---------------------------------------------------------------
Перевод Е. Богдановой
---------------------------------------------------------------
Среди прочего, чему пришлось ему научиться за годы семейной жизни, было
одно твердое правило: когда жена приводит себя в порядок перед выходом, ни
под каким предлогом не отрывать ее от этой сложной и кропотливой работы,
требующей сосредоточенности и пристального внимания перед зеркалом. Вот и
сейчас, ожидая Милли, он спокойно стоял у открытого окна их номера,
рассеянно глядя сверху на поток машин, стиснутых в самой настоящей пробке,
образовавшейся на узенькой рю Камбон.
- Уолт, - окликнула его Милли, - я готова. Уолт, ты слышишь меня? Я
говорю, я готова.
Он обернулся и посмотрел на жену. Милли была не просто готова, она была
безупречно, ослепительно готова. В этом простом черном платьице, которое
поразило его тем, что стоило двести долларов, она выглядела потрясающе.
Просто потрясающе. В свои сорок шесть лет Милли оставалась такой же стройной
и элегантной, как и в день их свадьбы, и намного более эффектной.
- Выглядишь на миллион долларов, - отметил он, сдержанным кивком
выражая свое одобрение.
- Жаль, что не могу сказать того же о тебе. Объясни, пожалуйста, ты
что, собираешься выходить в таком виде? В этой нелепой гавайской рубашке и
даже без пиджака?
- Сейчас слишком жарко для пиджака. И потом, Бога ради, Милли, мы же
едем на Блошиный рынок, а не в оперу.
- Ну и что с того? И зачем ты повесил на себя этот фотоаппарат, да еще
в таком громоздком футляре? И эта ужасная сигара во рту. Знаешь, на кого ты
похож?
- На кого же?
- На американского туриста, вот на кого. На самого настоящего простака
из Штатов.
Уолт посмотрел на себя в большое зеркало на дверце шкафа. В нем
отразилось мясистое багровое лицо, лысая голова и жировые складки, нависшие
над пряжкой брючного ремня. Он попытался втянуть в себя живот, но
безуспешно. Милли, безусловно, права, но для такого случая все как надо,
лучше не придумаешь.
- Я и есть американский турист, - мягко возразил он. - Пусть люди
знают, кто я такой. Что в этом плохого.
- Ничего хорошего. Ты же не ходишь в таком виде в Америке. Почему же ты
здесь позволяешь себе выглядеть как деревенский простофиля из глубинки? Ведь
когда захочешь, ты можешь произвести приятное впечатление на кого угодно, я
же знаю.
- Могу, конечно. Когда вокруг девушки. - Он весело подмигнул ей, но, к
его смущению, она и не подумала улыбнуться в ответ. И вообще, она явно на
что-то злилась. Надвигалась буря, причем с самого завтрака, с беспокойством
думал Уолт. - Послушай, маленькая, - умиротворяющим тоном начал он, - тебя
что-то точит, правда? Что же это такое?
- Ничто меня не точит.
- Ну не надо так. Уверен, ты просто еще не отошла со вчерашнего дня,
после самолета, ведь так? Знаешь что? Если хочешь, оставайся здесь и
отдохни, а я прогуляюсь на Блошиный рынок один. Идет?
- Нет уж! - ноздри Милли затрепетали от гнева. - Знаю я эти прогулки!
Будешь рыскать в поисках старых монет для бесценной коллекции Эда Линча.
Весь отпуск - каких-то жалких три дня в Париже, и у него хватило наглости...
Так вот оно что!
- Послушай, давай оставим старого Эда в покое, - сказал Уолт.
- Хорошо бы. - Милли с сожалением покачала головой. - Уолт, если бы ты
только знал, как я хочу, чтобы ты все-таки иногда вспоминал, что ты партнер
Эда Линча, а не мальчик у него на побегушках. Мы так редко ездим с тобой вот
так, как сейчас, - несколько дней в Париже два года назад, несколько дней в
Неаполе в прошлом году, и каждый раз старый добрый Эд тут как тут,
пожалуйста, со списочком, где что купить для его дурацкой коллекции.
- Но Милли, если человек просит оказать ему маленькую услугу, я не могу
отказать ему, правда?
