, прочитать которую ему не удалось.

— Я и не подозревал, что он верит в Бога.

— Чужая душа потемки.

Саймон отложил распятие и раскрыл бумажник. Мартин оказался прав. Денег не было. Во всяком случае, теперь. По правде говоря, Саймон сильно сомневался, что они там вообще когда-то были. Он верил, что Мартин не солгал, сказав, что в сумке не было денег, когда ее нашли. В отделении для документов он нашел водительское удостоверение штата Миннесота, карточку социального страхования, библиотечную карточку и кредитную карту “Виза”. Водительское удостоверение было датировано 1986 годом. Там стояло имя Филипп Уокер и дата рождения: двадцать шестое июля 1939 года. Рост: шесть футов, два дюйма. Вес: сто девяносто пять фунтов. Волосы: каштановые. Глаза: голубые. Проживает в Сент-Пол. Саймон с удивлением рассматривал фотографию на водительском удостоверении. На фотографии Фил был в белой рубашке с галстуком, чисто выбрит. Не улыбается, но, очевидно, настроение великолепное.

— Он здесь такой же, как все, — с изумлением проговорил Саймон и, передав водительское удостоверение Бекки, взял карточку “Виза”.

Срок ее действия истек в мае 1987 года. Карточка была в превосходном состоянии, как будто ею совсем не пользовались. Воспоминания о лучших днях. Саймон тоже передал ее Бекки вместе с карточкой социального страхования. Срок действия библиотечной карточки закончился в апреле этого года. Саймон покачал головой:

— И эти сволочи отказались продлить ему единственную карточку. Единственную, которой он еще мог пользоваться.

Он бросил карточку на стол перед Бекки и сделал большой глоток пива. Потом взял блокнот и просмотрел его. Блокнот оказался пуст, только на первом листе был составлен список книг с фамилиями авторов и индексами Библиотеки Конгресса. Половина названий была зачеркнута или рядом с ними стояли галочки. Последней помеченной книгой был “Даниель Мартин” Фаулза. Следующей в списке стояла “Дорога доблести” Хайнлайна, а потом — “Война миров” Уэллса. Фил собирался просветиться по части научной фантастики. Саймон аккуратно разгладил список на столе, пододвинул его Бекки, которая все еще смотрела на водительское удостоверение, и взял фотографии. Их было пять штук, скрепленных вместе скрепкой. Саймон снял скрепку и просмотрел фотографии. За одним исключением это были фотографии детей, двух дочерей Фила, которым в то время, когда делались снимки, было от шестнадцати до девятнадцати лет. Они стояли опершись на машины или улыбались в камеру из-за столика на пикнике. На одной фотографии старшая из дочерей была одета в вечернее платье. Выпускной вечер. Только на одной из фотографий был сам Фил. Он был снят рядом с полноватой печальной женщиной, а по обе стороны от них стояли их дочери. Саймон отложил фотографии, поднял распятие и провел пальцами по холодному металлу. Потом положил его обратно на стол.

— Я и не подозревал, что он верующий, — снова сказал он.

— Люди долго помнят свои привычки, — ответила Бекки.

— У него были мечты. Прошлое. Будущее.

— Они у каждого есть, Саймон. У каждого, кого ты встречаешь на улице. И надо все время помнить об этом.

Принесли чизбургеры. Бекки убрала вещи Фила обратно в сумку. Саймону есть не хотелось, но он заставил себя взять сандвич и откусить кусочек. Бекки пристально посмотрела на него, но ничего не сказала. Они молча поели. Потом заказали еще пару пива. На улице быстро темнело. Зажглись фонари.

— Что ты собираешься делать? — спросила Бекки, потягивая пиво.

— По поводу чего?

— Ну, я имела в виду сегодня, после того как мы допьем?

— Еще не знаю.

— Если хочешь, можем пойти ко мне. Это недалеко, всего несколько кварталов.

— Отлично, — сказал Саймон и отхлебнул из бокала.

Ровно в семь часов вечера Ричард Карниш поднялся с кровати и подошел к телефону. Он позвонил портье и спросил, не было ли ему в течение дня телефонных звонков. “Да, сэр”, — был ответ. Звонила Вилла Джеймс, чтобы предупредить его, что машина готова и ждёт. Карниш взял с ночного столика карточку, которую дала ему Вилла, и набрал номер телефона в машине. Вилла взяла трубку после второго звонка.

— Вилла, это Ричард Карниш.

— О, добрый вечер, мистер Карниш. Как вы себя чувствуете?

— Когда вы приехали?

— Минут пятнадцать назад, сэр, как вы велели. Все в порядке, сэр?

— Да, все в порядке. А теперь вы опять можете уезжать.

— Что?

— Вы не понадобитесь мне до завтрашнего утра, но утром будете нужны мне очень рано. Мой самолет вылетает в пять утра, и я должен быть в аэропорту самое позднее без пятнадцати четыре. Поэтому вы должны подать машину к отелю не позднее четырех часов утра.

— Да, конечно, мистер Карниш, я это сделаю, но я не могу просто так уехать... Если вы хотите...

— Я хочу, чтобы вы уехали.

— Но, сэр, видите ли, сэр, миссис Герберт была здесь и она сказала...

— Где она сейчас?

— Я вижу, как она ходит туда-сюда в холле отеля. Ее, наверное, не соединяют с вашим номером, и...

— Приведите ее к телефону.

— Сейчас?

— Да, сейчас. Мне надо с ней поговорить.

— Одну минуту, сэр. Подождите у телефона. Карниш подошел к окну и отдернул занавески. На улице

быстро темнело. Он почувствовал, как у него учащается пульс.

Сегодня! Да, это случится сегодня!

— Мистер Карниш?

— Миссис Герберт, я попросил Виллу взять сегодня выходной. Она приедет завтра утром и отвезет меня в аэропорт.

— Вот как?

— Вы что-то хотели мне сказать?

— Я... я думала... Я хотела поговорить с вами о событиях вчерашней ночи, я надеялась, что, если у вас нет других планов, мы могли бы пообедать вместе и...

— У меня есть другие планы.

— Понятно. — Она совсем не умела скрывать разочарование. — Что ж, тогда я попрошу Виллу отвезти меня домой.

— Нет. Я попросил Виллу заехать кое-куда по моим личным делам. Мне очень жаль.

— О...

— Передайте трубку Вилле, будьте добры.

Послышались какие-то звуки, потом голос Виллы:

— Мистер Карниш?

— Никуда и ни при каких обстоятельствах не подвозите миссис Герберт. Ночь в вашем распоряжении. Только будьте у отеля не позднее четырех утра. Если вы опоздаете, я очень рассержусь.

— Я буду вовремя, но миссис Герберт, сэр... Она очень расстроена.

— Это не ваша забота. Спокойной ночи.

Он, улыбаясь, положил трубку, потом снова поднял ее, позвонил портье и распорядился насчет телефонных звонков. Затем подошел к окну и открыл его. Остатки солнечного света на небе больно ударили по глазам, но он заставил себя смотреть. Глубоко вздохнул. На улице включили освещение. Он чувствовал вибрации города, чувствовал его пульс, ощущал темноту, заполняющую пустоту между зданиями, и нависшее над городом насилие. Сегодня его детройтский коллега убьет свою очередную жертву. Ему говорили об этом инстинкты. Он прижался лицом к холодному стеклу и, закрыв глаза, потянулся своей тьмой, словно щупальцами, туда, где ощущался очаг насилия. Дотянувшись до него, Карниш стал всячески его подогревать, подстрекать, подталкивать к осуществлению.

“Сегодня ночью мы встретимся, мой друг, — проговорил он про себя. — Сегодня мы объединим наши силы. Вместе нас ничто не устрашит! Вместе мы завладеем миром!”

Ричард Карниш рассмеялся. Он втянул в себя свою тьму и сделал глубокий вдох. Эта ночь обещала быть более удачной.

10

Сегодня, бродя по темным переулкам, пустырям, замусоренным улицам Детройта, Карниш чувствовал себя так уверенно и уютно, будто всю жизнь прожил здесь. Это была его ночь, и он наслаждался этим. Двигаясь вдоль захудалых круглосуточных баров и видеосалонов, ом рассылал вокруг себя волны тьмы и страха, которые расходились от него подобно кругам на поверхности затхлого стоячего пруда от брошенного туда камня. У входа в один переулок он наткнулся на наркоманов; они курили из стеклянных трубочек, которые прикрыли ладонями, когда Карниш проходил мимо. Он чувствовал их тягу к наркотику, похожую на прилив, почти такую же сильную и во многом напоминающую его собственный голод. Крошечные белые кристаллы, дым от которых они вдыхали, мало помогали утихомирить это влечение. Эффект от наркотика кончался с выдохом.

Карниш наслал на них еще большую одержимость наркотиком, одержимость, не знающую удовлетворения. Им никогда не утолить этот голод, никогда! За несколько дней они укурятся до смерти, стараясь его утолить. Он улыбнулся, услышав, как один из них застонал, словно вдруг понял, что с ними только что сделали. Проходя мимо проституток, он видел их горящие глаза, алчные рты. Одна даже осмелилась приблизиться к нему, не устрашенная аурой враждебности, исходящей от Карниша. Высокая, худая, не старше шестнадцати лет, с болезненным лицом, пылающими глазами. На ней было столько косметики, что она казалась вылепленной из воска. Ее кожа была похожа на белый плачущий сыр.

— Дай я тебе отсосу, — хрипло сказала она.

Карниш остановился и посмотрел на нее. В эту минуту он испытывал к ней и таким, как она, столь сильную ненависть, что на миг ему стало дурно. Он ненавидел ее за то, что ему приходится питаться такими отбросами. И все же эти подонки даже в таком положении оставались людьми, очень похожими на своих более преуспевающих соплеменников, людьми, полными надежд, мечтаний и неисполнимых желаний. За это он тоже их ненавидел. Ненавидел за их чувства. За их сущность. Ненавидел за их смертность, за их эмоции, за их способность любить. Ненавидел за то, что не был и никогда не смог бы стать одним из них. Ненавидел, потому что даже эти отбросы общества были в этом обществе не такими чужаками, как он, единственный в своем роде, единственный во всем мире. Он ненавидел их так, как ненавидит консервированную рыбу любой нормальный человек, вынужденный в течение двух сотен лет питаться сардинами. Но обычному человеку не дано было понять эту ненависть, помноженную на зависимость от тех, кого он ненавидел, и ставшую от этого вдвое сильнее. Едва взглянув на проститутку, он узнал про нее буквально все. Ее зовут Сэнди, почти год назад она сбежала из дома, познакомилась с сутенером по имени Рэнди, тот ее избивал, насиловал и пичкал таким количеством разных наркотиков, что она потеряла всякое представление о том, что ей нужно в данный момент. Она очень скучает по родителям, по ласковой руке отца, милому голосу сестры и без конца мечтает вернуться к ним, если только удастся накопить достаточно денег и пару недель воздержаться от наркотиков.

— Половина на половину, пятьдесят баксов, — сказала она, подходя ближе.

— Что?

— В хвост и в рот, пятьдесят долларов, пошли?

Карниш улыбнулся ей. Они тебя ненавидят, — внушил он ей. — Твой отец, твоя сестра, они все тебя ненавидят и не хотят тебя никогда больше видеть. Они платят Рэнди, чтобы он тебя не отпускал. Они хотят, чтобы ты умерла. Сделай им одолжение. Иди и покончи с собой. Немедленно.

На мгновение жажда денег исчезла из ее глаз, снова вспыхнула и пропала совсем, вытесненная волной обиды и внезапного озарения. Она остолбенела и уставилась на Карниша, растерянно моргая. Затем повернулась и, спотыкаясь, заковыляла прочь. Ее товарка изумленно смотрела ей вслед:

— Эй, Сэнди?

Умри, — послал ей вдогонку Карниш. — Умри!

Он повернулся, еще больше, увеличив интенсивность генерируемых им волн страха и опасности. — Берегитесь! Среди вас бродит хищник! — пока идущие впереди люди не начали, сами не понимая почему, переходить на другую сторону улицы, инстинктивно чувствуя, что так будет лучше. Карниш усмехнулся и отдался на волю своих инстинктов. Он шел сквозь коридоры каменных джунглей, через похожие на кладбища пустыри, все ближе подбираясь к сердцу этого погруженного во тьму города. Время шло, но его течение не заботило Карниша, его заботило лишь предчувствие того, что должно случиться сегодня, то, что настойчиво звало и притягивало его. И вот, войдя во тьму переулка за старым складским ангаром, в двух милях от отеля, он наконец нашел то, что так долго и с таким напряжением искал.

Саймон протянул руку и коснулся щеки Бекки. Она придвинулась к нему еще ближе, теперь их разделяло всего несколько сантиметров. Он чувствовал ее дыхание, ощущал тепло ее тела.

Ее квартира была всего в четырех кварталах от ночлежки. Саймон всегда считал, что обстановка его квартиры довольно скромная, но у Бекки обстановка была просто спартанская. Было похоже, будто она в городе проездом и просто остановилась в этой квартире на несколько дней. Все, буквально все здесь выглядело как-то временно, нестабильно. У одной стены громоздились не разобранные коробки с книгами, и в книжном шкафу рядом книги не стояли, а лежали одна на другой. Телевизор был неподключен и повернут экраном к стене. На стенах не было ни картин, ни украшений — только одна семейная фотография у двери.

Они вошли почти час назад и с тех пор сидели на диване и тихо разговаривали, продолжая беседу, начатую еще прошлой ночью, по телефону. Но сегодня их разговор сопровождался легкими ласками, касаниями щеки или шеи. Саймон был весь поглощен этим. С ним никогда не бывало такого, он никогда еще не чувствовал такой близости с другим человеком. Бекки придвинулась к нему еще теснее и поцеловала его в губы. Он ответил на поцелуй, и она чуть слышно застонала.

— А мы не слишком спешим? — спросил он.

— Нет, — сказала она и снова поцеловала Саймона, обвив рукой его шею.

Поцелуй получился долгим. Саймона охватили чувства, которые он, казалось, уже давным-давно позабыл. Наконец он оторвался от Бекки и сделал глубокий вдох. Потом кивнул на фотографию у двери:

— Ратман. Как я сразу не догадался! Ратман Паблишинг.

— Это имеет какое-то значение? — Она наклонилась за следующим поцелуем.

Саймон отстранился:

— Не для меня. Просто у меня есть приятель, которому будет интересно с тобой пообщаться.

— Мы с тобой во многом очень похожи, Саймон. Мои родители .живут своей жизнью, я живу своей. Но в отличие от тебя я знаю, что представляет собой моя жизнь.

— А почему ты тогда не разберешь книги?

Она нахмурилась и, повернувшись, посмотрела на коробки:

— Не знаю,

На этот раз она властно притянула его к себе и плотно прижалась губами к его губам. Когда они оторвались друг от друга, Саймон, чуть улыбнувшись, сказал:

— Может быть, ты чувствуешь, что твое место не здесь?

— Что?

— Книги. Они не разобраны.

Бекки снова нахмурилась и посмотрела на коробки:

— Да нет, просто я никогда не умела наводить порядок в квартире, расставлять все по полочкам. Это не входит в перечень моих талантов.

— Может, я тебе помогу?

— Может, и поможешь.

Она снова наклонилась к нему и провела губами по его щеке. Он слегка повернул голову и поцеловал ее губы. Она отклонилась, глубоко вздохнула и посмотрела ему в глаза:

— Саймон, мы будем заниматься...

— Нет.

Она надула губки:

— Я думала, ты хочешь.

Он усмехнулся:

— Это трудно объяснить. Я этого раньше никогда не говорил. Ты мне слишком нравишься.

— Я тебе слишком нравлюсь?

В ее глазах вспыхнул огонек понимания, но в следующее мгновение линия ее губ стала жестче:

— Аа-а, я поняла. Ты хочешь, чтобы мы были просто друзьями.

— Нет, не только.

Линия губ снова смягчилась:

— Ага.

— Я хочу, чтобы у нас было все, но хочу, чтобы все произошло в более подходящее время. Не сегодня. Я слишком устал. Последние два дня у меня были не самыми удачными.

— О, извини. — Она наклонилась, поцеловала его в губы, потом в щеку.

— Ну, в смысле, я не то чтобы измотан до полусмерти, или что-то вроде того...

— Ложись, я принесу тебе подушку и одеяло. Останешься у меня. Мне это просто даже в голову не пришло, Саймон. Я так привыкла работать по ночам, что сплю очень мало.

— Нет, подожди, — начал было говорить Саймон, но Бекки уже исчезла в спальне, а когда снова появилась, в руках у нее было большое коричневое одеяло и голубая подушка.

Она бросила подушку в изголовье дивана, уложила на нее Саймона и, не слушая его протестов, укрыла одеялом. Потом наклонилась и снова поцеловала его в губы.

— Такое со мной в первый раз, Саймон. Мы же только что познакомились, я имею в виду.

— Давай поговорим об этом.

Она снова поцеловала его и, закрыв глаза, немного отклонилась назад:

— Сейчас я собираюсь лечь спать. Завтра мы расскажем Джеку Холдену о том, что произошло сегодня.

Саймон кивнул:

— Да, конечно.

— А потом посмотрим, что произойдет еще... между нами. — И прежде чем он успел ответить, она наклонилась и поцеловала его в губы.

— Спокойной ночи, — сказал он.

— Спокойной ночи, Саймон.

Оставшись один, Саймон уставился в потолок и вздохнул.

— Я не настолько устал, — сказал он в пустоту комнаты.

Он долго лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Некоторое время из спальни Бекки доносились разные звуки, потом наступила тишина. Саймон стал слушать звуки квартиры. Шум холодильника, лязг металлических труб где-то внутри здания. Примерно через час он поднялся с дивана и подошел к окну. Поднял жалюзи и посмотрел на улицу. Окна квартиры Бекки выходили на юго-запад и он мог видеть огни Хеннепин, темноту переулков и темные, похожие на лужи нефти, пятна автомобильных стоянок. Саймон прижался лбом к стеклу.

— Прости меня, Фил, — прошептал он. — Я не должен был убегать.

— Нет, должен.

От неожиданности он вздрогнул. За его спиной стояла Бекки. Она была обнаженной, и в призрачном свете уличных фонарей ее тело казалось выточенным из голубого мрамора.

— Я бросил его, одного.

— А если бы ты этого не сделал, то сейчас мы искали бы и тебя, или, того хуже, никто никогда бы не узнал, куда ты делся. И я никогда бы не встретила тебя.

Саймон вздохнул, а Бекки подошла ближе и обняла его. Он почувствовал тепло ее кожи, ее жаркое дыхание обжигало ему горло. Подняв руки, он накрыл ладонями ее грудь:

— Мне уже не кажется, что я очень устал.

— Вот и хорошо, — сказала Бекки и повела его в спальню.

Он ошибся.

Ошибся с самого начала.

Он позволил своим мечтам, своим желаниям заглушить трезвый голос инстинктов.

Он стоял в переулке, погруженный во тьму, и изучал существо, поискам которого посвятил так много времени и усилий.

Детройтский вампир оказался человеком.

Обычным человеком.

И даже не взрослым.

Просто мальчишка. Лет восемнадцати-девятнадцати. Белый, но одет во все черное, волосы светлые, ухоженные, до плеч. Узкое лицо. Вероятно, считается симпатичным.

Мальчишка стоял на коленях над бледным силуэтом, лежавшем на земле. Девушка, не старше семнадцати, очень похожая на ту проститутку, что подходила сегодня к Карнишу. Девушка была связана по рукам и ногам, рот залеплен скотчем. “Вампир” мягко ей улыбался и что-то ворковал, как будто хотел успокоить.

Карниш закрыл глаза, борясь с приступом ярости. Впрочем, в основном он злился на себя самого. Он сам позволил себе верить, надеяться. Он сам привел себя к поражению. И сам виноват в том, что сейчас чувствует.

Юноша, словно почувствовав его присутствие, его гнев, повернул голову и посмотрел прямо на Карниша. Карниш пожелал остаться незамеченным, и “вампир” его не заметил. Он, как щитом, отгородился от его взгляда своей сущностью — той тьмой, что наполняла его. Он не двигался и продолжал наблюдать.

Парень отлично знал свое дело. Процедура была одновременно ужасной и убийственно эффективной. Даже на Карниша это произвело впечатление, С чувством, близким к восхищению, он наблюдал за сноровкой парня, за его жестокостью и слепой деловитостью. По крайней мере он не ошибся в одном: этот смертный вампир-любитель хорошо умел заставить свои жертвы испытывать неописуемый, смертельный ужас. Карниш наблюдал за ним с большим интересом.

Сначала парень успокоил девушку. Мягко и нежно касаясь то ее лица, то шеи, он ласково убеждал ее успокоиться. Наконец она перестала плакать и устремила на него свои широко раскрытые, полные ужаса, надежды и мольбы глаза.

— Вот так-то лучше, — сказал парень. — Мы не сможем продолжать, пока ты нервничаешь.

Девушка снова заплакала. Ее звали Дженни. Как и предполагал Карниш, она была проституткой. Парень еще днем договорился с ней и даже заплатил ей вперед. У нее и в мыслях не было бояться, когда она шла на эту встречу. Откуда-то из темноты парень вытащил черный кожаный чемодан. Из чемодана он достал фонарь, включил его и установил его за головой девушки, чтобы она могла видеть все. Карниш плотнее закутался в свою тень. А парень тем временем извлек из чемодана что-то похожее на подпорку для шеи — собственно, это она и была. Он приподнял девушке голову, поставил подпорку, опустил на нее голову и застегнул спереди ремень. Девушка опять начала всхлипывать, но теперь ее уже никто не старался успокоить. Как и Карниш, он наслаждался ужасом своей жертвы. К подставке он прикрепил еще одно устройство, своего рода помпу. Свет от фонаря был достаточно ярким, и Карниш понял, как работает эта система. Резиновый рукав помпы был плотно прижат к шее девушки. Внутри него имелись два стальных клыка, а с другой стороны помпы, на выходе, был пристегнут мешок для сбора откачанной крови.

Гениально.

Но, оказывается, это была только половина спектакля. Парень полностью открыл чемодан и показал девушке разнообразные хирургические инструменты, принесенные им с собой. Ее глаза уже не могли стать шире, и она стала давиться кляпом, засунутым ей в рот. Парень достал хирургическую пилу и поднес ее к cветy, чтобы девушке было лучше видно. Другая его рука поползла к помпе.

“Должно быть, у девчонки сейчас очень высокое давление”, — подумал Карниш.

Парень, очевидно, тоже на это рассчитывал. Он наклонился над девушкой, улыбаясь, и нажал на помпу. Стальные клыки коснулись кожи, и даже в полутьме Карниш увидел тугую красную струю, хлынувшую в мешок. Парень оседлал свою жертву, одной рукой удерживая подставку, а другой качая помпу. Он все делал тщательно и аккуратно. Через пять минут мешок был полон. Он перестал качать, отстегнул мешок и отложил его в сторону. Из чемодана он достал второй мешок и, прикрепив его к насосу, снова начал качать. Теперь процесс шел гораздо медленнее, но вскоре и второй мешок был наполнен. Девушка не шевелилась. Она была мертва. Она умерла еще на середине второго мешка, и только вес парня, сидящего на ее груди, заставлял кровь вытекать из тела.

Парень отстегнул второй мешок, затем снял помпу и все убрал в чемодан. Затем он освободил ей руки и ноги, аккуратно удалил скотч со рта и вытащил кляп. Работая, он насвистывал Мастер своего дела. Покончив с уборкой, он прилег рядом с трупом, слегка повернул голову девушки и накрыл ртом хирургически ровные отверстия у нее на шее. Он сильно сжал зубы, стараясь прокусить кожу, затем, осветив рану фонариком, удовлетворенно кивнул сам себе. Поднявшись, он взял чемодан и без особой спешки зашагал в сторону Карниша. Карниш подождал, пока парень поравняется с ним, и негромко кашлянул. Тот замер с поднятой ногой, затем резко повернулся к Карнишу. Карниш усмехнулся и вышел из темноты. Его собственная тьма взвилась над ним, заслонив желтоватое свечение неба между складскими зданиями. Парень отступил назад

— Что за черт?

В следующее мгновение глаза парня стали такими же широкими, какие были у его жертвы несколько минут назад. Он хотел было убежать, но Карниш преградил ему путь темнотой и наслал на него такой страх, что его ноги отказались ему повиноваться.

— Ты даже представить себе не можешь, сколько хлопот ты мне доставил, — сказал Карниш.

У парня отвисла челюсть. Он посмотрел на свою жертву, потом на Карниша, попятился и уперся спиной в стену.

— Кто... кто ты такой?

— Я тот, кого ты пытался изображать.

Руки парня разжались, и он уронил чемодан. Какой-то из инструментов пропорол мешок с кровью, и она потекла из чемодана на землю.

— Я с интересом наблюдал за твоей работой. Ты произвел на меня впечатление. Нет, нет, не двигайся, в этом нет необходимости.

Парень поднял руку, словно пытаясь остановить Карниша. А тот окружил себя и его плотной завесой своей внутренней тьмы.

— Наконец мы вдвоем, — прошептал он.

Парень молчал, онемев. Он был достаточно умен, чтобы оценить ситуацию, и по опыту знал, что ни мольбы, ни ползанье на коленях не изменят ее ни на йоту. На самом деле он уже сдался.

— Что тебе нужно?

— Мне ничего не нужно. Я прилетел сюда, чтобы встретиться с тобой. Ну, как поживаешь?

Парень судорожно сглотнул. Карниш улыбнулся.

— Полагаю, что после всех твоих фокусов тебе должно быть интересно, как этот процесс происходит на самом деле, не так ли?

Парень промолчал.

— Ты удивишься, но у нас с тобой есть кое-что общее, а именно одно конкретное свойство. Видишь ли, я, как и ты, не могу вернуть свои жертвы к жизни. У меня нет такой власти.

Парень заморгал.

— Знаю, знаю, в это трудно поверить. Все легенды и сказки утверждают обратное, но в этом нет и крупицы правды, то есть правда там есть, но не в том, что касается этого.

Ноги горе-вампира дрожали. Он был в таком же ужасе, как и его недавняя жертва. Чтобы не упасть, он прислонился спиной к стене.

— Ну, достаточно болтовни, — сказал Карниш. — Позволь показать тебе, как это делается по-настоящему.

Его пальто и рубашка широко распахнулись, и в теле открылась длинная вертикальная щель. Парень выпучил глаза от ужаса. Карниш мысленно приказал ему подойти, и когда он подошел, обхватил его своим туловищем.

— По правде говоря, тебе не удастся пройти через весь процесс, мне надо оставить кое-что для полиции.

Парень заскулил и впервые сделал попытку вырваться, но Карниш только сильнее обхватил его и сжал, начиная поглощение.

— А теперь скажи мне, чего ты боишься больше всего на свете?

Карниш вернулся в отель без пятнадцати четыре. По пути он остановился у телефонной будки и позвонил в полицию.

Впервые с тех пор, как он приехал в Детройт, Карниш обратил внимание на названия улиц и сообщил женщине, принявшей его звонок, где полиция может найти детройтского вампира и его последнюю жертву. Входя в отель, он услышал полицейские сирены. Поднявшись к себе, он быстро собрался и в четыре двадцать позвонил вниз, Вилле Джеймс.

— Вы готовы. Вилла?

— Да, мистер Карниш.

— Я сейчас спущусь.

Он позвонил портье, чтобы прислали коридорного отнести вещи. Выходя из отеля, он протянул дежурному конверт с пятью сотнями долларов. Чаевые для всех, кто его обслуживал. Дежурный — молодой узколицый человек, с глубоко посаженными голубыми глазами, сказал, что обо всем позаботится. Карниш, предчувствуя возможность обмана, поместил в его голову мысль о том, что воровать нехорошо и грозит серьезными неприятностями. Вилла уже ждала его. Широко ему улыбаясь, она помогла погрузить в машину вещи. По дороге в аэропорт она не проронила ни слова, чем Карниш остался весьма доволен. Самолет был готов к взлету. У капитана Линдси вид был усталый; впрочем, встречая Карниша, он радостно улыбался.

— Путешествие прошло удачно, мистер Карниш? — спросил он.

— Да, все в порядке, — ответил тот.

Прежде чем сесть в самолет, он вручил Вилле Джеймс конверт с пятью тысячами долларов.

— Спасибо за службу.

Уже из самолета он смотрел, как она открывает конверт и глаза ее лезут на лоб. Он дотянулся до нее своим сознанием и поместил ей в голову предложение, которое будет долго мучить ее. Она ничего не скажет мужу, а все деньги истратит на свои удовольствия, а потом никогда себе этого не простит.

Сувенир на память. Теперь она надолго запомнит его визит.

Без лишних напоминаний капитан Линдси выключил в салоне свет, а заговорил всего раз — только чтобы предупредить Карниша о взлете. Карниша вжало в кресло, самолет разогнался и оторвался от земли. Он смотрел, как под ним расстилается море огней, похожее на растекающуюся кровь, и вспомнил того жалкого монстра, которого нашел на улицах Детройта. У него было подавленное настроение, и ему хотелось на ком-нибудь отыграться. Он подумал о миссис Герберт, о ее жалкой попытке сблизиться с ним, втереться в доверие. Вернувшись в Миннеаполис, он прикажет мисс Коломбо немедленно уволить миссис Герберт. Да, так он и сделает. Все остальное время полета он метал громы и молнии по поводу собственной наивности. Когда самолет начал снижаться к Миннеаполису, Карниш взглянул в иллюминатор на лежащий внизу город “Наконец-то снова дома”, — подумал он и вдруг почувствовал: что-то здесь изменилось. Едва заметно, но тем не менее изменилось. О нем знали.

Кто-то там внизу, какое-то человеческое существо проведало о его существовании и теперь предпринимало меры против него. Чья-то злая воля витала в воздухе, ощущалась в вибрациях города. Карниш сначала испугался, а потом разъярился. Он глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух. “Саймон, — подумал он. — Чем же ты занимался здесь, пока меня не было, Простак Саймон?”

11

До семи часов утра небо оставалось темным, и Саймон, лежа в постели, смотрел, как наступает рассвет. Бекки крепко спала. Она не проснулась, даже когда Саймон провел пальцами по ее бедру. Он валялся в постели до половины восьмого, а потом встал и оделся.

На кухне у Бекки был такой же хаос, как и во всей квартире; она тоже напоминала временный лагерь. В холодильнике Саймон обнаружил наполовину полный пакет молока. В более тоскливое утро он бы подумал — наполовину пустой. Еще он нашел полбатона белого хлеба, кусок маргарина, немного апельсинового сока, прозрачного сверху и темного из-за осадка внизу, небрежно завернутый в полиэтилен кусок сыра чеддер, покрытый пятнышками плесени. В морозилке стояли формочки для лада, но все, как одна, пустые. Бекки, услышав, как он шарит на кухне, тоже поднялась. Подойдя к Саймону сзади, обняла его за талию:

— Прости, я такая прожорливая.

— Я заметил, — сказал Саймон. — Хочешь есть?

— Хочу съесть тебя!

— Р-рр!

Саймон повернулся, обхватил ее, поцеловал и крепко прижал к себе. Бекки отклонилась немного и посмотрела ему в глаза. Она выглядела очень соблазнительно. Улыбнувшись, она еще раз поцеловала его, на сей раз по-настоящему.

— Пожалуй, я могу обождать с завтраком, — сказал Саймон.

— Я тоже, — ответила Бекки.

Они вернулись в спальню и скомкали и свили простыни еще сильнее, чем ночью. Что поражало Саймона в Бекки, так это то, что в ее любви было столько же страсти, сколько игры. Игры всерьез и серьезной страсти. Это было для него в новинку. Конечно, в основном инициатива принадлежала ей. Он был не особенно опытен в такого рода вещах. Потом, лежа и глядя в потолок, он подумал о Ронни. Секс с ней был для него просто физической разрядкой. Он воображал, что ей так же хорошо, как и ему. Сейчас, думая об этом, он чувствовал себя виноватым, виноватым за то, что слишком мало вносил в их отношения — и духовно, и физически. Он чувствовал, что Ронни хочется чего-то большего, но ему этого не было нужно. Тем не менее, когда она приходила к нему, он не возражал. Он использовал ее, она использовала его. С Бекки же все было иначе.

— О чем ты задумался? — спросила она.

— О том, какая ты дикая и необузданная.

— Да, я такая.

Она легла на него сверху, и он почувствовал тепло ее мягкой груди. Она поцеловала его и, улыбнувшись, посмотрела ему в глаза.

— Почему у меня такое чувство, что мы с тобой очень давно знакомы?

— Я всегда оказываю на женщин такое действие.

Он чихнул.

— Будь здоров.

Она пробежала пальцами по его животу и дальше вдоль бедра.

— А ты знаешь, что чих на самом деле — это лицевой оргазм.

— Серьезно? Нет, я этого не знал.

— Тот же процесс. Сокращение мышц вокруг отверстия и выброс жидкости с большой скоростью.

— Да. Очень интересно. Может, прекратим этот разговор?

— Я здорово проголодалась.

— Ты шутишь?

— Не по тебе, ты, эгоманьяк. Я хочу есть. Пошли поедим.

Какое облегчение! Хотя Саймон часто мечтал о ненасытной женщине, сейчас у него появились серьезные сомнения в своих возможностях удовлетворить такую тигрицу. Они оделись, заперли квартиру и, спустившись по лестнице, вышли на улицу. Было прохладно, но солнечно. Бекки взяла Саймона под руку, и они пошли вниз по Хеннепин, затем свернули на Николет. На улице было много машин и пешеходов.

— Ну что, в “Бургер Кинг”? — спросила Бекки.

— Ни за что.

Они расположились в кафе, где подавали горячие булочки, напротив небоскреба Ай-Ди-Эс. Здесь было полно мужчин в костюмах от “Братьев Брукс” и женщин в платьях от лучших кутюрье. Все выглядели по-деловому и все, очевидно, очень хотели есть. Они сели за столик в углу. Саймон заказал булочки с отрубями, Бекки — с голубикой, и оба взяли по кофе. Они ели и через стол улыбались друг другу; вдруг Бекки кивнула в сторону кассы и встала из-за стола.

— “Уличный листок”, — сказала она с набитым ртом.

Саймон обернулся и увидел рядом с кассой маленький ящичек с надписью “Бесплатно”, из которого торчала пачка “Листков”. Он узнал их по канареечно-желтой бумаге, которую невозможно было спутать ни с какой другой. Бекки принесла “Листок” и начала его просматривать.

— Посмотрим, что сказал Джек о тебе. Ага, вот.

Она стала читать, нахмурилась, подняла голову и протянула “Листок” Саймону. Он отложил свою булочку и взял газету. Заметка была на первой странице в правом нижнем углу.



ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

В пятницу вечером, около одиннадцати часов, прохожий стал свидетелем нападения на бездомного человека в переулке между Шестой и Седьмой улицами. Попытки обнаружить как нападавшего, так и пострадавшего результатов не дали. Полиции, как всегда, наплевать. Но не нам. Пропал один из наших, и кто-то за это должен ответить. Нам нужна ваша помощь. Если вы видели нечто странное, если вы видели что-то, что поможет пролить свет на это исчезновение, или если вы просто хотите помочь нам с поисками, дайте о себе знать. Встретимся сегодня. За всеми подробностями звоните Джеку.

— О чем это он, черт возьми? — сказал Саймон.

— Мне кажется, он всерьез воспринял твою историю.

— Чего там искать? Мы уже искали Фила.

Бекки покачала головой и пожала плечами.

— Пойдем-ка, — сказал Саймон. — Я хочу с ним поговорить.

Джек, как обычно, сидел за компьютером. Когда они вошли, он поднял глаза от монитора, улыбнулся и указал на кофейник, стоящий на одном из шкафов.

— Доброе утро, — сказал он. — Итак, вы теперь вместе?

Бекки покраснела; Саймон кивнул и протянул Джеку “Листок”:

— Что это значит?

— Ты о заметке? По-моему, там все ясно. Вы нашли Фила?

— Нет, мы нашли вот это. — Саймон бросил на стол перед Джеком холщовую сумку Фила. — Его больше нет.

— Так, — сказал Джек, не дотрагиваясь до сумки.

— Я не понял, кого вы хотите искать?

— Того, кто напал на Фила, кто бы это ни был.

— Я думал, вы мне поверили.

— Я тебе верю, Саймон.

— Тогда что конкретно вы собираетесь искать?

— Что бы это ни было.

— У меня нет ни малейшего желания увидеть это еще раз.

— А что это было, Саймон? — спросил Джек.

— Я не знаю.

— Но оно все еще там, на улице, и это ты знаешь. Оно съело Фила. А кого еще оно съест?

Саймон посмотрел на Бекки. Она стояла и, нахмурившись, глядела в пол.

— Саймон, тебе не обязательно в это влезать, — сказал Джек. — Это уже моя инициатива, и я не заставляю тебя в ней участвовать.

— Фил был мне почти другом.

— Верно. И ты пришел ко мне. Ты искал Фила. Ты сделал то, что должен был сделать, а теперь я делаю то, что должен делать я. Неужели ты всерьез хочешь, чтобы я этого не делал?

— Не знаю.

— А я думаю, прекрасно знаешь. И на моем месте ты поступил бы точно так же.

Саймон не ответил. Он отвернулся и посмотрел в окно. По улице медленно ехал автобус. Пассажиры, вертя головами, глазели по сторонам. Саймон снова повернулся к Джеку.

— Ну и кто откликнется? — спросил он.

— Те, кто захочет, те и откликнутся. Те, кому не все равно.

— И что ты им скажешь?

— Пока не знаю.

— Если ты расскажешь мою историю, тебя сочтут сумасшедшим.

— Может быть.

— Саймон. — Бекки положила руку ему на плечо. — Когда ты пришел в полицию, тебя одного не стали слушать. А когда группа людей обеспокоена и предпринимает какие-то действия, полиция начинает прислушиваться. Именно этого пытается добиться Джек.

Саймон посмотрел на Джека. Тот промолчал.

— Ведь так, Джек? — сказала Бекки.

— Иногда это срабатывает, — наконец сказал Джек.

— Еще бы! В прошлом году, когда маньяк резал проституток на Риверсайд, полиция вела расследование спустя рукава, пока Джек не начал про это писать и говорить, что люди должны защитить себя сами, если больше некому это сделать. Только тогда полиция взялась за дело как следует. Потому что, во-первых, они терпеть не могут, когда их выставляют ослами в глазах общественности, а во-вторых, потому что им не нравится, когда другие люди, особенно если это люди с улиц, начинают делать работу, за которую полиции платят деньги. Это непременно сработает, Саймон. Джек уже не раз это проделывал.

Джек Холден снова промолчал.

— Время и место встречи?

— В восемь часов у “Мерфи”, — сказал Джек.

— Я сегодня работаю, но в шесть я освобожусь.

— Я могу взять еще один выходной, — сказала Бекки.

— Я расскажу им все, — сказал Саймон. — Все, что я видел.

— На меньшее я и не рассчитывал, — ответил Джек.

В этот вечер у “Мерфи” было довольно людно, почти все столики были заняты. Бизнесмены и секретарши, старики и юнцы пили, разговаривали, смеялись. Музыкальный автомат негромко играл “Человеческое прикосновение” Брюса Спрингстина. Саймон остановился в дверях и окинул бар взглядом. Без десяти восемь, а никого, похоже, еще нет. Он прошел к стойке и уселся на табурет. За стойкой стоял бармен — высокий крепкий парень. Рыжеволосый, с веснушками. Наверное, сам Мерфи. Бармен улыбнулся Саймону:

— Как дела?

Саймон сказал — нормально. Бармен поинтересовался, что ему угодно. Саймон сказал, что договорился встретиться здесь кое с кем.

— Ага, — кивнул бармен. — Ты с Джеком. Я разрешил ему занять заднюю комнату, это в ту дверь. Там у них кофе и пончики. А если хочешь чего-нибудь еще, то покупай прямо сейчас.

— Налей мне пива.

— Хорошо.

Бармен нацедил в бокал пива и протянул его Саймону. Саймон расплатился и сделал глоток.

— Ты давно знаешь Джека?

— Давным-давно.

— И предоставляешь ему свое помещение?

— Иногда. Джек творит добро, и я рад ему помочь. Кофе и пончики, прямо в ту дверь.

Саймон поблагодарил и пошел, лавируя между столиками, к узкой дверце с надписью “Посторонним вход запрещен”. Войдя в нее, он оказался в тесной комнатушке, где стояли четыре маленьких столика. За одним сидел Джек, рядом с ним — Бекки. За другим столиком сидели Бобби Боковски и Вероника Шимански. Бобби поднял чашку с кофе и сказал:

— Привет, дружище.

Ронни встала и, подойдя к Саймону, обняла его и поцеловала в губы.

— Привет, — сказала она.

— А вы, ребята, как тут очутились?

— Прочитали заметку, подумали, что это насчет Фила. Решили посмотреть, чего ты тут затеял, — сказал Бобби. — Кроме того, у нас сейчас нет ничего интересного. Так что будем делать? Ведь это точно из-за Фила?

— Да, из-за Фила, — сказал Саймон. Он высвободился из объятий Ронни и улыбнулся.

— Бекки, Джек, познакомьтесь — это Бобби и Ронни, мы живем в одном доме. — Он посмотрел на Бекки. — У нас три отдельные квартиры.

Ронни улыбнулась в ответ, Бекки — нет. Она встала из-за стола, подошла и тоже поцеловала Саймона. Чтобы сделать это, ей пришлось оттолкнуть в сторону Ронни. Это был долгий поцелуй. Потом Бекки отклонилась назад, невесело улыбнулась и сказала:

— Привет.

Саймон смутился. Ронни, надув губки, смерила Бекки взглядом, затем повернулась к Саймону и, приподняв бровь, произнесла:

— Я и не знала, что у тебя есть сестра.

— Она мне не сестра, Ронни, — покраснев, сказал Саймон.

— Вот как? — Ронни выразительно вздохнула.

Бобби, широко улыбаясь, переводил взгляд с Ронни на Бекки и обратно. Саймон чувствовал себя последним негодяем и боялся, что может потерять все: и любовь Бекки, и дружбу Ронни. Ронни была обижена. Он это ясно видел. На миг ему показалось, что сейчас она накинется с кулаками на него, а может быть, даже и на Бекки, но этого не случилось. Ронни всего лишь еще раз вздохнула, потом повернулась к Бекки и сказала:

— Я и не думала, что это был сестринский поцелуй.\

Обе криво улыбнулись и с болью посмотрели на Саймона. Тот смутился еще больше, покраснел и, пожав плечами, прошел мимо них к столику и сел рядом с Джеком.

— Все собрались? — спросил он.

— Я думаю, подойдут еще двое-трое. Подождем немного.

Несколько минут они подождали. Бекки сидела рядом с Саймоном и держала его за руку. За другим столиком Ронни и Бобби о чем-то шептались. Потом Бобби обнял Ронни за плечи, взглянул на Саймона и медленно покачал головой. Саймон поднял руки ладонями кверху в жесте, который должен был означать, что он не хотел ее обижать, что не предполагал, что такое может случиться, и что Ронни просто видела в их отношениях больше, чем в них было на самом деле. И Бобби кивнул, как будто все понял. В следующие десять минут дверь открывалась трижды. В первый раз пришла Конни Хонунг. Она была одета так, как тогда, когда они встретили ее возле библиотеки: джинсы, ковбойские сапоги и еще кожаная куртка. Она подошла к столику и налила себе кофе. Даже не взглянув на Саймона, она подсела к Бобби и Ронни, кивнула Джеку. Потом зажгла сигарету и стала потягивать кофе. Вслед за ней пришел Мартин Бадз. Он кивнул Джеку, сел рядом с Саймоном и положил руки на стол. Руки у него дрожали и были красные, как вареные рачьи клешни. От него пахло застарелым потом.

— Кофе? — предложил Саймон.

Мартин посмотрел на него и кивнул. Саймон встал, налил ему кофе, добавил сахар и сливки, взял с подноса пончик, отнес все это Мартину и поставил перед ним. Мартин поблагодарил его взглядом, взял чашку обеими руками и, сделав глоток, вздрогнул всем телом. Саймон сел на свое место и взял Бекки за руку. Дверь открылась в третий раз, и на пороге возник Ли Чэндлер. Он остановился в дверях. Обвел комнату взглядом, шмыгнул носом и покачал головой:

— Ну и компания, мать твою, — сказал он. — И педерасты, и шлюхи, и психи и, мать их так, добрые самаритяне.

— Налей себе кофе и успокойся, — сказал Джек. — Ну что ж, кажется, теперь собрались все.

Ли налил себе полчашки кофе, полчашки сливок, взял с подноса три пончика и сел за отдельный столик. Пончик исчезал в его пасти за два приема. Покончив с пончиками и кофе, он огляделся.

— Ну и какого черта мы ждем? У меня счетчик в машине работает, я не могу всю, мать ее так, ночь здесь торчать.

Саймон рассказал им свою историю. Рассказал, как зашел в переулок встретиться с Филом, как отправился в “Бургер Кинг”, как вернулся и увидел, что Фил не один. На этом месте своего рассказа он остановился и посмотрел на Джека. Тот сидел, сложив руки на груди и, склонив голову набок, поверх очков смотрел на Саймона. Саймон вздохнул

— А потом началось какая-то чертовщина, — сказал он.

— Какая еще чертовщина? — спросил Бобби. — Ты про это ничего не говорил.

— Да, не говорил.

— Ну так кончай вилять и скажи сейчас, — не выдержал Ли.

— Заткнись и не мешай ему рассказывать, — одернула его Конни.

— Сама заткнись, — огрызнулся Ли, — ты, чертова шлюха.

Саймон снова глубоко вздохнул.

— В переулке было темно, — сказал он. — Мне было не очень хорошо видно. Этот мужик как будто что-то там делал с Филом. Он держал его на весу и... А, черт, он его ел! Я имею в виду — Фил просто исчез на глазах.

Саймон обвел комнату взглядом. Ли Чэндлер языком пытался вытащить застрявшие в зубах остатки пончиков. Конни поджала губы, как будто он попросил ее развлечь его наручниками и плеткой. Мартин Бадз, казалось, дремал, а Бобби и Ронни смотрели на Саймона во все глаза, как на чокнутого. Только Джек и Бекки кивнули, глядя на него.

— Это все, — сказал Саймон.

— Ты не обкурился тогда, случайно? — поинтересовалась Конни.

— Нет.

— И ничего другого не употреблял?

— В ту ночь — нет.

— Господи, — сказал Ли.

Саймон пожал плечами:

— Я понимаю, как все это для вас прозвучало. Но Джек собирается искать эту штуку, и я просто хотел, чтобы вы знали все, что знаю я, все, что я видел, прежде чем согласитесь нам помогать. Вот и все.

— Ты что, пытаешься нас напугать? — подал голос Мартин Бадз.

— Нет, просто хочу, чтобы не было никаких недомолвок и недопонимания. Поэтому я рассказал вам все, как было. Может быть, я был не в себе. Может, просто устал. А может, было слишком темно. Я не знаю. Я рассказал вам то, что видел, или думаю, что видел. Но Фил исчез. И все дело именно в этом.

— Саймон прав, — сказал Джек Холден. — Поэтому мы здесь и собрались. Я навел кое-какие справки и выяснил, что за последнее время пропали, или по крайней мере находятся неизвестно где, несколько бездомных людей. Например, кто и когда в последний раз видел Мэри Солнечный Закат? Я не видел ее с июля. А ведь она всегда была на виду. Может, она заходила к вам в ночлежку, Бекки?

— Если речь идет о Мэри, Ли, то нет, я не видела ее уже очень давно.

— Вот именно; и никто не видел, и мертвой ее тоже не находили, — продолжал Джек. — Я это проверил.

— Ну, может, она куда-нибудь уехала, — сказал Ли Чэндлер. — Люди приходят и уходят, и тебе об этом прекрасно известно, Джек.

Джек покачал головой:

— И куда же она могла поехать? На какие средства? Нет, Мэри жила здесь много лет и не собиралась никуда уезжать. Она просто пропала. Не все такие, как ты. Ли. Не всем удается вернуться назад, к нормальной жизни. Некоторые просто исчезают.

Саймон с любопытством глянул на Ли. Неужели он когда-то жил на улице, был таким же, как Фил? Ли отвел взгляд, как будто смутившись.

— Были и другие случаи. Раньше я тоже думал, как Ли. Думал — люди приходят и уходят. Но больше я так не думаю. Люди — я имею в виду наши люди — просто-напросто исчезают.

Конни покачала головой:

— У нас за последний год тоже пропало несколько девчонок. Например, у Майка Трэйнора, с Риверсайд. Он очень злился, думал, что они переметнулись к кому-то из конкурентов. Он их искал, но так и не нашел. И на площади Батлер такая же петрушка. Помнишь Шейлу Салливан, Джек? Крупная такая блондинка, у нее еще нос набок? Она мне нравилась. Тоже пропала. Я думала, она вернулась к мужу, но месяц назад он приходил и расспрашивал, где она. Я-то надеялась, она смогла каким-то образом выбраться из этого дерьма, вернуться к нормальной жизни, но.. А Коко? Помнишь Коко? Ее я тоже не видела уже несколько недель.

— Был человек и вдруг исчез, — сказал Джек. — И дело в том, что никто не чешется: ни мы, потому что практически ничего не знаем, ни полиция, потому что им насрать на таких, как мы.

— Так что происходит? — спросил Ли Чэндлер.

— Я не могу сказать наверняка. Саймон видел что-то, но было темно и он не может точно сказать, что это было. Тем не менее будем рассматривать его историю так, как будто мы сами все это видели. Кто-то сокращает наши ряды. И этот кто-то знает, что никто не будет беспокоиться о нас и никто ничего не станет предпринимать. Подумайте об этим. Если вам нужна жертва, кто самый подходящий кандидат? Разумеется, тот, кто уже потерян для общества, тот, на кого всем наплевать.

— Мать твою, — сказал Ли, как будто сплюнул.

— Ну и что же мы будем делать? — подал голос Мартин Бадз.

Джек набрал в грудь побольше воздуха и медленно выдохнул.

— Будем его искать, — сказал он — Мы знаем, что он бродит где-то по улицам. Он нас не ждет, и мы его выследим.

— Выследим, а что дальше? — спросил Бобби, глядя на Саймона, словно ждал от него ответа.

Саймон пожал плечами:

— Не знаю, может, достаточно будет простого патрулирования. Если он будет знать, что мы начеку, может быть, он сам предпочтет не высовываться. А надеяться его поймать — это уж слишком. Мы не можем его ни в чем обвинить, с юридической точки зрения, я имею в виду.

— Мать твою, — снова сказал Ли.

— Итак, я думаю, нам нужно разделиться на пары. Мне кажется, так будет надежнее. Я тут принес кое-что, их только четыре штуки, но на сегодня будет достаточно.

Джек повернулся и достал откуда-то из-за спины пакет, в котором лежали четыре портативные рации, и положил его на стол.

— Пару лет назад нам уже приходилось патрулировать улицы, — сказал он. — Когда в городе появились Бледные Всадники. Ну, вы все это помните, благо, прошло не так уж много времени. Рации в полном порядке. У меня в кабинете стоит базовая станция, и я могу связаться с любым из вас в любое время. Но раций всего четыре, а вас семеро, и если вы разделитесь на пары, то...

— Я еду один, — сказал Ли. — У меня же такси. К тому же у меня есть еще кое-что.

Он сунул руку в карман и вытащил оттуда специальный полицейский револьвер 38-го калибра с четырехдюймовым стволом.

— Разрешение на него тоже имеется. Если мы найдем этого говнюка, я вышибу ему мозги.

— Мы не хотим никого убивать, — сказал Джек.

— Говори за себя, когда несешь ахинею, — отозвался Мартин. — Какая-то мразь бродит по городу и измывается над бездомными. Если мы найдем ублюдка, мы его пришибем.

— Гомик говорит дело, — сказал Ли.

— Пошел ты, — огрызнулся Мартин.

— Сам иди.

— Хватит! — перебил их Джек. — Может, мы еще никого не найдем. Наша цель — предотвратить повторение таких случаев. Если он почувствует наблюдение, то .наверняка смоется сам. Давайте разделимся на пары.

— Вы хотите начать прямо сегодня? — спросила Ронни.

Джек посмотрел на нее:

— Сегодня ничем не хуже, чем завтра или вчера, или любой другой день. Если, конечно, у тебя нет других планов.

Ронни отрицательно покачала головой Джек обвел глазами комнату.

— Итак, все согласны?

Никто не проронил ни слова, Джек кивнул:

— Встречаемся у меня на квартире в пять утра. Я понимаю, что это будет долгая и трудная ночь, но, возможно, ее одной будет достаточно.

Снова все промолчали.

— Ну, — сказал Джек, — давайте разделимся на пары.

12

Ричард Карниш с некоторой тревогой следил за приближением ночи. Небо на востоке потемнело, стало лиловым. Появились звезды, похожие на блестки на траурном наряде вдовы. В течение дня чувство, что о нем кому-то известно, усилилось. Оно достигло абсолютной уверенности, и вместе с этой уверенностью пришел страх. Он ошибался насчет Саймона. Его страха и неуверенности оказалось недостаточно. В этом человеке было нечто, чего Карниш не заметил сначала, чему не придал значения — возможно, это было чувство долга, которое заставило парня попытаться выяснить, что же все-таки произошло в ту ночь в переулке. И что же тебе удалось узнать, Простак Саймон?

Карниш знал, что не оставил на месте происшествия никаких улик. Но отсутствие улик, в сочетании с обеспокоенностью, само по себе способно зародить подозрения. Однако осмелится ли Саймон рассказать другим о том, что увидел? Что именно он расскажет, и поверят ли люди его рассказу? И вообще, насколько серьезны могут быть последствия этого? В газетах за последние два дня ничего настораживающего не появлялось. Если Саймои и сделал попытку поставить в известность общественность, у него ни черта не вышло. Не было сообщений о необъяснимых исчезновениях, не было историй о вампирах. И все же Карниш никак не мог отделаться от этих ощущений. Про него знают. Он чувствовал это, как некоторые чувствуют, когда на них смотрят.

Когда каменный забор, огораживающий особняк Карниша, утонул во тьме, он позвонил в гараж и приказал Эдварду приготовить машину. Эдвард, желая угодить хозяину и боясь потерять место, сказал, что машина готова всегда, в любое время. Карниш покинул свои апартаменты и по парадной лестнице спустился в холл. Дом был разделен на две части. Карниш обитал во внутренней части дома, а слуги и гости в основном оставались в наружной. Иногда мисс Коломбо допускалась во внутренние покои хозяина, но это бывало редко.

Эдвард ждал его у дверей.

— Добрый вечер, мистер Карниш, — нервно улыбаясь, сказал он.

— Добрый вечер, Эдвард. Как настроение?

— Спасибо, мистер Карниш, отличное.

— Рад слышать.

Они вышли из дома и направились к машине. Эдвард открыл заднюю дверцу, и Карниш забрался в салон. Они подъехали к воротам, и Эдвард открыл их с помощью пульта дистанционного управления. Выехав, он подождал, пока ворота закроются, и поехал дальше. Эдвард прекрасно вел машину. Страх увольнения, внедренный в его сознание Карнишем, был еще довольно силен. Эдвард выглядел издерганным и усталым. И Карниш подумал, что он, наверное, плохо спал в выходные.

Он постучал в стекло, отделяющее салон от кабины водителя. Стекло опустилось, и Эдвард слегка повернул голову:

— Мистер Карниш?

— Просто я хотел, чтобы вы знали, что я доволен вашей работой, Эдвард, — сказал Карниш.

— Спасибо, сэр.

— Продолжайте в том же духе.

Чувство облегчения, заполнившее автомобиль, было почти осязаемым. Напряжение, в котором находился Эдвард, улетучилось моментально. Стекло поднялось, а Карниш закрыл глаза и откинулся на сиденье. Он даст Эдварду немного отдохнуть, а затем снова заставит нервничать. Но уже по другому поводу. До центра они доехали быстро и без происшествий. Эдвард остановил машину у входа в “Мидлэнд Билдинг” на Четвертой улице.

— Не знаю точно, сколько буду отсутствовать, — сказал Карниш. — Приблизительно часа два.

