Владимир Добряков

        Сумеречные миры

       

        OCR Leo’s library

        Анонс

        Кто сказал,  что в  Средневековье не было летчиков?  А  если в одном из

таких  романтических миров  вдруг  возникает  межфазовый переход  и  отмечается

работа   мощного  дезинтегратора,   грозящего  миру   катастрофой?   Хроноагент

экстра-класса  Андрей  Коршунов,  в  прошлом  ас,  участник  воздушных сражений

Великой Отечественной,  отправляется туда,  правда,  не на «Яке»,  а  с мечом в

руке, чтобы навести порядок. С уверенностью в победе и... без надежды на отдых.

Ведь за  этой «командировкой» обязательно будет следующая,  за ней —  еще одна,

куда-нибудь в «горячую точку» в будущем или настоящем,  туда,  где зафиксирован

прорыв   Черного   Вектора   противодействия,   сильного  и   жестокого  врага,

вознамерившегося захватить тысячи параллельных фаз-миров, коверкая их историю и

превращая обитателей в послушных исполнителей своей злой воли.

       

        Глава 1

        В заповедных и дремучих

        Страшных Муромских лесах

        Всяка нечисть бродит тучей,

        На проезжих сеет страх.

        В. С. Высоцкий

       

        Солнечный луч  пробивается сквозь кружево кленовой листвы и  падает мне

на глаза. Пора вставать, сэр Хэнк.

        Я  откидываю плащ,  некогда красный,  а  теперь от  времени и  непогоды

ставший почти бурым, с бордовым оттенком. Потянувшись, поднимаю голову с седла,

служившего мне вместо подушки,  и смотрю, где мой конь. Гнедой пьет из ручья на

опушке рощи.  Встаю и еще раз потягиваюсь.  Подхожу к ручью,  умываюсь холодной

водой.  Солнце уже  довольно высоко.  Пора пускаться в  путь.  Беру попону,  на

которой спал.  Седлаю гнедого.  Покончив с  этим делом,  привожу в порядок свой

арсенал.

        На  мне  чешуйчатый железный доспех,  усиленный на  плечах и  на  груди

стальными пластинами.  Ноги  защищены такими же  чешуйчатыми чулками,  обшитыми

внизу кожей,  некогда тоже красной,  но теперь потертой до рыжины.  Пристегиваю

шпоры,  надеваю перевязь с  мечом:  клинок шириной в два пальца и длиной больше

метра.  Поправляю на поясе кинжал (его я на ночь не снимал),  подвешиваю справа

от  седла  секиру,  а  слева —  красный закругленный внизу треугольный щит.  По

красному полю щита,  крестообразно пересеченному железными пластинами,  золотом

изображены головы  драконов и  языки  пламени.  Не  иначе,  кто-то  из  предков

благородного Хэнка был известным драконоборцем.  Рядом с  секирой я вешаю лук и

колчан со стрелами.

        На плечи накидываю плащ, скрепив его на правом плече бронзовой пряжкой,

на  голову надеваю алый бархатный берет,  украшенный пером цапли.  Этот берет —

единственная новая вещь в моем гардеробе. На переднюю луку седла ставлю похожий

на  ведро  железный шлем  с  неподвижным забралом,  украшенный медными  рогами.

Натягиваю перчатки и сажусь в седло.

        Подъехав к  дереву,  я беру прислоненное к нему копье.  Утверждаю копье

нижним концом в правое стремя и опершись на него рукой, трогаю гнедого шпорами.

Поднявшись на  ближайший холм,  останавливаюсь.  На  горизонте виден Синий Лес.

Синий Лес с  недавно появившимся Синим Флинном на Желтом Болоте,  которого я во

чтобы  то  ни  стало  должен нейтрализовать.  Не  болото,  понятно,  а  Флинна.

Интересно, а почему, если все кругом «синее», болото «желтое»?

        Но  моя  задача  —  не  разгадать тайну  этого  природного феномена,  а

отыскать Флиннову смерть.  Бабу Ягу,  которая в  таких случаях выступает в роли

адресного бюро,  я  здесь вряд ли  найду,  придется действовать методом «опроса

местного населения».  Только вот захочет ли  оно со мной разговаривать?  Скорее

всего  сразу  жрать  начнут.  Насколько  мне  известно,  Синий  Лес  —  царство

всевозможной нежити,  весьма жуткой и  смертельно опасной.  То  есть до  Синего

Флинна еще надо суметь целым добраться. Но в конце концов кто я? Хроноагент или

саксофонист?   Вновь  трогаю  гнедого  шпорами  и  спускаюсь  с  холма.   Почти

одновременно от опушки леса отделяется человеческая фигура и начинает двигаться

мне навстречу.

        Вот и «местный житель».  Интересно,  кто это?  Живой или нежить? А если

нежить,  то какая?  Гадая таким образом, я пускаю гнедого рысью. Фигура, идущая

мне навстречу,  то  пропадает за складками местности,  то вновь появляется.  Не

доезжая метров триста до одиноко растущего дерева,  я  совсем теряю ее из виду.

Перейдя на шаг, подъезжаю к дереву и слышу голос:

        — Рыцарь,  будь милостив, дай глоток воды старому одинокому путнику. Не

прогневись.

        Под  деревом стоит старик с  седыми,  длинными,  ниже плеч,  волосами и

такой же седой,  почти до пояса,  бородой.  Одет он в  какое-то подобие длинной

серой рубахи,  подпоясанной красным поясом с  затейливой белой вышивкой.  Спина

старика согнута в  земном поклоне.  Я  останавливаю коня и  отстегиваю от пояса

флягу с вином.  Протягиваю флягу старику.  Тот молча берет и делает два больших

глотка.

        — Благодарю тебя,  рыцарь,  — говорит он,  возвращая флягу, — ты вернул

меня к жизни.  Здесь на расстоянии дня пути нет ни воды, ни пищи, пригодной для

человека.

        Слезаю  с  коня  и  развязываю  дорожную  суму.  Запасы  мои  невелики.

Полковриги хлеба,  две луковицы,  кусок сыра,  размером с два кулака,  и сильно

похудевший окорок.  Раскладываю все  это  на  полотенце,  достаю  из  сумы  два

оловянных кубка, наполняю их вином и усаживаюсь на корень дуба.

        — Садись, отец, подкрепись, раздели со мной завтрак.

        — Но здесь и тебе мало, рыцарь.

        Вместо ответа я  начинаю резать кинжалом хлеб,  сыр и  стругать окорок.

Старик  все  еще  не  решается присесть рядом.  Вдруг,  поймав мой  взгляд,  он

опускается на колени,  берет мой кинжал и  проводит лезвием по руке.  Выступает

алая кровь, и старик протягивает мне порезанную руку.

        — Вот, смотри!

        — Зачем ты это сделал?

        — Ты,  наверное,  проверяешь меня,  рыцарь?  Нежить не ест человеческой

еды, и вместо красной крови у них — желтая, которая кипит на солнце.

        —  Нет,  старик,  у  меня и  в  мыслях не  было проверять тебя подобным

образом. Просто, я вижу, что ты устал и голоден. Прости, что не могу предложить

тебе ничего больше.

        Старик берет ломоть мяса с куском хлеба и говорит:

        — Не тот милосерден, кто голодному псу кость с обильного стола бросает.

Милосерден тот,  кто делит с  голодным псом свою последнюю кость.  Но,  рыцарь,

ведь я же сказал тебе, что до ближайшей воды и пищи — день пути.

        Вместо ответа я  развязываю кошелек и  высыпаю на ладонь две лежавшие в

нем золотые монеты.

        — Часа через три пути будет постоялый двор. Там ты сможешь подкрепиться

поосновательней и передохнуть. Я бы и сам там остановился, но мне не понравился

хозяин.

        — Я знаю его и давно подозреваю, что он — оборотень.

        —  Бери же  деньги.  Там,  куда я  еду,  они мне не понадобятся.  А  на

обратном пути,  если останусь жив,  то,  пока при  мне мой меч и  копье,  я  не

пропаду.

        Старик нерешительно берет монеты, бормоча при этом:

        —   Милосердие  всегда  благородно,   а  истинное  благородство  всегда

милосердно.

        — Отец, ты думаешь обо мне лучше, чем я есть на самом деле. Ты проделал

долгий путь без пищи и воды. Раз ты его выдержал, то и я выдержу. Тем более что

ты шел пешком,  а я поеду на коне. Что же касается денег, то я уже сказал тебе,

что в Синем Лесу они мне ни к чему.

        Старик усмехается, пряча улыбку в бороду, и спрашивает:

        — А что привело тебя,  рыцарь,  в Синий Лес?  Не такое это место,  куда

едут без сильной нужды.   

        — Если тебе это любопытно, скажу. Я ищу Синего  Флинна. Собственно, сам

Синий Флинн мне ни к чему. и Мне нужен его Золотой Меч.

        Старик  отпивает из  кубка,  внимательно глядя  на  меня  из-под  седых

мохнатых бровей. Потом медленно говорит, не сводя с меня взгляда:

           —  Многие отважные рыцари искали встречи с  Синим  Флинном и  хотели

завладеть его Мечом, да только никто из них не вернулся обратно. А в Синем Лесу

и его окрестностях появилось множество Черных Всадников.  Слышал о них, Рыцарь?

 

        Я киваю.

            —  Да  сохранит тебя  святой Жиго от  встречи с  ними!  На  что  ты

рассчитываешь,  рыцарь?  Да, кстати, я делю с тобой трапезу и не знаю, как тебя

зовут. Кого я должен поминать в своих молитвах?

        — Меня зовут сэр Хэнк, я из Гомптона.

        — Ты рыцарь бухаса Гомптонского?

        —Да.

        —  Я  служил в свое время отцу нынешнего бухаса...  Меня зовут Лок.  Я,

конечно,  служил ему простым лучником.  Так что же  заставляет тебя,  сэр Хэнк,

искать смерти в Синем Лесу?  Борода твоя уже тронута сединой,  и ты не похож на

тех  молодых и  задорных юношей,  что  ради улыбки своей дамы готовы вызвать на

поединок Князя Тьмы.

        — Ты сам уже сказал об этом:  нужда.  Моему сыну десять лет, а дочери —

двенадцать.  Жена умерла.  Всю свою жизнь я провел в седле под знаменами бухаса

Гомптонского и не приобрел на этой службе ничего,  кроме ран. Пройдет несколько

лет,  и  для  дочери  понадобится приданое.  А  сына  уже  сейчас надо  обучать

рыцарскому делу,  но  мне даже не  на что купить ему вооружение.  Раньше я  мог

одержать две-три победы на  турнире и  получить от  побежденных выкуп за коня и

доспехи.  Но сейчас наш благочестивый король Гумай уже десять лет, как запретил

турниры...  А  если я  завладею Золотым Мечом,  то я или сам смогу собрать себе

отряд рыцарей, или в крайнем случае продам меч своему бухасу.

        Старик задумывается, а я, в свою очередь, спрашиваю его:

        — Ну, а тебя самого, Лок, что заманило в Синий Лес?

        —  Я  —  другое дело.  Я  ведун и  лекарь,  а  многие травы и  коренья,

необходимые мне,  растут только в Синем Лесу.  Ну, а часть из них вообще только

на Синем, то есть Желтом, Болоте.

        — Ты сказал Синем? Значит, Желтым оно было не всегда?

        — Да,  сэр Хэнк.  Пожелтело оно два года назад,  как раз когда появился

Синий Флинн. Время от времени над синими мхами болота поднимается желтый туман,

и  в  нем  появляются или исчезают разные фигуры.  Говорят,  что и  Синий Флинн

появился из такого же тумана над болотом.

        «Так!» — отмечаю я про себя, а старый Лок продолжает:

        — С тех пор и прозвали Синее Болото Желтым.

        — А далеко до него отсюда?

        —  Не очень.  Но,  сэр Хэнк,  в Синем Лесу прямой путь далеко не всегда

самый короткий.  Если поедешь прямо, то как раз наткнешься на стойбище ларок. И

на  этом  твой  путь  кончится.  Ларки  слопают тебя  и  твоего коня,  вместе с

доспехами и  седлом.  Причем до последнего твоего пальца ты будешь чувствовать,

как тебя едят живого.  Ты  будешь жить до  самого конца...  Лучше возьми левее,

там,  правда,  много хур,  но,  если ты не посадишь их к себе на коня, они тебе

ничего сделать не  смогут.  Смотри,  не  поддавайся на  их  мольбы.  Они  умеют

упрашивать и  умолять.  Это прелестные создания,  юные девушки в белых платьях.

Голоса у  них нежные,  босые ножки могут свести с ума,  глаза дивной голубизны,

ручки нежные,  словом... — старик выразительно крякает, глаза его блестят. — Но

храни тебя святой Жиго взять хотя бы одну из них к  себе в  седло!  После этого

тебя уже ничто не спасет.  Их тонкие пальчики имеют железную хватку,  жемчужные

зубки остры необычайно,  а  прелестные губки мгновенно высосут из тебя полведра

твоей крови.  Хуры очень опасны,  но дорога через их с владения хороша тем, что

там ты не встретишь Черных u Всадников.  Они избегают встречаться с хурами. Для

хур  безразлично,  что пить:  алую кровь людей или желтую  нежити.  А встреча с

Черным Всадником...

        Старый Лок замолкает и качает головой. А я решаю идти напролом.

        — Послушай,  отец Лок,  ты ведь, как я понял, хорошо знаешь Синий Лес и

его обитателей. Ответь мне на два-три вопроса.

        Лок вопросительно смотрит на меня, и я начинаю расспрашивать:

        — Неужели в Синем Лесу нет живых? Он, что, заселен только нежитью?

        — Почему же? Есть и живые, но, сэр Хэнк, они хуже нежити. Нежить так уж

устроена,  ей от природы написано вредить живым, что ж на нее обижаться за это!

А вот живые,  что обитают в Синем Лесу!  Они вступили с нежитью в сговор. Те их

не трогают, а они им за это помогают. С волками жить — по-волчьи выть!

        — А Синий Флинн, кто он: живой или нежить?

        — Если бы это знать наверняка,  рыцарь! Никто еще не видел его крови, а

те, кто видел, увы, уже никому не расскажут.

        — Что же, выходит, он непобедим?

        —  Я  бы  этого не  сказал.  Нет  ничего невозможного для мужественного

сердца и умелой руки воина.  Я ведь повоевал немало,  да и ты тоже. Сам знаешь,

на  всякого непобедимого бойца,  как  бы  ни  был он  искусен,  рано или поздно

находится свой победитель. Да благословит тебя на это великое дело святой Жиго,

сэр Хэнк! Да, вот только...

        Старик задумывается.

        — Что только? — спрашиваю я.

        —  Я думаю,  что святой Жиго не обидится на меня,  если я помогу ему по

мере своих возможностей даровать тебе победу.  Дай-ка  мне  твой меч и  десяток

стрел.

        Я  обнажаю меч и протягиваю его старику,  рукояткой вперед.  Старый Лок

берет его, взвешивает в руках и одобрительно говорит:

        —  Хороший меч!  Попробую сделать его  получше,  насколько это  в  моих

слабых силах.

        Он достает глиняный пузырек и  капает на клинок несколько капель темной

жидкости,   которая  тут  же  начинает  дымиться  на  поверхности  стали.   Лок

размазывает капли равномерно по клинку,  что-то шепча при этом.  Ту же операцию

он проделывает со стрелами. Я внимательно наблюдаю за его действиями. Возвращая

мне меч и стрелы, Лок объясняет:

        — Теперь твое оружие может поразить и нежить с таким же успехом,  как и

живых.  Но помни,  действие снадобья и заклинаний кончится ровно через два дня.

Значит,  за  это  время  ты  должен разыскать Синего Флинна,  сразиться с  ним,

победить;  теперь ты  сможешь сделать это,  даже  если он  окажется нежитью,  и

выбраться из  Синего Леса.  Запомни еще  одно:  как  только ты  поразишь Синего

Флинна,  ты должен без промедления завладеть Золотым Мечом. Иначе не успеешь ты

сосчитать до десяти, как он оживет и убьет тебя.

        —  Оживет?  А  если поразить его наверняка?  Ведь не бессмертный же он!

Должно же быть у него уязвимое место!

        — Мне об этом ничего не известно, сэр Хэнк. Даже если у Синего Флинна и

есть уязвимое место, я об этом ничего не знаю.

        —  Жаль.  А  я-то было подумал,  что ты все знаешь об обитателях Синего

Леса.

        —  Синий Флинн — не такой уж давний обитатель Синего Леса,  чтобы о нем

можно было  бы  так  скоро все  узнать...  —  начинает старик,  но,  увидев мое

удрученное лицо, замолкает.

        Хитро посмотрев на меня, он тихо говорит:

        — Зато мне известно, кто наверняка знает это.

        — Кто же?

        — Потан Глупый. Он появился в лесу одновременно с Синим Флинном. Трудно

сказать, друг он или враг Синего Флинна, но то, что он глупый и может выболтать

все, что знает, это — точно. Надо только суметь  разговорить его.

           — И как же его разговорить?   

        — Водой,  — увидев мое недоумение,  старый Лок поясняет. — Глупый Потан

смертельно боится воды, она действует на него, как кислота. Спрысни его и держи

над ним флягу с водой, и он расскажет все, о чем ты его  спросишь.

         — А как его найти?

         —  Как минуешь рощу с хурами,  увидишь три кривые березы.  От них бери

вправо.  Версты через две будет гнездо Потана.  Найти его легко. Более мерзко в

Синем и Лесу никто не воняет.

        —  Ну  что ж,  отец Лок,  спасибо тебе за  все,  что ты  мне рассказал,

спасибо за помощь. Солнце уже высоко, мне пора в путь.

        — В добрый час,  сэр Хэнк. Да сопутствует тебе удача! Я сажусь на коня,

старый Лок подает мне копье.

        Жму  ему  на  прощание  руку  и  хочу  было  тронуться в  путь,  но  он

останавливает меня.

        —  Подожди еще  немного,  сэр  Хэнк.  Вот,  возьми этот  камень,  —  он

протягивает мне  что-то,  похожее  на  осколок  гранита.  —  С  его  помощью ты

распознаешь,  годится ли тебе пища и вода.  Если они безопасны, то камень будет

вести себя нормально.  Если же  эти  пища или вода отравлены нежитью,  то,  как

только ты поднесешь к ним камень, с него посыплются искры.

        — Благодарю тебя, отец, — говорю я, принимая дар.

        — Счастливого пути тебе, сэр Хэнк!

        — И тебе легкой дороги, отец Лок!

        Я  трогаю гнедого шпорами и продолжаю свой путь к Синему Лесу.  Отъехав

шагов тридцать,  оборачиваюсь.  Интересно, исчезнет ли старик, как и положено в

сказках?  Слишком уж неожиданна и удачна была эта встреча.  Но нет,  старый Лок

стоит под  деревом,  опершись на  посох,  и  глядит мне  вслед.  Увидев,  что я

обернулся, он машет мне рукой и медленно идет по дороге.

        Скоро тропинка приводит меня к  опушке.  Перехватив копье за  середину,

укладываю его вдоль между ушей коня,  чтобы не цепляться за ветки,  и въезжаю в

Синий Лес.  Все кругом,  даже нижние части деревьев,  обросло синими, голубыми,

фиолетовыми мхами и лишайниками. Копыта гнедого глухо ступают по этому ковру. В

лесу полумрак,  невзирая на то,  что время уже близко к полудню.  Что-то еще не

так, необычно, но я никак не могу понять, что именно. Наконец, до меня доходит:

не слышно ни щебетания птиц,  ни шелеста листвы.  Мертвая тишина царит в  Синем

Лесу.

        Шорох. Или нет, показалось? Нет, не показалось. Впереди мелькает чья-то

тень.  Кто  это?  Слева из  кустов,  сверкая красными глазами,  вылезает жуткое

существо.  Тело женщины, вместо рук и ног кошачьи (или скорее тигриные) лапы, а

голова,   как  у   крокодила.   Чудище  клацает  зубами  и  короткими  прыжками

направляется ко мне. Судя по всему, это — ларка. Я обнажаю меч и разворачиваюсь

к  ларке  правым  боком.  В  этот  момент ларка,  оттолкнувшись задними лапами,

стремительно бросается на  меня.  Удар меча встречает ее  на  лету и  рассекает

голову и  туловище почти на треть.  Не издав ни звука,  ларка валится на землю,

окрасив  ее   дурно   пахнущей  желтой   кровью,   которая  обильно  хлещет  из

разрубленного тела.

        Так,  значит,  близко стойбище этих тварей. Старый Лок советовал обойти

его слева. Лучше последовать его совету. Если этих милых созданий окажется хотя

бы несколько особей и они атакуют меня с разных сторон, то дальше мне ехать уже

не  придется.  Поворачиваю  налево.  Впереди  между  деревьями  виден  просвет,

наверное,  поляна.  Так и  есть.  Но  на ее противоположном краю меня вроде как

кто-то ждет.  На рослом черном коне — могучая фигура в черном плаще, под черным

шлемом с черными перьями. Черный Всадник!

        Едва я выезжаю из леса, как Черный Всадник, нацелив копье, скачет прямо

на меня.  Мне ничего не остается,  как, надев на руку щит и взяв копье на упор,

поскакать ему навстречу. Шлем надеть я просто не успеваю. Мы сшибаемся в центре

поляны.  Черный Всадник оказался могучим противником не только с виду. От моего

удара он  даже не  качнулся,  я  же  на себе чувствую  солидную мощь его копья,

которое ломается на три части.  Свое копье отбрасываю в сторону.  Выбить такого

рыцаря из седла нечего и думать, а как оружие против нежити копье бесполезно. Я

обнажаю меч.  Черный Всадник бросается на  меня  с  хриплым криком.   Наши мечи

звенят,  высекая искры. Да, неслабые ребята выступали в свое время соискателями

Золотого Меча.  Но и  я  тоже —  не подарок!  Резким ударом отбиваю меч Черного

Всадника вниз и  тут  же  быстрым круговым движением бью его по  шлему.  Голова

Черного Всадника отлетает прочь, а тело тяжело обрушивается на землю.

        Из предосторожности,  прежде чем пуститься в  дальнейший путь,  надеваю

шлем.  Кто знает,  сколько еще этих Черных Всадников попадется мне на пути.  Но

вместо Черного Всадника мне попадается хура.  Поначалу я теряюсь, и, если бы не

предостережение старого Лока,  здесь бы я и остался. Хура оказалась прекрасной,

нежной,  юной девушкой лет шестнадцати.  Длинные светлые волосы ниспадают почти

до  талии.  Тонкая белая сорочка до  колен почти не скрывает прелестей девичьей

фигурки.  В  больших голубых,  как сапфир,  глазах можно «утонуть»,  а голос...

Словно  все  флейты  мира  собрались  в  оркестр,  когда,  выйдя  на  тропинку,

заговорила хура:

        — Рыцарь!  Слава тебе,  моему избавителю! Ты победил его, я все видела.

Мой враг,  похитивший меня из родного дома,  убивший мою матушку и  моего отца,

повержен тобой!  Его дерзкая голова откатилась вон в те кусты! Я отмщена! Слава

тебе,  рыцарь! Будь же милосерд до конца! Помоги мне добраться до дому. Три дня

проклятый Всадник держал меня без еды и без отдыха. Он ждал, что я сама отдамся

ему за кусок хлеба!  Но теперь его нет,  и  я — твоя!  Я буду для тебя,  кем ты

пожелаешь:  женой ли,  любовницей ли,  наложницей...  Не оставляй меня, рыцарь!

Умоляю тебя!

        С  этими словами хура  хватается за  стремя и  бежит рядом со  мной.  Я

пришпориваю гнедого,  и  хура,  не  удержавшись на  ногах,  какое-то  время еще

тащится по земле,  но в конце концов отцепляется. Поднявшись на колени, она еще

долго умоляет меня своим чарующим голосом вернуться и подобрать ее.  Еще четыре

хуры встречаются мне на пути. Две из них, чтобы соблазнить меня, срывают с себя

сорочки,  демонстрируя свои прекрасные тела,  предлагая себя тут же,  лишь бы я

взял их в седло.

        Но вот впереди вижу три кривые березы. Пора искать Глупого Потана. Беру

вправо и  очень скоро чую,  что или сам Потан,  или его логово довольно близко.

Тот еще запашок!  По-моему,  этот Потан не  только никогда не моется,  но еще и

страдает несварением желудка.  Да!  Вода... Надо же добыть воды, он только ее и

боится. Я оглядываюсь. Слева, сзади что-то вроде родника. Интересно, что это за

вода?  Камень старого Лока не реагирует.  Странно, старик говорил, что здесь на

день пути не найти ни еды, ни воды... Скорее всего он просто испытывал меня.

        Вода,  булькая,  заполняет флягу,  и я,  ориентируясь по запаху, как по

радиопеленгу, двигаюсь на поиски Глупого Потана.

       

        Глава 2.

        Там и звуки и краски не те,

        Только мне выбирать не приходится.

        Очень нужен я там, в темноте.

        Ничего, распогодится!

        Там чужие слова, там дурная молва,

        Там ненужные встречи случаются.

        Там сгорела, пожухла трава,

        И следы не читаются,

        В темноте.

        . В. С. Высоцкий

       

        С чего все началось?  Откуда все пошло?  Не с того ли момента,  когда я

после спора с  Магистром и безобидной реплики Лены:  «С начала» — задумался над

тем,  что она имела в виду.  Я тогда предположил наличие прямых переходов между

низкочастотными фазами. Их характеристики настолько близки, что осуществление и

поддержание таких  переходов не  потребует больших  энергетических затрат.  Это

все может происходить за к счет каких-либо флуктуации темпорального поля.

           С  первого  взгляда  эта  идея  показалась сумасшедшей даже  Лене  и

Магистру. Но Сектор Хронофизики подтвердил правомерность моей гипотезы. А через

несколько дней Ричард,  начальник отдела Сектора Наблюдателей, выдал нам первые

координаты предполагаемых  прямых  переходов.  И  мы  с  Андреем  отправились в

Реальные фазы в разведку боем.

        Или все началось раньше?  Когда мы  с  Андреем завершили курс обучения,

сдали все экзамены и зачеты, прошли курс морально-психологической подготовки и,

вернувшись из Лабиринта, сидели за ужином, организованным в нашу честь'. Катрин

тогда сказала:

        —  Моя  группа  обнаружила какое-то  странное наличие  очень  больших и

опасных  аномалий  в  области  низких  и  высоких  хроночастот.  Причем  вектор

опасности явно устремлен в сторону нашей нуль-фазы.

        Позднее она назвала это явление Черным Вектором Противодействия —  ЧВП.

А  при  выполнении своего  первого  задания  в  ранге  Бакалавра и  хроноагента

экстракласса я столкнулся с этим ЧВП напрямую.

        Нет, скорее всего началось все тогда, когда я очнулся на столе в пункте

внедрения,  и первым человеком, которого я здесь увидел, оказалась Лена. Именно

она  по  команде  Магистра  извлекла мою  Матрицу2 из  сознания летчика  Андрея

Злобина за  мгновение до  того,  как  ведомый его  рукой горящий «Як» был готов

врезаться в немецкое бензохранилище.  Сейчас я уже привык к внедрениям и резким

переходам из одного состояния в другое. А тогда...

        Я  почувствовал себя на  том свете,  и  Лена показалась мне ангелом или

демоном.  Понимай, как нравится. Впрочем, в ней всегда сочеталось и ангельское,

и демоническое.  А как я возмущался,  когда Магистр объяснил мне,  что дорога в

мое время для меня навсегда закрыта!  Как я возмущался тем,  что мне предлагали

делать! Вмешательство в дела других фаз! Коррекция исторического процесса и так

далее. И только Лена: ее беседы, ее такт и ее любовь; да, наша любовь сыграла в

моем решении не последнюю роль.

        Первое свое задание я  выполнил,  еще  не  начав обучения,  и  сразу же

напортачил.  Я тогда еще не имел никакого представления о том, что все действия

хроноагента   в   Реальных   фазах   тщательно   рассчитываются  во   избежание

отрицательных последствий.  Вместо того  чтобы ни  на  йоту  не  отклоняться от

задания,  которое сформулировал мне  Магистр,  я  проявил инициативу.  Сейчас я

усмехаюсь,  вспоминая свою наивность. Подумаешь, сдал ФБР резидента итальянской

разведки!  Хорошо,  что обошлось без серьезных последствий.  Вправив мне мозги,

Магистр запряг меня в учебу.  Как я умудрился за столь короткий срок переварить

такой объем информации и сдать столько зачетов и экзаменов? Впрочем, без помощи

Лены и Магистра я бы никогда не справился с этой бездной премудрости.  Особенно

с темпоральной алгеброй.*

        *Подробнее об этом читайте в романе В. Добрякова «Хроноагент».

        Уточнить  значение  некоторых  терминов  уважаемый  читатель  может   в

«Словаре» в конце книги.

       

        А еще вернее,  все началось 4 мая 1941 года, по летосчислению той фазы,

куда по ошибке магистр забросил мою Матрицу.  Все произошло случайно.  А ошибку

заметили только тогда, когда менять что-либо было поздно.

        Короче говоря, заснув в номере гостиницы в 1991 году, я проснулся в той

же гостинице,  но в мае 1941 года.  Я едва не сошел тогда с ума. И сошел бы. Но

Магистр вступил со мной в  контакт,  объяснил ситуацию и  обрисовал то задание,

которое я  волей  случая должен был  теперь выполнять.  Нельзя сказать,  что  я

пришел в  восторг,  но  деваться мне  было некуда,  разве что в  дурдом или под

трибунал.  Так я  почти на  полгода (и каких полгода!)  стал Андреем Злобиным*,

летчиком-истребителем 129-го авиаполка в составе дивизии особого назначения.

        Началась война,  началась боевая работа.  Мы делали от четырех до шести

вылетов в день.  Дивизии поручали самые тяжелые и опасные операции. И мы с ними

справлялись.   Правда,  многое  приходилось  осваивать  на  ходу.  Я  составлял

исключение,  мне было легче,  чем другим. Еще в летном училище я освоил тактику

ведения  воздушного  боя,   выработанную  Сафоновым,   Покрышкиным,   Глинками,

Кожедубом и  другими асами минувшей для меня войны.  И  по  мере возможностей я

передавал этот опыт своим новым товарищам.

        *  Андрее  Злобине и  его  встрече с  Андреем Коршуновым читайте в  1-м

романе «Хроноагент».

       

        Все то время,  пока я  находился в  41-м году,  я ломал себе голову над

неразрешимой проблемой.  Если все складывалось совсем не так,  как я  знал,  то

почему  это  никоим  образом  не  отразилось  на  нашей  истории,   точнее,  на

сегодняшнем дне.  И только когда я попал в Монастырь, Магистр объяснил мне, что

я  действовал не в своем Мире,  а в другом,  который отставал от моего ровно на

пятьдесят лет.

        На войне,  как на войне.  Там царят смерть и слепой случай.  Только они

постоянны и  непреложны.  Все остальное зыбко,  преходяще и  краткосрочно.  Так

краткосрочно и  зыбко оказалось мое  счастье,  которому завидовал,  за  которое

радовался и которое берег весь наш полк.  В день, который мы с Ольгой назначили

для  нашей  свадьбы,  случайная бомба,  сброшенная с  «Юнкерса»,  удирающего от

истребителей, попала в дом, где была развернута операционная полевого госпиталя

нашего корпуса. Военврач Колышкина Ольга Ивановна в этот момент оперировала.

        Я остался в 41-м году один.  Теперь меня,  кроме долга, ничего здесь не

удерживало.  Кроме долга и  мести за  свою жену и  своего не успевшего родиться

ребенка. Но и сам я воевал и мстил недолго.

        В бою над Рославлем немцы подожгли мой «Як».  Падая в горящей машине, я

вдруг заметил то самое замаскированное бензохранилище,  которое и  было главной

целью  нашей атаки на  станцию.  Не  раздумывая,  я  направил горящую машину на

емкости с бензином. Я только успел крикнуть ребятам на прощание: «Мирр-р вашему

дому!» — и очнулся уже в Монастыре, на столе, под любопытным взглядом Лены.

        Вот, пожалуй, именно с этого все и началось. Да, именно с этого. И стал

волей   Времени   Андрей   Коршунов,   старший   лейтенант  ВВС,   хроноагентом

экстракласса.

       

        Глава 5

        Macb. I bear a charmed life, which must not yield

                   To one of woman born.

        Macd. Despair thy charm;

                    And let the angel whom thou still hast served

                   Tell thee, Macduff was from his mother's womb

                   Untimely ripped.

        W. Shakespeare

        Макбет: Я защищен заклятьем от любого, кто женщиной рожден.

        Макдуф:  Так потеряй надежду на  заклятье!  Пусть твой демон,  которому

служил ты,  подтвердит:  до срока из утробы материнской u был вырезан Макдуф, а

не рожден!                                                

        В. Шекспир.

       

        Вонь  становится  нестерпимой.  Я  уже  не  раз  мысленно  поблагодарил

организаторов испытания  в  Лабиринте,  когда  наконец  увидел  гнездо  Глупого

Потана. Это грубое сооружение из веток и мха на старой сосне, метрах в пяти над

землей.

        Под   сосной  сидит  сам   хозяин  гнезда  и   источник  «аромата».   Я

присматриваюсь.   Ну   и   мразь!   Голое,   лишенное  всякой   растительности,

грязно-розовое с серо-синими пятнами тело, напоминающее кошачье, но без хвоста.

Голова почти человечья,  нет, скорее обезьянья, такого же цвета, как и тело, но

обросшая рыжими патлами.  Потан смотрит на меня весьма неодобрительно, при этом

он  чешет  шею  задней  лапой,  выставляя на  обозрение свой  грязный,  весь  в

отвратительных язвах зад, и что-то бормочет.

        — Эй! Глупый Потан! Я приехал поговорить с тобой.

        Вместо ответа Потан показывает мне свой длинный  желтый в  синих пятнах

язык и, ворча что-то неодобрительное, лезет к своему гнезду.

        — Стой! Так гостей не принимают!

        Потан оборачивается, снова показывает мне язык и  шипит:

        — Я тебя не звал. Убирайся, а то обдрищу, не отмоешься!

        Ах,  так!  Достаю  из  колчана  стрелу,  «заговоренную»  старым  Локом,

накладываю  ее  на  лук  и  прицеливаюсь  в  грязную  розовую  задницу.   Потан

презрительно ухмыляется и  снова показывает язык.  С большим удовольствием я бы

выстрелил именно в  этот язык.  Но  как  раз  язык-то  его и  нужен мне целым и

невредимым.  Тренькает тетива,  Потан с  визгом рушится на землю и  принимается

грызть древко стрелы, вонзившейся в его задницу. Не спеша схожу с коня, готовлю

две  ременные петли,  связываю Потану задние и  передние лапы  и  лишь  тогда с

наслаждением даю ему хорошего пинка.

        — Ну что, будешь со мной разговаривать?

        — Пошел ты к паркам!

        — Тем хуже для тебя. Я думал, мы договоримся, теперь не обижайся.

        С этими словами я отстегиваю флягу и вынимаю пробку.  Потан замолкает и

с нескрываемым ужасом следит за моими действиями. Несколько наклонив флягу, лью

воду тоненькой струйкой ему на брюхо.  Потан взвывает,  словно я  всадил в него

нож.

        — Что тебе надо? Зачем ты мучаешь меня?

        — Я же сказал, что хочу поговорить с тобой.

        — Спрашивай, отродье хуры, я отвечу.

        — Ты знаешь Синего Флинна?

        — Знаю! И если ты его ищешь, то жить тебе осталось недолго.

        — Где его найти?

        — По этой тропе доедешь до Желтого Болота,  там остановись и протруби в

рог четыре раза. Потом жди. Синий Флинн сам найдет тебя, к моей радости.

        — Ну, а куда его надо поразить, чтобы он больше не встал?

        — Ишь, чего захотел, отродье шмони!

        Снова беру флягу и  выразительно встряхиваю ее,  но Потан упрямо мотает

головой.  Тогда я лью воду на то место,  куда вонзилась стрела.  Потан верещит,

потом начинает быстро и хрипло говорить:

        —  Когда  поразишь его,  неважно куда,  быстро,  быстрее,  чем  успеешь

сосчитать до десяти, сними с него венец с рубином...

        Потан замолкает.

        — Дальше! — требую я.

        Потан упрямо молчит,  и  я снова поливаю его рану водой.  Потан воет и,

тяжело дыша, прерываясь, говорит:

        —  Возьми венец...  иди влево...  по  краю болота...  —  при этом глаза

Потана глядят на меня с жуткой ненавистью. — Увидишь две ели на болоте... между

ними...  клубится желтый пар...  подойди как можешь ближе к ним, — желтые глаза

горят злобой, — и швырни венец между елями... Ну, отстань же от меня, сын Пажи!

        Молча разрезаю кинжалом ремни и сажусь на коня.

        — Прощай, Потан. Полезай в свое гнездо и зализывай себе задницу. Впредь

будь посговорчивее!

        —  Чтоб  тебе Синий Флинн башку отстриг!  Быть тебе Черным Всадником до

Страшного Часа!

        — Спасибо за пожелание. И тебе — всего наилучшего!

        Я  трогаю поводья и,  не  обращая внимания на  угрозы Потана,  скачу  в

указанном направлении.  Вот и болото.  Сняв шлем, трублю четырежды в рог, затем

снова  надеваю шлем  и  жду.  Ждать  приходится недолго.  Скоро  слева слышится

тяжелый топот копыт,  и  на  поляну выезжает на  вороном коне  рослый всадник в

синем бархатном плаще.   

        — Кто ты? — спрашивает он.   

        — Я рыцарь Хэнк из Гомптона, а ты кто такой?   

        —  Я  тот,  кого называют Синим Флинном.  Зачем ты  сюда пришел и зачем

вызвал меня?   

        — Мне нужен твой Золотой Меч, Синий Флинн.   

        — Сэр Хэнк! Золотой Меч — опасная игрушка. Он  еще не показал всего, на

что  он  способен,  и  ждет  своего  часа.  Лучше  оставь мысль завладеть им  и

возвращайся в Гомптон.  Там ты до конца жизни будешь знаменит тем,  что проехал

Синий Лес, встретился и разговаривал со мной, но при этом остался в живых.

        — Нет,  Синий Флинн.  Мне нужен Золотой Меч,  и я возьму его, отдашь ты

мне его или нет.

        — Ну,  раз тебе, сэр Хэнк, не терпится пополнить ряды Черных Всадников,

попробуй взять Золотой Меч из моих рук!

        С этими словами Синий Флинн надевает цилиндрический,  островерхий шлем.

Я обращаю внимание, что в забрале шлема имеется гнездо, для того чтобы камень с

шипами на лбу Флинна был снаружи.

        Мы  сшибаемся в  центре поляны.  Копья наши ломаются,  но мы остаемся в

седлах.  Как  молния сверкает Золотой Меч  в  руке Синего Флинна,  и  мгновение

спустя наши клинки со звоном сталкиваются в воздухе. Меня хорошо научили биться

на мечах в  школе хроноагентов,  но сейчас мне кажется,  что Синий Флинн учился

там  же.  Он  оказался весьма искусным бойцом,  и  все  мои попытки одолеть его

наталкиваются на непробиваемую защиту.  В свою очередь,  он,  казалось, удивлен

тем, что никак не может поразить меня, и тем, что я довольно опасно атакую его.

        Меч звенит о  меч или глухо ударяется о  щит.  Кони храпят,  мы с Синим

Флинном тяжело дышим  и  чертыхаемся.  Внезапно Синий  Флинн ловит мой  меч  на

движении сверху вниз и  резким ударом выбивает его из  моей руки.  Но  при этом

конец моего клинка ударяет его по  правому бедру и  разрубает доспехи.  Из раны

выступает кровь.  Красная!  Значит,  Синий Флинн — живой! Я быстро отскакиваю в

сторону и отцепляю висящую у седла секиру.

        Мы снова сходимся. Видимо, в обучении Синего Флинна рыцарскому делу был

допущен серьезный пробел.  Против  секиры он  защищается не  так  успешно,  как

против меча.  Несколько хороших ударов, которые он принимает на щит, заставляют

его потерять стремя.  Я  не  упускаю случая и  еще двумя ударами выбиваю его из

седла.

        Оказавшись на земле, Синий Флинн тут же вскакивает на ноги и сближается

со мной. Он вновь показывает свое искусство бойца. Пытаюсь поймать его под свою

правую руку,  вооруженную секирой.  Он  же,  под  мордой моего коня,  все время

уходит влево,  пытаясь ударить меня острием Меча снизу. Против таких ударов щит

бесполезен.  Покрутившись против часовой стрелки в смертельном па-де-де с Синим

Флинном, я принимаю решение.

        Спешившись,  готовлюсь к  изнурительному бою  двух  равных противников.

Победителем в  этом бою  будет тот,  у  кого останется больше сил,  кто  дольше

выдержит.  На  моей  стороне то  преимущество,  что  Синий Флинн быстрее должен

потерять силы, вместе с кровью, что продолжает течь из раны в бедре.

        — Ты ранен, перевяжись, — предлагаю я.

        — Думай лучше о себе и защищайся, — хрипит Синий Флинн.

        Вновь  звенит оружие:  слышны гулкие удары  о  щиты  и  звонкие стали о

сталь.  Да,  Синий  Флинн заметно сдал.  И  хотя  у  меня  самого ноют  плечи и

поясница,  а под доспехами я весь мокрый,  хоть выжимай,  Синему Флинну заметно

хуже.  Его  удары уже  утратили точность и  стремительность.  Щит под секиру он

подставляет, уже не пытаясь отбить удар, а только защищаясь.

        Вдруг он  пропускает боковой удар  моей секиры и,  только резко присев,

успевает уйти от  смертельной раны.  Секира ударяет его  по  навершию шлема,  и

Синий  Флинн,   оглушенный,  шатается.  Следующий  удар  секиры  разрубает  ему

наплечник и  повергает на землю.  Секира глубоко вонзается ему в грудь с правой

стороны. Мох под ним быстро окрашивается кровью.

        Помня  «наставления» Глупого Потана,  я  быстро срываю с  Синего Флинна

шлем и  снимаю обруч с красным камнем и шипами.  Когда обруч оказывается в моих

руках,  мне  кажется,  что  в  камне что-то  щелкает и  он  как бы  вспыхивает.

Интересно, показалось или нет?

        Смотрю на Синего Флинна. Лицо его бледно, глаза закрыты. Бледность лица

подчеркивают черные,  как крыло ворона,  волосы.  Черты лица,  еще не  тронутые

смертью,  правильные и не лишены приятности. Высокий лоб, тонкий прямой нос, ни

усов, ни бороды. Волевой подбородок. Я не проверяю, жив ли он. Секира — не меч.

Страшная рана, развалившая его почти на треть, не оставляет никаких сомнений на

этот счет.

        Золотой Меч лежит на земле. Беру его в руки. Клинок не отличается ничем

особенным,  разве что по стали идет затейливый узор,  напоминающий таинственные

письмена. Рукоятка действительно золотая, богато отделанная рубинами. Два камня

красуются по концам крестовины,  один — в центре,  где начинается клинок.  Сама

рукоятка украшена углубленными в  нее  рубинами помельче,  по  четыре с  каждой

стороны,  друг против друга.  Венчает рукоятку еще  один рубин,  самый крупный.

Странный Меч.  Мне  кажется,  что рубины,  углубленные в  рукоятку,  напоминают

клавиши. Для пробы нажимаю верхний камень. Так и есть! Он чуть подается внутрь.

        Рубины на  крестовине начинают светиться,  а  по клинку пробегает волна

синего света. Что бы это значило?

        Тут я вспоминаю,  что не довел до конца то, о чем говорил Глупый Потан.

Сажусь в седло и еду вдоль края болота,  рассматривая на ходу венец. Чем больше

я в него всматриваюсь,  тем больше он ассоциируется у меня с приемно-передающим

устройством.  Захватить бы его вместе с  Золотым Мечом в Монастырь!  Но об этом

нечего и думать.

        Вот  и  две  ели.  Между ними густо клубится желтый пар.  Ближе чем  на

десять метров подъехать невозможно.  Вода доходит гнедому до холки. Достаточно.

Венец летит в желтый пар.  Там что-то сверкает.  Или показалось?  Нет. Вроде бы

ничего особенного.  Но не успеваю я доехать до берега, как меня окликает чей-то

голос:

        — Эй, сэр Хэнк!

        Резко оборачиваюсь.  На том месте, откуда я кинул венец, стоит всадник,

одетый точно так  же,  как Синий Флинн.  Лица в  клубах тумана я  разглядеть не

могу. А всадник продолжает:

        —  Оставь на берегу Меч и  поезжай туда,  где ты бился с Синим Флинном.

Там ты найдешь кожаный мешочек.  Того,  что в нем,  тебе хватит, чтобы безбедно

прожить до конца жизни и  обеспечить своих детей.  Только оставь Меч и не играй

им. Эта штука не для тебя. Оставь Меч в покое, тебе говорят!

        Пока он  разглагольствует,  я  направляю Золотой Меч  острием на  него.

Короткий  угрожающий  взмах,  и   неожиданно  голова  и  правая  рука  всадника

отделяются от туловища, и все это вместе падает в воду.

        Вот  это да!  Меч-то  стал лазером!  Вспоминаю эпизод из  будущего этой

фазы, который мы просматривали у Магистра при подготовке к внедрению. Там Синий

Флинн одним взмахом Меча валил целые ряды врагов. Теперь все ясно, точнее, ясно

мне как хроноагенту, а не рыцарю Хэнку. Да, любопытный Меч. А что делают другие

клавиши?  Плеск  воды  отвлекает мое  внимание от  изучения Меча.  Разрубленный

лазером всадник стоит по грудь в воде, целый и невредимый, достает что-то из-за

пояса и говорит:

        — Ну, сэр Хэнк, зря ты так! Я же тебя предупреждал, не балуйся с Мечом!

Теперь пеняй...

        Не даю ему договорить.  Пока он говорил,  я  успел разглядеть у него на

голове венец Синего Флинна!  Еще один взмах Меча,  на этот раз прицельный.  Луч

лазера рассекает рубин венца вместе с головой,  на которой он красуется. Слабый

взрыв,  малиновая вспышка, и снова вода смыкается над пришельцем, теперь в этом

уже нет сомнений,  из другой фазы.  Жду еще минут десять, держа лазер наготове.

Ничего.  Впрочем, я был в этом уверен. Ведь я уничтожил прибор связи и, по всей

видимости,  аппаратуру,  облегчающую межфазовый переход.  Первый-то  раз я  сам

перебросил его туда...

        Ну и Потан! Глупый, глупый, а умный! Ловко придумал, как отомстить мне.

Интересно, а как бы повел себя в данной ситуации настоящий рыцарь Хэнк? Время с

ними! Займемся Мечом.

        Очень  быстро  я  устанавливаю,  что  если  одна  клавиша  придает Мечу

какие-то свойства, то противоположная возвращает его в обычное состояние. Итак,

первая  клавиша —  лазер.  Вторая  клавиша заставляет клинок  сначала искриться

синими звездочками и  оставляет на  нем как бы серебристый налет.  Я  осторожно

взмахиваю Мечом несколько раз,  ничего.  В раздумье подхожу к валуну, обросшему

синим мхом,  и ковыряю его концом Меча.  Что такое!  Вместе с мхом отваливается

приличный кусок камня. Беру секиру, кладу ее на валун и ударяю Мечом. Меч легко

отрубает кусок  стального лезвия  и  кусок  валуна.  На  клинке —  ни  малейшей

зазубрины!  Я стучу по клинку ногтем.  Похоже,  что это монокристалл...  Ничего

себе!

        Странно,   почему  Синий  Флинн  в   бою  со   мной  не  воспользовался

суперсвойствами своего Меча? Очень странно, тем более ему самому уже было ясно,

что  бой  со  мной  он  проиграл.   Надеялся  на  то,  что  его  «восстановят»?

Маловероятно.  Ладно,  оставим это  «за скобками».  Пока.  Что там еще скрыто в

Золотом Мече?

        Третья клавиша делает клинок почти прозрачным.  Только сиреневые искры,

пробегающие по нему,  дают представление о его существовании.  Осторожно повожу

клинком.  Расколотый валун,  на  который в  это время направлен Меч,  исчезает,

будто его и не было! Ого! Игрушечка еще та. Явно не для этой фазы.

        Что там дальше?  Последняя клавиша. По клинку пробегают желтые волны, и

все.  Движения клинка  никаких эффектов не  производят.  Сзади  слышится шорох.

Резко поворачиваюсь и  вижу,  как  две темные фигуры на  четвереньках удирают в

глубь леса.  Ларки.  Похоже,  последняя клавиша сделала Меч опасным для нежити.

Надо будет проверить.

        На поляне,  где я  оставил поверженного Флинна,  возле его тела сидят в

ожидании чего-то три гориллоподобные твари. Увидев меня, они настораживаются.

        — Прочь отсюда! — кричу я на них.

        Они угрожающе ворчат, но вид обнаженного Золотого Меча действует на них

как лесной пожар. Их как ветром сдувает.

        Посмотрев еще раз на убитого, я решаю похоронить его. Как бы жестоко ни

поступал он сам с  побежденными,  у меня не поднимается рука сделать его самого

Черным Всадником.  Да и  слишком уж опасен будет он в этой роли.  Своим мечом и

щитом  Синего  Флинна я  рою  могилу,  в  которую сбрасываю тело  убитого.  Над

холмиком водружаю щит  Синего  Флинна.  Интересный рисунок на  щите:  в  центре

синего фона — черный ромб, в нем — синий глаз; и от него в углы щита расходятся

черные молнии.

        Отдав поверженному врагу последние почести,  пускаюсь в  обратный путь.

Золотой Меч  держу обнаженным,  положив его  клинком вперед между ушей гнедого.

Меч в режиме «антинежити».  Хуры, ларки и прочая нечисть, названия которой я не

знаю,  с визгом разбегаются прочь. Но я не обращаю на них внимания. Размышляю о

том, что, завладев Золотым Мечом, я делаю весьма опасный подарок этой фазе. Кто

знает, в чьи руки он здесь попадет. Надо что-то придумать, но что?

        Эти размышления прерывает мерзкий запах, ударивший в нос. Глупый Потан!

Вот с кем мне еще надо посчитаться в Синем Лесу.  Увидев меня, Потан неуклюже —

мешает рана — карабкается на свое дерево и скрывается в гнезде.  Перевожу Меч в

режим  лазера и  одним  взмахом срубаю сосну.  Гнездо Глупого Потана рушится на

землю,  Потан вскакивает и  пытается на  четвереньках скрыться в  кусты,  но  я

быстро настигаю его.  Взмах Меча,  переключенного уже в  режим «антинежити»,  и

перерубленная пополам мерзкая тварь прекращает свое гнусное существование.

        Из Синего Леса я выезжаю уже без приключений. Если не считать того, что

на самой опушке мне встречается Черный Всадник. При виде Золотого Меча он резко

поворачивает коня и скрывается в чаще.

        Пока я  еду до  постоялого двора,  меня не оставляют мысли о  том,  как

сделать Золотой Меч  менее опасным для  обитателей этой фазы.  При виде хозяина

этого заведения, стоящего в дверях, мне приходит в голову идея.

        — Привет, хозяин!

        — Здравствуй,  доблестный рыцарь! Не остановишься ли ты у нас? День уже

клонится к вечеру, а путь твой далек.

        —  Я бы с удовольствием,  — отвечаю я,  спешиваясь,  — но у меня нет ни

медной монеты.

        —  Доблестному рыцарю я  поверю и  в долг,  лишь бы он оказал мне честь

остановиться у меня под крышей.

        —  Все,  что я имею,  — неторопливо продолжаю я,  отлично понимая,  что

кроется за гостеприимством оборотня, — это мой Меч.

        С  этими  словами,   положив  руку  на  рукоятку,  нажимаю  на  клавишу

«антинежити».  Хозяин,  прервав свои  излияния,  не отрываясь, смотрит на Меч и

отступает  в  дверной  проем.  Я  продолжаю  наступать  на  него,  обнажив  Меч

наполовину из ножен.

        — Хочешь взглянуть на него?

        Хозяин  завывает,  потом  вдруг  падает  на  пол  и  начинает кататься,

разбрызгивая клочья  пены.  Я  уже  было  хочу  прекратить его  мучения,  когда

внезапно на  месте хозяина вижу обросшую рыжей и  черной шерстью помесь гиены и

небольшого тигра.  Он неожиданности я немею,  а тварь,  клацнув на меня зубами,

выскакивает за дверь и, завывая, скрывается в направлении Синего Леса.

        Ну,  что  ж,  дело сделано.  Прохожу к  стойке,  где еще вчера приметил

шкатулку с  деньгами.  Высыпав  ее  содержимое,  выбираю  шесть  золотых  монет

подходящего размера.  Оселком для заточки меча отшлифовываю одну сторону каждой

монеты.  Получившиеся «заглушки» аккуратно вставляю в рукоятку поверх рубиновых

клавиш.  Оставляю только клавишу «антинежити»,  пригодится и сэру Хэнку. Едва я

кончаю с этим делом, как сзади раздается женский голос:

        — Доблестный рыцарь заночует здесь или продолжит свой путь ночью?

       

        Глава 4

        Идет охота на волков, идет охота...

        В. С. Высоцкий

       

        Я  резко оборачиваюсь.  В  дверях,  улыбаясь,  стоит высокая и стройная

молодая девушка с длинными рыжими волосами.  Она одета как служанка.  Так как я

не отвечаю, она продолжает:

        —  Не  советую пускаться в  путь на ночь глядя.  Лучше переночуй здесь.

Хотя хозяина нет, но я его успешно заменю: приготовлю и ужин, и постель, и коню

твоему дам все необходимое.

        А  я  продолжаю молчать,  пристально всматриваясь в странные искры,  то

вспыхивающие,  то гаснущие в ее синих глазах. Медленно протягиваю руку к Мечу и

нажимаю  оставшуюся незакрытой клавишу,  не  отводя  от  Девушки внимательного,

изучающего взгляда.

        По клинку пробегает волна желтого света, он становится страшным оружием

против нежити.  Я  жду реакции,  но  она превосходит все мои ожидания.  Девушка

подходит к столу, улыбается, протягивает руку и проводит пальцем по лезвию. Все

так же улыбаясь,  она протягивает мне палец с выступившей на нем каплей красной

крови.  Облегченно вздыхаю.  Слава Времени! Хурам, ларкам, потанам, оборотням и

прочей нечисти, кажется, пришел конец. Я снова среди нормальных, живых людей!

        — Так ты — служанка этого постоялого двора? — спрашиваю я.

        — Да, и у меня все получится не хуже, чем у самого хозяина.

        — Думаю, что отныне хозяйкой станешь ты. Хозяин убежал и не вернется.

        —  Вернется,  — с грустной улыбкой отвечает девушка.  — Он вернется,  я

знаю это наверняка. И вернется он, как только взойдет луна.

        — Поэтому ты и уговариваешь меня остаться здесь на ночь?

        — Да.  Ведь у тебя, рыцарь, Золотой Меч, — она кивает в сторону клинка,

— а это единственное оружие, которого они боятся.

        — Кто они?

        — Оборотни.

        — Так ты знала, что хозяин — оборотень?

        — С самого начала.

        — И не уходила отсюда! Как долго ты здесь работаешь?

        — Уже три недели.

        — Ты отважная девушка!

        Девушка смущенно пожимает плечами и снова улыбается.

        — Так ты останешься?

        — Конечно! Не бросать же тебя на съедение оборотню.

        Она опять загадочно улыбается,  кивает и идет хлопотать на кухню. Очень

скоро она накрывает на стол. Наливая в кубки вино, она спрашивает:

        —  А  как вас зовут,  рыцарь?  Должна же я знать,  с кем мне приходится

делить ужин.

        — Я — Хэнк, рыцарь из Гомптона.

        — А меня зовут Эва. Я — нагила из Стокса.

        — Нагила!

        Память Хэнка подсказывает мне:  нагилы — это феи,  но не простые феи, а

феи-воительницы,   посвятившие  свою  жизнь  борьбе  с   темными  силами  и  их

всевозможными проявлениями.

        Я  еще  раз  внимательно смотрю  на  нее.  Теперь  мне  понятны  искры,

вспыхивающие в ее глазах.

        — Ты, говоришь, знала, что хозяин — оборотень?

        —  Знала с  самого начала.  Я и прибыла сюда с целью освободить от него

это место. Этой ночью я бы уничтожила его. Но твое появление, сэр Хэнк, спутало

все карты.

        — Прости, если так.

        — Не за что.  Ты же не знал этого,  а твой Золотой Меч все равно сделал

бы  свое дело.  Оборотни слишком хорошо его  знают.  Беда в  том,  что моя сила

сможет проявиться ровно в полночь, а оборотни придут за час до этого.

        — Ты говоришь, оборотни? Значит, он будет не один? Эва кивает.

        — Беда еще в том, что я могу разом уничтожить не больше пяти оборотней,

а их придет никак не меньше семи. Тебе придется выдержать с ними бой, пока я не

смогу прийти к тебе на помощь.

        — Сразу с семью? — я с сомнением качаю головой, вид оборотня вызывает у

меня ассоциацию с парками.

        — Тот,  кто победил Синего Флинна и отнял у него Золотой Меч, должен ли

бояться семерых оборотней?

        Смотрю на Эву.  Девушка тоже смотрит на меня.  Она «заводит» меня,  как

рыцаря Хэнка, не подозревая, конечно, что я — выходец из другого времени.

        — Сколько еще времени до восхода луны?

        — Около двух часов.

        — Еще есть время подумать. .

        — Биться или нет?

        Я  согласно  киваю,  составляя  в  уме  темпоральные уравнения.  Бой  с

оборотнями и  оказание помощи  нагиле  в  отвоевании этого  постоялого двора  у

нежити уже серьезно выходят за рамки моего задания.

        Эва смотрит на  меня выжидающе,  а  я  наливаю в  кубок вина,  мысленно

пожалев,  что эта фаза еще не знает ни кофе,  ни чая,  ни компьютеров.  У  меня

никак не укладываются в систему две нелинейности.  Одна, обусловленная тем, что

я  знал:  хозяин —  оборотень.  Вторая —  тем,  что  я  не  знал,  что служанка

постоялого двора — нагила. С видом глубокого раздумья отпиваю вино, лихорадочно

вычисляя при этом детерминант системы уравнений.

        Эва встает и  подходит к окну.  На дворе уже сумерки.  Если детерминант

получится отрицательным или,  не приведи Время, мнимым, то мы еще успеем вместе

с ней доехать до селения километрах в пятнадцати отсюда. Впрочем, согласится ли

она  на  это?  Ведь она —  нагила!  Но  не  могу же  я  бросить ее  здесь одну,

беззащитную против семи оборотней!  Но если детерминант... Если я натворю здесь

дел,  то быть мне в  Хозсекторе пожизненно.  В схлопку все!  Займемся значением

детерминанта.   Детерминант  получается  очень  близким  к  нулю,  но  все-таки

положительным,  не отрицательным и не мнимым, это — главное! Я еще раз проверяю

себя. Все правильно. Наливаю вина себе и Эве.

        — Выпьем. За нашу победу!

        Эва быстро осушает кубок и вздыхает с облегчением.

        — Значит, решил?

        — Да. Мы будем драться, сколько бы их ни было.

        — Я была уверена, что ты не откажешься.

        — Почему?

        —  Такие  доблестные  рыцари,   как  ты,  никогда  не  отказываются  от

возможности совершить еще один подвиг.

        — Вот тут ты и ошиблась,  Эвичка.  Я далеко не такой доблестный рыцарь,

как ты думаешь.  Мне надо было добыть Золотой Меч.  Это было трудно,  но я  это

сделал.  Зачем мне сейчас лишние осложнения?  Если оборотни растерзают нас, что

весьма вероятно,  этот Меч даже не дойдет до людей. Оборотни утащат его назад в

Синий Лес.  Словом, — вздыхаю я, — решение драться я принял только минуту назад

и, признаюсь, принял его нелегко.

        — Спасибо, — тихо говорит Эва.

        — За что?

        — За то,  что сказал правду. Теперь я уже не буду сомневаться в тебе во

время боя.  Те, кто трудно принимает решение, уже не отступят. А те, кто быстро

вспыхивает, легко и гаснут.

        Мы с Эвой выходим на крыльцо,  присаживаемся рядом и молча вглядываемся

в сгущающуюся темноту.  Вот становится светлее,  взошла луна.  И тут же вдалеке

слышится одинокий жуткий вой. Затем еще и еще. Эва встает.

        — Ну, сэр Хэнк, тебе пора.

        Киваю головой,  и мы идем к коновязи.  Сажусь в седло и замечаю, как по

полю к нам приближаются пары красных огоньков. Я считаю: девять пар.

        — Их девять.

        —  Держись,  Хэнк.  Продержись час,  а там я помогу тебе.  Главное,  не

допускай, чтобы они напали на тебя сзади.

        Я  нагибаюсь из седла,  и Эва целует меня на прощание.  Тронув поводья,

посылаю  гнедого  вперед.   Эва   убегает  к   дому.   Красные  огоньки  быстро

приближаются.  Обнажаю  Меч.  Вопреки  ожиданиям оборотни  не  останавливаются,

только несколько замедляют свое движение и  хором завывают на бегу.  Я понимаю:

они пришли за мной и за Золотым Мечом,  и потери их не остановят.  Холодный пот

прошибает меня, но отступать уже поздно.

        Оборотни атакуют с ходу.  Первый бросается на меня,  целясь вцепиться в

горло.  Удар Меча встречает его в воздухе, и он, отброшенный в сторону, катится

по  земле.  Еще двое уворачиваются от  Меча и  отскакивают.  Теперь я  уже могу

разглядеть их как следует.  От ларок их отличают морды гиен и  костяной гребень

вдоль хребта.

        Не желая упускать инициативу, я бросаюсь в атаку, выбрав группу из трех

оборотней. Они разбегаются, но одному из них, видимо, достается. Какое-то время

гоняюсь за ними по полю и отбиваюсь от их нападений. Двух-трех я раню, но и они

успевают пару раз крепко поцарапать меня.

        Тут я обращаю внимание на поведение моего гнедого. Ему явно не нравится

соседство оборотней. Он нервничает, делает неожиданные прыжки, порой я с трудом

удерживаюсь в  седле.  Оборотни тоже понимают это,  и  один из  них  бросается,

пытаясь  вцепиться гнедому в  горло.  Весьма  опрометчиво он  попадает под  мою

правую руку.  Теперь их  осталось семь.  Хватит рисковать.  Если  они  вцепятся

гнедому в задние ноги и повалят его,  придавленный конем, я окажусь полностью в

их власти.

        Спешиваюсь и,  поставив коня сзади,  готовлюсь защищаться.  Оборотни не

заставляют себя долго ждать.  Они бросаются на меня то по двое,  то по трое.  Я

прикрываюсь щитом и отмахиваюсь Мечом. При этом успеваю зарубить еще одного. Но

тут гнедой не выдерживает.  Пронзительно заржав,  он скачет прочь, оставив меня

одного. Оборотни приседают на землю, задирают морды к луне и воют. В их вое мне

слышится  торжество.  Празднуют победу!  Да,  недолго  мне  осталось дергаться.

Сейчас они перераспределятся и бросятся на меня с разных сторон.

        Решительно иду  на  них,  быстро  вращая над  головой Меч,  словно винт

вертолета. Оборотни пятятся и несколько расступаются. Прыжком нагоняю одного из

них и бью.  Но тот отскакивает.  Нет, так не пойдет. Я останавливаюсь. Оборотни

сбиваются в кучу и тихонько завывают, видимо, совещаются.

        Вдруг все освещается каким-то оранжевым светом.  Оборотни в  ужасе воют

во весь голос,  а я резко оборачиваюсь.  В двадцати шагах сзади меня стоит Эва.

Она  совсем  нагая,  только  белая  короткая мантия развевается сзади  вместе с

волосами.  Эва вся вытянулась вверх, и между ее ладонями разгорается шар яркого

оранжевого огня.  Оборотни не сводят с него своих красных глаз и, воя от ужаса,

начинают пятиться.  Вдруг Эва резко выбрасывает руки ладонями вперед в  сторону

оборотней.  На  том  месте,  где  они  только что были,  вспыхивает и  начинает

разрастаться такой же шар оранжевого пламени. Достигнув двух метров в диаметре,

шар беззвучно взрывается.

        Резко пахнет паленым мясом.  Оборотни исчезли,  и  только удаляющиеся в

сторону леса завывания на два голоса напоминают о том, что они только что здесь

были. Эва прислушивается к этим завываниям, улыбается и подходит ко мне.

        — Ну, вот и все.

        Она выглядит сильно уставшей.

        — Но они могут вернуться с подкреплением, — говорю я.

        — Нет.  Во-первых,  раны от этого огня не заживают, а эти двое обожжены

очень сильно...

        — Значит, четверых ты уничтожила?

        — Да.  Я говорила,  что могу убить не более пяти зараз.  Сейчас я убила

четверых,  а двух зацепила.  Ну,  а во-вторых, сейчас они проклинали хозяина за

его глупость.  Он-де говорил,  что здесь только один рыцарь,  хоть и  с Золотым

Мечом, но с ним можно справиться, а сам прожил столько времени под одной крышей

с  нагилой и  не  смог  распознать ее.  Пусть теперь идиоты вроде него пытаются

отвоевать этот постоялый двор.

        — Пойдем тогда в дом, хозяйка.

        Вкладываю Меч в ножны,  Эва опирается на мою руку, и мы идем к дому. Не

сговариваясь,  мы  проходим к  столу  и  молча набрасываемся на  остатки ужина.

Только сейчас я понимаю,  как много сил отнял у меня сегодняшний день. Эва тоже

выглядит измотанной.  Видно,  зажигать оранжевое пламя и повелевать им — задача

не из легких.

        —  Вот и конец оборотням,  — говорю я,  прикончив остатки ужина.  — Ну,

что, Маленькая Хозяйка Большого Дома, какие теперь планы на дальнейшее?

        — Это еще не конец, Хэнк, — отвечает Эва, — это только самое начало. Из

Синего Леса исходит страшная опасность. Этот постоялый двор должен стать как бы

форпостом для борьбы с  нежитью.  Сюда должны прийти еще нагилы,  вместе с ними

ошки и хлеи. Да и такие воины, как ты, здесь будут нужны.

        Она внимательно смотрит на меня.

        — Ты не останешься?

        — Не знаю,  Эвичка.  Может быть,  я и вернусь сюда,  но не сейчас.  Мне

нужно побывать дома:  там меня ждут сын и дочь. Да и что такое я один? Попробую

собрать отряд рыцарей, вот тогда и решу.

        — Хорошо, я не тороплю, — просто говорит Эва и добавляет: — Ты зачем-то

взял  шесть  золотых монет.  Забери  и  остальные.  Этим  деньгам нельзя  здесь

оставаться,  они будут притягивать сюда нежить.  А там,  куда ты их увезешь, их

влияние на нежить сказываться не будет. Заберешь?

        Я  согласно киваю.  Глаза мои уже слипаются от  усталости.  Эва отводит

меня в  соседнюю комнату,  где уже стоит бадья с горячей водой,  и помогает мне

снять доспехи.  С  наслаждением моюсь.  Эва перевязывает мне раны,  оставленные

когтями оборотней.  При  этом она  проделывает над  ними какие-то  манипуляции,

после чего боль утихает, и раны перестают меня беспокоить.

        Эва отводит меня в  комнату на втором этаже,  где приготовлена постель.

На столе стоит кувшин с вином  и два кубка.  Эва наполняет их, и мы молча пьем.

Неожиданно для самого себя я  шагаю к ней,  беру за плечи  и крепко целую.  Эва

выскальзывает из моих объятий,  улыбается и  быстрой легкой походкой выходит из

комнаты.

        Я вздыхаю,  укладываюсь и гашу свечу. Будем возвращаться. Но не успеваю

я  задремать,  как чувствую на  себе чей-то взгляд и  слышу легкое дыхание.  На

коленях  возле постели стоит Эва.

        — Хэнк. Нам, нагилам, заказана плотская любовь.  Но в такие ночи, после

боя и победы, мы можем любить  того, с кем только что сражались плечом к плечу.

Считается,  что от любви нагилы и  мужественного воина может родиться тот,  кто

объединит все светлые силы против зла и тьмы.

        Эва замолкает,  а я,  сев в постели,  легко поднимаю девушку за талию и

сажаю к  себе на колени.  Она все еще в своей белой мантии,  в которой билась с

оборотнями-  Посмотрев мне  в  глаза,  Эва решительно расстегивает застежку,  и

мантия падает с ее плеч.

        Я уже засыпаю, когда слышу шепот Эвы:

        — Хэнк. Мне кажется, что ты не тот, за кого себя выдаешь.

        — Почему?

        — Простому смертному не под силу одолеть Синего Флинна.

        — Как видишь, под силу.

        — Не смейся. А зачем ты заделал шесть рубинов на Мече?

        — Ты слишком умна,  Эвичка.  Только вот об этом никому и никогда больше

не говори. Даже мне, обещаешь?

        Эва внимательно,  даже очень внимательно смотрит на меня.  Мне кажется,

что она все поняла.

        — Хорошо, обещаю, — шепчет она и снова прижимается ко мне.

       

        Глава 5

        Я стою, стою спиною к строю:

        «Только добровольцы — шаг вперед!

        Надо провести разведку боем».

        «Для чего?» — «Да кто ж там разберет!»

        В. С. Высоцкий

       

        — Явился, бабник!

        Я еще ничего не вижу, но голос Лены не предвещает ничего хорошего.

        — Я давно заметила,  что тебя на молодых ведьмочек тянет! Так он и мне,

и  всему Сектору сумел мозги запудрить.  Тут-де  должен быть свободный переход,

пустите меня туда,  я поищу, да заодно и ведьмочек пощупаю! Ууу-у! Глаза бы мои

на тебя не глядели!

        Мои же глаза тем временем обретают способность видеть.  Лена в гневе не

менее прекрасна,  чем в любви. Ноздри подрагивают, глаза мечут искры, и все это

она демонстрирует,  не  отрываясь от  компьютера.  Наконец ко  мне возвращается

голос,  и я выдаю первое,  что приходит в голову. Первое, но далеко не лучшее в

данной ситуации:

        — Леночка! Ведь это был не я, а рыцарь Хэнк...

        Лена даже дар речи теряет, но только на мгновение.

        — Молчи, лицемер! Вот тебе!

        Она  заряжает  мне  такую  проверку  двигательных рефлексов,  что  меня

подбрасывает над столом. Я благоразумно молчу. Лена тоже молчит, бросая на меня

испепеляющие взгляды.

        С докладом к Магистру я иду один.  Поведение Лены меня озадачило.  Ведь

она прекрасно знает, что во время работы в реальных фазах нам приходится делать

всякое. Да и сама она работала там...

        Магистр же, наоборот, встречает меня, не скрывая восторга:

        —  Андрэ!  Ты  становишься зрелым хроноагентом.  У  меня  волосы встали

дыбом, когда я понял, какой подарок, под видом Золотого Меча, мы оставляем этой

фазе, но до такого простого варианта обезопасить его я бы не додумался. А когда

Эва предложила тебе биться с оборотнями, о чем ты думал так долго?   

        — Решал систему уравнений.

        — Я так и понял!  Выпьем за то,  что ты повзрослел,  как хроноагент,  и

теперь я могу на тебя положиться.

        Магистр достает коньяк,  разливает его по рюмкам и  только тут обращает

внимание, что я один.   

        — А где Элен? Постой, постой! А ты что такой мрачный? Все понятно. Элен

устроила сцену. Леночка ревнует!

        Магистр протягивает мне рюмку.   

        —  Не принимай этого слишком близко к  сердцу,  и  Андрэ.  Это у  нее —

заскок. Сегодня же к вечеру ей станет стыдно за свое поведение. А нам раскисать

и  грустить некогда.  Пока  ты  там  махал  мечом,  Ричард подкинул целую  кучу

интереснейших материалов.  Злобин уже в работе. Мы с Кэт не справляемся. У себя

на компьютере найдешь все,  что я счел нужным тебе сплавить.  Давай выпьем и—за

дело.

        Магистр ошибся.  Весь день и  полночи,  пока я  перелопачиваю материалы

Ричарда,  а  «сплавил» мне Магистр информацию о  четырех десятках фаз,  Лена не

выходит на связь и не отвечает на вызовы. Остаток ночи я провожу в одиночестве.

Не объявляется она и утром. Зато в компьютере возникает еще большая, чем вчера,

куча материалов. Работа начинает засасывать.

        После обеда на связь выходит Андрей.

        — Здорово, старина! Чем занимаешься?

        — Да вот, разгребаю тот ворох информации, что свалил на меня Магистр, а

ты?

        —  Мне  он  тоже насыпал целую вязанку.  Но  я  не  спешу.  Для  начала

посмотрел твои похождения, а потом Кэт напомнила мне, что через три дня — Новый

год. Надо бы что-то подарить нашим дамам.

        Я при упоминании о дамах мрачнею.

        — Ты что это вдруг закис?

        —  Да  Ленка что-то  взбесилась.  С  тех  пор  как я  вернулся,  она не

объявляется, а при возвращении такую сцену устроила!

        Андрей широко улыбается.

        —  Понятно.  А Эва — ничего девочка.  Я бы ради такой и возвращаться не

стал.

        — Ну и двигай тогда в ту фазу.

        —  Это ни к  чему.  У  меня здесь Кэт есть.  А  Елену,  конечно,  можно

понять... Слушай, ты ведь там систему уравнений составлял?

        —Да.

        —  А что бы ты стал делать,  если бы детерминант оказался отрицательным

или, не дай Время, мнимым? Оставил бы Эву на съедение оборотням?

        — Знаешь,  друже,  я сам себе задаю этот вопрос,  наверное, уже в сотый

раз.

        — И что?

        — И пока не могу на него ответить.

        Андрей хохочет, потом вдруг становится серьезным.

        —  В  самом деле,  задача не  из  легких.  Ее  ни в  какие уравнения не

втиснешь.  А вообще-то ты оказался удачливее, чем я. Ты-то своего Синего Флинна

победил,  да  еще  и  с  оборотнями в  придачу справился.  Ну,  а  мне пришлось

отступить. Ты видел?

        — Каюсь, еще нет. Но сейчас сразу посмотрю.

        —  Во  всяком случае я  установил,  что  переход там есть и  интенсивно

действует.  И ты знаешь,  меня поразило то,  что Магистр,  когда я вернулся, ни

словом об  этом не  обмолвился.  Словно я  побывал где-то  на  экскурсии.  Весь

разговор вертелся вокруг предстоящей работы.

        — И со мной он вел себя так же. Это — странно.

        — Да, тут есть над чем подумать.

        Андрей отключается, а я решаю просмотреть запись его работы.

        Андрей в  каком-то невообразимом панцире и  шлеме,  украшенном гребнем,

сражался в  темном туннеле с  многоголовыми чудовищами.  Чудовища эти напомнили

мне легендарных Бриареев.  Но эти «Бриареи» в  отличие от легендарных дышали на

Андрея языками пламени.  Он  же  боролся с  ними оружием,  живо напомнившим мне

гранатомет «РПГ-7В».  Заряды,  толстые и короткие оперенные стрелы, он доставал

из  колчана,  вкладывал с  тыльной стороны в  полую трубу,  прицеливался,  и  с

дульной стороны трубы вылетало пламя,  а  на месте «Бриарея» возникала огненная

вспышка.  Но  на  место  погибшего «Бриарея» из  глубины тоннеля появлялись все

новые и новые чудища. И все начиналось сначала.

        В  конце концов стрелы-заряды у  Андрея кончились,  и  он  вынужден был

отступить.  У выхода из пещеры его ожидало животное,  напоминающее тура. Андрей

вскочил на спину зверю, ухватился за его рога и стал спускаться в долину.

        Я отметил,  что из глубины тоннеля вытекал такой же желтый туман, как и

на Желтом Болоте. И именно из этого тумана появлялись новые «Бриареи».

        Так, все сходится. Но почему молчит Магистр? Ведь мой и Андрея выходы в

Сумеречные миры подтвердили наличие прямого перехода между фазами. Больше того,

стало ясно, что те, кто исполняет волю ЧВП, эффективно используют эти переходы.

А мы?

        Я решительно набираю код и вызываю Магистра на связь.

        — А,  Андрэ!  — обрадованно приветствует он меня.  — Я только что хотел

пригласить тебя кое-что обсудить.

        — Мне тоже хотелось бы с тобой поговорить.

        — Давай, двигай ко мне.

        Когда  я  появляюсь у  Магистра,  тот  вопреки обыкновению не  сидит за

компьютером,  а,  развалясь в  кресле,  просматривает какие-то бумаги.  Это так

необычно:  Магистр и  бумаги,  что я даже немного теряюсь и молча усаживаюсь на

диван.  Всему Сектору было  известно» что  Магистр терпеть не  может возиться с

бумагами,  предпочитая иметь дело с  компьютерными документами.  Там  можно без

риска  задеть  чувства  автора  лепить  глубокомысленные,  а  иногда  и  просто

непристойные замечания.  Эти перлы магистерского остроумия я частенько наблюдал

на своих отчетах, когда Магистр «забывал» стереть свои «мысли». К слову, он так

часто «забывал» стирать свои изречения,  что  в  Секторе уже  составилась целая

коллекция наиболее изощренных афоризмов Магистра Леруа.

        — Ну что,  так и будем молчать?  — спрашивает Магистр,  не отрываясь от

бумаг.  —  Я  полагаю,  раз уж  ты  первым вышел на связь,  то твой вопрос мы и

обсудим первым.

        — Что это, Магистр? — спрашиваю я, указывая на бумаги.

        — Полагаю,  первое,  что ты пришел не для того, чтобы задать мне именно

этот вопрос, — недовольно отвечает Магистр, откладывая бумаги в сторону.

        При этом он кладет их чистой стороной вверх, так, чтобы я не мог видеть

их содержание, после чего продолжает:

        — Полагаю и второе:  сие до тебя пока не касается. Нечего забивать свою

голову всякой не относящейся к  делу ерундой.  Для этого существует моя голова.

Некоторые наши сотрудники думают,  что я  могу работать по  тридцать два часа в

сутки,  чтобы разбираться с их сырыми идеями, да еще и настаивают на... Словом,

ну его... Так что у тебя?

        Я собираюсь с мыслями.

        — Магистр!  И я, и Андрей побывали в Сумеречных мирах и своими выходами

не только доказали наличие там прямых межфазовых переходов, но и обнаружили их.

Так?

        — Так, — соглашается Магистр, — что дальше?

        — Как,  что дальше?!  Ведь я оказался прав!  Переходы существуют,  и не

только существуют, но и эксплуатируются ЧВП, причем весьма интенсивно. Так?

        — Так, — снова соглашается Магистр, — и что же дальше?

        — Магистр!  Я не понимаю тебя.  Переходы действуют,  ЧВП пользуется ими

вовсю, а мы бездействуем!

        Магистр откидывается в  кресле,  закуривает сигарету и  с  минуту молча

разглядывает меня.

        — Знаешь, Андрэ, кого ты мне сейчас напоминаешь?                  .

        — Кого?

        — Врача на консилиуме,  который,  потирая от радости руки,  торжествуя,

говорит коллегам:  «Ну, что я вам говорил? У больного рак в последней стадии, а

вы мне не верили!»    

        — Какая здесь связь?

        — А такая,  что,  когда коллеги спрашивают такого врача:  «Ну, и что вы

теперь предлагаете?»,  он  отвечает:  «Не знаю,  коллеги,  не  знаю.  Разве что

наркотические ее препараты...»

         — Не понимаю твоего черного юмора и не вижу аналогии.

        —  Зато я  вижу и  задаю тебе тот  же  вопрос:  ну,  и  что  вы  теперь

предлагаете?

        —  Как что?!  Ведь еще тогда мы с  вами и с Леной пришли к выводу,  что

наша  тактика не  должна быть  пассивной.  Мы  обнаружили два  перехода,  через

которые  ЧВП распространяет свое влияние в Сумеречных мирах.

        Надо  воспользоваться этими  переходами и  атаковать противника на  его

территории. Выяснить о нем все, что возможно, произвести разведку боем...

        — Сядь,  Андрэ,  не мельтеши перед глазами. — Магистр закуривает вторую

сигарету и протягивает мне пачку.

        Я машинально прикуриваю, а Магистр говорит:

        — Я думал,  что имею дело с хроноагентом экстракласса, профессиональным

военным,  в конце концов со зрелым,  умудренным опытом мужчиной. Оказывается, я

заблуждался на  сей  счет.  Ты  оказался мальчишкой.  Да  вдобавок ко  всему  —

зазнавшимся мальчишкой. Они, видите ли, открыли межфазовые переходы...

        — Магистр, тебе очень нравится шипение гаснущей в глазу сигареты?

        — Нет,  не очень. Я вообще-то далек от мазохистских наклонностей. Ну, а

если серьезно...

        Магистр подходит к бару,  достает бутылку коньяка,  лимон и пачку кофе.

Поколдовав у  плиты,  которая у  него пристроена прямо к компьютеру,  он быстро

готовит напиток.  Спокойно разливает кофе по чашкам, а коньяк по рюмкам и после

этого как ни в чем не бывало продолжает:

        — Ты предлагаешь воспользоваться открытыми вами переходами. Я правильно

понял? Я киваю.

        —  Очень хорошо.  А  теперь,  друг ты  мой,  постарайся ответить мне на

следующие вопросы. Если на Желтом Болоте ты пройдешь между двумя елями, куда ты

выйдешь?  Где  нам  потом тебя искать?  Сумеешь ли  ты  сам  вернуться обратно?

Совпадают  ли  точки  прямого  и  обратного переходов?  Каков  вообще  механизм

действия этих переходов? Ну, что же ты молчишь?

        Я  теряюсь.  На  вопросы Магистра ответов не имею,  но и  сдаваться все

равно не собираюсь.

        —  Вопросы сложные,  слов  нет.  Но  ведь  каким-то  образом мы  должны

получить на них ответы. Во всяком случае, сидя сложа руки, мы ничего не узнаем.

Что касается меня, то я готов рискнуть...

        —  Пей лучше кофе,  — протягивает мне чашку Магистр.  — Он,  видите ли,

готов рискнуть! Тоже мне, суперагент!

        Магистр делает глоток коньяка и запивает его кофе.

        — А вот я не готов рискнуть. Ты можешь гарантировать, что, пройдя между

двумя елями,  ты в  другой фазе не окажешься в  лаборатории такого же Магистра,

как  и  я,  только из  ЧВП?  И  он,  этот  Антимагистр,  не  будет ждать тебя с

распростертыми объятиями?  Полбеды будет, если они тебя просто нейтрализуют или

устранят физически.  А  если  они  тебя  соответственно обработают и  отпустят,

только уже в качестве своего агента?  Что смотришь на меня квадратными глазами?

Думаешь, ты такой герой, что они с тобой и справиться не смогут. Понимаю, ты-то

сам, может быть, и готов на все, но я-то не готов терять лучшие кадры. Да пусть

даже никто тебя там и не ждет. Что это за фаза, в которой ты окажешься? Как нам

тебя  контролировать?  Как  тебя  вытащить  оттуда,  если  наступит критический

момент?

        Ответить мне нечего, и я, следуя примеру Магистра, занимаюсь коньяком и

кофе.

        — Это во-первых,  — продолжает Магистр.  — Ну,  а во-вторых,  нет у нас

никаких гарантий, что переход, открытый тобой, двухсторонний. Я даже больше чем

уверен,  что он односторонний.  То есть работает только в направлении той фазы,

где ты доблестно сражался с Синим Флинном и оборотнями.

        — Это откуда такая уверенность?

        — А оттуда, что мы не сидим, как ты изволил выразиться, сложа руки. Как

только  ты  установил,  что  переход  существует,  мы  тотчас  же  организовали

наблюдение за ним. И не только через мониторы, но и непосредственно.

        — Это как?

        — А вот так, — Магистр подходит к компьютеру и включает его.

        На экране я вижу знакомую мне картину перехода на Желтом Болоте. Вместо

уничтоженного мною  замшелого валуна громоздится точно  такой  же.  Возле  него

стоят две фигуры.  Приглядевшись, я узнаю хуру и Черного Всадника. Они о чем-то

тихо разговаривают.

        —  Это сотрудники нашего Техотдела,  а в валуне — аппаратура.  Пришлось

поломать голову над тем, как ее туда забросить...

        —  Ошибочка,  Магистр,  хуры и Черные Всадники ненавидят друг друга,  а

здесь они мирно беседуют. Это может показаться подозрительным.

        —  Молодец,  правильно заметил.  Они тоже получили инструкцию:  в таком

составе не встречаться. Сейчас мы это исправим.

        Он нажимает несколько клавиш и говорит:

        — Немедленно разойдитесь!  Вы не должны встречаться в таком составе. Вы

что, забыли, что вы — непримиримые враги?

        —  Магистр,  —  слышится женский  голос,  —  сейчас  мое  дежурство,  а

гравиметр начал показывать нарастающие пульсации поля тяготения. В этой области

у нас специалист Чин-Фу, и я вызвала его.

        — Хорошо, пусть он останется, а ты немедленно уходи.

        Хура быстро исчезает в кустах, а Магистр обращается ко мне:

        — Так вот,  Андрэ,  за эти дни было шесть переходов на эту сторону и ни

одного обратно.  Разумеется, всех перешедших на эту сторону мы контролируем, но

пока наблюдение ничего не  дает.  Где  обратный переход,  мы  не  знаем.  Знаем

только, что он где-то должен быть.

        Магистр снова опускается в кресло и закуривает.

        — Понял,  Андрэ, какая ситуация? А ты рвешься в бой! Как там по-русски,

не зная броду...  Зачем нам создавать критические ситуации? Чтобы героически из

них выпутывались? Мне это не по душе. Не мой стиль. Ты согласен со мной?

        — Вполне. Значит, будем работать, изучать явление, копить информацию, —

соглашаюсь я.

        —  Разумные слова.  Тем более что этот ЧВП неожиданно оказался довольно

коварным противником.

        Я  замечаю,  что при этих словах Магистр косится на бумаги,  лежащие на

столе, и хочу наконец спросить, что в них, но Магистр опережает меня:

        —  Теперь перейдем ко второй части разговора.  Я имею в виду то,  из-за

чего я хотел тебя вызвать. Он снова подходит к компьютеру.

        — Ты,  конечно,  уже обратил внимание, какую бурную деятельность развил

отдел Ричарда?

        —  Да  уж...  Материалов столько,  что  здесь  работы  на  десять таких

Секторов,  как наш.  И,  Время меня побери,  в каждой фазе всегда есть то,  что

заслуживает внимания. Они хорошо поняли свою задачу и не даром хлеб едят.

        —  Вот именно!  Но самое интересное они нашли не в Сумеречных мирах,  а

несколько позднее.  Точнее, во времени, соответствующем концу XVI — началу XVII

веков.  Андрэ-то оказался прав.  Мы имеем дело с  фазой,  где ЧВП действует уже

настолько активно,  что противостоять ему весьма затруднительно.  Сейчас придет

Андрэ,  и поговорим подробнее.  А пока давай-ка по рюмочке. Он, — Магистр машет

рукой в сторону компьютера, — подождет.

        Едва мы успеваем налить по рюмке коньяку, как из Нуль-Т выходит Андрей.

Магистр,  кивнув ему,  наливает третью рюмку и приглашает нас присесть.  Мы, не

торопясь, выпиваем коньяк, закуриваем, и Магистр приступает к делу.

       

        Глава 6

        Something is rotten in the state of Denmark.

        W. Shakespeare

        Подгнило         что-то         в          Датском         королевстве.

 

        В. Шекспир (англ.).

       

        —   Речь  пойдет  об  Империи  Лотарингия.   Она  занимает  территорию,

ограниченную с юга Пиренеями, с востока — Альпами, с запада — морем, а с севера

граничит  с  Великим  Княжеством Суздальским и  государством духовно-рыцарского

Ордена Меченосцев.  То есть это практически вся Европа,  кроме Испании, Италии,

Скандинавии, Англии, России и Прибалтики. Образование Империи завершилось около

двадцати лет назад при отце нынешнего императора.

        Сейчас Империя —  наиболее мощное в  экономическом и  военном отношении

государство Европы.  С ней может соперничать только Суздальское Княжество, но в

данный момент они находятся в дружеских отношениях.

        В Лотарингии процветают ремесла,  сельское хозяйство, торговля. Все это

благодаря  умело  подобранному  кабинету,  которым  руководит  первый  министр,

кардинал Бернажу.  Это довольно искусный политик и  дипломат.  Он на десять лет

старше   императора,    Роберта   VII.    Император   —   опытный   полководец,

высокообразован,   покровительствует  наукам  и  искусствам.   В  Лотарингии  —

двенадцать университетов.

        Несколько лет назад вся Европа,  в том числе и Лотарингия,  корчилась в

ужасах гражданских войн на  религиозной почве.  Но три года назад Роберт VII по

предложению  кардинала  Бернажу  подписал  эдикт   о   веротерпимости.   Всякое

притеснение лица по религиозному признаку каралось вплоть до смертной казни.  И

эдикт этот строжайше исполнялся.

        Словом,  примиренная Лотарингия стремительно развивалась и приближалась

к  расцвету абсолютной монархии,  за  которым неизбежно должна была последовать

сначала буржуазная, а за ней и научно-техническая революция. Но...

        Магистр  включает  монитор,  набирает  несколько  кодов,  и  на  экране

возникает жуткая сцена.  На площади средневекового города сооружен помост,  над

которым между  двумя столбами возвышается перекладина.  К  этой  перекладине за

руки прикованы двадцать мужчин и  женщин в  зеленых одеяниях.  Все пространство

под помостом забито поленьями и хворостом, которые уже подпалили. Сквозь щели в

помосте  поднимаются  клубы  дыма  и  вырываются  языки  пламени,   от  которых

несчастные пятятся, но деваться им некуда, сзади такое же пламя и дым.

        Площадь  оцеплена  всадниками  в  красных  одеждах,   их  лица  закрыты

капюшонами с  прорезями для глаз.  А  на помосте на многих осужденных уже горят

одежда и волосы, они в ужасе мечутся, исступленно кричат, пытаются вырваться из

огня,  но  цепи не  пускают их.  То один,  то другой бессильно повисают на этих

цепях.  Вот  помост прогорает,  и  все  жертвы зависают над гигантским костром.

Ужасные судороги, жуткие вопли, и вот в пламени раскачиваются на цепях двадцать

факелов.

        — Магистр!  Это как-то не вяжется с тем,  что ты только что рассказывал

нам о Лотарингии, — растерянно говорит Андрей.

        —  Да,  совершенно не вяжется.  Потому-то Ричард и обратил на нее самое

пристальное внимание,  а  потом  передал  непосредственно мне.  Катрин  сделала

анализ  этой  фазы  и  определила,  что  ЧВП  действует  в  ней  с  необычайной

активностью.

        Магистр берет дистанционный пульт и возвращается к столу с кофейником и

коньяком.

        — Давайте присядем. Я дико устал. Изучаю эту Лотарингию уже трое суток,

почти без передыха.  Попьем кофе с коньячком,  а заодно я расскажу вам все, что

мне удалось узнать.

        Магистр  рассказывает  долго  и  подробно,   иллюстрируя  свой  рассказ

демонстрациями на дисплее. Вот что мы узнаем.

        Около  трех  лет  назад  на  папский престол взошел Роман XVIII.  Он  с

большим  неудовольствием  поглядывал  на   Лотарингию,   где   после  эдикта  о

веротерпимости  начали  процветать  атеизм  и  свободомыслие.   Но  предпринять

что-либо он был бессилен.  Он выжидал и  готовился.  И  вот где-то в Варшавском

университете на открытом диспуте молодой философ,  итальянский иммигрант Микеле

Альбимонте, договорился до того, что отринул идею бога как Творца. Отринул идею

богоподобия человека и человекоподобия бога.  По его мнению,  бог был вездесущ,

но не всемогущ. Он, то есть бог, представляет собой всю совокупность материи во

Вселенной,  совокупность эта обладает-де  высшим разумом,  и  мы  сами являемся

частицами этого Разума.

        Мысль сама по себе разумная и несущая рациональное зерно, но слишком уж

несвоевременная.  Альбимонте опередил свою эпоху лет на триста-четыреста. Слова

его  произвели тяжелое впечатление даже на  императора Роберта,  и  тот  сослал

еретика в  дальний монастырь на  строгое покаяние.  Но  было уже  поздно.  Папа

воспользовался удобным случаем,  а может быть,  это была и провокация,  и издал

буллу о Лотарингской ереси.

        Империю  наводнили папские легаты.  Повсюду создавались «летучие отряды

защиты  чистоты  веры».  Поначалу  они  действовали  строго  в  пределах  своих

религиозных общин и были чем-то вроде «полиции нравов».  Все это началось около

года  назад.  Довольно  быстро  каждая  религиозная конфессия  образовала  свою

инквизицию.  Причем император был  вынужден отказаться от  вмешательства в  эти

религиозные дела под угрозой отлучения от церкви. Ничего не оставалось делать и

Бернажу. На него оказывали интенсивное давление папские легаты.

        Едва эти только что оперившиеся инквизиции набрали силу, как папа издал

новую буллу,  в которой объявил себя покровителем всех церквей Лотарингии. Этой

же  буллой он  объединил все  инквизиционные организации Империи и  поставил во

главе  Всеобщей Инквизиции Лотарингии епископа Маринелло.  Тот  рьяно взялся за

работу,  не  делая  различий  между  католиками,  протестантами,  лютеранами  и

православными. «Над нами один бог, и он потом разберется, кто ему угоден, а кто

нет!»

        Лотарингия   задохнулась   в   дыму.   Застенки   заполнились  жертвами

инквизиции,  большая часть которых умирала на кострах.  Преследовались в первую

очередь  преуспевающие купцы,  банкиры,  ремесленники,  крупные землевладельцы.

Имущество их  инквизиция конфисковывала в  свою  пользу,  аккуратно уплачивая с

этих доходов налоги.  При этом она не  забывала пользоваться льготами,  которые

Бернажу установил для  церковных организаций.  Так  что и  здесь Бернажу только

бессильно скрипел зубами от ярости.

        Дальше больше.  Маринелло переподчинил себе  гвардию кардинала Бернажу,

которая представляла собой прекрасно организованную военизированную полицию.

        Бернажу с трудом удалось оставить в своем распоряжении часть гвардии во

главе  с   лейтенантом  графом  де   Легаром.   Этот  отряд  представлял  собой

спецподразделение,  занимавшееся,  по сути, вопросами безопасности государства.

Здесь уже  Роман вместе с  Маринелло бессильно скрипнули зубами,  но  император

проявил  твердость,  и  секретная  полиция  осталась  в  распоряжении кардинала

Бернажу.

        — Советую вам обратить самое пристальное внимание на графа де Легара, —

говорит здесь Магистр.  —  Это одно из ключевых лиц в  Лотарингии.  Он обладает

правом прямого доклада кардиналу,  в  любое  время суток,  исполняет его  самые

конфиденциальные поручения и может серьезно влиять на политику государства.

        Положение императора было  незавидным.  Низы общества,  уголовщина всех

мастей с  радостью вступали в «летучие отряды».  Одни для того,  чтобы половить

рыбку в мутной воде, другие, чтобы отомстить обидчикам или просто удовлетворить

свои низменные инстинкты.  Основная же  масса народа сначала выжидающе молчала,

потом,  затерроризированная инквизицией и  «летучими отрядами»,  начала открыто

одобрять их действия. Не одобрять или просто молчать стало опасно. Раз молчишь,

значит, есть о чем молчать! Ну-ка, что у тебя на уме?

        Удивительно, как мало потребовалось времени, чтобы серая народная масса

оправилась от  первого ужаса,  вызванного действиями инквизиции,  и  перешла от

нейтралитета к  активному участию в «искоренении ереси».  Но этому есть простое

объяснение.

        — Вот вы,  обыкновенные средние люди,  — говорит Магистр, — разве вы не

будете испытывать зависть к  тем,  кто  в  чем-то  преуспевает больше,  чем вы?

Неважно в чем:  в науках, искусстве, ремесле... Да просто у него зерна с такого

же  участка собирается больше,  чем у  вас.  У  некоторых эта зависть порождает

желание достичь того же,  тем более если есть трудолюбие,  а главное,  желание.

Ну,  а  уж  если  есть  хоть какое-то  дарование,  то  тогда,  при  первых двух

составляющих,  вам и  карты в руки.  Но вся беда в том,  что какое-то дарование

есть практически у каждого,  а вот трудолюбие и желание,  эти черты проявляются

гораздо  реже.  И  вот  у  этих-то  людей,  а  их,  увы,  большинство,  зависть

перерастает  в   недоброжелательство,   сначала  скрытое,   а  если  это  будет

поощряться,  то и в открытое,  а отсюда недалеко и до ненависти.  А уж если эту

ненависть умело направить!  Вы  представить себе  не  можете,  как  интересно и

увлекательно увидеть падение того,  перед кем вы еще вчера преклонялись!  А  уж

если вам дать возможность столкнуть его своими руками,  то  здесь впечатление и

торжество переплеснут через край. Здесь я не выдерживаю:

        — Магистр!  Ведь еще Стругацкие сказали:  «Когда торжествует серость, к

власти всегда приходят черные».

        — «Трудно быть богом»!  — быстро реагирует Магистр. — Вот-вот! Они-то и

пришли!  Катрин установила,  что  целый ряд ведущих инквизиторов,  командиров и

офицеров летучих отрядов — агенты ЧВП.  Что же касается епископа Маринелло,  то

он скорее всего пришелец из другой фазы,  то есть прямой агент ЧВП. Его Матрица

заблокирована настолько,  что мы не в состоянии зафиксировать даже элементарные

эмоции.

        Император Роберт в настоящее время мог рассчитывать только на поддержку

дворянства,  среди которого было немало иммигрантов,  особенно из  Англии.  Там

сорок  лет  назад религиозные войны завершились победой пресвитерианской церкви

самого  отвратительного,  пуританского толка.  Победители торжествовали и  жгли

костры.  Шотландское дворянство,  особенно  приверженное католицизму,  покидало

страну  целыми кланами.  В  Лотарингии их  с  готовностью принимали на  военную

службу и наделяли земельными угодьями.

        Армия-то и стала второй опорой императора в это смутное время. Основную

ее силу составляли мушкетерские дивизии и мощный артиллерийский парк. Маринелло

неоднократно пытался привлечь армию для  сотрудничества с  «летучими отрядами»,

но особого успеха не достиг.  Особенно не повезло ему в  столичном округе,  где

стояла гвардейская дивизия мушкетеров.  Мушкетеры всех  трех гвардейских полков

«объявили войну»  всем,  кто  сотрудничал с  «летучими отрядами»,  и  в  первую

очередь их  командирам и  офицерам.  И  взялись они  за  дело так успешно,  что

Маринелло чуть ли  не  два  раза в  месяц был  вынужден менять командный состав

отрядов, а затем и вовсе отозвал их от столицы.

        Таким   образом   гвардейцы-мушкетеры  очистили   столичный  округ   от

поборников чистоты веры. И хотя в самой столице инквизиция и действовала, но по

сравнению с другими областями там дышать было намного легче.

        Впрочем,  и  в  других  областях  военные  не  давали  спуску  «летучим

отрядам».  Если  бы  не  это  противостояние,  то  в  Лотарингии давно  бы  уже

возобновилась гражданская война.  «Летучие отряды» разных конфессий, а попросту

говоря,  узаконенные банды разбойников,  быстро опустошили свои округа и начали

вторгаться на «чужие территории».  Между отрядами начались стычки уже далеко не

на  религиозной почве.  Порой  несколько  отрядов  объединялись для  совместных

операций,  то есть для набегов на другие области.  Для того чтобы придать своим

набегам религиозный характер, отряды, кроме добычи, захватывали верующих других

конфессий, которых объявляли еретиками и предавали в руки инквизиции.

        Армия,   как  могла,   противостояла  этим  безобразиям.   Разведгруппы

мушкетеров выслеживали объединившиеся «летучие отряды».  Мушкетерские эскадроны

перехватывали их на марше и  задавали трепку,  пользуясь любым поводом,  а чаще

без  всякого повода.  Ну,  а  если удавалось застать «летучие отряды» во  время

стычки друг  с  другом,  тут  уж  для  мушкетеров был  настоящий праздник.  Они

отводили душу, лупцуя и католиков, и православных, и протестантов, и мусульман,

а  затем вешали попавших в  плен также без различия вероисповедания,  на  одном

суку. Господь бог, как сказал Маринелло, разберется с ними сам.

        Но вернемся к гвардейской дивизии, — говорит Магистр. — Обратите особое

внимание  на   лейтенанта  Серебряного  полка  графа  Джорджа  Саусверка.   Это

английский иммигрант.  В лейтенанты произведен после войны с Меченосцами, когда

он,   рядовой   мушкетер,   принял   командование  над   остатками   батальона,

прикрывавшего отход дивизии,  и  целых пять дней сдерживал натиск рыцарей,  дав

время  дивизии соединиться с  армией и  занять удобную для  боя  позицию.  Свои

дипломатические и организаторские способности он во всей красе проявил во время

подавления мятежа датских баронов,  пять лет назад. Он сумел так повернуть дело

и  договориться с  баронами,  что  они  сложили оружие на  почетных для  них  и

выгодных для Империи условиях.  С  тех "пор граф Саусверк —  доверенное лицо не

только императора,  но и кардинала.  Он,  как и граф де Легар, используется ими

для  самых  секретных поручений.  Для  нас  весьма важно  и  то,  что  Саусверк

пользуется особым доверием императрицы Ольги.

        —  Раз уж  речь зашла об императрице,  —  замечает Магистр,  —  то надо

обратить внимание еще на одно лицо: фрейлину императрицы Нину Матяш. Пользуется

безграничным  доверием  Ольги  и   имеет  на   нее   большое  влияние.   Весьма

предприимчивая и энергичная девица. Она может быть нам весьма полезной.

        На  внешнеполитическом горизонте Лотарингии тоже  далеко  не  все  было

благополучно.   Пресвитерианская  Англия  предъявила  ультиматум,   в   котором

требовала от  Лотарингии прекратить рыбный  промысел  в  Северной Атлантике,  и

особенно  в   Северном  море,   а   также  присоединиться  к  торговой  блокаде

Суздальского Княжества.

        Разумеется,  Лотарингия ответила  отказом.  В  Лондоне  нахмурились,  а

радикально-католическая Испания неожиданно забыла о  непримиримых противоречиях

с  Англией и  поддержала давнее  ее  требование о  предоставлении независимости

Бельгийской и  Голландской провинциям.  Свое  требование  Испания  мотивировала

заботой о  процветании своих бывших подданных.  Это  уже не  лезло ни  в  какие

ворота. Обе провинции почти сто лет воевали с Испанией за свою независимость, и

«доброе  католическое воинство»  испанцев  настолько  ретиво  искореняло в  них

ересь,  что если бы  не вмешательство Лотарингии,  к  помощи которой обратились

король Голландии и  герцог Бельгийский,  то вскоре эти страны пришлось бы вновь

заселять.  Кардинал Бернажу был  настолько ошарашен нелепостью этих требований,

что решил не давать на них никакого ответа.  Испания выжидающе молчала,  поджав

губы.

        На севере Орден Меченосцев объявил Крестовый поход против мусульманских

общин Лотарингии.  Эти общины располагались в  основном в  Болгарии,  Австрии и

Польше. До поры до времени они вели себя довольно тихо. Но вдруг, объединившись

под зеленым знаменем Пророка,  они стали сначала по  примеру христианских общин

искоренять свободомыслящих в  своей среде,  а  затем и  всех  неверных в  своей

округе  и  ее  окрестностях.  Делалось  это  с  восточным размахом и  восточной

экзотикой.  Невозможно было без содрогания смотреть на дорогу,  ведущую к Вене,

вдоль которой через каждые десять метров торчали на кольях «неверные псы».

        — Что ты нашел здесь смешного, Андрэ? — спрашивает Магистр, увидев, как

Андрей вдруг улыбнулся при виде этой сцены.

        —  Я далек от мысли,  Магистр,  насмехаться над муками этих несчастных.

Просто при виде этого способа казни я вдруг подумал: а что если бы христианство

зародилось не в Иудее, которая в то время входила в состав Римской империи, а в

Турции или в той же Иудее,  но несколько позже,  когда она принадлежала туркам?

Христос тогда кончил бы жизнь не на кресте. Какому символу сейчас в этом случае

поклонялись бы христиане?

        Магистр ошеломленно молчит, переваривает сказанное, потом хохочет:

        — А в мужские монастыри принимали бы только гомосексуалистов!

        — Причем пассивных!  — поддерживаю я. Эта мысль так позабавила нас, что

мы  долго  не  можем  успокоиться  и  перекидываемся  шутками,   описывая  этот

гипотетический мир.  Но  когда  Андрей  на  полном  серьезе предлагает поручить

Ричарду найти такую фазу, Магистр прекращает веселье.

        — Стоп!  Приехали.  Давайте лучше выпьем по рюмочке и закончим уяснение

обстановки в Лотарингии. Благо, осталось немного.

        От  незамедлительного выступления в  Крестовый поход рыцарей удерживало

только «вооруженное до  зубов  перемирие» с  Суздалем.  Княжество сосредоточило

свою  огромную  армию  на  границах с  Орденом.  Князю  Сергию  давно  хотелось

заполучить побережье Прибалтики.  Ну  а  после  такого приобретения Суздальское

Княжество,  верное  союзному договору с  Лотарингией,  легко  могло  ударить по

войскам Ордена с тыла.

        — Ну вот,  собственно, и все. Вопросов не задавайте. Изучайте все сами.

Особое внимание —  упомянутым личностям.  Активные действия спланируем и начнем

работу через неделю.

        — Почему так долго? — не понимаю я.

        — Потому что завтра — Новый год.  Закрой рот,  Андрэ, не делай вид, что

ты это только сейчас узнал.  А еще через четыре дня будет праздник, день нашего

Сектора.   До  этого  времени  —  никаких  командировок  в  реальные  фазы!  За

исключением экстренных случаев.  Понятно?  Если  понятно,  то  —  по  домам,  и

думайте, что подарите своим дамам. А если непонятно, могу повторить.

        — Не надо, — бормочу я.

        При упоминании о дамах я вспоминаю, что уже три дня Лена не дает о себе

знать.  Это  никак не  способствует новогоднему настроению.  Магистр смотрит на

меня и, поняв мои мысли, хлопает по плечу.

        — Ну-ну, Андрэ! Все устаканится. Хотелось бы в это верить.

       

        Глава 7

        В темно-красном своем будет петь для меня моя Дали,

        В черно-белом своем преклоню перед нею главу.

        И заслушаюсь я, и умру от любви и печали,

        А иначе зачем на Земле этой вечной живу?

        Б. Ш. Окуджава

       

        Проснувшись утром,  я  вспоминаю вчерашние слова  Магистра  о  подарках

нашим дамам.  Не вставая с  дивана,  некоторое время размышляю на эту тему,  но

ничего путного на  ум  не  приходит.  Вместо этого в  голове у  меня  копошатся

размышления на  тему поведения моей подруги,  ее упорного нежелания встречаться

со мной и всякое другое в том же роде.

        Махнув на  все рукой,  я  встаю,  варю кофе и,  сидя с  чашкой в  руке,

задумчиво смотрю на голограмму Лены. Внезапно само собой приходит решение.

        Дивясь своей смелости, я подхожу к синтезатору, набираю соответствующие

коды,  кладу ладонь на датчик,  закрываю глаза и сосредоточиваюсь. Через минуту

тонкий писк  извещает меня,  что  задание выполнено.  Долго не  решаюсь открыть

камеру и, наконец, затаив дыхание приоткрываю лючок.

        В  камере  лежат  две  крупные жемчужины.  Осторожно беру  их.  Они  не

рассыпались,  когда я взял их в руки,  и хотя и были размером с виноградину, но

не были такими мягкими, как она. Они были гладкими, твердыми и холодными. Кладу

их на стол и разглядываю,  все еще не веря, что мне удалось сотворить настоящий

жемчуг.  Почти воздушные,  как бы светящиеся изнутри перламутровым светом,  они

отсвечивают чудесным голубоватым пламенем. Я усмехаюсь. Даже аккуратные дырочки

имеются.

        Вдоволь налюбовавшись делом рук своих,  я помещаю жемчужины на каминную

полку.  Еще чашка кофе,  и—за работу.  Бог с  Леной и  ее причудами.  Подарок я

приготовил. Объявится, вручу, не объявится, завтра отправлю по линии доставки.

        Сажусь к  компьютеру и набираю код Лотарингии.  Примерно с час я изучаю

столицу Империи,  Лютецию (очень похожа на Париж).  Потом переключаюсь на графа

Саусверка.

        Он  сидит в  каком-то кабачке в  обществе двух мушкетеров и  наливается

вином.  Они  явно  никуда не  спешат и,  судя  по  количеству стоящих на  столе

бутылок,  обосновались надолго.  Минут  двадцать слушаю их  разговоры,  которые

крутятся  вокруг  любовной  истории  племянницы  одного  из  мушкетеров.  Потом

переключаюсь на других людей, которых нам показывал Магистр.

        Граф де Легар крепко спит.

        Нина Матяш проверяет счета личного казначея императрицы.

        Императрица Ольга играет в  карты с  другими фрейлинами.  Они болтают о

каких-то пустяках.  Из случайно оброненной фразы я  улавливаю,  что императрица

Ольга — дочь Великого Князя Суздальского,  Сергия. Так вот откуда столь прочный

союз Суздаля и Лотарингии!

        Император Роберт  читает толстую книгу  мемуаров и  жизнеописания Якова

Великого,  короля,  завоевавшего и  объединившего почти всю Европу шестьсот лет

назад. Император читает очень внимательно, делая выписки.

        Кардинал Бернажу изучает отчет министра финансов.  Судя  по  всему,  он

тоже взялся за дело основательно и надолго,  так как приказал подать ужин прямо

в кабинет.

        А вот епископа Маринелло мне обнаружить не удалось.  Программа-искатель

неизменно выдавала ответ:  «Объект не обнаружен».  Это еще больше убедило меня,

что он — прямой выходец из другой фазы.

        Возвращаюсь к  графу  Саусверку,  все  еще  сидящему  в  кабачке.  Граф

внимательно,  с  интересом  слушает  про  похождения озорной  девушки,  изредка

вставляя остроумные замечания или задавая ехидные уточняющие вопросы.  При этом

он не забывает прихлебывать из кубка и закусывать с обильного стола.

        Я  решаю просмотреть прошлое этого мушкетера.  Для  упрощения составляю

программу на совпадение с личностью графа де Легара.

        Впервые Саусверк и  де  Легар встретились шесть лет назад в  городке на

границе с  Орденом.  Молодой мушкетер Саусверк прибыл туда со  своим полком для

несения  службы  в  пограничных разъездах.  Граф  де  Легар,  в  то  время  уже

доверенное  лицо  кардинала,  приехал  в  тот  же  городок  с  тайным  и  очень

ответственным поручением.

        При встрече в кабачке де Легар позволил себе сделать шутливое замечание

по поводу шотландского акцента некоторых мушкетеров.  Саусверк вспылил и вызвал

де  Легара на  дуэль.  Тот,  не  желая ставить под угрозу выполнение секретного

поручения, не принял вызова и принес извинения. Саусверка это не удовлетворило,

и он во всеуслышание обвинил графа в трусости.  Тот тоже вспылил и схватился за

шпагу.  Если бы  в  этот момент не  появился лейтенант мушкетеров и  не объявил

тревогу, на этом и закончилась бы чья-то история.

        Следующая встреча состоялась три  месяца  спустя  в  Лютеции.  Граф  де

Легар,  не  забывший  публичного оскорбления,  дождался возвращения Серебряного

полка с границы и в тот же день заявился к мушкетерам.

           Тем  же  вечером  будущие  опоры  Империи  впервые  скрестили шпаги.

Тяжело  ранив  друг  друга,  они  поклялись,  что  этим  дело  не  кончится.  И

действительно, за три года они дрались девять раз с переменным успехом.   

        Их  вражде положила конец Нина Матяш,  в  которую к  оба гвардейца были

безнадежно влюблены.  Она заявила,  что,  если кто-нибудь из них убьет другого,

она немедленно уйдет в монастырь.  Смертельные враги стали закадычными друзьями

и  даже  совместно написали  и  издали  книгу  сонетов,  посвященных прекрасной

мадьярке.

           История отношений графов Саусверка и  де  Легара  так  увлекла меня,

что я смотрел ее,  не отрываясь от компьютера, целый день. Даже забыв про Новый

год. Проголодавшись, вызвал себе обед, две бутылки пива и пачку сигарет.

        Пообедав  и  выпив  пива,   решил  прогуляться  по  лесу,   прежде  чем

«возвращаться» в Лотарингию. Уже довольно поздно, в лесу сумрачно. Тем не менее

я гуляю по дорожкам примерно полчаса,  дышу свежим воздухом.  Вернувшись домой,

застываю на пороге от неожиданности. В кресле сидит Лена.

        —  Ничего себе!  Осталось три часа,  а он где-то гуляет!  Да еще и пива

напился!

        Лена негодующе указывает на стол с  остатками моего обеда.  Я  обалдело

молчу.

        — Ну,  что ты стоишь и рот разинул?  Ты будешь собираться или пойдешь в

том в чем есть? С тебя станется!

        — Куда? — только и могу спросить я.

        — Как куда?! На бал, конечно! Или ты думаешь, что я неделю вместе с Кэт

билась над этим нарядом только для того, чтобы его мог оценить ты один? От тебя

дождешься!

        Увидев по  моему  «умному» выражению лица,  что  я  все  еще  ничего не

понимаю, Лена взрывается.

        — Ты что,  уже совсем обмагистрился?  Я,  конечно, понимаю, работа есть

работа, но не до такой же степени, чтобы заниматься ею в новогоднюю ночь!

        —  Лена,  прости,  родная.  Ты  не  представляешь,  какую увлекательную

историю я смотрел весь день.  Тут можно было забыть обо всем, не только о Новом

годе!

        — Довольно!  — обрывает меня Лена, — Не хватает только, чтобы ты и меня

сейчас усадил за  компьютер.  Лучше одевайся и  скажи спасибо,  что я  обо всем

позаботилась, ты-то наверняка пошел бы в рабочей одежде.

        На  диване лежит  темно-синий  костюм,  словно на  меня  сшитый.  Лена,

видимо, постаралась.

        Когда  я  кончаю одеваться,  Лена  встает и  несколько раз  проходит по

комнате.

        — Оцени, как мы с Кэт сработали?

        Лена  одета  в  великолепное платье.  Голые плечи,  декольте до  самого

крайнего предела,  оголенная до поясницы спина.  Плечи,  грудь и спина прикрыты

прозрачной до  невесомости мантией  нежно-голубого  цвета,  по  которой  вышиты

серебряные ящерицы.  Перчатки до  локтей такого же цвета,  как и  мантия,  тоже

украшены ящерицами.  Голубые ящерицы —  на внешней стороне белых чулок.  Подъем

ноги  перехвачен  ремешком  серебряных туфелек  на  высокой  шпильке.  Во  всем

чувствуется отменный вкус и опытная рука. Лена еще раз проходится передо мной.

        — Ну, как?

        — Впечатляет!  Вы с Кэт старались не зря. Кстати, а она, наверное, тоже

принарядилась с твоей помощью?

        — Увидишь, оценишь. А пока прими с наилучшими пожеланиями.

        Лена  подходит к  кабине Нуль-Т  и  берет прислоненный к  стене длинный

сверток.  Он довольно увесистый.  Пока я его разворачиваю, гадая, что это может

быть,  Лена с любопытством поглядывает на меня,  сидя в кресле. Изумлению моему

нет предела,  когда,  развернув сверток, я обнаруживаю... Золотой Меч! Конечно,

не его самого, а его точную копию. Лена поясняет:

        — Техсектор делал его пять дней.  Он может все,  что и настоящий, кроме

одного:  он  не  может  рубить  нежить.  Механизм  поражения  нежити  нам  пока

неизвестен, — при этих словах Лена виновато улыбается.

        Я похожу к синтезатору,  набираю код и,  держа в правой руке меч, кладу

левую ладонь на  датчик.  Из камеры синтезатора достаю ножны для Золотого Меча.

Лена удивленно поднимает брови.   

        — Ого! Прошло уже более пятнадцати лет, как ты  освоил синтезатор.

        Не  говоря ни слова,  беру с  каминной полки жемчужины и  протягиваю их

Лене.  Ее  изумлению и  восторгу  нет  предела.  Она  бросается мне  на  шею  и

порывисто целует.  Потом  начинает  метаться по  комнате,  соображая,  куда  бы

приспособить подарок, чтобы покрасоваться с ним в обществе сегодня же.  

        — Придумала!

           Она подскакивает к синтезатору,  сует в камеру жемчужины и извлекает

их подвешенными к белой бархатной ленте. Она протягивает ее мне и, повернувшись

спиной, просит:

        — Застегни.

        Я  застегиваю ленту  вокруг  ее  шеи  «липучками».  Лена  отскакивает в

сторону и  опять  проходит по  комнате.  Свет  мягко  играет на  крупных каплях

перламутра, висящих под белой лентой у самого основания шеи.

        — Ну, как?

        Я  молча показываю большой палец.  Лена смеется и,  обхватив мою голову

ладонями,  приникает ко  мне в  поцелуе.  Обнимаю ее за плечи и  замираю,  весь

отдавшись ощущению вкуса ее  губ и  нежного тепла ручек,  пробивающегося сквозь

тончайшую кожу перчаток. Я опускаюсь на колени и обнимаю ноги своей подруги, не

боясь  помять  пышную юбку.  А  Леночка,  погладив мои  волосы своей  маленькой

ручкой, тихо говорит:

        — Пора, милый. Все уже собрались, бал начинается.

        Из  Нуль-Т  мы выходим в  холле того здания,  где я  с  Андреем защищал

степень  Бакалавра.  Новогодний  бал  проводится в  нескольких залах.  В  самом

большом из них стоят столики, за одним из которых нас уже ждут Катрин и Андрей.

Я  обращаю внимание,  что  Катрин одета почти так же,  как и  Лена,  но  вместо

голубых тонов у  нее преобладают розовые и красные.  По розовой мантии у Катрин

рассыпаны золотые звездочки.  Такие же  звездочки у  нее на красных перчатках и

белых чулках, а туфельки в отличие от Лениных золотого цвета.

        За соседним столиком сидит Магистр в обществе двух женщин.  Одну из них

я знаю.  Это та самая Кристина,  которая чуть не посадила меня в лужу на защите

своим коварным вопросом.  Лена знает здесь многих,  и ее знают многие.  Пока мы

идем  к  своему  столику,  ее  отовсюду  приветствуют,  выражают  восхищение ее

нарядом,  а  она  «царственным жестом» своей  ручки  отвечает на  приветствия и

комплименты.

        В  зале шумно.  Но шум этот воспринимается как ровный гул моря.  В зале

отличная  акустика.   Шум  перекрывается  музыкой,  льющейся  откуда-то  из-под

потолка.  Одна мелодия сменяет другую.  Мелодии мне незнакомы, и как бы в то же

время я их где-то, когда-то слышал. Многие пары танцуют.

        Мы  усаживаемся за столик,  здороваемся с  друзьями.  Андрей предлагает

первый тост:  «За уходящий год!»  Едва мы выпили и  успели закусить,  как к нам

подсаживаются Магистр и Кристина.

        — Познакомься, Кристина. Это наши хроноагенты экстра-класса.

        — Я их знаю, — певучим голоском отвечает юное существо.

        — Ах да,  я и забыл, что совсем недавно они имели честь предстать перед

Советом Магов. Ребятишки, это Кристина, начальник отдела в Секторе Хронофизики.

Вот уже неделю я  уговариваю ее вплотную заняться проблемой прямого межфазового

перехода. Но что-то не очень получается.

        —  Откровенно говоря,  Филипп,  я  не очень-то верю в реальность такого

перехода.

        —  Но мои ребята видели эти переходы своими глазами,  а  я  наблюдал на

экране.  Ну,  а  наши технические группы?  Они  там дежурят уже несколько дней.

Пойми, Кристина...

        — Филипп, а не может ли это быть хорошо организованный технический трюк

со стороны ваших противников? ЧВП, так ты их называешь?

        —Трюк? Зачем?

        —  Чтобы направить тебя  по  ложному пути.  Заставить затратить время и

силы, а сами тем часом...   

        —  Кристина,  —  вступает в разговор Лена,  — вы просто придите к нам в

Сектор и посмотрите все сами.    

        — Если потребуется,  — добавляю я, — я готов еще к раз побывать в Синем

Лесу и показать вам все это.

        — Пойми,  Кристина,  — подхватывает Магистр,  —  нас опережают на целых

три хода.  Наш противник пользуется этими переходами вовсю,  а  мы  еще даже не

представляем себе их физическую природу.

        — Хорошо, — соглашается Кристина, — вы меня  почти уговорили. Тем более

что  вот он,  —  она кивает в  и  сторону подходящего к  нам Жиля,  —  тоже ваш

сторонник и тоже умеет уговаривать.

        —  С наступающим Новым годом!  — приветствует нас Жиль.  — Я вижу,  что

Филипп с  Кристиной и в новогодний вечер не дают вам отдохнуть от дел.  Давайте

прекращать это  безобразие.  Предлагаю сдвинуть два  наших стола в  один общий,

забыть на время о работе и встречать Новый год.

        Предложение принимается.  Мы  быстро знакомимся с  дочерью Жиля Жанной.

Жиль предлагает тост за милых дам.  Только мы его выпиваем, как слышится мощный

звук гонга.  Музыка смолкает, и воцаряется тишина. Я замечаю, что все смотрят в

сторону обширного,  невысокого помоста эллиптической формы, который возвышается

в углу зала.

        Свет в  зале меркнет,  помост же освещается.  На нем с  бокалом в  руке

стоит Председатель Совета Магов, или, как его чаще называют, Верховный Маг.

        — Друзья!  Я не буду многословным,  с Новым годом!  Мы все встаем. Жиль

подхватывает тост Верховного:

        — С Новым годом!

