Вадим Дарищев
ПЛОТ
Солти с громким лаем гнал оленя прямо на Джойса. Лесной красавец
обезумел от страха и несся напролом, с треском ломая ветки и оставляя на
острых сучьях клочья коричневой шерсти. Джойс уже ясно видел налитые
кровью глаза и отчетливо слышал тяжелое хриплое дыхание. Олень быстро
приближался. Охотник передвинул предохранитель и поднял свой "бреме".
Солти, бежавший вплотную к зверю, уловив этот момент, упал, поджав под
себя лапы, и даже зажмурился. Хлестнул выстрел. Олень, подбитый на лету,
споткнулся, тяжело перевернулся через голову и больше не пошевелился.
Тут же появился Солти и, поджидая хозяина, стал деловито обнюхивать
тушу. Джойс выбрался из своей засады и, закинув за спину ружье, пошел к
уже проявляющему нетерпение Солти. Потрепал его положительно за ухо и,
достав из-за голенища мехового сапога широкий нож, отрезал у поверженного
оленя губы - любимое лакомство Солти, на которое он всегда претендовал.
Потом некоторое время с улыбкой смотрел на пса.
- Ну как, Солти?
Пес уже все съел и, облизываясь, смотрел на хозяина.
- Хорошо поработал, вкусно поел! Да? Ну пойдем домой.
И, взвалив на плечо двухсотфунтового оленя, Джойс двинулся вперед
широкими шагами.
За два часа удачливые охотники одолели три мили, отделявшие их от
маленького заброшенного форта. Уже начало смеркаться, когда Джойс окончил
свежевать оленя и растянул для просушки шкуру. Часть мяса он взял, чтобы
пожарить, а остальное'засолил. Приближалась длинная и холодная в этих
местах зима, и следовало подумать о пропитании впрок.
Приветливо потрескивал в печи огонь. Солти спал возле порога и во сне
подергивал ухом. Джойс сидел за прочным дубовым столом и занимался тем,
что перелистывал толстые старые книги - испанские, греческие, арабские.
Джойс конечно не знал этих языков, но всегда с удовольствием листал
пожелтевшие страницы. Ему нравились яркие картинки, большие заглавные
буквы и просто лаконичная строгость знаков. Книги даже пахли по-разному, а
иногда по вечерам Джойсу казалось, что он слышит звуки, издаваемые этими
книгами. Звуки, которые они впитали, живя у прежних своих хозяев. Это были
звон посуды на кухне, звучание мандолины, детские голоса. Джойса путал
незнакомый шум.
Он убирал книги в сундук и ложился спать.
И так день за днем в трудах и заботах о хлебе насущном.
Сколько Джойс жил в заброшенном форте, он уже и сам не помнил. Когда-то
он бежал от людей, двигался днем и ночью, чтобы уйти от погони, от мести
тех, чьи законы он нарушил. Совсем обессилевший, с пулей под лопаткой,
Джойс встретил в лесу облезлого долговязого щенка. И когда встал вопрос,
кого умертвить, чтобы самому не умереть с голоду- несовершенного звереныша
или встретившегося на пути старика-отшельника, Джойс не колебался долго.
Собака - это единственный друг и помощник, который его устраивал.
Солти, имевший в родителях дворняг, перемешавшихся с волками, был
необычайно силен, подвижен и, когда дело доходило до драки,
незамедлительно пускал в ход свои клыки - острые как бритва и не знающие
пощады. Он никогда не смущался численным перевесом противника, и вскоре у
них с Джойсом был свой собственный охотничий участок, границы которого
уважали и дикие кошки, и медведи, и полярные волки.
Без собаки Джойс ходил только на свою охоту. Это начиналось в конце
лета, когда Нейдахо теряла свою могучую силу и переставала реветь на
порогах. Река мелела, становилась безопаснее, и появлялись смельчаки,
спускавшиеся вниз по течению на плотах и больших лодках. Как правило, это
были люди отчаявшиеся, разоренные, бегущие от нужды и долгов. Они
продавали свои нехитрые пожитки, наскребали несколько золотых, покупали, а
чаще крали лодку и отправлялись в неизвестное. Они все были одинаковыми.
Они все вели себя одинаково. И поэтому Джойс хорошо изучил их повадки за
много лет. Он выжидал солнечного, ясного утра и отправлялся к реке.
Приходил безошибочно. Суеверные беглецы решались идти через пороги только
при солнечном свете.
