Андрей Дашков

ЗВЕРЬ В ОКЕАНЕ

      1

Над океаном сгустилась ночь. Лил дождь - настоящий тропический ливень.
Кархародоны* скользили во тьме, выписывая гигантские петли над северным
мысом затонувшего острова Маркус. Одинокие охотники собрались в огромную
стаю, кружившую в зловещем хороводе. Среди них были только взрослые особи,
ни одной беременой самки. Это было противоестественно. Больших белых акул
сопровождали синие - шавки по сравнению с десятиметровыми машинами смерти.
Акулы были очень голодны. Океан вокруг кишел рыбой - благодатные
охотничьи угодья тянулись на многие десятки миль. Плотные рыбные косяки
пересекали маршрут движения акул... и уходили невредимыми. Кархародоны
не охотились. И это тоже было противоестественно...
Лютый голод и строжайший запрет питаться. Грань почти неодолимого
инстинкта и жестокого принуждения. Кто-то контролировал кровожаднейших
морских тварей - кто-то, готовивший нападение и оберегавший самок, которые
приносят потомство. Была задействована система управления,
законсервированная в течение миллионов лет. Этот <<кто-то>> затеял жуткую,
возможно, катастрофическую игру - и пути назад уже не было.
     Раздираемые неосознанными противоречиями, акулы ждали...

---------------------------------------
* Кархародон (carcharodon carcharias) - самая опасная и крупная из
  современных хищных акул. Длина взрослой особи обычно составляет
  5 - 11 метров и более. Иногда кархародонов называют также большими
  белыми акулами.
---------------------------------------


                        *    *    *

     Все началось два часа спустя. Стая косаток* появилась с юга.
Полноценная стая, а не боевой отряд. Киты-убийцы были упитанны и сыты после
хорошей кормежки. Они дремали, медленно двигаясь в походном порядке - самки
с детенышами в середине, взрослые самцы по краям. Это был величественный
парад существ, уступавших в мощи разве что кашалотам или полосатикам, но ведь
полосатики были практически беззащитны...

---------------------------------------
* Косатка (orcinus orca) - крупнейший плотоядный дельфин. Его длина
  достигает 10 метров, а масса - 8 тонн. Также носит название
  <<кит-убийца>>. Далее в повести речь идет о самце-мутанте длиной около
  20 метров.
---------------------------------------

     Стая косаток устремлялась на северо-восток и неуклонно сближалась с
кархародонами. Когда их разделяло около полумили, кольцо акул распалось.
Они выстраивались в линию, перерезавшую путь китам. Большие белые
стягивались в компактную цепь, охватывавшую фланги китового порядка...
     Тьма. Ничего, кроме тьмы. Ни единого проблеска света на всей темной
стороне планеты - с тех пор, как астероид врезался в Землю, океан поглотил
материки и вслед за этим угасла человеческая цивилизация. Ни единого
проблеска - за исключением, может быть, пожаров на островах, радиоактивных
пятен, молний или призрачного сияния биолюминофоров. И даже бог этого
мира скрывался в тени...
     Но огромные создания, двигавшиеся с устрашающей скоростью, знали о
присутствии друг друга. С чем сравнить это знание-ощущение-сигнал? С тенью
на экране радара? С дрожанием волосков на спине испуганного человека?
С цепенящим ожиданием смерти в абсолютном мраке?..
     В кархародонах пробуждалась агрессивность. Запрет питаться был внезапно
снят. Более того, они получили недвусмысленный приказ убивать. Но кого?
Неужели косаток?!. Акулы не рассуждали и не колебались ни секунды, несмотря
на то, что поступивший приказ противоречил тысячелетнему порядку вещей. Для
каждой твари существовал только темный коридор в ее непостижимом сознании, в
конце которого маячила тень. Мишень. Жертва. На этот раз мишенями были
киты-убийцы...
     Обезумевшие белые бросились в атаку. Их сопровождала жадная свора синих,
готовых к пожиранию чего угодно...
     Но кто был инициатором этого чудовищного представления?
     Нет ответа.

                                2

     Память. Проклятая память!..
     Моя беда в том, что я - парень, родившийся в корзине на спине
кита-убийцы, - помню о вещах, которых не должен помнить, и знаю слишком
много слов. Например, словечек типа <<религия>>, <<цивилизация>>,
<<порядок>>, <<автомобиль>>, <<континент>>. Ничего этого давно уже нет.
Все рухнуло задолго до моего рождения. А я помню... Чудовищно. Это
разъедает мою душу, как соленая вода разъедает металл.
     Из слов я составляю фразочки. Фразочки порождают образы прошлого, а
те, в свою очередь, порождают тоску. Тоска делает меня слабым и уязвимым.
Все происходит помимо моей воли - само собой. Похоже, для меня это так
же естественно, как дышать. Мне приходится напрягаться, чтобы задержать
дыхание, когда я ухожу с косатками на глубину. Точно так мне приходится
напрягаться, чтобы перестать думать. Но потом я начинаю снова. Присоединяю
слова к словам. Нанизываю их на прерывистую нить своих странных воспоминаний.
Получается <<история>>. Моя личная история. Мне некому ее рассказать. Киты
не интересуются ни прошлым, ни будущим. Они счастливы, как придуманные
древними святые. Наше общение происходит без помощи знаков и слов. Иногда
понимание становится невозможным. Часто мне бывает невероятно трудно - все
равно что чужими руками ощупывать темноту...
     Двуногие, которых я изредка встречаю, тоже ничем не интересуются. Самое
важное для каждого из них - накормить себя и свое стадо. И для меня это
важнее всего на свете - и все же я нахожу время подумать о всякой чепухе,
даже о потусторонней. Порой мне кажется (я надеюсь!), что рано или поздно
я встречу самку - женщину, которая будет иметь от меня детеныша. Так должно
быть, это неизбежно, это закон существования, но, вероятно, не для нас,
двуногих? Ведь я потомок тех безумцев, которые испоганили собственную
планету.
     Я часто наблюдаю, как спариваются косатки; все происходит на моих
глазах, и при мне в стаде родился не один десяток китов. Кроме того, у
меня ведь была мать; значит, я и еще неизвестная мне женщина должны зачать
новую жизнь - не представляю себе, что все закончится с моей смертью.
Неужели мир устроен так абсурдно? Я могу погибнуть в любой день, в любую
ночь. Самый главный и страшный вопрос: что тогда будет с моими китами? Я
люблю их, как самого себя. Возможно, даже больше. Они - это и есть я.
Тени в сознании. Отделенные части моего тела. Мои инструменты. Мои слуги и
хозяева моей жизни. Без них я не протяну и суток.
     Однако бывают очень неприятные моменты, когда я теряю контроль. Киты
безо всякой видимой причины молча уходят в бездну. Даже мой ближайший
спутник становится неуправляемым. Самое главное: сверхглубокое погружение
не должно застать врасплох. Если я сплю, то мгновенно просыпаюсь,
отвязываюсь от корзины и всплываю, чтобы не задохнуться. Затем жду,
цепенея от наступившей тишины. Что происходит внизу, я не знаю. И, похоже,
не узнаю никогда.
     Эти периоды <<эфирного безмолвия>> имеют различную продолжительность,
к счастью, не превышающую нескольких минут. Затемнение наступает внезапно.
Я чувствую, как связывавшие нас незримые нити, исходящие из моего мозга,
удлиняются до бесконечности, и вдруг оказывается, что на другом конце каждой
нити никого нет. Мое стадо будто растворяется...
     Жуткие, непередаваемые мгновения. Я испытываю нечто похожее на удушье
в черной глубине. Настоящий кошмар, и к тому же слишком реальный. Вообще-то
во сне я легко пугаюсь, но ложный испуг быстро проходит. Наяву страх не
отпускает очень долго. Это - постоянное напоминание о моем ничтожестве...
     Такое случается нечасто, но вполне достаточно, чтобы загадка будоражила
мое неизлечимое любопытство. Возможно, есть особые места в океане. Ловушки
для простаков вроде меня. На первый взгляд, ничего не меняется... кроме
самих косаток. Не знаю, давно ли созрела в головах этих тварей идея
сверхъестественного существа, и созрела ли вообще. Не представляю даже,
каким может быть ИХ сверхъестественное существо. Иногда мне кажется, что
я сумел бы занять вакантное место, если бы не моя исключительная телесная
слабость. Потом становится смешно при одной только мысли о чем-то подобном.
     Вероятно, тут замешана какая-то темная религия; мне, живому
недоразумению, недоступны чуждые культы, зыбкие храмы, скрытые от остального
мира в вечно подвижной среде и запретные по самой своей природе. Мне не
понять молитв, обращенных вниз - к тому, что таится в бездонном жидком
космосе.
     Или все гораздо проще: косатки страдают временным помутнением
рассудка, чем-то вроде массового китового лунатизма. Пожалуй, это еще
хуже, чем непостижимые ритуалы в бездне. Достаточно вообразить себе
сомнамбул весом в несколько десятков тонн, представляющих собой самые
совершенные орудия убийства... В такие минуты остается только надеяться,
что их помешательство не продлится слишком долго, иначе я сам сойду с ума
от одиночества - не обязательно физического. Или меня сожрет чужая стая,
но это будет сравнительно быстрая и легкая смерть...
     Чтобы немного отвлечься, я размышляю о том, какой прекрасной была
жизнь в потерянном раю. Как мирно и спокойно текла она среди братьев и
сестер! Как легко было, наверное, найти родственную душу! Как приятно
все время находиться в пространстве, пронизанном светом солнца, любовью
ближних, участием и пониманием!
     Но первый же сигнал тревоги возвращает меня к реальности. В моем
положении зевать не приходится. Опасность всегда где-то рядом. Тем не
менее абстрактные фантазии неизбежны. Они заполняют пустоту. Они не
вредны; может быть, они - часть чужого груза, доставшегося мне в
наследство по нелепой ошибке. Груз нельзя бросить, и порой он бывает
невыносимо тяжелым.
     Никто не рассказывал мне обо всех этих бесполезных вещах. Я осознал их
самостоятельно. Просто однажды закончился период слепоты и беззаботности.
Надо быть странником, затерянным в океане, чтобы понять: я - ничто.
Мать имела лишь косвенное отношение к моим нынешним проблемам; она успела
преподать мне совсем другие уроки, прежде чем погибла.
     Она научила меня общаться с китами, преодолевать инстинкты (ЧУЖИЕ
инстинкты), задерживать дыхание, определять погоду, направление движения,
места скопления пищи, изготавливать из рыбьих костей иглы и примитивный
инструмент, вязать узлы, плести корзины из водорослей, выживать, в конце
концов. В такой науке почти нет места словам. Ощущать кожей, повторять за
матерью, <<слушать>> голоса косаток, следить за тем, как тьма рассеивается
внутри...
     У меня есть все, чтобы быть абсолютно счастливым. Вернее, нет ничего
такого, что удерживало бы меня от поисков этого пресловутого счастья, и нет
ничего, что можно было бы удержать. Я ни к чему не привязан и нигде не
остаюсь надолго. Но я не чувствую себя свободным, а только отверженным.
И тьма внутри меня никогда не рассеивается полностью. Я помню совсем другую
жизнь и ношу в себе ужасное ощущение утраты.
     Зато я совершенно не помню отца и почти ничего не знаю о нем.
Подозреваю, что он исчез задолго до моего рождения. Мать ни разу не говорила
об этом самце, может быть, единственном в ее жизни, не считая меня, конечно.
Когда она слегка приподнимала экран, за которым были надежно спрятаны ее
воспоминания, я улавливал лишь смутный образ чего-то полузвериного и
связанные с ним ощущения. Жестокость, боль, принуждение, томление, страх,
краткая вспышка наслаждения незадолго перед зачатием, подавление инстинкта,
сумерки... Я свыкся с мыслью о том, что мой отец был чудовищем, после
встречи с которым мать чудом выжила.
     Лично я не стал бы пугать самку. О, я знал бы, что с нею делать! Во
мне было столько нереализованной любви... Я был неотъемлемой частью стаи, но
маленькая частица моего собственного существа предназначалась только для
человеческой самки.
     (Есть некая камера, скрытая в сознании. Темная, запертая комната,
окруженная тройными стенами фобий и комплексов. Комната, в которую я
побоялся бы войти и даже заглянуть, потому что там подстерегало безумие.
Но я все равно не могу открыть запертую дверь. Ключ от нее - самка...)
     Так что я - осколок прошлого. Может быть, в меня вселилась душа
какого-нибудь неприкаянного бедняги, пережившего крах хорошо знакомого ему
мира и обреченного теперь скитаться в чужом?..
     Подобные мысли причиняют мне почти физическую боль. И еще одно: тому
бродяге, который сидит во мне, не очень приятно сознавать, что по крайней
мере телесно он уже не человек. У меня перепонки между пальцами рук и ног,
я не подвержен кессонной болезни, мои раны быстро затягиваются в воде...
     Тогда кто я?
     Нет ответа.

