ХАРЛАН ЭЛЛИСОН

 

            Н Е Ч Е М   П О З А В Т Р А К А Т Ь

 

                   Фантастический рассказ

 

     Заросли фласов начинались далеко от ограды. Я попытался

культивировать их, рассадил вокруг, но они почему-то не при-

жились и погибли,  не достигнув стадии созревания. Мне же их

воздух был необходим.  Баллон уже опустел примерно наполови-

ну. Снова начала побаливать голова.

     Все это происходило ночью три месяца назад.

     Мой мир невелик,  не настолько большой,  чтобы удержать

атмосферу, которой  мог бы дышать обычный землянин,  но и не

такой маленький, чтобы оказаться вообще без воздуха. Мой мир

- единственная  планета красной звезды.  Возле нее вращаются

два спутника,  каждый из которых раз в восемнадцать  месяцев

устраивает шестимесячное   затмение,   загораживая  светило.

Шесть месяцев я живу при свете,  остальные восемнадцать - во

тьме. Я назвал свой мир Адом.

     Когда я впервые появился здесь, у меня было имя, лицо и

даже жена. Жена погибла, когда взорвался корабль. Имя посте-

пенно отмерло за те десять лет,  что я прожил здесь.  А  ли-

цо... Чем меньше я вспоминаю об этом, тем мне легче.

     Нет, я не жалуюсь.  Мне пришлось нелегко, но я справил-

ся, так  о чем еще говорить?  Я жил и живу настолько хорошо,

насколько возможно в этом мире.  Что есть,  то есть,  а чего

нет - того не вернуть простым выражением недовольства.

     Когда я впервые увидел мой мир, он напоминал яйцо света

на экране корабля, принадлежащего мне на паях с женой.

     - Думаешь, там найдется что-нибудь для нас? - спросил я.

     Поначалу было так радостно вспоминать о ней, потому что

каждый раз приходило спокойствие, отгоняя слезы и ненависть.

     Но только поначалу...

     - Не знаю, Том. Возможно.

     Так она ответила мне тогда:  "Возможно". И слово чудес-

ное, и то,  как она его говорила. Ее голос всегда становился

мягким и светлым, когда она говорила "возможно", и я неволь-

но начинал ожидать чудес.

     - В  горных породах может найтись что-нибудь годное для

переработки, - проворчал я.

     Жена улыбнулась: полные губы, зубы осторожно прикусыва-

ют нижнюю.

     - Должна  же  быть  какая-то награда за эти невыносимые

медовые месяцы, что я провел с тобой.

     Я шутливо  поцеловал  ее,  так  как  мы и без того были

счастливы, просто счастливы, потому что мы были вместе. Я не

знал, что это значит для меня, пока был счастлив.

     Настолько естественной была наша радость общения друг с

другом, что  я даже не задавался вопросом,  как бы это было,

не будь ее.

     А потом мы прошли сквозь облако субатомных частиц,  ко-

торое плавало перед орбитой Первой Луны,  и,  хотя экран  не

отметил его,  сперва оно было перед нами,  потом вокруг нас,

потом позади, проделав на своем пути миллионы крохотных, не-

видимых отверстий в корпусе корабля.

     Через эти отверстия и за тысячу лет не утекло бы столь-

ко воздуха,  чтобы  мы с женой почувствовали какое-либо неу-

добство, но они проходили и сквозь двигательный отсек.  Час-

тицы были не просто пылинками,  а чем-то совсем другим, воз-

можно, даже античастицами,  и мне уже никогда не  узнать,что

они натворили с двигателями,  но энергетика корабля отказала

и он стал падать на мой мир,  а в километре над поверхностью

взорвался.

     Жена погибла.  Я видел ее тело,  когда выбрался из уце-

левшей секции кабины.  Я спасся,  уцелели огромные баллоны с

кислородом, а жена осталась там,  между двумя металлическими

стенами, на трапе, ведущем из кабины в камбуз, куда она отп-

равилась, чтобы сварить мне кофе.

     Моя жена  осталась лежать там,  протянув ко мне руки за

помощью, и кожа ее была совершенно синей... Простите, мне до

сих пор тяжело об этом вспоминать,  такой она была,  когда я

выбрался наружу и ушел.

