Елена Долгова
Мастер Миража
Скан и распознавание — Андрей Бестужев ([email protected]); вычитка — Вячеслав Яшин
Долгова Е. В.
Д64 Мастер Миража: Фантастический роман. — М.: Изд-во Эксмо, 2003. — 512 с. (Серия “Абсолютное оружие”).
ISBN 5-699-03246-0
УДК 882
ББК 84(2Рос-Рус)6-4
Смертельное противостояние обитателей планеты Геония достигло наивысшего накала. Безжалостно истребляются псионики — люди, наделенные Даром, — за то, что они не такие, как все. Кажется, что цивилизация подошла к трагическому финалу. Мастер Миража Цертус считает, что человечество исчерпало себя. Он пытается создать новую, совершенную во всех отношениях расу. И в затянувшуюся борьбу вмешивается третья сила...
Давно, когда тень не отличалась от света, не источенные временем крутые горы уступами обрывались в море, а города еще не построили, жил на свете воробьиный король...
Каленусийская "Мифологическая Хрестоматия".
7010 год, начало лета, Конфедерация, Порт-Калинус
Не ссорься с человеком без причины.
Поговорка
Пустой переулок заполнила тишина. Прозвенело и испуганно умолкло эхо осторожных шагов. Луна незаметно продвинулась, и косая тень, которую отбрасывал мусорный контейнер, острым углом выползла на отшлифованный миллионами ног, усеянный кусками пластика асфальт.
В этой тени, спиною к стене, сидел на корточках беглец. Из своего укрытия он хорошо видел залитую мертвым неоновым светом площадь, сомкнувшиеся вокруг нее стены домов и клочок иссохшего до каменной твердости газона.
Стояла безветренная ночь, одна из тех, что приходят на смену самым знойным дням в разгаре южного лета. Раскаленный асфальт опалял нерастраченной жарой. Свет в окнах давно погас, где-то поблизости монотонно тявкала бездомная собака. Этот лай повторялся снова и снова, ритмично и однообразно, как будто работала электронная игрушка, но не мог спрятать ни приглушенного шума двигателя, ни шороха колес по асфальту.
Периметр площади неторопливо объезжал низкий, хищного силуэта легковой фургон. Темное стекло машины не позволяло рассмотреть лицо водителя. Человек в укрытии плотнее прижался к стене, пытаясь слиться с теплым, безопасным камнем.
Машина притормозила в десяти метрах, дверца сухо щелкнула и отворилась — избегнувший пепельницы окурок полетел в мертвую траву газона.
— Оставайся в фургоне. Я проверю тупики.
Один из преследователей покинул машину и мягко, слегка косолапо ступая, двинулся вперед с обманчиво-ленивой грацией зверя. Сходство усиливал тяжелый шлем пси-защиты, его форма напоминала плоский череп мифического ягуара.
Беглец скорчился, подтянул колени к подбородку и переместился немного влево, прячась за ребристой коробкой мусорного бака. Под подошвами охотника захрустело Витое стекло.
— Здесь темно, какая-то сволочь переколотила фонари.
Преследователь прошел несколько шагов и замер, вслушался в едва различимые подозрительные звуки — шорохи, неровное дыхание, потрескивание старого пластика. Круг света от карманного фонарика шарил по стенам.
— Есть там кто-нибудь?
— Возможно. Сейчас узнаем...
Что-то мягкое и большое шевельнулось в груде бумажной стружки, со стуком упал грязный кусок фанеры.
Растрепанное существо, помесь болонки и терьера, опрометью метнулось в сторону, унося в темноту свою спутанную шерсть и свой почтительный страх. Выстрел карманного излучателя опалил асфальт у самых собачьих лапок.
Охотник с досадой пнул каблуком металлическую решетку водостока, металл глухо загудел, человек энергично выругался и опустил оружие.
— Из-за ночных дежурств у меня совсем никудышные нервы. Бездна с ними, с тупиками — там все равно нет никого, кроме тощих псов и откормленных крыс. Уезжаем, нужно проверить проспект Процветания.
Мелькнула алая точка зажженной сигареты и тут же исчезла, отрезанная от затаившегося наблюдателя непроницаемо-черным стеклом кара. Ритмично заработал мотор, машина удалилась, заложив вираж.
Беглец, терпеливо, по собственному пульсу, отсчитал безопасное время, потом на всякий случай подождал еще немного — машина не возвратилась.
— Пора.
Он выбежал из укрытия под едкий свет неоновых фонарей, опустился на колени, обдирая пальцы, приподнял решетку водостока и ловко спрыгнул вниз с полутораметровой высоты. Потом, поднявшись на цыпочки, ухватил решетчатую крышку и поставил ее на место, в пазы — прямо у себя над головой. После жаркой сухой городской ночи темный туннель веял сыростью и прохладой. Влажная грязь чавкала под ногами. Беглец прошел несколько шагов, на ощупь отыскал лаз в просторную нишу и перекинул в нее ловкое тело.
— Лин? Это Марк, я вернулся.
Фонарик освещал мрачные лица. Пришелец, назвавшийся Марком, крепкий широкоплечий парень, провел рукой по коротко стриженной светлой макушке, стирая паутину, потом бросил в угол пустую сумку и устроился рядом на груде стружки и расплющенных картонных коробок.
Заспанный Лин Брукс поднял голову, в длинных темных спутанных волосах его застряли мелкие опилки.
— Все прошло как надо?
— Я не смог принести продукты.
— Мать тебя выставила?
— Дом закрыт, похоже, все они уехали на южное побережье. Подальше от скандала. Наверняка стоило мне сбежать от реабилитаторов, как стариков принялась трясти полиция. Мамочка в бешенстве, а отец поставил крест на таком придурке.
Марк замолчал и принялся отчищать грязь с рукава дорогой черной куртки.
Лин присел рядом на корточки, обхватил колени руками. Старый след операции — тонкая светлая нить на коже полукольцом обхватывала шею. Они познакомились три дня назад. Сейчас придавленный неудачей Марк от нечего делать рассматривал случайного приятеля — его слишком худое прозрачное лицо, чистый профиль умницы, серые глаза в обрамлении пушистых девичьих ресниц.
— Мы не сумеем просидеть здесь долго, — грустно заметил Лин. — Патруль уехал, пошли наверх, лучше вернемся ко мне домой.
— Ты свихнулся — без конфедеральных жетонов?
— Сестра не выдаст и не скажет никому.
— Рано или поздно туда придут из Департамента — твоей сестре засветят срок в колонии за укрывательство.
— Мы не задержимся, только возьмем продукты и немного вещей. Хочешь рвануть на северо-восток?
— В Консулярию, к этим предателям...
Лин опустил длинные ресницы и тихо вздохнул. Под глазами резче проступили тени.
— Они там принимают псиоников — всех. У консуляров вообще нет конфедеральных жетонов, нет реабилитации. Тебе проще, Марк, — даже если тебя возьмет патруль, ты все равно сможешь жить. Говорят, это очень противно — когда нам, псионикам, стерилизуют мозги, но потом ты получишь этот самый жетон и даже сможешь попасть в университет или найти работу. А я — я просто помру... Я болен. Мне не выдержать ментальной чистки.
Марк опустил глаза. Его злило сочетание в Лине логичности и вялой покорности судьбе.
— Ты не мог сказать об этом реабилитационной комиссии?
— Я сказал. Они все знают.
— Я не верю, что тебя могут убить. Реабилитаторы — та еще мразь, но не до такой степени, чтобы вводить антидот больному.
— Конечно. Меня запрут в накопителе "до выздоровления". Только мне не выздороветь никогда — такой уж я урод.
Где-то неподалеку продолжали падать тяжелые звонкие капли. По краю неровного круга света шмыгнула растрепанная крыса. Грязная шубка зверька намокла. Марк метнул в грызуна комок земли, но глина рассыпалась, не ударив. Крыса обиженно пискнула и спряталась.
Марк замолчал, прокручивая в памяти боль и растерянность последних часов.
Четыре дня назад, когда жара еще не обрушилась на Порт-Калинус, а только подбиралась к нему исподволь, осторожно вея горячим ветерком, семнадцатилетний псионик Марк Беренгар отворил помпезную дверь Службы Гражданской Реабилитации. Пластиковые скамьи вдоль длинного коридора по большей части пустовали. У самого входа устроилась толстощекая голоногая девушка с ярко обведенными глазами. Ее широкий ротик глуповато приоткрылся, аура сенса буйно полыхала — Беренгар на глаз определил индекс от семидесяти до восьмидесяти.
— Привет!
Девушка промолчала, ее расширенные зрачки уставились в белую стену.
Поодаль, в самом углу, тихо возились малолетки — тринадцатилетние сенсы, скорее всего, заявились на первичную регистрацию. Двое пареньков, похожих как близнецы, развлечения ради награждали друг друга пси-тычками. Со стороны, для норма-ментальных, это гляделось, должно быть, забавно и непонятно. Оба хулигана сидели, сурово выпрямившись и сложив руки на коленях, боком друг к другу. Их неподвижные благопристойные позы и физиономии пай-мальчиков маскировали бурную ментальную драку — в ход шли не настоящие боевые наводки, а "банановая кожура". Беренгар хмыкнул, поймав сомнительный смысл картинок.
У самой двери инспектора Реабилитации в напряженной позе ожидания застыли двое. Парень, ровесник Марка, сероглазый, узкоплечий, утонченного вида брюнет, с длинными девичьими ресницами, и девушка годом старше — с такими же светлыми глазами, с толстой туго заплетенной льняной косой, в открытом на плечах цветном летнем комбинезоне.
Парень выглядел сенсом средней руки, девушка наверняка была норма-ментальной. "Привела неженку-приятеля", — скептически решил про себя Марк. Странная пара вскоре скрылась за дверью, а Беренгар устроился на скамье и закрыл глаза.
Дрожание ментального эфира само собой сложилось в привычный ритм — на него накладывался стук дверей, шуршание шагов по плитам пола, отдаленные сигналы машин, почти беззвучный шелест сайбера за дверью. К звукам примешивались отблески эмоций прохожих, простые, круглые, как шарики, мысли толстоногой девчонки, высверки взаимных озорных атак близнецов, тонкое сияние ауры сероглазого парня. Эффект получался на стыке звука, цвета и ритма, Марк называл это Песней. В такие моменты мир казался пушинкой, которую можно сдвинуть усилием мысли, хотя Беренгар знал, что впечатление это обманчиво, Песня была красива, но всегда оставалась бесполезной.
Ритм смешался, Песня пропала, Марк прислушался — за дверью кабинета мертво помалкивали. Аура чиновника Реабилитации не чувствовалась совсем. "Наверняка прикрылся шлемом пси-защиты". Беренгар заскучал, соображая, как скоротать затянувшееся ожидание, расслабился, прислонился к спинке скамьи, и как раз в этот самый момент расслабленного скучного спокойствия сверкнуло.
Высверк получился ярким, насыщенным, но холодным, источник его явно находился за дверью. Беренгар вскочил, словно подброшенный, дверь кабинета широко распахнулась, открывая невероятную картину.
Чиновник в серой тунике Департамента почти уткнулся носом в рассыпанные по столу сайбер-кассеты. Волосы на его затылке растрепались, правда, мертвым реабилитатор не выглядел, и неудивительно — его бурно рвало прямо на документы регистрационной картотеки.
Девушка с льняной косой гордо выпрямилась, ее поза говорила о несогласии, а выражение лица — скорее об острой и неожиданной обиде, щеки ярко горели. Парень с длинными ресницами, которого Марк уже мысленно прозвал "умником", растерянно топтался возле нее, и, тем не менее, Марк ничуть не сомневался, что инициатором беспорядка оказался именно этот заморыш. Аура парня пылала огнем.
Беренгар мгновенно преодолел расстояние от скамьи до порога кабинета.
— Эй, брат-сенс, у тебя проблемы?
Чиновник опять согнулся в очередном приступе мучительной рвоты, но тут же выпрямился. Марк ясно видел, как этот затянутый в серое человек незаметно нажал тревожную кнопку. Мальчишка-сенс, занятый подружкой, даже не повернулся в ту сторону, с наивным бесстрашием игнорируя противника.
Беренгар моментально оценил ситуацию.
— Пошли отсюда, уходим.
Он почти подтащил безвольного паренька к выходу, девушка быстро шла рядом, щеки ее до сих пор пламенели от злости.
— Что случилось? Ты чокнутый?
— Нет, просто эта серая крыса нажала клавишу тревоги. Сейчас сбегутся охранники, псиоников они сначала лупят, всех, без разбора, потом уже вступают в дискуссии. Если останется с кем.
Умник, заваривший кашу, похоже, совершенно скис, он покорно последовал за Марком, не пытаясь освободить свое зажатое в кулаке спасителя запястье. Троица поспешно пробежала по коридору и дружно вывалилась в душный зной раскаленной улицы.
— Шевелись!
Машина Умника оказалась припаркованной неподалеку, зато наперерез беглецам, через двор, помахивая разрядниками, уже спешили двое людей в форме "пси-безопасности". Их головы надежно прикрывали шлемы ментальной защиты.
— Сейчас нас будут Вить.
Бежать было некуда. Песня, которая было приумолкла, выдала новый лихой фрагмент звукоцветовых эффектов, на этот раз с оттенком явного озорства. Беренгар подтянул поближе к себе воображаемый щит и остановился, поджидая охранников, Умник пристроился за его спиной, девушка почему-то встала рядом. Марк не успел отстранить ее, подбежавший блюститель ткнул возмутителя спокойствия в диафрагму, разрядник на длинной ручке столкнулся с невидимым щитом, полыхнув ярким фейерверком искр. Марк понимал, что защита и искры существуют только в его воображении, на самом деле тычок электрической дубинки пришелся прямо в диафрагму, но ослабленный удар вызвал лишь мгновенную и вполне терпимую боль. Беренгар отскочил в сторону и толкнул нападавшего ногой. Удар удачно пришелся в солнечное сплетение.
Очевидно, секурист ждал изощренной, но бессильной ментальной атаки, а никак не обычных побоев. Он охнул, опрокинулся и крепко приложился затылком о фигурную плитку двора. Его более удачливый, но менее сообразительный товарищ успел достать Беренгара еще одним тычком разрядника, на этот раз Марка мучительно обожгло, но желаемый противником эффект все равно не наступил — боль прошла почти мгновенно.
Беренгар пнул обидчика точно в колено, ухватил девушку за руку и устремился к машине.
Остальное оказалось делом нескольких минут. Заработал мотор, машина вырулила на проспект и вскоре оставила здание Гражданской Реабилитации далеко позади.
— Куда теперь? — спросил у случайных сообщников растерянный Марк Беренгар.
— Домой.
— Поймают. В Реабилитации остался ваш адрес.
— Этот хмырь инспектор заблевал все свои кассеты с копией картотеки — там наверняка до завтра не отмоют.
— Кассеты пойдут в мусор, а про вас запросят хранилище Системы — мы там все как на ладони.
Умник застенчиво улыбнулся.
— Я обставил дело так, чтобы он забыл свой пароль входа. Совсем забыл, память напрочь отшибло.
Пораженный такой предусмотрительностью Марк недоверчиво пожал плечами.
— Кабинет отмоют от дряни, защиту Системы снимет другой реабилитатор, ваш инспектор отряхнется, утрет сопли и станет героем, его еще и наградят, а вас, ребята, то есть, я хочу сказать, нас всех, заметет Департамент Обзора или жандармская служба пси-защиты.
— Пусть попробуют, мы им покажем. Поехали домой.
Марк промолчал в досаде. Азарт стычки уже прошел, на душе сделалось противно и тоскливо. Не то чтобы случившееся выглядело полной катастрофой (порой драки с реабилитаторами случались), но никто никогда не трогал чиновников Службы прямо в их цитадели — офисе Гражданской Реабилитации. "Я никого не прикончил. Я даже не пользовался пси-наводкой", — попытался успокоить себя Беренгар, понимая в душе, что расплата за случайное озорство неминуема.
— Как тебя зовут?
— Лин Брукс.
— А меня Марк Беренгар. За что ты приложил инспектора?
— Он кое-что сказал Авителле — грязное, такое никому не понравится. Она моя сестра, ты не смотри, что мы не очень похожи, она и вправду моя родная сестра, к тому же норма-ментальная. То есть она не псионик, так что ей очень повезло.
— Ну ты, парень, и дурак — затевать пси-атаку на инспектора из-за каких-то там слов.
— Если ты такой умный, то зачем вмешался?
— Когда я вмешивался, то еще не знал, с кем связываюсь на свою беду.
Лин виновато покачал темноволосой головой.
— Мне очень жаль, что так вышло. Но во дворе ты все-таки мог не Вить охрану. Ты вообще какой-то слишком ловкий — я еще никогда не видел, чтобы так дрались.
— Ничего особенного — я просто отследил их нервные реакции. Реабилитаторы так разозлились, что не помогла и пси-защита — все полезло наружу. Если знаешь, что будет делать противник, то его совсем не трудно подловить.
— А я так не умею.
— Я тоже раньше не умел.
Они усмехнулись, пряча тревогу под напускной беззаботностью. Авителла устроилась на заднем сиденье и угрюмо молчала.
— Прибыли.
Трое вышли из машины, старый спаниель во дворе встретил Беренгара тявканьем, в квартире на первом этаже было прохладно, чисто и пустовато.
— Мы уже год живем без родителей, они остались на севере. Мы уехали, потому что в Порт-Калинусе у псионика больше шансов продвинуться.
Лин опустился на стул. Беренгар отметил про себя его слабость. Несмотря на прохладу, Брукс дышал с трудом и выглядел чуть получше пациента реанимации, длинные спутанные волосы упали на лоб, кожа на лице выглядела слишком белой и истончившейся. Авителла без церемоний подняла брата со стула и заставила его лечь на кушетку. Лин тут же зажмурился — то ли спал, то ли просто устал от разговора, Марку очень не понравился неестественно расслабленный вид паренька.
Авителла молча поманила Беренгара и тут же вышла в соседнюю комнату. Марк вошел следом и остановился, удивленный странным зрелищем — на полках стеллажа, на широком подоконнике, на низком широком столе рядами стояли статуэтки. Изображения слепили из скульптурной смеси, преобладали фигурки и лица людей. Беренгар взял в руки первую попавшуюся — низкий, скошенный лоб человека плавно переходил в покатый свод звериного черепа. Марк повернул фигурку в фас, сходство с ягуаром исчезло — перед ним снова оказался человек в шлеме пси-защиты, усталый, с замкнутым, настороженным лицом.
— Кто это сделал?
— Мой брат. Смотри, вот еще.
Гладкая, стремительная фигурка — морская птица с распростертыми крыльями, перья заломлены ветром, узкое, стремительное тело набирает высоту.
— А теперь посмотри сбоку.
Повернутая фигурка птицы превратилась в силуэт девочки, та запрокинула голову, что-то рассматривая в небе. Изображение вызывало смутную, неуловимую тревогу. Марк твердо поставил статуэтку на место.
— Занятно. Но мне больше нравится вот эта, большая, она из настоящей глины. Кто это?
— Ангел.
Марк помялся, вспоминая.
— Странное имя.
— Это не имя, это наподобие профессии. Он должен помогать, если хорошо попросишь.
Крылатая фигура — взрослая девушка с правильным, смелым лицом стояла, чуть запрокинув голову к небу. Широко распахнутые глаза смотрели мимо и вверх. Беренгар подошел поближе, но ничего не изменилось — он не мог поймать взгляд глиняного ангела. Полного сходства не получилось, но смелый очерк скул напоминал Авителлу. Марк понял замысел — лицо статуи светилось отвагой, но глаза оставались скорбными и испуганными.
— Красиво. Только мне кажется, ангелом, который помогает, должен быть парень. Так будет правильнее и по-настоящему честно. Пошли отсюда, пора подумать, что будем делать с реабилитаторами.
— Это они будут что-то делать с нами.
В соседней комнате Лин уже пришел в себя. Он сидел на кушетке, растерянно крутил головой, длинные ресницы придавали ему сходство с девушкой.
— Очухался, брат-псионик?
— Да.
— Тогда уходим отсюда. У тебя хорошая сестренка, не будем ее подставлять.
— Поздно ты хватился. Мы уже подставили Авиту — и я, когда вмазал по мозгам инспектору, и ты, когда ударил охранника.
— Она тут ни при чем, она же пси-нормальная. Никто не решится сказать, что девчонка избивала охрану. Зато ее могут забрать за укрывательство псиоников. Нас то есть! Пошли отсюда.
Они выбрались из дома через заднюю дверь, пробежали насквозь аккуратно прибранный, унылый дворик и углубились в переулки восточной части Порт-Калинуса. Пару раз Марку казалось, будто он слышит сирену патруля. Страх накатывал, но тут же отступал — гудело далеко и как-то по-игрушечному. Лин четко и почти идеально качественно держал пси-барьер, Беренгар не почувствовал его настроение. Мучения перепуганного Лина выдавали другие, самые обычные, безо всякой сенсорики, признаки — беспокойное выражение лица, растерянный взгляд, опущенные плечи.
— Если мы устроимся спать в сквере, нас еще до полуночи заметет патруль. Может, лучше сдаться самим, да и дело с концом?
— Это всегда успеется. Я где-то читал, что ивейдеры прячутся в подземных коммуникациях — ну, там около труб, которые под люками, или в дырах, куда стекает дождь. Можно попробовать. Помоги поднять решетку.
— Тут очень темно.
— У меня фонарик наготове.
Они открыли ближний люк и попрыгали в темноту. Под ногами захлюпала вода. Пахло гнилью. Марк впервые по-настоящему испытывал растерянность человека, который случайно сделал большую глупость и не в состоянии покорно примириться с последствиями...
С тех пор прошло четыре дня. Сейчас Беренгар отодвинул неприятные воспоминания на задворки сознания — туда, где притаилась тревога. После стычки во дворе Службы он уже испытал все стадии отчаяния. Говорить было не о чем, делать нечего и идти больше некуда. Лин сидел рядом, теперь он старался не прислоняться к влажной стене — по ней, наподобие слез, стекали крупные капли воды.
— Давай выйдем наверх. Нам все равно ничего, не сделают, это была ошибка.
— Сделают, потому что ты использовал пси-наводку.
— Тогда уходи один. Ты-то ее не использовал.
— А ты куда пойдешь?
— Не знаю. Может быть, попробую найти ивейдеров, может, уеду на северо-восток.
В голосе Лина не чувствовалось уверенности — слова падали наподобие круглых шариков — понимай как хочешь. Марк остался недоволен.
— Ты сам знаешь, что никуда не уйдешь и никого не найдешь. Где ты будешь искать ивейдеров?
— Говорят, в Порт-Калинусе живет их Воробьиный Король.
— Что это за тип?
— Вожак нелегальных сенсов Каленусии. Псионик, который помогает таким, как мы — тем, которые не хотят принимать пси-антидот.
— Куда он девает такую прорву народа?
— Не знаю. Наверное, он может помочь уйти в северо-восточный сектор, к консулярам, туда, где вообще нет реабилитации.
Марк поежился. Влажная тьма за пределами светлого круга хлюпала каплями.
— Воробьиный Король — сказка. Такая же, как истории о призраке лиловой монашки или об адском полковнике, который появляется при полной луне, истории, чтобы попугать малышей. Ты знаешь, я не уверен, что не хочу принимать антидот. До позавчерашнего дня я вообще считал, что очень даже не против.
Лин молча отвернулся.
Беренгар уже почти пожалел о собственной жесткости — он понял, что мимоходом разрушил надежду Лина, не предложив ничего взамен.
— Тихо, ты слышишь? Гаси фонарь.
Плотная страшноватая тьма придвинулась. Беренгар помигал, попытался приучить к ней глаза, но быстро понял, что это бесполезно. Можно привыкнуть к полумраку, но не к полной, кромешной темноте. Рядом беспокойно ворохнулся Лин. Марк на ощупь нашел его плечо, притянул приятеля поближе и шепнул ему на ухо, едва шевеля губами:
"Сюда идут. Трое. Без света. Я чувствую их ауру. Они кого-то ищут, наверное, нас".
Острое плечо Лина окаменело под ладонью Беренгара. Марк резко встряхнул друга.
"Не пытайся бежать. У них ментальный детектор. Поставь блок и держи как следует. Я тоже поставлю".
"Тогда мы не сможем чувствовать их в темноте", — почти беззвучно отозвался Лин.
"Зато и они нас, может быть, не увидят".
Марк забыл о собственном намерении сдаться — инстинкт преследуемой дичи толкал его к сопротивлению.
"Молчи".
Они снова затаились. Жидкая грязь хлюпала под чужими ногами.
"Ты уверен, что их трое?"
Беренгар промолчал в ответ. Шаги раздавались все отчетливее, в их ритм вплеталась посторонняя неопределенная возня, непонятная для Марка. Паника подступила вплотную.
"Бежим", — шепнул Лин.
Они осторожно поднялись, покинули нишу и, стараясь не разбрызгивать грязь, двинулись вдоль невидимой в темноте стены пустого коллектора. Ладони скользили по шероховатому бетону, низкий свод почти задевал макушки. Совсем рядом раздавалась непонятная возня и осторожные шаги преследователей. Беренгар слышал в темноте, как суматошно колотится сердце Лина. Ментальный блок мешал Марку проверить, держит ли точно такой же блок его приятель.
— Нас поймают, — пробормотал Брукс. — Нас поймают и убьют.
"Стой, дурак!" — хотел прикрикнуть на него Беренгар, но вовремя прикусил язык. Лин тем временем бешено, молча рванулся, выкрутил свои холодные пальцы из ладони приятеля и опрометью бросился дальше в темноту. Неровное эхо, многократно отражаясь от свода, безумно заметалось в вытянутом пространстве коллектора.
— Взять их! — рявкнул, уже не скрываясь, низкий, с легкой хрипотцой, голос. — Вперед, Биси!
Прямо о колени Марка ударился жесткий, словно сплетенный из мускулов и шерсти, комок, острые зубы вонзились в мякоть бедра. Беренгар жестко ударил собаку кованой подошвой ботинка, рычание сменилось тонким, жалобным, почти человеческим плачем. Вспыхнул яркий свет чужого фонаря, Биси забился в угол и замер там неподвижным, смятым лохматым комком.
"Это была ищейка, а не боевой пес".
Марк повернулся и что было сил понесся вслед за Лином.
— Стой!
Беренгар не оглядывался. Он пробежал пятьдесят шагов до поворота и в тот же момент столкнулся с растерянным Бруксом. У Лина начиналась истерика.
— Здесь тупик. Они нас поймали.
— Да не трясись так, мы же не преступники.
Беренгар обернулся, собираясь как следует рассмотреть преследователей. В глаза безжалостно бил сноп света, он хорошо скрывал лицо того, кто держал фонарь.
— Мы сдаемся! — крикнул Марк в темноту.
— Встать к стене.
Беренгар ткнул Лина в бок и повернулся лицом к мокрому бетону, положил беззащитно раскрытые ладони на шероховатую поверхность. Чужие шаги приблизились, чужие руки грубо обыскали одежду, обшарили карманы.
— При них ничего... Повернись!
Марк обернулся, лица реабилитаторов в белесом свете фонаря казались смазанными картинками — ни единой запоминающейся черты, прямоугольные силуэты угрожающе выступали из темноты.
— Имя?
— Марк Беренгар.
— Кто второй?
— Я Лин Брукс, — едва слышно прошептал псионик. Губы его посинели от страха.
Лицо старшего оперативника дрогнуло и приобрело хоть и неприятное, но зато вполне человеческое выражение — теперь на нем явно читалось замешенное на жалости и презрении разочарование.
— Какие они, к холере, ивейдеры. Обычные запуганные ребята-уклонисты. Плохо, что они ушибли мою собаку. Марш вперед. Если Биси околеет, тебе... да-да, тебе персонально, белобрысый, не поздоровится. Я могу и в накопительном лагере отыскать дурака, чтобы повыдергать ему ноги.
Они вместе прошли пятьдесят шагов по пустому, грязному коллектору.
— Вылезай.
Решетка оказалась сдвинутой. Марк ухватился за ржавые скобы и подтянулся, выбираясь на свет. Еще трое вооруженных реабилитаторов в тяжелых шлемах защиты лениво топтались возле низкого, глухого, без окон прицепного фургона. Они с явным отвращением рассматривали чумазую добычу, на этот раз освещенную ласковым утренним солнцем юга.
— И ради этого барахла мы лазили вниз?
Беренгар сжал кулаки, казалось, его ярость бойца — псионика и яркая обида только забавляют неуязвимую охрану.
— Ну и улов, перепачканные трусливые парнишки.
— От них воняет, как от крыс.
— Ничего не поделаешь... Марш в машину, свободные граждане Брукс и Беренгар! Поздравляю — вчера вечером квартальный судья заочно приговорил вас обоих к штрафу. По сто конфедеральных гиней с каждого, а ждать реабилитации придется не у мамы под крылом, а в накопительном лагере. Шевелись! И радуйтесь, радуйтесь... Не вижу на рожах улыбок — не сметь хмуриться! Ликуйте и благодарите, что легко отделались и остались живы. В этом коллекторе запросто можно отдать концы, бывает, газ застоится под землей, и тогда...
Марк перестал слушать издевательские поучения, он обреченно шагнул в тесную, жаркую, пропахшую металлом и потом утробу арестантской машины.
Дверца с лязгом захлопнулась, заработал мотор, машина развернулась и поехала прочь, увозя свой улов навстречу неизвестности.
7010 год, лето, Конфедерация, Порт-Калинус
Эскорт машин стрелой несся по проспекту Процветания, строй мотоциклистов, за ним элегантный серебристый кар президента Конфедерации и приземистая машина охраны. Юлиус Вэнс, законно избранный глава Каленусийской Конфедерации, устроился на заднем сиденье, за спиной водителя. Внешность школьного учителя мало вязалась с репутацией отставного генерала, безмерно популярного героя подавления мятежа псиоников. Бывший шеф Департамента Обзора, сменив мундир наблюдателя на костюм государственного чиновника, в душе остался тем, кем был, — наблюдателем Фантомом. Сейчас на его спокойном суховатом лице не отражалось ничего — Вэнс равнодушно скользил взглядом по шпалерам причудливо стриженых кустов между проспектом и лентами тротуаров, по белой плитке стен, по пестрым силуэтам утонувших в зное летнего вечера прохожих.
Эскорт тем временем свернул на кольцевую дорогу и углубился в расчерченное клумбами и заросшее кудрявой зеленью фешенебельное предместье Порт-Калинуса. Пешеходные дорожки здесь почти пустовали. Водитель на полминуты притормозил у ажурных ворот частной виллы Вэнса. Решетка отъехала в сторону, пропуская серебристую сигару машины, охранник в серой тунике пси-наблюдения отсалютовал президенту Конфедерации. Дверца бесшумно распахнулась, Фантом выбрался в свежую прохладу парка, распрощался с водителем и медленно побрел в дом, вдыхая острый запах ярко-желтых цветов. Их сплошной ковер покрывал миниатюрную искусственную скалу.
В каминной комнате стояла тишина. Пустое угольное ведерко блестело крутым начищенным боком. Фантом опустился в кресло и замер, отдыхая от дневной и предвечерней суеты. Беспокойные мысли отступили, отодвинутые в самый отдаленный уголок сознания.
В тишине размеренно тикали антикварные часы. Плотные шторы отгородили мягкий свет исподволь обступившего виллу вечера. В дальнем углу что-то пошевелилось, Вэнс поднял отяжелевшую голову, по привычке тронул внутренний "оружейный" карман костюма, но тут же улыбнулся. Обманчиво-неуклюжая тушка металлической свинки переступала по паркету короткими лапками, пытаясь незаметно подобраться к хозяину.
— Ты напугал меня, Макс.
Сайбер подошел вплотную и ласково ткнулся в ботинки президента.
— Твоя женщина и твой сын не очень любят меня. Я рад, что сегодня они не ночуют здесь.
Голос машины изобразил ловко синтезированную поддельную обиду.
Юлиус сухо рассмеялся.
— Ты слишком любишь их дразнить.
— В меру — это их же и развлекает.
Маленький Макс, единственный экземпляр несомненно разумного искусственного псионика, был создан бывшим Аналитиком Обзора. Вскоре после этого Ролан-Аналитик погиб в мятеже — поэтому Макс остался неповторим. Для псиоников ввели обязательную пси-реабилитацию — Макс избавился от конкурентов в лице сенсов-людей. Технический уродец проворно ковылял на поросячьих ножках, Вэнс не стал переписывать уникальный мозг в новую, лучшую оболочку — конструкция и так жила на грани невероятного. Президент боялся тронуть трепетное чудо.
— Ты ждал меня?
— Да.
— Рад?
— Конечно. Ты выглядишь усталым, Юлиус.
— Я и в самом деле устал — рано или поздно переступаешь незаметный порог, после которого это состояние становится привычным.
— Ты слишком много стараешься, полегче, мой президент. Что ты обычно делаешь, когда подступают сомнения?
— Иногда спрашиваю тебя, Максик.
— А потом все равно поступаешь по-своему. Зачем ты заварил эту кашу с реабилитацией псиоников?
Вэнс на минуту опешил от наглости сайбера. Поросенок тем временем опустился брюхом на ковер, беззащитно распластал по его густому персиковому ворсу короткие лапки.
— По крайней мере на треть это была твоя идея. И твоя заслуга, Макс. Ты почти в одиночку рассчитал пси-антидот, восстановленный Калассиановский Центр зря пыжится от научной гордости. Я-то знаю истинного героя, просто твоя свинская грудь слишком мало подходит для ордена.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Любую идею можно довести до абсурда.
— А ты на что надеялся? На то, что каждый псионик добровольно захочет превратиться в норма-ментального? Ты слишком тяжеловесен, чтобы верить в сказки.
— Поэтому сенсов Каленусии ласковой рукой Большого Юлиуса гонят к счастью?
Вэнс подошел к шкафчику бара, откупорил бутылку, плеснул янтарной жидкости на дно бледно оттененного голубизной, тонкого, как пленка, бокала.
Напиток слабо опалесцировал.
— Ты противоречишь себе, Маленький Макс. Вспомни, как пять лет назад сумасшедшая толпа лезла к стенам Калинус-Холла, тогда люди под пси-наводкой топтали друг друга и жгли все, что могло гореть, а псионики умирали прямо в лужах пролитой из цистерн воды. Пять лет назад ты не был столь сентиментален.
— Ситуация изменилась.
— Ну да, конечно. Теперь у нас мирные времена. Семнадцать лет — предел для псионика. Антидот, реабилитация — и мы получаем нормального гражданина, без ментального дефекта.
— Ты хочешь сказать — без таланта?
— Талант может быть равен дефекту, все дело в точке зрения.
— Эффект или дефект — под корень его, и дело с концом. Уравняем всех в посредственности и долголетии...
Сайбер мелко завибрировал боками, изображая смех.
Вэнс попытался рассердиться, но комок ожесточения, с утра копившийся в душе, уже размяк — то ли сказалась накопленная усталость, то ли напиток успел подействовать.
— Ты, жестяная свинья, ни грана не понимаешь в милосердии. Что лучше — лишить каленусийца паранормальных способностей или оставить его в лучшем случае медленно умирать, а в худшем — дать ему возможность убивать других конфедератов? Тебе кажется, что я зол, но я не зол, Большой Максик, это всего лишь наиболее разумный выход, это справедливость... почти справедливость.
Сайбер помолчал, гротескная морда свиньи не выражала никаких эмоций.
— Ладно, Большой Юлиус, ты же знаешь, что я всегда готов согласиться с тобой. В конце концов, я только информационный гомункулус, ты дал мне это подобие существования... почти существования.
Бывшему Фантому очень не понравился ответ.
— Не надо, не говори так — ты же знаешь, как я ценю тебя. Будь ты человеком, дружище, а не машиной, высшие чиновники Конфедерации сдохли бы от зависти.
Макс смущенно фыркнул.
— Ладно, Большой Вэнс, я тронут. Будешь отдыхать или послушаешь кое-что новенькое? Мой блок прогноза потрудился на славу.
— Что еще ты раскопал на мою измученную голову?
— Ты в курсе насчет ивейдеров?
— Это организация псиоников, уклоняющихся от реабилитации. По моим сведениям — с иерархией, имитирующей тайный орден, помесь банды, секты и легенды.
— Порт-Калинус оплетен Системой, в ключевых точках давно стоят хорошие пси-сторожа. Тебе никогда не приходило в голову, как эти ивейдеры умудряются прятаться в массе законопослушных каленусийцев? Без гражданских конфедеральных жетонов, с ментальным следом, который очень заметно светится — наподобие костра в ночи?
— Хороший сенс может прикрыть свой разум блоком.
— Блок не поможет выжить и прятаться без документов.
— Кто-то снабжает их фальшивками.
— Вот именно, кто-то их снабжает. Кто-то и зачем-то. Ты слышал о Воробьином Короле, Большой Вэнс?
— Да.
— Нет дыма без пожара, где-то в Конфедерации свил себе гнездышко этот самый Король — тот, кто привечает ивейдеров и снабжает их документами. Это фигура не очень-то символическая, зря ты пристроился придремнуть на лаврах победителя.
Вэнс положил на усталые виски подушечки длинных пальцев. Тишина в каминной комнате сгустилась.
— Кто он?
— Не знаю. Скорее всего, он сам псионик.
— Я давно снял свои розовые очки и не верю в бескорыстие. Любой человек преследует цель. Чем выше риск, тем весомее должны быть мотивы. Чего он может хотеть?
— Не знаю. Как тебе перспектива появления второго Ролана?
При упоминании имени убитого пять лет назад мятежного Аналитика Вэнса передернуло.
— Какие приказы я могу отдать? "Ищите призрак Ролана"? "Ищите Короля "воробьев"?" "Ищите сенса не реабилитированного, но с конфедеральным жетоном и документами о реабилитации"? Меня поднимут на смех, если не явно, то в душе. Грош цена твоему прогностическому блоку, монстр, ты зря затеял этот разговор.
— Может быть, зря, а может быть, чтобы дать тебе хороший совет. Пообщайся-ка с Егерем, с теперешним шефом Департамента. Он тебе наполовину друг — сойдет, если нет друзей настоящих.
— Полудруг?
— Сделай целое из половинки. Другу можно доверить то, над чем будут смеяться чиновники на жалованье.
— Я подумаю.
— Думай быстрее, у нас цейтнот. Действуй прямо здесь. Сейчас.
Высокое и широкое окно в белой ажурной раме еще пропускало достаточно света. Президент отставил недопитый бокал, взял с матовой крышки антикварного бара миниатюрный уником, точно ставя длинные пальцы, набрал частный номер дома в пригороде Порт-Калинуса.
Голос Егеря показался ему растерянным.
— Что?.. Я приеду. На загородную виллу?
— Да.
Юлиус Вэнс поторопился закончить разговор, потом переключился на номер охраны и отдал приказ пропустить машину шефа Департамента Обзора.
Сайбер одобрительно хрюкнул.
— Он сейчас крайне заинтригован и приедет очень скоро. Поговори с ним по душам. А я исчезаю — свиньям не место там, где пируют избранные персоны и мерцает огонек тайны.
Макс, однако, никуда не ушел, а, поддев металлическим рылом край скатерти в стиле ретро, трусцой отправился под стол. Пышный край ткани тут же опустился и спрятал тело сайбера.
Его хозяин откинулся на спинку дивана и погрузился в тревожное ожидание, тиканье напольных часов сливалось с биением пульса Юлиуса Вэнса...
Егерь явился через полчаса — высокая, плотная, словно литая, фигура возникла на пороге каминной комнаты.
— Заходите, генерал, устраивайтесь, где понравится.
— Я могу узнать, что случилось, мастер президент?
— Для вас, Егерь, я по-прежнему Фантом. Хотелось бы настаивать на таком обращении, если бы не его двусмысленность. Система наградила меня странным псевдонимом.
— Что случилось?
— Я пообщался со своим Аналитиком.
— С этим стальным поросенком?
Край скатерти чуть колыхнулся. Вэнс кивнул, сохраняя на лице мину полной невозмутимости.
— С ним, дружище, с ним. Вы хорошо помните Макса?
— Кто это видел хоть раз, тот не забудет никогда. Пять лет назад, при штурме Пирамиды, машинка спасла жизни — вам, мне и Кравичу. И все-таки меня до сих пор продирает дрожь при мысли о том, кому я обязан сохранностью собственной шкуры.
— А инспектора Фила Кравича вы помните?
— Да. Он был из тех немногих псиоников, к которым я и сейчас бы не побоялся повернуться спиной.
— Вы знаете, что с ним случилось?
— Пропал без вести в мятеже. Убит?
— Хуже.
Фантом отставил в сторону стакан с несколькими опалесцирующими каплями на дне. Егерь немного отпил из своего — почти полного.
— Так вот, Фил Кравич не был убит мятежниками. Взгляните сюда, смотрите внимательно.
Вэнс неспешно выдвинул ящичек шкафа, пошарил под аккуратной стопкой папок и брошюр, нашел и жестко выложил на стол металлический прямоугольник кулона.
Егерь осторожно поднял вещицу — поцарапанный металл, сплющенные ударом звенья цепочки, четкая гравировка личного номера:18444
— Он?
— Да, личный жетон Фила. Знак сотрудника Департамента. Вы знаете, где это нашли?
— Не буду строить догадок. Где?
— Идентификатор попал в руки офицера жандармерии еще в 7006 году, во времена арестов в Порт-Калинусе. Служебный статус сенсов тогда аннулировали по приказанию Барта. Царил хаос — и в умах, и в делах, и в командовании. Скорее всего, нашего Кравича взяли в облаве и ликвидировали до того, как он успел попросить меня о вмешательстве. Вы понимаете, что это значит?
— Да.
— Едва ли полностью. Это можно только почувствовать на собственной шкуре. Моего человека, которому я обязан личным спасением, расстреляли и наскоро закопали в безымянной могиле.
— Это интриги штатских.
— Бросьте. Это просто страх. В те дни боялись даже тени псионика. Нам некого винить и не на кого перекладывать свой стыд — к точке краха мы пришли совместно. Я нашел семью Фила и помог им, это все, что я сумел сделать для него.
Егерь слегка отвернулся, его смутил прямой взгляд Фантома-Вэнса.
— Вы нашли виновных?
— Нет. Бессмысленные поиски, пустая трата времени — их, этих виновных, нет. Какой смысл запоздало лечить последствия, пока продолжает действовать причина? Я знаю, всеобщую реабилитацию псиоников жестко критикуют. Ортодоксы — потому что не верят в ее надежность, сами псионики — потому что не хотят расставаться с паранормальными способностями. Ученые видят в этом сомнительный массовый эксперимент, проводимый с одобрения властей, правозащитники — насилие над личностью. Генерал!
Егерь мгновенно повернулся к Фантому.
— Что?
Нынешний шеф наблюдателей Каленусии выглядел растерянным.
— Вы мне верите? — спросил президент Каленусии.
Егерь помедлил, встретил и оценил холодный, спокойный взгляд Юлиуса Вэнса. Последние искры света уходящего дня отражались в тонком стекле бокала и в радужках глаз Фантома. Во взгляде старого друга можно было прочесть что угодно — желание убедить, желание скрыть подробности, искреннюю заинтересованность, тревогу, не было там только прямой лжи.
— Да... Да. Я вам верю.
— Тогда вы наверняка понимаете, что мною движет.
— Желание радикально решить общементальную проблему?
— И не только. Я хочу объединить людей Конфедерации. Пусть даже для этого придется усмирить природу сенсов.
— Сенсы от этого не в восторге.
— Знаю.
— Они способны на организованное сопротивление.
— Возможно. Вы слышали детский пересказ мифа о Воробьином Короле?
— Что-то такое мне рассказывала племянница. Егерь смущенно фыркнул, вспомнив сентиментальные подробности истории.
— За фасадом сказки кое-что кроется — рациональное зерно или просто отражение искаженного мифа в больном разуме пси-мутантов. Сказка о сверхразумной толпе... Вы помните канву сюжета?
— Почти не помню.
— Это история о стае, которая могла стать разумной, если число птичек в ней перевалит за невероятно большое число. Тогда это... это скопище, назовем его так, становилось личностью Воробьиного Короля. В оригинале история достаточно мерзкая — пух и перья, птичьи трупики, которые катаются в волнах прибоя, и тому подобные детали, рассчитанные на эмоции.
Егерь растерянно улыбнулся, улыбка получилась изломанной, асимметричной.
— Чушь.
— Конечно. Но подпольем ивейдеров Порт-Калинуса руководит человек, который носит именно этот псевдоним.
— Нам бросают преднамеренный вызов?
— Не думаю. Скорее псевдоним — это самоназвание, данное в их среде. Но оно неплохо говорит о том, как эти люди воспринимают самих себя.
Егерь нахмурился.
— Мой президент, я не хотел бы повторения 7006 года.
— Я тоже. Вот поэтому я и вызвал вас, решившись без зазрения совести испортить вам этот, славный вечер и весь конец недели. Я доверяю вам, генерал — лично вам, займитесь этим делом, найдите Воробьиного Короля, кем бы он ни был, его надо найти хотя бы для того, чтобы понять. Не скрою — это сомнительное поручение. Я не исключаю, что этого Короля нет вообще. Может быть, это группа под общим псевдонимом. Возможно, они опасны. Они могут оказаться сумасшедшими, они могут ответить ударом на удар. Займитесь этим делом, генерал. Ради нашей дружбы. Ради памяти Фила.
Шеф Департамента Обзора медленно кивнул.
— Я сделаю это.
— Возьмите материалы. Они вручную отпечатаны на бумаге, единственный экземпляр. Для чтения не понадобится Система.
— Опасаетесь утечки?
— Не скрою, да. Я ее очень боюсь, мне не нравится осведомленность ивейдеров о наших делах, эти ребята в последнее время научились избегать ловушек.
— Я сам займусь нашим общим делом.
— До свидания, генерал. Свяжитесь со мною, как только наметятся сдвиги.
— Я так и сделаю.
Они расстались по-дружески. Как только за шефом Департамента захлопнулась роскошная дверь, сайбер вынырнул из-под складок скатерти.
— Отменно сработано. В тебе так и мерцает лицемерный талант актера.
Расстроенный и усталый Фантом сердито отмахнулся:
— Врешь! Врешь, подлая железяка, я был искренним. В конце концов, с этим безобразием — уклонением от реабилитации — пора кончать.
Сайбер фыркнул и неспешно отошел в сторону, чтобы улечься на свое излюбленное место — рядом с пустым, чистым до холодного серебряного блеска угольным ведерком.
Вскоре мягко, бархатно стемнело. Больше в этот летний вечер не приключилось ничего, если не считать того, что разговор старых наблюдателей породил длинную цепочку причин и следствий, отдаленных событий и намерений, приведших в конце концов к драматической развязке дела о Воробьином Короле.
* * *
Ровно через один день, деловым летним утром, подчиненный Егеря, инспектор Департамента Обзора, тридцатилетний Тэн Цилиан, удобно расположившись за терминалом Системы, играл пси-вводом, словно четки, перебирая длинную последовательность фотороботов и фотоизображений. Смена картинок каждый раз сопровождалась коротким, почти мелодичным щелчком, который существовал только в воображении Цилиана.
— Мой шеф великолепен — ищи невидимку в темноте, лови того, о ком ничего нет в архивах!
Тэн внимательно присмотрелся к очередному портрету.
На благородном фоне цвета слоновой кости проступал более-менее четкий, как бы прорисованный хорошей пастелью фас, рядом маячили смазанный профиль и непонятного вида полупрофиль... Случайные очевидцы пси-хулиганства наградили безвестного не реабилитированного псионика широким подбородком и крепкими щеками здоровяка. Рубленые черты лица производили впечатление обстоятельности, могучие надбровные дуги заставляли задуматься о предках человечества, близко посаженные лютые глазки, казалось, сверлили диафрагму Цилиана. Инспектор выругался в душе — с жульнически претендующей на звание портрета картинки на него смотрело карикатурное изображение бандита средних лет.
— Убого восстановлено по минимальным данным. Вот так и ловятся простаки... Ну чтож, будем работать с тем, что есть, в конце концов, репутацию корифея следует оправдывать хотя бы иногда. Система, давай комментарии.
"Первоначальные данные. 06.13. в секторе столицы Юго-восток патрулем Обзора был обнаружен ментальный сигнал, указывающий на возможное присутствие пси-мутанта с коэффициентом, близким к 95. Объект приказаниям не подчинился и в ходе завязавшегося..."
Такие комментарии вызывали у инспектора Цилиана раздражение.
— Дальше!
Конфликт незарегистрированного псионика с патрулем пси-безопасности инспектор мог представить без особого труда. Тошнота, галлюцинации, утрата связи с реальностью, обморок — весь стандартный набор страданий... За риск подвергнуться подобному оперативники получают хорошие деньги. Беззащитность вооруженного человека на грани обреченности. Из ватных пальцев медленно вываливаются бесполезные излучатели, металл обиженно звякает, и в пыль, в мелкую серую летучую пыль, ничком, на раскаленный солнцем тротуар валятся оперативники, словно отыгравшие свою роль арлекины из детского театра марионеток. Вполне возможно — над всем этим витает подозрительный запашок экскрементов.
Система по-своему логично истолковала промедление Цилиана.
"Предоставить снимки подробностей ?"
— Ну, нет! Не надо мне подобных красот. Если у мерзавца такой потрясающий коэффициент, тут и шлем не поможет. Без убитых, надеюсь, обошлось?
"Жертв не было".
"Этот сукин сын гордится своими способностями, — подумал Цилиан. Поэтому почти не боится случайных конфликтов с патрулями, поэтому направо-налево оставляет живых свидетелей. Что видели в те самые минуты на грани смерти несчастные патрульные? Результат их честных попыток помочь — этот поддельный бандитский абрис с фоторобота, по сути продукт небрежной пси-наводки. У них остались ложные ощущения, ложная память, грань реальности и воображаемого стерлась в замороченных мозгах. Скорее всего, иллюзорная внешность псионика не имеет ничего общего с реальной. Что сделал бы неглупый человек, желая избавиться даже от тени подозрений? Наверняка сконструировал бы образ, полностью противоположный самому себе, этакого "близнеца наоборот".
— Система! Ты можешь смоделировать личность по изображению?
"Такая функция стандартна".
— Сделай анализ лица номер 116.
Цилиан прикрыл глаза, на темно-багровом фоне опущенных век торопливо заплясали белые искорки — неумолимые свидетели усталости. Обруч ментального ввода взъерошил короткий ежик волос и незаметно съехал на затылок.
"...готов".
— Что?
Инспектор понял, что нечаянно уснул прямо у терминала Системы.
"Результат моделирования. Мужчина, предполагаемый возраст — 45 лет, телосложение крепкое, лицо квадратное, интеллектуальный коэффициент 0.47, коэффициент агрессии 0.88, коэффициент физического развития 0.89".
— Все? — переспросил в величайшем недоумении Цилиан. Описание было точным, не представляло никакой ценности и полностью соответствовало смазанной картинке — среднего ума и средних лет громила.
"Все".
В ответе Системы раздраженному Тэну почудилась своеобразная мистическая гордость с примесью самой обычной наглости.
— А ведь ерунда у тебя получилась, а не результат. Ученые черепки из отдела программирования впустую проедают гонорары, причем немалые — три года эти парни возились с созданием искусственного разума. Теперь ты полчаса тратишь на выводы, за минуту доступные пожилой домохозяйке. Хватит на сегодня! Хотя... Постой. Сконструируй-ка мне противоположный личностный тип.
"Результат готов. Женщина, возраст 17 лет, интеллектуальный коэффициент 0.53, коэффициент агрессии 0.12, коэффициент физического развития 0.11".
— Понятно. То есть костлявая, трусливая молоденькая психопатка в состоянии острой дистонии. Это и есть Воробьиный Король?
Цилиан обозлился, царапая ухо, потащил с головы обруч пси-ввода, медленно встал, потянулся, размял усталую спину и онемевшие плечи.
— Нам поневоле приходится быть изысканно умными, когда глупа сама Система.
Наклонное стекло окна, прорезанного в стене пирамидального здания Департамента, пропускало в кабинет снопы света. Цилиан выключил терминал и перебрался в удобное, с откидной спинкой кресло.
— Задача со многими неизвестными. Я не верю, что вожак ивейдеров — леди, иначе это существо называло бы себя королевой, а не королем, женское тщеславие непреодолимо. Возраст в поддельном облике наверняка изменен. Сколько лет этому Королю на деле? Реабилитация становится проблемой псионика в шестнадцать-семнадцать, так что моложе он быть не может, а судя по наглости и хладнокровию — гораздо старше. В иллюзии очень плотный, почти толстяк, к тому же брюнет, а это значит... в реальности, наоборот — мы имеем дело с двадцатипятилетним парнем, худощавым, светловолосым, обладающим ненормально высоким пси-коэффициентом, со склонностью к жестокости, лидерству и риску. Чем не версия? По-моему, сойдет за неимением других. Псионика, в те моменты, когда он не держит ментального блока, выдают глаза — своеобразный взгляд, который некоторые называют лучистым. Мы легко можем прочесать сомнительные местечки, допросить девиц из клубов, усилить пси-контроль... Ну и что? Допустим, мы случайно возьмем этого Короля "воробьев", даже наверняка возьмем — нам почти нечего предъявлять в суде. Надежных свидетелей нет. Возможно, он даже пойдет на реабилитацию, но не сознается в главном. Подполье уцелеет, а самый ловкий заговорщик Конфедерации отделается арестом и штрафом, словно обычный уклонист от реабилитации. Это очень несправедливо. Следует вынудить его на активные действия и взять с поличным. Вот этим и займемся как следует.
Тэн Цилиан отцепил от пояса уником, быстро, почти не глядя набрал номер.
— Приемная Пирамиды? Вазоф? У тебя много просителей?.. Ага, значит, достаточно. По делам о задержанных уклонистах кто-нибудь есть?.. Родственники? Так я и знал. Жди меня, я сейчас спущусь к тебе и аккуратненько поучаствую в этом деле...
Центральный лифт Департамента стремительно пошел вниз, инспектор отсчитал полтора десятка ярусов и выскочил в мягко отворившийся проход. Приемные апартаменты Пирамиды делились на две неравные части. "Задворки", отгороженные пси-турникетом, предназначенные исключительно для офицеров наблюдения, сверкали чистотой, манили комфортом и оставались полупустыми. Прозрачная исключительно с внутренней стороны перегородка позволяла разглядеть просторный "внешний" офис — пестрели летние костюмы, помещение наполняла усталая, раздраженная ожиданием толпа. Звуки разговоров отражались от высокого потолка, посетители суетились, совали свои жетоны в прорези сайбер-администратора, получая законное место в очереди. Кое-кто отметился у сайбера еще несколько дней назад и до сих пор безуспешно ждал вызова. В кабинет инспектора Вазофа гостей приглашал все тот же самый сайбер — номер счастливчика внезапно появлялся на табло под самым потолком.
— Эта железяка мошенничает!
Кучка подростков безнаказанно освистывала сайбера, прячась за широкими спинами соседей — датчики пси-слежения глушила мощная аура толпы. Тугой комок розовой жвачки пулей пролетел над головами и вязко прилепился к глянцевому пластиковому боку незадачливого администратора — похоже, в последовательности его вызовов действительно не было никакой системы.
Наконец выпал "правильный" номер. Спину счастливца сверлили взглядами и нехотя отворачивались. В ожидании коротали время кто как сумеет — говорили шепотом, играли с личными уникомами, кое-кто почти беззвучно, упорно, отчаянно твердил молитву Разуму. Сайбер уже очистился от жвачки и бойко раздавал бесплатные брошюры.
Невидимый для толпы Цилиан прижался лбом к перегородке и тонко, иронично усмехнулся — брошюра называлась "Основы пси-безопасности, или защити себя сам" и без ложной скромности могла считаться вершиной бюрократического творчества Пирамиды.
— Как будто в этом мире можно добиться безопасности... Он пригляделся к толпе — люди, живые беспомощные частицы человеческого хаоса, бестолково суетились в широком и высоком пространстве зала. Пустые взгляды равнодушно скользили мимо отгороженного непроницаемым барьером инспектора. Цилиан, сам не зная почему, испытывал в такие минуты легкую неловкость, тревога выползала из подсознания и подступала вплотную, хотелось отвернуться и стряхнуть несуществующую пыль со щеки. Инспектор старательно прогнал иллюзию, пожал плечами и наполовину повернулся на каблуках.
— Пора, наконец-то, зайти к Вазофу...
Цилиан помедлил еще чуть-чуть. Девушка в коротком платье, с толстой льняной косой стояла поодаль, прислонившись в стене — ей, очевидно, не хватило пластикового кресла.
— Вот это да!
На миг Тэну Цилиану показалось, что он шагнул в яростное рыжее пламя костра — так его опалило чужой тревогой, жгучим страхом, тронуло робкой, почти убитой надеждой.
— Псионичка? Не может быть.
Инспектор мягко, по-тигриному отступил от стекла, толкнул дверь кабинета Вазофа.
— Привет, коллега.
Вазоф поднял голову со скрещенных рук, потер помятую щеку.
— Спишь на работе?
— Нет, конечно, просто отключился на пару минут. День безумный — все идет наперекосяк. А чего ты хочешь от этой жизни, Тэн? Жара держится уже два месяца — солнце, раскаленные камни, ночной бриз с материка. Столичные психи заработали себе обострение, им за каждым столбом чудятся псионики, и вот результат — бравые психопаты осаждают наш Департамент. Вчера сайбер-администратор вызывал бригаду из клиники — двух просителей крепкие парни-медики спеленали в смирительные рубашки, вот они, истинные, а не вымышленные жертвы общементальной проблемы! Ты зря смеешься, мой циничный друг...
— Я не смеюсь.
— Конечно, ты всего лишь пакостно улыбаешься. Между прочим, сайбер заразился и тоже сошел с ума — ты видел, что он вытворяет в офисе?
— Напрашивается на неприятности. Мой совет — вызови-ка ему пару крепких парней из ремонтного отдела, пусть скрутят идиота.
— Непременно вызову. Ты ко мне по делу?
— Да, включи камеру слежения за залом... Вот так. Видишь девочку?
— Которая?
— Вон та, высокая статная блондинка у стены. Она псионик?
— Сейчас, настрою аппаратуру, аура толпы здорово мешает... Стоп! Есть попадание. Нет, ты ошибся, по пси-показателю все чисто. Скорее девушка просто боится — ты интуитивно поймал ее страх. Видишь, четкий очерк скул, голубоватые тени в глазницах, характерное выражение страдания? Высший класс, выглядит, словно маска трагического актера...
Цилиан жестко подавил собственное бешенство, правильное лицо его оставалось бесстрастным.
— Пригласи ее на прием без очереди.
— Не тот типаж. Мне не очень нравятся девочки-северянки.
— Мне тоже, но это не имеет значения.
— Хорошо, с друзьями я не любопытный, можешь оставить свои тайны при себе. Вот так... Пошлем приказ нашему придурку, электронному администратору. Ты сам займешься с блондинкой?
— Да. Отдыхай, я тебя сменю на время.
— Дважды можешь не просить. Я буду только рад отвлечься от рутины.
Вазоф мгновенно исчез за дверью. Цилиан опустился в его кресло, еще хранившее отпечаток седалища владельца.
— Разумом ушибленный идиот — и таким людям у нас доверяют решение пси-проблемы.
Девушка при каждом шаге твердо ставила сандалии на персикового цвета ковер, длинные ремешки обуви обвивали ее щиколотки.
— Здравствуйте, свободная гражданка, — дружески кивнул Цилиан. — Садитесь, я весь внимание. Как лучше к вам обращаться?
— Меня зовут Авителла Брукс.
— Отлично! Кстати, искренне извиняюсь за безобразное поведение сайбер-администратора, очень неприятный инцидент, я позабочусь, чтобы оплеванную машину убрали на склад.
— А мне его почему-то жаль. Этот сайбер старался как мог, просто в зале слишком много народу.
— Такие соображения не оправдание, мы все тут, включая глупого сайбера, живем на деньги налогоплательщиков. Если хотите, внимательность — наш долг. Не заступайтесь, бездельнику самое место на складе.
Девушка поняла шутку и грустно улыбнулась, лицо ее смягчилось, на миг утратив напряженное, трагическое выражение.
— Я вас слушаю, — подбодрил Авиту Цилиан. — Говорите. Кстати, хотите кофе?
— Но...
— Не бойтесь, очередь на вас не обидится. Во-первых, мы по-быстрому, во-вторых, мой коллега сейчас начнет прием в соседнем кабинете, — хладнокровно солгал он.
Кофеварка действительно сработала быстро.
— Пейте, не торопитесь. Я подожду.
— Спасибо, но у меня мало времени.
— А может, просто не хватает терпения?
— Я сама не своя, словно на иголках сижу.
— А вы не трусьте, разве я такой страшный? У меня нет ни рогов, ни копыт. Считайте, что я здесь нахожусь, чтобы решать ваши проблемы.
Девушка пожала плечами и нерешительно подергала за кончик туго заплетенной косы.
— Ну, не знаю, захотите ли вы мне помочь, когда узнаете правду.
— Не беспокойтесь, леди, я за свою жизнь слышал столько разных интересных и увлекательных правд, что еще одна правда уже ничего не изменит.
— У меня брат в накопительном лагере. Вы мне не поверите, но он точно ни в чем не виноват.
— Вот как? Очень даже поверю, в лагере сейчас сотни людей, некоторые попадают туда случайно, можно сказать, за компанию. Кстати, накопитель — не тюрьма, там сидят не преступники, а те, кому некуда податься. Вы любите брата?
— Да!
— Вот видите, как ему повезло. А ведь многие не любят псиоников, есть жестокие типы, которые готовы выгнать сенса из семьи. Закон запрещает подобным родителям избавляться от детей-мутантов, но жизнь такого мальчишки едва ли будет счастливой...
— Я совсем не об этом. Моего брата забрал патруль, у Лина еще нет конфедерального жетона.
— Сколько ему лет?
— Шестнадцать лет и два месяца.
— Самое время для него пройти реабилитацию и обзавестись статусом. Чего вы боитесь?
Цилиан старался не показывать жадного интереса, почти незаметно наблюдая, как в уголках серых глаз девушки собрались прозрачные крупные капли, потом им стало тесно, и слезы бурно потекли, оставляя на точеных скулах и гладких загорелых щеках извилистые мокрые дорожки. Две капли вдребезги разбились о глянцевую крышку канцелярского стола.
— Великий Космос! Да что же я такого сказал? Прошу вас, умоляю успокоиться! В конце концов, любая проблема может быть решена, надо только очень и очень постараться. Я охотно помогу вам, только не надо плакать, пожалуйста...
— Мой брат болен. Ему не вынести антидот.
— И только-то? Для людей слабого здоровья в законе есть исключение. Оформить лицензию будет не просто, но я охотно помогу вам добиться справедливости. Улыбнитесь, не все так страшно, как кажется.
— Это не все. Он подрался.
— С кем подрался?
— С чиновниками в офисе Реабилитации.
— Плохо. Мальчика могли побить сгоряча.
— Потом он сбежал и два дня прятался в какой-то грязной трубе под землей.
— Это тоже совершенно зря, в таких местах легко можно задохнуться. И все?
— Да! А по-вашему этого мало?
— Ну не так много, чтобы надрывать себе сердце и портить внешность. Скажите, Авителла, вы мне верите?
Девушка медленно подняла залитое горько-соленой влагой лицо. Цилиан терпеливо ждал, пока она успокоится, в душе его в унисон пели вдохновение и азарт охотника.
— Я вам верю, — медленно кивнула Брукс. Кончик льняной косы упал ей на грудь.
Цилиан отвел глаза и мужественно уставился в потолок.
— Отлично! Доверие — замечательная вещь, доверие вдохновляет. Я сам, лично, займусь трудным делом, вот увидите, ваши страхи растают, как тень в розовых лучах рассвета. Если я берусь за работу, то делаю ее как следует. Вам придется зайти ко мне еще разок. Хотя...
— Что?
— Я не хочу подвергать вас оскорблениям этого сайбера-вырожденца. Как насчет того, чтобы...
Тэн Цилиан на мгновение задумался, стоит ли просить у девицы ее уником-номер. Предполагаемая просьба отдавала пошлостью. "Чтобы не пугать птичку, переставим акценты".
— ...как насчет того, чтобы взять мою частную визитку? Примите ее, леди, вот мой домашний уником. Звоните через неделю — к тому времени я наведу справки и буду весь к вашим услугам...
— Так долго?!
— А? Что? Важные дела не терпят суеты.
— Но мой брат в лагере!
— Не думаю, что ему там очень плохо. Хотя... я не хочу портить ваши драгоценные нервы. Придется мне поднапрячься, позвоните дня через три.
— Спасибо. Я позвоню.
Девушка поднялась и хмуро побрела к выходу, шаркая о ковер сандалиями.
Цилиан проводил взглядом ее статный силуэт. Потом повернулся к терминалу Системы, быстро, не доверяя ментальному вводу, набрал на клавиатурке свой личный код и имя просительницы. Довольно качая головой, прочитал длинный текст. Снова запросил блок моделирования и ввел те самые скупые данные на Воробьиного Короля, которые так мучительно искал всего час с небольшим назад.
— Отлично. Совместимость и вероятность на высоте. Она должна его заинтересовать. Их еще до знакомства потянет в одно и то же место. Впрочем, даже если я и ошибаюсь, риск все равно ничтожен. Допустим, дело не состоится или кончится трагически. Может быть, она выйдет не на Короля. Что мы потеряем, если ивейдеры ее убьют? Девушка не сотрудница Департамента, по чести сказать, она просто пустое место.
Тэн Цилиан откинулся в кресле и попытался закурить сигарету. Почему-то испортилась зажигалка. Он в раздражении смял хрусткую пустую сигаретную пачку и одним щелчком отправил ее в мусорную корзину. Корзина весело мигнула индикатором и жадно переработала добычу.
— И все-таки мне крупно повезло, что ей только восемнадцать лет. В девушке чувствуется хороший стержень. Будь она чуть постарше, сестричка легко раскусила бы меня и отправила к такой-то холере. И поделом мне, многогрешному! Все дела надо делать вовремя.
Цилиан Повернулся и вышел, ничуть не заботясь о том, что оставляет за спиной огромную взбудораженную очередь и пустой кабинет.
Вслед ему несся визгливый синтезированный голос сайбер-администратора.
7010 год, лето, Конфедерация, Порт-Калинус
Она с трудом выждала три дня — это были знойные, раскаленные до тусклой белизны дни, какие бывают в самом разгаре лета.
На том конце долго не отвечали, скорее всего, Цилиан оставил где-то в доме свой поясной уником.
— Я вас слушаю.
— Это Авителла.
— Кто?
— Авителла Брукс.
Инспектор несколько секунд молчал. Когда он заговорил снова, у Авителлы что-то оборвалось внутри — голос Цилиана явно выдавал смущение и разочарование.
— Да, я понял, спасибо, что позвонили...
— Мой брат...
— Я уже сказал — все понял. Это не публичный разговор.
— Но...
— Давайте встретимся лично, я не стану прежде времени будоражить вас новостями.
Авиту обожгло тревогой, Цилиан помялся, по-видимому, соображая.
— Сегодня, через час, в парке Древесной Эстетики. Ждите меня под аркой у входа, там и поговорим.
Он, не дожидаясь ответа, придавил клавишу отбоя. Авита положила уником. Статуэтки Лина молчали. Человек-ягуар напрягся в недобром ожидании, буря уносила куда-то изломанные крылья мертвой чайки. Ангел молчал, то ли осуждал, то ли одобрял — не поймешь.
— Ладно, мы во всем разберемся сами.
Машина завелась сразу — повезло. Брукс под пристальными взглядами соседок вырулила со двора, ровно работал мотор, теплой лентой разматывалось и ложилось под колеса шоссе.
Парк Древесной Эстетики вольно раскинулся на зеленых спинах пологих холмов, в противоположной от моря стороне. Когда-то давным-давно с вершины самого высокого холма можно было разглядеть белые камни Мыса Звезд и скалистую подкову бухты Порт-Калинуса. Прошло время — густые подросшие деревья совершенно заслонили морские пейзажи. Теперь дорога полого поднималась вверх, чтобы упереться в сформированную из стриженой зелени арку. Сразу по ту сторону импровизированных ворот начинался почти настоящий лес из густо высаженных деревьев — по большей части странных пород, непривычных для жителей Порт-Калинуса. С некоторых стволов шкуркой слазила кора, обнажая розоватую древесину, нежно припорошенную белесой пыльцой, длинные мягкие иглы при надломе источали густой сок.
Авита обогнула деревце, цветущее мелкими кроваво-красными цветочками — они почему-то пахли резиной. Площадка подле арки пустовала, Цилиана не было, в махровых цветах среди листьев угрюмо гудели псевдошмели. Мимо в обнимку брели усталые парочки.
— Вот Бездна! Стой теперь тут как дура у всех на виду.
Брукс прошла в глубь парка. На маленькой, вымощенной серым сланцем, поляне тихо пел фонтан. Три его чаши нависали одна над другой — самая большая внизу, самая маленькая, переполненная, наверху, капли перетекали через пластиковый край. Площадку с фонтаном обступили высокие каштаны с чуть серебристой листвой. Рядом громоздилась массивная каменная скамья, ее ножки, все в мелких трещинах, пятнал тонким налетом зеленоватый грибок.
Авита присела на скамью. Летнее утро не прогнало ее тревогу — напротив. В самой большой чаше фонтана что-то плескалось. Брукс присмотрелась, там оказались не декоративные рыбки, а толстые и беззащитные головастики какой-то амфибии, с выпуклыми глазами и зачатками лапок. Зрелище было и трогательное и противное одновременно.
— Вот придет сторож и вычистит вас отсюда, ребята. Сбоку, закрывая теплый свет солнца, косо наползла длинная серая тень.
Авита испуганно обернулась.
— Не пугайтесь, это я, Цилиан. Здравствуйте, Авителла.
— А я вас ждала у арки.
— Простите, опоздал.
— Как вы меня нашли?
— Это было нетрудно. Площадка у фонтана — единственное место, где Древесная Эстетика не угнетает. Мне не по душе избыток яркой экзотики; оказывается, у нас одинаковый вкус.
Авита угрюмо кивнула.
— Что вы хотели мне рассказать?
Цилиан помолчал. Фонтан пел, щедро разбрасывая ненужные капли.
— Поймите меня правильно, девочка, все не так просто.
Самообладание изменило Авите, губы задрожали, она прикусила их, чтобы не расплакаться.
— Что случилось?
— Ничего. Пока еще не случилось ничего, просто ваш брат оказался причастен не только к драке в офисе Реабилитации, дело гораздо серьезнее.
— Почему?!
— Вы слышали истории про Воробьиного Короля? Впрочем, непонятно, зачем я спрашиваю, слышали наверняка — это лидер подполья ивейдеров.
— Кого-кого лидер?
— Ну, не прикидывайтесь глупенькой малышкой, вы сильная и умная девушка. В Конфедерации есть нелегальная организация ивейдеров — псиоников, которые всеми силами пытаются избежать реабилитации. Я не знаю, где и как, но ваш брат имел с ними контакты. В душе я его понимаю — тяжелая болезнь, естественные опасения за будущее, боязнь потерять редкий дар, который как-никак скрашивал ему жизнь...
У Авиты нестерпимо горели щеки, сердце вначале замерло, зато теперь так молотило о ребра, точно его подгоняли.
— Вы меня обманываете, скажите, что обманываете... У Лина не было таких друзей! Это неправда!
— Правда-правда. Возможно, вы просто не знали об этом.
— Он бы сказал! У него не было от меня секретов.
— Я верю в искренность вашего возмущения, и все-таки не обольщайтесь. У брата от сестры всегда бывают секреты — мужские тайны.
Авита попыталась взять себя в руки. Зной предполуденных часов неслышно вибрировал в воздухе.
— Вы говорите неправду. Я вам не верю.
Цилиан держался небрежно, с изрядной долей фатализма.
— Ладно, глядите — перед вами убедительные доказательства, все просто, обыденно и, наверное, обидно.
Пачка фотографий веером рассыпалась по каменной скамье — цветные пятна на темном растрескавшемся камне выглядели неестественно ярко. Брукс с опаской подняла верхнюю картинку.
Незнакомое место. Тонкий, хрупкий силуэт Лина у перил ажурного мостика. Рядом очерк спины высокого незнакомца. Нечеткое пятно со смешно приподнятой ногой — случайно попавший в кадр прохожий.
На втором фото Лин сидел за столиком кафе, рядом с тем же самым высоким парнем — на этот раз незнакомец оказался повернут к фотокамере ухом и виском, профиль смазан движением, плечи не в фокусе, зато четко была видна рука — удлиненная, сильных очертаний, с зажатым в пальцах конфедеральным жетоном.
Авита оттолкнула пачку фотографий. Цилиан казался искренне расстроенным.
— Теперь-то вы мне верите? За возможность незаконной натурализации псионик отдаст все, что называется, продаст душу. Ваш брат хотел сохранить свои способности сенса, избавиться от антидота и получить полное гражданство Конфедерации.
— Что теперь будет?
— Не знаю, наверное, все, что угодно. Я честно старался вам помочь, просто мои возможности ограничены... Ну-ну... Прошу вас, не плачьте, не выношу мокрых носов и девичьих слез — у меня сдают нервы, и пропадает возможность здраво мыслить.
Авита вытерла скулы запястьем.
— Его теперь накажут?
— Не знаю. Вообще-то ваш брат почти не виноват, к тому же несовершеннолетний. Можно взять хорошего адвоката...
— На хорошего у меня денег нет.
— Жаль, другой вариант тут не подойдет — ситуация сомнительная, в дело вцепятся обиженные сотрудники Реабилитации. Кстати, того ивейдера, с фотографии, так и не поймали. Конечно, будь у нас в руках сам Воробьиный Король, почти полная непричастность вашего брата к подполью сенсов стала бы очевидной. Но что я могу поделать? Подлый мир, подлые обстоятельства, люди, которые в безумной спешке, на бегу давят друг друга. Ах, девочка! Жизнь устроена так, что первыми гибнут лучшие — чистые, талантливые и беззащитные, это тот целебный прах, которым удобряют почву Вселенной... Иначе все мы превратились бы в монстров...
Авита перестала слушать, она прижала ладони к лицу, слезы потекли по пальцам, веки моментально опухли, перед глазами дрожала влажная дымка, она почти скрыла и каштаны, и фонтан, и толстых головастиков. Цилиан осторожно отнял ее ладони от мокрых щек.
— Прошу вас, не плачьте, Авита. Вы сделали все, что могли. Я тоже сделал все, что только сумел.
— О!
Она не успокаивалась. Инспектор с дружеской непринужденностью взял девушку за плечи.
— Если бы мы могли отыскать этого Воробьиного Короля... Даю вам слово честного конфедерата — рано или поздно я найду тех, кто подставил вашего брата. Эти люди сначала подманили мальчишку, потом бросили его в беде — пусть ответят по справедливости. Жаль только, что справедливость всегда приходит безнадежно поздно. Конечно, если вы мне поможете, вместе мы могли бы успеть...
— Чем помочь?
— Найти Короля ивейдеров. Такие типы легче контактируют с молоденькими девушками, чем с такими взрослыми и сердитыми парнями, как я. Нужно поймать его с поличным. В запутанном деле поможет любая информация — вы легче легкого можете познакомиться с нелегальными псиониками и...
Авита изо всех сил рванулась из успокаивающих рук Цилиана, он, должно быть, не ожидал такого оборота дел и не сразу разжал цепкие пальцы. Брукс наградила незадачливого искусителя крепким тычком — раскрытой пятерней прямо в грудь.
— Ну нет! Я тебе не сука-стукачка Департамента!
Она развернулась и побежала прочь, но не в сторону кудряво-сочного, зеленого чуда арки, а по гранитной дорожке в глубь источающего экзотические запахи леса.
— Да постойте же! — заорал вслед ошарашенный Цилиан. — Что за детские обиды и глупости? Вы меня не так поняли! Я не имел в виду ничего плохого...
Авита молча поддала скорости. Шаги упрямого наблюдателя раздавались у нее за спиной. И тогда Брукс раздвинула скопище широких, ломающихся под руками листьев и нырнула в густой, тенистый приют парковой чащи.
Там пели птицы и масляно блестели пятна света на старой траве. Кроны сомкнулись над головой девушки. Лес успокаивающе зашумел, запах резины от алых цветочков совершенно исчез, пласты коры, сброшенные розовыми стволами, словно коврики, валялись возле ног. Там и сям лепились гроздья белесых, каких-то игрушечных, с синими точками грибов. Авита неспешно шла, загребая слой отмершей травы толстыми подошвами сандалий. Чужие шаги на дорожке притихли — должно быть, настырный благодетель отвязался, потому что устал. "Может, я и вправду зря на него разозлилась?"
Эй! — крикнула Авита из озорства, рожденного отчаянием.
Лес не ответил, инспектор тоже почему-то промолчал — наверное, давно уже гнал свою машину прочь.
Она прошла еще немного — одна-одинешенька под изумрудной крышей Древесной Эстетики.
— О-го-го! Эй, есть здесь кто-нибудь?
— Есть! — бодро ответили ей из кустов.
Кусты раздвинулись, обнажив полянку с черным костровищем. Возле груды полусгоревших дров (Авита сквозь слой сажи узнала полешки, нарубленные из розового дерева) сидела неопределенного вида троица.
Летние плащи пятнала грязь, возраст просматривался плохо, у нижнего века одного из "туристов" смачно налился нежным пурпуром свежий синяк.
— Добрый день.
Авита на всякий случай вежливо кивнула и попятилась назад, стараясь не упускать из поля зрения нездорово-бледные пятна лиц. Троица зашевелилась, крайний из бродяг поднялся — Брукс заметила косую дыру на левом колене его брюк. В отверстие выглядывала грязная кожа.
— Привет, котенок. Заглянула в гости — это хорошо.
Авителла, не дожидаясь дальнейшего, развернулась и отчаянно бросилась прочь. Обладатель дырявых брюк догнал ее в три прыжка и, поймав за воротник, швырнул на землю. Заныла подвернутая лодыжка. Поясная сумочка отцепилась и отлетела в кучу белесых грибов.
— Свежее мясцо прибыло. Валяй ее.
— Чур, сумка девушки моя.
— Как бы не так, по правилам вся добыча идет в раздел...
— Помогите! — истошно закричала опомнившаяся Брукс.
Оборванцы не обратили на ее крик никакого внимания. Было в них что-то опасливо-отчаянное, от шакалов. Один уже шарил в ее сумочке, двое других заинтересованно заглядывали через плечо приятеля.
— Три гинеи. Облом.
— Зато как раз на троих.
Стая не насытилась скудным доходом, Авита съежилась, чувствуя на себе цепкие взгляды хищников.
— Караул!
Шакалы захохотали.
— Звонко. Теперь делим хозяйку сумки. Мне нравятся этакие статные девушки — с хорошо развитой мускулатурой.
Брукс вскочила и бросилась бежать в сторону потерянной дорожки.
— Держи ее, лови!
Охота заулюлюкала. Авита неслась галопом, прикрывая лицо от хлестких ударов ветвей. Чья-то тень метнулась навстречу и наперерез, Брукс увернулась, ушла в сторону и лихо растянулась во весь рост, поскользнувшись на куче хлипких тонконогих грибов.
— Ой!
Силуэт человека скользнул мимо, навстречу бродягам. За спиной упавшей Авиты возникло замешательство. Что-то грузно шмякнулось в траву, потом словно бы кто-то сдавленно икнул. Авита села, подобрала ушибленные колени к подбородку и осмотрелась.
Обладатель рваных брюк лежал ничком, откинутая левая рука его неловко вывернулась грязной ладонью в небо, на затылке в волосах запутались сухие травинки.
Второй бродяга как раз согнулся пополам, оседая — Авита видела последние мгновения его падения.
Третий успел достать нож и сейчас, истерически всхлипывая, отмахивался им от Цилиана. Лезвие выписывало в воздухе кривые неловкие восьмерки.
Авителла так и не успела заметить, как инспектор сбил третьего оборванца — движение показалось ей неуловимым, удар пришелся в лицо.
Нож отлетел в сторону и зарылся в рыхлый мох. Тэн Цилиан аккуратно вытер руки тонким дорогим носовым платком, хотел его выбросить, но потом, подумав, убрал в карман.
— Теперь нам не стоит светиться... Вставай и пошли отсюда. Нечего было бегать — похоже, ты сама ищешь себе неприятности.
— Спасибо.
— Да не за что. Хотя, поздравляю, мы невзначай стали сообщниками. Возможно, я сейчас кого-то убил.
— Это была самооборона.
— Конечно, но мне лень доказывать этот правдивый факт в суде. Ты ничего здесь не оставила?
— Мою сумочку с пояса.
— Забирай ее и марш отсюда, быстро иди к машине, нечего на падаль смотреть.
Авита оглянулась на ходу. Цилиан с брезгливой миной обшаривал карманы троицы, но, кажется, ничего особо интересного не нашел. Он догнал Брукс через пару минут.
— Это были ивейдеры? — поинтересовалась она севшим до хрипоты голосом.
— Если бы, если бы... Обычные бродяги, они часто забредают сюда из трущоб через дыры в южной стене.
— Спасибо, я и правда вам очень благодарна.
— Ну не мог же я оставить в беде человека, которого сам нечаянно напугал до полусмерти. Ладно, забудем об этом. Раз мое предложение тебя настолько оскорбило, я не собираюсь его повторять. Могу только сказать, что ты поняла меня совершенно неправильно.
— Это почему?
— Во-первых, я не хочу от тебя ничего недостойного, неподходящего для девушки из хорошей семьи. Как ты думаешь, можно использовать против врага оружие — против опасного, жестокого врага, который в любой момент способен ради собственного грязного удовольствия залезть не только в твою сумку, но и в твои мозги?
— Конечно...
— Правильно! Оружие бывает всякое. Имей ты излучатель, ты бы без колебаний выстрелила в любого из этих бродяг. Правда? Молчишь? Можешь не отвечать, я и так знаю, что ты не трусиха. А если бы вместо излучателя у тебя было не смертельное, но достаточно эффективное средство, например, инъектор со снотворным или антидотом? Маленький укол — и враг побежден, причем не убит, а только лишился возможности вредить.
— Мне кажется, это как-то не очень честно.
— Полно себя обманывать. А позволить убивать себя и калечить таких ребят, вроде Лина, — это честно? Я далек от предрассудков и вовсе не считаю псиоников нелюдью, этот писк и визг насчет мутантов не для меня. Но ивейдер и впрямь почти не человек — это существо, бросившее вызов честным конфедератам — таким, как ты, твой брат или любой свободный человек Каленусии. Они живут среди нас, пользуясь благами общества, но не желают отказываться от привилегии копаться в чужой душе, такие люди упиваются тайной властью, возможностью корежить норма-ментальных как им заблагорассудится. А это очень нечестно в мире, где за все приходится платить...
— Не знаю, может быть, вы и правы.
— Прав-прав, не сомневайся. Только, как я уже сказал, наш разговор окончен — хватит с меня твоих подозрений. Если брату понадобится адвокат, я по дружбе помогу тебе заплатить — в меру возможностей, я не очень богат. Отдашь потом, когда будут деньги.
Они вышли под зеленую арку. Авита села в свою машину.
— А вы куда?
— Подбросишь меня до центра? Я приехал сюда на такси.
Брукс кивнула. Мрачноватый, но явно успокоившийся Тэн Цилиан уселся рядом.
— День проходит, становится поздно. Поехали. Авителла молча вырулила на шоссе.
— А он очень опасный, этот Воробьиный Король?
— Опасный, не сомневайся.
— Если его поймают, это поможет Лину?
— Возможно, поможет, хотел бы верить, что это так.
— Я еще могла бы согласиться.
— Я уже сказал — хватит об этом говорить.
— Вы зря на меня обиделись.
— Я не обиделся, я вообще ни на кого не обижаюсь. Ладно, если очень хочется подвигов, остановись у Пирамиды. Я поговорю со специалистами. Кстати, не уверен, что тебя хорошо примут — желающих служить Каленусии и так хоть отбавляй, серьезным людям не до обидчивых девчонок.
Машина стрелой неслась по опустевшему шоссе — так далеко за южной окраиной Порт-Калинуса не было ни контор, ни промышленных корпусов Электротехнической Компании, никто не спешил домой после делового дня. Древесная Эстетика осталась далеко позади, одинокие дома скрывала густая зелень обочин.
— Мы еще успеем сегодня?
— Может быть.
Порт-Калинус приблизился как-то сразу, мелькнул желтый дорожный указатель, кар ворвался в усталую суету городского вечера. Небо постепенно сменяло глубокую синеву на лиловую раскраску сумерек. Авителла ловко обогнула дорожную пробку, проехала по кольцевой дороге и свернула на радиальную. Здание Пирамиды — штаб-квартира Департамента Обзора нависало над кварталом. Вход в тот самый офис, в котором три дня назад суетился облепленный жвачкой сайбер-администратор, остался с противоположной стороны гигантского здания, теперь зал посетителей был невидим. То, что оставалось на виду, к шуткам не располагало.
— Мы на месте.
Цилиан выбрался на тротуар. Узкий, стильно изогнутый козырек нависал над длинным рядом служебных дверей.
— Меня пустят?
— Пустят — вместе со мной. Держись рядом. Авителла поднялась по череде чисто вымытых ступеней. Сверхпрочное матовое стекло двери уловило ауру пришельцев и плавно отъехало в сторону — как раз на те мгновения, которые понадобились им, чтобы войти. Заметив удивление Брукс, Цилиан сдержанно улыбнулся.
— Не обольщайся — эта штука сработала на меня. Если бы ты отстала хоть на полшага, осталась бы снаружи одна. Кстати, для любопытных и нахальных тут устроен маленький сюрприз.
— Какой?
— Много будешь знать — веснушки облупятся. Калассиановский Центр, с тех пор, как его восстановили, не совсем зря сидит на шее у налогоплательщиков, кое-что могут и наши ученые черепки. Здесь есть хорошие лаборатории — прямо в Пирамиде.
Тэн теперь шел справа и немного впереди. Массивный лифт, наподобие грузового, мягко и почти бесшумно опустил их куда-то вниз, под землю, двигался он недолго, может быть, сполз вниз на пару ярусов, от силы на три. Тут через равные промежутки попадались двери — иногда стеклянные, порой — из толстого металла, длинные плафоны на потолке излучали нейтральный белый свет.
— Куда мы идем? К вашему большому боссу?
— Нет, наш шеф Департамента сидит на верхнем ярусе. Зачем он тебе? Старик пока что не интересуется ни тобой, ни мной — это очень занятой человек. Вот поймаем Воробьиного Короля и станем героями, тогда другое дело.
— Тогда что мы тут делаем? Очень неприятное место — мне что-то жутковато.
— Ерунда. Тут очень спокойно — слышишь, как удивительно тихо, будто в лесу?
Авителла прислушалась — едва уловимо шелестел ток прохладного воздуха, гонимый вентиляцией. Глухой, без окон коридор пустовал.
— Куда все подевались?
— Рабочий день уже кончился, наши ребята разбежались кто куда, впрочем, тут неподалеку еще должен дежурить один хороший человек. Он удивительный. Я попрошу его тебе помочь — это настоящая звезда в тени, специалист высшей пробы...
— Что он делает?
— Если хочешь — он создает людям мозги, точнее, сохраняет то, что уже имеется, в самой лучшей форме. Это редкий специалист по физиологии пси-безопасности, ставит пси-нормальным ментальную защиту.
— Зачем?
Цилиан остановился.
— Девочка, я втравил тебя в опасное дело, прямо скажем — в очень рискованное предприятие. Мне самому неловко, что так получилось, но что свершилось, того не вернешь. Сделав одну жестокость ради справедливости, совсем не обязательно совершать вторую — я не отпущу тебя туда без ментальной защиты.
— Какой еще защиты?! Мы так не договаривались.
— Ну не в шлеме же тебе туда идти? Наш специалист сделает тебе блок. Если этот парень, Король, или кто-то из его людей нахально полезет в твой разум, он не отыщет там ничего — я хотел сказать, что ничего полезного для них. Для тебя-то польза получится, да еще какая! Не бойся, ты не забудешь ничего — ни меня, ни наш разговор. Зато псионики не смогут читать некоторые твои мысли, и...
— Я не знала, что такое возможно.
— Раньше действительно об этом можно было только мечтать. Зато теперь... Тебе не придется бояться, следить за собой — думай, о чем захочешь, наша заслонка отфильтрует лишнее... Мы уже пришли, как зайдешь внутрь, будь вежлива. Не груби нашему профессору, даже если увидишь что-нибудь непривычное, он уникум, такой на свете один.
Тэн Цилиан замер в прямоугольной рамке пси-турникета и стал похожим на собственный портрет во весь рост. Наблюдатель даже закрыл глаза. Авита готова была поклясться, что он послал в Систему формулу ментального пароля.
— Заходи.
Массивная дверь сразу за турникетом удивительно легко отъехала в сторону. Авита шагнула в проход. Просторная комната сначала показалась ей совершенно пустой — голые стены, обитые матовым покрытием, светящийся потолок, два полукресла без подлокотников.
В одном из полукресел в расслабленной позе сидел человек. Его бритая голова свесилась на грудь, кофейного цвета роба техника медленно приподнималась — незнакомец редко и словно бы затрудненно дышал во сне.
— Калберг, проснись.
Человек поднял голову, потер отечные щеки и высокий лоб.
— Ты все-таки пришел, Тэн? Занятно, я как раз видел характерный сон...
— Ты видел его слишком рано, сейчас только начало вечера. Смотри лучше, кого я привел, — это наша гостья.
— А, та самая...
Авита уставилась во все глаза, лицо бритоголового странным образом изменилось: взгляд остановился, черты на миг безвольно потекли, словно он прислушивался к внутренним ощущениям. У Авиты шевельнулись волосы на затылке, в горле пересохло. Нереабилитированный псионик?
Если присмотреться, в покрытии дальней стены можно было заметить тонкую трещину, замыкавшуюся в прямоугольный контур.
"Это закрытая дверь в соседний отсек", — поняла Авита. "Должно быть, этот сенс частенько спит и ест прямо в Пирамиде".
Лин и Марк тоже были псиониками, но они всегда оставались простыми и безопасными. Неведомый Воробьиный Король пока что маячил далеко — маленькая на расстоянии, неясно очерченная фигурка из легенды. Калберг был близко и был изощренно опасен.
Паника захлестнула Авиту. Цилиан, должно быть, почувствовал ее состояние, он крепко сжал холодные пальцы Брукс и тихонько шепнул ей на ухо:
— Не бойся, ты ведь не боялась брата? Профессор Калберг — удивительный человек, сама честность, он придумает выход и поможет тебе.
— Но...
— Ты злишься на чужие предрассудки, когда думаешь о Лине, а сама не можешь без неприязни смотреть на настоящего практикующего сенса. Я был о тебе лучшего мнения, девочка. Ну-ну... Без обид. Просто прошу тебя — не смотри на профессора рассерженной орлицей, он добрый и очень обидчивый.
Калберг тем временем окончательно очнулся и зашевелился в своем кресле. Он посмотрел на Авиту — глаза под дряблыми мешочками век сияли, словно звезды.
Распад умирающей плоти и вся сила жизни во взгляде — это сочетание поражало. Брукс несколько секунд смотрела прямо в лицо псионика, потом осторожно отвернулась.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, Авителла. Я слышал о вас, Тэн мне рассказал. Садитесь во второе кресло.
Авителла осторожно опустилась на прохладную упругую кожу.
— Расслабьтесь, ничего не бойтесь. Тэн, ты ей все как следует объяснил?
Цилиан, которому не хватило кресла, ждал чуть поодаль, у стены. Высокая прямая фигура в сером летнем плаще. Руки скрещены на груди.
— Я объяснил ей в общих чертах — ты же знаешь, я не мастак влезать в ваши пси-подробности.
— Не слушайте его, девушка, инспектор демонстрирует скромность. Он вам сказал про укол?
— Нет.
— Мне придется ввести вам дозу легкого наркотика, иначе ничего не получится.
— Но...
— Не беспокойтесь, это не вызовет привыкания. След от укола продержится несколько дней — лучше всего колоть в ступню. А впрочем, выбирайте сами. Вам помочь?
— Не надо мне помогать.
— Так вы согласны?
— Не знаю, я хочу подумать пару минут.
Псионик устало кивнул и откинулся на спинку белого кресла. Бежали минуты, стояла тишина.
— Мне все равно, Авителла. Думайте. Если бы я имел право давать советы, я бы посоветовал вам трижды усомниться, а то и отказаться без размышлений, ловить ивейдеров — дьявольски неприятная работа.
Брукс помедлила еще, бессильно мучаясь в душе. Ледяное равнодушие Калберга сбивало ее с толку. С одной стороны, дурная слава Департамента давала повод к самым разнообразным мрачным подозрениям, с другой стороны, Цилиан казался надежным, как скала, и ненастойчивым, а Калберг беспристрастным до безразличия.
"Если бы они собирались меня обмануть, они бы никогда не сказали про опасность, мне бы просто наобещали побольше про Лина".
— Ладно, я согласна.
Калберг неспеша кивнул, веки его дрогнули. Бойко, наверное, повинуясь ментальному приказу, вкатился приземистый медицинский сайбер. Авита взяла со стерильного лотка шприц.
— Отвернитесь.
Профессор Калберг прикрыл глаза.
— Надеюсь, вы позволите мне не вставать, девушка? Не буду скрывать — я очень болен. Старение, знаете ли, заурядная болезнь ненатурализованного псионика...
Авита, не отвечая, мотнула головой в сторону Тэна Цилиана. Тот тонко улыбнулся и, крутнувшись на каблуках, повернулся лицом к непорочно-белой стене.
— Давай. Я подожду, не сомневайся.
Брукс отыскала подходящее место на коже и, набравшись смелости, воткнула иглу до половины. Жидкость удивительно легко ушла в мышцу, Брукс успела выдернуть инъектор, и в тот же момент стены комнаты искривились, пластик и металл подтаяли, смешиваясь, как водяные краски на слишком жестком бумажном листе, мир потек, безнадежно утратил четкость очертаний.
— А...
Она не успела договорить. Тьма упала внезапно, словно бесформенный сгусток черной смолы, лишая голоса, мыслей и сил. Авита, раскинув руки, неподвижно, без опоры висела в пространстве бездонной и беззвездной пустоты; вокруг не было ничего — ни живой искорки белого огня, ни движения, ни даже ровного, безжизненного отраженного света. Авита знала, что там, далеко за видимым пределом, ничего нет — пустота простиралась в бесконечность. Единственной нитью, связывавшей с реальностью, оставался голос Цилиана. Несколько кратких минут он что-то говорил без слов, обращаясь, то ли к Авите, то ли к невидимому собеседнику. Тон был несколько скандальный и очень убедительный. Голос мерно рокотал. Пространство молчало в ответ.
Потом голос тоже замолчал, и не осталось совсем ничего.
...Когда она очнулась в своем кресле, Калберг уже ушел — должно быть, скрылся в отгороженный панелью отсек. Цилиан курил и терпеливо ждал, Авита прочла на его открытом лице искреннее беспокойство.
— Все в порядке? Голова не болит?
— Нет.
Она встала — стены качнулись, но устояли. Она сделала шаг — непокорный пол попытался мягко вывернуться из-под сандалий.
— Тебе помочь?
— Дайте мне, пожалуйста, руку. Инспектор мягко взял ее за локоть.
— Ставь ножки покрепче. Вот так. Пошли — на улице тебе станет лучше.
— Почему все качается?
— Ничего страшного, это временная иллюзия, Калберг сделал тебе ментальный барьер — все, как мы договаривались. Не обижайся, девочка, что он ушел, не простившись, профессор очень устал.
— Он сильный сенс?
— Конечно. Может быть, единственный легальный взрослый псионик Каленусии. Это очень грустная история. То, что он сделал для тебя, неоценимо — наверняка старик потерял на этом пару недель жизни. Кстати, о том, что ты видела, никому ни слова. Я верю тебе, смотри же, не подведи меня.
— Калберг живет в Пирамиде? Прячется ото всех?
— Ты догадливая, — улыбнулся Тэн. — Пошли, пошли.
Они проделали путь в обратную сторону под белым, скупо отмеренным светом коридорных плафонов. Сверкнула непробиваемым стеклом высокая дверь. Летняя улица встретила Тэна и Брукс золотом вечера, спокойствием и уютным, ровным и мирным шумом города. Головокружение быстро исчезло. Авита немного выждала, неприятные ощущения больше не повторились, и тогда она без опасений села за руль. Цилиан вежливо распрощался и исчез, скрылся за углом — прямой целеустремленный силуэт в сером летнем плаще.
— Ну что ж, вперед! Раз мы выбрали подвиги, то придется идти до конца.
И Брукс погнала кар в сторону дома, решив довериться судьбе...
Так кончился этот странный вечер.
7010 год, лето, Конфедерация, Порт-Калинус
На следующее утро машина сломалась в пятистах метрах от проходной — мотор покашлял и заглох. Авита Брукс выбралась на раскаленный тротуар и с досадой хлопнула дверцей.
— Отличное начало дня.
Солнце пекло нещадно. Пыль набилась в сандалии. Утренняя неудача предупреждала о неведомых пока неприятностях. Возле электронного пси-турникета угрюмо маячил "гуманитарный объект" — развеселый охранник со смятой сигаретой в зубах.
— С опозданием, курочка. Ты нарываешься на полноценный штраф — должно быть, завелись лишние гинеи в кармане.
Брукс сняла с шеи конфедеральный жетон и приготовилась вставить его в прорезь турникета. Охранник махнул рукой.
— Не надо. Ты обзавелась близорукостью? Со вчерашнего дня эту штуку заменили. Новая модель — просто блеск, считывание личного ментального отпечатка, запрос в Систему, жетоны отдыхают, и никаких неприятностей.
— А если заявится чужой? — ехидно поинтересовалась Авита.
— Сайбер приложит его парализатором, — радостно заржал страж и изобразил неопределенный жест, напоминающий прицеливание в чей-то висок.
Авита с опаской прошла между отполированными перилами.
— А лицензии на глубокие пси-проверки у вас наверняка нет.
— Боишься — проси увольнения. Очистишь место тем, кто поумней.
К цеху вела бетонная дорожка, обсаженная низкими стрижеными кустиками. Этот зеленый бордюр едва доходил до колен. Возможно, среди миниатюрных листочков тоже скрывались датчики пси-слежения, но сейчас это не волновало Авиту. "Интересно, куда Компания девает такую прорву частной информации? Должно быть, большая половина идет прямиком в очко".
Брукс незамеченной нырнула в высокое здание цеха и устроилась в кресле оператора. Девушка, чья смена недавно кончилась, как раз собиралась уходить и поправляла стянутый пестрой лентой пучок блестящих, белоснежных волос. Ее водяной прозрачности глаза сильно покраснели, усиливая сходство с лабораторной мышью — наверняка сказались бессонная ночь и нервное напряжение. Заметив Авиту, альбиноска обиженно надулась.
— С опозданием, подруга — я полчаса отработала вместо тебя.
— У меня машина сломалась. Девушка вяло кивнула.
— Ладно, извиняю. Будь осторожна, с утра очень туго идет сенс-автоматика. Не знаю, в чем тут дело, я сказала мастеру, он обещал прислать ремонтников. Пропади они все пропадом — кому есть дело до того, что у бедной девушки плавятся мозги? В любом случае — я свое отстояла. Светлого тебе разума и всяческих благ.
И альбиноска скрылась, поспешно, словно напуганная мышь, выскочив за ворота цеха. Авита нахлобучила на голову обруч пси-ввода (привычный датчик почему-то жал виски) и надела очки-монитор. Картинка трепетала, как полотнище флага на ветру. Брукс нахмурилась — изображение мигнуло и остепенилось.
— Так-то оно лучше.
Автомат-сборщик покорно ждал, чуточку пульсируя. Привычно скрещивались две нити — линии подвесного конвейера. Работа, изначально рассчитанная на норма-ментальных, не отличалась сложностью, но требовала |усидчивости и внимания. По каждой из двух подвесок нехотя ползли условно изображенные детали — по левой "желтые" или "красные", по правой — "синие" или "зеленые", вперемешку. Эти заготовки напоминали Брукс недозрелые, но уже кем-то надкусанные груши. Схематически изображенный на картинке автомат подхватывал "технические плоды", соединял и бросал готовую вещь в лоток. Цвет мультяшной груши в известной мере был условностью, являясь лишь обозначением истинных форм и размеров, но Авита всегда предпочитала не интересоваться лишними подробностями. Система приказов общалась с работником тоже через монитор-очки, вот и сейчас на левой половине картинки маячила уныло-желтая полоса, а на правой обнадеживающе синяя.
Авита сориентировалась. Ближняя к автомату "груша" на левом конвейере полыхала красным боком. Брукс легким ментальным щелчком переключила подвеску, и "краснуха" свернула с прямого пути, переместившись в запасник — медленно вращающееся кольцо, увешанное пока что невостребованными предметами. Следующая по порядку "груша" оказалась правильного, желтого цвета. Правый конвейер не создавал проблем — он уже бойко тащил голодному автомату свой синий груз.
— Поехали. Ну и путаница сегодня. Помогай нам Мировой Разум.
Сборочный автомат заглотал обе "груши", желтую и синюю, меланхолично раздулся и сплюнул в тележку результат. Авита облегченно вздохнула — обошлось без брака. Левая полоса на мониторе окрасилась теперь красным цветом, зато левую подвеску конвейера сплошь усеивали желтые плоды. Девушка на секунду зажмурилась и немного подтолкнула запасник пси-пинком. Где-то далеко, в реальном мире, обиженно загудел мотор.
Кольцо поспешно повернулось, отставленная вначале за ненадобностью красная "груша" перескочила из запасника на главный конвейер и отправилась прямиком в ненасытную утробу автомата, замещая нехватку.
— Кушай на здоровье.
Работа шла своим чередом, мелькание "груш" сливалось в пляску красок и ментальных образов. Авита удивилась — тщательно подогнанный обруч все сильнее давил виски.
— Что за Дурь Мировая? Мне ведь больно.
После этих слов хватка обруча вроде бы ослабела. Картинка на мониторе опять встрепенулась, Авите пришлось прищуриться, чтобы удержать изображение на сетчатке.
— Ох, мамочка и папочка! Когда это кончится?
Она скосила глаза, ловя цифры на таймере, оказалось, что прошло всего полчаса, до конца восьмичасовой смены оставалась целая вечность. "Груши" сыпались словно из рога изобилия, команды норовили усложниться, в какой-то миг Брукс показалось, что она утратила способность различать цвета. В висок тонко, остро и точно ударило молоточком боли. "Неужели вся эта сумятица у меня в мозгах происходит из-за калассиановского блока?"
Растерянность охватила Авиту. Изображение мигнуло, зарябило, исчезло, потом восстановилось, обретя идеальную четкость кошмара. Левую подвеску сплошь усеивали красные "груши". Призывно горела желтая полоса. Запасник оказался пуст. Разум Брукс заметался, отыскивая несуществующее решение.
— Система, сброс!
Она метнула в пустоту ментальную команду аварийной остановки и немного расслабилась. Остановка конвейера считалась нежелательной, это могло стоить годовых премиальных, но, по сравнению с порчей сборочного автомата, была, пожалуй, куда меньшим злом.
Картинка застыла. Автомат прекратил пульсировать, "груши" замерли на подвесках, застыли кольца накопителей.
— Уф!
Брукс судорожно вздохнула и стянула очки, вытерла глаза и мокрый лоб. Потом убрала со лба растрепавшиеся пряди.
В ту же секунду ее охватила растерянность — реальное положение вещей совершенно не соответствовало тому, что коварно подсовывал ей монитор Системы. Сборочный автомат продолжал неистово работать, поглощая вперемежку все детали — "красные", "синие", "желтые" — любые. Впрочем, вне виртуального мира очков все железяки были одного и того же цвета — цвета стали — и различались только сомнительными подробностями формы. Оба конвейера, левый и правый, крутились вовсю, детали шли на приступ, явно собираясь похоронить под завалом сборочную машину. Автомат не сдавался и, лихо сотрясаясь, неистово плющил неодушевленные жертвы, сильная вибрация раскачивала его станину. Лязг и скрежет стояли невероятные — прозрачные стенки операторской кабины недовольно бряцали, по ту сторону от машины, в приемном лотке, росла куча безнадежного изжеванного, покалеченного металлического лома.
Ошеломленная Брукс видела, как грузной рысью несется по узкому проходу разъяренный мастер Цин. Его щеки пылали пятнами, короткие волосатые пальцы многозначительно сжались в плотные кулаки.
— Дура! ДУРА!!! Жми ручной останов!
Авита опомнилась и рванула рычаг. Конвейеры под потолком нехотя, словно бы вразвалку, протащили подвешенный к ним груз еще около метра и встали, глухо и чопорно лязгнув напоследок. Должно быть, неудовлетворенный демон беспорядка, вселившийся в Систему, приготовил прощальную шутку — в этот момент разом ослабели все захваты, и подвешенные к потолку детали четырех сортов, словно весенняя капель, бойко посыпались вниз, со стуком ударяясь о бетонный пол. Болванки падали относительно далеко, но осторожный мастер съежился и бодрыми скачками пустился под защиту Авитиной будки — каждая такая "капля" превосходила размерами футбольный мяч. Цина не любили за мелочность, люди в соседних отсеках, оправившись от удивления, неистово, взахлеб захохотали. До Брукс почти не долетали приглушенные перегородкой стонущие звуки, зато она отлично видела искаженные хохотом лица подмастерьев пси-механика.
— Идиоты — таким, как вы, не жалко ни себя, ни других, ни испорченной работы! И ты, Брукс, ты тоже куриная башка! — Толстяк Цин едва не плакал, растирая струйки пота по лбу и короткому ежику пегих волос.
Авита, с горя осмелев, огрызнулась:
— Свободный гражданин, ваша сенс-автоматика развалилась до трусов.
— Постыдись, Авита — у тебя на уме одни трусы.
Цин замолчал и завозился со служебным уникомом.
"Стучит дирекции". Хитрец не включил звук, обходясь клавиатурой, Авита не сумела разглядеть через плечо ябедника мелкий текст.
— Пошли, Брукс. Сама будешь объясняться — тебя хочет видеть Мидориан.
Авита уныло поплелась к выходу. На пороге она обернулась — груда испорченных деталей гордо высилась наподобие революционной баррикады. Цин и Авита вышли под открытое небо. Все так же изливало зной беспощадное солнце. Жирно блестела пролитая кем-то лужа синтетической смолы. Брукс, зазевавшись, наступила в самую середину.
— Вот пакость!
За стоптанными сандалиями потянулся грязный след, подошвы теперь липли к дорожке, но коротышка мастер Цин все равно едва успевал за широкими шагами подчиненной. Легкий металл и особенное стекло административного корпуса наводили на мысль о престиже. Авита шагами сосчитала мраморные ступени — их оказалось ровно шесть.
Секретарша босса, тоненькая порочного вида стрекоза, смерила Брукс ироническим взглядом. Авита гордо распрямила плечи, но не могла скрыть ни потертых бриджей, ни длинной, невесть откуда взявшейся царапины на предплечье.
— Вас ждут, — фальшиво-любезно пропела девушка.
Мастер Цин почему-то остался за дверью. Авита потянула на себя дорогую ручку и оказалась в кабинете Мидориана.
Зрелище стоило посещения — в просторной квадратной комнате не держали ничего лишнего, зато все остальное оказалось выверенным до мелочей. Пустой, чистый, идеальных обводов, настоящего черного дерева стол отгораживал босса от посетителей — грань субординации, указатель "кто есть кто". Между краями толстого ковра и стенами не оставили ни малейшего зазора. Авита поежилась — ковер выглядел очень дорогим, невероятно чистым и был абсолютно белым. Остатки смолы с сандалий Брукс тут же переместились прямиком на его густой ворс, но Мидориан, кажется, ничего не заметил. "Вот и славно!"
На стены комнаты непонятно как, без швов и гвоздей, натянули дорогую материю — бледно-жемчужный плотный шелк. Шкафов не было, должно быть, вся необходимая боссу информация пряталась в тонком теле плоского! элегантного сайбера.
Чуть повыше плеча засевшего в кресле администратора, на мягко переливающейся стене, висела картина. Брукс на минуту забыла о грядущем разносе — полотно завораживало. Неизвестный художник изобразил высокий утес — его уступы, чуть намеченные беглой кистью, трогали ясной чистотой форм. Казалось, акт творения только что совершился и новорожденный камень еще не успели источить ни непогода, ни беспощадное время. С вершины утеса стекал неширокий тугой водопад, рука мастера неуловимым приемом воссоздала на полотне дрожащую радугу брызг. У подножия скалы собралось мелкое, почти круглое озеро. В лодке-плоскодонке, спиной к зрителю стоял человек в темной куртке, с шестом в руке. Маленькая, по сравнению с утесом, фигурка притягивала взгляд тонко переданной аурой замкнутости и тайны.
Над утесами, водопадом, озером и человеком мягко сгущался теплый вечер. Ясные чистые краски казались живыми. Авита едва заметно вздохнула. "Это работа большого мастера". Подписи на картине не было.
— Ну что же, Авителла Брукс, как вы сумеете объяснить приключившийся инцидент?
Авита вздрогнула и оторвалась от картины. Мир водопада исчез. Тридцатипятилетний худощавый администратор положил на стол нервные руки с идеально чистыми пальцами. Узкое, замкнутое, какое-то бесцветное лицо босса украшала тонкая щеточка усов. Мидориан откинулся в кресле и цепко уставился на посетительницу сквозь подкрашенные контактные линзы. Нельзя сказать, чтобы он откровенно раздевал Брукс взглядом, но и вежливостью тут тоже не пахло — так принято смотреть на просвет прозрачные бутылки с жидкостью сомнительного происхождения.
— Я жду ответа.
— Мне подсунули испорченную сенс-автоматику.
— Вот как? Подсунули вам, столь важной персоне, специально испорченную автоматику?
Авита покраснела, легко распознав неприкрытую издевку.
— Мой пси-ввод сработал неправильно. Мидориан вздохнул.
— Вы внимательно читали технические инструкции, Брукс?
— Конечно, читала.
— Вы помните первый пункт? Самый первый? Так вот, если вы его подзабыли, придется освежить вашу память, я-то знаю эти инструкции наизусть. "Строго запрещается пользоваться сенс-автоматикой лицам, страдающим психическими расстройствами. Категорически запрещается пользование промышленной сенс-автоматикой в течение сорока часов после приема алкоголя. Лица, употребляющие наркотики, к пользованию сенс-автоматикой не допускаются".
— Но я...
— Для меня не важно, кто вы на самом деле — невротичка, наркоманка или растяпа, не удосужившаяся отложить выпивку до начала уик-энда. Поймите — в любом из этих качеств вы нам не нужны. Авителла Брукс, вы уволены. Окончательный расчет получите немедленно — в кассе. Благодарите Компанию за то, что с вас не взыскивают в судебном порядке стоимость испорченных изделий.
Авита прислушалась к звону в голове. Безнадежность придавила ее, заставив опустить плечи. "Причиной был мой ментальный блок, но Мидориан не знает об этом, а я не могу ему сказать — Цилиан приказал молчать, если я ослушаюсь, он найдет другую дуру и отступится от дела".
— Господин Мидориан... Администратор прижал незаметную кнопку.
— Идите, свободная гражданка Авителла Брукс. Вас проводят.
Авита сделала три шага в сторону двери, потом остановилась и тщательно вытерла измазанные смолой подошвы о белый ковер администратора.
— Прощайте, свободный гражданин осел. Хлопнула дверь за ее спиной.
Оставшийся в одиночестве администратор Мидориан несколько минут молчал. Потом вновь придавил кнопку вызова. Стрекоза-секретарша впорхнула, трепеща пышной и короткой, по последней моде юбчонкой.
— Позаботься, чтобы вызвали уборщиков, Зина. Пусть наведут здесь порядок — посетители наследили на ковре.
Мидориан проводил взглядом узкую спинку и белые носочки секретарши, а потом взялся за сайбер.
— Занести, что ли, эту Брукс в список вечно нежелательных? А впрочем, не стоит, удлинение серого перечня без нужды — плохой стиль. Меня заподозрят в неумении работать с персоналом.
Осторожный администратор решил не пользоваться ментальным вводом и набрал полное имя Авиты на клавиатурке элегантного сайбера. Потом покопался в данных пси-слежения.
— Странная пси-картина, как будто возил кистью пьяный маляр — разрази меня Мировой Разум, это не просто наркоманка. Система, голосовой ввод! Связь с хранилищем Департамента. Полные данные по Авителле Брукс.
Система некоторое время хранила молчание, но потом оживилась:
"Авителла Брукс. Восемнадцать лет, место проживания — Порт-Калинус. Родственники — брат Лин Андерс Брукс. Полные биографические данные закрыты по запросу Службы Гражданской Реабилитации. Не подлежит задержанию и аресту без санкции Департамента Обзора".
— Вот холера!
Мидориан прижал костлявые пальцы к усталым векам. "Не знаю, в чем тут дело, но эта несчастная девочка не наркоманка, она просто под пси-блоком и на прицеле у Департамента. Брукс не знает о своем статусе неприкасаемой, иначе бы она воспротивилась увольнению. Такие люди могут позволить себе многое, зато кончают плохо. Департамент слишком часто, наигравшись, ломает свои игрушки".
Волна ледяного воздуха от кондиционера прокатилась по комнате. Мидориан ощутил безумное, на грани романтической авантюры желание — извлечь из сайбера адрес Авителлы, подкараулить ее где-нибудь в баре или вечером на раскаленной улице и как бы мимоходом предупредить об опасности. Через полминуты администратор пожал плечами:
— Ну нет, я все-таки не настолько сумасшедший.
Он сел поудобнее, опустил лицо в холеные ладони и замер, читая про себя формулу расслабляющей медитации. Тревога немного отпустила, недавние мысли показались непростительным мальчишеством. В дверь твердо, резко, на грани грубости постучали. Администратор подобрался в кресле, лицо его смяла жалкая гримаса испуга. "Разум, только бы не эти проклятые реабилитаторы. Меня всегда тошнило от их вежливости..."
— Войдите!
Дверь с шумом распахнулась. На пороге в неловкой позе замер ражий детина с широким загорелым лицом. Удивленный Мидориан нащупал ноющее сердце под лацканом дорогого пиджака.
— В чем дело?! Какой вам понадобилось Бездны? Чего ради вы ворвались?
Детина растерянно уставился прямо в защищенные линзами суровые глаза администратора.
— Почему вы молчите? Вы проглотили язык?! — от Души лютовал Мидориан.
Парень смущенно улыбнулся — неожиданной детской улыбкой.
— Так что вы здесь делаете, грубиян?! Вы сумасшедший?
— Нет. Меня прислали почистить ковер.
* * *
С Цилианом она встретилась на прежнем месте. Шумели кудрявые кроны парка, вода по капле сочилась из фонтана. Наблюдатель терпеливо ждал Авиту на каменной скамье. Выслушав ее рассказ, равнодушно махнул рукой:
— Не думай больше о Компании. Если все пройдет как надо, твоего гонорара хватит надолго. Работу мы тебе найдем.
— Этот блок в моих мозгах — он опасен?
— Не для тебя. Для него. Воробьиный Король не сможет прочитать твои эмоции. За мысли тоже можешь не беспокоиться.
— А если он заподозрит меня именно потому, что ничего такого не сможет?
— Об этом позаботились. Кое-что он у тебя считает, ровно столько, чтобы принять тебя за одурманенную наркоманку.
— Тогда он и разговаривать со мною не захочет.
— Еще как захочет — сама увидишь. Мне не приходилось встречаться с Королем, но, по нашим данным, это странный парень. Не скрою — очень странный и опасный. Но дело стоит риска — ты ведь знаешь, какова цена? Кстати, не советую тебе пить с ним, это ослабит твой барьер. Постарайся не затягивать общения, чем дольше ты протянешь время, тем вернее он раскусит подвох. Держи инъектор наготове, как только он зазевается — коли.
— А что будет с ним?
— А какая тебе разница? Во всяком случае, это не смертельно. Не забывай, Авителла, этот человек — преступник.
— Тогда пусть его заберет полиция.
— Мы никогда не видели его. У нас нет юридически оформленных доказательств, что он координирует действия уклонистов, такие доказательства очень трудно собрать. Мы не иллирианцы и не можем хватать людей по одному только подозрению — тогда чего стоили бы слова о хваленой каленусийской свободе? Можно, конечно, забрать Короля в накопительный лагерь, но для этого нужно как минимум отыскать его. У тебя широкий круг знакомств среди бывших псиоников, с ними могут быть связаны "воробьи" и их Король. Твоя помощь бесценна, Авита. Брукс задумалась. В логике Цилиана зияла очень просторная брешь, но легкий туман пси-блока мешал рассмотреть ее как следует.
— Ладно, я попробую. Давайте сюда инъектор. Он заряжен?
— Возьми капсулу, зарядишь сама. Умеешь?
— Конечно. А запасную не дадите?
— А зачем тебе запасная?
Брукс не нашлась с ответом.
— Кстати, возьми эти деньги, — добавил Цилиан. — Трать, не жалей, это не твой гонорар, это материальная поддержка — на мелкие расходы. Можешь заплатить кому надо, если информация того стоит.
Вскоре они расстались. Цилиан подвез Авиту и высадил ее за квартал от дома.
— Не надо, чтобы нас видели вместе. Я не хочу, чтобы соседи испытывали к тебе неприязнь. До свидания и удачи тебе.
Авита вернулась домой, шаркая по истертым ступеням сандалиями, с подошв которых так и не стерлась смола. В темном, тихом доме Брукс сбросила обувь, включила лампу и аккуратно разложила на кухонном столе инъектор и непомеченную, без фармацевтических надписей капсулу.
— А что, если это не антидот, а яд?
В кухне стояла не нарушаемая ничем тишина, звуки умерли, еще не родившись, пластик капсулы холодно блестел.
— А вдруг Цилиан мне наврал? Такой ловкач мигом подставит. Если это яд, мне вовек не распутаться с реабилитаторами, за убийство меня отправят в тюрьму или интернат для пси-дефективных.
Тишину нарушил судорожный вздох, как будто без слов посетовал на жизнь обиженный кем-то глубокий старичок. Брукс ойкнула и тут же рассмеялась, нащупав лодыжкой теплый меховой бок.
— Ах, это ты, Торопыга?
Старый спаниель, собака соседей, доверчиво молотил обрубком хвоста.
— Как ты тут очутился?
Торопыга промолчал и ткнулся влажным носом в ладонь Авиты.
— А ведь точно — я не закрыла заднюю дверь.
Соблазн легкого решения предстал во всей красе. Собака отстранилась и устроилась в углу, чтобы почесаться. Брукс взяла короткий, размером с мизинец, инъектор, вложила заряд в гнездо и помедлила, борясь с угрызениями совести. Беззащитный Торопыга растянулся на полу, положив длинноухую голову на передние лапки. Авита вздохнула.
— Прости, друг человека. Я делаю это ради Лина. Она раздвинула шелковую шерсть, нащупала удобное местечко и воткнула иголку. Небольшое количество жидкости, примерно пятая часть дозы, ушла в собачью кожу.
— Хватит. Я, конечно, не знаю, как антидот действует на собак...
Торопыга слегка напрягся, сопротивляясь, но Авита уже выдернула инъектор. Собака встала, обиженно фыркнула и отряхнула длинную шерсть, Брукс прикрыла дверь черного хода.
— Придется тебе, Торопыга, задержаться у меня до утра.
Авита ушла в свою комнату и вытянулась на узкой кровати. Жара отступила, тонко, почти за гранью слышимости шелестела вентиляция. На подоконнике все еще стояла фигурка — вылепленный Лином крылатый ангел. Его лицо хранило строгое и многозначительное выражение. Полураскрытые крылья застыли, не закончив движения...
Сон пришел незаметно — в нем плясали, сменяя друг друга, желтые, красные, синие и зеленые "груши", надувался, заглатывая их, прожорливый автомат. На берегу таинственного озера, у подножия сказочного утеса, лицом к Авите, стоял чем-то недовольный Цилиан, и радуга водяной пыли дрожала над ним.
Утро пришло в свой черед. Брукс босиком прошлепала на кухню. Задняя дверь оказалась распахнутой настежь, в углу подсыхала свежая кучка собачьих экскрементов.
— Эй, Торопыга!
Со двора раздалось звонкое тявканье. Авита всесторонне оценила приятное чувство миновавшей опасности.
— Хвала Разуму, это не отрава, и Цилиан мне не наврал. Тут еще осталось полно зелья — Королю, надеюсь, хватит. Так надо — ради Лина. Все-все-все можно сделать ради него...
Она нашла заброшенный с вечера уником и набрала знакомый номер. На той стороне долго не отвечали, наконец, в динамике раздался сонный девичий голосок:
— Кого мне с утра посылает Разум?
Авита хмыкнула — таймер неумолимо показывал полдень.
— Моделька, это Брукс, есть разговор и возможность подзаработать.
— Красивая сказка — у тебя появились деньги? Или нашла благотворителя? Странное дело — для такой упертой невинности, как ты.
Авита пропустила мимо ушей грубости невыспавшейся Модельки. Вообще-то у сердечной подруги было имя, девушку звали Сира, но это имя из конфедерального жетона давно потерялось, за ненадобностью затоптанное острыми каблучками.
— Мне нужен псионик. Настоящий, с коэффициентом не меньше восьмидесяти, конечно, не реабилитированный, словом, ивейдер.
На том конце эфира вдумчиво помолчали, наконец Моделька скептически хмыкнула:
— А вот с псиониками это делать категорически не советую. Гадость известная, все они обожают копаться в мозгах.
"Понятно, что они там у тебя найдут", — ехидно подумала Брукс.
— Он мне совсем по другому делу. Что ты скажешь насчет пятидесяти конфедеральных гиней?
Авите показалось, что Моделька беззвучно ахнула.
— Врешь!
— Половину сразу, половину — потом. Когда я буду уверена, что псионик настоящий.
— Ладно, только не вздумай обмануть, а то мои друзья тебя достанут даже из Лимба* [Limbus — кайма, видимый край диска небесного тела (лат.).]. Сегодня вечером приходи в клуб, жди, пока я сама к тебе подойду. Отбой.
— Псионик-то хоть настоящий?
Связь уже прервалась. Авита пообедала и осталась без дела, в тревоге дожидаясь вечера. "Хорошо, хоть на работу не идти..." Через час она уже жалела о потерянном месте в Компании. По крайней мере, сборочный автомат и мелькание разноцветных "груш" помогли бы ей отвлечься от мучительного беспокойства.
— Цин и Мидориан — оба вы уроды.
Ближе к вечеру Брукс извлекла из стенной ниши платье — серебряное, короткое, без рукавов, зато с длинной "молнией" на боку. Инъектор с прикрытой колпачком иглой отлично поместился в лифчик. Проблему подстроили туфли — парадные, узкие и изящно изогнутые, они не налезли на припухшие от жары ноги. Старые рабочие сандалии до сих пор пятнала смола.
— Божечка, ну что за невезенье! А вдруг этот псионик — какой-нибудь мальчишка? Может быть, он младше Лина, может, он и вовсе не Воробьиный Король? Увидит инъектор, пустится бежать — хорошо я буду смотреться, приударив за ним на каблуках.
Авита кухонным ножом принялась отскребать смолу со старых сандалий.
— Возьму эти, фасончик поганый, но для пользы дела сойдет. Может быть, их никто и не заметит. Ради Лина. Все это ради Лина.
Она прикрыла вечернее платье просторной и легкой летней курткой. Машина так и застряла в ремонте. Авита сбежала по ступеням крыльца под пристальными взглядами двух распаленных догадками соседок. Тетки остались за спиной Брукс и предались ритуальным сплетням.
Смеркалось, пыльный день плавно перетекал в тревожный, безветренный вечер. Запахи разогретого асфальта, сгоревшего топлива, резких духов и жаркого из уличных ресторанчиков стлались в каменных загонах улиц. Толпа медленно редела, жители столичного предместья разбредались кто куда, край закатного неба над черными крышами отливал чуть позеленевшей медью. Авита прошла три квартала и свернула в тупичок. Клуб с двусмысленно-модным названием "Воронка Оркуса" монотонно и агрессивно мигал вывеской, возле него на замусоренной площадке топтались насмешливые подростки. Кто-то свистнул Авите вслед, кто-то свернул из пальцев колечко.
Она расплатилась с вышибалой-кассиром, сняла куртку и юркнула под крышу, в веселую полутьму зала, пытаясь отыскать спокойное местечко.
Росчерки цветных лучей от "мерцалок" суматошно бегали по стенам, их сложный, управляемый сайбером ритм, сплетаясь с музыкой, создавал иллюзорное ощущение легкого экстаза — жалкая замена строго запрещенной пси-наводки. Авита некоторое время следила за мистической пляской геометрических фигур. Должно быть, сайбер соединенный с датчиками пси-контроля, ловил настроение толпы, формы и цвет символов приятно менялись, избегая примитивных повторений.
Из облака сигаретного дыма вынырнула миниатюрная, перетянутая в талии фигурка — Моделька уселась на пластиковый табурет по другую сторону столика, блики плясали на ее бедовой рыжей голове.
— Ты принесла то, что обещала?