В точно рассчитанном месте, где река делала перед порогами последний
спокойный поворот и втискивалась в ущелье, охотник делал засаду. Так же
тщательно, как и на зверя. На высоте двадцати двух ярдов в каменной
ложбине, между корней корявой анзейской сосны, Джойс был безнаказан.
Когда перед путешественниками внезапно открывалась вся величественная
красота ущелья и белые буруны порогов, обессиленные люди цепенели и не
двигались, как завороженные. Этого минутного замешательства Джойсу
хватало, чтобы навести свой "бреме" на голову рулевого и выстрелить.
Неуправляемая, госудина подхватывалась течением и устремлялась на самый
страшный камень порога, за которым начинали свои дьявольские пляски
гибельные водово^ роты. Но в самый последний момент лодку с перепуганной
до смерти командой перехватывала быстрая струя, которая, двигаясь вопреки
всем законам, выбрасывала свою ношу на небольшую косу, усыпанную речной
галькой.
С одной стороны была река, с другой неприступная отвесная стена, на
которой появлялся, как ангел смерти, Джойс и расстреливал оставшихся в
живьвс. Затем он спускался по одному ему только ведомой тропе и забирал
все, что могло его интересовать: патроны, порох, золото, книги и
какие-нибудь яркие тряпки. Остальную поклажу сваливал обратно в лодку.
Туда же и трупы. Отталкивал лодку длинным шестом, и она, разогнавшись по
течению, благополучно разлеталась вдребезги на следующем пороге.
...Все происходило как обычно. На сплошной водной глади, прямо по
слепящей солнечной дорожке двигался небольшой плот с поставленным на нем
шалашом. На руле сидел худой, давно не брившийся человек. Он слезящимися
глазами напряженно вглядывался вперед, стараясь угадать, что там, за
очередным поворотом. Больше снаружи никого не было.
- Неохота, небось, помирать при таком-то солнышке, бродяга! -
усмехаясь, проворчал себе под нос Джойс, глядя в подзорную трубу на
рулевого, тоскливо озирающегося по сторонам. Затем он отложил трубу и с
удивлением посмотрел на небо. Солнечного дня как не бывало, была серая
осенняя мгла и сгущавшиеся тучи, из которых сначала редко, а потом все
сильнее стала сыпать снежная крупа:
"Вот наваждение. Господи",- подумал Джойс и тут же хватился плота.
Поднес к глазам трубу- сплошная мутная пелена. И в это время неожиданно,
сквозь мелкую барабанную дробь града, послышался тихий: скрип весла. Джойс
перегнулся и обнаружил плот совсем рядом, под скалой. Моментально
передернул затвор и прицелился.
"Бреме" повел своей мертвой пустой глазницей и замер.
Но неожиданно Джойс встретился взглядом с человеком, в которого
собирался стрелять. Рулевой уставил зрачки в лицо своей смерти и не
двигался с места. Раздался выстрел. Пуля в бессильной ярости сорвала с
неотесанного плота кусок коры и, злобно шипя, ушла в глубину реки. Джойс
чертыхнулся и побежал к заветной косе. Он никогда не промахивался, тем
более с такого расстояния, а тут... "Ну, ничего. Сейчас все будет
исправлено!"
Джойс появился на отвесной стене за несколько секунд до прибытия плота.
Вот он стал поудобнее на одно колено...
"Проклятый бродяга! Он не отводит взгляда! Опять!!! Этот уродливый,
худой, в лохмотьях! Стоит и смотрит!" У Джойса набегает слеза, режет глаз,
мешает целиться. Но вот доходяга на плоту, глубоко вздохнув,
отворачивается и подставляет спину. Тут уж охотник не промедлил.
Двенадцатимиллиметровая пуля ударила точно в позвоночник и, пройдя
насквозь, вырвала целый фонтан живой плоти.
Тело с мокрым звуком шлепнулось на бревна.
Уф! Джойс с облегчением выдохнул и, присев на большой холодный валун,
устало вытер рукавом со лба пот. Мелкий град все так же часто моросил и
приятно освежал разгоряченное лицо. Но что это? Опять посторонние звуки.
Джойс напряг слух. То ли плеск воды, то ли всхлипы. Поднялся с валуна -
так и есть. На плоту, крестом через труп мужчины, лежала женщина. Она была
так же плохо одета, и почти беззвучные рыдания сотрясали ее плечи. "Бедная
женщина, - подумал Джойс, - одна, здесь, на краю света, муж мертв. Должно
быть, ей страшно и очень плохо". И, подумав это, он поднял ружье еще раз и
пригвоздил женщину к телу мужа.
