Еугениуш Дембски.

Кто осмелится не сделать подарок Санта Клаусу?

Date: 11 Nov 2001

Фантастический рассказ.

Она проснулась за несколько минут до рассвета. Это ее обрадовало, поскольку она любила начинать день, любуясь как из-за петушковых гор встает солнце. Сначала в полумраке появляются их вершины, выделяющиеся чернотой на фоне светлеющего с каждой минутой неба, неровные, зазубренные, и в то же время словно бы по линейке выстроеные ряды хребтов, потом из-за них прорывается один-единственный луч и резко, даже болезненно бьет в ее еще не до конца проснувшиеся глаза. А потом в долину Вадобре Лух прорывается целая полоса света и словно бы промывает в зелени полей и лугов дорогу от гор до замка. Михаэлина считала, что эта дорога принадлежит ей, только ей, ну и еще конечно Санта Клаусу. Никто другой не видел, наверняка даже не заслуживал этого великолепного зрелища. А еще она считала, что чем чаще будет видеть дорогу, тем выше ее шансы в один прекрасный день обнаружить нечто большее. Она могла бы приказать слугам будить ее раньше, или например поставить будильник на другое время, хотя взрослые и категорически запрещали устраивать какую либо даже наипростейшую «возню», однако… Ну конечно, слуги рано или поздно доложат об этом мамочке или папочке, и ранние пробуждения закончатся визитом к мистеру Йоргену.

Теперь свет заливал всю долину. Где-то закричал петух и торопливо отсчитал свои четыре обязательных крика. Михаэлина подумала, что он проспал и теперь пытается наверстать упущенное, испугавшись что кто-то заметил его проступок, за который вполне можно попасть в суп.

Она встала и подошла к тазу с водой, вычистила зубы свежей палочкой дерева чамух, смочила губы, протерла лицо и не вытершись, подошла к нишам с одеждой. Только тогда в коридоре послышались поспешные шаги Древ, шелкнула ручка и фыркнула прилегающая к косяку двери пластинка.

— Доброе утро, барышня, — Древ сделала реверанс и кинулась к полотенцу. Стараясь не глядеть Михаэле в глаза, она схватила ее ладони и принялась осторожно вытирать пальцы своей хозяйки. — Кажется, я не опоздала… слишком сильно?

Она нервничала. На это указывал исходивший от нее густой запах, похожий на запах растертых, измельченных полевых трав.

— Древ, что объединяет тебя и петуха?

— Барышня?

— Подумай, а если угадаешь, то дам тебе центим на украшение для подарка Санта Клаусу.

Михаэлина уселась на стул и безропотно подчинилась ежедневному церемониалу причесывания. Ей вспомнилось, что и сама она тоже еще не очень знает какой подберет подарок. Ну конечно, не сделанную своими руками куколку, и не рисунки, как в прошлые года, поскольку она уже не маленькая деточка, в чем не раз убеждалась, внимательно рассматривая свое тело перед купанием. Это могла быть например вышивка, однако к ней Михаэлина не чувствовала большой тяги. А неизменно попадающие в цель стрелы и арбалетные болты дарить как-то неудобно.

— Барышня?..

Она оторвалась от размышлений.

— Да?

— Ты имела в виду, что я опоздала, так же как и петух?

— Черт возьми, Древ, как догадалась?

— А это уж барышня должна сообразить сама. Указатели существуют, и для того чтобы найти ответ, необходимо всего лишь выстроить их правильным образом.

Михаэлина подумала, что служанка втравила ее в урок логики, и вздохнула. Тяжело. Ну ничего, сегодня ее еще помучают, однако к концу недели она наконец-то обретет покой.

— Хм… Ну, значит так…

— Бабушка?

Высокая, худая Сауннел наклонилась, подняла мячик и взглянула на внучку.

— О, здравствуй Маитса. Бросаем?

Она всегда называла внучку вторым именем. Михаэлина не спрашивала почему именно, однако имела на этот счет кое-какие соображения. Возможно, бабушка таким образом хотела подчеркнуть свое особое отношение к внучке?

Сауннел сильным ударом отправила мячик в сторону Михаэлы. Та приняла подачу и отбила ее к корзине. Примитивный, неправильной формы мяч, который невозможно было заставить отскочить от твердой поверхности, полетел в сторону щита, и ударившись о него, все же не попал в корзину. Шмякнувшись на землю, он остался лежать неподвижно. Таким мячиком, а лучшего сделать не удалось, можно было самое большее играть в баскетбол.

— Скверно, — подвела итог Сауннел.

Она подняла мячик, отошла на десять шагов и примерившись, кинула. Он попал в обруч, подскочил и наконец с чмоканьем прошел через сплетенную из пеньки сетку.

— Внучка, у тебя какие-то неприятности?

Из конюшни донеслось громкое, протяжное ржание. Сауннел кивнула в ее сторону.

— Прокатимся? Если мы этого не сделаем, то бедные кони окончательно застоятся и будут, самое большее, пригодны лишь служить надгробными статуями.

Они пошли в сторону конюшен. Завидев Сауннел, слуги старались оказаться от нее как можно дальше. Старая хозяйка всегда находила какою-нибудь работу тем, кто попадался ей на глаза, не имея важного занятия. Михаэлина шла рядом с бабушкой. Вдруг та что-то пробормотала.

— Слушаю? — быстро отозвалась девочка.

— Ничего. Это я сказала сама себе, что твой отец мог бы наконец приказать вымостить этот чертов двор, хотя бы постольку, поскольку я хожу в запачканых ботинках, ноги у меня мокрые и грязные, а о ванной не стоит и мечтать…

Они пришли к конюшням. Сильнее запахло сеном и конской мочей. Несмотря на то, что никого не было видно, Сауннел ткнула пальцем в сторону конюшни и крикнула:

— Ей, не прячься, я тебя вижу! Двух коней! Для Маитсе — Сирену, а для меня какого-нибудь из ближайшего стойла. Какой там дольше всех стоит без дела?

Из-за стены появился парень, выглядевший изрядным увальнем.

— Дымчатый, хозяйка.

— Ну, давай его.

— Откуда ты знала, что он там прячется? — спросила девочка, после того как увалень, делая вид будто торопится, двинулся к конюшне.

Бабушка высокомерно фыркнула.

— Завидев меня, всегда так поступает. Желания выполнять приказы у него нет, а смелости убежать не хватает. — Посмотрев себе под ноги, она убедилась что стоит на сухом участке земли и сильно топнула, пытаясь избавится от присохшей в ботинкам грязи. — И всякий раз у кое-кого не выдерживают нервы…

— Благодаря твоему умению управлять людьми, — восхищенно сказала Михаэлина.

Бабушка наморщила лоб.

— Это твой вывод или ты всего лишь повторяешь слова отца?

Михаэлина молчала, не зная что ответить.

— Только, скажи правду, — Сауннел погрозила ей пальцем, но тут же и улыбнулась, — Могу тебе сказать, что посчитала твои слова комплиментом, только не знаю, кого за него благодарить.

Немного подумав, Михаэлина промолвила:

— И это последнее, второе доказательство твоего умения управлять людьми.

Сауннел подошла и наклонившись, расцеловав внучку в обе щечки, засмеялась:

— Похоже, занятия практической логикой дают свои результаты.

Михаэлина крепко прижалась к ней.

Как раз в этот момент два спотыкающихся и крепко заспанных парня вывели лошадей.

Сауннел вскочила в седло сама, девочку подсадили конюшие. Немного погодя всадницы, покидая замок, миновали ворота и опущенный мост.

Замок Бредгон стоял на вершине единственного холма, находящегося в ложбине долины Вадобре Лух, полностью замыкающей доступ к равнине. Не птица, ни крот не могли проскользнуть возле его стен, не попавшись на глаза стражникам. С давних времен наблюдатели монотонно тянули: «На границе все спокойно, спокойно, спокойно… «. Варвары, получив несколько жестоких уроков, даже не пробовали прорваться на бескрайние просторы сытой и богатой равнины.

