АНДРЕЙ ДАШКОВ
ВОЙНЫ НЕКРОМАНТОВ
(фрагмент)
Живя,
Будь мертв,
Будь совершенно мертв -
И делай все, что хочешь,
Все будет хорошо.
Бунан
Книга первая. Лазарь
Так чистый ручей становится мутным
При слиянии с мутным ручьем!
Эдгар Ли Мастерс
Часть первая. После смерти
Здесь лежу я, не угадавший, что происходит
На земляном ложе!
Эдгар Ли Мастерс
Глава первая
В течение целого лунного месяца насыщает Луна взрыхленную черную
землю неведомым ядом. В течение целого лунного месяца перемещается вслед
за ночным светилом саркофаг с прозрачной крышкой, а в нем - лишь труп,
кровь, сырая земля и преломленные крышкой жидкие лучи. Саркофаг двигается
по Монорельсу, проложенному в Долине Мертвых, - так медленно, что его
движение становится заметным лишь по изменению тени, которую он
отбрасывает. Но некому замечать это. Долина безлюдна и утопает в тишине...
Монорельс очень стар. Согласно преданию, его создали древние с
какой-то нелепой целью: опоры - из камня, а змеиное тело - из нержавеющего
железа. Долина в те времена представляла собой чуть ли не балаганное
место, в котором смерть гостила крайне редко. Теперь Монорельс изъеден
дождями и похож на серую губку, но двигающиеся по его изгибам зловещие
предметы все еще не издают ни единого ржавого звука. Движение остается
совершенным потому, что подчиняется неспешному ритму вращения небесных
сфер, а может быть, причина этого - магия некросферы, во всяком случае,
саркофаги плывут в лунном сиянии, словно лодки потустороннего мира, вне
времени и звуков, перевозя свое содержимое между незыблемыми горами
вечности...
Только с рассветом распадается волшебство. Утренние лучи проникают в
долину - и все замирает до следующей ночи. Это дни беспамятства,
разделяющие зыбкие сны, и это время света, который разрушает многое из
того, что создано тьмой. Многое, но не все. Саркофаги останавливаются на
промежуточных станциях - в гротах, облитых изнутри горным хрусталем, где
подолгу блуждают лунные лучи, пойманные в ловушку идеальных отражений...
Птицы избегают этого места, но если им все же случается пролетать
высоко над ним, то сверху Монорельс представляется издохшим чудовищем,
избравшим для своей могилы глубокую щель посреди горной страны и свившимся
в агонии в бессмысленные кольца. Люди не появляются здесь ни днем, ни
ночью. Они загружают саркофаги у начала Монорельса и встречают их у самого
конца, даже не зная точно, каков окажется результат их усилий. Все
известное принадлежит им; за неопределенность отвечают демоны Ра-сетау.
Это - плата за колдовство, и она устраивает даже самых осторожных.
Но осторожные и недоверчивые находятся далеко - главным образом, в
столице, Моско. К помощи же Монорельса прибегают те, кто не мыслит себя
вне культа, безоговорочно следует по темным дорогам своей судьбы, защищая
интересы секты в миру и имея лишь одно по-настоящему опасное оружие -
ядовитое насекомое в опустошенной глазнице...
...Не одну сотню лет передвигаются в Долине Мертвых зловещие
предметы. Только Луна может засвидетельствовать происходящие в них
изменения. От новолуния - к новолунию. От печального начала - к
неизвестному и может быть, ужасному продолжению.
Глава вторая
Император стоял на восточной террасе дворца и смотрел на развалины
древней крепости Кремлин. Угасающий свет заката окрасил остатки увенчанных
зубцами стен и полуразрушенные башни в кроваво-красный цвет. На одной из
башен чудом уцелел скелет пентаграммы - символа с утраченным смыслом. А с
востока уже надвигались низкие тучи, пожирая последние лучи невидимого
солнца. Ночь наступала в небесах и на земле...
Император уже не в первый раз поймал себя на том, что зрелище руин
завораживает. Напоминает о вечности и примиряет со временем, текущим, как
песок между пальцев. Кремлин, к тому же, тревожил воображение, поскольку
хранил мрачные загадки, которые никогда не будут разгаданы.