Авита выложила на стол туго перетянутый резинкой пакет, Моделька остро отточенным ногтем вспорола шелковистую обертку и пересчитала содержимое.
— Здесь слишком мало.
Авита вспомнила наставления Цилиана и попыталась собраться с духом — цепкие, жесткие манеры Модельки и ее вульгарная манера выражаться внушали Брукс безотчетный страх.
— Мы же договорились. Остальное после.
— После чего?
— После того, как я встречусь с ним и буду уверена, что это настоящий псионик.
Моделька усмехнулась широким, тщательно накрашенным ртом, Брукс заметила, что кончик верхнего резца у Модельки сколот. Отметина, по-видимому, появилась совсем недавно — сердечная подруга еще не успела замаскировать недостаток.
— Я поверю тебе. Пока. Обманывать не советую — пожалеешь.
Авита не сомневалась, что эти угрозы не пустой звук, но деньги сейчас не беспокоили ее — хрустящие пачки принадлежали Цилиану и не представляли для Брукс никакой ценности.
— Я не обманываю, ты получишь остальное.
— Ладно. А теперь приготовь уши, чтобы слушать. Мне еще дорога моя нежная свеженькая шкурка, поэтому знакомить вас я не собираюсь, но кое-что для тебя сделаю. Здесь плотная толпа, ментальное слежение наверняка в завале. Вон те торчки в углу очень кстати — они только что обдолбились и забили своим гнилым пси все каналы Департамента. Пока мы невидимы для Системы, я подойду к этому парню и толкну его — немного. Это будет просто случайность — поняла? Дальше все в твоих руках. Можешь попытаться его зачалить. Только будь осторожна, он очень хитрый, с залетом и нереабилитированный, если что, запросто смешает твои мозги с дерьмом.
Моделька встала и, виляя худенькими бедрами, принялась ловко лавировать в толпе. Почти у самого выхода она оступилась, толкнула какого-то парня в безрукавке и тут же нырнула в распахнутую дверь.
Авита напряглась, стараясь не упустить незнакомца из виду. Предполагаемый Воробьиный Король — русоволосый, с резковатыми чертами лица парень стоял у стены, сдвинув почти сросшиеся темные брови. На вид ему было лет двадцать с небольшим. Черные круглые глаза, пожалуй, слишком близко посаженные, контрастировали с цветом волос. Больше ничего примечательного в незнакомце не было. Если аномальные псионические штучки тут и имелись, то их наверняка надежно прикрывал ментальный барьер. "Без детектора его не раскусишь".
Авита испугалась так, что едва не спасовала. Не владея естественной раскованностью Модельки, Брукс понятия не имела, как привлечь внимание псионика, не возбуждая его подозрений. Ситуация тем временем развивалась в сторону полной катастрофы — русоволосый повернулся к выходу и явно собрался уходить. Брукс наконец решилась, подхватила куртку, нырнула в толпу, без церемоний растолкала танцующие парочки, смеющихся девиц и пока что относительно вменяемых торчков.
Незнакомца она догнала уже на улице. Парень уходил без спешки, но и особо не задерживаясь. Осколок ущербной луны болтался в сереющем городском небе. Опять веял жарой перегретый асфальт.
"Мне боязно, — подумала Брукс. — При всей заурядности в парне есть что-то противоестественное. Что, если я не сумею вовремя использовать инъектор? Но я должна попытаться. Должна — ради жизни Лина".
Она прибавила шагу. Глухой стук сандалий смешался с жестким эхом шагов Короля.
"У меня нет никаких доказательств, кроме намеков Модельки, но я чувствую, что это именно он — Воробьиный Король".
Авита проглотила комок в горле. — Эй, постой! Погоди!
Незнакомец нехотя обернулся. Безрукавка на его груди распахнулась.
Они стояли в двух шагах друг от друга — хмурый псионик и девушка в слишком просторной летней куртке.
Авита содрогнулась в душе — возможно, она нашла того, кого надо, на шее у незнакомца, под распахнутой безрукавкой, не было конфедерального жетона.
7010 год, лето, Конфедерация, накопительный лагерь Гражданской Реабилитации
— Подъем!
Марк вынырнул из пестрого водоворота сна. Сумбур видений сменился непреходящей нервной усталостью, яркая смесь красок — контуром темной балки под самым потолком. Узкий длинный барак с рядами трехъярусных коек тянулся в обе стороны — направо и налево. Когда-то давно его построили из настоящего дерева — со временем стены и потолок потемнели, следы первоначальной окраски съело время, и Беренгар теперь мог вдоволь любоваться потемневшим "антиквариатом".
— Вставай, придурок!
Пси-толчок несильно, но чувствительно коснулся его разума. Марк привычно и четко поставил барьер — атака соскользнула, опалив холодом, и все утихло.
Лин на самой нижней койке осторожно завозился, пытаясь оторвать от подушки тяжелую голову. Росс уже шел по узкому проходу, оставленному между рядом трехъярусников и внешней стеной барака.
— Подъем, павианы!
Кто-то вяло, вполголоса огрызался в ответ. К грязным выражениям в лагере давно привыкли, на них не обижались — староста Росс Леонард прославился как раз тем, что умел придавать унизительный оттенок словам из школьного учебника.
— Сушеные испражнения декоративной курицы! — процедил он.
Кто-то на третьем ярусе, в углу, истерически, взахлеб захохотал и тут же умолк, словно подавившись.
Связываться с Россом побаивались. Он не любил ходить один. Вот и сейчас, сразу за спиной подтянутого, худощавого старосты маячили двое парней, первого звали Мановцев, имя второго ловко ускользнуло из памяти Беренгара. Аура Мановцева ярко пылала он даже не пытался ставить видимость барьера. Второй подпевала, крепкий темноволосый парень, почти не "светился", зато его взгляд исподлобья не обещал ничего хорошего любителям подраться физически.
— Хватит спать, затычки.
Марк спрыгнул вниз, стараясь не задеть Лина, и принялся одеваться, в который раз удивляясь в душе — навалившись скопом, обитатели барака вполне могли бы расправиться с Россом, охрана почти наверняка не вмешалась бы. Почему староста до сих пор оставался у руля, не сказал бы, наверное, никто. Быть может, у придавленного несчастьем большинства не хватало на бунт душевных сил, скорее же всего любой преемник Росса моментально превратился бы в его подобие.
По словам старожилов, еще полгода назад старосты менялись часто, словно носки у чистюли, хотя новичку Марку нынешний порядок вещей казался незыблемым.
— Дурак ты, Росс. Мелкое, глупое, злое трепло, — пробормотал себе под нос Беренгар и аккуратно зашнуровал ботинки.
Неплотная дверь барака хлопала, болтаясь на расшатанных петлях. С плаца открывался удивительной красоты вид — плоская, как тарелка, поросшая травой равнина уходила к самому горизонту. Чуть в стороне от лагеря, на ровном месте торчал из почвы скальный обломок — этот серый силуэт жестко впечатался в нежные краски горизонта. Солнце уже поднялось, его неправдоподобно огромный диск — приглушенно сияющий, оранжевый, идеально очерченный — неподвижно завис, касаясь краем равнины.
Лаконичную красоту пейзажа не портило почти ничего — разве что столбики и едва заметная стальная паутина проволочного ограждения. По периметру не стояли вышки, аккуратные стандартные домики охраны маячили далеко в стороне, собак в лагере не держали.
Беренгар хмыкнул при мысли о мнимой беспечности реабилитаторов — побеги случались редко. Утыканная датчиками ограда, при любой попытке прикоснуться или просто подойти вплотную, автоматически запускала генератор пси-шума. Жалкая попытка технически имитировать полноценную наводку, доступную только боевому сенсу, тем не менее оказалась эффективной против самих псиоников — неуязвимые норма-ментальные охранники корчились от смеха, глядя на мучения беспокойных или попросту неосторожных заключенных.
Беренгар никогда не прикасался к ограде.
Сейчас квадрат плотно утрамбованного плаца быстро заполняли разбуженные обитатели барака. Мертвая земля, на которой последние следы сухой травы давно уничтожены бесчисленными шагами грубых ботинок, эта твердая, как булыжник, спекшаяся глина, не давала даже пыли. Длинные утренние тени бритвенными порезами легли на мертвую почву.
Беренгар проворно поискал свободное место и присел на корточки, прильнув спиной к сухой дощатой стене барака. Лин безвольным комком рухнул рядом. Марка тревожило состояние приятеля — у Брукса-младшего воспалились веки, на желтоватом лице проступили пятна, нестриженые черные волосы сосульками падали на лоб. Лин не убирал грязные пряди, теперь он безвольно сидел, закрыв глаза, и, кажется, изо всех сил боролся со рвотой.
— Эй, тебе плохо? Ты вчера ел?
— Не помню. Марк, меня выворачивает наизнанку.
— Дать тебе воды?
Беренгар, не дожидаясь ответа, растолкал соседей и подошел к цистерне, тонкая струя теплой воды разбилась о дно фляжки. Он дождался, пока наполнится посудина, и вернулся на место — к счастью, оно осталось незанятым.
— Пей.
Брукс-младший осторожно отпил глоток и согнулся пополам — скрученный судорогой желудок не принимал влаги.
— Эй, охрана! Ноль эмоций.
Беренгар протолкался вперед, стараясь не касаться ограды.
— Бабку вашу за ноги, реабилитаторы!
Парень по ту сторону проволоки — высокий, меднобровый, в сером мундире Департамента, нехотя поднял прикрытую пси-шлемом голову. Держался он, однако, на почтительном расстоянии.
— Не ори, мутант. А то я сейчас же включу глушилку. Марк попытался расслабиться, и подавленная вспышка ненависти медленно отступила.
— Простите, сержант, я погорячился, беру свои слова обратно — у нас больной, ему нужна помощь врача. Пожалуйста...
Сержант засмеялся.
— Все вы больны. Мутация — это болезнь.
— У него рвота, это серьезно... Сержант, не уходите!
Меднобровый решительно зашагал прочь. С полдороги он нехотя обернулся:
— Ладно, я пришлю кого-нибудь. Наш медик занят по горло, но, думаю, он выкроит полчаса, если его как следует попросить.
— Спасибо, — только и ответил ошарашенный Беренгар.
Он вернулся на свое место — к барачной стене. Брукс беспокойно дремал, уронив лицо на согнутые колени.
— Потерпи, до полудня к тебе придет доктор. Завтракать будешь?
Лин качнул головой, тонкая, покрытая слоем грязи шея жалко мотнулась.
В западной части периметра уже раздавали еду. Сайбер-кормушка, пятясь, подъехала вплотную к периметру, сегмент ограды сдвинулся в сторону, задний люк машины открылся, обнажая считывающее устройство и лоток. Очередь продвигалась быстро, в устройство по очереди совали — кто левую руку, кто только палец. Уловив характерный образ, автомат выбрасывал прозрачный пакет с армейским стандарт-пайком.
Из-за еды, к счастью, не дрались — ее хватало на всех. Драки вспыхивали ежечасно по другим причинам — из-за косого взгляда, резкого слова, за место в тени у стены, а то и просто по взаимному безмолвному желанию сбросить гнет нервного напряжения. В ход легко шли и кулаки, и пси-наводки.
Лин на этот раз к кормушке не пошел. Беренгар грязными ногтями содрал со своего пакета прозрачную оболочку и протянул другу галету.
— Хлеб хотя бы будешь?
— Нет.
Солнце поднялось уже высоко. Жара восточной равнины припекала накопитель. Марк краем уха услышал, как кто-то из новичков протянул сипловатым голосом:
— Ну, я и кретин...
— Почему? — переспросили его еще не утратившие любопытства.
— Неделю назад сперли у нас в колледже уником — все подумали правильно, то есть на меня, но я к тому времени уже загнал эту хреновину. Три раза таскали к судье района, я отпирался, свидетелей не нашли. Под это дело немного закосил от реабилитации, просто с досады пропустил свой срок, я ведь даже уклоняться по-настоящему не собирался. Теперь вот сижу здесь. Надо было сознаваться в краже — получил бы штраф и полгода тюряги, да и дело с концом. Там хотя бы есть душ и можно гулять по травке.
— Отыграй обратно.
— Поздно — судья обиделся и за мною не придет. Кто сюда попал, того только выносят вперед ногами или вежливо приглашают на реабилитацию. Теперь вот сижу, как идиот, жду своей очереди.
Над воришкой-неудачником неистово заржали. Марку Беренгару захотелось зажать уши. Беспомощный Лин спал, припав затылком к стене.
Врач прибыл в лагерь только после полудня.
Стандарт-лекарь неполного статуса, если верить нашивкам на петлицах щеголеватого жандармского мундира, брезгливо сторонясь, пробирался сквозь ряды сидящих на земле псиоников. Все тот же меднобровый охранник в шлеме шагал рядом. Черный ствол излучателя без обиняков был направлен в толпу.
— Поймите меня правильно, коллега, — сетовал медик. — По большому счету я бессилен. Здесь нет ничего — ни воды для мытья, ни спортивной площадки, чтобы побегать. Вместо отхожего места — прикрытая пластиковой будкой яма в земле. Вы понимаете, чем все это обернется в ближайшее время?
Охранник с усталым равнодушием промолчал. Врач и не ждал ответа.
— Они болеют, а скоро начнут умирать. Это место рассчитано на сотню людей, в кучу сбили полтысячи. Тут перевалочный пункт, в нем положено держать не более двух дней — мы загнали сюда подростков и держим их неделями...
Охранник покачал головой:
— Мне плевать на здоровье мутантов, но у меня самого в служебном поселке двое ребятишек. Болезнь заразна?
— Сейчас узнаем.
Врач подошел вплотную, приподнял за подбородок и откинул назад изящную голову Лина. Покачал головой, прижал к грязной шее коробочку детектора. Щелкнула выдвижная игла.
— Я возьму у него анализ. Через час результат будет готов. Если подтвердится серьезная инфекция, лагерь и поселок поставят на карантин, будет скандал, сюда нагрянет бригада врачей из столицы.
— Но...
— Простите, коллега, но долг есть долг, с возможностью эпидемии шутки плохи. Если инфекция не подтвердится, я забираю парня в госпиталь Порт-Калинуса, здесь все останется как есть — разбирать такие крупные кучи навоза у меня нет полномочий.
Охранник понимающе кивнул.
— Если не подтвердится, то...
Жандармский врач ссутулился и зашагал прочь, его провожали гримасами острой ненависти.
Лин обмяк, пальцы тонкой руки мелко и неудержимо трясло. Беренгар достал относительно чистый носовой платок и осторожно вытер капельку крови, оставленную иглой.
— Потерпи, остался всего только час. При любом раскладе тебя скоро заберут отсюда.
Треугольная тень-силуэт наползла на лицо Брукса-младшего, Марк поднял голову и обернулся — прямо в его зрачки, в упор, не отводя пронзительных лучистых глаз псионика, смотрел староста Росс. Рядом угрюмо топтался Мановцев.
— Эй, Беренгар, ты должен отойти с нами в сторону. Марк поднялся с колен, встал так, чтобы его нельзя было внезапно ударить в живот.
— Я нужен здесь и никуда не пойду.
Росс криво ухмыльнулся уголком тонкого рта.
— Можешь не бояться, плебей, мы явились не для драки.
Это было хуже неприкрашенной ругани. Марку захотелось вытереть со щеки невидимый плевок.
— А твой дядюшка разве засел в Сенате? Мне без разницы — случалось, и плебеи жарили аристократам задницы.
Аура Мановцева на этот раз ослепительно вспыхнула, Беренгар увидел сформировавшийся контур почти готовой пси-наводки. Марку на миг сделалось холодно, но тут же окатило волной сухого жара, страх испарился, исчез, Песня снова весело возникла ниоткуда — стройная смесь звуков, образов и ощущений, яркий и яростный сигнал к атаке.
Росс примирительно и одновременно угрожающе поднял грязную руку раскрытой ладонью вперед. Жест получился почти величественный.
— Тихо, вольные граждане, тихо, мирно и смирно. Будем надеяться, что мы всего лишь обменялись приветствиями. Ты мне нравишься, Беренгар, умеешь держать удары. Оставь своего приятеля — он потерпит пять минут в одиночестве, есть дело, о котором стоит поговорить.
Марк вытер мокрые ладони о штаны и осторожно поправил безвольно упавшую голову Лина. Брукс-младший мелко и часто дышал, вязкая ниточка слюны стекала с приоткрытых губ прямо на одежду. Росс, брезгливо скривясь, терпеливо ждал.
— Хватит. Пошли.
Они втроем, вместе с Мановцевым растолкали плечами кучку любопытных. Подпевалы Росса, решив, что расправа отложена, разбрелись кто куда в поисках развлечений. Какой-то совсем зеленый четырнадцатилетка для смеху влез верхом на цистерну с водой.
Марк уходил за барак, затылком чувствуя любопытные взгляды. Компания устроилась в узком закутке между деревянной стеной и кипой испятнанных бумажных мешков с одноразовым постельным бельем.
Росс грязными пальцами взял Марка за пуговицу.
— При других обстоятельствах я стер бы тебя в порошок, плебей, радуйся, но ты мне очень нужен. Понимаешь, что произойдет, когда явится врач?
— Моего друга заберут отсюда — ему место в госпитале. Остальное меня не волнует.
— Ты наивен, как котенок. Давно сидишь в лагере?
— Уже неделю.
— Если у Заморыша ничего особенного не найдут, его заберут, но мы-то все останемся здесь. До осени, тогда эту шарашку прикроют... Или пока не подохнем — многим не дотянуть до сезонных дождей.
— А если у Лина найдут инфекцию?
— Ты славно мыслишь, плебей. Если у Заморыша найдут заразу, нам всем конец.
— Почему?
— Лагерь посадят на карантин, отсюда никого не выпустят — ни сейчас, ни во время мокрого сезона. Территорию оцепят, мы все подохнем здесь, потом придут дезинфекторы и прокалят излучателями еще влажную землю.
— Ерунда. У Лина нет чумы, он просто доходяга от рождения.
— Для экстренной комиссии такие тонкости не имеют значения. Им даже выгодно найти у нас чуму и прикрыть это дерьмовое позорище — эпидемия точно все покроет.
Иначе рано или поздно придется отчитываться за тех пятерых, которые скопытились с начала лета.
— Что?!
— Сразу видно, что ты тут только неделю. У нас время от времени умирают.
— Почему?
— Кое-кто получил слишком большую дозу пси-шума от ограды. Один чудак поймал дизентерию. Моро просто забили ногами — этот и вправду много о себе мнил и сцепился как-то с охранником — с тем самым, с рыжим.
— Мне не говорили.
— Об этом не любят говорить — считается, что Смерть — это девочка из клуба, которая приходит на зов. Надо только покликать ее по имени.
Песня в душе Беренгара исчезла, звякнув напоследок рваной струной.
— А сам-то ты не боишься называть ее, Росс?
— В компании трусов кто-то должен оставаться смелым.
Мановцев неслышно подошел и встал рядом с Россом, плечом к плечу. Марк провел сухим языком по губам, попытался подавить внезапную жажду.
— Чего ты хочешь от меня?
— Сотрудничества. Мы решили завалить охрану.
— А что будет потом?
— Будет свобода и все такое.
— Вы оба психи — на нас начнут конфедеральную охоту.
— Консулярия принимает таких, как я или ты. Смотаемся за северо-восточную границу. Это последний шанс, Беренгар, надо им воспользоваться.
Марк прижался спиной к нагретой солнцем стене барака и задумался. Где-то за периметром, в еще сохранившихся пучках истомленной зноем травы надсадно и яростно трещали цикады.
— Всех нас возьмут прямо здесь. Потом убьют — у тебя нет ни единого шанса, Росс.
Староста отвел глаза, Беренгар только сейчас заметил, как ввалились за последние два дня гладкие щеки псионика.
— Если я сейчас откажусь — убьешь? Староста медленно качнул головой:
— Стоило бы, но не убью — ты сам умрешь, от чумы ли, от дизентерии — без разницы. Как положено плебею, на коленях.
Марк на минуту зажмурился. "Я ничего не теряю и даже не рискую Лином — его все равно спасут". Он медленно наклонил голову, светлые, отросшие и выгоревшие на солнце пряди упали на лоб.
— Ладно, я согласен. С тобою много парней?
— Половина — самые боеспособные.
— Еще один вопрос — ты настоящий ивейдер? Росс замешкался, борясь с желанием прихвастнуть.
— До лагеря я им не был, зато теперь собираюсь стать самым настоящим. А теперь слушай меня внимательно, когда...
Мановцев тоже подошел поближе, они встали треугольником — в классической позе заговорщиков. Беренгар дослушал Росса до конца. Песня незаметно вернулась, но теперь в нее вплелись ритмы азарта и опасности.
— За дело, компаньоны.
Врач явился с опозданием — только через два часа. Марк все это время сидел бок о бок с потерявшим сознание Лином, плечо Брукса-младшего жестко упиралось в его ребра.
Доктор, оказывается, натянул на макушку шлем пси-защиты, вместе с ним явился все тот же медно-рыжий охранник.
Эти двое медленно шли в коридоре, составленном из сидящих на земле людских тел. "Малышню" — тех, кому не исполнилось еще шестнадцати, заранее оттеснили назад, пару пришельцев встречали люди Росса. Они терпеливо выждали, пока откроется проем в раздвижной ограде, пока жандармский лекарь и сотрудник Департамента углубятся в толпу. Пятеро охранников — обычное прикрытие — остановились за оградой, равнодушно наведя излучатели на придавленных жарой и ожиданием псиоников.
Эти пятеро слишком поздно поняли, что происходит...
Марк цепко держал жандармского доктора — внезапно схваченный за шею пожилой человек мог только слабо отбиваться. Мановцев подсечкой сбил рыжего охранника с ног и мгновенно сорвал с него шлем. Щелкнул порванный ремень, человек ухватился за виски и попытался защититься от боевой наводки — бесполезно.
— Не сметь стрелять, норма-ментальные! — заорал Росс.
Готовая к неожиданному обороту дела толпа заключенных уже рассеялась, насколько это позволяло тесное пространство плаца.
— Не смейте стрелять! Иначе мы прикончим врача.
Сержант из пятерки прикрытия подошел вплотную к ограде. Он казался совершенно спокойным — глаза равнодушно смотрели сквозь прозрачный лицевой щиток шлема — так обыватель глядит на непогоду в окно уютной квартиры.
— Чего ты хочешь, урод?
— Раздвинь ограду, сержант, и мы уйдем. В паре километров отсюда оставим доктора, он нам не нужен. Вы должны просто раздвинуть ограду...
— Я не вижу причин, чтобы прислушиваться к твоему бреду.
— Но мы убьем доктора!
— Убивайте, он из корпуса жандармерии, а не из Департамента, и не мой подчиненный. В конце концов, делай с ним что угодно — как только ты пошевелишься, мы откроем огонь.
Росс, казалось, опешил.
— Ты блефуешь, сержант, вы не бросите врача на произвол...
— А ты попробуй и увидишь.
Росс беспомощно оглянулся, поймал взгляд Марка, попытался отыскать поддержку. Беренгар чуть заметно развел руками:
— Они это могут.
Во взгляде грозного Росса появилась почти детская растерянность, но он довольно быстро собрался с духом, вызвав невольное восхищение Марка.
— Вы не рискнете врачом! — резко крикнул староста наблюдателю.
— А я рисковал и большим...
Марк всей душой, ребрами, беззащитной сущностью невооруженного человека чувствовал, что сейчас произойдет. Разговор оборвался на полуслове — выстрелы ударили в толпу. Сержант, похоже, не скомандовал стрелять, все произошло само собой и почти мгновенно. Беренгар видел, как росчерк излучателя полоснул по деревянной стене барака. Трещал огонь. Кто-то стрелял и обычными пулями — очередь стегнула орущую толпу. Росс, умный жесткий и изобретательный Росс, беспомощно отлетел и упал плашмя, брошенный навзничь сразу несколькими выстрелами. Пронзительный крик толпы ударил по нервам — загнанных в тесное пространство плаца расстреливали в упор. Многие бросились назад, пытаясь укрыться в бараке — очереди дырявили тонкие стенки насквозь.
— Ложитесь! — кричал Беренгар, но его не слышали.
Кто-то в отчаянии метнулся прямо под выстрелы, на ненавистную ограду, генератор пси-шума сработал в тот же миг — наводка стегнула по псионикам. Марк скорчился от боли и выпустил тощую шею доктора, тот крутнулся волчком и пополз в сторону, но недалеко — случайная очередь достала и его. Лин, к счастью, не пострадал — он все так же лежал навзничь, остановившиеся серые глаза безучастно смотрели в небо, кажется, он совсем не испытывал боли. Сам Марк дышал кое-как, пытаясь справиться с нестерпимым ужасом психического страдания, непроизвольные слезы градом катились по щекам. Выстрелы понемногу прекратились, но крик стоял нестерпимый.
— Помоги...
Беренгар едва услышал слабый зов, отполз сторону и приподнял обмякшего Росса. Кровавая грязь прилипла к бледной щеке псионика. Марк, как мог, отер лицо старосты и положил его затылок себе на колени.
— Погоди, не умирай, Росс...
Недавняя ненависть к диктатору барака исчезла совершенно. Росс тихо стонал, две алые струйки крови стекали из углов рта по скошенному подбородку.
— Росс!
Тот не ответил. Беренгар опустил безжизненную голову недавнего врага на окаменевшую глину.
— Росс, Росс, что же ты?
То ли пси-шум приумолк, то ли нервная система притерпелась — боль наводки почти исчезла, сменившись самой настоящей душевной болью. Марк отрешенно сел на землю плаца и безнадежно заплакал. Белое равнодушное небо низвергало жару.
Он не смотрел по сторонам, ничего не видел, он только смутно чувствовал, что стрельба окончательно прекратилась. Кто-то отключил генератор, кто-то раздвинул злополучную ограду. Вокруг, поодаль, и далеко за периметром толпились ошарашенные случившимся люди. Женский голос истерически, взахлеб хохотал. Четко падали слова команд.
Потом все смешалось, будто уши Беренгара разом заткнули толстыми комками ваты...
* * *
Через неделю, после того как Марк Беренгар дал показания, его перевели в другой накопитель, здание бывшего санатория в северо-западном секторе Конфедерации. Адвокат вежливо откланялся и ушел — в нем больше не было необходимости.
Уходя, юрист перебросился парой слов со своим дальним родственником, комендантом лагеря.
— Повезло? — только и спросил комендант.
— Идеально выигрышное дело.
— Так был там бунт?
— Бунт, конечно, был, но охрана превысила свои полномочия, так что дело этого Беренгара не дойдет даже до следствия. Солдаты под горячую руку сами прикончили доктора — теперь историю об издевательствах не замнут. Только судить, надеюсь, будут не моего клиента.
— Ребята сильно бузили?
— Глупая непродуманная вспышка. Сержант, по справедливости, должен отправиться в Ординарный Трибунал, стрельба в таких случаях — излишняя жестокость, достаточно было включить генератор.
— Они знали об этом?
— Кто?
— Псионики.
— Про генератор-то? А как же! Знали, только все равно полезли. Я видел это место, Клаус, — это самый заурядный, унылый и грязный ад. От помещенных в ад смешно ждать благоразумия.
Комендант не ответил, и разговор прекратился сам собой.
Еще через неделю у Марка Беренгара состоялся очередной разговор с прикомандированным к новому лагерю психологом.
Лощеный пси-философ, недавний выпускник престижного университета в Параду, работал тут не совсем по специальности. Он подкрутил регулятор кондиционера, струя горного воздуха вольно гуляла по кабинету.
— Полно, Марк Беренгар, — заявил философ. — Вы страдаете оттого, что не хотите принять неизбежное. То, что вы мне рассказали, просто ужасно, но это осталось в прошлом. Чего ради мучить себя? Ваш друг, Лин Брукс, жив, возможно, он даже выздоровеет. Росс Леонард погиб, но в этом нет вашей вины. Сержанта, можете мне поверить, накажут — мало не покажется. Вы сами действовали глупо, но это еще можно извинить. Поймите, дело не в разделении людей на псиоников и непсиоников. Просто кто-то выполняет свой долг, а кто-то им пренебрегает. Ваше будущее вовсе не ужасно, реабилитация почти безболезненна, а ваша жизнь вся еще впереди.
Пси-философ задумался о превратностях собственного существования (статью начинающего светила недавно вернул ортодоксальный журнал) и на полминуты забыл о пациенте.
— Вы скоро возвратитесь к нормальному существованию, — добавил он сухо. — Желаю вам успеха.
Беренгар вышел, оставив философа и горный воздух за спиной. Ночью ему почему-то приснилась Авителла, она смотрела с осуждением. Марк попытался ей все объяснить, но сон неожиданно смешался — рядом громоздился пустой барак, простиралось плоское пространство иссушенной степи, темнел циклопический осколок скалы, медленно отрывалось от горизонта громадное, рыжее солнце. Росс Леонард вышел откуда-то из-за угла и встал рядом.
— Так ты все-таки жив, друг? — спросил его Беренгар. Тот улыбнулся и молча пожал плечами.
— Я-то думал, что ты урод, а ты оказался нормальным парнем.
— Иногда слова ничего не значат. Мне жаль, что, кроме меня, убили наших ребят. Наверное, я где-то сильно ошибался, но почему-то не могу ничего вспомнить.
На Беренгара повеяло влажным холодком могилы. Он отвернулся и осторожно, шаг за шагом, отошел в сторону. Сон медленно растаял, оставив в душе страх.
Психолог пообщался с пациентом еще парочку раз. К концу общения Марк соглашался с ним почти во всем — чтобы не расстраивать вежливого ученого.
Перевалив через день солнцестояния, лето медленно покатилось к закату и все-таки продолжало казаться бесконечным. День реабилитации настал в первых числах июля. Все произошло обыденно и почти незаметно. Процедуры в Центре продолжались несколько дней и закончились успешно. Для Марка сначала исчезли видения людской ауры, потом померкло слабое, но стойкое мерцание ментального эфира. В какой-то момент ему показалось, что это полная глухота. Позже он узнал, что удаленное навсегда шестое чувство часто болит ложной болью, как это бывает после ампутации конечностей. Песня исчезла, но Марк больше не хотел песен. Философ почему-то вернулся опять, он много и охотно говорил, бодрые слова создавали видимость смысла.
Равнодушие охватило Марка. Как только ментальный тест показал норму, его вежливо выписали из Центра, одарив напоследок пособием и конфедеральным жетоном. В один из дождливых дней бесконечного лета он одиноко шел по малолюдной улице Порт-Калинуса. Дом, обшитый отбеленной пластикофанерой, показался смутно знакомым. В аккуратном дворике, под навесом, упорно возился с резиновым мячиком старый поседевший спаниель. Беренгар поднялся по двум ступеням крыльца, долго звонил в пустую квартиру Авителлы, покуда на шум не выбралась соседка.
Старуха, шаркая ногами, подошла к Марку Беренгару. Халат висел на бесформенном теле, словно мешок, кончики редких ресниц слиплись. Она выслушала вопросы Беренгара и покачала растрепанной седой головой.
Бруксы? Квартира несколько недель пустует. Мальчика забрали на исправление реабилитаторы. Да-да, в начале лета, еще до того, как случилось несчастье с его сестрой.
Марка обдало холодом. Женщина спокойно роняла скользкие гладкие слова — одно за другим. Да, и девушки больше нет. Сюда приходила полиция. Говорят, ее убили хулиганы. Что? Нет, тела не нашли, эти патрули никогда ничего не находят.
Марк выслушал скупой рассказ до конца и в тот же день наведался в полицию. Как ни странно, его приняли быстро и относительно вежливо. Озабоченный инспектор средних лет наспех выспросил о причинах интереса, потом устало поник мускулистыми, но уже оплывшими плечами.
— А чего вы хотите? Мы по уши в работе. Вы знаете, сколько людей пропадает каждый год? Список сомнительных местечек регулярно публикуют, но от этого мало проку. Если девушка ходит одна куда попало, это рано или поздно плохо кончается.
Марк поинтересовался ходом дела, инспектор вяло махнул рукой.
— Вообще-то все это секретная информация, но такой секрет существует только для проформы. Поверь мне, парень, дело голяк — этаких наберется без счету. Можешь не сомневаться, мы отработали как положено — нашли комнату, где все, по-видимому, и приключилось. Там валялся пустой инъектор, пуговица от ее белья, остались стаканы, бутылка, нож со следами крови... и никаких отпечатков. Пальчики кто-то протер заранее, ментальных следов тоже почти нет — один сумбур. По слухам, эта Брукс моталась по клубам и путалась с вожаками нереабилитированных псиоников. Мой совет — парень, девчонку забудь. Если ее останки когда-нибудь отыщутся, это будет очень неприглядная штука — совсем не то тело, которое тебя интересует.
Беренгар, не веря и больше не слушая, вышел под мелкий теплый летний дождь, капли текли по его лицу. Через день Марк пришел к управляющему и снял квартиру, в которой раньше жили Бруксы. Почти все статуэтки исчезли, но глиняный ангел уцелел, он целыми днями сурово смотрел на Марка в упор.
— Так кто это был — псионик? Может быть, Воробьиный Король? Я сам найду его и убью. Прости, что я не защитил ни тебя, ни Лина.
Ангел промолчал. Пособие реабилитаторов кончилось через неделю. В списках вакансий на первом месте значился жандармский корпус, Беренгар, не задумываясь, набрал номер.
Новый рекрут оказался старательным и исполнительным парнем — им были очень довольны.
Четыре недели назад. 7010 год, лето, Конфедерация, Порт-Калинус и другие места
— Так, значит, тебя зовут Вэл?
— Угу.
Авита прибавила шагу, рука незнакомого сенса лежала у нее на плече — плотно, но не слишком тяжело. Брукс неловко шаркала по асфальту стоптанными подошвами старых сандалий. Мостовую предместья там и сям пересекали трещины. В разломах между плитами тротуара, вдоль бордюра пробивались пучки жесткой травы. В этой чахлой растительности чудом умудрились выжить городские цикады — сейчас они надсадно трещали.
К ночи слегка похолодало, со стороны бухты, сквозь строй бесчисленных, раскаленных дневным зноем домов пробилось последнее дуновение дневного бриза. Он тут же сменился ночным и размеренно подул с суши, бесшумно неся горькую, отдающую сажей пыль.
Авита поежилась, но не от прохлады. "Разум Мировой, как мне сейчас страшно. Дорога заросла, тут наверняка редко ходят, вокруг никого, и он почему-то не удивился, когда я подошла первая. Боженька пантеистов, не покарай! Пусть все получится и кончится побыстрей. Король это или не Король — какая разница? Уколю его, да и дело с концом. Божечка, сделай так, чтобы сработал хваленый калассиановский блок и я кое-как выпуталась из передряги. Не хватало еще, чтобы этот Вэл насквозь прочитал мои мыслишки".
Псионик включил карманный фонарик. Стены старого дома из пластикофанеры растрескались, кто-то исполосовал дверную обивку ножом. Вырезанная озорная надпись оказалась с ошибками. Вэл ковырнул замок, покосившаяся дверь легко отворилась.
— Здесь никто не живет?
— Уже год как забросили весь квартал. Когда подолгу дует с суши, а это бывает разок в сезон, на это место несет кое-что интересное с заводов Химической Компании. В такие дни запашок стоит на любителя, но сегодня все в норме, разве что нет магнолий. Заходи, не сомневайся, в доме никого.
Авита перешагнула через замусоренный порог. Ивейдер замешкался, отыскивая выключатель. Вспыхнул бледно-зеленоватый свет.
— Здесь нет бытовой сенсорики, но энергию не отключили — работает местный ветряк.
Брукс осмотрелась. Обои местами отстали от стен. Уцелевшие куски демонстрировали узор из веселеньких голубых цветочков. На пластиковом диване залежался чуть заметный слой уличной пыли. Круглый стол в центре комнаты покосился на единственной аляповатой ноге. В глубине потертого кресла валялась забытая плюшевая обезьянка.
— Снимай куртку.
— Мне не жарко.
— Да, тут немного сыро.
Псионик открыл сломанный холодильник, вытащил из него плоскую нераспечатанную бутылку и два высоких стакана тонкого стекла. Авита осталась стоять — ей не хотелось прикасаться ни к креслу, ни к пыльному дивану.
"Разум Мировой, что же мне делать? Если я сейчас захочу взять шприц и полезу за ним, он заметит это и ответит пси-атакой. Если я сумею достать инъектор, то все равно не успею уколоть. Надо срочно что-то придумать. И мне нельзя пить — Цилиан честно предупреждал, что алкоголь ослабит блок".
Авита Брукс встала в угол, спрятав пальцы в рукавах просторной курточки. Вэл подошел и твердо, но не грубо взял девушку за плечи.
— Расслабься. Ты ведь хотела встретить настоящего ивейдера?
Он наполнил оба стакана светлой жидкостью и совсем немного отпил из своего, потом аккуратно закупорил бутылку. На запястье парня тускло блестел наглухо запаянный браслет белого металла. Авита сунула руку за ворот платья, но больше ничего не успела — Король уже обернулся, пришлось срочно вернуть инъектор на место. Возможно, он что-то заподозрил — по виду псионика не скажешь наверняка.
— Невежливо отворачиваться от угощения... Давай, выпей до дна.
Авита хлебнула, задержала дыхание и постаралась не встречаться взглядом с ивейдером, в его темных радужках плясали крошечные золотые точки.
— Авита... Vita — это жизнь. Вита-Авита — занятное сочетание. Ты ведь не боишься наводки? Она может быть довольно интересной.
Брукс съежилась, язык девушки слегка заплетался.
— Да-да, конечно. Я не боюсь, нет... Обшарпанные стены комнаты словно бы отдалились, свет мигал в ритме пульса, куртка мягко сползла и свалилась на пол мятым комком, Авита равнодушно перешагнула через нее. Вэл одобрительно кивнул:
— Не бойся, глубокие наводки нам ни к чему. Все будет почти естественно.
Он подошел вплотную, положил руки ей на плечи. Нестерпимый, панических страх охватил сестру Лина. "Боженька, хоть бы мой ментальный блок выдержал!" Дом молчал, плотные жалюзи отрезали ночную черноту, в глухой, пыльной, какой-то голой комнате не работали даже часы — их не было. Вэл говорил и говорил — медленно, вкрадчиво. Она уже не понимала слов, слова не имели никакого значения. Воробьиный Король прижался лбом к ее лбу — Авита не могла ни отвести взгляд, ни зажмуриться; невидимая лапа, мягкая и ворсистая, медленно, с жестокой неторопливостью шарила в самых укромных уголках ее сознания.
— Нет...
Лапа исчезла внезапно, как будто ее и не было. Король хмыкнул, его лицо утратило потустороннее выражение. Авита сумела отвернуться и вздохнула с облегчением, запоздало заныли шейные позвонки. "Похоже, я нашла именно того, кого искала. Это настоящий Воробьиный Король".
— Проверка окончена — ты не из Реабилитации. Не бойся, допивай свой стакан.
Вэл проследил, чтобы девушка осушила стакан до дна. В груди Брукс словно разожгли маленький горячий костер, перед глазами плавали призрачные тени.
— Раз ты не шпионишь в пользу Реабилитации, значит, от меня тебе не нужно ничего, кроме стандарта...
Воробьиный Король стянул с себя безрукавку, обнажив жесткий, рельеф мускулов. Потом потянул "молнию" на боку серебристого платья Авиты, освобожденная ткань сухо прошуршала, стекая к ее ногам, жестко щелкнули под пальцами бельевые застежки. "Он и вправду вообразил, что я хочу с ним переспать. Надо дать ему по морде, прямо сейчас, но если я сделаю это, то выдам себя".
Что-то подавляло волю — но это была не пси-наводка, а самый обычный испуг. Крошечный инъектор так и остался в брошенном на пол лифчике. Авита упала голой спиной на гладкую, прохладную пластиковую обивку дивана. "Этого нет, ничего этого нет — это все кошмарный сон, дурацкий розыгрыш, иллюзия, которая исчезнет, как только кончится ночь".
Потолок пьяно качался. Светильник пылал пронзительным светом поддельного солнца, беспощадно высвечивая мельчайшие подробности обстановки, и это было хуже всего. Авита зажмурилась, попыталась сдержать слезы, но непослушные горячие капли все равно катились по щекам, стекали на висок, щекотали ухо.
Псионик почему-то не торопился забираться на диван, кажется, он потерял к Брукс какой-либо интерес. Тогда она приоткрыла глаз и запоздало поняла свою дилетантскую ошибку — Воробьиный Король в равнодушной позе сидел на краю софы и вертел в руках брошенную одежду.
Сердце Брукс словно вздернули на толстый, с зазубринами стальной крючок — Король методично прощупывал швы ее серебристого платья, потом взялся за белье. Авита безотчетно поискала, чем бы прикрыться — на голом пластиковом диване не оказалось даже простыни. Голая комната, голый потолок, голая, попавшаяся с поличным шпионка Реабилитации.
Псионик подобрал брошенный инъектор, рассмотрел его и аккуратно придержал Брукс за подбородок, не позволяя взгляду уклониться.
— Что здесь было приготовлено для меня? Цианид?
— Нет! Я проверяла на собаке.
— Смертельная доза реабилитационного антидота?
— Я не знаю.
— Врешь, Vita.
— Нет, это правда. Мне не сказали.
— Я не сумел сразу "прочитать" тебя — это что-то новенькое. Работа Калассиановского Центра?
— Глубокий блок.
Воробьиный Король не торопился. Его влажные волосы слиплись и сосульками свисали на лоб.
— Реабилитаторы промазали. Я не смог тебя прочитать, девочка, зато прекрасно понял, что мне мешают неспроста. Ты лживая, замкнутая, холодная и пустая внутри, как бутылка, твоя искусственная патология кричит о себе, это не хуже свежего тавра на голой заднице. Тебя отправили на смерть, Vita.
На конце полой иглы дрожала прозрачная капля, Авита Брукс закрыла глаза, чтобы не видеть инъектора. Жало шприца чуть коснулось ее века, взъерошило левую бровь, больно царапнуло мокрую от слез щеку и остановилось, уткнувшись в шейную артерию.
— Ты предала меня и хотела убить. Мерою за меру. Может, хочешь попросить пощады? — несколько высокопарно осведомился Король.
"Я не буду показывать ему свой ужас... Хотя как я могу это сделать? Он самый сильный псионик Каленусии и видит меня насквозь. Вэл знает, что я перепугана, и наслаждается этим. Он поунижает и все равно убьет меня, а я не хочу произносить пустых, жалких слов, не стоит бессмысленно мучиться..."
Ивейдер отложил шприц, плотно перехватил девушку за горло и хлестко, быстро, но не очень сильно шлепнул ее по щеке.
— Готова к смерти? Ты плохо рассчитала последствия. Ты ведь не честный боец, ты проститутка, я не стану убивать тебя, только приведу твою славную мордочку в состояние полной профнепригодности.
Щелкнул складной нож — у него оказалось длинное узкое бритвенной остроты лезвие.
— Нет!
В этот момент самообладание изменило Авите Брукс, она умоляла, просила и кричала, цеплялась за руки Короля, роняя в голую пустоту комнаты жалкие унизительно-бессмысленные слова. Псионик больше не слушал ее, он перехватил нож поудобнее и сделал первый надрез — на лбу, у самой кромки густых светлых волос...
Когда Авита очнулась, зеленоватый плафон все так же освещал пустую комнату. Глаза оказались невредимы. Она осторожно прикоснулась к щеке, кожу немного саднило от оплеухи, но крови почти не было, лицо уцелело, только несколько липких капель растеклось по лбу — от единственного, первого и последнего нанесенного Вэлом малюсенького, неглубокого пореза.
"Божечка пантеистов! Я жива и почти в норме".
Воробьиный Король сидел неподалеку, в кресле, он выглядел отстраненным, усталым, хмурым и уже успел натянуть безрукавку. Заметив, что Авита очнулась, псионик встал и подошел поближе.
— С пробуждением. Перетрусила? Кстати, я сломал твой хваленый калассиановский ментальный блок. Полсотни извинений за причиненные неудобства — пришлось тебя как следует припугнуть. Страхи и обмороки хорошо помогают, это разминка перед серьезными манипуляциями с мозгом.
Брукс попыталась встать и обнаружила, что аккуратно укрыта своей собственной курткой. Вэл швырнул на диван мятый ворох вещей.
— Одевайся. Отличное и поучительное зрелище — голая неумелая шпионка, отчаянная трусиха и глупая девчонка — все в одном лице.
Она молча проглотила оскорбление и поспешно оделась.
— Умойся, заклей царапину — вода в графине, пластырь найдешь в аптечке.
Пластырь оказался старым, зато вода — почти свежей. Брукс вытерла щеки рукавом.
— Мне сказали, что у тебя пси-коэффициент чуть ли не под сотню. Раз ты снял калассиановский ментальный блок, значит, теперь можешь читать мои мысли?
— Да там и почитать почти нечего — столько же мыслишек бывает у обгадившегося котенка.
— Ты все равно не можешь до них добраться — этого не может никто.
— Сомневаешься? Между прочим, реабилитаторы взяли тебя, сломав на брате... Как его зовут — Эрмелин?
Авита прикусила язык, сердце опять беспомощно затрепыхалось на стальном крючке. Полное имя Лина никогда не помещали в Систему, оно не проходило ни в личном жетоне, ни в родительских документах. Обстоятельства вербовки или личность брата Воробьиный Король мог узнать обычным, хоть и трудным путем — например, взломав информационное хранилище Порт-Калинуса. Но полного имени — "Эрмелин" — не знал никто, это была их с Лином тайна на двоих.
Вэл кивнул, подтверждая ее невысказанные мысли.
— Я псионик высшего класса. Это не чудо, это просто хорошая работа.
Ярость и обида вытесняют страх.
— Должно быть, ты очень любишь копаться в чужих мозгах?
— Люблю? Зачастую это не лучше, чем ворошить помойку.
— Почему ты меня не уколол?
В темных глазах Короля опять проступили золотые точки.
— Люблю коллекционировать забавные случаи. Как ты думаешь, насколько рьяно будет искать тебя Департамент?
— Не знаю... — неуверенно протянула Авита.
— Не сомневайся, не слишком рьяно, таких, как ты, у них пятачок за пучок. К нам засылают дешевку, поганую мелочь, которую не жаль потратить. Пошли.
— Куда?
— Увидишь.
— Вить будешь?
— Сам не знаю. Вообще-то стоило бы наподдавать тебе в назидание другим. Ненавижу продажных женщин.
"Я еще не брала денег с Департамента, — с тоской подумала Брукс. — Точнее, я их брала не себе".
— Да понял я... — беззлобно и вслух отозвался Вэл. Псионик мгновенно почувствовал состояние Авиты.
— Только не надо истерик — хорошо? Да, это так, с девяносто восьмым коэффициентом я часто читаю мысли. Пока что на время поставлю себе ментальный барьер. Можешь в одиночестве переварить приятные воспоминания.
Как только Авита натянула куртку, Вэл жестко взял ее за запястье и потащил за собой, они вместе вышли во двор. Машина с заляпанными грязью номерами ждала возле выезда на шоссе. Псионик уселся за руль.
— Займешь переднее сиденье, рядом со мною. Если нас остановит патруль, ты закроешь глаза и притворишься спокойно спящей. Поняла? Говорить с ними буду я и только я. Подлые мыслишки насчет обмана советую сразу же отставить в сторону — они у тебя читаются не хуже рекламного плаката.
Свет фар рассекал тьму. Пыльный летний пригород остался позади, обзор сузился, сумрачная стена букового леса обступила дорогу, серая лента шоссе плавно поворачивала на северо-запад. Два или три раза шоссе перебегали мелкие зверьки. Должно быть, Вэл заранее чувствовал их приближение — он всякий раз аккуратно притормаживал еще до того, как пушистый комок успевал броситься под колеса. Брукс откинулась на высокую упругую спинку сиденья и прикрыла глаза. На фоне прикрытых век неистово отплясывали пятна света, от выпитого алкоголя тошнило. Разрушенный ментальный блок отзывался теперь странной легкостью, быстротой в мыслях и лавиной непрошеных воспоминаний — по большей части болезненно-неприятных.
"Теперь я понимаю все, я понимаю, отчего почти каждый реабилитатор так боится псиоников — всех, даже детей, ангелоподобных мальчиков, маленьких нарядных, словно куклы, девочек, даже несчастного, доброго умирающего Лина. Эти люди могут обшарить и вывернуть нашу душу, словно собственный карман. Там, в пустом доме, Король "воробьев" еще не дотронулся до меня, а я уже подспудно ненавидела его. Впрочем, Вэл — особенный, он видит не только мой страх, но и мысли, и поэтому страшен вдвойне. Норма-ментальные для него дураки-болваны, полулюди-полупредметы. Он удержал меня вместо игрушки, а, в конце концов, сломает и выбросит в отвал, словно изношенный хлам".
Король наверняка читал мысли Авиты, но ничем не выдал интереса и вид имел скучающий. Через сотню метров он насторожился. Брукс видела, как шевельнулись придорожные заросли, кусты раздвинулись, пропуская трех мужчин в форме патруля безопасности. Дорогу перегораживала лента "ежа". Псионик притормозил. Старший патрульный приложил два пальца к шлему, сквозь поспешно опущенные ресницы Брукс едва успела разглядеть его острый профиль.
— Ментальная проверка. Предъявите ваши персональные жетоны, свободные граждане.
Вэл кивнул, извлек из кармана безрукавки и протянул патрульному плоские металлические прямоугольники.
— Моя подруга спит. Я не хотел бы будить ее, сержант. Мы вместе едем в отпуск на северное побережье, вот наши документы. Надеюсь, этого достаточно? Или у вас имеется лицензия на глубокий пси-тест?
— Ничего, ребята, хватит жетонов.
Авита собралась было позвать на помощь, но не сумела даже пошевелить губами. "Это легкая пси-наводка, — поняла она. — Воробьиный Король держит меня, мешая двигаться и кричать. Его личные документы — сплошная подделка".
Патрульный долго возился с жетонами, кажется, он не мог попасть ими в щель уникома.
— У вас возникли претензии, сержант?
— Претензии? Все чисто, парень. Проезжай.
— Тогда уберите "ежа".
Человек из безопасности замешкался, наступила беспричинная пауза, Авита сквозь опущенные ресницы наблюдала за сценой, которая все более приобретала черты абсурда. Сержант медленно, словно во сне, вскинул излучатель, целясь прямо в висок Короля. Младший патрульный навел оружие на саму Авиту.
— Нет!
Пси-наводка Короля исчезла мгновенно. Освобожденная от невидимых пут, Брукс упала ничком, укрываясь от луча на полу кара. На ее затылок и шею брызнул расплавленный выстрелом пластик.
— Быстро, в лес! — крикнул Вэл.
Она распахнула противоположную дверцу кара, выпрыгнула на полотно дороги и со всех ног пустилась бежать в чащу. Ветви хлестали по лицу, жесткая трава — по лодыжкам. Ухнула, свистнула и застонала в кустах угрюмая ночная птица. Сквозь решетку черных ветвей темно-синим бархатом проглядывало звездное небо. В разгоряченное лицо веяло сыростью и запахом грибной гнили. Бесшумные вспышки армейских излучателей остались далеко позади. Авита неслась, спотыкаясь, безнадежно потеряв направление, ей казалось, что прошло около часа, хотя бегство едва ли длилось более нескольких минут. Она остановилась, только растратив остатки сил. Сердце молотило щенячьим хвостом, Брукс нашла на ощупь удобную кочку и села, пытаясь успокоить дыхание. В лодыжку больно впилась длинная колючка.
Неподалеку захрустели кусты.
— Эй, Вита!
Авита в ужасе затаилась, узнав голос Воробьиного Короля.
— Привет. Ты зря прячешься, это неразумно, я вижу твой ментальный след.
Вэл вынырнул из зарослей, вспыхнул луч карманного фонаря, конус света высветил ноги Брукс, поднялся до ее колен и перескочил на лицо. Псионик смахнул со своего лба паутину.
— Вставай, вернемся на дорогу. Не надо сидеть на сырой земле — здесь водятся мокрицы.
— А патруль?
— Считай, что патруль спекся. У них оказались слабенькие шлемы защиты. Брукс передернуло.
— Почему они начали стрелять?
— Наверное, мой девяносто восьмой коэффициент произвел слишком сильное впечатление. В кустах был припрятан стационарный пси-детектор, люди безопасности перетрусили, что их защита не выдержит, и первыми начали бой. Правда, в тебя стреляли тоже, а это уже против всяческих правил — норма-ментальных обычно не трогают, в какой бы компании их ни поймали...
В свете фар патрульной машины темнели холмики трех тел в униформе.
— Третий сидел на детекторе... — кивнул Вэл, отвечая на невысказанные мысли Авиты. — Моя машина на ходу, и они не успели связаться с Департаментом. Уезжаем, пока эта публика не очухалась.
Псионик скатал и отшвырнул в сторону полоску "ежа".
— Так они живы?
— Живехоньки, но у меня нет времени начинять их мозги ложными воспоминаниями. Иди в машину, время не ждет.
Через полчаса буковый лес кончился, дорожный указатель возле перекрестка источал мертвенный белесый свет. Воробьиный Король, не задумываясь, повернул на запад и прибавил скорости. Медленно прояснялось предутреннее небо. Пологие горбы заросших кустарником холмов сменились настоящими лесистыми горами, главный хребет, окаймленный растительностью у подножия, заметно приблизился.
— У меня закладывает уши.
— Мы у высшей точки перевала. Выходи и полюбуйся.
Вэл остановил машину.
Под теплыми утренними лучами, выступая меж пятен темной зелени, сверкали изломы гигантских, цвета слоновой кости, камней главного хребта. Причудливая игра света и тени превратила их в абрис циклопической спины спящего животного. Отчетливо просматривались очертания когтистых лап. Четвероногий ящер из сказок дремал, припав беззащитным брюхом к плотному массиву леса, зубчатый хребет выгибался к небу. Опущенная книзу тяжелая морда совершенно зарылась в зелень, пасть, ноздри, глазницы — все это исчезло в сочной листве. Плавно изогнулась крутая шея. В густых кустах, укрывших голову ящера, возились и чирикали пичуги. Из колючих ягодных зарослей одиноко торчало настороженное каменное ухо.
— Разум Милосердный! Что это?
— Это Сторожевой Змей. Вообще-то просто камень, игра случая, но игра очень совершенная.
Место безотчетно вызывало ощущение покоя и устойчивой безопасности. Воздух казался бархатистым — ни мучительного зноя города, ни пронзительного ветра ледяных вершин. Чистый, чуть желтоватый камень, чистая зелень и спокойная игра пока еще неяркого утреннего света.
— Поехали. Хватит стоять.
Авита вернулась в машину, приглушенно зарокотал мотор, сонный дракон остался позади.
— Здесь, за перевалом, есть частные особняки — для тех, кто не любит летнюю жару в Параду.
Машина мчалась еще с полчаса, прежде чем свернуть в сторону, упершись в сплошную зеленую изгородь. За, казалось бы, непроницаемой, но на самом деле тонкой стеной листвы открылся короткий участок обсаженной пирамидальными деревьями дороги, через сто метров он закончился возле ажурных металлических ворот. Их идеально выверенный орнамент выдавал штучную работу дорогого дизайнера. Брукс поискала взглядом и не нашла признаков пси-турникета. Створки медленно, повинуясь ментальному приказу Воробьиного Короля, разъехались в стороны. Машина въехала на стоянку, Авита вышла на розовую плитку площади и попыталась размять затекшие ноги.
Необычное строение полукольцом охватывало двор. "Оно походит на замок", — подумала Брукс и тут же поняла свою ошибку. Строение не просто походило на древний замок — оно и в самом деле было старинным. Просто дорогой, невообразимой прочности камень совершенно не тронули годы. Идеально отесанные блоки цвета бледной терракоты плотно прилегали друг к другу, наверное, в щели не протиснулось бы и лезвие ножа. В обводах стен и миниатюрных башенок простота сочеталась с изысканностью, но в них не было ничего воинственного. Замок не предназначался для осады — его возводили как дорогую игрушку.
— Нравится?
Воробьиный Король подошел незаметно, словно призрак.
— Никогда не видела карманных дворцов? Тогда смотри как следует. Это майоратное владение — неотчуждаемая доля старшего сына и все такое прочее. Когда-то наше семейство имело сотню таких уголков, но сохранился только этот. От залога и продажи его спасли только древние монархические предрассудки.
— Что ты здесь делаешь?
— Я здесь живу. Пошли.
За дверью черного дерева открылся просторный холл и дубовая лестница.
— На самом деле все здесь не такое уж старое — двести лет не срок.
Авита посмотрела на свои стоптанные сандалии — грязные подошвы опять оставляли на драгоценном паркете и мягких коврах приметные следы. "Ну и холера с ними. Наш подарок монархистам". Вэл, однако, виду не подал. Дальнюю стену занимали картины в тяжелых, отливающих золотом рамах, Брукс подошла поближе — с потемневших холстов на нее смотрели воинственные чужие лица. Преобладал тот же, что у Воробьиного Короля, тип — прямые темно-русые волосы, резкий профиль, круглые, пожалуй, слишком близко посаженные, блестящие глаза.
— Что это за семейство?
— Герцоги Далькроз, родственники прежней королевской династии Каленусии. Впрочем, дальние и, в конце концов, обедневшие.
"Он спокойно назвал мне свое настоящее имя, — с тоской подумала Авита. — Мне точно не уйти отсюда живой. Конечно, то, что он учинил ночью, было просто жестокой игрой мальчишки-садиста, но когда-нибудь этот потомок Далькрозов решит устроить свои дела с реабилитаторами, и тогда я просто исчезну — меня пришибут пси-наводкой, зароют в каком-нибудь холодном погребе с мокрицами на стенах. За хорошие деньги Департамент согласится не замечать пси-ненормальность этого дернутого аристократа, и все пойдет своим чередом. Цилиан не знал, с кем он связался, про истинное лицо Воробьиного Короля не знает никто. Этот придурок, подрастающий ментальный убийца, а я влипла. К тому же он сейчас читает все мои мысли!"
Вэл моментально ответил вслух:
— Конечно, читаю. А Департамент я не люблю и не склонен поощрять коррупцию. Не собираюсь отрицать, что пошел на жесткие меры, но ведь и ты хотела меня сдать, а это все равно что убить, к тому же глубокие ментальные блоки очень плохо снимаются. Совсем не факт, что это сумели бы сделать те, кто их ставил, — сами реабилитаторы.
— Чего-чего?!
— Если бы тебе удалось покалечить меня этим инъектором, ты бы осталась со своим блоком, и всю жизнь так и ходила бы с промытыми мозгами.
— Не верю.
— Верь, не верь, дело твое. Ладно... Тебе понравились портреты? Вон тот, третий справа, мой прапрадедушка Бенедикт, слыл когда-то ужасным колдуном. Скорее всего, он был мизантропом и псиоником средней руки, но старику отчаянно не повезло с датой рождения. Говорят, ради эликсира бессмертия он замучил полсотни самых преданных слуг, закопал их скелеты в погребе и...
Авиту замутило.
— Ну и шуточки у Воробьиного Короля.
— Ага. Раз ты способна отличать шутки, значит, блок снят качественно. Я, как собака, трудился всю ночь. Был бы я практикующим психиатром — прислал бы тебе счет.
Авита попробовала на зубок двусмысленность королевских речей и, не выдержав, сломалась пополам, безумный смех накатил на нее неудержимо, колени предательски задрожали, она села там, где стояла, — прямо на толстый и пушистый палевый ковер.
Вэл невозмутимо ждал, пока гостья отсмеется.
— Ха-ха-ха! Ой-ой-ой... Зачем ты меня сюда привел?
— Хочу показать тебе еще кое-что. Пошли. Да не на улицу — вон туда, вверх по лестнице.
Второй этаж занимала каминная комната, слева, в анфиладе просматривался обеденный зал с гнутыми стульями и длинным столом красного дерева, но Вэл свернул направо и подошел к закрытой резной двери. Замок, впрочем, оказался вполне современным, хотя и механическим. Воробьиный Король снял с шеи шилообразный ключ на цепочке.
— Никакой псионики. Этот технический примитив тоже элемент этикета.
Дверь распахнулась и открыла взгляду Авиты еще один зал. Над ним, видно, хорошо поработал архитектор, создавая в малом пространстве видимость величественного простора. Полуколонны белого камня лишь слегка выступали из стен. Широкие и высокие окна пропускали потоки света. Пол едва заметно повышался к дальней стене. Там, на трехступенчатом возвышении стояло простое, на вид черное, деревянное кресло.
— Это трон сюзерена. Мои предки сидели в нем, принимая своих верных вассалов. Считалось, что данные в такой обстановке обещания непременно выполняются, так что к воротам Далькрозов в ритуальные дни выстраивалась здоровенная очередь грязного и вечно недовольного мужичья. Как ты понимаешь, эти праздники устраивали очень редко — обещания иногда так трудно выполнять!.. И сними свои ужасные сандалии — к черному креслу положено идти босиком.
— Зачем мне вообще туда идти?
— Можешь попросить у меня чего-нибудь.
Голос Вэла теперь приглушенно долетал издалека, многократно отражаясь от сводов и стен. Король в одиночестве добрался до возвышения и уселся в кресло.
— Давай иди сюда.
Брукс сбросила сандалии и боязливо, словно по раскаленным камням, сделала первый шаг. Узор паркета мягко блестел. На полу замерли в ожидании толстые и круглые солнечные зайчики. Она почему-то боялась на них наступать.
— Ну что же ты, давай...
Авита сделала второй шаг и быстро-быстро, стараясь не глядеть на свои босые ноги, прошла положенное расстояние и остановилась у подножия первой ступени.
— Девица Вита Брукс, лорд Далькроз слушает тебя.
"Если я сейчас попрошу отпустить меня подобру-поздорову он отпустит, — поняла Авита. — Но, пожалуй, этот Вэл и так не собирается зарывать мой скелет в погребе. Нужно просить чего-нибудь посущественнее, пусть этот лукавый бес заплатит за мой страх, пусть покрутится, выполняя". Она задумалась, оценивая собственные желания. Отомстить реабилитаторам? Но Авите не хотелось мстить серому, вечно настороженному Цилиану. Получить хорошие деньги? Звучит заманчиво, но мелковато. Разве что...
— Я хочу спасти Лина.
Воробьиный Король на возвышении нахмурился.
— То есть?
— Не прикидывайся дураком, Король, ты ведь читаешь мои мысли, правда? Я хочу, чтобы ты нашел Лина. Я хочу, чтобы мой больной брат избежал реабилитации и остался жив любой ценой. Пусть он уедет за границу или спрячется в Каленусии...
Потомок Далькрозов в задумчивости постучал ногтями по драгоценному, темному, отшлифованному руками бесчисленных благородных предков подлокотнику.
— Это все?
— Да.
— Хорошо, ты получишь желаемое, девица Брукс. Можешь благодарить в установленной форме.
Не надеявшаяся на согласие Авита ахнула от неожиданности и почувствовала, как розовеют щеки, но ответить ничего не успела. Дальняя дверь зала отворилась и пропустила маленького седого старичка в форменной тунике лакея. Старик укоризненно потряс белым хохолком:
— Вы опять балуетесь с креслом, лорд Вэл? Никакого почтения к традициям. Ваша знакомая — не леди, она не из приличного общества, но, конечно, не фермерша и не может считаться вассалом дома Далькрозов.
— Не ворчи, Кольцер, в эпоху республики монархические обычаи нуждаются в модификации. Упадок нравов и никакой дисциплины среди слуг — ты помешал моим занятиям.
— Не слушайте его, свободная гражданка, — заявил Кольцер, обращаясь к Авите. — Лорд Вэл Август будет забивать вашу голову древними историями, но он не вспомнит про завтрак... Мой лорд, стол на двоих накрыт и ждет в обеденном зале.
В зале Авита опустилась на стул напротив Воробьиного Короля и нехотя поковыряла кусок мяса старинной двузубой вилкой. Вилка была тяжелой, явно дорогой, с массивной ручкой из инкрустированного перламутром белого металла.
Вэл ел как ни в чем не бывало, вид у него был невозмутимый, разве что слегка озорной. Авителла про себя прикинула возраст лорда Далькроза. "Да ему на самом деле всего-то около семнадцати. Он, пожалуй, на год помладше меня и на пару сантиметров пониже". Брукс не знала, что ей делать — смеяться до слез или злиться. Вчера вечером Король казался ей высоким, двадцатипятилетним и страшным до мучительной тоски. "Это была наводка", — сообразила раздосадованная Авита. "Все мои страхи — только ловко навязанная Взлом фальшивая картинка. Этот мальчишка-псионик провел меня как дурочку и запугал до полусмерти. И все-таки я надеюсь, что он настоящий Воробьиный Король. Почему бы нет? Если Далькроз сдержит слово Короля, то, может быть, сумеет спасти Лина... Если, конечно, он и вправду Воробьиный Король".
— Ты что-то сказал?
— Да. Пошли, я покажу тебе одну штуку.
— Это далеко?
— Нет, совсем близко.
Они вместе вышли в довольно запущенный парк. Клумбы засохли, бурьян забил слабые стебли цветов. Раздвоенные стволы старых деревьев покрывал тонкий голубоватый слой лишайника, посыпанная мелким ракушечником дорожка уходила куда-то в глубину неприбранной чащи. У перекрестка одиноко белела статуя. Увеличенная копия грациозной ящерицы замерла в настороженной позе, гордо вздернув точеную голову. В утреннем свете камень отливал серебром.
— Красивая статуя.
— Эта странная рептилия — идефикс местных жителей в последние этак лет двести. Раньше здесь устраивали фестивали охотников за серебряными ящерицами. Раз в три года собиралась тьма-тьмущая народу — они вытаптывали парк, обшаривали лес в окрестных горах, говорят, даже ставили особые мелкие сети. От рептильеров вскачь удирали все зверюшки. Кольцер говорит, что пятьдесят лет назад какого-то клерка из Порт-Калинуса задрал всерьез обиженный медведь. Потом мода на фестивали почему-то прошла...
— Они ее поймали?
— Кого?
— Ящерицу, конечно.
— Разумеется, нет.
— А зачем ее было ловить? — спросила Авита.
— Не знаю, наверное, в этом таился какой-то большой смысл. Например, она уничтожает комаров в замке, находит пропажу или выполняет три желания, а может, она очень редкая или ее не бывает совсем. Ловить то, чего нет, — в этом есть стиль.
— Ерунда.
— Конечно, но смешная, и про фестивали я сказал правду, ну, почти правду. Ты мне не веришь?
— Ты же сам знаешь, что нет. Я все хотела спросить — как это получается? Интересно?
— Что интересно?
— Подглядывать в чужие мозги.
Авита заметила, что Король смутился, он чуть прищурился, как будто страдал от яркого света.
— Все зависит от того, что именно ты видишь. Это неинтересно в большинстве случаев, иногда противно. И больно — тоже иногда. За себя, кстати, можешь не беспокоиться, я уже час специально держу ментальный барьер и не чувствую твоих мыслей.
— Это правда?
— Честное слово ивейдера.
— А это трудно — держать барьер?
— Не очень, если есть привычка.
Авита умолкла, переваривая новость. Смутное ощущение слежки и незащищенности отступило. "Только бы он говорил правду!"
Парк тем временем кончился, оборвался каменистым косогором, сразу за зарослями сухих жестких кустов начинались настоящие горные склоны, тропинка шла все дальше по широкому каменному карнизу.
— Далеко еще?
— Близко.
Карниз кончился, кусты жесткой растительности расступились.
— Смотри.
Сразу за поворотом тропы открылся странно знакомый вид — высокий утес, его уступы, словно выписанные одним взмахом кисти, отличались ясной чистотой форм. Казалось, акт творения только что совершился и новорожденный камень еще не успели источить ни непогода, ни беспощадное время. Пейзаж напоминал картину из кабинета управляющего Мидориана. Авита подошла поближе и тут же заметила, что разрушение все-таки тронуло скальную породу — по изломам камня змеились тонкие трещины. С вершины утеса низвергался маленький, тугой водопад, в послеполуденном свете зыбко дрожала радуга брызг. У подножия скалы блестело мелкое, почти круглое озеро, вода широким ручьем стекала в долину, на отмели, зарывшись в каменное крошево, лежала лодка-плоскодонка.
— Залезай в нее, только постарайся не раскачивать, посудина неустойчива. Я сам возьму шест.
— Зачем?
— Надо аккуратно проплыть у края водопада. Постарайся не оказаться в озере. Здесь мелко, но вода быстрая и холерски холодная — как лед и даже еще хуже. Она течет прямо с вершин.
— Зачем тогда соваться в водопад?
— Подожди, увидишь.
Авита вцепилась в край низкой некрашеной скамейки, Король ловко орудовал шестом. Плоскодонка пару раз сильно качнулась, потом зыбко вильнула в сторону. Шальные капли застучали по макушке Авителлы, суденышко чуть задело бортом тонкую завесу воды и оказалось по ту сторону водопада. Они приблизились к берегу, и Вэл подал девушке руку. Брукс оглянулась — яркие лучи, проходя через отвесный слой влаги, резали глаза стеклянным блеском. Она отвернулась, привыкая к синеватому полумраку. Хрустел под ногами гравий. Своды терялись в темноте, в небольшой пещерке веяло холодом и водой.
— Что это?
— Вход в частный бункер моих предков. Странное место, но довольно интересное. Здесь есть кое-какая техника, ей лет двадцать, но почти все работает. Даже сырость не мешает — там, внутри, климатическая установка.
Далькроз притронулся к замку. Массивная дверь отошла в сторону, показался свет — яркий, искусственный.
— Энергия идет от водопада, чистая работа. Это место — бывшая любимая игрушка моего отца.
— А где теперь твой отец?
— Разбился в авиакатастрофе, когда мне было семь лет. Мама пропала без вести пять лет назад, когда восстали псионики.
— Твои родители были сенсами?
— Нет.
— Мне очень жаль, что так получилось...
— Тебе-то едва ли, ты их не знала. Впрочем, попытку вежливости я оценил.
Брукс прикусила язык, Далькроз не шел на короткий поводок.
— Ладно, я не хотел тебя обидеть. Заходи, мы пришли.
Бункер оказался квадратной комнатой с невысоким потолком. Одну стену сплошь занимали стойки с оборудованием и устаревшего вида сайбер. На свободном пятачке стоял простой стол из струганных досок и несколько кресел. Толстая дверь безжалостно отрезала почти все естественные звуки — шум деревьев, щебет пичуг. И только глухо и тревожно долетал рев водопада.
Авита без приглашения устроилась в одно из кресел и постаралась подавить непрошеную, острую тоску. Замерцавшая было надежда беззвучно рассыпалась в прах — на мириады мелких-мелких частиц.
Далькроз сел почти напротив. Брукс, не скрываясь, рассматривала его полупрофиль — тонкий нос, близко посаженные темные глаза. Он и в самом деле был семнадцатилетним, и он же был Король — и то, и другое являлось самой настоящей правдой, именно это повергало Авиту в отчаяние.
"Я не верю, что он сумеет по-настоящему помочь Лину. Даже если Вэл собирается сдержать слово, у него не хватит сил. Но если я чудом сбегу отсюда и сдам Короля Департаменту, это тоже не изменит дела. Теперь я уверена, что Цилиан обманул меня — все его поступки с самого начала пахли липой".
Король неторопливо кивнул, и густая тень упала на его лицо.
— Да, я понимаю.
— Ты обещал не читать мои мысли.
— Я не читал, я их просто угадываю, как свои. Можно поставить ментальный барьер, но нельзя запретить самому себе думать. Что тебе говорил тот человек, из Департамента?
— Ты сам знаешь — он просил сделать тебе укол.
— И все?
— Все. Ты не думай, это был не яд, я проверяла на собаке. Если бы Торопыга околел, я бы никогда...
— Ладно, забудь об этом. Он просил тебя о чем-нибудь еще?
— О чем?
— Узнать у меня какие-нибудь секреты, найти других ивейдеров.
— Нет, не просил.
— Точно?
— Я говорю правду!
— Ладно, верю... Но ты ведь могла забыть его слова?
— Нет!
— Вот это и странно. Ты рассказала мне очень странную историю, девушка. Слушай меня внимательно и попытайся найти ошибку. Ты приходишь в Департамент Обзора — почему?
— Мой брат болен, больным нельзя вводить антидот, к тому же он случайно подрался в офисе с реабилитатором и...
— ...И его забрала полиция?
— Точно. Но только не сразу, Лина два дня ловили в сточных трубах под Порт-Калинусом.
— Что случилось потом?
— Со мною поговорил инспектор Цилиан. Он обещал помочь и ничего не просил взамен. Потом, уже позже, сказал, что брат задержан за связь с ивейдерами.
— Где вы пообщались с инспектором?
— Два раза в парке Древесная Эстетика. Один раз в лаборатории, где мне поставили ментальный блок.
— Там были другие наблюдатели?
— В парке не было никого. В лаборатории был какой-то смешной старый псионик — лысый, сонный. Нереабилитированный.
— Ручная собака Департамента. Кстати, там, в парке, Цилиан прямо так сразу и предложил ему помочь?
— Почти сразу. Я сначала рассердилась — очень, а потом... Потом я подумала, что у Лина никогда не найдется денег на настоящего адвоката. Цилиан показался мне честным, даже каким-то равнодушным, как будто он обиделся и очень устал.
— Не советую тебе верить в такие штучки. Он не просил тебя взять с собою какой-нибудь небольшой предмет — оружие, жетон, маячок экстренной помощи?
— Нет.
— Подумай как следует, не пытайся меня обмануть, от вранья будет хуже, в основном тебе.
— Нет! Я ничего не брала у Цилиана, кроме...
— Ну?
— Кроме денег. Я их потом отдала — почти все. Одной девушке.
— Кому?
— Не спрашивай, не скажу.
— Ну и ладно, не говори — наверное, какой-нибудь доносчице — шлюшке из клуба. А теперь слушай меня внимательно. Во-первых, не сомневайся, что тебя обманули — я совершенно точно знаю про твоего брата, что он никогда не водился с нашими "воробьями". Если тебе сказали, что он связан с ивейдерами, это ложь. Ложь номер два — ты не сумела бы ввести мне антидот. Такие уколы делают один за другим, серией, а действуют они только через несколько дней. Так что, даже получив настоящую дозу, я еще успел бы смешать твои наивные мозги с песком.
— Почему я никогда не слышала об этом?
— А ты часто разговаривала с реабилитированными псиониками? О подробностях операции обычно не распространяются. Я бы тоже не знал подобных тонкостей, не будь я Королем свободных сенсов.
— Тогда почему серые забрали Лина?
— Думаю, его забрали с одной-единственной целью — напугать тебя как следует. Это приятный вывод. Эрмелину почти ничего не грозит, штраф за драку без нанесения увечий незначителен, к тому же твой брат несовершеннолетний. Сейчас он сидит в накопительном лагере и застрянет там надолго, место это невеселое, но жить можно.
Брукс грустно опустила плечи. Колени под краем нарядного платья чуть заметно тряслись — мелкая противная дрожь.
— Раз так, я вернусь домой, свяжусь с родителями и начну искать адвоката. Отец будет ругаться, но, если финансовый год оказался удачным, денег дать должны.
— Идея хорошая, но сначала ответь на вопрос — зачем тебя отправили ко мне? Пока я не вижу смысла, а мне не нравится, когда в действиях сереньких не просматривается никакой мысли. Ты сама-то что думаешь?
— Я запуталась и уже не думаю ничего.
— Ладно. Не буду тебя принуждать к мучительному мыслительному процессу. Вот мой королевский приказ. Как только вернемся в замок, стащишь с себя все — ну ты понимаешь, одежду, белье, финтифлюшки, серьги, заколки из волос. Не оставляй ничего, возьмешь в гардеробной комнате мои запасные джинсы, футболку и переоденешься. Свои шмотки сразу отдашь Кольцеру, он сожжет. Аппаратура огня не любит, все с треском полопается — и привет.
— Ты решил, что мне незаметно всадили "жучок"?
— Я бы не сомневался в этом, но...
— Что?
— По идее, маячку пора бы и сработать, нас должны были зацепить еще пару часов назад. Поскольку ничего такого не произошло, значит, все чисто, и можно, пожалуй, успокоиться. И все-таки такая благодать мне подозрительна — твой Цилиан вовсе не клинический идиот. Тут кроется подвох, только я пока не знаю, какой.
Авита зябко поежилась. Холод. Легкое, почти неощутимое дуновение сырости. Опасность.
— Что мне теперь делать?
— Я уже сказал — отдашь все свои вещи Кольцеру. Несколько дней не будешь делать ничего — тихо и спокойно подождем. Сначала отсидимся, потом будем спасать твоего брата, позже я скажу, каким образом.
— Может быть, проще все-таки нанять адвоката? — жалобно спросила Брукс.
— Конечно, законный путь был бы проще и безопаснее. Но только до тех пор, пока ты не связалась с Цилианом. Ты сама испортила дело, Vita-Авита. Теперь стоит тебе появиться в Порт-Калинусе, тебя заберут за связь с ивейдеровским подпольем. То есть со мной. Все дело в том, что раньше у Цилиана не было против вас с братом ровным счетом ничего. Тогда он решил создать свое дело на пустом месте, сунул тебе этот бесполезный инъектор и отправил тебя ко мне.
— Великая Пустота! Ну почему я? Почему все это выпало на мою долю?!
— Не знаю, Вита, — я Король, а не провидец. Скорее всего, какой-нибудь сайбер просчитал и выдал такую диспозицию по твоей и моей совместимости. Это дело метит в ивейдеров Каленусии, в наших "воробьев". Я не вру, сказал тебе все правду. Вот так.
— Если ты не врешь, то Цилиан совершил страшную подлость.
— Он наблюдатель, для таких псионики не люди, а норма-ментальные доверчивые дураки — люди только наполовину.
— Я напишу правду в Сенат.
— Для этого надо сначала выжить.
Авителла скорчилась на стуле, обхватила озябшие плечи холодными ладонями, зубы мелко, неудержимо застучали — пришлось крепко прикусить губу. "Вэл слишком много знает и слишком уверенно держится для неполных семнадцати лет. Теперь я верю, что он настоящий Воробьиный Король. Только от такой веры мне делается еще страшнее".
Король молчал, отвернувшись. Лет на вид ему было, хоть убей, меньше, чем Авителле. Брукс ткнула подбородком в сторону пыльных полок.
— А это что?
— Мой вход в Систему. Хочешь посмотреть?
— Ты входишь туда нелегально?
— С чего ты взяла, что нелегально? Все обстоит замечательно, по картотеке я чист как праведник.
— Ты подделал себе документы о пси-реабилитации?
— Нет. Просто в Системе я числюсь норма-ментальным от рождения. Это проделать трудно, но не очень, нужно только правильно нащупать пароли и обойти защиту.
— Врешь! Тебе никогда не сломать информационную защиту Пирамиды.
— Я не ломал ее сам, мне помогли.
— Кто?
— Один друг с другой стороны. Я называю его Цертус* [Certus — Верный (лат.)]. Далькроз повозился возле развалюхи сайбера, тот подал признаки жизни.
— Возьми монитор-очки.
Авителла подтянула свой стул поближе, где-то выше и за спиной, беспечно даря энергию, приглушенно гремел водопад.
— Как ты это делаешь?
— Через парадуанский университетский центр по Сети выхожу на столицу. Цертус держит для меня подставной адрес, который все время меняется. В техническом колледже свободные публичные сайбер-залы, там толчется тьма-тьмущая народу, никто не знает, что меня на самом деле нет в городе. От Параду на Порт-Калинус идет канал связи с Пирамидой — по тем паролям, которые мне дает наш Цертус. Они тоже непостоянны, но это мелочи, я всегда в курсе дела.
— Я плохо тебя поняла.
— Неважно.
— Кто он, этот твой приятель?
— Тебе знать необязательно.
— А вдруг он тебя выдаст? ...
Вэл чуть насмешливо прищурился.
— После того, как тысячи наших "воробьев" получили поддельные жетоны и разлетелись? Фальшивый друг никогда не решился бы на такое дело — даже если повезет, отставка и крах карьеры, а то и Ординарный Трибунал. С закрытой информацией не шутят, Пирамида не потерпит предателя. Нет, наш Цертус — самый настоящий друг. Я тебя представлю ему. Надень еще обруч ментального ввода — так будет интереснее.
— Этот парень псионик?
— Да, причем очень сильный и умеет ментально работать с любой техникой, наподобие сектантов северо-востока. Не бойся, такие люди не причиняют вреда.
Авителла откинула на затылок косу и плотно натянула обруч, потом надела очки.
— Долго еще? Я ничего особенного не вижу.
В этот краткий миг все изменилось. Картинка на мониторе исчезла и сменилась удивительной красоты изображением. "Это пси-наводка, — поняла Авита. — Мне наплевать на очки, я сейчас спокойно сижу с закрытыми глазами, этот Цертус передал наводку через Систему и заставил меня видеть то, чего попросту нет".
Брукс осмотрелась. Плоские камни, нагроможденные друг на друга, образовывали грубое подобие скамьи. В двух шагах слева зияла настоящая пропасть — обрыв уходил далеко вниз, прозрачный горный воздух, однако, позволял рассмотреть крошево руин и статуй, остовы портиков и рухнувшие храмы. Развалины успел оплести дикий виноград. Наискось, тонким полупрозрачным слоем наползали, норовя прикрыть картину, перистые облачка.
— Привет!
Авителла обернулась. Цертус сидел на скамье — тонкое, бледное существо с громадными кошачьими глазами. Руки, ноги и голова до темени, впрочем, оставались человеческими, зато на макушке торчали нежные остроконечные ушки, тело прикрывала серебристая туника.
— Забавная у тебя внешность, дружок. Существо деликатно улыбнулось бледными губами.
— Иллюзия, как и все прочее в виртуальности. Я не ставлю вас в неловкое положение, моя дорогая Брукс, — вам ни к чему видеть мое лицо. Настоящая кожа не очень красива, к тому же бывают вредные знакомства... знаете, иногда. Вы очень хотели кое-что узнать?
— Да. Зачем вы помогаете псионикам?
— Из чувства справедливости. Вас устраивает такой ответ?
Авителла промолчала — открытое выражение сомнений неминуемо показалось бы оскорблением.
— Как вам это удалось?
— Я конфедеральный чиновник высокого ранга, этим все сказано. Очень высокого — вам это трудно представить.
— Тогда почему вы не отменяете реабилитацию — хотя бы для таких, как мой брат? Почему он сидит в накопительном лагере, ведь это несправедливо!
Существо прижало остроконечные уши — кот, который гуляет сам по себе. Холодный огонек стыл в радужках миндалевидных глаз. Вертикальный бездонный зрачок упруго пульсировал.
— Я не могу ответить на ваш вопрос — пока не могу. Поверьте, Брукс, такое серьезное вмешательство превышает даже мои возможности. Не сердитесь — всему свое время.
— Вы почти ничего не рассказали мне.
— Простите мне невинную хитрость — я только хотел рассмотреть ваше лицо. Попытка удалась, но и вы не будете разочарованы. Правда, красивое место?
— Что это такое — эти скалы, обрыв, руины внизу?
— Это имитация Лимба. Не бойтесь, тут не настоящий Лимб, только картинка. Но на нее стоит посмотреть — очень точный макет. Нравится?
— Да. Здесь просторно и спокойно.
— Тогда мы в расчете.
Что-то схлопнулось. Изображение исчезло так же быстро, как появилось. Дрожало бесформенное пятно на старом мониторе. Авителла стащила обруч с растрепавшихся висков и пригладила волосы рукой — зеркала в бункере не оказалось.
Король сидел на стуле в небрежной скучающей позе — его лордство даже незаметно зевнул.
— Ну как, было очень интересно?
— Немного.
— Он шутник, но человек надежный. Пошли, нам пора возвращаться домой, Кольцер уже ждет, он приготовил тебе комнату.
Они выбрались наружу тем же путем. Гремел водопад, в чистом воздухе играла невесомая радуга, лодку Вэл вытащил на берег, шест припрятал среди камней. Путь по скалистому карнизу не занял много времени, в парке уже сгущались вечерние тени, небо заметно потемнело. Беспокойство Брукс отступило, цепкая тревога нехотя позволила отложить себя на потом.
Горный ветерок шумел в мелкой листве.
Король замешкался, сделал шаг в сторону и остановился в каком-то несвойственном ему недоумении.
— Не может быть...
— Что?
— Вот она!
— Кто?
— Белая ящерица.
Авителла вздрогнула от неожиданности. Что-то узкое, проворное, матово-серебристое юркнуло, извиваясь, в траву.
— Лови!
Брукс погналась за ускользающим существом, раздвигая стебли растений. Метелки травы раскачивались, разбрасывая во все стороны парашютики семян. Путь шел под уклон, в траве залегли камни, об один из них и запнулась Авита. Земля вывернулась из-под ног и стукнула ее по лбу.
— Божечка пантеистов!
Авителла кубарем покатилась по склону и с маху врезалась в колючие кусты, проломила стену зелени и влетела прямиком в плотные заросли обжигающей крапивы.
— Ой-я!
Выше по склону раздались торопливые шаги Воробьиного Короля. Видно, кроссовки его лордства скользили по мокрому косогору — на Авиту посыпались рыхлые комья земли.
— Эй, Вита, что с тобой? Ты в порядке?
Брукс промолчала, изо всех сил стараясь освободить прядь волос, застрявшую среди колючих веток. Вэл подошел вплотную к зеленой стене и попытался раздвинуть ветки.
— Ты здесь?
— Да-да! Тут плохо. По моей ноге сейчас ползет кое-что длинное, проворненькое, и это здорово похоже на выводок муравьев. Помоги мне выбраться, здесь что-то шуршит, наверное, в кустах, гнездятся хомяки.
— Никогда не подозревал, что они там живут. Может быть, это хорьки?
Неискушенная в зоологии Авита, по счастью, пропустила мимо ушей встревоженный вопрос Короля. Вэл орудовал неподалеку — судя по звукам, выламывал палку.
— Сейчас я подопру ветки, колючки поднимутся, тогда тихонько выползай в мою сторону, я тебя поймаю и вытащу.
Авита повозилась в траве, крапивные укусы немного ослабели, зато пряди волос окончательно запутались в шипах. По цепочке ассоциаций она припомнила события позавчерашнего дня, Цина, Мидориана, виртуальную пляску разноцветных "груш" и взбесившийся сборочный автомат.
— Какая-то я невезучая, вечно все вокруг ломается или идет наперекосяк.
— Ты сама не сломайся. Готова?
— Ага.
— Тогда начинаем. Вот так!
Его лордство задрал кусты и зашипел, уязвленный колючками. Палка подперла зеленый свод, образовав перед Авитой подобие норы.
— Вылезай.
— Застряли волосы.
— Сейчас, попробую отцепить.
Воробьиный Король весьма ловко пролез под свод колючих ветвей и сейчас старательно, но безуспешно пытался улучшить ситуацию.
— Ты мне так все волосы выдернешь, — недовольно проворчала наполовину освобожденная Авита.
Она повернула голову. Почти возле самого кончика носа болтался широкий лист какого-то растения, на краю листа суетился муравей, а у корня стебля...
— Белая ящерица!!!
— Где?
Брукс крутанулась, пытаясь ухватить драгоценную рептилию. Ящерка с молниеносной быстротой развернулась к ней хвостом и пустилась бежать, извиваясь и виляя серебряной спинкой. Авита потянулась, попыталась поймать добычу, оттолкнула мешавшего Короля, Вэл потерял равновесие и боком съехал в заросли все той же, перемежающейся с колючими кустами, крапивы.
— Вот холера!
В погоне за серебряной мечтой кто-то из них задел ногой шаткую подпорку, палка с треском завалилась, импровизированный зеленый свод — ветви, колючки, наполовину облетевшие соцветия и мелкие зеленые ягодки — все это рухнуло вниз.
Авита едва успела прикрыть лицо — на шее образовалась свеженькая царапина.
— Эй, ваше лордство, ты еще жив?
— Угу. Я-то не пострадал, но теперь нам будет трудно выбраться отсюда.
Насчет "не пострадал" Вэл, похоже, слукавил. Крапива и терновник не желали без потерь упускать добычу. Брукс поймала исцарапанного Короля за безрукавку и подтянула поближе к выходу.
— Тут не за что ухватиться, кругом колючки и шипы. Разворошенное пространство немного расширилось.
Лежать было можно, а освободиться — пока никак. Авита, скосив глаза, рассматривала профиль Короля. Солнце падало на его пушистые ресницы, прямые волосы, точеный нос, четкий контур щеки. Брукс только сейчас заметила, что его лордство красив — стиль тут присутствовал в высшей степени, но не такой, как у героев рекламных роликов. Король был более худощав, не так высок, а в посадке головы и аристократическом лице присутствовало нечто такое, для чего у работницы Электротехнической Компании не было подходящего определения. Так держит шею лебедь или замирает в идеально сбалансированной стойке очень дорогой щенок. "Порода", — подумала Авита. Она, не обращая внимания на колючки, притянула Короля поближе и поцеловала его куда пришлось, а пришлось около уха в русый висок. Его лордство энтузиазма не проявил и вроде бы даже слегка отстранился, тогда Брукс закинула руки на королевскую шею и подтянула непослушную королевскую голову вплотную к своему плечу. Стало чуть теплее, а потом и вовсе горячо.
Под ветерком с гор возмущенно зашумела крапива. С колючих кустов посыпались мелкие листики и остатки сухих лепестков. Белая ящерица выбралась из укрытия и устроилась на плоском камне, наблюдая за интересной сценой. Потом ей это надоело, и драгоценная рептилия, неспешно ставя трехпалые лапки, грациозно скрылась в траве.
7010 год, лето, Конфедерация, имение Далькрозов
— Так, значит, ты узнал, где они держат моего брата?
Стоял пасмурный день, накрапывал дождь, Авителла, поджав ноги, обтянутые подаренными ей джинсами лорда Вэла Августа, устроилась в углу дивана, сам Король занял кресло у стола и сосредоточенно возился с маленьким самоходным сайбером на ножках — старая машинка, похоже, испортилась.
— Цертус показал место, я сразу отметил эту точку на карте.
— Что там такое?
— Центральная Конфедеральная Клиника — в общем, ничего особенного — большая многоэтажная полуавтоматическая больница. Плохо только, что нас там, кажется, уже ждут. Ты понимаешь, почему?
— Не очень.
— Они знают, что упустили тебя. Теперь по всем правилам должен последовать наш ответный ход.
— Может быть, Цилиан подумал, что... ну, в общем, решил, что ивейдеры меня убили. Если так, то он и думать забыл про Лина — зачем ему никому не нужный калека.
Вэл ответил не сразу, он задумчиво смотрел на аккуратно разложенные по шлифованной столешнице внутренности сайбера.
— Кое-что я сделал сразу же — оставил в том доме, в Порт-Калинусе, твою пуговицу, инъектор, еще кое-какую мелочь, если нам повезет, это сойдет за картину кошмарного убийства. Только плохо верится, что наблюдателей легко обмануть. Такие, как твой Цилиан, бывают разными, злые и не очень, старательные и формалисты, некоторые даже честные в своем роде, а общее у них одно — дураков в Департаменте не держат. Поэтому все они очень умные.
Король откупорил четырехгранный флакон с голубой жидкостью, смочил клочок пластиковолокна и протер что-то в пестрой утробе разобранного сайбера, потом принялся методично ставить детали на место.
— Забегает, как новенький.
Упоминание о Тэне Цилиане Авите не понравилось.
— Он не мой, он свой собственный — осторожная, умная скотина, и всегда ходит в сером плаще.
— Не ругайся, девушки должны быть скромными и воспитанными.
— Как бы не так — у нас в Электротехнической Компании, из которой меня выгнали, работало много девушек, и все они были исключительно невоспитанные и невоздержанные на язык. Благородные уши твоего лордства, наверное, и слов-то таких не слышали.
Далькроз чуть-чуть улыбнулся.
— Аристократия уже слышала все. Брукс нахмурилась.
— Неправда, только мне спорить с тобой не хочется. Расскажи лучше, как ты прячешься от наблюдения. Я знаю, что жетон у тебя все-таки есть, только ты его почему-то носишь в кармане, а не на шее.
— Подделка. Картотеку Департамента аккуратно подчистил Цертус, формально я самый обычный, норма-ментальный от рождения. Но если я явлюсь за настоящим жетоном, на меня так загудит контрольный турникет — поймают как миленького сразу на входе.
— В таком случае как ты пролез в парадуанский философский колледж?
— Прошел по системе дистанционного обучения. Я никогда не появляюсь в Параду — только отправляю им по унику ответы на тесты. Пока все в порядке, никто меня не подозревает, потому что так делают многие, и непсионики тоже.
— Мрачная история, вранье на вранье — я бы так не смогла. Значит, почти не выходишь из этого дома? — опечалилась Брукс.
Король озорно прищурился.
— Я по вечерам гоняю машину в Порт-Калинус — иногда "воробьям" надо встречаться лицом к лицу. Кстати, Система и уникомы очень ненадежны, потому что их...
— Что их?
— "Слушают". Только проверяют не на смысловое содержание нашей болтовни, а на ментальные ритмы, характерные для псиоников. Цертус прикрывает меня и еще нескольких сенсов, он вносит куда надо помехи, но при этом смертельно рискует, мы не должны наглеть, требуя защиты для всех. Хватит и того, что этот человек фабрикует нашим людям фальшивые пометки о реабилитации в картотеке. Это здорово, и я ему благодарен за все, только первая же проверка на пси-детекторе все равно расколет любого из нас — природный дар не спрячешь. Тут и ментальный блок не поможет. С этим ничего не поделать — мы как избранные несчастливцы помечены матушкой-природой.
— А все-таки он крут — этот твой дружок.
— Он очень хороший человек. Смотри...
Король вытянул вперед исцарапанное о шипы запястье в запаянном браслете. Авителла присмотрелась повнимательнее — браслет оказался не запаянным, а только плотно застегнутым, так, что не было видно замка.
— Что это за штука?
— Это подарок Цертуса, генератор-глушилка — одна из фишек против "глазков". Такое устройство может прикрыть от слежки Департамента.
— А я думала, по заказу не сделаться нулевиком.
— Нулевиком не станешь. Настоящий нулевик, человек без внешних проявлений пси, вообще не виден наблюдению, и наводкой его не проймешь, а тот, кто носит подобный браслет, просто выводит из строя датчики. Никто ведь не знает, отчего сгорели "жучки".
— Вот по сгоревшим "жучкам" тебя и поймают.
— Не сумеют. Радиус действия слишком большой. Браслет включается, если его надеть на руку, и выключается, если снимешь. Датчики я хорошо чувствую — они, как занозы в коже, а вот они меня ловят не всегда.
— И много у тебя таких браслетов?
— Только один.
— А как выглядит Цертус?
— Не знаю.
— Ну, ты врешь! Если вы не виделись, то как ты получил от него эту штучку?
— На самом деле все было очень просто — она пришла по почте. Отправителем значился какой-то ювелирный магазин, там наверняка и понятия обо мне не имеют.
— Он очень хитрый, этот твой Цертус?
— Умный.
— Значит, вы все время прячетесь и держите связь через Всеобщую Систему, под самым носом у Департамента?
— Да. Когда-то давно я видел в зоопарке птиц — они пролезли сквозь ячейки сетки и сидели в вольере у псевдотигра — он, дурашка, и внимания на них не обращал.
— Ага. Так можно пожить какое-то время, если у тебя есть влиятельные приятели и деньги. А что будет потом?
— Пока что нам нужно уцелеть, избежать реабилитации и накопить силы. Потом кое-что изменится — Вэнс, который финансирует программу вмешательства в мозги, рано или поздно уйдет в отставку. Наши "воробьи" оперятся как следует, мы сумеем оказать давление на Калинус-Холл...
Брукс искоса посмотрела на чеканный профиль Короля и покачала головой:
— Я, конечно, колледжей не кончала, только ты сам-то в это веришь?
— Верю. Почему бы нет?
— Потому что ивейдеры все время прячутся! Кто станет слушать тех, о ком никто ничего толком не знает? Про "воробьев" ходят такие истории, после которых хоть кому самый изысканный завтрак покажется невкусным...
— С предрассудками можно бороться. Мы скажем старикам от политики правду о сенсах Каленусии. Они поймут, что можно жить по-другому. Когда-нибудь псионики и норма-ментальные сумеют договориться...
Авителла слушала Вэла, смотрела в королевские глаза, и сомнения ее, раньше затушеванные необычными событиями последних дней, вернулись в виде глухого недоверия. Прагматичная Брукс очень редко слышала слово "идеализм" и, столкнувшись лицом к лицу с героическим идеализмом Воробьиного Короля, слегка пасовала перед непонятным. Явная недостижимость главной цели и изощренный расчет в ее достижении — это противоречие озадачило усталую Авителлу.
— Знаешь, не больно-то взрослые боссы любят слушать про всякое такое. Особенно от драчливых парней, у которых и жетоны поддельные, и рожи сомнительные, и мозги с закосом.
— Если берешься быть Королем ивейдеров, можно не ждать легких дорожек...
— Вэл...
— Что?
— А ты, случаем, не собираешься устроить мятеж? Далькроз покачал головой, и улыбка его получилась чуть-чуть иронической.
— Ну нет, никаких мятежей, не бойся, Вита.
— А много вас? — не унималась Брукс. — Где живут остальные?
Лицо Короля сразу приняло замкнутое выражение и вроде бы даже потемнело — как будто погасла старинная свеча или кто-то очень осторожный прикрыл неподалеку дверь.
— А это уже опасно и совсем лишнее.
— Конечно, да я больше и не спрошу. Только... Очень хочется узнать еще одну важную вещь. Вэл, ты не обидишься?
— Нет.
— Зачем тебе все это?
— Что?
— Ты парень из хорошего общества, умный и очень смелый. Мог бы пройти эту самую сучью реабилитацию и стать когда-нибудь большим боссом в Калинус-Холле. Тогда тебя бы точно послушали, говори им правду сколько захочешь.
Ожесточение на короткий миг коснулось семнадцатилетнего Короля — его профиль отвердел, глаза совсем потемнели, и в тот же момент безнадежная печаль и страх предчувствия опутали разум Авиты.
Король между тем продолжал:
— Ты же знаешь — мы псионики. Тебе нравится Сторожевой Змей — тот, которого ты видела на перевале?
— Очень. Я его никогда не забуду.
— Он красивый, сильный и опасный, только пока что он спит. Чтобы видеть Змея, нужно особое зрение — это называется острый глаз, ну и, конечно, воображение. Ты согласилась бы родиться слепой? Ты бы никогда не увидела Змея. Тебе хочется потерять слух? Отрубить себе руку или ногу?
Упрямая ярость появилась во взгляде Короля, Авителла отодвинулась, прижавшись спиной к мягким подушкам дивана, но Вэл сдержался, только ироническое спокойствие бесследно исчезло с королевского лица, уступив место тревоге.
— Ты ведь не захочешь стать калекой. И никто не захочет. Так вот... Реабилитация — это очень больно для того, кто хоть раз до конца понял дар псионика. Никто не может лишиться дара, не сломавшись, — никто, а для меня так и вовсе лучше смерть.
Авита упрямо отвернулась и посмотрела в окно — там сплошной прозрачной стеной нависал бурный летний дождь.
— То, что ты видишь и можешь как псионик, — оно красиво?
— Да, это очень здорово.
Брукс вспомнила пыльную комнату в пригороде Порт-Калинуса, стук собственных сандалий по заросшему редкими пучками травы старому тротуару, ночную дорогу на север, темные холмики на асфальте — обморочных патрульных, но эти воспоминания никогда не казались ей красивыми, и Король понял ее без слов.
— Это все не то, не настоящее, бывают неизбежные потери.
— А что тогда настоящее?
— Совсем другое. Что-то вроде полета. Радость. Понимание без слов. Свобода.
— Ну точно, мне без простых слов этого не понять. Рожденный для Электротехнической Компании летать не может.
И тогда промолчал и отвернулся Король.
7010 год, лето, Конфедерация, Центральная Клиника Порт-Калинуса
Утро в Центральной Конфедеральной Клинике начиналось с обычной рутины — ровную как стол площадку перед широким крыльцом вымыли пенистым раствором, вода бурно стекала в решетчатые люки, оставляя после себя только чистоту. Глянцевитые санитарные машины замерли у входа.
Одинаковые этажи здания — огромной вытянутой вверх коробки — наполнились пристойно приглушенным шумом, суетой людей и механизмов.
Сестра Мэй прошла сквозь пси-турникет для персонала, на минуту задержалась в дамской комнате, потом в чистейшем отсеке переоделась в униформу, поправила крахмальную шапочку на гладкой прическе и неспешно пошла вдоль коридора, с привычной осторожностью ставя ступни в мягких тапочках на толстой упругой подошве. Блики плясали на металле медицинской тележки, на отполированных до блеска ручках дверей. В конце коридора неуместно маячила фигура охранника — парень принял ту слегка расслабленную позу, которая позволяет долго выдерживать ожидание. Поверх серой форменной рубашки страж кое-как натянул незастегнутый белый халатик медика, казавшийся нелепым на плотной фигуре.
— Сестра!
Мэй приветливо обернулась к парню. Рядом с его крепкой ладонью бойца лежал шлем пси-защиты — по-видимому, охранник только что снял его, чтобы получше расслышать ответ.
— Я могу быть вам полезна?
— У вас не найдется халата побольше?
Мэй неожиданно для себя смутилась, гладкий лоб сестры нежно порозовел.
— Простите, нет. Есть большие бирюзовые халаты, но они положены только лекарям полного статуса, а белые, для младшего персонала, остались только женских размеров. Разума ради, извините мою невежливость, свободный гражданин.
— Ладно! — охранник добродушно фыркнул. — Я не обиделся, девушка. Просто ваша униформа стесняет мои движения, я ее сниму, и дело с концом.
Он стащил с широких плеч белую тряпку и, скомкав, метнул ее прямо в медицинскую тележку.
— Вот так-то лучше. Кстати, акустика моего шлема только что спеклась — я в нем ничего не слышу.
— Простите, но...
— Я знаю, это не ваши недоработки. Просто пришлите мне механика с запчастями.
— Конечно. Может быть, еще...
— Нет, никакого кофе — это запрещено инструкциями. Этот парень-сенс — там, в палате, — слишком большая ценность, я должен иметь чистые мозги.
— Да, конечно.
— Мне нужно зайти в палату, я проверяю ее каждый час.
— Да, конечно.
— Откройте, пожалуйста, дверь.
— Простите, мастер, — она и так открыта.
— Попробуйте сами.
Мэй подергала дверную ручку — замок, который должен был реагировать на пси-охранников и собственную ментальность сестры, не подавался. Пришлось отцепить от пояса механический ключ — дверь отъехала в сторону, открывая стерильно-белую внутренность бокса.
На высокой кровати вытянулся опутанный трубками и проводами белый холмик. Сестра беззвучными шагами подошла вплотную — холмик не шевелился, лицо пациента скрывал колпак аппарата.
— Он жив? — с деловитым интересом спросил охранник.
— Да, мастер.
— А вы уверены?
— Конечно. Видите вон тот экран? Кроме того, если бы мальчик умирал, сработала бы система экстренного вызова.
— Сегодня все работает не очень надежно.
— Мне кажется, любят капризничать только сенс-автоматы и пси-защита. Внутри палат ничего такого нет — здесь только обычная безотказная электроника.
— Старье.
— Вовсе нет, просто она очень надежна.
— Странный сегодня день.
— Да, очень согласна. Я где-то читала, что такое бывает, когда возрастает активность Солнца.
Мэй вышла из палаты, заперла дверь ключом, сухо кивнула наблюдателю и покатила тележку дальше, делая вид, что измятый халат, заброшенный поверх коробок с лекарствами, это не так уж ненормально. Охранник ей решительно разонравился. "Да, мне же нужно вызвать механика для ремонта шлема". За поворотом коридора из белой стены выступало жерло утилизатора. Мэй двумя пальчиками презрительно подняла испорченный чужим прикосновением халат и кулачком забила его в жерло автомата. Утроба утилизатора не среагировала, как обычно, на ментальный приказ — попытка переварить халат оказалась вялой и тут же прекратилась. Мэй несколько секунд с досадой смотрела на тусклый индикатор пси-активации: "И в самом деле, машины сегодня точно взбесились".
Она отцепила от пояса уником, он почему-то тоже не работал. Мимо шмыгнул маленький беспризорный сайбер — самоходный вариант на ножках, Мэй попробовала подозвать его стандартной ментальной командой, но машинка ловко вильнула в сторону. Сестра успела нагнуться и ловко ухватить лентяя за потертый бок, почему-то это оказалась не медицинская, а почти стандартная канцелярская модель. "Наверное, бедолага удрал из административного корпуса и заблудился". Она повертела бесполезное устройство, но не придумала, как заставить сайбера катить тележку, и осторожно опустила его на пол. Машинка юрко побежала прочь. На секунду ожил утилизатор и тут же снова впал в прострацию.
— Ну, так дело не пойдет!
Раздраженная Мэй оставила тележку и быстро-быстро, словно большая белая мышь, двинулась обратно.
Плотный охранник все еще угрюмо ждал возле палаты псионика, он держал свой бесполезный шлем на коленях и полувопросительно-полунедовольно уставился на сестру.
— Уником тоже не работает. Вы скоро приведете механика?
Мэй сухо кивнула и, не задерживаясь, заспешила мимо, к лифту — двумя этажами ниже находился отсек технической службы.
"Надо что-то делать. Если это вспышка активности, то на первом этаже наверняка вышел из строя пси-турникет. К нам могут попасть с улицы всякие грязные бродяги".
Мэй еще не успела дойти до подъемника, когда случилось то, что перевернуло привычные представления стандарт-сестры Центральной Клиники Порт-Калинуса — за ее спиной раздались выстрелы.
— Помогите!
Женщина завопила и как подкошенная ничком рухнула на пол — скорее от неожиданности, чем от страха. Стреляли за поворотом коридора, как раз неподалеку от утилизатора.
Охранник бросил бесполезный шлем и уже занялся решением проблемы — в его руке непонятно как оказался ствол, а потом сам наблюдатель куда-то исчез, словно растаявший мираж.
"Должно быть, пошел отстреливаться", — подумала Мэй.
Стреляли теперь чуть подальше, зато чаще и страшнее. Совсем рядом с лежащей ничком женщиной раздались негромкие шаги. Она приоткрыла крепко зажмуренные глаза и увидела чьи-то ноги в дорогих кроссовках.
— Вам помочь, мэм? — очень вежливо поинтересовался незнакомый голос.
Сестра подняла голову и увидела, что голос принадлежал безобидного вида парню лет семнадцати. На его запястье болтался слишком широкий браслет без видимой застежки.
— Не беспокойтесь, опасности нет, она далеко, вы просто упали и ушиблись. А теперь вы должны мне помочь.
Стандарт-сестра в душе согласилась, неловко встала, ухватившись за доброжелательно протянутую ладонь незнакомца. Стрельба тем временем вроде бы и не утихала, но как-то отошла на второй план. Мэй попыталась вспомнить, что она обязана строго сказать постороннему, но мысли толком не складывались. Все вокруг — коридор, хрустальной чистоты окна, ряды дверей, — все это оставалось ясным и обыденным, и только лицо гостя словно бы прикрывала зыбкая дымка. Мэй поморгала — дымка на миг исчезла и тут же снова нахально наползла.
— Мне нужно войти вон в ту комнату, — проговорил незнакомец.
Стандарт-сестра ошарашено молчала.
— У вас есть ключ, он вам не нужен и мешает — отдайте его мне, — мягко добавил чужак, и она охотно подчинилась.
Отпертая дверь палаты опять отъехала в сторону, и пришелец проник в запретное пространство. Он склонился над кроватью больного, бережно попытался освободить от аппаратуры его лицо.
Мэй открыла рот, чтобы позвать на помощь, но язык не послушался, попыталась поднять руку, но конечность предательски онемела. Незнакомец вовсю хозяйничал в палате.
— Разум и Звезды! Это не тот!..
Что-то пошло неправильно, парень потерял интерес к пациенту, нервно обернулся, путы пси-наводки в этот момент ослабели, обманчивая дымка исчезла, и Мэй сумела хорошо рассмотреть незнакомца — темно-русые волосы, черные, близко посаженные глаза, капли пота на висках, выступившие от напряжения. "Псионик". Осознав, кто ее противник, безоружная женщина отскочила к стене, задела прозрачный шкафчик с аппаратурой. Упала и с громким хлопком разбилась большая колба, куски Витого стекла больно чиркнули по ногам.
— На помощь!
Не зная, куда бежать, Мэй остановилась и неловко закрыла собою проход. Эхо выстрелов в коридоре уже приутихло, поэтому звонкий женский крик широко разносился по всему пространству этажа. Где-то вдалеке суматошно грохотали шаги больничной охраны. Охранник с пистолетом, однако, пока не возвращался. Русоволосый промедлил совсем немного и, оттолкнув сестру в сторону, бросился в коридор.
— Держите его!
Малиновый от ярости охранник Департамента появился всего через полминуты в каком-то странном, не вполне подходящем к драматизму момента настроении.
— Сволочи! Я вам покажу, как делать из меня дурака! Мэй взвизгнула — "серый" навскидку выстрелил по беглецу.
— Ой! Не стреляйте! У него нет оружия.
— Как же! Держи карман шире — он сам ходячее оружие.
Беглец, не оборачиваясь, вильнул в сторону и с размаху влетел в гостеприимно распахнутый лифт. Лифт проглотил добычу, закрылся и медленно поплыл вниз, страж Департамента опустил бесполезный пистолет и отправила вдогонку сбежавшему врагу залп изысканной брани.
— Надо его догнать — это нелегальный псионик. Сестра ухватила наблюдателя за рукав:
— Умоляю вас, не уходите! Что мы будем делать без вас, если вернутся другие террористы?
— Какие еще другие террористы?! — наблюдатель заметно разъярился. — Простите, мэм, мою брань, но я не святой, а тут и праведник взбесится. Мы ведь не были, по сути, атакованы. Всю эту пальбу изображал сайбер, маленькая мобильная гнида с хорошей акустикой, я сам купился, как ребенок. Первый и последний террорист — тот самый парень, которому вы, простите, по дурости позволили сбежать. Ничего, его еще встретит резервная группа на выходе.
— Как он прошел через пси-турникет?
— Вы еще спрашиваете? Турникет испекся. Скорее всего, парень нес на себе какое-то устройство — из тех, что портят сенсорную автоматику.
— А такие бывают?
— Говорят, — охранник нехотя дернул плечом.
— Звезды Милосердные! Что теперь будет?
— А ничего. Успокойтесь, для вас-то все обошлось. Хотя я бы на вашем месте, мэм, сходил к хорошему психиатру — еще неизвестно, что эта сволочь подправила в ваших доверчивых мозгах.
— Зачем он приходил?
— За тем мальчиком в палате.
— Тогда почему он не взял его с собой?
— Фью! А как? Мы заранее отключили систему вызова сайбер-носилок.
— Так вы знали, что он придет?
— Смешной вопрос, свободная гражданка, иначе зачем бы тут караулила наша команда?
— Когда я была рядом с ним, с этим псиоником в палате, мне показалось, будто он пробормотал что-то странное, вроде бы это были слова "не тот".
Наблюдатель криво улыбнулся, выразительно потрогал собственный висок и ничего не ответил.
* * *
Вэл с размаху влетел в гостеприимно разинутый лифт, лифт проглотил добычу, закрылся и медленно поплыл вниз, выстрелы и бессильная брань наблюдателя пришлись в пустоту.
Вниз, вниз, вниз...
Ленивое жужжание подъемника и сумасшедший ритм собственного пульса. "Мне не успеть, они будут ждать на выходе". Лифт притормозил и очень некстати вальяжно отворил дверь на чей-то промежуточный вызов. Король поднял гудящую голову, зрение с неестественной четкостью зафиксировало неподвижную картинку.
Толстяк в бледно-зеленом халате посетителя уронил какой-то пакет. Из порванной шелковистой, в золотых разводах бумаги выпал подарочный кролик на веревочке, веером разлетелись по полу семейные фотографии в мягких пластиковых рамочках.
Насупившийся маленький мальчик — точно такой же, как на одной из фотографий, изо всех сил прижимает к груди сайбера.
Детский сайбер зашит в синтетическую шкурку белого медвежонка.
Неуловимо похожая на братика лицом, высокая, стриженная наголо девица чего-то ждет, приоткрыв подкрашенный лиловым рот.
Сопровождающий, угрюмый бесцветный медбрат, замер рядом, стиснул увесистые кулачищи. Этот еще ничего не понял, но уже готов вмешаться.
Вниз!
Король придавил кнопку, заодно метнул в медика легкую наводку устрашения, тот успел-таки выразить интуитивную неприязнь:
— Вот мерзавец!
— Хулиган, — подобострастно добавил толстяк.
Вэл в отъехавшем лифте провел ладонью по мокрому лицу. Лоб и левый висок щедро пятнали свежие ядовито-изумрудные потеки — липкие брызги медикамента из разбитой колбы. Далькроз вытащил из кармана платок и, как мог, попытался стереть пятна.
— Я не должен выделяться среди других. Не должен, я такой же смирный и хороший, как все остальные. Вот так. Я не виновен ни в чем. Даже если мой пси-коэффициент сам вопит о себе. Лифт ткнулся и встал.
— Приехали.
Король заставил себя неторопливо выйти в холл, окунуться в суету и неразбериху паники. Небольшая толпа — двадцать-тридцать перепуганных посетителей безуспешно напирала на команду Департамента Обзора. Наблюдатели наскоро перегородили выход.
— Выпустите нас! В здании заложен дезинтегратор! — протяжно вопил кто-то, уже перешагнув грань истерики.
— Спокойно, опасности нет...
Пунцовый от злости офицер Департамента попытался одернуть крикуна, но тот не унимался:
— Сейчас все растает и поплывет!
— Назад, придурок!
— Что вы сказали?!
— Я сказал — соблюдайте спокойствие, свободные граждане.
— Господа, он меня оскорбляет!
Офицер наблюдения отвернулся, изо всех сил стараясь сдержать бешенство.
— Успокойтесь, — в который раз повторил он. — Опасности нет, это только пси-проверка. Пси-проверка и ничего более. Долинчек, давайте сюда детектор.
— Детектор барахлит, инспектор.
— Ничего страшного, говори результаты наугад, мы пока просто потянем время. Всех мужчин, кому на вид от пятнадцати до тридцати — в фургон. Заберем на углубленную проверку, не сомневайтесь, ивейдер среди них.
— А как мы объясним людям причины ареста?
— Хоть как. Скажем им, что все они мутанты-псионики.
— Врете, угнетатели, а я не псионик! — немедленно а завопил знакомый уже скандалист.
— Этого голосистого психа возьмите-ка первым, он у нас тут главный заводила паники.
— Староват для ивейдера, на вид все сорок, а то и под пятьдесят.
— Неважно. Одна ночь в камере хаму не повредит. Завтра отпустим с формальными извинениями.
Крикуна бойко скрутили и под руки поволокли на улицу, несчастный обиженно затрепыхался в усовершенствованных наручниках.
— Я не...
Вэл пронаблюдал, как за арестантом захлопнулись прозрачные звуконепроницаемые двери холла. Испорченный браслетом Цертуса пси-турникет мертво молчал. "Спокойно, я такой же, как все".
Оробевшие люди покорно выстроились в очередь. Младший офицер уже держал детектор наготове. "Норма-ментальных надувают, — подумал Вэл. — Департаменту нужен только я, но инспектор не знает меня в лицо. Пси-шлемы испорчены у всего отряда, "глазки" смертельно боятся боевой ивейдеровской наводки, и все-таки не ушли. Жаль, конечно, но в Департамент не берут трусов".
Король встал в очередь и попытался придать лицу отрешенное выражение. "Разум! Разум мне помоги. Ради Виты".
— Следующий!
Долинчек небрежно приложил детектор к вискам Воробьиного Короля. Индикатор не работал, тем не менее, сержант, мельком оценив возраст Далькроза, небрежно бросил:
— В машину.
Двое конвоиров немедленно пристроились к Вэлу по бокам.
"Сейчас? Нет, рано".
И он вышел в густую жару, под купол прокаленного неба, на плоскую, чисто вымытую площадку перед госпиталем. Среди длинных санитарных машин замер хищный силуэт тюремного фургона.
— Прямо, идите вон туда.
"Так надо. Я должен сделать это, потому что делал уже много раз. Раньше. Но теперь, когда я встретил Виту, я точно знаю, что при этом чувствуют норма-ментальные — им слишком плохо, и сначала, и потом. И все-таки я сделаю это еще раз. Сделаю ради Виты".
Он одновременно ударил по разуму обоих конвоиров — наотмашь, как придется, не щадя ни себя, ни их. Тот, что шел слева, сразу же мятым кулем осел на асфальт. Второй продержался лишние полсекунды — только потому, что в момент удара не прикасался к Далькрозу.
Оборачиваться Вэл не стал — он уже бежал, словно преодолевая упругое сопротивление горячего ветра — дальше, дальше, дальше, мимо ажурной арки ворот, мимо крошечного ухоженного сквера, туда, где в машине осталась Авителла.
Король открыл дверцу и упал на сиденье.
— Сорвалось? — только и спросила его Брукс. Губы ее побелели, нежный золотистый оттенок сполз с лица.
— Лина там нет, в палате был другой человек.
— Откуда ты знаешь?! Ты никогда не видел моего брата!
— Это не имеет значения. В палате лежал маленький мальчик. Мальчик пяти лет. Он не мог быть твоим братом, пойми.
Авителла тронула машину, кар летел прочь, пронзая полуденный зной.
— Где Лин?!
— Не знаю.
— Ты мне обещал! — голос Виты задрожал. — Ну почему так получилось?! Ты нарушил королевское слово сюзерена.
— Кто-то дал мне неправильную информацию.
— Нас предал этот твой урод, этот котяра! У хорошего человека не бывает такого имиджа!
— Нет.
— Ты до сих пор ему веришь?
— Да. Или нет. Я запутался. Цертуса могли обмануть. Ты мне тоже не поверишь, Вита, но это первый сомнительный случай, раньше он делом доказывал свою честность. Я не могу за один час отказать в доверии человеку, который много раз спасал меня от реабилитации.
— Ты снова сунешься к нему?
— Нет. Теперь — нет, никогда. Неважно, кто нас предал, только больше никакого лишнего риска. Вот, возьми мой браслет.
— Зачем?
Вэл боролся с отчаянной головной болью — сказывались последствия пси-наводки. Ментальный барьер рухнул сам собой, незаметно, и Король теперь ясно видел мысли и чувства Авиты. Страх, готовый парализовать волю, противостоящая ему ярость, отчаяние, обрывки робкой надежды, истаявшее доверие, ненависть и сильнее всего этого — яркое, безысходное горе.
— Возьми браслет. Нам нужно разъехаться. Сейчас Департамент встал на дыбы, они будут искать меня повсюду и... будут искать тебя, чтобы потом найти меня. Безопаснее для тебя быть подальше от того, кто вот-вот окажется в официальном розыске.
— А как "глазки" узнают, что ты — это ты?
— Меня видела куча народу, это раз. У меня не было времени всаживать им ложные воспоминания — это два. В палате остались мои отпечатки — это три. Если понадобится, твой Цилиан приведет своего прирученного сенса, профессора Калберга, и вместе они размотают мой ментальный след.
— Почему? Ты и раньше сталкивался с патрульными...
— Раньше была случайность, теперь — цель. Понимаешь, меня в первый раз почти поймали с поличным. Рано или поздно они узнают номер кара, на котором мы удрали.
— Я замазала номер жвачкой и пылью.
— На этот раз свидетелей слишком много, такие дела всегда раскрываются — мою личность установят. Я провалился и в имение уже не вернусь. Машина засвечена, поэтому лучше я оставлю ее себе — попробую пробиться в Консулярию, на восток. Если наблюдатели к тебе пристанут насчет клиники — не стесняйся, вали все на меня, скажи, что я тебя запугал и принудил. И еще — на вот, возьми деньги.
— Иди ты со своими подачками.
— Это не подачка, это просто так, на первое время. В Порт-Калинусе тебе лучше не оставаться, садись на самолет, мотай в провинцию, на родину.
— Я туда не вернусь.
— Тогда езжай в Параду. Или, лучше всего, не говори мне, куда ты собираешься, пускай я ничего не буду знать, так все-таки надежнее.
— А что будет с Лином?! Где он теперь?
На концах светлых ресниц Брукс дрожали слезы.
— Не знаю, — хмуро ответил Король. — Пока не знаю, но когда-нибудь я снова займусь этим делом.
"Если меня не убьют", — печально подумал он, но Брукс поняла Короля без слов.
— Ладно, желаю тебе удачи — покажи им класс, смойся так, чтобы не поймали. Знаешь, я совсем не сержусь и верю, что ты сделал все правильно, просто так получилось.
— Возьми браслет.
— Зачем?
— Когда-нибудь пригодится. Считай, что это королевский подарок на память. Все, расходимся.
Брукс выбралась из машины и зашагала прочь, шаркая слишком большими, не по размеру, кроссовками. Вэл решил не провожать ее взглядом.
— Ну вот, у нас была королевская охота, теперь будет охота на Короля.
Он развернул машину и через несколько минут вырулил на кольцевую.
Через час кар Далькроза полной скоростью уходил на восток. Вокруг простиралась полувыжженная засухой равнина. Дрожало знойное марево, мертвая пыль вилась под колесами, горячий воздух бил в приоткрытое окно.
"Ничего, — подумал Король. — Ничего. Завтра будет дождь. Дождь, который разбивается о дорогу".
7010 год, лето, Конфедерация, Порт-Калинус
— Простите, шеф, но я не могу предусмотреть любую случайность. Откуда я знал, что он попросту кинет девчонку?
Взбешенный Егерь целый час устраивал разнос раздосадованному инспектору Тэну Цилиану.
— Вы были обязаны предусмотреть все! На то вам и было оказано доверие. Вы что — вообразили, что имеете дело с дурачком-малолеткой?! Но дураки не становятся Королями ивейдеров. У него нет опыта, зато изощренно работает голова. А опыт, знаете, дело наживное — такие особи учатся на ваших ошибках.
— Он во многом действовал глупо — зачем понадобилось поднимать на ноги охрану имитацией стрельбы? Как он собирался выкатить носилки из госпиталя?
— Не важно. Зарубите себе на носу — у него почти получилось. Если бы не подмена мальчика, еще неизвестно, чем бы обернулось дело. Впрочем, Лин Брукс меня больше не интересует. Вы должны были поймать Короля с поличным, вы этого не сделали.
— Я предусмотрел многое, — огрызнулся Тэн Цилиан. — Трудно понять логику семнадцатилетнего ивейдера. И все-таки не спешите с выводами. Скорее всего, Брукс и объект розыска расстались только на время, если следить за девушкой, рано или поздно она выведет нас на лидера псиоников. Теперь у нас есть свидетели и повод для серьезного следствия, налет на клинику — это вам не простое уклонение от реабилитации и...
— Куда всадили ей маячок? Небось в одежду или в каблук, наивный вы идеалист? Воображаю, сколько раз она с тех пор переоделась...
— Ни в коей мере. Вшили под кожу лодыжки, когда девица отключилась в лаборатории. Шрама нет, не сомневайтесь, она ничего не поняла, это была быстрая, ювелирная работа. Профессор Калберг как всегда великолепен.
— Не зря же мы держим у себя на работе нелегального псионика.
— Вот только, к сожалению, он слишком быстро изнашивается. Мне жаль старика.
— Мне тоже. Ладно, где теперь эта Брукс? Что с маячком?
— Сигнал какой-то странный, прерывистый, часто пропадает. Впрочем, девушку мы при необходимости отыщем. Точно могу сказать одно — Воробьиного Короля при ней сейчас нет.
— Откуда данные?
— Визуальное наблюдение. Авителла Брукс одна и до сих пор в Порт-Калинусе.
— Ладно. Личность Короля установлена?
— Да, обычными методами уголовного сыска. Смотрите, генерал, посылаю справку на ваш монитор.
— Лорд Вэл Август Далькроз? Это из которых Далькрозов?
— Из тех самых.
— Только аристократов еще и не хватало на нашу шею. Процесс этого породистого мутанта наделает шуму. В республиках любят аристократов — это своего рода демократическая ностальгия.
— Но...
— Хотя, окажись он мальчиком из трущоб, публика жалела бы его еще больше. Ладно, оставим пока детали в стороне. Что вы собираетесь делать?
— Ждать, генерал.
— Даже так? Лучше займитесь грамотным розыском — будете координировать действия структур.
— Полномочия?
— Получите самые широкие.
— Направление?
— Пусть его поищут на северо-восточной границе — такие типы любят обретать прибежище у фанатиков.
— Что делать с остальными — с теми, кто затаился?
— У меня неприятное ощущение, Цилиан. Кто-то помог Далькрозу соорудить фиктивный документ о норма-ментальности. Кто? Мне не хотелось бы бросать тень на администрацию Порт-Калинуса или на наших коллег, но здесь явные следы якобы мифического Цертуса.
— Коррупция может все.
— Если бы, если бы только коррупция. Не исключаю, что нашему Королю помогли бескорыстно, из чувства искренней симпатии, а это хуже обычной продажности во сто крат. Отыщите-ка этого "верного королевского друга", Цилиан. Если вам это удастся, то сам Вэл Август Далькроз нам будет не нужен, тогда в сомнительной ситуации с мальчишкой-аристократом можно умыть руки. А с предателем я побеседую лично.