- А почему бы и нет? К тому же я уверена, он и не просил тебя ни о
какой услуге, он просто велел тебе сделать это. Он же вести себя не умеет.
Такому, как он, надо быть бандитом с большой дороги, а не бизнесменом.
- Послушай, Милли...
- И слушать ничего не хочу! Все, что я хочу, - это чтобы твоим
партнером был кто-нибудь другой, а не старый добрый Эд.
- Ну а я - нет!
Его последние слова прозвучали как взрыв. Милли несколько секунд
остолбенело смотрела на него, затем ее лицо скорбно сморщилось. Уолт быстро
подошел к жене, сел на край кровати и усадил ее рядом с собой.
- Ну прости меня, маленькая. Я не хотел. Ты же знаешь, что не хотел,
ведь правда?
Она всхлипнула пару раз, но сдержалась и не заплакала.
- Может быть.
- Никаких "может быть" здесь не может быть. Но Милли, пожалуйста,
подумай сама. Давай рассудим. Смотри: все, что у нас с тобой есть - а у нас
есть немало, - появилось только благодаря тому, что двадцать лет назад Эд
взял меня к себе и обучил всем тонкостям гравировального и печатного дела.
Какая разница, в конце концов, грубиян он или нет, ты лучше загляни-ка в наш
финансовый отчет: шикарный дом в Скарсдейле, огромная летняя вилла в Капе,
две машины, хочешь новую норковую шубу - пожалуйста. И, раз уж мы об этом
заговорили, знаешь, во сколько нам обошлась свадьба твоей дочери?
- Она, кстати, и твоя дочь. И потом, какая разница, сколько это стоило?
Эд Линч от этого не стал приятнее.
- Двадцать тысяч долларов, Милли! Двадцать тысяч наличными. И благодаря
Эду я могу выписать чек еще на десяток таких свадеб - и глазом не моргнуть.
Вот о чем надо помнить.
Она упрямо качала головой.
- Просто ты очень способный. И всегда был таким. Ты точно так же
преуспел бы с кем угодно.
- Преуспел в чем? - резко спросил он. - Терпеть не могу вспоминать
старые времена, но, черт возьми, на что я годился тогда, вернувшись с
победой после второй мировой? Кто я тогда был? Суперразведчик - вот кто.
Годился для обучения мальчиков групповому пилотажу. Шпион, который в
тридцать лет говорил на нескольких языках, да только никому это было не
нужно. Но, славу Богу, у меня хватило ума понять, что не стоит быть
старьевщиком в мире, где каждый, кто хочет, может купаться в деньгах. И вот
тут-то на сцене появляется Эд... Ты, Милли, не можешь не признать одного: Эд
не болтает о больших деньгах - он делает их и дает другим их делать.
- Хорошо, хорошо, только, пожалуйста, не волнуйся так. Ты же знаешь,
тебе это вредно.
- Я не волнуюсь. Я только хочу раз и навсегда поставить все на свои
места. Может быть, я тут старомоден, но считаю, что жене совершенно
необязательно вмешиваться в дела мужа. Страшно сказать, сколько бед
случалось из-за того, что в отношения между партнерами встревали женщины. Мы
с Эдом - партнеры, так оно есть и будет, и хватит об этом говорить.
Милли с недовольным видом пожала плечами.
- Хочешь что-нибудь сказать? - спросил Уолт.
- Да нет. Единственно, пожалуй, хотела бы я знать, не женат ли ты
больше на Эде Линче, чем на мне.
- Едва ли, едва ли. Хотя, если подумать, - и Уолт игриво подтолкнул
жену локтем, - развестись с ним было бы потруднее, чем с тобой.
- Ах, вот что у тебя на уме! Ну нет, этот номер у тебя не пройдет, - не
без ехидства отозвалась Милли, и Уолт с облегчением увидел, что она уже
собирается простить его.
Воспользовавшись моментом, он поднялся и помог встать ей.
- Так пойдем походим по магазинам? - предложил он.
- Ты же знаешь, я всегда готова, - весело сказала Милли.
Швейцар отеля предложил вызвать такси, но Уолт отказался и повел жену к
станции метро на Пляс де ля Конкорд.
