Книго 

 
----------------------------------------------------------------------------
     Перевод Э.Л. Линецкой
     Francois de La Rochefoucauld
     Memoires. Reflexions ou sentences et maximes morales
     Франсуа де Ларошфуко
     Мемуары. Максимы
     Издание подготовили: А.С. Бобович, Э.Л. Линецкая, М.В. Разумовская,
     Н.Я. Рыкова
     Серия "Литературные памятники"
     М., "Наука", 1993
     OCR Бычков М.Н. mailto:[email protected]
----------------------------------------------------------------------------
     Время, когда жил Франсуа де Ларошфуко, обычно называют "великим  веком"
французской литературы. Его  современниками  были  Корнель,  Расин,  Мольер,
Лафонтен, Паскаль, Буало. Но жизнь автора "Максим" мало  походила  на  жизнь
создателей  "Тартюфа",  "Федры"   или   "Поэтического   искусства".   Да   и
профессиональным писателем он именовал себя  только  в  шутку,  с  некоторой
долей иронии. В то время как его собратья по перу были вынуждены искать себе
знатных  покровителей,  чтобы  существовать,  герцог  де   Ларошфуко   часто
тяготился особым вниманием,  которое  оказывал  ему  король-солнце.  Получая
большой доход с обширных поместий, он мог не беспокоиться  о  вознаграждении
за свои литературные труды. А когда писатели и  критики,  его  современники,
были поглощены жаркими спорами  и  резкими  столкновениями,  отстаивая  свое
понимание драматургических законов,  -  совсем  не  о  тех  и  отнюдь  не  о
литературных схватках и баталиях вспоминал на покое и размышлял  наш  а
Ларошфуко был не только писателем и не только философом-моралистом,  он  был
военачальником, политическим деятелем. Сама его жизнь,  полная  приключений,
воспринимается ныне как захватывающая повесть. Впрочем, он сам  и  рассказал
ее - в своих "Мемуарах".
 

 
     Род Ларошфуко считался во Франции одним из наиболее древних  -  он  вел
свое начало с  XI  века.  Французские  короли  не  раз  официально  называли
сеньоров де Ларошфуко "своими дорогими  кузенами"  и  поручали  им  почетные
должности при дворе. При Франциске I, в XVI в., Ларошфуко получают  графский
титул, а при Людовике XIII - титул герцога и пэра. Эти высшие титулы  делали
французского феодала постоянным членом Королевского совета  и  Парламента  и
полновластным хозяином в своих владениях, с правом судопроизводства. Франсуа
VI герцог де Ларошфуко, до смерти  отца  (1650)  по  традиции  носивший  имя
принца де Марсийака, родился 15 сентября  1613  г.  в  Париже.  Его  детство
прошло в провинции Ангумуа, в замке  Вертей,  основной  резиденции  фамилии.
Воспитание и обучение принца де  Марсийака,  равно  как  и  одиннадцати  его
младших братьев и  сестер,  было  достаточно  небрежным.  Как  и  полагалось
провинциальным дворянам, он  занимался  преимущественно  охотой  и  военными
упражнениями. Но впоследствии, благодаря  занятиям  философией  и  историей,
чтению классиков, Ларошфуко, по отзывам современников, становится  одним  из
самых ученых людей в Париже. {См.: Extrait des Divers propos du chevalier de
Mere publies par  Ch.  H.  Boudhors.  "Revue  d'Histoire  litteraire  de  la
France", janvier-mars 1922, p. 98; Segraisiana. Amsterdam, 1723, p.  17;  A.
Adam. Histoire de la litterature francaise au XVII siecle. P., 1948-1956, t.
2, pp. 90-91.}
     В 1630 г. принц де Марсийак появился при дворе, а вскоре принял участие
в Тридцатилетней войне. Неосторожные слова  о  неудачной  кампании  1635  г.
привели к тому, что, как и некоторые другие дворяне, он был  выслан  в  свои
поместья. Там уже несколько лет жил его отец, Франсуа V, попавший в опалу за
участие в  мятеже  герцога  Гастона  Орлеанского,  "постоянного  вождя  всех
заговоров". {Memoires pour servir a l'histoire  d'Anne  d'Autriche  ...  par
madame de Mottevilla, t. I. Amsterdam, MDCCXXIII,  p.  57.}  Юный  принц  де
Марсийак с грустью вспоминал о своем пребывании при  дворе,  где  он  принял
сторону королевы Анны Австрийской, которую первый министр  кардинал  Ришелье
подозревал в связях с испанским двором,  т.  е.  в  государственной  измене.
Позднее Ларошфуко скажет о своей "естественной  ненависти"  к  Ришелье  и  о
неприятии "ужасного образа его правления": это будет итогом жизненного опыта
и  сформировавшихся  политических  взглядов.  Пока  же  он  полон  рыцарской
верности королеве и ее гонимым друзьям. В 1637 г. он возвращается  в  Париж.
Вскоре  он  помогает  мадам  де   Шеврез,   подруге   королевы,   знаменитой
политической авантюристке, бежать в Испанию, за что был заключен в Бастилию.
Тут он имел возможность общаться с другими заключенными, среди которых  было
много знатных дворян,  и  получил  первое  политическое  воспитание,  усвоив
мысль, что "несправедливое правление" кардинала Ришелье имело  целью  лишить
аристократию от века данных привилегий и былой политической роли.
     4 декабря 1642 г. умирает кардинал Ришелье, а в мае 1643  г.  -  король
Людовик  XIII.  Регентшей  при  малолетнем  Людовике  XIV  назначается  Анна
Австрийская, а во главе Королевского совета неожиданно для всех  оказывается
кардинал Мазарини, продолжатель дела Ришелье. Воспользовавшись  политической
неурядицей, феодальная знать требует восстановления отнятых у нее былых прав
и привилегий.  Марсийак  вступает  в  так  называемый  заговор  Высокомерных
(сентябрь 1643 г.), а по раскрытии заговора вновь отправляется в  армию.  Он
сражается под  началом  первого  принца  крови,  Луи  де  Бурброна,  герцога
Энгиенского (с 1646 г. - принца Конде, прозванного впоследствии  Великим  за
победы в Тридцатилетней войне). В эти же годы Марсийак знакомится с  сестрой
Конде,  герцогиней   де   Лонгвиль,   которая   вскоре   станет   одной   из
вдохновительниц Фронды и долгие годы будет близким другом Ларошфуко.
     Марсийак серьезно ранен в одном из  сражений  и  вынужден  вернуться  в
Париж. Пока он воевал, отец купил ему должность губернатора провинции Пуату;
губернатор являлся наместником короля в своей провинции: в  его  руках  было
сосредоточено все военное и  административное  управление.  Еще  до  отъезда
новоиспеченного губернатора в Пуату кардинал Мазарини пытался  привлечь  его
на свою сторону обещанием так называемых луврских почестей:  права  табурета
его жене (т. е. права сидеть в присутствии королевы) и права въезда во  двор
Лувра в карете.