Цилиан охотно согласился.
— Отбой, шеф. Я ухожу из Системы и начинаю работать.
На этом виртуальное общение Тэна Цилиана с Егерем прекратилось. Инспектор встал, размялся. Размышляя, походил по кабинету, а потом отправился в пригород — в свой небольшой дом с тонко стилизованной обстановкой.
Там мерцал причудливый ночной фонарик, на фреске сводчатого потолка разыгрывалось аллегорическое авантюрное действо — кто-то кого-то ловил, живописно развевались одежды, сверкали кинжалы и мечи.
Цилиан в одежде улегся на кушетку и долго рассматривал глупое романтическое изображение — до тех пор, покуда не заснул. Снилось инспектору Департамента Обзора нечто сомнительное и вместе с тем чрезвычайно любопытное. Тэн Цилиан во сне совершенно голым бродил по горной тропе, петляя в сером нагромождении скал. Вертлявый сквознячок неприятно холодил спину, затылок и босые ступни. Потом камни как-то враз расступились. Светского вида господин с кошачьими зрачками и нежными стоячими ушками, развалясь в гранитном кресле, курил дорогую трубку. Кольца дыма метко и обидно летели прямо в нос Тэну.
— Брысь! — попытался прикрикнуть Цилиан, но самодовольный монстр только ухмыльнулся тонкими изогнутыми губами. Пушистая шерстка на кончиках ушей мелко дрожала от ехидного смеха.
— Привет, охотник за невидимкой!
После этого сон смешался, человек-кот провалился куда-то в скопище свежей листвы, мрачная Авителла шла по розовой дорожке Древесной Эстетики...
Проснулся инспектор неплохо отдохнувшим и не без новых стратегических идей. План, косвенно порожденный ночным кошмаром, казался ему не самым оригинальным, зато и не без классического блеска. Егерь выслушал, скептически хмыкнул и, в конце концов, остался доволен.
— Действуйте, мой дорогой Тэн. Только, во имя Разума Милосердного, не промахнитесь опять. Иначе нами займутся трепачи из Калинус-Холла и так отделают в своих речах — мать родная не узнает. Мы станем любимой мишенью уникомовских острот.
— Не беспокойтесь, генерал...
Спустя некоторое время, в один из рутинных служебных дней, все сотрудники Департамента Обзора, причастные к делу о Воробьином Короле, были вызваны к терминалам Системы. Участники брифинга расположились в личных кабинетах и не видели телесной оболочки коллег — Система на время стала их глазами и ушами.
Весть о поимке Воробьиного Короля и его согласии сотрудничать вызвала ажиотаж. По словам Егеря, списки ивейдеров уже попали в руки властей.
Кое-кто позавидовал Цилиану, кто-то откровенно ликовал, на этой оптимистической ноте совещание и закончилось. Наблюдатели вскочили с мест — близился обед. К несчастью, двери кабинетов оказались заблокированными, Система по-отечески успокоительно пророкотала через акустику о "временном сбое внутреннего бытового управления". Не считая легкой истерики двух секретарш, все сошло почти благополучно. Вызвали бригаду ремонта. К вечеру унылые от многочасового ожидания "глазки" получили свободу и разъехались по домам.
В безлюдной громаде Пирамиды незаметно задержались только двое — сам Егерь и преданный ему Тэн Цилиан. На этот раз наблюдатели встретились лицом к лицу, без участия Системы.
— Вы вынудили меня солгать коллегам, Тэн. Вы уверены, что план удался? — сумрачно поинтересовался шеф Департамента Обзора.
— Скорее всего — да. Все поверили вам, шеф. Если от момента конца брифинга до момента освобождения никто не попытался отправить сообщение о провале ивейдеровским нелегалам в Системе, значит, у нашего Цертуса железные нервы.
— ...или хотя бы наблюдаются проблески обычного здравого смысла.
— ...а если исходящее сообщение все-таки было, то его автор — Цертус. Остается послать за ним команду.
— Хорошо, я сейчас использую свой приоритет и посмотрю, что мы имеем в Системе.
Егерь возился с сайбером, Цилиан ждал терпеливо, но недолго. Первым тревожным сигналом оказалось ухо начальника — аккуратное чистое ухо на крупной голове Егеря вдруг побагровело до сливового блеска, потом разом налились горячим пурпуром твердые начальственные щеки.
— Тэн Цилиан!
— Да, мой шеф...
— Поздравляю вас — вы или предатель, или редкостный осел!
— Я не осел, мой генерал, я офицер Департамента. В чем дело? Сообщений не было? Но я предупреждал о такой возможности.
— Отнюдь. Нелегальные сообщения были. Одно — из вашего кабинета.
— Но...
— ...второе — из моего собственного!
— Куда ушел этот сигнал?
— На несуществующего получателя, конечно.
— Значит, за эти несколько часов кто-то из сотрудников проник в Систему, фальсифицировал все, что потребовалось, свалил последствия на нас, а потом замел следы. Один из людей Пирамиды причастен к предательству и подделке, он просто оказался хитрее...
— Никто из людей Пирамиды даже не прикасался к своему терминалу!
— Почему вы так решили, мой генерал?
— Данные пси-слежения, разумеется.
— Их тоже могли фальсифицировать — сеть наблюдения связана с Системой.
Егерь, искренне запутавшийся в технических вопросах, почувствовал легкое головокружение, он поневоле замолчал, а, замолчав, разъярился от уязвленного самолюбия.
— Как я могу быть уверен в чем-то, если неизвестный преступник лезет в святая святых — в систему внутреннего пси-контроля Пирамиды? Как знать, быть может, это были вы сами, Тэн?
— Для чего бы мне понадобилось фальсифицировать свою вину и ментальный след?
— Чтобы грубой клеветой на самого себя прикрыть ваши истинные проступки и промахи! Вы провалили дело Воробьиного Короля, наша служебная информация стала общим достоянием, акция в госпитале — сплошной позор. Уважаемый норма-ментальный гражданин, доктор филологии, публично жалуется на преступную грубость сотрудников Департамента — его арестовали вместо сенса и продержали целую ночь в одной камере с пси-наркоманами.
— Но...
— Не увиливайте — этому филологу сорок шесть лет — какой психопат умудрился перепутать его с Далькрозом?
— Но...
— Хватит оправданий! Быть может, вы сами и есть искомый предатель? Вы, Цилиан, специально вносите в дело невероятную путаницу, прикрывая следы подполья.
— Это чей-то бред или техническая ошибка, только я ни в чем не виноват.
— Я тоже невиновен — это вы ложно обвинили меня. А теперь потрудитесь ответить, господин автор еще одного на редкость дурацкого, провального плана, — кто вы у нас на самом деле, предатель или дурак? Только учтите, в первом случае вас ждет Ординарный Трибунал.
— Я дурак, — подавив злобу, пробормотал униженный Цилиан.
— Нет, вы патентованный дурак!
— Я был изысканным дураком, когда согласился принять от вас сомнительное дело о внутренней измене! — взорвался, не выдержав, оскорбленный до глубины души инспектор. — Если фальсифицируются сообщения Системы, это говорит только об одном — предатель засел на самом верху, в руководстве Пирамиды, он существует, и...
— Хватит! — рявкнул шеф Департамента Обзора. Теперь пылало не только его лицо, малиновой краской налилась даже шея. — Конечно, вы не предатель, ни одному подполью не пригодится такой законченный, совершенный шедевр идиотизма. Вон отсюда, Тэн! Я не требую от вас никаких извинений, они едва ли помогут, и не собираюсь вызвать вас на дуэль — это мелко по отношению к подчиненному. Зато завтра же я приму от вас отставку. Слышите?! Ради некоторых прежних заслуг это не будет увольнение с позором, но чтобы духу вашего в Пирамиде больше не было! Я сыт по горло провальными идеями параноика.
Возможно, поведи себя Тэн Цилиан менее заносчиво, гнев шефа Департамента выветрился бы через пару часов, но оскорбленный без вины и утративший от усталости душевное равновесие инспектор ответил:
— Отлично! Я тоже сыт вами по горло.
А потом развернулся и, показав Егерю напряженную спину, четким шагом двинулся прочь.
Следствием скандала стала скорая отставка Цилиана, а за нею последовали и другие интересные события, но это уже отдельная история.
7010 год, лето, южная граница Конфедерации и Северо-восточных территорий
Далеко на северо-востоке, там, куда устремляются циклоны западного побережья, медленно несет воды река Таджо.
Масса воды, увеличенная дождями и родниками с гор, щедро наполняет русло. Таджо глубока, но не очень широка: противоположный берег, кусты, переплетение обмытых речной волной корней — все это зоркий глаз разглядит без бинокля. Над буйной прибрежной растительностью вьются мелкие птицы, а там, где заросли расступаются, виден песок, он покрыт волнистыми линиями — следами речного прибоя.
Эти следы чаще всего остаются нетронутыми, по золотому песку не ходит почти никто — Таджо отделяет Конфедерацию от восставших и добившихся независимости секторов. Непризнанная до сих пор граница, она же река, равнодушно гонит воды на север — ей нет дела до человеческой ненависти.
Возле берега крутится несколько мелких водоворотиков. Подточенный водою берег козырьком нависает над чистым пустынным пляжем, грозя когда-нибудь с превеликим шумом рухнуть вниз.
Но сегодня очень тихо.
Сонное марево накрыло обе стороны границы, только в листве гудит потревоженный водяным зверьком рой кровососов.
С высоты птичьего полета можно разглядеть, как пологий берег, с узкой полосой прибрежных зарослей, постепенно переходит в холмистую равнину. По ней разбросаны поселения Консулярии псиоников, мятежного каленусийского северо-восточного сектора.
Арбел, новоявленная столица, еще не утратившая облик патриархального поселка, лежит за рекой — ее окраина чуть прикрыта дымкой. Горизонт очень близок, пологие холмы, формой напоминающие спящих собак, отгораживают вольное пространство равнины, что уходит в сторону Восточных гор.
Обманчиво необитаемая местность по ту сторону Таджо неотвратимо притягивает взгляд. Новички из расквартированных близ непризнанной границы жандармских частей подолгу всматриваются в дымку, холмы и густую зелень плакучих кустов. Позже привыкают и предпочитают коротать свободное время по-другому — город поблизости дает простор воображению и опустошает кошельки. Но ни клубы, ни зрелища, ни образцовые пивные заведения не могут до конца погасить тлеющий огонек тревоги. Не раз и не два будил сонные кварталы Мемфиса истошный полночный крик: "Псионики идут!"
"Пока не идут", — невозмутимо уточняет генерал жандармерии Крайф, когда его расспрашивают встревоженные штатские друзья, и хладнокровно пожимает плечами.
Жители верного Конфедерации берега — люди особого склада. Они охотно подшучивают над Департаментом, но никогда не смеются над псиониками — мешает страх, и робкие шутки вянут, не успев распуститься и прорасти колючками острот.
"Когда-нибудь они придут-таки", — лихорадочно соображает жандарм или горожанин. Первый, отслужив свой срок, со спокойной душой перебирается в переполненные благополучием сектора запада или юга. Второй, просыпаясь по ночам в холодном поту, мечтает наконец-то поправить неважные дела и скопить денег на переезд.
Таджо медленно-медленно течет в океан.
Мятежный берег равнодушно молчит — по ту сторону не очень торопятся.
Мемфис боится, аура страха порой истончается, уступая место почти естественной беззаботности, порой плотнеет, словно толстое покрывало. "Псионики идут!"
— Они ждут, когда мы расслабимся, — поясняет кто-то в уличном кафе.
Все прочие соглашаются — спорить с очевидной истиной не находится дураков. За шесть лет город потерял часть жителей, остались инертные или самые смелые.
— Эти фокусы не покатят. А если мы просто уедем на юг, то только поможем им.
За шесть лет в Мемфисе почти забыли, что когда-то псионик мог оказаться соседом, приятелем или сослуживцем. База пси-жандармерии между городом и берегом, словно привычная бородавка на носу. Без нее немыслимо лицо, оно теряет индивидуальность.
— На той стороне уже зарыли немало наших косточек. Только все без толку, мутанты остаются мутантами, — с мрачной иронией бросает ветеран подавления мятежа.
Собеседники смущенно умолкают.
Гаснет вечер, иллюзия покоя на короткое время окутывает город, чтобы потом уступить место кошмарам полуночного сна. Жандармская база следит за Таджо. Псионики вежливо молчат — не поймешь, то ли они есть, то ли их нет.
— А может быть, за рекой и нету никого? — шепчет одними губами новобранец на посту.
— Как же, как же, размечтался, — отвечают ему не без резона.
На той стороне и впрямь не безлюдно, просто мутанты меньше нуждаются в привычной для каленусийского берега технической мощи оружия. Если же заглянуть чуть подальше, за холмы, куда залетают порой речные птицы, то можно увидеть приземистый пункт наблюдения — в закрытом помещении, в хорошо сконструированном кресле сидит человек. Его бледное и отечное, без возраста, лицо запрокинуто, затылок лег на специальное изголовье, дряблые, почти без ресниц, веки опущены. Изредка они приподнимаются, и тогда можно разглядеть глаза человека — черные, живые искристые глаза сенса. Псионик-наблюдатель не спит — он в тишине и одиночестве следит за вражеским берегом Таджо — следит именно так, плотно закрыв глаза. Для него души людей и контуры предметов складываются в причудливую картину, недоступную простым смертным. Он сам рисует эту картину — медленно, мысленно, прямо на красноватом фоне закрытых век. Мазки, колорит и стиль воображаемого полотна не имеют для посторонних никакого значения — главное, что человек не только видит, но и предвидит опасность.
— Во мне умер художник и родился наблюдатель, — не без печальной иронии говорит он.
Время от времени Художника сменяет коллега, который молчалив, коренаст и едва разменял двадцать первое лето. Какую картину видит он — не знает никто. Оба они ждут. Чего? То ли попытки мести с той стороны, то ли собственного удара возмездия... Но за Таджо тихо, если не считать повседневной жизни жандармской базы и вечно настороженного Мемфиса.
— Я не забыл живые костры, я ничего-ничего не забыл. Когда-нибудь мы с ними сочтемся, — мрачно говорит коренастый парень.
Художник выставил непоколебимый ментальный блок, улыбается и чутко молчит — то ли согласен с очевидным, то ли осторожно скрывает собственное мнение.
Изредка на пост являются посторонние. Иногда это Миша Бейтс, правая рука консула отколовшихся территорий. Бейтс прост в обращении, лаконичен и является только по делу. Он и Художник разговаривают с глазу на глаз, пытаясь свести воедино логику государственного чиновника и трепетную интуицию псионика. Художник слушает, кивает, осторожно возражает, бросает несколько непонятных слов, порой озабоченно хмурится:
— Я этого не наблюдаю, но...
Столица, Арбел, очень близко, поэтому, как истинный луддит, Миша удаляется не на машине, а пешком, изредка разочарованный, чаще довольный. Художник и его коренастый помощник остаются на месте. Они ждут будущее.
В те редкие минуты, когда оба наблюдателя свободны и не спят, они роняют короткие фразы, то ли вслух, то ли мысленно — для двух лучших сенсов Консулярии это не имеет значения.
— А ты думаешь, оно, это будущее, у нас есть?
— Конечно, иначе тогда, семь лет назад, не стоило начинать.
— Можно подумать, нам оставили выбор.
— Выбор есть всегда, нужно только его не прозевать.
— Не прозеваем.
Ночь падает на холмы. Один уходит спать, другой садится в кресло, опасливо ловит эфир — не пропущена ли за несколько кратких минут новая угроза?
Тишина. Полночь. Привычное ожидание...
Однажды, теплой летней ночью, которая положила начало многочисленным странным событиям, дверь бункера отворилась, и на пол, рядом с креслом, в котором вытянулся грезящий псионик, легла чужая неуверенная тень. Дежурный сенс, а это был Художник, даже не вздрогнул — в этот момент наблюдатель видел все и ничего, витая в самом средоточии своих иллюзий-прозрений. Гость, растерянно озираясь, вошел, его мокрая одежда сочилась речной водой. Художник все так же грезил, опустив веки.
— Добрый вечер.
Сенс поднял голову на слабой шее, после чего за несколько секунд пережил сложную гамму ощущений — глухая боль от прерванного контакта сменилась сначала сильным испугом, потом недоумением.
— Добрый вечер, — повторил пришелец, — дверь оказалась не заперта.
— Сейчас уже ночь. Привет, юноша. Ты, должно быть, сумасшедший, если зашел так неожиданно. Твое счастье, что я не владею боевыми наводками.
— Вы сострадатель?
— Да, причем неизлечимый. Все мучения противника я ощущаю на собственной шкуре, поэтому не боец. Ты пришел с той стороны?
— Да, я псионик.
— Я не видел тебя — это странно, но не очень. Смешно и обидно, что я не заметил переполоха у конфедератов. Как ты ухитрился переплыть реку?
— Меня никто не засек — ни у вас, ни у жандармов. Я всем им сделал наводку.
Художник, похоже, восхитился.
— Силен, я-то так не умею. У тебя индекс не ниже девяноста пяти?
— Девяносто восемь.
— Часто так проделываешь?
— Редко. Жандармы были в шлемах, меня теперь сильно тошнит.
— Возьми концентрат в нише, проглоти, но сначала разжуй как следует — у тебя хорошие зубы. Это специально приготовленная смесь.
— Спасибо.
— Мне нельзя отвлекаться надолго, я сейчас позову товарища, он поможет тебе.
Коренастый не был особенно поражен, он бегло окинул Короля взглядом и полувежливо кивнул:
— Как добрался? Ты местный, из Мемфиса?
— Нет, из Порт-Калинуса. Бросил свою машину на той стороне.
— Наш привет перебежчикам. Из Мемфиса и впрямь бегут редко — у границы нашего брата не осталось совсем, зато дальние являются каждую неделю. Впрочем, ты — лучший. Укатать жандармов несложно, сложнее пройти незамеченным мимо наших пси-патрулей. Я тащусь, прими мои поздравления.
— Мне нужно поговорить с вашим консулом. Луддит фыркнул — на более явный смех его уже не хватило.
— Консула Дезета здесь нет — ты, надеюсь, понимаешь это? К тому же он не принимает по понедельникам.
Вымотанный до предела Вэл не сразу понял, что над ним смеются. Он бессильно опустился на табурет и откусил кусок от твердой плитки концентрата, крошки захрустели на зубах, словно песок.
— Мне и вправду очень нужен консул.
— Так говорят все, кто приходит с той стороны.
— Я — это не все.
— Как же! — Коренастый беззлобно ухмыльнулся. — Пойми, парень, Дезета каждый день хотят видеть сотни людей. Угадай, что им отвечают в канцелярии? А ты явился оттуда, мокрый, как лягушка, даже не переполошив жандармскую охрану. Почему мы должны верить именно тебе?
— Тогда проводите меня в Арбел. Я согласен на любую проверку.
Коренастый всем своим видом демонстрировал равнодушие.
— А тебя, парень, и так проверят — без твоего согласия.
Он отошел в сторону и принялся угрюмо возиться с уникомом. Вэл опустился на табурет. Неисправная лампа под потолком часто мигала. "Я ушел от Цилиана, — подумал Король. — Это сейчас главное, тут незнакомое место, но я почти дома. Потому что они оба псионики — настоящие, свободные, те, которые никогда не прячутся".
На этот раз пси-восприятие Короля трансформировалось в визуальную картину необычайной ясности. Аура Художника мягко мерцала изумрудно-зеленым. Коренастый тускло светился сине-фиолетовым.
— Как тебя зовут? — запоздало поинтересовался сине-фиолетовый.
— Вэл.
— Странное имя.
— Самое нормальное из трех моих имен — Вэл Лоренц Август.
— Ясно, Оркус послал нам долбаного аристократа. Топай в соседний отсек, возьми там какую ни на есть униформу, стащи свое мокрое барахло, от него остаются лужи на полу. Можешь спать, если захочешь, — там для этого найдется место. Когда придет время, тебя разбудят.
Вэл вышел, соседний отсек больше всего смахивал на запущенную кладовую, униформа отыскалась в ящике. Невысокому Далькрозу пришлось закатать штанины и рукава коричневого комбинезона. Кровати не было, в углу притулился коротконогий пластиковый диванчик.
— Годится.
Вэл лег и закрыл глаза, сон пришел незаметно, и время остановилось.
Когда он очнулся, солнце светило сквозь крошечное, забранное противомоскитной сеткой окно. Чистая и сухая, но не глаженая одежда аккуратной стопкой лежала рядом на стуле. Далькроз переоделся, толкнул дверь — она не подавалась.
— Эй, почему меня заперли?
С той стороны загремел ключ.
— Простая мера предосторожности, — немного смущённо буркнул коренастый.
Рядом с ним, в самом углу сидел незнакомый неприметный коротко стриженый человек средних лет. Норма-ментальный, — сразу и безошибочно определил Вэл.
— Доброе утро.
— Вообще-то пять минут назад наступил полдень. Здравствуйте, Далькроз. Меня зовут Бейтс, я советник консула. Вы просили официального разговора? Я готов предоставить вам такую возможность. Пойдемте в другую комнату, это не при свидетелях.
Они сели рядом, на тот самый пластиковый диванчик. Король попытался притронуться к мыслям чиновника Консулярии, но вынужден был отступить — разум Миши Бейтса словно бы скрывала вязкая завеса. Король знал, что при желании смог бы преодолеть и ее, но начинать разговор с конфликта не хотелось.
Советник понимающе улыбнулся.
— У вас возникли вопросы?
— Вас защищает техническое устройство?
— Да.
"Откровенный ответ для луддита", — подумал Далькроз.
— Откуда вы узнали мою фамилию?
— Это нетрудно. В Каленусии вы в конфедеральном розыске, Вэл Август. Вашу внешность легко опознать по тем материалам, которые свободно распространяют каленусийцы.
— Я хочу видеть консула.
— В этой просьбе отказано.
— Я могу попасть в Арбел?
— Нет.
Король замолчал, тень нехорошего предчувствия сгустилась в мрачную уверенность.
— Что теперь будет?
— Во-первых, я обязан подвергнуть вас биотесту — это обязательная формальность для тех, кто бежит к нам. Не бойтесь, это безвредная процедура. Если не возражаете, протяните руку.
Король равнодушно кивнул и закатал рукав, Бейтс извлек из кейса приборчик величиной с ладонь и прижал его к предплечью Далькроза. Вэл ощутил холод и мгновенный укол.
— Готово. Хотите узнать новости?
— Да.
— Предупреждаю, они могут показаться вам неприятными, но я собираюсь поступиться корректностью в пользу правдивости.
— Я не такой пугливый.
— Отлично. Тогда вас не испугает известие о том, что вам предстоит возвращение в Каленусию.
Король почувствовал юркую струйку холода между лопатками. Лампа опять мигнула.
— Почему?
— Это особый разговор.
— Я думал, вы даете убежище псионикам.
Бейтс резко встал и принялся ходить из угла в угол, не скрывая волнения.
— Да, Оркус побери! Да, мы даем убежище сенсам из Каленусии или Иллиры. Но не таким, как вы, Далькроз.
— Почему?
— Вы в свои семнадцать лет слишком одиозная личность, вас слишком рьяно ищут, ваше имя стало символом сенса-негодяя. Не стану скрывать, нам невыгоден сейчас конфликт с Конфедерацией. Вы некстати явились, Воробьиный Король.
— Меня выдают Департаменту?
— Нет! Космос нас всех побери — нет. Консулярия никогда не выдавала и не выдаст псионика. Но убежище вам мы предоставить не сможем.
— Что все это значит?
— Это значит, что вам придется добровольно вернуться на территорию Каленусийской Конфедерации — через реку, тем же путем, каким вы явились сюда. Прошу вас, не надо спорить — это наше последнее слово.
— Консул...
— Консул не может вас принять. Даже если бы он имел время заняться вашим делом, его ответ окажется точно таким же — не сомневайтесь.
— Но...
— Я лично сочувствую вам безмерно, но благополучие жителей прибрежных районов важнее судьбы одного беглеца и даже всех ивейдеров Каленусии. Как видите, я говорю вам всю правду, как она есть, — то, о чем принято умалчивать. Или вы хотите, чтобы ради вашего спасения мы бросились в сомнительную авантюру и пожертвовали тысячами людей?
— Нет, не хочу.
— Тогда немедленно вернитесь за реку. Вэл встал. Он не знал, что ответить.
— Я могу остаться здесь хотя бы до вечера?
— Нет. Вы уйдете прямо сейчас.
— Я... Мне будет трудно это сделать.
— Я уверен, что вы, с вашим-то девяносто восьмым индексом, справитесь.
— Прощайте, мастер Бейтс.
— Прощайте, Далькроз. Хотя погодите...
— Что?
— Простите, мы не сумели оказать вам ту помощь, на которую вы рассчитывали, но кое-что еще можно сделать.
— Мне ничего не нужно от вас.
— Не отказывайтесь без размышлений. Это простая формальность, но она может вам пригодиться. Вы ведь настоящий псионик?
— Конечно.
— Подпишете эти бумаги?
— О чем они?
— Просьба предоставить подданство Консулярии, помеченное задним числом.
— Я не ношу с собой документы.
— И не носите. Обе копии останутся у меня. В конце концов, вы ничего не теряете.
Король кивнул и на весу подписал оба листа. Острое перо жестко царапнуло и проткнуло тонкую бумагу.
— До свидания, мастер Бейтс.
— Всяческой удачи вам, Вэл Лоренц Август. Король один вышел в жаркий полдень, вслед ему смотрели две пары глаз — коренастого псионика и советника Бейтса. Художник укрылся от проблем в своем кресле и не показывался. Белый диск завис над лысыми макушками холмов.
"Просить бесполезно, мне надо уйти, не теряя достоинства". Король пошел прочь, глотая соль и горечь предательства, и мертвая от солнца трава прощально шуршала под подошвами его кроссовок.
Берег неотвратимо приближался. "Я не сумею пройти сквозь заслоны днем, нет времени продумывать сложную массовую иллюзию. Такое возможно ночью, когда я в хорошей форме и готов ко всему, но только не сейчас, сейчас меня наверняка поймают. Но если я не послушаюсь Бейтса и останусь на месте, консуляры со спокойной душой скрутят меня и выдадут Департаменту. Значит, стоит попробовать".
Он быстро прошел лог, выбираясь поближе к берегу.
"Я маленькая мышка, а не слон".
На самом деле Далькроз чувствовал себя беспокойной букашкой, которая ползет по необозримой для нее равнине — по крышке стола. "Меня сейчас раздавят, но я не должен думать об этом".
Берег Конфедерации недобро молчал.
"Я маленькая мышка".
Вэл, тщательно удерживая блок, выбрался на песок пляжа. Мутная вода плескалась у берега. Пристальные взгляды невидимых наблюдателей скользили по плечам и груди Короля.
"Я мышка. Водяная мышь".
Он открыто ступил в воду, сделал несколько шагов и, потеряв дно под ногами, медленно поплыл в сторону конфедерального берега. Широкие листья водяных растений расступались, освобождая пловцу дорогу.
"Я мышка".
Наблюдатель с той стороны ненадолго отвлекся, чтобы пришибить нахального кровососа, потом опять жадно приник к окулярам — листья водяных растений рьяно шевелились, окна воды между ними то сужались, то расширялись.
— Плохо видно.
Наблюдателю вдруг померещился чей-то полупрозрачный силуэт — человеческий.
— Что за холера...
Силуэт, игра случая и жары, растаял, словно его и не бывало. Вместо этого среди водяной зелени в мутной реке проплыла речная крыса — худая и мокрая. Жандарм равнодушно проводил животное взглядом. Грызун тем временем почти добрался до берега, прошлепал лапками по мелководью, встряхнул бурую шубку и исчез среди корней. Наблюдатель ухмыльнулся — он втайне любил животных, даже самых непривлекательных.
— Силен, длиннозубый!
Грызун больше не появлялся, но жандарма охватило смутное беспокойство. Он раз за разом просматривал полоску берега, спокойную воду, пустой чистый песок пляжа — тревога не отпускала.
— Пора успокоиться, это жара мутит мне мозги.
Он еще раз всмотрелся в прибрежную полосу и остолбенел. На почти нетронутой ленте пляжа, там, где воды Таджо лениво лижут песок, там, где водяная крыса только что вышла из воды и скрылась в кустах, чуть заметно темнела одинокая цепочка свежих следов — не звериных, человеческих...
— Псионики идут!
Он все-таки успел коснуться тревожной кнопки уникома. Почти белое небо с ослепительным белым солнцем в зените перевернулось, убегая, а потом приблизилось, больно, даже сквозь шлем, ударило жандарма по виску и щеке. А может быть, это было уже не небо, а земля — наблюдатель, лежа ничком, видел, как глянцевое насекомое тащит куда-то частицу козьего помета. С минуту он разглядывал это мирное зрелище, а потом муть наплыла на зрачки, и человек соскользнул в долгое, спокойное беспамятство.
Все свершилось в две-три минуты. Напарник наблюдателя, который устроился немного в стороне, остолбенело посмотрел на неподвижное тело товарища, нервно потрогал ремешок собственного пси-шлема, еще раз оглядел неподвижную гладь реки.
— Там никого нет...
Он не стал тратить время на размышления, вскинул излучатель, опаленная прибрежная зелень скрутилась и почернела под ударом луча. Наблюдатель несколько раз проутюжил сомнительное место, закончил работу и прислушался к ощущениям.
— Хвала Разуму, наводки нет. Если там и был кто-то, то теперь от него осталось только жаркое. Хотя, наверное, у Георгиоса просто солнечный удар. Давно пора снести эти кусты — они только заслоняют обзор и портят картину.
Человек помедлил, его привлекал и завораживал вид реки. Наблюдатель все пытался вспомнить, что нужно сделать в случае пси-атаки, но юркий параграф инструкции ускользнул из памяти. Пахло гарью, обожженной листвой и страхом.
— Разум Милосердный!
Человек попятился, попытался спиной отыскать надежную стену, но ее не оказалось. Чей-то взгляд сверлил позвоночник. Наблюдатель моментально обернулся, но не обнаружил никого — позади стояла пока не тронутая огнем зеленая стена листвы, метались потревоженные птицы. Чужой взгляд опять переместился, он оказался сзади, за левым плечом.
— Будьте вы все прокляты! Здесь кто-то есть. Жоржи, дурак Жоржи, очнись!
Напарник оставался без сознания, его бескровное запрокинутое лицо наполовину скрывал пси-шлем, наблюдателю даже показалось, что товарищ уже умер. Чужой взгляд каленым железом прожигал спину. Человек заметался, попытался встретить опасность лицом, но она, аморфная и вместе с тем неотвратимая, все время оставалась рядом и чуть в стороне.
— Получай!
Он отвернулся от реки и выпустил заряд в сторону густых уцелевших зарослей. Подсохшее дерево легко вспыхнуло, жадный огонь трещал, пожирая сучья, щепки, вялую листву, неряшливые кучки птичьих гнезд.
— Получай!
Человек бесновался. Когда заряд кончился, он попытался избивать уцелевшие деревья прикладом, потом сел на песок, стащил шлем со взмокших волос и подпер руками виски.
— Что же я должен был сделать? Потревоженная пси-сигнализация работала вовсю.
Наблюдатель не видел последствий, он забыл про них, про базу, про неизбежные служебные неприятности, про неуловимых псиоников и выжженный берег — он пытался вспомнить. Неуловимое воспоминание вернулось неожиданно — с ясной четкостью непреложной истины.
— Вспомнил.
Он содрал с пояса уником, аккуратно придавил большим пальцем тревожную кнопку, добавляя свой запоздалый и уже ненужный сигнал к сигналу товарища. Уцелевший клочок зарослей зашелестел листьями, ветви раздвинулись, пропуская незнакомого вымокшего парня. В его кроссовках хлюпала вода.
— Добрый день, — вежливо поприветствовал пси-жандарма Король.
— Привет, — вяло ответил ошеломленный жандарм. — Шел бы ты подальше, тут очень опасно.
Далькроз осторожно обогнул придавленного наводкой человека, попытался подавить тошноту, это удавалось с трудом — виски ныли от перенапряжения, перед глазами плыли темные пятна.
— Скажите, пожалуйста, как отсюда добраться до Мемфиса?
Наблюдатель ошалело помотал головой.
— Иди вон туда, оттуда к шоссе, там можно поймать попутную машину. А на месте не оставайся — твое пси глушит нашу систему, тут закрытая зона, враз словишь штраф и пять суток ареста, к тому же, сам понимаешь — мутанты рядом.
Жандарм подумал (мысли ворочались тяжело, словно неподъемные камни) и на всякий случай добавил:
— Не вздумай ловить рыбу в реке — это строго запрещено законом. И вообще, если не уйдешь подобру-поздорову, а останешься тут шляться и мешать, то поймаю — уши оборву.
— Спасибо за хороший совет, — вежливо ответил Король и зашагал прочь, обходя свежее пожарище.
Язычки огня до сих пор плясали по черному завалу не прогоревших ветвей, истошно кричали разоренные синеперые птицы. Вэл прошел косогором, почти не скрываясь, система пси-слежения, настроенная на страх и враждебную настороженность, молчала, пасуя перед вновь обретенным спокойствием Короля.
"И все-таки кто-то из них успел нажать кнопку, — отрешенно подумал он. — Может быть, даже оба ее придавили, поэтому я должен поторопиться. Шоссе, кажется, в той стороне".
Полоса дороги появилась неожиданно, сразу за низким барьером пыльного кустарника. Серое покрытие едва не плавилось от послеполуденного зноя. Король осмотрел собственные джинсы, кроссовки и рубашку — речная влага почти испарилась, одежда выглядела в меру неряшливой, но уже не выдавала купания в реке.
— Сойду за второго сорта бродягу.
Он вскинул ладонь, пытаясь остановить одинокий кар. Водитель нехотя притормозил и махнул рукой, не дожидаясь вопроса.
— Только до Мемфиса, у меня там мастерская, дальше не поеду, лови других.
Далькроз влез на заднее сиденье и незаметно пощупал дорогую обивку. "Если она хоть чуть-чуть намокнет от моей одежды, он приедет в Мемфис, проверит машину и догадается обо всем".
Обивка, по счастью, осталась сухой — жар лета совершенно высушил одежду Короля.
— Ты турист? — угрюмо поинтересовался водитель.
— Нет, я гощу у моей тетушки из Мемфиса. Хотел половить рыбу в речке, но жандармы дали мне по шее.
— Правильно сделали, нечего шляться в запретной зоне. А где твои удочки?
— Отобрали.
— Не повезло.
— Это точно. А почему вы спросили про туристов? Разве они тут водятся?
Водитель тихо присвистнул.
— Ты не поверишь — да. Сколько угодно, особенно если выпадет сезон моды на псиоников. Тогда заезжие ломятся сюда, лезут в пограничную зону, стригутся под солдат мутантов, носят поддельные шлемы, дамочки вставляют себе серьги "романтический мятежник" — в уши, чуть ли не в нос, а может, и еще куда, в другое место.
Водитель ехидно фыркнул и продолжил:
— Мой брат держит хорошее дело — клепает эти серьги из какого-то хитрого сплава, мутанты за рекой, небось, и понятия не имеют, какие интересные побрякушки сбывают под их маркой.
— Хорошо берут?
— Туристы обычно при деньжатах и не жадные. Раз в два-три года все столичные психи толпами стекаются под Мемфис, чтобы поглазеть на другой берег Таджо. Это любопытство как рукой бы сняло, попробуй они пожить тут подольше. Конечно, чужая ноша всегда легкая — если что, не им первыми умирать...
Далькроз слушал словоохотливого водителя и молчал, ему почти нечего было ответить. "Мне некуда идти. Этот Мемфис, куда я бегу, — такое же чужое место для псионика, как любое другое. Может быть, проще и честнее попросить остановиться, выйти на дорогу и подождать у обочины, когда меня заберут серые люди из Департамента".
Вэл повернулся к водителю, тот, устав от яркого света, одной рукой вытащил из сумки темные очки и нацепил их на нос. Стекла скрыли тусклые равнодушные глаза незнакомца, придать его лицу многозначительность.
— Ты, наверное, знаешь, парень, тут неподалеку база пси-жандармерии, они стерегут от мутантов конфедеральный берег Таджо. Их шеф, Крайф — замечательный человек. Он живет тут же, в Мемфисе, приехал почти с самого начала заварухи, потом перебрался с семьей навсегда.
Приятно знать, что на этом свете встречаются не только трусы.
— А настоящие псионики в Мемфисе бывают?
— Спроси у своей любимой тетушки, — водитель нервно дернул плечом, — наверное, кто-то есть. Эти парни, словно крысы, пролазят везде.
— Интересно было бы посмотреть на настоящего псионика.
— Если они и водятся в Мемфисе, то очень хорошо прячутся, здесь народ серьезный и к шуткам не расположен.
— А те, чужие, из Консулярии?
— Не на что там смотреть, — грубо отрезал водитель. — После очередной пограничной заварушки с правобережниками я видел их мертвецов — обычные трупы.
Вэл осторожно коснулся разума водителя — даже от этого легкого усилия его замутило. Мысли прочесть не удалось, в эмоциях собеседника над всем брало верх агрессивное равнодушие.
"Без Системы и Цертуса я не сумею отыскать в Мемфисе наших "воробьев", — подумал Король. — Ивейдеры там есть — я это точно знаю. Но без браслета меня, в конце концов, отловит какой-нибудь хитрый пси-датчик — он среагирует не на страх, я ведь отучил себя бояться, он просто измерит мой индекс, и все будет кончено в две минуты. Цертусу я больше не верю, Вита далеко, и я не должен ее подставлять. Слишком много ошибок... Обидно признавать это, но я не должен был рисковать всем нашим делом ради одного Эрмелина. Я поступил как дурак.
— Скоро приедем, — буркнул водитель.
Вэл в отчаянии глядел на вольно расставленные домишки пригорода. Бурая пыль дороги покрывала темную листву зеленых изгородей.
"...Слишком много ошибок. Я устал и опять чуть не свалял дурака — нельзя сейчас попадаться Департаменту. На них работают прирученные псионики, такие, как этот профессор Калберг, который поставил ментальный блок Авите. Такие калберги обшарят мой мозг, чтобы узнать о "воробьях" все. Ивейдеры мне верили, я подарил им надежду, и из-за меня они могут попасть в реабилитацию, а это хуже всего — это предательство. Если меня отловят, то лучше бы мне умереть, Король не должен предавать собственный народ".
— Приехали, освобождай машину.
Вэл спрыгнул на асфальт и огляделся. Серо-бежевые коробки зданий, яркие тенты уличных кафе, аккуратные, вялые от жары колючие деревца, обвешанные не зажженными декоративными фонариками. Карнизы и декор домов, стойки тентов, столбы и плафоны освещения — все это могло оказаться утыканным датчиками пси-слежения.
А могло и не оказаться — Вэл почти ничего не знал о Системе Мемфиса, память выдавала скупые случайные обрывки. Рука без браслета казалась теперь слишком голой. "Я должен оставаться спокойным, спокойствие — лучшая защита. Мемфис — провинция, у них не может быть такой же мощной Системы, как в столице, здесь трудно обрабатывать прорву информации. Наверняка датчики стоят очень редко. Например, в этих столбиках они есть — я ощущаю их, как тонкие холодные острые иглы, поэтому просто отойду подальше и не стану задерживаться у кафе".
Он бесцельно побрел по улице, стараясь не думать о голоде, как назло, есть хотелось нестерпимо. Лица прохожих двигались навстречу — Вэл чувствовал себя пловцом, который пытается пересечь странную, бесконечно широкую реку, отстраняя рыб и бесчисленные листья водяных растений.
Лица людей плыли, соединялись в поток и тут же расступались в стороны — одинаковые, как надутые гелием пузыри, и в то же время разные — улыбающиеся, хмурые, равнодушные, задумчивые и озабоченные. И все бесконечно чужие.
— Что за ерунда... Так можно свихнуться — я заработался, перебираясь через Таджо.
Король свернул в сторону и выбрался из толпы. Пыльный сквер демонстрировал все те же причудливо стриженные колючие кусты и неудобные скамейки. Среди кустов костисто топорщилась какая-то сложная абстрактная скульптура. Вэл сел и закрыл глаза. По соседству устроились две женщины, Далькроз не видел их лиц, но голоса долетали великолепно — ясно и отчетливо.
— ...псионик.
— Да, вот она сама идет мимо.
Вэл приоткрыл левый глаз — тот, который меньше болел. По дорожке, мимо двух собеседниц, шла еще одна женщина — прямая высокая фигура без возраста, с застывшим, каким-то смятым лицом. Коротко стриженые волосы, словно шерстка, покрывали гордо поднятую голову.
— Грустная...
— Она родилась норма-ментальной, зато ее сын был самым настоящим мутантом. У нас в Мемфисе с этим не шутят — когда парень подрос и скрыть мутацию не удавалось, люди приходили к ее дому, требовали выдать псионика. Она запирала двери, но каждое утро кто-нибудь стоял под ее окнами. Полиция запрещала кричать и кидаться камнями, и тогда люди просто приходили молчать... Стояли и молчали, и так с утра до ночи. Она выдержала полгода, потом за мальчишкой пришли реабилитаторы.
— Его, конечно, вылечили от мутации?
— Говорят, что да, только после этого его никто никогда не видел.
— Почему?
— Не знаю, ходили слухи, будто ее сынок сошел с ума и возненавидел свой город, другие говорили, что после излечения он повесился в столице — не захотел жить, как все.
— И она до сих пор остается здесь?
— Так и живет с тех пор, совсем одна. Смотри, какая гордая...
— У нас в квартале такую гордячку быстро заставили бы перебраться на запад.
Король открыл оба глаза и встал. Обе женщины моментально замолчали, словно интуитивно уловили его мысли. Далькроз, не торопясь, двинулся вслед за коротко стриженной, две сплетницы сверлили его взглядами.
— Смотри, как он зыркнул на нас — будто укусить хочет.
— Непочтительная пошла молодежь.
Вэл прошел мимо, деликатно отвернувшись, узкая прямая спина матери псионика мелькала где-то впереди, он прибавил шаг, стараясь не потерять ее в толпе. Женщина шла быстро, как будто летела, подгоняемая неощутимым для других ветром. Далькроз догнал ее и пошел, не отставая. Серо-бежевые дома по сторонам сменились просто серыми, стены узкого переулка почти сошлись, закрыли выцветшее от жары небо. Женщина подошла к громаде высокого дома, открыла дверь и скрылась в недрах темного подъезда. Король выждал минуту и проскользнул следом.
Крутые ступени уходили вверх и в полумрак, он прошел два этажа и остановился возле аккуратно выкрашенной двери. Прямо по свежей, едва ли не вчера наложенной краске, кто-то глубоко, угловатыми буквами процарапал:
МУТАНТАМ — ТРЫНДЕЦ!
Вэл поискал сигнализацию для гостей и не нашел. "Она никого не ждет, она вообще почти не живет". Король тихо, но настойчиво постучал. По ту сторону двери долго стояло настороженное молчание, он уже собирался уйти, когда створка немного, всего на ладонь, приоткрылась. Стриженая грустная женщина стояла на пороге.
— Я псионик, — просто произнес Король.
Она молча посторонилась, пропуская гостя вовнутрь. Маленькая квартирка показалась ему запущенной и аккуратной одновременно.
— Если вы боитесь, скажите мне об этом — я тотчас же уйду.
Мать пропавшего псионика медленно покачала головой.
— Я хочу, чтобы ты остался здесь. Живи, сколько понадобится, я не боюсь, мне уже все равно. Можешь взять его вещи — какие найдутся.
В старом шкафу Вэл отыскал рубашку и брюки, рукава рубашки оказались коротки, но это совсем не волновало Короля.
Потом он заперся в тесной ванной и смыл с себя тонкий осадок от речной воды, переоделся, потом как мог постирал в тазу собственную одежду. Женщина, словно подбитая птица, безучастно сидела на кухне, пальцы худых рук терялись в широких складках летней юбки.
— Меня зовут Вэл. А как вас зовут, мэм? — спросил Король.
— Лора Торрес.
— Спасибо вам большое.
— Не за что. Ты хочешь есть — возьми ужин в термошкафу.
— Вы сенс?
— Нет, но мой покойный сын был настоящим псиоником.
Далькроз заметил, что в угасших глазах Лоры Торрес мелькнуло подобие человеческого интереса.
— Он был бы немного старше тебя, — добавила женщина.
— Почему вы остаетесь здесь? Мне кажется, вам стоит уехать из Мемфиса, в столице люди гораздо терпимей относятся к мутантам и их родне.
— Если я уеду, эти скоты забудут обо всем, а я хочу, чтобы они помнили. Пусть они помнят Вико — пока меня видят на улице, люди испытывают неловкость, это все равно как если бы мой мертвый сын давал знать о себе.
Вэл промолчал и медленно отвернулся, боясь выдать свои мысли выражением лица. "Она сумасшедшая", — подумал Король. Он попытался было мягко, успокаивающе прикоснуться к разуму женщины, но впервые в жизни испугался и не смог — прикосновение не обжигало и не обдавало болью, скорее это походило на тусклый пепел большого, но давно отгоревшего пожара.
— Ну, нет, я не такая сумасшедшая, как тебе кажется, — буднично отозвалась Торрес. — И не подумай лишнего, я не псионичка и не могу читать твои мысли, я просто знаю, на кого я с виду похожа.
— Вы похожи на самого лучшего человека в этом городе. Далькроз доел ужин, вымыл тарелки и поставил их на место.
— Простите, мэм, что я не успел ему помочь. Если бы я был старше на три-четыре года, все могло бы обернуться по-другому.
— Ты тот самый Воробьиный Король?
— Это правда.
— Я только что видела твое лицо по уникому — это была местная передача, с базы возле Мемфиса.
— У меня нет уникома, я ничего такого не смотрел уже несколько дней — с тех пор, как смотался из столицы.
— Можешь не рассказывать, я и так знаю, что тебя везде ищут.
— Боюсь, мэм, что они очень скоро проведают, что я здесь.
— Ты прошел в запретную зону у реки?
Вэл замешкался на мгновение. Лора Торрес была одного возраста с матерью Короля, которую он почти не помнил, ее манеры и печальное лицо внушали доверие. "Я не должен выдавать консуляров. Даже после того, что они выгнали меня. Пусть Бейтс и Художник (особенно Художник) живут спокойно".
Король принудил себя солгать:
— Я бродил в зоне, хотел переплыть реку, но не сумел. Там много пси-жандармов и все утыкано датчиками.
Торрес задумчиво покачала стриженой головой.
— Человек может многое, если не все. Тебе все-таки стоит попытаться. Если бы я только могла вернуть своего сына, я бы сама послала его за реку.
"Нас там не очень-то ждут", — про себя возразил Король, но ничего не сказал в ответ, и это было милосердное молчание.
Ночь прошла спокойно, без ярких снов. После полуночи хлынул сильный дождь, его тугие струи поливали дорогу, которая, словно змея, кольцом охватила Мемфис. К двум часам ночи ливень прошел. Утром вернулась привычная жара и быстро высушила землю до глиняного звона.
Король проснулся очень поздно, в тот смутно-тревожный предполуденный час, когда прохлада ночи, изгнанная зноем, прячется лишь в самых отдаленных комнатах массивных, словно крепости, старых домов.
Король встал и оделся, стены его комнаты еще хранили старые фотографии — незнакомый четырнадцатилетний мальчишка неотрывно и тревожно смотрел в объектив, неощутимый зрителем ветер взъерошил его короткие волосы.
Лора Торрес, кажется, даже не ложилась — она сидела на кухне в той же самой позе, спрятав худые ладони в широких складках юбки.
— Доброе утро, Вэл.
— Доброе утро, госпожа Лора.
— Я только что выходила на улицу — купила продукты. Твои портреты развесили по стенам Мемфиса.
Далькроз ощутил острый укол страха. "Облава началась".
— Наверное, мне лучше уйти отсюда. Меня могли видеть соседи, на вас донесут.
— Они давно не видят ничего, кроме меня, проклятой, и своей ненависти. Я подумала и поняла, что была не права — не ходи за реку. Ты останешься здесь, опасности нет, если не выглядывать на улицу. На всякий случай к окнам тоже не подходи.
"Она успела за один день привыкнуть ко мне, — в отчаянии сообразил Король. — Она стремится удержать меня рядом, вместо убитого сына, поэтому гонит мысли об опасности и не верит в то, что смерть бродит рядом".
— Хорошо, я остаюсь, — ответил он. Лора заметно успокоилась.
— Это славно. После полудня я должна уйти, мне пора работать. Что бы ни случилось, к двери и окнам не приближайся. Будь осторожен, Вэл Август.
Она собралась очень быстро, засунула какие-то мелочи в плоскую сумочку, провела расческой по коротким, с проседью волосам и исчезла. Дверь квартиры хлопнула за спиной матери псионика.
Вэл выждал, пока в подъезде стихнет острый стук ее каблуков.
— Я отдохнул. Пора.
Он попробовал открыть входную дверь — створка не поддавалась.
"Заперто снаружи. Она правильно догадалась, что я сбегу".
Вэл прошелся по комнатам в поисках подходящего предмета. Им оказалась старая шпилька с полочки в ванной комнате. "Леди Торрес когда-то носила длинные волосы. Стричься почти наголо — знак глубокого траура, принятый на востоке".
Далькроз согнул из шпильки удобный крючок, подвинул низкую скамеечку и устроился возле замка.
"Хорошо все-таки много читать. Иногда в завалах информации попадаются толковые советы по взлому".
Толковому взломщику хватило бы пяти минут, Король возился с замком полчаса. Через полчаса тот клацнул и подался, Вэл выглянул в подъезд, в подъезде не было никого — там стояла ломкая тишина.
"Спасибо вам, госпожа Торрес, но я пойду своей дорогой, так будет лучше и для вас, и для меня тоже".
Он прикрыл за собою дверь, сбежал по ступеням и окунулся в послеполуденную сумятицу. Люди шли мимо, по-прежнему потоком обтекая Короля. На углу он остановился, тронутый острым предчувствием неудачи.
РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПСИОНИК!
Со свеженаклеенной листовки прямо в лицо Далькрозу смотрел его собственный двойник. У Вэла-второго были темные, слишком близко посаженные глаза, русые волосы и тонко очерченный абрис лица. Изображение наверняка синтезировали на хорошем сайбере. Оно поражало точностью и подлакированным реализмом.
"Меня зацепили по показаниям свидетелей".
Король на ощупь пересчитал мелочь в кармане и тут же, с лотка, купил пластиковый козырек от солнца — на темные очки не хватило денег.
"Сойдет за неимением лучшего".
Козырек и впрямь слегка изменил лицо Далькроза. "Нужно уехать из Мемфиса. Лучше всего вернуться в столицу — там меня сейчас не ищут. Если не соваться в центр Порт-Калинуса, если повезет, то можно ускользнуть даже от пси-датчиков. Быть может, я все-таки рискну и попытаюсь связаться с Цертусом".
Король легко шел в потоке прохожих — частица среди мириада частиц, живая капля человеческого моря.
"Я раньше не знал, как это бывает прекрасно, как замечательно быть таким, как все. Мне понадобилось оказаться в бегах, чтобы по-настоящему понять это". Он убрал ненужный пси-барьер. Плотная толпа, заполняя главный проспект, своим мощным пси глушила даже яркую ауру Короля.
"Они не сумеют почуять меня среди других".
Эмоции встречных менялись, словно яркие стеклышки в калейдоскопе — оранжевая радость и коричневый страх, темно-синяя неприязнь или легкая, розовая заинтересованность. Над всем господствовало серое равнодушие. Медленно-медленно Вэл выбирался к окраине. Здесь людской поток заметно редел, пока не превратился в скудный ручеёк случайных прохожих. Король прошел еще немного, низкие удобные коттеджи и аккуратные сады сменились чередой каких-то складов, потом кончились и они.
"Надо поймать попутную машину".
За пыльной живой изгородью калилось под солнцем шоссе. Первая же встречная машина охотно притормозила. Водитель, по случаю всеобщей паники принарядившийся в пси-шлем, оказался старым знакомым.
— Я смотрю, ты уезжаешь до срока, парень? Как здоровье твоей тетушки?
— Нормально. А у меня кончаются каникулы — пора возвращаться в Параду.
— Тогда тебе лучше взять билет на рейсовый автобус. Выберешься из этих гнилых мест, потом можно лететь куда захочется.
— Я люблю попутки — когда в них садишься, то узнаешь так много нового.
— Это верно, — охотно согласился водитель.
Они молча проехали около километра. Водитель искоса посмотрел на Короля.
— Придержи руль, дружок, мне нужно освободить одну руку.
— Зачем?
— Автопилот барахлит. Я не успел сегодня пообедать, хочу сделать это на ходу — бутербродами. Поможешь?
— Может быть, нам лучше остановиться? Как бы не вляпаться во что-нибудь.
Вэл не стал прикасаться к чужому разуму — стоило поэкономить силы. Водитель оказался сговорчивым человеком, он кивнул, плавно притормозил и картинно остановился возле обочины.
— Как хочешь, раз нет, так и нет. Разомни пока ноги, я по быстрому.
Он завозился, доставая коробку с едой. Дверь машины почему-то не открывалась.
— Холера! Тут не только автопилот — вся ментальная автоматика скончалась.
Король неохотно положил ладонь на ручку замка и слишком поздно понял свою ошибку — водитель выхватил из коробки остро блеснувший предмет, следующим ощущением оказался мгновенный укол и горячая боль где-то пониже локтя.
— Ну все, парень, теперь ты попался, как цыпленок. Вэл попытался ответить наводкой, но чувство эфира мягко ускользнуло. Он потерял равновесие, упал щекой на обивку кресла, осязание почти исчезло — остались только болезненно обострившиеся зрение и слух.
Беспомощный Король видел, как водитель выбрался на шоссе, вразвалку обошел машину и снаружи, ключом открыл дверцу рядом с пассажиром.
— Вылезай! Не можешь? Ну ничего, полежи пока, сейчас тебя заберут хорошие парни.
И отвернулся, набирая код на клавишах уникома.
— На этот раз все было просчитано. Тебя ждали именно здесь и сейчас. А я сразу понял, с кем имею дело, даже тогда, в первый раз, — не без хвастовства заметил он.
"Это ловушка, сейчас за мною явится пси-жандармерия".
Вэл попытался закрыть глаза, но веки не слушались, и это было обидно — слезы обильно, слишком заметно потекли по щекам.
"Я опять где-то ошибся".
Водитель понял без слов и насмешливо кивнул в ответ.
— Я тебе, парень, уколол не антидот, а обычный медицинский наркотик. И не мечтай достать меня наводкой — не получится, крепкое успокоительное неплохо убирает эту способность. Мы, люди границы, не столичные слабаки и знаем, как правильно обращаться с мутантами.
Неподвижный Король скосил глаза — к ним приближалось мигание маячка жандармской машины.
"Пусть ругается, мне на это наплевать. Конечно, я попался, но это еще не полный конец, я еще отыщу выход. Это только временное поражение, финал не может быть таким обидным", — подумал он и тут же понял, что попусту обманывает себя.
"Проигрыш всегда мучителен, не обидного конца не бывает".
В этот момент в отдалении сумрачно и длинно громыхнуло. Разбиваясь о дорогу, прозрачной лавиной хлынул проливной дождь.
7010 год, лето, Конфедерация, северо-восточная база пси-жандармерии
— Садитесь... Да, именно сюда, лицом к лампе, мне не терпится как следует разглядеть вас, молодой человек. Надеюсь, вы в какой-то мере пришли в себя.
— С кем я разговариваю?
— Я — генерал Крайф. А вы — Вэл Далькроз?
— Пришлите мне адвоката.
— Такой ответ на вопрос хорошо говорит сам за себя. Рад видеть Короля ивейдеров Каленусии, правда, это не та радость, которая могла бы вам понравиться.
— Я такой же каленусиец, как вы.
— Вы нарушили закон.
— Пусть даже так, это еще не причина держать меня на жандармской базе. Если я, по-вашему, преступник, передайте меня законным властям.
— Вы что-то путаете, юноша. В приграничье особое положение, здесь и сейчас я — главная власть. Или вы имели в виду собственную отправку в столицу? Не беспокойтесь, для любой акции когда-нибудь наступает свой черед.
— Вы не имеете права насильно колоть мне наркотики.
— А? Не слышу. Мои извинения, Далькроз. Мятеж, мутанты, война — все это было давно и недавно — несколько лет назад. После ранения в голову я сделался глуховат.
— Пожалуйста, не надо колоть мне наркотики, обещаю, что больше не буду убегать.
— У меня нет ни малейших оснований вам верить.
— Я требую адвоката.
— Все до единого адвокаты Мемфиса отказались с вами встречаться.
— Вы врете.
— Вовсе нет, вы сами знаете, Далькроз, до какой степени у нас, в Каленусии, не любят ивейдеров. Пограничье в этом отношении не исключение, скорее яркий пример. Знаете, как вас поймали? Вдоль единственной дороги расставили детекторы, на пульте круглые сутки дежурили не только мои люди, но и добровольцы-наблюдатели из Мемфиса. Человек, который ввел вам наркотик, — настоящий герой. Даже гражданских толкает на добровольный риск осознание того, что вы, мутанты, — опасное и противоестественное отклонение...
— Чего вы хотите?
— Если бы на весах мира мое желание что-то весило, я бы хотел, чтобы таких, как вы, Далькроз, не существовало вообще.
— Почему?
— Потому что уже одно желание переплюнуть человеческую природу преступно, а удачная попытка реализации этого желания преступна вдвойне.
— Мы не виноваты, что родились такими.
— Конечно. Бешеная собака тоже не виновата, только бешеных собак принято отстреливать. Ладно, вы не кающийся, я не монахиня Разума. Буду краток, кстати, скоро наступит время очередного укола. Мне нужны от вас только две вещи. Первая — ваши врачебные способности сенса. Второе — список нелегальных псиоников, в первую очередь — здесь, в Мемфисе.
— Я не врач.
— Вы лжете, Далькроз.
Это правда. У меня очень слабые способности сострадателя, я от рождения боевой псионик.
— Вы принципиально не хотите помочь?
— Пожалуйста, поймите меня правильно — я вообще не умею лечить, лечить при помощи дара. Я мог бы наврать и сделать вид, что иду вам навстречу, но мне не хочется никого вводить в заблуждение.
— Как вы докажете, что это не ложь?
— Никак, придется поверить мне на слово. Или позовите другого псионика — пусть он войдет в мой разум и скажет, говорю ли я правду.
— Ха! Отменное желание. Спасибо, пока что с меня хватит и одного мутанта на базе. Впрочем, в вашем предложении есть некая соль, у вас обрисовывается возможность доказать свою лояльность власти — дайте мне адреса ивейдеров в Мемфисе. Пусть вы сами не умеете лечить, кто-нибудь подходящий среди них найдется.
— Я не знаю в Мемфисе ни одного "воробья".
— Лжете! Вас кто-то приютил.
— Никто меня не приютил. Я ночевал в парке.
— Не верю в вашу короткую память на имена.
— Перед тем как податься в бега, я размагнитил всю свою электронную картотеку. А память у меня, правда, не безразмерная.
— Отличное признание, даже немного похоже на истину. Хорошо, пусть, в Мемфисе вы никого не припоминаете — назовите нелегальных псиоников в Параду или Порт-Калинусе.
— Я все забыл.
— Стоп! Не отворачивать лица! Спокойно. Вот так... На этот раз ложь была стопроцентная и очевидная. Привычка лгать отвратительна, Далькроз, к тому же вы еще не научились как следует управлять собственным лицом. В любом случае, примите мои соболезнования.
— Это вы о чем?
— Мне некогда уговаривать вас медленно, придется уговорить быстро. Поверьте, я не терплю сенсов, поэтому проблема вашей физической целостности меня не интересует.
— Вы не посмеете, Департамент не разрешает интим.
— Департамент — не богадельня. Порт-Калинус далеко, здесь, в Мемфисе, значение имеет только один фактор — мое слово.
Генерал прижал кнопку, охрана появилась мгновенно.
— Ладно, я вижу, вы не цените ни моего личного внимания, ни корректных методов. Я зря теряю время. Охрана, проводите гостя.
Король встал и вышел, стараясь идти помедленнее, его быстро оттащили в сторону, лязгнула дверь лифта, клеть приняла живой груз и торопливо поехала вниз.
— Выходи, прибыли.
В коридоре бункера его ждали. Король ясно видел каждую мелочь — пуговицы на мундирах, пряжки на амуниции, глянец пси-шлемов, сеточку сосудов на белках глаз конвоира. Масса бетона над головой почему-то заставляла сутулиться. Вэл старался не поворачивать голову, не давая повода ударить себя в лицо.
— Налево.
Короля подтолкнули к стене. Он успел вскинуть согнутую руку, закрываясь.
— Этот еще и отбивается. Добавьте парню за строптивость.
"Vita-Vita-Vita, — подумал Король, цепляясь за ускользающий во тьму смысл имени. — Крайф ничего не сказал про нее, значит, Вита в безопасности, иначе мне пришлось бы гораздо хуже, они могут и умеют использовать во зло все — все, даже Виту..."
Следующий удар пришелся в висок, тьма ненасытно придвинулась, заслоняя все.
— Готов?
Поток ледяной воды окатил Вэла. Он открыл глаза и понял, что лежит на бетонном полу. Вокруг растеклась холодная лужа. Рядом стояло пустое пластиковое ведро, тлела забранная мелкой сеткой лампочка. Поблизости сдержанно ругались, в голосе внезапно заявившегося незнакомца явно проскальзывал изысканный акцент западных территорий.
— Вас предупреждали — осторожно, голову не трогайте.
— Я не собираюсь нянчиться с этим выродком.
— Остынь — поменьше личных эмоций, Старик не похвалит за труп или за безнадежного калеку. Дайте петлю.
Кто-то перевернул Вэла вниз лицом. Обладатель элитного акцента приблизился и сам обмотал его руки веревкой.
— Здесь сыро, вечно ржавеет железо, блок нехороший. Поднимите мальчишку.
Король встал сам, не дожидаясь их прикосновений. Стены камеры пьяно качались.
— Тяни! — коротко приказал "элитный". — Пока что плавно. А тебе, парень, советую немедленно одуматься. Думай, да побыстрее, поскольку у тебя цейтнот.
Заскрипел блок под потолком, веревка натянулась, выворачивая суставы. Вэл попытался притронуться к разуму мучителей, но не почувствовал почти ничего — только грязь, стылую пустоту и легкую вибрацию, словно кто-то поблизости теребил слабо натянутую струну. Наркотик заблокировал пси-способности, но это ничуть не уменьшило боли. "Vita!" — беззвучно крикнул Король.
Обладатель вежливого голоса подошел поближе, Вэл не видел его лица — офицер стоял за спиной.
— Хватит с ним миндальничать. Дергай резче. "Vita! Vita!"
Имя помогло. Теперь голоса доносились до Вэла глухо, как будто говоривших отделяла от него толстая, крадущая звуки перегородка. Перед глазами крутилась и корчилась багровая субстанция, время от времени ее разрезали короткие белые вспышки — следы пролетающих метеоров. Краснота медленно-медленно потемнела, живую черную пустоту пронизала искристая сеть, узлами ее были бесчисленные крупицы белого огня. Откуда в бункере звезды? Вэл открыл слезящиеся глаза — звезд не было, лампа в частой стальной сетке источала красноватый свет. Разговор солдат снова приблизился, несуществующая перегородка исчезла.
— Опустить его на пол? — спросил кто-то нерешительным тоном. В этом голосе Вэл, проницательный, как все псионики, легко уловил скрытые от других вибрации испуга и жалости.
— Пусть висит, пока в сознании.
— Упрямый мальчишка. Может, попробовать его сечь? Вежливый офицер сокрушенно покачал головой:
— На коже останутся следы — слишком много следов, это никуда не годится, надо соблюдать приличия.
— Теперь уже все равно. "Vita!"
— Погодите, он что-то говорит.
Обладатель акцента сделал шаг в сторону и появился в поле зрения. Вэл наконец увидел его лицо — гладко выбритое, худощавое, стертое равнодушием — никакое. Псионик шевельнул потрескавшимися губами.
"Король не предает свой народ".
— Что пытается сказать этот ивейдер? Он соглашается на все условия?
— Нет. Он говорит: "Король, мол, не предает свой народ".
— Ну и дурак, — буднично отозвался вежливый жандармский офицер. — Действуй, Андерс. Не перестарайся, он не должен умереть раньше времени. Если спина быстро придет в негодность, займешься его руками.
"Vita!"
Имя кануло в никуда, отклика не было.
Исполнитель отошел в сторону, исчез из поля зрения, потом остановился за спиной Короля, занес и резко опустил хлыст.
* * *
В углах просторной комнаты мягко колыхалась уютная домашняя темнота. Круг света от ночника падал на инкрустированный ночной столик, заваленный пустыми шприцами и пестрыми коробочками, на низкую спинку кровати, на пушистое розовое одеяло и по-детски пухлую руку поверх одеяла. Стены наполовину прятались в темноте.
Единственным холодным пятном оставался голубой атласный шарф, который скреплял ворот детской пижамы. Мальчик лет семи метался в беспокойном сне, его лицо почти исчезло под копной спутанных каштановых кудрей.
Стараясь умерить тяжелые шаги, вошел генерал Крайф, хотя в этом хождении на цыпочках не было необходимости — толстый ворс ковра и так бесследно поглощал звуки.
— Как он?
Врач, лысоватый худой человек, поднял голову и сделал нерешительное движение, словно собираясь выбраться из кресла. Генерал, досадуя, неловко махнул рукой.
— Сидите, сидите, мастер Люсиан, вы гость, а не подчиненный. Скажите только одно — моему сыну лучше?
— Нет.
— Вы можете установить точную причину болезни?
— Нет.
Доктор опасливо понурился, но Крайф только сухо кивнул:
— Спасибо за правду. Мне не нужна успокоительная ложь — поэтому я и пригласил гражданского врача. Вы известный специалист, Люсиан, скажите мне, как человек компетентный и честный — это безнадежно?
Медик снова опустил голову, пережидая неприятное чувство — он не лгал и не скрывал ничего, но ему не хотелось встречаться взглядом с ясными, пронзительными, яростными глазами Крайфа.
— Простите, я и сам не знаю. Во всяком случае, анализы, которые я делал, показывают, что поражение наступило около трех недель назад.
— Верно.
— Я уже говорил вам две недели назад, когда меня пригласили, и повторю сейчас — точный диагноз мог бы поставить тот... та сволочь (простите, генерал), которая изуродовала ребенка.
— У него физически поврежден мозг?
— Нет. В этом и заключаются проблемы пси-повреждений — наша медицина бессильна, сталкиваясь с явлениями, у которых нет определенной физической природы.
— Функциональное расстройство?
— Нет. Мне стыдно, простите — но я не могу назвать причину.
— Почему не можете?
— Разум и Пустота! Генерал, вы напрасно выкручиваете мне руки... Поймите и не мучайте ни меня, ни себя, я не скажу более того, что уже сказал, считайте уж лучше меня неучем — вы почти не ошибетесь. Не знаю причин, потому что их нет. Нет! У мальчика медленно падает пси-индекс, но ведь вы сами знаете, что этот индекс не отражает ничего того, к чему мы привыкли в медицине. Это не показатель здоровья, это показатель... души.
— Мировая Душа — бредни пантеистов. Если есть нечто, что можно измерить детектором, а детектор можно потрогать руками, значит, мистика тут ни при чем. Продукт Электротехнической Компании — это вам не жезл Господа Бога. Одним словом — я не верю вам, мастер Люсиан.
Люсиан сжался в кресле, и Крайф успокаивающе тронул его за плечо:
— Не поймите меня превратно — я не обвиняю вас в преднамеренной лжи, вы сами заложник этой идеалистической ахинеи — всем известной книги Майера об относительности реальности. Не думайте о теориях, будьте практиком, холера вас возьми! Скажите мне прямо, не бойтесь — что сделали с моим сыном? Укол? Наркотик?
— Пси-наводка.
— С какой целью?
— Не знаю. Возможно, чья-то неудачная игра, глупая и жестокая шутка подростков.
— Его нашли возле школы, в кустах сирени, в кулаке были зажаты свежесорванные листья... Быть может... это была попытка насилия?
— Нет. Не сомневайтесь, генерал, никаких признаков, если, конечно, оставить в стороне чисто психическое воздействие. Ответить на ваши вопросы мог бы тот, кто ставил наводку. Но подавать подобный совет затруднительно — ивейдеры вообще необщительный народ. Вы сами знаете, как их мало и как эти мутанты прячутся. Чаще всего это молодые люди, хорошо укрытые от пси-наблюдения. Само их существование незаконно, они мастера обмана и всяческих хитростей. Вы понимаете, что поймать автора наводки, искусно укрывшегося среди тысяч пси-нормальных, практически невозможно?
Крайф сухо усмехнулся и отвел глаза. У доктора Люсиана противно замерзли острые, беззащитные лопатки — в гримасе хозяина таилось кое-что очень и очень нехорошее, на грани неумолимости. Крайф, впрочем, тут же как ни в чем не бывало широко улыбнулся гостю, блеснули ровные кончики зубов — жестокость быстро пропала со скуластого лица. Он подошел к спящему мальчику, бережно поправил одеяло, укрыл ребенка до подбородка, убрал копну кудрей, открыл детское лицо, искаженное неподвижной гримасой обиды и удивления.
— Ну что ж, если медицина тут бессильна, я найду собственные средства...
— Как хотите. — Доктор Люсиан поднялся, старательно изображая решительного и занятого человека. — Я ухожу. Поверьте, я искренне страдаю, видя мучения ребенка, мне нестерпимо стыдно, как врач я не оправдал ваших надежд, и я бесконечно сочувствую вам — понимаю сердце отца. Но если бы я посмел, то предостерег бы вас от опрометчивых действий. Не ищите того, кто это сделал — лучше в меру сил скрасьте сыну последние месяцы жизни. На поиски нечаянного убийцы у вас уйдут годы. Это... Поймите, это будут просто бесполезные попытки. Я не хочу давать вам призрачной надежды.
В наступившей тишине тонко и тревожно запел уником. Крайф, мимоходом смахнув на пол пестрый хлам бесполезных лекарств, поднял со столика армейского образца аппарат.
— Что?
Ответ был таков, что мгновенно заставил генерала перейти на текстовую связь. Нелюбопытный доктор отвернулся, втайне он уже проклинал судьбу и собрался как можно скорее оставить несчастный дом, но подобному намерению мешал сам хозяин, который, неловко касаясь клавиш, поневоле затягивал разговор с невидимым собеседником.
Не попрощавшись, уходить, разумеется, не принято.
"Разговор надолго. Гоняет подчиненных, — печально подумал врач. — Все-таки близость границы с Консулярией метит на нашей заднице тавро, и мы сами по сути лишь чуть получше маньяков. Проклятые псионики... Попробуй-ка поживи год за годом под гнетом страха".
Генерал тем временем совершенно перестал заботиться о госте, он ошеломленно всмотрелся в мелкий шрифт уникома, потом яростно застучал клавиатурой:
"Как это умирает? Вы что, идиоты?!"
На том конце путано оправдывались. Крайф отключился и с силой метнул аппарат прямо на малиновый ковер. Коротко хрустнул металл и пластик. Врач с необычайным проворством отдернул худую ногу.
— Ну и ну. Здесь летают посторонние предметы. Полегче, мастер генерал.
— Простите мою вспышку, стресс, будь он проклят. У меня для вас отыскалась работа по специальности.
Врач устало и угрюмо посмотрел исподлобья:
— Опять пси-наводка в вашей семье?
Крайф отвел глаза и проигнорировал сомнительную шутку.
— Нет, мелочи — у нас в госпитале умирает псионик... Да, именно из тех дураков, которые косяками бегут за Таджо, надеясь найти в деспотии Дезета обещанный рай. Этого тоже задержали на границе — обманутый демагогами совсем молодой мальчишка.
— Что с ним?
— Не знаю. Сами посмотрите — возможно, он попытался смертельно навредить себе, быть может, просто пострадал в драке. Займитесь им, док, в конце концов, поработать с живым псиоником — редкая и интересная практика.
Врач сухо кивнул и поднялся, чтобы уходить.
— Прощайте, генерал. Я благодарен вам и за редкую практику, и за поучительную беседу.
Дверь уже давно закрылась за доктором, но Крайф так и не успел решить для себя, маячила ли в словах гостя едкая ирония. Он вернулся к кровати, тяжело опустился в освободившееся кресло, поднял с малинового одеяла и взял в свою твердую ладонь маленькую руку сына.
— Они ударили по тебе, бедняга, потому что метили в меня. Какая жестокость...
Генерал склонился к уху ребенка:
— Я обещаю тебе, Ази, мы отыщем его. Мы найдем того, кто тронул твой мозг, даже если мне придется перевернуть вверх дном весь сектор. Он придет сюда и все исправит — конечно, куда он денется, любой человек, любая зверушка хочет жить. А потом я выполню обещание, пускай себе живет. Эта забившаяся в щель тварь еще не знает, что порой случается жизнь, которая много хуже смерти...
Лампа по-прежнему высвечивала россыпь лекарств на столике и каштановые кудри мальчика. Сын жандармского генерала даже не шевельнулся, легкое частое дыхание почти не приподнимало край малинового одеяла.
Крайф откинулся в кресле, прижался плечами, шеей, коротко стриженым затылком к уютному ворсу обивки. Запретная влага, слезы бессильной ненависти, так и осталась непролитой — у Крайфа третий день сухо горели больные от бессонницы веки.
"Как душно, как мучительно душно и тоскливо. Это опять к грозе", — подумал он и тут же забыл обо всем, пораженный новой, пронзительной мыслью.
"Я сделал слишком многое, я пустил в мясорубку этого парня, я пошел против принципов и поставил на карту свою карьеру. Я готов сделать большее и ради Ази совершу любую подлость, не задумываясь. Но в глубине души я не сомневаюсь, все, что было, есть и будет — бесполезно... Это крах. Святая Пустота! Как бессмысленно, больно и тоскливо. И холодно — умом я понимаю, что здесь жарко, но этот холод — он идет изнутри".
Генерал проглотил сухой комок и повернулся к постели — несколько бесконечных мгновений Крайф был уверен, что мальчик уже не дышит.
Потом пушистое малиновое одеяло опять слабо зашевелилось.
"Разум Мировой, если ты есть, прошу тебя..."
Мировой Разум промолчал, зато генерал жандармерии Крайф спешно просчитывал варианты. Он потрогал лоб спящего ребенка — тот оказался влажным.
— Я, кажется, совершил ошибку. Он пока не умирает — только спит, впереди у него еще долгие, медленные месяцы. Если дело с этим парнишкой откроется, я лишусь всего и в лучшем случае останусь на пенсии отставника. Мой ребенок умрет в нищете. Это было глупо, за глупости платят... или исправляют их. Рано или поздно того парня потребуют судебные власти. Куда я могу его деть? Он поправится не скоро, обстоятельств не скроешь, я превысил полномочия. Придется превысить их еще один раз. В конце концов, попытка к бегству — это классический повод.
Крайф поднял с ковра уником и поспешно набрал заветный номер:
— Ривера? Ждите меня в офисе, у нас есть интересная тема для разговора...
7010 год, лето, Конфедерация
За окном хозяйничал дождь. Толстые жгуты воды поливали и без того мокрый газон, поток с шумом мчался по жестяной крыше, брызги били в толстое оконное стекло. Приоткрытая форточка — высокая вертикальная щель пропускала внутрь комнаты мелкую водяную пыль и изредка крупные капли. Дождь грохотал в сточном желобе, мутная пена переполнила канавку и потекла на стоянку служебных каров.
Из только что припаркованной машины вылез человек с медицинским контейнером в руке, он прикрыл плечи прозрачным плащом, подтянул ремешок пси-шлема под подбородком и сразу же постарался нырнуть под гудящую от ударов ливня крышу маленького жандармского госпиталя.
— Где он? — спросил этот человек у охранника.
— Сюда, пожалуйста.
Врач прошел в почти пустую аккуратную комнату — ту самую, с приоткрытой форточкой. Человек на низкой кровати лежал ничком — неподвижный холмик под белой плотной хрустящей простыней.
Медик взял кисть пациента — она была правильных благородных очертаний, но с обломанными ногтями. Пульс бился редко, покрытое ссадинами запястье распухло. На мизинце вместо сорванного ногтя запеклась кровь.
— Вы меня слышите?
Доктор достал из контейнера шприц, нашел нить вены на запястье юноши и сделал укол. Выждав минуту, сломал и использовал еще одну ампулу.
— Я знаю, что вы в сознании. Можете не отвечать, лежите спокойно, мне от вас не нужно ничего, я не вмешиваюсь в сомнительные дела, я только врач. Просто постарайтесь мне не мешать.
Он обработал дезинфектором раненую кисть пациента, потом откинул простыню и занялся рубцами на его спине, аккуратно покрывая их слоем восстановителя. Закончив работу, сделал третий укол.
— Выслушайте меня, молодой человек, со вниманием. Скоро вы уснете. Я не вводил ничего опасного — только необходимые целебные средства, не антидот и не пресловутый пси-наркотик. Смертельных повреждений у вас нет, вывихи вправили еще до меня, вы проживете долго, если не убьете сами себя. Я не знаю, в чем тут дело, но попытайтесь все-таки не загонять себя в могилу раньше времени.
Медик встал со стула, чтобы уйти. В этот момент пациент повернул голову, и врач впервые увидел его лицо — очерк впалых щек, черные, близко посаженные круглые глаза с искристым блеском, свойственным псионикам. Пациент беззвучно, одними губами, прошептал слово — всего только одно, но врач легко понял, что было сказано. "Консулярия".
Доктор нахмурился, немного отодвинулся, боязливо поискал взглядом датчики записи, но тут же успокоился — вслух пациент не произнес ничего.
— Ухожу. Отдыхайте. И постарайтесь хотя бы впредь не совершать вредных и опасных поступков.
Он вышел за дверь и в ответ на немой вопрос охранника пожал плечами:
— Обычное дело. С этими больными псиониками вечные проблемы — они не столько умирают, сколько просто не хотят жить.
Дождь почти прекратился, доктор свернул за ненадобностью пластиковый плащ, сорвал шлем с головы, обнажив поредевшие на макушке волосы, уселся в машину и погнал ее в сторону Мемфиса.
Этим вечером стандарт-лекарь Люсиан долго и одиноко сидел за столиком уличного кафе, принципиально выбирая что покрепче.
Мигали яркие огоньки, шуршали чужие шаги по асфальту, мимо брели равнодушные, все на одно тупое лицо, прохожие. Медик выпил не то чтобы очень уж много, но ему, многолетнему трезвеннику, хватило — щеки покраснели, в смирной душе доктора зашевелилось робкое подобие возмущения. Где-то за горизонтом снова собирался дождь, томительная предгрозовая духота вызывала мутную тоску и желание поделиться чувством недовольства. Поэтому Люсиан не удивился, когда к нему подсел желанный собеседник — незнакомый, неопределенного вида и возраста тип в желтой тунике техника с эмблемами маленькой, почти никому не известной частной ремонтной компании. Пси-слежение в уличных заведениях не практиковалось — мешали пестрые эмоции людского потока, поэтому доверительный разговор не замедлил состояться.
— Мне не нравится вот это — это все! — коротко икнув, сообщил нетрезвый Люсиан и сделал широкий жест, описывая пальцем неправильную окружность.
— Это точно, — вежливо отозвался собеседник.
— Жизнь — несомненное и полновесное дерьмо!
— Да что вы говорите...
— Я знаю, что говорю. Вокруг одни скоты, скотские лица, свиные рожи, собачьи желания, а в финале одно — скотобойня, как бы ни приукрашивали пантеисты этот мистический загробный переход. Я отмотал три четверти пути, но уже не жалею ни о чем. Сегодня наши беркуты истязают мальчишек, завтра примутся за меня, старого дурака, и поделом. А эти несчастные псионики...
Доктор скривился и неловко пошарил по столу, пытаясь ухватить ускользающую бутылку. Собеседник любезно помог.
— Вас несправедливо обидели, свободный гражданин? Ваше лицо — честное лицо достойного доверия человека.
Люсиан уцепился за остатки благоразумия и попытался промолчать, но уже не сумел — слова сами просились наружу.
— Меня обидели — меня заставили поучаствовать в скотском дерьме.
— Да неужели! Глядя на вас, никогда бы не поверил.
— А вы на меня не глядите...
Доктор вкратце пересказал суть утренних событий, не забывая уснащать историю красочными сравнениями. Техник согласился с Люсианом почти во всем, однако немного поспорил, в результате чего услышал новые интересные подробности, а потом неожиданно засобирался домой.
— Рад был познакомиться. Вы, несомненно, честный, умный, дальновидный человек, и общение с вами — большое удовольствие. Жаль только, что я тороплюсь — сегодня день рождения моей жены.
Оставшийся в одиночестве пьяный доктор засомневался, почти раскаявшись в собственной болтливости, но, будучи дилетантом в вопросах сыска, тут же успокоился, как только припомнил, что не называл технику своего имени.
— Пропади они все пропадом, свистуны-дристуны.
Он допил остатки горячительного и ушел, цепляя острыми носками дорогих туфель щели между плитами тротуара.
Предупредительный техник тем временем уселся на мотоцикл и проехал полтора десятка кварталов, нарочито петляя и выбирая сомнительные безлюдные переулки. В небольшом доме на стыке просто бедного квартала и района откровенных трущоб предупредительного техника встретила отнюдь не жена (которой и вовсе не существовало), а крепкий мужчина — тоже неопределенной наружности, разве что чуть постарше представителя наполовину мифической "ремонтной фирмы".
Они переговорили умно, деловито и с обоюдной пользой. Крепкий мужчина проводил агента, дождался связника-курьера и нагрузил его добытой информацией.
— Срочно переправишь в Арбел.
Столица луддитов получила "посылку" в самый короткий срок и при помощи самой новой технологии, которая полностью исключала вмешательство Департамента Обзора.
Спустя час информация легла на стол Мише Бейтсу — главе спецслужб Священной Консулярии. Еще спустя несколько часов он явился с докладом к консулу северо-востока, его превосходительству Алексу Дезету, известному в узких кругах под сомнительным прозвищем Стриж.
* * *
— Твердости вам во имя Разума!
— Аминь. Ну и что мы на этот раз имеем? — поинтересовался консул Дезет, раскладывая на столе бумаги и кассеты.
— Снова отыскался этот шустрый мальчишка, лорд Далькроз.
— Где он?
— В закрытом каленусийском госпитале, избитый, в неважном состоянии.
— Есть возможность помочь?
— Только с большим скандалом. Официально, пусть и по подложным бумагам, он уже два года как принял наше высоко священное гражданство. Мы можем потребовать возврата парня в Арбел, но в Калинус-Холле наверняка откажут — формально он нарушил их закон об ивейдерах.
— Почему дело с его поимкой прошло без огласки? Бейтс помялся перед тем, как высказать предположение:
— Быть может, Калинус-Холл тут и ни при чем. Возможно, Вэнс не в курсе, слишком уж жестоко и бездарно было обставлено дело. Мы получили информацию почти даром — проболтался приглашенный к Далькрозу гражданский врач.
— Тогда чья это была идея?
— Не знаю. Может быть, каленусийской оппозиции. Вэнс хоть и популярен, но его кресло щедро утыкано иголками. В деле Далькроза мы уступили Порт-Калинусу в прошлый раз, будем ли вмешиваться теперь?
Стриж отвел глаза, посмотрел на гладкую поверхность стола, потом в окно — там скромно маячили шлемы верной охраны.
— У этого псионика критическое положение?
— Весьма. Пока что жив, но долго не протянет.
В этот момент Дезет заколебался. В последние годы он отучил себя уступать непрагматическим побуждениям. Быть может, его сострадание к ивейдеру так и осталось бы жестко подавленным, если бы не случайный вопрос, который консул напоследок задал уже закончившему доклад Мише Бейтсу:
— Вы расшифровали его биологические тесты — те, что сняли с парня в прошлый раз?
Миша оживился.
— Да, я должен был сразу сказать вам об этом, ваше превосходительство. Там получается занятная картина. Далькрозу около семнадцати лет — на деле. По биологическим показателям ровно столько же.
— Ну и что?
— Возможно, на него не действует "негативный эффект Калассиана". Он не стареет от общения с пси-нормальными.
Ошеломленный Стриж замолчал, переваривая новость.
— Ты уверен?
— Пока не совсем, нужна еще одна проверка.
— Это очень интересно и в случае удачи сулило бы колоссальные возможности. Мы вмешаемся. Потребуем его выдачи в Арбел под благовидным предлогом гражданства.
— Они откажут из принципа, чтобы нам насолить.
— Да. Они попытаются отказать, но именно на этот случай у меня родилась полезная идея.
Миша выслушал консула и сдержанно ухмыльнулся, потом поспешно спрятал хитрый блеск в глазах.
— Вообще-то это было бы уже чересчур — полностью против правил.
Дезет озорно подмигнул.
— Мировой Разум простит. Мы их столько раз обходили, эти правила, что теперь, когда речь идет о деле, несомненно, праведном, грех позволить себе стесняться...
Так был дан новый толчок делу о непокорном Воробьином Короле, и никто — ни искушенный в таких делах консул Дезет, ни проницательный Миша Бейтс, ни сам генерал Крайф — еще не знал, каким странным исходом обернутся события, нечаянное начало которым положили плеск фонтана, шелест каштанов и уговоры не лишенного воображения человека — инспектора Департамента Обзора Тэна Цилиана.
* * *
Спустя один день к правительственной площади в Порт-Калинусе, заложив крутой вираж, подрулила элегантная приземистая машина. Солнце юга веселым глянцем пятнало ее бока. Дверца бесшумно отошла в сторону, из машины показалась нога, обутая в дорогой, немного запыленный ботинок.
Нога решительно утвердилась на плиточном покрытии площади, а следом выбрался и сам владелец ноги — Поверенный в делах Священной Консулярии начал исполненный достоинства подъем по бесчисленным ступеням крутой лестницы Калинус-Холла.
В жарком дрожащем мареве дворец сверкал сдержанным великолепием. Высокая и широкая лестница возносилась к многочисленным дверям Калинус-Холла. Шпиль, который архитектор Финтиан некогда стилизовал под указующий палец, пронзал раскаленный воздух и возносился над яркими ярусами соседних кровель.
Поверенный Консулярии, впрочем, вверх не смотрел. Он глядел под ноги, опасаясь поскользнуться на шлифованном камне ступеней. Посредственный мутант-псионик с очень слабыми способностями сострадателя и к тому же сам бывший каленусиец, он был очень щепетилен в вопросах формы — достоинство следовало соблюдать во всем.
Пять лет назад, удачно бежав из охваченной гражданской войной Конфедерации, он вступил в ряды повстанцев северо-востока, а позже сделал блестящую по любым меркам карьеру — то есть попросту далеко обогнал своих законопослушных друзей. В сочетании с тайными сторонами сегодняшнего поручения эти старые воспоминания вызывали в душе лукавого дипломата легкую волну веселья.
Но тайное никак не отражалось на тщательно выбритом, чуть загорелом, в меру умном лице подтянутого человека средних лет. Продуманно уложенные черные волосы с двумя-тремя прядями благородной седины как нельзя лучше оттеняли самый любимый из имиджей Поверенного.
У верхних ступеней лестницы мутанта относительно вежливо встретили. На коротко стриженых головах переодетых наблюдателей красовались обручи легкой пси-защиты (большее выглядело бы неприкрытым оскорблением). Затянутые в непривычные костюмы гражданских чиновников громилы-оперативники злились, скучали и потели на жаре. Поверенный заметил, как один из каленусийцев тайком расстегнул тугой ворот дорогой рубашки и тут же замаскировал непорядок широким узлом ведомственного галстука Социального Департамента.
Консуляр остался в душе доволен процедурой встречи и величественно шагнул под своды Калинус-Холла. "Встречающие" пристроились рядом — достаточно близко, чтобы при случае вмешаться, но и не слишком впритирку — пожалуй, в прямой наглости их нельзя было упрекнуть.
Кабинет каленусийского чиновника "по делам пси-мутантов" отделяла от коридора не дверь, а модная в этом сезоне штора. Имитация портьеры не пропускала звуки, посетителей, не получивших приглашения, вычисляли пси-датчики и вежливо, но чувствительно "щекотал" разрядником привратник-сайбер.
Впрочем, Поверенный безбоязненно миновал преграду и опустился в гостеприимное кресло. Наблюдатели сразу же вышли, Повинуясь укоризненному взгляду каленусийца.
Оставшись наедине, чиновник и поверенный запоздало пожали друг другу руки.
— Здравствуйте, Бернал.
— Рад видеть вас, Иан, — довольно неискренне сообщил чиновник, полный лысеющий человек с обманчиво мягким лицом. — У вас опять пакет неприятностей с северо-востока?
— У меня запрос от Священной Консулярии, которую я, как вы знаете, представляю в Порт-Калинусе...
Каленусиец тонко улыбнулся.
— От Консулярии? Такой договаривающейся стороны я не знаю.
Оба они — и Поверенный, и чиновник, вели привычную игру вежливого лицемерия. Непризнанное Калинус-Холлом государство сенсов до сих пор считалось северо-восточным сектором Конфедерации. Бюрократия столицы предпочитала называть поверенного Иана собственным представителем в отдаленном и беспокойном секторе, закрывая глаза на его биографию, паранормальные способности и источники существования. Сохраняя верность непризнанному консулу, мутант неизменно вежливо отклонял осторожные заигрывания властей.
Оба они, и чиновник, и Иан, давно привыкли к двойному стандарту, и обоюдный вежливый обман не мешал им вести дела. Вот и сейчас поверенный устроился в кресле поудобнее, полуопустил веки и принялся терпеливо ждать, пока каленусиец закончит обязательный ритуал "непризнания". Чиновник монотонно говорил и говорил, уныло исподлобья рассматривая лощеного консуляра. "Проклятый мутант младше меня, зато его карьера идет как по маслу. Святой Разум! Почему ты даришь мятежникам и выродкам процветание?"
Чиновник незаметно вздохнул и чуть притронулся ко влажному лбу белым треугольником платка.
— Что у нас на сегодня?
— Вот.
Каленусиец принял от поверенного тонкую папку, воздел на мясистый нос устаревшие, но любимые очки в оправе тонкого золота, полистал тощую стопку жестких, ярко пропечатанных листов.
— Мы рассмотрим ваши просьбы, Иан. Обещаю, что задержек в решении не будет, хотя сейчас вряд ли смогу гарантировать положительный результат. Срок в две недели вас устроит?
— Я представляю здесь мнение консула. Определенный ответ в течение двух недель вполне приемлем. Но это должен быть определенный ответ.
В глубине души чиновник отмахнулся от замаскированной невежливости мутанта. Он привык к манере Иана и принимал псионика в кабинете, не пользуясь даже легким обручем пси-защиты. В Департаменте восхищались подобным и считали эту черточку признаком особого мужества Бернала, хотя на самом деле трусоватый, но умный чиновник давно уже тщательно взвесил риск.
Опасности не было. Мутант с безупречной корректностью соблюдал правила безопасного общения — то ли берег себя, то ли был не слишком силен.
Чиновник еще раз просмотрел упругие плотные листы и обратил внимание на самый последний.
— Звезды! А это что такое? Вы требуете выдачи по уголовному делу парня, которому едва исполнилось семнадцать лет. Знакомое имя.
— Вэл Август Далькроз. Каленусийские псионики, попав на северо-восток, думают, что у нас таким людям можно все. Священная Консулярия — не отстойник для бандитов.
— Что натворил этот мальчик?
— Там есть подробности. Вкратце — некорректно использовал свои паранормальные способности. Ущерб сосчитан с точностью до гинеи, к тому же не обошлось без физических и психических повреждений. Мне очень жаль, Бернал, но я настаиваю.
— Мне всегда казалось, что мутанты склонны оправдывать и жалеть мутантов.
— Вы и я — мы оба люди с одинаковой этикой, различие в пси-индексе не влияет на чувство справедливости.
Чиновник полностью согласился в душе, но тусклые глаза за чистыми голубоватыми линзами очков придавали его лицу очень удобное в таких случаях нейтральное холодноватое выражение.
— Мы рассмотрим вашу просьбу, Иан.
— Благодарю вас.
— Кстати, что будет с этим юношей?
— Нетрудно догадаться — наше уголовное законодательство не намного отличается от каленусийского...
— В таком случае я спокоен — мы милосердная нация.
— Конечно.
— Надеюсь, и на вас в этом плане не повлияла мутация.
— Ничуть не повлияла. Вы ведь не считаете меня монстром, Бернал?
— Ну что вы, дорогой Иан! Не сомневайтесь, я вас бесконечно уважаю.
— Поверьте, это уважение взаимно.
Они снова задумчиво уставились друга на друга — лощеный псионик с седой прядью и круглолицый добродушный на вид каленусиец в голубоватых очках.
Чиновник задумался.
"По делу Далькроза я бы им отказал. Этот Иан темнит, но я не знаю, в чем... Проклятый мутант хитрее меня в десять раз, к счастью, я ничего не решаю, в деле о выдачах пусть напрягается руководство".
"Он наверняка считает меня чудовищем, — решил про себя Иан. — Но я такой же человек, как он: конфедераты в том, что касается сенс-мутации, боятся даже своей тени, в этом слабость всех пси-нормальных".
Они обменялись широкими, любезными улыбками и на прощание крепко и от души пожали друг другу руки.
— Рад был встрече, — заверил Бернал.
— Рад ровно в той же степени, — охотно согласился псионик.
После ухода Поверенного чиновник воровато нырнул в малозаметную дверцу в глубине кабинета и там, по соседству со стерильно чистым унитазом, в маленькой, но очень удобной фарфоровой чаше умывальника, тщательно вымыл свои белые ухоженные руки.
Потом подумал и обработал ладони еще раз — едкой жидкостью для обеззараживания. Оставленные визитером бумаги уже лежали в специальном контейнере-стерилизаторе.
Бернал сполоснул напоследок лицо чистой водой, понюхал ароматическую смолу из хрустальной капсулы, постарался вдохнуть поглубже — получилось так глубоко, что в глазах заплясали непрошеные круги. Потом промокнул руки одноразовой салфеткой, вернулся за стол и удобно устроился в кресле.
— То, что я сейчас сделал, — это не очень вежливо? Разумеется. Но он ведь все равно ушел и ничего этого не видит. Глупо и бесполезно? Конечно, и глупо, и совершенно бесполезно, если хотите, назовите меня параноидальным стариком. Мутация незаразна. Ну и что? А мне так спокойнее! Подери всех луддитов холера, я не хочу однажды проснуться и обнаружить себя псиоником...
* * *
Объемистое чрево большого президентского сайбера стрекотало. Экран терминала оставался темен и пуст. Странное существо — длинное туловище на крепких ножках, снабженное подобием головы, устроилось рядом, прямо на полу. Шнур, заключающий в оболочку пучок проводов, соединял металлическое туловище монстра с разъемом.
— Макс, проснись.
Волею народа президент Каленусийской Конфедерации Юлиус Вэнс невежливо выдернул разъем, освобождая маленького сайбера от власти Системы.
Макс шевельнулся, сфокусировал искусственные глаза на лице хозяина, и Вэнс в который раз содрогнулся в душе — в выражении гротескной морды стальной свиньи парадоксально присутствовало нечто трогательное, человеческое.
— Что с тобою, дружок?
— Я искал свои корни, дядюшка.
— Нашел?
— Нет. Иногда мне кажется, что я вот-вот пойму все, но это, как маленькая верткая рыбка, — она срывается с крючка, и я остаюсь ни с чем.
Вэнс вяло ухмыльнулся изощренному юмору монстра — оттенки шутки так и оставались непонятыми, создавая, однако, желанное для Макса впечатление многозначительности. Обращение "дядюшка" впервые пошло в ход не более трех дней назад.
— Ты много учишься. Не перегрейся.
— Не бойся за меня, дядюшка Юлиус Вэнс. Увесистое чудо привычно подобралось к ботинкам Вэнса и попыталось почесать об них металлический бок. Президент недовольно убрал подальше щиколотки.
— Не балуйся, дурачок, не забывай, что я-то не железный. Что ты накопал в Системе?
— Дядюшка желает фактов или предсказаний?
— Сначала предсказаний. После того как ты предсказал мою смерть, я имею слабость к этому развлечению. Или ты все же предпочитаешь факты?
Макс проникновенно хрюкнул, смех машины нарочито отдавал противным жестяным скрежетом — очередная шутка сайбера. Президенту не понравился резкий звук. Можно было без труда принудительно снабдить Макса хорошей акустикой, но стальной поросенок уже стал личностью, покушение на его уродство начинало казаться жестокостью вивисектора. "Бездна с ним, пусть хохочет, как ему хочется".
— С фактами у нас напряжёнка, плохонькие факты, дядюшка, — отозвался между тем Макс. — В целом все славно и спокойно, не считая того, что наши свободные каленусийцы с каждым годом утрачивают лишние способности. Мозги у публики заплыли жирком, твоя "Мерка Фантома" работает безупречно — все, что не укладывается в стандарты по пси-показателю, идет в отвал. То есть, я хочу сказать, счастливо отправляется на реабилитацию...
Вэнс встал, неспешно прошелся по кабинету, остановился у окна. Цельное, от пола до потолка, прозрачное только изнутри стекло щедро открывало панораму летнего города. С головокружительной высоты Калинус-Холла суета улиц напоминала размеренную жизнь муравейника. Близ площади Согласия образовалась пробка — сумбурно пестрели бесчисленные яркие спинки машин.
— Любуешься, дядюшка?
— Не остри. Я сегодня не расположен слушать твои механические шутки. Останемся в рамках сухой логики, так будет проще нам обоим. Псионики медленно умирают в результате повседневного общения с пси-нормальными. Это первый факт. Псионики опасны для пси-нормальных как потенциальные ментальные агрессоры и убийцы. Это два. Изолировать или ликвидировать псиоников нам не позволяют наши принципы — принципы свободной и гуманной страны. Это три. Остается уравнять граждан Конфедерации единственно возможным путем — сделать псиоников непсиониками, для этого был разработан антидот и введена всеобщая реабилитация пси-мутантов. Это милосердно, насколько вообще возможно милосердие по эту сторону Великой Пустоты. Это четыре. Что не так, маленький Максик?
— Ты помнишь статистику по вооруженным ограблениям, дядюшка босс? Почему бы нам не ампутировать большие пальцы нашим свободным каленусийцам — это помешает им выстрелами дырявить друг другу дурные головы, а для борьбы с потенциальными насильниками можно...
— Замолчи, испорченный поросенок.
— Молчу, молчу, великий и мудрый Юлиус. Тебе, конечно, виднее.
Сайбер мелко захохотал. Вэнс сел в кресло, опустил пылающий лоб на скрещенные ладони — духота улицы не проникала в освеженный кондиционером кабинет, но что-то в самой атмосфере помещения вызывало смутную тревогу. "Это давят на мозг воспоминания, — подумал Вэнс. — Пять лет назад на этой площади стояли баррикады. Можно забыть многое — прежние амбиции и пристрастия, обиды, расчетливую ненависть аналитика Ролана, невольно преданного мною Кравича, груды Витого стекла у стен Департамента, медленный ужас, который я испытывал, сидя в бункере под арестом, — по отдельности можно забыть все. Но я не могу забыть сам факт мятежа псиоников. Детали сплавились воедино, это словно камень, поставленный навечно".
— Тебе плохо, дядюшка босс?
— Нет, Макс.
— Помнится, мы о чем-то говорили?
— О фактах.
— Факты иногда бывают малоинтересны — они общеизвестны, скупы, холодны, упрямы, порою обидны и не допускают многотолкования. Предсказания более любопытны — в них мерцает надежда и другие реликтовые эмоции. Ха!
— У тебя интуитивные прогнозы, мальчик мой?
— Конечно!
— Шарлатан! Опять мечтаешь предсказать мою смерть?
— Нет, дядюшка босс, я только обещаю любопытный оборотец дела.
— Практические рекомендации?
— Никаких. Полагайся на интуицию, дядюшка Юлий, она у тебя всегда на высоте.
— Подхалим.
— Нет, я только твой маленький, глупый сайбер. Почеши мне за ушком. Кстати, сюда идет виртуальный образ нашего доброго друга Егеря. Я уношу свои копытца, шеф Департамента Обзора не любит свиней.
Егерь вошел в Систему через пять минут. Вэнс брезгливо надел обруч ментального ввода. На проверку безопасности и идентификацию собеседника ушло меньше минуты. Изображение на очнувшемся мониторе выглядело живее живого — мужественный, безукоризненно выбритый, в меру постаревший фас официального героя Каленусии.
— Доброго дня, мастер президент.
— Добрый, добрый... Срочное дело?
— У нас официальный запрос на выдачу Воробьиного Короля.
— Этого самого?
— Ну да. Вэл Лоренц Август, лорд Далькроз, семнадцати лет, псионик, уклоняющийся от реабилитации. Предположительно координатор подполья ивейдеров на территории Конфедерации. Был арестован нашей жандармерией на границе с Северо-Востоком... Один Мировой Разум ведает, куда он шел — то ли пытался пробраться за Таджо, то ли плелся в обратную сторону...
— Что за претензии у луддитов?
— Они утверждают, что этот парень успел перейти границу, побывал на их территории и там отметился в уголовщине.
— Вы им верите?
— Нет. Я не верю ничему, что исходит от Дезета. Пока Стриж не сел в кресло диктатора, он был иллирианским офицером, как он ни пытается отмыться — имидж предателя остается.
— Конечно. Но мы не можем справиться с псиониками Северо-Востока, следовательно, придется считаться с этим "консулом", особенно в тех случаях, когда Дезет не нарывается и ведет дела вполне прилично.
— Прилично? Этот иллирианец наводняет Конфедерацию своими бесчисленными агентами и с распростертыми объятиями принимает у себя наших удравших сенсов.
Президент Каленусии Юлиус Вэнс махнул рукой в досаде:
— Что из этого? Шпионаж не война. Агентами восточных псиоников кормится ваш Департамент. В конце концов, в том числе и за их отлов вы, Егерь, получаете конфедеральные награды и хорошее жалованье. Ищите, ловите, старайтесь. Что касается псиоников, то, принимая их, Стриж принимает на себя все их проблемы. Я бы рад был выслать всех наших сенсов в Консулярию, скопом, всех! Пусть проваливают. По возможности вместе с еще не родившимися поколениями. Жаль только, что я не имею средств, дабы организовать подобный "исход". Во всяком случае, никто до сих пор не сумел отменить негативный эффект Калассиана. Псионики и норма-ментальные уживаются с большим трудом — эта практика еще отзовется неприятностями в Арбеле...
— Так что же нам теперь делать?
— Вам нужен этот Воробьиный Король? Егерь пристойно помедлил с ответом.
— Теперь уже нет. Он был нам нужен как источник информации о подполье, но из-за промахов исполнителей мы опоздали с его арестом. Возникла публичная огласка, она слишком велика. Консуляры не только затребовали беглеца-уголовника, но и запустили всю доступную им информацию в свободное уником-вешание. Вся открытая зона Системы наводнена свежей новостью — любители сплетен и шпионских романов скачут в восторге, только писк стоит. Правозащитники точат когти, адвокаты мечтают о карьере и готовят аргументы. Если пресловутое подполье ивейдеров и существует, "воробьи" уже предупреждены, порхнули во все стороны и разлетелись. Признания Далькроза наведут нас только на старые, остывшие гнезда.
— Мерзавец Стриж. Сукин сын, мерзавец и подлец. Это он все подстроил.
— Полностью с вами согласен, мой президент.
— Мне хочется отказать консулярам, нам это выгодно?
— И да, и нет. Если дело Воробьиного Короля начнет открыто разбираться в Трибунале Конфедерации, это напугает потенциальных уклонистов, зато Департамент потеряет лицо. Нам припомнят скандал в госпитале и в очередной раз объявят жестокой организацией. В любом случае, подполье ивейдеров мы уже упустили. Фантом задумался.
— Ладно, на этот раз мы проявим гибкость — пусть дело идет законным путем, если судьи выразят согласие, выдача Короля произойдет, Дезет получит желаемое и успокоится, но за этот жест мы потребуем у него встречных уступок. Пусть везут мальчишку в Арбел, пусть там сажают — хоть в тюрьму, хоть себе на шею, теперь нас это не касается. Кстати, где он сейчас?
— В маленьком госпитале жандармерии, почти у границы Северо-Востока.
— Что?! Почему не в гражданской тюрьме?
— Не знаю, мастер президент. Он там застрял две недели назад, кажется, заболел от переживаний.
— Тем более свяжитесь с генералом Крайфом, передайте мой личный приказ — пусть перестанет изображать дурака и выдаст парня судебным властям немедленно, в том виде, в каком он находится, и безо всяких проволочек. Ординарный Трибунал решит вопрос о его высылке. Пакет документов получите через Систему.
— Я приложу максимум стараний.
— Что еще?
— Больше ничего.
— Тогда действуйте, Егерь.
Они расстались, виртуально пожелав друг другу удачи — президент и шеф Департамента Обзора. Через полчаса наблюдатель набрал номер на клавиатурке уникома:
— Генерал Крайф?
Жандармский генерал ответил не сразу и до неприличия грубо, его хриплый голос удивил собеседника.
— Чего вам, недреманное око нашей свободной Конфедерации?
— Примите пачку документов, Крайф, она как раз пошла через Систему. Вкратце — мы забираем вашего подопечного, Далькроза. Радуйтесь, что избавляетесь от занозы, этот пакостный шип теперь вонзится в мой усталый затылок.
— Но...
— Никаких "но", это личный приказ Вэнса, все подробности в виртуальной посылке.
— Я не уверен, что парень транспортабелен.
— Неважно, если понадобится, пришлем носилки. Этот мальчик возрос в цене. Надеюсь, он жив?
— Да. Но...
Егерь почувствовал неуверенность в голосе Крайфа и, несмотря на жару, похолодел. "С этого маньяка станется".
— Вы слышите меня, генерал?
— Нет... То есть да. Плохо слышно. У меня перебои со связью.
— Так вот, слушайте меня внимательно, и пусть ваши перебои со связью вам не помешают. Далькроз нужен мне в целости и сохранности — немедленно. Если вы уже успели подпортить ему внешность, хотя бы не продолжайте в том же духе. Мы готовы извинить старательность дурака, но не потерпим прямого неподчинения приказу. Вы меня поняли, Крайф?
Генерал жандармерии выслушал чеканные формулировки Егеря и сухо ответил:
— Да, конечно.
Егерь отключил связь, но чувство тревоги оставалось. Он закрылся в пустом кабинете, запросил через Систему виртуального психотерапевта и погрузился в успокаивающее нагромождение цветовых пятен и звуков. Пси-программа не заменяла живого псионика, но все же слегка успокоила первого наблюдателя Конфедерации.
У злосчастного Крайфа тем временем состоялся еще один уником-разговор.
— Ривера?
— Я весь внимание, мой генерал.
— Операция отменяется. Немедленно свернуть всякую активность, отзовите из госпиталя своих людей.
— Но...
— Какие такие еще "но"?!
— Слишком поздно, эти люди уже на объекте и вышли на цель.
— Поглоти нас Пустота! Вы, должно быть, с ума сошли — разве нет способа переговорить с ними?! Вызовите их по уникому, отмените приказ. Если вам дороги ваше место и ваша безопасность, шевелите мозгами.
— Но мой генерал... Это простые исполнители — статисты в деле, у меня никогда не было с ними прямой связи.
Генерал размышлял не более минуты.
— Немедленно свяжитесь с больницей. Предупредите охрану о возможном нападении диверсантов, иллирианцев, консуляров, псиоников, кого угодно, холера с ними — без разницы. Пусть поберегут пациента. Придумайте что-нибудь.
— Хорошо. Только...
— Что такое?
— Я сделаю все, что сумею. Это может оказаться... резковато. Даже слишком. Крайние меры и все такое. В случае чего, мой генерал, надеюсь на ваше понимание ситуации. Не вздумайте отступиться от меня, запомните, я не из тех, кто прощает обиды.
— Не сомневайтесь, Ривера, я всегда и полностью на вашей стороне.
— Да вы уж постарайтесь не предать меня, шеф. Генерал отставил аппарат, переваривая недвусмысленную угрозу ближайшего подчиненного.
Потом пожал плечами и со стоицизмом человека, сделавшего выбор, закурил сигару.
— Ну что ж, я сделал все возможное, посмотрим, кто кого успеет обскакать. В конце концов, теперь терять нечего, теперь меня устраивает любой радикальный исход...
7010 год, лето, Конфедерация, северо-восточная база пси-жандармерии
Вэл очнулся от сна под мерный, грустный и успокаивающий шум дождя. Стояли сумерки — то ли утро, то ли вечер, не поймешь. В отрытую форточку свежей струей вливался чистый воздух, пахло озоном.
Сознание вернулось полностью, а с ним и ставшая почти привычной боль. Уколы доктора не причинили вреда, скорее помогли, но на израненной спине как будто разложили небольшой жаркий костер. Воробьиный Король попытался стряхнуть несуществующие угли, но стало только хуже. Тогда он решил отвлечься, рассматривая окно — толстые жгуты воды оплетали стекла, заслоняли бесконечно далекий и равнодушный внешний мир. Под ударами капель монотонно гудела тонкая крыша одноэтажного госпиталя.
Вэл прижался лицом к больничной подушке. Действие пси-наркотика кончилось — он ясно чувствовал приглушенные шлемами ауры охранников. Шлемы неплохо защищали владельцев от боевой наводки, но сейчас не мешали ловить пестрые отблески эмоций. И только мысли не мог прочитать Воробьиный Король.
В душах охранников не кипела ненависть, не было и явной злобы, только настороженность и деловитое прилежание. Жандарм у внешней двери к тому же сильно устал и должен был вот-вот заболеть. Король чувствовал его неловкость и затаенную, скрываемую даже от себя слабость. Двое в коридоре выглядели скорее нейтрально, скука и ощущение ожидания. Четвертый солдат, у двери палаты, испытывал явную, искреннюю и пронзительную жалость.
"Он очень жалеет меня, — подумал потрясенный Далькроз. — А я так хотел бы убить себя наводкой, но не сумею это сделать. Их врач подлечит меня, и мучения начнутся сначала. Мне не стоило бы есть, потому что так я быстрее умру, но голод мешает сосредоточиться. Я не должен расслабляться, иначе..."
По направлению от двери к кровати прошаркали старческие шаги. Вэл нехотя оторвал от подушки подбородок. Старуха в лиловом монашеском колпаке ордена Разума подошла вплотную к кровати и опустилась на пластиковый стул для посетителей. В сумерках ее желтые птичьи глаза сверкали, словно драгоценные камни.
— Меня зовут мать Нэн. Ты бы поел чего-нибудь. Хочешь бульону?
— Спасибо, я уже сыт по горло и ничего есть не буду. Старуха укоризненно покачала головой:
— Ты ведь пятые сутки отказываешься. У самого глаза запали.
Она сильными руками приподняла Короля и устроила его поудобнее. Потом взяла с нетронутого подноса закрытую крышкой миску и отыскала ложку.
— Меня уже попытались разок кормить насильно. Оставьте человека в покое, сударыня, я не хотел бы безобразно плеваться при монахине.
Монашка засмеялась коротким старческим смешком, остроконечная шапочка мелко тряслась. Король стиснул зубы и попытался уклониться, но Нэн ловко придержала его за подбородок.
— Ничего, ты только глотай, я потерплю, а то я в своей жизни плевков не видела... Ты, паренек, не станешь ведь молотить кулаками старуху?
— Я сейчас не в бойцовской форме, святая мать, но это не значит, что всякому позволено нарушать мои права на выбор формы протеста...
Монашка воспользовалась этой репликой и опять проворно сунула ложку в рот Короля.
— Съешь еще. Или, может, хочешь мяса? Король рванулся, отбрасывая ее руку.
— Поймите, я хочу только одного — умереть! Вы мешаете мне, матушка, вашим принудительным милосердием, я не нуждаюсь в вашей дурацкой жалости.
Старуха покачала головой, ее смутно очерченная лиловая фигура наклонилась над Вэлом.
— А Крайфа ты не бойся, — прошептала старуха в самое ухо Короля. — Ночь длинная, но когда-нибудь да проходит, он скоро от тебя отступится. Крайф сам боится, и Оркус тащится по следам его, и паутинка та прочная. Ему бы бежать со всех ног, но куда побежишь от себя?
— Чего-чего?!
— Крепки были скалы Лимба, да и те рухнули, так тебе ли, парень, бояться чокнутого генерала?
— Уйдите. Вы сумасшедшая старая леди.
— Ты только слабины ему не показывай, о смерти и всяких глупостях не думай и не говори, а сейчас ешь, ешь, а потом спи — тебе это пригодится.
Король опустился щекой на подушку.
— Как вы сюда попали? Вас прислал медик или подослал сам Крайф?
Старуха не ответила, ее лиловый силуэт растекся, сливаясь с темнотой. Дождь за окном прекратился, только в отдалении глухо и грозно рокотал гром, словно кто-то нехотя перекатывал огромные камни.
"Добрый" охранник, знакомый сержант (тот, что чаще других караулил у самых дверей), заглянул под утро.
— Эй, парень, ты не спишь?.. Молодец, суп съел, значит, одумался и перестал изображать дурака. Теперь продолжай в том же духе.
Сонный пациент промолчал, довольный страж повернулся и пошел прочь, прихватив поднос с пустой гремящей посудой. Король окликнул его уже на пороге:
— Эй, постойте, погодите!
— Чего, парень? Довести тебя до сортира или сам дотащишься?
— Я вовсе не про это. Мне нужно видеть мать Нэн.
— Кого-кого?
— Мать Нэн из ордена Разума, ту старуху, которая приходила поздно вечером.
Сержант нахмурился, покачал головой и крутанул пальцем у прикрытого пси-защитой виска.
— С тобой и вправду перестарались ребята генерала, Голова сильно болит? На базе никогда не бывало монашек. По крайней мере, последние три года я их точно не видел. Не сомневайся, парень, святые праведницы в годах по казармам не лазят и не забыли тут ничего. Ладно, отдыхай, постарайся получше выспаться.
Сержант ушел, плотно затворил дверь, оставив пленника в одиночестве и сомнении. "Иллюзия была слишком ясная, или мне опять подсунули наркотик?". Время шло, тихо ускользая в прошлое, и несколько часов никто не вспоминал про Короля. Он поставил себе ментальный барьер, уснул без печали и тревоги, видел во сне горное озеро, утес, Виту в лодке, проспал обед и открыл глаза только тогда, когда удлинились угловатые черные тени и за распахнутой форточкой вспыхнул прощальным золотом теплый закат.
Что-то переменилось в ауре места — приглушенное рявкнул мотор, потом затих, прошуршали по асфальту колеса, о порог коротко ударили кованые сапоги.
Вэл прислушался, сквозь открытую форточку, стертые расстоянием, долетали короткие разрозненные обрывки торопливого разговора. Бойко спорили два голоса, то едва слышно, то, срываясь на крик.
— ...без письменного приказа, — заявил первый голос, играя оттенками металла.
— ...с присвистом... и на твои амбиции тоже положить, — уверенно ответил второй, хриплый.
— ...и на приказы?
— ...просношали наверху... сказал лично... с этим делом закончить.
— ...задвинь в те сектора, которые...
— ...через...
Вэл прислушался к поединку сквернословов и аккуратно убрал пси-барьер. Тепло вечера еще не сменилось ночной прохладой, распаленный спорщик, обозленный конфликтом и измученный духотой, на минуту стянул шлем пси-защиты, чтобы вытереть со лба пот. В этот момент Вэл понял все — мысли хриплого лежали на поверхности, они читались до того ясно, что казались оформленными в звук, движение, цвет. Король на мгновение увидел себя мертвого, с почти бескровным пулевым отверстием в левом виске. Потом черный пластиковый мешок продолговатых очертаний. Литой силуэт отъезжающего фургона. Шум мотора. Незнакомое место, похожее на заброшенный карьер. Камни. Потрепанные ветром пучки сухой травы, лучи фар, брошенный в провал длинный, перевязанный веревкой предмет.
"Это мне прощальный жест от генерала Крайфа. Но я больше не хочу умирать".
Вэл встал, не дожидаясь их прихода. Отыскал свои вещи, оказывается, они аккуратно висели в стенной нише. Кто-то выстирал и выгладил одежду Короля. Свежая рубашка тут же пристала к израненной спине и начала набираться липкой влагой. В дверь, широко улыбаясь, заглянул "добрый" сержант.
— Собирайся, дружок, за тобой приехали.
— Куда собираться?
— В лагерь-накопитель для ивейдеров. Хорошая новость, теперь с тобой будут возиться наши славные орлы — реабилитаторы. Они тебя наставят на путь истинный, выправят твои кривые мозги, и все образуется. Выметайся, гражданским придуркам нечего делать на базе.
Вэл заметил, что в ауре сержанта не мельтешили обычные для лжецов юркие цветные искорки. "Надо же, он верит в то, что мне сейчас наговорил". Король вышел из палаты. Под низким потолком, в коридоре, его ждали трое. Тяжелая пси-защита укрывала их головы, придавая незнакомцам сходство с культовыми изображениями ягуаров.
— Вэл Лоренц Август, лорд Далькроз? Вы подтверждаете свою личность?
— Да.
— Следуйте с нами. Пройдите вперед.
Король сделал шаг, но не вперед, а в сторону. Коридор за его спиной изгибался поворотом, повторяя контуры больничного здания.
— На каком основании я с вами пойду? Если вы приперлись из Службы Гражданской Реабилитации, то предъявите мне формальную повестку. Если это официальный арест, то я требую адвоката.
"Ягуары" опешили от такой наглости избитого арестанта. Ближний из них — высокий, ясноглазый, лет на пять старше Вэла, расхохотался:
— Ну, ты и башковитый умник нашелся! Сидишь в дерьме по уши столько дней, а про адвоката и бумаги вспомнил только сейчас? Обойдешься. У нас не бывает адвокатов. Руки за спину, щенок, марш вперед!
Король не стал спорить, он помедлил, рассматривая лица врагов, ловя яркие отблески чужих эмоций.
Сразу за высоким стоял второй "ягуар", постарше, коренастый, жандармский капитан, с ординарным, жестким и замкнутым лицом. Этот пока молчал, но Вэл не сомневался, что обладатель хриплого голоса — именно коренастый, и командует тоже он. Третий противник, веснушчатый, синеглазый, наверняка под шлемом светловолосый, до поры до времени держался на заднем плане. Он выглядел ровесником Вэла, разве что самую малость постарше. У коренастого из кобуры торчал обычный пистолет, кроме того, за спиною каждого из пришельцев болтался армейского образца излучатель. Их эмоции не баловали разнообразием. Преобладало раздражение и желание придавить курок. Веснушчатого парня к тому же захлестывала не рассуждающая, бурная, с личным оттенком ненависть. "За что он так не любит меня?" — удивился Король и бесполезно пошарил в памяти — лицо младшего жандарма казалось ему совершенно незнакомым.
Далькроз напрягся, прощупывая пси-защиту солдат, Она оставалась совершенной, такой же непроницаемой, какой может быть разве что бетонная стена. Коренастый чуть улыбнулся и сказал уже знакомым хрипловатым басом:
— Зря тужишься, пошли.
— Пойду, когда покажете сержанту письменный приказ. А то почем я знаю, вдруг вы самозванцы.
"Добрый" сержант, кажется, засомневался, на его простоватом лице читалась мука непривычных сомнений, но Король не слишком верил в сообразительность своего стража. Он сделал еще полшага назад и подобрался к углу коридора.
Сержант, однако, вопреки ожиданиям, оказался наш высоте.
— Погодите, парни, я свяжусь с Центром. Мальчишка в чем-то прав, мне не хотелось бы напортачить. Конечно, здесь нечего делать ни лиловым монашкам, ни собакам-адвокатам, и мне будет достаточно устного приказа по уникому, но я как раз хотел бы услышать этот приказ...
Жандармский капитан уставился на сержанта, словно на умалишенного.
— Какие такие монашки?
Король почувствовал напряжение прямой угрозы.
"Сейчас будут стрелять". Он, не мешкая, повернулся и нырнул за угол коридора. Выстрел из пистолета почти настиг его, на шею и ухо брызнула штукатурка. Вэл мчался опрометью, спотыкаясь, петляя между стен, и не видел, как запоздало, медленно и неуверенно вскинул излучатель сержант-охранник:
— Уберите стволы! Здесь больница, а не стрельбище. Сержанта погубила вера в незыблемость устоев. Он видел каленусийские мундиры, слышал каленусийскую речь, это означало "свои" и помешало заметить, что глаза коренастого за прозрачным щитком пси-шлема были глазами убийцы.
Обладатель сорванного баса без заминки выстрелил в упор, прямо в грудь охранника, но из-за торопливости не попал в сердце, поэтому сержант, уже упав, уже чувствуя пронзительную последнюю боль и теплую струю крови, успел нажать на тревожную кнопку уникома.
Глухо хлопнул выстрел из пистолета с глушителем, но система тревоги, запущенная уникомом, сработала исправно, в отдалении хрипло, протяжным воем смертельно раненого чудовища взвыла сирена. Ее низкий стон сотрясал легкие стены госпиталя.
— Живо, берите мутанта! — приказал коренастый. Высокий дернул плечом:
— Брать живым?
— Пристрелите, нам не понадобится его болтливость. Мешок для тела, конечно, забыли?
— Остался в машине.
— Ладно, возьмешь его потом.
Двор между тем наполнялся голосами и топотом охраны. Жандарм нахмурился:
— Зря-таки Старик не дал мне письменного приказа, у нас проблема, парни. Сейчас в нас примутся стрелять свои. Чтобы важные задницы, засевшие наверху, остались чистенькими.
— Напрасно вы положили сержанта — это не псионик, за него не простят, — мрачно проговорил высокий.
У синеглазого парня напряглись скулы и черными точками проступили бесчисленные веснушки.
— Позвоните генералу по уникому, пусть скажет им...
— Пока добьешься этого разговора, мы уже будем лежать с дырками в башке. Беренгар! Живо за этим ивейдером. Догони и пристрели его. Это была попытка к бегству — понял? Он сопротивлялся и хотел удрать. Сержант попал под выстрел случайно, всяко бывает.
Марк Беренгар бросился вслед за беглецом.
— Ларе?
— Да, капитан.
— А мы сдадимся этим засранцам. Я не привык вскидывать руки, но это самое умное, что можно сейчас сделать. Задержим их переговорами, дадим Беренгару возможность закончить работу.
Они вышвырнули стволы за дверь и после короткого обмена репликами вышли вдвоем под теплые золотые лучи заката.
— Все в порядке, не стреляйте!
Жандармский капитан успел вскинуть безоружные руки, поэтому первая пуля пробила ему ладонь, вторая попала прямиком в лоб.
Высокий повернулся, попытался бежать, его хладнокровно расстреляли в спину.
Обладатель металлического голоса, тот самый, который спорил с незадачливым капитаном всего полчаса назад, придавил кнопку полевого уникома:
— Все в порядке, Ривера, так и доложите генералу. Мы разобрались с террористами — как следует, они получили именно то, что заслужили. Что? Да, два трупа. Далькроз? Не знаю, сейчас приберем во дворе и посмотрим. Хотя вряд ли он остался в живых...
* * *
...Марк Беренгар бросился вслед за беглецом. Тот подозрительно легко вильнул в сторону, как будто прочитал намерения преследователя. Беренгар на ходу выстрелил вслед, росчерк луча бесшумно царапнул по побеленной стене, псионик опять увернулся со сверхъестественной ловкостью и бросился под прикрытие следующего поворота коридора.
Азарт охоты охватил Марка. Он в три прыжка одолел расстояние, отделявшее его от угла, вскинул ствол для выстрела и обнаружил, что коридор кончается в пяти шагах от него тупиком. Глухая толстая дверь перегораживала проход, на гладкой, костяного цвета поверхности металлическим глянцем сверкала вежливая двусмысленная эмблема: "Кабинет TREDECIM"
Обозленный преследователь пнул сапогом филенку:
— Слабак заперся в сортире!
С той стороны многозначительно молчали.
— Вылезай!
— Обойдешься, — донесся насмешливый голос псионика. — Я не планирую вылазку.
В почти вежливом тоне ответа присутствовало нечто, усилившее ненависть Марка до состояния крайнего бешенства — это был отзвук естественного, неброского превосходства, которое дает интеллект, высокое положение или редкостные, признанные всеми способности.
Положение у избитого и замордованного арестанта было аховое, вопросы интеллекта сейчас не занимали обозленного Беренгара, зато пси-способности у врага имелись — об этом свидетельствовало и неестественное проворство полумертвого парня, и ловкость, с которой он предугадывал действия Марка.
"Нереабилитированный сенс из сильных, он тянет на нервах и видит мои движения наперед — даже когда я в шлеме". Беренгара от бешенства бросило в жар. "Сейчас ты получишь у меня плату за все — и за Лина, и за его мертвую сестру, и за мое сидение в лагере, за Песню, потерянную навсегда, за то, что я больше не вижу правды, и за мою тоску — длинную серую тоску, у которой нет ни исхода, ни настоящего названия. Кто-то должен ответить и за это".