                        *    *    *

     Однажды утром меня разбудил зов Лимбо, пробивший пелену сновидения,
словно метеорит из другой вселенной. Лимбо - это мой кит-носитель.
Единственный, кому я дал имя. Зачем? Может быть, на тот крайний случай, если
я потеряю внутреннее <<зрение>>. Тогда Лимбо станет моим поводырем в
абсолютно чуждой тьме, а единственным способом нашего с ним общения - звук.
Я - настоящий паразит, но разумный и веду себя соответственно. Мы связаны
глубоко и необъяснимо, сильнее, чем мать и дитя, сильнее, чем сиамские
близнецы, хотя наша связь бесплотна.
     Я открыл глаза. Кит всплыл к поверхности. Я прижимался ухом к его
гладкой коже и ощущал близость нерва, регистрирующего изменение среды.
Прямо передо мной открылось дыхало размером с мою голову, и Лимбо выдохнул
с оглушительным <<хух-х-х!>>.
     Когда рассеялась завеса брызг, я увидел лодку, над бортом которой
торчали человеческие головы. Лимбо слишком любопытен и не так циничен, как
я; поэтому он принял почти вертикальное положение и стал осматриваться,
высунувшись из воды. И не он один. Половина китов из моей стаи выставили
наружу свои черно-белые конические головы.
     Лодка в океане - чрезвычайная редкость, а лодка с двуногими - тем
более. Лично мне было в высшей степени удобно; я стоял, опираясь на китовый
плавник, и рассматривал чужих с полутораметровой высоты. Прежде всего лодка
оказалась грубо обработанным каноэ с выжженной в древесном стволе полостью.
Вправо и влево были вынесены поплавки для придания всему сооружению
остойчивости - просто стволы потоньше. (Это означало... Черт возьми, я
боялся даже думать о том, что это означало!..) Ничего похожего на мачту или
примитивный парус. Весел тоже не было видно.
     Люди, сидевшие в каноэ (их было двое), питались. Дело достаточно
интимное, однако я - существо невоспитанное. Эти двое жрали торопливо и
жадно, но, очевидно, не потому, что я оказался поблизости, и не потому, что
они опасались за сохранность пищи. Люди попросту умирали от голода. Вероятно,
они сходили с ума. У них не было ничего, кроме собственных зубов и ногтей,
и они заглатывали куски окровавленного мяса, отрывая его от тела, лежавшего
на дне каноэ. Для этого им приходилось низко наклоняться; они клевали, как
два жутких поморника, даже не обращая внимания на то, что их шатающиеся
зубы выламываются, а под ногтями кровоточит.
     Я понял все, почуяв запах. Для Лимбо запахи атмосферы почти ничего не
значат. Как и то, насколько сильно загрязнен или отравлен воздух. Он -
дитя нового мира. Но сейчас мы находились в самых чистых местах Мирового
океана, и слабый ветер дул от дрейфующего каноэ в мою сторону.
     Последние сомнения рассеялись, когда один из людей поднес ко рту
раковину, форму которой ни с чем не спутаешь. Это было человеческое ухо.
Не слишком питательный и почти безвкусный хрящ (знаю по собственному опыту),
однако человек сожрал и его. Второй в это время пил кровь - я слышал
сосущие звуки, похожие на долгий сдавленный вдох через рот.
     Меня мутило, но только от жары. В тропиках находиться вне воды было
почти невыносимо. Глядя на двух безумцев, я ничего не чувствовал. Мне
приходилось видеть и не такое. Например, то, как акулы потрошат молочного
детеныша косатки...
     Должно быть, я бесчеловечное и бесчувственное создание - венец
творения, вернувшийся в колыбель. И кто знает, есть ли это новый,
совершенный способ существования или быстрое и безнадежное угасание расы?
     У меня нет сомнений в том, кому принадлежит мир. Безусловно, акулам и
косаткам. Нам, двуногим, деваться некуда - суша поглощена океаном... может
быть, за исключением миниатюрных и бесплодных клочков земли, на которых мы
будем рвать друг другу глотки (если доберемся до этих благословенных мест).
Во всяком случае, я пока еще не нашел ни одного острова, но вот оно,
доказательство их существования, - сделанное из дерева каноэ. Лучше бы я
вообще не умел думать обо всем этом!..
     Кто-то из моих косаток поддел поплавок головой. Каноэ опасно
покачнулось. Один из двуногих нечленораздельно завизжал и заколотил по
воде рукой. Я окликнул его на единственном языке, который знал. Оба
повернули ко мне перепачканные в крови лица. Самцы, черт бы их побрал!..
Кроме того, они были почти трупами. Их уже ничто не могло спасти. Окажись в
каноэ самка, я бы, пожалуй, рискнул. А так - незачем.
                        *    *    *
     Мне патологически не везет. Ни одной самки за восемь лет непрерывного
движения! Сколько я проплыл с косатками за это время - сто тысяч миль?
двести тысяч? полмиллиона? Во всяком случае, совершил несколько десятков
кругосветных путешествий. А человеческую самку так и не нашел.
     Иногда мои чресла разрываются от напряжения. Особенно когда
совокупляется Лимбо и невольно предлагает мне разделить с ним его вожделение.
Я становлюсь робкой тенью, проникающей в его сознание. И тогда мое восприятие
смещается самым неприятным образом. Я перестаю казаться себе тем, что я есть.
Я - урод, и у меня нет органа, чтобы любить ЭТО, висящее рядом со мной
в грязной зеленоватой мгле. Происходящее смахивает на дурной сон, но
сексуальная горячка более чем реальна. Я содрогаюсь, как животное с перебитым
позвоночником; я теряю способность соображать. Меня засасывает в чрево
темной звезды, а там - только морок, сладостная боль и гибель; я воплощаюсь
в огромный китовый лингам, переполненный кровью, в слепого идола,
предназначенного для содроганий и жертвоприношения возле источника жизни.
Какая насмешка слепой природы! Я - тварь, обезумевшая от одиночества и
невозможности разделиться на части, развалиться на куски, которые
когда-нибудь потом, через сотни лет, будут точно так же метаться в
безрезультатных поисках слияния... В конце концов я изливаюсь в океан, как
миллионы самцов повсюду в эту самую секунду, но я оставляю за собой
безнадежно мертвеющий след...
                        *    *    *
     Любопытство китов было удовлетворено, а я вообще не любопытен. Я просто
ищу любые зацепки, чтобы протянуть подольше. Двое умирающих в каноэ
натолкнули меня на одну туманную мыслишку. Я загнал ее поглубже - вдруг
пригодится?
     Безжалостное солнце пробило пелену облаков, и всепланетный парник
превратился в солнечную печь. Я ощутил перегрев и потерю влаги. Подозвал
своего опреснителя, и мы немного порезвились в воде. Мне приходится целовать
эту уродливую рыбину, чтобы выкачать из ее внутренностей пресную воду.
По рассказам матери, некоторые одиночки предпочитают ловить опреснителей и
вспарывать их накопительные мешки или же таскают за собой гроздья полудохлых
рыб, нанизывая их на водоросль.
     (По-моему, это глупость и расточительство. Тем более что опреснители
были созданы и расселены в океане нашими великими предками - вероятно, для
того, чтобы нынешние тупые и одичавшие двуногие вообще могли существовать.)
     Конечно, мне пришлось потрудиться, прежде чем удалось подчинить себе
этот экземпляр и сохранить его в стае, зато теперь у меня всегда вдоволь
пресной воды. Я не люблю зависеть от дурацких случайностей. Много лун назад
мы оказались в плохом месте. В очень плохом месте. (Мать никогда не привела
бы туда стаю. У меня же не хватает опыта. Я еще не ощущаю плохих мест...)
Я чуть не погубил своих китов, да и сам едва не подох от голода и жажды.
Там я понял, что одного опреснителя явно недостаточно. В тот раз мой
пресноводный мешок уцелел, и это было большой удачей...
     Для меня водичка была в самый раз, а для косаток чересчур теплой,
поэтому они ныряли поглубже, сохраняя единый курс. Ради Лимбо я подолгу
держался на предельной глубине - пока не начинало казаться, что барабанные
перепонки дали течь и в мозг просачивается окружающая мгла.
     Несмотря на многолетние тренировки, я задерживаю дыхание не более чем
на десять-двенадцать минут, но стараюсь компенсировать причиненные киту
неудобства. В конце концов здесь я - всего лишь изворотливый гость,
задержавшийся на чужой территории, гость, который может рассчитывать только
на благосклонность судьбы и хозяев. Взаимная помощь и сотрудничество - вот
мое кредо. (Словечко-то какое - <<кредо>>! У кого еще имеется это чертово
кредо, хотел бы я знать! Во всяком случае, не у Лимбо.)
     Под ложечкой засосало - я вдруг вспомнил, что не питался с самого
утра. И косатки изрядно проголодались с тех пор, как нажрались акульего
мяса. Лимбо уже всплывал за очередной порцией воздуха, но все, что я увидел
с поверхности, это неразличимое пятнышко вдали. Кстати, погода портилась,
поднималась волна. Киты повернули на запад в поисках пищи, а я не возражал.
     Долго искать не пришлось - большой косяк кефали двигался встречным
курсом. На этом косяке паслась самка серо-голубой акулы - нейтральная и не
слишком возбужденная. Еды пока хватало на всех. Наблюдать, как охотятся
косатки, - одно удовольствие. Загонщики сбивали кефаль в плотный шар, после
чего китам оставалось только открывать пасти и таранить живую массу.
     Мне Лимбо подбросил крупную рыбину с откушенной головой - больше, чем
я мог бы съесть за день. И все же я набил брюхо впрок - неизвестно, когда
удастся поесть в следующий раз. Сознание ошибки, которая могла стать
роковой, не оставляло меня. А тут еще одна из самок настроилась рожать.
Пропустить это событие я никак не мог.
                        *    *    *
     Разделение живых существ - вот что кажется мне самым непостижимым.
Пока детеныш находится внутри материнского тела, я улавливаю лишь слабый
ток специфической энергии вроде фона, который создают, например, скопления
планктона. Но в момент выхода плода я ощущаю страшный психический удар,
сопоставимый с шоком при тяжелом ранении. Вся беда в том, что чужая
неосознанная боль превращается в моей несчастной голове в МЫСЛИ. Под
черепными костями - настоящий инструмент пытки. В такие секунды я думаю о
косатке-младенце: <<Бедняга! Может, ему было лучше и вовсе не рождаться?>>
Отсюда недалеко и до бредовых размышлений о некоей ссылке, которую отбывает
тот, кто помнит прошлое...
                        *    *    *
     А между тем роды продолжались. Детеныш вышел на треть. Кстати,
появлявшийся на свет <<малыш>> был длиннее меня раза в два с половиной. Тут
случилась небольшая заминка. Самка волокла за собой бившегося в судороге
младенца, как будто превратившегося в уродливый и обременительный придаток.
Его безмолвные <<крики>> высверливали дырочки в моем мозге. От детеныша
невидимыми пульсирующими сферами расходился ужас - бессмысленный и
безнадежный. Его голову уже омывали струйки крови, туманившие воду...
     Я понял, в чем дело: детеныш оказался слишком велик. Еще бы - ведь его
отцом был Лимбо. Мать и младенец мешали друг другу всплыть, чтобы вдохнуть.
     Я выскочил из корзины, как мурена из грота. Пока киты подталкивали
рожающую самку снизу, я пытался извлечь детеныша, обхватив его туловище
за грудными плавниками. Он был очень скользким и бился в агонии. (Ну и
запах, ну и вонь!) Поблизости от него вода казалась теплым киселем. В
разрывах кровяного тумана мелькал огромный пустой глаз...
     Теряя сознание, я тянул детеныша вверх, к свету, и вдруг ощутил под
ногами живую опору - тушу Лимбо, выносящего нас из воды. Наконец голова
малыша оказалась над поверхностью. Он первый раз самостоятельно вдохнул.
Спасен!.. Я все еще крепко держал его и слышал, как бьется чужое сердце.
Оно уже сейчас было гораздо больше моего...
     Вокруг раздавались затихающие свисты. Косатки постепенно успокаивались.
Мать отдыхала после тяжелых родов и медленно плыла, едва шевеля плавниками.
     И для меня пытка тоже закончилась. Испепеляющая боль отступила в темные
коридоры, где был спрятан источник моей мнимой власти и подлинной мерзости.
Теперь я мог радоваться пополнению своего стада. Моя радость была корыстной.
Родился кит, самец, охотник, солдат. Сын Лимбо. Может быть, его рождение
означало, что со временем меня - слабое, ничтожное существо - будут
окружать и защищать косатки-гиганты. Эта новая жизнь продолжалась не без
моей помощи.
     Я еще не знал, насколько короткой она окажется.

                        3

     ...Сигнал тревоги поступил от косаток, плывших в авангарде. За ним
последовал сигнал бедствия.
     Поведение китов мгновенно изменилось. Животные очнулись от дремоты и
устремились навстречу непредсказуемой опасности. Для них атака акул была
кошмаром, происходившим в искаженной реальности. Косатки не отступили, хотя
испытывали сильнейший стресс. Сила, более влиятельная, чем инстинкт, толкала
их на преступление против собственной природы.
     <<Эфир>> взорвался яростью и болью. Первый кит умер, разорванный на
части в течение каких-нибудь пятнадцати-двадцати секунд. Большие белые
нападали по двое, а синие гроздьями висли на жертве, не давая косаткам
всплыть для выдоха и вдоха.
     Даже если бы все происходило в ясный день, вряд ли можно было бы
различить под водой хоть что-нибудь, кроме теней и вытянутых силуэтов,
похожих на пальцы чудовищной руки. Зрение ничего не значит, когда запущен
новый управляющий код. Спусковой крючок - запах. Запах был важнейшим кодом
с тех пор, как существует кровь. А теперь ее было в океане даже слишком
много...
     Облака крови разрастались, стягиваясь в сплошную пелену. Пасти,
похожие на израненные полумесяцы, с силой смыкались, терзая податливую
плоть. Кровоточащие ошметки парили, медленно погружаясь в глубину.
Ослепленные яростью кархародоны продолжали рвать издыхающих китов, в то
время как косатки пожирали их желудки. Проглоченные куски тотчас же
вываливались из выпотрошенных тел. Самой легкой добычей акул были детеныши.
За ними охотились синие, безжалостные, словно стихийное бедствие.
     Если синяя на свою беду попадалась киту-убийце на пути, тот попросту
перекусывал ее пополам, но и тогда акульи челюсти все еще представляли
собой угрозу - как брошенный в воду заряженный капкан...
     Постепенно косатки организовали эффективную оборону и перешли в
контратаку. Им помогали инстинкт, разум... и кое-что еще, какой-то
непостижимый стимулятор, таившийся до поры во мраке. Они улавливали сигналы
чуждого сознания. Если бы у китов было представление об ином мире, возможно,
они сочли бы эти сигналы знамением свыше. Но мир был един и целостен, и в
этом мире существовали союзники в трудном деле выживания.
     Сражались все, даже подростки, в точности повторявшие движения
родителей. Мобильные группы китов, прикрывавших друг друга от угрозы
нападения сзади и сбоку, отсекали кархародона, после чего делали с
ним то, что когда-то делали с землей экскаваторные ковши...
     Белым было все равно - они не чувствовали боли. Инстинкт
самосохранения оказался полностью подавленным.
     Никто не отступил.
     Бессмысленная бойня продолжалась.
                        *    *    *
     Групповая тактика косаток начала приносить им успех. Синих акул киты
убивали десятками. Белым вырывали жабры, откусывали хвосты, превращали рыб
в обглоданные волокнистые хрящи, украшенные лапшой из внутренностей и
отягощенные уродливыми сводами челюстей...
     Самый большой кит - гигантский самец - охотился в одиночку. Его
поведение было немыслимо коварным. Он убил несколько синих, но лишь
потому, что те мешали ему плыть в нужном направлении. Не они были его целью.
     Он появился на поле боя совсем недавно, опустившись с поверхности. Кит
дважды обогнул сражающиеся стаи, двигаясь в отдалении. Потом снова всплыл
и снова погрузился. Он искал то, чего сам не осознавал. Кархародона?
Конечно, но далеко не всякого.
     Самец не вступал в локальные схватки даже тогда, когда косаткам не
помешала бы его помощь. Он проплыл мимо кровавых лохмотьев, в которые
превратился его детеныш, растерзанный синими. Кит не мог позволить себе
роскошь упустить главную добычу...
     Завершив очередной круг, он набрал скорость и протаранил разбавленный
кровью мрак. Черно-белая торпеда скользила в обильно приправленном китовым
мясом и акульими плавниками бульоне. Вдогонку за ним бросились синие, но
их вовремя перехватили. Здесь не было того, кого самец искал, и тогда он
стал уходить на север. Ни один из его сородичей не счел его необъяснимый
поступок позорным бегством.
                        *    *    *
     Самец огибал подводную гору с востока. Шум схватки стихал вдали. Океан
будто вымер. Многочисленные обитатели отмелей предпочли спрятаться.
Невероятное скопление акул и косаток распугало рыбу на мили вокруг. Никогда
не случалось ничего подобного.
     Кит-убийца плыл почти бесшумно. Пустое море и первозданная тьма.
Только мелочь, зарывшаяся в донный ил, излучала ужас. Но в темноте гнездилось
и нечто гораздо более страшное. Источник злой воли, наполнявший <<эфир>>
волнами враждебности.
     Самец завершал поиск. Тень возникла в бездонном колодце его сознания.
Пока еще неразличимая опасность. Призрак ужаса. Шепот инстинкта, советующего
отступить...
     Он не увидел врага, он ОЩУТИЛ его присутствие. Холодная глыба
приближалась с севера. Гигантский двадцатиметровый кархародон* медленно
описывал незримый круг, прокачивая воду через жаберные щели. Только это
и было причиной самого кошмарного звука в мире - шелеста запущенной
машины смерти...

