Игорь Доронин
ФЕНОМЕН ЛОСКУТОВА
----------------------------------------------------------------------------
Сб. Третья мировая война - Москва, Патриот, 1992, 384 с.
ISBN 5-7030-0401-2
OCR and spellcheck by Andy Kay, 03 January 2002
----------------------------------------------------------------------------
После тяжелых боев на Днестровском плацдарме, где наша часть понесла
большие потери в людях и технике, ее отвели на отдых в большое, почти не
тронутое войной украинское село с чудесным кисло-сладким названием
Антоновка. Был разгар весны, все вокруг цвело, мы были живы, молоды и с
радостью предвкушали дни, а может быть, и недели безопасной и беззаботной
тыловой жизни. Наиболее лихие из моих разведчиков и связистов - а я был
командиром взвода управления гаубичной батареи артполка - сразу же
обзавелись перспективными знакомствами среди юных местных жительниц и как
будто скучать не собирались.
Но в первый же вечер после отбоя офицеров вызвал к себе капитан Ильметьев
- начальник штаба, или, по штатному расписанию, адъютант старший дивизиона.
Откуда, из каких глубин военной истории пришло в нашу артиллерию это
архаичное название должности - не знаю, но факт остается фактом: он имел
именно такую должность.
Выставив вперед тяжелую челюсть, он пересчитал нас, как хозяйка цыплят, и
произнес:
- К завтрашнему утру чтоб у меня были расписания занятий на десять дней.
Вопросов нет? Все. Получите бумагу.
Мой командир батареи после ранения долечивался в медсанбате, поэтому
расписание на всю батарею составлял я. Делать эту работу мне довелось
впервые, никаких методических пособий, конечно, не имелось, но изрядно
помучившись до первых петухов, я все же завершил ее, как мне казалось,
успешно. В восемь утра я, как штык, был в штабе дивизиона.
- Это что такое? - посмотрев на принесенный мною лист, спросил Ильметьев.
- Как что? - в свою очередь удивился я. - Расписание.
- Я тебя спрашиваю, что это такое? - ткнув пальцем в какую-то графу,
повторил капитан. Я заглянул под его палец и сказал:
- Это... Изучение матчасти гаубицы.
- Не то, не то. - Ильметьев брезгливо сморщился: - Я тебя спрашиваю, что
за мазню ты принес, как курица лапой нацарапала.
Я про себя возмутился:
- Да на мой почерк вроде никто не обижался. В школе по чистописанию
меньше четверки не было.
- Тут тебе не школа, а вот через три часа чтобы все было, как положено
быть. Понятно?
- Понятно. Но, может, вы по существу посмотрите, что надо исправить?
- Вот тогда по существу и посмотрим. Можешь идти. Бумаги у меня больше
нет.
Мои разведчики бумагу, конечно, где-то достали, а батарейный писарь
сделал из расписания прямо-таки выставочный экспонат.
В одиннадцать я снова стоял перед капитаном.
Он глубокомысленно осмотрел расписание, после чего изрек:
- Плохо. Вот это, - он ткнул пальцем, - перенести сюда, а это - сюда.
Добавишь строевой и уставов. Название предметов написать покрупнее, часы
занятий - помельче. Наверху - "Смерть немецким оккупантам!" Сюда - портрет.
Срок - три часа. Можешь идти.
Я мысленно сосчитал до десяти, скрутил лист, повернулся и вышел.
Когда я явился вновь, в два часа дня, оказалось, что Ильметьев отдыхает
после обеда. Потом он был занят какими-то другими делами, и только после
шести мне удалось попасть к нему.
Не глядя на расписание, капитан кинул его в угол:
- Ладно, завтра доложу командиру дивизиона. Можешь идти. Утром сам
проверю, как занятия ведешь. И готовься получать пополнение.
Но ни утра, ни пополнения мы не дождались. Ночью по хатам забегали
посыльные. Они стучали в окна, будили спящих, вызывали всех офицеров в штаб
дивизиона.
На этот раз нас собирал сам командир дивизиона - майор Ефремов. Его все
знали как смелого и знающего свое дело человека. Авторитет его в дивизионе
был непререкаем, ему старались подражать не только в большом, например, в
уменье быстро и точно готовить исходные данные для стрельбы и поражать цель,
но и в малом - ходили слегка раскачиваясь, носили небольшие усики, повторяли
его любимые словечки.
- Вот что, товарищи офицеры. Получен приказ о нашей передислокации.
Посадка в эшелон начинается через час. Пополнение и матчасть будем получать
в пути.