     Провинция Пуату, как  и  многие  другие  провинции,  бунтовала:  налоги
ложились на население  невыносимым  бременем.  Бунт  назревал  и  в  Париже.
Начиналась Фронда. Интересы парижского парламента, который возглавил  Фронду
на первом ее этапе, во многом совпадали с интересами  знати,  примкнувшей  к
восставшему  Парижу.  Парламент  хотел  вернуть  себе  былую   свободу   при
исполнении своих полномочий, аристократия, пользуясь малолетством  короля  и
всеобщим   недовольством,   стремилась   захватить    верховные    должности
государственного  аппарата,  чтобы   безраздельно   распоряжаться   страной.
Единодушным было желание лишить Мазарини власти и выслать его из Франции как
чужеземца. Во главе восставших дворян, которых  стали  называть  фрондерами,
оказались самые именитые люди королевства.
     Марсийак  присоединился  к  фрондерам,  самовольно  оставил   Пуату   и
возвратился в Париж. Свои личные претензии и причины участия в войне  против
короля он объяснил в "Апологии принца Марсийака", которая была Произнесена в
парижском парламенте (1648). Ларошфуко  говорит  в  ней  о  своем  праве  на
привилегии, о феодальной чести и совести, о заслугах  перед  государством  и
королевой. Он обвиняет Мазарини в тяжелом положении Франции и добавляет, что
его личные несчастья  тесно  связаны  с  бедами  отчизны,  а  восстановление
попранной справедливости будет благом для всего  государства.  В  "Апологии"
Ларошфуко  еще  раз  проявилась   специфическая   особенность   политической
философии  восставшей  знати:  убеждение  в  том,  что  ее  благополучие   и
привилегии составляют благополучие всей Франции. Ларошфуко  утверждает,  что
не мог назвать Мазарини своим врагом прежде, чем  тот  не  был  провозглашен
врагом Франции.
     Едва начались беспорядки, королева-мать и Мазарини оставили столицу,  а
вскоре королевские войска осадили Париж. Между двором и фрондерами  начались
переговоры о мире. Парламент,  напуганный  размерами  всеобщего  возмущения,
отказался от борьбы. Мир был подписан 11 марта 1649 г. и  стал  своего  рода
компромиссом между восставшими и короной.
     Подписанный в марте мир  никому  не  казался  прочным,  ибо  никого  не
удовлетворил: Мазарини оставался главою  правительства  и  проводил  прежнюю
абсолютистскую политику. Новая гражданская война была вызвана арестом принца
Конде и его единомышленников. Началась Фронда принцев, длившаяся больше трех
лет (январь 1650 г.-июль 1653 г.). Это  последнее  военное  восстание  знати
против новых государственных порядков приняло широкий размах.
     Герцог де  Ларошфуко  отправляется  в  свои  владения  и  собирает  там
значительное войско, которое объединяется с другими феодальными ополчениями.
Соединенные силы мятежников направились в провинцию  Гиень,  избрав  центром
город Бордо. В Гиени не утихали народные  волнения,  которые  поддерживались
местным  парламентом.  Восставшую   знать,   особенно   привлекало   удобное
географическое  положение  города  и  его  близость   к   Испании,   которая
внимательно следила за  нарождающимся  мятежом  и  обещала  повстанцам  свою
помощь.  Следуя  феодальной  морали,  аристократы  отнюдь  не  считали,  что
совершают  государственную  измену,  вступая  в  переговоры  с   иностранной
державой: старинные установления давали им  право  переходить  на  службу  к
другому суверену.
     Королевские войска подошли к Бордо. Талантливый военачальник и искусный
дипломат,  Ларошфуко  стал  одним  из  руководителей  обороны.  Бои  шли   с
переменным успехом, но королевская армия оказалась сильнее. Первая  война  в
Бордо закончилась  миром  (1  октября  1650  г.),  который  не  удовлетворил
Ларошфуко, ибо принцы по-прежнему находились в  тюрьме.  На  самого  герцога
распространялась амнистия, но он был лишен  должности  губернатора  Пуату  и
получил приказ отправиться в  свой  замок  Вертей,  разоренный  королевскими
солдатами. Ларошфуко принял это требование  с  великолепным  равнодушием,  -
замечает современник {Memoires de Pierre Lenet...  Nouvelle  collection  des
memoires pour servir a l'histoire de France par Michaud et Poujoulat,  serie
III. P., 1838, t. II, p. 335.}. Весьма лестную характеристику дает Ларошфуко
и Сент-Эвремон: "Его мужество и достойное поведение делают его  способным  к
любому делу... Ему не свойственна корысть, поэтому и  неудачи  его  являются
лишь заслугой. В какие бы  сложные  условия  ни  поставила  его  судьба,  он
никогда не пойдет на низости". {Oeuvres melees de Saint-Evremond, t. II. P.,
1866, pp. 186-187.}
     Борьба за освобождение принцев продолжалась. Наконец, 13  февраля  1651
г. принцы получили свободу Королевская декларация восстанавливала их во всех
правах,  должностях  и  привилегиях.  Кардинал  Мазарини,  подчиняясь  указу
Парламента, удалился в Германию, но тем не менее продолжал оттуда  управлять
страной - "так же, как если бы он жил  в  Лувре".  {Memoires  de  Guy  Joly.
Nouvelle  collection...,  serie  III.  P.,  1838,  t.  II,  p.   45.}   Анна
Австрийская, чтобы избежать нового кровопролития, старалась  привлечь  знать
на свою сторону, давая щедрые обещания. Придворные группировки легко  меняли
свой состав, их участники предавали  друг  друга  в  зависимости  от  личных
интересов, и это приводило Ларошфуко в отчаяние. Королева  все  же  добилась
разделения недовольных: Конде  порвал  с  остальными  фрондерами,  уехал  из
Парижа и начал готовиться к гражданской войне, третьей  за  столь  небольшое
время. Королевская декларация от 8 октября 1651 г. объявляла принца Конде  и
его сторонников государственными изменниками; в их числе был и Ларошфуко.  В
апреле 1652 г. армия Конде подошла к Парижу. Принцы старались объединиться с
Парламентом и муниципалитетом  и  одновременно  вели  переговоры  с  двором,
добиваясь для себя новых преимуществ.
     Между тем и королевские войска подошли к Парижу. В битве у стен  города
в Сент-Антуанском предместье (2 июля 1652 г.)  Ларошфуко  был  тяжело  ранен
выстрелом в лицо и едва не  потерял  зрение.  О  его  мужестве  современники
вспоминали очень долго.