Эдвард промолчал. Карниш чувствовал лишь легкое любопытство с его стороны по поводу столь поздних встреч с финансистами и юристами. Никаких подозрений насчет истинных занятий хозяина у Эдварда не возникало. Карниш вошел в “Мидлэнд Билдинг”, на лифте поднялся до “Скайвэй”, прошел пару кварталов по роскошным переходам и тоннелям, затем снова спустился вниз и вышел в районе Шестой Южной улицы. И людей, и машин было немного. Некоторое время он стоял в темноте у входа, давая городу просочиться в него. Чувство присутствия людей было похоже на уютный запах старой комнаты. Ему было хорошо знакомо это чувство. Иногда, среди окружавших его мыслей и эмоций, он чувствовал тревогу своих потенциальных жертв. Люди знали — инстинктивно, на подсознательном уровне, — что среди них водятся хищники и что хищники эти выходят на охоту. Это смутное знание практически никогда не покидало их подсознания и не выбиралось на уровень осознанного опасения. Оно было таким же неотъемлемым свойством человеческих существ, как стремление охотиться на них было неотъемлемой частью Карниша. Его отношения с городом и его обитателями были вполне естественными.

Но теперь все изменилось.

Он чувствовал Саймона. Чувствовал, что Саймон подозревает о его истинной сущности.

Подсознательное опасение перешло на сознательный уровень.

Плохо.

Теперь Карниш не мог быть вполне уверен в последовательности дальнейших событий. Возможно, Саймон упрятал свои догадки глубоко внутрь себя и не позволяет им вырваться наружу. Тогда его страхи и подозрения со временем притупятся, и он постепенно придет к мысли, что ему просто-напросто привиделось все, что произошло в переулке той ночью. Со временем он вообще об этом забудет, и отношения Карниша с городом станут такими, как раньше.

С другой стороны, возможно, что Саймон слишком глубоко осознал значение того, что видел той ночью, и не станет лгать себе. В таком случае они с Карнишем непременно должны будут встретиться. И эта встреча будет совсем не похожа на те встречи с людьми, которые были у Карниша за последние пятьдесят лет. Это будет встреча охотника и добычи, и тот, и другой будут прекрасно осознавать истинную сущность друг друга.

Такая перспектива всерьез встревожила Карниша. Всю жизнь он старался быть незаметным. Немыслимо было представить, что кому-то станет известно о нем.

И все же...

Он посмотрел на небо и улыбнулся. Было что-то захватывающее в том, что про него узнали, в том, что покров неизвестности был сорван с него. Карниш почувствовал себя... живым. Вот именно — живым. Охота обрела остроту, которой слишком давно была лишена. Быть может, в том, что о нем теперь стало известно, есть и положительная сторона. Трудно сказать с уверенностью, но скоро, очень скоро он это выяснит. Карниш послал в ночь темную устрашающую мысль: Охотник приближается. Берегитесь. Прячьтесь. И тут же почувствовал, как согни тысяч живых душ сжались в комок, сами не понимая почему, ощутив лишь внезапный прилив страха, невесть откуда пришедшего, осознав на мгновение, что снаружи, в ночи, бродят существа, о которых лучше и не думать.

Вероника Шимански вздрогнула и плотнее запахнулась в пальто. Ночь была не очень холодной, просто она внезапно и без видимых причин почувствовала приступ страха. Бобби положил ей руку на плечо:

— Ты чего?

— Да ничего, — ответила она. — Просто... Наверное, это рассказ Саймона на меня так подействовал.

— Странная история, правда?

— Да уж.

Они шли на север по авеню Ла-Саль, которая заканчивалась на пересечении с Восьмой улицей. Затем, по Восьмой, они должны были пройти до Хеннепин, вернуться назад до Двенадцатой и там начать патрулировать вверх и вниз по всем улицам в этом квадрате. Кроме того, они должны были проверять переулки, но пока им удавалось обходиться без этого. Хорошо, что у них выдалась свободная ночь, хорошо, что у нее нет работы и не надо утром вскакивать и бежать куда-то, но самое замечательное — это то, что она оказалась такой идиоткой, что добровольно влезла в это дерьмо.

Ронни была расстроена, и у нее имелась достаточно веская причина расстраиваться. Саймон нашел себе подружку.

Это несправедливо. Особенно если учесть, что Бекки — довольно приятная девушка и очень трудно ее возненавидеть. Это уже верх несправедливости.

Ронни с Саймоном были друзьями уже почти два года, с тех пор как познакомились на одной из вечеринок, которые обожал устраивать Бобби. Они часто ходили куда-нибудь вместе, а потом, в основном по ее инициативе, вместе спали. Ронни чувствовала, что Саймон просто делит с ней постель, но продолжала надеяться на большее. Было в нем что-то, от чего у нее сжималось горло и становилось тяжело в груди. Он был совсем не похож на других мужчин, которых она знала. В нем было что-то такое, чего нельзя объяснить словами, какая-то сила, сидящая глубоко внутри. Ронни сама не знала, что это, и не смогла бы внятно объяснить свои ощущения. Она только знала, что это положительная черта и что Саймон Бабич в один прекрасный день, когда никто не будет этого ждать, непременно проявит свои скрытые потенциалы. Ронни не знала, в чем это найдет выражение. О богатстве, славе и успехе у нее были весьма смутные представления. Но она твердо знала, что если будет правильно себя вести, то окажется рядом с ним в тот день, когда он достигнет успеха и перестанет быть просто Саймоном. Да, вот именно, надо лишь правильно себя вести. А тут появляется Бекки Ратман, Бекки, которая, насколько Ронни было известно, еще два дня назад даже не была знакома с Саймоном. И которая, что было очевидно, хранила в себе то же необъяснимое свойство, что и он. Они распознали его друг в друге, и Саймон, наверное, даже на мгновение не вспомнил о ней, Ронни. Она ничего для него не значила. Едва эта мысль пришла ей в голову, Ронни тут же поняла, что это неправда. Саймон не такой. Наверняка он очень много думал о ней, об их отношениях. Анализировал, что же было между ними и могло ли это быть чем-то серьезным. Он, наверное, провел немало часов, размышляя о том, что почувствует она. Вот это на него больше похоже. В этом как раз и была та его черта, которая ей очень нравилась.

Ронни вздохнула и внезапно сообразила, что остановилась, и Бобби недоуменно на нее смотрит.

— А Бекки приятная девчонка, а? — сказал он.

— Да, — сказала Ронни и снова вздохнула.

— Извини.

— Да нет, ничего.

— Саймон хороший парень, — продолжал он.

— Это что, должно меня успокоить?

— Прости.

Какое-то время они молча шли по Восьмой улице, потом свернули на Хеннепин и пошли по ней в сторону Двенадцатой улицы. Навстречу им попадались машины, но прохожих почти не было. Ночь с понедельника на вторник. Только полные идиоты шляются по улицам в такое время. Дойдя до Двенадцатой улицы, они свернули на восток. Застроенная старыми зданиями, в которых размещались второразрядные коммерческие заведения и офисы, эта улица была не очень хорошо освещена и утопала в тенях. Бобби остановился у входа в переулок и посмотрел в темноту. В переулке было очень темно, но в другом конце мерцали огни Одиннадцатой улицы. Они казались очень далекими.

— Войдем?

— Нет.

— Перестань, мы же добровольно согласились.

— Меня прямо в дрожь бросает.

— Я свяжусь с Джеком.

Бобби взял передатчик и сказал в него:

— Эй, Джек, это Бобби.

— Слушаю тебя, Бобби.

— Мы на Двенадцатой и собираемся пройти по переулку до Одиннадцатой. Это... Сейчас посмотрю... Между Маркет и Второй авеню.

— 0'кей. Будьте осторожны.

— Конец связи. — Бобби ухмыльнулся и повесил рацию на ремень. — Всю жизнь мечтал сказать эти слова.

— Ты чокнутый.

Бобби рассмеялся и взял ее руку в свою:

— Пошли. Неужели тебе не хочется остаться со мной вдвоем в темноте?

— Не особенно.

На мгновение ей показалось, что Бобби обиделся. Впрочем, он тут же улыбнулся, шагнул в темноту переулка и потянул ее за собой. Ронни невольно прижалась к нему и крепко ухватилась за его руку. Темнота сомкнулась над ними, словно они вошли в пещеру. Не было видно ни зги, будто они висели над бездонной пропастью. Внезапно у Ронни закружилась голова. Она остановилась и навалилась на Бобби.

— Эй, ты в порядке? — спросил он.

— Нет.

Сама не зная почему, она вдруг заплакала. Страх прошел, и теперь она думала о Саймоне. Бобби обнял ее за плечи и крепко прижал к себе:

— Когда я сказал, что Саймон хороший парень, я имел в виду, что такая девушка, как ты, могла бы найти себе и получше. Никогда не понимал, что ты в нем нашла.

— Ты дурак, — усмехнулась она.

— Нет, я серьезно.

— И кто же этот “получше”?

Она шмыгнула носом и, отклонившись, посмотрела на Бобби. В темноте их лица казались двумя светлыми пятнами, висящими друг перед другом. Бобби улыбнулся.

— Ну я, например.

— Ты и я?

— Неужели тебе никогда это не приходило в голову?

— Честно? Никогда.

— И почему же?

— Потому что ты мой друг.

— Ну да, и что?

— Это было бы как кровосмесительство. Все равно что спать с братом.

— Иди ты! А у тебя что, есть брат?

— Нет.

— А брат стал бы читать тебе стихи?

Ронни опять усмехнулась. Она знала, что Бобби пишет стихи, и даже прочла парочку, напечатанных в тонких журналах, которые лежали у него в квартире, открытые на нужной странице. Честно говоря, особого впечатления они на нее не произвели. Держась за руки, Ронни и Бобби двинулись в сторону огоньков на Одиннадцатой улице.

— Я назвал это стихотворение “Влюбленные во тьме”, — сказал Бобби. — Мы в темноте. Мы бредем одиноко. Мы знаем друг о друге, но мы никогда не встречались. Ее дыхание, как шепот ветра, тревожащего цветы моего сердца. Я пою ее имя. Но она меня не слышит. Мы не встретимся никогда. Я хочу коснуться ее, но не смею. Мы бредем одиноко. Мы в темноте. — Он помолчал. — Ну как?

— Что “ну как”? Это же не стихи. Ни рифмы, ни ритма.

— Это белые стихи, в них и не должно быть рифмы.

— И когда ты их написал?

— Только что. Это про нас с тобой.

— Ты просто псих.

Она рассмеялась. Бобби тоже рассмеялся. Он остановился и развернул ее лицом к себе. Было так темно, что даже его лицо казалось тенью. Он наклонился и нежно, почти стыдливо коснулся губами ее губ.

— Итак, — сказал он.

Ронни мягко усмехнулась, и они продолжили путь.

— Ладно, прочти мне еще раз это стихотворение.

— Еще раз? Я его уже позабыл.

— Ну, Бобби!

— И все же я отвлек тебя от мыслей о Саймоне, правда?

Она кивнула. Они остановились и снова поцеловались.

— Итак, что же ты все-таки думаешь?

— Я думаю, что ты сумасшедший.

— Мы сможем что-нибудь выстроить на этом фундаменте.

Переулок за книжным магазином “Мунбим Букс” был темным и зловещим. Еще более зловещим, чем вчера днем, потому что сейчас рядом с ней не было Саймона.

— Итак, это произошло здесь, — сказал Мартин Бадз Бекки, не проронив ни слова, осталась стоять в свете с улицы.

— Твой парень — тот еще экземпляр, — сказал Мартин.

— Что это значит?

— Это значит, что у него богатое воображение.

— Он это не выдумал. Я ему верю.

Мартин хрюкнул, что, наверное, должно было означать смех, и шагнул в темноту переулка. Сделав несколько шагов, он полностью исчез в темноте. Бекки вздрогнула.

— Выходи оттуда, — попросила она.

— Зачем? Мы ведь должны проверять переулки.

— Только не этот.

— Почему?

— Мартин, пожалуйста.

— От того, что мы будем торчать на улице, пользы мало. Если этот парень работает в переулках, значит, их и надо проверять. Ты идешь или как?

Не дожидаясь ее ответа, он снова шагнул в темноту. Бекки закрыла глаза, глубоко вздохнула и пошла следом за ним.

— Подожди меня, — попросила она.

Мартин остановился. Бекки порылась в карманах и достала брелок-фонарик, прикрепленный к цепочке с ключами. Она сжала двумя пальцами, и он загорелся.

— Лучше, чем ничего, — сказала она.

В скудном свете фонарика лицо Мартина казалось нечеловечески мрачным. Он кивнул, соглашаясь. Они пошли дальше и миновали “Дамстер”. Бекки фонариком осветила его подножие, где, по словам Саймона, он в последний раз видел Фила. Ее шея и плечи покрылись мурашками. Что-то бродит в ночи, подумала она. Что-то ждет нас и знает, что мы идем. Мартин прошел еще несколько шагов, и она поторопилась его догнать.

— Эй, не убегай так далеко.

— Извини.

Они прошли еще немного. Вдруг Мартин остановился и посмотрел вверх. Бекки направила на него фонарь, но он помахал рукой, чтоб она убрала свет, и прищурил глаза.

— В чем дело?

— Мне показалось, я что-то слышал.

— Где? Там?

— Ага.

Бекки тоже посмотрела наверх, но увидела только тьму, настолько густую, что, казалось, небо было загорожено огромным щитом. Внезапно на нее накатилась волна беспричинного страха. Ей показалось, что они находятся не в центре огромного города, а где-то в глуши, и по пятам за ними движется что-то ужасное.

— Пойдем же, — сказал Мартин и потянул ее за руку.

Они быстро прошли до перекрестка с другим переулком, а когда завернули за угол, слева от Бекки метнулась какая-то тень. Она вскрикнула и, мотая фонариком, отпрянула в другую сторону, едва не сбив при этом Мартина с ног. Он громко выругался. Лучик фонарика высветил грязную фигуру, которая, щеря беззубый рот, выставила руку, защищая глаза от света. Мартин подлетел к старику и чуть не с кулаками накинулся на него.

— Ах ты чертов идиот! Ты какого дьявола здесь делаешь? Мы чуть не обосрались от страха.

— Мартин, перестань. — Бекки отстранила его и присела рядом со стариком, который был напуган не меньше их.

— Сегодня не самая подходящая ночь для ночлега на улице, — сказала она. — Вы знаете ночлежку на Одиннадцатой улице?

— Она вечно переполнена, — кивнув, сказал он.

— Сегодня — нет. Я дам вам карточку, вы покажете ее человеку в регистратуре. Он разрешит вам остаться на ночь и проследит, чтобы у вас была койка. Вы меня поняли? Сегодня не стоит ночевать на улице.

Старик медленно кивал. Бекки пошарила в кармане и вручила старику обещанную карточку. Старик продолжал кивать, словно китайский болванчик. Он взял карточку двумя ладонями, как будто это была стодолларовая банкнота.

— Давай пошевеливайся, ты, старый обормот, — сказал Мартин. — Давай, двигай.

Старик поднялся и заковылял по переулку в сторону Хеннепин, туда, откуда они только что пришли.

— Его пустят? — спросил Мартин.

— Да.

— Отлично.

Подождав, пока старик выйдет на свет, они пошли дальше. Мартин мурлыкал незнакомую Бекки мелодию. Когда они дошли до Шестой улицы, он повернулся к ней и сказал.:

— Занимаемся ерундой.

— Ты не поверил Саймону, так?

— Единственное, что я знаю наверняка, — это то, что Фил пропал. А Фил был отличным парнем.

— Так почему же ты согласился нам помогать? Мартин улыбнулся. В тусклом свете уличных фонарей его гнилые зубы казались покрытыми кровью.

— Даже не знаю... Твой парень тоже мужик неплохой. Мне нравится, что он дружил с Филом. Это хорошо.

— Но ты ему не поверил?

Он пожал плечами:

— Вот дерьмо! А ты что, действительно веришь в эту историю?

— Да.

— Так что же мы тогда ищем?

— Этого я не знаю, — сказала Бекки, а про себя подумала:

Нечто ужасное.

13

Старый складской район был когда-то торговым центром города. Его улицы пропитались человеческим потом и лошадиным навозом. Теперь они служили прибежищем для множества маленьких магазинчиков, ресторанчиков, галерей, авангардного искусства и ночных клубов, ориентированных в основном на средний класс, на “белых воротничков”. Кроме того, здесь тусовались и устраивали свои шоу всевозможные эстрадные артисты и комики, хорошие и не очень, которые каждую ночь заполняли вымощенную булыжником мостовую, начинавшуюся от площади Батлер, этого бастиона современной коммерции из стекла и бетона.

Саймон и Конни медленно шли по Седьмой улице по направлению к центру. Из дверей ночных клубов внезапно вырывалась музыка вперемешку с визгливыми голосами и так же внезапно стихала, как будто это бился пульс самого города. Потом ночные клубы сменились немногочисленными барами, кофейнями, демонстрационными залами и темными, пустыми офисными зданиями. На каждом толпились женщины, вглядываясь в проезжающие автомобили, словно с нетерпением ждали своих возлюбленных, потерявшихся детей или мужей.

— Ты тут приобретешь репутацию после прогулки со мной, — сказала Конни и просунула руку ему под локоть.

Саймон кивнул, но ничего не сказал. Конни затянулась сигаретой и, отвернувшись от Саймона, выпустила густую струю дыма Несколько кварталов они шли молча, потом снова повернули на север, в район, застроенный мрачными многоквартирными домами и большими старинными зданиями.

— Я тут живу неподалеку, — сказал Саймон.

— Я тоже, — ответила она.

Они свернули на восток и пошли по тускло освещенным улицам назад, по направлению к Хеннепин. Миновали ночлежку при церкви Сент-Эндрю, потом прошли мимо узкого длинного сквера с детской площадкой посередине. Тихо раскачивались потревоженные ветром качели. Вдали, в нескольких кварталах, виднелась задняя часть Миннеаполисской публичной библиотеки. На таком расстоянии она выглядела довольно зловеще.

— Прямо мурашки по коже, — тихо сказала Конни и крепко взяла Саймона за руку. Ее ладонь была сухой и мягкой; длинные ногти впились Саймону в запястье.

— Ты ведь не против? — спросила она.

— Нет.

— Это ведь ничего не значит.

— Нет, не значит.

— А та девушка из ночлежки...

— Бекки.

— Бекки. Вы с ней вместе?

— Вроде того.

— А... Она милая.

Она произнесла “милая” так, будто имела в виду “отвратительная”.

— Да.

— Тебе повезло.

— Да, — глубоко вздохнув, сказал Саймон.

— У тебя ладонь влажная, — сказала она.

— Серьезно?

— И ты больно прижал мою руку.

— Извини.

— Тебе страшно?

— Да.

— Мне тоже. Подожди-ка минутку.

Конни остановилась, открыла свою крошечную сумочку и, покопавшись в ней, вытащила пакетик с белым порошком и пилку для ногтей. Открыв пакетик, она зачерпнула кончиком пилки небольшую горку, осторожно поднесла ее к носу и резко вдохнула. Ее спина изогнулась, она несколько раз глубоко втянула воздух через нос, потом повернулась к Саймону и со смущенной улыбкой протянула пакетик ему. Саймон покачал головой.

— Никогда? — спросила она.

— Это — никогда, — ответил он.

— А что тогда?

— Не важно. И вообще, теперь — ничего.

— А, ну и хорошо. Все равно тут только тальк и бензокаин. Дерьмовый оказался товарец.

— Ну что, стало лучше?

— Немного.

Саймон взял рацию, включил ее и сказал:

— Джек, это Саймон.

Через несколько секунд из эфира донесся искаженный помехами голос Джека:

— Слушаю тебя, Саймон.

— Мы на Третьей Южной, направляемся на восток в сторону Хеннепин. Ничего.

— Понял.

— Как у остальных?

— Тоже ничего.

— До связи. — Саймон повесил рацию обратно на ремень. Конни, закурив очередную сигарету, с любопытством глядела на Саймона, скрестив руки на груди. В свете уличных фонарей ее рыжие волосы казались огненными.

— Тебе весело? — спросила она.

— Не очень.

— Мне тоже. Хочешь развлечься?

Саймон не ответил.

— Я и ты. Это ничего не будет значить. Ты хороший парень. Бекки не будет в обиде.

Саймон сделал глубокий вдох.

— Я не могу.

— Подумай. Я живу в нескольких шагах отсюда. Никто даже не узнает.

— Я буду знать.

Она огорчилась, и Саймону показалось, что он обидел ее в ее лучших чувствах.

— Неделю назад я, может быть, ответил бы по-другому, — сказал он.

— Вряд ли, — сказала она.

— Вряд ли, — согласился Саймон.

Они пошли дальше, и Конни снова взяла его под руку.

— Во всяком случае, спасибо, — сказал Саймон.

Конни лишь хмыкнула.

Они были всего в квартале от Хеннепин, когда Саймон вдруг остановился как вкопанный. Конни отступила на шаг, нахмурилась и посмотрела в том же направлении, куда смотрел он.

— В чем дело?

— Не могу сказать точно.

— Ты что-то заметил?

— Не совсем.

— Боже, как ты меня напугал.

Саймон прижал палец к губам. Казалось, ночь сдавила их со всех сторон. Он непроизвольно вздрогнул, как будто кто-то холодной рукой залез ему под рубашку.

— Да что с тобой? — спросила Конни.

У Саймона было такое ощущение, будто ему в рот насыпали песка. Так реагирует организм на грязный наркотик или на бешеный ритм дьявольской музыки, из которого невозможно вырваться. Все было в точности как в ту ночь, когда он убежал из переулка за книжным магазином. Его кожа покрылась мурашками. Кончики пальцев зудели, словно он принял дозу “кислоты”. Саймон чувствовал, что сейчас может случиться все что угодно. У него похолодели губы. За нами наблюдают, мелькнуло у него в голове. Он осмотрелся. Улицы были пусты. Только шум машин вдалеке. Звук тишины.

— Оно знает, что мы его ищем, — наконец сказал он.

— Ты это, черт побери, о чем?

— Даже не знаю.. Просто я чувствую оно знает, что мы его ищем.

— Господи, ты меня с ума сводишь.

— Извини.

— Снимаю свое предложение. Я не трахаюсь с психами. Не бесплатно, во всяком случае.

— Прости.

И вдруг все прошло, так же внезапно, как накатилось. Чем бы ни была вызвана эта ночная музыка, она утихла. Ветер взъерошил Саймону волосы. Он снова начал чувствовать запах сигаретного дыма.

— Давай-ка поскорее выбираться туда, где посветлее, — сказал Саймон.

— Чертов псих, — буркнула Конни, взяла его за руку, и они быстро пошли в сторону Хеннепин.

Итак, это правда.

Саймон все знает.

И он набрал себе помощников.

Карниш смотрел вслед парочке, быстро удаляющейся по темной улице в направлении Хеннепин. Он хотел послать им вдогонку какую-нибудь мысль, но потом передумал. Слишком рискованно. Саймон и так почуял его присутствие. Жертва почувствовала, что на нее идет охота. С женщиной все было иначе. Она, конечно, слышала историю, рассказанную Саймоном, но не поверила в нее, во всяком случае, не до конца. Ее сознание было заполнено бесформенными образами, смутным беспокойством, неясными страхами. Сад детских кошмаров. Было бы так увлекательно поместить в ее душу еще более мрачные страхи и смотреть, как они принимают форму, наблюдать, чем это закончится. Но не сейчас, не когда рядом с ней Саймон. Карниш провожал их взглядом, пока они не скрылись за углом, потом повернулся и растворился в темноте переулка за ночлежкой при церкви Сент-Эндрю. Воздух прямо-таки провонял пресвитерианской добродетелью. Там, за каменной стеной ночлежки, пряталась сотня деградировавших человеческих душ. Его потенциальные жертвы, недоступные для него. Карниш послал сквозь стены самые мрачные ужасы, на какие только был способен, но результатов не стал дожидаться. Он был голоден и невероятно зол. Если бы он не знал наверняка, что это не так, то мог бы подумать, что Саймон предупредил едва ли не всех бродяг в этом городе. Неприкасаемые, которые были его обычной добычей, исчезли с улиц, как будто их смыло. Невероятно, но они словно почувствовали на подсознательном уровне, что сегодняшняя ночь слишком опасна, чтобы проводить ее на улице.

Разумеется, были другие. Но на них он не смел охотиться. Подвыпившие клерки, посетители кинотеатров, любители ночных прогулок. Эти люди были кому-то нужны, и если бы они начали пропадать, это привлекло бы внимание, породило бы подозрения, начались бы их поиски. О его существовании очень скоро стало бы известно всем, и тогда охота уже началась бы за ним. А Карнишу этого очень не хотелось. Даже мысль об этом вызывала у него тревогу. И ярость. Он ненавидел их за недосягаемость, за то, что он не смел на них охотиться. Обуреваемый ненавистью, он шел по улицам, и даже там, где было оживленно, не давал себе труда скрывать свою сущность. Один раз, переходя улицу прямо перед резко затормозившей машиной, он увидел изумленное лицо шофера, который, выпучив глаза, смотрел на длинный шлейф тьмы, что протянулся за ним, на мгновение затмив уличный свет. Карниш почувствовал испуг водителя, недоумение, а потом — только игра света и тени. Все жертвы Карниша, даже увидев его истинное обличье, не могли поверить в его существование.

За исключением Саймона.

Сколько же человек он набрал в свою рать? Где они сейчас?

Карниш чувствовал, как по улицам растекается знание о его существовании, и понимал, что оно исходит не только от Саймона. Где-то есть и другие источники. Где же они — может быть, так же, как Саймон, рыщут по темным переулкам, его охотничьим угодьям? Ищут его. Известно ли им о его истинной сущности? Карниш чувствовал — нет. Их страхи были неясными и бесформенными, и даже Саймон, который своими глазами наблюдал поглощение жертвы, не понимал до конца что к чему.

Карниш остановился в темноте. Впереди начиналась оживленная улица. По тротуарам сновали прохожие, по мостовой, не торопясь, катились автомобили.

Карниш злился на себя за свой страх, злился на Саймона за то, что тот знает о его существовании.

Они там. Он чувствовал их. Ищут его. Подстерегают.

Сколько?

Он потянулся своим сознанием в ночь. Трудно сказать. Шесть? Семь? Восемь?

Небольшая группа, но уже опасная. Смертельно опасная. Добыча превратилась в охотника

Карниш поднял глаза к небу и издал полный ярости душераздирающий вопль, почти немой, но тем не менее услышанный многими из тех, кто был в этот час на улице.

Потом он втянул в себя свою тьму, сделал глубокий вдох и вышел из темноты на свет. Симпатичная женщина с хозяйственной сумкой столкнулась с ним, подняла голову, смущенно улыбнулась и отступила назад. Карниш сам был настолько ошеломлен, что даже не предпринял попытки атаковать ее сознание. Он уступил ей дорогу и долго слушал, как ее каблучки стучат по асфальту, будто маленькие лошадиные копытца. Потом покачал головой и двинулся дальше.

Он был голоден, и ему нужно было поесть. Знают о нем или нет, он должен поесть.

— Я — голос из ниоткуда. Я — звук в тишине. Я — мысль в пространстве. Зови меня...

— Заткнись, Бобби, ты посадишь батарею, — донесся голос Джека.

— Извини, Джек. Слушай, мы обошли район два раза. Ничего не нашли. Мы начинаем замерзать. Хотим погреться и выпить кофе. Потом с тобой свяжемся.

— Где вы находитесь?

— Недалеко от тебя. Пересечение Ла-Саль и Девятой. Здесь есть кофейня, называется “Шоколадная фабрика” или что-то в этом роде.

— Да, я знаю, где это. Только не больше получаса, ладно?

— Ладно. До связи.

Джек покачал головой. На стене у него висела карта, где он флажками отмечал местонахождение групп. Вынув голубой флажок, обозначающий Бобби и Роннй, он воткнул его на новое место, на угол Девятой и Ла-Саль. Желтый флажок, обозначающий Конни и Саймона, был в районе библиотеки, откуда они последний раз выходили на связь. Красный, флажок Бекки и Мартина, торчал в районе автобусного парка на пересечении Восьмой улицы и Первой Северной авеню. Джек отступил назад и окинул взглядом всю карту. Слишком мало людей для такой большой площади. Было бы эффективнее, если бы они ходили поодиночке, но это слишком рискованно.

Последние два часа он обзванивал все ночлежки и просил, умолял, требовал, чтобы принимали каждого, кто придет к ним сегодня, никому не отказывали. Его объяснения были расплывчатыми и туманными, но он упирал на то, что произошло убийство. Ему отвечали с прохладцей: когда долгое время работаешь с бездомными, до некоторой степени утрачиваешь сострадание. Все упирается в бюрократию, и если все койки заняты, значит, места больше нет, как бы сильно оно ни было нужно. Но Джек просил и умолял, чтобы сегодня — именно сегодня — всем нашли место. Может, кого-то ему удалось убедить. А может быть, даже всех. Он наклонился к микрофону и сказал:

— Ли?

— Я здесь, Джек.

— Где “здесь”?

— Лорин-парк. Тут все в порядке. Никого нет. Ночлежки, наверное, забиты под завязку.

— Надеюсь, что так.

— Слушай, Джек, мне ничего странного не попадалось. По-моему, этот парень просто чокнутый. Вся ночь псу под хвост.

— Поглядим.

— А как дела у остальных безумцев?

— Пока все спокойно.

— Я собираюсь проехаться до Вашинггон-авеню. Покручусь там и свяжусь с тобой.

— Хорошо.

Джек откинулся в кресле, заложил руки за голову и уставился на рацию, ожидая, когда она снова заговорит.

Он думал, правильно ли поступил, скрыв от остальных ту пленку двадцатилетней давности. Она, конечно, подтвердила бы рассказ Саймона. Но вместе с тем они бы испугались. Ему и так стоило больших усилий уговорить их патрулировать улицы. Если бы он дал им прослушать ту старую пленку с рассказом о том же самом чудовище, это было бы практически невозможно. В глубине души Джек почти смеялся над версией о вампире. Но если это все-таки правда, значит, он послал их на улицы, вооружив только рациями. Рациями и невежеством.

Джек тяжело вздохнул.

Так правильно ли он поступил, утаив от них такую жизненно важную информацию?

Да, правильно. Они нужны там, на улицах. Он солгал им, чтобы не возбудить в них страха, солгал во имя великой цели.

По крайней мере сейчас им ясна их цель — в определенной степени. В их функции не входит сражаться с этим существом, они должны всего лишь заставить его бездействовать. Пока этого вполне достаточно. Оно нападало на беспомощных, беззащитных людей, которых никто не будет искать, таких, как Малыш Тони или Фил-Книголюб. Оно не посмеет тронуть Саймона и других. Оно будет избегать встречи с ними.

Джек молился, чтобы это было так.

А если не будет?

Он взял со стола бутылку “Джонни Уокер” и налил виски в кофейную кружку. Он даже не обратил внимания, что там уже налит кофе. Ему было все равно. Он сделал большой глоток этой смеси, и его передернуло. Зашипела рация.

— Джек, это Саймон.

— Слушаю, Саймон.

— Мы на Хеннепин, направляемся в твою сторону.

— Что-нибудь случилось?

— Не могу сказать. У меня было чувство, что оно вышло на охоту. И знает, что мы ищем его.

Джек вздохнул:

— Будьте осторожны.

— Джек?

— Да, Саймон?

— Где Бекки, Джек?

Джек уже раскрыл рот, чтобы ответить, но радио снова зашипело и раздался голос Бекки:

— Саймон, мы с Мартином идем на север по Первой авеню.

— Саймон, ты слышал? — спросил Джек.

— Слышал. До связи.

Наступила тишина. Джек взял кружку и сделал еще один глоток виски с кофе. Итак, у Саймона возникло ощущение, что существо о них знает.

Это хорошо, подумал Джек.

Потому что мы тоже знаем о тебе.

Он молился, чтобы этого оказалось достаточно.

Ли Чэндлер пребывал в отвратительном настроении. Он уже упустил двух пассажиров из-за этого идиотского патрулирования, а ночные поездки, да еще из центра, могли принести неплохой заработок. По его прикидкам, он потерял уже около тридцати долларов. Не то чтобы ему нужно было работать этой ночью, он работал днем и заработал неплохо. Просто он очень не любил ездить впустую. Еще его удручало то, что он до сих пор не увидел ничего подозрительного. Никаких мрачных фигур, пробирающихся по темным переулкам, никаких загадочных существ, прячущихся в тени. Эти чертовы улицы сегодня на редкость пусты. В обычные дни в Лорин-ларк всегда копошатся толпы бродяг и пьянчуг, но сегодня здесь не было никого, кроме двух подростков, которые трахались, спрятавшись за скамейкой. Этот Саймон Бабич — настоящий параноик. То, что он не в своем уме, Ли понял сразу, как только он со своей девчонкой сел к нему в машину. “Отвези нас к реке”. Полные идиоты. Но сердца у них добрые, и Ли невольно им посочувствовал. Они искали Фила, бродягу, о котором тревожились — по крайней мере Саймон точно тревожился. А Ли по себе знал, как много это значит. Его собственное путешествие по этой скользкой дорожке было достаточно коротким. Всего один год. Но это был самый грязный, самый поганый, самый вонючий, никчемный, мрачный и темный год в его жизни. Просто кусок дерьма, а не год. Как тухлая глазурь на торте предыдущих шести лет. Он был женат, у него даже был трехлетний сын, правда, не родной, но он все равно любил парня. Только оказалось, что у его жены есть свои планы, о которых Ли даже не подозревал. Она была родом из маленького провинциального городка, где добиться успеха означало выйти замуж, забеременеть, желательно пару раз, потом бросить парня, отсудить алименты и затеять такую же аферу с кем-нибудь еще. Этакий окольный путь к легкой и беззаботной жизни. Ли оказался второй остановкой Ирен на этом пути, но кое-что не сработало. Его старым яйцам не хватало сил сделать ее беременной. Чертовски плохо. Это просто выводило ее из себя. У него была приличная работа, обеспечивающая достойное существование. Ли работал на доставке мебели, пока не повредил спину. Полгода он просидел на больничном, а потом ему сказали, что он может приступать к работе. Правда, при этом ему было больно лишний раз пошевелиться, он не мог собственную задницу поднять с унитаза, не говоря уже о том, чтобы ворочать шкафы. А ему сказали, что он симулянт, и уволили. А вслед за этим его выгнала Ирен. Первой остановкой Ли был склад алкогольной продукции, второй — Армия Спасения. Потом он покатился по наклонной, уже нигде не задерживаясь, просто не верится, до чего это просто. А это чертово социальное страхование пальцем о палец не ударило, чтобы ему помочь. Ли даже не осознавал, что стал бездомным, пока в одной из ночлежек — он уже забыл, в какой именно — ему не сказали, что он уже провел здесь три ночи и должен освободить койку. А была, между прочим, зима. Все ночлежки забиты, а это значит, что надо постоянно ходить, ходить, ходить, не останавливаясь. Ноги не слушаются, спина болит, во рту пересохло. Каждый день обходить ночлежку за ночлежкой. Просто кошмар из ночлежек, бесплатных кухонь, издевательств подростков, насмешек шлюх и полицейских побоев. И так продолжалось без конца, день за днем, пока Ли не понял, что однажды он упадет и больше не сможет подняться. И умрет, как собака. И никто не узнает об этом, а если и узнает, то всем будет на это плевать. И черт возьми, умереть было гораздо лучше, чем терпеть такие мучения. И вдруг он встретил ангела. Он даже не знал его имени. Теперь, спустя два года, он даже не мог вспомнить его лица. Помнил только, что лежал в переулке и считал кирпичи в стене напротив, как вдруг увидел протянутую руку. Белую, чистую человеческую руку, так непохожую на его собственную грязную и опухшую клешню. Рука помогла ему подняться и устоять на ногах. Он помнил, как они сели в машину и куда-то поехали, помнил большой красивый дом, детские голоса. Помнил, как стоял под горячим душем, стоял, должно быть, полчаса, пока льющаяся с него вода не перестала быть черной. Помнил, как впервые за много месяцев съел полный обед. Ангел — Ли помнил только серый костюм и больше ничего — сидел и, улыбаясь, смотрел, как он ест.

— Кто вы? — спросил Ли.

— Это не имеет значения.

— Почему вы это делаете?

— И это не имеет значения.

А потом его отвезли в центр города — затем, как думал Ли, чтобы оставить его на том же месте, где нашли. Hо вместо этого он попал в меблированные комнаты на западе от Хеннепин. Ангел привел его в комнату и там вручил ему конверт.

— Здесь пятьсот долларов. Комната в твоем распоряжении, оплачена на три месяца вперед. Внизу в восемь утра и в шесть вечера подают завтрак и ужин соответственно. Опоздаешь — останешься без еды. Еще в конверте лежит карточка с номером телефона и именем человека, к которому тебе надо обратиться. Устраивайся, не вешай носа, позвони по телефону, там тебя ждет работа. Теперь все в твоих руках. Либо эти пятьсот долларов через некоторое время приведут тебя обратно на улицу, либо помогут тебе выбраться. Выбор за тобой.

— Кто же, черт побери, вы такой? Почему вы это делаете?

— Это мой сегодняшний хороший поступок. До встречи.

И Ли остался один. Десять минут спустя он спустился вниз и купил бутылку бурбона. Придя в комнату, он налил себе стакан, два часа сидел и смотрел на него, затем встал, выплеснул содержимое стакана в мойку, опрокинул туда же бутылку и лег спать. На следующий день он позвонил по телефону на карточке.

Все это было два года назад, и теперь Ли Чэндлер верил в ангелов. У каждого есть свой ангел. Саймон Бабич был одним из них. Потерявший своего подопечного, но все-таки ангел. Фил-Книголюб погиб, но Саймону по-прежнему нужна была помощь. А Ли Чэндлер не тот человек, который откажет в помощи ангелу. Не в этой жизни, во всяком случае. И все же злился. Впрочем, такое с ним часто бывало, и он не обращал на это особого внимания. Ли медленно проехал по Парк-авеню в сторону Вашингтон-авеню, потом вниз по Вашингтон. На углу Вашингтон и Портланд он остановился и купил себе большой стакан кофе. Потом вернулся в машину и снова поехал. Какой-то пьяный на углу отчаянно замахал ему, но Ли не остановился.

Он как раз проезжал мимо Милуокской дорожно-ремонтной базы, когда странная фигура пересекла Вашингтон-авеню и скрылась в темноте переулка. Ли резко затормозил, и горячий кофе выплеснулся ему прямо на колени. Он подал назад и всмотрелся в темноту переулка, где скрылась фигура, но увидел лишь огни на Николет-Айленд посреди широкой, лениво несущей свои воды реки.

— Что за чертовщина? — спросил он сам себя.

Внезапно его прошиб холодный пот. Ему показалось, что фигура эта была не совсем человеческая. Она казалась больше, как будто за ней тянулся шлейф из теней. Ли покачал головой и взялся за ключ зажигания, но остановился. Он отставил кофе и взял рацию. Рация молчала, и он крепко стукнул ее о руль. Она заработала; он сказал в микрофон:

— Джек, это Ли. Не знаю, может, это и ерунда, но я только что видел кое-что странное тут, на Вашингтон.

14

Ронни уставилась на рацию, лежавшую на столе между ней и Бобби. Бобби, который что-то царапал на салфетке — вероятно, любовную поэму, — перестал писать и прислушался. Голос у Ли не был испуганным, просто злым.

— Ты меня слышишь, Джек?

— Да, Ли, я тебя слышу. Где ты находишься точно?

— Немного к востоку от дорожной базы, рядом с этим сгоревшим многоквартирным домом Представляешь, о чем я говорю?

— Я знаю, где это. Вэйнрайт, — сказала Бекки.

— Так, помолчите немного, — донесся из динамика голос Саймона. — Ты меня слышишь, Ли?

— Да, Саймон, слышу. — Голос Ли немного потеплел, как будто он говорил со старым другом.

— Что именно ты видел? — деликатно спросил Саймон.

— Не могу толком объяснить. Что-то странное. Тут освещение довольно плохое.

— Перестань, Ли, не тяни резину и скажи нам, что ты видел.

— Попробую объяснить так. У этого парня была очень большая тень. Слишком большая.

— Это он, — сказал Саймон.

— Саймон, ты уверен? — спросил Джек.

— Именно это видел и я, Джек. Этот парень, он будто вырабатывает тени, или что-то в этом роде Это похоже на крылья.

— Точно, — сказал Ли. — Было похоже на крылья.

— А теперь тихо, — сказал Джек. — Оставайтесь там и сообщите мне точно ваше местонахождение, каждая группа.

Бобби растянул губы в улыбке и потянулся к рации, но Ронни его опередила. Она нажала кнопку и сказала.

— Джек, это Вероника. Мы все еще в кафе.

— Это Саймон. Мы на пересечении Хеннепин и Шестой, недалеко оттуда.

— Джек, это Бекки. Мы с Мартином тоже на Хеннепин, рядом с Девятой.

— И что мы, мать вашу, будем теперь делать? — спросил Ли.

— Жди нас там, Ли. Мы сейчас придем, — ответил за всех Саймон.

— Вы уверены, что нам надо вступать с ним в открытую конфронтацию? — спросил Джек.

— А для чего же мы все это затеяли? — огрызнулся Ли. — У тебя что, есть идея получше?

— Он прав, — сказал Бобби и кивнул на рацию. Ронни, нахмурилась и, включив рацию, сказала: — Нам нужно по крайней мере пять минут, чтобы добраться туда.

— Ли, — сказал Джек, — припаркуй машину и жди остальных. В одиночку ничего не предпринимай.

— Ты думаешь, я совсем рехнулся? Я не двинусь с места, пока вы все не соберетесь. Давайте быстрее, черт вас дери.

Бобби быстро допил кофе и взял рацию.

— Пошли, — сказал он.

Ронни застегнула молнию на своей куртке.

— Не нравится мне это, — сказала она.

— Да ладно тебе, все будет в порядке. Нас семеро, а он один. Верно?

— Верно.

— Спорю, мы будем там раньше всех.

Ронни надеялась, что нет. Вслед за Бобби она пошла к выходу, смущенно улыбаясь другим посетителям и официантке. Рация работала довольно громко. Когда они вышли, Бобби обнял ее, прижал к себе и поцеловал.

— Слушай, когда это все закончится, ты не хотела бы сходить в кино или еще куда-нибудь?

— Сегодня?

— Нет. Завтра или послезавтра?

— Я подумаю.

Бобби улыбнулся, и, взявшись за руки, они припустились бегом.

Первыми на место встречи явились Саймон и Конни. Машина Ли стояла на южной стороне улицы. Саймон постучал в окошко со стороны пассажира. Ли протянул руку и открыл им дверцу.

— Черт, я чуть в штаны не наложил.

— Прости, Ли. — Саймон забрался на переднее сиденье. Конни пристроилась рядом, прижав Саймона к Ли. В машине было не продохнуть от табачного дыма. Ли указал им на вход в переулок:

— Туда он нырнул.

— И никто оттуда не выходил?

— Никто.

— Сколько прошло времени?

— Около четырех минут. Вы быстро явились.

Конни закурила, и дым в машине стал еще гуще. Ли приоткрыл окно, чтобы хоть немного проветрить машину.

— Дерьмово выглядишь, Саймон, — заметил он. — Боишься?

— Боюсь. А ты?

— Не-а. — Ли ухмыльнулся и распахнул куртку. Под мышкой у него торчала рукоятка револьвера. — Когда мы найдем этого засранца, я его грохну. И все дела.

— Ладно, — согласился Саймон.

— А вот и твои друзья.

Со стороны Хеннепин бежали Бекки и Мартин. Мартин, запыхавшись, тяжело дышал. Бекки лишь слегка раскраснелась. Они сели на заднее сиденье.

— Эй, я повезу вас всех вместе только за дополнительную плату, — сказал Ли.

— Пожуй дерьма, — ответил Мартин.

— Заткни пасть, гомик.

— Поцелуй меня в жопу.

—.Ах ты чертов... — Ли резко повернулся с искаженным от гнева лицом.

— Так, ну-ка перестаньте, — сказал Саймон и положил руку на плечо Ли. — Не хватало еще, чтобы вы сейчас подрались. У нас и без того немало забот.

Конни рассмеялась:

— Ну разве он не крутой? Люблю героев.

— Он здесь, Саймон? — спросила Бекки.

Саймон знал, что под “он” она подразумевает существо, которое они ищут. Он пожал плечами:

— Не знаю, вполне вероятно.

— Что будем делать?

— Подождем Ронни и Бобби.

— К черту, — сказал Ли. — Пошли. Нас и так уже пятеро — достаточно, чтобы прикончить одного ублюдка.

— Нет, подождем.

Ли поджал губы и пожал плечами:

— Ты главный.

В заднее стекло постучали. Бекки вскрикнула, но это были всего лишь Бобби и Ронни. Они открыли заднюю дверцу, но садиться в машину не стали. Бобби довольно улыбался, а Ронни, старательно не заглядывая в салон, облокотилась на дверцу.

— Итак, какие планы? — спросил Бобби.

— Пойдем его искать, — сказал Саймон и включил рацию: — Джек, все в сборе, попробуем его поискать.

Джек отвечал медленно, взвешивая слова:

— Пожалуйста, будьте очень осторожны.

— У тебя не сложилось впечатления, что старый пройдоха знает еще что-то, о чем нам не сказал? — спросил Ли, нахмурившись.

— Он не пройдоха, — сказала Бекки. — Джек много чего знает.

— Вот именно, его же здесь нет. Ладно, давайте пойдем и покончим с этим.

Саймон кивнул.

У Бекки не было никакого опыта борьбы со страхом, с настоящим страхом по крайней мере. Она его еще ни разу не переживала. Это было совсем не то, что страх перед первым свиданием или боязнь честно признаться в чем-то родителям. Страшнее всего ей было, когда заболела бабушка. Она боялась, что останется один на один с желаниями своих родителей, абсолютно беспомощная. Сейчас Бекки понимала, что это был чистой воды эгоизм. Страх, который она испытывала сейчас, плечо к плечу шагая с гомосексуалистом-проституткой по имени Мартин Бадз, был совсем другого рода. Саймон поручил ей и Мартину зайти с другой стороны здания и начать двигаться в сторону Вашингтон. Этот переулок пересекался с другим, и туда с одной стороны должны были зайти Бобби и Ронни, а с другой — Ли. Саймон надеялся, что, если все пойдет, как он задумал, они перекроют "ему" все пути к отступлению. Ночь казалась более темной, чем обычно. Освещение было очень плохим. Прохожих было совсем мало, особенно в это время суток. Они остановились в начале переулка, у стены сгоревшего дома. Бекки физически ощущала его пустоту. Дом сгорел вот уже год тому назад, и в течение месяца его должны были бы снести. Летом, несмотря на все усилия полиции воспрепятствовать этому, пустой дом стал прибежищем для сотен бездомных. Но прибежище это было смертельно опасным. Сгоревшие перекрытия грозили обрушиться в любую минуту. Битое стекло и острые обломки дерева стали источником большого количества травм. Два человека даже погибли. Бекки подумала: есть ли там сейчас кто-нибудь?

— Ты готова? — спросил Мартин.

Его голос был хриплым. Ей очень хотелось покачать головой и сказать “нет”, но она кивнула и пересохшими губами выдавила из себя хриплое “да”. Никогда, никогда в своей жизни она так не боялась. И это был не только страх перед физической опасностью. Она не знала почему, но ужас, испытываемый ею в данный момент, был связан с душевным здоровьем. У нее было зловещее чувство, что существо, которое они могут здесь встретить, не привидится и в кошмарном сне. И она очень злилась на Саймона. Его рассказ сильно подействовал на нее. В ее воображении возникали всевозможные образы, но все недостаточно ясные, чтобы посмеяться над ними в свете разумной логики. Ее страхи оставались неопределенными, иллюзорными, но достаточно мощными.

Мартин повернул за угол и вошел в переулок. Бекки, затаив дыхание, последовала за ним. Несколько мгновений потребовалось ей, чтобы глаза привыкли к темноте. Вдалеке, будто в конце длинного тоннеля, виднелись огни Вашингтон-авеню. Расстояние до них было заполнено неопределенной чернотой. Никакого движения, пустота.

— Я их вижу, — сказал Мартин. Бекки прищурилась и разглядела на другом конце переулка две узкие фигуры. Мартин помахал рукой. С другой стороны не последовало никакой реакции.

— Они нас не видят, — сказала Бекки. — У нас сзади нет фонарей.

— Почему ты говоришь шепотом?

— Не знаю.

Ей показалось, что ее голос звучит как-то нереально, по-детски. Интересно, заметил ли Мартин, как сильно она боится? Наверное, да. Но как же бороться с таким страхом? Как заставить ноги слушаться? Как заставить работать мозг? Да никак. Надо просто делать то, что ты должен делать, и все! Потому что если ты начнешь думать об этом, они тебя одолеют. Они, демоны в твоем сознании. Страхи, взращенные тобой.

“Так что же это, чего ты так боишься?” — спросила она у самой себя. Нет, не спрашивай и не думай об этом. Мартин продвигался в глубь переулка и явно не испытывал ни малейшего страха. Бекки шла за ним, так же сильно боясь отстать, как и идти вперед. В конце концов за спиной у нее была такая же темнота. Бежать некуда.

Чего же ты боишься?

Чего-то отвратительного.

Чего?

Чего-то настолько отвратительного, что я даже не могу думать об этом, настолько ужасного, что и представить себе невозможно.

И вдруг у нее в голове родилась мысль, пришедшая, казалось, извне: Чего ты боишься больше всего на свете?

Бекки застыла на месте. Нет, ей не показалось, мысль действительно пришла извне, как будто она услышала сухой, шуршащий, как старый пергамент голос, нашептывающий ей в ухо.

Чего-то отвратительного.

— Что за черт, — прошептал Мартин.

Бекки крепко сжала его руку.

— Что случилось? — спросила она.

— Там кто-то есть, — сказал Мартин. — И этот кто-то — не один из нас.

* * *

Саймон уловил какое-то движение в темноте, впереди. Разглядел две фигуры на другом конце переулка, которые, по его предположению, принадлежали Бекки и Мартину. Свет с той стороны был очень слабый, и были видны лишь неясные силуэты. Кении крепко держала Саймона за руку; она не отпускала его с тех пор, как они вылезли из машины, и дышала мелко и часто.

— Ты видел? — спросила она.

— Видел.

— Что это за чертовщина?

— Не знаю.

Ему просто почудилось какое-то движение, и все. Между тем местом, где стояли они с Конии, и тем, где находились Бекки и Мартин. Казалось, стены домов в переулке сдвинулись. Саймон вновь испытал то ощущение, которое уже испытывал сегодня ночью. Все вокруг стало каким-то нереальным, галлюцинаторным.

— Куда они подевались? — спросила Конни. Голос ее звучал словно бы издалека.

— Что?

— Они куда-то пропали.

Саймон вперился в темноту. Стены, казалось, соединились и дальнего конца переулка больше не было видно. Словно что-то выросло посредине и заслонило обзор. Что-то огромное, черное.

— О черт, — тихо произнес он.

Раздался крик, но было непонятно, кто кричит, мужчина или женщина. Крик был полон такого ужаса, какого Саймон до сих пор не мог даже представить. Внезапно у него перед глазами возник образ Фила, завернутого во что-то бледное. Раскрытые в страхе глаза, сваливающиеся с ног ботинки.

— Бекки, — прошептал он и, все еще держа Конни за руку, побежал во тьму.

* * *

— Ты думаешь, это Бекки? — спросила Ронни.

— Думаю, да, — ответил Бобби — Мужской голос не может так звучать.

Они остановились, зайдя в переулок с запада примерно на сорок метров. Минуту назад они видели Ли Чэндлера, идущего им навстречу с другой стороны. Ли помахал им, и они помахали ему в ответ. А потом... Темнота. Эта тьма показалась Ронни как будто жидкой, словно гигантская волна черной воды неслась им навстречу по бетонному желобу. Да, она была уверена, что навстречу им. Волна приближалась. Она хотела повернуться и побежать, но не могла двинуться с места. Она была как будто парализована. Ей казалось, что через нее пропустили разряд в тысячу вольт. Так, подумала она, наверное, чувствует себя кролик, глядя на мчащиеся на него автомобильные фары. Теперь Ронни понимала, почему крик, который она только что слышала, был полон такого ужаса. Она бы сама закричала сейчас, если бы могла. Бобби, наоборот, пошел навстречу этой тьме.

— Это что еще за дерьмо? — пробормотал он.

Внезапно Ронни охватил такой глубокий ужас, что она перестала дышать. Тьма была теперь совсем близко. И с этой тьмой творилось что-то странное. Казалось, она расходится в центре, как будто это была не просто темнота, а материя, гигантская шелковая занавеска, которая, колыхаясь, перегораживала переулок. Внезапно из нее появилась человеческая фигура. Ронни почувствовала облегчение, но оно быстро улетучилось. Фигура приблизилась, и Ронни увидела, что это никак не мог быть человек. Живот этого существа расходился в стороны, словно крылья из бледной плоти, как будто его сверху донизу располосовали ножом. И оно улыбалось, улыбалось улыбкой, на которую невозможно смотреть. Ронни чувствовала исходящую от этого существа, как жар от раскаленной печки, ненависть, ненависть лично к ней.

— О, прошу тебя, Господи, — прошептала она.

Бобби повернулся к ней. Даже в этом призрачном свете она видела его лицо, ставшее бледным, как у покойника.

— Пожалуй, нам надо поскорее убираться отсюда к чертовой матери, — сказал он.

Она кивнула, соглашаясь, но когда Бобби пробежал мимо нее по направлению ко входу в переулок, она не двинулась с места, словно примерзла. Она просто не могла пошевелиться.

— Ну же, Ронни, — крикнул Бобби.

Невероятным усилием воли ей удалось сделать шаг, но было уже слишком поздно. Больше не было переулка, не было Бобби. Все пространство вокруг нее заполнила тьма. Тьма окружила ее, и теперь сжималась вокруг нее, притягивая ее к фигуре с распростертыми в стороны крыльями живота. Ронни вдруг осознала, что это существо ждет ее, чтобы обхватить ее и разделить с ней такие ужасы, о которых она никогда не смела даже подумать.

Каким-то образом она нашла в себе силы закричать.

15

Саймон бежал, но переулок, казалось, удлинялся, с каждым шагом отдаляя его от цели. Конни, крепко держа его за руку, бежала рядом. Ее ногти глубоко вонзились ему в ладонь, как будто она боялась, что если ослабит хватку, то Саймон оставит ее одну в темноте. Из тьмы донесся еще один крик, и ногти Конни еще глубже вонзились Саймону в руку.

— Что он с ней делает? — спросила она.

— Беги, не болтай!

Темнота раздвинулась, будто отъехал грузовик, и Саймон увидел двух человек, бегущих ему навстречу “Бекки, — с облегчением подумал он. — С ней все в порядке”. Когда они добежали до пересечения переулков, идущих с севера на юг и с запада на восток, справа появилась еще одна фигура. Это был Ли Чэндлер.

— Что за чертовщина там происходит? — крикнул он, размахивая своим револьвером.

Бекки и Мартин остановились, тяжело дыша. Бекки была цела и невредима. Она была испугана, но не настолько, чтобы кричать. Кто же тогда кричал?

— Ронни и Бобби, — сказал Саймон.

В западном направлении переулок был заполнен жидкой, клубящейся, как штормовая туча, тьмой. Саймон смотрел на нее и не мог найти в себе сил сдвинуться с места. Его ноги словно окаменели.

— Кто же это, черт его возьми? — спросил Мартин.

Саймон будто перенесся в ту пятницу. Все повторялось вновь. В центре тьмы стояла высокая человеческая фигура с бледным лицом и аристократической осанкой. У ее ног на коленях стояла Ронни. Она закрывала руками лицо, но Саймон видел ужас, застывший в ее глазах, и раскрытый в немом крике рот.

— Ты хотел сказать что это, черт его возьми, — поправил Мартина Ли.

Саймон подошел ближе, высвободив руку из руки Конни. Было недостаточно светло, чтобы четко видеть, что к чему. И Ронни, и возвышающаяся над ней фигура были едва различимыми светлыми пятнами на фоне непроницаемой тьмы.

— Эй! — крикнул Саймон. Ничего более умного ему в этот момент в голову не пришло.

Рядом с ним встала Бекки и протянула руку в сторону фигуры, стоящей над Ронни. Из ее пальцев вырвался луч света. “Фонарик”, — понял Саймон. Существо, похожее на человека, подняло руку, заслоняя от света лицо. Теперь Саймон мог видеть все ясно. Человек был наполовину обнажен, пиджак распахнут, а кожа его была белой, как рыбье брюхо, и в слабом свете фонаря казалась влажной. А кроме того, его живот был словно разрезан надвое.

— Господи помилуй, — пробормотал Мартин. — Что с этим парнем случилось?

— Я не... — начал Саймон, но тут же умолк.