     С тех пор я не бывал там.

     Мой мир - жестокий.  Небеса, которые двенадцать месяцев

темны, лишены  облачного  покрова.  Поверхность его не знает

прикосновения воды.  Я пользуюсь циркулятором, который соби-

рает мои отходы и превращает их в воду, пригодную для питья.

У восстановленной воды стойкий железистый привкус,  но  меня

это не особенно беспокоит. С водой у меня нет проблем.

     Воздух - другое дело.  Но это было еще до того,  как  я

открыл, что фласы располагают всем мне необходимым.  Я расс-

кажу вам об этом и о том,  что стало с моим  лицом.  Но  мне

страшно.

 

                         *   *   *

 

     Конечно, я  остался в живых.  Вовсе не потому,  что мне

так уж хотелось жить.  Если вы пробыли  космическим  бодягой

столь же долго,  как я, но все же не отыскали скалу, к кото-

рой стоило бы пришвартоваться,  а потом повстречали женщину,

полную жизни  и страсти - и очень быстро потеряли ее,  то вы

поймете меня.

     Я остался  жить просто потому,  что сохранился воздух в

кабине, скафандр,  пища и циркулятор. Благодаря этому я смог

вполне сносно существовать.

     Так я поселился в Аду.

     Я просыпался,  занимался  ничегонеделанием  до тех пор,

пока меня это не утомляло, снова засыпал и опять просыпался,

когда сны становились слишком яркими,  повторяя события пре-

дыдущего "дня".Вскоре жизнь в кабине, запертой и изолирован-

ной, наскучила  мне  до  невозможности,  и я решил совершить

прогулку по планете.

     Я надел скафандр,  не позаботившись надеть бронеоболоч-

ку. Уровень гравитации  на  планете  был  достаточен,  чтобы

чувствовать себя уютно, лишь изредка случались сильные, рез-

кие толчки в груди,  а с обогревательной системой,  впрессо-

ванной в материал скафандра,  я чувствовал себя в полной бе-

зопасности.

     Я повесил на спину кислородное снаряжение,  установил в

креплениях шлем,  опустил на место и проверил,  свободно  ли

голове. Потом подсоединил трубку, идущую от кислородных бал-

лонов к шлему,  затянул ключом сочленения,  чтобы предотвра-

тить утечку воздуха. И вышел наружу.

     Наступали сумерки,  небо над  Адом  темнело.Три  месяца

светлого периода были уже позади,  когда я опустился на уце-

левшем обломке,  и я полагал, что прошло около двух месяцев,

прежде чем я решил выбраться на прогулку. Так что у меня ос-

тавался приблизительно месяц,  пока Вторая Луна наползет  на

диск очень  маленького красного солнца,  которому я так и не

дал названия. Уже сейчас Вторая Луна показалась над горизон-

том, и  я знал,  что благодаря этому спутнику настанет целых

шесть месяцев тьмы, потом следующие шесть из-за Первой Луны,

и только после этого на недолгие шесть месяцев вернется свет.

     Было не трудно рассчитать орбиты  и  периоды  затмений,

учитывая три предшествовавших месяца. Чем мне было еще зани-

маться?

     Итак, я отправился на прогулку. Идти было нетрудно, и я

обнаружил, что если передвигаться большими  прыжками,  то  я

смогу преодолевать  расстояние  в три раза быстрее,  чем это

было бы на Земле.

     Планета оказалась  почти бесплодной.  Не было ни лесных

массивов, ни ручьев,  ни океанов,  ни полей  с  колосящимися

хлебами, ни птиц,  ни какой-либо другой жизни, не считая ме-

ня, ни...

     Когда я впервые увидел их,  то был уверен, что это цве-

ты, настолько характерным был колоколообразный бутон с  неж-

ными тычинками,  слегка  выступающими над краем чашечки.  Но

когда я подошел поближе, то понял, что ничего, напоминающего

Землю - хотя бы только внешним видом, - встретиться здесь не

может. Это были не цветы, и сразу же, в застоявшемся воздухе

шлема, я назвал их фласами.

