Книго 


----------------------------------------------------------------------------
     Перевод В. Хинкиса
     ББК 84(7)6-44
     Д40
     Трое в лодке. - СПб.: ООО "Издательский Дом  "Кристалл"",  2001.  (Б-ка
мировой лит.).
     OCR Бычков М.Н. mailto:[email protected]
----------------------------------------------------------------------------
     Излишне говорить, что мы, англичане, придаем спорту  чрезмерно  большое
значение, вернее, это говорилось так часто, что стало общим местом.  Того  и
гляди какой-нибудь радикально настроенный английский романист напишет книгу,
рисующую все зло, к которому приводит  злоупотребление  спортом:  запущенные
дела, разбитая семья, медленное, но неуклонное истощение мозга - которого  и
без того было не так уж много, - влекущее за  собой  частичное  слабоумие  и
прогрессирующее с каждым годом ожирение.
     Однажды мне рассказали о молодой парочке, которая решила провести  свой
медовый месяц в Шотландии. Бедняжка не знала, что ее муж увлекается игрой  в
гольф (он  ухаживал  за  ней  и  покорил  ее  сердце  в  период  вынужденной
праздности, вызванной растяжением плеча), иначе она, вероятно, отказалась бы
от поездки в Шотландию. Первоначально они задумали совершить путешествие. На
второй  день  супруг  вышел  прогуляться  в  одиночестве.  За  обедом  он  с
рассеянным видом  заметил,  что  им  посчастливилось  набрести  на  чудесное
местечко, и предложил остаться еще на один день. Наутро  после  завтрака  он
раздобыл у швейцара палку для гольфа и сказал  жене,  что  пойдет  погулять,
пока она причесывается. По его словам, помахивание палкой на ходу доставляло
ему развлечение. Он вернулся ко второму завтраку и целый день был не в духе.
Сославшись на то, что здешний воздух полезен для его здоровья, он убедил  ее
отложить отъезд еще на один день.
     Она была молода и неопытна и решила, что у мужа не  в  порядке  печень.
Она много слышала о болезнях печени  от  своего  отца.  На  следующее  утро,
захватив еще несколько палок, он ушел, на этот раз не дожидаясь завтрака,  и
вернулся к обеду поздно и не в слишком  общительном  расположении  духа.  На
этом и кончился их медовый месяц, во всяком случае  для  нее.  У  него  были
самые лучшие намерения, но дело зашло слишком далеко.  Порок  проник  ему  в
кровь, и при виде поля для игры в гольф он забывал обо всем на свете.
     Многие, я уверен, слышали историю о священнике,  увлекавшемся  гольфом,
который,  промахнувшись,  всякий  раз  не  в  состоянии  был  удержаться  от
ругательства.
     - Гольф и служение Богу несовместимы, - сказал один из  его  друзей.  -
Послушайся моего совета, Тэммас, и брось его, пока не поздно.
     Через несколько месяцев они встретились снова.
     - Ты был прав,  Джейми!  -  жизнерадостно  закричал  священник.  -  Они
здорово мешали друг другу, гольф и служение  Господу;  я  послушался  твоего
совета и бросил его.
     - В таком случае, зачем  тебе  понадобился  этот  чехол  с  палками?  -
осведомился Джейми.
     - Зачем мне палки? - повторил в недоумении Тэммас.  -  Разумеется,  для
того, чтобы играть в гольф. - Тут  он  понял,  в  чем  дело.  -  Спаси  тебя
Господь, парень, - воскликнул он, - уж не взбрело ли тебе в  голову,  что  я
бросил гольф?