     Несмотря на успех в  этом  сражении,  положение  фрондеров  ухудшалось:
раздоры усиливались, иностранные  союзники  отказали  в  помощи,  Парламент,
получивший  приказ  оставить  Париж,  раскололся.   Дело   довершила   новая
дипломатическая хитрость Мазарини,  который,  вернувшись  было  во  Францию,
сделал вид, что вновь отправляется в добровольное изгнание,  жертвуя  своими
интересами ради всеобщего примирения. Это давало возможность  начать  мирные
переговоры, и молодой Людовик XIV 21 октября 1652 г. торжественно вступил  в
мятежную  столицу.  Вскоре   вернулся   туда   и   торжествующий   Мазарини.
Парламентской и дворянской Фронде пришел конец.
     По амнистии Ларошфуко должен был оставить Париж и отправиться в ссылку.
Тяжелое состояние здоровья после ранения  не  позволяло  ему  участвовать  в
политических выступлениях. Он возвращается в Ангумуа, занимается хозяйством,
приведенным в полный упадок, поправляет разрушенное  здоровье  и  размышляет
над только что пережитыми событиями. Плодом этих раздумий  стали  "Мемуары",
написанные в годы ссылки и изданные в 1662 г.
 

 
     По признанию Ларошфуко, он писал "Мемуары" лишь для нескольких  близких
друзей и не хотел делать свои  записки  публичным  достоянием.  Но  одна  из
многочисленных копий была без ведома автора напечатана в Брюсселе (подробнее
об этом см. в  комментариях  к  "Мемуарам")  и  вызвала  настоящий  скандал,
особенно в окружении Конде и мадам де Лонгвиль.
     "Мемуары" Ларошфуко влились в общую традицию мемуарной литературы  XVII
столетия.  Они  подводили  итог   времени,   полному   событий,   надежд   и
разочарований, и, так  же  как  другие  мемуары  эпохи,  имели  определенную
дворянскую направленность: задачей их  автора  было  осмыслить  свою  личную
деятельность как служение  государству  и  доказать  фактами  справедливость
своих взглядов.
     Ларошфуко писал свои воспоминания  в  "праздности,  вызванной  опалой".
Рассказывая о событиях своей жизни, он  хотел  подвести  итоги  размышлениям
последних лет и понять исторический смысл  того  общего  дела,  которому  он
принес столько бесполезных жертв. Он не хотел писать  о  самом  себе.  Принц
Марсийак, фигурирующий в "Мемуарах" обычно в третьем лице, появляется только
иногда, когда принимает непосредственное участие в описываемых  событиях.  В
этом смысле "Мемуары" Ларошфуко очень отличаются от "Мемуаров" его  "старого
врага"  кардинала  Реца,  который  сделал   себя   главным   героем   своего
повествования.
     Ларошфуко  неоднократно  говорит  о  беспристрастии  своего   рассказа.
Действительно, он описывает события, не позволяя себе слишком личных оценок,
но его собственная позиция проявляется в "Мемуарах" вполне отчетливо.
     Принято считать, что Ларошфуко примкнул к восстаниям  как  оскорбленный
придворными неудачами честолюбец, а также из  любви  к  приключениям,  столь
свойственной всякому дворянину того времени. {J. Вourdeau. La Rochefoucauld.
P., 1895; F. Nemоn. La Rochefoucauld. P., 1896;  M.  Bishop.  The  life  and
adventures of La Rochefoucauld. New York, 1951;  J.  Vier.  Histoire  de  la
litterature francaise XVI-XVII  siecles.  P.,  1959,  pp.  396-406.}  Однако
причины, приведшие Ларошфуко в лагерь фрондеров, носили более общий характер
и были основаны на твердых принципах, которым он оставался верен всю  жизнь.
Усвоив политические убеждения феодальной знати, Ларошфуко с юности ненавидел
кардинала Ришелье и считал несправедливым "жестокий  образ  его  правления",
который стал бедствием для всей страны, ибо "знать была принижена,  а  народ
задавлен налогами". Мазарини был продолжателем политики Ришелье, а потому  и
он, по мнению Ларошфуко, вел Францию к гибели.
     Так же как многие его единомышленники, он считал,  что  аристократия  H
народ связаны "взаимными  обязательствами",  и  свою  борьбу  за  герцогские
привилегии рассматривал как борьбу за всеобщее благополучие и свободу:  ведь
эти привилегии добыты службой родине и королю,  и  возвратить  их  -  значит
восстановить справедливость, ту самую, которая  должна  определять  политику
разумного государства.
     Но,  наблюдая  своих  соратников-фрондеров,   он   с   горечью   увидел
"бесчисленное множество неверных  людей",  готовых  на  любой  компромисс  и
предательство. Положиться на них нельзя, потому что они, "сперва примыкая  к
какой-нибудь партии, обычно предают  ее  или  покидают,  следуя  собственным
страхам и интересам". Своей разобщенностью  и  эгоизмом  они  губили  общее,
святое в его глазах  дело  спасения  Франции.  Знать  оказалась  неспособной
выполнить великую историческую миссию.  И  хотя  сам  Ларошфуко  примкнул  к
фрондерам  после  того,  как  ему   отказали   в   герцогских   привилегиях,
современники признавали за ним  верность  общему  делу:  его  никто  не  мог
упрекнуть в измене. {Memoires de Pierre Lenet...,  p.  403;  см.  также:  V.
Cousin. Madame de Chevreuse et madame de Hautefort. P., 1856. Appendice,  p.
450.} До конца жизни он  оставался  предан  своим  идеалам  и  объективен  в
отношении к людям. В этом смысле характерна неожиданная, на  первый  взгляд,
высокая оценка деятельности кардинала Ришелье,  заканчивающая  первую  книгу
"Мемуаров": величие намерений Ришелье и умение претворять их в жизнь  должны
заглушить частное недовольство, его памяти необходимо воздать  хвалу,  столь
справедливо заслуженную. То, что Ларошфуко понял огромные заслуги Ришелье  и
сумел подняться над личными,  узко  кастовыми  и  "нравственными"  оценками,
свидетельствует не  только  о  его  патриотизме  и  широком  государственном
кругозоре, но и об искренности его признаний в том,  что  им  руководили  не
личные цели, а мысли о благе государства.
     Жизненный и политический опыт Ларошфуко стал  основой  его  философских
взглядов. Психология феодала показалась ему типичной  для  человека  вообще:
частное историческое явление превращается во всеобщий закон. От политической
злободневности "Мемуаров" его мысль постепенно обращается к извечным основам
психологии, разработанным в "Максимах".