- На метро? - удивилась Милли, остановившись у лестницы.
- А что? Я подумал, тебе для разнообразия будет интересно посмотреть,
как живет другая половина человечества.
Она одарила его выразительным взглядом, но весело продолжала путь, и
было заметно, что поездка доставляет ей удовольствие. Шторм кончился, ветер
разогнал тучи, она снова была старушкой Милли, той самой Милли, умевшей
искренне радоваться самым простым вещам только потому, что она разделяла
удовольствие с ним, рада уже тому, что была рядом с ним и ее локоть прочно
лежал на его руке.
Мы женаты уже двадцать пять лет, размышлял он, но, если подумать, она
все такая же, как раньше, - школьница на первом свидании. В этом не было
ничего плохого, наоборот, ему очень нравилось ее отношение, но время от
времени из-за этого возникали проблемы. Например, было совершенно невозможно
объяснить ей, что в таких поездках за границу для него в некоторых случаях
было бы лучше, чтобы она не сопровождала его повсюду.
Эд Линч был другого мнения на этот счет. Он считал, что постоянное
присутствие Милли рядом с Уолтом придавало законченность всей ситуации.
Настоящий турист-американец и под руку с ним пикантная щебечущая
американочка-жена - то, что нужно в их деле! И в этом весь Эд!
Бесчувственный субъект, три развода, сейчас на грани четвертого. Понятия не
имеет, что значит быть женатым на такой женщине, как Милли. У Эда это всегда
были красотки, такие же жесткие, деловые и алчные, как и он сам. Нечего
удивляться, что Милли на дух не выносила Эда и всю вереницу его жен.
На станции "Маркаде-Пуасьонье" им надо было сделать пересадку, и Уолт
повел Милли через лабиринт из железных ограждений к поезду, идущему до
станции "Клинанкур". Выйдя из вагона, они поднялись наверх и сразу же
окунулись в расплавленное золото, в которое жаркое летнее солнце превращало
улицы Парижа. Оставалось пересечь бульвар - и они у цели.
И как только они вступили во владения Блошиного рынка, их сразу же
подхватила пестрая толпа людей.
Там были туристы, большей частью американцы, французы, семьями,
мечтательные юные парочки, обнявшись, как на прогулке при луне вдоль берегов
Сены. Но все они были заняты одним и тем же: выискивали, вынюхивали
сокровища, которые достались бы им за бесценок. И, медленно продвигаясь
вперед в людском потоке, Уолт тем не менее заметил и оценил по достоинству
невероятное разнообразие всевозможных товаров, выставленных здесь на продажу
и готовых удовлетворить самые причудливые вкусы.
Сам рынок представлял из себя нескончаемую сеть дорожек и аллей, вдоль
которых тянулись шаткие павильончики и просто прилавки, набитые всеми
мыслимыми и немыслимыми предметами, какие только бывают в употреблении: от
ржавых канцелярских скрепок до снятых с когда-то великолепного лимузина
колес. От всей этой пестроты рябило в глазах, и Уолт почувствовал, что
сходит с ума, пытаясь подсчитать, сколько же видов и разновидностей товаров
здесь продавалось. В какой-то момент, когда Милли остановилась у одной из
лавчонок, восхищаясь старой потертой лампой от Тиффани, висевшей в дверном
проеме, он поймал себя на том, что смотрит на коробку из-под обуви, доверху
наполненную потемневшими от времени, в водяных разводах, изумительно
выполненными пригласительными билетами, которые в девятнадцатом веке
посылали друг другу французские аристократы. От его профессионального
взгляда не укрылась тонкая работа, с которой были сделаны надписи, - такой
работы уже почти не встретишь в наши дни. И только уже потом явилась мысль:
неужели кому-то может понадобиться куча старых, полуистершихся
пригласительных билетов?