Сегодня охотник нарушил правила. Обычно он не убивал женщин сразу.
Перебив всех мужчин, Джойс овладевал женщиной, перепуганной насмерть,
прямо на камнях среди трупов, а затем удушал ружейным ремнем. Правда, один
раз он даже хотел оставить себе жену. Это была девочка лет тринадцати с
огромными серыми глазами и не по возрасту развитой грудью. Она все время
молчала. Стальные глаза ее смотрели недобро, а по ночам, когда приходилось
терпеть зверские ласки Джойса, она кусала до крови свои детские губы, и по
ее щекам текли злые слезы. Она прожила в форте полтора месяца и за
это'время один раз попыталась перерезать Джойсу опасной бритвой горло и
убегала три раза.
Бритву после того случая он убрал подальше, да и забыл потом, куда. А
после третьего побега просто приоткрыл дверь наружу и скомандовал резко:
"Солги!" Пес вскочил со своего нагретого места так, будто давно ждал этой
команды. Лязгнув своими знаменитыми клыками, он исчез в темноте, а наутро,
когда хозяин проснулся, пес как ни в чем ни бывало сладко посапывал на
своем любимом месте.
..."Удивительно, что женщина не появилась при первом выстреле. Но
теперь-то уж в шалаше точно никого нет". Так думал Джойс, настороженно
спускаясь вниз. Приблизился к плоту и заглянул вовнутрь шалаша: ворохи
каких-то тряпок.
"Да, здесь вряд ли удастся чем-нибудь поживиться". Но было еще одно
место... Джойс подошел к телам мужчины и женщины и сразу рассмотрел
кожаный шнурок на шее рулевого.-"Это как раз то, что нужно!" Нагнулся"
взялся за шнурок пальцами и рванул. Голова убитого резко мотнулась, но
шнурок не поддался, а Джойс на мгновение увидел раскрытые глаза мертвеца.
По спине пробежали мурашки. "Ну! Такого уж точно никогда не было!" Страха
охотник в таких случаях давно уже не испытывал, а тут... Джойс перерезал
шнурок ножом и вытянул из-за пазухи убитого маленький мешочек, в котором,
как выяснилось, были три золотые .монеты. Он рассматривал свою добычу,
положив монетки на ладонь. Они были странной и незнакомой чеканки. Такие
Джойс видел впервые. Он ссыпал золото себе в карман, и в момент, когда
тускло звякнула последняя монетка, сердце его остановилось. Охотник
явственно почувствовал, что за спиной стоит человек Живой человек!.. Джойс
резко обернулся и увидел перед собой маленького, лет шести, оборванного
мальчика. Этот малыш, казалось, не замечал Джойса.
Он смотрел своими большими печальными глазами далеко-далеко и молился.
Никогда еще охотник не испытывал такого ужаса, как перед этим несчастным
ребенком. А мальчик, словно почувствовав состояние Джойса, перестал
молиться, скрестил руки на груди и закрыл глаза. "Скорее, скорее! Если он
опять откроет глаза - я сойду с ума!" Досланный патрон радостно угнездился
в казеннике, и "бреме" без задержки полыхнул коротким пламенем.
Тело мальчика долго не тонуло. Засаленное тряпье на нем плохо намокало,
и, отброшенный почти к середине реки, мальчик, наполовину утопленный,
совершал на водоворотах какой-то свой танец. Он торчал из воды как
поплавок и, раскачиваясь на волнах, словно бы приглашал Джойса поиграть
вместе с ним. Наконец река справилась с телом.
Это послужило сигналом для охотника. Джойс сорвался с места и, суетясь
и дыша со свистом, принялся выдирать из тайника длинный шест. "Быстрее
избавиться от этого плота.
Дьявол его на мою голову!" - Джойс изо всех сил навалился на шест, и
тот, не выдержав, сломался. Обозленный охотник, выплевывая ругательства,
вскочил с гальки, на которую упал, и сбросил с себя мешающее ружье. Затем
он уперся руками в край плота и начал отталкивать его от берега. В конце
концов тяжелый плот поддался, и Джойс, зайдя для верности по пояс в
ледяную воду, последний раз коснулся бревен. Он убедился, что река прочно
держит свою добычу, и побрел обратно к берегу. Джойс тяжело загребал
ногами воду и все ждал грохота бревен. Ждал этого звука за спиной, когда
река заберет себе свою часть и погонит обломки дальше. Но было тихо. Может
быть, строптивая стихия решила поиграть? Джойс выбрался наконец на косу и,
оглянувшись, обомлел: плота нигде не было.