        Верховный Маг допивает вино, и бокал исчезает из его руки, как не было.

Маг поднимает руки и медленно опускает их,  как бы дирижируя. Откуда-то, словно

с  неба,  начинает литься  торжественная,  напевная мелодия.  Играет  невидимый

симфонический оркестр. Маг стоит, откинув голову назад и закрыв глаза. Его руки

словно манипулируют невидимым оркестром.  Он одновременно играет и на скрипках,

и  на духовых,  и  на ударных инструментах.  А  мелодия плывет,  завораживает и

уносит куда-то с собой.

        Я закрываю глаза,  и мне кажется,  что я на скоростном истребителе лечу

над облаками,  сзади их подсвечивает восходящее солнце.  Розовеющие в его лучах

облака  проскакивают подо  мною,  а  вокруг лазурное небо.  И  я  один  в  этом

бескрайнем просторе и лечу куда-то, лечу, лечу...

        Стихают последние аккорды,  и я «приземляюсь» под грохот аплодисментов.

Андрей толкает меня в бок:

        — Впечатляет!

        Я только качаю головой в ответ, а Магистр задумчиво говорит:

        — Да, Верховный — выдающийся композитор. Мне до него далеко.

        Как позднее выяснилось,  Магистр скромничал.  А  Верховный,  благодарно

поклонившись,  сходит с  помоста и  тут  же  возвращается назад,  ведя под руку

молодую женщину.  Он  помогает ей подняться на помост и  возвращается к  своему

месту.

        Женщина,  как и  Верховный Маг,  поднимает руки и медленно опускает их.

Слышится музыка,  и  женщина  запевает низким  сильным  голосом.  Это  ария  из

какой-то незнакомой мне оперы.  Женщина поет о том,  как безжалостно неумолимое

Время,  как  жестоко оно ставит предел нашему существованию,  разлучает любящие

сердца и не дает нам познать Бесконечность.  Она славит тех,  кто до последнего

мгновения работает на своем посту,  тех,  кто любит так,  словно впереди у  них

бессмертие.                                      

        —  Это  Бланка,   —  поясняет  мне  Лена,  —  лучший  голос  Монастыря.

                 

        Бланку на  сцене  сменяют другие исполнители,  и  концерт продолжается.

Закончивший свой  номер  берет за  руку  первого попавшегося и  ведет к  сцене.

Похоже,  что  в  Монастыре все  имеют какой-либо  талант.  Магистр удивляет нас

непревзойденной джазовой композицией,  а потом берет под руку Лену и ведет ее к

сцене.     А Лена, как и ее предшественники, поднимает руки,  и начинает литься

какая-то очень знакомая мелодия в  быстром темпе.  Никак не могу узнать ее,  но

знаю,  это  точно.  Но  вот  Лена  своим  неожиданно высоким и  сильным голосом

включается в мелодию, и я слышу:

           — Всегда быть вместе не могут люди,

        всегда быть рядом не могут люди!

        Нельзя любви, земной любви, пылать без конца...

       

        Я  немею.  Откуда она знает эту песню?  Я слышал ее  один,  от силы два

раза,  и забыл напрочь и текст,  и мелодию.  А Лена,  порывисто передвигаясь по

сцене и неотрывно глядя на меня, продолжает:

        — Скажи, мы сможем узнать откуда,

        что ты моя, а я твоя любовь и судьба?

        Да, это она действительно поет для меня и про нас. Голос Лены звенит, и

вдруг мне слышится в нем боль.

        — Одной найти, любовь найти, всегда нелегко!

        И вновь тебя я ищу по свету,

        опять тебя я ищу по свету,

        ищу тебя, среди чужих пространств и веков!

       

        Стихают  последние  аккорды.   Лена  кланяется,  виновато  улыбается  и

отрицательно машет рукой на гром аплодисментов.  Она легко соскакивает со сцены

и  направляется к  нам.  Приблизившись,  она  неожиданно берет  меня  за  руку.

Машинально встаю и,  ничего не  соображая,  иду за  Леной.  Она подводит меня к

помосту и возвращается назад. Хоть бы слово сказала, что я должен делать.

        Стою на сцене дурак дураком.  Отступать поздно,  но что я могу сделать,

чего от  меня ждут?  Чем  я  могу поразить это общество после такого фейерверка

талантов?  В  руках у  меня неведомо откуда появляется гитара.  Я должен что-то

спеть, но что?

        Вопросительно смотрю на  Лену.  Она  улыбается и  ободряюще кивает мне.

Неожиданно до  меня  доходит,  что  именно  я  должен спеть.  Перебираю струны,

проверяя строй гитары (он превосходный), и, глядя на Лену, запеваю:

        — Здесь лапы у елей дрожат на весу,

        здесь птицы щебечут тревожно.

        Живешь в заколдованном диком лесу,

        откуда уйти невозможно...

        Замечаю, как удивленно поднимаются у Лены брови, и внутренне усмехаюсь.

Значит,  и я могу ее сегодня чем-то удивить.  Но тут приходит очередь удивиться

мне  самому.  Невидимые инструменты подхватывают мелодию.  Я  было  опешил,  но

быстро справился с собой.

        — Твой мир колдунами на тысячу лет

        укрыт от меня и от света...

        Лена  опирается подбородком на  руки,  задумчиво смотрит  на  меня,  не

слушая, что шепчет ей Магистр, а я пою:

        — В какой день недели, в котором часу ты выйдешь  ко мне осторожно,

        когда я тебя на руках отнесу туда, где найти невозможно...

        Поклонившись  на  аплодисменты,  хочу  сойти  со   сцены,  но  меня  не

отпускают.  Требуют  еще.  Я  поражен.  Неужели  в  Монастыре  еще  не  слышали

Высоцкого?  Но что мне спеть еще? Что они смогут понять из творчества Владимира

Семеновича? Ведь он весь в шестидесятых, семидесятых годах двадцатого века!

        Видя мое замешательство, Лена кричит:

        — Андрей! Из военного репертуара!

        И я выдаю сразу несколько песен:  «Их — восемь, нас — двое», «Я — «Як»,

истребитель»,  «Братские могилы»,  «Спасите наши души!» и несколько других. Зал

гремит аплодисментами. Под конец, решив разрядить атмосферу в зале, я говорю:

        —  В  завершение я  спою вам  шуточную песню,  которая как нельзя лучше

отражает обстановку в той фазе, где я побывал совсем недавно.

        Перебираю струны и начинаю:                 

        — В заповедных и дремучих

        страшных Муромских  лесах

        всяка нечисть бродит тучей...                

        После каждого рефрена «Страшно,  аж жуть!»  зал награждает меня взрывом

хохота.  Когда  я  заканчиваю,  кланяюсь и  схожу,  наконец,  с  помоста,  меня

провожает гром аплодисментов.

        По общему замыслу,  я  должен пригласить на сцену следующего,  но я  не

знаю, кого, и поначалу теряюсь. Но потом вспоминаю, что и меня-то ведь никто не

предупреждал.  Лена  просто подошла,  взяла меня  за  руку и  отвела на  сцену.

Положусь на интуицию,  она редко подводит. Я направляюсь к столику, соседнему с

нашим,  за  которым сидит молодая брюнетка в  зеленом костюме.  Она  с  улыбкой

протягивает мне правую руку,  а  левой подхватывает своего соседа,  и мы втроем

идем к сцене.

        Возвращаюсь к своему столу,  когда эта пара уже начала свой номер.  Что

они там делают,  я не вижу.  В горле у меня пересохло, руки от волнения немного

дрожат. Андрей, понимая мое состояние, протягивает бокал вина. Выпиваю залпом.

        — Ничего,  Андрэ,  ничего,  — хлопает меня по плечу Магистр, — это было

здорово! Здесь еще ничего подобного не слыхали.

        —  Нет,  так дело не пойдет!  —  протестует Жиль.  —  Пить после такого

выступления в одиночку никуда не годится!

        Он разливает по бокалам вино и предлагает:

        — Давайте выпьем за наших артистов:  за Андрея, за Елену, за Филиппа. Я

не могу никому из них отдать предпочтение, поэтому предлагаю выпить за них всех

вместе. Они заслуживают самых высоких почестей.

        Мы выпиваем, и я протестую:

        — Но я-то здесь совсем ни при чем. Песни-то не мои, а Высоцкого...

        —  Но спел-то нам их все равно ты!  — не соглашается Кристина.  — Скажи

лучше,  а там, где ты был, в Синем Лесу, действительно живут кикиморы и шастают

лешие?

        — Там живут хуры,  а шастают ларки и Черные Всадники,  — мрачно отвечаю

я.

        — Хуры! Ларки! А кто это такие?

        —  Хуры —  вампиры в  облике прекрасных юных девушек.  А ларки — жуткие

твари с  пастью крокодила,  пожирающие вас  живьем.  Причем до  самого конца вы

чувствуете, что вас едят, — еще более мрачно поясняю я.

        — Какой ужас! А Черные Всадники?

        —  Эти  страшнее всех.  Это  погибшие души,  попавшие под власть Синего

Флинна.  Все  они —  искусные воины,  хорошо вооружены,  неуязвимы для обычного

оружия  и  служат  Синему  Флинну для  охраны его  владений.  Если  хуру  можно

игнорировать,  от  ларки  —  убежать,  то  встреча с  Черным Всадником означает

неминуемую гибель.

        Тут я замечаю,  что все еще держу в руках гитару,  и вешаю ее на спинку

стула. А Кристина никак не может прийти в себя от изумления.

        —  И  часто  вам  приходится бывать в  таких  местах?  Как  же  вы  там

работаете?

        Магистр начинает ей  что-то  объяснять,  а  я  поворачиваюсь к  Лене  и

наливаю две  рюмки коньяка.  Беру  ее  руку в  голубой перчатке и  целую нежным

долгим поцелуем,  в  который стараюсь вложить всю свою любовь и всю преданность

своей повелительнице. Лена прижимается лбом к моему плечу и шепчет:

        — Я люблю тебя.

        Я  молча кладу руку ей  на  горячее плечо,  и  мы  выпиваем коньяк.  На

закуску припадаю губами к этому прекрасному плечу.

        Еще долго мы  сидим с  Леной,  взявшись за  руки,  глядя друг на друга,

время от  времени отвлекаясь на  тосты.  Концерт между тем  кончился,  и  вновь

свободное пространство заполнилось танцующими парами.  Танцует  Леночка так  же

превосходно,  как и все,  что она делает.  Движения ее легки и грациозны, как у

кошки.  Иногда я танцую с Катрин,  Кристиной или Жанной,  но чаще,  конечно,  с

Леной.

        Возвращаясь после танцев на место,  мы с Леной быстро находим руки друг

друга,  и они замирают где-нибудь у меня или у нее на колене.  Мы молча смотрим

друг на  друга и  разговариваем без слов.  Это то  редкое состояние,  когда так

легко и четко читаются мысли.

        Приходим мы в себя, когда замечаем, что остались за столом одни.

        — А где все? — спрашиваю я.

        — Пойдем, поищем, — предлагает Лена, — не забудь гитару.

        На выходе из зала нас останавливает мужчина лет сорока.

        — Лена, будь добра, представь нас друг другу.    

        Лена улыбается.

        —  С  удовольствием.  Андрей,  это  Олег  Никитин,  ведущий  специалист

Технического Сектора.  Именно  он  а  сделал  Золотой  Меч.  Олег,  это  Андрей

Коршунов,  хроноагент экстра-класса,  мой лучший друг. Именно для него ты делал

копию Золотого Меча, оригинал которого он добыл в бою.

        — Знаешь,  Андрей,  я знал,  что вы существуете,  что вы — один из двух

суперагентов,  что, невзирая на короткий срок пребывания в Монастыре, вы успели

уже  и  совершить несколько подвигов в  реальных фазах,  но  я  не  знал о  вас

всего...

        — Чего же вы не знали?

        —  А  того,  что  я  узнал только сегодня.  Оказывается,  мы  с  вами —

современники, то есть выходцы из одной фазы.

        — В самом деле?

        — Да! В этом меня убедили песни Высоцкого. Ни в одной другой фазе он не

написал «Спасите наши  души»  и  «Песню о  тревожном времени».  Я  сразу  хотел

подойти к вам, но побоялся помешать вам с Леной.

        —  Олег,  я очень рад встретить здесь земляка и современника!  Пойдем с

нами,  мы  ищем своих друзей,  я  представлю вас.  Судя по Золотому Мечу,  вы —

мастер, каких мало. Как вы сюда попали?

        — Куда?

        — Ну, не на бал, разумеется, а в Монастырь.

        —  Это  долгая история.  Полагаю,  мы  еще не  раз встретимся,  тогда и

расскажу.

        Мы обнаруживаем всю компанию в  небольшом зале.  Они сидят за столиком,

уставленным  кофейниками,   чайниками,  тарелочками,  бутылками  с  коньяком  и

рюмками. При нашем появлении все прерывают горячий спор, а Андрей восклицает:

        — Ну, наконец-то! Мы вас заждались, я хотел было пойти и вывести вас из

транса,  да  Кэт не  позволила.  Присаживайтесь к  нам и  помогите добраться до

истины.

        Мы втроем усаживаемся на диван. Катрин наливает нам кофе, а Фридрих, он

тоже оказался здесь, подает рюмки с коньяком. Андрей продолжает:

        —  Я  утверждаю,  что  ЧВП  —  это  всемирный носитель зла.  Есть резон

проверить на  наличие ЧВП  все  фазы,  где в  какой-то  момент истории силы зла

активизируются  настолько,   что   начинают   определять  направление  развития

общества. Примеров сколько угодно: Аттила, Чингисхан, Тамерлан, Игнатий Лойола,

Кортес, Иван Грозный, Бирон, Бонапарт, Гитлер, Сталин, Мао Цзэ-дун...

        — Хватит, хватит! — протестует Магистр. — Все-таки сегодня Новый год! А

через три дня праздник,  День нашего Сектора. До этого дня — никаких дел, кроме

экстренных. Кстати, Кристина, приглашаю вас принять участие в этом празднике.

        —  Настоятельно советую,  — поддерживает Магистра Жиль.  — Это довольно

интересное зрелище. Такого не увидишь нигде, ни в одном Секторе до этого просто

не додумаются.  Предпосылок нет,  специфика работы не та...  Знаете что, хватит

все о  работе и  о работе.  Новый год все-таки.  Вот,  Андрей пришел с гитарой.

Пусть споет, а мы послушаем и подтянем, если сможем.

        Общество предложение Жиля  поддерживает,  и  я  берусь за  гитару.  Пою

«Песню о  друге»,  «Дом хрустальный»,  «Я  не люблю» и  еще несколько.  Когда я

останавливаюсь, чтобы промочить горло чашкой чая, Магистр задумчиво говорит:

        — Вот это, я понимаю, поэт! Вдоль дороги — лес густой с Бабами Ягами, а

в конце дороги той — плаха с топорами.

        — Он как будто с вами работал,  — поет Кристина своим голоском.  — Ведь

это про вас: вдоль дороги все не так, а в конце подавно.

        — А меня больше всего поразили другие строчки, — говорит Фридрих. — Это

ведь  как  хорошо надо  знать  хронофизику,  это  не  просто поэтический образ:

впервые скачет время напрямую, не по кругу.

        —  Кэт,  — шучу я,  — проанализируй,  пожалуйста,  мою с Олегом фазу на

предмет наличия в ней ЧВП.   

        — Зачем это? — вскидывается Магистр.   

        —  Ну,  раз Высоцкий в  числе сотрудников Монастыря не зарегистрирован,

значит, он — агент ЧВП.   

        — У вас и без того ЧВП хватает, — ворчит Магистр.    — То есть?

        — Приходи послезавтра,  покажу.  А что до Высоцкого,  то он — гений,  а

гениям свойственны озарения,  выходящие за  рамки его эпохи.  А  что до вашей с

Олегом фазы, то тут еще вопрос: удастся ли умыться нам не  кровью, а росой? Он,

похоже, и это предвидел.    

        — Что, неужели так серьезно?    

        — Серьезней некуда.  Послезавтра, я сказал, послезавтра! Олег, забери у

него гитару, а то он забыл о своих  обязанностях.

        Олег берет гитару.  Его репертуар состоит в основном из песен Окуджавы.

«Последний  троллейбус»,   «Солдатик»,   «Баллада  о  закрытых  дверях»  словно

возвращают  меня  домой.  Ну,  а  «Песня  Верещагина»  производит  на  компанию

убийственное впечатление.

        — А вы знаете,  что уже утро?  — спохватывается Жиль.  — Ну-ка, Андрей,

спой что-нибудь в заключение такое, чтобы в душу запало.

        Я  молча беру гитару и  задумываюсь.  Надо спеть что-то  особое.  Вдруг

решение приходит само по себе.

        — Небо там, впереди, подожгли, там стеною закаты багровые...

        Олег подхватывает:

        — Там чужие слова, там дурная молва, там ненужные встречи случаются...

        Последний куплет все слушают затаив дыхание.

        — Там и звуки и краски не те,  только мне выбирать не приходится. Очень

нужен я там, в темноте, ничего — распогодится!

        Припев поет уже вся компания. Потом Магистр предлагает:

        —  Эту  песню надо сделать гимном нашего Сектора.  Она как нельзя лучше

отражает специфику нашей  работы.  «Только мне  выбирать не  приходится,  очень

нужен я там, в темноте, ничего — распогодится!»

        Все соглашаются,  и  мы,  еще раз выпив за  Новый год и  поздравив друг

друга, начинаем расходиться.

        Когда мы  приходим к  Лене,  она  по  линии доставки вызывает несколько

пакетов с  соками.  Я  тем  временем снимаю пиджак и  галстук и  располагаюсь в

кресле.

        —  Хватит накачиваться кофе и  коньяком,  — заявляет Лена и,  налив два

стакана сока, усаживается ко мне на колени.

        — Ну что, милый, доволен ли ты праздником?

        — Сверх всякой меры!  — отвечаю я, обнимая ее за талию и целуя в шею. —

А откуда ты знаешь эту песню?

        Лена отстегивает и сбрасывает с плеч голубую мантию.

        —  Из  твоего подсознания,  дорогой.  Эта  песня  почему-то  прочно там

запечатлелась.  А когда я ее расшифровала, то долго не могла прийти в себя: она

словно про нас написана, особенно... — она вдруг замолкает.

        — Что особенно?

        — Ничего,  так,  к слову пришлось,  — отмахивается Лена и,  поставив на

стол пустой стакан, принимается осыпать меня поцелуями.

        Я  отвечаю тем  же,  начав со  лба,  глаз,  ушей,  спускаюсь к  плечам.

Достигнув границы декольте, нащупываю сзади застежку. Руки Леночки тем временем

освобождают меня от рубашки,  и она прижимается ко мне грудью, нагая по пояс. Я

расстегиваю пояс  платья и,  подхватив Леночку на  руки,  отношу ее  к  шкуре у

камина.

        — Дай хоть раздеться до конца, — шепчет Лена.

        — Не дам! — так же шепотом отвечаю я.

       

        Глава 8

        Танцы были в среду, нынче воскресенье.

        С четверга война, и нет спасенья!

        А на поле брани смерть гуляет всюду,

        Может, не вернемся, врать не буду.

        Б. Ш. Окуджава

       

        Просыпаюсь  я  довольно  поздно.  Лена,  утомленная праздником и  ночью

любви,  крепко спит,  положив под  голову свои перчатки. На ней осталась только

бархатная ленточка с жемчужинами.

           Я  решаю не  будить ее,  потихоньку одеваюсь и  иду к  себе.  Дома я

выпиваю  кофе  и  завтракаю.   Посмотрев  в   сторону  компьютера,   решительно

направляюсь к выходу.  Не буду сегодня тревожить Саусверка,  де Легара и прочих

обитателей Лотарингии. Есть о чем поразмыслить и без них. Не часто выдается нам

время, когда можно просто подумать.

           В лесу я нахожу небольшую полянку,  освещенную ярким осенним солнцем

и  усыпанную желтыми и  красными листьями.  Присаживаюсь на поваленное дерево и

задумываюсь.  Подумать есть о чем.  Из прозрачных намеков Лены,  Кэт и Магистра

вырисовывается довольно  интересная картина.  Видимо,  ЧВП  оказывает  какое-то

серьезное влияние на человека, вступившего с ним в контакт. И одно Время знает,

какие последствия будет иметь это влияние.  Не зря же Лена так глубоко копалась

в  моем подсознании.  И  в  конце концов чем  она  занималась всю  неделю,  где

пропадала?  Не  потратила же  она ее  целиком на то,  чтобы изготовить для меня

Золотой Меч, а для себя новогодний наряд!

        Да  и  с  переходом  этим  тоже  не  все  ясно.  Хорошо,  что  Кристина

подключается к нам для решения этой проблемы. А то получается поганая картинка:

ЧВП пользуется этими переходами,  как хочет,  а  мы пока только знаем,  что они

существуют, но не имеем ни малейшего представления об их природе.

        Что же  до ЧВП,  то он постиг природу этих переходов настолько,  что не

только умеет находить их и пользоваться ими,  но,  по всей видимости, может сам

создавать новые переходы.  Если так,  то  не  исключено,  что ЧВП может пробить

переход и сюда...  Если уже не пробил!  Что, если в Монастыре уже действуют его

агенты? Я бы ни за что сейчас не поручился.

        Сзади слышится легкий шорох.  Я оборачиваюсь.  Никого. Показалось. Да и

кто  может здесь быть?  Хотя  в  свете последних размышлений можно ожидать чего

угодно  и  кого  угодно.  Усмехаюсь  и  достаю  сигарету.  Снова  шорох.  Резко

оборачиваюсь,  и  опять — никого.  Странно.  Нервы у меня разыгрались,  что ли?

Вредно так много размышлять на такие темы. Я прикуриваю, затягиваюсь и внезапно

оборачиваюсь.  Никого нет. Это все-таки нервы. Вот оно, влияние контакта с ЧВП.

Мерещится Время знает что!  Какое-то  время курю,  размышляя на тему того,  как

вредно распускать воображение.

        Внезапно две  руки  в  голубых перчатках мягко  ложатся мне  на  плечи.

Вздрагиваю от неожиданности и оборачиваюсь. Лена! Она в белой кожаной куртке до

колен  и  высоких белых  сапожках.  Ее  глаза  озорно  смотрят на  меня  из-под

отороченного мехом капюшона.

        - Эх, ты, суперагент экстра-класса! Я два раза нашумела, а ты меня и не

заметил!

        —  Ну,  Ленка,  ты  у  меня  настоящая ниндзя!  Надо же  так  незаметно

подобраться!

        — Ты не забывай,  — целуя меня,  говорит Лена, — что я тоже хроноагент.

Пусть второго класса, но все-таки.

        Лена садится рядом со  мной,  оглядывает полянку и,  прижавшись ко мне,

тихо поет:

        — И думаешь ты,  что прекраснее нет,  чем лес заколдованный этот... Или

ты думаешь о чем-то другом?

        — Верно. У меня к тебе пара вопросов.

        — Спрашивай. Ты — мой повелитель, и я отвечу тебе без утайки.

        — Вопрос первый. Где ты пропадала всю эту неделю?

        — Работала.

        —  Лаконично.  Я еще в первый день нашего знакомства отметил у тебя эту

черту.  Тогда вопрос второй.  Эта работа как-то  связана с  воздействием ЧВП на

личность человека, вступившего с ним в контакт?

        — И да, и нет. Точнее, не совсем да и не совсем нет.

        —  Значит,  предоставляешь мне  самому все  додумать?  Понимаешь,  твои

недомолвки,  твоя тревога, тревога Кэт очень красноречиво обо всем говорят... К

тому же позавчера я  видел у Магистра какие-то бумаги.  Представляешь?  Магистр

читает бумаги!  Когда я вошел,  он перевернул листы чистой стороной вверх,  а в

разговоре упомянул,  что  ЧВП  оказался  более  коварным  противником,  чем  он

предполагал.  При этом он бросил взгляд на эти бумаги. А перед этим он хоть и в

общих чертах,   но весьма неодобрительно отозвался об их содержании.  Я  понял,

что оно ему очень не  нравится.  Кстати,  он  послал в  схлопку некоторых своих

сотрудников,  которые  к  настаивают на  скорейшем рассмотрении этой  проблемы.

Нетрудно было сделать вывод,  что эти сотрудники: ты и Катрин. Так что вы с ней

обнаружили?

        Лена молчит,  собираясь с мыслями. Я закуриваю еще одну сигарету и беру

ее руку в свои ладони.

        — Ну? Колись!

        — А ты действительно незаурядный хроноагент: и наблюдательный, и выводы

правильные делаешь, —она снова замолкает.

        —  Так что,  повелительница решила скрыть от своего рыцаря грозящую ему

опасность?

        —  Да  нет  же,  Андрюша!  Просто все это настолько еще вилами на  воде

писано, не проверено, что я не знаю, как тебе это все сказать.

        — Говори, как знаешь. Постараюсь понять, я умный.

        — Даже слишком!  Так вот, Андрей, мы с Катрин независимо друг от друга:

она аналитически,  я — изучая ваши Матрицы, пришли к тревожному выводу. То, что

ЧВП при контакте воздействует на ваше подсознание, — это полбеды.

        — А в чем же беда?

        — Беда в том,  что в случае поражения хроноагента при контакте с ЧВП, я

имею в виду физическую гибель носителя в реальной фазе, мы будем не в состоянии

вернуть сюда его Матрицу.

        Лена снова замолкает.  Она смотрит куда-то отрешенным взглядом, руки ее

лежат в  моих ладонях,  теплые и  живые.  Только это и  говорит о том,  что она

здесь, а не где-то в другой фазе.

        — И куда же она денется?

        — Она останется в распоряжении ЧВП,  и он может сделать с ней все,  что

пожелает.  Может внедрить ее в любого носителя.  Естественно,  предварительно в

Матрице будут произведены необходимые изменения,  что сделает ее  покорной воле

ЧВП.  И  у  ЧВП  появится новый  сотрудник,  наделенный всеми качествами нашего

хроноагента экстра-класса.  К  тому же знающий о нас все.  А у нас станет одним

хроноагентом меньше.

        — Подожди, Лена. Пусть вы не сможете извлечь Матрицу из реальной фазы и

она  останется  в  распоряжении ЧВП.  Но  ведь  здесь  остается  копия  Матрицы

хроноагента... Что я говорю! Здесь остается оригинал Матрицы...

        —  Андрей!  Я  еще не сказала тебе самого главного и  самого страшного.

Поскольку между  Матрицами:  оригиналом здесь,  в  Монастыре,  и  ее  копией  в

реальной фазе поддерживается постоянная связь,  то ЧВП произведет изменения и в

оригинале Матрицы.

        — Ты хочешь сказать...

        —  Да!  В  случае поражения от ЧВП хроноагент потерян для нас навсегда.

Более того, у нас здесь появится внутренний враг — агент ЧВП. Он — тот же самый

и внешне, и психически, но его Матрица уже будет нести в себе программу. Он сам

не  будет знать,  когда он  начнет ее  выполнять и  что  эта программа от  него

потребует.

        Мне становится холодно. Слова Лены потрясли меня.

        —  Лена,  а что,  если заблокировать обратную связь между Матрицей и ее

копией в реальной фазе?

        —   Нельзя.   Это   стопроцентная  гарантия   умственного  расстройства

хроноагента, которое может привести к полному идиотизму.

        —  Но  ведь должен же  быть какой-то  выход из  этого положения,  Время

побери!

        — Должен.  Но пока мы его не знаем.  Будем искать. Привлечем все лучшие

силы Монастыря.  Нельзя оставаться беззащитным перед лицом такого врага!  Ты  о

чем это задумался?

        —  Вот  что,  Леночка,  —  начинаю было я,  но,  не  найдя нужных слов,

умолкаю.

        Лена ждет. А перед моими глазами проходят сцены битвы у Голубой Звезды.

Потом  их  сменяет стремительно несущаяся на  меня  земля  и  донельзя узенький

«коридор выхода».  Потом  я  вижу  Синего Флинна,  тяжело шагающего на  меня  с

Золотым Мечом в руке.

        — Я считаю, Лена, что Андрею об этом говорить не  надо.

        — Почему?

         —  Комплекс боязни поражения.  Не  понимаешь?  к  Сейчас поясню.  Если

раньше,  идя  на  задание,  я  думал только о  том,  как  его  лучше выполнить,

действовал без оглядки,  не щадя самого себя...  Сейчас надо мною будет висеть,

как дамоклов меч, боязнь поражения, этакий  комплекс, который может повлиять на

меня в самый решительный момент и привести к тому, чего я буду бояться, то есть

к поражению.  Я смотрю на Лену,  а она глядит на меня так,  словно видит первый

раз в жизни.

        — Ты понимаешь, о чем я говорю? Это комплекс сверхответственности. Ведь

теперь я  знаю,  что  последует за  моим  поражением.  И  когда я  встану перед

проблемой риска пятьдесят на  пятьдесят,  я  не говорю уже о  пяти к  девяносто

пяти, этот комплекс может сработать, и тогда...

        — Что тогда?

        — Помнишь мой полет в образе Адо Тукана?  Так вот,  сейчас я не уверен,

что справился бы с управлением.  Тогда для меня главным было:  избежать падения

самолета на завод.  А сейчас еще и выжить самому.  Имея на плечах такой двойной

груз, очень трудно балансировать на грани и принимать рискованные решения.

        — Я понимаю,  — Лена стискивает пальцы. — Но, Андрей, я уверена, что ты

найдешь в  себе силы справиться с  этим двойным грузом,  с этим комплексом.  Ты

победишь его,  ты всегда побеждаешь.  И ты будешь побеждать и впредь. Ведь ты у

меня такой сильный!

        — Может быть,  справлюсь,  а может быть, и нет. Не могу я сейчас ничего

сказать заранее.  В  любом случае мне  потребуется для  этого время.  Поэтому я

настаиваю,  чтобы Андрей пока ничего об этом не знал. Пусть хотя бы один из нас

останется полноценным хроноагентом, без всяких комплексов.

        —  Хорошо,  Андрюша,  я  понимаю тебя.  Пусть  будет  так.  Только надо

предупредить об этом Кэт и срочно переговорить с Магистром.  Кстати, интересно,

почему он нас сегодня не беспокоит?

        — Так ведь праздник, Леночка...

        — Ты что, Магистра не знаешь? А где твой браслет?

        — Оставил у тебя.

        — Я тоже. Ох, и попадет же нам! Чует мое сердце. Пошли скорее.

        Лена встает,  мы выбираемся на дорожку и быстро идем к моему дому.  Моя

подруга,  как всегда, права, на дисплее горит надпись: «Срочно выйди на связь с

Магистром а  —  14».  Лена  бросает  на  меня  взгляд,  вздыхает и,  подойдя  к

компьютеру, набирает код. На экране появляется недовольное лицо Магистра.

        — Где это вы пропадаете, да еще и без телебраслетов? Объявляю вам обоим

по выговору! А сейчас срочно ко мне и без разговоров!

        У  Магистра мы  застаем Катрин  и  Андрея.  Они  внимательно смотрят на

монитор, на котором разыгрывается какая-то батальная сцена.

        — Пусть они смотрят,  — говорит Магистр,  — а я вам все объясню, в двух

словах. Присаживайтесь.

        Магистр достает бутылку,  бокалы и разливает нам вино. Словно это не он

минуту назад был в бешенстве.

        Я  снимаю куртку и усаживаюсь в кресло.  Лена же только откидывает свой

капюшон,  но  куртку не  снимает,  а  на  предложение Магистра раздеться только

отрицательно мотает головой и берет бокал с вином.  Магистр относит вино Катрин

и  Андрею и  поздравляет нас с  Новым годом.  Мы  отпиваем по  паре глотков,  и

Магистр начинает рассказывать.

        В  фазе,  которую сейчас наблюдают Катрин с  Андреем,  начало XIX века,

относительно нашего времени.  Пруссия и  Франция,  объединившись под  скипетром

Людовика XVIII,  прямого агента ЧВП,  завоевали всю Европу,  включая и  Англию.

Непокоренной осталась одна Россия.

        Два  месяца назад армия Людовика XVIII вторглась в  российские пределы.

Но  здесь ее вместо стремительного марша к  столице и  генерального сражения на

подступах к  ней ожидала затяжная война с  боями «местного значения».  Медленно

двигаясь отдельными колоннами по  российским дорогам,  отбиваясь от  казачьих и

гусарских наскоков, армия Людовика достигла Тулы и сумела там соединиться.

           Главнокомандующий русских войск,  фельдмаршал «с князь Румянцев, был

вынужден  сосредоточить войска  для  генерального сражения.  Силы  сторон  были

примерно равны.  У франко-прусской армии некоторое преимущество в кавалерии,  у

русских — в артиллерии.

           Сражение состоялось у  села  Красное рано  утром.  Людовик оставил в

резерве  прусскую  кавалерийскую  бригаду  под  командованием генерала Дитриха,

чтобы   использовать ее  в  решающий момент.  Этот  момент наступил к  полудню.

Изнуренный бесчисленными атаками левый  фланг  русской армии под  командованием

генерала Кучкова начал перестраиваться.  Людовик отдал приказ, который доставил

его  адъютант,  полковник Огюст  Жером,  внедренный агент ЧВП.  Бригада Дитриха

обрушилась на расстроенные боевые порядки Кучкова,  опрокинула их и оказалась в

тылу у русской армии. Исход сражения был решен.

        По дороге,  которой ехал к Дитриху полковник Жером,  за несколько минут

до того проследовал гусарский разъезд русских,  возвращающийся из разведки. Все

это должно произойти через два часа.

        — Итак,  наша задача, — подводит Магистр итог, — внедриться в командира

разъезда, поручика Зотова. Сейчас гусары отсиживаются в охотничьем домике. Надо

выйти на  точку встречи,  дождаться полковника Жерома,  убить его  или  ранить,

словом,  помешать доставить приказ.  Сам  приказ желательно изъять и  доставить

генералу Кучкову, чтобы он принял необходимые меры. Людовик не успокоится после

потери адъютанта и пошлет другого гонца.  Выполнять задание будет Андрэ. Андрэ,

ты хорошо изучил место встречи?

        — Да, Магистр, — отвечает Андрей, не отрываясь от компьютера.

        — Тогда за дело! Матрица Зотова уже считана и обработана. Будь готов ко

всяким неожиданностям и  учти,  полковник Жером — один из лучших фехтовальщиков

французской армии, кроме того, он — агент ЧВП. То есть он получил подготовку не

хуже, чем ты.

        При этих словах мы с Леной переглядываемся,  но не говорим ни слова.  А

Магистр продолжает:

        —  Андрэ уже имел дело с  Синим Флинном и  мог бы рассказать тебе,  как

нелегко ему  пришлось.  Так что мобилизуй свои возможности предельно.  Тебе это

потребуется.  Лучше не  доводи дело до сабель,  подстрели его,  и  вся недолга.

Возвращаться будешь  после  передачи приказа Людовика Кучкову.  Просто  присядь

где-нибудь, расслабься и закрой глаза.

        — Понятно, Магистр, я готов, — говорит Андрей, вставая от компьютера.

        — В таком случае,  Элен, действуй. Полагаю, подготовка не должна занять

много времени. Только самые необходимые сведения. Воспоминания детства поручика

Зотова Андрэ не потребуются.  И  оставайся все время в  пункте передачи.  Андрэ

может выбрать время для возвращения в любой момент.

        — Хорошо. Пошли, Андрей.

        Лена встает и  направляется к  Нуль-Т.  Андрей идет за  ней,  на пороге

оборачивается и  делает  прощальный жест  рукой.  Магистр шутливо благословляет

его. Дверь закрывается. Магистр тут же поворачивается ко мне.

        — Ну, Андрэ, выкладывай, что там у тебя?

        —  Почему это  ты  решил,  что  у  меня  что-то  есть?  —  спрашиваю я,

покосившись на Катрин.

        —  А  вижу  по  твоему  победному и  жизнерадостному выражению лица.  —

Магистр наливает вина  в  три  бокала,  жестом  указывает Катрин  на  место  за

столиком и категорически говорит: — Выкладывай!

        Смотрю на Катрин.  А это даже неплохо,  что она здесь. В конце концов в

этой проблеме она ориентируется лучше меня.  Я  передаю Магистру наш разговор с

Леной  и  излагаю свои  мотивы,  почему  Андрею пока  ничего не  надо  об  этом

говорить.  Катрин смотрит на меня довольно мрачно,  а  Магистр,  задумавшись на

минуту, спрашивает ее:

        — Андрэ что-нибудь знает?

        — Магистр, я не такая болтливая, как Лена.

        Я хочу было возмутиться,  но Магистр успокаивает  меня, положив руку на

плечо.

        —  Ты  не  права,  Кэт.  Элен рассказала все Андрэ,  видимо,  исходя из

каких-то  своих соображений.  Теперь я  к  нахожу,  что  это  даже  к  лучшему.

Действительно,  пусть  один из  вас знает об  опасности,  другой —  нет.  После

заданий Элен будет проверять:  нет ли каких осадков в  подсознании у  того и  у

другого. Мне кажется, это поможет нам найти ключ к решению задачи и обезопасить

и  себя, и хроноагентов.    

        — Каким образом? — не понимает Катрин.    

        — А таким,  что он,  — Магистр показывает на меня, — зная об опасности,

будет психологически настроен на противодействие ей,  а Андрэ — нет. То, что не

могут сейчас решить твои компьютеры, сможет наверняка решить человеческий мозг.

Это несравненно более мощная и совершенная система. В критических ситуациях она

способна выдавать такие решения,  что  компьютеры сгорят от  зависти.  Это  наш

шанс. Согласна?

        Катрин смотрит на  меня  с  сомнением,  словно сравнивая характеристики

моего мозга с процессором компьютера.

        —  Пожалуй,  в  этой идее есть рациональное зерно.  Я  согласна,  пусть

Андрей пока ничего не знает.

        — Вот и прекрасно! А сейчас выясним, как дела у Андрэ и Элен.

        В  этот момент Лена выходит на  связь.  Андрей уже лежит на  «стартовой

площадке». Лена, все еще в своей куртке, сидит за пультом.

        — Магистр,  мы готовы.  Что там сейчас делает Зотов? Магистр смотрит на

монитор:

        — Сидит за столом и задумчиво смотрит на икону.

        — Самое время!

        — Действуй! Удачи тебе, Андрэ!

        Андрей машет рукой и закрывает глаза.  Лена набирает на пульте команды.

На стенах пункта переброса начинается пляска разноцветных огней. Все.

        — Магистр, я остаюсь здесь.

        — Да,  Элен. Будь готова принять Андрэ назад в любую минуту. Нечего ему

там задерживаться.

        А  на  нашем  мониторе поручик Зотов,  он  же  —  Андрей  отрывается от

созерцания иконы и достает часы. Потом он встает и подходит к двери.

        — Корнет!

        — Да, Петр Иванович!

        — Поднимайте людей. Через десять минут выступаем.

        Зотов снова остается один,  раскуривает трубку и  подходит к  окну.  На

дворе гусары подходят к колодцу,  пьют, умываются. Через несколько минут входит

корнет.

        — Люди готовы, Петр Иванович.

        — Ну, с богом, пора! — говорит Зотов, надевая кивер.

        Они выходят во двор.  Десяток гусар стоят у навеса где отдыхали лошади.

Зотов командует:

        — По коням!

        Гусары садятся в  седла,  офицерам подводят коней,  и  через  несколько

минут разъезд уже скачет по лесной дороге. Выехав из леса, Зотов осматривается.

Затем  он  направляется  в  сторону  небольшой,  но  густой  рощи.  В  роще  он

останавливается и выжидающе смотрит на дорогу.

        — В чем дело, Петр Иванович? — спрашивает корнет.

        — Сдается мне,  едет кто-то со стороны французов.  Подождем, посмотрим.

                       

        Несколько минут проходят в напряженном ожидании. Никто не появляется, и

не слышно ничего, кроме грохота близкого сражения.

        — Показалось вам... — начинает было корнет.    

        В  этот  момент  слышится  конский  топот,  и  на  дороге  показывается

полковник    Огюст     Жером     в     сопровождении    шестерки     всадников,

 

        — Гусары! Вперед! Руби их! — командует Зотов.   

        Сам  он  бросается наперерез полковнику,  который  пришпоривает коня  и

пытается скрыться.  Но Зотов и два гусара быстро нагоняют его. Остальные гусары

завязывают бой  с  конвоем.  Метров  за  пятнадцать до  Жерома  Зотов  вынимает

пистолет и стреляет. Жером покачнулся, но остался в седле.

        — Промахнулся! — не удерживаюсь я.

        — Вряд ли,  с пятнадцати-то метров!  — отвечает Магистр и берет крупным

планом Жерома,  — смотри,  у него стальные наплечники,  пуля срикошетировала от

левого плеча.

        Жером между тем  тоже  выхватывает пистолет и  стреляет в  Зотова.  Тот

резко пригибается к холке коня, и пуля только слегка задевает кивер.

        — Молодец! — восклицает Магистр.

        На Катрин жалко смотреть, она нервно грызет пальчик розовой перчатки.

        Зотов выхватывает саблю и  быстро догоняет Жерома.  Тот  также обнажает

оружие.  Сабли,  сверкнув,  с  лязгом сталкиваются,  и Зотов проскакивает мимо.

Гусар,  следовавший за  Зотовым,  оказывается менее удачливым.  Они  с  Жеромом

обмениваются парой ударов, и гусар валится из седла.

        Второго  гусара  Жером  встречает  пистолетным  выстрелом  в   упор   и

разворачивается навстречу Зотову.  Звенят и сверкают сабли. Катрин ахает. Жером

с  Зотовым рубятся как  бешеные.  Жером действительно незаурядный фехтовальщик.

Его сабля стремительно летает слева направо и сверху вниз,  но всюду натыкается

на  защиту.  Андрей  тоже  получил  неплохую подготовку.  Он  не  только  умело

защищается, но и результативно атакует. Дважды клинок Зотова достает Жерома. Но

и  у  самого Зотова лицо  в  крови.  После  неудачно взятой защиты сабля Жерома

разрубила Зотову кивер и надсекла лоб.

        Сколько еще может продолжаться этот бой, неведомо. По опыту боя с Синим

Флинном я  знаю,  что  схватка равных по  искусству противников заканчивается в

пользу того,  у  кого останется больше сил.  Мне тогда повезло.  Будет ли такой

шанс у Андрея?

        Но  вот  Андрей  словно услышал мои  мысли.  Вместо того  чтобы  отбить

боковой удар,  Зотов  резко  пригибается к  холке  коня  и  прямо оттуда делает

быстрый выпад в незащищенную грудь Жерома. Тот без звука опрокидывается на круп

своей  лошади.  Быстрым движением Зотов  обрезает ремень фельдъегерской сумки и

вскрывает ее.  Пока  он  читает  приказ Людовика,  к  нему  подъезжают корнет и

уцелевшие в схватке шесть гусар.

        —  Григорий Иванович!  Луи  посылает на  корпус  Кучкова конную бригаду

Дитриха! Надо срочно предупредить генерала!

        — Но вы ранены!

        — Пустяки, царапина. Скорее! Вперед!

        Спрятав приказ за пазуху,  Зотов пришпоривает коня. Гусары устремляются

за ним.

        Магистр что-то прикидывает, набирает на компьютере код и говорит:

        - Андрэ!  Куда тебя несет?  Вон за тем лесом движется эскадрон прусских

кирасир.

        —  Знаю,  Магистр,  —  слышим мы ответ Андрея,  —  только если я возьму

левее,  то наткнусь на батальон силезской пехоты,  а если останусь на месте, то

через пять минут здесь будет драгунский полк.  А  от кирасир мы уйдем,  лишь бы

проскочить!

        Но проскочить не удается.  Сразу за лесом гусары натыкаются на головной

кирасирский разъезд.  Гремят выстрелы,  и сверкают сабли. Зотов, зарубив одного

кирасира, командует:

        — В бой не ввязываться! Уходим!

        Начинается  сумасшедшая скачка.  Десятка  два  кирасир  гонят  по  полю

семерых гусар.  Время от времени кого-нибудь настигают.  Звенят сабли, и кто-то

остается на земле.  Справа от Зотова,  не желая отставать и  пытаясь отжать его

влево,  скачут два кирасира.  Неожиданно Зотов изменяет направление и бросается

на своих преследователей.  Выстрел из пистолета,  падает один кирасир. Короткая

рубка на саблях, и падает второй.

        И  вновь  только  быстрота коней  решает все.  Наконец,  более  тяжелые

кирасиры отстают. Да и впереди уже показываются укрепления русских. Над ними то

и дело вспыхивают разрывы гранат. Артиллерия французов ведет интенсивный огонь.

        Гусары, их осталось четверо, подтягиваются к поручику.

        — Ну, слава Времени! — шепчет Магистр. Внезапно в пяти метрах от Зотова

разрывается граната.  Конь, пораненный осколками, взвивается на дыбы, а поручик

валится вперед, обнимая холку коня, в попытке удержаться. Его левый бок и спина

начинают быстро темнеть.  Корнет и  гусары подхватывают поручика и спускают его

на землю.

        — Магистр!  — слышим мы голос Лены.  — Поручик Зотов умирает!  Я срочно

принимаю Андрея.

        Магистр  секунду  пребывает в  замешательстве,  потом  набрасывается на

Катрин:

        — Кончай реветь и оставь в покое свою перчатку,  скоро совсем ее съешь!

Быстро проверь: откуда прилетела граната! Кто стрелял? Поняла?

        Катрин,  всхлипнув,  кивает,  и ее пальцы начинают бегать по клавиатуре

компьютера,  на  которую,  не переставая,  капают крупные слезы.  Лена тревожно

глядит с  экрана на  Магистра.  Ее рука в  голубой перчатке лежит на пульте,  а

Магистр молчит.  Я  знаю,  о чем он думает.  Но секунды текут,  и вместе с ними

утекает  жизнь  поручика  Зотова.  Неужели  Магистру  придется  отдать  приказ:

уничтожить Матрицу Андрея?!

        Магистр сидит,  сцепив пальцы на коленях, стиснув зубы, и молча смотрит

на  экран,  где гусары столпились вокруг умирающего поручика.  Замечаю,  что он

старается не глядеть ни на кого из нас.

        —  Все чисто.  Магистр!  Это обыкновенный недолет,  —  не  отрываясь от

компьютера, говорит Катрин.

        Магистр кивает Лене,  облегченно вздыхает,  расслабленно откидывается в

кресле и закуривает.

        —  Ну,  теперь действительно слава Времени!  Андрэ!  — обращается он ко

мне. — В холодильнике — водка, в баре — рюмки.

        Достаю из холодильника бутылку «Столичной»,  бутерброды с красной икрой

и  соленые грибы.  Взяв из  бара пять рюмок,  наливаю три из них.  Одну рюмку я

отношу Катрин,  которая все еще вытирает слезы,  сидя у компьютера.  С другой я

подсаживаюсь к Магистру.

        — Магистр, а что было бы, если...

        — А что бы ты сделал на моем месте?

        — Как хорошо, что я не на твоем месте!

        — Вот,  давай и выпьем за то,  что обошлось без этого.  Никогда не надо

пороть горячку.  Давай,  Катрин,  выпей  за  благополучное возвращение Андрэ  и

заодно успокой свои нервишки.

        Катрин,  молча  кивнув,  залпом  осушает свою  рюмку,  я  протягиваю ей

бутерброд, и мы с Магистром тоже выпиваем.

        А Лена,  не отключая канала связи,  уже заканчивает прием Андрея. Через

несколько минут они присоединяются к нам.  Катрин сразу бросается к Андрею, тот

обнимает ее  и  успокаивает,  как  может.  Магистр  вновь  наполняет рюмки.  Мы

выпиваем, и Магистр разгоняет нас по домам.

        - Все, все! Дело закончено, теперь — отдыхать и готовиться к празднику.

Да,  чуть не забыл,  —  он обращается ко мне,  — Андрэ,  загляни ко мне завтра,

часов в десять. Я обещал тебе кое-что показать.

        Когда мы выходим из Нуль-Т у Лены, я спрашиваю ее:

        — Как ты себя чувствовала, когда Магистр задержался с ответом? Я имею в

виду твое сообщение о гибели Зотова и возвращении Андрея.

        — Скажу откровенно: скверно чувствовала. У меня руки дрожали на пульте.

Я все время боялась, что Магистр прикажет уничтожить Матрицу Андрея.

        — И что бы ты тогда сделала?

        — Не спрашивай об этом, ладно?

        — Хорошо, не буду.

        Я  закуриваю и  только тут обнаруживаю,  что Лена все еще в своей белой

кожаной куртке.

        — Ты, как мы из леса пришли, так до сих пор и не разделась!

        Лена смеется и расстегивает молнию куртки. Под ней ничего нет.

        — Я так торопилась утром найти тебя,  что натянула только эту куртку на

голое тело.

        Она быстро одевается, а я спрашиваю:

        — Лена, а что это за праздник: День Сектора? Как его празднуют?

        — О, Время! Я же тебе еще ничего не рассказывала об этом!

           И Лена рассказывает мне, что День Сектора празднуется с незапамятных

времен.  Четвертый  день  Нового   года.  Праздник  этот  напоминает  старинные

маскарады,  с  тем только отличием,  что там нет сказочных персонажей и простых

масок.  Все  хроноагенты,  действующие и  к  бывшие,  изображают  в  мельчайших

подробностях:  от деталей одежды до манеры поведения — одну из тех личностей, в

облике которой они  действовали в  реальных фазах.  Сами они  и  присутствующие

должны угадать и  этот персонаж,  и  того хроноагента,  который его изображает.

Выигрывает тот, кого «раскрывают» последним или не «раскрывают» вовсе.   

        Зрелище это великолепное и увлекательное.  Такого смешения стилей, эпох

и  стран,  да  и  такого правдоподобия персонажей нигде не увидишь.  Сотрудники

других секторов буквально воюют между собой за  пригласительные билеты на  этот

праздник,  а  число этих билетов строго ограничено.  Ведь это наш,  внутренний,

праздник.

        — А как делаются костюмы и прочие предметы?

        — Синтезатор может все.  Полагаю, ты его уже освоил, судя по жемчужинам

и ножнам для меча.

        — А лица, как скроешь их?

        — Ну!  Здесь есть такой грим из фазы, где искусство театра на небывалой

высоте,  что из  старухи можно сделать семнадцатилетнюю девушку.  А  уж  умения

имитировать поведение, походку, владеть фигурой хроноагентам не занимать!

        — А кого будешь изображать ты?

        — Ишь, чего захотел! Это все держат в секрете, иначе какой интерес? Ну,

а ты кого?

        — Не знаю, у меня пока еще не очень богатый выбор.

        — Потому-то тебя быстро и раскроют!  Бедненький ты мой,  иди ко мне,  я

тебя пожалею, — и Лена прижимает мою голову к своей груди.

       

        Глава 9

        Macd. What concern they?

        The general cause? Or is it a fee grief

        Due to some single breast?

        Ross. No mind that's honest

        But in it share some woe, though

        the main part Pertains to you alone.

        W. Shakespeare

        Макдуф: Это горе: для всех или кого-то одного?

        Росс: Для их, кто только наделен душою, но главное касается тебя.

        В. Шекспир

       

        Утром,   оставив  свою  подругу  досматривать  сны,   я   иду  к  себе.

Позавтракав,  решаю было «отправиться» в Лотарингию,  но,  посмотрев на таймер,

вспоминаю, что в десять часов меня ждет Магистр.

        Филипп сидит у компьютера. При моем появлении он даже не оборачивается,

словно заранее знает, кто это может быть.

        — Присаживайся, Андрэ, и полюбуйся на этот список. Узнаешь имена?

        Я вчитываюсь в длинный перечень имен.

        —   Что  это  значит,   Магистр?   Ты  что,   решил  вплотную  заняться

знаменитостями моей эпохи?

        Видные  политические  деятели,  партийные  лидеры,  выдающиеся  ученые,

экономисты,    писатели,    артисты,    известные   журналисты,   телевизионные

обозреватели, военные составляют девять десятых этого списка.

        — Увы,  Андрэ,  я опоздал!  Всеми ими уже занялись,  и занялись давно и

основательно.  Сейчас мне  только остается констатировать факт,  что я,  старая

калоша, прошляпил целую фазу!                         

        Магистр  закуривает,  несколько раз  проходится по  комнате.  Потом  он

садится в  кресло и  мрачно смотрит на  меня.  Весь  его  вид  выражает крайнюю

степень усталости и  отчаяния.  Плечи  опущены,  спина  сгорблена,  руки  почти

касаются пола.

        — Ты понимаешь, Андрэ, я прошляпил твою фазу!

        — Подожди,  Магистр!  Может быть,  еще не все так безнадежно,  как тебе

представляется?

        — Утешаешь! — горько усмехается Магистр. — Неведение — слабое утешение,

а  у  тебя именно неведение.   Ты внимательно посмотрел список?     — Ты хочешь

сказать,    что    это...    —    я    задыхаюсь   от;     страшной    догадки,

      

         — Ты правильно понял, это — именно это!      

        — Но,  Магистр, если это все они, — я киваю на компьютер, — то это же —

катастрофа!             

        — Ты прав, Андрэ, это — именно катастрофа.   

        — Но, Магистр, надо же что-нибудь предпринимать!

        — Ты опять прав, Андрэ. Предпринимать непременно надо. Я как раз сейчас

и думаю, что именно?

        — На меня ты, во всяком случае, можешь рассчитывать.

           —  А  я  и  рассчитываю.  Твое  знание реальной обстановки в  фазе —

бесценно.  При подборе и  подготовке хроноагентов ты и  Олег будете незаменимы.

Разработку операций я также буду осуществлять при твоем участии.

        — Я не это имел в виду.

        — А я это,  и только это!  — передо мной сидит уже прежний Магистр,  от

убитого неудачей человека не  осталось и  следа.  —  Ты забыл пункт 14 части II

Хронокодекса.  «Никогда и ни при каких обстоятельствах хроноагент не может быть

внедрен в ту фазу, в которой он существовал до привлечения к работе».

        — Но, Магистр!

        — Я не закончил,  Андрэ! Цитирую дальше: «Исключения из данного правила

не допускаются». Все. Я было поднимаюсь.

        — Все, Андрэ, все, дискуссия окончена. Магистр снова закуривает.

        — Помнишь свой первый день в Монастыре и наш первый разговор?  Ты тогда

еще спросил: когда ты вернешься к себе?

        — Да. Ты тогда ответил: «Никогда».

        — Совершенно верно, и добавил: «Никогда, это значит никогда!» — Магистр

замолкает и продолжает после паузы.  — Неужели ты думаешь,  Андрэ, что ни меня,

ни  Элен не  тянет хоть на  денек вернуться в  свою фазу?  Что  нам не  хочется

встретиться со всеми теми, кого мы оставили там навсегда? Правильно, ты об этом

не задумывался.  Поверь, тоска по Родине — это такая вещь, к которой невозможно

привыкнуть.  Но  есть  закон,  и  мы  с  Элен  осознали  его  неотвратимость  и

справедливость, а ты еще нет.

        Видя мое недоверчивое лицо. Магистр хмыкает.

        — Ты думаешь,  отчего это мы здесь так тянемся друг к другу?  Ага! Вижу

по твоему поумневшему лицу, что хоть это ты понял...

        Магистр наливает две рюмки водки и говорит:

        —  Ну,  будем считать,  что  на  этом урок хроноэтики закончен.  Давай,

Андрэ,  выпьем за тех,  с  кем мы уже никогда больше не встретимся,  и помолчим

немного.

        Выпив,  Магистр  «уходит  в  себя».  Проходит  несколько  минут.  Леруа

открывает глаза и как бы встряхивается.

        — Так,  Андрэ.  Задача у тебя будет следующая.  Вот на этом кристалле —

коды материалов по  твоей фазе,  которые тебе надо будет срочно просмотреть.  —

Магистр достает из нагрудного кармана кристалл, показывает мне, но не отдает, а

почему-то кладет обратно.  —  Когда ты просмотришь эти материалы и  сопоставишь

события с  этим  списком,  я  буду ждать от  тебя конструктивных предложений по

исправлению ситуации. Будем искать выход из создавшегося положения вместе. А уж

работать в этой фазе ты, извини, не будешь. Там будут действовать другие, в том

числе: Андрэ, я и, возможно, Элен.

        — Но ведь Лена — не хроноагент!

        —  Кто тебе это сказал?  Она —  хроноагент второго класса.  В настоящее

время я готовлю ее переквалификацию на первый класс.

        — Магистр! Ведь переквалификация включает в себя и курс МПП?

        —   Непременно.   Нам,   Андрэ,   надо  сейчас  искать  кандидатуры  на

экстра-класс, а пока всемерно будем усиливать первый.

        — Но почему за счет Лены? Ты что, хочешь ее загубить?

        — Курс МПП еще никого не загубил.  И потом, что с это ты решил, что это

моя прихоть? Элен сама выразила  желание повысить категорию.   

        —  Сама?  —  я оторопел от неожиданности.  Вся моя полемика с Магистром

была построена на фобии Лены к перемещению своей Матрицы.  Она сама  рассказала

мне о полученной ею психической травме.   

        — Да,  сама, — подтверждает Магистр. — Я этому удивился не меньше тебя.

Меня она  вполне устраивала как  медиколог и  психолог высшей квалификации.  Но

если  неплохой в  прошлом  хроноагент выражает желание  не  только  вернуться к

работе,  но и повысить свою...  и Постой,  постой!  А ты что, ничего об этом не

знаешь?

        — Нет, она мне ничего не говорила.

        — Так, — констатирует Магистр. — Я выболтал чужую тайну. Элен, конечно,

знала, что ты будешь против. Сейчас ты будешь ее отговаривать.

        — Разумеется!

        -Вот и выходит,  что ты не знаешь человека, с которым живешь так долго!

Если Элен что-то  решила,  то пытаться заставить ее переиграть бесполезно.  Так

что и  не  пытайся,  вы только поссоритесь.  Давай лучше выпьем за нее,  за то,

чтобы ей сопутствовала удача. Ты ведь не против этого?

        Мне  приходится  согласиться,   и  мы  выпиваем.   Магистр  достает  из

холодильника два соленых огурчика и  протягивает один мне.  С  минуту мы  молча

хрупаем.

        —  Завидую я тебе,  Андрэ.  Едва ты появился в Монастыре,  как сразу же

нашел себе подругу.  Да и  какую!  Признаюсь тебе честно.  Года три назад я сам

пытался добиться ее  благосклонности,  но  при  всех своих достоинствах я  смог

стать для нее только очень близким другом.  Не  больше...  Что же  в  тебе есть

такого,  что одна из  самых прекрасных женщин Монастыря сразу стала твоей?  Как

тебе удалось ее уговорить?

        — Признаюсь тебе так же честно: никак. Я ее не уговаривал, не склонял к

себе, я вообще в тот день смотрел на нее, как на существо высшего, по сравнению

со мной, порядка. И то, что она оказалась самой простой женщиной, для меня было

чем-то вроде шока.  Поверь,  инициатива в тот раз исходила только от нее. Я был

слишком потрясен всем случившимся,  да  и  обстоятельства моего появления здесь

явно не провоцировали мою активность в сексуальной сфере.

        — Да,  я хорошо помню,  как ты был всем этим ошарашен.  Элен,  конечно,

отвечала за твою адаптацию, но то, что она... Что все-таки она в тебе тогда так

быстро разглядела, что заставило ее принять такое решение?

        —  Магистр,  давай  не  будем  пытаться постичь  логику  женской  души.

Наверное,  она разглядела во мне будущего хроноагента экстра-класса,  — невинно

добавляю я, затягиваясь сигаретой.

        -- Но,  но!  Не  заносись,  —  недовольно бурчит Магистр.  —  Тоже мне,

супермен!   Затащили  мы  вас  с  Андрэ  сюда  на  свою  голову.  Научили  всем

премудростям,  натренировали,  а  они  в  знак  признательности  лучших  женщин

Монастыря себе забрали... Ну, ладно, Время с вами! Раз они вас выбрали, значит,

так  им  было  нужно.  Ступай теперь к  себе  и  думай,  кого ты  завтра будешь

изображать.  Хотя,  что тебе думать,  выбор у  тебя не  ахти какой.  Всего пять

персонажей.  Учти,  я щадить тебя не намерен. Сразу разоблачу! Кстати, бьюсь об

заклад на бутылку коньяку, что ты и Элен не сможешь узнать!

        — Даже на пробку от пивной бутылки не буду!  Пойду к себе, есть над чем

голову поломать. Давай кристалл.

        —  Не дам.  Сейчас не дам.  Получишь после праздника,  иначе ты про все

забудешь и засядешь за компьютер. Не настаивай, не дам. Ступай.

        Дома  я  первым  делом  пытаюсь связаться с  Леной.  Она  на  вызов  не

отвечает. Ее Нуль-Т заблокирована. Я немало дивлюсь этому обстоятельству, затем

оставляю Лене  на  компьютере запрос  на  срочную связь  и  пытаюсь связаться с

Андреем. Его компьютер отвечает: «Работаю. Прошу не беспокоить!» Такой же ответ

я получаю от компьютера Катрин. Мысленно послав всех их в схлопку, усаживаюсь в

кресло, закуриваю и задумываюсь.

        Тревожные события у меня «дома»,  неожиданное решение Лены, предстоящий

праздник —  все смешалось у  меня в голове.  Я никак не могу сосредоточиться на

чем-то одном.  Мысли перескакивают с одного на другое.  Да тут еще и Магистр со

своей  неразделенной  любовью.   Пара   чашек  кофе  несколько  возвращает  мне

равновесие.  Вызываю на связь Олега,  но его компьютер отвечает:  « Отсутствую.

Можете  оставить сообщение».  Мне  было  не  совсем  удобно оставлять Олегу  на

компьютере то, что я подумал. Я просто отключаюсь.

        Чтобы как-то отвлечься, я решаю поизучать жизнь в Лотарингии.

        Наблюдаю быт  и  нравы  императорского дворца,  где  в  это  время граф

Саусверк исполняет обязанности начальника караула.  Насмотревшись на Саусверка,

переключаюсь на Нину Матяш.  Она примеряет обновку:  красные сапожки на высоком

каблучке.

        Постепенно дворец затихает.  На Лютецию, столицу Лотарингии, опускается

ночь.

        

        Глава 10

        Кто позволил себе эту дьявольскую шутку?  Схватить его и сорвать с него

маску, чтобы мы знали, кого нам поутру повесить на крепостной стене!

        Э. А. По

       

        Утром, когда я сижу за чашкой кофе, на связь неожиданно выходит Лена.

        — Привет! Ты хотел меня видеть?

        — И сейчас хочу. Мне надо с тобой серьезно поговорить.

        — Я догадываюсь, о чем. Это бесполезно, Андрей.

        —  Я не собираюсь тебя отговаривать.  Просто хочу задать тебе несколько

вопросов.

        — Ну,  если так, — улыбается Лена, — хорошо. Приготовь для меня кофе, а

я сейчас переоденусь и приду.

        Через  несколько минут Лена  в  белом в  обтяжку комбинезоне выходит из

Нуль-Т.  Она берет предложенную мной чашку кофе и  усаживается в кресле.  Отпив

пару глотков, спрашивает:

        — Ну? Давай свои вопросы.

        — Это что, окончательное решение?

        — Да, — твердо отвечает Лена.

        — Ты хорошо представляешь, через что тебе придется пройти?

        —- Достаточно хорошо. Ведь я уже проходила через это.

        — Но это было, когда ты квалифицировалась на второй. А сейчас тебя ждет

курс МПП по первому классу.

        - Но это неизбежно, Андрей. Раз я хочу работать по-настоящему, в полную

силу, то мне необходимо пройти эту подготовку.

        — А Лабиринт? Тебе придется и его пройти.

        — Пройду. Ты прошел, и я пройду.

        — Ты хоть знаешь, что тебя там ждет?

        — В достаточной степени. Я ведь видела, как проходили его ты и Андрей.

        Я с сомнением смотрю на свою подругу. Она выглядит довольно беззаботно.

Уютно расположившись в кресле,  закинув ногу на ногу,  она покручивает ножкой в

мягком белом тапочке-чешке.  Осеннее солнце через окно ярко освещает ее фигуру,

обтянутую белой блестящей тканью.  Перламутровые глаза с любовью глядят на меня

поверх кофейной чашки.

        — Лена. Зачем тебе это нужно? Тебя что, не устраивает твоя работа?

        Лена молча ставит на стол пустую чашку и смотрит мне в глаза. Ее пальцы

играют застежкой-молнией на груди.

        — Давай не будем об этом, Андрюша, — наконец говорит она.

        — Почему?

        — Да потому,  что я так решила,  и, видит Время, это решение далось мне

нелегко. Я рассказывала тебе о своем комплексе? Его было непросто преодолеть. Я

преодолела его  благодаря тебе.  А  ты  сейчас  своими  вопросами и  сомнениями

пытаешься меня поколебать.  Ты что,  хочешь, чтобы я разревелась, как девчонка?

Нет,   Андрей,  я снова стану хроноагентом, и не надо больше  никаких вопросов.

Хорошо?

           Я  встаю и  подхожу к  ней,  она  поднимается мне  навстречу,  и  мы

обнимаемся.

           — Хорошо, — говорю я и целую ее. — Я люблю тебя.

        -И я люблю тебя, — шепчет Лена, прижимаясь ко  мне.

        Через минуту она выскальзывает из моих объятий.   

        —  Праздник начинается через три часа,  а я еще не готова.  Да и ты,  я

вижу, тоже. Пора, надо готовиться.   

        Она еще раз целует меня и исчезает в Нуль-Т.  Оставшись один, я еще раз

с  сожалением  прикидываю,   что  и  выбор  у  меня  невелик.  В  кого  же  мне

«воплотиться»?   В задумчивости смотрю по сторонам. На глаза попадается Золотой

Меч.  Что ж,  вот и решение.  Пусть меня сразу узнают, но зато я буду выглядеть

эффектно.

        Через несколько минут достаю из  синтезатора комплект снаряжения рыцаря

Хэнка. Внимательно осматриваю и довольно ухмыляюсь. Все выглядит как подлинное,

даже вмятина на наплечнике присутствует.  Единственное, чего я не смог, да и не

пытался  добиться -  это  эффект  заношенности одежды.  Красные  кожаные чулки,

перчатки и  плащ выглядели как новые.  Да  и  вряд ли  на празднике были бы они

уместны заношенными до последней степени.

        Так.  Примерим снаряжение. Доспехи, чулки и перчатки, все впору. Теперь

шлем.   И  гримироваться  не  надо,  лицо  закрыто  забралом.  Я  усаживаюсь  к

компьютеру, усмехаясь. Эффектное должно быть зрелище: средневековый рыцарь — за

суперсовременным компьютером!  Мою  работу  прерывает сигнал.  На  экране связи

загорается надпись:  «Сотрудникам Сектора  Внедрения и  Воздействия собраться в

Галерейном зале для участия в празднике Дня Секторам.

        В  Галерейный зал  я  попал  впервые.  Свое  название он  получил из-за

своеобразной формы.  В  центре находился большой многогранный зал,  от которого

расходились галереи к  залам поменьше.  Эти залы,  в свою очередь,  соединялись

между собой. Правильнее было бы назвать этот зал «колесным».

        Общество уже почти все собралось. Кого здесь только не было! Воины всех

времен и народов, колдуны, жрецы, монахи, вельможи, придворные...

        Играет тихая, ненавязчивая музыка. Возле стен, на столиках, расставлены

всевозможные напитки и  блюда  с  закусками.  Желающие угощаются возле них.  От

волнения у  меня пересохло в  горле,  и я направляюсь к одному из столиков.  Но

вовремя вспоминаю, что конструкция моего шлема не позволяет мне есть и пить, не

снимая его.  Мысленно я проклинаю свой выбор и завидую рыцарю в черных доспехах

более поздней эпохи. Он может выпить, приподнимая забрало. Выпив, Черный Рыцарь

направляется ко мне и, церемонно поклонившись, приветствует:

        — Честь и слава обладателю Золотого Меча, добытого в бою!

        —  Благодарю вас,  сэр,  —  отвечаю я.  — Боюсь,  что мое инкогнито уже

раскрыто.

        — Не знаю, как для других, но для меня оно не существовало. Я знал, что

вы придете именно в таком облике.

        С этими словами Черный Рыцарь удаляется.  Я стою озадаченный,  но потом

прихожу к выводу,  что под забралом Черного Рыцаря скрывается не кто иной,  как

Магистр.

        Тихая  музыка сменяется танцевальными ритмами.  Я  опять проклинаю свой

неудачный выбор: длинный меч не дает возможности танцевать. Но тут мне приходят

на помощь. Некто, одетый как камердинер, подходит ко мне.

        — Рыцарь,  меч мешает вам.  Передайте его мне,  в нужный момент я верну

его.

        Это  как  нельзя кстати.  Избавляюсь от  меча и  оглядываюсь.  В  толпе

мелькает знакомое лицо. Кристина!

        Подхожу,  отвешиваю галантный,  насколько Позволяют доспехи,  поклон  и

приглашаю ее на танец. Кристина, не колеблясь, принимает предложение.

        — Впервые в жизни танцую с рыцарем, — поет она своим чарующим голоском.

— А вы — настоящий рыцарь?

        При этом она прикасается пальчиками к железной  чешуе доспехов.

        —  Если вы  имеете в  виду доспехи,  то они абсолютно  не отличаются от

тех,  которые были на мне в реальной фазе. А там я был самым настоящим рыцарем,

мне даже пришлось защищать Прекрасную Даму.   

        — Мне кажется, я вас знаю.   

        — Несомненно, знаете.

        —  И  кто же вы?  — интересуется Кристина,  пытаясь разглядеть мое лицо

через прорези забрала.    

        — Узнаете в свое время, — усмехаюсь я.    

        — Скажите,  а эти доспехи,  они,  наверное, очень тяжелые? — спрашивает

она, снова касаясь рукой чешуи  и наплечников.    

        — Не такие уж и тяжелые,  как кажутся. Вон, у него, — я киваю в сторону

Черного Рыцаря,  наблюдающего за нами, — наверняка потяжелее. Но в любом случае

тяжесть доспехов распределена по всему телу, и представление о том, что рыцари,

закованные в броню,  неуклюжи, как статуи, — сильное преувеличение. Как видите,

доспехи не  мешают мне танцевать с  вами.  Наверняка они не  помешают и  этому,

черному.

        Танец  заканчивается.  Я  провожаю Кристину до  места,  поблагодарив за

доставленное удовольствие.  Снова звучит музыка,  и  я замечаю Катрин.  Она — в

своем новогоднем наряде. Приглашаю ее так же галантно, как и Кристину.

        Танцуя,  Катрин проводит ладошкой в красной перчатке по моему забралу и

шепчет:

        — А я узнала тебя, Андрей.

        — Только никому не говори,  — так же шепотом отвечаю я и спрашиваю: — а

где Андрей?

        — А ты разве не узнал его?

        Я  прослеживаю за  ее  взглядом и  вижу  Андрея в  образе Доса  Кубено,

командира группы «Кугуаров».  Он  танцует с  придворной дамой конца XVIII века.

Одновременно я  вижу Черного Рыцаря.  Он по-прежнему не танцует и  наблюдает за

мной.  Обращаю внимание,  что он даже не отдал своего меча камердинеру. Мне это

не  нравится и  настораживает,  но  тут мое внимание переключается на  даму,  с

которой танцует Андрей.

        — Кэт, а ты не видела Лену?

        — Нет,  и представления не имею,  как она выглядит. Музыка кончается, я

провожаю Катрин, и тут же к нам подходит Андрей. Мы здороваемся, и я спрашиваю:

        — Слушай, ты не вычислил этого Черного Рыцаря?

        — Нет, но мне не нравится, что он все время следит за тобой. Кто бы это

мог быть?

        — Он разговаривал со мною, и я решил было, что это — Магистр. Но теперь

сомневаюсь. Видишь, он даже не отдал своего меча.

        — Странно, очень странно.

        Тут распорядитель объявляет «белый танец»,  и  меня приглашает стройная

красивая женщина в  длинной,  до  пола,  изящной белой меховой шубе с  пушистым

капюшоном,  обрамляющим молодое красивое лицо.  Из-под  меха на  меня улыбаются

озорные карие глаза.  Женщина носит свою  шубу с  природной грациозностью,  она

совсем не  стесняет ее  движений.  Положив руки в  белых,  с  меховой отделкой,

перчатках мне на плечи,  женщина движется в танце, склоняя голову то в одну, то

в другую сторону, то ли разглядывая меня, то ли давая разглядеть себя.

        — Кто вы, если не секрет? — не удерживаюсь я от вопроса.

        —  Для вас пока секрет.  Считайте меня Феей Зимней Сказки,  — улыбаясь,

отвечает она.

        На  следующий  танец  Фею  приглашает  старый  астролог  с  дребезжащим

голосом. Танцует он, однако, с юношеской резвостью. Я приглашаю молодую римскую

аристократку,  которая чем-то напоминает мне Лену. Танцы продолжаются. Я танцую

с ведьмами и гаремными женщинами,  придворными дамами и цыганками...  Изредка я

ловлю на себе взгляд Черного Рыцаря,  и мне становится не по себе.  Наконец, он

скрывается в одной из галерей,  и мне становится легче.  Вскоре звучит гонг,  и

раздается голос:

        — Просим всех приготовиться к Обряду Снимания Масок!

        Камердинер приносит мой меч,  и я удаляюсь в галерею.  Очень не хочется

оказаться «рассекреченным» первому. В галерее я неожиданно сталкиваюсь с Черным

Рыцарем.  С  минуту мы  молча  смотрим друг  на  друга,  потом раскланиваемся и

расходимся.

        Дойдя  до  одного из  малых залов,  я  прохожу по  окружной галерее два

других  и  оттуда  направляюсь  в  центральный зал.  Там  уже  стоят  несколько

«разоблаченных».  Едва  я  вхожу,  как  астролог кладет мне  руку  на  плечо  и

дребезжит своим козлиным голосом:

        —  Доблестный сэр  Хэнк Гомптонский,  он  же  Андрей Коршунов!  Снимите

маску!

        Мне ничего не  остается делать,  как снять шлем и  улыбнуться.  Из угла

зала на меня внимательно смотрит Черный Рыцарь.

        Андрей тоже стоит с открытым лицом. А астролог свирепствует, разоблачая

одного  хроноагента за  другим.  Конец  этому  безобразию положила  Фея  Зимней

Сказки. Она протягивает к астрологу руку и звонким голосом произносит:

        — Сен-Лоран, придворный Маг и Астролог Гудвина VII, короля Ирландии, он

же Филипп Леруа! Снимите маску!

        Астролог распрямляется,  морщинистое лицо разглаживается, тусклые глаза

загораются знакомыми бесенятами, и я узнаю Магистра. Он подмигивает мне и снова

переводит взгляд на трех еще «не рассекреченных».  Вид у него озадаченный.  Три

персонажа остаются неузнанными.  Это  Фея  Зимней сказки,  капитан ВВС  Красной

армии в форме образца 1943 года и Черный Рыцарь.  Наконец,  Магистр улыбается и

подходит к капитану.

        — Капитан Дмитрий Лебедев, он же Генрих Краузе! Снимите маску!

        Капитан снимает шлемофон с  очками,  и  я узнаю одного из хроноагентов,

которого раза три видел у Магистра. Но на двух оставшихся и всезнающий Магистр,

и все собравшиеся явно споткнулись. А те медленно прохаживаются по залу, ожидая

решения.  Рыцарь ходит,  тяжело ступая, а Фея перемещается совершенно бесшумно,

метя пол длинной шубой.  Я  даже задумываюсь,  а  во что это она обута,  что ее

шагов по паркету совершенно не слышно, не иначе как босая!

        Вдруг до  меня доходит:  это же  Лена!  Ведь ее  нет среди «раскрытых».

Первое мое побуждение,  объявить об этом,  быстро гаснет. Во-первых, я не знаю,

кого она в  данный момент представляет,  а  во-вторых,  мне хочется,  чтобы она

победила,  вдруг кто-нибудь узнает сейчас Черного Рыцаря.  Планы мои  рушит Маг

Жиль. Он шагает вперед и говорит:

        —  Верховная Жрица Великого Бога Мороза и Северного Сияния из Поморской

области, она же Елена Илек! Снимите маску!

        Фея  откидывает свой  меховой  капюшон  и  улыбается  знакомой  Лениной

улыбкой.

        Взоры собравшихся обращаются на Черного Рыцаря.  Тот останавливается и,

скрестив руки на груди,  молча смотрит на нас из-под забрала шлема, украшенного

перьями ворона.  После минутного молчания, во время которого Магистр озадаченно

переводит  взгляд  с  Черного  Рыцаря  на  собравшихся хроноагентов и  обратно,

начальник Сектора Маг Стремберг провозглашает:

        —  Черный Рыцарь!  Вы победили!  Никто из собравшихся не может опознать

вас.  Поднимите  забрало,  раскройте свое  инкогнито и  получите  главный  приз

праздника.

        Из-под забрала звучит глухой голос:

        —  Пусть  мое  забрало  попытается поднять достойнейший из  собравшихся

здесь, при условии, что он сумеет это сделать. Вот мой вызов!

        Черная перчатка падает к  ногам общества.  Все  замирают,  предчувствуя

неожиданное завершение праздника. А Черный Рыцарь продолжает:

        — Если собравшееся общество затрудняется выбрать достойнейшего,  то,  с

его позволения,  я  бы  хотел,  чтобы мое забрало попытался поднять сэр Хэнк из

Гомптона, доблестный победитель Синего Флинна! — при этом он кладет правую руку

на рукоять своего меча.

        После  такого  недвусмысленного  вызова  мне  остается  только  поднять

перчатку Черного Рыцаря. Я кланяюсь ему и надеваю шлем.

        — Место для честного боя! — кричит Черный Рыцарь.

        Лена,  словно внезапно озябнув,  снова надевает капюшон.  Магистр, весь

подавшись вперед,  пожирает Черного Рыцаря глазами.  Внезапно из  толпы выходит

Ричард и  что-то  тихо говорит Магистру,  указывая на  Черного Рыцаря.  Магистр

протягивает ко мне руку,  желая что-то сказать,  но в этот момент Черный Рыцарь

обнажает меч и шагает ко мне.

        Отключаюсь от  всего  постороннего и  выхватываю из  ножен Золотой Меч.

Клинки сталкиваются со звоном,  разрезавшим сгустившуюся тишину. Я предполагал,

что  мы  с  Черным  Рыцарем проведем что-то  вроде  театрального боя,  в  конце

которого я его обезоружу и подниму его забрало.  Или будет другой финал,  в том

же  роде.  Но вопреки моему ожиданию удары,  которые наносит мне Черный Рыцарь,

оказываются довольно сильны и точны, чтобы не сказать: опасны.

        Черный Рыцарь оказался искусным бойцом.  Его  меч  мелькает передо мной

сплошной сверкающей полосой.  Я еле успеваю отражать удары,  не понимая пока, в

чем дело.  В  схему праздничной шутки это никак не  укладывается.  Стремительно

перебросив меч слева направо, Черный Рыцарь наносит мне боковой удар, который я

никак не  успеваю отразить.  Резко приседаю,  и  меч бьет по медным рогам моего

шлема  с  такой  силой,  что  у  меня  гудит  в  ушах,  а  перед глазами плывут

разноцветные круги.

        Шутки  кончились.  Это  уже  слишком.  Если  бы  не  моя  отточенная на

ежедневных тренировках реакция,  то голова моя вместе со шлемом уже катилась бы

по  полу.  Удар был  нацелен под  основание шлема,  хорошо поставлен и  нанесен

опытной рукой. Я отскакиваю назад, выигрывая время, чтобы прийти в себя. Черный

Рыцарь вновь шагает ко мне, занося меч для нового удара.

        Все,  поиграли и  хватит!  Резко отбиваю удар  и  решительно перехожу в

атаку.  Мне еще не  известно точно,  кто скрывается под черными доспехами,  но,

сопоставив все факты, я понимаю, что он явно не относится к числу моих друзей и

вряд ли желает мне добра. Начинаю наносить удары на поражение. Но Черный Рыцарь

—  парень не  промах!  Он  не  только умело отражает мои  удары,  но  и  опасно

контратакует.  Задержавшись в  атаке,  я не успеваю вернуться в защиту,  и удар

Черного Рыцаря почти достигает цели. Я только успеваю слегка отвести его влево.

Конец меча с силой бьет меня по наплечнику и,  соскочив с него, проникает между

чешуями, защищающими левую руку.

        Чувствую,  как по левой руке течет кровь. Все, достаточно, пора кончать

представление.  Честный бой кончился.  Да и  был ли он честным?  Что-то это все

здорово напоминает мне  поединок Гамлета с  Лаэртом.  Но  у  меня  в  руках  не

что-нибудь, а Золотой Меч. Надо кончать эту медию, которая в любой момент может

перейти в трагедию.  Мне уже ясно,  кто скрывается под черными доспехами.  Но я

гоню от себя эту мысль. Не может быть! Так дерзко! Это просто не укладывается в

голове.

        Нажимаю клавишу и активирую Золотой Меч. По клинку пробегает серебряная

волна.  Меч  стал  монокристаллом.  Мой  противник  в  замешательстве  начинает

метаться.  В  отличие от большинства присутствующих он-то прекрасно знает,  что

означают мои манипуляции с Золотым Мечом.  К тому же он явно не ожидал, что мой

Золотой Меч окажется не простой имитацией меча, отбитого у Синего Флинна, а его

почти точной копией.

        Взмахами  меча  решительно отсекаю  его  попытки  отступить в  одну  из

галерей.  Затем я атакую его,  вынуждая защищаться. С печальным звоном отлетает

клинок его меча, перерубленный у самой рукоятки. Быстрым движением самого конца

клинка вскрываю черный панцирь, словно это лист бумаги.

        Черный  Рыцарь  отбрасывает бесполезный обрубок и  медленно отступает к

стене,  сопровождаемый острием Золотого Меча,  которое я  держу у  его забрала.

Ткнувшись спиной в стену, он останавливается. Дальше отступать некуда.

        — Финита ля комедиа!  — говорю я.  — А теперь посмотрим,  кто это к нам

пожаловал?

        С этими словами я концом меча поднимаю забрало шлема Черного Рыцаря.

        Под забралом ничего нет!

        

        Глава 11

        Неравный бой! Корабль кренится наш!

        Спасите наши души человечьи!

        Но крикнул капитан: «На абордаж!

        Еще не вечер, еще не вечер!»

        В. С. Высоцкий

       

           С  минуту я обалдело стою над грудой пустых черных доспехов.  В зале

царит напряженная тишина. Первым опомнился Андрей.

        — Ушел, гад! — восклицает он, подбегая ко мне. — Ты видел вспышку?

        — Какую вспышку?

        —  Его  левая  кисть,   единственное  место,   не  закрытое  доспехами,

засветилась желтым светом, когда ты протянул меч к его забралу.

        — Значит, это был один из них!

        — Ясное дело! Но какова дерзость! У Лены первая мысль совсем другая.

        — Андрей! Ты ранен?

        — Пустяки, Леночка, царапина.

        — А вдруг меч отравлен?

        — Не думаю,  — вступает в разговор Магистр,  — хотя...  все может быть.

Возьмите кто-нибудь меч на анализ!

        Кто-то быстро подбирает и уносит обломок меча.

        —  Ну,  Кристи,  —  обращается Магистр к хронофизику,  — что ты скажешь

теперь?

        — Мне нечего сказать,  Филипп,  — отвечает Кристина.  — Мне пришлось бы

изучать ваши материалы не менее двух недель, чтобы прийти к такому же состоянию

убежденности, как сейчас. Если, конечно, — улыбается она, — все это — не ловкий

трюк, сработанный с целью привлечь меня к вашей работе.

        — Ничего себе, трюк! — возмущается не понявший шутки Андрей.

        Он даже бросил успокаивать Катрин, которая расплакалась, усевшись прямо

на пол.

        —  Вы  только посмотрите!  —  он показывает зарубки на роге шлема и  на

наплечнике.  —  Если бы не сноровка Андрея,  то в  результате этого трюка у нас

одним хроно-агентом стало бы меньше.

        Я  еще  раз  нагибаюсь над  доспехами.  Мое внимание привлекает красный

камень в  основании султана перьев на шлеме.  Так и есть!  Это такой же обруч с

тремя шипами и  камнем,  как и  у Синего Флинна.  Обрадовавшись,  срываю его со

шлема. Наконец-то у нас в руках аппаратура перехода!

        — Осторожно! — кричит Андрей. — Он может быть с самоликвидатором!

        Реакция  оказывается быстрее рассудка.  Я  еще  хочу  что-то  возразить

Андрею,  а  рука уже отбрасывает прибор назад,  на доспехи.  Вспыхивает лиловое

пламя,  взрыв раскидывает кучу железа и  сбивает с  ног  меня,  Андрея,  Лену и

Магистра.

        — Так, — говорит Магистр, поднимаясь с пола и помогая подняться Лене, —

почему он оставил прибор перехода,  понятно:  расчет на наше любопытство. А вот

доспехи?  Раз они остались здесь,  значит, он пришел к нам без них. Где-то я их

видел. Ну-ка...

        Он  набирает код на  телебраслете и  что-то  тихо спрашивает.  Выслушав

ответ, он поясняет:

        —  Так и  есть.  Сегодня утром один из сотрудников Технического Сектора

получил в  Отделе  Материальной Истории для  работы комплект вороненых доспехов

начала XV столетия. Что это был за сотрудник, мы уже знаем.

        В зале снова воцаряется тишина.  Слишком жутко было все происшедшее,  и

слишком беспомощными мы все выглядели. Враг пробрался к нам. Он нагло смеется;,

над нами и фактически открыл боевые действия, а мы...

        Молчание прерывает Стремберг:              

        — Друзья!  Хотя в нашем доме,  по выражению Филиппа, и запахло серой, —

он кивает в  сторону разбросанной взрывом груды доспехов,  — это не причина для

того,  чтобы  мы  скомкали  конец  нашего  праздника.  Поскольку Черный  Рыцарь

оказался не только самозванцем,  но и непрошеным гостем, предлагаю главный приз

Праздника     присудить     Елене      Илек!      Поздравим     победительницу!

               

        Все дружно аплодируют, а Стремберг продолжает:

        — Уважаемая Елена!  Завтра,  точнее уже сегодня,   вас будет установлен

новый  синтезатор  самой  последней  конструкции с  возможностями,  значительно

превышающими все имеющиеся модели.             

        По толпе проносится гул восхищенных возгласов.  Многие подходят к Лене,

которая стоит довольная и счастливая, и поздравляют ее. Стремберг объявляет:

        — Музыка! Последний танец! Несравненная Елена, приглашаю вас на танго!

        Начинает играть музыка. Андрей подходит ко мне.

        —  Спрячь,  наконец,  свой  меч.  Все  уже  закончилось.  Еще  поранишь

кого-нибудь.

        Машинально дезактивирую Золотой Меч и вкладываю его в ножны.  Мысли мои

заняты другим.  Я  вспоминаю,  как после новогоднего бала мне в лесу мерещились

агенты ЧВП.  Может,  это было неспроста? Кто знает, сколько времени этот Черный

Рыцарь находился здесь. Может быть, он был и на новогоднем балу? Может быть, он

уже давно охотится за мной и  только сегодня решил со мной покончить?  А  может

быть, он здесь был не один? Что, если кто-то остался?

        Оглядываюсь на собравшихся.  Они танцуют!  Лицо Лены озаряет счастливая

улыбка, а Стремберг что-то говорит ей. Магистр танцует с Катрин, а Кристина — с

Генрихом Краузе. Какой-то пир во время чумы! Рядом со мной стоит только Андрей.

Музык стихает, и Магистр, подняв руку, говорит:

        —  Благодарим всех участников и  гостей нашего Праздника!  Через год мы

встретимся с  вами  вновь.  Желаем всем вам  счастья и  удачи в  работе!  —  И,

обернувшись к нам, добавляет вполголоса: — Срочно, ко мне.

        Все  начинают расходиться по  галереям.  Мы  с  Андреем  направляемся к

ближайшей  кабине  Нуль-Т.  Возле  нее  —  небольшая  очередь.  Люди  оживленно

обсуждают финал праздника.  При нашем появлении все умолкают и  с  любопытством

меня рассматривают. Андрей ворчит:

        — Тоже мне,  нашли экспонат!  И чего они на тебя глазеют? Ведь ты делал

обычную работу, какую они сами не раз выполняли в реальных фазах...

        — Не ворчи.  Здесь же не только наши.  Для посторонних увидеть такое не

на экране монитора, а в реальности: впечатлений на всю жизнь.

        Все  сумели  прибыть к  Магистру раньше нас.  Лена,  Катрин и  Кристина

готовят кофе. Магистр по линии доставки вызывает соки, пиво и минеральную воду.

        - А,  вот и они,  — ворчит он,  — добрались,  наконец.  Присаживайтесь.

Сейчас придет Стремберг, и начнем Разговор.

        Я осматриваюсь. Здесь сегодня необычно людно.

        Жиль,  Хуан,  Фридрих,  Краузе,  Ричард и  еще две девушки и  парень из

Сектора Наблюдения.

        Лена  усаживается в  кресло.  Повозившись со  своей  шубой,  она  уютно

устраивается,  бьюсь об заклад, что она, пользуясь тем, что под шубой ничего не

видно,  сидит в своей любимой позе, то есть поджав ноги. Усаживаюсь рядом с ней

и  тут вспоминаю,  что за  весь вечер я  ничего не пил и  не ел.  Взяв стакан с

соком,  я чуть было не разбил его о забрало шлема. Все смеются, а Магистр мягко

говорит:

        — Сними в конце концов шлем, Андрэ. Ручаюсь, что тебе здесь ни с кем не

придется рубиться.

        Я чертыхаюсь,  вспоминая и схлопку,  и сатану,  и Синего Флинна, снимаю

шлем и ставлю его на пол. При этом обращаю внимание, что на правом роге заметна

глубокая зарубка. Пока я пью сок, появляется Стремберг.

        — Верховный дал добро, — коротко говорит он Магистру.

        Он  берет стакан минералки,  залпом осушает его и,  усевшись в  кресло,

говорит:

        —  Давайте начнем.  Выключи компьютер,  чтобы  никто нам  не  мешал,  и

заблокируй Нуль-Т.

        — Подожди, — отвечает Магистр, — я жду одно сообщение.

        В этот момент на экране что-то высвечивается.  Магистр читает сообщение

и поворачивается ко мне.    

        —  Слава Времени,  с  мечом все чисто!  Да и сам меч  был взят также из

отдела Материальной Истории и  наточен совсем недавно.  Кстати,  как твоя рана?

 

        — Пустяки, уже подсохло.    

        Магистр с сомнением смотрит на меня.    

        — А зарубка на наплечнике приличная.  Надо было бы поаккуратнее, Андрэ.

Ведь    учили    же    тебя    чему-то.    Пропустить    два    таких    удара!

  

        Взгляд его падает на Лену.                     

        — Элен!  Сотри грим с лица, а то мне все кажется, что у нас здесь сидит

кто-то посторонний.   

        Он протягивает Лене салфетку,  которую достал из бара.  Лена откидывает

капюшон,  проводит салфеткой по лицу,  и  как не было Жрицы Мороза и  Северного

Сияния. В кресле сидит моя Лена в длинной белой меховой шубе.

        — Что, Магистр, — спрашивает она, — нервишки пошаливают?

        —  Пошаливают,  — признается Магистр.  — Хотел бы я знать,  есть сейчас

среди нас хотя бы один человек, сохранивший после всего этого ясный рассудок?

        — Есть, — неожиданно говорит Ричард. — Это я.

        —  Ну,  тебе по должности положено,  —  живо парирует Магистр,  — иначе

какой ты, в схлопку, наблюдатель.

        Жиль отпивает кофе и замечает:

        — Не нагнетай атмосферу,  Филипп!  Я понимаю, враг проник к нам, проник

дерзко,  нагло.  Не сомневаюсь, что сегодня они хотели устранить нашего лучшего

хроноагента. Представляете, что бы сейчас творилось в нуль-фазе, если бы это им

удалось?  Они опережают нас уже не на ход,  а  на целую комбинацию.  Сейчас они

ждут от  нас  именно растерянности и  даже паники.  Вот  этого быть не  должно.

Какой-то  шок  мы  все,  безусловно,  пережили.  Но,  как  я  понял,  у  вас со

Стрембергом готов план действий, и вы уже успели согласовать его с Верховным?

        Стремберг кивает, берет чашку с кофе и отпивает несколько глотков.

        — Вы правы,  Жиль. С одной поправкой план был готов еще неделю назад, я

сейчас только уточнил с Верховным некоторые детали.

        — Вы готовы его нам изложить?  Стремберг опять кивает,  допивает кофе и

протягивает Катрин пустую чашку за новой порцией.

        —  Прежде всего в  свете только что происшедшего необходимо запустить в

компьютерную сеть  усовершенствованную программу Катрин.  Этим самым мы  сможем

выявить,  нет ли у нас еще агентов ЧВП,  и обнаружить их новые появления.  Ведь

компьютеры установлены во всех помещениях и,  как правило, находятся в дежурном

режиме. Твоя программа сможет сделать это. — спрашивает он Катрин.

        Та кивает и протягивает ему чашку кофе.

        — Спасибо, Катрин. Именно этот вопрос я сейчас согласовывал с Верховным

Магом.   Второе,   и   это  я   тоже  только  что  обговорил,   отдел  Кристины

переподчиняется нашему  Сектору,  и  ему  ставится  задача:  в  кратчайший срок

создать   теорию   прямого   межфазового  перехода,   разработать  практические

рекомендации  по   его  осуществлению  и   совместно  с   Техническим  Сектором

подготовить   необходимую   аппаратуру   и   приспособления  для   создания   и

использования этих переходов.

        Он внимательно смотрит на Кристину, ожидая ее возражений, но та молчит.

Тогда он спрашивает:

        — Я полагаю,  Кристина,  что после сегодняшнего случая у вас больше нет

принципиальных возражений?

        —  Разумеется,   —  отвечает  Кристина  —  Маг,   мне  потребуются  все

наработанные вашим Сектором материалы.

        — Они к вашим услугам. От записи работы наших хроноагентов до последних

данных,  добытых нашей  рабочей группой.  Кроме того,  теперь именно вы  будете

ставить рабочей группе задачи.

        — Очень хорошо,  — соглашается Кристина, — я готова приступить к работе

немедленно.             

        — Лучше завтра,  с утра, — останавливает ее Стремберг. — Теперь третье.

С  этого момента все присутствующие здесь хроноагенты нацеливаются полностью на

работу  против  ЧВП.  Вас  пока  только  пять.  В  ближайшее время  постараемся

подобрать  нужных  людей  и  xoтя  бы  удвоить  вашу  группу.  Отсюда  вытекает

четвертое.   Завтра  Елена  и   Генрих  приступают  к  циклу  МПП:   Елена  для

переквалификации на  первый  класс,  ну,  а  Генри  попытается  пройти  по  7А.

Попробуем сделать из третьего хроноагента экстра-класса. Как вы, готовы?

        — К самому худшему, — мрачно шутит Генрих.

        —  Теперь пятое.  Ричард и  те  его сотрудники,  которых он отобрал для

выполнения спецзадания,  будут вести наблюдения, используя программу Катрин. Но

теперь задача для них сужается.  Необходимо искать прямых агентов ЧВП,  то есть

таких, которые проникли в другие фазы, используя прямой межфазовый переход, как

говорится, в собственном теле. Работать вы будете в этом Секторе. Помещение для

вас оборудуют завтра.

        Стремберг обводит всех нас взглядом и завершает свою речь:

        —  И,  наконец,  шестое.  Руководителем и  координатором всех  работ по

противодействию ЧВП назначается Магистр Филипп Леруа.  Филипп,  если вы  что-то

хотите сказать, говорите. Но покороче, уже очень поздно.

        Магистр закуривает и медленно говорит:

        — Действительно,  уже очень поздно.  Завтра,  а точнее,  уже сегодня, с

утра,  я  встречусь с  каждым из вас и  обговорю задание подробнее.  А  сейчас,

полагаю, все могут быть свободны, кроме хроноагентов.

        Все расходятся,  а  Магистр достает бутылку «Столичной» и  стограммовые

стаканчики вместо обычных рюмок.

        — Это не помногу? — спрашиваю я.

        — От кого я это слышу?  — ехидно отвечает Магистр. — Понимаю, ты имеешь

в виду Элен. Но ведь ей тоже надо снять стресс.

        Магистр разливает водку и достает из холодильника соленые огурчики.

        —  Выпьем за  то,  чтобы все это благополучно завершилось,  без жертв с

нашей стороны.  Пока Андрэ рубился с этим выходцем с того света,  я думал, меня

инфаркт хватит.

        Мы выпиваем, и я спрашиваю:

        — Магистр, а что сказал тебе Ричард перед самым началом нашего боя?

        — Он обратил мое внимание на красный камень на шлеме Черного Рыцаря.

        — Вот это наблюдательность!  Я разговаривал с ним,  потом еще в галерее

встретились, и ничего не заметил.

        — Профессионализм,  — бросает Лена. — Я имею в виду не тебя, конечно, а

Ричарда.

        — Все,  — говорит Магистр, — с утра за работу. Вы идете в Сектор Z, ты,

Андрэ,  с  утра —  ко  мне,  а  ты,  —  он поворачивается ко мне и  протягивает

кристалл, — завтра работаешь вот с этим. Спокойной ночи.

        Мы направляемся к Нуль-Т. Меня останавливает голос Магистра:

        — Андрэ! Забери свое ведро, оно мне без надобности.

        — Это не ведро, а шлем! — возмущаюсь я, поднимая шлем за рог.

        —  Тем более он мне ни к чему.  В ведро хоть налить что-то можно,  а из

твоего, гм, шлема все вытечет, весь в дырках.

        Не  отвечая на  ехидные выпады,  вхожу в  кабину Нуль-Т,  где меня ждет

Лена.  Выходим мы у  меня дома.  Лена первым делом снимает перчатки и скидывает

шубу на пол у  камина.  Сразу становится ясен секрет ее бесшумной походки.  Под

шубой Лена была одета все в  тот же  тонкий белый комбинезон и  обута в  те  же

мягкие тапочки-чешки.

        — Ну,  слава Времени,  можно,  наконец, раздеться! — облегченно говорит

она, усевшись в кресло и вытянув ноги.

        Молча  киваю  и  ставлю шлем  на  пол  в  углу.  Затем скидываю плащ  и

отстегиваю меч.  Освободившись от  перевязи  с  мечом,  усаживаюсь в  кресло  и

начинаю  стягивать  свои  «сапоги-чулки».  Вдруг  Лена  срывается  с  места  и,

опустившись на колени, принимается стягивать с меня обувь. Я было удивляюсь, но

Лена опережает меня.

        —  Если рыцарь ухаживает за своей дамой постоянно,  то привилегия дамы:

ухаживать за своим рыцарем после боя.

        Вдруг она тычется лицом в мои колени и начинает реветь.

        — Андрей... ведь он... он мог сегодня... убить тебя!    

        — Ну, это не так просто было бы сделать, — пробую успокоить я ее.

        — Не петушись,  хоть передо мной!  Он дважды достал тебя мечом, а ты...

ты  ничего  не  смог  бы  с  ним  сделать,  если  бы  не  перевел меч  в  режим

монокристалла.

        — Но,  Леночка, у меня и в уме даже не было, что это — настоящий бой. Я

все понял только под конец.   

        — А вот я все сразу поняла.  По тому,  как решительно он шагнул к тебе,

как нанес первый удар. Да все это сразу поняли, только ты ничего не понимал. Он

бил тебя насмерть,  а  ты  только эффектно отмахивался и  искал случая выбить у

него меч.  Все,  кроме тебя,  сразу поняли, что он пришел за твоей жизнью. А ты

вел себя не как хроноагент, а как заштатный актеришка из провинциальной труппы!

А обо мне ты подумал? Что стало бы со мной, если бы он убил тебя?

        Лена замолкает и снова прижимается к моим ногам.

        — Ну, ну, Леночка, — пытаюсь я утешить ее на этот раз шуткой, — не надо

так сильно тереться об меня. Исцарапаешься об эту железную чешую.

        — Ну,  так сними же поскорее свои железки,  — сквозь слезы говорит Лена

и, вставая, добавляет: — Давай помогу.

        Она помогает мне отстегнуть наплечники,  стянуть длинную кожаную рубаху

с нашитыми на нее железными чешуями и чешуйчатые чулки.  Я остаюсь в шортах и в

майке. Лена осматривает «зарубку» на моем предплечье.

        —  Надо обработать и  перевязать,  — заявляет она.  — И не возражай!  Я

все-таки врач.

        Найдя в аптечке все необходимое, Лена профессионально обрабатывает рану

и искусно ее перевязывает. Потом она усаживается ко мне на колени и шепчет:

        —   Любимый,   обещай  мне,   что  больше  не  будешь  вести  себя  так

легкомысленно.

        Я целую ее в вырез комбинезона на груди и говорю:

        —  Родная моя,  клянусь,  что теперь я ни на минуту не забуду,  с каким

коварным врагом я имею дело. И все время буду помнить о тебе и об этой клятве.

        — То-то, не забывай, пожалуйста, — говорит Лена и расстегивает молнию у

себя на груди.

        — Лена,  — спрашиваю я,  оторвав,  наконец,  свои губы от ее груди, — а

почему Магистр не смог тебя узнать?

        Лена смеется.

        — Когда я выполняла это задание,  то есть была Зимней Жрицей в биофазе,

Магистр сам был на задании.  Потому-то я и выбрала этот персонаж. И эффектно, и

всезнайство Магистра посрамлено.

        — Ты была прекрасна, — шепчу я, стаскивая с ее плеч комбинезон.

       

        Глава 12

        Alas, poor country!

        Almost afraid to know itself. It cannot

        Be called our mother, but our grave; where nothing,

        But who knows nothing, is once seen to smile;

        Where sighs, and groans, and shrieks that rend the air

        Are made, not marked...

        W. Shakespeare

        Страна неузнаваема.

        Она уже не мать нам, но могила наша. 

        Улыбку встретишь только у блажных.

        К слезам привыкли, их не замечают.

        К мельканью частых ужасов и бурь относятся, как к рядовым явленьям.

        В. Шекспир

       

        Несмотря на тяжелый день и бурную ночь, просыпаюсь я рано. Луч осеннего

солнца,  неяркий, но вполне достаточный, чтобы сделать свое дело, падает мне на

глаза.

        Лена тихо дышит мне в  шею,  уткнувшись в  нее носом.  Осторожно встаю,

задергиваю занавески,  чтобы солнце не потревожило мою подругу.  Камин с вечера

прогорел,  а  возиться с  растопкой,  поднимать шум мне не  хочется.   Однако в

комнате довольно прохладно.

        Беру в руки роскошную белую шубу,  она оказалась  на диво легкой, почти

невесомой, и укрываю ею Лену. Хотя я знаю, что моя подруга довольно безразлично

относится к  проблемам жары и  холода,  но все равно,  когда к смотришь на нее,

лежащую нагишом в  такой,  мягко сказать,  прохладе,  сколько сам  на  себя  ни

надень, все холодно.

        Почувствовав прикосновение теплого меха,  Лена поджимает ноги и целиком

скрывается под  шубой.  Я  одеваюсь сам и  начинаю варить кофе.  Оборачиваюсь к

камину:  будить Лену или нет?  А она улыбается во сне. Я сразу вспоминаю, какой

ей сегодня предстоит день.  Нет уж!  Пусть этот день начнется для нее как можно

позже.

        Мой взгляд падает на компьютер и на кристалл,  лежащий рядом с панелью.

Этот кристалл дал мне вчера Магистр.  Посмотреть?  Снова смотрю на Лену и решаю

сначала проводить ее.  Кофе готов.  Наливаю себе чашку и не успеваю поднести ее

ко рту, как слышу тихий, вкрадчивый голос:

        — А мне?

        Из-под шубы на меня смотрят блестящие карие глаза.

        —  Извини.  Хотел дать  тебе поспать подольше.  У  тебя сегодня тяжелый

день.

        —  Ага!  Хотел дать выспаться,  а сам развел здесь такой аромат,  что в

соседней фазе слышно. Нет уж, давай, делай свое черное дело дальше. Тащи кофе!

        Она садится,  завернувшись в шубу (прохладно даже ей!),  и принимает от

меня чашку. Из-под белого меха видны только рука с чашкой и голова.

        — Ты что это так на меня смотришь? — спрашивает Лена.

        — Да только сейчас дошло, что в тебе не так. Глаза. Они у тебя карие.

        Лена смеется.

        —  Принеси из аптечки флакон линтирона,  это такая розовая жидкость,  и

салфетку.

        Капнув на  салфетку несколько капель линтирона,  Лена протирает глаза и

через минуту вновь смотрит на меня своим привычным «перламутровым» взглядом.

        — Теперь все в порядке?

        —  Да.  Теперь ты  совсем прежняя Ленка.  Ну,  как  у  тебя  настрой на

сегодняшний день?

        — Нормальный. Но мне пора.

        — Куда? Еще рано!

        — Надо же переодеться.  Ты что, предлагаешь мне идти в чужой Сектор вот

в этом?

        Лена показывает на свой комбинезон и тапочки.

        —  А почему бы и нет?  Это,  ты сама мне объясняла,  рабочая одежда для

тренингов и  всего прочего.  К  тому  же,  кого  ты  собираешься поражать своим

высоким вкусом в  Секторе Z?  Этих  садистов?  Как  же!  Уверяю,  ты  добьешься

обратного эффекта. Лучше выпей еще кофе и проведем последние минуты вместе.

        Лена  молча  соглашается,  натягивает комбинезон,  застегивает молнию и

садится ко  мне на колени,  держа в  руках тапочки.  Я  забираю их и  обуваю ее

маленькие ножки.  Выпив еще по чашке,  мы молча сидим, прижавшись друг к другу.

Лена бросает взгляд на таймер и шепчет:

        — Пожелай мне удачи, родной.

        Она спрыгивает на пол и направляется к Нуль-Т. В дверях оборачивается и

улыбается. Я молча наблюдаю, как скрывается в кабине ее стройная белая фигурка.

Какой она вернется,  когда пройдет через все круги этого ада? Одно Время знает!

Лучше об этом не думать.

        Вздыхаю и подхожу к компьютеру.  С сомнением смотрю на кристалл. Что-то

не лежит у меня сегодня душа к серьезной работе.  Постояв так в нерешительности

несколько минут, одеваюсь и выхожу на улицу.

        Медленным шагом подхожу к озеру. Оно синее- синее. Золотая листва берез

отражается в нем,  создавая  причудливые оттенки. Золотые листья везде: плавают

в  воде,  лежат на мокрых камнях,  шуршат под ногами.  В задумчивости стою я на

берегу.  Поверхность озера,  гладкая и  неподвижная,  как стекло,  будит во мне

какие-то  к  странные ассоциации.  Мысли  перескакивают с  одного   на  другое,

большей частью одолевают воспоминания о навсегда утраченной жизни «дома».

        Цепочка  ассоциаций приводит меня  в  детство.  Перед   глазами  встает

картина,  как  отец  учил меня «печь блинчики»,  бросая плоский камень почти по

касательной к  поверхности воды. Я нахожу плоскую гальку и запускаю ее по глади

озера.  Зеркало взбудораживается рябью волн.  И  снова,  как и  в  прошлый раз,

ассоциации   уводят   меня   в   дебри   тайн   мироздания,   в   бесконечность

пространственно-временных формаций.

        А что я,  собственно,  здесь делаю,  стоя на берегу озера?  Я здесь,  в

сытой,  благополучной и безопасной нуль-фазе,  развлекаюсь швырянием камешков в

озеро и размышляю о тайнах Вселенной.  А в это время в конкретной фазе,  у меня

«дома», происходит нечто весьма тревожное. Возможно, мои друзья, пусть навсегда

утраченные,  мои родные сейчас в беде.  Возможно,  я могу им помочь.  А я...  У

меня, видите ли, душа не лежит к работе!

        Великое Время! Неужели я настолько оторвался от своих корней, настолько

«благоустроился» здесь,  в  Монастыре,  что сейчас переживания за  свою подругу

полностью вытеснили из моей души все,  что когда-то... Да не когда-то, а совсем

недавно,  почти вчера, было мне близко и дорого! В Хозсектор меня, до скончания

веков! Тоже мне, хроноагент хренов!

        Резко  повернувшись,  быстро  шагаю  к  своему  коттеджу.  Дома  я,  не

раздеваясь, подхожу к компьютеру и заправляю кристалл в приемник.

        То,  что я узнал,  заставляет волосы встать дыбом.  Оказывается, пока я

учился в  училище,  служил и  летал,  ЧВП  исподволь внедрился в  «мою» фазу  и

прибрал ее к рукам.  Особенно активную деятельность он развил у меня на Родине.

С помощью внедренных и прямых агентов они, используя «гласность», экстрасенсов,

которых  кто-то  допустил  на  центральное  телевидение,  сумели  «зомбировать»

сознание большой части населения и заручиться его поддержкой.

        Я  протягиваю руку  к  компьютеру,  чтобы  смотреть  дальше,  но  вдруг

понимаю, что это пока выше моих сил.

        Не знаю,  что меня толкает, но я подхожу к Нуль-Т и отправляюсь к Лене.

Впервые «хозяйничаю» у нее, когда ее нет дома.

        Все  здесь мне  знакомо.  Кажется,  что Лена только что вышла отсюда на

минутку и вот-вот вернется.  На столике лежат длинные белые перчатки,  которые,

кажется,  еще хранят тепло ее рук. На полу у шкуры стоят серебряные туфельки, а

на шкуре лежат, небрежно брошенные, белые колготки и короткое голубое платье.

        Видимо,  здесь Лена вчера утром в  спешке переодевалась перед тем,  как

прийти ко мне. Интересно, куда это ее с утра носило?

        Взгляд падает на предмет,  которого раньше в комнате не было. Это новый

синтезатор, о котором вчера говорил Стремберг.

        Подхожу поближе.  На панели лежит небольшая инструкция.  Из любопытства

листаю ее.  Характеристики синтезатора поражают меня  настолько,  что  я  решаю

немедленно проверить его  возможности,  тем  более в  инструкции написано,  что

агрегат настроен на  биополе Елены Илек  и  Андрея Коршунова.  Представления не

имею, когда и кому успела Лена сделать такой заказ.

        Так.  Включаю  синтезатор.  Кодировать не  надо,  задается  только  род

предмета, набираемый по карте. Никаких каталогов. Что бы такое сотворить?

        Оглядываюсь по  сторонам и  останавливаюсь на  голограмме Гелены  Илек,

идущей по Пражской улице.  Хм... Я набираю код «одежда», кладу ладонь на датчик

и  внимательно смотрю на  голограмму.  Затем закрываю глаза и  представляю себе

вместо Гелены Илек  Лену  в  ее  нынешнем обличье.  Когда образ моей  подруги в

одеянии  Гелены  Илек  представляется наиболее  отчетливо,  с  нажимаю  клавишу

«исполнить».

           Синтезатор гудит, и на панели загорается зеленый с сигнал. Осторожно

открываю камеру и  достаю полный  комплект одежды Гелены Илек на Ленину фигуру.

Белые  остроносые на  шпильках  сапожки  с  длинными,  до  колен,   голенищами,

перетянутыми впереди несколькими рядами сборок.  С  удивлением отмечаю,  что на

внешней стороне голенищ аппликацией из голубой замши изображены ящерицы.  Такие

же  ящерицы,  только белые,  расположились пониже пояса на  коротенькой голубой

юбочке из тонкой мягкой кожи.  Белая блузка и пелерина тоже украшены ящерицами.

Маленькая  серебряная ящерка  подвешена на  белой  атласной  ленточке,  которая

опоясывает шейку Гелены,  и  такая же  ящерка украшает голубой бархатный берет.

Наряд Гелены Илек повторился в  точности,  только дополнен двумя парами длинных

перчаток: голубыми и белыми. И на всем — «фирменный» знак ящерицы.

        Я с удовлетворением хмыкаю и аккуратно складываю все на диван.  Еще раз

внимательно читаю руководство,  выбираю код «напитки» и творю себе кофе с таким

густым ароматом,  какого не  обонял никогда в  жизни.  С  удовольствием выпиваю

«нерукотворный»  напиток.  Затем  программирую  синтезатор  на  дублирование  и

добавляю к кофе пару миндальных пирожных.  Ставлю исполнение на емкостное реле,

то есть синтезатор должен выполнить заказ, когда Лена войдет в комнату.

        Уже уходя, возвращаюсь и добавляю к заказу букет белых роз с капельками

росы на лепестках.

        Вернувшись к  себе,  я  снова сажусь к компьютеру.  Перед моими глазами

разворачиваются события, происходившие уже без меня.

        Выборы  президента  России.   Миллионы  зомбированных  людей   идут   к

избирательным урнам и, помимо своей воли, голосуют так, как угодно ЧВП.

        Август  1991   года.   Оперетта,   пародия  на   переворот.   Тщательно

подготовленная  провокация.   Внедренные  агенты  ЧВП   объявляют  чрезвычайное

положение, нагнетают обстановку, не предпринимая никаких действий, и в решающий

момент  покидают сознание своих  носителей.  Ошарашенные гэкачеписты ничего  не

могут  понять и  только хлопают глазами на  пресс-конференции.  Город  наводнен

войсками,  которыми никто не командует; боевой техникой, которая непонятно куда

движется  или  стоит  без  дела.   А  зомбированные  люди  выполняют  очередную

программу:  строят баррикады и «грудью» защищают «всенародно избранного». А тот

переживает свой «звездный час». Поднятые по тревоге спецподразделения, так и не

получив никакого приказа, беспрепятственно дали возможность всем, против кого и

был  направлен «переворот»,  собраться вместе в  Белом  доме.  А  те,  ликуя  и

радуясь, что все так удачно получилось, начали исполнять давно задуманное.

        Первым  делом   разогнаны  КПСС,   Совет   ветеранов  войны  и   другие

организации,  которые  по  своему  духу  мешали  осуществлению планов  ЧВП.  И,

наконец,  давно  лелеемый  и  культивируемый крайний  национализм  торжествует.

Вопреки  здравому смыслу,  воле  народа,  высказанной на  референдуме,  законам

исторического развития;  три агента ЧВП,  собравшись тайно,  в  скрытом от всех

месте,  заявляют на  весь мир,  что Советского Союза больше нет.  Вместо него —

кучка республик, обалдевших от неожиданно свалившегося на них суверенитета.

        То,  чего  так  давно  добивались враги  русского  народа,  свершилось.

Великая   держава   перестала  существовать.   Перестала  существовать  сначала

политически. Но за этим последовало и экономическое уничтожение.

        Внедренные агенты  начали  «экономическую реформу».  В  основу ее  была

положена  бредовая  идея  саморегулирования экономики то  есть  кибернетическая

модель  с  обрубленными  обратными  связями.   Главное,  чтобы  государство  не

вмешивалось,  а экономика, предоставленная сама себе, сама себя и отрегулирует.

Чего можно было ждать от  такого «шедевра экономического мышления»?  Та одежка,

из   которой  Запад  вырос  еще  сто  лет  назад  и   теперь  уже  выбросил  за

ненадобностью,  позаимствовав у  социализма принцип  планового  регулирования и

умело сочетая его  с  рыночными принципами;  эта  одежка с  идиотским упорством

напяливалась на Россию.  Западные обноски были ей явно не по росту! Россия с ее

колоссальными территориями,  захватывающими все мыслимые климатические зоны;  с

ее расстояниями, соизмеримыми с астрономическими; с ее гигантской транспортной,

энергетической и  промышленной сетью никак не могла влезть в западные лохмотья.

А  если добавить к  этому разорванные в результате расчленения Советского Союза

экономические связи, то задача, поставленная «реформаторами», и вовсе выглядела

нелепой.  Как может работать металлургия без марганца,  а легкая промышленность

без хлопка?

        Напрашивалось два выхода: либо эти обноски перекроить, либо урезать то,

что в  них не влезает.  И вопреки разуму и логике было выбрано второе.  Трезвые

головы,  сразу увидевшие всю  нелепость происходящего,  оказались в  удручающем

меньшинстве. Их голосов никто не слышал за громогласными заверениями, что через

два-три года все будут жить не  хуже,  чем в  Америке,  и  что кто-то  ляжет на

рельсы, если хоть немного упадет уровень жизни народа.

        И  этот  народ,   десятилетиями  привыкший  доверять  своей  власти,  в

невиданно короткий срок оказался за гранью нищеты, лишившись работы, социальных

гарантий и  своих  годами  копившихся сбережений.  Но  только-только  он  начал

отрезвляться, как последовал второй этап «реформирования».

        Надо было сделать так,  чтобы народ не мог потребовать назад то,  что у

него отняли.  Отнять у него само право требовать.  Несколько прямых агентов ЧВП

начали кампанию «приватизации». Начался передел собственности, а точнее, прямое

ограбление народа.  Тот  народ,  который  создал  все  достояние страны  своими

руками, взамен права пользования результатами своего труда, труда своих отцов и

дедов получил на руки «ваучер»,  в который «оценили» его долю в общем достоянии

страны,  хозяином которой он еще вчера считался и  был.  Одураченные демагогией

люди, как всегда, не сразу поняли, что все это означает.

        Возглавляемые прямыми агентами чековые инвестиционные фонды  быстренько

изъяли у населения все права на собственность и растаяли,  как дым, передав эти

права другим прямым и внедренным агентам.

        А дальше все пошло по плану, разработанному в лабораториях ЧВП. Изъятие

наличных денег из оборота, задержки платежей между предприятиями, многомесячные

задержки  с  выплатой  заработной платы,  удушение  оборонной  промышленности с

помощью блестяще продуманной «конверсии».

        Останавливаются сотни  и  тысячи  предприятий,  замораживаются стройки.

Страна в коллапсе.  Рынок открыт для залежавшегося на Западе и развитом Востоке

третьесортного барахла.  Свою промышленность развивать невозможно, в стране нет

средств.  Обогатившаяся на  «реформах» прослойка «новых  русских»  перекачивает

финансы   за   рубеж   с   помощью   коммерческих  операций  и   открывает  там

астрономические счета.  И все это при попустительстве и даже при прямом участии

высших эшелонов власти.

        Словно бесово нашествие,  хлынули из  всех  щелей  новые хозяева жизни.

Сбрасывая с  себя маски коммунистов,  советских людей,  они  заполонили Россию,

штурмуя и поганя все и вся: рушили памятники, плевали в лицо ветеранам, срывали

с них ордена, полученные ими за то, что они помешали этому отродью «жить, как в

Германии» (какой  только?).  Под  лозунгом защиты  «общечеловеческих ценностей»

насаждается одна ценность:  ценность капитала,  ценность частной собственности.

Под  лозунгом  борьбы  за  «права  человека» протаскивается одно  право:  право

безнаказанно наживаться за счет других. Все остальные права и ценности забыты!

        Нет денег ни на здравоохранение,  ни на образование, ни на науку, ни на

оборону,  нет денег ни на что.  Международные финансовые магнаты,  опять-таки с

подачи ЧВП,  расставляют кредитные сети.  И  правительство России ныряет в них,

набирая кредиты,  которые ему дают под «реформирование экономики».  То  есть на

продолжение удушения собственной экономики для того,  чтобы еще больше расцвела

она  на  Западе и  развитом Востоке,  получив такой обширный рынок  сбыта,  как

Россия.  И  опять  большая часть этих  кредитов перекачивалась на  личные счета

«реформаторов» в  западные банки.

        А  народ,  как сказал в  свое время Пушкин,  «безмолвствует».  Впрочем,

пошумливает в меру, «основ не затрагивая». В чем тут дело?

           Откидываюсь в  кресле,  закуриваю очередную сигарету и  задумываюсь.

Постепенно все становится ясным.  Наш наивный и легковерный народ десятилетиями

проникался тем, что все, вещаемое по радио и телевидению, — неоспоримые истины.

Этим  и  воспользовались   «реформаторы».  Они  весьма  творчески  переработали

ленинский план захвата власти,  разработанный им еще в 1917 году.  Они не стали

захватывать телеграф и телефон.  Они прибрали к рукам телевидение! Вот истинная

власть,  прикрытая демагогическим лозунгом:  «Пресса  —  это  четвертая власть,

независимая и никому не подконтрольная!»

        Свобода слова!  Да  здравствует свобода слова!  Любое посягательство на

нее — нарушение Конституции!  Только вот очень интересно понимается эта свобода

слова.  Когда надо пропагандировать позицию правящей верхушки и  близких к  ней

кругов,  опорочить оппозицию,  запугать  народ  ужасами,  которые  обрушатся на

страну,  если хоть чуть-чуть отклониться от курса реформ, — здесь свобода слова

переплескивает через край и вылезает за все рамки, гранича с непристойностью.

        Когда  же   дается  слово  оппозиции  (надо  же  иногда  и   им  давать

высказаться),  то  две или три недели потом в  том же  ключе «свободная пресса»

изгаляется на все лады над теми, кому она на пять минут дала слово.

        Телевидение, озвучивая политику «реформаторов» и промывая мозги народу,

изливает с экранов потоки демагогии самой высшей пробы.

        «Все цивилизованные страны пользуются кредитами,  и  все  они уже давно

должны друг другу огромные суммы.  Так что ничего страшного,  что и  мы  должны

Западу пятнадцать годовых бюджетов».

        «Дотации и поддержки из бюджета — пережиток коммунистического прошлого!

Все  должно  существовать за  счет  собственной  прибыли,  это  закон  рыночной

экономики!» Сворачиваются под эту музыку фундаментальные научные исследования и

космическая программа.  Начинается массовый  исход  научных  кадров  на  Запад.

Переводятся на коммерческую основу медицина и  образование.  Уделом большинства

населения становятся анальгин и серая десятилетка.  Лечение на должном уровне и

диплом — тем, кто обеспечен!

        «Армия  должна  быть  профессиональной!»  Это  при  нехватке средств на

питание солдатам и  на  патроны для учебных стрельб.  И  гонят в  горячие точки

парнишек,  которым только там, в окопах, впервые в жизни приходится прицелиться

(сразу по реальной цели) и  нажать на спуск!  И довольно странно,  что при этом

переводе армии  на  профессиональную основу закрываются одно  за  другим лучшие

военные училища. Где же тогда собираются готовить профессионалов?