     С наружной стороны их  колокольчики  были  ослепительно

оранжевыми, становясь к низу оранжево-голубоватыми и перехо-

дя в простую,  тона моря, синеву стебля. Внутри чашечки были

уже не столь яркими и казались скорее золотыми, а синий пес-

тик был усыпан оранжевой пыльцой. Они казались такими краси-

выми, такими привлекательными с виду.

     Возможно, там было около сотни этих растений,  росших у

подножия горной гряды, которая выглядела совершенно неестес-

венной: высокие, наклоненные вперед утесы, совершенно одина-

ковые, заостренные и сплющивающиеся к вершине,  напоминавшие

копья. Это походило,  скорее,  не на скалы, а на кристаллики

соли или стекла, рассматриваемые при сверхувеличении. В этой

районе было множество подобных формаций, и, потеряв на мгно-

вение связь с реальностью, я вообразил себя микроскопическим

существом, окруженном плоскими поверхностями,  плоскими вер-

шинами кристаллов,  которые  на самом деле были просто пылью

или микрочастицами.

     Потом ощущение перспективы восстановилось, и я вплотную

подошел к фласам, чтобы подробно рассмотреть их,  потому что

они оказались единственной формой жизни, способной существо-

вать на Аде,  получая, очевидно, питательные вещества из за-

ряженной азотной атмосферы.  Для упора я навалился грудью на

один из наклонных псевдокаменных столбов и  нагнулся,  чтобы

заглянуть внутрь бутонов.  Это была одна из первых и чуть ли

не фатальных моих ошибок, которая определила тональность мо-

ей дальнейшей жизни в Аду.

     Скала обвалилась - это была пористая вулканическая  по-

рода, структурой  напоминающая  шлак,  -  увлекая  за  собой

скрепленные с ней формации.  Я полетел прямо на фласы и пос-

леднее, что  почувствовал - как шлем вдребезги раскалывается

о мою голову.

     Потом наступила темнота, хотя и не такая бездонная, как

в космосе. Она надвинулась на меня...

 

                         *   *   *

 

     Я должен был погибнуть. Не было никаких разумных объяс-

нений тому, что я не погиб. Но я остался жив, я дышал!

     Можете вы понять такое? Я уже должен был присоединиться

к своей жене, и все же остался жив.

     Мое лицо было вдавлено в фласы. Я дышал их кислородом.

     Я допустил  ошибку,  упал,  расколол  шлем и должен был

умереть, но так как странные растения поглощали азот из раз-

ряженной атмосферы,  перерабатывали  его  и возвращали назад

уже в виде кислорода,  я остался жив.  Я проклинал фласы  за

то, что они помешали моему быстрому, бессознательному уходу.

Я был уже близок к тому,  чтобы соединиться с женой, и упус-

тил такую  возможность.  Мне  хотелось выбраться из зарослей

фласов наружу,  на открытое пространство,  где они не смогут

одарить меня  жизнью,  и  выдохнуть  из  себя эту похищенную

жизнь. Но что-то остановило меня.  Я никогда не был религио-

зен и теперь не стал им, но мне показалось, что во всем про-

исшедшем скрывается нечто большее.  Я не мог объяснить этого

ощущения, я только  з н а л, что в  моем  падении в  заросли

фласов виден перст Судьбы.

     Я лежал,  дыша  полной грудью.  У основания пестика шла

мягкая мембрана,  которая удерживала кислород,  позволяя ему

лишь понемногу просачиваться наружу.  Это были сложные и по-

разительные растения. От них пахло полночью.

     Я не  могу передать это какими-нибудь понятными образа-

ми. Запах был не сладким и не кислым.  Это был  тонкий,  ка-

кой-то хрупкий  аромат,  напомнивший  мне  полночь,  когда я

только что женился и мы жили в Миннесоте.

     Та полночь была чистой,  бодрой, возвышавшей душу. Наша

любовь преодолевала даже ограничения, налагаемые браком, так

как мы  впервые осознали,  что больше любим,  чем любим ради

любви.

     Это звучит глупо или шокирующе? Нет, для меня это - бе-

зупречная чистота.

     Вот таким  же  был полуночный аромат фласов.  Возможно,

этот аромат и заставил меня выжить.