     Когда "Мемуары" вышли в свет, Ларошфуко жил в Париже: он поселяется там
с конца 1650-х годов.  Постепенно  забываются  его  прежние  вины,  недавний
мятежник получает полное прощение. {Свидетельством  окончательного  прощения
было пожалование его в члены ордена Святого Духа 1 января  1662  г.}  Король
назначает ему солидную пенсию, сыновья  его  занимают  выгодные  и  почетные
должности. Он редко появляется при дворе,  но,  по  свидетельству  мадам  де
Севинье, король-солнце всегда дарил его особым вниманием, а  слушать  музыку
усаживал рядом с мадам де Монтеспан. {Lettres de  madame  de  Sevigne.  "Les 
grands ecrivains de la France", t. III. P., MDCCCLXII, pp. 283, 316}
     Ларошфуко становится постоянным посетителем салонов мадам де  Сабле  и,
позднее, мадам де Лафайет. С этими салонами и  связаны  "Максимы",  навсегда
прославившие его имя. Работе  над  ними  был  посвящен  весь  остаток  жизни
писателя. "Максимы" приобрели известность, и с 1665 по 1678 год автор  издал
свою книгу пять  раз.  Он  признан  крупным  писателем  и  большим  знатоком
человеческого сердца. Перед  ним  открываются  двери  Французской  Академии,
однако он отказывается участвовать в соискании почетного звания будто бы  из
робости. Возможно, что причиной отказа было нежелание прославлять Ришелье  в
торжественной речи при приеме в Академию.
     Смерть застала его в ночь на 17 марта 1680 г. Он умер в своем  особняке
на  улице  Сены  от  жестокого  приступа  подагры,  которая  терзала  его  с
сорокалетнего возраста. Боссюэ принял его последний вздох.
  

 
     К моменту начала работы Ларошфуко над "Максимами" в обществе  произошли
большие перемены: время восстаний закончилось. Особую  роль  в  общественной
жизни  страны  стали  играть  салоны.  Во  второй  половине  XVII  века  они
объединяли  людей  различного  общественного  положения   -   придворных   и
литераторов, актеров и ученых, военных  и  государственных  деятелей.  Здесь
складывалось общественное мнение  кругов,  так  или  иначе  участвовавших  в
государственной и идеологической жизни страны или  в  политических  интригах
двора.
     Каждый салон имел свое  лицо.  Так,  например,  те,  кто  интересовался
наукой, особенно физикой, астрономией или географией,  собирались  в  салоне
мадам де Ла Саб Другие салоны объединяли людей,  близких  к  янгенизму.
После неудачи  Фронды  во  многих  салонах  довольно  отчетливо  проявлялась
оппозиция абсолютизму, принимавшая различные формы. В  салоне  мадам  де  Ла
Саблиер, например, господствовало философское свободомыслие, и  для  хозяйки
дома Франсуа Бернье, знаменитый путешественник, написал  "Краткое  изложение
философии Гассенди" (1664-1666).  Интерес  знати  к  вольнодумной  философии
объяснялся  тем,  что  в  ней  видели  своеобразную  оппозицию   официальной
идеологии абсолютизма. Философия янсенизма  привлекала  посетителей  салонов
тем, что имела свой, особый взгляд на моральную природу  человека,  отличный
от учений ортодоксального  католицизма,  вступившего  в  союз  с  абсолютной
монархией.  Бывшие   фрондеры,   потерпев   военное   поражение,   в   среде
единомышленников  высказывали  недовольство  новыми  порядками   в   изящных
беседах, литературных "портретах" и остроумных афоризмах. Король  С  опаской
относился и к янсенистам, и к вольнодумцам, не без  основания  видя  в  этих
учениях глухую политическую оппозицию.
     Наряду  с  салонами  учеными  и  философскими  были  и   салоны   чисто
литературные. Каждый отличался особыми  литературными  интересами:  в  одних
культивировался жанр "характеров", в других -  жанр  "портретов".  В  салоне
мадемуазель  де  Монпансье,  дочери  Гастона  Орлеанского,  бывшей  активной
фрондерки, предпочитали портреты. В  1659  г.  во  втором  издании  сборника
"Галерея портретов" был опубликован и "Автопортрет"  Ларошфуко,  его  первое
напечатанное произведение.
     Среди новых жанров, которыми  пополнялась  моралистическая  литература,
самым   распространенным   был   жанр   афоризмов,   или   максим.   Максимы
культивировались, в частности, в салоне  маркизы  де  Сабле.  Маркиза  слыла
женщиной умной и  образованной,  занималась  политикой.  Она  интересовалась
литературой, и ее имя было авторитетным в литературных кругах Парижа.  В  ее
салоне велись дискуссии на темы морали, политики, философии, даже физики. Но
больше всего посетителей ее салона привлекали  проблемы  психологии,  анализ
тайных движений человеческого сердца. Тема беседы  выбиралась  заранее,  так
что каждый участник готовился к игре, обдумывая свои мысли. От  собеседников
требовалось умение дать тонкий анализ чувств, точное  определение  предмета.
Чутье языка помогало выбрать из  множества  синонимов  наиболее  подходящий,
подыскать для своей мысли сжатую и четкую форму - форму афоризма. Перу самой
хозяйки салона принадлежат книга афоризмов "Поучение детям" и  два  сборника
изречений, опубликованные посмертно (1678),"О дружбе" и "Максимы".  Академик
Жак Эспри, свой человек в доме мадам де Сабле  и  друг  Ларошфуко,  вошел  в
историю литературы сборником афоризмов "Ложность человеческих добродетелей".
Так первоначально возникли и "Максимы" Ларошфуко. Салонная  игра  подсказала
ему форму, в которой он смог выразить свои взгляды  на  природу  человека  и
подвести итоги долгим размышлениям.
     Стремление за частными фактами увидеть общее, открыть в отдельных людях
общий тип человека, найти некую единую формулу всего происходящего - все это
определило особый успех жанра афоризма и находилось в прямой зависимости  от
ведущей тенденции времени,  которое,  при  всех  своих  противоречиях,  было
пронизано духом анализа и рационализмом.
     Рационализм проникал во все сферы общественной и идеологической  жизни.
Даже  ортодоксальные  католики,  как  Боссюэ,  и  близкие  к  протестантству
янсенисты,  как  Николь  и  Арно,  пользовались   аргументами   разума   для
доказательства своих более или менее иррациональных тезисов.  Опытная  наука
пыталась  осознать  и  трудные  проблемы  нравственности,  связывавшиеся   в
религиозном сознании с идеей первородного греха и благодати.
     Философское материалистическое направление объясняло нравственную жизнь
человека законами тела. С той же точки  зрения  оно  рассматривало  и  жизнь
общества.  Горький  общественный  опыт,  приобретенный  за   долгий   период
политических  боев,  полное  крушение  всех  надежд  и  расчетов  заставляли
Ларошфуко, так же как и его единомышленников, объяснить то, что произошло, и
сделать свои выводы. Сохраняя те же политические взгляды, Ларошфуко  пытался
объяснить поведение людей, вместе с которыми сражался, и в духе рационализма
и механистического материализма построить свою философию "человека  вообще".