---------------------------------------
* В данном случае речь идет о представителе вида carcharodon megalodon,
  считающегося вымершим в конце третичного периода. Гигантские кархародоны
  достигали длины 30 метров и более.
---------------------------------------

     Враг был совершенен. Уже миллионы лет назад он достиг эволюционного
потолка... Две рыбы-прилипалы - самец и самка - извивались на фоне
грязно-белого брюха. Лоцман скользил, будто привязанный, на расстоянии
полуметра от корявой пасти, наводя гиганта на невидимую цель. И странное
дело - тонкий пунктир воздушных пузырей тянулся за акулой...
     Ни одна из морских тварей не осознавала, что происходит. Самец большой
белой был единственным в стае, не поддавшимся общему неистовству. Его
жертва приплывет к нему сама - ему было ОБЕЩАНО это. Тоже знак свыше?
Во всяком случае, кархародон был голоден, как никогда в жизни. Так далеко
остались тюленьи пастбища и так близко безумие! Он мигрировал от
опустившихся под воду берегов Австралии, присоединился к стае возле бывших
Соломоновых островов, пересек экваториальный пояс. Слишком часто всплывал
на поверхность. Зачем? Он не знал даже этого. И вот он здесь, но его
миссия еще не завершена. Это всего лишь эпизод на пути к неведомой цели...
Постоянный контроль, поводырь, связь, которой нельзя было избежать, - разве
мало причин для бешенства? Он действительно был бешеной тварью - но на
крепкой цепи. И даже немотивированное поведение приобретало зловещий
мотив...
                        *    *    *
     Они сближались лоб в лоб. Встречная скорость достигала пятидесяти
узлов. К чему приведет столкновение на такой скорости двух многотонных тел?
Этого еще никто не знал... Кархародон распахнул пасть пошире, готовый
раздавить что угодно - хотя бы челюсти кита-убийцы. Но в последний момент
тот неуловимым движением ушел в сторону и врезался самцу большой белой в
жабры...
     (Иногда мне приходится использовать чужой опыт, всю мерзость,
скопившуюся в моих мозгах, чтобы уцелеть. Так было и в этот раз. Я
<<навел>> Лимбо на кархародона-носителя, и я же изобрел атакующий маневр,
а это уже смахивает на искусное манипулирование двадцатитонной тушей.)
     ...Из жаберных щелей струями ударила жидкость, невидимая в темноте,
зато имевшая ЗАПАХ. Акуле было даже не важно чей. От сильнейшего удара
кархародон опрокинулся на спину. Его отбросило в сторону. Несколько раз
он перевернулся вокруг продольной оси, окутанный кровавым шлейфом.
     Косатка не дала ему прийти в себя. Челюсти кита вонзились в боковой
плавник, вырвав его, а заодно и пятидесятикилограммовый кусок мяса вместе с
прилипалой.
     Но кит почуял не только кровь и мясо. Его пасть оказалась забита
водорослями. Густой, почти сплошной сетью из водорослей. И еще обрывками
сплетенных из водорослей канатов. Самцу почудилось что-то смутно знакомое...
     Вытолкнув из себя эту массу, кит-убийца продолжал терзать врага.
Распорол ему брюхо, разорвал желудок, из которого вывалились непереваренные
кости. Самец большой белой изогнулся и задел челюстями налитый жиром живот
косатки.
     Кровь. Еще больше крови... Кит содрогнулся от боли. Кархародон тоже -
но в пароксизме удовлетворяемой страсти к пожиранию. Кит не дал ему утолить
голод.
     Последовала еще одна атака; зубы косатки пробили акулий глаз, содрали
полосы кожи с огромной головы. Куски кожи, покрытой плакоидной чешуей,
изранили ротовую полость кита, словно моток колючей проволоки, но это был
бой без жалости к себе и до смертельного конца.
     Неожиданно силуэт кархародона распался надвое. Самец-косатка не
понимал, что происходит. Трепещущий организм устремился к поверхности,
оставляя за собой бурлящий поток воды... и воздушные пузыри.
     Издыхающий кархародон медленно погружался, перевернувшись вскрытым
животом кверху. На всякий случай кит-убийца нанес еще один удар, вырвав
ему жабры с неповрежденной стороны.
     И вдруг кит ощутил взрыв боли в нервных клетках - боли, которая
немедленно преобразилась в его мозгу в нечто большее. Это был искаженный
мукой сигнал бедствия. Вопль отчаяния. <<Воздух! Воздух!!!>>
     Самец содрогнулся так, будто сам задыхался. Но ведь он еще не нуждался
в воздухе!
     Тем не менее кит начал всплывать. Он догонял маленькое тело,
отделившееся от акулы и неловко двигавшееся в чуждой среде...
     И вот она - граница плотного и почти бесплотного. Жидкое зеркало.
Текучий край мира. Сегодня не было этих жутких запредельных огней, сиявших
над океаном. Только капли воды сыпались из мрака...
     Кит всплыл на поверхность, с шумом выдохнул порцию зловонного воздуха
и заскользил по кругу, выставив над водой хвостовой плавник. Внутри
образовавшейся воронки появилось еще одно живое существо, неуклюже
барахтавшееся, словно рыба с откушенным плавником. Тщедушное тело и мощнейшее
излучение мозга...
     Самец не стал его убивать. То, что существо скоро умрет, было так же
верно, как то, что день сменит эту ужасную ночь. Приговор ему был подписан
в ту самую секунду, когда оно заставило кархародона напасть на косатку.
     Кит поплыл прочь от вопящего комка ужаса, бившего конечностями по
воде. Он возвращался к своему стаду. Перед тем как нырнуть, самец почти
целиком выпрыгнул из воды и вошел в нее по плавной дуге, чтобы доставить
удовольствие союзнику. Он создал вокруг себя пенящийся поток, который смыл
кровь и экскременты с сети, сплетенной из водорослей и канатов с
регулируемыми петлями, опоясывавших его тело в трех местах...

                                4

     В ту ночь спать уже не пришлось. Лимбо был ранен - не очень опасно,
однако, кроме кожи и жира, слегка пострадали половые органы (оказывается,
страх кастрации знаком не только мне).
     Я отделался парой царапин, а также счастливым образом избежал контакта
с акулой. В противном случае мог бы превратиться в освежеванную тушку. В
результате столкновения меня швырнуло вперед, словно кусок засохшего дерьма
из пращи. Хорошо еще, что я заранее ослабил петли корзины и вода смягчила
удар... Когда кархародон задел Лимбо зубами, мне показалось, что
металлические крючки выдирают из меня кишки и вонзаются в мошонку. (Кстати,
я помню кое-что о крючках, гарпунах, китобоях...)
     После схватки с акулами моя стая недосчиталась пятерых самцов, девяти
самок, семерых детенышей. Мы потеряли загонщиков, кормящих матерей и две
трети молодняка.
     Что и говорить, это был страшный, подлый и хорошо рассчитанный удар,
вполне достойный двуногого. Впрочем, я не уверен, что это именно двуногий
кричал в темноте. И почему все произошло здесь и сейчас? Ведь время
Противостояния еще не наступило. До Нового Вавилона оставалось три тысячи
миль пути...
     На исходе ночи косатки оплакивали погибших, наполняя пространство
жуткими стонами, отгоняли уцелевших акул, искали отбившихся от стаи раненых
китов и помогали им всплыть для вдоха. Пользуясь случаем, я доедал останки
(какая все-таки вкусная штука - акулье мясо!). А потом мы продолжили
свой путь на север.
     Когда над океаном рассвело, я привязал себя к корзине, так что спинной
плавник Лимбо торчал у меня между ног, и попытался заснуть. Во сне я дышу
реже, чем обычно, но все равно гораздо чаще, чем киты. Лимбо давно привык к
этому и поднимается на поверхность всякий раз, когда мне требуется воздух.
Мой верный парень! - он знает, что мне нужно, лучше, чем реанимационная
бригада... Киты тоже дремали. <<Релаксация>> - вот еще одно хорошее
словечко из прошлого.
     Вдруг мой кит забеспокоился, и его настроение почти мгновенно
передалось мне. Вскоре я понял, в чем дело. Впереди появилось препятствие.
Смутная тревога, испытываемая косаткой, по-видимому, означала, что когда-то
Лимбо уже проплывал здесь, но препятствие не было отмечено на его
внутренней <<карте>>. Мне бы подобную систему ориентации! (<<Ну и что бы
ты с ней делал?>> - шепнул саркастический голосок моего двойника.)
     Киты обменивались сериями щелчков и свистами. Почему-то я живо
представил себе двуногих, переглядывающихся в замешательстве. Но КАКИХ
двуногих? Себя... и свои точные копии - зеркальные отражения в застывшей
воде. На большее даже моей больной фантазии не хватило.
     Через пару минут и я начал улавливать аномалию - наличие прямо по
курсу огромной магнитной массы. Затонувший корабль - не такая уж редкость,
но все дело было в том, что эта штука находилась У ПОВЕРХНОСТИ.
     Я был поражен и напуган. Попасть на пресловутый Плавучий Остров - это
означало или рай для двуногого, или мучительную смерть.
     Легенды о нем я слышал от матери с раннего детства. Они были столь же
таинственными и неопределенными, как сказки о Древней Земле. Но Древнюю
Землю еще не нашел никто, а Плавучий Остров видели многие. (Для матери
больше двоих - это уже <<многие>>.)
     Искушения... Они слишком редки, чтобы я мог презирать их. Согласно
легендам, на Острове живет большое количество самок, всем хватает пищи, а
люди владеют совершенным оружием и не нуждаются в помощи китов. Если меня не
убьют сразу, я окажусь в человеческой стае. И кто знает, какая стая лучше?
     Наверное, те двое в каноэ - изгнанники. А может быть, они покинули
Остров по своей воле. Как же сильно нужно пострадать, каким пыткам
подвергнуться, чтобы решиться на такое? Это не укладывалось у меня в голове.
     Мое воображение рисовало мне различные картины рая и ада. Рай всегда
казался бездонной пропастью океана; в аду была застойная вода и дно
мелководья, усеянное гниющими трупами. И любые варианты сводились к двум
главным простым вещам: в раю я был свободен, в аду я становился рабом
высшего существа. У меня хватало сообразительности, чтобы опасаться худшего.
     Я представил себе, что попал на Остров и превращен в покорное животное
вроде... кита из моей стаи, и некто, ориентирующийся в реальности неизмеримо
лучше меня, управляет мною, а я не подозреваю об этом. Может быть, ОН даже
ЛЮБИТ меня. Я сыт, доволен, имею самку и все необходимое. Под ногами -
твердь; над головой - солнце; вокруг - воздушный простор, и можно
непрерывно дышать... Хуже этого было только одно - погребение заживо в
металлическом чреве.
     Двуногие - особенно самцы - не внушали мне доверия. Скорее всего
они похожи на меня. Тогда посещение Острова было бы безумием. И тем не
менее... Я испытывал острую потребность совершить что-нибудь безумное,
абсолютно неправильное. Проклятая натура! Я думал только о себе...
     Ставка была очень высока, а выбор труден. Настолько труден, что я
решил отодвинуть его на несколько часов. Три уникальных события в течение
суток - это не могло быть случайным совпадением. Мне даже представилось,
что моя жизнь сжимается, вмещая в краткий промежуток времени все то, что
обычно происходит на протяжении долгих лет и десятилетий. Или не происходит
вообще.
     Нападение кархародонов, каноэ с голодными людьми, плавучий металлический
объект... Что все это означало? Вероятно, стая больших белых охраняла
кого-то? Или что-то? Может быть, теперь ЭТО принадлежит мне? (Поостынь,
дружок. Съешь сырую рыбку, попей холодной рыбьей крови. А лучше - спи.
Спи и увидишь сны правдивее самой жизни...)
     Я принял решение во сне.
                        *    *    *
     (Ох уж эти сны!
     Чаще всего мне снится мать. У нее нет лица и нет плоти. Темный силуэт
скользит рядом, среди осколков раздробленной луны. Но до него нельзя
дотронуться, как нельзя прикоснуться к тени. Это наш совместный бесшумный
полет в неописуемом мраке, перемежаемый странными картинами, неясными
видениями и смутными пророчествами, - полет краткий или более-менее долгий.
Его продолжительность не зависит от моих желаний. Мать находится в каком-то
другом слое, нездешние потоки несут ее мимо меня со скоростью моей
летаргии. Где-то совсем близко, за тончайшей, но непреодолимой завесой,
существует чужой, холодный океан, в котором происходит то, от чего
шевелятся волосы у меня на голове и леденеет спина. Там теперь странствует
тень матери, совершая вечный путь среди потусторонних руин. Такой же путь,
наверное, предстоит и мне... За нею мутящим разум шлейфом тянутся образы;
ее сопровождает эфемерный и фантастический рой теней, а наяву в мое сознание
проникают только жалкие эпигоны...
     Когда мать пытается предупредить меня об опасности, она <<показывает>>
мне Летучего Голландца. Не знаю, что означает второе слово, но встреча с
Летучим Голландцем предвещает беду. Должно быть, я неизлечим - ведь он
нисколько не пугает меня и лишь завораживает своей призрачной красотой.
Есть нечто, гораздо более страшное...
     Мать поведала мне о порождениях извращенной цивилизации древних. Они
пытались создать жизнь на другой основе - не столь уязвимую и не столь
короткую, как жизнь двуногих. Возможно, они знали о грядущей катастрофе и
готовились к ней. И хотели спастись любой ценой - даже путем изменения
собственной сущности. Но не успели. Последствия оказались непредсказуемыми.
     И все-таки древние создали СУЩЕСТВО. Или только зародыш, муляж,
модель существа. Они будто населили мертвый дом своими призраками. Ожило
ли их создание? Этого тонкого момента я не улавливал. По крайней мере оно
могло плодиться, копируя самое себя. Оно было раздроблено и в то же время
едино. Размазано в пространстве, но обладало способностью к мгновенному
реагированию на внешнее воздействие. Оно хранило в себе генетический
материал большинства обитавших на планете существ. Зачем? Неужели до
<<лучших>> времен?..
     Его постепенное угасание нельзя было назвать приближением смерти.
Скорее это была слишком долгая спячка. Кажется, оно пребывало в пассивном
ожидании некоей трансформации, или радикального изменения среды обитания,
или перерождения, или наступления <<другого сезона>>. Может быть, оно
нуждалось в <<пище>>, <<материале>>, <<катализаторе>>, <<возбудителе
активности>>? Не знаю. Но вот это и пугало меня. Я боялся того часа, когда
спящий восстанет из своей плавучей могилы. Или колыбели? Во всяком случае,
его пробуждение будет означать конец нашего мира...
     Однако, кроме страха, я испытывал еще и жгучее любопытство. Я ловил
себя на том, что хотел бы присутствовать при этом... Что же означали
образы, посланные из прошлого, как не предупреждение, сигналы <<Будь
осторожен!!!>>, <<Держись от него подальше!!!>>?
     Мать часто напоминала мне об этом создании.
     Почему-то она называла его Ноем.)
                        *    *    *
     Но сегодня мне снился кошмар, недавно пережитый наяву. Кархародоны снова
шли в атаку. Теперь это были не призраки в мерцающем сознании Лимбо (иногда
я проникаю туда как насильник в дом невинности и тогда сам кажусь себе
призраком); теперь это были МОИ затаенные страхи, счета, предъявленные к
оплате в самый неподходящий момент, ловушки, которые живое существо ставит
самому себе, когда все другие препятствия уже пройдены...
     Древние, как океан, твари охотились за мной - и я не винил их в этом.
Акулами руководил инстинкт. Но что такое инстинкт, если не закодированное
послание из прошлого? Для меня это одновременно предупреждение, оставленное
матерью-природой в непостижимых глубинах акульего мозга, и моя предсмертная
записка, отпечатанная в извилинах собственного серого вещества.
     Даже во время схватки мне не было так страшно, как теперь, в кошмаре.
От слепящего ужаса спасала ночная тьма, а сейчас я ВИДЕЛ их - созданий,
нарушивших древний кодекс поведения. Приоткрытые пасти (рваные гноящиеся
раны) приближались с четырех сторон... Обнажались полукружия челюстей,
усеянных зубами, которые были похожи на ряды кресел в амфитеатре,
сооруженном для кровавых представлений (моя чертова эрудиция услужливо
подсовывала мне самые нелепые сравнения!)... Я слышал гулкие подводные
звуки - <<чомп! чомп! чомп!>>... И была эта вечная, не рассеивающаяся муть
перед глазами - такая грязная по сравнению с хрустальной прозрачностью
воздуха... Однако там, НАВЕРХУ, меня неизменно охватывают сильнейшие
приступы агорафобии - даже тогда, когда я, трусливо озираясь, вползаю на
какой-нибудь чудом уцелевший плот в поисках самки...
     Короче говоря, кархародоны начали жрать меня - пока еще во сне. Я
обнаружил, что увеличился в размерах, раздулся, будто мертвый кит, и всплыл,
превратившись в отвратительную розовую массу. По моему животу бродили давно
вымершие чайки и, злобно косясь, выдирали клювами кусочки мяса. А снизу -
снизу питались большие белые... Надо мной парил альбатрос; его силуэт
пересекал диск ослепительно сиявшего солнца. Во всем этом была непостижимая
красота. Как в человеческой музыке, которой я никогда не слышал наяву...
     Под конец отчаяние пронзило меня снизу доверху ледяной иглой. Игла
парализовала дыхательный центр; я превратился в сгусток мертвых клеток,
от которого отделился скат-манта - моя темная душа - и ушел в глубину,
взмахивая <<крыльями>>. А мертвая плоть всплыла к адской прозрачной
голубизне и облакам - как всякая дохлятина...
     На границе сна и смерти меня поджидала тень Лимбо - невинного
счастливчика, не подозревающего о том, что и он должен умереть. Он проникает
в мои сновидения всякий раз, когда хочет сообщить нечто важное. На этот раз
кит сохранил информацию, извлеченную неведомым мне образом из сознания
издыхающего кархародона.
     Древний монстр, убитый Лимбо, был не единственным и не самым
смертоносным представителем своего вида. Где-то осталась самка, носившая
в своей матке чудовищные эмбрионы, самка, на которую двуногий пастух успел
воздействовать неизвестным кодом. Мегалодоны размножались под его контролем.
То были будущие хозяева будущего мира. А это означало, что шансов дожить
до зрелости у меня было не больше, чем у раненой сельди, оказавшейся под
пристальным вниманием акулы-молота...
     Мой страх был настолько сильным, что даже во сне меня настигло
оцепенение. Страх поднимался из ледяного мрака, как гигантский кальмар,
опутывал тело своими липкими желеобразными щупальцами, застилал вязкой
жижей далекий тускнеющий свет...