        «Судебная власть независимая и никому не подконтрольная!» И заполняются

тюрьмы и зоны людьми, отбывающими сроки большей частью за то, что не смогли или

не  сумели  откупиться от  «цепких лап  правосудия».  Кассационные и  надзорные

жалобы оставляются без  внимания.  Как же!  Марать честь мундира!  А  настоящие

преступники гуляют на свободе,  терроризируют население, делят страну на «сферы

влияния».  Все чаще звучат слова «заказное убийство». Все эти преступления, как

правило, не раскрываются.

        «Это в  Совдепии процветали взяточничество и бюрократизм,  при рыночной

экономике это  невозможно!»  Правильно,  взятку демагоги от  «реформ» деликатно

называют «личным интересом».  И  махровым цветом  расцветает коррупция на  всех

уровнях: от участкового до министра.

        «Коммунисты разоряли  страну  вывозом  за  границу  сырья  и  природных

богатств!» И текут на Запад реки нефти, моря газа, едут эшелоны металла, угля и

леса.  Только в  отличие от  прошлых лет вся прибыль оседает в  карманах «новых

хозяев».

        «Пагубная национальная политика коммунистов привела к  развалу страны!»

Гм!  Что-то не припомню я,  чтобы начиная с  конца двадцатых годов,  когда было

подавлено басмаческое движение,  приходилось силой  оружия  решать национальные

конфликты и  годами вести войну против своего же  территориального образования,

пусть и обладающего автономией.

        Вообще   демагогия   стала    государственной   политикой,    «Глотайте

суверенитета столько,  сколько  сможете  переварить!»,  «У  России  нет  больше

врагов,   и   ей  не  нужна  такая  большая  армия  и  такая  мощная  оборонная

промышленность!»,  «Наши ядерные ракеты больше не будут нацелены на объекты США

и  стран НАТО!»  На вопрос:  «А куда они теперь будут нацелены?» следует ответ:

«Они будут использоваться для  предотвращения возможных террористических актов,

направленных против нашей страны!»  Что  можно сказать на  это?!  Если  человек

путает термоядерную ракету с  пистолетом и  при  этом  за  ним  постоянно носят

«ядерный чемоданчик»,  то, наверное, этот «чемоданчик» надо держать от него как

можно дальше. Не дай Время, дорвется пострелять!

        Верхом  демагогии стало  словоблудие,  на  которое купилось большинство

народа.  «Большевики ставили своей задачей уничтожить богатство.  Цель реформ —

уничтожить  бедность.   Все   будут  богатыми!   Богатые  граждане  —   богатое

государство!»  Я долго размышлял,  чего здесь больше:  откровенного цинизма или

глумления и издевательства?  Скорее всего — поровну. Интересно, как авторы этой

бредятины сами-то  представляют себе такое общество,  где  все  без  исключения

богатые? Даже в благословляемой ими Америке разрыв между богатством и бедностью

колоссален.   Другое  дело,   что  там  уровень  бедности  выше  нашего  уровня

процветания.  Но не следовало бы забывать,  что Америка принадлежит к  Золотому

Миллиарду, паразитирующему за счет остального населения нашей планеты.

        Богатство на  одном полюсе неизбежно подразумевает бедность на  другом.

Иначе  богатству просто неоткуда взяться.  Не  может кто-то  стать богатым,  не

отняв что-то у бедного. Можно, конечно, загнать бедноту в резервации, чтобы она

не  оскорбляла глаз и  там спокойно вымирала.  Но  почему бы  тогда не  сказать

честно:

        «Граждане России,  вы — жители этой самой резервации бедности, и, когда

вас выкачают до конца,  вашим уделом будет вымирание.  Это и есть истинная цель

наших реформ!»  Но  ведь  не  скажут.  Будут до  конца хранить хорошую мину при

плохой игре.

        Самое  грустное,  что  всю  эту  ахинею «озвучивали»,  комментировали и

преподносили талантливейшие журналисты,  писатели и  артисты,  или  бессовестно

запродавшие свой  талант,  или  попавшие  под  контроль  ЧВП.  Они  делали  это

настолько умело и  вдохновенно,  что  у  большинства одурачиваемых ими людей не

возникало и тени сомнения в их словах.

        На  международной арене Россия полностью растеряла всех своих союзников

и  весь свой авторитет.  Ее  перестали замечать.  Да  и  кто будет считаться со

страной,  которая уничтожила собственную экономику,  а  народ загнала в крайнюю

нищету?!   Которая  в   одностороннем  порядке  уничтожает  свое  вооружение  и

сворачивает его  производство?!  Которая  очертя  голову  бросается  в  трясину

иностранных кредитов,  не  думая,  как  и  когда будет за  них расплачиваться?!

Которая в  угоду  Западу предает тех  немногих своих  друзей,  что  у  нее  еще

остались?!

        Но ведь невозможно дурачить весь народ все время!

        В  конце  концов  даже  многие из  вчерашних «реформаторов»,  «прорабов

перестройки» прозрели и  поняли,  в  какую пропасть сползает держава.  Началась

борьба ветвей власти, а точнее, борьба между патриотами и теми, кому уже нечего

было терять,  а  страх расплаты придавал им решимости.  И  они приняли решение.

Второй раз  за  два  с  небольшим года был проведен всенародный референдум,  на

котором,  как и  на  первом,  народ сказал совсем не  то,  на  что рассчитывала

власть.  Если первый раз народ сказал: «Советскому Союзу быть!», то на этот раз

он сказал:  «Верховному Совету быть!»  И второй раз Высший закон был попран,  а

воля народа растоптана самым беспардонным и преступным образом.

        Что  это  было?  Вера  в  собственную непогрешимость?  Ощущение  полной

безнаказанности?   А  как  быть  с  лозунгом  о  «неотвратимости  возмездия  за

совершенные  преступления»?

           У  меня уже не оставалось никаких эмоций,  когда я  смотрел,  как из

танков  в  упор  расстреливают здание   Верховного Совета,  а  снайперы с  крыш

стреляют в  спасающихся из  огня  людей и  в  посторонних,  случайно попавших в

прицел.

        Допив  остатки коньяка,  я  вызываю по  линии  доставки новую  бутылку,

наливаю еще полстакана и начинаю просматривать оставшиеся материалы.

        Морально  убили  меня  выступления  по   телевидению   членов  правящей

верхушки и нанятых ими деятелей  культуры в ночь противостояния правительства и

Верховного Совета.  Каким надо  было  обладать цинизмом,  чтобы кричать на  всю

страну,  обращаясь к ограбленному тобой народу:  «Спасите нас!  Поддержите нас!

Выходите на улицы!  Стройте баррикады!» А тихая,  скромная артистка истерически

вопила:  «Разбейте гадине голову!»  Правда,  в  левом верхнем углу экрана горит

знак внедренного агента ЧВП, но меня не оставляет мысль:

        «Как она теперь будет жить с этим?»

        Ясно,  почему именно телецентр стал одним из самых жарких мест,  вокруг

которых разворачивались события той ночи.

        Демагогия  на  государственном уровне  быстро  подготовила общественное

сознание к необходимости коренного изменения Конституции.  И сработано это было

так ловко,  что люди шли и голосовали за новую Конституцию, совершенно не зная,

за что они голосуют,  не читая проекта. Правда, одновременно с этим происходили

выборы в Думу,  эту пародию на высший законодательный орган. Победа коммунистов

на  этих  выборах меня не  удивила:  невозможно оболванить или  зомбировать все

население страны. Да и не хватило бы у ЧВП агентов внедриться столь широко.

        На   этом  текущие  материалы  кончились  и   начался  обзор  прогнозов

возможного развития ситуации.  Через час я  обнаруживаю,  что у  меня кончились

сигареты,  а  бутылка коньяка подошла к концу.  Отрываюсь от компьютера,  чтобы

вызвать  пару  пачек  сигарет  и  бутылку,  затем  выпиваю полстакана сиреневой

шипучки,  завариваю кофейник,  достаю из  бара  пачку печенья и  снова сажусь к

компьютеру.

        На мой запрос в Сектор Z отвечает Виктор:

        —  Она  уже в  Лабиринте,  Андрей.  Смотри теперь сам.  Переключаюсь на

Лабиринт.  На  схеме  третьего уровня к  центру движется синяя  точка.  Включив

прямое наблюдение,  я  вижу Лену,  одетую и  экипированную так же,  как и  мы с

Андреем в свое время, разве что с поправкой на женскую кокетливость. Даже берет

она надела по-особому,  старательно уложив прическу, и вместо положенных черных

перчаток натянула синие.  Лена быстро идет,  положив правую руку на  висящий на

плече автомат.

        Надолго ли  хватит у  нее  сил  «кокетничать»?  Еще раз смотрю на  план

уровня.  Впереди — только развилки и тупики,  никаких сюрпризов и ловушек. Часа

три ей придется пробираться по извилистым переходам,  а там... Там три прохода,

ведущие к  центру,  и  в  каждом ее что-то ждет.  В  одном проходе я  вижу знак

«Огонь», в другом — «Мясорубка», а в третьем — «Излучение». Какой она выберет?

        Отключившись,  пью кофе и  анализирую то,  что я увидел,  как ближайшее

будущее «своей» фазы.

        Так.  Все  идет,  как  и  следовало  ожидать.  Стремительное расслоение

общества.  Катастрофический рост преступности.  Криминализация всех сфер жизни.

Нарастание коррупции во  всех  эшелонах  власти.  Развал  экономики,  полнейшая

зависимость России, точнее того, что от нее осталось, от иностранного капитала.

        Обострение   конфликтов   на   национальной   и    религиозной   почве,

перерастающих в локальные войны с применением всех видов оружия (слава Времени,

до  ядерного  оружия  дело  пока  не  дошло!).  Отделение от  России  некоторых

автономных  республик,  в  основном  с  преобладанием мусульманского населения.

Многочисленные  теракты,   за   которыми  ясно   просматривается  международный

терроризм, принимающие все более угрожающий характер. Было ясно, что террористы

стремятся либо  овладеть оружием  массового поражения,  либо  захватить атомную

электростанцию.

        Наконец, война на Кавказе. Это уже не лезло ни в  какие ворота. Молодые

парни отдавали свои жизни и  здоровье за  то,  чтобы новоявленные мафиози могли

отмыть на этой войне как можно больше денег.

        Новое  поколение  было  полностью  потеряно  для  общества.   Доступ  к

образованию и  на производство для молодежи был закрыт.  Да она и не стремилась

ни  туда,  ни  оттуда,  интенсивно  пополняя  ряды  криминальных группировок  и

полукриминальных коммерческих структур.

        Я  наливаю себе еще  коньяку и  начинаю моделировать развитие ситуации.

Результаты меня ошеломляют.   Начинаю варьировать условия,  производить частные

воздействия вплоть до седьмого порядка, в различных узлах системы, но результат

неизбежно  оказывается  один.  Гражданская  война,  иностранное  вмешательство,

полный распад государства, прекращение существования русской нации как таковой.

Причем чем позже начинаются события, тем тяжелее прогнозируется финал.

        Интересно.  А что,  если... Я задаю задержку событий на пятнадцать лет.

О,   Великое  Время!   Здесь  два   варианта,   и   неизвестно  какой  их   них

предпочтительней.  В одном случае сочетание экологической катастрофы с кризисом

сверхпотребления (и то,  и другое я уже наблюдал в «аномальных» фазах,  которые

мне  давал для  проработки Магистр),  а  исход все равно один:  всеобщий мятеж,

потопляемый в крови, и медленное угасание, точнее, агония «победителей».

        Останавливаюсь на этом варианте подробнее.  Так,  все ясно. Лишившись в

лице Советского Союза противовеса своему влиянию. Соединенные Штаты присваивают

себе право диктовать всему миру свои правила игры. В конце столетия они пробуют

свои  силы в  Югославии,  где  заодно проверяют и  реакцию мирового сообщества.

Сообщество, поморщившись, глотает пилюлю. Коготок увяз, всей птичке пропасть. В

самом начале XXI века фактически прекращает свои функции Совет Безопасности,  а

следом за ним и ООН превращается в совещательный орган при США.

        У  Дяди Сэма развязаны руки.  С  помощью НАТО он начинает устанавливать

«новый порядок»,  в  том  числе и  в  тех  странах НАТО,  которые как-то,  даже

шепотом, выражают свое недовольство.

        А чего опасаться? Кто посмеет сказать «нет» самой могучей супердержаве?

Ведь извечный соперник канул в  небытие.  Но свято место пусто не бывает.  И на

месте СССР у США появляются сразу два противовеса в мировой системе.  Это Китай

и объединившиеся под знаменем джихада мусульманские страны.  Первый был страшен

своей многочисленностью,  вторые —  своим фанатизмом.  Ну,  а Америке отступать

было уже  некуда,  так как и  Китай и  исламский джихад поставили своей целью в

первую очередь уничтожение «Империи Мирового Зла».

        Солнце  над  планетой  затмили  вспышки  термоядерных взрывов.  К  небу

потянулись дымы  гигантских пожаров,  и  пала  на  Землю  ядерная зима,  быстро

погубившая тех,  кто умудрился выжить в  ядерном апокалипсисе.  И  настал Конец

Света.

        Такой вариант меня не  устраивает.  Я  моделирую воздействие на Китай и

исламские страны и  сталкиваю их в локальной войне,  в которой Америка помогает

то одной,  то другой стороне,  пока они... Словом, все по Трумэну: «И пусть они

убивают друг друга,  как  можно больше...»  Причем Америка зорко следит,  чтобы

противники не  применяли ядерного  оружия.  В  противном случае  виновник будет

«строжайше наказан».

        А результат?  Смотрю дальше. Снова кризис сверхпотребления и фашистская

диктатура в мировом масштабе. Нет, такой вариант тоже не годится.

        Значит,  надо  любой  ценой избежать иностранного вмешательства в  дела

России и ее уничтожения как самостоятельного государства.

        Возвращаюсь  к  исходной  точке  и  изучаю  расстановку  сил.   В  этой

расстановке  черт  ногу  сломит!  Спецы  в  ЧВП  действительно неплохо  владеют

темпоральной  алгеброй,   они   предусмотрели  и   просчитали   все   варианты.

Народившийся в результате «реформы» класс новых «хозяев» стремительно обрастает

толпой  охранников,  прихлебателей и  прочих  паразитов,  которых  такая  жизнь

вполне устраивает. Они-то будут драться за это насмерть.

        К тому же правительство и «всенародно избранный» с упорством, достойным

лучшего  применения,   пытаются  протолкнуть  через   Думу   закон  о   частной

собственности на  землю,  с  правом ее  свободной купли-продажи.   Зачем это им

нужно?  Почему в программе ЧВП этому придается такое большое значение? Где-то я

уже слышал ответ на этот вопрос, причем только что...

        Ага!  Вот  где!  Я  быстро  отыскиваю  запись  теледебатов о  земельной

реформе.  Один  из  ура-реформаторов,   сверкая «комсомольским» огнем  в  очах,

вещает:  «Нам и нужен класс собственников, класс твердых хозяев, которые, встав

на собственной земле,  никому ее не уступят, вплоть до того, что будут защищать

ее  с   оружием  в  руках!   Именно  тогда,   и  только  тогда  реформы  станут

необратимыми!» Поняв, что сболтнул лишнее, «реформатор» резко замолкает.

        Воистину,  эти  «новые твердые хозяева» не  остановятся ни  перед чем и

пойдут на  что угодно.  Они скорее допустят к  власти фашистов,  чем поступятся

хотя бы частью награбленного.

        Вот  и  еще  одно  непонятное  обстоятельство проясняется.  Телевидение

временами вопит об опасности нарождающегося фашизма.  Правда, то же телевидение

меньше  пугает  обывателей фашизмом,  чем  «ужасами» возвращения к  коммунизму.

Иногда показывают «штурмовые отряды» и занятия «боевых групп» фашистов.  Только

при  этом  ничего не  говорится о  том,  какие меры  принимает по  этому поводу

правительство. Потому что сказать, по сути, нечего. Мер никаких не принимается.

«Реформаторы» прекрасно понимают, что фашистские «штурмовики» и «боевики» их не

тронут.  У них будут другие задачи.  Их готовят как ударную силу на тот случай,

если  народ  вернет  себе  власть  мирным  путем  и  потребует возврата  своего

достояния и суда над преступниками.

        Понятно  становится  также  и  упорное  стремление реформировать армию,

сделать ее «профессиональной». Наемникам, которые служат за деньги, все равно в

кого стрелять:  в чеченских террористов или в бастующих шахтеров. Их натаскают,

как цепных псов,  которым будет достаточно сказать:  «Фас!»,  и они будут рвать

все и вся, защищая тех, кто им платит.

        Ситуация обрисовывается все  яснее.  Неясно одно:  что  сделать,  чтобы

обойтись как можно меньшей кровью, раз уж неизбежно она должна пролиться.

        Снова начинаю составлять уравнения. И снова бросаю это занятие. Кровь и

кровь!  И чем дальше,  тем больше.  Надо подойти с другой стороны.  Надо искать

слабое звено,  где тонко,  там и  рвется.  Как бы  ни были мудры эти дьяволы из

штабов ЧВП, но не могут же они все предусмотреть. Невозможно объять необъятное!

        Наливаю  себе  еще  коньяку и  снова  начинаю анализировать обстановку.

Слабое звено в цепи,  выкованной в штабах ЧВП,  нахожу относительно быстро. Это

инженеры  и  рабочие,  оставшиеся без  работы,  без  средств  к  существованию,

ограбленные «реформаторами» и  «приватизаторами»,  чей труд и  таланты не нужны

«новым хозяевам».  Это  офицерский корпус армии,  еще той,  непрофессиональной,

обманутый властью. Моряки и летчики, танкисты и ракетчики, вынужденные с риском

для жизни эксплуатировать аварийную технику. Новая для реформируемой армии с ее

кастрированным оборонным бюджетом слишком дорога,  она продается за рубеж. Но и

ее  производство неуклонно  сворачивается.  Россию  вытесняют со  всех  рынков.

Организации, возглавляемой ЧВП, не нужна Россия, которая строит свои самолеты и

корабли. Ей нужна Россия, покупающая ненужный за рубежом устаревший хлам.

        Слабое звено есть.  Что  дальше?  Дальше я  снова начинаю колдовать над

системами уравнений.  Но  результаты в  который уже раз не  удовлетворяют меня.

Внезапно меня озаряет мысль,  что я пытаюсь изобрести велосипед.  Ведь почти за

сто лет до  меня тот же  вопрос решал другой человек.  И  решил он его успешно,

хотя и  не владел аппаратом темпоральной математики.  Ввожу в  исходные условия

четыре пункта ленинской теории революционной ситуации. Подумав, задаю граничные

условия, исходя из пожеланий минимизации возможного числа жертв. Так...

        Получается,  что  события могут  и,  исходя из  требований к  граничным

условиям,  должны начаться в  2001— 2004 годах.  Но  это будет,  если сработает

четвертый д: пункт начальных условий. То есть должна быть организационная сила,

которая  объединит  и  направит  возмущение  доведенного до  крайности  народа,

которая сможет организовать наиболее здоровые силы  в  армии  и   поднять их  в

поддержку народного возмущения.

        В оппозиции «реформаторам» находится немало  партий и движений,  но все

они действуют разобщенно.   Здесь тоже чувствуется опытная рука.  Если в первой

половине  девяностых  годов  непримиримая,  патриотически настроенная оппозиция

действовала более-менее согласованно, то к концу десятилетия наблюдается полный

разброд.  Имея одну общую цель,  все движения и  партии движутся к ней порознь,

стремятся самостоятельно пробиться к  власти,  отвоевывая друг  у  друга голоса

избирателей. Тем самым они губят общее дело.

        Вот  и  ответ.  Облегченно откидываюсь в  кресле,  закуриваю,  медленно

допиваю остатки коньяка и  только тогда понимаю,  что  меня  одолевает неслабый

голод.

        Вызываю по линии доставки обед и,  пока ем,  формулирую в  уме выводы и

предложения по корректировке ситуации.  Затем снова сажусь к компьютеру.  Итак.

Задание  Аналитическому  Сектору:  найти  группы  партий  и  движений,  которые

возможно и  необходимо объединить и  усилить к  2001  году.  Предложение нашему

Сектору:  широкое внедрение хроноагентов на  ключевые посты  в  этих  партиях и

движениях;  широкое внедрение хроноагентов в  армейскую среду.  На чьей стороне

армия,  тот в конечном счете и победит.  Подумав, предлагаю широкое внедрение и

на телевидении.  Хотя здесь,  по-моему,  уже поздно вмешиваться.  Тут исправить

что-либо можно уже только хирургическим путем.  Ну, пусть аналитики думают, они

у нас «яйцеголовые».

        А почему только «яйцеголовые»?  Что, у нас своих мозгов не хватает? Вот

еще  один  вариант.  Контрмина!  Взорвать «реформы» изнутри.  Выбрать  объекты,

внедриться и подсунуть «реформаторам» кота в мешке!

        Таких «котов» должно быть несколько. Они должны пользоваться абсолютным

доверием «реформаторов»,  не открывая до поры своих истинных целей. Внедрившись

на  ключевые посты,  они должны будут не свернуть «реформы»,  а  направить их в

другое русло.  Чтобы осторожно,  но  твердо вывести страну из-под  губительного

влияния организации международных магнатов,  контролируемой ЧВП. Так, чтобы они

не сразу поняли в чем дело,  а когда поймут,  будет поздно.  Возможно,  что и в

этом случае без крови не  обойтись,  но  здесь ее  должно быть меньше,  гораздо

меньше.

        Конечно,  это будет долгий путь,  он потребует длительной и кропотливой

работы,  многолетней «командировки» хроноагентов.  Но игра стоит свеч.  А  если

этот  метод  умело  сочетать с  первым,  то  успех  обеспечен.  Готовлю  второе

предложение.

        Я   запрашиваю  Магистра,   но  на  экране  связи  загорается  надпись:

«Отсутствую.  Буду в  20.00».  До  этого времени еще два часа.  Посмотрим,  что

делает Лена.

        Лена  спит.  Ее  «кокетливому» внешнему виду нанесен существенный урон.

Видно, что ее и жгли, и рвали. Ну-ка, глянем, что с ней творилось.

        Запись показала,  что  Лена  на  первой развилке выбрала правый проход,

помеченный знаком «Огонь».  Едва она прошла сто метров,  как попала в  тоннель,

стены,  пол  и  потолок  которого  были  обшиты  деревом.  Насторожившись,  она

остановилась и, подумав, повернула было назад, но опустившаяся плита преградила

ей  дорогу.  И  тут же потянуло дымом.  Проход осветился багровым светом.  Лена

начала зондировать плиту, но я-то видел, что путь был только один, через огонь.

А он приближался.

        Лена натянула маску кислородного прибора и  сунулась было в проход,  но

отступила. Оглядевшись по сторонам, она увидела ровик с водой. Ринулась к нему,

но тут же проворно отскочила назад. Что она там увидела?

        Она  выхватила из  подсумка осколочную гранату и  бросила ее  в  ровик,

повалившись на деревянный пол.  Взрывом из ровика выбросило не то щупальца,  не

то гигантских змей. Лена вскочила на ноги и спрыгнула в ровик. Намочив одежду и

волосы, она побежала сквозь пламя.

        Мне показалось,  что горящий проход тянулся не менее пяти километров. А

что же показалось ей? Наверное, все пятьдесят!

        Когда она  выскочила из  огня,  одежда местами тлела и  дымилась.  Лена

пригасила  загоревшиеся волосы,  сняла   кислородную маску  и  побрела  дальше.

Постепенно она пришла в себя,  походка снова стала твердой и упругой.  Но через

полкилометра путь  ей  преградил провал шириной десять метров.  Лена  посветила

вниз.   По   стене   провала  через  каждые  полметра  были   забиты  блестящие

металлические скобы.  Мне они сразу не понравились, тем более что возле седьмой

скобы  стоял  знак  высокого напряжения.  Метром  ниже  предательской скобы  из

противоположной стены  провала  выступал  карниз,  на  который  можно  было  бы

перебраться со скоб. Такие же скобы вели от этого карниза наверх.

        Все слишком просто,  если забыть о  сюрпризах.  А  Лена забыла.  Она не

стала зондировать провал,  а  сразу начала спускаться.  Вот  ее  руки коснулись

первой  скобы,  второй,  третьей...  Я  затаил дыхание.  Шестая,  седьмая...  Я

вздрогнул,  словно это меня ударило током. С болезненным вскриком Лена полетела

в глубину провала и плюхнулась в черную воду.

        До нижней скобы — около метра.  Не дотянуться. Тяжелое снаряжение тянет

ко дну.  Я вижу,  что на глубине трех метров колодец имеет боковое ответвление,

из которого есть выход на поверхность. Но Лена-то этого не видит!

        Впрочем,  выхода у нее нет. Она, видимо, приходит к такому же выводу и,

перестав барахтаться, погружается в воду. Найдя ответвление, она устремляется в

него.  Узкий лаз,  заполненный водой,  тянется долго, бесконечно долго. Я почти

физически ощущаю муки удушья,  которые испытывает моя подруга. Но вот, наконец,

отверстие вверху.

        Лена рванулась,  но комбинезон зацепился за какие-то стержни. Рывок изо

всех сил,  и  голова Лены выходит на  поверхность.  Глоток воздуха,  руками она

цепляется за край отверстия и бессильно повисает.  Если она сейчас сорвется, то

у нее уже не хватит сил вновь подняться с трехметровой глубины. Через несколько

секунд Лена подтягивается, оставляя на штырях клочья комбинезона, и вылезает на

поверхность.

        Чуть ли  не  на четвереньках она отползает от колодца,  падает на пол и

засыпает.

       

        Глава 15

        Ночь темна, ни единой искры.

        Звезд не видно, ковром облака,

        Лишь мерцает в ночи серебристый,

        Слабый отблеск стального штыка.

        Р. И. Шехмейстер

       

        У Магистра мои предложения, особенно первое, явно не вызывают восторга.

Он  выслушивает меня,  не  отрываясь от компьютера,  время от времени бросая на

меня через плечо хмурый взгляд.  Я кончаю.  Магистр молчит около минуты,  потом

бормочет:

        — Армия, говоришь? Хм!

        Он встает, проходится по комнате и останавливается напротив меня.

        — А ты хоть знаешь ее, эту армию-то? Что она сейчас собой представляет?

        — Ну...

        —  Я-то знаю,  а  ты весь день смотрел материалы и  ничего не увидел...

Стоп! Ты хочешь сказать, что ты профессиональный военный, ты всю жизнь служил в

армии и так далее. Милай! Ты же был летчиком, специалистом, общался с такими же

спецами.  Да и было-то  это более двух лет назад,  а сейчас... Да вот, посмотри

сам, что сделали с армией.

           Магистр возвращается к компьютеру. На экране возникает ночная сцена.

Два  ряда  колючей проволоки,   между ними  по  дорожке идет  часовой,  молодой

солдат.   Он  явно  уже  устал  и  зевает.  Вопреки уставу  автомат находится в

положении «на ремень».   

        —  Это  пост  охраны  ПБТАБ  —  полевой базы  технического обслуживания

атомных боеприпасов, двадцать шесть боеголовок, — поясняет Магистр.

        Позади  часового,   из-под   проволоки  бесшумно  поднимается  человек,

неслышными крадущимися шагами и  догоняет солдата.  Удар ножом,  и  часовой без

звука  валится на  дорожку.  Через  прорез  в  проволоке на  территорию объекта

проникают еще люди, человек восемь-десять, все вооруженные.

        — Это боевики-террористы, — комментирует Магистр.

        — А как же сигнализация?

        —  Этот участок они блокировали под носом у  растяпы-часового.  А  даже

если бы она и сработала, ну прибежал бы разводящий, с ним еще человек пять. Что

толку? Смотри.

        Террористы проникают внутрь объекта,  проходят вдоль тропы и прячутся в

канаве и  кустах.  Скоро  появляется разводящий со  сменой.  Пятеро вооруженных

автоматами солдат даже не пытаются применить оружие, когда их внезапно окружают

террористы. Короткая схватка, нет, резня, и все кончено.

        Через прорез проникает еще  человек пятнадцать.  Они быстро разделяются

на группы.  Большая часть направляется к караульному помещению. Через несколько

минут и  там все кончено.  В живых остается только помощник начальника караула,

сержант-контрактник.

        Очень скоро подходит автобус с офицерами, приехавшими на рабочую смену.

Его встречает помначкар.  Офицеры, как положено, предъявляют ему документы и по

одному входят в караулку, прямо в лапы к террористам.

        База захвачена.

        —  Подожди,  Магистр!  Но  ведь  такие  объекты помимо обычного караула

должны иметь еще и технические средства охраны...

        —  Правильно.  Должны  иметь  и  имели.  Ты  обратил внимание,  что  на

караульной тропе лампочки горят через две?  Вопреки указанию правительства базу

отключили за  задолженность местного гарнизона электросети.  Мощности дизельной

станции  еле-еле  хватает на  поддержание непрерывных процессов.  Так  что  все

технические средства охраны отключены.

        Магистр закуривает,  наливает себе  крепкого чаю,  садится в  кресло и,

помолчав, говорит:

        —  Армия  разложена.  Офицеры  месяцами не  получают жалованья.  Боевой

учебой  с  солдатами никто  не  занимается.  Учебные стрельбы не  проводятся по

полгода и более. Нет денег на патроны, нет денег на обмундирование, на питание.

И  в  этих  условиях в  обществе упорно насаждается идея  о  переводе армии  на

«профессиональную» основу,  то  есть  на  комплектацию  не  по  призыву,  а  по

контракту. Ну, а что представляют собой эти контрактники, ты уже видел.

        Магистр снова замолкает, закуривает и, подумав, продолжает:

        — Ну,  а вообще-то ты прав.  Надо работать в армии,  в КГБ,  в партиях,

искать «темных лошадок»...  Словом,  я  согласен с тобой,  твои исходные данные

надо передать в Аналитический Сектор. Пусть работают.

        — Магистр, а что будет с этой базой? Мы что, так это и оставим, или уже

все кончено, и она в руках террористов?

        — А!  Чуть не забыл,  — он бросает взгляд на таймер.  — Пора смотреть в

режиме реального времени.

        Он  переключается,  и  на дисплее появляется та же дорожка между рядами

колючей проволоки.  По дорожке шагает тот же часовой, но на этот раз автомат он

держит в положении «для стрельбы стоя»,  под правой рукой. Свет ламп мерцает на

примкнутом штык-ноже.

        —  Это  Андрэ,  —  говорит мне Магистр.  Я  не  успеваю ничего сказать.

Часовой проходит над лежащим под проволокой террористом. Что же он делает? Мы с

Магистром недоуменно переглядываемся,  и   он тянет руку к пульту.  А террорист

уже нагоняет Анд рея.  Вот он  заносит руку для удара...  В  этот момент Андрей

резко  разворачивается  через  правое  плечо.   При   этом  штык-нож  описывает

сверкающую дугу и  врезается террористу в  горло.  Вот это расчет!  Террорист с

хрипом валится на землю.  Одновременно с ним падает и Андрей. Прикрываясь телом

убитого,  он открывает огонь короткими очередями по фигурам, начавшим двигаться

в  темноте.  Те  начинают отвечать.  и    Андрей —  в невыгодном положении.  На

дорожке,  между  рядами колючей проволоки он  полностью лишен  свободы маневра.

Противники же его перемещаются,  как хотят.  Скоро его уже обстреливают со всех

сторон.

        Но тут подходит помощь.  Разводящий разворачивает смену в  цепь,  и  те

метким огнем прижимают нападающих к  земле.  Это  так не  вяжется с  только что

увиденным, что я вопросительно смотрю на Магистра.

        — Это тоже наши, — подтверждает он мою догадку.

        Но  силы  слишком неравны.  Правда,  на  стороне наших  агентов высокий

профессионализм,  но и  террористы не лыком шиты.  Тем более что их в  три раза

больше.

        Однако скоро  подходит подкрепление:  пятнадцать караульных во  главе с

сержантом-контрактником.  Но тот,  вместо того чтобы принять командование боем,

едва  над  ним  засвистели пули,  прячется в  канаву и  оттуда бестолково орет:

«Вперед!  Огонь!»,  перемежая слова непотребным матом. От такого «командования»

солдаты теряются,  залегают и  открывают беспорядочную стрельбу только  что  не

друг в друга.

        Дело спасает разводящий,  наш агент.  Он быстро разбивает караульных на

группы,  во  главе  которых ставит также наших агентов.  Одна  группа открывает

плотный огонь  по  нападающим,  а  две  другие,  перерезав проволоку,  начинают

заходить с флангов.

        А  контрактник  продолжает  что-то  орать  и  материться.  Конец  этому

«командованию» кладет  Андрей.  Он  подбегает  к  канаве  и  короткой  очередью

прекращает эти вопли.

        Справа и слева слышится автоматная стрельба.  Это наши группы завершили

охват террористов и вступают в бой.  Те,  поняв,  что они «нарвались», начинают

отходить, оставляя убитых и добивая раненых. Наши агенты преследуют их, увлекая

за собой караульных.

        На опушке леса террористов ждут два «КамАЗа».  Они быстро грузятся,  но

уехать не успевают.  Наши агенты еще на объекте забрали у  караульных гранаты и

теперь умело пускают их в ход. Через пару минут все кончено.

        Магистр выключает компьютер,  подходит к холодильнику и достает бутылку

«Столичной»

        —  Насмотришься на  вашу  работу,  истреплешь все  нервы и  алкоголиком

станешь,  — ворчит он, словно оправдываясь, — Как видишь, ЧВП не теряет времени

даром.  Это  первая  попытка  захватить  термоядерное  оружие.  Думаю,  что  не

последняя.

        —  А  что  может  им  помешать внедрить своих агентов в  состав команды

боевого дежурства?

        —  Ничего.  Поэтому я  и  отдал приказ держать все пусковые установки и

базы под постоянным наблюдением.

        — Но это невозможно!

        —  Возможно.  Катрин  составила программу,  по  которой компьютер будет

постоянно вести наблюдение в автоматическом режиме. К тому же не так уж много у

России  осталось  действующих  пусковых  установок.  Правительство с  идиотским

рвением выполняет все условия договора по сокращению стратегических вооружений.

Надеются на этом новые кредиты заработать! Хм! Как только где-то появится агент

ЧВП, компьютер поднимет тревогу. Ну, давай, за первую нашу победу! Мы выпиваем,

и  Магистр выпроваживает меня.  —  Двигай к  себе.  Я сбросил тебе на компьютер

массу материалов, рассиживаться некогда.

        Но я  не тороплюсь просматривать эти материалы,  а первым делом включаю

Лабиринт и чуть не падаю со стула. На меня обрушивается ураган впечатлений.

        Лена идет по широкому тоннелю,  непрерывно паля из бластера,  а  на нее

накатываются бронированные монстры.  Танки,  БТРы, чуть ли не бронепоезда. Лена

уничтожает их один за другим и  продвигается вперед среди оплавленных обломков,

обдаваемая адским жаром вспышек.   

        Но вот малиновая вспышка поглощает массивную, во весь проход полусферу,

парящую в воздухе.  На этом все кончается. Лена вытирает со лба пот, поправляет

волосы и идет дальше, закинув бластер за спину.

        У  развилки она  задумывается,  сверяется с  планом  и  направляется по

левому ответвлению.  Это  ответвление  помечено у  меня  на  схеме  «ловушкой»,

обозначенной  как «Смертельная».  Я холодею,  мне хочется вскочить и закричать:

«Куда ты?  Вернись!» Но это бесполезный порыв. Остается только сидеть, смотреть

и грызть в волнении ногти.

        У меня сжимается сердце,  когда сзади Лены с грохотом опускается плита.

Лена останавливается,  оборачивается,  но времени на размышление у нее нет. Пол

впереди раскалывается,  и  плита,  на которой стоит Лена,  начинает наклоняться

вниз.  Я вижу,  что «педаль», восстанавливающая горизонтальное положение плиты,

находится на самом ее конце.  Но Лена этого не видит,  а зондировать прибором у

нее нет времени.  Она разбегается,  прыгает и  повисает,  ухватившись руками на

противоположном краю  разрыва.  Но  подтянуться она  не  успевает.  Срабатывает

вторая «педаль» дьявольского механизма, и тот край плиты, за который ухватилась

Лена, тоже начинает наклоняться книзу.

        Первая плита уже  опустилась достаточно,  чтобы обнажить восьмиметровый

провал, дно которого ощетинилось стальными кольями.

        Картина становится еще  страшнее оттого,  что  все происходит в  полной

тишине.  Ни скрипа, ни грохота. Плита, на которой висит Лена, наклоняется книзу

все больше и больше...

        Я  быстро  отворачиваюсь  и  отключаю  Лабиринт,  но  все-таки  успеваю

услышать короткий крик своей подруги.

        Какая тут,  в  схлопку,  работа!  Наливаю полстакана коньяку.  Руки  не

просто дрожат, они трясутся.

        Я  знаю,  конечно,  что в  провал полетела не сама Лена,  а ее белковая

копия,  но сознание-то в ней было Ленине,  переживала все это она. Это она сама

отчаянно пыталась удержаться за край плиты, предательски наклоняющийся все ниже

и  ниже.  Это она старалась при этом не  смотреть на стальные колья,  ждущие ее

внизу.

        Закрываю глаза, и память услужливо подсовывает мне зрелище опускающейся

на  меня  плиты.  Слух мой  ласкает хруст собственных костей.  А  разыгравшееся

воображение во  всех  подробностях рисует мне  окровавленное тело моей любимой,

пропоротое во многих местах кольями.

        Еще полстакана.

        Я  машу на работу рукой.  Пройдясь по лесу,  чтобы отвлечься от тяжелых

мыслей, укладываюсь спать. Во сне меня преследуют жуткие видения, среди которых

доминирует одно. В желтом свете ко мне приближается чье-то лицо, но, как только

я  начинаю различать его черты,  оно трансформируется то в кошачью морду,  то в

змеиную голову,  то в железную маску-забрало.  Не знаю, что это было, но всякий

раз я с ужасом ожидал,  что вот сейчас это лицо не трансформируется,  и я увижу

его подлинные черты.

        Три дня я перелопачивал материалы, подброшенные мне Магистром. Время от

времени приходилось отвлекаться на запросы Аналитического Сектора по ситуации в

«моей» фазе.  Лабиринт я  намеренно не включал.  Хватит с  меня сцен,  подобных

последней.

        Один  раз  меня  посетила Кристина.  Ее  очень интересовали мои  личные

ощущения от контакта с прямым переходом на Желтом Болоте.  Из разговора с ней я

понял, что ее отдел вплотную приблизился к разгадке природы перехода. Овладение

его механизмом — это уже вопрос ближайшего времени.

        На четвертый день меня вызывает Магистр.

        — Пора, пора вплотную заняться Лотарингией! У него сидят Андрей, Катрин

и Ричард. Ричард подходит к компьютеру и начинает:

        —  Буду  краток.  Не  так  давно граф де  Легар по  поручению кардинала

встретился с тайным посланником Скандинавского королевства.

        На  мониторе возникает комната на  постоялом дворе,  которую я  видел в

канун Нового года, когда наблюдал Лотарингию. Граф беседует с каким-то монахом.

        —  Они  обговорили  условия  встречи  графа  де  Легара  с  полномочным

представителем Скандинавии,  ярлом Хольмквистом. На этой встрече пойдет речь об

условиях участия Скандинавии в боевых действиях против Ордена Меченосцев или по

крайней мере нейтралитета. Понятно, что Маринелло заинтересован в обратном.

        На   экране   появляется  изображение  монастыря.   Ричард   продолжает

комментировать:

        — Встреча состоится через три дня в монастыре святого Стефана, в городе

Млене.  После этого граф де Легар проводит ярла до Брюна. Там ярл раскроет свое

инкогнито и  уже официально направится в Лютецию,  где будет принят императором

как официальное лицо.

        Изображение монастыря сменяется интерьером таверны,  в которой сидит за

столом компания. Крупным планом возникает изображение одного из пирующих.

        — Барон де Ривак, внедренный агент ЧВП. Ему поручено сорвать переговоры

и  по возможности вбить клин в  отношения между Лотарингией и  Скандинавией.  С

этой  целью  он  подготовил  несколько  групп,   имеющих  задание:  убить  ярла

Хольмквиста еще до начала переговоров и представить это так, словно все сделали

люди  кардинала Бернажу.  Граф де  Легар разузнал все  об  этих планах и  сумел

обезвредить две группы.  Однако он не подозревает о  существовании еще двух.  В

случае,  если покушение на  ярла до  начала переговоров не  удастся,  его убьют

после. Причем все это будет инсценировано как замысел Бернажу.

        —  Отсюда ваша задача,  —  продолжает Магистр,  — обезвредить остальные

группы де  Ривака и  нейтрализовать его  действия.  С  этой  целью  ты,  Андрэ,

внедришься в  графа де  Легара и  проложишь свой  маршрут таким образом,  чтобы

избежать засад и ловушек.  Ты, Андрэ, — Магистр обращается ко мне, — внедришься

в  графа Саусверка.  Накануне встречи де Легара и Хольмквиста императрица Ольга

поручит  Саусверку  доставить  секретное послание  агенту  своего  отца,  князя

Сергия.  Агент  ожидает послание в  трактире на  переправе,  в  десяти милях от

Млена.  Надо  ли  говорить,  что  епископ  Маринелло заинтересован прочесть это

послание и добыть его поручил все тому же де Риваку.

        — Опять де Ривак!  — не удерживаюсь я. — А что он собой представляет? Я

имею в виду его не как агента ЧВП, а как реальную личность.

        —  Барон  де  Ривак —  профессиональный военный,  бывший офицер гвардии

кардинала,  —  отвечает мне  Ричард.  —  Сейчас  он  командует сводным «летучим

отрядом» округов Млена, Брюна и Магьюна. Так что возможности у него богатые.

        —  Поэтому не  вздумай заявиться к  нему в  одиночку,  —  предупреждает

Магистр,  — обязательно добейся у капитана Баярда, чтобы он разрешил тебе взять

с собой не менее десятка мушкетеров.

        — Понятно.

        —  Теперь к  делу.  В  вашем распоряжении шесть часов.  Используйте это

время для подготовки, изучения обстановки... Да что я распространяюсь? Сами все

понимаете! Переброска — в ближайшую ночь. Готовьтесь.

        Возле дверей Нуль-Т меня останавливает голос Магистра:

        — Андрэ! Задержись на минутку.

        Когда мы остаемся одни, он спрашивает:

        —  Ты  помнишь наш  разговор о  том,  что  ждет тебя и  Андрэ в  случае

поражения?

        — Отлично помню, ты мог бы и не напоминать лишний раз.

        —  Ты  не  до  конца понял.  Речь  идет о  том,  что  сейчас вы  будете

противостоять не  только внедренному агенту в  лице де  Ривака,  но  и  прямому

агенту —  Маринелло.  Нет сомнений,  что де Ривак будет согласовывать с ним все

свои действия,  а тот имеет возможности,  не уступающие нашим...  Даже пока что

превосходящие.

        Магистр подходит к столу и закуривает.

        — Не исключено, что они уже имеют возможность создавать прямые переходы

по своему усмотрению.  Так что будь начеку и не лезь на рожон. Ты понял, почему

я настаиваю на усиленном сопровождении?

        — Разумеется.

        — Тогда иди. Удачи тебе.

        Часа через три со мной связывается Андрей.

        —   Ты  обратил  внимание,   что  в   развитии  событий  слишком  много

неоднозначностей?

        — Да.  Фигуры нападающих раздваиваются и даже растраиваются.  Ты понял,

что это означает?

        —  Скорее всего то,  что Маринелло сейчас вместе с де Риваком обсуждает

план операции и так же имеет в виду наше вмешательство.

        —  Да,  друже,  игра нам предстоит сложная.  Смотри,  не зарывайся там.

Береги ярла  как  следует,  но  и  о  себе  не  забывай.  А  я  постараюсь тебя

подстраховать.

        — Я только на это и надеюсь.

        — Надежда слабая. Как говорится: на бога надейся, а сам не плошай!

        — Не буду, — улыбается Андрей и добавляет: — Тоже мне, бог!

       

        Глава 14

        Выстребаны обстряхнутся...  и  дутой  чернушенькой объятно  хряпнут  по

маргазам. Это уже двадцать длинных хохарей. Марко было бы тукнуть по пестрякам.

Да хохари облыго ружуют. На том и покалим сростень. Таков наш примар...

        А. и Б. Стругацкие

       

        Слуга принес мне завтрак в семь утра. Два вареных яйца, кусок ветчины с

зеленью и  горчицей,  чашка горячего молока,  две белые булочки и стакан белого

вина. На подносе лежит белый конверт без пометок и адреса, запечатанный красным

сургучом с затейливым оттиском.

        Подождав, пока выйдет слуга, я вскрываю конверт и достаю из него листок

с надписью:  «В 10 часов утра». Ни подписи, ни чего другого на листке нет. Но я

знаю: меня вызывает императрица Ольга. Листок и конверт бросаю в горящий камин.

        После завтрака слуга приносит мне мундир, сапоги, плащ и шпагу. Быстро,

одеваюсь,  натягиваю высокие серые сапоги и надеваю перевязь. Слуга набрасывает

мне на  плечи светло-голубой с  серебряными крестами (отсюда и  название полка)

плащ и застегивает его спереди серебряной пряжкой. Затем он обходит вокруг меня

с  щеткой,  смахивая  невидимые  пылинки.  Поправляет широкий  белый  воротник,

лежащий поверх плаща, и подает мне шляпу с белым пером.

        — Все в порядке, милорд.

        — Спасибо, Джон.

        — Когда вас ждать?

        — Не знаю, Джон. Не исключено, что сегодня я уеду на несколько дней.

        Слуга вздыхает и открывает дверь.

        От дома,  где живет граф Саусверк, до императорского дворца — километра

полтора.  Времени у меня достаточно,  и я решаю идти пешком.  Надо привыкнуть к

высоким  каблукам сапог  и  длинной шпаге.  Да  и  поглядеть на  улицы  Лютеции

интересно.

        — Отведи коня к дворцу. Я зайду в «Боярышник», — говорю я ординарцу.

        Граф Саусверк в  «Боярышнике» завсегдатай.  Именно там я и наблюдал его

застолье с двумя мушкетерами.

        Я,  не  торопясь,  выпиваю стакан вина,  закусываю его зеленью,  слушаю

кабатчика,  рассказывающего мне городские сплетни,  шлепаю по попке хорошенькую

служанку.  Словом,  проделываю все,  что  обычно  делает граф  Саусверк,  когда

заходит сюда.

        Часы  на  башне показывают девять сорок,  когда я  прохожу в  дворцовые

ворота.  Мушкетеры,  стоящие в  карауле,  салютуют мне оружием.  Я  отвечаю им,

касаясь правой рукой полей шляпы.

        В приемную императрицы я вхожу ровно в десять. Точность — вежливость не

только королей. Дежурная фрейлина вскакивает при моем появлении.

        — Ее величество ждет вас, — шепчет она и исчезает в покоях императрицы.

        Буквально тут же возвращается и, присев в реверансе, говорит:

        — Прошу вас, граф.

        Почтительно  кланяюсь  и  вхожу  в  будуар  императрицы.  Согнувшись  в

«придворном поклоне», я «подметаю пол» перьями шляпы.

        — Ваше величество желали видеть меня?

        — Проходите, граф, я всегда вам рада.

        Двадцатипятилетняя императрица выглядит никак  не  старше  восемнадцати

лет.  Воплощение молодости и красоты.  Лучшей императрицы для Лотарингии трудно

было  бы  пожелать.  Очаровательная женщина,  в  которой  непостижимым  образом

уживается царственность с  женской хрупкостью и беззащитностью.  При взгляде на

Ольгу испытываешь и желание и трепет одновременно.

        Большие серые глаза императрицы радостно смотрят на  меня.  Она  явно с

нетерпением ждала меня и искренне рада моему появлению.

        — Надеюсь, граф, вы в добром здравии?

        —  Благодарю  вас,  ваше  величество,  я  готов  выполнить  любое  ваше

приказание.

        Но императрица не торопится сразу переходить к делу.

        — Вы,  наверное,  еще не слышали квартет австрийских скрипачей, которые

недавно приехали в Лютецию?

        — Нет, ваше величество, я еще не имел такого счастья. Вы же знаете, что

в этом месяце мы несем караульную службу во дворце и патрулируем в городе.

        — Да, конечно. Но эта беда поправимая. Квартет сейчас во дворце и через

несколько минут начнет выступление. Приглашаю вас послушать их вместе со мной.

        — Благодарю, ваше величество! Это большая честь для простого офицера.

        — Что вы,  граф! Должна же я как-то скрасить скучные часы службы такого

«простого офицера», как вы. Идемте, прошу вас.

        Мы  проходим в  небольшой зал,  отделанный белым  с  золотом.  Там  уже

разместился австрийский квартет и  десятка два придворных.  При нашем появлении

все встают.

        — Прошу садиться, господа, — с улыбкой говорит императрица и обращается

к музыкантам: — Начинайте свой концерт, господа артисты.

        Она указывает мне на стул рядом с  собой и,  как только начинает играть

музыка, повернувшись ко мне, говорит:                                        

        — У меня к вам, граф, небольшое поручение.

        — Я всегда в вашем распоряжении, ваше величество.

        — Мне необходимо передать письмо моему отцу через его доверенное лицо.

        — Считайте, что оно уже у него. Где и когда я его встречу?

        — Он будет ждать вас в трактире «Зеленый Дятел» у переправы через Кору,

в  десяти милях от  Млена.  Зовут его —  Питер Лачина,  он агент торгового дома

«Гоббс и сыновья».

        — Понял, ваше величество.

        — Полагаю, граф, излишне напоминать вам, что все это должно быть строго

секретно.  Никто,  повторяю,  никто не  должен знать,  что  вы  едете по  моему

поручению и что вы везете мое письмо.

        — Это напоминание действительно излишне, ваше величество.

        —  Тем не  менее эта змея Маринелло уже что-то пронюхал и  приложит все

усилия, чтобы перехватить письмо.

        — Не беспокойтесь,  ваше величество, для этого ему придется убить меня,

а это, смею вас заверить, не так-то просто сделать.

        — Я не сомневаюсь в вашей доблести, однако позволила себе предусмотреть

одну деталь, которая помешает ему прочитать письмо, даже если оно и попадет, не

дай бог, к нему в руки. Подробности позднее. Еще одно. Вы ведь не знаете Питера

Лачину в лицо.  Его могут подменить.  При встрече вы спросите:  «Скажите, паром

работает только днем  или  можно переправиться и  ночью?»  Он  должен ответить:

«Можно и ночью,  но только за особую плату и без груза». В этом случае отдадите

ему письмо и инструкцию.   

        Помолчав, императрица добавляет:

           — И то, и другое вы получите у Нины Матяш. Она с ждет вас. Ступайте,

граф, и да сопутствует вам успех.

        Я встаю,  кланяюсь и выхожу из зала. Медленно иду  по коридорам и залам

дворца.  Время меня побери!  Ольга права,  этот змей Маринелло каким-то образом

все узнал.   Впрочем,  это загадка для нее, мне-то все ясно. Так что все уловки

императрицы с  паролем и  прочими хитростями ничего не  дадут.  Он,  Маринелло,

наверняка  наблюдал  и  этот  наш  разговор.  Хорошо,  если  он  еще  не  сумел

расшифровать меня.  В этом случае дело примет совсем скверный оборот. Пользуясь

прямым переходом,  он  может притащить сюда все что угодно и  не  будет слишком

щепетилен в выборе средств.

        Незаметно для самого себя останавливаюсь в раздумье, словно разглядывая

статую,  стоящую в  нише.  Я  стою и  бездействую,  я  жду.  Должен же  Магистр

заинтересоваться,  почему я бездействую,  и выйти на связь со мной. Сам я с ним

связаться не могу, а переговорить надо.

        Жду довольно долго,  минут пятнадцать,  не меньше. Наконец, в моих ушах

звучит голос Магистра.  Как в  то  памятное мне утро 41-го  года,  в  котором я

оказался помимо своей воли.

       

        — Андрэ! В чем дело? Почему бездействуешь? О чем задумался ?

        —  Магистр,  —  мысленно  произношу  я,  —  Маринелло  наверняка сейчас

наблюдает за  нами так  же,  как и  ты.  Так что все наши ухищрения обречены на

неудачу...

        — Ишь ты,  уже испугался!  А ты-то на что?  Ты кто: агент экстра-класса

или саксофонист ?  Почему-то я  на это дело послал именно тебя и Андрэ.  Именно

сейчас начинается битва:  я — против Маринелло,  ты с Андрэ — против де Ривака.

Это  наш первый непосредственный контакт,  и  от  вас с  Андрэ зависит все.  Не

забывайте, я постоянно наблюдаю за вами и де Риваком...

        —  В таком случае включите в сферу наблюдения еще и Питера Лачину.  Яне

знаю,  что в  письме императрицы,  но  она неспроста опасается,  как бы  оно не

попало в руки Маринелло.

        —  Хорошо.  Итак,  наблюдение за вами постоянно будем вести я,  Ричард,

Кристина и  Стремберг,  а  также Элен,  когда она выйдет из Лабиринта.  Кстати,

чтобы в  следующий раз  тебе не  стоять таким обалдуем,  как  сейчас,  придумай

какой-нибудь знак, что ты просишь связи.

        — Я дважды проведу рукой по лицу, сверху вниз, зажимая в конце движения

бороду.

        — С Андрэ мы тоже договоримся. Действуй дальше.

       

        Довольно быстро я  нахожу покои Нины  Матяш.  Меня там  ждут давно и  с

нетерпением.  Хорошенькая служанка,  увидев меня,  что-то пискнула и скрылась в

покоях своей госпожи.  Оттуда она выскакивает,  не  задерживаясь,  и,  присев в

реверансе, щебечет:

        — Прошу вас, милорд.

        Я  улыбаюсь ей и  прохожу к  Нине.  Прекрасная мадьярка протягивает мне

руку для  поцелуя.  Припадаю к  ней губами и  долго не  отпускаю длинные тонкие

пальчики.

        — Граф, нас ждут дела, — напоминает Нина.

        — Когда я вас вижу, я забываю о всех делах.

        — К сожалению,  это дела не наши,  а нашей государыни.  Так что оставим

объяснения и поцелуи и, обещаю вам, вернемся к ним после исполнения поручения.

        —  Ну,  тогда давайте скорее перейдем к  делу.  Чем  скорее мы  к  нему

приступим, тем скорее я его завершу, и тем скорее вы исполните свое обещание.

        — Вы неисправимы, дорогой мой, — смеется Нина.

        Она  подходит к  бюро,  неслышно ступая  по  ковру  красными сапожками,

которые не так давно примеряла.

        —  Кстати,  граф,  я  еще  не  показывала вам свою обновку.  Как вы  их

находите?

        Нина  приподнимает подол платья и  показывает ножку,  обутую в  красный

остроносый сапожок на высоком, тонком каблучке.

        —  Прелестно,  неподражаемая!  Вы  всегда умели подбирать себе  вещи  с

непревзойденным вкусом. Кто вам  пошил такие, если не секрет?

           — Никаких секретов!  Это новый придворный сапожник,  Карлос Родриго.

Он недавно прибыл из Испании.   

        —  Испанский сапожник может  тачать  только  испанские сапоги!  Дорогая

Нина, это звучит зловеще.   

        —  Да ну вас,  граф,  с  вашими шуточками!  От них пахнет инквизицией и

застенками.

           Нина достает из  ящичка бюро конверт из белой бумаги.  Конверт чист:

ни единой надписи или пометки.

         Он запечатан большой печатью из красного воска.

        — Кому передать его, вы знаете. Государыня также говорила вам о...

        — Я почти все знаю, — прерываю я Нину и подношу палец к губам, призывая

ее молчать.

        Меня осенила догадка,  как можно обмануть Маринелло. Я решил прибегнуть

к тайному жаргону,  изобретенному де Легаром. Он пользовался им, ведя секретные

разговоры с особо доверенными агентами,  а также и со мной, когда опасался, что

нас могут подслушать. От него я узнал, что он обучил этому фарго и Нину Матяш.

        — Шокните куляписто, — говорю я.

        Нина удивленно смотрит на  меня и  обводит взором комнату,  затем снова

смотрит  на  меня,  уже  вопросительно.  Я  утвердительно опускаю  веки.  Нина,

подумав, начинает, с трудом подбирая слова:

        — Если вы дрякните... шлюмку, то... шурша фыкнет, поэтому... разлякнуть

... кулю надо... чебыкнув.... корку...

        Тут  она  спотыкается.  Шифр  получается слишком  прозрачным,  а  умная

мадьярка почуяла опасность. Я подсказываю ей нужное слово:

        — Укладки?

        — Да, да, — обрадовано кивает она, — укладки! Вы все поняли?

        — Да, — отвечаю я, забираю конверт и прячу его под камзолом.

        Представив себе кислую мину Маринелло,  который наверняка сейчас следит

за нами и ни черта не может понять в нашем разговоре, я невольно улыбаюсь.

        — Возможно, я встречу графа де Легара. Что мне передать ему от вас?

        —  Передайте,  что я  жду его с  нетерпением и скучаю без его сонетов и

серенад.

        Нина  кладет мне  руки на  плечи (совсем как  Лена),  приподнимается на

носки и, поцеловав меня, говорит:

        — Ступайте и не забывайте,  что сказала вам государыня.  Никто и ни под

каким видом!  А  я  попрошу вас об одном:  будьте осторожны и  вернитесь.  Я не

переживу, если с вами что-нибудь случится.

        — Я вернусь, несравненная, клянусь вам!

        — Ступайте, Джордж, и да хранит вас господь!

        Нина благословляет меня и протягивает руку.  Еще раз целую ее пальчики,

почтительно кланяюсь и выхожу.

        Возле  кабинета  капитана  Баярда  меня  останавливает ротмистр гвардии

кардинала.

        — Господин лейтенант! Кардинал Бернажу требует вас немедленно к себе!

        — Передайте его высокопреосвященству,  господин ротмистр, что я прибуду

к  нему сразу же,  как только меня отпустит капитан Баярд,  —  я киваю на дверь

кабинета.

        Ротмистр кланяется и  уходит.  Прохожу в  приемную.  Там ожидают приема

около десятка мушкетеров нашего полка.

        — Гвидо! — спрашиваю у адъютанта. — Кто у капитана?

        —  Мушкетер Виллар,  из второго батальона,  третий эскадрон.  Он сейчас

выйдет, господин лейтенант.

        — Прошу прощения,  господа,  — обращаюсь я,  ожидающим мушкетерам,  — у

меня служебное дело,  не терпящее отлагательства. К тому же меня срочно требует

к себе кардинал.

        — Не стоит беспокоиться,  лейтенант!  Проходите!  Проходите! — отвечают

мне несколько голосов.

        Через минуту от капитана выходит Виллар,  и я прохожу в кабинет герцога

Баярда, командира Серебряного полка мушкетеров его величества.

        Герцог был лишен тщеславия. Вернее, оно было ему присуще в своеобразной

форме.  Он не любил,  когда к нему обращались «Герцог» или «Ваша светлость». Он

любил,  чтобы его  именовали просто:  «Капитан»,  причем без  прибавления слова

«господин». Он говаривал:

        «Герцогов в  империи больше,  чем  карасей в  ином пруду,  а  капитанов

гвардии всего три!»  К  подчиненным он  обращался в  той же манере,  добавляя к

званию имя только в том случае, если разговаривал с двумя равными в чине.

        — Здравствуй,  лейтенант!  С чем пожаловал?  — такими словами встречает

меня капитан Баярд.  

         — Капитан, мне необходимо отлучиться на четыре-пять дней.

        Герцог смотрит в свой журнал, прикидывает что-то и отвечает:

        — Могу дать даже семь. Батальон передай ротмистру Жерому.

        Я  киваю  и  только открываю рот,  чтобы  попросить сопровождение,  как

герцог опережает меня:

        — А куда собираешься ехать, если, конечно, не секрет?

        — Какие могут быть секреты от капитана! Мне надо съездить в Млен.

        — Млен,  Млен,  — герцог задумывается.  Встав из-за стола, он подзывает

меня к окну.

        —   Лейтенант,   помнишь,   на  днях  мы  с  тобой  говорили  о  визите

скандинавского посланника?

        — Прекрасно помню.

        —  Так вот,  де Легар ожидает посланника именно в Млене.  До меня дошли

сведения, что небезызвестный нам Маринелло с помощью еще более одиозной фигуры,

де  Ривака,  намерен помешать посланнику прибыть ко  двору  императора.  Причем

заинтересован он в этом настолько, что не остановится и перед преступлением.

        — Я понял,  капитан.  Этим планам надо не дать осуществиться.  Думаю, у

меня будет достаточно времени для этого. Только...

        — Что только? — живо спрашивает Баярд.

        —  Де  Ривак будет действовать наверняка не в  одиночку и  в  средствах

стеснен не  будет.  Одному мне с  его командой справиться будет затруднительно.

Вот если бы ты разрешил мне взять с собой десяток...

        — Пять!

        — Капитан!

        — Семь! И вот еще что...

        Герцог подходит к столу,  достает из бюро чистый лист бумаги с подписью

и  печатью и  пишет на нем несколько строк.  Написав,  он протягивает лист мне.

Читаю:

        «Настоящим  предписывается  всем   мушкетерам  дивизии   неукоснительно

исполнять  приказы  лейтенанта  Серебряного  полка   графа  Джорджа  Саусверка.

Начальник штаба дивизии, майор, граф де Лотрек».

        Это было равносильно приказу императора,  который номинально командовал

гвардейской дивизией, имея чин ее полковника.

        — С этой бумагой,  лейтенант, ты в любое время сумеешь собрать неслабый

отряд  мушкетеров.  Впрочем,  если  вправду говорят,  что  один  мушкетер стоит

десятка простых солдат, то тебе не потребуется подкрепления.

        Удачи, лейтенант.

        К кардиналу Бернажу меня пропускают без доклада.

        Первый министр сидит у камина и задумчиво смотрит на пламя.

        —  Садитесь здесь,  граф,  —  не оборачиваясь,  показывает он на кресло

рядом с собой.

        После минутного молчания он говорит:

        — Меня сильно беспокоит возросшая в последнее время активность епископа

и подчиненных ему летучих отрядов. Они взяли под контроль все дороги, ведущие с

севера и северо-запада к Лютеции. К чему бы это, граф?

        — Полагаю, что его препохабие...

        — Как вы сказали?

        — Препохабие.

        —  Гм,  —  кардинал улыбается,  —  все-таки  это  полномочный легат его

святейшества.  Не  дай  бог,  до  него дойдет,  как  наши мушкетеры именуют его

легата.

        —  Тогда  пусть назначит другого.  Так  вот,  он  готовит нам  какую-то

пакость.  Или он  что-либо пронюхал и  хочет осуществить свои,  как всегда,  не

очень чистые замыслы.  

         — Ну, пронюхал-то он скорее всего то, что некий доверенный курьер едет

по  поручению  одного  высокопоставленного лица  в  окрестности Млена  и  везет

конфиденциальное послание этого лица.  И он, епископ, не прочь перехватить его.

А  пакость он готовит следующую.  Он хочет помешать предварительным переговорам

ярла Хольмквиста с  графом де Легаром и по возможности воспрепятствовать визиту

ярла  к  нашему  двору.  Тем  самым  он  вобьет клин  в  отношения Лотарингии и

Скандинавии. Здесь он не остановится ни перед чем.

           Кардинал замолкает,  задумчиво смотрит  на  пламя  и  камина,  потом

продолжает:

        —  Поскольку этим  доверенным курьером государыни являетесь вы,  —  при

этих словах он властно поднимает руку,  заранее отметая все мои возражения, — я

хочу,  чтобы  после  выполнения вашей  миссии вы  помогли де  Легару обеспечить

безопасность визита ярла Хольмквиста. Вы не имеете возражений?

        — Отнюдь.  Тем более что несколько минут назад капитан Баярд говорил со

мной о том же и дал мне такое же поручение.

        — Гм! Положительно, в этом дворце невозможно сохранить тайну. Все, даже

самое конфиденциальное, тут же становится всеобщим достоянием.

        —  Вы  совершенно  правы,  ваше  высокопреосвященство!  —  я  лицемерно

разделяю его огорчение.

        Кардинал,   казалось,  не  замечает  моей  иронии  и  снова  замолкает,

по-прежнему глядя в камин. Насмотревшись на огонь, он спрашивает:

        — И сколько мушкетеров он выделил вам в помощь?

        — Семь, — я не считаю нужным упоминать о приказе нашего майора.

        —  Маловато.  Против  вас  будут  действовать по  меньшей мере  человек

тридцать-сорок.  Вся надежда на то, что вы — граф Саусверк, а он — де Легар. Да

и ваши мушкетеры стоят эскадрона этих разбойников.

        Он снова замолкает и достает из ящика стола серебряный крест.

        —  Попробую вас немного усилить.  На  пути в  Млен,  на постоялом дворе

«Жаворонок»,  моих распоряжений ждет ротмистр моей гвардии, маркиз де Вордейль.

С ним три гвардейца. Покажете ему это, и он поедет с вами.

        — Благодарю вас, ваше высокопреосвященство, — говорю я, принимая крест.

        —  Еще  одно,  —  говорит кардинал,  —  в  Млене есть монастырь святого

Иоанна. Передайте настоятелю мои замечания по его отчету.

        Кардинал снова замолкает,  и  я  понимаю,  что  сейчас получу еще  одно

секретное поручение.

        —  В  странноприимном доме,  при этом монастыре,  проживает пилигрим из

Италии,  Роберто  Модунио.  Передайте  ему,  пожалуйста,  мое  благословение на

дальнейший путь и  вот  эти наставления в  его нелегком деле написания истинной

истории нашей Веры.

        Он протягивает мне чистый запечатанный конверт и добавляет:

        —  Я  бы  очень не хотел,  чтобы плодами моих благочестивых размышлений

воспользовался в своих корыстных интересах епископ Маринелло.

        Это уже сильно выходит за рамки моего задания.  Составлять темпоральные

уравнения,  а  тем более решать их у  меня нет времени.  Провожу рукой по лицу,

зажимая в конце движения бороду, и сразу слышу голос Магистра:

       

        — Мы все поняли, Андрэ. Кэт уже решает систему на компьютере, сейчас...

        —Андрей,  — слышу я голос Катрин.  — Можешь брать письмо.  Определитель

больше нуля.  Есть  только одна  нелинейность:  английский рыцарь,  которого ты

встретишь в Млене.  Неясно,  кто он и как себя поведет. Решишь сам, на месте. В

крайнем случае отдашь письмо через де Вордейля.

       

        Я беру конверт.

        — Ваше высокопреосвященство,  весьма вероятно, что первые два поручения

могут,  мягко говоря,  воспрепятствовать мне выполнить третье. Могу ли я в этих

обстоятельствах доверить ваше послание де Вордейлю?

        — Можете.  Но предпочтительно,  если вы передадите письмо сами. Модунио

ждет именно вас, а не де Вордейля.

        Кардинал благословляет меня, и я покидаю его.

        В кордегардии отбираю семерых мушкетеров своего батальона.  В том числе

решаю взять с собой сержанта, шевалье де Сен-Реми. С ним лейтенант Саусверк уже

не раз выполнял разные рискованные и щекотливые поручения,  и я знаю,  что могу

положиться не только на его шпагу, но и на умение молчать. Это надежный во всех

отношениях товарищ.

        Приказав мушкетерам быть  готовыми к  отъезду через час,  отправляюсь в

свой кабинет.

        Там  я  проверяю мушкет:  мощное двуствольное оружие.  За  такой мушкет

многие  готовы заплатить бешеные деньги,  но  мушкетеры ценили свое  оружие еще

дороже, и взять его можно было только с убитого.

        В  дорожную сумку укладываю хороший запас патронов для  мушкета,  затем

достаю  боевой пистолет.  Это  тоже  предмет вожделения многих.  По  сути,  это

четырехзарядный револьвер.  Во всей Лотарингии их было не больше полусотни.  Их

год назад начал делать придворный оружейник, испанский иммигрант Ружеро.

        В сумку укладываю пачки патронов к револьверу и, подумав, кладу туда же

шесть ручных бомб.

        Широкополую шляпу я  меняю на синий замшевый берет с белым пером цапли.

Критически посмотрев на  комплект доспехов,  решительно снимаю со стены легкую,

но прочную кольчугу и укладываю ее в ту же сумку.

        Письма императрицы и  кардинала я укладываю в потайные карманы широкого

пояса.  К поясу подвешиваю кинжал и кобуру с револьвером. Из ящика стола достаю

два кошелька с  золотом:  в дороге можно прожить без всего,  а вот без денег не

проживешь. Беру длинную саблю и решительно выхожу из кабинета.

        Часовой не может удержаться от вопроса.

        — В дорогу, лейтенант?

        — Да, — односложно отвечаю я.

        — И надолго?

        — Пока все дела не переделаю.

        — Понятно!

        Неподалеку от кордегардии встречаю ротмистра Жерома.

        — Очень кстати, ротмистр! Я на несколько дней отлучусь, примите команду

над нашим батальоном до моего возвращения.

        — Счастливого пути, лейтенант!

        Во дворе меня уже ждут семь мушкетеров. Сен-Реми держит на поводу моего

коня.

        — Ну, господа, в путь!

        Мушкетеры вскакивают на коней,  и наш маленький отряд выезжает из ворот

императорского дворца.  Никто из  мушкетеров не поинтересовался,  куда мы едем,

надолго ли,  насколько опасно наше предприятие... Это были гвардейцы-мушкетеры,

готовые всегда и ко всему.

        Проезжая по  людным улицам и  площадям Лютеции мне ни  разу не пришлось

подать голос,  приказывая уступить нам  дорогу.  Пешеходы,  всадники и  экипажи

сторонились,  пропуская всадников в  голубых плащах  на  рослых  вороных конях.

Такое почтение жителям столицы внушал мундир императорского гвардейца.

        За  заставой мы  пришпориваем коней и  очень скоро достигаем постоялого

двора «Мленский Тракт», откуда начинается наш путь. Наскоро пообедав, двигаемся

дальше  и  останавливаемся только на  вечерней заре  в  трактире «Три  Медведя»

                       

       

        Глава 15

        Oh, it's most sweet

        When in one line two crafts directly meet.

        W. Shakespeare

        Есть прелесть в том, когда две хитрости столкнутся лбом.

        В. Шекспир

       

        Утром  мы  продолжаем  путь,   достигнув  к  полудню  постоялого  двора

«Черепаха».  Но там я решаю не останавливаться,  так как до «Жаворонка»,  где я

должен встретиться с де Вордейлем, остается всего семь километров.

        Но  едва мы  отъезжаем от села,  на окраине которого  стоит «Черепаха»,

как  нагоняем  необычную процессию.  Пятнадцать всадников в  красных  с  желтым

камзолах сопровождают повозку,  на  которой  стоит  большая  клетка.  В  клетке

заперты двенадцать человек: мужчины и женщины, преимущественно молодые. Все они

скованы по рукам и ногам.

        При нашем появлении пленники оживляются, а всадники, наоборот, приходят

в некоторое замешательство, но быстро оправляются и берут повозку в кольцо.   

        — Кто вы такие и куда везете этих людей? — спрашиваю я.

        — А кто вы такие, чтобы мы вам отвечали? — слышится голос.

        Де Сен-Реми выезжает вперед и властно приказывает:

        — Именем императора!  Не сметь пререкаться,  когда с вами разговаривает

лейтенант гвардии его величества! Кто здесь старший?

        Один из всадников, ошарашенный неожиданным натиском, выезжает вперед.

        — Я,  Мишель Дерю,  командир четвертого эскадрона Смертельного летучего

отряда округа Биони. С кем имею честь?

        Сержант церемонно кланяется:

        —  Шевалье  де  Сен-Реми,  сержант  Серебряного  полка  мушкетеров  его

величества. Так кто эти люди, и куда вы их везете?

        —  Это  преступники перед  богом и  людьми!  Мы  везем их  в  Бионь для

публичного исполнения приговора.

        —  В  чем состоит их  вина?  —  все таким же  властным тоном продолжает

допрашивать Сен-Реми.

        —  Они продали души свои князю тьмы!  — напыщенно отвечает Дерю.  — Они

занимались колдовством,  наводили  порчу,  насылали  болезни,  приносили жертвы

кровью невинных младенцев...

        — Кто производил следствие, кто установил их вину, кто вынес приговор?

        —Я.

        — У вас есть для этого особые полномочия?

        — Разумеется!

        — Разумеется! Вы и следователь, и прокурор, и адвокат, и судья, и все в

одном лице!  А может быть,  вы еще и судебный исполнитель? — Сен-Реми указывает

на  вторую  повозку,  загруженную наиболее ценным имуществом,  конфискованным у

несчастных.

        — Полномочия... — начинает было Дерю.

        — Своими полномочиями,  грабитель,  ты можешь трясти в других местах, а

не  перед лейтенантом гвардейских мушкетеров!  Господин лейтенант!  Какие будут

распоряжения?

        - Пленников освободить! Этих — арестовать!

        — Барон де Ривак, командир сводного отряда... — начинает опять Дерю.

        —  Довольно  болтать!  —  останавливаю  его  я.  —  Барон  де  Ривак  —

государственный преступник и скоро получит свое.  Что касается вас,  то лучшее,

что вы можете сделать, — это отдать нам свое оружие и ключи от клетки и цепей.

        Мишель Дерю обнажает саблю и достает связку ключей.

        — Вот ключи, а вот оружие! Попробуйте взять их сами!

        — Возьмем! — успокаиваю я его и командую: — За дело, мушкетеры!

        Такую команду моим  гвардейцам не  надо  повторять.  Мгновенно начинают

сверкать сабли и греметь выстрелы. Сам я в схватку не вступаю, всем своим видом

показывая,  что  слишком много  чести для  таких разбойников скрестить оружие с

лейтенантом мушкетеров.  Я  только  достаю пистолет и  взвожу курок.  Сразу  же

приходится  пристрелить одного  из  «летучих»,  неосмотрительно бросившегося на

меня. Снова взвожу курок и поворачиваю барабан.

        Но  стрелять мне больше не приходится.  «Летучие» явно никогда не имели

дела  с  мушкетерами,  и  все  их  надежды  на  численное  превосходство быстро

рассеялись, как дым от моего выстрела.

           Гвардейцы недаром считаются лучшими бойцами империи. Они быстро, без

суеты делают привычное дело.  Мишель Дерю пал одним из первых. На беду свою, он

сошелся с  моим сержантом и  сумел только один раз замахнуться на  него саблей.

Второго случая шевалье ему ее  не  предоставил.  Сен-Реми был едва ли не лучшим

рубакой полка и еще раз подтвердил свою репутацию.

        Все было кончено за какую-то пару минут.  Восемь разбойников были убиты

или ранены,  трое обезоружены,  четверо бросились бежать. Мушкетеры не стали их

преследовать.  Они  дали вдогонку им  залп,  который положил конец деятельности

этой кучки «летучих смертников».

        Пока один из мушкетеров разжимал пальцы Дерю, доставая из них ключи, де

Сен-Реми выстрелом из мушкета разбил замок клетки и освободил узников.

        — Что будем делать с этими,  лейтенант?  — спрашивает он,  показывая на

обезоруженных бандитов.

        —  Довезем  до  ближайшего  священника,   который  почтит  их  короткой

исповедью, а мы — длинными веревками.

        — И этого?  — спрашивает один мушкетер и поясняет — Он не сопротивлялся

и сразу бросил оружие.

        Я  смотрю  на  молодого  человека,  стоящего  с  опущенной  головой,  и

колеблюсь.  Моим  сомнениям кладет  конец  молодая девушка,  которую только что

освободили от оков.

        — Ваша милость!  Господин граф! Все знают о вашем великодушии. Пощадите

его!  Он один из всех проявлял к нам сострадание.  Шесть часов везли нас в этой

клетке, и никто, кроме него, не подумал даже дать нам воды!

        — Вы знаете меня, миледи?

        —  Кто  же  в  Лотарингии  не  знает  отважного  и  благородного  графа

Саусверка!

        При этих словах пленники смотрят на меня.  Молодой человек,  о  котором

шел разговор, — с надеждой, другие — обреченно.

        — Ну, вот они не знали, — киваю я в сторону побежденных.

        — Бог им судья, но пощадите его.

        — Хорошо, — решаю я, — быть по сему. Но он должен хорошо запомнить, что

в дальнейшем не следует связываться с такой дрянью.  Дайте ему десяток плетей и

отпустите на все четыре стороны. Отдайте ему коня и оружие.

        Парня быстро привязывают к  повозке,  и один из мушкетеров от всей души

исполняет мой приказ. Во время наказания молодой человек не издает ни звука.

        Пока мушкетеры собирают брошенное оружие, ловят коней и раздают все это

освобожденным узникам,  девушка  приносит  воды.  Она  обмывает  спину  и  лицо

молодого человека, снимает свой тонкий плащ и накидывает ему на плечи.

        — Ну, за этого парня я спокоен, — со смехом говорит мне Сен-Реми. — Эта

прекрасная колдунья больше не даст ему встать на ложный путь.

        Девушка,  услышав  эти  слова,  вспыхивает,  а  молодой человек странно

смотрит на шевалье.

        — Берегись, сержант, — шучу я, — как бы этот красавец не вызвал тебя на

поединок!  Но,  господа, пора в путь. Этих двоих привязать к седлам. Правильнее

было бы  заставить их  побегать,  но  нам  надо спешить.  Прощайте и  больше не

попадайтесь этим выродкам. Не всегда рядом окажутся мушкетеры.

        —  Господь да  благословит вас,  благородный граф Саусверк!  Господь да

благословит вас, доблестные мушкетеры!

        Под  этот прощальный хор  мы  трогаемся в  путь.  Скоро мы  прибываем в

«Жаворонок».

        Маркиза де Вордейля я  увидел сразу.  Высокий красавец с  длинными,  до

плеч  белокурыми локонами,  скучая,  стоит на  крыльце и  равнодушно смотрит на

дорогу.

        Подхожу поближе.  От левого виска по щеке тянется шрам,  который совсем

не уродует по-мужски красивое, аристократическое лицо маркиза.

        — Мессир?

        — Я к вашим услугам.

        Не говоря ни слова,  я достаю из перчатки серебряный крест и протягиваю

его маркизу.  Тот, так же молча, берет его, прикладывается, как к святым мощам,

крестится и говорит:

        — Я готов выслушать волю его высокопреосвященства.

        —  Кардинал Бернажу приказывает вам вместе с  вашими людьми поступить в

мое распоряжение.

        Маркиз вытягивается «смирно», бряцает шпорами:

        —  Я  и  мои люди — в вашем распоряжении,  граф.  Он указывает на наших

пленников.

        — А это кто?

        — Остатки разбойничьей шайки, которую мы потрепали неподалеку.

        — И куда вы их?

        —  До  ближайшего священника,  который их исповедует,  а  от него —  до

ближайшего дерева.

        —  Зачем  куда-то  ездить?   Все  офицеры  нашей  гвардии  рукоположены

кардиналом Бернажу в  сан  полевого священника.  Я  сам  сейчас  исповедую этих

пройдох,  а  дерево искать тоже ни к  чему.  Ворота — к нашим услугам.  Кстати,

хозяин, — оборачивается он к стоящему в дверях толстяку, — можешь переименовать

свое заведение в «Два висельника». Звучит!

        — Господа!  Господа!  — причитает хозяин.  — Пощадите! Если вы повесите

здесь этих людей,  меня ожидают крупные неприятности.  Эти летучие отряды рыщут

здесь постоянно.

        —  А  ты  объясни им,  что их  повесили не вы,  а  им оказал честь быть

повешенными сам  граф Саусверк,  лейтенант гвардии его величества.  И  если они

попытаются доставить тебе неприятности, то напомни им, что через несколько дней

я  буду возвращаться в  Лютецию по  этой же дороге.  Маркиз,  эти люди в  вашем

распоряжении.

        Пленников снимают с  коней.  Маркиз де  Вордейль наскоро,  даже слишком

наскоро, с моей точки зрения, отпускает им грехи. Один из мушкетеров взбирается

на перекладину ворот, и через пару минут въезд на постоялый двор украшают собой

два висельника в красных с желтым мундирах.

        Маркиз приглашает меня к столу.  В трактире довольно людно. За соседним

столом  сидят  три  гвардейца кардинала,  выделяясь своими кожаными черными,  с

белыми разрезами куртками.  Рядом, за большим столом, устроились мои мушкетеры.

В  темной  стороне  зала  сидит  за  столами  люд  попроще:  бродячие торговцы,

ремесленники,  монахи и  другие личности.  Еще одна компания:  пять вооруженных

мужчин тихо разговаривают между собой.  Мое внимание они привлекли потому,  что

из всех, обедающих в трактире, они одни не проявили никакого интереса к казни и

даже не  вышли на крыльцо.  Впрочем,  один из них,  когда все уже было кончено,

вышел ненадолго, равнодушно посмотрел на повешенных и вернулся на свое место за

столом. Это показалось мне подозрительным.

        —  Ну,  граф,  — спрашивает де Вордейль,  разливая вино,  — какова цель

нашего путешествия? Я имею в виду, куда мы едем?

        —  Нам  надо  приехать в  трактир «Зеленый Дятел» на  этом берегу Коры.

Причем желательно оказаться там вечером.

        Де Вордейль ненадолго задумывается.

        — Тогда нам лучше заночевать здесь.  Если мы выедем завтра утром,  то к

вечеру как раз прибудем в «Зеленый Дятел»,  — добавляет он шепотом, — а потом в

Млен?

        Я киваю.

        — Ясно,  — коротко подводит итог маркиз.  Больше о делах мы не говорим.

Болтаем о пустяках, вспоминаем общих знакомых, рассказываем анекдоты.

        Мушкетеры тоже не  вспоминают о  событиях прошедшего дня,  для  них это

была привычная, обыденная работа. Только де Сен-Реми прошелся еще раз по поводу

того,  как  юная  «ведьмочка»  быстро  взялась  «наводить  порчу»  на  молодого

человека, которого мы пощадили. Я говорю шевалье, что мы ночуем здесь.

        —  В  «Двух Висельниках»?  —  уточняет он со смехом и сразу требует еще

вина.

        Сержант  умел  пользоваться  каждым  часом  отдыха,  который  удавалось

выкроить,  и всегда давал вволю по  возможности расслабиться своим подчиненным.

Мы с маркизом заглядываем в конюшню, чтобы с убедиться, что с нашими конями все

в  порядке,  и  решаем пройтись по  окрестностям.  Когда через полтора часа  мы

возвращаемся назад,   то  видим на дороге двоих из той компании,  что привлекла

мое внимание. Они неподвижно стоят, глядя в нашу сторону. Я готовлюсь к стычке,

но они молча сторонятся и отвешивают вежливые поклоны. Мы так же раскланиваемся

и проходим в трактир.   

        Маркиз  заказывает  бутылку  вина,  мы  усаживаемся и  перед  очагом  и

начинаем беседу на литературную тему. По ходу маркиз выражает желание послушать

мои  новые  стихи,  поклонником которых  он  оказался.  Беседа  затягивается за

полночь, когда я чувствую необходимость отдохнуть перед завтрашней дорогой, мы,

пожелав друг другу спокойной ночи, расходимся по своим комнатам.

        Довольно скоро я засыпаю,  но еще быстрее просыпаюсь.  Рука моя тянется

под подушку, куда я перед сном положил револьвер.

        В  комнате кто-то есть.  Этот кто-то перехватывает движение моей руки и

колет ее шпагой, прошептав при этом:

        — Не надо, граф, уберите руку.

        Когда  я  выполняю это  требование,  острие шпаги перемещается к  моему

горлу, а голос произносит:

        — И не надо шуметь. Зажги свет, — это уже к кому-то другому.

        Загорается  свеча.  Я  вижу  двух  мужчин,  которые  встретились нам  с

маркизом на дороге.  Взгляд на дверь.  Она на засове.  Окно.  Так и  есть!  Они

проникли с крыши. В окне виден висящий конец веревки.

        — Все верно,  граф, — усмехается тот, что держит у моего горла шпагу. —

Сразу видно,  что вы тоже профессионал.  Вы все поняли правильно. Поэтому вы, я

надеюсь, поймете и другое.

        Он убирает шпагу,  но при этом поднимает левую руку с пистолетом. Курок

взведен. Второй тоже держит меня на прицеле, стоя у окна.

        — Вы проиграли, граф, — продолжает первый, — и сейчас вы в наших руках.

        Он садится в кресло, не сводя с меня дула пистолета, и коротко говорит:

        — Письма!

        — Какие письма?

        — Не притворяйтесь,  граф,  не надо.  Но если хотите, поясню. Нам нужны

письма  развратного,  продавшего душу  сатане  прелата,  которого  вы  именуете

кардиналом Бернажу,  и  суздальской блудницы,  которую вы именуете императрицей

Ольгой.

        — И только?

        —  Да.  Как только мы  их получим,  мы уйдем,  наградив вас на прощание

полезным советом.

        — А можно совет сейчас, а письма потом.

        — Нет ничего проще.  Слушайте внимательно, от этого зависит ваша жизнь.

Не ездите в Млен и особенно не приближайтесь к монастырю святого Стефана.

        —  Понятно.  Но должен вас огорчить,  советом вашим я не воспользуюсь и

поеду именно в Млен и именно в этот монастырь.

        —  Очень жаль.  Мне бы очень не хотелось еще раз перебегать вам дорогу.

Вы мне нравитесь.

        — Не могу сказать, что взаимно...

        — Ближе к делу, Гуго! — напоминает второй.

        —  Действительно,  мы  заболтались.  Соблаговолите передать нам письма.

Ведь они у вас, не так ли?

        — У меня их нет.

        — А у кого же они, как не у вас? Неужели вы их кому-то доверили?

        — Я имею в виду,  что они не при мне, а в дорожной сумке, под кроватью.

Доставайте сами.

        — Ага! Я или Симон полезем под кровать... Граф, я же сказал, что уважаю

вас как профессионала.  Уважайте и  вы нас и не держите за дураков.  Доставайте

сами. Только не надо фокусов с оружием. Мы с Симоном выстрелим раньше.

        — Хорошо, как пожелаете, — соглашаюсь я и лезу в сумку.

        Правой рукой нащупываю бомбу и  зажимаю большим пальцем пружину.  Левой

рукой освобождаю защелку ударника.  Теперь стоит мне убрать большой палец,  как

ударник высечет искру,  загорится пороховая трубка,  и  через три секунды заряд

пороха   разорвет  чугунный  шар   и   разнесет  вокруг  смертоносные  осколки.

Улыбаясь,  я  протягиваю Гуго правую руку с  бомбой и демонстрирую ее,  а левой

указываю на снятую защелку. Гуго бледнеет и приподнимается в кресле.    

        — Симон! Не стреляй! — хрипит он.. 

         — Вижу! — сдавленно отвечает Симон.   

        —  Ну,  Гуго,  полагаю,  такой оборот дела  вы  не  предвидели.  Можете

стрелять.  Письма все равно уцелеют,  и их все равно доставят по назначению,  —

здесь я немного блефую,  — а что касается меня...  Вы же сами сказали,  что я —

профессионал.

        Воцаряется молчание.  Мои противники обдумывают свое положение. Наконец

Гуго спрашивает:

        —  И что вы намерены предпринять?  Хотите,  чтобы мы составили компанию

тем на воротах?

        — Нет,  зачем же?  Я,  как и вы, уважаю профессионалов. Прежде всего вы

бросите свое оружие к моим ногам.

        Шпаги  и  один  из  пистолетов летят на  пол.  Гуго  явно  не  решается

расстаться со своим пистолетом и продолжает держать меня на прицеле.

        — А как вы гарантируете нашу жизнь? — спрашивает он.

        —  Слова лейтенанта мушкетеров вам  достаточно?  Если  нет,  то  ничего

другого я вам предложить не могу.

        —  Я  верю ему,  Гуго,  — подает голос Симон.  — Он вчера пощадил моего

брата.

        — Нет, тюрьма в Лютеции меня тоже не устраивает...

        —  Я  отпущу вас на  все четыре стороны,  если вы  ответите на три моих

вопроса.  Но  бросьте,  наконец,  пистолет.  У  меня уже палец устал удерживать

пружину.

        Пистолет падает к моим ногам. Я запихиваю их оружие ногами под кровать,

достаю из-под подушки револьвер,  взвожу курок и только тогда вставляю на место

защелку  ударника.   Гуго  уважительно  качает  головой,   наблюдая  за   моими

манипуляциями.

        — Давайте ваши вопросы.

        — Вы — люди де Ривака?

        —Да.

        — Он здесь?

        — Нет.

        — Где он сейчас?

        — В Млене, в гостинице «Перл».

        — Ну что ж,  Симон,  вы свободны. А что касается sac, Гуго, то с вами я

хотел бы продолжить беседу.

        — Но вы же обещали, граф! Где ваше слово лейтенанта мушкетеров?

        — Не надо оскорблений! Вы меня не так поняли. Нагибаюсь и достаю из-под

кровати шпагу Гуго.

        —  Мне  плевать  на  ваши  слова  о  кардинале  Бернажу.  Каждый  волен

поклоняться кому  пожелает:  Христу или  сатане,  исповедоваться кому пожелает:

Бернажу или Маринелло.  Меня это не волнует.  Но я  —  лейтенант мушкетеров его

величества и не могу оставить безнаказанным оскорбление моей государыни.  А так

как не в моих правилах убивать безоружных,  то вот ваша шпага.  Сейчас я возьму

свою,  мы  выйдем во двор и...  Кстати,  Симон,  у  вас есть еще три сообщника.

Уведите их подальше,  чтобы нам с  Гуго не мешали.  Имейте в  виду,  бомбу я на

всякий случай возьму с собой. Возьмите вашу шпагу, Гуго.

        Гуго хватает шпагу, и глаза его загораются.

        — Я беру свои слова назад,  лейтенант,  вы умеете держать слово.  Но вы

совершаете ошибку.

        — Увидим. Симон, открой дверь. Гуго, вы спускаетесь первым. Не бойтесь,

я не ударю вас в спину.

        Перед выходом мы  с  Гуго  несколько задерживаемся,  чтобы дать  Симону

время освободить двор. Гуго шепчет мне:

        —  Вы допустили большую ошибку,  граф.  Я  —  бретер и к тому же бывший

учитель фехтования. Считаю,  что вы должны это знать.

           —  Не беспокойтесь,  Гуго.  Я  —  настоящий,  а  не бывший лейтенант

мушкетеров. Вы, наверное, забыли это?   

        — Ну, что ж, пусть свершится судьба. 

        Гуго действительно хорошо владеет шпагой,  это по-  казал первый же его

выпад.  Поэтому  я  решаю  не  искушать судьбу,  а  применяю технику,  ему  еще

неизвестную.  Во встречном выпаде,  совместив защиту с нападением,  я выигрываю

темп и пронзаю Гуго горло. Все кончено за три минуты.

           —  Уберите вашего товарища и больше не попадайтесь мне на дороге!  —

кричу я в темноту и иду досыпать дальше.

       

        Глава 16

        Где-нибудь на остановке конечной

        Скажем спасибо и этой судьбе.

        Но из грехов нашей родины вечной

        Не сотворить бы кумира себе.

        Б. Ш. Окуджава

       

        Наутро мы  отправляемся в  дальнейший путь.  Теперь наш отряд вместе со

мной насчитывает уже двенадцать опытных бойцов. Это серьезная сила.

        — По-моему, ночью во дворе кто-то дрался на шпагах. Я сквозь сон слышал

звон клинков, — говорит де Вордейль, когда мы выезжаем из ворот.

        — Я ничего не слышал. Может быть, кто-то из наших мушкетеров поссорился

с кем-нибудь из постояльцев, а может быть, вам приснилось.

        — Все может быть,  — улыбается маркиз. Больше мы об этом не вспоминаем.

К концу дня утомительного пути мы достигаем берега Коры и, проехав по нему пять

километров, прибываем в «Зеленый Дятел».

        Пока мушкетеры устраивают коней,  а де Вордейль хлопочет насчет ужина и

ночлега,  я  выясняю у слуги,  где мне найти Питера Лачину.  Тот показывает мне

высокого человека с русыми волосами и бородкой,  который сидит за столом у окна

и задумчиво смотрит на реку. Момент подходящий. Но я решаю не искушать судьбу и

подаю сигнал запроса связи. Мне тут же отвечает Сгремберг:

       

        — Все чисто,  Андрей.  Двое ребят из отдела Ричарда постоянно наблюдали

за ним.

       

        Я подхожу к столу.

        —   Скажите,   пожалуйста,   паром  работает  только  днем  или   можно

переправиться и ночью?

        Питер Лачина внимательно смотрит на  меня и  медленно,  с  расстановкой

отвечает:

        — Можно и ночью, но только за особую плату и без грузов.

        — Здравствуйте,  Питер.  Я — Джордж Саусверк,  лейтенант мушкетеров его

величества. Мне надо переговорить с вами.

        — Я к вашим услугам, господин лейтенант. Я ждал вас.

        — Пойдемте на берег реки. Здесь слишком много глаз и ушей.

        Питер согласно кивает,  мы встаем и идем к выходу.  На ходу я говорю де

Вордейлю:

        — Постарайтесь, чтобы моей беседе с этим купцом никто не помешал.

        Обернувшись на выходе,  я вижу, что де Вордейль о чем-то договаривается

с Сен-Реми, и успокаиваюсь. Нам никто не помешает, кроме... Кроме Маринелло!

        На  берегу  реки  мы  останавливаемся,   и  я  передаю  Питеру  конверт

императрицы со словами:

        — Одна высокопоставленная особа поручила мне передать вам это письмо.

        Питер Лачина внимательно осматривает печать.

        — Да,  это личная печать княжны Ольги, — он благоговейно прикладывается

к ней, как к реликвии.

        —  Странно.  Письмо мне передала Нина Матяш.  И насколько мне известно,

она же и запечатывала это письмо.

        — Кто такая Нина Матяш?   

        — Фрейлина государыни и ее самое доверенное лицо.

        Я отвечаю машинально,  а сам лихорадочно соображаю, как сообщить Питеру

инструкцию, чтобы этого не узнал Маринелло. Тут меня осеняет, и я подаю сигнал.

 

       

         — Слушаю тебя, Андрей, — отвечает мне Стремберг.

        —  Нельзя ли  перед передачей письма адресату внедрить в  Питера Лачину

нашего агента?  Я  не  рискую раскрывать ему секрет конверта,  может подслушать

Маринелло.

         — Хорошо,  мы это сделаем,  но поясни,  ради Времени, в чем тут фокус.

Или  ты  думаешь,  мы  что-нибудь поняли,  из  той тарабарщины,  на  которой ты

любезничал с Ниной Матяш?

        —  Если  вскрыть  печать,   содержимое  конверта  сгорит.  Письмо  надо

вскрывать, надрезав конверт.

        — Гм! Эта Нина — умная и изобретательная особа. Еще что?

        —  Мы можем блокировать какую-нибудь личность от внедрения в нее агента

ЧВП?

        — Трудно, но можно. В данный момент твой собеседник блокирован. Кого ты

еще предлагаешь блокировать?

        — Двух гвардейцев, которых я дам в сопровождение Питеру Лачине.

        — Будет сделано. Действуй дальше.

       

        — Господин Лачина. Куда и когда вы поедете дальше?

        —  Завтра утром через Кору переправят два  воза с  товарами,  которые я

якобы ожидаю.  Мы сразу же отправимся через Мазовию в Гомель, где меня встретит

князь Холмский.  С ним я доеду до Суздаля. Или передам письмо ему, если он даст

мне новое поручение.

        — Ясно. До Гомеля вас проводят два моих гвардейца.

        — Зачем это?

        — Епископ Маринелло приложит все усилия, чтобы заполучить это письмо, и

не остановится ни перед чем.

        — Мои попутчики — надежные люди.

        — Ни на кого нельзя полагаться в данном случае.

        — Почему?

        — То,  что нельзя купить за деньги,  можно купить за большие деньги,  а

этого  Маринелло не  пожалеет.  Тот  человек,  который сегодня утром спас  вашу

жизнь,  ночью  может или  придушить вас,  или  просто выкрасть письмо.  Смотря,

сколько ему заплатят.

        Питер задумывается.

        — Пожалуй, вы правы.

        Разговаривая таким образом,  мы  доходим до  зарослей ивняка на  берегу

реки.  Внезапно там трещат ветки, слышится возня, сдавленные крики, плеск воды.

Я выхватываю револьвер, у Питера Лачины так же оказывается в руках пистолет. Но

мы опоздали.  В зарослях все стихает,  а из них выбираются три моих мушкетера и

вытаскивают какую-то личность.

        — Их было шесть, лейтенант. Четверых мы закололи, один бросился в воду,

а этого мы взяли. Они бросают пленного к нашим ногам.

        — Ваша милость! — вопит тот. — Пощадите! Ради спасителя!

        — Поздно ты о нем вспомнил, — говорю я, приставив дуло револьвера к его

лбу,  —  но  я  дарую тебе жизнь,  если ты честно ответишь на три моих вопроса.

Учти,  ответы я  знаю,  и,  если ты  вздумаешь лгать,  твои мозги испачкают эту

траву. Ты человек де Ривака?

        —Да.

        — Он здесь?

        —Нет.

        — Где он?

        — В Млене, в гостинице «Перл».

        — Так. Дайте ему пятьдесят плетей, и пусть убирается к черту.

        В трактире мы снова садимся за стол у окна.  Питер делает знак слуге, и

тот приносит нам ужин.

        — Кто такой этот де Ривак?  — спрашивает меня Питер,  когда мы остаемся

одни.

        —  Самый опасный человек в  округе.  В  его  распоряжении четыре отряда

головорезов.  Он  —  один  из  первых  помощников епископа  Маринелло.  Это  он

организовал охоту за мной и письмом, которое я вам передал.

        — Значит, дальше он будет преследовать меня?

        — Нет.  За вами будут охотиться его люди. Сам де Ривак останется здесь.

У него будет достаточно хлопот со мной и моими делами.

        —  Спасибо и  на этом,  — улыбается Питер Лачина.  Мы выпиваем,  молчим

немного, потом я спрашиваю:

        — Так кто вы такой, Питер Лачина?

        — То есть?

        —  Ведь вы  не  тот,  за кого себя выдаете.  Никакой вы не купец.  Вы —

военный и  весьма высокого ранга.  Вас  выдает выправка,  властность в  жестах,

голосе, взгляде... И то, как вы выхватили и держали пистолет.

        — А кто вы такой?

        — Граф Джордж Саусверк,  лейтенант Серебряного полка мушкетеров гвардии

его величества императора Дотарингии Роберта VII.

        — Нет. Вы ведь не француз, не нормандец, не гасконец, не...

        — Я — англичанин, более того, я — шотландец.

        — Вот, вот! Почему же вы в Лотарингии, а не в Англии?

        —  Я  служу императору Роберту и  не делаю из этого тайны.  Моему слову

верят друзья и враги. А вот как быть с вами?

        Питер Лачина задумывается, отпивает вина и говорит:

        —  Я  понял  вас.  Вы  доверили мне  письмо вашей  государыни и  хотите

убедиться, что оно попало в надежные руки?

        — Именно так.

        —  Меня зовут Петр Лачиков.  Я  — боярин тайного приказа Великого князя

Суздальского.

        — Так вы — русский?

        —Да.

        —  Вот  в  чем  дело!  А  я-то  думал,  откуда вы  знаете личную печать

императрицы, да еще вдобавок назвали ее княжной? Вы знали ее на Родине?

        — Да, — Петр мрачнеет.

        — Интересно, как звучит русская речь? Вы не могли бы сказать что-нибудь

на своем языке?

        —  Что ты можешь понять в  русской речи,  наемник?  — говорит по-русски

Петр, глядя мне в глаза.

        — Достаточно,  чтобы не принимать всерьез вашего оскорбления, — отвечаю

я, также по-русски.

        —  Прошу прощения,  —  смущается мой  собеседник,  —  но  ведь,  как ни

посмотри,  а  вы служите за деньги.  Вам все равно,  где служить:  в Англии,  в

Испании, в Лотарингии, в Ордене, в нашем княжестве...

        — Если бы мне было все равно, то я, наверное, служил бы у себя дома.

        — Почему же нет?

        — Скажите, Петр, вы по роду своей деятельности бывали в Англии?

        — Не приходилось, но я слышал, что это богатая, процветающая страна...

        —  Которой  правит  благочестивый  Эдуард  III  и  пресвитер  Яков!   С

благословения  пресвитера  король  отбирает  дворянские  грамоты  и  офицерские

патенты  и   возвращает  их   только   после   принятия  присяги  на   верность

пресвитерианской церкви.  А  за  тем,  как  соблюдается эта верность,  королю и

пресвитеру доносят тысячи шпионов.

        — Вера, как и все остальное.    

        —  Не совсем так,  любезный Петр!  Начнем с  мелочей.  Я  должен носить

камзол  темно-коричневого цвета,  черные  сапоги  с  тупыми  носками и  низким,

широким каблуком,  серый плащ, черные перчатки, черную шляпу с высокой тульей и

узкими полями. Волосы мои должны быть прямыми и на два пальца ниже ушей.

        — К этому можно привыкнуть.

        — Согласен. Привыкнуть можно ко всему. В том числе и к тому, что дома у

вас  не  должно быть никаких книг,  кроме Священного писания,  что вино пить вы

имеете право только по воскресеньям,  а  в  остальные дни недели — только пиво,

причем по пятницам и  субботам —  только воду.  Можно привыкнуть и к тому,  что

петь вы должны только священные гимны,  что с женщиной,  если это не ваша жена,

вы можете говорить только о  спасении души,  что,  собираясь с  друзьями числом

более двух,  вы  должны только молиться и  беседовать на  божественные темы.  А

встретившись с  кем-то  один  на  один,  не  позднее  следующего утра  передать

содержание  вашего  разговора  священнику.  Можно  привыкнуть и  к   тому,  что

посещать брачное ложе своей супруги вы можете только ради продления рода, и для

этого опять же священник должен благословить вас и  указать вам соответствующие

дни.  А если кому-то: королю или пресвитеру — приглянулось ваше родовое имение,

то  вы  никогда не получите этого благословения,  и  за отсутствием наследников

после  вашей  смерти имение унаследует тот,  кому  оно  приглянулось.  Стоит ли

говорить,  что в этом случае смерть может последовать достаточно быстро...

        — Неужели все так мрачно?

        —  Даже  более  того!  Я  сейчас высказал лишь  малую часть.  Теперь вы

понимаете, что принять такую присягу я не мог. Меня лишили офицерского патента,

дворянских прав, владения секвестровали, а сам я стал вне закона как опаснейший

преступник.

        — Но это ужасно!

        — Это ужасно не столько для меня,  сколько для самой Англии. Я и многие

другие,  гораздо лучше  меня,  покинули эту  страну,  и  в  других землях их  с

удовольствием приняли. Кто остался Эдуарду и Якову? Фанатичные тупые пуритане и

хитрые приспособленцы, готовые за жизненные блага принять любую личину. Какие у

них родятся дети и как они их воспитают? Англия обречена. А мой дом, моя Родина

теперь здесь, в Лотарингии, и за императора Роберта и императрицу Ольгу я готов

сложить голову,  не  задумываясь,  чего  не  стал бы  делать за  «добрую старую

Англию».  Это  несмотря на  то,  что  там  зарастают травой  могилы  не  одного

поколения Саусверков.

        Петр молчит, осмысливая услышанное, и наливает в кубки вина.

        — А все-таки, почему именно Лотарингия?

        — А куда еще?  В Испании то же самое,  что и в Англии, только перекос в

сторону католицизма. Итальянцы исповедуют культ непогрешимости папы римского. В

Скандинавии слишком холодно.  Орден отталкивает меня  своими экспансионистскими

замашками типа:  «дранг нах остен»,  «дранг нах зюйден»,  «дранг нах все четыре

стороны».  К тому же там мне всегда дадут понять,  что я — чужак. Может быть, я

бы добрался и до вашей страны,  но путь в нее лежал через Лотарингию, где осело

много моих друзей. Остался здесь и я.

        —  Да.  Беру свои слова обратно и прошу прощения.  Вы не наемник,  вы —

несчастный изгнанник.

        — Мне почему-то кажется, что и вас так же обошло счастье. Я прав?

        — Пожалуй.

        — И это каким-то образом связано с нашей императрицей?

        — Вы очень проницательны, лейтенант.

        Петр снова наливает вина.

        — Когда она еще не была вашей государыней а была просто княжной Ольгой,

мы  с  ней  любили друг друга.  Любили так,  как  могут любить два безрассудных

молодых человека. Не одно письмо, запечатанное этой самой печатью, получил я от

нее.  Когда ее  просватали за  вашего императора,  она  уговаривала меня бежать

вместе с  ней.  Но я  был постарше ее и уже немного умудрен опытом.  Вряд ли по

всей земле мы  нашли бы  такое место,  где смогли бы укрыться от гнева Великого

князя и императора.

        — Да, пожалуй.

        — Я уговорил Ольгу смириться с судьбой. Видит бог, чего мне это стоило!

Теперь  мне  ненавистно все,  что  связано с  именем  вашего императора.  Прошу

прощения за то, что часть этой ненависти я перенес и на вас.

        — Я понимаю вас и прощаю.

        — Еще один вопрос, лейтенант. Откуда вы так хорошо знаете русский язык?

        Все это время мы беседовали по-русски. Я улыбаюсь и отвечаю по-немецки:

        —  А вот это,  герр Питер,  пусть останется моей маленькой тайной.  Нет

возражений?

        — Яволь! — соглашается Петр, и мы осушаем кубки.    

        Мы просидели с Петром Лачиковым до утренней зари.  Он рассказывал мне о

Руси.  О той Руси,  которой  не смогла стать Русь в «моей» фазе.  Руси, которая

четыреста  лет   назад,   перед   угрозой   уничтожения  объединилась  усилиями

Суздальского князя,  отбила татаро-монгольское нашествие,  а  затем  разгромила

Батыя  и  сделала   его  своим  данником.  Руси  высокой  культуры  и  всеобщей

грамотности.  Руси развитой экономики.  Руси, раскинувшейся от границ Ордена на

Балтике до  Байкала.   В  этой Руси нечего было делать династии Романовых и  их

немецким родственникам.

        Утром  прибыли возы  с  товарами,  и  мы  с  Петром   стали  прощаться.

                    

         — Прощай, Петр. Да сопутствует тебе удача!

        — Прощай? А почему не до свидания? Мир тесен.

        — Мир безграничен,  Петр,  а Время еще больше расширяет эти границы.  В

любом случае нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

        —  Ну,  что ж,  прощай,  Джордж.  Я буду вспоминать тебя до конца своих

дней.

        Обоз трогается в  путь.  Два гвардейца едут рядом с  Петром и  о чем-то

беседуют с ним. Мы переправляемся через Кору и через час въезжаем в Млен.

       

        Глава 17

        Live you? Or are you ought

        The man may question?

        You seem to understand me...

        W. Shakespeare

        Кто вы такие?  Вы живые твари?  Вас можно спрашивать?  Как будто да. Вы

поняли меня...

        В. Шекспир.

       

        Останавливаемся мы в  гостинице «Золотой Фазан».  При въезде в  Млен мы

нагнали пятерых мушкетеров Золотого полка и,  воспользовавшись бумагой капитана

Баярда, я присоединил их к своему отряду.

        В отеле,  в своей комнате, я собираю совещание, на которое пригласил де

Вордейля, де Сен-Реми и сержанта Лефевра из Золотого полка. Я веду разговор без

иносказаний,  открытым текстом.  Ни  к  чему  уже  все  предосторожности.  Если

Маринелло за нами наблюдает, то он делает это уже давно и все прекрасно понял.

        — Итак, господа, наша миссия выполнена на треть. Осталось выполнить две

задачи.  Первая:  обеспечить  безопасность  встречи  графа  де  Легара  и  ярла

Хольмквиста и их маршрут до Брюна.  Вторая: передать послание кардинала Бернажу

пилигриму из Италии Роберто Модунио.

        - Роберто Модунио? — переспрашивает де Вордейль.

        — Именно ему, а что вас так заинтересовало?

        — Ничего особенного, — улыбается де Вордейль.

        — Кстати,  маркиз, если при выполнении первой задачи со мной что-нибудь

случится,  послание кардинала доставите вы,  —  с  этими  словами  я  достаю  и

показываю ему конверт.

        — Понятно.

        — Теперь по первой задаче. Нам необходимо найти графа де Легара.

        — Нет ничего проще, лейтенант, — говорит Ле-февр. — Граф де Легар живет

в этой же гостинице, на втором этаже. И сейчас он у себя.

        — Господа, отдыхайте, но не покидайте гостиницы. Вы можете понадобиться

нам каждую минуту.

        Де Легар,  он же Андрей,  не скрывает своей радости при моем появлении.

Мы  крепко обнимаемся,  садимся за стол,  выпиваем и  начинаем разговор о  Нине

Матяш.  А  сами,  я  уверен,  что Андрей думает о том же,  соображаем,  как нам

обговорить детали операции.  Уж  эту-то встречу Маринелло наверняка внимательно

смотрит и слушает. Я подаю знак.

       

        — Слушаю тебя, Андрэ, — откликается Магистр.

        — Выполни роль транслятора, передавай мои мысли Андрею, а его — мне.

        —  Еще  чего!—  возмущается Магистр.  —  Нашел попугая!  Нет,  дорогой,

беседуйте с ним напрямую, через наш  компьютер, а мы послушаем.    

        — Ну что, Андрей, — спрашиваю я. — Все остается  в силе?

        — Да, за исключением одного момента. Точек возможных засад теперь будет

не пять, а четыре.

        — Почему?

        —  Смотри сюда.  — Андрей подходит к столу,  на котором лежит подробная

карта Млена и его окрестностей, такая же, по которой мы готовились к операции.

        —  Вот здесь,  где Розовый переулок выходит на  площадь,   я  от  имени

кардинала  приказал  начать  ремонт  храма.  Сейчас  здесь  глубокий  котлован.

Нападать, выскакивая с  трехметровой глубины, согласись, неудобно.

        —  Понятно.  Значит,  завтра утром ты отправляешься за ярлом с тюремной

каретой и четырьмя гвардейцами ?

        — Да.  Твоя задача — нейтрализовать возможные засады: здесь — у оврага;

здесь — у моста через ручей;  здесь — на перекрестке Кожевников и Перчаточников

и  здесь  —  на  Каменной улице.  Я  с  оставшимися людьми  очищаю  окрестности

монастыря. Сколько у тебя людей ?

        —  Сейчас —  шестнадцать.  Кроме того,  по мере проезда кареты мои люди

будут сниматься и следовать за ней.

        — А если засада будет на первой же точке ?

        —   Предусмотрено  и   это.   Де   Вордейль  знает   в   Млене   группу

кадетов-артиллеристов. Они будут связными.

        —  А  что,  если засады будут во  всех точках?  Уде Ривака людей на это

хватит.

        — Тогда это будет самый тяжелый,  но зато самый вероятный случай. Тогда

придется положиться на  то,  что о  мушкетерах не  зря говорят,  что один стоит

десятка.

        — Где будешь ты?

        — У оврага. На месте возможной первой засады.

        — Логично. Давай теперь уточним кое-какие детали. Я не зря провел здесь

эти два дня, облазил все кусты и каждый переулок.

       

        Полтора часа мы  беседуем таким образом.  Со стороны это,  должно быть,

выглядит нелепо.  Сидят два человека,  смотрят друг на друга, показывают что-то

на карте и  при этом не издают ни звука.  Только улыбаются иногда.  Мы не можем

удержаться от улыбки при мысли о том, как бесится сейчас Маринелло, или как его

там.

        Закончив обсуждение,  мы спускаемся в обеденный зал.  Там уже сидят мои

мушкетеры.  Я  предупреждаю их,  что  надо быть готовыми завтра утром,  к  пяти

часам. Мы с Андреем усаживаемся за стол.

        В  зале  людно.  Кроме постояльцев отеля,  здесь немало горожан.  Мы  с

Андреем беседуем на  отвлеченные темы,  понимая,  что  каждое наше слово сейчас

может слышать Маринелло.  Ну и пусть послушает наши споры на литературные темы.

Увлекшись этим разговором, я даже не сразу замечаю, как гул голосов перекрывает

музыка.  Высокий  молодой человек и  красивая девушка в  ярко-красном бархатном

платье двигаются между столами и поют под гитару дуэтом.

        После  каждой  песни  посетители  награждают артистов  аплодисментами и

золотыми или  серебряными монетами.  Молодой дворянин,  сидевший за  соседним с

нами столом,  после одной песни выскочил на улицу и  вернулся с большим букетом

роз,   который  он  преподнес  певице.   Девушка  приняла  цветы  с  грациозным

реверансом.

        Вдруг   концерт  прерывается  неожиданным  вторжением.   Между  столами

проходит высокий,  крепко сложенный монах в коричневой сутане и хватает девушку

за руку....

        —  Ты  опять здесь!  Ты опять совращаешь добрых христиан!  Не тебе ли я

говорил,  что  это плохо кончится?  Теперь тебе не  избежать темницы,  а  там и

костра!

        Сзади слышатся одобрительные возгласы.  Оборачиваюсь и вижу целую толпу

вооруженных людей, стоящих в пространстве между входом в зал и столами. Люди де

Ривака, догадываюсь я.

        Монах отбирает у  девушки гитару и разбивает ее о пол.  Партнер певицы,

видимо,  хорошо зная этого монаха, бледнеет и начинает пятиться. Печальный звон

струн  разбиваемого инструмента сливается с  жалобным криком девушки.  Тогда  я

решаюсь.

        —  Эй ты!  Барбос!  — кричу я,  не вставая с места.  — Оставь девушку в

покое и покинь это помещение!

        Монах медленно оборачивается, как бы не веря, что это к нему обращаются

подобным образом.  Я  уже  знаю,  что это провокация де  Ривака,  но  отступать

нельзя.

        — Да,  это я!  Что ты вылупил свои рачьи глазищи?  Ты слышал,  что тебе

сказали? Так не заставляй повторять!

        —  А  что  здесь  делает императорская гвардия?  —  как  бы  озадаченно

спрашивает монах, обращаясь, однако, к : своим людям.

        — А им,  видимо, меченосцы мало бока помяли, так : они сюда за добавкой

приехали, — отвечает кто-то из хохочущей толпы.

        Я выжидаю, пока стихнет хохот, и спокойно говорю:

        — Ну,  вот что. Я даю тебе минуту на то, чтобы ты оставил это помещение

и забрал с собой этих жеребцов, которые только ржать и способны.

        Краем  глаза  замечаю,  что  молодой дворянин поднимается из-за  своего

стола.

        — Неужели непонятно, — заканчиваю я, — что вы нам мешаете?

        Если бы  сегодня утром,  собираясь в  дорогу,  я  не  надел под  камзол

кольчугу,  мне  пришлось бы  плохо.  Метко  брошенный нож  ударяет  меня  между

лопаток.

        — Вот с этого и надо было начинать,  — говорю я, вставая, обнажая шпагу

и доставая револьвер. — Давно бы так! За дело, мушкетеры!

        Команду не надо повторять. Сверкают клинки, гремит несколько выстрелов.

Мушкетеры  и  гвардейцы  быстро  вытесняют вооруженную толпу  на  площадь,  где

бандиты разбегаются,  оставив несколько убитых  и  раненых.  Особенно отличился

молодой дворянин.  Он  был  вооружен не  шпагой,  а  узким  обоюдоострым мечом,

которым владел весьма искусно.

        Монах исчез так же незаметно,  как и появился. Артисты принесли девушке

новую  гитару,  слуги  расставили опрокинутую мебель,  принесли перемену вин  и

закусок.   Застолье  продолжалось  под  возобновившееся  выступление  артистов.

Молодой дворянин подходит к нам и представляется:

        — Сэр Ричард Стэплтон из Англии.

        — Граф Джордж Саусверк, — отвечаю я.

        — Граф Анри де Легар, — представляется Андрей.

        — Мы с вами земляки,  граф!  — обрадованно говорит сэр Ричард,  когда я

предлагаю ему место за нашим столом. — Давно вы из Англии?

        — Порядочно. А вы?

        — Скоро год.  Но в Англии я был недолго,  всего полгода, после того как

вернулся из  Африки.  У  меня  сразу  отобрали дворянскую грамоту  и  заставили

присягать пресвитеру.  Ну,  я  и дал тягу.  Сначала вернулся в Африку — слишком

жарко. Оттуда перебрался в Испанию — слишком дымно. Теперь здесь, в Лотарингии.

Но я  смотрю,  что и  в этой стране коричневые начинают задирать носы.  Правда,

здесь  есть  люди,  готовые  укоротить  их.  Такие,  как  вы.  Не  разрешите ли

присоединиться к вам?  Для меня большая честь — драться рядом с вами. Да и вам,

наверное, лишний меч в опытной руке не помешает.

        — С чего это вы взяли, что мы собираемся драться?

        — Помилуйте,  граф! Неужели вы думаете, что я не знаю, кто вы такие? Вы

—  лейтенант императорской гвардии,  а  вы,  граф,  лейтенант гвардии кардинала

Бернажу.  Вы полагаете,  я поверю, что вы встретились здесь да еще прихватили с

собой человек двадцать гвардейцев,  в том числе ротмистра и двух сержантов, для

того, чтобы просто посидеть в кабачке и погулять по окрестностям Млена?

        — Вы слишком проницательны, сэр Ричард.

        Пока мы  беседуем таким образом,  Андрей молчит и  задумчиво смотрит на

Степлтона.  Я  догадываюсь,  о  чем  он  думает.  Наконец Андрей все  с  тем же

меланхолическим  видом   принимается  царапать  ножом   серебряное  блюдо.   Он

переставляет блюдо так, что я могу увидеть нацарапанное: ?0. Тогда я решаюсь.

        —  Хорошо,  сэр Ричард,  мы с  графом обсудим ваше предложение и скорее

всего примем его.  Ответ мы дадим вам,  —  я  смотрю на Андрея,  тот кивает,  —

завтра, после обедни.

        —  Я  очень рад,  сэр  Джордж,  что вы  не  отвергли моего предложения.

Осмелюсь ли просить вас еще об одном?

        — Слушаю вас.

        —  Не  составите ли  вы  мне протекцию для поступления в  императорскую

гвардию? Все равно в какой полк, но хотелось бы служить под вашей командой.

        —  Посмотрим,  как вы покажете себя в  деле,  —  усмехаюсь я и наполняю

кубки.

        В  этот  момент  к  нам  подходят артисты,  за  которых мы  только  что

заступились. Молодой человек кланяется и взволнованно говорит:

        — Прошу прощения,  господа,  что прерываю вашу беседу,  но я не могу не

выразить вам нашу признательность.   

        — Не стоит благодарности,  — отвечаю я,  мы сделали то,  что должен был

сделать любой порядочный человек.  -  Но  кто такой этот монах и  почему он вас

преследует?

        — Это брат Реми, член священного трибунала инквизиции Мленского округа.

Три  месяца  назад  ему  приглянулась  Клеманс,   и   он   предложил  ей   свое

покровительство, разумеется, на определенных условиях.

        При  этих  словах  девушка становится краснее своего платья и  смущенно

опускает глаза.

        —  А когда она отвергла его домогательства,  — продолжает артист,  — он

задался целью засадить ее за решетку или по крайней мере изгнать из города.  На

днях он прицепился к  строчкам из песни,  в которой возлюбленная сравнивается с

Мадонной.  Он обвинил нас в святотатстве. И сегодня, если бы не вы, он отправил

бы нас в трибунал инквизиции.

        — Брат Реми,  говорите? — спрашивает де Легар. — Хорошо, я займусь этим

братом.

        Молодой человек кланяется, а Клеманс приседает в реверансе.

        — Не знаем, как и благодарить вас.

        —   А   вы  спойте  для  нас  что-нибудь,   —   предлагаю  я.   Артисты

переглядываются,  Клеманс улыбается,  кивает партнеру,  и  они негромким дуэтом

поют песню о  влюбленном,  который,  уезжая далеко и  надолго,  никак не  может

написать своей любимой самое главное.  Всю ночь горит свеча на  его столе.  Вот

уже светает,  а влюбленный все никак не находит нужных слов.  Догорает свеча, и

вместе с воском тает надежда влюбленного.

        Мы с Андреем смотрим друг на друга. Этот сонет написали вместе Саусверк

и де Легар. Андрей спрашивает:

        — А вы знаете, кто автор этих строк?

        —  Конечно,  —  отвечает девушка,  —  потому мы и спели вам именно этот

романс.

        —  Вы  хотели расплатиться с  нами этой песней,  но получается,  что мы

остаемся у  вас в долгу.  Я никогда не слышал,  чтобы этот сонет исполнялся так

красиво.

        С этими словами я достаю кошелек и отдаю его Клеманс.

        — Что вы, граф! — испуганно говорит она, взвешивая его на ладони. — Это

слишком большая плата для бедных артистов.

        —  Берите,  берите.  Это  еще  слишком скупая  плата  за  ваше  высокое

искусство!

        Артисты еще раз кланяются и оставляют нас. Андрей шепчет мне по-русски:

        — Однако широкий жест, граф. А кто будет платить за ужин? Я?

        — Не будь скрягой,  — отвечаю я также шепотом,  но уже по-французски, —

тем более что платить будешь не ты, а де Легар.

        Наша  беседа с  сэром  Ричардом завершается ближе к  полуночи.  Когда я

подхожу к своей комнате, меня останавливает слуга.

        — Ваша милость, один человек желает с вами встретиться.

        — Кто он?

        —  Этого он  мне не  сказал,  сказал только,  что встреча будет для вас

полезной.

        Я  задумываюсь.  Что бы  это могло быть?  Кто это здесь захотел со мною

встретиться?

        — Хорошо, — соглашаюсь я, — когда и где?