Крепость слишком огромна; ее было бы трудно защищать, тем более что
здания внутри крепостной стены мало пригодны для обороны. Чего не скажешь
о подвалах, полных человеческого праха. Подземелье не изучено и на одну
треть, в нем множество ловушек, картографы порой не возвращаются,
известные ходы тянутся на многие лиги за пределы Моско...
Красный луч угас, и Кремлин затопила тьма. Так же, как и другие
развалины старого города. Столица давно переместилась к западу, берега
пересыхающей реки опустели, широкая полоса зыбучих песков подковой
охватывает крепость, а среди отравленных прудов и озер бродят призраки.
Только тусклые огни иногда загораются в той стороне - это бродяги жгут
костры, согреваясь долгими холодными ночами.
Император мог бы сейчас, не сходя с места, отыскать каждого из
отщепенцев, нашедших убежище в мертвом городе, - зафиксировать их тени
внутри черепа, а потом напугать до смерти, заставить бежать во дворец или
размозжить головы о камни... Мог, но был равнодушен к сброду. Сброд
бессилен и безвреден. Еще со времен своей бурной юности Император усвоил,
что драгоценную силу "психо" не расходуют по пустякам. Вполне возможно, ее
следует поберечь для предстоящей беседы с мастером секты лунитов,
обосновавшихся в Казских горах. Император не помнил имени человека,
попросившего об аудиенции, - для него все сектанты были на одно лицо:
призрачные фигуры, крадущиеся в сумерках сознания...
Сзади глухо кашлянул Гемиз - его личный секретарь. Смышленый малый,
не владеющий "психо". Император находил это удобным. Гемиз был взят из
самых низов, "из грязи", и предан властелину, как собака, - до двенадцати
лет он в буквальном смысле слова ел с хозяйской руки. Император поручал
ему некоторые щекотливые дела, но и близко не подпускал к оружию...
Гемиз подкрался неслышно, как кошка.
- Он пришел? - спросил Император.
- Да, Ваше Императорское Величество.
- Я приму его здесь.
Гемиз замялся. Император знал, в чем дело. Верный человечек
беспокоился о его безопасности.
- Ладно, - сказал он, еле заметно улыбаясь. - Пришли сюда охранника.
Секретарь мягко заскользил прочь, а Император устроился между статуй,
слившись с темнотой, и превратился в одну из них. Сосредоточившись, он
поискал приближающегося гостя. Он нашел тень мастера и обнаружил, что тот
закрыт, причем закрыт очень хорошо. Этого следовало ожидать, и это
осложняло дело.
Рядом с лунитом двигалась тень охранника. Над этим человеком, как и
над девятнадцатью другими своими телохранителями, Император поработал
лично. В результате их агрессия стала узконаправленной и не могла быть
обращена против хозяина и членов его семьи. Подавленную энергию он перевел
в иное русло. Это привело к тому, что его телохранители пользовали женщин
в невероятных количествах. Хозяин не возражал - пусть рожают будущих
солдат Империи Россис...
Лунит вошел на террасу, и Император почему-то сразу же подумал о
жабе. Низкий мужчина с темным лицом и широкой щелью рта. Влажные губы,
пухлые руки. Просторный зеленый плащ с капюшоном. Один глаз мастера был
закрыт повязкой. Нет, не повязкой, - империалом. А под монетой... О,
Господи! Неужели бедняга носит ЭТО все время?..
От сектанта дурно пахло. Император хорошо знал этот запах - запах
опасности. Не примитивной, грубой, как удавка на шее, а подкрадывающейся
исподволь, но зато имеющей катастрофические последствия. Это означало
только то, что рано или поздно от лунита придется избавиться. А может
быть, и от всей его шайки.
Вошедшего звали Грегор. Он сразу же отыскал Императора своим
единственным глазом. Детские игры в невидимость вызывали у него лишь
снисходительную улыбку, однако он не позволил себе улыбнуться. Слишком
многое зависело от настроения монарха... и, как ни странно, от его
аппетита. Аппетита к разрушению.
За спиной Грегора размеренно дышал телохранитель - на первый взгляд,
почти неуязвимая тварь, хотя мастер взялся бы за неделю свести ее в
могилу. Не помогли бы мечи, арбалеты, фетиши и очистительные ритуалы.