                                5

     После кошмарного сна меня ожидал сюрприз - на этот раз приятный.
Правда, я, глупец, не сразу понял, какой подарок преподнесла мне судьба,
и чуть было не упустил редчайший шанс.
     Оказалось, что не все мои киты отдыхали или совершали печальный
ритуал. Один молодой любопытный самец отправился на место схватки Лимбо с
мегалодоном, привлеченный затухающими сигналами. Он был еще глупее меня,
этот шестиметровый малыш. Он вполне мог попасть в ловушку и нарваться на
уцелевших акул, до сих пор пребывавших под воздействием кода агрессии. Тогда
уже никто не успел бы приплыть ему на помощь. Мы находились слишком далеко.
     Была и другая опасность, еще не знакомая мне. Я осознал ее гораздо
позже, а косатки, наверное, не осознают никогда. Марионеткам неведомо, к
чьим рукам или мозгам тянутся незримые нити...
     Он принес ЭТО в пасти - нечто полудохлое, жалкое, поставившее на кон
все и безнадежно проигравшее... Смерть для такой безрассудной твари - закон,
приговор океана, итог противодействия слепой природе. Но я был прозревшей
частью этой самой природы. И прозрение оказалось настолько ошеломляющим,
что на некоторое время я потерял контроль.
     Существо пробыло в воде в одиночестве больше полусуток. Если бы не
косатка, оно протянуло бы еще совсем немного. Жажда, голод, усталость, а
может быть, и помешательство сделали бы свое дело. Вместе с ним пошли бы ко
дну мои надежды. Но и самец обошелся с существом не слишком деликатно.
Что ж, его можно понять - для него этот отчаянно трепыхавшийся кусок мяса
был неразрывно связан с кархародонами, с образом ВРАГА...
     Жизнь покидала существо, и, вероятно, оно уже не представляло
никакой ценности. Но инстинкт оказался мудрее. Самец уловил некую связь,
подобие между моими излучениями и аурой обреченной на смерть твари...
     Я увидел ЭТО, едва разомкнув веки после кошмара. Двуногий в челюстях
косатки - зрелище необычное, исключительное. Интересно, давал ли кит ему
дышать? Если нет, мне оставалось только осмотреть труп.
     Когда малыш подплыл ближе и вынес добычу на поверхность, мне показалось,
что медуза ужалила меня пониже спины. Я рассматривал ТЕЛО. Я увидел перепонки
между пальцами, выпуклые молочные железы, широкие бедра, округлый живот,
темный треугольник в паху... САМКА!!!
     Я мгновенно сопоставил облик существа с обликом единственной двуногой
самки, которую я знал за всю свою жизнь, - своей матери. Что касается
физиологии, подобие было несомненным. А эта к тому же была совсем молодой,
хотя и похожей на мертвую рыбину. Мертвую?!..
     Через секунду шок прошел. Я испугался, что уже слишком поздно. Если
она погибнет, я не прощу себе этого. До конца своих дней я буду считать
себя идиотом, и это будет вполне заслуженно.
     Когда малыш разжал челюсти, на плечах и боках самки обнаружились
лиловые цепочки кровоподтеков от его зубок. Она была без сознания. Я схватил
ее за ноги и втащил в свою корзину. Ее кожа была скользкой и холодной.
Старый вертикальный рубец пересекал ребра. Трудно было понять, что оставило
такую отметину.
     Я наспех привязал самку к корзине (оказалось, что тут тесновато для
двоих, и мелькнула опережающая события мыслишка, что придется плести новую!),
затем проверил дыхание. Еще ни разу я не спасал ни одного захлебнувшегося
двуногого и действовал по наитию. Я надавил ей на грудь, и изо рта
выплеснулась вода пополам с зеленоватой жижей.
     (Мои ладони касались этих прохладных, гладких, упругих выпуклостей.
В глазах потемнело. Конечно, я не на шутку возбудился. Поцелуй в твердые
посиневшие губы вовсе не казался мне приятным. Вместо этого у меня возникло
страстное, непреодолимое желание облизать все ее тело и узнать, как пахнет
выделяющийся секрет, - желание настолько дикое и неукротимое, что я начал
делать это и опускался ниже, и судорога вожделения сводила мои челюсти, и
ласки стали укусами, и сморщенные от холода соски самки оттаивали у меня во
рту... Я был неумелым, но жадным. Если бы сейчас напали большие белые акулы,
от меня было бы не больше толку, чем от младенца...)
     А где-то за сотни миль от моего исступления она хрипела, с рвотным
кашлем извергая из легких остатки воды. Она бешено дергалась, пока ее мышцы
непроизвольно сокращались. Возможно, я привязал ее слишком туго. Ее глаза
открылись... Некоторое время в них была только боль, муть, бессознательное
колебание на границе тьмы и света. Содрогание... Потом зрачки сфокусировались
на мне...
     К тому моменту я справился с собой. Невозможно ласкать самку, когда она
то ли мучительно возвращается к жизни, то ли бьется в агонии. И самым важным
для меня вдруг оказалось одно: чтобы она выжила. То, что еще совсем недавно
она была моим смертельным врагом, не имело никакого значения. Враг
превратился в добычу победителя. Я владел ею безраздельно и знал, что
сделаю с ней все, что захочу. В любое время. Мое желание стало менее острым,
но ни в коем случае не угасло. Просто теперь я был уверен: самка никуда от
меня не денется.
     Она смотрела и все еще не понимала, где находится. Наверное, она
испытала гораздо более сильный шок, чем я, когда леденящие объятия смерти
вдруг сменились моими по-животному грубыми ласками... Я видел свои отражения
в ее глазах цвета вечернего южного неба. Я ничего не мог сказать о ней, кроме
того, что она ниже, тоньше, слабее меня, ее волосы более густые и более
темные, а кожа светлее, чем моя.
     Я воспринимал мощную красоту косаток, хищную красоту акул, хрупкую
красоту кораллов, нежную красоту китовых младенцев, но о человеческой
красоте я не знал ничего. До сих пор не с чем было сравнивать. Даже
собственное лицо я видел только изредка и только в дрожащем зеркале воды.
Что красиво, а что уродливо в двуногих? У меня еще не было стереотипов на
этот счет.
     Пока мы разглядывали друг друга, у меня внутри пульсировало что-то -
тлеющий ком желания, бесформенное солнце надежд, предвкушение и ожидание
нового, измененного, согретого теплом человеческого присутствия
существования... А в ее зрачках были только страх и ненависть. В какой-то
момент мне показалось, что она попытается укусить меня, но она была еще
слишком слаба...
     Лимбо шумно выдохнул, и она вздрогнула от неожиданности (это тебе
не акула, стерва!), сжалась, невольно принимая позу эмбриона, и заскулила.
В этом звуке было что-то невыразимо тоскливое, жалобное, безысходное. Я
ударил ее по щеке, чтобы прекратился скулеж. Она замолкла и спрятала голову,
закрывшись ладонями. Я чувствовал, что она покорно ждет смерти.
     Сопротивление действительно было бессмысленным - наверняка она уже
видела черно-белые силуэты китов из моей стаи, скользившие рядом с Лимбо.
А если и не видела, то, без сомнения, улавливала сигналы, без которых
невозможно управлять носителем. Она тоже следила за тенями внутри головы,
под закрытыми веками.
     Но что, если ее мозг был <<настроен>> только на акул? Тем лучше. Тогда
она полностью в моей власти, и можно не опасаться подвоха. К тому же я
надеялся рано или поздно выяснить причины странного поведения акул и думал,
что виновница беспредела - у меня в руках.
     Горечь и ликование соперничали в моем сознании, раздирали его на
конфликтующие части. На одной чаше весов - смерть китов; невосполнимый
урон, нанесенный стае; отдаленная, но страшная угроза, которую представляли
собой эмбрионы мегалодонов; в конце концов, моя нечистая совесть. На
другой - встреча с Плавучим Островом; победа над акульей стаей. И главное,
я нашел то, без чего постоянно ощущал свою ущербность, - половину,
предназначенную мне самой природой.