Найти в этом жужжащем хаосе какое-то определенное место без
предварительной подготовки было делом практически невозможным, однако Эд
Линч снабдил их точными указаниями, как пройти к одному магазинчику, в
котором, уверял он Милли, она обязательно найдет что-нибудь стоящее, и,
следуя этим указаниям, они без особого труда обнаружили его. Еще в
Нью-Йорке, в антикварном магазине на Третьей авеню, куда Милли часто
захаживала, она присмотрела секретер в стиле Людовика XIV и совсем уже было
собралась купить его, но Эд Линч отговорил ее. Собственно говоря, он ее
просто запугал. Зато, если они прошвырнутся на пару дней в Париж, убеждал
он, то уж точно окупят путешествие - надо только сходить к этому антиквару
на Блошиный рынок. Эд слышал, что за свои деньги у него получишь настоящий
товар. А заодно, раз уж они все равно будут там, то пусть Уолт не сочтет за
труд отыскать две-три редкие монеты для коллекции Эда. Уж будьте уверены, Эд
все спланирует как надо, он, как чемпион по шахматам, видит на шесть ходов
вперед.
То мрачное негодование, в которое ввергла Милли тонкая игра Эда Линча,
испарилось теперь, когда она бродила среди мебельных джунглей антикварной
лавки, а глаза ее загорелись жадным блеском.
Владелицей магазина оказалась энергичная услужливая молодая женщина,
стремительная и алчная, как пиранья. Ее услужливость оказалась такой цепкой,
что Милли пришлось вызвать мужа за дверь, чтобы наедине посоветоваться с
ним.
- Каковы наши возможности? - спросила она.
- Я думаю, это зависит от того, что там есть. Ты нашла то, что хотела?
- Да, ты знаешь, здесь есть пара просто сногсшибательных вещей. Надо бы
их купить. Но я уже предчувствую, что она за каждую спросит целое состояние.
Поэтому я и спрашиваю, как мне с ней торговаться.
- Эд говорил, торгуйся, сколько сможешь. Помнишь, он еще объяснял:
сначала огляди вещь со всех сторон, осмотри каждый дюйм, удостоверься, что
тебя не надувают. И ни в коем случае не показывай вида, что именно хочешь
купить.
- Могу я потратить пятьсот долларов?
- Если ты уверена, что вещи того стоят, почему бы нет? Главное, не
торопись, подумай, прежде чем выписывать чек.
- А ты как же? - сказала Милли наконец именно то, что он ожидал
услышать. - Ты ведь никогда не постоишь спокойно, пока я в магазине.
- А я и не буду стоять. Пойду посмотрю пока монеты для Эда. Подожди
меня здесь, я ненадолго.
Он вышел. Как хорошо, что она предпочитает отправлять его куда-нибудь,
чтобы он не путался у нее под ногами и не мешал ей торговаться. Он двинулся
вперед по неровной мощенной камнем дорожке, не обращая теперь никакого
внимания на толпу охотников за случайной удачей, снующих вокруг него. Глаза
его были прикованы к вывескам с именами владельцев антикварных лавок, мимо
которых он проходил. Брюмон, Ферманте, Дюра, Пюэль, Шмидт, Байль, Мазель,
Пирон. Казалось, вся существующая на свете разбитая мебель, начиная от
заржавленных стульев, какие раньше можно было увидеть в кафе, и до
гигантских комодов, была собрана здесь, в лавках этих торговцев, и
выставлена на продажу. Исключение составляла последняя лавка. Через открытую
дверь ветхого строения, которое представлял из себя антикварный магазин С.
Пирона, можно было разглядеть лишь несколько предметов домашней обстановки,
а снаружи, вместо того чтобы выставить для обозрения лучшее, что у него
есть. Пирон оставил только несколько коробок с битыми бутылками. Бутылки
были из-под вина и пива, и при ближайшем рассмотрении оказалось, что там нет
ни одной целой.
Картина была столь же неприглядной, что и везде на рынке.
На пороге лачуги появился человек и, прислонившись к косяку, наблюдал
за Уолтом. Болезненно худой, с выпиравшими из-под кожи скулами и холодными
глазами он напоминал голодного волка. Человек стоял, скрестив руки на груди,
не нарушая ни единым словом приветствия безразличного молчания.
Уолт повернулся к нему и, показывая на ободранную картонную табличку,
прибитую к стене лачуги, спросил:
- Пирон?
Человек едва заметно кивнул, подтверждая этим жестом правильность
догадки Уолта.