С первыми лучами солнца эшелон с нашим артполком тронулся на север. Хоть
мы и грузились в срочном порядке, но ехали не спеша. Подолгу стояли на
железнодорожных узлах, разъездах, а иногда и в чистом поле. На некоторых
станциях нас уже ожидали маршевые батареи. Людей, технику, лошадей
распределяли по дивизионам и батареям и двигались дальше. Иной раз
подсаживались по два-три человека из госпиталей или отставших от других
частей.
На одной из остановок к поезду подошел младший техник-лейтенант,
невысокого роста, худенький, в очках. В руках у него было два больших,
видимо, тяжелых чемодана. Он поставил их на землю, тыльной стороной ладони
вытер лоб, достал документы и протянул их стоявшему у дверей Ильметьеву.
- К нам. Садись, - сказал тот. Солдаты помогли втащить тяжелые чемоданы.
Вслед за ними вскарабкался и вновь прибывший.
- Младший техник-лейтенант Лоскутов прибыл для дальнейшего прохождения
службы, - представился он капитану.
- Ты что же это, с чемоданами на фронт собрался или... или в пансион? -
спросил капитан.
Большинство из нас не знало в то время, что такое пансион, а капитан не
удосужился объяснить, почему именно в пансион надо ехать с таким грузом, но
острота капитана нам понравилась, а вид у младшего лейтенанта с его
чемоданами был такой комичный, что мы дружно фыркнули.
Тут надо сказать вот о чем. Непростым было наше отношение к капитану
Ильметьеву. Мы знали, что на фронте он провел всю войну, выслужился из
старшин, что в самый тяжелый момент боев на плацдарме один, имея в
помощниках только пожилого ездового, подскочил на передке к пушке, у которой
был перебит весь расчет, подцепил и увез ее на глазах у растерявшихся
немцев. И в то же время любил он хвастаться этим и другими своими подвигами
и орденами, нудно поучать нас, молодых, как нужно жить и воевать. Так что
любить его было особенно не за что.
Но сейчас он был один из нас - однополчанин, фронтовик, а младший
лейтенант - чужак, необстрелянный молокосос. А к таким мы, мягко говоря,
относились не очень любезно, хотя сами не так уж давно находились в их же
положении...
Лоскутов ничего не ответил, стоял, глядя в землю, а подбодренный нашим
смехом капитан продолжал:
- Небось мамка пирогов на дорогу напекла или подштанников запасных
надавала, чтобы было что менять, когда драпать будешь.
- У меня мамы нет... Ее немцы повесили, - тихо сказал младший лейтенант и
поднял глаза на Ильметьева.
Тот явно смутился, но виду не подал.
- Размещайтесь, - сказал он и как будто потерял интерес к младшему
лейтенанту. Но мы-то знали, что это не так.
Лоскутов прибыл на должность арттехника дивизиона. На первой же стоянке
он побежал осматривать орудия и затем пользовался каждой возможностью для
этого. Энергия била из него. В пути он организовал занятия для артмастеров
батарей, собирался заниматься с командирами взводов и орудий, но времени
оставалось мало, эшелон приближался к фронту.
Всех, конечно, интересовало, что же в чемоданах у Лоскутова. Кто-то
пустил слух, что там сало, самым большим любителем которого был у нас
артмастер Шарипов. Когда солдаты шутя спрашивали его, как к этому относится
Аллах, то Назип отвечал, что, действительно, есть свинину мусульманам
нельзя, но если запивать ее водкой, то можно. Правда, Аллах запретил и
спиртное, но Шарипов об этом благоразумно умалчивал.
При общем молчаливом согласии Шарипов решился на довольно-таки бестактное
дело - когда Лоскутов открывал свои чемоданы, незаметно заглянул в них. Дело
в том, что ни у кого из нас никакого, так сказать, личного имущества не
было, все, что мы имели, умещалось в то время в полевой сумке. А тут человек
с двумя туго набитыми чемоданами! Естественны и наше любопытство, да и
некоторая неприязнь. Но, как рассказал нам разочарованный Шарипов, один
чемодан оказался набитым какими-то "железками", а второй - "научными
книгами".
Лоскутов ни с кем близко не сходился, не пил и не курил, со всеми был на
"вы", себя просил называть по званию или "Петр Петрович", все свободное
время проводил за тетрадкой с какими-то расчетами.
Если он и выбрал меня в качестве собеседника, то, видимо, потому, что
имел на это какие-то свои соображения - я по-прежнему исполнял обязанности
комбата, лечение которого из-за осложнений задерживалось, а Лоскутову для
его дела, как потом выяснилось, нужен был в помощь мой артмастер Шарипов.
