Харлан ЭЛЛИСОН

 

                                ЧУЖОЕ ВИНО

 

 

 

 

     Двое полицейских, поддерживая Виллиса Коу, провели  его  к  накрытому

одеялом телу. Темно-коричневая полоса начиналась  в  пятидесяти  ярдах  от

тела и исчезала под одеялом. Коу слышал, как один из зрителей сказал:  "Ее

отбросило сюда. Ужасно." Он не хотел, чтобы ему показывали его дочь.

     Но нужно было провести  опознание,  и  поэтому  один  из  полицейских

крепко держал его, а другой опустился на  колени  и  отбросил  одеяло.  Он

узнал нефритовый кулон, который подарил  ей  на  окончание  школы.  Больше

ничего узнать было невозможно.

     - Это Дебби, - сказал он, отворачиваясь.

     "Почему это случилось со мной? - думал он. - Я же  не  отсюда,  я  не

один из них. Это должно было произойти с человеком."

 

 

     - Ты сделал укол?

     Он поднял голову от газеты и попросил повторить.

     - Я спросила, - негромко сказала Эстелла. - Принял ли ты инсулин?

     Он бегло улыбнулся, поняв ее озабоченность и нежелание  вторгаться  в

его горе, и сказал, что сделал укол. Жена кивнула и сказала:

     - Пойду наверх, лягу. Ты идешь?

     - Чуть позже.

     - Снова уснешь в кресле и упадешь.

     - Не беспокойся. Скоро приду.

     Она постояла, глядя на него, потом повернулась и  начала  подниматься

по лестнице. Он вслушивался в обычные  звуки  наверху  -  шум  в  туалете,

журчание воды  в  раковине  и  скрип  двери  шкафа.  Вот  пружины  постели

об'явили, что Эстелла легла. Тогда он переключил  телевизор  на  тридцатый

канал, пустой, и убрал звук, чтобы не слышать шуршания "снега".

     Несколько часов он сидел перед телевизором, прижав руку к  экрану,  в

надежде, что пронизывающие руку  электроны  позволят  ему  увидеть  сквозь

плоть чуждые кости.

 

 

     В середине недели он спросил у Харви Ротхаммера, сможет ли  он  взять

отгул в четверг и с'ездить в Фонтану, в больницу  к  сыну.  Ротхаммер  был

недоволен, но не отказал. Коу  потерял  дочь,  а  сын  на  девяносто  пять

процентов недвижим, лежит в специальной постели, и  нет  никакой  надежды,

что он когда-либо сможет ходить. Поэтому он сказал, что  Коу  может  взять

выходной, но он не должен забывать, что апрель на носу, а  для  бухгалтера

это горячее время. Виллис Коу заверил его, что знает об этом.

     В двадцати милях к востоку от Сан-Димаса автомобиль вышел из строя, и

Коу сидел за  рулем  в  одуряющем  зное  и  смотрел  на  пустыню,  пытаясь

вспомнить, как выглядит поверхность его родной планеты.

     Его сын, Джилван, прошлым летом отправился  на  каникулы  к  другу  в

Нью-Джерси. Друзья устроили импровизированный  бассейн  на  заднем  дворе.

Джил нырнул и ударился о дно; он сломал позвоночник.

     К счастью, его сразу вытащили, и он не успел захлебнуться, но  нижнюю

часть тела у него парализовало. Он мог двигать  руками,  но  не  пальцами.

Виллис с'ездил на восток, перевез сына в Калифорнию, и вот  Джил  лежит  в

больнице в Фонтане.

     Он смог вспомнить  только  цвет  неба.  Ярко-зеленый,  прекрасный.  И

существа, которые не были птицами: они скользили, а не летали.  Больше  он

ничего не мог вспомнить.

     Машину  отбуксировали  в  Сан-Димас,  но  в  гараже  не  было  нужных

запчастей, и за ними послали в Лос-Анжелес. Коу оставил машину и  добрался

домой автобусом. В эту неделю он так и не повидал Джила.  Счет  за  ремонт

автомобиля составил двести восемьдесят шесть долларов сорок пять центов.

 

 

     В марте постоянные ветры в Южной Калифорнии улеглись. К концу  недели

пошел дождь, не такой сильный, как в Бразилии, где капли сливаются друг  с

другом и  где,  бывает,  люди  захлебываются  под  дождем.  Но  достаточно

сильный, чтобы протекла крыша. Виллис Коу и Эстелла  не  спали  всю  ночь,

затыкая полотенцами щели у плинтусов в  гостиной;  но,  по-видимому,  щели

были где-то в середине крыши, потому что вода протекала повсюду.

     На следующее утро он почувствовал, что его душевные силы на исходе, и

расплакался. Эстелла услышала - она сушила промокшие полотенца - и вбежала

в гостиную. Коу, закрыв лицо руками,  сидел  на  мокром  ковре,  пропахшем

плесенью. Эстелла села рядом с ним, обняла его  и  поцеловала.  Он  плакал

долго, а когда перестал, у него горели глаза.