Луч фонарика слегка переместился, и стало видно, что на самом деле живот существа не разрезан; все было гораздо чудовищнее. Его тело развернулось, истончилось и стало похоже на бледную простыню из плоти. Этакая королевская мантия с ногами и человеческой головой. Оно стояло, расправив в стороны крылья из собственной плоти, и наклонялось над Ронни, чтобы завернуть ее в эти крылья.

— Ох, черт! — выдохнул Саймон.

Ли Чэндлер выставил вперед револьвер и заорал:

— А ну-ка, отойди от нее, ты, кусок дерьма!

Существо опустило "крылья" и посмотрело в их сторону. Его глаза были как две черные дыры на белом лице. Саймон чувствовал исходящую от него ненависть, словно зловоние, ощущал давление его злобного взгляда. Ли нажал на курок. Выстрел осветил переулок, словно молния.

— Я попал в него, — прошептал Ли. — Я попал в ублюдка.

Он выстрелил еще раз. Саймон подумал, что невозможно промахнуться по такой крупной мишени. Но существо не реагировало. Если пули и попали в него, оно, очевидно, их не почувствовало. Теперь оно было похоже на парус, колеблющийся на легком ветре. Но парус этот сворачивался, как бы притягиваясь к мачте и обвиваясь вокруг нее. За считанные мгновения крылья из плоти, нависающие над Ронни, готовые обхватить ее, исчезли, съежились и пропали; их взорам предстала человеческая фигура, одетая в черное, с вполне человеческими руками, свисающими по бокам. Теперь на них смотрел обычный человек.

— По-моему, он разозлился, — сказал Мартин Бадз.

— Может, выстрелить еще разок? — неуверенно предложил Ли.

— Не стоит, — сказал Саймон.

Человек сделал шаг по направлению к ним. Ли выстрелил. На этот раз человек отреагировал. Он мотнул головой, потер грудь рукой и вновь принял позу королевского превосходства.

— Говорю вам, на этот раз я точно в него попал!

Человек сделал еще один шаг в их сторону. И.стены переулка будто шагнули с ним вместе. Но Саймон понял, что это темнота у него за спиной двинулась вместе с ним. Казалось, она возвышается над ним, словно столб дыма, стелющийся по обеим сторонам переулка. Тень от фонарика? Нет, слишком большая. И это была не просто темнота, это было нечто более плотное. Оно не пропускало света, источник которого находился позади. Ронни исчезла, словно скрытая занавесом.

— Пожалуй, пора делать ноги, — сказал Ли.

— Это точно, — поддержала его Конни.

— Нет, — ответил Саймон. — Именно этого он и хочет.

— Я тоже этого хочу, идиот! — выкрикнул Ли.

— Нет. — Саймон шагнул вперед. Ему потребовалось собрать все силы и напрячь вею волю, чтобы побороть свои инстинкты, каждый из которых требовал, чтобы он повернулся и побежал.

— Оставь ее в покое, — тихо сказал он.

И тут человек сделал кое-что, чего Саймон очень не хотел бы увидеть. Он улыбнулся, но улыбнулся одними губами. Его глаза оставались при этом все теми же черными дырами, которые так и излучали ненависть. Потом он сказал:

— Простак Саймон.

— Вот черт! — воскликнул Ли. — Вы что, знакомы?

— Нет, — ответил Саймон.

Из-за завесы темноты снова донесся крик Ронни. Человек продолжал стоять и улыбаться. Ли выкрикнул что-то нечленораздельное и бросился вперед, на ходу стреляя из револьвера. Лицо человека изменилось, и теперь Саймон увидел то, что хотел бы увидеть. В черных глазах отразилось иное чувство, кроме ненависти. Потрясение. А потом в них появился, страх. Он открыл рот, словно хотел закричать, а затем тьма у него за спиной вдруг рванулась вперед, как огромный черный зверь. Ли споткнулся и остановился. Переулок наполнился криком. Но на сей раз кричала не Ронни и не Ли. Это был не человеческий крик и не звериный. Это был какой-то непередаваемо высокий вой, от которого у Саймона заныли зубы. Затем тьма ринулась прочь, в противоположную сторону, как черное облако, закрывая небо. Вой оборвался. В конце переулка появился свет и осветил неожиданно пустое место там, где только что стоял тот человек, то существо. Теперь там был Бобби Боковски. Он вытянул руки перед собой, словно защищаясь от взрыва.

— Он исчез, — прошептала Бекки.

Ли в ярости повернулся к Саймону:

— Может быть, ты нам все-таки расскажешь, что это за адская штука?

Саймон покачал головой.

— Я не знаю.

Мартин положил руку ему на плечо, а другой рукой указал на всхлипывающую Веронику, все еще стоящую на коленях.

— Черт с ней, с этой штуковиной. Нам надо позаботиться о Ронни.

— Это точно, — согласился Саймон, и все дружно двинулись к Ронни.

Карниш бежал.

Он бежал!

Как низко он пал за столь короткое время!

Улицы казались ему недостаточно темными, он не знал, где укрыться. А больше всего на свете ему сейчас хотелось укрыться, спрятаться ото всех. Он вступил в схватку с семью смертными и в ужасе бежал от них. В ужасе, столь же глубоком и сильном, как тот, что испытывали те, кого поедал.

Разумеется, в этот переулок его привлекла пища. Он чувствовал, что она есть в сгоревшем доме. Одинокое человеческое существо, спящее в темноте. Изъеденное болезнями, одурманенное наркотиками, но тем не менее это еда. Сегодня ночью, когда с улиц исчезли почти все его потенциальные жертвы, выбирать особенно не приходилось. И только он начал охоту, как появился Саймон.

И не один.

О нет, не один!

Считая Саймона, их было семеро. Три женщины и четверо мужчин. И они не случайно наткнулись на него. Они были организованы, они искали его и в конце концов выследили. Он не знал точно, какова была их цель, но они открыто выступили против него. Они были сильно испуганы, в этом не могло быть никаких сомнений. В прохладном ночном воздухе он чуял их страх, как сильный аромат сладких духов. Но они не поддались этому страху, они перебороли его и не отступили.

Нет, не отступили.

Отступил он.

Он, властелин ночи, унизился перед ними. Испугался своих потенциальных жертв, как малый ребенок.

Пробираясь через скудно освещенную автомобильную стоянку к спасительной темноте переулка, идущего параллельно Хеннепин-авеню, он выплеснул свою ярость и унижение в вопле, обращенном к равнодушным небесам.

О, как низко он пал! За что ему послано такое наказание? Какой гнусный, капризный и порочный Бог приговорил его к этой пытке?

Жить среди этих существ, жить с ними, но не быть одним из них, жить в постоянном одиночестве, нуждаясь в них и ненавидя их. Страх перед разоблачением заставлял его охотиться только на самых слабых, на тех, кто уже наполовину умер и был забыт, на подонков, на отбросы общества. Никаких деликатесов. Только вонючие, грязные бродяги, копошащиеся на свалках людских городов. А теперь? Теперь они охотятся на него. И не лучшие и сильнейшие представители рода человеческого, а те, кем он мог бы насытиться. Это дерьмо, этот мусор, эти отходы восстали и выступили против него.

Он сразу это почувствовал. Те, в переулке, были его обычной добычей. Откуда же взяли они мужество пойти в темноту и искать встречи с ним, спросил он себя, и тут же сам себе ответил: “У Саймона”.

Он заставил себя остановиться, вобрал в себя остатки своей тьмы и осмотрелся. Погони не было. Но облегчение было мимолетным, ибо вместе с ним пришло презрение к собственной трусости. Он бежал! А теперь испытывает облегчение от того, что его не преследуют те, от кого он бежал. Трус!

Карниш пробирался в темноте, пока не вышел на хорошо освещенную улицу. На светофоре в ожидании зеленого света стояли машины. В другое время он пожелал бы стать невидимым и даже поиграл бы с сознанием встречных людей, но сегодня он в страхе отступил назад, в темноту. Что, если Саймон рассказал об увиденном в пятницу не только тем шестерым и поверили ему больше людей, чем думал он, Карниш? Что, если на этой улице его тоже кто-нибудь поджидает? Как испуганный ребенок, он стоял в темноте и ждал, пока не переключится светофор и не уедут машины. Только тогда он вышел из темноты на свет и медленно пошел в сторону Николет. Было уже за полночь, прохожие попадались редко. И все же Карнишу стоило больших усилий не замирать в ужасе при виде влюбленной парочки. Он шел, опустив голову и стараясь не встречаться взглядом со встречными. Он чувствовал их любопытство, которое быстро сменялось презрением. Для них он был одним из тех, на кого сам обычно охотился. Ему хотелось закричать, выплеснуть в вопле свою ярость, но он не смел. Его могут заподозрить. Могут распознать его сущность.

Дойдя до Николет, Карниш свернул на север. Он медленно шел по самому краю тротуара. Эта улица была более оживленной, и Карниш физически ощущал присутствие людей, чуял их запах и боялся. Он никогда и ни за что не стал бы на них охотиться, но сейчас он даже не мог поддерживать свою ненависть к ним, теперь он их просто боялся. Почувствовав, что люди, проходящие мимо, чем-то обеспокоены, Карниш остановился и огляделся. Он находился недалеко от поворота на Шестую Южную улицу, а чуть впереди, на мостовой, стояли несколько подростков хулиганского вида. Немногочисленные прохожие нервно косились на них и торопились пройти мимо. Что касается Карниша, то он ощущал не просто беспокойство — он был во власти ужаса. А вдруг они сочтут его подходящей мишенью для своих издевательств? А вдруг они на него нападут? Не раздумывая, он свернул на Шестую улицу, в сторону Хеннепин, и тут же нырнул в темноту переулка. Там, забившись в тень, он постарался успокоиться, делая глубокие вдохи и медленно выпуская воздух. Все хорошо. Теперь он в безопасности. Схватка с Саймоном позади, а если не считать этого, сегодняшняя ночь ничем не отличается от других. Не надо так сильно тревожиться. Не надо бояться. Ночь принадлежит ему. Ночи всегда принадлежали только ему. Вместо того чтобы вернуться на улицу, Карниш повернулся и пошел глубже в темноту переулка. Он почуял добычу. Еда.

Карниш остановился, по-прежнему держась в тени, и прислушался. Впереди, в дальнем конце переулка, мерцали огни Пятой Южной и медленно проплывали редкие автомобили. Позади, на Шестой, все было тихо. А между ними, в переулке, кроме Карниша была еще одна живая душа. Он потянулся к ней сознанием и почувствовал отчаяние, полнее крушение всех надежд. Женщина. Почему, интересно, она не в ночлежке? Пьяная или еще того хуже?

Он подошел ближе. Его одолевал голод, сегодня ему уже пришлось отказаться от добычи, но сейчас появилась другая возможность.

Он увидел ее. Она лежала на земле, рядом с пожарной лестницей, накрывшись картонкой. Ночь была прохладной, ее дыхание вилось над ней светлым облачком. Лет пятьдесят, подумал Карниш, может, чуть меньше. Больное тело, обернутое лохмотьями, в голове — полная мешанина. Такую вряд ли можно чем-то испугать. Но сейчас это не имело для него значения. Он был очень голоден. Карниш сделал еще шаг к лежащей женщине, но остановился. Со стороны Пятой в переулок кто-то зашел. И этот кто-то смотрел на Карниша. Карниш пожелал стать невидимым, но человек продолжал смотреть на него.

Карниш вдруг почувствовал, что его контроль над реальностью ослабевает. Страх, который он почти уже победил, как прилив, захлестнул его с новой силой. Постояв, человек повернулся и скрылся из глаз. Заметил ли он Карниша? Вампир не знал. Женщина, которая лежала, съежившись, под куском картона, еще не увидела его, и внезапно он передумал.

— Это ловушка, — сказал он сам себе.

Они устроили ему ловушку.

Карниш не знал, откуда взялась эта мысль, но никак не мог от нее избавиться. Когда он подошел почти вплотную к своей добыче, у него вдруг возникла уверенность, что они сейчас появятся. Саймон и остальные. Теперь они знают, кто он такой, и на сей раз подготовятся как следует. Никаких фонарей, никаких пистолетов — только то, что действительно может его убить.

Карниш вздрогнул и попятился от бродяжки. Он был к ней достаточно близко, чтобы почувствовать ее мысли, но отпрянул, не смея обнаруживать себя даже таким способом. В глубине сознания он понимал, что его страхи беспочвенны. Саймон просто физически не мог за такое короткое время оповестить большое количество людей, а тем более убедить их в правдивости своего рассказа. А если даже и мог, кому какое до этого дело?

Моей добыче, ответил он сам себе.

Очень медленно он пошел назад и вышел опять на Шестую Южную улицу. Там он собрал себя воедино и, опустив плечи, побрел в сторону Николет. Выйдя на Николет, он миновал ту группу подростков, которая спугнула его раньше. Подростки просто шумели и веселились. От них не исходило никакой угрозы. Карниш испытал облегчение.

Теперь он пошел быстрее, не глядя по сторонам, стараясь держать при себе свои мысли. Так он дошел до Четвертой Южной улицы, свернул на нее и пошел по ней, стараясь держаться в тени зданий. Эдвард стоял, опершись на машину, и снова курия. Карниш кашлянул, чтобы привлечь его внимание. От неожиданности Эдвард подпрыгнул.

— Мистер Карниш!

— Отвезите меня домой.

Карниш сел на заднее сиденье, забился в угол и скрестил руки на груди. Эдвард завел мотор, потом обернулся и посмотрел на Карниша.

— С вами все в порядке, мистер Карниш? Вы что-то неважно выглядите.

— Отвезите меня домой, Эдвард. Не разговаривайте, просто ведите машину.

Эдвард сглотнул, отвернулся и, включив поворот, отъехал oт тротуара. Через несколько минут они уже удалялись от центра города. Карниш откинулся на сиденье, закрыл глаза и начал думать о Саймоне. Он надеялся обнаружить в себе ярость, но обнаружил лишь страх и затрясся от отвращения к самому себе. Голод уже начинал причинять ему боль. Он открыл глаза, но не стал смотреть в окно. Темнота, которая всегда была его союзником, неожиданно и без всяких объяснений стала его врагом.

Саймон наклонился над Ронни, но когда он коснулся ее лица, она ударила его по руке.

— Оставь меня в покое!

— Ронни!

Она была очень бледна, и ужас, застывший в ее глазах, не исчезал. Она отползла от Саймона и села. Бобби опустился рядом на корточки, но не стал дотрагиваться до нее.

— Он ушел, — мягко сказал он.

Ронни кивнула. Ее руки тряслись, и, посмотрев на них, она задрожала всем телом. Потом сделала глубокий вдох, на секунду закрыла глаза, потом открыла их и посмотрела на Саймона.

— Он был у меня в голове, — сказала она. Ее голос был очень тихим.

Бекки оттолкнула Саймона и присела рядом с Ронни. Она взяла ее за руку, и Ронни не сделала попытки отнять руку.

— Успокойся, Вероника. Я чувствовала то же самое.

Ронни закрыла глаза и заплакала.

— Прости, что так вышло, Ронни, — сказал Саймон.

— Ты не виноват, просто он... Он показал мне такое... Ты нас предупреждал. Мы должны были тебе поверить.

— Он ушел, — повторил Бобби и обнял ее за плечи. Ронни кивнула и, повернувшись, уткнулась лицом ему в плечо. Бекки отпустила ее, встала и, сунув руки в карманы, повернулась к Саймону:

— Я чувствовала то же самое, — снова сказала она. — Такой сухой скрипучий голос у меня в голове.

— Чего ты больше всего боишься? — тихо сказал Ли.

— Да.

— Я знаю, — кивнул Саймон, — я тоже его услышал.

— Кто он? — спросил Мартин.

— Не знаю, — ответил Саймон.

— Это не человек, — уверенно сказал Ли.

Саймон лишь покачал головой и ничего не сказал. Ли подошел к Веронике и протянул ей руку. Она посмотрела на него и взяла его за руку. Ли помог ей подняться на ноги.

— Надо сматываться отсюда, — предложил он.

— Сначала надо связаться с Джеком, — сказала Бекки.

— К черту Джека! — огрызнулся Ли.

— Нет, она права, он будет волноваться, — сказал Саймон. Он включил рацию: — Джек?

—. Саймон? Что там у вас происходит? Вы целы?

Саймон отвернулся от Ли:

— Мы едем к тебе.

— Что-то случилось?

— Да, случилось.

— Никто не пострадал?

— Нет, просто все в шоке.

— Что произошло?

— Потом, Джек, — сказал Саймон, выключил рацию и повесил ее на ремень.

— Может, нам пойти и поискать этого парня? — предложил Мартин.

Ли посмотрел на него как на чокнутого и оскалил зубы:

— Ты что, совсем рехнулся? Да я теперь и близко к нему не подойду. Ты что, не видел, что произошло? Я шесть раз выстрелил в ублюдка, а он будто ничего и не почувствовал.

— Все это так, — сказал Мартин, — но убежал-то он, а не мы. Мы-то все еще здесь.

Ли начал что-то говорить, но остановился, посмотрел на Саймона и, слабо улыбнувшись, кивнул:

— Да, верно.

Ронни слегка отстранилась от Бобби и спросила:

— А кто кричал? — спросила она.

— Бекки, — сказал Саймон, посмотрев на Бекки.

Бекки покачала головой:

— Я не кричала. Я думала, это ты. Вероника, или Конни.

Конни, в свою очередь, покачала головой:

— Я не кричу по пустякам, можете спросить у моих клиентов.

— Эй, а что вы на меня-то уставились, — сказал Ли. — Спросите у гомика, кто кричал.

Мартин подошел к Ли и оттянул пальцем рубашку у него на груди:

— Если еще раз ты назовешь меня гомиком и не прибавишь при этом “сэр”, я отрежу тебе твою пустую башку и насру туда.

Ли очень удивился этой вспышке ярости, но промолчал.

— Я не кричал, — помолчав, добавил Мартин к своей тираде.

— Кто же тогда? — не успокаивалась Ронни.

— Это кричал он, — сказал Мартин. — Я же говорю, это он испугался, а не мы.

— Все равно я не собираюсь за ним гоняться, — сказал Ли. — Давайте выбираться отсюда к чертовой матери.

Они, не оглядываясь, вышли из переулка и забрались в машину. Бекки и Вероника сели впереди, остальные — назад. Конни забралась к Саймону на колени и обняла его за шею. За то время, пока они ехали до пересечения Хеннепин и Седьмой, никто не проронил ни слова. Ли припарковал машину, и все вылезли. Конни сразу же закурила. Вероника крепко прижималась к Бобби. Ее лицо по-прежнему было очень бледным. Джек ждал их и сразу открыл дверь. Прежде чем он успел открыть рот и начать задавать вопросы, Ли накинулся на него:

— Ты кое-что знал о том, что сегодня произошло, но нам не сказал. Давай выкладывай, что тебе известно.

— Отстань от него, — сказала Бекки и оттолкнула Ли.

“Старик явно нервничает, — подумал Саймон, поймав взгляд Джека. — И вид у него не очень”.

— Так вы расскажете мне, что случилось? — спросил Джек.

— Мы его нашли, — начал Саймон. — Он не был...

— Этот парень — не человек, — перебил его Ли. — И ты об этом знал, не так ли, старик?

Джек медленно покивал, обошел стол и сел. Вынул из ящика бутылку скотча, сделал глоток и передал бутылку Ли. Ли вытер горлышко и тоже глотнул.

— Так что же это была за чертовщина, за которой мы полночи бегали? — спросил он уже спокойнее.

Джек медленно обвел всех взглядом и, опустив глаза, сказал:

— Я полагаю, что это был вампир.

16

Секунд пять в воздухе висела полная тишина. Джек сидел, замерев, как будто ждал, что сейчас разразится буря. Саймон посмотрел на Бекки. Она, которая так ревностно защищала Джека от Ли, стояла с открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова от изумления. Саймон взглянул в зеркало, висевшее на стене за спиной Джека. У семерых людей, столпившихся вокруг стола, был такой вид, будто они надкусили яблоко и увидели там половинку червяка.

— Это был не вампир, — наконец сказал Саймон.

— Откуда ты знаешь? — спросил Джек.

— А как выглядят вампиры? — задал Саймон встречный вопрос.

— Вы его видели, — сказал Джек.

— Я же говорил вам, старый пройдоха что-то знает, — с отвращением проговорил Ли.

— Что все это значит, Джек? — спросила Бекки.

— Боюсь, мистер Чэндлер прав. Я действительно кое-что знаю.

Саймон окинул взглядом всех присутствующих. На их лицах не было ни легковерия, ни скептицизма.

— Кто бы это ни был, — сказала Вероника, — это не человек.

— Так что же произошло? — снова спросил Джек.

— Сначала объясни, при чем тут вампиры, — потребовал Ли.

— Пожалуйста, расскажите мне, что произошло. Обещаю потом рассказать вам все, что известно мне.

Мартин прислонился к стене рядом с дверью:

— Ну, мы вошли в переулок за этим, как сказал Ли, странным типом с большой тенью. Только этот тип оказался не странным, а страшным, прямо мурашки по телу бегали.

— Тень и вправду была большой, — сказала Бекки. — Она перегородила весь переулок. Стало очень темно.

— Еще у него были крылья, он хотел накрыть меня ими.

— Мы спугнули его, и он убежал. Но это стоило нам больших трудов. Я выстрелил в это адское отродье шесть раз. И знаю, что не промахнулся. Мишень была слишком большая, чтобы промахнуться, но с таким же успехом в него можно было бы плевать.

Джек кивнул, сделал глубокий вдох, надул щеки и медленно выпустил воздух.

— Не похоже все это на вампиров, — сказал Мартин. — Вампиры! Вот дерьмо, да что вы несете?

Ронни резко повернулась к нему:

— У тебя есть другое объяснение?

Мартина смутила ее злость, и он лишь молча покачал головой.

— У меня тоже нет других объяснений, — сказала Ронни.

Ли смерил Джека жестким взглядом:

— Если ты думал, что это вампир, так какого же черта послал нас на улицу с одними рациями?

И снова Джек глубоко вдохнул, как будто ему не хватало воздуха:

— Я не знал, как мне быть. Если бы я поделился с вами своими подозрениями, вы ни за что бы не пошли патрулировать. А я считал, что вы сослужите людям хорошую службу, если пойдете.

— Оно едва не схватило Ронни, — тихо сказала Бекки.

— Мне очень жаль, что так получилось, — опустив глаза, сказал Джек.

— Все равно не могу поверить, что это вампир. Я, конечно, вампиров не видел, зато кое-что слышал. У него не было никаких клыков. Ничего похожего на Кристофера Ли или Джорджа Гамильтона. В этой твари не было ничего утонченного, романтичного, ничего, о чем пишут в книгах. Оно просто наводило ужас.

— Я хочу дать вам кое-что послушать, — сказал Джек. Он повернулся и, порывшись в одном из своих- шкафов, вытащил диктофон. Он положил его перед собой на стол и посмотрел на Саймона. — Я сделал эту запись двадцать дет тому назад. Слушайте, — и включил диктофон.

Саймон слушал очень внимательно. Остальные сгрудились у него за спиной и тоже старались не пропустить ни слова. Слушая эти шелестящие голоса, Саймон почувствовал, что покрывается холодным потом.

“Он его ел”.

“Он ел Тони?”

“Как будто всасывал”.

“Куда всасывал?”

“В себя”.

Саймон посмотрел на Джека. Тот сидел, опустив голову и прикрыв глаза рукой. Голоса на пленке звучали как-то нереально, почти призрачно.

“Если это был не человек, то кто же?”

“Вампир”.

Джек выключил диктофон и, подняв голову, обвел всех внимательным взглядом. Оказалось, что, слушая, все как один затаили дыхание. Потом все дружно сделали вдох.

— Не правда ли, знакомая история? — сказал Джек.

— Точь-в-точь то, что видел Саймон, — согласился Ли.

— Хотите прослушать еще раз? — спросил Джек.

— Нет! — за всех ответил Саймон.

— Так вот, Пит Ти двадцать лет назад сказал мне то, что я говорю вам сегодня. Тогда я ему не поверил. Сейчас я не вижу для этого препятствий.

— Это был не вампир, — снова повторил Саймон, хотя сам чувствовал, что говорит это больше из упрямства, чем из уверенности,

— Тогда кто? — спросил Джек.

— Когда он ел Фила, он просто завернул его в свою кожу. У него не было клыков, и он не кусал Фила в шею. Это было как большая простыня из кожи.

— Крылья, — тихо сказала Ронни.

— Черные крылья ночи обнимают нас, как руки любовника, — начал декламировать Бобби.

— Заткнись, — посоветовал ему Ли.

— Оно просто... — начал Саймон и замолчал.

— Что “просто”? — спросил Джек.

— Просто обернуло его в свою кожу. И все.

— А потом прожевало и выплюнуло, — сказал Джек.

— Нет, осталась только вода.

— От Фила осталась одна вода? — переспросил Мартин так, словно впервые слышал об этом.

— Так что же это было? — продолжал настаивать Джек.

— Ты что, Джек, хочешь сказать, что Фил тоже стал вампиром и сейчас где-нибудь бродит? Ведь после укуса вампира жертва возвращается к жизни и сама становится вампиром?

— Старый миф придется подредактировать, — ответил Джек. Он взял со стола бутылку виски и сделал большой глоток. — Тогда, двадцать лет назад, я пошел с Питом Ти искать Малыша Тони. Все поиски были напрасны. Пит оказался прав. Полиции было наплевать, и с тех пор ничего не изменилось.

— Но вампир... — Голос Бекки звучал недоверчиво.

— Позвольте мне кое-что рассказать вам о вампирах, — сказал Джек.

— Ты много о них читал? — поинтересовался Саймон.

— Да. После того случая с Питом Ти я заинтересовался этой темой. На некоторое время. Выслушайте меня.

— Я слушаю, — сказал Саймон и оглянулся на остальных. Все тоже приготовились слушать.

— Большинство мифов имеют под собой основу в реальных событиях, — начал Джек. — Миф о вампирах очень древний. Очень. Он родился отнюдь не в семнадцатом — восемнадцатом веках в Европе. Ему по меньшей мере две-три тысячи лет.

— Ближе к делу, Джек, — перебил его Ли.

— В прошлом многие естественные явления приписывали вампирам. Знаете ли вы, что когда в Европе свирепствовали эпидемии туберкулеза, то в сокращении численности населения тоже винили вампиров?

— Фил умер не от туберкулеза, — сказал Саймон.

— Он был съеден, а в старину часто говорили, что человека съела чахотка.

Саймон присел на краешек стола и нервно забарабанил пальцами по монитору.

— И вы понимаете, — добавил Джек, — что туберкулез лежит весьма далеко от двух дырок в горле.

Никто не проронил ни слова. Джек сделал глубокий вдох и продолжил:

— Если бы ты жил в Германии в семнадцатом веке и рассказал бы о том, что случилось с Филом, и о том, что произошло сегодня, никто бы не усомнился, что здесь замешан вампир.

— Это самый странный вампир, какого я когда-либо видел, — сказал Ли.

— А когда ты в последний раз видел вампиров? — парировал Джек. — Я хочу лишь сказать, что исчезновение Фила подходит под определение “съели”; и если туберкулез может послужить основой мифа о двух дырках в шее, то почему бы и случай с Филом не приписать действиям вампира?

— Ладно, Джек, я понял твою мысль, — сказал Саймон.

— Но ты все еще в это не веришь.

— Я просто не знаю, что и думать.

— Двадцать лет назад пропал Малыш Тони. Никто даже не почесался. Вы представляете, сколько людей пропадает в этом городе ежегодно? Слишком много, чтобы уследить за всеми. Таких людей, которые присутствуют сейчас здесь. Таких, как Мартин, как Конни, людей, на которых всем наплевать.

— Пошел бы ты... — тихо сказала Конни.

Ли печально улыбнулся Джеку. Лицо у него как-то сразу осунулось:

— Довольно зловещую картинку ты рисуешь нам, Джек.

— Прошло двадцать лет, — напомнил Джек.

— Это если связать то, что случилось тогда с тем, что происходит теперь,

— Да, если связать. И я провожу параллель между этими событиями, Саймон. Только два случая, о которых мы с вами знаем, а сколько их было еще за двадцать лет? Кто-то или что-то там, снаружи, питается людьми, до которых никому нет дела.

— Ну и что же нам делать? — спросил Ли, облокотившись на стол. — Допустим, ты прав, и это вампир. Господи! Но допустим. И что же нам делать? Я всадил в эту тварь шесть пуль, а ей хоть бы что. И я не собираюсь завтра ночью опять патрулировать. Черта с два. На меня не рассчитывайте.

Джек откинулся на спинку кресла.

— Вы и так уже многое сделали, — сказал он. — Оно знает, что мы знаем о его существовании, и это хорошо. Этого может оказаться вполне достаточно. Теперь ход за ним. Будем надеяться, оно перестанет нападать на людей.

— А если не перестанет? — спросил Саймон.

— Тогда, я думаю, нам придется с ним сразиться, — ответил Джек.

— Сразиться? — словно не веря своим ушам, переспросил Ли. — Ты что, не слышал, что я сказал? Шесть пуль, и ничего. Придется найти другое оружие.

— Да, придется найти другое оружие.

Пока Бекки и Джек что-то обсуждали друг с другом, Саймон и остальные приканчивали бутылку. Кабинет Джека наполнился сизым дымом от сигарет, которые курили Конни и Ли. Бобби и Ронни, обнявшись, сидели на полу у стены. Ронни выглядела гораздо лучше, чем когда они только сюда приехали. Затем Бекки ознакомила всех с планом действий. Завтра они с Джеком свяжутся с каждой ночлежкой, с каждой миссией Армии Спасения и попытаются убрать с улицы всех бродяг, по крайней мере на несколько дней. Еще они собирались выпустить листовки. Текст был простой:

Не оставайтесь на ночь на улице. По городу бродит тварь, поедающая людей.

Все, что они могли сделать, — это оставить его без еды.

— Не выходите ночью на улицу, — попросил Джек всех присутствующих. — Не рискуйте.

— Нужно зарабатывать на жизнь, — сказала Конни.

— Лучше остаться голодным, но живым, — заметил на это Джек.

Конни и Ли потупились и ничего не ответили.

— Кому нужно место для ночлега? — спросила Бекки, глядя на Мартина. Тот покачал головой. Бекки положила руку ему на плечо:

— Мартин, на улице небезопасно. Я отведу тебя в ночлежку на Одиннадцатой улице, там найдется лишняя койка.

— Ненавижу ночлежки.

— Мартин...

— Я сказал — нет.

Бекки посмотрела на Саймона. Тот пожал плечами. Это было личное дело Мартина. Бекки кивнула, но вид у нее был недовольный.

— Я развезу вас по домам, — неохотно предложил Ли. — Не хватало, чтобы еще кто-нибудь из вас, идиотов, пропал.

На прощание Джек пожелал всем спокойной ночи и запер за ними дверь. Потом ушел в свои жилые покои и выключил свет. Бекки взяла Саймона под руку и плотно прижалась к нему.

— Вы поедете, или как? — спросил Ли.

Бекки покачала головой

— Нет, мы пройдемся пешком, нам здесь недалеко.

Ли кивнул и не стал возражать. Места в такси и так не хватало. Впереди, кроме Ли, уселись Мартин и Конни, сзади расположились Бобби и Ронни. Когда машина отъезжала, Бобби помахал рукой Саймону и Бекки. Они подождали, пока такси не свернет за угол, затем повернулись и пошли к дому Бекки.

— Ты ведь останешься сегодня у меня? — спросила Бекки.

— Да.

Некоторое время они шагали молча, стараясь выбирать места посветлее. Это оказалось сложнее, чем они думали. Было похоже, что город строился для любителей темноты.

— Как ты думаешь, Джек прав насчет этой твари? — нарушила молчание Бекки.

— Даже не знаю.

— А что, если прав?

— Не знаю.

— Мне страшно.

— Мне тоже.

Внезапно Саймону пришла в голову одна мысль. Он открыл сумку Фила и достал оттуда его серебряное распятие. Он показал его Бекки. Она дотронулась до распятия и вздрогнула.

— Не очень-то оно помогло Филу, — сказала она.

— Оно было у него в сумке, а я держу его наготове, — ответил Саймон.

Бекки печально улыбнулась:

— Тогда надейся, что это действительно вампир.

Саймон промолчал, и они прибавили шагу.

Бобби попросил Ли остановиться у старого, страшного на вид дома. Этот дом напомнил ему дом с меблированными комнатами, где он провел первые полгода после жизни на улице. Ли с отвращением окинул его взглядом.

— Надеюсь, все будет в порядке?

— Да, — сказал Бобби. — Спасибо, что подвез.

— Да я не про тебя говорю, засранец, а про нее. Ты в порядке, девочка?

Ронни кивнула. Она все еще была бледной и выглядела так, словно находится во власти дурных воспоминаний:

— Я возьму себя в руки.

— Ты побудь с ней сегодня ночью, — сказал Ли, обращаясь к Бобби. — Что-то она неважно выглядит.

Бобби кивнул и, обняв Ронни, повел ее к дому. Ли подождал, пока они не войдут внутрь и не зажгут свет в квартире.

— С ними порядок, — сказал он больше для себя, чем для кого-то еще.

— Бедная девочка, — сказала Конни.

Ли промолчал и поехал дальше. Конни сидела рядом с ним, а рядом с Конни — Мартин Бадз. С тех пор как они уехали от Джека, он не проронил ни слова. Конни показывала Ли дорогу, и наконец они остановились возле ее дома. Она, улыбаясь, посмотрела на Ли, потом на Мартина, потом снова на Ли.

— Что ты собираешься сегодня делать? — спросила она.

— Поеду домой и хорошенько высплюсь, — ответил Ли.

— Уверен?

— Вполне.

Она вздохнула. Мартин открыл дверь, вылез из машины, помог выбраться Конни, потом сел обратно, закрыл дверь и опустил стекло.

— Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти. Номер шестнадцать. — Конни улыбнулась, помахала на прощание рукой и пошла к подъезду. Ли, убедившись, что она благополучно вошла внутрь, отправился дальше. Он доехал до Вашингтон-авеню и, свернув на восток, покатил в сторону моста Третьей авеню. Мартин смотрел на проносящиеся мимо фонари.

— Куда ты едешь?

— Домой.

— Высади меня здесь, я дальше пойду своим ходом.

— Черта с два.

— Останови свою чертову тачку.

Ли повернулся к нему:

— Заткнись. Я никуда тебя не пушу. Ты сумасшедший? Там это чудовище бродит в ночи.

— Мне твоя гребаная благотворительность не нужна.

— Это не благотворительность, засранец, это одолжение.

Ли свернул налево, въехал на мост и пересек Миссисипи. Река, в которой отражался тусклый свет фонарей, была похожа на жирного черного червя.

— Куда ты, черт тебя побери, меня везешь? — снова спросил Мартин.

— Ты останешься у меня.

— Ты что, рехнулся?

— Заткнись.

— У меня СПИД, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Подумаешь, я же не собираюсь с тобой трахаться. Ляжешь на диване.

Мартин уставился на него широко раскрытыми глазами и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но промолчал. Он отвернулся и стал смотреть вперед. Через пару минут его поза стала менее напряженной, и Ли даже показалось, что он улыбается.

— А ты не такой уж говнюк, как кажется на первый взгляд, — сказал Мартин.

— Пошел к черту, гомик, — ответил Ли.

Мартин повернулся и посмотрел на него.

— Сэр, — добавил Ли.

Мартин пожал плечами.

Зажегся зеленый свет, и Ли повел машину дальше.

17

Весь день Карниша терзал голод. Он часами стоял посреди кабинета, не сходя с места, не двигаясь, подобный каменному изваянию, и смотрел на тяжелые велюровые портьеры, не пускающие дневной свет в его покои. Ярость в нем боролась с отчаянием. Ни то, ни другое не могло победить, но и не отступало.

Слуги хорошо изучили привычки хозяина и не смели его беспокоить. И на сознательном уровне, и на уровне подсознания они понимали, что этого делать не стоит. Сознательно они боялись разгневать его, а подсознательно знали, что в течение следующих нескольких дней их мысли и чувства отчего-то будут мрачными, а то даже страшными и неприятными. Как лабораторные крысы, которых за неверные действия бьют током, они быстро учились. Они прибегут, едва он их позовет, но не раньше.

Снова и снова Карниш переживал события вчерашней ночи, стараясь докопаться до причин того, что случилось. Как вышло, что он недооценил Саймона? Как вышло, что один жалкий человечишка сумел организовать уличные патрули?

Не в первый раз за последние пятьдесят лет он пришел к выводу, что виной всему может быть возникшая у него подсознательная тяга к самоуничтожению. Может быть, сам не отдавая себе в том отчета, он начал вести себя менее осмотрительно? Неужели он так возненавидел эту жизнь, что подсознательно искал способа с нею расстаться? Впрочем, Карниш отказывался в это поверить. Более вероятно, что годы, десятилетия, может быть, даже века безнаказанных убийств — неужели он и вправду столь древен? — сделали его беспечным. Самая большая сложность заключалась в том, что Карниш не знал, как ему теперь действовать: у него не было опыта, потому что раньше с ним такого никогда не случалось. Все инстинкты настаивали на бегстве, но, с другой стороны, с этим городом его слишком многое связывало. За всю его долгую жизнь отношения Карниша с другими живыми существами были сугубо прагматическими. Он их ненавидел. Или же ими питался. Или и то и другое вместе. И никогда не имел с ними других отношений в отличие от персонажей прочитанных Карнишем книг, где вампиры вступали в связь со смертными мужчинами и женщинами, а порой даже влюблялись. Хотя он не без удовольствия почитывал такие истории, сам он на это не был способен. Самые близкие отношения у него сложились, пожалуй, с мисс Коломбо, чье присутствие рядом он до известной степени еще мог как-то терпеть. Возможно, потому, что она была — по-человечески, разумеется — очень похожа на него. Она использовала других людей для удовлетворения собственных желаний и амбиций. Своей карьере в “Карниш секьюритиз” мисс Коломбо в равной степени была обязана как своим профессиональным навыкам, так и своему коварству и жестокости, с которой она пробивалась наверх. Иногда Карнишу начинало даже казаться, что она ему нравится. Он, конечно же, не желал ей зла. Настоящего зла — и лишь иногда поигрывал с ее мыслями.

По-настоящему близкие отношения сложились у него со средой его обитания. За пятьдесят лет, прожитых в “городах-близнецах”, Карниш настолько их полюбил, насколько вообще был способен испытывать подобные чувства. Это не была та любовь, о которой так часто пишут авторы романов о вампирах. Не та неподвластная времени, всепоглощающая страсть. Карниш подозревал, что это была просто привычка. Как и дом, в котором он жил, Миннеаполис и Сент-Пол стали частью его самого. Или, скорее, он стал чувствовать себя неотъемлемой частью городского ландшафта, этих джунглей из стекла, бетона и стали. И он считал чужаками тех, кем питался. Даже мысль о том, чтобы уехать отсюда, была ему отвратительна. Да и куда ему ехать? Пятьдесят лет назад он перебрался сюда из Нью-Йорка, и это был шок, с которым ему далеко не сразу удалось справиться. При мысли о том, что снова придется пережить что-то похожее только потому, что Саймону и его подручным стало о нем известно, Карниш впадал в бешенство. Нет, он не ударится в бегства. Только не это.

Он заставил себя сесть за стол и просмотреть утреннюю газету. Никаких историй о вампирах. Никаких сообщений об исчезновении бездомных. На седьмой странице его внимание привлекло объявление, что в течение нескольких дней местные ночлежки будут принимать всех нуждающихся, без ограничения. Почему — не было сказано. Но Карниш и без того знал почему. Это Саймон развернул кампанию против него. Саймон организовывает тех, кто мог бы стать его пищей. И хотя у Саймона не было связей с властями и с теми, кто мог бы причинить Карнишу серьезный вред, доставить ему много хлопот он вполне был способен.

И факт остается фактом Саймон знает о его существовании.

Трудно поверить, что всего лишь прошлой ночью, когда Карниш впервые понял, что про него кому-то известно, он даже почувствовал некий азарт. Мысль об этом в какой-то степени возбуждала его. Но этот азарт очень быстро сменился серьезными опасениями. Он недооценил Саймона. Но больше этого не повторится.

И никуда он не уедет.

Это его город. Это его дом. Самое дорогое, что есть у него в жизни.

Итак, он останется. А это значит, он должен действовать. Ситуация недопустимая. Он должен ее изменить.

Собравшись с мыслями, Карниш еще раз прокрутил в уме события вчерашней ночи. Он не стал на этот раз зацикливаться на собственном унижении. Рассуждать надо трезво. Ночью он действовал слишком эмоционально. Сейчас нужно все хорошенько обдумать и составить разумный план.

Они его выследили. Окружили его излюбленное место охоты. А потом вступили с ним в схватку. И это основное, над чем следует поразмыслить.

Так как же они сражались? Стреляли в него из пистолета. Пули, разумеется, не причинили ему никакого вреда. Раны заживали за считанные секунды и причиняли Карнишу лишь легкое неудобство. У них не было специального снаряжения для охоты на вампиров. Они были абсолютно не подготовлены и вооружены только своей храбростью, довольно шаткой, и неведением о том, с чем реально имеют дело. По существу, они не представляли для него опасности. В конце концов пострадали только его гордость и чувство собственного достоинства.

Да, им известно о его существовании, но они не знают, что он на самом деле собой представляет, во всяком случае, они не были до конца в этом уверены. Однако Карниш почувствовал, что кое-что они подозревают. Пока они прячутся от правды, потому что боятся ее. Но со временем они могут преодолеть этот страх и тогда, подготовившись, как полагается, станут для него реальной угрозой. Если он хочет их остановить, надо действовать быстро, не теряя времени. Он должен застать их врасплох.

К сожалению, возможности Карниша были ограничены. Во-первых, он был один против семерых, во-вторых, не все эти семеро подпадали под категорию его потенциальных жертв. Их исчезновение не пройдет незамеченным, а если они успели рассказать кому-то еще о нем и о том, чем собираются заниматься, не миновать более серьезных неприятностей. Надо действовать тонко.

Улыбаясь своим мыслям, Карниш встал и подошел к окну. Сквозь щель между портьерами он видел темнеющее на востоке небо.

Осталось недолго.

Он скрестил руки на груди и стал ждать Он был терпелив. Терпение было его единственной добродетелью.

Простак Саймон. Ты вызываешь меня на бой?

Что ж, быть посему.

Ты сделал свой ход.

Теперь моя очередь.

Твое желание удовлетворено, мой юный невежественный друг.

Война началась.

* * *

— Ты что, серьезно? — удивился Саймон.

Бекки с кофейником в руках повернулась к нему и улыбнулась.

— А почему бы и нет?

— Да потому, что ты работала целый день, и у меня не было возможности даже мельком взглянуть на тебя.

— Если сегодня будет такой наплыв, на какой я надеюсь, я просто не имею права не ходить на работу.

Было шесть тридцать вечера. Небо за окном еще оставалось голубым, но солнце уже скрылось за домами. Скоро стемнеет.

— Джек говорил, чтобы мы не выходили на улицу после наступления темноты.

— А я и не собираюсь сегодня бегать по улицам. Просто я не имею права не работать еще одну ночь. И потом, мы сегодня все-таки немного виделись, — сказала Бекки и улыбнулась.

Саймон не мог удержаться от ответной улыбки. Да, сегодня они немного виделись, она права. По крайней мере три раза занимались любовью. А может, четыре. Начали снова почти без перерыва. Можно ли считать это за два раза? Наверное, да. Тогда четыре.

— Твое чувство долга достойно похвал, — сказал Саймон.

— Но ты его не разделяешь.

— Нет

— Вернее, думаешь, что нет.

— А ты считаешь, наоборот?

— Судя по тому, чем мы занимались последние две ночи, у тебя очень сильно развито чувство долга.

— Я называю это инстинктом самосохранения.

— Будь это инстинкт самосохранения, тебя бы здесь не было. Признай, Саймон, что действовал ты из альтруистических побуждений, а вчера твое поведение было прямой противоположностью инстинкту самосохранения.

— Вот как?

— И, конечно, ты клевый парень.

— Это многие говорили.

Бекки налила кофе себе и Саймону. Потом наклонилась и поцеловала Саймона долгим теплым поцелуем.

— Кроме того, — сказала она, — мною движет не только чувство долга. Это ведь моя работа, а мне надо платить за квартиру.

— Я пойду с тобой.

Бекки села за стол, улыбнулась и принялась намазывать тост маслом. Она обычно всегда завтракала в это время.

— Что, сработал инстинкт самосохранения?

— Да. Я знаю тех, кто туда ходит, знаю, как ты привлекательна, и просто охраняю свои интересы.

— Ах ты, свиненок.

— Это точно.

— Я заставлю тебя сегодня повкалывать.

Саймон пожал плечами и отпил кофе:

— Я позвоню Джеку, скажу, где мы будем.

Бекки кивнула и сосредоточилась на еде. Потом она снова поцеловала Саймона и пошла переодеваться, а Саймон позвонил Джеку и сообщил ему, что они с Бекки сегодня вместе идут в ночлежку. Джек попросил их соблюдать осторожность. Саймон пообещал. Он вынул из сумки Фила распятие, повертел его в руках и, поразмыслив, сунул в карман. Не стоит выходить из дома совсем без оружия.

Пакетик был пуст. Он был пуст еще с полудня и с тех пор лежал, пустой, на кофейном столике. А она почти весь день просидела, тупо на него глядя. Пиво давно кончилось. И деньги — осталось, может, долларов пять. Этого мало. А на улице становилось темно. Конни разорвала пакетик, поднесла обрывки к носу и вдохнула. Никакого эффекта. Она с ужасом подумала о предстоящей ночи. Пивной хмель уже почти выветрился. Впереди ее ожидала длинная трезвая ночь. Ее бил озноб и болело все — глаза, ногти и даже волосы. Но больше всего ее пугала предстоящая трезвая ночь. Она уже раз пятьдесят пыталась дозвониться до Вилли, но то было занято, то никто не брал трубку. Один раз телефон прозвонил семьдесят пять раз, она считала. Но Вилли все равно не ответил. Конни сделала очередную попытку и начала считать гудки. На пятнадцатом гудке она повесила трубку и выругалась. Закуривая, она с ужасом сообразила, что осталось всего три сигареты. Как же это она не заметила раньше? Три штуки. В лучшем случае на полчаса. Она глубоко затянулась и медленно выпустила дым. Затяжка немного ее успокоила, но совсем чуть-чуть и ненадолго. Она снова подняла трубку и набрала номер Вилли. Четыре звонка. Пять.

— Да?

Она чуть не уронила трубку:

— Вилли?

— Ну?

— Это Конни.

— Ты где?

— Дома. Мне нужен пакетик. Маленький.

— А чего ты не на работе? Ты и вчера сачковала.

— Знаю, знаю, но я была занята. А сегодня я... В общем, мне нужен пакетик.

— Выходи на работу. Я буду проходить мимо и принесу тебе кое-что.

— Я не могу сейчас выйти, Вилли.

— Тогда иди к черту!

Гудки. Конни сидела, уставившись на трубку в руке. Затянулась сигаретой, но та уже догорела до фильтра. Черт подери. Она сунула окурок в переполненную пепельницу и снова набрала номер Вилли. Десять звонков. Двенадцать. Пожалуйста, Вилли, возьми трубку, сукин ты...

— Да?

— Вилли, это Конни. Мне надо...

— Выходи на улицу. Я занесу.

— Вилли.

— Выходи. Через полчаса. Что тебе нужно, я принесу, но ты должна работать.

Он повесил трубку. Конни уставилась на телефон. Зажгла сигарету. У нее тряслись руки. Дым казался горьким, во рту стоял железный привкус. Она вспомнила вчерашнюю ночь. Вот дерьмо. Снова понюхала обрывки пакетика. Дерьмо.

— Какая же ты сволочь, Вилли, — пробормотала она и пошла в спальню одеваться.

Конни надела свой обычный рабочий наряд. Сетчатые колготки, красная кожаная юбка. Расчесала волосы. Что ж, с виду неплохо. Накрасилась и промокнула губы салфеткой. На салфетке остался яркий красный отпечаток.

— Трахаться хочешь? Еще бы!

Она проверила сумочку. Косметика, презервативы, перочинный ножик. Потом вернулась в спальню и вынула из резной шкатулки распятие — подарок сестры — и повесила его на шею. Раньше Конни его не носила, потому что оно смущало клиентов. Она снова подошла к зеркалу и оглядела себя. Бледное лицо, воспаленные глаза, дрожащие губы. Она вспомнила про Саймона, вспомнила его лицо, его глаза и чуть было не заплакала, чуть было не бросила сумочку и не пошла обратно в спальню. Но ей было очень нужно кое-что. Жалкая сука. Она просто должна выйти на улицу. Другого выхода нет.

Скорей бы пришел Вилли. Скорей бы пришел этот чертов ублюдок.

Конни застегнула молнию на куртке и вышла из квартиры.

— Я ненадолго, — сказал Ли.

Мартин сидел на диване и смотрел в телевизор так, словно видел это устройство впервые. На слова Ли он лишь кивнул с отсутствующим видом. Он смотрел повтор сериала “Стар Трек. Следующее поколение” и последние пятнадцать минут повторял про себя каждую фразу, сказанную актерами.

Ли покачал головой.

— Никуда не выходи, — сказал он.

Мартин повернул к нему голову и нахмурился:

— А куда ты собрался?

— Надо перегнать машину сменщику. Он привезет меня назад. Я туда и обратно.

Мартин снова кивнул. На нем были штаны и рубашка Ли. В его одежде он был похож на ребенка. Его собственные шмотки ждали стирки в мешке для мусора. При ближайшем рассмотрении Мартин оказался моложе, чем решил Ли при первой встрече. Лет восемнадцать. Маленький, тощий говнюк. Если бы не гнилые зубы, он выглядел бы вполне обычным парнем.

— Так что сиди тут и никуда не выходи. Если уйдешь, я тебя все равно отыщу и вышибу из тебя все дерьмо.

— Слушай, да в чем дело-то?

— Ты сам знаешь, в чем дело, поэтому оставайся в квартире.

— Да я никуда и не собирался.

— И не вздумай лазить по всем углам. Замечу беспорядок — убью.

Мартин покачал головой:

— Слушай, у тебя действительно проблема с мозгами. Ты... Даже не знаю, как и сказать. Ты сумасшедший.

— Ты когда-нибудь видел фильм “Таксист”?

— Ну. — Мартин, снова нахмурившись, посмотрел на него.

— Помнишь, чем он кончается? Большой стрельбой.

— Ну, — буркнул Мартин уже не так уверенно.

— Вот и не забывай про это.

— Ты просто псих.

— Я скоро вернусь, — сказал Ли и вышел за дверь.

Темнело. Вокруг все было спокойно. Ли оглянулся на дом. Мартин в роли сторожевой собаки. Он усмехнулся этой мысли, обошел дом, сел в машину и завел двигатель. Ему очень не хотелось никуда ехать. Особенно после того, что произошло вчера. Джек прав. Надо отсидеться всем вместе под защитой надежных стен. Эта тварь до сих пор бродит где-то по темным улицам. Он включил передачу и выехал на дорогу. Внезапно он поймал себя на том, что напряженно всматривается во все тени.

— Черт! — разозлился Ли сам на себя и нажал на педаль газа так, что взвизгнули шины.

Веронике приснился кошмар. Открыв глаза, она увидела темноту и закричала. Что-то обхватило ее и она, опять заорав, заколотила во все стороны кулаками.

— Ронни, это же я.

Голос она узнала. Бобби. Всю ночь и весь день они просидели в ее квартире, в спальне. Он не оставлял ее ни на минуту. Она заплакала. Бобби включил свет и обнял ее. Его короткие, жесткие, как щетка, светлые волосы мерцали в слабом свете лампы.

— Это всего лишь сон. Все хорошо. Ты спала, и тебе приснился дурацкий сон. Все хорошо, — утешал он ее.

Несколько минут Ронни плакала, спрятав лицо у него на груди, но потом взяла себя в руки и успокоилась. Когда она отстранилась, Бобби посмотрел ей в глаза, протянул руку и погладил ее по щеке.

— Ну как, ты в порядке?

— Да. Это был только сон.

— Есть хочешь?

Когда он спросил, она поняла, что действительно хочет есть, и кивнула.

— Я тоже, — сказал Бобби. — Сейчас чего-нибудь принесу.

Он встал с кровати и зажег верхний свет. Когда он открыл дверь спальни, Ронни увидела, что в квартире темно, и поняла, что опять наступила ночь. Ее охватил приступ страха, и она тоже слезла с кровати.

— Ты куда?

— У тебя в холодильнике пусто. Я хотел пойти к себе и опустошить мой.

— Нет, не оставляй меня одну.

Бобби остановился у двери, затем повернулся и подошел к ней:

— Я не собираюсь тебя оставлять.

— Снова стемнело.

— Да, но мы же вместе. Все будет хорошо.

Ронни глубоко вздохнула.

— Хочешь, пошли со мной? — предложил он.

Она улыбнулась и кивнула. Он взял ее руку.

— Я не говорил тебе, что однажды написал весьма жизнерадостные стихи?

— Нет.

— Хочешь послушать?

—Угу.

— Пошли. — Он открыл дверь и снова повернулся к ней: — Все будет хорошо.

— Наверное, раз ты так говоришь.

— Да, я так говорю.

Карниш раздвинул портьеры. За окном была темнота. Он увидел свое отражение в стекле и поспешно отвернулся. В отличие от вампиров из романов он вполне четко видел свое отражение в зеркале, но это зрелище не доставляло ему удовольствия. Ничего особенного, просто он сам себе надоел. Вот и все. Он выключил верхний свет, затем подошел к столу, выключил настольную лампу и открыл окно настежь. В комнату ворвался порыв холодного ветра. Портьеры зашевелились, со стола на пол слетели бумаги. Карниш придвинул кресло к окну и сел. Темнота снаружи, темнота внутри. Его дом стоял на небольшом холме, и вид из окна открывался великолепный. Он видел Орлиное озеро — темное гладкое пятно, усыпанное отражениями огней, а вдалеке возвышались здания центральной части Миннеаполиса.

Карниш обвел взглядом панораму города и закрыл глаза. То, что он собирался сделать сейчас, он не делал уже очень давно. Несколько десятков лет. Не было необходимости, и потом, это занятие отнимало слишком много сил. Он выпустил свою тьму и распростер ее над городом. Но на сей раз он искал не врагов, а союзников. Зверей.

Царство, где он был господином, открылось ему. Они чувствовали, что он не совсем человек, эти твари, и ждали его приказа. Над городом вознесся собачий вой. Громко орали коты. Карниш улыбнулся про себя. Были там и другие звуки. Хлопанье крыльев. Шуршание насекомых, пробирающихся сквозь траву и опавшие листья. Стук когтей по асфальту.

Они знали его. Они подчинялись ему. Они перед ним преклонялись.

Он чувствовал их голод. Он чувствовал их инстинкты и страхи, во многом сходные с его собственными.

И он дал им то, чего они так жаждали, в чем так сильно нуждались.

Он вложил в них собственные желания.

Он разделил с ними свой план.

Он командовал ими.

Ночь становилась все темнее, тучи закрыли звезды, и Карниш почувствовал, как звери, подчиняясь его приказу, зашевелились, выискивая его врагов.

18

Наплыв начался ровно в восемь. Саймон сидел рядом с Бекки за столом регистрации. Он старался быть незаметным, но ничего не получалось. Почти каждый окидывал его подозрительным взглядом, но никто не удостоил даже словом. Саймон чувствовал себя каким-то уродом. Отщепенец среди отщепенцев. Он облокотился на подоконник и выглянул в окно. Со всех сторон к ночлежке стекались люди. Одни торопились, другие шли не спеша. Саймон не мог удержаться от того, чтобы не глазеть на них, когда они подходили к столу. В большинстве своем это были мужчины тридцати — сорока лет. Но все выглядели старше своих лет. Лица у них были шершавые и обветренные. Некоторые были одеты даже приличнее, чем Саймон, но в основном они выглядели так, будто только что вылезли из могил, в которых пролежали не один год. Они подходили к столу и останавливались там, как требовали правила, и под пристальным, почти враждебным взглядом Генри подписывали регистрационный лист, который давала им Бекки. Они аккуратно, почти любовно брали предложенную авторучку. Некоторые, подписываясь, очень близко наклонялись над столом, другие, наоборот, старались держаться подальше. Были и такие, кто быстро царапал ручкой какие-то каракули, и Саймон подумал, что это не подписи, а просто закорючки. Рядом с такими каракулями, когда человек уходил, Бекки обычно-что-то приписывала. Возможно, настоящее имя. А некоторые выводили свое имя медленно, как будто умение его написать было предметом их особой гордости. Один человек, лет пятидесяти, с рюкзаком за плечами, показал им экземпляр “Уличного листка”. Бекки, взглянув на “Листок”, улыбнулась и кивнула. Он тоже кивнул. Она подала ему регистрационный лист и пальцем указала, где расписаться. Мужчина поставил крестик и с надеждой посмотрел на Бекки. Она снова кивнула ему и улыбнулась. Он перевел взгляд на Саймона и тоже улыбнулся, обнажив беззубый рот, лиловые десны и язык, покрытый белым налетом. Потом, издав какое-то кудахтанье, он повернулся и пошел в спальный зал, а Бекки напротив креста написала имя.