Ночь выдалась беспокойной. Джойс почти не спал. То ему чудилось, что
кто-то то заглядывает в маленькое закопченное окно, то прячется по углам.
Джойс хватался за свой "бреме", вскакивал, подбегал к двери и, как только
первые лучи солнца коснулись стен его жилища, быстро собрался и бегом
отправился к реке.
Когда он прибежал к косе, солнце уже полностью вышло из-за горизонта и
освещало стоящий возле галечного берега плот. Казалось, трагедия
разыгралась только что. Раны на телах, еще дымились и кровь растекалась по
бревнам, это Джойс, стоящий на краю обрыва и с ужасом взиравший на
происходящее, видел отчетливо. Пересилив себя, он сбежал вниз и, помедлив
еще несколько секунд, что есть силы навалился на своего врага. На этот раз
Джойс не отводил взгляда до того момента, пока плот не налетел на камни.
Ничуть не успокоившись, он приплелся в форт. Солги, увидев хозяина,
радостно запрыгал и очень удивился, что на него не обращают внимания.
Вторая ночь прошла сплошным кошмаром. Хозяин, пугая Солги, стрелял по
углам своего жилища, везде ему чудились глаза - закатывающиеся мертвые
глаза рулевого. И с первыми лучами солнца, как и в прошлый раз, измученный
Джойс побежал к реке. Одной рукой он волок свой верный "бреме", другой -
прижимал-к груди большую расплескивающуюся склянку с керосином. Он был
уверен, что плот окажется на месте целым и невредимым. Джойс добежал до
обрыва и остановился на самом краю, затем зарычал как зверь и бросил под
ноги ружье. Он поднял высоко над головой бутыль с керосином и метнул
горючее на бревна, плота. Горючее брызнуло во все стороны, и утреннее
солнце заиграло на волнах радужной пленкой. Джойс поднял ружье и не целясь
выстрелил.
Пламя сначала нехотя, затем быстрее и смелее охватывало плот-призрак.
Вот вспыхнул шалаш, оба тела скрючились до неузнаваемости и зашевелились,
словно силясь подняться...
Огонь делал свое дело быстро и надежно, а Джойс стоял, и ликование было
на его осунувшемся лице: я убил тебя всетаки, я убил тебя. Вдохнул полной
грудью воздух с запахом гари и, повернувшись, пошел от шипящих в воде
головешек.
...Те две ночи, до этой, третьей, были цветочками, а теперь Джойс не
мог даже сидеть спокойно. Он ревел, обливаясь потом, пытаясь сорвать с
горла несуществующие пальцы, катался по полу, на который его ежеминутно
рвало желчью. Солги испуганно жался по углам и решительно ничего не
понимал. Потом Джойсу вдруг полегчало как-то неожиданно. Он полежал
немного на заблеванном полу, проверяя свое исцеление, немного отдышался и
встал на ноги. Чутьчуть пошатывает, но идти можно. Отпер заветный сундук,
вытащил кожаный мешок и при свете свечи отобрал среди разномастного золота
и серебра три маленькие, неизвестной чеканки монеты.
Дорогу до/ реки Джойс достаточно хорошо знал и для ночной поры. Вскоре
он уже слышал шум воды и чувствовал на лице движение холодного воздуха.
Вот и обрыв. Внизу, у галечной косы угадывается темный силуэт плота. Джойс
со всего размаха швырнул монеты в него и услышал, как они, стуча,
запрыгали по бревнам. Затем сел на большой валун и стал ждать рассвета. Он
немного задремал, а когда очнулся - было уже совсем светло и никакого
плота не было и в помине.
С тех пор Джойс стал спать спокойно, а еще через месяц завыли метели, и
все переживания были покрыты белым и надежным покрывалом.
Хозяин с Солги продолжали охотиться и как могли коротали длинные зимние
вечера. Как-то раз, ближе к вечеру после охоты, Джойс пошел сложить в
поленницу дрова, которые он наколол накануне. Каково же было его
удивление, когда он увидел аккуратно сложенные и подровненные поленья -
чего никогда не делал сам Джойс. Пришлось списать все на отказавшую
память. Другой раз, когда Джойс преследовал вместе с Солги лося, он
услышал за хрустом снега под лыжами какие-то всхлипы, мольбы, наконец
явственно увидел перед собой лютые глаза собаки, клыки блеснули и крик
оборвался.