     Понятие игры англичанину недоступно. Он превращает спорт в  пожизненную
каторгу, принося ему в  жертву  свою  душу  и  тело.  Можно  перефразировать
знаменитое, но неизвестно кому принадлежащее  изречение  следующим  образом:
курорты Европы обязаны половиной своих доходов спортивным полям и  площадкам
в Итоне и тому подобных местах. В швейцарском или немецком санатории на  вас
обрушиваются чудовищно толстые мужчины и толкуют вам о том, что некогда  они
были  призовыми  спринтерами  или  защищали  честь  своих  университетов   в
состязаниях по прыжкам в высоту, - теперь эти люди  цепляются  за  перила  и
стонут, взбираясь по лестнице. Чахоточные  мужчины  между  приступами  кашля
рассказывают о голах, забитых ими в те времена, когда  они  были  блестящими
хавбеками или форвардами. Бывшие  боксеры-любители,  выступавшие  некогда  в
легком весе, а теперь напоминающие телосложением массивные американские бюро
с выдвижной крышкой, загоняют вас в угол бильярдной  и,  недоумевая,  почему
они не могут подойти к вам так близко, как им хотелось бы, шепотом  излагают
секрет того, как избегнуть удара снизу посредством быстрого ухода назад.  На
больших  дорогах  Энгадина  то  и  дело  встречаются  немощные   теннисисты,
одноногие конькобежцы, отечные наездники, ковыляющие на костылях.
     Эти люди достойны  всяческого  сожаления.  Книги  для  них  бесполезны,
потому что за всю свою жизнь они выучились читать только спортивные  газеты.
В молодости они не слишком утруждали  свой  мозг  и,  по-видимому,  утратили
самую способность мыслить. Они безразличны  к  искусству,  а  природа  может
предложить им лишь то, к чему они более  не  пригодны.  Одетые  снегом  горы
напоминают им, как некогда  они  отважно  спускались  с  вершин  на  санках;
неровный луг наводит на грустные мысли о том, что они не в состоянии  больше
держать в руках палку; сидя у реки, они рассказывают вам о лососе,  которого
им удалось  подцепить  прежде,  чем  они  подцепили  ревматизм;  птицы  лишь
вызывают у  них  тоску  по  ружью;  музыка  воскрешает  в  памяти  крикетное
состязание, происходившее  много  лет  назад  под  бодрящие  звуки  местного
оркестра; живописное кафе со столиками под виноградными лозами будит горькие
воспоминания о пинг-понге. Жалко их, конечно, но  рассказы  их  не  очень-то
занимательны. Человеку, у которого кроме спорта есть  и  другие  интересы  в
жизни, их воспоминания просто скучны, а беседовать  друг  с  другом  они  не
желают. Очевидно, они не совсем верят друг другу.
     Мало-помалу наши спортивные игры начинают перенимать иностранцы;  будем
надеяться,  что  наш  пример  послужит  им  предостережением  и  они  сумеют
остановиться вовремя. Пока что их отношение к спорту вряд ли  можно  назвать
слишком серьезным. Футбол приобретает в  Европе  все  большую  популярность.
Однако французы все  еще  не  отказались  от  мысли,  что  наилучшим  ударом
является тот, от которого мяч взлетает  высоко  в  воздух,  после  чего  его
следует принять на голову. Француз охотнее сыграет головой, чем забьет  гол.
Если ему удается) загнать мяч в угол, дважды поднять его в воздух на бегу  и
оба  раза  принять  на  голову,  дальнейшее,  по-видимому,   перестает   его
интересовать. Пусть мяч забирает кто угодно; он сделал свое дело и счастлив.
     Говорят, что в Бельгии вводится крикет; я приложу все  старания,  чтобы
попасть на первую игру. Боюсь только, что неопытные бельгийцы  будут  первое
время останавливать крикетные мячи головой. Убеждение, что голова - наиболее
подходящий орган для игры в мяч, очевидно, у бельгийца в крови. Моя  голова,
рассуждает он, кругла и тверда; мяч тоже. Какая другая  часть  человеческого
тела лучше приспособлена для того, чтобы принимать и останавливать его?
     Гольф  еще  не  вошел  в  моду,  но   теннис   прочно   укоренился   от
Санкт-Петербурга до  Бордо.  Немцы,  со  свойственной  им  основательностью,
трудятся в поте лица. Университетские профессора и тучные майоры, встав рано
утром, нанимают мальчишек и отрабатывают драйвы слева и удары с лета. Но для
французов  теннис  -  пока  еще  только  игра.   Им   свойственна   веселая,
непринужденная манера игры, которая так шокирует англичан.