Он сделал это в своих "Максимах".
 

 
     Современная философия  была  знакома  Ларошфуко  так  же,  как  и  всем
просвещенным  людям  века.  Начиная  с  1660-х  годов,  философия   Декарта,
преодолевая сопротивление многочисленных  противников,  начинает  все  более
укрепляться  в  Париже.  Во  многих  парижских  салонах,  в  домах   богатой
буржуазии,  в  ученых  кругах,  среди  членов  магистратуры  и   Парлахмента
картезианство пользовалось большой популярностью. Не менее влиятельно было и
материалистическое  учение  Гассенди  и  его   последователей,   французских
вольнодумцев-либертенов,  которое  освобождало  личность  от   церковных   и
политических догм и объясняло человеческую  натуру  на  основе  естественных
наук.
     Одним из основных вопросов философии XVII столетия был вопрос  о  путях
определения истины, т. е.  о  методе.  Новая  философия  была  прежде  всего
направлена на борьбу  с  отжившей  религиозной  идеологией,  и  рационализм,
который  считал  человеческий  разум  мерой  всех  вещей,  стал  главным  ее
направлением. Декарт полагал, что все закономерности  вселенной  могут  быть
постигнуты только наукой. Отдельным  отраслям  науки,  таким  как  механика,
геометрия, оптика, химия, анатомия и т. д., доступны лишь частные законы, по
которым развивается Общие же закономерности  постигаются  универсальной
наукой - математикой. Декарт утверждал, что  существуют  истины,  постижимые
только разумом. Разумные интуиции являются для людей врожденными, они словно
отражают мировой разум, в котором кроется истина вечная  и  безграничная.  В
"Рассуждении о методе" рассматриваются этапы постижения истины, тот  принцип
дедукции, который предполагал движение мысли  от  понятий  более  простых  к
более сложным, причем уже постигнутые истины способствуют постижению  истин,
пока неведомых. Этот метод положил конец старым воззрениям и на долгое время
определил пути развития философской мысли.
     Пьер Гассенди, глава французских материалистов и вольнодумцев XVII  в.,
также был убежден в возможности постигнуть истину, в  том,  что  достоверное
знание существует. Однако в отличие  от  Декарта  он  считал,  что  истин  a
priori, доступных только  разуму  и  предшествующих  опыту,  не  существует.
Будучи сенсуалистом, Гассенди полагал, что врожденных идей нет:  разум  лишь
перерабатывает данные органов чувств, а человеческое сознание развивается  в
процессе накопления опыта. Истина  может  быть  постигнута  лишь  на  основе
опыта, в результате изучения эмпирических очевидностей. Сама мысль  получила
у Гассенди материалистическое объяснение - он рассматривал ее как  результат
работы мозга, телесного органа. Как последователь Эпикура и,  следовательно,
атомист, Гассенди считал,  что  человеческий  организм  -  собрание  атомов,
расположенных в определенном порядке. Человек в своей физической и  духовной
жизни несвободен, он  подчиняется  закономерностям  физического  порядка.  С
самого  рождения  его  организм  подвергается  влиянию  внешней   среды,   а
внутренняя духовная жизнь зависит от физического состояния тела. Поэтому все
поведение и нравственная жизнь человека определены естественным и неизбежным
стремлением  к  удовольствию  и  бегством  от   страдания,   и   самое   его
существование без этого немыслимо.
     Анализируя природу человека,  Ларошфуко  пользуется  рационалистическим
методом:  он  подробно  изучает  предмет  исследования  и  законы,   которые
определяют поведение человека в окружающем его  мире.  Свои  наблюдения  над
человеческой природой он делит на столько частей, на сколько это необходимо,
чтобы выявить самую простую, первоначальную  силу,  которая  движет  сложным
человеческим  механизмом.  Описывая  и  анализируя  отдельные  чувства,   он
приходит к положению,  заранее  постулированному,  подсказанному  теорией  и
опытом: единственной движущей силой поведения людей является себялюбие.  Всю
сложность человеческой натуры он выводит из единообразия простых  элементов,
а абстрактные определения - из самых конкретных представлений, ибо все  люди
по своей природе одинаковы.
     Построив "Максимы" на материале собственного опыта, Ларошфуко  оказался
единомышленником и последователем Гассенди, выводившего из данных опыта  все
содержание познания. Вместе с тем, усвоив  материалистическую  точку  зрения
Гассенди, Ларошфуко пришел к выводу,  что  пороки  (и  добродетели)  каждого
человека  объясняются  особенностями  человеческой   природы   вообще.   Это
положение позволяло делать широкие обобщения: движущая сила всегда одна и та
же, и все поступки, как бы различны они ни были, сводятся  к  одной  ведущей
страсти - себялюблю. Если все, что человек  совершает,  определено  законами
его  природы  и,  следовательно,  необходимо,  то  нравственная  оценка  его
поведения окажется как будто  невозможной.  С  такой  точки  зрения  нет  ни
дурных, ни хороших поступков, а потому нельзя определить философию Ларошфуко
как некий принципиальный пессимизм, о  котором  так  много  говорили. ,
: R. Gransaignes d'Hautеrive. Le pessimisme de  La  Rochefoucauld.  P.,
1914; A. J. Krailsheimer. Studies in self-interest.  From  Descartes  to  La
Bruyere. Oxford, 1962, pp. 81-97; P.-H.  Simon.  Nature  blessee  et  grande
nature-chez  La  Rochefoucauld.  In:  Le  domaine   heroique   des   lettres
francaises.  X-XIX  siecles.  P.,  1963,  pp.  181-192.}  В  "Максимах"  нет
безнадежного отчаяния, в них выражены широкие всеобщие закономерности.
     Ларошфуко ничуть не  отказывается  от  нравственной  оценки  поступков,
однако принцип оценки  определяется  не  абстрактным,  а  потому  формальным
понятием добродетели, но общественным  смыслом  поступка.  Так  возникает  в
философии Ларошфуко понятие среды, общественной так  же,  как  материальной.
Себялюбие, или инстинкт самосохранения, - единственное, что  можно  найти  в
физиологии, но форма поведения, всегда эгоистическая,  определяется  средой.
Значит, мораль - категория производная, она зависит от общественных условий,
в которых человек живет.
     Люди  всегда  остаются  эгоистами,  живут  ли  они   изолированно   или
совместно,  это  закон  природы.  Но  эгоистический  индивид,   стремясь   к
самоудовлетворению, притесняет других, равных ему по силе эгоизма  людей,  и
становится в свою очередь жертвой  их  эгоизма.  Его  себялюбие,  которое  в
обществе проявляется под видом личной  заинтересованности,  может  приносить
пользу или вред окружающим.  Люди,  вынужденные  жить  совместно,  оценивают
поведение ближнего как добродетельное или порочное в  зависимости  от  того,
насколько оно им выгодно, но для индивида оно в равной степени  естественно.