От неожиданности охотник остановился. Видение прекратилось. Впереди
далеко мелькал среди заиндевевших кустов Солги. Искрились под солнцем
сугробы. Джойс снова побежал по снегу и услышал отразившееся в той ночной
июльской чаще эхо детского крика.
Возвратившись в форт, охотник увидел, что его жилище тщательно убрано.
Вымыт пол, до белизны выскоблен стол, подметена по углам паутина. Печь еще
не остыла, а на плите стоял горячий ужин. Джойс посмотрел на Солги: пес
преспокойно проследовал к своей подстилке. "Если бы какая-то живая душа
побывала здесь, Солги отреагировал бы обязательно, - подумал Джойс, но тут
же сам отмегил: - Если живая душа... А если неживая?"
И каждый раз, возвращаясь домой, Джойс находил нетронутыми волосинки,
спички на двери - это показывало, что двери никто не открывал, но внутри -
по-прежнему ждал порядок и горячий ужин.
..В один из дней, ясный и по-зимнему звонкий, Джойс обнаружил в лесу
странные следы. Это очевидно были следы человека, но уж очень маленькие, а
в одном месге, где снег был не очень глубоким, явсгвенно угадывалась босая
дегская ножка. "Ну, это уж слишком! В такую стужу..."
Солги рванулся по следу, хозяин за ним. Следы вели к реке, и когда до
нее оставалось совсем немного, собака зашлась хриплым лаем и, не обращая
внимания на команды хозяина, понеслась чго есть духу по гвердому насгу к
обрыву. Солги пролетел по воздуху полтора десятка ярдов и точно угодил в
словно для него приготовленную полынью.
Джойс подбежал, когда Солги уже волокло гечением под прозрачным льдом.
Возврагившись в форг, Джойс впервые почувствовал себя осиротевшим. Как в
забытьи он открыл дверь, вошел в жарко натопленную комнату. Все вокруг
опять сверкало чистотой. На столе аккуратной стопочкой лежало свежее,
пахнущее мятой белье, голубое махровое полотенце, стоял бритвенный
стаканчик со взбитой мыльной пеной. Ничуть не удивляясь, Джойс разделся и
стал в деревянное корыто. На плите в цинковом баке была приготовлена
горячая вода.
Мылся Джойс с удовольствием, вытирался мягким чистым полотенцем, затем
брился той самой опасной бритвой, которую когда-то спрятал от девочки с
серыми глазами и забыл куда. Сбрив бороду и еще раз посмотрев в зеркало,
Джойс с трудом поверил, что отражение принадлежит ему, так плохо он
выглядел и так затравленно смотрели эти чужие глаза. А на голове были
рога! Джойс схватился за голову - рога исчезли. Убрал руки - рога
появились вновь!
Отойдя от зеркала, Джойс, будто чужими руками, стал убирать по местам
полотенце, бритву, помазок. Затем вынес и выплеснул с крыльца мыльную
воду. Медленно остывал июльский вечер и солнце плыло к горизонту. Джойс
вернул-ся в дом, тщательно собрал тряпкой расплескавшуюся воду, а когда
распрямился, то не был удивлен, увидев раскачивающуюся над столом петлю из
новой пеньковой веревки.
Джойс покорно взобрался на стол и без колебаний просунул голову в
петлю. Веревка пахла земляничным мылом, и, закрыв глаза, он вдруг ясно
вспомнил каменный дом, цветник, запах гренок с кухни и голос матери:
- Джойси, сынок! Где ты?
Мама в розовом платье, такая молодая и красивая. Она протягивает к
малышу руки:
- Ну, иди же к маме!
Мальчик радостно смеется и делает шаг к маме.
Джойс делает шаг со стола, и веревка рывком затягивается на его шее.
Девочка положила к стене форта последнюю охапку хвороста, и тот сразу
задымился. Широко раскрыв глаза, она с интересом наблюдала, как огонь
побежал во все стороны и взобрался на крышу. А когда пламя охватило все
постройки, девочка повернулась и пошла прочь.
Она зашла в лес и негромко позвала:
- Маноло!
Из-за дерева показался маленький мальчик в лохмотьях.
- Я хочу домой, Лина!
Лина улыбнулась мальчику, взяла его за руку, и они пошли между деревьев
в сторону медленно заходящего солнца.
На алом фоне заката фигурки детей стали едва различимы, когда горящие
бревна форта обрушились, подняв тысячи гаснущих в небе искр.
* * *
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 11.06.2002 14:21