                                6

     Плавучий Остров был огромен. Его размеры поражали мое неразвитое
воображение. Я рассматривал его с безопасного (как мне казалось) расстояния,
и все равно он занимал четверть горизонта. Сверху он был плоским, словно
брюхо камбалы, лишь кое-где торчали наросты, похожие на коралловые рифы
слишком правильной формы. Он имел грязно-серый, <<неживой>> цвет.
     Ничто не нарушало тишины. Ничто не двигалось, если не принимать во
внимание почти незаметного дрейфа гигантской массы. И все же я понимал, что
это не может быть творением природы. Я видел айсберги. Я залезал на них, ел
снег и пил талую воду. Так вот, эта штука была чем-то совершенно другим.
     Вначале я предпочел обследовать подводную часть Острова. Косатки
казались мелкими рыбешками рядом с ней. Под поверхностью я мог видеть только
малую часть бугристой мохнатой стены, обросшей водорослями и ракушками. С
одной стороны имелся каплевидный выступ величиной с голову полосатика, а с
противоположной, до которой Лимбо пришлось плыть целую минуту, торчали
два странных предмета, напоминавших огромных окаменевших медуз с мантиями
в виде четырех скрученных лепестков. Только они были сделаны не из камня.
     Впервые за очень долгое время я снова прикоснулся к металлу. Ощущение
неприятное. И все же, если верить рассказам матери - а у меня до сих пор не
возникало причин им не верить, - это было нечто, созданое моими предками.
Их возможности и способности вызывали уважение, даже преклонение. Но не у
Лимбо.
     Мне с трудом удавалось удерживать его поблизости от того, что вполне
могло бы стать со временем моим плавучим идолом. Или церковью, блуждающей в
океанских просторах, - ведь благодаря присутствию <<переселенца>> я уже не
считал себя дикарем. Оставалось только придумать удобную религию и обратить
в новую веру других двуногих. Кто-то должен умереть для достоверности. А
затем воскреснуть...
     Я и не догадывался, что мои игривые мыслишки вскоре отзовутся горьким
чувством вины.
     Да, меня неодолимо притягивал безжизненный памятник, воплощавший в себе
целый утраченный мир. Безжизненный? Насколько безжизненный? Странный дух
витал вокруг него - дух чего-то уже не живого, но и не окончательно
мертвого. Только один раз я столкнулся с подобным явлением - при случайной,
мимолетной встрече с Белым Кашалотом.
                        *    *    *
     За краткость встречи я благодарил судьбу. Белый Кашалот - это даже не
легенда; это приобретающий форму призрак невнятной фобии, тоже доставшейся
мне по наследству...
     Он проплыл мимо, будто айсберг, почти такой же <<холодный>> и
безразличный ко всему. Будто пятно во сне, размытая морда дьявола, которую
невозможно ни с чем отождествить и потому невозможно узнать - и лучше
никогда не увидеть ее четко...
     Нас разделяло расстояние в несколько корпусов. Косатки почти не
обратили на него внимания, словно это и впрямь была лишь туша дохлого
кашалота. Но я смотрел, не в силах отвести глаз; я разглядел необъяснимое,
и я чувствовал присутствие потусторонней жизни, тлеющей внутри невообразимо
древнего тела. Никто не может жить так долго; ЭТО и не было непрерывной
жизнью, а только демоном, пробуждающимся в момент соприкосновения с
чьим-нибудь податливым разумом.
     А у меня был податливый разум. Сны о прошлом, фантазии о будущем,
сплошная воспаленная рана настоящего... Но тут не надо было ничего
придумывать, ни о чем фантазировать - все было воплощено в Белом Кашалоте.
Я видел предостаточно.
     Из его морщинистого горба торчали чужеродные предметы, обезобразившие
древнее совершенство. Скрученные гарпуны образовывали темный крест на
вершине белоснежного холма. При виде этого символа смерти и веры заныла
моя душа...
     Ни один плавник не шевелился; кашалот двигался будто по инерции. Что
это за инерция, презирающая трение и время, инерция, длящаяся веками?..
     Меня не покидало ощущение, что он возник буквально из ничего за
мгновение до нашей встречи. По мере сближения красота перетекала в уродство.
Или все это было лишь игрой света и тени. Глубокие трещины избороздили лоб;
челюсть была свернута набок; потухший глаз показался мне затычкой в плавающем
кожаном мешке.
     Тень Белого Кашалота таяла. Обернувшись, я следил за нею. Один из
молодых китов моей стаи проплыл СКВОЗЬ нее. Я невольно сжался. Я уловил
содрогание чужой плоти и мгновенный морок, охвативший сознание косатки...
     Ничего не случилось. Вернее, ТОГДА ничего не случилось. Странности с
тем молодым китом начали происходить гораздо позже...
                                *    *    *
     Но сейчас металлическая стена передо мной была неоспоримо реальной -
нерастворимой твердью, о которую можно было при желании разбить себе голову.
Она возвышалась над водой на несколько десятков по всему периметру Острова.
Препятствие абсолютно непреодолимое для того, у кого нет присосок или
крыльев. Никаких лестниц, углублений, свисающих с борта канатов. Только
монотонные ряды заклепок - наверное, их были миллионы.
     Я понял, что мне никогда не попасть на Остров, если только... меня не
впустят сами хозяева. Кое-где я заметил узкие щели в корпусе, образовывашие
замкнутые четырехугольники. И это выглядело так, словно фрагменты стены
могли поворачиваться или раздвигаться. Скорее всего Плавучий Остров так и
останется развенчанным мифом, напоминанием о том, что все красивые
легенды - ложны.
     Вблизи Остров уже не был красивым, хотя то, что таилось за его стенами,
все еще притягивало меня, разжигало проклятое любопытство. Я получил
очередной урок: обыденным, опасным и даже пугающим может оказаться предмет
самой отстраненной мечты, когда вожделенная цель наконец достигнута. Как
всегда, реальность далека от иллюзий. Идеал незаметно искажается, огрубевает
и превращается в очередное препятствие на пути. И затем держит, будто
крючок, который трудно извлечь. Цена освобождения - сильная боль. А на
горизонте - уже новые дразнящие миражи, к которым тянется душа с ее
неутолимой жаждой перемен.
     Но я не прилагал никаких усилий к поиску Острова, я просто наткнулся
на него. Страшная мысль о том, что обитатели Острова могут обнаруживать
китовые стаи и охотиться за нами, еще не приходила в мою голову. Я был
потрясающе наивен во всем, что касалось двуногих. Ничего удивительного - они
были для меня гораздо более таинственными существами, чем любые твари,
живущие в океане.
     Самка спала, привязанная к корзине на спине Лимбо. Она была достаточно
измучена, пока боролась за жизнь в одиночку. Я с удовлетворением заметил,
что она обладает навыками рефлекторной задержки дыхания. Это уже стало
почти инстинктом, как и многое другое. Ее сон не прерывался ни на секунду
даже тогда, когда косатки погружались под воду.
     И еще я заметил, что сигналы Лимбо слегка изменились. Появление самки
не прошло бесследно. Мой кит-носитель действовал так, словно я раздвоился.
Я <<видел>> свое смазанное <<отражение>> в зеркале его мозга. Теперь на
<<отражение>> накладывался слабый фон, создаваемый ответными излучениями
еще одного человека. Мне предстояло изучить этот эффект и понять, как это
отразится на моем правлении. Нет ли опасности перехвата власти?
                        *    *    *
     Раздался оглушительный грохот. Несвоевременное самокопание - такая
непростительная глупость! Положение изменилось мгновенно. Тонны воды
сдвинулись, увлекаемые в открывшиеся пустоты, и вместе с ними ускорилось
время. Теперь имели значение только сиюминутные вещи. Например, стремление
выжить любой ценой. То, что жизни китов и моя собственная находятся под
угрозой, я понял сразу же.
     Часть подводной металлической стены опрокинулась куда-то внутрь
Острова. Я не мог вообразить себе такую мощь. Создалось стремительное
течение - коридор диаметром в несколько десятков метров, в жидких границах
которого водяной поток приобрел чудовищную скорость. Даже гиганта Лимбо
швырнуло вперед, и он развернулся вокруг продольной оси. Я с трудом
удержался у него на спине, вцепившись в ячейки корзины. На всякий случай я
хотел быть поближе к самке, опасаясь, что веревки не выдержат и ее смоет.
Неужели я дорожил ею больше, чем китами? Жалкий похотливый червяк!
     Очень скоро стало ясно, что нас засасывает в темный металлический грот
с ровными стенами, испещренными такими же рядами заклепок, как и снаружи.
Лимбо отчаянно сопротивлялся; его даже не требовалось стимулировать. Что-то
невыразимо страшное таилось в конце темного, горизонтального, четырехгранного
туннеля.
     Хуже всего было то, что я не мог определить источник опасности. Она
была размытой и излучалась отовсюду, будто весь этот проклятый Остров был
единым гигантским мозгом! Вещество, а не существо. Нечто, лишенное уязвимых
органов и самих тел, однако сохранившее все функции биологических
организмов и перераспределившее их непонятным для меня образом. Подвижное,
невероятно мощное, жестко контролируемое, но... неживое. Древнее и
непостижимое. Вот он, настоящий реликт из прошлого! Я ожидал от своей
случайной находки чего угодно, только не этой бессмысленной попытки
уничтожения, и готовился к смерти.
     И опять Лимбо спас меня. Несколько долгих секунд он боролся с течением,
и стены не двигались относительно нас, из чего я заключил, что встречные
скорости кита и потока сровнялись. Напор жидкой массы оказался настолько
сильным, что я был вынужден закрыть глаза. Тело проснувшейся самки дрожало
у меня под рукой. Дрожь ужаса. Я легко отличал ее от озноба...
     Вскоре нам обоим уже не хватало воздуха. Если бы всасывание продолжалось
чуть дольше, мы погибли бы от удушья еще до того, как очутились бы в
громыхающем чреве. Огромная металлическая заслонка снова провернулась вокруг
оси и перерезала поток.
     У меня в мозгу взорвалась боль. Это был <<вопль>> отчаяния молодого
кита, которого засосало в черный коридор. Теперь уже никто не сумел бы ему
помочь. Нас разделила стена, непроницаемая для плоти. Однако, к моему
сожалению, она совсем не была препятствием для волн ужаса, захлестывавших
меня.
     И опять я чувствовал то же, что, наверное, чувствует родитель, теряющий
своего ребенка. Груз вины еще тяжелее, чем сама потеря. Отсюда недалеко и до
ненависти к себе. Я был всему причиной; я отвечал за все...
     Жалобы, сигналы бедствия и гулкие стоны тревоги затихали по мере
движения кита во <<внутренностях>> Острова. Все больше экранов разделяло
нас. Насколько я понимал, пленник прикладывал тщетные усилия к тому, чтобы
изменить направление движения. Туннель был слишком узок, и косатка не могла
в нем развернуться. Самец будто оказался внутри <<кровеносной>> системы
стального чудовища. И некое <<сердце>> перекачивало воду вместо крови...
     Испуганная стая отплыла подальше, потеряв только одного кита.
Рыба-опреснитель тоже уцелела благодаря тому, что находилась далеко от
всасывающего жерла. Все могло закончиться гораздо хуже.
     Но кто сказал, что все закончилось? Я с трудом удерживал Лимбо на
расстоянии, с которого мог видеть борт Острова сквозь мутную пелену воды.
Я улавливал последний устойчивый образ, переданный пленником, - лабиринт,
из которого нет выхода. Зато есть центр лабиринта. То самое <<сердце>>.
     И там происходит НЕЧТО.
     Преображение.
                        *    *    *
     Чего я ждал? Предсмертной вспышки активности? Новой информации? Хотел
увидеть труп? Убедиться в том, что кит мертв? Я понимал: мне никогда не
разгадать тайну Плавучего Острова, даже если я буду сопровождать его
десятками лет и время от времени приносить жертвы на алтарь своего дурацкого
любопытства. Не хватит ли одной?
     О том, чтобы проникнуть внутрь после начала очередного цикла
всасывания, не могло быть и речи. Я не герой и не самоубийца. Говоря по
правде, я смертельно боялся этой штуковины, олицетворявшей безумную и
извращенную цивилизацию древних... Удивительно только, что от них осталось
лишь ЭТО, а не целые архипелаги плавучих клоак, в которых они продолжали бы
свою губительную для океанских тварей деятельность. Кажется, я догадывался,
в чем дело. Выходит, не так уж они были могущественны, раз погибли. Волна
была причиной их смерти. Волна, последовавшая за Небесной Карой и ставшая
Карой Морской.
     Внутри Острова происходило что-то, почти недоступное моему
сверхчувственному восприятию. Я впервые столкнулся с системой, которая
функционировала по другим законам. Ее излучение не содержало полезной
информации, хотя сама система оказалась фантастически сложной. Отделившийся
от меня призрак-разведчик блуждал среди неопределенных форм в тщетных
поисках аналогий.
     Спустя четверть суток сигналы плененного кита стали очень слабыми и
слились с неразличимым фоном. Это была не смерть. Напоследок я уловил даже
оттенок УДОВОЛЬСТВИЯ. Что-то воздействовало на мозг косатки, но иначе, чем
это сделал бы я, пытаясь облегчить страдания или избавить от страха. Я
передавал бы эмоции, а самцу ввели в организм некое вещество. Способ грубый,
однако гораздо более действенный. Впрочем, это порождало пугающую
неопределенность и даже... надежду на контакт. С кем? С этим плавучим
монстром?! (<<А почему бы и нет?>> - закрадывалась мыслишка, казавшаяся
гнусной, но я не знал почему.)
     Итак, я ждал, прикованный к Острову цепями неизвестности. За это время
стая дважды охотилась. Для косаток мало что изменилось. Но я воспринимал
случившееся как брошенный мне вызов. Возможно, это лишнее свидетельство
моего комплекса неполноценности. Я искал враждебную сознательную силу,
которая притворялась частью слепой природы и проявляла себя под маской
неотвратимости. И сама смертельная угроза могла быть только одной из ее
гримас...
     На следующее утро моя самка уже чувствовала себя гораздо лучше. Я
отвязал ее и досыта накормил рыбой. Напоил. Оказалось, что она умеет
пользоваться живым опреснителем. Потом я овладел ею. Она была покорной и
тихой. На какое-то время я забыл о своих потерях, забыл обо всем. Да, почти
так я и представлял себе слияние. Чего-то не хватало, но, может быть, полная
гармония придет со временем?
     После я испытал физическую усталость, опустошенность и вместе с
тем - невероятное облегчение. Самка освободила меня от демонов, которые
росли в подсознании, будто черные жемчужины внутри раковин моллюсков...
     Потом я наблюдал за Островом, а самка изучала мою корзину. Она
наверняка отличалась от той, которые плетутся для носителей-акул, но
отличия невелики. Похоже, Остров не произвел на самку особого впечатления.
Она взглянула на него лишь мельком. Она интересовалась близкими и
конкретными вещами. Все непонятное и отдаленное для нее просто не
существовало.
     Наверное, такова природа всех самок. С их помощью мы снимаем напряжение
и освобождаемся от демонов, пока цепи, выкованные нашим же вожделением, не
образуются снова. А самки тем временем заботятся о хрупких гнездышках и
создают иллюзию благополучия.
     Несколько раз Остров извергал из себя зловонную жидкость, образовавшую
черную маслянистую пленку на поверхности океана. Иногда выпускал вверх
столбы дыма... Я задавался праздными вопросами. Например, мне было
интересно, способен ли этот плавучий гроб производить хоть что-нибудь,
кроме отбросов?
     Вопрос оказался не таким уж праздным. Ответ я получил вскоре.
                        *    *    *
     Когда снова раздался грохот, напоминавший близкий гром, стая была
на действительно безопасном расстоянии. Я не повторяю ошибок дважды. Впрочем,
на этот раз направление потока было обратным. Врата металлического ада
отворились, чтобы выпустить многие сотни тонн воды, заполнявшей лабиринт.
Происходящее чем-то напоминало извержение подводного вулкана, только вместо
лавы лилась горячая жидкость.
     Как только нас коснулись первые обжигающие струи, Лимбо нырнул вниз, в
холодные слои. Казалось, мы познали новый способ убийства. Но был и другой
вариант: обитатели Острова (или единственный обитатель, составлявший с ним
взаимопроникающее целое) пытались нас отпугнуть... Бурлящий поток нес с
собой мертвеющие водоросли, мелких полусварившихся рыбешек и какие-то
обломки, не имевшие ничего общего со здешними донными отложениями.
     Несколько минут мы парили в глубинных сумерках, пока наверху
происходили перемешивание, теплообмен и выравнивание температуры. Потом
стало еще темнее - мы очутились под черным непрозрачным пятном, тянувшимся
за Островом. Я чувствовал: еще немного - и мне понадобится воздух. А самка
была уже на пределе, и я приказал Лимбо двигаться к границе пятна и чистой
воды как можно быстрее.
     В том месте, где кит вынырнул, вода была отвратительно теплой. Но я
испытывал дискомфорт не только по этой причине. Какие-то новые <<тени>>
внезапно возникли на моем внутреннем горизонте. Откуда они взялись? Я
догадался об этом почти сразу же. И я сомневался в том, что стая готова к
новой схватке.
     Впрочем, при любом раскладе, даже самом безнадежном, взрослые косатки
знали свое дело. Киты начали перестраиваться в боевой порядок.
     Я попытался сконцентрироваться на чужих <<тенях>>. Десять особей.
Не акулы. Не косатки. Не кашалоты. Не двуногие. Черт меня возьми, их слабое
излучение не было похоже на излучение ни одного из знакомых мне существ!
Ровный, безэмоциональный фон, изменявший свои параметры только в момент
реагирования на приказ. И я отдал первый приказ, хотя это могло повлечь за
собой непредсказуемые последствия.
     Мать рассказывала мне о таких дьявольских штучках древних, как мины.
Столкновение с ними означало почти неминуемую гибель. Некоторые из них
таились в глубине на привязи, образуя целые заграждения, а другие блуждали
по воле океанских течений... Так вот, эти твари, исторгнутые из чрева
Острова, было словно разумные мины - малоуправляемые и смертельно опасные.
Однако канал для взаимодействия был открыт, и я нащупал его.
     С громадным трудом мне удалось заставить тварей отвернуть и двигаться
параллельным курсом. Потом я направил Лимбо в их сторону.
     По мере сближения меня охватывал мистический страх, сменившийся
постепенно трепетом благоговения. Я присутствовал при акте творения, вернее,
мне был предъявлен непосредственный результат. Это было поистине
сверхъестественно!
     Твари оказались в пределах видимости. Внезапно я узнал своего молодого
кита, попавшего в ловушку Плавучего Острова, - его размеры, контуры
плавников, строго индивидуальную форму <<седла>>, - только теперь он
отбрасывал десятикратную тень. Десять особой, идентичных во всем, вплоть до
мельчайших деталей. Даже их движения и излучения были синхронизированы.
     Можно было подумать, что это какой-то фокус с отражениями, но я уже
понимал, что отражения тут ни при чем. Если присмотреться, становилось
заметно, что и движения этих новых созданий были не столь гладкими, как
у прототипа, - при сохранении прежней амплитуды каждая фаза состояла из
отдельных частых рывков, которые всегда следовали друг за другом в
одинаковом ритме, будто <<мышцы>> были частями хорошо отрегулированного...
(Я знал слово <<регулировать>>, и я знал слово <<механизм>>. Теперь я,
кажется, догадывался, что они означали в прошлом.) И еще кожа...
     Я решился подплыть совсем близко. Как передать ощущение от
прикосновения к одному из этих <<китов>>? Его кожа была МЕРТВОЙ и не
регенерировала, хотя через мельчайшие отверстия на поверхность выдавливалась
какая-то смазка, снижавшая трение о воду. И даже смазка пахла чем-то чужим.
     Но то, что таилось под оболочкой, было гораздо загадочнее, чем
эффективный и быстрый способ точного воспроизведения внешнего вида моего
потерянного кита.
     Каждый член этой маленькой странной стаи обладал частицей его
расщепленного разума. Но самого самца уже не существовало! Кто может понять
это? Во всяком случае, не я. Не знаю, что сделали с ним во чреве чудовищного
Острова, каким образом удалось скопировать его и воспроизвести в нескольких
экземплярах, откуда, в конце концов, взялся нужный материал, - однако в
результате появились муляжи, абсолютно схожие между собой. Внутри них был
металл и что-то еще. Вещество, аналогов которого не существовало в природе.
Магнитное поле Земли оказывало на него влияние и даже могло испортить
<<настройку>>. Возможно, Остров желал заполучить и пастуха, но воспроизвел
пока только кита, посчитав его неким исполнительным органом...
     Меня осенило. Грех было не воспользоваться ситуацией. И я начал
рискованную партию, надеясь, что вдали от Острова все обернется в мою
пользу. Я решил взять муляжей с собой, сделать их частью стаи. Я назвал их
Группой - ведь они обладали слаженностью и внутренней целостностью. Они
были как пальцы, растущие из одной нематериальной ладони, и потому лишь
КАЗАЛИСЬ отделенными друг от друга.
     Сперва они держались обособленно, хотя совсем скоро впервые приняли
участие в охоте. Потом до меня дошло, что в каком-то смысле они учились у
живых существ, и значит, я лил воду на чужую мельницу. Если муляжи и
нуждались в пище, то перерабатывали ее совсем иначе. Внутри каждого из них
был источник энергии - почти вечный по человеческим меркам. И я предположил,
что Группа пригодится мне во время Противостояния. Это будет мое тайное
оружие, может быть, последний шанс. Или в крайнем случае охрана - гораздо
менее уязвимая, чем мои киты. Позже я узнал, что могут сделать стальные зубы
муляжей, а глубина их погружения казалась мне просто нереальной.
     Однако поддерживать с ними контакт было очень трудно. Особенно в
первые дни. Контакт никогда не был полноценным - все равно что управлять
протезом вместо настоящей руки. Со временем я научился формировать и
посылать простые недвусмысленные команды. Чем проще был приказ, тем быстрее
они реагировали на него и тем лучше был результат. До некоторых пор <<лучше>>
означало более эффективную охоту...
     Иногда мне становилось страшно. Мне казалось, что отмирает та часть
моего нефизического существа, которая находится на периферии стаи, проникает
и сливается с такими же <<тенями>> косаток и... муляжей. Безусловно, я не
мог считать их просто идеальными куклами, созданными для какой-то жуткой
неведомой игры и подаренными мне Островом для противоестественного
развлечения.
     Впрочем, игрой тут и не пахло. Я вел себя как последний кретин.
Я принял этот сомнительный дар и лишь намного позже понял, что дар
предназначался не мне. Я должен был научить Группу всему тому, что умела
стая, состоявшая из живых китов, а затем... Затем, возможно, начиналось
самое страшное, потому что истинные цели Острова навсегда остались для
меня тайной.
     Слабость вынуждала меня быть коварным и порождала изощренность в
методах. Мне не приходилось выбирать. Я сражался и добывал себе пищу,
используя любые доступные средства. Но если раньше я излекал пользу из
сосуществования с косатками, то теперь я применил закон жизни к НЕЖИВЫМ
созданиям. Возможно, это намерение и было порочным изначально. Такой
порок являлся неизбежным следствием и неотъемлемой чертой КОНТРОЛИРУЮЩЕГО
разума.