- Я ищу, где можно купить монеты. Я имею в виду - редкие. Не могли бы
вы мне помочь?
- Je ne comprends pas, - сказал человек. - Не понимаю. Не говорю
по-английски.
- А, вот как, - дружелюбно отозвался Уолт и с легкостью повторил свой
вопрос по-французски.
В глазах собеседника мелькнуло удивление, но тут же пропало.
- Монеты, - протянул он, - какие же?
- Американские старые центы. Те, которые с головой индейца.
- Каких лет?
- 1903 и 1904 года.
- И еще?
- Еще 1906-го.
- Три, четыре, шесть - магические числа, отлично. - И сказал: - Так вы
тот самый?
-Да.
- А Мерсье, я вижу, передал вам. Я, правда, думал, он сам принесет
ответ.
- Нет, он здесь занимается только распределением. Жалобы рассматриваю
я.
- Так вы проделали весь этот путь из Америки ради того, чтобы
рассмотреть мою?
Пирон оглядел Уолта с ног до головы и довольно улыбнулся, обнажив зубы
в золотых коронках.
- Прелестно, - продолжал он, - просто прелестно. Кто бы мог подумать? А
посмотреть на вас, так решишь: сама святая простота посетила город Париж. Вы
могли бы вынести весь Лувр под мышкой, и ни один полицейский и внимания бы
не обратил.
Уолт жестом показал на снующую вокруг толпу.
- Стоит ли разговаривать об этом здесь?
- Правильно, правильно. - Пирон жестом пригласил его войти внутрь,
прошел сам и закрыл за собой дверь, заперев ее на засов. В помещении не было
окон, и только колеблющееся пламя керосиновой лампы тускло освещало комнату.
Вся обстановка состояла из старого кухонного стола и стула. Вдоль стен
располагалась чудовищных размеров мебель, предназначенная для продажи:
горки, комоды, шкафы. Их было немного.
- Мы здесь в полном одиночестве, - заверил его Пирон. - Вряд ли
кто-нибудь заинтересуется битыми бутылками.
- Остроумно придумано, - отозвался Уолт.
- Вот именно, я тоже так считаю. А вся эта рухлядь, сами видите, таких
размеров, черт бы ее побрал, что для нее надо сначала собор купить, а то не
влезет. Так что не волнуйтесь, никто сюда не забредет, пока мы не уладим
наше дельце. Лучше побеспокойтесь о том, как меня осчастливить. А для начала
сядь и положи руки на стол.
Пирон стоял позади него. Осторожно повернув голову, Уолт уловил
зловещий блеск пистолета, направленного ему в спину.
- Это еще что такое? - спросил он.
- А ты как думал? - со злобой ответил Пирон. - После того, что
случилось пару лет назад с тем парнем из Бельвилля, я не могу рисковать. Еще
я слышал о неприятностях, которые случились с тем беднягой в Неаполе. Вышел
из строя. Так что сиди спокойно и не действуй на нервы. Если захочешь дать
мне по носу, сначала спроси.
Уолт сел, положил руки на стол, ладонями вниз, и слегка отодвинулся,
чтобы оставить место для фотоаппарата и футляра с фотопринадлежностями.
- Я вижу, ты много знаешь того, что тебя совсем не касается, - сказал
он. - Насколько понимаю, тут вот о чем речь: или мы платим, или ты настучишь
полиции.
Пирон стоял в нескольких футах от стола, пистолет в его руке не
шелохнулся.
- Вот именно, об этом речь.
- О чем же ты будешь стучать? - невозмутимо поинтересовался Уолт. -
Погибли двое мошенников, ну и что? И в кого ты будешь тыкать пальцем, в
Мерсье? Гарантирую, у него есть алиби в обоих случаях, так что выставишь
себя дураком, только и всего.
- Да уж не сомневаюсь, алиби у него есть. Вот только я-то знаю о всех
ваших делах куда больше, не только об этих двух бедолагах. Неужели я, такой
идиот, чтобы прижимать вас без доказательств?
- Блефуешь, Пирон. Неплохо придумано, только все это игра.
- Черта с два. Хочешь послушать?
- Сначала положи эту свою штуку. Очень трудно сосредоточиться, когда
тебе в лицо тыкают пистолетом.