        —  В одном квартале отсюда есть церковь святой Женевьевы.  Сейчас в ней

начнется ночная служба.  Будьте там.  В  конце службы к  вам  подойдет человек,

который меня послал.    

        — Еще что?

            —  Он  просил передать,  что  вам  ничто  не  угрожает и  чтобы  вы

приходили один.   

        — Хорошо, я приду.

        Отпускаю слугу,  дав ему монету,  и сразу прохожу  в номер де Сен-Реми.

Мы договариваемся с ним,  что он устроит засаду неподалеку о церкви,  перед тем

как я пойду туда.

           У  себя в  номере я  просчитываю варианты.  Определитель оказывается

равным нулю.  Запрос Монастыря  тоже  ничего не  дает,  они  не  засекли ничего

подозрительного.  Чтобы не сразу выдать себя,  я меняю голубой плащ мушкетера и

синий  берет на  серый плащ  и  черную шляпу.  Револьвер засовываю за  пояс,  а

кольчугу решаю не снимать. Береженого и Время бережет.

        В  церкви не так уж мало народу.  Я прохожу вдоль стены,  чтобы получше

разглядеть присутствующих.  Мне  показалось,  что  среди них мелькнуло знакомое

лицо, но тот, на которого падает мой взгляд, быстро отворачивается, и я не могу

разглядеть  его   как   следует.   Служба  заканчивается,   прихожане  начинают

расходиться. Я стою, прислонившись к стене, и жду.

        — Граф Саусверк,  — слышу я голос справа.  Это звучит не как вопрос,  а

как утверждение. Смотрю направо.

        — Барон де Ривак!

       

        — Ты допустил тактическую ошибку, Андрэ, — слышу я голос Магистра.

        —  Я  уже сам это понял,  но сделанного не воротишь.  К  тому же он сам

выдал  себя:  откуда он  меня  знает  ?  Будем играть в  открытую,  кошки-мышки

кончились.

        — Валяй, — мрачно отвечает Магистр.

       

        Примерно полминуты де Ривак молчит, потом спрашивает:

        — А откуда вы меня знаете, граф?

        —  А  откуда вы меня знаете,  барон?  Ведь мы с вами еще не имели чести

встречаться.  Службу в  гвардии его высокопреосвященства вы оставили за полгода

до того, как я поступил в Серебряный полк.

        — Но весь город гудит от того, что сюда прибыл сам лейтенант Саусверк.

        —  И  вы  решили,  будто он  такой дурак,  что прибежит сюда по первому

вашему зову?  Нет,  барон, зная, что вы никогда с ним не встречались, лейтенант

Саусверк отправил бы  на  встречу с  вами  своего сержанта,  а  сам  устроил бы

засаду.

        Де Ривак озадаченно молчит, потом спрашивает еще раз:

        — Но как же все-таки вы меня узнали?

        — Согласитесь, что такой же вопрос с полным правом могу задать и я.

        Де  Ривак снова замолкает.  Его правая рука ложится на эфесе шпаги,  он

напрягается.

        — Этому может быть только одно объяснение!

        — Вы удивительно догадливы!

        В свои слова я вливаю как можно больше яду. При этом нащупываю рукоятку

револьвера и взвожу курок.

        —  На  вашем  месте,  барон,  я  бы  оставил  шпагу  в  покое.  Давайте

придерживаться правил этой эпохи.  Где ваше слово дворянина?  Хотя,  да!  Вы же

давали его  графу Саусверку,  а  не  мне.  Тогда возьмите в  соображение другой

резон.  Дуэль в церкви, вы убиты, а наутро я распространяю слух, что это я убил

барона  де  Ривака,   когда  он  пытался  ограбить  церковь  святой  Женевьевы.

Интересно,  как  это понравится епископу Маринелло?  Как бы  то  ни  было,  это

сослужит ему хорошую службу,  он будет вам весьма благодарен!  Ну, и последнее,

барон: махать шпагами в тесном церковном помещении, попутно крушить утварь...

        — Андрэ!  — вклинивается Магистр.  — Внимание!  К тебе приближается еще

один агент ЧВП!

        — Фи, барон! Я предпочитаю это!

        С  этими  словами  я  выхватываю револьвер и,  положив  левую  руку  на

барабан, делаю шаг в сторону и поворачиваюсь так, чтобы держать на прицеле и де

Ривака, и вход в церковь.

        Слышатся легкие шаги,  и  в церковь входит...  Клеманс.  Она бросает на

меня взгляд, подходит к де Риваку и тихо говорит:

        — Я все принесла.

        —  Ну и напрасно,  — отвечает тот,  — это уже ни к чему.  Граф Саусверк

действительно неподкупен,  по крайней мере в настоящее время. Этому джентльмену

удачи деньги ни к чему.

        Барон делает многозначительное ударение на  слове «этому»,  но  девушка

все еще не понимает ситуации до конца.

        — Что это значит?

        — А то,  что он такой же Саусверк,  как я де Ривак, а ты Клеманс, — так

как она все еще не  понимает,  он  начинает злиться.  —  Да ты только посмотри.

Грета,  как он держит револьвер! В этом столетии из него стрелять таким образом

еще  не  умеют.  Так  что,  Грета,  позволь представить тебе  нашего  коллегу и

противника по предстоящей игре. Как вас там на самом деле, граф?

        —  Это,  барон,  к делу отношения не имеет.  Лучше ответьте мне:  вновь

открывшиеся обстоятельства не побуждают вас отказаться от задуманного?

        — Нет. И предупреждаю вас, что я своего добьюсь и задание свое выполню.

Может быть, лучше вы откажетесь?

        — Нет.  Что-то мне говорит, что этого делать не следует. И предупреждаю

вас, что я помешаю вам выполнить ваше задание и выполню свое.

        — Посмотрим.

        — Вот и договорились.  Чудненько!  Времени осталось мало,  планы менять

поздно. Значит, за игру, барон? Карты сданы!

        — До встречи,  и считаю своим долгом предупредить,  что вам эта встреча

ничего хорошего не сулит.

        — Взаимно. До встречи, и выходите первыми. Вас все-таки двое.

        — Не беспокойтесь и спрячьте револьвер.

        — Не бойтесь, я не буду стрелять вам в спину.

        На выходе де Ривак оборачивается:

        — Скажите, а граф де Легар...

        Я неопределенно пожимаю плечами.

        — Вы слишком много хотите узнать за один раз, барон.

        Де Ривак кивает и выходит.

        Выжидаю пару  минут и  тоже  покидаю церковь.  На  улице меня  ждет  де

Сен-Реми и  три  мушкетера,  которые уже  начали беспокоиться и  хотели войти в

церковь.

        — Ну, что? — спрашивает шевалье.

        — Это был де Ривак.

        — Даже так?

        — Он хотел купить меня, но малость продешевил.

        Сержант и  мушкетеры отвечают раскатистым смехом,  и  мы возвращаемся в

гостиницу.

        Итак,  де Ривак теперь знает,  кто ему противостоит.  Хорошо это или не

очень?  А ведь это нам на руку!  Судя по его реакции, они никак не ожидали, что

мы  тоже  действуем здесь.  Я  был  прав,  времени действительно осталось мало.

Скорее всего они сейчас полагают,  что мы о них знаем все.  А так как они о нас

не  знают  ничего,  то  наиболее вероятно,  что  они  сейчас  начнут метаться и

панически менять свои планы.  Потом паника уляжется, и они придут к выводу, что

менять  что-либо  уже  поздно,  так  как  скоропалительные решения к  успеху не

приведут.  Но замешательство уже будет посеяно, и от него никуда не денешься. В

этих обстоятельствах они неизбежно наделают ошибок.

        Нам останется только воспользоваться плодами этого замешательства.  Что

ж, нам и карты в руки!

       

        Глава 18

        Мы ждем атаки до тоски,

        А вот альпийские стрелки

        Сегодня что-то не в ударе!

        В. С. Высоцкий

       

        Мы,  как я решил,  менять ничего не будем. Так я и докладываю Магистру.

Тот,  поразмыслив,  соглашается со  мной,  хотя и  добавляет,  что  при попытке

заглянуть  в  будущее  этой  фазы  в  ближайшие  часы  компьютер  выдает  такие

размазанные картинки, что даже невозможно разобрать: кто есть кто.

        В  пять утра мы  выдвигаемся на свои места.  Я  с  четырьмя мушкетерами

отправляюсь к  месту  первой предполагаемой засады,  в  овраг.  Овраг  вплотную

подступает к дороге своим пологим,  заросшим ивняком склоном.  Место для засады

идеальное.  Мы  проезжаем чуть дальше и  спускаемся в  овраг с  таким расчетом,

чтобы из этого идеального места нас не было видно.

        Буквально через  полчаса  со  стороны  города  слышится стук  множества

копыт,  меняющийся затем мягкими ударами о  траву и  глину.  Потом все стихает,

только изредка всхрапывают и  коротко ржут кони.  Я  мысленно благодарю конюхов

Серебряного полка,  которые отлично вышколили мушкетерских коней. Те стоят, как

отлитые из бронзы,  не издавая ни звука.  Кивком головы я отправляю на разведку

одного  из  мушкетеров.  Тот  спешивается и  скрывается  за  поворотом  оврага.

Вернувшись, он коротко докладывает:

        — Пятнадцать.

        Нас вместе с охраной кареты десять. Нормально, справимся.

        Еще  около  часа  проходит в  ожидании и  в  тишине,  которую  внезапно

нарушает крик совы.  Сова?  В  такое время!  Это  сигнал!  Я  решаю действовать

незамедлительно, пока внимание нападающих сосредоточено на подготовке к атаке.

        Взяв мушкет на изготовку,  машу рукой,  и мы шеренгой двигаемся вперед.

Едва  мы  минуем второй поворот оврага,  как  нам  открываются люди де  Ривака,

поднимающиеся по склону оврага к дороге.  Лучших мишеней нельзя придумать.  Даю

команду. Грохочет залп, второй. Мушкетеры с показной неторопливостью достают из

седельных сумок бомбы, и черные чугунные шары, начиненные порохом, с дымящимися

запалами, летят в нападающих, сея вокруг себя смерть.

        Тем временем мушкетеры деловито перезаряжают оружие.  Но  это уже ни  к

чему.  Те,  кто после двух залпов и взрывов бомб еще остался в седлах, в панике

удирают в разные стороны.

        Так.  Первая попытка де  Ривака провалилась.  С  крупным счетом в  нашу

пользу. У моста через ручей к нам присоединяются еще четверо. Там дело обошлось

без стычки.  Едва мушкетеры вышли из укрытия,  как нападающие покинули засаду и

ускакали без единого выстрела.

        Зато на перекрестке Кожевников и Перчаточников кипит бой. Три гвардейца

и Золотой мушкетер бьются сразу с двадцатью разбойниками.  Пятеро,  правда, уже

лежат на  мостовой,  но  это нисколько не охладило пыла нападающих.  Слишком уж

велико их  численное превосходство.  Наше появление сводит это превосходство на

нет. Наши люди не стреляют, чтобы не задеть своих. В дело идут сабли.

        Движение кареты  ни  на  миг  не  замедляется.  Так  быстро мушкетеры и

гвардейцы расчищают дорогу.  Но  на  Каменной улице обстановка другая.  Сержант

Лефевр убит в  перестрелке и  лежит у стены.  Трое оставшихся мушкетеров держат

оборону в узком переулке. На них напирает толпа человек в двадцать пять.

        Я  кричу  мушкетерам:  «Ложись!»,  и  в  нападающих летят бомбы.  После

взрывов три мушкетера бросаются на  противника со шпагами,  а  мы атакуем его с

другой стороны. Это была моя ошибка. Мы закрыли разбойникам путь для бегства, и

они стали драться с отчаянием обреченных. Еще один их мушкетный выстрел находит

цель среди наших людей.  Чтобы обезвредить эту шайку,  нам приходится затратить

целых десять минут.

        Больше засад не  предвидится до  самого монастыря.  Андрей —  де  Легар

встречает меня неподалеку от монастырской площади.

        —  Скорее!   Мы  разогнали  две  засады,   но  они  могут  вернуться  с

подкреплением.

        Карета,   стуча  колесами  по  булыжнику,  въезжает  на  площадь.  Путь

свободен.  В этот момент открываются врата какой-то церкви, в которой кончилась

утренняя служба,  и из нее высыпает большая толпа прихожан.  Как только они там

умещались? Вторая мысль: а почему здесь только мужчины?

        Я  еще не уяснил до конца ситуацию,  а  решение уже пришло,  и  команда

прозвучала.  Мушкетеры строятся в  две  шеренги  впереди  кареты,  которой  уже

преграждает  дорогу толпа «прихожан». Сам я с де Легаром и четырьмя гвардейцами

предусмотрительно прикрываю карету  с тыла.

        Из-под  одежд «прихожан» появляются пистолеты и   даже мушкеты.  Гремят

выстрелы,  которые тут же перекрывает залп мушкетеров,  за ним грохочет второй.

Как  и  в  овраге,  в  ход  идут  бомбы.  Гремят  взрывы.  Пока  первая шеренга

перезаряжает мушкеты,  огонь открывает вторая. Мушкетеры надвигаются на толпу с

неотвратимостью ледокола.  И  толпа,  как  лед  под  тяжестью могучего корабля,

прогибается, ломается и рассеивается под  огнем мушкетов и взрывами бомб.

        Мушкетеры пускают в  ход  сабли,  расчищая ими  дорогу среди  тех,  кто

замешкался и  не спешит расступиться.  В этот момент из боковых улиц нам с тыла

наносят удар две группы по десять человек.  Во главе одной из них я вижу самого

барона де Ривака.

        Я   вскидываю  мушкет,   но   пулю   принимает  один  из   его   людей,

неосмотрительно вырвавшийся вперед.

        Де Ривак поднимает пистолет,  и  я резко пригибаюсь к холке коня.  Пуля

свистит над головой. Второй мой выстрел тоже пропадает даром. Де Ривак метнулся

в сторону в тот момент, когда я нажимал на спуск. «Вот это реакция!» — мысленно

хвалю я его и обнажаю саблю.

        Начинается рубка.  Разбойники,  атаковавшие нас  вместе с  де  Риваком,

оказались неслабыми воинами.  С  каждым приходится повозиться.  Но  меня они не

интересуют. Мне нужен сам де Ривак.

        Здесь меня опережает Андрей.  Он перехватывает де Ривака в  тот момент,

когда тот, прикрываясь нападающими, уже вплотную приблизился к карете. Де Легар

и де Ривак рубятся на саблях. На это просто страшно смотреть. Оба пускают в ход

приемы  боя,  совершенно не  известные  в  этом  столетии.  Я  ничего  не  могу

предпринять,  чтобы  помочь  своему  другу.  Нападающих слишком  много,  и  они

окружили меня и четверых гвардейцев.

        Мушкетеры тоже не  могут прийти на помощь,  они связаны боем с  толпой,

которая после появления де Ривака несколько оправилась от паники. Бой принимает

затяжной характер, и мы, несомненно, понесем большие потери. Но помощь приходит

совершенно неожиданно.  Из  той же  улицы,  по  которой мы только что проехали,

выезжает рыцарь в полном вооружении и в сопровождении пятнадцати всадников.

        Он атакует людей де Ривака, которые сразу не выдерживают и обращаются в

бегство.  Я не уточняю,  кто это пришел нам на помощь, а бросаюсь к де Легару и

де Риваку.  Оказавшись один против наших двух сабель,  де Ривак понял,  что его

дело проиграно.

        — Будьте вы прокляты, оба! — ругается он и пришпоривает коня.

        Не спеша, поднимаю револьвер, тщательно прицеливаюсь. Гремит выстрел.

        — Dead, for a ducat, dead!— обрадованно кричит Андрей — де Легар.

        <Ставлю  золотой,   мертва!   {англ.)  [Андрей  цитирует  «Гамлета»  В.

Шекспира].>

        Барон де Ривак, взмахнув руками, откидывается на круп лошади и сползает

на одну сторону. Совсем упасть ему не дают стремена. Напуганная лошадь тащит за

собой его безжизненное тело.

        Вместе  с  двумя  уцелевшими гвардейцами и  неизвестным рыцарем  с  его

людьми мы  врубаемся в  толпу  нападающих.  Под  нашим натиском они  дрогнули и

побежали.  Мы  не преследуем их,  а  смыкаемся вокруг кареты.  Через минуту она

въезжает  в  распахнувшиеся ворота  монастыря святого  Стефана.  Я  подъезжаю к

рыцарю.

        — Кого я должен благодарить за помощь? Рыцарь поднимает забрало.

        — Сэр Ричард!

        — Да,  сэр Джордж,  к вашим услугам. Вчера я задумался, почему ответ вы

мне дадите только после обедни. Рано утром я увидел, как вы и ваши люди выехали

из гостиницы в полном вооружении.  Тогда я понял, что вы идете на опасное дело,

и решил, что моя помощь вам не помешает.

        —  Да,  она оказалась весьма кстати.  Но помнится,  вы говорили о своей

паре рук и  своем мече,  а  привели еще пятнадцать пар умелых рук и  столько же

мечей.

        Кто они?

        — Это солдаты моего полка,  они эмигрировали вместе со мной. Но, сэр, я

полагаю,  что заслужил ваше доверие и  вы больше не будете отказываться от моей

помощи?  Поверьте, для меня большая честь — сражаться рядом с графом Саусверком

и графом де Легаром. Кстати, а где он?

        —  Он  в  этом  монастыре выполняет весьма  важное  поручение кардинала

Бернажу, а мы с вами должны обеспечить его безопасность.   

        — Я и мои люди к вашим услугам.   

        Из  уцелевших мушкетеров и  людей сэра  Ричарда я  организовываю караул

вокруг монастыря.  Караульное помещение мы бесцеремонно устроили в  церкви,  из

которой  нас  атаковали люди  де  Ривака.  На  протесты  священника я  надменно

отвечаю:

        — Благодари бога,  что я не заковываю тебя в цепи и не отправляю на суд

кардинала. Именем императора закрываю твою церковь до особого распоряжения.

        Перепуганный священник даже  не  стал уточнять,  есть ли  у  меня такие

полномочия.

       

        Гневе 19

        Еще не видел свет подобного аллюра,

        Копыта били дробь, трезвонила капель.

        Помешанная на крови слепая пуля-дура

        Прозрела, поумнела вдруг и чаще била в цель.

        В. С. Высоцкий

       

        К вечеру из монастыря выходит граф де Легар.

        — Переговоры успешно завершены,  — сообщает он. — Ярл благодарит вас за

помощь и надеется,  что завтра вы так же надежно прикроете его в путешествии до

Брюна и  избавите от  осложнений в  пути.  А  сейчас он приглашает вас на ужин,

который дает в вашу честь.

        После ужина де Легар говорит ярлу:

        —  Мы,  конечно,  будем сопровождать вас до  конца пути,  ярл.  Но  что

касается осложнений,  то  таких,  как  сегодня,  быть уже  не  должно.  Главный

исполнитель замыслов Маринелло и организатор сегодняшних беспорядков мертв. Его

на моих глазах убил граф Саусверк своею рукой, а она у него, смею вас заверить,

тяжелая.

        Тем не менее, выйдя из монастыря, Андрей приглашает меня к себе.

        — Надо в деталях обсудить завтрашний маршрут.

        — Погоди. У меня в Млене есть еще одно дело. Далеко отсюда до монастыря

святого Иоанна?

        — Полчаса верхом.

        —  Полчаса туда,  полчаса обратно и  там час.  Я  буду у тебя через два

часа.

        — Может быть, нужна моя помощь?

        —  Не  думаю.  Де  Ривак убит,  пока Маринелло организует ему замену...

Полагаю,  раньше завтрашнего утра нам не о чем беспокоиться. На всякий случай я

возьму с собой де Вордейля и сэра Ричарда.

        К монастырю мы подъезжаем уже довольно поздно, но, когда я называю свое

имя, привратник сразу пропускает нас.

        —  Отец настоятель давно ждет вас,  граф.  Мы  въезжаем во  двор,  и  я

прохожу к  аббату.  Передав ему  послание кардинала,  прошу его провести меня в

странноприимный  дом  к  итальянскому  пилигриму  Модунио.   Аббат  посылает  к

пилигриму послушника,  предупредить его, а сам неспешно ведет меня по переходам

и галереям монастыря. Когда мы доходим до странноприимного дома, я говорю ему:

        —  Извините,  отец настоятель,  но с  пилигримом мне надо встретиться с

глазу на глаз. В какой келье он живет?

        — В семнадцатой.  Я и сам хотел предложить вам пройти к нему одному.  Я

подожду вас здесь.

        — Не стоит беспокоиться,  возвращайтесь к себе. Я с друзьями уеду через

час, не позже.

        Аббат кивает,  но тем не менее остается в  холле.  Не обращая больше на

него  внимания,  поднимаюсь по  узкой  и  крутой  лестнице  на  второй  этаж  и

оказываюсь в  тускло освещенном коридоре,  по  обе  стороны которого прорублены

двери в кельи постояльцев.

        Странноприимный дом имеет форму буквы Г. Семнадцатая келья находится за

поворотом. Я двигаюсь по коридору, когда слышу голос Ричарда:

       

        — Андрей! Осторожно, за поворотом тебя ждет агент ЧВП!

       

        Быстро  достаю  револьвер,  взвожу  курок  и  осторожно  приближаюсь  к

повороту,  прижимаясь к стене.  Резкий бросок вперед с разворотом вправо, и тут

же звук выстрела.  Мой маневр удался.  Не ожидавший этого агент выстрелил туда,

откуда я должен был появиться.  Стреляю навскидку, и револьверная пуля калибром

двенадцать миллиметров сбивает с ног незадачливого агента, ударив его в грудь.

        К  моему удивлению,  он приподнимается на локте и снова целится в меня.

Бросаюсь вправо и  падаю на  пол,  одновременно поворачивая барабан револьвера.

Второй выстрел агента ЧВП тоже пропадает впустую,  но я  выстрелить вторично не

успеваю.  Меня  опережают.  Из  глубины коридора гремит выстрел,  пуля попадает

несостоявшемуся убийце в голову.

        Возле  тела,  безжизненно лежащего  на  полу,  стоит  сухощавый высокий

старик лет  шестидесяти с  дымящимся пистолетом в  руке.  Вскакиваю на  ноги  и

подбегаю к убитому.  Первым делом забираю его оружие. Так и есть! Многозарядный

автоматический пистолет вроде «кольта». Ай да Маринелло! Ай да сукин сын!

        Второе,  что я делаю,  — это сую руку под камзол убитого. И эта догадка

оказывается верной: бронежилет! Значит, за меня с Андреем взялись всерьез. Чего

ждать дальше?  Пулеметов,  винтовок с оптическим прицелом,  а может быть, еще и

танков, и боевых вертолетов? Хорошо хоть не термоядерных ракет!

        Осторожно приподнимаю голову  трупа.  Нет,  я  его  не  знаю.  Старик с

пистолетом  молча  наблюдает  за  моими  действиями.   Сзади  я  слышу  шаги  и

оборачиваюсь.  В  пороховом дыму,  заполнившем коридор,  стоит отец настоятель.

Глаза его широко раскрыты от ужаса.

        — Господи! Что это? Ваше...

        — Ничего страшного,  отец настоятель, — прерывает его старик. — Все уже

кончилось.  Этот  негодяй пытался проникнуть к  одному из  ваших  постояльцев и

ограбить или убить его. Доблестный лейтенант Саусверк воспрепятствовал этому.

        Замечаю, что пистолет уже спрятан у старика под одеждой.

        — Ну,  раз вы так говорите,  значит, это правда, — поспешно соглашается

аббат.

        —  И  распорядитесь,  пожалуйста,  отпеть  убитого  и  совершить  обряд

погребения.  Он хоть и грешник, но Душа его христианская, а милосердие божие не

знает границ!

        — Аминь! — откликается аббат.

        —  Пойдемте,   граф,  —  обращается  ко  мне  старик,  считая  инцидент

исчерпанным, — я давно жду вас. Видя мои колебания, он представляется:

        — Я — Роберто Модунио.

        Я оборачиваюсь к аббату,  тот кивает головой в подтверждение. Прохожу в

келью  «пилигрима».  Вопреки ожиданию она  довольно богато обставлена.  Модунио

опускается в кресло, приглашая меня присесть на свободное.

        — Итак, граф, что вы имеете передать мне от кардинала Бернажу?

        Молча достаю из-за  пояса конверт и  протягиваю его старику.  Он  сразу

вскрывает его и,  едва глянув на  бумаги,  снова сворачивает их.  Взяв со стола

графин, Модунио наполняет вином два кубка, протягивает один мне и говорит:

        —  Я  рассчитывал  отправить  с  вами  мои  замечания  по  письму,  но,

во-первых,  Бернажу применил слишком сложный шифр, и я провожусь до утра, а вас

ждет дорога и важные дела.

        Он отпивает из кубка.

        —  А во-вторых,  епископ Маринелло,  по-моему,  проявляет к вашей особе

слишком уж пристальное внимание. Я прав?

        — У него есть к этому основания.

        —  Поэтому-то я  и  переправлю свое письмо к  Бернажу с менее приметным

курьером. Так и передайте ему. Ваше здоровье!

        Мы выпиваем.

        —  Желаю вам  удачи,  граф.  Не  смею вас больше задерживать.  Вас ждут

товарищи и поручение императора.

        Рука  «пилигрима» осеняет меня  благословением,  я  кланяюсь и  выхожу.

Когда мы выезжаем из монастыря, я тихо спрашиваю де Вордейля:

        — Этот Роберто Модунио — итальянский кардинал?

        Маркиз кивает.

        — Возглавляет оппозицию папе?

        Маркиз снова кивает. Мне все становится ясно. Андрей ждет меня у себя.

        — Все нормально?

        Вместо ответа я  показываю ему  пистолет.  Брови  моего товарища ползут

вверх.

        — Это что? Подарок Маринелло?

        — Ты, конечно, понимаешь, что он вручил мне его через посредника.

        Андрей берет пистолет в руки, вынимает магазин, выщелкивает патроны. Их

оказывается пять, шестой — в патроннике.

        —  Так,  значит,  Маринелло взялся за нас всерьез,  раз вооружает своих

агентов такими аргументами.  Интересно,  что  еще он  намерен протащить сюда по

межфазовому переходу?

        — Я-то в свое время ломал голову,  как обезопасить Золотой Меч,  а этот

готов  загнать  сюда  батальон  десантников  специального  назначения  со  всем

вооружением, лишь бы только добиться своих сомнительных целей.

        — Ладно, перейдем к делу. В схлопку этого Маринелло!

        Мы подходим к  карте.  Как и  накануне,  мы прибегаем к  обмену мыслями

через компьютер Монастыря.  Я предлагаю проложить маршрут таким образом,  чтобы

он  шел  от  гарнизона к  гарнизону,  которые между  Мленом  и  Брюном  были  в

достаточном количестве.

       

        —  Таким образом,  чтобы уничтожить нас  наверняка,  Маринелло придется

ввести сюда целую армию.

        — Ну, зачем целую армию, достаточно батальона спецназа!— шутит Андрей.

        — Полагаю,  до этого дело не дойдет, — вмешивается Магистр. — А в целом

план Андрэ хорош.

        —  Я  тоже так думаю.  Быть по  сему.  Главная задача конвоя:  не  дать

нападающим прорваться к карете с ярлом. А тем часом связные поднимут по тревоге

гарнизоны и приведут подкрепление.

       

        Утром мы трогаемся в путь. Конвой вместе с людьми сэра Ричарда выглядит

весьма внушительно: более тридцати человек. Так что, если Маринелло заготовил в

окрестностях Млена засады,  они  просто не  решились нас атаковать.  Солнце уже

перевалило зенит,  а  мы  все  еще  продолжаем путь без осложнений.  Я  начинаю

беспокоиться:  если так  долго все  идет нормально,  жди крупных неприятностей.

Вряд ли Маринелло успокоился после гибели де Ривака. Догоняю де Легара, который

едет в голове колонны.

        — Как ты думаешь, долго еще нас никто не потревожит?

        — Думаю, недолго. Вон, в той долине весьма удобное место для засады, да

и до ближайших гарнизонов оттуда дальше всего. Маринелло ведь тоже не дурак, он

понял уже,  с  кем имеет дело,  и  все просчитал.  Если на нас сейчас навалятся

приличными силами, нам придется тяжко.

        Предположения Андрея  оправдываются больше  чем  на  сто  процентов.  В

долину мы въезжаем беспрепятственно и какое-то время едем спокойно.  Внезапно с

разных сторон нас атакуют всадники в красных одеждах.

        Я  прикидываю их  численность,  соотношение получается пять  к  одному.

Плохо! До ближайшего гарнизона около десяти километров. Пока туда да обратно...

Вряд ли  мы  столько продержимся.  Остается одно:  прорываться и  бежать.  Надо

связать боем побольше нападающих,  а  экипажу с  ярлом в  сопровождении человек

пяти-шести уходить.

        Так мы  и  поступаем.  Сэр Ричард со  своими людьми,  де Вордейль и  де

Сен-Реми завязывают неравный бой,  а  де Легар с пятеркой гвардейцев,  разметав

заслон,  устремляется по дороге, пропустив вперед экипаж. Я собираюсь было тоже

вступить  в  бой,   но,   посмотрев  вслед  де  Легару,  ощущаю  такое  сильное

беспокойство,  что не  только сам пускаюсь вслед за  ним,  но и  ослабляю своих

товарищей еще на двух мушкетеров.

        Интуиция не  подвела меня и  на  этот раз.  Менее чем через километр де

Легара атакуют двадцать «красных».  Их  предводитель,  видимо,  предвидел такой

вариант и  выставил еще одну засаду.  Рассчитывать на  помощь своих людей я  не

могу.  Шум боя сзади не затихает,  скорее —  наоборот.  Вдруг я  вспоминаю один

значок на карте,  по которой мы с Андреем вчера разрабатывали маршрут. Тогда мы

не придали ему особого значения. Догоняю де Легара.

        — Прикрой меня, а сам с ярлом — во весь опор по правой дороге. Развилка

будет через километр.

        Де Легар ничего не уточняет.  Он с  гвардейцами и мушкетерами открывает

огонь по нападающим и пускает в ход бомбы.  Но тех ведет опытный командир.  Они

быстро рассредоточиваются,  но это дает нам возможность выиграть время. Я мчусь

напролом через кустарник,  овраги,  ручьи и  прочие препятствия.  Меня никто не

преследует. Карета с ярлом — главная цель.

        Это мне на  руку.  Только бы де Легару удалось удержать дистанцию между

собой и  преследователями!  Через десять минут бешеной скачки выезжаю к  лагерю

полевой батареи нашего полка, которая находится здесь на учениях.

        — Командира ко мне!  — командую я часовому.  Часовой не успевает подать

сигнал, как из палатки выскакивает артиллерийский поручик в мундире Серебряного

полка. Не успевает он представиться, как я сразу перехожу к делу:

        — Батарее — тревога! Картечные заряды есть?

        Поручик стреляет из пистолета в воздух и тут же отвечает:

        — Так точно, лейтенант! По пять зарядов на орудие.

        —  Заряжай!   Орудия  за  мной,  на  позицию!  Выскочившие  из  палаток

мушкетеры-артиллеристы быстро выполняют мой приказ, продублированный поручиком.

Через пару минут заряженные орудия поднимаются на пригорок,  с  которого хорошо

простреливается дорога.  Еще через две минуты я  лично навожу все три орудия на

опушку  леса,  откуда  выходит дорога.  Остается только  ждать.  Артиллеристы с

дымящимися запалами замерли у  орудий.  Подносчики распаковали зарядные ящики и

приготовили заряды картечи. Ждать приходится недолго.

        Слышится стук  колес,  потом  топот  копыт...  На  опушку  стремительно

выкатывается карета.  Следом за ней на дороге появляется де Легар,  с ним трое:

два   гвардейца   и   мушкетер.   Я   поднимаю   руку.   Отставая   метров   на

пятнадцать-двадцать, из лесу выскакивают преследователи. — Огонь! — командую я.

        Звонко бьет первое орудие,  сразу за ним —  второе и  тут же —  третье.

Артиллеристы быстро банят стволы и забивают по второму заряду.  Но это уже ни к

чему. Убийственный ливень картечи охладил пыл нападающих. Вдоль дороги валяется

больше десятка тел.  Уцелевшие бросаются врассыпную.  Карета с  ярлом без помех

продолжает свой путь.

        Благодарю артиллеристов и  прощаюсь с  ними.  Надо догонять де  Легара.

Дорога снова уходит в лес.  Я уже слышу стук копыт. Но такой же стук неожиданно

раздается сзади.  Наверное,  наши, вырвавшиеся из боя, догоняют нас, подумалось

мне.  Но  из-за поворота показывается восемь всадников в  красных камзолах.  Во

главе отряда скачет... де Ривак!

        Быстро вскидываю мушкет и дважды стреляю. Де Ривак остается невредимым,

но  пули не  пропадают даром:  двое из  нападающих «спешиваются»,  отнюдь не по

своей воле.  Вступать в бой с шестью,  среди которых еще и де Ривак — чистейшее

безумие. Я даю шпоры коню.

        За поворотом дорога разветвляется.  Беру влево,  полагая,  что де Легар

захочет  вернуться  на  старую  дорогу.  Впятером  мы  легко  справимся с  этой

компанией.  Но с или де Легар ехал слишком быстро, или я ошибся: кареты с ярлом

я нагнать не могу. А преследователи не отстают.

        Вынимаю из  сумки последнюю бомбу,  взвожу ее  и   бросаю назад,  через

плечо.  Грохочет взрыв.  Оглянувшись, убеждаюсь, что преследователей становится

на  двух меньше. Но де Ривак, главная опасность, продолжает скакать за мной.

           Лес  кончается,  и  я  скачу  по  прямой.  Мой  расчет прост:  среди

естественных препятствий оторваться от  преследователей и вернуться на батарею.

Но я не учел  того,  что преследует меня не кто-нибудь,  а барон де Ривак.  Его

люди  растянулись цепью,  охватывая меня  справа.  Они  явно хотят меня куда-то

загнать. Куда, я понимаю через минуту.

        Слева сверкает река.  Кора! Прижатый к обрывистому берегу, я окажусь во

власти де  Ривака.  Не тут-то было,  господа!  Слегка замедляю бег коня.  Когда

крайний  справа  преследователь приближается на  двадцать метров,  я  вскидываю

револьвер, тщательно прицеливаюсь и выбиваю его из седла. Путь вправо свободен,

но  трое оставшихся приблизились ко мне вплотную.  И  вновь —  безумная скачка.

«Удастся ли умыться нам не кровью, а росой?»

        Путь преграждает овраг.  Скачу вправо,  еще ближе подпуская де  Ривака.

Вот место,  где можно спуститься. Спускаюсь в овраг и снова беру вправо. Копыта

преследователей стучат  по  дну  оврага  совсем  близко.  Сворачиваю в  боковое

ответвление и сквозь заросли продираюсь вверх. Сзади трещат кусты.

        В  зарослях сумеречно.  Овраг довольно глубокий.  Дневной свет почти не

проникает сюда.  Внезапно яркий  желтый  свет  слепит  мне  глаза.  Я  невольно

зажмуриваюсь.

       

        Глава 20

        По нехоженым тропам протопали

        лошади, лошади,

        Неизвестно к какому концу унося

        седоков.

        В. С. Высоцкий

       

        От неожиданности останавливаюсь как вкопанный.  Я  стою на опушке леса,

метрах  в  ста  от  какого-то  поселка.  Светлая лунная  ночь.  Отчетливо видны

телевизионные антенны на крышах, легковой автомобиль возле дома. Великое Время!

Где я?

        В  хлеву  мычит  корова,  во  дворе начинает лаять собака.  Куда  же  я

все-таки попал?  Куда подевался овраг?  Почему сейчас ночь? Ведь только что был

день!  Внезапно до меня доходит.  Желтая вспышка!  Я прошел межфазовый переход!

Вот это да!  Не могу поверить в случившееся. Я все стою и всматриваюсь в спящий

поселок, когда за спиной внезапно слышится конский храп.

        Резко обернувшись,  вижу одного из тех, что гнались за мной вместе с де

Риваком.  Он сидит на коне и,  обалдевший от неожиданности, выпученными глазами

смотрит,  ничего не понимая, на меня и на поселок. Что с ним делать? Двигаюсь к

нему, он вскидывает пистолет, но тот разряжен. Тогда он тянет из ножен саблю. Я

решаю не будить жителей поселка стрельбой и тоже берусь за саблю.  Справиться с

этим противником мне не составляет труда. Двумя ударами отбрасываю его клинок в

сторону, а третьим сбрасываю его с коня.

        Глядя,  как  тело  поверженного противника дважды судорожно дергается и

затихает,  невольно думаю,  что  жители  этого  поселка поутру  немало поломают

голову: как сюда попало тело человека в одеждах и при оружии XVI—XVII столетий.

Вот будет мертвое дело у  следователя!  В том,  что здесь век,  соответствующий

моему XX, я не сомневаюсь.

        Еще какое-то  время смотрю на спящий поселок,  испытывая острое чувство

ностальгии.  Невольно даже закралась мысль:  а не послать ли все в схлопку и не

остаться ли здесь. Мысль была мимолетна, но мне становится мучительно стыдно за

то, что она у меня проскочила.

        Между соснами клубится желтоватый парок. Решительно направляюсь прямо в

него, держа в правой руке саблю, а в левой револьвер. Из желтого пара я выезжаю

в горное, заснеженное ущелье.

        Примерно с минуту я отупело смотрю на каменные стены,  местами покрытые

снегом,  на темное небо,  мучительно пытаясь понять хоть что-нибудь.  Потом мне

становится страшно.  Страшно по-настоящему.  Меня  буквально трясет.  В  ущелье

холодно, дует пронизывающий ветер, но я обливаюсь потом.

        Мне  вспоминаются слова  Магистра во  время  нашего спора,  после моего

возвращения из Синего Леса. «А почему ты думаешь, что точки прямого и обратного

переходов совпадают? Я в этом не уверен».

        Великое Время!  Магистр,  наш мудрый,  опытный Магистр был, как всегда,

прав!  А  я  тогда,  стыдно  вспомнить,  петушился,  как  мальчишка:  «Я  готов

рискнуть!» Вот и рискнул.  И как же ты теперь будешь отсюда выбираться? Магистр

еще тогда сказал:  «А я вот рискнуть не готов. Разбрасываться лучшими кадрами —

не мой стиль!» Великое Время!  Магистр мой родненький! Помогите мне, подскажите

что-нибудь! Как мне выбраться отсюда?

        С  ужасом смотрю я  на  желтый туман,  выползающий из расщелины немного

впереди меня.  В  ушах звучат слова Магистра:  «А ты уверен,  что,  пройдя этим

переходом,  ты не окажешься в  лаборатории такого же Магистра,  только с другой

стороны?»

        Я знаю, что связь со мной наверняка потеряна, но, чтобы проверить себя,

даю условный сигнал.  Никакого эффекта.  Ну, что ж, надеяться следует только на

себя самого.  Какие у меня альтернативы?  Да никаких! Только идти в этот желтый

туман.

        Осторожно приближаюсь к  расщелине,  собираюсь с духом и ныряю в желтый

туман,  как в воду.  И оказываюсь в воде! Мой конь испуганно ржет. Вода доходит

до моих колен.  Мы стоим в море!  Кругом бескрайнее море, и мы стоим на отмели.

Вот это вляпался! Присмотревшись, различаю на горизонте темное пятно. Берег?

        Двигаюсь в  направлении этого пятна.  Вода не  убывает,  не  прибывает.

Через час  пути становится ясно,  что впереди песчаный остров.  Впрочем,  может

быть,  дальше  откроется какой-нибудь  берег?  Еще  через  час  отмель начинает

повышаться,  а  еще через полчаса мы  с  вороным оказываемся на низком песчаном

берегу,  который тянется в обе стороны,  насколько хватает взора. Это длиннющая

узкая, не шире пятисот метров коса.

        Куда ехать?  Нет хода —  ходи с  бубен,  вспоминаю старое правило и еду

направо.  Примерно через час вижу вдали не  то  кусты,  не  то камни.  Подъехав

ближе,  обнаруживаю на  песке беспорядочно разбросанные камни.  От  этих камней

поднимается желтоватый дымок.  Без колебаний въезжаю в  этот дым.  Куда угодно,

только подальше из этого дикого, едва ли не протерозойского мира!

        Место, куда я въехал из протерозоя, также не вызывает особого душевного

подъема.  Зимний выгоревший лес,  точнее то,  что осталось от  этого леса после

грандиозного  пожара.  Кругом,  насколько  видно  глазу,  из-под  снега  торчат

головешки.  Небо  нависает  низкими  темно-серыми,  почти  черными  тучами.  Ни

малейшего просвета! Солнце не пробивается сквозь эту завесу. Полумрак.

        Внимательно смотрю на снег,  нагибаюсь с  седла и зачерпываю пригоршню.

Снег не белый,  а тоже темно-серый. Он смешан не то с песком, не то с золой или

пеплом.  Это мне не нравится.  Где-то я уже видел это. Еще раз осматриваюсь. На

горизонте что-то светится.  В  пятистах метрах по направлению к  этому свету на

земле чернеет большое пятно.

        Трогаю поводья и  еду  на  свет.  Когда  до  черного пятна остается сто

метров,  оно начинает шевелиться.  Огромная стая ворон поднимается в воздух и с

криком начинает кружить надо мной. Тогда-то я вспоминаю, где я это видел. Это я

видел,  когда наблюдал у  себя на дисплее мир ядерной зимы.  По спине пробегает

струйка холодного пота. Одно дело — наблюдать все это через компьютер, и совсем

другое — самому побывать в таком мире.

        Продолжаю ехать на свет и  пытаюсь представить,  как выглядел этот мир,

пока не уничтожил сам себя в  ядерном пламени.  Какие безумные амбиции толкнули

его обитателей на этот шаг?  Что побудило их переступить порог,  из-за которого

нет  возврата?  У  меня такое ощущение,  словно я  еду  по  грандиозной могиле.

Впрочем, так оно и есть на самом деле.

        Свет между тем  приближается,  теперь я  могу разглядеть его  источник.

Желтым  светом  светится  довольно к  обширный участок  грязно-серого  снега  с

торчащими из   него обгорелыми пнями.  Не задумываясь,  въезжаю в  это световое

пятно.  Оставаться в  мире  ядерной зимы  у  меня  желания еще  меньше,  чем  в

протерозое.

        Опять ночь.  Темный лес.  Яркая луна.  У  меня  возникает непреодолимое

желание завыть на нее. Завыть воем,  полным самой искренней, смертельной тоски.

Великое  Время!  Сколько меня  еще  будет носить по  этим  мирам?  На  минуту я

представляю себе, какая сейчас паника царит в Монастыре. Какие сверхоперативные

решения принимают Магистр и  Стремберг.  Возможно,  о  случившемся уже  извещен

Высший Совет Магов. И уж наверняка меня интенсивно ищет весь Сектор Наблюдения,

не говоря уже о группе Ричарда.  О том,  что сейчас творится с Леной,  мне даже

думать не хочется.

        Оборачиваюсь. За моей спиной клубится желтый пар. Я въезжаю в него и...

выезжаю в  мире  ядерной зимы!  Минут  пять  стою  неподвижно,  осмысливая свое

положение.  Оно еще хуже, чем казалось недавно. Круг замкнулся. У меня остается

один  выбор:  или  мир  ядерной зимы,  при  этом  меня передергивает,  или  тот

неведомый лес-  Хорошо, если это простой лес, пусть даже глухой и дикий. А если

это что-нибудь вроде Синего Леса? Меня снова передергивает.

        Размышляя таким  образом,  я  еду  вдоль границы светового пятна.  Стая

воронья,   успокоившаяся  было,   но   вновь  встревоженная  моим   появлением,

оглушительно галдит в небе, почти закрывая его собой.

        Еще  раз  смотрю на  эту стаю,  вспоминаю о  полчищах крыс,  населяющих

развалины городов,  и  решаю окончательно в  пользу таинственного леса.  Тут  я

обращаю  внимание  на  то,  что  пятно  света  имеет  неправильную  форму.  Оно

напоминает восьмерку  или  знак  бесконечности.  «Лемниската»,  —  усмехаюсь я,

вспомнив еще одно название.

        Прошлый раз я въехал в пятно почти по большой оси лемнискаты.  Теперь я

нахожусь неподалеку от  ее  горловины.  Не раздумывая слишком долго,  въезжаю в

пятно... Так! Интересно!

        Я  стою между двумя деревьями на  аллее в  каком-то  городе.  Пасмурное

серое утро.  Часа четыре,  не более. Еще раз осматриваюсь. Дома пятиэтажные, из

силикатного кирпича,  где-то подальше торчат девятиэтажные «башни». Ха! Да я же

у  себя дома!  Или где-то в  параллельной,  но донельзя близкой к  «моей» фазе.

Более того,  я—в Советском Союзе. От визуального изучения города меня отвлекает

возглас:

        — Господи! Это что за чудо?

        Смотрю  направо и  вижу  пожилую женщину в  старом  коричневом плаще  с

большой хозяйственной сумкой в руке. Она удивленно смотрит на меня и крестится.

До  меня  доходит,  что  говорит она  по-русски.  В  самом  деле,  впору начать

креститься,  если  выходишь  рано  утром  из  дому  и  на  бульваре  встречаешь

средневекового мушкетера в полном вооружении на боевом коне.  Тут действительно

крыша поедет.

        — Вы что,  мамаша,  — начинаю я импровизировать,  — никогда артистов не

видели, в кино не ходили, телевизор не смотрели?

        — Тьфу,  нечистая сила!  Напугал-то ты меня как!  — успокаивается вроде

старушка;  но в глазах ее вновь зажигаются огоньки недоверия.  — А что это ты в

такую рань здесь делаешь, артист?

        — Ну,  мамаша, я же не спрашиваю вас, что вы делаете в такую рань, куда

вас несет?

        — А никакого секрету.  Вот,  пушнину собираю,  — старушка показывает на

сумку, из которой торчат горлышки пустых бутылок.

        — А, дополнительный доход!

        —  Сам  ты  —  дополнительный!   —  обижается  старушка,  —  Всю  жизнь

горбатилась,  а  теперь на мою пенсию можно купить аж пятнадцать буханок хлеба!

Да и ту пенсию уж пятый месяц не выдают.  А ты говоришь,  дополнительный! А что

тебя в такую рань сюда занесло?

        —  Да  натурные съемки сегодня,  а  конь мне  попался пугливый.  Вот  и

объезжаю его,  чтобы привыкал,  не пугался.  А  с  утра пораньше,  чтобы народу

поменьше попадалось.  Вы-то  вот креститься начали,  а  другой,  не  ровен час,

концы  отдаст с  перепугу.  Вы  мне,  мамаша,  лучше  вот  что  скажите.  Здесь

где-нибудь поблизости не видели, чтобы желтый туман или пар клубился?

        — А как же! Вон там, за углом из теплотрассы фугует. А тебе зачем?

        —  Товарищ у меня там живет.  Так он про этот пар рассказывал,  чтобы я

его как ориентир использовал,  когда буду его дом разыскивать. И давно этот пар

там валит?

        — Да уж месяца три.  Раньше быстро бы починили,  а сейчас... — старушка

машет рукой,  — рабочих посокращали, а тем, кто остался, платить нечем. Так они

за бесплатно будут чинить! А что за фильм снимаете? Не по Дюма ли?

        — Точно, по Дюма.

        — Понятно. Ну, с богом, касатик! Мне пора.

        — Всего доброго, мамаша!

        Слезаю с  коня и веду его на поводу в указанном направлении.  Все стены

домов,  витрины  магазинов обклеены плакатами,  с  которых  сдержанно улыбается

седовласый Президент,  а  под ним —  призыв:  «Голосуй или проиграешь!»  Видно,

здорово кто-то  боится  проиграть,  раз  затрачивает на  рекламу такие  бешеные

деньги.  Мне вспоминается список,  который я  видел на  компьютере,  и  холодок

пробегает по моей спине. Демократия! Время ее побери!

        За  углом  из  камеры теплотрассы действительно «фугует» столб  желтого

пара.  Камера огорожена колышками с  веревками и  давно уже выцветшими красными

флажками.  Въезжаю  в  пар  и  попадаю  на  железнодорожную  станцию,  судя  по

паровозам,  где-то в  третьей четверти XIX века.  Следующий переход оказывается

неподалеку, между двумя кучами шлака. Из него я попадаю в осеннюю степь.

        Оттуда — в зимний лес.  Из него — в тропическую саванну.  Я перехожу из

фазы в  фазу,  и  меня не покидает мысль:  «Когда это кончится?  И  кончится ли

вообще когда-нибудь?  Куда заведут меня эти переходы? Не .лучше ли остановиться

и   просто  ждать,   когда   меня   найдут  свои?   Но,   учитывая  бесконечную

множественность параллельных миров-фаз,  это  потребует такого же  бесконечного

времени.  Я  могу так прождать до  конца своей жизни и  даже дольше.  С  другой

стороны, исходя из тех же соображений, я могу так путешествовать из фазы в фазу

тоже до бесконечности».

        Великое Время!  Что же сейчас творится в Монастыре? Нет, ждать на месте

я  не  могу,  лучше что-то  предпринимать.  А  предпринять я  могу только одно:

оказавшись в  другой  фазе,  искать переход в  следующую.  Слава  Времени,  все

переходы не так уж далеко друг от друга.  Дважды меня заносит куда-то вообще на

другую планету. Первый раз по желтому небу движется тусклое светило, в два раза

меньше Солнца,  скудно освещающее синюю растительность.  Другой раз — сиреневые

пески,  и  Солнце ярче и больше нашего.  По-моему,  по таким пескам и под таким

палящим солнцем я полз, теряя силы, во время курса МПП.

        Побывал я  и  в  мезозое.  Слава Времени,  с  тираннозаврами и  другими

подобными обитателями этой веселой эпохи встретиться не довелось. Но я вздохнул

облегченно, попав в мир экологической катастрофы. Здесь хоть и погано, но никто

тебя не съест.

        Покидая арктическую пустыню, где проход находился между двумя торосами,

я выезжаю прямо на ствол мушкета, наведенного на меня в упор. Быстро пригибаюсь

к холке коня и выхватываю револьвер. Над головой гремит выстрел. Я не дожидаюсь

второго и стреляю сам. Убитый оказывается последним спутником де Ривака.

        Осмотревшись,  с облегчением вздыхаю.  Это тот самый овраг,  с которого

начались мои «хождения по фазам».  Интересно.  Я  провел там много часов,  одно

скитание по  мелководью протерозойского моря чего стоит.  А  здесь прошло всего

ничего.  Один  из  преследователей ринулся за  мной,  а  второй остался ждать с

мушкетом наготове. И он даже не успел устать и опустить мушкет! Так. Значит, де

Ривак  ждет  меня  поблизости.  Осторожно спускаюсь в  основной  ствол  оврага.

Приблизившись к повороту, даю вороному шпоры и выскакиваю прыжком. Пуля свистит

сзади.  Стреляю навскидку.  С  головы  де  Ривака  слетает шляпа.  Он  стоит  с

дымящимся пистолетом в руке и улыбается.

        —  Вот  мы  и  обменялись  приветствиями.   Ну,   как  вам  понравилось

путешествие? Я не думал, что вы сумеете выбраться оттуда.

        — А почему вы не последовали за мной?

        —  Я  что,  с ума сошел соваться в...— тут он произносит непонятное мне

слово.

        Я  соображаю,  что  французский язык  еще  не  знает слова «фаза» и  он

использовал свой термин.

        —  Ну  что ж,  нам вроде бы  нечего больше делить.  Ярла Хольмквиста вы

упустили,  он  уже наверняка присоединился к  своему посольству.  Вы проиграли,

барон.

        —  Вот поэтому-то нам и  есть,  что делить.  Неужели вы думаете,  что я

оставлю все так, как есть? Теперь мне надо ни много ни мало, а вашу жизнь.

        — Вот этого я вам обещать не могу, — говорю я и поднимаю револьвер.

        Надо же  быть таким идиотом!  За все время скитания по фазам ни разу не

догадался проверить оружие. Барабан пуст!

        Выхватываю из ножен саблю.  Де Ривак оказывается достойным и  весьма не

слабым соперником.  Дважды меня спасает кольчуга.  Поняв это, барон целит мне в

голову и по рукам.  Я, в свою очередь, уясняю, что бронежилет саблей не пробить

и тоже целюсь по голове. Это изменение тактики сильно сужает нам обоим диапазон

возможных приемов боя.

        Не  знаю,  сколько бы  продолжался этот бой.  Поначалу мне не  повезло.

Сабля де Ривака задевает мне левую руку и ранит бедро. Передо мной сразу встает

сцена моего боя с  Синим Флинном.  Его поражение началось с такой же пустяковой

раны. Стискиваю зубы и мобилизую все свое умение. Я-то прекрасно знаю, что меня

ждет в случае поражения.

        Но что я могу поделать,  если противник во всем равен мне.  Здесь можно

надеяться только на  случай.  И  случай помог.  Наши кони грызутся между собой,

словно разделяя вражду хозяев.  Вороной оказывается более удачливым,  и конь де

Ривака  шарахается.   Барон  на  мгновение  теряет  стремена.  Для  меня  этого

достаточно.

        Де  Ривак  лежит навзничь.  Кровь из  длинной раны  на  голове заливает

песок.  Лицо его быстро бледнеет.  Спешиваюсь. Де Ривак не дышит, сердце его не

бьется.

        — На этот раз без обмана, — говорю я и обыскиваю Де Ривака, забирая все

бумаги.

        Перед тем  как покинуть место поединка,  не  могу Удержаться,  чтобы не

пустить стрелу в Маринелло. Не знаю, читал ли он Шекспира, но я надеюсь, что он

наблюдает эту сцену и слышит меня. Глядя на мертвого де Ривака, цитирую:

        —  Thou wretched rash,  intruding fool,  farewell!  I took thee for thy

better; take thy fortune; thou find'st to be too busy is some danger.

        < Ты,  жалкий,  суетливый шут,  прощай!  Я целил в высшего - прими свой

жребий; вот как опасно быть не в меру шустрым (англ.)>

       

        Выезжаю на дорогу и,  поколебавшись,  еду туда, где оставил в прикрытие

ярлу  и  де  Легару  мушкетеров,  гвардейцев и  людей  Степлтона.  Очень  скоро

навстречу мне  попадаются остатки моего отряда.  Это  четыре Серебряных и  один

Золотой мушкетеры,  один гвардеец Бернажу и пять людей Стэплтона. Во главе едет

де  Сен-Реми.  Вид  их  красноречиво  свидетельствует о  том,  как  нелегко  им

пришлось.  Почти все они в  окровавленных повязках,  плащи и камзолы рваные,  в

крови. Сами все запыленные и измученные до крайней степени.

        Де Сен-Реми подъезжает ко мне, отдает честь и докладывает:

        — Приказ исполнен, лейтенант!

        — Де Вордейль и сэр Ричард?

        —  Маркиз  погиб,   сэр  Ричард  тяжело  ранен.   Мы  оставили  его  на

артиллерийской батарее. Вы знаете, где это.

        — Ясно.  Главное мы сделали.  Граф де Легар с ярлом сумели вырваться из

засады и уйти от погони. Теперь они в безопасности.

        — Я вижу,  лейтенант,  что и вам пришлось жарко.  Мы проезжали по вашим

следам.  Один из  раненых показал,  что за  вами гнался де  Ривак.  Мы  его уже

похоронили,  а у него,  оказывается, жизней не меньше, чем у кошки! Кстати, где

он теперь?

        — Можете отныне забыть о нем.

        — Отлично! Но вы ранены, лейтенант?

        — Не тяжелее,  чем вы. Давайте не будем терять времени. Надо догнать де

Легара.

        Ярла с  де Легаром мы нагоняем уже при въезде в  Брюн.  Андрей при моем

появлении облегченно вздыхает.          

        — Когда ты так удачно отсек погоню картечью,  я каждую минуту ждал, что

ты вот-вот нас догонишь.  Но, сам понимаешь, остановиться и подождать тебя я не

мог. Куда же ты пропал, что случилось?

        — Де Ривак, — коротко отвечаю я.

        — Ото! Живуч, сволочь! Ну, и как ты справился?

        — С ним все в порядке, но не это главное.

        — А что же?

        — Сейчас сдадим ярла посольству,  быстренько вернемся домой,  и там все

узнаешь. Разговор долгий.

        Андрей сгорает от любопытства, но дело надо довести до конца.

        Во дворце наместника ярла Хольмквиста ожидало скандинавское посольство.

Ярл тепло прощается с  нами,  с  мушкетерами и  гвардейцами.  Людям Стэплтона я

сразу  на  постоялом  дворе  пишу  рекомендации для  вступления в  мушкетерскую

дивизию. Де Сен-Реми получает разрешение отдохнуть и расслабиться до утра. А мы

с Андреем — де Легаром приказываем подать нам ужин и уходим к себе в комнату.

        Заинтригованный Андрей  требует,  чтобы  я  все  рассказал  немедленно.

Удовлетворяю его любопытство в части того, как я уходил от погони, как дрался с

де Риваком, но ни словом не обмолвливаюсь о моем «хождении за три фазы». Андрей

явно не удовлетворен, но я неумолим.

        —  Остальное дома и  только дома.  Мне  самому надо еще все как следует

осмыслить.

        — Тогда зачем тянуть время с этим ужином?

        — Андрюша, от каждой эпохи надо брать свои радости. Должны же мы как-то

скрасить свою тяжелую работу.

        Широким жестом указываю на стол, где, перемежаясь с бутылками отличного

лотарингского вина, стоят блюда с изысканными кушаньями.

        — Такого ты на синтезаторе не сотворишь, фантазии не хватит, и по линии

доставки не получишь. А такую вещь можно попробовать только здесь.

       

        Наполняю стакан превосходным брюнским пивом, подмигивая в угол комнаты,

и тут же слышу голос Магистра:

        —  Андрэ,  хватит  резвиться.  Время  с  тобой,  заканчивайте  ужин  да

побыстрее,  а  то у  нас уже слюнки текут.  После ужина —  сразу домой!  Хватит

гулять по Лотарингии и еще Время знает где. Отпуск кончился, пора за работу.

       

        Мы  приканчиваем  ужин  и  укладываемся в  постели.  Пора  домой,  дело

сделано.

       

        Гпавв 21

        Расскажи, Снегурочка, где была?

        Расскажи-ка, милая, как дела?

        Ю. Энтин

       

        Принимает  меня  черноглазая Шелли.  С  монитора  компьютера  меня  уже

торопит Магистр. Попрощавшись с Шелли, шагаю в Нуль-Т и выхожу у Магистра.

        Андрея еще нет,  Лены тоже.  Хочу спросить,  где она,  но  Магистр меня

опережает:

        —  Присаживайся,  Андрэ,  сейчас придет твой товарищ,  и мы начнем тебя

потрошить. А пока пей кофе.

        Катрин наливает чашку и подает мне.  Открывается дверь Нуль-Т, и входит

Андрей.

        — Ну, вот и все в сборе, — говорит Магистр.

        — А где Лена? — спрашиваю я.

        — Отдыхает, — просто отвечает Магистр. — Но давай не будем отвлекаться.

Пей кофе и рассказывай.  Нам всем не терпится узнать, где это ты пропадал целых

три минуты. Ты не представляешь, какая тут поднялась паника!

        Я улыбаюсь,  сам-то я запаниковал намного позже,  чем через три минуты.

Вернувшись в кресло,  беру чашку, не спеша выпиваю кофе, возвращаю чашку Катрин

и прошу:

        — Еще, пожалуйста, Кэт. Давно не пил кофе...

        — Хватит тянуть кота за хвост, Андрэ! — вскидывается Магистр.

        Все напряженно молчат и смотрят на меня.

        —  А  ты,  чем  подгонять меня,  лучше  сотвори бутылочку «Столичной» и

соответствующей закусочки. А повод выпить будет, это я обещаю.

        Магистр смотрит на меня, как бык на матадора.

        —  Магистр,  если  после первых же  моих  слов тебя не  потянет выпить,

можешь сослать меня пожизненно в Хозсектор. Так что давай, делай.

        Магистр молча достает две бутылки водки и  бутылку сухого вина.  Так же

молча подходит к  синтезатору и творит закуску.  С каменным лицом ставит все на

стол и усаживается напротив меня.  Андрей тем временем достает рюмки, разливает

мужчинам водку,  а  Кристине вино и  вопросительно смотрит на Катрин.  Та также

молча показывает глазами на водку.  Я усмехаюсь:  воспитали, ничего не скажешь!

Когда движение прекращается, я отпиваю кофе и говорю, глядя на компьютер:

        — Значит,  три минуты моего отсутствия вызвали здесь панику?  — Я снова

улыбаюсь.  —  А  что было бы здесь,  если бы я  отсутствовал не три минуты,  а,

скажем, часов двенадцать?

        — Не задавай глупых вопросов,  Андрей!  — не выдерживает Стремберг. — С

тобой не было связи целых три минуты.  Мы здесь с ног сбились, только вот он, —

Стремберг кивает на  Магистра,  —  не  дал  мне поднять общую тревогу.  Куда ты

скрылся? Что делал?

        — То,  что вы здесь из-за меня пережили, — легкая икотка по сравнению с

тем, что перечувствовал я. У вас этот стресс продолжался всего три минуты. Я же

имел счастье переживать все это более двенадцати часов.  Поверьте,  в  шевелюре

графа Саусверка добавилось немало седины.

        Все  молчат,   осмысливая  сказанное.  Катрин  глядит  на  меня  широко

раскрытыми глазами,  качая  головой,  словно не  веря  ни  одному моему  слову.

Кристина задумчиво смотрит на  меня,  опершись подбородком на ладони в  розовых

шелковых перчатках.  Магистр,  не глядя,  протягивает руку, берет рюмку, залпом

выпивает ее,  ставит на стол и, щелкнув пальцами, показывает на нее Андрею. Все

это он проделывает,  не сводя с меня напряженного взгляда. Андрей с готовностью

наполняет опустевшую рюмку.

        — Что, Магистр, я оказался прав? — ехидничаю я.

        —  Прав,  прав,  Время тебя побери!  Что  ты  имеешь в  виду,  говоря о

двенадцати часах?  Ты хочешь сказать,  что отсутствовал двенадцать часов твоего

субъективного времени? Где же ты был так долго?

        — Закуси,  Магистр,  рассказывать я буду долго,  еще не раз мой рассказ

запивать будешь.

        Магистр послушно берет  груздь и  жует,  по-прежнему не  сводя  с  меня

напряженного взгляда. Я беру рюмку.

        — Давайте сначала выпьем.  Выпьем за мое возвращение. Если бы вы знали,

как я рад, что имею возможность снова видеть вас, быть с вами рядом. Одно Время

—  свидетель тому,  что  я  уже потерял всякую надежду вернуться.  Я  готов был

расплакаться,  я  молился на вас,  как на богов,  я  уже прощался с вами.  Но я

все-таки выбрался. Вот за это и выпьем!

        Кристина приподнимается и поднимает свой бокал:

        — Андрей,  я поздравляю тебя от всей души!  Я уже поняла, где ты был, и

сознаюсь честно, я бы от страха рехнулась. Как ты выбрался? Я с нетерпением жду

твоего рассказа.

        Я выпиваю и закусываю селедкой, потом говорю:

        — Знаешь,  Крис, я тоже был близок к этому. Никогда мне еще не было так

страшно.  Андрей,  налей нам еще,  а ты,  Кэт,  найди, пожалуйста, момент моего

исчезновения и подготовь запись.

        На мониторе возникает сцена погони де Ривака за графом Саусверком.  Вот

Саусверк устремляется вверх  по  ответвлению оврага  сквозь заросли ивняка и...

пропадает.  Из-за поворота показывается де Ривак с двумя своими людьми. Один из

них выскакивает вперед и тоже пропадает.

        — Стой! — кричит де Ривак.

        Второй его человек останавливается и недоуменно смотрит на него.

        —  Жди  его  здесь.  Заряди мушкет и  будь наготове.  Он  сейчас должен

вернуться, подождем.

        — А если не вернется?

        —  Тем хуже для него,  — с неприятным смешком отвечает де Ривак и снова

говорит: — Подождем.

        И, подумав, добавляет:

        — С часок подождем. Ты здесь, а я за поворотом. Если появится, сразу же

стреляй.

        Ждать  приходится недолго.  Не  успевает  спутник  де  Ривака  зарядить

мушкет, как трещат кусты. Грохочут выстрелы, и граф Саусверк начинает осторожно

спускаться в  овраг.  Прыжок коня,  выстрелы,  слетает шляпа де Ривака,  и тот,

улыбаясь, говорит:

        —  Вот  мы  и  обменялись  приветствиями!   Ну,   как  вам  понравилось

путешествие? Я не думал, что вы выберетесь оттуда.

        Мой вопрос:

        — А почему вы не последовали за мной?

        — Я что, с ума сошел, соваться в... Опять какая-то тарабарщина.

        — Стоп! — говорю я. — Кэт, сделай, пожалуйста, повтор.

        —  Не надо,  — вмешивается Магистр.  — Он сказал «угон крадикс зуфель».

Только не  спрашивай меня,  что  это  значит.  Лингвисты расшифровывают это уже

несколько часов.

        А на мониторе тем временем продолжают развиваться события.

        —  ...оставлю все так,  как есть?  Теперь мне надо ни много ни мало,  а

вашу жизнь.

        Сверкают обнаженные сабли, звенят клинки.

        — Ну, дальше неинтересно, — говорю я, — Кэт, включай запись.

        Усаживаюсь поудобнее, выпиваю еще рюмку, закусываю и начинаю:

        —  Когда я  проезжал эти заросли ивняка,  меня ослепила вспышка желтого

света.  Эти кусты настолько густые,  что,  продираясь сквозь них,  я  ничего не

заметил.  Выехал я в другой фазе.  Там была ночь. Судя по всему, это была фаза,

где  шла  примерно вторая половина XX  века.  Приметы:  телевизионные антенны и

легковой автомобиль типа «Фиат».

        Рассказываю я  долго,  прерываясь только затем,  чтобы  промочить горло

глотком кофе,  который мне  подливает Катрин.  Меня  никто  не  прерывает.  Все

внимательно слушают,  не сводя с меня глаз.  Время от времени кто-то опустошает

рюмку,  Андрей подливает.  Когда  водка  кончается,  Андрей трогает Магистра за

плечо.  Тот молча достает из бара коньяк.  Водка у  него кончилась,  а  творить

новую ему некогда.

        Когда я,  наконец, заканчиваю свое повествование о «хождении по фазам»,

никто не произносит ни слова. Все по-прежнему смотрят на меня. Жиль делает знак

Андрею,  и  тот  быстро наполняет коньяком опустевшие рюмки.  Жиль берет свою и

тихо говорит:

        — Андрей, у тебя не было даже одного шанса из тысячи вернуться из этого

«угон крадикс зуфеля».  Видимо,  агенты ЧВП  хорошо знают,  что  это  такое,  и

неспроста боятся его. Это просто чудо, что ты снова с нами.

        Мы выпиваем. Потом Андрей спрашивает:

        —  Друже,  ты  говорил,  что пережил весьма неприятные минуты.  Ты что,

действительно запаниковал?

        — Это слабо сказано, Андрей. Я был близок к истерике. Помнишь курс МПП?

Нас там готовили ко всякому, но не к такому!

        — Сектору Z надо учесть этот момент, — говорит Жиль.

        — Сектор Z и так уже распоясался сверх всякой меры, — недовольно ворчит

Магистр, — слишком много они на себя берут...

        — Ну, ну, Филипп, успокойся, — мягко говорит  Стремберг, — они уже сами

поняли свою ошибку.

        — Дай-то Время,  чтобы все прошло нормально,  без последствий,  — снова

ворчит Магистр.

        Кристина не дает мне сосредоточиться на этом разговоре. Задумчиво вертя

за длинную ножку бокал с вином, она спрашивает:

        — Андрей, я очень внимательно слушала, но остался один неясный для меня

момент.  Меня  интересуют и  твои  субъективные ощущения  при  переходах.     —

Никаких,  —  отвечаю я.  —  Все,  как у Грибоедова:  и «Шел в комнату,  попал в

другую».    

        Кристина ненадолго замолкает, потом заявляет:

        — Мне необходимо самой побывать там.

        После паузы Магистр спрашивает ее:

        — И как ты себе это представляешь?

        — Очень просто.  Вы внедряете меня в кого-нибудь в Лотарингии, и я сама

пройду все  эти переходы и  узнаю все,  что мне нужно.  Что это ты  улыбаешься,

Филипп?

        — Прости, Крис, но ты говоришь несусветную чушь!

        — Что значит, чушь?!

        — А то,  что, во-первых, ты ничего не узнаешь, так как Андрэ только что

сказал тебе, что физически переход не воспринимается...

        — А приборы?

        —  Время с тобой,  Крис!  Какие приборы?  Во-вторых,  как я понял,  эти

переходы являются спонтанным порождением каких-то межфазовых процессов.  Каких,

это тебе предстоит выяснить.  А значит,  возникают они и исчезают случайно. Нет

никакой гарантии,  что, войдя в переход в Лотарингии, ты в конце концов в нее и

вернешься.  Прикинь сама,  сможешь ли  ты  выдержать бесконечное путешествие по

фазам,  без всякой надежды выбраться назад.  Да  еще по  каким фазам!  Один мир

ядерной зимы чего стоит! А есть фазы и похлеще. Что ты будешь делать, если один

из  переходов выведет тебя в  застенок инквизиции или  в  стойбище ларок?  Даже

такой тренированный хроноагент,  как Андрэ,  и  то  был на грани срыва,  по его

собственному признанию.  Так что не может быть и речи,  чтобы ты или кто другой

из нас повторил этот маршрут. Надеюсь, я тебя убедил?

        — Вполне. Но, пока ты говорил, у меня родилось другое предложение, даже

два.

        — Интересно.

        —  Первое.  Мне непременно надо поработать несколько дней в Синем Лесу.

Надеюсь, это возможно?

        — Возможно. С условием, что ты не полезешь в переход. Даешь слово?

        —Даю.

        —  Ну,  тогда  тебе  остается выбрать,  в  каком образе ты  там  будешь

выступать. Кто тебе больше нравится: хура или парка?     

        Я содрогаюсь, вспомнив и тех, и других, а Тристана смеется:

        — Думаю, что хура больше соответствует моему характеру...

        — А я думаю,  что ты ошибаешься, — ворчит Магистр, — но будь по-твоему.

А что второе?

        —  Второе.  Ричарду и его группе необходимо попытаться идентифицировать

те фазы, где Андрей обнаружил переходы...

        — Я уже наметил себе такую задачу,  — говорит Ричард, — хотя она трудно

осуществимая.  Почти никаких конкретных зацепок. Надежду вселяют только поселок

на опушке леса,  российский город и железнодорожная станция. Однако здесь очень

много вариантов, но мы все же попытаемся.

        — Подожди,  Ричард! — восклицает Магистр. — А как же фаза ядерной зимы?

Нам известно только три такие фазы, а это сильно сужает круг поиска.

        —  Я уже думал об этом,  но...  Андрей,  не было ли поблизости каких-то

характерных примет, развалин, например?

        — Нет, ничего не было. Только обгорелые пни.

        — Жаль. Эти обгоревшие останки леса могут быть в любом полушарии. Очень

жаль.  Ведь  именно в  этом  месте переход имел вид  пятна в  форме лемнискаты,

причем в  зависимости от точки входа в пятно можно  было попасть в разные фазы.

Еще один момент,  Андрей.  Где, по-твоему, может находиться эта железнодорожная

станция?

        —  В  Америке.  Судя  по  паровозам,  в  Америке шестидесятых годов XIX

столетия.

        —  Так,  это уже дает привязку.  Потом я еще обращусь к тебе,  чтобы ты

поподробнее описал мне поселок и город.

        — Хорошо, я постараюсь.    

        Все замолкают. Стремберг, глядя на меня, говорит:

        —  Будем  считать операцию прошедшей успешно.   Первый непосредственный

контакт с  агентами ЧВП завершился в  нашу пользу.  Я имею в виду контакт,  при

котором обе  стороны знали,  кто им  противостоит.  Конечно,  желательно впредь

больше не  афишировать так открыто нашу деятельность перед агентами ЧВП.  Пусть

сами разбираются, что к чему.

        Мне кажется, что я покраснел. Магистр улыбается и что-то шепчет Жилю, а

Стремберг продолжает:

        — Теперь задача в том, чтобы поскорее обработать полученную информацию.

А от вас, Кристина, мы ждем с нетерпением первых результатов.

        Кристина с деланым безразличием водит пальчиком по столу и говорит:

        — Я не люблю,  как вы выразились,  афишировать свою деятельность, а тем

более раздавать авансы. Прошу потерпеть еще несколько дней, пока я не проверю в

Синем  Лесу  одно  свое  предположение,   и  тогда,  возможно,  будут  какие-то

результаты.

        —  Филипп,  незамедлительно займись подготовкой Кристины и позаботься о

прикрытии.

        — Понял, шеф, — улыбается Магистр.

        —  Ну,  а теперь всем отдыхать.  Через день начинаем подготовку к новой

операции.  Она потребует от нас не меньших усилий.  Перед нами снова Сумеречные

миры и снова агенты ЧВП. Не так ли, Ричард?

        — Совершенно верно. Более того, та же фаза.

        — Время Великое! Неужели опять ларки. Черные Всадники и оборотни?

        — Нет, на этот раз противники будут посерьезнее. Агенты ЧВП.

        — Но в прошлый раз я дрался с Синим Флинном. Он ведь тоже агент ЧВП.

        —  В  этот раз им  надо не просто сколотить отряд Черных Всадников.  Но

хватит об этом. Подробности обсудим послезавтра.

        —  Все свободны!  — объявляет Магистр и поворачивается ко мне.  — А ты,

Андрэ, останься.

        — А я никуда и не собираюсь уходить, — отвечаю я, не вставая с места, —

покуда не получу от тебя ответ на пару вопросов.

        — Вот по этому-то поводу я и хочу с тобой поговорить.  Я ведь знаю, что

тебя интересует.

       

        Глава 22

        Увы, надеяться могу ль на исцеленье,

        Раз тяжко заболел единственный мой врач?

        Омар Хайям

        Магистр  подходит  к  синтезатору  и  творит  бутылку  Столичной».  Тем

временем все уже разошлись,  и мы остаемся одни.  Я молча наблюдаю, как Магистр

убирает лишние рюмки,  откупоривает бутылку и наливает не и себе.  Он подвигает

поближе тарелку с закуской, усаживается напротив меня и закуривает сигарету.

        — Ну, что ты молчишь?

        Я пожимаю плечами.

        — Не смотри на меня таким недоуменным взглядом.

        — Каким, каким?

        — Доуменным! Ведь тебя интересует, где Элен и что с ней?

        Я  киваю.  Магистр берет рюмку,  выпивает залпом и  взглядом приглашает

меня сделать то же самое. Выпиваю. Магистр, прожевав кусочек селедки, ворчит:

        — Жаль, что кодекс Монастыря запрещает дуэли. А, прочем, правильно. Наш

Сектор тогда имел бы  непозволительное преимущество перед всеми другими,  и  вы

все переквалифицировались бы  тогда из  хроноагентов в  бретеры.  Это нам ни  к

чему.  Короче,  Андрэ,  из-за Элен насмерть разругался с  Хуаном и уже поставил

вопрос а  Совете Магов  о  правомерности применения Сектором Z  таких неэтичных

методов.

        Магистр снова замолкает и  вновь наполняет рюмки.  молчу и жду,  что он

еще скажет. Магистр вздыхает и выдавливает:

        —  Плохо с Элен,  Андрэ,  очень плохо.  Он хватает рюмку и снова залпом

осушает ее. Я предусмотрительно наполняю ее, по-прежнему храня молчание.

        —  У нее нервный срыв.  Сейчас она в Центре реабилитации.  Я справлялся

накануне совещания. Здоровье опасений не вызывает, но за психику они поручиться

не могут.  Хотя,  как они говорят,  она может приступить к работе в любой день,

хоть завтра.

        — Как и что случилось?

        —  Она  блестяще  прошла  Лабиринт.   Правда,   в  начале  у  нее  были

неприятности...

        — Ну, это мягко сказано, я-то видел, какие это были неприятности.

        Мне ярко вспоминается, как Лена со сдавленным криком падает на стальные

колья, и я, как и Магистр, залпом опустошаю рюмку водки. Магистр наливает мне и

продолжает:

        — Ну, дальше-то она, умница наша, больше в такие ловушки не попадалась.

Одного раза  ей  хватило,  чтобы приобрести кошачью осторожность и  дьявольскую

интуицию.  Я  диву  давался,  как  ей  удавалось избегать смертельных ловушек и

выбирать наиболее безопасные маршруты.  Конечно,  они не всегда были приятными.

Например,   ей  пришлось  пройти  примерно  такую  же  клоаку,  в  которой  эти

изобретательные ребятки чуть не утопили тебя вместе с Андрэ.

        — Брр-р!

        —  Да,  похоже,  что эта клоака стала теперь обязательным препятствием,

так  она  им  полюбилась.  Генрих тоже в  ней  побывал.  Их  бы  в  нее мордой,

затейников!  Конечно, Элен прошла по ней в щадящем режиме: всего двести метров,

да  и  нырять  ей  не  пришлось,  только по  шею  погрузилась.  Учли  все-таки,

инквизиторы,  что она женщина,  да  и  идет-то только на первый класс.  Генриху

пришлось испить эту чашу до дна.

        — Испить?! — я зеленею от ужаса.

        — Не придирайся к словам и не понимай все так буквально.  Но вернемся к

Элен.  Она уже была на выходе и интуитивно на развилке выбрала проход, закрытый

фантомами. Но вместо фантома ее встретил ты.

        —Я?!

        —  Ну,  не  сам  ты,  конечно,  а  биоробот,  твоя  точная  копия.  Для

достоверности  он  был  в   таком  же  истерзанном  комбинезоне,   с  таким  же

снаряжением.  Эти мерзавцы извлекли из ее сознания информацию о том,  что ты не

хотел, чтобы она вернулась к работе хроноагента.

        Биоробот преградил ей  путь и  заявил,  что он  не допустит,  чтобы она

сдала  этот  экзамен.   Он  заявил,  что  не  выпустит  ее  из  Лабиринта,  что

хроноагентом ей не быть,  и  точка.  Элен упрашивала,  умоляла,  даже на колени

вставала.  Но  робот четко выполнял программу,  он  повторял все  твои  доводы,

которыми ты  в  свое время убеждал Элен отказаться от  этой затеи.  А  она  уже

видела выход из Лабиринта.  Эти инквизиторы оставили ей один выход:  уничтожить

робота.  То  есть  ей  надо  было  выстрелить в  твою копию.  Она,  разумеется,

понимала,   что  это  не  ты,  а  биоробот,  но...  Выстрелить  в  «тебя»  она,

естественно,  не смогла. Вместо этого она повернула назад и, как пьяная, я ясно

видел,  что она уже плохо контролирует свои действия,  вернулась на  развилку и

свернула в первый попавшийся проход...

        Магистр хватает рюмку, выпивает водку и закуривает. Я второй раз за все

время нашего знакомства вижу, как у него дрожат руки.

        —  Проход вел  в  «Мясорубку»,  —  глухо говорит он.  Я  зажмуриваюсь и

представляю мелькающие режущие инструменты: пилы, секиры, зазубренные плоскости

и  прочую экзотику.  Открыв глаза,  вижу,  что  Магистр протягивает мне  рюмку.

Машинально выпиваю и спрашиваю:

        —И?

        — Она не прошла и трех шагов.   

        Магистр наливает пустые рюмки, потом показывает на закуску:

            — Давай, заедим немного, а то мы что-то увлеклись.    

        Мы молча закусываем, после чего Магистр заканчивает свой рассказ:

        —  Когда она,  «восстановленная»,  очнулась лежащей  ничком на каменном

полу, на другом уровне Лабиринта, то даже не сделала попытки встать. Она лежала

молча, без движений, глядя в одну точку на стене, почти три  часа. Только тогда

эти придурки поняли: здесь что-то не то.   

        Магистр  снова  поднимает рюмку,  я  тоже.  Мы  выпиваем и  закуриваем.

Помолчав, Магистр говорит:

        — Когда ее выводили,  точнее, вытаскивали из Лабиринта, она была как бы

в отключке. Ей было все безразлично. Ты представляешь, что она пережила?

        Я молчу. Магистр встает и несколько раз проходится по комнате.

        —   Хуан   отказался  подписывать  свидетельство  о   переквалификации.

Представляешь!  Элен-де не прошла Лабиринт!  Тогда я... Короче, я пообещал ему,

что,  когда вы вернетесь с задания,  я расскажу вам с Андрэ все,  причем сделаю

это в присутствии всех свободных хроноагентов. Боюсь, что в этом случае Хуан не

сможет спрятаться от  вас даже на  самых глубоких уровнях своего Лабиринта.  Он

понял,  чем ему это грозит. Мы крупно поговорили. Здесь я припомнил ему многое.

Разговор был долгим,  надеюсь,  он  пошел ему на  пользу.  Во  всяком случае он

обещал мне, что больше в курсе МПП он не будет заставлять хроноагентов стрелять

в своих друзей и родных. Свидетельство Элен он тоже подписал. Но тем не менее в

ближайшее время  на  Совете  Магов  будет  стоять  вопрос о  методах МПП.  Вот,

собственно, и все.

        — Ну, и когда же Лена выйдет из Центра реабилитации?

        — Я же сказал тебе:  в любой момент, когда она сама сочтет возможным. А

дальше...  Дальше  многое  зависит от  тебя.  Слушай,  —  неожиданно предлагает

Магистр, — давай пойдем к тебе.

        — Зачем? — удивляюсь я.

        — Да просто у тебя уютнее и... пахнет Элен.

        — Тогда,  может быть,  пойдем к ней. Там еще уютнее и еще больше пахнет

ею.

        — Нет. Во-первых, это неэтично, ведь хозяйки-то нет. А во-вторых, вдруг

она уже дома, и ей хочется побыть одной? Нет, пойдем к тебе.

        Молча киваю и  направляюсь к  Нуль-Т.  У меня дома Магистр первым делом

подходит к синтезатору, а мне кивает на линию доставки:

        —  Хлеб,  сало,  лук,  исландскую селедочку,  ветчину,  — скороговоркой

говорит он.

        Из синтезатора он извлекает бутылку водки,  сковородку с  шипящей,  как

гремучая змея,  яичницей из  десятка яиц,  вазочку с  красной икрой  и  миску с

солеными рыжиками.

        Мы  расставляем все на  столике.  Магистр усаживается рядом со  мной на

диван, так, чтобы видеть голограмму Лены.

        —  Давай сначала закусим,  как следует,  а потом выпьем хорошенько.  За

нее,  —  он  показывает на  голограмму,  —  чтобы все у  нее было хорошо и  все

закончилось благополучно.

        Мы  поступаем наоборот.  Сначала  выпиваем по  рюмке,  а  потом  отдаем

должное столу.  Я хвалю творение Магистра. Он слегка зазнается. Тогда я подхожу

к  синтезатору и  творю два  сочных,  дымящихся бифштекса.  Зная о  моих совсем

недавних опытах с синтезатором,  Магистр весьма недоверчиво относится к аромату

и внешнему виду жареного мяса.  Он выжидает, пока я отрежу первый кусок, прожую

и проглочу. Только тогда он отваживается попробовать сам.

        —  Неплохо,  —  снисходительно похваливает он и тут же стучит вилкой по

бутылке, — но вот ее тебе сотворить все равно не удастся.

        — А зачем мне стараться,  когда к моим услугам всегда есть некий Филипп

Леруа...

        — Пошел бы ты в схлопку! Давай лучше поговорим об Элен.

        — Слушаю вас внимательно.   

        — Это я тебя слушаю. Как ты будешь вести себя,  когда она придет?

        — Это в каком плане?

        — А вот в каком. Ты же был ярым противником того, чтобы она вернулась к

работе хроноагента?

           — Ну, был. Не отказываюсь. Но сейчас-то это уже в прошлом.   

        — Это очень важно.  Важно в том смысле, что именно это твое нежелание и

легло в  основу конфликта,  который послужил причиной нервного срыва.  Ты пони-

маешь,  Андрэ, я разговаривал с Нэнси, она сейчас работает с Элен. Так вот, она

сказала  мне,  что  состояние психики  Элен  сейчас  поразительно напоминает то

состояние,  которое  было  у  нее  после  нервного срыва,  вызванного временным

изменением пола.

        — Даже так?!

        — Нет,  не пугайся.  Ты просто не понял. Речь идет не о последствиях, а

об общей картине состояния психики.  Внешне это никак не проявляется, но... Это

как скрытая программа, которая в любой момент может включиться.

        — Понятно. Что же сейчас могу сделать я?

        —  Повторяю,  я  хочу это услышать от тебя.  Элен говорила в свое время

тебе, а Нэнси подтвердила мне, что именно с твоей помощью она смогла преодолеть

свой болезненный комплекс.  То  есть ты,  сам того не  ведая,  послужил для нее

мощным оздоровливающим фактором. Нэнси не видит другого выхода, кроме как вновь

прибегнуть к  тому средству,  которое уже дало однажды положительный результат.

Так вот, в связи с этим я хочу знать, как ты себя поведешь?

        Я встаю, делаю несколько кругов по комнате. Ничего себе! Останавливаюсь

у окна и смотрю на голограмму Лены.  Она улыбается.  Смотрю в ее глаза, и ответ

приходит сам собой.

        — Я поведу себя так, как подскажут мне ее глаза, ее улыбка... То есть я

поведу себя так, как ей будет нужно.

        Магистр долго молча смотрит на меня.

        —  А  ты  уверен,  Андрэ,  что  сможешь правильно понять  это?  —  тихо

спрашивает он наконец.

        — Уверен, — отвечаю я без колебаний.

        —  Ты  уверен,   что  сумеешь  понять:   что  ей  нужно?  —  продолжает

допытываться Магистр.

        Я  усаживаюсь рядом с  ним,  кладу ему руку на плечо и  наполняю пустые

рюмки.

        — Я прекрасно понимаю твои сомнения и твои чувства.  Ведь ты тоже любил

ее...

        — Кто это тебе сказал, что я любил ее?

        — Ты сам.

        — Идиот! Да не любил я ее, а люблю и буду любить всегда! Пусть даже без

всякой надежды на взаимность.  Мне абсолютно наплевать,  что есть ты и  что она

любит тебя.  Мне  плевать на  ваши отношения.  Для меня существует только Элен,

такая,  какая она  была,  появившись здесь,  такая,  какая она  была до  твоего

появления, такая, какой она стала рядом с тобой... Вне зависимости от того, что

она принадлежит тебе...

        Магистр прерывает свой горячий монолог, выпивает водку и продолжает:

        — Что это я бормочу?  Это не она принадлежит тебе, а наоборот, ты — ей.

Она же сама тебя выбрала. Наша несравненная, умная Элен. Она выбрала тебя своим

прекрасным сердцем.  И  кто я  такой,  чтобы осуждать ее выбор?  Я,  который не

достоин даже пальчика на ее ножке!  Слушай, Андрэ! Давай выпьем за нашу богиню,

за нашу Элен!

        Мы выпиваем, и я чуть не силой заставляю Магистра съесть кусок ветчины.

Он  жует медленно и  сосредоточенно,  словно обдумывает что-то,  а  потом вдруг

говорит:

        — Ты знаешь,  я полностью доверяю тебе и не буду вмешиваться.  Поступай

так,  как сочтешь нужным.  Пусть будет так, как она хочет. Давай, выпьем еще по

одной и пойдем прогуляемся, а то мы сегодня слишком уж увлеклись этим делом.

        Он показывает на бутылку водки.  Я  подхожу к  бару и  достаю бутылку с

сиреневым нейтрализатором алкоголя, но Магистр недовольно морщится.

        — Да ну ее в схлопку,  эту химию!  Я сказал: прогуляемся и — точка! Тем

более что я еще не был в твоих владениях, а Элен мне их шибко нахваливала.

        —  На  улице осень,  —  предупреждаю я.  Магистр,  не  говоря ни слова,

подходит к  синтезатору и  творит себе  темно-синий кожаный плащ  и  сапоги.  Я

одеваюсь в  то,  что мне в свое время сотворила Лена,  и мы выходим.  Вечереет.

Легкий ветер играет желтыми и красными листьями. На лазурном небе — ни облачка.

        — Куда ты меня поведешь?  — спрашивает Магистр.  Молча иду по тропинке,

ведущей  к  озеру.  Магистр  так  же  молча  следует  за  мной.  На  берегу  мы

останавливаемся и несколько минут любуемся красотой озера, обрамленного золотым

осенним лесом.

        — Превосходно!  — выдает,  наконец.  Магистр. — У тебя здесь прекрасные

места. Ты не будешь возражать, если я иногда буду приходить сюда отвлечься?

        — Какие могут быть возражения, только предупреждай.

        — Понятное дело, а то, не дай Время, спугну вас здесь с Элен!

        Магистр подходит к каменной гряде и двигается по ней в глубь озера. Я с

интересом слежу за  ним:  вот  он  доходит до  «моего» камня,  останавливается,

присаживается и, обернувшись, зовет:

        — Андрэ, иди сюда!

        Присаживаюсь рядом.  Мы закуриваем и  долго смотрим на гладь озера,  на

которой уже отражаются блики уходящего к  горизонту Солнца.  Я думаю о Лене.  О

чем думает Магистр,  не догадываюсь и даже не пытаюсь. Неожиданно он достает из

внутреннего кармана плоскую черную фляжку и два пластмассовых стаканчика. Когда

он успел их туда засунуть?  Разве что сотворил вместе с  плащом?  Ну и Магистр!

Вот уж этого я никогда не смогу!

        Напиток темно-коричневый,  почти черный,  густой, как ликер, и крепкий,

как ром. Аромат и вкус не лишены приятности, хотя совершенно мне незнакомы.

        — Что это?

        Вместо ответа Магистр снова наполняет наши стаканчики. Потом достает из

того же  кармана целлофановый пакетик с  красными палочками.  Берет себе одну и

протягивает пакетик мне.  Я  вспоминаю,  что именно такими палочками лакомилась

Лена,  когда я  в  свой первый день в Монастыре беседовал с Магистром.  Палочка

была чуть солоноватой и имела вкус одновременно вяленой рыбы,  краба, ветчины и

острого сыра.

        Неожиданно Магистр  прерывает длительное молчание и  начинает говорить,

глядя перед собой.  Его словно прорывает. Он рассказывает о себе: о своей жизни

на Родине, о том, как оказался в Монастыре...

       

        Глава 25

        Как нужна для жемчужины полная тьма,

        Так страданья нужны для души и ума.

        Ты лишился всего, и душа опустела?

        Эта чаша наполнится снова сама!

        Омар Хайям

       

        Он —  марселец.  Родился и вырос в небольшом рыбацком поселке на берегу

моря.   Закончил  физико-математический  факультет  Марсельского  университета.

Образование продолжил  в  Праге,  где  изучал  философию,  и  в  Саратове,  где

занимался историей.  В  Праге он встретил русскую студентку,  Людмилу,  которая

спустя три  года стала его  женой.  Собственно,  из-за  нее-то  он  и  поехал в

Саратов.

        Несколько лет  он  проработал в  Уральском институте Физики  Времени  в

Верх-Нейвинске. Оттуда вместе с Людмилой и детьми: сыном и дочерью — переехал в

Марсель,  где  открылся Французский филиал  Уральского института.  Филипп Леруа

стал заведующим лабораторией.

        Вместе  с   Людмилой  он   доказал  существование  параллельных  фаз  и

теоретическую возможность не только наблюдения за ними,  но и непосредственного

контакта.  Научный мир  отнесся к  этому довольно скептически.  Два года Филипп

провел в перелетах между Марселем и с Свердловском, добиваясь поддержки у своих

учителей  и  коллег,  убеждая и  доказывая.  В  конце концов лед  недоверия был

растоплен,   создана   проблемная   лаборатория,   и   началась   подготовка  к

эксперименту. И вот тут- то и начались «неприятности».

        Сначала  Людмила неизвестно откуда  заразилась СПИДом.  Его  давно  уже

научились лечить,  но разновидность вируса, поразившего Людмилу, была настолько

малоизученной, что лечение затянулось на целый год.

        Филипп  разрывался  между  лабораторией и  больницей.  Наконец  Людмила

уговорила его не прерывать работ,  а наоборот, форсировать их, так как ее жизнь

и здоровье вне опасности, а все остальное — вопрос времени.

        Филипп  покорился,   и  работа  снова  двинулась  вперед.  Но  накануне

эксперимента какая-то  банда террористов от  экологии похитила тринадцатилетнюю

Веронику.  Два  месяца с  переменным успехом шли переговоры.  Филипп героически

скрывал от  жены происшедшее.  Он  регулярно рассказывал ей,  как  продвигается

подготовка к эксперименту, сочинял трудности, препятствующие его осуществлению.

А  трудность была одна:  дочь.  Эксперимент требовал минимум недели непрерывной

работы. Отключиться в такой обстановке от внешнего мира Филипп, понятно, не мог

и не хотел.

        В конце концов девочку освободили, и Филипп отправил детей к бабушке, в

Саратов.  Можно было приступать к эксперименту. Он был назначен на 12 сентября,

но 11 числа произошла авария в  Европейской Энергетической Сети.  Энергосистема

Марсельского департамента,  да и всей Франции,  «не тянула» мощность, потребную

для эксперимента.

        Пока устранялись неисправности, восстанавливался энергетический баланс,

прошло две недели. За это время начали появляться статьи за подписями ученых:

        физиков,   математиков,   философов,   историков,   деятелей  церкви  и

общественных объединений.  В  статьях доказывалась опасность эксперимента,  его

аморальность,  греховность,  наконец.  Кто-то  умело организовывал общественное

мнение.

        В итоге работы по эксперименту приостановили,  а Филиппу пришлось ехать

в   Христианию,   в  штаб-квартиру  Всеевропейского  Совета,   где  он  полгода

подвергался  иезуитским  допросам   и   безуспешно  доказывал   бессмысленность

выдвигаемых обвинений.

        Людмила,   выйдя  из  больницы,  энергично  включилась  в  борьбу.  Она

встречалась с  учеными  и  церковниками,  организовывала пресс-конференции.  Но

когда  общественное мнение  уже  начало  клониться в  их  пользу,  Людмила пала

случайной жертвой разборки двух  молодежных банд.  Шальная пуля  оборвала жизнь

умной, энергичной женщины, любящей и любимой жены и матери.

        Не успел Филипп справить девятый день, как получил новый удар. Его сын,

Борис,  давно  уже  попавший  под  влияние  индуистской секты  «Сыны  Арджуны»,

публично отрекся от отца,  осудив его за греховные идеи.  Он даже не приехал на

похороны  матери,   которая,   как   он   заявил,   была  опорой  отца  и   его

вдохновительницей в «греховных, противоестественных и сатанинских делах».

        Лишившись жены и сына,  Филипп с повзрослевшей и похорошевшей Вероникой

оставил Марсель и  уехал к  себе  на  родину.  Два  года он  с  дочкой прожил в

рыбацком поселке,  где преподавал в  местном лицее.  Вероника училась у  отца и

проявляла недюжинные способности в астрофизике.

        Под руководством Филиппа,  которого она не  желала оставлять,  Вероника

экстерном  закончила соответствующий факультет Марсельского университета.  Туда

она летала только делать лабораторные работы,  сдавать зачеты и сессии.  Филипп

вывез  из  института часть  своей аппаратуры,  и  с  ее  помощью Вероника могла

«присутствовать» на лекциях и семинарах.

        Филипп   потихоньку   восстановил  все,   что   было   необходимо   для

осуществления эксперимента,  но  вопрос упирался в  энергию.  На такую мощность

надо  было  получить санкцию  Европейского Совета.  Снова  статьи  в  газетах и

журналах,  встречи,  переговоры. Мнение начало склоняться в пользу настойчивого

ученого. В это : время Филиппу пришлось навсегда расстаться с любимой дочерью.

        На  лунной  орбите  завершилось  строительство  межзвездного  фотонного

корабля.  Вероника получила приглашение участвовать в экспедиции к 64-й Лебедя.

Экспедиция была рассчитана на восемьдесят земных лет.

        Девушка три дня не могла принять решение.  Филипп настоял на том, чтобы

она летела. В прощальный вечер Вероника пролила «море слез». Она потребовала от

отца,  чтобы он непременно довел до конца дело,  которому они с мамой посвятили

свою жизнь.

        «Гелиос» стартовал 14  марта,  а  18 марта войска Африканской Федерации

форсировали Гибралтар  и  высадились на  побережье Франции  и  Испании.  Ученый

спрятал свое оборудование в  тайном гроте и отправился в Марсельский военкомат.

Лейтенант Леруа получил под команду взвод рейнджеров.

        Война длилась более двух лет.  Слава Времени,  обе стороны не  решились

применить  оружие  массового  поражения.   Филипп  Леруа  —  старший  лейтенант

батальона рейнджеров, покрытый ранами, отмеченный многими наградами, вернулся в

родной  поселок.  Среди  его  подвигов  значился  и  такой,  который  приблизил

окончание войны, поставив африканцев на грань поражения.

        Его  взводу было поручено произвести разведку сил Федерации на  острове

Мадагаскар и  по  возможности взять  языка.  Возглавлял операцию  гауптман Курт

Вернер.  Филипп хорошо знал  Курта как  рассудительного и  осторожного офицера,

который сначала семьдесят семь раз отмерит.  Но зато все его операции проходили

успешно и с минимальными потерями.

        Но  на  этот раз  Филипп не  узнавал гауптмана.  Сразу после высадки он

стремительно повел взвод в  глубь территории противника,  с  чем-то сверяясь по

часам  и  несколько раз  резко  меняя маршрут.  Особенно поразился Филипп,  как

смело, без подготовки и долгих наблюдений Курт трижды пересек оживленные шоссе.

        Забегая вперед,  следует сказать,  что на  одном из этих шоссе какой-то

рейнджер случайно передернул затвор автомата,  и  на  шоссе  упал  патрон.  Это

сыграло  роковую роль  на  завершающем этапе  операции и  полностью перевернуло

судьбу Филиппа.

        Филипп не знал и не мог знать, что в облике гауптмана Вернера действует

хроноагент Стремберг.  Он по минутам провел взвод между африканскими патрулями,

проник   на   усиленно  охраняемый  объект  и   застал  заместителя  начальника

Генерального  Штаба  войск  Африканской  Федерации  одного,   без  охраны.   Он

возвращался от командующего с портфелем, полным оперативных карт с самой свежей

информацией.

        Генерала хватились через двадцать минут.  За  это время рейнджеры также

стремительно прошли через линии охраны и  уже приближались к  площадке,  где их

ждали вертолеты.  Неожиданно взвод наткнулся на отряд африканцев, которых здесь

не должно было быть.

        Объяснялось все  просто.  Через пять минут после того как взвод пересек

одно  из  шоссе,  по  нему  проехал джип  с  начальником разведки Сенегальского

корпуса.  Полковник был очень наблюдательным,  и  от его внимания не ускользнул

патрон от  чужого автомата,  валяющийся на середине шоссе.  Полковник прекрасно

знал  все  системы  оружия,   которыми  были  вооружены  как  союзники,  так  и

противники.  Появление чужого патрона в  трех  километрах от  Ставки говорило о

многом.

        Без  лишнего  шума  район  Ставки  был  блокирован.   Естественно,  при

разработке операции в  Монастыре на  этот патрон даже внимания не  обратили,  а

возможно,  и  не  было  никакого патрона.  Это  был  случайный момент,  который

невозможно предусмотреть.  Так или иначе,  для хроноагента Стремберга засада на

пути к вертолетам была полной неожиданностью.

        Время шло,  а  рейнджеры все  никак не  могли нащупать брешь в  плотном

кольце блокады.  Тогда Филипп Леруа повел взвод на прорыв, отвлекая внимание на

себя.  Завязался неравный бой.  Шум  рейнджеры подняли такой,  что  создавалось

впечатление,  будто здесь действует целый батальон.  На  подавление «батальона»

начали  стягиваться  отряды  с   других  участков  кольца  блокады.   Это  дало

возможность Вернеру  вместе  с  пленным   генералом  незаметно  проскользнуть к

посадочной площадке.

        Сдав пленного,  он  доложил,  что  взвод во  главе с  лейтенантом Леруа

геройски погиб,  обеспечивая успешное завершение операции.  Однако через четыре

дня  Советская десантная дивизия,  высадившаяся на  Мадагаскаре,  обнаружила на

одном из  речных островков пятерых израненных рейнджеров,  находившихся уже  на

грани между жизнью и смертью. Одним из них был лейтенант Леруа.

        Рубиновая  Звезда,   увенчавшая  этот  подвиг,  не  вернула  отставному

рейнджеру здоровья. Уволенный после госпиталя из вооруженных сил, Филипп понял,

что он не только не дождется дочери,  но и  не сможет завершить дело всей своей

жизни.

        Послевоенной Европе было не до «сомнительных» экспериментов. Энергии не

хватало для восстановления разрушенного войной. Грустно сидел Леруа перед своей

аппаратурой.  Он  знал,  что все кончено.  Приговор врачей был недвусмысленным.

Пять,  от силы шесть, лет, не более. Оставалось одно: поддерживать аппаратуру в

рабочем состоянии, найти ученика и перед смертью передать ему все.

        Филипп включил генератор.  Засветились индикаторы,  экраны.  На главном

дисплее появилось изображение морского берега вблизи поселка.  Не  спеша Филипп

проверял работу одного агрегата за другим.

        Неожиданно он услышал голос:  «Леруа! Филипп Леруа!» С главного дисплея

на него смотрел незнакомый мужчина.  Это был Арно Стремберг. Стремберг объяснил

Филиппу все о многомерности нашего мира, о нуль-фазе и пригласил его работать в

Монастыре.  Для  человека,  жить которому осталось считанные годы,  предложение

было  весьма  заманчивым.  Тем  более  что  ему  представился  случай  наглядно

убедиться в  своей правоте.  Но Филипп попросил время на то,  чтобы подготовить

преемника.  Стремберг не  стал его переубеждать и  торопить,  он только грустно

улыбнулся и сказал:

        «Хорошо,  Филипп.  Завтра,  в конце дня я снова выйду на связь.  Включи

аппаратуру в двадцать два часа».

        А наутро приехала команда из Комитета Спасения Цивилизации.  Накачанные

бритоголовые юнцы, обтянутые черной кожей. Они вели себя нагло. Какой отпор мог

дать им  старик,  умирающий от  ран?  Правда,  он был рейнджером,  а  они умеют

драться. Но ведь это было так давно: еще до того, как он остался на Мадагаскаре

прикрывать отход гауптмана Вернера.

        Они  обыскали весь дом,  перевернули все,  но  при  этом не  тронули ни

одного  прибора,   ни  одного  агрегата.   После  этого  они  предъявили  Леруа

предписание Департамента Безопасности,  которым ему, Филиппу Леруа, запрещалось

заниматься  исследованиями  в  области  физики  времени.  Всю  аппаратуру  было

приказано отправить в Марсель,  где она должна быть передана местному отделению

КСЦ.  У  Филиппа опустились руки.  Что будет,  когда его детище попадет в  лапы

фашистов?

        «Ну, Фил, давай, собирай манатки!» — приказал один из юнцов. Филипп еще

раз  внимательно прочитал предписание.  «Здесь написано,  что аппаратура должна

быть передана исправной и в рабочем состоянии, а также в полной комплектности».

—  «Конечно».  —  «Но я  только вчера перетащил ее  сюда из  тайника,  надо все

проверить, настроить. Потом надо демонтировать и упаковать. Да и для того чтобы

вывезти ее  отсюда,  нужны  два  грузовика».  Главарь задумался.  «Сколько надо

времени,  чтобы все это проделать?»  —  «Двое суток».  —  «Хватит тебе и одних.

Утром я  пригоню из  Марселя два  грузовика,  и  храни тебя бог,  если к  этому

времени все твое барахло не будет упаковано! Я оставляю здесь Поля и Туана. Они

тебе помогут,  да  и  присмотрят,  чтобы ты не удрал.  Тебя нам устно приказано

привезти с собой». Весь день Филипп прощался со своим детищем.

        Под  каждый  агрегат  он  заложил  по  куску  пластиковой взрывчатки  с

радиодетонатором.  Поль и  Туан топтались возле него,  подавая то отвертку,  то

ключи,  то тестер,  то паяльник,  то подтаскивая осциллограф.  Они смотрели  на

него,  как на чародея. За день общения с этой «золотой молодежью» Филипп понял,

что их  интересы не   выходят из круга:  автомобили,  культуризм,  поп-музыка и

секс.  Но  уж  в  этих-то  вопросах они были на  редкость  компетентны и  могли

говорить об этих предметах часами.    

        В  половине десятого вечера  Филипп  включил генератор.  «Вам,  ребята,

лучше выйти отсюда на пару часов».

        Он  не  знал,  сколько времени займет его переход в  нуль-фазу.  «Зачем

это?»  —  насторожился Туан.  «Дело в том,  — пояснил Филипп,  — что аппаратура

сейчас  рассогласована.   При  включении  агрегатов  могут  возникнуть  жесткие

излучения.  Пока я не настрою все,  как следует,  и здесь опасно находиться.  В

лаборатории все было заэкранированно,  а здесь...» — Филипп махнул рукой. «А ты

и  как  же?»  —  поинтересовался Поль.  «Эти  излучения вредно влияют только на

потенцию.  Мне-то наплевать уже,  я  не мужчина,  а одна видимость.  А вот вы —

ребята молодые, зачем вам это?» Поля и Туана как ветром сдуло.

        Филипп  усмехнулся и  включил  емкостное реле.  Как  только  кто-нибудь

войдет в помещение, оно выдаст сигнал, который воспримут радиодетонаторы...

        В  двадцать два  часа  с  экрана  его  приветствовал Стремберг.  Филипп

коротко обрисовал ему ситуацию и сказал:  «Я принимаю ваше предложение. Что мне

надо делать?» Стремберг снова грустно улыбнулся: «Именно это я и имел в виду. А

делать вам ничего не надо. Расслабьтесь и закройте глаза».

        Наутро  они  со  Стрембергом наблюдали,  как  глазам молодчиков из  КСЦ

предстали дымящиеся развалины его дома,  под которыми были погребены Поль, Туан

и то, что осталось от Филиппа Леруа. Об аппаратуре не могло идти и речи.

        —  Где-то  с  полгода я  знакомился с  Монастырем,  —  заканчивает свой

рассказ Магистр. — Попробовал свои силы в Секторе Хронофизики, но куда мне было

до  выходцев из  высокочастотных фаз!  Стремберг уговорил меня  работать в  его

Секторе.  Он хорошо помнил мою решительность и  смелые действия на Мадагаскаре.

Да и то,  как я сумел оставить в дураках Комитет,  говорило в мою пользу. И вот

уже сорок лет,  как я  здесь.  Правда,  связей с Сектором Хронофизики не теряю.

Степень Магистра я защищал по их тематике.

        — Магистр,  а тебе не кажется,  что все твои беды в «твоей» фазе сильно

смахивают на влияние ЧВП?

        —  Уже  не  кажется,  —  кисло  усмехается Магистр.  —  Как  только Кэт

разработала свою программу обнаружения ЧВП, я тут же проверил свою догадку. Я и

раньше относил свою фазу к  разряду,  близкому к  аномальным.  Ну,  а  применив

программу Кэт,  я  убедился,  что все,  что мне мешало:  и  болезнь Люды,  и ее

смерть,  и  все политические напряженности,  и  аварии,  и потеря сына,  и даже

война,  а  уж  тем более последний эпизод,  все это было давлением ЧВП с  целью

сорвать открытие и помешать моей фазе войти в контакт с Монастырем.

        Он  задумчиво  смотрит  на  уже  темную  гладь  озера  и,    разлив  по

стаканчикам остатки напитка, говорит:     

        —  Слава Времени!  После моей «смерти» ЧВП  оставил мою  фазу в  покое.

Сейчас там один иранский институт близок к осуществлению эксперимента.  На этот

раз мы курируем это дело и тоже вмешиваемся,  но,  естественно, с другой целью.

Заодно прикрываем их от возможного вмешательства ЧВП.

        — А что все-таки мы пили? — снова интересуюсь я.

        — Это марсельский ром. Как, ничего?            

        — Впечатляет!                                 

        — А закусываем мы фирменной продукцией небольшой фабрички, что работала

в  моем  поселке.  Этот концентрат делают только там.  Я  в  свое время угостил

этими палочками Элен. Она от них в восторге.

        — Магистр, сделай мне для нее несколько упаковок.

        Магистр смеется, хлопает меня по плечу и встает.

        — Здесь хорошо должна ловиться рыба. Впрочем, ты меня уже угощал дарами

своего озера. Пойдем-ка домой. Солнце уже село.

        Когда мы возвращаемся в коттедж. Магистр останавливается у камина.

        —  А  у  тебя здесь уютное гнездо.  Он кивает на шкуру,  потом обращает

внимание на шубу Зимней Феи, которую Лена оставила, когда уходила в Сектор Z.

            — А это гардероб Элен.    

        Он берет шубу, дивится ее невесомости, нюхает:

           — Все еще хранит ее запах.   

        Он садится на диван,  положив шубу на колени.  Задумчиво погладив белый

мех, он предлагает:

        — Затопи-ка камин. Прохладно что-то стало. Посидим, повечеряем.   

        Я  иду  за  дровами.  Когда возвращаюсь,  вижу,  что Магистр подтащил к

камину два кресла и столик, на котором он уже расставил полуторалитровую бутыль

темного вина,  большую вазу с фруктами:  груши,  яблоки,  персики,  виноград, и

блюдо с помидорами,  перцем,  луком  и зеленью.  Сам Магистр сидит, развалясь в

кресле и дымя сигаретой. Его босые ступни утопают в мехе шкуры «мастодонта».

        — Вино опять из твоей фазы?

        —Угу.

        Затопив камин,  я наливаю себе стакан и устраиваюсь в свободном кресле.

Вино оказалось очень ароматным и превосходным на вкус.

        —  Магистр!  Как  рыцарь ордена святой Елены,  назначаю тебя придворным

хранителем винного погреба!

        —  Ишь,  чего захотел!  Многие в  Монастыре хотели бы заполучить меня в

качестве своего поставщика. Но эту честь надо еще заслужить.

        — Неужто мы с Леной еще не заслужили?

        — Элен — несомненно! А на тебя еще посмотреть надоть...

        — Ну, Магистр, ты даешь! Что тебе еще смотреть надо?

        — А что ты хочешь?  Я с тобой,  кроме неприятностей и нервотрепки, пока

еще  ничего хорошего не  имел.  Все  твои  задания сидел  перед  компьютером на

стимуляторах.  А ведь это бесследно не проходит! Неужто в знак благодарности за

то,  что ты напрочь расстроил мою нервную систему, я буду снабжать тебя лучшими

винами своей родины.

        —  Тогда  пошли меня  куда-нибудь собирать цветы,  а  сам  садись перед

компьютером и включи приятную музыку.  Уверяю,  это задание я выполню с гораздо

большим удовольствием,  чем скакать по дорогам Лотарингии,  драться с Риваками,

Синими  Флиннами,  оборотнями или  вытаскивать из  аварийной  ситуации  опытный

самолет.

        Магистр смеется,  берет  с  блюда  большой помидор и  впивается в  него

зубами.

        Мы  засиделись за  полночь,  потягивая вино  и  заедая  его  фруктами и

овощами.  Мы  разговаривали о  рыбалке  и  охоте.  Магистр рассказывал о  своих

операциях в реальных фазах,  вспоминая эпизоды: то забавные, то жуткие. Меня он

расспрашивал о войне,  о самолетах и летчиках, летавших на них, дравшихся рядом

со мной и  погибавших на моих глазах.  Когда бутыль опустела,  я  помог изрядно

захмелевшему Магистру,  который упорно отказывался от нейтрализатора, добраться

до дивана и укрыл его Лениной шубой.

        Сам я растянулся на шкуре у камина и провалился в сон.

       

        Глава 24

        Я клянусь, что это любовь была,

        Посмотри, ведь это ее дела!

        Б. Ш. Окуджава

       

        Из  сна  меня  извлекает  сигнал  Нуль-Т.  Кто-то  пришел  ко  мне  без

предварительного извещения.  «Кто бы это мог быть?» — лениво думаю я в полусне.

Слышу шаги по  полу,  потом кто-то  садится в  кресло рядом со  мной.  Мне лень

открывать глаза,  я  еще  не  выспался и  надеюсь,  что  посетитель поймет  мое

состояние и  оставит меня в  покое.  Не тут-то было.  После минутной паузы меня

тихонько толкают в бок чем-то твердым.

        Нехотя  открываю глаза.  В  кресле  сидит  незнакомая молодая женщина и

легонько толкает меня в бок острым носком белого сапожка. По-моему, я где-то ее

видел? Определенно! Женщина вздыхает и смеется.  

        — Что, милый, не узнаешь?    

        — Простите, — бормочу я, — но как вы...   

        — Нет, не прощу! Вставай, лежебока! К нему приходит дама, а он валяется

с похмелья.  Сколько же вы вчера с выпили?  Водка...  вино... фляжка... Великое

Время!  Хорошо еще закусить как следует догадались.  Хороши,  не- чего сказать!

Стоит их оставить одних,  как они тут же начинают расслабляться.  С  кем это ты

отрывался?  Судя по вину и  фляжке,  с  Магистром.  Да и  водка — явно его  рук

творение.

        — Лена? — говорю я, не веря своим глазам. 

         Но это не Лена. Я вспомнил, кто это. Это Гелена  Илек!   

        — Ну,  а кто же еще?  Прихожу домой,  вижу, лежит почти полный гардероб

Гелены. Ну, думаю, почему бы мне не стать ею на денек. Тем более что мы с ней —

одна личность.  Но я никак не думала,  что ты после Праздника попадешься на эту

удочку.  Немного красителя на  волосы,  по капле эликсира в  глаза,  пять минут

перед зеркалом, плюс вот этот гардероб, и готова Гелена Илек!

        Я смеюсь. В самом деле, как я мог не узнать свою Ленку. А она бушует:

        — Быстро наводи порядок в этом вертепе!  Открой окно, проветри. Грязную

посуду — в утилизатор!  Бутылки и окурки — туда же!  Рюмки помой и—в бар. А это

что?

        Лена  взвизгивает от  радости  и  распаковывает пакетик с  ее  любимыми

красными палочками. Восемь таких пакетов лежат на панели синтезатора.

        — Когда ты научился их делать?

        — Это не я,  это Магистр. Я вчера попросил его об этом, и он сделал их,

видимо, когда утром уходил от меня. Вчера их здесь не было.

        — Молодец все-таки у нас Магистр! Скряга, зануда, бурбон, а все равно —

молодец! Кстати, спасибо за кофе и цветы! Кофе — превосходный! Я такого никогда

не пила.

        Быстро прибираюсь в комнате,  придаю ей обычный вид.  Сидя в кресле,  я

смотрю на Лену и  боюсь ее спросить о  чем-либо.  А она быстро передвигается по

комнате, постукивая каблучками-шпильками.

        — Так, чем ты здесь занимался? Ого! Я вижу, ты был на задании. Где это?

        — В Лотарингии. Мы работали в паре с Андреем.

        — Как интересно! Расскажешь?

        — Долгая история.  Легче посмотреть запись, а я расскажу о том, чего не

было видно на экране.

        — Даже и такое было? Тогда пойдем, погуляем. Там и расскажешь, я сгораю

от любопытства.

        Я с сомнением смотрю на ее наряд:  коротенькая кожаная юбочка, замшевая

жилетка и символическая накидка-пелерина «от мух».

        — На улице довольно прохладно.

        — Не беда.

        Лена  подходит  к  синтезатору  и  через  минуту  извлекает  из  камеры

блестящий перламутром голубой плащ на длинной молнии с капюшоном.  Посмотрев на

меня, она творит завтрак.

        —  Подкрепись,  —  командует она,  поставив передо мной тарелку жареной

рыбы с макаронами под соусом, — а мне сотвори свой фирменный кофе.

        —  Не получится,  Леночка.  Я уже пробовал.  Такой кофе можно сотворить

только на твоем новом синтезаторе, он повышенной чувствительности.

        Лена вздыхает и  творит две  чашки кофе.  Позавтракав,  мы  одеваемся и

идем,  не спеша,  к озеру. Я начинаю повествование о своем «хождении по фазам».

Лена  слушает затаив  дыхание,  не  перебивая и  не  задавая вопросов.  Пока  я

рассказываю,  мы  от  озера уходим по  тропинке в  лес,  оттуда через поляны на

дорожку.  Когда я  заканчиваю,  Лена  останавливается и  внимательно смотрит на

меня.

        — Андрей, — шепчет она, — ты понимаешь, что ты мог не вернуться оттуда?

        — Я понял это еще там.  Не дай Время еще раз пережить такие минуты! Это

просто чудо, что я оттуда вышел.

        Лена хватает меня за плечи и энергично встряхивает.

        — А я! Что стало бы тогда со мной?   

        Она уткнулась в  мое плечо и  разревелась.  Сквозь рыдания я  с  трудом

разбираю слова, которые Лена выговаривает в мою куртку:

        — Где бы я тебя искала? И как? Ведь ты знаешь, что  без тебя я не смогу

оставаться здесь.  Меня никто бы не к  остановил.  Я бы сама внедрилась в любую

женщину там, в Лотарингии...

        Осторожно отнимаю голову  Лены  от  своего  плеча  и  пытаюсь поцелуями

высушить ее слезы.  Но, увы, добиваюсь обратного эффекта. Слезы начинают литься

ручьем.  Здесь все:  и  боязнь потерять меня,  и  возможность  страшного пути в

потерянных мирах, и только что пережитый нервный срыв.

        Слова утешения бесполезны.  Я тихонько увлекаю Лену к пеньку, сажусь на

него сам и  усаживаю Лену к  себе на колени.  Лена роняет голову мне на плечо и

дает   себе   волю.   Очень  скоро  воротник  моей   рубашки  промокает  весьма

основательно.  Она  всхлипывает и  дрожит в  плаче,  как маленькая девочка.  Ее

обтянутые голубыми перчатками пальчики вцепились в меня мертвой хваткой, словно

она боится, что я могу исчезнуть в любую минуту.

        Не  обращая  внимания  на  поток  слез,  уже  затекающий  под  рубашку,

осторожно снимаю  бархатный берет  и  начинаю  гладить  Лену  по  головке,  как

маленькую.

        При этом я потихоньку целую ее туда, куда только могу дотянуться.

        Как ни  странно,  такой простой метод помогает.  Плечи Лены вздрагивают

все реже.  Рыдания постепенно прекращаются,  и она только прерывисто и протяжно

вздыхает. Неожиданно она встает и идет по дорожке в глубь леса.

        С  минуту я  смотрю ей вслед,  любуясь,  как солнце затейливыми узорами

высвечивает перламутровые блики на ее плаще.  Потом встаю и иду за ней. Услышав

мои шаги,  Лена останавливается. Я подхожу ближе и кладу руки ей на плечи. Лена

оборачивается,  притягивает меня  за  виски  и  принимается покрывать мое  лицо

поцелуями.  При этом она порывается что-то сказать,  но мешает сама себе,  и  я

слышу только бессвязный лепет.

        Я снимаю со своих щек ее ладони и припадаю к ним губами.  Сквозь тонкую

кожу  перчаток отчетливо чувствуется тепло  ее  рук.  Лена  смотрит на  меня  с

печальной улыбкой.

        — Андрюша,  родной мой,  я никогда тебя не оставлю. Я найду тебя везде,

последую за  тобой всюду,  —  тихо говорит она.  —  Как в  песне:  «Среди чужих

пространств и веков!» Никто меня здесь не удержит.  Хоть сто Магистров и десять

Советов Магов будут против этого. Но я никогда, никогда не оставлю тебя. Потому

что... потому что я просто не смогу здесь жить без тебя.

        Нет!  Не  говори  ничего  и  не  возражай!  Хватит  возражений!  Ты  не

представ...

        Я не даю ей договорить.

        Мы отдыхаем в объятиях друг друга, глядя в лазурное небо.

        —  Слушай,  — шепчет Лена,  — а ведь сейчас не лето,  чтобы валяться на

травке в таком экзотическом виде, словно мы на Звездном острове.

        — Пойдем домой, — предлагаю я.

        Мы  помогаем друг  другу  подняться и  наскоро привести в  порядок свой

гардероб. Я обнимаю Лену за плечи, и мы идем к коттеджу.

        — Ты видел мои похождения в Лабиринте?

        — Не все. Я же был на задании.

        —  Кстати,  а  что ты  делал в  Лотарингии,  кроме того,  что по  фазам

путешествовал?

        Начинаю рассказывать,  но  Лена  сразу задает столько вопросов,  что  я

останавливаюсь.

        — Проще все это посмотреть на компьютере. А по ходу я поясню.

        В этот момент мы уже входим в мой дом.  Лена смеется и сбрасывает плащ,

а затем и сапожки.

        Я тоже скидываю куртку.

        —  Но сначала затопи-ка ты камин,  —  предлагает Лена,  — а то я что-то

озябла, и есть хочется.

        Дрова  и  растопка лежат  рядом  с  камином со  вчерашнего дня.  Быстро

развожу огонь.

        Мне  приходит в  голову идея  угостить Лену  пельменями.  Направляюсь к

синтезатору.

        — Вызови по линии доставки пиво,  майонез и красный перец,  — говорю я.

 — А что ты собираешься сделать?   

        — Пельмени.   

        — А, знаю, ты их уже делал!    

        — Надеюсь,  что на этот раз получится не хуже,  я, может быть, даже дам

их тебе попробовать.   

        — А я уже пробовала. Меня ими Чин Фу угощал.   

        — То были китайские, а я сделаю уральские.    

        — Это интересно!