     Пока я лежал,  у меня было время подумать,  что все это

означает. В первую очередь от кислородного голодания страда-

ет мозг.  Пять  минут без кислорода - и мозг необратимо пов-

режден. Но благодаря фласам,  я могу  разгуливать  по  своей

планете без  всякого  шлема - если только я сумею найти их в

таком изобилии.

     Пока я лежал и думал,  набираясь сил для рывка назад, к

кораблю, я почувствовал,  что лицо кровоточит, словно на ле-

вой щеке образовался здоровенный фурункул или гнойник, кото-

рый теперь всасывал в себя  кровь.  Я  потрогал  щеку.  Даже

сквозь перчатку прощупывалась опухоль.

     Это меня встревожило.  Я сорвал с дюжину фласов, стара-

ясь захватывать поближе к корню,  прижал их к лицу и со всех

ног помчался к кораблю.

     Оказавшись внутри,  фласы тут же звяли и поникли у меня

в руке,  потом сморщились. Яркие цветы поблекли, стали серы-

ми, как мозговые ткани.  Я отшвырнул их в сторону. Несколько

минут они пролежали на полу и расыпались в мельчайшую пыль.Я

сбросил скафандр  с печатками и подбежал к циркулятору.  Тот

был из блестящего сталепласта и неплохо заменял зеркало. Ле-

вая щека оказалась чудовищно раздутой.  Я вскрикнул от ужаса

и потрогал лицо,  но,  в отличие от фурункулов или  нарывов,

боли не было, только непрекращающееся сосущее чувство.

     Что я мог сделать? Я решил подождать.

     Через неделю опухоль полностью сформировалась. Мое лицо

перестало быть похожим на человеческое,  вытянулось книзу  и

раздалось влево,  так  что левый глаз заплыл и превратился в

щель, через которую с трудом проникал свет.  Это  напоминало

гигантский зоб,  только этот зоб вырос на лице, а не на шее.

Опухоль кончалась на челюсти,  но это ничуть не  мешало  мне

дышать. Однако, рот из-за нее оказался перекошенным, и когда

я его открыл,  то обнаружил,  что он  напоминает  объемистую

бездонную утробу, а не то, к чему я привык с детства.

     С другой стороны мое лицо оставалось совершено нормаль-

ным. Я  сделался  наполовину  чудовищем.  С правой стороны я

смотрелся как человек,  левая же раздулась гротескным капле-

образным резиновым  пузырем.  Это было невыносимо,  я не мог

видеть своего отражения чаще раз-двух в  "день".  Полыхавший

красный свет понемногу исчезал,  словно стекая вниз, так что

я несколько недель даже не замечал этого,  пока  не  рискнул

снова выбраться на поверхность Ада.

 

                         *   *   *

 

     Конечно, починить шлем оказалось невозможно.  Мне приш-

лось взять тот,  которым пользовалась жена,  когда  была  со

мной. Это  вновь  навело на размышления,  но потом,  когда я

взял себя в руки, а рыдания стихли, я вышел наружу.

     То, что я вернулся на место,  где впервые обнаружил на-

чало деформации,  было неизбежным.  Я миновал копья,  так  я

называл теперь  каменные  образования  -  без происшествий и

уселся посреди зарослей фласов.  Если я и пользовался их жи-

вотворным кислородом,  хуже от этого они не выглядели, оста-

ваясь такими же яркими и, если угодно, еще более красивыми.

     Я довольно долго глядел на них, пытаясь воспользоваться

своими дилетантскими познаниями в биофизике и биохимии, что-

бы понять происходившее. Одно, по крайней мере, было очевид-

ным: я подвергся фантастической  мутации,  которая  была,  в

сущности, невозможна,  если  исходить  из того,  что человек

знал о жизни и ее структуре,  что в результате резкого изме-

нения окружающей  среды  могла  начаться постоянная мутация,

проявляющаяся в ускоренном делении клеток, каковая и настиг-

ла меня накануне. Я попытался мотивировать свои соображения.

     Даже на клеточном уровне структура неразрывно связана с

функционированием. Я  прикинул структуру протеинов,  так как

чувствовал, что именно в этом направлении лежит хотя бы час-

тичное объяснение моего теперешнего уродства.