Слабые места людей Грегор умел находить сразу же. Другое дело - Император.
Незыблемое существо. Тот, который правит сбродом и удерживает
пошатнувшийся мир на краю хаоса.
Мастер секты остановился в пяти шагах от Императора, правильно
определив приемлемое расстояние. Это избавило охранника от необходимости
останавливать его, а хозяина - от неприятных ощущений.
Император пребывал в совершенном покое; даже дыхание его было
незаметно. Грегор еще раз убедился в том, что тот слишком силен, и
следовательно, секта избрала верный путь. Мастер отдал должное банальному
ритуалу, изобретенному, конечно же, для людей, придающих большее значение
форме, чем содержанию.
Он низко поклонился, а когда выпрямился, в его руках был подарок -
светящийся шар, поместившийся на ладони. Грегор убрал руку, и шар поплыл к
Императору. Он плыл медленно, не вращаясь и излучая холодный молочно-белый
свет...
Император пропустил шар сквозь уплотненный слой воздуха, окружавший
его фигуру невидимой защитной оболочкой, и поймал кончиками пальцев. При
ближайшем рассмотрении оказалось, что это миниатюрная Луна - с темными
пятнами морей, хребтами, ущельями, кратерами, - потрясающе точная копия
ночного светила, только от нее исходил собственный, а не отраженный свет.
Император повернул шар и впервые в своей жизни бросил взгляд на невидимую
сторону Луны - на незнакомые очертания гор, никем не названные моря,
цирки, подобных которым он не встречал на Земле... Шар был теплым, но это
было не заимствованное тепло человеческих рук. Внутри пористого материала
тлел разрушительный огонь.
- Откуда ты знаешь, как выглядит темная сторона?
- Мой дух путешествовал там, Ваше Императорское Величество, - с
деланным смирением произнес Грегор.
Что ж, это было исчерпывающее объяснение. Император понял, с кем
имеет дело. На всякий случай он отбросил шар подальше от себя. Тот упал на
каменные плиты, но не разбился, а медленно откатился к краю террасы. Он
катился слишком медленно и завершил свой путь плавной спиралью. Цвет
свечения изменился на болотно-зеленый.
Грегор не обиделся. Он и сам давно уже не принимал никаких подарков.
Любой подарок - это начало мистической зависимости и вполне реального
конца.
Стоя в зеленоватом сумраке, мастер Грегор изложил свою просьбу.
Вначале Император подумал, что имеет дело со свихнувшимся фанатиком,
и пожалел о потерянном времени. Потом он понял, что пользу можно извлечь
из чего угодно; все дело лишь в удачном маневрировании.
- С чего ты взял, что меня заинтересует твое предложение?
Грегор терпеливо пояснил.
- Война с Четвертым рейхом неизбежна, не так ли? Это не тайна для
любого, у кого есть глаза и уши, а также хоть капля мозгов. В таком
случае, желательно, чтобы пограничные королевства стали нашими надежными
союзниками. Особенно, Булхар, - как самое сильное из них...
- Ближе! - перебил его Император. - Подойди ближе!
Грегор сделал три шага. Теперь он видел даже морщины на лице
Императора и ощущал сопротивление уплотненной среды.
- Продолжай!
- Старый Люциус дышит на ладан. Не сегодня-завтра Гальварус станет
королем. После свадьбы с ним может произойти какая-нибудь неприятность.
Скажем, гангрена. Или злокачественная опухоль. Одним словом, он умрет.
После этого Булхар станет Вашей провинцией.
- Допустим. Надеюсь, ты небескорыстен?
- Конечно, нет, Ваше Императорское Величество. В случае успеха я
попрошу у Вас часть Казского хребта, которую укажу сам. В вечное и
необлагаемое налогом владение.
Император улыбнулся своим мыслям. Гнездо некромантов находилось
слишком далеко от столицы, чтобы он мог контролировать их. Зато мастер
всегда будет под рукой... Но было еще кое-что, о чем Грегор не упомянул -
с востока накатывались племена желтолицых варваров, и Император знал, что
не сможет защитить свои земли, сражаясь против двух сильных врагов. Ему
нужна была быстрая победа над Рейхом, и тогда можно будет сколь угодно
долго сдерживать нашествие варваров в узком горлышке континента. Поборов
отвращение, он выдавил:
- Излишне говорить, что настоящая принцесса не должна пострадать. Я
имею в виду...