Сауннел направила коня вправо, сочным зеленым лугом, почти незаметно опускавшимся под гору. Невысокая кобылка девочки бежала легко, а огер бабушки делал то же самое с угрюмым достинством старого вояки. Солнце ласкало все и всех теплыми, мягкими, щедрыми лучами.

— Санта Клаус уже близко, а я так и не придумала, что ему подарю, — пожаловалась девочка.

Ничего не изменилось. Бабушка продолжала ехать, однако, Михаэле показалось будто она слегка задеревенела в седле.

— Я уже не ребенок, — пробормотала внучка.

Бабушка повернулась к ней и вскинув брови, окинула пристальным взглядом фигурку девочки.

— У меня уже под мышками растут волосы, — крикнула Михаэлина.

— Браво. Поздравляю.

«Она надо мной смеется, — подумала девочка, — Впрочем, я сама подставилась.»

— А собственно, что важнее, волосы под мышками или на лоне?

Теперь Саунел, уже не лукавя, взглянула на внучку широко открытыми глазами и ненадолго задумалась.

— Нет здесь важнейшего или менее важного. Через несколько лет… — она неожиданно улыбнулась. — Тебе потребуются и те и другие… — вспомнив с кем разговаривает, она снова посерьезнела. — Впрочем… неважно… Как я уже сказала, в этом вопросе нет иерархии. Может только для лысых мужчин.

Ей пришло в голову, что Лауре уже давно могла бы поговорить с дочкой о волосах на разных частях тела и кстати, заодно о взаимоотношении полов.

— Ну, хорошо, а все же что мне делать с подарком? Делала куколки, лепила какие-то безобразные кружки, пробовала вышивать. Однако, больше не буду заниматься подобными глупостями. Кому они могут понравится?

Бабушка посерьезнела, но все же решила, прежде чем ответить на вопрос, выиграть немного времени. Она ударила жеребца пяткой, а когда тот не исполнил приказ, ударила и второй раз. Конь поскакал галопом. Михаэлина пустилась вдогонку, догнала, обогнала и все быстрее помчалась куда глаза глядят. Безусловно, после того как она перестала набирать скорость, Дымчатый стал ее нагонять. Это был большой конь и для того чтобы войти в ритм и хорошенько разогнать свое тяжелое тело, ему требовалось некоторое время.

После четверти часа бешеного галопа, они остановились на невысоком холме, первом от замка.

— Ну и вид! — прошептала Сауннел. — Хотя бы для того здесь стоило оказать… — она вдруг вспомнила о внучке. — Что ты говорила о подарке?

— Ну, собственно… я не могу придумать, что можно подарить. А ведь подарок должен быть хорошим, правда, бабушка?

Услышав вопрос, Сауннел слегка сгорбилась, словно бы спрятала голову в плечи. По ее лицу промелькнула тень, как будто ей неожиданно стало холодно, хотя только что, безусловно, она наслаждалась теплым, весенним днем. Ее правильной, благородной формы нос неожиданно показался острым и даже слегка горбатым, похожим на орлиный клюв.

Заинтригованная Михаэлина молчала, уже пожалев, что начала этот разговор. Она, например, могла попросить помощи у матери с отцом, и в конце концов даже у Древ. Ей не пришло в голову ничего лучше, как потянуть узду вправо и почти одновременно с этим сказать:

— Н-о-о… Что случилось, малышка? Что?

Заинтересованная Сирена прежде всего повернулась вокруг своей оси, потом бросила преисполненный укоризны взгляд на амазонку, которая таким образом пыталась бороться с собственным смущением.

— Неизвестно, что важнее, — неожиданно сказала бабушка, не обратив ни малейшего внимания на маневры внучки и ее лошади, — Все считают, что чем богаче подарок, тем лучше, однако, необходимо добавить, что важнее точное попадание в цель. Иногда очень богатые подарки бывают… — она сглотнула слюну — отвергнуты…

Михаэлина резко вскинула голову:

— А-а… Бабушка, никто не пытался определить какие подарки являются желанными и нежеланными?

Сауннел кивнула.

— Ты слишком торопишься, девочка. Слишком торопишься, — она окинула ее внимательным взглядом. — Конечно, эта мысль уже давно пришла кому-то в голову и даже было несколько попыток составить каталог подарков. Вернемся домой, можешь проверить по локалке. Мне, однако, не удалось установить ни одной зависимости. Те же самые подарки, которые признаны негодными, в следующем году могут оказаться вполне подходящими.

— А может… извини, извини меня.

— Нет, я уже закончила. Что ты хотела сказать?

— Может, например, четырехкратное использование…

— Ты правильно рассуждаешь, однако, до тебя кое-кто это уже сообразил, — покачала головой бабушка. — Все проверено. Ни единой закономерности использования того или иного подарка не выявлено. Проще говоря, мы не смогли определить систему, по которой принимаются или отвергаются подарки. Ты правильно сделала, что мне о том напомнила. Самое для этого время, — она развернула лошадь. — Однако, на сегодня пожалуй хватит.

Она направила Дымчатого гребнем холма на юг. Внучка догнала ее уже через несколько шагов.

— Поедем на пруд, к Сургебу, — предложила Михаэлина. — Возможно он наловил раков, и значит, во время ужина, можно было бы…

Она заговорщически улыбнулась бабушке.

— Что, именно?

— А не выдашь меня?

Сауннел покачала головой и словно присягая, подняла один палец вверх,

— Сургеб рассказал мне, как можно над кем-нибудь подшутить с помощью раков, — от возбуждения, Михаэлина аж поскочила в седле. — Необходимо одного или двух спрятать… А потом, когда на стол приготовятся подавать вареных раков, нужно быстренько отложеных раков полить сивухой. Они после этого покраснеют и перестанут двигаться. Подкладываешь этих раков к вареным, а потом можно либо ждать когда кто-то возьмет такого…

— Маитса, это слишком жестоко!

— Но это только один из вариантов, — замахала руками девочка. — Другой мне кажется лучшим. Необходимо направить разговор в нужном направлении и наконец заявить, что ты можешь оживить какое-нибудь существо, например вареного рака. После того как заключишь пари, необходимо взять одного из тех, что приготовлены особо, положить его в воду и он снова сможет двигаться. Сургеб похвалился мне, что благодаря этой хитрости выиграл несколько бочек вина.

Она радостно хлопнула в ладоши.

— А ты сколько рассчитываешь выиграть?

Михаэлина улыбнулась и замерла с полуоткрытым ртом. Потом она хихикнула.

— Как можно больше, бабушка. Устрою собственную пивную, и через несколько лет — все будет чика в чику.

— Все будет прекрасно, — машинально поправила Сауннел. — А чика в чику может только что-то подходить.

Она посмотрела на внучку, слегка прищурив глаза, словно пытаясь ее оценить или же призадумавшись над ее словами, планами, уверенностью в своей правоте.

— Ладно, едем к твоему хитрецу Сургебу, — наконец сказала Сауннел.

Но думала она о чем-то совсем другом, и даже, похоже, хотела о чем-то спросить.

Михаэлина решила больше не приставать к бабушке. Если ее разозлить, то последствия могли быть достаточно печальны.

Вечером все было как обычно. Пары, постоянные и временные, сидели рядом: расположение пар и отдельных особ зависело от того, кто с кем хотел поговорить после сытного ужина. Михаэлина читала где-то, а может ей это говорил кто-то из нянек, что когда-то мужчины сидели по одну сторону стола, а женщины по другую. Стол был застелен длинной скатертью, и у сидевших за ним можно было увидеть лишь верхнюю часть тела. Все это было сделано для того, чтобы взрослые мужчины могли, перепив пива, не покидая компании, опустошить мочевой пузырь. Для этого тогда там был установлен каменный лоток, по которому во время пиров текла вода. Потом настало время правления Чарллиней и та объявила, что подобный обычай унижает женщин и от него пришлось отказаться.