     Наконец, я снял шлем и еще сильнее наклонился над  фла-

сами. Я вдохнул их воздух и в ту же минуту почувствовал оза-

рение. Я вдохнул аромат одного,  второго, третьего и все по-

нял. Все становилось на свои места.  Все сделалось абсолютно

понятным и правильным.

     Их аромат полуночи был не просто запахом. Я ассимилиро-

вал бактерии, выделяемые фласами, бактерии, которые атакова-

ли стабилизированные  энзимы моей дыхательной системы.  Воз-

можно, вирусы или даже риккетсии,  которые - я старался  по-

добрать термин  поточнее - размягчили мои протеины и перест-

роили их таким образом,  чтобы я в большей степени мог поль-

зоваться фласами,  снабдили меня кислородозаборником,  как я

теперь понял.  Но делать шире грудную клетку или увеличивать

объем легких значило повредить мне. Нужно было снабдить меня

органом, напоминающим воздушный шарик, способным накапливать

кислород под  давлением,  но здесь было что-то еще.  Когда я

находился среди растений,  кислород медленно поступал с  ге-

моглобином крови в мою накопительную опухоль и,  после неко-

торого ожидания, его будет во мне предостаточно.

     Теперь я  смогу  довольно долго обходиться без воздуха,

как верблюд, который длительные периоды времени не нуждается

в воде.  Конечно, я могу восстановить то, что было затрачено

в интервалах меду двумя наполнениями, в крайнем случае, дос-

таточно долго  смогу  обходиться  и без этого,  но тогда мне

потребуется длительное время,  чтобы  полностью  заправиться

снова.

     Как все это происходило там,  на уровне нуклепротеидов,

я со  своими  ограниченными познаниями в биохимии не мог по-

нять. Все,  что я знал,  было почерпнуто из гипнокурсов,  на

которых я занимался давным-давно,  перед тем, как пойти обя-

зательный курс в Университете Деймоса.  Я знал об этих явле-

ниях, но  никогда не изучал их в достаточной степени,  чтобы

быть способным анализировать. Располагая временем и справоч-

никами, я  был  уверен,  что смогу разрешить загадку,  благо

что, в отличие от земных ученых,  считающих почти мгновенную

мутацию фантастикой, я был вынужден поверить в нее, посколь-

ку она со мной произошла. Достаточно было взглянуть на лицо,

на свое опухшее,  а теперь раздувшееся, как воздушный шарик,

лицо, чтобы понять,  что это правда.  Так что  у  меня  было

больше возможностей для работы, чем у них.

     В этот момент я  заметил,  что  уже  давно  торчу,  как

столб, а мое лицо удалено от фласов. И никаких затруднений с

дыханием.

     Что ж,  мне предстояла кое-какая работа,  с которой они

не смогли бы справиться,  потому что я был живым порождением

кошмарных фантазий, которые они считали немыслимыми.

     Все это случилось шесть месяцев назад.

     Теперь, когда ночь в самом разгаре, фласы, судя по все-

му, умерли.  Так что не будет ничего,  когда вернется  свет.

Нечем будет дышать, нечем позавтракать.

 

                         *   *   *

 

     Слишком темно. Звезды слишком далеко, чтобы позаботить-

ся об Аде и его жителях.  Конечно,  мне следовало догадаться

раньше. Настали  двенадцать  месяцев ночи,  и фласы погибли.

Они не превратились в серую пыль, как те, что я в первый раз

принес с собой. Нет, вместо этого они ушли в почву. Они ста-

новились все меньше и меньше, словно в киноленте, пущенной в

обратную сторону,  сделались совсем крошечными,  а потом ис-

чезли окончательно.

     Мне не удалось узнать, защищали ли они себя таким обра-

зом или погибали навсегда,  потому что грунт слишком плотен,

чтобы раскопать его,  а судя по тому,  что мне удалось отко-

лоть, шлакообразные  образования,  пронизывающие  почву,  не

открывали ничего, кроме крохотных провалов, в которые и втя-

нулись бутоны.

     Голова опять начала побаливать.  Запас кислорода в опу-

холи почти совсем иссяк.  Я замечаю это по тому,  что теперь

каждый глоток  - я научился дышать как бы глотками - требует

все больших усилий. Я решил вернуться на корабль.