        Но,  видимо,  я  немного  переоценил  свои  способности  и  возможности

синтезатора.  На  мой  вкус,  фарш был   немного не  тот,  ему явно чего-то  не

хватало.  Видимо,  мой  синтезатор не  мог уловить всех нюансов вкуса настоящих

уральских пельменей. Лена, напротив, была в восторге, о чем она и объявила мне,

когда я поделился своими сомнениями. И тут же предложила:

        —  Давай как-нибудь пригласим ко мне Андрея,  Кэт и  Магистра,  и ты на

моем синтезаторе сделаешь все как должно. Заодно угостишь их своим кофе.

        — Ты думаешь, я смогу его повторить?

        — Не сомневаюсь. Тем более что я записала его в режим повтора.

        — А ты не боишься, что кофе всегда будет являться с букетом роз?

        — Ну, и прекрасно!

        — А когда будет это «как-нибудь»? — интересуюсь я.

        — Полагаю,  через три дня,  если,  конечно.  Магистр не разгонит нас по

разным фазам.

        — А почему именно через три дня?  Лена удивленно смотрит на меня, потом

вдруг улыбается:

        — Ах,  да!  Ты же не знаешь,  а я тебе не говорила.  Это будет мой день

рождения.

        Пока я перевариваю эту информацию, Лена уже переключается на другое:

        — Показывай свою работу, — фыркает она и подходит к компьютеру.

        Я включаю компьютер. Вот граф Саусверк идет по улицам Лютеции, вот он в

кабачке:  пьет  вино и  заигрывает со  служанкой...  Лена внимательно смотрит и

часто задает вопросы, уточняя детали.

        От императрицы Ольги она приходит в  восторг.  Посмотрев сцену с  Ниной

Матяш, Лена бросает на меня взгляд и хмыкает:

        —  И  на  эту вертихвостку Магистр советовал обратить самое пристальное

внимание? Ничего в ней особенного я не вижу, обычная фаворитка. Что это ты ей с

таким почтением и восторгом ручки лобызал?

        — Леночка,  ты не права дважды,  даже трижды.  Во-первых, граф Саусверк

влюблен  в  Нину.  Во-вторых,  она  действительно красива  и  приятна  во  всех

отношениях,  если ты этого не замечаешь,  то,  прости, в тебе говорит ревность.

Ну,  а  в-третьих,  эта  девушка  очень  умна.  Ведь  это  она  придумала,  как

«заминировать» письмо.

        — Ну-ну!  Защищай,  защищай, — зловеще говорит Лена, — я смотрю, у этой

мадьярки,  кроме графов Саусверка и  де  Легара,  появился еще один поклонник —

хроноагент Коршунов!  А  ну-ка  отвечай!  Если  бы  эта  особа  предложила тебе

провести с ней ночь, стал бы ты отказываться?

        — Ну, Леночка, если обстоятельства...

        Острый носок сапога больно бьет меня по ноге.

        — Я тебе покажу обстоятельства!  Развратник! Тебя, я смотрю, в реальные

фазы и выпускать-то нельзя. Все норовишь какую-нибудь смазливую особу в постель

затащить. Тот раз эту, рыжую, как ее там, нагила, что ли? В этот раз...

        — Ну,  во-первых, в этот раз ничего такого не было, а во-вторых, хоть и

было бы? Ты ведь тоже теперь хроноагент. Если тебе по ходу выполнения задания в

реальной фазе потребуется переспать с мужчиной,  что мне тогда, проникать в эту

фазу и  его на дуэль вызывать,  а тебя бросить как развратницу и больше до себя

не допускать?

        Лена смеется и перепархивает ко мне на колени:

        — Давай смотреть дальше, — предлагает она, оторвавшись от моих губ.

        Мы, естественно, пропускаем в ускоренном режиме  длинную дорогу, долгие

беседы с  де Вордейлем и  Лачиковым.  Вместе с  Леной я вновь переживаю все мои

приключения в Лотарингии. Теперь я смотрю на них, как бы со стороны, и вижу все

неудачи и промахи как  свои,  так и своих противников.  Бои в засадах, бой на к

площади, перестрелка в монастыре... Лена одной рукой сжимает мою руку, а другой

вцепилась мне в плечо.   

        Вот нас с Андреем атакуют в лесу.  Вот мы отрываемся и вновь попадаем в

засаду.  Вот за мной гонится де Ривак,  я отстреливаюсь, спускаюсь в овраг и...

пропадаю.

            Внезапно Лена останавливает компьютер, откручивает действие назад и

задумчиво смотрит на монитор,  где граф Саусверк застыл вместе со своим конем в

стремительном прыжке, продираясь сквозь заросли навстречу межфазовому переходу.

Обращаю внимание на  то,  что Лена смотрит не  на  изображение,  а  на  таймер,

показывающий время Монастыря.

        Лена  набирает  код,  и  на  соседнем  дисплее  появляется она  сама  в

Лабиринте. Она идет, держась за стенку, качаясь, как пьяная. Автомат тащится по

полу...

        — Смотри!

        Гляжу на таймер и не верю своим глазам. Цифры совпадают! Лена на экране

доходит до  развилки и  сворачивает в  проход.  Включается «Мясорубка»...  Лена

гасит изображение.

        — Ты понял?

        — Да... Похоже, ты тогда почувствовала, что я в беде?

        —  Я почувствовала,  что ты в смертельной опасности.  Меня тогда как по

голове чем-то ударило.  Я шла,  не понимая,  где я нахожусь,  я думала только о

тебе, думала только о том, как тебе помочь.

        Лена снова набирает код.  На  мониторе я  вижу ее  лежащей на  каменном

полу. Отрешенным взглядом она смотрит на стену перед собой.

        — Вот здесь я уже точно знала,  что тебя больше нет... А эти идиоты, да

и Нэнси тоже,  решили, что у меня просто нервный срыв. Они не поняли, что между

нами   установилась  какая-то   связь,   для   которой  межфазовые  барьеры  не

препятствие.

        — Но посмотри на таймер! В это время я уже вернулся в Лотарингию.

        — Это по времени Монастыря и Лотарингии. А все время, пока ты бродил из

фазы в фазу, ты жил по субъективному времени. Это, как ты говорил, заняло более

двенадцати часов. Твое состояние, а оно у тебя было не лучшим, каким-то образом

передалось мне. Каким, это вопрос для Крис.

        — Милая моя,  — я крепко обнимаю подругу, — получается, что ты взяла на

себя часть моего смятения,  что это благодаря тебе я не рехнулся там,  а набрел

все-таки на выход.  Значит,  существует и  обратная связь.  Это я  отнял у тебя

силы...

        — Если это и так,  я об этом не жалею.  Слава Времени,  мы теперь снова

вместе!  И  если бы для того чтобы ты вернулся сюда,  мне снова понадобилось бы

войти в «Мясорубку», я бы и глазом не моргнула.

        — Ну, нет! Такой жертвы я не приму, — протестую я и целую Лену.

        — А какую примешь? — спрашивает она, оторвавшись от меня.

        —  Вот какую!  —  кричу я  и нажимаю на ручку кресла.  Спинка принимает

горизонтальное положение, и Лена, весело смеясь, падает на меня.

        Дальше мы  безумствуем практически без  перерыва.  Лишь глубокой ночью,

пройдя через все круги страстной любви и предельно утомившись,  мы затихаем, не

разжимая объятий.

        Утром я  просыпаюсь первым,  приподнимаюсь на  локте и  долго смотрю на

свою подругу.

        Какой все-таки импотент придумал,  что  женщина наутро после ночи любви

выглядит крайне непривлекательно и  не  пробуждает никаких желаний?  Вид-де  ее

вызывает только  скуку  и  отвращение!  Этот  жалкий обрубок мужчины никогда не

любил и не был любимым.  Если женщина любит и любима, она всегда привлекательна

и желанна:  и вечером,  и ночью,  и утром,  и в полдень.  Она прекрасна в своей

любви!

        Но  за окном разгорается утро.  Выходной кончился,  нас снова ждет наша

работа.

        Лена  открывает глаза,  целует меня  и,  сбросив остатки того,  что  не

успела вчера снять,  идет в  душ.  Оттуда  она выходит светлая и  сияющая,  как

утреннее солнце в  ясный день. Осмотревшись, делает мне выговор:

        — Даже накинуть на себя нечего.  Вот что, дорогой, к чтобы к следующему

утру сотворил для меня комплект  домашней одежды.  Не  бегать же мне каждый раз

домой. Ну, иди пока в душ, а я займусь завтраком.   

        Когда я  выхожу из душа,  на столе уже дымится кофейник и стоит блюдо с

горячими оладьями, плошка с медом и две чашки сметаны.

        Смотрю на  компьютер.  Там горит надпись:  «В  9.00  прибыть в  кабинет

начальника Сектора А. Стремберга».

        Остается еще около часа.

        Допив кофе, Лена вздыхает и говорит, кивая на компьютер:

        — Видимо, намечается что-то серьезное. Стремберг редко собирает людей у

себя. Ты не в курсе?

        — Почти. Планируется большая операция в той фазе, где я рубился с Синим

Флинном и общался с прелестной рыженькой нагилой...

        Я  удачно уворачиваюсь от скомканной салфетки,  которую метко бросает в

меня Лена, и продолжаю:

        — Более того, планируется заброс Кристины в Синий Лес.

        —  Даже  так?!  —  Лена  удивленно  приподнимает брови.  —  Она  же  не

хроноагент, а Синий Лес — не место для увеселительных прогулок.

        —  Похоже,  что  она  близка к  открытию принципов действия и  создания

переходов.  Так  что  игра стоит свеч.  А  готовить и  страховать ее  будет сам

Магистр.

        —  Ну,  коли так...  —  соглашается Лена и  спохватывается.  —  А  меня

вызывают или нет?

        Она протягивает руку к панели и набирает код.  На дисплее высвечивается

надпись с  ее  компьютера:  «По  возможности прошу  быть  у  меня  в  9.00.  А.

Стремберг».

        — Как ты считаешь, у меня есть такая возможность?

        — Полагаю,  есть, — невинно отвечаю я, — а если оденешься, то тем более

не будет причины игнорировать приглашение.

        Лена смотрит на меня уничтожающим взглядом и наливает себе еще кофе.  А

я встаю,  натягиваю брюки и подхожу к синтезатору. Каталог раскрываю на разделе

«Одежда»,   нахожу  подраздел  «Женская  домашняя  одежда»,  и  тут  мои  глаза

разбегаются от обилия предлагаемых моделей.

        Постояв в нерешительности,  набираю код наудачу и кладу руку на датчик.

Из  камеры  извлекаю короткий светло-голубой халатик из  тонкой ткани  с  белой

застежкой-молнией и серебряными ящерицами на широких рукавах.

        — Как? Устроит тебя? — спрашиваю оборачиваясь.

        — Опоздал, милый, — отвечает Лена. — А халатик ничего, симпатичный.

        Она уже натянула чулки, надела блузку и голубую кожаную юбочку. Как она

все-таки красива!

        — Ну, что ты на меня уставился? Помоги сапоги застегнуть.

        Я  приношу  сапожки и  помогаю Лене  обуться.  Она  достает из  аптечки

флакончик и  аэрозольный баллон.  Несколько капель в  глаза,  струя аэрозоля на

волосы, и Гелена Илек исчезла.

        — А теперь я немного пококетничаю, — говорит Лена.

        Она надевает жилетку и  свой коротенький плащ-пелерину.  Накидывает она

его и закрепляет так,  что правое плечо остается свободным. Критически осмотрев

свое изображение в зеркале, Лена задумывается, потом берет свою белую бархатную

ленточку,  расправляет волосы и застегивает ленточку поверх волос,  прижимая их

сзади к шее. Ниже ленточки Лена расправляет волосы по плечам и по спине.

        — Ну, как?

        — Прелесть! Стремберг и Магистр будут убиты наповал!

        — Тогда пошли их убивать.

        Таймер показывает уже восемь пятьдесят шесть.

       

        Гнева 25

        Ну, а ты у нас на кой

        С вострой саблею такой?

        Мы ж за то тебя и держим,

        Чтоб берег царев покой!

        Л. Филатов

        Совещание еще  не  началось,  и  у  Стремберга сидит  пока  только один

Магистр.  Увидев Лену, он явно обрадовался, но остается верным себе: критически

хмыкает и оценивающе смотрит на мою подругу, склонив голову набок.

        — Как себя чувствуешь, Леночка? — спрашивает Стремберг.

        — Вполне, — отвечает Лена, усаживаясь в кресло и закидывая одну ногу на

другую.

        Магистр тем  временем за  спиной  Лены  одобрительным жестом показывает

большой палец,  кивнув при этом в ее сторону.  Это, понятно, относится только к

ее  внешнему виду,  так  как  Магистр  тут  же  вопросительно смотрит  на  меня

тревожным взглядом. Я успокаиваю его, утвердительно опуская веки.

        Пока  мы  ведем этот безмолвный диалог,  появляются Катрин с  Андреем и

Ричард.   Последним  приходит  Генрих  Краузе.  Стремберг  начинает  совещание,

предоставив слово Ричарду.  Тот  включает компьютер,  и  мы  видим на  мониторе

высокую башню, сложенную из красного камня.

        Башня эта,  рассказывает нам Ричард,  построена около пятисот лет назад

как основная постройка замка тогдашнего короля.  Но  сразу же  после завершения

строительства  в  башне  поселились  злые  духи.  Строительство  замка  бросили

незавершенным.  Правда,  лет  через  двадцать придворный епископ,  святой жизни

человек, сумел изгнать нечисть. Звали епископа — Мог. Этот Мог был человеком не

только святым, но и весьма ученым. В башне он устроил свою резиденцию. Там были

библиотека, мастерская, лаборатории, молельня, исповедальня и другие помещения.

        Епископ Мог прожил в башне еще пятнадцать лет и за свои подвиги, благие

дела и святую жизнь был «живым взят на небеса».  Но святой Мог не оставил своей

паствы осиротевшей. Каждые десять лет он появляется в верхнем этаже своей башни

и  «делится своей мудростью и  частью благодати» с  тем,  кто  там в  это время

присутствует.   Предпочтение  он  отдает  преимущественно  почему-то  женщинам.

Предпочтительно молодым.

        После  общения со  святым Могом  удостоенные его  благодати приобретают

необычные дарования.  Они могут предсказывать будущее,  исцелять болезни,  даже

останавливать эпидемии.  Они отыскивают клады, водные источники, обладают даром

телекинеза.  Причем дар этот необычайной мощности.  Триста лет назад некая Кана

переместила приличных размеров холм и  насыпала дамбу,  предотвратив тем  самым

грандиозное наводнение.

        Удостоенные не только не боятся огня, но и повелевают им. Сто семьдесят

лет назад Гела потушила лесной пожар.  Она просто шла в пламя, которое гасло, а

за ней, где она прошла, даже головешки не дымились.

        Они не только неуязвимы для всех форм нежити,  но и  становятся для них

смертельно опасными.  Мета уничтожила голыми руками целую стаю ларок.  При этих

словах я представляю хрупкую женщину,  которая голыми руками душит ларку,  а та

беспомощно лязгает крокодильими челюстями.

        —  Напрасно ты  скептически улыбаешься,  Андрей,  —  обращается ко  мне

Ричард.  — Я рассказываю только то,  что наблюдал сам на экране монитора.  Могу

продемонстрировать, но это отнимет у нас время.

        — Не надо, — вмешивается Магистр. — Андрэ уже не сомневается. Верно?

        — В общем-то,  верно,  — отвечаю я.  — А как насчет Черных Всадников? С

ними эти девицы бороться не пробовали?

        — К сожалению,  сведений об этом нет.  Черные Всадники появились совсем

недавно,  а последние пятьдесят лет удостоенные святой благодати женщины такими

вещами не занимались.

        Дело  в  том,  продолжает свой рассказ Ричард,  что  королевская власть

узурпировала право  пользования Красной  Башней.  На  встречу со  святым  Могом

каждые  десять  лет  ходили  только королевы.  Естественно,  они  не  воевали с

нежитью, не тушили пожары и не строили дамбы. Не королевское это дело. В лучшем

случае они исцеляли по  праздникам больных и  иногда останавливали эпидемии.  А

обычно они занимались предсказаниями, ясновидением и отысканием кладов.

        Дар святого Мога сохранялся десять лет,  до  того момента,  пока другая

женщина не приходила в Красную Башню на свидание со святым. Причем одна и та же

'I женщина дважды получить дар не могла. Среди королей завелся обычай: жениться

на десять лет. После этого старая жена постригалась в монахини, а молодая шла в

Красную Башню.

        Последней  удостоенной  дара  была  Гара,  ныне  вдовствующая королева,

супруга преставившегося на днях короля Гумая.  Его наследник — Рене холост.  Он

решил  убить сразу двух  зайцев:  возродить древний обычай и  жениться.  Обычай

состоял в  том,  что чести посетить Красную Башню раньше удостаивалась девушка,

избранная победителем грандиозного рыцарского турнира.

        Рыцарство давно уже роптало,  что король Гумай запретил турниры.  Рене,

возрождая древний обычай,  сразу  завоевывал популярность среди этого сословия.

Заодно он планирует жениться на избраннице.

        — А если она окажется замужней? — интересуется Катрин.

        —  На то Рене и  король,  — отвечает Ричард,  — чтобы отправить ее мужа

туда, не знаю куда, принести то, не знаю что.

        Все смеются, а Ричард продолжает.

        Святой Мог должен явиться через три дня. Сейчас турнир в самом разгаре.

Мы   могли  бы   остаться  посторонними  наблюдателями,   если   бы   не   одно

обстоятельство. В этом деле активно участвует ЧВП.

        Наши  противники  тоже,  как  и  король  Рене,  решили  поохотиться  на

«зайцев».  Задача первая:  подставить святому Могу  своего агента и  тем  самым

заполучить в свое распоряжение могущественную силу. Задача вторая: выдать этого

агента замуж за короля.  Отсюда вытекает третье:  решив первые две задачи,  ЧВП

беспрепятственно распространяет свое влияние в этой фазе и превращает ее в свой

плацдарм.

        Пока в столице действуют два внедренных агента. Первый — Лина.

        На мониторе появляется молодая женщина. Длинные черные волосы окаймляют

красивое аристократическое лицо с утонченными чертами. Чувственные губы, тонкий

прямой нос,  высокий чистый лоб,  черные брови вразлет,  а  под  ними  сверкают

изумрудные глаза.  Ведьма, да и только. Не знаю, какого мнения Лена, она всегда

критически относится к  другим женщинам,  но по мне,  так лучшей кандидатуры на

должность королевы не найти.

        — Сейчас это внедренный агент,  — поясняет Ричард, — но есть все данные

за то, что в ближайшее время она будет заменена прямым агентом.

        — Откуда эти данные? — интересуется Андрей. — У нас что, уже установили

прямой канал наблюдения за штаб-квартирой ЧВП?

        — Увы,  нет, — виновато улыбается Ричард. — Про- Ш сто речь идет о том,

что держать королеву под постоянным контролем —  дело хлопотное.  А поскольку у

ЧВП в  эту фазу есть прямой переход,  то  вывод напрашивает ся  сам собой.  Тем

более что ЧВП уже уверен в успехе операции.

        На  мониторе возникает портрет мужчины средних,  лет.  Массивная нижняя

челюсть,  черные усы над тонкогубым ртом, нос с горбинкой, угольно-черные глаза

под мохнатыми бровями,  прямые черные волосы.  На правой щеке шрам, от виска до

подбородка.

        — Это — крун Дулон,  — говорит Ричард.  — На турнире он уверенно идет к

финалу без поражений.  Как вы понимаете,  он —  внедренный агент ЧВП.  В случае

победы, а она сомнений не вызывает, он изберет Лину.

        На  экране проходят сцены турнирных боев.  Соперники Дулона вылетают из

седла,  как пробки из бутылок, а он, несокрушимый и тяжелый, как скала, в своих

вороненых пластинчатых доспехах,  на таком же могу-  чем черном коне,  уверенно

скачет от победы к победе.   После каждого боя он подъезжает к ложе,  где сидит

Лина, и кланяется.

        Я  обращаю внимание,  что на щите Дулона,  над его к гербом,  изображен

такой же ромб с глазом и черными молниями, как и у Синего Флинна.

        Толпа восторженно приветствует победителя,  и  многие,  в  том  числе и

король Рене,  статный мужчина лет  сорока,  смотрят на  Лину уже как на будущую

королеву.   

        —  Вряд ли мы смогли бы помешать осуществлению этих замыслов ЧВП,  если

бы  не одно обстоятельство.   Дело в  том,  что в  турнире участвует наш старый

знакомый —  сэр Хэнк.  Этот рыцарь тоже идет к  финалу без поражений,  но таких

зрительских симпатий не завоевал,  так как он не рекламирует свою потенциальную

избранницу, хотя по красоте она не уступает Лине.

        На мониторе появляется портрет юной золотоволосой красавицы.  Не берусь

ее описывать,  она —  просто красавица.  Увидеть такую —  и  умереть!  Особенно

вонзаются в душу ее синие глазищи...

        Все невольно вздыхают, а Ричард говорит:

        — Невзирая на столь богатые внешние данные, вряд ли король Рене одобрит

выбор сэра Хэнка. Это Яла, она — нагила.

        Я  весело смеюсь,  но,  увидев,  что общество за исключением Ричарда не

оценило юмора ситуации, поясняю:

        — Нагилам заказана плотская любовь, и они приносят обет безбрачия.

        —  Ты  забыл  уточнить,  что  запрет на  плотскую любовь у  нагил имеет

исключения, — ехидно вставляет Лена.

        — Не в этом суть,  Леночка, — сквозь смех с трудом выговаривает Андрей,

— вряд ли король Рене сможет стать таким исключением.

        Ричард пережидает, пока уляжется вспышка веселья и продолжает:

        —  К  сожалению,  избрание Ялы  в  качестве Королевы Турнира  относится

скорее к разряду гипотез.  Победа сэра Хэнка над круном Дулоном, даже если Хэнк

дойдет до  финала,  более чем проблематична.  Полагаю,  вы знаете почему.  Крун

Дулон и  сам  по  себе в  этой фазе имеет славу непобедимого,  а  уж  усиленный

спецподготовкой агента ЧВП, он — вне конкуренции.

        Я вспоминаю старого Лока и медленно, тихо говорю:

        — Всегда и всюду на каждого непобедимого находился свой победитель.

        В   наступившей  после   слов   Ричарда  тишине  моя   фраза  произвела

впечатление.   Какое-то  время  хранится  молчание,   затем  начинает  говорить

Стремберг:

        — Задача ясна. Предлагаю тоже поохотиться на «зайцев»: сорвем планы ЧВП

и  с  помощью святого Мога попробуем перекрыть доступ в эту фазу прямым агентам

ЧВП.  Андрей уже  имеет опыт работы в  образе рыцаря Хэнка.  Как  ты  считаешь,

сможешь сделать этого вояку?

        — Постараюсь.

        —  Постараться мало,  надо сделать.  Ты понял?  Надо приложить все свои

таланты и бойцовские качества. Это крепкий орешек!

        — Понял, постараюсь приложить...

        — Оставь его в покое, Арно! — вмешивается Магистр. — Он никогда тебе не

скажет:  «Я  это  сделаю».  Зато всегда сделает все как надо и  даже чуть более

того.  За эту часть операции я спокоен. Считай, что Дулон уже валяется на песке

ристалища,  а  Хэнк возлагает Венец Королевы Турнира на головку прелестной Ялы.

Меня больше беспокоит дальнейшее.

        — Что именно? — интересуюсь я.

        — Во-первых, — отвечает Стремберг, — агенты ЧВП так просто не сдадутся,

даже если Дулон и потерпит поражение на турнире.  Рыцарь-победитель должен,  по

традиции,  сопроводить избранницу в  Красную Башню и там представить ее святому

Могу.  Вот здесь могут быть осложнения.  Если турнир происходит на глазах сотен

людей и  рыцари бьются не насмерть,  специальным турнирным оружием,  то у  врат

Башни ночью никто не помешает Дулону и  Лине убрать Хэнка и  Ялу и  заменить их

собою. Нужна подстраховка. Ричард, покажи, пожалуйста, Ургана.

        Ричард  набирает код,  и  на  мониторе появляется рослый тридцатилетний

мужчина:  светловолосый, голубоглазый, с русой бородой. Широкие плечи и могучий

торс обтягивает выцветшая зеленая куртка с золотыми застежками.

        — Это Урган, — говорит Ричард, — своего рода Робин Гуд этой фазы. Они с

рыцарем Хэнком хорошо знакомы. Здесь, на турнире, Урган набирает смельчаков для

войны с нежитью в Синем Лесу.

        —  Я  предлагаю  внедриться  в  Ургана,   —  говорит  Стремберг,   —  и

подстраховать Хэнка  на  случай засады у  Красной Башни.  Полагаю,  что  Андрей

успешно справится с этой задачей.

        Андрей кивает, а Стремберг продолжает:

        —  Понятное дело,  что  король Рене будет весьма недоволен выбором сэра

Хэнка,  и  у  меня есть опасения,  что он  может,  мягко говоря,  наказать его,

наказать вместе с нагилой Ялой...

        — Здесь есть кое-какие мысли, — прерывает его Магистр, — у нас еще есть

время все  это  обдумать,  турнир закончится через три дня.  Меня сейчас больше

беспокоит сама нагила.

        — Ну-ну? — заинтересованно подается вперед Стремберг.

        —  Я понимаю,  что Эва и Хэнк уже проинструктировали Ялу о том,  что ей

следует просить у  святого Мога.  Но  вряд ли им пришло в  голову,  что все зло

исходит из межфазового перехода.  Надо, чтобы Яла при встрече с Могом заострила

его внимание именно на этом и попросила его помощи.

        —  Я сильно сомневаюсь,  — подает голос молчавший до сих пор Генрих,  —

что святой Мог и нагила сумеют выговорить такие слова,  как межфазовый переход,

да и понятие такое им вряд ли доступно. Кстати, мы тут все говорим: святой Мог,

святой Мог, а кто он такой? Что он может? Откуда у него эти силы?

        — На этот вопрос я ответить не могу,  — говорит Ричард.  — После смерти

святого  Мога  Башня  стала  недоступной  для  нашего  наблюдения.  Что  в  ней

происходит — загадка и для жителей той фазы,  и для нас.  Остается принять, что

святой Мог — явление того же порядка, как хуры, ларки, оборотни, нагилы, ешки и

другие экзотические явления этой  фазы.  Возьмем,  к  примеру,  тех  же  нагил.

Помните,  как  Эва  уничтожила оборотней огненным шаром?  Мне  тоже  непонятно:

откуда у  них  такая сила?  Но  тем не  менее мы  принимаем нагил как должное и

оказываем им помощь. Так же придется пока поступить и со святым Могом.

        —  Понятно,  что  ничего не  понятно,  но  дело  делать надо,  —  шутит

Стремберг — Теперь о Яле.  Краузе прав, не мешало бы нам взять ее под контроль.

Но кого в нее внедрить?

        — Как кого? — возмущается Лена. — Конечно, меня!

        — Нет, нет, Элен, — протестует Магистр, — это исключено!

        — Почему это? — изумляется Лена.

        — Тебе еще надо отдохнуть, прежде чем приступать к серьезной работе.

        Лена встает и медленно подходит к Магистру.  Наклонившись над ним,  она

некоторое время  молча на  него  смотрит,  постукивая каблучком по  паркету.  В

наступившей тишине этот звук не  предвещает ничего хорошего.  Магистр чувствует

себя под ее взглядом весьма неуютно.

        —  Слушай,  Филипп Леруа,  —  преувеличенно спокойно говорит,  наконец,

Лена, — ты что, всерьез решил законсервировать меня в Монастыре?

        — Но, Элен! — протестует было Магистр.   

        —  Никаких  «но»!   —  повышает  голос  Лена.   —  Я  что,  зря  прошла

переквалификацию? Или эта задача не по рангу для хроноагента первого класса!

        — Но твое состояние...

        — А ты не переживай за мое состояние! — еще больше повышает Лена голос.

— Оно нормальное,  рабочее.  А если ты думаешь, что я отпущу этого прохвоста, —

она через плечо большим пальцем указывает на меня,  — в эту фазу без присмотра,

ты ошибаешься.  Ишь ты, увидел прелестную Ялочку и уже предвкушает, как приятно

проведет с ней время!  Дудки, дорогой! Не выйдет!    Лена уже стоит предо мной,

прекрасная в  своем  гневе.  Снова обернувшись к  Магистру,  она категорическим

тоном заявляет:

         —  В  образе Ялы работать буду я!  Я  так решила и  — точка!  Есть еще

возражения?   

        Магистр вздыхает:

        — Ну, если ты так настаиваешь, я согласен.

        Стремберг, стерев с лица улыбку, подводит итог:

        — Будем считать роли распределенными. Приступайте к подготовке.

        — А я? — слышится голос Кристины.

        — А ты,  Крис, сейчас останешься здесь, и мы втроем обсудим твою работу

в фазе. Отправляться тебе надо будет вместе с ними и даже раньше. Не исключено,

что  в  ближайшее время ЧВП  осуществит прямой переход Лины.  Это  будет весьма

интересно понаблюдать.

        — Я именно это и имела в виду.

        —  Вот и  прекрасно.  Вам с Леной надо будет согласовать свою встречу в

Синем Лесу, для того чтобы обменяться полученной от Мога информацией.

        —  Если мое предположение оправдается,  то  мы сможем закрыть переход и

без помощи Мога.

        — Я бы не был так категоричен, — охлаждает ее пыл Магистр.

        Когда Лена обрабатывает Матрицу Ялы,  а я пою ее кофе, на связь выходит

Андрей:

        — Не возражаешь, если я приду? Надо поговорить.

        — Никаких возражений, — отвечает Лена, — прошу. Через минуту Андрей уже

сидит в кресле и угощается кофе, сотворенным на новом синтезаторе.

        — Видишь ли, Андрэ, какая меня посетила мысль...

        — Тебя иногда еще и мысли посещают?

        — Случается,  только,  к сожалению,  изредка.  Так вот, если этот Дулон

приведет с  собой ватагу наемников,  то  я  со  своими молодцами превращу их  в

подушечки для булавок. Это я тебе обещаю.

        — Я в этом не сомневаюсь.

        —  Теперь предположим,  что  он  приведет с  собой какую-нибудь нежить?

Черных Всадников, к примеру.

        — М-да... — я задумываюсь.

        —  Предположим,  что двух-трех ты зарубишь.  Ведь у  тебя будет Золотой

Меч. Но их может оказаться достаточно много, да плюс к ним сам Дулон, да и Лина

не  будет оставаться безучастной.  Они —  ребята не  промах.  Помнишь,  сколько

хлопот тебе доставили Синий Флинн и  де  Ривак?  Да  и  мне с  Жеромом пришлось

повозиться. Самое грустное, что в этом случае я ничем помочь не смогу.

        Я продолжаю думать. Положение действительно может оказаться незавидным.

Против нежити стрелы Ургана окажутся бессильны, а пока я буду рубить ее Золотым

Мечом, Дулон и Лина могут сделать свое дело и проникнуть в Башню.

        — Есть один выход. Снять с Золотого Меча блокировку.

        — Это очень рискованно.  Может быть,  сделаем так:  ты вступишь в бой с

нежитью, а мы отрежем Дулона с Линой от тебя и Ялы.

        — Это тоже рискованно.  Что,  если нежити будет достаточно много? Когда

они  нападают организованно,  их  очень трудно поразить даже  Золотым Мечом.  Я

смогу сдержать сразу трех,  самое большее четырех. А остальные тем временем вас

растерзают.  При этом Дулон с  Линой будут стоять в  стороне и  спокойно ждать,

когда освободится дорога.

        Андрей кивает и,  в свою очередь, задумывается. Неожиданно Лена говорит

нам, не отрываясь от компьютера:

        — Не понимаю, в чем проблема и что это вы ломаете головы? Дело-то проще

простого:  надо найти старого Лока. Если он помог Андрею справиться с нежитью и

Синим Флинном прошлый раз,  почему бы ему не помочь вам и сейчас? Голову любого

из вас даю на отсечение, он сейчас находится где-нибудь на этом турнире.

        Мы некоторое время молчим, потом Андрей говорит, не скрывая восхищения:

        — Ну,  друже,  мне сдается, что тебе для работы голова не нужна, только

руки    и    меч.     Голова-то    твоя    вон,    за     компьютером    сидит.

  

           —  Ты  почти прав,  она  у  меня  —  умница.  Особенно тогда,  когда

выслушает все негодные предложения и я надо будет сказать,  наконец, что-нибудь

путное.

            —  Андрей,  как  тебе нравится его нахальство?  —  спрашивает Лена,

по-прежнему не оборачиваясь от компьютера.

            —  Я в восторге!  А где у тебя свободный компьютер?  Или нам уйти к

Андрею?

        — В соседней комнате.

           Старого Лока мы  находим довольно быстро.  Лена оказалась права,  он

торгует  снадобьями,  лечит  раны  и  весьма  процветает.  Рыцари,  потерпевшие

поражение на турнире,  постоянно пополняют его клиентуру и  создают ему хорошую

рекламу.

        —  Значится так:  ты  встречаешься с  ним  и  от  моего  имени  просишь

заколдовать ваши  стрелы против нежити.  Если он  будет колебаться,  устрой его

встречу со мной.

        Лена уже закончила работу,  скинула сапожки и  сидит в  кресле в  своей

любимой позе, поджав ноги.

        — Андрюша, кто тебя готовит?

        —  Нэнси,  —  отвечает Андрей,  присаживаясь рядом  и  пожирая  глазами

соблазнительные лапки моей подруги.

        — Какая жалость! — вздыхает Лена и, чуть протянув в сторону Андрея свою

ступню,  слегка покручивает ею и шевелит пальчиками. — Я так хотела, чтобы меня

готовила именно она.

        Я выразительно смотрю на Андрея,  он сглатывает слюнки и отводит взгляд

в сторону.

        — Думаю, что еще не поздно переиграть. Уступаю Нэнси тебе.

        — Андрюша, ты — настоящий друг!

        Лена вскакивает и чмокает Андрея. Он смущается и торопливо собирается к

себе.

        — Ну,  Леночка,  ты даешь!  Андрей и так согласился бы,  зачем было его

своими ножками соблазнять?

        — А ты уже ревнуешь?

        — Не больше, чем ты меня к Яле и к Эве.

        —  Андрюшка!  Ты живешь со мной уже Время знает сколько и до сих пор не

понял,  что я абсолютно не ревнива. Просто у меня такой вредный характер, люблю

позаводить мужчин на  эту тему.  А  вот за  другими женщинами я  наблюдаю очень

внимательно.  Вот хочу быть лучше и  красивее всех,  и все тут!  Чтобы ты знал:

другую, такую как я, тебе не найти ни в одной фазе. Таких просто негде взять!

        — Нет,  Ленка, чтобы тебя до конца понять, с тобой надо прожить не одну

жизнь!

       

        Глава 26

        На дистанции четверка первачей

        Каждый думает, что он-то побойчей...

        Все наслушались напутственных речей,

        Каждый съел примерно поровну харчей,

        Но судья не зафиксирует ничьей!

        В. С. Высоцкий.

       

        Меня будит оруженосец.

        — Пора вставать, сэр! Солнце уже высоко.

        Солнце действительно ярко  просвечивает сквозь холст шатра.  Лагерь уже

пробудился.  Утреннюю  тишину  нарушает ржание  рыцарских коней,  звон  оружия,

перебранка слуг.

        Сегодня мне предстоят четыре поединка.  В  их  исходе я  не сомневаюсь.

Другое  дело  —  завтра.  Завтра,  выражаясь спортивным языком,  мне  предстоят

полуфинальный и финальный бои. Один из них против агента ЧВП.

        Оруженосец подает мне чашку с  горячим бульоном и  кусок вареного мяса.

Подкрепившись,  умываюсь,  накидываю свой  старый  выцветший плащ  и  выхожу из

шатра.

        Шатер стоит в  ста  метрах от  ристалища,  где  уже начинают собираться

зрители.  Неподалеку от моего шатра  разместилось еще два десятка таких же. Над

входом в  и  каждый висит щит с  гербом рыцаря.  Такой же щит висит  и  у меня.

Обращаю внимание,  что  рисунок моего  герба <  наискось пересекает изображение

Золотого Меча.  Поют к  трубы,  возвещающие приближение короля со своей свитой.

Пора одеваться для турнира.   

        Я натягиваю стеганые штаны и рубаху. Поверх них оруженосец помогает мне

надеть доспехи:  кожаные рубаху и чулки, обшитые плотной железной чешуей. Потом

он  помогает мне обуть высокие красные сапоги,  подтянув голенища выше середины

бедер.   

        Встав на колени,  оруженосец почтительно протягивает мне пояс с Золотым

Мечом.  Я застегиваю пояс,  натягиваю длинные красные перчатки, надеваю красный

бархатный берет  с  белым  пером.  Оруженосец накидывает мне  на  плечи плащ  и

застегивает золотую пряжку. Одев меня, он выходит из шатра. Замечаю, что рыцарь

Хэнк основательно обновил свой гардероб.  Все,  за  исключением доспехов,  было

новым и ярким.  На наплечнике я вижу глубокую царапину, которую оставил Золотым

Мечом Синий Флинн.

        Выхожу из  шатра.  Оруженосец держит за повод моего гнедого,  покрытого

алой попоной.  Сажусь в  седло и двигаюсь к ристалищу.  Сзади едет оруженосец с

моими щитом,  шлемом и  копьем.  Шлем  тоже новый,  с  более удобными прорезями

забрала.

        На ристалище я  занимаю свое место в  шеренге конных рыцарей.  Мы ждем.

Вновь поют трубы,  на ристалище въезжает король. Мы выхватываем из ножен мечи и

салютуем ему с  криком:  «Виват!»  Король медленно едет вдоль нашего строя,  не

останавливаясь,  подъезжает к своей ложе,  спешивается, входит в ложу и звучным

голосом произносит:

        — Во имя отца и сына,  и духа святого! Доблестные рыцари, сражайтесь во

имя  чести  вашей  и  славы  королевства!  Пусть  победит достойнейший из  вас!

Герольды! Начинайте!

        Снова  поют  трубы,  и  герольды называют имена двух  рыцарей,  которым

предстоит сразиться первыми. Мы отступаем на двадцать шагов, а названные рыцари

скачут к разным концам ристалища, где в песок воткнуты турнирные копья.

        Этот поединок не представляет для меня интереса.  Я ищу глазами Дулона.

Тем временем поет труба,  рыцари скачут друг на друга и  с грохотом сшибаются в

центре ристалища. Толпа зрителей ревет от восторга. Один рыцарь лежит на песке,

а  другой  гордо  скачет  по  кругу,  потрясая копьем.  Его  сопровождают крики

«Виват!»  и  «Слава!».  Герольды объявляют имя  победителя и  тут  же  вызывают

следующую пару.

        — Бухас Шеклтонский и крун Дулон!

        Трибуны   разражаются  приветственными  криками,   которые  еще   более

усиливаются,  когда  вслед  за  всадником в  желто-красном  плаще  и  золоченых

доспехах на  ристалище выезжает рослый крупный рыцарь в  вороненых пластинчатых

доспехах. Рыцари подъезжают к королевской ложе, встают рядом и кланяются. Затем

они надевают шлемы и разъезжаются в разные концы ристалища.

        Поет труба,  и рыцари скачут друг на друга.  Вот они сшибаются. Громкий

треск,  ржание коней.  Дулон даже не качнулся и  продолжает скакать размеренным

галопом,  уставив копье вперед.  А бухас Шеклтонский лежит на песке. Его словно

ветром выдуло из седла.

        Дулон под восторженные крики зрителей проезжает вдоль трибун, буквально

беснующихся от восторга. Возле одной из лож он останавливает коня, снимает шлем

и  склоняет свое  копье.  Стройная женская фигура в  синем платье поднимается в

ложе  и  приветственно протягивает руки  к  рыцарю.  Трибуны вновь  разражаются

криками.  Тем временем слуги помогают бухасу покинуть ристалище, ловят его коня

и убирают обломки копья.

        Герольды провозглашают:  «Слава!  Слава!  Слава  круну  Дулону!  Виват!

Виват!» Трубы торжественно поют, а Дулон совершает круг почета. Да, это крепкий

орешек!  Но придется его разгрызть.  Как бы только зубы не обломать.  Звук труб

прерывает мои размышления.

        — Крун Готфрид и сэр Хэнк!

        Трогаю гнедого шпорами,  оруженосец на ходу подает мне шлем и щит,  а я

отдаю ему  берет.  Трибуны приветствуют нас  громко,  но  не  так  горячо,  как

предыдущую  пару.  Поклонившись  королевской  ложе,  я  скачу  к  своему  концу

ристалища.  По-моему, король даже не посмотрел в нашу сторону. Взор его обращен

в сторону прекрасной Лины. Ну, ваше величество, погоди! Я покажу тебе Лину!

        Помощник герольда подает мне турнирное копье. Старший герольд смотрит в

мою сторону,  я склоняю голову в знак готовности.  Герольд машет рукой,  и поет

труба.

        Укладываю копье на  упор  и  даю  шпоры гнедому.  Навстречу мне  мчится

всадник в  синем плаще и  серебряных доспехах.  Нацеливаю копье в  середину его

щита,  разделенного на белые и  синие поля.  Зная в  тонкостях искусство боя на

копьях,  я ловлю момент столкновения и резко двигаю щитом влево,  отшибая копье

противника. Одновременно всем телом делаю выпад, с силой посылая копье в цель.

        Удара соперника почти не  ощущаю,  только несильный толчок по  щиту.  А

трибуны разражаются криками. Мне не надо оборачиваться, чтобы понять: победа за

мной.  Доехав до конца ристалища,  я  все-таки оборачиваюсь.  Конь без всадника

скачет вдоль трибун,  а  крун Готфрид,  уже поднявшись на ноги,  идет к границе

поля.

        Я  скачу,  совершая  круг  почета.  Подъезжаю  к  королевскому крылу  и

сдерживаю шаг гнедого.  Вот я  миную ложу Лины,  вот королевская ложа.  Трибуны

кричат, а король спокойно сидит и смотрит на Лину. Ну, ваше величество, это уже

хамство! Хоть ты и король, но победителя турнирного боя надо приветствовать.

        Останавливаю коня, снимаю шлем, кланяюсь и склоняю копье перед королем.

Его величество озадачен.  Он встает и  протягивает руку в приветственном жесте.

Он улыбается.  Он приветствует победителя, точнее, отвечает на его приветствие.

Вид у  него весьма и  весьма удивленный.  Но все-таки он неплохо владеет собой.

Вот так, ваше величество, в следующий раз надо быть учтивее.

        Прелат, стоящий рядом с королем, благословляет меня. Я еще ниже склоняю

голову,  затем надеваю шлем и,  высоко подняв копье,  двигаюсь дальше. Герольды

кричат:  «Слава! Слава! Слава сэру Хэнку! Виват! Виват!» Зрители тоже кричат, а

я  высматриваю Ялу,  или  Лену.  Она сидит в  общих рядах,  в  сорока метрах от

королевской ложи. Проезжая мимо, я слегка киваю ей, а она машет мне рукой.

        Примерно через  час  Дулон выбивает из  седла еще  одного соперника,  а

следом за ним я  таким же приемом побеждаю сэра Гарта.  И опять,  проезжая мимо

королевской  ложи,   останавливаюсь  и   приветствую  его   величество.   Сцена

повторяется.  На  этот раз  король Рене смотрит на  меня уже не  озадаченно,  а

скорее заинтересованно.

        Следующий мой  бой  должен состояться часа через три,  уже после обеда.

Отдаю шлем и щит Симону, моему оруженосцу, и еду в харчевню «Семь Осетров». Там

я должен встретиться с Андреем, или Урганом.

        Мне подают обед и  кувшин вина.  После двух поединков у меня разыгрался

аппетит.  Не обращая внимания на громкие перешептывания:  «Сэр Хэнк! Тот самый?

Золотой Меч!  Неужели это он?»,  я  выпиваю кубок вина и принимаюсь за похлебку

(что-то вроде солянки).  Ем и  жду Ургана.  Он с утра должен был встретиться со

старым Локом и переговорить с ним.

        Когда я осушил второй кубок и принялся за половинку жареного барашка, в

харчевню вошел Урган.  Он не сразу подходит ко мне,  а  направляется к стойке и

громко требует кувшин самого лучшего вина.

        —  Доблестный сэр  Хэнк!  Прими  от  меня  кубок  этого  вина,  в  знак

преклонения перед твоей доблестью и мужеством!

        Я  принимаю вино  и  приглашаю Ургана  за  свой  стол.  Андрей поступил

правильно. Урган никогда не смог бы запросто подсесть к столу, за которым сидит

рыцарь.  Но даже последний землепашец может угостить вином короля,  и тот после

этого просто не может отказать ему в месте за своим столом.

        —  И себе не забудь налить,  храбрый Урган.  Мы выпиваем вино,  которое

действительно оказывается неплохим.

        — Ты обедал?

        — Даже еще и не завтракал.

        Я  пододвигаю Ургану блюдо с  бараниной.  Тот  отрезает приличный кусок

мяса и принимается с аппетитом жевать.

        — Ты встретился с Локом?  — тихо спрашиваю я. Урган кивает, прожевывает

кусок, запивает его вином и говорит:

        — Он согласен помочь нам, но хотел бы сначала встретиться с тобой.

        — Когда?

        — Да хоть сейчас. Его лавка в пяти минутах ходьбы.

        — Тогда ешь и пойдем.

        Помогаю Ургану расправиться с бараниной и вином, и мы выходим на улицу.

        У коновязи играют мальчишки. Я подзываю одного из них:

        — Знаешь меня?

        — Кто же не знает сэра Хэнка! — отвечает мальчишка, с восхищением глядя

на золотую с рубинами рукоятку Меча.

        Я протягиваю ему серебряную монету.

        —  Возьми моего гнедого,  отведи к  моему шатру и  сдай  Симону,  моему

оруженосцу. Скажешь ему, что я буду через час.

        Мальчишка бросается исполнять поручение.  Он лопается от гордости,  что

именно ему поручил отвести своего коня сам рыцарь Хэнк.  А мы с Урганом идем по

улице.  Прохожие почтительно кланяются мне.  Я же,  как и положено благородному

рыцарю,  отвечаю на  поклоны только дамам  и  священникам.  За  спиной слышится

шепот:  «Сэр Хэнк!  Тот самый?  Золотой Меч! Вон он, висит на поясе! Синий Лес!

Оборотни!»

        — Как тебе, не тяжело носить бремя славы? — шепотом спрашивает Андрей.

        — Издеваешься? Далеко еще?

        — Уже пришли.

        Мы стоим перед входом в маленькую лавку.  Чтобы войти в нее, приходится

низко пригнуться.

        — Мир дому сему! — говорю я, входя.

        После яркого солнца в полумраке лавки невозможно ничего разглядеть.

        —  Здравствуй,   здравствуй,  доблестный  сэр  Хэнк!  Я  знал,  что  ты

непременно посетишь меня, и ждал тебя.

        Мои глаза,  наконец, привыкают к полумраку, и я могу разглядеть старого

Лока.

        —  Я должен отблагодарить тебя за помощь.  Без нее я не только не добыл

бы  Золотого Меча,  но  и  вообще не  добрался бы  до  Желтого Болота.  Меня бы

разорвала первая же парка.

        — Не стоит благодарить меня. Все добрые люди должны помогать друг другу

по мере возможности.  Ты ; думаешь, я бы тогда стал помогать тебе, если бы хоть

на  миг усомнился в  том,  что ты  способен использовать Золотой Меч только для

добрых дел?  Вот и сейчас я согласен помочь, но сначала я должен убедиться, что

мой дар не причинит никому зла.

        —  А  разве ты  не рассказал,  в  чем дело,  для чего нам это нужно?  —

спрашиваю я Ургана.

        —  Урган  мне  все  рассказал.  Но  я  хотел бы  задать тебе  несколько

вопросов.

        — Спрашивай.

        — Кого ты выберешь, если победишь круна Дулона?

        — Пока не знаю, но только не красавицу Лину.

        —  В  таком  случае  я  спокоен.   Ты  способен  выбрать  достойную,  а

недостойную ты уже отверг.  Теперь второе.  Рыцарь, сопровождающий избранницу в

Красную Башню, имеет право попросить и для себя. Что ты пожелаешь?

        —  У  меня  одно желание.  Сделать Желтое Болото снова Синим,  то  есть

закрыть доступ в наш мир всяким Синим Флиннам и Глупым Потанам.  Да поможет мне

в этом святой Мог! У нас и без них достаточно всякой нечисти.

        —  Ну,  здесь ты  можешь на  меня  рассчитывать полностью.  И  теперь —

последнее. Почему ты думаешь, что крун Дулон и Лина способны привести к Красной

Башне  нежить?  Я  имею  в  виду,  почему  ты  думаешь,  что  нежить  может  им

подчиниться?

        Я задумываюсь.  В самом деле,  почему?  Не говорить же ему,  что Черные

Всадники — это порождение ЧВП, а Дулон и Лина — его агенты. Он просто не поймет

этого.

        — Видишь ли,  отец Лок, я весь турнир наблюдаю за круном Дулоном. И чем

больше я  смотрю на него,  тем больше он своим поведением,  своими приемами боя

напоминает мне  Синего  Флинна.  А  ведь  Черные  Всадники —  порождение Синего

Флинна.

        —  Но Синий Флинн появился не так давно,  а  имя круна Дулона уже много

лет гремит по всем странам. Тем более что Синий Флинн убит.

        — Да, это так, но ты можешь поручиться, что Дулон не встречался с Синим

Флинном и не сговорился с ним?  А сейчас,  после того как я убил Синего Флинна,

не занял его место?

        Лок  задумывается,  потом поднимает на  меня  взгляд своих внимательных

глаз и тихо спрашивает:

        — Это все предположения, сэр Хэнк, а где доказательства твоим словам?

        —  Хорошо.  Ты  ведь,  наверное,  уже побывал на могиле Синего Флинна и

видел там щит, который я установил на ней. Теперь сравни гербы на том щите и на

щите Дулона.

        Лок немеет.  Его глаза смотрят куда-то сквозь меня. Губы что-то шепчут.

«Ужасно...  — могу разобрать я.  — Как обнаглели... как они смели... и я ничего

не заметил, не сопоставил... и у нее на диадеме...»

        — Кто они? — спрашиваю я.

        Но  Лок,  казалось,  не  слышит меня.  После долгого раздумья он  глухо

говорит:

        —  Ты  раскрыл мне  глаза,  сэр Хэнк,  Конечно,  они способны на  любое

страшное дело.  Вам  надо помочь,  и  я  помогу вам.  Можете полностью на  меня

рассчитывать. Сколько у тебя людей, храбрый Урган?

        — Десять, я — одиннадцатый.

        — Завтра, после обедни, приходи за стрелами.

        — Большое спасибо, отец Лок!

        — Не надо благодарить меня.  Я же сказал, что если добрые люди не будут

помогать друг другу, то зло будет безраздельно править миром.

        — Что ж,  отец Лок, мы оставим тебя. Мне пора на турнир. Если я опоздаю

к вызову, меня объявят побежденным, и тогда Дулона остановить будет некому.

        — Идите с миром!  Удачи тебе,  сэр Хэнк, да поможет тебе святой Жиго! А

тебя, Урган, я жду завтра.

        Некоторое время мы с Урганом идем молча, потом он спрашивает:

        — Не кажется ли тебе, что этот Лок знает гораздо больше, чем говорит?

        — Не только кажется, я уверен в этом! По-моему, он неспроста встретился

мне прошлый раз.

        — Да, слишком уж кстати была эта встреча. Таких удачных случайностей не

бывает.

        — Интересно,  кто он все-таки?  Далеко не простой ведун, за которого он

желает выдать себя.

        — Это яснее ясного. Ну, мне туда, — Урган показывает в переулок.

        — Храни тебя святой Жиго, храбрый Урган!

        — И тебя все святые, доблестный сэр Хэнк!

        Я  без  особого труда выигрываю еще два оставшихся на  сегодняшний день

поединка.  Правда, во втором мне пришлось повозиться с сэром Рэндом. Первый раз

он отбил мое копье моим приемом,  но я обратил внимание, что он низко наклоняет

голову,  и  во  второй схватке ударил его копьем по шлему.  Оглушенный сэр Рэнд

тяжело рухнул на землю.

        На этот раз,  когда я  совершал круг почета,  король Рене встретил меня

стоя.  И немудрено. На завтрашний день оставалось четыре непобежденных бойца, и

я был одним из них.

        Я уже знаю, что завтра моим соперником в первом бою будет рыцарь-монах,

брат  Ордена святого Жиго.  Рослый,  плотный рыцарь в  белом  плаще с  большими

зелеными крестами.  Он  выбивал  своих  противников без  особого труда,  словно

играючи. Короче говоря, брат Куно будет серьезным противником.

        Вернувшись в свой шатер,  обнаруживаю там бадью с горячей водой.  Симон

помогает мне снять доспехи.  С удовольствием моюсь, переодеваюсь в чистое белье

и начинаю размышлять: поужинать мне здесь или пойти в харчевню.

        Эти   размышления  прерывает  появление  оруженосцев  поверженных  мною

рыцарей.  Они  принесли выкуп  за  доспехи и  коней своих хозяев.  Отправляю их

улаживать свои  дела  с  Симоном.  Но  следом  за  ними  в  шатер  входит новый

посетитель. При виде его я встаю. Это бухас Ланкемский из свиты короля Рене.

        — Приветствую доблестного рыцаря! Надеюсь, вы в добром здравии?

        — И я приветствую тебя,  высокородный бухас!  Осмелюсь ли спросить, что

привело тебя под скромный полог шатра простого рыцаря?

        —  Так уж и простого!  — смеется бухас.  — Весь город только и говорит,

что о сэре Хэнке, брате Куно, сэре Перте и круне Дулоне. А у тебя есть еще одно

преимущество перед ними. Вот он! Не у каждого рыцаря есть такой!

        Бухас показывает на Золотой Меч,  висящий на столбе шатра.  Я  согласно

киваю.

        — Но ты прав,  я пришел не для того,  чтобы рассыпаться в комплиментах.

Его величество приглашает тебя на ужин.

        — Я готов.

        Несмотря на высказанную готовность, я пребываю в замешательстве. С чего

бы  это?  Что  скрывается за  этим  приглашением?  Чтобы скрыть замешательство,

начинаю возиться с  поясом и  Мечом,  затем начинаю надевать берет.  За эти две

минуты вырабатываю линию поведения,  хотя,  конечно, темпорального уравнения не

сумел и даже не пытался составить.

        — Куда мы идем?

        —  Здесь рядом,  гостиница «Певчий Дрозд».  Кстати,  его величество там

инкогнито, под именем сэра Лунка.

        Беседа  с   королем  затянулась  до   позднего  вечера.   Король  Рене,

справедливо полагая,  что я  могу стать победителем турнира,  пытался выведать:

кого я намерен избрать Королевой.  Естественно, я не рискнул назвать имя Ялы и,

прикинувшись провинциальным простаком, попросил совета.

        Его величество,  доброжелательно глядя на меня,  назвал несколько имен.

Красавица Лина была третьей.  Я  поблагодарил его за совет,  и беседа потекла в

другом направлении.  Короля и  бухаса интересовал Золотой Меч  и  его  чудесные

свойства. Они попросили меня подробно рассказать о моем бое с Синим Флинном и с

оборотнями. Под конец король и бухас пожелали мне удачи в завтрашних поединках.

        Возле шатра меня встретил Симон:

        — У вас гости, сэр.

        — Гости? — удивляюсь я. — Сколько их?

        — Один, но ждет вас с нетерпением.              

        Кто бы это мог быть?  Откидываю полог и вхожу в шатер. На моей походной

койке сидит нагила Яла,  или Лена.  Увидев меня,  она вскакивает и бросается ко

мне:

        — Андрей! Где ты пропадал так долго?           

        —  Ужинал с  королем Рене.  А  ты зачем пришла?  Ты  что,  с ума сошла?

                        

        — Тут сойдешь!  Слушай внимательно.  Мне Магистр сообщил,  что минувшей

ночью на Желтом Болоте зафиксирован переход с той стороны.                

        — Вот как! И кто же перешел?

        — Женщина. Как две капли воды похожая на Лину!

        Так.  ЧВП  пошел ва-банк.  Подмена произойдет скорее всего этой  ночью.

Упокой Время грешную душу красавицы Лины.  Но  все  это резко меняет ситуацию и

осложняет работу.

        — Что ты молчишь? Ты понимаешь, что это значит?

        — Прекрасно понимаю,  Леночка.  Даже более того, я представляю, что она

может с собой принести.

        — Ты думаешь...

        —  Уверен!  Помнишь,  в  Лотарингии  Маринелло  снабдил  своих  агентов

автоматическими пистолетами. Эта особа вполне может притащить с собой автомат.

        — Может быть, мне тоже вооружиться?

        — С ума сошла! Нагилы никогда не пользуются оружием!

        — Что будем делать?    

        —  Прежде всего  надо  предупредить Андрея.  Пусть  он  завтра глаз  не

спускает с  этой  особы.  И  в  случае  чего  не  церемонится,  а  стреляет без

предупреждения, сразу  на поражение.    

        —  Но  в  этом случае тебе придется завтра обязательно победить Дулона.

Представляешь,  что будет, если S ночью мы пойдем на прорыв в Башню, и при этом

будет убита законная избранница, будущая королева!

            — Я сделаю его.

        — Ох,  Андрей!  Не хвались на рать едучи!  Я же видела,  как этот Дулон

разделывался со своими противниками.

        Я  кладу Лене руки на  плечи.  Она  в  облике Ялы  едва достает мне  до

подбородка. Приходится целовать ее в лоб.

        — Я сказал, что сделаю его, значит, сделаю. Не знаю еще, как это будет,

но завтра ты увидишь его лежащим на ристалище. Знаешь, что сказал сейчас король

Рене бухасу Ланкемскому?

        —Что?

        — Победитель Синего Флинна может победить и круна Дулона.

        — Ох, Андрюша, — Лена прижимается ко мне, — боюсь я.

        — Не бояться надо, Ленок, а действовать. Мы же — хроноагенты...

        — А не саксофонисты, — подхватывает она улыбнувшись.

        — Вот именно!  Сейчас самое главное — предупредить Андрея. Займись этим

немедленно.  И  уходи отсюда,  пока тебя никто,  кроме Симона,  не увидел.  Что

скажут про нагилу, которая ночами шатается по шатрам рыцарей!

        Лена снова улыбается и шепчет мне:

        —  Тем более что эта нагила еще к  тому же и девственница.  Ты прав,  я

ухожу. Но ради Времени, будь завтра предельно осторожен.

        Лена встает на цыпочки, целует меня и выскальзывает из шатра. Оставшись

один, я задумываюсь над тем оборотом, который приняли наши дела.

        Что  если  Дулон  победит  меня?  Это  вполне  возможно,  учитывая  его

способности.  Остаться безучастным?  Нельзя!  Это  значит  отдать эту  фазу  на

растерзание ЧВП.  Идти на  прорыв в  Красную Башню?  Но  король Рене не простит

этого Хэнку и Яле никогда.  Результат будет нулевым.  Похитить Лину? Попробуйте

похитить хроноагента! А что остается?

        Достаю лист бумаги,  перо и  чернильницу.  Вздыхаю и начинаю составлять

темпоральные уравнения. Я никогда не был великим знатоком темпоральной алгебры,

но то,  что выходило из-под моего пера, не оставляло сомнений. Во всех случаях,

вытекающих из  победы Дулона на турнире,  детерминант получался отрицательным и

даже мнимым.

        Я  варьирую  начальные  условия,  ввожу  нелинейности  вроде  активации

Золотого Меча в виде лазера,  изменяю расстановку сил, но проклятый детерминант

упорно не  желает «плюситься».  Плюю на  все и  начинаю исходить из  того,  что

победа  на   турнире  будет  за   мной.   Здесь  детерминант  сразу  становится

положительным.  Правда, беспокойство вызывают две неопределенности. Я ломаю над

ними голову, когда слышу голос Стремберга:

       

        — Андрей!  Хватит упражняться в темпоральной алгебре. Катрин только что

принесла мне все варианты. Сейчас она свяжется с Андреем и все с ним обговорит.

Он все сделает,  как надо.  А  от тебя завтра потребуется только одно:  сделать

Дулона. Так что ложись и отдохни как следует.

       

        Я с облегчением вздыхаю, бросаю свои занятия и укладываюсь спать.

       

        Глава 27

        А он все бьет, здоровый черт!

        Я вижу: быть беде...

        В. С. Высоцкий

       

           Утром  Симон,  когда приходит будить меня,  с  изумлением смотрит на

листы,  исписанные непонятными знаками и  цифрами.  «Уж не  занялся ли сэр Хэнк

каббалистикой?» — наверное,  подумалось ему. На его вопрос  я сдержанно смеюсь,

сгребаю листы и подношу их к огню факела.

        — Не бери в голову, Симон! У нас сегодня дела поважнее.

        Симон согласно кивает,  подает мне завтрак,  помогает умыться и  надеть

доспехи.  Он — простой малый и через полчаса вряд ли уже помнит о моем писании.

К  приезду короля трибуны заполняются до предела,  а  мы,  четыре соискателя со

своими оруженосцами,  стоим на ристалище.  Король Рене подъезжает к  каждому из

нас и  отвечает на  наши поклоны.  Бухас Ланкемский останавливается возле меня,

заговорщицки подмигивает и тихо говорит:

        — Удачи тебе, сэр Хэнк!

        Я  киваю в  ответ.  В  свите короля у меня появился доброжелатель.  Это

хорошо!   Поют  трубы.   Мы   проезжаем  круг  по  ристалищу,   затем  герольды

провозглашают:

        — Сэр Хэнк из Гомптона и брат Куно — рыцарь Ордена святого Жиго!

        Трибуны возбужденно галдят.  Я  надеваю шлем,  принимаю от Симона щит и

еду в свой конец ристалища.  Брат Куно оказался крепким мужчиной.  Он принимает

мой удар в самый центр своего квадратного, белого с зеленым крестом щита и даже

не качается в седле.

        Я же, как и раньше, ослабил удар, отбив копье ударом щита влево.

        Когда мы сближаемся во второй схватке,  я замечаю, что брат Куно держит

копье слишком высоко.  Он  явно целит в  мой  шлем.  Это  опасно.  Пригибаюсь и

прикрываюсь щитом.  В  такой  позиции о  точности и  мощности удара говорить не

приходится, и мы снова разъезжаемся.

        В  третьей  схватке  я  решаю  свалить брата  Куно  наверняка.  Правда,

существует определенный риск,  что он  применит мой же прием,  и  тогда я  могу

потерять стремена, что равносильно поражению. Но из опыта двух схваток, да и из

вчерашних наблюдений за потенциальными соперниками я  уже понял,  что брат Куно

незнаком с  этим приемом и больше полагается на свои физические данные,  чем на

искусство.

        Труба  поет,   я   максимально  откидываюсь  назад  и  скачу  навстречу

противнику. На расстоянии копья я резко подаюсь вперед, почти падая, добавляя к

мощи своего с  конем веса,  помноженного на скорость,  еще и рывок своего тела.

При  этом  целюсь в  середину щита брата Куно.  Его  удар я  вынужден при  этом

принимать также напрямую.  Но  брат Куно даже не успевает коснуться меня концом

своего копья.  Он грузно валится на землю,  а его конь мчится мимо меня уже без

всадника.

        Трибуны взрываются криками и  аплодисментами.  Все  вскакивают и  орут:

«Слава!  Виват!  Сэр Хэнк! Золотой Меч!» В воздух взлетают шляпы, береты. Трубы

поют,  главный  герольд провозглашает:  «Слава!  Слава!  Слава  сэру  Хэнку  из

Гомптона! Виват! Виват!» И снова рев трибун.

        Когда я совершаю круг почета, король ждет меня стоя. Перекладываю копье

налево, обнажаю меч и салютую королю. Благосклонная улыбка и приветливый взгляд

были мне ответом. Еду дальше медленным шагом. Яла, как и все, приветствует меня

стоя.  Она  машет мне левой рукой,  а  правую протянула вперед,  подняв большой

палец. Я под забралом усмехаюсь и киваю ей.

        Трибуны постепенно успокаиваются, и герольды провозглашают: «Крун Дулон

и  сэр Перт!»  И  трибуны снова взрываются криками.  Дулон управляется со своим

противником быстрее, чем я со своим. Сэр Перт оказывается на песке после второй

схватки.

        Под рев трибун и клики герольдов Дулон проделывает круг почета.  У ложи

Лины он останавливается,  снимает шлем, склоняет копье и почтительно кланяется.

Трибуны кричат:  «Дулон!  Дулон!»  Знали  бы  они,  кого  сейчас  так  радостно

приветствуют и кому сейчас кланяется их кумир!  С их точки зрения, Дулон и Лина

— посланцы адских сил. Впрочем, это с моей точки зрения.  В глазах этой толпы и

я, и Лена, и Андрей нисколько не  лучше Дулона и Лины.

        Герольды объявляют перерыв на один час, чтобы  окончательно согласовать

условия последнего боя.  о: Я спешиваюсь и иду вдоль трибун. Неподалеку от ложи

прекрасной Лины я встречаюсь с круном Готфридом. Он поздравляет меня с победой,

благодарит за  умеренность,  проявленную при назначении выкупа за его доспехи и

коня.  Готфрид  желает  мне  удачи  в  поединке  с  Дулоном  и  начинает давать

практические советы.

           Разговаривая с ним,  я встаю так,  чтобы видеть красавицу Лину.  Она

смотрит на меня изучающим взглядом.  Глаза наши встречаются. Впервые я смотрю в

глаза прямого агента ЧВП,  за исключением,  может быть. Синего Флинна. Я смотрю

спокойно и оценивающе,  делая вид, что прислушиваюсь к словам Готфрида. Ни она,

ни я не отводим глаз.

        — На кого ты так пристально смотришь,  доблестный сэр Хэнк? — прерывает

свою речь Готфрид. — А! Прекрасная Лина! Любовница Дулона. Хотел бы я знать:

     так же она прекрасна душой, как и телом?

        — Кто знает, кто знает... — рассеяно отвечаю я.

        — За чем же дело стало? Выбей Дулона из седла, выбери ее и узнаешь!

        Готфрид смеется, глядя в упор на Лину. Та отводит взгляд.

        —  Нет  уж,  уважаемый Готфрид.  В  случае своей победы я  не  буду так

искушать свою судьбу.

        — Правильно!  Эта женщина внушает мне страх, а при взгляде на нее мне в

голову приходят неприятные мысли.  У  меня  мурашки бегут  по  коже,  когда она

смотрит на меня. Это невзирая на всю ее красу.

        В  этот момент в  ложу Лины входит король.  Он что-то принес ей,  вовсю

улыбается, говорит. Лина смеется и отвечает.

        — Боже,  храни наше королевство! — крестится Готфрид. — Вы поглядите на

его величество.  Воистину, если господь хочет кого-то наказать, то прежде всего

лишает разума!

        Я  не  успеваю  ответить.  Поют  трубы,  и  герольды  объявляют условия

поединка. Если три схватки на копьях не выявят победителя, рыцари должны трижды

сразиться на мечах.  Каждая схватка начинается по сигналу трубы и длится,  пока

течет  песок  в  часах,  около  одной минуты.  Если  победитель опять не  будет

выявлен,  рыцари трижды сойдутся в  бою на  секирах,  а  затем,  буде возникнет

необходимость, на булавах.

        Если после третьей схватки на  булавах победитель все еще не  выявится,

король Рене будет молиться о  ниспослании ему знамения.  После этого он назовет

победителя.

        Такие условия меня не устраивают.  Я  предпочитаю биться до конца и  не

турнирным, а боевым оружием.

        Но ничего поделать уже нельзя.  Остается только драться и  драться так,

чтобы  не  заставлять короля беспокоить господа своими молитвами.  Ясно,  какое

знамение он  получит!  Недаром он  возле Лины,  как кот у  кринки со  сметаной,

трется.

        Мы с Готфридом идем вдоль общих трибун, где сидит Яла. Увидев меня, она

поднимает над плечом в боевом приветствии правый кулак.  Я не могу ответить тем

же, не привлекая всеобщего внимания, и просто киваю.

        В  это  время опять поют трубы.  Симон подводит мне коня.  Через минуту

герольды  объявляют:   «Крун  Дулон  и  сэр  Хэнк  из  Гомптона  встречаются  в

заключительном поединке турнира!»  Трибуны загомонили и  больше уже не умолкали

до  самого конца.  Под этот гомон мы с  Дулоном занимаем места на разных концах

ристалища и готовим копья. Король машет платком, и труба поет.

        Все ближе и ближе всадник в черных доспехах. Его копье точно нацелено в

центр моего щита.  Я тоже целюсь в его щит. На расстоянии копья вытягиваю левую

руку вперед,  поворачивая щит  под углом к  противнику,  и  с  силой двигаю его

влево.  Удар все-таки получается весьма ощутимым.  Но и мой удар Дулон отбивает

таким же приемом.

        Вторая схватка опять не  дает результата.  В  школе хроноагентов нас  с

Андреем основательно натаскивали  в приемах боя на копьях.  Чувствуется,  что и

Дулон прошел не худшую школу.

           Третья  схватка заканчивается тем,  что  мы  с  Дулоном одновременно

применяем тот  прием,  которым я  выбил из  седла брата Куно.  Удары получились

такими мощными,  что копья разлетелись в щепки, а кони присели на задние ноги и

попятились. Помощник герольда подает мне турнирный меч.

        Вновь поет труба,  мы вновь скачем друг на друга и  сшибаемся в  центре

ристалища. Да, Дулон не новичок! А что я, собственно, ожидал? Что ЧВП пошлет на

такое с дело зеленого юнца? Ха!

           Во  время  второй  схватки я  упускаю реальную возможность закончить

поединок в  свою  пользу.  Я  так  ловко отбиваю удар щитом,  что  Дулон теряет

равновесие,  и  я  обрушиваю удар меча на  его  шлем.  Широкий рог,  украшавший

навершие шлема,  гнется,  а Дулон,  ошеломленный, качается в седле. Еще бы один

удар, и все! Но поет труба, возвещая конец «раунда».

        В третьей схватке мы сходимся вплотную.  Дулон озадачен и разозлен моим

сопротивлением.  Он  не может понять,  в  чем дело.  Глаза его яростно сверкают

сквозь прорези забрала,  он грязно ругается, горячится. Я наказываю его, ударив

справа под щит. По-моему, я сломал ему ребро или два.

        Это его отрезвляет.  Когда дело доходит до секир,  он дерется скупыми и

точными ударами,  которые я  с  трудом отражаю.  Но  как бы ни был я  изощрен в

искусстве  боя  на  топорах,   я   никак  не  могу  подловить  его  и   нанести

сокрушительный удар. Он — тоже.

        К  концу  третьей схватки на  секирах мое  левое плечо сильно ноет.  Не

всегда удавалось принять удар секиры на щит по касательной.  Впрочем, состояние

Дулона, наверное, не лучше.

        Когда трубы пропели конец третьей схватке, Дулон, опустив секиру, долго

смотрит на  меня,  тяжело дыша.  Его,  видимо,  потрясла мысль,  что на всякого

непобедимого всегда находится достойный соперник.  Недооценка противника всегда

чревата.

        Булава представляет собой увесистую дубовую дубину, длиной около метра,

на конце которой — восьмигранная насадка размером с два кулака.

        Остается три схватки.  Надо кончать.  Меня явно не устраивает знамение,

которое явится королю Рене. Мне приходит в голову спасительная мысль. Раз Дулон

недооценивает меня, постараюсь укрепить его в этом заблуждении. Сделаю вид, что

силы мои уже на исходе.  Пусть растормозится,  пусть начнет спешить. Потому что

силы-то наши с ним действительно не беспредельны.

        В  первой схватке я  отвечаю одним ударом на два,  а  то и на три удара

Дулона.  Более того,  перестаю отбивать удары щитом,  просто подставляю его под

булаву,  делая вид,  что рука моя уже онемела. Впрочем, эта игра дается мне без

особого труда.  На  вторую схватку я  выезжаю,  преувеличенно низко держа щит и

булаву,  словно они своим весом оттягивают мне руки.  И  Дулон поверил в победу

окончательно.  Это я  вижу по его глазам,  заблестевшим сквозь прорези забрала.

Трибуны тоже почувствовали близкую развязку и несколько притихли.

        Чтобы  окончательно  усыпить  противника,  я  весьма  вяло  и  довольно

неубедительно стукаю по  его щиту и  тут же подставляю свой,  безвольно опустив

булаву.  Один могучий удар,  второй...  Удары такие,  что  кажется:  щит сейчас

треснет, а рука моя сломается. Третий удар. Замах для четвертого...

        И  тут моя булава стремительно описывает круг,  и я,  вместо того чтобы

принять его удар на  щит,  встречаю его булаву мощным встречным ударом.  Отдача

так сильна,  что правая рука Дулона вместе с  булавой отлетает назад и увлекает

его за  собой.  Он откидывается в  седле,  и  тут же моя булава обрушивается на

верхнюю часть его шлема.  Не проронив ни звука, крун Дулон, как мешок с песком,

грохается  на  землю.  Он  лежит  в  неестественной позе,  не  подавая  никаких

признаков жизни. Кажется, я его убил.

        Но  зрителей это не  волнует.  Воцарившаяся на  несколько секунд тишина

взрывается многоголосым криком.  Я  поднимаю высоко булаву и,  победно взмахнув

ею,  подбрасываю в воздух.  Обнажаю Золотой Меч,  ярко сверкнувший на солнце, и

салютую королю и зрителям.   

        Давно уже поют тубы,  добиваясь тишины, чтобы провозгласить победителя,

но трибуны не умолкают.   А  я,  держа высоко над головой Золотой Меч,  галопом

скачу по ристалищу,  совершая круг почета.  Меня провожают крики:  «Слава!  Сэр

Хэнк! Золотой Меч! Да в: здравствует сэр Хэнк! Гомптон! Виват!»

           Выждав,  пока слуги и  герольды уберут тело круна Дулона,  я  беру у

Симона боевое копье и подъезжаю к королевской ложе.  Король Рене стоит, держа в

руках Золотой Венец Королевы Турнира,  и...  радостно улыбается.  Это  уже выше

моего  понимания.  Чему  он  радуется?  Считает,  что  я  сейчас  последую  его

вчерашнему совету? Черта лысого! Ну, ваше величество, погоди! Посмотрим, как ты

будешь улыбаться через пару минут.

        Я  кланяюсь королю и  склоняю к  нему  копье.  Король Рене держит Венец

высоко над головой и провозглашает в наступившей тишине:

        —  Доблестный рыцарь Хэнк  из  Гомптона!  Ты  в  честном и  тяжелом бою

доказал,  что  сегодня нет  тебе равных из  всех собравшихся здесь рыцарей!  Ты

завоевал право выбрать достойнейшую из дам,  которая этой ночью в Красной Башне

встретится со святым Могом! Возложи ей на главу этот Венец!

        С  этими словами король вешает Венец на  острие моего копья.  Я  высоко

поднимаю его.  По трибунам пробегает и тут же стихает волна ропота. Все ждут. А

я  решаю пощекотать королю нервы.  Мне  вспоминается «Айвенго» Вальтера Скотта.

Медленно двигаюсь вдоль трибун.  Иногда я  замедляю шаг своего гнедого и слегка

склоняю копье, словно выбираю и не решаюсь выбрать.

        Вот ложа прекрасной Лины.  Ее  аристократическое,  точеное лицо бледно,

пальцы  судорожно сжимают  барьер  ложи.  А  глаза!  Если  бы  хрусталики имели

свойства лазерных рубинов,  я  бы  уже  лежал на  земле пробитый двумя зарядами

ненависти.

        Хорошо,  что я не снял шлема, и никто не видит выражения моего лица. На

втором круге замедляю шаг у ложи Лины и останавливаюсь, глядя на нее. Выражение

ненависти на ее лице сменяется недоумением.  Я  слегка склоняю копье с Венцом в

ее  сторону.  Глаза  Лины  удивленно раскрываются,  брови  ползут  вверх,  губы

складываются в робкую улыбку. Она начинает вставать... Хватит!

        Я двигаюсь дальше. Как все-таки хорошо, что у нее обыкновенные глаза, а

не лазеры! Впрочем... Не следует забывать, с кем я имею дело!

        А  король Рене глядит на меня улыбаясь!  Время побери!  Сейчас я  сотру

улыбку с твоего лица.  Вот сидит на трибуне Яла,  спокойная,  как валенок.  Она

одна из всех присутствующих поняла мою игру.

        Копье  с  Золотым  Венцом  медленно склоняется к  ней  на  колени.  Яла

принимает  Венец  и  встает,  держа  его  над  головой.  Медленными шагами  она

спускается ко  мне.  Она в  традиционном одеянии нагил.  Белое платье-туника до

колен,  сзади тонкая до  прозрачности белая мантия,  почти до земли.  На ножках

белые  сандалии с  плетением по  всем  икрам широких,  в  два  пальца,  ремней,

застегнутых под коленями.  Она спускается с трибуны,  моя Ленка в образе нагилы

Ялы,  своей грациозной походкой,  а  люди  почтительно встают и  освобождают ей

дорогу. Молчание трибун становится напряженным.

        Яла подходит ко мне.  Я  отбрасываю ненужное уже копье,  забираю у  нее

Венец и  надеваю ей  на  голову.  Она протягивает ко мне руки.  Подхватываю ее.

Время великое!  Как она мала и легка!  Совсем девочка:  легкая,  как пушинка, и

тонкая,  как стебелек. Усадив Ялу впереди себя, я обнажаю Золотой Меч и, высоко

подняв его,  еду  по  кругу  вдоль трибун.  А  они  снова ревут.  На  этот  раз

преобладают крики: «Яла! Яла! Нагила Яла!»

        Завершив круг,  я подъезжаю к королевской ложе.  Его величество стоит в

ней и радостно,  широко улыбается. Его руки в приветственном жесте протянуты ко

мне и Яле.  Ничего не понимаю!  Два бухаса сбегают вниз и принимают у меня Ялу.

Они  почтительно ведут  ее  по  ступеням к  королевской ложе.  Вот  король Рене

преклоняет перед ней колено,  даже в таком положении его голова возвышается над

Золотым Венцом, почтительно целует ей подол туники и руку.

        Они стоят рядом.  Яла ниже его плеча!  Король склоняется к ней и что-то

говорит.  Брови Ялы  удивленно лезут вверх,  она недоуменно смотрит на  короля,

что-то  спрашивает.  Король кивает.  Лицо Ялы  озаряет улыбка.   Она смотрит на

меня:  рот до ушей. Король тоже смеется и машет мне рукой. Я уже ничего не могу

понять. Ну  их в схлопку! Снимаю шлем и почтительно кланяюсь Яле и королю.

            Герольды что-то кричат,  толпа шумит,  а  я  еду к  о своему шатру.

Только спешившись и войдя в него,  чувствую, как я устал, как много сил отнял у

меня этот бой.   Великое Время!  Как ноет каждая моя косточка! Симон  раздевает

меня и продолжает переживать мой бой, словно это он сам победил круна Дулона. А

я не реагирую.  Оживляюсь я, лишь узнав, что Дулон жив, только  серьезно ранен.

У  него сильно разбита голова,  сломана левая рука,  видимо,  подвернул,  когда

падал, и два ребра.

        После обеда Симон подает мне письмо.

        — Кто принес?

        — Какой-то лучник.

        Так, это от Ургана. Письмо написано по-русски.

        «Сэр Хэнк!  Прими мои  поздравления.  Ты  был великолепен.  Твой подвиг

войдет в  анналы.  Обо  всем дальнейшем  не  беспокойся.  Кэт  и  Стремберг все

рассчитали и предусмотрели.  Я полностью в курсе.  Людей я расставлю и в нужный

момент прикрою вас. Действуй по плану и не шарахайся. Держи хвост пистолетом, а

нос по ветру. Андрей».

        Я  молча сжигаю письмо и ложусь отдохнуть.  Несколько часов сна помогли

мне восстановить силы.  Просыпаюсь я свежим и почти бодрым.  Кости левой руки и

плеча все еще ноют, но в целом я чувствую себя нормально.

        — Что будете надевать,  сэр?  — спрашивает Симон. Прикидываю, что ночью

меня могут ожидать любые неожиданности, и отвечаю:

        — Доспехи.

        Сапоги,  плащ,  берет и перчатки Симон почистил. Все на мне сияет. Даже

чешую доспехов мой оруженосец успел почистить песком.

       

        Глава 28

        Within this hour at most

        Acquaint you with the perfect spy o'the time,

        The moment on't, for't must be done tonight

        And something from the palace.

        W. Shakespeare

        — Через час,  не больше,  разведчик вам покажет,  где вам стать,  и вам

назначит миг для нападенья. Кончайте все поодаль от дворца, сегодня ночью.

        В. Шекспир (англ.).

       

        В летнем дворце короля Рене яблоко могло упасть только на два свободных

места рядом с королевским помостом.  Участники турнира, придворные и дамы сидят

за длинными столами.

        Церемониймейстер усаживает меня на одно из двух пустующих мест во главе

стола. Рядом с королем сидит Яла. Они о чем-то оживленно беседуют. Интересно, о

чем? Может быть, он склоняет ее к нарушению обета безбрачия?

        Место   напротив   меня   пустует.   Но   это   продолжается   недолго.

Церемониймейстер появляется во главе странной процессии.  Четверо слуг несут на

носилках круна Дулона.  С  трудом усаживают его на  свободное место.  На Дулона

страшно смотреть. Лицо, и без того широкое, распухло почти вдвое и представляет

собой сплошной кровоподтек.  Лоб и левый глаз перевязаны. По-моему, этого глаза

у него уже нет. Левая рука в лубках.

        Уцелевший глаз смотрит на меня со смесью любопытства и злобы. Я наливаю

вина в два кубка и предлагаю один Дулону. Тот не отказывается:

        —  Рад поближе познакомиться с тобой,  сэр Хэнк.  Не ожидал встретить в

тебе такого сильного соперника.

        —  А  что ты  ожидал,  крун Дулон?  Как бы  ни  был ты искусен,  всегда

найдется кто-то, кто искуснее тебя.

        —  Я просто был уверен,  что в этом королевстве мне нет равных.  Откуда

берутся такие, как ты? И где они обучаются так драться?

        — Ответ простой: их женщины родят, а биться учатся в бою.

        — Но так биться еще никто не умеет.    

        — Значит, научатся.   

        Дулон усмехается, выпивает вино и вновь наполняет кубки.

        — Говоришь,  научатся?  Но когда?  Не хотел бы я жить в то время, когда

все здесь будут владеть такими приемами.   

        — А что в этом плохого? Сильные рыцари — сильная держава.    

        — Всегда должен кто-то быть сильнее других. Это закон!

        — Законы устанавливает Время... — я спохватываюсь и тут же поправляюсь.

— Законы устанавливаются, время проходит, они меняются.

        Но  глаз Дулона уже загорелся,  и  он  еще более внимательно смотрит на

меня.

        — Крун Дулон, а где прекрасная Лина?

        — Она плохо себя чувствует.

        — Даже хуже, чем ты?

        Дулон игнорирует насмешку:

        — Сэр Хэнк, а свой Золотой Меч ты действительно завоевал в честном бою?

        — В не менее честном, чем с тобой.

        — Но Синий Флинн — непревзойденный воин!

        — А откуда тебе-то об этом знать,  крун Дулон?  Ты что,  один из Черных

Всадников? — шучу я.

        Шутка пришлась Дулону не  по  нраву.  Он еще раз внимательно смотрит на

меня,  потом  переводит взгляд единственного глаза на  Ялу.  Снова внимательно,

смотрит на меня и задерживает руку над своим кубком.

        — Хватит нам спорить, — вдруг говорит он примирительным тоном. — Давай,

сэр Хэнк,  заключим союз.  Поверь мне,  два таких рыцаря, как мы с тобой, могут

совершить много славных дел, если будут помогать друг другу. Ну, как?

        — Я — не против.

        —  Тогда,  в  знак  примирения  и  заключения союза,  давай  поменяемся

кубками!

        Дулон протягивает мне  свой кубок с  вином.  Его глаз смотрит на  меня,

торжествуя. Я проиграл.

        Если я  выпью из его кубка,  а  в том,  что он уже отравил вино,  когда

держал руку над кубком,  я  не сомневаюсь,  я  умру и попаду в вечное рабство к

ЧВП,  что хуже смерти.  Если откажусь, нарушу старинный обычай и буду изгнан из

зала,  где пируют рыцари.  Ялу,  естественно, тоже выставят за порог. В Красную

Башню пойдет Лина. Операция будет провалена.

        Дулон держит кубок в руке и ждет.  Наши соседи по столу и король с Ялой

смотрят на нас и тоже ждут, многие уже поняли истинный смысл происходящего. А я

лихорадочно соображаю.

        Вряд ли яд,  который подсыпал мне Дулон, мгновенного действия. Полагаю,

ему не улыбается перспектива быть сваренным в кипятке как отравителю. Значит, я

успею  дойти  до  шатра  или  до  какого-нибудь  кустика,  откуда  меня  успеют

перетащить в  Монастырь,  хотя  бы  еще  полуживого.  Да  примет  Великое Время

мятежную душу  сэра Хэнка!  Что  касается операции,  то  Лена с  помощью Андрея

сумеет довести ее до конца. Приняв такое решение, я уже протягиваю руку к кубку

Дулона,  когда  бухас  Ланкемский подходит к  столу  с  двумя чашами в  руках и

протягивает одну мне, другую — Дулону:

        — Доблестные рыцари! Его величество посылает вам чаши со своего стола и

желает выпить вместе с  вами за  избранницу сегодняшнего турнира,  прекрасную и

могущественную нагилу Ялу.  Вы можете не вставать,  крун Дулон,  — добавляет он

вполголоса.

        Подавая чаши, бухас случайно задевает кубок, который Дулон был вынужден

поставить на стол, и опрокидывает его. Случайно ли? Король Рене смотрит на меня

и загадочно улыбается.  Встаю,  принимаю чашу, и мы все втроем выпиваем за нашу

Леночку. Интересно, знает ли крун Дулон, за кого он сейчас пьет?

        Минут через двадцать Дулон извиняется и,  сославшись на  то,  что  раны

сильно беспокоят его,  просит у короля позволения покинуть пир.  На прощание он

так сверкнул на меня своим глазом,  что у  меня мурашки по коже пробежали.  Пир

продолжается. В начале двенадцатого король говорит:

        —  Сэр Хэнк!  Пора вести вашу избранницу и  нашу сегодняшнюю королеву в

Красную Башню. Да будет благосклонен к вам святой Мог!   

        Молча встаю, кланяюсь и подхожу к Яле. Она подает мне левую руку, и мы,

ощущая на себе взгляды всего общества,  выходим из зала. У выхода из дворца нас

ожидают Симон  и  бухас Ланкемский.  Бухас держит в  поводу оседланного дамским

седлом белого коня.  

         — Расседлайте, пожалуйста, коня, бухас, — просит яла.   

        — Зачем? — изумляется бухас.

        — Нагилы не ездят в седлах.    

        Бухас безропотно расседлывает коня. Я тем временем уже сажусь в седло и

хочу помочь Яле сесть на своего коня.  Но она подходит к коню,  кладет руки ему

на  спину и  вдруг одним прыжком садится на  него верхом.  Она садится посадкой

амазонки,  то есть сжав бока коня коленями, а голени откинув назад, параллельно

хребту. Мантию свою она расправляет сзади так, что она ложится на круп коня.

        Бухас удивленно покачивает головой и говорит:

        — С богом! Удачи вам, друзья мои!

        Мы трогаемся в  путь.  Я  —  впереди,  Яла —  чуть сзади,  слева.  Едем

медленно, я внимательно осматриваюсь и прислушиваюсь, но ничего подозрительного

не  видно и  не слышно.  Вот дорога поворачивает,  и  за деревьями показывается

Красная Башня. В этот момент путь нам преграждает темная фигура. Приглядевшись,

узнаю Лину, закутанную в длинный черный плащ с глубоким капюшоном.

        — Стой, сэр Хэнк, и ты стой, нагила Яла! Дальше вам дороги не будет!

        — А если мы не остановимся? — спрашиваю я, не замедляя шага коня.

        — Поверьте, я сумею остановить вас!

        — Попробуй!

        Правая  рука  Лины  поднимается  под  плащом.   Резкий  свист,  и  Лина

вскрикивает от боли. На землю падает тяжелый предмет.

        — Думаете, это все? — шипит сквозь зубы Лина. — Как бы не так!

        Она  что-то  выкрикивает,  и  справа  из-за  деревьев  выезжает десяток

всадников. Они начинают охватывать нас с Ялой в кольцо.

        Черные  Всадники!  Я  вынимаю  Золотой Меч  и  активирую его  в  режиме

«антинежити».  Но  силы  слишком  неравны.  В  этот  момент  свистят стрелы,  и

несколько Всадников падают на  землю.  Остальные,  прикрывшись от стрел щитами,

продолжают смыкать кольцо, пытаясь отсечь от меня Ялу. Я схватываюсь с двумя из

них,  которые ближе всех подошли к Яле. Остальных сдерживают дождем стрел Урган

со своими лучниками. Увлеченный схваткой с Черными Всадниками, я совсем забываю

про Лину. Внезапно Яла кричит:

        — Берегись!

        Лина  поднимает из-под  плаща  левую  руку.  Я  уже  ничего не  успеваю

сделать.  Урган  тоже.  Мы  с  Ялой  закрываем  от  него  Лину.  Неожиданно Яла

спрыгивает с  коня и  встает между мной и  Линой,  протянув к ней руки ладонями

вперед.  Над ее пальцами поднимается синеватое свечение и  тянется к  Лине.  Та

застывает в неестественной позе.

        Яла оборачивается ко  мне,  лицо ее  искажено болью.  Понимаю,  что это

действие причиняет ей  сильные страдания,  и  долго сдерживать так  Лину она не

сможет.  Надо действовать быстрее.  Бросаюсь на Черных Всадников. Во мне словно

открываются скрытые  резервы.  Всадники  двигают  оружием,  как  в  замедленной

съемке.  Секунды растягиваются для  меня  в  минуты.  Двумя  ударами отбиваю их

медленно движущиеся клинки и еще двумя ударами сбрасываю их на землю.  Короткий

взгляд в  сторону остальных Всадников.  Их  уже  только двое,  прочие повержены

стрелами Ургана и его ребят.

        Так!  Теперь — Лина,  этот выходец из недр ЧВП.  Она все еще скрючена в

нелепой,  вызывающей жалость позе.  Но мне не до сантиментов. Взмах меча, и она

беззвучно  опускается  на  землю.   Спешившись,   я  поднимаю  предмет,  тускло

отсвечивающий металлом.  Так и  есть!  Автомат наподобие «Узи».  А  что в левой

руке? Ого! Лазерный пистолет! Красавица Лина шла на нас, вооруженная до зубов.

        Стараюсь не  смотреть,  во  что превратил удар меча ее прекрасное лицо.

Быстро  подхватываю Ялу,  у  которой  уже  подгибаются ноги,  забрасываю ее  на

гнедого и  вскакиваю в  седло сам.  Яла обхватывает меня и  прижимается к  моей

груди.  Она вся дрожит.  Мы скачем к  Красной Башне.  Белый конь Ялы следует за

нами. Кажется, самое худшее позади...

        Так и  есть,  накаркал!  Возле самой Башни из-за  деревьев выезжают еще

шесть Черных Всадников.  Драться с  ними одному,  да еще и  с  Ялой в седле,  —

безумие.  Обнажаю меч и оборачиваюсь, где Урган? А он со своими лучниками бежит

ко мне на помощь. Далеко, не успеют. Надо отступать.

        Внезапно из-за  башни выезжают еще четыре Всадника.  Не  слишком ли  их

много?

        Но что это? Четверка атакует группу Всадников, пытающихся окружить нас.

Между ними начинается свалка.  Ничего не понимаю! Но в схлопку их! Главное, они

нам не мешают.  Быстро — вперед.  У дверей Башни спешиваюсь,  беру Ялу на руки,

срываю с седла фляжку и вхожу в Красную Башню.

        —  На,  глотни,  —  протягиваю фляжку Яле.  Она делает большой глоток и

кашляет. Из глаз льются слезы. Дрожащей рукой она отталкивает фляжку.

        — Что это за зелье?

        —  Вода  жизни.  Обыкновенный  самогон.  Коньяк  здесь  делать  еще  не

научились. Глотнешь еще?

        — Давай!

        После  второго  глотка  Яла  прекращает дрожать.  Она  присаживается на

ступеньки широкой  винтовой  лестницы,  обхватывает плечи  руками  и  закрывает

глаза.

        — Идти .можешь?

        Яла встает, ее еще покачивает.

        — Ноги как ватные, — виновато признается она, — а так вроде в норме.

        Я беру девушку,  какое там девушку, еще девочку, почти ребенка, на руки

и  начинаю подниматься наверх.  Яла  затихает и  прижимается ко  мне.  Дойдя до

верхней площадки, толкаю дверь и вхожу в обширное помещение. Оно освещено двумя

плошками с  горящим в них маслом.  Света они дают немного,  но сориентироваться

можно.

        В помещении вдоль стен шкафы с книгами,  полки со странными предметами.

Посередине  стоит  небольшой  шестигранный  стол,  возле  которого  два  стула.

Напротив входа —  очаг,  в  котором тлеют угли.  У  входа стоит скамья,  обитая

красной кожей.

        Усаживаю Ялу на эту скамью и  сам опускаюсь рядом.  Вспомнив о фляжке с

самогоном,  делаю  три  больших глотка,  чтобы  самому успокоить нервы и  снять

напряжение после схватки с нежитью и выходцем из ЧВП.

        — Как ты? — спрашиваю Ялу.

        — Уже нормально.

        — А что это ты сделала с Линой?

        — Сама не знаю, — признается Лена, — просто я вспомнила, что я — нагила

и,  значит,  что-то должна .. уметь. Но, судя по моему состоянию, я или сделала

что-то не так, или не то, что нужно.

        Лена тихонько смеется. Я целую ее в макушку.

        — Все равно,  ты у меня — молодец!  Если бы не ты,  не знаю, чем бы все

это кончилось.

        Я хочу еще что-то спросить,  но в этот момент в очаге вдруг разгорается

пламя,  помещение  наполняется  дымом.  Голос,  зазвучавший неизвестно  откуда,

спрашивает:

        — Кто здесь?

        Я встаю.

        — Я — рыцарь Хэнк из Гомптона, сын Берга.

        — Кто с тобой?

        — Нагила Яла, дочь Озы.

        — Зачем вы здесь?

        — Мы пришли встретиться со святым Могом.

       

        Глава 29

        Может быть,  вы дьявол.  Может быть,  сын бога.  Кто вас знает? А может

быть,  вы человек из могущественных заморских стран:  говорят,  есть такие... Я

даже не пытаюсь заглянуть в ту пропасть, которая вас извергла.

        А. и Б. Стругацкие

       

        Огонь разгорается ярче,  дым  становится гуще.  Яла  уже стоит рядом со

мной и держит меня за руку. Она во все глаза смотрит в угол возле очага. Смотрю

туда же.   Там высветился красный пятиугольник.  Дым выходит не из очага,  а из

него.  Пятиугольник освещается желтым светом, мы с Леной переглядываемся, и она

сжимает мою  руку.  Свет  переходит в  зеленый,  потом в  синий и,  наконец,  в

сиреневый.  Дым сгущается.  Строго говоря,  это не дым,  а  туман.  В помещении

ничего не видно, кроме светящегося пятиугольника.

        Внезапно дым исчезает, словно его выдуло в трубу очага. Плошки с маслом

и  очаг ярко разгораются.  За  столом сидит мужчина в  сутане сиреневого цвета.

Меньше  всего  я  был  готов  к  тому,  что  святой  Мог  окажется мужчиной лет

пятидесяти. Я ожидал, что это будет седовласый старец с морщинистым изможденным

лицом  и  горящим  взором.  А  святой  Мог  оказался довольно крепко  сложенный

мужчиной с черными,  как крыло ворона,  прямыми волосами до плеч.  Высокий лоб,

волевые черты лица... Чем-то он мне отдаленно напоминает Синего Флинна...

        Некоторое время он молчит,  глядит куда-то отсутствующим взором.  Потом

вдруг поднимает на нас внимательный, изучающий взгляд.

        — Подойди сюда,  девочка,  — голос его густой и низкий, — а ты, рыцарь,

останься там. Яла подходит к столу.

        — Садись,  Ромашка, — усмехается святой Мог. Только сейчас замечаю, что

Яла похожа на ромашку.  Миниатюрная,  стройная, в ослепительно-белых одеждах, с

золотыми волосами и с Золотым Венцом на голове.

        Яла  садится и  кладет руки на  стол.  Святой Мог накрывает ее  ладошки

своими темными руками,  закрывает глаза,  молчит,  потом  начинает что-то  тихо

говорить.  Яла  кивает и  тоже что-то  говорит.  Что  они говорят,  я  не  могу

расслышать. Так они беседуют довольно долго. Вдруг святой Мог повышает голос:

        — Как?!  Ты — нагила,  просишь меня помочь тебе бороться с нежитью?  Да

ведь нет под Луной у нежити врага более страшного, чем нагилы!

        —  Нет,  святой отец!  Не понял ты меня.  Не в борьбе с нежитью прошу я

твоей помощи. Справимся мы с ней и сами. Нам нужна помощь в борьбе со злом, эту

нежить порождающим и питающим.

        — Что ты имеешь в виду, нагила? Объясни.

        —  Есть в  Синем Лесу болото.  Раньше и  его называли Синим,  но не так

давно стало оно  Желтым.  Зло  исходит на  нашу  землю из  желтого тумана,  что

клубится над этим болотом. И не знаем мы, нагилы, не знают наши ведуны, что это

за зло и как бороться с ним.

        Святой Мог молчит, размышляя. Пауза затягивается. Я уже начинаю думать,

что он или откажет Яле в помощи,  или признает свое бессилие. Но в конце концов

он говорит так:

        — Понял я,  о чем ты говоришь и о чем просишь.  Выходит,  не простая ты

нагила,  а нечто большее.  Ну,  да ладно...  То место, где клубится над болотом

желтый туман,  —  это ворота в ваш мир из царства зла.  В этом ты права,  верно

догадалась...  а может быть,  знала?  Откуда?  Молчишь. Ну, что ж, каждый имеет

право на свою тайну...  Закрыть эти ворота можно только оттуда, откуда они были

открыты,  то есть из царства зла.  Ты огорчена и разочарована?  Погоди...  Есть

один способ.  Это очень хорошо, что ты — нагила и что рыцарь, который тебя сюда

привел,  имеет Золотой Меч...  Может быть,  это не случайно?  Я имею в виду, не

случайно сюда пришли именно вы и именно с такой просьбой...  Снова молчишь.  Не

слишком ли много у тебя тайн для столь юного возраста,  нагила?  Но я все равно

помогу вам. Только тому, кто решится на такое дело, понадобится много мужества.

Хватит у тебя его? Верю, хватит. И еще, одна ты не справишься. Тебе потребуется

помощь по крайней мере еще двух нагил, столь же мужественных, как и ты. Найдешь

таких? Хорошо. И еще... рыцарь Хэнк, подойди сюда... Так. Дай мне твой Меч.

        Я  обнажаю Золотой Меч и  протягиваю его святому рукояткой вперед.  Тот

берет его и  сначала смотрит на  рукоятку,  потом на меня.  Взгляд его выражает

недоверие. Он изучает клинок и бормочет:

        — Хм... настоящий, но...

        Еще раз он смотрит на рукоятку,  и  лицо его впервые озаряется улыбкой.

Впрочем, улыбка быстро сбегает с его лица. Оно принимает озадаченное выражение.

Он еще с  минуту смотрит на Меч,  потом переводит взгляд на меня и  долго-долго

смотрит изучающим взглядом своих  темных,  почти  черных выразительных глаз.  У

меня складывается впечатление, что святой Мог пытается что-то прочитать во мне.

Наконец он снова улыбается и протягивает руку:

        — Дай твой кинжал.

        Моим кинжалом он извлекает две заглушки с  третьей клавиши и  отдает их

мне.

        —  Теперь этот Меч —  ключ к  вратам зла.  Ты  хочешь что-то  спросить,

рыцарь? Спрашивай.

        — Святой Мог,  у меня два вопроса.  Этот Меч я добыл в бою у того,  кто

пришел из царства зла.  Меч был у него.  Значит ли это, что он сделан в царстве

зла?

        —  Нет!  —  живо отвечает Мог.  —  Там не умеют делать такие вещи.  Они

украли его в другом месте.

        —  Где же он тогда был сделан?  Ведь в  нашем мире тоже не умеют делать

такие вещи.

        Святой улыбается и снова долго смотрит на меня.

        —  Ты —  не простой рыцарь,  как и  она — не простая нагила.  Вы что-то

скрываете,  но  я  все  равно помогу вам,  ибо цель ваша благая,  а  подвиг вам

предстоит тяжелый.

        Но  при  одном условии,  если  вы  не  будете задавать лишних вопросов.

Договорились?

        Я киваю и снова спрашиваю:

        — Еще один вопрос.  Можешь не отвечать,  если посчитаешь его лишним. На

клинке Меча —  узор,  похожий на  надпись на  неизвестном языке.  Можешь ты мне

сказать, что там написано?

        — Могу.  Это имя Меча. Я научу тебя произносить его. Тот, кто знает имя

Меча,  становится его настоящим хозяином,  и  в  его руках Меч способен творить

чудеса.

        Мог снова замолкает,  на  этот раз надолго.  Мы с  Ялой терпеливо ждем.

Мог,  кажется,  задремал.  Он откинулся на спинку стула и  закрыл глаза.  Через

несколько долгих минут он «просыпается» и смотрит на нас.  В его глазах я читаю

сомнение.

        —  Не  знаю,  хватит ли вам мужества довести это дело до конца.  Хотя в

конце концов хуже не будет. Разве что этот мир лишится нескольких смелых людей.

Слушайте же меня внимательно и запоминайте.  Вы должны найти еще двух нагил. Но

прежде чем  они  окончательно решат:  идти с  вами или нет,  вы  должны им  все

рассказать.  Если хоть одна из них дрогнет, испугается, все дело пропадет, а вы

погибнете.  Три нагилы должны прийти вместе с тобой,  рыцарь, к Желтому Болоту.

Там  они должны зажечь Огненные Шары.  Каждая и  одновременно.  Шары вы  должны

направить в  желтый туман  между двумя елями и  удерживать точно между ними.  В

этот момент вы испытаете неописуемый ужас.  Вам станет страшно,  очень страшно.

Вам захочется упасть на землю или убежать. Но упаси вас бог дрогнуть, отступить

хоть на шаг.  Огонь вырвется из-под вашего контроля и сожжет вас  самих. Ты же,

рыцарь,  должен  будешь встать впереди нагил,  обязательно впереди,  нажать вот

этот камень.  —  Мог указывает на клавишу активации дезинтегратоpa.  — При этом

Меч следует держать клинком вверх,  Внимательно следи за Огненными Шарами.  Как

только они сольются в один, направишь клинок повыше Шар и произнесешь имя Меча:

«Горшайнергол!» Затем клин ком сделаешь так.

        Мог очерчивает Мечом круг, затем внутри круга рисует восьмерку и делает

выпад в ее центр.

        —  Выпад сделаешь в  центр Огненного Шара.  После этого удерживай Меч в

таком положении, пока все н кончится. И упаси тебя бог дрогнуть и отступить или

опустить Меч. Ничто тогда не спасет вас.           .

        — А что должно кончиться и что произойдет?

        Мог странно смотрит на меня и говорит быстро, глухо, отрывисто и как-то

странно, словно разговаривает не со мной, а с кем-то невидимым:

        —  Когда  ты  нажмешь камень,  Меч  будет способен уничтожить ту  часть

пространства, на которую он направлен. Если при этом произнести имя Меча, то он

разрушит и связь времен...  Образуется Ничто,  ограниченное линией,  которую ты

нарисуешь Мечом, произнося его имя. Мир устремится в это Ничто с той и с другой

стороны. Небо обрушится на тебя, а земля встанет дыбом, но ты будешь удерживать

Меч в этом положении до тех пор,  пока не исчезнет часть Желтого Болота с твоей

стороны.  Это будет означать, что с той стороны, в царстве зла, Ничто поглотило

такой же  участок.  Тогда,  и  только тогда ты нажмешь вот этот камень,  —  Мог

указывает на  клавишу гашения,  —  и  опустишь Меч.  Меч  уничтожит все,  кроме

священного Огня нагил.  Он протолкнет этот Огонь на ту сторону врат,  в царство

зла. Вот тогда все и кончится.

        Мог замолкает, а я спрашиваю:

        — А что произойдет там, куда попадет Огонь нагил?

        Мог усмехается:

        —  А  какая тебе разница,  рыцарь?  Ничего хорошего там не  произойдет.

Помнишь оборотней?  Что с  ними стало?  То же будет и там.  Вообще-то ты мог бы

справиться и один со своим Мечом,  но те, кто находится с той стороны, помешают

тебе,  примут меры,  и отдача будет страшной.  А какие меры они сумеют принять,

оказавшись в тройном священном Огне нагил?

        — Но они могут его потушить, раз они такие могучие.

        —  Не такие уж они и  могучие,  — усмехается Мог.  — Во всяком случае с

Огнем  нагил им  справиться не  под  силу.  Ну,  как?  Ты  не  отказываешься от

задуманного?

        — Нет!

        — А ты, девочка-ромашка?

        —Нет!

        —  Мне  нравится ваша решимость.  Тогда вот  еще  что.  Не  уверен,  но

возможно,  что вся нежить Синего Леса взбесится и попытается вам помешать, едва

нагилы зажгут Огонь. Подумайте, как вам обезопасить себя. Отвлекаться вам будет

нельзя.

        — Я подумаю.

        — Вот и хорошо. Сядь и подумай. Мог протягивает мне Меч, добавив:

        — Не забудь его имя: «Горшайнергол». Кстати, когда все кончится, можешь

снова закрыть эти камни. Я улыбаюсь, а Мог быстро спрашивает меня:

        — А зачем ты закрыл их?

        Я отвечаю так же быстро:

        — Мы же договорились: не задавать лишних вопросов.

        — Но,  но!  Не забывайся,  сэр Хэнк!  — смеется он. — Я все-таки святой

Мог, а ты — простой рыцарь.

        Сажусь на скамью, а Мог обращается к Яле:

        — Ну,  а тебе. Ромашка, я дам все, что давал другим, и даже больше. Дам

и  то,  что у  меня никто никогда не  просил,  и  то,  что я  никому никогда не

давал... потому что ты — нагила, и не простая нагила.

        Он снимает с  Ялы венец и  кладет ей на головку свои ладони.  Глаза его

закрываются, губы шевелятся. В помещении пахнет озоном. Ладони святого начинают

светиться сиреневым светом.  Вот свечение окутывает голову Ялы целиком, оно как

бы уходит в нее. Смотрю во все глаза, стараясь не упустить ни малейшей детали.

        Вот последние лучики света сиреневыми струйками-искорками соскакивают с

пальцев Мога и  тают в золотистых волосах.  Мог открывает глаза.  Улыбаясь,  он

говорит:

        — Вот теперь. Ромашка, ты самая опасная в этом мире ведьма!

        Мы смеемся.

        — Но я ничего не чувствую, — говорит Яла.

        — И не надо. Ты сама будешь, когда нужно, проявлять свои способности.

        Святой Мог встает, подходит к одному из шкафов.

        Он достает оттуда сверток,  какие-то предметы,  шкатулку и...  пыльную,

всю обтянутую паутиной бутылку вина. Из другого шкафа он достает три кубка.

        — Подойди сюда, рыцарь Хэнк. Святой Мог наливает в кубки вино, предметы

кладет возле Ялы.

        —  Это  тебе,  Ромашка.  Ты  сама поймешь,  что  для  чего и  как  этим

пользоваться. А теперь давайте выпьем за вас, кто бы вы ни были. Давайте выпьем

за то,  чтобы  сердца ваши не дрогнули,  разум не помрачился, а руки оставались

твердыми.  Удачи вам!  Ну, что ты смотришь  на меня, Хэнк? Думаешь, я хочу тебя

отравить?

        Обалдело беру  в  руки  кубок.  Я  ожидал всего,  но  то,   что  святой

предложит мне выпить,  да  и  сам себе нальет...  Это уже не  лезло ни в  какие

ворота! Не вязалось  это как-то с моими представлениями о святых.   

        — Нет, конечно... — бормочу я, — но...    

        — Никаких но!  Пей,  пока я предлагаю тебе такую честь.  Думаешь,  моей

святости от этого убудет?  Как бы не так!  Кто тебе поверит, что ты пьянствовал

со святым  Могом? Мне это не повредит, а себе ты репутацию на всегда погубишь.

        Мог коротко хохочет и опрокидывает кубок.  Мне ничего не остается,  как

последовать его примеру. Яла смотрит на нас широко открытыми глазами и не верит

сама себе. Потом, словно опомнившись, выпивает вино и ставит кубок на стол.

        —  А теперь оставьте меня.  Вам пора делать свое дело,  да и у меня еще

есть здесь свои дела. Вряд ли мы с вами увидимся еще раз, поэтому прощайте. Дай

мне руку, рыцарь!

        Мог крепко жмет мне руку. Рука его теплая и живая. Настолько живая, что

я не могу удержаться от вопроса:

        — Святой Мог, кто же ты все-таки такой?

        Тот смотрит на меня из-под густых бровей и хмурится:

        — Мы же договорились,  кажется, не задавать лишних вопросов. — И вдруг,

неожиданно улыбнувшись, спрашивает: — А ты сам-то как думаешь?

        Мне  нечего ответить.  Мог подходит к  Яле,  кладет руки ей  на  плечи,

смотрит в глаза и неожиданно крепко целует ее:

        —  Удачи  тебе,  Ромашка.  Удачи  и  счастья!  —  желает он,  гладя  ее

золотистые волосы. — Иди и не забудь магические вещи и свой венец.

        Я беру Ялу под руку,  и мы начинаем спускаться по лестнице. Мог стоит в

дверях и смотрит нам вслед.

       

        Глава 30

        —  Разве это  чудеса?!  Ха-ха!  —  Он  отодвинул оторопевшего артиста в

сторону и  для начала изверг из  своего рта один за  другим пятнадцать огромных

языков пламени, да таких, что по цирку сразу пронесся явственный запах серы.

        Л. И. Лагин

       

        У выхода из Красной Башни нас ждут Урган и... Черный Всадник. Они мирно

беседуют, а лучники Ургана сидят поодаль на поляне.

        —  Лена!  Андрей!  —  бросается к  нам Урган.  — Наконец-то!  Разрешите

представить      вам      нашего      коллегу      —       Генриха      Краузе.

 

        Андрей  делает  церемонный  жест  в  сторону  Черного   Всадника,   тот

кланяется.   С   облегчением  вздыхаю,   вот  и  еще  одна  загадка  разрешена.

         

        — Ну, Генрих, ты подоспел вовремя!            

        — Так было задумано.                        

        —  Слушай,  я  никогда не  видел лица Черного Всадника,  они всегда под

шлемами, интересно...

        — Ничего интересного, — отрезает Генрих. — Я, конечно, могу снять шлем,

но вряд ли это доставит тебе,  особенно Лене удовольствие. Знаешь, как выглядит

покойник двух-трехмесячной выдержки? Ну, то-то!    

        — Ладно,  все это лирика,  — прерывает нас Андрей. — Виделись со святым

Могом? Какой он?

        — Странный, — отвечает Лена.

        — Более чем, — поддерживаю я подругу.

        — Ну, а благодать, или что еще там, он тебе подарил?

        —  И  даже  сверх  того.  Я  теперь,  если  верить  его  словам,  самая

могущественная ведьма в этом мире.

        —  Ну,  а с переходом на Желтом Болоте что он посоветовал делать?  Есть

способ закрыть его?

        —  Способ есть,  он  дал  нам  целую инструкцию и  свод  правил техники

безопасности.  Но  боюсь,  что без  нашего участия Яла и  Хэнк с  этим делом не

справятся.   

        — Да и без вашей помощи здесь не обойтись, —  поддерживаю я Лену.

        — Значит, остаемся здесь, — решает Андрей.    

        — Да.  Надо довести дело до конца. Слушай, Андрей, в: дал бы ты команду

своим ребятам.  Пусть похоронят Лину.  Если здесь найдут ее  тело,  король Рене

сразу обо всем догадается, и нам с Леной, а точнее, Яле и Хэнку, придется туго.

           —  Ну,  во-первых,  уже сделано.  У  меня не поднялась рука оставить

такую красавицу на съедение воронам,  хоть она и выходец из ЧВП.

        — А во-вторых,  — подхватывает Лена, — я просто не успела тебе сказать,

что Королевский гнев нам с тобой не грозит.  Ты,  как я поняла,  так и не узнал

нашего Магистра в облике его величества.

        — Магистр! Ну, тогда все понятно.

        Мне сразу становится ясна и  необычная реакция короля Рене на  избрание

мною нагилы,  и его «доверительные беседы» с Ялой,  и его вмешательство,  когда

Дулон протянул мне кубок с ядом. Ай да Магистр! Андрей тормошит меня:

        — Давай, говори, что надо делать?

        Коротко  излагаю  инструкции  и  предупреждения  святого  Мога.  Андрей

раздумывает недолго:

        — Вам с Леной надо срочно разыскать еще одну нагилу. Знаешь где?

        Лена кивает.

        —  Мы  с  ребятами  тем  временем двигаемся на  постоялый двор  к  Эве.

Полагаю,  она будет третьей нагилой.  Да,  надо разыскать и  захватить с  собой

старого Лока. Нам понадобится много заговоренных стрел.

        — Если не найдешь его на месте, — вмешивается Лена, — не теряй времени.

Я сама смогу заговорить вам стрелы и мечи.

        Андрей удивленно смотрит на нее,  потом хлопает себя по лбу и понимающе

кивает:

        — Ты, Генрих, прямым ходом дуй в Синий Лес. Твоя задача: нейтрализовать

там Черных Всадников. Это самые опасные противники.

        — Ты еще ларок не видел, — ехидно замечаю я.

        — Ничего,  и увижу — не побегу.  Ты едешь вместе с Леной.  Ваша задача:

найти и уговорить еще одну нагилу.

        — Все ясно. Встречаемся на постоялом дворе у Синего Леса.

        Андрей свистит.  Из-за  Башни выходит лучник,  ведя в  поводу гнедого и

белого коней. Помогаю Лене сесть на коня, подставив ей свою ладонь, как стремя,

и сажусь в седло сам. Машу друзьям рукой на прощание и говорю Андрею:

        — Симону передай, пусть тоже едет на постоялый двор.

        Лена-Яла ударяет своего коня пятками,  я  трогаю своего шпорами,  и  мы

пускаемся в путь.

        Уже рассвело,  и  солнце поднялось довольно высоко,  когда мы оставляем

столицу королевства позади и скачем по наезженной, но еще безлюдной в это время

дороге.

        — Куда мы едем? — спрашиваю я Лену.

        — Я не знаю,  — просто отвечает она, — Яла знает. Хмыкнув, пропускаю ее

вперед:

        — Давай, Сусанин в тунике, веди!

        Лена смеется, подгоняет коня и скачет быстрее. Ее полупрозрачная мантия

развевается сзади как крылья. Дорога приводит нас к реке.

        — Подожди! — кричу я. Лена останавливается:

        — В чем дело, Андрей?

        Подъезжаю к  берегу и далеко забрасываю автомат и лазер.  Лена кивает и

снова ударяет пятками своего скакуна.

        За поворотом нам навстречу попадается повозка.  Сидящие в ней крестьяне

при виде девушки в  белых одеждах нагилы и с золотым венцом на голове теряются.

Кто падает на  колени,  а  кто на всякий случай падает ниц.  Лена смеется,  но,

когда мы минуем эту группу, снимает венец и бросает мне:

        — Спрячь,  а то начнут легенды слагать.  Минут через двадцать я замечаю

небольшую рощу, из которой вытекает ручеек:

        —  Давай остановимся.  Коням отдохнуть надо,  да и  нам подкрепиться не

мешает.

        Лена согласно кивает, и мы делаем привал. Проверяю дорожную суму. Так и

есть,  Симон,  как всегда,  позаботился обо всем. Из сумы я извлекаю хлеб, сыр,

окорок,  две зажаренные курицы, лук, огурцы и флягу с вином. Лена набрасывается

на еду так,  словно она не ела по меньшей мере дней пять.  Немудрено, она много

сил потратила, сдерживая Лину. Да и я чувствую голод.

        —  А  Симон у  тебя молодец.  Хозяйственный мужик,  — хвалит Лена моего

оруженосца, ни на минуту не : переставая жевать.

        Когда мы утолили первый голод, я вернул себя к событиям минувшей ночи:

        — Как ты думаешь. Лен, этот Мог, по-моему, он расшифровал нас?

        — По-моему, тоже. Чем это может нам грозить?

        — Одно из двух: или ему наплевать, кто мы, и тогда он действительно нам

помогает.  Или он  не верит нам и  тогда дал нам ложную информацию.  Но как это

проверить?

        Лена задумывается:

        —  Ну-ка,  достань то,  что  он  мне  дал.  Если  он  действительно нам

помогает,  то  я  должна догадаться для  чего нужны все эти предметы и  как ими

пользоваться.

        Она раскладывает на траве все, что ей дал святой Мог.

        —  Это магический жезл для вызова и обуздания сил стихии.  Это — камень

для приготовления оружия против нежити.  Это,  —  она разворачивает сверток,  —

перчатки для исцелений,  они разных цветов: желтые — от оспы, черные — от чумы,

синие — от лихорадки,  зеленые — от психических расстройств, белые — от слепоты

и глухоты, красные — для заживления ран и лечения переломов.

        — Стой! — кричу я. — Надень красные!

        — Зачем?

        — А вот зачем!

        Хватаю кинжал и  режу  себя вдоль левой руки.  Из  глубокой раны хлещет

кровь. Лена ахает, потом, сообразив, натягивает длинные, до локтей, перчатки из

тонкой красной замши и  хватает меня за  руку выше и  ниже раны.  Она  начинает

медленно сводить ладони, пристально глядя на мою рану. Когда она отнимает руки,

от раны остается только еле заметный розовый шрам.

        — Получилось! Значит, не обманул тебя святой Мог! — радуюсь я.

        —  А  может быть,  дары святого Мога здесь ни  при чем?  Я  же все-таки

нагила, — сомневается Лена, стягивая перчатки.

        —   Нет,   Лена,   нагилы  умеют  останавливать  кровь,   предотвращать

воспаление,  снимать боль,  но заживляют раны они не так быстро,  как ты сейчас

сделала. Я помню, как Эва лечила меня после схватки с оборотнями.

        — Вот что.  Давай выколем тебе глаз,  а я надену белые перчатки и верну

тебе зрение! Согласен, а?

        Она склонила голову набок и  глядит на меня,  приоткрыв рот и облизывая

губы.

        —  Нет,  —  отказываюсь я,  —  воздержимся от дальнейших экспериментов.

Примем за основу, что святой Мог нас не обманул. Теперь второй вопрос: а мы его

расшифровали или нет? Как по-твоему, кто он?

        Лена задумчиво смотрит на ручей, вздыхает и говорит:

        — Единственное, что я могу сказать: это хороший человек.

        — Человек?

        — А кто? По-твоему, дух бесплотный или нежить?

        Нет,  Андрюша,  Мог — человек.  Руки у него тяжелые и теплые.  А как он

вино пил! Вопрос другой: откуда он?

        — Ты заметила, как светилась пентаграмма?

        — Да,  я тогда сильно испугалась,  даже убежать хотела. Думала, вылезет

сейчас  оттуда десяток чевэпэшников и  утащит нас  в  очаг.  Успокоилась только

тогда, когда он начал говорить со мною и взял мои руки в свои...

        Ведь это был переход?

        — Самый настоящий,  — подтверждаю я,  — только вот откуда? Да и отличие

маленькое есть от того, что я до сих пор наблюдал. Ты помнишь, как менялся цвет

пентаграммы?  

         —  Желтый,  зеленый,  синий,  потом  сиреневый и  больше  не  менялся.

                         

        — Я наблюдал всегда только желтый.

        — Он из какой-нибудь другой фазы.   

        — А может быть, он вообще не из фазы.

        — Что ты имеешь в виду?

        — Ну, вот мы с тобой. Откуда мы, строго говоря?   

        — Из нуль-фазы... Понимаю, ты считаешь, что Мог...  

        —  Ничего я,  Ленка,  не считаю,  я просто собрал воедино факты.  А они

таковы:  святой Мог — живой человек;  он появился из межфазового перехода; этот

переход по своему действию отличается от тех, которые создает ЧВП; святой Мог в

курсе того,  что творит ЧВП.  Мог обладает какими-то способностями, которые нам

кажутся сверхъестественными; Мог может наделять этими способностями других; вот

этот Меч явно сработан там, откуда пришел Мог. Что еще?

        — ЧВП каким-то образом выкрал этот Меч...

        — Но использовать его свойства до конца не умеет,  так как не знает его

имени. Кстати, попробуем испытать его?

        — Нет,  Андрей!  — испуганно возражает Лена.  — Помнишь, как он сказал:

будет не только уничтожено пространство,  но и разрушена связь времен... что бы

это значило?

        —  Что бы  ни  значило,  ты права.  Эта штука слишком опасна,  чтобы ею

баловаться без толку. Но теперь мне еще меньше хочется оставлять ее здесь.

        — Но прошлый раз ты ее обезопасил...

        — Прошлый раз я не знал имени Меча. Кто знает, не потянет ли сэра Хэнка

применить его в полную силу? Ты — специалист в этой области. Нельзя ли каким-то

образом блокировать память Хэнка?

        —  Нет,  но  можно  попробовать  загнать  эту  информацию  поглубже,  в

подсознание.

        — Вот и попробуй.

        — Я попытаюсь сделать это на ночлеге.

        — Кстати, куда мы все-таки держим путь?

        — Тридцать километров отсюда — постоялый двор. От него еще пятнадцать —

село. Там живет нагила Ила.

        — Ясно.  Тогда можно не гнать лошадей.  Заночуем на постоялом дворе,  а

утром поедем к Иле.