За столом царил гомон. Три дюжины взрослых и горстка детей увлеченно ужинали, обращая друг на друга внимание только в перерывах между кусками, однако этого хватило чтобы под высоким сводом зала пробудилось эхо, которому не могли повредить умышленно для этого развешанные флаги, ленты и перевязи.

— Обрубок дерева…

— Безусловно, сушильни необходимо увеличить!

— Задрал шесть вот-вот готовых принести приплод овец, одного лоцмана, и черт побери, барана — производителя. Эту стаю необходимо уничтожить…

— Кто такой лоцман?

— Золотце, это именно то, о чем ты думаешь. Кастрированый баран, который хочет, но не может, а только указывает овцу, которую…

— Эй, где вино

— Безусловно забрали!

— Убери отсюда эту куколку, а то ее платье превратится в грязную тряпку…

Михаэлина сьела два блинчика и выпила холодный и сладкий коктейль. Обнаружив в нем маленькие косточки, она стала их по одной раскусывать и лакомится скрывавшимися в них зернышками.

Стараясь не обращать на себя внимания, девочка прислушивалась к разговорам взрослых, в надежде найти в них нечто для себя интересное. Однако, сегодня, говорили о том, о чем рассуждали почти всегда: посевы, урожай, запасы, кладовые, усушка, копчения, маринады, соусы, запасы, запасы и запасы… Был момент, когда ей стало интересно, когда Обсаеде предложил увеличить численность патрульных отрядов, однако все с ним очень быстро согласились и на этом тема, способная вызвать спор, была оставлена.

А потом Михаэлина, уже приготовившаяся было отойти от стола, и присоединиться к кучке сидевших в углу на груде шкур девочек, перехватила многозначительный взгляд бабушки.

Михаэлина решила, что ей надлежит присоединиться к детям и сделать вид будто ее интересуют куколки, а также игрушечные повозки, надеясь что никто этого не заметит, не обратит внимания или выполнить предупреждающий маневр. Проще говоря — демонстративно уйти, а потом быстро вернуться на галерею. Она уже поступала так несколько раз, однако боялась, что ее примерное поведение может возбудить чьи-то подозрения. В свою очередь, бабушка была настолько хитроумна, что вполне могла отправить детей спать, для того чтобы спровоцировать ее на подслушивание и подглядывание. Что же делать?

Михаэлина встала и улыбнулась матери.

— Я отправляюсь спать, — она сморщила нос, а потом еще раз улыбнулась. — Пока.

Сделав всем книксен, Михаэлина ушла. У себя в комнате, она сняла платье и одела мягкий, темный тренировочный костюм. Вешая платье в шкаф, она заметила, что кто-то из слуг принес отремонтированную клавитатуру для работы с локалкой. Уголок, отбившийся, когда попугай столкнул ее со стола, был кем-то из обитавших в замке умельцев заменен кусочком кости зеленого слона. Причем, это уже была третья такая вставка. Еще немного и случится то, что по словам Даена обязательно должно случится: уцелевшее станет всего лишь фрагментами клавиатуры из местных материалов.

Михаэлина легла на кровать и для того чтобы создать видимость, будто ее использовали, по ней покаталась. Подождав еще немного, она выскользнула в коридор и неслышно, словно луговой свистун, прокралась к двери на галерею в зале собраний. Маневр ей предстояло совершить достаточно трудный. Какой-то идиот расположил двери так, что их было видно почти с каждого места зала. Открывать их было рисковано, однако остальное было гораздо легче — лечь на доски и придвинуть лицо к частоколу поддерживающих перила столбиков, чтобы видеть все и всех, а слышать не только малейший шорох, но словно бы даже и мысли.

Михаэлине это удалось. Она вытянулась на полу и поскольку тепло от камина уже нагрело доски, ей было хорошо и сухо. Взрослые закончили ужин. Служанки убирали посуду, слуги доливали в кубки вино и пиво. Несколько демонстративных порок научили их, что собирая посуду, не стоит набрасываться на объедки на глазах господ, и слуги делали это в коридоре или же тайком, по возможности незаметнее. Впрочем, делалось это скорее по обычаю, поскольку в Бредгоне никто не голодал.

Несколько женщин пересело и навалившись на стол, перешептывались между собой. Кто-то из мужчин захохотал и отодвинулся от стола, словно бы ему было мало места для смеха. Ножки кресла неприятно скрипнули но каменному полу.

Сауннел неожиданно встала и кинув на подлокотник салфетку, которой только что вытирала губы, подошла к креслу, стоявшему во главе стола и уселась в него, давая тем понять, что собирается сказать нечто важное. Сидящие поблизости повернулись к ней и замолчали. Один за другим, взрослые прекращали разговоры, словно бы под влиянием волны тишины, распространяющейся к дальнему концу стола, и наконец Гала, стукнула разболтавшуюся Поолку и тогда среди взрослых действительно наступила тишина.

Побарабанив пальцами по столу, бабушка приказала:

— Отошлите детей.

Она не любила всяческих вступлений, предисловий и предуведомлений. Ей просто необходимо было кое-что сообщить, она собиралась это сделать и не более. Две женщины поспешно встали и направились: одна, к дверям, чтобы кликнуть слуг, другая к группке детей в углу, к последнему оплоту голосов и смеха в зале. Тремя минутами поздней, в зале не осталось никого моложе Каутена, а ему было уже девятнадцать лет.

— Я, также как и вы не замечаю как уходит время, — поведала бабушка. — Однако, сегодня мне об этом напомнила моя внучка. Она это принимает к сердцу и ясное дело считает справедливым. А на дворе уже середина ноября… — она многозначительно постучала пальцем по столу. — Санта Клаус близко, и мне сдается, ничего не делается. Как я уже сказала, сегодня мое внимание обратила… ну конечно, это была Михаэлина. Мы забыли о ней. Мы не считаемся, маленькие дети — не понимают. Однако, что же будет с ней?

— Есть еще и Грего, — после недолгого молчания напомнила Поолка.

— Собственно, эти двое и находятся в требуемом возрасте — уже не дети, и еще не взрослые…

Михаэлина почувствовала, что у нее со злости покраснели уши. «Еще не взрослые?!». Ох, как ей хотелось встать и небрежно отряхнув юбку, удалиться с гордо поднятой головой… Стоп, какую юбку?

Внизу, в полной тишине два раза треснули пылающие в камине поленья. Еще раз скрипнула ножка кресла, все зашевелились, кто-то буркнул «извините».

— Судя по тишине, все с прошлого года жили как идиоты, отринув мысль о том дне. — Сауннел глубоко вздохнула. — Как я понимаю, за прошлый год никому ничего стоящего выдумать не удалось, и именно поэтому вы наложили на лица усмехающиеся маски.

— Это обычный фатализм, — пробормотал Бруно, отец Михаэлины, сидевший на третьем от Сауннел месте. — Если нельзя ничего сделать, то остается только ждать.

Его слова словно бы послужили знаком, что теперь высказываться может не только Сауннел. Многие зашевелились, послышались откашливания, после которых настала очередь и для слов.

— Ты не понимаешь, — опередил всех Натаниел Сано. — Мы должны признать, что наше бездействие нельзя назвать даже фатализмом. Знай мы, что не можем ничего сделать, то уже хоть что-нибудь бы знали. Мы же не знаем ничего, и это является обыкновенным неведеньем!

— Сейчас не время заниматься философскими диспутами! — бабушка хлопнула ладонью по столу. — Тех, кому охота устроить подобное состязание, прошу погодить. Я завела этот разговор не для того, чтобы все наперегонки занимались самобичеванием…

— А зачем тогда? — крикнула какая-то женщина.

Михаэлина не заметила кто это был, отметила только, что в голосе женщины слышалась злость. И слезы, и страх.