"С самого рождения каждого человека природа как бы предопределяет  меру  его
добродетелей и пороков", {Максима 189. В дальнейшем номера максим приводятся
в тексте в скобках.} и только случай (в понимании Ларошфуко - внешняя среда)
помогает проявиться им, как свет - предметам (380). Порицают пороки и хвалят
добродетели только  из  личной  заинтересованности  (597).  Пороки  человека
приносят  вред  окружающим,  а  потому  вызывают  противодействие  и   кару,
добродетели  человека,  принося  пользу  всем,  вознаграждаются   обществом.
Следовательно, быть добродетельным полезно не только обществу,  но  и  тому,
кто совершает добродетельные поступки.
     Чтобы  быть   добродетельным,   нужно   управлять   своими   природными
инстинктами,  сдерживать  непосредственные,  неразумные  побуждения   своего
себялюбия. Тут на помощь человеку должен прийти разум, который  развивается,
совершенствуется  в  процессе  приобретения  жизненного  опыта.   Необходимо
понять, что такое разум, ценить  его  и  руководствоваться  им  в  различных
жизненных обстоятельствах (105). Философия  века  отводила  разуму  решающую
роль в объяснении законов, на которых  строится  жизнь  человека,  общества,
государства, само мироздание. Разум стал мерой  всех  вещей,  самой  верной,
истинной, неопровержимой. Разумное понимание собственной природы, стремлений
и желаний, разумное соотнесение  личной  жизни  с  намерениями  и  желаниями
других членов общества, умение ограничить свои эгоистические  порывы,  чтобы
не причинять вреда своим собратьям, - вот путь к подлинному счастью,  вполне
доступный  каждому.  Нужно  определить  место   своим   желаниям   и   затем
осуществлять их по порядку (66). Себялюбие, которым не управляют,  порождает
гораздо больше жестоких поступков, чем "прирожденная свирепость" (604).
     Так  понимал  Ларошфуко  законы,  по  которым  должна  строиться  жизнь
человека. Но обстоятельства, в которых он оказался,  никак  не  совпадали  с
этой идеальной мерой: новая абсолютная  власть,  по  его  мнению,  поставила
людей в непривычные условия и тем самым извратила их природу.
 

 
     Долгое время в  науке  бытовало  мнение  о  несамостоятельности  максим
Ларошфуко. Чуть ли не в каждой максиме находили  заимствование  из  каких-то
других изречений, подыскивали источники или прототипы. При  этом  назывались
имена Аристотеля, Эпиктета, Цицерона,  Сенеки,  Монтеня,  Шаррона,  Декарта,
Жака  Эспри  и  Говорили  также  и  о  народных  пословицах.  {См.:  Е.
Dreyfus-Brisac. La clef des "Maximes" de  La  Rochefoucauld.  P.,  1904;  E.
Jоvy.  Deux  inspirateurs  inconnus  jusqu   ici   des   "Maximes"   de   La
Rochefoucauld: Daniel Dyke et Jean de Verneuil. "Bulletin du bibliophile.. .
", 1909, janvier, pp. 17-28; F. Baldensperger. L'arriere-plan  espagnol  des
"Maximes" de La Rochefoucauld. "Revue de litterature comparee", 1936,  N  1,
pp. 45-63.} Число таких параллелей можно  было  бы  продолжить,  но  внешнее
сходство не есть доказательство  заимствования  или  несамостоятельности.  С
другой стороны, действительно, трудно  было  бы  найти  афоризм  или  мысль,
совершенно  непохожие  на  все,  что  им  предшествовало.  Ларошфуко  что-то
продолжал и вместе  с  тем  начинал  что-то  новое,  что  привлекало  к  его
творчеству интерес и делало "Максимы" в известном смысле вечной ценностью.
     Ларошфуко поражал современников своей  начитанностью.  Он,  несомненно,
читал древних моралистов и историков и,  конечно,  хорошо  знал  моралистов,
философов, теоретиков  искусства  XVI  и  XVII  веков.  Без  этого  освоения
литературного наследства невозможен был бы и самый творческий процесс.
     "Максимы" требовали от автора  напряженного  и  непрерывного  труда.  В
письмах к мадам де Сабле и к Жаку Эспри Ларошфуко сообщает все новые и новые
максимы, просит совета, ждет одобрения и насмешливо  заявляет,  что  желание
составлять сентенции распространяется, как насморк. 24  октября  1660  г.  в
письме к Жаку Эспри он признается: "Я настоящий писатель, раз начал говорить
о своих произведениях". Сегре, секретарь мадам де Лафайет,  заметил  как-то,
что отдельные максимы Ларошфуко перерабатывал больше тридцати раз. Все  пять
изданий "Максим", выпущенных автором (1665, 1666,  1671,  1675,  1678  гг.),
несут следы этой напряженной работы. Известно,  что  от  издания  к  изданию
Ларошфуко освобождался именно от тех афоризмов, которые прямо  или  косвенно
напоминали  чье-либо  высказывание.   Ему,   пережившему   разочарование   в
соратниках по борьбе и ставшему свидетелем крушения дела, которому отдал так
много сил, было что сказать своим современникам, - это был человек с  вполне
сложившимся мировоззрением, которое уже нашло свое первоначальное  выражение
в "Мемуарах". "Максимы" Ларошфуко явились результатом его долгих размышлений
над прожитыми годами. События жизни, столь увлекательной, но и  трагической,
ибо на долю Ларошфуко выпало лишь сожалеть  о  недостигнутых  идеалах,  были
осознаны и переосмыслены будущим знаменитым моралистом и стали предметом его
литературного  творчества.  {См.:  F.  Nemon.  La  premiere  redaction   des
"Maximes" de La Rochefoucauld. P., 1927, pp. VI-X; H.  A.  Grubbs.  1).  The
originality of La Rochefoucauld's "Maximes". "Revue d'Histoire litteraire de
la France", 1929, N  1,  pp.  18-59;  2)  La  genese  des  "Maximes"  de  La
Rochefoucauld. Ibid., 1932, N 4, pp. 481-499; 1933, N 1, pp.  17-37;  W.  G.
Moore. Le premier etat des "Maximes" de La Rochefoucauld. Ibid., 1952, N  4,
pp. 418-424; A. Bruzzi. La formazione delie "Maximes"  di  La  Rochefoucauld
attraverso le edizioni originali. Bologna, 1968.  также  содержательную
рецензию Жана Лдфона на последнюю книгу: "Revue d'Histoire litteraire de  la
France", 1970. N 1, pp. 123-125.}
     Ларошфуко  пытался  придать  своим  афоризмам  самый  общий   смысл   и
затушевать их связь с конкретными  событиями,  которыми  они  были  навеяны.