        Мы трогаемся в дальнейший путь,  уже не спеша. Яла едет справа от меня.

Попадающиеся навстречу нам  путники почтительно нас приветствуют и  долго потом

оглядываются на Ялу.

        — Андрей, давай продолжим. Что тебе говорят все эти факты?

        — Говорят они, Лена, о многом, только как понять, что они говорят?

        —  Знаешь,  мне кажется,  что этот святой Мог,  или кто он там на самом

деле, Время его знает, — выходец из другой фазы, но не просто фазы, а такой же,

как и наша, нуль-фазы...

        — Очень может быть,  Ленок, очень может быть... Только вот почему мы об

этом ничего не знаем?

        — А ЧВП? Мы ведь и о его существовании узнали буквально вчера. А здесь,

я  чувствую,  у  нас появился союзник,  а  мы даже не знаем,  кто он и  где его

искать.

        — Ты слишком торопишься с выводами: «союзник»! Ты сама говоришь, что не

знаешь,  ни  кто он,  ни где он.  Ты по одному-единственному контакту пытаешься

сделать вывод о  том,  что он наш союзник.  Я  был бы осторожнее.  Мы не знаем,

каковы его интересы в  этом мире.  Может быть,  на  данном этапе наше пожелание

закрыть проход на Желтом Болоте совпадает с  его целями,  и он нам помогает.  А

завтра? Где еще пересекутся наши с ним пути? И в какой фазе это будет?

        Лена, помолчав, говорит:

        — Может быть,  ты и прав,  Андрюша,  но мне не хотелось бы думать о нем

плохо.  Давай лучше не будем ломать над этим голову. Привезем домой информацию,

а там будем привлекать к этому лучшие умы Монастыря.

        — И то верно.

        Мы  умолкаем.  Дорога выходит из леса и  ведет нас среди хлебных полей.

Золотится рожь,  синеет небо,  белеют облака.  Кони мерно постукивают копытами.

Лена что-то мурлычет вполголоса. Дорога вновь сворачивает в лесок.    

        На  поляне горит  костер.  Возле него  сидит десяток вооруженных людей,

неподалеку пасутся кони.  При  нашем появлении один из  сидящих,  по виду и  по

одежде рыцарь, встает.

        —  Путники!  Прошу оказать мне честь вашим присутствием у  моего очага!

Вид этой компании и  ее  предводителя не внушают мне доверия,  тем более,  что,

обращаясь ко мне,  рыцарь смотрит не на меня,  а на Ялу,  и смотрит, как кот на

мышь.   

        — Благодарю за приглашение,  но приношу извинения за вынужденный отказ.

Мы торопимся.

        —  В  таком случае не  откажите мне в  удовольствии  обменяться с  вами

ударами мечей в честь вашей прекрасной дамы! — продолжает он, по-прежнему глядя

только на Ялу.

        Взгляд  уже  не  скрывает  его  намерений:   он  раздевает,  оценивает,

предвкушает.

        — Честь этой дамы,  сэр,  не нуждается в подкреплении ее ударами мечей.

Еще раз прошу прощения, но я опять вынужден вам отказать.

        — Меня зовут сэр Мунк из Ланкема, могу ли я узнать ваше имя?

        — Сэр Хэнк из Гомптона, к вашим услугам.

        Мунк свистит, подзывая коня, и садится в седло.

        — Я принимаю ваши извинения, но не принимаю отказа. Я намерен сразиться

с вами за обладание этой дамой.

        К  нему подбегают его люди,  подают ему шлем,  щит и копье.  Он явно не

намерен отпускать нас.

        — Сэр Мунк!  Вы не в своем уме!  Эта дама не может никому принадлежать.

Разве вы не видите, что это нагила!

        — Какая разница!  Слышал я про их штучки,  но меня они не проймут.  Мне

она нравится и будет моей. Защищайся, сэр Хэнк!

        — Ну, что ж, сэр Мунк, ты сам выбрал свою судьбу!

        С этими словами я отбиваю щитом и перерубаю Мечом копье Мунка.

        — Теперь не жалуйся,  что ошибся!  — продолжаю я,  атакуя его с Золотым

Мечом в руке.

        Мунк,  едва мы обменялись первыми ударами,  понял,  что собрался рубить

дерево не по своим силам.  Он начинает отступать,  отчаянно защищаясь, и что-то

кричит своим людям. Этот крик был последним в его жизни.

        — Андрей! Берегись!

        Быстро  поворачиваюсь.  Люди  Мунка  уже  поднимают  луки.  Раздумывать

некогда,  выбора  у  меня  не  остается.  Быстро  активирую  «дезинтегратор»  и

взмахиваю Мечом.

        Единственный оставшийся в живых,  не захваченный взмахом Меча разбойник

обалдело стоит на  поляне и  никак не  может взять в  толк:  куда же делись его

товарищи,  костер и шесть лошадей.  Рассудок его не выдерживает, он бросает лук

и, дико крича, бежит в лес.

        Дезактивирую Золотой Меч, вкладываю его в ножны и подъезжаю к Яле.

        — Ну, ты даешь! Единым махом восьмерых побивахом!

        —  А  что оставалось делать?  Рубиться с  ними?  Они бы  меня в  минуту

утыкали стрелами, как дикобраза иглами!

        —  Да  нет!  Все правильно.  Хорошо,  что один жив остался.  Будет кому

рассказывать легенды о рыцаре Хэнке и его Золотом Мече.

        Через несколько минут мы  трогаемся дальше.  Не  успеваем проехать трех

километров, как Яла останавливается и показывает на засыхающую рябину:

        — Знаешь, почему она засыхает? Под ней клад закопан.

        — Да ну?

        — Точно говорю. Я даже вижу его. Два бочонка с золотыми монетами.

        —  И  что  ты  предлагаешь?  Пусть  лежит себе,  как  лежал.  Нам  надо

торопиться. Вон дождь собирается.

        Небо в самом деле темнеет,  на дороге понимается пыль. Яла соглашается,

и  мы  едем дальше.  Но буквально через минуту становится еще темнее,  сверкает

молния, грохочет гром, и на пыльную дорогу падают первые капли.

        —  Тебе хорошо,  ты в доспехах и плаще,  а на мне  только эта туника да

мантия.

        — Я же не виноват, что нагилы выбрали себе такой  легкомысленный наряд.

Возьми мой плащ, укройся.

        — Очень нужно! Ты забыл, что я ведьма. Ну-ка, достань магический жезл!

           Дождь  тем  временем усиливается.  Я  достаю  из  сумы   хрустальный

стержень с изумрудным шариком на конце.  Яла поднимает его над головой и рисует

им круг.  Над нами словно появляется прозрачная крыша. Вокруг нас льет дождь, а

на нас не падает ни капли. Яла смеется и  ударяет коня пятками.   

        — Поехали!

         «Крыша» двигается следом за нами. Я не перестаю дивиться дарам святого

Мога, или как его там? Вдали показывается постоялый двор.

        —  Наверное,  не  стоит  привлекать к  себе  излишнего внимания?  Давай

намокнем!

        Взмах жезла,  и «крыша» исчезает.  За те две минуты,  пока мы скачем до

постоялого двора,  Яла  промокает насквозь.  Ее  белая туника прилипла к  телу.

Мокрая тонкая ткань стала совершенно прозрачной.  Я заворачиваю ее в свой плащ.

Коней передаем на попечение конюха, а сами проходим на постоялый двор.

        Там  горит  очаг,   пахнет  жареным  мясом  и  луком.  Яла  даже  слюну

сглатывает. Усаживаю ее у очага, а сам подхожу к хозяину, стоящему за стойкой.

        — Хозяин,  мы заночуем у тебя.  Нам нужны две комнаты, ужин, а сейчас —

две кружки горячего пива с перцем.

        Пока слуга готовит пиво, хозяин расспрашивает меня:

        — Откуда едете, сэр?

        — Из столицы.

        — Кто победил на турнире? Крун Дулон?

        — Не угадал. Рыцарь Хэнк из Гомптона.

        — Ого! И кого же он выбрал королевой?

        — Нагилу Ялу.

        Хозяин присвистывает:

        —  Здорово!  А  мы боялись,  что в  Красную Башню опять пойдет женщина,

которую потом никто не увидит. Надо же! Нагилу выбрал!

        Забираю пиво  и  отношу  его  к  очагу.  Яла  начинает пить  маленькими

глотками,  обжигаясь.  Я  сам с удовольствием прихлебываю согревающий напиток и

протягиваю ноги к очагу.  Туника Ялы просохла так же быстро, как и намокла. Она

скидывает плащ  и  растягивает перед огнем свою мантию,  чтобы просушить и  ее.

Слышится шепот: «Нагила! Нагила!» Хозяин осторожно подходит к нам и почтительно

спрашивает:

        — Прошу прощения, сэр. Ваша спутница не знает ли нагилу Ялу?

        Яла резко поворачивается к нему:

        — Во-первых,  хозяин, ты должен спрашивать у меня; во-вторых, ты должен

знать, что все нагилы знают друг друга; и, в-третьих, нагила Яла — это я.

        Хозяин падает на колени.

        —  Прошу  прощения,  могущественная нагила!  Я  давно не  видел нагил и

совсем забыл, что вам только короли равны по рангу...

        — Я прощаю тебя. В чем твоя нужда, ты же не просто так ищешь встречи со

мной?

        — Могущественная нагила! Ты была в Красной Башне у святого Мога. Скажи,

не научил ли он тебя врачевать неисцелимые недуги?

        — Какая тебе разница,  чему меня научил святой Мог?  Ближе к делу!  Что

тебе нужно?

        — Дочь моя месяц назад спасала из горящего дома двух детей.  Детишек-то

она спасла, но от жара сама ослепла...

        — И ты просишь, чтобы я вернула ей зрение? Веди меня к ней!

        Сэр Хэнк, достань белые перчатки святого Мога.

        Я  достаю  из  сумы  длинные  белые  перчатки из  тончайшей кожи.  Яла,

натягивая их на ходу, идет вслед за хозяином.

        Минут через пятнадцать они  возвращаются.  Яла  ведет под  руку высокую

девушку с длинной и толстой каштановой косой.  Коса,  чтобы не оттягивать своей

тяжестью голову назад, переброшена через плечо на грудь, и конец ее заправлен в

карман синего сарафана.  Большие синие глаза девушки смотрят испуганно, ступает

она неуверенно,  как человек, долго не ходивший без посторонней помощи. Девушка

робко улыбается.  Сзади идет хозяин.  Он  смотрит на  Ялу  как на  богиню.  Мне

кажется,  он вот-вот упадет на колени и начнет целовать ее мантию. Яла подводит

девушку ко мне и представляет:

        — Сэр Хэнк, это Рита. Как видишь, у меня получилось!

        Я вижу, что и Рита, и ее отец готовы начать целовать нашу с Ялой обувь,

и быстро придаю их мыслям другое направление:

        —  Хозяин,  а  ведь я  заказывал ужин!  Где он?  Мы с нагилой проделали

долгий путь и проголодались.

        Хозяин  с  дочкой бросаются накрывать на  стол.  Когда  ужин,  довольно

обильный,  уже стоит на столе,  Яла настаивает на том,  чтобы и Рита,  и хозяин

отужинали с нами:

        — В противном случае ни я, ни сэр Хэнк к еде не прикоснемся!

        Им пришлось повиноваться.

        За столом я обращаю внимание,  что Яла все еще в перчатках. Сказываются

привычки Лены. Тихо шепчу:

        «Лен,  мы  не  в  Монастыре,  перчатки-то  сними».  Она  тихо смеется и

медленно стягивает перчатки.

        А я снова смотрю на Риту,  любуюсь ее высокой статной фигурой, большими

синими глазами, неимоверной косой и замечаю:

        — Наверное, много хлопот с такими волосами?

        Рита вздыхает, давая понять, насколько я прав. Пытаюсь ее утешить:

        —  Зато они очень красивые.  Наверное,  не один жених вздыхает по такой

косе?

        Эффект получается прямо  противоположным.  Прекрасные синие глаза вдруг

наполняются слезами,  девушка встает  и  покидает зал.  Вопросительно смотрю на

хозяина:

        — Я что-то не то сказал?

        —  Да нет,  сэр,  вы все сказали верно.  Коса Риты —  одна такая на всю

округу, ей все завидуют. Но вот жених... Одним словом, не везет им.

        — Расскажи.

        — Сватался два года назад парень.  Хороший человек, да бедный. Но то бы

не беда,  да на что им жить? Я только-только после пожара отстроился, помочь им

было нечем.  Вот и пошел он на войну.  Думал с добычей вернуться, а сам-то чуть

жив остался.  Кроме ран,  ничего не привез.  А у меня — опять пожар...  Видите,

дом-то  совсем новый.  Два  месяца как отстроился.  Опять нет ни  гроша,  чтобы

помочь молодым.  И  опять Грин  нанялся лучником к  бухасу Шермонскому.  Тот  с

кем-то воевать собрался. Вернется ли, бог весть. Через месяц они выступают.

        Хозяин грустно смотрит на стул,  на котором сидела Рита. Смотрю на Ялу,

она кивает, и тогда я говорю:

        — Пошли к Грину человека,  пусть уходит от бухаса.  Простому солдату на

войне,  кроме ран да смерти, искать нечего. Пусть сватается снова. А сам завтра

на  рассвете поезжай по  дороге на столицу.  В  восьми пранах отсюда,  слева от

дороги увидишь засыхающую рябину.  Копай под ней.  Половину того,  что найдешь,

отдай молодым, остальное возьми себе.

        Хозяин слушает меня  внимательно,  но  с  явным  недоверием.  Яла  тихо

говорит ему:

        —  Сделай так,  как он говорит.  Этого вам надолго хватит.  А  с твоими

пожарами мы поступим так...

        Она  встает,  копается в  моей суме,  достает кристалл красного цвета и

сквозь него внимательно осматривается вокруг:

        — Теперь этот дом — с огнем, но в огне не сгорит.

        Хозяин уже «готов».  Я снова боюсь,  что он полезет целовать ей ноги, и

пытаюсь его отвлечь. Расспрашиваю его о Мунке и его шайке. Хозяин, узнав, что с

ними покончено, оживляется и произносит тост за Золотой Меч.

        Едва я осушаю кубок, как слышу голос Ялы:

        —  Ну и  что вы стоите так робко и смотрите на нас?  В чем у вас нужда?

Подходите, только по одному. Постараюсь вам помочь, чем смогу.

        Почти весь  зал  вокруг нашего стола заполнен народом.  Узнав,  что  на

постоялом дворе остановилась нагила Яла,  которая этой ночью побывала в Красной

Башне у святого Мога, сюда собралось почти все селение.    

        —  А  ты,  нагила,  действительно была у  святого Мога?  —   спрашивает

горбатый старик.   

        Яла хмурится,  достает из сумы Золотой Венец и  надевает его на голову.

Лицо старика проясняется,  он к  подходит к  Яле и  что-то шепчет ей на ухо,  а

затем падает на колени.  Яла озадаченно смотрит на него. Подумав минуту-другую,

она достает из сумы красные перчатки,  натягивает их и,  закрыв глаза, начинает

гладить старику горб.  На наших глазах спина старика распрямляется, и мы видим,

что это не старик, а здоровый, крепкий мужчина лет тридцати пяти.   

        — Чудо! — шепчет хозяин. — Тори был на войне вместе с Грином и вернулся

со сломанной спиной. Работать не мог, кормил семью подаянием. И вот... Да будут

славны во веки веков святой Мог и нагила Яла!

        По  толпе проходит восторженный гул.  И  люди  один за  другим начинают

подходить к  Яле.  Она трудится не  покладая рук:  лечит,  предсказывает,  дает

советы,   снова  лечит,   отыскивает  потерянное...  Я  хочу  остановить  поток

просителей, но Яла властным жестом пресекает мою попытку.

        — Никто не должен уйти обиженным!

        Мне приходится подчиниться.  Как-никак она — могущественная нагила, а я

— простой рыцарь.  Работа Ялы затягивается до полуночи. Она выглядит совершенно

измотанной.  Хозяин с дочкой отводят нас в комнаты. Я желаю им спокойной ночи и

начинаю укладываться.

        Не успеваю задремать,  как слышится легкий стук в  дверь.  Беру свечу и

подхожу к  двери,  за ней —  тихо.  Даже слишком тихо.  Возвращаюсь к  кровати,

обнажаю Меч и открываю дверь. На пороге стоит Яла.

        — Время великое! Ты это меня с Мечом в руке встречаешь?

        Я  ничего толком не могу сказать,  а  она входит в  комнату и закрывает

дверь на засов.

        —  Ух!  Еле отделалась от этой Риты!  Представляешь,  она так хотела за

мной поухаживать,  что  принесла воды и  намеревалась разуть меня и  помыть мне

ноги!  Еле-еле  вырвалась от  нее!  Сослалась на  то,  что  мне  надо исполнить

некоторые  запретные  для  непосвященных  глаз  обряды.   Только  мантию  снять

позволила. Ты что молчишь и так странно смотришь на меня? Ты что, не рад?

        — Лена! Ты забыла, ты же — нагила!

        — И нам,  нагилам,  заказана плотская любовь! Но после боя с силами зла

мы  можем любить того,  с  кем бились рядом.  Или ты забыл,  как я  обездвижила

красавицу Лину и сама чуть не вырубилась при этом?

        — Время Великое!  Все-то у тебя обосновано.  А я думал, что после такой

ночки,  дня  пути и  вечера работы У  тебя сил хватит только-только до  постели

добраться.

        — Бедненький!  Ты так устал и хотел отдохнуть, а я тебе не даю. Но и ты

должен меня понять.  Эти  сутки принесли мне столько волнений,  что я  никак не

смогу заснуть. Правда, есть одно средство. Я смогу заснуть в твоих объятиях.

        — Лена, но ты мне сама говорила, что Яла еще девочка!

        Эту последнюю мою попытку Лена отшибает играючи:

        —   Не  век  же  ей  девственницей  оставаться!   Надо  же  и  начинать

когда-нибудь.  А с кем здесь ей еще начинать, когда рядом такой рыцарь, как сэр

Хэнк!

        Лена повисает на мне, горячо целует, потом садится на кровать:

        —  Надеюсь,  у  этих,  —  она  кивает на  левый верхний угол  комнаты и

расстегивает застежки на плечах туники, — хватит такта прекратить наблюдение.

        Туника падает с ее плеч, обнажив до пояса юное девичье тело. Я невольно

любуюсь открывшимся мне зрелищем,  этим телом, которого еще не касались мужские

руки.  А Лена освобождается от пояса и встает.  Туника , падает к ее ногам. Она

стоит передо мной нагая, в одних белых сандалиях, и манит рукой.

       

        Глава 31

        И  когда Он снял шестую печать,  я взглянул,  и вот,  произошло великое

землетрясение, а солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь.

И  звезды небесные пали на землю,  как смоковница,  потрясаемая сильным ветром,

роняет незрелые смоквы свои.  И  небо скрылось,  свившись как свиток;  и всякая

гора и остров сдвинулись с мест своих.

        Откровение Иоанна Богослова

        гл. бет. 12—14.

       

        Утро пришло с пением петуха.  Яла спит,  безмятежно раскидав по подушке

золотые волосы.

        Еще вчера в комнате поставили бадейку с водой.

        Отливаю половину и умываюсь. Снова смотрю на Ялу.

        Жалко будить девочку, но придется.

        Беру ее за руку и хочу поцеловать в лоб,  но неожиданно для самого себя

осторожно целую в  теплую девичью грудь.  Яла прижимает мою голову к груди и не

отпускает,  пока я не целую вторую грудь.  Улыбаясь,  она смотрит на меня, но я

неумолим:

           — Пора, путь до Синего Леса неблизкий, а нам еще  надо заехать к Иле

и уговорить ее.

        — Хорошо, встаю. Только поцелуй меня еще...

        Я удовлетворяю ее просьбу. Яла вздыхает, встает и шлепает босыми ногами

к бадье с водой.  А я смотрю на нее, сидя на кровати: ну ребенок еще, и только!

И надо же,  этой девочке предстоят скоро такие великие дела! А дальше? Ведь она

теперь  —  носительница благодати святого Мога.  Какая  тяжесть падает  на  эти

худенькие девичьи плечи.  Ладно,  проход мы закроем,  точнее, закроет не она, а

Лена. А дальше-то Лена ей помогать не будет!

        А Лена в образе Ялы ворчит:

        — За что я люблю раннее Средневековье, так это за бытовые удобства...

        Захватив  в  своей  комнате  мантию,  Яла  накидывает  ее  на  плечи  и

спускается вниз.  А  я  тем временем надеваю доспехи,  натягиваю сапоги и  тоже

спускаюсь вниз. Пора в дорогу.

        Через час с  небольшим мы слышим звон колокола,  собирающего прихожан к

заутрене.  Скоро мы въезжаем в поселок.  Быстро находим харчевню, возле которой

привязываем коней.

        Яла отправляется к Иле, а я захожу в харчевню и заказываю завтрак. Пока

слуга готовит еду, я раздумываю, что предпринять, если Ила по каким-то причинам

не сможет присоединиться к нам. Упавшая на меня тень прерывает мои размышления.

Поднимаю голову. Передо мной стоит Урган с кувшином вина:

        — Разреши угостить тебя вином, доблестный сэр Хэнк?

        — Присаживайся к моему столу, храбрый Урган, и Раздели со мной завтрак.

        —  Благодарю,  сэр  Хэнк,  но  я  уже позавтракал,  а  вот вина выпью с

удовольствием.

        — Ну, как дела?

        — Мои ребята и Краузе уже на пути в Синий Лес.

        —А Лок?

        —  А  вот  старого Лока найти не  удалось.  Исчез.  Нищий,  что сидит у

питейного заведения, напротив его лавки, сказал мне, что, после того как я унес

от Лока стрелы, тот запер лавку и больше никуда не выходил.

        — Может быть, с ним что-то случилось?

        — В том-то и дело, что ничего не понятно. Я выломал дверь заднего хода,

она тоже была заперта изнутри,  но ничего не обнаружил.  Все:  и двери,  и окна

заперто изнутри на засовы.  В лавке — ни души. Все расставлено и разложено так,

как в момент моего ухода. Нищий, выходит, не обманул. Но от самого старого Лока

даже запаха не осталось.

        — Странно. Очень странно...

        — Что теперь будем делать? Ведь в Синем Лесу нам без заговоренных стрел

нечего делать.

        — Это не беда, Яла все вам сделает. Меня беспокоит другое: куда и каким

образом исчез старый Лок?

        — Давай оставим это пока за скобками. Вернемся домой, выясним.

        — И то правда.

        — А как ваши дела? Добрались без приключений?

        — Да как сказать.  Сначала пришлось шайку разбойников дезинтегрировать,

потом Яла начала чудеса творить...

        — Расскажи, расскажи, это интересно!

        — Ну,  сначала она увидела под землей клад:  два бочонка с золотом... А

вот и она сама, да еще и со спутни цей.

           К нашему столу подходит Яла с девушкой лет двадцати пяти. Та намного

выше Ялы и  одета в  светло-зеленый сарафан и розовую сорочку.  На ножках такие

же, как и у Ялы, белые сандалии.

          — Это Ила,  — представляет девушку Яла — Ила,  это  сэр Хэнк и Урган.

Ила согласна помочь и готова отправиться с нами.

        В этот момент слуга приносит заказанный завтрак.

        — Присаживайтесь к нам, Ила, и позавтракайте.

        — Спасибо, я уже ела, а вы не стесняйтесь, завтракайте.

        Яла набрасывается на еду.  Ила наливает себе вина.  Удовлетворив первый

голод, я спрашиваю:

        —  Скажите,  Ила,  Яла все вам рассказала?  — я делаю ударение на слове

«все».

        — Да, сэр Хэнк.

        — И вы тем не менее готовы сегодня пойти с нами к Желтому Болоту?

        —  Да,   —  просто  отвечает  она.   —  То,  что  рассказала  мне  Яла,

действительно страшно. Но ведь кто-то должен это сделать. Почему не я с вами?

        — Ну, что ж, тогда не будем тратить время на лишние разговоры.

        Через  несколько  минут  мы  уже  выезжаем  из  поселка.  Едем  мы,  не

останавливаясь,  и лишь один раз даем передохнуть коням у постоялого двора, где

сами обедаем.

        От  постоялого двора ведут две  дороги:  одна  наезженная —  на  север,

другая заброшенная —  на  восток.  Но было заметно,  что по ней недавно проехал

конный  отряд.

        — Это мои лучники,  — определяет Урган. Еще через три часа мы прибываем

на постоялый двор.  Там весьма людно.  По дороге к  лучникам присоединились еще

семь  человек.  Уже  три  недели  на  постоялом дворе  живут  шесть  рыцарей  с

оруженосцами. Они тоже ждут нас.

        При  въезде меня  встречает верный Симон.  Он  забирает наших  коней  и

уводит их на конюшню.  Мы заходим в  дом.  За столом ужинают рыцари.  При нашем

появлении они встают, радушно приветствуют нас.поздравляют меня и Ялу:

        —  Мы не сомневались,  сэр Хэнк,  что ты утрешь нос всем этим столичным

недомеркам на турнире!

        — Ну, как, Яла, не испугалась святого Мога?

        —  Наша Ялочка никого не  испугается!  Поток приветствий прерывает Эва,

незаметно вошедшая в зал:

        — Сэр Хэнк!  Поздравляю тебя с победой!  Тебя и Ялу уже давно ждет твой

старый знакомый.

        — Старый знакомый?

        — Пойдем, увидишь.

        — Извините, друзья, я скоро вернусь.

        Вместе с  Ялой и  Эвой мы  поднимаемся на второй этаж.  Там в  одной из

комнат у окна сидит... старый Лок!

        — Здравствуй, сэр Хэнк, здравствуй, нагила Яла! Вот мы и встретились.

        — Но каким образом...

        — Не спрашивай,  рыцарь.  Помнишь, я сказал тебе, что в борьбе с силами

зла  все  добрые люди  должны помогать друг другу?  Когда Урган ушел от  меня с

заговоренными  стрелами,  я  подумал  и  решил,  что  после  Красной  Башни  вы

непременно отправитесь сюда и вам не помешает моя помощь. И вот я — здесь.

        — Отец Лок,  ты очень кстати, — говорит Яла. — Пусть сэр Хэнк, если ему

больше нечего делать,  ломает себе голову над  тем,  как ты  догадался о  наших

планах и  так быстро здесь оказался.  Я  же просто рада тебе.  Семнадцать,  нет

восемнадцать лучников да шесть рыцарей! Я просто не успею до ночи заговорить их

оружие.

        — А вы хотите идти на Желтое Болото уже этой ночью?

        —  Конечно!  Вдруг силы зла  что-то  проведали и  готовятся дать отпор?

Нельзя давать им времени.   

        — Правильно,  девочка! Пойдем, у нас много работы. Поговорим потом, сэр

Хэнк.    

        — Яла, пригласи сюда Илу, — просит Эва.   

        Оставшись наедине со мной,  Эва кладет свои руки  мне на плечи, смотрит

в глаза и тихо говорит:

        — Хэнк, у меня будет сын. Твой сын.

        Я ошеломлен и не нахожу ничего лучшего, чем спросить:

        — А откуда ты знаешь, что сын?

        — Я же — нагила, а не деревенская баба.

        Я  целую Эву,  а сам думаю:  не хватает еще,  чтобы и Яла обзавелась от

меня сыном, не слишком ли много и будет потомков Андрея Коршунова в этой фазе.

         — О чем это ты? — вдруг спрашивает Эва.

        — Что, о чем? — не понимаю я.

        — Думаешь о чем? Целуешь меня, а думаешь о чем-то другом.

        — Просто пытаюсь представить, какой он будет и какая судьба ждет его?

        — Думаю, он будет сильным и отважным, как ты...

        — И красивым и мудрым, как ты...

        Внезапно на глаза Эве попадается рукоятка моего Меча.

        — А почему ты открыл эти камни?

        — Это не я их открыл, а святой Мог. Теперь это не просто Золотой Меч, а

Горшайнергол — ключ к вратам зла на Желтом Болоте.

        Разговор прерывает Ила, которая входит вместе с Ялой.

        — Эва, у тебя найдется для меня мантия?

        — Конечно.

        —  Тогда все  в  порядке.  Теперь давайте все  обсудим подробно.  Как я

поняла из рассказа Ялы:  мы четверо — главные действующие лица. Остальные будут

только прикрывать нас от нежити.

        — Верно.

        Эва садится за стол,  приглашает нас,  и  мы начинаем обсуждать порядок

движения к  Желтому Болоту и действий там:  кто где встанет,  что и когда будет

делать.

        —  Полагаю,  что  во  время движения по  Синему Лесу я  смогу отпугнуть

нежить от нашего отряда,  — говорит Яла.  — Другое дело,  когда мы будем заняты

Огнем. Здесь я отвлекаться не смогу. Вся надежда на рыцарей, лучников и...

        Яла мнется,  а я понимаю,  что она не знает,  стоит ли говорить о нашем

союзнике в рядах Черных Всадников.

        — Это я с Урганом беру на себя. Сейчас важнее всего вот что. Святой Мог

предостерег нас с Ялой.  Будет очень и очень страшно, но, если хоть один из нас

дрогнет  и  отступит  хоть  на  шаг,  произойдет непоправимое.  Давайте  сейчас

подумайте,  трезво все взвесьте.  Если в  вас хоть на миг колыхнется сомнение в

себе,  лучше скажите об этом.  Лучше отложить дело, чем, начав его, навлечь еще

большую беду.  Тебя,  Яла,  я не спрашиваю.  Ты все это затеяла, тебе отступать

нельзя. Минуты три-четыре все молчат.

        — Я готова, — говорит Ила.

        — Я не отступлю и не дрогну, Хэнк, можешь быть уверен, — говорит Эва.

        —  Тогда — все,  — подвожу я итог.  — Яла,  иди помогать Локу,  Эвичка,

займись хозяйством. Надо накормить людей как следует, ночь будет тяжелой.

        — А я ей помогу, — предлагает Ила.

        Примерно через час весь мой отряд собирается за столом в общем зале.  Я

подробно рассказываю о предстоящей операции.

        — Все ли здесь хорошо поняли, на что мы идем, что нам предстоит?

        Ответом было молчание.

        —  Тогда,  если кто-то  из  вас чувствует неуверенность,  сомневается в

себе,  лучше скажите это сейчас. Никто вас не осудит. Мы четверо: я, Эва, Яла и

Ила  должны быть абсолютно уверены,  что  сзади нас  никто не  потревожит и  не

отвлечет. Иначе может случиться беда. Подумайте как следует.

        Встает один лучник:

        —  Сэр,  я  несколько плохо вижу в  темноте и  могу промахнуться,  если

придется стрелять.  Поэтому я попросил бы на всякий случай заговорить не только

мои  стрелы, но и мой меч.

        —  Хорошо,  отец Лок сделает это.  А ты,  Урган,  поставь этого лучника

ближе  к  центру.  Когда  нагилы зажгут Священный Огонь,  там  будет достаточно

света.

        — Благодарю вас, сэр. Я сам хотел просить вас об этом, но не осмелился.

        Наливаю кубок и поднимаю его:

        — За успех нашего дела! Выступаем через полчаса.   

        Через  полчаса отряд  строится.  Впереди встаю я  с  обнаженным Золотым

Мечом.  За мной —  три рыцаря.  За рыцарями — три нагилы,  в середине — Яла.  В

левой  руке  она  держит зеленый кристалл.  За  нагилами —  лучники во  главе с

Урганом. Замыкают отряд еще три рыцаря.

        Отец Лок подходит к  Яле,  обнимает ее за плечи и  что-то тихо говорит.

Яла удивленно смотрит на него и отшатывается.  Лок улыбается, целует ее в лоб и

быстро уходит на постоялый двор.  Пора выступать,  но Яла все еще смотрит вслед

Локу. Но время терять нельзя, и я командую:

        — Вперед, друзья! За дело!

        До  Синего Леса  остается не  более  трехсот метров,  i  когда из  него

внезапно раздается жуткое многоголосие.   Визжат парки,  воют оборотни, голосят

хуры,   ругается   Потан,   галдят  шмони,  пажи,  рычит  прочая  нечисть.  Лес

наполняется морем разноцветных огоньков.  Это горят глаза нежити. Все население

Синего Леса  встречает  нас,  словно догадываясь,  зачем мы  сюда  идем.  Я  не

замедляю шага,  только оглядываюсь на Ялу. Та кивает головой и высоко поднимает

левую  руку  с  магическим кристаллом.  Он  начинает светиться зеленым  светом,

сначала как бы робко,  потом все ярче и ярче.  Наконец, зеленый свет становится

ярче лунного. Разноцветные огни отступают в глубь Леса. Ага! Не нравится!

        Однако далеко они не уходят.  Галдеж не только не прекращается, но даже

усиливается.  Видимо,  зеленый свет им не нравится,  они боятся его, но в то же

время он разжигает их ярость.  Ну,  как же так!  Вот она, желанная добыча, сама

идет,  гоняться за  ней не надо.  Да так много!  Но этот проклятый зеленый свет

мешает полакомиться! На всем пути до Желтого Болота нас сопровождают мелькающие

со  всех  сторон  огоньки  и  яростные  вопли.  На  подступах  к  Болоту  отряд

перестраивается.   Каждый  занимает  свое,  заранее  оговоренное  место.   Цепь

лучников и рыцарей создает вокруг нас примерно  стометровую зону безопасности.

        А  мы,  четверо,  стоим у  кромки Болота.  Впереди,  между двумя елями,

клубится желтый туман.

        — Ну, не будем терять времени, — говорю я, — приступим.

        В этот момент шуршат кусты и на поляну выходит...  хура!  Как она здесь

оказалась?  Она идет прямо ко  мне.  Угрожающе поднимаю Меч,  но она на него не

реагирует,  только протягивает вперед правую руку и нежным, мелодичным голоском

говорит:

        — Андрей, это — я, Кристина.

        Опускаю Меч и перевожу дыхание. А Кристина продолжает:

        — Я намеренно осталась здесь, чтобы все зафиксировать. Это очень ценная

информация, нельзя ее терять.

        За моей спиной Яла успокаивает Эву и Илу, которых появление хуры в зоне

действия магического света несколько выводит из равновесия. Не знаю, что она им

там говорит, но результата вроде достигла.

        — Хорошо,  Крис, занимайся своим делом. Только встань так, чтобы нагилы

тебя не видели. Им нельзя будет отвлекаться ни на миг. И будь осторожна, следи,

чтобы не  попасть в  зону поражения.  Время с  ней,  с  информацией.  Ее  можно

наработать, а тебя не вернешь.

        Кристина  исчезает  за  камнем.  Пока  я  с  ней  разговариваю,  нагилы

раздеваются.  Оставшись в одних мантиях,  они,  ступая босыми ногами по мягкому

мху, занимают свои места.

        — Давай,  Хэнк,  мы готовы, — говорит Эва. Встаю впереди и поднимаю Меч

вверх. На минуту замираю и прислушиваюсь к тому, что творится сзади. А там идет

сражение. Нежить атакует нас по всему фронту. Вопли, визги, рычания и завывания

перемежаются с ударами мечей,  звоном тетивы и свистом стрел.  Лучники и рыцари

подбадривают,  поддерживают друг друга.  Надо спешить. Неизвестно, долго ли они

смогут сдерживать такой натиск.  Хорошо еще Черных Всадников не видно.  Видимо,

Генрих сделал свое дело. Даю сигнал. Нагилы одновременно поднимают руки вверх и

смотрят в темное небо. Минута, другая...

        Сзади  меня  словно  свечка  загорается.  Вот  она  ярче  и  ярче.  Над

вытянутыми вверх пальцами разгораются шары оранжевого пламени. Они все больше и

больше...   

        Внезапно сердце  мое  замирает,  а  на  горле  словно  сжимаются чьи-то

ледяные пальцы.  Желудок куда-то подтягивает,  по спине текут струйки холодного

пота, по  всему телу начинают бегать крупнокалиберные мурашки. Неописуемый ужас

поднимает дыбом все волоски моего тела.  Время Великое!  В чем дело? Чего это я

боюсь?  А,  вот  и  оно!  На  болоте  двигаются неясные тени.  Они  колеблются,

приближаются.  Что это?  Деревья, ярко освещенные оранжевым светом, отбрасывают

тени от нас,  а неясные силуэты тоже отбрасывают тени но... в нашу сторону. Эти

тени тянутся, тянутся ко мне все ближе и ближе.

        Я точно знаю,  что,  как только одна из них коснется меня, мне — конец.

Конец,  это мягко сказано.  Это будет начало.  Начало бесконечных,  неописуемых

мук, от которых уже сейчас кровь леденеет в жилах.

        Что  делают нагилы?  Хочу обернуться и  не  могу заставить себя сделать

это.  Не могу оторвать взгляда от ползущих ко мне теней. Хотя я точно знаю, что

сзади подкрадывается опасность еще большая.  Я  мог бы справиться с ней Золотым

Мечом, но рука словно онемела...

        Кто-то  касается моего правого плеча.  Из-за  спины по моему предплечью

тянется,  перебирая пальцами,  цепляясь  за  чешуи  доспехов длинными загнутыми

желтыми ногтями, рука. Она зеленая с синими и черными пятнами, покрыта белесыми

волосами и  язвами.  Из  страшных язв падают черви.  Холод обдает правую щеку и

воистину могильный голос стонет прямо в  ухо:  «Отдай!  Отдай!»  А ужасная рука

тянется прямо к  Золотому Мечу.  Я  не  могу обернуться,  так  как  вторая рука

ложится на мое левое плечо и такие же пальцы тянутся к моей шее.

        А по поверхности болота плывет ко мне змея,  похожая на анаконду.  Куда

там,  анаконда! В этой твари уже метров тридцать, а конца ее еще не видно. Да и

в  отличие от анаконды характерная форма головы говорит,  что эта змеюка весьма

ядовита. Ее желтые немигающие глазищи уставились с явным неодобрением.

        С вершин елей срываются какие-то жуткие крылатые твари,  похожие издали

на летучих мышей.  Они летят прямо на меня.  Я  уже вижу,  это не летучие мыши!

Это...  Нет слов в  человеческом языке,  чтобы описать этих Ужасающих монстров.

Это сплошные красные зубастые пасти,  когти, горящие глаза, искаженные в ярости

и  ненависти морды.  Самое жуткое то,  что  все  это не  издает ни  звука.  Это

сплошная смерть, налетающая на меня в могильном безмолвии.

        Внезапно там,  откуда летит этот ужас,  вспыхивают три  шара оранжевого

пламени,  и крылатая масса расступается. Шары колеблются в воздухе, жуткие тени

шарахаются от  них,  но  не  прекращают своего движения к  нам.  Огненные шары,

руководимые волей нагил, начинают сближаться, сливаются в один... Пора!

        Нажимаю клавишу и  с  криком:  «Горшайнергол!»  очерчиваю Золотым Мечом

круг.  Странно,  только что я не мог и рукой пошевелить,  чтобы отбить атаку, а

сейчас быстро описываю клинком круг,  захватывая в  него  огненные шары и  ели,

между  которыми шары  сливаются в  один.  Рисую  восьмерку.  Огненные шары  уже

слились.  Делаю выпад в  центр восьмерки,  который лег точно на центр огненного

шара. И тут же, интуиция подсказывает, захватываю рукоятку Меча второй рукой. И

вовремя!

        То, что началось, можно было сравнить с предыдущим как детский утренник

с  дискотекой фанатов тяжелого рока.  Клинок часто завибрировал и  как бы начал

стремительно удлиняться.  Амплитуда и  частота колебаний возрастают.  Я  уже не

различаю  конца  Меча,  вместо  него  серебристо-лиловый  луч.  Луч  тянется  к

огненному шару.  С  трудом удерживаю Меч двумя руками.  Да  полно!  Меч ли  это

сейчас? Дрожащий луч тянется, тянется, и когда он касается огненного шара...

        Огненный шар  стремительно уменьшается,  сжимается до  размеров искры и

взрывается с грохотом атомной бомбы. Все вокруг заливает синий трепещущий свет.

Земля ходит ходуном,  словно я  стою  на  спине пытающегося сбросить меня быка.

Небо  обрушивается на  с  меня.  Звезды срываются со  своих мест  и  кружатся в

жутком хороводе.

            В той точке,  где исчез,  взорвался огненный шар, появляется черное

пятно.  Оно  растет,  ширится,  как чернильная клякса на  промокашке.  Деревья,

болотная   осока,  небо  над  болотом  закручиваются вокруг  этой   «кляксы»  и

пропадают в  ней!  А «клякса» — черное пятно  растет и глотает,  глотает Желтое

Болото.  Граница черноты все ближе и  ближе к  осоке,  растущей на краю болота.

Земля подо мной уже не ходит,  а прыгает и мечется.  Чтобы не упасть, опускаюсь

на  одно колено.  Из  последних сил  удерживаю Меч  в  нужном направлении.  Луч

бесследно тает  в  черном,  неописуемо черном пятне.  Вот  в  пятне,  мелькнув,

исчезает прибрежная осока... Хорош! Нажимаю клавишу дезактивации...

        Мощный,  неземной силы  удар  сбивает меня  с  ног.  Все  вокруг словно

взбесилось. Грохот такой, словно  взорвалась вся Галактика. Меркнущим сознанием

улавливаю,  что сзади ревет такой ветер,  по сравнению с  которым ураган —  это

дуновение от дамского веера. Что-то пролетает надо мной. Меня с силой прижимает

к  земле.  «Не  менее  восьми  g!»  —  мелькает мысль.  А  сама  земля  куда-то

стремительно несется.  Великое Время!  Когда все  это кончится?  Что за  силы я

пробудил Золотым Горшайнерголом?

        Слава  Времени,  все  это  продолжается краткий  миг,  который,  честно

говоря,  кажется мне  вечностью.  Наступившая тишина вязкая,  как смола.  Лежу,

распластавшись на земле, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Впрочем, я и

не могу никак решиться сделать это, все еще не веря, что все уже кончилось.

        Не знаю, сколько времени я так пролежал, но стоны, раздающиеся сзади, и

хриплые, полные боли крики побуждают меня, наконец, к действию. Собрав все силы

и всю волю в кулак,  встаю.  Хотя,  видит Время, это мне стоит таких же усилий,

как повернуться со спины на живот в сиреневой пустыне во время МПП.

        Первое,  что мне бросается в глаза,  — это то,  что Желтого Болота нет.

Нет, и все тут! Там, где была прибрежная осока, теперь растут кусты боярышника.

Двух  елей  как  не  бывало.  Оборачиваюсь.  Нагилы  лежат  ничком,  засыпанные

обломанными ветками. Из леса доносятся стоны и крики о помощи. Что там? Неужели

нежить победила и терзает моих людей?  На всякий случай активирую Золотой Меч в

режим «антинежити».

        — Урган!

        Нет ответа. Где же он? Что с ним?

        — Урган!

        Меня качает, колени подгибаются. Но надо все-таки идти туда. Но сначала

займусь нагилами.  Они сейчас — легкая добыча.  С трудом делаю несколько шагов.

Сзади меня,  справа,  должна была стоять Яла.  Отбрасываю ветки и переворачиваю

девушку на спину. Яла открывает глаза и шепчет:

        — Андрей, что, уже все?

        — Все, Леночка, как ты?

        — Вроде живая. Ох, Андрюша, что это было?

        — Время его знает, Лена. Дома разберемся. Встать можешь?

        — Постараюсь... Ой! По мне словно танк проехался, — жалобно стонет Яла.

        — Слушай,  ты же — нагила!  Да еще посвященная святым Могом.  Соберись,

приведи себя в порядок.  У нас наверняка есть раненые. Им нужна твоя помощь. Ну

же, давай! Ты же хроноагент, Время побери!

        Яла  с  минуту  молчит,  закрыв  глаза.  Чувствую,  что  она  внутренне

собирается.

        — Так. Помоги мне встать... Хорошо.

        Она снова закрывает глаза, поднимает руки вверх, вытягивается в струнку

и затаивает дыхание. Потом резко опускает руки и встряхивается.

        — Все!  Врачу исцелися сам.  Займемся другими...  Эх!  Сюда бы перчатки

святого Мога!

        — Ты недооцениваешь меня, — я достаю из-за пояса сверток.   

        Яла чмокает меня в подбородок, выше дотянуться не может. 

         — Ты — чудо! — и вдруг спохватывается. — А где Кристина?

        Я иду к валуну-пульту. Там никого нет. Где же она?

        — Смотри! Там, за кустами! — кричит Яла.

        В  траве лежит фигура в  белых одеждах.  Это  хура,  то  есть Кристина.

Видимо,  это она перелетела через меня во время толчка. Бегу к ней. Услышав мои

шаги,  Кристина приподнимается и  с  ужасом  смотрит  на  меня  и  Золотой Меч.

Внезапно она вскакивает и с визгом убегает в лес.   

        — Что с ней? — удивляется Яла. — С ума сошла от потрясения?

        — Нет, — отвечаю я, — это уже не Кристина. Это — обычная хура. Кристине

нет причин бояться Золотого Меча. Она уже дома. Займемся другими.

        Пока Яла приводит в  порядок нагил,  я  иду к нашему оцеплению.  Первым

нахожу Ургана.  Понятно,  почему он  не  отвечал мне.  Он  лежит без  сознания,

придавленный огромным суком,  почти деревом. Шлем помят, из ушей и из-под шлема

течет кровь.

        —  Яла!  —  зову я.  — Беги сюда,  надо помочь Ургану!  В этот момент я

совершенно забываю о нежити. А она о нас отнюдь не забыла.

        — Хэнк! Сзади! — кричит Ила.

        Из кустов на меня бросается что-то зеленое, мохнатое и очень когтистое.

Взмах Меча,  и  это,  обливаясь желтой «кровью»,  падает обратно в кусты.  Так.

Нежить,  как более живучая,  уже оправилась от  этой встряски и  сейчас полезет

снова. Представляю себе, как ларки пожирают сейчас беспомощных лучников и ору:

        — Яла! Нежить снова атакует! Делай что-нибудь, а то они всех сожрут!

        Яла уже бежит ко мне со своим зеленым кристаллом.  Тот разгорается в ее

руках все ярче. Когда свечение достигает максимума, она передает его мне.

        — Держи как можно выше.

        Слава  Времени!  Решены  сразу  две  проблемы:  и  нежить  прогнали,  и

местность осветили.

        К  нам подходят Эва и Ила.  Все вместе мы начинаем искать своих людей и

помогать им, приводим их в чувство. Урган уже на ногах. Качается как пьяный, но

тоже ходит и ищет своих лучников.  Яла в красных перчатках перебегает по нашему

зову  с  места  на  место:   останавливает  кровь,  заживляет  раны,  сращивает

переломанные кости.  Вижу,  что все это дается ей нелегко. Она на пределе, но я

не могу позволить ей расслабиться, отдохнуть. Да и она сама словно не чувствует

усталости.

        Нагилы берут на  себя  «легкие случаи»,  чтобы хоть  немного разгрузить

Ялу.  Это занятие затягивается почти до рассвета.  Семи лучникам и трем рыцарям

Яла  уже  ничем  не  может  помочь.  Ларки  и  другие зубастые твари  буквально

растерзали их.  И  случилось это,  видимо,  еще  тогда,  когда нагилы разжигали

Священный Огонь,  а  нежить яростно атаковала линию  оцепления.  Вокруг каждого

нашего товарища валяются не  менее десятка зарубленных или  пронзенных стрелами

жутких тварей.

        Погибших хороним на  том месте,  где еще в  полночь было Желтое Болото.

Молимся над свежей братской могилой и молча отправляемся в обратный путь. Когда

Синий Лес остается позади, один из рыцарей говорит:

        — Самое главное сделано, сэр Хэнк. Ворота в царство зла закрыты. Больше

никто из нас не станет Черным Всадником. А с остальной нежитью мы управимся.

        —  Вечная память тем славным рыцарям,  что стали Черными Всадниками,  —

отвечаю я  —  Только,  сэр  Бирк,  допустил я  одну ошибку.  Надо было спросить

святого Мога,  как  нам успокоить этих Всадников.  Рука у  меня не  поднимается

рубить их. Ведь эти, некогда доблестные и честные рыцари ничем не виноваты, что

они не смогли одолеть Синего Флинна.

        — А может быть, Яла что-нибудь придумает? А, Яла?

        — Постараюсь, — бормочет Яла.

        Она еле-еле переставляет ноги от усталости.  Время Великое!  Что же это

я?  Решительно подхожу к ней и беру ее на руки.  Девочка безропотно обхватывает

меня за шею, прижимается ко мне и затихает.

        — Не устанете, сэр Хэнк? — спрашивает Урган.   

        —  Устану,  тебе передам,  —  шучу я.  —  Да вряд ли устану,  она — как

перышко. Ромашка...   

        Яла вздрагивает, открывает глаза и шепчет мне на  ухо:

         —  Андрей,  знаешь,  что сказал мне старый Лок на  се прощание?  Удачи

тебе, Ромашка... Ой! Что ты? Осторожнее!

        От неожиданности я чуть не роняю ее.

        — Что, сэр Хэнк, уже устал? — спрашивает с насмешкой Урган.

        — Нет, просто споткнулся, — громко отвечаю я и тут же тихо спрашиваю: —

Лен, это же значит, что?..

        —  Правильно:  Мог и  Лок —  это одно и  то же,  — подтверждает она мою

догадку.

        — Выходит, что они уже давно работают здесь и противодействуют ЧВП.

        — Оставим это,  как ты говоришь, пока за скобками. Противодействуют ли?

Это еще вопрос. Что ты знаешь о них? Только то, что они есть, и еще, что они на

данном этапе помогли нам. Ты сам это говорил...

        — Ладно, тише, отдыхай. Ты, я вижу, смертельно устала.

        — Андрей. А я теперь понимаю твою Ольгу, которая по двенадцать часов не

отходила от  операционного стола.  Она  просто  не  могла  оставить раненых без

помощи. Сердце не позволяло ей оставить их страдать.

        —  Верно  говоришь.  Закрой глаза...  Ромашка.  На  постоялом дворе нас

встречают встревоженные  оруженосцы.  По их словам,  над Синим Лесом всю ночь .

сияло какое-то марево.  А в полночь небо словно раско-? лолось. Звезды плясали,

и земля стонала. Они уже не чаяли увидеть нас.

            Укладываю Ялу на постель и борюсь с искушением улечься рядом.  Надо

еще поговорить с Андреем и разыскать старого Лока...  или Мога.  Кто его знает,

как правильно.  Урган распоряжается в общем зале. Там готовят столы к завтраку.

Отвожу его в сторону:

        — Урган, ты не видел отца Лока?

        — Нет, а что?

        — Надо срочно найти его.

        — Что за спешка?

        — Лена сказала мне, что Лок и Мог — это одно и то же лицо.

        — А может быть, она напутала?

        — Исключено. Лок на прощание назвал ее Ромашкой. Именно так обращался к

ней в Красной Башне святой Мог.

        Андрей присвистывает:

        — Вот как! Тогда ты ищи наверху, а я обойду первый этаж и двор.

        Поиски  ничего  не  дают.  Старый Лок  как  в  воду  канул.  Оруженосцы

рассказали мне,  что он  оставался на  постоялом дворе до  того момента,  когда

обрушилось небо и затряслась земля.  Никто не заметил, когда и как он исчез. Не

до  него  было.  Мы  оставляем бесплодные поиски и  идем в  общий зал.  Завтрак

проходит в тишине, все слишком устали.

        —  Иди,  отдохни,  —  предлагаю я Ургану.  — А я пойду,  проведаю Лену,

заодно поесть ей отнесу.

        — Ты думаешь, она еще здесь?

        Пожимаю  плечами,  укладываю в  корзину жареную гусятину,  сыр,  овощи,

яблоки,  хлеб, беру кувшин вина и иду к Яле. Она еще спит. Эва и Ила положили в

ногах постели чистую тунику и  сандалии.  Присаживаюсь на край и какое-то время

смотрю на  девочку,  потом  осторожно целую ее  в  лоб.  Яла  открывает глаза и

улыбается:

        — Хэнк!

        Потом вдруг замечает,  что  лежит передо мной  совсем голая,  прикрытая

лишь полупрозрачной мантией.  Она смущенно опускает глаза,  на щеках вспыхивает

румянец. Тут она замечает в ногах тунику, в глазах вспыхивают искры и...

        Яла лежит передо мной уже в тунике! Телекинез! Да какой точный! Вот еще

один дар святого Мога.  А может быть, она умела это и раньше? Пока я размышляю,

Яла садится,  свешивает ноги с постели,  и сандалии, обе сразу, сами обуваются,

ремешки сами собой обвиваются вокруг голеней и застегиваются под коленками.

        — Ты могла так раньше?   

        — Что могла? — не понимает она.   

        — Телекинез.   

        — Что, что?

        — Ну,  вот так одеться,  не прикасаясь к одежде, одним только мысленным

приказом.

        — А,  вот ты о чем. А я и не заметила. Просто захотелось поскорей стать

одетой... Нет, я так раньше не умела. Наверное, святой Мог научил меня этому.

        — Я принес тебе поесть.

        — Спасибо, — отвечает Яла и с аппетитом принимается за еду.

        Смотрю на нее и  понимаю,  что это настоящая Яла,  без малейшей примеси

Лены. Лена уже дома. Во-первых, она никогда бы не смутилась своей наготы передо

мной. А во-вторых, уж Лена-то знает, что такое телекинез.

        — Отдохнула?

        Яла кивает и, приглядевшись ко мне, говорит:

        — Тебе тоже не мешало бы отдохнуть,  Хэнк.  Вон какой ты бледный,  да и

глаза запали. Ложись, поспи. Нам всем пришлось нелегко.

        — Очень страшно было?

        —  Лучше не вспоминай!  —  Яла закрывает глаза и  качает головой.  — Ты

знаешь,  мне даже не верится,  что я смогла это выдержать и не убежала. Неужели

мы это сделали, а, Хэнк?

        — Еще как сделали, Ялочка.

        — Ну, тогда ты заслужил отдых.

        — Сначала мне надо увидеть Ургана.

        На самом деле мне надо вставить заглушки на рукоятке Золотого Меча.  Не

хватало еще,  чтобы сэр  Хэнк  случайно нажал клавишу и  вспомнил при  этом имя

Меча. Что же все-таки это было?

        Вопреки  ожиданию  мне  приходится довольно  долго  провозиться с  этим

делом.  Пришлось делать новые  заглушки.  Возвращаясь в  комнату Ялы,  встречаю

Ургана.   Он тоже уже не Андрей.  Это видно по тому,  что он приветствует меня,

как сэра Хэнка,  хотя в  коридоре мы  с  ним один на  один.  Да и  почтительный

поклон,  которым он  меня встречает,  говорит сам  за  себя.  Быстро нас отсюда

прибирают. Пора и мне. Сэр Хэнк управится здесь без моей помощи.

        — Пойду, тоже отдохну.

        — Но, сэр Хэнк, Яла сказала мне, что вы хотели встретиться со мной.

        —  Я  уже все сделал сам.  Давай отдыхать,  а после соберемся и обсудим

дальнейшие планы.

        Яла  ждет  меня.  Она  словно  чувствует,  что  сейчас  мы  расстанемся

навсегда.  Положив руки мне на  плечи,  она тянется вверх и  робко целует меня.

Обнимаю девичью фигурку,  прижимаю к себе и крепко целую.  Уже в постели сквозь

набегающий сон вижу, как она сидит у меня в ногах и смотрит на меня. Шепчу:

        — Ромашка.

        Яла улыбается. Ее улыбка — это последнее, что я вижу в этой фазе.

       

        Глава 32.

        Виноградную косточку в теплую землю зарою

        И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву.

        И друзей созову, на любовь свое сердце настрою,

        А иначе зачем на земле этой вечной живу?

        Б. Ш. Окуджава

       

        Принимает меня Лена, собственной персоной.

        — Ну,  наконец-то угомонился, сэр Хэнк! Давай, собирайся живее. Там все

ждут только тебя.

        Где это «там», я не уточняю. Лена уже тащит меня за руку к Нуль-Т.

        У Магистра дым коромыслом.  На столе три кофейника,  чашки, пепельницы,

забитые окурками.  Катрин и  Кристина стоят у открытого окна и о чем-то яростно

спорят.  Ричард,  Стремберг,  Жиль и еще двое, мне незнакомых, за столом что-то

черкают на  листах бумаги.  Магистр,  Андрей и  Генрих молча сидят ё  креслах и

дымят. Вид у них довольно измочаленный, особенно у Магистра.

        При  нашем появлении он  смотрит на  нас  осовевшим взглядом и  тусклым

голосом приветствует:

        —  А,   явился  наконец.  Присоединяйся.  Да  оторвитесь  вы  от  ваших

эпохальных изысканий! Полюбуйтесь, вот он — красавец! Натворил Время знает чего

и  заявляется сюда с  самым невинным видом.  Ты хоть понимаешь,  Андрэ,  что ты

натворил?

        Я пожимаю плечами. Магистр взрывается:

        —  Правильно!  Ты  все оставил за скобками:  святого Мога —  за скобки;

красавицу Лину зарубил — и за скобки; часть пространства-времени уничтожил — за

скобки;  заполучил Время знает откуда супероружие —  за  скобки;  старого Лока,

этого сверхагента,  у...  не тебе чета!  — за скобки...  Они там,  в Монастыре,

яйцеголовые, сами во всем разберутся!

        Магистр  внезапно утухает,  взгляд  его  снова  становится тусклым.  Он

«обвисает»,  словно из  него  спустили воздух.  Он  закуривает новую сигарету и

заканчивает свое «выступление» упавшим до обыденности голосом:

        — Вот,  как видишь,  разбираемся уже вторые сутки. Аналитический Сектор

перегружен работой,  отдел Ричарда непрерывно наблюдает за  Локом,  пока ничего

интересного.  А  у  Кристины появились сумасшедшие идеи.  Более того,  кажется,

удалось установить,  в  какой фазе  базируется ЧВП.  Правда,  остается загадкой

одно:  откуда к вам прибыл святой Мог и его вторая ипостась — старый Лок?  Кофе

будешь?

        Я киваю, и Лена протягивает мне чашку.

        — Так что это за сумасшедшие идеи у Крис?

        — Ну, — поет Кристина своим нежным голоском, — теоретически я уже знаю,

как осуществить переход между фазами.  Сейчас я  готовлю ТЗ Научно-техническому

Сектору на создание комплекса оборудования для формирования перехода.

        — И когда это примерно будет?

        — Месяц... может, быстрее.

        — В первую очередь надо будет проникнуть к Хэнку и Яле.

        — Почему именно туда?

        — Нам надо забрать у них Золотой Меч. Слишком опасно его там оставлять.

        —  А  это  уже второе.  Знаешь,  что показали приборы,  когда ты  столь

доблестно уничтожал переход на Желтом Болоте, сотрясая при этом небо и землю?

        Я  делаю такой умный вид,  что присутствующие не  удерживаются и  долго

смеются. Кристина машет рукой и продолжает:

        — Да,  ну тебя, Андрей! Неужели сам не догадался? Он, как сказал святой

Мог,  не только уничтожает пространство, он еще разрушает связь времен! Обычный

Дезинтегратор уничтожает часть пространства, но это не катастрофа. Его действие

ограничено рамками данной реальной фазы. А Золотой Меч...

        —  Как его там?  — вставляет Магистр.  — Горшут-гарт...  Язык сломаешь!

                       

        — Горшайнергол, — поправляю я.

        — Вот,  вот,  именно он!  — говорит Кристина. —  Этот Горгон уничтожает

сам  пространственно-временной  континуум!   Причем  для  него  нет  межфазовых

преград,  как мы и видели.  Правда, при этом происходит уничтожение равноценных

участков в обеих фазах.

        Я молчу,  осмысливая сказанное.  Что-то в этом роде я и предполагал еще

после слов святого Мога,  но в  такой степени...  А у Андрея свой взгляд на это

открытие.

        —  Представляешь,  если бы такой Меч был у  нас во время боя у  Голубой

Звезды! Тебе не пришлось бы взрывать «Конго» вместе с экипажем.              

        — Да, но в таком случае Горшайнерголом пришлось, бы действовать тебе. С

меня хватит. И одного раза многовато для человеческих сил!                   

        Все  молчат.  Да  и  что  сказать,  когда  страшная картина  разрушения

пространства-времени еще живо стоит перед глазами. Я нарушаю молчание:

        —   А   что   вы   говорили   насчет   фазы,    где   базируется   ЧВП?

                     

        Мне отвечает Ричард:

        —    Понимаешь,     такой    катаклизм,     как    уничтожение    части

пространственно-временного континуума,  не  может пройти для фазы,  любой фазы,

бесследно.  Катрин быстро составила программу поиска возмущений по   аналогии с

тем,  которое вызвал ты.  Дальше все  было  уже без нашего участия.  Компьютеры

анализировали по тысяче фаз в секунду.

           —   И   нашли!   Это  оказалась  довольно  развитая  и  относительно

благополучная фаза. Правда, в ней много аномального и необъяснимого...   

        — Но это детали! Главное, главное! Вы видели их?   

        — В том-то и дело, что нет! В этой фазе много объектов, недоступных для

наблюдения. Каким-то образом ЧВП заблокировал их от нас. «Искатель ЧВП» выводит

нас на объект,  и все.  За стены мы проникнуть не можем. Более того, они что-то

строят на большом полигоне, но что, мы увидеть также не смогли.

        — Ничего, это все вопрос времени, — успокаивает нас Жиль. — Меня сейчас

больше всего интересует так называемый святой Мог. Откуда он?

        —  Да,  это  вопрос!  —  соглашается один  из  незнакомцев.  —  Андрей,

расскажите нам подробнее: как он выглядит, как он появился перед вами?

        Мы  с  Леной  описываем нашу  встречу с  Могом во  всех  подробностях и

отвечаем на многочисленные вопросы.  В заключение сотрудник Научно-технического

Сектора, Кемаль, договаривается о встрече со мной на завтра. Его интересуют мои

личные ощущения при закрытии межфазового перехода. Здесь Лена вносит поправки:

        — Встречайтесь до восемнадцати. У меня завтра день рождения.

        — Вполне. Если не возражаете, я приду со своим сотрудником.

        Киваю  в  знак  согласия,  допиваю кофе  и  наблюдаю,  как  собравшиеся

расходятся. Мы остаемся всемером: я, Лена, Андрей, Катрин, Магистр, Стремберг и

Генрих. Стремберг кивает Магистру, и тот достает традиционную бутылку, а Катрин

хлопочет у линии доставки. Когда водка разлита по рюмкам, Стремберг говорит:

        —  Выпьем  за  успешное  завершение сложнейшей операции.  Когда  мы  ее

планировали,  я  и  не  подозревал,  что она окажется столь трудной.  За  тебя,

Андрей,  я  просто рад.  Это  уму  непостижимо,  два  таких труднейших момента:

победить Дулона и разрушить переход! Признайся, что было труднее?

        — Одно другого стоило, — честно отвечаю я.

        — Да неужто?  — иронизирует Магистр. — Какой-то Дулон, пусть даже агент

ЧВП,  оказался для  тебя чуть ли  не  страшней,  чем  пространственно-временной

континуум!

        —  Зря  смеешься.  Если там были силы природы,  которые мы,  не  изучив

толком,  неосмотрительно потревожили,  то  Дулон...  Если судить по моему опыту

встреч с Синим Флинном,  де Риваком и этим Дулоном,  то эти ребята подготовлены

весьма основательно.  То,  что  мы  до  сих  пор  выходили из  этих единоборств

победителями,  продолжаю я, — это просто наше везение.     

        —  Не прибедняйся,  Андрей,  —  возражает Генрих.  -  Везение всегда на

стороне умения.                 

        —  Может быть,  ты  и  прав,  —  соглашаюсь я,  —  но тем больше причин

оттачивать умение.

        —  На  этом  согласимся и  прекратим дискуссию,  -  говорит Стремберг и

поднимает рюмку, — давайте все таки выпьем!

        Мы все соглашаемся и выпиваем, после чего Стремберг продолжает:

        —  Ну,  а  теперь о  ваших проколах.  Андрей,  ты опять раскрылся перед

противником.  Это второй раз подряд!  Так дальше работать нельзя.  Хватит! Пора

понять,  что  перед  нами  умный,  хорошо оснащенный,  прекрасно подготовленный

противник,  который к тому же опережает нас на два хода. Что бы ты стал делать,

если бы Филипп не выручил тебя? Я же видел, ты уже протянул руку за кубком.

        Я  подробно рассказываю о  том  решении,  которое принял в  тот момент.

Стремберг закуривает и, поразмыслив с минуту, говорит:

        — Что ж, это решение в создавшейся ситуации было верным. Но надо, чтобы

таких ситуаций больше не создавалось.

         — Постараюсь, — пожимаю я плечами.   

        — Вот-вот,  именно постарайся!  Ты же можешь. Теперь, Елена. Что это ты

такое делала с Линой, что сама с вместо нее чуть концы не отдала?   

        — Видит Время, не знаю! Если бы я была прирожденной нагилой, я бы сразу

поняла,  что  я  не  так  делаю.  А  тогда я  просто чувствовала,  что силы мои

стремительно тают и все тело пронизывает боль,  но не могла ничего поделать.  Я

просто не знала, в чем дело. Лучше бы я воспользовалась каким-нибудь оружием...

 

          —  Еще чего!  —  не выдерживаю я.  —  Вооруженная нагила,  это что-то

новое!

           — Андрей прав,  — продолжает Стремберг.  — Ты, Елена, произвела свою

собственную  подготовку  недостаточно  глубоко,   видимо,   думала   о   чем-то

постороннем, отвлекалась.

        —  Уж кто-кто,  а  ты,  —  поддерживает Магистр,  — должна знать,  что,

внедряясь в  фазу,  мы не играем роль носителя,  а  живем его жизнью.  От этого

зависит не только успех задания, но и наша жизнь.

        —  А  сам-то  ты тоже хорош!  —  язвительно замечает Стремберг.  —  Так

обрадовался победе Андрея на  турнире,  что  забыл,  как  это  ломает все планы

короля Рене. С какой радостью ты воспринял избрание Ялы!

        —  Да,  это даже я  заметил и  долго ломал себе голову,  с чего бы это?

Хорошо, Лена объяснила, — ехидно добавляю я масла в огонь.

        —  Ну-ну!   Давайте,   топчите  меня,  топчите,  —  ворчит  Магистр,  —

попробовали бы вы сами работать в образе короля и одновременно оставаться вашим

шефом и переживать за исход операции.

        Выдав это оправдание своей ошибки, Магистр разливает по второй.

        — Не ошибается тот,  кто ничего не делает! Давайте выпьем за то, что мы

делаем. За нашу работу!

        Только вернувшись к себе,  я начинаю ощущать нахлынувшую усталость. Она

наваливается на меня страшной ношей, пригибая к земле и наливая свинцом веки.

        Просыпаюсь рано.  Лена  спит на  шкуре у  камина.  Осторожно,  чтобы не

потревожить ее сон, одеваюсь и выхожу из дома.

        Меня  встречает сильный  холодный ветер,  рвущий  с  деревьев последние

листья.  По небу быстро летят сплошные темно-серые тучи. Вода в озере приобрела

свинцовый оттенок.  К  берегу не подойти,  тяжелые волны бьют о камни,  обдавая

брызгами все на много метров.

        Иду  в  лес.  Там  я  почти сразу обнаруживаю пенек,  усеянный молодыми

крепкими опятами.  Подумав немного,  возвращаюсь к  дому,  нахожу в  пристройке

корзину, ножик и возвращаюсь в лес.

        Такой пенек оказался в  лесу далеко не единственным.  Меньше чем за час

большая  корзина  переполняется  опятами.   Вздохнув,   жаль   оставлять  такую

благодать, возвращаюсь домой.

        Лена уже проснулась и завтракает. Мой завтрак ждет меня на столе.

        — Где это тебя носило?  — недовольно начинает Лена,  но,  увидев грибы,

преображается. — Это ты сейчас столько набрал?

        — Нет,  перед заданием сходил, а корзину в лесу припрятал. Это тебе для

дня рождения. Угостишь гостей.

        — А я хотела, чтобы ты сотворил свои знаменитые пельмени и щуку...

        — Одно другому не помешает.

        Раздеваюсь и сажусь к столу. Подождав, пока я позавтракаю и попью кофе,

Лена чмокает меня в щеку и,  напомнив: «Не забудь, в восемнадцать!», исчезает в

Нуль-Т  вместе с  корзиной.  Наливаю себе еще чашку кофе,  закуриваю сигарету и

начинаю обдумывать мысль, пришедшую мне в голову еще вчера, когда на мониторе я

увидел  надпись:   «18.00:   день  рождения  Лены».   Обдумав  все,  подхожу  к

синтезатору.

        Мысленно представляю себе Ялу с венцом на голове. Заменяю фигуру Ялы на

фигуру Лены и  кладу ладонь на  датчик.  Из  камеры достаю традиционное одеяние

нагилы:  тунику, мантию и сандалии, а также Золотой Венец. Все, ко дню рождения

я готов. Теперь можно и за работу.

         Первым делом — подробный отчет о выполнении задания. Теперь посмотрим,

что сбросил мне Ричард?  Так, есть две фазы, заслуживающие внимания. А это что?

Великое Время!  Оказывается,  когда я скитался по фазам, я побывал у себя дома.

Так  и  есть!   Моя  родная  фаза,  город  Ленинград,  точнее  Санкт-Петербург.

Интересно,  как  это они умудряются,  не  сломав язык,  выговаривать «нктп»?  С

Петром Великим все  более-менее  ясно,  он  имел  сдвиг  в  сторону Голландии и

Германии.   А   нынешние-то   куда   лезут?   Жаль,   конечно,   что   один  из

идентифицированных  переходов  —  в  моей  фазе.   Там  будут  работать  другие

хроноагенты, не я.

        Возвращаюсь к материалам,  подброшенным мне Ричардом.  Так.  В одной из

фаз  близится к  концу  Вторая  мировая война.  Советские войска ведут  бои  на

подступах к Берлину. В то же время американцы и англичане, наступавшие до этого

высоким темпом,  вдруг останавливаются. Они начинают подтягивать тылы, затевают

какие-то непонятные перегруппировки,  сосредоточения,  рассредоточения. То есть

явно тянут время. Почему?

        А  вот и  ответ.  «Искатель ЧВП» приводит меня в  штаб американских ВВС

стратегического назначения.  Генерал  Гриссом бомбардирует президента Рузвельта

настойчивыми требованиями:  применить против Германии атомную бомбу. Ого! У них

уже  есть  атомная  бомба!  Рузвельт постоянно отвечает отказами.  Но  Гриссом,

внедренный  агент  ЧВП,   не  успокаивается.  Президента  уговаривают,  атакуют

ежедневно и  со всех сторон.  В  том числе и вице-президент Трумэн.  У Гриссома

союзники  везде:  и  в  Генеральном  штабе,  и  в  командовании  ВМФ,  и  среди

английского правительства.

        Заглянем вперед.  Так,  через  два  дня  Рузвельт умрет  от  сердечного

приступа.  Что  тогда  помешает  Гриссому приказать подвесить атомную  бомбу  к

самолету и атаковать Германию?  Ничего!  Президентом станет Трумэн, а он уже не

только согласен, но и оказывает давление на Рузвельта.

        Закуриваю и  задумываюсь.  Здесь явно надо вмешаться.  Я  сбрасываю эту

информацию на  компьютер Магистра.  Заодно  формулирую предложение о  том,  что

разработку операции беру на себя. В это время звучит сигнал вызова. Это— Лена.

        —  Не заработался?  Уже час.  Приходи,  пообедаем.  Салат из помидоров,

перца и  лука с  укропом,  душистая уха,  бок  жареной индейки.  Два  кувшина с

напитками малинового и желтого цветов. Принюхиваюсь, так и есть. Пахнет малиной

и какими-то тропическими плодами.

        —  Ты не принюхивайся,  ты ешь.  Что с вами делать,  все вы тянетесь за

Магистром. Не позаботишься о вас, оставите себя без обеда. Ведь верно я говорю?

Если бы я тебя не позвала, ты так и забыл бы пообедать.

        Киваю головой.

        — И что там за проблемы?

        Я ем и рассказываю,  что я сейчас наблюдал. Лена тоже ест и внимательно

слушает. Когда я изложил свои мысли по этому поводу, мы уже прикончили индейку.

Лена, разливая по высоким стаканам сок, замечает:

        — Ты думаешь, это так просто: разработать операцию?

        —  Не  думаю.  Но  когда-то  начинать надо.  Почему не  сейчас?  Случай

очевидный, надо только все детали просмотреть и найти способ помешать применить

бомбу.

        —  А  ты  подумал,  какая  на  тебя  ложится ответственность?  Если  ты

допустишь ошибку на стадии разработки, огромные жертвы неизбежны. Атомная бомба

— это что-то вроде твоего Горшайнергола в руках Хэнка.

        — Я уже сбросил информацию и свое предложение Магистру.  Прошу его дать

мне разрешение на разработку операции под его контролем.

        —  Резонно,  — соглашается Лена,  протягивая мне пачку сигарет и чиркая

зажигалкой.

        Убирая руку от  моей сигареты,  она локтем задевает стакан тропического

сока,  стоящий на  краю стола.  Я  невольно смотрю на  пол,  потом на  Лену,  и

дымящаяся сигарета выпадает на стол из моего раскрывшегося рта.

        Лена спокойно пьет сок и интересуется:

        — Что с тобой?

        — Лен... — неуверенно начинаю я, — как ты это...

        — Что,это?

         — Ну... стакан... словом, телекинез?    

        — Какой телекинез? У тебя галлюцинации?    

        — Да нет же! Ты локтем задела этот стакан, и он упал на пол. Точнее, он

должен был упасть, но не долетел, а оказался у тебя в руке. Это же — телекинез!

        —  Не может быть!  Я никогда им не владела,  да и не пыталась овладеть.

Это            требует            слишком           много            времени...

 

        — Подожди. Есть одно объяснение.        

        Я  рассказываю ей,  как,  смутившись,  Яла  оделась в  мгновение ока  с

помощью телекинеза.

        — Понимаешь,  она раньше им не владела,  даже не знала,  что это такое.

Она объяснила это как дар святого Мога.

        — Ты хочешь сказать... Интересно!

        Лена смотрит на упавшую сигарету, но та не шевелится.

        — Нет. Ничего не получается. Это тебе показалось.

        —  По-моему,  эти  способности,  дары  Мога,  сидят  слишком  глубоко в

подсознании и могут проявляться только в экстремальных ситуациях...

        —  Не знаю,  не знаю,  —  с  сомнением в  голосе говорит Лена.  —  Надо

попросить Нэнси, чтобы она проанализировала мою Матрицу.

        Смотрю на  таймер.  Время  уже  около  двух.  В  четыре придет Кемаль с

сотрудником. А надо еще поработать с материалами Магистра.

        —  Ну,  до  свидания,  пойду работать.  Спасибо за  обед.  Лена  сидит,

задумчиво глядя на стакан:

        — Иди. Не забудь, в шесть вечера.

        Работа над  материалами Магистра представляет собой изучение конкретной

неблагополучной ситуации  в  какой-либо  фазе.  Следовало сделать  прогнозы  на

развитие этой ситуации и,  в случае неблагоприятного исхода, разработать способ

воздействия и  дать свои рекомендации по его осуществлению.  Работа интересная,

нужная, но требует слишком много времени и большого напряжения.

        Вызываю пару бутылок пива,  пачку сигарет и сажусь к компьютеру. Работа

не  клеится.  Постоянно отвлекаюсь на  проблему предотвращения ядерного удара в

Германии. Без пяти четыре звучит сигнал вызова. На соседнем мониторе появляется

изображение Кемаля.

        — Андрей, это я. Наша договоренность остается в силе?

        — Прошу ко мне, — с облегчением говорю я и отключаюсь от работы.

        Завариваю кофейник,  вызываю печенье,  сигареты. Надо же как-то принять

гостей.

        Сотрудником  Кемаля  оказалась  Лючия,  женщина  лет  двадцати  пяти  в

униформе Научно-технического Сектора:  черный брючный костюм,  черные перчатки.

«Бакалавр»,  — определяю я по их длине. Угощаю гостей кофе. Еще не допив первую

чашку Лючия приступает к делу:

        —  Нам  необходимо выяснить  два  момента,  Андрей.  Первый  связан  со

свойствами Золотого Меча в режиме «антинежити». Скажите, когда вы поражали этим

Мечом нежить, вы чувствовали какое-нибудь сопротивление клинку? Ну, как если бы

вы поражали живое существо.

        Лючия  краснеет.  Видимо,  она  делает  над  собой  усилие,  говоря так

спокойно о таких неприятных вещах. Стараюсь закрыть эту тему побыстрее:

        — Буду точен. Сопротивление было, но весьма незначительное. Впечатление

такое, что нежить не имеет костей, а плоть ее подобна желе или мороженому.

        Кемаль и Лючия переглядываются. Затем Кемаль констатирует:

        —  Значит,  Кристина права.  Когда  она  в  образе хуры  подошла к  вам

вплотную, ее тело начала пробирать мелкая дрожь. Она обратила внимание, что Меч

был активирован в режим «антинежити». Когда она отошла подальше, дрожь пропала.

Приборы же  зарегистрировали,  что  клинок  Меча  совершал колебания с  высокой

частотой.  Эта частота является резонансной для молекул, из которых формируется

организм нежити.  Кристина определила,  что  молекулы эти  подобны ДНК,  только

вместо атомов азота в  них  хлор и  бор.  Так  что  секрет поражения нежити нам

теперь известен.

           — Теперь второй вопрос, — говорит Лючия, — давайте включим компьютер

и посмотрим подробно сцену уничтожения межфазового перехода.   

        Включаю компьютер,  набираю коды.  На дисплее возникает картинка:  я  с

Золотым Мечом стою  впереди о:  трех  нагил,  а  они  зажигают Священный Огонь.

Обращаю внимание,  что на дисплее, отражающем общую  картину, видно только это.

На дисплее,  отражающем мое видение, отчетливо видны все кошмары, которые  меня

в то время атаковали.

        Лючия ежится:

         — Не понимаю, как вы все это выдержали: я бы убежала, сознаюсь честно.

и    —  Не  забывай,  —  объясняет Кемаль,  —  что Андрей и  Елена,  как и  все

хроноагенты,  прошли специальную подготовку. У меня нервы крепкие, но я бы тоже

не выдержал этого.

        —  Вы  преувеличиваете роль спецподготовки,  Кемаль,  —  возражаю я.  —

Конечно,  она  свою  роль сыграла,  но,  поверьте,  мне  тоже хотелось заорать:

«Мама!», бросить Меч и бежать без оглядки.

        Лючия смеется:

        — Тогда как же вы выдержали то, что последовало дальше?

        На  дисплее тем  временем я  делаю  выпад  Мечом  в  центр перехода,  и

начинается невообразимое.

        — А вот здесь уже в большей степени сыграла свою роль спецподготовка.

        —  Мы отвлеклись от темы,  —  говорит Кемаль.  — Мы пришли обсуждать не

морально-психологические  качества  наших   хроноагентов  вообще  и   Андрея  в

частности.  Нас  интересуют субъективные ощущения Андрея  в  момент  ликвидации

перехода,  то  есть  части  пространственно-временного  континуума.  Открутите,

пожалуйста, немного назад, к тому моменту, когда вы начали движение Мечом.

        Выполняю  просьбу,  и  начинается подробный  разговор.  Идет  буквально

покадровая разборка.  Кемаль и Лючия докапываются до мелочей. Они засыпают меня

самыми неожиданными вопросами.  А не ощущал ли я тепла за ушами? А не слышал ли

я  звона у  себя между ногами?  А  не принимали ли звезды цвет «тела испуганной

нимфы»?

        Я  уже  начинаю  уставать от  этого  копания  в  собственных ощущениях,

которые я  во многих деталях и вспомнить-то не могу.  Мне непонятен их дотошный

интерес.  Но надо терпеть,  вспоминать и отвечать на вопросы. Раз они тратят на

это свое время,  значит,  это нужно. И я терплю и отвечаю, отвечаю и терплю. От

этой пытки меня избавляет появление из Нуль-Т Андрея в спортивном комбинезоне.

        — О! Прошу прощения. Я думал, что вы уже закончили.

        —  Мы уже закончили,  —  отвечает Лючия.  — Андрей,  большое спасибо за

помощь, которую вы нам оказали. Она — неоценима!

        Интересоваться,  для чего все это им нужно,  у  малознакомых работников

чужого  Сектора  —  признак  дурного  тона.  Признак хорошего тона  —  выразить

радость, что сумел помочь им.                            

        —  Я  рад,  что смог помочь вам,  Лючия.  Жаль только,  что я  не  смог

вспомнить всего в такой точности, как вам требовалось.

        —  Ничего страшного.  Эта беседа превзошла все наши ожидания.  Вы очень

наблюдательны. А что вы сейчас собираетесь делать?

        — У нас плановая тренировка по единоборствам на холодном оружии.

        —  Ой!  Как  интересно!  Извините,  может быть,  это  неэтично,  но  не

разрешите  ли  вы  посмотреть  на  это?  Никогда  не  видела,  как  тренируются

хроноагенты.

        Лючия смотрит на меня так умоляюще, что я таю:

        — Как, Андрей?

        Тот пожимает плечами:

        — При условии, что вас не будут шокировать крепкие выражения. Бить друг

друга мы будем всерьез.

        — Обещаю, что не будут! — глаза Лючии горят от возбуждения.

        Кемаль откланивается,  его звон мечей не  привлекает.  А  мы проходим в

спортзал,  где на стенах развешаны различные орудия убийства и средства защиты.

Я показываю Лючии, где ей сесть, чтобы не мешать нам.

        Около часа мы работаем различными видами оружия и увлекаемся настолько,

что забываем следить за временем. Нас прерывает сигнал монитора связи. С экрана

смотрит разгневанная Лена:

        — Андрей! Где твоя совесть? Уже десять минут седьмого!

        — Извини, Леночка, мы увлеклись. Дай нам еще пятнадцать минут закончить

бой.

        Лена теряет от такой наглости дар речи.  К моим просьбам присоединяется

Андрей. Лена смотрит на нас, прищурив глаза, потом улыбается и предлагает:

        — Хорошо.  Я дам вам время до девятнадцати, но с одним условием. Сейчас

я приду к вам и проведу с вами по одному бою до пяти поражений.  Если победите,

Время с вами. Если проиграете: Андрей мой, без возражений.

        Мы переглядываемся и пожимаем плечами.

        — Значит, согласны?

        — Согласны, — отвечаю я за обоих. — Предоставляем тебе, как даме, выбор

оружия.

        — Разумеется,  шпага!  Неужели вы полагаете, что я буду рубиться с вами

на  секирах или  махаться двуручным мечом?  Так  что  сбрасывайте ваше железо и

готовьтесь, я иду.

        Экран связи гаснет. Мы снова недоуменно смотрим друг на друга.

        — Девчонка просто зазналась и обнаглела, — говорю я. — Надо ее проучить

как следует.

        — Только не увлекайся.  Она все-таки женщина.  Снимаем доспехи и шлемы,

снова надеваем защитные маски.  В  этот момент в зал входит Лена.  Она в том же

белом блестящем комбинезоне и тапочках. На руках белые (Ленка и тут верна себе)

фехтовальные перчатки, на голове прозрачная защитная маска, под мышкой шпага.

        — Ого!  Понятно,  почему вы хотели продолжить бой! Как не покрасоваться

перед таким зрителем!  Здравствуй, Лючия. Признайся, они тут изображали из себя

непобедимых бойцов?  Так знай, еще два дня назад вот этот, — Лена показывает на

меня концом шпаги, — убеждал меня, что на каждого непобедимого всегда находится

свой победитель.  Что ж, придется ему самому теперь в этом убедиться. Ты готов,

милый?

        — К самому худшему,  миледи, — отвечаю я с шутливым поклоном. — Значит,

до пяти? Сколько тебе дать форы? Три или четыре?

        Лена  не  отвечает на  мой  ехидный выпад,  а  опускает забрало маски и

выходит на дорожку.

        — В позицию, друг мой, защищайся! Лючия, засекай время!

        Хочу  отпустить  шутку  насчет  реплики  «защищайся»,   но  мне  быстро

становится не  до  смеха.  С  первых же выпадов понимаю,  что мне действительно

больше надо думать о защите, чем о нападении.

        Я   никак  не   ожидал  встретить  в   своей  подруге  такого  сильного

фехтовальщика.  Ее движения быстры и отточенны. Вдобавок она так опережает меня

в  темпе,  что ее контратаки кажутся встречными выпадами.  Но это не так.  Я-то

прекрасно вижу,  как отбрасывает она кончик моего клинка, принимая его на гарду

своей шпаги.  Флеш-атаки она проводит из  любой позиции,  чуть ли  не от самого

пола. Они так стремительны и остры, что мне почти ничего не удается предпринять

против них.

        — Стоп! Пять — два в пользу Лены! — объявляет Лючия.

        Мне  ничего не  остается,  как снять маску и  жалко улыбнуться.  Андрей

смотрит на  мою  подругу «квадратными» глазами.  Снова звенят клинки.  Андрей в

отличие от  меня  настороже.  Он  дерется расчетливее.  Но  все  его  искусство

бессильно против быстрых и точных атак Лены.  Его атаки, как бы тщательно он их

ни готовил,  она безжалостно подавляет еще в зародыше.  Шпага ее.  летает,  как

молния.  Кажется,  что  она  одновременно!  везде.  Стремительно  растет  счет.

         

        — Стоп! — объявляю я. — Пять — три в пользу Лены! 

        Андрей снимает маску и вытирает пот со лба. Лена не скрывает торжества

        — Ну,  Лючия, видела, чего стоят наши хроноагенты экстра-класса? Что им

делать в  реальных фазах,  если  здесь  слабая женщина от  них  живого места не

оставила? Ну что, саксофонисты, признаете поражение?    

        — Против фактов не попрешь,  — ворчит Андрей.  — Ну,  друже, больше я с

тобой тренироваться не буду. Зачем тебе такой слабак? Вон какой у тебя партнер,

оказывается, есть.

        Леночка смеется:

        —  Так!  Ты,  Андрей,  свободен до  семи часов.  Можешь проводить даму.

Тренировка закончена.  А ты, любезный, марш в душ! Даю тебе на него три минуты,

и бегом ко мне.

        Лена  подгоняет  меня  шпагой,   как   бычка  хворостиной.   Вдруг  она

останавливается и начинает хохотать.

        Хохочет до изнеможения.  Она садится на пол рядом с  Лючией и  вытирает

слезы. Мы смотрим с недоумением, а она говорит Лючии:

        —  Нет,  Лючи,  я  не  могу,  сознаюсь,  а  то они покончат с  собой от

огорчения.  Посмотри на их лица! Поверь, им действительно нет равных. Это бойцы

экстра! Я, конечно, тоже не подарок, но куда мне до них! Им пришлось бы со мной

повозиться, но...

        Смех душит ее  и  не  дает говорить.  Отсмеявшись вволю,  Лена встает и

шпагой указывает на меня:

        —  Тебя,  дорогой,  я дважды,  а тебя,  — она указывает на Андрея,  — я

трижды поразила, прибегнув к телекинезу!

        — К чему, к чему? — не понимает Андрей.

        — К телекинезу.

        Лена рассказывает, как за обедом я неожиданно обнаружил у нее этот «дар

святого Мога»,  как  она пыталась разобраться в  этом,  как безуспешно пыталась

двигать предметы...

        —  Потом я  вдруг поняла,  что могу воздействовать только на  предметы,

которые уже движутся,  то есть изменять их траекторию.  Ну, как стакан, который

падал на пол. Не верите? Ну-ка, вставайте в позицию и атакуйте друг друга!

        Мы послушно делаем несколько выпадов, Лена кричит:

        — Раз! Два! Три!

        Шпага  Андрея  упирается  в  мою  маску,  а  моя  буквально  согнулась,

вонзившись в пол. И все это против нашей воли.

        — Убедились?

        Лючия не верит ни глазам своим, ни ушам:

        — Еще! Лена, еще!

        Лена отбрасывает свою шпагу в сторону, но та тут же оказывается снова в

ее руке и направлена опять-таки в мою маску.

        — Ну,  хватит.  Нам пора,  извини,  Лючи. Мы покидаем спортзал. Я иду в

душ. Когда выхожу оттуда, никого уже нет. Лены — тоже.

        Направляюсь к  Лене.  Она  вовсю  хлопочет.  Дверь  в  соседнюю комнату

открыта настежь.  Оттуда  пахнет весьма аппетитно.  Лена  снует  между  плитой,

стоящей в этой комнате, двумя столами, линией доставки и синтезатором. При моем

появлении она скороговоркой выдает:

        —  Грибы я  потушила в  сметане чуешь как  пахнут твоя  задача пельмени

по-моему я  не  добавила в  них чеснок кофе твой фирменный и  опять не  хватило

майонеза непременно сделаешь запеченных щук  дрова  принесешь от  себя  перец и

специи на  кухне  растопку тоже  не  забудь совершенно не  помню какие пирожные

любит Кристина ты не в курсе?  Ну что ты стоишь и рот разинул все-таки наверное

шоколадные приступай чуть укроп не забыла обе щуки в тазу на кухне...

        Осмысливая,  что  в  этой тираде относится ко  мне,  а  что является ее

размышлениями вслух,  я  иду за дровами с  растопкой и  развожу огонь в  очаге.

Дожидаясь,  покуда прогорят дрова, присаживаюсь к синтезатору. Представляю себе

мои  любимые  уральские пельмени и  творю  на  пробу  четыре  штуки.  Пробую  и

выкидываю,  отдают рыбой.  Нет,  так не  пойдет.  Постараюсь не  думать о  том,

получатся ли у меня сегодня щуки.  Сосредоточившись,  творю еще раз. Уже лучше,

но все равно чего-то не хватает. Еще раз. Почти то же самое.

        Задумавшись,  держу руку на датчике, а сам вспоминаю. Вспоминаю, как на

родине мама  вместе с  соседями «творила» пельмени.  Как  тщательно подбиралось

мясо для фарша,  чтобы свинины было не больше, чем говядины. Чтобы сала было не

много,  а  в самый раз.  Как прокручивалось мясо,  как добавляли рубленый лук и

чеснок.  Как рубили фарш сечкой.  Как еще раз фарш пропускали через мясорубку и

на этот раз добавляли белые сухари,  вымоченные в молоке.  И так далее,  и тому

подобное:  всю  сложную  технологию приготовления основы  хороших  пельменей  —

фарша.

        Лена останавливается возле меня и смотрит с подозрением: не заснул ли я

за пультом синтезатора?  Хорошо, что она молчит, не отвлекает меня. Даю команду

на  исполнение и вынимаю из камеры четыре горячих пельменя. Осторожно пробую...

Получилось!  Накалываю один  пельмень  на  вилку  и  протягиваю его  Лене.  Она

пробует,  обжигаясь.  Задумывается,  потом  внезапно быстрым движением забирает

тарелочку и так же быстро съедает оставшиеся два пельменя.

        — Сколько будет гостей? — спрашиваю я.

        — Кэт,  Андрей,  Кристина,  Нэнси,  Магистр, Стрем-берг с женой. Жиль с

дочкой, Ричард, Краузе, Олег, — скороговоркой выдает Лена. — А что?

        — Значит, нас будет четырнадцать человек, — констатирую я.

        Даю команду «запомнить», затем набираю количество.

        — Ты с ума сошел! — удивляется Лена.

        — Еще мало будет,  — успокаиваю я ее,  — позаботься о майонезе, перце и

уксусе.

        — Ладно, ладно. Смотри, дрова уже прогорели.

        Я занимаюсь щуками.  Когда закапываю в угли вторую, меня вновь окликает

Лена:

        — Ты собираешься праздновать мой день рождения в спортивном костюме или

как? Марш к себе, переодевайся!

        Стол уже накрыт, но, на мой взгляд, на нем чего-то не хватает.

        — Лен, ты собираешься отмечать свой день рождения насухую?

        —  Не твоя печаль!  Переодевайся,  тебе говорю!  Одеваюсь в  «парадный»

костюм и возвращаюсь к Лене. Там уже сидит часть гостей: Нэнси, Кристина,

        Ричард и Жиль с дочерью — молодой жгучей брюнеткой в алом платье.

        — Андрей! Слава Времени, хоть ты пришел! Где же хозяйка?

        Лены  нигде нет.  Надо  исполнять роль  хозяина.  Неизвестно,  что  моя

подруга еще  такое  затеяла и  когда она  появится.  Будем скрывать собственную

неосведомленность и делать хорошую мину при плохой игре.

        Подхожу к  бару,  достаю кувшины с  соком,  бутылки с  пивом,  кофейные

чашки.  Затем направляюсь к синтезатору и творю кофейник кофе. Первой предлагаю

чашку дочке Жиля:

        — Пожалуйста, Жанна.

        — Вероника, — смущенно улыбнувшись, поправляет меня девушка.

        — ?

        —  Они у  меня —  близнецы,  — смеется Жиль.  — На новогоднем балу была

Жанна, Вероника дежурила на работе, а сегодня — наоборот.

        — Понятно, — бормочу я, — постараюсь не путать.

        —  Бесполезно!  Они  специально одеваются всегда одинаково.  Даже мы  с

матерью не всегда можем сразу сказать, с кем мы разговариваем. Не присаживайся,

не присаживайся,  Андрей,  я тоже хочу кофе. И готовься. Вероника, наслушавшись

восторгов  Жанны  после  новогоднего  бала,  настроилась выжать  из  тебя  весь

песенный запас.  Учти, я держал пари, что она раньше устанет слушать, нежели ты

иссякнешь.

        — У меня к тому же будет поддержка.

        —Кто?

        — Да вот он,  — киваю я в сторону Олега,  который в этот момент выходит

из Нуль-Т.

        Сразу вслед за Олегом прибывает Стремберг с Анной, работающей в Секторе

Наблюдения.  И  почти одновременно приходят Ричард с  Краузе.  А  Лены все нет.

Рассаживаю гостей,  угощаю их кофе, пивом, соками, отвечаю, точнее, отшучиваюсь

на вопросы по поводу отсутствия виновницы торжества.

            Вот и Катрин,  как всегда в таких случаях, великолепная. А Лена все

не  появляется.  Нет  и  Магистра.  Таймер  показывает  девятнадцать ноль-ноль.

Открывается дверца Нуль-Т, и появляется Магистр. Он тащит тяжелую корзину.

            Из  всех собравшихся он  один не  высказывает никакого удивления по

поводу отсутствия Лены. Только принюхивается к аромату кофе, бормочет: «Ого!» и

выставляет на стол бутылки шампанского.  Едва он заканчивает эту процедуру, как

открывается дверь соседнего помещения, и к нам вплывает, именно вплывает, Лена.

Время мое! Такой я ее еще не видел!

        Волосы  распущены  по  плечам  от  шеи,   где  они  перехвачены  ниткой

голубоватого жемчуга.  Обнажены плечи и верхняя часть груди.  Корсаж из белого,

расшитого серебром атласа и длинная пышная юбка из голубой полупрозрачной ткани

также с  серебряным шитьем.  Юбка немного не доходит до пола.  Видны серебряные

открытые туфельки на  высокой  шпильке и  широкий серебряный браслет на  правой

ножке.  Такой же  браслет на левой руке,  обтянутой белой шелковой перчаткой до

локтя.

        Все   молча  смотрят  на   нее.   А   Лена,   сделав  несколько  шагов,

останавливается  и,   улыбнувшись,  делает  реверанс.  Не  сговариваясь,  мы  с

Магистром подходим к  ней,  целуем руки:  я  правую.  Магистр левую,  и ведем к

столу.  Усаживаем ее во главе стола. Я сажусь справа, Магистр — слева. А Андрей

и Генрих раскупоривают бутылки. Слово как старший берет Жиль:

        —  Друзья,  у  нас,  в  Монастыре,  не принято считать годы.  Но есть у

каждого из  нас день,  когда мы вспоминаем,  что именно в  этот день мы впервые

огласили мир своим криком,  заявили о своем существовании. Сегодня такой день у

нашей прекрасной Елены.  Выпьем за  то,  что  счастливое стечение обстоятельств

когда-то  подарило нам  и  всему  миру  этого  прекрасного во  всех  отношениях

человека. Елена, я пью за тебя, за то, что ты есть!

        После этого тоста гости начинают преподносить моей подруге подарки. Мне

запомнились два из них.  Олег подарил Лене серебряную диадему, украшенную моими

жемчужинами.  Лена тут же надела ее,  она как нельзя лучше шла ей и  придала ей

величественный и даже царственный вид.  Магистр подарил Лене небольшой кристалл

с  какой-то записью,  загадочно улыбаясь при этом.  Наклоняюсь к  уху подруги и

шепчу:

        — Лена, я идиот!

        С этими пельменями и щукой забыл принести тебе подарок.

        — А где он?

        — У меня. На кресле возле камина.

        Лена кивает:  «Спасибо заранее» —  и  отвечает на тосты и поздравления.

Тем  временем Магистр с  ворчанием:  «Крутись не  крутись,  а  от  обязанностей

придворного поставщика вин  меня  никто  не  освобождал» —  достает из  корзины

бутылки водки,  коньяка и  вина.  Начинается движение,  во  время которого Лена

ускользает в  Нуль-Т.  Когда напитки разлиты по  рюмкам и  гости замечают,  что

хозяйки снова нет, она появляется из кабины. Все немеют от изумления.

        Нашим  взорам предстает самая настоящая нагила,  да  еще  и  с  Золотым

Венцом на голове! Величественным жестом она протягивает ко мне руку. Сообразив,

в  чем  дело,  я  поднимаю рюмку  с  коньяком,  и  она  тут  же  оказывается на

противоположном конце комнаты,  в  руке у  Лены.  Все изумленно ахают,  а  мы с

Андреем переглядываемся, улыбаясь. Лена невозмутимо говорит:

        —  Спасибо,  Андрей.  Пью за всех вас,  за то,  что откликнулись на мое

приглашение. Я всех вас люблю и желаю вам удачи и добра.

        Пока она идет к  своему месту,  Магистр толкает меня в бок и в восторге

показывает большой палец.

        — Твоя идея?

        — Что именно?

        — Ну, не телекинез, конечно. Я имею в виду наряд нагилы. Я киваю.

        — Молодец! — коротко хвалит Магистр.

        Лена усаживается на свое место, а Вероника просит:

        — Еще, пожалуйста!

        Лена на секунду задумывается,  потом берет в руку яблоко,  и оно тут же

оказывается в руке Вероники. Та ахает и от неожиданности роняет его на колени.

        — Хорошо,  что не коньяк или, еще похуже, горячий кофе! — смеется Жиль.

— И давно ты так научилась?

        —  Научилась еще  на  последнем задании,  а  обнаружила,  что умею это,

несколько часов назад.

        Нэнси внимательно смотрит на нее:

        — А что ты еще умеешь?

        —  Давай  сегодня не  будем говорить о  работе.  Тем  более что  Андрей

намерен угостить вас чем-то необычным. Давай, Андрей, действуй!

        Подхожу к  синтезатору и  даю  команду на  исполнение.  Из  открывшейся

камеры валит ароматный пар.  Лена подмигивает мне, и я, поняв, в чем дело, беру

в руку шумовку.  Пельмени прямо с шумовки оказываются на тарелках гостей. Ахи и

охи изумления искусством Лены сменяются тишиной.  Быстро уничтожив свою порцию.

Магистр разливает водку по рюмкам.

        — Под этот кулинарный шедевр следует хорошо выпить. Кто творил?

        — Андрей, — отвечает Лена.

        — Отлично! — хвалит Магистр. — А повторить нельзя?

        — Почему же?  Конечно,  можно!  — поворачиваюсь к Лене. — Я же говорил,

что еще мало будет.

        Встаю, чтобы подойти к синтезатору, но Лена останавливает меня:

        — Проверь рыбу.

        Она  уже  готова.  Вынимаю обе  рыбины  и  одну  делю  на  куски.  Лена

«транспортирует» их  посредством телекинеза на  тарелки.  При этом она виновато

поясняет,  что пока умеет управлять только предметами,  которые уже находятся в

движении.  Снова  воцаряется короткое,  милое  сердцу кулинара молчание,  когда

обществу не  до разговоров;  рты заняты его творением.  Тарелки быстро пустеют,

наполняются рюмки, и Стремберг произносит тост:

        — Я нарушу правило,  но думаю,  что Лена простит меня. Я хочу выпить за

Андрея, за те его творения, которыми он нас угостил. Это шедевры! Один только у

них недостаток: сколько ни съешь, все мало.

        Все смеются, а я отвечаю:

        — Нет проблем,  босс! Принимаю заказы от общества. Кому чего: пельменей

или рыбы?

        Через  полчаса Лена  с  моей  помощью «телепортирует» на  кухню  лишнюю

посуду.  На столе остаются фрукты,  сладости,  соления, коньяк, водка и соки. Я

творю  кофе,  а  Магистр достает из  корзины полуторалитровые темные  бутыли  с

вином.

        Вечер  разгорается.   Лена  приглушает  освещение,   оставив  лишь  три

настенных светильника.  Откуда-то  появляется гитара.  Олег  с  Андреем садятся

поближе ко мне.  Долго перебираю струны,  решая,  с чего начать.  Все выжидающе

смотрят на меня, а я смотрю на Лену. Мне явно не хватает какого-то толчка.

        Лена наливает два  стакана магистерского вина,  подает один мне,  а  со

вторым садится на шкуру у моих ног.  Отпив вина, трогаю струны и запеваю что-то

из  Окуджавы.  Меня  сменяет Олег,  Олега —  Магистр.  Лена  тоже  не  остается

безучастной.  Песни сменяются танцами, те — разговорами. И вновь звучат песни и

музыка.

        Замечаю, что Лена вновь исчезла. Тихонько встаю иду к себе. Так и есть!

Лена  уже  переоделась  в  свое  праздничное платье  и  сидит  за  акустическим

агрегатом, про слушивая запись. На сигнал Нуль-Т она оборачивается  и я вижу на

ее глазах слезы.

        Из агрегата доносится высокий,  звучный женский голос,  поющий какую-то

печальную песню.  Слов я  разобрать не успеваю.  Лена быстро встает и выключает

запись.

        — Что это было? — интересуюсь я.

        — Это я пела. Точнее, не я, а Гелена Илек.

        — Магистр подарил?

        Лена кивает и, вздохнув, вытирает слезы.

        — Пойдем. Потом дам послушать.

        Согласно  киваю,  и  мы  возвращаемся к  гостям.  Почти  без  перерыва,

промочив только горло,  затягиваю «Дороги»,  за  ними:  «В  лесу прифронтовом»,

«Последний бой». Время уже за полночь. Вино почти все выпито.

        Стремберг наливает стакан и говорит:

         —  Как на Руси говорят:  дорогие гости,  а не надоели  ли вам хозяева?

Будем откланиваться.   

        Выпиваем по  последнему стакану.  Гости  откланиваются.  Мы  остаемся с

Магистром,  Андреем и  Кэт.  Магистр заговорщицки подмигивает и  достает из-под

компьютерного  стола  бутылку  водки.   Лена  шокирована.   А  Магистр,  словно

оправдываясь, поясняет:

         — Какой же я, в схлопку, выпивоха, если не припрячу бутылочку.

        Водка тут же разливается, и Магистр заявляет:

        —  Так,  засиживаться не будем.  Не хотелось бы в такой день говорить о

работе,  но она,  проклятущая,  гони ее в дверь, в окно лезет. Я, Андрей, о том

материале,  который  ты  сбросил  мне  перед  обедом.  Времени  мало  осталось,

справишься ли?

        — Думаю, что за день управлюсь.

        — Правильно думаешь! Пора, пора браться за самостоятельное дело. Вы уже

созрели.  Надо и тебе,  Андрэ, что-нибудь подыскать, а-то засидитесь в дельтах.

Что ж, Андрэ, дерзай, желаю удачи!

        Магистр поднимает рюмку, и мы выпиваем за мою удачу.

        — Вижу,  — говорит Магистр, — вы хотите пошептаться о чем-то вчетвером.

Не буду мешать.

        Когда он уходит,  Андрей разливает остатки водки и жалуется, что Катрин

пристала к  нему с  требованием заняться с ней и подготовить ее к аттестации на

хроно-агента третьего класса.  Мы  с  Леной пытаемся отговорить ее,  но  Катрин

непреклонна.  Ее  уже не удовлетворяет роль аналитика.  Она желает сама принять

участие  в  реализации разрабатываемых ею  воздействий.  В  конце  концов  Лена

обещает составить ей программу подготовки.

        Катрин и Андрей уходят в Нуль-Т, а Лена обращается ко мне:

        — Как тебе это нравится? Кэт — хроноагент!

        — А что?  Пусть попробует.  Если не обломает себе крылышки, будет у нас

одним хроноагентом больше.

        Лена  безнадежно  машет  рукой  и  наливает  полстакана вина.  Медленно

выпивает его,  берет  кисть  винограда и  съедает несколько ягодок.  Неожиданно

кисть оказывается у меня в руках.  Лена смеется,  подходит ко мне и подставляет

спину:

        — Расстегни молнию.

        Исполняю просьбу.  Лена,  обнаженная по  пояс,  усаживается на  шкуру и

смотрит на меня. Снимаю рубашку и присаживаюсь рядом.

       

        Глава 55

        Целый день генерал ум

        в кулак собирал..

        Все кумекал в поте лица

        — как избавиться от стрельца.

        Да в башке мысли

        от напряга скисли.

        Вспомнил на досуге

        о старой подруге, 

        Бабе Яге —

        Костяной ноге.

        Схожу-ка к ней,

        она поумней.

        Л. Филатов

       

        После  завтрака  ухожу  к  себе  и  вношу  в  свой  график  коррективы.

Просто-напросто все из него выкидываю и приступаю к разработке операции.

        Первое и  самое  простое решение:  обезвредить бомбу на  земле —  сразу

отпадает.  Она  тщательно охраняется.  Возле нее  постоянно находится не  менее

четырех человек. Можно было бы внедрить сразу четверых наших агентов. Но беда в

том, что среди этих четырех всегда есть один внедренный агент ЧВП!

        Видимо,  мы их уже достали.  Теперь они страхуются.  Значит,  вариант с

обезвреживанием на земле отпадает. Будем смотреть дальше.

        Вот бомбу везут к  самолету.  Это «Суперкрепость»,  «В-29».  Здесь тоже

ничего  не  сделаешь.  Подвешивают в  бомболюк.  Возле  самолета охрана,  шесть

человек,  и  опять двое из них — агенты ЧВП.  Экипаж, получив за- дание, идет к

самолету.  Первый пилот и штурман —  агенты ЧВП. Здесь тоже ничего не сделаешь.

Хотя... Вот идет бортинженер. Слить топливо, так «отрегулировать» подачу масла,

чтобы моторы заклинило,  да  мало ли   чего еще...  Не  выйдет.  У  пилота есть

контрольные приборы. Впрочем, возьмем этот вариант на заметку.

         «Суперкрепость» взлетает,  набирает восемь тысяч и  идет над  Северным

морем.  Вот  самолет разворачивается на  восток.  Еще  через  какое-то  время —

разворот на юг.  Штурман начинает выдавать команды.  «Суперкрепость» ложится на

боевой курс. Еще несколько секунд, и страшный груз идет вниз. Отключаюсь. Сижу,

закрыв глаза.  Никакого решения,  кроме как внедриться в бортинженера,  пока не

вижу.

        Завариваю кофе и  закуриваю.  Хорошо бы перехватить эту «Суперкрепость»

на маршруте и сбить ее...  Но какими силами?  Посмотрим окружающее пространство

на  ее маршруте.  Причем надо смотреть с  опережением от одной до десяти минут.

Так!  Параллельным курсом,  но  на пяти с  половиной тысячах,  проходит большая

группа «Ланкастеров». Чуть позже тем же маршрутом на семи тысячах идут «В-17».

        Но это все англичане и американцы. А где же люф-тваффе с их «мессерами»

и  «фоккерами»?  Ага!  Вот  они!  Пронизывая  густую  облачность,  на  перехват

«Ланкас-теров» идет двенадцать «Ме-109». Где-то в стороне замечаю еще самолеты.

Это  десятка  «Фокке-Вульф-190»  идет  на   «В-17».   Далековато  от   маршрута

«Суперкрепости».

        Возвращаюсь к пролету «Ме-109»,  включаю таймер и жду. Есть! Через одну

минуту над  верхней кромкой облаков проходит «В-29»  с  атомной бомбой.  Вот  и

решение.  Внедриться в ведущего группы...  Нет.  Они имеют задание: перехватить

«Ланкастеры»,  и  уклонение  ради  одиночной  «Суперкрепости»  объяснить  будет

невозможно.   А  если  внедриться  в  пилота  последнего  самолета,  отстать  в

облачности и... Нет. В одиночку с «Суперкрепостью» не справиться. Нужна минимум

пара.

        Значит,  пойдем  вдвоем  с  Андреем  или  Генрихом.  Отыскиваю ведущего

последней пары.  Он как раз атакует «Ланкастеры». Неслабый летун! То, что надо.

Беру его «крупным планом» и «раскручиваю».

        Гауптштурмфюрер Курт  Вольфсдорф.  В  люфтваффе с  весны  сорок первого

года.  Воевал на Восточном фронте. Сбил сорок три самолета. Железные кресты I и

II  степени.  В  настоящее время воюет в  составе 32-й  эскадры СС  ПВО  рейха.

Неплохой послужной список. А вот еще. Пять раз был сбит сам, трижды спасался на

парашюте, два раза сажал самолет аварийно. Два серьезных ранения.

        Значится,  так.  Курт,  то есть я,  при входе в облачность чуть снижает

скорость и увеличивает угол набора высоты.  Ошибка,  вполне допустимая даже для

опытного пилота.  Ведомый  в  любом  случае  будет  идти  на  расстоянии прямой

видимости от  ведущего и  вынужден будет повторить его  маневр.  При  выходе из

облачности  он,   то  есть  я,  потеряет  контакт  с  основной  группой  и  для

восстановления ориентировки заложит круг. Именно в этот момент должна пройти на

восьми тысячах «Суперкрепость».  Я  ее  засекаю и  иду с  ведомым на  перехват.

Отлично!

        Теперь  обсчитаем  ситуацию.  Начинаю  составлять систему  темпоральных

уравнений.  Данные на  исходные условия беру  по  текущему времени.  Подставляю

конечные условия по предполагаемому времени уничтожения «Суперкрепости».

        Что   за   дьявольщина?!   Детерминант  получается  мнимым!   Моделирую

воздействие на компьютере.  Опять Время знает что!  «Мессершмиты» то пропадают,

то возникают на экране.  «Суперкрепость» то падает в море, объятая пламенем, то

продолжает лететь по  своему маршруту.  А  дальше вообще ничего не понятно.  То

атомный гриб возрастает над Берлином,  то  тут же над Гамбургом,  то его вообще

нигде нет.  Мелькают какие-то самолеты. Причем пропадают и возникают так часто,

что невозможно их определить. Кто-то спускается на парашюте...

        Останавливаю все к чертям,  закуриваю и завариваю кофе. Подхожу к окну.

На  улице глубочайшая осень.  Правильно говорила Лена.  Осень здесь переходит в

зиму  довольно резко.  Мелькнувшая в  голове мысль о  Лене  неожиданно вызывает

воспоминание о  вчерашнем вечере.  Потом в  голову приходит мысль:  а вынула ли

Лена кристалл с записью из музыкального центра?

        Так и есть,  он там. Включаю воспроизведение. Высокий, приятный, иногда

звенящий на обертонах голос поет незнакомую песню.  Еще одна.  Что такое?  «Эхо

любви»? Конечно, текст песни несколько отличается от того, что я слышал в своей

фазе, но общее впечатление от песни и смысл ее те же.

        Прослушав запись  до  конца,  смотрю на  таймер.  Время  обедать.  Долг

платежом красен.  Чем же  мне угостить подругу?  Раздумываю недолго.  Подхожу к

синтезатору и  творю борщ и  жаркое с грибами и картошкой в глиняных горшочках.

По линии доставки вызываю овощи, фрукты, сыр. Из них, уже рукотворно, соображаю

салат и поливаю его майонезом.  Так,  пора приглашать подругу к столу.  Вызываю

Лену. Она отвечает сразу:

        — Что случилось, Андрей?

        — Ничего. Просто пришло время пообедать. Ты не против?

        — Ой! Действительно, я заработалась и еще даже не подумала об этом.

        — Я подумал. Приходи, и... вино вчерашнее осталось?

        — Сейчас посмотрю... Осталось.

        — Тащи сюда.

        — Через пять минут.

        Пока жду Лену, мысли снова возвращаются к услышанной только что записи.

Беру гитару и подбираю мелодию.  Увлекшись,  не замечаю,  как пришла Лена. Она,

ошеломленная,  замирает у  дверей,  потом  садится в  первое  попавшее кресло и

слушает.  Всего  этого я  не  вижу.  Замечаю ее  присутствие,  только когда она

разражается рыданиями, уронив лицо в ладони. Бросаю гитару и подбегаю к ней:

        — Что? Что случилось, Леночка?

        — Откуда? — прорываются сквозь слезы слова. — Откуда ты знаешь ее?

        —  Эту песню?  В моей фазе ее отлично исполняла польская певица.  Песня

эта была очень популярна.  А вспомнил я ее,  извини,  послушав запись,  которую

тебе подарил Магистр.

        Лена вскакивает и  делает несколько шагов к музыкальному центру,  потом

машет рукой и снова садится.

        Усаживаюсь рядом на пол, обхватываю ее колени и тихо спрашиваю:

        — Я, наверное, поступил бестактно?

        Лена молчит, потом, вздохнув, говорит:

        —  Нет,  Андрей.  Просто это  так  неожиданной так сильно затронуло мою

старую рану,  что я  не смогла сдержаться.  Нельзя так распускаться и принимать

близко к  сердцу то,  что  уже  вычеркнуто из  жизни и  к  чему  не  может быть

возврата.

        Она вытирает слезы и снова умолкает.

        — Расскажешь? — спрашиваю я после паузы.

        —  Непременно,  но  как-нибудь в  другой раз.  Хорошо?  А  сейчас давай

обедать. Чем будешь меня угощать?

        Достаю из синтезатора тарелки с  борщом,  горшочки с  жарким,  снимаю с

салата крышку,  наливаю в стаканы вино. Лена ест с аппетитом, словно это не она

только что безутешно рыдала по навек утраченному.  Молодец! А Магистр опасался,

что  у  нее  необратимый нервный срыв.  Да  с  такими  нервами ей  можно  и  на

экстра-класс переквалифицироваться!

        Великое Время!  Как  изменило мой  образ  мыслей  всего  одно  задание,

которое  я  выполнил  вместе  с  Леной.   Всего  несколько  дней  назад  я  был

категорически против того, чтобы она вернулась к работе хроноагента. А сейчас я

понял, что это не только умная, чуткая, обаятельная и нежная, но еще и надежная

женщина. Это редкий тип женщины, которая не только в тебе ищет опору, но и сама

—  такая  поддержка,  имея  которую можно не  беспокоиться о  тылах.  Лена,  не

подозревая,  что я сейчас о ней думаю,  спокойно доедает жаркое,  облизывается,

заглядывает в горшочек, разочарованно вздыхает и наливает кофе.

        — Ну, как твои успехи?    

        — Да как тебе сказать...

        — Все ясно, значит, есть проблемы. В чем дело? Обрисуй кратенько.

           Пока  я  «кратенько обрисовываю»,  Лена  задумчиво  допивает кофе  и

наливает вторую чашку: 

         —  Кофе,  конечно,  не  тот.  Вряд ли я  смогу тебе чем-нибудь помочь.

Совершенно нет времени. А вот Кэт, она сможет. Это для нее — пара пустяков. Это

даже  к  лучшему.  Укрепит  в  ней  чувство собственной значимости и  на  время

отвлечет от бредовой затеи стать хроноагентом. Обратись к ней.

           — Придется, — соглашаюсь я.

           — Ну, спасибо за обед. Вечером, часиков в девять,  я — у тебя. Жди.

        Киваю,  и  Лена  исчезает  в  Нуль-Т.  Прибираюсь на  столе,  выкуриваю

сигарету и выхожу на связь с Катрин.

        Подробно объясняю ей, в чем дело. Она внимательно слушает.

        — Понимаешь,  Кэт,  я что-то не так сделал, а что — не могу понять. При

моделировании картина получается такая,  что черт ногу сломит. Да вот, посмотри

сама.

        Катрин, изучив «странное» поведение самолетов, говорит:

        —  Похоже,   Андрей,   что  здесь  имеет  место  сразу  две  личностные

неопределенности. Они касаются и самого Курта, и его напарника. Ты вводишь их в

систему как постоянных членов,  а ведь идет война.  Возможно, послезавтра их не

будет в  живых.  Поэтому и происходит  такая свистопляска.  У меня есть немного

времени, попробую причесать твою систему.

        Примерно через  час  Катрин  приходит ко  мне.  Мы  пьем  кофе,  и  она

объясняет:

        —  Дело было в  том,  то  ты  ввел исходные данные на текущее время,  а

ведомого  Курта  Вольфсдорфа завтра  ранят.  С  кем  он  будет  дальше  летать,

неизвестно.  Но ясно одно,  он —  командир звена,  и  ведомый у  него будет.  Я

отсекла  все  нелинейности,  вызванные этой  неопределенностью,  и  детерминант

получился положительным. При моделировании картинка получается четкая. Смотри.

        На   мониторе  пара  «Мессершмиттов»  атакует  «В-29».   Второй  заход,

третий...  Два левых мотора горят.  «В-29» теряет высоту,  пламя охватывает всю

плоскость,  перебрасывается на  фюзеляж.  Экипаж покидает самолет.  Но  пилот и

штурман остаются на  местах.  Они  пытаются удержать машину  и  направить ее  к

далекому  берегу  Германии.   Но  вот,   видимо,  перегорели  тяги  управления.

«Суперкрепость» переворачивается и с воем устремляется вниз. Отваливается левая

плоскость, и то, что осталось от грозного бомбардировщика, кувыркаясь, падает в

море.

        — А дальше опять неопределенность, — поясняет Катрин.

        На экране начинается уже знакомое мельтешение самолетов.

        —  Я'попыталась вычислить ситуацию,  но неопределенностей столько,  что

ничего  путного не  получается.  Более  того,  детерминант все  время  остается

мнимым.

        — Думаю,  это уже несущественно.  Сразу после боя с «Суперкрепостью» мы

пойдем на  свой  аэродром.  Даже  если  нас  и  собьют по  пути  американцы ли,

англичане или русские,  это уже ничего не изменит. Бомба уже лежит на дне моря,

а  второй у  них в  Европе нет.  Покуда ее  доставят из Америки,  Красная Армия

возьмет Берлин, и война кончится.

        —  Пожалуй,  ты верно рассуждаешь.  Дальнейшая судьба Вольфсдорфа и его

ведомого никакого влияния на ход боевых действий и исход войны не оказывает.

        — Хорошо,  Кэт.  Тогда я докладываю Магистру, что операция разработана.

Ты  не  будешь  ничего иметь  против,  если  в  качестве ведомого я  назову ему

кандидатуру Андрея?

        — Никаких возражений. Мне так Даже спокойней будет.

        — Тогда договорились. Дублером пойдет Генрих, он тоже бывший летчик.

        — Желаю удачи. Пойду, скажу Андрею. Пусть готовится завтра на работу.

        Оставшись один,  выкуриваю сигарету,  чтобы  привести в  порядок мысли.

Сосредотачиваюсь и начинаю тщательно,  стараясь не упускать ни малейшей детали,

составлять план операции. Часто отрываюсь от компьютера. Хожу по комнате, курю,

пью  кофе.   Сейчас  я   «закрыт»  от  всех  отвлекающих  факторов.   Компьютер

заблокирован от внешних вызовов.  В систему можно войти только с санкции Совета

Магов. Такая же ситуация и с Нуль-Т.

        К двадцати часам план моей первой самостоятельной операции готов. Чтобы

унять волнение,  подхожу к бару и выпиваю рюмку коньку.  Затем выкуриваю сига-;

рету. Только после этого вызываю Магистра.

         — Ну, как дела? — спрашивает он вместо приветствия.

        — План и обоснование готовы.

        — Покажи.

        Несколько минут он  молчит,  бегло знакомясь с  планом и  обоснованием.

Потом неожиданно спрашивает, точнее, утверждает:

        — А матобеспечение тебе Катрин делала?

        Вздыхаю и сознаюсь:

        — Есть такое дело.  Система в основном моя. Она только указала мне, как

раскрыть одну  неопределенность,  из-за  которой у  меня детерминант все  время

получался мнимым.

        — Хорошо.  Я посмотрю все как следует и через часок-полтора сообщу тебе

решение.

        Мы отключаем связь.  Я вспоминаю,  что к девяти часам придет Лена, и мы

проведем этот  вечер и  ночь вместе.  Вспоминаю и  то,  как  совсем недавно она

раскритиковала меня за отсутствие в моем гардеробе домашней одежды для нее.

        Халат я ей тогда сделал.  Надо что-то еще.  Открываю Каталог на разделе

«Женская домашняя одежда».  И опять, как и в прошлый раз, у меня рябит в глазах

от обилия моделей. Ну их в схлопку. Выбираю наудачу комнатные кожаные тапочки с

меховой отделкой,  несколько фасонов чулок  и  гольфов.  Тапочкам задаю голубой

цвет,  а  чулкам и  гольфам —  голубой и белый.  Все это укладываю в шкаф возле

халата, а тапочки ставлю у камина.

        Надеваю  спортивный костюм  и  выхожу  во  двор.  Холодный ветер  несет

мелкие, колючие капли дождя вперемежку со снегом. Погода — лучше не придумаешь.

 Минут двадцать бегаю по лесным дорожкам,  потом во  дворе дерусь с  поленьями.

Между столбами возле поденницы я  натянул кусок толстой резины.  Швыряю в  него

поленья.  Они  отлетают по  замысловатым,  непредсказуемым траекториям.  Задача

простая:  перехватить отлетающее полено и сбить его на лету ударом руки.  Через

пять минут сбрасываю куртку и  майку.  Продолжаю тренировку голым по  пояс.  От

меня валит пар,  несколько раз падаю, поскользнувшись на сырой земле. Вскакиваю

и продолжаю...