     - Там, откуда я пришел, дождь идет только по вечерам, - сказал он ей.

Но она не поняла.

     Позже, когда до нее дошел  смысл  его  слов,  она  вышла  погулять  и

подумать, что делать с мужем.

     Он ушел на берег. Оставил машину на стоянке, закрыл ее  и  прошел  на

пляж. Почти час он  бродил  по  пляжу,  подбирая  куски  матового  стекла,

обкатанные океаном. Наконец лег и уснул.

     Снилась ему родная планета, и, может быть потому, что  солнце  стояло

высоко,  а  океан  успокоительно  шумел,  он   сумел   вспомнить   многое.

Ярко-зеленое небо, скользящие существа  весело  наклоняются  над  головой,

бледно-желтые огоньки вспыхивают, отлетают и теряются из виду.  Он  был  в

своем обычном теле; множество ног равномерно  двигались,  неся  его  через

туманные пески;  чувствовался  аромат  незнакомых  цветов.  Он  знал,  что

родился в этом мире, вырос здесь и затем...

     Сослан.

     Своим человеческим умом Виллис Коу понимал, что был сослан за  что-то

ужасное. Он приговорен к этой планете, к Земле,  за  преступление.  Но  за

какое именно, он не мог вспомнить. И во сне он не чувствовал никакой вины.

     Но когда он проснулся, человеческое вернулось, нахлынуло на  него,  и

он почувствовал вину. Он жаждал вернуться туда, расстаться с этим  ужасным

телом.

 

 

     - Я не хотел идти к вам, - сказал Виллис Коу. -  Это  глупо.  Если  я

пришел, значит, есть основания для сомнений. А я не сомневаюсь...

     Врач улыбнулся, помешивая какао в чашке.

     - Значит, вы пришли... по настоянию вашей жены?

     - Да. - Он уставился на свои башмаки. Эти коричневые ботинки он носил

уже три года, но никак не мог к ним привыкнуть: они жали, а большие пальцы

как будто резало тупым ножом.

     Врач осторожно положил ложечку на клеенку и отхлебнул какао.

     - Послушайте, мистер Коу. Я хочу  помочь  вам.  Говоря  о  помощи,  -

добавил он торопливо, - я не имею в  виду  изменение  ваших  взглядов  или

отказ от вашей веры. Ни Фрейд, ни Вернер Эрхард, ни сайентология не смогли

полностью убедить  меня,  что  существует  "реальность",  нечто  данное  и

неизменное, константа. Пока вера в иное не приводит человека в сумасшедший

дом или в тюрьму, почему она должна быть менее приемлема, чем то,  что  мы

называем реальностью Если это делает  вас  счастливым,  верьте.  Просто  я

хотел бы узнать суть вашей веры. Как это звучит для вас?

     Виллис Коу старался улыбнуться в ответ:

     - Неплохо для начала. Только я слегка нервничаю.

     - Успокойтесь. Я действительно заинтересовался.

     Виллис распрямил скрещенные ноги и встал.

     - Ничего, если я пройдусь по кабинету? Я думаю, это поможет.  -  Врач

кивнул, улыбнулся и показал на какао. Виллис Коу покачал головой. - Это не

мое тело. Я осужден жить в человеческом облике, и это убивает меня.

     Врач не просил раз'яснений.

     Виллис Коу был  маленького  роста,  с  редеющими  волосами  и  слабым

зрением. Ноги у него болели, и он постоянно  нуждался  в  носовом  платке.

Лицо его было изрезано морщинами от тревог и печалей. Он  рассказал  врачу

все. Потом заключил:

     - Я думаю, на эту планету ссылают за преступления. Я думаю,  что  все

мы пришли из других миров, с других планет, где мы неправильно вели  себя.

Земля - это тюрьма, а мы сосланы сюда жить в этих ужасных  телах,  которые

разлагаются и дурно пахнут, изнашиваются и умирают. Такова наша кара.

     - Но почему вы знаете об этом,  а  больше  никто  не  знает?  -  Врач

отодвинул остывшее какао.

     - Должно быть, мне дали неисправное тело,  -  сказал  Виллис  Коу.  -

Немного лишних мучений - знать, что я чужак,  что  нахожусь  в  тюрьме  за

какое-то преступление, которое не могу вспомнить. Каким ужасным оно должно

быть, если я заслужил такой приговор!

     - Вы читали Франца Кафку, мистер Коу?

     - Нет.

     - Он писал о людях, которые осуждены за преступления, природы которых

они не знают. О людях, виновных в грехах, о которых они и не подозревают.

     - Да, так и я себя чувствую.  Может,  сам  Кафка  чувствовал  то  же:

наверное, и у него было неисправное тело.

     - В том, что вы испытываете, нет ничего  необычного,  мистер  Коу,  -

заметил врач. -  Сегодня  очень  многие  не  удовлетворены  своей  жизнью:

мужчина как женщина, женщина как мужчина...