— …А для того, чтобы найти решение, — спокойно закончила бабушка. — До восьмого декабря осталось… двадцать пять дней.

— Это смех на палочке! — крикнула та же самая женщина, и в этот раз Михаэлине удалось заметить что это Валеритте, вытянувшая в сторону Сауннел руку, причем, даже с такого расстояния было заметно как дрожат ее пальцы. — Мы не смогли ничего сделать в течении семидесяти лет, а теперь ты хочешь чтобы мы что-то сотворили за три недели?!

— Прежде всего я желаю, чтобы вы не вели себя как стадо обделенных даже начатками разума баранов, которые пасутся себе спокойно целое лето, делая вид будто не знают для чего прибавляют вес и обрастать шерстью, а потом, уже перед воротами бойни, неожиданно начинают искать возможности спасения, — стараясь как можно четче выговаривать слова, сообщила бабушка.

Она окинула взглядом сидевших в зале людей, а потом посмотрела вверх, словно бы надеясь, что слегка развевающиеся знамена наведут ее на какие-то мысли. Михаэлина быстро закрыла глаза, поскольку боялась, что их блеск ее выдаст и потихоньку, на всякий случай, очень-очень тихо и осторожно отодвинулась от щели между столбиками.

Все-таки бабушка очень хитрая, — подумала девочка, — Если бы она меня заметила, то даже и бровью бы не повела. Скорее всего, она небрежно позвала бы слуг, потом завязала бы с ними разговор, и под предлогом необходимости что-то проверить, вышла из зала. Немного погодя, я ощутила бы на своих плечах ее пальцы.

Михаэлина представила это как наяву и по ее телу пробежала легкая дрожь. Она даже кинула вгляд в сторону двери, однако та, конечно же, была закрыта.

— А что мы можем сделать? Сама понимаешь, будем благодарны, за любую помощь.

В голосе Бруно не было иронии, только усталось, и еще не было в нем надежды, так, словно он ее уже окончательно утратил.

— Пока не знаю, у меня на размышления было только несколько часов между прогулкой и ужином, — Сауннел покачала головой, потом положила ладони на щеки и кончиками пальцев протерла глаза. — Пока я уяснила лишь неестественность нашего положения.

Снова наступила тишина. Потом кто-то вздохнул, кто-то другой, задумавшись, использовал нож как барабанную палочку, какая-то женщина высморкалась в платочек. Бабушка отклонилась вправо и некоторое время рассматривала левую шеренгу сидящих людей, потом повторила тот же самое с правой. Только некоторые из сидящих перед ней осмелились или захотели посмотреть ей в глаза, большинство сосредоточенно рассматривали кое-где испятнанную скатерть. Почти все катали по столу какие-то огрызки или кусочки фруктов.

— Предлагаю признать, что мы находимся в чрезвычайном положении, — неожиданно промолвил Бруно, отодвигаясь от стола.

— Что?

— Однако…

— Только для чего?

— Не-е-е-е, но…

— Сколько это лет…

— Почему нет?

— Уважаемые! — бабушка постучала пальцами по столу.

Потом, поскольку шум не смолкал, она схватила тяжелый кубок сидевшего от нее по правую руку Тера и выплеснув его содержимое на пол, несколько раз, со всей силы ударила им о стол. Это подействовало и шум стих.

— Уважаемые… Подождите, это не является никаким ограничением ваших свобод, как я понимаю…

Бабушка посмотрела на Бруно и тот кивнул.

Михаэлина же подумала, что эти двое, наверняка перед ужином обо всем заранее договорились

— Нет и речи о том, чтобы ущемить наши права, только… — бабушка еще раз посмотрела на Бруно. — Собственно, скажи им сам.

— Проще говоря, я предлагаю отложить все дела, кроме самых важных, включающих в себя оборону, заготовку запасов на зиму, сбор дани, податей, и заняться Санта Клаусом.

— Тебе не кажется, что подобное уже было?

— Да, было, — быстро согласился Бруно. — Только, насколько я помню, всегда было так — это уже пробовали, поэтому более к этому не возвращаемся, ищем что-нибудь другое. Кроме того, пробовали это не мы, а наши предки. Я же предлагаю вернуться к первым крупицам знаний. Предлагаю начать все с самого начала, просмотреть каждую запись, тщательно изучить все архивы, потревожить несколько ресеархов…

— Думаешь, наши уже дышащие на ладан локалки подобное вытерпят? — спросил кто-то.

Бруно сжал губы и сдвинув рукав на левой руке, поскреб густо покрытую волосами кожу. Делал он это только тогда, когда был очень и очень обеспокоен.

— Ну и черт с ними, — наконец сказал он. — И так не очень-то нам помогают.

— А дети? — крикнула Поолка. — Их образование?

Бруно махнул рукой.

— Это мы можем и сами. Мы не делали этого, поскольку выгоднее было использовать локалки. Однако, мы можем выучить на педагогов и своих… Впрочем, сейчас речь не о том. Все эти дела — на потом. Мы должны полностью заняться С.К. не жалея для этого сил. С сегодняшнего дня.

Теперь и в самом деле наступила тишина. Даже огонь в камине, словно почувствовав важность момента, более не гудел и не трещал поленьями. Сидящие в зале переглядывались и молчали.

— Сделаем так, — наконец сказал Бруно. — Выберем координатора… нет, нет, не меня! — он вскинул руку, углядев что сидящий напротив Тер показывает на него пальцем. — Не потому, что я этого не хочу. Только, мне кажется будто Йорген больше всех знает о С.К. Вот ему и будет легче распределить задания…

Наклонившись, он взглянул налево, на высокого мужчину в белой рубашке и безрукавке. Тот выдвинул вперед верхнюю губу, убрал, снова выдвинул.

— Йорген, — обратился к нему Бруно. — Ты согласен?

— Я… не знаю, имеет ли это хоть какой-то смысл…

— Никто не знает. Однако, прятать голову в песок уж точно не имеет никакого смысла. Прикинешь объем, поделишь задания. Помни, если мы проголосуем о чрезвычайном положении, то тебе не придется ни у кого дважды просить помощи, поскольку никто не будет иметь права тебе отказать.

Йорген в последний раз выдвинул губу и более уже этого не делал. Сунув в ухо мизинец, и энергично им там пошевелив, он несмело улыбнулся и сказал:

— Ну, если так… Согласен.

— В таком случае, — Бруно встал и сунул за пояс кончики пальцев. — Вношу предложение о принятии чрезвычайного положения, согласно параграфу 6 подпункту 2. До утра начальники отдельных секторов должны приготовить справки о состоянии дел в подчиненных им областях, а также о том, какие заботы можно отложить на вторую часть декабря. После этого Йорген подготовит подробный план разделения работ. Всех, и шефов определенных тем, и Йоргена прошу проверять информацию, соблюдать компромисы, где это возможно, однако с приоритетом в сторону С.К. Голосуем! Кто — за?

Поднялись руки.

— Против?

Поднялась одна рука, принадлежащая Клеману.

— Кто воздержался?

Поднялось три руки. Бруно хлопнул рукой о стол.

— В таком случае, чрезвычайное положение стало фактом. Напоминаю, что оно распространяется на любого, совершенно независимо от того, как он голосовал, — Бруно окинул зал взглядом. — Что-то еще?

Несколько человек покачало головой, остальные молчали. Одна из женщин нервно схватила своего кавалера за руку и привалилась к нему. Михаэлина сообразила, что сейчас умнее и безопаснее всего будет покинуть свое убежище. А еще она подумала, о том, что спровоцировала выступление бабушки, и несомненно, несколько осложнила себе жизнь. Наверняка, теперь, за ней будут лучше присматривать.

Впрочем, решила Михаэлина, повода радоваться, она не даст никому. Кто бы это не был, и чего бы он не жаждал.