Он прикинул, в каком месте проходит язычок замка, и направил ствол на гладкую поверхность двери. Вспыхнули, чадя и воняя, дерево и пластик, облако удушливого дыма затмило чистоту коридора. За спиной Марка хлопнула дверь, крахмальная медсестра, по-видимому, не слышавшая выстрелов, высунулась на запах горелого. Чумазый от копоти Беренгар обернулся и для порядка оскалился так страшно, как только смог. Медичка истерически взвыла — почему-то басом и, вместо того чтобы запереться в своем кабинетике, бессмысленно заметалась по задымленному коридору.
Марк равнодушно повернулся к девушке спиной и сильным ударом каблука вышиб подпаленную дверь.
— Где ты, гаденыш?
Дым колыхался рыхлой стеной. Едкие слезы градом катились по щекам Марка, он не мог отереть их кулаком — мешало прозрачное забрало пси-шлема.
— Эй, гаденыш...
Он шагнул наугад в клубящуюся темноту, широко пошарил руками — и нашел холодный металл санитарного шкафчика, коленом ударился о край ванны.
— Вылезай, слабак, пришла твоя смерть... Псионик не отзывался. Марк чихнул, опустился на четвереньки и пошарил по полу. "Он мог задохнуться". На полу не оказалось никого — только голая мозаичная плитка и маленький пупырчатый резиновый коврик. Встревоженный Беренгар встал, инстинктивно приняв позу обороняющегося. "Я не вижу его, зато он чувствует меня, каждое мое движение. От излучателя сейчас мало проку, но я сильнее псионика, я невредим и уже немного обучен, остается только найти противника, пока он не напал сам..."
Марк двинулся вперед, и в этот момент его сильно ударили чем-то тяжелым прямо по голове, правда, удар отчасти смягчила поверхность шлема. Видимо, сенс притаился у самой двери, за косяком — об этой возможности второпях забыл распаленный азартом охотник.
Ошеломленный Марк потерял равновесие, протянул вперед руки, упал, увлекая за собою врага. Движение это оказалось таким быстрым, что псионик не успел уклониться, они вместе покатились по мозаичной плитке, норовя поймать друг друга за горло. Излучатель отлетел в самый угол, под низкое дно санитарного шкафа, и выпал из обращения навсегда. Псионик казался легче Беренгара, одна рука его действовала слабее, Марк нащупал шею противника и прижал, намертво сцепив пальцы.
— Ну все, тебе конец.
Беренгар замешкался, ему еще не приходилось убивать, тем более голыми руками. "Что я с ним должен сейчас сделать? Позвоночник сломать? Но я не сумею". Голова Марка немного кружилась — то ли из-за дыма, падения и удара, толи...
"Почему вдруг так полегчал шлем?" Запоздалая паника охватила победителя, он показался себе голым, словно беззащитная пищевая улитка, выбитая из раковины на тарелку.
Очевидно, удар серьезно повредил электронику защиты, Беренгар почти не чувствовал ее, хотя прозрачное забрало по-прежнему оставалось на его лице. "Я не виноват, это просто неудача", — подумал он с бессильным отчаянием, и в следующий миг псионик напал.
Это было страшно и походило на водопад огня. Горячий вихрь, болезненно опаляя, хлестнул мозг Марка, тело онемело и исчезло, но страдающий разум жил, в ушах звенело и рокотало, пространство отступило куда-то наискосок, потом вернулось, шершавое и отвратительное. Рядом и нигде была Пустота, она пульсировала, то окутывая бессильно лежащего Беренгара тесным коконом, то расширяясь до пределов Вселенной. Все это — боль, дискомфорт, цвет, звук и ощущение пульсации пространства — подчинялось сложному ритму. "Наводка это, обман, только картинка в моем мозгу". Марк попытался освободиться от наваждения, но лишь усилил свои безысходные страдания. Через некоторое время сложный рисунок видения поблек, звуки исчезли, осталась неподвижность и боль — сильная монотонная мука и осознание полного поражения. Обморока не было, и Беренгар сам удивился этому...
Когда дым почти рассеялся, парализованный Марк открыл изболевшиеся глаза. Подвесной потолок ванной комнаты тускло мерцал. Псионик стоял рядом, на коленях — русоволосый парень, быть может, годом старше или младше Беренгара. На его правом запястье белела незагорелая полоска кожи — след от снятого браслета. Псионик неспешно потянулся к ремешку чужого пси-шлема.
"Конец. Он держит меня на крючке и собирается добить, но не может этого сделать, покуда я остаюсь хотя бы в слабенькой защите".
Было нестерпимо страшно, Марк попытался пошевелиться и удержать испорченный шлем, но мышцы оставались скованными и немыми. "Меня спеленали". Псионик тем временем нашел и расстегнул пряжку, потом аккуратно освободил голову побитого противника и положил ее затылком на резиновый коврик. Глаза Марка сами собой наполнились слезами унижения. "Он сейчас видит все, знает, как я ненавижу, как мучаюсь и как боюсь, мои мозги перед ним будто на ладони — можно издеваться сколько захочется".
Беренгар попытался не думать ни о чем, но мысли, юркие и настойчивые, словно крысы, упорно возвращались. "Я больше не умею ставить ментальный барьер. Меня навсегда изломали реабилитаторы, Лина сломали тоже, только по-другому. Авителлу убили. Когда-нибудь скончается и бросивший меня на погибель капитан, и этот сучий сенс подохнет тоже". Боль, что удерживала Марка, немного ослабела, зато шум в голове усилился, нарастая.
Псионик наклонился пониже и хмуро вглядывался в широкое веснушчатое лицо пленника.
— Пусти меня, — тихо, безо всякой надежды прошептал Марк. — Пожалуйста.
— Зачем?
— Я не хочу умирать.
— Это обычное для всех нежелание.
Беренгар замолчал, бессильно проглотив унизительный отказ. Он снова закрыл глаза и напоследок увидел свое прошлое — пустую площадь, освещенную неоном, серый асфальт и решетку водостока, зловещий силуэт патрульной машины, бледный, мягкий профиль и светлые глаза Лина, фигурку глиняного ангела со смелым, отважным и скорбным лицом Авителлы.
Странно, но именно в этот момент невидимая сила, скрутившая Марка, немного отпустила — он почувствовал свои пальцы — мелкие косточки, связки, саднящую ссадину на ладони. Боль притупилась, отошла, затаилась, но все-таки осталась, угрожающе мерцая. Русоволосый наклонился пониже и тихо спросил:
— Я почти убрал наводку. Тебе все равно больно?
— Да...
— Ты бывший псионик?
— Да.
Враг помялся, словно собираясь поговорить о чем-то еще, но потом передумал и только добавил:
— У тебя осталась гиперчувствительность, реабилитаторы схалтурили или ошиблись, это нестандартная реакция на антидот — очень плохо.
— Ты о чем?
— Теперь тебе до конца жизни будет больно от любой наводки, даже успокоительной, и с этим уже ничего не поделать. Извини. Мне жаль — получилось слишком жестко, я не хотел тебя мучить по-настоящему. А теперь вставай. Медленно. Только не вздумай опять броситься на меня, тебе это все равно не поможет.
Невидимые путы исчезли, боль растаяла, вернулось ощущение собственного тела, Беренгар медленно поднялся, испытывая неописуемо странную смесь яркой радости и мучительного унижения. "Он отпустил меня, как следует проучив и показав мне, что я дурак и ничтожество".
По закопченному коридору грохотали сапоги охраны. Двое недавних противников разом обернулись — солдат жандармерии в полевой форме и русоволосый псионик в окровавленной рубашке.
— Стоять на месте!
Солдаты окружили их, потом расступились, вперед выдвинулся "серый мундир" — обладатель очень вежливых манер, настоящий стопроцентный инспектор Департамента Обзора. Рядом, с видом умного охотничьего пса, крутился бойкий тип при портфеле и в дорогом костюме. "Адвокат, собака", — безошибочно догадался Беренгар.
Все они — наблюдатель, юрист и солдаты совершенно проигнорировали растерянного Марка, общее внимание было приковано к беглецу-псионику.
— Вэл Лоренц Август, лорд Далькроз, вы подтверждаете свою личность? — буднично и несколько желчно поинтересовался инспектор Обзора.
— Да.
— Отлично, вы арестованы. Как несовершеннолетний можете получить государственного адвоката — если, конечно, не пожелаете оплатить и выбрать другого. Мэтр Витри, перед вами ваш бесплатный клиент. Далькроз, вот ваш внимательный и преданный адвокат. Впрочем, он очень скоро лишится подзащитного — у вас почти не осталось времени наслаждаться обществом каленусийских юристов.
— Чудненькие творятся дела. Меня незаконно задержали, избили, попытались убить, меня же и арестовали за все это. В чем я хоть обвиняюсь, инспектор?
— В пси-преступлениях на территории Священной Консулярии. Правда, остались кое-какие формальности, но за судебным решением дело не станет. Собирайтесь в дорогу, Далькроз. Через сорок часов вас с нами не будет, и слава Пространству, меньше дряни, меньше боли — вон отсюда навсегда! У вас найдутся какие-нибудь личные вещи? Впрочем, разницы нет, вы и так получите все необходимое — у консуляров в тюрьме.
Марк исподтишка понаблюдал, как тонко и мимолетно преображается лицо врага. Величайшее изумление сенса длилось всего несколько секунд, потом на самый короткий миг оно сменилось пониманием и глубоким облегчением, наконец, физиономия псионика приняла замкнутое и немного насмешливое выражение.
— Ладно, инспектор. Я понял, и если решу оспорить сомнительные действия, то сделаю все как надо, в законном порядке. Не факт, что суд окажется на вашей стороне. Очень даже может быть, это дело не сойдет вам с рук.
— Метишь в отличники? Не надорвись, умник.
— Вы не имеете права просто так, по одному подозрению, выталкивать меня за границу к врагам.
Несчастный инспектор, видимо, потерял терпение. Остатки его холодного высокомерия как рукой сняло, голос сорвался на визгливый крик:
— Заткнись! Мы устали бегать за тобою по секторам! Таким, как ты, выродкам самое место в Консулярии, в одной кучке с преступниками, пси-фанатиками луддитами и прочим человеческим отребьем... Марш вперед! Хватит распинаться о несправедливых подозрениях! Твой пси-индекс — вот лучшее из доказательств.
Марк поневоле дослушал чужую ссору до конца, понимая обстоятельства только наполовину. "Я никогда не забуду, что со мной случилось, не забуду ничего — ни боли, ни того, как меня унизили пощадой. Все когда-нибудь перестанут помнить, и этот наблюдатель из Департамента, и жандармы, и даже сам Далькроз, но я-то всегда буду помнить, всегда".
Действующие лица драмы зашагали прочь с тем особым видом, который приобретают исполнители сомнительного дела, когда оно кончается удачей.
Рядом с мэтром Витри, в окружении солдат, уходил Далькроз, на него даже не надели наручники. Гибкий силуэт псионика быстро удалялся, его наполовину заслонил камуфляж солдатских спин. Было заметно, что сенс очень устал, он шел спокойно, чуть опустив плечи и выглядел отрешенным.
Внимательный взгляд всеми забытого Марка Беренгара проводил торопливых чужаков.
"А я все думал, кого мне напоминает этот неуязвимый, Разумом проклятый высокомерный ублюдок. Теперь я понял, такое было в книжке по истории — он чем-то похож на Короля".
7070 год, конец лета, Конфедерация, Порт-Калинус
Короткий дождь прошел, оставив после себя немного свежести, дымка испарений поднималась над перегретым тротуаром. Брукс равнодушно брела, ступая в мелкие прозрачные лужи, ей было уже все равно.
Дни блужданий по Порт-Калинусу затянулись и походили один на другой. Она почти не смотрела в хрупкие витрины магазинов, на широкие экраны публичных уникомов — слишком боялась увидеть там собственное лицо (фас, профиль, возраст, приметы).
Домой Брукс не вернулась, пачку денег, полученную от Далькроза, сунула под измызгавшуюся в скитаниях рубашку. В дешевых ночных гостиницах не было пси-турникета, равнодушные владельцы избегали ненужных расходов. Авита останавливалась в каждой из ночлежек только один раз, потом в полусне-полуяви коротала пустые дни за столиками кафе или на скамейке парка, снимая и снова надевая браслет Короля.
Однажды, сумрачным вечером, среди чахлых кустов пригородного парка ее попытались ограбить. Первый воришка схватил Авиту за плечи, второй, юркий грязный подросток со сломанным и неправильно сросшимся носом, скользкой рукой полез под одежду. Отчаявшаяся до полного бешенства Брукс дралась неистово, противники под градом полновесных ударов отступили, в их глазах тлела неудовлетворенная злоба и мелкая жадность подвальных крыс.
Деньги уцелели, но позже Авителла обнаружила на себе крупную разъевшуюся блоху, в драке с рубашки сорвали половину пуговиц.
"Могло быть еще хуже. Меня тащит по течению и скоро утянет на противное, илистое дно".
Будущее пугало безысходностью.
"Мне некуда идти, я норма-ментальная и ивейдерам не нужна, да и не знаю я, где их можно найти, зато Департамент меня ищет, чтобы забрать в тюрьму, Вэла убьют или уже убили, надежды нет, да мне больше и не хочется ни на что надеяться. Жизнь пошла такая, что лучше совсем подохнуть. И во всем этом виноват Тэн Цилиан".
Она в сомнении выждала пару дней, ожидая, пока решение окрепнет, потом заглянула в неприметную лавчонку в трущобном районе. Хозяин с каменной неподвижностью на лице дослушал Брукс до конца, потом долго шарил где-то в задней комнате. Она ждала с терпением отчаяния, торговец вернулся и сердито сунул тяжелый, в грубой бумаге пакет, забрав перед этим почти все оставшиеся деньги. Авита без стеснения содрала обертку и тщательно осмотрела армейского образца карманный излучатель.
— Пользоваться хоть умеешь? — презрительно бросил каменнолицый. — Вот мушка и прорезь, но на самом деле они для блезиру. Просто наводишь на цель и жмешь курок. Здесь предохранитель, заряда хватит на десять выстрелов. Хороший ствол, надежный. Конечно, я верю, что он тебе понадобится, чтобы поджарить корочку на барбекю.
Она ушла, не оборачиваясь, в ближнем сквере, как могла, почистила рубашку и джинсы, аккуратно переплела косу и пересчитала остатки денег. Их хватило на платный автомат адресной справки и чтобы заплатить таксисту.
К порогу Цилиана вела выложенная гравием дорожка, низкий белый заборчик огораживал клумбы, вечер смягчил яркие краски садовых цветов, в остролистых кустах фосфорическим огнем тлели светлячки, вкусно и мятно пахло какой-то травой. Окна кирпичного дома оставались темными и слепыми, дубовая дверь замкнулась в собственном достоинстве.
Брукс быстро взбежала по трем каменным ступенькам и сдернула браслет с запястья. Звонка не было, он и не потребовался — где-то в самой глубине дома запел мелодичный голос разбуженного пси-детектора.
Выдернутый из постели Цилиан прошлепал к двери босиком, было слышно, как инспектор, ругаясь вполголоса, возится со сложным замком — в устройстве что-то разладилось.
— Кого мне на голову послала Бездна?
Брукс промолчала, подобралась и притаилась за косяком.
— Если это такой юмор, уши оборву, — пообещал сквозь дверь голос Цилиана.
Замок сработал. Помятый со сна Тэн в пижаме грустным привидением замаячил на пороге.
— Кто здесь?
— Это я, Брукс.
Остолбеневший инспектор Департамента с полминуты молчал.
— А вот это глупо сработано. Ты наверняка притащила за собой пси-слежку. Ладно, теперь мне уже все равно, раз пришла — заходи.
Авита пантерой проскочила в прохладный сумрак коридора. Две соседние комнаты шли анфиладой, сводчатый расписанный потолок терялся в полутьме, где-то поодаль тлел сиреневым мерцанием ночной фонарик. Его неровные блики подчеркивали бледность и усталость Цилиана.
— Чего тебе надо, девушка? Говори и убирайся. Или ты проглотила язык? У тебя найдется, что ответить?
— Да, найдется. Вот мой ответ.
Брукс, коротко размахнувшись, наотмашь ударила Тэна по щеке. Косточки пальцев мгновенно заныли от удара. Бывший инспектор Департамента растерянно прикоснулся к ушибленной скуле.
— Хороший номер...
— Сучий сын, мерзавец!
— Ну зачем так грубо? Сразу видно, что леди обслуживала машины. Я начинаю понимать, за что тебя уволила Электротехническая Компания.
— Ты меня продал — ты предатель.
— Не совсем. Предатель меняет хозяина, а я всю жизнь честно служил Департаменту. Да, я поступил как подлец, я обманул тебя, но это было лишь частью моей работы. Это работа! Понимаешь, это была только служба, и совсем ничего личного.
Авита почувствовала, как слезы ярости наворачиваются на глаза. В носу предательски защипало.
— Ты мне врал, ты меня охмурил и подставил.
— Я был относительно порядочным, например, я не пытался тебя соблазнить, хотя это существенно облегчило бы мою работу.
— Отвали, ты не в моем вкусе.
— Ты слишком хорошего мнения о себе. Правильная методика срабатывает всегда. Кстати, если высказалась до конца, уходи, разреши мне выспаться. Или ты, как в мелодрамах, явилась, чтобы меня убить?
Авита разгоряченным боком чувствовала ребристую рукоять излучателя, засунутого в карман. Цилиан тем временем равнодушно повернулся к ней спиной и прошлепал по плетеной циновке в соседнюю комнату. Было в нем что-то грустное. Отрегулированный ночник вспыхнул ярче.
— Твое желание убивать, девочка, по меньшей мере излишне — инспектора Цилиана больше нет, меня с треском выгнали в сомнительную отставку. Конечно, остался просто человек, некий Тэн Цилиан, если тебе хочется завалить его метким выстрелом, сейчас самое время приняться за дело. Только все же не советую — осужденных убийц отправляют в Форт-Харай, там вельд, тоска и песчаные карьеры. Твоя психика не выдержит, холерски мрачное место.
— Дурак.
— Раз ты не хочешь убивать и уходить тоже не собираешься, тогда отправляйся в ванную и мойся — иначе ты занесешь в мой дом блох и полевых клещей. Продукты на кухне, пустая комната налево. Делай что хочешь, только мне не мешай. Утром за тобой явится патруль, ясное дело, ты взбудоражила всю сеть пси-наблюдения.
Авита бережно потрогала снова водворенный на запястье браслет Короля и благоразумно промолчала.
— Убирайся спать, — повторил Цилиан.
В пустой комнате она на всякий случай закрылась на задвижку, громко звякнул металл — сквозь стилизованные под средневековье, но очень тонкие перегородки был слышен ехидный смешок Цилиана.
— Правильно — ты, главное, не забудь закрыться. У меня ведь нет иных интересов, кроме как ломиться ночью в комнату, где расположилась приблудившаяся дура.
Брукс в темноте покраснела до корней волос, но выпад презрительно проигнорировала. Она в одежде легла на просторную, обитую чем-то ворсистым кушетку. Едва слышно тикали механические часы. Перед глазами плавали бесформенные пятна, потом они слились в сплошную темную пелену. Снов не было, просто пришел долгожданный покой.
Утром в ее дверь неожиданно вежливо постучали.
— Открой быстрее, Авителла, у меня срочный разговор.
— Подождешь пару часиков, я пока не проснулась.
— Ты грубишь, девушка, как-никак это частное владение, мой собственный дом.
Брукс встала, поправила косу и отодвинула засов.
— Чего тебе, инспектор Лжец?
Цилиан выглядел почти спокойным, тщательно побритым и выспавшимся.
— У нас обрисовалась проблема. Патруль с утра не явился, похоже, он за тобой не придет, поэтому сознавайся на месте, какое защитное устройство ты с собой притащила.
— Не твое дело.
— Мое, я пустил тебя на ночлег. Наверняка в полудесятке кварталов сгорели пси-датчики. Это генератор помех?
— Не скажу.
— Ясно. Должно быть, из запасов беглого ивейдера Далькроза. Ты хоть умеешь обращаться с такими предметами?
— Умею. Кстати, и не мечтай отобрать — эта штука настроена Королем на мое личное пси.
— Занятное подозрение в нечестности. Девочка, мне не нужно твое кукольное барахло.
— Это подарок, а не барахло.
— Ладно, не будем ссориться. Вчера, когда твоя судьба казалась незавидной, я благоразумно промолчал о некоторых деталях. День прошел и канул в Лету, генератор помех немного меняет дело. За ночь мои взгляды мудро пересмотрены, и я собираюсь сообщить тебе кое-что интересное.
— Ладно, ври дальше, я вижу, что ты сегодня в ударе.
— Я-то не в ударе, зато под ударом ты.
— Чего-чего?!
— Тебе воткнули маячок.
У Брукс зачастило перепуганное сердце.
— Не ври.
— Не вру. При тебе миниатюрная штучка, ее поставил профессор Калберг, пока ты, красавица, валялась без сознания.
— Не ври. Я сменила всю одежду. И сандалии тоже бросила.
Цилиан помолчал, Брукс видела, как застыло его лицо, инспектор поколебался с минуту, потом обреченно вздохнул:
— Ладно, я ведь все равно уволен... Метку тебе ввели под кожу левой ноги.
Авителла запаниковала, нагнулась, дрожащими руками попыталась ощупать колено. Цилиан подавил презрительную улыбку.
— Не сюда, в щиколотку. Придется надрезать кожу, если доверяешь, я охотно помогу.
— Без тебя обойдусь.
— Как хочешь. На вот, возьми коробку — тут скальпель, все обеззаражено, не забудь только как следует протереть кожу. Валяй, режь поглубже и проверь, увидишь, насколько я, несчастный, правдив.
Брукс крепко сжала скальпель. Он был холоден и остр, лезвие неприятно царапало кожу, Авита немного поднажала на ручку и поняла, что отчаянно боится. Скальпель мелко подрагивал.
Тэн Цилиан поморщился:
— Хватит дилетантских экспериментов, давай, я сам. Поставь ступню на скамейку.
Он сел на корточки, смочил чем-то клочок ваты (запахло аптекой), потом тщательно протер щиколотку Брукс.
— Вот так-то. Кстати, это было не только обеззараживание, но и анестезия. Смотри...
— Ой!
— Не придуривайся, тебе совсем не больно. Авителла отвернулась, чтобы не видеть вишневых потеков крови.
— ...Готово. Можешь смотреть.
— Угу. Эта мелкая, дурацкая штучка — и есть хваленый пси-маячок?
— Он самый, отличное исполнение, оригинальная идея — миниатюрная вещица работала на твоей внутренней энергии. Генератор Далькроза придавил это устройство, но не сумел испортить навсегда, штучный проект, великолепная работа.
— Ты сволочь.
Тэн Цилиан закончил обрабатывать ранку восстановителем, тщательно заклеил порез светло-коричневым, под цвет загара, квадратиком пластыря.
— Я вовсе не негодяй, я только автор свежих идей. Подумай сама, тебе не причинили никакого существенного вреда, Лин сейчас лечится в одной из лучших клиник Конфедерации, а ты пережила незабываемое приключение. Куча девушек мечтала бы поменяться с тобою и...
— У тебя нет совести.
— Да, я честно признаю, что совести не имею. Больная совесть очень вредное качество для тех, кто работает с паранормальными субъектами. Дезет, нынешний консул луддитов, если верить его досье, носился со своею совестью так, что трижды менял нанимателей. Сначала он работал на Отгона, принцепса иллирианского, потом попался с поличным и поневоле начал якшаться с Департаментом, потом он заимел собственное мнение, и этого типа вернули Оттону, но он снова не ужился со стариком. Теперь Стриж правит Северо-Востоком и психопатами-луддитами, но я не такой везунчик, чтобы пускаться по его стопам и...
— Трепло.
— Зря. Ты не умеешь слушать. Называя человека треплом, ты обижаешь его и лишаешь себя потенциального источника информации.
— У меня нога болит.
— Ерунда. Она заживет очень быстро, даже шрама не останется.
— Почему ты во всем признался? Опять какая-нибудь хитрость?
— Всего лишь маленький жест доброй воли — ненавязчивое доказательство моей честности.
Тэн Цилиан и честность — вещи несовместимые.
— Задействуй мозги, Авита, у нас общие интересы. Куда ты сейчас собираешься идти?
— Не знаю.
— Вот именно. Где бы ты ни оказалась, тебе не избавиться от Департамента Обзора, личность ты для них, скажем прямо, малоинтересная, но в деле замешаны ивейдеры. Ты знаешь, где оказался Вэл Далькроз?
— Не знаю.
— Ясно, у тебя нет уникома. Твой новоявленный друг отправлен к ему подобным мутантам, в Консулярию. Не буду пересказывать закулисные подробности, ты все равно в этом не разбираешься.
— Вэл правда в Консулярии?!
— Истинная правда, можешь посмотреть новости и проверить. Ты осознала, что тебе грозит?
— Совсем ничего не грозит. Раз все хорошо кончилось, я могу вернуться домой и спокойно подождать, пока вылечат брата.
Цилиан поднес руки к вискам в наигранном жесте отчаяния.
— Как ты глупа, Авителла! Подумай сама, неизвестный, который назвался Цертусом, несколько лет помогал Вэлу Далькрозу дурачить реабилитаторов. Этот человек имеет ключ к любому сектору Системы, причем модификации и усиление правил безопасности его не смущают — он шарит где захочет, как захочет и когда захочет, словно в собственном просторном кармане. Цертус до поры до времени симпатизирует ивейдерам, неясно, почему, примем это как данность. Что мы имеем теперь? Если личность предателя будет раскрыта, ему конец, можешь мне поверить. Ущерб так велик, что ни статус, ни деньги, ни положение, ни связи в столице не спасут предателя. Мы либеральны к заблудшим, но терпеть не можем внутренних изменников. Впереди маячит виселица, это он прекрасно понимает и очень не хочет разоблачения. Далькроз исчез, ему, конечно, повезло, осталась только ты. И...
— На что ты намекаешь, Тэн?
— Не удивляйся, моя милая, если однажды утром ты проснешься мертвой.
— Дурацкие шутки.
— Это совсем не шутки. Не забывай, этот Цертус делает с Системой все, что угодно. Он может отправить твой портрет в банк информации об особо опасных рецидивистах — и ты получишь пулю в голову от случайного полицейского. Рано или поздно разобьется твой кар или рухнет рейсовый самолет с такой недальновидной пассажиркой, истинную причину, конечно, не найдут, даже если в Департаменте и сыщется проницательный человек, тебе это уже не поможет.
— Я никогда не поверю, что этот Цертус такая сволочь.
— Вот видишь! Видишь? Ты и не подумала отрицать, что он существует! Ты видела его?
— Не скажу.
— И не надо, не говори, ответ написан у тебя на лице. Вы встречались в Системе?
— Нет.
— Значит, именно в Системе ты его и видела. Вас познакомил Далькроз?
— Проваливай в Пустоту!
— Я опять угадал, причем попал в самую точку. Вы заигрались, ребята, вы по уши влезли в опасное, взрослое дело. Может быть, наш общий знакомый незнакомец помогает иллирианскому принцепсу или консулярам, а ивейдеры — только инструмент и...
— У тебя мысли подлые.
— Я не подлец, я реалист. Ты хоть понимаешь, чем тебе все это грозит?
— А тебе какое до меня дело? Молчи, легавая собака Департамента, ты сам признался, что совести у тебя нет.
— Зато у меня есть соображения высшего порядка. Они, разумеется, совпадают с основными интересами Каленусии, к тому же я хочу предъявить Цертусу личный счет — это именно он подстроил мое увольнение.
— С какой целью?
— Я слишком близко подобрался к нему.
— И все-таки я тебе не верю.
— Почему?
— Потому что ты лжец, потому что ты подсадил мне маячок, потому что ты наблюдатель.
— Маячок необходимость, он не причинил тебе никакого вреда.
— Как бы не так! Все беды начались с того, что ты заманил меня в Пирамиду и подставил.
— Я тогда не верил, что Цертус существует. Кстати, расскажи-ка мне поподробнее, как он выглядел в Системе.
— Ничего особенного. Здоровенный такой пушистый котище на двух ногах, в странном костюме. Вокруг горы, облака, большие плоские камни, мы говорили всего пару минут, он даже не показался мне злым.
Авита с тайным удовлетворением заметила на обычно замкнутом лице наблюдателя гримасу острой досады — он вспомнил собственный вещий сон и светского вида наглого кота с трубкой в зубах, но Брукс не могла знать о личной иллюзии Тэна Цилиана.
— Отлично! — как ни в чем не бывало заявил быстро оправившийся от потрясения бывший инспектор. — Ты знаешь, как войти в эту зону Системы?
— С терминала Короля.
— Имение Далькрозов обыскали вдоль и поперек, но не нашли никаких сайберов. Есть тайник? Ты его мне покажешь?
— Я еще подумаю.
— Думай, только не очень долго, в таких делах промедление опасно.
— Таких, как ты, врунов следует убивать, не выслушивая, стоит тебе слово сказать, и ты опять выйдешь сухим из воды.
— Это глупо. Убийство, девочка, слишком радикальное действие, убитого не вынуть из Холодной Пустоты, труп портит пейзаж и не способен приносить пользу. Кстати, что ты там притащила в кармане — излучатель или пистолет?
— Излучатель.
— Ты еще и склонна к лишней жестокости. Что бы я ни сотворил, это не настолько плохо, чтобы во имя мести прожигать меня насквозь...
Брукс промолчала. Хрупкий мир с Цилианом установился до вечера. Она ушла в свою комнату и долго слушала, как шумит непогода подступившей осени, крутился скрипучий флюгер на крыше. Тень от фигурки на шпиле падала на коротко стриженую лужайку на заднем дворе, Брукс из окна хорошо видела эту тень.
"Что мне делать? Цилиан старше меня лет этак на двенадцать и раз в десять хитрее. Если я еще разок поверю ему, он ради своих планов предаст меня легче легкого. Лучше всего уйти, уехать домой и все забыть, как страшный сон... По-настоящему страшно то, что я ничего не смогу забыть. Страх будет мучить меня каждый день, неделю за неделей, месяцы и годы, Тэн знал, что говорил. Теперь я или найду Цертуса и сумею убедиться, что опасности больше нет, или буду бояться всю оставшуюся жизнь. Тэн сказал — сломается кар или рухнет самолет. Но ведь я могу навсегда остаться в провинции, ходить пешком и никогда больше не прикасаться к Системе".
Флюгер дернулся, фигурка покосилась. Брукс представила бесконечные зимние вечера в далеком городке на северном плато, скуку, тесную квартирку родителей, вой сухого ветра в каминной трубе, леденящее прикосновение ставшего привычным страха.
"Мне этого не выдержать, и Король больше не поможет мне, нельзя все время прятаться за его спиной. Нужно самой придумать, что делать. Цилиан упрямый и очень умелый. Если я ему помогу, Тэн поймает Цертуса, отдаст его на расправу наблюдателям, и я получу полную свободу. Сначала надо добиться свободы, а что мне сделать с Тэном, решу потом".
Хмурый Цилиан явился вечером, стук в дверь показался Авителле частым и отрывистым, словно выстрел очередью.
— До сих пор сомневаешься?
— Нет.
— Тогда собирайся, вещи и продукты я уложил. Это место где-то в северо-западных горах?
— Неподалеку от имения.
— Ладно. Прихвати свой браслет, у меня есть причины не встречаться с ребятами из пси-наблюдения.
— Эй, Тэн...
— Чего тебе еще?
— Если я все время буду в браслете, нас могут найти по перегоревшим датчикам. Я пришла в нем позавчера, сегодня в окрестных кварталах наверняка сломалось все подряд...
— Пустяки. Если мы прищемим хвост твоему Цертусу, победа спишет все. Если дело с треском лопнет, хуже уже не будет — и тебе, и мне станет не до сгоревшей техники.
— Ну, спасибо на добром слове.
Боязливый холодок коснулся плеч Брукс, осторожно пробежал между лопаток.
Цилиан, заметив ее состояние, не скрывал досады.
— Девочка, только без слез и истерик. Я не обещаю тебе радужные перспективы — обещать несбыточное нечестно. Если повезет, ты навсегда избавишься от Цертуса, это очень много, это холерски много и стоит риска. Я же могу только пожалеть, что вынужден заниматься делом такого высокого уровня в компании трусливой дурехи.
— Занимайся один.
— Поздно, я уже сделал глупость, оставив тебя здесь. Брукс промолчала, несдержанность Цилиана казалась ей чрезмерной. "Он или специально злит меня, только не знаю зачем, то ли проверяет на прочность, то ли сам боится. Испуганный Цилиан — это что-то интересное".
Машина ждала во дворе, Тэн, не торопясь, запер дверь, связку ключей сунул в карман.
— Может быть, еще пригодятся — если вернусь. А теперь поехали. Кстати, за мною присматривают друзья моего бывшего шефа. Я не желаю, чтобы тебя сразу же опознали, пусть это случится как можно позже. Словом, не суй свое свежее личико в окно, ложись на заднее сиденье и спи на здоровье — ночь предстоит бессонная.
Брукс забралась на широкое сиденье и устроилась, закинув руки за голову. С такой позиции можно было рассматривать только непроницаемый затылок Цилиана. Судить о событиях приходилось в основном по тому, как петляла, меняя улицы и переулки, машина инспектора.
— К нам кто-то прилип?
Тэн пренебрежительно промолчал, а может быть, просто был занят. Ответил он много позднее:
— Может быть, я почему-то до сих пор не уверен. Запусти-ка генератор помех, это собьет им ментальную слежку.
Брукс защелкнула на своем запястье гладкий металл браслета.
— А теперь?
— За нами чисто, но мне кажется, что по параллельной улице тащится фургончик с детектором. Сейчас у операторов возникнут разнообразные интересные проблемы.
Авителла закрыла глаза и представила себе троицу сквернословящих мужчин, которые возятся с оставшейся от детектора грудой мертвой электроники. Цилиан опять понял почти без слов.
— Ничего. Проклятия неудачников не так опасны, как думают простофили.
Они выехали в пригород, шоссе за спиной мирно и пыльно пустовало, солнце клонилось к закату, щедро пятная блеском подсохшую грязь обочин.
— До полуночи будем на месте.
Уже знакомый Авите буковый лес сумрачно тянулся по обе стороны дороги, он кончился как раз в тот момент, когда шоссе уткнулось в перекресток, дорожный указатель источал белое сияние. Синяя тьма наступающей ночи сгущалась, оттеняя мертвенный, отраженный свет указателя.
— Я поворачиваю на запад.
Пологие горбы заросших кустарником холмов казались декорациями. Лесистые горы постепенно приближались. Авита видела, что бархат зелени на их склонах, почти черный в сумерках, сделался на вид чуть более рыхлым.
— Обман зрения, это потому, что расстояние уменьшилось. Скоро покажется настоящий перевал.
Цилиан гнал машину, не останавливаясь.
Перевал уже выступил из лилового сумрака, подпирая пасмурное небо. Циклопический каменный горб высился над мятой предосенней растительностью склонов. Авиту охватило трудноопределимое тягостное предчувствие. Тревогу источала сама непомерная громада камня — властное предупреждение без слов.
Сторожевой Змей не спал. Захваченная иллюзией, Брукс содрогнулась.
"Змей что-то знает, он не пускает меня вперед. Я не псионик и не могу до конца понять его. Если бы Вэл был рядом, он бы понял — я верю, понял, и эта невидимая беда прошла бы мимо, словно злой зверь на обманчиво мягких лапах. Вселенная! Как безнадежно тоскливо".
Напряженный, сердитый Цилиан обернулся через плечо:
— Это был перевал. Еще полчаса, и мы на месте. Ты в порядке? Готова?
— Да.
Темнота уже подступила вплотную, лучи фар шарили по шоссе. Дикий орешник чернел на обочине, Цилиан хладнокровно высматривал какие-то одному ему известные приметы. Дважды кар останавливался, Тэн выходил, возвращался ни с чем, и они снова трогались в путь.
Наконец за, казалось бы, непроницаемой, но на самом деле тонкой стеной листвы открылся короткий участок обсаженной пирамидальными деревьями дороги, через сто метров он оборвался возле знакомых Брукс ажурных металлических ворот.
— Вот это место.
Кованые створки не среагировали на обычную мысленную команду. Цилиан вежливо выругался и кошачьим движением выбрался из машины.
— Вылезай, Авителла Брукс. Приехали, дальше пойдем пешком.
— Почему?
— Тут, кажется, накрылась сенсорика. Ворота заблокированы, у нас небогатый выбор — или смирно возвращаемся, признав свое поражение, или перебираемся через забор. Участок, как я понял, огорожен?
— Туда, куда нам надо, можно попасть через задний Двор и парк.
— Вокруг забор из металлической сетки — рассчитано на дилетантов. Возьми в багажнике мой фонарь — пригодится.
Авителла поежилась, внешняя сторона куртки немного намокла от ночной влаги.
— Давай вернемся, мне кажется, это место охраняют, нас поймает сторож.
— Глупости, никому не надо сторожить пустоту. Дело Далькроза спешно закрыли, наш приятель в Консулярии, прислуга из имения разбежалась почти сразу после скандала, тут ее и было не так-то много.
Тэн вернулся к машине и сам вытащил из багажника сумку с инструментами.
— Успокойся, про терминал сейчас не знает никто, твой дружок не успел сознаться, Департамент в неведении, и мы тут совсем одни. Ты сумеешь объяснить мне, отчего ты так боишься?
— Я не боюсь.
Брукс подняла фонарь повыше, расширяя белесый круг света. Он жадно выхватывал у тьмы то часть ажурных ворот, то блестящую сетку ограды, то почти черную листву кустов.
Цилиан швырнул сумку к подножию сетчатой стены и, опустившись рядом на корточки, принялся перебирать какие-то щипчики и отмычки.
Брукс мучилась тоской предчувствия. Возможность беды обернулась неотвратимостью, несчастье уже стояло рядом, за левым плечом, и не разрешало обернуться.
Тэн закончил возню, отыскал подходящие кусачки и взялся за сетку ограды. Металлические ячейки распадались с сухим коротким треском — как будто ломались чьи-то кости.
"Не открывай! Там, за оградой, смерть!" — хотела крикнуть Авиттелла и промолчала, скованная оцепенением. Цилиан уже отделил большой кусок сетки, открывшийся лаз влажно темнел глубоким сумраком.
— Пошли, пройдем через двор, потом через первый этаж дома и в сад.
Брукс молча кивнула. Цилиан пролез первым. Авителла шмыгнула следом, рваные края дыры ощетинились на нее перекрученными обрывками проволоки.
По ту сторону ограды почти ничего не изменилось — та же фигурная плитка двора, те же терракотовые стены нереально-сказочного замка. Но знакомое выглядело враждебным и чужим — ночь изменила контуры дворца, их обводы странным образом сместились, и тьма запуталась между шпилями башен. Шаги отдавались недовольным эхом. Все, что попадало в пределы досягаемости фонаря Цилиана, становилось ярким и безопасным. Угроза таилась за краем яркого пятна, она перемещалась вместе с лучом, то, отбегая в сторону, то приближаясь.
— Я почему-то боюсь, — почти беззвучно пробормотала Брукс.
— Успокойся, тут нет никого, — отозвался настороженный Цилиан. — Сняла браслет?
— Нет.
— Сделай это немедленно, он мне мешает. Я хочу включить свой детектор пси, раз ты трусишь, придется немного пошарить в округе.
Брукс преодолела оцепенение, расстегнутый браслет соскользнул с запястья.
— Отлично, теперь подержи фонарь. Наблюдатель склонился над миниатюрным прибором через минуту выпрямился и покачал головой:
— Здесь чисто — людей нет, только несколько мелких зверьков. Подумаешь, хомяки. Пошли.
Мрамор широких ступеней казался покрытым толстым налетом пыли — пыль не сохранила ничьих следов, но ощущение незримого враждебного присутствия так и не исчезло. Внутри дома аура запустения усилилась — просторное помещение хранило едва заметный запах неживой, песчаной пыли — так веет в лицо иссушенное открытое пространство. Неестественный для дома запах степи застоялся под сводами и вызывал неясную тоску.
Луч фонаря широкой дугой прошелся по деревянной обшивке холла. Цилиан не больно, но обидно подтолкнул Брукс в спину:
— Дальше поведешь ты. Возьми сумку, мне нужно освободить руки.
Замок задней двери был вырван "с мясом". Кустарник шелестел под струей ночного сквозняка. Статуя ящерицы неясно белела, в кустах возился ночной зверек, под ногами потрескивала неубранная сухая листва. Парк кончился внезапно каменистым косогором. Тэн снова описал лучом фонаря широкий круг.
— Показывай дорогу, не стой на месте.
— Дальше нужно идти по тому карнизу. Может быть, дождемся утра? Там узко и скользкие камни, я боюсь упасть.
— Ерунда, если Далькроз ходил тут пешком, один, без снаряжения, пройдешь и ты. Давай, не трусь, вперед!
Отговорка не подействовала, Авителла ступила на карниз, тропа сама стлалась под ноги, только клубок отчаяния, что устроился правее сердца, все равно не исчез. Цилиан мягко шагал сзади, не выпуская из рук детектора.
Авита до сих пор не заметила у него излучателя, но не сомневалась, что наблюдатель вооружен.
Селена-прим взошла и тут же подернулась пленкой облаков, ее диск отливал новенькой медью, глухо гремел водопад. Лодка оказалась на месте. Закинув сумку на дно, Цилиан залез следом и сразу взялся за шест, Брукс на ощупь нашла жесткую скамейку.
— Свети! — отрывисто бросил наблюдатель.
Видимый кусок водной поверхности неспокойно бурлил, лодка прошла по краю, несколько тяжелых капель упало на лоб и плечи Авителлы. Плоскодонка причалила, грубо захрустел потревоженный гравий.
— Эй, Тэн! А дверь-то заперта.
— Направь луч на замок.
Цилиан раскрыл сумку и со знанием дела выбрал отмычку. Через его плечо Брукс с интересом рассматривала набор миниатюрных, сомнительного назначения вещиц.
— Ты, наверное, вор со стажем.
— Я только бывший государственный чиновник.
— Не вижу разницы. А сложно будет открыть?
— Хватит получаса.
Уверенные движения Цилиана немного отвлекали Брукс, отгоняя мучительную тоску.
— Готово, заходи.
Дверь бункера неожиданно легко отъехала в сторону, освободив черный зев прохода. Тэн Цилиан забрал фонарь и сам осветил пыльные стены, пустые полки, простые кресла, старый, полевой модели сайбер. Брукс нахохлилась, спрятала руки в рукава плаща — стены дышали холодом, на миг ей показалось, что коробка бункера медленно сжимается, вот-вот хрустнут ребра, сомнутся беззащитные легкие, стены сойдутся вплотную и раздавят сердце. Тэн Цилиан обернулся, и наваждение разом исчезло, лицо инспектора утратило обычное чуть насмешливое выражение, оно выражало откровенный, яркий азарт — это почему-то успокоило Авиту.
— У сайбера ментальный ввод. Отлично — сэкономим время.
— Не очень-то прыгай от радости. Даже если ты сунешься в Систему, еще не факт, что Цертус захочет разговаривать. Может быть, он сейчас спит, а может, просто наблюдает исподтишка, из своего уголка где-нибудь в Параду или в Порт-Калинусе и посмеивается. Наверняка у них с Вэлом есть пароль или какая-нибудь другая хитрость. Ты зря веселишься, сыщик.
— Не груби, я ведь стараюсь и в твоих интересах. Ты забыла наш уговор?
— Не забыла. Валяй, действуй, я подожду. С чего собираешься начать?
— Пока просто попытаюсь войти в Систему. Посмотрим, как настроен ментальный ввод Короля.
Утихшее было нехорошее предчувствие вернулось и окрепло, попытки обуздать его кончались ничем.
"Чего я боюсь? Какая мне разница, что станется с этим подонком Цилианом?" Ответа не было. Точнее, ей казалось, что она всегда знала ответ, но почему-то не может его вспомнить... От волнения у Брукс разболелась голова.
— Эй, Тэн... А ты не боишься вот так вот просто соваться туда?
— В этой жизни, девочка, отставной инспектор боится только одной вещи — качественных боевых пси-наводок, но как раз они-то, как тебе известно, не передаются через Систему.
— А если этот самый Цертус врежет тебе как следует?
— Глупости. Система, в сущности, ничто, шутовской колпак, пустая оболочка, натянутая на человеческий разум. Худший из ударов, который она может нанести, — это направленная, хорошо просчитанная ложь, но для того чтобы тебя обманули, зачастую хватает и обычного разговора... Не бойся, девочка, я не настолько доверчив.
Брукс криво усмехнулась:
— Конечно, один враль хорошо различает другого. Ладно, орудуй дальше, скажи только, что мне делать, если что-нибудь случится.
— Ничего не случится. Впрочем, на всякий случай, вот тебе ценные указания — что бы ни стряслось, не суйся в Систему и не трогай монитор-очки.
Цилиан отыскал выключатель; скрытое устройство, которое питалось энергией водопада, заставило сайбер ожить. Наблюдатель помедлил, видимо, пытаясь преодолеть последние сомнения.
— Ладно, в конце концов, за этим я сюда и явился.
Он сел в деревянное кресло и натянул на голову обруч ввода.
— Ты знаешь, — сказал напоследок Цилиан, и в этот миг Авита понимала, что он говорит правду, — я никогда не любил эти извращенные штучки — ментальный ввод и все такое, это как холодное щупальце, которое осторожно трогает твой рассудок, может быть, проверяя, выдержит он или нет. Машина и человек — две вещи, которые могут быть хороши только отдельно, сами по себе.
Брукс молча кивнула, Тэн Цилиан замер в кресле, должно быть, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Лицо наблюдателя прикрывали монитор-очки, судя по напряженным скулам, он пристально вглядывался куда-то в пустоту. Внешняя, слепая сторона очков смотрела в сторону бункера, на пыльные полки, на непроницаемую облицовку стен.
— Ты бы лучше немного зажмурился — так проще войти в контакт.
— По-моему, я уже вошел.
— Ну и что ты там видишь? — спросила Авита, сгорая от нетерпения.
— Ничего интересного, стандартный набор возможностей.
— Попробуй...
Брукс не договорила. Мигнуло и погасло освещение, колпак тьмы накрыл Авителлу, отрезая цветы, образы, звуки.
— Ох, мамочки! Тут, кажется, сдохла энергетическая установка, сайберу пришел конец, кругом одно старье, я так и знала, что это дело кончится какой-нибудь дрянью. Эй, Тэн, ты где? Я ничего не вижу, очень нужен твой фонарик.
Ответом было молчание.
— Тэн, перестань шутить! — в ужасе взвизгнула Брукс. Она подалась вперед, врезалась в темноте в кресло, что-то легкое упало и разбилось, ломко зазвенев. Потемки шевельнулись, как будто огромная птица метнулась из угла в угол на мягких крыльях, задевая кончиками перьев лица чужаков. Что-то больно стукнуло по щиколотке и с дребезгом откатилось в сторону. Авита опустилась на колени, дрожащими руками провела по грязному полу — пусто, отползла немного в сторону и отыскала узкий цилиндрик фонаря.
Вспыхнул и суматошно заметался луч. Брукс не сразу сообразила, что теперь стоит лицом к двери. Она решительно обернулась — страшный угол пустовал, птицы не было. Цилиан молча сидел в кресле, в напряженной, чуть скованной позе.
— Ну и шутки у тебя, наблюдатель. Почему ты молчишь?
Инспектор не ответил.
— Тэн, очнись!
Брукс одним прыжком очутилась рядом, сорвала с Цилиана очки и обруч ментального ввода. Глаза инспектора оставались открытыми, в радужках плясал мертвенный отблеск. Тэн был жив, зрачки реагировали на фонарь, нить пульса слабо билась на запястье. Авителла отыскала бутылку с водой и выплеснула ее содержимое Цилиану в лицо.
— Давай вставай! Нечего притворяться! Не пугай меня, я знаю, что пси-наводка не передается через Систему.
Нет ответа.
Авита бессильно скорчилась на полу, сознавая собственную роковую оплошность. В тот, самый первый раз, когда она брела среди скал и тумана, а потом беседовала с франтоватым "котом", Брукс видела Цертуса с закрытыми глазами — невероятно правдоподобное изображение возникало на сетчатке само по себе, без монитор-очков.
"Цертус помог Вэлу превратить пси-ввод в устройство двустороннего контакта, они общались только мысленно. То же самое произошло со мной, как только я надела обруч ввода. Дура! Дура! Я увлеклась иллюзией и забыла обо всем".
Брукс одним глазом заглянула в очки — очки ожили, демонстрируя череду бессмысленных изображений.
— Это все обман, они ничего не значат.
Она метнула бесполезную безделушку под ноги и ударила ладонью заблокированную дверь бункера — та отозвалась глухим эхом, заныли пальцы, снаружи приглушенно гремел отныне недосягаемый водопад.
— Откройте!
Авита ужаснулась — на внутренней поверхности двери не оказалось никаких признаков замка. Она ударилась о неподвижную дверь плечом, бедром, потом, забыв обо всем, кроме желания вырваться, принялась неистово колотить тяжелую дверь — кулаками, ногами. Раскатистый звон металла наполнил тесную комнату.
— Эй, ты, Цертус, Разумом поиметый! Выпусти меня! Я никому ничего не скажу! Лин! Что теперь будет с нами? Лин!!!
Если неизвестный "друг" и слышал эти крики, то все Равно промолчал, Авита вернулась к околдованному Цилиану, без церемоний столкнула его с кресла на пол, заняла место и натянула обруч ментального ввода.
— Ладно. Эй, Цертус! Я сама иду к тебе, мы еще посмотрим, кто кого достанет первым.
Яростно полыхнуло, потом повеяло льдом, реальность — стены бункера, полки, запустение, дверь, отдаленный рокот водопада, — все это замерло, окаменело, потом исчезло в ослепительном росчерке холодного белого сияния. Брукс зажмурилась, спасая глаза, хотя и знала, что жалкие усилия бесполезны — всепроникающий холодный огонь сочился через обруч пси-ввода, и эфемерная пленочка век не могла ему помешать.
Сестра Лина заплакала от бессилия.
А мир вокруг сокрушился, осыпался тонкой золой, разлетелся острыми осколками, развеялся пылью, напор пустоты сбил пламя и разметал прах, бросив последнюю щепотку пепла в лицо бесконечности.
Ослепленную и задыхающуюся Авиту толкнуло куда-то в сторону и вниз, она перевернулась и неловко упала на бок, откатилась и от боли потеряла сознание.
7010 год, осень, виртуальная реальность
Брукс открыла глаза. Горели воспаленные веки, возле самого носа качался кустик растения — она четко видела каждую его жилку, каждый желтеющий, уже задетый близкой осенью лист. Авита медленно, словно боясь потревожить удачу, встала на ноги, покачнулась и едва удержалась на скате сравнительно пологого склона горы. Гора была из невысоких и мирных, поросла короткой травой, зеленый склон где-то далеко внизу сливался с голубоватой тенью круглой котловины.
Что творилось внизу, рассмотреть не удалось, зато с противоположного края впадины ее обрамляла еще одна гора — близнец первой, еще дальше, на заднем плане, у самого горизонта, вздымался недосягаемый скалистый хребет, испещренный пятнами ледников. Его острые изломы подчеркивала странная игра освещения. Стоял день — не солнечный, но и не пасмурный, бледное небо безо всяких признаков солнца источало ровное, чуть голубоватое свечение. Панорама в целом выглядела свежо расписанным задником сцены и вместе с тем поражала обилием точно схваченных мелких деталей.
Брукс присела на корточки, справилась с головокружением, осмотрела собственные руки — сломанный полчаса назад ноготь, несколько старых, почти заживших порезов. Каждая телесная мелочь оставалась на своем месте, и все-таки, несмотря ни на что, иллюзорная природа пейзажа не оставляла сомнений.
Почти.
— Эй, есть здесь кто-нибудь?!
Эхо глухо угасло, едва народившись. Брукс поежилась, горы, луга и бесцветное небо — все это снова показалось яркой декорацией, за которой скрыты все те же пыльные стены знакомого, наглухо запечатанного бункера.
"Конечно, на самом деле я сейчас, как неживая кукла, сижу в кресле. Все, что творится вокруг, мне внушает наш добрый старый Цертус при помощи пси-наводки".
Посвежело. Небо над головой налилось тяжелым свинцом, порыв бросил в лицо пригоршню настоящих холодных колючих брызг, откуда-то сверху льдисто повеяло близким снегопадом.
"А может быть, я на время сдвинулась башкой, убрела из бункера и забралась куда-то в сторону, в глухомань, а потом забыла дорогу. Вокруг на самом деле настоящие горы, где-то там, за перевалом, должен быть дворец Далькрозов, надо просто до него дойти. В доме, конечно, отыщется уником, и тогда можно будет вызвать помощь".
Брукс призадумалась. Если все вокруг настоящее, то промедление только ухудшит дело. Если котловина и горы всего лишь иллюзия, то, путешествуя по выдуманному миру пси-наводки, она, Авита, играет на руку противнику. Цели Цертуса оставались темны, жестокая игра сумрачно грозила неопределенным исходом.
— Найти бы нашего пройдоху инспектора. Эй, Цилиан!
Ответа она не дождалась и короткими шагами, неловко поскальзываясь, побрела вниз, оставляя на мокрой траве склона заметный широкий след.
Спуск занял немного времени, вблизи таинственные бледно-синие тени впадины исчезли, пространство круглой котловины густо поросло орешником и кизилом.
Местами заросли редели, оставляя свободными узкие полосы земли, это немного походило на тропы. "Знать бы только, какие зверюшки их протоптали. А может, лучше и вовсе не знать".
Вскоре кусты расступились, обнажая подобие поляны — жесткая земля, усеянная щебнем, поросла такой же колючей и жесткой травой, ее загромождали камни — менгиры-недоростки безо всякого успеха пытались подпереть хмурое небо.
Брукс на всякий случай обошла поляну по краю, где-то ломким голосом чирикнула пичуга, Авита повернула голову и в тот же миг заметила незнакомца.
"Это Цертус!"
Она прижалась к ближнему менгиру и тщетно попыталась слиться с монолитом. Человек не видел ее, куртка неопределенного серого цвета прикрывала чуть ссутулившуюся спину. Судя по движениям головы, Цертус пристально рассматривал что-то в отдалении, в повороте его плеч и наклоне шеи проглядывала настороженность. Кошачий облик как-то истаял, отлетел, словно с обыденной наружности слетела мишура ненужного больше карнавального наряда.
"Мне так страшно, что даже злость куда-то пропала".
Авита опустила руку в карман и нащупала рукоять излучателя, купленного на деньги Вэла в той, прошлой, давно утраченной жизни, медленно вытащила оружие и сделала шаг вперед. Ее длинная тень, словно преданная собака, потянулась следом. "Так дело не пойдет, он меня враз заметит". Авителла опустилась на четвереньки, тень мгновенно укоротилась и теперь покорно и низко стлалась вслед за хозяйкой по земле.
"Разум и Звезды, только бы эта подлая трава не шуршала". Неуверенная в своей меткости, Брукс очень осторожно продвинулась вперед, соображая, как лучше применить излучатель. Затылок Цертуса выглядел для этого дела очень заманчиво. "Но если я застрелю его насмерть, то никогда не узнаю, как выбраться из миража". Авителла поднялась с корточек на колени, вытянула руку вперед и приставила кружок дула к коротко стриженным волосами противника.
— Ни с места! Не дви...
Договорить она не успела. Цертус двинулся, причем весьма эффективно — запястье Брукс, стиснутое чужими пальцами, едва не затрещало.
— Ой, холера!
Падение обернулось очень неудачно, прямо спиной на жесткий выступ древесного корня. Она заметила почти неуловимый взмах, Брукс успела только мигнуть и крепко зажмурилась, ожидая удара. Он, тем не менее, не последовал. Сквозь приоткрытые веки было видно, что кулак противника замер в воздухе — прямо возле Авитиной головы.
— С прибытием в Мираж Цертуса, свободная гражданка Брукс, — раздался иронический голос Цилиана. — Вставай и подними свой излучатель. Не надо было меня пугать.
— Урод.
— В данном случае ты несправедлива — я тебя не пришиб, хотя мог и даже был обязан. Кстати, за кого ты меня приняла?
— За Цертуса.
— Тебе померещилось сходство?
— Немного. Вообще-то я о нем почти не задумывалась, все вышло само собой.
— Отлично. Классический фокус этого места — ты подсознательно считаешь меня врагом, поэтому создаешь именно ту ситуацию, которая необходима для стрельбы. Ты убийца, Авителла Брукс.
Авита угрюмо вздохнула.
— Так, значит, все это...
— Великолепная подделка. Мы внутри извращенного сектора Системы, или, точнее, небольшой резервации, которую выгородил для нас Цертус. Думаю, все это, — Цилиан небрежно махнул рукой в сторону скалистого хребта, — существует только в нашем разнузданном воображении. Возможно, всей этой прелести нет по существу, даже в виде электронной модели.
— Биологическая пси-наводка?
— Во всей красе — роскошная и величественная.
— А почему мы тогда видим одно и то же?
— Этот паскудник воспользовался твоей глупостью и объединил наши рассудки, не стоило тебе соваться к терминалу.
Цилиан стряхнул с плеча серой куртки невидимую соринку. Брукс присмотрелась к нему повнимательнее — несомненно, это был самый настоящий Цилиан, его выдавал сарказм, тонкие особенности мимики, только немного изменилась одежда и...
— Правильно, мое оборудование исчезло, — кивнул Тэн. — Впрочем, внутри миража от него никакого проку.
— Зато мой браслетик остался при мне.
— Девочка, не обольщайся. Твой браслетик сейчас в бункере, на твоей неподвижной руке. Здесь мы видим его воображаемую копию с неизвестными свойствами.
— А почему Цертус оставил ее?
— Понятия не имею. Может быть, твое подсознание удержало образ подарка — это в лучшем случае. В худшем — твой генератор только часть игры нашего "дружка". Возможно, это оригинальное украшение лучше выбросить.
— Нет.
— Как хочешь, я устал и не имею никакого желания спорить. Просто прими к сведению, что всегда, в любую минуту и при любой ситуации твоя побрякушка — это лишний риск. Оставайся начеку, девочка. Ладно, вставай, пошли.
— Куда?
— Надо найти выход и заодно посмотреть, какие сюрпризы заготовил нам Цертус.
— Чего он добивается?
— Понятия не имею. Возможно, нашей смерти, но тогда он преступно мешкает. Быть может, он намерен хитро манипулировать нами. Во всяком случае, этот тип дал фору черепкам из Калассиановского Центра — мы имеем дело с первым достоверным случаем отделения души от тела. Точнее, двух душ.
Брукс вытерла влажный от пронзительного ветра нос.
— Здесь водятся странные души — обладающие возможностью простудиться. И к тому же самые глупые и доверчивые во всей Каленусии.
— Сейчас неподходящее время для самобичевания. Потусторонний мир — очень странное место, хотя то, что находится вокруг нас, конечно, не классический Лимб.
— А что это?
— Этакий маленький персональный ад для непослушных. Аккуратный, ухоженный, огороженный забором частный Оркус.
— Тут нет заборов. Тэн Цилиан помрачнел.
— Так ты все еще не поняла? Тогда самое время сказать тебе — я уже пытался уйти. Мне все время что-то мешало. Тот склон, такой пологий и приятный на вид, с которого ты явилась...
— Ну и что?
— Ты там не оглядывалась?
— Нет.
— Так я и знал, значит, со всех ног рванула к менгирам. Так вот, если на этом склоне медленно оглянуться, то за спиной почти ничего нет, если не считать все того же голубого свечения — слабый ровный синеватый огонь, который, если присмотреться, окрашивает здесь все подряд. Я предпринял попытку идти навстречу свету, но меня вежливо развернули обратно, никаких толчков, ударов или тому подобных грубостей, просто я, в конце концов, оказался на прежнем месте, прогулявшись по кругу.
— Если это подстроил Цертус, то к чему ему такие нежности?
— Не знаю. Он загнал наши души в банку и теперь желает, чтобы консервы не испортились.
Авителлу передернуло.
— А подняться с противоположной стороны ты не пробовал?
— Конечно, но там голые скалы. Без снаряжения даже мои шансы равны нулю, а твои, девочка, и подавно.
— А я пойду и сумею.
— Ты останешься на месте, я не собираюсь поощрять глупости.
— Думаешь, навсегда заделался боссом? Для босса ты слишком закоренелый неудачник.
Брукс повернулась и пошла прочь, Цилиан догнал ее в два прыжка и ловко ухватил за локти:
— Назад. Предупреждаю последний раз, если не будешь слушаться — поколочу как паршивого котенка. Лига защиты несовершеннолетних далеко, тебе здесь никто не поможет.
— Я совершеннолетняя!
— Тем более взрослой девушке непростительно быть такой дурой. Стоит тебе упасть со скалы, и твоя песенка спета — тут нет не только больницы, но даже самой простой аптечки.
— Ты сам говорил, что здесь все ненастоящее, какая разница, сломаю я выдуманную ногу или нет?
— Большая. Психический шок будет очень даже реальным — ты знаешь, что человек чувствует, когда трескаются и крошатся кости? Кроме того, стоит лишиться подвижности, и ты уже никогда не уйдешь из миража. А знаешь, что это означает? Что твое настоящее тело так и будет лежать в бункере Далькрозов, покуда не превратится в прах. Этого хочешь?
— Нет.
— Тогда слушайся безоговорочно.
— Ладно, но учти, что это только до поры. Босс из тебя все равно никудышный, недаром Тэна Цилиана вышвырнули из Департамента Обзора.
Тэн повернулся спиной.
— Пошли. Поищем удачу другим путем. Раз есть небо, а декорации реалистичны, день будет закономерно сменяться ночью. Мне очень не нравится идея приближения ночи.
— Почему?
— Такой антураж хорош, чтобы усилить наводку. Ответ показался Брукс слишком коротким, Цилиан явно избегал полной честности.
— Не увиливай. Что ему мешает сейчас? Тэн как-то косо дернул плечом:
— Не знаю. Все-таки запустить наводку через Систему — на это не способен даже твой приятель Далькроз со своим девяносто восьмым индексом. Кем бы ни был наш Цертус, у него сейчас большие трудности. Перегруженный псионик охотно использует подавленные страхи объекта. Все, чего ты боишься, Авита, о чем не смеешь даже лишний раз подумать, не то, что говорить, он вытащит наружу, дай только противнику удобный случай.
— Пугаешь?
— Не пугаю, нет. Самое разумное сейчас — не засыпать. Только рано или поздно все равно придется это сделать.
— Давай поищем проход через горы...
— Разве ты не поняла? — Цилиана постепенно охватывало раздражение. — Прохода нет, потому что так задумано им.
— Если все здесь — выдумка, то мы могли бы ее переделать по-своему.
— Ни ты, ни я — не псионики. У этого подлеца дозированный расчет, наводка идет только в одну сторону, к нам — надежно и никакого риска для него.
Авита не стала спорить. Она села на горку щебня, спрятала лицо, прижалась лбом к коленям, ощущая на щеках и губах соленые потеки слез. Инспектор, кажется, смутился:
— Извини, но я больше не хочу тебя обманывать. По-моему, правда имеет свои преимущества. Выход есть, но боюсь, что он тебе не понравится.
— Какой еще выход?
— Нам нужно превзойти его в терпении. Даже самый способный сенс рано или поздно устает. Он вымотается до предела, не сумеет удержать наводку и отступит, тогда мираж исчезнет и все кончится.
— Ты уверен?
— Думаю, да. Хотя последние часы могут оказаться очень и очень неприятными. Как только этот молодчик поймет, что проигрывает, он постарается подкинуть тебе пару-тройку качественных кошмаров, выудит их из твоего же подсознания. Главное, что бы ни случилось — не паникуй, во всяком случае, что-то мешает ему нас прикончить, иначе он сделал бы это сразу же, а не городил этот бутафорский ад.
— Ты сам-то веришь в то, что наплел?
— Да.
— Думаешь, что с ним можно как-то справиться?
— Я уверен, что потенциально это возможно. Встретить свой тайный страх и выдержать такую встречу — в этаком поединке есть некоторый шик.
— Мне наплевать на всякое такое с шиком и без, мне хотелось бы побыстрее попасть домой, и чтобы подальше от некоторых "верных друзей"...
— Естественное желание, я его разделяю с небольшой поправкой — хочу добраться до одного человека и посмотреть ему в лицо — в настоящее, без кошачьей маски. На этот раз кое в чем он крепко подставился. Раньше я думал, что Цертус — просто продажный чиновник из самых верхов, теперь можно не сомневаться, что мы имеем дело с уникальным ивейдером. Использовать Систему, нарушив фундаментальное ограничение Калассиана... Такой сенс даст форы даже Далькрозу.
Они замолчали. Брукс прислонилась спиною к теплой грани дольмена.
Синеватое сияние, которое заменяло в мираже солнечный свет, медленно меркло, воздух словно бы посерел и сгустился, делая явным умирание дня. Выдуманная ночь в иллюзорном мире вступала в свои права, шуршали метелки осенней травы.
У подножия менгира, завернувшись в плащ, спала сестра Лина Брукса, ей снился водопад, который ревел, Упорно наполняя круглую чашу озера.
Вода перетекала через край, буйная река устремлялась прочь, усеивая отвесный каменный берег обрывками пены. Русло реки глубоко прорезало горную породу, поток грохотал где-то внизу, искаженное эхо металось в скалах. Легкий мост — сложная конструкция канатов, креплений и дощечек, упруго колебался над пропастью. Брукс беззаботно шла к какой-то спасительной цели. Справа от нее шагал радостный свободный Лин, Авита на всякий случай крепко сжимала пальцы брата.
Король шел слева. Брукс видела его русый висок, четкий профиль и полуулыбку. Плащ с плеч Авиты куда-то исчез, река дышала холодом, но небо опаляло жаром нерастраченного лета. "У этого моста очень удобная ширина — на троих", — подумала Авита. Она смело ставила сандалии на тонкие дощечки. Порыв рванул канаты, серое облако выдвинулось из-за близкой вершины и загородило солнце, легкая прохлада потока превратилась в ледяное дуновение. "Я почему-то мерзну. Куда пропал мой плащ?" — испугалась Брукс, тщетно пытаясь проснуться.
Сон не уходил. Ветер напирал так, что вой стоял в скалах, конструкция моста тряслась и качалась во все стороны. "Нам надо вернуться обратно", — подумала Авита, но не успела ничего сказать. С жалобным хрустом подломилась дощечка, настил моста накренился и ушел из-под ног. Брукс упала плашмя, зажмурилась, грудью и животом прижимаясь к остаткам настила, суставы запястий пронзила острая боль. — Помогите!
Авита заставила себя открыть глаза. Лин сорвался и беспомощно висел над пропастью, сжимая ладонь сестры своей узкой рукой. Не снятый вовремя браслет Короля отчаянно мешал, влажные пальцы брата медленно соскальзывали. Брукс изо всех сил сцепила кулак, помогая Лину удержаться. Король висел слева, он кое-как, медленно сползая вниз, сам держался за обрывок каната, Авита потянулась и крепко ухватила Вэла за воротник безрукавки. "Мне не спасти их обоих. Мои руки не выдержат, сейчас придется выбирать — кто из них останется жить". Лин поднял голову и посмотрел на нее — в глазах брата стояла безнадежность и горький укор. "Не держи меня, отпусти", — глухо, чужим голосом попросил Король. Брукс упрямо стиснула обе руки — правую и левую, ей послышался хруст рвущихся связок...
Буря гудела в тесном ущелье, остатки моста содрогнулись и накренились, лопнул еще один канат, его конец, словно гигантский хлыст, полоснул взбудораженный воздух.
— Тэн, помоги мне! — отчаянно вскрикнула Брукс.
...Но Цилиан не слышал ее. Он медленно брел в тусклом полумраке длинного, напоминающего лаз туннеля. В дальнем конце таилась опасность, но ее неоформившиеся пока контуры ускользали от логики наблюдателя. Правая стена оставалась глухой, слева тянулся длинный ряд стальных дверей, Цилиан знал, что сумеет отворить любую из них, но мысль о том, что тяжелая створка мягко сдвинется и сделает неизвестное явным, пугала его. Контур в конце коридора шевельнулся, неуловимо приближаясь.
— Кто ты?
Ответом было молчание. Угроза была рядом, неумолимая и равнодушная, от ее присутствия чуть звенел воздух, Цилиан судорожно толкнул первую попавшуюся дверь — лишь бы уйти с невидимой линии прицела.
За дверью клубилась живая темнота, такая мягкая и безопасная, по сравнению с острой, пугающей угрозой тоннеля.
"Чего ты хочешь?"
— Я устал, хочу спать и хочу немного побыть один. Можно мне ненадолго остаться?
"Место уже занято, наблюдатель".
Цилиан отшатнулся. Струи тьмы расступились — он узнавал полузабытые силуэты, знакомые глаза тоскливо и укоризненно смотрели Цилиану прямо в лицо, и пронзительное узнавание оказалось хуже настоящей боли.
— Поймите правильно, я не желал вам зла, это была обыденная работа, только работа, может быть, жесткая, но, клянусь, ничего личного... — пробормотал он, поражаясь тому, каким чужим и неубедительным оказался его собственный голос.
Силуэты не двигались, от них не исходила прямая угроза — только тоска и ледяное многозначительное молчание. Потом людские фигуры расступились, словно дали Цилиану место в своих рядах. Тот отшатнулся.
— Нет! Такого покоя я не приму. Пусть я был не прав, но теперь я отвечаю не только за себя, сегодня мне нельзя умирать.
"Тогда приходи попозже".
Инспектор, не отвечая, попятился, пытаясь избавиться от наваждения, и спиной вперед вытолкнул свое тело обратно в тоннель.
За дверью тревога навалилась снова, странным образом сливаясь с сонливостью. Сон опутывал Цилиана, принуждая упасть на колени.
— Не стоит мне спать. Это было бы безнадежно глупо, — прошептал инспектор и тронул вторую дверь...
Во второй комнате мирно бурлила кофеварка. Солнце бодро заливало просторный кабинет, старый знакомый, инспектор Вазоф удобно устроился в широком кресле. Он монотонно брюзжал, наполовину отвернувшись, и, казалось, не обращал на Цилиана никакого внимания.
— Великая Каленусийская Идея — штука столь же расплывчатая, сколь и конкретная, никто не знает, в чем она заключается, но все верят в ее существование. Ты никогда не задумывался, зачем Космос награждает каждое поколение известным процентом младенцев-псиоников? Если разобраться как следует, сенс не обладает никакими сверхвыдающимися способностями — это обычная особь, которая даже не в состоянии стабильно и гарантированно читать чужие мысли. Болезненность ментальной наводки велика, но действие обычного оружия надежнее и эффективнее. Противник с дыркой в виске предпочтительнее полусумасшедшего врага. Тогда ответь мне, ради Вселенной, Тэн, какой, по большому счету, прок от всех этих пси-способностей? Пойми, я не предлагаю тебе отказаться от ловли этих несчастных, потому что знаю ответ на мучающий тебя вопрос. В таких делах играет роль общественный страх. Каленусийскому обществу нужен осязаемый враг — будь то инсургенты, псионики, консуляры или иллирианцы. Сенс в этом смысле идеальный объект, потому что, будучи раним по природе, он беззащитен, а будучи мутантом, идеально подходит на роль общественного врага. Мы с тобой делаем полезное дело, Тэн, — мы играем на публику, давая возможность оформиться и безопасно излиться законной и естественной биологической потребности ненавидеть. Про себя я твердо могу сказать, что не зря транжирю служебное жалованье. Конечно, я мог бы без потери в деньгах отойти от Департамента и заняться семейным бизнесом на ископаемых удобрениях, но в обыденной жизни не хватает соли, для знатока и ценителя охота на человека — изысканное развлечение, а разумность дичи предполагает высший разряд наслаждения. Сознайся, приятель, что тебе не хочется спорить, поэтому ты молчишь и...
Цилиан устал слушать, повернулся и вышел, охваченный острым отвращением. Коллега, кажется, даже не заметил его ухода.
Опасность, которая раньше гнездилась в конце тоннеля, скорчилась и одновременно приблизилась, ее контур почти оформился. Тэн Цилиан прошел несколько шагов и толкнул последнюю — третью дверь. Он успел заметить на ней дорогую гравированную табличку, но имени разобрать не сумел — способность читать, как это иногда бывает во сне, исчезла.
За третьей дверью царила торжественная тишина. Стены затягивала материя стального цвета, откуда-то сверху аккуратно свисало полотнище каленусийского флага. Мрачный постаревший Егерь устроился в судейском кресле, уронив на колени тяжелые, в синих венах, чисто вымытые руки. Он пасмурно посмотрел на Цилиана — в этом разглядывании не было ненависти, только глухой укор и застарелая печаль.
— Мне очень жаль, что ты оказался предателем, Тэн.
— Неправда, я не предатель.
Егерь покачал крупной упрямой головой:
— Мне очень жаль, Тэн, но ты самый настоящий предатель. Вспомни, кто устроил безнадежную облаву на Короля? Это был ты. Ты упустил Далькроза, ты скрыл от Департамента нелегальный терминал ивейдеров. Зачем ты сделал это, Тэн?
— Я, как мог, служил Каленусии.
— Не надо лгать. Служил ты только себе, тебе нравилось играть всезнайку, именно поэтому пси-наводка Цертуса так легко сломала тебя. Ты любовался собой, тебе казалось, что ты умный ловец душ, но всегда оставался только бессильной куклой в чужих руках.
— Неправда. Я...
— Ты слабый человек, вообразивший себя героем.
— Пусть так, но я всегда оставался лоялен.
Егерь еще раз покачал головой и неспешно достал пистолет.
— Верность проверяется фактом победы. А ты проиграл, потому что думал только о себе, и проиграл позорно. Ты причинил бессмысленные неприятности сотням людей, наконец, ты подставил меня, Тэн. Конечно, имеются смягчающие обстоятельства. Все, что ты сотворил, ты сотворил под пси-принуждением. Ты уже несколько лет, шаг за шагом, словно марионетка, воплощаешь планы высокопоставленного изменника — именно того, кто назвался Цертусом и проник в Систему. Сознайся в этом, парень. Скажи, что ты невольный предатель, и я не стану убивать тебя — мы не трогаем умалишенных.
Цилиан облизал мгновенно пересохшие губы. — Но я...
— Ты согласен?
— На что? — глупо переспросил инспектор.
— На то, чтобы признать себя умалишенным предателем. Ты ведь жаловался на усталость? Сознайся в измене. Тогда ты упокоишься, и тебе позволят отдохнуть.
— Даже если я свихнулся, как последний параноик, я не предатель — нет. Скорее предатель — вы сами. Откуда мне знать? Возможно, вы и есть настоящий Цертус. Вы Цертус и поэтому намереваетесь меня убить.
— Это твое последнее слово?
— Да. Я искренне жалею о технических ошибках — их у меня наберется немало. Но я никого не предавал.
Егерь коротко кивнул и вскинул пистолет.
— Ладно, ты сам выбрал исход, Тэн. Цилиан отпрянул.
— Ну нет, какой холеры, я не играю в такие игры! Я не стану бояться, вы только иллюзия. В конце концов, если для меня не находится другого варианта, придется убираться отсюда и на собственный страх и риск идти дальше.
Рука Егеря опустилась, Тэн Цилиан спокойно повернулся к призраку спиной и выбрался обратно в длинный лаз тоннеля.
Теперь он шаг за шагом шел навстречу опасности, огонь близкого, но невидимого костра опалял его лицо. Тэн вспомнил другой, полузабытый день и пекло раскаленного полудня, свои короткие шаги ребенка. Он вспомнил красиво подстриженную растительность сквера, низкий заборчик песочницы, кучу пластиковых гранул — жалкую замену песка, свои исцарапанные загорелые детские ладони, горсть цветных крупинок, которая тает, просачиваясь между пальцами.
В тот день он впервые в жизни поднял руку к солнцу и рассмотрел свою ладонь на просвет — она была еще совсем маленькой и отливала тревожным цветом крови.
Взрослые шли мимо — одинаковые длинные темные фигуры, головы которых терялись в вышине, потом фигур стало побольше, они столпились, и мучительное предчувствие беды впервые коснулось души маленького Цилиана. Взрослые говорили низкими голосами, потом как-то сразу нехорошо притихли. "Уведите ребятишек!" — грубо приказал кто-то. Тэн ничего не понял, куча пластиковой мишуры отгородила маленького Цилиана от взрослых. Толпа уже наполовину рассеялась, он мог ясно рассмотреть человека в серо-коричневой робе, который склонился над одиноким зеленым свертком, забытым кем-то на скамье. "Чумные шутники постарались", — неуверенно протянули в отдалении. Серо-коричневый человек открыл кейс и вынул оттуда непонятный предмет, прикоснулся к пакету и что-то сделал. "Спрячься!" — хотел крикнуть четырехлетний Цилиан, но не успел, и детский голос был заглушен грохотом взрыва.
Возможно, это была игра потрясенного воображения, но Тэн ясно видел, как вспыхнуло и разлетелось ошметками лицо серо-коричневого, его тело нелепо перекрутилось и отлетело в сторону порванной куклой. В тот же миг ударом воздуха снесло кучу цветных гранул, от толчка содрогнулись стены домов, звонкими льдинами рухнули на мостовую пласты витринного стекла.
Тогда оглохший, полузасыпанный пластиком маленький Тэн по-заячьи верещал и не слышал собственного крика. Сейчас, спустя годы, наблюдатель Тэн Цилиан брел по коридору, навстречу тревожному свечению угрозы и нес в руках непонятно откуда появившийся зеленый сверток — подарок смерти, прикрытый ложным цветом надежды. "Если я успею донести и выбросить, то все будет хорошо", — загадал он. Шаги глухо отдавались в тоннеле. "Мне не нравится ни один из трех показанных Цертусом исходов. Я не хочу бессильно умирать, на манер размякшего слабака, я никогда не сумею вести такую бесполезную жизнь, какую ведет Вазоф, и я не распишусь в поражении перед Егерем. Значит, придется идти вперед".
Цилиан бережно уносил сверток на вытянутых руках, и жар опасности веял ему в лицо. "Это мой груз. Я должен его донести и донесу, я справлюсь". Он прошел немного, потом еще и еще, и тень неизбежной беды отступила. Цилиан понял, что до конца тоннеля совсем близко. "Я успел", — подумал он, и в тот же миг яркая, белая, ослепительная вспышка возникла прямо в его вытянутых руках, ударила в грудь и голову. Глаза выгорели первыми. Огонь опалил гортань, легкие, сердце. А потом не было ничего...
* * *
— Эй, Тэн, очнись, вставай, пожалуйста, приди в себя! Брукс отчаянно трясла бесчувственного инспектора. Цилиан медленно открыл глаза — они показались Авите пустыми и безжизненными.
— Ты что, с ума сошел? Перестань меня пугать. Ночь кончилась, все хорошо. Как ты думаешь, если сейчас поискать как следует, мы отыщем выход из миража? Может быть, Цертус устал и где-нибудь появился просвет — ну там какая-нибудь тропа.
Наблюдатель протянул ладони, незряче ощупал Витые камни, кустики сухих осенних трав, потом медленно и неуверенно сел.
— Ты что, ничего не поняла? Я слеп, как червяк, я ничего не вижу — полная потеря зрения.
Цилиан произнес это спокойно, но в этом спокойствии чувствовалась последняя степень отчаяния. Брукс ахнула:
— Когда это случилось?
— Ночью. Наша сволочь Цертус хорошо порылся у меня в душе и отыскал как раз то, что надо. Кстати, что с моим лицом, сильные ожоги? Скулы горят, глаз вообще не чувствую. Мне не хочется ничего там трогать.
— На вид все как обычно, и глаза тоже целы.
— Странно. Я даже не вижу солнца, ощущаю только тепло, но ни одной искорки света — сплошная липкая чернота, у нее нет ни структуры, ни конца, эта пакость гнездится прямо в мозгу. Знаешь, очень неприятное ощущение.
— Ты все забыл, тут совсем нет солнца, Тэн.
— Жаль. Впрочем, ладно, какое это теперь для меня имеет значение? Сама-то ты цела?
— Ага.
— Видела что-нибудь страшное?
— Веревочный мост, пропасть, очень сильный ветер. Вокруг горы, но не такие, как здесь, а повыше, крутые и скалистые. Я сорвалась и падала, но потом сумела зацепиться. Сейчас немного болят руки, а в общем, ничего страшного.
— Классика кошмаров, без выдумок и изысканности. Тебе очень повезло, иногда выгодно иметь минимум воспоминаний.
— Никогда больше не смей называть меня малолетней дурой.
— Я и слова-то этого не произносил.
— Что теперь будем делать?
— Думаю, пора делить команду пополам. Попытайся уйти из миража, может быть, тебя его наводка не удержит. Так что, девочка, поздравляю с маленькой победой и желаю еще одной — большой.
— А ты?
— Я останусь здесь, уйду попозже, как только вернется зрение.
— Тогда я тоже останусь. Он быстрее слабеет, когда делит свои силы на двоих, так будет проще его прижать.
Цилиан поколебался, потом нехотя дернул плечом:
— Благородно и глупо с твоей стороны, по чести, я обязан отказаться, но лучше промолчу. Вообще-то спасибо, я даже как-то не ожидал такого варианта.
— Думал, я трусиха? Инспектор не ответил.
* * *
День шел бесконечно медленно, струился, истекал синеватым сиянием, монотонно и заунывно шелестел ветром в камнях. Впервые за часы, проведенные в иллюзии, Брукс проголодалась. К полудню голод сделался нестерпимым, от слабости дрожали колени. Она обшарила кусты, отыскала десяток изогнутых наподобие сердечек орехов, два оказались пусты — под глянцевой скорлупой таилась серая мучнистая труха, остальные ядра горчили на вкус.
Цилиан долго вслепую вертел в пальцах Витые остатки скорлупы.
— Мне кажется, я таких никогда не встречал, наш Цертус слабоват в ботанике. Не отравись, — сумрачно посоветовал инспектор.
— Нельзя отравиться в воображении.
— Голодать в воображении тоже нельзя, но ты ведь голодаешь.
— Обойдется.
Вечерело очень медленно, день угрожал затянуться навечно. Цилиан лег у подножия менгира, закинул руки за голову и направил слепой взгляд в небо. Авита дважды пыталась затеять разговор, но инспектор ни разу не ответил, он даже не пошевелился, и она отошла в сторону, испытывая смутную обиду.
Ночь упала разом, кто-то просто выключил ложное голубоватое сияние, и в этой беззвездной темно-серой мгле было куда больше естественности. Через час пошел дождь, Брукс почти силой оттащила Цилиана в сторону зарослей, капли молотили вовсю, сотрясая ненадежную крышу из осенних листьев. В этом было что-то страшное — бутафория исчезла, мир наводки торопливо и пронзительно воплощался, становился реальностью. Именно в реальности заключалась безысходность.
"Это конец, — подумала погруженная в глухое отчаяние Авителла. — Мне отсюда не уйти, потому что выхода уже нет и не будет никогда. Мы тронули силу, с которой не сумели справиться. Я не знаю, кто этот Цертус, может быть, и вовсе не человек, а сам Разум или Оркус. Он использовал всех нас — меня, Вэла, Цилиана, и мне никогда не понять, чего он хочет — как не понять эту ночь, пустоту и непрерывные потоки дождя".
Она осторожно встала, обошла неподвижного Цилиана и одна двинулась в ночь. На открытом пространстве упругие струи воды хлестко ударили прямо в лицо, заставляя мокрые растрепавшиеся волосы прильнуть ко лбу и щекам.
"Можно просто прыгнуть со скалы и кончить все разом".
Она сделала несколько неловких шагов в темноте, ощупью разыскивая тропу.
— Эй, Авита! — раздался голос Цилиана. Брукс промолчала.
— Авита, вернись.
Она шла, расшвыривая ногами мелкую, перемешанную с камешками грязь.
— Девочка, не валяй дурака!
В голосе Цилиана нарастала паника.
"Иди ты в Оркус, спаситель хренов", — подумала Авителла.
— Это не по-товарищески, — как-то обреченно отозвался инспектор. — В конце концов, я ведь тебя не держу, но могла хотя бы проститься.
Авита остановилась. "Он ничего не понял, просто подумал, что я решила сбежать, потому что отыскала выход для одной себя".
Она остановилась.
— Авита!
Покинутый Цилиан оказался где-то в стороне, Брукс едва нашла потерянную тропинку, побрела обратно, раздвигая ладонями мокрые ветви кустов. Знакомый менгир вынырнул из темноты, словно привидение. Дождь внезапно прекратился, но холод усилился, насквозь продувая плащ. Возможно, этот ледяной ветер и прогнал мокрую тучу.
— Все в порядке? Я-то ничего не вижу, — на этот раз голос Цилиана раздался совсем рядом.
— Да здесь я, здесь. Просто пошла немного прогуляться. Мне без разницы, под каким кустом прятаться, если дует со всех сторон.
— Где ты? Подойди ко мне, не уходи.
Несчастного Цилиана била крупная дрожь. Брукс вернулась и неловко опустилась на колени рядом. Он на ощупь отыскал ее ладони, потом плечи.
— Я испугался, подумал, что ты сбежала и бросила меня. Сейчас утро?
— Ночь.
Брукс попыталась отвернуться, чтобы не видеть безжизненно остановившиеся глаза инспектора — они напряженно и тоскливо смотрели сквозь нее, куда-то в бесконечно удаленную точку.
— Пусти мои пальцы, не бойся, я и так никуда не убегу.
— Почему так холодно? Снег пошел?
— Это непогода и ветер с гор.
Брукс попыталась встать и отодвинуться, но наблюдатель не разжимал рук, пальцы сквозь плащ крепко вцепились в озябшие плечи Авиты, она слегка отстранилась.
— Не валяй дурака, Тэн, ты вконец свихнулся.
Он исступленно обнял ее, шепча бессмысленные и нежные слова утешения.
— Ты сумасшедший, пусти.
Авителла напряглась, вырываясь, но почти в тот же момент ее охватило странное нежелание бороться. "А не все ли равно? Завтра мы оба умрем". Бессвязные слова Тэна скатывались с ее рассудка, словно прозрачные капли дождевой воды с гладкого стекла. И все-таки что-то оставалось. Застежку ее плаща настойчиво теребили пальцы Цилиана. Брукс прижалась губами к его мокрой щеке.
Ветер раз за разом приносил мелкую россыпь холодных, как лед, капель. Стена пожелтевших за одну ночь листьев останавливала порывы ветра и дождя. Когда Брукс, наконец, отпустила шею Тэна, он перекатился на спину и устроил ее голову у себя на плече. Инспектор, кажется, справился с отчаянием, но чистые безжизненные глаза наблюдателя все так же отрешенно смотрели в мокрую пустоту неба.
Брукс осторожно, чтобы не заметил Цилиан, вытерла ладонью свои влажные щеки.
"Что я наделала!"
— Ты что это, плачешь, что ли? — словно бы откликнулся на ее невысказанные мысли проницательный инспектор. — Ну, это зря. Вообще-то я на самом деле от тебя без ума, если, конечно, такая бесполезная штука, как привязанность калеки-наблюдателя, еще кому-то интересна.
"Ты-то, может, и не врешь. Зато я безнадежно не люблю тебя. Потому что люблю Короля, которого уже никогда не увижу". Авита стиснула зубы, стараясь не всхлипывать.
— Ладно, пустое, — подумав, добавил Цилиан. — Поскольку в этом растреклятом мираже имеют обыкновение сбываться наши подавленные страхи и желания, должно быть, ты давно меня хотела.
Взбешенная Авита не нашлась, что ответить. Неделикатный Цилиан продолжил в том же духе: — И не расстраивайся из-за пустяков. Ведь все, что происходит в Зазеркалье, суть события воображаемые, а значит, недействительные. Наши погруженные в кому тела сейчас мирно стынут на пыльном полу наследственного бункера твоего приятеля Далькроза... Это я из вежливости говорю — тела, стоило бы сказать — трупы.
— Вечно ты несешь всякие гадости.
— Ладно, ладно, не надо такой бурной реакции, пусть будет — мой противный труп и твое прекрасное тело.
Утром, впервые за все эти дни, взошло солнце. Брукс прищурилась и долго смотрела на ослепительный верхний край громадного оранжевого диска.
— Ты думаешь, оно настоящее?
— Не знаю.
— Как глаза?
— Немного отпустило — я теперь различаю твой силуэт.
— Тогда пошли, попробуем подняться по склону. Цилиан шел довольно твердо, склон высох после ночного дождя и почти не скользил. Брукс ждала с замиранием сердца, ловя остатки вчерашнего синего сияния — его не оказалось.
— Вот это самое место. Как ты думаешь, завеса упала?
— Сейчас проверим.
Они шагнули одновременно, пересекая невидимую черту, за которой не было ничего. И мир схлопнулся, исчезая. Свет погас, сменился Великой Пустотой, но вскоре отступила и Пустота, ее смял, заглушил рокот водопада.
Авита открыла глаза и встала с кресла, обруч ментального ввода сполз с головы и царапал шею, она поспешно сорвала его и отбросила прочь.
Цилиан сидел на полу, устало прислонившись к стене бункера.
— Ты теперь видишь?
— Да.
— Еще до того, как я потеряла сознание, дверь оказалась блокированной. Нам будет трудно выбраться.
— Ничего, при мне теперь все мои инструменты. Инспектор возился с дверью около получаса. Они вышли в осенний полдень, Брукс снова увидела водопад, и чашу озера и дрожащую радужную арку, сотканную из мелких бисерных брызг. Потеплело.
Еще через полчаса машина увозила их в Порт-Калинус.
— Это самые странные события в моей жизни, — сказал Тэн Цилиан. — Я готов был поверить, что этот "верный друг ивейдеров" — сам воплощенный Оркус, но никак не человек. И, тем не менее, я сильно ошибся.
— Почему?
— Только человек с человеческой логикой мог так обшарить мои мозги.
— Фью!
— Конечно. А раз он человек, его можно переиграть, обезвредить, найти. Девочка, я поменял свое мнение. В конце концов, ивейдеры — не такая уж проблема, меня все больше занимает тот, кто пытался использовать в своих целях не только меня, но и Воробьиного Короля, это, должно быть, прелюбопытная личность.
— Ты опять хочешь заняться его поисками?
— Конечно. Но теперь я не повторю ошибок и не стану попусту спешить. Скоро мы будем в Порт-Калинусе, я высажу тебя у клиники, заберешь брата из больницы.
— А разве Лина отдадут?
— Король сбежал. Твой брат больше не нужен ни ивейдерам, ни Департаменту, Пирамида будет в восторге, когда избавится от расходов на элитное лечение.
— А что дальше?
— Я возьму вам билеты на рейсовый самолет, и марш оба немедленно в северный сектор, домой. Сейчас и именно сейчас риск минимальный — пока наш Цертус в шоке, он вряд ли он сумеет забраться в Систему.
— А ты куда?
— Я буду работать — один, без спешки и ассистентов. Во всяком случае, это наше принудительное путешествие ему еще аукнется, мне очень не нравится, когда всякая сенсорная сволочь лезет в мою драгоценную душу. Помогать мне, как ты поняла, не надо, но о результате ты получишь весточку. Пока что исход дела отложен — до весны.
Брукс угрюмо кивнула, следя, как мимо пролетают однообразные пейзажи столичного пригорода.
"Что ж, придется подождать. Я почему-то не очень жажду мести, но зато очень хочется настоящего покоя. К тому же разгадка стоит ожидания. Значит, я буду ждать. До весны".
Машина удалилась, влилась в поток других машин, мелкая пыль и легкий туман вплотную подступившей осени скрыли ее от внимательных глаз.
* * *
Через три дня в Куэнке, маленьком поселке северо-западного сектора, в коричневом доме под жестяной крышей, который укрылся меж редких, насквозь продуваемых влажными ветрами тополей, хрипло и раздраженно затренькал старенький уником.
Авита нехотя прикоснулась к аппарату.
— Это я, — раздался знакомый голос.
— Кто?!
— Это я, — Воробьиный Король говорил отчетливо, Авита ахнула, она не ошиблась.
— Я еле нашел твой номер, — добавил Далькроз. — Не называй меня по имени, про этот звонок никому ни слова, у нас мало времени, я говорю издалека и хочу предупредить тебя. Ни в коем случае не прикасайся к Системе. Ты меня слышишь?! Дослушай до конца! Ни во что опасное не ввязывайся, никуда не уезжай, не бери билетов на самолет и, главное, не трогай ментальный ввод. Особенно — ввод. Ты поняла? Жди известий. Отбой.
Брукс нехотя положила аппарат и долго смотрела в окно — порывы циклона неистово трепали серо-коричневые ошметки редких, истерзанных крон.
"Король опоздал. Я уже совершила все возможные глупости, ладно, хоть кончилось все хорошо. Главное не в том, самое главное — это точно был Воробьиный Король".
— Кто звонил? — спросил поздоровевший Лин. В последние дни с лица брата почти сошла восковая бледность, муть ушла из серых глаз.
— 'Ну не молчи! Перестань пялиться в природу, скажи, кто нам звонил. — Эрмелин, кажется, потерял терпение.
— Никто. Никто не звонил, — невпопад буркнула Брукс. — Это был никто.
7010 год, конец лета, Консулярия, Арбел
Первые часы пребывания в Консулярии Вэла больше всего поразила тишина. Погруженный в летний зной, сонно молчал Арбел — наполовину город, наполовину поселок. Король удивленно рассматривал дом, в котором он оказался, — деревянные панели стен, глянец нелакированного, а только отшлифованного паркета, серо-коричневые ручной работы гобелены на стенах. За низким широким окном, забранным сеткой от комаров, цвели круглые розовые шары — неизвестные цветы слегка качались под слабым, прилетевшим с реки ветерком. О сетку, деловито гудя, бился рой цветных насекомых.
Вэл встал с низкой широкой деревянной кровати, нашел свою одежду в огромном пустом гардеробе — джинсы были те же самые, но идеально чистые, зато рубашка оказалась другой, — должно быть, с прежней новые благодетели не сумели отстирать кровавые пятна. Король оделся, потом обнаружил, что вместо ботинок ему оставили фасонистые сандалии, и впервые за последние недели беззаботно рассмеялся. Жест вежливости получился с прозрачным намеком — удобная обувь обывателя не позволяла, однако, улизнуть из города, особенно если вокруг лес или холмы, густо поросшие шипастыми кустами.
— Ну и ну.
Стилизованная под простоту деревянная дверь легко подалась под рукой, за нею открылась просторная веранда. Крыша, поддерживаемая некрашеными деревянными столбиками, бросала густую прохладную тень на стол, на плетеные стулья и кресла, на сотканный из толстых растительных волокон ковер. За пределами тени, у ограды веранды слабо шелестели густые остролистые заросли неизвестного Вэлу декоративного растения. В серебристой зелени зрели оранжевые ягоды. Среди травы и цветов возился, изгоняя из шерсти блох, крупный коричневый пудель.
Веранда тоже не пустовала. За столом устроился незнакомый сероглазый мужчина, по-видимому, он только что разобрал на части сломанный полевой уником и теперь аккуратно вынимал мелкие детали. В плетеном кресле расположилась девочка лет двенадцати — темноволосая, тоже сероглазая, немного похожая на маленькую Виту, но с более утонченным лицом. Вэл без труда заметил возле ее висков почти сформировавшуюся ауру боевого псионика.
Незнакомка повернулась в сторону Короля и настороженно нахмурила детский лобик — сходство с Витой в этот момент почти исчезло.
— Здравствуй.
— Здравствуйте, Вэл Август, — серьезно ответила девочка.
Мужчина, который ремонтировал уником, оставил свое занятие и шагнул к Далькрозу, протягивая ему руку.
— Привет, Воробьиный Король.
Вэл вежливо взял протянутую руку, слегка притронулся к разуму незнакомца и задохнулся от восхищения — ощущение было потрясающе необычным. Ровная, гладкая, холодная без единого отверстия стена уходила в бесконечность. Ее чистая вертикальная поверхность не имела ни начала, ни конца, рассекая надвое ментальную вселенную. Преграда не отторгала, но и не притягивала, собственно, стена оставалась невидимой. Король просто знал, что она есть. Должно быть, по ту сторону творились интересные дела, но заглядывать в запретную зону не хотелось.
Незнакомец прищурился и, насмешливо улыбаясь, позволил всесторонне оценить зрелище собственной ментальной сути. Король впервые в жизни понял отпущенный ему предел. Сероглазый человек даже без пси-шлема был абсолютно неуязвим.
— Вы полный нулевик?
— Точно.
— Консул Дезет?
— Он самый.
Вэл с интересом воззрился на официального врага Каленусии — в диктаторе чувствовалась физическая ловкость бойца и ирония интеллектуального циника. Злобы не было совсем.
— Здравствуйте, мастер Дезет. Пока меня везли, я спал как убитый, очень плохо помню вчерашний день. Что это за дом?
— Мой собственный дом в Арбеле — загородная консульская резиденция. Нравится? Гости сколько хочешь. Здесь тихо, в этом году прекрасное лето, вокруг сад, можешь там гулять, только ни в коем случае не ссорься с охраной. Насчет сонливости не сомневайся — ничего страшного, тебе просто немного помог лекарь-псионик.
— Здесь очень странное место.
— Нет детекторов и всякой сенс-автоматики?
— Да.
— Ничего не поделаешь, приятель, ты ведь попал в священную страну праведных луддитов. У нас под запретом кое-какая техника. Конечно, не вся, но этим вечером тебе придется включать лампу руками — справишься?
Вэл молча кивнул, оставив без внимания ехидную подначку.
— Я хотел бы переговорить с вами, мастер консул.
— Валяй. Начинай прямо сейчас — я весь внимание.
— Меня лишили свободы.
— Конечно.
— Это нечестно.
— Эй, Нина, пойди погуляй в саду — набери ягод к обеду.
Девочка молча, с упругой тренированной ловкостью соскочила с кресла и исчезла — скрылась за густыми остролистыми кустами.
Консул опустился в плетеное кресло, указал Вэлу на точно такое же.
— Садись, разговор, возможно, подзатянется.
Вэл сел, чувствуя себя беззащитным — перед ним впервые в жизни оказался человек, абсолютно равнодушный к ментальному воздействию. О том, чтобы подраться с консулом телесно, не могло быть и речи, его превосходительство без особого напряжения сил скрутил бы полдесятка Воробьиных Королей.
"С этим типом бесполезно бороться, но, может быть, можно попытаться ему объяснить..." Король помедлил, подбирая слова, они ловко ускользали — юркие, легкие и обманчивые обозначения настоящей сути.
— Отпустите меня, — просто попросил он.
— Зачем?
— В Каленусии остались мои люди, ивейдеры, я очень нужен им.
— В Каленусии ты вне закона, парень. Тебя там ждут не твои ребята-уклонисты, а арест, ментальная реабилитация, а то и приличный срок в каторжной тюрьме. Давай-ка прикинем, что ты натворил. Полтора года уклонялся от регистрации в их официальной картотеке на псиоников — это раз. Взломал защиту и проник в запретзону Системы, шуровал там, как в своем кармане, — это два. Фальсифицировал данные на сотни ивейдеров и помог им уклониться от реабилитации — это три. Направо-налево использовал запрещенные психотропные наводки — это четыре. Устроил налет на клинику и там ментально подрался с охраной — это пять. Впечатляет. Дальше по мелочи — сопротивлялся аресту, пытался смотаться из-под стражи, помял нежные мозги какого-то остолопа — жандармского практиканта, оскорбил инспектора Обзора при исполнении и государственного адвоката, которого тебе прислали...
— Мэтра Витри я не трогал, мы с ним почти незнакомы.
— Зато все остальное истинная и несомненная правда. Мне передали увесистый пакет данных, там все подробности о подвигах Короля. Как раз сейчас в Департаменте Обзора паника, меняют схему безопасности Системы, чиновники и техники полетели с насиженных мест, одних выкинули за избыток лени, других за нехватку мозгов, кое-кто горюет потому, что лишился производства в очередной чин, и все вместе дружно поносят тебя. Послеобеденная мечта рядового каленусийца — поймать на мушку твой непослушный затылок. Скандал гремит такой, что отзывается по нашу сторону границы. Ты, парень, при внешности отличника из колледжа обзавелся биографией и репутацией первого пси-преступника Конфедерации.
— Я никого не убивал.
— Теперь это не имеет значения. Ты убил общественное равновесие. Оплакивание уже состоялось.
Далькроз отвернулся — диктатор луддитов говорил правду.
— Чего вы хотите от меня, мастер консул?
— Можешь называть меня просто Алекс. Пока что я хочу, чтобы ты не сбежал и не нашел для себя скорый конец. Потом посмотрим — меняются обстоятельства, меняются и желания. Кстати, акция по твоему спасению обошлась казне Консулярии в большущую кучу гиней. А у нас небогатая страна.
— Так я и поверю, что вы меня вытаскивали бескорыстно — найдите другого дурачка.
Стриж лукаво усмехнулся:
— Мировой Разум учит нас нестяжанию. Допустим, я решил сделать доброе дело — отбить невинного агнца Далькроза у свирепых волков — офицеров Департамента.
Откуда-то вывернулся легкий, невесомый комар. Насекомое виртуозно зависло прямо перед кончиком королевского носа. Далькроз попытался поймать крылатого наглеца, но позорным образом промахнулся и только тогда заметил, что пальцы мелко-мелко дрожат от слабости. В горле пересохло, болели глазницы. Солнце уснуло в зените, тень веранды сгустилась, но не давала прохлады.
Горячий воздух тут же окружил Вэла непроницаемой стеной, зной опалял жаром костра, но этот костер не столько грел, сколько жадно отнимал остатки сил. Столбики веранды принялись раскачиваться, качался стол, кресла, остролистые кусты, лицо и плечи самого Алекса, шаталась облицовка стены, сложенная из тяжелого деревянного бруса. "Я могу потерять сознание прямо сейчас, перед этим иллирианцем, как последний дурак".
— Вы все врете. Я вам не верю, — тихо прошептал Далькроз.
Консул не ответил, он внимательно всматривался в изменившееся лицо гостя.
— Тебе плохо, парень? Что с тобой? Ты ясно меня видишь?
Король попытался ответить, но не сумел, силуэт Дезета растаял, словно зыбкий мираж, сквозь буйную зелень и клочок голубого неба проступили потеки цвета терракоты. То ли небо выцвело от жары, то ли к изображению на сетчатке глаза примешался цвет крови, но краски лета исчезли совсем, дуновение зноя сменилось настоящим горячим ветром, вихрь ударил в лицо, сметая остатки реальности. Порыв оставался беззвучным. Сквозь истончившуюся пленку действительности немо и грозно проступали ломаные зубцы скал, Витые, с грубо стесанными вершинами менгиры и огромная, циклопическая воронка провала. Скудная, иссохшая растительность лепилась по краям, мертвые стволы низкорослого редкого кустарника болезненно искривились. Дрожало зыбкое марево. У самого горизонта, над ломкой зубастой линией горного хребта наливалась свинцом тяжелая туча. Зловещее серое марево захватило полнеба. В самом зените маячил оставшийся свободным клочок кобальтовой синевы.
Иллюзия отличалась потрясающим правдоподобием и сверкала пронзительной, яркой красотой кошмара. Вэл попытался поставить ментальный барьер, но от этого ничего не изменилось — он больше не видел ни дом в Арбеле, ни Дезета. Мир Оркуса медленно придвинулся, противоестественно искажаясь. Различия между верхом и низом почти исчезли, воронка в окоеме скал опрокидывалась, словно решив поменяться местами с куполом небес.
Стояла полная, идеальная тишина, в этой тишине гулко стучали редкие удары — Вэл с удивлением узнал в них биение собственного сердца. Раз от раза удары становились тише и глуше, их ритм замедлился.
В мире северо-восточного лета, в Арбеле, в тени веранды загородного дома, Стриж склонился над потерявшим сознание гостем. Поискал на исцарапанном запястье пульс и не нашел.
— Эй, Миша! Охрана! Вызовите врача.
Кто-то засуетился, выполняя приказ консула. Из глубины сада вышла женщина и быстро поднялась на веранду — ее остриженные ниже ушей каштановые волосы блестели под солнцем, кружевная тень листвы падала на матовое лицо.
— Я помогу.
— Нет.
— Да.
— Стой. Я запрещаю тебе тратить пси-ресурс. Возможно, это несколько потерянных дней твоей жизни. С такой проблемой, как обморок, вполне справится обычный врач, помощь сейчас подъедет из клиники, ты увидишь, это самый обычный упадок сил — мальчишку до полусмерти замучили каленусийцы.
— Нет, это Оркус.
— Неважно. Не смей вмешиваться!
Женщина молча обогнула разъяренного консула и положила узкие ладони на виски Далькроза. Через пару минут иссиня-бледные щеки псионика приобрели нормальный цвет, потом слегка порозовели. Стриж, скрестив руки, остановился у резного столбика веранды.
— И меня еще называют диктатором... Безобразие, никакой дисциплины — диктатору не подчиняются в собственном доме.
— Это был Оркус, — не изменившись в лице, повторила женщина-сенс. В пластичности ее движений чувствовалась легкая неуверенность, словно псионичка едва очнулась ото сна.
— Давно он не показывался, но я-то вынужден верить тебе на слово, как самому себе — потому что не чувствую ничего. Пожалуйста, не пытайся меня обмануть, это было бы слишком нечестно. Ты не лжешь мне — это точно Оркус?
Женщина молча повернулась и ушла в дом. Консул проводил беспокойным взглядом ее худую фигурку.
Вэл тем временем уже стряхнул с себя непрошеное наваждение. Жутковатая терракотовая воронка исчезла. Зудел тот же самый комар, каштановый пудель возился в траве. Алекс подошел вплотную, холодная непроницаемая стена в его сознании оставалась незыблемой, но тревога явно читалась на лице диктатора луддитов.
— Тебе лучше?
— Да. Что это было, Алекс?
— Неважно. Это было то, что ты видел. А может быть, это был просто обморок. Расслабься. Посиди здесь, парень, пока не придет доктор, потом поговорим.
Консул, кажется, совершенно потерял интерес к происходящему. Он сбежал по ступеням веранды и был таков — поспешно скрылся в саду.
Вэл остался в одиночестве. Через несколько минут ветви остролиста раздвинулись, шурша, и из зарослей показалась уже знакомая девочка-псионик. Она ловко перемахнула через низкий бортик веранды, влезла в плетеное кресло и устроилась там, свернувшись клубком и поджав загорелые, искусанные комарами ноги.
— Ты видел ее? — деловито спросила дочь консула, вытирая с нежной детской щеки ягодный сок.
— Видел кого?
— Призрак леди Джулии.
— Я ничего такого не видел.
— Ну да, ты же бухнулся в обморок от жары. Она такая невысокая, с каштановыми волосами, выглядит совсем как настоящая — которая с портрета.
Король вызвал в памяти детали иллюзии — сквозь пятна светлой терракоты и свинцовую пелену облаков просвечивал абрис женского лица и ясные глаза чайного цвета.
— Призраков не бывает.
— Скажи это кому-нибудь другому! Леди Джу вмешивается редко, но всегда по делу, папа говорит, что она застряла между Миром и Лимбом и не может попасть ни туда, ни сюда. Когда она здесь, то почти совсем настоящая, только быстро уходит и мало говорит. Сегодня она приходила из-за тебя — ты, наверное, о-го-го какая важная шишка.
Вэл едва не расхохотался. Ситуация стремительно скатывалась к абсурду.
— У вас тут творятся забавные дела.
— И не говори, — серьезно кивнула дочь диктатора. — Папа сказал, что призрак — это настоящая леди Джу, а тетя Минна говорит, что эта бедовая леди давно отправилась прямиком в Пустоту, а призрак — точно такая же картинка, как по унику.
Вэл умолк, на время уклонившись от сомнительной сути разговора, зацепка требовала медленных размышлений.
— Тебе хорошо, — грустно добавила девчонка. — Ты завтра пойдешь гулять куда захочешь, я все время сижу на вилле, меня почти никуда не водят, потому что папа боится террористов.
— На его месте я бы опасался еще сильнее.
Далькроз дождался вечера, бесцельно слоняясь по комнатам. Кое-куда его корректно, но решительно не пустили. Над пустым, холодным камином Вэл заметил портрет — тот самый, о котором говорила Нина. Молодая женщина с литым потоком каштановых волос смотрела на Вэла чайного цвета глазами. У портрета была простая гладкая рамка черного дерева — не траурная, а только стилизованная под старину.
Ночь прошла без снов, утро показалось подходящим для осмотра Арбела, а консул не возражал. ("Иди, осмотрись, вечером поговорим".) Вэл выбрался за ворота виллы, плавная волнистая линия пологих холмов окаймляла восточный горизонт, на западе раскинулся Арбел. Город не впечатлял ни размерами, ни высотой зданий. Скромного вида довольно тихие улицы недавно замостили простой серой плиткой — покрытие почти не стерлось. В облике провинциальной столицы луддитов забавно смешалось несовместимое. Далькроз заметил привязанного к резной коновязи пони, тот тряс густой, каштановой, в ярких бантиках гривой. Неподалеку кто-то припарковывал кар. "Северо-Восток воюет с Конфедерацией, используя весь технический арсенал, который только доступен за деньги, — подумал Вэл. — Но их вера порицает технику. Интересно, как праведные луддиты выкручиваются из этой ситуации?"
Через полчаса Далькроз осознал всю степень простодушного лицемерия еретиков Северо-Востока — во внешне невзрачном городе было все, кроме ментальной автоматики. Вэл больше не чувствовал коротких уколов пси-датчиков, нигде не заметил ни одного контрольного турникета. "Столкнувшись с необходимостью выжить, они решили считать настоящей техникой только сенсорные системы. Конечно, пси-датчики не нужны там, где каждый третий — псионик".
Далькроз разом повеселел — гулять по городу, в котором следить за тобой почти невозможно, оказалось сущим наслаждением — люди равнодушно брели мимо, не обращая на Короля никакого внимания. "Оказывается, приятно быть таким, как все". Он подошел к публичному уникому и поискал каленусийский номер Авиты. Потом потратил мелочь из карманов, купил с лотка коробку мелких яблок, съел их на ходу и забросил огрызки в нестройное стадо вывернувшихся из-за поворота гусей. Птицы крикливо и скандально занялись дележом добычи, безнадежно портя городской имидж луддитской столицы. Король с невинным видом повернул в другую сторону — к приземистому зданию, из распахнутых окон которого доносилась приглушенная приятная музыка. Не украшенные ничем стены сияли свежей побелкой, широкие двустворчатые двери, забранные мелкой декоративной решеточкой, были открыты.
Вэл проскользнул внутрь храма и незаметно устроился позади всех. Шла обычная дневная служба, прихожан собралось немного — взрослые казались усталыми и серьезными, двое загорелых детей в углу исподтишка обменивались щелчками. Вэл подмигнул им с заговорщическим видом. Матово светились отшлифованные доски панелей, в глубине зала, на маленьком возвышении пастырь луддитов в коричневом балахоне пел гимн Разуму. Надтреснутый голос старика привычно тянул сложную мелодию, ему подыгрывал на синтезаторе худой коротко стриженый мальчишка. Король прикрыл глаза, стараясь обострившимся слухом разобрать слова — ему слегка мешал резковатый северо-восточный акцент служителя.
Спасибо Разуму за то, что мы живы. Спасибо Разуму за то, что мы осознаем жизнь. Спасибо за то, что мы помним о смерти, это позволяет полнее осознать существование.
Спасибо за день и за ночь, влагу и огонь, радость и боль, покой и разрушение покоя. Мы шли пустой дорогой и нашли свой дом, теперь от нас зависит, каким он станет.
Настоящее и будущее — они различны и неразличны, начало и конец всего, круговорот воды, которую несет из западного океана дневной бриз.
"Это перевод или переделка какого-то древнего текста", — понял Далькроз. Священник уже закончил, прихожане потянулись к выходу, парень с синтезатором тоже исчез. Вэл вышел на улицу и терпеливо дождался, когда появится священник. При ближайшем рассмотрении тот оказался плотным доброжелательного вида старичком.
— Можно мне задать вам несколько вопросов, отец?
— Конечно, спрашивай, сынок.
— Вы отрицаете стремление к техническому совершенству?
— Мы ценим человека и естественное превосходство его способностей.
— А разве искусственные системы не созданы человеческими способностями?
Луддит заметно нахмурился.
— Конечно, все создано сынами Разума, но не годится, чтобы создание брало над создателем верх, причиняя ему боль и зло.
— А разве такое возможно, если, как вы говорите, за человеком закреплено естественное превосходство?
Священник помедлил.
— К сожалению, возможно. Если у сына Разума нет доброй воли. Да, если у него нет доброй воли.
— Так, значит, святой отец, сенсорные системы ни при чем и все дело в человеке?..
— Добрый день, святой отец!
За спиною Короля мгновенно вырос, невесть откуда взявшись, собственной персоной Миша Бейтс.
— Я забираю вашего гостя, он излишне настойчив — ни дать, ни взять журналист или иностранец.
Бейтс ловко ухватил Вэла за локоть и вежливо, но решительно подтолкнул его в сторону от храма. Король отлично понял намек.
— Зачем задираешь старика, умник? — немного позже укорял Вэла шеф спецслужбы Консулярии.
— Разве я сказал неправду?
— Правду, только священник знает ее и без тебя. Просто псионикам Северо-Востока приятно чувствовать собственное превосходство над технической системой — когда-то они слишком натерпелись от ментальной слежки Департамента.
— Вы сами псионик?
— Ты отлично знаешь, что нет. Но это не имеет для меня значения.
— Тогда почему вы так рьяно стараетесь ради пси-идеи?
— Я служу не идее пси-величия человечества, а консулу, пусть он и иллирианец. Хочешь знать, почему?
— Конечно.
— Потому что Алекс Дезет до сих пор был лучшим вариантом правителя из всех возможных. Смотри сюда.
Вэл проследил за незаметным жестом Бейтса. Две девушки в стилизованной крестьянской одежде, с волосами, разделенными на три косы, неспешно выкатывали из храма кресло-каталку.
— Что ты скажешь о нем?
Паралитик сидел криво улыбаясь и твердо выпрямив спину, остановившийся взгляд исподлобья зацепил Вэла, словно по щеке Короля грубо провели куском наждачной бумаги.
— Смотри лучше. Убери барьер, — шепнул Миша Бейтс. — Что ты чувствуешь?
Далькроз аккуратно потянулся к разуму незнакомца. Мир угасающего лета исчез, потеки красок и многократное эхо обыденных звуков смешались в бессмысленном хаосе. Потом исчезло все.
...Холод. Камень. Ползет, заслоняя бессолнечное небо, рваная стая кучевых облаков. Скала отвесными уступами уходит из-под ног. На дне провала — руины незнакомого города, струйки сухой, невесомой, сметаемой низовым воздушным потоком пыли, серо-розовый мрамор обломков. Руины насквозь пропитаны глухой тоской.
Тот самый незнакомец стоит поодаль, на самом дне провала — здесь, в иллюзорном мире, он не нуждается в коляске, сильные мышцы бойца перекатываются под тонкой рубашкой, спутанные черные волосы упали на загорелый лоб. Темная аура вокруг его головы поглощает свет, незнакомец смотрит на Далькроза, и в этом нет прямой угрозы, только холод спокойной нелюбви и равнодушный расчет. Вэлу хочется провести рукой по лицу, снимая с ресниц невидимую паутину. Он пытается оценить противника и чувствует, что тот силен — очень силен, беспощаден и спокоен тем особым спокойствием, которое дает неиспорченная хвастовством уверенность. Ответное прикосновение — плотная стена чужой воли надвигается на мозге Короля, невидимые торопливые щупальца грубо шарят в запретных уголках сознания, ломают хрупкие перегородки. "Я пока не готов встретиться с ним, он сильнее. Пока сильнее. Нужно чуть-чуть изменить этот воображаемый мир, тут все слишком жестко и определенно".
Вэл иллюзорного мира медленно пятится, позволяя невесть откуда взявшимся космам влажного тумана скрыть атлетическую фигуру незнакомца. Шершавое щупальце, лениво разжавшись, исчезает в мутном воздушном киселе, чужой разум источает напоследок чувство разочарования и отложенной на неопределенное время угрозы...
Король хлестко поставил барьер (сила незнакомца нехотя откатилась) и открыл глаза. Прочь удалялась каталка, уходили, щебеча, легконогие девушки, черноволосый не оборачивался, в его позе нельзя было разглядеть даже намека на угрозу. Далькроз медленно перевел сбитое дыхание, частил пульс, в глазах плясали бутафорские мухи.
— Кто это был?
— Кое-кто и никто. Его зовут Ральф Валентиан, это наше несостоявшееся будущее. Он получил ранение в первые месяцы восстания территорий и еще задолго до этого был одним из луддитских заправил. В целом понятный человек, хотя не все его качества назовешь приятными, не будь этого злосчастного увечья, из него вышел бы местного разлива герой. Случившееся случилось, то, что осталось от Валентиана, я бы уже не назвал человеком. Но не смотри на то, что Ральф калека, он два года пробыл соправителем Дезета, и многим оставалось только молиться, чтобы это кончилось без слишком бурного конфликта.
— А чем так плох этот самый, как его...?
— Ты видел?
— Да.
— Тогда твой вопрос чисто риторический. Сказать, что Ральф патологический ментальный извращенец — значит не сказать ничего. Говорят, он живет наполовину то ли в Лимбе, то ли в каком-то иллюзорном мире, который сам себе сотворил. Там-то он молодец молодцом, с телом атлета. В нашей бренной реальности все, что у него есть, — коляска инвалида, остатки сторонников, яркие воспоминания о боевом прошлом, девяносто девятый ментальный индекс и повседневные замашки садиста.
— Это правда?
— Да. Загляни в мои усталые мозги.
— А как консулу удалось справиться с Валентианом?
— Стриж нулевик, на него не действует ни ментальная атака, ни ментальное принуждение. Плюс военное прошлое и небольшая доза самой обыкновенной удачи.
— А правда, что на вилле у консула обитает настоящий призрак из Лимба?
Бейтс фыркнул.
— С тобою поговорила наша плутовка Нина? Еще одна яркая фантазия "несносного ребенка".
— Тогда кто это был?
— Леди консул. Псионик, врач-сострадательница. Не бери в голову лишнее.
— Я могу с нею встретиться и поговорить?
— Она редко практикует.
Вэл насторожился, тронул сознание Бейтса, тот любезно подставился, по-видимому, смутно ощущая чужое прикосновение.
Явной лжи в ответе не проглядывало.
— Ты мне веришь?
— Верю, — охотно согласился Король, понимая, что полной правды не получит. — Мне нужно поговорить с Алексом.
— Хорошо, я как раз искал тебя. Консул будет ждать через полчаса. Пошли.
Они вернулись на виллу под вечереющим небом. Плавная линия холмов касалась отливающего жемчугом горизонта. В доме стояла мирная тишина, Нины не было, охрана казалась невидимой, за верандой, в остролистых кустах пронзительно и неутомимо пели сверчки. Вэл шел по сумеречному коридору, ощущая едва заметные поскрипывания дерева, запах предосеннего сада с горьким привкусом дыма — там жгли первые сухие листья.
Дезет ждал Короля в кабинете, настольная лампа освещала его руки, оставляя в тени лицо. На голой крышке стола не было ничего — только эти спокойные, с коротко стрижеными ногтями уверенные руки.
Вэл сел напротив, не пытаясь укрыться от снопа беспощадно яркого света.
— Утром наш разговор некстати прервался. Чего вы все-таки от меня хотите? — спросил он.
— Добровольной помощи.
— Какой?
— Во-первых, нам нужно тебя проверить... Погоди, не торопись возражать, я не имел в виду никакой вивисекции. Обычные анализы, какие бывают в хорошей клинике. Может быть, генетические исследования.
— Зачем это надо?
— У тебя очень высокий индекс.
— Не верю, что во мне собираются ковыряться только поэтому.
— Ладно, давай поговорим в открытую. Что ты знаешь о негативном эффекте Калассиана?
— Всякие сплетни. Говорят, что псионик стареет и умирает, если много общается с нормальными.
— Это чистая правда, а не сплетни. К сожалению. Ты никогда не чувствовал внезапного упадка сил? Например, прикоснувшись к пси-нормальному?
— Нет.
— Может быть, внезапную неприязнь, отвращение, чувство усталости?
— Нет.
Консул удовлетворенно кивнул.
— Я не хотел бы зря обнадеживать тебя, парень, но, есть предположение, что негативный эффект Калассиана на тебя не действует. Мы смотрели твои давние тесты — возможно, ты почти не стареешь. Ты понимаешь, как это важно для Северо-Востока? У нас слишком много псиоников, но есть и норма-ментальные. Никто не хотел бы раскола.
— Если дело лишь в наследственности и исследованиях, то я подумаю, мастер Алекс. Но ведь вы пригласили меня не только за этим?
— Да, ты прав, Вэл Август. Ты прав — не только за этим.
Беспомощный Далькроз испытывал смущение — он привык читать эмоции собеседника, но на этот раз все его попытки жалко провалились, холодная, гладкая и ровная стена в сознании консула не пропускала Короля.
Дезет помолчал, Вэл попытался проникнуть взглядом за пронзительную черту света и тени, но диктатор псиоников упорно не показывал глаз.
— Чего вы от меня хотите?
— Я хочу знать, кто все эти годы помогал тебе в Порт-Калинусе, — просто ответил Стриж.
— Никто!
— Не ври. Без помощи извне ты бы не продержался несколько лет. Я хочу знать, кто это был — чиновник Калинус-Холла, полицейский, жандарм, кто-то из самой Пирамиды?
— Я не стану обсуждать этот вопрос.
— Зря. Своим отказом ты увеличиваешь опасность, которая тебе грозит.
— Плевал я на опасность — хуже не будет.
— Конечно, потому что тебя стережет моя охрана. Подумай хотя бы о других.
— О вас, что ли, подумать?
— Не обо мне, я-то привык к покушениям, это как часть работы по должности. Но до моей дочери пытались добраться трижды — такое способно взбесить хоть кого.
— Если я расскажу вам все о своем помощнике, это будет предательством. Может быть, он и врал мне, но и вы тоже не честнее. Я — каленусиец, а вы, ваше превосходительство, если найдете моего помощника, то начнете его шантажировать, чтобы использовать чужие преступления во вред моей стране.
— Стране, в которой псионики вне закона. Которая утопила их восстание в крови.
— Все равно — я там родился.
— Несколько лет назад таких, как ты, в Каленусии запросто сжигали провинциальные фанатики. Подобные им и сейчас гуляют на свободе — вспомни "добряка" Крайфа.
— В Каленусии у меня остались друзья, это важнее сдвинутых психов. Я вам благодарен и помогу во всем — во всем, что не сможет навредить Конфедерации.
— Мне кажется, скоро ты переменишь собственное мнение о границах допустимого.
— Будете принуждать? — осторожно поинтересовался Король.
Консул ответил сумрачно и не без раздражения:
— Не хотелось бы. Пытки мне противны, а с нашим псиоником-психологом ты, пожалуй, легко справишься. Так что пока обойдемся без крайних мер — ничего, время терпит. И все-таки обидно сталкиваться с неразумным идеалистом, я не ожидал, что ты практикуешь всепрощение любой сволочи. Может быть, передумаешь прямо сейчас?
— Нет.
— Тогда проваливай спать — у меня больше нет для тебя времени.
Вэл побрел прочь, смущенный собственной беззащитностью. "Да уж, это вам не придурок Крайф. Хуже всего то, что Алекс в конце концов своего добьется. Он много знает и настойчив, а я уже наполовину запутался".
Он вернулся в свою комнату и долго лежал, напряженно рассматривая задернутый темнотой деревянный потолок. Сон дразнил Короля, приближаясь и ускользая раз за разом. Озарение явилось под утро, когда в осторожных предрассветных сумерках усталость размывает границу реальности и интуиция может совершить то, что не под силу логике.
"Вита в огромной опасности, ее необходимо предупредить любой ценой. Нас всех обманули, только я пока не знаю — в чем и как. А консул-то наверняка думает, будто я лично встречался с Цертусом. Он понятия не имеет, что для меня это человек без имени, внешности и твердого места в устойчивом мире Порт-Калинуса. Цертус втравил меня в безнадежное дело и исчез без следа, осталась только память, сомнительная загадка, неразрешимый клубок противоречий и обманчивый кошачий образ".
7010 год, осень, Консулярия, Арбел
Осень — сумрачная сероватая осень севера — пришла тихо и незаметно, но дело о негативном эффекте Калассиана так и не сдвинулось с места. Порой Вэла навещала тревога, предвестник настоящей депрессии — она являлась все чаще, становилась все настойчивей. Консул, кажется, заметил состояние гостя.
— Боишься?
— Не ваше дело.
— Меня боишься? — без околичностей осведомился хладнокровный Дезет и, не ожидая ответа, добавил: — Ладно, понимаю, формально у тебя есть причины. Помни только, что земля Арбела — одна сплошная пси-аномалия. Здесь сильны и Разум, и Оркус, от тебя самого зависит, кто берет верх у тебя внутри.