— Я рада, что он пришел, — сказала Бекки, обращаясь к Генри. — Давно его не было видно.

Генри лишь фыркнул.

Среди нуждающихся в ночлеге были и женщины, правда, не очень много. Они выглядели измотанными и пристыженными. Ни одна из них не посмотрела на Саймона, и лишь немногие обменялись взглядами с Бекки. Некоторые пришли с детьми. Одна из женщин держала за воротник маленького мальчика; пока она расписывалась в регистрационном листе, он стоял у стола и глазел на Саймона. Даже когда, расписавшись, мать потянула его к входу в спальный зал, он то и дело оборачивался и снова смотрел на него.

Уже к девяти ночлежка была полна. Генри пошел в зал и, вернувшись, покачал головой:

— Все, мест больше нет.

— Сегодня мы должны пускать всех, — сказала Бекки.

Генри пожал плечами, не очень довольный такой перспективой, но спорить не стал. До десяти часов ночлежка приняла еще около двадцати человек. Бекки предупредила их, что коек больше нет, но они все равно расписались в регистрационном листе, и Генри отвел их в зал, где на свободном от кроватей участке пола были постелены одеяла. Саймон подумал о кровати у себя дома и о той, которую они делили с Бекки. Ему стало стыдно. Он никогда не считал себя особо обеспеченным человеком, но по сравнению с этими людьми у него было все. Бекки откинулась на стуле и улыбнулась ему.

— По-моему, наш план сработал. Если в других ночлежках сейчас такой же наплыв, то сегодня на улицах бродяг практически не останется.

Саймон кивнул, а про себя подумал: “Сегодня не останется, а как насчет завтра?”

— Что-то Мартина не видать, — вслух сказал он.

— Он не придет.

— Не пойму я его. Ты предложила ему место, и он должен быть благодарен.

Бекки покачала головой.

— Вряд ли ты на его месте вел бы себя по-другому. Когда у тебя нет ничего и кто-то пытается дать тебе что-то, это почти оскорбление. Никто не бывает благодарен, если вынужден пользоваться благотворительностью.

— И все же.

— Мартин, наверное, с Ли, если, конечно, он не совсем дурак.

— Он совсем не дурак. Не сомневайся.

Саймону почудилось какое-то движение на улице, но когда он взглянул повнимательнее, то ничего не увидел. Несколько мгновений он всматривался в темноту. Проехала машина, завернула за угол. И вновь тишина.

— Что такое? — спросила Бекки.

— Да нет, ничего. Слушай, может, мне сделать что-то полезное, или я так и буду всю ночь сидеть в этом кресле?

— Да, так и будешь сидеть, — сказал Генри и поднялся.

Бекки пожала плечами, а Генри пошел в спальный зал. Когда он скрылся из виду, Бекки встала со стула и, подойдя к Саймону, села к нему на колени. Она обняла Саймона за шею и, наклонившись, провела языком по его губам.

— Как, по-твоему, это достаточно полезное занятие? — спросила она.

— О да!

Она еще раз поцеловала его, потом встала, поправила волосы и блузку и снова села за стол. Потом бросила взгляд в направлении зала и нахмурилась. Что-то черкнув в блокноте, она опять посмотрела в сторону зала, встала из-за стола и, прислонившись к стене, скрестила руки на груди. В эту минуту она была невероятно мила. Просто красавица.

— Хочешь, пойду позову его? — спросил Саймон.

— Хочу.

— Для тебя — все что угодно. Я мигом.

— Вот, возьми, — сказала Бекки, вынимая из ящика стола фонарик. — Только постарайся никого не разбудить. — Она с благодарностью посмотрела на Саймона и улыбнулась.

Саймон подошел к залу и заглянул внутрь, но Генри нигде не увидел. Только ряды кроватей, уходящие в темноту. Может, Генри в дальнем конце? Саймон оглянулся, улыбнулся Бекки и вошел внутрь. Жизнь на улице изматывает человека. Бездомные постоянно находятся на ногах, стоит им на минутку присесть на скамейку в парке или на тротуар, как тут же появляется полицейский. Если ты пришел из ниоткуда, то тебе и пойти некуда. Никому не нравится, когда возле него отирается бездомный. Саймон часто видел бродяг, бездумно шляющихся туда-сюда по тротуару, но до сих пор не особенно задумывался, каково им приходится. Сил уже нет, а ты все ходи и ходи, целый день напролет.

В зале все спали. Спали как убитые. Саймон прошел до дальнего конца, но Генри все равно не нашел. Он подошел к углу, где спали женщины и дети. Мальчик, который смотрел на Саймона во время регистрации, лежал на одной койке с матерью. Она повернулась к нему спиной и мягко похрапывала, но мальчик не спал. Он лежал, засунув в рот большой палец, и внимательно наблюдал за Саймоном. Саймон кивнул ему:

— Привет, тигр.

Мальчик промолчал.

— Я тут ищу кое-кого, того парня в униформе. Ты его не видел?

Мальчик вынул палец изо рта и кивнул.

— Где он?

Мальчик приподнялся и через плечо матери показал пальцем на запасный выход. Саймон посмотрел в том направлении.

— Он пошел туда? — переспросил он.

Мальчик снова кивнул.

— Спасибо.

Саймон неслышно прошел мимо коек. Запасный выход был закрыт. Лампочка над ним тревожно мигала. Саймон протянул руку и хотел уже было толкнуть дверь, как вдруг кто-то потянул его за рукав. Он резко обернулся. Возле него стоял тот маленький мальчик и сосал палец. Саймон медленно выпустил из легких воздух, и сердце перестало так бешено колотиться.

— Ты напугал меня, тигр.

— Там что-то шумело, — сказал мальчик. Голос его был тихим и мягким.

— Где?

Мальчик кивнул на дверь:

— Он пошел посмотреть, что там.

— Человек в униформе?

Мальчик снова кивнул. Саймон присел рядом с ним на корточки:

— Ты возвращайся в кровать, а я пойду взгляну, в чем дело, хорошо?

Мальчик в очередной раз кивнул, повернулся и пошел к своей кровати.

Саймон протянул руку и, дотронувшись до двери, тут же отдернул ее. С той стороны что-то скреблось. Он отступил на шаг и уставился на дверь, а потом, сам не зная зачем, полез в карман и вынул распятие Фила.

Дурак. Это не оно. Оно не может быть здесь.

И все же Саймон не стал убирать распятие в карман. Он включил фонарь и направил луч на пол, чтобы не потревожить спящих. Потом снова протянул руку и открыл дверь. За дверью был лестничный пролет, который Саймону показался просто черной дырой. Он направил туда фонарь, и луч осветил бетонные ступени и металлические перила.

— Генри?

Саймон переступил порог, и круг света переместился вместе с ним, открыв взгляду ступени и нижнюю площадку. Там, внизу, что-то лежало. Саймон повел фонарем и увидел лицо Генри и его руки, подергивающиеся на окровавленном животе.

— Что случилось? — крикнул Саймон.

Внезапно рука Генри метнулась к нему и начала взбираться по ступенькам. Саймон вскрикнул и непроизвольно попятился. Что-то хрустнуло под его ногой и раздался жалобный визг. Раздавленная крыса корчилась на полу, оскалив желтые зубы. Саймона едва не стошнило. Он отступил еще на шаг. Рука Генри добралась уже до середины лестницы. Только это была не рука. Это была огромная крыса, еще больше, чем та, которую он только что раздавил. На нижней площадке зашевелились тени, устремляясь к открытой двери, и в следующее мгновение Саймон осознал, что это не тени, а крысы. Сотни крыс. Коричневый ковер из меха, змеиных хвостов, черных глазок и желтых зубов. Саймон выскочил за дверь и захлопнул ее за собой. С той стороны раздался тяжелый удар. Послышалось громкое шуршание. Саймон посмотрел на непрерывно мигающую лампочку над дверью.

— Черт побери, — выдохнул он.

Кто-то опять потянул его за рукав, и Саймон с криком отшатнулся. Мальчик попятился от него, широко открыв глаза. Саймон подтолкнул его подальше от запасного выхода, к койке матери, но тут из-под ближайшей кровати выскочила коричневая тень и метнулась ему под ноги. Он инстинктивно подпрыгнул:

— Вот дерьмо!

В зале уже никто не спал. Кто-то кричал, кто-то ругался. Повсюду двигались тени, метались по полу, прыгали по кроватям. Из коридора, оттуда, где осталась Бекки, донесся громкий пронзительный визг.

Улицы вокруг площади Батлер были тихими и немноголюдными. Ночь со вторника на среду никогда не была особенно урожайной, поэтому сегодня девушек было мало. Конни нетерпеливо расхаживала по тротуару, не в силах стоять на одном месте. Наконец появился Вилли. Он затащил ее в темный подъезд и грубо поцеловал. По-другому он не умел. Одной рукой он стиснул ей шею, другой залез под юбку и, отодвинув в сторону трусики, сунул пальцы. Конни взвизгнула от боли. Вилли поцеловал ее взасос, потом до крови укусил за нижнюю губу и отпустил, улыбаясь во весь рот.

— Где ты, мать твою, была прошлой ночью? — спросил он.

— У меня было неотложное дело, Вилли.

— Разве я не сказал тебе, что ты должна быть здесь? Говорил я тебе, или нет?

Вилли был невысоким, но очень мускулистым парнем и к тому же очень скупым. У него было белое, как мука, лицо и черные волосы и глаза.

— Прости меня, Вилли. Но сейчас я же на улице, так?

— Сейчас ты на улице. Ты мне должна. И будешь работать каждую ночь, пока не расплатишься. Ясно?

— Да.

— Чертова дура!

— Вилли, мне кое-что нужно. Ты обещал.

— Тебе кое-что нужно, сучка?

— Совсем чуть-чуть. Холодно.

Он ухмыльнулся и достал из кармана стеклянный пузырек. Насыпал немного порошка на свой розовый ноготь и поднес руку к лицу Конни. Она взяла его за ладонь, наклонилась и нюхнула. Он насыпал еще. Товар был неплохой. Лидокаин. ПСП. Чистый. Ее сразу унесло.

— Ммм-м, — проговорила она.

— Хочешь еще — работай. Я принес тебе пакетик, но отдам позже.

— Пожалуйста, Вилли, дай мне сейчас.

— Я сказал, потом. И приведи в порядок лицо. Ты похожа на кучу дерьма. Я тут покручусь и буду приглядывать за тобой. Если уйдешь, ничего не получишь. Ясно? Ничего.

И он ушел, растворился во тьме, как тень, как то существо, которое они видели прошлой ночью, словно был его младшим братом. Конни снова принялась расхаживать по тротуару, заглядывая в окна проезжающих мимо автомобилей, проводя языком по губам. Пожилая пара, окинув ее осуждающим взглядом, проехала мимо. Одинокий мужчина глянул на нее в зеркало. Она поманила его пальцем, но безрезультатно. Молодой парень, студент, сбросил скорость и оглядел всю, с ног до головы. Она приподняла юбку. Глаза студента округлились, но он проехал мимо. Никто не хотел покупать Конни. Ночь со вторника на среду всегда была неурожайной.

Проехали копы. Конни стояла на автобусной остановке и на них не смотрела. Копы долго на нее глазели, но обвинить им ее было не в чем.

Небо покрылось тучами, поднялся ветер. Начался дождь. Сначала он слегка моросил, потом стал накрапывать, и Конни встала под навес. Машин стало меньше, и теперь водители даже не смотрели на нее, не говоря уж о том, чтобы купить. Действие наркотика давно прошло. Конни замерзла, у нее болели ноги. И, как назло, не было сигарет.

Когда дождь немного утих, она снова принялась расхаживать. К черту Вилли. К черту все. Она начала плакать. Слезы были горячими, и ей стало чуть лучше.

Она начала думать о Саймоне, сама не зная зачем. Странный парень этот Саймон.

Надо пойти домой. Позвонить Саймону, позвонить Джеку, позвонить кому-нибудь, кому-нибудь, кто сможет помочь.

Улицы блестели, мокрые от дождя, лужи были похожи на бассейны света. Казалось, что ходишь по небу.

Конни была всего в квартале от дома, когда из кустов впереди вышла собака. Большая собака, немецкая овчарка, или что-то в этот роде. Очень большая. А в свете фонаря, падавшем на нее сзади, она казалась еще больше. Шерсть у нее на загривке топорщилась. Конни остановилась и уставилась на собаку. Она не любила собак, В детстве ее сильно покусал один пес, едва не загрыз. Она смотрела на собаку, а собака смотрела на нее. Собака была просто огромной. Конни повернула назад и, дойдя до перекрестка, свернула на юг. Ну ее к черту, эту собаку. Можно сделать и крюк. Она прошла с полквартала, когда из-за угла впереди вновь появилась та же собака и снова стала смотреть на нее. Конни сразу ее узнала и замерла. Собака тоже не двигалась, словно ждала, что будет делать Конни.

Она услышала всхлипывания и, осознав, что это всхлипывает она сама, зажала себе рот ладонью. Сзади послышался вой. Она обернулась, но успела заметить лишь, как две неясные тени мелькнули через дорогу и укрылись в темноте Когда она снова повернулась, большой собаки уже не было. Конни задрожала и шумно выдохнула. Внезапно окрестные улицы огласились лаем и воем, от которого у Конни кровь стыла в жилах.

— Боже милостивый, — пробормотала она и потянулась к висевшему у нее на шее распятию. Она сжала в руке прохладный металл и закрыла глаза.

“Господи, помоги мне благополучно добраться до дома”.

Сзади послышался стук когтей по асфальту. Конни медленно обернулась и увидела, что собака стоит всего в двух метрах и пристально на нее смотрит. Ее глаза, в которых отражался свет фонарей, были похожи на две желтые луны, сияющие на черном небе собачьей морды. Собака раскрыла пасть и зарычала. Рычание было низким и грозным. Оно напомнило Конни смех Вилли. На негнущихся ногах она поковыляла вперед. Собака пошла за ней, клацая когтями по асфальту. Шерсть у нее на загривке стояла дыбом.

Конни всхлипнула и побежала.

Фильм назывался “Третий человек в горах”. Ли смотрел его, еще когда был ребенком. Ничего особенного, но Мартин смотрел не отрываясь. Он сидел, наклонившись вперед, положив подбородок на сплетенные пальцы, и пялился на экран так, будто ему показывали величайший фильм всех времен и народов. Когда героиня поцеловала героя и сказала, что любит его, у Мартина повлажнели глаза, и он отвернулся, а когда главный герой поскользнулся и чуть не рухнул с горы, Мартин едва усидел в кресле.

— Ты что, первый раз телик смотришь? — поинтересовался Ли.

Мартин исподлобья окинул его взглядом прищуренных глаз и промолчал. Ли понял, что лучше ему заткнуться. Пусть развлекается. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Между коленями он держал банку с пепси и время от времени делал глоток-другой. Он сам не заметил, как задремал. Его разбудила тишина. Мартин стоял возле телевизора, держа руку на регуляторе громкости, и смотрел в потолок.

— Ты чего? — спросил Ли.

— Заткнись, — сказал Мартин.

— Чего?!

— Прислушайся.

Ли прислушался, но услышал только шум работающего холодильника.

Мартин нахмурился:

— Ты что, не слышишь?

— Не слышу чего? — уточнил Ли и вдруг услышал звук, похожий на плач ребенка.

Ли замер. Снова послышался этот же звук, такой слабый и удаленный, что Ли показалось, будто он продолжает спать и слышит его во сне.

— Это что еще за чертовщина? — Он поднялся с дивана, поставил банку с пепси на журнальный столик, прошел на кухню и снова прислушался. Ничего, только шум холодильника. Может, ему показалось?

— Черт меня побери со всеми потрохами, — раздался из гостиной голос Мартина, и Ли вернулся туда. Мартин стоял у окна, обеими руками придерживая раздвинутые шторы.

— Ну, в чем там дело? — спросил он.

— Чего ты меня спрашиваешь, это же твой район.

Ли подошел к окну, оттолкнул Мартина и прижался лицом к темному стеклу. Сначала он ничего не видел, потом разглядел какие-то тени. Двор так и кишел ими. Потом он снова услышал плач. Ли вгляделся в темноту и ужаснулся. Ветки старого вяза прогнулись под тяжестью тысяч и тысяч птиц.

— Страсть Господня, — прошептал он.

Тени, шевелившиеся на траве, тоже оказались птицами. Это было похоже на толпу зрителей на стадионе.

— Что за чертовщина? — Ли подошел к входной двери и включил наружный свет.

Это была ошибка. Зато она показала, насколько дело серьезно. Весь двор был заполнен птицами. Вместо травы шевелился живой ковер из перьев. Ли посмотрел вдоль улицы и встретил взгляд сотен желтых глаз, внимательно наблюдающих за ним. Стоящий через дорогу фонарь был облеплен птицами, словно комками грязи. Соседи тоже заинтересовались. Они выглядывали из дверей, открывали окна. Самое интересное, что птицы собрались только у дома Ли, больше их нигде не было. Ли начал открывать переднюю дверь.

— Ты что, мать твою, задумал? — спросил Мартин.

— Хочу посмотреть поближе. Заткнись.

Ли осторожно приоткрыл дверь, и тут же тысячи маленьких головок с желтыми глазками повернулись к нему. Взгляд их был зловещим и осмысленным. Ли просунул голову в щель и посмотрел вверх. Он увидел луну, на которую вдруг набежало облако. Затем это облако начало опускаться, и Ли увидел, что оно состоит из миллиона отдельных частей. Небо почернело, и ночную тишину разорвало хлопанье тысяч крыльев. Ли закрыл дверь и рамку с сеткой от насекомых и медленно отошел назад в коридор.

— Ну что там? — спросил Мартин.

В это время что-то ударилось в дверь, а наверху разбилось окно. Ли вздрогнул и проговорил:

— Похоже, у нас крупные неприятности.

19

Карниш редко прибегал к помощи зверей. На самом деле он даже не мог с уверенностью сказать, когда делал это в последний раз, так же, как не мог вспомнить, где именно — то ли в Нью-Йорке, то ли в Лондоне. У него сохранились лишь смутные воспоминания о полчищах крыс, наводнивших город, и о тысячах людей, в ужасе спасающихся бегством. А до того, кто знает? Но из многочисленных легенд и сказок Карниш делал вывод, что либо он, либо кто-то, ему подобный, время от времени призывал животных. Одна из таких историй, в которой с помощью волшебной дудочки из города были изгнаны крысы, на взгляд Карниша, содержала в себе долю истины. Он представлял себе, как это можно было проделать, и хотя понимал, что за века история изменилась почти до неузнаваемости, тем не менее видел в ней свою тень.

К сожалению, взаимодействие с животными на таком уровне требовало очень много времени и энергии. Карниш знал, что потом его голод станет просто невыносимым, а после насыщения он скорее всего сутки проваляется обессиленный. И время... Он мог бы потратить его на охоту, на выслеживание другой, более желанной добычи. Но в создавшейся ситуации без этого было не обойтись, если он хотел сам остаться в тени. Вообще-то на более примитивном уровне Карниш мог управлять животными повседневно. Он даже был удивлен, когда недавно, проходя мимо зоомагазина, неожиданно вызвал среди зверьков внутри вспышку ярости. Перемирие между человеком и зверем очень хрупкое и его легко нарушить. Лица людей, выходящих из зоомагазина, служили прекрасным тому подтверждением. Он частенько заставлял собак кусать хозяев, а кошек — выть на луну. Однажды а парке он натравил на двух подростков стаю воробьев. Подростки сбежали, и он без помех утолил голод бродягой, спавшим а соседних кустах. Но это все были мелочи.

Была еще и другая особенность взаимодействия с животными на высшем уровне. Это был своего рода наркотик. Внедряясь своим сознанием в сознание зверя, Карниш чувствовал себя одной с ним породы. Даже на примитивном уровне взаимодействия ему порой казалось, что он приоткрыл завесу над тайной своего происхождения. Его природа была если не идентична, то очень близка к природе зверя. И хотя во время взаимодействия он командовал животными, у всякой медали есть оборотная сторона, и иногда Карниш думал, что он сам есть не что иное, как проекция хищнического инстинкта зверя на человека. Люди приручили животных, а животные, в качестве компенсации, создали его, хищника, разгуливающего среди их хозяев. И во время взаимодействия он всякий раз испытывал огромное искушение не обрывать общения, позволить ему продолжаться вечно. Среди зверей он чувствовал себя как дома. Иными словами, во время взаимодействия его сознание рассредоточивалось на-бесчисленное множество мелких частей и сливалось с сознанием животных. Как было бы здорово отпустить его туда насовсем и больше не возвращаться в свою человеческую оболочку! Но потом, что будет потом? Что станет с тем Ричардом Карнишем, который с закрытыми глазами сидит сейчас в кресле у окна? Даже невозможно предположить. Он может просто исчезнуть. Или рассыплется в прах. А может, И нет. Может быть, он просто умрет. А после смерти... Только эта темная неизвестность удерживала его от полного слияния с животными.

Загвоздка была в том, чтобы управлять животными и в то же время не терять контроль над собой. И сегодня его ожидал большой успех. Их было семеро, тех, кто осмелился выступить против него. Может быть, восемь, но восьмой, если он существовал, находился отдельно от остальных. Он не был одним из них, из тех, кто прошлой ночью противостоял ему в переулке у сгоревшего дома. Карниш ощущал его присутствие, но очень смутно, и оно не вызывало у него чувства реальной опасности. Если звери найдут его, хорошо. Нет — так нет. Однако остальных семерых Карниш ясно видел глазами своих звериных помощников, горящими, как лампочки в ночи.

Он послал зверям приказ:

Убивайте, рвите на куски, пожирайте. Будьте хищниками, охотниками и убийцами, какими вы себя чувствуете и осознаете. Обратитесь к той стороне своей природы, которая была в вас подавлена.

Умрут эти семеро или нет, не так уж и важно. Важно преподать им хороший урок. События вчерашней ночи подняли их боевой дух. Пришлось отступить ему, а не им. И теперь он должен заставить их поверить, и поверить бесповоротно, что они сделали роковую ошибку, выступив против него, и что им ни в коем случае не следует делать этого снова.

Карниш распространил свое сознание над ночным городом. Он чувствовал себя одновременно крысой, птицей, собакой, насекомым. Он вложил в них весь свой голод и вею свою ненависть. Они шли убивать, они познали вкус крови. Карниш чувствовал их ликование, их адский голод. Он усилил его, размножил в тысячах экземпляров, вложил в них свой разум и указал направление.

Позади него открылась дверь. Карниш немедленно втянул в себя тьму и прервал связь с животными.

— Мистер Карниш?

Он повернулся в кресле, потом поднялся на ноги. Мисс Коломбо смотрела на него широко открытыми глазами. Ярость Карниша вновь была подавлена страхом: “Что она успела заметить?” Он проник в ее сознание.

Ничего. В комнате было слишком темно. Она видела лишь мелькнувшую тень, но неясно и смутно.

— Вон.

— Но, сэр, я ждала, что вы спуститесь вниз, а потом подумала, что мне надо подняться самой и рассказать вам...

Он послал в нее поток презрения, и мысленно, и выражением лица. Под этим напором она опустила голову, как будто ей в лицо дул сильный ветер. Карниш сразу же прекратил давление. Он еще нуждался в ней и потому постарался успокоиться.

— В чем дело?

Она сглотнула. Со стороны это выглядело так, будто она пытается проглотить грецкий орех, который застрял в ее узком горле. Потом она подняла на него полные страха глаза.

— Дело в миссис Герберт.

— Миссис Герберт?

— Да, из детройтского офиса. Вы приказали мне оформить ее увольнение.

— Ну и?

— Она сильно обижена и подала на вас в суд.

— В суд?

— Да. Она утверждает, что вы изнасиловали ее в отеле. Она говорит...

— Это бред.

— Она говорит, что ее уволили несправедливо.

— А это уж мне решать.

— Просто я подумала, что вам следует это знать. Я не хотела вас беспокоить. Но я начала волноваться, когда вы не спустились, и Эдвард сказал, что не слышал вас целый день.

— Уходите.

— Если вы...

— Оставьте меня одного. И не смейте больше врываться ко мне. С миссис Герберт я разберусь завтра.

Мисс Коломбо, наклонив голову, попятилась к выходу. Его ярость чуть было не метнулась ей вслед, но он вовремя отвернулся. Дура. Глупая, безмозглая сука.

Карниш снова уселся в кресло и повернулся лицом к окну. Он чувствовал замешательство среди зверей, чувствовал, что они потеряли направление. Миссис Герберт. Он представил себе ее лицо и вообразил, что выдавливает ей пальцами глаза. Сексуальное насилие? Несправедливое увольнение?

Правда это или нет, но на обвинения придется отвечать. А это просто немыслимо. Он прикажет мисс Коломбо связаться с детройтским офисом и попросить совет прийти к соглашению с миссис Герберт. В этом случае ущерб будет минимальным. Да. Так он и сделает.

Карниш кивнул самому себе, а потом выбросил из головы и мисс Коломбо, и миссис Герберт. Сейчас у него были более важные дела. Он закрыл глаза и потянулся своим сознанием в ночь.

* * *

Окно в гостиной задребезжало.

Вероника подняла голову и, нахмурившись, посмотрела в ту сторону. В окне не было видно ничего, кроме отражавшегося в нем света.

— Это ветер, — сказал Бобби. Он успокоительно улыбнулся и бросил на лежащую на столе кучку карт червового джокера. — Бери пять карт.

— Это нечестно, — захныкала Вероника.

— А знаешь, они означают любовь и войну.

— Ну и что же у нас?

Он поглядел на нее и улыбнулся:

— Ты мне скажи.

Вероника тоже улыбнулась и бросила сверху джокера пик.

— Война, — сказала она. — Бери десять карт.

Бобби посмотрел на карты и зажмурился:

— Ну почему вечно мне не везет?

Снова дрогнула рама.

— Это не ветер, — сказала Вероника.

Они по-прежнему были в ее квартире. Они сидели здесь безвылазно уже почти сутки, ни на минуту не оставляя друг друга. Дверь квартиры была открыта, и дверь квартиры Бобби — тоже. В их распоряжении был весь этаж. Раньше Ронни никогда не задумывалась над тем, насколько важным может оказаться для нее присутствие другого человека. Она даже не представляла себе, как бы прожила этот длинный день одна, не будь рядом Бобби. Прошлая ночь была для нее ужасной. И дело было не только в том странном существе, хотя оно само по себе было довольно жутким Что-то в нем затронуло в Ронни ее глубинные струны, разбудило давно забытые страхи. Один его вид заставил ее сознание вновь пройти по путям, о которых — и ей это было отлично известно — лучше вообще не думать.

“Чего ты боишься больше всего на свете?”

Конечно, темноты! Ответ пришел сам собой, а вместе с ним — воспоминание о том, как она с родителями ездила в Вайоминг. Ей было всего восемь лет. Они остановились у старой, закрытой золотоносной шахты; теперь туда водили экскурсии. Даже теперь она четко помнила старую выцветшую вывеску на дороге с буквами в форме золотых слитков: “ЭКСКУРСИИ В ЗОЛОТОНОСНУЮ ШАХТУ “ЗАКАТНАЯ”. СЛЕДУЮЩИЙ ПОВОРОТ НАПРАВО, ОДНА МИЛЯ. ПРИГЛАШАЕМ ВСЕХ ЖЕЛАЮЩИХ”. Мать отказалась, но Ронни, желая произвести впечатление на отца, согласилась составить ему компанию. Вместе с гидом в группу набралось семь человек. На лифте они спустились под землю. Ронни навсегда запомнила скользящие вверх каменные стены, перемежающиеся слои горных пород и песчаных отложений, толчок и скрежет гравия, когда лифт, достигнув дна, остановился. Экскурсовод повел их в узкую боковую штольню, которая, казалось, уходила в бесконечность. На стенах висели голые лампочки, создавая островки света в этой кромешной тьме.

— Конечно, в те времена, когда шахта работала, здесь не было электричества. Люди трудились при свете маленьких свечек, вставленных в каски. Но, как вы видите, даже с электрическим освещением здесь темновато, что и говорить о тех временах.

И тут свет погас. И впервые в жизни Вероника столкнулась с настоящей, полной темнотой. Через пятнадцать минут свет снова зажегся. Оказалось, что просто кончился бензин в генераторе, и гид пообещал устроить кое-кому за это разнос.

Для Вероники эти пятнадцать минут показались годами, столетиями. Как будто она жизнь за жизнью проживала в кромешной темноте, жидкой и тягучей. И в этой темноте слышались звуки. Кто-то шевелился, ерзал, тянулся к ней. Ронни так испугалась, что даже не могла говорить. И только когда свет снова зажегся, она начала плакать, и экскурсовод отправил ее вместе с отцом наверх, потому что плач Вероники раздражал остальных экскурсантов.

В машине Ронни забилась в угол, прижалась лицом к стеклу и так и сидела, не шевелясь.

— Знаешь Ронни, — сказала мать, усугубляя, таким образом, самый большой страх в жизни дочери, — отец Миллер говорит, что в аду будет то же самое: полная темнота и всякие шевелящиеся твари. И если ты не хочешь попасть туда после смерти, ты должна хорошо себя вести и быть послушной девочкой.

“Чего ты боишься больше всего на свете?”

Темноты! Ада! Золотоносной шахты! Все это смешалось у нее в один жуткий образ.

И он знал. Это существо в переулке — оно знало все. Темнота, окружившая ее там, была абсолютной — и в этой тьме она слышала звуки движения ужасных, неведомых людям тварей, слышала, как они подбираются, тянут к ней свои ужасные конечности. Ронни знала, что умерла, знала, что не была хорошей девочкой, и знала, что осуждена на вечное пребывание в этой шахте, без всякой надежды когда-нибудь отсюда выбраться.

А потом вернулся свет. И Бобби оказался рядом. И с тех пор ни на мгновение не оставлял ее одну. И теперь она никогда не позволит ему уйти.

Бобби сидел и смотрел на окно. Хмурился.

— Ты права, это не похоже на ветер. Пойду посмотрю.

— Нет.

— Я просто хотел...

Еще толчок. На этот раз наверху. В квартире Саймона.

— Что за чертовщина! — Голое Бобби звучал уже не так уверенно.

— Мне страшно.

Еще толчок сверху, на этот раз громче. Звон разбитого стекла. Затем толчок в окно гостиной, словно кто-то швырнул в стекло скомканными газетами. Бобби встал и протянул руку Ронни, помогая ей подняться.

— Все неизвестное кажется страшным, пока не заглянешь ему в лицо, — сказал он.

— Бобби...

— Пойдем посмотрим, что это было. Держу пари, какая-нибудь ерунда. Наверное, Саймон забыл закрыть окно. Сейчас все узнаем.

Он отпустил ее руку и подошел к окну. Прильнув к стеклу, он закрыл лицо ладонями по бокам.

— Я ничего.. Черт!

На сей раз и Ронни заметила нечто. Какой-то комок, какая-то тень. Стекло разлетелось вдребезги, но Бобби вовремя успел отвернуться от осколков. Она заметила какую-то коричневую тень, бившуюся в разбитом окне. В комнату брызнула кровь, и воздух наполнился ее густым запахом.

— Бобби! — крикнула Ронни.

— Все в порядке, это не моя кровь, — сказал он и, вновь повернувшись к окну, двумя пальцами аккуратно снял с зазубренного стекла треугольничек меха, с которого капала кровь.

— Это кошачье ухо, мать его, — с гримасой отвращения проговорил он. — Это была кошка, черт бы ее побрал.

— Кошка? — недоверчиво переспросила Ронни.

— Их там полно. Никогда раньше такого не видел. Подойди и сама посмотри. Двор просто кишит ими.

Сверху снова послышался грохот.

— Они лезут в квартиру Саймона, — сказала Вероника.

— Просто какое-то сумасшествие. Я пойду гляну, в чем дело.

— Ключ есть?

— Нет.

— У меня есть, подожди. — Она принесла из кухни запасной ключ от квартиры Саймона. — Вот, держи.

Бобби выразительно хмыкнул и посмотрел сначала на ключ, потом на Ронни.

— Он просто дал мне его на всякий случай, — сказала она.

Бобби кивнул, глядя мимо нее.

— Ладно, я скоро вернусь, а ты пока попробуй заткнуть эту дырку каким-нибудь полотенцем, что ли.

Ронни пошла в ванную, но остановилась, услышав сверху крик Бобби. Она торопливо выскочила на лестничную площадку. Бобби пятился по лестнице, одной рукой держась за стену, другой за верила, и широко раскрытыми глазами смотрел туда, где начинались ступеньки.

— Бобби?

— Не подходи.

— В чем дело?

— Господи, я не знаю. Просто...

И тут Ронни сама увидела это. Что-то черное лилось по ступенькам. В первое мгновение она решила, что это вода. Вот что это был за грохот: просто в квартире у Саймона лопнула труба. Но потом она поняла, что вода такой черной не бывает и течет гораздо быстрее. Взглянув под потолок, она увидела паутину. Тысячи отдельных паугинок свешивались сверху, как сверкающий текучий занавес.

Пауки. Поток пауков лился по ступенькам, как черная патока. “Именно это, — подумала Ронни, — ждет меня в шахте “Закатная”. Она вздрогнула и стиснула ворот у горла.

— О Боже, — только и смогла прошептать она.

— Не приближайся.

— Что происходит, Бобби?

Он утащил ее обратно в квартиру, плотно закрыл дверь и уставился на дырку между полом и дверью. Ждал. У Вероники екнуло в животе, когда она поняла, чего он ждет. Бобби повернулся к ней и невесело улыбнулся. Лицо его было в крови, кровь стекала но подбородку, словно он прикусил губу. Кошачья кровь.

— У тебя есть что-нибудь от насекомых? — спросил он.

Джек Холден проснулся, сел в кровати и потер глаза. Потом включил лампу и прищурился от яркого света. Посмотрел на свой старый будильник “Маленький Бен”. Было чуть больше половины двенадцатого. Он не спал и получаса.

Что же его разбудило? Не больной желудок, во всяком случае. Он чувствовал себя довольно неплохо, тем более что перед сном выпил две полные ложки лекарства. Его спальня располагалась сразу за кабинетом. Во времена парикмахерской здесь был склад. Но что именно там хранили, теперь можно было только гадать. Расчески, ножницы. Шампунь, вероятно. Сейчас полки были забиты книгами и одежной. И того, и другого у Джека было не очень много.

В спальне не было окон, зато была дверь, выходящая в переулок. Джек не боялся воров. Через большую витрину с улицы было видно, что единственные ценные вещи в доме — компьютер и копировальный аппарат. И то слишком старые, чтобы заинтересовать умного вора. С другой стороны, где это он видел умных воров?

Джек встал с кровати, накинул халат и сунул ноги в тапочки. Какое-то странное чувство заставило его на миг остановиться перед дверью в кабинет. Джек знал, что это за чувство: остатки от вчерашнего страха. И все же он колебался. Он закрыл глаза, сделал глубокий вдох, выдохнул и снова открыл глаза. Прислушался. Ни звука. Набравшись мужества, он открыл дверь. В кабинете было темно. Единственный свет проникал сюда с улицы. Джек включил лампу дневного света. Несколько секунд она мигала, разбрасывая по комнате причудливые тени, потом загорелась ровно.

В кабинете не было никого.

— Что за черт? — вслух сказал Джек.

Он нахмурился. Что-то его разбудило. И у него было ощущение, что за ним наблюдают. Да, вот именно. Наблюдают. Он с трудом подавил в себе желание быстро повернуться и застать шпиона врасплох. На улице прошумела машина. Где-то вдалеке завывала сирена. Обычная ночь в городах-близнецах. И к счастью, относительно безопасная. Джек надеялся, что его усилия не пропали даром, и сегодня на улице почти не будет бродяг. Сирена звучала все ближе, ближе, ближе, потом снова начала удаляться и вскоре совсем затихла. Кутаясь в халат, Джек подошел к двери. По тротуару пробежала собака, за ней другая.

— Что за черт?

Из-под припаркованной неподалеку машины выскочила маленькая темная тень и, быстро перебежав улицу, исчезла за углом. За ней появилась вторая. Потом третья, четвертая. Крысы.

— Господи Иисусе, — сказал Джек.

Он открыл дверь и выглянул наружу. По всему городу выли собаки. Джек услышал гром, но тут же понял, что это вовсе не гром. Он посмотрел вверх и увидел, как черные тучи надвигаются на луну. Нет, это не тучи. Это птицы. Небо было черным-черно от птиц. Что-то пролетело мимо него, и он почувствовал на лице дуновение ветра. Потом услышал писк. Джек посмотрел на запад и увидел, как стая летучих мышей темной лентой заворачивает на Седьмую улицу. Снова завыла сирена. Джек поежился и вернулся в дом. Сердце его отплясывало джигу. Он задыхался.

— Боже мой, Боже мой... — прошептал он.

Что происходит? Такого еще не бывало. Беспризорные собаки в центре Миннеаполиса? Крысы, разгуливающие по улицам? Летучие мыши и птицы, летающие между бетонными стенами, как в родном лесу? Как скептик со стажем, Джек мог бы приписать эти феномены естественным причинам, например, перемене погоды или еще чему-нибудь в этом роде, но после событий последних дней он подозревал, что это каким-то образом связано с ними. Он поднял трубку и задумался: кому позвонить? Бекки в ночлежку? Да. Он набрал номер. После десятого гудка Джек повесил трубку и тупо уставился на телефон. Затем ему пришло в голову позвонить Ли Чэндлеру, тот как раз оставил ему свой номер. Ли ответил после четвертого звонка.

— Ли, это Джек Ходцен. Может, это и ерунда, но...

— Если ты имеешь в виду птиц, то, думаю, они скоро на нас нападут.

— Не только птиц, Ли. Еще я видел собак, крыс...

— Птицы только у меня во дворе, — перебил его Ли. — Из всех окрестных домов они выбрали именно мой.

Джек глубоко вздохнул:

— Что нам...

— Слушай, старина, за нас не беспокойся. Мы вдвоем с Мартином. Это же всего лишь птицы, мать их так, что они могут нам сделать?

Внезапно Джек вспомнил, как в детстве читал роман Дафны Дю Морье “Птицы”, и подумал, что они, пожалуй, способны на большее, чем мы подозреваем, но промолчал.

— Бекки и Саймон скорее всего тоже вместе, — продолжал Ли — И Бобби с Вероникой. Меня беспокоит лишь Конни. Она там совсем одна. Ты можешь что-нибудь сделать?

— Она живет неподалеку. Попробую позвонить ей, а потом схожу к ней.

— Отлично, старина, а...

Голос Ли оборвался. Джек растерянно уставился на аппарат. Он положил трубку, потом поднял ее и снова набрал номер Ли. Занято.

— Конни, Конни, — пробормотал он. Взяв телефонную книгу, он нашел номер и позвонил. Он долго ждал, но никто не ответил.

— Прошу тебя, Боже, пусть с ней ничего не случится.

Джек вернулся в спальню, быстро оделся, надел пальто и туфли. Прежде чем выйти на улицу, он порылся в ящике стола и вынул оттуда два карандаша. Натянув на один из них маленькое резиновое колечко, он сунул под него второй карандаш и туго обмотал этот самодельный крест второй резинкой. Может быть, пригодится. У двери он остановился и взглядом окинул улицу. Пусто. Ни крыс, ни собак. Джек застегнул пальто и вышел в ночь.

Саймон не успел пробежать и половины пути до двери, как зал, до сих пор мирно спавший, словно взорвался. Началась паника. Пронзительно визжали женщины и дети, страшно кричали мужчины. Крысы были повсюду, скользили по полу, прыгали по кроватям. Прямо перед Саймоном с койки соскочил здоровый парень. Его грязное пальто распахнулось, и Саймон увидел, что под ним, на голом животе, сидят четыре крысы. Парень, глядя на Саймона так, будто это он был во всем виноват, заорал:

— Помоги!

Огромной рукой он попытался отодрать одну из крыс, но она глубоко впилась ему в брюхо, и вместе с ней парень оторвал от себя кусок своего тела. Он зарычал от боли, кровь ручьем потекла по его животу прямо в брюки. От ярости не чувствуя боли, он двумя руками схватил крысу и свернул ей шею с такой силой, что оторвал ей голову. Брызнул алый фонтан. Запах крови, человеческой и крысиной, привел остальных крыс в неистовство и они с остервенением накинулись на него. Саймон в ужасе смотрел, как их зубы впиваются парню в грудь, вспарывая мясо и кожу с такой легкостью, словно это бумага. Кровь текла у парня между пальцами, заливала лицо. Он рухнул и в агонии покатился по полу, давя крыс своим весом. Потом начал трястись, как будто лежал на оголенном электрическом проводе, и тут коричневая волна захлестнула его. Саймон уже ничем не мог ему помочь.

И то же самое творилось повсюду. Саймон не знал, куда и смотреть. Но откуда взялись эти крысы? Их было тысячи, они выливались из-под кроватей волна за волной, как будто давно уже прятались там, выжидая, когда все уснут. И это были не обычные крысы, таких крыс Саймон раньше не видел. Все были по меньшей мере около фута в длину, а когда бежали, то приподнимались над полом дюйма на четыре. За ними, толстые и гладкие, как змеи, волочились их хвосты. Но больше всего поразили Саймона их глаза. Он готов был поклясться, что, завидев его, крысы забывали об остальных и таращили на него свои черные бусинки глаз, словно старались запомнить, крутили мордами и клацали, роняя капли крови, своими желтыми зубами. Люди отбивались от крыс, но почему-то никто не старался пробраться к выходу. Видимо, нападение было слишком неожиданным.

Саймон услышал крик у себя за спиной и, обернувшись, увидел давешнего пацана. Его мать держала сына высоко над полом, подняв почти над головой. Крысы копошились у ее ног, взбирались по джинсам, с легкостью прокусывая их. Кровь ручьем стекала по ногам женщины. Мальчик, в свою очередь, отбивался от крысы, которая крепко вцепилась ему в волосы и подбиралась к глазам. Саймон с ужасом увидел, как крыса вонзила зубы в нежную щеку. Мальчик вскрикнул от боли, но потом, изловчившись, хорошенько влепил крысе кулаком и та, разбрызгивая кровь, отлетела в сторону.

— Беги! — крикнул его матери Саймон.

Она рванулась к запасному выходу, но едва открыла дверь, как в зал повалила новая толпа крыс. Впрочем, женщина не остановилась. Продолжая держать мальчика на руках, она с криком скрылась в дверном проеме. Дверь за ней начала закрываться, но не закрылась, потому что одна крыса пожертвовала собой, заклинив ее своей тушкой, и остальные беспрепятственно полились через щель.

Саймон потрясенно смотрел на эту бойню, с трудом сдерживая тошноту. Тот человек, который вместо подписи поставил в регистрационном листе крестик, так и лежал на кровати, обхватив руками рюкзак. Все его тело сплошь было покрыто шевелящимся коричневым ковром. Рот его был открыт, губы шевелились, но звука не было. Саймон понимал, что ничем ему не поможет, но пройти мимо не смог. Он схватил одну крысу и быстро отшвырнул прочь, пока она не успела укусить его за пальцы. Лучше бы он этого не делал. Там, где была крыса, он увидел оголенную кость. Он уставился на нее, от ужаса не в силах пошевелиться, а тем временем туда прыгнула другая крыса, чтобы принять участие в пиршестве. Мужчина лежал, ворочая помутившимися от боли глазами, и из его открытого рта по-прежнему не исходило ни звука.

Ошалело озираясь, Саймон побрел дальше. Он уже начал терять надежду, что выживет в этом хаосе. Мужчина с лицом, покрытым кровоточащими укусами, опрокинул кровать и, оттащив ее в сторону, окликнул его:

— Сюда!

Разбрасывая крыс пинками, Саймон поспешил на зов, но тут заметил крупную крысу, размером с футбольный мяч, которая сидела на краю кровати и, казалось, специально поджидала его. Едва он приблизился, она с шипением прыгнула. Мелькнули длинные желтые зубы, черные бусинки глаз и острые когти. Из пасти у крысы торчали лохмотья человеческой кожи. Не раздумывая, Саймон треснул ее фонарем. Крыса упала на пол, и Саймон ударом ноги расколол ей башку. По полу растеклась лужа крови и крысиных мозгов. Саймона опять едва не стошнило. Подойдя к тому человеку, который его позвал, он увидел, что верхняя губа у того была оторвана и висит с правой стороны на тоненьком лоскуте кожи.

— Гляди. — Человек с оторванной губой указал на то место, где стояла кровать.

Саймон посмотрел туда, и ему показалось, что стена шевелится. Но тут же он понял, что это совсем не стена. Там зияла дыра, как будто туда угодил артиллерийский снаряд, и из дыры, как из канализационного стока, лился коричневый поток. Крысы. Сотня за сотней лились они в зал, как река вливается в море. Их постоянный, почти оглушающий писк напоминал крик стаи чаек. Кто-то крикнул:

— Огонь!

Саймон в ужасе огляделся, подумав, что начался еще и пожар, но человек с оторванной губой протянул ему одноразовую зажигалку:

— Огонь? Огонь остановит их? Да?

Саймону показалось, что у него польский или какой-то еще восточноевропейский акцент.

— Да, — сказал он. — Может быть.

Под потолком торчали форсунки автоматической системы пожаротушения, и Саймон с сомнением глянул на них. Впрочем, попытка не пытка. Хуже все равно не будет.

Но пока он раздумывал, двое парней скатали в ком несколько одеял и простыней и положили его под дыру. Потом один из этих парней, высокий негр с ослепительной улыбкой, протянул Саймону банку с бензином для зажигалок. Саймон знал, что этот бензин в большом почете у токсикоманов. Зато теперь пригодится для важного дела. Он взял банку, поднял пластмассовый носик и стал поливать ком из простыней и одеял. Крысы остановились, принюхались. Они смотрели на Саймона так, словно понимали, что происходит. Человек с оторванной губой хрипло рассмеялся:

— Матерь Божья, это что, парень, твои приятели?

— Нет, черт их возьми!

Саймон наклонился и чиркнул зажигалкой. Бензин высокой очистки моментально вспыхнул с легким, похожим на кашель хлопком. Саймон отступил назад, заслонившись руками от огня. Через несколько секунд языки пламени уже лизали края дыры. Передние крысы пытались остановиться, но вес напиравших сзади был слишком велик, и они посыпались прямо в огонь. Писк сменился пронзительным визгом. Саймон поднял банку с бензином и направил струю прямо в дыру. Крысы попятились, пытаясь пробраться назад, в глубину. Пролетая над языками пламени, бензин загорался, и на крыс уже попадала струя огня. Потрясенный, Саймон завороженно смотрел, как крысы, визжа, катаются по полу, словно огненные шары. От них поднимался черный жирный дым. Саймон повернулся к человеку с оторванной губой:

— Надо выбираться отсюда к чертовой матери.

Он посмотрел в сторону выхода. Похоже, огонь произвел нужный эффект. Теперь крысы в панике искали укрытия. Это было невероятно Их поведение казалось Саймону все более и более разумным. И он мог поклясться, что, когда проходил мимо них, они провожали его алчными взглядами.

Некоторые из постояльцев ночлежки успели удрать либо через задние выходы, либо через парадную дверь. Другие еще вели отчаянную борьбу с грызунами. А для многих борьба была уже закончена. Повсюду лежали неподвижные человеческие тела. Саймон был в таком ужасе, что замер, не в силах поверить своим глазам. Поистине, это была сцена из ада. Оранжевые мерцающие отсветы пламени и крысы, как тени, снующие по трупам людей и своих сородичей. Отовсюду неслись душераздирающие вопли. Человек с оторванной губой слегка пихнул Саймона в бок:

— Пойдем же!

Саймон кивнул. Они уже почти добрались до двери, когда включились форсунки. С потолка полилась ледяная вода. Саймон поднял руку, прикрывая глаза, и с ужасом увидел, что она вся в крови от многочисленных укусов и царапин.

“Никто, — подумал он, — никто не вышел из этой переделки невредимым”.

Внезапно он вспомнил о Бекки. Из приемной донесся крик, и он осознал, что слышит его уже довольно давно. Он узнал голос Бекки. Человек с оторванной губой взял Саймона за руку, но Саймон его оттолкнул.

— Опять беда, друг, — мягко сказал тот.

Саймон обернулся. Огонь почти погас, и в зал начали вливаться новые полчища крыс. Но теперь они выглядели более целеустремленными. Они шли медленно, с осторожностью, как будто знали, что надо делать. Они двигались по полу, словно коричневый ковер из опавших листьев, подхваченный легким ветерком. И смотрели прямо на Саймона своими черными круглыми глазками, очень похожими на те глаза, которые он совсем недавно видел в переулке на Вашингтон-авеню. Не в силах двинуться с места, Саймон стоял и смотрел на них. Но тут снова раздался крик Бекки; на сей раз она звала его по имени:

— Саймон!

Он рванулся к двери.

Конни свернула за угол. Она не оборачивалась, но, судя по цоканью когтей, собака продолжала преследование.

Это невозможно! Какое-то сумасшествие!

Ее дом всего в двух шагах, но эта проклятая собака не дает ей туда попасть!

В туфлях на высоком каблуке было очень неудобно бежать. Кроме того, Конни устала и была напугана. От этого она бежала еще медленнее. С самого утра это был неудачный день. Впрочем, улица впереди пустая, а это не так уж и плохо, да и собака еще не схватила ее, а это еще лучше.

Конни обернулась. Собака отстала. Она по-прежнему бежала за ней, но была теперь метрах в пятнадцати от нее, не меньше. Она неторопливо трусила по мостовой, будто впереди у нее была вся ночь, чтобы поймать Конни.

Конни остановилась и повернулась лицом к собаке. Когда расстояние между ними сократилось до пяти метров, собака тоже остановилась и злобно зарычала. Конни с удивлением увидела на ней ошейник из красного нейлона и жетон с адресом владельца. Она попробовала напустить на себя внушительный вид. Где-то она слышала, что это действует на животных. Конни расставила ноги, вытянула в стороны руки и расправила плечи. Собака посмотрела на нее как на сумасшедшую и опять зарычала. Потом сделала шаг и клацнула зубами. Из пасти у нее свисала слюна.

— Ты, проклятая псина! Какого черта тебе от меня надо?

Собака вновь долгим взглядом посмотрела на Конни. Казалось, она все понимает. Казалось, она знает, что Конни до смерти напугана, но ей, собаке, было на это явно плевать.

На одной стороне улицы стояли жилые дома. Парочка пансионов, парочка многоквартирных домов, парочка семейных коттеджей. Большая редкость так близко от центра. С другой стороны был огороженный пустырь. Туда соваться бессмысленно. Конни сделала шаг назад, потом еще один. Собака неожиданно бросилась вперед. Конни отшатнулась и едва не упала.

Собака явно хотела, чтобы она бежала дальше. Но зачем? Из ночной темноты доносились лай, вой и крики. Какая-то дурь. Теперь Конни боялась повернуться к собаке спиной. У нее было хорошее воображение, и она ясно представила себе, как хрустнет ее горло, когда на нем сомкнутся собачьи клыки. Она вспомнила про распятие у себя на шее. Господи, как глупо было выйти из дома в ночь, где бродят такие звери, как Вилли и этот сумасшедший пес, и прихватить с собой для защиты только распятие. Для защиты от вампиров! Господи!

— Эй! — окликнул ее мужской голос, и Конни чуть было не разрыдалась от облегчения. Через улицу к ней бежал человек. Мужчина, примерно лет тридцати, довольно прилично одетый. Джинсы и плащ. Короткие каштановые волосы. Круглое пухлое лицо. Он улыбнулся ей:

— Что ты делаешь здесь одна, ночью? — спросил он.

— Пытаюсь добраться до дому.

— А где ты живешь?

Что-то в его интонации насторожило ее, и Конни взглянула на него повнимательнее. Он стоял, сунув руки в карманы. Вблизи он уже не казался таким опрятным. Он был небрит, а его карие глаза блестели нездоровым блеском.

— Это твоя собака? — спросила Конни.

— Какая собака?

Она показала рукой назад, вдоль улицы:

— Вон та.

Он посмотрел в ту сторону и, увидев пса, растерянно заморгал и вынул руки из карманов. Собака приблизилась еще на пару шагов и зарычала.

— Вот дерьмо, — сказал мужчина и отошел от Конни, не спуская с собаки глаз.

— Подожди! — сказала Конни и пошла за ним. Он выставил перед собой руки, будто хотел остановить ее. Собака подошла еще ближе. Она рычала глухо и злобно.

— Послушайте, я просто хотел сказать "Привет", поболтать. И все. Пожалуйста, уберите собаку.

Конни тупо уставилась на него и помотала головой:

— Это не моя собака, придурок.

Мужчина повернулся и, не разбирая дороги, побежал прочь, разбрызгивая лужи. Конни повернулась к собаке. Та приближалась. Между клыками у нее длинными серебряными струйками стекала слюна.

— Почему ты не побежала за ним, а?

Собака прыгнула. Конни вскрикнула и выставила руку. Челюсти сомкнулись, и Конни почувствовала в руке жгучую боль.

— Дерьмо! — прошептала она.

Собака отошла, продолжая рычать. Что-то странное было с ее мордой. Слюна, стекавшая из ее пасти, стала черной. Конни вдруг почувствовала головокружение.

— Дерьмо, — повторила она и посмотрела на свою руку. На кисти зияли три раны. Кровь сочилась из них и, стекая с ногтей, капала на тротуар.

Конни чуть не заплакала.

— О нет!

Собака зарычала и изготовилась ко второму прыжку. Конни развернулась и побежала. И снова ей удалось установить некоторую дистанцию между собой и собакой. До ее дома оставалось всего полквартала. Еще каких-то полквартала, и она в безопасности.

Но, когда из переулка впереди выбежали еще две собаки, Конни пришлось перебежать на другую сторону улицы. Они гнали ее все дальше и дальше от дома, и делали это явно намеренно. Она понимала, что скоро они настигнут ее. Ей от них не уйти. Она слышала за спиной цоканье собачьих когтей.

На бегу Конни открыла сумочку и вытащила свой ножик. Собаки гнали ее в темноту парка. Она оглянулась. Ее преследовали три собаки. Немецкая овчарка трусила впереди.

Конни вбежала в парк. Собаки, — за ней Она побежала по дорожке, идущей через детскую площадку, в надежде, что она снова приведет ее на улицу, но эта надежна не оправдалась. Наоборот, дорожка завела ее в какую-то рощицу. Здесь, вероятно, устраивались пикники. Тяжело дыша, Конни остановилась и, повернувшись к собакам, выставила перед собой свой перочинный ножик. Все три собаки уселись в конце дорожки, метрах в пятнадцати от нее, и зарычали. Конни моментально уловила, что с их рычанием что-то не то. Оно было слишком громким и доносилось, казалось, со всех сторон Конни медленно повернулась, вглядываясь в темноту.

Между деревьями горели собачьи глаза. Сколько же их тут? Двадцать? Пятьдесят? Ей было уже все равно. Она видела только эти глаза. Каждая пара принадлежала собаке. И каждая собака рычала.

Конни снова повернулась к тем трем, которые преследовали ее. Казалось, они ухмыляются. Здорово мы тебя накололи?

Только теперь Конни поняла, что они не пытались просто ее загнать. Они оказались куда смышленее Они, как овцу, увели ее с улицы в пустынный парк, туда, где можно без помех с ней расправиться.

Этого не может быть. Просто не может, и все. Конни подняла руку и коснулась распятия.

Немецкая овчарка встала и направилась к ней. Никакой нерешительности, деловитость и звериная жестокость.

Конни задрожала всем телом и уронила нож. Заныла укушенная рука.

Игра была окончена.

Положив трубку, Ли даже не стал пытаться набрать номер заново. Он прекрасно знал, что это обрыв линии. Мартин, стоявший у двери и наблюдавший за передним двором, вопросительно поглядел на Ли.

— Джек говорит, что по всему городу животные сходят с ума.

— Значит, это не имеет отношения непосредственно к нам.