Например, в первоначальном варианте одна из максим звучала так: "Французы не
только склонны, как и большинство людей, забывать о благодеяниях равно как и
об  оскорблениях;  они  даже  ненавидят  тех,  кому  обязаны.   Гордость   и
своекорыстие  повсюду  порождают  неблагодарность;  необходимость  возмещать
добро  и  мстить  за  зло  кажется  им  рабством,  которому  они  с   трудом
подчиняются".  Разумеется,  эта  максима  обобщала  горькие  наблюдения   ее
создателя. Он не говорит тут об отдельных людях, он  считает,  что  подобные
качества свойственны всем его соотечественникам. Но и это высказывание скоро
покажется ему слишком конкретным. В окончательном виде  эта  максима  звучит
так:  "Люди  не  только  забывают  благодеяния  и  обиды,  но  даже  склонны
ненавидеть   своих   благодетелей   и   прощать   обидчиков.   Необходимость
отблагодарить за добро и отомстить за зло кажется им рабством, которому  они
не желают покоряться" (14). Здесь речь идет  уже  не  о  французах  и  не  о
"большинстве людей",  а  обо  всем  человеческом  роде,  и  максима  эта  не
допускает никаких исключений: она констатирует всеобщий закон.
     Портреты отдельных лиц этой бурной  эпохи,  набросанные  в  "Мемуарах",
послужили основой при  создании  некоторых  максим.  У  Людовика  XIII,  как
говорится в "Мемуарах",  был  мелочный  ум,  направленный  исключительно  на
копание в пустяках, а его познания в  военном  деле  приличествовали  скорее
простому офицеру, чем королю.  Максима  41  обобщает  это  наблюдение:  "Кто
слишком усерден в малом, тот  обычно  становится  неспособным  к  великому".
Герцог де Бофор вызывал явную неприязнь Ларошфуко, в  "Мемуарах"  говорится,
что он "постоянно во всем хитрил и не был правдив; его ум был тяжеловесен  и
неотесан; тем не менее он  достаточно  искусно  достигал  своих  целей,  идя
напролом; в нем было много  завистливости;  его  доблесть  была  велика,  но
нестойка;  на  людях  он  неизменно  держался  храбро,  но  в   чрезвычайных
обстоятельствах  нередко  чрезмерно  берегся.   При   столь   малом   наборе
привлекательных качеств никто не пользовался  такой  всеобщей  любовью".  Из
этого   портрета   выросли   две   максимы:   "Умение   ловко   пользоваться
посредственными способностями  не  внушает  уважения  -  и  все  же  нередко
приносит людям больше славы, чем  истинные  достоинства"  (162);  "На  войне
большинство людей рискует жизнью ровно настолько, насколько это  необходимо,
чтобы не запятнать своей чести; но лишь  немногие  готовы  всегда  рисковать
так, как этого требует цель, ради которой они идут  на  риск"  (219).  Такие
примеры можно было бы умножить.
     Видеть в "Максимах" лишь моральное извлечение  из  "Мемуаров"  было  бы
неправильно, но несомненно, что именно "Мемуары" стали  первым  литературным
выражением  мировоззрения  Ларошфуко  и  послужили  основой  для   "Максим".
Конкретное явление, отраженное в  "Мемуарах",  становилось  предметом  более
глубокого размышления, сравнения и, в конечном счете, служило для  выведения
всеобщего закона. "Человек вообще", который  изображен  в  "Максимах",  имел
своим прототипом участников Фронды, глубоко изученных Ларошфуко. Еще  будучи
фрондером, он увидел, что "свобода", за  которую  боролась  аристократия,  -
всего лишь произвол всемогущего сеньора, не желавшего подчиняться ничему  на
свете: не только абсолютной власти, ее министрам и чиновникам, но и  законам
государственным и нравственным. Даже последовательность в  личном  поведении
воспринималась  феодально-аристократической  психологией   как   ограничение
свободы, как  насилие.  Определив  особенность  этой  классовой  психологии,
Ларошфуко понял ее как неизбежное свойство каждого  человека,  как  всеобщий
закон.
     Конечно, в "Максимах" отразились события не только эпохи Фронды,  но  и
последующих лет. Представления Ларошфуко о человеке,  о  "человеке  вообще",
как настаивает сам автор, сложились не сразу и были  результатом  не  только
личного опыта, но и влияния философских теорий, господствовавших в то время.
     "Максимы" вызвали самые противоречивые отзывы современников. "Насколько
надо быть испорченным умом и сердцем, чтобы вообразить все  это",  -  писала
мадам де Лафайет о книге  своего  друга.  {См.:  La  Rochefoucauld.  Oeuvres
completes. "Bibliotheque de la Pleiade", P.,  1964.  p.  712.}  "Автор,  ...
испытавший  радости  и  горести,  сумел  глубоко  проникнуть  в  них...  Его
произведения - это самая прекрасная  и  полезная  философия  на  свете,  это
квинтэссенция мудрости  старых  и  новых  философов",  -  писал  неизвестный
корреспондент мадам де Сабле. {Ibid., pp. 718-719.}
     Те, кто говорил об испорченном уме и сердце, были правы  лишь  отчасти:
горечь афоризмов была, несомненно, выстрадана их автором. Но философский  их
смысл заметили немногие современники: те же упреки или похвалы можно было бы
адресовать и Гассенди, и всей его школе.
     С замечательным психологическим и художественным мастерством  Ларошфуко
обнажает изнанку человеческих чувств, которая скрыта от глаз  того,  кто  их
переживает.  Ларошфуко  пользуется   парадоксом,   чтобы   вскрыть   истину:
"Своекорыстие говорит на всех языках и разыгрывает любые роли  -  даже  роль
бескорыстия" (39); "То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается
сочетанием корыстных желаний..." (1). Кто же так жестоко ошибается? Тот, кто
наблюдает добродетельные поступки со стороны, или тот, кто сам их совершает?
Может быть, добродетель, о которой здесь говорится, - не только обман, но  и
самообман?
     Некоторые  максимы  предполагают  сознательное  лицемерие,  притворство
эгоиста, надевшего маску добродетели. Люди научились скрывать  свой  эгоизм,
пишет Ларошфуко, а добрая или дурная репутация  человека  зависит  от  того,
насколько искусно удается ему это сделать: ведь  "поистине  ловок  тот,  кто
умеет скрывать свою ловкость" (245).