        Все,  хватит.  Подбираю мокрые майку и куртку и иду домой. Там меня уже

ждет Лена.  Она сидит у  камина с чашкой чая в руке.  Подруга уже переоделась в

подготовленный мной «гардероб». Голубой халатик, белые гольфы и голубые тапочки

очень идут ей. Вдобавок она перехватила волосы белой лентой. Выглядит она очень

уютно, по-домашнему.

        —  Времечко мое!  —  восклицает она при моем появлении.  — Кто это тебя

так?  Я слышала,  что ты во дворе воюешь с кем-то,  да так яростно,  что я даже

побоялась выглянуть.

        Коротко  рассказываю ей  о  своей  системе  тренировки.  Глаза  у  Лены

загораются:

        —  Здорово!   Чего  только  наши  ребята  не  придумают!  А  можно  мне

попробовать?

        —  Только не сейчас,  — отвечаю я и ухожу в душ.  Выходя из душа,  тоже

облачаюсь в домашнюю одежду.

        Первым делом смотрю на таймер: двадцать один ноль девять.

        — Магистр на связь не выходил?

        — Нет еще. А что ты ждешь?

        — Он смотрит мой план операции.

        — Уже сделал? Расскажи.

        —  Подожди.  Не знаю,  как ты,  а  у  меня после тренировки —  зверский

аппетит. Поужинаем, заодно все расскажу.

        — Смотря, чем угостишь.

        Подхожу к синтезатору и,  задумавшись на минуту, творю свиные отбивные,

запеченные в  тесте,  с  жареной картошкой и  яичницу с сыром.  Голод,  видимо,

придал моим ощущениям и  воображению такую остроту,  что едва я открываю камеру

синтезатора, как Лена заявляет:

        — Не глядя, соглашаюсь! Давай все сюда.

        В камине горит огонь. Освещение пригашено. Мы сидим у камина и ужинаем.

Со стороны ни за что не подумаешь,  что дело происходит в «сказочной» нуль-фазе

и  что сидящие у  камина в  халатах и  тапочках муж с женой обсуждают за ужином

детали  операции по  предотвращению атомной бомбардировки доживающего последние

дни  Третьего  рейха.  В  эту  идиллию  вторгается  сигнал  вызова.  Подхожу  к

компьютеру. Это Магистр.

        — Так.  Вижу, вы вдвоем? Не будет возражений, если я присоединюсь к вам

и немного побрюзжу?

        — Не будет, приходи, — откликается Лена не оборачиваясь.

        Брюзжать Магистр начинает еще в кабине Нуль-Т:

        — Ничего себе,  они ужинают! Да еще так мило. И нет им никакого дела до

старого Магистра,  который вынужден проводить свои вечера в  мрачном,  холодном

одиночестве.  А  несчастному,  старому  Магистру тоже  хочется  иногда  ощутить

чуточку домашнего тепла, уюта и заботы...

        Он  выходит  из  Нуль-Т  и  сразу  присаживается  на  диван,  продолжая

брюзжать:

        — Хотя разве дождешься заботы от тех,  за кого болеешь день и ночь, чьи

ошибки и проколы покрываешь, за чьи огрехи в работе выдерживаешь головомойки от

руководства...

        Не давая емудобрюзжать,  мы с Леной подхватываем его под руки,  бережно

ведем к камину и усаживаем в кресло. Но Магистр не унимается:

        — Конечно,  когда ты напомнишь им о своем существовании,  совесть у них

просыпается... иногда. Не спишь, не ешь, кусок в горло не лезет, когда думаешь,

как  они,  как  справляются.  Вот  так  и  помрешь  от  физического и  нервного

истощения, а они даже цветов на могилу не принесут...

        Поток «красноречия» прерывается,  когда я  извлекаю из  синтезатора еще

одну отбивную.  У Магистра мгновенно загораются глаза,  и он привстает, глядя в

сторону синтезатора.

        —  Стоп!  —  я  кладу руку ему на плечо.  — Давай сегодня обойдемся без

твоей любимой «Столичной». Тем более что у меня есть кое-что получше.

        Достаю из бара початую бутылку коньяку. Магистр Удивленно таращит глаза

и нюхает налитый в рюмку напиток:

        — Хм!  Настоящий,  французский...  О том, чтобы он сотворил его, и речи

быть не может.  Лучшее,  что у него может получиться,  — это самогон.  По линии

доставки бакалавр, да еще и Дельта такое тоже никогда не получит...

        —  Не  мучайся.  Три  бутылки подарил мне  Жиль в  честь защиты степени

Бакалавра.

        — Тогда понятно.

        Магистр смакует коньяк,  затем вооружается ножом и вилкой.  Неторопливо

жует, а мы с Леной молчим и ждем, что он скажет. Ведь пришел-то он, разумеется,

не затем только, чтобы просто выцыганить пару рюмок коньяку и хорошо поужинать.

Дойдя до половины отбивной, Магистр наливает вторую рюмку и спрашивает:

        — А чего ты молчишь,  Андрэ? Тебя что, не интересует мое мнение о твоем

плане операции?

        Я продолжаю хранить молчание. Магистр пожимает плечами, выпивает коньяк

и снова принимается за отбивную.  Покончив с ней,  он спрашивает, глядя куда-то

мимо нас:

        — Кофе есть в этом доме?

        —  Сегодня у  нас чайный вечер,  —  отвечает Лена.  —  С каким вареньем

подать: черная смородина, вишня, абрикосы или черника?

        Магистр задумывается с серьезным видом:

        — Пожалуй, с черникой.

        Лена  наливает чай  и  ставит перед  Магистром вазоч-  ку  с  вареньем.

Магистр отпивает несколько глотков,  ставит чашку на стол и говорит:

           —  Ладно,  Андрэ,  ты выиграл.  План хорош.  Есть  в  нем,  конечно,

кое-какие сучки и  задоринки,  но в  целом...  Короче,  утром представлю его на

Совет  для  ут-к   верждения.   А  пока  я  дал  задание  вести  наблюдение  за

Вольфсдорфом и записывать его Матрицу.

        Сделав  еще   несколько  глотков  чая  и   закурив  сигарету,   Магистр

продолжает:

        —  Что касается ведомого,  то  тут вопрос сложнее.   Завтра в  утреннем

вылете ведомый Вольфсдорфа будет ранен. Кто его заменит, пока неизвестно. Вчера

в  одной  и  из  авиагрупп СС  советская авиация  разбила  в  дым   аэродром  и

уничтожила все самолеты.  Сейчас там полно «безлошадных» летчиков,  и  любой из

них завтра может стать ведомым Курта Вольфсдорфа. Вот тогда и начнем работать с

ним.  Внедрение произведем ночью.  Будешь работать на  пару  с  Андрэ,  Анри  —

дублер.

       

        Глава 54

        Chercher la femme

       

        Мы собрались у Магистра в одиннадцать часов. Не хватало только Ричарда.

Магистр обводит нас веселым взглядом.

        —  Ну,  вижу,  настроение боевое.  Летунам не терпится заняться любимым

делом?

        Андрей  с  деланым  безразличием пожимает плечами.  Магистр  хмыкает  и

обращается ко мне:

        —  Вообще-то тебе полагается оставаться и  руководить операцией отсюда.

Но сейчас обстоятельства исключительные.  «Суперкрепость» — твердый орешек,  и,

кроме вас, его вряд ли кто-то разгрызет.

        —  Да уж,  —  подхватывает Генрих,  — в скорости она «Мессершмиту» мало

уступает,  да  еще  двенадцать крупнокалиберных....  Воистину  «Суперкрепость»!

Такую бы на двадцать девятом брать! А, Андрей?

        — Не плохо бы... — мечтательно затягиваюсь я сигаретой. — Но тогда ни к

чему было бы и весь огород городить. Нет уж, Генрих, придется брать ее тем, что

есть под рукой. А под рукой у нас «Me-109G4F2». Тоже, впрочем, неплохая машина.

        —  Тебе,  кстати,  не  приходилось иметь с  ними дело?  —  интересуется

Магистр.

        — Увы. Это последняя модификация. В сорок первом их еще не было.

        Некоторое время мы молчим.  Магистр встает и  нервно начинает ходить по

комнате.

        — Где же Ричард?  Неужели он до сих пор не узнал,  кто назначен к Курту

ведомым? Ведь по срокам они уже три часа как вернулись из полета, и его ведомый

уже в госпитале... С тобой-то все ясно, а вот в кого нам внедрять...

        Словно в ответ на эти слова на дисплее загорается надпись:  «Ведомым К.

Вольфсдорфу назначен унтерштурм-фюрерА. Кранц 1923 года рождения, летный стаж в

люфт-ваффе 4 месяца, 3 сбитых самолета».

        —  Слава Времени!  — вздыхает облегченно Магистр.  — Вот и твой клиент,

Андрэ.  Катрин,  найди-ка нам этого «фюрера»,  пусть Андрэ посмотрит на себя со

стороны.

        Катрин садится к  пульту,  и  в  этот момент входит Ричард.  Вид у него

озадаченный.

        — В чем проблема, Дик? — весело спрашивает его Магистр.

        Ричард недоуменно смотрит на него и отвечает вопросом на вопрос:

        —  А  у  вас,  что,  и  проблем уже  никаких?  Быстро вы  здесь решения

принимаете!

        — Поясни, о чем речь? Какие решения? Все решено еще вчера...

        —  Да  вы  что,  до  сих пор не поняли,  что весь план операции летит в

схлопку?!

        — Ой!  Мамочки!  — словно в ответ ему визжит Катрин.  С монитора на нас

смотрит симпатичная блондинка в эсэсовской форме.  Мы оторопело молчим, разинув

рты. Магистр садится в первое попавшееся кресло и тоже, разинув рот, смотрит на

экран. А Ричард поясняет:

        — Вечно мои ребята торопятся.  Нет чтобы набрать полностью.  «А» это не

Адольф или Альфред, а Ангелика.   

        Все молчат.  Я  перевожу взгляд с  экрана на Андрея и  обратно.  Первым

приходит в себя Андрей:

        — А ничего. Неплохо я со стороны выгляжу, как ты, Магистр, находишь?

        Тот  продолжает хранить  угрюмое молчание,  мрачно  глядя  на  Ангелику

Кранц. Лена поворачивается ко мне и говорит:

        —  Теперь  понятно,  почему у  тебя  детерминант все  время  оказывался

мнимым.

         Я безнадежно машу рукой и обращаюсь к Андрею:

        — Что делать будем?

        —  Что,  что!  Работать надо!  Деваться некуда.  Придется работать в ее

образе...

        —  Это исключено!  —  категорически заявляет Лена.  —  Если бы речь шла

только об одном полете,  еще куда ни шло.  Но тебе придется провести в  ее теле

много часов!

        — Ну и что?

        —  Как что?!  Ты  посмотри:  какая у  нее фигура,  какое лицо,  как она

смотрит! Это же настоящая секс-бомба по германским стандартам! У нее любовников

—  полэскадры!  И  уж наверняка она с кем-нибудь из них договорилась на завтра.

Представляешь  себя  в  такой  ситуации?  Я  —  нет!  Ты  просто  рехнешься  от

психологической несовместимости. Это я тебе гарантирую. Я это уже проходила.

        — Что же ты предлагаешь? — спрашивает Ричард.

        — Я пойду.

        — Нет, это тоже исключено... — возражаю я, но Лена возмущенно прерывает

меня:

        —  Почему?  Я что — не хроноагент?  Не проходила подготовку?  Почему ты

думаешь, что я не справлюсь с этим «Мессершмитом»?

        Генрих спокойно отвечает ей вместо меня:

        —  Леночка,  конечно же,  ты  справишься с  ним.  Но ведь надо еще и  с

«Суперкрепостью» справиться,  а для этого мало просто пилотировать истребитель.

Надо еще и уметь на нем воевать! А этому быстро не научишься...

        —  Что  же  ты  предлагаешь?  У  нас,  что,  богатый выбор хроноагентов

женского пола,  имеющих фронтовой опыт летчика-истребителя?  Да среди мужчин-то

вас таких только трое!

        — Я пойду один! — решительно заявляю я.

        —  В  одиночку ты  с  этой дурой не справишься,  —  отрицательно качает

головой Андрей.

        — Какую дуру ты имеешь в виду?

        —  Конечно же,  не  эту,  —  кивает Андрей на  монитор.  —  Я  говорю о

«Суперкрепости».

        —  Но  я  могу договориться с  этой...  —  я  так же киваю на монитор с

изображением Ангелики Кранц.

        — Интересно,  как? — спрашивает Лена. Она смотрит на меня, прищурившись

и склонив голову набок:

        —  Как  ты  себе  это  представляешь?  «Давай,  Ангели-ка,  отстанем от

эскадрильи в облачности и уклонимся от боя». Так, что ли?

        — Нет, конечно! Здесь надо подумать...

        — А что тут думать?! Не будешь же-ты ей говорить, что-де сейчас вон там

должен пройти «В-29» с атомной бомбой на борту и неплохо было бы нам его сбить.

        — Это,  конечно, не пойдет, — соглашаюсь я. — Но она как ведомый пойдет

за мной в любом случае...

        — А вдруг не пойдет,  — возражает Генрих. — Это маловероятно. Ты будешь

отрываться от эскадрильи в облачности, она может просто потерять тебя и уйти за

остальными тем же курсом, и ты выйдешь на «Суперкрепость» один.

        — А какая разница,  что один,  что с ней?  — киваю я в сторону Лены.  —

Какая мне от нее польза будет? Лена опять взрывается:

        —  Как какая польза?!  Да я хотя бы из двенадцати стволов шесть на себя

отвлеку! Все тебе легче работать будет.   

        — Элен права, — выходит, наконец, из транса Магистр.

        Он  отрывается от  мрачного  созерцания Ангелики,   встает  и  начинает

мерить шагами комнату:

        — Решение принято.  В Ангелику будем внедрять Элен. Ну, а чтобы она там

была не просто мишенью для  стрелков «Суперкрепости», сделаем так...

         Он  садится за  пульт и  набирает код.  На экране появляется рыженькая

Нэнси.

         —  Нэнси!  Возьми  все  данные  на  Ангелику Кранц  и  готовь  Элен  к

внедрению.  Особое  внимание обрати  на  перенос  из  Матрицы  Ангелики навыков

ведения воз душного боя, она — летчик-истребитель.

        — Понятно. Когда внедрение?

        — Этой ночью.

        Нэнси, помолчав немного, смущенно говорит:

        — Магистр, я не успею. Это слишком большой объем информации.

        — А когда сможешь успеть?

        — Где-то к утру, часов в семь.

        — Ричард?

        — В семь утра они уже будут в воздухе.

        —  Стой,  стой!  Как это,  в  воздухе?  Ведь «Суперкрепость» появится в

двенадцать!

        —  Они  уйдут  на  патрулирование  побережья,  вернутся  через  час,  а

дальше... Сейчас посмотрим.

        —  Посмотри  внимательно.  Надо  изыскать  возможность внедрить Элен  в

Ангелику между восьмью и  одиннадцатью.  Не  будет же эта фрейлейн все время на

виду. Может быть, в туалет пойдет или еще куда...

        —  Не хватало еще мне начинать работу в фазе,  свалившись с унитаза!  —

бурчит недовольно Лена.

        — Хроноагент должен уметь начинать работу,  даже выбираясь из выгребной

ямы, — назидательно говорит Магистр.

        — Вот сам и внедряйся в эту яму, а с меня и Лабиринта хватит!

        —  Ничего не получается,  —  прерывает их полемику Ричард.  — До самого

вылета она ни разу не остается одна.

        — Тогда ищи, когда она будет с кем-нибудь с одним. Надо выбрать момент,

когда на нее не смотрят. Если увидят, что она на несколько секунд вырубилась, а

это неизбежно, ее отстранят от полета, и все. Зачем тогда все наши придумки?

        Ричард кивает и перенастраивает программу-искатель.

        — Вот она разговаривает с командиром эскадрильи... не пойдет... Вот она

дает  указания технику...  тоже  не  годится.  Вот  она  занимается,  извините,

любовью...

        —  Я же говорила,  что она — секс-бомба,  точнее,  шлюха.  У нее это на

морде написано,  — ворчит Лена и тут же обращается к Андрею. — Ну как, Андрюша,

ты больше не будешь рваться поработать в образе Ангелики?

        Тот  только  машет  рукой  и  тяжелым взглядом созерцает сцену  «крутой

эротики», разыгрывающуюся на дисплее. А Магистр неожиданно говорит:

        — А что?  Момент подходящий!  Как ты на это смотришь, Элен? Я, конечно,

не настаиваю, но...

        Лена  смотрит на  него,  как  Ленин  на  буржуазию,  тяжело  вздыхает и

грустным голосом спрашивает Ричарда:

        — С кем хоть она там?

        — По-моему, с Куртом Вольфсдорфом. Да, это он.

        Лена улыбается и смотрит на меня:

        —  Что-то  тебе слишком везет на эти дела,  друг мой.  Деваться некуда,

будем внедряться в этот момент. Вряд ли подвернется что лучше.

        —  Ну,  тогда —  за работу!  — поводит итог Магистр.  — Только вот кому

поручить Андрэ?

        —  Я  сама его подготовлю и  внедрю.  Ведь мне внедряться только завтра

утром.

        С этими словами Лена увлекает меня в Нуль-Т. Подготовка не заняла много

времени.   Матрица   Курта   Вольфсдорфа   считывалась   и   анализировалась  в

автоматическом режиме  со  вчерашнего дня.  В  восьмом  часу  вечера  Лена  уже

заканчивает мою «мнемоническую накачку», и я с облегчением снимаю ужасный шлем.

 

        —  Вот и  все,  дорогой Курт Вольфсдорф,  ты готов к работе,  — говорит

Лена, пока я творю на синтезаторе кофе. — Как головка?

        —  Гудит,  — признаюсь я.  — Помнится,  ты говорила,  что к этому легко

привыкают.

        —  Я сказала,  что это первые пятнадцать раз тяжело,  а потом наступает

привыкание, как у наркомана, — смеется Лена, принимая чашку кофе.

        Я  смотрю  на  ее  длинные,  красивые ноги  в  серебристых туфельках на

высочайшей шпильке и задумчиво пью кофе. Лена ловит мой взгляд и улыбается:

         — Что, сравниваешь меня с Ангеликой? Нечего сравнивать, я — лучше.

        Она подходит к компьютеру и вызывает Магистра:

        — Магистр, мы готовы, — докладывает она.

        —  Вы-то да,  а  вот клиент ваш еще нет.  Он в настоящий момент сидит с

Ангеликой в офицерском казино и угощает ее коньяком, — говорит Магистр.

        — Что ж, — отвечаю я, — будем ждать.

        Чего  терпеть не  могу,  так  это  ждать  да  догонять.  Но  ничего  не

поделаешь.  По неписаному закону хроноагент,  прошедший подготовку,  до момента

внедрения не  должен отвлекаться ни на какие дела.  Ничто постороннее не должно

накладываться  на  его  Матрицу,   подготовленную  к  выполнению  задания.  Вот

наблюдать за своим объектом,  это — пожалуйста, это даже поощряется. Вызываю по

линии доставки пару бутылок пива и  сажусь к  компьютеру.  Лена,  переговорив с

Нэнси, уходит к ней.

        Вольфсдорф сидит с  Ангеликой за  столиком и  рассказывает ей,  как  он

дрался в 41-м году на Восточном фронте.  Ого!  Оказывается,  он тоже воевал под

Смоленском. Ангелика, развесив уши, внимательно слушает и, видимо, давно уже не

пытается освободить свою руку из  ладоней Курта,  который нежно ее поглаживает,

заглядывая Ангелике в глаза.  Вот он расплачивается,  и они под руку выходят на

улицу.  Ангелика  буквально льнет  к  Курту.  Они  довольно быстро  доходят  до

небольшого особняка.  Я  узнаю  его.  Здесь  Вольфсдорф квартирует,  снимая две

комнаты на первом этаже. Они проходят в его «апартаменты», Курт достает бутылку

вина, и любовники выпивают по рюмке.

        Ангелика  уходит  в  другую  комнату.  Вместо  того  чтобы  остаться  с

Вольфсдорфом,  я почему-то «следую» за ней. Ангелика начинает раздеваться. Ну и

формы! Воистину, секс-бомба... Ангелика освобождается от эсэсовского мундира и,

оставшись в одном белье, садится на постель и зовет красивым низким голосом:

        - Курт!

        Вольфсдорф  входит  в   спальню.   Он  в  «полной  боевой  готовности».

Начинается  любовная  сцена,  исполняемая участниками с  большим  мастерством и

страстью.

        Неожиданно  мне  на  плечо  ложится  рука,   и   голос  Лены  вкрадчиво

спрашивает:

        —  Любуешься?   Ну-ну.  А,  по-моему,  это  самый  удобный  момент  для

внедрения. Как ты на это смотришь?

        — Отрицательно. Лучше подожду, пока они угомонятся.

        — Судя по их темпераменту и мастерству,  это надолго.  Возможно, на всю

ночь.

        — Вряд ли.  Завтра утром у них боевой вылет.  А если они будут мочалить

друг друга таким образом до  утра,  то  у  них не  останется сил даже в  кабину

истребителя подняться.

        А  на  экране  после  недолгого антракта  начинает разыгрываться второе

действие эротической мелодрамы «Курт и  Ангелика».  Лена  критически смотрит на

меня:

        —  А  ты совсем кислый.  Отдохни,  пока наши клиенты развлекаются,  а я

поработаю. Время придет, разбужу.

        Согласно киваю.  Действительно,  Лена  меня  основательно загрузила.  В

голове гудит,  глаза слипаются.  По-моему, я только-только успел закрыть глаза,

как Лена трясет меня за плечо:

        — Подъем,  ас! Пора на стартовую площадку. Бросаю взгляд на экран. Курт

лежит,  расслабившись,  на спине,  а  Ангелика «трудится»,  сидя на нем верхом.

Движения ее замедленны, видно, что она — на пределе.

        — Ричард сказал, что через полчаса они отрубят-ся, — поясняет Лена.

        Смотрю на таймер: «01.40».

        — Ого! А через пять часов им идти в бой!

        — Что ты за него переживаешь? Лететь-то не ему, а тебе. А ты отдохнул.

        — И то правда, — соглашаюсь я.

        Мы с Леной уходим в «стартовый комплекс».

       

        Глава 55

        В этом бою мною «Юнкере» сбит,

        Я делал с ним, что хотел.

        В. С. Высоцкий

       

        Звон  будильника возвращает меня  к  действительности.  Ангелика лежит,

уткнувшись мне в  плечо и закинув на меня правые руку и ногу.  Видимо,  она как

вчера последний раз кончила, так сразу и заснула. Небрежно хлопаю ее по упругой

заднице:

        — Вставай,  одевайся! Через час — вылет. Ангелика сладко потягивается и

лезет обнять меня.

        —  Быстрее одевайся!  С минуты на минуту за мной заедет Йозеф.  Нам уже

пора на аэродром. Ангелика начинает одеваться и ворчит:

        — Ох уж эта война! И когда она кончится? Никакой личной жизни...

        — Ну,  тебе грех жаловаться, — обрываю я ее, натягивая сапоги. — А если

ты так высоко ценишь свою личную жизнь,  то зачем поступила в СС, а тем более в

люфтваффе?

        — Странный вопрос!  Здесь я по крайней мере всем обеспечена. А останься

я гражданской, куда мне деваться? Разве что шлюхой, на панель.

        — А что? Из тебя получилась бы отличная шлюха.

        —  Нахал,  —  беззлобно отвечает Ангелика и идет к зеркалу,  расчесывая

свои пышные волосы.

        —  Слушай,  а  они не мешают тебе под шлемофоном?  Ангелика не успевает

ответить,  с  улицы  доносится сигнал  машины.  У  ворот  стоит  «Опель» нашего

командира эскадрильи,  штурмфюрера Йозефа  Шварца.  Увидев  выходящую вместе со

мной  Ангелику,  Йозеф  удивленно  приподнимает  брови,  но  тут  же  его  лицо

приобретает  невозмутимое  выражение.   Ему   это  проще,   чем  улыбаться  или

подмигивать.  Лицо Йозефа — сплошная маска со страшными следами ожогов. В сорок

втором году  под  Воронежем он  десять минут тянул горящую как  факел машину до

линии фронта и  только там выбросился с парашютом.  Огонь пощадил только глаза,

защищенные очками.

        — Как отдохнули,  фрейлейн?  — интересуется он,  когда мы усаживаемся в

машину.

        — Благодарю, штурмфюрер, прекрасно, — невозмутимо отвечает Ангелика.

        Йозеф хмыкает и выжимает сцепление.

        — Меньше чем через час летим на задание. Посмотрим, как унтерштурмфюрер

ведет себя  в  воздухе.  Хотя  три  сбитых самолета говорят сами за  себя.  Вам

повезло,  Ангелика.  Курт —  хороший боец,  даже превосходный.  Если бы  не его

вздорный характер,  он давно бы стал командиром эскадрильи,  а то и группы. Но,

увы, он слишком любит коньяк и женщин!

        — Я это заметила.

        —  Но невзирая на все его недостатки,  —  продолжает Йозеф,  —  а может

быть, и достоинства, смотря с чьей точки зрения, Курт — летчик божьей милостью.

Сорок три русских и  английских аса могли бы  вам сказать то же самое,  если бы

могли теперь говорить. Так, Курт?

        Я киваю.

        — Пилотирует он резко,  склонен выполнять неожиданные эволюции. Так что

за хвост его держаться будет трудно,  но придется.  Сумеешь крепко держаться за

его хвост?

        —  Успокойся,  Йозеф,  — отвечаю я вместо Ангелики.  — За мой хвост она

умеет держаться мастерски. Это я уже проверил.   

        Мы все трое хохочем, и машина останавливается у аэродромного шлагбаума.

Идем переодеться в комбинезоны,  а затем собираемся на стоянке у заправленных к

самолетов.  Выслушиваю доклад техника и подхожу к своей машине.  На борту моего

«Мессершмита» номер S 23,  Ангелики — 31.  Она тоже в комбинезоне, ходит вокруг

истребителя, внимательно его осматривая.   

        — Не беспокойся,  — говорю я,  — машина новая. Отто летал на ней только

две недели,  а так она была  прямо с завода. Техник тоже надежный, проверенный,

и не подведет.

           Из штаба выходит Йозеф и направляется к нам.

        —  Слушай  боевой  приказ!  В  семь  ноль-ноль  вылетаем  на  воздушное

патрулирование портовых сооружений и нефтебазы. Время патрулирования: один час.

В  восемь ноль-ноль нас  сменит третья эскадрилья.  Эшелон патрулирования:  три

пятьсот. Боевой порядок обычный. По машинам!

        Через  несколько  минут  эскадрилья уже  в  воздухе.  Осторожно  пробую

машину,  на которой мне через пять часов придется сражаться с «Суперкрепостью».

«Мес-сершмит» есть  «Мессершмит»!  Отличная машина!  Недаром  немцы  всю  войну

только модифицировали его,  но с вооружения не снимали. Мощный, как раз по весу

машины,  мотор,  легкое управление,  отличный обзор.  Единственное, кажется, он

немного потяжелее «Яка» идет на высоту. Впрочем, это, возможно, только кажется,

с непривычки.

        Патрулирование проходит спокойно.  Чужие самолеты не появляются. Только

далеко на севере прошла на малой высоте в сторону моря большая группа советских

штурмовиков «Ил-2».  Но они нас не интересовали, тем более что их прикрывало не

менее эскадрильи «Ла-7».  Кому-то  в  море сейчас придется туго.  Такие большие

группы штурмовиков вылетают явно не на прогулку.

        Вернувшись на  аэродром,  мы  сидим на краю летного поля,  под кустами,

курим и наблюдаем, как заправляют наши машины. Из штаба выходит Шварц:

        — До тринадцати,  если не поднимут по тревоге,  вылетов у нас не будет.

Аэродром не покидать.

        Киваю. Мне-то точно известно, что по тревоге нас поднимут в одиннадцать

тридцать.  Так.  Сейчас  должно состояться внедрение Лены.  Где  Ангелика?  Она

разговаривает со Шварцем. Они смеются, Йозеф хлопает ее по плечу и идет в штаб.

К  Ангелике  подходит  ее  техник  и  что-то  докладывает.  Она  его  о  чем-то

спрашивает,  и  они идут к небольшому сарайчику,  где хранятся старые парашюты.

Техник открывает дверь, что-то показывает ей и уходит. Ангелика машет мне рукой

и исчезает в сарайчике.

        Понятно.  Докуриваю сигарету и, не спеша, направляюсь к сараю. Ангелика

втаскивает меня за руку и  запирает дверь на засов.  В сарае полумрак,  на полу

толстым слоем  лежат  старые  рваные  парашюты.  Ангелика уже  сняла  сапоги  и

наполовину расстегнула надетый прямо на  голое тело  комбинезон.  Белые высокие

груди с призывно торчащими сосками маячат прямо у меня перед глазами.

        Изображаю страсть и  припадаю к  этому «богатству».  Запускаю руки  под

комбинезон,   обхватываю  молодое,   горячее  тело  и   помогаю  ему  полностью

освободиться от  одежды.  Ангелика,  томно  вздыхая,  опускается  на  парашюты,

увлекая меня  за  собой.  Быстро сбрасываю мешающий комбез и  попадаю в  жаркие

объятия унтерш-турмфюрерши.  Ангелика вцепляется в  мои  волосы и  осыпает лицо

страстными поцелуями,  прижимает мое  лицо к  своей груди.  Она  вся  дрожит от

нетерпения. Не заставляю ее слишком долго ждать...

        На  каждый мой толчок Ангелика отвечает страстным стоном.  Внезапно она

затихает,  глаза ее закатываются,  и  она только тяжело дышит.  Через несколько

секунд она снова открывает глаза,  обнимает меня и шепчет по-русски: «А это уже

я».  Хотя я  и ждал этого,  но слишком уж поразил меня этот переход.  Впервые я

наблюдаю внедрение со стороны.

        — Ну,  что же ты остановился? — спрашивает Ангелика-Лена. — Я что, хуже

этой немки?  Ха!  Да она мне в подметки не годится.  Давай,  давай!  Раз начал,

доводи  дело до конца...

           Потом мы сидим на парашютах, и я последний раз  инструктирую Лену:

           —  Близко к  «Боингу» не  суйся.  Ходи  не  ближе трехсот-четырехсот

метров.  Запомни,  твоя  задача  —  отвлечь  на  себя  огневые точки.  Побольше

маневрируй и  постреливай.  Это будет действовать им  на нервы.  Только смотри,

меня не подстрели ненароком. Я буду работать с ближней дистанции, вплотную.

        — Если они тебя подпустят, — возражает Лена.

        — Ну, я все-таки истребитель, а не...                

        — Саксофонист! — со смехом подхватывает моя подруга.

        — Вот именно.  Зачем тогда вся операция нужна? Если бы можно было взять

ее  с  большой дистанции,  не  надо  было бы  и  истребителя-профессионала сюда

посылать. Любой хроноагент справился бы. С большой дистанции разброс снарядов и

пуль будет такой, что попадания маловероятны.

        — Зачем же тогда мне стрелять?

        —  Я  же  сказал:  чтобы действовать им  на  нервы.  Главное,  побольше

маневрируй,  чтобы они в тебя не попали. И вот еще что. Может случиться всякое,

идет война.  Если тебя собьют, не геройствуй, а выбрасывайся с парашютом, сразу

как дотянешь до берега.  Там тоже не строй из себя суперменшу. Сразу выбрасывай

пистолет Ц  на землю и  руки —  вверх!  Запомни,  ты — эсэс,  а с эсэс разговор

короткий. Репутация у эсэсовцев, не дай Время! Поняла?

        Лена кивает.

        —  Тогда одевайся,  и  пойдем.  До  вылета —  меньше часа,  а  мне  еще

радиостанции настроить надо.

        В  одиннадцать двадцать пять взлетает ракета,  и из s штаба бежит Йозеф

Шварц:

        — Идем на перехват большой группы «Ланкасте-ров»! — сообщает он. — Курс

—  264,  высота —  пять пятьсот.  Мы  должны перехватить их в  квадрате F5.  По

машинам!

        Прыгаю в  кабину истребителя.  Техники уже запустили моторы по  сигналу

ракеты,   и  «Мессершмит»  мой  дрожит,   словно  от  возбуждения  перед  боем.

Оборачиваюсь, где Лена? Она тоже уже в кабине. Машу ей рукой, она машет в ответ

и закрывает фонарь.

        Разбег, и «Мессершмитт» — в воздухе. Убираю шасси. Машина легко идет на

высоту.  Легко,  но все-таки немного потяжелее,  чем «Як». В первом вылете я не

ошибся.   Оглядываюсь.  Ангелика  идет  на  своем  месте:  сзади,  справа.  Все

нормально. Ложимся на курс и продолжаем набирать высоту. Проскакиваем береговую

линию и идем над морем.

        Впереди мощный облачный фронт.  Нам, чтобы выйти в указанный квадрат на

заданной высоте,  надо пройти через него. Вот здесь-то я и должен оторваться от

эскадрильи и  выйти из облачности в  другой квадрат и на другой высоте.  Облака

стремительно  приближаются.  Покачиваю  крыльями  и  сигналю  Лене  рукой.  Она

правильно понимает и  подходит ко  мне вплотную.  Входим в  облачность.  Сейчас

каждый  летчик,  чтобы  эскадрилья не  рассыпалась,  должен  строго выдерживать

направление и  скорость.  За  это  Йозеф не  беспокоится,  ребята в  эскадрилье

опытные, но вот Ангелика, как поведет себя она?

        — Бизон-23!  Бизон-23! Я — Бизон-11. Как там тридцать первый? — слышу я

в шлемофоне.

        — Бизон-11! Я — Бизон-23. Все в порядке, идет за мной, — отвечаю я.

        Куда иду я сам,  не уточняю.  Как только мы вошли в облака,  я увеличил

обороты,  взял ручку чуть на себя и  слегка подвернул вправо.  У меня-то задача

совсем другая.  Мне нет никакого дела до  ваших «Ланкастеров».  Несколько минут

летим вслепую.  Из облачности выходим на пяти тысячах,  и  я продолжаю набирать

высоту, выходя на перехват «Суперкрепости». Ангелика исправно идет за мной. Вот

это время и  это место.  Но  «Боинга» не видно.  Закладываю круг и  снова иду в

набор высоты.  Мы  уже на семи с  половиной тысячах,  становится трудно дышать.

Надеваю маску и включаю подачу кислорода. В этот момент меня вызывает Йозеф:

            — Бизон-23! Я — Бизон-11. Где вы? Вас не вижу. Ответьте!    

        — Бизон-11!  Я — Бизон-23.  Оторвались в облачности,  сориентировались,

иду к вам.   

        Черта лысого вы меня дождетесь! Но где же «Боинг»?

        Поднимаюсь еще  выше,  почти  до  восьми.  Самолет  Ангелики вырывается

вперед и качает крыльями. Быстро перехожу на «нашу» частоту.   

        — Андрей!  Вон она!  Видишь?  Сзади,  слева! — звенит в шлемофоне голос

Ангелики.   

        Точно, чуть ниже нас, дымя инверсионными следами, прет «Суперкрепость».

Она километрах в трех, не  меньше. Быстро перехожу на частоту эскадрильи:

            —  Бизон-11!  Я  —  Бизон-23.  В  квадрате С7,  на семи с половиной

обнаружил одиночную «Суперкрепость», курс на Берлин.

        Несколько секунд эфир молчит, потом сквозь треск слышу голос Йозефа:

        —  Бизон-23!  Я  —  Бизон-11.  Это скорее всего разведчик.  Сможешь его

сделать?

        — Я — Бизон-23. Постараюсь.

        — Делай его, Курт! Малышка с тобой?

        — Здесь.

        — Она поможет. За нами не гонись, справимся сами. «Крепость» постарайся

не упустить.

        — Понял, Йозеф, делаю.

        А  сам  я  уже  давно развернулся на  «Боинга» и  медленно догоняю его.

Медленно,  потому что скорость его ненамного меньше моей. Но все-таки меньше. И

чем  ближе «Суперкрепость»,  тем это заметнее.  Перехожу на  «нашу» частоту.  В

схлопку  Йозефа  Шварца  с   его   эсэсовской  эскадрильей.   Вот   она,   наша

«Суперкрепость» с  атомной  бомбой  на  борту.  Пятьсот метров.  Нас  заметили,

длинные стволы крупнокалиберных пулеметов шевелятся,  ловят нас в  прицелы.  Но

курса американцы не меняют.  Правильно!  Что им бояться пары «Мессершмитов»?  У

них двенадцать стволов против наших шести.

        Только вот  ошибочка вышла,  господа агенты ЧВП.  Не  знаете вы,  что в

одном из  этих «мессеров»,  которые имеют наглость атаковать вас,  сидит Андрей

Коршунов,  хроноагент экстра-класса и фронтовой ас-истребитель.  И что он, этот

Андрей, знает, какой страшный груз вы везете. И он не допустит, чтобы этот груз

был доставлен по назначению.  Умрет,  а не допустит! Пусть даже хуже чем умрет,

плевать он хотел на все ваши жуткие хитрости!  Сейчас он в кабине истребителя и

выходит на цель, и ничто другое его не волнует. Цель вижу,  атакую!   

        Однако соваться к  этой «Суперкрепости» все равно жутковато.  Эх!  Прав

был Генрих. Сюда бы мой «МиГ» двадцать девятый! Они бы даже и не поняли, что их

сбило.  Да что там двадцать девятый, хватило бы и семнадцатого, лишь бы парочку

ракет сюда!  Эх,  немцы,  немцы!  «ФАУ-2»  сделали,  а  до  элементарной ракеты

«воздух—  воздух»,  которыми  русские  с  тридцать  девятого  года  пользуются,

додуматься не  смогли.  Теперь рискуй вот из-за вас,  арийцев проклятых,  своей

жизнью, и не только жизнью! Ладно. Глаза боятся, руки делают.

        —  Лена,  действуй,  как договаривались.  Ты здесь потанцуй,  а я пойду

работать.

        Утапливаю сектор газа до предела.  Мотор уже не ревет,  а верещит,  как

циркулярная пила.  Захожу строго в хвост «Боинга», прикрываясь от огневых точек

его хвостовым оперением.  Но по мне начинает работать спаренный пулемет калибра

12,7  мм  хвостового стрелка.  Пули  размером с  небольшой огурчик проходят все

ближе и ближе. Но и он у меня в прицеле.

        Боковым зрением замечаю, как к «Суперкрепости» из-за моей спины несутся

трассы,  рассеивающиеся вокруг ее левой плоскости.  Это открыла огонь Ангелика.

По  ней тоже начинают бить пулеметы.  Но моя задача сейчас:  хвостовой стрелок.

Вот пляшущие огоньки его стволов уже в перекрестии моего прицела.  Эх,  парень!

Парень из Техаса или Оклахомы,  прости ты меня.  Ты-то ни в чем не виноват. Что

значит,  не виноват?! Ты наверняка знаешь, что не простую бомбу подвесили вам в

бомболюк.  Да и жалованье за этот полет положили тебе раза в два,  а то и в три

больше обычного.

        Жму на гашетку...  Эх,  Джон,  Джон, зря ты сегодня сел в этот самолет!

Нос  истребителя окутывается дымками,  в  визг  мотора вплетаются стук  пушки и

треск  пулеметов.  Снаряды рвутся  в  кабине  стрелка.  Достается и  хвостовому

оперению. «Суперкрепость» качается, но продолжает идти прежним курсом.

        Я подошел слишком близко.  Меня уже достают другие стрелки. Это опасно.

Стремительно прохожу над «Боингом», ныряю вниз и закладываю обратную петлю. Так

и  есть,  обманул!  Они ждали меня вверху,  а я прошел низом.  Но при выходе из

петли с трудом увертываюсь от пушечной трассы.  Ангелика, потеряв меня из виду,

тоже стала жертвой моего хитрого маневра.  Она никак не ожидала,  что я выскочу

снизу.

        — Поаккуратней, Ленок! — ворчу я. — Дело еще не сделано, а ты меня чуть

в Монастырь не отправила.

        Лена  что-то  отвечает,  но  я  ее  не  слушаю и  снова захожу в  хвост

«Суперкрепости».  Теперь мне  никто не  мешает,  хвостовой стрелок убит,  а  от

остальных я надежно прикрыт хвостовым оперением.

        Двести метров...  сто пятьдесят... Только бы не «провалиться» вниз, там

меня  ждет  не  дождется  нижний  стрелок.   С  такой  малой  дистанции  он  не

промахнется.  Кажется, левый внешний мотор дымит... Точно! Ай да Ленка! С такой

дистанции и попала, молодец! Добавим ему. Сто метров. Выношу упреждение, бью...

Снаряды  ложатся  на  левую  плоскость  и  дымящийся мотор.  Отваливаю.  Стволы

пулеметов ищут меня внизу.  Они думают, что я повторю прежний маневр. Дудки! Не

на того нарвались!

        Мотор горит.  «Суперкрепость» теряет высоту, но курса не меняет. Что ж,

добавим!  Делаю  еще  один  заход.  Снова захожу строго в  хвост,  сближаюсь на

«кинжальную» дистанцию и  бью  по  второму левому мотору.  Горит уже  вся левая

плоскость.  Внизу,  сзади распускаются купола парашютов,  но пилот и  штурман —

агенты  ЧВП   —   не   покидают  самолета.   «Суперкрепость»,   теряя   высоту,

разворачивается и идет к близкому уже берегу.

        Мне становится ясен их замысел. До Берлина им, разумеется, не дотянуть,

но  на  такой скорости и  высоте бомба может долететь до  берега.  Да даже если

немного и не долетит, ведь это не простая фугаска! Нет, господа, не выйдет! Раз

уж Андрей Коршунов встал у  вас на пути,  он вас дальше уже не пустит,  доведет

дело до  конца.  Подхожу на  пистолетный выстрел и  буквально кромсаю снарядами

хвостовое оперение. Летят куски дюраля...

        «Суперкрепость» резко задирает нос, сваливается на левое крыло и входит

в штопор.  Все! Через несколько витков отваливается левая, плоскость, и обрубок

огромной машины, беспорядочно кувыркаясь, падает в море.

       

        Гнева 56

        Себя как в зеркале я вижу, 

        Но это зеркало мне льстит!

        А. С. Пушкин

       

        Дело сделано. Пора идти домой. Беру курс на аэродром.

        — Кончил дело, гуляй смело! Так, Ленок?

        — Ой, Андрей, как ты ее! Мне даже страшно стало.

        —  Это только первые пятнадцать раз страшно!  —  смеюсь я  и переключаю

диапазон.

        Йозеф Шварц не отвечает, тогда я вызываю КП группы:

        —  Вернер-2!  Я  — Бизон-23.  В квадрате С8 уничтожили «Суперкрепость».

Идем домой. Мне отвечает штандартенфюрер Дитц:

        —  Бизон-23!  Я  —  Вернер-2.  Поздравляю с  очередной победой.  Будьте

внимательны, на вашем маршруте работают блицы!

        — Понял вас,  Вернер-2, — отвечаю я, а сам ни черта не могу понять, что

еще за блицы.

        Смотрю на  бензомер.  Ого!  Дай Время до  аэродрома дотянуть!  Внезапно

неподалеку расцветают разрывы зенитных снарядов. Выходит, мы здорово уклонились

к северу и уже попали на территорию,  занятую Красной Армией. Надо рвать когти!

Что же это за блицы такие? Американские «Мустанги» или английские «Спитфайеры»?

Впрочем,  ни те,  ни другие нам не страшны.  Поднимаемся повыше, и тут справа я

замечаю какое-то сверкание. Так и есть, истребители!

        — Андрей, по-моему, нас атакуют!

        — Вижу, Леночка, оторвемся или отобьемся.

        — Отбиваться нечем, у меня коробки пустые.

        — Это даже к лучшему. Вдруг это наши, а ты по ним стрелять...

        — Это для тебя они ваши, а для меня все, кто по мне стреляет, — враги.

        Возразить нечего,  да и  некогда...  Я уже вижу,  что нас сзади атакуют

четыре истребителя.  Вот заходит первая пара.  Свалившись на  крыло,  ныряю под

них. Пара проходит совсем рядом. Ото! «Як-3»!

        —  Влипли,  Ленок!  От этих мы не оторвемся!  Что-то еще в  этих «Яках»

заставляет меня в  еще  большей степени почувствовать всю  безысходность нашего

положения.  Но  что?  Размышлять на эту тему мне не дают.  В  хвосте уже вторая

пара.  Однако резвые ребята! Ухожу из-под огня тем же маневром, импровизировать

некогда.  Успеваю  заметить  на  фюзеляжах  «Яков»  изломанную молнией  красную

стрелу,  а  у другого на капоте еще и голову лося:  сохатого с могучими рогами.

Великое Время!  Вот это нарвались!  Это же дивизия Лосева,  моя дивизия,  более

того — мой полк! И что-то еще... Так и есть!

        «Яки» перестраиваются и проходят справа довольно близко.  У каждого под

кабиной по нескольку рядов звездочек, а у ведущего даже рядов не сосчитать. Вот

мы и прилетели...

        — Все, Лена, дальше некуда! Хорошо, что успели задание выполнить.

        — Андрей, да неужели мы не отобьемся?

        — От этих не отобьемся, те еще волки!

        — Кто они такие?

        — Молнии,  Ленок. Сохатые Молнии! Видела, по скольку у них звездочек на

фюзеляжах?

        — Ой, мамочка! Что будем делать, Андрюша?

        — Подергаемся,  сколько можно... Хотя... Сейчас  нас разъединят и будут

рвать поодиночке.  Помни,  что я   говорил,  и  не геройствуй,  когда собьют...

Все,  разговаривать больше некогда.  Одна  пара  заходит в  лоб,  вторая падает

сверху. Выхожу из-под удара,  но Ангелику они успевают отсечь.   

        — Магистр! Вы видите нас?

        — Видим, видим!Все чисто, будь спокоен, — отвечает Магистр.

        — Иди ты в схлопку! Тебя бы сюда...

        Некогда ругаться, пара «Яков» пытается зайти мне в хвост. Нет, ребятки,

это не  так просто сделать.  Хоть вы и  Сохатые,  но я  же сам учил вас в  свое

время! Тут я вижу такое, что моментально забываю о своих преследователях.

        Ангелика,  оставшись одна,  становится легкой добычей.  Все ее  попытки

оторваться,  уйти  из-под  огня,  Сохатые пресекают умело  и  решительно.  «Как

школьнику драться с  отборной шпаной?»  —  мелькает в  уме цитата из Высоцкого.

Пара Сохатых аккуратненько, как на учениях, пристраивается ей в хвост и заходит

в атаку.  Бросаюсь на перехват.  Вот ведущий Сохатых попадает в прицел,  жму на

гашетку. Пушка, коротко ту-тукнув, замолкает.

        А,  дьявол!  Бросаю свой  самолет между  «Яком» и  Ан-геликой,  пытаясь

прикрыть ее собой. Мой «мессер» дрожит от попаданий, но мотор цел. Лечу пока. И

главное,  все  бесполезно!  Пара,  атаковавшая  меня,  сваливается на  Ангелику

сверху,  а «ее» пара — у меня в хвосте.  Резко маневрирую,  пытаясь сбросить их

или  по  крайней мере  не  дать  стрелять прицельно.  Замечаю шлейф дыма.  Это,

конечно,  Ангелика!  Да,  так и есть. «Мес-сершмит» с номером 31 горит и теряет

высоту. Сама-то она где?

        Открывается  фонарь,  и  человеческая фигурка  камнем  летит  за  борт.

Раскрывается парашют. Слава Времени! Цела.

        Разрывы снарядов на  капоте мотора возвращают меня к  действительности.

Теперь моя очередь.  Мотор вспыхивает и почти сразу гаснет, замолкнув. Правиль-

но, гореть там уже нечему, бензин кончился. Будем  прыгать. «Як», сбивший меня,

проходит совсем рядом.   Кроме  многочисленных звездочек,  вижу  на  борту  две

«Звезды Героя». Ого!

        В этот момент замечаю впереди поле.  Даже не поле, а аэродром. Не люблю

прыгать с  парашютом,  попробую сесть.  Тем более что самолет не горит,  только

дымится  слегка.  Попытка не  пытка.  Выпускаю шасси  и  планирую на  аэродром.

Подойдя поближе, замечаю на стоянках «Яки». Вот черти! Ведь они оттеснили нас к

своему  аэродрому.  Ну и асы!  Где они,  кстати?  Сзади, слева,  тоже выпустили

шасси.

            Посадка удалась.  «Мессершмит» прокатился в конец поля и замер.  Ко

мне бегут солдаты с автоматами.  Не знаю,  может быть,  Курт Вольфсдорф в такой

ситуации и  застрелился бы,  но  мне  что-то  не  хочется.  Откидываю фонарь  и

выбрасываю свой «парабеллум» на землю. Затем вылезаю сам и поднимаю руки вверх.

Меня быстро обыскивают и тычут стволом автомата в спину. Иди, мол. Покорно иду.

Четверка наших победителей уже зарулила на стоянку.  Летчики стоят у  машин и с

любопытством смотрят в  мою сторону.  Один из них что-то говорит,  показывая на

меня, подполковнику в полевой форме. Тот кричит конвойным:

        — Ведите его в штаб, я сейчас приду!

        Он заходит в  штаб сразу за нами,  забирает у  конвойных мои документы,

читает и, зло глядя на меня, цедит сквозь зубы:

        — Эсэсовец!

        —   Гауптштурмфюрер  Курт  Вольфсдорф,   заместитель  командира  второй

эскадрильи, 82-й группы, 14-й воздушной эскадры СС «Валькирия», — представляюсь

я.

        Где-то я этого подполковника видел? Определенно. Но где? А тот хмыкает:

        — Вы довольно хорошо говорите по-русски.. Давно воюете?

        — С сорок первого года.

        — И успешно?

        — Сорок три, нет, — поправляюсь я, — уже сорок четыре сбитых.

        —  Ого!  Какого зверя ребята свалили!  То-то они говорят,  что пришлось

повозиться. А что это вы все еще капитан, и только замкомэска?

        Пожимаю плечами:

        — Шнапс, женщины, неуживчивый характер.

        — Ясно. У нас тоже так бывает.

        Подполковник с минуту молчит, потом спрашивает, глядя на меня в упор:

        — Знаете, как поступают у нас с эсэсовцами?

        — Знаю.

        — Жить хотите?

        — А кто не хочет? Покажите мне его.

        Подполковник смеется:

        — Ну,  здесь таких,  кажется,  нет.  Вот что,  капитан или, как вас там

по-эсэсовски: гауптштурм... Тьфу, язык сломаешь. Вы отдаете себе отчет, что для

вас война уже кончилась?

        — Полагаю, что она уже кончилась для всего Рейха. Только еще не все это

поняли.

        — А вы когда поняли?

        — Еще в сорок первом году.

        —  Отрадно видеть  такого понятливого эсэсовца.  Но  тем  не  менее  вы

продолжали воевать.

        —  Я  солдат,  господин подполковник.  В  сорок первом вы  тоже  были у

опасной черты, но ведь вы не прекратили бы драться без приказа...

        Подполковник хмыкает и начинает допрос.  Мне нет резона хранить секреты

эсэсовской эскадры,  и  я  рассказываю все о ее составе и задачах,  указываю на

карте аэродромы и сектор действий. Подполковник, помолчав, спрашивает:

        —  Так,  так...  Что не  сходится,  гауптман.  Как же вы тогда здесь-то

оказались?  Или  темните,  или  на  разведку ходили,  —  с  подозрением говорит

подполковник.

        —  Никак нет,  — я показываю на карте квадрат.  — Вот здесь я с ведомым

оторвался от эскадрильи и  обнаружил В-29.  Во время боя мы сильно уклонились к

северу.

        — Чем кончился ваш бой с «Суперкрепостью»?

        — Она стала моим сорок четвертым... и последним.

        — Вы сбили «Суперкрепость»?! — слышу я изумленный голос.

        В  штаб входит летчик в  комбинезоне.  Молния на  груди расстегнута,  и

видны две Золотые Звезды.   

        — А американцы говорят, что она неприступна и неуязвима.

        Летчик бросает на стол планшет,  перчатки и  шлемофон,  выпивает залпом

стакан воды, садится на табурет и с интересом разглядывает меня:

         — Расскажите поподробнее, как вы это сделали?   

        Я в деталях описываю свой бой с «Суперкрепостью». Летчик и подполковник

переглядываются и качают головами.

        —  Теперь понятно,  —  говорит летчик,  — почему они не отстреливались:

боекомплект кончился. Ты знаешь, Сергей, он довольно опасно меня атаковал...

        Сергей! Великое Время! Это же Николаев! У меня темнеет в глазах. А этот

летчик?  Неужели это Андрей...  то есть я...  Тьфу!  Запутался совсем! Не может

быть!  Он же,  то есть я,  погиб под Смоленском. Наверное, это кто-то другой из

нашей эскадрильи. А летчик продолжает:

        —  Если бы у  него оставалось не два снаряда,  а  чуть побольше,  я  бы

сейчас здесь не  сидел.  Причем по-нашему атаковал,  как сохатый волк!  Я  даже

удивился (я  внутренне усмехаюсь:  знал бы  ты,  кто я,  ты бы удивился как раз

тому,  если бы я атаковал как-то иначе).  А знаешь, что он сделал, когда понял,

что он  пустой?  Ни  за  что не догадаешься.  Он прикрыл собой своего ведомого,

которого я в этот момент атаковал!

        Великое Время!  Знал  бы  ты,  кого  я  тогда  прикрывал,  не  стал  бы

удивляться. Сергей смотрит на меня изумленным взглядом:

        — Надо же!  На такое и у нас не каждый способен...  Пожимаю плечами. Не

объяснять же  им,  что я  —  такой же,  как и  они,  да  и  прикрывал-то  я  не

кого-нибудь, а Ленку. Летчик достает фляжку:

        —  Думаю,  Сергей,  что гауптштурмфюрер заслужил сегодня наши фронтовые

сто грамм?

        Сергей кивает и наливает мне полстакана. Летчик говорит:

        —  Пейте!  Вы действительно замечательный летчик.  Я рад,  что у фюрера

стало одним таким меньше.

        Вдохнув,  выпиваю залпом.  Ого!  Это  спирт.  Затаиваю дыхание и  мотаю

головой. Летчик протягивает мне воды запить и говорит:

        —  Вам,  наверное,  интересно знать,  кто  положил конец  вашей  летной

карьере? Представлюсь: гвардии полковник Андрей Злобин... Что с вами?

        Все плывет перед глазами.  Что это?  Я еще не видел, как выглядит мир в

схлопке,  может быть,  именно так?  Хотя нет, наши аналитики этого не допустили

бы...  Но  ведь он,  то  есть я,  взорвался под Смоленском еще тогда,  в  сорок

первом! Как же это... В голове все путается, ноги дрожат...

        — Простите, господин полковник, слабость какая-то...

        —  Садитесь,  садитесь,  капитан,  — подвигает мне табурет Сергей.  — Я

полагал, что в люфтваффе народ покрепче.

        —  Тут,   Сергей,  надо  принять  во  внимание  еще  и  тяжелый  бой  с

«Суперкрепостью»,  они ведь вели его почти на восьми тысячах,  — заступается за

меня Андрей.

        Или я сам? Кто же? Время разберет!

        Меня еще о  чем-то спрашивают,  я  машинально отвечаю,  а сам судорожно

пытаюсь составить темпоральные уравнения.  Какие  там,  в  схлопку,  уравнения!

Голова идет  кругом.  Ну  и  влип!  Вдруг  память Курта  Вольфс-дорфа услужливо

подсовывает мне  эпизод.  Воздушный бой  над  станцией  Рославль.  Мой  ведущий

атакует «Пе-2»,  и  на него вдруг откуда-то сваливается «Як» с бортовым номером

17.  Мой ведущий горит,  но и я расстреливаю этого «Яка». Горящая машина падает

на емкости с бензином...

        Нет,  надо  расставить  все  по  своим  местам.  Собравшись с  мыслями,

спрашиваю:

        — Господин полковник, вы разрешите мне задать вам пару вопросов личного

характера?

        — Личного? — удивляется Андрей, — Спрашивайте.

        — Вы в сорок первом году воевали под Смоленском?

        —Да.

        — А двадцать шестого октября вы были над станцией Рославль?

        Андрей мрачнеет, молчит, потом нехотя отвечает:

        — Был.

        — Вы летали на «Як-1» с бортовым номером 17?

        —  К  чему  вы  клоните,  гауптман?  —  Андрей глядит на  меня в  упор,

исподлобья.

        —  Как же вы выжили,  господин полковник?  Вы же сами довернули горящую

машину на емкости с бензином!

        Андрей некоторое время молчит, потом, словно нехотя, цедит сквозь зубы:

        — Вот вы о чем.  Значит, вы там тоже были? Сам не знаю, как я уцелел...

Видимо,  выбросило из кабины ударной волной...  Долго лежал без сознания,  весь

переломанный и обожженный. Через несколько часов Рославль взяли наши танкисты и

меня подобрали.  Был в  госпитале.  Ноги сильно обгорели...  До  сих пор ноют в

холодную погоду. А вы где там были?

        Я молчу, собираясь с духом. Потом, наконец, решаюсь:

        —  Я  тогда  летал  на  «Мессершмите» с  бортовым 106.  Вы  сбили моего

ведущего... А я сбил вас. Впрочем, через минуту меня самого сбили.

        —  А  это  уже был я!  —  говорит Сергей.  Несколько минут мы  все трое

смотрим друг на друга. Потом Андрей говорит:

        — Доставай,  Серега, коньяк, а то гауптман наш спирт совсем уложит. Это

же надо! Расскажешь кому — не поверят. Какие все-таки тесные дороги у войны!

        Время Великое!  Андрей,  если бы  ты знал,  какова истинная вероятность

такой встречи,  ты изумился бы еще больше.  Сергей наливает коньяк и  открывает

банку тушенки:

        — Давайте выпьем за эту необычную встречу!

        — Нет!  — возражаю я. — Давайте выпьем за эту войну, вернее, за то, что

она кончается.  За то, что она несколько лет заставляла нас убивать друг друга,

но никак не смогла этого сделать. Значит, она не всесильна. А раз так, то пусть

она сгинет во веки веков!

        — Аминь!  — подхватывает Андрей,  — Вот за это и выпьем.  Хороший тост,

Курт!  Закусывай,  закусывай получше.  Небось,  в рейхе сейчас такой тушенки-то

нет?

        Я киваю и ем из пододвинутой ко мне банки.

        — А что с вами было дальше? — интересуется Сергей.

        —  После госпиталя меня направили в другую эскадру,  и к «Нибелунгам» я

уже не попал.

        —  Ваше счастье,  —  хмуро улыбается Андрей.  —  Примерно через год под

Белгородом «Молнии» схлестнулись,  наконец,  с «Нибелунгами» насмерть.  Бои шли

почти три недели.  Мы  потеряли примерно треть состава.  Но  от «Нибелунгов» не

осталось и десятой части. Их расформировали.

        — Я знаю.

        Андрей закуривает и  хочет еще  что-то  спросить.  Но  в  этот момент в

прихожей слышится какой-то шум, потом — женский крик:

        — Убери лапы, козел!

        Звук удара, крик боли, шум падения тела и возня борьбы.

        —  Что  там  такое?  —  спрашивает Андрей.  Сергей  открывает дверь.  В

прихожей стоит  Ангелика.  У  нее  вид  разгневанной Валькирии.  Шлемофона нет,

волосы растрепаны,  верхняя часть комбинезона расстегнута, груди торчат наружу.

Глаза мечут молнии,  ноздри возбужденно раздуваются.  И хотя руки у нее связаны

за спиной,  она явно способна загрызть любого, кто к ней прикоснется. Ее держит

на прицеле автомата молодой солдат. Рука его окровавлена.

        — Старшина Ткачук!  Где вы там?  Доложите,  в чем дело,  почему шум?  —

спрашивает Сергей.

        С пола, кряхтя от боли, поднимается старшина. Он не может стоять ровно:

        — Так что,  товарищ подполковник,  это тот летчик, точнее, летчица, что

на парашюте у  артиллеристов приземлилась.  Вы приказали его,  точнее ее,  сюда

доставить...

           — А что за шум?

           — Да лается по-нашему, да еще и лягается, стерва...   

        Старшине достался хороший удар в  промежность.  к  Ай да Ленка!  Солдат

добавляет:

         —  И  кусается как тигра.  Я попытался ее успокоить,  так она мне руку

чуть не откусила.

        Молодец, Ленка! Только ведь говорил я ей: не геройствуй.

        —  А что,  она себя и у артиллеристов так вела?  Это они ее связали?  —

интересуется Сергей.

            — Нет. Там она не выступала. А связали ее мы, когда  сюда везли.

        — А зачем?  — выходит вперед Андрей.  — И что,  она так и спустилась на

парашюте в комбинезоне, расстегнутом до пупа, и с грудями наружу? Или это она у

артиллеристов решила заголиться?

        Старшина молчит. Андрей некоторое время ждет ответа:

        — Ясно.  Старшина Ткачук!  За непотребное обращение с пленной женщиной:

пять суток ареста!

        — Товарищ полковник! Так это ж стерва, эсэсовская шкура...

        —  Слушай,  Ткачук!  Если бы к твоей сестре немец за пазуху полез и она

его вот так бы отоварила, я бы сказал, что она еще мало ему дала. Ты в бою свою

ненависть к ним проявляй! А с пленными, тем более с офицерами, а уж паче того с

женщинами, веди себя достойно. Короче, еще пять суток, за пререкания!

        — Есть, десять суток, — уныло отвечает Ткачук.

        —  А  еще раз за  тобой такое замечу,  в  штрафную роту пойдешь.  Скоро

Берлин  штурмовать будем.  Вот  там  твоя  ненависть  к  немцам  и  пригодится.

Степашкин! Развязать пленную!

        Солдат перерезает веревки, и Ангелика быстро застегивает комбинезон:

        — Благодарю вас, герр оберет!

        — Так значит, это и есть ваш ведомый, Курт? — обращается ко мне Андрей.

— Такого ведомого и я бы прикрыл собой! Как думаешь, Серега?

        Николаев усмехается и передает Андрею документы Ангелики.  Тот читает и

обращается к ней:

        —  Плохо воюете,  Кранц!  Стоило вас оторвать от ведущего,  и  вы сразу

стали легкой добычей.  Вот у кого учиться надо, — кивает он на меня. — Мы с ним

вчетвером еле справились.

        — Потому-то он и ведущий, а я только ведомый, — огрызается Ангелика.

        Сергей смеется, а я заступаюсь за Ангелику:

        — Прошу прощения,  господин полковник, но именно Ангелика Кранц помогла

мне сбить «Суперкрепость», и именно она первая подожгла ей мотор.

        — Беру свои слова обратно.  Но к вам,  унтерштурмфюрер, у нас несколько

вопросов. Вы ведь только вчера переведены из другой эскадры?

        Пока  они  допрашивают Ангелику,  я  прикидываю,  что  бы  сейчас здесь

творилось, не выполни мы с Леной своего задания. Конечно, ударная волна сюда бы

не достала, но вот осадки... Ветер как раз от Берлина. Сейчас их уже накрыло бы

радиоактивное облако.  И  они даже не  знали бы,  что уже обречены.  Но,  слава

Времени, бомба лежит на дне моря.

        — Что с вами делать? — размышляет Андрей, закончив допрос Ангелики. — В

штабах сейчас не  до  вас,  а  в  лагерь вас  отправлять не  хочется.  Вот что,

поживите пока у нас. Степашкин!

        В штаб входит молодой автоматчик.

        —  Отведи их в немецкий госпиталь.  Скажешь коменданту,  что я приказал

поселить их  отдельно от  прочих.  Охранять,  но не притеснять.  Кормить не как

пленных, а как раненых. Я зайду и проверю.

        — Товарищ полковник,  разрешите там задержаться и руку перевязать.  Как

бы не случилось чего...

        — Не бойся, солдат, — говорит Ангелика, — я не ядовитая.

        Андрей хохочет:

        — Ладно,  перевяжись.  А вы,  Курт,  возьмите с собой это,  — он подает

початую бутылку коньяку,  —  и это,  — достает две банки тушенки,  кусок сала и

буханку хлеба. S    На улице Лена внезапно говорит Степашкину:

            — А ну-ка, дай твою руку, солдат.

            — Чего, чего? — не поняв и наведя на Лену автомат,  отступает он.

           — Дай руку посмотрю,  говорю тебе! Да не бойся ты. Мы же без оружия,

а вас, вооруженных, вон сколько. Давай руку.

        Степашкин перекладывает автомат в  левую руку и,  наведя его  на  Лену,

протягивает ей укушенную руку.

         Рана действительно жуткая.  Ленка в ярости грызанула от души.  Я качаю

головой,  а  Лена накладывает ладони  выше и  ниже раны и  медленно их  сводит.

Когда она и убирает руки, на месте укуса остается только шрам, правда, довольно

внушительный. Я ошеломлен. Степашкин же обалдел настолько, что даже забыл, куда

и зачем он нас ведет. Приходится ему напомнить:

        — Пошли, солдат! — и по-немецки спрашиваю Лену. — Как ты это сделала?

        — Ну,  я все-таки была нагилой,  да и со святым Могом недаром общалась.

Кое-что  осталось.  Жаль  здесь  нет  тех  красных  перчаток,  шрам  остался бы

косметический.

        Я смеюсь и смотрю на Степашкина,  а тот идет, забыв, что в левой руке у

него ППШ, и удивленно разглядывает правую руку, все еще не веря своим глазам. А

Лена ворчит:

        —  Все из-за  тебя.  Не  геройствуй,  не  геройствуй...  Вот я  и  дала

безропотно этому сластнику связать мне руки.  Знала бы, для чего он это делает,

еще  там  все  кости  ему  переломала  бы.   Ишь  какой,  титьки  Ангелики  ему

понравились! Всю дорогу смотрел на меня, как кот на киску...

        Да,  не повезло старшине.  Думал,  что это простая немка, а нарвался на

хроноагента.  Хорошо еще, что до самого штаба не мог решиться. А подвернись ему

укромное местечко по  дороге?  Лежали бы  сейчас там  Ткачук со  Степашкиным со

сломанными шеями, невзирая на то, что у «жертвы» руки связаны. И автоматы бы им

не помогли.

        Когда  мы,  наконец,  остаемся одни,  я  решаю  разобраться все-таки  в

вопросе, который нестерпимо мучает меня.

        — Лена, ты узнала их?

        — Конечно, это Андрей Злобин и Сергей Николаев.

        — И ты говоришь об этом так спокойно! Ты понимаешь, что произошло?

        — Ничего особенного.  Конечно, вероятность такой встречи была исчезающе

мала. Где-то бесконечно малая, Время знает какого порядка. Но... Вспомни, когда

ты моделировал на компьютере наше возвращение на аэродром, что он тебе выдавал?

Ты же сам рассказывал и жаловался, что ничего понять не можешь.

        — Но все-таки какие последствия может иметь эта встреча с самим собой?

        —  Никаких.  Ты  встретился не с  самим собой,  а  с  настоящим Андреем

Злобиным.

        Это  параллельная фаза,  а  скорее всего  гармоника той  фазы,  где  ты

работал.

        — Почему ты так считаешь?

        — Да потому что в той фазе Андрей Злобин, то есть ты, погиб, а здесь он

живой.

        — А может быть...

        —  Не может!  Я  после твоего спора с Магистром несколько раз тщательно

проверила сцену твоей,  то  есть Андрея Злобина,  гибели.  Все  искала зацепку,

чтобы вернуть тебя назад. Но факт остается фактом. Андрей Злобин погиб вместе с

самолетом во время взрыва.

        — Но вот Андрей сказал, то его взрывом выбросило из кабины...

        — Его выбросило, а тебя просто не могло выбросить. Фонарь закрыт, ремни

не расстегнуты,  как тебя могло выбросить? Когда твой «Як» загорелся, ты принял

решение и  даже не делал попыток спастись.  Ты же сам говорил,  что в  то время

искал смерти.

        — Да, все так и было, — соглашаюсь я.

        — Ну, ладно, с этим мы разобрались, а вот в честь чего полковник Злобин

подарил гауптштурмфюреру Вольфсдорфу коньяк? — интересуется Лена.

        —  А  в  честь  того,  что  именно  Вольфсдорф сбил  тогда  Злобина над

Рославлем, а через минуту сам был сбит Николаевым.    

        — А откуда он это узнал?

        — Я ему сказал...    

        -Ты?!

        —  Ну,  Вольфедорф,  какая разница?  Память Вольфс-дорфа подсказала мне

подробности этого  боя  с  его  точки зрения.  Я  уточнил у  них  детали и  все

рассказал.

        — Ну, ты и рисковый! Он же мог тебя сразу шлепнуть...

        — Нет, не мог. Ведь это был или я сам, или наш Андрей. Скорее — Андрей.

А он на такое не способен.

        Лена только головой качает и глаза таращит:

        —  Интересно,  Андрей ведь наверняка смотрел всю эту сцену.  Что он при

этом думал?

        — Ладно,  вернемся, узнаем. А сейчас,.— предлагаю я, — давай граммов по

пятьдесят выпьем, остальное оставим Курту с Ангеликой. А сами пойдем домой.

        Лена соглашается и, выпив, растягивается на койке:

        —  Ох,  и  устала я,  Андрюша!  Всего-то один день на войне,  а  устала

смертельно.  Как  они  уже  который год воюют?  А  как ты  сам тогда почти пять

месяцев выдержал?

        Я   уже  лежу  на  свободной  койке  и,   глядя  в  потолок,   отвечаю,

многозначительно подняв палец:

        — Мы — летчики!

        —  А  не  саксофонисты!  —  смеется Лена.  Но  я  уже ничего не могу ей

ответить. Усталость и выпитое берут свое. Проваливаюсь в бездну сна.

       

        Гпава 57

        Зовет царь генерала, штырь ему в забрало!

        У царя рожа на свеклу похожа,

        а когда он красный — он на руку опасный!

        Бьет, зараза, не более раза,

        но попадает не мимо глаза.

        Л. Филатов

       

        — Знаешь,  Андрей, что самое хорошее в Нашей работе? — спрашивает Лена,

едва мы с ней приходим в себя.

        — Что же? Любопытно будет узнать твою точку зрения.

        — То,  что мы всегда возвращаемся. Как бы ни был труден путь к дому, мы

все  равно возвращаемся.  Великое Время!  Как приятно снова увидеть эти панели,

компьютеры и приборы!

        — И Магистра! — подхватываю я.

        — Особенно тебе! — смеется Лена, одеваясь. — И особенно сейчас!

        — Ладно, Ленок, победителей не судят...

        — Еще как судят!  Сейчас сам увидишь.  Помнишь у Гюго «Девяносто третий

год»? Там маркиз награждает канонира за подвиг орденом, а потом приказывает его

повесить за допущенную им оплошность.  Так вот,  предсказываю,  что сейчас тебя

ожидает в основном второе.

        Моя подруга, как всегда, оказалась права. То, как встретил нас Магистр,

живо напомнило мне старый анекдот.  «Вот я  и  вернулся,  папа.  Это моя жена и

дети. — Очень хорошо. Но я-то тебя за табаком посылал».

        При  нашем  появлении  Магистр  хмуро  кивает  и  показывает  рукой  на

мониторы.  На одном из них — ряды темпоральных уравнений, а под ними — значение

детерминанта... Он — мнимый! Меня прошибает холодный пот.

        —  Полюбовался?  —  мрачно  спрашивает Магистр и  показывает на  другой

дисплей.  — А это — твои уравнения.  Здесь детерминант, хоть и весьма малый, но

все-таки больше нуля и,  самое главное, вещественный. Это-то всех и ослепило. А

видишь, чем отличаются уравнения?

        — Одним членом.

        — Правильно! Хоть это заметил. Ну, а что это за член?

        — По-моему, фактор личности.

        —  Угадал!  Не зря учили.  А  помнишь,  как мельтешила картинка,  когда

компьютер моделировал завершение операции? Теперь смотри сюда.

        На   третьем  дисплее  я   вижу,   как  четверка  «Яков»  атакует  пару

«Мессершмитов». Все четко, никаких мельканий и раздвоений, но картина несколько

иная,  чем  была у  нас с  Леной.  Правда,  исход тот же  самый.  «Молнии» есть

«Молнии»,  но  ход боя совершенно другой,  за  это я  могу поручиться.  Магистр

поясняет:

        —  Здесь  срез  времени взят  из  памяти  компьютера на  момент  твоего

внедрения.  Только одно отличие:  в  кабине не ты,  а  Анри.  А вот уравнения с

фактором личности Краузе.

        Магистр  показывает  на  четвертый  дисплей.   Там  детерминант  твердо

положительный. Настолько твердый, что его даже пощупать хочется.

        Закуриваю и сажусь в кресло. Мне уже ясно, что как разработчик операций

я не состоялся.  Это не для меня.  Куда бы здесь провалиться? Чтобы скрыть свое

состояние, глубоко затягиваюсь и пускаю дымовую завесу.

        Магистр смотрит на  меня так,  словно решает,  что ему со  мной делать?

«Канделяброй оглоушить аль подушкой придушить?» Неожиданно он подходит к бару и

достает традиционную бутылку и три рюмки.

        —  Я  был решительно против присвоения тебе категории Гамма.  Но Катрин

приняла весь огонь на себя, да и я тоже был хорош. Поторопились мы...

        Магистр замолкает, потом машет рукой:

        —  Словом,  давай  выпьем  за  Бакалавра  Гамма-один!  А  заодно  и  за

случайность, которая помогла нам избежать схлопки.

        — А что за случайность, Магистр? — спрашивает Лена.

        —  Это  то,  что  ведомым к  нему была назначена Ангелика Кранц,  а  не

мужчина. Тогда на задание вместе с тобой пошел бы Андрэ. Вот, смотри!

        Магистр  набирает  код.  На  дисплеях мелькают ряды  уравнений,  пляшут

сложные  кривые  ...  Внезапно  помещение  оглашается  тревожными пульсирующими

звуками,   а   на   всех   почерневших  дисплеях  ярко   горят  жирные  красные

восклицательные знаки.

        — Схлопка! — поясняет Магистр. — Это я ввел фактор присутствия Андрэ.

        Я  ошеломлен и  долго не  нахожу,  что  сказать.  Потом все-таки лепечу

бессмыслицу;

        — Но Магистр, кто же мог такое предвидеть...

        Лена смотрит на меня с  сожалением,  а Магистр очень спокойно,  мягким,

отеческим тоном поясняет мне:

        —  Андрэ.  Если мы здесь будем не в состоянии предвидеть такие моменты,

то нам пора прикрывать лавочку и  всем составом перебираться куда-нибудь в  XXV

или XXX век.  Нечего нам тогда и соваться в реальные фазы со своим воздействием

на грани фола.

        Он снова замолкает, потом спрашивает:

        — Элен, у меня седины не прибавилось?

        — Да вроде нет.

        — Что мне делать,  Элен,  с этим мальчишкой?  Я думал,  что не переживу

того момента, когда он начал выяснять со Злобиным, кто кого сбил в сорок первом

году.

     Ну зачем тебе это понадобилось? — устало спрашивает он.

        —  Я  подумал,  что он  —  это я  и  что сейчас,  прямо на моих глазах,

произойдет схлопка...

        —  Когда-нибудь  я  загоню  тебя  в  настоящую схлопку,  —  мечтательно

произносит Магистр, и по его тону я не сомневаюсь, что он это сделает. — Там ты

прочувствуешь,  что  это  такое.  Какого черта ты  провоцировал Злобина на  эти

приятные воспоминания?  Ведь ты  был  на  грани разоблачения,  да  еще  и  Элен

подставлял при этом! Нет, Андрэ, с тобой не соскучишься.

        Он  еще  какое-то  время смотрит на  меня,  как  на  комод,  размышляя:

переставить его или выбросить:

        —  Глаза бы  мои на  тебя не  глядели!  В  гроб ты  меня вгонишь раньше

времени,  Андрэ.  Я вот даже не знаю,  стоит ли отправлять тебя завтра на такое

рискованное задание?  После твоей сегодняшней выходки я бы ни за что не пустил.

Но Совет настоял,  что,  кроме тебя, никто с этим не справится. Я так и не смог

их убедить в том, что ты еще не хроноагент в сане Бакалавра Гамма, а мальчишка.

Именно!   Под   внешностью   серьезного  мужчины   скрывается  безответственный

подросток,  для которого вся наша работа — сплошные приключения и романтика. Он

все еще думает, что мы здесь в игрушки играем!

        — Брось, Магистр, — тихо говорит Лена, — ведь ты же так не думаешь.

        —  С  чего это ты взяла?  Именно так я  и думаю,  только молчал раньше,

думал,  он образумится. А он... — Магистр безнадежно машет рукой. — Знаешь, что

он  мне  недавно предложил?  Послать его в  какую-нибудь фазу собирать цветы на

лугу!  В  этом случае он-де  никаких мне переживаний не  доставит.  Как будто я

агента экстра-класса готовил для  таких  заданий!  Он  потому-то  и  называется

экстра, что его стихия — экстраординарные ситуации...

        —   Тогда  почему  же  ты  в   претензии  на  то,   что  я   веду  себя

экстраординарно?

        Магистр  смотрит на  меня  сквозь  облако  дыма  безнадежным взглядом и

молчит. Вместо него отвечает Лена:

        —  Экстраординарно,  Андрюша,  подобает вести себя  в  экстраординарных

ситуациях.  Но не подобает самому эти ситуации создавать. Ну, к примеру, как ты

сегодня.

        Мне  нечего сказать.  Друзья кругом правы.  Тут я  вспоминаю об  особом

задании,  о  котором обмолвился Магистр,  и,  чтобы скрыть смущение и перевести

разговор в другое русло, спрашиваю:

        — А что это за особое задание. Магистр?

        — Ха!  А вот этого я тебе и не скажу!  Мучайся всю ночь и гадай. Побудь

хотя бы немного в моей шкуре!

        — Но, Магистр!

        — Никаких но!  Я сказал! Сгинь с очей моих ясных! Спорить бесполезно, и

мы с Леной идем к Нуль-Т.

        Нас останавливает голос Магистра:

        — А ты, Элен, останься. У меня к тебе дело.

        Лена осталась, а я сгинул.

        Дома  застаю  на  дисплее  запись:  «Андрей!  Срочно  свяжись со  мной.

Андрей». Вызываю Андрея. Он встревожен.

        — Ну,  наконец-то отпустил тебя Магистр!  Я думал,  что он съест тебя в

сыром виде и  даже без соли и  без луку.  Кэт все глаза проплакала.  Мы  идем к

тебе.

        Заявившись ко мне, Катрин садится на диван и говорит:

        — Одним словом,  ребята,  я сработала халтурно. Гнать меня надо поганой

метлой. Увидела, что бомба благополучно упала на дно моря, и обрадовалась. Нет,

чтобы до конца разобраться, почему картинка мельтешит.

        На Катрин жалко смотреть,  вид у  нее совершенно убитый.  Я  пытаюсь ее

утешить:

        — При чем тут ты?  Я во всем виноват,  это я всех торопил, не терпелось

скорее   приступить   к   самостоятельной   работе.   Ангелом-хранителем   себя

почувствовал.  Даже  спина  чесаться начала,  крылышки прорезались.  Вспоминать

противно.

        —  Что  ты  говоришь,  Андрюша!  Аналитическую экспертизу ситуации  кто

производил? Я! С меня и спрос, на мне и вина.

        — Катя.  Операцию разрабатывал я,  курировал ее Магистр. Вот мы с ним и

несем за все ответственность. Это мы схалтурили, а не ты. Понимаешь?

        Андрей переводит разговор на другую тему:

        — А как же ты, прославленный ас, не смог с самим собой справиться?

        Я машу рукой:

        —  Какая разница,  что дважды Герой Злобин,  что молоденький лейтенант.

Исход был бы таким же.

        — Почему? — удивляется Катрин.

        — Магазины у нас были пустые, горючее — на дне баков. Все израсходовали

на «Суперкрепость». Тут уж не повоюешь.

        —  Кстати,  —  говорит Андрей,  —  лихо ты с ней расправился!  Мне даже

страшно стало,  когда я вас увидел в одинаковом масштабе.  Слон и «моськи»! Тем

не  менее эти  «моськи» разделали слона под  орех!  Как это ты  догадался,  что

атаковать ее надо именно так?

        —  Да  я  почти два  часа моделировал на  компьютере атаки в  различных

ракурсах!  Воистину «Суперкрепость»!  Откуда ни зайдешь:  сбит,  сбит,  сбит! А

подходить надо  вплотную.  Издалека ее  не  возьмешь:  боекомплект у  «мессера»

ограничен. Это у них по пять, по десять лент, а у меня — по одной на ствол. Вот

и пришлось придумать такой вариант атаки. Получилось.   

        Еще  с  полчаса мы  разговариваем на  разные темы и  пьем темное густое

пиво. Вдруг я вспоминаю слова Магистра:

        — Андрей, а ты не знаешь, что запланировано на завтра? Магистр говорил,

что нечто весьма рискованное.  

        — Представления не имею, — сознается Андрей, —  от тебя впервые слышу.

        —  По-моему,  к  этому  имеют отношение Кристина и  Ричард,  —  говорит

Катрин. — Они с Магистром и Стрембергом вчера больше часа были на Совете Магов.

 

         —  Интересно,  — задумываюсь я,  — что они могли придумать?  Наверное,

опять где-нибудь ЧВП хулиганит.

       

        Глава 58

        Не спеши и, главное, не горбись,                       

        Так боксер беседовал со мной.

        Ты в ближний бой не лезь, работай в корпус,

        Помни, что коронный твой — прямой.

        В. С. Высоцкий

       

        Я не угадал. Действительность превзошла самые смелые ожидания. Утром на

совещании Магистр  приказал  мне  готовиться к  прямому  переходу в  фазу,  где

обитают сэр Хэнк,  нагилы Эва и Яла, где я с Леной героически закрывал переход,

созданный ЧВП.

        Кристина,   наконец,   добилась  результата  и,   помня  наш  разговор,

предложила создать  первый  переход именно  туда,  чтоб  извлечь из  этой  фазы

Золотой Меч.

        —  Такое задание,  —  рассуждает Магистр,  сидя спиной к компьютеру,  —

неизбежно предусматривает прямой контакт с обитателями фазы.  Я не говорю уже о

том,  что  снаряжение хроноагента должно быть полностью адекватным данной фазе.

Это  не  проблема.  Главное —  это то,  что при таком прямом контакте неминуемо

придется раскрыться.

        — Почему? — спрашивает Андрей.

        — А как ты иначе убедишь сэра Хэнка отдать Золотой Меч?

        —  А  может быть,  не  надо убеждать и  тем более вступать в  контакт и

раскрываться? Осуществить переход ночью и подменить меч, — не сдается Андрей.

        — Хм!  В этом доме постоянно присутствуют четыре нагилы.  Ты уже имел с

ними дело, вот и попробуй подменить Золотой Меч, чтобы они этого не заметили.

        Андрей сдается, а Магистр продолжает свою мысль:

        —  От  хроноагента,  выполняющего такое задание,  потребуются выдержка,

огромное чувство  такта,  осторожность,  рассудительность,  умение  убеждать и,

самое  главное,  умение предвидеть последствия каждого своего слова  и  каждого

своего поступка.

        Магистр  смотрит  на  меня,  покидает  свое  место,  подходит к  столу,

наливает чашку кофе, закуривает сигарету и, глядя в угол комнаты, продолжает:

        —  Лично я  у хроноагента Коршунова всех этих качеств не наблюдаю.  Но,

увы,  мне  не  удалось убедить в  этом Совет Магов.  Там несколько другая точка

зрения  на   качества  этого  хроноагента.   Они  считают  его  непревзойденным

специалистом по нестандартным ситуациям. Они полагают, что у него особый талант

успещно находить их разрешение.  Я же полагаю,  что у Андрэ,  несомненно,  есть

талант:  талант  создавать  нестандартные ситуации,  а  затем  успешно  из  них

выпутываться.  Но мое мнение оказалось гласом вопиющего в пустыне.  Кандидатура

утверждена. Нам придется с этим смириться.

        — Но,  Магистр!  — прерывает Лена поток его желчных излияний. — Из всех

нас только Андрей дважды работал в  этой фазе и оба раза в образе именно рыцаря

Хэнка. Он уже вжился в него, постиг его образ мышления. Кто еще из хроноагентов

сумеет лучшим образом найти с Хэнком общий язык?

        —  Вот этим аргументом меня на Совете Магов и  припечатали.  Кстати,  —

ехидно глядя на Лену, добавляет Магистр, — если на то пошло, то и с нагилами он

имеет богатый опыт общения. Это ему тоже может пригодиться.

           Лена хочет что-то сказать, но Кристина опережает и ее:

         —  Есть еще один аргумент в  пользу Андрея.  Он единственный,  кто уже

проходил через прямые переходы, в случае какого-либо сбоя он не растеряется.

           От  воспоминаний о  «хождении  по  фазам»  у  меня  между  лопатками

начинают бегать мурашки.

         — Не знаю,  Крис,  не знаю,  положительный это опыт или нет. Тот раз я

просто не знал, что меня ждет, a тeперь...

           —  Сейчас будет проще.  Ты будешь иметь при себе  Искатель Перехода,

ИП-1.  Он будет показывать теб  направление на переход. Тебе не придется искать

его.

        — А если он покажет направление на переход, созданный ЧВП?

           —  Ты легко разберешься:  у  них свечение желтое,  наш переход будет

светиться розовым.

           — Все, — прерывает нас Магистр, — дебаты закон-

        чены...

           — Нет, у меня есть предложение, — говорит вдруг

         Лена. — Что если пойти мне? Я выступлю в роли наги-

        лы. У меня это хорошо получится, тем более что дары

         святого Мога передались и мне.

           — Идея интересная, Элен, но это исключено, — от-

         вечает Магистр.  — Я не сомневаюсь, что у тебя это получится отлично и

ты — меньший фактор риска,  чем Андрэ,  но все нагилы знают друг друга.  Как ты

объяснишь им свое появление?

        —  Да,  об  этом  я  и  забыла...  Хотя ведь Андрею все  равно придется

открыться. Я тоже откроюсь.

        — Нет,  здесь есть нюанс. Андрэ придет туда в образе рыцаря, это никого

не  насторожит.  А  никому  не  известная нагила  сразу  вызовет  недоверие,  и

дальнейший разговор будет вести весьма сложно.   

        — Ты прав, — соглашается Лена и успокаивается.   

        —  Теперь вот еще что,  — продолжает Магистр,  обращаясь уже ко мне,  —

твой  Золотой Меч  уже  в  Техсекторе.  Они  разобрались с  механизмом борьбы с

нежитью и сейчас придают ему эту функцию. Надо, чтобы обмен был равноценным.

           —  Тогда  пусть они  лишат его  функций лазера и  дезинтегратора,  —

предлагаю я  и,  подумав,  добавляю,  — но пусть оставят функцию монокристалла.

Магистр  согласно  кивает  и  связывается  с  Техсектором.  А  мы  с  Кристиной

обсуждаем, в какую точку надо осуществить переход.   

        — Лучше всего где-нибудь в лесу, километрах в пяти-десяти от постоялого

двора. Нельзя появляться перед ними прямо из ничего, — говорю я.  

        — Лучше всего в Синем Лесу, — невинно предлагает Андрей.

        — Если хочешь,  я сделаю туда еще один переход,  специально для тебя, —

парирует Кристина.  — А тебе Андрей,  я думаю, самое подходящее будет появиться

откуда-нибудь со стороны, противоположной Синему Лесу.

        —  Верно,  —  соглашаюсь я,  — во избежание кривотолков.  А теперь пора

готовить снаряжение.

        — У тебя же все есть, — удивляется Катрин.

        — Далеко не все, — возражаю я, — доспехи и шлем я оставлю...

        —  Правильно,  — вставляет Андрей,  — на них даже боевые отметины есть,

так правдоподобнее будет.

        — Мне надо сотворить щит, секиру, кинжал, копье...

        Да,  и  чтобы не копировать полностью Хэнка,  могут дурно понять,  надо

сменить цвет плаща и всего прочего.

        — Это я беру на себя, — говорит Лена.

        Я согласно киваю. Кристина спрашивает:

        — Два часа вам достаточно? Все будет готово к этому времени. В той фазе

как раз будет утро.

        Мы  соглашаемся,  и  все  расходятся.  Мы  с  Магистром остаемся  одни.

Несколько  минут  он  молча  смотрит  на  меня,   потом  встает  и  подходит  к

синтезатору. Сотворив две бутылки «Столичной», он ставит их в холодильник.

        — Этим мы отметим твое возвращение, Андрэ, — и,  помолчав, добавляет, —

если, конечно, оно будет удачным.   

        — А ты сомневаешься? Или опасаешься чего-нибудь?

        — И сомневаюсь, и опасаюсь.

        Магистр садится в кресло,  снова молчит какое-то время,  потом поясняет

свою мысль:

         — Я,  Андрэ,  сейчас,  после того как нас здесь,  в Монастыре, посетил

гость из  ЧВП,  во  всем  сомневаюсь и  собственной тени опасаюсь.  Нервы стали

никуда.   В схлопку!  Вот сейчас мы с тобой сидим,  а мне не дает  покоя мысль,

что они сейчас за  нами наблюдают и  потирают ручонки от  радости.  Как же!  Не

бестелесная Матрица,  а  живой хроноагент экстра-класса к  ним сейчас пожалует!

Ух, и встретим мы его!

        Магистр трясет головой,  словно отгоняя наваждение. Он встает, подходит

к бару, наливает себе коньяку и выпивает залпом.

        — Тебе не предлагаю, извини.

        Я понимающе киваю.

        —  Все это может быть плод моего не в  меру разыгравшегося воображения,

но  я,  Андрэ,  прошу тебя  об  одном.  Будь предельно внимателен и  еще  более

предельно  осторожен.   Не  забывай  главного:  ты  идешь  в  реальную  фазу  в

собственном теле. Если тебя там убьют, значит, реально убьют. Да даже и убивать

не надо. Достаточно ранить, и ты не доберешься до перехода. Истечешь кровью.

        — Ничего, — пытаюсь я отшутиться. — Нагилы вылечат.

        — Да? А что если нагилы первые же и начнут демонстрировать на тебе свое

искусство управления оранжевым огнем? Ты такой вариант исключаешь. Почему?

        Немного подумав, я прихожу к выводу, что такой вариант не исключен.

        — Согласен. Но что ты предлагаешь?

        —  Я  предлагаю тебе не  изображать из себя супермена.  Держи себя так,

чтобы всегда был путь к отступлению.  Если тебе будет грозить прямая опасность,

пошли все  в  схлопку и  беги.  Никто тебя не  осудит.  Лучше не  выполнить это

задание,  чем  потерять хроноагента,  и  притом навсегда.  Нам  ничто не  может

помешать послать тебя туда еще раз,  но уже не одного... Ну, что ты смотришь на

меня? Я предлагаю тебе что-то неприемлемое?

        — Почему же? Я все прекрасно понимаю, но пойми, я как-то не привык...

        — В схлопку!  Андрэ,  ты меня слышал, и я не хочу повторяться, иначе мы

поссоримся. Понимай это как приказ или как просьбу. Как тебе больше понравится.

        — Хорошо, Магистр. Мы не будем ссориться.

        — Я рад, что ты понял. Иди, готовься.

       

        Глава 59

        Чистоту, простоту мы у древних берем.

        Саги, сказки — из прошлого тащим!

        Потому то добро остается добром —

        В прошлом, будущем и настоящем!

        В. С. Высоцкий

       

        На  площадке полигона,  где должен открыться переход,  буквально некуда

плюнуть.  Я  и не подозревал,  что стольким людям необходимо присутствовать при

осуществлении перехода одного-единственного хроноа-гента, пусть даже и на коне.

        Кристины не видно.  Она со своей аппаратурой — в большом ангаре на краю

полигона.  От  ангара  тянутся  кабели  к  двум  мачтам,  на  вершинах  которых

закреплены конструкции, напоминающие ветросиловые установки.

        Наша группа стоит особняком.  Я уже в полном рыцарском облачении.  Лена

сотворила мне  голубой  плащ,  не  забыв  украсить его  на  плечах  серебряными

ящерицами. Сапоги, перчатки и бархатный берет тоже голубые. Лена — молодец. Она

не забыла придать сапогам несколько поношенный вид.  Щит я сделал тоже голубого

цвета.  Он у  меня не такой,  как у сэра Хэнка.  Тоже треугольный,  но с сильно

закругленными краями, как у  русских дружинников XIII века. На щите я изобразил

 эмблему нашего  Сектора,  а  под  ней  —  серебряную ящерицу в  короне.  Пусть

герольды поломают себе  голову,   если  увидят меня.  Андрей держит мое  копье,

Генрих — к шлем.  Рядом стоит мой конь,  Гвидон.  Я привык к нему еще на курсах

верховой езды и на занятиях по конному бою.

        — Слушай, а как ты будешь представляться? — спрашивает Андрей.

        — Своим именем, — отвечаю я.   

        — Не пойдет, — возражает Лена. — Андрей не пойдет.  Там нет таких имен.

Лучше — Андрэ.   

        — Сэр Андрэ, — соглашаюсь я.

        — Не сэр,  а крун,  раз уж ты нарисовал это, — поправляет меня Магистр,

указывая на корону,  венчающую головку ящерицы.  — Да и весу это тебе прибавит,

решпекту, так сказать.

        —  Готовность —  двадцать минут!  — раздается из динамика певучий голос

Кристины.

        К  нам подходят молодой человек и  две девушки,  судя по  униформе,  из

Научно-технического Сектора:

        — Извините за любопытство, это оружие настоящее?

        Я даже не сразу нахожу, что ответить. Меня выручает Андрей:

        —  А  как  вы  думаете,  можно  идти  в  реальную  фазу  с  бутафорским

вооружением?

        — А зачем оно вам?

        —  Как зачем?  —  я  ошарашен.  —  А  если на меня нападут,  чем я буду

защищаться?

        —  То  есть вы хотите сказать,  что если на вас нападут,  —  продолжает

допытываться высокая длинноволосая брюнетка,  —  то  вы будете драться вот этим

мечом или вот этим топором?

        — Разумеется.

        — И при этом будете рубить людей?

        — Придется, иначе они зарубят меня.

        Девушка молчит и  смотрит на  меня  широко раскрытыми глазами.  Молодой

человек говорит, глядя куда-то между мной и Андреем:

        — Но, согласитесь, это ужасно — рубить живого человека куском стали.

        Я  вспоминаю давний разговор в  баре с  хронофизиком.  Выходит,  он был

прав. Но Магистр не снисходит до сантиментов:

        —  Знаете что,  юноша!  Вот  сейчас Кристина откроет переход,  и  идите

вместо Андрэ туда вы.  Вы  пройдете между вышками и  окажетесь в  средневековой

Европе.  Не исключено,  что там вас встретят такие же,  как он,  рыцари. Только

он-то воспитан здесь,  в наше время,  как и вы,  а они родились и выросли Время

знает сколько столетий назад.  Вот когда они начнут рубить вас мечами, топорами

и прочими кусками стали, вы и объясните им, как это ужасно. А нам это объяснять

не надо это мы и без вас знаем!

        — Готовность — пять минут!

        Сажусь в седло,  друзья подают мне щит, шлем и копье. Лена привстает на

цыпочки, я наклоняюсь с коня и целую ее. Машу всем на прощание рукой и медленно

еду к  мачтам.  Все замирают.  Я  останавливаюсь в  десяти шагах от мачт и жду.

Чувствую,  как на меня смотрит множество пар глаз. Томительно тянутся последние

минуты. Голос Кристины нараспев отсчитывает:

        — Десять!  Девять...  Три!  Две!  Одна! Есть переход! Вперед, Андрей! С

нами Время!

        Лопасти «ветряков» вибрируют и  исчезают,  а  между  мачтами появляется

мягкое розоватое свечение.

        —  С нами Время!  — отвечаю я и трогаю поводья.  Гвидон шагом двигается

вперед.  Только бы не обернуться, плохая примета. А как хочется еще раз увидеть

глаза Лены!  Я  ощущаю на  себе ее  взгляд...  Все вокруг окутывается розоватым

туманом.

        Из тумана я выезжаю в березовую рощу. Меня сразу оглушает птичий гомон,

пронзительный после  напряженной тишины  последних секунд на  полигоне.  Раннее

утро.  Солнце еще невысоко,  в ложбинках лежит туман. Оборачиваюсь назад, там —

ничего,  никакого свечения.  Для  постороннего наблюдателя я  просто  возник из

воздуха.  Хорошо,  что здесь нет их,  этих посторонних  наблюдателей. Смотрю на

ИП-1,  замаскированный под   шейную гривну из  темного серебра.  Экранчик пуст,

только  в  центре горит  зеленая точка.  Значит,  обратного  перехода еще  нет.

Правильно.  Мы договорились,  что его создадут в двух случаях:  когда я выполню

задание к или когда мне будет грозить смертельная опасность.

         Сориентируемся.  Солнце сзади меня. Значит, чтобы попасть на постоялый

двор,  надо ехать прямо.  Очень ю скоро выезжаю на дорогу.  Она мне знакома. Не

так уж   давно я  ехал по ней вместе с  Ялой,  Урганом и  Илой.  Пускаю Гвидона

неторопливой рысью.  Его копыта мягко  выбивают по  дороге мерную дробь.  А  я,

помня о разговоре с Магистром,  внимательно осматриваюсь на каждом повороте,  у

каждого оврага и группы кустов.

        Вроде все спокойно.  ЧВП прозевал нашу акцию.  А может быть, они до сих

пор не могут очухаться от того сокрушительного поражения, которое мы им нанесли

в  этой фазе?  Вряд ли,  на  них это непохоже.  Скорее всего они насторожились,

поняв,  что столкнулись с серьезным противником, и теперь будут действовать уже

не так нагло.  Что ж,  это,  возможно, и к худшему. Слишком уж легко дались нам

первые победы.  Надо ждать ответных ударов.  Впрочем,  я  и  еду именно за тем,

чтобы завладеть эффективным оружием раньше,  чем это догадается сделать ЧВП. Не

дай бог, если они нас опередят. Этот Горшайнергол — серьезная штучка.

        Часа  через  полтора подъезжаю к  постоялому двору.  Вот  поле,  где  я

когда-то бился с оборотнями.  До сих пор на том месте, где Эва зажгла Священный

Огонь, не растет трава. Представляю, каково было оборотням.

        У  ворот меня встречает Симон.  Он кланяется почтительно,  но отнюдь не

раболепно.  Сразу видно,  что он  оруженосец самого сэра Хэнка.  Отдаю ему свое

копье, щит, шлем и представляюсь:

        — Я — крун Андрэ. Приехал издалека, чтобы встретиться с рыцарем Хэнком.

Он здесь?

        —  Да,  крун,  сэр Хэнк здесь.  Соблаговолите подождать в  столовой,  я

доложу о вас рыцарю.

        Я  прохожу в  безлюдную в  этот час  столовую.  Здесь мы  с  Эвой ждали

наступления ночи  и  ужинали после  победы  над  оборотнями.  Мои  воспоминания

прерывает голос Хэнка:

        — Ты хотел видеть меня, крун Андрэ?

        Хэнк стоит на пороге и внимательно меня разглядывает.

        — Да,  сэр Хэнк,  я приехал издалека,  чтобы встретиться и поговорить с

тобой. С глазу на глаз.

        —  Ну,  здесь нам в это время никто не помешает.  Хочешь подкрепиться с

дороги? За завтраком и поговорим.

        — Благодарю. Я не против.

        —  Симон.  Будь любезен,  подай нам  кувшин вина,  чего-нибудь поесть и

проследи, чтобы сюда никто не входил.

        Хэнк пристально смотрит на  мой меч,  точную копию Золотого Меча.  Наши

ребята постарались,  не отличить. Симон подает нам вино, ветчину, сыр, зелень и

хлеб,  а сам выходит из столовой,  закрыв за собой дверь. Хэнк наливает в кубки

вино:

        — За всех странствующих и путешествующих!

        — Да хранит их святой Жиго! — подхватываю я.

        — Так о чем ты хотел поговорить со мной, крун Андрэ? — спрашивает Хэнк,

по-прежнему внимательно изучая рукоять меча.

        — Я хочу сделать тебе,  сэр Хэнк,  предложение.  Интересное, недовольно

неожиданное.

        Хэнк,  наконец,  приходит к выводу, что мой меч — точная копия Золотого

Меча,  и  теперь  начинает  рассматривать меня  с  таким  же  слабо  скрываемым

интересом.

        — Я,  сэр Хэнк,  наслышан о твоей доблести и твоих подвигах. Ты победил

Синего Флинна и  завоевал Золотой Меч.  Ты победил круна Дулона и  завоевал для

нагилы Ялы право встретиться со святым Могом.  Наконец,  ты успешно уничтожаешь

нежить  в  окрестностях Синего Леса,  и  скоро  в  этом  краю  снова  воцарится

спокойная жизнь.

        — Ну,  в последнем деле не одна лишь моя заслуга.  Мне помогают друзья:

рыцари и  лучники,  а  также нагилы.  Без помощи нагил мне было бы  не под силу

одному воевать с нежитью, даже обладая Золотым Мечом.   

        — А старый Лок не появлялся здесь больше?   

        — Нет...  А ты откуда знаешь старого Лока? — Хэнк с подозрением смотрит

на меня.   

        — Наслышан.

        Какое-то время мы с  ним молчим.  Хэнк усиленно пытается понять,  кто я

такой и откуда знаю такие подробности, а я обдумываю: с чего начать. Наконец, я

решаю «брать быка за рога»:

        — Сэр Хэнк, я приехал, чтобы предложить тебе поменяться мечами.

        Глаза Хэнка лезут на лоб,  он привстает.  Я  спокойно кладу ему руку на

плечо,  удерживая его на месте.  Затем встаю сам,  обнажаю меч и протягиваю его

Хэнку. Тот хватает его и внимательно изучает: сначала рукоятку, потом клинок.

        — Откуда он у тебя, крун Андрэ? — спрашивает он, почему-то шепотом.

        — Неважно,  сэр Хэнк. Главное, что он не только внешне не отличается от

твоего, но по своим свойствам не только не уступает, но даже и превосходит его.

        — Это слова, — недоверчиво качает головой Хэнк.

        — В том, что это правда, легко убедиться. Поехали вместе в Синий Лес, и

там я на твоих глазах зарублю этим мечом первую попавшуюся ларку.

        Хэнк снова замолкает, потом показывает на второй рубин на рукоятке:

        — А это что? У меня такого нет.

        — Если нажать на этот камень,  меч будет рубить все: и сталь, и камень.

Перед ним ничто не  устоит.  Ты сможешь перерубать им клинки и  щиты,  а  также

пробивать  бреши  в  крепостных воротах  и  даже  стенах.  В  этом  тоже  легко

убедиться.

        Хэнк встает и  начинает задумчиво ходить по столовой.  Проходит минута,

другая.  Внезапно Хэнк останавливается у стола, резко наклоняется ко мне и тихо

спрашивает:

        — Кто ты такой, крун Андрэ? Откуда ты приехал?

        — А какая разница, сэр Хэнк? Я предлагаю тебе выгодный обмен...

        —  А  такая!  Пока я не пойму,  кто ты такой,  дальнейшего разговора не

будет! Ну, а если ты будешь молчать, то разговор будет, но уже иной!

        — Объяснись, сэр Хэнк, почему?

        — Потому что мне это не нравится. Я знаю всех рыцарей, крунов и бухасов

королевства,  но  ничего не  слышал о  круне Андрэ.  Откуда ты взялся?  Где был

раньше?  Потом, я ничего не слышал о том, что где-то есть еще один Золотой Меч.

Где ты его взял или кто тебе его дал? Отвечай!

        Я  улыбаюсь и  молча  провожу ладонью по  лезвию меча.  Потом показываю

Хэнку окровавленную ладонь. Тот качает головой:

        — Если кровь желтая,  это доказывает все,  если она красная, это ничего

не доказывает.  Синий Флинн тоже был живой.  Я  сам видел,  какого цвета у него

кровь.  Тем  не  менее  он  Золотым Мечом  делал  из  доблестных рыцарей Черных

Всадников.

        —  Тебе  не  откажешь в  логике,  сэр  Хэнк.  Давай присядем,  выпьем и

закусим. Я постараюсь ответить на твои вопросы убедительно и обстоятельно, так,

чтобы ты понял. Но разговор будет долгим.

        Хэнк  садится за  стол,  не  сводя  с  меня  настороженного взгляда.  Я

оставляю Меч  лежать  на  столе  под  его  рукой,  клинком ко  мне.  Так  будет

убедительней. А если у Хэнка не выдержат нервы, то увернуться я успею. Полагаю,

мне удастся в  этом случае сблизиться с  ним,  а уж тогда мне опасаться нечего.

Наливаю в  кубки  вино  и  поднимаю свой.  Хэнк  выпивает свой  кубок  залпом и

наливает еще.

        — Я слушаю, — говорит он.

        — Сэр Хэнк, откуда, по-твоему, пришел Синий Флинн?

        — Тебе лучше знать, — мрачно глядя на меня, отвечает Хэнк.

        — Я-то знаю. Но мне хотелось бы услышать твое мнение по этому поводу.

        Хэнк задумывается,  его пальцы перебирают золотую цепь,  висящую у него

на шее.  Взгляд его направлен куда-то за мою спину.  Мысли его далеко. Наконец,

он ; «возвращается» и, по-прежнему перебирая цепь и глядя мимо меня, говорит:

        — Синий Флинн родился не здесь. Он пришел из другого Мира, из Мира Зла.

Пришел он через те врата на Желтом Болоте, которые мы закрыли.

        — Так.  А Золотой Меч, который ты отвоевал у Синего Флинна, принадлежал

ему?

        — Нет. Он украл его. Украл у святого Мога.

        — А почему святой Мог не потребовал у тебя свою собственность, когда ты

был в Красной Башне?

        —  Святой Мог хотел,  чтобы его Меч послужил делу добра,  во искупление

того зла, которое он совершил в  руках Синего Флинна.

        — Так.  Теперь слушай меня,  сэр Хэнк.  Ты только что сказал, что Синий

Флинн пришел из  Мира Зла.  Значит,  ты допускаешь,  что существуют Миры помимо

того, в котором ты существуешь?

        — Да, получается что так.

        —  Хм!  Я уже говорил,  что ты весьма логичен.  Так вот,  ты угадал.  Я

действительно не из твоего Мира... Но и не из Мира Синего Флинна, как ты сейчас

подумал.  Сознайся,  ты сейчас решил,  что я пришел из Мира Зла,  чтобы обманом

вернуть Золотой Меч?

        — Да, — неохотно соглашается Хэнк, — ты прав.

        — Здесь ты ошибся.  Я пришел совсем из другого Мира.  Наш Мир уже давно

воюет с Миром Зла, из которого пришел и Синий Флинн, и крун Дулон, и краса-яица

Лина.

        — Но я знал красавицу Лину еще девочкой, ребенком!

        —  Во время турнира они убили ее и вместо нее посадили женщину,  внешне

похожую  на  Лину,  как  две  капли  воды.  Они  могут  не  только  это.  Чтобы

предупредить еще один твой вопрос,  сразу скажу, что и крун Дулон не всегда был

выходцем из  Мира  Зла.  Перед  турниром они  вселили в  его  тело  дух  своего

человека.  Поэтому ты бился не с  самим Дулоном,  а  с выходцем из Мира Зла.  С

самим Дулоном такой доблестный рыцарь,  как Хэнк,  расправился бы  относительно

просто. А тебе с ним пришлось повозиться не меньше, чем с Синим Флинном.

        — Это верно, — соглашается Хэнк.

        —  Я  уже говорил,  что наш Мир давно воюет с Миром Зла.  Но святой Мог

запрещает нам воевать друг с другом напрямую.  Поэтому мы воюем в других Мирах,

таких,  как твой.  Во  многих Мирах Мир Зла построил свои врата,  через которые

проникает в эти миры и сеет гам зло,  жестокое и беспощадное.  И вот,  для того

чтобы закрыть эти врата в других Мирах, я и прошу у тебя Золотой Меч, предлагая

взамен свой.

        — Но у тебя такой же меч, даже лучше, как ты сказал.

        — У него одно отличие:  он сделан нашими мастерами,  а твой — мастерами

святого Мога. Твой меч может эакрывать врата зла, а мой нет.

        — А почему вы не попросите такой меч у святого Мога?

        — Святой Мог не желает помогать ни нам, ни им. Он считает, что победить

должен сильнейший и своими силами. Поэтому он не дает нам такой меч. А воровать

как сделали те, мы не желаем. Вот поэтому я и пришел к тебе.

        Хэнк задумывается. Он снова встает и ходит по столовой. Я чувствую, что

он  колеблется.   Еще  небольшое  усилие,   и  дело  сделано.   Наконец,   Хэнк

останавливается и говорит:

        — Я бы охотно выполнил твою просьбу,  крун Андрэ,  но есть два момента,

которые препятствуют этому.  Первый.  Когда святой Мог оставил мне Золотой Меч,

он был уверен,  что в моих руках он будет служить только добру.  Как ты сможешь

уверить меня в том же?

        — Сэр Хэнк, если бы мы были такими же, как наши противники, я бы пришел

сюда во  главе отряда из двадцати-тридцати человек.  И  вооружены мы были бы не

.мечами и  луками,  а оружием,  которое мечет огонь,  как нагилы свое Священное

Пламя.  Только нагилам для этого нужна полночь,  а  мы делали бы это среди бела

дня.  Поверь, за несколько минут от этого дома и от тебя остался бы один пепел,

и ты ничего не смог бы поделать.  Кстати,  я не сомневаюсь, что наши противники

скоро так и сделают. Им трудно смириться с потерей Золотого Меча. Тем более они

и  не  подозревали,  что  он  способен закрывать ворота.  Я  же  пришел один  и

разговариваю с  тобой как равный с  равным.  А сейчас даже сижу перед тобой без

оружия.

        — Хорошо,  допустим, что это все так. Но остается ; еще один момент, не

менее важный.  Меч —  оружие рыцарское.  И рыцарь может получить его или из рук

того,   кто посвящает его в сан,  или добыть в бою. Я добыл Золотой Меч в бою с

Синим Флинном и имею на него право. Мне он служить может, а тебе — нет.

        — Если на то пошло,  сэр Хэнк, то я имею на Золотой Меч прав не меньше,

чем ты, а даже больше.   

        — Как это понять? Докажи.

        — Хорошо. Я не хотел говорить об этом, но другого выхода не вижу.

        Теперь приходит моя очередь мерить шагами столовую. Я хожу и обдумываю,

как все объяснить Хэнку,  чтобы он понял,  а  главное,  поверил.  Хэнк сидит за

столом и  внимательно следит за  мной.  Я  останавливаюсь возле него и  начинаю

говорить:

        —  Слушай меня внимательно,  сэр Хэнк,  но только не рассказывай никому

того,  что сейчас услышишь.  Тебе никто не  поверит,  а  ты навсегда прослывешь

лжецом или  сумасшедшим.  Два раза мой дух,  то  есть мое сознание,  вселялся в

тебя.  Первый раз,  находясь в  тебе,  я победил Синего Флинна и отобрал у него

Золотой Меч,  а после вместе с Эвой сражался с оборотнями,  вот здесь,  на этом

поле.  Второй раз,  будучи в тебе,  я сражался на турнире с круном Дулоном, был

вместе с  Ялой в  Красной Башне у  святого Мога и закрывал врата из Мира Зла на

Желтом Болоте...

        — А где же в это время был я?

        — Ты хочешь сказать,  где было твое сознание? Оно спало, и ему снилось,

что все это делаешь ты сам.

        Хэнк недоверчиво качает головой, и я начинаю горячиться:

        —  Слушай,  сэр Хэнк,  я,  конечно,  не сомневаюсь в твоей доблести и в

твоем мужестве,  но посуди сам. Неужели ты думаешь, что из Мира Зла сюда пошлют

такого воина,  которого под силу победить простому рыцарю?  Нет,  у  них точный

расчет.  Синий Флинн был  такой боец,  который должен был  справиться с  любым,

слышишь, с любым рыцарем из вашего Мира. Если бы я не вселился в тебя тогда, на

пути в Синий Лес,  когда ты отдыхал возле ручья, быть бы тебе Черным Всадником!

А  крун Дулон?  Этот был еще похлеще Синего Флинна!  Мне с ним пришлось изрядно

повозиться.  Тебя бы  он  выбил из седла в  первой же,  ну,  по крайней мере во

второй схватке на копьях.

        О,  Время!  Зря я  все это наговорил!  Хэнк смотрит на  меня исподлобья

мрачным взглядом. Пальцы его мнут скатерть. Надо срочно исправлять положение.

        — Поверь, сэр Хэнк, и Синий Флинн, и крун Дулон владели такими приемами

боя, о которых ты не имеешь представления. Я же эти приемы знаю, поэтому и смог

победить их.  Но  если это тебя не убедило,  то,  —  я  наклоняюсь над Хэнком и

говорю ему,  понизив голос, - хочешь я расскажу тебе в точности, как ты ехал по

Синему Лесу,  как и откуда на тебя бросилась ларка.  Расскажу,  как ты дрался с

Черным Всадником и  каким приемом отрубил ему голову.  Слово в  слово перескажу

твой разговор с  Глупым Потаном.  Во  всех подробностях опишу,  как ты  бился с

Синим Флинном,  как  убил потом Глупого Потана.  Ведь всего этого,  кроме тебя,

никто не видел.

        Хэнк смотрит на меня с удивлением, а я продолжаю:

        — А главное,  вспомни-ка поподробнее,  как ты закрывал врата в Мир Зла.

Что ты делал?

        Хэнк берет Меч:

        — Я сделал так.

        Он рисует клинком восьмерку и делает выпад в ее центр.

        — И все? А ты что-нибудь говорил при этом?

        — Я... Я произнес... заклинание.

        — Какое? Откуда ты его узнал? Повтори его.

        Хэнк с ужасом смотрит на меня.

        — Повтори,  не бойся,  это же не твой Меч. Он не будет при этом творить

того, что наделал твой Меч на  Желтом Болоте.

           —  Мне сказал его святой Мог.  Но  повторить его я   не могу.  Я  не

помню... забыл.

           — А ты и не можешь его помнить,  потому что святой Мог сказал его не

тебе,  а  мне.  И это не заклинание,  это имя твоего Меча,  которое написано на

клинке.   

        — Тогда скажи его, если знаешь.   

        — Имя это, — я перехожу на шепот, — Горшайнергол.   

        Хэнк смотрит на меня с испугом, вдруг лицо его проясняется:

        — Я вспомнил! Именно Горшайнергол! – говорит и он тоже шепотом.   

        —  Но,  сэр  Хэнк,  ты  хорошо  знаешь,  какие  страшные силы  способно

развязать это имя.  Решишься ли ты еще раз произнести это слово,  держа в руках

Золотой Меч?

        Хэнк вздрагивает и бросает мой меч на стол. В глазах его ужас:

        —  Нет!  Никогда больше!  И одного раза слишком достаточно для простого

смертного.

        —  Тогда зачем тебе Золотой Меч?  Отдай его  мне,  я   использую его  в

полную силу в  борьбе с  Миром Зла.  А  тебе,  чтобы биться с  нежитью,  вполне

достаточно и  этого.

        Хэнк все еще колеблется, и я спрашиваю:

        — Неужели я все еще не убедил тебя?

        — Нет,  крун Андрэ,  все что ты говорил, звучало вполне убедительно. Но

все это слишком невероятно, чтобы быть правдой.

        В этот момент сзади нас звучит женский голос:

        —  Все,   что  он  говорил,   Хэнк,  —  это  чистая  правда.  Мы  резко

оборачиваемся.  В  дверях стоит Эва,  она внимательно смотрит на меня.  Подойдя

ближе, она улыбается:

        —  Вот и  конец моим сомнениям и раздумьям!  Вот,  значит,  кто победил

Синего Флинна,  оборотней,  круна Дулона.  Вот кто охранял Ялу и закрыл врата в

Царство Зла.

        — Ты хочешь сказать, Эва... — начинает Хэнк.

        — Подожди, — останавливает она его, — осталась последняя проверка. Крун

Андрэ, отойдем подальше, а ты, Хэнк, останься здесь.

        Отведя меня в дальний угол, Эва шепчет мне на ухо:

        —  Как  ты  называл меня той  ночью,  после боя с  оборотнями?  Ну,  ты

помнишь.

        — Эвичка.

        Лицо Эвы сияет. Она смеется:

        —  Ты и  есть!  Вот Хэнк никогда меня так не назовет,  —  с  сожалением

добавляет она. — Он относится ко мне слишком почтительно.

        Мы возвращаемся к Хэнку, Эва кладет руку ему на плечо:

        — Все, что сказал крун Андрэ, — истина. Отдай ему Золотой Меч, Хэнк. Он

заслужил его по праву.

        Лицо Хэнка каменеет. Он отрицательно мотает головой:

        —  Нет.  Раз он утверждает,  что именно он одолел Синего Флинна и круна

Дулона,  а  я  этого не  смог бы сделать,  пусть докажет это на деле,  а  не на

словах!

        Эва ахает, а я внимательно смотрю ему в глаза. Нет, он не шутит.

        — Следует ли понимать, сэр Хэнк, что ты вызываешь меня на поединок?

        — Да! — отвечает Хэнк.

        Он  достает из-за  пояса красную перчатку и  бросает мне  под  ноги.  Я

вздыхаю и поднимаю ее:

        — Идите,  вооружайтесь, сэр Хэнк. И скажите Симону, чтобы он принес мои

щит и шлем.

        — Зря ты так, Хэнк, — говорит Эва, — он же убьет тебя!

        —  Ну,  это не так просто сделать!  —  бросает Хэнк и быстро выходит из

столовой. Я беру Эву за руку:

        — Успокойся, Эвичка. В мои намерения не входит лишать жизни доблестного

рыцаря Хэнка.  Я даже воздержусь от того,  чтобы его ранить. Поверь, мне самому

он слишком дорог. Как никак я достаточно долгое время был им самим.

           Эва улыбается и целует меня в щеку.   

        Мы  решаем биться как  раз там,  где я  сражался с   оборотнями.  После

первой же  серии атак,  которые проводит Хэнк,  я  убеждаюсь,  что нисколько не

покривил  душой, когда сказал, что ему суждено было стать Черным Всадником. Для

своей эпохи Хэнк — отличный боец, но Синий Флинн и Дулон были бы ему явно не по

зубам.  Удары его быстрые,  мощные и точные, но слишком прямолинейные. Да и мои

удары он  просто принимает на  щит или клинок,  но  не отражает.  Пора кончать.

Делаю широкий замах слева.  Хэнк пригибается и,  тут же распрямившись,  с силой

бьет меня сверху по  левому плечу.  А  я,  быстро повернувшись на  правой ноге,

резко  бью  сверху  по  его  Мечу,   поражающему  пустое   пространство.   Хэнк

обезоружен.  Приставляю ему  к  забралу клинок.  Хэнк  поднимает правую руку  и

снимает  шлем.

           — Сдаюсь!

           Вкладываю меч в ножны и протягиваю ему руку,

         Хэнк пожимает ее.

           — Ты действительно непревзойденный воин, крун Андрэ!

           Он поднимает Золотой Меч и протягивает его мне рукояткой вперед:

           —  Он  твой.  Ты  будешь владеть им  по  праву победителя.  Никто не

посмеет сказать, что ты не завоевал его у  рыцаря Хэнка в честном бою.

        Снимаю перевязь со своим мечом и отдаю его Хэнку:

        — Грех оставлять столь доблестного рыцаря без достойного его оружия.

        — Эва!  — кричит Хэнк. — Прикажи накрыть стол и зови всех, кто есть, на

обед в честь круна Андрэ.

        —  Кстати,  сэр  Хэнк,  —  тихо  говорю я,  —  если хочешь окончательно

завоевать сердце Эвы,  будь с  ней попроще и поласковей.  И попробуй,  когда вы

будете одни, называть ее Эвичкой.

        — Эвичкой?

        — Именно.

        Внезапно лицо Хэнка мрачнеет:

        — Слушай, крун Андрэ. Получается, что сын, которого носит Эва, твой?

        Я отрицательно мотаю головой:

        —  Нет,  сэр  Хэнк,  на  этот  счет  можешь  быть  спокоен.  Это  будет

действительно твой сын.

        Хэнк смотрит на меня с сомнением.

        — Ну, ты же помнишь, как все было? Хэнк кивает.

        —  Тогда какие у тебя остаются сомнения?  Считай,  что я просто за этим

нескромно подсматривал. А если уж на то пошло, то у меня есть своя дама сердца,

которой я  предан по  гроб жизни.  Это ее цвета и  ее герб,  —  показываю я  на

голубой плащ и серебряных ящериц.

        — Как ее зовут?

        — Елена.

        — Она красива?

        — Она — прекрасна!  Больше того,  она умна,  смела,  и она тоже хороший

воин.

        — Вот как?!

        — Скажу больше, она была в образе нагилы Ялы, когда мы с тобой бились с

круном Дулоном, ходили к святому Могу и закрывали врата в Мир Зла.

        Хэнк поражен:

        — Значит, в вашем Мире и женщины не уступают мужчинам?

        — Ну, вашему Миру грех жаловаться. У вас есть прекрасные нагилы!

        —  Это  правда.  Без  нагил нас  давно бы  уже  всех нежить сожрала,  —

соглашается Хэнк.

        Наш разговор прерывает Эва, приглашая к столу.

        — Еще одна просьба,  сэр Хэнк. Никому никогда не говори, кто я и откуда

пришел на самом деле.  Я — крун Андрэ и приехал из далекой страны, чтобы узнать

у вас, как бороться с нежитью.

        — Клянусь, крун Андрэ, про нашу тайну, кроме Эвички, никто не узнает.

        После обеда Хэнк и Эва вызываются проводить меня.