Она просидела все утро на парапете высокого, стрельчатого окна, в одной из оборонительных башен, и это оправдалось. Сауннел в конце концов вышла на подворье и думая будто ее никто не видит, схватила мячик. Девочка сообразила, что у нее не так уж и много времени, поскольку бабушка несколько раз кинет мячик и уйдет, чтобы не быть уличенной в игре, в то время как все остальные пытаются расхлебать кашу, которую она же сама и заварила.

Михаэлина соскочила с парапета и наклонившись, чтобы ее нельзя было заметить в просветах между зубцами, побежала к лестнице. Спустившись по ней наполовину, она испугалась, что увидев ее Сауннел уйдет, и крикнула:

— Бабушка, подожди!

Наконец, совершенно запыхавшись, она подбежала к бабушке и остановилась перед ней.

— Поедем на охоту? Кочкодавы мечутся так, что слышно в моей комнате.

Внимательно рассматривая внучку, Сауннел слегка повернула голову, словно хотела ей отрицательно помотать, но вдруг передумала. Заглянув в глаза Михаэлине, она плотно сжала губы и неожиданно, вслепую, сделала бросок. Даже не глядя, по тому как чмокнула сетка, Михаэлина определила, что мяч, попал в корзину не задев обруча.

— Ты права. Поедем на охоту! Пусть они побесятся…

Не объясняя кого она имела в виду, бабушка взяла внучку за руку и сильно сжав ее пальцы своими, тонкими, длинными и холодными, повела ее к конюшне. Причем, по дороге ей удалось устроить разгон нескольким растяпам, настолько разленившимся, что они даже не сразу заметили ее появление.

Выехали они из замка в сопровождении следопыта и двух стремянных. Молча, они миновали луг, потом невысокий, молодой лес, росший на оставшемся после великого пожара пепелище. О нем напоминали изредка попадавшиеся, нацеленные в небо, обгорелые древесные стволы. Щедрая природа уже покрыла пепелище толстым ковром бледноватой местной зелени. Время от времени, с громким хлопаньем крыльев взлетали в воздух тяжелые, неуклюжие хохлатики, не уничтоженные до сих пор лишь потому, что мясо их невкусно, покрытые толстой кожей, под которой скрывался слой жилистого жира. Следопыт ехал дальше, не обращая на них ни малейшего внимания. Маленькие и быстрые шковели пролетали у них над головами, в полной уверенности, что крохотные тела и большая скорость спасут их от выстрела. Потом лесок кончился, и следопыт молча показал на вершину холма. Миновав росший на склоне старый, хвойный лес, они соскочили с седел и взяв в руки луки, вышли на вершину. На другой стороне оврага паслась стая качкодавов, плоских словно черепахи, нелетающих птиц. Бабушка долго рассматривала стаю и наконец спросила:

— Какова структура стаи?

Похоже, ей не хотелось терять возможность чему-то научить внучку.

— Это не брачное сборище, — поведала шепотом Михаэлина.

В брачный период качкодавов охранял закон, поскольку тогда можно было запросто вьехать прямо в стаю и без проблем убивать лучших птиц. Вот только, здорово они тогда воняли. Похоть, как объяснял ее отец.

— Также, такая структура стаи не является… — Михаэлина еще раз окинула стаю взглядом, прикидывая как кочкодавы расселись на склоне — не шеренгами: самец-самка, не парами, не группируясь вокруг гнезд или молодняка. — Она не является признаком агрессивности… Ох, они попросту отдыхают после кормежки!

— Тс-с-с… — Сауннел схватила внучку за плечо и заставила ее наклониться. — Если они всполошатся, то мы не сможем выбрать.

Та все же еще раз осторожно выглянула и окинула кочкодавов взглядом. Огромные, плоские тела, весом до семидесяти килограмм, в плотной группе создавали иллюзию складчатого, толстого ковра. То и дело какая-нибудь из птиц вытаскивала голову из-под рудиментарного крыла и зевала, показывая крокодильи зубы. Впрочем, возможно, это было не зевание, а демонстрация в расчете на потенциальных врагов.

— Начнем от второго ряда с верху, — шепнула бабушка. — Я выстрелю во второго слева, а потом в пятого. Тебе предлагаю тех, с нижнего ряда, там есть три неплохих экземпляра, ты должна управиться с ними быстрее меня.

Она подмигнула девочке и вынула из колчана четыре стрелы. Михаэлина отодвинулась от бабушки, приготовила свои стрелы, и мельком взглянула в сторону.

— Раз, два… и три! — сосчитала бабушка.

В следующее мгновение две стрелы полетели в сторону стаи. Обе попали туда, куда и должны были угодить. Еще через полсекунды стрела Михаэлины перебила шею следующего кочкодава. Потом выстрелила бабушка, и тут же за ней выпустила стрелу внучка. Стая вяло, не очень понимая что происходит, махая культями крыльев, переваливаясь на коротких ногах, расползалась в стороны. Бабушка с удовольствием причмокнула губами, Михаэлина широко улыбнулась.

— Ты по-ра-зи-тель-на! — промолвила Сауннел, подошла и прижала к себе внучку. — На пяти стрелах имела бы на две больше меня.

Девочка подумала, что дотягивается ей уже до талии, что еще не так давно могла лишь обнять ее бедра.

— Сколько стрел держишь в воздухе?

— Девять, — ответила Михаэлина. — Однако, лучник Чура держит тринадцать.

— Это ничего, — бабушка погладила ее по голове. — Он значительно сильнее тебя, туже натягивает лук, его стрелы летят выше, и поэтому у него больше времени для следующих выстрелов. Через год будет драть себе усы, видя как твои полторы дюжины летят в воздухе.

Она посмотрела на склон, на котором уже не было кочкодавов, кроме пяти подстреленных, потом кивнула стремянным. Те направились к убитым птицам, ведя в поводу коней, снабженых упряжью для транспортировки туш. Лучники стали спускаться по склону, туда, где их ждал следопыт с тремя лошадьми. Кстати, он, выгнув ноги совершенно невозможным для человека образом, коленями назад, как кузнечик, спал стоя, даже не пытаясь это скрыть. Его разделенный натрое нос расширялся, мерно, с характерным клокотанием, и сужался тоже с характерным посапыванием, а две расположенные по бокам носа трещины при каждом вдохе раздвигались.

— Кто спит — сесть! — крикнула бабушка.

Следопыт открыл глаза и рухнул на землю.

Михаэлина рассмеялась. Бабушка покачала головой, однако, тоже усмехнулась.

— Откуда ты это знаешь?

— Со времени военного обучения, — ответила бабушка. — Эту шутку с удовольствием повторяли преподаватели. Похоже, говорил некий доктор наук, это самая старая задокументированная шутка в истории человечества.

Они вскочили в седла и поскакали, не ожидая стремянных, только в обществе следопыта, который полностью оправившись от случившегося несколько минут назад конфуза, вскочил уже в седло и взял уздечку парой грудных рук, конечно меньших и слабейших, однако более удобных для того чтобы держать миску с едой, книгу или повод коня.

Михаэлина ненадолго задумалась, покусывая нижнюю губу, но потом вспомнила, что так делает малосимпатичный Йорген и тотчас перестала.

— Сауннел, — сказала она, не без умысла называя бабушку по имени. — Расскажи мне о Санта — Клаусе.

Бабушка было возмутилась, но вдруг резко глотнув воздух, овладела собой, и вновь никто чужой не смог бы угадать какие чувства ее обуревают. Вот только внучка не была ей чужой.

— Это святой, епископ города Мира, в так называемой Малой Азии. Санта Клаус это искаженное Святой Николай… вроде бы живший в первой половине четвертого века нашей эры. Стал известен благодаря своей благотворительной, милосердной деятельности, и полностью самоотверженной жизни. — Бабушка исподлобья взглянула на внучку. — Говорят о нем, что еще во время младенчества, в среду и пятницу, до самых сумерек отказывался от материнской груди. Записано о нем, что сразу же после рождения он встал на ноги и так далее… А когда он вырос и получил богатое наследство, то раздавал деньги нуждающимся. Особенно популярна история о том, как один отец трех дочерей впал в нищету, и уже намеревался было отдать их в… содержанки… другими словами… блудницы… хм… Я имею в виду…

— Я знаю кто такие содержанки или блудницы — с серьезным лицом кивнула Михаэлина.