Лоскутов был неразговорчив, но постепенно я кое-что вытянул из него. Его
отец, ученый-физик, в начале войны ушел в ополчение и погиб под Москвой.
Мать, филолог, во время войны стала редактором партизанской газеты. Фашисты
захватили ее и после жестоких пыток повесили. Узнав о гибели матери,
Лоскутов, в то время студент технического вуза, добился призыва в армию,
куда его не хотели брать по двум причинам: институтская броня и очки.
Закончил ускоренный курс артиллерийско-технического училища, затем -
недолгое пребывание в запасном полку, и вот он у нас.
В одном из разговоров Лоскутов признался мне, что сделал важное
изобретение и стремится скорее попасть на фронт, чтобы проверить его
результативность в деле. Я всегда с некоторой долей подозрительности
относился к различного рода изобретателям, и, наверное, он заметил мой
искоса брошенный на него взгляд.
- Вы, Андрей, не думайте, что я ненормальный. Я проделал все расчеты и
уверен, что если мне удастся создать и испытать экспериментальную установку,
то это будет новое слово в военной технике, в известном смысле переворот.
- А в чем же заключается ваше изобретение?
- Пока я этого сказать не могу. Когда дело дойдет до испытаний, и вы
согласитесь помочь мне, тогда все и узнаете.
- Но почему же вы раньше, в училище или в запасном полку, не доложили о
своем изобретении? Вам бы помогли, дали бы людей, необходимые материалы.
Он посмотрел на меня и горько усмехнулся:
- Мне не повезло. Мои непосредственные начальники были вроде... - Он
замялся.
- Вроде меня, вы хотите сказать? Он немного помолчал:
- Да как вам сказать... Ну, в общем, мне никто не верил. И кроме того, я
сам несколько сомневался в своих расчетах.
- А теперь не сомневаетесь?
- Теперь я полностью уверен. Мне нужны только кое-какие материалы и...
боевая обстановка. И, конечно, помощь. Вот если бы вы разрешили Шарипову
помогать мне, я был бы очень признателен.
Короче говоря, убедил он меня. Более того, он уговорил меня дать, как я
теперь понимаю, мальчишескую клятву никогда и никому не рассказывать. И я,
воспитанный на книжных похождениях романтических героев, дал эту клятву и
оставался ей верен. Не могу простить себе этого. Если бы я не был так молод
и так наивен и не сдержал бы ее, многое повернулось бы по-другому.
А в это время события начали развертываться так стремительно, что стало
не до Лоскутова с его изобретением.
Где-то на подступах к Ковелю мы разгрузились - и сразу в бой. Ковель,
Люблин, Майданек с его жуткими печами, в которых еще ощущался жар
человеческого пепла, форсирование Вислы, бои за создание плацдарма...
Лоскутова - Ильметьев называл его не иначе, как "студент" - я почти не
видел в эти дни тяжелых боев. Мои гаубицы работали безотказно, кроме одной,
которая была разбита прямым попаданием снаряда, и арттехник все равно помочь
ей не смог бы ничем.
Наконец положение на нашем участке фронта стабилизировалось. Мы
закрепились на довольно обширном плацдарме.
Мой НП находился на обращенном к противнику склоне, на танкоопасном
направлении, так что любая танковая атака была бы видна как на ладони.
Гаубицы моей батареи располагались в трех-четырех километрах сзади, а пушки
нашего дивизиона заняли огневые позиции поблизости от НП - они были
поставлены на прямую наводку.
Несколько дней противник приводил в порядок свои потрепанные части, и мы
в спокойной обстановке оборудовали и маскировали блиндажи, траншеи и окопы.
Вот в один из таких спокойных дней и заявился снова младший
техник-лейтенант Лоскутов. Он напомнил об обещании помочь ему. Я выделил
артмастера Шарипова и двух солдат. Следуя указаниям Лоскутова, недалеко от
НП они оборудовали землянку и нечто вроде огневой позиции странной,
невиданной раньше формы. Ночью притащили из дивизионного тыла знаменитые
чемоданы. После этого Лоскутов с Шариповым отправились на захваченный у
немцев склад боеприпасов, и целый день оставались там. Вернулись поздно
вечером, принеся доверху нагруженный чем-то короб из-под патронов. Шарипов
рассказал мне, что они наковыряли детонаторов из трофейных гильз и снарядов.