— Ты видишь возле других домов наших маленьких пернатых друзей?

— Нет.

— Значит, это имеет отношение непосредственно к нам.

— Он заедет за нами?

— Нет. Я попросил его присмотреть за Конни, а мы уж как-нибудь сами.

Мартин снова повернулся к окну. Из кухни донесся звон еще одного разбитого стекла. На этот раз к звону примешалось еще и хлопанье крыльев. Ли повернулся и увидел, что на него летит черная, размером с кошку, ворона. Он пригнулся. Ворона с оглушительным карканьем пронеслась мимо, задев его по волосам, развернулась и устремилась на Мартина.

Мартин выставил перед собой руки, защищаясь, но опоздал. Ворона врезалась ему прямо в лицо. Мартин вскрикнул каким-то детским голосом. Ворона яростно хлопала крыльями; их размах был не меньше четырех футов, и Ли на мгновение показалось, что он оказался в одной клетке с тираннозавром из спилбергского “Парка Юрского периода”. Мартин бешено колотил руками по воздуху. Наконец ему удалось схватить ворону, и они закружились в каком-то чудовищном танце. Даже после того, как Мартин свернул ей шею, ворона продолжала хлопать своими огромными крыльями. Он ударил ее о дверь, и только тогда птица затихла.

— Жив? — спросил Мартина Ли.

Мартин покосился на тушку вороны и мрачно кивнул. Из раны у него на лбу текла кровь. Он попытался стереть ее, но лишь размазал по всему лицу.

— Не пойму, чего они так на меня взъелись, — сказал он. — Я даже курицу не ем.

Ли рассмеялся. Он подошел к двери и заглянул на кухню. Окно над мойкой было разбито. В дыре, которую удалось благополучно миновать первой вороне, билась в агонии вторая, пронзенная острыми как бритва осколками. Кровь крупными каплями стекала на подоконник и с него капала на стойку за мойкой. А за окном воздух был черным от крыльев.

Ли плотно закрыл дверь на кухню, а Мартин задернул шторы в гостиной. Птицы таранили окна, и хотя стекло пока выдерживало эти удары, Ли понимал, что его прочности надолго не хватит. Дом сотрясался сверху донизу. Птицы, тысячи птиц, бились в крышу и стены.

— Есть какие-нибудь предложения? — спросил Ли.

Мартин пожал плечами:

— Можно попробовать добежать до твоей машины.

Ли усмехнулся:

— Ты когда-нибудь видел хичкоковских “Птиц”?

Мартин отрицательно покачал головой

— В общем, забудь об этом, — сказал Ли.

— Но это же только птицы.

— Ага. И все здоровенные, как эта ворона. Это в доме она не могла двигаться быстро. А на улице это будет как пуля из “магнума-44”. Так башку и снесет. Даже и не думай об этом.

— У тебя есть другие предложения?

— Долго этот дом не продержится, факт. Во всех верхних комнатах есть окна. И если мы останемся здесь, нам не поздоровится.

— Да, отличное предложение. Как насчет подвала?

— Там тоже есть окна, и, по-моему, некоторые уже разбиты.

— Значит, твое предложение — пойти птичкам на корм?

— Это старый дом, когда-то его отапливали углем. В дальнем конце подвала есть угольный погреб. Дверь деревянная, зато очень толстая. Ни одна птица ее не пробьет, если, конечно, у нее не цепная пила вместо клюва. Там, правда, тоже есть небольшое окошко, но, я думаю, мы сможем его забить.

Мартин кивнул.

— Что-то же надо делать.

У входа в подвал Ли остановился и, приложив ухо к двери, прислушался. С той стороны отчетливо доносилось хлопанье крыльев и птичьи крики.

— Они там. Береги лицо и глаза, — сказал он и открыл дверь.

Черный дрозд и три воробья пролетели мимо них и с жалобным криком врезались в стену. Мартин и Ли стали спускаться по лестнице, прикрывая лица руками. Ли шел впереди. В подвале на них налетел ураган из крыльев. Ли казалось, что он попал в пургу, только хлопья снега были размером с бейсбольный мяч. Острые клювы моментально вспороли ему кожу на руках, на лицо ему брызнула теплая кровь. К счастью, здесь птицы были не очень большие.

Ли ввалился в угольный погреб, и когда Мартин вбежал следом, быстро захлопнул дверь. Парочка птиц успела проскользнуть за ними, но с ними Ли быстро расправился. Одну он сшиб кулаком, другую поймал и с такой силой крутанул ей шею, что оторвал голову.

— Черт, — сквозь зубы пробормотал Мартин.

Ли включил свет, и у Мартина глаза стали круглые, словно блюдца:

— Ну и видок у тебя.

— На себя посмотри, — буркнул Ли.

Маленькое окошко, о котором говорил Ли, находилось прямо напротив двери. Раньше через него засыпали уголь. Ли нашел подходящий кусок фанеры с торчащими из него гвоздями и кирпичом прибил его на окно.

— Надеюсь, этого хватит, — сказал он.

Мартин сел на пол. Ли примостился на верстаке. Птицы таранили дверь, но пробить четырехдюймовые доски им было не под силу.

— Отсидимся, — сказал Ли, вытирая скользкое от крови лицо. Внезапно лампочка под потолком замигала, потускнела, снова вспыхнула ярко и погасла совсем. Они остались в кромешной темноте.

— А это еще что? — через некоторое время спросил Мартин.

— Ты о чем? — спросил в ответ Ли.

— Ну вот же, что это за запах?

Ли принюхался.

— Вот дерьмо!

— Так что это такое? — снова спросил Мартин.

— Природный газ, малыш. Эти маленькие ублюдки умудрились пробить трубу.

21

— Что-нибудь от насекомых? — переспросила Вероника.

— Да, все равно что.

Она стала лихорадочно вспоминать. Летом они все втроем ездили в Сент-Клауд собирать клубнику. Она купила тогда что-то от комаров. Не инсектицид. Репеллент.

— У меня есть флакончик “Москитола”, — сказала она.

— Давай сюда.

— Бобби, он совсем крошечный, а их там тысячи. И я даже не знаю, действует ли он на пауков.

— Неси его сюда, Ронни, немедленно.

Она пошла в ванную комнату и принесла флакончик. В нем было не больше унции жидкости. Инструкция велела накапать на ладонь восемь капель и протереть открытые участки кожи. Ронни пользовалась им всего один раз.

— Вот держи.

Бобби взял флакончик, осмотрел его и скептически покачал головой. Потом прочитал инструкцию и улыбнулся.

— Все в порядке.

— Что в порядке?

— Девяносто пять процентов активного вещества.

— Активного вещества?

— Ну да, того, которое убивает насекомых.

Он приложил ухо к двери и прислушался. Вероника отступила подальше. Ее всю трясло от страха и отвращения. Бобби осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Затем он открыл ее шире. С того места, где стояла Вероника, были видны ступеньки. Они казались облитыми черной краской и шевелились, словно в кошмарном сне. Сотни, если не тысячи пауков потихоньку спускались по лестнице. Некоторые были совсем крошечные, как муравьи, другие размером с ноготь большого пальца. Обыкновенные домашние пауки. Никаких тарантулов, никаких “черных вдов”. Опасности для жизни они, конечно, не представляли, но все равно было противно.

— Пошли, — сказал Бобби и протянул ей руку. Ронни посмотрела на нее, но не взяла.

— Что ты собираешься делать?

— Сматываться отсюда.

Она подошла к нему я выглянула в коридор. До конца лестницы еще оставалось несколько чистых ступеней. Ронни взяла Бобби за руку, и он потянул ее к входной двери. Но, открыв дверь, он остановился:

—Черт!

Ронни из-за его плеча выглянула наружу. Повсюду были кошки. Они молча сидели и таращились на дом своими демоническими, отражающими свет глазами. Шел дождик, и тротуар поблескивал. Но присмотревшись, Ронни поняла, что он не только блестит, но и движется. Это было такое же движение, как на лестнице. И кошки тоже как бы подрагивали. Их шерсть шевелилась словно под легким ветерком. Но это был вовсе не ветерок. Двор буквально кишел пауками, ползущими по траве, по опавшим листьям, по кошкам, по направлению к дому. Кошки, казалось, их даже не замечали. Они смотрели на дом как загипнотизированные. Внезапно Ронни осознала, что не видит улицы: проход в живой изгороди был завешан паутиной, мерцающей в свете уличных фонарей. А в центре паутины, словно зрачок огромного глаза, торчал комок пауков. Бобби подтолкнул Веронику назад в дом и закрыл дверь.

— Что происходит, Бобби?

— Не знаю. Какое-то сумасшествие.

— Это он, — сказала Вероника.

— Он?

— Из прошлой ночи. Это точно. Он каким-то образом ими управляет.

Бобби посмотрел на нее, помрачнел, но ничего не сказал и снова подтолкнул ее, на этот раз в сторону ее квартиры. Потом открыл флакончик с “Москитолом” и подошел к лестнице. Обернувшись, он посмотрел на Ронни, пожал плечами и полил нижнюю ступеньку от стены до перил. Затем нагнулся и рукой размазал жидкость по ступеньке. Пауки спустились на последнюю ступеньку и внезапно остановились прямо у края влажной линии. Ни один не заступил за нее, они громоздились друг на друга, но границы не переходили. Бобби повернулся к Ронни и широко улыбнулся:

— Я же говорил тебе, эта штука им не по нутру.

Однако пауки тут же сменили тактику. Они стали переваливаться через перила, и на паутине грациозно спускаться на пол прихожей. Бобби взял Ронни за руку и повел к своей квартире:

— Лучше ко мне, чем к тебе. Если что, у меня есть выход на улицу.

Ронни не сопротивлялась. Она даже не стала закрывать свою квартиру. Когда они зашли к нему, Бобби закрыл дверь, сбегал в ванную, намочил полотенце и заткнул им щель между полом и дверью.

— Надеюсь, сквозь полотенце они не пролезут.

— Откуда они взялись? И как попали в дом?

— Я не знаю, Ронни. Может быть, с чердака. Там уже тысячу лет никто не был. Пошли.

Они подошли к задней двери. Бобби открыл ее, выглянул на улицу, тут же снова закрыл и покачал головой.

— Что будем делать? — спросила Вероника.

— Главное, не паникуй.

Он улыбнулся ей, взял телефон и набрал 911. Через несколько секунд он нажал рычаг, потом снова набрал номер. И еще раз. Затем положил трубку и нахмурился:

— По 911 занято.

— Ты шутишь?

— И не думаю.

Окно над диваном раскололось. В комнату упал коричневый комок и пополз к ним. Кошка сильно порезалась и истекала кровью. Глаза у нее были просто безумные. Она была полосатая, как маленький тигр. На шее у нее был ошейничек, с которого свисали два серебряных жетона. Она выглядела сытой и ухоженной, ее мяуканье напоминало плач ребенка. Пауки сыпались с нее на пол, как крысы, бегущие с тонущего корабля. Когда кошка подползла ближе и, казалось, уже приготовилась прыгнуть, Бобби, хорошенько прицелившись, пнул ее ногой. Послышался глухой хруст, и кошка взлетела в воздух, словно футбольный мяч. Разбрызгивая капли крови, она врезалась в стекло точно под тем местом, откуда влезла, и с дождем осколков вылетела во двор.

— Ненавижу кошек, — сказал Бобби.

Снаружи поднялся вой. Бобби схватил Ронни за руку и потащил в ванную. Он закрыл дверь, запер ее на задвижку, намочил еще одно полотенце и заткнул им щель между полом и дверью. Ронни осмотрелась. Окон в ванной не было. Она вздрогнула и обхватила себя руками, словно хотела согреться. Бобби обнял ее и легонько потряс за плечи:

— Все будет в порядке. Это же всего-навсего кошки и насекомые. Здесь мы в безопасности. Сюда им не пролезть.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Окон здесь нет, а дверь мы закрыли. Кроме того, когда-нибудь эта чертовщина все-таки кончится.

— А если нет?

— Кончится, Ронни. Мы что-нибудь придумаем.

— Мне страшно.

— Мне тоже.

Они обнялись и некоторое время стояли молча. С той стороны двери послышался топот кошачьих лапок, затем раздались толчки в дверь, мягкие, но настойчивые. Никакого воя и никакого мяуканья.

— Почитай мне стихи, — попросила Ронни. Эти толчки действовали ей на нервы. — Что-нибудь жизнеутверждающее, оптимистичное.

Бобби улыбнулся ей:

— Хорошо. Называется “Эротический сон”. Она пришла ко мне во мраке ночи. Она...

— Что это?

— Ты о чем?

— Прислушайся.

Бобби нахмурился, отпустил Ронни и повернулся. Казалось, кто-то царапает металл крошечными коготками. Бобби опустился на колени и заглянул под раковину. Потом резко встал и попятился.

— О Боже, — прошептал он.

Под раковиной была вентиляционная решетка, и Ронни увидела, что там что-то шевелится. Потом сквозь решетку протиснулись тонкие лапки, и скоро на линолеум, как капли черного масла, полились пауки.

— Бобби...

Свет внезапно погас. У Ронни перехватило дыхание. Темнота и ужасные скребущие звуки, приближающиеся к ней.

Добро пожаловать в шахту, “Закатная”, — прошептал голос у нее в голове.

Ронни не выдержала и закричала.

Добравшись наконец до регистратуры, Саймон увидел, что Бекки стоит за своим столом, а на столе сидит штук пять крыс. Другие крысы медленно окружали стол, обходя его с двух сторон, а Бекки отбивалась от них шваброй. Щетина швабры была вся в крови. Увидев его, Бекки крикнула:

— Саймон!

Он осмотрелся в поисках какого-нибудь оружия и увидел за дверью деревянный брусок длиной примерно Метра полтора. Вероятно, им запирали двери в зал, когда тот не использовался. Саймон поднял его, взвесил в руках и выглянул в коридор. По коридору к регистратуре не спеша двигались крысы. Он хотел закрыть дверь, но одна половинка была сбита с петель. Саймон посмотрел на Бекки. Она мрачно улыбнулась:

— Если ты собираешься спасти мою задницу, сейчас самое время.

Крысы, казалось, не особенно торопились. Казалось, они, как люди, обладая какой-то сверхъестественной для них сообразительностью, выжидают момента, чтобы нанести удар наверняка. Их черные глазки горели свирепостью. Саймон шагнул к столу и ударил своим оружием. Две крысы буквально разлетелись на куски. От удара у Саймона онемели пальцы. Бекки закрыла лицо, руками, чтобы защититься от брызг крови, но опоздала, и ее лицо покрылось кровавыми веснушками. Вторым ударом Саймон смахнул крыс со стола. Бекки вскочила на стул, с него прыгнула на стол, а оттуда — к Саймону.

— Не особенно ты спешил мне на помощь, супермен.

— Я был задействован в другом месте.

— Откуда они, черт их возьми, взялись? Санинспекция проверяла нас всего месяц назад, и все было чисто.

Саймон мрачно хмыкнул, взял ее за руку и потянул к лестнице. Из двери в зал выкатилась волна маленьких бурых комочков и словно вода из прорвавшейся плотины устремилась по направлению к ним.

— Господи Боже, — только и смогла сказать Бекки.

— Не думаю, что он имеет к этому какое-то отношение, — буркнул Саймон и потащил ее вниз по лестнице. Ступени блестели и были скользкими от крови и от воды: система автоматического пожаротушения продолжала работать. Поскользнувшись в кровавой жиже, Саймон дважды чуть было не упал. Крысы, визжа, как сработанные тормозные колодки, вслед за ними повалили на лестницу. Внизу Саймон и Бекки остановились. Входная дверь была закрыта; перед ней стоял человек с оторванной губой. Он повернул голову и посмотрел на Саймона:

— Чьи зубы предпочитаешь, приятель, крысиные или собачьи?

Саймон приоткрыл дверь и выглянул наружу. На тротуаре перед входом в ночлежку, ощетинившись и скаля зубы, стояли три собаки. Лайка, ротвейлер и доберман. Через дорогу сбились в кучку те, кому удалось выбраться из ночлежки, и наблюдали за происходящим.

— Что за чертовщина сегодня творится, — пробормотал Саймон.

— Понятия не имею, — сказал человек с оторванной губой. — Но ты давай решай побыстрее.

Саймон оглянулся. Крысы были уже меньше чем в десяти шагах.

— Собачьи, — сказал Саймон и поудобнее перехватил свой забрызганный кровью брусок.

— Годится, — улыбнувшись, человек с оторванной губой вытащил из кармана пальто большой складной нож. Сверкнуло лезвие.

— Как-то раз я ел собачатину, — сказал он, открыл дверь и первым вышел наружу. Следом за ним вышел Саймон. Бекки вышла последней и захлопнула за собой дверь как раз в тот момент, когда крысы бросились в атаку. Они с разгона бились в стекло, пытались его укусить. Саймон даже не стал оборачиваться.

— Надеюсь, не вырвутся, — сказала Бекки.

— Не очень надейся, — возразил Саймон.

— Ну, давайте, чертовы псины, — сказал человек с оторванной губой. — Идите к папочке.

— Лучше бы ты этого не говорил, — сказал Саймон.

Собаки, казалось, были наделены той же сообразительностью, что и крысы. Лайка в упор смотрела на Саймона и скалилась, как будто улыбалась. Из ее открытой пасти текла слюна. Доберман бросился вперед. Его злобное рычание переросло в яростный лай. Человек с оторванной губой шагнул навстречу, выставив перед собой нож. Краем глаза Саймон увидел, как они упали, услышал, как вскрикнул от боли человек, как потом заскулила, собака. И тут же на него кинулась лайка, оскалив клыки. Не раздумывая, Саймон взмахнул бруском. Удар пришелся лайке прямо посередине черепа. Собака взвизгнула и упала на брюхо. Голова у нее раскололась, словно арбуз. Саймон всем телом налег на брусок, вдавливая его еще глубже в рану, потом, помня, что еще осталась третья собака, быстро шагнул назад и повернулся к ротвейлеру. Но тот, поджав обрубок хвоста, уже пятился назад, с опаской глядя на Саймона и на дергающуюся в конвульсиях лайку. Какой бы природы ни была тайная сила, владевшая им, очевидно, теперь она покинула пса.

— Пошел отсюда к чертовой матери! — крикнул Саймон и погрозил ротвейлеру бруском.

Пес потрусил, испуганно косясь на Саймона. Человек с оторванной губой поднялся на ноги. Он был весь забрызган кровью. Отряхнувшись, он посмотрел на Саймона и ухмыльнулся. У его ног лежал доберман; остатки жизни вытекали из него вместе с кровью из перерезанного горла. Человек с оторванной губой отстранил Саймона, нагнулся над лайкой и быстрым движением перерезал горло и ей. Бекки с трудом сдержала тошноту. Саймон бросил брусок и обернулся к ночлежке. За стеклянной дверью куча крыс продолжала расти. Те, что были внизу, уже перестали шевелиться. Их безжизненные морды с потускневшими бусинками глаз были приплющены к стеклу. А по лестнице продолжал струиться черный поток их сородичей.

Саймон подошел к Бекки и крепко обнял ее.

— Что с Генри? — спросила Бекки.

— Мертв.

Она сглотнула, из глаз у нее брызнули слезы. Она смахнула их окровавленной рукой.

Слева послышался громкий шлепок. Саймон поднял глаза и посмотрел на окно второго этажа. Сквозь разбитые стекла протискивались крысы и падали на тротуар.

— Откуда они взялись? — снова спросила Бекки.

Саймон пожал плечами и ничего не сказал. Человек с оторванной губой ухмыльнулся:

— Из ада, — сказал он. — Как пить дать, из ада.

Саймон протянул ему руку:

— Меня зовут Саймон.

Человек с оторванной губой пожал ее и улыбнулся:

— А меня — Чарли.

Саймон хотел еще что-то сказать, но тут, завывая сиреной, появилась пожарная машина. Саймон внезапно осознал, что слышит сирены уже довольно давно. Они доносились, казалось, со всех концов города. Машина остановилась. Пожарник спрыгнул на асфальт и подошел к Бекки и Саймону.

— Это у вас пожар?

Саймон кивнул:

— На втором этаже, в спальном зале. Хотя, по-моему, там уже ничего не горит.

— А люди там есть?

— Есть. И еще — крысы.

Пожарный посмотрел на дверь и кивнул:

— Похоже, весь город сошел с ума.

— Многое там, наверху, ранены.

— Сейчас мы их вытащим.

— Но как?

Пожарник лишь ухмыльнулся. Трое его товарищей уже прикрепили шланг к пожарному гидранту и раскручивали его к двери.

— Ты когда-нибудь видел, как тонут крысы? — спросил пожарник.

— Нет, никогда, — ответил Саймон.

Пожарник опять ухмыльнулся. Он направился к двери, до пути сделав знак тем, кто занимался шлангом. Рукав выпрямился, надулся, и из него в сточный коллектор хлынул поток воды.

— Смотри, — сказал пожарник и открыл дверь.

У крыс не было ни малейшего шанса устоять против напора воды. Вода снесла и разметала всех скопившихся у двери крыс. Мокрые, жалкие, они изо всех сил боролись с водой. Как и у собак, их пугающая сообразительность исчезла, и теперь они были просто испуганными грызунами.

Саймон обнял Бекки за талию и повел прочь. Они перешли улицу. Среди уцелевших он заметил мальчика и его мать. Они были с головы до ног в крови, но пострадали не очень сильно. Спастись, как ни странно, удалось почти всем, хотя, конечно, среди них не было ни одного, кого бы не искусали крысы. Саймон усадил Бекки на ступеньку у входа в ближайший подъезд и сам сед рядом. Она положила голову ему на плечо:

— Скажи мне, что все это не имеет отношения к событиям вчерашней ночи, — сказала она слабым голосом.

Саймон промолчал.

Запах газа становился все сильнее. Ли натянул на лицо футболку, но это не очень ему помогло. Утечка, должно быть, была довольно сильной, потому что уже через несколько минут у него начала кружиться голова. Мартин, зажав лицо рукой, ходил взад и вперед, дыша мелко и часто. За дверью, в подвале, медленно затихали звуки, издаваемые птицами. И подвал, и весь дом превратились в одну большую газовую камеру.

— Надо поскорее выбираться на улицу, — сказал Ли.

— А как же птицы?

— Черт с ними. Если останемся здесь, задохнемся наверняка. А если будет искра, то еще и поджаримся.

— Ладно, уговорил.

— Вроде все тихо. Может, нам повезет.

Мартин промолчал. Ли сделал глубокий вдох, отпер дверь и толчком открыл ее. В подвале было темно. Он почти ничего не видел, только какие-то неясные тени. Зато теперь он ясно слышал, что в подвале еще много птиц. Но теперь их движения были судорожными, а крики звучали скорее жалобно, нежели яростно. Газ хорошо поработал. Однако здесь его запах был гораздо сильнее, чем в угольном погребе. Они взялись за руки и пошли через подвал по направлению к лестнице. Под ногами у них хрустели птичьи тушки. Из угла, где стояла стиральная машина, доносилось шипение. В слабом свете, проникающем с улицы, Ли увидел медную газовую трубу. Птицы столкнули стоявшую у стены стремянку, и та, упав на трубу, пробила ее. Слава Богу, что не было искры.

Шатаясь, они выбрались наверх. На первом этаже пахло газом так же сильно, как и в подвале. Пол бы устлан тушками птиц. Воробьи, дрозды, чайки. Среди них попадались даже летучие мыши. В доме был такой кавардак, будто там взорвалась бомба. Окна в гостиной были вдребезги разбиты, шторы разорваны в клочья. Но сквозняка не было, и газ почти не выветривался. Они прошли к задней двери и, открыв ее, вывалились на улицу. Ли судорожно глотал воздух, а Мартин рухнул на траву, и его вырвало.

— Это ничего, — сказал Ли. — Теперь выживем..

Мартин встал на колени и посмотрел вверх:

— Ты уверен?

Ли тоже задрал голову вверх. Небо было черно от птиц. Едва Мартин и Ли вышли наружу, они тут же начали снижаться, как будто только и ждали этого момента. Ли вздохнул:

— Назад?

Мартин слабо кашлянул и отрицательно качнул головой.

— Мне тоже не хочется, — сказал Ли и снова взглянул наверх. Птицы продолжали снижаться. Несколько воробьев пронеслись по двору словно пули и врезались в стену дома. Ли достал сигареты и сунул одну в рот.

— Бежать сможешь? — спросил он.

— Ты что, рехнулся?

— Есть другие предложения?

Мартин промолчал. Ли чиркнул зажигалкой и прикрыл пламя ладонью. Он затянулся и держал зажигалку зажженной, пока табак и бумага не загорелись открытым пламенем.

— Вот теперь самое время пробежаться, — сказал он и щелчком бросил сигарету в открытую дверь.

Тысячи птиц, крича, пикировали на них, как самолеты. Ли проследил, как сигарета в брызгах искр покаталась по полу, повернулся к дому спиной и вслед за Мартином побежал в глубь двора. Раздался звук, как будто дом чихнул, и по двору прокатилась горячая взрывная волна. Она швырнула Ли на Мартина, и они оба повалились на землю. Ли взглянул на дом. Дом, казалось, поднимался в воздух. Вторая волна нестерпимого жара опалила ему лицо, и Ли, вскрикнув от боли, отвернулся. Когда он опять взглянул на дом, того уже не было — в небо поднимался оранжево-черный огненный шар, а из ямы на том месте, где когда-то был дом, бил фонтан голубого пламени. А потом с неба посыпались перья, куски дерева и штукатурки и, наконец, обугленные птичьи тушки.

Когда дождь из жареных птиц прекратился, Ли посмотрел вверх. Огненный шар рассосался, зато небо значительно посветлело. И опять стало видно луну. Ли посмотрел на Мартина и захохотал: его лицо было черным от копоти. Мартин провел по лицу рукой, и Ли захохотал еще пуще: брови Мартина превратились в пепел, и он, стараясь стереть копоть, смахнул их. Завыли, приближаясь, сирены, а Ли продолжал хохотать.

22

Удар был таким сильным, что у Ронни на миг прервалось дыхание. Она судорожно втянула в себя воздух, и в это мгновение ужас и паника, как по волшебству, оставили ее. Левая щека заныла и начала распухать.

— Извини, Ронни, — сказал Бобби. — Ты как?

Она глубоко вздохнула:

— Ты меня ударил.

— Прости, Ронни, у тебя была истерика.

Он обнял ее и крепко прижал к себе. Она уткнулась ему в грудь и снова глубоко вздохнула.

— Спасибо, — сказала она.

— Все будет хорошо, вот увидишь. Это всего лишь маленькие паучки. А теперь постой спокойно, не двигайся.

Он отпустил ее. Через несколько секунд она услышала, как открылась аптечка, потом закрылась. Затем начали открываться выдвижные ящики тумбочки под раковиной. Глубокий вздох облегчения — и луч света пронзил темноту, осветив пол у ее ног. Бобби нашел фонарь.

— Я знал, что оставил его где-то здесь. Слава Богу.

Он снова подошел к Ронни и отдал фонарь ей. На полу образовался круг света. Сотни крошечных черных пятнышек заползали в него и копошились в нем. Хотя Ронни ничего и не чувствовала, она знала, что пауки уже ползут по ее ногам и забираются все выше и выше. Она это просто знала. Но, направив луч света на себя, она поняла, что ошибалась. Пауки вообще до нее еще не добрались. Они продолжали вываливаться из вентиляции и расползались в разных направлениях. Казалось, у них нет определенной цели. Бобби снова открыл флакончик с репеллентом. Он описал струйкой жидкости круг и растер жидкость ногой, чтобы преграда была пошире. Потом налил “Москитол” себе на ладонь и стал натирать Ронни лицо.

— Закрой глаза и не облизывай губы. На вкус он как кошачья моча.

— Ты что, кошачью мочу пробовал?

Он усмехнулся. Руки его были немного грубоваты, но отлично справились с работой. Он намазал ей лицо, шею и руки, затем то же самое проделал с собой. Во флакончике даже осталось немного жидкости. При нормальных обстоятельствах его хватило бы на несколько лет. Он налил себе на руки еще немного репеллента и наклонился к ногам Ронни. Он обработал составом обшлаги ее джинсов, ноги до колена и обувь. Остатки он растер по своим ногам и бросил пустой флакончик в мусорную корзину. Потом обнял Ронни за талию. Она улыбнулась ему; он наклонился и поцеловал ее в губы. И тут же у нее во рту возник привкус “Москитола”. Она поперхнулась. Сплюнула, но это мало помогло.

— Давай оставим поцелуи на потом. Ладно? — сказала она и снова стала отплевываться.

— Прости, не мог удержаться.

Пауки тем временем добрались до круга. Они ползали по периметру, но не переступали границы, как отдыхающие на пляже, боящиеся зайти в воду.

— Смотри-ка, эта штука их все же задерживает, — сказал Бобби.

— Интересно, надолго ли.

Бобби пожал плечами и взял Ронни за руку. Другой рукой она направили фонарь на стену. На стене шевелились сотни пауков, ползущих вверх, к потолку. У нее екнуло сердце.

— О черт, — сказала она и посветила на потолок.

Пауки сгрудились в кучу прямо у них над головами. Бобби тоже поглядел вверх и от изумления даже открыл рот. Потом посмотрел на Ронни и тихо сказал:

— Это по-прежнему всего только пауки, Ронни.

— Я знаю.

— Тем более мы с головы до ног вымазались этим дерьмом. Так что с нами ничего не случится.

Она кивнула. Ей на плечо упал паук. Она вздрогнула и зажмурилась.

— Выключи фонарь, — шепнул ей Бобби. — Нам совсем не обязательно на них смотреть.

Ронни снова кивнула, и комната погрузилась в темноту. Бобби повернул ее лицом к себе и крепко сжал в объятиях. Не открывая глаз, она прижалась к нему всем телом. Пауки продолжали падать. Они падали ей на плечи, волосы, руки, Их крошечные лапки щекотали ей кожу. Ронни постаралась заставить себя не думать об этом. Она стала думать о Бобби. Она представила, что они с Бобби лежат в постели, обнаженные, крепко прижимаются друг к другу, ласкают друг друга, целуются. К этому времени по ней ползало уже такое количество пауков, что, казалось, шевелится кожа, что она хочет уползти от хозяйки и начать самостоятельную жизнь. “Всего лишь пауки. Это всего лишь пауки ползают по ней. Вот и все. Ничего страшного”. Темнота поглотила ее, вобрала в себя и укрыла. И на сей раз темнота служила зашитой. Пощечина, которую влепил ей Бобби, сделала важное дело. Прорвав завесу тьмы, она вернула Ронни самообладание. Теперь она больше не боялась. Во всяком случае, темноты. Она чувствовала движение в волосах, на руках, чувствовала, как сотни

крошечных ног маршируют по ее груди Она глубоко дышала и ни на секунду не ослабляла объятий. Бобби дышал хрипло, раз или два он тихонько застонал, но не отпустил ее от себя.

Пауки не кусались. И на лицо не заползали. “Москитол” все-таки их отпугивал. Ронни не знала, сколько времени они так простояли. Минуту, час, целую ночь. Просто понятия не имела. Она потеряла чувство времени, перестала ощущать его течение, пропала в вечной тьме и мягком шелесте лапок. И в какой-то момент она перестала чувствовать пауков у себя на теле и в волосах. Она чувствовала только ровное и размеренное дыхание Бобби. Ронни ткнула его локтем:

— Ты как?

Он дернулся, кашлянул:

— В порядке

— Я хочу включить фонарь и осмотреться, — сказала она.

— Ну, давай.

Ронни включила фонарь, и свет, отразившись от стен, больно ударил ей по глазам. Она зажмурилась. Открыв глаза, она посмотрела на пол. Он снова был белым. Черная линия из паучьих тел повторяла на полу круг, который Бобби очертил “Москитолом”. Внутри круга, у самых их ног, в предсмертных конвульсиях шевелили лапками несколько пауков.

— Они ушли, — сказал Бобби. Ронни повела фонарем, осветила стену рядом с зеркалом и остолбенела.

— О Господи, — прошептал Бобби.

Стена кишела пауками. Они сформировали правильный круг около метра в диаметре. Как только луч света остановился на них, они снова задвигались и нарисовали на стене огромное радостно улыбающееся лицо с белыми кругами глаз. Ронни изо всех сил швырнула фонарь прямо в это лицо. Оно осыпалось дождем паучьих тел, оставив на стене там, куда ударил фонарь, черное влажное пятно. По полу во все стороны расползались пауки. Это уже было слишком. Ужас, который Ронни пыталась в себе подавить, вновь ожил в ней. Она бросилась к двери, отперла ее и раскрыла настежь. Бобби не стал ее останавливать, наоборот, молча пошел за ней. С улицы проникало достаточно света, и они быстро убедились, что гостиная пуста. Кошки ушли. Пауков почти не было, да и те, что остались, стремились попрятаться. Ронни подбежала к двери в прихожую, открыла ее и вышла наружу. Одинокий паук на полу, больше ничего. На лестнице, .там, где Бобби размазал “Москитол”, валялась кучка дохлых пауков. У входной двери Бобби придержал Ронни за плечо:

— Подожди.

Он отстранил ее, сам осторожно приоткрыл дверь и выглянул на улицу. Было видно, как напряжение сразу покинуло его тело. Облегченно вздохнув, он широко распахнул дверь и дышел наружу. Ронни — за ним. На улице моросил дождик, было прохладно. Капли дождя приятно щекотали ей лицо и руки. Она огляделась.

Двор был пуст. Ни кошек, ни пауков. Бобби обнял ее руками и прижал к себе. Они оба дрожали — естественная реакция большинства людей на прикосновение насекомых. Ронни прерывисто дышала, ее била крупная дрожь.

— Это была шутка, — сказала она прерывающимся голосом.

— Шутка?

— Он решил поиграть с нами. Боже, а это лицо!

Бобби крепче прижал ее к себе. Он не стал спрашивать, кто такой этот “он”. Ему и так это было отлично известно.

На площади Батлер Джек Конни не нашел. Там вообще не было ни души. Казалось, город внезапно опустел. Он слышал вдалеке шум машин, сирены, какие-то крики, но все равно никак не мог избавиться от ощущения, что остался в городе совсем один.

По дороге он не раз видел животных, ведущих себя очень странно. Небо было заполнено птицами. Взглянув вверх, он увидел в высоте маленькое темное пятнышко. Орел или ястреб, подумал он. Возможно ли такое? Птица, казалось, преследовала его, но потом отстала и полетела в сторону. Дважды ему попадались стаи летучих мышей. Они вели себя так, как будто улицы города были их привычной средой обитания.

Мыши, попискивая, пролетели мимо, не обратив на Джека никакого внимания. И на каждой улице ему попадались собаки, шныряющие в темноте. Откуда они все взялись? На вид все выглядели домашними. Значит, сбежали из ближайших домов. Но почему?

В сточных желобах копошились крысы и мыши, высовывали, принюхиваясь, свои розовые носы. Но ни одна не бросилась на него. А Джек только крепче сжимал свое самодельное распятие. Когда он шел по Шестой улице к дому Конни, небо вдруг окрасилось мутно-оранжевым заревом. Он обернулся и увидел, как где-то за рекой поднимается оранжевый огненный шар. Джек сразу подумал о Ли. Шар рассосался, и небо опять стало темным. По небу бежали редкие облака. На востоке виднелась луна. Повсюду выли сирены. Подходя к дому Конни, Джек почувствовал облегчение. Поднявшись наверх, он постучал в ее квартиру, но ответа не получил. Он заколотил в дверь кулаками, и наконец напротив приоткрылась дверь. Из-за двери выглянула какая-то женщина.

— Какого черта тебе здесь надо?

— Я ищу Конни Хонунг.

— Эта шлюха не работает дома, говнюк. Площадь Батлер.

— Она что, сейчас на улице?

— Да, и ушла довольно давно, — сказала женщина и захлопнула дверь.

Джек спустился по лестнице и вышел на улицу. Моросил легкий дождик. Он поднял голову и, глубоко.дыша, подставил лицо под холодные капли. Мимо, направляясь на запад, пробежала собака, немецкая овчарка. Вид у нее был испуганный. Увидев Джека, она поджала хвост и боком, не сводя с него глаз, потрусила прочь. За ней появилась вторая собака, бегущая в том же направлении, потом — третья.

— Господи, помоги, — взмолился Джек, предчувствуя недоброе.

Он пошел в том направлении, откуда прибежали собаки. Он миновал еще один квартал, а собаки все продолжали бежать ему навстречу. Маленькие, большие, пудели, доберманы, лайки и спаниели. Все они были испуганы и растеряны, будто очнулись от кошмарного сна и оказались далеко от дома. Быть может, так оно и было. В конце квартала Джек увидел небольшой парк. Похоже, собаки появлялись оттуда. Когда он подошел ближе, из тени выскочил спаниель и торопливо прошмыгнул мимо. От неожиданности Джек вскрикнул. Собака тоже испуганно взвизгнула. Она повернула голову к Джеку, и он увидел, что в пасти у нее торчит что-то, похожее в полумраке ночной улицы на резиновую маску для Хэллоуина. Однако он сразу понял, что это вовсе не маска. Собака держала в зубах кусок рыжеволосого скальпа с человеческим ухом. Из пасти у нее капала кровь. Выронив свою страшную ношу, спаниель кинулся прочь. Джек отвернулся и, справившись с приступом тошноты, бегом кинулся через улицу в парк. Войдя в него, он побежал по дорожке, ведущей вдоль детской площадки в небольшую рощицу. Там, на лужайке, он увидел распростертое на серебристой от лунного света траве тело. Очень медленно Джек подошел ближе. Лежащий зашевелился и поднял руку ему навстречу, словно хотел защититься. Это была женщина. Она лежала на спине. Лица у нее больше не было. Кровавое месиво. Уцелевшее ухо висело на лоскуте кожи. Она снова подняла руку, и Джек увидел,.что у нее нет пальцев. Вместо пальцев из окровавленной кисти торчало распятие.

— О Боже! — простонал Джек. Он опустился рядом с ней на колени, но боялся коснуться изуродованного тела. На ней буквально не осталось живого места. Просто чудо, что она еще была жива.

— Конни?

В ответ раздался булькающий :звук. Oн нежно приподнял ей голову, положил ее себе на колени, наклонился и стал нашептывать ей в уцелевшее ухо:

— Все в порядке, Конни, с тобой все будет хорошо. Я с тобой.

Окровавленная плоть зашевелилась на том месте, где должен был быть рот. Неужели это попытка улыбнуться? Джек отвернулся, не в силах этого видеть. За его спиной послышались шаги, и к Джеку подошел мужчина, придерживая рукой полы купального халата. Его лицо было бледным.

— Я видел собак. Что случилось?

— Они на нее напали. Ей нужна срочная медицинская помощь.

Мужчина посмотрел на Джека, потом на Конни.

— О Боже! — воскликнул он. — Оставайтесь с ней, я вызову “скорую”. Боже мой!

Он повернулся и побежал. Из-за деревьев вышли и другие люди. Джек подумал, что всего лишь пять минут назад, когда на нее напали собаки, Конни была не одна. Эти люди были радом, они видели, что происходит, но стояли и наблюдали издалека, до тех пор, пока не стало слишком поздно. Он отвернулся от них, ему было противно их видеть. Внезапно Джеку показалось, что Конни что-то сказала. Он наклонился к ней ближе.

— Что это было? — прошептала она. Казалось, ее рот набит сырым колбасным фаршем.

— Думаю, — сказал Джек, с трудом сдерживая бешенство, — что нам только что преподали урок.

Карниш разорвал связь с животными и втянул в себя свою тьму.

И сразу почувствовал их смятение, их внезапный испуг. Да, даже звери боялись своей звериной натуры.

Что ж, кампания прошла удачно. И хотя серьезно пострадал только один из его врагов, зато остальные испытали подлинный ужас.

Карниш громко рассмеялся, потом встал и закрыл окно. Подоконник был влажным от дождя. Он задернул шторы, все еще ощущая свою связь с животными, чувствуя себя их всемогущим повелителем. Его страх стал заметно слабее. Животные не размышляют. Они просто существуют. Они — то, что они есть, ни больше, ни меньше. Какое счастье было бы быть, как они. Ни о чем не тревожиться, просто существовать, полностью покоряясь своей природе. Для хищника разум — проклятие. Он делает его похожим на жертву, пугает возмездием. А для животных возмездия не существует. Они охотятся, едят и не заботятся о последствиях. Их жизнь, если не считать сугубо биологического инстинкта самосохранения, не имеет для них значения. Жить, умереть или охотиться — все это для них одно и то же. И Карниш позволил себе еще немного понаслаждаться оставшимися после управления зверьем ощущениями.

Но он был голоден. Очень голоден. Карниш взглянул на часы. Почти час. Ночь только началась. А благодаря его усилиям на улицах снова полно добычи.

Он позвонил вниз. Только после десятого гудка заспанный Эдвард поднял трубку.

— Мне нужно выехать в город, — сказал Карниш.

— Сейчас? — спросил Эдвард, забывая о субординации.

— Да, сейчас, — медленно произнес Карниш.

Эдвард осекся:

— Да, сэр, слушаюсь, сэр. Дайте мне пять минут, чтобы приготовить машину.

— Готовьте.

Карниш принялся размышлять, расхаживая по кабинету от книжного шкафа до письменного стола и обратно. Сегодня он послал сообщение, но пока не известно, получено ли оно адресатами. И он не узнает этого до завтра или даже до послезавтра. Он показал им, какого врага они себе нажили. Если они достаточно сообразительны, если они поняли, что он хотел им сказать, они уберутся с его дороги, и он вновь заживет привычной ему жизнью. А если нет, тогда...

Карниш усмехнулся. Теперь он не чувствовал и тени страха. Если они будут продолжать преследовать его, им придется сполна узнать, на что он способен.

Но это будет потом.

Сегодняшняя ночь полностью и безраздельно принадлежит ему.

Сегодня он наконец утолит свой голод.

Сегодня он устроит себе настоящий пир.

23

Удачно выбравшись из переделки в ночлежке, Саймон чувствовал в душе торжество. Но в течение следующих восьми часов это чувство все больше и больше отдавало горечью и пустотой. Все его тело, искусанное и исцарапанное крысами, болело. А утром, прослушав программу новостей, он узнал, что вчера в ночлежке погибли двенадцать человек: восемь были убиты крысами и четверо были задавлены, когда пытались выбраться на улицу. Раньше, слушая по телевизору сводки о количестве жертв, погибших в несчастных случаях, он не принимал это близко к сердцу. Но это известие потрясло Саймона до глубины души. Он сам был там, он видел, как умирали эти люди. И если бы не простое везение, он мог бы разделить их участь.

Что касается Бекки, то она вообще находилась в состоянии шока - ведь теперь, несомненно, ночлежка будет закрыта. То, что она сама была на волосок от смерти, ее волновало гораздо меньше, чем судьба людей, которым после закрытия ночлежки некуда будет пойти переночевать. Скрестив на груди руки и нахохлившись, она молча сидела рядом с Саймоном. Он не пытался ее утешать, понимая, что утешить ее сейчас все равно невозможно. Остальные тоже выглядели подавленными. Бобби и Ронни сидели, прижавшись друг к другу, как будто им было холодно. Ронни старалась ни с кем не встречаться глазами и изредка о чем-то перешептывалась, с Бобби. Саймон узнал об их приключении от Джека. И подумал, что, будь у него выбор, он снова выбрал бы крыс. Джек потягивал из бокала виски и тоже помалкивал. Он рассказал им, что случилось с Конни, и теперь под его взглядом они чувствовали себя так, как будто в этом была и часть их вины.

“Скорая” отвезла Конни в Генеральный окружной госпиталь Хеннепин. Для всех остальных вчерашняя ночь была скорее психологическим ударом. А вот Конни уже никогда не будет той Конни, которую они знали. У нее отняли прошлое. Оторвали по кусочкам.

Наконец пришли Мартин и Ли. Саймон посмотрел на них и впервые за весь день улыбнулся. Ли сел напротив него, а Мартин — рядом с Бекки.

— Чему ты, черт тебя побери, улыбаешься? — с угрозой в голосе спросил Ли.

— Прости, но ты выглядишь...

— Да, да, смешно до колик. Я сотру эту идиотскую улыбку с твоего лица, красавчик.

Но Саймон не мог удержаться и продолжал улыбаться. Лицо Ли почти полностью было лишено волос. На месте бровей были только маленькие черные точки, а от лба до макушки простиралась широкая лысина, тоже испещренная черными точками. Мартин выглядел не лучше, но он относился к этому с юмором и тоже улыбнулся Саймону своей щербатой улыбкой.

— Как Конни? — спросил Ли.

— Она будет жить, — ответил Джек. — Но раны серьезные, хотя и не смертельные. Особенно пострадали лицо и руки. Ей будет теперь нелегко

— Придется искать другую работу, — сказал Ли, но не насмешливо, а вполне деловито.

— Да, пожалуй, — согласился Джек.

— Так что же черт побери, произошло вчера ночью? — спросил Ли. — Что означали все эти крысы, собаки, птицы и пауки?

— Зависит от того, кого ты слушаешь, — сказал Джек.

Газеты и телевидение провели ряд интервью с экспертами, и вот что они узнали. Сейсмологи из университета Миннесоты предположили, что на животных подействовали незарегистрированные подземные толчки. Эта теория была не так уж неправдоподобна. В Калифорнии и в других сейсмонеустойчивых районах Земли давно было замечено, что животные чувствуют приближающуюся катастрофу задолго до того, как о ней предупредят приборы. Где-то в глубине земной коры, под Миннесотой, утверждали специалисты, произошли какие-то сдвиги земной коры, на что и отреагировали животные. Ждите землетрясения, говорили они. У метеорологов из Национальной метеослужбы были на этот счет свои соображения. Климат Земли медленно меняется из-за так называемого парникового эффекта, и вчера ночью из-за геологической активности, а может, из-за промышленной деятельности человека случилось очередное изменение, достаточно крупное. И хотя ученые не зарегистрировали никаких значительных изменений погоды над американским Средним Западом, и в частности над Миннеаполисом, это отнюдь не значило, что животные, которые куда более чувствительны к подобным явлениям, чем люди или приборы, тоже ничего не заметили. Ждите сильных дождей, прогнозировали они.

Общество защиты окружающей среды утверждало, что это матушка Земля наконец восстала против разрушительной деятельности человечества. Животные, мол, объявили человечеству войну, и ужасы минувшей ночи — это лишь начало конца владычества человека. Некий отец Пьетро Боно, протестантский священник из Сан-Августина, заявил, что настало время, когда лев должен возлечь рядом с агнцем. Представитель общества защиты животных сказал, что минувшей ночью от рук разъяренных хозяев погибло сорок три домашних животных, из них шестнадцать собак и двадцать семь кошек. Насчет птиц, крыс и пауков он информацией не располагал. Представитель полиции по связям с общественностью заявил, что погибло двенадцать человек и сто двадцать получили ранения, из которых тридцать — довольно серьезные.

— Это был он, — сказала Ронни, не поднимая глаз от своих рук.

— Эти крысы знали, что делают, — кивнула Бекки. — Их глаза...

— Вот именно, их глаза, — перебил ее Ли. — У птиц тоже были такие глаза, что я готов поклясться: они пытались заговорить, когда старались выклевать глаза нам.

Голосом таким, будто он сам не верил в то, что рассказывает, Бобби Боковски поведал о том, как пауки сформировали улыбающееся лицо на стене. Собрание проходило, как всегда, в задней комнате бара “У Мерфи”.

— Да, это был он, — сказал Ли. — Только зачем ему это понадобилось?

— Это было послание, — медленно сказал Джек. — Он хотел дать нам понять, во что мы ввязались.

— Ну что ж, его послание получено, — подытожил Ли.

Джек пристально оглядел присутствующих. Когда его взгляд упал на Саймона, Саймон отвернулся.

— Я надеюсь, теперь ни у кого не осталось сомнений по поводу того, с чем мы имеем дело.

— С дерьмовым вампиром, мать его так! — объявил Ли. На сей раз в его голосе не было скептицизма, одна только ярость.

— Точно, — подтвердил Джек. — Может, теперь кто-нибудь хочет выйти из игры?

Никто не захотел.

— Он сделал свой ход, — сказал Саймон, глядя на Джека. — Что предпримем мы?

— Прежде всего я предлагаю навестить Конни и пожелать ей скорейшего выздоровления. Потом мы займемся приготовлением оружия, эффективного против этого существа.

— А затем, — вмешался Ли Чэндлер, — я предлагаю надрать кое-кому его вампирскую задницу.

Когда они приехали в госпиталь, у Конни уже был посетитель. Саймон приоткрыл дверь и, заглянув в палату, увидел, что рядом с кроватью Конни, наклонившись, стоит человек. Мужчина в черной кожаной куртке с зализанными черными волосами, невысокий, но гибкий и жилистый. В палате царил полумрак, жалюзи на окнах были опущены. Рядом с койкой стояла капельница с прозрачной жидкостью. Голова Конни была вся забинтована; руки, тоже все в бинтах, лежали поверх одеяла. Мужчина не заметил появления Саймона и продолжал говорить тихим, но злобным голосом:

— Ты, чертова сука, ты, сраная дешевка. Я же сказал тебе, я же, мать твою, тебе говорил, чтобы ты оставалась на улице. Мне давно надо было самому тебя прикончить. Но ничего, когда ты выйдешь отсюда, я закончу то, что не доделали эти чертовы псы. Я..

— Оставь меня в покое, Вилли, — слабо сказала Конни, и Саймону стало не по себе, когда он услышал, какой испуганный и подавленный голос стал у нее.

— Как только ты выйдешь отсюда, я, мать твою...

— И что ты сделаешь? — спросил сзади Саймон.

Вилли быстро выпрямился и повернулся. Лицо у него перекосилось от злости, кулаки сжались. Он компенсировал недостаток роста большими мускулами и агрессивностью. Он стоял, чуть подавшись вперед, готовый в любой момент перейти к действию. Лицо худое, рябоватое. Маленький красный рот и такие же глаза.

— А ты, мать твою, кто такой?

— Я друг Конни, — ответил Саймон.

— Вали отсюда, я с ней разговариваю.

— И не подумаю.

— Я сказал, вали отсюда, ты что, глухой?

— Когда мне это удобно — да. А ты вроде собирался уходить, не так ли?

— Что-о-о?

— Ты уходишь.

— Саймон? — спросила Конни.

— Ты что, знаешь этого говнюка? — спросил, повернувшись к ней, Вилли. — Ты что, трахалась на стороне? Ах ты, сука!

В палату вошел Ли Чэндлер, за ним — Мартин и Бекки. Вилли снова повернулся к ним и окинул всех презрительным взглядом.

— Я сказал, убирайтесь отсюда все к чертовой матери! Я не собираюсь повторять это дважды.

— А я тебе говорю, ты сам убирайся, и немедленно, — сказал Саймон и сделал шаг вперед. Вилли чем-то напомнил ему вчерашних крыс. Желтые зубы, дикие глаза. Саймон непроизвольно вздрогнул. Вилли принял это за страх и оскалился в усмешке:

— А кто меня заставит уйти, уж не ты ли?

— Я тебя заставлю, ты, кусок дерьма, — сказал Ли, выходя вперед и улыбаясь.

— И я, — рядом с Ли встал Мартин.

Улыбка Вилли потускнела. Он повернулся к Конни:

— Мы еще закончим наш разговор. Я вернусь, и мы еще поговорим, можешь не сомневаться, сука.

Он повернулся и пошел мимо Саймона к двери, но Ли выставил ногу и с силой толкнул его в спину. Падая, Вилли вскрикнул от удивления, а когда его лицо врезалось в пол, Ли прижал его к полу и резким движением заломил ему руку. Вилли заскулил.

— Закройте дверь, — спокойно сказал Ли. Бекки исполнила просьбу, и Ли еще сильнее вывернул Вилли руку.

— Отпусти меня.

Ли полез в карман и вынул свой револьвер. Саймон затаил дыхание. Бекки, прикрывая ладонью рот, отвернулась. Ли ткнул стволом револьвера в ухо Вилли.

— Ты что-то не очень вежливый, парень, — сказал он.

— Пошел ты!

— Еще раз увижу тебя здесь, убью. Еще раз заговоришь с ней и я узнаю — тоже убью. Даже если ты только подумаешь об этом, я найду тебя и убью. Ты понял? — медленно произнес Ли. И чтобы до Вилли лучше дошло, еще сильнее вывернул ему руку. Что-то хрустнуло, и Вилли вскрикнул о боли.

— Ты понял?

— Понял, — буркнул Вилли.

Мартин опустился на колени рядом с ним и улыбнулся прямо в его бледное лицо:

— А если он тебя не убьет, это сделаю я. Я могу и просто так тебя прикончить, ты, мешок с говном.

Мартин встал. Ли поднял Вилли за воротник и швырнул его к двери. Вилли ударился об нее, и из.носа у него потекла кровь. Не оборачиваясь, он открыл дверь и, ковыляя, вышел в коридор. В палату зашли Бобби, Ронни и Джек. Все трое хмурились.

— Что тут произошло? — спросил Джек. — Вы знаете этого парня?

— Нет, — за всех ответил Ли.

Саймон присел на краешек кровати и осторожно коснулся плеча Конни:

— Ну, как ты себя чувствуешь?

— Теперь лучше, — сказала она сквозь бинты.

В пятидесятых это место называлось Эпический кинотеатр; он специализировался на премьерных показах фильмов категории “Б”. С начала и до середины шестидесятых здание подновили, поменяли отделку, и оно стало называться “Дом искусства”. Здесь показывали итальянские, французские и немецкие фильмы. В 1967-м здание купил Джон Макинтош, молодой антрепренер из Сент-Клауда, который видел будущее, и причем выгодное будущее, за кичем пятидесятых. Шесть лет он крутил полузабытые ленты, по две за сеанс — научную фантастику и ужасы тех времен. В 1974-м он объявил о банкротстве, и Эпический кинотеатр попал в руки нового хозяина, который переименовал его в “Эдем” и стал показывать там порнофильмы. До начала восьмидесятых он процветал, но потом начался расцвет видео. Его последними лентами были “Дьявол в мисс Джонс” и “Глубокая глотка”. Сборы были минимальные, и через шесть месяцев, после того как Линда Лавлас в последний раз показала минет, “Эдем” вновь открыл свои двери, но уже в качестве Евангелического собрания.

Глава собрания, Джеймс Грант, и его жена Хильда, моргая, уставились на Джека.

— Библии?

— Я был бы вам очень признателен, — кивнул Джек.

— Простите, но у нас нет лишних Библий, — сказал Джеймс, покачав головой. Это был крупный мужчина, очень толстый, с круглым красным лицом и седыми волосами.

— А длячего вам Библии?— спросила Хильда, маленькая худенькая сутулая женщина с изможденным лицом и глазами навыкате, которые выглядели еще более выпуклыми из-за толстых очков.

— Просто изумительно, что делает с людьми жизнь на улице, — сказал Джек. — Ко мне пришли несколько человек, которые... ищут.

— Ищут чего? — спросил Джеймс.

— Просто ищут, — торжественно заявил Джек. — Они сами не знают, не имеют понятия. Молодежь. Они пришли ко мне, понимаете? Они думают, что у меня есть ответы на все вопросы, но это не так. Я всего лишь человек, в конце концов. Ответы надо искать не здесь.

И Джеймс, и Хильда понимающе закивали:

— Это так, это, безусловно, так.

— Именно это я и сказал себе. К кому, подумал я, им обратиться, чтобы найти ответы на их вопросы? Разумеется, к Богу, подумал я.

— Вы, безусловно, правы, — сказала Хильда. Ее глаза сверкали. — И они последовали вашему совету?

— Боюсь, что нет. Молодые люди в наши дни такие гордые.

— Гордыня — смертный грех, — заметил Джеймс.

— Да, это ужасно. Но я подумал: разве я могу так легко отказаться от них, разве Господь не осудил бы меня за это?

— Разумеется, — сказал Джеймс. — До последнего вздоха человека можно спасти.

— Именно так. И я подумал: почему бы мне не принести им слово Божие? Если они не идут к Богу, почему бы Богу не прийти к ним?

Джеймс и Хильда смущенно закивали, а Джек вдохновенно продолжал:

— Библии, сказал я себе. Если я принесу им Библии, помогу услышать слово Божие, может быть, тогда они исполнятся благодати и придут к Богу. И я тут же подумал о вас.

— О нас?

— О да, о вас, о служителях Божьих. Я подумал, что у вас могут найтись лишние Библии. Те, которые вам не нужны. Но которые могли бы послужить самому Господу, чтобы достучатъся до сердец тех молодых людей, о которых я вам говорил.