— Ну понимаешь — содержанки… А все же, если мать не виновата… неважно… — забормотала было бабушка, но тут же оставила неудобную тему. — В любом случае, Николай тайно подкинул через окно три узелка с золотом на приданное каждой из девушек.

— И таким образом зародился обычай тайного подбрасывания подарков в особый, единственный для всей планеты день.

Ехавший за ними следопыт увидел как старшая из наездниц резко вскинула голову и пристально посмотрела на свою спутницу.

— Вот именно, называем мы его Санта Клаусом, однако наш не одаривает подарками, а получает их сам. Давно ли ты знаешь, что настоящий поступает, если так можно сказать, иначе?

— М-м-м…

— Дав-но-ли!? — отчеканила Сауннел.

— Почти три месяца.

Некоторое время они ехали в молчании.

— Существует ли какой-нибудь особый повод, — наконец спросила бабушка. — Из-за которого ты заставила меня с глупым видом пересказывать апокриф, который, предположим, хорошо знаешь и сама?

— Пожалуй существует. Я имею в виду Джавира!

Сауннел резко дернула узду на себя. Удивленный конь, которому в уголки рта впились плоские, металлические пластинки, рванул голову в одну сторону, а когда это не избавило его от боли, попытался повернуть ее в другую, но тоже не получил облегчения. Конь заржал и принялся мотать головой, так что его чувствительные отростки аж захлопали в воздухе. Мгновением позже догнавший их следопыт бесцеремонно вырвал узду из руки остолбеневшей Сауннел. Ослабив ее натяжение, он мелодично свистнул, сунул руку коню под нижнюю челюсть, в дыхательное отверстие и почесывал там до тех пор пока тот не успокоился.

— Откуда знаешь о Джавире? И что знаешь?

Михаэлина едва не пожала плечами, но удержалась. Она знала очень немного, но надеясь, что бабушка проговорится, собиралась сделать вид, будто ей известно гораздо больше.

— У меня был старший брат, — буркнула она. — После моего второго Санта Клауса он исчез.

Бабушка еще долгое время сидела в седле неподвижно. Наконец она сказала:

— Дорогая, это не место для подобного типа разговоров. Однако… — видя, что внучка собирается возразить, бабушка махнула рукой. — Обещаю тебе, что сегодня вечером я сама, или вместе с родичами, поговорим с тобой и все объясним… Точнее — все, что нам известно, поскольку знаем мы не очень много.

Говорила она это постепенно понижая голос, а последние два слова сорвались с ее губ так тихо, словно были последним вздохом умирающего.

Внучка несколько мгновений колебалась, однако более мучить вопросами бабушку не стала. Какое-то время они ехали шагом, потом Михаэлина кивнула следопыту, сняла лук с плеча и стала стрелять по пролетавшим у них над головами шковелям. Раз ей даже почти удалось одного из них подстрелить. В мгновение ока рассчитав нужное упреждение, она пустила стрелу, которая должна была обязательно попасть в птицу. Однако, не попала. Буквально перед острием безжалостной стрелы, шковел задрал клюв а также все тело вверх, и несколько мгновений летел возле уносящейся в небо стрелы.

— Не удается их подстрелить, — с грустью сообщила Михаэлина. — Однако, я знаю как их можно поймать. Для этого нужно выстрелить сетью.

— А для чего они тебе?

— Ни для чего. Попросту, хочется им доказать, что они не такие уж хитрые, — рассмеялась девочка.

— Я не думаю, что они хитрые. Они просто приспособлены для того, что делают лучше всего: ловля мрошек, оч и серебрянок. Кроме того, возможно, их стоит пожалеть, поскольку они не могут даже приземлиться на землю. А если это случится, то не смогут взлететь.

— Мне их не жаль, — неожиданно, совсем иным тоном сказала Михаэлина.

Бабушка хотела поинтересоваться почему девочке не жаль птиц, однако не стала этого делать, поскольку побоялась услышать один из возможных ответов, вполне реальных, учитывая их недавний разговор.

До замка они ехали в молчании. Разговаривали только ехавшие сзади слуги. Стремянные догнали их и уже ощипывали убитых птиц. Михаэлина подумала, что может быть это и неплохо — одна пара рук управляет лошадью, другая занимается какой-нибудь полезной работой.

Все предвещало хлопотный вечер. Со времени возвращения с охоты, все мимоходом встреченные взрослые поглядывали на нее с интересом, без неприязни, хотя, вполне возможно, одна или две из этих особ и имели к ней какие-то претензии. Мама не появилась и ее комната была пуста. Отец, спрошенный о том, разговаривала ли с ним бабушка о вечере, погладил ее по голове, а потом неожиданно прижал к себе, и долгое время держал, крепко обхватив длинными руками. Его дочь могла бы даже подумать, что он слишком часто теперь моргает, однако это ей наверняка показалось, поскольку до сих пор отец слыл в семье и замке как твердый, бесчувственный, выдержанный человек.

Михаэлина набросилась на Древ и стала в тысячный раз выпытывать о Санта Клаусе, однако девушка, хоть и прекрасно для местных условий образованная, услышав о чем ей надлежит рассказать, в очередной раз впала в ступор. Похоже, не хотела поведать что именно в подарок готовили ни она сама, ни ее два брата, ни даже, например, уже давно умершая ее бабушка.

Дары, дары, подарки… Подношения, приношения, гостинцы…

Жертвы…

До ужина оставалось еще два часа, когда в ее дверь неожиданно кто-то постучал. Михаэлина подняла голову и немного подумав, позволила войти. Вошла ее мать. Она в первый раз так отчетливо, чтобы не сказать демонстративно, постучала в дверь несовершеннолетней дочки и ждала позволения пересечь порог. Перешагнув через него, Лауре тотчас остановилась и впилась взглядом в девочку. Вокруг глаз у матери были черные круги, и в них читалась усталость, а также некоторая отстраненность.

— Маитса… доченька… — подошла к ней и также как отец, прижала девочку к себе.

Неожиданно Михаэлине пришло в голову, что на самом деле родные не прижимают ее к себе, а сами прижимаются к ней. Она попыталась осторожно освободиться, однако мать держала крепко и это словно бы послужило подтверждением ее догадке: мать прижимала к себе ее худенькое тело, словно хотела взять от него силу, а может и решительность.

— Слушаю?

Лауре отодвинулась, а потом потянула за собой дочь и заставив ее сесть на кровать, сама пристроилась рядом.

— У меня к тебе просьба… большая просьба…

Она посмотрела в глаза дочке, а та начала понимать, о чем пойдет разговор. Впрочем, помогать матери она не собиралась, просто ждала.

— Знаешь… тем прошлым вечером… это ничего не даст, поверь мне. Мы ни к чему не пришли, ничего не открыли, не появилась ни одна новая гипотеза. Мы будем только бередить раны, приходить в отчаянье, злиться… Вправду, лучше было бы, если бы не… не…

Мать замолчала, а Михаэлине стало ее жаль. Все-таки она покачала головой.

— Нет, мама. Мне уже одиннадцать лет. У нас девочек в моем возрасте уже начинают сватать, а я постоянно…

— Но ведь ты не хочешь быть засватанной?

— Конечно, это глупость. Однако, я не хочу больше и быть ребенком. До Санта Клауса осталось два дня. Я видела, на подворье Ногли уже выставили решетку для подвешивания даров!