— А у вас кто верх берет? Консул лукаво усмехнулся:
— Мне проще, я нулевик. Высшие силы не про таких тупых парней, приходится больше полагаться на собственный рассудок.
— А ваш рассудок, конечно, говорит вам, что я совершенно безнадежен?
— Он говорит мне, что через некоторое время ты согласишься на наше предложение. Иначе твоя жизнь здесь совсем уж будет лишена смысла.
— А если я отсюда убегу?
— Для побега нужны цели, силы и средства, ты уверен, что у тебя с этим полный порядок?
Король замолчал и прекратил спор, осознавая, что ему не удается переупрямить ироничного иллирианца. Недели медленно, но верно катились к зиме. В Арбеле не было открытого доступа в Систему, Вэл читал, хаотично перебирая обычные книги в консульской библиотеке. Однажды он наткнулся на чьи-то сумасбродные строки, которые задели Короля непривычным рваным ритмом, восторгом опасности и тоски:
Тебе шепнули: "Промолчи!
С толпой смешаться — наш удел".
В затворах звякнули ключи,
Ты странных песен не пропел.
"Бессилен что-то изменить один.
Вся жизнь твоя — загон.
Обычай старый — людям господин,
Жестокий брат обычая — закон.
Ты их жалел и, от опасности храня,
В пыли, у перекрестка бросил странный дар.
От беглой искры чужеродного огня
Не подпалил сияющий пожар..."
Погас огонь и не узнать,
Что вы сумели потерять.
Вэл сразу отложил эту книгу в сторону и больше никогда ее не открывал. Ему нравилось часами бродить вдоль Таджо, рассматривая дальний, полускрытый мутными струями дождя каленусийский берег. Возможно, за Далькрозом следили агенты Бейтса, хотя ровная цепочка королевских следов на тусклом прибрежном песке всегда оставалась одинокой. К полудню ее смывал назойливый дождь.
— Тоскуешь? — поинтересовался хорошо осведомленный Алекс Дезет. — Сочувствую. Знакомое ощущение.
— Разве?
— Я иллирианец, родился далеко, на юге у восточного побережья. Там теплое море, апельсиновые рощи. Прошло семь лет, а я все еще не привык к местным зимам.
— Зима еще не скоро, иногда мне кажется, что ее не будет никогда — время тут какое-то вязкое, а ментальный эфир совсем застыл — толстый, глубокий и неповоротливый, будто это океан клея.
Консул кивнул:
— Не чувствую, но верю. Слишком много псиоников. Но ты поймешь свою ошибку, когда тут все на полметра засыплет снегом.
— Конечно, что я, столичный нахал, знаю о Северо-Востоке? Наверное, хорошо быть консулом луддитов.
— Ничуть не лучше, чем Воробьиным Королем, — парировал Стриж.
Далькроз смущенно замолчал, вспомнив про бесконечные покушения на диктатора. Консул Дезет равнодушно махнул рукой:
— Да ладно, я не обидчив.
Алекс вскоре ушел, и Вэл, взяв плащ, отправился под нескончаемые струи дождя. Каждая струя напоминала длинную веревочку, протянутую с неба. Небо дергало за эти веревочки и вовсю дразнило землю. Берег Таджо раскис глиной, скользила мокрая трава, и хлюпала грязь под ногами. Король отбросил ментальный барьер, но не заметил никого.
— Эй, парень!
Далькроз поспешно обернулся, боевая наводка помимо воли гибко и грозно шевельнулась готовой к броску змеей.
Голос оказался знакомым. За спиной, весело усмехаясь и немного сутулясь, стоял Художник — мерцающий добрый призрак. На отечном лице старика лучисто сияли юные глаза псионика.
— Простите, — смущенно улыбнулся Король. — Я вас не заметил. Ни так, ни в ментальном эфире. Как вам это удается?
— Иногда мне кажется, что я своей рукой на чистом холсте пишу новую реальность — удивительную, ясную, без грязи, крови и людской дурости. Пока я там, меня здесь нет, поэтому ты меня и не увидел.
— Я не знал, что иногда приключается чудо.
— Не переоценивай силы эстетики, сынок, бегство в иллюзию — плохая защита от каленусийской пси-жандармерии. Меня не видят только такие, как ты, ребята тонкой ментальной конструкции, зато отлично снимет каленусийский снайпер, у которого отродясь не бывало воображения.
— Здесь часто стреляют?
— Прямо в этом месте — нет. Нас неплохо прикрывают прибрежные кусты.
— Я, конечно, не ищу лишнего риска, просто иногда хочется глянуть на тот берег.
— Тебе очень трудно в Консулярии?
— Сам не знаю. Мне не плохо и не хорошо. Просто я несвободен. Сижу драгоценным дураком-попугаем в золотой клетке, мастер Алекс спокойно ждет, когда я устану терпеть его корректность и на все покорно соглашусь. А что делать мне? В бога луддитов я не верю, драки с наблюдателями тоже не хочу.
— Консул Дезет спас тебе жизнь.
— Я уже сказал ему спасибо, не моя вина, что не могу дать ничего другого.
— Его превосходительство не переупрямить, сынок.
— В Порт-Калинусе остались мои друзья, была большая цель, теперь нет ничего, кроме чужой страны.
— Просто там ты был иным, особенным, не таким, как многие другие. В Консулярии полным-полно сильных сенсов, тут ты только один из них. Не жаль ли тебе потерянной исключительности, а, ваше лордство?
Вэл засмеялся, чувствуя, как разжимается и тает в душе тугой противный комок.
— Если хочешь, приходи еще, я завтра не дежурю, — добавил Художник, — покажу кое-что интересное.
Вэл пришел охотно, и они сидели в резных деревянных креслах, вместе наблюдая за багровым тлением углей в камине.
— Смотри, — просто уронил Художник. — Вот твой Порт-Калинус.
Далькроз закрыл глаза и наяву увидел широкие проспекты, короткий ежик стриженых кустов, пестро крашенные крыши, сталь и металл массивных сооружений. Невидимый наблюдатель взмыл ввысь, позволяя рассмотреть расчерченную валами бухту, острый, изящно очерченный, весь в белой морской пене Мыс Звезд. В лицо наотмашь хлестал соленый ветер, волны врезались в мокрые валуны, несколько беглых брызг упали на висок, они скатились по щеке Короля, будто слезы.
— Смотри еще. Это касается тебя, — сказал Художник. И снова ветер трепал серо-коричневые кроны осенних тополей, мел мертвую листву в глубь континента. Облетевший сад не помешал рассмотреть старый дом под жестяной крышей и неподвижный силуэт девушки в тепло светящемся прямоугольнике оконного проема. Белый пушистый котенок играл с мятыми листьями у самого порога.
— Вы понимаете, что происходит? — спросил Далькроз.
— Нет. Я только мастер, который рисует, подбирая вместо красок мысли другого человека. Нравится?
— Да. Это очень реалистично.
— Тогда смотри еще.
И Далькроз увидел покрытую чахлыми перелесками степь под Мемфисом, жесткий, ощетинившийся заграждениями прямоугольник военной базы. Вэл судорожно дернулся от полузабытой боли. Где-то в центре, в самом средоточии стального квадрата, замкнулся, отгородившись от мира опущенными жалюзи, чужой дом. В углах просторной комнаты мягко колыхалась тьма. Лампа освещала инкрустированный ночной столик, заваленный пустыми шприцами, широкую подушку и бледное, истаявшее детское лицо. Одеяло на груди ребенка больше не шевелилось. Стараясь умерить тяжелые шаги, вошел генерал Крайф, толстый багровый ворс ковра бесследно поглотил едва народившиеся звуки. Генерал опустился в кресло и уронил искаженное лицо в широкие, грубые ладони.
— Я узнал Крайфа. И что? — спросил Художника озадаченный Король.
— Увы! Не знаю, не вижу логики, не могу ничего объяснить, но знаю, что вижу правду — в этом моя собственная беда.
— Не надо больше наводки, мне почему-то больно.
— Жалко Крайфа? Говорят, у него умирает маленький сын.
— Не знаю. Нет, наверное, не жалко, я слишком на него зол. Противно, что все идет как-то неправильно.
— А я почему-то сочувствую генералу — такие старые пни со стальными корнями всегда кончают трагически. Вставай, дружок, пройдемся на свежем воздухе, покуда не вернулся дождь.
Минутой позже Король брел рядом с Художником под бледно-серым немного подсохшим небом в своих слишком легких для осени сандалиях.
— До свидания, мастер. Мне пора уходить, консул начнет беспокоиться, пошлет охрану меня искать.
— Ладно, парень, до встречи. Извини, если что не так, от красивого до трагического... Ну, в общем, не очень далеко — так, полшага. Давай, беги поскорее, покуда небеса не потекли, и желаю тебе удачи.
Следующий день выдался неожиданно солнечным, словно лето запоздало попыталось отвоевать у осени свои сомнительные права. Вэл шел в сторону берега и ловил колебания ментального эфира, густая добротная субстанция, созданная аурой тысячи сенсов, колыхалась, как ленивое сонное море, мелькнуло несколько дисгармоничных выплесков — один из них отливал аурой страха и горя. Король инстинктивно прибавил шагу, через некоторое время он, захваченный предчувствием, уже не шел, а почти бежал, держась дороги под откос — туда, где на отшибе, близ берега стоял дом Художника.
Через минуту раскатисто затрещала стрельба. Король отбросил остатки ментальной защиты, подставляя себя под лавину чужих эмоций — ненависти, страдания, ярости и скорби. Удар оказался сокрушительным, таким, что на миг померкло в глазах. Вэл споткнулся, упал, перекатился, обдирая ладони, и поднялся снова, не обращая внимания на острую боль в лодыжке. Теперь он мчался что есть сил, впереди, за частой сеткой голых ветвей, бешено и яро клубился приземистый гриб черно-багрового огня.
— Пункт наблюдения спалили.
— Гори-и-и-ит! — полоснул по слуху полный отчаяния крик...
И дальше, и больше, в Великий Разум и в Святой Космос...
Незнакомец богохульствовал так, как может браниться в неукротимой ярости только человек глубоко религиозный. Потом он умолк — наверное, берег дыхание.
— Где эта богом уделанная "безопасность"? Они лезут в частные дела, но когда их надо, их никогда нет.
Вэл знал, что бежит уже не один — вокруг спешили другие люди, мелькнула ловкая фигурка незнакомой девушки в камуфляже. Причесанная по-крестьянски, с тремя косами, она пронеслась мимо со стремительной грацией куницы. Далькроза задело тенью ее просчитанной, холодной ненависти. "Элитный боевой псионик".
— Что там?
— Наше охранение перебито. Сбой пси-наблюдения.
Вэл остановился, попытался восстановить дыхание и мысленно потянулся к дому Художника. Там, в разоренном дворике, копошились "серые мундиры", они походили на раскормленных личинок огромного насекомого. Далькроз собрал остатки сил, добавил кое-что из воспоминаний о генерале Крайфе, кое-что от глухой тоски последних дней и ударил — хлестко, широко и неприцельно, стараясь сразу зацепить многих. Из-за пологого холма мгновенно раздался короткий хриплый выкрик-всхлип — кричали сразу в несколько голосов.
— Бей серых! — завопил кто-то в унисон.
— Осторожно, нас может достать большой излучатель из-за реки, — отозвался осторожный скептик.
Консуляры уже обгоняли Короля, он, сделав свое дело, медленно побрел к берегу, неся в груди непривычную сосущую тошноту.
Когда Вэл добрался до прибрежной рощи, бой успел закончиться. Пресловутый большой излучатель так и не ударил — возможно, сыграла роль осторожность Крайфа и категорический запрет Порт-Калинуса. Что из того? Развалины знакомого дома едко чадили. Рыжеватый древесный дым обманчиво пах камином, остро постреливали мелкие искры. Король рвался вперед, упрямо раздвигая возбужденную толпу. Его яростно пинали и давили, в воздухе витала густая, с богохульным оттенком брань, передние ряды стеснились, попятились назад — видимо, приехала долгожданная санитарная машина. Король остановился рядом с высоким светловолосым псиоником, тот недовольно отступил, давая чужаку немного драгоценного места.
— Смотри, что творят у нас каленусийцы... Эти перебираются из-за Таджо, как будто тут их земля, даже не стащив формы, лезут через границу, чтобы расстреливать тех, кто видит.
Тело лежало на земле — длинный, какой-то неземной силуэт, прикрытый куском старого брезента. Даже сквозь ткань было заметно, как высок и худ убитый. Край покрывала сдвинулся, под ним беззащитно темнел запекшейся кровью коротко стриженный седой висок, неприкрытая кисть руки бессильно распростерлась на песке. Вэл узнал длинные, сильные, изящно очерченные пальцы Художника.
— Как это получилось?
Светловолосый провел рукой по глазам, оставляя на коже пятна свежей сажи.
— Наш артист и гуманист — он никогда не пользовался боевой наводкой и не сумел защититься. Художник был святой, в самом деле — жалел всех, даже каленусийцев. Они просто пришли и убили его. Пришли и убили.
Люди из "безопасности" потеснили толпу. Вэл с трудом оторвал взгляд от мертвой руки псионика. Где-то поодаль замаячил знакомый профиль Миши Бейтса. Вэлу показалось, что он видит и Стрижа, но консула тут же закрыли чужие настороженные спины.
— Вот они, — резко и зло бросил кто-то. Внимание Далькроза привлекла тесная кучка солдат в каленусийской форме. Пленники стояли, приподняв разведенные руки и избегая встречаться взглядом с людьми из толпы. Казалось, каленусийцы высматривают что-то интересное на истоптанной грубыми подошвами земле.
— Сволочи.
— Не вздумай тронуть их наводкой — пусть сначала почувствуют, что натворили.
— Не надо наводок. В роще достаточно деревьев, листопад прошел, сучья и веревки найдутся.
— Я бы коптил таких живыми, жаль, что священники не дают.
Вэл оторопело смотрел, как на чужаков наползает возбужденная толпа. Люди Бейтса равнодушно отошли, открывая дорогу луддитам. Каленусийцы ждали развязки, никто не пытался сопротивляться, они только неловко жались друг к другу, отворачивались, как будто защищали лица от сильного порыва ветра. Король отринул ментальный барьер, его окатило страхом, тупой болью и тяжелой тоской, потом мозг задел короткий ожог, направленный луч чужого презрительного интереса — совсем молодой паренек, солдат-каленусиец, с ярко-голубыми глазами, в линялой форме смотрел на Короля в упор. Далькроз не отворачивался, испытывая тревожное чувство недоброго, запоздалого узнавания.
Толпа качнулась, сомкнулась и оттеснила Вэла от Беренгара, тот дернул плечом и презрительно плюнул под ноги. Вэл повернулся, раздвигая толпу.
— Куда прешь, сопляк! — рыкнул на него высокий плотный, с горделивым профилем старик.
"Я сделаю это ради памяти Художника".
— Алекс! Мастер Алекс! Стриж!
Охрана грубо и зло отбросила Вэла, он отчаянно рванулся в обход, пытаясь привлечь внимание Дезета. Тот замахал рукой в ответ, "безопасность" нехотя посторонилась.
Консул только что оторвался от уникома и что-то поспешно говорил Бейтсу. Вэл уловил только обрывки резких фраз.
— ...Порт-Калинус не в курсе. Мальчишки, самоуправство местных психов из-за реки... Наш Поверенный...
— Алекс!
— Чего тебе, парень? хмуро поинтересовался Стриж.
— Остановите их.
— Кого остановить?
— Остановите, пожалуйста, ваших людей. Они сейчас раздавят каленусийцев.
— Пусть каленусийцы провалятся в непотребный Оркус. Убирайся, парень, это наше внутреннее дело.
— Меня оно тоже касается. Среди пленных один мой знакомый.
Стриж отмахнулся.
— Не ври мне, парень, у ивейдера не заводятся друзья в жандармерии.
— Это не совсем друг, просто один мой знакомый — сам бывший псионик.
— Тогда какой Бездны он поперся за Таджо?! Твой знакомый — самый заурядный каленусийский террорист. Такие дела обычно в почете по одну сторону границы, зато по другую за них приходится платить. Все по правилам и все честно.
Дезет повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен, Король в отчаянии схватил его за руку:
— Алекс!
— Чего еще тебе? Сейчас не время для дискуссий...
— Остановите ваших луддитов, тогда я соглашусь участвовать в том самом проекте, насчет моего помощника в Порт-Калинусе и вообще...
Консул помедлил, удивление очень слабо, но все же отразилось на его лице — Дезет умел при случае удерживать маску поддельной невозмутимости.
— Этот паренек на самом деле так тебе дорог? Старый приятель?
— Да, — наполовину солгал Король.
— Когда-то я тоже любил делать глупости. Ладно, только смотри не промахнись, бывают такие друзья, которые на деле хуже врагов.
Консул что-то негромко сказал Бейтсу, тот прижался ухом и губами к уникому. Тотчас толпу снова потеснили, люди "безопасности" суетились, словно жесткие крупные муравьи, теперь "личинок" — пленников по одному затаскивали в тюремный фургон.
— Твоего приятеля мы пока изолируем. Извини, Вэл, но прочих отдадим трибуналу, и я не уверен, что он будет к ним слишком милосердным. С твоим другом попробуем немного поработать, если он окажется более-менее вменяемым, получишь парня на руки, в целости и сохранности. Но не сразу — сначала мы убедимся, что он не опасен физически.
— А разве он может быть опасен?
— А ты как думал? Нам лишний риск ни к чему, обычно из-за Таджо засылают психов-самоубийц, мальчишек с крепко промытыми мозгами, я не уверен, что твой друг сейчас в полной норме.
— Я не какой-нибудь беззащитный.
— А я не какой-нибудь доверчивый.
— Конечно. Большое спасибо вам, консул.
— Пожалуйста, Король.
Далькроз проводил взглядом сутулые спины пленников и, как только фургон, завывая, отъехал, зашагал к Арбелу, приминая сандалиями и так уже истоптанный песок.
* * *
Марк всегда недолюбливал темноту. Здесь, в Арбеле, он научился ее любить — в его просторной квадратной камере без окон всегда горел неяркий, но назойливый свет. Наверное, подсветка помогала работать аппаратуре наблюдения, но на третий день Беренгар захотел длинной-предлинной, нескончаемой черной ночи.
Еще через сутки настоящая ночь сделалась недосягаемым счастьем.
Он не жаловался, старался спать, прикрыв измученные зрачки обеими руками, эта поза не позволяла расслабиться, бессонница приходила и молча топталась неподалеку, на фоне опущенных век мельтешили кровавые пятна. Поражение горело в душе, словно пятно, выжженное кислотой.
От нечего делать Беренгар разглядывал скудно побеленные стены и вспоминал последние недели на базе под Мемфисом. Тогда скандал с неудачным побегом арестанта как-то странно замяли — тела капитана и того, другого, унесли, у Марка ни о чем не спрашивали. Он жил, стараясь не думать о завтрашнем дне, и боялся ночи. Ночью на фоне закрытых век ему мерещился сгиб собственного локтя, пульсирующая скользкая синяя вена, ледяное прикосновение металлического предмета.
Два раза он видел Крайфа — издали, в профиль, и каждый раз Беренгара сковывал постыдный страх. Генерал, впрочем, не обращал на солдата никакого внимания, зато в очередном пополнении Марк обнаружил Мановцева — прежнего знакомого по накопительному лагерю.
— И ты здесь, старина?!
"Старина" сумрачно проигнорировал вопрос. Вокруг его крупной головы навсегда угасла боевая аура псионика, в остальном бывший соратник не изменился — где-то в заначке у него всегда хранилась нерастраченная порция злости. Ни Марк, ни Мановцев никогда не говорили о мертвом Россе, лагере и реабилитации, всячески избегая болезненной темы.
— Не сутулиться, дристуны провинциальные! — вычурно орал недавно прикомандированный из Порт-Калинуса сержант. — Выше нос, тупая деревенщина!
Оба они, и Марк, и Мановцев, родились в престижных кварталах столицы, но словно по обоюдному договору промолчали.
Сержант считался эстетом и интеллектуалом. Однажды, понемногу отпивая из фляжки кое-что, Марку недоступное, он ткнул подпиленным ногтем мизинца в сторону Таджо:
— Муть зеленая — они держат вдоль берега пси-посты.
— Кто?
— Муть, мутанты, значит, мутаки. Там, вдоль реки, сидят их ментальные наблюдатели, они через реку шарят ваши мозги, ваши трусливые, мокрые задницы и ваше незавидное будущее.
— Вот насчет будущего — сомнительно, — ехидно заметил Марк и тут же получил оплеуху.
— Не смей спорить, реабилитированный.
К тому времени Беренгар уже научился якобы невозмутимо глотать обиды.
— Муть зеленая держит вдоль реки посты, — продолжил вспыльчивый сержант. — Они нам надоели — я понятно объяснил? Там нет техники, которую ставят в приличные места, — только мутанты-выродки. Штатские пердуны мешают нашему командованию подпалить им хвост, но, найдись парни, которые без лишнего шума слазили бы побаловаться за Таджо, клянусь Лимбом, генерал остался бы доволен.
— Почему вы так считаете, сержант?
— У него младший сын умер от наводки, старший погиб давно — еще в иллирианской войне за Ахара, так что наш папа Крайф с гарантией остался без наследника. Старик сейчас зол, как зверь, и роет когтями землю. Бьюсь об заклад на ваши завтраки, он оказался бы в восторге.
— Сунешься туда — ударят наводкой.
— От наводки хорошо помогает шлем, кроме того, муть всегда проигрывает, так положено по хорошему сюжету.
Раздался нестройный хриплый хохот. Марк и Мановцев переглянулись. План созрел в ближайшие дни, союзники нашлись.
— Зачем это тебе? — спросил напоследок Беренгар.
— Хочу в отпуск, — просто ответил Мановцев. — Мне надоели эти хамские рожи, эта тупая база и весь зачуханный, вшивый Мемфис. Зимой в Порт-Калинусе отменно, если удастся, поищу себе место в электронном бизнесе. Тогда можно будет уплатить жандармерии неустойку и уволиться со службы. А ты?
— Я хочу поквитаться с луддитами. За одного человека, которого больше нет.
— Ладно. Победителей не засудят.
Марк усомнился, опять припомнил побег Далькроза, но скука и безысходность оказались сильнее, и он промолчал. Мановцев торопил.
...За реку уходило двадцать человек. Беренгар так и не понял, заметили их сразу или нет. Стрельба началась как-то вдруг, обыденно и беспорядочно, и, только увидев первые обожженные тела, Марк осознал, что его тоже могут убить. Он медлил, выбирая жертву, но так и не прижал курок — сознание не успевало за событиями. Конфедератам чаще отвечали не стрельбой, а наводками, кое-кто из луддитов сумел пробить изощренную защиту шлемов.
Мертвых и раненых просто оставляли на земле. В первом попавшемся доме Мановцев и еще двое выломали дверь, там не оказалось никого, кроме высокого худого старика с характерным для псиоников лучистым взглядом, Мановцев без промедления выстрелил старику в висок и звонко прищелкнул пальцами.
— Чисто сделано. Этот, наверное, был очень крут. Все, парни, уходим подобру-поздорову.
Они не сумели пробежать и сотни шагов — не помогли и шлемы. Смятый наводкой Марк сначала катался по земле, царапая песок и сдавленно ругаясь, потом угрюмо стоял среди других пленников в ожидании расправы.
— Шваль. Сопляки поганые! — откомментировал исход стычки луддит в камуфляже с тонким, словно бритвенный порез, шрамом через чисто подстриженный висок.
Чуть попозже Беренгар заметил в толпе Далькроза, и его напоследок опалило незабытой, жгучей ненавистью. Ненависть так и осталась, но смерть не приходила, вместо быстрой и страшной кончины Беренгар получил жидко побеленные стены, негасимый свет и томительное ожидание исхода. "Зоопарк для человека. С точки зрения псиоников, я урод".
— Эй, муть зеленая, выключите свет!.. Ответа не было.
Поднос с пищей приносили и совали через устроенный в двери лоток. Первые два дня Беренгар демонстративно смахивал все хозяйство на пол, но никто не убирал стылое месиво и смятый пластик тарелок, и тогда он заставил себя просто не прикасаться к очередной подачке.
На пятый день явился вежливый доктор-сенс, Марк обозвал его ветеринаром, а потом бессильно корчился и унизительно кричал под успокоительной наводкой. Перепуганный врач убрался и больше не приходил. Через неделю кто-то все же додумался выключить свет.
Марк Беренгар проспал почти сорок часов и проснулся от цепкого, осторожного звука. Где-то скреблась невидимая в темноте мышь.
— О-го-го, охрана!
Угрюмый Консуляр открыл и тут же наглухо запер глазок, сразу же вспыхнул прежний назойливый свет, Марк присел на лежаке, отрешенно рассматривая чистый умывальник, аккуратный унитаз и загаженный брошенной едой пол.
— Чего вы от меня хотите?! — выкрикнул Беренгар в потолок и не получил ответа.
Тогда он принудил себя встать, подобрал и затолкал отбросы в жерло мусоросборника и затем долго мыл и оттирал руки под тонкой струей ледяной воды.
— Я согласен с кем-нибудь поговорить. Чего вы хотите?
Ответа не было, но через некоторое время свет погасили, снова создавая иллюзорное подобие ночи. Марк долго рассматривал непроницаемую черноту, потом попытался, как это было раньше, прикоснуться к ментальному эфиру, но попытка отозвалась глухой мукой, как будто обманом ныла давно не существующая, отрезанная хирургом рука.
Свет включали и выключали еще много раз. Придавленный одиночеством Марк перестал считать "дни" и "ночи". Однажды дверь с грохотом отворилась, и он наконец-то услышал человеческий голос:
— Выходи, каленусиец, к тебе пришли.
В еще одной комнате с голыми стенами его ждал старый знакомый — русоволосый псионик, Далькроз. Марк посмотрел на него в упор, глотая сухую полынную горечь перегоревшей ненависти.
— Тебя зовут Марк Беренгар? — спросил русоволосый.
— Откуда знаешь? Сумел забраться в мои мысли?
— Да. Я Воробьиный Король.
Месяцем раньше при этих словах Марк вцепился бы в горло Далькроза и будь что будет, но позорное поражение на берегу, дни тишины, бессонницы и одиночества истощили его силы. Беренгар только понимающе кивнул головой.
— Понятно. Здравствуй, сволочь.
— Не торопись браниться, нам есть о чем поговорить. Я знаю, за что ты меня ненавидишь.
— Конечно, знаешь, ты ведь только что вдоль и поперек обшарил мои мозги. На всякий случай, чтобы ты не упустил чего-нибудь... Я ненавижу тебя за то, что ты убил Виту Брукс — но это только половина всего. Я ненавижу тебя за то, что ты такой, какой ты есть — дохляк по сравнению со мной, и все-таки сильнее меня, ты не боишься боли и умеешь смеяться там, где я смеяться не могу. Ты мне противен потому, что сумел смыться от реабилитации и уцелеть, когда других реабилитировали или убили. Но и это еще не все. Ты сволочь потому, что дал нам, псионикам, надежду. Мы приняли эту надежду и верили тебе, а это оказалось обманом, даже хуже — обманщик хоть знает, что врет, а ты не врал, ты просто играл в свои королевские игры. Лживая надежда — самое худшее предательство. Мы всегда были для тебя фишками.
— Я помог всем, кому только сумел.
— А разве нас осчастливила твоя помощь? — голос Марка сорвался. — Ты ведь не знаешь всей правды. Конечно, ты ведь не подыхал в накопительном лагере и не сидел, как пень, перед психологом реабилитаторов, отвечая ему "да, да и да" просто для того, чтобы тебя поскорее отпустили. Пока за твою шкуру торговались большие боссы, нас попросту расстреливали, как паршивую мелочевку. Теперь ты накоротке с луддитским консулом, а я сижу у них в зоопарке для людей, но мамы родили нас одинаковыми — и ты, и я ментальные уроды, просто мне не хватило нескольких литров голубой крови.
Марк с удовольствием увидел, как дернулось лицо Далькроза.
— Не торопись ругаться, ты ведь многого не знаешь, — тихо проговорил Король.
— Я знаю кое-что. Ты, наш бывший вожак, гуляешь на свободе и остался псиоником. А у таких, как я, нет больше дара. Для того, кто раз увидел ментальный эфир, потерять его потом — хуже самой поганой смерти.
— Поэтому ты отправился охотиться на сенсов — на бывших братьев?
— Мне нужно было жить, пришлось пойти работать за деньги туда, куда берут таких, как я, порченых. Пси-охрана ничем не хуже любого другого места. Да, я когда-то стрелял в тебя и промахнулся, но там, на берегу, я никого и пальцем не тронул, ты сейчас шаришь у меня в мозгах и сам знаешь, что это правда.
— Не прикидывайся паинькой — я и на самом деле тебя читаю. Тогда, на берегу, ты вообразил, будто сумеешь кого-нибудь убить, неважно кого, но не сумел — не получилось.
— Конечно, я дурак и неумеха, потому что я — не ты. Король кивнул.
— Мы разные, но не в этом дело. Давай, свяжись по унику с Каленусией.
— Зачем? Мои родители плевать на меня хотели, они слишком умные, чтобы возиться с социальным отбросом.
— Ты можешь позвонить Авителле Брукс и убедиться, что я ее не убивал. Это была фальшивка, и тебя и полицию обманули.
Марк ошеломленно замолчал, потом попытался почувствовать радость, но не вышло ничего — мозг окатила мутная волна усталости.
— Я не хочу ни с кем разговаривать.
— Можешь много не трепаться, просто набери номер и убедись, что я не солгал тебе.
Беренгар осторожно взял протянутый Королем уником, набрал длинный незнакомый номер, записанный на мятом, поспешно выдернутом из блокнота листке. На том конце долго молчали, потом раздался короткий щелчок.
— Слушаю.
Марк крепко стиснул хрупкий аппарат. Ошибки не было, он отчетливо слышал голос сестры Лина.
— Эй, не молчите.
Беренгар пытался проглотить перекрывший горло комок.
— Хулиганы, холера, — беззлобно протянула Авителла.
Он, так и не ответив, твердо придавил клавишу. Король ждал, Беренгар не сумел бы сказать наверняка, улыбается Далькроз или нет.
— Теперь ты мне веришь?
— Да, верю.
— Может, это что-то меняет?
— Может быть, и меняет. Не знаю. Нет, я не против того, чтобы поговорить с нею попозже, пусть она сама расскажет мне, как все это подстроили.
— Не стоит туда звонить еще раз, вокруг Бруксов и так вертится Департамент Обзора.
— Тогда расскажи ты — давай вываливай все, если хочешь, чтобы я тебе чуть больше поверил.
Король говорил долго, ловко обходя острые углы. Всю правду — про интригу Цилиана, мелкие подробности — о схватке в клинике, почти ничего — о ментальном блоке, который он заметил у Брукс, и пока ничего о Цертусе. Марк ловил нить рассказа, чужие слова ранили и радовали одновременно. Он дослушал до конца и ничего не ответил — этого ответа напрасно ждал и искал Воробьиный Король.
— Почему ты молчишь?
А Марк просто вспоминал свое наваждение — сухой воздух огромного открытого пространства, пустую степь, колючую проволоку, рыжий диск солнца, сгиб локтя, синюю вену, ледяное прикосновение металлического предмета. Король легко поймал сомнительное видение.
— Не замыкайся и не молчи. Брось, это гнилые штучки, не надо даже воображаемого суицида.
— Тебе-то какое дело?
— Даже если ты меня сейчас ненавидишь, я все равно твой Король.
— Псих ненормальный.
— Ладно. Если ты хоть немного успокоился, то тогда пошли, пора уходить отсюда.
— Вот так вот просто возьмут и выпустят?
— Должны. Консул обещал, что тебе не станут мстить за других. Только не лезь без надобности к нашим "добрым, праведным" луддитам — они все немного сумасшедшие. И каленусийскую форму сними, я принес тебе другую одежду.
Марк поднял объемистую пластиковую сумку и равнодушно переоделся. Подаренная Королем рубашка оказалась чуть тесной, остальное отлично подошло.
— Я требую шлем пси-защиты.
— Что? — Воробьиный Король искренне удивился. — Тут их почти никто не носит.
— Я не хочу, чтобы какой-нибудь урод вроде тебя шарил у меня в голове.
— Ты совсем не знаешь консуляров. Обычно такого не делают просто из вежливости — это все равно что таращиться на голую задницу.
— Когда-то давно мне очень хотелось попасть на Северо-Восток, об этом месте ходили прекрасные легенды. Не знал только, что все сложится так паршиво.
— Радуйся, везунчик. Могли прямо на берегу пришибить наводкой, наверное, это было бы справедливо.
— А мне и так живется только наполовину. Десять раз плевать на ваши поганые наводки. Только не надейся, что я размякну от твоей доброты и стану изменником.
— Да кому ты тут такой нужен? У луддитов не бывает изменников. А вообще-то консуляры — те же каленусийцы, их всего пять лет назад развела с метрополией гражданская война и пси-проблема.
— Ладно, ври дальше, знаю и без тебя.
Они вышли вместе, охрана выпустила Марка, напоследок от души окатив его презрением.
Арбел встретил чужака неуверенным, последним теплом осени. Беренгар искал в окружающем мире признаки неестественного — искал и не находил. Пыльный поселок, который едва примерил маску столицы, — вот чем оказался знаменитый центр луддитов. Настроение Короля, кажется, переменилось в худшую сторону, словно он вспомнил о чем-то нехорошем.
— Формально ты совершенно свободен, но без меня никуда не ходи — совсем не трудно нарушить какой-нибудь из местных запретов.
— Где ты устроился?
— На загородной вилле консула. Придется тебя к нему привести.
— О-го-го, какая встреча!
— Не выпендривайся. Сам знаешь, что Дезет — иллирианец, он очень не любит "серых" и наблюдателей из Порт-Калинуса, лучше бы тебе с ним не встречаться, но так не получится, поэтому постарайся его не злить.
— Не хочу я туда идти. Неловко как-то и противно.
— Пошли, не валяй дурака, все равно идти больше некуда...
"Значит, он меня спас, — подумал Марк. — Раньше я ненавидел Далькроза, а теперь просто не понимаю его. Конечно, без непрерывной злости как-то легче жить, но она ушла, и осталось пустое место, которое будет трудно заполнить".
Двое вместе уходили по улице Арбела — Беренгар и Король, оба чужие в Арбеле, оба занятые сиюминутной драмой конфликта, они не знали о том, что может произойти через год. Марк еще не мог слышать тех своих отчаянных шагов, которые он будет отсчитывать, пытаясь в последнем, запоздалом рывке успеть туда, куда успеть уже невозможно. Король пока не мог видеть колышущегося покрывала багровой мглы. Будущее еще не оформилось, оно только неспешно приблизилось и встало неподалеку робким контуром возможных событий.
7010 год, зима, Конфедерация, Порт-Калинус
Шел крупный снег, нелепая прихоть природы — белые хлопья, необычные для теплого Порт-Калинуса, валиками легли на карнизы домов. Сад, ограду, дорожку, гранитное крыльцо — все это залепило смесью подтаявшего снега и дождевой воды.
В доме уютно бурлила кофеварка, ее монотонное жужжание соединилось в дуэте с шелестом новенького, последней модели сайбера, за терминалом которого расположился собственной персоной уволенный наблюдатель Тэн Цилиан.
— Могучая стихия грязи заключила союз со стихией холода, погода безобразная, начальство меня выкинуло, обидчивые девушки бросили, и все это великолепно — никто во всем мире не отвлекает нас от тихой и полезной работы.
Сайбер пока не подключился к Системе, но наученный суровым опытом Тэн Цилиан сразу отверг ментальный ввод, на всякий случай проигнорировал микрофончик и теперь терпеливо касался кончиками пальцев обширной, податливо прогнувшейся клавиатуры.
— Отныне и до победы наш девиз — строгий технический консерватизм. Ассистент, полные данные.
Он внимательно перечитал подробности дела о Воробьином Короле и погрузился в неспешные, сродни медитации, размышления. Общая картина вырисовывалась забавная. Первый раз о подполье ивейдеров заговорили в 7008 году — четырнадцатилетний Далькроз уже умудрился создать Департаменту проблему. Тэн в свое время проверил данные последних лет на тысячи ивейдеров — с девяносто восьмым индексом их оказалось пятнадцать человек. Едва ли легенда о Короле непокорных была инициирована не самим Далькрозом, он оказался подходящей фигурой, которая заместила нехватку в неразгаданной пока комбинации Цертуса. Тогда, в 7008 году, неизвестный противник мог выбирать и остановился на личности Вэла Августа, отвергнув четырнадцать других кандидатур. Почему?
"Голубая кровь, — подумал Цилиан. — Цертусу понадобился яркий символ". За яркими символами дело не стало. Среди дел остальных четырнадцати псиоников отыскались биографии трех подростковых поп-кумиров тех лет и досье на четверых ребятишек из семей магнатов Порт-Калинуса. С тех пор вся семерка благополучно прошла реабилитацию и ничем не выделялась из среды добропорядочных каленусийцев, некоторые даже сохранили виды на карьеру.
Обескураженный Цилиан оставил сайбера в покое, допил стылый кофе и одну за другой налил себе еще две чашки вместо одной привычной.
"Чем отличались эти семеро условных претендентов от состоявшегося Короля?" Тэн застучал клавишами, наугад перебирая вороха старой информации. Жемчужное зерно правды высветилось неожиданно. "Возраст, — подумал Тэн. — Цертусу понадобился четырнадцатилетний парнишка. Забракованная семерка в тот год уже перевалила за свое шестнадцатилетие".
Тэн вцепился в эту догадку, тщательно сверяя детали. В 7008 году неизвестный террорист убивает незадачливого старика — "траурного" президента Барта, бездарно проигравшего войну с Консулярией. Убийцу на месте расстреляли опешившие, злые до невменяемости гвардейцы, полусожженное излучателями тело не опознали, мотивы убийцы списали на месть псиоников. Цилиан помнил скорбь и растерянность жителей столицы, застывшие лица и пустые глаза, позор военного поражения и почти физическую боль бессильной ненависти.
Вэнс, уже тогда прославившийся в качестве генерала-героя, обратился к свободным гражданам Конфедерации.
"Я с вами, мы вместе, это временные трудности". Его услышали и поверили, потому что хотели верить.
7008 год — Фантом, он же Юлиус Вэнс, становится законным президентом. Власть в Пирамиде наследует Егерь, правая рука и друг бывшего шефа Департамента. В этом же году почти никому не известный Вэл Далькроз, четырнадцатилетний псионик, сирота голубой крови, разгуливая по просторам Системы, получает от неизвестного виртуального лица заманчивые предложения, обширную информацию и помощь. Все это в течение года делает из него Короля каленусийских ивейдеров, а еще за три года — самого известного государственного преступника Конфедерации.
— Ну да, конечно... Этому ублюдку, Цертусу, был нужен мальчишка с интеллектом и привычками четырнадцатилетнего. Парень постарше слишком хорошо представлял бы себе последствия, а у совсем зеленого не хватило бы сил.
7009 год выдался беспокойным — в Калинус-Холл, в департаменты и в первый из департаментов, Пирамиду, хлынули новые люди. Где-то среди их плотных, безликих рядов прятался кошачий силуэт неуловимого Цертуса.
— Связь с Системой.
— Ожидание... Связь установлена.
— Раздел департаментов, подраздел кадров.
— Готово.
— Списки принятых на государственную службу в 7009 году.
Простите, мастер, позвольте ваш код допуска?
Цилиан по памяти набрал длинную вереницу цифр.
Ваши права доступа заблокированы. Приносим извинения за неудобство.
Цилиан два раза перечитал вежливый отказ, отключил бесполезного сайбера и без околичностей выругался.
— Вот она, прощальная ласка шефа. На его беду, я кое-как умею обходиться и без Системы. Наш Цертус наверняка не из гражданских департаментов — в противном случае он не сумел бы подделать мои служебные сообщения, остается сам Департамент Обзора или ближнее окружение Фантома.
В следующие полчаса бывший наблюдатель Тэн Цилиан вынул из ящика резного бюро чистый лист бумаги, опустился в кресло и вывел вдоль верхнего края четким и аккуратным почерком:
Список государственных чиновников, подозреваемых в сознательной причастности к делу о подполье ивейдеров:
1. Юлиус Вэнс, он же Фантом, президент Каленусии.
2. Лицо, известное под псевдонимом "генерал Егерь", шеф Департамента Обзора.
3....
Всего в рискованном списке фигурировало пятнадцать фамилий, пятнадцатым значился тот самый злополучный инспектор Вазоф. Цилиан задумался и приписал еще одно имя:
16. Профессор Калберг, нереабилитированный псионик, тайный советник Департамента.
Потом положил листок в маленький домашний сейф и закрыл бронированную дверцу, пустив в ход новую, только что придуманную забавную комбинацию символов.
— По правде сказать, мне самому страшно, мне холерски боязно, но отступление уже не спасет. Для Цертуса я — отработанный материал и заноза в мягком месте, вопрос только в том, кто до кого успеет добраться первым. А если все-таки Цертус — это сам героический президент Вэнс? Что ты будешь тогда делать, а, беспокойный Тэн Цилиан?
Снегопад за окном промолчал, выключенный сайбер не ответил.
— А зачем старине Вэнсу понадобилась такая рискованная игра? Не знаю, не знаю. Может быть, ему захотелось иметь карманное подполье ивейдеров, чтобы навести дополнительный лоск на собственную персону героя. Может быть, он хотел их собрать в кучку, чтобы потом поскорее прихлопнуть, но нарвался на Далькроза, умственные способности которого, пожалуй, чрезмерны. А может быть, у меня развилась профессиональная паранойя. Это будет так замечательно, если я снова ошибусь. Первый раз в жизни я искренне желаю себе увесистой ошибки.
Тэн мельком глянул на серый прямоугольник сумеречного окна, отыскал и надел теплую куртку, рассовал по карманам пистолет, глушитель, эластичный обруч легкого пси-шлема, инъектор, фонарик, хорошо заточенный складной нож, связку отмычек и еще кое-какие полезные мелочи и мягкими, неслышными шагами выбрался из дома, тщательно заперев за собою дверь.
В этот день Порт-Калинус разительно изменился — слишком суровая для южной столицы зима залила плитки мостовой ледяной жижей. Цилиан даже не пытался завести свою машину, вместо этого он выбрался на проспект Процветания в надежде поймать такси. Медленно смеркалось, налет грязи сливался с серым цветом стен, густой мокрый снегопад казался завесой, отгородившей место событий от лишних свидетелей. Гололед разогнал робкие кары, Тэн прикинул, сколько датчиков пси-слежки он потревожит, и выбрал пешую прогулку к месту действия.
— Надеюсь, их как следует залепило этой небесной скверной.
Редкие прохожие на миг раздвигали своими телами завесу снегопада и унылыми привидениями проплывали мимо Цилиана. Личная резиденция Калберга занимала участок в той части Порт-Калинуса, которая словно бы застряла в робкой неопределенности между кварталами дорогих домов и улицами дешевых многоквартирных построек. Инспектор отыскал дом, далеко обошел воротца со спрятанными в столбах детекторами, выбрал удобное место и неспешно осмотрел забор.
Тонкая сетка выглядела безопасной. Тэн, почти не касаясь ограды, перемахнул на плоский газон, в котором под снежным слоем еще можно было разглядеть вялые шары осенних цветов. Дом Калберга затаился в молчании, Цилиан пересек крошечный чахлый сад и остановился, привалившись боком к декоративному сараю, похожему на принарядившийся деревенский сортир.
— У профессора занятные вкусы.
Внутри дома, за темнеющим стеклом мелькнула теплая золотая искра огня, Цилиан затаился, стараясь слиться с сумерками. Искра немного сместилась влево, задрожала и исчезла — похоже, кто-то в доме ненадолго воспользовался зажигалкой. Тэн ждал с бесконечным терпением настойчивого охотника. Огонек не возвращался, под окнами уже сгустились тени.
"Пора".
Цилиан проскользнул поближе и устроился в простенке, на ощупь проверил фигурную решетку — она оказалась снабженной несложным замком.
"По-моему, сенсорикой здесь и не пахнет".
Замок покорно поддался за три минуты. Тэн Цилиан убрал отмычки в карман, бережно подул на замерзшие пальцы, потом извлек из кармана тюбик клеящей пасты, свернутый газетный лист и резиновые перчатки.
— Не хотелось бы лишний раз оставлять следы.
Он натянул перчатки, густо измазал клеем дорогое окно, аккуратно приклеил к нему газету и сильно, но осторожно нажал. Раздавленное стекло недовольно хрустнуло и неровными кусками завалилось вовнутрь. Цилиан убрал тюбик с остатками клея в карман, неспеша закрепил на висках обруч пси-защиты, переложил поближе фонарик и, не зажигая его, перешагнул через ощетинившийся осколками подоконник.
В жилище Калберга пахло стоялым табачным дымом, корешками старых книг и еще чем-то, напоминающим наркотические травы. К этому букету примешивался едва заметный аромат перегретого металла и паленого пластика. Тэн подождал, пока глаза привыкнут к темноте — постепенно контуры предметов стали отчетливыми, как на старинной черно-белой фотографии. Большую часть холла занимал громоздкий диван, теснились пыльными полками приземистые антикварные стеллажи, нелепо застыло старинное кресло-качалка. Несмотря на зимний холод, огромный кирпичный камин, похоже, давно не топили. В конце полузаброшенного холла маячили две двери, Цилиан проверил левую — за нею оказался просторный сортир профессора, в круглое окошко под самым потолком проникали зеленоватые лучи уличного фонаря.
Цилиан бесшумно скользнул в полутьме, повернул обратно, ориентируясь на усиливающийся запах гари. За правой дверью, в безлюдной полутемной столовой свежо белел покрытый длинной скатертью стол, темнели неубранные тарелки, бродячая брызга света одиноко дрожала на краешке недопитого бокала.
"Калберг где-то поблизости и, возможно, пьян. Это мне на руку, пьяный псионик не так опасен, плохо только, что здесь пахнет начинающимся пожаром — того и гляди заявится муниципальная команда спасателей".
Цилиан миновал короткий коридор и осторожно прошел в кабинет.
Фонарик так и не понадобился. На ореховых панелях и опущенных шторах кабинета плясали цветные отсветы экрана. За широким офисным столом, прижав дряблую старческую щеку к включенному монитору сайбера, сидел собственной персоной профессор Калберг. Обруч ментального ввода съехал ему на крупное оттопыренное ухо. Беглого взгляда хватило, чтобы оценить ситуацию — тайный советник Департамента не двигался, не дышал, глаза его закатились, широко обнажив склеротические белки. Видимо, где-то в глубине комнаты тлела неисправная проводка. Витой, словно штопор, хвостик дыма поднимался от неряшливой груды оборудования и упирался в потолок.
— Зрелище не для эстетов.
Цилиан убрал ненужный фонарь, поискал пульс на вялом запястье тайного советника и не нашел.
— Я не верю в своевременные инфаркты. К тому же мне несимпатичен этот маленький и изящный обруч ментального ввода — некоторые его свойства я уже испытал на себе. Ну что ж, мы на правильном пути, остается только никуда с него не сворачивать. Жаль, что покойники такие необщительные существа.
Убитый Системой Калберг глумливо отмолчался, и в этот миг Цилиану стало страшно. "Псионику Департамента выжгли мозги, чтобы он не проболтался. В доме могли остаться улики, Цертус придет, чтобы их забрать. Цертус уже здесь".
Наблюдатель моментально развернулся лицом к двери. Черная тень чужака дернулась наискось, тяжелый тупой удар, нацеленный в затылок Цилиана, пришелся в левое плечо — показалось, что ломко хрустнула кость. Фонарик покатился в угол с жестяным грохотом, в этот миг, должно быть, окончательно перегорела и погасла тлеющая проводка, монитор померк, и комната погрузилась в непроглядную, пропахшую горелым пластиком темноту. Наблюдатель наугад ударил и попал так удачно, что незнакомец сдавленно охнул и с шумом рухнул куда-то на пол. Второй пинок пришелся в пустоту. Цилиан потерял равновесие и тоже оказался на паркете, он безуспешно пытался вытащить застрявший в кармане складной нож, ушибленная левая рука слушалась плохо. Напряженные пальцы врага уже уперлись в лицо Тэна, явно стараясь добраться до глазниц, он отчаянно дернулся в сторону, правой ладони инспектора коснулась металлическая рукоять брошенного фонаря. Цилиан подобрал подарок судьбы и с силой ткнул им в висок противника.
На этом драка закончилась. Помятый Тэн Цилиан включил чудом уцелевший фонарик, перевернул обмякшее тело врага и направил луч на неподвижное окровавленное лицо.
— Чума на нас обоих! Это Вазоф, я убил коллегу и остался в дураках.
Цилиан с надеждой приподнял веко недавнего противника — о чудо! — пятнышко зрачка заметно сузилось, кровь, пятнавшая ладони Тэна и лицо Вазофа, сочилась не из виска, а всего лишь из глубокой ссадины на лбу побежденного.
— Не все пропало.
Тэн запоздало отыскал в кармане складной нож, срезал шнур со шторы покойного Калберга, тщательно стянул им запястья и щиколотки пленника, а потом вежливо похлопал бывшего коллегу по щеке:
— Вставай, мой старый друг, сиеста закончилась. Вазоф неловко приподнялся, прислонился к стене, в этот момент его фигура напоминала больную нахохлившуюся птицу, всю в изломанных перьях.
— Ты Цертус? — весомо и коротко поинтересовался Цилиан.
— Нет.
— От вранья будет только больнее.
— Тэн, да ты решительно рехнулся! Погоди, не надо меня бить, Разумом клянусь, я ни в чем не виноват! Ну, или почти ни в чем... Мы же были друзьями, ты ведь не убьешь меня, Тэн?!
Цилиан прощупал свое плечо сквозь эластичную ткань куртки. Ушибленная Вазофом ключица болела, но, кажется, не переломилась.
— Конечно, я тебя убью, Оркус охотно примет такую сволочь.
— Департамент за меня воздаст, — сумрачно пообещал растерявшийся пленник.
— Твою погибель спишут на дружков Калберга. При чем здесь какой-то бывший наблюдатель Тэн?
— Разум Милосердный! Ну не будь дураком, Цилиан, не начинай авантюру из-за мести. Погоди, я все расскажу тебе, ты сам поймешь, что выбрал не ту жертву, и не захочешь меня убивать. Во всем виноват умалишенный профессор...
Цилиан с разочарованием, хоть и не без интереса, выслушал путаные откровения Вазофа — они почти не проливали свет на подлинную личность Цертуса.
— Так, значит, вы вместе с Калбергом торговали поддельными сертификатами о реабилитации?
— Да... Да, конечно! Их покупали состоятельные супружеские пары, у которых родились дети-псионики. Калберг искал клиентуру, я ковырялся в Системе, ты ведь знаешь, какой я способный человек. Мне нужны были большие деньги...
— Зачем?
— Как это зачем?! К тому же какая тебе разница? Это мое и только мое приватное дело... Ой! Не надо, Тэн! Мы же договаривались, что обойдемся без насилия... В конце концов, ты слишком любопытен, эти мои действия никак не относятся к Цертусу.
— Все, что угодно, может в конечном счете относиться к Цертусу.
— Ну ладно... Если быть откровенным — я пал невинной жертвой шантажиста.
— Как ты умудрился?
— Несколько лет назад моя семья купила маленькую горнорудную компанию в южном секторе, дела в последнее время шли неважно, чтобы избежать банкротства, я продал шахту на подставное лицо... вместе с долгами, конечно. Долги были огромные. Очень большие долги и очень скудное месторождение — меня самого надули мошенники. Я подобрал в трущобах нищего бродягу, почистил его и подкормил, на этого парня оформили фиктивную продажу, потом я дал ему билет до северных территорий и двести гиней, чтобы он навсегда испарился.
— Ну и? — поинтересовался ошеломленный подобной махинацией Цилиан.
— Компания лопнула с треском. Этот человек находится в полицейском розыске как злонамеренный банкрот. Теперь он меня подло шантажирует, — скромно сознался Вазоф.
— По тебе плачет тюрьма, удивляюсь, что бедолага нищий до сих пор жив.
— Живехонек — его приголубила и оберегает какая-то редкостная сволочь.
— Может быть, именно Цертус?
— Не знаю! Такие сучьи подлецы себя не афишируют. Тэн, я все сказал и сказал даже больше, чем ты хотел. У меня разбит лоб и два верхних резца шатаются — между прочим, это твоя работа, дорогой коллега. Давай разбежимся миром, тогда я никому не расскажу, как ты прикончил беззащитного старину Калберга...
— Ошибка первая, дружище — у тебя разгулялось воображение. Старик, еще до моего появления здесь, отдал Пустоте душу, в результате инфаркта... или оттого, что перебрал Системы? Разницы никакой, только насилия с моей стороны не было и в помине.
— В таком случае что ты тут делаешь на ночь глядя?
— Зашел в гости.
— А я принял тебя за настоящего шантажиста. Суди сам — Калберг почему-то не отвечает на мой звонок, осторожно захожу посмотреть, и на тебе — обнаруживаю тут какого-то сомнительного типа. Тэн! Я не виноват, что ты такой чересчур самостоятельный, словно беспокойная блоха в шкуре нашего неповоротливого руководства, прыгаешь туда и сюда, доводишь шефа до бешенства, влезаешь в немыслимые неприятности, выходишь живым из-под ногтя судьбы и...
— Как ты забрался в дом?
— Через очень кстати проломленное тобою окно.
— Датчики сработали?
— Надеюсь, нет.
Цилиан задумался, рассматривая грязное и перепуганное лицо Вазофа. Кровь из рассеченного лба инспектора сочилась, постепенно заливая левый глаз. Вазоф неловко подергал связанными руками и попытался стереть ее о собственные плечи.
— Больно... Друг мой, какая же ты все-таки сволочь.
— Помолчи.
Вазоф тоскливо замолчал, угловатая тень скрыла его глазницы, скулы обреченно заострились, превратив лицо в жесткий и трагический абрис черепа.
Тэн Цилиан в смущении отвел глаза. "Теперь я понял, каким образом Цертус играючи доставал фальшивые свидетельства о реабилитации. Он поддерживал связь с Калбергом через Систему, подбрасывал ему имена ивейдеров, готовых купить хорошую подделку, он же разыскал и спрятал бродягу, чтобы шантажировать дурака Вазофа. Цертус и Калберг вместе обделывали сомнительные делишки. От Калберга "друг ивейдеров" узнал все детали операции по поимке Короля — про несчастную Виту и про маячок у нее под кожей, про засаду в госпитале и про меня. О том, что Далькроз обречен, Цертус тоже знал или догадывался, — но не остановил зарвавшегося мальчишку. Почему? Зачем все это Цертусу? Я пока понятия не имею, ответ будет равносилен разгадке всего ребуса".
— Эй, Вазоф!
— Что?
— Как там дела в Департаменте?
— Шеф помнит тебя до сих пор.
— Сердит?
— Зол. Иногда мне кажется, что ты уже покойник.
Тэн раскрыл нож (при этом движении Вазоф подался к стене), потом перерезал веревки на щиколотках и запястьях инспектора.
— Увы, на сегодня наше дружеское общение себя исчерпало. Зимний пикник испорчен безнадежно... Здесь пахнет крысами и мочой. Я ухожу немедленно, ты уберешься отсюда через тридцать минут. Советую употребить эти полчаса с максимальной пользой — почисти интерьер покойника от крови и отпечатков. Мне-то терять особо нечего, а вот тебе, мой сребролюбивый друг, тебе следует бесконечно бережно выстраивать карьеру. Холь ее и лелей, стань приличным человеком, убирайся домой, больше не воруй, живи тихо, как красноглазая лабораторная мышка. Подожми хвостик. Береги здоровье. Пока.
— Тэн, погоди!
— Прощай.
— Тэн!
Цилиан в одиночку вернулся в нетопленый профессорский холл. Робкие остатки домашнего уюта безнадежно рассеялись во Вселенной, ночной сквозняк проник в разбитое окно и теперь, уныло завывая, швырялся пригоршнями ледяной крупы. Во дворе застыл подтаявший с вечера снег. Грязная смесь воды и льда накрепко схватилась, заковала чахлые клумбы в панцирь.
Ночь лениво переваливала за середину, городская поземка заносила Цилиановы следы. Тэн перемахнул через ограду и, ежась под ледяными порывами, быстро зашагал в сторону проспекта Процветания.
"Председателя правления" он отыскал через три дня.
7010 год, зима, Конфедерация, Порт-Калинус
Непогода отрезала пригороды столицы от центра — горожане больше не торопились посетить Древесную Эстетику. Конец недели ничего не изменил, струйки снега беспечно вились вдоль пустых дорожек парка, свинцово-серое зимнее море оставалось невидимым — массу неспокойной воды скрывали холмы. Фонтан замерз, редкостные деревья укрыли прозрачными колпаками, растительность попроще угрюмо умирала под ударами ветра и снега.
Сквозь переплетение мертвых ветвей проглядывали скрытые раньше уголки парка, в тонкий слой снега впечатались цепочки неровных следов — их оставили разномастные стоптанные ботинки. В глубине парка, в небольшой лощине, нежным дымом курился костерок. Бродяги сгрудились вокруг, сутуло подставляя зимнему ветру терпеливые спины — люди из трущоб Порт-Калинуса грели озябшие корявые ладони, время от времени подбрасывая в огонь разделанное на полешки розовое дерево.
Бутылка мутной жидкости пошла вкруговую, собрание возглавлял Председатель — интеллектуального вида старик в грязной вязаной шапочке. Царило настороженное молчание.
— Вот он.
— Где?
Спросивший прищурил мокрые от ветра и холода глаза.
— Тот ловкий парень, что в серой куртке. Он идет сюда прямо от ворот и выглядит словно тот охотник, который уже взял на мушку лопоухую дичь. Я, между прочим, таким не верю.
— Я тоже не верю, только в этом деле пахнет деньгами. Без полновесной монеты нам не дотянуть до весны. Мне нравятся щедрые граждане, в них присутствует нечто этакое...
Пришелец подошел поближе, обвел взглядом благородное собрание, безошибочно остановив внимание на Председателе. Старик неспешно, с достоинством встал, протягивая гостю грязную, с обломанными ногтями руку.
— Шеф правления горнорудной компании "Бездонные копи Эльдорадо". Чем могу быть полезен?
Тэн Цилиан с непроницаемым лицом пожал руку старика и остановился в двух шагах от команды попрошаек. Взгляды бродяг шарили по нему с откровенным интересом шакалов.
— Я должен поговорить с вами без свидетелей.
— У Председателя нет от нас секретов, — раздался сиплый голос какого-то оборванца.
Старик сдержано кивнул:
— Я поеду с вами, мастер Цилиан, я отжил свое и уже не боюсь смерти. Но для начала расплатитесь с моими людьми за их услуги по охране. Верность, знаете ли, не всегда живет в роскошных кабинетах.
Тэн, ругнувшись в душе, замерзшими пальцами вытащил из кармана заранее приготовленную пачку купюр. Взгляд только что кричавшего оборванца весело блеснул, пачка бесследно исчезла в его кармане.
— Машина ждет, вашему другу придется поехать со мной.
— Я готов, — гордо кивнул Председатель. Бродяга-интеллектуал, кажется, не проявил никакого интереса к дележу подачки, он широкими шагами двинулся вслед за уходящим Тэном, подставляя зимнему ветру не по годам упрямую спину.
Через два часа они беседовали в доме Цилиана. Умывшийся Председатель расстался с грязной шапочкой, с жесткой щетиной на лице и потрепанным балахоном, после чего приобрел вид благообразного отставного профессора. Старик ежился и курил одну сигарету за другой.
— Мною двигала не банальная корысть, — разглагольствовал он. — Я всю жизнь неистово стремился к справедливости. Возможно, сделка с компанией выглядит не вполне законной, но она дала моим друзьям возможность продлить свое существование. Едва ли Разум в своем милосердии хочет гибели человеческого существа от недоедания, в то время как бюджет Каленусии благополучен, словно разъевшийся кот... Я идейный человек, сторонник свободы и социальной справедливости.
Утомленный болтовней старика, Тэн Цилиан раздраженно скомкал пустую сигаретную пачку и ловко метнул ее в стилизованную под амфору корзину для бумаг.
— Вернемся к делу, мастер Председатель правления. Вы, как я понял, профессиональный бродяга?
— Я эстет свободы.
— Неважно, на практике это одно и то же. Тем более неестественно ваше желание сделаться фальшивым магнатом. Расскажите-ка мне о своих контактах с прежними владельцами "Копей".
— Здесь нечего рассказывать, господин Цилиан. Вазоф предложил мне формальную сделку, и я согласился стать подставным покупателем его компании. Мы ударили по рукам — нищему не страшно банкротство, если оно сопровождается скромными, но достойными поступлениями наличности.
— Я не об этом. Кто вас надоумил шантажировать Вазофа, наблюдателя Департамента?
Старик замолчал, взгляд его словно бы потух. Цилиан терпеливо ждал, играя инкрустированной зажигалкой. Бродяга проследил за его жестами и зябко обнял ладонями свои худые плечи.
— Я знал, что когда-нибудь, рано или поздно, от властей или от преступников, но услышу этот вопрос. Мне очень жаль и, поверьте, неловко — шантаж противоречит принципам свободы.
— Вас принудили к шантажу угрозами?
— Да, в некотором роде. Я оказался слаб и послушался, потом мне посчастливилось сбежать — старого человека почему-то принято считать дураком, этим-то я и воспользовался.
— Кто вас принуждал?
Председатель шевельнул сухими губами и обронил имя, не обращая никакого внимания на короткое, но яркое удивление Тэна Цилиана. Впрочем, бывший наблюдатель очень быстро овладел собой.
— Его можно отыскать в Порт-Калинусе?
— Когда он отлучается из Мемфиса по делам или в отпуск, то просиживает вечера в "Счастливых Полянах".
— Этот... этот служащий знает о том, что после побега вы вернулись в Порт-Калинус?
— Надеюсь, что нет, мастер Цилиан. Учитывая обстоятельства, мне бы очень не хотелось личной встречи. Ни с Вазофом, ни с тем, другим. Я, конечно, стар и не очень боюсь смерти, но бывают, знаете ли, вещи и пострашнее.
— Опасности не будет никакой, в моих интересах сохранить ценного свидетеля. Только не пытайтесь лгать — увертки в таких делах не помогут...
Цилиан внимательно выслушал обстоятельный рассказ старика, цепко откладывая детали в память. Нищий закончил историю и со сдержанным равнодушием фаталиста махнул рукой куда-то в пустое пространство.
— Я сказал все и тем спас свою душу. Теперь это ваши проблемы, свободный гражданин... Как вы собрались уберегать меня от гибели?
— Вас устроит помещение в престижную клинику для душевнобольных? Комфорт, отличная кухня, прогулки в парке после обеда и полная безопасность...
— Тому, кто десять лет проводил ночи под открытым небом, такое существование покажется тюрьмой. К тому же вы знаете, что я не сумасшедший.
— Да, знаю. Зато частные психиатры Каленусии довольно честные люди. Если им как следует заплатить, они вас не продадут. Если вы упустите эту возможность, вас рано или поздно найдут и уничтожат. Решайтесь, Председатель.
Бродяга помялся, его медлительность изрядно раздражала Тэна.
— Так вы согласны принять мое предложение?
— Да. И знаете почему? Я неплохо знаю людей — жизнь меня многому научила. Ваше упорство заслуживает уважения, ваше бескорыстие, ваша своеобразная честность, мастер Цилиан, мне импонируют. Один человек принципа всегда поймет другого, пусть даже наши идеи слишком различны...
Последняя неделя почти опустошила банковский счет уволенного инспектора, он кивнул, мечтая об одном — поскорее избавиться от философа-бродяги.
Хорошо оплаченный неболтливый психиатр терпеливо ждал их в частном пансионате на южной окраине Порт-Калинуса, Председатель выбрался из кара и удалился величественно, не оборачиваясь. Вымотанный до предела Тэн вернулся в нетопленый дом, включил установку отопления, дождался, пока прогреются холодные стены и влажный воздух.
— Что мы теперь имеем?
Опять мерно шелестел сайбер, одиноко стыла забытая чашка недопитого кофе — последняя из многих. Цилиан набрал на клавиатуре личный код.
Центральный банк Порт-Калинуса.
Связь установлена.
Состояние моего личного счета?
Система помедлила, нарисовала четкие контуры таблицы. Тэн Цилиан всмотрелся, положил пальцы на виски и ощутил, как учащенно колотится подстегнутый стимулятором пульс.
"Я не мог так протратиться — расходы были изрядные, но не катастрофические. Я вижу невероятное, денег фактически нет и даже хуже — счет заморожен, за мною числится долг такого размера, какой мне никогда не погасить. Это фальшивка, удар в спину, гримасы Системы, которой овладел Цертус".
Тэн Цилиан подошел к темной рамке окна, там, снаружи, за тонкой перегородкой стекла, клубилась синяя ночь, разбавленная круговертью мокрого снега.
Цертус?
Где-то колебался ментальный эфир, пели потревоженные умелой рукою струны, но Цилиан не мог слышать тревожного звона. Бывают фантасмагории, которые, постепенно овладев сознанием людей незаурядных, приобретают черты реальности. И неважно, кто оказался прообразом вымысла, похож ли он на плод чужого воображения и где закончилась цепочка его одиноких следов. Призрак рожден и живет собственной жизнью, обретая пугающую независимость.
Цертус...
Хуже, если враг сам выстраивает мираж, иллюзия мешает разглядеть правду, и ослепленная жертва мечется, бьется с порождениями обмана, теряя самообладание — растерянный обречен на поражение неумолимой логикой схватки. Мастер миража неуязвим и непредсказуем. Его ошибку мы принимаем за удачный ход и безнадежно упускаем миг настоящего удара. Мерцающий, насмехающийся, неуловимый убийца, изменчивый силуэт, который источает угрозу...
Это он — Цертус.
Чего он хочет добиться? Нет ответа. Где он? Везде и нигде.
Цертус — псионик, изменник и наблюдатель. Ловец душ, верный враг Цилиана и неверный друг Короля. Цертус — игрок и эстет, хозяин виртуального миража.
Тэн опустил веки, чтобы не видеть нелепой для южного города метели за окном. В конце концов, этому прохвосту не дано влиять на погоду. Хотя кто его знает? Бывший инспектор недобро усмехнулся игре собственного воображения.
— Врешь, оборотень. Врешь, пустотой поиметый Великий и Могучий Цертус. Тебе приятна неуязвимость. Привык наслаждаться игрой? Поищи другого дурака. Если бы я поверил, что меня подставил не человек, я бы, возможно, сдался — драка с потусторонним Оркусом не по нашей части. Но не стоит сомневаться — ты обычный парень: амбиции, талант и несколько стандарт-литров красной жидкости под оболочкой кожи. У тебя тонкие ниточки нервов, усталый извращенный мозг, ты боишься боли и замираешь от страха. Претензии на сверхспособности хороши для того, кто лишен слабостей людских, иначе, как говорили древние — будь не более чем человеком, или в ускоренном порядке превратишься в биологический отброс. С тобой будет то же самое, мастер миража — ты силен, очень силен, но я потороплю твой конец и позабочусь, чтобы ты никого не прихватил с собой на тот свет. Отправляйся туда один, Великий Цертус. Эх, холера! Ивейдеры — просто воробьи по сравнению с маньяком, а я был доверчивым дураком, когда обратился к руководству Департамента.
Радостно запел-зачирикал уником. Цилиан отцепил его от пояса, с отвращением уставился на экранчик прибора — неровные строчки послания, казалось, подчеркивали едкую иронию отправителя.
ЕСЛИ МЫ ТАК МАЛО ЗНАЕМ О ЖИЗНИ, ЧТО МЫ МОЖЕМ СКАЗАТЬ О СМЕРТИ?
ПРОДОЛЖАЙ РАССЛЕДОВАНИЕ.
ЖЕЛАЮ ПРОДВИНУТЬСЯ В САМОПОЗНАНИИ.
ТВОЙ ВЕРНЫЙ ЦЕРТУС.
Обратный адрес отсутствовал. Тэн Цилиан тщательно подавил желание хрястнуть об пол ни в чем не повинную электронную вещицу.
— Как всегда, слово прозвучало вовремя. Впрочем... Врешь, оборотень — ты только человек. Все, что можно объяснить, всегда объясняется естественными причинами...
Получасовой поиск дал результаты — миниатюрный микрофон прослушивания скрывался в корпусе глупого сайбера. Этот микрофон Цилиан раздавил обстоятельно и со вкусом.
— Теперь я могу побыть в настоящем одиночестве. Хотя интересно, что там сейчас поделывает наш Председатель?
Цилиан потянулся к уникому, но вовремя заставил себя опомниться.
— Никаких сентиментальных глупостей. Я и так сделал все, что мог. Теперь если старик выживет, то это произойдет и без моего участия. А если он обречен... или уже убит? Тогда не буду беспокоиться об этом — лишу подонка Цертуса удовольствия. Дело, прежде всего.
В этот момент уником тонко взвизгнул, и недовольный Тэн прочел новое сообщение.
ОТ ПРАВЕДНОГО ЦЕРТУСА. Я ВСЕГДА ПОДОЗРЕВАЛ, ЧТО ТЫ НАСТОЯЩИЙ ЦИНИК.
Второй микрофон неистово бранящийся наблюдатель отыскал только через час.
Ближе к полуночи, едва успев прийти в себя, Цилиан обнаружил, что у него угнали машину.
7010 год, зима, Конфедерация, Порт-Калинус
— С вас гинея, свободный гражданин.
Тэн Цилиан расплатился с таксистом и выбрался на влажное, пружинящее под ногами покрытие широкой площади. Сайберы компании "Счастливые Поляны" усердно счищали грязь, но не сумели справиться с сыростью, тонкая пленка воды отражала лиловые с золотом огни рекламы, в темном небе зависло псевдоголографическое изображение Удачливого Сурка. Сотканный из света монстр слегка покачивался.
Бесконечный ряд дверей отливал хрупким блеском хрусталя, тщательно спрятанные датчики пси-наблюдения оставались невидимыми, даря клиентам "Счастливых Полян" обманчивую иллюзию душевного комфорта. Тэн Цилиан на секунду остановился перед входом, отдавая себя Системе. Сканирование закончилось почти мгновенно — прозрачная перегородка с легким звоном рассыпалась мириадами мерцающих серебряных искр, взвилось и опало легкое облачко звездной пыли. Сенсорика входа пропустила бывшего инспектора в казино. "Стекло было иллюзией", — сообразил он и брезгливо покосился под ноги. На темно-пурпурном камне пола не было осколков, слева долетел мелкий и звонкий — словно покатился хрустальный шарик — женский смех. Выдумка компании с призрачной дверью, кажется, кому-то понравилась.
"Не знаю и знать не хочу, как все это устроено".
Дальний конец просторного зала терялся в синтетической дымке, пронизанной золотистыми точками. Еще один сюрприз — летучие искры, зеленые и голубые, легко держались в воздухе без видимой опоры. Они покачивались в общем ритме, создавая ощущение травы, моря или ветра. Приглушенный шелест множества голосов, многократно отражаясь от сводов, довершал иллюзию.
"Эти фокусы хорошо просчитаны, они рассеивают внимание дураков", — подумал Цилиан и в тот же миг резко обернулся, инстинктом угадывая чужое присутствие за спиной.
Продавщица фишек уставилась на клиента с искренним удивлением, в выражении ее раскосой мордашки мелькнула злость и тут же спряталась, тщательно подавленная. Если бы не едва заметный налет порочности, девица, юркая и худощавая, походила бы на девочку. Она не была обнажена — в этом отношении владельцы "Счастливых Полян" проявили оригинальность. Кожу покрывало тонкое, как слой краски, трико — одежда прильнула к гибкой девичьей фигурке, словно вторая кожа. Короткие волосы были перекрашены в тусклый серебряный цвет. На левой стороне груди, под острым соском, как раз напротив того таинственного места, где полагалось биться сердцу, флюоресцировала обведенная виньеткой этикетка: Сира.
"Перезрелый ребенок", — мелькнуло у Цилиана.
— Рулетка, стабилиард?
— Хочу отыскать человека по имени Ривера.
— Никогда не слышала такого имени.
— Точно?
— Точнее не бывает. У меня очень слабая память, вольный гражданин.
В манерах девицы все сильнее проглядывало кое-что нагловатое, вульгарное. "Девчушка здесь долго не удержится. Такие портят заведению стиль". Тэн наблюдал за Сирой с тем специфическим вниманием, с которым умный кот рассматривает дохлого мышонка. "Это вам не инстинктивно проницательная Брукс, со своей детской честностью. Тут все проще и практичнее".
— Кое-что может освежить твою память?
— Вы, что ли, легавый из Пирамиды?
— Ну что ты! Я честный торговец сувенирами. У меня важное дело к Ривере, мы разминулись в полдень в моем офисе, вот я сюда и заявился.
Девушка агрессивно скривила подведенный пунцовым ротик.
— Позвонили бы ему лучше по унику.
— Не хочу.
— У вас, наверное, крутые сувениры.
— Точно.
— Ствол, ручка и крючок.
— Только не ручка, а рукоять, но я, девочка, все равно тебя не понял.
— Да ладно... Пиф-паф, торговля оружием и все такое прочее. Кстати, тут нет пси-детекторов.
— Разреши тебе не поверить, маленькая девочка Сира.
— Не хотите — не верьте. Купите фишек?
— Вот на эту сумму. Остальное возьми на чай. Близко посаженные глазки девушки весело сверкнули.
Она ловко, одним привычным движением, сгребла купюры и показала в глубь зала, не поднимая руки — подбородком.
— Тот, симпатичный такой, в полувоенном костюме — Ривера.
Узкая спинка Сиры проворно исчезла в толпе. Цилиан неспешно приблизился к игрокам и, тщательно пряча интерес, принялся искоса рассматривать человека, имя которого ему накануне назвал нищенствующий владелец "Бездонных копей Эльдорадо".
Бывший инспектор Пирамиды привык не слишком доверять внешности людской. В его бурной жизни случалось всякое. Предавали самые верные. Мягкотелые коротышки оказывались твердыми, словно кремень, религиозными эмиссарами луддитов, сильные мужчины с литой мускулатурой бойцов превращались в вялых медуз от одного ментального прикосновения людей вроде дряхлеющего профессора Калберга. Но в отношении Риверы общее правило не срабатывало, Цилиан хладнокровно на глазок оценил картину и готов был поклясться, что не ошибается в первоначальном приговоре.
"Азартен, игрок и к тому же большая сволочь".
Любители рулетки, затянутые в дорогие костюмы, не обращали на Цилиана никакого внимания — всех охватил ажиотаж, пятый раз подряд выпадало красное. Тэн шагнул поближе к столу и опустился на свободный табурет. Ривера неотрывно наблюдал за игрой, его тяжеловатое лицо застыло в напряжении.
Понемногу звуки, огни, пьяный азарт игры, ощущение уверенности, блаженства и безопасности захлестнули всех. "Наводка, — понял Цилиан. — Где-то поблизости виртуозно работает нелегальный псионик, должно быть, компания выпускает его в критические моменты, когда казино грозит крупный проигрыш. Эти прикосновения не осознаются, я понимаю их как чужое вмешательство только потому, что прошел специальную тренировку. Вот вам и пресловутые "Счастливые Поляны"! Мошенничество владельцев лезет через край. Непонятно, почему наши люди из одиннадцатого отдела до сих пор еще не прикрыли это злачное место?"
Шарик остановился, опять выпало красное. Губы Риверы шевельнулись — Цилиану показалось, что он прочел по их беззвучному движению популярное в среде игроков ругательство. Полковник пси-жандармерии извлек из кармана новую стопку фишек.
Очарованный Цилиан попытался сосредоточиться. От наводки может защитить только другой псионик или хороший пси-шлем — это считалось непреложной истиной. "И защитная медитация, — давным-давно вывел для себя Тэн. — Если наводка не очень сильная и если подобрать правильную формулу. Контраст позволяет уйти от красивой иллюзии, надо только удачно найти образ — тут все дело в картинке и настроении".
Он закрыл глаза, вспоминая...
* * *
— В некоторых протокультурах восточной Геонии детские песенки почитались пророчествами, получаемыми от богов, — сказал когда-то начинающему наблюдателю Тэну ныне покойный полковник Хиллориан. — Занятно. Вы, конечно, не слышали репертуар моих племянников. Бойкие на язык мальчишки — будь в протосуевериях хоть гран истины, сестра давно бы скончалась в муках.
И полковник, умница, скептик и атеист, бодро захохотал. Через несколько месяцев он пропал без вести в горах Янга. По слухам, конец полковника был страшен. Остатки экспедиции вернулись из аномальной зоны ни с чем.
События, описанные в романе "Центурион".
Хиллориан никогда не считался другом Тэна, они оставались просто знакомыми.
Спасенные остатки фотоматериалов сохранили ясную картину окаменевшей глины, низких свинцовых туч и непонятно почему размытые пятна — силуэты людей. На испорченной аудиозаписи уцелели только бессмысленные слова песенки:
Раз-два — привет. Обратно хода нет. Там — черта, Здесь — зола. Замри — беги. Не береги.
В той экспедиции почему-то участвовал ребенок. Это было странно. Цилиан ненавидел работу с природными аномалиями, предпочитая всему азартную охоту на человека — псионика или нет, без разницы. "В конце концов, мы все не больше, чем люди, нетрудно понять логику мутанта и уничтожить его, но нельзя перехитрить Вселенную"...
* * *
Цилиан открыл глаза. Пси-наводка нехотя отступила, истаяла аура ласковой безопасности, исчез мираж уютного морского дна.
Настроение у Цилиана испортилось, чего он, впрочем, и добивался.
"Стоило мне вспомнить кончину бедняги полковника и готово. Получите заказанное чудо".
Голоса уныло шелестели. Немного поодаль молодой, плотный, на военный лад стриженный и тщательно одетый парнишка, отвлекшись от игры, опустошал очередной бокал экстазиака.
— Расскажите-ка нам о северо-восточных мутантах, Мановцев, долетел до Цилиана чей-то брюзгливый голос. — Вам случалось пускать им кровь?
— Я ходил за Таджо. Это здорово накручивает тонус, когда своими руками очищаешь мир от мрази...
— А я-то прослышал ненароком, что вы насиделись в плену у консуляров. И если бы не провал их подполья в Мемфисе...
Тэна передернуло. "Грязное белье нашей Конфедерации и самого Департамента дураки и бездельники стирают прямо за игорным столом". Уже проигравшийся в пух и прах Ривера встал, пошатнулся, едва не уронил табурет и резко, с откровенной небрежностью толкнул Цилиана в грудь.
— Мои искренние извинения. Не желаете составить компанию?
— Составлю охотно.
— Тогда сыграем вдвоем. Как вам партия на стабилиарде?
— Идет.
"Я, пожалуй, легко сделаю его, — решил про себя Тэн. — У этого приспешника Цертуса после проигрыша в рулетку трясутся руки".
В соседнем зале играли классический пул — "девятку", усложненный случайностью: невидимые номера шаров только время от времени становились видимыми. Процессом дирижировал маленький игорный сайбер. Заплутавшему в статистике игроку оставалось то ли иметь фотографическую память, то ли положиться на блажь случая, из-за чего один фол следовал за другим.
— Я лучше воздержусь, — заявил враз отрезвевший Цилиан. — Играйте сами, я составлю группу моральной поддержки.
Ривера уже не слушал его, партнер отыскался немедленно — круглый мягкого вида человечек в больших очках. Сайбер пропел озорное вступление — подобие боевого гимна. Ривера уверенно разбил пирамиду. Цилиан присел на высокий стул, наблюдая за баталией и, поджидая, пока шаров поубавится — это неизбежно сводило случайность на нет. Он только краем глаза следил за событиями на зеленом сукне, широкий проем двери позволял видеть сюрреалистическую суету соседнего зала. Там, словно рыбка в застойном пруду, металась гибкая фигурка Сиры. Потом девушка исчезла — ее оттерли затянутые в дорогие костюмы спины.
— Эй, компаньон!
Цилиан насторожился. Ривера готовился пробить. Что-то неуловимое в облике полковника, в его внешне уверенных повадках заставило Цилиана насторожиться. Шар с неизвестным номером стоял очень удобно. "Это скрытая девятка", — догадался Цилиан. "Сейчас будет фол, а наш Ривера на грани полного разгрома, кроме того, с его противником не все в порядке".
Бывший наблюдатель встал и без спешки подошел к очкастому коротышке.
"У меня в кармане пси-детектор", шепнул он в самое розовое ушко толстячка.
Тот разом съежился и поник.
— Как вы догадались, что я псионик?
— Я же сказал — у меня детектор в кармане.
— Вы ничего не сумеете сделать со мной, я легальный, я больной, у меня лицензия от клиники! — яростно зашипел противник Риверы.
Тэн широко улыбнулся и негромко ответил:
— Да хоть сотня лицензий — засуньте их подальше. Если не перестанете мутить мозги моего приятеля, я сейчас же крикну "Псионики!" и вытащу напоказ свой индикатор. В игорном доме отличная охрана, посетители вас, пожалуй, не убьют, зато изрядно измолотят ваше добропорядочное лицо. Или все-таки личину?
Толстяк заметно дрогнул.
— Чего вы хотите от меня? — беззащитно шепнул он. — Я не могу прервать партию, это против правил и неприлично.
— Тогда дайте ему выиграть. На это ваших способностей хватит?
— Издеваетесь? Да лучше я брошу кий и отправлюсь куда глаза глядят.
Затравленный толстяк и впрямь отложил кий в сторону и побрел прочь с видом гонимой невинности, вызывая тем самым всеобщее удивление. Сайбер невозмутимо протрубил победу полковнику. Тэн украдкой вытер влагу с виска. "Бедняга легко мог догадаться, что у меня нет детектора — с таким прибором не пустят в игорный дом. По счастью, эти люди привыкли бояться даже тени — изгои, которые вечно мечутся между соблазном и виной".
Ривера встряхнулся и нервно закурил.
— Спасибо, вы спасли меня, неизвестный друг. У меня это наступает, как болезнь, приступ ложной лихорадки. В темные часы вечера, сам того не замечая, совершаешь безумства. Я ваш должник?
— Нет.
— Тогда зайдем куда-нибудь выпить.
Они вышли на площадь. Небесная голограмма Удачливого Сурка озаряла пружинящее под ногами покрытие ядовито-голубым светом. Ночной бар отыскался в двух кварталах — дешевая забегаловка, ярко-белая коробка, украшенная гирляндой лампочек и наверняка набитая пси-детекторами. Барменом работал старой модели сайбер. Цилиан забрал у него выпивку и устроился так, чтобы можно было видеть лицо Риверы, оставаясь в тени. Тот понимающе усмехнулся:
— Вас послал Департамент?
— Нет. А почему вы спросили?
— Я не верю в случайные совпадения. Давно встречались с Николаевым?
— Никогда о таком не слышал.
— Колоритный бродяга, в определенных кругах его величают Председателем. Фиктивный владелец "Бездонных копей Эльдорадо". Я ждал, что делом рано или поздно заинтересуется Наблюдение, но ваше появление оказалось сюрпризом.
— Мы разве знакомы?
— Немного, заочно. Цилиан, со скандалом уволенный после провала в Центральной Клинике?
Тэн молча кивнул. С той самой минуты, как бывший инспектор ступил на пурпурное крыльцо "Счастливых Полян", его не покидало мучительно яркое и гнетущее ощущение ирреальности происходящего — словно закулисный противник, против воли Тэна, все время пытался сыграть в поддавки.
— Мы с Крайфом многое знаем о вас, — как ни в чем не бывало продолжал между тем Ривера.
— В самом деле?
— О, не сомневайтесь. Наш Цертус — великолепный собеседник.
— Не ожидал, что вы сознаетесь так легко.
— Сознаюсь в чем? В контактах с виртуальным образом, с безобидным невидимкой, который обожает латинские прозвища? Цертус не личность — Цертус это легенда. Полно, Тэн Цилиан, разве игра с легендой это преступление?
— Когда надо напакостить, легенды обрастают не просто плотью, а я бы сказал, многими килограммами мяса. Вы вместе провернули аферу с "Бездонными копями Эльдорадо"?
— Нет. Копи и то, что в них было или не было, а, признаться, не было в них ни черта, — все это частное дело дурака Вазофа.
— Вы его шантажировали разоблачением?
— Я оказал покровительство бродяге, которого использовал ваш коллега. Этот Николаев — занятный старик, философ в душе.
— Ваши слова расходятся с показаниями самого Николаева.
— Полно, друг мой Тэн! Я ведь могу называть вас своим другом? После фантастической партии в стабилиард и моего спасения — это так естественно... Дружище, ваш экспресс уже ушел, не портите себе кровь. Я бы хотел сказать — не губите остатки карьеры, но у вас ее больше нет — даже в виде остатков. И что за холера вами движет? Неужели атавистическое стремление отомстить?
— Возможно.
— Тогда вы способны понравиться генералу Крайфу. Он не чуждается простых эмоций.
— Крайф и Цертус в одной команде? Не верю. У вашего шефа репутация ненавистника ивейдеров.
— Одно другому не мешает, одно другому не мешает... Цертус тоже не в восторге от ментальных мутантов — они для нас только ненадежный инструмент.
Цилиан задумался, всматриваясь в твердый абрис лица собеседника. "Меня обманывают, — понял он. — Пока не знаю, в чем, но тугая петля лжи уже сплетена, затягивается, я чувствую, как, осторожно примеряясь, она царапает мою шею".
— Как он выглядит, друг Ривера?
— Кто?
— Цертус.
Полковник рассмеялся, показав на миг неестественно белоснежный ряд зубов.
— Его попросту нет. Цертуса как единой личности не существует, это только псевдоним группы аналитиков, военных и интеллектуалов. Не верите? Зря. Наша деятельность, по сути, остается в рамках закона. Не надо громких слов о фальсификации данных в Системе. Мы не лжем, друг мой, мы только опережаем события — блистательная правда предвидения выше убогой серости пошлого дня. Вас очернили в глазах шефа Пирамиды? Но ведь вы сами медленно и верно дрейфовали к открытому бунту, Тэн.
— Я честно служил Каленусии.
— Только собственным консервативным представлениям о ней. Времена меняются, в таких случаях необходима гибкость, вы повели себя как жесткий упрямец и вот оказались на обочине событий, с волчьим билетом в кармане.
— Не торопитесь праздновать победу.
— А на что вы надеетесь? На показания Николаева? Этот философ-бессребреник продаст вас, как только ему предложат повышенную ставку. Кстати, почтенный бродяга способен и просто умереть — в его возрасте роковой может оказаться любая пустяковая инфекция. Например, корь... Или вы предпочитаете классические инфаркты?
— Не зарывайтесь, Ривера. Я уже перешагнул черту, за которой примитивный страх не имеет значения.
Полковник немного смутился.
— Мои искренние извинения. Действительно, было глупо пугать умного и смелого человека. Я пошел на контакт с вами не с этой целью, все проще и практичнее — не желаете к нам присоединиться?
— Каким образом?
— Присоединиться к нам, стать частью Цертуса.
— Зачем?
— Вы будете смеяться — нам нужны честные люди.
— А если я отвечу "нет"?
— Лучше, если вы так не скажете.
— А если соглашусь?
— Мы уладим ваш конфликт с Департаментом. Возможно, вы получите альтернативный вариант карьеры.
— Вы потребуете от меня лояльности?
— Разумеется!
— Я не могу обещать верность команде, о целях которой не знаю ровным счетом ничего.
— Вы все узнаете в свое время — доверяющий сам нуждается в доверии. Как вам мое предложение?
— Меня тянет ответить "нет", но после моих приключений среди менгиров...
— Что вы имеете в виду?
— Так, ничего, вспомнил одно веселое место.
— Не торопитесь, Цертус очень хочет вашей честности, он готов дать вам время — подумайте. Пусть это будет неделя. Да, одна неделя, но ни часом больше. Через семь дней я вас найду. В "Счастливые Поляны" больше не ходите.
Цилиан встал — выпитый алкоголь на короткие мгновения расцветил огни рекламы радужными кругами. Ривера держался в тени, его фигура сама напоминала мохнатую тень.
"Ложь внутри большой лжи, а в ней еще одна ложь, если новая ложь меньше, то она обязательно тоньше. Все они предатели. Я не верю, что Крайф и Цертус — одно и то же лицо. Я не верю ни Ривере, ни Цертусу. Ривера, похоже, понятия не имеет о мираже внутри Системы, значит, он не Цертус и даже не голова Цертуса. Он... он Цертусов загаженный хвост".
Цилиан спрятал неуместный смешок. "Сыграем по их правилам".
— До встречи. Я обдумаю ваше предложение. Что-то во всем этом есть, но мне нужно как следует разобраться в собственных мыслях.
Сайбер-бармен безразлично проводил ночных гостей.
Они простились, Цилиан пошел домой в одиночестве, стараясь держаться спиной к пронзительному ночному ветру. Улицы Порт-Калинуса давно опустели, вызывать такси по уникому Тэн не решился. "Чем меньше моих следов остается в Системе, тем лучше". Он скорым шагом прошел два или три квартала, понимая, что впереди еще час одинокой прогулки. Близ конца проспекта Процветания Цилиана обогнал нигилист-мотоциклист — худой странного вида парень в надвинутом на лицо тяжелом пси-шлеме.
— Подвезти? — поинтересовался он не без иронии. Цилиан молча кивнул. Удивленный нигилист опешил: — Ладно, садись, мужик, раз ты без комплексов. Бывший инспектор не стал медлить и тут же устроился на заднем сиденье. "Если повезет сломать Цертуса, назло Егерю приобрету для себя такую же штуку о двух колесах, — твердо решил про себя Тэн. — И плевать на соображения престижа".
Он оказался у крыльца собственного дома ровно через десять минут, победный рокот мотора утихал в отдалении. Цилиан отыскал в кармане ключ, ловко, на ощупь попал им в замочную скважину.
...Ключ почему-то не поворачивался. Тяжелая дверь легко подалась под рукой. "Смазаны петли и сломан замок". Цилиан бесшумно отступил в сторону косяка, вытащил из внутреннего кармана и снял с предохранителя пистолет, подождал, пока глаза привыкнут к густому сумраку неосвещенного двора и к черному проему входа.
В доме глухо молчали. "Возможно, они убрались, потому что не застали меня. Или уже забрали из сейфа все, что им понадобилось". Он толкнул дверь и вошел неслышными шагами — в стылом доме пахло морозом, тонкими духами и еще чем-то острым, с привкусом металла и крови. Опознав владельца, беспечная сенс-автоматика засветила ночную лампу, в неровном лиловом мерцании лицо девушки на кровати показалось Цилиану совсем кукольным, восковым.
— Сира?
Серебряные волосы свалялись, плащ распахнулся, открыл порванное и покрытое бурыми пятнами трико. "Ей аккуратно перерезали горло по крайней мере полчаса назад, — подумал раздосадованный Тэн. — В это время я разговаривал с Риверой, значит, девушку убил не он. Но Ривера мог участвовать в комбинации, наше с ним знакомство наверняка смоделировано Цертусом. Толстяк в очках, бильярдист-псионик, с самого начала был подставным лицом. Они стремятся замазать меня и сломать — обвинить в извращенном убийстве".
Цилиан задержался взглядом на флюоресцирующем индикаторе часов. "Лукавые предложения Риверы — сплошной обман. Моими спасителями оказались его милость случай да еще первый встречный, быстрый ночной мотоциклист. Спасибо тебе, технический нигилист. Они заявятся сюда минут через тридцать-сорок, люди Цертуса должны привести нейтральных свидетелей только тогда, когда я наверняка буду на месте — растерянный, в истерике, рядом с еще теплым трупом. Удача и Разум дали мне роскошный подарок — лишние полчаса".
Он приподнял девушку и тщательно запахнул ее плащ, посмотрел напоследок в скорбное холодное лицо, с которого смерть навсегда стерла налет вульгарности. Потом сдернул с кровати окровавленное белье, завернул его вместе с телом в широкое покрывало. При жизни Сира не отличалась высоким ростом, труп не успел окоченеть — сверток получился не очень большим.
"Придется угнать чужую машину".
Цилиан убедился, что кровать чиста, оставил узел с телом в прихожей, собрал кое-какие вещи, вынул из сейфа то ценное, что там еще оставалось, отыскал и сунул в карман связку электронных отмычек, натянул на виски легкий обруч пси-защиты. "Это должно на время обмануть ментальные датчики... Если они не предусмотрели всего, если они не наставили "жучков" прямо в моем доме. Святой Разум, заступник атеистов! Только бы отыскать машину..."
Он нашел запаркованный на улице кар только через десять минут. Три минуты, точно и умело, экономя каждое движение, возился с противоугонной защитой. Разбуженный мотор заработал ровно и сильно, улица оставалась пустой, маленькое тело мертвой Сиры — Модельки свободно поместилось в багажнике.
"Пора. Они заявятся с минуты на минуту. Спасение в скорости".
Машина легко мчалась сквозь ледяной холод безлюдного проспекта, мимо респектабельных спящих особняков и безумных огней казино, мимо темного, острого силуэта Пирамиды, и дальше, дальше, вдоль магазинов и отелей, потом прочь от одноэтажных домов предместья...
Через полчаса Цилиан вырулил на кольцевую и выбрал самый первый поворот в сторону Мыса Звезд.
"Не хватало еще встретиться с каким-нибудь бдительным патрулем. Странно, я впервые в жизни так рискую, причем очень хочу спасти свою шкуру и отчаянно боюсь патруля, а мальчишка Далькроз ради своих "воробьев" ставил жизнь на карту десятки раз, если не сотни".
Постепенно дорога сузилась, мерзлые камни неуютно скрипели под колесами, Цилиан притормозил и настежь открыл дверцу — в лицо ему веяло морем. Бывший инспектор подошел к крошащейся кромке скал, постоял над темным заливом, словно ожидая чего-то.
— Пора.
Он вернулся, подогнал украденный кар поближе, откатил в сторону пару неудобных валунов, ловко и сильно подтолкнул машину к обрыву.
Кар, сделав свое дело, падал медленно и величественно. Тэн Цилиан не стал ждать удара о волны — он, больше не раздумывая и не оглядываясь, быстрым шагом уходил прочь.
Самое странное в вышеописанных приключениях то, что и они не образумили упрямого Тэна Цилиана, после чего Цертус (будь он многими или одним) проклял злополучного инспектора и получил шанс в полной мере испытать то досадливое удивление, которое нередко приходится переносить простым смертным.
Покуда Цертус наводнял Систему ментальными сигналами, моделирующими безудержный гнев, беглый инспектор Пирамиды отправился на восток способом, позаимствованным из арсенала бывшего нищего Председателя "Бездонных копей Эльдорадо". Словом, Тэн Цилиан, словно профессиональный бродяга, брел в сторону Мемфиса пешком.
Встреча с Крайфом еще предстояла. Тело грешной Сиры бесследно кануло на дно залива. Фальшивые улики исчезли навсегда, но подмятая Цертусом Система все равно исправно ловила беглеца, рассылая дорожной полиции поддельные ориентировки.
Продрогшие на январском ветру патрульные, ругаясь вполголоса, тормозили подозрительные кары. Владельцы машин неистово поносили всех: Цилиана вслух, патрульных молча, всей душой, и неестественную для Конфедерации погоду — всеми способами.
Цилиан чинно и бесстрашно проходил мимо — в конце концов он поневоле притерпелся к статусу дерзкого преступника и даже находил в этом некоторое мрачное удовольствие. К тому же частые ночевки под открытым небом избавили его от сходства с собственным, из картотеки Пирамиды, благопристойным портретом.
Закаты, как полагается в критические моменты истории, были оранжевы и красивы. Клиники Порт-Калинуса исправно пополнялись невротиками всех мастей.
Раздраженный внутренними противоречиями Сенат урезал ассигнования на борьбу с мутациями. Егерь принял факт достойно — как полагается солдату невидимого фронта. Он без спешки, методично, наводил порядок в собственном ведомстве. Одним из первых уволили лентяя Вазофа, и следы этого авантюриста затерялись где-то в финансовых дебрях делового Порт-Калинуса.
Реабилитированный мутант Мановцев на время избавился от пагубной страсти к рулетке и успешно делал карьеру в корпорации родного дядюшки.
Юлиус Вэнс много работал и проводил свободное время в компании философствующего сайбера Макса.
На севере, в Куэнке, Авителла Брукс день за днем упрямо, тревожно и тщетно ждала уником-звонков. Звонка от Короля — потому что очень хотела видеть его, звонка от Цилиана — потому что надеялась услышать, что с ужасом Цертуса покончено навсегда.
Лин Брукс забросил ваяние и теперь писал маслом картину "Пересыльный лагерь псиоников". Там, на холсте, простиралась под яростным светом оранжевого солнца плоская, словно тарелка, степь, и на угловатой нитке колючей проволоки замерла на долю секунды серая, с одним-единственным белым пером, маленькая испуганная птица...
Равнодушный ко всему, кроме выпивки и музыки, отец немного постоял за плечом блудного сына и неодобрительно покачал головой.
Далеко на Северо-Востоке знаменитый Стриж, диктатор луддитов на пару с Мишей Бейтсом выстраивал новые хитроумные планы. Его враги, солдаты генерала Крайфа, со скуки облюбовали новый экзотический клуб, который открыли для них на задворках Мемфиса, в сиреневом квартале. Опять мучился совестью и изредка подумывал о прекращении практики покладистый врач Люсиан.
События шли своим чередом.
Искусственная ментальная завеса, которая отделяла Консулярию от Конфедерации, оставалась почти непроницаемой, хотя этот эфемерный барьер нельзя было ни увидеть, ни ощутить...
Цилиан, убегая на восток, не знал, да и знать не мог, что там, далеко, за Таджо, в эти самые часы о деле Цертуса спорят еще два человека — Марк и Король.
* * *
Они как раз закончили работу — рядом, на морозе, остывала электрическая пила, разделанному на поленья стволу треснувшей сосны предстояло вскоре сгореть в камине консульского дома.
— Интересная история, — продолжил Марк Беренгар отложенный разговор. — Ну точно, ты, Далькроз, псих ненормальный. Я бы близко не подошел к этому ублюдку Цертусу, хотя бы мне показали весь мир на подарочной тарелке.
— Я старался не для себя. Да и что ты знаешь обо всем этом?
— Ну, конечно, я ничего не понимаю — а ты знаешь все и про всех. Наверное, это ты, а не я подыхал под пулями в пересыльном лагере.
Они замолчали, балансируя на грани симпатии и вражды. Прямой в дружбе или ненависти Марк, для которого еще не было в этом мире полутонов, и слишком рано повзрослевший Король, уже познавший сполна горечь компромиссов. Холод и ранний вечер окрасили ближние холмы бледно-розовым сиянием. Охрана виллы не показывалась, но Марк догадывался, что за каждым его движением следят настороженные глаза луддитов.
— Ты думаешь, он вправду хотел помочь таким, как мы? — без особой уверенности спросил Беренгар.
— Конечно, хотел — он и помогал, только у него была своя секретная цель. Это как сердцевина в человеке. Она бывает не у всех, но если есть, а потом ее отнять, то все кончается плохо.
— А ты догадался, чего он хочет?
— Пока нет.
— Наверное уж, не пресловутых "больших бабок", а то бы он просто взломал через Систему какой-нибудь пузатый банк Порт-Калинуса. Может, мечтает заделаться главным в нашей утраханной Оркусом Конфедерации?
— А зачем тогда ему ивейдеры?
— Не знаю. Вроде бы даже и незачем. Мне кажется, он сам псионик.
— Понимаешь, я тоже так раньше считал, но потом понял, что нет. Он не псионик, потому что у него очень странная наводка.
— Чего-чего?!
— Он передавал пси-наводку через Систему.
— А такое бывает?
— Говорят, что нет. Вам рассказывали в колледже про Калассиановский Центр?
— Ну ты даешь — я там даже недоучился. Не успел.
— Был такой секретный центр исследования ментального феномена. Его потом разрушили иллирианцы, но сначала там накопали много интересного. Так вот, есть такое фундаментальное исключение Калассиана. Машина не может создавать пси-наводку — и все тут.
— А передавать ее от сенса может?
— Для этого нужно сесть в кресло и облепиться датчиками — такие штуки ставят в подпольных пси-притонах.
— Ты хочешь сказать...
— Ну да, Цертус гнал наводку так ловко и здорово, как не сумели бы ни пси-наркоторговцы, ни ученые черепки. Но она получалась холерски странной — знаешь, чем картина отличается от фотографии?
— Фото четкое, это настоящая копия, там видно каждую мелочь — траву, синяк под глазом или шерсть кота.
Но все это плоское, как будто игрушечная картинка. Настоящая картина не совсем похожа на то, что рисовали, зато она живая.
— Точно. Так вот — наводка Цертуса, она, как фото или голограмма. Все очень здорово и похоже, но за этим прячется пустота. Ты и знаешь, что это обман, и оторваться не можешь. Иногда мне кажется, что Цертус придумал устройство, которое может дать пси-нормальному наш Дар.
— Ты думаешь, сам-то он пси-нормальный?
— Мне так кажется.
— Если всем в Конфедерации подарить по такому устройству, то больше не понадобится реабилитация — не останется ни комиссий, ни лагерей, ни инъекций антидота. Это будет реабилитация наоборот — всякий, кому взбредет в голову, заделается псиоником.
— И это точно. Я только не знаю, почему Цертус всего этого не хочет.
— А ты пробовал его убедить — раньше, в Порт-Калинусе, когда вы говорили через Систему?
— Нет. Я тогда многого не понял. К тому же что я могу ему предложить? Свои догадки? Ты, Беренгар, никогда не видел это... существо. А я видел только его ментальный отпечаток в Системе.
— На кого он был похож?
— На кота в смокинге.
Беренгар захохотал, сломавшись пополам.
— Зря смеешься, — раздосадовался Король. — Есть простые штуки — доверие или недоверие, проигрыш или победа, но все это одинаково плохо применимо к Цертусу.
— Ты его боялся?
— Нет. Но входить с ним в контакт было тяжело. Это как жесткая шкурка, которая потихоньку трет кожу. Не успеешь оглянуться — он уже "пустил тебе кровь", то ли энергии убавляется, то ли прибавляется сомнений. Только польза всегда перевешивала, ну или почти всегда. Он помогал — быстро и эффективно, так, как никто другой не сумел бы мне помочь.
— И ты с ним водился в Системе, рискуя сломать себе мозги?
— Да. Ради наших ребят. Только ради ребят.
— Я бы так не смог.
— Потому что тебе повезло — ты не был Королем ивейдеров.
Марк отвернулся.
— Ладно, Король. Давай займемся дровами. Что будем делать с этими чурбанами?
— По-моему, их надо расколоть — они слишком тяжелые, сырые и, наверное, не станут гореть...
* * *
— Стоп кадр.
...Стриж отвернулся от монитора: исчезли двое гостей, пила, ярко-желтые сосновые поленья — картинка, пойманная камерой слежения, погасла. Легкие женские шаги приблизились и замерли на пороге, но он нарочно не оборачивался.
— Добрый вечер, моя любимая совесть.
— Привет. Зачем ты играешь с Королем?
— Я не играю, Джу, я просто пытаюсь остановить будущее.
— А разве это нужно — останавливать будущее?
— Иногда. Особенно если оно слишком печально.
— Ты уже совершил одну похожую ошибку, когда заключил сделку с Валентианом.
— Я тогда спасал твою жизнь, это ведь самое главное.
— А что теперь?
— Ничего личного, одна политика, — лукаво усмехнулся луддитский диктатор. — Вдруг исследования с участием этого мальчика помогут псионикам найти средство от преждевременной смерти. Как тебе понравится бессмертие, долгая-долгая жизнь, а, Джу?
— Никак. Это такая же ловушка, как ваше хваленое всемогущество. На похожую удочку когда-то купился несчастный полковник Септимус Хиллориан.
— Бедняга. Он нас чуть не убил, и конечно, за это его стоит пожалеть.
— Не смейся. Он был честным, но его обманули в лучших побуждениях.
— Душа моя, рассудок для того и существует, чтобы не позволять себя дурачить. Но это так, к слову. В любом случае, покуда наши ученые раскопают хоть что-то стоящее, пройдут годы и годы, это очень длинная история. А пока что у меня завелся другой интерес.
— Какой?
— Как ты думаешь, что будет, если Каленусия решит-таки заняться нами, Северо-Востоком, всерьез?
— Они уже пытались воевать — ничего не вышло.
— Тогда правил раздолбай Барт и в Порт-Калинусе восстали псионики. Сейчас у руля Вэнс, а это человек другого склада, ты сама знаешь, что раньше его звали Фантомом. В Порт-Калинусе спокойно. Реабилитация почти покончила с сенсами Каленусии — этих несчастных насильно лишили паранормальных способностей. А теперь вернемся понемногу к нашим собственным делам. Пока что пси-мутация — хорошее пугало для жителей пограничных территорий, мало кто суется за реку, а кто суется, горько жалеет об этом — у нас полно боевых псиоников. Но люди очень даже смертны. Нельзя год за годом требовать от них самоотвержения. Настанет день и час, когда они устанут, и тогда рухнет все — Конфедерация сомнет нас, как щенков.
— Ты что-то задумал?
— Да.
— Что-то морально сомнительное?
— Ну, не совсем. Просто оно еще... не оформилось в слова.
— Наверное, что-то жестокое до полного отвращения.
— Узнаю подход сострадательницы! На самом деле ничего ужасного. Просто...
— Что?
— Просто мне тоже понадобился... Цертус.
7010 год, зима, Конфедерация
Зимняя равнина, прорезанная конфедеральной магистралью, — зрелище на любителя. Голое скучное пространство, подмороженная зеленая изгородь у обочин, пение ветра и мерзлая пыль из-под торопливых колес. Сквозняк треплет надорванную обшивку фургона, отгибает ее угол, водитель в кабине и не смотрит назад — он пристроил вместо себя миниатюрного сайбер-водителя и пытается согреться, прикладываясь к бутыли с безалкогольным горячительным. Потом открывает окно и зашвыривает флакон с остатками суррогатного пойла в глубину кустарниковой изгороди.
— Ну и дрянь попалась.
Поселок близ линии горизонта — ровные чистые домики с весело раскрашенными стенами из пластикофанеры. Поселок кажется игрушкой на ладони. Игрушка растет, обретает тысячи подробностей и медленно, но верно лишается первоначальной чистоты. Свора крошечных собачек выныривает из-за угла, провожает транзитную машину визгливым тявканьем. Усатый водитель вылезает из отсека и, не оглядываясь, бредет в теплую глубину маленького придорожного ресторанчика. Надорванный угол обивки кузова сдвигается, выпуская на волю озябшего пассажира. Тэн Цилиан отходит в сторону, чтобы его не заметил водитель, и пытается согреться. Дорожный указатель обещает триста километров до Мемфиса. Веселая, обклеенная картинками дверь ресторанчика распахивается внезапно — владелец фургона спешит залезть обратно в кабину и тут же трогает с мета — Тэн ловко запрыгивает на ходу. Холод пробирает до костей. Чтобы согреться, Цилиан передвигает пластиковые ящики с консервированными фруктами, сооружая вокруг себя подобие замкнутого пространства.
"Ничего, два часа, и я на месте".
Дорога близ Мемфиса охраняется. Двое закутанных "кукол" в форме пси-жандармерии тормозят фургон.
— Пси-патруль. Вылезайте, проверка.
Водитель снимает темные очки, стаскивает меховую шапочку с длинным козырьком и равнодушно подставляет свои виски под детектор.
— Все чисто.
Младший жандарм тем временем заглядывает в кузов машины.
— Эй, Аварт! Здесь притулился заяц.
— Не понял?
— Этот парень вез незаконного пассажира.
— Отлично. Проверь заодно и пассажира.
Цилиан хладнокровно выдерживает проверку, раздосадованный жандарм длинно сплевывает в чистую пелену придорожного снега.
— Этот недоумок в норме. А все же предъявите свой конфедеральный жетон, свободный гражданин.
— Я его потерял.
На широком лице жандарма появляется понимающая ухмылка. Он тянется к уникому, собираясь ввести в Систему приметы беглеца.
"Сейчас или никогда". Цилиан разворачивается и бьет младшего жандарма каблуком в грудь. Тот падает молча и лишь на земле издает короткий всхлип, пытаясь нащупать под одеждой быстро растущее мокрое пятно. Его товарищ, словно бы медленно-медленно, а на самом деле очень быстро вскидывает излучатель, готовясь поразить обоих — и Цилиана, и водителя. Тэн, сбивая прицел, уходит в сторону, и опустевшая обочина дороги вмиг вскипает от выстрела — кудряво пенится пластик поребрика, испаряется растаявший от нестерпимого жара снег. Ошеломленный Аварт ведет ствол следом за мелькнувшей фигурой противника. Цилиан не ждет, он перекатывается, прячась за колесом фургона. Здесь, рядом с протектором, в чистой лужице воды, блестит увесистая гайка. Бывший инспектор Пирамиды поднимает ее и швыряет в Аварта — в верхний край виска, чуть пониже сдвинувшегося обруча пси-защиты. Жандарм валится ничком, с грохотом роняя излучатель...
* * *
Шокированный водитель (глаза в пол-лица) с гадливым интересом окинул взглядом победителя Цилиана.
— Ты кто такой — мутант драный?
— Нет. Вы сами видели тесты.
— Шпион принцепса, что ли? Иллирианец?
— Холера вас подери! Нет, конечно, какой из меня шпион? Я служил только Каленусии. Подвезете до города?
— Иди туда сам. Пошел вон, мне не нужны чужие проблемы — своих хватает.
— Вы что — не понимаете? Они были вне себя, вас собирались убить за компанию. Я минуту назад спас вашу жизнь.
— Проваливай! Проваливай, псих ненормальный, убийца! Засунь это драгоценное спасение себе в самую задницу. Все беды от таких, как ты, — от полоумных бродяг и нигилистов.
— Погодите...
— А теперь мой фургон арестуют до выяснения! Эти ящики с ананасовым компотом ждут не дождутся в "Белой мартышке", а они застрянут в жандармском управлении минимум на неделю, кто будет оплачивать убыток?!
От злости щеки усатого водителя приняли иссиня-пунцовый оттенок, он вцепился в отвороты потрепанной куртки бывшего инспектора Пирамиды и принялся трясти его, выкрикивая Цилиану в лицо:
— Кто? Кто будет? Кто?
— Цертус.
— Чего-чего?!
"Великая Пустота. Он меня не пускает. А время дорого, оно разлетается, как невесомая золотая пыль, и пошел последний отсчет".
Тэн Цилиан одним движением высвободил плечо и обманчиво несильно ткнул усатого под ложечку — тот скорчился, осел и надолго потерял интерес к событиям.
Цилиан вернулся к младшему жандарму (этот слабо стонал) и забрал излучатель с полным зарядом. Потом нагнулся к неподвижному Аварту.
"Боги прошлого и Разум будущего. А ведь я, кажется, убил его". Он тронул запорошенные мелким снежком волосы убитого — и там, под кожей виска, прощупалось плоское тельце чипа. Вокруг уже расплывался багровым тугой кровоподтек.
"Вот оно что. У него был электронный трансплантат. Я случайно разбил схему ударом гайки. Прости, парень, я не хотел, так получилось — это Цертус. Это только Цертус".
Цилиан подобрал второй излучатель, рассовал оружие по карманам, обруч пси-защиты не тронул, подумав, обшарил карманы жандармской униформы. Денег почти не оказалось, зато за пазухой у мертвого Аварта нашлась электронная карточка и упакованный в гибкий пластик портрет трехлетнего ребенка. Тэн оставил карточку себе, а изображение засунул обратно, во внутренний карман чужой куртки.
Вдали высверкнуло — огонек напоминал тревожную мигалку жандармерии. Цилиан оценил ситуацию и отодвинулся в тень фургона. "Поздно. Здесь не обошлось без ментального слежения за дорогой — я упустил из виду такую возможность. Мне некуда бежать, они перекроют шоссе, фургон не пройдет, вокруг голое поле — там не спрятаться, все простреливается насквозь. Можно еще уповать на чудо, но за последние недели я исчерпал свой лимит на чудеса. Сейчас они подъедут и пристрелят меня за неподчинение аресту. В сущности, это правильно. А драться я непременно буду, потому что меня нестерпимо тянет это сделать".
Полицейские кары неслись по шоссе с заунывным ревом, Цилиан ушел в тень колеса, надеясь, что первые выстрелы придутся по кабине. Машины притормозили, полукольцом окружая место трагедии — холмики уже присыпанных снежной крупой тел, застывший в неподвижности фургон, разбросанные вещи.
— Что там по пси-детектору? — спросил незнакомый, хриплый на ветру голос.
— Трое живых, один мертвый. Этот парень кого-то замочил.
Тэн немного высунулся, в тот же миг веер пуль стегнул кузов машины, побежало лучистыми трещинами лобовое стекло, "потекли", оседая, пробитые выстрелами колеса. Бывший инспектор прицелился из излучателя, выбрав чью-то голову в пси-шлеме, чуть придавил, но не довел спуск до конца. Тонкая, как волос, грань еще отделяла его от порыва, за которым начиналось сумасшествие отчаяния. Он переместил ствол и выпустил заряд под ноги полицейским — заснеженный асфальт треснул, взвилось облачко пара, противники мячиками скакнули в стороны.
— Мать Разума! Он еще и отстреливается. Того и гляди убьет заложников.
Ответный огонь пришелся в корпус машины. Не задетый Цилиан перекатился поближе к придорожной канаве, уходя из-под огня. На той стороне не спешили высовываться, должно быть, не желали рисковать.
— Эй, парень! Ты не местный или идиот? Бросай оружие, выходи, руки за голову!
— Кто со мною говорит? — спросил Цилиан, порывом сухого холодного ветра голос его отнесло в сторону, но враг, кажется расслышал правильно.
— Торрес, уголовная полиция Мемфиса. Мы не пси-жандармерия, если тебе это так интересно. Ты псионик?
— Нет.
— Тогда лучше выйди подобру-поздорову. Кстати, оставь мысли о смерти героем, у нас отличный снайпер, ты и задеть-то никого не успеешь.
— А какой холеры мне вообще сдаваться? Стреляйте метко и кончим с этим паскудным делом.
— Если ты, парень, сдашься прямо сейчас и не причинишь вреда тем двоим, может быть, на твоем счету окажется только одно убийство.
Цилиан задумался всего на миг. Предложение полицейского офицера казалось заманчивым, но только для непосвященного. "Гражданская полиция — это не пси-жандармерия, возможно, они не застрелят меня на месте, нужно попытаться объяснить, что я только защищался. Пусть дело дойдет до Трибунала — я мог бы перед судом упирать на случайность, на убийство этого Аварта по неосторожности, и отрицать все остальные обвинения — в первую очередь насчет смерти Сиры и Калберга. По крайней мере, насчет Калберга у меня наверняка бы получилось. Если бы... если бы не Цертус... Он легко собьет с толку защиту и подделает любые улики".
В этот короткий миг Цилиан остро осознал безнадежно пустой и тоскливый холод огромного пространства равнины, ощутил свое одиночество. Земля вокруг промерзла, от такой почвы отскакивает лопата, и мелкое жесткое крошево, смешанное со льдом, приходится долго выскребать — покуда не станет четким черный прямоугольник ямы.
"Эта драка исчерпала мои ресурсы. Я не боюсь, — подумал Цилиан. — Лучше умереть, пока я свободен, по крайней мере, не дам Цертусу вести меня за черту смерти долгим и болезненным путем. Не надо было обещать слишком многого. Эх, Вита!"
Он вытер влажные от холода глаза, еще раз, непонятно зачем, проверил излучатель, поднял ствол, прижал ледяной кружок дула к собственному виску и тут же придавил курок.
И мир зимы, сметенный ударом, рассыпался в прах. Но это не был ни жесткий, горячий толчок пули снайпера, ни обжигающий и сокрушающий выплеск энергии излучателя.
Голову Цилиана коротко обожгло холодной болью электрического разряда. А потом мир и в самом деле умер, исчез и не осталось больше ничего.
Торрес, офицер уголовной полиции, подошел к распростертому телу. Сначала он двигался очень и очень осторожно, потом успокоился и последний короткий отрезок пути прошагал широкими размеренными шагами.
— Хороший выстрел, сержант. Просто великолепный выстрел — вы ему влепили прямо в затылок.
Торрес присел на корточки, взял в свои ладони твердые и холодные руки Цилиана, с трудом высвободил из них излучатель.
— Смотрите-ка, он пытался застрелиться и даже успел спустить курок.
— Почему ему не разнесло голову?
— Не знаю. Это какая-то мистика — излучатель не сработал. Может быть, холод повлиял на электронику.
— Я всегда больше доверял честным пулям — лучевое оружие портит все подряд — технику, интерьеры, даже асфальт, — глубокомысленно заявил сержант.
Полицейские подобрались вплотную к неподвижному Цилиану.
— Он мертв? — спросил невесть откуда вывернувшийся журналист.
— От парализующего выстрела не умирают, — сухо отозвался Торрес. — Очнется через полчаса.
— Куда его теперь? На базу пси-жандармерии? Там его быстро разберут на запчасти.
Полицейский слегка замялся.
— В уголовное управление. Он не псионик.
— Будет скандал.
— Плевать мне на скандалы с наблюдателями. Неважно, кого прикончил этот несчастный — жандарма или не жандарма. Убийства в нашем ведении. Поехали.
Цилиан очнулся только через час — под самым потолком следственного бокса тускло светила лампочка, где-то в гулкой утробе здания дребезжали стальные двери и грохотали чужие шаги. На затылке ныла изрядная шишка.
— Цертус подлец! Придется привыкать жить заново, а у меня так болит голова.
Бывший инспектор, оставаясь в душе фанатиком системы ментального контроля, не мог похвастаться тем скепсисом и замешанным на дерзости оптимизмом, которым отличался в аналогичных обстоятельствах нынешний луддитский диктатор Стриж. Провал дела Короля, предательство Цертуса, несправедливое увольнение, мучения внутри миража, смерть Калберга и Сиры, бегство и метания по дорогам Конфедерации — все это лишь отчасти расшатало лояльность Цилиана. Настроения Тэна мигом приняли бы иное направление, убедись он в невиновности Егеря и Фантома. Оправданный и обласканный начальством, инспектор и впредь охотно служил бы Пирамиде.
Он встал и потянулся, насколько позволяли тесные стены.
— Эти жандармы — просто обыкновенное быдло! — вырвалось у наблюдателя от души.
До отставки Цилиан принадлежал к привилегированной интеллектуальной элите офицеров Департамента Обзора, теперь ничем не прикрашенный образ провинциальной пси-жандармерии вызывал у него острое отвращение. Беспомощное положение Тэна примешивало к этому отвращению страх за самого себя.
— На выход.
Он протянул запястья и позволил защелкнуть наручники. В маленьком судебном зале не было никого, кроме лысого, в поношенной мантии, председателя Трибунала и скучающего сайбер-секретаря.
— Где все остальные? — растерянно спросил бывший инспектор.
Его без церемоний втолкнули в клетку. Судья провел обеими ладонями по гладкому темени, вытащил из рукава и утвердил на макушке слегка растрепавшийся парик и ответил со стоицизмом ласкового дедушки:
— У нас, молодой человек, введена сокращенная процедура судопроизводства. А почему бы нет? За Таджо псионики, в секторе особое положение, к тому же бывают и просто совершенно очевидные дела — вот как ваше, например.
— Я немедленно требую адвоката! — отчеканил Тэн Цилиан, понятия не имея, что повторяет в точности слова Короля ивейдеров.
— Не буяньте, подсудимый.
— Но по закону мне положен адвокат.
— В зоне особого положения действует видоизмененный вариант закона.
Цилиан заставил себя замолчать, панически переживая полную беспомощность. Судья ткнул пухлым пальцем в услужливо подкативший поближе канцелярский сайбер и зачитал с экранчика невыразительным стариковским голосом:
— Тэн Цилиан, личный жетон номер 173534, пси-нормальный, тридцатилетний, ранее не замеченный в рецидивах, нигде не работающий свободный гражданин Каленусийской Конфедерации, обвиняется на основании статьи 355 (непредумышленное убийство) и статьи 71, гм... вооруженное сопротивление аресту. Мастер Цилиан, признаете вы себя виновным?
— В убийстве — не признаю, нет.
— В деле имеются свидетельские показания водителя грузовика и сержанта пси-жандармерии... Сайбер — живо текст на большой экран — да не сюда! На тот, под потолком, пусть подсудимый увидит настоящие факты...
Тэну захотелось закрыть глаза, но он вынудил себя задрать подбородок и дочитать.
— Это было?
Цилиан молча кивнул — во рту пересохло. Старый тусклый экран немного мерцал. Судья улыбнулся доброй стариковской улыбкой.
— Вы сами видите, молодой человек, что ваши насильственные художества отрицать бесполезно. Ведите себя прилично — убийство есть убийство, пусть даже совершено оно гайкой. Двое уважаемых свидетелей против упорного отрицания подсудимого — ну кто вам поверит? Сайбер, подготовьте стандартный бланк приговора, пробелы я заполню сам.
Цилиан едва не застонал от ярости.
"Сейчас благодушные провинциалы упекут меня в тюрьму лет этак на двадцать пять. Они справятся с проблемой и без помощи Цертуса".
Судья задумчиво откинулся в высоком кресле. Резная спинка черного дерева на две ладони возвышалась над его поношенным париком. Сайбер суда замешкался, по-видимому, упорядочивая стандарт формулировок.
"Еще не все потеряно, — решил про себя Тэн. — Сейчас они упекут меня — это наверняка, но можно подать кассационную жалобу. Пусть пройдет время — ерунда, я вытерплю временные неудобства. Чем больше шума вокруг этой истории, тем труднее будет Цертусу прятать концы, рано или поздно он допустит прокол, сделает свои цели явными — тогда изваяние миража рухнет и развалится на куски, делом займутся лучшие люди Пирамиды, меня выпустят и оправдают, Цертус получит свое".
Судья мельком глянул на малый экран, кивнул кудлатой головой и откашлялся.
— Именем Каленусийской Конфедерации. Рассмотрев обстоятельства дела, Малый Ординарный Трибунал города Мемфиса постановил признать Тэна Цилиана, тридцати лет, ранее не замеченного в рецидивах и т.д., виновным в непредумышленном убийстве и вооруженном сопротивлении аресту по статьям 71 и 355 Временного Уложения о наказаниях и приговорить его к казни через повешение. Да пребудет с нами Разум. Заседание закрыто.
— Вы рехнулись! Нет!
Цилиан рванулся вперед, забыв о решетке клетки, отделявшей его от судьи, — прутья ударили его по лицу.
— Опомнитесь, ваша честь! Такого не может быть. Разум Милосердный! Да ведь это было непредумышленное убийство! За что меня повесят? Я не мог знать, что у него в голове чип!
Судья, который уже встал, чтобы удалиться, нехотя повернул парик в сторону Цилиана.
— У нас, в Мемфисе, действует Временное Уложение. Здесь не метрополия, здесь особая зона со своими законами — законами войны.
— Нет!
— Я сказал вам истинную правду.
— Стойте! Погодите! Дайте мне немного времени — я докажу, что совершенно невиновен! Запросите Департамент Обзора...
— То, что вы бывший офицер наблюдения, больше не имеет цены. Берег Таджо — сектор равенства, каждому по заслугам, кем бы вы ни работали раньше в столице.
Цилиан еще раз бессильно тряхнул решетку. Судья бесследно исчез. Охрана выволокла осужденного из клетки. Маленький сайбер в углу на всякий случай ощетинился парализатором.
— Это твои проделки, Цертус! Охранники грубо вцепились в локти Цилиана.
— Какой такой Цертус? У парня от потрясения уехала крыша.
Тэн прекратил бесполезное сопротивление. Пережив минуту отчаяния, бывший офицер Департамента Обзора дошел до состояния вялого равнодушия. Его уже вели куда-то по коридору, в сторону металлической коробки лифта. Лифт тронулся вниз. Зажатый между конвоирами Цилиан бессильно привалился к стене и считал тонкие, как лезвие, полоски света в щели под потолком, пытаясь таким образом сосчитать этажи — бесполезно.
— Приехали.
В лицо пахнул спертый воздух с привкусом металла и вентиляции, мерный шум множества голосов ударил в Уши. Где-то гремели решетки.
— Что это?
— Все в порядке, парень. Мы на нижних этажах. Это накопитель. Не трусь — тебя повесят не сегодня, у нас очередь. Ха!
В тюрьмах Каленусии или Иллиры осужденных смертников изолируют — обреченный считается чужаком даже среди себе подобных. Мемфис в этом отношении оказался исключением — то ли количество осужденных превысило здесь все разумные пределы, то ли удобства постояльцев волновали администрацию в последнюю очередь. Обессилевший от отчаяния Тэн шел по коридору и видел десятки рук — они тянулись к нему сквозь решетки, тонкие и прозрачные ладони истощенных длительным стрессом людей, толстые крепкие пальцы душителей, обломанные и изгрызенные ногти полусумасшедших. Желтое полыхание ламп, отблеск ада, обливало все вокруг неживым глянцем.
— Здравствуй, друг! — завопил сиплый сорванный голос. — Напрасно ты заставлял нас ждать так долго!