     За последние  три "дня" я проделал не один десяток миль

по планете, жил в пещерах, таскал с собой пищевой рацион.

     Я спускался вниз,  к пышным зарослям фласов,  не только

для того,  чтобы пополнить расходуемый запас кислорода, но и

для подробного изучения их странного метаболизма, потому что

мои запасы воздуха в цистернах полностью улетучились. Должно

быть, в  них  что-то было повреждено при посадке,  или же те

частицы, которые взорвали реактор, вывели из строя и систему

рециркуляции кислорода,  нанеся  ей  невидимые  повреждения.

Этого я не знал.

     Зато я знал,  что должен научиться жить на Аду, пользу-

ясь тем, что он мне предоставляет, или умереть.

     Это было  нелегкое  решение.  Мне  хотелось  умереть по

слишком многим причинам.

     Я стоял на открытом пространстве, обогревательная ткань

гротескно облепляла голову и опухоль, когда заметил мерцание

в глубине  неба.  На  мгновение оно стало устойчивым,  потом

опять запульсировало,  словно что-то опускалось на маленькую

планетку.

     Я почти сразу же понял, что это корабль. Невероятно, но

каким-то неведомым мне способом Господь прислал корабль, чо-

бы меня забрали отсюда.  Я побежал к обломкам, которые оста-

лись от моего корабля.

     Я споткнулся, упал, пополз на четвереньках, потом встал

и опять помчался,  и к тому времени, когда добрался до каби-

ны, моя опухоль была почти пуста,  а голова разламывалась от

боли. Я  влетел внутрь,  задраил люк и в изнеможении присло-

нился к нему, вбирая в себя воздух кабины.

     Я подошел к радиоаппаратуре,  хотя голова еще не окнча-

тельно просветлела, плюхнулся в жесткое кресло перед пультом

управления. Я  почти забыл,  какой драгоценностью может быть

связь. Оказавшись так далеко от Границы,  я никогда серьезно

не принимал в расчет возможность, что меня могут обнаружить.

И хотя я перестал об этом думать,  но в происходившем теперь

не было ничего исключительного. Мой корабль взорвался не да-

леко от торговых маршрутов.  Правильно,  я не  вернулся,  но

комбинация каких-либо обстоятельств могла заставить еще один

корабль последовать по моему пути.

     Так они и сделали, так и поступили. Так и случилось.

     Я нажал кнопку радиомаяка и переключил его на непрерыв-

ную работу, слушая, как "бип-бип-бип" разносится по кабине и

зная, что сигнал уходит наружу,  к  кораблю,  кружащему  над

планетой. Этого будет достаточно.

     Неторопливо, опустив руки на колени,  я  повернулся  во

вращающемся кресле  и  на  мгновение увидел свое отражение в

полированной стенке рециркулятора, увидел свою опухоль, гро-

тескную, чудовищную, омерзительную, покрытую щетиной недель-

ной давности, увидел свой от, напоминавший косую рану.

     Такое трудно  назвать  человеческим обликом.  Когда они

появятся, я могу просто не открывать им люк.

 

                         *   *   *

 

     Я все же позволил им  войти.  Их  было  трое,  молодых,

стройных, пытающихся  замаскировать свой ужас перед тем,  во

что я превратился.  Они вошли,  сбросили неуклюжие бронеска-

фандры. В кабине было тесновато, но девушка и один из мужчин

опустились на корточки на пол,  а другой мужчина пристроился

на уголке пульта.

     - Меня...  - Я не знал, сказать ли "зовут" или "звали",

поэтому все опустил,  просто представившись: - Том Ван-Хорн.

Я здесь примерно четыре-пять месяцев, точнее не знаю.

     - Мы из Фонда Изысканий Человечества, - ответил один из

юношей - он откровенно разглядывал меня,  просто не мог  от-

вести глаз. - Экспедиция за пределы Галактики для обследова-

ния некоторых миров на предмет их пригодности для  колониза-

ции. Мы видели вторую половину вашего корабля. Та женщина...

     - Знаю, - оборвал я его. - Это моя жена.

     Они уткнулись глазами в угол, в пол, в переборки.