Мать отвела взгляд и долгое, мучительно долгое время рассматривала пол. Потом она кивнула, словно соглашаясь со своими невысказанными мыслям, и встала. Глубоко вздохнув, она промолвила:

— Ну, тогда жди в этой комнате. Через некоторое время начнется совещание, а потом мы тебя позовем и тогда ты узнаешь… узнаешь все…

Не договорив, Лауре подошла к двери, открыла ее и вышла настолько быстро, что выглядело это так, словно бы она прошла сквозь дверь. Михаэлина осталась одна. Она почувствовала холод, по ее телу двумя волнами пробежали ледяные мурашки. Неожиданно пришло понимание, что она выпустила нечто, более не желающее терять свою самостоятельность, и что она, будь это возможно, наверняка, хотела бы все вернуть на свои места. Причем, одновременно, появившееся у нее ощущение торопило ее, подталкивало к действиям.

Маитса встала и быстро сменила платье на мягкий, сшитый из местной льняной ткани тренировочный костюм. Выскользнув в коридор, она, немного погодя, была уже на галерее в зале. Одна доска под ее ногой тихонько скрипнула, и девочка застыла, однако, несмотря на царившую внизу унылую тишину, никто из взрослых на скрип не среагировал. Несколько кресел еще пустовало, на столе лежали листы пергамента, возле стены стояла одна из еще работающих станций. Она была выключена. Бруно стоял вместе с Клеманом и Йоргеном у окна и что-то им объяснял, подчеркивая отдельные слова энергичными взмахами правой руки, словно забивая невидимые гвозди. В зале не было матери, Сауннел, и еще нескольких человек. Михаэлина попыталась прикинуть кого именно не хватает, но как раз в этот момент открылась дверь и вошли четыре женщины. Прежде чем они подошли к столу, двери открылись еще раз и вошла супружеская пара. Теперь все были в сборе.

Бруно вытянул шею и внимательно осмотрел собравшихся. После этого он кивнул своим собеседникам и все трое вернулись к столу. Впрочем, Бруно садиться не стал, ждал когда все остальные рассядутся по своим местам.

— Прошу прощения, — сказал он. — Можем ли мы начать отчет?

Никто ему не ответил.

— Предлагаю, для того чтобы не терять зря время, сразу перейти к сути. Что это означает? — Бруно, желая подчеркнуть свои слова, взмахнул руками. — Это означает, что Йорген собрал рапорты всех секций и может нам в нескольких словах изложить их содержание. Прошу.

Йорген встал и постучав пальцем по столу, промолвил:

— Не в нескольких словах, а в… — он что-то про себя подсчитал, — … пяти: это не стоит ни гроша.

Йорген сел.

Через некоторое время Сауннел сказала:

— Мы и в самом деле унаследовали этот замок от несколько примитивных существ, однако, это не означает, что мы должны перенять у них обычай изъяснятся между собой невразумительным образом.

В ее голосе слышалась бессильная злость.

— Йорген, может быть, скажешь больше? — попросил Бруно.

— Нет ничего больше. Ничего не нашли. Полный ноль. Конечно, можно сказать, что наши поиски дополняют поиски наших предшественников, или другими словами, мы повторяем старые ошибки и ничем хорошим это не закончится. Проще говоря, у нас ничего более нет.

— Мы ошиблись, — стукнула кулаком о стол Поолка. — Этим надо было заниматься все время: выделить исследовательскую группу или же привлечь всех к упорной, непрерывной работе. А не — резко, до потери пульса…

Бабушка кинула на нее ледяной взгляд.

— Если уж такая умная, то нужно было выступить с подобным предложением раньше. Впрочем, я не собираюсь никого обвинять, я даже не стала бы говорить предыдущих слов, если бы меня к этому не спровоцировали.

Она сплела пальцы лежавших на столе ладоней и сжала их, но сообразив, что это ее выдает, тотчас их спрятала под стол.

— Все мы прячем головы в песок, а когда приходит время их вытащить, то оказывается, что это не так уж легко и мило. — Oна вскинула голову и стало заметно насколько она устала… но все же бабушка нашла в себе силы слабо усмехнуться. — А кроме того знание, что придется ее снова прятать в песок, никого не забавляет.

— А какие обстоятельства… — начал было Манфред.

Однако, бабушка ему договорить не дала.

— Короче, нравится это кому-нибудь или нет, я хотела бы в нескольких словах сформулировать все, что мы знаем о Санта Клаусе.

Она замолчала и кто-то дал поймать себя в ловушку.

— А зачем? Все мы знаем одно и то же, и ничего нового не услышим.

— Для того, чтобы это знала и моя внучка. Она сказала, что более не является ребенком и мы должны посвятить ее в тайну.

Михаэлина покраснела от гордости.

— И зачем ей уминать своим телом… — продолжала бабушка — … доски на галерее, если она может сойти вниз, к нам. Не так ли, Маитса?

Михаэлина подскочила, словно почувствовав укол иглы. Она немного подождала, однако не случилось ничего, что могло отсрочить этот нехороший момент. Тогда девочка встала, и перегнувшись через барьер, поприветствовала всех:

— Добрый вечер.

— Присоединяйся к нам! — махнула рукой бабушка.

Девочка моментально добралась до зала, вошла и сделала книксен. На середине стола было совсем неподходящее для нее место, однако Клеман выдвинул кресло и похлопал по его сиденью. Девочка послушно подошла к нему и уселась с миной ангелочка.

— Все, в том числе и ты, Михаэлина, знают откуда и как мы тут появились. Вынужденная аварийная посадка колонизационного парома. Это случилось семьдесят два года назад, шестого декабра согласно нашему календарю. Первый Санта Клаус миновал без последствий, поскольку был это наш первый день на планете, мы даже не имели понятия об обрядах туземцев. В следующем году это настигло и нас… Мы назвали этот день Санта Клаусом, поскольку видели целые груды подарков и решили что это обычай, аналогичный нашему. Однако, здесь, не он, кем бы он ни был, приносит подарки… Прошу прощения, отклоняюсь от темы. На Земле, подкладывают подарки от его имени, как правило детям. Тут же, кто-то или что-то ждет от всех подарков для себя.

— О «ком-то» можете забыть, — буркнул Йорген. — Имеется несколько предпосылок, которые исключают участие гуманоидов. Нет ни малейших следов, а они должны были остаться, если бы какие-то заговорщики забирали подарки.

— И всех охватывает необоримый сон, — вмешалась какая-то из сидевших слева женщин.

— Вот именно. Здесь все одним зимним днем складывают подарки для кого-то или чего-то…

— Может это какой-то бог? — отважилась спросил Михаэлина.

Наступила полная тишина. Несколько человек покачали головами и обменялись многозначительными взглядами. Сауннел закусила обе губы, потом наморщила лоб.

— Нам, рационалистам, ученым, колонистам, исследователям, пионерам и агностикам, необыкновенно трудно… признать, что мы наткнулись на мир, где разум не в состоянии объяснить достаточно простого механизма, ни его корней, ни принципа работы.

— И конечно, расспрашивали ногли? — спросила Михаэлина.

— Ох, много раз. Собственно, твердят одно и тоже: их земля, их обычаи. Похоже, они и в самом деле ничего не знают. Пытаясь хоть что-то еще узнать, мы использовали разные способы, подкупали их, спаивали, ну и так далее. Если на них давить, то могут совершить самоубийство, хотя, даже и при этом ничего не говорят. У нас было два таких случая…

Сауннел замолчала. По прошествии некоторого времени, Йорген сказал:

— На второй год пребывания на планете, мы уже знали, что приближается какой-то местный праздник и приняли в нем участие, в рамках интеграции с аборигенами. И в тот раз получили науку, наказание, или же стали избранными… Не знаю, как это описать. Короче, один из наших без всякой причины умер. Анатомы ничего не обнаружили, кроме того, что все волосы на его теле лишились пигмента. Именно поэтому мы поняли, что его убили, вот только неизвестно каким образом, — он перебрал пергаментные листы и что-то проверил в заметках. — Никаких закономерностей обнаружить не удалось. Сальдо таково: в течении семидесяти одного года мы потеряли сорок три человека. Бывает, что несколько лет подряд мы не теряем ни одного человека, а потом несколько лет теряем по одному человеку на каждый праздник. Один раз было аж три смерти, четыре раза по две. Чаще всего, однако, теряем по одному человеку, в возрасте от шести до двадцати семи лет. Нет ни одного случая среди шестидесятилетних, и только один среди пятидесятилетних. Похоже, чем ты старше тем больше шанс, что с тобой ничего не произойдет…

Йорген поднял голову и вызывающе посмотрел влево, в начало стола, а потом вправо, на его конец.