Надо было наконец выяснить у Лоскутова, что он задумал. Когда я пришел к
нему, он вместе с Шариповым что-то монтировал из "железок", находившихся в
одном из чемоданов. Я увидел опиравшуюся на треногу длинную металлическую
антенну с оптическим прицелом. Ее передний, длинный и острый, как игла,
конец был направлен в сторону противника, а задний, короткий, был увесистым
и массивным, многочисленные провода уходили в неглубокий колодец.
- Что же это такое? - удивленно спросил я.
- Это УНД, - с готовностью ответил Лоскутов и гордо пояснил: - Установка
направленной детонации. Слишком сложно объяснять ее устройство. Но в двух
словах принцип действия таков. Вы, конечно, знаете, чем вызывается взрыв
пороха или другого взрывчатого вещества в гильзе или снаряде? Детонацией. То
есть взрыв капсюля-детонатора вызывает возбуждение детонации вторичных
взрывчатых веществ. Обычно капсюль-детонатор помещается в непосредственной
близости от вторичного ВВ, как, например, в гильзе или снаряде. У меня же
они разнесены на огромные расстояния: взрыв капсюля будет производиться
здесь, в этой установке, а вторичные вещества будут взрываться там, куда
направлена моя антенна, - в танках противника!
Я ошеломленно смотрел на него:
- Это так просто?
Он усмехнулся, довольный:
- Ну, просто это рассказывать, а сделать это непросто. Над этой идеей
долго работал мой отец, и я использовал материалы его исследований. Но...
Но договорить мы не успели.
Снаружи, в траншее, послышался шум, искали меня. Я быстро выбежал и
направился на НП, благо он находился в десяти шагах.
- Где ты бродишь? - набросился на меня капитан Ильметьев. - НП бросил,
солдат распустил, документация не готова!
Все это было неправдой. Я был рядом с НП, разведчик дежурил у
стереотрубы, связист - у телефонного аппарата, документация - в полном
порядке. Но я молчал. Спорить с Ильметьевым или оправдываться было
бесполезно,
Мое молчание обозлило его еще больше.
- Вот что, товарищ лейтенант, - сказал он, переходя на официальный тон. -
Придется с вами говорить в другом месте.
"Куда уж в другом, - подумал я, - тут до немцев пятьсот метров". Но так
уж получалось, что начальства или кого-то неизвестного там, в тылу, "в
другом месте", мы зачастую боялись больше, чем врага перед фронтом
- А тут, говорят, где-то рядом и "студент" окопался? - продолжал капитан.
- Этого субчика вообще под трибунал давно пора.
Тут я заметил, что капитан покачнулся. От него пахло водкой.
Выдавать Лоскутова было нельзя. Чего доброго, Ильметьев явится к нему,
переломает все созданное им и отправит его в тыл.
- Товарищ капитан, - как можно почтительнее сказал я, - он действительно
заходил сюда, но пошел в соседний дивизион за смазкой для оптических осей
панорам.
Оптическая ось - линия воображаемая, смазать ее, понятно, ничем нельзя,
но подвыпивший капитан, довольный моей почтительностью, не заметил, а может,
и не понял подвоха в моих словах и, заявив: "Ну то-то же, может быть, за ум
возьмется", удалился восвояси.
Еще пара дней прошла спокойно. Однажды на наш НП пришел командир
дивизиона. Прежде всего он прильнул к окулярам стереотрубы, пошарил по
переднему краю немцев. Потом попросил схемы ориентиров и пристрелянных
реперов, пригляделся к каждому и сказал:
- Ну что же, НП выбран по-деловому. - Это было одно из его любимых
словечек, обозначавшее высокую степень похвалы. - Но вот с ориентирами... -
Он сделал несколько замечаний, очень метких, с которыми нельзя было не
согласиться не только в силу воинской дисциплины, но и по существу, и
собрался уходить.
- Вопросы ко мне есть? - прощаясь, спросил Ефремов.
"Скажу, - вдруг подумал я, - все скажу про Лоскутова, ведь замечательное
дело парень задумал, помочь ему надо, поддержать, хотя бы охрану поставить",
- но проклятая мальчишеская клятва удержала меня.
- Никак нет, - ответил я, - вопросов нет.
- Будьте здоровы, - сказал майор Ефремов, пожал мне руку и,
сопровождаемый ординарцем, исчез в чреве траншеи.
Вскоре Лоскутов закончил монтаж установки и теперь мечтал о контратаке
немецких танков - ему не терпелось опробовать устройство в действии.
Что касается меня и остальных, то встречи с танками, в отличие от
Лоскутова, никто из нас не жаждал, хотя мы и были готовы к ней.