                                7

     Месяцы спустя.
     До Нового Вавилона осталось всего несколько десятков миль. Чем он
ближе, тем хуже я сплю. Меня терзают неразрешимые вопросы. Призраки
все чаще проникают в сновидения. Я вынужден разговаривать с ними. Наши
<<беседы>> продолжаются наяву.
     Чтобы избавиться от назойливого внутреннего диалога, я стараюсь
уделять стае как можно больше внимания. Зачем лгать себе? Я готовлю их к
Противостоянию и вероятной смерти. И все сильнее убеждаюсь в том, что не
ошибся: муляжи - идеальные солдаты. Они лишены страха и не испытывают
интереса к самкам. Обладают ли они вообще способностью к воспроизводству
вне Плавучего Острова? Этого я не выяснил до сих пор и вряд ли выясню
когда-нибудь.
     Моя самка вполне освоилась в китовой стае. Она сплела себе корзину и
теперь плавает на спине двенадцатилетней косатки, с которой установила
тесный контакт. Возможно, свою роль сыграло и то, что они обе беременны.
Роды еще не скоро - косатка носит плод шестнадцать месяцев. Даже не знаю,
хорошо это или плохо - что-то подсказывает мне: во времена Противостояния
выживут далеко не все.
     Тогда ради чего этот долгий бессмысленный путь?
     Один из тех самых неразрешимых вопросов. Казалось бы, океан
беспределен, пищи хватит на всех, плыви в любую сторону и живи свободным.
Но нет. Притяжение Нового Вавилона сильнее моего рассудка, моей воли и даже
моего инстинкта самосохранения.
     Не я один жертва этого притяжения. Мое знание об этом столь же
иррационально, как и само влечение. Мать, например, погибла раньше, чем
сумела добраться до назначенного места. Мне понадобилось десять лет, чтобы
ощутить то, что влекло ее туда. Смахивает на не вполне осознанное рабство.
Хуже только самоубийство. Что это - способ регулирования нашей численности?
Вероятно, далекие предки позаботились о том, чтобы мы не расплодились сверх
всякой меры...
     Величайшее таинство или величайшая глупость? Другого шанса не будет
ни у кого. Все мы, уцелевшие пастухи, паразиты и отщепенцы, находимся в
равных условиях. Подозреваю, что кто-то повелевает нами, даже если этот
<<кто-то>> - какой-нибудь сверхинстинкт угасающего рода двуногих. Иначе
откуда наше неукротимое стремление к Вавилону - стремление, которое
возникает во всех душах одновременно? Зов настигает тех, кто находится
в самых отдаленных уголках океана, на расстоянии тысяч миль друг от друга.
Зов всегда своевремен - успеют все, как бы долог ни был путь. А когда
стремление возникает, уже не надо задумываться о поиске направления.
Круиз-контроль и компас - в моей голове. И не только в моей.
     Возможно, истинная причина - неизвестное излучение. Ни один из нас
не способен его уловить. Оно воздействует на бессознательном уровне, и,
значит, мы тоже всего лишь рабы прошлого, дергающиеся под влиянием
электрических импульсов, словно отсеченные конечности. А если изменить
масштаб и взглянуть на поверхность шарика, то мы - будто магнитная пыль,
передвигающаяся вдоль силовых линий. Пыль, возомнившая себя
самодостаточной...
     Проклятие! Зачем мне дано догадываться о запретных вещах? Я сам дорого
дал бы за то, чтобы оставаться в неведении. Я завидовал китам и своей
самке. Но уже готов был нарушить табу.
                        *    *    *
     С ночи той памятной битвы с кархародонами мне удавалось избегать
встреч с другими стаями китов или акул. Иногда мы были вынуждены делать
огромный крюк или даже прятались, используя подводный рельеф. Я не мог
рисковать. Моя стая и без того была ослаблена, а преждевременно пускать в
ход <<тайное оружие>> было бы глупостью. Вероятно, это и называлось когда-то
военной хитростью? На самом же деле я начал осознавать (в редкие моменты
просветления) свою собственную маниакальную сущность, но, конечно, ничего
не сумел поделать с этим. Кто может изменить меня? Только тот, кто фиксирует
изменения. Неужели мое сознание должно подвергнуться расщеплению? Ради чего?
Я не знал.
     А между тем интенсивность <<шума>> нарастала. <<Эфир>> заполняли сотни,
тысячи теней. И <<голоса>>. Некоторых сигналов я вообще не понимал. Что же
будет в окрестностях Вавилона? Полный хаос?.. Только бы не угодить в засаду!
Или - что еще хуже - в смешавшиеся стаи китов, ослепленных, потерявших
ориентиры и охваченных паникой...
     Хорошо, что моя самка не озабочена подобными проблемами. Похоже, будущее
мало ее волнует. Ее потребности всегда конкретны, а завтрашний день
существует для нее лишь с точки зрения удовлетворения этих потребностей.
Заметно округлившийся живот уже мешает ей свободно двигаться. Мы не
разговариваем - то есть не обмениваемся словами. Она знает совсем немного
слов, да и то на каком-то чужом языке. Я даже не пытался их выучить или
навязать ей хотя бы часть своего богатого лексикона. Нет смысла. Мы прекрасно
общаемся, передавая друг другу образы. Образ мгновенно порождает эмоцию.
А порой содержит в себе некое зерно, прорастающее сразу же или спустя
некоторое время. Я называю это <<замедленной передачей>>. Странная и
эффектная штука - можно, например, ощутить чужую боль или оргазм спустя
сутки...
     Слова ничтожны. По этой же причине я не даю самке имени. Пока она
просто самка. Означает ли это, что я ценю ее меньше, чем Лимбо? Запрещенный
вопрос! Она - это любовь, наслаждение и надежда, а Лимбо - это жизнь здесь
и сейчас. Может случиться так, что сохранить обоих не удастся. В глубине
души я знаю, каким будет мой выбор, если действительно придется выбирать.
И она, наверное, знает тоже... Поэтому наши тени никогда не сольются
полностью. Внутри у каждого есть раковина, которая не раскроется ни при
каких обстоятельствах, показав постороннему съедобную беззащитную мякоть...
     Например, мне так и не удалось выяснить, почему стая кархародонов
напала на косаток в ту ночь, когда самка едва не погибла. Я тщательно
препарировал ее воспоминания, но обнаружил лишь слабое эхо чужого сигнала,
не имевшего ничего общего с акульими.
     Код принуждения. Я сам пользовался им неоднократно. Похоже, самка
находилась под чьим-то контролем. Над этим стоило задуматься всерьез. Кто
был пастухом двуногих? Где прячется это великое существо? Обладает ли оно
плотью? И вообще - существо ли это?
     Нет ответа.
                        *    *    *
     Во время очередной охоты поблизости появился одиночка на десятиметровой
акуле. Оказалось, что это самец. На сей раз мне удалось определить его пол
на большом расстоянии, хоть в этом и не было моей заслуги. Он излучал, как
целое стадо китов. Судя по всему, Новый Вавилон тоже был его конечной целью.
     Акула - серьезный союзник и отличное оружие, но это всего лишь одна
пара челюстей. Тем не менее чужак смело вторгся в наши <<угодья>>. Я
восхищался такой наглостью, однако у него вряд ли был хотя бы мизерный шанс.
Он проявил еще большую наглость, когда попытался заполучить мою самку.
Отчаянный парень! Спустя некоторое время я изменил свое мнение и готов был
признать в нем серьезного соперника. Само его намерение свидетельствовало о
том, что он обладает гораздо более избирательным и дальним <<видением>>,
чем я.
     Несколько часов он двигался вслед за нами, придерживаясь параллельного
курса. Когда стая уплотняла рыбные косяки и выстраивалась для этого,
образуя огромную дугу, одиночка напал на дальний от меня фланг, где паслась
косатка с моим двуногим сокровищем на спине. Это был неглупый ход, тем
более что <<эфир>> был до крайности засорен сигналами охотников и повсюду
раздавался грохот, плохо действовавший на мои барабанные перепонки, -
это косатки глушили рыбу мощными ударами хвостовых плавников. Так что мне
было не до тотального контроля.
     Поначалу казалось, что чужак просто хочет получить свое на
подготовленном, сбитом косяке. Это не могло быть поводом для конфликта.
Изредка я наблюдал даже некое взаимодействие между стадами косаток и
одиночными акулами. Их объединяли инстинкты охотников. Но сейчас чужаком
применялась уже известная мне и вполне осознанная тактика - он
<<придерживал>> акулу, запрещая той охотиться...
     Моя самка вовремя почуяла что-то неладное и привязалась к корзине
дополнительными веревками. Беременная косатка не является полноценной боевой
единицей. Поэтому парень на акуле едва не достиг своей цели.
     Он имитировал маневр одного из китов-загонщиков и оказался на
расстоянии нескольких корпусов от кита-носителя. Потом последовала
стремительная атака сбоку и снизу. В последний момент акула перевернулась
на спину и разорвала косатке брюхо.
     У меня в голове взвыла сирена смерти. Мгновение раскалывающей череп
боли - и затем ярость... Лимбо протаранил косяк, рванувшись к месту
коварного нападения. Я-то знал, что уже поздно. Косатку не спасти, а значит,
оборвалась еще одна цепь жизни, которая могла протянуться в бесконечность.
Но тогда мне было не до сожалений. То было время для гнева и мести. Гнев
оказался бы бесплодным, а месть - нереализованной, если бы не... Группа.
     Дело в том, что муляжи не охотятся. Я хочу сказать, что они не охотятся
ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Пища не является для них целью, хотя они в совершенстве
овладели всеми приемами индивидуальной и коллективной охоты. Муляжи изредка
пожирают рыбу и даже дохлятину - и перерабатывают все без остатка.
Подозреваю, что они могут длительное время обходиться вообще безо всякой
подпитки. Их запасы энергии огромны - и это не биоэнергия. Поэтому
и всплывают они крайне редко - не для дыхания, а для вентиляции. По правде
говоря, они превосходят живых китов в быстроте и точности наведения. А
теперь у меня появилась возможность проверить их в схватке с реальным и
сильным противником.
     Акула терзала косатку, когда появился первый муляж. Издыхающий кит
медленно опускался в облаке крови; акула была в неистовстве (она явно
находилась ВНЕ контроля), ее корзина была пуста, а двуногий уже карабкался
к моей подруге, которая безуспешно пыталась всплыть.
     Запутавшиеся веревки и канаты едва не сыграли с ней плохую шутку - она
могла оказаться придавленной к трупу и вскоре погибнуть от удушья. Узлы были
самораспускающимися - надо только точно знать, за какой конец потянуть. Я
не понимал, почему она задержалась на глубине. Позднее выяснилось, что петли
были разорваны акульими зубами и корзина превратилась в мешок с узкой
горловиной. Самка застряла основательно.
     (Вот так судьба - попасть в ловушку и задохнуться в корзине, сплетенной
своими руками! И я ничем не сумел бы помочь...)
     У чужака было преимущество передо мной. Он находился совсем близко и
видел все это своими глазами. К тому же акула-носитель не была его
единственным оружием. Вероятно, суровая жизнь приучила одиночку полагаться
только на собственные силы и изобретательность. В этом смысле он был гораздо
более самостоятельным, чем я.
     Он держал в руке что-то вроде костяного ножа из обломка нароста
рыбы-пилы. Штука смехотворная... пока остаешься под защитой косаток или
акул. Если же по воле случая окажешься <<один на один>> с двуногим, почти
наверняка победит тот, кто владеет этим заостренным куском кости. Всего
лишь подобие зуба, но зато какое! (Останусь жив - обязательно подумаю над
этим. Может быть, пора позаботиться о том, чтобы уменьшить свою зависимость
от китов? Кроме того, нож поможет мне в одиночку справляться со всякой
мелочью.) Сейчас чужак воспользовался им, чтобы удержаться на гладком боку
косатки, безжалостно вонзая свое оружие во вздрагивавшую в агонии тушу.
     (Образ этого ублюдка моя самка передала мне гораздо позже, спустя много
часов после схватки, но когда это все-таки произошло, я содрогнулся - он
оказался удивительно похожим на <<призрак>> моего отца. Та же ослепляющая
страсть, та же агрессивная, необъяснимо жестокая сила, та же безудержная,
тупая настойчивость, не останавливающаяся ни перед чем - даже перед угрозой
уничтожения...)
     И он добрался до самки, схватил за длинные волосы и перерезал петли,
удерживавшие ее в корзине. Потянул за собой вверх, чтобы вдохнуть воздух.
Одновременно мощным лучом послал приказ акуле следовать за ним. У него
действительно оставалось совсем мало времени и узкий коридор в пространстве
для того, чтобы попытаться уйти с добычей от преследования китов-убийц.
Да, этот парень обладал чудовищным влиянием! Оторвать голодную акулу от
истекающей кровью жертвы - для этого нужен сверхконтроль.
     Акула ринулась за ним к поверхности; за нею тянулся рассеивающийся
кровавый шлейф, а из открытой пасти выпадали клочья мяса. В этот момент
муляж буквально вспорол акулу от хвоста до жаберных щелей каким-то
немыслимым приемом, использовав свою нижнюю челюсть, как многолезвийный нож.
Подоспели еще двое его <<собратьев>>: один рвал акулу, другой занялся
двуногим. Тот, по-видимому, уже понял, что неоправданно рисковал и потерял
все. Он вполне мог прикончить мою самку просто так, от злости, - влечение
к смерти и хаосу доминировало в его излучениях.
     Между тем акула продолжала сражаться, несмотря на смертельные ранения
и вывалившиеся внутренности. Муляжи упорно и методично рвали ее на
куски - БЕЗ моего приказа. Их челюсти работали будто ковши со скоростным
приводом, соскребавшие мясо с акульих хрящей...
     Третий муляж настиг двуногого у самой поверхности и легко перекусил его
пополам. Мне оставалось только надеяться, что самка при этом не пострадала
(Лимбо все еще находился слишком далеко, хотя и плыл на максимальной
скорости).
     Она действительно почти не пострадала - если не считать неглубокой
тройной раны на бедре от стальных зубов муляжа и царапин, оставленных
ногтями двуногого. Чужак не успел нанести ей последнего удара ножом. Вместо
этого он пытался ударить кита в глаз. Он промахнулся и попал ниже.
     Представляю себе охватившие его панику и суеверный страх, когда
костяной клинок, пробив тонкий слой искусственной кожи, сломался о
металлический каркас! Ну а в следующее мгновение уже сам двуногий был
разрезан пополам мощными челюстями.
     Он жил еще пару секунд, и мне никогда не забыть той кошмарной волны
концентрированного ПОНИМАНИЯ, которая обрушилась на мой разум. Его
сверхмощный излучатель почти заставил меня поверить, что и со мной
происходит нечто ужасное, непоправимое, окончательное. Адская боль
распиливала меня на куски; яростное солнце некоего нового, интуитивного и
безнадежно запоздалого прозрения вспыхнуло в мозгу, распустилось цветком с
тысячью жалящих лепестков, и еще чернее стала река жизни, впадавшая в
леденящее море смерти, - но еще мгновение она судорожно текла под небесами
бесконечного сожаления и лунами, отражавшими свет истинного бытия...
                        *    *    *
     Все было кончено. Еще три трупа появились в океане. И никому не стало
от этого лучше...
     Моя самка в шоке. Дважды она побывала на грани жизни и смерти. Что-то
нарушилось. Но что? Может быть, шаткое равновесие между необходимостью
убивать ради еды и чудовищными аппетитами безумия?
     Несмолкающий зов Вавилона снова гнал меня и стаю на северо-восток.
Самка временно расположилась в моей корзине.
     Краткий ритуал в наступающей темноте.
     Вечер.
     Прощание с погибшей косаткой.
     Ночь.
     Утром мы были уже далеко.