- Ах, как нехорошо, - с ядовитым смешком заметил Пирон, - но я столько
хлопот затратил, чтобы сочинить свой рассказ; ужасно не хочется, чтобы меня
перебили на середине. Вот закончу, тогда сам суди, где тут правда, где нет,
а заодно и решишь, сколько будет стоить моя история.
- Я по-прежнему утверждаю, все это пустые разговоры.
- Да? А вот послушай. Во-первых, свой товар вы изготавливаете на
частном предприятии в Штатах. Это отлично оборудованная типография. У вас
есть первоклассный гравировщик, вы его спрятали там, у себя, он делает
матрицы. Это настоящий профессионал, во время войны он работал на военных -
они делали фальшивые банкноты, которые потом выбрасывали на рынок в Германии
и Италии. По документам его уже двадцать лет как нет в живых, но мы-то
знаем, что это не так, а?
Уолт пожал плечами.
- Это и есть твоя история? - спросил он.
-Да, и неплохая, правда? Пожалуй, она будет стоить побольше, чем ты
думал, когда входил сюда. Я случайно узнал, что у вас ума хватает не
связываться с фальшивыми долларами, чтобы не навлечь на себя неприятности в
Штатах. Нет, все эти годы вы выпускали франки, лиры, западногерманские
марки, а возможно, еще песеты и фунты. Потом вы развозили их по небольшим
переплетным мастерским и сдавали перекупщикам, вроде Мерсье, еще одному
парню в Неаполе, еще есть у вас один в Берлине и других местах. А эти ребята
уже передавали товар всякой мелочи, вроде меня, чтобы мы сдавали его из
тридцати процентов по номиналу, причем я получаю какие-то вшивые пять
процентов. Пять процентов, - повторил Пирон со злобным презрением в голосе,
- и это за такой риск. Короче говоря, мне этого мало. Я все сказал Мерсье, а
теперь говорю вам. Когда знаешь так много, как я, ты уже больше не мелочь и
не обязан работать за гроши.
- Сколько же ты хочешь получать? - спросил Уолт.
- Ага! Теперь по-другому запел! Отличная получилась шутка. - Золотые
зубы Пирона победно ощерились в злобной усмешке. - Давай-давай, пой сладко,
а не то придется тебе кисло.
- Не трать время попусту. Говори по существу.
- Непременно по существу, а как же иначе? Значит, так. Мне не по душе
больше эта работа на комиссионных. Я свое получаю только с того товара,
который толкну. А это значит, что, когда дела стоят, я здесь с голоду
подыхаю. Теперь я тоже хочу немного получать. Пусть Мерсье каждый раз, когда
передает мне партию, отстегивает мне хорошую пачку настоящих деньжат.
- Сколько?
- Давай так, - холодно заявил Пирон, - ты называешь цифру, а я говорю,
счастлив я ее услышать или нет.
Уолт пожал плечами.
- Я предлагаю по-другому. Первый платеж будет прямо сейчас. Но при
условии, что ты уберешь свою пушку. Пора понять, этим ты меня не испугаешь.
Не настолько же ты глуп, чтобы зарезать курицу, которая несет золотые яйца.
- А ты не поверишь в это, пока не уберешь меня, - с презрительной
ухмылкой заметил Пирон, не отводя пистолета от своей мишени. - Давай сюда
деньги. Посмотрим, государство их выпускало или кто еще? Твои произведения
искусства мне не нужны.
- Как скажешь, - ответил Уолт. Он медленно поднялся, не обращая
внимания на пистолет, и нажал на замок пухлого кожаного футляра, покоящегося
на его круглом животе.
- Не шевелись! - зарычал Пирон. - Что ты, черт побери, задумал?
- Деньги здесь.
- Я сам посмотрю. Брось их на стол, живо.
Уолт отстегнул футляр и положил его на стол. Пирон приблизился к нему с
такой осторожностью, как будто опасался, что он взорвется, откинул крышку,
не сводя глаз с Уолта, и вытащил оттуда внушительных размеров сверток
франковых банкнотов, перевязанных плотной резиновой лентой. Он взвесил
сверток в руке.