Но так или иначе этот день настал - нас попытались сбросить с плацдарма.
С утра немцы начали артподготовку и бомбежку наших позиций. К счастью, в
район "пятачка", где мы находились, упало сравнительно немного мин и
снарядов, остальные рвались либо впереди - у передовых траншей, либо сзади
нас
Вскоре показались немецкие танки.
Позабыв о Лоскутове, я наблюдал за полем боя, ожидая появления вражеской
пехоты: в мою задачу входило, стреляя с закрытых позиций, отсечь ее от
танков. Они были еще далеко, ведя на ходу неприцельный огонь в нашу сторону.
Наши пушки пока не отвечали.
С расположенного неподалеку НП командира дивизиона прибежал Ильметьев.
- Чего не стреляешь? - закричал он.
- Жду, пока пехота появится, - ответил я.
- Жди, жди - дождешься, когда по тебе проедут. - Он убежал к пушкам,
стоявшим на прямой наводке.
Вскоре оттуда послышались выстрелы... А танки все приближались, и снаряды
стрелявшей пушки не причиняли им вреда.
И вдруг... Безо всякой видимой причины первый, дальше других прорвавшийся
танк на моих глазах взорвался. Огромное пламя, столб дыма, башня,
отброшенная на десятки метров в сторону...
Остальные продолжали идти вперед, стреляя и наращивая скорость
Взорвался второй танк. За ним - третий.
Я понял, что это дело рук Лоскутова, и внутренне ликовал. Однако танков
было много, они шли и шли.
Когда взорвался четвертый, а за ним пятый, в рядах атакующих наступила
растерянность. Танки неуверенно зарыскали по полю, словно в поисках
невидимой опасности. Они подставляли борта, и этим воспользовались наши
пушкари-противотанкисты.
Показалась немецкая пехота, и я подал команду на открытие отсечного огня.
А передовые танки уже приближались к нам.
Взорвался еще один.
И в это время на НП появился Ильметьев.
- Где здесь Лоскутов? - орал он, и хотя ему никто не показывал, подскочил
к его окопу. - Ты что тут делаешь? Марш к пушке, там затвор заклинило!
- Я лучше артмастера пошлю, он все сделает, а я здесь...
- Ах, ты здесь! Трус! Расстреляю! - Ильметьев выхватил пистолет
Лоскутов испуганно глянул на него и побежал к пушке. Через минуту она
возобновила стрельбу.
Но было уже поздно.
Тапки ворвались на наши позиции.
Разрывом снаряда меня оглушило и отбросило на дно траншеи. Я успел
увидеть, как Лоскутов прыгнул в свой окоп. А через мгновение тяжелый танк
заполз на него и стал утюжить... Раздался взрыв. Меня ударило в грудь, и я
потерял сознание. Последнее, что я запомнил, - это был Ильметьев, бросающий
противотанковую гранату в грозную машину, налезающую с другой стороны...
Очнулся я в госпитале, на другом берегу Вислы. Там я узнал, что плацдарм
удалось отстоять.
Ранение оказалось тяжелым, и меня отправили еще дальше в тыл.
В часть я вернулся, когда снега уже покрыли плацдарм. Наш полк перевели
на другой участок - готовилось наступление, части сдвигались, уплотнялись,
давали место новым. На плацдарме было тихо, мирно, по-домашнему поднимались
дымки из многочисленных блиндажей и землянок в прифронтовом сосновом бору.
Ничто не говорило о тяжелых боях, которые здесь были летом. И о том бое уже
забыли, а его место разыскать не удалось. Прибыли новые люди, вместо
Шарипова, погибшего в тот день, когда я был ранен, в батарее был новый
артмастер, вместо Лоскутова в дивизионе - новый арттехник.
Мне рассказали, что Ильметьев, кстати, получивший орден за личное
мужество, распускал слухи о том, что Лоскутов якобы не погиб и не пропал без
вести, а перебежал к немцам.
Я пошел в штаб полка и подтвердил, что своими глазами видел гибель
Лоскутова. Но похоронку отправлять было некуда - родственников у пего не
оказалось.
Много лет спустя, знакомясь с трофейными документами, я наткнулся на
донесение полевой службы гестапо группы армий "Висла". В нем говорилось, что
во время контратаки на позиции русских по неизвестной причине взорвались
шесть танков. По подозрению в саботаже арестовано несколько унтер-офицеров и
техников. Ведется расследование.
Других документов по этому вопросу в деле не оказалось, и чем закончилось
расследование, установить мне не удалось.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 08.01.2002 17:32