     Какое-то время мы разговаривали, и я видел, что они за-

интересовались моими теориями относительно быстротекущих му-

таций. Это была их область, и под конец девушка заявила:

     - Мистер  Ван-Хорн,  вы  наткнулись на нечто невероятно

важное для всех нас. Вы обязаны вернуться и помочь добраться

до сути перемен, которые с вами произошли.

     Она смутилась и этим немного напомнила мне жену.

     Тут же  включились  двое других.  Они использовали меня

вместо амортизатора,  задавая вопросы и сами отвечая на них,

заставляя меня все теплее воспринимать возможность возвраще-

ния. Я был затянул в водоворот энтузиазма. Ощущение причаст-

ности поглотило  меня,  я  забылся.  Я забыл,  как вспыхнул,

словно спичка, корабль, забыл, как она лежала на трапе, зас-

тывшая, синяя и чужая, забыл все годы, которые промотался по

пространству, забыл о проведенных здесь месяцах  и  -  самое

главное - забыл о моих изменениях.

     Они упрашивали меня, они говорили, что готовы хоть сей-

час отправиться в путь.  Некоторое время я колебался, сам не

зная, почему, но мои подсознательные крики никто не слышал.

     Потом я смягчился и взялся за скафандр.  Когда я надви-

нул обогревающую ткань на свою опухоль,  какое-то время  они

переглядывались, потом  девушка подтолкнула своего спутника,

а второй скорчился от нервного хихиканья.

     Они позабавили меня,  растолковывая, сколь важным будет

мое открытие для человечества.  Я слушал, я хотел этого. Все

было слишком хорошо после того,  как я приготовился провести

на Аду вечность.

     Мы выбрались из кабины.  От моего обломка до их корабля

было совсем недалеко.  Я удивился и обрадовался, увидев, ка-

ким сияющим был их корабль.  Они им гордились,  они хорошо о

нем заботились.

     Это было новое племя - легковозбудимые,  интеллигентные

ученые с юношескими идеалами. Что ж, удачи им. Они не мешали

старым бродягам вроде меня. Корабль был освещен автоматичес-

кими прожекторами,  лучи которых падали на корпус, и корабль

сиял в ночи Ада,  словно гигантский яростный факел. В космо-

се, должно быть, он покажет себя еще лучше.

     Юноша нажал кнопку. Из корабля донеслось гудение. Отку-

да-то сверху соскользнула посадочная лестница,  одновременно

открылся наружный  люк.  Я понял,  что это более современная

модель, чем мой погибший корабль.

     Что ж,  это  меня не смущало.  Я был бедным космическим

скитальцем, пока не познакомился с женой.  А она  была  всем

тем, что мне требовалось в полете.

     Я сделал шаг вперед, к лестнице.

     И тут почти одновременно произошли два события.

     Я увидел свое отражение в  блестящем  корпусе  корабля.

Зрелище не из привлекательных: рот, как у вурдалака, переко-

шенный вниз и набок,  вытянутый в ножевую рану, глаза-щелки,

опухоль - омерзительная,  испещренная кровеносными сосудами.

Я задержался у лестницы, мои спутники ждали позади.

     И тут произошло второе событие.

     Я услышал ее.

     Где-то далеко, в ярких янтарных пещерах, где спускаются

вниз сверкающие сталактиты, окутанная мерцающей аурой добро-

желательности, чистоты и надежды,  ставшая моложе, чем была,

ослепительно прекрасная и взывавшая ко мне голосом музыки, в

котором было  полыхание  светил  и мерцание звезд,  движение

планет и рост травы, и тяга всего живого к счастью - все это

была она!

     Я слышал ее всего мгновение,  но оно длилось  для  меня

вечность.

     Я чуть наклонил голову,  я услышал,  я понял,  что  все

сказанное ею - правда,  настолько простая, настолько обнаде-

живающая и настолько реальная,  что я  повернулся,  стоя  на

нижней ступеньке  лестницы,  поглядел  на  спутников и снова

оказался на поверхности Ада.

     Ее голос исчез в тот момент, когда я коснулся грунта.

     Они глядели на меня и какое-то время никто не поизносил

ни слова.  Потом один из юношей - невысокий блондин с живыми

голубыми глазами и мощной короткой шеей - спросил:

     - Что случилось?