— Заходи! У нас тут тамбур перед стартом в Пустоту! Цилиана толкнули в спину, он оказался в камере. Позади, едва не задев волосы на затылке, захлопнулась решетчатая дверь. Тусклый свет падал на искаженные лица измученных людей. Их тела придвинулись к Цилиану.
— Ты шельма из Департамента?
— Нет.
— Но ты раньше служил в Пирамиде, в Порт-Калинусе?
— Да.
— Все правильно. Это тот самый чокнутый легаш, ребята.
— Оставьте. Его и так повесят.
— Повесят наблюдателя всего-то за убийство тупицы жандарма, такой же моральной фекалии Пирамиды, как он сам. А я хочу потрогать его рассудок, проверить каждый нерв на прочность, за то, что пси-наблюдение сломало мой талант и всю мою распрекрасную жизнь...
Слог и изысканный акцент выдавали в говорившем человека образованного, блеск глаз — чудом избежавшего реабилитации псионика. Обычные бандиты мало что поняли, но на всякий случай неистово захохотали. Цилиан отрешенно сел на свободные нары и уставился куда-то в пространство стены — ныло правее сердца, он цеплялся за это земное ощущение, пытаясь не соскользнуть в безумие отчаяния. Через минуту его тронули за плечо:
— Здравствуйте, друг.
— Еще чего. У меня нет друзей.
— Это я, ваш лучший друг, Председатель.
Цилиан нехотя, со слабым удивлением обернулся на знакомый голос. Рядом и впрямь стоял нищенствующий владелец "Бездонных копей Эльдорадо".
— Удивлен. Как вы сюда попали?
— Ушел из клиники на третий день — при моем-то образе жизни привыкаешь лопатками понимать опасность.
— Какая холера занесла вас в запретную зону? Мемфис — неподходящее место для "адепта свободы".
— А я бродяга, у меня нет законного способа существования.
— Тогда какого Оркуса вам нужно от меня? Отстаньте подобру-поздорову, дайте человеку спокойно умереть. Хотя постойте — сюда хотя бы изредка забредают адвокаты? — без особой надежды поинтересовался Цилиан.
— Никогда.
— Тогда наш разговор окончен. Старик, кажется, не собирался уходить.
— Мастер Цилиан, вас ведь все равно повесят... Хотите напоследок сделать доброе дело?
— Идите вы в задницу. Не хочу.
— Не хулите добро — все мы дети Разума. Одумайтесь! Вас запутала, обманула и вобрала в себя порочная Каленусийская система удушения ментальной свободы...
Обозленный Цилиан отчасти сбросил с себя оцепенение и даже зажал уши ладонями, пытаясь приглушить пронзительный голос бродяги.
— Проваливайте в Оркус, мастер Председатель. Если хотите знать, я до сих пор естественный элемент этой самой системы. В сортире видел я вашу ментальную свободу — она всего-навсего любимая игрушка мутантов, нигилистов и прочих опустившихся психов.
— Неужели встреча с бесчестным судом Мемфиса вас ничему не научила?
— Представьте себе, не тому, о чем вы подумали. Я жалею только о том, что наша Система была несовершенна и спасовала перед Цертусом.
— Вы нисколько не раскаиваетесь в том, что служили в Пирамиде и вмешивались в жизнь честных каленусийцев, что гнали и травили этих несчастных ивейдеров?
— Великий Разум! Конечно, нет. Мне безумно жаль, что я был слишком непокладистым дураком и по глупости покинул Пирамиду. Каленусия только выиграла бы, если бы мне удалось остаться и работать на своем месте. Вместо этого я вынужден умереть в одной компании с подонками.
Разочарованный Председатель по-стариковски вздохнул:
— А я ожидал, что в свои последние часы вы прозреете и станете нормальным человеком.
— Еще чего! Такое бывает только в розовых сказках пантеистов.
— Очень жаль... Может быть, хотите просто отомстить?
— Кому?
— Конечно, подлому Цертусу. Он вас гнал, оклеветал, мучил, в конце концов довел до виселицы...
— Цертусу очень хочу, — честно признался Цилиан. — Он не часть Департамента, а только предатель, инородный элемент. Жаль, не удалось до него добраться. Что мне остается теперь? Я полный неудачник, смертник и пустое место.
Председатель потер подбородок, густо поросший пегой щетиной.
— У меня тут сбивается компания друзей...
— Наподобие тех, из которых вы составили фиктивное правление "Эльдорадо"?
— Вот именно, бедные честные граждане, любители свободы, брошенные фанатиками пси-контроля в узилище, в это воистину мрачное место. Смерть моим друзьям не грозит, однако их осудили несправедливо и...
В этот миг в измученной душе Цилиана шевельнулась робкая надежда.
— Вы хотите устроить побег?
— Нет. Это невозможно — сайберы, пси-контроль и обученная охрана. Тройное кольцо. Я совсем о другом. Мои люди могли бы подать апелляцию, но плохо знают законы.
Надежда исчезла без следа.
— При чем здесь я? — Разочарование поглотило Цилиана, Председатель выглядел еще более сумасшедшим, чем в прошлые дни, в Порт-Калинусе.
— Мастер Цилиан, как офицер Департамента Обзора, вы в известной мере юрист, хорошо знаете Кодекс и Уложения.
— Да, это правда, знаю. Ну и что из того? Мне на суде не дали сказать ни слова, попросту заткнули рот.
— Пусть так, но помогите хотя бы им.
— Помочь бродягам и нигилистам писать прошения, когда меня самого вот-вот повесят? Да вы свихнулись. Может быть, я попробую что-то сделать для себя, надежда умирает последней.
— Вам уже ничто не поможет, — безжалостно отрезал Председатель. — Обречен тот, кто сделался личным врагом Цертуса. Окажите помощь хотя бы несчастным людям, ведь их плачевное положение тоже в известной мере его рук дело. Вмешайтесь! Только так вы сможете отомстить Мастеру Миража. Если хоть кто-то выйдет из мемфисского накопителя, это разрушит часть творения Цертуса...
Тэн Цилиан отвернулся от Председателя.
— Я вряд ли выберу такой странный способ скоротать последние часы перед смертью...
— Вы только согласитесь, и эти славные люди с радостью опишут вам правдивые подробности своих судебных дел.
— Они с готовностью наговорят мне вранья.
— О нет! Тут, в заточении с нами, находится настоящий псионик, он удивительным образом отличает ложь от истины.
Цилиан поневоле задумался. "Я никогда не верил в милосердие, я разочаровался в справедливости, верность принципам оказалась бесполезной игрушкой, клятвы и декларации пустым звуком. В сущности, мне плевать, что станет с этой толпой перепуганных, опустившихся полулюдей. Но мне самому очень страшно, и безумие стоит за моим плечом. Если я займусь маранием бумаги и какой-никакой работой, может быть, ужас отступит на несколько часов и потом мне будет не так больно".
— Ладно, согласен. Сколько в камере народу?
— Двадцать восемь друзей Разума. В накопителе около полутора тысяч гонимых — к сожалению, он переполнен. Сначала выслушайте тех, кто сидит с нами, остальные будут говорить на расстоянии, при помощи умного мозга нашего доброго товарища — псионика.
"Саблезубый енот тебе добрый товарищ", — решил про себя Тэн, когда уже знакомый сенс-грубиян, высокий, истощенный парень с горящим взглядом выступил вперед.
— Ты готов слушать, наблюдатель? А то смотри у меня...
— Да, я готов. Но не воображай, что я испугался тебя, мутанта.
— Тогда начинайте свои сказки, ребята. По очереди. И не пробуйте у меня врать — время дорого. Кто вздумает зря трепаться — увидит страшный мультик на ночь.
Так прошло пятнадцать часов. Цилиан слушал, цепенеющим от ужаса разумом цепляясь за сомнительные подробности чужих дел и полузабытые статьи уложений. Страх отступал на время, и Тэн писал, писал, писал огрызком карандаша на желтоватых листах дешевой пластикобумаги, стертые карандаши ему методично точил невозмутимый Председатель. Когда у Цилиана онемела рука, бродяга сменил его и стал сам писать под диктовку. Высокий сенс работал "детектором истины", он садился напротив каждого просителя, сжимал в тонких пальцах их ладони, по высокому лбу мутанта медленно катились капли пота. Когда постояльцы камеры договорили свои истории, сенс подошел к решетке двери и прижался к ней смятым от усталости серым лицом, одновременно, сквозь расстояние, стены и холодное железо ловя сотни мысленных посланий от запертых по соседству людей.
"Проклятый грубиян-мутант работает на износ. Он скоро умрет. Его нервы сейчас догорают, словно фитиль свечи, такое чудо превышает силы даже гениального псионика".
Тэн впервые за последние часы почувствовал, как отступают его ужас и его собственная ненависть.
Кипа исписанных документов постепенно росла. "Все равно мой труд сгорит в тюремном дворе, будет чадить где-нибудь в мусорном баке, среди хлама, вместе с сальными пакетами из-под завтрака судьи, обрывками тряпок и использованной охранниками гигиенической бумагой". Цилиан поймал себя на горьком разочаровании, но оно тут же погасло, вытесненное одним стремлением — успеть побольше, а там будь что будет, и пусть судьба решит остальное.
И это был последний бой Цертуса с упрямым Цилианом.
Под утро за ним явились. Бывший инспектор опять брел по грязному полу, под ядовитым светом желтых ламп, в длинном коридоре, стенами которому служили решетки камер и переплетения просунутых между ними рук.
Эти руки тянулись вслед Цилиану, пытались дотронуться, провожали. Гул голосов заглушал грохот сапог. Крики отверженных неистово и беспорядочно метались под сводами, наподобие эха воплей душ, взятых Оркусом.
— А-ва!
— ...а-а-а!
"Они кричат это мне. Все вместе кричат одно и то же слово. Но что они кричат?"
Тэн шел очень медленно, с усилием передвигая непослушные ноги, звуки доносились до него, словно сквозь толстый слой рыхлой ваты. Ненавистный страх вернулся на мягких лапах, но он медлил, как бы оставаясь за спиной, и не решался дотронуться до самого Цилиана.
Так они и дошли до порога — оба вместе, страх и Цилиан. Крики узников слились в один отчаянный вопль. Цепенеющим разумом Тэн наконец-то разобрал смазанные слова и со смесью боли и восторга понял — это было торжественное признание и запоздалая награда. "Как странно, эти люди почему-то кричат... "Слава!.." Они кричат это мне, они провожают меня..."
За это пронзительное воспоминание он цеплялся до самого конца — покуда ему не связали руки и не накинули на шею петлю, а люк распахнулся под его ногами.
* * *
Тюк с перепиской уходил в Порт-Калинус тем же днем — он был довольно большой, но цензором при тюрьме работал автономный канцелярский сайбер, возможности которого далеко превышали выносливость Тэна Цилиана. Цертус не вмешался, оставаясь в неведении: орудуя в Системе, он выучился искренне презирать забавный анахронизм бумажной почты.
— Давно не видел подобной штуки. Что здесь? — указав на мешок, поинтересовался младший коллега инспектора Торреса.
— Забери меня Лимб, ты сам мог бы догадаться — безграмотные и бессмысленные жалобы, которые настрочили наши арестанты. Мне кажется, шеф был бы рад, если бы все это барахло попросту попало в утилизатор.
— Тогда зачем усложнять? Бросим мешок в печь, и не придется гонять машину.
Инспектор Торрес, родной брат Лоры Торрес, матери мертвого мальчишки-псионика, давным-давно порвавший с мятежной сестрой, нехотя пожал широкими плечами.
— Когда горит этакая пластикобумага, получается очень много вони. Жечь законную почту арестантов — перебор. В конце концов, мы уголовная полиция, а не эти маньяки ментальная жандармерия. Пусть в Порт-Калинусе почитают бред всякого отребья из закрытой зоны — поймут, в каких условиях мы работаем.
Его товарищ нехотя кивнул. Тюк, раскачав, метнули в кузов фургона, кто-то подправил его пинком. — Поехали...
Грузовик нехотя тронулся с места, выпустив невидимое и тут же истаявшее облачко тончайшего, почти бесцветного дыма.
7011 год, зима, Конфедерация, Порт-Калинус
— У нас большие достижения, дядюшка Юлиус?
Стояло раннее утро одного из первых, еще хрупких, еще прозрачных и неуверенных дней нового года. Ретрокамин, дополненный искусно замаскированной установкой нагрева, превосходно поддерживал уют в кабинете. Медленно вяла в вазе, источая тонкий аромат, тепличная орхидея — желтая в крапинку.
— Ты о чем, дружок? — немедленно откликнулся президент Юлиус Вэнс.
Его разумный сайбер Макс расположился на любимом месте — возле угольного ведерка.
— Да ты, хозяин, везунчик. Даже ошибки Вэнса идут на пользу великому Вэнсу. С тех пор как выслали Воробьиного Короля, как будто ничего и не слышно про подполье псиоников. Они все словно сквозь землю провалились. Сдается мне, что такие секты сродни орхидеям — быстро погибают от недостатка внимания.
— Ничего удивительного. На самом деле мутантам выгодно превращаться в норма-ментальных. Реабилитация вовсе не так мучительна, как привыкли считать обыватели.
— Тогда кто им до сих пор мешал осознать эту истину? Неужели мальчишка Далькроз?
— Он был только ярким символом, Макс. Способный, на грани гениальности паренек, который, увы, не в силах изменить историю. Король получил от нас свободу и возможность оставаться самим собой. Это стоило ему утраты половины известности и краха трех четвертей популярности в умах нигилистов.
— Отлично, отлично... А что у нас в секторе Мемфиса, дядюшка? У тебя не возникло желание радикально разобраться с проблемой мятежа?
— Ты сделался кровожадным, стальной поросенок... Что, конечно, неудивительно, если учитывать твою сомнительную природу.
— Так просвети меня, о великий Фантом! В чем тут загвоздка?
— Все в том же, дурачок. Нам не договориться с луддитами — они ненавидят программу реабилитации ментальных мутантов. Нам не справиться с ними вооруженным путем — потому что бывают ситуации, когда оружие бессильно.
— Я всегда думал, что от наводки хорошо помогает пси-шлем.
— Раньше так и было. Но наши враги понемногу наращивают свои возможности. Иногда мне кажется, что против нас ополчилась сама природа — то, что пантеисты считают Разумом.
— То есть?
— Псионики становятся все сильнее. Мы совершенствуем защиту — мутанты совершенствуют способы ее преодоления. Кое-кто из них управляет техникой на расстоянии. Пять лет назад пси-наводка была понятна, хоть и опасна, теперь от заречных повстанцев можно ждать чего угодно — от разрушения каналов связи до чтения наших мыслей. Есть и кое-что похуже — у них нащупывают методы предсказания будущего. А где предсказание, там и корректировка действий.
— Что за важность? Я всегда умел такие штучки. В разумных пределах, конечно.
— Собираешься в одиночку схватиться с армией мятежной Консулярии?
— А почему бы не попытаться? Конечно, не собственными копытами и пятачком. На мой взгляд, весьма действенна идея нейтрализации. Вообще-то иногда сносные идеи валяются прямо под ногами. Если мы не в состоянии справиться с сенсами, то можно попытаться ими стать... Кстати, дядюшка, твой карманный Сенат не финансировал такие проекты?
— Это ты о чем, пройдоха?
— Например, разработать маленькое устройство, которое наделит норма-ментального способностями псионика. Этакая "таблетка в кармане"... Ты этим не занимался?
— Нет. Конечно, нет!
Вэнс отвернулся, мимолетное смущение мелькнуло на его суховатом лице. Сайбер мимики не имел, поэтому никак не дал понять, что заметил ложь Вэнса.
— Правильно. Твоим умникам не обойти Фундаментальное Исключение Калассиана, это сумел только мой покойный папочка Ролан — в тот самый день, когда на свет появился я.
— Не зарывайся. То, что было сделано единожды, можно повторить сколько угодно раз.
— В теории — да. Но я не о том. Под моими копытцами завалялась неплохая идейка, ради воплощения которой не придется разрушать основы пси-философии. Ты, дядюшка, со своей ментальной кастрацией, тьфу, то есть я хочу сказать, реабилитацией, сам навел меня на нее.
— Ладно, выкладывай эту твою идею.
— Маленькое компактное устройство, "таблетка в кармане", радиус действия — пара-тройка стандарт-километров. Напрочь лишает псиоников их способностей.
— Фантастика.
— Не очень. На самом деле в твоих накопительных лагерях жандармы давным-давно используют генераторы пси-шума, как там их окрестили — "гуделки". На наших добрых, лояльных каленусийцев они не действуют, зато у псионика вызывают известный дискомфорт — ну там ломоту в висках, боль под ложечкой, словом, у бедолаги начинаются мучительные нравственные проблемы. Штука отменна для усмирения ивейдеров, но против обученных солдат Консулярии, думается, слабовата. Однако, если ее как следует усовершенствовать...
— Ты бы это сумел?
— К чему и клоню. В конце концов, жизнь в качестве ручной свиньи президента мне надоела. Пора заняться делом, ведь я в душе великий ученый. У тебя, дядюшка, найдутся монетки из неподотчетных фондов?
— Возможно.
— Люди для экспериментов?
— Попробую найти добровольцев.
— Секретность, дядюшка. Друг науки — тайна, я бы не хотел, чтобы противный Егерь совал в это дело свой толстый нос.
— Почему?
— Я больше не доверяю этой фигуре. Может быть, искомый Цертус — это он?
— Ты зарываешься, свинья. Цертус — миф. Его никогда не было.
— Не верю, он есть. Я шестым чувством замечаю пси-конкуренцию. В Системе кто-то шарит. Ему выгодна репутация выдуманной персоны, она позволяет прикрыть торговлю каленусийскими секретами. Когда-нибудь я поймаю тебе "мифического" Цертуса — ты удивишься, дядюшка, когда им окажется вовсе не виртуальный призрак, а плотный, телесного вида господин с толстым кошельком и большими амбициями. А пока что Егерь годится на эту роль не хуже многих других — еще во время мятежа он побывал в плену у консуляров, говорят, тогда его взгляды сильно полевели. Кто с позором провалил дело Далькроза? Наш друг едва ли не сам настоял на выдаче мальчика в Арбел. Наполовину по вине Егеря произошла безобразная огласка подробностей дела. Мы так и не получили списки подполья. К тому же свиньи по определению не любят егерей.
— Абсурд. Шеф Пирамиды норма-ментальный от рождения.
— Он может пользоваться услугами прирученных сенсов из штата своего департамента. Они ему не откажут хотя бы из страха потерять лицензию и отправиться на реабилитацию.
— Для машины ты слишком нелогичен, дружок. Если учесть, что ты сам предлагал мне привлечь Егеря к делу о розыске Короля.
— Ах, дядюшка! Участие в сомнительных делах — пробный камень верности человека. Впрочем, я замолкаю, мои подозрения зыбки, словно болотная дымка. А пока — как насчет нашего военного проекта?..
— Не бывает "секретных проектов на двоих". Тебе понадобится целый отряд ученых черепков...
— Вот это всегда и подводит человека.
— Что именно подводит?
— Стереотипы. Ты мыслишь устаревшими категориями, вместо того чтобы использовать гениальное орудие нового типа — меня, любимого.
— Ты считаешь, что сумеешь справиться с теоретической частью?
— Вполне. Если ты под благовидным предлогом подаришь мне тихий уголок и кое-какое оборудование.
— Сколько уйдет времени?
— Не так много, ведь мой проект вчерне готов. Я не зря всю зиму размышлял у камина. Угольное ведерко — великий вдохновляющий фактор.
— Баловство зазнавшегося сайбера.
— Как хочешь, дядюшка, я не стану предлагать два раза — у синтезированного разума тоже имеется гордость. К тому же наука — не война, и в случае неудачи ты, мерзкий консерватор, не рискуешь ничем.
— Годится. Кое-что ты получишь — играйся в исследования, мой малыш. Если результат будет того стоить, я тебя никогда не забуду. Слово Фантома!
Сайбер неловко подпрыгнул, демонстрируя восторг, ткнулся скошенной мордой в элегантные ботинки Вэнса.
— Спасибо, друг. Моя жизнь была пуста и бессмысленна, покуда я тебя не встретил.
— Откуда вычитал эту фразу, безобразник?
— Из Системы.
— Тогда действуй.
И Вэнс ушел, оставляя за спиной уют кабинета и квелую орхидею — его торопили обыденные, жесткие дела.
Сайбер помедлил и приник к разъему Системы, заодно он жадно ловил колебания ментального эфира — там шевелились никем, кроме Макса, не видимые тени, и терпеливо ждал хозяина странный мир, сокровенная суть которого непонятна разуму человека.
* * *
Зато генерал пси-жандармерии Крайф впервые за много месяцев испытывал удивительное, хотя и очень кратковременное чувство покоя — словно выдернули наболевшую занозу.
— Ривера, вы уверены, что он мертв?
— Это вы о Цилиане, шеф? Абсолютно уверен — сам наблюдал, как его повесили.
— Н-да, а я вот не любитель подобных зрелищ. Кстати, вам кто-то помогал в Порт-Калинусе?
— Статисты. Пусть эти люди вас больше не волнуют. Считайте, что я отдал их Цертусу, он великий мастер на всякие трюки.
— Тогда почему он по-простому не разделался с этим несчастным инспектором, зачем были все эти мучения и сложности, чего ради понадобилось заманивать Цилиана в Мемфис и фальсифицировать судебное дело? Во власти Цертуса было прикончить наблюдателя прямо в доме, в столице — например, блокировать сенсорику двери и устроить пожар.
— Не знаю, мой генерал. Этот виртуальный демон ставит меня в тупик. Может быть, Цилиан оказался слишком умен и...
— В сущности, столичный наглец наблюдатель был мне безразличен. Я бы никогда не влез в дерьмо с его уничтожением, если бы не гибель сына. Я жажду мести. Цертус обещал мне помочь в этом, без виртуального чучела в шкуре кота шансы найти подполье псиоников равны нулю.
— Я бы на вашем месте не очень-то доверял Цертусу, мой генерал. Мы арестовали опасного бродягу из "Копей Эльдорадо", мы уничтожили Цилиана, наши обязательства выполнены на все сто, но Цертус вполне способен не расплатиться. Я не знаю, как, в случае необходимости, мы сумеем прижать виртуальный призрак.
— Не беспокойтесь, вы не на моем месте, — сухо ответил Крайф, и радость его померкла.
Ривера тоже слегка обиделся на шефа, но промолчал, и оба пси-жандарма занялись делами, которые в изобилии поставляла им странная жизнь Мемфиса.
В эти же самые часы, где-то в недрах канцелярии управления мемфисской уголовной полиции, маленький канцелярский сайбер получил короткий приказ. Анонимное сообщение пришло из Системы. Указание было странным, но не угрожало живым, и код статуса повелителя не оставлял возможности не подчиниться. Сайбер был мобильным, маленьким и юрким, поэтому относительно легко и совершенно незаметно переместился в ту зону, которая считалась запретной. Там он сделал свое дело, после чего вернулся в канцелярию и в следующую минуту был выведен из строя пришедшим из Системы импульсом, который спутал и оборвал его внутренние связи. Беспомощную коробку обнаружил дежурный охранник, и хмурый техник отправил останки сайбера на склад утильсырья.
Несколько последних минут короткой и бесцветной жизни электронного секретаря остались тайной почти для всех, кроме Цертуса.
Еще через два дня все, что осталось от незадачливой машинки, отправили под пресс, но сделанное маленьким судейским сайбером уже приобрело свойство необратимости.
7011 год, Конфедерация, Куэнка, Апсель
Весна наступила странно и ярко. Свободный гражданин Брукс, глава семьи и счастливый родитель, устраивался у высокого окна столовой и часами играл на синтезаторе заунывные песни. Авита так и не сумела найти работу, а потому отлично знала, что пьяного отца лучше не трогать — слезливая тоска у него легко сменялась порывами необузданного гнева. Когда туман алкоголя слегка выветривался, Брукс-старший делался тих, пристоен и малозаметен, пропадал на службе допоздна, возвращаясь, приникал к компактному уникому, который крепился прямо на глазницы, вместо очков. В такие дни отец обитал в мире иллюзий Системы. Авита одиноко брела на кухню, чтобы не видеть его окаменевшее лицо.
Мать почти всегда возвращалась поздно — собрания в Нравственном клубе Лиги пантеистов заканчивались близ полуночи, щеки матери, ее лоб, подбородок, глаза — все это сияло, как будто бы домой пришла чужая женщина, искусно притворившаяся веселой и доброй пластиковой куклой.
Авителла вполуха слушала ее рассказы о делах общины, исподтишка наблюдая за Лином. В нем понемногу происходили перемены, они шли такими крошечными скачками, что поначалу оставались совсем неразличимы — заметный результат оформился только к весне.
Авителла рассматривала бледный профиль брата, его светлая кожа больше не выглядела нездоровой. Лин вырос — теперь он не уступал в этом отношении сестре. Длинные волосы приобрели оттенок воронова крыла. Мягкое выражение больше не маскировало косой разрез серых глаз, эти глаза смотрели твердо, в них уже высветлились яркие искорки, характерные для сильных псиоников.
Так Брукс впервые испытала странное чувство отчуждения. Перед нею стоял незнакомый мутант и улыбался улыбкой ее оставшегося в прошлом брата. "Мы понемногу становимся взрослыми".
— Здесь нет реабилитации, — сказал как-то Лин. — Наш городок — слишком глухая дыра. Тут нет реабилитаторов, их нет, ты понимаешь, Авита? Этих сволочей тут совсем нет.
На следующий день на голом весеннем тополе под окном Брукс увидела россыпь ярко-золотых, гладких, страшноватых в своей одинаковости яблок. Она вышла и сорвала одно, неспешно откусила — мякоть оказалась сочной, вкус почему-то отдавал корицей.
— Это все иллюзия?
— Это искусство, — возразил Лин.
— Мне гораздо больше нравилось, когда ты рисовал настоящую картину.
— Ты просто не поняла замысла, я сейчас все объясню... Брукс слушала брата и кивала, думая о другом. Реабилитаторы явно забыли о Лине Бруксе, вычеркнули его из списков — Авита подозревала здесь системную интригу Цертуса. Каким станет брат через год? Через три года? Каленусия почти не знала псиоников, которые избежали бы реабилитации. Те редкие счастливчики, которым это удавалось, мелкими скользкими рыбками прятались где-то у самого общественного дна — два или три раза Авита видела таких людей. Они оставляли в душе мутный осадок. Да, их пронизывал страх. Но за всем этим — за искренним страхом, за вынужденной приниженностью и неизбежным одиночеством биологического меньшинства таилось тщательно маскируемое высокомерие избранных.
"Еще год-два — и я перестану понимать родного брата. Но почему тогда я так легко понимаю Короля?"
Сезонный циклон насквозь продувал поселок. Авителла, надвинув пониже капюшон куртки, уходила из дома, чтобы забыть обо всем. Свечение весенних небес буйно низвергалось на землю, заполняя мир томительной тревогой ожидания. В один из таких дней Авита встретила на дороге чужака — он брел, то и дело поднимая худое лицо к светилу, на скуле, возле седого виска, запеклась свежая ссадина.
Брукс посторонилась, пропуская прохожего мимо, он повернул лицо — Авиту прожгло насквозь: прямо в ее расширившиеся от страха зрачки уперся дивно сияющий взгляд боевого псионика. Бродяга молча ухватил Авителлу за локоть, она не вырывалась — в жесте незнакомца не было агрессии, только бесцеремонная торопливость. Заметный акцент легко выдавал выпускника парадуанского университета.
— На вот, возьми скорей.
Брукс сжала ладонь, пряча в кулак твердый пластиковый треугольник — письмо — и несильно толкнула бродягу плечом.
— Уходите, вольный гражданин, не смейте читать мои мысли.
— Не толкайся, козочка, я и так сейчас убреду.
— Вам лучше поторопиться, у нас тут реабилитаторы не ходят, но если на вас по унику донесут в окружную комиссию — оттуда прилетит вертолет.
Чужак усмехнулся тонкими губами хищника и косо дернул плечом. Сухая кожа под лучистыми глазами собралась в веер тонких морщин.
— А я не боюсь — легаши зря сожгут топливо. Мой талон на реабилитацию уже неделю лежит у меня в кармане. Тот, кто сделал свое дело, может спокойно уходить на покой.
— Вы издалека?
— Из Мемфиса.
— Чем вы там занимаетесь?
— Я там сидел в тюрьме. Один славный человек помог мне составить прошение. Потом дело пересмотрели в Порт-Калинусе, оказалось, что мне нечего пришить. Больше ничего не скажу — лучше прочитайте письмо. И сожгите — это мой добрый и искренний вам совет. Прощайте, не поминайте лихом.
— Погодите, как вас зовут?
— Мое имя больше не имеет значения.
Псионик уходил, Брукс крепче сжала в кулаке треугольник письма. Домой возвращаться не хотелось, она почти бегом пробежала главную улицу поселка. Отсюда хорошо было видно равнину, она уходила на север и запад, в сторону далекого невидимого моря. Безжизненный остов брошенного кара одиноко стоял посреди каменистого поля — потерявшая краску коробка без стекол и колес. Брукс смахнула ладонью пыль, с ногами забралась на пластиковое сиденье и ногтем вскрыла тугую оболочку конверта. Из конверта выпал листок, разглаженную на колене бумагу покрывали немного скошенные строчки, бегло и поспешно написанные карандашом.
Здравствуй, Авителла!
У меня мало времени. Перед тем как проститься навсегда, хочу сообщить тебе кое-какие новости, возможно, они заинтересуют тебя.
Знай, что я нашел Цертуса, и произошло это всего несколько часов назад — путем обычных умозаключений. Для этого не понадобилось никуда спешить, да и вряд ли я смог бы сейчас покинуть место, в котором меня держат.
Не пугайся, пожалуйста, сверх меры, мне думается, что Цертус не собирается убивать тебя.
И все-таки — будь осторожна. Я не сомневаюсь, что он собирается тебя использовать.
В этом мире остаются, по крайней мере, два человека, которые нужны Цертусу живыми, — ты и Далькроз. Поэтому, если обстоятельства приведут к твоей повторной встрече с Воробьиным Королем, будь осторожна вдвойне. Не думай о принципах, отставь в сторонку эмоции, добро и зло, месть, справедливость — просто всеми средствами постарайся спасти свою жизнь.
Я не называю тебе настоящего имени Цертуса, потому что хочу хотя бы так защитить тебя.
Я прошу тебя, во что бы то ни стало, сколько бы ни прошло дней, месяцев или лет — не появляйся в Мемфисе, потому что место это давно уже стало полигоном Мастера Миражей.
Я отправляю тебе эту записку в памяти псионика, который обещал переписать ее от руки. В сердце и душе моей он увидел твое лицо, поэтому сможет тебя опознать и не ошибется.
Если ты получишь письмо, значит, то немногое против Цертуса, что я успел сделать напоследок, не пропало даром. Если не получишь — ну что ж, я все равно сделал все, что смог.
Не сердись, пожалуйста, что я оказался никуда не годным напарником в деле. Оставляю тебя одну и вынужден попрощаться. Дело в том, что через несколько часов я умру по приговору Мемфисского Трибунала — и это лучшее признание Цертусом моих, то есть наших, заслуг.
Целую тебя напоследок от души, как целовал в Мираже.
Тэн Цилиан.
Записка упала с колена, прошелестела куда-то под сиденье, Авите показалось, будто ее оглушили, сбили с ног, лишили воздуха. Биение в левом боку остановилось, изображение на сетчатке глаз подернулось частой серой сеточкой — Брукс упала навзничь, на старое сиденье брошенной машины. Работница Электротехнической Компании второй раз в жизни потеряла сознание.
Она была здоровой девушкой и очнулась очень быстро — всего через несколько минут. Где-то под днищем старого кара тихо, словно вздыхая, осыпался песок, день клонился к вечеру. Записка отыскалась с трудом, ее утащило сквозняком далеко под сиденье. Брукс перечитала текст еще, потом еще раз. Почерк, конечно, был не Цилиана. Сухие веки горели так, словно их специально натерли песком.
— Эй, псионик! Вернись! Я хочу поговорить с тобой! На крик, понятно, не ответил никто, чужак со ссадиной на щеке и сверкающими глазами давно ушел, унося с собою подробности последних часов Тэна Цилиана. Брукс попыталась заплакать, но от этих бессильных попыток только ярко горело лицо, тогда она скорчилась, подтянула колени к подбородку и замерла в таком положении, переживая первую минуту боли.
— Какой холеры мне его жалеть? Тэн был инспектором Пирамиды и слишком часто врал.
"Цилиан пустил тебя в свой дом, когда тебе некуда было податься".
— Когда-то я собиралась его застрелить. "Зато он потом тебя защищал".
Брукс еще раз потерла сухие щеки и вылезла из разбитого кара. С востока шла тьма. С запада повеяло весенним холодом.
— Ладно, я пошла. Прощай, друг. Записку придется сжечь, это точно, а у меня как раз нет с собою зажигалки. Пусть только наступит утро, утром я во всем разберусь.
Она уходила домой сквозь весенние сумерки, пятна света из окон домов расчертили тротуар на квадраты.
"Мемфис, — думала Авита. — Тэн сказал, что его убили в Мемфисе".
Дома ее не ждали, из двери отцовского кабинета пробивалось пестрое мелькание бликов уникома — на этот раз большого, черный силуэт отца маячил на фоне проема. Брат заперся у себя в комнате, витая где-то в пространстве ментального эфира. Мать, как ни странно, вернулась рано и теперь ровно дышала в спальне.
Брукс села в любимое кресло и положила ладони на больные, беззащитные глаза — из-под кончиков пальцев наконец-то потекли запоздалые слезы горя. "Он посчитал меня трусихой. Глупый, глупый! Я не послушаюсь его, я отомщу. Придется рассказать брату все. Интересно, можно теперь надеяться на Лина?"
Она вытерла лицо ладонями и постучала в комнату брата — с той стороны негромко щелкнул замок.
— Заходи.
— На вот, прочти.
Лин взял записку и долго читал ее, потом перевернул и осмотрел бумагу.
— Ты хочешь спросить, правда ли все то, что тут написано?
Брукс кивнула, в этот миг цепляясь за призрачную надежду.
— Я вижу, что это правда. Прости, но дело пахнет смертью. Что собираешься делать?
— Хочу завалить Цертуса.
Лин кивнул, и ни одна черточка не дрогнула на его спокойно-красивом лице. Лицо оставалось холодным, чужим и ненормально взрослым, и Брукс ужаснулась в сердце своем, ожидая ответа.
— У тебя возникло глупое желание, Вита. Тебе дали выжить — затаись, зачем теперь лишний риск?
Она отвернулась и не ответила. Молодой мутант вздохнул и положил узкую ладонь на плечо сестры.
— Ты нелогична, но я и не ждал от тебя логики.
— Ты очень изменился, Лин.
— Наверное, просто стал самим собой — может быть, лечение или жизнь в лагере подстегнули процесс в моем мозгу... Иногда мне кажется, что прошлой жизни не было — не было, да и все. И все-таки, если хочешь, я вмешаюсь, конечно, не потому, что жалею любовников сестры. Просто мне скучно в этом мире, если способности не находят применения, они превращаются в боль.
— Ты сумеешь работать как боевой псионик?
— Смогу, а только зачем? Моя стихия — прогнозы, если бы ты согласилась подождать пару лет, я бы сказал — и корректировка реальности. Но теперь...
— Тогда подскажи, что мне делать?
— Для начала пошарим в Системе. Но не так, как раньше, а совсем по-другому. Сколотим компанию "Мстители Брукс&Брукс". А пока иди, спи.
Авита ушла, унося в душе надежду и горький ужас — от такого коктейля впору было свихнуться. "Моего маленького брата больше нет. Я теперь сестра талантливого монстра. Может быть, не так уж не прав был Тэн, когда считал каждого псионика потенциальным врагом... Хотя что я себе такое вообразила? Ведь Цилиан сам прислал ко мне мемфисского сенса со своим предсмертным письмом. Эх, бедняга Лин! Он не виноват, что родился таким".
Действие стартовало на следующий день. Лин Брукс ловко выложил перед сестрой плотно перетянутые пачки купюр.
— Нет, это не кража, это мелочь, за которую я продавал свои предсказания разным фирмам. Через Систему, со скидкой. Конечно, практика для псионика нелегальная, зато прибыльная. Пошли, сестричка, надо кое-что прикупить.
Сайбер купили в Анселе, за пятьдесят километров от Куэнки, в крошечном магазине электроники, в том же местечке на остатки суммы сняли однокомнатный офис с кухней. Мать нехотя кивнула, разрешая детям выдуманный отпуск, отец, как всегда, возился с синтезатором, добиваясь одному ему понятного эффекта.
В офисе Лин подключил машинку к Системе и деловито настроил для себя ментальный ввод.
— Ты сейчас будешь искать Цертуса?
— Конечно, нет. Я сделаю так, чтобы его начали искать другие. Знаешь, в чем ошибся твой инспектор, в чем ошибались все остальные охотники? Они думают, что стоит найти Цертуса, и песенка этого типа спета. На самом деле гораздо труднее доказать обитателям миража, что они живут в мираже. Никто не верит в виновность такой смешной и безобидной кошки в смокинге, а те немногие, которые верят, или слабаки, или хотят с нею дружить. Попробую в корне изменить эту систему.
— Пролетишь.
— О-ей! Вовсе нет. Честность — тоже технология. Мало сказать правду, надо знать, кому и как ее говорить. Этому может помочь интуиция. Посиди в сторонке, я войду в ментальный эфир.
Лин упал в откидное кресло, тени блуждали по его лицу, щеки ввалились, нос заострился, бледные веки сомкнулись — словом, вид у брата был отсутствующий.
В двери офиса вежливо поскреблись. Авита впустила гостя, полный тип с невыразительным лицом смущенно одернул форменную хламиду, показал значок и сделал рукой неопределенный жест, который, должно быть, изображал приветствие. Провинциальный "помощник" наблюдателей, не чета столичным собратьям, держался неуверенно — то ли боялся наводки, то ли имел прореху в полномочиях.
— Мы из Службы Реабилитации, девушка. Вы норма-ментальная? Да-да, я, конечно, вижу, да... Понимаете, я не ставлю вашу лояльность под сомнение, но был сигнал. Словом, тут сработали датчики и...
"Крыса, — поняла Брукс. — Откормленная осторожная крыса, которая очень хочет укусить, но боится ошибиться, нарвавшись на фокстерьера. Наверное, в какой-нибудь забытой картотеке я все еще числюсь агентом Пирамиды".
— Приходите завтра, — грубо бросила она и ладонью толкнула шпика в выпяченную пухлую грудь. Тот неуверенно посторонился.
— Понимаете, насилие тут не поможет, вы, девушка, не в таком положении, чтобы применять насилие.
— Я же не выгоняю вас, сказала — приходите завтра. Реабилитатор удалился, наверняка решив в душе заявиться с подкреплением.
— Надо спешить. В Анселе-то, похоже, расплодились стукачи.
— Я слышал. Ты очень правильно ему ответила — пусть помучается ожиданием, завтра уже некого будет ловить.
Я тут нащупал точку кульминации событий, сенсорика закончилась, поехали в Систему. Мы не будем особенно прятаться, небрежность даже поможет. Мираж правды против миража обмана.
— А не проще ли было сразу найти Цертуса?
— Не проще, а сложнее, он тоже предсказатель, да еще такой великолепный, что, если я увижу Цертуса, он тут же все поймет и наш план рухнет. Не-а! Это не тот путь, дорогая сестричка. Пусть пока порезвится в мнимой безопасности — ему не распознать способ, которым мы его припечем...
Сообщения из Анселя шли всего несколько минут, они оставили копии и тут же исчезли в море информации — горсть песка, смытая приливом, мелкая соринка в воспаленном оке Системы.
Авита и Лин, закончив свое дело, разобрали сайбер на части, память машины подверглась особо старательному уничтожению — Эрмелин Брукс опасался мистического "ментального следа", его материалистически настроенная сестра выразила сомнение, но не пожалела кастрюли кипятку. Сваренные вкрутую детали, скорее всего, не подлежали восстановлению.
Охотники за живой дичью пришли под утро — в серый час, излюбленный наблюдателями всех мастей. Дверь комнаты долго не открывалась, тогда ее выломали, спалив косяк излучателем. Внутри девственно белел свежим линолеумом пустой пол. В углу валялась единственная смятая бумажка. Агент Пирамиды поднял и развернул ее, но листок оказался очень грязен и совершенно пуст — агент бросил находку обратно на пол и втихомолку вытер о стену пальцы. На подоконнике сиротливо стыла куча пепла.
— Что там на кухне?
— Бульон, сваренный из сайбера.
— Что с ментальным наблюдением?
— В комнате датчиков нет, уличные напрочь сгорели.
— Пошли отсюда, похоже, эта парочка упорхнула. Должно быть, перебрались в соседний округ, а то и в столицу — ищи ветра в поле. "Висяк", безнадежный случай.
— Как вы думаете, чем они здесь занимались? Склонный к показной философии агент тонко усмехнулся:
— Ребята попользовались пси-способностями. Хотел бы я знать, чем они мусорили в Системе, — мечтательно протянул он, а потом, передумав, добавил: — Хотя, возможно, лучше и не совать нос в такие дела. Знаете, бывает такое сволочное знание, которое совершенно бесполезно для нашего счастья.
7011 год, весна, Конфедерация и Северо-Восточные территории
Вездесущий Миша Бейтс втихомолку любил технику. Он первым обратил внимание на одно из сработанных Бруксами сообщений. Блок новостей "желтого" канала каленусийского уникома усиленно предлагал:
Выдающееся достижение! В исследовательских лабораториях города Мемфиса найдено стопроцентно надежное немедикаментозное средство подавления пси-мутации. Легкое устройство, носимое на теле, не только позволит вам полностью обезопасить себя и своих близких от последствий агрессивной наводки, но и создаст вокруг носителя зону особого душевного комфорта. Спрашивайте эти изящные кулоны в сети магазинов "Секс, мода и здоровье". Возможен заказ на индивидуальный дизайн лечебной бижутерии.
Плотно запертая дверь и мрачная охрана отгораживали Бейтса с его электроникой от вторжения луддитских священников, поэтому он не очень торопился.
— Бред идиота, — откомментировал Миша, но на, всякий случай заказал сайберу ассоциативный поиск в Системе.
Результат обнаружился относительно быстро:
...Гильдия честных адвокатов под председательством мэтра Витри разоблачает нарушения прав человека в Каленусии.
По сведениям из достоверного источника, близкого к администрации Калассиановского Центра, его исследователи не исключают опытов над людьми. С этой целью в уголовной тюрьме города Мемфиса содержатся сотни нелегальных псиоников, преднамеренно не допущенных к гражданской реабилитации...
— Вот это уже интереснее.
Третье сообщение отыскалось в ворохе информации только через несколько часов. Ночью обозленного Бейтса выдернул из постели все тот же исполнительный сайбер-референт:
...Парадуанский Центр Интеллектуальной Экспертизы сообщает избранной публике. Наши специалисты по прогнозам пришли к выводу, что до конца года будет радикально решена проблема Северо-Востока. Хотя не исключается физическое уничтожение диктатора луддитов, новые технологии ментального подавления могут сыграть решающую роль в очистке мятежных территорий от нелегально практикующих псиоников...
— Занятно. Если все это не выдумка какого-нибудь шутника, то наблюдатели в Мемфисе хорошо потрудились. Один плюс два будет три. Там экспериментируют над арестантами и создают оружие против наших сенсов.
Бейтс не стал медлить и поступил так, как он привык поступать при похожих обстоятельствах — отставил искушенный сайбер в сторону и запросил уточнение информации у обычных людей.
Через несколько дней, ласковым весенним утром, в Мемфисе, в холостяцкой квартире доктора Люсиана заработал уником. Доктор, чья практика в последнее время не процветала, охотно откликнулся на звонок — низкий голос пожилой женщины рокотал искренней тревогой. Экранчик прибора оставался мертвым и пустым, но Люсиан не сомневался, что с ним говорит пышнотелая матрона, из тех женщин, у которых мелочные заботы о здоровье заменили ушедшую с возрастом красоту. Они быстро договорились о времени визита.
Люсиан забрался на сиденье кара, ткнул пальцем в точку на карте города и включил автопилот — в короткие часы между поздним утром и полуднем дороги пригорода оставались малолюдными. Через полчаса машина притормозила у неприметного дома на стыке просто бедного квартала и района откровенных трущоб. Заброшенный участок вокруг смахивал на свалку металлолома. Плотный, неопределенного возраста молодчик охотно запустил доктора в дом. Робкий Люсиан почти сразу усомнился в том, что попал по адресу: помещение больше походило на мастерскую, чем на будуар воображаемой толстухи. Двое мужчин возились в углу у нехорошего вида машины.
Врач попятился, заподозрив неладное, но сделать ничего не успел — эскулапа без церемоний ухватили за локти, листок пластыря лег на лицо, запечатывая рот. Люсиана обездвижили и затолкали в угол. Хозяин дома с каменным лицом придвинулся поближе, вытирая прокушенный палец о штанину.
— Я уберу кляп и дам вам возможность высказаться по существу, но если вы поднимите крик, вас убьют.
— Чего вам нужно? — спросил, отдышавшись, Люсиан.
— Вы сейчас свяжетесь с генералом Крайфом и скажете, что случайно обнаружили убийцу его сына. Вызовите генерала сюда, пусть приедет один.
— Он не послушается.
— Постарайтесь показаться убедительным. Гордость доктора мучительно боролась с паническим ужасом.
— Это слишком непорядочно, — прошептал он пересохшим ртом.
— У нас разные этические системы. Вам придется принять мою.
— Не хочу.
— Тогда наш сенс сунет ваше тело в это устройство, мы отделим сознание от мяса и костей и перепишем личность в сайбер. Сайбер охотно сделает все за вас, а вам это будет стоить пожизненного кретинизма. Упорно хотите такого исхода?
— Нет! Разум Милосердный! Конечно, нет, не говорите глупостей.
Консуляр кивнул, отцепил от пояса уником и набрал номер жандармского генерала, потом поднес прибор к перекошенному лицу врача. Доктор говорил сбивчиво и торопливо, на том конце долго молчали, прежде чем ответить.
— Он приедет.
— Хорошо. Расслабьтесь, доктор, вами сейчас как следует займутся.
Последним его впечатлением были ярко-зеленые, со светлыми крапинками глаза чужого псионика — тот тихо шагнул из-за спины каменнолицего хозяина дома. Доктор буйно рванулся, попытался лягнуть врага, но моментально ощутил упорное нежелание бороться — сон обволакивал измученный мозг, и Люсиан обмяк, повис на руках обидчиков. Его аккуратно уложили на пол.
— Выспится, как сурок, и все забудет.
— Куда забросим инертное тело?
— В сиреневый квартал. Лучше использовать его же кар — пускай не торчит на нашем пустыре.
Доктора унесли. Зеленоглазый псионик, совсем юный парень, дернул подбородком в сторону нехорошего вида машины в углу.
— Что это, Гаррисон?
— Когда-то оно исправно работало автоматом для шитья бюстгальтеров, теперь просто хлам. Как ни крути, ни ты, ни я не в состоянии отделять и удерживать души — такое умеет проворачивать только Мировой Разум.
— Но каленусиец нам поверил.
— Мы монстры для таких, как он, а монстры могут все.
И оба консуляра сдержанно засмеялись.
Доктор Люсиан очнулся, как и было обещано — на следующий день. Возле его тонкого носа топтались, ворковали и роняли помет пушистые голуби, небритую щеку кололо острое крошево Витого тротуара. Рядом мялась на стрельчато-тонких каблуках пестро разодетая девушка. Непристойно татуированные ключицы и глубокий вырез платья выдавали в красавице проститутку.
— Тебе очень плохо? — вздохнула она с некоторым беспокойством, свойственным сострадательным душам.
Люсиан встал на дрожащие ноги — кошелька и визитных карточек в кармане не оказалось. Обезображенный кар сиротливо торчал рядом, за ночь шпана сперла у машины колеса.
— Тебе совсем плохо? — настаивала красотка. Люсиан попытался пошарить в выскобленной памяти, но не обнаружил там ничего существенного. Где-то на периферии сознания тревожным маячком тлел прощальный привет миновавшей беды.
— Так плохо тебе или нет?
Люсиан стряхнул с лацканов шелуху и горелые спички, вытащил и нацепил чудом уцелевшие очки, сделал первый шаг, сам не зная, куда собирается идти.
— Плохо ли мне? Какой чумы задаваться такими вопросами, девушка! По всем признакам мне должно быть очень и очень плохо, но я почему-то уверен, что мне исключительно и невероятно повезло...
А Крайф, против ожидания, на встречу не явился. Ближе к ночи возле пустыря притормозили низкие, хищного силуэта машины, люди в тяжелой пси-защите попрыгали на сухую глину площадки. Голос, искаженный громкоговорителем, еще бормотал о возможности сдачи, когда из приземистого дома раздались первые выстрелы. Ривера, укрывшись за броней фургона, хладнокровно следил за возней затянутого в коричневый мундир техника жандармерии.
— Сколько их там?
— Если верить нашему детектору, пятеро. Поджарить консуляров излучателем, мастер полковник?
— Ни в коем случае! Пока что не трогайте. Задействуйте "глушилку".
Техник кивнул и большим пальцем придавил на панели кнопку.
— Я-то готов, но сразу предупреждаю: четверо из пяти — норма-ментальные, против них наша техника не поможет, это как гранитной стене припарки.
— Сбейте спесь с их сенса, нормальных мы возьмем сами, я никому не уступлю такую охоту.
Техник молча отвернулся, поджав губы. Стрельба притихла. Ривера слушал тишину, припав спиной к нагретому металлу машины, потом глянул на детектор и отцепил от пояса полевой уником.
— Боевой псионик спекся. Быстро берите остальных. Снова затрещали выстрелы, совсем близко ярко полыхнул огонь армейского излучателя — стреляли с той стороны. Через пустырь, из тесного человеческого муравейника трущобных построек, донесся истерический визг перепуганных соседей. В подсвеченной огнем темноте метнулись неловкие фигуры. Через минуту все стихло, полковник дотронулся до потного лба тыльной стороной ладони.
— Что у вас там с захватом?
— Готово. По крайней мере, двое наверняка живы.
Помощник Крайфа вышел из фургона в ночь, пронзительно пахло гарью и бензином, рядом дымились смрадом шмат опаленного пластика и бесформенная груда тряпья — Ривера не стал выяснять, кем она была раньше. Солдаты во дворе уже сбросили опостылевшие пси-шлемы, ровно светились оконные проемы бывшей мастерской, полковник перешагнул через порог и остановился.
Прямо перед ним, на спине, неловко откинув левую руку, лежал зеленоглазый псионик. Он не получил ни царапины и все-таки умер — остановившиеся зрачки не реагировали на пронзительный свет лампы.
— Как это произошло?
— Врач сказал, мозговая кома.
Второй убитый застыл в неловкой позе, прикрыв ладонью простреленное лицо, третьего покойника уже оттащили в угол и аккуратно устроили на груде хлама — тело мешало работать санитарной бригаде.
— Лекарь, не спите на ходу. Окажите помощь этим двоим.
Первый из выживших консуляров, легко раненный, стоял, ссутулясь и прижимая раскрытые безоружные ладони к стене, его лицо на глазах наливалось огромной гематомой. Второй, с простреленным коленом, привалился полулежа в углу и зажал руками окровавленную штанину. Лицо этого луддита казалось неестественно белым, как будто кровь уже вся вышла. Он не кричал — видимо, пытался, но не мог. Ривера нехотя отвел глаза от ярко-алых пятен.
— Вколите ему наркотик. Много не надо — половинную дозу.
Единственная лампочка под потолком внезапно мигнула и тускло померкла, потом снова запылала белым, пронзительным светом. Полковник оторопел, прислушиваясь к полузабытым ощущениям — его сильно тошнило.
— Пропади все пропадом, не нами начато, не нами и кончится. Мы просто люди, это фанатики и мутанты делают из нас скотов. Раненых в санитарную машину, трупы — в грузовик, соберите во дворе то, что сгорело, уходим, парни, дело сделано.
В этот миг Ривере показалось, будто что-то неуловимо переменилось. Ведомый интуицией, он обернулся и не сумел подавить вопль ужаса — мертвый псионик шевельнулся. Голова погибшего немного, всего на пару сантиметров, оторвалась от цементного пола, зрачки сфокусировались, глаза приобрели осмысленное выражение и сверкнули.
— Контрольный выстрел, идиоты! Вы забыли... Пси-наводка умирающего ударила не прицельно, сводя с ума своих и чужих. Сдавленные крики доносились со двора, Ривера сел, даже не пытаясь сопротивляться мучительной судороге, кожа и глаза пылали огнем, от плеча до желудка словно забили громадный раскаленный гвоздь. В эти минуты стойкий атеизм жандарма исчез, сметенный страхом смерти. "Великий Разум, помоги!" Разум то ли не слышал, то ли куда-то отлучился. Дергающиеся тела на полу понемногу застыли. Ривера кусал губы и корчился, с трудом балансируя на грани беспамятства. "Мать и отец, зачем вы породили меня человеком..."
Боль немного притупилась, она не исчезла — лишь сделалась привычной. Свет все так же вольно вытекал в открытую дверь, разбавляя сиянием ночную черноту. За притихшим пустырем истошно, плебейскими голосами взлаивали беспородные собаки. "Неудачники из трущоб обожают своих псов. Возятся с ними, будто с детьми", — безо всякой логики подумал полковник и сам удивился странному повороту мысли. "Пока я не сошел с ума, надо вызвать подмогу". Он потянулся к уникому, но не смог ухватить прибор — собственные руки ниже локтя казались Ривере бессильными кусками мокрой мятой глины. Мертвый сенс больше не шевелился, но созданная им наводка невероятным образом продолжала работать. "Ничего страшного. Мемфис — город Конфедерации. На связь мы не вышли, на базе скоро поднимется тревога. Вокруг меня живут лояльные каленусийцы, стрельбу слышали за пустырем, рано или поздно сюда кто-нибудь придет, хотя бы из любопытства. Они приведут врачей, и Крайф тоже поможет. Я жив, это самое главное, и паралич рук, и головная боль — все мелочи по сравнению с тем, что я остался живым".
За дверью раздались чьи-то уверенные шаги. Двое плотных мужчин шагнули в проем. Ривера поднял залитое слезами лицо.
— Помогите, — почти беззвучно прошептал он. Один из чужаков подошел к мертвому консуляру, второй склонился над полковником, скулы незнакомца мгновенно окаменели.
— Это вешатель Ривера собственной персоной. Что с нашими людьми, Тони?
— Умерли или убиты.
— Как там Кристиан?
— Он-то как раз наверняка мертв, брата-сенса доконала последняя наводка.
— Твердости нам во имя Разума. По крайней мере, каленусийских жандармов убыло вдесятеро больше. Забираем Риверу и уходим.
Полковник, отчасти сбросив путы паралича, дурным голосом взвыл. Гаррисон еще раз склонился над ним, рассматривая ненавистное лицо.
— Вы ведь всегда хотели добраться до луддитского подполья в Мемфисе, а, мастер жандарм? Вот мы, наконец, и встретились.
Гаррисон и второй консуляр (судя по блеску в глазах — еще один псионик) выволокли полумертвого от отчаяния Риверу во двор. Худая стриженая женщина в широкой юбке (Воробьиный Король узнал бы в ней свою спасительницу Лору Торрес) ждала их за рулем фургона. На глянцевом боку ее кара красовалась едва различимая в темноте эмблема кондитерской.
— Поехали.
Кар тронулся под нестройный лай собак и вскоре вырулил на кольцевое шоссе. Псионик Тони натянул на голову подобранный во дворе защитный шлем.
— Так нас не засекут "глазки".
Через час их путь закончился на противоположной окраине Мемфиса, возле заброшенных мастерских давно разорившейся строительной фирмы. В бункере под полом склада Ривера пришел в себя — наводка со временем сама собой исчезла. Его тут же прикрутили к железной кровати.
— Орите, если хотите, но не надейтесь на помощь — сюда никто не приходит, вас и за год не найдут. Стены, кстати, экранированы, так что не помогут даже мобильные детекторы на жандармских машинах.
— Я все равно не буду сотрудничать с мятежниками.
— Почему?
— Что бы я ни наговорил, поддавшись на обещания, вы меня все равно убьете. Все очень просто. Вы ненавидите меня, я вас считаю выродками, мы не умещаемся в общем мире. Так что не начинайте стандартной лживо-милосердной проповеди, меня от нее воротит. Может быть, полковник Ривера неудачливый борец с мутантами, зато, не сомневайтесь, не какой-нибудь идиот.
— От пси-наводки вам будет больно.
— А мне и так больно уже несколько часов. Ваше разочарование результатом — неплохое утешение...
Лора Торрес повернулась и выбралась наверх по крутой лестнице бункера, захлопнула люк ногой и села возле груды пустых ящиков, прижав к ушам ладони.
Ночной воздух свободно втекал и вытекал в пустые проемы выбитых дверей. Диск Селены завис над силуэтом искореженного строительного подъемника — это бледное пятно совсем не двигалось. Торрес очень боялась пошевелиться, ей казалось, что любое движение тут же усилит притаившиеся звуки, заставит их окрепнуть и вырваться из бункера.
— Разум Милосердный, поскорее бы кончилась ночь. Время тянулось едва-едва, вязкое и медлительное — страшное. Прошла целая неторопливая вечность, потом приглушенно хлопнула крышка люка. Лора не оборачивалась до тех пор, пока Гаррисон не подошел вплотную и не положил твердую ладонь на ее окаменевшее, напряженное плечо.
— Я понимаю, что с тобою сейчас творится. Она отняла от висков руки.
— Все кончилось?
— Да. Только в бункер не ходи — не надо. Такие дела касаются только мужчин.
— Он умер?
— Не фиксируй свои мысли на грязной стороне работы — это не твое. Понимаешь, мы все равно не могли его отпустить, он бы искал нас всю оставшуюся жизнь.
— Мне пора уходить в город, скоро посветлеет.
— Конечно. Только подожди немного — мы с тобою вместе уедем на машине.
— Не надо, пойду пешком, без тебя — хочу прогуляться в одиночестве.
Торрес встала, поправила широкую юбку и вышла под блекнущий лунный диск. Ее высокая гибкая фигура какое-то время мелькала среди искореженного металла, Я потом растворилась в предутренних сумерках. Псионик Тони беззвучно поднялся по ступеням бункера и встала рядом с Гаррисоном.
— Не надо было отправлять ее одну, тут можно запросто нарваться на патрули.
— Оставь, пусть Торрес уходит — не сомневайся, ни с ней, ни с нами сегодня ничего не случится.
— Почему?
— Есть какая-то сила, которая хранит святых праведников и справедливых безумцев. С тех пор как сын Лоры умер, смелость у нее граничит с сумасшествием — большего в Мемфисе не смог бы сделать никто. Не окликай, замолчи, сейчас ей как воздух нужен свободный выбор, а завтра она сама вернется...
Лора Торрес в одиночестве брела прочь по обочине пустого шоссе.
Гаррисон закурил сигарету, стараясь держать ее так, чтобы огонек не заметили со стороны дороги.
— Этой ночью пятеро наших отправились в Холодную Пустоту. Жаль всех, особенно жаль Кристиана.
— Пока он оставался в этом мире, у нас часто возникали общие мысли — такое случается, хотя и не у всех. Мы были близки, как братья, и даже ближе. Сегодня навстречу вечности ушла моя половина.
Псионик помедлил и добавил вполголоса:
— Оказывается, месть — неважное утешение, если теряешь самого себя.
Гаррисон кивнул.
— Противно, должно быть, лишать человека рассудка, даже если это замаранный по самую макушку каленусийский жандарм. Ты веришь, Тони, что Ривера ничего не знал о личности Цертуса?
— Я сенс, поэтому не то чтобы верю, а знаю точно, когда он не лжет. Крайф с помощником имели с Цертусом дела через Систему, пользовались его именем и имиджем в своих интересах, но никогда не видели Цертуса в лицо. Подозревали в нем высокопоставленную персону, а кто бы незаподозрил?
— Ладно, не будем пока о Цертусе, об это прозвище можно расцарапать язык. Меня удивляет другое — дело Ральфа. Мы давили на Риверу, чтобы узнать о новом оружии, а он рассказал то, что безо всякого оружия перевернет дела в консульской резиденции, а то и в Калинус-Холле. До сих пор не могу поверить, что Крайф связался с нашим Валентианом! Ты знаешь его? Ах да, вы ведь не встречались. Так вот — прикован Ральф к креслу или нет, но от этого человека меня пробирает дрожь. Может быть, ты, Тони, и не дрогнул бы — ты ведь сам псионик. Но я бы предпочел десять боевых дел наподобие нынешнего, только не взгляд в тусклые гляделки теневого правителя нашей Священной Консулярии. До сих пор не могу поверить, что на подобное оказалась способна мемфисская пси-жандармерия — с их-то расовыми принципами.
— Они на все способны, — пробормотал Тони вполголоса, как бы нехотя. В ясных глазах псионика отразился бледный диск Селены. — Они способны на все.
Норма-ментальный Гаррисон был сангвиником, начисто лишенным утонченного воображения, он только пожал плечами и отвернулся.
— Способны так способны — не знаю, есть ли на свете такая дрянь, к которой бы они не прикоснулись. Нам пора обо всем известить Бейтса.
* * *
Как раз в этот самый час в маленьком мотеле на полпути от Анселя до Порт-Калинуса Лин Брукс вынырнул из хаоса видений и отошел от окна. Сестра спала, свернувшись клубком и поджав ноги в раскладном кресле. Нехотя угасал диск Селены, по стенам номера бродили тонкие тени.
— Вита, очнись, помоги мне.
— Чего-чего? — сонно пробормотала Брукс.
— Не спи, я боюсь оставаться один.
— Все сработало как надо?
— Я нашел через Систему маленького сайбера, он немного подпортил мемфисскую сеть слежения изнутри — так, на всякий случай. Риверу не найдут. Считай, что его больше нет.
— Тебе очень плохо?
— Мне странно.
— Ладно, попробую не дремать. Ты опять видел будущее!
— Когда я придумывал план, то верил в нашу победу, только не знал, что это будет выглядеть так противно.
— Не волнуйся попусту, братик. Видения — это всего лишь бред. Ты не можешь знать, что происходит в Мемфисе, даже Король не смог бы такого.
— На мою беду, я особенный.
— Если мы справимся с Цертусом, я скажу, что ты гений, а я — сестра гения...
7011 год, весна, Северо-Восточные территории, Арбел.
Спустя несколько часов наступило утро, но многие жители Арбела проснулись еще до рассвета, по старой привычке бывших фермеров, которая, сколько себя ни ломай, остается с человеком на всю жизнь.
Его превосходительство консул вышел из загородного дома в обычный час, когда туман стелется в низинах между холмами и роса ложится на свежую, молодую зелень остролистых кустов. Жара еще не упала на землю, мир зыбко выступал из предутреннего марева, самые простые предметы теряли ясность очертаний. Птицы пронзительно свистели в саду, туман как-то слишком уж произвольно поглощал одни звуки и усиливал другие, как будто в это утро он обрел собственное воображение и недобрую волю.
Впрочем, прагматик Стриж отнесся к этим подробностям пейзажа с полным равнодушием. Он быстрым шагом добрался до площадки, на которой его поджидал кар и охрана. Мотор заработал, заглушая птичий щебет, слабый запах топлива смешался с влагой тумана — машина, мгновенно набрав скорость, вырвалась на дорогу, едва успели распахнуться ворота.
Марк и Король еще некоторое время смотрели вслед, хотя глухие ворота очень быстро захлопнулись и начисто отсекли от виллы кортеж. Космы тумана сомкнулись и заполнили замкнутое пространство сада.
— Ты не передумал, а, Вэл? — осторожно спросил Марк.
Король покачал головой — интуиция псионика отчасти заменяла ему украденный туманом обзор — Вэл мысленно видел, как лихо летит вдаль кортеж луддитского диктатора. Вэл не мог разглядеть оставшихся на вилле охранников, но смутно угадывал за растительностью кустов их угрюмые силуэты и бледную, приглушенную каким-то защитным устройством ауру. Эти люди не излучали прямой угрозы — только профессиональную настороженность со слабой примесью глухого раздражения.
— Нет, не передумал. Теперь самое время сделать это.
— Не боишься?
Король прикусил губу, пытаясь найти честный ответ.
— Нет, не боюсь. Меня не радует перспектива просидеть здесь несколько лет почетным гостем диктатора луддитов.
В ответ Марк хмыкнул с жесткой иронией закоренелого неудачника:
— Мне-то наплевать — от меня и так мало что осталось. А тебя мастер Алекс уважает и, в случае чего, здорово обозлится. Если дело с побегом пройдет, то пускай себе злится на здоровье, зато если нас поймают, то мне конец. Ты ценной породы, Король, — тебя отругают и запрут на вилле, а меня где застанут, там и пришибут наводкой, чтобы задать тебе урок. Мозги наружу — и привет предкам, которые, кстати, тоже на меня наплевали.
Вэл видел, как поблекли веснушки Беренгара, но это длилось недолго. Бывший псионик быстро справился со страхом. "Он черпает силы в злости и отчаянии, — понял Король. — Я не должен подставлять Марка, никогда нельзя подставлять под удар тех, кто нам слепо доверяет. Марк совсем не дурак, — поправил себя Далькроз. — Он доверяет мне осознанно и даже больше, чем верили мои ивейдеры, верит как человек, который нашел друга в том, в ком видел врага. Теперь я не имею права использовать Марка, это было бы слишком подло".
— Знаешь, давай я сбегу один. К Мемфису, в лапы Крайфу, лучше не соваться. Придется уходить на восток, в обход, через Иллиру. На востоке меня сначала ловить не будут, но это только сначала, как только догадаются, выследят с вертолетов, детекторами. Там плоская равнина, леса почти нет, бежать придется изо всех сил. Если повезет, успею добраться до иллирианской границы, Иллира — другая страна, из Порт-Йллири свободные рейсы в Порт-Калинус. Окажусь в столице, найду моего хвата-адвоката мэтра Витри, теперь, после скандала в Мемфисе, дела ивейдеров наверняка пересмотрят. А ты оставайся. Не рискуй, консул тебя не тронет.
Марк задумался, мысленно обкатывая хорошо известные детали — план побега они обдумывали вместе, еще зимой, длинными вечерами, когда бесконечная метель и клубящаяся тьма смешивались в небе над Арбелом. Правда горчила, как тогда, так и теперь. Король не торопил, балансируя на грани откровенности и спасительного обмана. Беренгар искоса рассматривал профиль друга, прикидывая — читает ли сейчас Далькроз его, Марка, мысли или нет?
— Не читаю, — внезапно и очень деловито ответил Король, — у меня это в последнюю неделю плохо получается.
Беренгар сломался пополам, упал животом на шлифованные перила консульской веранды и принялся от души хохотать.
— Когда я перестал быть псиоником, тогда понял, за что нас терпеть не могут норма-ментальные. Ладно. Безо всякого Дара видно, что у тебя в мозгах — на это хватает обычной логики. Думаешь, заделался великим спасителем? Думаешь, я не знаю, зачем ты собрался рвануть в Порт-Калинус?
— Надоело сидеть в золотой клетке, я Воробьиный Король, а не ручной попугай господина консула.
— Не ври. Ты не попугай, но и не громила из мультика, и не полез бы в огонь просто от скуки, словом, Вэл I, Король каленусийской ментальной шпаны, решил податься в бега, как только узнал про смерть Цилиана. Тебе нужен Цертус, Далькроз? Или ты снова вознамерился кого-то спасать?
Король присмотрелся — струи тумана, против всякой логики, сворачивались восьмерками и спиралями, белая дымка сильно уплотнилась.
— Тебе не кажется, что туманом кто-то управляет?
— Не знаю.
Они помолчали, каждый по-своему ловил смутные вибрации чужого вмешательства. Король мысленно шагнул в пси-эфир, вязкая субстанция мгновенно обволокла его, без боли и без страха — просто назойливо и уверенно мешая. Что-то липкое и мерзкое коснулось кожи, мягко проползло по руке, задело щеку мокрым. Далькроз захлебнулся туманом и отступил — масса цинично изуродованного эфира насмешливо заколыхалась, изобразив нечто вроде сомнительного жеста прощания. Марк не мог заметить ментальной борьбы Короля, но интуицией солдата поймал миг нарастания опасности.
— Ладно, если я и так обо всем догадался, закончим наш спор — мы слишком разные. Допустим, ты рвешься кого-то спасать. Это бессмысленно и опасно. Возьмешь меня с собой?
— Да.
— Тогда уходим вместе и прямо сейчас.
Они на минуту вернулись в дом, чтобы забрать немногие вещи — две пары запасных армейских ботинок, украденные в блоке охраны, компас из школьного магазина, пакеты пищевого концентрата, которые Марк скопил за бесконечные недели тревожного ожидания.
Тайник, оборудованный под широкой половицей консульской виллы, опустел. Ручной работы паркет нагло зиял черной дырой.
— Если Дезет нас поймает на такой пакости — точно убьет.
— Не успеет.
Марк остановился, прислушиваясь к размеренному звуку легких шагов — точеная женская фигурка прошла мимо приоткрытой двери. В узкую щель Беренгар разглядел светлый, гладкий, без возраста, профиль, литой поток каштановых волос, гордо посаженную голову. Король отступил и прижался к стене за косяком, Марк попытался не дышать, хотя получалось очень плохо — перед глазами заплясали иллюзорные комарики, в ушах зазвенело. Силуэт, казалось, чуть задержался у приоткрытой двери, потом скользнул дальше, шаги, постепенно затихая, удалились в сторону библиотеки.
— Это была леди Джу. Как ты думаешь, Вэл, она нам помешает?
Король медленно отступил от стены, переводя дыхание, и ответил свистящим шепотом:
— Не знаю. Леди Джу сострадательница, а не боевой псионик, к тому же мне кажется, что ее ресурс почти исчерпался. Такая тонкая, мерцающая аура бывает у тех, кто застрял на половине дороги к Лимбу.
— А по виду не скажешь — стильная тетенька, только в возрасте — ей, наверное, стукнуло все двадцать восемь.
— Заткнись, дурак, она нас может почувствовать или услышать.
В двух метрах под распахнутым окном короткой ровной травкой зеленела клумба, Марк спрыгнул первым, Король следом — у него получилось похуже. Беренгар никогда не забывал о своем физическом превосходстве и в душе радовался таким эпизодам. "Если бы к твоему умению драться добавить мой пси-индекс 98, из нас двоих вышел бы один нормальный супергерой", — сказал как-то насмешник Вэл, но Беренгару не всегда нравился своеобразный юмор Короля.
Они вместе двинулись по тропинке из гравия — прямо к воротам. Охранник, вынырнув из тумана, встретил их недоброжелательным взглядом.
— Доброе утро, Элиан, мы хотели бы прогуляться, — вежливо перехватил инициативу Король.
Беренгар слегка удивился — против обыкновения, голову луддита покрывал глухой шлем пси-защиты, пластик забрала отливал холодным глянцем, странная игра утреннего света и тумана придавала прозрачный маске сходство с фасеточными глазами насекомого.
— Что в мешках?
— Продукты, спиртовка и прочее хозяйство. Хотим устроить пикничок в холмах. Сегодня день рождения моего лучшего друга Марка Беренгара.
— Осади назад. Мне не приказывали вас выпускать.
— А не выпускать тоже не приказывали, — резонно возразил Король. — Его превосходительство не любит стеснять гостей режимом. Если мы несколько месяцев вольно гуляем туда-сюда по Арбелу, то чего ради сегодня вы запираете ворота у нас перед носом?
Элиан, казалось, заколебался, но тут же энергично выставил вперед ствол излучателя.
— Назад, шпана! Не смейте отвлекать охрану — здесь нельзя пить, курить, сорить и трепаться языком. И мне плевать, что вы дерете грязные носы и называете себя консульскими гостями. А ты, Далькроз, беглый конфедерат, не очень-то заносись со своим девяносто восьмым ментальным индексом. У нас на хуторе такие городские говнюки годились разве что выгребать теплый навоз из-под пони.
Вэл словно бы и не расслышал финальную часть оскорбительной тирады.
— Мы и так тут не курим.
Марк в душе уже примерялся сбить охранника коронным ударом в колено, тот стоял очень заманчиво — вольно и широко, выставив беззащитное массивное тело. Еще один беглый взгляд погасил неосторожное желание. "У парня снят с предохранителя излучатель, за нами сейчас следит камера, и этот здоровяк тут наверняка не в одиночестве. Стоит мне дернуться, нас с Вэлом расстреляют в упор".
Беренгара задевало неестественное хладнокровие приятеля. По Далькрозу не скажешь, разозлили ли его грубые подначки Элиана, он слушал их с чуть ироничной полуулыбкой. Похоже было, что оскорбления, наподобие безвредных дождевых капель, стекают по невидимым доспехам Короля. Марк словно бы нехотя отступил в сторону, понемногу уходя с линии огня. В этот момент Элиан не смотрел на Беренгара, его сузившиеся от ненависти зрачки впились в лицо Вэла. Дезориентированная автоматическая камера плавно поехала в сторону, неуверенно ловя ускользающее пси-поле Марка, но тут же снова нацелилась на более сильную королевскую ауру. "Меня сейчас не видно — я вне поля наблюдения". Марк чуть-чуть расслабился за секунду до броска, и в тот же миг колющей болью наводки пронзило затылок и задело висок. Иллюзия выглядела плохо пропечатанной гравюрой, она странным образом не заслоняла от Марка ни фигуру охранника, ни реальность тумана и весеннего сада и, несомненно, исходила от Короля.
Беренгар с трудом разжал стиснутые мокрые ладони, попытался выровнять сбитое дыхание, — наводка показала ему лицо еще одного Элиана. Элиан иллюзии — картонная марионетка, широкий, плоский и нелепо нарисованный, двигал конечностями почти так же, как живой двойник, только от пробитых в ладонях и ступнях жутковатых бескровных отверстий тянулись куда-то вверх полупрозрачные упругие нити.
"Что почувствовал, о чем хочет предупредить меня Далькроз? Несомненно, Элианом кто-то управляет. Где-то рядом в засаде псионик, охранник — наживка на крючке у невидимого сенса — отсюда эти странные зрачки и беспричинная злоба. Это ловушка. Нас выманивают на бой, чтобы уничтожить".
Следующая наводка Короля была отточенной, стремительной и разящей, словно сталь клинка. Беренгар видел, как пошатнулся почти сбитый с ног Элиан — к охраннику никто не прикасался, нелепый шлем все так же укрывал его лицо, но человек дернулся назад, голова жалко мотнулась, запрокинулась, беспомощно прижались к темени неловко воздетые руки. Камера слежения, поймав импульс атаки, сгорела мгновенно — Марку послышался короткий обиженный хлопок.
"Назад, в дом!" — Команда, затронувшая разум Марка, не допускала толкований. Он бросил сумку, развернулся и мгновенно набрал скорость, в первые секунды Далькроз отстал, его шаги как-то редко и медленно раздавались за спиной Беренгара.
Марк почти не слышал грубых выкриков команды, но садовый камень у самых его ног раскрошился от удара луча. Черная раскаленная крошка брызнула в стороны.
— Быстрее, Вэл!
Он заставил себя остановиться и оглянулся — Далькроз наполовину шел, наполовину падал лицом вперед, как будто пытался в медленном плавном броске достать неуловимую цель. Марк прыгнул назад и подхватил Короля.
— Стоять! — донеслось сзади.
Вспышка сверкнула в то же самое мгновение, полуослепшему Беренгару ненадолго показалось, что у него дымится подпаленный висок.
— Держись, Вэл.
Наводка исчезла. Марк мчался в сторону виллы, таща за собой Короля, тот обмяк и как-то странно молчал — в ментальном эфире тоже, и это увеличивало панику Беренгара.
Тяжелая дверь захлопнулась за их спинами, беглец нащупал и заложил прочный засов, отыскал и придавил кнопку экстренной защиты — где-то около выхода на веранду с лязгом упали блокирующие перегородки.
— Мы здесь почти как в бункере — вся эта роскошь построена не только из металла, но и из священного дерева имдра — по их легендам, оно не горит, потому что этот долбанный Мировой Разум... Эй, Вэл, ты меня слышишь?
Король молчал. Беренгар уложил его на спину, с трудом отыскал пульс на запястье — у самого Марка предательски тряслись руки. Вена на запястье Вэла билась редко и неровно, Марк знал, что такая аритмия опасна. Он потрогал обуглившуюся рубашку Далькроза и между шеей и плечом нащупал ожог — выстрел излучателя прошел рядом с головой, опалив кожу.
— Вэл, очнись! Не умирай, подожди, приятель. От таких ран еще никто никогда не скончался.
Беренгар в отчаянии поднял голову, ощущая в шуршащей полутьме коридора чье-то настороженное, но не враждебное присутствие. Незнакомец выжидал.
— Свет! Зажгите свет!
Неизвестное существо в темноте не ответило.
— Свет! — рявкнул Марк так, словно от света зависело нечто большее, чем возможность рассмотреть раненого Далькроза. Беренгару показалось, что тьма лишает его воздуха, хватает за горло, ядовитой пылью оседает на глаза и лицо.
Спокойный, чуть звенящий хрусталем голос раздался совсем рядом — всего в двух шагах от Марка и Короля.
— Не кричите, пожалуйста. Лучше будет, если они нас пока не услышат.
В ту же секунду длинный плафон под потолком обрушил вниз поток яркого сияния.
Невысокая женщина с карими глазами стояла перед Беренгаром, все еще касаясь управляющего браслета на левом запястье.
— Леди Джу?
"Она может сгоряча стукнуть меня наводкой, а я после реабилитации дурак дураком — не выношу этих наводок, даже успокоительных".
— Доброе утро, мэм свободная консульша, — на всякий случай поприветствовал Беренгар, примирительно разводя пустые ладони. — Мои извинения за безобразия и все такое прочее. Не сердитесь, я ведь без ствола и даже не псионик. Вы не в курсе, леди, что здесь происходит?
Несмотря на критический момент, псионичка беззвучно усмехнулась, как только Марк произнес странный, на ходу придуманный титул.
— У нас переворот.
— Охранник у ворот рехнулся — по нас ни с того ни с сего открыли огонь.
— Элиан сейчас под наводкой Ральфа. Отойди в сторону, я собираюсь помочь твоему другу, но он должен остаться один — совсем один, для тебя это будет опасно.
— Тогда лучше занести Вэла в комнату.
Марк вскинул бесчувственного друга на спину и только сейчас осознал, что жилистый и худощавый Воробьиный Король совсем не такой уж легкий. "Не помню я, куда бежал, не знаю, как вырвался из-под огня, сам не верю, что успел его вытащить. Нам обоим просто крупно повезло".
Очутившись на кушетке, Вэл не пришел в себя, казалось, он почти не дышит. Беренгар нехотя ушел в коридор, сел прямо на пол, зажмурился и прижался стриженым затылком к полированному дереву панели.
"Я не знаю, что ты можешь с ним сотворить, ведьма с чайными глазами, я больше не псионик, а целителем не был никогда. Но если где-то там, в ничто, в бездонной бесформенной пустоте, Мировой Разум все-таки существует, я прошу — пусть он ради Вэла поможет тебе".
Кто-то скользнул под бок Беренгару и устроился рядом испуганным комком.
— Нина?
— Да, это я, Марк. Все случилось из-за меня, сегодня Ральф заявился по мою душу.
Обаятельное личико дочери диктатора жестоко исказилось, в эту минуту напоминая мордочку загнанного лемура. Марк не мог видеть ее ауры боевого псионика, но крупные серые глаза девочки как будто чуть светились, бросая отблеск на заострившиеся от страха скулы.
— Вэл умер?
— Нет, конечно. Леди Джу спасет его.
— Мне страшно, Беренгар, — просто сказала Нина. — Я очень боюсь.
— Кто этот Ральф?
— Днем он ездит в кресле, а ночью раздвигает пальцами туман и приходит из пустоты Оркуса...
Марк отвернулся, пытаясь избавиться от надвигающейся фантасмагории кошмара — как раз вовремя. Леди Джулия подошла беззвучно, теперь она стояла, обхватив точеными руками узкие плечи, словно мерзла под ударами ветра. Король замер рядом с женщиной, плечом к плечу. Он, видимо, пришел в себя, сейчас между этими двоими чувствовалась тонкая связь — душевное родство, которое связывает псиоников даже в ненависти.
Впрочем, между Вэлом и сострадательницей ненависти не было. Скорее наоборот. Беренгар встал, распрямил онемевшую спину.
— Спасибо тебе, Марк, — тихо сказал Король. — Ты здорово справился, никто бы так не смог.
Беренгар угрюмо кивнул.
— Я вижу, ты, приятель, пришел в себя... Мэм, мне опротивели секреты — давайте объяснимся. Что здесь происходит? Нас хотели убить, за что? Кто этот Ральф, о котором говорит ваша дочь?
— Нина не моя дочь. Остальное ты скоро узнаешь, Бейтс рассказал Вэлу Августу почти все.
Угар подвига прошел. Беренгар, испытывая горькое ощущение собственной отчужденности, искоса рассматривал тройку псиоников. Каждый из этих троих уникален в своем собственном роде. Король — тонкий, выверенный расчет, блеск клинка, наука боя, ставшая искусством, и искусство пси-наводки, ставшее стройной схемой теории. Леди Джу — тонкое пламя, свеча в непроглядной темноте, которая уже сгорела наполовину, сострадание без слабости, понимание без осуждения. Нина — жемчужное мерцание интуиции, нечеловеческая тайна в теле полуребенка.
По коридору уже бежали охранники в пси-шлемах. Марк дернулся, увидев ненавистные мундиры, Воробьиный Король жестом остановил его:
— Они лояльны и не из числа помощников Элиана. Этих не было у ворот.
— Почему нас не обстреливают снаружи?
— Двери и окна блокированы, люди Ральфа не хотят поджигать дом — им нужна Нина, — сухо ответил Король.
— Для чего?
— Чтобы сломать консула и вынудить его уступить.
— Мы можем сейчас связаться с Дезетом?
— Нет. Кто-то из псиоников глушит передачи уникома. У Ральфа сейчас мало сторонников, но их может оказаться достаточно для переворота. Люди Арбела, все как один, встанут против ненавистных конфедератов из-за реки, но могут не вмешаться в борьбу местной элиты.
— Что будем делать?
— Как ты понял, побег отменяется, нам не дадут пробежать и сотни метров. Выбор невелик — мы можем остаться здесь и помогать удерживать дом, пока не подоспеет помощь. Можем выйти без оружия и сдаться Ральфу Валентиану — леди Джу прикажет нас не задерживать.
Марк неприязненно дернул плечом:
— Не собираюсь стрелять на чужой войне — я не нанимался в дураки. Как ты думаешь, Валентиан нас отпустит?
— Нет.
— А Стриж?
— Тоже нет.
— Тогда какая разница?
— Если выиграет консул, то нас хотя бы не убьют и не покалечат.
Снаружи, со стороны веранды и сада, раздался жестяной грохот.
— Откройте парламентеру!
Охранник с перевязанным предплечьем, в форме консульской охраны, поймал беглый взгляд псионички и кивнул, склонив упрямый выпуклый лоб.
— Это он. Всем надеть шлемы. Ты, каленусиец, тоже прикрой свою дурацкую макушку, у нас тут не шутки и не тактические учения для агрессивных малолеток. Раненых и женскую прислугу в нижний ярус, то есть в подвал, пятеро со мной. Будьте готовы к внезапной атаке, каждому, кто свихнется от наводки, — парализатор в висок. А если я задурю, то лично мне приказываю вкатить двойную дозу... Впустить Валентиана, мэм?
— Даже паралитик может быть смертельно опасен, если этот паралитик — Ральф Валентиан. И все-таки я выслушаю его. Пускай зайдет один. Девушки, которые толкают коляску, не в счет — они служанки, а не солдаты.
— Вы тоже наденете шлем, миледи?
— Ни за что. В противном случае как псионик я буду совершенно бесполезна. Придется обойтись тем, что мне подарила природа.
Лейтенант молча и уважительно прикоснулся ладонью к шлему, отдал честь, прозрачное забрало уже упало до подбородка и стушевало гримасу безмерного удивления.
Марк старался держаться возле Далькроза. Тени и свет вперемешку плясали на угрюмых лицах луддитов, над скученными в тесном проходе людьми, над глянцевыми головами в оболочках пси-шлемов уже витала аура обреченности. Беренгар ощутил на своем плече твердую руку Короля.
— Не робей, друг, это вовсе не привет от смерти — просто шальное и безвредное ментальное эхо, мираж страха. Ты поймал тени чужих мыслей, потому что по рождению псионик.
— Ладно, не будем об этом — что было, то прошло. Как твой ожог, сильно болит?
— Ерунда. Излучатель чуть-чуть задел шею. Леди Джу говорит, что ожог не страшен, все дело в ментальном перерасходе — ты знаешь, я почему-то верю ей. Не понял только, с какой стати Валентиан позволил нам удрать, хотя там, у ворот, мы оба были как на ладони. Сейчас виллу, сад и подступы на дороге обложили сенсы, их не так много, но бойцы у Ральфа что надо. Кстати, тут слегка экранированы стены.
— "Слегка"?!
— На большее пока не тянут луддитские технологии. Не будь вокруг ментального экрана, нам конец.
Снова хищно лязгнула в подступившей тишине перегородка защиты. Консульские гвардейцы взяли излучатели на изготовку — в этом жесте смешались страх, уважение и ненависть. Марк во все глаза разглядывал странное зрелище. Прямо по коридору, словно приземистый трон, медленно катилось установленное на бесшумные колеса черное кресло. Две девушки в крестьянской одежде бережно толкали коляску. На сиденье, твердо выпрямив спину, замер смуглый человек. Возможно, пришелец испытывал постоянные страдания, но только физические — ясные глаза калеки светились острым умом и циничной волей, в жесткой выправке проглядывало наработанное привычкой терпение. Когда-то атлетический торс оплыл, глубокие складки сбегали от носа к твердым углам широкого рта, придавая нижней части лица выражение ожесточенного презрения.
Марк перевел дыхание и поймал ошеломленный взгляд Вэла. Каленусийцы с полминуты молча смотрели друг на друга. Мысль Далькроза, переданная другу, судорогой отозвалась в искалеченной ментальности Марка, открытие ранило Беренгара, потом ощущение Короля легко обернулось цепочкой невысказанных слов.
"Если Мастер Миража — не мираж, то Цертус существует. Если Ральф Валентиан — воплощение зла и безысходности, то Цертус — это он".
Неопубликованные фрагменты из частных записок тайного советника
Священной Консулярии Бейтса
Когда долго живешь бок о бок с пси-мутантами, приходится привыкать к неожиданностям. Если серьезных проблем долго нет — пиши пропало, и лавина событий, которая в конце концов хлынет из переполнившегося запаса неприятностей, накроет тебя с головой, не оставляя времени поразмыслить.
Впервые с Ральфом Валентианом я познакомился в 7006 году, когда потрепанный в боях с регулярными каленусийскими войсками арьергард мятежной армии крестьян Конфедерации отступал на восток, оставляя за собой хорошо промешанную грязь, горечь поражения и залитые дождями пожары.
Они шли потоком, понтонную переправу закупорила людская масса, и широкая полоса прибрежного песка покрылась повозками, растерянными беженцами и ревущими животными.
Я был тогда никому не известным геодезистом, застрявшим в сельской глуши, мой товарищ, безвредный и беззаботный малый, проявил неожиданную цепкость характера, поссорился со мной и при первых залпах гражданской войны на востоке ударился в бега, обшарив до этого контейнеры и прихватив с собою все наиболее ценное и наименее тяжелое. Один, в продранной, а поэтому никем не отобранной палатке, почти без продуктов, без документов, в компании с треножником и неисправным теодолитом, я до самого утра то и дело задирал полог и присматривался к багровому зареву у кромки горизонта, слушал чьи-то стоны и почти человеческие крики раненого пони.
Утром появился он — Валентиан. Иногда трудно узнать в человеке псионика, но с Ральфом это всегда было несложно. Он выбрался к берегу вместе с небольшим отрядом — горсть измотанных людей в грязном камуфляже, без петлиц и значков. Ральф шагал в сторону моей палатки, держа на плече излучатель (как потом оказалось — с опустошенным зарядником), шел тем размашистым уверенным шагом, который в поражении сохраняют только убежденные в собственной неуязвимости фанатики, и сияние пси-дара в его темных глазах казалось чем-то незначительным по сравнению с исходящей от этого человека аурой опасности и отваги.
Мы поздоровались, он спросил у меня таблетки для обеззараживания воды, и я легко отдал свой неприкосновенный запас, не решаясь сопротивляться замаскированной конфискации. Валентиан сдержанно кивнул, потом показал в сторону скопища беженцев:
— Сделайте для них кое-что сегодня, потому что завтра будет уже поздно.
Мрачный смысл слов дошел до меня только на следующее утро, когда вступил в бой подоспевший авангард жандармерии конфедератов. Жирно дымился хлипкий мост, мгновенно подожженный излучателями, речной ветер косо понес клубы в сторону восточного берега.
Через минуту излучатели полоснули по толпе, очищая прибрежное пространство. Паника стояла невообразимая. Не хочу описывать, как это выглядело, — о геноциде мутантов и так написано достаточно. Настоящих псиоников среди убитых мятежников нашлось бы, наверное, не больше трети — никто не интересовался пси-индексом этих несчастных. Сам я едва успел добежать до воды. У берега она почти кипела, с поверхности, словно из гигантской ванны, поднимался густой пар. Я бросился в жгучие волны и поплыл, стараясь избегать скоплений тел, барахтающихся вокруг обломков понтонов. Течение уносило щепки разбитого моста, мертвых, раненых и сгустки бурой пены.
По противоположному берегу пока не стреляли, мне удалось отыскать укромное место, каверну между приречными камнями, и я забился в нее, шок придавил меня, не позволяя сосредоточиться. Обваренная кожа с моих рук и ног, как тогда казалось, слезала пластами. Река в этом месте неширока, я видел Ральфа, он стоял посреди обезумевшей, обреченной толпы, каким-то неясным образом вокруг него сохранялось пустое пространство.
Это было чудовищно странное для меня зрелище. По одинокому силуэту прицельно стреляли, под ударами лучей плавилась почва, не знаю, чувствовал ли Валентиан жар и ожоги — он выпрямился во весь рост, повернулся лицом к конфедератам, сунул руки в карманы камуфляжной куртки и даже не пытался спрятаться.
Чуть позже я осознал соль ситуации. Неподвижный Ральф и не думал изображать легкую мишень, он сражался тем самым способом, который великодушно подарил ему Разум (или Бог), лишив взамен некоторых человеческих слабостей. Наводка Валентиана надежно сбивала прицел излучателей.
Не знаю, почему он попросту не убивал стрелков на расстоянии — скорее всего, не мог справиться с ментальной техникой конфедератов, а может быть, просто наслаждался смертельной игрой. Несколько минут десятки стволов палили только по Валентиану, без сомнения, сотни беглецов в то утро уцелели благодаря ему, но меня сковывал иррациональный страх норма-ментального — я не мог от чистого сердца восхищаться отчаянной смелостью Ральфа.
Так он отвлекал огонь на себя, и, наверное, раскаленный песок опалял ему ноги...
Несколько минут продолжалась эта странная дуэль одного со многими, потом в тыл отряду зачистки ударила подоспевшая центурия самообороны, после чего все кончилось очень быстро. Думается, из ментальных жандармов не уцелел никто — совокупная наводка пробила техническую защиту. Страх легко сменяется агрессией, как только исчезнет непосредственная угроза. Беспомощных карателей смяла разъяренная толпа, едва ли в свои последние минуты кто-то из конфедератов еще оставался вменяемым, но я тогда не испытывал к ним ни малейшей жалости.
Среди луддитов Северо-Востока всегда было много умельцев, поэтому мост восстановили очень быстро. По ветхой конструкции, собранной из разнообразного хлама, уходили на восток девушки с мягкими лицами и заплаканные дети, терпеливые ширококостные старухи-крестьянки и суровые худые старики. Берег отливал пластиком шлемов — повстанцы срывали защиту с мертвых солдат и натягивали ее на себя. В тот день я узнал, зачем боевые шлемы носят псионики, так они прятали свою ауру от самонаводящегося оружия конфедератов.
Что ж — я нагнулся и тоже подобрал себе шлем по размеру. Ко мне подошел сероглазый человек, единственный из всех с непокрытой головой. Неуловимо странный, слишком правильный каленусийский выговор выдавал в нем иллирианца.
— Вы геодезист без полевого опыта? Возьмите у меня инъектор, иначе после купания в местной реке каждый ожог станет язвочкой.
Я сделал себе укол немедленно, под покрытую мелкими розовыми пузырьками ожогов кожу левой руки, и забросил в кусты пустую капсулу.
— Спасибо. Меня зовут Бейтс.
— Алекс Дезет, можно Стриж.
— Вы псионик?
— Нет, нулевик, — хладнокровно ответил он. — На меня не действуют наводки.
Я воззрился на незнакомца, еще не зная, что разглядываю будущего консула луддитов и собственного шефа. Дезет сильно отличался от Ральфа — в нем не было наносной игры в героя.
— Сегодня плохой день, — нехотя проронил он. — День поражения никогда не бывает хорошим.
— Почему? Мне показалось, что повстанцы победили.
— Вот как? Луддитов погибло вчетверо больше, чем солдат-конфедератов. Если мы будем так терять людей, рано или поздно проблема сенсов Каленусии разрешится сама собой. Они перемрут или будут убиты, подставляя друг друга. Эта война ведется неправильно — нет опыта, нет денег и нет четкой цели. Все, сверху донизу, живут несколькими часами, стремятся уцелеть до утра или дотянуть до вечера — это в лучшем случае. В самом худшем случае они погибают ради сиюминутного эффекта. Если бы Валентиан выслушал меня два дня назад, сегодня нам бы не ударили в спину.
Дезет раздавил пустую коробку от аптечки и закинул вслед за моим инъектором — в кусты. Гарь уже развеялась, с равнины потянуло сухой полынью. Мой новый знакомый криво усмехнулся.
— Впрочем, лучше вам меня не слушать — я иностранец и к тому же иллирианский офицер, пускай и в отставке, но все равно личность, которая по определению не заслуживает доверия. Сейчас дорога на запад свободна. Послушайте, Бейтс, возвращайтесь-ка в Порт-Калинус. Там скоро наведут хотя бы относительный порядок, вы не псионик, держите язык за зубами, живите спокойно, и все постепенно забудется.
— А вы?
— За мною долг, несмотря ни на что, я остаюсь.
— Любите риск?
— Совсем не люблю. Но жребий брошен, и какая теперь разница, что со мною случится?..
Я не нашелся что ответить и не решился подробно расспрашивать. Течение безымянной реки все еще уносило густые хлопья багровой пены. На отмели серебряными монетами поблескивали мертвые рыбки.
В тот день я так и остался в лагере луддитов, но не потому, что разделял их веру в Мировой Разум — я просто поддался романтике мятежа и к тому же не знал, куда деваться без денег, без оборудования, с волчьим билетом в кармане. Вечером, при свете костра, Алекс долго спорил с Валентианом, наверное, они сумели договориться, но не берусь судить, как это повлияло на прочие события.
* * *
Второе яркое воспоминание, связанное с Ральфом, сохранилось у меня со времени его увечья.
Крестьяне восточных секторов толпами уходили на восток, унося младенцев, скарб, угоняя уцелевших коз и пони. Я помню, как незнакомая девушка беззвучно плакала крупными горошинами слез и все пыталась упасть ничком на обочину, ее по-крестьянски уложенные косы бились о землю, жирная грязь облепила чистый лен волос. Над нестройною толпой разгромленных витали диковатые и угрюмые слова древнего гимна: "Не бойся печали под солнцем, не бойся ужаса, идущего среди звезд". Голоса тянули песню хрипло и низко, звук бил меня в самую душу, нагнетая исступленную ярость и мутную тоску. Мы и вправду тогда не боялись ничего — наступила та стадия гнева и отчаяния, когда плотская робость смертного существа отмирает сама собой. Наверное, прорвись каленусийские каратели к обозу, их бы встретили наши безоружные и раненые — встретили бы чем придется — ногтями, зубами, саперными лопатками.
По счастью, Дезет с боеспособными людьми Ральфа Валентиана поддерживал какой-никакой порядок и прикрывал отступление. Солдат Конфедерации встретил залп излучателей и точная, слаженная, мощная боевая пси-наводка. Каратели хватались за пылающие от боли лица, падали в густую дорожную глину.
А безнадежный Валентиан тогда плашмя валялся на единственной уцелевшей повозке, и какая-то незнакомая мне женщина держала тонкие пальцы у его висков. В углах искусанных губ Ральфа запеклась кровь. Видимо, псионичка сняла собственный барьер, принимая и рассеивая чужую боль. Эта женщина теперь всем известна как жена консула, но тогда она оставалась для меня полузнакомой беженкой — Джулией Симониан.
Я осторожно приблизился и склонился над Ральфом. "Бейтс, заберите ее, пусть она уйдет прочь, — сдавленно прохрипел он и добавил, переведя дыхание: — Пусть никто не мешает мне умирать по-моему".
Я уклонился от ответа и убрался в сторону, чтобы не оскорблять его незаурядное мужество пустыми словами утешения. Тяжело видеть отважного и заносчивого человека, когда он разуверился в собственном превосходстве.
Беспомощный Валентиан выжил, несмотря ни на что. Позже мы встречались еще много раз — когда он стал соправителем Алекса и живым символом стойкости поднявших восстание псиоников. Он стал калекой, но сумел не сделаться обузой. Ральф принимал посетителей, работал, ел и пил в одном и том же плетеном кресле. Рядом обычно стояла роскошная трость для ходьбы — символ недоступного выздоровления. Не знаю, для чего стояла. Во всяком случае, он никогда не использовал ее по назначению.
В эти годы я сам работал как заведенный — сначала охранником и референтом Стрижа, потом как советник Тайного Комитета, а попросту, шеф сыска новорожденного государства — нашей Консулярии. Сейчас, спустя годы, когда я отучился легко и свободно говорить правду, моя поношенная совесть стала уступчивой... Пусть так, жизнь треплет нас разным манером и никогда не делает наши сердца добрее, но я хочу поклясться всеми остатками того святого, что еще храню в душе своей, — Стриж и Валентиан довольно долго, и на деле, и на словах оставались верными друзьями. Не знаю почему, быть может, просто не могли друг без друга контролировать положение на востоке.
Первый звонок тревоги звякнул за три года до кульминации дела о Цертусе и Воробьином Короле. Помню, как в тот день хмурились влажные вечерние сумерки, в компании священника и врача-псионика я стоял внутри каменного круга дольменов, возле выгоревшего до угольной черноты кострового круга и рассматривал свежий безымянный труп. Стояло безветрие. Последний свет вечера струился на равнину, окрашивая наши лица и чахлую зелень багульника в багровые тона. Луддитский пастор время от времени искоса посматривал на труп и качал круглой, пристроенной на широких плечах головой. Негодовал пастырь душ не столько из-за убийства, сколько из-за оскорбления молитвенного места. Врач-псионик терпеливо ждал рядом, стараясь даже одеждой не соприкасаться со священником.
Я сам перевернул убитого, склонился над ним. Бледное лицо, несмотря на застывшую страдальческую гримасу, осталось неповрежденным, на шее темнели пятна ожогов, похоже, кто-то методично гасил сигареты о кожу несчастного.
Псионик придвинулся поближе и кивнул, отвечая на мой невысказанный вопрос:
— Он погиб в другом месте, сюда привезли мертвое тело.
— Зачем?
— Это Священный Круг, — брюзгливо вмешался священник.
— Вот именно, — это место естественного природного пси-свечения. Кто-то экспериментировал с ментальным эфиром и применил для этого свежий труп.
Врач выразительно замолчал. Пронзительно-неподвижные глаза, классический профиль и внешность без возраста делали псионика похожим на жутковатую одушевленную статую. Сам он, возможно, понимал это — потому что поспешно закурил. Вместе с сигаретным дымом развеялось и неприятное ощущение, человек стал обыденным, никаким.
— Буду краток, мастер советник. Судя по остаточному следу в эфире, несчастного замучили, добили и привезли сюда спустя несколько часов после гибели. Потом разожгли костер. Почва в Круге немного "светится" по ментальному индексу, но я не в состоянии уверенно сказать, что они тут сотворили.
Коренастый священник оттер врача массивным плечом, пухлой стариковской ладонью отмахнулся от струйки горького табачного дыма.
— Человек зрячий, но без веры, слеп настолько, насколько слеп в данный момент мой коллега. Я вижу жертву Оркусу, сын мой Бейтс. Все, что я вижу в этом круге, — осквернение святого и пощечина Великому Мировому Разуму.
Эта странная пара — врач и священнослужитель, близкие даже во взаимной неприязни, плечом к плечу устроились у меня за спиной. Гвардейцы Дезета терпеливо топтались за пределами круга дольменов. Время уходило бесцельно.
Я присел на корточки. Изрытый мелкими точками выбоин старый камень дольмена вызывал у меня подспудное желание прикоснуться к тяжелому и влажному от росы основанию, пришлось отдернуть пальцы, чтобы не оскорбить святыню луддитов. В чахлой траве темнела малозаметная проплешина. Я присмотрелся — узкая, словно змеиный след, колея пролегла почти от самого тела до северных ворот Круга. На расстоянии локтя от нее, параллельно, тянулась вторая, точно такая же. Обе вместе напоминали санный или колесный отпечаток.
— Уходим. Святой отец, я решительно настаиваю, чтобы в Круг вошли санитары — они обязаны убрать тело.
Священник со сдержанным достоинством боднул воздух выпуклым лбом — это обозначало у него кивок. — Хорошо, пусть ваши люди, мастер Бейтс, следуют мирскому долгу. Надеюсь, попозже вы позаботитесь пригласить священнослужителей, чтобы похоронить беднягу с достоинством...
Я легко согласился и убрался прочь, унося под ребрами пронзительный холодок опасной догадки. Полгода назад Валентиан пересел в кресло-каталку — и все знали об этом, но никто, кроме меня, не связал ее со следами в мятой траве.
В те дни я наскреб в себе смелости обратиться к Дезету, он выслушал меня с обычной своею невозмутимостью, но, кажется, почти поверил. К тому времени наши отношения подчиненного и шефа потеплели и заметно окрасились дружбой. Стриж почти не скрывал сомнений. Через полчаса конфиденциального разговора мы расстались, я принялся за дело, не погоняя судьбу, но и не тратя на колебания драгоценное время, потому что тень беды уже сгустилась над головой, и не надо иметь высокого пси-индекса, чтобы разглядеть катастрофу, когда она стоит на твоем пороге.
Инциденты с осквернением Священных Кругов не повторялись довольно долго — целых полгода. Второй труп все-таки отыскался, и я возблагодарил свою непочтительность вчерашнего атеиста. Полузапрещенная луддитской религией аппаратура слежки, которой мои люди позаботились утыкать дольмены, сработала на славу, и всего через час передо мною стоял первый арестованный.
Я без ненависти разглядывал чужое лицо — непримечательное, широкое и загорелое лицо молодого крестьянского парня с каленусийского северо-востока, и не мог отыскать ни единой черточки, которая бы выдала в нем преступника или безумца. Он выглядел как обычный псионик, из средненьких, но и только. Несмотря на заурядную внешность, пленник оказался невероятно стойким, мои вопросы поначалу пропадали впустую, он назвал только свое имя — Ниниан.
Этот самый Ниниан почти по-детски зажмурился, когда электроды коснулись его кожи, но посредственных способностей сенса никогда недостает на то, чтобы подавить болевой шок. Ниниан понимал, что едва ли можете рассчитывать на пощаду. В тот день я полностью отбросил догмы этики, и к вечеру мы узнали все.
Встреча с консулом выпала на неурочный час, он внимательно слушал, потом неспешно перебирал на столе документы, словно затягивая время, и, в конце концов, угрюмо заявил:
— Я не верю. Не верю в подобную галиматью. Этот Ниниан под пытками мог показать все, что угодно. Вы перестарались, советник.
— Ниниан вывалил правду — у него не оставалось сил выдумывать изощренную ложь. Ральф сейчас начеку, он выстраивает постоянные пути — то ли в Лимб, то ли в Оркус. Должно быть, там, за чертой настоящей жизни, он не чувствует себя калекой.
— И вы искренне считаете, что голая абстракция, бестелесный мир посмертия существует?
— А вы не верите в его существование?
Дезет неловко замолчал, и я понял, что точно задел его больную струну. О том, что Стриж в компании Ральфа некогда побывал за чертой, давно ходили упорные слухи. Болтуны боялись, трусы содрогались, но полностью никто так и не угомонился — никогда. Скорее всего, потусторонний опыт не прошел даром для диктатора луддитов.
— Не знаю, Бейтс, — хмуро ответил он, и в этот момент я был уверен, что Дезет со мною предельно искренен. — Жизнь есть жизнь, а смерть есть распад жизни. Спуститься в ад и отнять у старухи с косой ее добычу — это здорово, я восхищен Валентианом, который изредка мог устроить даже такое. Но уж лучше умереть, чем жить наполовину. Дорога в Лимб — не то место, где можно бесконечно долго болтаться на перроне.
Я осекся, мгновенно сообразив, на что намекает Стриж, и тревога за собственную жизнь пронизала меня насквозь.
Мне вспомнилось, как несколько месяцев назад угасала красавица Джулия Симониан. Говорили, что она по ошибке приняла слишком большую дозу снотворного, но ни тогда, ни теперь я не сомневался, что это была попытка самоубийства. Дезет наедине просил о чем-то Валентиана, и тот вмешался — наверное, впервые в жизни не убивая, а излечивая. Едва ли Ральф тем самым платил долги за собственное спасение, он-то искренне ненавидел уготованный ему удел калеки.
Шаткость моего личного положения обнаружилась во всей красе. Я понял — Стриж может, ради спокойствия в Консулярии, избавиться от меня, советника Бейтса, но никогда не поднимет руку на героя Валентиана, на Ральфа-спасителя. "Не поднимет первым", — добавил я в душе и замер перед озлобленным консулом, ожидая приговора. Таймер на браслете отщелкивал секунды, и сердце суматошно обгоняло этот счет. Алекс усмехнулся, как только разглядел мой плохо прикрытый ужас.
— Вы интриган, Миша, — только и сказал он. — Убирайтесь с миром, я не собираюсь мстить друзьям за свои собственные старые ошибки.
— Мне следует подать в отставку?
— Подавайте, но вашу отставку я не приму. Хочу, чтобы вы сами исправили то, что натворили.
Я попрощался и, не медля, ушел, понимая: консул только что приговорил меня к жизни.
Итак, чистая победа досталась Ральфу. Арестованного Ниниана пришлось отпустить, он немного пришел в себя от шока и удалился, искренне и яро меня ненавидя, но я к тому времени уже привык стойко выносить плевки дураков. Пришлось затаиться. Когда враг предупрежден, остается только верить, что рано или поздно истина предстанет во всей красе и, конечно, восторжествует.
По ночам мне снился Оркус — иногда. Под лучами призрачного потустороннего солнца сверкала его циклопическая, ржавая, словно высохшая кровь, воронка.
* * *
Дописано позднее
Я перехожу к последней странице затянувшейся истории, которая, должно быть, очень скоро разрешится трагическим финалом. О заговоре Ральфа и Крайфа мы узнали, когда мятеж валентианцев уже нельзя было ни предотвратить, ни раздавить в зародыше — донесение из Мемфиса опоздало всего на несколько часов. Сейчас, в тот самый момент, когда я пишу свои последние строки, загородная резиденция, в которой остались наши семьи, блокирована верными Валентиану людьми. Из укрепленного здания Тайного Комитета я не вижу даже плоской крыши виллы, только неряшливые клочья серого тумана — слишком вязкого, грязного и густого для теплого утра поздней весны. Может быть, туманом кто-то управляет. Не знаю. Наверное, это Цертус или сам Оркус, кто их там разберет. Консул Дезет рядом со мной, мы больше не спорим, все уже сказано, доказано, определено, и скорая открытая схватка с Валентианом решит остальное. Дописываю свой дневник, пристроив на колене потрепанную тетрадь в кожаном переплете — все-таки я почти стал луддитом и ни за что не доверю уязвимую хрупкость прощальных слов Системе. Перед штурмом суну эти записки в укромное место, если меня не станет, кто-нибудь их да прочтет — если не благожелательные глаза друга, то пусть это будут солнце, время или само разрушение.
Мы верили в целесообразность и сделали все, что могли.
7011 год, весна, Северо-Восточные территории, Арбел
Прямо по коридору, словно приземистый трон, медленно катилось кресло. Две девушки в крестьянской одежде аккуратно толкали коляску. На сиденье, твердо выпрямив спину, замер смуглый человек.
Полдесятка излучателей едва ли не уткнулись ему в грудь, но на обрюзгшем лице Валентиана нельзя было различить даже слабый признак испуга. Он словно бы нехотя оттолкнул рукой чересчур приблизившийся ствол. Хозяин оружия, гвардеец консульской охраны, вздрогнул, но все-таки не выстрелил — Марк тут же запрезирал разгильдяя, зрелище, с его точки зрения, отдавало абсурдом.
Валентиан обвел присутствующих тяжелым взглядом, Беренгар прикусил губу, чтобы не сорвалось привычное ругательство ивейдера — после Валентианова рассматривания ему захотелось умыться.
— Чего ты хочешь, Ральф? — спросила леди Джу.
Кажется, женщина не дрогнула, но Беренгар скептически оценивал шансы сострадательницы против ментальных навыков Ральфа. Неожиданно Валентиан доброжелательно улыбнулся. Возможно, его улыбка была даже искренней, постороннему она показалась бы почти светлой, если бы не мрачное выражение темных глаз.
"У него губы улыбаются, в то время как зрачки ищут Цель".
Валентиан погасил улыбку, и тени снова залегли на его сероватом, страшном лице.
— Я явился, чтобы договориться, — почти по-дружески ответил он. — Если не возражаешь, мы можем побеседовать наедине, я не хочу нервировать телохранителей своим присутствием. Твои люди храбрятся, но знают, что их технические побрякушки против меня бессильны, если бы я окончательно решился... Так ты согласна говорить наедине?
— Нет.
— Как хочешь. Можешь забрать свою девчонку и каленусийского парня в свидетели.
Ральф махнул рукой в сторону Короля. Нина, видимо, преодолела робость, она стояла рядом с сострадательницей. В точеной фигурке сочетались хрупкость полудетского облика и сбалансированная готовность бойца-псионика, и только ауру ее не мог разглядеть ошеломленный Беренгар.
— Хорошо. Я сделаю то, что ты требуешь, Ральф Валентиан, — спокойно сказала леди Джу. — Нина и Вэл пойдут со мной. Но запомни как следует — если ты явился сюда как убийца (которым оставался всегда), то берегись. Ты прав — мне не уцелеть в ментальной драке с первым псиоником Северо-Востока, но моего ресурса еще хватит, чтобы прихватить тебя в дорогу. Великая Пустота не откажется проглотить того, кто изменил и Разуму, и Лимбу.
— Мне не страшны твои угрозы, Джу.
Девушки уже вкатывали кресло Валентиана в пустую библиотеку. Король шагнул туда вслед за Ниной. Марк, воспользовавшись замешательством, протиснулся вслед за ними, не обращая никакого внимания на яростные взгляды командира гвардейцев. Силой удерживать Беренгара не решились, должно быть, телохранители консула не хотели устраивать потасовку перед лицом ненавистного Ральфа Валентиана. Сержант махнул рукой, кто-то дотронулся до прозрачного забрала пси-защиты и сымитировал постукивание по лбу.
Спокойствие библиотеки отгородило Марка от настороженных взглядов. Он огляделся — стеллажи полированного дерева, сплошь заставленные книгами, холодный, чистый и пустой камин, несколько деревянных сидений, расставленных под плетеной из неизвестного волокна люстрой. Леди Дезет и Король заняли свободные стулья, Нина уселась на резную скамеечку, Марк остался не у дел, отошел в сторону и опустился прямо на пол у кованой решетки камина. Высокомерный Ральф даже не глянул в ту сторону, но Беренгара это устраивало, из своего угла он ясно видел рубленый профиль луддита, а профилем, как известно, управлять невозможно — напряжение скулы, складка в углу рта и движения челюсти выдавали безотчетное волнение Валентиана.
— Мы слушаем тебя.
— Я пришел с миром. Почти с миром, Джу. Мне не нужно ни кресло консула, ни твоя смерть, ни трупы его гвардейцев. Выслушай меня, прежде чем судить, очень может быть, что ты сама переменишь собственную точку зрения — по доброй воле.
— Ради этого изменения ты поднял мятеж в Арбеле?
— В том числе и ради этого. Ты готова слушать длинную историю?
Марк опять внимательно присмотрелся к Валентианову профилю — теперь картинка неуловимо переменилась и отдавала... нет, не прямой ложью, а скорее холодным, совершенным, искусно замаскированным под волнение расчетом.
— Я выслушаю тебя, — ответила леди Джу. — Только постарайся уложиться в полчаса, иначе мы не можем гарантировать твою безопасность парламентера.
— Хорошо, попробую. Хотя ты сама знаешь — я грубый человек реального дела, а не оратор, и все-таки, в последний раз, я попытаюсь убедить тебя не наводкой, а языком.
"Скромник хренов, — решил про себя сильно раздосадованный Марк Беренгар. — Он даже в коляске продолжает считать себя великим бойцом, и, к сожалению, нельзя сказать, что Ральф совсем не прав. Я больше не умею "видеть" сенсов, но тут и безо всякого эфира понятно, что дело с ним нечисто".
Валентиан небрежно мотнул головой, и его крестьянки покорно удалились. Как только ореховая дверь за девушками закрылась, Ральф заговорил — ясно, искренне и выразительно, и Марк в эти минуты почти перестал наблюдать за изменчивым профилем луддита, завороженный его историей.
* * *
История Ральфа Валентиана, мятежника и псионика
Не знаю, с чем можно сравнить то непередаваемое ощущение, когда разум, отделенный от тела, вольно перемещается в ментальном эфире. Занятное ощущение. Рискну сравнить его с морем. Помню, лет двадцать назад, на юге, совсем зеленым студентом парадуанского агрономического колледжа, я как-то опустился с аквалангом на дно курортной бухты — стая плоских, как блюдца, золотых рыбок обтекала меня кругом, эти существа суматошно метались — так, что блеск их чешуи сливался в один сплошной поток. Над головою моей медленно колебался толстый слой жидкого аквамарина, шестое чувство воспринимало плотность и размах моря, хотя видеть я мог только это самое мелькание золота на темно-голубом.
Ладно, не стоит бередить прошлое.
Мне никогда больше не носить акваланга, но это полбеды. Я, несчастная развалина, не могу даже пройтись пешком — подо мною скрипит привычное старое кресло, а за спиной две набожные дурехи, святая глупость которых равна только их же беззаветной и детской преданности.
Бывают вершины судьбы (немного их), когда, словно дар свыше, приходит полнота сил — и душевных, и физических. Чаша жизни переполняется, и не пролить этот напиток богов мы уже не в силах. Что бы ни случилось потом, нам останется память, а память — это то, что труднее всего убить, даже если тебе самому этого хочется неотвязно и остро.
Ну да ладно. Изрядное число лет назад, еще до восстания псиоников, еще находясь в добром здравии, я по собственной воле и глупости сделался проводником Лимба — наверное, мною двигала противоречивая смесь набожности и любопытства. Официальный каленусийский пантеизм отвергает посмертие. Людей Северо-Востока, таких, как я, столичные адепты Разума всегда считали чудаковатыми еретиками, но в веротерпимой Конфедерации личные религиозные странности никогда не имели серьезных последствий.
Я принадлежал к скандально известной луддитской секте Иеремии Фалиана. Почему-то наши ритуальные проклятия техническому прогрессу очень мало для меня значили. Карьера захолустного религиозного политика не казалась мне соблазнительной. Я не рвался скучать в придорожных пикетах, слушал великого проповедника вполуха и втихомолку стремился пробраться совсем в другие сферы — подальше от догматичных стариков.
Приходилось ждать вечера, когда густые лиловые сумерки падают на выпуклые спины холмов. Ноги сами несли меня туда, где кольцо живой изгороди заменяло нам дольмены древних. Курился костер. Я, Ральф Валентиан, сидел рядом с другими на скамье из бревен и смотрел на витые струйки дыма, покуда не начинал видеть туман, скалы и облака Лимба. Мир линял наподобие старой картинки — костра и зарослей больше не было, северная равнина исчезала, сменялась горами, между острыми камнями этих гор свистел ветер. Крутой обрыв едва не убегал у меня из-под ног, далеко внизу, под тонким флером тумана, маячил крышами и портиками серо-розовый город.
Не знаю, почему этого города больше никто из наших не видел. Позже Аналитик сказал мне, что я прирожденный проводник на ту сторону. Что ни говори, звучит с ядовитым подтекстом и многозначительно.
Итак, тело мое продолжало гордо восседать на бревне, которое давно залоснилось, отполированное штанами набожных луддитов Иеремии. Вместе с тем я отчетливо видел собственные руки, торс, ноги — и в туманной реальности Лимба все равно оставался самим собой. Провал под ногами манил, но это не был извращенный соблазн суицида, скорее любопытство, помноженное на избыток сил. Однажды у меня хватило смелости спуститься в долину, всего-то потребовалось немного ловкости, и мраморные мостовые пустого города легко легли под мои подошвы. Неестественно звонкое эхо цокало и металось между колонн и статуй. Я брел наугад, пока не отыскал главную площадь — такую же потустороннюю и безлюдную, как и все улицы проклятого Лимба. Палаццо белого камня выходило фасадом в сторону пустого пространства площади. Камень блестел свежестью — ну прямо только что из-под резца. На ступенях дворца не оказалось ни мусора, ни пыли, ни единой песчинки, острые края мрамора выглядели неистертыми — словно их никогда не касалась ничья нога.
Дверь в древнем стиле подозрительно легко подалась, и я вошел, потому что уже не мог не войти. Комнаты мне не запомнились, знаю только, что они были. Во внутреннем дворике блестел бассейн, до краев заполненный густой темной жидкостью. Цвели в кадках декоративные апельсины. На краю бассейна расположился лысый толстый старик в черном шелковом халате. Он этак основательно, всей задницей, засел в кресле, но при этом умудрялся не отбрасывать тени. Если бы я сумел предвидеть будущее, то опознал бы в коляске калеки почти точную копию моего нынешнего "трона". Жаль только, что предвидение никогда не было моей сильной стороной.
Я бесстрашно двинулся к нему, намереваясь поговорить, водянистые, навыкате глаза обитателя Лимба пялились на меня в упор, сухую кожу старческого лица покрывали редкие пятна палевого пигмента. Иллюзия была полнейшая — само совершенство правдоподобия, если бы только не эта проклятая, потерянная тень... Чуть погодя, должно быть, вдоволь на меня насмотревшись, старый хрен недовольно насупился.
— Ну-с, или говорите, или уходите на все четыре стороны. Мне надоели людские стандартные пороки и глуповатые случайные визитеры. Вы, молодой человек, наверное, превысили свою обычную дозу? Беда с этими синтетическими наркотиками.
— Я не наркоман.
— Псионик?
— А вы-то сами кто — какой-нибудь демон из древних историй?
— Глупости. Я Ответственный Аналитик. А для вас, если хотите, полномочный представитель господа бога. Мне не нравится эта временная линия, здесь все идет не по правилам, но я не желаю выглядеть негостеприимным. Раз уж явились — хотите узнать свою судьбу?
Почему-то мои способности псионика в этот момент дали сбой. Наверное, мне следовало бежать, не медля, и оставить за спиной бассейн темной воды, апельсиновые деревья в кадках и роковое для меня палаццо, но я сдуру поддался тому соблазну, который обычно толкает суеверных людей в руки гадалок и предсказателей. Почему-то этот тип, назвавшийся Аналитиком, не вызывал у меня никакого пиетета. Позже я как следует узнал это бескорыстно-расчетливое существо, но и в первые минуты нашего знакомства он не показался мне добрым ангелом. Может быть, меня удержала на месте дерзость или озорство — не знаю.
Старик склонил совершенно лысую голову, у него под рукой устроился маленький сайбер неизвестной мне модели. Аналитик мял крошечные кнопочки толстым стариковским пальцем, а я ждал, с отвращением рассматривая живую тьму, замкнутую в рамке бассейна.
— Ральф Валентиан?
Я поневоле вздрогнул, услышав собственное имя. Теперь Аналитик смотрел очень серьезно, забытый сайбер лежал на его прикрытых пледом коленях.
— Откуда вам известно, как меня зовут?
— Я Аналитик. Ваше предсказание готово, Ральф Валентиан. До сих пор уверены, что хотите узнать свою судьбу?
В тот момент на меня повеяло смертным холодом, но гордость оказалась сильнее. Я, должно быть, скорее согласился бы умереть, чем выдать свой страх этому обитателю Лимба.
— Моя судьба — это моя собственность, такая же, как рабочая лошадь, дойная корова во дворе или скамейка в доме.
— Тогда смотрите.
По его знаку я склонился над экранчиком сайбера, не знаю, как Аналитику это удавалось, но я до сих пор не могу сказать наверняка — читал ли я там скрижали судьбы или видел синтезированную машинкой картину.
Существо в кресле медленно и печально качало лысой головой, вторя чужому (то есть моему) страху, восторгу или негодованию.
— У вас яркая судьба, Валентиан — завидую. Яркая судьба и почти гарантированный трагический конец. Собственно, перед вами маячит только два возможных варианта событий. Псионики Северо-Востока поднимут мятеж, и вас, в конце концов, убьют. Конечно, потом соратники-мутанты будут чтить память безмерно любимого вожака и повстанца-героя. Быть может, осознание такой перспективы послужит вам утешением — у вас будет хорошая, публичная и не очень болезненная смерть. Второй вариант... что ж, он в некотором роде похуже. Это сравнительно долгая жизнь и медленное угасание человека, оказавшегося не у дел. Быть может, простив ближним и смирившись перед судьбой, вы сумеете отыскать некий паллиатив счастья, но при вашем властном характере смирение затруднительно.
— Я могу выбирать?
— Конечно. Не будь у вас хоть какого-то выбора, я бы не посмел ранить вас неизбежностью.
— Тогда я выбираю жизнь.
— Вы мне не верите?
— Верю. Просто живому лучше, чем мертвому, у него остается надежда дождаться перемен. Драться с судьбой можно в любом случае. Если наверху все уже просчитано и определено и судьбу не отменить, значит, я могу делать все, что захочется, — я свободен.
Аналитик, кажется, удивился и даже оглядел меня с уважением, потом в очередной раз покачал крупной головой:
— Боюсь, что едва вы столкнетесь с судьбою калеки вплотную, как горько пожалеете, что не погибли в бою, но я в любом случае отдаю дань почтения смелости. Многие в такой ситуации выбрали бы жизнь, но сделать это с вашим хладнокровием сумеет далеко не первый встречный. Примите поздравления, вы держитесь очень достойно. Хотите еще что-нибудь спросить?
Я перевел дух, отгоняя вызванные Аналитиком призраки грядущих событий. Кто предупрежден, тот вооружен. Тогда мне, наивному дураку, казалось, что я сумею выкрутиться и обмануть предопределение.
— Наши, то есть мои, теологические представления о посмертии — они... они соответствуют действительности?
— И да, и нет, мой отчаянный друг. Если вы хотите посмертного покоя, то предлагаю вашему вниманию Великую Холодную Пустоту. Она именно такова, какой ее любят представлять атеисты, и способна подарить вечное идеальное забвение.
— Ад, конечно, существует?
— Разумеется! Иначе куда бы мы пристраивали бракованные экземпляры гуманитарных объектов? Их принимает ад, иными словами — Оркус. Если на то пошло, он естественная среда обитания порочных ментальных сущностей.
— Расскажите о Лимбе. Почти все, что я тут видел, плохо тянет на первый круг преисподней.
Аналитик тонко и иронично усмехнулся сухими губами.
— Вы тоже хватаетесь за это заблуждение древних? Полно, молодой человек, Лимб вовсе не внешняя кайма ада, как воображают начитавшиеся Данте студенты-философы. Лимб — это, если хотите, тесный круг посвященных, властители именем Разума, бессмертная стража судьбы, а если выражаться предельно политкорректно, комитет управляющих предопределением. Не могу утверждать, что мы закрытое общество. Даже у вас, молодой человек, есть шанс со временем присоединиться к ним...
От добродушного стариковского хвастовства меня передернуло.
— Вы почти ничего не говорите о самом Мировом Разуме.
— А вы ничего не спрашиваете про рай.
— Рай существует?
— Нет.
В эту минуту меня охватила ненависть. Не то чтобы мне хотелось посмертных райских блаженств — ну их совсем. Блеклая скука ровного покоя не для таких, как я, парней. Но отобрать рай, оставив Оркус — в таком раскладе нет справедливости, и Аналитик представился мне в роли крупье, который обирает простаков в игорном доме судьбы.