     Действительно ли отношения между людьми таковы, какими они пытаются  их
представить? Добрые поступки - это  настоящая  фикция:  "Люди  делают  добро
часто лишь для того, чтобы обрести  возможность  безнаказанно  творить  зло"
(121). Дружба - это "такие  отношения,  где  себялюбие  надеется  что-нибудь
выгадать" (83). Если же "судить о  любви  по  обычным  ее  проявлениям,  она
больше похожа на вражду, чем на дружбу" (72).
     Все приведенные  максимы  можно  понять  как  доказательство  лицемерия
добродетели, но так же и  как  свидетельство  самообмана.  Но  вот  максимы,
которые как  будто  опровергают  теорию  самообмана:  Ларошфуко  говорит  об
истинной и ложной любви, об  истинной  и  ложной  дружбе.  "Истинная  любовь
похожа на привидение: все о ней говорят, но мало кто ее видел" (76); "Как ни
редко встречается настоящая любовь, настоящая дружба встречается  еще  реже"
(473).
     Настоящая любовь и дружба здесь понимаются вне себялюбия.  Эти  чувства
по-настоящему бескорыстны, хотя они и очень редки. Объяснить эти максимы как
отказ от теории, которую с таким убеждением проповедовал Ларошфуко, было  бы
трудно. Очевидно, он сделал исключения для дружбы и любви потому, что у него
перед глазами были примеры верной, подлинной, бескорыстной  любви,  а  также
потому,  что  в  какие-то  редкие  моменты  он  должен  был   усомниться   в
правильности своего механистического понимания этики. Во всяком случае,  эти
максимы должны навести читателя на подобные размышления.
     Чтение "Максим" оставляло тяжелое впечатление  и  приводило  к  мрачным
выводам. Отделить порок от добродетели не в состоянии  не  только  сторонние
наблюдатели, но и сам человек, который не давал  себе  труда  разобраться  в
собственном  поведении.   Ничем   не   сдерживаемое   себялюбие   стремилось
возобладать над всем с помощью ложно понятой чести,  честолюбия,  тщеславия,
путем предательства и вероломства. Благородные отношения  между  людьми,  их
дружба, любовь, уважение друг к  другу  превратились  в  неприкрытый  обман,
потому  что  каждый  старался   любой   ценой   добиться   превосходства   и
удовлетворить свой алчный эгоизм. Всякий поступок человека вызывает  к  себе
недоверие именно потому, что он  эгоистичен,  а  сам  человек  не  гнушается
никакими  средствами,  чтобы  удовлетворить   свои   желания.   Естественные
инстинкты человека извратились, и он теперь совсем не походит на того, каким
был создан мудрой природой; "...убедительнейшее  доказательство  этому:  чем
разумнее он становится, тем больше стыдится в душе сумасбродства, низости  и
порочности своих чувств и наклонностей" (523).
     Максимы  Ларошфуко  являются  не  только  памятником  современной   ему
философии и этики, но и свидетельством создавшей их эпохи и нравов того
     сословия, к которому принадлежал сам автор, так горько разочаровавшийся
и во Фронде, и в тех, кто ее делал.
     Надо было найти виновника зла, которое творится в  мире.  Виновник,  по
мнению Ларошфуко, был налицо. Принципы абсолютизма не  могли  восприниматься
феодальной знатью как разумные и справедливые.  Старинная  форма  правления,
сословная монархия, которая покоилась на  феодальной  разобщенности  и  была
дотоле единственно возможной во Франции формой государственного  устройства,
воспринималась аристократией и в середине XVLI столетия как естественная, от
века данная система  управления.  Знать,  и  Ларошфуко  в  том  числе,  была
убеждена,  что   прежняя,   привычная   и,   конечно,   выгодная   для   нее
государственная и общественная система была порождением естественного  права
и должна удовлетворять всех, ибо покоилась на взаимном договоре,  в  котором
долг, обязанности и права каждого были  четко  определены  и  неукоснительно
соблюдались. Новый способ Правления, принесший Франции  новые  законы,  этот
"новый порядок", который через полтора столетия  получил  название  "старого
режима", кажется автору "Максим" главной причиной всеобщего бедствия.
     Только разумное и справедливое управление  государством  может  создать
всеобщее благополучие и организовать жизнь  по  законам,  которые  могли  бы
удовлетворить всех. В одном из  "Моральных  размышлений",  над  которыми  он
работал одновременно с "Максимами", Ларошфуко писал: "Человек ищет житейских
благ и удовольствий за счет своих ближних. Себя  он  предпочитает  другим...
Нам следует хотя бы ловко скрывать пристрастие к себе, раз  уж  оно  присуще
нам от рождения... В этом трудном  деле  ум  окажет  нам  немалую  помощь...
Бывает порой, что мы приятельствуем с людьми, которые ниже нас по  рождению.
или  достоинствам;  в  этом  случае  мы  не  должны  злоупотреблять   своими
преимуществами..." ("О приятельских отношениях"). Задача правителя - познать
природу индивида, его потребности и возможности  их  удовлетворения,  что  и
позволит руководить человеком. В тех же "Размышлениях" говорится о государе:
". . . если старания свои он посвятит тому, что составляет  его  долг,  если
будет великодушен, искушен в делах бранных  и  государственных,  справедлив,
милосерден и щедр, полон заботы о подданных, о  славе  и  процветании  своей
державы, то ... это достойно короля,  ибо  тут  он  притязает  на  подлинное
величие" ("О заблуждениях"). Абсолютизм  поставил  человека  в  непривычные,
неестественные условия  и  этим  извратил  его  природу.  Он  вернул  его  к
изначальной дикости,  существовавшей  до  принятия  общественного  договора,
когда разум молчал, а государственного принуждения еще не было.  Люди  стали
жертвами неправильного и преступного способа правления, и ответственность за
нравственное  уродство  современного   человека   несут   те,   кто   правит
государством.
     Как помочь обществу, оказавшемуся  в  столь  бедственном  положении?  В
молодости Ларошфуко считал необходимым бороться против абсолютизма с оружием
в руках. Но этот способ борьбы  оказался  бесплодным  по  той  причине,  что
болезнью, которой страдала современная Франция,  были  заражены  и  те,  кто
пытался ее излечить. И он сменил шпагу на перо, пытаясь  определить  природу
человека, чтобы построить государственную жизнь в  соответствии  с  законами
природы и направить человеческие страсти на благо государству.
     Эта идея была широко распространена в европейской общественной мысли  и
принята  теми,  кто  уповал  на  правительство,  как  на  единственную  силу
политического действия, - будь то Макиавелли, Ришелье, Гоббс или  сторонники
просвещенного  абсолютизма.  Своими  "Максимами"  Ларошфуко  продолжал   эту
традицию и подготовил политические теории  тех,  кто  искал  спасения  не  в
возвращении  к  феодализму,  а  в  утверждении  новых,  более   справедливых
государственных основ.
Книго
[X]