     - Нет, нет! Я не это имел в виду. Я не кандидат  на  изменение  пола.

Говорю вам, я пришел из мира  с  зеленым  небом,  с  туманными  песками  и

огоньками, которые вспыхивают и  улетают...  У  меня  было  много  ног,  и

перепонка между пальцами, и это совсем не были пальцы... - Он  замолчал  в

замешательстве.

     Потом сел и тихо заговорил:

     - Доктор, я живу как все. Часто болею, часто не могу оплатить  счета.

Моя дочь погибла в автокатастрофе, и я не могу вынести мысли об этом.  Сын

искалечен в расцвете лет и на всю жизнь останется таким. Мы с женой  почти

не разговариваем, мы не любим друг друга... если когда-то вообще любили. Я

не лучше и не хуже других на этой планете.  Об  этом  я  и  говорю:  боль,

отчаянье, постоянный ужас. Ежедневный ужас. Безнадежность. Пустота.  Разве

это человеческая жизнь? Говорю вам, есть лучшие места,  другие  миры,  где

быть человеком - не значит мучиться.

     В кабинете врача становилось темно. Жена успела записать его на прием

в последний момент, и врач принимал маленького лысеющего человека в  самом

конце дня.

     - Мистер Коу, - сказал врач, - я выслушал вас и хочу, чтобы вы знали,

что я почти разделяю ваши страхи. - Виллис  Коу  почувствовал  облегчение.

Кто-то хочет ему помочь. Если и не снять с него страшный груз  знания,  то

хотя бы дать понять, что он не один. - Откровенно говоря,  мистер  Коу,  -

продолжал врач, - я думаю,  что  у  вас  серьезный  случай.  Вы  больны  и

нуждаетесь в интенсивном лечении. Я поговорю с вашей женой,  если  хотите,

но мой совет вам - пройти курс лечения в соответствующей клинике...

     Виллис Коу закрыл глаза.

 

 

     Он плотно запер дверь гаража и законопатил щели тряпками. У  него  не

нашлось достаточно длинного шланга, чтобы провести выхлопные газы прямо  в

машину, поэтому он просто открыл окна машины, завел  двигатель  и  оставил

его работать. Он сидел на заднем сидении и пытался читать "Домби и  сына":

Джил однажды сказал, что эта книга должна ему понравиться.

     Однако он не мог сосредоточиться  на  прочитанном  и  немного  погодя

попытался уснуть. Ему хотелось увидеть во сне мир, украденный у него, мир,

который он больше никогда не увидит. Наконец сон охватил его, и во сне  он

умер.

     Поминки были в "Лесной лужайке",  и  на  них  мало  кто  пришел.  Был

уикэнд. Эстелла плакала, и Харви Ротхаммер поддерживал  ее  и  утешал.  Но

через плечо поглядывал на часы: приближался апрель.

     Виллиса Коу положили в мягкую землю,  и  мексиканец  с  тремя  детьми

забросал его почвой  чужой  планеты.  Мексиканец,  который  мыл  посуду  в

ресторане, подрабатывал и на кладбище: иначе ему нечем было бы платить  за

квартиру.

 

 

     Многоногий  консул  приветствовал  вернувшегося  Виллиса   Коу.   Коу

перевернулся, посмотрел на консула и увидел над головой ярко-зеленое небо.

     - Добро пожаловать назад, Плидо, - сказал консул.

     Он выглядел очень печальным.

     Плидо, который на далекой планете был Виллисом Коу, встал на  ноги  и

осмотрелся. Дома.

     Но он не мог молча наслаждаться этим моментом.

     - Консул... скажите мне... что я сделал такое ужасное?

     - Ужасное?! - Консул был ошеломлен. -  Мы  преклоняемся  перед  вами,

ваша милость. Ваше имя пользуется большей славой, чем все другие. - В  его

словах звучало глубокое почтение.

     - Тогда почему меня приговорили жить в страданиях на другой  планете?

Почему сослали отсюда на пытку?

     Консул покачал головой, его грива развевалась на теплом ветерке.

     - Нет, ваша милость, нет! Страдание - это то, что испытываем. Пытки -

вот все, что мы знаем.  Только  немногие,  очень  немногие,  почитаемые  и

любимые расами всей Галактики, могут побывать в том мире. Жизнь там сладка

по сравнению со всеми другими мирами. Вы еще не сориентировались... Все  к

вам вернется. И вы поймете.

     И Плидо, который в лучшей части своей почти бесконечной, полной  боли

жизни был Виллисом Коу, вспомнил. Проходило время, и он  вспоминал  вечную

печаль, в которой был рожден; он знал, что ему дали редчайшую  награду  из

тех, что возможны в Галактике - несколько драгоценных лет в мире, где боль

несколько слабее, чем повсюду.

     Он вспоминал дождь, и сон, и песок под ногами, и океан,  поющий  свою

ночную песню, вспоминал ночи, когда он ненавидел Землю.

     И теперь ему иногда снятся приятные сны о жизни Виллиса Коу, жизни на

планете радости.