     Подачи французского партнера немало удивляют вас. Случайный перелет  за
линию на  какой-нибудь  ярд  бывает  у  всякого  игрока,  но  этот  человек,
по-видимому, поставил перед собой цель перебить  все  окна.  Вы  уже  готовы
протестовать, но в этот момент веселый смех и бурные  аплодисменты  зрителей
объясняют ваше заблуждение. Он вовсе не стремился подать мяч;  он  стремился
попасть в человека на  соседнем  корте,  который  отошел  в  сторону,  чтобы
завязать шнурок. В конце концов это ему удалось. Он попал этому  человеку  в
поясницу и сбил его с ног. Присутствующие знатоки  приходят  к  единодушному
заключению, что более точный удар попросту невозможен. Сам  Догерти  никогда
не был вознагражден более шумными аплодисментами. Доволен даже тот  человек,
которого сбили с ног; из этого видно, на  что  способен  француз,  когда  он
всерьез берется за игру.
     Но честь француза требует удовлетворения.  Он  забывает  о  шнурке,  он
забывает об игре. Он собирает все мячи, какие  только  удается  найти:  свой
мяч, ваш мяч, любой мяч, который оказывается под рукой. И тогда он  начинает
ответный матч. В этот момент лучше  всего  заползти  за  сетку.  Большинство
игроков именно так и поступает; более робкие направляются в помещение клуба,
где заказывают себе кофе и закуривают сигареты. Через  некоторое  время  оба
игрока чувствуют себя удовлетворенными. Тогда  остальные  собираются  вокруг
них и требуют обратно свои мячи. Это сама  по  себе  неплохая  игра.  Каждый
стремится захватить возможно больше своих и чужих  мячей  -  предпочтительно
чужих - и  начинает  бегать  с  ними  по  корту,  преследуемый  улюлюкающими
владельцами.
     Примерно  через  полчаса,  когда  все  смертельно   устанут,   игра   -
первоначальная игра - возобновляется.  Вы  интересуетесь,  какой  счет;  ваш
партнер быстро отвечает, что счет "сорок-пятнадцать".  Оба  ваши  противника
бросаются к сетке, где, по-видимому, сейчас начнется  драка.  Но  происходит
лишь  дружеская  перебранка;  они  сильно  сомневаются,   чтобы   счет   был
"сорок-пятнадцать". "Пятнадцать-сорок" - вот это вполне возможно; такой счет
они и  предлагают  принять  в  качестве  компромисса.  Прения  заканчиваются
соглашением, что счет "ровно". Так как дело редко  обходится  без  подобного
инцидента где-нибудь посередине игры,  счет  обычно  бывает  "ровно".  Таким
образом, обе стороны удовлетворены; никто не выигрывает партию, и  никто  не
проигрывает. Одной игры вполне хватает на целый день.
     Кроме того, серьезный игрок неизбежно теряется, по временам  неожиданно
лишаясь партнера:  обернувшись,  вы  видите,  что  он  беседует  с  каким-то
посторонним человеком. Никто, кроме  вас  самих,  и  не  подумает  возражать
против его отсутствия. Противники относятся к  этому  лишь  как  к  удобному
случаю выиграть очко. Спустя пять минут он возобновляет игру. С ним приходит
его друг,  а  также  собака  друга.  Появление  собаки  игроки  встречают  с
восторгом; все мячи летят в собаку. Пока собака не устанет,  у  вас  нет  ни
малейшей  надежды  сыграть.  Но  все  это,  несомненно,  в  скором   времени
переменится. Во Франции и Бельгии  есть  несколько  прекрасных  игроков,  от
которых соотечественники постепенно переймут более высокий класс. В  теннисе
французы переживают еще период младенчества. Усвоив правильную точку  зрения
на эту игру, они вместе с тем научатся посылать мячи не так высоко.