        — А тебе, Эва, конная прогулка не повредит? — с беспокойством спрашиваю

я.     — Я — нагила! — многозначительно отвечает Эва.    Я усмехаюсь, вспоминая

свое присловье «мы — летчики!».  В это время Симон подводит нам коней. Я треплю

гнедого по холке, тот приветливо ржет и пытается  поймать мою руку губами. Хэнк

смеется:

        — Вот еще одно доказательство истинности твоих слов. Признал, шельмец!

        Еду, руководствуясь направлением, которое показывает лучик на экранчике

ИП-1.  В трех километрах от постоялого двора я вижу балку, над которой клубится

розоватый туман.

        — Ну, друзья, мне пора. Прощайте.

        Эва целует меня:

        —  Береги себя,  Андрэ.  В  Мире  Зла  достаточно могучих воинов помимо

Флинна и Дулона. Мы будем молиться за тебя святому Могу.

        — Спасибо, Эвичка.

        — Крун Андрэ, — говорит Хэнк, — встретимся ли мы когда-нибудь еще?

        —  Кто знает,  сэр Хэнк.  Человек предполагает.  Время располагает.  Не

исключено.  Во  всяком  случае,  —  я  показываю ему  ИП-1,  —  если  увидишь у

кого-нибудь такое,  неважно у кого — у рыцаря,  у лучника, простолюдина, монаха

или женщины, знай, это мой ближайший друг. А теперь прощай.

        — Прощай!

        Мы обнимаемся.  Хэнк и Эва смотрят мне вслед,  смотрят, как я въезжаю в

розовый туман и исчезаю в нем.

       

        Глава 40

        Человеческий   облик   потерять   страшно,   Антон.   Запачкать   душу,

ожесточиться.  Мы  здесь боги,  Антон,  и  должны быть  умнее богов из  легенд,

которые здешний люд творит кое-как по своему образу и подобию.  А ведь ходим по

краешку трясины. Оступился — и в грязь, всю жизнь не отмоешься.

        А. ч Б. Стругацкие

       

        У   меня,   когда  я   между  двумя  «ветряками»  въезжаю  на  полигон,

складывается впечатление,  что все, кто присутствовал и при моем переходе туда,

невзирая на  холодную погоду,  не  покидали своих мест.  На полигоне всё так же

негде яблоку упасть.

        Все наши,  разумеется,  на месте.  А  как же иначе?  Так же стоит толпа

хронофизиков и аналитиков.  На месте и группа молодежи, что приставала ко мне с

альтруистическими идеями.

        Как   я   узнал  впоследствии,   Кристина  спроектировала  между  двумя

«ветряками» картинку со  своего компьютера,  по которому она наблюдала за мной.

Стоит ли говорить,  что все присутствующие забыли о  том,  что на дворе поздняя

осень.  Зрелище-то  весьма  увлекательное:  первый прямой переход хроноагента в

реальную фазу!

        Замечаю в  общей  массе группу людей в  черных одеждах.  Это  работники

Научно-технического Сектора. Среди них вижу Лючию, Олега и Кемаля. Мне в голову

приходит шальная  мысль.  Обнажаю  Золотой  Меч  и  салютую  им  с  нетерпением

ожидающим меня Магистру,  Лене и Андрею. Но направляюсь я не к ним, а к Лючии и

Олегу. Вонзив Меч в землю у их ног, говорю:

        — Вот,  махнул,  не глядя!  Принимайте,  владейте,  изучайте.  Но, ради

великого Времени, будьте с ним осторожны!

        Олег берет Меч за  эфес и  клинок,  как почетное оружие,  внимательно и

благоговейно его осматривает и передает Лючии:

        — Спасибо,  Андрей.  Твой дар бесценен,  тем более что достался он тебе

нелегко.

        Я спешиваюсь с Гвидона,  и меня тотчас окружают люди. Обнимают, хлопают

по плечам,  жмут руки, восхищаются, поздравляют. Друзья увлекают меня к Нуль-Т,

но  у  самой кабины нам  преграждают путь Кристина и  Тара —  начальник Сектора

Медикологии.

        — Куда это вы его тащите?

        — Как куда? Домой, конечно! Он разве не заслужил отдых?

        — Разумеется,  заслужил, — соглашается Кристина. — Но его работа еще не

закончена.  Сначала мы  его   обследуем.  Должны же  мы  знать,  какое  влияние

оказывает межфазовый переход на человека.  Не беспокойтесь,  я  сама его к  вам

приведу.   

        —  Ничего не поделаешь,  Андрэ,  —  сокрушенно говорит Магистр.  — Она,

конечно, права. Но я думаю, й что если тебе ничего не сделали сэр Хэнк и нагила

Эва, то уж Кристина и Тара тебе тем более не страшны.   

        Кристина и  медики «обследуют» меня долго и с пристрастием.  Поначалу я

терплю,  потом начинаю нервничать и дергаться.  Но, поскольку на моих «палачей»

эти эмоции никакого эффекта не  оказывают,  я  впадаю в  прострацию и  позволяю

творить со  мной  все  что  им  вздумается.  Из  этого  состояния меня  выводит

Кристина:

        — Все,  Андрей,  мы закончили, ты свободен. Я здесь еще задержусь, а ты

скачи к Филиппу, он уже раз восемь выходил на связь, интересовался, скоро ли мы

тебя отпустим. Скажи ему, что я буду через час.

        Облегченно  вздохнув,  одеваюсь  и,  провожаемый восхищенными взглядами

персонала Медсектора (как-никак первопроходец Прямого Перехода),  направляюсь к

Нуль-Т. Перед кабиной задумываюсь: заскочить домой, сбросить доспехи или идти к

ребятам так  как есть?  После недолгого колебания решаю идти прямо к  Магистру.

Они там уже заждались и, наверное, поминают меня и медиков предпоследними, если

только не последними, словами.

        Выхожу из Нуль-Т  и убеждаюсь,  что я несколько заблуждался насчет моих

друзей.  Они уже не  вспоминают меня,  по крайней мере уже две бутылки,  как не

вспоминают.  Зрелище довольно живописное. Магистр, Жиль, Андрей и Олег о чем-то

оживленно спорят,  сидя за  столом,  уставленным пустыми и  полными бутылками и

тарелками с закуской.  Генрих сидит у окна, отдельноот компании, с кружкой пива

в руке и с выражением мировой скорби на физиономии.

        Катрин сидит в  кресле у  компьютера,  но спиной к нему.  Подперев щеки

кулачками, она меланхолично смотрит на спорящую компанию. По ней видно, что она

вначале принимала участие в споре, но либо не смогла убедить спорщиков, либо ее

переспорили. Одним словом, Катрин осталась «при своем мнении».

        А  Лена...  Подложив под голову свою голубую,  отделанную мехом куртку,

моя подруга мирно дремлет на диване. Пустой стакан на столике рядом с диваном и

початый  пакетик  красных палочек красноречиво свидетельствуют о  том,  что  ее

«укачало».

        На  мой сигнал Нуль-Т  никто не реагирует.  И  только когда я,  подойдя

вплотную к  спорщикам,  неловко,  с  шумом,  ставлю на  пол свой шлем,  Магистр

оборачивается в мою сторону:

        —  О!  Явился,  наконец!  Судя  по  тому,  сколько времени тебя терзали

медикологи, тебе было легче и проще убедить Хэнка поменяться мечами, чем пройти

эти  обследования и  не  начать  рубить их  мечом.  Ах  да,  ты  его  передал в

Техсектор!

        — Ты почти прав.  Хотя, — я показываю на пустые бутылки, — вы здесь без

меня не скучали и времени даром не теряли.

        —  Плохо же ты обо мне думаешь!  —  Магистр подходит к  бару и  достает

приготовленные накануне бутылки «Столичной». — Мы пили «Кальвадос».

        — Лучше бы самогон,  — ворчит Андрей, протягивая свою рюмку Магистру, —

наливай, будем чествовать первопроходца.

        Все,  кроме Лены,  оживляются и разбирают свои рюмки. Я со своей рюмкой

иду к Лене, но Магистр говорит мне вслед:

        — Оставь ее, Андрэ. Ты же видишь, она — в отключке.

        — Сам ты в отключке!  — реагирует Лена, не открывая глаз. — Иди ко мне,

Андрюша, захвати рюмку и что-нибудь закусить, выпьем вместе.

        Лена спускает с дивана ноги в высоченных, выше колен, сапожках из белой

замши с  меховыми отворотами и  освобождает мне место рядом с собой.  Приняв от

меня рюмку, она поясняет:

        —  Просто  мне  надоело  слушать  этих  диспутантов.  Знаешь,  чем  они

занимались,  пока медикологи вытягивали из тебя жилы? Спорили о том, как должна

в  дальнейшем строиться наша работа.  Олег с  Андреем утверждали,  что  перенос

Матриц — это теперь вчерашний день.  Всю работу надо строить,  используя прямые

переходы.  Жиль сомневается, а Магистр категорически против. Мне, Кэт и Генриху

это быстро надоело, а они, по-моему, готовы продолжать.

        — Но в самом деле! — вскидывается Олег. — То, что сегодня свершилось, —

это революция в нашей работе.

        — Стоп,  стоп!  — прерывает его Жиль.  — Вот сначала мы выпьем по этому

поводу. Тем более что герой дня наконец-то с нами.

        Все успокаиваются.  Мы выпиваем,  Лена чмокает меня в  щеку,  а Магистр

интересуется:

        — А где второй герой дня? Я имею в виду Кристину.

        — Она будет примерно через час, ей еще надо проанализировать по горячим

следам   характеристики   возмущения   темпорального   поля.   А   кстати,   об

отсутствующих, где наш босс?

        —  Он  тоже немного задерживается.  Дела.  Но  ты не переживай,  он нас

догонит. По второй?

        — Разумеется.

        После второй я присоединяюсь к спору:

        — Нет, братцы, вы не правы. То, что сегодня произошло, только расширяет

наши возможности,  но  никак не ставит под сомнение целесообразность применения

прежних методов работы.

        — Обоснуй! — требует Андрей.

        —  Наверное,  ты  уже  лишку принял,  если  тебе  надо  объяснять такие

элементарные вещи.  Простейший пример.  Ну  кто  бы  допустил,  чтобы никому не

известный и  Время  знает  откуда  взявшийся летчик отправился в  ответственный

испытательный полет на экспериментальной,  секретной машине? Или как бы отнесся

Адо Тукан к  тому,  что неизвестный тип начал бы объяснять ему,  как надо вести

себя в той или иной критической ситуации,  которые могут возникнуть в полете? А

что бы  мы  с  тобой стали делать на  «Конго»?  Кто бы послушал нас?  И  как бы

восприняли наше появление?

        — Ты,  Андрэ,  привел самые удачные примеры. Они лишний раз доказывают,

что  нам  необходимо  придерживаться традиционных  методов  работы.  Прямые  же

переходы   следует   использовать  только   в   экстренных  случаях,   подобных

сегодняшнему, когда из Фазы необходимо извлечь опаснейший предмет.

        — Вот,  вот!  — радостно кивает Андрей. — Гораздо проще было бы и менее

рискованно  перебросить  по   прямому   переходу   человек   пять   в   Англию,

нейтрализовать охрану и  утащить атомную бомбу сюда.  А  так,  чуть  схлопку не

устроили.

        —  Да,  это аналогичный случай,  — соглашается Магистр.  — Но по-любому

прямой  переход —  вещь  слишком уж  специфическая,  и  использовать его  надо,

просчитывая все варианты на порядок более тщательно, чем при внедрении Матрицы.

И  во всех случаях предпочтительнее использовать внедрение,  чем переход,  если

есть хотя бы мало-мальская зацепка.

        — Понимаю, — говорю я, — энергетические затраты несоизмеримы...

        —  Эх,  ты — дитя XX века!  При чем здесь энергия?  Ее нам не занимать.

Речь идет не об энергетическом, а о человеческом факторе.

        — Поясни.

        — Ради Времени, Андрэ! Мы же говорили с тобой на эту тему! Твою Матрицу

мы можем вернуть в любой момент,  ну почти в любой... А как вытащить тебя, если

ты  будешь в  собственной шкуре?  Буде  возникнет такая необходимость.  В  этом

случае твоя гибель будет реальна и необратима.

        — Но что мешает записать копию Матрицы хроно-агента перед его переходом

и в случае неблагоприятного исхода внедрить ее в новое тело?

        — Ничто. Только, Андрэ, ты забываешь, с кем мы имеем дело.

        Андрей согласно кивает, а Магистр продолжает:

        — И прими во внимание еще один фактор:  мою нервную систему.  Мои нервы

не из мономолекулярных нитей.  Те два с половиной часа,  которые Андрэ провел в

той фазе, стоили мне двадцати пяти лет жизни.

        Магистр наливает рюмку, залпом выпивает ее и, помолчав, ворчит:

        — Вы все время обижаетесь на меня: зануда, придира и так далее. Знаете,

о  чем  я  мечтаю?  Поменяться с  кем-нибудь  из  вас  ролями.  Когда  возникла

необходимость внедриться в  короля Рене,  чтобы  разорвать порочный треугольник

Рене—Лина—Дулон,  я ухватился за это с радостью. Хоть как-то самому повлиять на

ход событий.  Зато,  когда вы с  Элен и  Андрэ закрывали этот переход на Желтом

Болоте, я поседел, как полярная сова.

        —  Что-то не очень заметно,  — усмехаюсь я,  глядя на смолянисто-черную

шевелюру Магистра.

        — Ну, я все-таки Магистр, к тому же — Альфа.

        — Верно!  — поддерживает его Лена. — Он это умеет. Когда ты вернулся из

полета в образе Адо Тукана,  я заметила седину у него на висках. На другой день

ее не стало.

        —   Сопьюсь  я  с  вами,   сидя  у  компьютера  и  наблюдая  за  вашими

похождениями.  Повозитесь тогда со мной,  хроническим алкоголиком, — усмехается

Магистр, разливая водку по рюмкам.

        — Ну,  и какой ты тогда будешь,  в схлопку,  Магистр, да еще и Альфа? —

смеется Генрих.

        — Уел, уел! Согласен.

        После паузы,  вызванной выпивкой и  закусыванием,  в  разговор вступает

молчавший до сих пор Маг Жиль:

        —  Все,  что вы говорили за и против использования прямых переходов,  в

принципе  верно.   Но  вы  забыли  главное:  правовую  сторону  этого  вопроса.

Существует и  действует всем вам  хорошо известный Хронокодекс.  И  там  нет ни

одного  пункта,   ни  одного  слова,   регламентирующего  использование  прямых

переходов,  устанавливающего рамки,  в  которых их  можно использовать,  и  все

остальное.  А  это,  согласитесь,  немаловажно.  На  Совете Магов уже поставлен

вопрос  о  разработке  соответствующего  раздела  Хронокодекса.   Наши  юристы,

историки и  Сектор по связям с  сотрудничающими фазами уже приступили к работе.

Пока они  ее  не  завершат,  прямые переходы будут запрещены.  В  этом со  мной

согласны и Стремберг,  и Кристина.  Сегодняшний переход — исключение.  Ситуация

была чрезвычайной. Промедли мы на день или даже на несколько часов, и произошло

бы  непоправимое:   Горшайнергол  оказался  бы  в  руках  ЧВП.  Кстати,  Андрей

интуитивно понял  это  и  привел  подобные соображения как  основной аргумент в

разговоре с  Хэнком.  И  он был прав,  предупредив об этом Хэнка.  Зная методы,

которые они применяют,  действуя против нас,  могу согласиться, они не стали бы

тратить времени на переговоры. Сожгли бы, в схлопку, этот постоялый двор вместе

с нагилами, рыцарями и лучниками. Да что я вам разъясняю? Сами помните, как они

дважды пытались применить против вас в этих фазах современное оружие.

        —  Кстати,  —  говорит Генрих,  —  поскольку они  применяют против  нас

автоматы и лазеры,  почему мы должны с ними церемониться?  Если мы точно знаем,

что  против нас  действуют агенты ЧВП,  что  мешает нам передать нашим людям по

прямому переходу соответствующее снаряжение? С волками жить, по-волчьи выть!

        Жиль, помолчав и закурив, отвечает:

        — К счастью,  Генрих,  мы не волки,  а хроноагенты. И должны оставаться

ими даже среди волков.  У  нас есть свой Кодекс Чести,  а он гласит именно так,

как ты сказал:  с волками жить, по-волчьи выть. Только смысл здесь другой. Мы в

отличие от  ЧВП  приняли для  себя раз  и  навсегда:  в  чужой монастырь нельзя

соваться со своим уставом.  Есть у тебя стопроцентная уверенность, что в стычке

с агентами ЧВП ты всегда будешь выходить победителем?

        Генрих задумывается и отрицательно качает головой.

        — То-то!  Именно это я и имею в виду.  Что будет с автоматом, с лазером

или бластером, который ты, поверженный, выронишь из рук? Хорошо, если агент ЧВП

окажется таким же добросовестным,  как Андрей. А если он пройдет мимо и оставит

твое оружие без внимания?  Можешь представить,  что получится, если твое оружие

подберет кто-либо,  и  каких бед он с ним натворит?  Нет,  друг мой,  в игры по

правилам ЧВП мы  играть не будем.  Не имеем права!  Сколько хлопот нам доставил

этот Горшайнергол? А представь, если бы его у Синего Флинна захватил не Андрей,

а настоящий Хэнк?   

        Мы все невольно рисуем в своем воображении страшные картины. Когда Хэнк

уничтожил уже  полкоролевства,  я  трясу  головой,  отгоняя жуткое  видение,  и

говорю:

        — Маг прав, полностью прав! Такие игрушки нельзя оставлять в недоросших

для  них  фазах.  Счастье наше,  что Кристина вовремя сумела осуществить прямой

переход.  Мне  все  время не  давала покоя мысль:  а  что будет,  если сэр Хэнк

вспомнит имя Меча и решится развязать его силу?

        — Это была бы катастрофа,  и не только для той фазы! — отвечает Жиль. —

А вы знаете, что планировалось на тот случай, если бы миссия Андрея закончилась

неудачно?  Горшайнергол был бы все равно изъят из той фазы.  Такое решение было

принято  Советом единогласно.  Туда  пошел  бы  отряд  специального назначения.

Обитателей постоялого двора пришлось бы усыпить или временно парализовать, если

бы нагилы устояли против воздействия гипнотического излучения.

        — Даже так?! — удивляется Андрей.

        —  А  как иначе?  —  отвечает Магистр.  —  Кстати,  сначала в  качестве

основного рассматривался именно этот  вариант.  Но  я  настоял,  чтобы  вначале

попробовать обойтись без  применения таких воздействий.  Жиль  и  Кристина меня

поддержали.

        — Ты настоял?!  — я вскакиваю с места.  — Ну,  Магистр, я уже ничего не

понимаю!

        — И не поймешь.  Неужели ты думаешь,  что я о тебе действительно такого

мнения,  какое высказал накануне?  Педагогика,  друг мой,  и  моральный настрой

перед заданием!  Не скрою, сначала я предложил свою кандидатуру. Но меня быстро

убедили,  что идти должен ты, и я не стал особо спорить. Но надо же было как-то

настроить тебя перед работой.  Ты —  человек рисковый и увлекающийся и очень не

любишь отступать. Так что, согласись, моя накачка пошла тебе на пользу.

        —  Ну  тебя  в  схлопку.  Магистр,  с  твоими педагогическими методами!

Наливай лучше, да выпьем!

        Все смеются,  Лена обнимает меня и,  успокаивая,  гладит по  голове.  А

Магистр разливает водку.

        — А мне!  — слышится голос Кристины.  Под всеобщий хохот мы не услышали

сигнала Нуль-Т.

        —  А,  вот и  Крис!  —  обрадованно говорит Магистр и  достает еще одну

рюмку. — За Андрэ мы уже пили, теперь пьем за тебя, Кристина!

        Кристина залпом выпивает протянутую Магистром рюмку,  морщится, из глаз

брызжут слезы, она заходится в кашле. Жиль укоризненно качает головой:

        — Филипп, разве можно непривычной женщине подсовывать твое зелье, пусть

даже и популярное в вашей среде?

        —  Пардон!  —  спохватывается Магистр и  подает Кристине бокал вина.  —

Запей, Крис.

        Кристина запивает, закусывает и, придя в себя, говорит Магистру:

        —  Ну,  Фил,  никогда тебе этого не  прощу!  Твоя отрава всю память мне

отшибла. А ведь я хотела сказать что-то очень важное.

        — Вспоминай.

        — Тут вспомнишь, пожалуй. Сначала напоят, а потом с делами пристают.

        — А так по русскому обычаю положено, — смеется Андрей. — Сначала напои,

накорми, а потом дело пытай.

        — По-моему, ты, Кристина, хотела сказать нам что-то о побочных эффектах

прямых переходов, — неожиданно говорит Катрин.

        — Точно! — обрадованно подхватывает Кристина. — А как ты догадалась?

        — Помнишь,  мы с тобой обсчитывали уравнения перехода? У нас появлялись

незначительные остаточные члены.  Их численные значения были настолько близки к

нулю,  что  мы  тогда решили ими пренебречь.  Я  на  досуге собрала их  вместе,

проанализировала и обнаружила,  что они составляют гармонический ряд.  Это меня

насторожило, но до конца я разобраться не смогла. Теперь могу предположить, что

эти остаточные члены где-то дают гармонику.

        —  Кэт,   ты  —  гений!   Ты,  сама  того  не  подозревая,  разработала

математический аппарат для  изучения серьезной проблемы,  вставшей перед  нами.

Каюсь,  я  совсем забыла об  этих остаточных членах и  даже растерялась,  когда

компьютер выдал  результаты анализа темпорального поля  этой  фазы.  Правильно,

Кэт,  они дают гармоники,  да еще какие!  И не где-то,  а именно в той же фазе.

Другими словами,  в  результате наших действий сегодня в этой фазе образовались

еще два перехода, как реакция на те, которые мы открывали. И открылись они не в

нашу фазу,  а  в  другие фазы,  причем совершенно произвольно.  Но в отличие от

наших,  которые перестали существовать, как только мы прекратили воздействие на

темпоральное поле,  они продолжают существовать и действовать.  Вы понимаете, о

чем идет речь?  Это те самые,  непредсказуемые,  спонтанные переходы, в которых

блуждал Андрей. Де Ривак назвал их «крадикс зуфель».

        Воцаряется  всеобщее  молчание.   Мы   все  смотрим  друг  на  друга  и

осмысливаем сложившуюся ситуацию.  Ничего себе!  А мы-то,  дурни, обрадовались:

овладели механизмом прямого перехода,  теперь нам само Время — не брат! Как же,

овладели!   Первым  молчание  нарушает  Магистр.   Он   закуривает  и   обводит

присутствующих невеселым взглядом:

        — Так!  — Он затягивается.  — Надеюсь, дискуссия о целесообразности или

нецелесообразности  интенсивного  использования  прямых  переходов  нашла  свое

логическое завершение?

        —  Слов нет,  Филипп,  —  соглашается Жиль.  —  Теперь уже  нет никаких

сомнений,  что  до  тех  пор,  пока  мы  не  научимся подавлять эти  гармоники,

возникающие  при  открытии  прямых  переходов,  эти  переходы  допустимо  будет

использовать только в самых исключительных случаях.  Вроде сегодняшнего. Кто не

согласен?

        В ответ — ни слова. Глупо оспаривать то, что и так ясно.

        Молчание  снова  прерывается,   на   этот   раз   сигналом  Нуль-Т.   В

сопровождении Стремберга в  комнату входит мужчина невысокого роста,  лет около

тридцати.  Жгучий брюнет с типично итальянскими чертами лица.  Его живые черные

глаза внимательно и настороженно оглядывают нас.

        — Разрешите представить вам нового сотрудника нашего Сектора, — говорит

Стремберг. — Школяр Микеле Альбимонте, кандидат в хроноагенты экстракласса.

       

        Глава 41

        — Как, еще один сын? — сказал Остап. — Это становится забавным.

        И. Ильф, Е. Петров

       

        Микеле Альбимонте.  По-моему,  я  уже  слышал это  имя.  Вот  только не

припомню, когда и при каких обстоятельствах.

        А он явно ощущает себя не в своей тарелке.  Впечатление такое,  что под

нашими внимательными взглядами он чувствует себя голым.  А  ведь это и на самом

деле так.  Бьюсь об  заклад,  что  эта одежда настолько непривычна ему,  что он

действительно ощущает себя в  ней неловко.  Да  и  вся обстановка:  компьютеры,

Нуль-Т, синтезаторы и прочие чудеса явно выводят его из равновесия.

        На  помощь ему  приходит Катрин.  Она  подходит,  берет его  за  руку и

спокойно, доброжелательно говорит:

        —  Здравствуй,  Микеле.  Мы очень рады тебя видеть.  Меня зовут Катрин,

можно звать просто — Кэт.

        После этого Катрин начинает знакомить Микеле со  всеми присутствующими.

Глаза Микеле рассеянно перебегают с одного представляемого на другого, особо ни

на  ком  не  задерживаясь.  Только  когда  Катрин  представляла  Лену  и  меня,

растерянность в  них  сменяется   другим  выражением:  на  Лену  он  смотрит  с

изумлением,   а  на  меня,  точнее,  на  мои доспехи,  с  недоумением,  которое

переходит  в  недоверие.  По-моему,  он  хочет  потрогать  мои  доспехи,  чтобы

убедиться в их реальности.   

        — Ты хочешь убедиться, настоящие они или нет? Не стесняйся, потрогай, —

предлагаю я. — Они самые что ни на есть настоящие.

            В  глазах  Микеле  отчетливо читается вопрос:  «Почему?»  Настолько

отчетливо, что Лена поясняет:

           — Просто Андрей еще не успел переодеться после и задания.

            Сразу становится ясно, что это объяснение Микеле ничего не говорит.

Он все еще не понимает. Тогда Стремберг вмешивается:

        —  Стоп!  Должен  вам  сразу  сказать,  что  Микеле  еще  не  полностью

адаптировался в нуль-фазе. Я специально привел его сюда, чтобы вы помогли ему в

этом. Сразу скажу, задача будет непростая.

        — У нас здесь простых задач не бывает. Сам знаешь, — отвечает Магистр и

разливает водку по рюмкам. Одну из них он подает Микеле:

        — Ну,  Микеле, вливайся в наш коллектив. За тебя! Мы дружно выпиваем, а

Микеле недоверчиво смотрит в рюмку.  Он явно не может понять,  что же ему в нее

налили.  Время мое! Откуда же он взялся? Наконец, Микеле следует нашему примеру

и  выпивает  водку.  Выражение  недоумения  на  его  лице  быстро  меняется  на

изумление.  Он  кашляет  и  крутит  головой.  Магистр протягивает ему  вилку  с

наколотым на нее огурчиком:

        — Закуси! Быстро!

        Тут до меня, наконец, доходит, где я слышал это имя.

        —  Микеле Альбимонте!  Не  тот ли  это богослов,  который на  диспуте в

Варшавском университете выдвинул  идею  разумного Мироздания и  отверг  принцип

богоподобия человека? Ведь верно, Микеле?

        Тот смотрит на  меня,  хочет что-то сказать,  но явно не находит нужных

слов, теряется. На помощь ему приходит Магистр:

        —  Поскольку Микеле у нас еще не освоился и вряд ли способен рассказать

о себе и о том,  как он здесь оказался,  я возьму эту функцию на себя. Если я в

чем-то навру, Микеле меня поправит. Хорошо?

        Микеле кивает, и Магистр рассказывает нам его историю.

        Микеле Альбимонте жил и  действовал в той самой фазе,  где мы с Андреем

успешно  боролись  с  епископом Маринелло и  бароном  де  Риваком  и  где  меня

угораздило залететь в «угон крадикс зуфелы».

        Родился он в  Милане,  в родовитой и богатой дворянской семье.  Получил

соответствующее воспитание и образование.  Ему была уготована блестящая карьера

военного или придворного. Но Время распорядилось иначе.

        На  девятнадцатом году  жизни  он  влюбился в  знатную молодую девушку,

которой  с   детства  было  предназначено  стать  супругой  наследника  герцога

Миланского.  Невзирая на  предостережения,  он,  со  свойственным юности пылом,

рвением  и  безрассудством,  начал  добиваться взаимности.  И,  на  беду  свою,

добился.  Результатом был поединок,  в  ходе которого наследник герцога упал на

землю и больше, увы, не поднялся.

        Микеле  Альбимонте  был   вынужден  покинуть  родину  и   начать  жизнь

изгнанника.  Он был и кондотьером,  и моряком, и крестоносцем. Несколько раз он

пытался вернуться домой,  но всякий раз гнев герцога Миланского,  который никак

не мог простить ему смерти сына, гнал Микеле все дальше и дальше.

        В  конце концов его занесло в  Лотарингию.  Там он попытался вступить в

императорскую гвардию, но ему дали понять, что итальянцев там не жалуют.

        На этом месте я прерываю рассказ вопросом:

        —  Микеле,  а  вы встречались с  лейтенантом Серебряного полка,  графом

Саусверком?

        На  этот раз Микеле отвечает сразу,  видно,  что речь идет о  том,  что

составило поворотный пункт в его жизни:

        —  Нет,  с графом Саусверком мне встретиться не удалось,  хотя у меня и

было к  нему рекомендательное  письмо.  Лейтенант со  своим полком находился на

границе с  Орденом.  Меня принял граф де  Лотрек,  начальник штаба мушкетерской

дивизии.  Он внимательно с прочитал рекомендации и выразил готовность зачислить

меня в любой из полков.  Но одновременно он к честно предупредил меня, что вряд

ли я  обрету в гвардии друзей.  Боевых надежных товарищей — сколько угодно,  но

друзей у  меня не  будет.  К  сожалению,  сказал он,  за итальянцами в  гвардии

закрепилась репутация вероломной нации.  Дело в  том,  что  пять лет назад,  во

время  войны  с  Орденом,  взвод,  состоящий из  одних итальянцев,  оставил без

приказа боевые позиции.  Почему,  никто не знает,  так как через час этот взвод

попал  в засаду и погиб до последнего человека.  Но что было,  то было,  теперь

уже  не  перекроишь.  После  такого предупреждения я  оставил мысль поступить в

императорскую гвардию.

        После неудачи с гвардией,  продолжает Магистр,  Микеле решил переменить

род деятельности и стал ва-гантом.  Он побывал в трех университетах, где изучал

математику,  химию,  медицину,  философию и металлургию.  («Однако,  — бормочет

Жиль, — широкий круг интересов!»)

        Венцом его научной деятельности стал достопамятный диспут в  Варшавском

университете.  Монастырь,  в  который император Роберт сослал на  покаяние не в

меру ретивого богослова,  отличался не  слишком строгим уставом и  находился на

самой  границе с  Великим Княжеством Суздальским.  Микеле  воспользовался этими

обстоятельствами и, вместо того чтобы каяться, в очередной раз пересек границу.

        В  Суздальском Княжестве Микеле благодаря своим  познаниям и  воинскому

мастерству быстро  занял  место  в  особом  отряде великокняжеской дружины.  Но

служба его там была непродолжительна.  Когда Московский князь Юрий Всеволодович

был  направлен с  дипломатической миссией в  Италию,  Микеле включили в  состав

посольства в  качестве переводчика.  Он с  радостью согласился.  Рассчитывая на

дипломатическую неприкосновенность, он надеялся побывать на родине, не опасаясь

гнева герцога,  встретиться с  родными и  друзьями и,  кто  знает,  может быть,

увидеть ту, из-за которой и начались все его злоключения.

        Но он недооценил злопамятность и  коварство герцога Миланского.  В одну

из  ночей люди  герцога схватили Микеле.  Князю Юрию был  предъявлен обгоревший

труп какого-то бродяги.  Микеле Альбимонте, объяснили ему, погиб в пьяной драке

в  таверне,  которая во  время этой  драки загорелась.  В  доказательство князю

предъявили серебряный перстень с изумрудом,  якобы найденный на погибшем. Князь

узнал его. Микеле сам рассказывал, что этот перстень подарила ему на память его

возлюбленная, когда он бежал из Милана.

        А Микеле передали в руки папской инквизиции.

        Там давно жаждали «побеседовать» со знаменитым еретиком.  Микеле прошел

все круги ада в замке святого Ангела.  Помимо ереси его пытались обвинить еще и

в том,  что он прибыл в Италию по поручению императора Роберта и Великого Князя

Сергия  с  тайной  миссией  организовать заговор.  Целью  заговора,  по  мнению

инквизиции,  было ни больше ни меньше,  как убийство Папы Романа и развязывание

гражданской войны  в  Италии.  Обвинение в  ереси  Микеле  признал (смешно было

отрицать то, о чем шумела вся Европа). Но никакой информации о тайной миссии по

поручению Лотарингии и Суздаля инквизиторы от него не добились.

        В  конце концов с  ним устали возиться и  приговорили к  смертной казни

«без пролития христианской крови».  В  ночь перед казнью мы осуществили перенос

Матрицы  Микеле  сюда,  а  тело  самого  Микеле  Альбимонте оставили вовсе  без

Матрицы.  Таким  образом,  вчера  на  Римской  площади  сожгли  полного идиота,

которому было все равно:  сидеть ли  в  тюрьме,  гулять ли  на  воле или гореть

заживо.

        — Я ничего не соврал, Микеле?

        Микеле снова кивает.  Я наблюдал за ним, пока Магистр держал свою речь.

Он,  видимо, все еще не верит, что все для него в его фазе уже кончилось, и все

еще не может понять,  куда он попал.  Кто мы? И для чего он здесь? Он переводит

взгляд с одного из нас на другого.  Видно, что он никак не может освоиться. Все

ему не- привычно и непонятно: и оборудование, и мебель, и  наш облик, и одежда,

и  манера поведения.  Замечаю,   что  чаще всего его  взгляд останавливается на

Кристине,  мне и Лене.

        — Я заканчиваю,  — говорит Магистр.  — Еще предварительное зондирование

Матрицы Микеле показало,  и  что  это незаурядная личность.  Когда же  мы,  без

всяких й помех и не спеша,  протестировали его здесь,  то сразу  поняли:  перед

нами — прирожденный хроноагент.  Его психологические данные, приспособляемость,

способность принимать нестандартные решения почти не уступают,  а  в  некоторых

случаях и превосходят ваши.

        Последние слова Магистр адресует мне и Андрею.

        Я  почувствовал укол самолюбия.  Не  то  чтобы мне было неприятно,  что

кто-то  может превзойти в  чем-то  нас с  Андреем.  В  конце концов я  же сам и

сказал,  что на  каждого непобедимого всегда находится свой победитель.  Просто

мне  не  очень-то  верилось,  то  этот выходец из  Средневековья сможет освоить

сложнейшую программу подготовки.

        — И на какой класс вы его собираетесь готовить? — спрашиваю я.

        —  Прежде всего не мы,  —  Магистр показывает на себя,  —  а  вы.  — Он

обводит широким жестом  собравшихся.  —  Для  того  чтобы  Микеле смог  освоить

программу,  потребуются общие усилия.  Что же  касается класса,  то  для начала

попробуем аттестовать его на первый.  А потом он в паре с Анри будет готовиться

на экстра.

        Я  вспоминаю тяжелейшие месяцы своего «школярства» и с грустной улыбкой

смотрю  на  Микеле.  Андрей  пожимает плечами и  выражает сомнение в  том,  что

выходец из  Средневековья сумеет справиться с  программой и  освоить сложнейшую

технику, о которой он не имеет ни малейшего понятия. Но тут вступает Магистр.

        — А вот здесь,  Андрэ, ты не прав! Андрэ, — обращается он уже ко мне, —

ты полковника Михайлова помнишь?

        — Конечно, это командир Медведей и наш хроноагент. А что?

        — И корпусного комиссара Лучкова тоже помнишь?  — игнорирует мой вопрос

Магистр.

        — Разумеется. Но при чем здесь они?

        —  А  при том,  что первого в  миру звали Матвей Кривонос,  а второго —

Стефан Кшестинский.

        — Ну и что?

        — А то, что Матвей — запорожский казак, а Стефан — польский шляхтич. Мы

их  забрали сюда  из  XVII,  относительно твоего времени,  столетия.  Они  были

заложниками,  обеспечивающими перемирие.  Один в войске запорожцев,  другой — в

Польском.  Когда перемирие было нарушено,  их должны были посадить на колья. Но

мы  вмешались.  А  теперь скажи,  Андрей,  были у  тебя к  полковнику Михайлову

претензии как к пилоту?

        Я развожу руками:

        —  Какие  могут  быть  вопросы?  Полковник Михайлов на  своем «ЛаГе» за

четыре месяца сбил двадцать два немецких самолета.

        Андрей смотрит на меня и качает головой:

        — Ну, раз Сохатый дает такую оценку, то мне крыть нечем.

        А Магистр добивает его:

        —  А  ведь это только одно задание!  И  Стефан,  и Матвей — хроноагенты

первого  класса,  работают уже  пятый  десяток  лет,  выполнили не  одну  сотню

заданий.  Кстати,  им и  в  дальнем космосе,  как и  вам с  Андрэ,  действовать

приходилось. И не один раз.

        — Хватит,  Магистр,  хватит! — умоляет Андрей. — Сдаюсь, можешь снимать

меня с вертела и подавать на стол.  Я готов. Но мне хотелось бы спросить самого

Микеле, что он сам думает по этому поводу? А, Микеле? Микеле!

        Микеле в этот момент вновь созерцает Кристину,  и видно,  что мысли его

где-то далеко-далеко отсюда.  Возглас Андрея возвращает его к действительности.

Он  как бы встряхивается и  вопросительно смотрит на нас.  Вопрос он не слышал.

Андрей повторяет:

        — Микеле, что ты сам думаешь обо всем этом?   

        Он  задумывается.  Воцаряется всеобщее молчание.   Всем интересно,  что

скажет Микеле. Пауза несколько  затягивается. Наконец Микеле еще раз смотрит на

 Кристину, вздыхает и медленно говорит:

           —  Андрей прав.  Мне здесь многое непонятно.  Непонятно даже,  как я

сюда попал.  Когда я первый раз открыл здесь глаза,  я подумал:  «Вот он какой,

тот свет!»  Вам смешно, Андрей?

         — Нет,  нет,  Микеле!  — успокаиваю я его. — Просто, когда я сам попал

сюда,  моя  первая мысль была  такая же.  А  первый человек,  которого я  здесь

увидел,  была Лена, и я принял ее за ангела небесного.   

        Микеле улыбается и продолжает:

           —  Вы вытащили меня из ада,  спасли от самой страшной,  какую только

можно вообразить,  смерти.  Синьоры Арно и  Филипп объяснили мне,  что за это я

должен у вас работать. Я не совсем понимаю, что это за работа, но понял я одно:

для того,  чтобы ее выполнять, надо много узнать и многому научиться. Вы правы,

мне будет очень трудно.  Но вы зря спорили,  я — человек упорный. И если вы мне

поможете и объясните,  то я научусь всему, чему нужно. Должен же я расплатиться

с вами за свое спасение.

        —  Хороший  ответ,  —  говорит Стремберг.  —  Будем  считать знакомство

состоявшимся,  а дискуссию законченной.  Завтра,  после обеда, я жду от Елены и

Филиппа программу подготовки Микеле.  А сейчас, Филипп, помоги Микеле подобрать

жилье по  его вкусу.  Не может же он все время жить в  медицинской лаборатории.

Все остальные свободны. Хотя, Микеле, у тебя, наверное, есть вопросы?

        Микеле теряется.  Конечно,  у него масса вопросов, но он даже не знает,

как их сформулировать. Магистр подбадривает его:

        —  Не  стесняйся и  запомни:  лучше задать сто глупых вопросов,  чем не

получить  ответа  на  один  умный.  Никто  и  не  подумает смеяться над  тобой.

Наоборот,  все будут рады помочь тебе поскорей все понять и освоиться. Так что,

давай первое, что тебе приходит в голову.

        — Мне непонятно одно, — решается Микеле. — Вы все одеты, на мой взгляд,

довольно странно,  особенно женщины,  но примерно одинаково. Только вот, синьор

Андрей, почему вы в таких странных доспехах? Я такие видел только в храмах, как

святые реликвии старины. Вы всегда так одеты?

        — Дело в том, Микеле, что я только что прибыл из такого Мира, где такие

доспехи носят все рыцари,  и еще не успел переодеться. Завтра ты увидишь меня в

обычной одежде.

        — Понятно. И еще, синьора Кристина, вы бывали в моем Мире?

        — Нет,  Микеле,  я не работаю в других Мирах.  Один только раз я была в

том Мире, откуда только что пришел Андрей. А в твоем Мире я никогда не была.

        Микеле смотрит на нее недоверчиво:

        — Тогда почему вы так...  — он мнется и замолкает. Мы ждем продолжения,

но Микеле молчит. Он снова куда-то «ушел». Тогда мы прощаемся и оставляем его с

Магистром. У дверей Нуль-Т меня останавливает голос Магистра:

        — Андрэ, ты опять оставляешь у меня свое ведро. Забери, пожалуйста, мне

оно без надобности.

        Дома, когда Лена помогает мне освободиться от доспехов, я спрашиваю ее:

        — И что ты об этом думаешь?

        —  О чем?  О твоем последнем задании или о побочных явлениях,  которыми

сопровождается образование прямых переходов?

        —  Ни о  том,  ни о другом.  Я говорю о замысле сделать из этого Микеле

Альбимонте хроноагента, да еще и экстра-класса.

        — А разве то,  что сказал Магистр,  тебя ни в чем не убедило? Ты же сам

согласился,  что к Матвею, как к летчику-истребителю, у тебя претензий нет. Ну,

а как хроноагент, ты ему пока, извини, в каблуки не годишься...

        — В подметки, — усмехаюсь я, поправляя Лену.

        —  Да хоть в перчатки!  — смеется Лена,  стягивая и бросая на стол свои

перчатки. — Не в этом суть. Ты хоть и прошел подготовку по классу экстра, но по

уровню работы до Стефана и Матвея тебе еще далеко.  Можешь мне поверить, я знаю

их давно и  хорошо.  Они давно уже Магистры.  А  ведь они и  Микеле практически

современники. Но, я помню. Магистр говорил о необычных данных его тестирования.

Надо бы глянуть, что их так заинтересовало.

        Лена встает и направляется было к компьютеру.  Но  левый,  расстегнутый

сапог сваливается с  бедра и  мешает шагать.  Она смеется,  машет рукой и снова

опускается в кресло:

        —  Ладно,  завтра посмотрю.  А  ты  что уставился?  Помоги лучше сапоги

снять.

        Присаживаюсь к ее ногам и начинаю стягивать белый замшевый сапожок.

        — Что это ты себе такие ботфорты сотворила?

        —  Милый!  Да ведь на улице-то зима!  Тебе хорошо было в  гости к Хэнку

ездить, там тепло. А мне каково было ждать тебя на морозе?

        — Неужели такой сильный мороз был?

        —  Сильный не сильный,  а около десяти градусов было,  — отвечает Лена,

шевеля ступней. — А ты заметил, как Микеле смотрел на меня и на Кристину?

        —  Заметил,  — отвечаю я,  принимаясь за второй сапожок.  — На тебя — с

восхищением,  но это понятно,  на тебя иначе смотреть нельзя. А вот на Кристину

он смотрел как-то по-особенному. С чего бы это?

        — Как с чего? Кристина — весьма привлекательная женщина.

        — Даже более, чем ты? — невинно спрашиваю я.

        — Смотря с чьей точки зрения.  Не будешь же ты спорить с Андреем, что я

привлекательней,  чем Кэт. Ручаюсь, что он свою Кэт на меня не променяет. Но на

Кристину Микеле действительно смотрит как-то своеобразно. А помнишь, он спросил

ее:  не была ли она в его Мире? Послушай, дорогой, я просила тебя сапоги с меня

снять, а о сарафане речи не было!

        — Могу же я проявить инициативу!

        Смеясь, я расстегиваю длинную молнию и освобождаю подругу от блестящего

голубого сарафана из  мягкого  пластика.  Оставшись в  тонком  белом  свитере и

голубых  колготках,   Лена  направляется  за  халатом,   но  меняет  решение  и

устраивается на диване в полулежащем положении.

        — Все, о делах хватит. Давай ужинать.

        Пока я «творю» ужин, моя подруга все-таки рассуждает о делах:

        —  Психологической подготовкой Микеле придется заняться мне.  И знаешь,

что  будет  самым трудным?  Ни  за  что  не  догадаешься.  Самое трудное —  это

искоренить из его психики ущербные взгляды на секс, свойственные Средневековью.

Ведь  он  воспитан в  убеждении,  что  половая жизнь  имеет  своей целью только

продолжение рода человеческого,  а все остальное — от лукавого.  Причем все это

насаждалось веками. От его времени До сексуальной революции — не одно столетие.

        — А что, это так существенно?

        —  А  как  же?  Представь,  что ему придется работать в  фазе,  где все

женщины разгуливают обнаженными,  минимум по  пояс.  Прежде всего он  сгорит от

смущения, а потом от неудовлетворенного желания. Да, тут придется поработать.

        Рассуждая таким образом,  Лена,  сама того не замечая,  принимает такие

эротические позы и  так своеобразно и  соблазнительно выглядит в  своем наряде,

что я с трудом дожидаюсь конца ужина.

       

        Глава 42

        Then  there's hope  a  great man's memory may  outlive his  life half a

year...

        W. Shakespeare

        Тогда есть  надежда,  что  память о  великом человеке переживет его  на

полгода...

        В. Шекспир.

       

        С  Микеле мы  вновь  встречаемся только в  конце следующего дня,  когда

Стремберг,  обсудив с  Леной и  Магистром программу подготовки,  собирает нас к

нему.

        От  апартаментов Микеле  веет  Средневековьем,  почти  готикой.  Узкие,

высокие,   стрельчатые  окна.   Стены  из  шлифованного  камня.  Добротная,  но

тяжеловатая деревянная мебель.  Очаг старинной конструкции. Резким контрастом в

этом помещении выглядят компьютер, синтезатор и линия доставки.

        С  линией  доставки  Микеле  уже  освоился.   При  нашем  появлении  он

заказывает кофе и десерт. Я усмехаюсь:

        первое,  что я сам освоил в Монастыре, тоже была именно линия доставки.

Кроме кофе, Микеле достает из камеры пару бутылок легкого вина. Понятно, к кофе

он еще не привык, но уже усвоил, что здесь это напиток номер один. (Разумеется,

после водки, как сказал бы Магистр, выскажи я свои мысли вслух.) Впрочем, чтобы

не затруднять хозяина,  некоторые из нас сами заказывают по своему вкусу.  Так,

Андрей вызывает три бутылки пива, а Катрин творит на синтезаторе чашку крепкого

чая.

        — Итак,  все в сборе,  — начинает Стремберг, когда мы разбираем чашки и

стаканы и  рассаживаемся по  местам.  —  Елена,  ты —  автор программы,  тебе и

начинать.

        — Простите,  — прерывает Микеле. — Вы сказали, что все в сборе, но я не

вижу Кристины.

        —  Я  сказал,  что  в  сборе  все,  кто  будет помогать тебе  осваивать

программу подготовки. Кристина — хронофизик. Вряд ли тебе потребуется ее помощь

для  того,   чтобы  освоить  необходимые  азы.  В  дальнейшем,  если  возникнет

необходимость, она подключится.

        Микеле  вздыхает  и  смотрит  на  Лену,   всем  своим  видом  показывая

готовность слушать.  Но тут же он,  словно обжегшись, отводит взгляд в сторону.

Моя подруга нарядилась сегодня в гардероб Гелены Илек. Белые сапожки на высокой

шпильке, коротенькая юбочка из голубой кожи, белая блузка из тончайшего батиста

и  голубой бархатный жилет.  Это бы  все ничего,  но юбочка почти не прикрывает

бедер, тем более что Лена сидит, закинув ногу на ногу, а жилетка расстегнута, и

сквозь полупрозрачный батист отчетливо просвечивают груди с яркими сосками. Да,

с точки зрения Микеле,  картинка весьма непристойная. А Лена, словно не замечая

смущения Микеле,  поправляет рукой  в  длинной голубой перчатке прядь  волос и,

набрав на пульте коды (она предусмотрительно устроилась у компьютера), вызывает

на дисплей программу подготовки.

        Мы  смотрим,  а  Лена  комментирует  и  дает  пояснения.  Замечаю,  что

программа Микеле более растянута во  времени,  чем  моя,  да  и  составлена она

несколько  иначе.   По   каждому  разделу  программы  предусмотрены  куратор  и

наставник.  Нам с Андреем и Олегу выпадает техническая подготовка Микеле. Когда

Лена доходит до раздела единоборств, где нам с Андреем уготована роль тренеров,

Микеле скептически улыбается:

        — Не понимаю,  зачем так много времени уделять освоению боя на холодном

оружии? В моем Мире я был неплохим фехтовальщиком, и у меня богатый опыт.

        —  А  я  это знаю,  — невозмутимо отвечает Лена,  — и поэтому сократила

время подготовки за счет освоения самых необходимых азов. Их-то ты уже знаешь.

        — Азы! — возмущается Микеле.

        — Не горячись,  Мишель,  — останавливает его Магистр.  — Не сомневаюсь,

что в  своей эпохе ты  действительно считался неплохим фехтовальщиком.  Но  для

хроноагента этого мало. Надо стать непревзойденным мастером всех эпох. Да взять

даже твою эпоху.  Ты вчера говорил, что много слышал о графе Саусверке. Если бы

ты сошелся с ним на поединке, ты бы его одолел?

        — Ну!  — усмехается Микеле. — Граф Саусверк — первый клинок Лотарингии,

а может быть, и всей Европы.

        — Вот видишь! А если, выполняя задание, тебе придется столкнуться с ним

и выступить против него? Какой будет исход? Задание будет провалено. Нет, такие

мелочи не должны мешать выполнению заданий.

        — Вы хотите сказать, что... — Микеле смотрит на меня и Андрея.

        — Именно!  Любой из них справится не только с графом Саусверком, но и с

любым другим противником.

        Микеле недоверчиво качает головой. Тогда я не выдерживаю:

        —  Вот что,  Микеле,  когда у  нас будет первое занятие по  фехтованию,

знаешь с чего я начну? Я не буду драться с тобой сам и Андрея не пущу. Я выпущу

против тебя вот ее,  —  я  киваю на Лену,  а  та зловеще улыбается.  — Когда вы

закончите бой, я спрошу тебя, не изменил ли ты свое мнение.

        Микеле и Лена продолжают улыбаться:  он — недоверчиво и снисходительно,

она — еще более зловеще. Этой пантомиме кладет конец Стремберг:

        —  Подискутировали,  и  хватит!  Продолжай,  Елена.  Дальнейший  доклад

проходит без осложнений.

        В завершение Лена демонстрирует раздел психофизиологической подготовки:

        — А эту часть я беру на себя.

        — Смотри, не перестарайся, — качает головой Магистр.

        — Брось,  Филипп,  — возражает Стремберг. — Елена — специалист высокого

класса, ей можно доверять без опасений.

        —  Хорошо,  —  соглашается Магистр.  —  В  таком  случае будем  считать

программу принятой,  а  график утвержденным.  Есть у  кого-нибудь замечания или

предложения?  Мишеля  я  не  спрашиваю,  его  номер  теперь  пятнадцатый.  Если

возражений нет,  то приступаем прямо с утра,  завтра.  Что до тебя,  Мишель, то

прими практический совет.  Поскольку тебя  пока я  работой загружать не  стану,

посвяти свое свободное время общению с ребятами.  Смотри, как они работают, как

готовятся к заданиям,  и задавай побольше вопросов. Отдохнуть с ними тоже можно

неплохо.  Люди они веселые,  общительные и доброжелательные. Словом, чем скорее

ты  станешь членом нашей семьи,  тем  лучше для  тебя и  для  нас.  И  еще  раз

напоминаю:  здесь у  нас нет от тебя никаких тайн.  Побольше спрашивай,  и тебе

всегда ответят.

        Микеле приходит ко мне в  тот же день.  Ему почему-то кажется,  что я —

его современник.  В  этом его еще раз убеждают доспехи и оружие,  развешанные у

меня по стенам.  Приходится его разочаровать и  рассказать,  что в  Миру я  был

летчиком-истребителем.  При  этом  приходится не  только объяснять,  что  такое

летчик, но и показать ему эпизоды летной работы.

        — А кем были другие? Магистр, Андрей, Елена, все, — спрашивает он.

        — Андрей и Генрих тоже были летчиками. Магистр был ученым-физиком. Лена

была врачом. Стремберг был ученым-историком.

        — А кем была Кристина? — прерывает меня Микеле.

        — Никем. Она родилась здесь.

        — Это точно?

        — А какой мне смысл вводить тебя в заблуждение?

        Микеле задумывается, потом спрашивает как-то нерешительно:

        — А правда,  что вы можете в любом Мире,  то есть фазе,  увидеть любого

человека в любое время, хоть в прошлом, хоть в будущем.

        —Да.

        —  А  можно  увидеть,  к  примеру...  —  Микеле снова замолкает,  потом

решается, — Витторию дель Бланке? Из моей фазы?

        — В принципе можно. Но чтобы найти ее, потребуется очень много времени.

Было бы  проще,  если бы  я  точно знал время и  место или знал,  что ты с  ней

встречался.  Тогда бы  я  дал компьютеру задание,  чтобы он отыскал все моменты

твоих встреч с ней.

        —  Хорошо.  14  июня 357 года III Империи.  Милан.  Встреча Виттории со

мной.

        — Утро, вечер, ночь?

        — Восемь часов вечера.

        Настраиваю «искатель» на Микеле,  задаю указанное время. Монитор минуты

две мигает, потом на нем появляется небольшой садик. На скамейке сидит пара:

        Микеле с молодой черноволосой девушкой. Они прощаются. Я вспоминаю, что

говорил Магистр про обстоятельства, заставившие Микеле покинуть родину. Значит,

это и  есть та  девушка,  из-за  которой он заколол на дуэли наследника герцога

Миланского. Как бишь ее? Виттория дель Бланке.

        Виттория снимает с  пальца серебряный перстень с  изумрудом и  передает

его Микеле.  Тот хватает девичью руку и целует ее. А девушка порывисто обнимает

Микеле и  целует его.  В  этот момент на дорожке звучат шаги,  и появляется еще

один молодой человек.

        — Извините,  мадонна, но время не ждет. Микеле, люди герцога уже здесь,

ищут тебя. Пора уходить.

        Микеле и Виттория еще раз обнимаются и целуют друг друга.

        — Прощай, Виттория!

        — Прощай,  Микеле!  Я буду ждать тебя. Микеле с другом быстро уходят, а

девушка смотрит им вслед. Я останавливаю изображение и оборачиваюсь

        к Микеле. Он смотрит на застывшее изображение Виттории, и я читаю в его

глазах такую тоску,  что мне становится больно вместе с ним.  Неожиданно Микеле

спрашивает:

        — А есть возможность посмотреть на нее сейчас,  я имею в виду настоящее

время, а не в прошлом?

        — Это уже проще.

        Настраиваю «искатель» на  Витторию и  задаю  текущее  время.  Компьютер

выдает  следующую сцену.  Виттория сидит  у  зашторенного окна.  Она  в  темном

строгом платье,  лицо  скрыто черной вуалью.  Руки  в  черных перчатках сжимают

молитвенник. Рядом в кресле сидит монах. Он уговаривает девушку:

        — Дочь моя, вы всегда, сколько я вас помню, были доброй католичкой. Тем

более мне не понятно ваше нынешнее поведение.  Поймите,  вы рискуете навлечь на

себя немилость святой церкви. Ведь это просто неприлично, дочь моя!

        — Неужели, святой отец? Почему? Разве траур может быть неприличен?

        —  Траур по  доброму христианину не только приличен,  но и  полезен для

спасения  души.   Но   траур  по   еретику,   казненному  по  приговору  Святой

Инквизиции...

        — Но Инквизиция могла и ошибиться...

        — Нет!  Нет,  дочь моя!  Святая Инквизиция непогрешима, как и святейший

отец нашей церкви.  И не нам с тобой обсуждать справедливость ее приговоров!  А

что  иначе  может означать траур по  сожженному еретику,  кроме как  сомнение в

справедливости приговора или готовность разделить ересь?

        Виттория гневно бросает на стол молитвенник и  откидывает вуаль.  Глаза

ее горят:

        — Ну,  так донесите на меня!  Тогда пусть и меня допрашивает Инквизиция

по поводу этой ереси.

        — Тише, тише, дочь моя! Да даже если бы я и имел такое намерение! Как я

могу осуществить его?  Да меня сразу спросят: откуда твоя духовная дочь узнала,

что великий еретик сгорел на костре,  а не погиб в пьяной драке? Нет, дочь моя,

я только хочу показать тебе, как ты неосторожна...

        Микеле протягивает руку и останавливает изображение:

        — Так, значит, она носит по мне траур! Она помнит меня...

        Он замолкает и уходит в себя. Я смотрю на него и вспоминаю самого себя.

Перед моим внутренним взором быстро пробегают лица тех, кого я навсегда оставил

в своей фазе,  потом все они перекрываются лицом Ольги. Да, тысячу раз был прав

комиссар Лучков,  или как его там...  Стефан,  что ли? Все дорогое у нас должно

быть только здесь, в Монастыре.

        —  Будь  мужественным,  Микеле.  Никакие силы во  Вселенной не  помогут

теперь тебе встретиться с  ней вновь.  Не растравляй себя и смирись с тем,  что

отныне ты сможешь увидеть ее только так. А лучше всего найди в себе силы забыть

о ней. Поверь, так будет лучше.

        — Ты так считаешь? — Микеле смотрит на меня странным взглядом. — Я тоже

так думал,  когда пришел в себя здесь,  и Магистр мне все объяснил. Но посмотри

на нее внимательней.

        Я вглядываюсь в лицо и фигуру Виттории и цепенею.  Великое Время!  Рука

сама набирает код связи,  и  через пару секунд слышится ответный сигнал,  а  на

соседнем   мониторе   появляется   Кристина.   Она   в   домашней   одежде,   в

светло-сиреневой  полупрозрачной  накидке,   наподобие  той,   в  которой  Лена

заявилась ко  мне в  памятный первый вечер.  Микеле смущенно опускает глаза,  а

Кристина поет своим чарующим голоском:

        — Здравствуй,  Андрей!  Привет,  Микеле! Рада вас видеть. Чем могу быть

полезна?

        — Один вопрос, Крис. У тебя в роду нет никого из Италии?

        Кристина недоуменно пожимает плечами,  а  я смотрю на соседний дисплей.

Сходство поразительное.

        —  Понятия не  имею,  —  отвечает Кристина.  —  Ты же знаешь,  что я  —

коренной житель нуль-фазы в четвертом поколении. А своей родословной в реальных

фазах я как-то никогда не интересовалась. А в чем дело?

        —  Посмотри,  —  коротко говорю я и передаю на ее компьютер изображение

Виттории.

        Кристина  смотрит,   сначала  недоверчиво,  потом  все  более  и  более

заинтересованно.  А  Микеле переводит взгляд с  монитора на  монитор.  Наконец,

позабыв о смущении,  он останавливает взор на Кристине.  Кристина же заставляет

Витторию пройтись,  сказать несколько слов и,  окончательно убедившись в  своей

полной идентичности с переданным ей портретом, говорит:

        —  Невероятно!  Одно лицо,  походка,  голос тот же у двух людей!  Как в

зеркале волшебном*! Кто она? Что это за личность, Андрей?

        <Кристина цитирует «Двенадцатую ночь» В. Шекспира.>

       

        —  Виттория дель Бланке,  миланская дворянка.  Живет в XVII столетии по

относительному отсчету.

        Пока  Кристина наливает себе  чашку  чаю,  я  коротко  излагаю причину,

побудившую нас с Микеле отыскать Витторию.  Выслушав меня, Кристина с интересом

и сочувствием смотрит на Микеле и напевает ему:

        — Так вот почему ты вчера спросил, не была ли я в средневековой Италии?

Нет,  Микеле, уверяю тебя, что это только невероятное совпадение. Никто из нас,

кроме Андрея,  не проникал в  другие фазы в  своем нынешнем образе.  А все-таки

интересно.  Надо  будет  покопаться в  своей  родословной.  Уж  больно сходство

поразительное.  Микеле,  когда у тебя будет время, приходи ко мне, расскажи про

эту девушку. Меня она очень заинтересовала.

        Микеле что-то  бормочет в  замешательстве.  Он  явно  не  ожидал такого

приглашения.  Думаю,  что он готов отправиться к  Кристине прямо сейчас,  и его

удерживает  только  чувство  такта  и  незнание  местных  обычаев:   удобно  ли

встречаться с женщиной наедине?

        Мне же местные обычаи предписывают попрощаться с  Кристиной и отключить

связь.  По правилам хорошего тона,  принятым в Монастыре,  связь отключает тот,

кто первый на нее вышел.  Мы с  Микеле еще немного беседуем о неожиданных путях

наследственности,  и  тут  я  замечаю,  что его взгляд подолгу задерживается на

голограмме Лены, и он явно хочет спросить меня о чем-то, но не решается.

        —  Микеле,  помнишь,  что  сказал Магистр?  Лучше задать десяток глупых

вопросов,  чем не получить ответ на один умный. Ты хочешь что-то узнать у меня.

Спрашивай, здесь не лгут и не уходят от ответа.

        —  Ну,  если так,  — Микеле решается и показывает на голограмму,  — кто

она?

        — А ты что, не узнаешь?

        — Я имею в виду, кто она для тебя?

        — Подруга, самая близкая и любимая подруга.

        — Вы — супруги?

        Мне приходится объяснять Микеле, насколько изменились отношения полов с

его  времен.  Он  слушает с  недоверием.  Понятие «свободы любви» его несколько

шокирует. Но с этим пока ничего не поделаешь.

        Нас прерывает сигнал монитора связи. Это Лена.

        — Привет,  ребята!  — улыбается она. — Сумерничаете? А почему бы нам не

поужинать вместе?  Я  проголодалась,  а  самой  возиться  не  хочется.  Андрей,

постараешься?

        Я  критически  смотрю  на  экран.  Но  вижу  только  широкий  кружевной

воротник,  закрывающий плечи. Пойдет. Киваю и направляюсь к синтезатору творить

ужин.  Творю жаркое с  грибами и  картошкой.  Добавляю к этому салат с зеленью,

сыром и  овощами,  которые я  вызвал по линии доставки.  Когда я кончаю крошить

овощи, тереть сыр и поливать все это майонезом, из  Нуль-Т выходит Лена.     

        Великое Время!  Умеют же  некоторые женщины  одеться так,  что  в  этой

одежде  они  выглядят эротичнее и  соблазнительнее,  чем  раздетые.  Моя  Ленка

владеет  этим  искусством в  совершенстве.  На  ногах простые белые туфельки на

высоком  каблучке и  с  ремешком поперек  подъемов ножек,  затянутых в  голубые

колготки.  S  Юбка длинная,  почти до пола,  но состоит из разрозненных широких

белых  и  голубых полос,  которые скрепляются только где-то  чуть  ниже  пояса.

Сверху голубая  блуза из бархатистой ткани,  с длинными широкими рукавами. Полы

не сходятся на два пальца и  перехвачены редкими серебряными завязками.  Причем

видно,  что это произведение надето на голое тело. Впрочем, у меня складывается

впечатление,  что  и  под  колготками-то  ничего нет.  Наряд венчается широким,

закрывающим плечи  белым  кружевным воротником.  На  бедного Микеле такой наряд

действует как заряд картечи. Он отводит глаза.

        А Лена,  не обращая на его смущение ни малейшего внимания,  усаживается

за  стол,  по-хозяйски оглядевшись,  щелкает пальцами,  обтянутыми белым шелком

перчаток.  При  этом  появляется последний слой  голограммы,  где  моя  подруга

изображена лежащей на диване в одних босоножках.  Микеле не знает уже, куда ему

девать глаза.  Он опускает их в тарелку и быстро приканчивает ужин, отделываясь

односложными ответами, когда Лена обращается к нему.

        Покончив с ужином, Микеле благодарит нас и прощается, сославшись на то,

что  завтра начинаются занятия и  ему  надо  как  следует отдохнуть.  Когда  он

оставляет нас, я смотрю на Лену и не нахожу, что сказать.

        — Ну, что ты на меня так уставился? — интересуется подруга.

        — Лен, зачем так смущать несчастного Микеле?

        — А что, его мой наряд шокировал?

        — Ты бы еще в своей накидке явилась.

        — А ты осуждаешь?

        Я пожимаю плечами. Что можно ответить?

        — Ну и не лезь не в свое дело. Я знаю, чего добиваюсь. Если бы ты знал,

сколько времени я провела, выбирая этот комплект, ты бы меня не осуждал.

        — И для кого же ты так старалась?

        — Ну,  конечно же,  не для тебя! Тебя таким нарядом разве прошибешь? Ты

вот сидишь и бровью не ведешь. А Микеле сразу понял, что к чему.

        — Теперь я понимаю,  что имел в виду Магистр,  когда говорил тебе:  «Не

перестарайся».

        — Будь спокоен,  не перестараюсь, — смеется Лена. — В этом деле я норму

чувствую точно и эротику дозирую очень тонко.

       

        Глава 45

        Все, что видишь ты, — видимость только одна,

        Только форма — а суть никому не видна.

        Смысла этих картинок понять не пытайся —

        Сядь спокойно в сторонке и выпей вина!

        О. Хайям

       

        Стремительно  летят  дни,   недели  и  месяцы,  заполненные  работой  и

занятиями с Микеле. Он уже стал для нас с Андреем и Леной Мишей, для Магистра —

Мишелем,  для Ричарда — Майклом. Микеле не покривил душой, когда сказал, что он

понятливый и  упорный.  Его обучение продвигается стремительно.  Я  просто диву

даюсь,  как  успешно он  усваивает все  премудрости,  которые мне в  свое время

казались неприступными (но, Время побери, я их все же одолел!).

        Я  и  Андрей  занимаемся с  ним  технической и  спортивной подготовкой.

Правда,  я  не  сдержал своего слова и  не свел его на фехтовальной дорожке для

начала с Леной. Просто не смог. Она была на задании. Но Микеле вполне хватило и

нас  с  Андреем,  чтобы понять,  что и  в  этом деле нет пределов совершенству.

Позднее Лена все-таки встретилась с ним со шпагой в руке. Я попросил ее:

        — Ленок, давай без своего телекинеза.

        — И так будет хорош! — усмехнулась в ответ моя подруга.

           За десять минут боя Микеле проникся к Лене таким уважением,  которое

она ни за что не смогла бы завоевать другими методами.  Это невзирая на то, что

Лена  много занималась с  ним  психофизической подготовой:  учила владеть своим

телом так, как никогда не научит никакая йога.

           Одновременно Лена исподволь,  ненавязчиво,  в беседах,  внушением на

уровне подсознания помогала  Микеле преодолеть нравственную пропасть,  разделяв

шую  средневекового ваганта и  хроноагента вне  всех  времен.  Микеле больше не

отворачивался и не смущался,  наблюдая на экране эротические сцены. Более того,

его уже не шокировали откровенные, порой слишком откровенные, даже с моей точки

зрения, одеяния и высказывания наших женщин.

        Однако  все  его  успехи  в  области нравственного совершенствования не

мешали ему теряться и смущаться при виде Кристины,  даже когда она была одета в

строгий деловой костюм.  Но  здесь  причина была  далеко  за  пределами рядовых

отношений.

        Микеле  дословно воспринял совет  Магистра:  «Лучше  задать сто  глупых

вопросов,  чем не  получить ответ на  один умный».  Вопросы сыпались из  него в

любое время суток,  как  зерно из  худого мешка.  Больше всех доставалось мне и

Андрею.

        Постепенно я  обнаружил,  что его вопросы все глубже и  глубже начинают

уводить нас в дебри хронофизики.  В конце концов я понял, чего он добивается. В

разговоре со Стрембергом я  обратил внимание босса на повышенный интерес Микеле

к этой науке, а также на нашу с Андреем слабую подготовку в этой области.

        — Не стоит ли для консультаций официально прикрепить к нему Кристину? —

предложил я.

        Стремберг,   рассеянно  глядя  на   дисплей,   где  высвечивались  ряды

темпоральных уравнений, ответил:

        — Вообще-то я считал, что для хроноагента вполне достаточно того объема

знаний хронофизики,  который освоили вы  все.  Но если работник желает углубить

свои  знания в  какой-то  области,  то  почему мы  должны этому препятствовать?

Кристина — работник нашего Сектора,  думаю,  что она не откажется. Я поговорю с

ней сегодня.

        — Вы же сами в свое время сказали, что если возникнет необходимость, то

и  Кристина будет привлечена в качестве консультанта и наставника.  Вот,  такая

необходимость и возникла.

        — Я же сказал, что не возражаю.

        Так  я  деликатненько сыграл роль  сводника.  При  очередном вопросе из

области хронофизики я с деланым безразличием переадресовал его Кристине. Заодно

сообщил Микеле,  что  она  назначена его  консультантом для  подготовки в  этой

области. Не без удовлетворения я заметил, как на мгновение вспыхнули его глаза,

а щеки покрылись румянцем. Но только на мгновение. Все-таки Лена хорошо научила

его владеть собой.  Как бы то ни было,  Микеле получил законный повод регулярно

встречаться  с  Кристиной.  Тем  не  менее  я  не  заметил,  чтобы  это  как-то

способствовало их  сближению.  Они  стали просто чаще встречаться,  вот и  все.

Микеле  просто робел  перед  Кристиной,  как  перед  существом высшего порядка.

Преодолеть эту  пропасть могло  только время,  время,  заполненное интенсивными

занятиями.  Микеле  поставил себе  цель:  достичь  нашего  уровня  и  успешно и

добросовестно  двигался  вперед.   Мы   всеми  силами  помогали  ему  в   этом,

заинтересованные в том, чтобы у нас поскорее появился новый сотрудник.

        Особенную заинтересованность в  этом проявлял Генрих Краузе.  Я сначала

не мог понять, почему. Но однажды Генрих в разговоре со мной высказался:

        — Жду не дождусь, когда Микеле квалифицируется на первый класс и начнет

стажироваться на  экстра.  Тогда я  повторю свою попытку.  Мы  с  ним  пойдем в

Лабиринт вместе.

        — Ты думаешь,  что вдвоем его пройти будет легче? — с сомнением спросил

его я.

        Генрих странно посмотрел на меня, словно я сморозил несусветную чушь:

           — А как ты думаешь,  почему вы с Андреем сумели  пройти 7А с первого

захода? Да только потому, что вы  шли вдвоем!

           — А разделители и рассеиватели?   

        —  Это  все  ерунда  по  сравнению с  преимуществом в:  взаимовыручки и

взаимостраховки.  Вспомни:  на рассеивателе вы попались только один раз,  и вам

этого  хватило.  Больше вы  не  покупались.  Да,  найти  друг  друга  вам  было

трудновато.  Но  когда  вы  встретились,  сколько   препятствий  и  ловушек  вы

преодолели таких,  которые в  одиночку не  прошли бы  ни  за что?  После своего

провала я  десяток раз просмотрел запись вашего прохождения и  пришел к выводу:

7А можно пройти только  вдвоем.

        — Кстати, а на чем ты залетел?

        —  А  на  том,  о  чем говорил.  Я  залетел потому,  что шел один.  Мне

приходилось слишком часто отступать от тех препятствий, которые вы вдвоем брали

без  труда.  Из-за  этого приходилось попадать в  загазованные или  задымленные

участки и  расходовать кислород.  В  итоге,  когда я  оказался в  клоаке и  мне

пришлось нырнуть под  понижающийся потолок,  у  меня  не  хватило кислорода.  Я

сдерживал дыхание, сколько мог.

        — А дальше? — с трепетом спросил я.

        —  Дальше  я  просто остановил сердце,  чтобы  не  захлебнуться в  этом

дерьме.  А  когда пришел в  себя;  то  нарвался на  два препятствия,  которые в

одиночку преодолеть было невозможно, и пошел по третьему пути. А там я попал...

—  Генрих усмехнулся,  — помнишь.  «Мясорубки» сзади и спереди,  а между ними —

возбуждающий газ?  У тебя тогда был кислород,  и ты вывернулся. А у меня баллон

был уже пустой. В итоге: еще одна потеря времени... Короче, в десять суток я не

уложился.  Теперь ты понимаешь,  почему я утверждаю, что 7А можно пройти только

вдвоем и почему я с таким нетерпением жду Микеле?

        — Понимаю. Но мы отвлеклись, давай вернемся к делу.

        Этот  разговор  происходил,   когда  мы  с  Генрихом  обсуждали  детали

разработанной им  операции.  В  ней мне предстояло сыграть роль исполнителя.  Я

давно   слышал,   что   Генрих   Краузе  при   разработке  операций  отличается

исключительным педантизмом,  и все подшучивали над ним на эту тему.  Но сейчас,

когда мы с ним обсуждали детали, мне было не до смеха.

        Целью  операции  было  предотвращение  гражданской  войны  в  одной  из

Британских  провинций.   По  прогнозам  эта  война  должна  была  перерасти  во

всеевро-пейскую с  непредсказуемыми последствиями.  Одна  из  транснациональных

компаний, контролируемая ЧВП, подкупив нескольких членов правительства, с целью

придания  законности  сделке  перекупила ряд  частных  шахт  и  приватизировала

несколько государственных. Все было сделано тайно, без малейшей огласки. Дело в

том,  что  компания  планировала  закрыть  эти  шахты  и  использовать  их  как

могильники для токсичных и радиоактивных отходов.  Уже были подписаны контракты

с  несколькими фирмами на  захоронение этих отходов.  Дело оставалось за малым:

объявить о смене хозяина шахт, уволить горняков и начать захоронение.

        Массовое  увольнение  десятков  тысяч  работников  и  угроза  заражения

обширной местности должны были вызвать такой взрыв недовольства, который быстро

перерос  бы   в   открытый  вооруженный  мятеж  со   всеми  вытекающими  отсюда

последствиями.   Необходимо   было   срочно   предать   гласности   готовящиеся

мероприятия, чтобы парламент был вынужден объявить сделку незаконной.

        Генрих выбрал момент,  когда все документы по сделкам, планы компании и

контракты с фирмами оказались в одном месте. Пакет документов находился в сейфе

банка, контролируемого компанией.

        Генрих во  всех  деталях разработал операцию по  изъятию этого пакета и

передаче его представителям левой прессы.  А  чтобы не привлекать к  этому делу

лишнего  внимания и  дать  прессе  время  изучить  пакет  и  подготовить его  к

публикации,  он  решил инсценировать ограбление банка.  Какая там инсценировка!

Настоящее ограбление, так будет точнее. Вот как он это задумал.

        Один  из  сотрудников компании извлекает кейс с  документами из  сейфа,

чтобы доставить его в  другой город,  где должно состояться последнее совещание

руководства компании.  Охранники ждут  его  у  заднего выхода из  банка.  Когда

сотрудник вызывает  лифт,  в  вестибюле никого  не  будет.  В  этот  момент  я,

внедренный в  одного из служащих банка,  выхожу из соседнего лифта и  ударом по

голове «отключаю» сотрудника компании.  Его тело я заталкиваю в «мусорный» лифт

и отправляю его в подвал. Там лифт автоматически выгрузит его на : кучу мусора.

Кейс с документами я закладываю в вызванный лифт и отправляю его на первый этаж

вместе со  взведенной гранатой с  нервно-паралитическим газом.  В  это время на

первом  этаже  в  сопровождении охраны  двое  служащих везут  тележку с  шестью

кейсами.

        В  кейсах  —  двенадцать миллионов фунтов стерлингов.  Это  наличность,

поступающая на счет компании как предоплата за захоронение отходов. Открывается

дверь лифта,  и  газ из  разорвавшейся гранаты заполняет вестибюль.  Охранники,

служащие и  случайные посетители,  кроме семерых,  выходят из  строя,  то  есть

теряют сознание минимум на пятнадцать минут.

        Семь же человек,  со вставленными в  ноздри тампонами с нейтрализатором

газа,  быстро заменяют кейсы:  шесть на тележке и один в лифте. Затем они через

неравные промежутки времени покидают банк  до  того  момента,  когда служащие и

охранники придут в себя и поднимут тревогу.

        Выйдя из  банка,  они расходятся в  разных направлениях,  но  все они в

назначенное время  и  в  назначенном месте  садятся в  одну  и  ту  же  машину,

проезжают в ней один,  два квартала и выходят,  оставив кейс, взятый в банке, и

получив взамен точно такой же, но заполненный безобидным барахлом.

        Машина оставляется водителем в  назначенном месте,  откуда я забираю ее

через  два  часа.  Пакет  документов и  часть  денег  я  передаю  представителю

синдиката левой прессы.  Остальные деньги ночью вручаю «грабителям», с которыми

встречаюсь в  разных местах и  в  разное время.  Никто из участников ограбления

друг друга не знает.  Я должен встретиться с ними и все обговорить,  с каждым в

отдельности,  ровно за сутки до операции.  Расписание встреч расписано Генрихом

по минутам. А сама операция в банке — буквально по секундам.

        Генрих извел меня своей точностью и требованиями,  чтобы я запомнил все

детали  и  свои  действия  посе-кундно,  а  лица  «исполнителей» до  мельчайших

подробностей.   Более  суток  он  «накачивал»  меня  и  проверял,   проверял  и

«накачивал». Когда я не выдержал и возмутился, он спокойно ответил:

        —  Пойми,  Андрей,  речь идет о  двенадцати миллионах фунтов и о пакете

документов,  который стоит во много раз дороже.  Малейший Прокол, отклонение от

графика хоть на секунду,  и операция будет провалена.  Я пошел бы сам,  но кто,

кроме  меня,   сумеет  держать  все   под  контролем  и   вмешаться  в   случае

необходимости?  Поэтому я  должен оставаться здесь,  а ты должен быть там alter

ego  и  знать  все  детали  и  график  не  хуже  меня,  чтобы  довести  его  до

исполнителей.

        Мне пришлось согласиться,  и  процедура продолжалась до  тех пор,  пока

Генрих не сообщил Магистру: «Андрей готов».

        — И он все сделает как надо? — последовал вопрос.

        — Я же сказал, что он готов.

        — Ты уверен в том,  что он все сделает в соответствии с твоим графиком?

Не забывай, что ты имеешь дело с Андрэ Коршуновым, мастером импровизации. Может

быть, для спокойствия лучше подготовить другого агента?

        —  Нет.  Объем информации слишком велик,  чтобы начинать работу с новым

человеком, времени уже не остается. Ну, а то, что Андрей — мастер импровизации,

как раз неплохо. Даже при расчете металлоконструкций возможны погрешности. А мы

рассчитываем жизненные ситуации,  здесь погрешности могут быть на порядок выше.

А кому их корректировать на ходу,  кроме как Андрею? Тем более что задача будет

состоять в  том,  чтобы  втиснуть выходящие из-под  контроля детали  операции в

рассчитанный график.

        — Успокойся,  Магистр,  — добавил я.  — На этот раз можешь сидеть перед

компьютером,  включив хорошее музыкальное сопровождение,  и  наблюдать,  как  я

собираю цветы на тихой полянке. После того как Генрих все рассчитал и отработал

со мной, это будет примерно то же самое.

        К сожалению, Генрих оказался прав. Первая часть операции прошла удачно.

В течение суток я встретился со всеми людьми, договорился с ними и расставил их

по местам.  Но вот на решающей стадии все чуть было не пошло прахом.  Мало того

что  ЧВП  внедрил в  сотрудника компании,  доставляющего кейс с  документами на

совещание, своего агента, они еще и контролировали его.

        Когда я  двумя быстрыми,  неслышными шагами,  как  классический ниндзя,

приблизился к  нему,  он  вдруг  резко  обернулся.  Мой  хорошо нацеленный удар

пришелся совсем в другую точку.  Противник сам атаковал меня,  но быстро понял,

что я ему не по силам и потянул из-за пояса пистолет.

        Тут я обнаружил еще одно слабое место в подготовке агентов ЧВП. Усилием

воли я  ввел себя в  «режим двойного времени»,  не забывая при этом отсчитывать

реальные  секунды.  Мой  противник  двигался  (в  моих  глазах)  раз  в  десять

медленнее.  Он еще поднимал пистолет,  а  я  уже одним ударом ноги выбил у него

оружие.  Вторым ударом я  отправил кейс с  документами в  лифт и туда же бросил

гранату (время как  раз  приспело).  Дальше все было просто.  Он  не  успел еще

понять, что обезоружен, и все еще поднимал руку, а я серией ударов вогнал его в

«мусорный» лифт и  уложил там на полу.  В  завершение я  пинком отправил к нему

валяющийся на  полу  пистолет.  При  этом  я  не  забыл  послать  серию  мощных

гипнотических импульсов, блокирующих его память по меньшей мере на два часа.

        Оба лифта пошли вниз: один в подвал, другой на первый этаж. Почти бегом

я  добрался до  своей комнаты и  там расслабился.  Двойной ритм времени —  вещь

тяжелая и  требует огромного энергетического и  психического напряжения.  Я уже

испытывал такое,  когда прорывался с  Леной в Красную Башню.  Тогда мне здорово

помог местный самогон.  Я упал в кресло,  налил четверть стакана виски,  залпом

осушил  его,  содрогнулся (из  какой  дряни  они  его  делают и  как  пьют  эту

мерзость?) и закрыл глаза. Через минуту я услышал голос Генриха:

        — Все в порядке,  Андреи.  Ребята внизу действуют четко по графику.  Ты

сымпровизировал на все сто пятьдесят,  пока расслабляйся.  До твоего выхода еще

полтора часа.

        — Ну,  погоди,  аналитик хренов! Я на тебе еще отыграюсь! — пригрозил я

ему.

        Случай отыграться представился мне буквально через неделю.  В  одной из

низкочастотных фаз  шел  конец XVI  столетия.  ЧВП  разработал и  успешно начал

осуществлять  там   объединение  Центральной  Европы  под  эгидой  Австрии.   В

дальнейшем   планировалось   создать   в    границах   завоеванных   государств

духовно-рыцарский  орден,   добиться  нейтралитета  западных  стран  и   начать

экспансию на Восток.

        К  осени 1592 года независимость от  Австрии сохранили только несколько

германских княжеств,  Дания,  север Польши и Литва.  В сентябре короли и князья

свободных территорий съехались в  Копенгагене,  где  они решили объединить свои

силы для борьбы с завоевателями.  Коалицию возглавил король Дании Карл III.  Во

главе  объединенного  войска,  основную  часть  которого  составили  датские  и

литовские полки, был поставлен датский генерал Шлипенбах, выходец из Швеции.

        В  конце  сентября командующий объединенными силами  Австрии,  Венгрии,

Чехии и  Германии фельдмаршал Ракоши во главе огромной армии подошел к границам

Датского королевства.  Силы Шлипенбаха были примерно в два раза меньше, поэтому

он решил по возможности избегать генерального сражения.

        Разделив свою армию на четыре части,  он окружил войско Ракоши и  начал

наносить ему  короткие,  но  весьма болезненные удары.  Тем  самым он  заставил

Ракоши метаться из стороны в  сторону в попытках разгромить то одно,  то другое

соединение Шлипенбаха.  Ракоши напоминал медведя,  отмахивающегося от пчелиного

роя.  В  погоне за  неуловимым Шлипенбахом Ракоши прошел южную Данию,  Северную

Германию и  к  началу декабря оказался в  Северной Польше,  донельзя разоренной

войной.

        Здесь  Шлипенбах вынужден был  соединить свои  силы  и  принять  бой  с

авангардом австрийской армии.  Авангард Ракоши был  уничтожен полностью,  но  и

армия Шлипенбаха понесла существенные потери.  Оба были вынуждены отступить.  В

середине  декабря  обе   армии   разделяло  длинное  озеро  шириной  пятнадцать

километров.   Край  был   полностью  разорен  войной:   села  сгорели,   жители

немногочисленных  местечек  разбежались  кто  куда.   Продовольствие  и   фураж

невозможно было достать никакими усилиями. В армиях начались повальные болезни.

        Оба  полководца  стремились  покончить  с  войной,   но  оба  прекрасно

понимали,  что в  случае генерального сражения победа будет пирровой.  Особенно

это  относилось к  Шлипенбаху,  чье  войско было в  три раза меньше.  В  случае

поражения новую армию в разоренных войной краях набрать было бы уже невозможно.

И  что  хуже  всего,  из-за  отсутствия продовольствия и  фуража  всех  лошадей

придется пустить на  мясо.  Значит,  армия останется без  артиллерии.  Все  эти

соображения Шлипенбах изложил в своем донесении королю Карлу.

        21  декабря  установилась небывалая  для  этих  мест  морозная  погода.

Температура упала до минус тридцати пяти.  Это еще больше усугубило и  без того

тяжелое положение двух армий.  На  23 декабря Шлипенбах назначил военный совет.

Он  решил  не  дожидаться ответа  короля  и  принять решение сам.  Решение было

очевидным: взорвать орудия и попытаться спасти хотя бы часть армии.

        С такими мыслями сидели: Шлипенбах в небольшой крепости на берегу озера

и  я  у  себя  перед  компьютером.  Оба  мы  не  видели  достойного  выхода  из

создавшегося положения. Не знаю, какие мысли бродили в голове полководца, но во

мне все переворачивалось при мысли, что ЧВП возьмет здесь верх. Снова и снова я

разглядывал позиции,  которые занимала армия  Ракоши на  противоположном берегу

озера.  Она так соблазнительно растянулась, что просто сама собой напрашивалась

мысль: разгромить ее по частям.

        Но  об  этом  нечего было  и  думать.  Пока  Шлипенбах будет  совершать

восьмидесятикилометровый марш  по  берегу  озера,  Ракоши  успеет  собрать свои

дивизии в  кулак.  Да  и  вряд ли под силу обессиленному войску совершить столь

длительный марш при  таком морозе.  Вот если бы  ударить напрямую...  Но  озеро

замерзло только пять дней назад,  и лед не выдержит тяжести орудий. А атаковать

пусть и обессиленную, но все-таки в три раза превосходящую по численности армию

без артиллерии —  авантюра.  Пятнадцать раз я  по-разному маневрировал войсками

Шлипенбаха:  сосредотачивал  их,  рассредоточивал,  заходил  с  разных  сторон,

нащупывал  слабые  места,  но  компьютер постоянно давал  злорадный ответ:  «Вы

уничтожены!»

        «Приходя в  себя»  после  очередного «сражения»,  я  рассматривал стены

крепости, в которой располагалась ставка Шлипенбаха. Интересно, подумалось мне,

крепость относительно новая,  стены сложены из крупных каменных блоков,  а  гор

поблизости нет.  Откуда доставлялись эти  блоки?  Ради  праздного любопытства я

«опустился» в прошлое этой фазы,  а именно: решил посмотреть, как строилась эта

крепость.

        Камень возили из  каменоломни на  другом берегу озера за  сто  тридцать

километров.  Но  самые крупные блоки доставлялись по  более короткому пути.  По

льду озера!  Я просмотрел синоптическую карту этого периода. Время меня побери!

Мороз тогда не достигал и минус тридцати,  а сейчас — минус тридцать пять! Если

лед тогда выдержал такие камни,  то  орудия тем более выдержит.  Правда,  тогда

морозы  держались около  десяти  дней,  но...  Кто  не  рискует,  тот  не  пьет

шампанское!

        Компьютер,  когда я  ввел поправку на наличие артиллерии,  быстро выдал

мне победный вариант.  Правда,  тот же компьютер предупредил меня о возможности

потери около трети орудий во время марша через озеро. Лед местами оставался еще

весьма тонок,  а  на  доскональную ледовую разведку времени просто уже не было.

Тем не менее решение было готово.

        Магистр,  когда я доложил ему о своем решении, сразу предложил внедрить

в Шлипенбаха Краузе:

        — В этой ситуации, когда успех зависит от многотысячного войска, нельзя

допускать ни малейшего прокола. Анри как раз такой агент. Он не семь, а семьсот

семьдесят семь раз отмерит и взвесит, а уж только потом будет резать.

        Сам Генрих от  такого решения был не  в  восторге,  но  виду не  подал,

проворчал только вполголоса:

        — Угораздило тебя найти именно такой вариант.

        — А чем ты недоволен? — удивился я.

        — Тебя бы самого в такой мороз прогнать маршем через озеро!

        Однако подготовился он и выполнил все в самом лучшем виде.  Мы с Микеле

с восторгом наблюдали за его работой.  К сожалению,  Андрей с Леной были лишены

этого удовольствия,  так как были на задании.  Пока шла операция,  я  постоянно

проверял Ракоши:  не внедрил ли в него ЧВП своего агента.  Но, видимо, они были

уверены в победе. А зря!

        Генрих начал с  того,  что  на  военном совете огорошил своих офицеров,

ожидавших приказа об  отступлении,  тем,  что  приказал готовиться к  атаке  на

противника ближайшей ночью.

        — Наступаем четырьмя колоннами вот в этих направлениях. — Он показал на

карте пункты выхода к противоположному берегу. — Движение начинаем ночью, с тем

чтобы на рассвете открыть по австрийцам орудийный огонь.  Вы,  князь Будрыс,  —

обратился генерал к седому длинноусому литвину,  — поведете четвертую колонну и

выступите со своими полками и тремя батареями на два часа раньше.  Ваша задача:

обойти  Ракоши  с  юга  и  перекрыть ему  дорогу на  Судеты.  Это  единственное

направление, не разоренное войной.

        —  Но,  господин  генерал,  —  возразил польский полковник,  —  лед  не

выдержит тяжести орудий.

        —  Выдержит.  В  архиве крепости я прочитал,  что сорок лет назад самые

крупные камни для ее строительства доставлялись по льду.  А погода тогда стояла

менее суровая.  Ну,  а  для страховки,  так как лед местами действительно может

оказаться тонковат,  я  предусмотрел,  что  артиллерия пойдет  не  четырьмя,  а

восемью колоннами,  с интервалами между орудиями не менее ста метров.  Принимая

во  внимание,  что стоит жестокий мороз и  останавливаться во время марша будет

нельзя,  приказываю:  всех  ослабевших  оставить  в  крепости,  в  качестве  ее

гарнизона.  Если мы  не  дойдем до  того берега,  то хотя бы они уцелеют.  Если

дойдем,  то сумеем добиться цели и малыми силами.  И самое главное, господа, на

марше должна соблюдаться полная тишина.

        С  интересом наблюдал я за реакцией офицеров на боевой приказ.  Большая

часть решила,  что старый генерал просто сошел с ума от безысходности. Примерно

столько же пришло к выводу, что от той же безысходности он решился на отчаянный

шаг:  надеясь обрести почетную смерть для себя и всего войска; мертвые сраму не

имут.  И лишь один из десяти,  не более,  понял замысел и поверил в победу.  Но

несмотря ни на что,  все распоряжения генерала были выполнены,  и  к ночи армия

была готова к маршу.

        Последняя речь  Шлипенбаха перед  строем своей  армии  на  берегу озера

наверняка войдет в историю этой фазы.

        —  Солдаты!  Под моей командой вы прошли дорогами этой войны.  У  нас с

вами было все: и победы, и поражения. Но сейчас мы все стоим перед выбором: или

бесславная смерть,  или позорное поражение. Но я был бы плохим, недостойным вас

полководцем,  если бы не искал пути к  победе.  И я нашел его.  Он ведет на тот

берег озера.  Не скрою,  путь предстоит тяжелый.  Но я  был бы еще более плохим

полководцем,  если бы не поверил в вас и отказался от этого единственного пути,

ведущего к победе.  Там, за озером, нас ждет либо почетная смерть, либо славная

победа.  И  я верю,  мы победим.  С такими славными воинами нельзя не победить!

Артиллеристы!  Победа во  многом зависит от  вас.  Каждое орудие на  том берегу

утром станет не  медным или  чугунным,  а  золотым.  Но,  дети мои,  все  может

случиться,  если во время движения под вами затрещит лед,  не пытайтесь спасать

орудие. Оно все равно утащит вас за собой, и в самом лучшем случае вы окажетесь

в  воде.  Даже если вы  и  сумеете выбраться,  то  все равно на таком морозе вы

погибнете. Так что, если лед затрещит, бросайте орудие, режьте упряжь, спасайте

лошадей и спасайтесь сами.  Никто не посмеет осудить вас за потерю орудия.  Это

говорю вам я, генерал Шлипенбах! Вперед, к победе, дети мои!

        Колонны молча двинулись на лед.  В абсолютной темноте,  ориентируясь по

звездам,  офицеры вели батальоны в нужных направлениях.  Ни звука, только скрип

снега под ногами да хриплое простуженное дыхание. Иногда треск льда, шум возни,

плеск...  И  снова  скрип  снега и  хриплое дыхание.  Страшно было  смотреть на

торжественно-мрачные лица солдат с  заиндевевшими усами и  бородами.  Они шли и

шли в темноту, шли полные решимости победить или умереть.

        По  непонятной  причине,   а  скорее  всего  из-за  сильного  мороза  в

австрийской  армии  даже  не  выставили  часовых  вдоль  береговой  линии.  Это

позволило Шли-пенбаху подвести свои  войска  вплотную,  а  орудия  поставить на

дистанцию картечного выстрела.  И когда забрезжил рассвет и артиллеристам стали

ясно видны цели, Шлипенбах произнес:

        — С нами бог! — и махнул рукой.

        Загремели орудия.  Один залп,  другой.  С  третьим залпом в атаку пошла

конница, и двинулись батальонные колонны пехоты. Батальоны шли молча (Шлипенбах

запретил  воинские  кличи,  берег  легкие  солдат),  шли  ощетиненные пиками  и

штыками,  похожие на дикобразов,  пятящихся задом.  Но штыкам не суждено было в

этот день обагриться кровью.

        Едва конница оказалась на берегу,  как австрийцы,  венгры, немцы и чехи

начали бросать оружие и поднимать руки. Еще через несколько минут в австрийском

лагере  начали  трубить сигнал  сдачи.  А  через  пятнадцать минут  австрийский

парламентер прискакал  к  Шлипен-баху  и  пригласил  его  в  шатер  Ракоши  для

обсуждения условий  капитуляции австрийской армии.  Шлипенбах приказал  трубить

«отбой». Это была самая быстрая победа за всю его военную карьеру.

        Еще через час, подписывая капитуляцию, Ракоши объяснял Шлипенбаху:

        — Вам крупно повезло,  генерал! Если бы вы не атаковали нас этим утром,

завтра вы  бы здесь уже никого не нашли.  Вечером я  получил приказ императора:

отойти на зимние квартиры в  Судеты.  На беду свою,  я  объявил об этом.  Армия

восприняла это как спасение,  ниспосланное небесами.  Понятно,  что после этого

никто уже не  хотел умирать во  славу императора.  Тем более уж никто не ожидал

артобстрела и атаки со стороны озера. Я сам не поверил, когда мне доложили, что

нас атакуют именно оттуда.  Да  тут еще и  донесение о  том,  что вы  перекрыли

дорогу на Судеты... Не могу понять, как вы решились на такой рискованный шаг?!

        — Фельдмаршал,  ни одна собака не сможет одолеть кошку, если загонит ее

в угол. Та просто выцарапает ей глаза...

        Слова Шлипенбаха были прерваны хриплым смехом Ракоши.  Но генерал так и

не  смог  закончить свою  мысль.  В  шатер вошел,  весь в  инее,  фельдъегерь и

протянул Шлипенбаху указ  короля Карла  III.  Шлипенбах вскрыл пакет,  пробежал

бумагу глазами, усмехнулся и невесело сказал Ракоши:

        —  А  вот вам крупно не  повезло,  фельдмаршал.  Фельдъегерь опоздал на

несколько часов.  Мой  король  приказывает мне  взорвать орудия  и  отступить в

Литву. К сожалению, я вынужден ослушаться своего государя.

        Фельдъегерь ничего не мог понять.  Он прекрасно знал о положении армии,

знал он и  о  содержании королевского приказа.  Однако,  приехав в  ставку,  он

застал  в  крепости  лишь  малочисленный  гарнизон.  Отправившись  в  указанном

направлении,  он  пятнадцать километров скакал  между  замороженными трупами  и

проломами во  льду,  оставленными провалившимися орудиями.  И,  наконец,  нашел

Шлипенбаха в  одном шатре с Ракоши!  Что это?  Самовольно заключенное перемирие

или, хуже того, измена?! Видя замешательство фельдъегеря, Шлипенбах обратился к

нему:

            — Полковник, вы проделали тяжелый путь, но, к  сожалению, я не могу

дать  вам  достаточно времени для  отдыха.  Выпейте стакан водки,  отогрейтесь,

пообедайте,  поспите часа четыре и  собирайтесь в  обратный путь.   Вы отвезете

королю вот это.

        Шлипенбах показал на маршальский жезл Ракоши и  акт капитуляции.  Видя,

что фельдъегерь все еще не  понял в чем дело, он продолжил:

        — Вас будут сопровождать десять офицеров,  которые повезут в Копенгаген

австрийские знамена.   

       

        Совет  Магов  по  достоинству  оценил  эту  операцию  и   присвоил  мне

категорию Бета.

        Андрей тоже заработал Бету, ему ее присвоили, минуя категорию Гамма, за

многоходовую операцию по спасению культуры негуманоидной цивилизации.

        Это была цивилизация глубоководных головоногих,  обитавших на дне Южной

Атлантики,  в обширной долине,  лежащей на глубине три тысячи метров. Обнаружил

ее,   как  ни  странно,  отдел  космических  катаклизмов  и  вторжений  Сектора

Наблюдения.  По их расчетам,  через шесть лет относительного времени в одной из

фаз  должны были  пересечься орбиты Земли  и  не  очень крупного,  но  все-таки

внушительного астероида.

        Эта фаза сильно отставала в техническом развитии. Достигнув высочайшего

уровня культуры,  соответствующего середине XIX  столетия,  обитатели этой фазы

еще не имели представления ни о компасе,  ни о порохе, не говоря уже том, чтобы

освоить   энергию  пара.   Хотя   европейцы  были   уже   близки   к   освоению

электроэнергетики,  основанной пока что на электростатических машинах.  Правда,

машины эти  были  небывалой мощности.  Тем  не  менее судоходство в  этой  фазе

ограничивалось каботажным плаванием, и жители Европы и Америки не подозревали о

существовании заокеанских континентов.

        Таким образом,  нечего было и  думать о том,  чтобы попытаться изменить

орбиту астероида или  уничтожить его на  дальних подступах.  Совет Магов развел

руками  и  поручил  Отделу  космических катаклизмов подробно изучить и  оценить

последствия катастрофы с целью поиска средств их скорейшей ликвидации.

        «Забравшись в  будущее» этой фазы,  наблюдатели увидели,  что  астероид

упал в океан, и успокоились. Но один любознательный сотрудник решил посмотреть,

как будет выглядеть океанское дно после такого катаклизма.  Посмотрел и  решил,

что переутомился и у него уже начались галлюцинации.

        Отдохнув,  он  наутро снова «погрузился» на  дно океана и  «провел» там

несколько  часов.  Его  сообщение вызвало  эффект  разорвавшейся бомбы.  Никто,

разумеется,   не  подумал,   что  он  сошел  с  ума.   Факты  были  налицо.  На

трехкилометровой глубине лежала погибшая страна.

        Надо  было  быть  профессиональным  наблюдателем  и  иметь  до  предела

расторможенное воображение,  чтобы  в  этих  скоплениях  глубоководных кораллов

разглядеть  разрушенные  сооружения,   сгруппировать  их  в   поселения  (всего

восемнадцать)  и   прийти  к  твердому  выводу,   что  это  результат  разумной

деятельности.

        Впрочем,   примерно  в   центре  каждого  поселения  имелись  развалины

какого-то  сооружения,  напоминающего амфитеатр.  Поселения  имели  такой  вид,

словно они подверглись термоядерному нападению. И никаких следов обитателей.

        Наблюдатели тут же настроились на реальное время этой фазы, и их глазам

предстала  подводная страна,  населенная существами,  напоминающими осьминогов.

Только щупальцев у  них было по  шесть и  еще по две конечности,  завершающиеся

чем-то вроде многозахватных клешней.

        Сама  по  себе  негуманоидная  цивилизация  сенсацией  не  была.  Среди

наблюдаемых нами  фаз  было  несколько таких  цивилизаций.  В  трех  носителями

разума.  были китообразные, в двух — муравьи и термиты, в одной кошачьи и еще в

одной —  потомки динозавров.  Контакты с  ними не поддерживались и в дела их не

вмешивались: негуманоиды они и есть негуманоиды.

        Сенсация была в  другом:  соседство двух цивилизаций на  одной планете.

Правда,  такая фаза  уже  была  известна.  Я  сам  наблюдал фазу мутировавших и

ставших  разумными тараканов,  которые подчинили себе  человека.  Но  там  одна

цивилизация  по   неразумию  породила   другую.   Здесь  же   две   цивилизации

сосуществовали веками и  не подозревали о  таком соседстве.  Причем цивилизация

головоногих была намного старше и,  судя по всему,  мудрее. Недаром «осьминоги»

называли себя  «сущие».

        Головоногая цивилизация имела биологический ха-  рактер, кроме того, их

познания в  химии и  электротех-  нике  были поразительны.  Сооружения для  них

строили  запрограммированные колонии искусственно ускорен- ных в своем развитии

глубоководных кораллов.

           Из  морской воды они  выделяли удобрения,  необходимые для  обширных

плантаций водорослей,  обильно устилавших долину.  Мясную пищу,  рыбу и морских

млекопитающих им  доставляли дрессированные и  управляемые с  помощью  внушения

кальмары.   На  окраинах  поселений  размещались  обширные  крабовые  фермы,  а

плантации водорослей перемежались с  «пастбищами» моллюсков.  Из морской воды и

из грунта с помощью химических реакций извлекались соли металлов.  Из растворов

солей   методом   электролиза  изготовлялись  необходимые  изделия.   Об   этой

цивилизации можно было бы рассказывать без конца, если бы не ее близкий конец.

        Возникал только один вопрос: почему за десятки тысяч лет существования,

так развившись, сущие не распространились по всему океану? Ответ на этот вопрос

был до  смешного прост:  из-за своей «глубоковод-ности».  Долина со всех сторон

ограничивалась горными хребтами,  превышающими ее  лоно на  полторы-две  тысячи

метров.  Родившись и  выросши под  давлением трех  тысяч метров воды,  сущие не

могли выдержать более низкого давления.  Их  внутреннее давление расперло бы их

до разрыва.

        Только особи,  находящиеся в  самом расцвете сил (то есть в возрасте от

60  до 160 лет),  и  то только после длительных тренировок,  могли подняться до

глубин две тысячи,  тысяча восемьсот метров. Впрочем, только на короткое время,

и после этого они болели, тяжело и долго.

        Впрочем,  перед  сущими не  стоял вопрос о  недостаточности «жизненного

пространства».  Прироста  населения практически не  было.  Самки  созревали для

икрометания,  начиная с пятидесятилетнего возраста,  через каждые тридцать лет.

Из всего помета вызревало не более трех-четырех икринок. Таким образом, прирост

населения сущих практически не превышал естественной смертности.  Все население

долины сущих составляло около пятнадцати тысяч особей.

        Высокоразвитая  медицина,   как  ни  странно,  не  ставила  себе  целью

увеличение рождаемости.  Медики  больше  занимались вопросами  продления  жизни

взрослых.

        Но  те  относились к  проблеме жизни  и  смерти  философски.  Достигнув

шестисот-восьмисотлетнего возраста,  постаревшие сущие обращались к  медикам за

«спокойной смертью».  Скончавшегося старика в  торжественной обстановке съедало

его  племя.  Считалось,  что  таким  образом  мудрость  почившего  переходит  к

потомкам.  Это был единственный религиозный обряд сущих. Как таковая, религия у

них полностью отсутствовала.

        Общественный строй  сущих  представлял нечто  среднее между первобытной

общиной и  коммунизмом.  В  каждом поселении обитало племя,  во  главе которого

стоял  старейшина.  От  каждого  племени  выбирался  «мудрейший».  Восемнадцать

Мудрейших сами  избирали себе  девятнадцатого главу по  своему усмотрению.  Все

вопросы  решались Советом  Мудрейших.  В  исключительных случаях собирались все

жители  долины.   На   этих  собраниях  право  голоса  имели  все,   начиная  с

двадцатилетних подростков.

        Оплодотворенные икринки  доставлялись в  «детский  сад»  в  центральном

поселении,  где  они  развивались  под  наблюдением  медиков.  Маленьких  сущих

воспитывали и обучали специально назначенные для этого педагоги.  По достижении

тридцати лет воспитанники возвращались в свои племена.  Впрочем, если они имели

желание, то не возбранялось, если молодежь отправлялась жить в другое племя. За

тридцать   лет   обучения   и    воспитания   молодые   сущие   усваивали   все

многотысячелетнее культурное наследие сущих.  А это наследие представляло собой

огромную библиотеку с несколькими десятками тысяч томов,  написанных на бумаге,

изготовленной  из  рыбьей  чешуи.  Беда  была  только  в  том,  что  все  книги

существовали  в  единственном экземпляре  и  находились  именно  в  центральной

библиотеке.

        Вот  ее-то  и  предстояло спасти,  раз  уж  невозможно было спасти саму

цивилизацию сущих.  За эту задачу взялся Андрей.  Почти сразу у него опустились

руки.  Попробуйте сами подготовить операцию с  внедрением агента в негуманоида?

Ведь образ мыслей у  него все равно останется человеческим,  и в этом случае он

неизбежно саморазоблачится.  Дело в том,  что сущие видели в инфракрасной части

спектра, а акустически общались в ультразвуковом диапазоне. Причем акустическое

общение преобладало с  особями в возрасте до шестидесяти лет.  К этому возрасту

сущие осваивали телепатическое общение.  Особи старше шестидесяти лет  общались

акустическим способом только с молодежью.  Здесь-то и таилась главная опасность

разоблачения хроноагента.  Попробуйте так вжиться в  образ головоногого,  чтобы

при общении с себе подобными у вас не промелькнуло ни одной человеческой мысли!

А если привить нашему хроноагенту способность негуманоидного мышления, то что с

ним станет при возвращении? Словом, задача перед Андреем стояла неразрешимая. И

тут ему на помощь пришла Лена.

        — Вот что, Андрей, — предложила она, — не лезь в чужую епархию, психика

— не твой хлеб.  Разрабатывай операцию так,  словно эта проблема перед тобой не

стоит. Я беру ее на себя.

        Три недели я видел свою подругу от случая к случаю. Иногда она забегала

поужинать,  иногда мы  встречались у  Магистра или  у  Андрея.  Она  никогда не

рассказывала мне о том,  как продвигается работа,  а я не расспрашивал. В конце

концов чем я  мог ей помочь,  что мог посоветовать?  В этом деле я не только не

специалист, но даже и не дилетант. А расспрашивать из любопытства, зачем? Видно

было,  что у нее и так не все получается, как задумано. Зачем же я тогда полезу

со  своими  расспросами?  Она  приходила ко  мне  отдохнуть от  этой  проблемы,

отвлечься, а я буду снова возвращать ее к этим делам. Для этого моих познаний в

психологии вполне хватало.

        Как-то Лена не показывалась пять дней, и я при случае спросил Магистра:

не знает ли он, где она? Магистр странно посмотрел на меня и ответил:

        — Она проводит эксперимент.

        — Что за эксперимент? Магистр включил монитор:

        — Смотри.

        На  мониторе я  увидел  сущего,  управляющего агрегатом по  переработке

водорослей в съедобные брикеты.

        Эти брикеты были для сущих аналогом земного хлеба. Насколько я освоился

в  половых и  возрастных различиях сущих,  это была молодая,  лет восьмидесяти,

самка. Тут до меня дошло.

        — Это, что, Лена?

        Магистр  кивнул.  А  на  мониторе  было  видно,  как  к  самке  подплыл

двухсотлетний самец,  и  они начали о  чем-то  беседовать.  О  чем,  мы понять,

разумеется, не могли. Они беседовали телепатически.

        — Она работает там уже четвертые сутки,  — объяснил Магистр. — Я всегда

говорил, что наша Элен — редкостная умница. Она сумела нащупать ту грань, из-за

которой нет возврата. Но эта грань лежит достаточно глубоко, настолько глубоко,

что сейчас, как видишь, она свободно общается со своим товарищем и не опасается

разоблачения.

        Я  представил себе свою Ленку в  образе существа,  с  совершенно чуждым

образом мыслей, с нечеловеческим мировоззрением, и содрогнулся.

        — Какой она вернется? — прошептал я.

        —  Ничего страшного,  — успокоил меня Магистр.  — Во-первых,  сейчас ее

непрерывно наблюдают Нэнси и весь Сектор Медикологии.  Во-вторых, по возращении

она  пройдет самое глубокое обследование,  и  если  будут обнаружены остаточные

воздействия на  ее  психику психики сущих,  то эту Матрицу просто сотрут.     Я

вспомнил,  как  Лена  говорила мне,  какие  могут   быть  последствия от  таких

воздействий на Матрицу,  и   мне стало не по себе.  Магистр словно прочитал мои

мысли:

           — Успокойся.  Никаких последствий не будет.  Элен к сама,  с помощью

Нэнси,  произвела консервацию своей  Матрицы.  А  нынешняя ее  Матрица  пройдет

тщательную очистку на уровне самого глубочайшего подсознания,  прежде чем будет

наложена на прежнюю. Это она  тоже сама придумала. Я посоветую ей готовиться на

этом материале к защите степени Мага. Теперь по ее  методике мы сможем работать

с любой негуманоидной  цивилизацией.

           Лена  вернулась через  неделю.  Тем  самым был  завершен первый этап

операции и была доказана возможность работы хроноагента в образе сущего. Мне не

удалось встретиться с Леной и поговорить с ней по возвращении. Она сразу начала

подготовку к  внедрению сразу  четырех  хроноагентов,  в  том  числе  Андрея  с

Магистром.

        Операция предстояла сложная.  Попробуйте рассказать сущим,  для которых

все,  что  выше  поверхности океана,  —  космос,  об  угрозе,  которую несет им

астероид,  витающий в  миллионах километров от Земли.  Андрей и  не пытался это

сделать.  Он  просто  нашел  в  библиотеке сущих  описания давних  катаклизмов:

подводного землетрясения и  извержения вулкана.  От  последствий этих катастроф

сущие не могли оправиться несколько сотен лет.

        —  Застрахованы ли мы от повторения этих катастроф?  — убеждал он Главу

Совета Мудрейших.  —  Что  будет,  если погибнет наше хранилище знаний?  Как мы

будем учить своих детей? По памяти? Как восстановим наши книги? Тоже по памяти?

Сомневаюсь, что даже самые мудрые из нас смогут запомнить все хранилище знаний.

Если оно погибнет,  то  мы  сами постепенно деградируем и  выродимся в  обычных

кальмаров, наподобие тех, которые таскают для нас рыбу.

        — Что же ты предлагаешь?  Я не думаю,  что ты приплыл ко мне только для

того,  чтобы нарисовать эту  страшную картину.  Полагаю,  что  у  тебя  есть  и

какие-то предложения.

        — Я предлагаю для начала снять с наших книг копии.

        — Это тяжелый и долгий, но вполне выполнимый труд. Но что дальше?

        —  Дальше  несколько  молодых  сущих,  предварительно натренировавшись,

перенесут копию хранилища знаний через горные хребты, подальше от нашей долины.

Они построят там новое хранилище,  будут охранять его и по мере написания новых

книг будут его пополнять.

        Председатель задумался.  Думал он долго.  По его щупальцам периодически

пробегали  радужные  волны,  что  свидетельствовало о  том,  насколько  глубоко

затронули и взволновали его слова собеседника.

        —  Ты прав,  —  сказал,  наконец,  Мудрейший.  —  Готовься выступить на

ближайшем Совете,  а я тебя поддержу.  Переписчиков мы найдем,  а вот тех,  кто

будет  переносить хранилище через  горы,  подбери  и  начинай  тренировать сам.

Кстати, не мешает поискать в горах проходы, где пониже.

        Так завершился второй этап операции. На третьем этапе Андрей, Магистр и

Лена  подобрали большую  группу  молодых сущих,  около  ста  особей,  и  начали

тренировать их.  На ходу Андрей внес в  ход операции коррективы.  Он подобрал в

группу  специалистов в  различных  отраслях  знаний  и  постарался,  чтобы  она

состояла минимум  на  одну  треть  из  самок.  Одновременно были  разведаны три

прохода в  горах  на  глубине более  двух  тысяч метров.  Это  уже  существенно

облегчало задачу.  Когда  группа  была  сформирована и  прошла необходимый курс

тренировок,  другая группа,  в которой тоже работали два хроноагента, закончила

копирование библиотеки.

        Начался  завершающий  этап   операции.   Группа  Андрея,   нагрузившись

библиотекой, отправилась в путь. Преодолев перевалы, они десять дней отдыхали и

приходили в  себя  на  другой  стороне  склона.  Затем  они  вплавь  преодолели

глубоководный каньон и  через пять  дней достигли обширного плато,  лежащего на

глубинах  от  трех  тысяч  двухсот до  двух  тысяч восьмисот метров.   Там  они

вырастили хранилище,  жилища,  то есть зало-  жили новое поселение. После этого

Андрей и  несколько сущих вернулись в  столицу и доложили о проделанной работе.

Их встретили как героев.

        Так  Андрей  убил  сразу  двух  зайцев.  Целью  операции было  спасение

культурного наследия сущих.  А  Андрей сумел спасти саму  цивилизацию,  заложив

новый поселок за пределами зоны поражения ударной волной от падения астероида.

           Присвоение нам с  Андреем и  Леной новых категорий совпало со сдачей

Микеле всех  экзаменов и  зачетов.  Дождавшись,  когда он  пройдет курс  МПП  и

защитит  степень Бакалавра,  Магистр дал  нам  всем  трехдневный отпуск  и  сам

присоединился к компании.

        На этот раз мы отдыхали в окрестностях моего коттеджа.  На берегу озера

мы разбили четыре палатки.  В  двух поселились мы с Леной и Андрей с Катрин,  в

одной Магистр с Микеле,  а в четвертой — Кристина.  Правда,  на второй день,  к

нашему всеобщему удовлетворению,  Магистр остался один,  а Микеле переселился к

Кристине.

        Мы ловили рыбу,  купались в озере, собирали грибы и ягоды, угощали друг

друга  кулинарными шедеврами.  А  Магистр постоянно бегал ко  мне  в  коттедж к

синтезатору и удивлял нас тончайшими французскими винами.

        Тогда я,  наконец, решился расспросить Лену, как ей работалось в образе

сущих.

        — Труднее всего было постичь их образ мыслей. Представь себе существо с

совершенно иной  шкалой ценностей,  совершенно иным мировоззрением,  совершенно

иной  космографией.  Если  перед  человеком всегда стоял вопрос познания смысла

своего бытия,  то  для  сущих  этот  вопрос решен давно и  навсегда.  Только не

спрашивай у  меня,  в  чем смысл их  жизни.  Когда я  была сущей,  я  могла это

объяснить,  а  сейчас сама не могу представить,  да и нет в человеческих языках

таких понятий.  Человеку свойственно честолюбие,  он стремится к славе. У сущих

этих стимулов нет.  Для них,  наоборот,  идеал совершенства —  не выделяться от

остальных. Знаешь, как Мудрейшие тяготятся своим положением. А ведь их избирают

пожизненно!  Понятие любви,  секса им  недоступно.  Они даже не  имеют об  этом

представления.   К  производству  потомства  они  относятся,  как  к  священной

обязанности,  не более.  Родители не знают своих детей,  а  те своих родителей.

Зато молодое потомство окружено всеобщей любовью и заботой.  Любой сущий скорее

сам умрет с голоду, чем допустит, чтобы совершенно чужие для него дети получили

хоть на йоту меньше того,  что им положено.  Впрочем,  за всю историю сущих они

только дважды испытывали недостаток в пище.  Это после катастроф: землетрясения

и  извержения вулкана.  Так что и  такой мощный,  с нашей точки зрения,  стимул

развития, как забота о хлебе на-. сущном, у них отсутствует.

        — Великое Время!  Как же они достигли такого высокого развития,  если у

них нет к  нему ни одного стимула?  Самих себя,  смысл своей жизни они познали,

честолюбие у них отсутствует, смерти они не боятся, голода тоже. Даже любовь им

чужда!  А ведь сексуальность — мощнейший фактор развития любой культуры! Что же

движет сущими?

        — Вот видишь,  дорогой мой,  ты сейчас рассуждаешь как человек.  Да,  с

человеческой точки зрения, сущие лишены всяких стимулов к совершенствованию. Но

это только с человеческой.  Чтобы понять,  что ими движет,  надо стать одним из

них.  Ну  что  тебе говорит,  к  примеру,  то,  что сущие очень тонко чувствуют

химический состав воды?  Ничего.  А они его не только чувствуют,  но и умеют им

управлять,  в  разумных пределах,  конечно.  Так  вот,  это  для них —  высокое

искусство.  На «концерты» собираются большие группы сущих.  «Солисты» начинают,

задают основную гамму,  а  «публика» начинает им «подпевать».  Получаются такие

невообразимые «букеты»,  что присутствующие приходят в экстаз. Мало того, такие

«концерты»  записываются,   чтобы  и  потомки,   прочитав,   могли  насладиться

шедеврами...  Тебе смешно?  А вот мне было не до смеха. Я тогда испугалась, что

не  захочу  возвращаться,  мне  хотелось,  чтобы   этот  экстаз  длился  вечно.

Потребовалось страшное уси-  лие воли, чтобы уплыть с этого «концерта», иначе я

бы  осталась сущей навсегда.   

        — Даже так?! — испугался я   

        —  Представь себе,  именно так.  А  ведь я  описала к  тебе только один

аспект их бытия. Да и сделала-то это грубо, примитивными, с точки зрения сущих,

человеке ческими словами и понятиями.  А управление своим ю цветом! Да еще если

смотреть на  это в  инфракрасном  диапазоне!  А  когда несколько десятков сущих

собираются вместе  и,  объединив мысли,  ткут  из  них  чудеснейшие узоры...  Я

чувствую, тебе хватит. Ты все равно  этого не поймешь. Я сама-то сейчас это все

с трудом понимаю.

        —  Тебе Магистр предлагал готовиться на этом материале к защите степени

Мага?

        —  Ха!  Предлагать-то  он  предлагал,  да  только больно уж он шустрый.

Прежде чем вылезать на соискание степени Мага,  надо проверить:  годится ли эта

методика для  других негуманоидов.  Вдруг она  уникальна и  подходит только для

сущих.

        — Так проверь.

        — И буду проверять. Если, конечно. Магистр даст мне для этого время. Да

и  от  вас  много зависит.  На  ком  я  буду все  проверять?  Тебя,  что ли,  в

кого-нибудь воплотить?  Кем  тебе  больше нравится быть:  муравьем,  котом  или

дельфином?

        — Котом.

        — Почему?!

        — Их гладят!

        — А они мурчат!

       

        Словарь терминов и понятии, используемых в книге «Сумеречные миры»

        МАТРИЦА — массив, содержащий описание полей, составляющих суть личности

человека.  Хроноагент действует в других фазах, внедряя свою Матрицу в Личность

выбранного субъекта (хроноагенты называют его «объектом»). При этом собственная

Матрица субъекта подавляется; в ней остаются только сведения, самые необходимые

для выживания и действий хроноагента.

        МОНАСТЫРЬ —  (жарг.)  — нуль-фаза или фаза Стоу-на.  В ней обосновались

организации,  занимающиеся работой  в  других  фазах.  Характеристики нуль-фазы

таковы,  что  позволяют с  минимальными энергетическими затратами связываться с

другими фазами или внедрять в  них своих хроноагентов.  Эти параллельные фазы в

отличие от нуль-фазы называются реальными.

        НУЛЬ-Т  — нуль-транспортировка.  Средство для мгновенного перемещения в

пределах нуль-фазы или Монастыря.

        ПРЯМОЙ МЕЖФАЗОВЫЙ ПЕРЕХОД — создается искусственно.  По таким переходам

хроноагент может переходить из фазы в  фазу собственной персоной;  в отличие от

внедрения,  когда  его  Матрица  подсаживается к  избранному субъекту.  Агенты,

проходящие по прямому межфазовому переходу, называются «прямыми».

        СИНТЕЗАТОР  —  изобретение  далекого  будущего,  подарок  нуль-фазе  от

высокоразвитого в техническом отношении общества.  Используется в Монастыре для

бытовых целей. Улавливая биотоки оператора, может создавать различные предметы.

Качество создаваемых предметов целиком зависит от точности представления о  них

оператора.    Поэтому,    работая   на   синтезаторе,   надо   быть   предельно

сосредоточенным.  Иначе  запросто  можно  «сотворить»  сладкую  селедку;  кофе,

заправленный солью, или водку с ароматом ацетона.

        СОВЕТ МАГОВ — верховный орган власти в нуль-фазе.

        СХЛОПКА —  петля Времени.  Образуется в  результате вмешательства в уже

состоявшееся Прошлое.  Время в  фазе начинает двигаться в  замкнутом цикле:  от

момента вмешательства в Прошлое до того момента в относительном для данной фазы

Будущем,  когда это воздействие осуществилось.  В  этой точке Время меняет свой

знак на противоположный,  и все начинается сначала.  Схлопка — самое страшное и

самое  катастрофическое последствие  вмешательства в  жизнь  параллельных  фаз.

Образуется только в результате трагических ошибок.

        ТЕМПОРАЛЬНЫЕ   УРАВНЕНИЯ   —   с   помощью   систем   таких   уравнений

рассчитываются последствия воздействия или вмешательства хроноагента в  события

в реальной фазе.  Аппарат темпоральных уравнений довольно сложный и громоздкий.

В  «полевых  условиях»  хроноагенты используют  упрощенный  метод.  Они  быстро

прикидывают  значение  детерминанта системы  по  основным  коэффициентам.  Если

детерминант получается больше  нуля  —  исход  воздействия положительный,  если

детерминант меньше нуля —  исход отрицательный.  Если же детерминант получается

мнимый, то исход ожидается катастрофический, неминуема схлопка.

        ФАЗА  —  параллельный  Мир,  существующий на  том  же  пространственном

участке, но в ином Времени.

        ХРОНОКОДЕКС — свод законов и правил, регламентирующий работу в реальных

фазах.