     - Я не лечу, - ответил я.

     Девушка сбежала ко мне по лестнице.

     - Но почему? - воскликнула она.

     Разумеется, я не мог ей объяснить. Она была такая мини-

атюрная, такая стройная,  так напоминала мне жену  ой  поры,

когда я с ней только что познакомился, что я ответил:

     - Я слишком долго  пробыл  здесь,  я  не  привлекателен

внешне и...

     Ох! - выдохнула девушка.

     на попыталась меня остановить, но это были рыдания, ко-

торые мне не мешали.

     - Вы не сможете меня понять,  но мне здесь было хорошо.

Это жестокий мир,  мир тьмы,  но она оказалась здесь...  - Я

поднял глаза к черному небу Ада.  - Я не могу уйти, а ее ос-

тавить здесь одну. Можете вы это понять?

     Они медленно кивнули.

     - Дело не только в вас,  Ван-Хорн,  - произнес один  из

юношей. - Все гораздо серьезнее. Это открытие имеет огромное

значение для всех людей на Земле.  С каждым годом становится

все хуже. С новыми таблетками против старости люди почти пе-

рестали умирать, и они горой стоят за Католико-Пресвитериан-

скую Группировку, которая не дает утвердить законы, позволя-

ющие ввести контроль над рождаемостью. Перенаселенность ста-

ла чудовищной.  Это  одна  из главных причин,  по которым мы

оказались здесь - увидеть,  сможет ли человек адаптироваться

в новых мирах. Ваше открытие невероятно поможет нам.

     - К тому же,  - добавил второй юноша, - вы сказали, что

фласы погибли. Но ведь без них вы умрете.

     Я улыбнулся.  Она мне сказала кое-что, нечто очень важ-

ное, касающееся фласов.

     - От меня и здесь может  быть  определенная  польза,  -

возразил я. - Пришлите ко мне несколько молодых людей. Пусть

они поживут здесь, и мы вместе с ними займемся исследования-

ми. Я  могу  показать им то,  что нашел.  Они смогут ставить

эксперименты. В лабораторных условиях никогда  не  повторить

того, что я обнаружил на Аду.

     Это их проняло. Они печально поглядели на меня. Девушка

уже согласилась, чуть погодя к ней присоединились и юноши.

     - И я не могу оставить ее здесь одну, - повторил я.

     - Прощайте, Том Ван-Хорн, - сказала девушка.

     Она обхватила мою руку спрятанными в перчатки  ладошка-

ми.  Это  было вместо поцелуя в щеку,  поскольку осуществить

это ей мешал шлем.

     Они начали подниматься по лестнице

     - Но как вы обойдетесь без воздуха, если фласы погибли?

- спросил один из юношей, остановившись на полпути.

     - Все будет в порядке,  уверяю вас. Когда вы вернетесь,

я встречу вас в целости и сохранности.

     Они с сомнением поглядели на меня. Я улыбнулся и похло-

пал себя по опухоли. Казалось, им стало не по себе.

     - Мы вернемся вместе с другими.

     Девушка посмотрела на меня сверху.  Я помахал рукой,  и

они скрылись внутри корабля.  Я поспешил к себе в  кабину  и

наблюдал оттуда, как они разогнали ночь своей яростью и пла-

менем. Потом,  когда они исчезли, я выбрался наружу и поднял

глаза к тусклым и таким далеким светлячкам мертвых звезд.

     Где-то надо мной кружила она.

     Я знал,  что всегда отыщу что-нибудь себе на завтрак, и

на ближайший, и на все последующие. Она сказала мне это.

     умаю, я знал все это заранее,  хотя нигде не фиксировал

ничего подобного,  и ее слова только подтверждали:  фласы не

погибли, они  просто  спрятались  на время,  чтобы пополнить

свои кислородные запасы от самой планеты,  из пещер и откры-

тых пор,  в которых хранится накопленный камнем воздух.  Они

вернутся задолго до того,  как я почувствую в них  необходи-

мость. Фласы всегда возвращаются.

     А потом однажды я встречу ее и тогда уж нам хватит вре-

мени на все.

     Я дал имя этому миру, но тут я ошибся. Это не Ад.

     Это вовсе не Ад.