Джеймс заморгал:

— Конечно, Господь, несомненно, пожелал бы проникнуть в сердца этих юношей, но...

— В задней комнате, Джеймс. Старые Библии, — повернувшись к мужу, сказала Хильда.

— Но будет ли от них польза? — задумчиво кивая, проговорил Джеймс. — Они разваливаются на части, и потом, адаптированные издания в наши дни пользуются большим успехом у молодежи.

— Слово Божие есть слово Божие, — сказал Джек. — Эти молодые люди еще не знакомы с ним, и не важно, в какой форме они с ним познакомятся. Главное, чтобы оно подействовало.

— Конечно, подействует, — сказала Хильда. — Даже такое издание.

— Да, даже такое издание, — сказал Джеймс, не глядя на Джека. Потом он внезапно повернулся к нему и спросил:

— А сколько штук вам нужно?

— Шесть, — ответил Джек с глубоким вздохом. — Шести будет вполне достаточно.

Продавщица в магазине духовной книга на углу Николет и Десятой улицы посмотрела на Бекки с недоверчивой улыбкой.

— Какого размера? — спросила она.

— Такого, чтобы держать его в руке, вот так, — сказала Бекки и вытянула вперед руку.

— Вам нужны распятия, чтобы ими благословлять? — спросила продавщица, и ее улыбка стала слегка нерешительной.

— Вот именно, благословлять.

— Боюсь, что не смогу вам помочь. Все наши распятия небольшого размера. Лидером продаж является мемориальное серебряное распятие, позвольте, я вам покажу.

— Нет, спасибо, оно слишком маленькое. Но в витрине я видела подходящие.

— В витрине?

— Да, в соломенной корзине. Деревянные.

Глаза продавщицы расширились:

— А, понимаю, но это не распятия, на них нет фигуры Христа.

— Это кресты, — сказала Бекки.

— Да, это кресты, их очень любят детишки. Понимаете, это набор. Он состоит из нескольких деталей и гвоздиков. Дети собирают крест сами и потом могут подарить кому-нибудь. Но это отнюдь не распятие.

—- Мне подходит.

— Хотите приобрести? Принести вам набор?

— Принесите, но не один.

— А сколько?

— Шесть, — сказала Бекки. — Шесть будет в самый раз.

— Хорошо, значит, шесть.

— Еще я видела в витрине коробку с флюоресцирующими пластмассовыми крестиками.

— Да, — нуверенно произнесла женщина.

— Сколько штук в коробке?

— По-моему, около двухсот.

— И коробку этих, пластмассовых, будьте добры.

Тренер был примерно одного возраста с Ли. У него было довольно заметное брюшко и черные усы на круглом бледном лицå. Привстав со скамьи и перегнувшись через борт, он что-то втолковывал трем восьмилетним мальчишкам, которые неуклюже пытались поймать на льду черную кругляшку шайбы. Защитники из другой команды, как показалось Ли, вообще старались к шайбе не приближаться.

Ли сел на скамейку и принялся с увлечением следить за игрой. Двое мужчин, вероятно, отцы юных дарований, раздраженно покрикивали, давая игрокам дурацкие советы. Мартин, нахмурившись, покачал головой:

— Никогда не мог понять смысла этой игры, — пробормотал он.

— Это же просто. Ты должен постараться загнать ту черную штуковину в ворота, а если кто-то пытается тебе помешать, ты стараешься убрать его с дороги. Очень весело.

— Ну-ну.

Игра закончилась со счетом 12:12. Восьмилетние игроки были не очень хороши в защите. Ли встал и стал пробираться поближе..

— Неплохая была игра, — сказал он, подойдя к тренеру.

Тот повернулся к нему.

— И все-таки я не знаю, — со смущением сказал он. — Я просто не могу отдать вам все наши клюшки.

— Но ведь я же прошу у вас только сломанные.

— Что-то я не совсем понял. А почему сломанные?

— Ну, я же вам объяснял. Это для девочек. У нас женская команда.

— Но вы можете купить специальные клюшки.

— Это будет слишком дорого. Как я вам уже говорил, наши девочки из бедных семей, и любая помощь будет очень кстати.

Тренер нахмурился и потеребил усы. Ли показалось, что они сейчас отвалятся.

— Ну, пожалуй, мы сможем что-нибудь придумать.

— Любая помощь будет принята с величайшей благодарностью.

— Хорошо, мне кажется, мы сможем вам помочь. Подождите меня у заднего выхода.

— Большое спасибо, я очень ценю вашу помощь.

Ли с Мартином вышли из зала, сели в машину и подъехали к заднему выходу. Минут через двадцать вышел тренер и его ребятишки. Каждый нес с собой по две-три сломанные клюшки, которые они свалили в кучу перед Ли.

— Это все, что нам удалось найти. Знаете, они хранили их и не хотели выбрасывать.

— Те девочки, которым мы помогаем, будут очень признательны этим юным джентльменам.

Мартин за спиной Ли тихо засмеялся. Тренер с беспокойством посмотрел на него.

— Из них получатся отличные колья.

— Колья? — переспроси” тренер.

— Колья, — быстро сказал Ли. — Так мы их называем.

— Вот чудеса!

Ли пожал плечами и принялся собирать с асфальта клюшки. Только сейчас он понял, чему тàк радуется Мартин. Почти все клюшки были изготовлены “Братьями во Христе”. Складывая их в багажник, Мартин широко улыбался.

— “Братья во Христе”, ты понял? Должны сработать за милую дущу, — сказал он.

— Этого хватит? — спросил тренер.

— Должно хватить, — улыбаясь, сказал ему Ли. — Иначе у нас будет больше проблем, чем я думал.

Когда Бобби брякнул мешки с чесноком перед кассой, владелец магазина итальянской кухни в ужасе уставился на него.

— Это весь мой чеснок! Вы забрали весь мой чеснок! Что мне теперь делать? Вы что, собираетесь готовить на тысячу человек?

— Да, мы собираемся готовить на тысячу человек, — сказал Бобби.

Подошла Ронни и поставила на прилавок три большие бутылки с чесночным маслом. Владелец магазина в ужасе взглянул на бутылки, потом на нее. Ронни одарила его милой улыбкой.

— Вы вместе?

— Да, мы вместе, — по-прежнему улыбаясь, кивнула Ронни.

— Бог мой, да вы с ума сошли.

— Это для моей мамочки, она без ума от итальянской кухни.

— Вы шутите?

— Ничуть. Она обожает чеснок, может есть его в чистом виде.

Владелец магазина пожал плечами, взвесил чеснок и покачал головой.

— Когда вы его порежете, запах будет очень сильный. Вы любите запах чеснока?

— Ничего, привыкну, — сказал Бобби.

* * *

Отец Пьетро Боно скрестил на груди руки, откинулся в кресле и с любопытством посмотрел на Саймона. Это был высокий худой человек с седеющими волосами и в круглых очках без оправы, которые делали его похожим на профессора. На полках позади него стояли книги, которые Саймон не ожидал здесь увидеть. Одна полка была посвящена литературе об НЛО, другая — книгам о привидениях и местах, где можно их встретить. Однако зто лишь подтверждало, что Саймон пришел по нужному адресу.

— Итак, тебе нужна святая вода, — сказал отец Боно.

— Да.

— Могу я спросить, зачем?

— Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос.

Отец Боно потер подбородок, встал, прошелся вокруг своего стола и сел обратно в кресло. Насколько Саймон мог судить, ему было около пятидесяти лет. Он снова скрестил руки на груди и снова взглянул на Саймона.

— Не моту придумать ни одной причины, зачем тебе понадобилась святая вода.

Саймон тяжело вздохнул, но ничего не сказал. Отец Боно подался вперед и пристально посмотрел на Саймона.

— Вампир? — спросил он.

Саймон снова вздохнул.

— Ты охотишься на вампира? Во имя Господа, я прав?

— Да, — сказал Саймон.

— Я так и думал!

Саймон, немного обиженный, поднялся. Отец Боно наставил на него палец.

— Сядь.

Саймон сел.

— Ты думаешь, святая вода поможет тебе?

— Думаю, да.

— Это хорошо, что ты так думаешь. Вера многое значит. — Он недоверчиво посмотрел на Саймона:

— Не так ли?

— Наверное, так.

Отец Боно, нахмурившись, покивал.

— Так вы поможете мне? — спросил Саймон.

Отец Боно откинулся назад и подпер подбородок сложенными руками.

— При одном условии.

— Не обещаю, что смогу его выполнить.

— Если нет, я тоже не смогу ничем тебе помочь.

— Что это за условие?

— Закончив, ты придешь сюда и все мне расскажешь, всю историю, от начала и до конца.

Саймон подумал несколько секунд и кивнул:

— Хорошо.

— Все-все.

— Да, все-все, — согласился Саймон.

Отец Боно улыбнулся.

— Святая вода — это не так уж и сложно, — сказал он. — Пойдем.

В ванной отец Боно наполнил водой серебряный кувшин и повел Саймона в алтарь. Там отец Боно встал перед кувшином на колени и заставил Саймона сделать то же самое. Затем он опустил голову и прочитал молитву. Потом осенил кувшин крестным знамением и погрузил руку в воду.

— Благословляю воду сию именем Отца и Сына и Святого Духа. Да используется вода сия с именем Твоим, да почувствуют прикоснувшиеся милосердие Твое или осуждение Твое. Во имя Христа, аминь.

Он встал и с улыбкой повернулся к Саймону.

— У тебя есть куда перелить?

Саймон поднял сумку, в которой лежали две пластиковые бутылки из-под пепси, и подал ее отцу Боно. Тот аккуратно перелил воду в бутылки.

— Спасибо, святой отец, — сказал Саймон.

— Как ты думаешь ее разбрызгивать? — спросил отец Боно.

— Разбрызгивать?

Отец Боно взял его за плечо и повел обратно в свой кабинет.

— Хочешь верь, хочешь нет, но я много думал об этом.

— Вы серьезно?

— Серьезно. Послушай добрый совет. Разбрызгивать святую воду пальцами или поливать ею из бутылки не очень эффективно. Попробуй водяной пистолет.

— Водяной пистолет?

— В будущем их будут выдавать всем охотникам за вампирами. Уж ты мне поверь.

24

Казалось, сегодня вечером у Джека собрались совсем другие люди. Все были молчаливы, задумчивы. Никто не шутил, никто ни над кем не подтрунивал. Никаких сомнений в том, с чем они вступают в борьбу. Саймон чувствовал вокруг какое-то силовое поле, как будто их маленький отряд был чем-то вроде заряженной и готовой к использованию батареи. Теперь они были не просто товарищами, их связывала общая цель, и они стали часты” единого целого. Не хватало только Конни, и каждый почти физически ощущал ее отсутствие.

Джек подождал, пока соберутся все, и только потом начал делить припасы, собранные за день. Последними, держась за руки, пришли Бобби и Ронни. Первый раз за последние несколько дней Ронии встретилась глазами с Саймоном.и улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ.

Джек вручил всем по небольшому свертку. В каждом свертке были деревянный крест” заостренный черенок от хоккейной клюшки, маленький пузырек с чесночным маслом, мешочек молотого чеснока. Библия, водяной пистолет и штук шестьдесят светящихся в темноте пластиковых крестиков. Саймон взял в руки крест, провел пальцами по шершавым краям, зажал его в кулаке и вытянул руку вперед. Крест торчал иэ кулака дюйма на четыре.

Ли повертел в руках водяной пистолет и повернулся к Саймону:

— Это для святой воды?

— Да, — кивнул Саймон.

— Отлично, поджарим ублюдка, — ухмыльнулся Ли.

— Итак, всем известно, зачем мы здесь собрались, — сказал Джек. — Если кто-то хочет выйти из игры, сейчас самое время.

Никто не произнес ни слова. Саймон посмотрел на Мартина. Тот стоял, уставившись на носки своих ботинок. Мы должны это сделать, подумал Саймон, все вместе. Отомстить, теперь еще и за Конни. Теперь уже за одну из нас.

— У кого-то есть сомнения по поводу природы того, против чего мы выступаем? — спросил Джек.

Бобби неохотно, как показалось Саймоиу, спросил:

— А мы уверены в том, что все это сработает?

— Нет, пока не попробуем, — ответил Джек.

— Звучит не очень ободряюще.

— Послушай, — вмешался Ли, — мы все знаем, на что этот парень способен. Я всадил в него шесть пуль, и с ним ничего не случилось. Я верю, что эти штуки будут куда эффективнее.

— Я тоже, — сказала Бекки, кивнув.

— Хорошо, — настаивал Бобби, — а что, если кто-то в это не верит. Имеет ли это значение? Помните фильм о Салемских ведьмах? Когда священник встретил вампира и утратил веру, то крест ему не помог.

— Ерунда, — сказал Джек, качая головой. — Подумай хорошенько, Бобби. Когда ты выступаешь против абсолютного зла, твоя вера в абсолютное добро только усиливается. Но все на самом деле это не имеет значения. И наша вера не имеет значения. Я думаю, что эти вещи, эти символы производят эффект сами по себе. Ни вера, ни недоверие не могут повлиять на их свойства. Мы можем только использовать их. Вера лишь придаст вам мужества, вот и все. — Джек обвел взглядом присутствующих. — Все, что я вам сейчас рассказал, я узнал из исследований.

— И сколько же ты занимался этими исследованиями? — спросил Саймон

Джек посмотрел на него и сказал:

— Двадцать лет.

— Значит, ты еще тогда поверил в историю Пита Ти?

Джек вздохнул:

— То, что я вам сейчас скажу, легенды и мифы донесли до нас сквозь века. Слушайте внимательно.

В комнате повисла тишина. Не было слышно даже дыхания.

— Кол служит для того, чтобы пригвоздить вампира к земле, — продолжал Джек, — если вы доберетесь до того момента, когда... Ладно, просто запомните, что его надо пригвоздить к земле, из которой он восстал. Крест — это, конечно же, символ Христа. И он, пожалуй, самое главное ваше оружие. Вампир по сути своей антихрист. Христос отдал свою кровь, чтобы засвидетельствовать наше бессмертие. Вампир берет нашу кровь, чтобы самому стать бессмертным. Крест имеет над ним большую власть. Крест напоминает ему о том, что на самом деле он всего лишь бледное и злобное отражение действительности.

— Боже мой, — прошептала Бекки.

Джек улыбнулся, как будто хотел сказать “Вот именно”.

— Чеснок, — продолжал он, — перекрывает его запах. Вампиру нужно постоянно чувствовать свой запах. Он повсюду носит с собой запах тлена, разложения, убийства, смерти. Когда он не чувствует его, им овладевают страх и растерянность, а напуганный и растерянный, он становится более уязвим.

— А что нам делать с Библией? — спросил Ли. — Читать ему вслух?

— Если хотите, можете читать — точнее, если у вас будет возможность, хотя я сильно сомневаюсь, что вам она представится. Библии надо рвать на страницы и разбрасывать их в тех местах, где он предположительно может охотиться. Они причинят ему немало неприятностей. Каждая страница несет в себе слово Божие, а это нечто такое, чего он не в силах выносить.

— Будем мусорить во имя Господа, — сказал Саймон и тут же пожалел об этом.

Джек снова обвел всех взглядом. В эту минуту он показался Саймону маленьким испуганным стариком.

— Очень большой силой обладает и святая вода. В христианском ритуале она используется, чтобы донести до людей благодать Святого Духа. Но она несет в себе как спасение, так и осуждение. Она будет жечь его, как кислота. Потому что вампир совершил страшный грех: пошел против Святого Духа. Святая вода для него — смертельный яд. Если вы проведете святой водой линию, то он скорее всего даже не сможет переступить через нее.

— Скорее всего? — переспросил Саймон.

— В легендах об этом упоминается.

— А у нас есть шесть водяных пистолетов, — сказал Ли.

—- Что, если сегодня мы его не найдем? — спросил Бобби.

— Я думаю, сегодня он сам будет вас искать. Прошлой ночью он сделал попытку нас запугать. Это значит, что вы доставили ему немало хлопот. И ему интересно, последуете ли вы его предупреждению.

— Для этого мы слишком тупые, — сказал Мартин.

Ли несильно ткнул его кулаком в плечо. Джек поднялся из-за стола.

— И не забывайте, с кем вы имеете дело. В прошлый раз он проник в ваше сознание, и теперь поступит так же. Он попытается вас напугать, и ему это удастся, можете мне поверить. Но вы должны помнить, чтî и вы не беспомощны. У вас есть оружие. Вы можете ответить ему. Встретьте свои страхи лицом к лицу и преодолейте их.

Саймон вздохнул:

— Ладно, Джек, хватит. Давайте пойдем и сделаем это.

Джек кивнул и простер руки.

— Только сначала помолимся, — сказал он.

Никто не стал возражать. Все склонили головы, а Саймон даже закрыл глаза. Впервые с тех пор, как ему исполнилось восемь лет, он молился Богу. Но если Бог и ответил им, то Саймон этого не услышал.

* * *

Ричард Карниш сидел за столом в своем кабинете и наблюдал в щель между портьерами, как тускнеет свет дня. Когда исчезли последние лучи солнца, он подошел к окну и раздвинул портьеры. Окинув взглядом свои владения, он устремился мыслью туда, где вдалеке светился огнями город — его охотничьи угодья.

Он чуял их. Все остались живы прошлой ночью, хотя одна из них серьезно пострадала. Он прочитал об этом в утренних газетах. Конни Хонунг подверглась нападению собак. Она будет жить. Ну и черт с .ней, она уже вне игры. А вот другие? Карниш не знал, захотят ли они продолжать начатое или откажутся oт задуманного, но надеялся, что теперь они оставят его в покое. Он не желал им зла, во всяком случае, как отдельным личностям. Он предпримет кое-какие меры и постарается избегать встреч с ними в будущем. Если, конечно, они оставят его в покое, если спрячутся от него в свои норы.

Но если нет... Тогда он с ними покончит. Он выследит их по одному, одного за другим, и уничтожит без всякой жалости. И смерть их будет ужасна. Oн понимал, что это доставит ему удовольствие, но он не хотел, чтобы ему пришлось этим заниматься. Если они знают, кто он такой, а в том нет особых сомнений, это будет довольно непростым делом. Кроме того, у них могут быть помощниками, о которых ему неизвестно. Этого он боялся больше всего. Что, если Саймон предупредил гораздо больше людей? Тогда исчезновение Саймона и его друзей привлечет к нему, Карнишу, слишком большое внимание. Придется уехать, придется расстаться с именем Ричарда Карниша и приобрести другое, придется начать новую жизнь на новом месте, подвергнуться новым опасностям, новому риску. А этого ему совсем не хотелось. Ему хотелось остаться здесь.

Он поднял трубку и позвонил вниз. Сегодня Эдвард был не такой заспанный, как вчера.

— Приготовьте машину, Эдвард. У меня дела в городе.

— Хорошо, мистер Карниш.

Едва он положил трубку, как телефон зазвонил. Это была мисс Коломбо.

— Мистер Карниш? Я не хотела вас беспокоить, пока вы сами не позвонили вниз, но у меня есть новости, касающиеся вас. И новости не очень хорошие.

— В чем дело?

— Это касается миссис Герберт.

— И что?

— Могу я подняться к вам?

— Да, только поторопитесь.

Он принялся расхаживать по кабинету, пытаясь угадать, что же произошло. Днем он поручил мисс Коломбо поговорить с адвокатами в Детройте и урегулировать конфликт с миссис Герберт. Он надеялся, что больше никогда не услышит об этой жалкой дешевке. Предложенная ей сумма была очень солидной. Шестизначная цифра. Если она требует больше... Карниш потряс головой, отгоняя гнев. Если она требует больше, она получит больше. Он заплатит сколько понадобится, чтобы заткнуть ей рот. Он допустил ошибку, играя с ней. Он зашел в своей игре слишком далеко.

Мисс Коломбо постучалась и вошла в кабинет. Она была одета как обычно, в серый деловой костюм, но выглядела необычайно взволнованной. Ее тонкие руки трепетали, как птицы. Карниш с недовольством уставился на нее:

— ну, в чем дело?

— Миссис Герберт...

— Да, да, что миссис Герберт?

— Она отклонила вàшå предложение, сэр. Она...

— Предложите ей еще больше. Заплатите столько, сколько потребуется.

Мисс Коломбо покраснела:

— Ничего не получится, сэр. Она наняла адвоката. Она не хочет брать деньги. Во всяком случае, пока. Она выдвинула против вас обвинение. Она говорит, что вы... что вы изнасиловали ее.

Карниш резко повернулся и уставился на нее:

— Что-о-о?

— Она говорит..

Карниш был так потрясен и настолько зол, что чуть было не позволил своей тьме вырваться и заводнить комнату, Только вид изумленного лица мисс Коломбо удержал его от этого. Но он не смог полностью сдержать свою ярость.

— Я хочу, чтобы ее уничтожили, я хочу, чтобы эта проклятая сука исчезла с лица Земли.

Бледное лицо мисс Коломбо стало еще бледнее. Она попятилась и уперлась спиной в дверь. Карниш надвигался на нее, испуская волны ненависти. Под натиском этой ненависти мисс Коломбо едва не упала в обморок. Она уставилась на него широко раскрытыми глазами, и в этих глазах, казалось, на миг мелькнуло понимание. Карниш быстро взял себя.в руки, притушил ярость и сделал глубокий вдох.

— Уверен, что с миссис Гepбeрт можно договориться. Завтра попробуйте еще раз.

Мисс Коломбо кивнула. Еe глаза были наполнены страхом. Карниш отвернулся.

— Ступайте домой, мисс Коломбо. Отдохните сегодня ночью, — сказал он, прошел мимо нее и вышел из кабинета.

Машина ждала его на подъездной дорожке. Эдвард открыл дверцу, и Карниш забрался в салон. Отъезжая, он обернулся и посмотрел на дом. В окне своего кабинета он увидел силуэт мисс Коломбо. Даже на таком расстоянии он чувствовал ее страх, ее подозрения. Все катится в пропасть, подумал Карниш. Он отвернулся и уставился на затылок Эдварда, борясь со злостью, которая готова была снова выплеснуться наружу.

— Плохая будет сегодня ночь, — сказала Бекки.

— В каком смысле? — спросил Саймон.

— Ночлежку закрыли, и многим сегодня придется ночевать на улице. И если это чудовище отправится на прогулку...

— Да уж.

— У меня плохое предчувствие, — добавила она.

Они шли на север по переулку между Хеннепин и Первой авеню. Слева и справа возвышались темные, мрачные стены зданий. Было довольно темно.

— Все будет в порядке, — сказал Саймон и взял ее за руку.

— Ты сумеешь это сделать?

— Что “это”?

— Ну это, с колом? Как Джек сказал, пригвоздить его к земле?

— Легко.

— Я, наверное, не смогу.

— Ты видела, что он сделал с Конни. А я еще к тому же видел, что он сделал с Филом. Я даже секунды не буду колебаться.

— Убить не так просто.

— Не знаю, я никого еще не убивал.

До Вашинггон-авеню оставалось еще четыре квартала. Держась за руки, они пересекли Шестую Южную улицу. Справа тянулась полосой разноцветных огней Хеннепин. Сегодня ночью там было довольно оживленно.

— Боже мой, как много сегодня народу на улице, — сказала Бекки.

— Да, много, но эти не для него.

— О, а кто для него?

— Бродяги, нищие. Те, кого не хватятся и не будут усиленно разыскивать, те, на кого всем, или почти всем, наплевать.

— Это отвратительно, — содрогнулась Бекки.

— А парень этот не похож на Лестата. Я это чувствую. Он трус. Он старается держаться в тени. И, наверное, полжизни провел, трясясь от страха за свою паршивую шкуру Подумай, почему он выбирает тех, кого не будут искать? Он не хочет привлекать к себе внимание. Просто кусок...

Из темноты переулка вышла фигура и заковыляла им навстречу. Бекки остановилась. Фигура приблизилась. Саймону она показалась смутно знакомой. Когда до фигуры оставалось не больше двух метров, Саймон узнал человека с оторванной губой.

— Господи, Чарли! — воскликнул он.

Оторванная губа Чарли смахивала на комок жевательной резинки, прилепленный ко рту. Его лицо так и было измазано кровью после вчерашнего побоища. Он остановился, шатаясь, и мутным взглядом окинул Саймона и Бекки.

— Я Саймон, помнишь? Мы познакомились вчера ночью. Ночлежка, крысы?

— А, привет, Саймон.

Он отошел чуть в сторону и упал рядом с кучей мусора. Напился. А почему бы и нет, подумал Саймон. Бекки отпустила его руку, присела на корточки и дотронулась до лица Чарли.

— Ты не был в больнице?

Чарли фыркнул и покачал головой.

— Тебе обязательно надо к врачу, — сказала она.

— И что дальше?

Бекки встала. Они ничем не могли ему помочь. Впервые Саймон почувствовал то отчаяние, которое Бекки переживала каждый день на работе в ночлежке. Что ты можешь с этим поделать? Чарли был прав. Потерянная душа. Саймон присел рядом с ним и, вырвав из Библии, несколько страниц, протянул их Чарли.

— Вот, возьми.

— Что это?

— Бумага, она тебя защитит.

— От кого?

— От того, кто сейчас бродит по улицам в поисках таких, как ты. От того, кто может причинить тебе зло.

Чарли засмеялся:

— Ты чокнутый?

Саймон сунул в его заскорузлую руку пластиковый крест.

— И это возьми. Тоже пригодится.

Чарли уставился на крест, потом перевел взгляд на Саймона:

— Ах ты, грязный сукин сын.

— И постарайся не выпускать его из рук сегодня ночью. Если увидишь что-нибудь странное, отгородись им.

— Вроде вампира? — спросил Чарли слабым голосом.

— Да, вроде вампира, — сказал Саймон и поднялся.

Он откупорил пузырек с чесночным маслом и, вылив чуть-чуть себе на ладони, наклонился и вытер ладони об одежду Чарли. Чарли принюхался и, наморщив нос, фыркнул.

— Ну и вонища.

— Вонища, зато отгоняет крыс.

Чарли тихонько засмеялся, а Саймон взял Бекки за руку, и они пошли дальше.

— Ты молодец, — сказала Бекки.

Саймон покачал головой.

— Не спорь, Саймон. Смирись. Мы не можем помочь всем, но можем помочь хотя бы некоторым. На это способен любой человек. Ты делал добро Филу, а теперь сделал добро Чарли.

Саймон хранил молчание. Он пристально вглядывался в конец переулка, туда, где горели огни на Пятой Южной. Что-то темное мелькнуло там. Что-то большое. Мелькнуло — и тут же пропало. По спине у Саймона пробежали мурашки.

— Что такое? — спросила Бекки.

— Похоже, он нас нашел, — сказал Саймон.

25

Они шли по переулку, и Бобби, вырывая страницы из Библии, разбрасывал их вокруг, как конфетти. Если бы кто-нибудь пошел бы по этим страницам, то они привели бы его назад, к Джеку. С тех пор как они вышли от него, Бобби без остановки болтал и разбрасывал вокруг страницы из Библии.

— Это будет здорово, — говорил он. — Он будет в шоке. Все переулки завалены страницами из Библии. Представляю себе его рожу. Интересно, как они выглядят в его глазах? Наверное, как яркие пятна. Нет, скорее как осколки зеркала, отражающие солнечный свет. Выжгут ему глаза, да, именно так. Смотри, как много здесь страниц. Больше полутора тысяч. Да еще у тебя целая книга. Этого хватит на много переулков. Мы распространяем слово Божие.

Он говорил и не ждал, что она ответит ему. Он просто болтал, и Ронни знала, что это в нем говорит страх. Бобби был так же испуган, как она прошлой ночью, и пытался разговором отогнать страх. Вчера он вел себя геройски. Делал все, что было необходимо, принял на себя всю заботу, успокаивал ее, старался смягчить ее страх. Но сегодня все было по-другому, сегодня они не знали, откуда придет опасность. Хотя про Веронику этого сказать было нельзя. Она уже встречалась лицом к лицу с тем чудовищем, против которого они выступили, и ей удалось спастись. За последние два дня ей довелось пережить очень много, и дух ее от этого окреп.

Своей пощечиной Бобби вытащил ее из той кромешной тьмы, в которой она пребывала. Тот ужас, который охватывал ее своими скользкими, сжимающимися щупальцами, исчез, и она, очнувшись, увидела, что с ней все в порядке. Прошлая ночь в ванной, а перед этим — ночь в переулке, темнота двадцатилетней давности в Вайоминге, — все смешалось в одну неразрушимую, непроницаемую тьму. Но она, окруженная этой тьмой, осознала, что с ней все в порядке, и выбралась невредимой.

Они с Бобби патрулировали улицы к востоку от Николет. Ночь была необычно тихая. У начала переулка Бобби остановился, вытащил водяной пистолет и провел струей черту от одной стены до другой.

— Может, Джек прав, и это его остановит. Хотел бы я посмотреть, как это выглядит.

Ронни вышла на улицу посмотреть, нет ли машин, а когда вернулась назад, Бобби по-прежнему стоял перед проведенной им святой водой чертой. Он, нахмурившись, смотрел себе под ноги, а его правая рука покоилась на открытой Библии, готовая начать выдирать страницы.

— В чем дело? — спросила Ронни.

— Я тут подумал, если святая вода обладает такой силой, почему она тогда не действует на нас? Я это к тому, что мы тоже не праведники?

— Но и не порождения зла.

— Дело в степени, а не в природе.

— Степень и есть природа, если на то пошло. — Ронни взяла его за руку и улыбнулась: — Ты крещеный?

Бобби, пожал плечами.

— Мои родители не были религиозными людьми. Они никогда не ходили в церковь, а я даже ни разу не был в воскресной школе.

— Но тебя крестили?

Ронни знала, что быть крещеным и быть набожным — две разные вещи. Мысль о крещении тревожила даже глубоко равнодушных к религии людей. Католики говорят, что некрещеные дети никогда не смогут попасть на небеса, a к таким заявлениям хочешь не хочешь прислушаешься, особенно если у тебя родился первый ребенок. Если Бог на самом деле существует, то крещение — это первый и довольно большой шаг к нему. Это как детское сиденье в машине: зачем рисковать? А если никакого Бога нет, то какой вред может быть от того, что на ребенка побрызгают водичкой?

Ронни крестили еще в детстве. Она видела фотографии. Ее крестили в Пресвитерианской церкви Сент-Эндрю, в Мэдисоне, штат Висконсин. Она была одета в платье, в котором крестили ее бабушку, а потом — ее мать. Когда ей исполнилось шестнадцать, она прошла конфирмацию, и ее родители просто сияли от счастья. Что за чудесный ребенок. Она, конечно, не крестилась заново, но объявила, что полностью осознает, что значит быть крещеной. А в восемнадцать лет Ронни перестала ходить в церковь. Дело было не в том, что она перестала верить, просто у нее появилось много других интересов.

Бобби все еще продолжал раздумывать над вопросом и в конце концов покачал головой:

— Нет, меня не крестили, — сказал он наконец.

— Давай сделаем это прямо сейчас, — предложила Ронни.

— Но ты же не можешь меня покрестить. Я имею в виду, разве для этого ты не должна быть священником?

— Не знаю. Не вижу разницы. По-моему, Джек прав, и эти вещи имеют силу просто потому, что они ее имеют, а не потому, что мы в это верим. Встань на колени.

Бобби оглянулся вокруг, тихонько засмеялся, но потом замолчал и посмотрел на нее.

— Во всяком случае, думаю, мне это не повредит.

Вероника кивнула:

— Не повредит.

Джек был прав, в том смысле, что, когда противостоишь абсолютному злу, начинаешь больше думать об абсолютном добре. Именно это происходило сейчас с Бобби Боковски. Он встал на колени, и ее сердце забилось сильнее. Он был похож на маленького мальчика, и она с трудом удержалась от желания обнять его, крепко прижать к себе и поделиться с ним той силой и мужеством, которые он вселил в нее вчера ночью.

Ронни вытащила свой водяной пистолет и налила немного святой воды себе на ладонь. Бобби наклонил голову, и она прижала ладонь к его макушке.

— Крещу тебя, Бобби Боковски, именем Отца, и Сына, и Духа Святого. Да прибудет с тобой Христос, и да сопровождает тебя Его любовь и милосердие в каждый день твоей жизни.

Бобби смотрел на нее снизу вверх, улыбаясь.

— И я тоже буду помогать тебе по мере возможности, — добавила она.

— Это главное.

Он поднялся с колен и отряхнул брюки. Ронни взяла его за руку и перетянула за линию святой воды. Бобби сделал глубокий вдох и с шумом выпустил воздух.

— Тебе это, наверное, покажется бредом, — сказал он, когда они переходили улицу, — но мне действительно стало гораздо лучше. Как будто меня обработали специальным составом против зла. Неплохое название для стихотворения “Обработка против зла”, Бобби Боковски.

— Заткнись, Бобби.

— Да, конечно.

В конце переулка он остановился и снова прочертил линию от стены до стены из пистолета со святой водой. Затем достал мешочек с молотым чесноком и намазал чесноком стены на углу. Остатки бросил на землю. Ронни быстро пошла прочь, еле сдерживая тошноту. Если ей стало так плохо oт этого запаха, можно себе представить, что будет с вампиром. Она надеялась, что он просто выблюет все свои внутренности. Бобби догнал ее, вытирая руки о штаны. От него сильно воняло чесноком. Он взял ее за рукy. Его рука была скользкой от чесночного сока. Они снова вошли в темноту, и он опять принялся рвать Библию и разбрасывать страницы. Ветер подхватывал их, и они неслись по переулку, как белые мышки. Проходя мимо мусорного контейнера, Ронни услышала какую-то подозрительную возню и остановилась. Рядом с контейнером, обняв друг друга, сидели двое. Женщина и ребенок. Маленький мальчик. Женщина со страхом посмотрела на Ронни снизу вверх. Мальчик слабо улыбнулся. Вид у них был болезненный, лица покрыты царапинами. В волосах у мальчика запеклась кровь. Ронни подумала: были ли они вчера ночью в ночлежке на Одиннадцатой улице? Весьма вероятно.

— Дай-ка мне один крестик, — сказала Ронни.

Бобби открыл сумку и протянул ей пластмассовый крестик. Он не набрал достаточно света, и в темноте выглядел молочно-бледным пятном. Ронни присела на корточки и протянула крестик женщине. Та ничего не сказала.

— Сегодня ночью на улицах небезопасно, — сказала Ронни, — если вам есть куда пойти, лучше не оставайтесь здесь.

Женщина, все так же молча, покачала головой.

— Ну ладно, — продолжала Ронни. — Только держи крест под рукой, он поможет тебе, если что. Если увидишь что-нибудь странное или жуткое...

Женщина выбросила вперед руку с крестом, как будто хотела ударить кого-то, и улыбнулась.

— Правильно, именно так, — сказала Ронни.

Женщина снова кивнула. Бобби присел рядом, залез в мешочек с чесноком и вручил ей пригоршню растертых зубчиков.

— Натри этим одежду, — сказал он. — Свою и мальчика.

И снова никаких вопросов, только кивок головой, как будто она прекрасно энала, в чем дело и какая опасность их подстерегает. ронни встала и смахнула с глаз слезы. Невозможно без боли смотреть, как мать и маленький ребенок сидят на улице холодной сентябрьской ночью. Бобби поймал ее руку и нежно пожал.

— Мы сделали все, что могли.

Ронни промолчала. Внезапно она почувствовала себя чужой в этом переулке. Здесь был иной мир, к которому они оба не принадлежали.

—- Почему они никуда не идут? — спросила она. — Даже там, на улице, было бы безопаснее, чем здесь.

— Потому что там их будет донимать полиция. Им некуда пойти, кроме ночлежки, а ночлежки все забиты до отказа. Здесь они хотя бы могут немного поспать.

— Или умереть.

На этот раз промолчал Бобби. У выхода из переулка он снова прочертил святой водой линию и втер в стену чеснок. Держась за руки, они перешли улицу и едва зашли в следующий переулок, как впереди из темноты возникла фигура. Ронни замерла, крепко сжав руку Бобби. Фигура стояла примерно метрах в двадцати от них, там, где переулок пересекался с другим, выходящим на авеню Маркет. Потом, словно почувствовав их взгляды, фигура скользнула в темноту и пропала.

— Это он, — сказала Ронни.

— Ты уверена?

— Я почувствовала кое-что. Это как... как будто кожа на голове зашевелилась.

— У меня тоже.

Бобби взял в правую руку кол, сделанный из хоккейной клюшки, и вытащил из-за пазухи деревянный крест. Взяв Ронни за руку, он потянул ее к перекрестку. Из темноты послышался стон. Они подошли ближе, и Ронни увидела лежащего человека. Он был без сознания. Лицо у него было обезображено, изо рта текла кровь.

— Мы ему помешали, — сказала она.

— Не думаю, что он нас даже заметил, — сказал Бобби — Оставь его, все равно мы ему не поможем.

— Крест, — сказала Ронни.

Бобби подал ей крест, и она, наклонившись, вложила его в руку лежащего человека. Тот застонал, и пальцы его сомкнулись вокруг бледно светящегося крестика.

Бобби повел Ронни по переулку в сторону Маркет. По улице, рыча, проносились машины. Горели ослепительно яркие огни. Но за улицей, в аллее, колыхалась во тьме какая-то рябь.

— По-моему, здесь тупик, — сказал Бобби. — Кажется, он попался. И, по-моему, ему невдомек, что мы совсем рядом.

— Вызови остальных.

— Они не успеют. Он смоется. Давай ущучим его сами.

“Да, это он”, — подумала Ронни и с удивлением обнаружила, что страха нет. Только щекочущее чувство азарта.

— Давай, — сказала она.

Карниша не покидало чувство, что сегодняшняя вылазка будет для него последней. Что-то изменилось в городе, и он знал, что о его существовании стало известно. Он буквально физически ощущал это в ночном воздухе, в темноте переулков, на улицах. Про него знали, и знали многие. Страх висел в воздухе, как выхлоп тысячи грузовиков. Ошибиться было невозможно. Он просчитался, он крупно просчитался. Карниш шагал по переулкам, кутаясь в свою тьму, собирая вокруг себя тени, прячась. Он не хотел, чтобы его увидели. Чувствовал не только страх, еще он чувствовал Саймона. Саймона и других охотников. Они не вняли его предупреждению. Он знал это уже с того момента, когда Эдвард свернул со скоростного шоссе на Вашингтон-авеню. Саймон снова патрулировал улицы. Саймон и его подручные. И они не боялись, как всего пару дней назад. Он чувствовал их решительность, их ненависть к нему. Как мог он так недооценить Саймона? Неужели он и вправду стал таким самонадеянным дураком? Он воображал, что Саймон напуган и безобиден. Он не стал его догонять в ту, первую ночь, уверенный, что Саймон не представляет опасности. И вот не прошло и недели, как этот Саймон со своими друзьями стал для него самой большой опасностью. Карниш остановился в. темноте и осмотрелся. Он был в каком-то переулке, но сам не знал, в каком именно. Да это, собственно, не имело значения. Во время охоты его занимало только местонахождение жертвы. Только после насыщения он пытался понять, где находится и как отсюда дойти до машины. Впереди была ярко освещенная улица. В переулке, на другой стороне, он заметил какое-то движение. Там кто-то был. Но кто? Карниш опасался проникать в чужое-сознание. Всего неделю назад он не стал бы бояться. Неделю назад ночь и все, что было в ночи, принадлежало ему, но теперь он опасался выдать свое присутствие. Проникать в сознание того, кто знает о твоем существовании и, может быть, ищет тебя, было все равно что подойти и постучать по плечу — мол, вот он, я. Он не имел права так рисковать. Карниш повернулся и, злясь на самого себя, скрылся в темноте. Подойдя к стене здания, в тени которого он прятался, он быстро полез вверх по пожарной лестнице. Он отлично умел лазать, но редко пользовался этим умением, предпочитая ходить по земле, рядом е жертвами. За считанные секунды он забрался на крышу и быстро пошел на другую сторону. Вокруг, сияя огнями, расстилался город. Магическое королевство страха. Подойдя к краю крыши, он прыгнул через улицу, расправив свою тьму, словно крылья, и приземлился на крыше дома напротив. Без лишних раздумий он продолжил свой путь и услышал, как позади загудели автомобили. Это люди почувствовали его присутствие и инстинктивно отреагировали, хотя не могли его видеть и сами не знали, почему так поступают. Он подошел к противоположному краю крыши, спустился в темноту переулка и сразу же отступил в тень здания, втянув в себя свою тьму. Потом задержал дыхание и прислушался. Вокруг шелестели обрывки бумаги, подгоняемые ветром. Он слышал писк крыс, шуршание их маленьких лапок и что-то еще. Сердцебиение. В переулке был кто-то еще. Дыхание. Карниш почуял страх и отчаяние. У соседнего здания он увидел свернувшегося калачиком человека, человека, который недавно проснулся, разбуженный чем-то, ему непонятным. Карниш чувствовал его тревогу. Он выпустил свою тьму. Бояться нечего. Это добыча. Наконец-то он утолит голод. Карниш вышел из темноты и позволил жертве увидеть его. Человек остолбенело уставился на него и выпрямился, вжавшись спиной в холодный металл двери в стене здания. Карниш кинулся к нему, окружая его своей тьмой. В сознании человека поднялась новая волна ужаса. Карниш обхватил жертву, развернул к себе и уставился в глаза человеку, упиваясь ее страхом.

— Чего ты боишься больше всего на свете? — ггрошегггал он.

Человек стал вырываться. В его сознании с головокружительной быстротой проносились различные образы. Карниш завернул его в свою плоть и приготовился к поглощению. И тут человек поднял руку и поднес ее к лицу Карниша. Карнишу нравилось, когда жертвы сопротивлялись, и часто он затягивал поглощение намного дольше, чем требовалось, чтобы продлить это сопротивление и сопутствующие ему страдания. Но на этот раз человек что-то держал в руке. И Карнишу понадобились считанные доли секунды, чтобы понять, что это такое.

Крест.

Его собственный вопль боли и ужаса заглушил крик жертвы. Карниш моментально освободил человека и отпрянул. Его тьма взметнулась в небо и, как смерч, пронеслась по переулку. Но отпрянул он недостаточно быстро, и крест ослепил его ярким и сверкающим пламенем. Карниш поднял руку, закрывая глаза, и пустился бежать. За ним летел крик человека, в котором больше не было страха, а слышалась радость победы. Карнишу казалось, что он бежит слишком медленно. Он не мог ни о чем думать и действовал только по велению инстинкта. Бегство было единственным спасением. Он несся по переулку в сторону улицы, которая, как ему казалось в его воспаленном мозгу, не приближалась, а, наоборот, удалялась от него. Он чувствовал, в переулке присутствие других людей, бродяг и нищих, но не смел даже подумать о них, не говоря уже о том, чтобы остановиться. Он чувствовал близость креста, его жар пожирал его, как он только что собирался пожрать человека. Приближаясь к выходу из переулка, он почувствовал некоторое облегчение. Еще несколько метров — и он завернет за угол и спасется, освободится от этого проклятого креста. Внезапно он почувствовал неладное, но не смог определить причину этого беспокойства. Инстинкт подсказывал ему, что надо остановиться, но желание поскорее скрыться оказалось сильнее. К тому же он бежал слишком быстро. Через несколько секунд он вырвется отсюда и освободится.

Запах оглушил его. Сдерживая тошноту, Карниш вскинул руки, как будто хотел оттолкнуть от себя опасного зверя, грозящего разорвать ему глотку.

Стой! — скомандовал он себе, но было уже слишком поздно. Он бросился к выходу из переулка, едва не теряя сознание от запаха чеснока. Свет. Языки пламени взвились вокруг него. Они исходили из самой земли, поднимались по прямой линии, пересекающей переулок от стены до стены, и обжигали ему плоть до самых костей. Он, конечно же, сразу понял, что это такое. Святая вода. Они устроили ему западню, а он, как последний дурак, попался в нее. Скрипя тормозами, резко остановилась машина. Сзади с громким скрежетом в нее врезалась другая: водителей ослепила внезапная вспышка света, когда Карниш перешагнул проведенную святой водой линию.

От боли едва держась на ногах, Карниш перешел улицу, втягивая в себя свою тьму. У входа в переулок напротив он остановился. А вдруг здесь тоже ловушка? Лучше не рисковать. Он и так потерял уже много сил. Карниш повернул направо и побрел вдоль улицы. Прохожие смотрели на него с любопытством, а он шел опустив голову и не смел поднять взгляд. Какой позор! Какой ужасный позор! Только что он бежал, а теперь не смеет даже взглянуть на тех, кто мог бы стать его пищей. Он пересек еще одну улицу и, не в силах больше выносить яркий свет, нырнул в первый попавшийся переулок. Все тихо. Карниш чуть не зарыдал от облегчения. Ему нужна была темнота, чтобы оправиться от шока, чтобы зализать свои раны. Он не имел ни малейшего представления о том, где находится, да ему было на это плевать. Он хотел одного: спрятаться в темноте. Хотел побыть в одиночестве. Первый раз в жизни, насколько он мог припомнить, его голод был поглощен страхом. Глаза еще болели, ослепленные видом креста. Весь он, и телом и духом, сотрясался от боли и страха. Чем больше Карниш думал об этом, тем больше боялся, тем больше себя ненавидел, а чем больше он себя ненавидел, тем сильнее закипала в нем ярость. Наконец, не в силах более сдерживаться, он выпустил свою тьму, потянулся ею в ночь над городом и закричал, закричал во всю силу своих легких, вложив в этот крик всю свою ненависть, всю свою боль и отчаяние, всю свою черную душу.

Только они собрались перейти улицу, как перед ними остановилась полицейская машина. Саймон потянул Бекки за рукав, и они отошли на тротуар. Яркий луч протянулся к ним из полицейской машины, и Саймон зажмурился, а Бекки подняла руку, защищаясь от света. Обе дверцы открылись, и из машины вышли двое полицейских. Водитель продолжал светить фонарем на Бекки и Саймона.

— Сэр, мисс, отойдите от машины и повернитесь лицом к стене.

— А в чем дело? — спросил Саймон.

— Пожалуйста, сэр, отойдите от машины и встаньте лицом к стене.

— Но...

— Пожалуйста, сэр, отойдите...

В переулке через улицу темнота снова зашевелилась. У Саймона учащенно забилось сердце. Бекки нахмурилась, всматриваясь туда. Но один из полицейских встал прямо перед ними, загородив обзор, и Саймону ничего не оставалось, как повиноваться и отойти назад. Он повернулся спиной к полицейскому и попожил руки на стену.

— Расставьте немного ноги, сэр. Хорошо. У вac есть с собой удостоверение личности?

— В бумажнике, в заднем кармане.

— Медленно достаньте бумажник, сэр, выньте ваше удостоверение и дайте его мне.

Другой полицейский отвел Бекки к машине и тихо разговаривал с ней. Первый снял с плеча Саймона сумку и, не сводя с него настороженного взгляда, принялся шарить в ней, просматривая ее содержимое. Он вытащил оттуда один из зеленых пластиковых крестов, взглянул на него, нахмурился, бросил обратно, вынул Библию, бросил обратно, вынул рацию, снова нахмурился и подозрительно глянул на Саймона.

Саямон вынул из кармана бумажник, открыл его и достал оттуда удостоверение личности. Отдал его полицейскому. Тот посветил фонарем на удостоверение, затем на Саймона:

— Саймой П. Бабич?

— Да.

— Фергюс Фолз? Вы там живете?

— Нет, Э... В настоящее время я живу на Пятой улице, дом 325.

— Как давно вы там живете?

— Уже около года.

— Это незаконно. Вм должны были получить новое удостоверение личности согласно новому адресу в течение трех месяцев.

— Понимаете, все как-то некогда было, и потом, я не собирался там надолго задерживаться.

— А что вы делаете здесь и зачем вам все эти вещи?

В это время к ним подошли Бекки и второй полицейский. Бекки взяла сумку Саймона.

— Мы работаем в ночлежке на Одиннадцатой улице, — сказала она. — Так как сегодня она закрыта, мы ходим по улицам в поисках наших обычных клиентов и стараемся им помочь, чем можем.

— Помочь этим? — Полицейский кивнул на сумку.

— Иногда бывает нужно и это, — ответила она.

Полицейский покачал головой:

— Мы получили сигнал, что кто-то шныряет по переулкам. Вам нельзя находиться здесь ночью, это небезопасно.

—- Это запрещено законом?

Полицейский пристально посмотрел на Саймона. Не надо было говорить этого.

— Может быть, вы проедете с нами в управление для выяснения?

— Для выяснения чего? Мы ничего не сделали.

— Это не займет много времени. Пожалуйста, пройдите к машине, сэр.

Саймон вздохнул и посмотрел в переулок напротив. Полицейские проследили за его взглядом.

— Что вы там?.

Казалось, вопль несся со всех сторон. Он эхом отозвался в переулке, отскакивая от стен зданий, и пролетел по улице, словно ветер. Саймон стиснул зубы. Он знал, что это за вопль. Он уже слышал его пару суток назад, в переулке, отходящем от Вашингтон-авеню, рядом со сгоревшим домом. Полицейские бросились к машине, забыв о Саймоне и Бекки. Никаких вопросов, никаких объяснений. Машина резко рванула с места, взвизгнули шины. Бекки, широко раскрыв глаза, посмотрела на Саймона, затем через улицу в переулок. B сумке заскрипела рация, и послышался голос Бобби:

— Боже мой, все слышали? Кажется, мы его все же достали.

26

— Подожди, Бобби, — медленно проговорил Джек, — что конкретно произошло?

— Ты слышал этот вопль? — спросил в ответ Бобби.

— Слышал, — ответил Джек.

Разумеется, слышал. Вряд ли во всем городе был хоть один человек, который бы не услышал.

— Это был он, — говорил Бобби. — Черт возьми, это был он!

— Я тоже так думаю, — сказал Саймон.

— А мы ничего не слышали, — сказал Ли.

— Вылези из своего сраного такси и, может быть, тогда ты что-нибудь услышишь, — крикнул Бобби.

— Пошел ты, — огрызнулся Ли.

— Мы кое-что видели в переулке, — продолжал Бобби. — Какую-то темную фигуру. Она потом куда-то подевалась, но, я думаю, он где-то поблизости.

— А мне казалось, что он радом с нами, — сказал Саймон.

Воцарилось молчание. Потом снова заговорил Джек:

— если вы при малейшем подозрении станете бегать один за другим, от этого будет больше вреда, чем пользы. Вы должны быть абсолютно уверены.

— Что же, черт побери, могло заставить его так орать? — спросил Саймон.

— Вы делали то, о чем мы говорили? — спросил Джек.

— Конечно, — ответил Саймон. — Мы вручили уже, наверное штук двадцать крестов и разбросали половину Библии. Дайте-ка я посмотрю. Точно, мы уже дошли до псалмов.

— У нас то же самое, — сказал Бобби. — Мы везде оставляли страницы из Библии, кресты, чеснок и святую воду.

— Должно быть, он на что-нибудь из этого налетел, — оказал Джек.

— А может, попробовал съесть кого-нибудь и получил полный рот крестов? — предположил Бобби.

— Все может быть, но если так, значит, теперь он знает, что вы охотитесь за ним. И наверняка сейчас в ярости.

— А может, он уже мертв, — с надеждой в голосе предположил Бобби.

— Heт, он не умрет, пока eго не проткнуть колом.

— Джек? — раздался голос Ли.

— Слушаю тебя, Ли.

— Как насчет солнечного света? Он может его убить?

— Во всех книгax, что я прочел, указывается на это. Проблема в том, как его выманить на солнечный свет.

— А если продержать его здесь, в городе, подольше, отвлечь чем-нибудь?

— Он не дурак, и к тому же в городе полно мест, где можно спрятаться. Он найдет себе убежище.

Снова задумчивое молчание.

— Будьте осторожны, — нарушил его Джек. — Предельно осторожны.

— Будем, — ответил Саймон. — Мы пойдем проверим, что видели, и вернемся. Держитесь на связи. Если кто-то наткнется на него, действительно на него, сразу же дайте знать остальным.

— До связи, — сказал Бобби.

Некоторое мгновение Джек слушал потрескивание эфира, потом устало откинулся на спинку кресла. Улица за окном была ярко освещена, но пустынна. Ни одного прохожего, только изредка, шурша шинами, проезжали автомобили. Этот вопль все еще звучал у Джека в ушах. Он достал непочатую бутылку "Джонни Уокер", открыл ее и плеснул на два пальца в кофейную чашку. Выпил эту порцию в три глотка и налил вторую. На этот раз он откинулся в кресле и, держа чашку обеими руками, медленно потягивал виски. Внезапно Джек поймал себя на том, что думает о Малыше Тони и Пите Ти. Двадцать лет прошло с тех пор. Но уже тогда, двадцать лет назад, он знал: что-то происходит. Инстинкт репортера говорил ему да, что-то отвратительное и ужасное бродит по улицам в темноте.

Из чистого любопытства он начал интересоваться вампирами и литературой о них. Предмет оказался весьма увлекательным. И хотя он был испорчен современной западной культурой с ее рационально-научным подходом к действительности, тем не менее эта тема завораживала, заставляя сознание делать попытки проникнуть за грань необъяснимого и сверхъестественного. Эта культура, которая эксплуатировала идею вампиризма для развлечения, смешала первобытный ужас мифа с фрейдистской концепцией сексуальной закомплексованности и сделала из вампиров этаких трагических героев-аутсайдеров. Тогда, в семидесятых, он пытался представить себе подобное существо на улицах Миннеаполиса, и у него не получилось. Грязная и вонючая реальность жизни Малыша Тони и Пита Ти никак не увязывалась со сверкающей готикой вампиров викторианской эпохи. Больше всего Джека заинтриговали истории о вампирах, которые еще не успели переделать в вестерны. Маленькие деревушки в Восточной Европе, живущие в вечном страхе перед ночным хищником, живым мертвецом, восставшим из могилы и пожирающим живых. Никаких сексуальных комплексов. Просто быт, не освещенный попыткой дать научное объяснение смерти, увяданию и болезням, воплощенным в образе вампиров. Никакой романтики — первобытный страх перед смертью. И в то же время существовали различные свидетельства того, что, кроме мифа, есть и еще что-то. Что-то реальное. Вампиры, но не такие, какие описываются в романах. Не демоны, пьющие кровь девственниц для поддержания собственной жизни и наделенные способностью по желанию превращаться в летучих мышей и волков. Нет, не это. Крупица некой истины. Ночной зверь, пожирающий как болезнь. Зверь, который бродит во тьме, боится людей и в то же время не может без них обходиться. Трусливый хищник, нападающий на слабых и беззащитных. А еще существовали рассказы об охотниках за вампирами, слишком тщательно задокументированные, чтобы быть просто вымыслом. Ведь они на кого-то охотились и даже добивались успеха.

И такое существо отлично вписывалось в рассказ Пита Ти. Существо, ничем не похожее на графа Дракулу Брэма Стокера, а скорее напоминающее современного серийного убийцу. Осторожный садист-охотник, пожирающий своих жертв, не оставляя ни малейшего следа. И в отличие от вампиров из книг, чьи жертвы возвращались к жизни, он не мог вернуть свои жертвы к жизни. Те, кого он съедал, как и жертвы вампиров из нетронутых цивилизацией легенд, умирали совсем. Он уничтожал их полностью. Он не оставлял ни улик, ни трупов. Такая тварь, если она существует, может свободно жить в любом мегаполисе, думал Джек, и если она не трогает тех, кого непременно станут искать, то обнаружить ее будет практически невозможно.

Эта теория была слишком хороша. Она была аргументирована с параноидальной тщательностью, и хотя не могла быть вынесена на всеобщее обсуждение, в то же время отвергнуть ее тоже было нельзя.

И все же, несмотря на интерес, который стал глубже за год, прошедший после того случая, он забросил эту теорию. Малыш Тони пропал, пропал и Пит Ти. Они перебрались на другое место. Не было никаких оснований думать, что это не так. И кроме того, у Джека была другая, не менее важная, как он думал, работа. И он никогда бы не позволил делать себе имя на непроверенных фактах.

Но теперь, теперь, когда Саймон Бабич увидел эту тварь, существование которой Джек предполагал, все обрело совершенно иной смысл. Саймон своими глазами видел этого ночного убийцу, который пожирал живых людей, не оставляя следов.

“Я знал о тебе на протяжении двадцати лет, — думал Джек. — И бездействовал”.

Сколько людей погубила эта тварь? Сколько человеческих существ исчезло без следа? Сколько бы их удалось спасти, если бы он хотя бы просто продолжал наблюдать? Если бы тогда сделал то, что сейчас делали Саймон и остальные. Чувство вины пронзило Джека. Он поднес к губам чашку и сделал большой глоток. Скотч согрел его, но не смог примирить Джека с совестью.