                                8

     Если это окрестности, то каков же сам Вавилон?!
     Зрелище было поистине завораживающим. Подо мной и вокруг меня -
вечность, воплощенная в камне. Полет, пойманный в ловушку безмолвия и
безвременья. Или мгновение, затянувшееся до конца времен. Место, где глупые
преувеличения вдруг приобретали настоящее значение. Не случайно предки
говорили когда-то: <<увидеть ЭТО - и умереть>>. Вероятно, для меня ЭТИМ
станет Новый Вавилон.
     Чуждый, почти инопланетный пейзаж. Канун Противостояния. Глина еще в
руках творца. Донные пески - свалка секунд, символ незапущенного времени.
И повсюду парили гигантские тени в зеленоватой мгле, будто дирижабли в
пасмурный день, отразившиеся в очках слепого (откуда этот образ? - я уже
давно не задаю себе подобных вопросов). Эскадрильи, флотилии, рои, армады,
стада, заблудившиеся праведники на поводу у слепцов, солдаты на тихом
призрачном параде, паразиты, привлеченные ядовитой приманкой и собравшиеся
на последнюю трапезу... Не иначе, действовало перемирие, воцарившееся во
всех мозгах одновременно. Даже в самых примитивных. Вроде мозга моей самки.
Она нашла себе новую подругу среди косаток и удивительно быстро сплела
корзину. Должен признать, кое в чем она гораздо расторопнее и ловчее меня.
Но эта ее тягостная невосприимчивость к прекрасному...
     Вавилон таился где-то впереди, прятался в неразличимой пелене, за
гранью прозрачности, а пока что мы плыли над каньонами и кратерами, сквозь
ажурные башни и сводчатые галереи, петли эстакад, застывшие керамические
леса, мимо возникающих из сумрака мостов и опрокинутых многоярусных пирамид.
Справа от меня слаженно двигалось большое стадо кашалотов, слева - стая
серо-голубых акул. И что самое странное, неисчислимые косяки сельди и
кефали тоже плыли в сторону Вавилона. Должно быть, гостеприимные хозяева
позаботились о пище для нас...
     И вот впереди забрезжил свет. Это было похоже на то, как если бы солнце
взошло под водой. Косатки <<переговаривались>> высоким тоном, означавшим
любопытство. Призрачное сияние почти заворожило их. Все мы, живущие в
соответствии с природными циклами, находились в необычном состоянии
временного смещения. До восхода <<настоящего>> солнца оставалось еще
несколько часов; была ночь новолуния, и сверкающая корона казалась не меньшим
чудом, чем явление Ангелов. Ангелы сулили покой, мир, безопасность, любовь...
Что-то изменилось во мне под влиянием этого света: размягчался костяк,
растворялся невидимый панцирь. Это было прощением, возвращением в потерянный
рай...
     Впервые в жизни я видел ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ свет, если не считать молний...
и сновидений. Но молнии были лишь краткими проблесками во тьме,
сновидения - слишком туманными, а тут миллионы вспышек слились в непрерывное
ликующее свечение, и волшебные лучи проникли в мои зрачки. Это был какой-то
новый сигнал, световой код - и немедленно очнулся от спячки тот бродяга,
который сидел во мне и знал куда больше, чем мог знать обыкновенный пастух,
проживи он в океане хоть триста лет. Его (или меня?) охватила такая тоска
по всему утраченному, недоступному, запретному, что хотелось завыть. И
одновременно возникло совершенно незнакомое мне убийственное ощущение
БЕЗДОМНОСТИ - и это в мире, где нет и не может быть приюта!..
     Я ненавидел себя. Я пытался выдавить из души эту ненужную мне тень
прошлого, которая отравляла все мое существование, наполняла его чужими
призраками, чужими чувствами, чужой неутоленной тоской и болезненными
воспоминаниями. В том числе о Вавилоне. Я думал, что Вавилон - это рай?
Тупая скотина...
     Фейерверк света. Океан света. Вода стала жидким светом...
     Купола на дне.
     Мне показалось, что они расцветают, протягивая в бесконечность тысячи
лучей-лепестков. Да, это был мой дом! Мой дом, оставленный несколько
поколений назад. Я вернулся. Примешь ли ты меня?..
     От картины, открывшейся внизу, захватывало дух. Купола были прозрачными,
и под ними был... воздух. Тонкий слой какого-то вещества отделял жидкую
среду от воздушной. Стекло. Теперь я увидел, что такое стекло. Оно - как
чистейшая затвердевшая вода, похищенная часть небосвода, нетающий лед.
И за этой надежной стеной было все то, что я считал разрушенным,
уничтоженным, погибшим, сметенным Большой Волной...
     Щемило сердце, тонко вибрировала многоликая душа. <<Иллюзия,
иллюзия>>, - нашептывала мне самая мерзкая из моих теней. И она еще
не задала главного вопроса: <<ЗАЧЕМ МЫ ЗДЕСЬ?>>.
     Очарованный странник... Как близко было осуществление мечты - и как
скоро последовало крушение надежд! Город открылся мне - город в прекрасной
подводной долине. Его образа не было в моей памяти - он был обещанием
будущего. Живая, плодородная земля расстилалась под куполами. Фермы, дороги,
сады, леса, жилища двуногих, стада четвероногих... Какие-то диски парили в
ИХ небе, и каждый излучал нечто особенное - нерассказанную историю, которая
могла быть подлинной. Эти истории казались мне куда более интересными, чем
мое прозябание наяву или даже мои сновидения. То был город грез...
     Я погубил его.
                        *    *    *
     Так начинаются штормы - с темной полосы на горизонте.
     Переселение в рай вдруг обернулось адом. Гигантская тень появилась
вверху. Она надвигалась с юга. Магнитная масса и обтекаемая форма
исполина - этого было достаточно для отождествления. Стальные стены,
каплевидный выступ, люки, винты, рубившие воду, ультразвуковые импульсы...
Плавучий Остров, запрограммированный на уничтожение жизни. Его сопровождали
мегалодоны. Десятки мегалодонов, возвращенных в океан, проскочивших
немыслимым образом сквозь игольное ушко времен, преодолевших пропасть в
миллионы лет, которая разверзлась между периодом их господства в океане
и сегодняшней ночью...
     У моей стаи не было шансов. Каждый мегалодон был в полтора раза
длиннее Лимбо, а Лимбо - гигант среди косаток. Откровенно говоря, шансов
не было ни у кого из тех, кто услышал зов Вавилона.
     Теперь я начал прозревать. До меня дошел смысл Противостояния. Мы
должны были послужить живым щитом. Ангелы собирались пожертвовать нами ради
того, чтобы их свет сиял вечно. Я ничего не имел против, но разве не я стал
невольным врагом всего того, к чему стремился? Я нес в себе зародыш
истребления.
     И связь между Островом и муляжами тоже стала для меня очевидной. Она
не прерывалась ни на секунду с тех пор, как Группа объединилась со стаей.
Я слишком поздно понял кое-что очень важное: пастух не обязательно находится
снаружи. Главный пастух - всегда внутри. Он может поделиться властью на
какое-то время, но в конце концов получает все - тело, мозг, душу.
     Кто, как не я, привел муляжей к Вавилону? Они и Остров были глухи к
зову, и меня использовали в качестве лоцмана. Я совершил роковую,
непростительную ошибку. Я впустил демонов через черный ход. А вслед
за ними явился их настоящий хозяин - и постучал в парадную дверь.
     ...Остров был примерно в миле от меня, когда открылись его донные люки.
Оттуда вывалились бочкообразные предметы, продолговатые снаряды и устремились
вниз. Кто-то из пастухов, находившихся поближе, бросил своих косаток на
перехват, но снаряды сыпались, как градины. Их было слишком много.
     В жутком безмолвии лопнула гигантская прозрачная скорлупа. Звук дошел
до меня не сразу.
     Это был конец света.
                        *    *    *
     После первого же взрыва глубинной бомбы я надолго оглох, а после
третьего потерял сознание.

                                9

     Когда я очнулся, уже не было ни Нового Вавилона, ни Плавучего Острова,
ни мегалодонов, ни муляжей. И не было большей части моей стаи, в том числе
опреснителя. Если в ближайшее время не отыщется замена, неизбежна мучительная
смерть от жажды посреди океана воды. Но даже об этом я думал совершенно
равнодушно. Мысли возникали и исчезали, как пена...
     Внутри - зияющая пустота. Противоестественная тишина. В <<эфире>> -
однообразный фон всеобщего шока.
     Покалеченный Лимбо вынес меня на поверхность. Мертвый штиль. Духота.
Жестяной диск солнца над свинцовым океаном, усеянным обломками и трупами.
Корзина порвана акульими зубами, и я чудом удержался в ней...
     Раны Лимбо ужасны и до сих пор кровоточат. Не знаю, выживет ли он. А
пока в его сознании прокручивается документальный фильм. Неужели для меня?
Скорее всего да. Это жестокий урок. Наказание. Пытка, которую я заслужил...
     Я не хочу <<видеть>> недавнего прошлого, но не могу поставить экран.
Отказаться? Любой ценой помешать киту? Закрыться от надвигающегося кошмара?
Это выше моих сил. Я вынужден пережить то, что пережил Лимбо, иначе совершу
новое предательство. Я опять становлюсь свидетелем последнего
Противостояния, пропущенного через ЕГО восприятие, - и на этот раз мне
не спрятаться в черном гроте обморока.
     Я <<вижу>>, как один за другим взрываются и гаснут купола. Гигантские
пузыри устремляются вверх, а стремительные потоки шириной в полмили
обрушиваются на благодатную землю с расколовшихся стеклянных <<небес>>,
смывая все на своем пути, обнажая дно до самого камня. Для ангелов это
хуже потопа, ибо нет ни малейшего шанса спастись...
     Океанские твари, обезумевшие от грохота, мечутся в бурлящем хаосе.
Многие потеряли ориентировку и становятся легкими жертвами муляжей. Тем
может повредить только прямое попадание осколка или взрыв в непосредственной
близости, который разорвет их на части. Пока что им везет...
     Мегалодоны держатся поодаль от города; они гораздо менее уязвимы, чем
киты. Вероятно, контроль над ними осуществляется по другим каналам.
Акулы охотятся за уцелевшими в этой бойне. Похоже, роли уже распределены, и
мне остается быть статистом, вытесненным не только из борьбы, но даже из
того времени...
     Две или три объединившиеся стаи китов-убийц пытаются оказать
сопротивление. Пока я нахожусь в отключке, Лимбо присоединяется к ним.
Образ косатки с моей самкой в корзине возникает внезапно и так же внезапно
гаснет. Я успеваю понять, что она жива, во всяком случае, БЫЛА жива на тот
момент, когда попала в поле зрения Лимбо. Червь шевелится внутри - то ли
страх, то ли... радость, которая вполне может оказаться преждевременной.
     Снова взрывы торпед и глубинных бомб - теперь они сливаются в
непрерывный гром. Ровный умиротворяющий свет сменился зловещими багровыми
зарницами. Они сверкают не только внизу, но и вверху - и это не гроза над
океаном. Новый Вавилон обороняется; я замечаю несколько попаданий в
Плавучий Остров. Один взрыв очень сильный; после него возникает зарево,
похожее на закат, - горит разлившаяся жидкость. Горит океан - и я вижу
это снизу глазами Лимбо!
     Для косатки это зрелище совершенно противоестественное, запредельное;
к тому же мы оба оказываемся в огненной ловушке. Огонь прямо над нами. Киту
необходимо всплыть, чтобы сделать вдох. Лимбо устремляется к далекой
границе пылающего пятна. Нас преследует мегалодон, а наперерез двинулся
муляж...
     (Видения настолько реальны, а ощущения настолько сильны, что я
инстинктивно пытаюсь контролировать своего кита-носителя - сейчас, спустя
несколько часов после битвы, как будто мой контроль может быть спроецирован
в прошлое! На самом же деле я болтаюсь, привязанный к корзине, оглушенный,
бессознательный - только досадная помеха, создающая киту дополнительные
трудности.)
     Лимбо делает резкий разворот, пользуясь тем, что мегалодон не столь
маневрен, и атакует снизу. Эта туша, возникающая из тьмы, так огромна, что
кажется, ее невозможно поразить... Удар сомкнувшихся челюстей. Яростный
рывок. Облако крови... Скорее назад. Чешуя обдирает китовую глотку.
Боль - как взрыв внутри. Вспышка в мозгу. Жала, вонзающиеся в каждую
чувствительную клетку. Алмазная крошка, царапающая нервы...
     Невзирая на испепеляющую боль, Лимбо выдирает кусок мяса из брюха
мегалодона, делает рывок вверх и буквально прилипает к акульей спине. Где,
когда, от кого он научился этому приему? Во всяком случае, точно не от меня.
     Пока мегалодон один, лучше держаться совсем близко к нему и чуть
сзади. Мы оказываемся в мертвой зоне; он не может достать нас, как бы
ни вертелся. Лимбо повторяет все его маневры с абсолютной точностью и
с ничтожным запаздыванием. Эта безнадежная игра продолжается до тех пор,
пока кит не начинает испытывать острую нехватку воздуха. В этот момент нас
настигает муляж - маневренный и почти неуязвимый.
     Теперь наше спасение только в скорости. Остается надеяться, что муляж
уступает живому киту хотя бы в этом. Лимбо летит, вспарывая воду, - ведь
смерть близка как никогда. Я болтаюсь в корзине, лишь увеличивая
сопротивление. И муляж, этот стальной демон, догоняет нас. Работать
челюстями на такой скорости немыслимо; возможен только таран. Мне кажется,
что это я получаю страшный удар в корпус, который ломает несколько ребер.
Даже если бы Лимбо вынырнул, он не сумел бы вдохнуть. И не сможет еще
долгие секунды...
     Время замедляется, превращается в черную, липкую, вязкую массу -
слишком вязкую, чтобы двигаться сквозь нее. Вдобавок она пылает; повсюду
мои обнаженные нервы, сплетенные с нервами Лимбо; повсюду боль, темный
огонь, горящая, но не сгорающая паутина страха...
     Муляж делает плавный разворот и нападает сверху. Хорошо рассчитанный
ход; его следующая цель - пастух, центральный мозг стаи. С Лимбо он
закончит после...
     Открывается пасть. Я вижу две треугольные арки, усеянные зубами...
Отблески на металле... Даже сейчас, когда все позади, у меня заледеневает
живот. Это гипноз смерти, паралич, отказ организма от сопротивления...
     И тут муляж ОТКЛЮЧАЕТСЯ. Как иначе назвать это внезапное омертвение?
Его плавники, челюсти и даже зрачки перестают двигаться в один и тот же
момент. Кажется, я догадываюсь, что происходит. Плавучий Остров поврежден,
канал связи нарушен, управление прерывается. Отказ, остановка, дисфункция,
летальный исход... Однако многотонная масса сохраняет инерцию, и муляж,
атакующий сверху, врезается в Лимбо перед спинным плавником.
     Удар приходится в область дыхала. Косатка содрогается. Удушье похоже
на черного осьминога, сидящего в легких. Он разрастается, меняет цвет на
кровавый и густо-фиолетовый, запускает щупальца в мозг, в другие органы, в
мышцы, в плавники кита-убийцы, в МОИ конечности...
     Мы оба задыхаемся, а Лимбо слепнет. Нарастает гул, который не имеет
ничего общего с внешними звуками. Мимо нас медленно проплывает тонущая туша
муляжа. Если мы и движемся куда-либо, то это уже за гранью инстинкта. Жажда
жизни преодолена. Лакуна в сознании кита...
     Возможно, нас просто выносит на поверхность взрывной волной. Судорога.
Воздух ощущается вначале как ледяной ком в моей глотке, потом он
проваливается внутрь и тает, превращаясь в светящуюся жидкость, а от нее
распространяются лучи (или струи?) света, выдавливающего хищную тьму в ее
потусторонние убежища...
     Возвращается зрение. До самого горизонта - пылающий океан под бледным
пологом утренней зари. Плавучий Остров окутан жирным дымом и почти не
виден. Он идет ко дну. Дым клубами поднимается к гаснущим звездам и образует
гигантское грибовидное облако. Кое-где мелькают отдельные вспышки, и время
от времени раздается механический рев на одной тоскливой ноте. Это сигнал
бедствия, подаваемый Островом, - в данном случае абсолютно бессмысленный.
Помощи ждать не от кого.
     В глубинах океана рыскают осиротевшие твари. Или наконец свободные?
Сияние Нового Вавилона померкло - может быть, навсегда.
     Я снова теряю дом, не успев обрести его, побывать в нем. Значит, я
проклят и должен смириться с этим. Отныне ничто не имеет цены, кроме
поддержания жизни, продолжения рода.
                        *    *    *
     ...Раненый мегалодон догоняет и атакует Лимбо. Я улавливаю лишь то,
что отфильтровано восприятием кита. Информации не хватает. Образы ущербны.
Я пытаюсь определить, что с эмбрионами, где они спрятаны, насколько хорошо
охраняются. Неужели я всерьез собираюсь найти и уничтожить их? Неужели
с меня не достаточно? Но живых... живых остановить труднее, чем муляжей.
     Рядом с нами - четверо уцелевших китов. Короткая схватка - на этот
раз действительно ПОСЛЕДНЯЯ. Косатки рвут мегалодона с разных сторон,
словно... волки, завалившие крупную дичь.
     (У меня в мозгу возникает картинка из прошлого, уже не принадлежащего
бродяге-переселенцу. Белый неподвижный покров. Стеклянные деревья. Маленькая
луна. Снег. На нем - синие тени и черная кровь. Вокруг - желтые глаза.
Визг. ОХОТА...)
     Слепящая ярость захлестывает Лимбо. Разливается пурпур, пронизанный
сверкающими молниями боли. В нем тонет все. У меня больше нет возможности
<<видеть>> и заново переживать это. Я погружаюсь в какую-то субстанцию,
которая мягче и податливее воды...
     Где моя самка? Хочу ощутить ее прохладные ладони на своем разбитом,
пылающем лице. Кажется, я чувствую прикосновение... Последняя мимолетная
ласка.
     Но что это?!
     Голова Белого Кашалота появляется из окутывающего меня мрака. Совсем
близко морщинистая кожа альбиноса и его недобрый красноватый глаз.
     Здравствуй, посланник смерти! Ты приплыл, чтобы забрать меня в океан
теней?..
     Кажется, я мог бы ухватиться за обломки гарпунов и обрывки линей -
они образуют что-то вроде корзины, сплетенной самими подводными течениями.
Туша задевает меня, но кто-то из нас бесплотен. Я ощущаю только порывы
леденящего ветра, дующего ВНУТРИ меня...
     Внезапно ветер стихает. Мой час еще не настал. Плыви мимо, чем бы ты
ни был!..
     Я падаю в темноту.
     Спасибо тебе, бархатная ночь!..