     По-моему, всему виной континентальное небо. Оно  такое  голубое,  такое
прекрасное; естественно, что оно притягивает к себе.  Как  бы  то  ни  было,
остается фактом, что всякий игрок, будь то  англичанин  или  иностранец,  на
континенте стремится запустить мяч прямо в небо. В мое  время  среди  членов
английского клуба в Швейцарии был  один  молодой  англичанин,  действительно
прекрасный игрок. Он не пропускал почти ни одного мяча.  Его  слабым  местом
был ответный удар: мяч всякий раз взлетал в воздух примерно футов на  сто  и
опускался на площадке противника. Противник в таких  случаях  обычно  стоял,
следя за мячом, этой крошечной точкой в небе, которая все  увеличивалась  по
мере приближения к земле. Люди, пришедшие  позднее,  пытались  заговорить  с
ним, полагая, что  он  следит  за  полетом  воздушного  шара  или  орла.  Он
отмахивался, объясняя, что побеседует с ними позднее, после  прибытия  мяча.
Мяч с глухим стуком падал у его ног, опять взлетал ярдов на двадцать и снова
опускался. Когда мяч оказывался на нужной высоте, игрок  посылал  его  через
сетку, а еще через мгновение он снова взлетал в  небо.  На  соревнованиях  я
видел, как этот молодой человек со слезами на глазах умолял дать ему  судью.
Все судьи разбежались. Они прятались за деревьями, добывали себе цилиндры  и
зонтики, чтобы походить на зрителей, прибегая к любым,  пусть  самым  низким
уловкам, лишь бы  избавиться  от  обязанности  судить  матч  этого  молодого
человека. Если только его противник не засыпал  или  у  него  не  начинались
судороги, игра могла продолжаться целый день. Принимать его мячи мог всякий;
но, как я уже сказал, сам он не пропускал почти ни одного мяча. Он неизменно
выигрывал; примерно через  час  его  противник  терял  терпение  и  старался
проиграть. Для него это была единственная возможность пообедать.
     Вообще говоря, на теннисный корт за границей приятно смотреть.  Женщины
здесь уделяют больше внимания своим костюмам, чем наши теннисистки.  Мужчины
обычно одеты в белоснежную спортивную форму. Как правило, корт расположен  в
самом красивом месте, а здание клуба весьма живописно;  здесь  всегда  царят
смех и веселье. Возможно, класс игры не  так  уж  высок,  но  самое  зрелище
восхитительно. Недавно я отправился с одним знакомым в его клуб в предместье
Брюсселя. Территория с  одной  стороны  была  ограничена  лесом,  а  с  трех
остальных сторон - petites fermes - так называют небольшие  наделы,  которые
обрабатывают сами крестьяне.
     Был чудесный весенний день.  Все  корты  были  заняты.  Рыжая  земля  и
зеленая трава создавали фон, на котором  женщины  в  своих  новых  парижских
туалетах с яркими зонтиками выделялись подобно прекрасным живым букетам. Вся
атмосфера, казалось, была соткана из беспечного  веселья,  флирта  и  легкой
чувственности. Современный Ватто с жадностью ухватился бы за такой сюжет.
     По соседству, отделенная почти невидимой проволочной оградой,  работала
группа крестьян. Пожилая женщина и молодая девушка, обвязав плечи  веревкой,
тащили борону, которую направлял высохший старик, похожий на старое  чучело.
На мгновение они остановились у проволочной ограды и стали  смотреть  сквозь
нее. Получился необычайно  сильный  контраст:  два  мира,  разделенные  этой
проволочной оградой - такой тонкой, почти невидимой.  Девушка  утерла  рукой
пот с лица; женщина заправила седые пряди, выбившиеся из-под платка;  старик
с некоторым трудом выпрямился. Так  они  простояли  примерно  с  минуту,  со
спокойными, бесстрастными лицами, глядя через эту непрочную ограду,  которая
рухнула бы от одного толчка их огрубевших от работы рук.
     Хотел бы я знать, шевелились ли в  их  мозгу  какие-нибудь  мысли?  Эта
девушка - красивая, несмотря на уродливую  одежду.  Женщина  -  у  нее  было
удивительно хорошее  лицо:  ясные,  спокойные  глаза,  глубоко  сидящие  под
широким квадратным лбом. Старое высохшее чучело - всю  свою  жизнь  он  сеял
весной семена тех плодов, что достанутся другим.
     Старик снова склонился над веревками и  подал  знак.  Группа  двинулась
вверх по склону холма. Кажется, Анатолю Франсу принадлежат слова:  "Общество
держится на долготерпении бедняков".
Книго
[X]