- Неплохо, - сказал он, - очень даже неплохо. Сколько здесь?
- Узнаешь, когда посчитаешь, - ответил Уолт, - но сразу уясни одно.
Здесь то, что тебе будут платить, начиная с сегодняшнего дня. Деньги будешь
получать у Мерсье. Но имей в виду: как только ты попробуешь требовать
больше, считай, что ты в большой беде.
- А уж ты-то, конечно, знаешь, что такое быть в большой беде, не так
ли? - усмехнулся Пирон.
- Остроты оставь при себе. Ты доволен?
- Если это настоящие. Фальшивыми плати другим, а не мне.
- Хорошо, - сдерживая нетерпение, сказал Уолт, - сам проверь. Поднеси
банкноту к свету и посмотри.
Пирон сунул пистолет в карман, стащил резинку со свертка и выбрал из
середины одну бумажку. Он поднес ее к свету и, сильно натянув между
пальцами, начал рассматривать наметанным глазом.
Лишь раз успел вырваться полузадушенный крик из горла, намертво
сдавленного кожаным ремнем от футляра. Руки Пирона неистово замолотили по
воздуху, в то время как Уолт, откинувшись назад, к краю стола, и прочно
уперев коленом ему в поясницу, все туже затягивал удавку.
Тело выгнулось назад под давлением колена, так что, казалось, вот-вот
сломается позвоночник. Сдавленный хрип разносился по комнате. Постепенно он
затих, и наступила полная тишина. Тогда Уолт ослабил удавку, и безжизненное
тело упало навзничь. Черты лица исказились, глаза слепо смотрели в потолок.
В любом из этих громадных шкафов было достаточно места, чтобы спрятать
тело вдвое крупнее и тяжелее Пирона. Деловито, без спешки Уолт открыл один
из них, засунул туда труп, запер дверцу и носовым платком тщательно вытер
массивный ключ. Затем, используя платок в качестве пращи, он забросил ключ
на самый верх комода в дальнем углу комнаты. Сверху донеслось ответное
звяканье металла.
В завершение этой неприятной работы он протер платком крышку стола,
подобрал банкноту с пола, куда она, трепеща, опустилась, из разжавшихся
пальцев Пирона, и вернул ее на место, в сверток, который он засунул к себе в
карман. После этого он опять повесил футляр через плечо и оглядел комнату,
чтобы удостовериться, что все в порядке. Вполне удовлетворенный, он задул
лампу, откинул локтем засов, не торопясь вышел наружу и локтем же захлопнул
за собой дверь. Затем он смешался с толпой на многолюдной, залитой солнечным
светом дорожке и двинулся вперед в общем потоке, глядя по сторонам с
благожелательным интересом.
Когда он подошел к магазину, Милли все еще была внутри. Он видел, как
она без конца что-то доказывает владелице, уговаривая ее еще снизить цену.
Он терпеливо поджидал ее около дверей, пока наконец она не появилась. Лицо
ее пылало.
- Потрясающе, - сказала она, возбужденная после долгих переговоров, -
розовое дерево, и всего за шестьсот долларов, включая доставку. Уолт, ведь
ты не сердишься, что получилось немного дороже, чем мы рассчитывали, правда?
- Нет, если ты купила то, что хотела, - ответил он.
- Ты ангел, - сказала Милли, - правда, ты настоящий ангел.
Затем вспомнила:
- А ты? Нашел ты монеты, которые нужны Эду? Эти старые центы?
- Нашел. Обделал сделку, как и предполагал.
- Старый, верный Уолт, - поддразнила его Милли. И, стиснув его руку,
сказала:
- Ох, Уолт, ты бы видел, как я обхаживала эту курицу. Хочешь верь,
хочешь нет, она сначала запросила тысячу!
- Тысячу? Ну это, положим, слишком уж круто.
- Ты сам виноват, - заявила Милли обвинительным тоном. - Гарантирую,
когда она посмотрела на тебя, то сразу подумала: вот еще один глупый турист,
из тех, что обязательно клюнут на какую-нибудь трогательную историю о чужих
несчастьях.
- Не сомневаюсь, что так оно и было, - извиняющимся тоном согласился
Уолт.