                                10

     Это была она - Древняя Земля. Место, о котором сложены самые старые и
самые непонятные из легенд. Кусок огромной суши, занимавшей когда-то треть
земной поверхности и делившей океан на части. Представить себе безводные
просторы той великой тверди, а главное, существование двуногих в тех
условиях я был не в состоянии. Это было невообразимо, как жизнь в облаках.
     Впрочем, раз все закончилось столь плачевно, значит, жизнь была
слишком тяжелой и пришла к закономерному концу. Чужая среда обитания.
Наверное, они - я имею в виду двуногих тех давних времен - так и не сумели
приспособиться к ней и превратились в настоящих демонов. Они попытались
изменить природу, перекроить ее под себя. А ведь мать рассказывала
еще что-то о космосе, о летающих металлических островах, о кораблях,
уносивших демонов на обратную сторону небес - в мир пустоты, где нет даже
воздуха...
     И вот результат. Атака извне разрушила бездушный организм планеты, а
все, что пытались потом сделать демоны для своего спасения, вызывало лишь
судороги обреченного пациента на операционном столе - реакцию на
вмешательство неумелого хирурга, задевшего скальпелем нервные узлы.
     Мои прямые предки благоразумно отступили, признали свое поражение,
вернулись к началу. Основным правилом стало: не вмешиваться. Вместо грубого
воздействия - тонкое вплетение; вместо стремления изменить, исказить
замысел естества - подспудное влияние, проникновение, растворение,
приспособление...
     Я пожинал плоды чужой выстраданной мудрости, но сам-то был полуживотным
с душой дикаря, ограниченным, голодным, жаждущим чего-то невнятного и
постепенно сходящим с ума от воспоминаний, передающихся по наследству как
тяжкий груз (крест?), который предстоит нести сотням поколений в наказание
за нелепую гордыню погибших.
     Но ТА ли это Древняя Земля, о которой рассказывала мать? Может быть,
их на самом деле несколько, и каждый счастливчик, увидевший сушу, привнес
в легенду что-то свое, оттенок личной мечты о покое, изобилии, счастье?
     Даже если я ошибался, какая разница? Я достиг пристанища. Сомневаюсь,
что у кого-либо еще был такой выбор - выползти на берег предков или до
конца своих дней скитаться в океане.
     Земля была не такой уж большой - моя стая замкнула круг меньше чем
за сутки. Оно и понятно. В противном случае найти этот клочок суши было
бы гораздо легче.
     Вначале мы держались в отдалении от берега. История с Плавучим Островом
научила меня осторожности. Я стал благоразумным, вероятно, даже излишне
благоразумным.
     Основание горной гряды находилось на недостижимой глубине. За миллионы
лет сгладился рельеф пологих склонов. На отмелях было полно моллюсков. Рыба
также водилась в изобилии. Во всяком случае, мои косатки не испытывали
недостатка в пище. Я чувствовал, что им нравится это место. Осмелев, они
заплывали в залив и терлись животами о дно мелководья.
     Раны Лимбо затянулись почти полностью. На вид это был прежний могучий
и матерый самец. Он несколько раз спасал мою жалкую жизнь. Я в вечном,
неоплатном долгу перед ним. Хорошо, что он не знает об этом... Не так давно
мы обменялись душами, и я почувствовал: что-то необратимо изменилось в нем.
Страшный опыт не проходит бесследно, и шрамы остаются не только на коже.
     Порой мне кажется, что ему тоже снятся жуткие сны - о прошлом, о
войнах, о демонах, о смерти, о Белом Кашалоте, - и я (грязное создание!)
мог бы даже <<подсмотреть>> их, однако всякий раз отказывался от этой затеи,
потому что начинал ощущать приближение НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОГО. Его легчайшее
прикосновение ужасало. Оно стремилось поглотить меня целиком, лишить разума,
превратить во что-то непредставимое. Я не знал, благословение это или
проклятие, но готовился к худшему. Да, я трусливо <<прятался>>, втягивая
обратно в свой мозг невидимые всепроникающие <<щупальца>>, как только
возникали эмоции, для которых еще не придуманы названия в моем языке.
     И все равно мы стали еще ближе друг другу, если такое вообще
возможно, и достигли полного взаимопонимания. Лимбо был сверхосторожен и
подозрителен, как... двуногий. Он подолгу <<изучал>> подводные окрестности
гряды, прежде чем приблизиться к ней. Опасности не было. Но я не торопился.
     Я испытывал какую-то робкую надежду. На что? Я не мог осознать этого
до конца. После всех потерь, безумной бойни в Новом Вавилоне, крушения
иллюзий я нуждался в опоре, в чем-то, во что можно верить. Оказалось, мое
сердце не истлело. Я еще мог испытывать радость. И что может поддержать
лучше, чем незыблемая твердь? <<Скоро, скоро ступлю я на Древнюю Землю!>> -
думал я и... оттягивал этот момент. Потом наконец решился и направил
Лимбо к восточному берегу.
     И радость моя была омрачена.
                        *    *    *
     Первое, что открылось моему взгляду, когда Лимбо вынырнул, это
песчаный пляж, а на нем - мертвые дельфины. Они выбросились на берег
совсем недавно, и туши еще не начали разлагаться. Было время отлива; вода
отступила, обнажив их почти полностью. Издали они казались серо-белыми
холмами, испещренными пятнами и морщинами, а вблизи - чужеродными массами
плоти, вопиющим уродством на фоне золотистого песка и зелени того
непередаваемого оттенка, который я не видел никогда и нигде под водой. Эта
струящаяся легкая зелень торжествующе парила в голубом небе, купалась в
лучах солнца, соперничала в легкости с облаками. Глядя на нее, я забывал о
смерти.
     Но смерть была тут, внизу, передо мной - нелепая, необъяснимая,
противоестественная смерть целой стаи дельфинов...
     Я поймал себя на том, что ищу взглядом фигуру двуногого. В моем
сознании демоны были неотделимы от самой идеи уничтожения. У меня не было
сомнений, что это работа пастуха. Он заставил дельфинов совершить
самоубийство, но зачем? Если он сошел с ума, то покончил ли он и с собой
тоже?
     Зловещий знак. Смерть дельфинов подействовала на меня угнетающе. И хотя
я догадывался, что чайки быстро сделают свое дело, а после очередного шторма
на берегу не останется даже костей, тот первый день в раю так и запечатлелся
в моей памяти как День Мертвой Стаи.
     (Да-да, чаек здесь было множество; оказалось, что птицы не вымерли.
Раньше я видел их в своих снах - злобные, белые, хищные, острокрылые
тени, - а теперь, наяву, они стали для меня живыми символами свободы и
надежды, пронизывающими голубой простор. И значит, прошлое иногда
возвращается, принося с собой не только боль утраты, но и силы жить. И еще
осознание: есть то, что недолго пребудет со мной, а потом, в вечности, -
ВМЕСТО меня. Я хотел бы разбить тайное зеркало внутри себя, отражающее свет
в обоих направлениях, - чтобы не видеть ни рая, ни ада, и просто
довольствоваться каждым прожитым мгновением, пусть даже среди ужасающей
пустоты.)
     Однако и пустота заполнялась новыми сигналами. Я закрыл глаза и
сосредоточился на поиске. Лимбо медленно нес меня у самой поверхности по
длинной дуге вдоль рифа, прикрывавшего вход в залив. В рифе были подводные
ворота - настолько широкие, что в них могли пройти несколько полосатиков.
Риф был искусственным. Я успел достаточно увидеть в Вавилоне, чтобы не
ошибиться. Но меня интересовал не риф.
     <<Сигнал-ощущение-знание>>. Вдоль этой цепочки блуждали тени еще
неизвестных мне существ, живущих на суше. Как всегда, я <<видел>> лишь
пятна - на этот раз чрезвычайно слабые и размытые. Каналов связи с ними,
по-видимому, не существовало. Птицы, четвероногие и еще какие-то твари,
похожие на двуногих, но хвостатые. Мне было ясно, что они не обладают ни
человеческим разумом, ни человеческой изощренностью. Наземные животные были
не опаснее моих косаток. А в воде они вообще оказались бы беспомощными.
     Однако любой обитатель суши имел преимущество передо мной. Как только
мои слабенькие ножки, не привыкшие носить тяжесть тела, ступят на берег,
я превращусь из властелина китов-убийц в потенциальную жертву.
     Это был еще один повод, чтобы задуматься о выборе. Но Древняя Земля
настойчиво звала меня - шумом ручьев, бегущих с гор, радугами над
водопадами, прохладной тенью сумеречных лесов, голосами птиц, запахами
влажных листьев... И даже луна, взошедшая под вечер, звала меня. Сверкающий
круг всплывал среди нарождающихся звезд, вызывая сладкий ужас перед
мимолетностью, эфемерностью существования и в то же время странную
уверенность в том, что смерти не существует. Замирало сердце, будто я был
ребенком, впервые услышавшим волнующую и таинственную сказку. Древней
Земле не требовалось ничего, чтобы изменить меня; она сама по себе была
преображающим волшебством. В моих генах был закодирован отклик на эту
утраченную красоту, и теперь зов звучал неотступно; земля влекла меня
неудержимо...
                        *    *    *
     Моя самка выбиралась на берег, двигаясь неуклюже и неуверенно. Каждый
шаг давался ей с видимым трудом. Огромный живот обвис и тяжело колыхался.
Это было единственное в своем роде сочетание красоты и уродства. Уродство -
от настоящего, от тяжести, от неудобства; красота - от будущего, от
зачатой жизни. Тоже воплощение очередной мечты.
     Двойня. Она носила двойню. Я знал это наверняка, даже не касаясь
живота ладонями. Я закрывал глаза и <<видел>> переливающиеся тени
зародышей на фоне гораздо большей материнской тени. Все трое были
погружены в пульсирующее облако, опутаны чудесным коконом, в каждой
полой нити которого перетекала жизнетворная энергия...
     Мои дети. Разнополые. Самка и самец. Что-то невероятное. Я не знал, что
буду делать, когда начнутся роды. Я мог помочь косаткам, но смогу ли помочь
двуногой матери?
     (Кстати, кровавая бойня в Новом Вавилоне подействовала на нее не так
сильно, как я ожидал. Во всяком случае, в последнее время я не улавливал и
тени угнетенности или подавленности. В некотором смысле самка гораздо
устойчивее и практичнее самца. Она-то лучше меня знает, буквально ощущает
каждой клеткой тела, что <<жизнь продолжается>>, несмотря ни на какие
ужасы, - ведь у нее внутри теперь две новые, растущие жизни.
     Вероятно, дело еще и в том, что она не пыталась ничего искать и лишь
следовала пути, предначертанному для нее слепой природой, - и это
соответствие примиряло ее с самыми кошмарными сторонами действительности.
Она бездумно и непротиворечиво исполняла свое предназначение и порой
казалась мне существом, наилучшим образом приспособленным к нашим бесцельным
скитаниям... Зачем ей Древняя Земля? Что ей призраки Древней Земли,
тревожащие меня не только ночью, но и днем? И нужна ли ей вообще земля?
Может быть, все то, что я ищу снаружи, где-то вне пределов досягаемого, она
носит в своем простом сердце? <<Дом>>, приют, отдохновение, надежду, покой
(хотя бы на время!) и - страшно выговорить! - лекарство для моей
вожделеющей души, которое когда-то называлось любовью... Чтобы не было так
страшно ждать и умирать.)
     ...Она сделала всего несколько шагов и опустилась на песок, тяжело дыша.
Ее ноги дрожали. Как я и думал, наша с нею беда - слишком слабые нижние
конечности. Она наверняка захочет рожать в воде, и я представлял себе
степень опасности. Детеныши могут захлебнуться. С одним бы я еще кое-как
справился, но ведь их ДВОЕ. И оба должны выжить. Обязаны. Нас слишком мало,
чтобы позволить себе роскошь потерять хотя бы одного.
     А ведь я уже мечтал об отдаленном будущем. Я неизлечимый мечтатель. Без
мыслей о будущем я мертв, я просто моллюск, защищенный от окружающего мира
более или менее прочной раковиной... Я заглядывал на много лет вперед.
Мои дети вырастут. Если не найдется пара каждому из них, неизбежно
кровосмешение. Каким будет ИХ потомство? Окажется ли оно жизнеспособным?
Смогут ли они общаться с косатками и управлять стаями?
     СТАЯМИ?
     Что я подарю своим детям? Землю или океан, в котором идет извечная
охота? Куда их потянет, как неудержимо тянуло меня? Найдут ли они свой
Вавилон, прежде чем тот будет разрушен? Покинут ли они меня и мать, навеки
уплыв в темные просторы, чтобы просто совершить жизненный цикл и сгинуть без
следа? Или преодолеют зов океана-колыбели и тоже услышат гораздо более тихий,
но настойчивый зов Земли? И тогда они станут Адамом и Евой новой расы. А
потом...
     Потом, возможно, последует изгнание из вновь обретенного рая. Однако
на этот раз не будет ни змея-искусителя, ни яблока от древа греха. Если
только демон-змей-уродец-самоубийца не сидит в каждом из нас изначально, с
самого рождения...
     Какой судьбы хотел бы я для них и для себя? Не знаю... Слишком недавно
ступил я на Древнюю Землю, и еще не вполне освоился на суше. Хотел ли я
человеческого понимания, близости, единства - всего, что возможно в
маленькой семье, но утрачивается в большом племени? С некоторых пор то, что
творится в мозгах двуногих, настораживало, почти пугало меня. С китами все
ясно. Они дети - сильные, прекрасные, чистые, наивные и счастливые дети.
Двуногие не такие. Я знал это по себе, знал это по своей самке. Мы звери,
худшие звери в океане. Останемся ли мы зверями на земле?

                                        Ноябрь 1997 г.; ноябрь 1998 г.;
                                        июль - август 1999 г.

--------------------------------------------------------------------
Данное художественное  произведение  распространяется  в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой
основе при условии сохранения  целостности  и  неизменности  текста,
включая  сохранение  настоящего   уведомления.   Любое  коммерческое
использование  настоящего  текста  без  ведома  и  прямого  согласия
владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 06.11.2001 16:28


  Книго
  




        

            
[X]