Он глубоко вздохнул и посмотрел в окно. На темном стекле маячило его отражение. Он чувствовал себя так же, как выглядел — старым, усталым. “Я должен был бы быть сейчас с ними, — думал он. — Прочесывать темные переулки с крестами, чесноком и со святой водой, вместо того чтобы сидеть здесь, попивать скотч и слушать по рации, что происходит. Я должен сейчас быть с ними там, на улицах”.

Джек вполголоса выругался и попытался представить себе то существо, которое они ищут. Как оно выглядит? Есть ли у него лицо, рот, глаза? Наверное, да. Оно должно как-то подстраиваться под окружающий мир, и человеческий облик был бы для него лучшим камуфляжем. Узнал бы он его, если бы встретил, спрашивал Джек себя. И кивал. Да, узнал бы. Они были старыми врагами. Тот, другой, об этом не знал, а Джек знал. Так или иначе, в течение двадцати лет его мысли постоянно возвращались к нему.

“И поэтому я здесь, а не там, с остальными, — сказал он себе. — Потому что в течение двадцати лет я думал о нем, двадцать лет я рисовал себе его облик, двадцать лет воображал самое худшее. И теперь я, черт меня побери, в двадцать раз больше боюсь, чем они”.

Они оставили такси на Третьей Южной, у зерновой биржи и пустились в путь по лабиринту темных грязных переулков. В эту ночь люди были повсюду. Бездомные бродяги лежали, свернувшись, чуть ли не в каждом темном углу. Просто не верилось, что, закрыв всего лишь одну ночлежку, можно лишить крова такое количество людей. Оставить на улице, где их могут убить, и хуже того — съесть!

Каждому встреченному бродяге Мартин вручал пластмассовый крест. Ли старался не подходить слишком близко к этим людям. Его обуревали странные чувства. Он чувствовал себя очень похожим на них, и в этом была главная сложность. За последние несколько дней он осознал, что не так уж далеко ушел от сточной канавы, в которой однажды оказался, как ему представлялось. А теперь у него и дома-то нет. По существу, он опять стал одним из них. Страховка, конечно, покроет убытки. И хотя нападение птиц подпадает под графу “Воля Божья”, компания согласилась выплатить страховку. И даже согласилась оплачивать Ли гостиницу, пока все не утрясется, и он не найдет себе новое пристанище. И все же он чувствовал, что сейчас мало чем отличается от Мартина: некуда пойти, негде приткнуться.

Они пересекли Четвертую улицу. У входа в переулок Ли остановился и провел по асфальту черту святой водой. Если тот вопль о чем-нибудь и говорил, то в первую очередь о том, что ублюдок уже попытался пересечь такую линию и поплатился за это. Они углубились в переулок, и их снова со всех сторон обступила темнота. Ли подумал, что у Мартина какой-то подавленный вид. После той ночи, когда на них напали птицы, он стал особенно молчалив. Ли было любопытно почему, но он не знал, как спросить. Вообще Мартин Бадз был для него загадкой. Во-первых, он гомосексуалист. “Чертов гомик”, как сказал бы Ли еще пару дней назад. И все же что-то в нем нравилось Ли. Что-то в нем его привлекало, но что, Ли не смог бы объяснить. В нем была жесткость, которая напоминала Ли его самого. Почти болезненная гордость, нежелание принимать благотворительность. Конечно, Ли все это прекрасно знал. В те дни, когда он попрошайничал на улицах и люди давали ему деньги, иногда даже десять долларов, а то и двадцать, он никогда не благодарил. Ли даже на свой лад ненавидел тех, кто ему подавал. Ненавидел за то, что у них есть деньги, которые они могут безболезненно отдать. И ненавидел себя за то, что просил денег, а еще больше — за то, что их брал. И в такой ситуации благодарить не за что. Его всегда бесило, когда он слышал, как люди жалуются на неблагодарность бездомных. Хотелось схватить такого человека за ворот и хорошенько встряхнуть: “Подумай, говнюк! Посмотри на того, кому ты только что дал пятьдесят центов. Думаешь, это внесет в его жизнь большие изменения? Думаешь, ему есть кого за тебя благодарить?” Порой он подозревал, что ухватился за протянутую ангелом руку, а не укусил ее просто от скуки и от усталости. Прошло очень много времени до тех пор, пока он почувствовал благодарность к тому человеку. И поэтому он не ждал от Мартина никакой благодарности за то, что успел для него сделать. Но тем не менее Ли предпочел бы открытую враждебность, чем это подавленное состояние.

Он спросил:

— Ты серьезно говорил насчет того?

— Насчет чего? — спросил Мартин, не глядя на него.

— Ну, ты сказал, что у тебя СПИД.

— У меня действительно СПИД.

— О Господи.

— Не так уж все и плохо. Сейчас по крайней мере. Все приходит и уходит.

— И сколько тебе еще осталось?

— Не знаю. Меньше года, наверное.

— Господи.

— Думал, как мне помочь? Строил планы? А это все меняет, уже не сочтешь меня долгосрочным вложением капитала. Что бы ни случилось, я недолго смогу ценить твою помощь.

— Ты подцепил это от... ну, от этих?

— Скорее всего. Когда столько желающих залезть тебе в задницу, обязательно что-нибудь подцепишь.

— Вот гадость! Не рассказывай мне такие вещи.

— Ты сам спросил.

— Но нельзя же быть настолько тупым! Ты что, никогда не слушал новости, не читал газеты?

— Надо было что-то есть, что-то надевать. — Мартин усмехнулся, потом пожал плечами: — Мне наплевать. Когда все будет кончено, все будет кончено.

Ли только головой покачал. Помолчав, он сказал:

— Когда я восстановлю дом, можешь переехать ко мне.

Мартин взглянул на него, нахмурившись, и уставился себе под ноги. Они прошли мимо женщины, лежащей под куском картона. Мартин наклонился к ней и, прошептав что-то, вручил ей пластиковый крест. Рука, высунувшаяся из-под картона, была похожа на крысу. Ли передернуло. Они пошли дальше.

— Почему ты предлагаешь это мне? — спросил Мартин.

— Не знаю. Ты мне нравишься. Однажды для меня сделали то же самое... Не спрашивай.

Мартин не стал спрашивать. Они вышли из переулка на ярко освещенную авеню Маркет. По сравнению с переулками это был совсем другой мир.

— А ты тоже мужик ничего, — сказал Мартин.

Ли не ответил. Он стоял и смотрел в сторону Вашингтон-авеню.

— Что там? — спросил Мартин.

— Не знаю... Не уверен.

— Ты что-нибудь заметил?

— Я же говорю, не знаю. Просто...

Движение тени. Ничего больше. На прошлой неделе он бы и головы лишний раз не повернул, а сегодня весь покрылся гусиной кожей. На мгновение им показалось, что через Маркет проскочила пантера: одна широкая полоса тьмы.

— Так пойдем, черт возьми, и посмотрим, — сказал Мартин.

Ли только вздохнул. Они пересекли улицу и пошли по направлению к Вашингтон-авеню.

Заходить ночью в переулок, оканчивающийся тупиком, все равно что сделать шаг в бездну. Повсюду темнота, шум машин сзади на улице и прочие звуки кажутся какими-то потусторонними.

— Он зашел сюда, — сказал Бобби. Голос его звучал хрипло.

Ронни нащупала его руку и крепко сжала. В другой руке Бобби держал свой деревянный крест. Ронни коснулась своего креста, который висел у нее на шее, и вдруг остановилась:

— В чем дело?

— У меня неправильное чувство.

— Неправильное?

— Ну да. Чувство, что здесь его нет. Трудно объяснить. Той ночью я его чувствовала. Всем телом. Понимаешь? Как будто рядом со мной открыли холодильник.

— Да, понимаю.

— А сейчас я ничего такого не чувствую.

— Давай дойдем до конца, чтобы быть уверенными.

Они снова пошли вперед. Сюда практически не проникал свет фонарей, были видны только неясные тени. В дальнем конце тупика зияла чернотой стена старого здания. На этот раз остановился Бобби. Ронни тоже замерла, остановилась и вопросительно посмотрела на него. Бобби склонил голову набок, словно к чему-то прислушивался. Ронни затаила дыхание. Впереди, может быть, всего метрах в пяти, послышалось какое-то хрюканье, потом раздался хриплый свист. И чей-то голос:

— Дерьмо!

Потом впереди вспыхнул луч света, и они увидели на земле человека. Это был мужчина лет приблизительно сорока. Нос у него был разбит и сильно кровоточил. Он прикрывал ладонью глаза от света. Над ним склонился тот, кто держал фонарь.

— Отстань от меня, — застонал лежащий мужчина.

— Заткнись! — ответил ему другой.

— Эй, — крикнул Бобби, шагнув вперед.

Луч света тут же повернулся на голос. Ронни прикрыла глаза рукой.

— Выключи этот чертов фонарь! — заорал Бобби.

Но свет не погас. Наоборот, он понесся к ним, как поезд в тоннеле. Первой мыслью Ронни было отпрыгнуть в сторону, но она отбросила ее и пригнулась, выставив вперед плечо. Сильный удар опрокинул ее на землю. Она услышала громкий вскрик, и фонарь, сверкнув над ее головой, перелетел через нее и упал где-то сзади. Что-то тяжелое навалилось на нее сверху, холодные руки коснулись лица. Она вскрикнула, и тот, кто навалился на нее, вскочил. Фонарь, перелетев через нее, упал очень удачно и теперь освещал все место действия. Ронни увидела, что Бобби одной рукой прижимает кого-то к стене. В другой руке у него, поднятой как для удара, она заметила что-то длинное и тонкое. Кол.

— Бобби! Не надо!

— Порядок, детка, — отозвался Бобби. — Я не собираюсь его протыкать. Пока.

Пойманным оказался подросток лет шестнадцати. Высокий, худощавый, с прямыми светлыми волосами. На нем была кожаная клубная куртка “Миннесота Викингз”. Похоже, дорогая. Лицо парня было искажено от страха. Ронни подошла ближе.

— Какого черта ты здесь делаешь? — сказала она.

Парень съежился и отвернулся:

— Ничего Я ничего не сделал, я просто смотрел. Только смотрел.

Старик, все это время молчавший, застонал:

— Пытался убить меня, сволочь. Забрал у меня все деньги.

Парень заерзал, лицо его стало белее полотна. Ронни подняла фонарь и посветила в сторону, где лежал старик. Рядом с ним на земле валялась маленькая бейсбольная бита. Ее конец был в крови и на него налипли волосы.

— Ах ты маленький кусок дерьма, — сказала Ронни.

— Что такого, это ведь всего лишь бродяга, — ответил парень.

— Может, мне его убить? — спросил Бобби.

— Посмотрим, — сказала Ронни. Она присела на корточки рядом со стариком и коснулась пальцами его щеки: — Вы целы?

— Да, но мои деньги! Он взял мои деньги!

Ронни подняла биту, подошла к подростку и обыскала карманы его куртки. В одном из них она нашла бумажник, в другом — ключи и комок мокрых купюр. Она открыла бумажник и увидела там четыре купюры по двадцать долларов.

— Эй, это мои! — слабо пытался протестовать парень.

Ронни улыбнулась, сложила деньги и отдала их старику. Затем она снова открыла бумажник и вытащила оттуда школьную карточку с фотографией.

— Джин Томпсон, — прочитала она. — Ты очень плохо вел себя сегодня, Джин.

— Отпустите меня, — заныл парень.

— Отпусти его, Бобби, — сказала Вероника.

Бобби отпустил подростка. Ронни подошла ближе и с таким видом, будто собираясь поделиться с ним какими-то интимными подробностями, сказала:

— Я оставляю у себя твою карточку. Если ты когда-нибудь еще кого-то обидишь, я отнесу ее в полицию, понял? Я могу это сделать прямо сейчас. И если ты будешь продолжать заниматься подобными делами, я не стану тебя жалеть.

Парень зашмыгал носом:

— Как я теперь доберусь до дома! Вы отобрали у меня все мои деньги!

— Пешком, говнюк! — сказал Бобби.

— Вот именно, — улыбнулась Ронни. — Пешком, говнюк.

Подросток повернулся и побежал.

Ронни вернулась к старику и протянула ему пластмассовый крест. Он непонимающе посмотрел на него:

— А это еще зачем?

— Сегодня ночью на улице можно встретить гораздо худшие вещи, чем малолетний грабитель, — ответила Ронни.

Что-то темное метнулось через Вашингтон-авеню. На мгновение уличные огни скрылись за этой тьмой, похожей на черную простыню, раздуваемую ветром.

— Скажи мне, что ты тоже это видел, — сказал Ли.

— Я тоже это видел, — сказал Мартин.

— Это он.

— И посмотри, куда он направляется.

Прямо напротив стоял тот самый сгоревший дом, у которого они первый раз встретились с ним. Ли взглянул на его мрачный силуэт и содрогнулся. Он достал рацию и поднес ее к самым губам.

— Мы его нашли, — сказал он.

— Ли? — спросил Джек.

— Да, мы на Вашингтон-авеню. Угадай, где он? Там же, .где и в прошлый раз. Только сегодня он зашел внутрь.

— Вы точно уверены?

— Точнее быть не может, — ответил Ли.

— Джек, это Бобби, мы тут поймали одного мелкого говнюка, грабил бездомных.

— Джек, это Саймон. Мы на том же месте. Здесь ничего. Ли, мы рядом с вами, подождите, мы сейчас подойдем.

— Мы будем внутри дома, — ответил Ли. — Проследим за ним. Я не хочу упустить этого сукина сына.

Рация замолчала. Джек подождал с минуту, потом сказал в эфир:

— Будьте осторожны. И держите связь.

Ли бросил рацию в сумку и кивнул Мартину. Они перешли улицу и направились к черному силуэту сгоревшего дома. Парадная дверь была забита большим куском фанеры, который теперь, впрочем, держался только на верхних гвоздях. Ее было легко отогнуть и проникнуть внутрь. Объявление министерства здравоохранения о признании здания опасным все было разрисовано неприличными рисунками.

— Гляди под ноги там, внутри, — предупредил Мартин. — Там повсюду валяются использованные шприцы, иголки и дерьмо. И все это одинаково неприятно.

— Это уж точно, — отозвался Ли.

Он отогнул фанеру и пропал в темноте. Всего несколько секунд потребовалось ему, чтобы понять, что в доме не совсем темно. В окна проникало достаточно света. Было впечатление, что, здесь, внутри, взорвалась мощная бомба. Ли заметил, что, если задрать голову, можно увидеть все этажи и даже крышу. Разрушенные стены, торчащие фермы, обвалившиеся перекрытия. Казалось, что стоишь в торговом пассаже, спроектированном для ада. Сверху лился холодный голубой свет. Мартин тронул Ли за плечо, и тот резко обернулся. В холодном призрачном свете бледное лицо Мартина было похоже на лицо мертвеца.

— Я частенько бывал здесь, — сказал Мартин. — Там дальше, если пойти прямо, есть ступеньки. Вон там, где темно, видишь? Там стены целые. У тебя же есть зажигалка?

— Да.

— Она нам понадобится.

Ли вытащил на грудь свой деревянный крест и крепко вцепился в него левой рукой. В правой он мертвой хваткой держал водяной пистолет.

— На первый взгляд кажется, что у нас какое-то несолидное оружие.

— Для того, на кого мы охотимся, это не так.

— Будем надеяться.

Мартин пошел первым, показывая дорогу. Шагов через двадцать он остановился и повернулся к Ли:

— Ступеньки уже совсем рядом. Дай мне зажигалку.

Ли протянул ему зажигалку и спросил:

— А где твой крест? И все остальное?

Мартин широко улыбнулся и поднял левую руку с торчащим вверх, словно оттопыренный большой палец, деревянным крестом.

— Держи наготове, — сказал Ли.

Мартин кивнул и, чиркнув зажигалкой, пошел вперед. Было жутковато проходить мимо разрушенных комнат. Мерцание пламени было похоже на мерцание телевизоров, словно в каждой комнате стоял призрачный телевизор, а вокруг сидели призрачные зрители. Задумавшись, Ли едва не уперся в Мартина, когда тот снова остановился. Мартин вытянул вперед руку с зажигалкой.

— Что за черт? — сказал он.

— В чем дело?

— Лестница должна быть здесь. Эта чертова зажигалка ни черта не освещает. Я ничего не вижу.

Из комнаты справа раздался писк. Ли обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как с обломка балки прыгнула крыса.

— Вот дерьмо! — крикнул он.

Мартин поднял руку, защищаясь, и крыса, ударившись о нее, выбила крест. Пища, крыса скрылась в темноте.

— Вот сволочь, — сказал Мартин.

— Погоди, я сейчас подниму, — сказал Ли и нагнулся.

Когда он снова выпрямился, глаза у Мартина были широко раскрыты. Он держал зажженную зажигалку прямо перед собой, но свет не рассеивал тьму. А потом эта тьма метнулась в их сторону.

— Мартин!

Мартин вскрикнул. Крылья тьмы обхватили его, и теперь Ли видел только ноги Мартина, отчаянно дергающиеся под покровом тьмы.

— Мартин!

Тьма взметнулась вверх и через дыру в потолке перебралась на верхний этаж. Мартин взлетел вместе с ней, задев ногами торчавшие из дыры обломки перекрытий и куски наполнителя. Ботинок слетел с его ноги и упал на пол рядом с Ли.

— Мартин! — снова закричал Ли.

И где-то наверху раздался ответный крик Мартина.

27

Мартин Бадз смотрел в лицо смерти. Он ничуть в этом не сомневался, так как лицо это занимало его мысли уже долгое время. Просто он не ожидал, что встретит ее именно в таком обличье. Никогда не думал, что пойдет искать ее среди ночи, в разрушенном пожаром здании, с мешком крестов, Библией и святой водой.

Жизнь — странная штука, но смерть оказалась еще более странной. Смерть завернула его в холодную влажную простыню. Смерть прижимала его к себе, как любовник, и улыбалась ему, как потерянный и вновь обретенный друг. А потом смерть заговорила с ним.

— Чего ты боишься больше всего на свете? — спросила она шепотом, который звучал как снаружи, так и внутри Мартина.

В его сознании закружились воспоминания. Ему казалось, будто какое-то насекомое ползает у него в мозгу и вытягивает свои мерзкие скользкие щупальца, пытаясь выдавить из него соки — воспоминания, страхи.

Давным-давно Мартин решил для себя, что когда смерть придет за ним, то он не станет сопротивляться. Жизнь и так полна борьбы, и ему не страшно было ее покидать. Здесь выписался, там вписался. А смерть? Смерть — это всего только коридорный, несущий твои вещи. Какой смысл сердиться на коридорного? То, что смерть пришла к нему в образе вампира, ничуть его не удивило. В этом мире его уже почти ничего не удивляло. Хотя нет, не совсем так. Саймон Бабич значительно его удивил, а Ли Чэндлер — и того больше. Если еще и остались какие-то сюрпризы, то они будут того же рода, думал он. Приятные сюрпризы.

Он попытался сказать смерти, что в этом мире не осталось ничего, чего бы он боялся. Все его страхи остались в прошлом. В его теле гнездилась болезнь века. Его жизнь давным-давно утекла сквозь пальцы.

Давай же. Сделай то, что ты умеешь лучше всего на свете, Смерть.

Лицо, в упор смотревшее на него, вдруг выразило смущение, и Мартин улыбнулся, чтобы его приободрить. Меньше всего ему сейчас хотелось, чтобы смерть чего-то испугалась и не сделала то, что должна. А затем он услышал крик. Не свой. Он доносился откуда-то снизу, из большой глубины. Он узнал голос Ли Чэндлера:

— Мартин!

Мартин подумал, что смерть может забрать и Ли, а это было бы неправильно. Ли еще не готов к смерти. Он слышал, что голос Ли подбирается ближе. Ли нашел лестницу и взбирался по ней наверх. Скоро Ли, опережая свой срок, тоже посмотрит в лицо смерти.

По всему телу Мартин чувствовал тысячи мелких покалываний, как будто простыня, в которую он был завернут, была покрыта сосновыми иголками. Покалывания усилились, и Мартин подумал, что это больше похоже не на иголки, а на червей. Тысячи червей, пожирающих его тело.

Вот как это происходит.

Он нашел в себе силы, набрал полную грудь воздуха и, отвернув лицо от бледной тестообразной морды, заорал что было сил:

— Ли-и-и-и! Выбирайся отсюда! Немедленно!

Мартину показалось, что вся темнота здания слетелась и обернулась вокруг него, как будто существо, в чьих объятиях он был, стало зданием. Покусывания червей внезапно превратились в пламя, гуляющее по всему его телу.

— Ну-ка, отвали от него, ты, ублюдок! — услышал он яростный крик Ли.

Мартину удалось повернуть голову, и сквозь тьму он смог увидеть Ли, стоящего у двери в разрушенную квартиру, выставив перед собой руку с крестом.

— Ли, — очень мягко и увещевающе сказал Мартин. — Беги отсюда, немедленно.

Простыня, держащая Мартина, внезапно сдавила объятия, и остатки воздуха вырвались из его легких. Он больше не мог дышать. Мартин посмотрел в лицо смерти и увидел на нем выражение страха. И внезапно они, через дыру в потолке, поднялись еще на этаж. Голос Ли летел за ними, но звучал он уже подавленно. “Вот и хорошо, — подумал Мартин. — Беги отсюда, Ли”.

Смерть снова улыбалась ему, шептала что-то, что он не совсем понимал. Простыня слегка отпустила его, и он снова почувствовал едящих его червей. Потом услышал, как булькает вода, стекая в дыру в полу. А смерть, похоже, неплохо проводила время. На мгновение ему даже показалось, что она вот-вот рассмеется. И вообще она была явно довольна собой. И это взбесило Мартина. Он готов был снести безразличие, но самодовольство — это уже чересчур. И он подумал, что поднять небольшой бунт против смерти было бы не такой уж и плохой идеей. Он, повернув голову, посмотрел в это бледное, самодовольно улыбающееся лицо и плюнул ему прямо в глаза.

Ричард Карниш не смог бы с уверенностью сказать, в какую минуту его страх сменился яростью, но это произошло где-то между нападением на бродягу, вооруженного крестом, и тем моментом, когда он увидел двух охотников, проникших вслед за ним в сгоревший дом. Он смотрел сверху, как двое людей внизу медленно продвигаются все ближе к нему: Он не стал проникать в их сознание. Зачем предупреждать их о своем присутствии? Он хотел застать их врасплох. Он понимал, что теперь они захватили с собой оружие, способное причинить ему значительный вред. И поэтому он использовал крысу. Когда та выбила крест из руки одного из них, Карниш ринулся вниз, схватил человека и через дыру в потолке поднял его на второй этаж. Он слышал, как тот, что остался внизу, кричал — испуганный и взбешенный. Времени, чтобы разделаться с тем, который был в его объятиях, было достаточно. Его звали Мартин. Карниш проник в его сознание в поисках страха, который должен был сделать его смерть более острой. И почти мгновенно он понял, что с этим парнем что-то не так. В нем не было страха. Мартин смотрел ему в лицо и улыбался. Мартин без сопротивления отдался на съедение. Карниш был настолько удивлен этим, что не услышал, как второй вскарабкался по лестнице. Интересно, у этого второго тоже нет страха? Смущенный, Карниш отступил еще на один уровень вверх. Здесь он снова целиком посвятил свое внимание Мартину. Но тот по-прежнему не проявлял ни малейшего страха. Довольно неприятный изъян его души. Карниш приготовился копнуть поглубже, затронуть, если понадобится, детские страхи. Этому человеку он не даст умереть легкой смертью.

Но Мартин повел себя совершенно неожиданным образом. Он начал сопротивляться. ЧЕЛОВЕК ПЛЮНУЛ ЕМУ В ЛИЦО!

Карниш потерял самообладание. Он закричал от бешенства и, поглотил Мартина одним убийственным глотком. Его тело смялось в объятиях Карниша, и в пролом в полу, бурля, полилась вода. И в этот момент Карниш почувствовал, что человек испытывает не страх, а, наоборот, облегчение, освобождение от боли. Карниш опять закричал, расстроенный таким поворотом событий. Он утолил голод, но пища без приправы из боли и страха оказалась безвкусной, и Карниш был неудовлетворен. Снизу закричал второй человек. Его злость была так велика, что даже Карниш. ее почувствовал. На мгновение он подумал, не разделаться ли и с ним, но решил, что это будет не очень мудро с его стороны. Зато очень опасно. Было ясно, что этот другой без боя не сдастся. Карниш испытал облегчение, когда он отступил, прогромыхал вниз то лестнице, прошел по остаткам коридора до входной двери. Карниш послал ему вдогонку мысль с намерением вызвать в душе у человека страх: “Мы еще встретимся”. Но этого не произошло. Вместо того чтобы испугаться, человек с радостью ухватился за эту мысль. Карниш покачал головой. Ярость проходила, и возвращался страх: “Что же это за люди? Почему они его не боятся?”

Карниш остался в доме один. Через темные проломы в полу он плавно опустился на первый этаж. Тот человек, который убежал, недолго останется в одиночестве. Остальные не заставят долго себя ждать. Надо ускользнуть отсюда до их прихода. Он не стал рисковать и не пошел через парадный вход. Они могли оставить там еще одну западню. Тело Карниша все еще ныло от предыдущих контактов со святой водой. Кара за грехи. Даже представлять себе эти страдания и то было больно. Повернувшись, он уже направился было в противоположную парадному входу сторону, как вдруг услышал за спиной голос. Он застыл на месте, холодный ужас захлестнул его. Голос снова что-то сказал, ему ответил другой. Карниш медленно повернулся. На полу, у подножия лестницы, лежала рация. Он поднял ее и повертел в руках. Затрещал эфир, и голос сказал: “Ли, это Джек. Ответь, Ли. Что у вас происходит?” Карниш перевернул рацию. На тыльной стороне он увидел наклейку: “Уличный листок”. Карниш улыбнулся, довольный. Теперь он знал, кто был восьмым, кто руководил остальными, незримый. Улыбаясь, он направился в темноту, к пролому в стене.

Саймон и Бекки добрались до Вашингтон-авеню как раз в ту минуту, когда Ли выбрался из сгоревшего дома. Они стояли довольно далеко, примерно в квартале, там где Хеннепин пересекается с Вашингтон, но даже с такого расстояния Саймон увидел, что что-то случилось.

— Что-то случилось, — сказала Бекки.

Саймон ничего не ответил. Он взял ее за руку и побежал Ли навстречу. Ли пересек Вашингтон, споткнулся о бордюр и упал в газон на бульваре. Когда подбежали Саймон и Бекки, он перевернулся на спину. Его лицо блестело от пота, он хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. В глазах его застыло страдание.

— А где Мартин? — спросила Бекки.

И тут Саймон понял, что это физическое страдание. Ли был охвачен горем.

— Оно схватило его, — прохрипел Ли.

— О, только не это!

Бекки присела рядом, положила руку ему на плечо. Он сел и покачал головой. В глазах у него стояли слезы.

— Как это произошло? — спросил Саймон.

Ли посмотрел на него снизу вверх:

— Эта сволочь застала нас врасплох.

— Вы подготовились? Вытащили кресты наружу?

— Да, черт возьми. Проклятая крыса напала на нас, выбила у Мартина крест. А потом... — Ли покачал головой. — Все произошло буквально в секунду. Как будто тьма кинулась вниз и схватила Мартина. Я пытался его остановить, но оно улетело наверх, через дыру в потолке.

Ли сглотнул комок, подступивший к горлу, и опустил взгляд.

— А ты уверен, что Мартин умер? — спросил Саймон.

— А вот это ты мне скажи, — ответил Ли, и черты его лица стали жесткими. — Эта хреновина обернулась вокруг него и сжала. Вода лилась из ног Мартина. Дерьмо.

Саймон отвернулся, кивнул:

— Он все еще там?

— Был там, когда я убегал, — сказал Ли и снова добавил: — Дерьмо.

Бекки обняла его за плечи.

— Ты правильно сделал, что убежал. Иначе тоже был бы сейчас мертв.

— Откуда ты можешь знать?

— Даже не сомневайся, — мягко сказал Саймон. — Я тоже убежал, когда оно съело Фила. Мы оба могли бы быть сейчас мертвыми, Ли.

— Я хочу, чтобы эта сволочь подохла, — отчеканил Ли, глядя в траву.

— Не сегодня, — сказал Саймон.

Ли в изумлении уставился на него.

— Что значит — “не сегодня”?

— У нас потери, — объяснил Саймон. — Это слишком опасно.

— Ты что, только сейчас об этом узнал? Мы все знали о том, что это опасно, когда подписывались на это дело. Если мы не остановим гада, то кто тогда это сделает?

Саймон покачал головой. С другого конца улицы, держась за руки, торопливо шли Бобби и Ронни. Когда они подошли ближе, Бобби вопросительно посмотрел на Саймона, потом перевел взгляд на Ли:

— Вы поймали его?

Ронни тоже посмотрела на Ли и сразу все поняла.

— Боже мой, — прошептала она.

— Оно схватило Мартина, — сказал Саймон.

Бобби сильно побледнел.

— Нет!

— Да, — сказал Ли, вставая с травы.

Рация в сумке у Саймона затрещала. Он достал ее и ответил:

— Мы здесь, Джек.

— Я никак не могу связаться с Ли и Мартином, — сказал Джек.

Саймон сделал глубокий вдох:

— Ли цел. Но оно схватило Мартина.

Повисла тягостная тишина.

— Боже милосердный, — наконец сказал Джек.

— Мы убьем этого сукина сына, — повернувшись лицом к роковому зданию, медленно проговорил Ли.

Саймон сказал в свою рацию.

— Подожди минуту, Джек.

Он подошел к Ли и положил ему руку на плечо. Тот стряхнул ее.

— Мы не можем кинуться туда очертя голову, — сказал Саймон. — Если оно схватило Мартина, то может так же легко схватить любого из нас. Мы не имеем права так рисковать.

Ли промолчал.

— Давайте проясним ситуацию, — предложил Саймон. — Все детали.

Ли сделал глубокий вдох, надул щеки, выдыхая, и с каменным лицом повернулся к Саймону.

— Давай проясним, — сказал он — Что ты хочешь знать?

— Где ты в последний раз видел эту тварь?

— На втором этаже, — ответил Ли. — Я поднялся за ней по лестнице, а она перелетела на третий этаж.

— Это было уже после того?

— Нет, Мартин был еще жив. Оно утащило его с собой на третий этаж. Они поднялись туда через дыру в потолке, и Мартин кричал, чтобы я убирался. Потом он замолк, а сверху, из дыры, вдруг полилась вода, прямо как дождь. Черт побери.

— Ладно, теперь успокойся и скажи мне, когда ты выбирался оттуда...

— Когда я сбежал оттуда, ты хочешь сказать.

— Когда ты выбирался, — настойчиво повторил Саймон, — оно преследовало тебя?

Ли нахмурился. Потом, впервые за это время, на его губах появилась улыбка:

— Нет. На самом деле оно закричало. Как будто очень на кого-то злилось.

— На кого же?

— На Мартина, наверное. Держу пари. Малыш Мартин здорово его разозлил. Да, это у него всегда отлично получалось.

— Почему он не погнался за тобой?

— Потому что, если бы он меня поймал, я бы его убил. — Ли в упор смотрел на Саймона.

Саймон кивнул:

— Он испугался.

Ли печально рассмеялся:

— Да, может быть.

Снова затрещала рация. Саймон взял ее и сказал:

— Слушаю тебя, Джек.

Помехи, затем послышался звук медленного дыхания.

— Джек?

Снова дыхание, потом низкий смешок. Когда Саймон услышал его, у него волосы встали дыбом. Он повернулся к Ли, чувствуя, как кровь отливает от лица:

— Где твоя рация?

Широко раскрыв глаза. Ли похлопал себя по бокам и развел руками. Рация снова затрещала, и Джек сказал:

— Он подобрал одну из наших раций, больше нельзя ими пользоваться. Выключите их и немедленно возвращайтесь. Нам надо поговорить.

Ли выхватил у Саймона рацию:

— Ты труп, слышишь меня, ублюдок? Я надеру тебе задницу. Я тебя живьем зажарю, ты, мешок с дерьмом.

Снова смех, низкий, грудной, почти женский. Саймон протянул руку и взял у Ли рацию.

— Мы скоро придем, Джек, — сказал он.

И вновь из динамика послышался смех. Саймон поспешно выключил рацию, но смех продолжал звучать. Все в изумлении уставились на Саймона. Оказалось, что включена рация Бобби. Он выключил ее, и наступила тишина.

— Я иду за ним, — сказал Ли.

— Нет, — сказал Саймон. — Давайте вернемся назад. Не будь таким бестолковым, Ли. Сейчас это слишком опасно.

Ли выругался и пнул ближайшее дерево. Он повернулся лицом к зданию и что-то прошептал, а потом сказал уже громко:

— Мне надо забрать машину. Встретимся у Джека.

Он повернулся и, ссутулившись, пошел прочь.

— Черт возьми, — сказал Саймон.

Бекки взяла его за руку:

— Пошли. Надо уходить отсюда.

Целых пять минут Джек смотрел на рацию. Она молчала, не было слышно даже помех. Но тот мягкий смех, который донесся из динамика пять минут назад, еще звучал у него в ушах. Голос говорил ему о невообразимых зверствах и ужасах, о коварстве, недоступном человеческому пониманию. А хуже всего, что голос этот показался Джеку знакомым. Он уже слышал его раньше. В этом он был абсолютно уверен. Вот только не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах.

Чувство вины, которое он испытал сегодня, стало еще сильнее. Один из тех, кого он послал сегодня в ночь, чтобы сделать работу, которую должен был сделать он сам, еще двадцать лет назад, погиб. Мартин Бадз лицом к лицу встретился с чудовищем, которое он, Джек Холден, всячески пытался забыть и не вспоминать никогда. Мартин Бадз заплатил ту цену, которую не хотел платить Джек Холден. А еще раньше эту цену заплатила Конни Хонунг.

Джек потер глаза и несколько раз глубоко вдохнул. Он чувствовал себя испуганным и слабым. Потом достал из стола бутылку “Джонни Уокер”, налил себе солидную порцию, но не притронулся к выпивке. Он посмотрел в чашку и покачал головой. Он стал слишком много пить. Это был всего лишь способ спрятаться, уйти от реальности. Это неправильно. Другие люди страдают, потому что он не захотел взглянуть правде в глаза двадцать лет назад. Джек оттолкнул чашку виски. Больше ни капли. Хватит убегать.

Он потянулся к столу и вынул из ящика свой самодельный крест. Трудно поверить, что два карандаша, схваченных поперек резинкой, могут стать источником великой силы. Джек провел пальцами по желтой поверхности карандашей, потрогал их графитовые острия и положил крест обратно на стол. Теперь он жалел, что приказал остальным выключить рации. От этого чувство одиночества становилось острее. Остальные были на улице, в ночи. Они подвергали себя опасностям, но они по крайней мере были вместе. Они не были одиноки.

Чувствуя, что сейчас он совсем расклеится, Джек встал и потянулся. Они скоро вернутся. У него еще есть шанс исправить свои ошибки. Теперь, когда Мартин погиб, им понадобится еще один человек на улице. Этим человеком будет он. Джек повернулся и посмотрел на себя в большое, во всю стену, зеркало, висящее над столом. Старый, седой, уставший, он чувствовал себя еще старше, чем выглядел. Джек провел рукой по волосам и отвернулся от зеркала. Лучше не присматриваться, а то можно увидеть, как близок уже конец его жизни. Когда проводишь целые дни за компьютером, это как-то не очень бросается в глаза. Он прошел в заднюю комнату, затем в ванную. Плеснул воды себе на лицо, промыл глаза, растер лицо полотенцем и посмотрел на себя в зеркало. Щеки бьши красными, зато теперь он по крайней мере не выглядел сонным. Он пригладил волосы. Теперь он чувствовал себя намного лучше.

Услышав, как открылась входная дверь, Джек улыбнулся про себя. Дети вернулись. Теперь ему не будет так одиноко. Он вышел из ванной, выключил свет и направился в кабинет. У стола, улыбаясь ему, стоял человек. Джек внезапно поймал себя на том, что улыбается в ответ.

— Привет, — сказал он.

— Привет, Джек Холден, — сказал человек.

Джек перестал улыбаться. Он узнал этот голос.

— Ты? — тихо произнес он.

Человек снова улыбнулся. Одежда на нем изменялась и шевелилась, словно живая. Его лицо тоже переменилось, и внезапно Джек совершил путешествие во времени, сместился на двадцать лет назад.

— Оно его съело, — сказал Пит Ти, улыбаясь до ушей.

— О Боже милостивый, — прошептал Джек.

Он попытался дотянуться до своего самодельного креста, но было уже слишком поздно. Пит Ти исчез, и тьма метнулась к Джеку и схватила его в свои объятия.

28

Саймон и Бекки вслед за Ронни и Бобби шли вверх по Хеннепин. Бекки, склонив голову Саймону на плечо, обнимала его за талию. Бобби и Вероника шли, держась за руки, и тихо разговаривали друг с другом. Саймон подумал, что странно видеть их вместе в такой ситуации. Ему никогда и мысли в голову не приходило, что у Бобби и Вероники может что-то получиться. Но это произошло на удивление быстро. Хотя в последнее время много всего произошло, и все на удивление быстро. Он обнял Бекки за плечи и крепко прижал ее к себе.

— Я уже скучаю без Мартина, — прошептала Бекки прерывающимся голосом.

— Да, я тоже, — ответил Саймон.

— Уже двое, Саймон, — сказала она.

Он молча кивнул. Двое погибли, а Конни тяжело ранена. Он мысленно пожелал ей скорейшего выздоровления.

— Может быть, нам не под силу с ним справиться? Подумай, Саймон, это же вампир. Боже, похоже, мы просто сошли с ума! Как нам только в голову пришло связаться с вампиром? Даже думать об этом, и то...

— Если мы его не остановим, тогда кто это сделает?

— Я не знаю.

— Мы найдем его и обезвредим, — мягко сказал Саймон.

Бобби и Ронни свернули на Седьмую Южную улицу. Саймон и Бекки свернули следом за ними и едва не наткнулись на них. Они стояли и смотрели на дом Джека.

— Что за чертовщина творится у него в кабинете? — сказал Бобби.

Саймон взглянул через его плечо. Свет в окне мерцал, как будто кто-то то загораживал, то открывал лампу.

— Это он! — крикнул Саймон и кинулся через дорогу, едва не угодив под машину. Раздались скрип тормозов и яростная брань водителя.

Саймон на бегу полез в сумку и достал водяной пистолет. Другой рукой он снял с шеи крест. Пинком он открыл дверь в кабинет Джека. Она с громким стуком ударилась о стену и, отскочив назад, захлопнулась, но к тому времени Саймон был уже внутри. За столом Джека стояло нечто, похожее на колонну из тьмы с двумя лицами. Одно лицо принадлежало Джеку Холдену. Глаза его закатились, рот был открыт в беззвучном крике. Другое лицо он уже видел раньше, в переулке, когда оно бледной луной висело над Филом. Черные, как будто жидкие, глаза, узкая полоска рта. Оно повернулось к Саймону и зашипело, словно змея. На нем застыло выражение ярости, смешанной с неожиданным испугом. Это было одновременно человеческое лицо с чертами мягкими, как у ребенка, и в то же время это звериная морда. Его тело, если то, что было под лицом, действительно являлось его телом, больше всего смахивало на дыру в воздухе. Абсолютная тьма небытия, проступившая сквозь трещину в реальности.

Саймон поднял водяной пистолет и выстрелил. Струя святой воды описала дугу над столом Джека. Чернота под лицами внезапно широко распахнулась, словно это была большая простыня, обернутая вокруг Джека. Там, где ее коснулась святая вода, взметнулись яркие языки пламени. Ярость исчезла с лица, нависающего над Джеком. Остался только животный страх. Оно закричало. Саймон выстрелил еще раз, и струя святой воды воспламенилась на полпути через стол, превращаясь в жидкий солнечный свет. Тьма наполнила комнату. Там, где стояли Джек и эта тварь, остался лишь Джек. Он беззвучно рухнул на пол. А за ним обнаружилось существо, подобного которому Саймон никогда не видел. Ростом оно было больше двух метров. И полностью обнажено. Руки, похожие на длинные белые жерди, были раскинуты в стороны, как будто оно держало стены, не давая им сомкнуться и раздавить его. Что-то белое свисало с рук, словно растянутое на них покрывало. Но это было не покрывало, это была кожа, или плоть чудовища, развернутая из его торса, который был раскрыт от шеи до паха, словно распоротый острым ножом. Тысячи маленьких, но острых, как бритва, зубов слабо мерцали на внутренней стороне его кожи. Саймон уставился на него, а существо опустило руки и начало собирать себя. Было впечатление, будто оно себя самого оборачивает в собственные объятия. Казалось, его тело стало совсем жидким. Оно трепетало, как поверхность воды от легкого бриза. На груди у него проявились соски. Тьма, которая свободно плавала в комнате, вдруг стала ложиться на тело вампира, покрывая его, как бы создавая на нем видимость одежды. Через несколько секунд Саймон уже смотрел на респектабельно одетого человека, стоящего посреди комнаты с таким видом, будто ничего не случилось.

Существо снова подняло руки и простерло их к Саймону. Тьма струилась из них, как длинное черное покрывало. Тьма облетела вокруг Саймона и накрыла его словно огромным крылом. Саймон почувствовал, как что-то острое и смертоносное скользнуло в его голову, пытаясь пробиться к мозгу. Он буквально одеревенел. Его охватил смертельный ужас.

Саймон зажмурился и вскрикнул от боли и страха. Пальцы его сжались сами собой, и из пистолета вырвалась струя святой воды. Тьма сразу же отпустила его и отступила. Водяной пистолет превратился в огнемет, посылающий огненную смерть во все стороны. И вдруг тьма пропала, ушла через дверь в заднюю комнату, словно какая-то птица из потустороннего мира вылетела в нее, взмахивая черными крыльями. Дверь, выходящая в переулок, с треском открылась. Птица выскользнула в нее и пропала. Крик ее растворился в лабиринте улиц.

С шумом распахнулась передняя дверь. Саймон с криком обернулся, но это был всего лишь Бобби. Он вбежал в кабинет, держа перед собой в вытянутой руке крест.

— Саймон! — крикнул он.

Но Саймон уже склонился над Джеком. Старик лежал в прежней позе, но все его тело сотрясалось. Он был гол. А еще он как бы сжался, уменьшился в размерах, словно из него вынули все внутренности. Его руки скребли по груди, оставляя в неестественно мягкой плоти глубокие борозды.

— О Боже, — прошептал потрясенный Бобби.

Джек Холден выглядел как новорожденный ребенок. Кожа его стала мягкой и скользкой. С головы до ног все его тело было покрыто маленькими кровоточащими ранками. Саймон вспомнил о зубах внутри плоти вампира и с содроганием представил, что чувствовал Джек, когда эти зубы вонзились в него. А Джек лежал на полу возле стола в луже воды, которая медленно вытекала из его тела. Саймон смотрел, как она растет, а его тело, казалось, впитывается в пол. В чем бы ни заключалась природа того процесса, с помощью которого вампир поглощал свои жертвы, этот процесс не был остановлен. Джек медленно растекался по полу на глазах у Бобби и Саймона.

Дверь снова открылась. Вошли Вероника и Бекки. Бекки тяжело дышала. Саймон вытянул руку, предупреждая, чтобы они не подходили ближе.

Джек Холден кашлянул. Изо рта у него выплеснулась кровь, потекла по подбородку и смешалась с вытекавшей из тела водой. Его глаза были открыты, но Джек уже ничего не видел. Он смотрел в вечность. Потом он заговорил.

— Пит Ти, — слабо прошептал он и снова кашлянул. И снова изо рта у него пошла кровь. — Это был Пит Ти.

— Пит Ти, — повторил Бобби.

Джек Холден дернулся и застыл неподвижно.

— Он мертв, — сказал Саймон, а тело Джека продолжало оседать и растворяться. Его плоть, кожа и кости превращались в красно-розовую студенистую массу, вокруг которой •медленно растекалась лужа воды.

— Нет! — крикнула Бекки и выбежала на улицу.

Некоторое время Саймон стоял, тупо глядя на то, что осталось от Джека. Потом отвернулся. Его колени были мокрыми от вытекшей из Джека воды. Шатаясь, он прошел мимо Ронни и Бобби на улицу. Там он наклонился, и его вырвало на тротуар.

Это были страдания, которых не в силах постичь человеческий мозг. Это было возмездие, неотвратимое и беспощадное. Оно жгло его изнутри, словно вся его кровь превратилась в жидкий огонь. Ковыляя, он вышел из переулка на улицу, тщетно пытаясь собраться, придать себе нормальный человеческий вид. Боль была просто невообразимой. Святая вода жгла не только его тело, но и его разум. И ДУШУ.

Он часто задавал себе вопрос, есть ли у него душа, но теперь он мог в этом не сомневаться. И душа его страдала больше всего, потому что испытание святой водой напомнило ей о ее истинной природе. Казалось, тысячи маленьких огоньков падают на него, как капли дождя. Ковыляя вдоль улицы, он продолжал гореть. Его тьма, как плащ, волочилась за ним. Он потерял контроль над собой. Боль была настолько сильна, что он не мог сосредоточиться на чем-то еще. А улицы между тем не были безлюдными. Ночь только-только началась. Люди сновали из театров в рестораны, из ресторанов к машинам. Он видел изумление на лицах встречных прохожих, чувствовал их страх, чувствовал, что они не верят собственным глазам. Неудивительно: они узрели его истинное обличье. Прошло несколько долгих мучительных минут, прежде чем ему удалось найти силы собрать себя воедино. Но даже после этого он едва мог передвигать ноги и ковылял вдоль улицы, как пьяный, став очень похожим на тех, кто обычно шел ему в пищу. Один раз он споткнулся и во весь рост растянулся на тротуаре. У него не было сил подняться на ноги. Он дополз до стены дома и оперся на нее. Какая-то женщина, проходя мимо, остановилась рядом и посмотрела на Карниша. Он поднял глаза и попытался заставить ее уйти, но она лишь нахмурилась:

— С вами все в порядке?

Он не ответил.

— Вам нужна помощь?

— Нет, — выдохнул он.

Продолжая хмуриться, она неуверенно пошла прочь. Карниш заставил себя подняться и идти дальше. Ему пришло в голову, что Саймон и остальные, возможно, преследуют его. Если они найдут его в таком состоянии, ему конец. Он даже не мог заставить себя разозлиться. Он чувствовал только страх. Страх такой сильный, такой глубокий, что заглушал все другие чувства и эмоции. И это был не страх перед смертью. В данный момент смерть сама по себе волновала его меньше всего. Но святая вода вернула Карниша к действительности. Как легко было забыть, что во вселенной существует определенный порядок. Как легко забыть, что ты всего лишь смертный враг Создателя этого мира. Забыть, что всему когда-то приходит конец, что рано или поздно возмездие в итоге настигнет его, и он будет проклят навечно.

Шагая по тротуару, Карниш едва не плакал. В его голове теснились образы мук и страданий, и эти муки были куда более мрачными и ужасными, чем те, которые он напускал на свои жертвы. Он был приговорен к такой судьбе. Если когда-нибудь смерть придет за ним, это будет лишь началом, началом цепи страданий, которая, как ему было отлично известно, будет бесконечной.

Карниш добрался до Николет и свернул на север. Но пока-то он жив. Сегодня ему удалось спастись. Охотники дали ему возможность уйти. Другого шанса может уже не представиться.

Как мог он быть настолько глуп, что поддался гордости и злости? О нем стало известно! Он должен был сразу уехать!

Что ж, придется исчезнуть из этого города. В банках Швейцарии у него лежат миллионы долларов. С такими деньгами он купит себе любую личность и сможет осесть в любой точке земного шара. Карниш вспомнил Калькутту. Он презирал этот город, но там так легко потеряться среди отчаяния, болезней и смерти. Там можно веками охотиться, и никто не заподозрит о твоем существовании. Он был слишком горд, он был одержим желанием найти других таких же, как он, и позволил ему управлять его жизнью. Но западный мир не для него и не для подобных ему.

Настало время покинуть его.

Ли Чэндлер заметил на Хеннепин странного человека. Что-то в его походке, в наклоне головы было ему знакомо. Казалось, тело его непрерывно меняет форму. Длинное черное облако тьмы метнулось за его спиной и тут же пропало, снова втянувшись в него. Прохожие сторонились его как чумного и обходили на почтительном расстоянии. Ли притормозил и вгляделся внимательнее.

Это он. Ли с бешено колотящимся сердцем смотрел, как, дойдя до угла, человек свернул направо и пошел в сторону Николет. Аллея была пешеходной зоной, и Ли не имел права заезжать туда на машине. Другие водители нетерпеливо сигналили, но он упрямо стоял на светофоре до тех пор, пока не увидел, в какую сторону повернет это существо. Ага, снова на север. Он проехал еще квартал и остановился на углу Четвертой Южной улицы. И снова принялся ждать, не обращая внимания на то, что из-за него образовался затор. Интересующий его человек появился на углу и повернул на восток по Четвертой. Ли выжал сцепление и медленно Поехал за ним.

Добравйшсь до Четвертой Южной улицы, Карниш испытал невыразимое облегчение. Он повернул налево и пошел к своему лимузину. Еще квартал или два — и он будет в безопасности. В безопасности до тех пор, пока не наступит конец времен и настанет Страшный суд. А когда это будет, не знает никто. Даже он, который, если можно так выразиться, получил информацию об устройстве мироздания из первых рук, и то не мог страшиться судьбы, которая постигнет его так нескоро.

Эдвард сидел в машине и курил. Дым вытекал в открытое окошко. Карниш подошел и тяжело привалился к машине. Удивленный, Эдвард повернул голову и, увидев своего хозяина, подскочил на сиденье.

— Мистер Карниш?

Карниш попытался открыть дверцу, но она оказалась заперта. Эдвард вылез из машины, привычным щелчком отбросил окурок, и тут, когда он разглядел своего босса получше, его удивление сменилось неприкрытым ужасом:

— Что, черт побери, с вами случилось, мистер Карниш? Вы в порядке?

— Открой дверцу!

— Конечно, конечно, — сказал Эдвард и, сунув руку в окошко, отпер замки.

Карниш забрался в салон. Эдвард снова уселся за руль и включил зажигание. На сей раз он не стал оборачиваться, а просто вопросительно взглянул в зеркало заднего вида.

— Домой, — сказал Карниш и сам удивился тому, как хрипло прозвучал его голос.

На мгновение Карниш подумал: а как же все-таки он сейчас выглядит? Впрочем, это не имело никакого значения. Не важно, что Эдвард увидит и поверит ли он в то, что увидел. Завтра Ричарда Карниша уже здесь не будет. Вернулась боль. Она уколола Карниша изнутри, и он невольно вскрикнул. И сразу почувствовал, что непроизвольно выпустил свою тьму, и она мгновенно заполнила всю заднюю часть салона. Корчась от боли, Карниш торопливо старался вобрать ее в себя. В зеркале заднего вида он увидел глаза Эдварда — круглые, как блюдца, готовые вылезти из орбит.

— Веди машину, не отвлекайся, — трескучим голосом вымолвил Карниш. Эдвард отвел глаза и уставился на дорогу.

— Сукин сын, — пробормотал Ли.

Он влился в автомобильный поток и стал держаться за черным седаном, не теряя его из виду, но и не приближаясь особенно. Если это тот, кого они ищут, он сразу это почувствует. Ли сосредоточился на своих мыслях, ища следы возможного вторжения. Вроде бы ничего. Черный седан повернул на север в сторону Вашингтон-авеню, потом на восток и, в конце концов, вырулил на скоростное шоссе. Ли не отставал. Они проехали еще немного и свернули на дорогу, ведущую к северу.

Ли закурил. Глубоко затянулся. Он вспомнил Мартина.

Ты труп, ублюдок, подумал он о пассажире черного седана. И вдруг его словно ударила мысль: “А куда это ты меня ведешь?”

Оставаться в кабинете Джека они не могли. Это было выше их сил. Поэтому Бобби предложил пойти к “Мерфи”. Они заняли самый дальний столик и сейчас молча сидели и пили пиво.

— Что будем делать теперь? — нарушил молчание Бобби.

— В каком смысле? — спросил Саймон.

— Ведь Джек же мертв, ради всего святого.

— Заткнись, — сказал Саймон.

— Но что нам теперь делать?

— Ждать Ли. Надо все это обсудить.

— Ничего не осталось, только какая-то слизь. Черт побери!

Бекки положила ладонь на руку Саймона:

— Мы должны кому-нибудь рассказать об этом.

— Кому?

— Я не знаю. Кому-нибудь. Одним нам не справиться.

Саймон ничего не ответил. Было уже около полуночи. Они допили пиво и заказали еще.

— Интересно, что он имел в виду, когда говорил про Пита Ти? — спросил Бобби.

— Вампир и был Питом Ти, — сказал Саймон. — Это он и имел в виду.

— Я что-то ни черта не понимаю. — Бобби совсем растерялся. — Этот Пит Ти, он что, все это время был вампиром?

— Он вел какую-то игру, — стала объяснять Ронни. — Возможно, он подумал, что неплохо поставить людей в известность о своем существовании, хотел, чтобы Джек написал о нем статью. Бесплатная реклама.

— Ты хочешь сказать, что никакого Малыша Тони не было? — спросил Бобби. — Он все придумал?

— Я не знаю, Бобби, — со вздохом ответила Вероника. — Все, что я знаю, — это что он был у меня в голове. И теперь я чувствую, что он собой представляет.

— Где же Ли? Где его черти носят? — спросил Бобби.

Саймон молча потягивал пиво и не ответил на вопрос. — Вы же не думаете, что он в одиночку пошел ловить эту тварь?

— Если он это сделал, он уже труп, — отозвался Саймон.

Они допили вторую порцию пива. Время шло. В полпервого бармен помахал Саймону рукой:

— Эй! Ты Саймон Бабич?

— Да, я.

— Тебя к телефону.

Саймон удивленно поднял брови и обвел взглядом своих друзей. Потом подошел к стойке, и бармен протянул ему трубку:

— Не прошло и года, да? Ладно, держи, а я пойду займусь клиентами.

Саймон кивнул, подождал, прижимая трубку к груди, пока бармен не отойдет в дальний конец стойки, и только тогда сказал: “Алло?”

— Саймон?

— Ли? Где тебя черти носят?

— Я его выследил.

— Где?

— Я увидел его на Хеннепин. Поехал за ним. Он сел в машину, и теперь я знаю, где он живет.

Саймон глянул туда, где сидели за столиком и с любопытством смотрели на него Бекки, Бобби и Ронни. Он отвернулся от них и сказал:

— Он убил Джека.

Последовало долгое молчание, потом:

— Черт!

— Возвращайся.

— Мы должны покончить с ним сегодня же. Я его видел. Парень в плохом состоянии. Он ранен.

— Я знаю. Это я его ранил. Перед смертью Джек сказал, что это был Пит Ти, тот, с пленки.

— В таком случае он умеет менять обличья. Того, за кем следил я, зовут Карниш. Так написано у него на воротах.

Саймон нахмурился.

— Карниш? Как в “Карниш секьюритиз”?

— Я знаю только, что его фамилия Карниш. Я проследил этого ублюдка до дома. Это наверняка он.

— Вот дерьмо!

— Мы просто обязаны прищучить его сегодня.

— Хорошо, — сказал Саймон. — Тогда приезжай за нами.

— Я буду через полчаса.

Саймон отдал трубку бармену, прошел к своему столику, сел и отхлебнул пива.

— Это был Ли. Он проследил нашего приятеля до дома.

— О Боже! — чуть не закричал Бобби, вытаращив глаза.

— И он знает, кто это такой.

— Помимо того, что это Пит Ти? — спросила Бекки. — И кто же?

— Ричард Карниш, владелец “Карниш секьюритиз”.

Бекки недоверчиво улыбнулась.

— Это невозможно, — сказала она.

— Так мне сказал Ли.

— Ричард Карниш, — с расстановкой проговорила Бекки, — является опекуном ночлежки. Он наш основной спонсор. А еще он финансирует “Уличный листок”. И ты говоришь, что...

— Это он, — мягко перебил ее Саймон. — Он просто заботится о своем снабжении, только и всего.

Несколько мгновений Бекки молчала. А когда она снова заговорила, ее голос звучал очень спокойно:

— Какой у нас план?

— Я так и не понял, при чем здесь этот Пит Ти? — не унимался Бобби.