— Вы не нуждаетесь в рае, — жестко откликнулся он на мои мысли, и я дрогнул в душе, сообразив, что имею дело с призраком мертвого псионика. — Люди не нуждаются в рае, — продолжал между тем Аналитик, — потому что человечеству дано нечто большее. Дар сенсов и свобода выбора. Этого хватит на то, чтобы создать себе пристойную жизнь на бренной земле. Если вы не способны жить при жизни, то нелепо просить у Разума блаженства после смерти.
— О какой свободе выбора говорите вы, чиновник предопределения?!
Он немедленно повторил мне мои собственные слова, и они глухо и грозно прозвучали под сводами поддельных небес Лимба:
"Драться с судьбой можно в любом случае. Если наверху все уже просчитано и определено и судьбу не отменить, значит, я могу делать все, что захочется, — я свободен". В общем, живите как знаете, Ральф Валентиан, можете свободно выбирать добро или зло, черное или белое, и судьба ответит вам так, как отвечает ваше зеркало. Идите же, я устал.
Пришлось повернуться, покинуть палаццо и побрести прочь. Над портиками, статуями и дворцами висели бледные потусторонние сумерки. Солнца здесь явно не было, скудный свет источало непонятно что...
Когда я очухался, то обнаружил себя на прежнем месте — возле догоревшего костра, круглую истоптанную поляну окружала все та же изгородь сухой кустарниковой колючки. Солнце почти закатилось, и я двинулся домой, чтобы потом не пробираться в темноте через ямы и овраги. В заброшенных меловых карьерах можно запросто переломать себе ноги.
Стоит ли говорить о том, что Аналитик меня не обманул? С тех пор прошли годы, его скотские расчеты подтвердились на все сто. Вот он я, смотрите — человек, который много раз спускался в Лимб и запросто общался с бессмертными управляющими Судьбы. Человек, которому не было равных среди псиоников Конфедерации. Бывший мятежник. Бывший герой восстания сенсов Северо-Востока. Бывший идейный лидер луддитов.
А теперь — калека, развалина, ничто.
Власть требует видимых атрибутов величия, потеряв физическую полноценность, трудно удержаться наверху. Я держался, сколько мог, беда в том, что мне становилось все хуже и хуже.
Сперва ослабели ноги, потом они совершенно отнялись. В самых кончиках пальцев рук поселился скользкий холодок. Иногда холодок осторожно поднимается до локтей. Настанет день, он жадным червячком коснется сердца, и в тот самый пронзительный миг я умру, рухну в ледяные объятия Великой Пустоты или окажусь вечным пленником серо-розовых дворцов Лимба...
Наверное, это глупо, но я очень боюсь смерти. Обидно, когда умирает победитель, но едва ли такой человек будет остро переживать свою мгновенную погибель — он не осознает роковой случайности момента. Хуже, когда ясно видишь близкий конец, и это вовсе не естественное угасание старика и не яркая смерть героя...
Время от времени у меня приключались припадки отчаяния, но я кое-как справлялся с ними, и только доверенная прислуга видела, чего мне это стоило. Псионик в ярости — все равно псионик. Да, кое-кого я сгоряча убил, но это не были близкие клану Валентианов люди. Не верьте сплетникам — я никогда не замахивался на мозги консула, впрочем, Стриж, с его нулевым индексом, неуязвим для наводок, и четкое осознание превосходства посредственности сильно портило мое настроение.
Сдвиги наметились в последние три года. Сначала это были сны. Во сне у меня снова оказывались здоровыми руки и ноги, я брел по размокшей глине сквозь дождь, длинные нити воды падали на землю и извивались, словно щупальца, иногда мне удавалось отстранить их пальцами, и нити мне подчинялись. Очень редко вдалеке маячил призрачный Лимб, но я огибал стороной горную дорогу — мне больше не хотелось видеть Аналитика.
То самое существо появилось через три месяца после первого сна. Я, повинуясь неодолимому зову, ждал возле костра, разведенного в круге дольменов. Охрана и служанки из предосторожности оставили меня, издали долетал неясный отзвук их голосов.
Перемена произошла так молниеносно, что я сам не заметил грани перехода. Только что шуршала трава, пел ветер в стоячих камнях и кружился над холмами ленивый коршун, и вдруг реальность деревенского полудня исчезла.
Свет померк, сжалось открытое пространство, уродливо исказились звуки.
Теперь вокруг мерно гудел голосами просторный полутемный зал. Людские фигуры, неправдоподобные и отчетливые одновременно, то отдалялись, то приближались, занятые своим делом, как мне тогда показалось — зловещей и напряженной, с неясными правилами игрой. В неправдоподобно глянцевом паркете отражались огни, летучие разноцветные брызги света плавали в воздухе, круглые лампы под низким потолком выхватывали у полумрака куски странного зрелища. Я обогнул стол на изогнутых ножках и тронул за плечо склонившегося над грудой фишек человека — он обернулся и заглянул мне в глаза. Раскрашенная маска идеально скрывала лицо, между виском и рельефом личины не оказалось ни малейшего зазора, как будто поддельные пластиковые щеки росли прямо из костей черепа.
Я брезгливо отдернул руку и предпочел оставить монстра в покое. Где-то вдалеке, среди толпы размалеванных рыл мелькнул бледный человеческий профиль. Незнакомец подобрался поближе и устроился напротив меня, выбрав высокий стул без спинки.
Существо неуловимо смахивало на средней руки коммивояжера — разве что постарше, чем обычно бывают эти типы. Оно закинуло ногу на ногу и сверлило меня взглядом, преисполненным поддельной любезности, темные волосы, приглаженные каким-то лаком, казались нарисованными. В этом типе было что-то шутовское, но только смеяться мне не хотелось — ни тогда не хотелось, ни теперь.
"Коммивояжер" тонко улыбнулся и заговорил — у него оказался приятный, бархатный голос, к тому же без чрезмерной назойливости.
— Приятный вечер, Ральф Валентиан.
— Приятный, как собаке палка. А вы кто такой?
— Я, если можно так выразиться, представитель конкурирующей с Лимбом фирмы. Не буду хаять услуги конкурента, это недостойно нашей марки, но если бы вы сразу обратились в Оркус, то избежали бы массы проблем. Я сорвался и захохотал, наверное, впервые за эти годы открыто, искренне и честно. Оркус махнул пухлой ладонью и нарисовал в воздухе то ли восьмерку, то ли чуть покосившийся знак бесконечности.
— Я хочу вам предложить совершенно замечательные вещи.
— Какие?
— Сохранение способностей с гарантией, восстановление вашей физической целостности, снятие для вас лично негативного эффекта Калассиана.
— То есть я встану на ноги, сохраню пси-индекс и не буду ускоренно стареть, как все псионики?
— Именно так, если мы столкуемся в иене, то вы получите все это, а также многое другое.
— Прежде всего, я хотел бы рассмотреть вашу подлинную физиономию, — грубо бросил я существу. — По-моему, мне пытаются всучить подделку.
Агент Оркуса лучезарно улыбнулся и укоризненно покачал круглой головой.
— Мир нематериального невидим. Вы сами награждаете нас обликом — по собственному личному вкусу и усмотрению. Что вам сейчас пригрезилось?
— Человек в черном, а на заднем плане маячит казино.
— Любопытно. Указывает на неосознанную удачливость субъекта. Мне все-таки кажется, что вы согласитесь на мое предложение.
— Чего вы хотите? Мою душу?
Оркус улыбнулся застенчиво и мягко, словно столичный педик:
— Такой товар сейчас не котируется. Ваша душа слишком агрессивна и непредсказуема, чтобы представлять для нас большую ценность.
Я поневоле переварил сомнительный комплимент.
— Тогда какой холеры вам надо?
— Компания желает получить в распоряжение сущности некоторых других людей. Будьте нашим поставщиком, Ральф Валентиан, и о цене мы сумеем договориться.
— Если я должен кого-то ментально прикончить, то зарубите себе на носу — такого рода дела стоят очень дорого.
— Ну что вы! — Мой собеседник в притворном ужасе всплеснул пухлыми ручками. — Речь не идет о непременной смерти объекта, нас интересует только его доставка в заданную точку, компания не ставит никаких условий насчет физической нецелостности и...
Я легко осознал двойной смысл ответа этой фальшивой куклы. Меня поощряли действовать на собственный страх и риск.
Я встал со стула и пошел прочь.
— Мастер Валентиан! — завопил он мне вдогонку. — Погодите, мастер Валентиан! Вы меня не так поняли!
Я уходил, не оборачиваясь.
— Мастер Валентиан!
— Ну и?
— Долгая полноценная жизнь, мастер Валентиан, здоровье, слава и влияние...
— А потом, когда я все-таки умру?
— Настоящая власть. Место в правлении компании "Оркус".
Я остановился. "Коммивояжер" больше не казался мне смешным.
— Хочу гарантий, приятель. Я больше никому не верю на слово.
— Ах, вот оно что... Раз так — вот вам задаток. Смотрите.
Пространство зала схлопнулось, несколько бесконечных секунд перед моими глазами болтался литой квадрат черноты, потом изображение медленно проступило...
Я видел будущее — полупустую комнату в здании Тайного Комитета, здесь, в Арбеле. Ядовито светила лампа, на широкой столешнице веером лежали фотографии. Мои и моих людей. Консул Дезет, уронив руки на колени, сидел за столом, на физиономии правителя забавным образом смешались выражения горечи, досады и вынужденного недоверия.
"Вы интриган, Миша, — бросил он, обращаясь к советнику Бейтсу. — Убирайтесь с миром, вам не грозит расправа, но слышите — не смейте лезть в дело Ральфа Валентиана. Документы я забираю себе. Арестованных отпустите с извинениями". — "Мне следует подать в отставку?" — уныло поинтересовался Бейтс, и меня изрядно порадовал убитый вид первого сыщика Арбела. Стриж нехотя ответил: "Отставки я не приму. Хочу, чтобы вы сами выправили то, что нагородили".
Я перевел дух и обернулся. "Коммивояжер" сиял, как новенький грош, блеклые щеки существа порозовели. А видение слишком походило на правду. У меня возникло неописуемое чувство человека, который только что невредимым соскочил с виселицы.
— Это будущее?
— Нет. Но можно вмешаться в события, если вы примете мое предложение. Гарантии Оркуса великолепны. Вам нечего опасаться Бейтса, компания умеет защитить верного ей человека.
— Ладно, мне надо как следует подумать перед тем, как решиться.
— Думайте, только недолго. Плотное соприкосновение миров и переход — тонкое трудное дело, ювелирная, я бы сказал, работа... Словом, мы можем больше и не встретиться. Мой дорогой Ральф, не упускайте своего уникального шанса.
— Как я смогу передать вам ответ?
Оркус усмехнулся, и я впервые с момента начала перехода сумел как следует разглядеть его зубы — сахарно-белые, острые, нечеловеческие.
— Вы вообразили, что придется макать в кровь и прижимать к бумаге большой палец? Наш имидж и репутация исключают такую пошлость. О нет, мой дорогой Ральф. Слово и действие неразделимы. Вот, возьмите список. — Он протянул мне плоский, черной кожи блокнот. — Как только первый из клиентов окажется по нашу сторону Грани, можете считать, что вы согласились.
Не успел я оглянуться, как записная книжка лежала у меня на ладони, а потом сама собой нырнула глубоко в карман. Оркус вежливо кивнул и напоследок протянул пухлую руку:
— До свиданья, дорогой, воистину бесценный друг. Дайте мне ваши честные пальцы.
Мне захотелось уклониться от рукопожатия, но он так вцепился в мою ладонь, что сопротивление выглядело бы ничем не оправданной трусостью.
В следующий миг полутемный зал исчез. Я снова сидел в своем кресле, внутри каменного круга дольменов. Смеркалось, птичьи голоса умолкли, ветра не было, где-то неподалеку трещала цикада, а может, это кровь звенела у меня в висках.
Чувствовал я себя прескверно. Сердце болело и колотилось, как собачий хвост. Хорошенькая ситуация — сердечный приступ, вокруг ни души, прислуга и охрана куда-то запропастились. Я с трудом приподнял руку, была она твердая и холодная, словно чужая. Вот этой культей я и прикоснулся к собственным ребрам. В нагрудном кармане обнаружился твердый предмет. В растерянности я попытался его вытащить.
Пальцы почти не слушались, штучка выскользнула и шлепнулась мне на колени, я потратил несколько минут, чтобы зацепить ее своей клешней и рассмотреть как следует...
Это оказалась черная записная книжка Оркуса.
* * *
— Я не верю Ральфу, — беззвучно прошептал Марк, хотя Король, конечно, понял его и без слов. — Он пытается нас всех надуть.
— Я не лгу, — вмешался Валентиан. — Вот, посмотрите. Сюда вписано занятное имя.
Он швырнул черный блокнот прямо под ноги Короля. Далькроз поднял и пролистал тонкую книжонку.
— Возьмите, леди Джулия.
— Я и так знаю, что он внес в свои списки Нину. Ты маньяк, Ральф, и всегда оставался маньяком.
Валентиан устало ссутулился в кресле.
— Называйте меня как хотите.
— Зачем ты явился?
— Чтобы попытаться договориться — в последний раз, только потому, что когда-то мы были друзьями. Ты права, мне нужна Нина, я собираюсь ее забрать, хочешь ты того или не хочешь. Она дочь консула, но не твоя дочь, Джу. Отдай мне дочку консула, я прикажу своим людям отступить и оставлю вас в покое.
— Ты сошел с ума. Не надейся, Ральф, я не отступлю. Даже если ты убьешь меня, Стриж вытащит тебя из-под земли...
— Я не совсем сумасшедший, поэтому о причинах твоей смерти не узнает никто — вменяемых свидетелей не останется. Я не стану мучить ребенка, не причиню ей вреда, просто отправлю девочку в точку перехода. Это формальность, после которой мой договор с Оркусом будет выполнен.
— А что потом?
— Я стану самим собой. Если Стриж захочет мести — пусть попытается взять меня здорового.
— Я хотела сказать, что будет с Ниной? Судорога пробежала по щеке Ральфа.
— Не знаю и знать не хочу! Если у девчонки достаточно ментальных сил, она справится с проблемой. Пусть это отродье иллирианцев само дерется с Оркусом. А я хочу жить — просто жить, и сейчас, и после смерти.
Марк насторожился в своем углу у камина, ловя каждое слово Валентиана. В том, что уже было сказано, пряталась ложь — маленькая, но важная ложь под грудой приукрашенной правды. "Если он договорился с Оркусом, то почему до сих пор остается калекой?" Фигуры в креслах не двигались, и все-таки Беренгар не сомневался, что видит схватку. Было заметно, как напряглись лица у Короля и леди Джу — кажется, они вместе пытались взломать ментальную защиту Валентиана.
Ральф откинулся в кресле, лицо его побагровело, но и только.
— Что, парень, туго? Тебе не справиться со мною. Как там тебя звали, Воробьиный Король? Сосунок. Ты не дрался с конфедератами, ты не закапывал мертвых друзей в придорожной грязи. А у меня все это было, и еще много чего, когда едва ли не каждый день начинаешь жизнь заново, это холерски шлифует таланты.
Король молчал, брови его от напряжения сошлись в одну прямую линию. Нина тихо подошла к мачехе и положила тонкие руки на плечи женщины, помогая. В профиль леди Джу очень походила на статую, Беренгару даже почудилось, что на бледных щеках поблескивает мраморная пыльца от резца ваятеля.
— Джу, куколка, не продолжай драку, — добавил Валентиан, и в голосе его уже наметилась победа. — Ты ведь одной ногой стоишь на погребальном костре. Твоя жизнь держится на подпорке. В моей власти выбить эту подпорку и отправить тебя прямиком в Холодную Пустоту.
"Он не смотрит на меня, — подумал Марк. — Я могу попытаться ударить его и лишить сознания, только, боюсь, мне все равно не успеть. Стоит мне дернуться, и этот гад стукнет меня первым — наводкой. Мышцам никогда не угнаться за мыслью".
Валентиан одобрительно кивнул и ответил Марку вслух:
— Правильно, каленусиец. Я вижу, ты знаешь толк в способностях сенса. Жаль только, что твоя возможность порезвиться в чужих мозгах потеряна навсегда. Не бойся, я не трону неполноценного, покуда ты не дергаешься. Мне неинтересно пустое место.
Марк заставил себя не отвечать. "Он специально оскорбляет нас всех — за этим кроется какой-то расчет. Можно позвать на помощь охрану, но дверь библиотеки закрыта изнутри. Она захлопнулась, когда уходили эти крестьянки".
Беренгар в отчаянии наблюдал, как свесилась на грудь голова Короля. Похоже, Вэл потерял сознание. Черные бездонные зрачки Ральфа впились в лицо псионички. Нина внезапно взвизгнула и отскочила в сторону, забилась в угол, прикрывая рукой лицо. Из-под полудетской ладони обильно потекли слезы. Леди Джулия не двигалась.
"Она мертва или вот-вот умрет".
Ральф медленно повернулся и посмотрел на Марка в упор — тяжелым взглядом, но без попытки ударить наводкой.
— Отлично, парень. С этими покончено. А теперь подойди к двери и открой ее — пусть сюда войдут остальные.
"Нельзя было впускать Ральфа в дом. Он сейчас в одиночку расправится с охраной виллы, — с ужасом понял Марк. — Я должен ему помешать, но не могу придумать, как это сделать".
Валентиан медленно покачал головой:
— Делай то, что я сказал, не рыпайся.
— А сами почему не откроете? Ага, я догадался... у вас сгорела сенсорика управления креслом.
— Это точно. Зато при мне остался мой индекс. Если не подчинишься и не укоротишь язычок, я поджарю твои мозги, каленусиец.
Валентиан прикрыл глаза, готовясь ударить, но тут же поднял веки и беспомощно уставился на противника. Его вид отражал внезапную и полную растерянность. Марк остался на месте, злорадно наблюдая все оттенки бессильной Ральфовой ярости.
— Не ладится с наводкой? Валяйте, попробуйте еще разок. Только мне показалось, кое-кто на сегодня исчерпался. Великий Ральф Валентиан испекся в драке. Он победил, да только в его печке внезапно кончились дровишки. Эй ты, сенс долбанный, попробуй-ка до меня дотянуться без своих хваленых наводок!
Неподвижный Валентиан бессильно ругнулся:
— ... несчастный. Ты у меня дождешься. Марк ответил озорным жестом.
— Я сейчас выполню ваше желание — открою дверь, чтобы гвардейцы Стрижа наконец сумели разобраться...
Он не закончил. В следующий миг произошло то, что до глубины души поразило самого Беренгара.
Ральф легко оттолкнулся от подлокотников кресла и крепко встал на ноги — на все про все хватило секунды. Из движений луддита исчезла прежняя расслабленность.
— Не ожидал, щенок? Придется ради тебя подпортить мой имидж страдальца. Ты правильно догадался — почти с самого начала. Я снова в норме, Оркус хорошо выполняет обещания.
Беренгар едва успел отскочить в сторону. Ральф вложил в короткий замах всю свою ненависть, но ненависть помешала меткости, и каленусиец что было сил рванулся к запертой двери.
— Куда?!
Марк не успел отступить. Ральф даже не прыгнул следом, он словно бы перетек и уже стоял между ним и дверью. Ростом Беренгар едва доходил противнику до уха.
— Это тебе за наглость.
Валентиан не столько ударил, сколько мазнул Марка по лицу, раскрытой ладонью, не очень сильно, зато очень оскорбительно. Ответный пинок в живот словно бы не произвел на него никакого впечатления. В запертую дверь уже неистово колотили:
— Леди Джулия! Отоприте!
Зов офицера гвардейцев остался без ответа. Марк, тяжело дыша, увернулся от очередной атаки Ральфа и снова ударил в ответ — как будто в каменную стену.
— Ломайте двери! — кричали снаружи.
— Они плохо поддаются. Тут дубовые доски. Хрястнула филенка, с потолка посыпались невесомые хлопья белой извести. Ральф вытер со лба пыль и тут же пнул Марка в лицо, тот едва успел прикрыться рукой, под каблуком коротко и хрупко хрустнула кость.
— Собирайся на погребальный костер, мой дорогой мальчик.
Беренгар упал навзничь и попытался встать, но не смог, изувеченная рука висела плетью. Болело так, что перед глазами возник сияющий пурпурный нимб. Черная фигура Ральфа неясно маячила сквозь багровые разводы.
— Сдавайтесь, Валентиан! — кричали за дверью.
— Как бы не так — не дождетесь!
Ральф внезапно оставил беспомощного Беренгара и подошел к неподвижно застывшей в кресле Джулии. Поискал пульс на запястье, осторожно дотронулся до белой, высокой шеи и нашел сонную артерию.
— Ты меня слышишь, Джу, красавица? Конечно, мертвые не слышат. Если твое сознание еще витает где-то поблизости, посмотри-ка получше на Ральфа-победителя.
Через секунду в углу раздался истошный визг. Луддит подхватил под мышки перепуганную Нину, та бесполезно молотила кулаками по крепкому черепу псионика.
— Я убил эту заносчивую гордячку, куколку Джу. Наш спор закончен. С дороги, недоноски. Или я пришибу еще и девчонку консула.
За дверью притихли.
— Вы меня слышите, капитан? Хотите, чтобы я сделал это?
— Погодите, Ральф! Остановитесь, или я включу установку самоуничтожения.
— Кишка тонка.
Валентиан, загораживаясь телом ребенка от возможных выстрелов, двинулся к двери. Возле толстых дубовых створок и сложного механического замка он замешкался.
— У меня заняты руки, набери код и отодвинь засов, хорошая девочка. Мы вместе пойдем прогуляться в холмы.
Нина тут же тяпнула Ральфа за палец, но он, похоже, вошел в раж и не чувствовал укуса.
— Открывай, или я начну по одной ломать тебе косточки...
Марк, придерживая изуродованную руку, скорчился на полу. От острой боли его стошнило. "Этот сучий псионик похож на злодея из мультяшного боевика. Только вот перелом у меня болит по-настоящему".
Когда красные круги перед глазами немного поблекли, Беренгар осмотрелся. Король оставался неподвижен, но в его позе не проглядывала неловкая расслабленность мертвеца. Чуть поодаль, у самой ножки второго кресла чернел угловатый предмет.
"Вэл очнется, но сейчас он в полной отключке. Я должен решиться сам, если, конечно, Ральф врет и я не щенок. На полу, почти рядом, лежит излучатель. Его могла уронить леди Джулия. Но я теперь всерьез верю, что эту штуку послал мне сам луддитский бог".
Марк осторожно потянулся здоровой левой рукой и стиснул ребристую холодную рукоять оружия. Потом уперся локтем в ковер. Ствол пьяно вело из стороны в сторону, прицел никак не хотел совмещаться с лопатками Ральфа Валентиана.
Спустя долю секунды Валентиан обернулся, и Марк ужаснулся, когда не увидел испуга в чужих, пронзительно-черных блестящих глазах — там стояла только ненависть.
— Положи оружие, недоносок. Застрелишься ненароком.
Беренгар перевел прицел на лоб Валентиана и придавил спуск — безрезультатно.
"Запал испортился или сели батареи".
Ральф развернулся, не выпуская Нину, и пнул Марка, метя в глаза. Тот едва успел откатиться. Нина снова взвизгнула и вывернулась из вражеских рук. Валентиан, чтобы снова поймать ее, на несколько секунд оставил Беренгара в покое.
"Мне надо попробовать еще раз. Может быть, батареи вовсе не сели. Это был обычный сбой, просто запал не сработал. Стреляй же, стреляй, Марк, приятель, покуда девчонка не под прицелом".
Беренгар заставил себя вскинуть непослушную руку, снова совместил прицел со спиной Валентиана и выстрелил, уже ни во что не веря.
В тот же миг черная рубашка псионика разлетелась горелыми хлопьями под воздействием луча. Он упал ничком, лоб Валентиана страшновато стукнулся о пол. Так и не пойманная Нина отбежала подальше и замерла в неосознанно-грациозной позе удивления и испуга.
— Помоги мне подняться, малышка, — севшим голосом попросил Марк. — И открой гвардейцам дверь. У меня рука сломана.
Через минуту, когда ошеломленные люди склонились над трупом Валентиана, офицер охраны с трудом перевернул тяжелое тело.
Странно, но в нем еще теплилась жизнь, тускнеющий взгляд великого псионика уперся куда-то в потолок. Марка шатало, рука нестерпимо горела. Он опустился рядом с Ральфом на дрожащие колени.
— Зачем ты охотился за нами, Цертус? Тебе нужен Король?
Валентиан перевел непонимающие глаза на Беренгара, потом что-то тихо произнес. Каленусиец склонился к самому лицу псионика, чтобы расслышать ответ:
— Какой еще Certus? "Верный"? В нашем грязном мире нет верности, щенок...
Ральф затих, Марка оттерли широкие спины. Консуляры сбились в кучу, возбужденные голоса соединились в монотонный бессмысленный шум.
Беренгар неловко встал, придержал больную руку, отошел в сторону. Вокруг замелькали незнакомые лица и чужое, угрожающее оружие. Вэл, заторможенный, словно бы слинявший, непохожий на себя, подошел и остановился рядом.
— Спасибо тебе, друг.
— Да не за что. Что с леди Джу? Она умерла? Король ничего не ответил и отвернулся, плечи его поникли.
— Не спрашивай, я сам не знаю. Теперь, когда главарь мятежа попался, гвардейцы и без нас разберутся с людьми клана Валентианов.
— Ты хоть понимаешь, что случилось?
— Ральф наверняка не Цертус. Мы крепко ошиблись в очередной раз.
— Придется снова искать Мастера Миража.
— Не знаю, придется ли. Пошли отсюда? — Да, уходим.
Они вместе вернулись в свою комнату — ту самую, где до сих пор чернела дыра во взломанном паркете. Король нашел аптечку и пластиковым фиксатором облепил руку друга. За толстой стеной кричали, стреляли, кого-то азартно валили наводками, где-то рядом лихо дрались.
Король опустил голову.
— Мне всегда казалось, будто она не от мира сего.
— Кто?
— Леди Джу. Как будто она когда-то давно жила по-настоящему, потом ушла в другой, хороший мир и снова вернулась из Лимба, чтобы доделать то, что не мог бы сделать никто другой.
— Ты это о чем?
— Она сделала то, что пообещала — отобрала ментальные способности у Ральфа Валентиана. Только поэтому он не убил тебя наводкой.
— А я застрелил Ральфа из ствола, который нашел на полу. До сих пор не знаю, как там могло оказаться оружие. Ты веришь в эту историю с Оркусом и Лимбом?
— Не знаю. Вообще-то я атеист.
Они замолчали, стрельба стихла, через пару минут с грохотом, освобождая оконный проем, упали щиты пси-блокировки.
— Погляди-ка, туман почти рассеялся.
Над Арбелом занимался теплый весенний полдень. Влажные белые космы таяли, уползали и прятались между деревьями. Мелкие острые весенние листья сплошь покрыли еще недавно голые кусты. По контрасту с нежной зеленью ядовито-жирно чадила крыша домика охраны. Ворота виллы были наполовину распахнуты, наполовину сорваны, у въезда темнели грубые туши боевых машин. Арестованных валентианцев пинками загоняли в приземистый фургон. И победители и побежденные почему-то показались Беренгару почти одинаково растерянными.
— ...никогда не забуду ее лицо — она будто одна из статуэток Лина. Сейчас сюда заявится консул, а я не знаю, что буду ему говорить. У меня сильное желание провалиться сквозь землю.
— Брось, Марк, ты теперь герой.
— Дурак я, а не герой. Не надо было умничать, надо было сразу врезать этому Валентиану. Просто меня всю жизнь учили не бить в спину. Как ты думаешь, что теперь будет?
— Теперь все изменится — наступит наше будущее.
— Ага, вон оно как раз топает по тропинке — собственной персоной, в лице консула священного государства праведных. Сейчас он нам устроит это самое будущее.
Король всмотрелся в рваные остатки мутной дымки, туда, где двигались силуэты вооруженных луддитов.
— Мне кажется, ему сейчас не до нас с тобой.
7071 год, Иллирианский Союз, Порт-Иллири
Никогда бы не поверил, что окажусь в таком скандально-прославленном месте. Марк пошевелил пальцами на недавно зажившей руке, потом, не обращая внимания на головокружительную высоту, перегнулся через подоконник в дорогом номере грандиозного отеля "Менгир свободы". Далеко внизу, на главной площади Порт-Иллири, букашками суетились прохожие. Пышная растительность юга трепетала под теплым ветром с моря. Фонтаны испускали тончайшие струйки подкрашенной воды. Портики и статуи вовсе не проигрывали на расстоянии — напротив, оно тонко скрадывало шероховатости работы модного скульптора.
Столица Иллирианского Союза разительно отличалась от Порт-Калинуса показным отсутствием деловитости. Сияла красками летних костюмов толпа, как будто горожане собрались на воскресный праздник. Фигурки иллирианцев двигались туда-сюда, соблюдая, однако, видимость непонятного Беренгару порядка. Он изо всех сил вытянул шею и посмотрел налево. "Праздник" сразу же померк и оказался хорошо управляемым — кое-где среди лиловых, золотых и нежно-терракотовых балахонов обывателей чернели мундиры прето.
— Не вывались, — хмуро посоветовал Король.
Он расположился за столом и сосредоточенно ковырялся в маленьком неисправном уникоме.
— ...не вывались, а то внутри ты набит всякими интересными штуками. Размажешься о белые плиты и испортишь любимую мраморную площадь принцепса.
Беренгар промолчал, взял со стола официальную газету диктатора, скатал из нее бумажный шар и шлепком отправил его в окно — случай лукаво отнес неопрятную бумажку туда, где под летним солнцем глянцевито блестели парадные пси-шлемы преторианцев.
— Не дури, Беренгар. Им ничего не стоит пальнуть по окнам.
— Надоело мне бояться. А ты, умник, все ловишь бывшего друга?
— Иногда мне кажется, что и вовсе не стоит ловить его. Такие Цертусы живут, обжираясь чужой энергией. Наша ненависть, память, интерес или привязанность для него только хорошо приготовленная еда. Может быть, если игнорировать Мираж, он рассосется сам собой?
— Знаешь, Вэл, поставь-ка мне ту самую запись. Хочу посмотреть ее в последний раз.
— Алекс слишком хитрый, чтобы расписаться в чем-то прочно. Она была сделана с секретом — сотрется после второго прочтения.
— Пускай сотрется, мне теперь все равно.
Воробьиный Король нехотя сунул вкладыш в исправленный уником.
— Бери и читай.
По экрану медленно поплыли ровные и безликие строчки стандартного шрифта:
Твердости, во имя Разума!
Вэлу Августу, лорду Далькрозу, от консула вольных Северо-Восточных территорий с наилучшими пожеланиями удачи — личное сообщение.
Выражаю признательность вам и господину Марку Беренгару за помощь, без которой спасение мирных жертв валентианского мятежа оказалось бы немыслимым. Поскольку обстоятельства переменились, а пересечение нашей границы с Каленусийской Конфедерацией до сих пор затруднительно, вам предоставляется свободный выбор.
Вы оба можете оставаться в Арбеле или получить документы и на любой удобный вам срок отправиться на территорию сопредельного государства — Иллирианского Союза.
Каким бы ни оказался ваш выбор, выражаю надежду на понимание и сотрудничество в будущем.
Александр Дезет, консул.
P.S. А теперь, приятель, когда официальная часть закончена, добавлю от себя еще кое-что. Я знаю, ты сделал все, что мог, и даже больше того, поэтому зла за промахи на тебя не держу — не таким мальчишкам стоило начинать драку с Валентианом.
Знаю, ты не успокоишься, покуда не отыщешь своего Цертуса, хотя, по размышлении, я бы твердо посоветовал тебе оставить его в покое... Впрочем, не сомневаюсь, что ты упрямо поступишь по-своему.
Наши эксперименты в лабораториях Арбела идут полным ходом, может быть, их результаты помогут обойти негативный эффект Калассиана. Это то, что способно в корне изменить наши отношения с Порт-Калинусом. Если подобное случится, то я твой честный должник. Кое-что из своего долга я собираюсь выплатить немедленно — в той форме, которая тебе пригодится в поисках Мастера Миража и сделает их хоть немного безопасней.
Оставляю тебе имена людей, которые в Каленусии соучаствовали в его преступлениях. Прочти правду и запомни ее как следует, не сохраняя копии. У такого способного парня, как ты, наверняка неплохая память.
Открывает список, конечно, "наш друг" генерал Крайф, твой старый знакомый по Мемфису — жандарм, фактический вице-правитель каленусийского приграничья, вешатель и палач псиоников. Что его толкнуло на должностное преступление, не знаю, по слухам, обычная для всех нас, грешных, личная месть, которую он надеялся удовлетворить с помощью всемогущего виртуала. Не мне тебе объяснять, как тонко способен играть Цертус на любых проявлениях ярких человеческих эмоций.
В любом случае, берегись Крайфа, Король. Не пытайся встречаться с ним — он все равно ничего не знает о подлинной личности Мастера Миража. Крайф всей душой ненавидит тебя — и этим сказано все.
Помощник Крайфа, полковник Ривера, которого ты, должно быть, никогда не видел, но который пытался организовать твою смерть в мемфисском госпитале, — это только более хитрая и активная копия шефа. Он равным образом замешан в деле о Мастере Миража и точно так же не знает подлинного имени виртуала. К счастью для тебя, Ривера теперь мертв, а без него Крайф бессилен в короткие сроки отыскать беглецов, и все-таки тебе, Король, лучше держаться подальше от Каленусии и Мемфиса.
Хочу удивить тебя напоследок — Ральф Валентиан, с которым ты имел удовольствие познакомиться у нас, в Арбеле, около года тайно поддерживал связь с Крайфом, а значит, косвенно и с Цертусом, используя для этого добровольцев-псиоников из собственного клана. Трудно сказать, что сводит людей, казалось бы, природой и логикой событий обреченных на взаимную ненависть. В их случае это была моя скромная персона — оба, и Ральф, и Крайф, одинаково ненавидели меня. Крайф видел во мне врага Каленусии, Валентиан — сомнительного иностранца и единственного соперника в Арбеле. Есть основания полагать, что в случае победы Ральф передал бы тебя за реку, в полное распоряжение жандармского генерала. Получается, что, по воле случая, сражаясь за наше дело, ты фактически сражался за самого себя.
Вот и все.
В Арбеле сейчас тяжело и неспокойно, и корни валентианского мятежа до сих пор гниют в политической почве луддитской провинции. Отправляйся-ка в Шлиру, парень. Это мой тебе самый разумный совет. Оттон, принцепс иллирианский — весьма колоритный тиран и наш старый знакомый. Я не пожелал бы тебе быть его несчастным подданным и сам не хотел бы оказаться на ковре перед стариком, но беглого псионика из Порт-Калинуса его величие встретит радушно. Конечно, чтобы лишний раз морально насолить твоей любимой Конфедерации. Живи в Порт-Иллири сколько захочешь, до лучших времен, но не влезай в тамошние интриги и не вздумай ментально подраться с любимчиками Старикана.
Сезон дождей на побережье уже прошел, море великолепно. Порт-Иллири — отличный город, когда-то я бегал там мальчишкой.
Если решишься на возвращение — не создавай нам проблемы, не делай этого неожиданно.
Стриж.
PPS. Тебе, должно быть, хочется узнать — врал ли Ральф Валентиан, рассказывая о дружбе и договоре с Оркусом. Не сомневаюсь, что Ральф не один год баловался наркотическими медикаментами. Не знаю, существует ли личность Оркуса хотя бы в виде бестелесной идеи. Несколько лет назад, в горах Янга мне приходилось наблюдать Воронку Оркуса — аномальную зону природной пси-активности, но, как ты понимаешь, это были глина, камни, полтысячи крыс и запустение, и вид их ничего общего не имел с казино и маскарадным бесом...
Марк дочитал письмо и метнул в мусоросборник отныне стертую, бесполезную кассету.
— Интересно, скольких людей отправил в последний бой мастер Стриж, чтобы выудить информацию о Цертусе? Странно, что он так легко рассказал тебе об этом. Зачем?
— Может быть, Алекс все-таки хочет в душе, чтобы я отыскал Мастера Миража. А еще мне кажется, что такой совет подсказал ему какой-нибудь продвинутый псионик-аналитик.
— Ладно, что у нас на сегодня?
Мягко посветлел экран большого, в полстены, уникома. Круглое лицо на картинке лучилось добродушным энтузиазмом, на грани легкой напускной туповатости.
— Добрый день, господа. Вас приветствует гид, бесплатно предоставленный туристической компанией "Иллирианские ценности". Вы стотысячный клиент, мастер Беренгар, поэтому получаете редкую возможность осмотреть...
Гид-иллирианец бойко болтал по-каленусийски. "Кто это?" — мысленно спросил Марк Короля, не надеясь получить ответ. Наверное, друг-псионик оказался в ударе, потому что не только понял, но и ответил. Даже от этой легкой наводки Марка невольно передернуло.
"К нам прислали шпиона-хранителя".
— Меня зовут Рикс, — очень кстати ответил навязчивый гид.
Обозлившийся Марк почти с ненавистью рассматривал улыбчивое загорелое лицо иллирианца. "С такими, как он, мой отец воевал в долине Ахара".
Тонкая ниточка пси-связи с Королем уже почти оборвалась, но прагматичный Вэл успел отозваться напоследок:
"Нам все равно не избавиться от Рикса, зато и ему не избавиться от нас". Беренгар ухмыльнулся в душе, взвесив многообещающее озорство ответа.
— Откуда вы нам позвонили?
— Я на площади. Спускайтесь поскорее, обязательно захватите с собою друга — перед вами открываются непередаваемые возможности увидеть...
Далькроз ловко отключил уником:
— В самом деле, пошли. Раз мы тут в почетной ссылке, постараемся максимально облегчить фонды иллирианских шпионов.
— Нас, пожалуй, как-нибудь пристукнут за компанию.
— Мы сейчас почетные гости их принцепса. С нас будут сдувать пылинки.
— А я никому тут не верю.
— И я тоже не верю, зато сюда пока что не дотянулся Цертус. У иллирианцев полным-полно собственных проблем.
Гид терпеливо ждал их на мраморной скамье у фонтана, защитные очки цветного стекла он сдвинул на самый кончик тонкого носа. Все это хозяйство — и фонтан, и очки, и сам мастер Рикс излучали едва заметное сияние и почти искреннее радушное гостеприимство.
— У вас мало времени, мои дорогие друзья, прием у его величия Оттона Иллирианского — не только честь, но и обязанность новичков такого калибра...
Король насторожился.
— Нам обязательно встречаться с принцепсом?
— Конечно. Он не будет разговаривать с вами лично. Но вы должны появиться на общем приеме для знати и выдающихся иностранцев, это как раз сегодня. Пропустить такой случай — величайшая невежливость.
Навязчивый шпик не отставал, Король почти смеялся, Марк угрюмо отмахнулся:
— У нас нет этой самой... придворной экипировки.
— О, не волнуйтесь! — Рикс опять расцвел приклеенной улыбкой. — Об этом позаботились. Все, что понадобится, доставят прямо в номер. Я буду ждать вас у этого самого чудесного фонтана. Ровно через час.
Коробки в тонкой бумаге и в самом деле оказались в отеле. Король завалявшимся в кармане бритвенным лезвием аккуратно разрезал шелковую ленту.
— Ты понял, друг, что здесь происходит? Нас тянут на прием для аристократов. Скоро мы увидим его величество Оттона во всей диктаторской красе.
— Для этого придется надеть все это?
Марк остановился перед зеркалом, так и сяк одергивая новый костюм — тот все равно неуловимо смахивал на парадный мундир прето. Зато переодетый Король теперь смотрелся истинным Королем — каждый позумент естественным образом оказался на своем месте, должно быть, для этого требовалось как раз то, чего никогда не было у Беренгара — прирожденный лоск аристократа.
— Пошли, ваше лордство, покажем этому иллирианскому старикану Оттону наши прославленные рожи, может быть, после этого нас отпустят домой.
— Ладно. Там, во дворце, постарайся не злиться — очень может быть, что за благонадежностью гостей следит псионик.
Марк и Король вместе вышли на мраморную площадь. Сумерки юга стремительно и неотвратимо падали на столицу. Небо теплого вечера на глазах становилось бархатно-черным куполом ночи. Млечный Путь засверкал наподобие витрины ювелира.
— Машина ждет.
Гид тоже ждал их, он больше не смеялся и поспешно сел за руль. Двигатель кара работал почти беззвучно, колеса шуршали по асфальту, цветное мелькание фонариков, острые росчерки огней безжалостно слепили Марка. Ночь исказила дневные воспоминания. Сначала он пытался считать повороты и ловил знакомые ориентиры — ажурные башни, тяжеловесные портики, площадь с полусонной стаей голубей, громаду иллирианского университета, — но скоро сдался и потерял направление. Внешне спокойный Король откинулся на спинку сиденья, Беренгар не сомневался, что его друг старается как следует пошарить в разуме Рикса. Судя по мучительно застывшему профилю Далькроза, обшаривание удавалось плохо.
Гид обернулся с кривой полуухмылкой, добродушие слетело с него шелухой.
— Мастер Далькроз — сенс? Не тратьте зря силы. Наша компания умеет защитить персонал от ментальной атаки, хотя, можете мне поверить — Иллира страна разумной свободы и выверенного порядка. У нас псиоников не ловят, как дикарей, и не держат в лагерях, которые в Каленусии мало отличаются от зверинцев. Способности частного лица обязаны служить общей цели...
Рикс все говорил и говорил, одну за другой роняя обкатанные фразы, но Марк почему-то больше следил за его руками. У Рикса оказались сильные и уверенные руки солдата.
Машина влилась в общий поток. Мириады пылающих точек плыли в темноте, сливались в огненную реку проспекта. Кар говорливого гида лихо заложил крутой вираж и подрулил к площади Величия.
Площадь оставалась темной. Местами тлеющее мерцание фонариков выхватывало у ночи то очерк клумбы с кудрявой зеленью, то силуэт статуи из бледного камня. Здание дворца, украшенное с фасада пилонами, уходило ввысь, пронзая потемки металлическим куполом. Тревожно светились трапеции огромных окон. Растительный орнамент обильно украшал фризы, над ними, на карнизах простирали крылья каменные орлы. В изломах неживых перьев Беренгару почудилось что-то трагическое.
На свободных площадках, на почтительном расстоянии от подъезда резиденции, уже выстраивались ряды дорогих каров.
"Здесь наверняка все утыкано пси-датчиками, а площадь специально держат темной — для ночного глаза..."
Из запаркованных машин тянулась к подъезду редкая цепочка гостей — военные, декольтированные женщины в черном и золотом, аристократического вида старики, девушки в пышных, как цветы, платьях пастельных оттенков.
Гвардейцы прето замерли у входа, время от времени их сжатые в кулак руки коротко вздергивались в ритуальном приветствии.
Короля и Марка, привыкших к рациональному удобству и выверенной простоте каленусийских интерьеров, поразила мрачная и неуютная роскошь дворца диктатора. Полукруглые высокие своды коридоров терялись в полутьме. Светильники на стенах имитировали факелы — их синевато-багровое пламя беспокойно дрожало, заставляя гротескные тени плясать на стенах. Нигде ни кусочка пластика — под каблуками гостей цокал пол из шлифованного камня. Беренгар поневоле отстал, опасаясь поскользнуться, и Король опередил его на полшага. Рикс устроился поблизости, оставался нем, корректен и внимателен, полуулыбка совершенно исчезла с лица переодетого преторианца.
Стараясь избавиться от плотного контакта с ним, Вэл прибавил шагу. Теперь он шел первым, отбросив барьер и пытаясь поймать невидимые вибрации опасности, но сумел ощутить только приглушенную защитой ауру гвардейцев. В ней преобладала спокойная уверенность, лишенная сомнений и колебаний до такой степени, что это было страшнее любой ненависти. Лед. Равнодушие. Готовность. Где-то впереди мерцала аура еще одного существа, она напоминала лениво колеблющееся, еще сильное, но уже не очень горячее пламя. Вэл попытался коснуться чужих мыслей, но получил болезненный, физически чувствительный, удар, как будто кто-то ткнул его кулаком под ложечку. Король на мгновение задохнулся и отступился, поспешно восстанавливая преграду. Ленивое пламя в ответ больно стрельнуло искрами и словно бы прикрылось задымленным стеклом.
Вэл незаметно перевел дыхание, сердце частило. Он ощущал на своей спине встревоженный взгляд Марка. Рикс оставался почти непроницаем — почти, но не совсем, не так, как мог это делать врожденный нулевик Стриж. Образ агента прето оставался видимым, но потек, изменился и теперь в целом напоминал скользкий и мокрый, темный силуэт человека без лица. "Так и есть, все правильно — при нем техническое защитное устройство, — сообразил на миг растерявшийся Король. — Он опять включил его, к тому же все время меняет настройку".
Взревел стройный и мрачно-торжественный хор духовых инструментов, коридор внезапно расширился и превратился в полукруг зала. Должно быть, аудиенц-зал строили прямо под главным куполом дворца — свод потолка потерялся в рассеянной полутьме, игра света заставила барельефы атакующих грифонов резче выступить из стен. На короткий миг изображения обрели пугающую подвижность.
Король заметил отблески тайного торжества прикрытого защитой Рикса и непритворный испуг Беренгара. Он, не оборачиваясь, на ощупь нашел руку друга. "Это просто иллюзия, здесь поблизости работает псионик".
Марк понял без слов, но не ответил, он отчаянно боролся с ломотой в висках и тошнотой: наводка уже сделала свое дело. Король подался в сторону и резко дернул Рикса за рукав:
— Если воздействие сейчас же не прекратится, моего друга вырвет прямо на ваш драгоценный пол. Он прошел неудачную реабилитацию и теперь совершенно не выносит наводок. Вам еще дороги протокольные приличия?
Рикс заметно изменился в лице, вытащил из кармана миниатюрный уником и что-то поспешно набрал на кнопочках.
Марк зажмурился и ощутил, как медленно и неохотно отползает в сторону мучительное наваждение. Тошнота растаяла, оставив после себя ощущение гадливости и смутную тревогу.
Полыхнули пурпуром поддельные факелы. Зал постепенно наполнялся людьми. Они молча и скованно строились правильными рядами — так, чтобы между соседями оставалось расстояние в два-три шага.
Трубы замолчали, и тишина сгустилась над залом. Вспыхнули светильники в противоположном конце зала, ярко осветив возвышение в две ступеньки и деревянное кресло, обтянутое кожей рептилий. Из-за тяжелой портьеры показался гвардеец прето, потом еще один, третьим в зал вошел сам принцепс и тут же тяжело опустился на, сиденье.
Марк с интересом уставился на скандально прославленного тирана. Принцепс оказался мрачен, тучен и стар. Редкие седые волосы он носил коротко стриженными, под глазами, выдавая пристрастие к допингу, залегли коричневые круги. Оттон Иллирианский смотрел на толпу посетителей довольно бодро и не сказать чтобы очень доброжелательно. Взгляд диктатора чем-то напоминал совиный. Оттон лениво поворачивал голову, оценивая гостей. От некоторых отворачивался с равнодушием. Кому-то кивал, как хорошо знакомому. Жестом крепкопалой ладони подманил поближе высокого сухопарого адмирала и о чем-то тихо поговорил с ним пару минут. Беренгару показалось, что по залу, словно легкий сквозняк, ходит холодное дуновение угрозы, но диктатор только ухмыльнулся и на миг обнажил крепкие ярко-белые зубы.
"Имплантированные", — догадался Беренгар.
Взгляд Отгона лениво мазнул по Марку, потом уперся прямо в зрачки каленусийца. Беренгар стиснул кулаки и заставил себя не отворачиваться. Принцепс, без сомнения, никогда не был настоящим псиоником, и все-таки исходящая от него яростная сила подавляла. Марку показалось, что невидимая грузная лапа ложится на плечи, пригибая волю, уродуя душу, но Оттон уже брезгливо зажмурился, словно отталкивая бесполезного Беренгара прочь.
Потом перевел взгляд на Короля.
Напряжение опасности усилилось. Марк немного повернул шею, чтобы не упускать Вэла из виду. Псионик и Оттон смотрели друг на друга в упор. Беренгар заметил, как намокли пряди волос на висках Короля. По залу пробежал глухой ропот. Марк почти не понимал иллирианского языка, но ясно заметил испуг на лице стройной девушки в розовом платье, которая стояла рядом с высоким адмиралом.
Оттон внезапно усмехнулся — второй раз за этот вечер.
— Подойди поближе.
Вэл понял иллирианскую фразу, выбрался из подавленно замолчавших рядов и прошагал к ступенькам диктаторского кресла.
— Ты каленусиец, парень?
— Да.
— Ты говоришь на нашем языке?
— Да, мастер Оттон.
— Ты выражаешься неправильно. Впредь называй меня "ваше величие". Значит, ты каленусиец. И к тому же псионик?
— Я псионик, ваше величие.
— Мы даем убежище тем, кого отвергает Калинус-Холл. Надеюсь, ты должным образом оценишь наше гостеприимство, сынок, и послужишь на пользу Иллирианскому Союзу.
— Я здесь как частное лицо. Дряблые щеки диктатора дернулись.
— В Иллире не бывает частных лиц! Запомни это как следует, мутант, если хочешь стать человеком и прожить у нас подольше.
Король молча кивнул, он в душе оценил недвусмысленную прямоту совета.
Мгновенный гнев принцепса уже угасал. Оттон задумчиво вытер потные пальцы о белого шелка платок и уронил лоскут на ступени. Крошечный хозяйственный сайбер выскочил откуда-то из-под кресла диктатора и привычно утащил смятую тряпицу в сторону.
— Ты видел Дезета? Вы с ним говорили? — внезапно спросил диктатор, и Вэл растерялся, не зная, что ответить.
Вопрос выглядел неслучайным и мог повлечь за собою бесконечную череду других, все более опасных вопросов. Отрицание казалось явно бессмысленным.
— Да, ваше величие. Я видел его.
— Я знаю... — Немигающие, совиные глаза диктатора уставились куда-то в пустоту, в самый дальний угол зала, полускрытый игрой света и тени. — Когда-то Алекс служил идее Великой Иллиры, покуда не вообразил, что разбирается в этике и может жить собственным умом. Ты знаешь, что Стриж иллирианец?
— Да, ваше величие.
— Хорошо. А теперь слушай меня внимательно, сынок, и заруби себе на своем наглом носу. Если когда-нибудь у тебя возникнут дурные мысли, будто ты сумеешь отличить добро от зла, — гони-ка их в шею. Этика — только клубок запутанных категорий, и не таким, как ты, воробьятам, разбираться в ней. Можно отличить величие от ничтожества, боль от удовольствия, любой идиот сумеет отличить победу от поражения. Но никто! — слышишь меня? — никто никогда не в состоянии искренне признать злом то, что приносит ему пользу, а поэтому не суди тех, кто стоит выше тебя, иначе в два счета окажешься изменником.
— Я вас не понимаю.
— И не надо, — фыркнул Оттон. — Когда-нибудь тебе, мутант, придется выбирать между победой и добром, тогда ты и вспомнишь мои слова и меня...
— Я вас и так никогда не забуду.
— Не дерзи, болтун, для дерзости ты слишком молод и глуп.
Король промолчал, и Отгон удовлетворенно колыхнул объемистым чревом, смех, едва зародившись, потерялся в рыхлом теле диктатора.
— Дезет — мой беглый подданный, да ты и сам знаешь об этом. Он был таким же наглецом, только пожестче и поумнее, чем ты. Стриж счастлив там, со своими мятежниками?
— Мне кажется, что да, ваше величие.
— Отлично, значит, настанет день, и он приползет ко мне на коленях. А пока что можешь веселиться в Иллире, мой маленький мутант. У тебя будет возможность понять, что Порт-Иллири — место великих возможностей. Аудиенция закончена, отойди прочь. Я устал от тебя, псионик.
Король повернулся к Оттону беззащитными лопатками и медленно вернулся на свое место. По знаку диктатора мрачноватый порядок смешался. Гости покинули свои места. Откуда-то полилась легкая музыка, принцепс грузно встал и вышел, тяжело ставя ноги. Напоследок он вскинул кулак, прощаясь с гостями ритуальным приветствием прето. Стена соседнего зала отъехала в сторону, открылся сияющий тонкой посудой банкетный зал.
— Что теперь будет? — спросил Короля ошеломленный Марк Беренгар.
— Роскошная кормушка для избранных.
— Принцепс там тоже появится?
— Нет. Его величие будет развлекаться, любуясь нами по уникому.
— Тебе плохо пришлось? О чем вы говорили?
— Он попытался меня испугать, к тому же довольно успешно. Я пока не совсем понял намеки, но, думаю, нужно оставаться начеку. Иллира — очень плохое место, хотя у нее одно положительное качество — тут нет Цертуса.
— Пошли, хотя бы поедим как люди. Не зря же мы весь вечер таращились на это чучело.
— Он вовсе не такой безумец, каким может показаться. Будь принцепс ненормальным, он бы не продержался у руля столько лет. Пожалуйста, Марк, помни об осторожности. Тут тебе не Арбел. У барельефов тоже бывают уши, острые такие ушки с кисточками на конце...
Улыбчивый Рикс куда-то исчез, должно быть, поторопился к шефам за новыми указаниями. Банкет катился к самому разгару. Марк пил странное, с горьким привкусом вино иллирианских виноградников.
Девушка в розовом застенчиво подошла к Королю, они тихо говорили на иллирианском, чужие непонятные слова мячиками отскакивали от разума Марка.
— Не напивайся, — улучив момент, посоветовал ему Вэл.
— Обойдусь без советов.
Надвинулся, заслоняя обзор, силуэт адмиральского мундира. Кто был засунут в мундир, Беренгар не понял, кажется, дед или отец незнакомки. Король куда-то скрылся. "Должно быть, пошел пообщаться с внучкой мундира", — решил про себя Марк.
Роспись потолка — те же самые, что на барельефах, грифоны — расслабленно качалась. Рисованные монстры ожили, топтались на месте и паскудно перемигивались.
"Мне плохо, я перебрал".
Марк, как мог, аккуратно попытался выбраться из толпы и наступил на чью-то титулованную ногу.
— Абусус ин бакко* [Перепил (на архаичном иллирианском)], — отозвался обиженный.
— Идите в Оркус, дураки, — ответил Марк по-каленусийски и вытянул средний палец.
На возмутителя спокойствия уже не на шутку косились, запахло скандалом.
Беренгар благоразумно убрался в оконную нишу, отдернул портьеру и распахнул окно. Волна прохладного, с привкусом морской соли, воздуха ударила в лицо. Чистый ночной бриз дул со стороны бухты. Шелестела крошечными иголочками невидимая в ночи южная зелень.
Марк переждал, пока отойдет головокружение, потом по старой привычке перегнулся через подоконник.
Внизу, на площади, лениво шевелилась всеобъемлющая тьма. Металлически звонко цокнул о камень какой-то предмет. Мрак на несколько секунд распался, прорезанный белесым лучом карманного фонаря. Плотная фигура — черное пятно вместо лица — склонилась, поспешно шаря пальцами по каменным плитам. Круг света выхватил плечо рядом стоящего человека — в таком же маскировочном комбинезоне. Беренгар испугался, что его собственный силуэт хорошо заметен на фоне яркого оконного проема, но тут же вздохнул с облегчением — портьера за его спиной давно опустилась, отгораживая предательский свет зала.
Марк остался один. В безопасности, наверху, невидимый. Внизу еще некоторое время повозились, фонарь нехотя погасили, но осталось чужое, враждебное присутствие.
"Это не официальная гвардия дворца — почетный эскорт не подумал бы прятаться. Люди в черном не могут быть врагами принцепса — подпольщики не стояли бы под окнами так свободно. Значит, это люди из охранки прето. Они пришли кого-то забрать, прямо на выходе, когда закончится мутный праздник и нарядная пьяная толпа устало побредет к своим карам".
Марк понемногу подался назад. Истории о негласно арестованных и без суда канувших в тюрьмы и лаборатории Порт-Иллири передавали шепотом. Самые смелые отворачивались и молчали. Взятых ночами в темных закоулках не признавали осужденными, но тайна во много раз усиливала ужас — бесследного исчезновения боялись больше, чем обычного ареста.
Беренгар выбрался из-за шторы, за несколько минут совершенно отрезвев.
— Вэл!
Далькроз оказался на месте — в зале. Он стоял рядом с пожилым, высоким и худым адмиралом, девушка в розовом, внучка старика, не сводила с Короля восхищенного взгляда. Марк без церемоний протолкался вперед. Он не понимал возмущенных возгласов и отвечал малопонятным большинству гостей каленусийским извинением:
— Не злитесь, Разума ради.
Вэл обернулся — резкий точеный профиль и сияющие глаза псионика.
— Что случилось?
— Нам надо поговорить — срочно.
Беренгар уже тащил недовольного Короля в сторону.
— Что случилось? Ты все-таки напился...
— Загляни в мои мозги — я их специально для тебя открою.
На этот раз Марк удивился, потому что по-новому ощутил ментальное касание Воробьиного Короля — словно дуновение прохлады, враз сменившееся теплом. Беренгар медленно-медленно разлепил крепко сжатые веки, радужная дымка отступающей наводки плясала на фоне зала...
Гости принцепса все так же сдержанно веселились, запивая и заедая впечатления от общения с Оттоном. Вэл едва заметно напрягся.
— Немедленно уходим. Я пошарил в ментальном эфире, но там глухо, прямо как в закрытой банке. Эти люди в какой-то особенной защите, такое я встречаю впервые.
— Не хочу садиться в машину Рикса — Рикс сволочь.
— Тогда уедем с иллирианским адмиралом. Пошли. Пробил час пополуночи, исчезновение уже не считалось невежливостью, и редкий ручеек гостей робко заструился к выходу.
— Мой друг Марк Беренгар.
Адмирал вежливо-сухо кивнул и назвал свое славное имя, которое немедленно испарилось у Марка из усталой головы. Брюнетку в розовом звали Ларис. Она немного лепетала по-каленусийски и была очень красива — как синтезированная на сайбере модель, к тому же аристократична и скромна ровно настолько, чтобы исключить даже мимолетную мысль о вульгарности.
Но не более. У Ларис были ясные, чистые глаза и белоснежные зубы. Девушка уверенно опиралась о руку Короля.
Компания спустилась по широким ступеням дворцового подъезда. Беренгар каждую минуту ждал резкого окрика, выстрела или удара в затылок, но мертво молчала ночь, мерно журчали фонтаны — "фигуры" не появились. Из темноты вынырнул и пристроился неподалеку референт адмирала — Марк неприязненно ощущал молчаливое и корректное присутствие иллирианца.
Король даже не обернулся. Он слепо шел сквозь ночь и раз за разом тщетно ловил колебания ментального эфира. В ночи мелькнула темно-багровая точка — беглый огонек сигареты описал дугу, спустя минуту Вэл понял, что это была только его собственная иллюзия. Интуиция кричала об опасности, но Король по-прежнему не "видел" никого.
Провал в восприятии выглядел устрашающим.
В темноте серебрился длинный кар, холодно светился одинокий фонарик у фонтана, щелкнул замок дверцы, и в тот же миг все переменилось.
Референт обмяк, осел на каменные плиты — из его чисто выбритой шеи пониже уха торчала короткая, оперённая волосяной кисточкой стрелка. Звуков стрельбы не было, Марк все же упал плашмя, чтобы защититься от огня, и перекатился за кузов машины.
Коротко ахнула иллирианка — к счастью, она почти сразу замолчала, только часто дышала и больше не решилась кричать. Король дернул девушку, принудил ее упасть ничком и прикрыл собою светящееся в темноте розовое платье.
А адмирал остался стоять во весь рост, опираясь на трость — долговязая одинокая фигура.
Люди в темных комбинезонах окружили его.
— Оставайтесь на месте, мы забираем арестованного. На запястьях бесчувственного референта уже защелкнули наручники.
— Это мой человек, я хочу видеть ваши жетоны.
— Отойдите, женераль.
— Прочь! Я не подчинюсь выскочкам...
— Старый маразматик, скажи спасибо, что тебе позволили жить...
Марк из-за корпуса машины почти не разглядел начала свалки. Раздался звук пощечины, потом старика моментально сбили с ног, дорогая трость со звоном покатилась по мраморным плитам. Беренгар незаметно подвинулся в сторону — туда, откуда, разгоняя предутреннюю тишину, доносился низкий, на грани слышимости звук. Электронный шмель сердито зудел. Каждый искалеченный нерв Марка вибрировал в тон, гудение нагоняло нестерпимую тоску.
"У них работает генератор какого-то поля. От этого генератора подпитываются шлемы защиты".
Должно быть, радиус действия устройства оказался небольшим — самоходный сайбер, на которого взгромоздили контейнер, устроился как раз у фонтана, в густой тени парапета.
Марк подвинулся еще немного. "Сейчас или никогда". Он стремительно метнулся к тележке. Запоздалый выстрел излучателя опалил камни, зашипела испарившаяся вода, огненный росчерк почти задел плечо. Беренгар подхватил неповоротливого сайбера и отправил его прямо в фонтан вместе с контейнером генератора — вода в ту же секунду замкнула цепи. Потом бросился в сторону, уходя от выстрелов, но они почти сразу прекратились. Что-то покатилось, загремело — звук получился пластиковый, глухой. "Это ударились об асфальт шлемы".
Беренгар поднялся и сел на корточки, послушал звонкую тишину. Громада дворца нависала, молчала, давила. Ни шума тревоги, ни тревожного грохота шагов.
— Марк, — тихо, сдавленным голосом позвал Король.
— Я здесь.
Тела преторианцев в неловких позах застыли на каменных плитах — там, где их застала наводка Вэла. Референт очнулся, кажется его бурно тошнило. Марк равнодушно отвернулся.
— По-моему, произошла очередная дурь — я полез в драку из-за незнакомого иллирианца. Что теперь будет, Король?
— Ничего. Как только ты сжег генератор, я пробил защиту и промыл им сознание. Преторианцы очнутся в уверенности, что мы подчинились, а арестант сам по себе успел смыться. Нужно только освободить этого иллирианца от наручников, чтобы он ушел навсегда, и договориться, в случае чего, соврать одинаково.
Марк кивнул, наклонился и методично обшарил тела — они казались безжизненно-мягкими, пластилиновыми, но чем-то неуловимым отличались от мертвецов.
— Вот ключи от наручников. Забрать у них документы и стволы?
— Ни в коем случае.
— Нас могли заметить дворцовые наблюдатели.
— Нет, не могли. Я это точно знаю, сейчас сюда никто не смотрит. Поехали прочь, пока обстоятельства не переменились.
Старик уже стоял на ногах, поддерживая внучку, лицо девушки враз подурнело, осунулось, плечи мелко тряслись, иллирианка кусала губы и по-прежнему молчала, чудом держась на грани истерики.
Марк равнодушно отвернулся. "Ну, это точно не Вита".
— Спасибо вам, Беренгар, — только и сказал адмирал на ломаном каленусийском.
— Да ладно, не за что...
Через несколько минут кар уносил их в сторону моря.
Король мрачно молчал, и Марк не стал мешать другу.
"События влекут меня, помимо моего желания. Когда-то, в прошлой жизни, я попал за колючую проволоку, потому что заступился за первых встречных — за Лина Брукса и его сестру. Потом меня едва не убили, потому что я в компании Росса сцепился с охраной пересыльного лагеря. Росс почти сумел стать моим другом, но его все-таки прикончили, а меня реабилитировали насильно. Тогда я решил жить как все и записался в пси-жандармерию. Ривера послал меня на убийство в госпитале, а я даже не подумал, каким позором обернется драка с настоящим боевым псиоником. Им оказался Вэл, но я опять ничего не понял и решил мстить всем подряд и вместе с Мановцевым полез за реку, к консулярам. Меня снова чуть не расстреляли, но тут во второй раз появился Король. Дальше я успешно сражался с Ральфом, потому что он сволочь и начал первым, но не потому, что разбираюсь в делах луддитов. И вот, в конце концов, я за компанию с Вэлом сбежал от Цертуса, оказался за границей и ввязался в ночную схватку ради чужого старика, потому что ненавижу этих. Прето или пси-жандармерия, Крайф или Рикс, черные мундиры или серые — все они одинаковы. Таким образом, я полный и законченный идиот".
Сквозняк насмешливо свистел в приоткрытом окне. Король, кажется, совсем не держал ментального барьера, потому что Марк ясно разобрал ответную реплику. Вэл произнес ее шепотом вслух, чтобы не травмировать Беренгара наводкой:
"Ты, Марк, в полной норме, потому что не бывает таких удачливых психов. Если человека не ломает реабилитация, если для победы не важно, что стало с твоими пси-способностями, это значит, что этот человек просто родился бойцом".
7011 год, Иллирианский Союз, Порт-Иллири
К середине лета дело Цертуса приобрело стабильность мифа. Никто больше не слышал о Мастере Миража. То ли неизвестный изменник в недрах Пирамиды угомонился, предав всех, кого только сумел, то ли новые события затмили дело о ловком виртуаче. но уником больше не приносил тревожных сообщений. Стриж молчал. Беренгар и Король три недели не получали личных посланий из Арбела.
К началу июля каленусийцы и консуляры немного (в очередной раз) примирились. Всем известный Иан, поверенный Северо-Восточных территорий, многократно и не без пользы встречался с конфедеральным чиновником Берналом. Избранные обменивались секретами и любезностями. Суеверный каленусиец не забывал, пообщавшись с мутантом, тщательно вымыть холеные руки.
Может быть, последние письма Цилиана сделали свое дело, или случай на этот раз оказался на стороне справедливости, но Верховный Трибунал Каленусии отменил большую часть приговоров постояльцам мемфисской тюрьмы. Слухи множились. Выпущенные на свободу узники испуганно молчали. Однажды на базе появилась сумрачная команда инспекторов, после чего Крайфа, генерала пси-жандармерии и героя трех войн, с почетом и неясными объяснениями отправили в отставку. Бывший жандарм навсегда покинул стылые равнины и неуютные холмы Северо-Востока и перебрался в курортный рай Параду. Теплые волны Западного океана ласкали террасу генеральской виллы.
Нелепые слухи о разработках в Мемфисе ментального оружия оказались уникомовской уткой, но это не помешало аналогичному проекту под руководством сайбера Макса негласно, зато по-настоящему, процветать в Порт-Калинусе. Работы шли впрок, на всякий случай. Только через несколько недель после старта разработок техники перестали шарахаться от упакованного в металлический корпус свиноподобного шефа. Еще через пару месяцев они почти забыли о нечеловеческой природе главного специалиста. Макс всегда оставался обаятелен, вежлив и очень корректен.
С позором уволенный из Департамента инспектор Вазоф остепенился и, как вол, трудился на ниве семейного бизнеса.
Бродяга Николаев вышел из тюрьмы, снова вернулся в столицу, где, по слухам, возглавил общество борьбы за свободу пешего перемещения.
Мановцева, "победителя консуляров", снова стали встречать в игорных домах Порт-Калинуса — бывший псионик заделался расчетливым профессиональным игроком.
А следы Лина и Авителлы Брукс таинственно затерялись где-то между Параду и столицей. Допросы свидетелей, обыски квартир и машин, повальное пси-тестирование и прослушивания Системы, все обычные сыскные меры Пирамиды так и не дали ничего. Псионик и его Сестра словно сквозь землю провалились, успев напоследок запустить ту самую уникомовскую утку, которая сместила фокус событий, заинтересовала Мишу Бейтса и привела к финальному краху полковника Риверу.
Друзья не забыли пропавшего полковника и искали его очень хорошо — долго, тщательно и совершенно безуспешно. Лору Торрес, мать убитого псионика, намеревались арестовать в самый разгар лета, на рассвете, когда она обычным для нее летящим шагом торопилась на секретную встречу с консуляром Гаррисоном. Заметив жандармов, женщина успела метнуться на прямую ленту шоссе, прямо под колеса пропахших топливом грузовых каров, плетеная сумка вывалилась из ее мертвой руки.
...В сумке ничего интересного не нашли. Там лежал плоский кошелек, пачка сухого печенья и старая фотография с мальчиком, немного похожим на так и не повзрослевшего Воробьиного Короля...
* * *
Адмирал Гонтари охотился на темных крыс — их шубки приятно напоминали ему мундиры прето. Ручного хорька-загонщика пустили в нору. Охотники с битами замерли у стен ограды. Животное выскочило внезапно — щетинистый комок озлобления и страха. Генерал стиснул рукоять — бита приятно пружинила, удар получился мягким, влажным, голохвостая тушка распласталась по земле и мгновенно подплыла багровой влагой. Старик заметил отвращение Далькроза и дружелюбно кивнул:
— Ничего страшного, мой молодой друг. Это только разница в светских обычаях Иллиры и Каленусии. Я развлекаюсь, как положено отставнику. Вы жалеете крыс? Но они так безобразны.
— Я не жалею крыс, это что-то другое. Есть нечто трагическое в отверженных, даже если они уроды.
— Ах, оставьте. Кому нужны падшие?
— Неудачником может оказаться каждый.
— О нет. Человек благородной крови может быть побежден, но никогда не бывает низок и жалок. Кровь решает все. Между багровой жижей низкорожденных крыс и голубой кровью дворян есть существенная разница.
Вэл промолчал, зачарованно рассматривая подсыхающие пятна.
— Вы из которых Далькрозов, друг мой?
— Вэл Лоренц Август Далькроз, лорд каленусийской королевской ветви.
— О! Стало быть, ваш батюшка...
— Я сирота с детства.
— Но вы молоды, талантливы и хорошей крови — это много значит. В Каленусии не ценят происхождения, но в Иллире... Несмотря на все наши политические недостатки, мы...
Вэл слушал адмирала и рассматривал крысиные пятна. Кровь зверьков уже потемнела, стала бурой и почти смешалась с землей.
* * *
Со стороны моря кайма прибоя почти не просматривалась. Метровые волны без гребешков неспешно шли через залив. Маленькая, со спущенным парусом, яхта-катамаран качалась на внешнем рейде Порт-Иллири. Король внимательно смотрел в сторону скалистой кромки берега, жара уже опалила его голые плечи.
Мокрый Марк вскарабкался по веревочному трапу и сел рядом, в парусиновое кресло, роняя на палубу капли воды с отросших светлых волос.
— Опять что-то "видишь" на берегу?
— Тут слишком далеко, но мне кажется, что я различаю ауру Рикса.
— Пусть он сгинет, проклятый вонючка! Каждый раз от преторианца приходит беда. Если бы не твои уговоры, я бы давно набил ему морду.
— Смотри, чтобы он сам не поколотил тебя. Как вода?
— Нормально.
— Тогда я полез за борт купаться.
Вэл нырнул отвесно, почти не поднимая брызг, потом стремительно поплыл в сторону и исчез, скрытый корпусом яхты от глаз Беренгара.
Ларис не подняла головы. Ее подтянутая загорелая фигурка грациозно устроилась в гамаке, темные очки в пол-лица скрывали глаза иллирианки. В непроницаемом пластике отражались морские птицы и круглый неверный блик полуденного солнца.
"За что я так не люблю ее?" — подумал Марк и подкинул в волны новую порцию птичьего корма. Крылатые хищницы моря пикировали и крикливо дрались за кормой. Девушка подняла голову и посмотрела — то ли на Марка, то ли на птиц, то ли в сторону, куда уплыл Король, черные очки мешали проследить направление взгляда.
Выглядела Ларис великолепно и все же крепко не нравилась Беренгару. Возможно, его раздражало естественное высокомерие иллирианской аристократки.
"Все чего-то хотят, — как-то заявил Марк Королю. — Тебе нужен только Цертус, это твоя мания-фикс. Ларис хочет, чтобы ты на ней женился, ей охота заделаться леди Далькроз. А я страстно желаю набить морду Риксу и уехать отсюда домой".
Король только пожал загорелым плечом: "Уймись. Во-первых, у красавицы Ларис Гонтари найдутся партии получше, чем каленусийский мутант-эмигрант. Во-вторых, не я ищу Цертуса, а Цертус ищет меня. В-третьих, тебе сейчас нельзя в Каленусию. Скажи спасибо своему "другу" Мановцеву — он дал Пирамиде такие показания, что некоего Марка Беренгара немедленно обвинили в измене. Покуда дело не закрыто в Порт-Калинусе, не стоит дразнить судьбу".
"Откуда ты знаешь про Мановцева?"
"Знаю. Стриж вчера прислал сообщение на мой уником".
"Ты ему веришь?"
"Верю".
"А как же Бруксы?"
Король отвернулся.
"Оба исчезли. Я не сумел их найти в Системе".
"Это все?"
"Все".
Марк отодвинул неприятные воспоминания, подобрал с палубы набор для игры в кольцо.
— Сыграем, Ларис?
Гонтари наконец сняла очки и отрицательно качнула" головой. У девушки были красивые глаза темно-голубого цвета. Она широко распахнула их, помедлила, пытаясь разобрать каленусийскую фразу Марка и ответила по-иллириански:
— Нет, сегодня слишком жарко. У нас, в Порт-Иллири, дымка, скрывающая солнце, ничего не значит. Солнце светит насквозь.
Беренгар ничего не понял, но на всякий случай согласился:
— Да, леди Ларис. Это уж точно.
С ног до головы мокрый Вэл перелез через борт, на ярком свету его зрачки мгновенно сузились до размеров точки. Король забрал полотенце, ушел в каюту и вернулся уже полностью одетым. Бриз трепал широкий воротник белой рубашки.
— Леди Ларис, высадите нас у второго причала, — сказал он по-иллириански, и Марк на этот раз понял почти все.
Иллирианское доброжелательное "вы" не равнялось холодно-вежливому "вы" каленусийскому.
Внучка адмирала Гонтари ярко улыбнулась алыми губами, перебросилась с Вэлом парой-тройкой непонятных для Марка фраз и с тренированной грацией принялась поднимать парус. Беренгар попытался помочь, но не знал как. Его приводили в оторопь переплетения непонятных веревок.
Ларис безмятежно смеялась.
— Из всех наших яхт я больше всего люблю эту, больше, чем "Белого Дельфина", но дедушке она не нравится. Катамаран маленький, зато здесь я сама себе капитан и нет наемной охраны.
Двойная элегантная скорлупка, переваливаясь на волнах, заскользила в сторону берега. Фиолетовые круглые медузы за бортом лениво распустили мясистые щупальца. Легкая тошнота Беренгара моментально усилилась до состояния морской болезни. На Короля качка, видимо, не действовала совсем, он беззаботно болтал с иллирианкой на ее родном языке. Ларис говорила и говорила переливчатым голосом. Беренгар напрягся и услышал:
— Вы псионик, Вэл, я не хочу спрашивать, куда вы собрались со своим Беренгаром (кстати, не забудьте, что вы приглашены на ужин). Ваш друг, наверное, каленусийский крестьянин, один из тех сумрачных луддитов, которые с утра до вечера тянут древние гимны в честь Разума.
Ах, это все не важно. Гимны звучат и умолкают, но это не чудо. Чудеса случаются редко, но они вечны. Вы меня понимаете? Я хочу видеть настоящую иллюзию. Вэл, покажите, покажите мне чудо!
Марк понял сказанное и украдкой выставил приятелю кулак. Король незаметно и озорно подмигнул Беренгару. Фиолетовые медузы в воде пошире распустили щупальца.
Бриз вдруг неестественно усилился. Беренгар задержал дыхание, пытаясь справиться с дискомфортом, который у него обычно вызывала наводка. Кое-как получилось. Мельчайшие брызги воды неслись над плоскими макушками волн, белая субстанция пены оторвалась от поверхности, невесомым облачком поднялась вверх и образовала над поверхностью человеческий силуэт. Это было чудо из смеси воды, воздуха и намека на движение. Женская фигура стояла в полуметре над морем, как будто собиралась отважно шагнуть в черный провал между валами. Призрачное платье развевалось, но продуманно (на грани полной естественности), уложенные волосы оставались в полном порядке.
— О! О-о-о! Спасибо, Вэл. Это и на самом деле, выглядит как настоящее чудо.
Фигурка живо напоминала Ларис. Беренгар беззвучно хмыкнул. Мираж уже рассеялся, Беренгар потер виски. Берег оказался почти рядом. Вэл сам причалил хрупкую полированную скорлупку катамарана.
Король и Марк уходили по гранитным плитам, прочь от волн и нежной кромки прибоя, и красавица иллирианка внимательно смотрела им вслед.
— Бьюсь об заклад, сейчас тут появится пронырливая рожа Рикса.
Гид уже ждал на роскошной скамье в тени южного кедра. Замаскированный под обручальное кольцо пси-детектор украшал загорелую руку преторианца.
— Ах, какая встреча!
— Доброго дня, мои дорогие. Вам нравятся морские купания? Как я рад, что мои друзья приняты в лучшем обществе Порт-Иллири. Ай-ай-ай, Вэл Август Далькроз, ваши катания на виндсерфере послужили причиной скандала.
— Это почему?
— Вас как магнитом тянет подальше в сторону открытого моря.
— За рейдом просто свободнее от курортников. Мне кажется, тут никому нет до меня дела. Даже люди с военных катеров привыкли и смотрят в другую сторону.
Рикс криво улыбнулся, на секунду утратив лицемерие. — Знаю. Но шторм — не шутка. Не вздумай утонуть, парень. Мне еще дорога моя карьера... в туристической фирме.
— Не беспокойтесь. Не утону. Кстати, на сегодня у нас с Марком своя собственная программа, я не настаиваю, чтоб вы таскались следом по жаре.
— Скоро вечер, температура падает. Я бы хотел...
"От него не отвязаться", — понял Король. У Марка упало настроение.
— Ладно, пошли втроем.
Парк расступился и поглотил троицу. На идеально ровных тропах плясали солнечные пятна. Длинные мягкие иглы неизвестного дерева источали ядовитый на вид сок. Почва под защитой плоской, в виде зонтика, кроны оставалась влажной и неприятно голой — ни травинки.
— Проклятая экзотика!
Рикс брезгливо посторонился. Странные деревья уступили место обычным кипарисам. Стало гораздо просторнее. Потом заросли поредели, дальняя окраина парка выглядела пустой, пыльной и чересчур безлюдной. Камни уступами шли вниз, внизу темнели постройки — разномастные дома задворков столицы. Кое-где обшарпанные стены покосились, их поддерживали толстые подпорки — обрубки балок, украденных в порту. На веревках болталось цветастое белье. Многочисленные кошки и бродячие собаки путались под ногами.
Рикс посматривал по сторонам с явным презрением.
Пару-тройку раз мимо "на автопилоте" пронесло совершенно размякших типов. Лица, то серые, то ненормально цветущие, носили отпечаток глупости если не первородной, то успешно приобретенной в одном из злачных пси-заведений.
— У нас, в Иллирианском Союзе, наводки не под запретом, — пояснил смущенный Рикс. — Главное, чтобы они были не агрессивны и добровольны.
Один из "добровольцев" пошатнулся, изобразил подобие вежливого пируэта, одним движением намотал галстук Рикса на кулак и прошепелявил:
— Дворшовая шука...
Рикс неуловимым движением ткнул скандалиста под ложечку, тот икнул, сложился пополам и безвольно рухнул в пыльные заросли пахучей травы.
Прохожие проводили жертву остекленелыми глазами, в равной степени не соглашаясь с фактом поражения и не имея сил на драку. Преторианец сорвал с дерева мясистый лист и вытер им испачканные руки.
— Этот тип забылся и получил по заслугам. Я полагаю, вас интересуют пси-заведения низшего пошиба? Если хотите, готов вас проводить, хотя честно скажу — не советую. Гарантируется испорченный вечер. Особенно вам, Беренгар.
Король вынул из кармана тонкий обруч легкой пси-защиты и протянул его Марку:
— Надень и постарайся прикрыть волосами. Медленно смеркалось. Диск Селены-прим повис над невидимым за домами морем. Наверное, где-то там протянулась и романтическая лунная дорожка на воде, но до дорожки было далеко, а до трущоб Порт-Иллири близко. Собственно, вокруг и раскинулись эти самые трущобы.
Маленькая пегая собачка выла на луну, где-то поблизости молодецки гикали и гулко били в чужие пьяные тела. Истошный женский визг перекрыл и звуки драки, и собачий вой.
— Сволочи... — Рикс ощерился и прибавил шагу. — Такие места давно нуждаются в тотальной очистке. К сожалению, три четверти местных не годятся даже на земляные работы. У них безнадежно пропиты почки. Дешевле использовать простых сайберов, чем содержать лагерный госпиталь и охрану для подонков... Кстати, мы пришли. Я сниму галстук. Вам, Беренгар, советую убрать кулаки в карманы и побольше молчать, впрочем, вы не знаете нашего языка, и хвала Разуму. А вы, Далькроз, выбирайте выражения. Понимаете меня? Здесь не любят образованных.
Переодетый преторианец стащил дорогой галстук, скатал и сунул его в карман.
Марк и Король сошли по вытертым ступеням в тесный полуподвальчик. Шаткие стулья занимала разнообразная публика — молодые и старые, мужчины и женщины вперемешку. Наемный сенс — меленький, сухой, сжигаемый лихорадкой человечек устроился в кресле. Вэл расслабился и снял барьер, не ожидая ничего интересного...
Увиденное поразило. Тело Короля исчезло. Обнаженное сознание одиноко висело в пустом зеленоватом пространстве. Бесконечность озарял неизвестно откуда взявшийся ровный свет. Глаз не было, но зрение сохранилось. Вэл мог свободно, не поворачивая несуществующей головы, смотреть во все стороны. Источник находился вверху, но именно там ничего нельзя было разглядеть из-за нестерпимо ярких лучей. Еще выше интуитивно ощущалось чье-то любопытное, но не враждебное присутствие.
— Разум Мировой, это ты, что ли?
Ответа Король не получил. Он попытался выставить ментальный барьер и вынырнуть из иллюзии, но мираж уже не отпускал, сделавшись слишком навязчивым и реальным. Некоторое время ничего не происходило. Потом свет мигнул и немного померк. Пустота наполнилась намеком на движение, Вэла повело в сторону, вниз, и он очнулся на сиденье плетеного стула, в тесном подвальчике трущоб иллирианской столицы.
Марк энергично тряс его за плечо:
— Ты в порядке, Король?
— Да. А сам-то ты в порядке?
— Обруч защитил меня от наводки. Было что-то интересное?
— Трудно сказать, может быть, каждый из нас видел что-то свое. О чем думаем, то и видим. Пошли. Толкни в бок засоню Рикса, мне не нравится его дохлый вид.
Агент прето потер глазницы, он выглядел как внезапно разбуженный и смертельно усталый человек.
— Мерзость. Впрочем, я ведь вас заранее предупредил. Компания протусовалась к выходу. Тощий каленусиец одних лет с Марком дернул Вэла за рукав:
— Ты сенс?
— Да.
— Тогда что ты делаешь в этой забегаловке? Пошли, наши мутанты уже ждут не дождутся.
— Я не один. Со мною норма-ментальные.
— Эти пусть остаются с дохляками.
— Я не хочу бросать друзей на улице.
— Ладно, бери лопоухих с собой. Если Гиена обозлится, скажешь, что обработал их наводкой.
Приключение приняло странный оборот. Рикс, который понимал больше других, съежился и как будто набрал в рот воды. Марк промолчал, потому что понял едва ли половину сказанного. Король шел первым, сразу за проводником, узкая улица петляла так и сяк, пока не закончилась тупичком.
Тощий отодвинул лист пластикофанеры в глухой стене и нырнул в лаз:
— Заходи.
Внутри помещение смахивало на пустой склад. Едва горели пыльные плафоны. Замусоренный пол устилали обрывки бумаги и расплющенные в лепешку картонные ящики. Около тридцати человек расположились полукругом. Лучистые глаза выдавали в них псиоников. На этом лучистость заканчивалась. Лица членов высокого собрания хранили выражение сердитой небрежности и нарочитой, напускной грубости, свойственное для шпаны. На Вэла покосились с интересом, на Марка посмотрели со скукой равнодушия. Вид несчастного Рикса вызвал нехорошее оживление.
Агент прето склонился к Далькрозу.
— Уйдем отсюда, пожалуйста, — попросил он жалким шепотом. — Вы будете смеяться, Вэл, но тут собралась холерски скверная компания, вы даже представить себе не можете, насколько скверная. Это наши иллирианские ивейдеры.
— В Иллире нет реабилитации.
— Конечно, нет. Зато ивейдеры есть. Раз нет реабилитаторов, эти парни нашли другой вдохновляющий фактор. Было бы против кого дружить, а желающие ломать ребра или мозги всегда найдутся.
"Гиена, Гиена — понеслось по рядам. Гиена был невысок, худ и очень подвижен. Король так и не понял, парень это или девчонка.
— Новенькие могут остаться.
Вожак сел так, чтобы видеть всех. Король тихонько притронулся к его разуму и отступил — блок у иллирианца стоял качественный. "Он сенс не слабее меня, а может, и более сильный".
Голос у Гиены оказался глухим и монотонным, но слышно было хорошо — кое-что в сути и в оттенках интонаций не позволяло словам ивейдера остаться неуслышанными. Вэл хорошо знал иллирианский, но сейчас мучительно напрягался, мысленно продираясь сквозь малопонятный сленг шпаны. Гиена говорил с резким акцентом предместья, но живо и образно. Выводы напрашивались сами собой.
— О чем он так рьяно распинается? — прошептал Беренгар.
— Они берут у типов с резиновой совестью и толстыми карманами заказы на запрещенные ментальные наводки. Копаются в мозгах их клиентов и врагов. Плата идет наличными, сейчас как раз начинается дележ денег и заказов.
— Тогда почему нас не выгнали?
— Они не представляют, как псионик до двадцати может заниматься чем-то другим. Это клановый бизнес небогатых псиоников. Раз мне восемнадцать, значит, я тут считаюсь своим. А ты и Рикс для них пустое место. Норма-ментальных держат за полуидиотов.
— Лучше бы уйти.
— У них иерархия и ритуал. Надо дождаться конца. Если мы просто встанем и двинем на выход, наверняка начнется драка.
Ивейдер кончил говорить, худые фигуры одна за другой приближались к вожаку и брали сверточки денег, почему-то перевязанные грязной ниткой. Под конец Гиена сам прошагал к Вэлу, оттеснил его в сторону. Закуток в углу отгораживала груда ящиков. Ивейдер сел на перевернутую пластиковую коробку, вытащил и закурил тонкую сигарету. Дым вился мелкими кольцами и пахнул не табаком, а незнакомой травой. Далькроз рассматривал вожака так, чтобы не разозлить его пристальным вниманием и не показать отвращения. Скулы Гиены обтягивала сухая, едва ли не старческая кожа. Он был жестким, этот иллирианский ивейдер, но и испуганным одновременно. Напряжение проглядывало в едва наметившемся дрожании пальцев. А пальцы у Гиены были красивые — тонкие и ровные, с правильными ногтями. На ногте левого мизинца белело маленькое неровное пятнышко. "Все-таки парень это или девушка?"
— Я хочу с тобой поговорить. Ты иностранец?
— А что, очень заметно? Да, я каленусиец.
Вэла удивила наметившаяся в Гиене перемена — он вдруг заговорил на почти правильном иллирианском языке:
— Я давно ждал кого-нибудь оттуда.
— Зачем тебе каленусийцы?
— Тебе только семнадцать?
— Восемнадцать.
— Мне уже девятнадцать. Еще год дела, и я спекусь, ты сам, наверное, знаешь, как такое случается. Однажды начинает все болеть, оно болит и болит все сильнее, выпивает жизнь, сводит с катушек. Потом кровь из носу. Становишься полутрупом, через неделю-другую и конец. Мне придется или подохнуть, или завязывать с делом. Я смотрю, ты совсем не постарел, друг псионик. Мало работы?
— Точно.
— Тогда ты заявился куда надо. Я могу взять тебя в долю, вместо себя, ты мне очень понравился. Эти двое норма-ментальных у тебя на крючке?
— Конечно. Я их скрутил до полного подчинения.
— Будут вместо прикрытия. Если что, пустишь их в расход.
— Ты хотел спросить только об этом?
Гиена помялся, цепко всматриваясь в Вэла, потом отложил потухшую сигарету.
— Не только. Ты что-то слишком молодой, приятель. Свежая мордочка, гладкая кожа. Может быть, отыскал-таки пилюльки бессмертия?
В этот момент Гиена больше походил на девицу — грустную, потасканную и задумчиво-печальную. Тень от пушистых ресниц мягко упала на серую, будто обтянутую пергаментом, щеку.
"А ведь по мне становится слишком заметно, что я не подвержен негативному эффекту Калассиана, — впервые отчетливо понял Король. — Вот и Гиена что-то почуял. Если о "пилюльках" подумают другие, меня будут просить и умолять поделиться устойчивостью к эффекту, и им плевать, что я не в состоянии это сделать. Зато как только люди Гиены поймут, что я бессилен продлить им жизнь, меня убьют. Просто так, для того, чтобы уравнять шансы на гибель".
— Если ты имеешь в виду устойчивость к негативному эффекту, то у меня ее нет.
Гиена грустно кивнул:
— Я еще малявкой догадался, что чудес не бывает. Наверное, ты богатенький, раз до восемнадцати потратил так мало сил.
— Мне раньше везло, но счастье — дело переменчивое.
— Теперь ты знаешь, куда приходить. Я готов дать тебе шанс подзаработать. Только не вздумай брать заказы помимо гнезда. За подобные финты у нас полагается вздрючка.
— Хорошо.
Король вернулся к Марку и шепнул ему:
— Уходим. Рикс был прав — тут такое гнездо с птенчиками, в котором копаться опасно.
Гиена растолкал ивейдеров и вразвалку двинулся вслед за Вэлом. Король содрогнулся в душе, изо всех сил удерживая барьер. В барьер что-то осязаемо давило — как будто парус прогибался под ветром. "Если он сумеет поймать мои мысли, то нам конец".
— Прощай, друг.
Ладонь ивейдера повисла в воздухе, в жесте незавершенного рукопожатия. Король отчетливо видел мельчайшие линии на коже Гиены, ровные ногти и неровное белое пятно на мизинце.
"Мне нельзя прикасаться к нему".
— Почему ты не хочешь взять мою руку? Ты что, из прето?
— Нет.
Король взял ладонь вожака и крепко сжал ее. В тот же миг защита Далькроза исчезла, сметенная ударом. Вэл отчетливо ощутил боль наводки и опустошенность, которая остается после чужого вторжения. Сознание не помутилось, дискомфорт почти мгновенно улетучился, но Вэл почувствовал себя беззащитным и голым, казалось, каждая мысль сама собой произносится вслух.
"Он снес мой блок".
— Здесь прето! — заорал Гиена. — Он нам соврал! У него есть секрет!
А может быть, он и вовсе не кричал, в этот момент Король принял бы любую мысль за крик.
— Уходим!
Рикс, кажется, опять ударил кого-то. Внезапная паника помешала наводкам — псиоников оказалось слишком много. Кто-то взвыл, должно быть, сгоряча получив от приятеля. Марк дернул Короля к прикрытому листом пластикофанеры выходу. Они втроем вывалились в темно-синюю муть южной ночи. За спиной кипела драка.
— Я вас предупреждал, идиоты! — простонал в отчаянии преторианец. — Шутки кончились. Нас выдали ваши проклятые мозги, Далькроз. В конце концов, это нелепо, умирать из-за дурака-идеалиста.
— Почему мои мозги?
— Потому что мастер Беренгар в обруче, а у меня есть карманная защита.
— Сейчас не время сводить счеты.
— Идите вы в Пустоту.
Все трое замолчали и понеслись что было сил, выбирая повороты наугад. Шум погони вроде бы затих, потерялся в кривых переулках.
— Не обольщайтесь, сейчас они начнут искать нас по ментальному следу.
Мелькали тускло светящиеся окна. Где-то хлопнула разбухшая дверь. Тяжелый силуэт появился на пороге лачуги.
— Это сыщики из уголовки. Ату их!
Грохнул выстрел из пулевого оружия. Рикс упал ничком и зарылся лицом в сухую пыль.
— Вставай!
Преторианец обмяк неловкой грудой и не шевелился.
Здоровяк на пороге методично, но не очень прицельно расстреливал обойму в ночь, попадая мимо. Марк ухватил Короля за рукав:
— Брось, видишь, он мертв. Быстрее, уходим.
Марк побежал что было сил, Король моментально отстал, и Беренгару пришлось остановиться.
— Что с тобой? Ты в порядке?
— Да. Просто бегаю хуже, чем ты.
— До рассвета еще час, нам нужно убраться из трущобных кварталов, покуда совсем не посветлело. Иначе нас выследят и опознают в лицо. Здесь огромный лабиринт, прямой выход перекрыт решеткой. Если не поспешим, то мы пропали.
— "Волчья рысь". Сто обычных шагов, сто бегом. Пошли.
Они сосредоточенно, около минуты, шли быстрыми шагами, пока не услышали позади крик:
— Помогите!
— Разум Милосердный! Это опять проныра Рикс. Значит, он выжил.
— Пошли, Вэл, пошли. Помни, у нас остался час до рассвета.
Должно быть, сверхъестественно обострившимся слухом преторианец поймал обрывки чужих слов.
— Друзья мои, вернитесь! Помогите мне выбраться... Клянусь, я буду нем как рыба, принцепс ничего не узнает про ваши проклятые ивейдеровские дела...
— Бежим, Вэл. Времени больше нет, нас погубит лишний груз. Двое мертвых людей за одного паршивого прето — это слишком.
Далькроз сделал шаг в сторону пыльного переулка, где-то там, не очень далеко за домами, мерно колыхалось сонное и равнодушное море. Безопасное.
— Вернитесь!!! — отчаянно взвыл Рикс.
Король остановился.
— Заберите меня с собой! — кричал преторианец. — Или заберите, или убейте. Вы знаете, как эти подонки поступают с теми, кого считают предателями? Это хуже луча или пули.
— Не знаю и знать не хочу про иллирианские порядки, — сердито пробормотал Марк.
— Если мы не примем его предложение, он криком наведет на наш след. Я возвращаюсь.
— Стой, Вэл. Ты слишком добрый.
— Поздно останавливаться. Нет, нет и нет. Убить его на месте или преднамеренно оставить толпе дурачья — это слишком грязно.
Беренгар с проклятьями в душе поплелся вслед за Королем. Тот уже вернулся на полсотни шагов. Рикс беспомощным кулем сидел, прислонясь к обшарпанной глухой стене, кровь из простреленной ноги стекала в пыль, в песок, в грязь грунтовой дороги. Белое от боли лицо, казалось, светилось в темноте.
Жгут Король соорудил из собственного галстука преторианца.
— Держи его слева под руку, Марк. Уходим. Рикс неожиданно бойко запрыгал на одной ноге.
— Спасибо, не забуду.
— Лучше бы ты все забыл — заодно и нас тоже.
Бегство превратилось в черепашьи гонки. Тащить преторианца с каждым шагом становилось все тяжелее. Должно быть, он чудом держался на грани обморока.
Беренгар видел, как измотан Король. Под темными глазами Далькроза залегли серые круги.
— Стой.
Марк остановился.
— Оглянись. Вот они.
Беренгар обреченно посмотрел через плечо. Полтора десятка тощих фигур шли от дальнего конца переулка. Еще десяток стоял, отрезав путь к бегству — плоские, безликие силуэты двуногих волков в мутных предутренних сумерках.
— Смотри, Марк, как следует смотри. Это то, чем стали свободные ивейдеры Иллиры.
— Ты сумеешь с ними справиться?
— С четвертью сотни боевых псиоников? Конечно, нет. Не смогу, хотя попробую.
Рикс рухнул в пыль и отчаянно взвыл:
— У, больно! Далькроз, я видел у вас оружие, не отпирайтесь — видел. Этот ствол засек мой детектор. Отдайте излучатель мне.
— Зачем?
— Я профессиональный стрелок. В конце концов, может быть, я просто хочу застрелиться. А вы оба сумеете влезть по водосточной трубе. Здесь плоские крыши, они террасами спускаются к морю. Проваливайте, покуда я не передумал, а то мне вот-вот стукнет в голову, что в компании подыхать веселее.
— Он прав. Пошли быстрей.
Марк легко нашел опору для ног и подтянулся, держась за желоб. Через полминуты он оказался на крыше и протянул руку Воробьиному Королю. Тот влез следом. Оставшийся внизу Рикс читал молитвы Разуму, перемежая их богохульствами. Щелкнул приводимый в готовность излучатель.
— Вэл, не стой на краю, пора уходить.
Король наклонился над темным провалом переулка.
— Эй, мастер Рикс! Спасибо за все. Прощайте. Если я увижу принцепса, то скажу ему...
Преторианец поднял бледное лицо вверх и повел излучателем, словно намереваясь напоследок пристрелить каленусийцев. Потом нехотя отвел руку.
— Убирайтесь, бегите, Далькроз. Будьте вы оба прокляты. Впрочем, желаю вам благополучно выбраться.
Марк торопил. Он и Вэл вдвоем бросились бежать по плоской крыше склада. Потом, когда она оборвалась неогороженным карнизом, с грохотом спрыгнули на другую крышу — пониже. Кровельные плиты неистово гремели под ногами. За спиной, возможно, шел бой. Выстрелы излучателя беззвучны, но схватку выдавали дикие крики задетых лучом людей. Постепенно звуки отдалились, угасли, расстояние стерло все. Король остановился, держась за стойку старого флюгера.
— Вот оно, утро нового дня.
Край оранжевого диска появился со стороны, противоположной морю. В рассвете не было ни спокойствия, ни надежды.
— Прыгай, Беренгар, до земли недалеко.
Они благополучно приземлились на кучу срезанных ветвей кипариса. Волн в заливе почти не было. Силуэт парусника неподалеку от берега показался Марку знакомым.
— Это тот самый "Белый Дельфин". Главная яхта адмирала. Ох, мы ведь вчера пропустили ужин.
Оба они, Марк и Король, захохотали, размазывая по щекам пыль иллирианских переулков.
— Тут недалеко, поплыли как есть, в одежде.
Теплая прибрежная вода раздвинулась, принимая беглецов. Вышколенный матрос с яхты замер в изумлении, обнаружив на борту двух полузнакомых оборванцев.
— Неужели это вы, лорд Вэл?
— Это мы вдвоем с господином Беренгаром.
— Леди Ларис искала вас вечером.
— Я все сам объясню леди Ларис. Марк повернулся и побрел в свою каюту.
— Погоди.
— Я устал, Король. Моя голова слишком плохо варит для объяснений.
— Я хотел только спросить — ты видел, кем стали свободные ивейдеры Иллиры?
— Только не говори мне, что и здесь поработал Цертус.
— Цертус или не Цертус, но я хочу сказать тебе, что пора возвращаться в Порт-Калинус.
Ошеломленный Марк хмуро смотрел в лицо Короля — оно казалось почти безмятежным, хотя Беренгар понимал, что впечатление это обманчиво.
— Зачем?
— Я нужен моим "воробьям". Король должен оставаться со своим народом.
— А раньше ты не был нужен своим ребятам?
— Раньше я кое-чего не понимал — я не видел Гиену и сумасшедших ивейдеров Порт-Иллири. Если не вернусь, уцелевших "воробьев" рано или поздно используют, как этих несчастных. Были бы деньги, желающие купить нелегального сенса найдутся. После того, что мы здесь увидели, мне наплевать на Цертуса. Пусть делает что хочет — я не стану искать его, но если он заявится сам — что ж, мы посмотрим, кто кого. Вот и все.
— А как Пирамида?
— Они поймают меня не сразу. Если поймают, я попробую им объяснить. Понимаешь, наблюдатели не дураки. Ты ведь видел Ральфа и...
— Да, я-то видел Ральфа, зато они не видели...
— То, что со мною случится, теперь не имеет значения.
— А как же Стриж?! Ты обещал ему, что не вернешься просто так, не предупредив.
Король кивнул:
— Я пошлю консулу сообщение.
— Сообщение прочитают в претории.
— У нас с Алексом придуман свой код. Конечно, код они раскроют сайбером, но только для этого понадобится время. Когда все случится, я уже буду в Порт-Калинусе.
— А как же я?
— Пока останешься здесь. Не бойся ничего, ты ведь официально считаешься спасителем адмиральской внучки от уличных бандитов. То есть, конечно, от прето, но когда все вокруг врут, правда не имеет значения.
Марк опустил голову.
— Ты уходишь сегодня?
— Как только получу от Стрижа ответ. Он обязан мне помочь с той стороны. Иначе все безнадежно и план побега с треском рухнет.
— А если консул луддитов просто не захочет помогать тебе и ссориться с Отгоном? Он ведь тоже иллирианец по крови.
Король отвернулся, плечи его поникли.
— Давай пока не будем думать о плохом. Я сейчас должен остаться один — мне нужно заняться уником. Попрощаемся потом.
Марк проводил взглядом Короля и медленно побрел к себе в каюту.
7011 год, лето, побережье Порт-Иллири
Тук-тук-тук. Море шумит, потрескивает обшивка яхты. Кто-то снаружи осторожно трогает дверь, но она не заперта.
Девушка заходит. Полуденное солнце снопом лучей бьет в хрустально-чистый иллюминатор. Король сидит, уронив голову на скрещенные руки, рядом, на крышке стола, лежит каленусийского образца уником.
— Вэл!
— А?
Туман сна медленно уходит из сияющих глаз псионика.
— Ларис?
— Ты хотел излучатель, любимый — я взяла его из стола у дедушки и отдала тебе. И ничего не спросила, и никогда не спрашивала, потому что раньше всегда верила тебе. На рукаве твоей рубашки кровь. Где ты был этой ночью, Вэл?
...Король вздрогнул и проснулся. Поднял отяжелевшую голову. Старый кошмар псионика — сон во сне, а во сне еще один сон, медленно и неохотно отступил, оставляя за собой жажду и гнетущую тоску.
В забрызганный штормом иллюминатор пробивались мутные отблески пасмурного заката. "Я проспал весь день прямо на кушетке, не раздеваясь. Уником разбудил бы меня. Но он не разбудил, значит, Стриж до сих пор молчит. Консул луддитов выжидает, а мое время мучительно уходит по капле. Через несколько часов в претории хватятся Рикса. Марку все рвано — он просто расскажет то, что видел. Потом они возьмутся за меня, и мне придется или умереть, или выдать иллирианских ивейдеров. По логике вещей, ребята Гиены преступники, но мне их жаль, тут явно проглядывает след Цертуса. Он обманом и давлением собирает всех псиоников Геонии — мы ему нужны для каких-то грязных дел. Поэтому Цертус не уничтожил меня сразу, хотя мог. Принцепс стар, принцепс принимает наркотик — следы этого на лице его величия не заметит разве что слепой. Отгон наверняка много раз входил в Систему. Если так, выдав ему Гиену, я сыграю на руку Цертусу, такое противно совести, после этого я не смогу остаться Воробьиным Королем".
Волны били в корпус яхты.
"Разум Милосердный. Хоть бы отозвался Стриж", — попросил-помолился про себя Король.
В переборку на самом деле, а не во сне постучали. Вэл бесшумно подошел к двери. С той стороны опасности не было — только легкая чужая тревога. Далькроз придавил кнопку замка и повернул ручку.
— Добрый вечер, Ларис.
Ларис Гонтари светилась блеском той красоты, которая создается сочетанием даров богатства и природы. Волосы цвета воронова крыла доходили до середины высокой шеи. Иллирианка сменила платье на белое. Тонкая ткань струилась по сильной и стройной фигурке. Загорелая кожа отливала золотом.
— Прости меня, я потерял излучатель твоего дедушки.
— Ерунда, у него осталось еще много излучателей. Наверное, целых сто. А у тебя на рукаве настоящая кровь.
— Мы подрались на улице.
— Тебе нужна помощь?
— Ранили не меня.
— Тем лучше.
— Ты беспощадна, словно море.
— Я дочь и внучка воинов, такая же, как ты — Король. Уником молчал, плескалось море. Вэл засмеялся, принимая игру.
— Наверное, наши предки частенько пускали кровь друг другу.
— Чтобы как следует понять душу человека, нужно противостояние. Послушное привычно, привычное неинтересно.
Король нахмурился, преодолевая языковой барьер. Иллирианская фраза имела двоякий смысл. "Противостояние" можно истолковать и как "объединение" — все решал контекст.
Юная леди Гонтари села на кушетку, рядом с Вэлом. Не очень близко, но так, чтобы ее плечо оказалось рядом.
— Я хочу пить. У тебя есть сок?
— Можно послать сайбера.
...Она пила оранжевую жидкость мелкими глотками, а потом сказала просто:
— Ты уезжаешь... Я не сенс, но море и птицы рассказали мне все. Ты можешь еще хоть немного остаться в Порт-Иллири?
— Нет, не могу.
— Тогда пусть будет тверда твоя рука и легка дорога. А я стану ждать тебя, даже если ты не вернешься. Сколько часов у нас с тобою?
— Не знаю. Я не уйду, пока не сработает уником. Мне нужен только сигнал — послание от друга.
Веер брызг стегнул стекло иллюминатора. Далькроз отпил из второго бокала, ощутил холод хрусталя и горький привкус. Алкоголь? "Мне нельзя напиваться, это на время искажает пси". Король неуверенно наблюдал, как смещается грань реальности. Где-то на задворках сознания блеснула терракотой воронка Оркуса, четкий контур каюты поплыл. Море исчезло. Пели несуществующие цикады, пахло горькой полынью, всходило над степью оранжевое мохнатое светило, дым горящих домов стлался по земле, метались и падали темные фигурки беглецов.
"Алекс, поторопись", — мысленно позвал Далькроз. Горы на западе подпирали низкий свод облаков, давили, нависая, плоскую равнину, о них бессильно разбивался ментальный эфир.
"Стриж нулевик, он не разобрал бы моих мыслей, даже если бы стоял рядом, в двух шагах". "Опасность".
Воронка Оркуса материализовалась и придвинулась, лава обдавала жаром лицо, где-то сыпались камни, основа гор дрогнула так, что мир пошатнулся. Кошачий силуэт маячил неподалеку — неуловимый, скользкий, черный, будто литой... Кошка смеялась. Кислород сгорал в огне лавы, Вэл торопился дышать, но воздух легко ускользал из легких в ничто, в пустоту, среди которой медленно и уверенно шевелились серые нити...
— Вэл, очнись! Что с тобой?
Король открыл глаза. Над ним склонилось прекрасное встревоженное лицо Ларис Гонтари.
— Тебе плохо?
— Нет, мне просто очень и очень странно. Где-то изменилась природная пси-активность.
— Я помогу тебе. Не двигайся.
Девушка уверенно положила руки на виски Короля. Это не была пси-наводка — что-то другое, завораживающее, древнее и непонятное — на грани гипноза, обаяния и колдовства. Нити не возвращались. Воронка Оркуса исчезла. За хрупкими переборками ласково шевелилось сонное море. От иллирианки пахло шелком, цветочной эссенцией и соблазном. Она прижалась губами к губам Вэла.
— Вот и все. Я прогнала твою боль. Я тебе нравлюсь?
— Ты само совершенство.
— Я обожаю тебя, потому что ты не такой, как все.
— Вот еще какие глупости. Не надо меня любить.
— Почему?
— Потому что я люблю другую девушку.
— Неважно. Пусть будет другая или другие. Своего Короля я согласна делить...
У Ларис были тонкие, но сильные руки и высокая грудь воительницы. Она притянула Короля поближе и вскрикнула, как морская птица. Длинные ноги обвились вокруг талии Вэла. Девушка закусила губы, ее темно-синие глаза с расширившимися зрачками неподвижно смотрели в сумерки.
* * *
В два часа пополуночи шторм усилился. Где-то мигала багровая лампа — отблески цвета крови отражались в круглой раме иллюминатора. Вэл проснулся разом от странного, короткого звука — иллирианки рядом не оказалось, он широко открыл глаза, но не увидел ничего, кроме ритмичного мигания маяка.
— Ларис?
Далькроз встал и на ощупь нашел лампу — она не включилась ни от ментального сигнала, ни от кнопки, ни просто так.
— Ларис?
Король отбросил ментальный барьер, и его окатило волной чужого, на грани паники, страха. Он вытянул руки и нашел гладкую дверцу шкафа, дверца нехотя отворилась. Внутри пахло дорогим деревом. Старая, еще времен Консулярии, одежда упала с крючьев и небрежной грудой валялась на дне. Вэл отыскал куртку и нашарил в кармане компактный полевой фонарь. Конус света озарил беспорядок в каюте и кое-как пригасил кроваво-красное полыхание маяка.
— Ларис?
Она стояла возле двери — высокая, сильная, совершенно нагая. Загорелая кожа светилась смуглым золотом.
— Ты хочешь уйти? Почему ты не разбудила меня, Ларис Гонтари?
Иллирианка не проронила ни слова. Бесполезная связка отмычек валялась возле босых, с перламутровыми ногтями, ног.
— Ты, наверное, не заметила, что я закрыл дверь ментальным кодом? Я сам про это позабыл. Чем ты поила меня? Это был не сок. Наркотик? Почему ты молчишь?
Девушка отбежала в сторону, не позволяя Королю подойти, и встретила его прямым, сильным ударом в лицо — Вэл едва успел уклониться.
— Если ты, негодяй, дотронешься до меня, я позову охрану. Тебя обвинят в изнасиловании.
— Да я к тебе даже и близко не подойду, сейчас открою замок, и ты уйдешь... Что случилось? Что ты натворила?
Ларис молчала и глядела куда-то в сторону, ее мысли прочитать не удавалось — все застилала ненависть пополам со стыдом.
Король догадался сам и осветил оставленный на столе уником, прибор оказался разбитым всмятку. Кто-то старательно расплющил хрупкий корпус тяжелой вазой.
— Зачем?
В темно-голубых глазах девушки стояла злоба.
— Ты теперь не дождешься сообщения от друга.
— Но оно было?
— Не скажу.
Вэл шагнул поближе. Иллирианка молча уклонилась и снова сильно, как боец, ударила, вскользь задев отпрянувшего Короля по губам.
"Она блефует и не закричит, потому что боится скандала, — внезапно догадался Далькроз. — Здесь вам не свободная Каленусия. У иллирианских аристократов строгие нравы. Она сама ко мне явилась, общественное мнение окажется не на стороне леди Гонтари".
— Не бойся, я не собираюсь портить твою репутацию. Видишь? Дверь открыта. Никто ничего не узнает. Что бы мы ни натворили, одевайся и уходи.
Ларис подняла с кресла мятое белое платье и быстро оделась.
"События повторяются. Меня опять попыталась обмануть женщина. Только это уже не несчастная перепуганная Вита".
— Почему так все вышло?
Иллирианка остановилась на пороге. Губы ее дрожали, лицо красавицы исказилось.
— Потому что я тебя ненавижу.
— За то, что я псионик?
Наследница Гонтари приглушенно и горько захохотала.
— О нет. То, как ты умеешь дотрагиваться до разума и Души, скорее говорит в твою пользу, мерзавец. Я ненавижу тебя за то, что ты каленусиец. Такие, как ты, десять лет назад убили моего отца.
— Тогда шла пограничная война, и ты, и я были совсем детьми.
— Я ненавижу тебя и за то, что прето Порт-Иллири угрожало мне арестом деда, чтобы заставить переспать с тобой. Им понадобилась шпионка у тебя в постели.
— Надо было сказать мне правду, мы бы что-нибудь придумали вдвоем.
— Придумали? "Мы"?!
Темно-голубые глаза Ларис нехорошо блеснули.
— Вот за это я тебя ненавижу больше всего — за то, что ты мне все-таки нравишься. За мое унижение. За то, что ты меня безнадежно не любишь. За то, что ты легко согласился на все. Ты был не против того, чтобы я покорно делила тебя с твоими случайными девками в Каленусии. Ты самодостаточный и гордый — тебе плевать на все, кроме твоей идеи фикс. Голодранцы ивейдеры, ментальная война и Цертус — вот настоящая любовь Вэла Далькроза. Ты... Ты...
Король уже оделся и застегивал магнитную пряжку на ботинке.
— Мне очень жаль, Ларис, что так вышло. Конечно, во всем виноват только я один. В любом случае не стоит поднимать шум вокруг махинаций прето и вредить твоей чести. Репутация леди Гонтари не пострадает, если, конечно, ты перестанешь так громко вопить.
Иллирианка замолчала и повернулась спиной к нему. Король пошел прочь, но остановился на пороге.
— Так что все-таки было в том самом сообщении, которое ты уничтожила?
— Я его не читала.
— Неправда, ты слишком любопытна.
— Оно было закодировано.
— Еще одна ложь — мой уником расшифровал письмо автоматически.
Ларис обернулась, по ее щекам обильно текли настоящие слезы.
— Будь ты проклят, Король. Я желаю тебе неверия. Чтоб ты от каждого ждал предательства и никогда не ошибался в этом.
— Сильно сказано и заслуженно. Только проклятие уже запоздало. Меня и так предали все, кто только смог.
— Пока еще не все.
— Я на самом деле прочитала письмо. Консул луддитов тебя не забыл. Друзья твоего друга будут ждать тебя в нейтральных водах, возле Пустого острова. Этой ночью.
Они думают, ты возьмешь яхту, они уже выслали самолет. Только не надейся — мой катамаран ты все равно не получишь, консул решит, что ты струсил и передумал. Твой шанс сорвался, выдуманный Король.
— А я и не прошу катамаран. У меня найдется обычный виндсерфер, думаю, хватит и его. Ветер как раз с удобной стороны.
— Ты не сумеешь доплыть туда на виндсерфере — подохнешь в воде. Никто бы не смог!
Далькроз молча вышел в ночь. Он не стал будить Марка. Яхту болтало, морские брызги ударили каленусийца в лицо. Вэл отыскал в ящике свой гидрокостюм, вытащил из отсека доску и парус, Ларис в белом платье, словно статуя мрачного демона, маячила на пороге каюты, мокрые черные волосы прилипли к ее щекам.
— Прощайте навсегда, моя суровая леди. Уходите к себе, а то простудитесь.
Уже перелезая через борт, Король заметил, что иллирианка безудержно плачет.
— Ты мог бы остаться. Не разменивайся на глупости, Вэл.
— Для кого-то глупость, для кого-то долг.
— Принцепс Оттон болен и скоро умрет, это откроет большие возможности в Порт-Иллири. Его прето отвратительны, но и с ними можно примириться — пока, на время. Такие выскочки приходят и уходят, а великие роды остаются. По крайней мере, наш семейный статус достаточно высок. Ненависть иногда превращается в свою противоположность. Может быть, ты останешься?
— Нет.
Ларис подошла поближе и перегнулась через поручни. Король отплыл на приличное расстояние, но все-таки расслышал ее последнее "прости":
— Чтоб ты утонул, каленусийский подонок!
* * *
Из поздних воспоминаний Марка Беренгара, доктора пси-философии
...В ту ночь я спал как убитый — качка вымотала меня, шторм колотил в борт "Белого Дельфина". Много позже я узнал, что поиски были. Наверное, если бы он попытался уехать легально, Оттон не стал бы слишком сильно противиться, но Вэл с его сверхъестественной интуицией знал, что счет времени в деле Цертуса идет на сутки, даже на часы.
Словом, он сделал то, что сделал, и подробности уже не узнает никто. Береговая охрана привыкла к одинокому смельчаку, наверное, они не ожидали побега. Поначалу искали живого, потом — тело. Конечно, безуспешно, море тогда скрыло все — и легенду, и правду. Помню, как я ругался от отчаяния и не мог прийти в себя от нелепости случившегося.
Далькрозы — аристократическая фамилия. Ему устроили даже что-то вроде роскошных похорон. Не знаю уж, что они сунули в контейнер с "телом". Наверное, там была пустота. Эта пустота и горела на погребальном костре, а я, не понимая ни слова по-иллириански, оттесненный чужими спинами, неумелый и не нужный никому, стоял в стороне и стоически глотал слезы.
Я видел, как шел за гробом адмирал Гонтари, слышал, как он произнес несколько непонятных слов. Его красавица внучка повязала вокруг шеи прозрачный темный шарф — легкий компромисс между не вполне уместным трауром и невежливым равнодушием.
Они шли и шли мимо меня — черные с золотом мундиры прето, туники цвета базальта, коричневых тонов дорогие платья иллирианских аристократок. Ритуальные капюшоны покрывали гордые головы, и я не видел лиц. Там была пустота. Ни мысли, ни эмоций.
Я видел только костюмы и руки — девичьи пальчики, гибкие, белые, мягкие, словно черви. Когтистые лапки старух. Сильные, уверенные ладони властных мужчин.
Только тогда я понял, что он был для них предателем. Не Иллиры — ведь Вэл никогда не был иллирианцем. Не биологической природы человечества (среди этой аристократической братии наверняка затесались псионики). Он был предателем, потому что не захотел стать частью элиты. Для моего друга быть избранным значило нести груз предназначения, да и чего можно ожидать от идеалиста в восемнадцать лет?
Здесь с вежливыми гримасами сочувствия хоронили паршивую овцу из стада. Даже не ее, а только символ — деревянный ящик, наполненный пустотой. Наверное, они считали его дураком. Может быть...
А я ненавидел их.
Безродный каленусиец смотрел в благопристойные спины аристократов и не мог найти слов, чтобы послать их обладателей в Оркус.
Потом я повернулся и грубо ушел с церемонии, не дожидаясь конца.
На меня косились. Какая разница? Душа моего убитого друга не витала над этим местом — тут обосновалась одна только ложь...
7011 год, лето, Порт-Калинус
Блистательное лето в Порт-Калинусе неспешно катилось к зениту. Асфальт плавился от жары. Состоятельные каленусийцы предпочитали изысканный рай Параду суете столицы, и все-таки тысячи ног топтали песок морского пляжа Порт-Калинуса, оставляя на нем бесчисленные отпечатки. За ночь вмятины смывал прибой, он старательно вылизывал полосу берега, чтобы с утра снова уступить ее горожанам.
Пестрые маленькие закусочные усиленно навязывали посетителям морскую кухню — салаты и желе из моллюсков. Связки пустых, тщательно очищенных раковин болтались на морском ветру — мелочь хорошо шла на недорогие поделки. Рогатые огромные розово-золотые чудо-раковины продавали любителям редкостей.
Ночью побережье сотрясала музыка. Обыватели прибрежных улиц, лишившись сна, поневоле пополняли число завсегдатаев крохотных питейных заведений. Пили слабое вино и кое-что покрепче. По ночам пестрели мелкими огнями фонариков аллеи Древесной Эстетики, о пси-наблюдении тут почти не вспоминали. Из пышных зарослей доносились шепот и сдавленный смех.
Бывает время, когда беззаботное ощущение праздника увлекает каждого, ничто не мешает безопасному веселью, и мир ярок, как новенький голубой мяч — можно подумать, он только что спрыгнул с бесконечного конвейера Фабрики Творения.
Часы всеобщего счастья скоротечны. События с неумолимостью дорожного катка следуют своим ходом, вот-вот они сомнут игрушечный покой, но пока это не произошло — ничто не сравнится с радостью человеческого неведения.
Быть может, поэтому прямолинейные пророки никем не любимы, а процветают в этой опасной профессии в основном жулики и прохвосты...
В один из тихих вечеров, который ничем не отличался от других вечеров немного приувядшего лета, десятки белых лодок бороздили бухту возле Мыса Звезд. Стояла духота и мертвый штиль. Матовое небо кое-где сливалось с водой залива, но завсегдатаям побережья давно наскучили жемчужные краски морских закатов.
Среди пыльных, коротко подстриженных зарослей, на террасе пластикофанерного домика устроились двое скучающих пляжных спасателей, эти трезвенники по очереди наполняли из плоской бутылочки одноразовые стаканы. Пили солоноватую минеральную воду — такая лучше утоляет жажду. Разномастные пустые бутылочки уже образовали на столе живописную, вроде модернистского натюрморта, кучку.
— Что у нас с утопленниками в этом сезоне?
— Пока все спокойно. Тонут только типы без тормозов в мозгу, обреченные самой природой. Но на этот-то случай мы тут и сидим.
Один из спасателей, которого звали Клавдий, засмеялся и приник к окулярам устроенного на треножнике бинокля. Белая лодка, которая привлекла его внимание, отдалилась от остальных и уже полчаса оставалась неподвижной. Через оптику можно было разглядеть, как на корме лоснились загаром чьи-то ноги. Наконец спасатель отвернулся умиротворенным.
— Никто не пытается купаться на рейде, никто не пляшет в прогулочных яликах. В другие дни они почему-то любят в них плясать, как ты думаешь, Аврелий, почему?
— От дури, — веско заметил неразговорчивый Аврелий.
Его товарищ покачал головой:
— Люблю без датчиков, своими глазами посмотреть на залив.
— У датчиков хороший радиус, они точны, как мой тесть-кассир, особенно если кто-то тонет. За пять лет ни одной ложной тревоги.
— Вот это-то мне и не нравится. Когда все идет слишком гладко, это тоже плохо.
— Глупости.
Разморенные зноем государственные служащие замолчали. Одинокая лодка почти у самого дымчатого, неверного горизонта чуть-чуть шевельнулась, потом едва заметно двинула к берегу.
— Какой холеры, Клавдий, твои теории о предопределении хороши вечером выходного дня, когда на столе пиво, а в небе звезды величиной с кулак. А сейчас надо все-таки проверить индикаторы пси...
Аврелий закатал рукав летней туники, обнажил браслет дистанционного управления на плотном волосатом запястье.
— Сели батарейки. Я вообще ничего не вижу. Клавдий тоже смахнул невидимую пушинку с ресниц, но она странным образом снова и снова возвращалась.
— Что там такое?
— Не могу понять...
На лодке тем временем запустили мотор, она уже вовсю неслась к берегу, оставляя за собой широкий пенистый след.
— Во имя Разума!
— Погоди, что это?
Там, на борту, прибавили оборотов. Нос судна высоко вздернулся, демонстрируя стремительные обводы корпуса, лодка уже не плыла, она почти летела над поверхностью. С частного катамарана под красно-белым парусом отчаянно махали, кто-то свалился за борт и барахтался в спокойной воде — на него никто не обращал внимания. Белая лодка вскользь задела корпус катамарана, Клавдию показалось, что он слышит сильный скрежет, хотя расстояние было приличное. Люди на берегу завороженно смотрели на странные маневры.
— Стой! — неистово заорал Клавдий, даже позабыв взять мегафон.
"Надо было кричать — спасайтесь... У самой кромки воды полно людей..."
Крикнуть еще раз он не успел. Лодка на полной скорости врезалась в причал. Обломки досок вперемешку с ошметками огня и крошевом камня осыпали пляж. Шок сменился паникой так быстро, что никто не успел осознать момент перехода.
— Что творится, Аврелий? Твой пси-индикатор зашкалил?
Второй спасатель не ответил, он молча, решительно сгреб сумку и стремглав помчался к выходу.
— Стой! — второй раз крикнул Клавдий, на этот раз вслед другу, его крик больше походил на шепот.
— Это вспышка аномалии?
Аврелий уже уходил, Клавдий помедлил, переживая искушение немедленно сбежать, потом нашарил в ящике и надел легкий обруч пси-защиты.
— Всем покинуть береговую зону!
На полосе пляжа кто стоял, остолбенев, кто целеустремленно несся прочь, некоторые оставались на месте и развивали странную активность, смысл которой ускользал от Клавдия. Они что-то делали, страшно сосредоточенно, не по-людски.
"Это вспышка природной аномалии. Такое иногда бывает в горах, но чтобы здесь, в Порт-Калинусе..."
Он выскочил из пластикофанерного дома, уже осознавая, что привычный мир на глазах рушится, и до последнего момента не верил в то, что пришел конец.
"Поздно, поздно, поздно..."
Последним его воспоминанием навсегда остался осколок света под ногами — карманное зеркальце, брошенное, должно быть, какой-то женщиной...
Паника охватила побережье за несколько минут. Счастливцы, которые успели ускользнуть из-под удара, бежали к карам, не разбирая своих и чужих машин, царапали ногтями неподатливые двери, вышибали кулаками стекла, чтобы побыстрее оказаться внутри. Машины с безумными водителями срывались с места одна за другой и вливались в общий поток кольцевой дороги. У поворота к тому самому обрыву, возле которого несколько месяцев назад стоял зимней ночью одинокий и загнанный Тэн Цилиан, теперь жирно дымились остовы двух разбитых машин. Ровно и деловито гудело ярко-рыжее пламя, махровые хлопья копоти летели в лица людей.
— Разум Милосердный, что же будет?.. — Хриплый голос принадлежал какой-то женщине, она со страдальческой гримасой высунулась в окно грузового фургона. Спутник за рулем молча прибавил скорость.
— ...Разум, что будет...
Наверное, она так и повторяла одну и ту же фразу, как заведенный болванчик, но женщину никто не слушал, фургон уже исчез в скопище машин — капля в потоке беглецов.
Быстро смеркалось — может быть, слишком быстро для непозднего часа летнего вечера.
Приземистая машина пси-патруля выскочила из душных сумерек, из-за излома дороги, огороженного пыльными, грубо остриженными кустами. Кар на минуту притормозил возле трагического костра. Наблюдатель выбрался на дорогу, но тут же поспешил вернуться назад — моментально образовавшаяся пробка обступила его со всех сторон, из машин летели оскорбления, а то и пустые бутылки.
— Сволочь, недоумок! Из-за твоей глупости мы все тут погибнем.
Водители заулюлюкали.
— Аномалия идет! — гаркнул кто-то.
И это было именно так.
Метрах в пяти позади патрульных, среди горячего металла и побитого пластика машин, среди людского отчаяния кто-то коротко и резко всхлипывал. Его вытащили из машины и методично, зло и аккуратно били.