— Если говорить откровенно, то данная статистика является нашим врагом. Большинство из нас находится уже в таком возрасте, в котором, согласно статистике мы имеет все шансы пережить Санта Клаус. Поэтому мы ничего не делаем. Одновременно с этим мы не заводим детей, поскольку боимся за них, не хотим себе тех двадцати одного года повышенного риска, боимся встречи с несчастьем, таким, которое настигло Бруно и Лауре.

«Я знала, что моего брата Джавира убил Санта Клаус, подумала Михаэлина»

— Это все, — Йорген собрал листы пергамента и стал методично укладывать их в пачку. — Как колония мы находимся в состоянии стагнации. Это означает, что скоро мы вымрем… прогноз скверный.

— Ты не преувеличиваешь..? — буркнул кто-то, без всякой веры в свои слова.

Йорген указал пальцем на Каутаена.

— Мы имеем одного юношу и только шестеро детей младше. Конец. Может какая-то из женщин беременна? — спросил он издевательским тоном. — Извините, не вижу, не слышу. Найдется ли какая-то дама, не побывавшая у меня в последнее время для получения очередного контрацептивного набора? Не вижу, не слы…

— Перестань! — крикнула Поолка. — Мы знаем, что ты хочешь сказать. Мы не желаем об этом разговаривать. Мы не хотим жить от декабря до декабря и подчиняться каким-то нерациональным, диким обычаям!

— Спокойно, — Бруно постучал по столу. — Хорошо, что в конце концов разговор на эту тему случился. Как я понимаю, наша колония находится в тупике. Мы должны как можно скорее решить: будем жить и вымирать так как жили до данного момента или начнем бороться с этим «чем-то»? Если мы будем бороться…

— А Земля?

— Известно, молчит уже семьдесят лет. Может когда-нибудь отзовется, может кто-то прилетит… Однако, сейчас мы предоставлены сами себе и решать должны сами. Повторяю, если мы будем бороться, то должны отбросить пустые раздоры и энергично заняться исследованиями.

— Может быть это какой-то газ? — спросила в полной тишине Михаэлина. Это пришло ей в голову несколько часов тому назад и она не хотела терять такую идею. — Может, какие-то растения или насекомые в ту, единственную ночь… активизируются или приобретают какие-то свойства. А некоторые из нас, через год могут стать каким-нибудь образом более чувствительными к их воздействию…

Она увидела, что ее рассматривает несколько десятков пар глаз, и покраснела.

— Что мы за скоты, — медленно промолвила Поолка. — Имеем таких детей и… и… и позволяем…

Она разрыдалась и вскочила, чтобы выбежать из зала. За ней, бросив Сауннел понимающий и извиняющийся взгляд, кинулась Гала. Несколько мгновений, показавшихся долгими, все сидели неподвижно, и мало кто не смотрел в стол. Йорген гладил пергамент, словно бы хотел стереть кончиком пальца несколько слов.

— Может… — начал было Бруно, но вынужден был откашляться, чтобы избавиться от вдруг проявившейся у него в голосе хрипотцы. — Может начнем с того, что не пойдем сегодня спать?

— Никаких подарков! — неожиданно сказал, молчавший до этого момента Юманай. — Поставим вопрос ребром: мы, люди, не приносим даров! Брови у него были кустистые, а глаза темные. Причем, легкое косоглазие, сейчас заметное более обычного, придавало его словам какое-то особое значение. — По крайней мере, окончательная развязка наступит быстро и коренным образом — мы все поседеем. — Быстро вытянув руку, он схватил ладонь сидящей напротив Лауре. Захваченная врасплох, та не издала ни звука, хотя, уже было и открыла рот. — Не понимаете, что в следующем году будет еще хуже? — процедил Юманай. — Если у нас родится несколько детей, то нам будет гораздо труднее пойти на такой опасный эксперимент.

Он замолчал, и пока все лихорадочно пытались найти слова, одни поддержки, а другие — против, открылась дверь и вошли заплаканные Гала и Поолка. В молчании они подошли к столу. Поолка наклонилась к Михаэлине и поцеловала ее в щеку.

— Если у меня появится дочка, я бы хотела, чтобы она походила на тебя. А если это будет сын, то тем больше, — тихо сказала она, однако, в царившей в зале тишине можно было бы услышать шелест крыльев мотылька.

— Я думаю, за совещание на всю ночь можно проголосовать уже сейчас, — немного погодя промолвила Сауннел. — Потом у нас появится время для иных… решений…

Рано утром седьмого декабря, Стандо возвратился из ванной, где под душем получал суточный рапорт дежурного офицера.

— Госпожа капитан, — весело сказал он своей подружке. — Там, внизу, кое-что сдвинулось. Эта малышка… — он взглянул на занимающее все предплечье экран. — Михаэлина заставила это собрание окаменелостей двинуться с места. Первым делом, они устроили совещание на всю ночь… Кажется, что-то начинает происходить. Еще немного подождать…

Он потер руки.

Госпожа капитан приподнялась и опершись на локоть, широко улыбнулась.

— Наконец-то. Мы висим тут девять лет и до сегодняшнего дня мне казалось, что слишком мы с ними возимся. Ожидание, когда они как-то решат проблему Санта Клауса… — она покачала головой. — Необходимо либо оставить их на произвол судьбы, либо забрать их оттуда, чтобы не повредить чужой цивилизации.

— А они не растворялись, и не завоевывали, а просто прозябали…

Стандо лег на бок, лицом к ее телу, совмещавшему пигменты и цвета нескольких десятков разных рас.

— Мм-хм… — любовница перекинула через него правую ногу и ткнулась носом в прямой угол между ключицей и шеей. — Мне нравится, что что-то сдвинулось.

— После полудня подсунем им шпиона и будем знать чем их идея закончилась… Да, кстати, ты видела как та малышка стреляет? Она чуть-чуть не надела на свою чертову деревянную стрелу одного из птичьих разведчиков!

— Хм… Может… мы… займемся?..

Прозвучавший сигнал заставил их обоих вскочить и кинуться к своим коммуникаторам. Вызов был на коммуникатор госпожи капитана. Та приложила кончик пальца к идентификатору, проверившему ее статус.

— Да?

Она нетерпеливо встряхнула прибор связи.

— Госпожа Капитан! Это второй старшина, Вайл. Думаю, вы должны как можно скорее прибыть к восьмому шлюзу, на втором уровне. Я послал за вами паука.

— Что случилось?

— Смерть. У нас тут тело. Это Ана Бурре, молодая програмистка. Медик ее вскрыл и не может определить причину смерти. Сканирование помещения ничего не показало. Вошла, покачнулась, упала.

— Сердце? — слушая Вайла, она извивалась, помогая мундиру хорошо и правильно охватить ее тело.

Тем же самым занимался и ее партнер, однако у него обе руки были свободны и именно поэтому он уже подскакивал на одной обутой ноге, ожидая когда ботинок наденется на другую.

— Нет. Сердце у нее… было здоровым… Пока — причин нет… Единственное…

Он замолчал. Капитан, застегивая мундир, наклонилась над прибором связи.

— Вайл, говори быстрее!

— Она седая, госпожа капитан. Ее волосы… черт… Ее волосы лишены пигмента… по всему телу.

Октябрь 1999 г.

Перевод: Леонида Кудрявцева.