— Тебе, возможно, представится шанс спросить об этом его самого, — ответил Саймон. — Мы собираемся нанести ему визит.

29

Дом, а если точнее, поместье, располагался на небольшом холме, в самом центре северо-восточного пригорода Миннеаполиса “Форест Глен”, к западу от “Игл Лэйк”. Насколько Саймон помнил, эта застройка была отделена от земель, принадлежащих поместью. Об этом много писали в прессе в середине восьмидесятых. Экологи сходили с ума. Карниш был всего лишь последним из длинной череды преуспевающих владельцев поместья. Окрестные земли, по большей части заросшие лесами и покрытые разбросанными там и сям озерами, служили ареалом обитания для множества уникальных видов фауны и флоры. Судебные баталии по этому поводу длились очень долго, но в конце концов компромисс был найден. Застройщики обязались, насколько это возможно, не трогать леса. И ничего не строить на землях, примыкающих к границе поместья. Эта сделка принесла Карнишу около сотни миллионов долларов. Неплохой куш за часть заднего двора.

Дом стоял уединенно, со, всех сторон окруженный либо каменной стеной, либо лесом. Огни города слабо светились вдалеке. Ли свернул на частную дорогу, ведущую непосредственно к дому, и остановил машину у высоких фигурных ворот. За воротами, как часовой на посту, стоял дом. В окнах нижнего этажа горел свет. На втором и третьем этажах все окна были черны, за исключением одного. От этого дом смахивал на одноглазого великана, обозревающего горой вдали. На каменном столбе у ворот висела бронзовая табличка: “КАРНИШ”.

— Отличное логово для вампира, — сказала с заднего сиденья Ронни.

— Ты уверен, что он приехал именно сюда? — спросил Саймон.

— Я не отставал от него, это был он, и он приехал сюда.

Бекки, которая сидела впереди, между Ли и Саймоном, положила ладонь на руку Ли:

— Дело не в том, что мы тебе не верим. Ли. Просто мы хотим быть абсолютно уверены. Ричард Карниш известен своей благотворительностью и пожертвованиями для неимущих. Он практически единолично содержал нашу ночлежку.

— Я знаю то, что я знаю, и это все, что я знаю. Это был он. Он приехал сюда. И мне насрать, кого он там содержал, будь он хоть сам Папа Римский. Он убил Мартина, он убил Джека. Это аннулирует все индульгенции, которые он успел себе купить своей “благотворительностью”.

— Я согласен с Ли, — сказал Бобби.

— Ну и что будем делать? — спросила Ронни. — Подойдем к дому л постучим в дверь?

— А почему бы и нет? — пожал плечами Ли. — Это единственный способ все выяснить.

— Не нравится мне это, — сказала Бекки. Было видно, что она чувствует себя очень неуютно.

— Взгляни на это с такой стороны. Нам не обязательно убивать этого сукина сына, чтобы выяснить, что это не тот, кого мы ищем, правильно? Просто сунем ему крест под нос или окатим святой водой, и сразу все станет ясно. Если это не он, мы извинимся и уйдем. Что он может сделать? Вызвать полицию и пожаловаться, что несколько придурков приперлись ночью к нему и стали угрожать водяными пистолетами?

— Отлично сказано! — со смехом заметил с заднего сиденья Бобби.

Бекки вздохнула:

— Я просто беспокоюсь о финансировании ночлежки. Если мы его оскорбим и он узнает, что я там работаю, то...

— А если это действительно он? Тогда денежек вам все равно не видать.

Бекки медленно покивала:

— Ладно. Но только прошу вас, пожалуйста, не делайте ничего, пока вы не уверены на все сто процентов.

Саймон сжал ей запястье.

— Я не хочу обагрять свои руки кровью невинных, — сказал он.

Они вылезли из машины и подошли к воротам. Саймон взялся руками за прутья и прижался лицом к металлу. Его бросило в дрожь, но не от холода.

— Ворота не заперты, — сказал Ли. — Я видел, что водитель открывал их дистанционно, с пульта, но, думаю, я смогу открыть их и руками.

Он просунул руку между прутьями, поднял щеколду, затем вытянул штырь, который был вставлен в асфальт, и толкнул ворота. Обе створки беззвучно разъехались в стороны. Когда они вошли, Ли снова закрыл ворота и накинул щеколду. Саймон взял Бекки за руку.

— Отрежем ему возможные пути отступления, — сказал Бобби и, вытащив свой водяной пистолет, провел святой водой от одной обочины дороги до другой. — Черт возьми!

Саймон, услышав в голосе неподдельное изумление, резко повернулся к нему, и у него у самого глаза полезли на лоб. Поперек дороги протянулась горящая линия. Она, шипя, прожгла в асфальте узенькую канавку. Потом яркое пламя поблекло, стало красным и погасло.

— Одно из двух, — сказал Ли. — Либо ты угодил на голую электропроводку, что маловероятно, либо это земля нечистая.

— О Господи, помоги нам! — воскликнула Бекки.

Саймон обнял ее за плечи, и они пошли к дому. На площадке перед домом стояло три автомобиля: маленькая потрепанная “хонда-сивик”, красный “БМВ” и длинный черный “линкольн”

— Зачем ему столько машин? — полюбопытствовал Бобби. — Одной задницей на два стула не сядешь.

— У него наверняка есть прислуга, — объяснил Саймон.

— “Хонда” была здесь, когда я приезжал, — сказал Ли, — а “БМВ”, должно быть, приехал уже после меня.

— Каков план? — спросила Бекки. В ее голосе чувствовалось напряжение.

— Давайте все по порядку, — сказал Саймон. — Во-первых, не все пойдут в дом. — Он повернулся к своим друзьям и каждому посмотрел прямо в глаза: — Бекки, Ронни и Бобби, вы останетесь здесь. Не спорьте, кто-то должен прикрыть наши задницы с тыла. Нельзя его упустить, поэтому мы должны разделиться. Рассредоточьтесь, но не теряйте друг друга из виду. Будьте начеку. Он либо попытается вас атаковать, либо попробует скрыться. Если увидите его, зовите нас.

— А можно я буду просто кричать? — спросил Бобби, ковыряя газон носком ботинка.

— Можно, — ответил Саймон и повернулся к Ли.

— А мы с тобой пойдем внутрь.

Ли кивнул. По-другому и быть не могло. Саймон не смог бы заставить его остаться снаружи, даже если бы и захотел. Саймон повернулся к Бекки и кивнул. Она открыла свою сумку и достала водяной пистолет. То же самое сделали Бобби и Ронни. Ронни смущенно улыбнулась:

— Интересно, я выгляжу такой дурой, какой себя чувствую?

Саймон покачал головой:

— Вещь проверенная, действует лучше, чем “магнум-44”. Не забывай об этом.

Она медленно покивала. Улыбка сошла с ее губ. Бекки пошла напpaво, Ронни и Бобби — налево. Когда они заняли свои позиции, расположившись так, чтобы видеть и фасад, и боковые стороны дома, Саймон и Ли поднялись по каменным ступеням к тяжелой двери из мореного дуба. Саймон позвонил. За дверью, в прихожей, загорелся свет, в окнах метнулась какая-то тень. Саймон замер. Ли полез было в карман, но Саймон коснулся его руки и отрицательно покачал головой. Ли набрал полную грудь воздуха и, надув щеки, медленно выдохнул. Щелкнул замок, и дверь открылась.

На пороге стояла женщина лет тридцати пяти. На ней был серый деловой костюм, черные туфли на высоком каблуке и белая блузка. Ее волосы были безукоризненно уложены и туго схвачены на затылке. Ее макияж был столь же безукоризненным, как и прическа. Она сдвинула брови и сердито посмотрела сначала на Саймона, потом на Ли.

— Что вам угодно? — Она не казалась удивленной, только рассерженной.

— Mы хотели бы видеть мистера Карниша, — сказал Саймон.

— Вам самим не смешно? Сейчас два часа ночи.

— Это очень важно.

— Уходите, — сказала она и стала закрывать дверь.

Ли сунул ногу между дверью и косяком. Женщина снова открыла дверь, и глаза ее гневно сверкнули:

— Я сказала — пошли прочь!

Ли вытащил из кармана куртки свой револьвер и направил его на женщину. Ствол смотрел ей прямо в лицо. Она заморгала и сделала шаг назад.

— Нам нужно видеть мистера Карниша, — сказал Ли.

Женщина попятилась, и они смогли наконец войти. За дверью оказался просторный холл. Широкая лестница исчезала в темноте наверху. Пол был устлан красным ковром. Справа была огромная темная комната, а слева широкий коридор вел в столовую. Чернокожий мужчина в шоферской униформе стоял возле лестницы и с открытым ртом смотроел на незванных гостей.

— Я же тебе говорил, — крикнул он женщине. — Что-то не так. Черт подери, тут точно что-то не так.

— Где мистер Карниш? — спросил Саймон.

Женщина с презрением посмотрела на него:

— Если вы немедленно не уберетесь отсюда, я вызову полицию.

Саймон вытащил водяной пистолет. Женщина с удивлением посмотрела на него и нахмурилась, Саймон направил пистолет на нее и нажал курок. Струя святой воды ударила ей в лицо, и она заморгала.

— Вы что себе позволяете! — Голос ее звенел от негодования.

Ли медленно начал приближаться к шоферу. Когда он наставил на него водяной пистолет, шофер посерел и поднял руки.

— Эй, не стреляйте, я ничего не сделал, не стреляйте!

Ли брызнул ему святой водой в лицо. Он чертыхнулся и, отплевываясь, начал вытирать щеки.

— Ваш босс не тот, за кого себя выдает, — сказал Саймон.

Женщина внимательно посмотрела на него, потом перевела взгляд на Ли.

— Что вам нужно? — спросила она.

Голос ее уже не был таким уверенным. Саймон брызнул святой водой на ковер. Там, .куда попала вода, ковер немедленно стал плавиться и светиться. Через несколько секунд свечение стало красным, а потом и вовсе угасло. Женщина с недоумением посмотрела на дырку в ковре, потом подняла взгляд на Саймона:

— Это что, кислота?

— А как ваше лицо? Будь это кислота, вы бы уже это почувствовали.

— Что же тогда это такое? — спросила она.

— Святая вода, — ответил Саймон.

Шофер издал звук, который издает ребенок, собираясь заплакать. Он в сердцах пнул ступеньку и повернулся к женщине с выражением торжества на лице:

— Я же тебе говорил! Я же говорил тебе, ты, тупая сука! Ты бы видела его сегодня вечером. У меня, черт бы его побрал, были мурашки величиной с горошину. Я же тебе говорил!

— Как вас зовут? — спросил Саймон, обращаясь к женщине.

— Катрин Коломбо, — ответила она.

— Катрин, ваш хозяин причинил много зла. Он убил очень много людей. Я даже не знаю, сколько точно. Но очень много.

Она ничего не ответила, только сглотнула подступивший к горлу комок. Вся ее суровость исчезла, теперь она выглядела растерянно и дышала тяжело и прерывисто. Саймон понял, что она была свидетелем многих странных вещей, но только теперь они начали приобретать для нее определенный смысл.

— Он очень плохой человек, — вдруг сказала она. — Он

может управлять вашей волей.

— Так, я сматываюсь отсюда, — сказал шофер. Не опуская рук, он двинулся к двери. Ли погрозил ему револьвером, и он остановился.

— Как тебя зовут, парень?

— Эдвард, сэр. Я ничего не знаю, я ничего не сделал. Я говорю вам, я видел его сегодня. Это был просто зверь, просто монстр, мать его так. Летучая мышь. Чудовище. Я позвонил мисс Коломбо, потому что он там наверху просто взбесился. Я думал, он меня убьет. Я сматываюсь отсюда. Я еду домой.

— А что ты будешь делать, когда приедешь домой? — спросил Саймон.

— Ничего. Я вообще намерен узнать о том, что случилось, только из газет.

— Полицейские захотят задать тебе пару вопросов, когда все закончится. Что ты им скажешь?

— А меня здесь сейчас нет. Я уехал час назад.

Саймон кивнул, Ли опустил револьвер. Эдвард подошел к двери и открыл ее. Он повернулся к мисс Коломбо и сказал:

— Тебе лучше тоже поскорее убраться отсюда, иначе тебе не поздоровится.

Когда Эдвард вышел, Ли вслед за ним выглянул за дверь и помахал дежурившим на улице. Саймон услышал, как заурчал двигатель “хонды” и взвизгнули шины.

Катрин Коломбо опустилась на ступеньку лестницы и закрыла лицо ладонями.

— Где он? — снова спросил ее Саймон.

Она сделала глубокий вдох и посмотрела на него.

— Наверху, — сказала она.

Но едва Саймон шагнул на первую ступеньку лестницы, она остановила его. Сейчас она выглядела вполне по-человечески. Глаза ее были испуганными и печальными — и все-таки больше печальными, подумалось Саймону.

— Что вы хотите с ним сделать?

— Убить, — ни секунды не медля, ответил Саймон.

Она сглотнула:

— Он будет знать, что вы идете. Он всегда знает.

— Да, мы уже встречались.

Ее глаза слегка сузились.

— Он может... — Голос ее прервался, и она отвела взгляд. — Он может внушать вам различные мысли, может заставить вас совершать омерзительные поступки. Он... — Ее голос снова сорвался. Она покачала головой. — Я всегда знала, что с ним что-то не так.

— Да, я понимаю. Вам лучше уехать отсюда. И на вашем месте я больше не стал бы сюда возвращаться.

Катрин Коломбо кивнула, встала со ступеньки и поправила пиджак. Потом снова кивнула, как бы ободряя себя, и пошла к двери. У порога она остановилась, повернулась и посмотрела сначала на Саймона, потом на Ли.

— Убейте его, — сказала она и вышла на улицу.

Ли следом за ней высунулся из двери и снова помахал остальным. Когда “БМВ” уехал. Ли вернулся в холл и подошел к Саймону.

— По-моему, парень не пользуется популярностью у своих слуг.

Саймон кивнул в знак согласия.

— Тебе страшно? — спросил он.

— Да. А тебе?

— До усрачки.

Они улыбнулись, глядя друг на друга. Саймон провел святой водой черту вдоль первой ступени лестницы. Она вспыхнула, зашипела и погасла. Саймон и Ли начали подниматься по лестнице.

Бекки проводила взглядом отъезжающий “БМВ”. Женщина, севшая за руль, плакала, когда вышла из дома. Она посмотрела на Бекки глазами, полными скорби и слез, но губы ее улыбались.

Интересно, все ли она знает? Оправдывает ли она то, что мы делаем?

Бекки снова перевела взгляд на дом. Он выглядел пустым и безжизненным. Несмотря на свет на первом этаже, вид у дома был нежилой, заброшенный. Она посмотрела на окна боковой части здания. Они тоже были темными. От дома через газоны и до дальних деревьев пролегла длинная тень. Увидит ли она его, если он вылезет из окна? Поймет ли, что видит его? Сможет ли предпринять что-нибудь, если это случится? Луна в первой четверти висела над домом, как огонь маяка. Здесь, за городом, она казалась непривычно яркой. И звезды были очень крупными. Такими Бекки их еще никогда не видела. Желтое зарево далекого города было похоже на защитный купол. Ричард Карниш жил отдельно от города. Он был охотником, а город — его охотничьими угодьями. Всего лишь местом, где он питался. В течение десятилетий он охотился там, и никто об этом не подозревал.

От этих мыслей Бекки пробила дрожь. Она сделала глубокий вдох и крепче сжала крест в левой руке. Он успокаивал ее так же, как водяной пистолет в правой. Я хорошо вооружена, подумала она. Я хорошо вооружена против ночи и тьмы.

Справа от нее, в рощице, послышался какой-то шорох. Не сводя глаз с дома, она повернула голову так, чтобы боковым зрением видеть деревья. Снова шорох.

“Может, кролики?” — подумала она.

Какая-то фигура двигалась в темноте, прячась между стволами деревьев. Бекки задержала дыхание, прислушиваясь.

— Бекки!

Она резко повернулась на крик, подняла крест. Но это был Бобби. Лицо его в лунном свете было бледным, как у покойника, глаза широко раскрыты.

— В чем дело, Бобби?

— Будет лучше, если ты присоединишься к нам.

— Да что случилось?

Он кивнул в сторону деревьев. Бекки пригляделась внимательнее. Темнота словно бы шевелилась. Она медленно огляделась, и по телу у нее побежали мурашки. Повсюду шевелились, приближаясь, какие-то тени. Бекки попятилась, крепко держась за руку Бобби. У входа в дом их ждала Вероника.

— Вот опять, — тихо сказала она.

Теперь шорох стал громче. Отчетливый звук движения. Движение в траве, движение среди деревьев. Несметное количество разных тварей окружали их со всех сторон. Лунный свет отражался в их глазах, и они светились в темноте, как тысячи маленьких звездочек.

Кто на этот раз? Кошки? Собаки?

Трудно сказать.

Они знали только, что их очень много, и они приближаются.

Бобби потянул Ронни за руку, и когда она посмотрела на него, он молча показал глазами на небо. Бекки тоже посмотрела наверх. На мгновение она подумала, что он имеет в виду приближающиеся с северо-запада тучи. Неужели будет дождь? Тучи собирались у границы поместья, как черная дыра, поглощающая лунный свет. И вдруг она поняла, что чернота эта двигается слишком быстро для тучи. Она услышала отдаленный гром. Но это был вовсе не гром. Это-был шум тысяч крыльев, бьющих по воздуху.

“Чем бы они там ни были заняты, — подумала она, — лучше бы им поскорее закончить с нашим общим делом”.

30

Ричард Карниш их ждал.

Его дом — его крепость, подумал Саймон. Или зоопарк, созданный, чтобы держать существ разного вида отдельно друг от друга. Ричарда Карниша и тех людей, которые на него работали. Людей, которые нужны были ему для имитации нормальной человеческой жизни. Таких, как Эдвард, как Катрин Коломбо... А может, и еще других.

Длинный коридор на втором этаже шел по всему периметру здания. От него отходил другой коридор, ведущий в центральную часть дома, во внутренний дом, и дверь туда была очень похожа на парадную дверь внизу. Дом внутри дома. Логово Карниша.

Красный плюшевый ковер кончался у начала коридора во внутренний дом, и до самой двери пол был паркетным. Чтобы слышать приближение непрошеных посетителей, да и вообще любых посетителей.

Саймон и Ли шли медленно и осторожно, но их шаги все равно звучали очень громко, гулким эхом отражаясь от стен и потолка. Саймон морщился и щурил глаза всякий раз, когда его каблук опускался на пол. По стенам висели матовые лампы, дающие света не больше, чем свечи в праздничном пироге, только что не мерцали. У двери в конце коридора они остановились. Саймон сделал глубокий вдох, вытянул перед собой руку с крестом, открыл дверь. Они оказались в прихожей, из которой вели три двери. Две были открыты.

Справа была темная гостиная, а впереди, должно быть, ванная комната.

Дверь слева была закрыта.

— Я здесь, — донесся голос из-за нее.

Саймон посмотрел на дверь, потом перевел взгляд на Ли.

— Что за чертовщина? — пробормотал Ли.

— Если вы намерены войти, пожалуйста, уберите кресты. Иначе наш разговор получится весьма неприятным.

Ли резко мотнул головой из стороны в сторону. Саймон дотронулся до его руки и кивнул. Он сунул руку с крестом в карман, но пальцев не разжал. В другой руке он держал наготове водяной пистолет. Подождав, пока Ли не сделает то же самое, Саймон открыл дверь.

Это был его кабинет. Вдоль стен стояли книжные стеллажи, а в центре, прямо напротив двери, возвышался стол, за которым, откинувшись в кресле и положив руки на колени, сидел Ричард Карниш. Он выглядел как любой другой преуспевающий и состоятельный бизнесмен. Седые, безукоризненно уложенные волосы, худое продолговатое лицо с резкими чертами. Длинный, почти крючковатый нос. И только его глаза были такими же, какими их запомнил Саймон. Те же глаза, которые он видел неделю назад над беззвучно кричащим Филом. Те же глаза, которые он видел сегодня над Джеком. “Интересно, — подумал Саймон, — эти ли глаза видел Джек Холден двадцать лет назад?”

“Это не человек, — напомнил он себе. — Это чудовище”.

— Эдвард и мисс Коломбо уехали, не так ли? — сказал Карниш.

Саймон кивнул и медленно стал продвигаться к левому краю стола. Ли двигался к правому. Карнишу было непросто держать в поле зрения их обоих.

— Кто ты? Пит Ти? — спросил Саймон.

— А, вы раскрыли мою маленькую уловку. Пожалуйста, уберите свои пистолеты. В них нет необходимости.

— Давай прикончим его, Саймон, — не выдержал Ли.

— Я бы на вашем месте не стал так торопиться. Святая вода причиняет мне сильную боль, но она не в состоянии меня убить. Я знаю, что у вас припасены и другие средства, но и у меня есть неплохие шансы одержать победу. На вашем месте я бы не стал рисковать. Я хочу всего лишь поговорить с вами.

— Подожди, Ли. Пусть расскажет, кто он такой.

— Вы и так знаете. Двадцать лет назад я был для вашего друга Питом Ти. Мне была нужна его помощь. Я не все, кстати, выдумал. Пит Ти и Малыш Тони существовали на самом деле.

— Ты их убил?

— Да. И Пит Ти на самом деле видел, как умер Малыш Тони. Я же говорю, это была не совсем ложь.

— Ричард Карниш — твое, настоящее имя?

— Это имя я ношу уже больше пятидесяти лет.

— Саймон, он крутит нам мозги. Он убил Мартина, он убил Джека, он убил Фила. Всю свою жизнь он только и делал, что убивал. Давай не будем тянуть и сделаем то, для чего мы пришли.

— Чего ты хочешь? — спросил Саймон у Карниша.

— Я как раз собирался спросить у вас то же самое, Саймон.

Когда Саймон услышал свое имя из уст Карниша, волосы зашевелились у него на голове. Эта тварь уже прокралась в его разум. Может быть, она уже знает о нем больше, чем он сам.

— Мы знаем, кто ты, — сказал Саймон.

— И кто же?

— Вампир!

— Вы уверены?

— Вполне. И намерены тебя остановить.

— Под словом “остановить” вы подразумеваете “уничтожить”?

— Да.

— Так ли это необходимо?

— Думаю, да.

— Но почему?

— Ты убил моих друзей.

— Я весьма сожалею об этом, — сказал Карниш. — Если бы я знал, что Фил твой друг, я бы не стал его трогать.

Это заявление лишило Саймона осторожности. Саймон чувствовал, что Карниш не хитрит, что он говорит правду, и действительно не тронул бы Фила.

— Ты убил Мартина и Джека.

— Но я защищался, а они на меня нападали. Вы все травили меня.

— Ради Бога, Саймон, перестань его слушать! — вскричал Ли.

— Не в моих правилах убивать тех, кого будут искать, — сказал Карниш, сосредоточив все внимание на Саймоне. — На самом деле я очень застенчив и скромен.

Саймон усмехнулся:

— Ты убиваешь людей! — сказал он. — Ты их ешь!

— Я этого не отрицаю. Но каких людей, Саймон? Теx, кто и так yжe почти умер. Тех, кто пал так низко, что уже не может принести обществу никакой пользы.

Саймон потряс головой:

— Так что же ты такое?

— Вы же уже знаете это.

— И это правда?

— могу ли я вас переубедить? Думаю, нет. Я очень похож на того, кем вы меня считаете, хотя описание не совсем точное. Впрочем, я сам о себе думаю так же.

— Тогда почему мы должны оставить тебя в живых?

— Потому что я не представляю для вас никакой угрозы.

И снова слова Карниша показались Саймону вполне разумными. Он снова поверил ему.

— И что же ты нам предлагаешь? — спросил Саймон.

— Я предлагаю вам оставить меня в покое, — не раздумывая, ответил Карниш.

— Чтобы ты снова принялся убивать?

— Я исчезну. Я уеду очень далеко, и вы больше никогда меня не увидите и не услышите обо мне.

Саймон покачал головой:

— Ты снова начнешь убивать.

— Ну и что? Каждый день в мире умирают сотни, тысячи людей. Погибают в катастроофах, от голода, от болезней. Я убиваю, чтобы утолить голод.

— Ты убиваешь ЛЮДЕЙ.

— Как многие, — пожал плечами Карниш.

— Каким образом ты собираешься исчезнуть? — спросил Саймон.

— В задней комнате для меня приготовлен контейнер, в котором я благополучно смогу добраться до места назначения.

— Гроб?

— Да, если вам нравится такое название.

— Я не могу позволить тебе уехать и снова начать убивать.

— Как мне убедить вас меня отпустить?

Саймон не ответил. Карниш в упор смотрел на него. Взгляд его черных глаз, казалось, пронзал Саймона насквозь. Обеспокоенный этим пристальным взглядом, Саймон поудобнее перехватил пистолет, готовый стрелятъ при малейшем намеке на вторжение в его сознание.

— Назовите цену моей свободы.

— Мы пришли сюда не для того, чтобы торговаться.

— Миллион долларов?

— Нет!

— Пять миллионов? Десять миллионов? Пятьдесят миллионов? Сто миллионов? Подумай, Саймон, какие возможности открываются с такими деньгами. Сто миллионов! Сколько добра ты сделаешь людям! Оно сведет на нет любое зло, которое могу причинить я. Ты cможешь многое изменить в этом мире.

Эта цифра подействовала на Саймона словно наркотик. Сто миллионов долларов! Непроизвольно он стал считать количество нулей, и у него даже голова закружилась.

Карниш быстро поднял правую руку, но Саймон инстинктивно среагировал на это движение. Он вскинул пистолет и нажал курок. Струя святой воды превратилась в огонь, пролетев мимо Карниша. Саймон не попал в него, и она, ударившись в окно, рассыпалась дождем сверкающих золотом капель.

Карниш отдернул руку и вскрикнул Когда Саймон навел пистолет нa него, он вжался в кресло и поднял руку, защищая лицо.

— Пожалуйста, не надо. Я просто хотел взять ручку.

Он медленно протянул руку и взял лежавшую на столе ручку.

— Я выпишу вам чек.

— Не надо. Мне не нужны твои деньги.

Карниш отложил ручку и с интересом посмотрел на Саймона.

— Похоже, мой юный друг, мы зашли в тупик.

— Я могу убить тебя прямо сейчас.

— Ты можешь попробовать. Сейчас невозможно с уверенностью сказать, получится у тебя или нет. Вы можете причинить мне сильную боль, я этого не отрицаю. Но теперь мне некуда больше бежать. Вы вторглись в мой дом, и мне некуда скрыться. Вы приперли меня к стенке, и я буду вынужден драться до конца.

Саймон сделал глубокий вдох.

— Если я тебя отпущу, куда ты отправишься?

— Было бы очень глупо с моей стороны сказать вам об этом. Мне вовсе не хочется, чтобы вы начали все сначала. Mогy сказать только, что в другую страну.

Саймон вдруг поймал себя на том, что медленно кивает, соглашаясь, а рука с водяным пистолетом опускается все ниже и ниже. И тут краем глаза он увидел, что Ли повернулся к нему и поднял руку. Через мгновение Саймон уже смотрел в черное дуло револьвера. Лицо Ли побагровело от напряжения, на лбу и на висках у него, как веревки, выступили вены.На шее напряглись все сухожилия, и она стала похожа на ствол очень старого красного дерева. Глаза были распахнуты в ужасе, а зубы сжались так сильно, что Саймон слышал, как трескается эмаль.

— Не делай этого, Ли, — сказал он.

Борьба, происходившая внутри Ли, как в зеркале отражалась на его лице. От напряжения подбородок его задрался вверх, кожа натянулась так, что, казалось, она вот-вот лопнет. Карниш был в нем, контролировал его, навязывал ему свою волю.

— Он в твоем сознании, Ли. Сопротивляйся изо всех сил.

Палец Ли на курке напрягся. Саймон облился холодным потом.

— Впрочем, платить вам деньги представляется мне ошибочным, — сказал Карниш неожиданно мягким голосом. — Я могу вас просто убить. В конце концов вы вломились ко мне домой, нарушив таким образом право частной собственности. Что ты об этом думаешь, Саймон?

— Ли.

Ли приставил револьвер к лицу Саймона. Холодная сталь ствола уперлась в его верхнюю губу, а мушка защекотала нос.

— Саймон, — с невероятным усилием проговорил Ли. — Он во мне. Он..

Глаза его закатились. Рука, державшая револьвер, задрожала. Кадык ходил вверх и вниз, словно Ли пытался проглотить острый осколок стекла. Свободной рукой он схватил сумку с оружием Саймона и так сильно дернул, что оторвался ремень. Ли швырнул сумку через комнату, и она, стукнувшись о стеллаж с книгами, упала на пол.

— Саймон. — прошептал Ли.

— А теперь святую воду, — со значением и очень тихо сказал Карниш.

Ли вырвал у Саймона водяной пистолет и бросил его вслед за сумкой. Затем отобрал у него деревянный крест. Карниш удовлетворенно зарычал, когда крест отправился вслед за сумкой и пистолетом.

— Спасибо, Ли, — сказал Карниш. — Ты мне больше не нужен.

Ли отошел от Саймона и дрожащей рукой опустил револьвер.

— Ты... ублюдок — пробормотал он, брызгая слюной.

Потом он медленно, словно протискивался сквозь очень узкую щель, повернулся к Карнишу. Жилы на его висках чуть не лопались от напряжения. Было видно, что он сражается с очень мощной силой внутри себя. Саймон сделал попытку повернуться, но не смог даже пошевелиться. У него было такое ощущение, будто у него перелом позвоночника. Он перестал чувствовать собственное тело. Каким-то образом Карниш проник и в его сознание.

Ли отчаянно боролся с волей сидящего за столом существа, но явно проигрывал эту схватку. Медленно, как механическая игрушка с иссякшим заводом, он направил револьвер в сторону Карниша. Саймон ничем не мог ему помочь. Он лишь глядел на палец Ли, пытаясь мысленно заставить его нажать на курок, заставить его сбросить с себя оцепенение, которое напустил на него Карниш.

Внезапно он сообразил, что единственный способ помочь Ли — это самому вступить в борьбу с Карнишем. Заставить того разделить свою силу на двоих.

Саймон с усилием повернул голову к Карнишу и уставился ему прямо в глаза. Собрав всю свою волю, он приказал себе поднять руку. “Поднимись, — твердил он ей мысленно. — Поднимись, поднимись”.

Карниш стрельнул глазами на Саймона. Всего на мгновение он отвел взгляд от Ли. Всего на миг, но это означало, что теперь он борется уже с двумя людьми. И для Ли этого оказалось достаточно.

Выстрел прозвучал словно взрыв, и пламя вырвалось из ствола револьвера. Пуля ударила Карниша прямо в нос. На этом месте образовалась дыра, а из затылка брызнула черная жидкость. На мгновение лицо Карниша отразило неподдельное изумление.

— Чтоб ты сдох! — выкрикнул Ли.

И тут Карниш отпустил Саймона и всю свою волю обрушил на Ли. Саймон понял, что сейчас произойдет. Ли удивленно смотрел, как его рука поворачивается и прижимает револьвер к его левому глазу. Он открыл рот и хотел закричать, но тут его палец нажал на спуск.

Там, где был глаз, открылся дымящийся, зияющий провал, а от затылка в розовых брызгах отвалился кусок черепа величиной с кулак. Палец конвульсивно дернулся еще раз, и вторым выстрелом Ли снес себе всю верхнюю часть головы. Фонтан крови ударил в потолок и красным дождем оросил стены и пол.

Карниш удовлетворенно кивнул. Его рана уже затянулась. Он с холодной улыбкой повернулся к Саймону.

Саймон был свободен от контроля Карниша около двух секунд, но не сделал ничего, чтобы изменить ситуацию. Он, как зачарованный, следил, как сопротивляется Ли. Мысль от том, что надо действовать, пришла ему в голову только тогда, когда Карниш снова повернулся к нему, но было уже поздно. Чужая воля вновь лишила его возможности пошевелиться, сдвинуться с места.

Карниш встал, обошел стол и подошел к Саймону. Он улыбался, черты его лица смягчились, оно стало округлым и с виду напоминало кусок сдобного теста.

— Эх, Саймон, Саймон, — сказал Карниш. — Простак Саймон.

Голос его стал таким же мягким, как и лицо, почти детским. Это был голос матери, укладывающей своего ребенка спать, голос любовника, нежный, ласкающий. Саймон невольно вспомнил о Бекки.

Черный костюм Карниша заструился, будто был сделан из дыма, побледнел и словно впитался в тело хозяина. То, что теперь видел Саймон, выглядело как простыня, висящая на жердях. Тоненькие руки протянулись к Саймону, словно хотели его обнять. Но на полпути они выгнулись внутрь. Длинные бледные пальцы углубились в живот, и он с влажным чавкающим звуком раскрылся от подбородка до паха. Пальцы продолжали тянуть плоть в стороны, разворачивая ее как крылья гигантской бледной летучей мыши. Внутри блестели бесчисленные зубы, острые как иголки. Казалось, они торчат из свежей раны.

Карниш шагнул вперед, и Саймона окутал тошнотворный запах разложения. Перед глазами встал образ гниющего трупа.

— Подойди к окну, — сказал Карниш. — Посмотри вниз.

Как марионетка, Саймон послушно подошел к окну. Карниш встал у него за спиной, и Саймон почувствовал влажное тепло, когда Карниш обернул вокруг него одну руку. Сотни уколов обожгли его спину и плечи, но он даже не пошевелился. Он просто не мог этого сделать.

Карниш раздвинул портьеры. Внизу, прижавшись друг к другу, стояли Бекки, Бобби и Ронни. А над ними описывали круги тысячи птиц.

— Птицы не тронут их, Саймон, — сказал Карниш. — Кто из них тебе меньше всего по душе?

Саймон пытался пошевелить губами, пытался ударить в окно, разбить его, чтобы хоть как-то предупредить друзей, но не мог двинуть и пальцем.

— Бекки? — продолжал тем временем Карниш. — Нет, она ведь твоя любовница.

Саймон застонал.

— Тогда, может быть, Ронни? Нет, у тебя для нее все еще осталось в сердце теплое местечко, не так ли? А Бекки знает об этом?

— Прошу тебя, — сумел выдавить Саймон.

— Значит, Бобби, — мягким голосом произнес Карниш. — Поэт.

Внизу Бобби отделился от Бекки и Ронни, как будто его толкнули в спину. Он огляделся, потом посмотрел на дом. В глазах его застыл ужас. Бобби открыл сумку и вынул оттуда кол. Отсюда, сверху, заостренный конец казался совсем неопасным. Ронни и Бекки, тревожно переглядываясь, двинулись к нему. Ронни протянула руку, словно хотела отнять у него кол.

— Прощай, Бобби, — сказал Карниш.

Бобби выпрямился, приставил острие к горлу и стал медленно наклоняться вперед. Когда угол наклона стал достаточно острым, Карниш отпустил Бобби. Бобби закричал, но крик оборвался, когда кол пропорол ему горло и сантиметров на тридцать вышел из затылка несчастного Бобби.

Ронни закричала. В ее крике было столько боли и отчаяния, что Саймон физически почувствовал их. Карниш засмеялся, словно смотрел по телевизору неплохую, но не выдающуюся комедию.

— Я оставлю Ронни и Бекки на потом, Саймон. Ты не против?

Он развернул Саймона лицом к себе. Огромные мясистые крылья обхватили его и прижали ближе к Карнишу. Саймону показалось, что он снова стал ребенком и его баюкает в своих объятиях кто-то большой и любящий. Даже выражение на лице Карниша напоминало любовь. Ненависть его была так глубока, что ее можно было спутать с любовью. Саймон почувствовал на лице дыхание Карниша:

— Теперь ты мой, Caймон.

Жгучие уколы на спине и плечах внезапно стали интенсивнее. Саймон почувствовал, как влажная горячая плоть охватывает его шею. Казалось, мягкие руки заталкивают его все глубже и глубже в раскрытое тело Карниша.

— Я могу сделать так, что это будет продолжаться вечно, — сказал Карниш. — Я могу поглотить тебя в одно мгновение, а могу пожирать медленно, как болезнь.

За его спиной заклубилась тьма, вознеслась над ним, стелясь под потолком. Через несколько секунд она заполнила всю комнату, окружила Саймона и Карниша, отгородила их от внешнего мира. Они остались вдвоем.

— Ты чувствуешь его, Саймон? Процесс поглощения?

Саймону показалось, что все его тело покрыто червями, которые вгрызаются в плоть.

— О Боже! — Саймон наконец обрел голос.

— Нет, боюсь, он здесь ни при чем, — улыбнулся Карниш. — Дай-ка я расскажу тебе, как сильно я тебя ненавижу. Расскажу, какими будут твои предсмертные муки. Знаешь ли ты, что я могу управлять твоим чувством времени? Что в эти последние мгновения я могу заставить тебя жить и страдать миллионы лет? Подумай об этом, Саймон. Миллионы лет. Или больше. В сотни раз больше. И каждый следующий год твоих страданий будет ужаснее, чем предыдущий. Ты и я, в этой непроницаемой тьме. Навечно.

Саймон чувствовал, как жесткий и холодный щуп разума Карниша рыскает в его сознании в поисках крупиц страха. Но эти цифры, которые тот вывалил на него, не имели для Саймона никакого значения. На самом деле они, наоборот, прогнали страх, который он уже начал было испытывать, и Саймон подумал: “Сукин сын даже понятия не имеет, на что идет”.

Если Карниш и уловил эту мысль, то, видимо, не придал ей значения. Он продолжал смотреть на Саймона сверху вниз, как любовник. У Саймона было чувство, будто его насилуют. Он еще мог ощущать свои руки и ноги внутри тела Карниша.

Все это продолжалось так долго, что уже перестало внушать страх и сместилось на чисто физический уровень. Саймону стало интересно, сколько прошло времени. Он не мог этого сказать. Это могли быть секунды, минуты или даже часы. А может, Карниш был прав, и прошли миллионы лет, а он просто этого не заметил.

Карниш продолжал что-то говорить ему, обещая немыслимые страдания, но Саймон больше не слушал его. Он полностью сосредоточился на своих руках, ногах, ладонях. Он пошевелил правой рукой и почувствовал колющую боль, словно напоролся на внутренние зубы Карниша. Не важно. Все равно терять нечего. Он дотянулся вниз, к карману брюк. Ощущение было такое, словно он сунул руку в полуразложившийся труп. Саймон представил себе, что он в морге, роется в куче кишок в поисках чего-то, что он туда обронил. Чего-то твердого. Пальцы его нащупали металл, холодный, твердый. Он ухитрился обхватить этот предмет пальцами и крепко сжал в кулаке. Затем поворочал плечами, и горячие сосущие объятия Карниша немного ослабли.

Внезапно Саймон почувствовал, что очнулся от сна. Он посмотрел снизу вверх на Карниша. Карниш перестал говорить. Он вообще перестал что-либо делать. Он просто смотрел на Саймона глазами такими круглыми и черными, что они вполне могли сойти за космические черные дыры.

— Нет, — тихо проговорил Карниш.

Саймон еще немного подвигал плечами, высвободил правую руку и прижал серебряное распятие Фила-Книголюба прямо к его лицу.

31

Крик, казалось, шел из самого центра Земли. Бекки вскочила на ноги. Жуткий вопль поразил ее в самое сердце: ты жертва, а я охотник, идущий за тобой, говорил он. Даже Ронни, которая плакала на бездыханном теле Бобби, подняла голову и сквозь слезы поглядела на дом. В окне замерцал свет, а потом оно полностью почернело.

Снова раздался крик. Еще более жуткий и пронзительный, чем в первый раз. Сполох ярко-белого пламени осветил окно и погас. Птицы, кружащие над Ронни и Бeкки, внезапно стали разлетаться в разные стороны, словно сила, которая собрала их сюда, просто-напросто улетучилась, растворилась в прохладном ночном воздухе. Улетая, они громко и, казалось, смущенно кричали.

Бекки подумала о Саймоне.

— Ему нужна наша помощь, — сказала она.

ронни подняла распухшее от слез лицо, покачала головой и снова упала на труп Бобби.

Бекки наклонилась над ней и ущипнула за руку. Ронни всхлипнула от боли и снова подняла голову.

— Я должна пойти туда, Ронни. Если я не выйду через минуту или две, убегай.

Ронни снова упала на Бобби. Бекки добавила более мягко:

— Ты должна спастись, чтобы рассказать всем о том; что произошло.

Ронни не ответила. Все ее тело сотрясалось от рыданий.

— Черт, — пробормотала Бекки.

Раздался еще один крик. На этот раз после вспышки пламени окно разлетелось вдребезги, и на траву перед домом приземлилось нечто, похожее на настольный письменный прибор. Снова крик. Бекки узнала голос Саймона, полный боли и страха, и стремглав бросилась к двери. Лишь на секунду она задержалась на ступеньках, чтобы достать водяной пистолет. Потом распахнула дверь и вбежала внутрь. Свет на нижнем этаже мигал, словно были неполадки с электричеством. Весь дом трясся, будто разваливался на части. Снова крик — Саймон.. Теперь в нем отчаяние, паника. Бекки побежала вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и даже на мгновение остановилась передохнуть на верхней площадке. Освещен был только один коридор, тот, что вел в центр дома. Его пересекала черта, словно кто-то прожег пол. Святая вода, догадалась Бекки. Снова крик Саймона, на этот раз отчетливый:

— Бекки!

Она не раздумывая бросилась бежать по коридору туда, откуда донесся крик. Миновав дверь в дальнем конце коридора, она оказалась в похожем на прихожую помещении. Из-за открытой двери слева доносились звуки борьбы. Бекки выставила перед собой деревянный крест, переступила порог и попала в большой кабинет, стены которого были уставлены книгами. Саймон склонился над письменным столом. Он подмял под себя что-то и теперь пытался удержать это нечто, которое в тусклом свете больше всего напоминало воздушного змея. Это сравнение сразу пришло ей на ум — большой белый воздушный змей, колышущийся на ветру. А Саймон пытается удержать его на земле. Только у этого змея было человеческое лицо. Круглое мягкое лицо, расплывчатое и трясущееся, как пудинг. И ноги, которые неистово дергались. И руки, которыми он колотил Саймона по спине.

— Саймон?

Он даже не повернул головы, а просто сказал:

— Давай кол.

Бекки торопливо достала заточенный кусок хоккейной клюшки производства фирмы “Братья во Христе”. После заточки на ней оставалось только слово “Христе”, и буква “Е” была наполовину срезана. Бекки подбежала к Саймону и протянула ему кол. Но руки у него были заняты распятием, которое он изо всех сил прижимал к горлу существа, лежащего на столе.

— О Боже, — потрясенно проговорила Бекки.

Это существо не было человеком. Никакого сомнения. Оно ничем не напоминало того Ричарда Карниша, которого она видела на фотографиях. Это было нечто, состоявшее из кожи и костей, связанных друг с другом каким-то диковинным образом. Одной рукой оно колотило Саймона по спине, а другой пыталось оттолкнуть распятие. Было видно, что тварь обладает недюжинной силой, Саймону приходилось налегать на него всем своим весом. И все же пока он ухитрялся оставаться сверху. Пальцы одной его руки глубоко вошли в плечо существа и вонзались все глубже и глубже. Рука с распятием то поднималась, то вновь опускалась, и когда распятие касалось кожи чудовища, из-под него вырывалось ослепительное пламя, а кожа начинала коробиться и обугливаться. Существо кричало, лицо его колыхалось, словно отражение в воде. Но когда существу удавалось пересилить Саймона, и распятие переставало касаться кожи, она снова становилась белой, и ожог исчезал на глазах.

— Бекки!

— Саймон, я не смогу!

— Я не могу его больше удерживать! Давай же, ну!

Она подняла кол и подошла ближе. Круглое лицо повернулось к ней и внезапно перестало колыхаться. Рот и щеки приняли определенную форму. Глаза сузились, и Бекки увидела перед собой пожилого человека, очень похожего на ее отца.

— Прошу тебя, — сказал он.

Она опустила кол, чувствуя, что силы ее покидают.

— Бекки! Он убил Ли, он убил Бобби. Я все видел!

Краем глаза она заметила на полу тело Ли и красную массу, окружающую его разбитую пулей голову. Бекки отвернулась, с трудом сдержав приступ рвоты.

— Ну же, Бекки!

Существо на столе выгнулось, словно пыталось подпрыгнуть к потолку. Саймон подлетел вверх, как будто подброшенный лошадью. Руки его разжались, и он тяжело упал на пол. Лицо старика исчезло, растворилось в мягкой слизистой плоти чудовища.

— Бекки!

Она с размаху опустила кол и налегла на него всем своим весом. Острие пронзило мягкую грудь существа. Бекки почувствовала сопротивление, только когда кол застрял между двумя костями. Она навалилась сильнее, еще глубже вгоняя его в рану.

Ричард Карниш закричал. Тени метались вокруг, как волны по темному океану. Он слетел со стола и ударился о стену. С полок на пол посыпались книги. Саймон отполз в сторону. Бекки в ужасе повернулась к нему, думая, что он хочет удрать и оставить ее один на один с этим бледным крылатым ночным кошмаром. Но Саймон нырнул за маленький столик у стены и через мгновение поднялся, держа в руке водяной пистолет. Он заковылял к Бекки, на ходу поливая тварь святой водой. Крики Карниша слились в непрекращающийся пронзительный вой. Он пытался укрыться, но Саймон продолжал поливать его святой водой. В стене открылась панель, и существо нырнуло в спасительную темноту потайной комнаты. Саймон без колебаний устремился за ним, ни на секунду не прекращая поливать его водой из пистолета. Комната ярко осветилась, когда очередная струя воды попала в Карниша и рассыпалась дождем огненных брызг. Кол, который воткнула в него Бекки, по-прежнему торчал у него из груди. Плоть вокруг раны, окруженной пульсирующими венами, стала похожа на жадные губы, которые словно пытались вытолкнуть кол из тела.

Бекки вбежала вслед за Саймоном в комнату. Карниш наклонился над чем-то, похожим на гроб. Гроб этот был слишком мал для взрослого человека, но Карниш упал в него и начал сворачиваться, уменьшаясь в размерах, словно надувная игрушка, из которой вынули затычку. Саймон пустил в гроб струю святой воды, и из него взметнулось ослепительно яркое пламя. Карниш снова закричал, а Саймон толкнул крышку. Она с глухим стуком захлопнулась и бледная, дрожащая тварь оказалась в ловушке. Саймон повернулся к Бекки. Зрачки его были темными от боли и от усталости, а лицо — таким же бледным, как у Карниша.

— Саймон.

— Надо запечатать крышку, Бекки. Он еще не умер. Чеснок и кресты.

— Хорошо, Саймон. Сейчас я все сделаю, но...

Саймон повалился на пол. Только сейчас она заметила, как ужасно он выглядит. Он словно бы стал меньше. Одежда его превратилась в лохмотья, словно изрезанная сотней бритвенных лезвий. Кожа, видневшаяся сквозь прорехи, была испещрена маленькими кровоточащими ранками и выглядела неестественно мягкой, почти жидкой, как кожа того существа. Но сейчас ей некогда было думать о нем. Из гроба доносились слабые звуки, словно плакал ребенок. Всхлипывания и какое-то мяуканье. Бекки вынула из мешочка пригоршню чеснока и размазала его по всей длине щели между крышкой и корпусом гроба. Существо внутри издало тяжкий стон. Бекки положила на крышку пластмассовый крест, затем еще один и еще. У нее оставалось их штук пятнадцать, и все она выложила на крышку, блестящую от чесночного сока. Затем она бросила сумку и склонилась над Саймоном. Осторожно и нежно Бекки приподняла ему голову, прижалась лицом к его лицу и поцеловала. Голова Саймона была очень легкой, почти невесомой.

— Пожалуйста, Саймон, — шептала она ему на ухо. — Не умирай, не оставляй меня одну. Я не смогу справиться с этим одна.

Она начала плакать, слезы катились по ее щекам и капали ему на лицо. Он долго не подавал признаков жизни, но в конце концов очнулся и сжал ее руку в своей.

— Слава Богу, — с улыбкой сказала она.

— Подожди благодарить его, — сказал Саймон. — Сначала нам надо довести до конца то, что мы начали.

32

Небо на востоке из лилового стало розовым. Плач и всхлипывания внутри гроба сменились низким, почти неслышным шепотом, да время от времени вздрагивала крышка.

Бекки и Ронни снесли маленький гроб вниз. Саймон, собрав остатки сил, помог погрузить его в “линкольн” Карниша, и они поехали на девяносто четвертое шоссе: Ронни в такси Ли, а Саймон и Бекки — в “линкольне”. Около часа они ехали на северо-запад, а затем свернули на проселочную дорогу, петлявшую среди невысоких холмов и голых, бесплодных полей. Посреди одного такого поля Саймон выгрузил гроб и остался с ним один на один. Бекки ждала в “линкольне”, поставив его за ближайшим холмом. Ронни в такси Ли Чэндлера отъехала еще дальше.

Саймон не знал, насколько губительна для Карниша была рана, нанесенная колом, но полагал, что она достаточно серьезна, раз он попытался укрыться в гробу, в котором планировал отправиться в путешествие.

Сам он чувствовал себя как выжатый лимон и сильно ослаб. Даже сравнительно недолгое воздействие чудовищного пищеварительного процесса этого монстра превратило его в жалкую развалину. Каждое движение давалось с трудом. Сквозь прорехи в джинсах он видел, что его левая нога сморщилась и как-то усохла. Саймон с горечью подумал о том, вернется ли он теперь когда-нибудь в нормальное состояние.

Пользуясь распятием Фила как отверткой, он вывернул шурупы из четырех петель, на которых держалась крышка. Когда придет время, он должен будет открыть гроб.

Когда небо на востоке стало светлеть, а звезды, наоборот, потускнели, Карниш заговорил:

— Совсем необязательно заканчивать эго таким образом, — сказал он слабым охрипшим голосом.

— Нет, обязательно, — ответил Саймон.

— Я не шутил насчет денег. Больших, очень больших денег.

Саймон почувствовал, как что-то острое, ищущее скользнуло в его мозг. “Пятьдесят миллионов долларов”, — подумал он. И сразу понял, откуда пришла эта мысль. Он взял револьвер Ли и выстрелил в гроб. В крышке образовалась дыра размером с ноготь большого пальца. Саймон приставил к дыре водяной пистолет и выпустил внутрь струю святой воды. Карниш закричал, крышка затряслась, а из дыры вырвался сноп пламени. Саймон прикрыл рукой глаза. Щупальце чужого сознания сразу ушло.

— В следующий раз я вылью на тебя всю воду, которая осталась в пистолете, а потом наберу полный.

— Не надо, — тихо попросил Карниш.

— Ты боишься умереть?

— Да, боюсь.

— А твои жертвы боялись умирать?

—- Боялись.

— Око за око.

— Прошу тебя, подумай еще раз о том, что ты делаешь.

— Заткнись.

— Всегда можно найти компромисс.

— Закрой пасть, я сказал. — Саймон выпустил в гроб еще одну струю святой воды и едва увернулся от взметнувшегося пламени.

Карниш закричал и больше ничего не говорил.

Небо на востоке стало светло-голубым. Тьма рассеивалась, и Саймон уже мог видеть деревья на другом конце поля. На небе ни облачка. День обещал быть солнечным.

— Солнечный свет убьет тебя? — неожиданно спросил Саймон.

Карниш не ответил, и Саймон повторил свой вопрос.

— Я не знаю.

— Так написано во всех книгах.

Карниш вновь промолчал. Над ними, в вышине, кружила стая птиц. Их количество неуклонно росло в течение последних тридцати — сорока минут. Саймон не заметил этого раньше, потому что небо было слишком темным.

— Это твоя работа?

— Что именно?

— Птицы?

— Иногда животные по своей воле сопровождают меня.

Саймон огляделся. Метрах в двухстах к западу он заметил какое-то темное пятно, похожее на собаку.

— Сделай так, чтобы они ушли.

— Я не могу.

Саймон почувствовал, что Карниш говорит правду. Пока животные не делали попыток напасть, Саймон не хотел мучить Карниша. Этим он поставил бы себя на один уровень с ним, а для него эта мысль была невыносима.

— Скольких людей ты убил? — спросил Саймон через некоторое время. — За всю жизнь.

— Я не знаю.

— Попытайся прикинуть.

— Тысяч семьдесят пять, может быть, больше. Я ем ежедневно. Мне больше двухсот лет. Какое это имеет значение?

— Большое, во всяком случае, для меня. То, что я делаю, я делаю ради Фила, ради Ли, ради Мартина, ради Джека, ради Бобби и всех остальных, кто умер по твоей вине.

Карниш застонал. Небо посветлело еще больше.

— Поднимается солнце, — сказал Саймон. — Оно убьет тебя?

— Прошу тебя.

— Оно тебя убьет?

— Может быть, и нет.

— Я думаю, что убьет.

Несколько мгновений Карниш молчал, потом медленно произнес:

— Если оно меня не убьет, тогда я убью тебя, и ты умрешь а страшных мучениях.

— Я так не думаю.

— Посмотрим, — сказал Карниш и заскулил.

— Да, — ответил Саймон. — Посмотрим.

Бекки смотрела, как светлеет небо. Отсюда ей не было видно Саймона и гроба с Ричардом Карнишем, но зато она хорошо видела приближение рассвета. Ну, вот все почти и закончилось. Осталось совсем немного. Саймон подождет, пока солнце поднимется достаточно высоко, и откроет гроб. Если Ричард Карниш на самом деле вампир, солнце, несомненно, убьет его. Ведь так написано во всех книгах, не правда ли?

Но если Карниш не вампир? Что, если он совсем другое существо? Что, если Саймон откроет гроб, а Карниш бросится на него? Бекки крепко зажмурилась. Руки ее дрожали, во всем теле она чувствовала ужасную слабость. Она открыла окно, чтобы утренний ветерок проветрил машину. Прохладный воздух освежил ее, прогнал сонливость.

Саймон знает, что надо делать. Все будет как надо.

Бекки принялась думать о Саймоне. За последнюю неделю столько всего произошло. Интересно, они так быстро стали друг другу близки из-за того, что познакомились в столь необычных обстоятельствах, или здесь нечто большее? Ей очень хотелось надеяться, что верно второе. Они что-то прозрели друг в друге, что-то неуловимое, тонкое, но общее для них обоих. Ну что ж, скоро это выяснится. Когда все это кончится, их отношения станут относительно нормальными. Если, конечно, это вообще возможно теперь, после всего, что им довелось пережить. Бекки не знала, насколько серьезно пострадал Caймон, не знала, восстановится ли его организм полностью, но это было для нее не очень важно. Небо на востоке стало совсем светлым. На деревья у дальнего конца поля упали первые солнечные лучи.

Теперь уже совсем недолго осталось ждать. Может быть, это происходит прямо сейчас.

Сейчас.

Здесь ему негде укрыться от солнечного света. Как только гроб будет открыт, Карнишу придет конец.

Пожалуйста, Саймон, поторопись.

Она посмотрела на холм. Потом на небо. Солнце было уже довольно высоко и теперь светило ей прямо в глаза. Бекки отогнула защитный щиток, но все равно чувствовала на лице жаркие солнечные лучи. Она закрыла глаза. Чего же он ждет? Почему медлит? Почему не сделает это прямо сейчас? Потому что хочет быть на сто процентов уверенным, подумала она. Хочет, чтобы солнце стояло высоко.

Услышав звук, она сразу поняла, что это было. Это был крик, который пронесся по городу прошлой ночью, вопль, от которого всего несколько часов назад у нее волосы встали дыбом, и кожа покрылась мурашками. Крик пронзил голубое утреннее небо и, эхом отражаясь в полях, затих. Где-то рядом закричали и захлопали крыльями тысячи птиц.

Все, подумала Бекки. Они победили.

Она смотрела на вершину холма, ожидая, когда появится Саймон.

Прошу тебя, Господи, пусть это будет он. Пусть все будет как надо.

На вершине холма появилась человеческая фигура, и Бекки накрыла волна холодного ужаса. Солнце светило человеку в спину, и лица было не разглядеть.

Человек был высоким, худым. Прошу тебя, Господи, пусть это будет он, пожалуйста. Человек вскинул руки, и Бекки показалось, что за спиной у него взметнулась тьма. Она сдавленно вскрикнула. Ужас подступил ей к горлу, каждый вдох давался с трудом. Она включила зажигание, подала назад, и резко развернула машину. Она уже была готова снова вдавить педаль газа в пол, когда в открытом окне появилось лицо. Оно улыбнулось ей, и крик застрял у нее в горле. Он просунул голову в окно и крепко прижался своими губами к ее губам, забирая все ее страхи.

Это был Саймон.