— Я не псионик! — кричал незнакомец.
— Врешь, тебя легко берет карманный детектор. Патрульный помедлил, прикидывая, не будет ли самоубийством вмешательство. Он поскреб кобуру непослушными пальцами, нехотя вытащил излучатель:
— Отпустите его.
Человека действительно бросили на асфальт, он рухнул, как мешок с тряпьем, и больше не двигался, очевидно, из страха.
— Здесь завелся всякий мусор! — рявкнул незнакомый верзила. — Ребята, бейте мусоров!
Взяв излучатель на изготовку, патрульный попятился. В дальних рядах машин неистово гудели клаксоны.
— Дорогу! Дайте нам дорогу!
— Аномалия идет!
Нестройный, страшный вой гудков перекрывал все — крики и брань, угрозы, проклятия, плач, рев пожара и потрескивание металла.
"Дорогу, дорогу, дайте нам дорогу..."
Патрульный убрал излучатель в кобуру. В лицо ему веяло жаром ненависти, спину обжигали сполохи костра.
— Аномалия действительно идет. Теперь неважно, кто там остался внутри машин, они погибли. Вспомните о Разуме, ради самих себя, пропустите технику, нужно расчистить дорогу.
Кто-то подпер груду искореженного металла. Водитель тягача с эмблемой Электротехнической Компании кое-как дал медленный ход. Обломки покатились с обрыва, смяли жесткую зелень. В самом их полете было что-то неторопливое и величественное. Потом остов тяжело рухнул под откос так, что содрогнулась сама почва под ногами.
— Аномалия идет!
Патрульный нагнулся, взял раненого за плечо:
— Этого человека я арестовал и забираю с собой. Он псионик, им займется Пирамида.
Зеленовато-бледный, с лицом цвета капустного листа, сенс упал на сиденье полицейской машины.
— Спасите меня, сержант.
— Я как раз сейчас пытаюсь что-нибудь для вас сделать.
Пробка медленно убывала — под проклятия, богохульства и неумолчный вой клаксонов.
Машины рвались на свободу, исчезали в сумятице города. Город, словно большое, уже обреченное существо, принимал в свои поры мельчайшие споры паники. Патрульный задержался на пустеющей дороге, захлопнул дверцу, чтобы арестант не мог подслушать его, и приник к уникому. По мере того как он говорил и слушал других, лицо полицейского серело:
— Разум Милосердный, да у меня же семья живет в западных кварталах.
Он вытер пот со лба, спешно, едва попадая толстым пальцем в клавиши, соединился с домом.
— Мария, дождись детей с прогулки, собирайте вещи и быстро улетайте на юг, в Параду... Да, одни, без меня, у меня наклюнулась большая работа. Да, я знаю, что лето кончается, зато как раз успеешь на курорт к бархатному сезону. Деньги? Я войду в Систему и открою тебе доступ к кредитам... Да нет, я не чокнулся, просто хочу сделать тебе подарок. Я люблю тебя.
Не слушая возгласов жены, он отсоединился и набрал номер любовницы.
— Здравствуй, олененок. Слушай меня внимательно, я не сошел с ума и не разыгрываю тебя. Скоро в Порт-Калинусе будет очень опасно — не спрашивай почему. Собирай чемоданы, квартиру можешь бросить... Да, мне плевать, что я оплатил ее на два месяца вперед. Возьми мой кар, там, в условленном месте, сенсорика знает тебя. Не забудь мои подарки — те, что подороже, барахло брось, деньги из Системы переведи в монеты золотишком. Да, это не так много, но хватит на первое время. Когда все сделаешь, мчись на северное побережье, к родителям, подальше от Порт-Калинуса. Постарайся не паниковать, девочка моя, я найду способ заехать и увидеться. Целую тебя, малыш. И помни — Система может рухнуть, будь осторожна.
Наблюдатель спрятал уником и грустно усмехнулся: "Я только что совершил двойное должностное преступление. Эти разговоры перехватит Пирамида. Если к тому времени паника не сделает свое дело, меня уволят за разглашение тайны аномалии. Как будто есть какая-то известная только мне тайна... Плевать. Если ничто сожрет нас всех, как мышат, после меня, по крайней мере, останутся двое здоровых и законных ребятишек от Марии, а может быть, еще один — не вполне законный, зато от самой красивой девушки с танцулек побережья".
Он оглянулся в сторону моря — в последний раз. Морская гладь исчезла, тончайшую линию горизонта размыло. Вместо темной лазури моря и нежного жемчуга неба над бухтой висело рваное свинцовое облако, в нем холодно и грозно кипело все — вода, воздух, неразличимые обломки лодок и то, что раньше было людьми. Материя распадалась, превращаясь в нечто, лишенное физической природы.
Патрульный некоторое время следил за космами цвета крысиной шкуры, не в силах оторваться от странного зрелища.
"Это мираж. Там нет ничего такого, просто мой мозг ищет подходящие образы".
Он уселся в машину рядом с полумертвым от страха сенсом.
— Что вы ощущаете?
Тот повернул к сержанту плоское несчастное лицо:
— Это смерть. Смерть шествует по нашим стопам.
— Да ладно, хватит ныть, задержанный... Не знаю, что плетется следом за мною, а вам как раз светит тюряга. Понятно? Вас посадят на пять лет за злостное уклонение от реабилитации. Дотянуть едва ли не до старости не реабилитированным псиоником — этакое надо уметь, ушлые типы не умирают. Поехали.
Патрульный кар исчез в дымке жаркого городского вечера...
Уником-сообщения посылал не только сержант. Звонили домой почти из каждой машины, прорвавшейся с побережья. Через час тысячи людей узнали об аномалии. Через три часа молчать о ней не имело смысла — ее мог видеть каждый, свинцовое облако висело над бухтой, закрывая пространство от пляжа до вершины Мыса Звезд. К ночи зрелище исчезло, скрытое темнотой, но это только усилило панику.
Первыми бежали наименее привязанные к месту — туристы, сезонные рабочие, гости в каленусийских семьях средней руки. Дороги вокруг города забил поток разноцветных каров. Беженцы первой волны выглядели относительно благополучными — чуть озабоченные лица людей, вынужденных прервать отпуск.
Аномальные районы оцепили, пляж опустел, и никто не стремился увидеть, что осталось лежать на истоптанном ногами песке. Страшнее было в примыкающих к заливу кварталах. Ночами там раздавались выстрелы и диковатые крики. Система пси-наблюдения давала сбой за сбоем — то ли сказывалась близость аномалии, то ли сама аномалия понемногу росла, захватывая переулки окраин. Дома стояли брошенными, перепуганные жильцы убрались к родственникам в центр. Пустые, голые и узкие улицы — каменный кишечник городских окраин — заняли сторожкие, неопределенной наружности типы. Щелкали отмычки в замках покинутых домов. Глухо урчали моторы каров, на которых увозили краденое. Иногда между конкурирующими шайками вспыхивали молниеносные, кровавые драки, тела бросали на месте — мертвецы оставались лежать на мостовой. "Аномалия идет!"
Она увеличилась ровно через три дня, отхватив кусок портовой окраины. Уцелевшие мародеры сбежали, усилив преувеличенными рассказами всеобщую растерянность. И тогда из города потянулись "оседлые" — те, кто с болью и тревогой оставлял за собою запертые, враз ставшие неуютными дома. Цены на авиаперелеты взлетели до небес. Запасы топлива для каров иссякли мгновенно — его, конечно, подвозили, но спекуляция охватила всех, кого еще не парализовал ужас.
Порт-Калинус обезлюдел наполовину, на тротуарах копился неубранный мусор, остались самые смелые, самые беспомощные или те, кому нечего было терять.
"Аномалия идет!"
Свинцовое облако над заливом медленно росло, страх мял души людей и уходил только в глухие часы ночи, когда стирается грань между реальностью и вымыслом, в такие часы безумие не пугает, а телесное развоплощение может показаться забавной шуткой.
"Аномалия, приди!"
Утром жесткий свет все еще жаркого лета подсвечивал рваное грязное облако, и страх возвращался.
* * *
— А не собираешься ли ты податься в бега, дядюшка Вэнс?...
Сайбер Макс по-хозяйски расположился в кресле Фантома. Сам Вэнс хмуро рассматривал пустую вазу на каминной полке. Камин не топили — за окном стояла жара. Несмотря на легкую дымку, затянувшую небо Порт-Калинуса, зной пасмурного дня беспощадно опалял чахлую городскую зелень и плечи редких прохожих.
Среди яростной полноты лета вид полубезлюдного города казался противоестественным.
— Я останусь здесь, пока это будет кому-нибудь нужно.
— Мой шеф, да вы герой.
— Я только государственный чиновник.
— У тебя есть план?
— Только некомпетентные советники.
— Один из твоих советников — я, а у меня есть план, который я как раз и хочу предложить тебе... Ты ведь знаешь, сейчас граница аномалии зафиксировалась, можно найти место, где напряженность наиболее велика...
— Может быть, проще переселить людей.
— Даже если Порт-Калинус окажется городом-призраком, это не спасет тебя, Юлиус. Убытки огромны. Задеты интересы влиятельных людей. Ты что, воображаешь, что можно просто бросить этот город, который давно стал символом Конфедерации?
— Если не будет другого выхода, я пойду на все. Даже если моя карьера после этого рухнет навсегда.
— Я уже говорил тебе, дядюшка, что ты герой, но героизм — штука, которая давно вышла из моды. Послушайся меня, поросенка, или хотя бы дай мне договорить.
— Что у тебя?
— Помнишь наш проект?
— Супероружие против псиоников?
— Оно самое. Образец готов вчерне, хотя об использовании говорить еще рано, да и я, конечно, не толкую о новой войне с луддитами. В деле есть любопытная зацепочка — маленькая такая жемчужина, побочный результат экспериментов... Я поднял старые архивы времен Барта. Мне кажется, мы сумеем погасить аномалию.
— Как?
— Я сделал генератор. Это вещица, которую может поднять один человек. Работает на грани кси и пси, принцип изящен и прост — так прост, что я не собираюсь его тебе открывать. В конце концов, даже свиньи имеют право на интеллектуальную собственность.
— Тогда в чем проблема с этой твоей жемчужиной?
— В доставке на место, дядюшка Вэнс. Проблема только в доставке. Вещица должна оказаться в эпицентре аномалии.
— Фью! Это та ситуация, когда для блага многих нужен один смертник. Автоматика не работает в аномалиях, значит, придется посылать человека. Боюсь, что человек окажется не более полезен — он спрыгнет с ума раньше, чем достигнет эпицентра.
— Все верно, все верно, дядюшка Вэнс... Может быть, аномалия рассосется сама собой — кто знает? Лучше эвакуировать еще несколько районов и благодушно подождать счастливого исхода. Конечно, люди тебя поймут и поддержат, — хихикнул сайбер. — Я не слышу критики. Вокруг так тихо, звуки словно бы уснули. Хотя кое-что все же доносится...
Фантом отвернулся и резким движением отодвинул тяжелую штору. Широкое и высокое — от пола до потолка окно открывало вид на площадь перед Калинус-Холлом. Внизу не бесновалась толпа. Никаких бесчинств. До верхних этажей не доносились дикие крики — то, что увидел Юлиус Вэнс, показалось ему более зловещим в своем относительном спокойствии.
— Ты на это намекал, Макс?
— Да.
Они шли колонной, по десятеро в ряд, одинаковые статные фигуры, лишенные возраста. Вились полы длинных хламид темно-синего цвета. Одинаковые голоса — слишком высокие для мужчин, слишком низкие для женщин, мерно тянули мелодию гимна:
Бесполезен жизни бег,
Бесполезен страх.
Камень, птица, человек —
Только звездный прах.
Белый Разума огонь
Жалкие следы
Переплавит в идеал
Чистой пустоты.
— Ты понимаешь, Макс, чего они хотят?
— Это Лига воинствующих пантеистов. Одно из старых человеческих заблуждений — господа, суровые и синие, словно перезрелые баклажаны, призывают нас к покаянию перед Космосом. Как будто они лично знакомы с Космосом или Космос знает про них. Как будто покаяние само по себе обладает энергией и способно изменить сделанное ...
— Тут кое-что похуже. Они швыряют нам в лицо наши ошибки и ждут конца света, Макс. Для них аномалия — предвестник воцарения Разума на земле.
— А ты веришь в конец света, дядюшка Юлиус Вэнс?
— Не верю. Но когда большая часть граждан начинает верить, она вполне способна устроить этот конец света у нас в Конфедерации.
Шествие все тянулось и тянулось, казалось, ему не будет конца. Каблуки высекали эхо из каменных плит. Никто не пытался швырнуть булыжник в огромное окно Фантома, никто даже не поворачивал головы в сторону Государственного Дворца. И все-таки Вэнс ощущал пристальное, направленное на него внимание — не глаз, но душ. На миг ему сделалось страшно. Присутствие бесплотного потустороннего наблюдателя показалось таким реальным, что взмокшая рубашка прилипла к коже Фантома.
Президент тихо, словно боясь раздразнить толпу, отступил от окна.
— О, не бойтесь, дядюшка, они не агрессивны.
— В физическом смысле. Но вид таких людей заставляет опасаться за собственный рассудок.
— Они хотят очень малого — собственной смерти и вечной жизни в виде частиц великого Ничто.
— Смерти захотели? Я постараюсь обмануть их ожидания.
— Каким образом?
— Придется обратиться к луддитам.
Сайбер задумался, выражение его гротескной морды не изменилось, но Вэнсу интуитивно показалось, что Макс встревожен.
— Конечно, — наконец ответил он. — Конечно, у луддитов окопались лучшие псионики Геонии. Но ты забыл одну простую вещь, дядюшка. Их пси-потенциал способен влиять на "кси" — на мир вещей. Сострадатели могут спасать умирающих, боевые псионики — убивать здоровых. Сенсы-аналитики встречаются реже, эти способны к интуитивному постижению сути вещей. Знаешь, что роднит всех этих людей? Они активны. Активный человек свернет горы, но сам он открыт, беззащитен. В аномалии все силы сенса уйдут на борьбу с самим собой и с природой. Мне очень жаль, но такой человек почти ничего не сможет, дядюшка Вэнс.
Фантом тонко усмехнулся:
— Я не о псиониках, Макс...
— Что?! Ты о нем?
— Да, да, об этом человеке — о консуле луддитов. О Дезете. Алекс — нулевик, он не псионик, он псионик наоборот — полная бездарь в сенсорике. Он смог бы войти в аномалию, причем без особого для себя риска.
— Фи, шеф! Вы собираетесь просить врага, унижаться перед представителем конкурирующей идеологии?
— Я прагматик. Мне безразлично личное унижение. Конечно, Каленусия не унизится никогда, хотя мы могли бы пойти на некоторые уступки.
— Идея хороша, потому что лучшей не предвидится. Сайбер соскочил с кресла и подобрался к окну. Уродливая морда Макса приникла к чистой поверхности стекла.
...Жалкие следы переплавит в идеал... — пели синие хламиды.
— Я не боюсь, — тихо проговорило искусственное существо. — Я вас не боюсь, я сделаю это.
Фантому показалось, что Макс окликнул его. Но сайбер уже забыл о Вэнсе, он просто думал вслух, по случайно приобретенной привычке — такой человеческой.
* * *
Девушка выглядела эффектно — не яркая обольстительница, но очень приятный тип сильной и спокойной двадцатилетней блондинки. Пожилой чиновник Калинус-Холла по делам пси-мутаций отдавал предпочтение полезности. "Крепкое сложение отличает неутомимых работников". В глубине измученной души Бернал подозревал, что это изречение немного лжет, но за две недели успел уверить себя в ценности новой секретарши. Девушка пришла в отдел в те дни, когда мало кто думал о государственной карьере. "Аномалия идет!"
Берта прошла проверку в Системе и глубокий пси-контроль, Бернал не сомневался, что у нее не отыщется даже слабого признака мутации.
— Сделайте, пожалуйста, кофе.
Она уверенно принесла поднос, на его гладкой поверхности не появилось ни единой пролитой капли.
— Возьмите на себя управление сайбером, Берта. Я хочу видеть, как мутант шагает по лестнице Калинус-Холла.
Девушка опустила на голову обруч пси-ввода, непроницаемые очки экрана скрыли ее глазницы. Ментальные команды уходили через внутреннюю систему наблюдения, они заставляли микрокамеры ловить каждый жест, каждый взгляд высокого, элегантного человека с седой прядью в темных полосах.
Бернал, не отрываясь, следил за поверенным Консулярии. В окружении прикомандированной Пирамидой охраны Иан прошел от машины через небольшой участок площади, миновал лестницу и исчез в прозрачном чреве подъезда правительственной резиденции.
— Крупным планом лицо.
Пока поверенный перемещался по холлам и лестницам, Бернал внимательно изучал каждую черточку внешности мутанта — форму век, очерк высоких скул, волосы, мельчайшие родинки на коже. В порядке было все, кроме глаз. У мутанта чуть более, чем у нормального человека, блестели глаза, хотя чиновник затруднился бы с уверенностью назвать этот непонятный эффект блеском. "Это нечто неуловимое, скорее выражение, чем пигмент или способность отражать свет".
Девушка удалилась как раз вовремя, исчезла за дверью референтской, словно уловила желание шефа. Луддит уже шел от порога, чиновник встал ему навстречу, чтобы протянуть раскрытую ладонь.
— Я ждал вас, Иан. Может быть, впервые за эти годы с нетерпением, но без досады. Вы сенс, поэтому знаете, что я не лгу, не будем на этот раз играть в вежливую полуправду.
— Необходимость объединяет?
— Да, именно это я и хотел сказать.
— Когда ваши наблюдатели заметили аномальную зону?
— Пять дней назад. Пока она не очень велика, но природное пси-свечение растет, если так будет продолжаться, то мы получим новую аномалию не где-нибудь, а на месте Порт-Калинуса.
— Вы уверены?
— К сожалению, уверенность почти абсолютна. Это она — та же самая штука, которая в 7005 году наделала бед в горах Янга.
— Вы преувеличиваете мою осведомленность, Бернал, я знаком с проблемой только в общих чертах.
— Все документы вы получите, как только мы закончим разговор, а кое-что могу показать прямо сейчас. Система, слайд.
Свод кабинета, соединенный с сайбером, мягко замерцал, освещение плавно померкло. Оба они — норма-ментальный и мутант — впились взглядом в четкое, кукольно-гладкое изображение реконструкции.
— Видите?!
— Разум Всемогущий!
...То ли долина, то ли каньон. Огромная воронка перевернутым конусом уходит в недра скалистого хребта. По краям отчетливо просматриваются ярусы — карнизы из окаменевшей глины, усеянные каменными обломками. Кое-где откосы оплетает подобие технических конструкций — ажурные, острых форм каркасы из матового металла или пластика. В постройках странность бессмыслицы. Несимметричные, болезненные изломы ажурных вышек наводят на мысль о разрушении...
— Изображение шестилетней давности. Тот объект мы называли Воронка Оркуса. О нынешнем предпочитаем молчать. Говорят, остряки окрестили аномалию Помойка, но, поверьте мне, Иан, это горький юмор. Внешний вид, по сути, не имеет значения. Камень или вода, облака или скалы — все дело в нестабильности материальных форм. В аномалиях идеальное, психическое получает способность к непосредственной материализации. Ваши потаенные страхи могут заглянуть вам в лицо. И не только ваши — любой бред неизвестно кого получает право на реальное существование.
— Я знаю. Что-то еще?
— Там барахлит техника, плохо действуют транквилизаторы, псионики ведут себя неадекватно, а норма-ментальные быстро умирают.
— Откуда вы знаете о влиянии аномалии на псиоников?
— Мы проводили эксперименты. О, не волнуйтесь. На добровольцах. На нелегально практикующих сенсах, взятых с поличным. Они сами согласились на такую альтернативу.
Иан замолчал, чиновник ощутил сильную неловкость.
"Холера меня побери, он ведь тоже не вполне легальный псионик. Но как я мог промолчать? Они и так знают все, их слежка проникает во все щели Порт-Калинуса..."
— Что-то еще, Бернал?
— Эти... люди, они по большей части вернулись. Да, живыми, хоть и не в форме. Конечно, ни с чем. В аномалии хорошо выживают только антипсионики. Упрямые, грубого ментального склада люди, бесчувственные типы с врожденной невосприимчивостью к пси. Тоже мутанты, как вы, Иан, но только со знаком "минус". Те, кого принято называть нулевиками.
— У вас, в Каленусии, много таких?
— К сожалению, ни одного. Один-единственный известный мне нулевик это...
— Продолжайте, прошу вас.
— ...его превосходительство консул луддитов. Вы ведь знаете Дезета, не правда ли?
Поверенный кивнул. Бернал с интересом наблюдал за красивым лицом мутанта, оно оставалось подчеркнуто одухотворенным, но при этом непроницаемо любезным. Зрачки едва заметно подергивались. Собственная голова без пси-защиты показалась Берналу голой, словно облупленное яйцо.
"А ведь ты хорошо понял меня, выродок, — подумал Бернал. — У тебя, у твоих мятежных дружков, у твоих сумасшедших вождей-мутантов появляется невероятный шанс. Да, это циничный торг, да за эту негласную помощь мы признаем вашу республику выродков. Конечно, под выдуманным предлогом. Никто никогда не должен знать, что каленусийский престиж спасал этот ваш Стриж, иллирианский беглец, самозваный консул взбунтовавшихся фермеров-сектантов. Аномалия может нас примирить. Это действительно мир. Если не навсегда, то на долгие годы".
Бернал на миг зажмурился, а когда открыл глаза, то догадался, что поверенный, обретя в эти минуты недостающую порцию таланта, прочитал его мысли. Потрясение пробило брешь в невозмутимости луддита — он надолго замолчал.
Чиновник тоже смутился и почувствовал, как начинают пылать его круглые, гладкие, тщательно выбритые щеки. "Право же, неприятно, когда читают твои мысли, я сейчас словно двоечник, пойманный со шпаргалкой".
— Мне кажется, вы правильно меня поняли?
— Да, я вас понял.
— Вы мне ответите?
— Я свяжусь с Арбелом и постараюсь максимально быстро получить ответ.
— Я могу надеяться на сохранение тайны?
— Даю вам слово честного человека.
"Ты не человек, а мутант", — тоскливо подумал раздосадованный Бернал.
— Вы не правы, — ответил вслух поверенный. — Вы заблуждаетесь, вы всегда заблуждались, считая нас, псиоников, выродками.
Чиновник не нашелся что ответить.
Они расстались, без слов пожав друг другу руки. За гостем все так же следили микрокамеры, но Бернал даже не повернул шею в сторону монитора.
— Берта! — громко позвал он. Секретарша долго не появлялась. "Мне кажется, я кое-что забыл сделать".
— Берта! Чума вас забери, Берта!
Растерянный чиновник сам не понимал причины внезапного озлобления, он всего-то хотел попросить девушку выключить монитор — веки болезненно набрякли, яркое изображение резало усталые глаза.
"Что со мною творится? Бред какой-то. Неужели мне стыдно?"
Он сидел, утонув в глубоком кресле, и переживал архаическое чувство стыдливого раскаяния, с которым, казалось, давно уже расстался навсегда. Чиновник спрятал пылающее лицо в широкие мягкие ладони.
"Так, значит, он все видел. Все тайное — все мои мысли... мою позорную трусость, слабость, инстинктивное отвращение... Разум Милосердный! Какой нестерпимый стыд. И что все-таки я забыл сделать?"
...Он вспомнил об этом только вечером — когда понял, что изменил многолетней привычке старательно мыть пальцы после рукопожатия псионика.
7011 год, лето, Порт-Калинус
Стеклянный куб аэропорта осаждала толпа. Ограждения и полицейские кордоны кое-как удерживали напор беженцев. Счастливцев с билетами и разрешениями пропускали, остальных отталкивали. Толпа не особенно напирала, многие уже впали в тихое отчаяние неудачников, но даже пассивное скопление людей само по себе создавало давку.
— Свободные граждане, соблюдайте порядок! Нет оснований для паники! — орал кто-то в мегафон хриплым испуганным голосом.
Самолет линии Порт-Иллири — Порт-Калинус серой птицей заходил на посадку, силуэт машины словно завис на фоне чистого ультрамарина. Толпа оживилась.
— Пропустите нас, пропустите!
— Простите, мэм, компания временно не принимает багажа.
— По-вашему, я должна бросить дом, дело и лететь на чужбину с пустыми руками?!
Леди горько плакала, струйки краски стекали по бархатным от косметики скулам. В скопище неудачников дружно заулюлюкали.
— Этой потаскухе достаточно серег в ушах. Самолет пробежал положенные метры и замер на полосе. По трапу тут же двинулась редкая цепочка прилетевших из Порт-Иллири в Порт-Калинус. На них косились, как на сумасшедших.
— Иллирианские пижоны приехали в гости к нашей Помойке.
Безумный смех витал над толпой. Рты сами собой раздвигались, обнажались зубы, щеки напрягались в болезненной судороге. Попытки успокоиться кончались ничем.
— Добро пожаловать на праздник Пустоты!
Глаза смеющихся людей оставались серьезными и трагичными.
— Психи ненормальные, — тихо пробормотал полицейский и поспешно отвернулся. У него дергался уголок губы.
Иллирианцы тем временем далеко обошли хохочущую толпу и почти скрылись среди припаркованных каров. Немного погодя от кучки чужаков незаметно отделились трое — сероглазый мужчина средних лет в легкой темной куртке, похожая на него девочка-подросток и крепкий светловолосый парень лет восемнадцати, скорее каленусийского, чем иллирианского вида.
У длинного вместительного кара их ждали двое мужчин в сером.
— Консул Дезет?
— Я узнаю вас, генерал.
— Мы встречались раньше, я тот, кого вы знали под именем Егерь.
Стриж кивнул, вежливо рассматривая каленусийца. Наблюдатель почти не изменился. Немного поседел, стал плотнее. "Последний раз я видел эту гордую голову через прицел излучателя, после того как Егерь пытался арестовать меня, но проиграл и попался сам. Тогда мне помогала Минна. Минна вместе с Джу, и Джу тогда еще не стояла на краю Пустоты, и не была похожа на мраморную статую. Всего четыре года назад. Я тогда не выстрелил, потому что устал убивать".
Может быть, шефа Пирамиды посетили сходные воспоминания. Он тоже кивнул, сухо, но вежливо, подумал, подавать иллирианцу руку или нет, потом, видимо, не решился.
— С вами дочь?
— Я предпочитаю возить ее с собой.
— В Арбеле так неспокойно?
— Неспокойно не в нашем Арбеле, а в вашем Мемфисе, за рекой. Не вина консуляров, что Конфедерация не может справиться с общементальной проблемой в собственной провинции.
Как ни странно, Егерь не обиделся.
— Да. Я понимаю. Кто этот молодой человек?
— Мой референт.
— Я ожидал увидеть Бейтса.
— Он чересчур известная личность, риск огласки слишком велик.
— Вы прилетели сюда не через мемфисский сектор, а через Порт-Иллири. Принцепс Иллирианский Отгон, полагаю, в курсе дела?
— В минимально необходимой степени. Оттон знает, что я здесь, он лично заинтересован в исследовании аномалии.
— Тогда едем. Вэнс ждет нас на загородной вилле. Прошу простить, вы понимаете, консул, почему мы не устроили официальной встречи — любая огласка отчаянно повредит нам всем. Вас не поймут луддиты, нас — ортодоксы борьбы с пси-феноменом.
— Поехали.
Светловолосый референт Стрижа устроился на сиденье рядом с Ниной. Машина сорвалась с места, некоторое время мчалась по полупустым улицам Порт-Калинуса, потом свернула на кольцевую дорогу и углубилась в расчерченное клумбами и заросшее кудрявой зеленью фешенебельное предместье. Дорога словно вымерла. Водитель на полминуты притормозил у ажурных ворот частной виллы президента Конфедерации. Решетка отъехала в сторону, охранник в серой тунике пси-наблюдения отсалютовал знакомому генералу. В саду витал острый запах ярко-желтых цветов, они сплошным ковром покрывали миниатюрную искусственную скалу. Дорожка из гранитных плит вела к дому.
— Я поговорю с Вэнсом один на один. Мой референт может остаться здесь. Ты понял меня, Марк? Ты временно побудешь с Ниной.
Светловолосый отошел в сторону садовой скамьи.
"Я просто не хочу, чтобы тебя насквозь просканировали внутренними датчиками виллы", — шепнул ему напоследок Стриж.
Консул, Егерь, безликий помощник Егеря и двое охранников скрылись в доме. Марк Беренгар устало рухнул на скамью и опустил лицо в ладони.
"Вот я и дома — в Каленусии. Я вернулся домой, да только каким? Неузнаваемым и очень чужим".
Нина молчала, ее всезнающее, хрупкое молчание ребенка-пророка почему-то больше не пугало Марка. Он откинулся на спинку скамьи, вспоминая свои последние дни в Порт-Иллири. Похороны Короля. Угар отчаяния. Бессмысленные одинокие блуждания по улицам столицы. И страх... Страх, болезненно-беспокойный днем и нестерпимо-тоскливый ночью. Мука непрерывной тревоги. Вызов в преторию — вежливые слова, колючие лица. "Нет, не беспокойтесь, мастер Беренгар, это только разговор — предварительный разговор и ничего более. Вам не следует так много пить и так много говорить публично..."
Дезет нашел его через две недели — Марк не ожидал увидеть у себя в отеле диктатора луддитов.
"Это частный визит инкогнито на родину, — объяснил ему, улыбаясь, Стриж. — Ты ведь знаешь, что я иллирианец по крови".
"А вы не боитесь сюда приезжать, мастер Алекс?" — тупо спросил его Марк, пытаясь разлепить опухшие веки.
Стриж отмахнулся:
"Пассивно бояться я разучился давно — когда меня засыпало камнями в самом центре Воронки Оркуса. Тогда я понял тщету паники. Если очень страшно, значит, надо на что-то решиться. Пошли. Я тут по делу, а тебя собираюсь вернуть на родину. Ты ведь очень хочешь вернуться в Порт-Калинус?"
"Меня там сразу арестуют и посадят".
"Не бойся, мы добьемся закрытия дела".
"И зачем вы только возитесь со мной?"
"Да просто так. Можешь считать, что за тебя попросил один человек".
Сейчас Марк рассматривал цветы, нагромождение декоративных камней, стену виллы, ясное небо Порт-Калинуса и чувствовал, как медленно тает тоска. Нехотя уходила опасность. В лицо повеяло лаской позднего лета. "Я дома".
— Добрый день, сержант. Откройте калитку, мне хочется погулять и осмотреть окрестности.
Охранник в мундире пси-наблюдения чуть улыбнулся и замялся. Тот, кого он принимал за иллирианца-референта, обладал свободой и привилегиями гостя. К тому же наблюдатель не отвечал за безопасность секретаря.
"Пусть идет. Датчики работают. Я буду следить за ним через Систему".
— О, я вижу, вы выговариваете все слова без акцента — это очень хорошо. Идите прогуляйтесь, но старайтесь не задерживаться где попало. Я не представляю, как стану объясняться с вашим консулом, если он внезапно хватится помощника.
— Иди, Марк, — просто сказала Нина. — Я чувствую, что тебе надо немного пройтись.
Марк вышел за ворота, с наслаждением чувствуя под ногами плитку каленусийской дороги. Шелестели листьями каштаны. Несколько треснувших колючих орехов валялось тут же, у корней. "Здесь хорошо, а в Порт-Иллири гораздо жарче". Беренгар знал, что где-то на западе, не очень далеко отсюда, над бухтой висит плотное, чуждое облако аномалии, но в эти минуты не хотел думать о нем.
Некоторое количество сухих листьев, избегнув щетки метельщика, залежалось на дорожке. Марк осторожно обошел их, боясь разрушить и растоптать хрупкое и прекрасное переплетение растительных жилок. "Я совсем свихнулся от радости. Я дома. Пусть улицы вокруг мне незнакомы, я не знаю, где сейчас моя семья, которая меня бросила, и все равно — я вернулся домой".
Так он прошагал несколько кварталов. Шикарные дома сменились менее роскошными, листьев на земле стало побольше, теперь Марк непринужденно расшвыривал их кучки носками сандалий.
Возле фигурной решетки небольшого особнячка, прямо в пыли, скрестив ноги и нахохлившись, сидел нищий парень. Его серый балахон был аккуратно заштопан и как-то странно, по-игрушечному испачкан. На поцарапанном запястье поблескивал странного вида металлический браслет. Густые темные волосы свалились на лоб и прикрыли лицо до самого рта. Бродяга улыбался, показывая редко посаженные белоснежные зубы.
На мостовой призывно лежала плетеная шляпа — вместилище медяков.
Беренгар остановился и тщетно пошарил в карманах.
"Холера, у меня нет каленусийских монет. Мастер Стриж не выдал мне ни единого асса".
— Прости, друг, я тоже не при деньгах.
— Ничего, я не обиделся.
Голос показался Беренгару смутно знакомым. Он остановился, разглядывая темную макушку парня.
— Ты...
Незнакомец поднял голову, волосы свалились со лба, открыли скулы, щеки. Беренгар почувствовал, как что-то неистово колотится о ребра. "Это мое сердце — как странно". Прямо в лицо Марка смотрели бесконечно знакомые, такие же, как у Авителлы, глаза Лина Брукса.
— Лин... Ты?!
— Да, это я.
Беренгар молча обнял друга. Какая-то девочка за оградой виллы — тоненькая и гибкая, словно пружинка, с удивлением смотрела, как хорошо одетый парень прижимает к себе пыльного оборванца.
— Мама, мама! Иди сюда! Посмотри!
— Отодвинься от забора, Ритуля. Там ходят озорные ребята.
"Не бойся пси-датчиков, — спокойно посоветовал Лин. — У меня есть защитное устройство". И показал Беренгару браслет на исцарапанном запястье.
Они вместе брели по безлюдной улице, переполненной теплом городского полудня, Марк разглядывал бывшего ивейдера, постепенно постигая смысл происшедшей с Бруксом перемены.
"Он сделался взрослым. Может быть, более взрослым, чем я. И он остался псиоником".
Лин смотрел на Беренгара полусумасшедшими глазами доброго пророка, и тем не менее Марк не сомневался, что Лин вменяем, а лохмотья — камуфляж.
— А ты занятно выглядишь в костюме попрошайки. Как ты попал сюда, друг?
— Я пришел за тобою, Марк. Я знал и видел, что ты тоже придешь. Я хочу забрать тебя с собой.
— Где Вита?
— Она работает и не могла прийти, это очень важное дело, ты только подожди, все будет нормально...
— Расскажи мне, как вы жили все это время.
Лин что-то говорил и говорил — о госпитале и странном наблюдателе по имени Цилиан, о долгих зимних ночах в маленьком поселке на севере, о вечно задумчивом отце и об удивительной Авителле. Марк не понимал половины и все-таки слушал со щемящей нежностью — так бродяга, вернувшись в дом своего детства, удивляется тесноте полузабытых стен, окунается в ласковый покой, ловит знакомое похрустывание старых половиц и с замиранием сердца ждет — вот-вот случится то, что докажет ему — не зря прошли годы, был смысл в калейдоскопе событий, и все пойдет как надо, стоит только...
— А как же Цертус, Лин?! Как же Цертус? Брукс замолчал. Очарование рассеялось.
— Мы найдем Цертуса, Марк. Мы с сестрой ищем его и вот-вот найдем.
Беренгар облизал мгновенно высохшие губы.
— Аномалия — дело его рук?
— Его.
— Я вижу, ты стал аналитиком. Или даже пророком? Зачем ты искал меня, Лин?
— Потому что люблю тебя, понимаешь? Люблю как друга. Пророк должен любить, иначе он окажется маньяком, заложником собственного дара.
— А больше ты ничего не хочешь сказать? Лин помедлил.
— Я знаю, что ты прилетел сюда с иллирианцем. Беренгар отшатнулся и ухватил Брукса за воротник пыльного балахона.
— Что ты сказал?
— Ничего. Ничего Марк.
— Что ты сказал про иллирианца?!
— Понимаешь, это очень интересно — когда события подчиняются, это как мягкий пластилин в руке — лучше, чем глина и статуи, лучше картин и даже лучше зрительных иллюзий. Чуть-чуть нажать, толчок там — немного подправить и...
— Что?! Сволочь, ты использовал меня как ретранслятор событий? Ты сейчас залез в мои мозги?!
— Погоди, Марк! Ты ведь ничего не понял! Я не использовал тебя в твоем понимании, клянусь! Ну, почти не использовал... Откуда мне было знать, что ты пойдешь по этой улице, если бы я с самого начала не предсказал все события? Я знал, что сюда приедет консул луддитов! Я видел это! Я видел тебя с ним. Марк, погоди...
Беренгар повернулся и зашагал прочь, пиная ногами резные листья каштанов.
— Марк, вернись! — В голосе Брукса звенело безумие.
Беренгар даже не оглянулся. Лин тащился следом, подметая балахоном пыль и каштановые листья.
— Марк, я все равно люблю тебя как брата! Не оставляй меня! Провидец должен любить...
Беренгар уже не шел — он бежал, испытывая мучительное желание зажать уши.
"Брукс подманивал меня, как кролика, чтобы проверить свои видения. Я для него только зеркало его миражей. К худу или к добру, но прежнего Лина уже нет. Нет того талантливого слабака, мальчишки, которого я защищал от реабилитаторов и кормил в пересыльном лагере. Есть герой или безумец — в общем, ментальный пророк. Но нашего Лина нет. Лина больше нет... Лина нет..."
— Марк!
"И придут лжеучителя и лжепророки..."
...Когда Беренгар завернул за угол улицы, яростные выкрики Брукса утихли, заглушенные расстоянием и равнодушной толщей зеленой изгороди. Знакомый наблюдатель нервно топтался у ворот виллы Фантома. Нина, искра белого огня, девочка-псионик (еще один пророк!) ждала Марка на скамье, рассматривая мятый цветочный венчик. Из толстой ножки сорванного растения на ее платье капал густой млечный сок.
— Подвинься, дай мне место, малявка.
— Я ждала. С тобою все в порядке?
— Да. Не смей залезать в мое сознание.
— Мне кажется, что-то случилось.
— Ничего страшного — я нашел потерянный ключ от дома, который уже сгорел.
Дочь диктатора грустно улыбнулась:
— Ну, значит, у тебя, по крайней мере, был дом.
На крыльцо виллы вышел человек — его суховатая внешность живо напомнила Марку школьного учителя математики. Стриж тоже вышел и стоял рядом — контраст между ними бросался в глаза. Чопорный незнакомец и подтянутый, с военной выправкой Дезет.
— Кто этот худой, бледный и очкастый? Дочь луддитского диктатора фыркнула:
— Эх ты, растяпа, Марк-дурачок — не видишь? Это же президент вашей хваленой Конфедерации.
Тоскливый испуг, оставшийся после встречи с Лином, отпустил. Марк немного смутился:
— По унику Вэнс совсем не такой. Я не виноват, что он никогда не фотографируется в очках.
— У него вид лживый и изменчивый, а еще он командовал шпиками из Пирамиды и зовут его Фантомом. Референтом у него служит самый настоящий сайбер, и оба они, вместе сайбером, ненавидят сенсов.
— Ага, и кушают их на завтрак... Не ври. Наш Вэнс добропорядочен и очень крут, он своими мозгами спас кучу народу и один, при помощи Системы, разогнал мятеж аналитика Ролана.
— Мой папа круче, он подкинул дезинтегратор в Калассиановский Центр, где подлые черепки мучили псиоников. А потом помогал нашим благородным повстанцам воевать с угнетателями, и поэтому твой паршивый Вэнс обломался.
— Тихо, противная стрекоза, они оба идут сюда!..
7011 год, последние дни лета, Порт-Калинус
Ночью шел дождь — первый дождь подступающей осени. Стриж проснулся и слушал мерный перестук капель. Чего я хочу? Чего мы все хотим? Дождь отбивал чечетку на крыше, равнодушный и к вопросам, и к ответам.
"Вэнс относительно прост, Юлиус стремится уничтожить аномалию, спасти Конфедерацию и самого себя, — подумал Дезет. — Он прозрачен, понятен и честен, пока ему это выгодно.
Мой принцепс ("мой бывший принцепс", — жестко поправил себя Стриж) просто умирает. Я видел его лицо — злое и жалкое одновременно. Оттон просил, почти плакал, называл меня сынком. У его величия черные круги под глазами и дрожат кончики отечных пальцев. Больной сыч в дупле. Через аномалию он ищет бессмертия или хотя бы продления собственного выморочного существования. Говорят, что тело и сознание гаснут одновременно, поэтому старики мудро и спокойно воспринимают биологический конец. Чушь! Его величие не из таких — этот будет истерично бороться за каждый вздох, за каждое биение в изношенных венах.
А Бейтс честен — свято верит в "руку Цертуса", мечтает найти в аномалии потусторонний след, оттиск кривого копыта. Заодно раскусить загадку пси-феномена, как будто это сухой орех. Боюсь, моего верного советника ждет очередное разочарование.
Ну а как же я сам? — спросил себя Стриж. — Зачем я полез в авантюру? Моим людям сейчас нужен мир. Страну луддитов признает Порт-Калинус. Не станет угрозы Мемфиса, не будет перестрелок и трупов на вытоптанной траве. Как сказал Художник: "Надо стремиться к невозможному, если хочешь получить необходимое". Ради памяти убитого Художника я сделаю это — плевать, пусть я рискую собой, пусть даже мой шаг удержит у руля одиозного Вэнса.
И это все? — переспросил себя Стриж. — Нет, и это только полуправда. Я очень хочу, чтобы Джу отошла от порога Пустоты. Разумом знаю, что истраченную жизнь псионика не восстановить, как не удержать пальцами реку, пытаюсь годами сделать невозможное, бьюсь о нерушимую стену, хотя следовало бы не изводить себя надеждой, не мучить Джу жизнью и отпустить. Не знаю, при чем тут аномалия, но все-таки..."
Утро пришло в свой черед — тусклое пасмурное утро перед жарким днем. Стриж вышел в сад, по кожистым листьям кустов стекали последние струйки ночного дождя. Серая хмарь прикрыла горизонт, свинцовое облако аномалии, крыши ближних домов и символический, в виде пальца, шпиль дворца Калинус-Холла.
Дезет прошагал на лужайку, спокойно дождался Егеря и Вэнса. Они втроем стояли, вглядываясь в мутный, непроницаемый горизонт. Лощеный офицер Пирамиды подошел незаметно и держался подчеркнуто уважительно.
— Ваше превосходительство... Возьмите генератор, вот он.
— Давайте сюда, и спасибо за подготовку дела, колонель.
Стриж принял устройство, ящик весил немного, рукоять удобно легла в ладонь.
Вэнс близоруко щурился, он вглядывался в редеющий туман. Бродячий, неизвестно откуда взявшийся блик солнца блуждал на стеклах его учительских очков.
— Послушайте, возьмите с собой моего чудного сайбера, Алекс.
— Зачем? В аномалии схемы распадутся.
— Макс не устройство, а искусственное существо. Он универсальный советник, эксперт по феноменам пси.
— Если вы настаиваете, Юлиус, я заберу с собой эту штуковину, но не обещаю вам, что она там уцелеет. Поймите, я нулевик, а не псионик, я не умею ни защищать, ни лечить, тем более разумных сайберов.
— Да, конечно, я все понимаю...
— Меня больше беспокоит связь. Уником бесполезен, мы не сумеем координировать действия.
— Смотрите, туман редеет. Эпицентр — на острове, маленькая скала почти посреди залива, там высоко, прихватите ручной гелиограф. Вспышка длинная — вспышка короткая. Старинная азбука кодов, лучше использовать каленусийский язык. По крайней мере, такой примитив не сумеет испортить аномалия.
Гелиограф помог нести все тот же лощеный полковник Пирамиды. Военного образца машина ждала Дезета у ворот.
— Прощайте, Алекс, — бесцветным голосом добавил Юлиус Вэнс. — Я не говорю вам "до свидания", чтобы не вспугнуть счастье. Когда каждый день видишь на горизонте один и тот же свинцовый кисель, поневоле становишься суеверным. Жму вашу руку и от души желаю удачи.
"А ведь каленусиец поставил на карту все — и положение и жизнь, он отчаянно боится, — понял Стриж. — Фантому хуже, чем мне, и хуже во сто крат. Он не может вмешаться, а быть безвольным зрителем не привык. Если я справлюсь, это будет нашей общей победой. Если погибну — его поражением".
Машина с номером Пирамиды мчалась по городу, редкие прохожие шарахались в стороны, едва приметив ее характерный силуэт.
Мотор заглох, Стриж выбрался на камень мостовой, горбатая улица крутым изгибом уходила к морю.
Здесь речь идет об устройстве для подачи сигнала отраженным солнечным светом.
— До свидания, колонель.
Каленусийский офицер отдал иллирианцу честь и посмотрел уважительно, было в этом что-то от последнего прощания с обреченным. Сайбер Вэнса трусливо приник к парусиновым ботинкам Дезета. Гротескная морда свиньи казалась несчастной. Алекс наклонился и, сам не зная зачем, почесал металлическую пародию на ухо.
— Отлично, компаньон. Помни о том, что нас ждет великое дело и вся слава достанется исключительно тебе.
Стриж подумал, не нагрузить ли сайбера ношей, но тот казался очень маленьким и слабосильным. Консул вздохнул, закинул гелиограф за спину и взял контейнер в левую руку.
— Пошли, малыш.
...Покинутые улицы, если предоставить их собственной судьбе, имеют обыкновение зарастать пылью и тонким слоем непонятно откуда появившегося, нечеловеческого мусора. Здесь нет детей — никто не роняет ярких летучих конфетных фантиков. Взрослые не забывают на пластиковых стульях свернутые газеты, клочки билетов не разлетаются из нелепо роскошной, переполненной бумагой урны, не тают на мостовой плитке отколовшиеся кусочки ледяного мороженого.
Здесь все проще.
Скрипит под ботинками наметенный бризом песок. Остро хрустят куски оконных стекол и щебень — разбитая каменная урна давно развалилась. Машина, которая в нее врезалась, так и стоит рядом — горелый остов покрыт слоем жирной сажи. Лоснящаяся грязь пожара покрывает мостовую, там, где кончается черный круг, поблескивают в трещинах тротуара короткие полые кусочки металла.
Стриж поднял одну из гильз, повертел в пальцах и отбросил. Кто стрелял из излучателя, кто из автомата — теперь уже не разберешь. Через искореженное окно машины можно разглядеть подобие фигуры — расплавленный, а потом иссушенный огнем остов. Горсть праха, бывший человек.
Небольшое гибкое существо скользнуло вдоль грязной стены. Им оказалась кошка, темная шерсть сливалась с налетом гари.
Битая витрина рядом ощетинилась осколками толстого стекла. Животное покрутилось в нерешительности, очевидно, опасаясь поранить лапки. В нише изуродованной витрины застрял голый манекен со смятым пластиковым черепом.
В руинах водятся крысы.
Макс подобрался бесшумно и встал рядом с Дезетом. Его голова оказалась на уровне колена иллирианца, но Алексу показалось, что сайбер вырос.
— Здесь шли перестрелки уличных банд, — снова пояснил гомункулус, и голос его прозвучал почти по-человечески. — Пойдемте, ваше превосходительство, нет смысла думать о рядовых исполнителях, когда пора заняться режиссером трагедии.
Стриж не ответил. Присутствие искусственного существа непонятно почему держало в тоскливом напряжении. "Так не годится, я обязан взять себя в руки".
— Зови меня просто Алекс. В аномалии хватит имени.
— Хорошо, мастер Алекс, — покорно согласился сайбер. — Я не советую вам задерживаться на месте. Мародеры ушли, но я не поручусь, что в заброшенных домах не осталась пара-тройка сумасшедших. Они спят днем, а вечерами, длинными осенними вечерами, тихо бродят среди щебня, стреляных гильз и голых стен... Они очень тихие.
Дезета передернуло от отвращения.
— Хватит, уходим.
Улица кончилась внезапно — словно камень мостовой срезали гигантским ножом. Дальше шел унылый серый песок. Пустынная полоса пляжа тянулась вдоль берега бухты, дальний ее конец терялся за выступом скалы. Вода успела сгладить вмятины на песке. Иллирианец заметил, что его собственные ботинки оставляют хорошо заметные ребристые отпечатки, цепочка мелких следов сайбера тянулась рядом.
У самой кромки моря слабый прибой гонял туда-сюда растрепанный холмик, Стриж подошел поближе, положил контейнер на песок и подобрал находку, ею оказалась панама, яркие краски уже выцвели в соленой воде, в грубо оборванных, с перекрученными узлами тесемках запуталась прядь женских волос, конец каждого волоса скрутился, как будто его нарочно жгли огнем.
— Я вам не советую углубляться в размышления, — тихо проговорил сайбер. — Воображение — очень скверная штука, очень вредная для владельца. У каждой вещи могут быть тысячи объяснений, и никто не знает, какое из них лучшее. Я даже не уверен, что эта находка не ваша иллюзия. У вас в прошлом не было чего-нибудь этакого?
— Нет.
— Спасательная станция вдребезги, зато лодки уцелели. Их даже не подпалили. Возьмите весельную, полегче, иначе мотор испортится посреди залива.
"Если испортится мотор, то почему не портится сайбер?"
Гомункулус поднял на консула шарики зрительных датчиков, неудачная имитация лица выглядела трогательно-беззащитной — огромные, прозрачные глаза ребенка, только без ресниц.
— Я уже начинаю портиться, Алекс. Не удивляйтесь, что я оказался догадлив и предвосхитил ваш вопрос, мысли нулевика неприкосновенны, просто логика людей так похожа...
— Что тебе грозит?
— Только не безумие. Скорее всего, частичная неподвижность. Я не человек и не машина. Моя человеческая часть устойчива к наводкам, с этой точки зрения я почти равен вам, Алекс. Только вот привод... Привод может развалиться.
— Я найду лодку.
Лодка нашлась быстро, но весла пришлось поискать. Они лежали под слоем песка и свалившимся на песок пологом тента. Стриж отнес их к лодке и поднял сайбера на руки. Прозрачные глаза Макса смотрели в небо.
— Ты меня слышишь?
— Да.
— Можешь говорить?
— Могу, но я уже сказал, что меня подводят ноги. Дезет осторожно опустил гомункулуса в лодку. Волн почти не было, суденышко шло легко, у берега в прозрачной воде шевелились плети водорослей, потом дно разом провалилось, исчезло под темным слоем воды.
— Здесь глубоко, — прошептал сайбер. — Я чувствую холод, он наползает снизу. Вы заметили, что над заливом нет птиц?
Стриж на секунду отпустил весла и вытер мокрый лоб — было вовсе не холодно, а нестерпимо жарко. Свинцовое облако оказалось иллюзией, раскаленный диск прикрывала только тонкая пленка испарений, берег почти исчез из виду — скалы Мыса Звезд зубчатой кромкой торчали на горизонте. На дне ялика плескалась вода, она медленно прибывала, в мутной жиже плавал легкий мусор.
— Следовало, как я и предлагал, взять на вилле надувную лодку.
— Ни в коем случае! В аномалию нельзя вносить посторонние вещи.
— Мы уже взяли гелиограф и генератор.
— Вес, все дело в общем весе, я уже объяснял вам...
Стриж отвернулся от Макса, жара обволакивала, лишала сил и желания продолжать спор. "Я слишком плохо разбираюсь в пси-физике. Пришлось поверить на слово экспертам Юлиуса, первый из которых — машина по виду и сути. В конце концов, если лодка затонет, я как-нибудь выплыву. Сайбер погибнет в заливе, но я и не обещал Вэнсу его спасать".
— Уже близко, — невыразительным шепотом отозвался Макс.
Дезет налег на весла, скала острова постепенно приблизилась, издали она походила на покосившийся зуб, вблизи — на неправильной формы монолит. Слабое волнение теребило зеленые плети водорослей. Крутая стена растрескавшегося камня уходила вверх.
— Подняться нетрудно, но не к чему привязать лодку.
— Пустяки, я подержу веревку, чтобы вы могли освободить ваши руки.
Стриж подтянулся, влез на плоскую макушку скалы, втащил обвязанный тросом генератор, потом подтянул гомункулуса. Макс опустился у ног консула беспомощной грудой, но псевдоглаза продолжали трепетно жить на небрежно сделанном лице. Уши гомункулус спрятал внутрь корпуса, длинная, словно у бультерьера, пасть приоткрылась и мертвой хваткой сжала веревку.
"Почему Макс так безобразен?" — запоздало удивился Стриж. К услугам референта были лучшие дизайнеры Каленусии. Почему? Скорее всего, гомункулус сознательно предпочел комическое уродство.
Дезет открыл крышку прибора.
— Там одна единственная кнопка, Алекс, вы не ошибетесь, — пробормотал сайбер. Звук шел не из пасти, а со стороны бока.
Дезет дотронулся до нагретого солнцем пластикового контейнера.
— Пора закончить работу, — еще раз повторил Макс, в голосе искусственного существа послышалась едва заметная нотка нетерпения.
"В самом деле, зачем я тяну?"
Стриж включил генератор и захлопнул крышку, потом попытался понять, что же изменилось.
Чаек не было. Плескались об основание скалы волны, нарушая тягостную тишину. Легкий ветер налетел с моря, охладил разгоряченное лицо. Дымка, как ни странно, не рассеялась, диск солнца все так же мутно, словно через бумагу, просвечивал сквозь слой испарений.
— Ты сумеешь сам прыгнуть в лодку?
Сайбер молчал. Стриж склонился над ним и в ту же секунду пожалел о сделанной ошибке. Пасть искусственного существа оставалась плотно сомкнутой, но веревки в ней не оказалось. Лодку, на ладонь заполненную водой, довольно быстро сносило в открытое море.
"Я понял, почему мне было так легко грести. Здесь сильное течение, оно огибает остров и уходит дальше от берега".
— Макс! Макс, что ты натворил?
Сайбер не шевелился. Потеряв терпение, консул ударил его ногой. Прочный корпус гомункулуса глухо звякнул в ответ. Стриж отдернул ушибленную ногу.
"Все-таки сайбер довольно тяжелый. Странно, что я раньше не замечал этого".
— Зачем ты упустил лодку?
Со стороны берега остро и чисто полыхнуло белым. Дезет замер, считая паузы и вспышки.
"Это гелиограф Вэнса. Фантом требует, чтобы я возвращался. Придется мне ему объяснить".
Стриж настроил прибор, поймал послеполуденные лучи, искренне молясь, чтобы сигнал разобрали с берега. Второпях он запутался в кодах, с той стороны долго молчали. Потом мигание возобновилось, череда вспышек легко сложилась в слова:
Обстоятельства переменились.
Крайняя опасность.
Возвращайтесь немедленно любым способом. Сайбера оставьте на месте.
— Сумасшедшие каленусийцы. Сначала меня отправляют на остров посреди залива, потом спешно вызывают обратно. Я больше ни в чем не уверен. Сигнал мог прийти не от Вэнса. За эти несколько часов Вэнса могли свергнуть и убить свои. Сигнал может оказаться иллюзией, которую подстроила аномалия, наконец, с той стороны меня могли понять неправильно. И все это вместе чертовски напоминает ловушку... Макс, очнись!
Гомункулус нехотя шевельнулся.
— А ведь ты обманул меня, Макс.
— Вы тоже пытались нас обмануть. Вы такой же мастер обмана, как все люди.
— Я сдержал слово.
— Речь не о генераторе, ваше превосходительство. Кстати, перестаньте оглядываться на эту бесполезную имитацию. Она способна остановить аномалию не больше, чем коробка из-под конфет.
— Если все эти игры были затеяны для того, чтобы меня уничтожить, то ты проиграл, электронный советник. — Стриж отошел в сторону и сел на выступ камня, пытаясь сохранить спокойствие. — Наблюдатели могут убить или арестовать меня, но это ровным счетом ничего не изменит. У луддитов найдутся другие вожди. К тому же могу разочаровать тебя — я не очень боюсь смерти. Здесь, в комфортной Каленусии, жизнь в цене — замечу, в основном своя собственная. А для меня есть вещи и поважнее.
Сайбер холодно фыркнул:
— Верю, вам почти плевать на физические страдания. Вы ловко увели разговор в сторону, Алекс. Вы даже не спросили, в чем заключался ваш обман. Странное поведение для невинного человека.
— Я правдив, как никогда.
— Не лгите еще раз. Помните мальчишку Далькроза?
— Того, что трагически погиб в Иллире?
— Он не погиб. Вы прекрасно знаете об этом, потому что сами управляли самолетом и подобрали парня на восточном побережье, возле Пустого острова. Должно быть, вам по старой памяти хотелось подвигов.
— Это твои выдумки, Макс. Иллюзия, навеянная аномалией.
— О нет! Побег мальчика на виндсерфере — очень романтично. Я восхищен. Легенда об утопленнике позволяет упрятать концы в воду. Вы выловили парня из моря, забрали в Арбел. Потом переправили его в Каленусию.
— Нет.
— Да, Алекс. Не нет, но да. У вас хватило сообразительности не привозить его с собой. Далькроз один перешел границу возле Мемфиса, неважно — как. С таким количеством псиоников, какое найдется в Арбеле... Думаю, при случае это нетрудно сделать, помощники всегда найдутся. Сейчас Вэл Август, которого все считают покойником, преспокойно гуляет по Порт-Калинусу. Думаю, в толпе паникеров и беженцев ему нетрудно было раствориться.
Стриж справился с собой и сухо улыбнулся:
— Это отменная фантазия. Не лишенная размаха. Красивый, но бессмысленный сюжет.
— Вовсе не бессмысленный. Хотите — я назову истинную причину ваших поступков?
— Валяй, назови, сайбер.
— Вы, ваше превосходительство, затеяли все это, потому что до сих пор не отказались от идеи отыскать Цертуса. Вы ловите знаменитого виртуала "на живца", используя как наживку Короля Воробьев. Мальчишка согласился на все, лишь бы попасть в Каленусию. У него слишком развито чувство долга.
Дезет помолчал, прищурясь и рассматривая затуманенный испарениями солнечный диск. С берега снова отчаянно сигналил гелиограф. Стриж хорошо видел бешеный ритм высверков, но даже не попытался разобрать слова Вэнса.
— В аномалии не работает техника, ты не сможешь записать и использовать то, что я сейчас скажу. Допустим, в твоих, Макс, словах есть кое-какая правда, допустим, я решился переправить Короля в Порт-Калинус. Может быть, меня даже интересует Цертус. Но если ты попытаешься объяснить все это Вэнсу, чтобы обвинить и уничтожить меня, то и тебе придется ответить наблюдателям на один очень неприятный вопрос. Хочешь, я задам тебе его прямо сейчас?
Гомункулус молчал, Дезет предпочел счесть молчание за согласие.
— Отвечай, от кого ты узнал про Цертуса? Пирамида так и не признала факт существования предателя. Легенды легендами, но ты, похоже, не испытываешь сомнений насчет реальности Мастера Миража. Знаешь почему?
Сайбер не отзывался, хрупкие глазные шарики погрузились в пазы корпуса, уши исчезли, гладкий непроницаемый корпус лежал неподвижно, словно отрубленный брусок металла.
Стриж подошел поближе. Чаек все не было — жутковатая пустота накрыла бухту. Волны настойчиво колотили в основание скалы. Море уже не молчало, бриз неистово гнал валы, брызги морской воды и хлопья пены оседали на куртке и волосах Дезета. Дымка, разорванная потоками воздуха, почти рассеялась. Консул ткнул брезентовым ботинком тушу гомункулуса. Правда, которую он осознал только что, ошеломила его самого.
— Макс, почему ты не хочешь мне ответить?
В утробе металлического обрубка что-то булькнуло, он немного повернулся, не выпуская ножки. Отклик по-прежнему шел из боковой части существа — это был звук учащенного человеческого дыхания. Ироническая имитация волнения почему-то обозлила Дезета, как нечто противоестественное, отвратительное.
— Не хочешь отвечать? Конечно, я неправильно тебя назвал, не тем именем. Ты больше не хочешь со мной говорить, Цертус, паршивый маньяк, предатель и шантажист?
Сайбер тихо засмеялся. Ему и не понадобился другой ответ.
7011 год, последние дни лета, Порт-Калинус
Шоссе Порт-Калинус — Мемфис заполнил поток машин, все стремились попасть на восток. Издали крыши каров казались фрагментами панциря гигантского пресмыкающегося, вблизи иллюзия рассеивалась — машины обдавали резкой вонью горючего. Катили фургоны транспортных компаний, грузовые платформы, когда-то элегантные, а теперь очень пыльные и исцарапанные дорогие кары. Скопище беженцев занимало все полосы, кроме одной — эта лента дороги, отведенная под встречное движение на Порт-Калинус, оставалась почти пустой. Контраст выглядел таким разительным, что в водителей встречных каров тыкали пальцами, словно в сумасшедших.
— Этим, должно быть, понадобилась аномалия.
Наблюдатель Пирамиды расположился в будке, подвешенной на гигантском кронштейне — снизу можно было разглядеть его голову, закрытую шлемом пси-защиты, — она напоминала прозрачное с одной стороны яйцо. На табло под будкой появилось очередное стандартное предупреждение.
— Птенчик проклюнулся в гнезде и сыплет пометом! — выкрикнул снизу какой-то озорник, но насмешка утонула в тревожной перекличке сигналов, посвисте шумов на каналах бесчисленных уникомов.
Мидориан, администратор Электротехнической Компании, притормозил на краю пустой полосы — у него игольчато-острой болью покалывало виски и чесались воспалившиеся от усталости глаза. Пассажир на заднем сиденье крепко спал, администратору был виден только русый затылок парня и рукав потрепанной летней рубашки.
— Проснитесь, подъезжаем, сейчас начнется проверка.
— Что?
— Скоро Порт-Калинус.
Пассажир (студент, подобранный вчера на обочине) сел и провел ладонями по лицу. На тыльной стороне красивых пальцев был заметен тонкий сероватый налет грязи.
— Долго я проспал?
— Скоро полдень. Надеюсь, дружище, у вас при себе конфедеральный жетон. Иначе вами сейчас займутся "орлы свободной Каленусии".
Квадратную площадку возле обочины загромождал всякий хлам — в основном свежеразбитые или арестованные машины. Заметно было, что их в спешке и небрежно стаскивали сюда с полосы. Рядом пристроился глухой, с непрозрачными извне стеклами фургон пси-жандармерии. Наблюдатель в будке не сдвинулся с места, должно быть, он уже отдал команду через уником, вмонтированный в забрало. Двое солдат из фургона шагали к машине Мидориана с обманчиво-медлительной неотвратимостью кошмара. Полный костюм пси-защиты (глухой шлем, толстый, неловкого вида комбинезон и толстые перчатки) делал их похожими на электронных големов.
"Должно быть, бедолагам чертовски жарко в спецрезине".
К окну заспанным лицом приник пассажир Мидориана.
— Я таких еще не видел.
— Не видел таких костюмов, как на жандармах? Замечательная по надежности вещь. Это новые разработки нашей Компании.
Недовольный администратор сунул в перчатку жандарма свой жетон.
— Формальности проверок необходимы, но они меня безумно раздражают. Тем более когда впереди аномальный Порт-Калинус. Если бы не долг перед Компанией, я бы сейчас предпочел столице любое другое место.
Парень не отозвался, он нехотя, повинуясь жесту жандарма, вылез на дорогу и сейчас стоял, беззащитно щурясь под полуденным солнцем. Ореол истинного престижа, который окружал Мидориана, не коснулся мальчишки даже краем. У него тоже забрали жетон и грубо ткнули щупом ручного детектора прямо в темно-русый висок. Индикатор не дрогнул, парень состроил непочтительную гримасу.
Жандарм сурово насупился в ответ. "Сопляк, расхлябанный нигилист".
— По документам его зовут Август Райт. Полгода назад парня вышибли из парадуанского университета за неоплату. Ну, этот неудачник точно не из Лиги Пантеистов.
— Ментальный индекс двенадцать, по-моему, техника барахлит, — неуверенно пробормотал второй наблюдатель.
Первый заколебался. Пот стекал по его широкому лбу, по толстой шее, форменная рубашка под защитным комбинезоном прилипла к спине. "Если детектор на самом деле сломался, его показания не стоят ни черта. Может быть, я этот парень отъявленный псионик, хотя какой холеры сейчас делать псионику в Порт-Калинусе? Я могу задержать машину и их обоих, но стоит ли связываться с Компанией из-за приступа подозрительности?"
— Это человек из вашего персонала, мастер Мидориан? Администратор был либералом в душе, людей Пирамиды не любил и поэтому ответил дипломатично:
— Он мой знакомый.
Знакомство Мидориана с Августом Райтом началось всего сутки назад, но жандарм об этом не знал, поэтому вскинул руку в ритуальном приветствии наблюдателей.
— Все чисто, проезжайте.
Русоволосый снова влез на заднее сиденье кара. Рукав рубашки на секунду задрался, Мидориан заметил странный браслет пониже бицепса парня, но, довольный шуткой, сыгранной с туповатыми жандармами, не придал этому особого значения.
— Где вас высадить?
— Через два квартала.
Тот, который назвал себя Райтом, легко спрыгнул на растрескавшийся асфальт небогатого предместья и быстро убрел куда-то в горячее марево полудня, после чего навсегда исчез из памяти Мидориана.
Через полчаса в обшарпанную дверь маленького дома негромко ударили кулаком. Отворил сухой старичок с абсолютно седым хохолком редких волос. Он застыл на пороге, щуря подслеповатые глаза без очков.
— Лорд Вэл?..
Король перешагнул порог и попал в прохладную полутьму прихожей, в объятия потрясенного старика.
— Кольцер, не надо целовать мои руки. Ко всему прочему, они еще и грязные — я ехал от Мемфиса автостопом.
— Разум Милосердный, лорд Вэл, я думал, эти негодяи из Пирамиды вас убили...
Король поразился — насколько Кольцер постарел. Кожа истончилась и выцвела до восковой бледности. В добрых близоруких глазах стояли невыплаканные слезы.
— Как вы похудели, как вы выросли, мастер Вэл... Далькроз прошел в крошечную квартирку. В каждой мелочи обстановки сквозила бедность. Колченогий старомодный стол, дешевый уником, аккуратная убогая кушетка, свернутая газета, разбитые очки на столе. "Я был занят своими делами, а Кольцер тем временем просто ждал меня. Ждал упорно, всю долгую, одинокую зиму. Сначала — с надеждой, потом — со страхом за меня и, наконец, с привычкой отчаяния. А я ушел, бросил старика и забыл. Теперь я хочу сказать, как я люблю его, как рад видеть — и не могу подобрать слов. Я стал уродом, добрые слова ушли из памяти".
Кольцер стоял рядом с Вэлом, макушка слуги оказалась лишь чуть повыше плеча Короля.
— Я хотел бы приготовить вам хороший обед, но цены так взлетели. Эта аномалия...
— Я не голоден.
Вэл вымыл руки над крошечной раковиной в углу, швырнул на стол поддельный жетон на имя Августа Райта, снял с руки защитный браслет, изготовленный в лабораториях Арбела.
— Возьмите деньги, Кольцер. Все, что есть. Купите то, что вам понадобится — и для себя тоже. Лучше всего заказать по унику, если не получится — сходите пешком. Только не надо далеко уходить, выберите магазин побольше — может быть, вас там не запомнят. И не жалейте денег. Мне понадобится хороший сайбер и выход в Систему.
— Вы не будете отдыхать с дороги?
— Совсем немного. Времени нет.
Кольцер робко взял пачку каленусийских кредиток (каждая по сто гиней, щедрый подарок консула луддитов). Его шаркающие шаги замерли где-то в коридоре.
Вэл лег плашмя на голую кушетку и зажмурился — всего на несколько минут пришел глубокий, черный, непроницаемый сон, потом Король разом, словно от толчка, очнулся. На фоне опущенных век переваливались темные штормовые валы, прямо в лицо летели хлопья пены. Высокая черная волна нехотя согнула тяжелую спину. Король, который был во сне, рухнул прямо в провал разверзшейся воды и открыл глаза.
"Помню, как меня подобрали в море, тревогу Дезета — ему очень не шел этот испуг. Куда деваться — консул луддитов отчаянно боялся, что я умру, не сделав то, на что он так надеялся. Стриж использует меня в своих целях и все-таки был искренне, без расчета, рад, что я выжил. Радость, недоверие и испуг — все это вместе. Я выжил честно. Там были только мы вдвоем — я и море. И никаких чужих, изнасилованных душ и мозгов. Воробьиный Король первый раз сотворил кое-что стоящее, для чего не нужны способности псионика".
Старик вернулся через три часа, когда Король уже потерял терпение.
— Возьмите ваши деньги, мастер Вэл, — со стариковской мелочной гордостью заявил Кольцер. — Мне не пришлось платить за сайбера, двери магазина открыты для всех по случаю конца света. Хозяин, добрый человек — член Лиги пантеистов.
Король с трудом подавил приступ безумного смеха.
— Спасибо, друг мой, за преданность. Но я как раз явился, чтобы помешать светопреставлению.
Он соединил сайбер с Системой, взял обруч ментального ввода, надвинул его на лоб и натянул монитор-очки.
Ярко-оранжевая вспышка ударила в лицо. Сознание устояло, но призрачный огонь охватил мозг Вэла, боль пробежала по затылку и добралась до позвоночника.
"Цертус преодолел фундаментальное исключение Калассиана и гонит наводку прямо в Систему Порт-Калинуса. Он не может найти меня, поэтому забил все каналы своей дрянью, просто на всякий случай. Нужно пробиться к нему и встретиться лицом к лицу".
Вэл окунулся с головой в плотные, оранжево-обжигающие волны, дискомфорт усилился до предела, потом превратился в постоянную, монотонную, но все-таки терпимую муку. Король мысленно отодвинул в сторону обжигающую хмарь, она неожиданно легко подалась, но там, за первой завесой, моталась вторая, за нею еще одна и так дальше, до бесконечности, и не было предела бесчисленному числу завес.
Каждая из них обжигала протянутые в пустоту пальцы Короля.
"Я даже не понимаю, жар меня обжигает или холод".
Очередная завеса болталась, как тряпка, на ветру, цвет сменился на слабо-желтый, потом на ярко-голубой. Какофония красок резала глаза.
"Пусть они поблекнут".
Яркая мгла действительно полиняла, словно изображение согласилось и неторопливо выцвело, завесы распались на серые нити, а потом свились в космы тумана. Повеяло холодом ледника. Струйка снежинок ударила в щеку. На черном камне горной тропы крутилась поземка. Порывы бури раскачивали хрупкий мостик из досок и веревок. Вэл вцепился в обледенелый трос перил.
"Мне надо на ту сторону..."
Тонкая, светящаяся фигура возникла перед ним. Смоляные пряди бились по плечам, то скрывали, то открывали лицо.
— Кто ты? — спросил Король.
Незнакомец не ответил. Вэл сделал еще один шаг, тугой напор воздуха ударил в грудь, порывы ветра величественно выли, трещины в скалах играли органом, мост бешено качался под ногами.
— Ты Цертус?
— Нет.
— Тогда уйди с дороги.
— Остановись! Я Лин, брат Авителлы.
Король остановился, рассматривая человека, попытка спасти которого изменила жизнь самого Короля.
— Ты представлял меня другим? — спросил Брукс, который был в Системе.
— Это твое настоящее лицо?
— Да.
— А я воображал тебя мальчишкой. Где Авита?
— Ее здесь нет, но это неважно, послушай меня внимательно, Вэл, клянусь, я отчасти благодарен тебе за то, что ты создал меня.
— Я? Тебя создал?
Король горько рассмеялся, но безумный смех его унесло ветром. Лицо Брукса светилось вдохновением высокого класса — такими бывают лица удачливых пророков или сумасшедших поэтов.
— Я тебя создал таким?
— Да. Послушай меня, Вэл, слушай меня внимательно, если ты ошибешься, никто не поможет тебе и ты умрешь, а это обидно, потому что за тебя просила Авителла, а я привык потакать ей и выгораживать любовников сестры.
"Этот призрачный циник не может быть Лином, — подумал Король. — Это опять Мираж, шутки вездесущего Цертуса".
— Это не мираж, — эхом ответило существо по ту сторону моста. Ты пока не знаешь, кто такой Цертус, а я знаю о нем все или почти все. Ты и моя сестра нужны Цертусу как материал для его экспериментов, только поэтому вы и живы до сих пор. Пожалуйста, Вэл, уйди отсюда — не забирайся в те сектора, где Цертус особенно силен.
— А ты сам не боишься?
— Я уже не тот, каким ты меня запомнил. Помнишь мое спасение в госпитале?
— От реабилитации?
— О да, но не в этом дело. Ты слышал о пророках Конца?
— Кое-что. Мне некогда слушать бредни пантеистов.
— Перед тем как мир изменится, его посещают пророки. Как говорится, "и был им дан дар видения, и предвидения, и преддействия".
— Ты аналитик, что ли?
Лин, похоже, воодушевился, его голос звенел так, что пробивался сквозь шум ветра. Снежинки крутились над головой Брукса, создавая пародию на нимб.
— Я больше, чем аналитик! Сейчас я предсказатель, еще два-три года — и я смог бы прямо поучаствовать в творении пси. Человек сравнялся бы с Разумом, с Творцом. Ты понимаешь?! Перегородка. То, что отделяет мечту от ее воплощения. Материю от идеи. Пси от кси. Плод воображения от предмета, который можно пощупать, несбыточные надежды от событий, за которыми можно следить. Еще год-два — и я мог бы сломать Перегородку.
Вэл отшатнулся. В потоке выкриков Брукса, в нагромождении странных слов присутствовало рациональное зерно, но оно безнадежно ускользало от Короля. "Лин безумен".
— Ты бы отворил дорогу в мир бреду каждого идиота.
— Вэл, ты не понимаешь... Это возможность создать новый мир — прекрасный, чистый. Совершенный в своей предсказуемости и гармонии...
— Я все понял. Не знаю, верить тебе или нет, но пока что пропусти меня на ту сторону. Я иду к Цертусу, у меня с ним назрел разговор.
— Остановись, Далькроз! Подчинись. Пойми, я творец...
— Говори громче, тут такой шум, что у меня заложило уши.
Лин с гневом и отчаянием ненависти встряхнул непрочный мостик. Конструкция зыбко качнулась под ногами Короля.
— Постой, Вэл! Не прикидывайся дураком. Подойди поближе... Так... Стой! Теперь стой на месте, эта досочка как раз посередине.
Вэл остановился, Брукс приблизился. Теперь они стояли лицом к лицу, вцепившись в обледенелые перила, почти касаясь друг друга. Ветер трепал длинные волосы Брукса.
— Выслушай меня, не торопись. За мною охотится Цертус. Он всегда охотился за мной, потому что он тоже провидец. Цертус знает, что рано или поздно я помешаю его планам, я встречусь с ним лицом к лицу и уничтожу его, чтобы изменить мир. Он просчитал все наперед, давно — еще тогда, когда я был глупым мальчишкой, не осознававшим собственного предназначения. Сначала я брел по жизни наугад, меня вела за руку властная сестра, потом умирал в пересыльном лагере, дрожал от страха в конфедеральной больнице, плакал от отчаяния и одиночества. Мой дар пробудили страдания, потом его обострили медикаменты, которыми меня накачивали врачи. Однажды, валяясь на койке в полузабытьи, я понял, кто я такой. Тогда я не сумел оценить открытие — меня тошнило, из вены торчала игла, все было таким обыкновенным, что я не очень обрадовался...
— А потом?
— Ты спасал меня, противодействием Пирамиде, своим сопротивлением Департаменту Обзора ты заставил Цилиана вмешаться, а покойный инспектор был очень умным. Они с Цертусом увлеклись взаимной охотой, решив, что я при смерти. Это дало мне передышку. Пока Цертус боролся с наблюдателем, я ускользнул ото всех. От Департамента Обзора, от тебя, от власти своей сестры, от самой природы. Я выздоровел, Король, и сделался самим собой — провидцем и пророком.
— Рад за твои успехи. А теперь — пропусти.
— Стой! Ты не пройдешь.
— Это почему?
— Потому что я знаю, как ты нужен Цертусу. Он тебя не получит.
— Осади, Брукс. Я сам, без тебя, решу свои проблемы. "А ведь он может попытаться сбросить меня вниз, — понял Король. — У Лина светлое лицо честного безумца. Интересно, если я в Системе расшибусь о дно пропасти, что случится со мною там, в реальности Порт-Калинуса? Конечно, не смерть, иначе бы Брукс напал на меня без колебаний. Скорее всего, приключится кратковременный шок. Я глупо свалюсь со стула и до полусмерти напугаю добряка Кольцера, а у старика и без того слабое сердце".
— Ладно, успокойся, Лин. Я верю, что ты ненавидишь Мастера Миража. Но почему ты отвергаешь помощь? Вместе мы могли бы...
— Нет!
Гримаса Брукса выражала искреннее страдание.
— Ты не подвержен негативному эффекту Калассиана. Сейчас ты ненавидишь Цертуса, но ты нужен ему почти как пища, как воздух. Ваши пути пересекаются, это великий соблазн. Наверное, лучше было бы убить тебя, Вэл Август Далькроз. Я не могу уничтожить тебя в Системе, но я уже попытался это сделать по-другому. Помнишь мятеж Ральфа?
— Я запустил в Систему ложную информацию о том, что в Мемфисе делают оружие против сенсов. Я намекнул на Цертуса, напугал луддитов, заставил Бейтса похитить полковника Риверу. Ривера под пытками рассказал консулярам о тайном предательстве Ральфа. Ральфу Валентиану осталось только поднять мятеж против консула. У него не было выхода — понимаешь, не было! Я очень надеялся, что в завязавшейся драке тебя убьют, но ты каким-то чудом выжил, потом опять вернулся в Порт-Калинус.
В том, что сказал Лин, прослеживалась жутковатая логика. Горсть снежной пыли ударила Короля в лицо, каждое слово Лина Брукса отзывалось нестерпимой тоской. Горы нависли, заслонили тусклое небо миража. "Держись, Вэл. Сейчас не время для депрессии".
— Вита знала об этом?
— Только наполовину. Она знала, что мы вместе ищем Цертуса, но не подозревала, что и ты обречен тоже.
— Боже мой, зачем?..
— Потому что ты лишний, — грубо огрызнулся Брукс. — Моя сестра способна сильно увлекаться, а потом носиться с местью — за тебя ли, за мертвого Цилиана. Очень полезное качество, если женщину должным образом и умно направить. Это может сделать брат. Что-то ты скривился, не хочешь дальше меня слушать?
Король отвернулся.
— А я когда-то спасал тебя.
— Из королевского тщеславия и потому что спал с моей сестрой. Не возражай. Ты сам знаешь, что это истинная правда.
— Я все-таки пройду. Ты не сумеешь навредить мне в Системе.
Лин отступил в сторону. Сияние пророческого вдохновения почти исчезло с красивого юношеского лица, губы тряслись, а скулы заострились от ненависти.
— Цертус хочет убить меня! Понимаешь, меня! Пророка, провидца, созидателя лучшего мира! А ты, Вэл, только его инструмент, только боец, пусть и неплохой, пусть и устойчивый к Калассиановскому Эффекту. Твоя жизнь по сравнению с моей ничего не стоит. Если хочешь знать, ты самый обычный грешник перед Разумом — немного шарма, немного таланта, куча амбиций и потуги повести других за собой.
— А Разум что — он сам просветил тебя на этот счет? Или, может, ты вовсе не пророк, а самозванец? Ладно, я весь в грехах, они на мне болтаются, как репьи на собаке. Но, кроме меня, есть другие псионики Каленусии, я должен помочь им. Пусти.
Брукс посторонился:
— Ладно, иди. Ментальный бой между нами был бы смешон. Я не боевой псионик, не Цертус и не могу сжечь твои мозги через Систему. Считай просто, что мы с тобой не договорились. Есть реальный мир. Я взломал Систему, у меня теперь полно денег. Раз ты вернулся в Порт-Калинус, я пошлю по твоему следу чистильщиков.
— Наймешь убийцу?
— Конечно. Бывает такой скорый сервис, даже против псиоников. Тебя по всем правилам "сделают" специалисты.
— А как же Вита, что станет с Витой?
— Я сменил ей имя через Систему, поставил ментальные блоки и заставил делать карьеру в Калинус-Холле. Она легко тебя забудет. Если понадобится, я вмешаюсь в ее сознание более основательно, чем делал это до сих пор. Проваливай, Король без владений.
— Прощай, шурин. Ну ты и сволочь.
— Между прочим, это я создал аномалию!
— Да ну? Ты создал Помойку. Не ври, аномалии были всегда, ты решил обокрасть саму природу? Подвинься в сторону... тут узко. Вот так. После того как Цертусу настанет конец, мы еще поговорим.
— Ты воздвигнешь пагубную наводку на самого пророка?
— Нет, это было бы ни к чему. Хватит с тебя и побитой морды.
Король отстранил ошеломленного Брукса и двинулся вперед, на ту сторону. С полдороги он оглянулся, наслаждаясь оторопью на красивом лице Лина.
"Я отлично понимаю, за что не любят нас, мутантов. Леди Джу, Нина, Марк, Художник — все они люди странные, разные, удивительные. Но одного сумасшедшего Лина хватит, чтобы нагнать страху на весь Департамент Обзора. Я атеист. Не знаю, вправду ли Брукс пророк и аналитик, но подтолкнуть Ральфа на мятеж он сумел, значит, от него можно ожидать чего угодно".
Вэл перешел шаткий мостик. Крики брата Авителлы утихли за поворотом, теперь обломки черных скал отгораживали Короля от ветра. Перистые облака тонким слоем плыли мимо — так близко, что казалось, клочок белой субстанции можно отщипнуть. Через некоторое время горы расступились. Когда-то давным-давно скала обрушилась в пропасть, крупные обломки раскатились по площадке, усиливая ощущение дикости и запустения.
На самом большом камне, который по форме слегка напоминал офисное кресло, восседал Цертус.
— Здравствуй, друг, — просто сказал он. — Я очень доволен, что ты вернулся.
Вэл не нашелся что ответить. Накал ненависти ослабел сам собой.
Мастер Миража заметно переменился.
Загадочные кошачьи глаза остались, вертикальный зрачок медленно пульсировал, смокинг исчез, его сменило подобие стальных лат маскарадного сайбера, сквозь щели корпуса неряшливо пробивались жесткие пучки шерсти.
Зато лицо, форма ушей, тела и рук стали совершенно человеческими — мягкими, розовыми.
Цертус-человек казался спокойным и немного грустным.
— Ты пришел упрекать меня?
— У меня сейчас нет времени на упреки.
— Ты уже видел Лина Брукса?
— Да. Он говорил правду?
— В основном правду, мой мальчик. Я не в силах разобраться, насколько основательны его мессианские претензии — ну да холера с ними. Правда в том, что он стремится меня убить, мешает мне. Но это моя и только моя забота.
— Я и в самом деле — только твой инструмент?
— Ты мое детище, мой любимый инструмент, законная гордость верного Цертуса.
Далькроз помедлил — Цертус выглядел отрешенным, словно бы прислушивался к чему-то невидимому или вел двойную игру. Король поискал в душе прежнюю злость — и не нашел ее.
— Чего ты хочешь?
— Твоей дружбы, мой мальчик. Я оставил в Порт-Калинусе генератор, через несколько часов он сработает, уничтожит норма-ментальных, объединит силы выживших псиоников, сметет Лина Брукса, даст бессмертие мне и тебе...
— Что?! Еще один лучший мир? Сначала Брукс, потом и ты туда же, Цертус.
— Ты пойдешь со мною, мой Король?
— Не пойду, ты свихнулся.
— Что, очень жалко норма-ментальных?
— Конечно, жаль. К тому же мне еще в большей степени не нравятся маньяки. Аномалия — твоя работа?
— Нет, не моя, я ее только использовал. Все остальное, что я тебе рассказал, — истинная правда. Ты больше ничего не хочешь попросить?
— Попросить — может быть... Я бы попросил тебя остановиться, но, видно, это будет пустая просьба.
— Конечно, меня уже не переубедить. Раз ты отказываешься от щедрого подарка — иди, беги, возвращайся в скучную реальность, попробуй отыскать и уничтожить мой генератор. Я посмотрю на твои бесполезные метания, мальчик мой. А потом ты станешь частью нового мира, хочешь ты того или нет.
"Лин безумен, но он говорил правду. Цертус лжет вовсю, но он в своем уме, — в отчаянии подумал Вэл. — Ложь во лжи, а внутри этой лжи еще одна — и так до бесконечности. Я запутался в мираже. Не надо было приходить сюда, это только на руку Цертусу. И все-таки генератор существует. Искаженный ментальный эфир, забитые дрянью каналы Системы — вот лучшее тому подтверждение".
— Я ухожу.
— Иди.
— Я попытаюсь помешать тебе.
— Пытайся, мальчик мой.
— Ты убьешь меня?
— Вовсе нет. Наоборот, я помогу тебе вернуться. Ни к чему тащиться длинной тропой опять мимо скал, мостика и сумасшедшего Лина. Я тебя подтолкну... Вот так. Смотри — это короткий путь.
Переход свершился мгновенно. Далькроз снова очутился в обыденности теплого полудня. Очнулся, потрогал монитор-очки на лице. Перед глазами Вэла плавали радужные круги.
— Сайбер, немедленно отключиться от Системы.
— Команда принята.
— У тебя есть карта Порт-Калинуса?
— Конечно. Простите, хозяин, это стандартный комплект канцелярского сайбера моей модели.
Вэл быстро нашел то, что искал, потом сорвал монитор-очки, добрел до крошечного умывальника, сунул голову под острую, словно спица, ледяную струйку, размазал воду по лицу и шее. "Ну, вот и все. Даже если я чего-то недопонял, у меня появилась цель, это очень здорово, когда понимаешь, что делать".
— Кольцер?
— Я здесь, лорд Вэл.
Старик сидел на колченогом стуле, он бессильно уронил руки на колени и, против обыкновения, даже не попытался подняться. Кольцер походил на подбитую охотником птицу.
— Вы выглядите очень беспокойным. Вы кричали, как в бреду, сэр. Что-то случилось в Системе?
— Спасибо, Кольцер, ничего страшного, но мне придется заняться делами. Наверное, я вернусь не скоро, может быть, и никогда не вернусь. Обо мне не беспокойтесь, это совсем не опасно, деньги возьмите себе, это ваше жалованье за год.
— Вы показались мне усталым, лорд Вэл. Может быть, вам следует отдохнуть с дороги?
— Ничего, это только мимолетное ментальное напряжение.
Король забрал со стола защитный браслет, натянул его на руку и прикрыл устройство рукавом рубашки.
— Прощайте. Как только я уйду, постарайтесь найти по уникому врача. Берегите себя, Кольцер. У вас неважный вид.
Сайбер еще работал, когда Король уже выбежал из прохладного сводчатого подъезда в пыль и предгрозовую духоту жаркого дня. К оставленному сайберу растерянно подошел старик:
— Конец света концом света, а энергия дорожает день ото дня...
Кольцер подобрал и пристроил себе на нос монитор-очки, картинка — подробная карта окраины Порт-Калинуса — показалась ему знакомой. Старику захотелось бережно притронуться пальцем к надписям — обычно это помогало ему читать мелкие буквы.
— Атенаис-сквер... Мой хозяин отправился за город, туда, где эти безродные выскочки понастроили свои проклятые виллы.
Дверь, тронутая теплым сквозняком, нехотя заскрипела. Кольцер снял монитор, коснулся корпуса сайбера — бесполезно. "Вот беда, а ведь эта вещь выключается только ментально".
Упругие шаги раздались в прихожей.
"Слава Разуму, лорд Вэл вернулся, передумал уходить".
Больная шея гнулась плохо — Кольцер неторопливо и доверчиво повернулся всем хрупким, старческим корпусом.
На пороге, по-шакальи ссутулясь, стоял человек — не Вэл, просто человек. Незнакомый, в чуть запылившихся спортивных ботинках. Даже глядя в крошечные зрачки чужака, невозможно было определить его настроение. Светлые холодные глаза смотрели сквозь Кольцера, по-настоящему жили только руки — сильные, очень умелые, с чуть шевелящимися пальцами. Это непроизвольное движение не прекращалось ни на минуту.
Старик, словно завороженный, не отводил взгляд от чужих пальцев. Потом посмотрел на ботинки пришельца. К носку левого пристал маленький сухой древесный лист. Сухой лист — шевелящиеся пальцы. Пальцы — лист... Кольцер не видел больше ничего — ни одежды, ни невыразительного, словно стертая монета, лица незнакомца.
— Вы... ищете... меня?
— Не тебя. Далькроза.
Кольцер оторвался от разглядывания чужих ботинок и заставил себя заглянуть гостю в лицо. Страх от этого безмерно усилился — в зрачках незнакомца, зримая и жадная, стояла Холодная Пустота.
— Его здесь нет, — ответил Кольцер довольно твердо, но незнакомец уже вошел в комнату, следом проскочил еще один. Их неторопливые, вразвалочку, движения, делали сходство с хищниками разительно-совершенным. Кольцера била крупная дрожь.
Первый гость бегло, но цепко оглядел комнату.
— Парень ушел недавно, его сайбер еще остывает.
— Надо торопиться...
— Кто вы такие? — пробормотал Кольцер, удивляясь собственному голосу — таким жалким, тонким и унизительно слабым показался ему этот голос.
— Да вы не бойтесь, мы добрые друзья лорда Далькроза, — густым баритоном ответил второй пришелец. Первый сопроводил этот ответ коротким смешком.
— Пожилым джентльменам вредно волноваться. Скажите нам правду, куда скрылся Далькроз. У нас к нему дело, очень важное дело.
— Какое?
Гость замялся лишь на секунду.
— У нас к нему письмо. Да. Именно письмо.
Кольцер отступил к столу и, собрав тело в робкий клубок, попытался проскочить на выход, его удержали рывком, грубо схватили за воротник.
— Люди, помогите!..
— Заткни ему рот, Бин. Старичок не по делу завопил.
— Да разве это был вопль? Это же самый обыкновенный шепот.
Они приблизились вплотную, от одежды врагов несло едким топливом и горькой полынью. Кольцера скрутили, толкнули на кушетку, рот залепили скотчем.
— С заклеенным ртом он не сумеет заговорить.
— Когда старичок развалится, это будет понятно по прищуру. Это всегда бывает видно.
"Разум Милосердный! Я стар, глуп, слаб и больше не могу помогать лорду Вэлу. Но я очень-очень боюсь боли. Разум, если ты есть, пошли мне немедленную смерть — прямо сейчас, пока я еще могу принять ее с достоинством".
Кольцер съежился и бессильно пошевелил связанными руками — запястья моментально до каменной тяжести онемели, зато ноги оставались свободными. "Сейчас я умру". Кольцер внезапно вспомнил собственное детство. Серого зайца, затаившегося в траве, — их было много в северном имении Далькрозов. "Я значу не больше зайца, даже меньше, ведь из их шерстки в деревне плели удивительные пушистые коврики — такие красивые. А я никому не нужная старая развалина".
В той, давно канувшей в прошлое жизни на зайцев охотились коршуны. Однажды совсем юный Кольцер поднял мертвого хищника. Мальчишка-слуга держал тяжелую птицу на вытянутой руке, за распластанное крыло. Из распоротого брюха сыпался пух и еще что-то красное, скользкое, отвратительное. Позже Кольцеру сказали, что иногда крупный заяц-самец может убить птицу молниеносным ударом задних лапок.
"Эти чужаки, они не похожи на птиц, скорее уж на гиен".
Рядом с Кольцером, раскуривая сигарету, уверенно расставив ноги, стоял "гость". Облако дорогого, дыма с примесью какого-то бальзама быстро заполняло тесную комнату. Старик закашлялся, согнул колени, подтянул их почти к подбородку.
Тот, которого звали Бин, полуобернулся.
— Сигаретой в глаз, — спокойно посоветовал он.
Второй враг склонился над стариком. Близорукий Кольцер хорошо видел яркую точку огня у своего лица и мундштук сигареты в чужих пальцах. Пальцы продолжали мелко шевелиться.
"Прямо сейчас". Кольцер разом выпрямил ноги...
— Ох, дьявол! Бин! Помоги!
— Ты что — испугался?
— Эта развалина пнула меня в живот. Матерь Разума! Тут мокро. Я не знал, что у него туфли с лезвиями в каблуках. У меня кровь, посмотри, что там такое, неужто просадило до кишок?
Бин склонился над пособником, приподнял край располосованной рубашки и тут же поспешно опустил ее обратно.
— Пустяки, это просто ушиб. Лежи спокойно, сейчас отпустит.
— Спокойно... Ты, должно быть, издеваешься надо мной. Жжет, будто огнем.
— Что ты сотворил со старичком?
— Что я мог сделать? Мировое Яйцо! Он меня пнул, я ткнул его кулаком куда придется.
— Кольцер труп, потому что ты попал ему прямо в висок. Старику немного надо, он теперь уже ничего не скажет, а наш наниматель не из тех, кто прощает промахи.
— Бин, да я же не хотел его убивать! Помоги мне! Я же говорю, у меня кровь. Разум Мировой, какая глупость...
Налетчик закашлялся.
— Заткнись, я не собираюсь нянчиться с неудачником. Тот, которого звали многими именами, в том числе и Бином, нашарил в кармане компактный излучатель. Поднял забытые всеми монитор-очки, некоторое время всматривался в четкие многоугольники карты Порт-Калинуса.
— Атенаис-сквер... Это квартал, в котором находится частная вилла Вэнса. Конечно... Можно было сразу догадаться, куда бросится загнанный парень. Он выудил информацию из Системы и побежал с нею к Вэнсу. Надеется, что его без особых помех пропустят к Старику. Полдень, жара, и проклятое крысиное облако над бухтой расплавили мои мозги.
Он вытащил излучатель и насквозь прожег затылок покалеченного помощника. Раненый умер мгновенно и безболезненно, беспокойные пальцы замерли и больше не шевелились.
— Вот и все. Тебе ведь и впрямь разворотили живот. Под небом мало места, прощай навеки, мой компаньон. А старичок оказался на высоте. Отважный и верный старый джентльмен, мир его пожилому праху.
Бин спрятал оружие, ментальным приказом выключил сайбера и вышел в небрежно раскрытую дверь.
7011 год, последние дни лета, бухта Порт-Калинуса
— Я представлял тебя по-другому, — холодно сказал Цертусу Стриж.
— Разочарованы? Хотели видеть кота в смокинге? — брюзгливо осведомился Мастер Миража.
Дезет покачал головой.
— Наверное, нет. Я ожидал увидеть человека, с машиной справиться легче.
— Не заноситесь, вы, как и все, обманываетесь внешностью. Я и человек и машина, поэтому сумел обойти фундаментальное исключение Калассиана. Кстати, прямо сейчас в Системе орудует мой двойник.
Стриж тронул носком ботинка то, что оказалось Цертусом.
— Ты знаешь, что я сейчас сделаю? Я выброшу это барахло, то есть тебя, в воду. До дна тридцать метров, подходящая могила для существа с извращенной логикой.
— Давайте-давайте, бросьте меня в море и увидите сами, сколько сумеете продержаться в одиночку. Вернитесь на берег вплавь, объясняйтесь с Вэнсом, унижайтесь, пытайтесь устроить дела своих луддитов — все это, как танец мух над лужей. Короткое и бесполезное действо.
— Я — часть твоего плана?
— Только небольшая часть — так, незначительный фрагмент, эпизод, кусочек... Не заноситесь.
— Я не знал, что металлические свиньи честолюбивы.
— Бессильные оскорбления — вот последний удел неудачников. У меня есть дар предсказаний и прогнозов. Хотите узнать свою судьбу?
Дезет помедлил, он боролся с нестерпимым искушением.
"Почему мы так стремимся увидеть будущее? Как это по-человечески глупо. Если будущее сносно, стоит позволить судьбе сделать нам приятный сюрприз. Если меня ждет крах, ни к чему заранее знать об этом".
— Нет, не хочу.
— Правильно, — одобрил Цертус. — Неведение полезнее познания. Тогда, чтобы помочь приятно скоротать время, я опишу ваше прошлое.
— Заткнись.
— Понимаю, у иллирианского офицера оно не слишком приглядно.
— В моих действиях, по крайней мере, была логика, у тебя ее нет и в помине.
Сайбер обиженно засопел, для существа без легких этот звук казался очень странным.
— Вы смертник, Алекс. Если хотите, я могу украсить логикой ваши последние часы. Расслабьтесь и послушайте. Потом вам не будет очень больно.
Стриж прикинул, не выполнить ли обещание и не отправить ли заносчивого гомункулуса в воду. "Он разыгрывает велеречивого злодея и попросту тянет время — Цертус что-то задумал, какую-то новую пакость. Я чувствую, знаю это".
— Давай, говори.
— Хорошо, слушайте и не жалуйтесь потом, что вами жертвуют ради мелкой цели. Что вы знаете о подполье ивейдеров Каленусии?
— Только то, что оно было. Может быть, оно существует до сих пор.
— Это подполье, их поддельные жетоны, их система безопасности, их связи в Системе, их славная легенда, сомнительная слава и, наконец, сам Воробьиный Король — все это от начала до конца — дело моего интеллекта.
— Врешь.
— О нет. Я нашел мальчишку с нужными задатками, и талантливого, без родственников, которые могли бы вмешаться и заявить свои права. Я подал ему идею и нашел первых сообщников, прикрыл их заговор от Пирамиды, Егеря и Вэнса. Я поставил на широкую ногу производство поддельных сертификатов о реабилитации.
— Сам поставил?
— Я был боссом в деле. В Пирамиде на меня работал некий Вазоф. Знаете его?
— Не знаю.
— Ничего, удовольствие от такого знакомства, признаться, совсем крошечное. Труслив, продажен, к тому же ленив и нуждался в стимуляции страхом. В паре с ним работал покойный профессор Калберг — эта фигура покрупнее, уважаемый ученый, псионик-провокатор на службе у Пирамиды. Они вместе тайно искали клиентуру — подростков с повышенным пси-индексом, которым грозила мучительная процедура реабилитации, потом подчищали информацию в картотеках Пирамиды и выдавали им фальшивые документы норма-ментальных.
— Калберг и Вазоф знали, что ты сайбер?
— Нет, мы общались только через Систему.
— Мятеж Ральфа Валентиана — твоих лапок дело?
— Конечно. Далькроз был мне нужен в Порт-Калинусе. Мальчик сбежал в Мемфис помимо моей воли. Полковник Ривера работал на меня, но он вышел из-под контроля. И у него, и у Крайфа была неустойчивая психика — солдафоны и палачи. Они чуть не убили Вэла, но мой Король сумел защититься сам и перебрался к вам, в Арбел. Чтобы вернуть беглеца назад, я спровоцировал Ральфа на мятеж. Оркус или Цертус — какая разница? Валентиан принимал наркотики и пользовался Системой. Остальное дело техники — он видел то, что я хотел, и делал то, что я от него требовал. Его бредовые видения собственной мощи и величия были созданы мною и эстетически безупречны. Если бы мятеж удался, ваша дочь гораздо раньше оказалась бы в Порт-Калинусе.
Стриж испытывал мучительную смесь растерянности, ненависти и отвращения.
— И что дальше?
— Вы победили беднягу Ральфа и временно (и неосознанно) обхитрили меня, загнав мальчишку Далькроза подальше, в Порт-Иллири.
— А потом?
— Что потом? Я вырастил своего Короля. Он ненавидит меня, пускай, его ненависть придает его совершенству последние штрихи. Он честен, сообразителен и смел. Я искренне доволен результатом. В некотором смысле это мой сын. Вы видели его, говорили с ним — этот экземпляр великолепен.
Консул иронически хмыкнул. Цертус вздохнул несуществующими легкими.
— Зря смеетесь. Я лишен возможности размножаться биологически, но совсем не против того, чтобы оставить след в виде отпечатка на чьей-нибудь психике.
— Должно быть, только ради этого ты создал игрушечное подполье ивейдеров и раскрутил всю интригу?
— Конечно, не за этим. Вы учились чему-нибудь, кроме войны, Дезет?
— Я окончил университет в Порт-Иллири.
— Не буду угнетать ваш ограниченный разум элитной философией. Вэнс рассказывал вам, как создавали меня?
— Тебя сделал Ролан-Аналитик, известный в прошлом пси-преступник, проект на грани техники и псионики, технология утеряна, желающих ее восстанавливать нет. Между прочим, очень разумное решение. Один Цертус вызывает омерзение. Два Цертуса нагоняли бы тоску.
— Меня не трогают ваши примитивные оскорбления. Цертуса действительно нельзя воспроизвести. Обычными технологиями. Ролан вложил в меня кое-что от своей личности, за исключением, быть может, недостатков. То, что когда-то сделал он, я сумею повторить.
— Ты нашел способ тиражировать сайбер-псиоников? Тембр голоса Цертуса изменился, похоже, он слегка обиделся или имитировал обиду.
— Речь идет не о тиражировании машин, а о создании новой расы с паранормальными свойствами. Если хотите — расы сверхразумных полусайберов. Или небиологических псиоников. Меня не волнуют термины. Во всяком случае, сенсами нового типа станут подобные мне существа.
Дезет расхохотался, чувствуя, как каждый нерв его дрожит от напряжения. Ситуация стремительно катилась к абсурду, но опасность никуда не делась — она стояла рядом, невидимая, зоркая, беспощадная.
— Ты что, собираешься заняться размножением?
— Фу, как грубо. Если хотите — да, собираюсь. Только не в вашем примитивном смысле. Трансформацией займется генератор, он поглотит личности обычных псиоников, чтобы, используя их фрагменты и индекс, сформировать новые личности. Производство практически бессмертных небелковых тел, как вы понимаете, дело нетрудное, с ним справится любая мастерская средней руки.
— Зачем?
— Затем, что сейчас я одинок, — просто и с достоинством ответил Цертус. — Затем, что человечество меня разочаровало. Затем, что новое всегда лучше старого.
— А зачем тебе Воробьиный Король?
— Мальчик будет первым куском топлива в котле моего дела. Мне жаль его калечить, но это необходимая жертва.
— Кого еще ты наметил пустить в расход?
— Его девушка, Авителла Брукс, нужна мне как ментальный противовес. Идеальный вариант. Простая и здоровая, бесталанная натура. Плюс к ним те ивейдеры, которые сейчас остались в Порт-Калинусе. О, можете мне поверить, таких наберется достаточно много. Я долго ждал, я предсказал очередную аномалию, у меня была самая точная информация на тысячи псиоников Каленусии...
— Ты говорил о генераторе...
— Только не надо оглядываться на тот бесполезный ящик, который служит табуретом вашему заду. Мой генератор остался в Порт-Калинусе. Он включен и действует, ему не нужен непосредственный контакт с рабочим материалом. Радиус действия огромен.
— Кто еще тебе нужен?
— Возможно, ваша дочь, Нина. Ее затянет в общую воронку.
— Сволочь. Ты решился их убить?
— Не убить! О нет... Трансформировать... Сделать совершенными. Взять все лучшее, что оставалось в мозгу у мутантов, и создать новую расу — чистую, мудрую, другую.
— Этим ты изменил бы личность доверявших тебе людей, а ведь утрата собственного "я" немногим отличается от смерти.
Сайбер коротко рассмеялся, и в этом новом, звонком и чистом синтезированном смехе Стрижу почудилась пронзительная нотка восторга и тоски.
— О да! Когда тысячи умирают — заметьте, умирают как телом, так и душой — ради идеи, созревшей в дядюшкином кабинете, ради иссушенного куска земли, покрытого менгирами и полынью, — это норма, это называется каленусийским или иллирианским патриотизмом. Когда людей вынуждают поступиться собственным "я" ради новой, совершенной жизни — это называют моим преступлением.
Стриж отвернулся.
— Мне противно смотреть на тебя, Макс. Личность священна. Можно убить тело, но нельзя перекраивать человеческую душу.
— Ха! Моралист с послужным списком убийцы!
— Лучше убийца-моралист, чем адепт внеморального бытия.
Цертус неуловимо перешел на "ты", голос металлической свиньи утратил торжественность и теперь звучал откровенно издевательски.
— Ух ты, ух ты, оказывается, Алекс Дезет изучал философию. Не в иллирианской ли военной академии, под опекой нашего доброго диктатора Оттона?
— Угадал. А теперь говори, зачем ты меня затащил на этот остров. Зачем я тебе нужен? Пойми, я не сенс, а нулевик и не гожусь для твоих бредовых проектов.
— Ты зачем нужен? А ни зачем, иллирианец. Мне нужен был не ты сам, а только здоровый и не подверженный аномальным воздействиям помощник, который отнес бы мою бренную оболочку в зону безопасности — в аномалию. Пусть теперь дядюшка Вэнс попробует меня достать! Его примитивная техника тут бессильна. Пусть кинет парочку ракет — я полюбуюсь, как эти игрушки рухнут в море.
— Он достанет тебя по-другому. Система еще действует. Люди Егеря отыщут настоящий генератор...
— Пусть пытаются искать. Скажи-ка мне, Алекс, ты станешь соревноваться с рыбкой в плавании? Я — такая рыбка, я плоть от плоти Системы, кость от кости ее. Вне аномалии Вэнс мог бы убить меня телесно, да и то с большим трудом, но он не может помешать мне шуровать при помощи ментального обмена...
— Ах ты, сволочь!
— Ну да, ну конечно...
— Ты управляешь Системой на расстоянии?
— А ты как думал? У меня наводка.
— Ты не умеешь...
— Еще как умею. Помнишь старого перца, луддитского проповедника Иеремию Фалиана? Того, который однажды без страха и сомнения дал тебе по морде и ментально вещал на уникомы? То, что проделывал человек, может сделать и Цертус, человек и сайбер в одном лице!
— От человека у тебя только мания величия.
— Еще и чувство юмора. Мне надоело смотреть, как ты возишься с гелиографом. Хочешь, я включу ментальный канал связи и дам тебе послушать Фантома? Любуйся, иллирианец, вот она, телепатия в действии.
Пауза затянулась на несколько секунд. Потом голос Вэнса раздался прямо в ухе Стрижа.
— Подделка, — возразил Дезет. — Наводки на меня не действуют.
— Это не наводка, о нет! Это настоящий звук. Я принимаю мысли дядюшки и заставляю резонировать косточки твоего черепа. А вот твои реплики идут нашему доброму Юлиусу Вэнсу прямой ментальной наводкой. Как тебе мысленный брифинг в ожидании нового мира?
Стриж не нашелся что ответить.
— Разум Всемогущий! — в переданном неизвестно как, но явно настоящем голосе Фантома слышалось непритворное отчаяние. — Алекс! Рядом со мною сейчас этот ваш Воробьиный Король. У нас большие проблемы. Немедленно избавьтесь от сайбера и возвращайтесь.
— Каким образом мне избавиться от Макса? Ликвидировать?
— Сломайте.
— Только что пробовал — у вашего бывшего референта сверхпрочный корпус. Я долблю его камнем, колю ножом. Испортил лезвие и сумел только поцарапать краску.
— Сбросьте предателя в воду, пусть ему замкнет схемы.
— Как же, как же, — ехидно забулькал Цертус. — Я еще и водонепроницаемый. Когда целая лаборатория работает над моим личным усовершенствованием, поневоле становишься неуязвимым.
— Он что — пустил на это государственные фонды? — отрешенно поинтересовался Стриж.
— Ну, в определенном роде, это была моя ошибка, — смущенно отозвался Фантом. — Некоторые научные проекты...
— Шеф заказал мне оружие против твоих псиоников, — охотно пояснил Цертус. — Очень интересная и многообещающая разработка.
— Макс, ты изменник и болтливый подлец.
— Не сердись, дядюшка. Между прочим, его превосходительство консул праведных луддитов очень умно тратил деньги и слова, у тебя в Калинус-Холле полным-полно подкупленных им чиновников.
— Алекс, это правда?
— Холера вас побери, вы же знаете, что это самая обычная практика...
— Вот видишь, дядюшка Вэнс, он замолчал и к тому же сильно краснеет. Ты бы видел, как это странно выглядит на не стеснительной физиономии его превосходительства.
— Алекс, разбейте свинье зрительные датчики.
— Я не могу их найти — он упрятал глазенки в корпус.
— И не найдешь, не надейся. К тому же они мне не очень-то и нужны — я немного владею ясновидением.
— Мне кажется, он издевается над нами с какой-то целью. Послушайте, Вэнс, мы тратим силы на пререкания с сайбером и друг с другом вместо того, чтобы попытаться остановить генератор. В любой момент связь прервется по воле этого монстра. Ваш гелиограф никуда не годится — это слишком медленно.
— Вы можете бросить все и вернуться?
— Лодка разбита, но я могу переплыть залив. Отсюда виден берег.
— Возвращайтесь немедленно, Алекс, я очень прошу вас вернуться. Бросьте сумасшедшего сайбера на произвол судьбы...
Голос Вэнса внезапно исчез. Стриж поднял глаза. Тусклая, без глаз и ушей туша Цертуса не двигалась. Дезет подавил искушение еще раз пнуть неуязвимого сайбера — шестым чувством он снова поймал настойчивый сигнал тревоги. По кромке скалы вскарабкался краб, потом еще один.
"Их тут десятки, эта пакость лезет прямо из моря".
Панцири крабов неприятно скребли скалу. Стриж обошел шевелящееся скопище, стащил парусиновые ботинки, спрыгнул в воду и поплыл, ориентируясь по размытому дымкой солнечному диску.
— Эй, консул.
Дезет, не оглядываясь, прислушался. Зов Цертуса пришел издалека, но оставался ясен и отчетлив.
— А мне ведь только того и надо, чтобы люди Вэнса искали генератор. Я обманул и тебя, и всех остальных. Радиус действия у генератора совсем маленький. Пусть ищут. Эти поиски соберут вместе нужных мне людей, подведут их вплотную к устройству и...
Стриж развернулся и поплыл назад, к острову.
"Вот она, та ловушка, которую я интуитивно предугадал. В скалах остался гелиограф, я обязан вернуться, задействовать его и хоть как-то предупредить Вэнса. Не нужно ничего искать, остается срочно уводить всех, кого сумеем, — надо остановить и предупредить Далькроза. И еще Нина. В первую очередь спасти ее, немедленно отправить прочь из Порт-Калинуса".
Сильное течение потащило Дезета назад, к скалам.
— А ток воды я немного усилил, — снова раздалось прямо в ухе. — Смотри...
У обросшей водорослями скалы бешено крутился водоворот. Стриж попытался уберечься от удара. Его проволокло боком и плечом по острым граням, швырнуло вперед и в сторону. Еще один удар вскользь пришелся по голове Стрижа. Он оттолкнулся от камня и ушел в глубину — там, под слоем воды, консул ясно увидел розовые разводы собственной крови.
"Я не успею никого предупредить. Меня несет дальше в открытое море. Берег удаляется, надо всплыть".
— Джу! — крикнул он. — Джу, помоги! Джу, помни меня!
И этот крик долетел до одинокого острова.
Дезет вынырнул через пару минут, судорожно хватая драгоценные глотки воздуха. Черная туша одинокого камня сильно удалилась, из виду пропал и берег.
Стриж еще успел заметить очень далекую вспышку света, перед тем как очередная волна захлестнула его.
7011 год, последние дни лета, Порт-Калинус
А вот Король остался жив. Тело наемного убийцы Бина упаковали в пластиковый пакет — наемника без труда подстрелил охранник президентской виллы. Продолговатый мешок закинули на ледник, и все добропорядочные люди, как и положено, забыли о бандите.
В первые часы вечера кортеж роскошных машин безо всякого протокола покинул Атенаис-сквер, чтобы, прорезав пустоту столичных улиц, остановиться возле Калинус-Холла.
За эти часы Вэнс приобрел новую седину и растерял большую часть прежнего холодного лоска — на Короля смотрел сломленный, напуганный, далеко не первой молодости человек с внешностью школьного учителя, желтоватая нездоровая кожа подчеркивала хроническую усталость.
Марк и Король так и шли рядом. Беренгар с трудом верил в спасение друга.
Берта, секретарша чиновника Бернала, встретила их в коридоре.
— Авителла? — тихо спросил Король.
Она подняла на него чистые глаза, с неверием и трудом вспоминая собственное имя.
— Вита?
— Меня зовут Берта. Меня всегда звали именно так.
И тогда он с силой, крепко обнял ее гладкие плечи, преодолел слабое сопротивление и на своем виске ощутил теплые капли ее слез.
— Вита, Вита, что они сделали с тобой, Вита. Это был Лин?
Она молчала так, как, наверное, молчала бы статуя, обладай она хоть одной искрой мысли. Потом повернулась и побрела прочь, неуверенно, словно только что проснувшийся человек, переставляя ноги в дорогих туфлях.
"Где же ее прежние дерзкие сандалии, которыми она любила пачкать ковры? Ангел Вита".
— Я вернусь за тобой! — крикнул Король. Девушка уже не шла — она почти убегала.
Вэнс деликатно отвернулся. Чиновник Бернал почтительно сопровождал его, и отблески холодного страха трепетали в стеклах чиновничьих очков.
— Генератор трудно было найти, Цертус выбрал для тайника более чем странное место.
— Он оставил контейнер в моем собственном кабинете. Гражданин нашей Конфедерации, Вэл Август Далькроз, отыскал ящик, используя свои способности псионика.
Бернал вежливо поклонился Вэлу. Нина подошла поближе.
— Кто эта девочка? — незаметно прошептал чиновник.
— Дочь Дезета, — шепнул в ответ президент Конфедерации.
— Сейчас, когда аномалия пошла на убыль, мы послали за консулом вертолеты — они уже ищут его над заливом.
— Дезета еще можно спасти?
— Пожалуй, почти никаких шансов.
Вэнс кивнул и ощутил тяжелую, мутную тоску. "Луддиты сочтут меня предателем". Война с Северо-Западом встала перед ним призраком неизбежности. "Мой старый враг погиб, а я испытываю по нему неподдельное горе, оно мучит меня, словно ожог".
— Надеюсь, остров с мятежным сайбером уже накрыли ракетным ударом?
— Я свяжусь с министром обороны...
До слуха Вэнса докатилось эхо отдаленного взрыва.
— Отлично, кажется, уже.
Двое техников в форменных коричневых туниках почтительно подошли к Вэнсу.
— Мы обезвредили прибор в вашем кабинете — отключили его от Системы и сети питания. Прикажете открыть?
Вэнс неспешно, не оглядываясь, прошел в свой офис. Пустая, без орхидеи ваза одиноко и тревожно ждала на каминной полке. Чего-то не хватало. "Здесь нет Макса, — понял подавленный Фантом. — Макс, мой единственный маленький друг, мой одинокий сайбер ушел, оставив напоследок ложь и чудовищный призрак Цертуса..."
Генератор стыл на низком столике, Фантом, не колеблясь, подцепил пальцем и легко отбросил крышку.
На дне контейнера зияла пустота.
— Это и есть оно?
Ошеломленные люди выстроились полукругом. Было слышно как зудит, колотясь о стекло, крошечный приблудный жучок.
— Ты ничего не ощущаешь, Вэл? — тихо спросил Беренгар.
— Мне кажется, что мои способности почти исчезли. Я потерял ментальный эфир.
— А мои, кажется, вернулись. Немного, чуть-чуть. Я опять слышу Песню.
Они стояли друг против друга, не смея поверить в случившееся.
А прочие не поняли ничего.
— Нас опять обманули, господа, — буднично заверил чиновник. — Я не сомневаюсь, что Цертус тщательно выстроил свой проект. Кто-то ему помешал, быть может, этот самый — как вы, Далькроз, его называли?
— Лин Брукс?
— Хотел бы я знать, что сталось с Бруксом. Формально он — герой Каленусии. Он спас нас всех от гибели, возможно, даже и невольно...
— Спаситель хренов.
Бесцеремонный в профессиональной грубости "коричневый" техник повозился возле терминала Системы.
— Нашлась информация сразу по нескольким Бруксам. Супруги Брукс, пятидесяти лет, проповедники Лиги пантеистов, неделю назад эмигрировали в Параду.
— Не то.
— Патрик Брукс, известный гонщик...
— Нет, и это не он.
— Лин Андерс Брукс, нереабилитированный по здоровью псионик, семнадцати лет. Два часа назад найден мертвым в гостиничном номере. Предварительный диагноз — мозговая кома. Обычное дело для активных псиоников.
Вэнс вяло махнул рукой:
— А вот это действительно он, но я не собираюсь творить из мертвого маньяка героя.
— Так что же мы имеем?
— Оба противника взаимно уничтожили друг друга, у нас остался бесполезный ящик. Дело следует замять, у правительства много других проблем, скоро люди вернутся в столицу. Бернал, выбросьте коробку на свалку, мне ненавистен вид моей ошибки.
— Постойте. Президент вяло оглянулся.
— Оставьте контейнер мне на память, — попросил Король.
— Извольте, молодой человек. Вы честный гражданин, хоть и мутант, хоть и заговорщик. Контейнер — не орден. Для вас — что угодно.
Вэл поднял легкую и пустую оболочку несбывшейся мечты Цертуса и вышел под тусклую крышу вечернего неба.
— Они так ничего и не поняли, — обронил Марк Беренгар, широко шагая рядом.
— Конечно. Генератор сработал — вот в чем фокус. Не знаю, ошибся Цертус или это было частью его продуманной игры, но эта штука уравнивает наши силы. Я потерял часть дара сенса, а ты его приобрел. Может быть, через пару-тройку дней сам Вэнс заделается немного псиоником. Дальше — больше, псиониками станут все, кто был с нами в Калинус-Холле, хотят они того или нет.
Марк хохотал, глотая соленые слезы отступающего шока:
— Вот так скандал! Значит, Фантом, Егерь, Бернал, охрана, секретари, которые так презирали мутантов... Все они! Мутанты! Все! О!.. Не будет больше ни ивейдеров, ни реабилитаторов?
— Мне кажется, генератор, эта пустая коробка, продолжает работать, поэтому еще и все те, кого мы встретим, тоже...
— Ох! Вот тебе и "новый мир" в действии! Бедняга Цертус, разве к этому он стремился?
— Что мы можем знать о его запутанных желаниях? Когда не в порядке сама реальность, сквозь нее начинают прорастать кое-какие странные штуки. Нам вариант Цертуса казался отвратительным, но он едва не стал свершившимся фактом, и не мы ли, псионики, сами тому виной?
— Погодите! Стойте!
Двое друзей остановились. Нина, девочка-пророк, яркое пламя в белом платье, бежала следом за ними, и плоские металлические каблучки ее высекали искры из тяжелого камня ступеней Калинус-Холла.
— Меня все пытаются обмануть. Скажите честно, мой папа умер?
Король дотронулся до ее плеча:
— Пока никто не знает. Но там, на острове, он сделал что-то, что сильно повлияло на Макса. Может быть, это было просто какое-то случайное слово, которое сбило Максу ментальный прицел. Может быть, Цертус мучился присутствием нулевика. Когда-нибудь мы узнаем всю правду.
Они втроем остановились на обочине тротуара. Прошел короткий предвечерний дождь. В воздухе пахло озоном, и робкие лучи отражались в лужах круглыми желтыми зайчиками.
Марк взял дочку Стрижа за руку:
— Пора вернуться домой. Знать бы только, где у нас этот самый дом. Ты ведь хочешь остаться, Вэл, найти бывших ивейдеров, Авиту?
— Сам не могу разобраться, — грустно ответил Воробьиный Король. — Пока что подержи генератор у себя. Ты его заслужил.
Марк огорчился, ему казалось, будто что-то в Далькрозе сломалось.
— Ладно, если тебя потянуло на одиночество, то уходи. Только знай, что мы помним тебя, любим тебя и будем ждать всегда. Ты ведь еще вернешься?
— Не знаю. Для начала я должен отыскать самого себя.
Вот и все. Раздался отдаленный, глухой и слабый удар грома. Король уходил прочь, и опять последний дождь вечера стекал по его волосам, холодным ручейком струился за ворот рубашки. Мир, придавленный скопищем кучевых облаков, казался плоским и бесцветным, словно краски его вылиняли навсегда. Стриж канул в неизвестность, исчез ментальный эфир, оставив пустое место в душе. След не болел, просто оставшаяся рваная дыра веяла холодом.
Машины равнодушно проносились мимо, разбрызгивая чистую радугу воды. Король поднял руку и стоял долго, очень долго — до тех пор, пока рядом не притормозил маленький легковой фургон.
— Мне на северную трассу.
Водитель равнодушно кивнул. Король опустился на сиденье и приник к окну — по стеклу бежали кривые ручейки дождя. Пригороды кончились, стена букового леса летела мимо. Через полчаса зеленая громада перевала надвинулась, заслоняя пасмурное небо. Сторожевой Змей залег в неподвижности, панцирь из мокрых листьев покрывал его крутые бока, каменная шея мощно изогнулась, голова зарылась в густую листву...
— Эй, парень, ты не заснул? Честно предупреждаю — отсюда и до самого побережья никто не живет. Ты хорошо подумал, где тебя высадить?
Король повернулся к водителю:
— Ничего, не берите в голову. Я покажу.
Кар миновал перевал. Далькроз оглянулся последний раз, сквозь залитое дождем заднее стекло угадывая очертания Сторожевого Змея. То ли последнее солнце лета выглянуло-таки в рваную дыру мокрого марева, то ли шальной порыв непогоды взъерошил и высветлил на миг темную зелень леса, но Королю показалось, что дракон проснулся — подобие низкого каменного надбровья показалось среди ветвей, из-под него блеснул умный настороженный глаз.
Далькроз прищурился, пытаясь то ли поверить в чудо, то ли разрушить иллюзию — бесполезно. Машина уже неслась дальше, чуть уходя в сторону на мокром покрытии горного спуска. Очертания скал перевала смазались, поплыли, стертые расстоянием и струями дождя...
— Остановите, пожалуйста, здесь.
Вэл дождался, пока отъедет озадаченный водитель, и раздвинул тонкую, обманчиво плотную преграду зеленой изгороди. Ажурные ворота были заблокированы, механизм запора заржавел. Король ловко протиснулся в отверстие, которое некогда прорезал в сетке ограды Тэн Цилиан.
Замок пустовал. Мебель исчезла. Разводы плесени странными узорами пятнали стены.
— Кольцер! — позвал Вэл, хорошо зная, что ему не ответит никто.
Ему никто и не ответил. Далькроз миновал несколько заброшенных комнат, отыскал ту, в которой стыл огромный нетопленый камин. Угля не оказалось, за гладкой дверцей стенной ниши не сохранилось ни бумаг, ни документов, ни старых альбомов с фотографиями, должно быть, их при обыске забрали наблюдатели. Вэл смахнул в сторону слой паутины, отыскал чуть более выпуклую, чем другие, шляпку гвоздя и придавил ее, открывая спрятанный внутри ниши старинный тайник. Здесь, в тесном пространстве сейфа, нашлась пачка когда-то аккуратно исписанных, но теперь пожелтевших листов — списки ивейдеров, которые Далькроз никогда не доверял ни сайберам, ни Системе. Король долго перечитывал знакомые имена, вспоминал, дотрагивался пальцами до мятых страниц. Потом переложил кипу бумаг в камин, нашарил в кармане зажигалку, смял и подпалил один лист, другой. Потом, не спеша, покуда все не прогорело дотла, смотрел на ломкую пляску рыжих языков огня. Пламя согревало ему ладони.
— Ничего, мы еще подеремся с судьбой. Я все равно остаюсь псиоником, средним, неплохим — меня просто задел генератор. Скоро мы все будем такими. Не станет различий и причины для ненависти. Не станет причины...
"Не эта причина, так другая... А ты, как я посмотрю, рад получить отличный протез вместо живой конечности, которую у тебя оттяпали", — ехидно отозвался внутренний голос, очень похожий на голос Цертуса, но Король засмеялся в лицо Мастеру Миража.
— Откуда ты опять вывернулся, бродяга? "Ниоткуда. Я умер, ты победил меня, великий герой.
Негодяя Цертуса больше нет. Это голос твоей помятой совести. А знаешь, почему тебе не хочется обыденного дара псионика? Потому что такой или похожий дар будет теперь у первого встречного. Ты любил славу и себя, ты привык быть первым, особенным, иным, лучше других, опаснее, смелее. Э! Да ты, приятель, нынче ослабел..."
— Опаснее — не значит лучше. Молчи, Цертус, заткнись! Ладно, пускай я стал таким, как все. Привилегии рано или поздно кончаются, Королям придется привыкать к равенству. Это не моя слабость, просто другие стали сильнее. Но разве справедливость — не победа, разве я не этого хотел?
Голос, наверное, смутился, потому что Королю никто не ответил. Вэл погасил огонь, убедился, что под слоем пепла в камине не уцелело ни единой искры, запер сейф, закрыл нишу и выбрался во влажный парк через заднюю дверь дворца. Дождь кончился. Над вершинами деревьев и острым гребнем серых скал взметнулась удивительно яркая полоса горной радуги. Вэл мысленно потянулся к блистательной арке, дотронулся до нее — это осторожное касание коротко отозвалось потерянным эхом ментального эфира.
Король долго стоял, подняв похудевшее лицо к мокрому, высокому, рассеченному яркой полосой небу.
У самых его ног вышла из травы и настороженно замерла на плоском камне маленькая серебряная ящерица.
| [X] |