Теперь Император увидел улыбающуюся жабу.
- Поцелуй смерти, - быстро подсказал Грегор.
- Да, ЭТО можно назвать и так. В противном случае...
- Я понял. Если бы я хотел совершить ритуальное самоубийство, то
выбрал бы более простой способ. Но Ее Высочество должна исчезнуть примерно
на год. Ее никто не должен видеть. Иначе игра окажется бессмысленной.
Грегор следил за ложью, стекавшей с губ, и ложь становилась правдой.
Все зависело от точки зрения. Он умел менять точку зрения так, что этого
не замечал никто.
- Год... Что ж, я дам тебе год...
Император отвернулся в знак того, что аудиенция закончена. Сектант
поклонился и заторопился по своим темным делам. Полы его плаща шелестели,
словно крылья летучей мыши.
- Лазарь, говоришь? - вдруг произнес Император вслед уходящему
человеку. Очень тихий голос догнал Грегора и пригвоздил к месту. Мастер
спиной ощутил чье-то дыхание, хотя охранник находился в нескольких шагах
от него.
- Ты богохульник, Грегор, - прошептал тот же голос в самое ухо.
Несмотря на панцирь, сковавший тело, Грегор медленно повернулся и
склонил голову в знак уважения.
- Кажется, мы прочли одну и ту же древнюю книгу, - предположил
сектант, на минуту позабыв об этикете. Все повисло на очень тонкой
ниточке.
- У меня широкие взгляды, - с иронией бросил Император. - Та книга
мертва и забыта, хотя некоторые строчки доставили мне удовольствие.
Он погрузился в себя, забыв о существовании лунита...
* * *
Он долго сидел в одиночестве, размышляя о незначительной мелочи,
которая не давала ему покоя. Существовал единственный способ вернуться в
состояние равновесия. Император снова вызвал Гемиза и отдал тому короткий
приказ. Он подождал еще минут десять, а потом пошел взглянуть на то, что
сделали чужие покорные руки.
В одном из темных закоулков дворца ему показали тело охранника,
который был единственным свидетелем его разговора с Грегором. Вокруг шеи
мертвеца пролегла тонкая багровая полоса. Император коснулся еще теплой
кожи трупа и закрыл его выпученные глаза.
Он с облегчением почувствовал, как улетучивается тревога. К нему
опять возвращалось то, что не купишь ни за какие сокровища мира, -
безупречный и безмятежный покой.
То, что пытался разрушить Грегор.
Покой.
Глава третья
Принцесса Тайла была юной, хрупкой, неискушенной в дворцовых интригах
и не понимала, чего от нее хотят. Вначале отец объявил о своем решении
отправить ее в женский монастырь, и одно это расстроило девушку до слез.
Она знала, что такое жизнь среди монахинь. Ее ожидали скучные уроки по
богословию и демонологии, еще более скучные молитвы, однообразные дни,
похожие на годы, и спертый воздух келий, в которых можно считать себя
похороненной заживо...
А чуть позже появился страшный низенький человек. От его рук пахло
сырой землей и мертвыми насекомыми. Он принялся раскладывать перед нею
какие-то инструменты, не менее отвратительные, чем он сам. Ей сказали, что
это врач, но гораздо больше неизвестный был похож на могильщика. Тайла
увидела край бумажного листа, торчавшего из его потертого черного
саквояжа. Лист был исписан рваными лесенками гексаграмм. Принцесса
изумилась; потом оказалось, что и это одобрено Императором. Человек в
зеленом плаще взял своими влажными пальцами ее бледную анемичную руку и
долго прощупывал, всматриваясь в сложный и едва заметный рисунок вен...
Тайла не успела испугаться. Она слишком привыкла к безопасности, к
тому, что во дворце ей ничего не угрожает. Она испытывала только
брезгливость, пока ее не схватили цепкие руки служанок. Эти женщины,
которые всегда были вкрадчиво-угодливы и ласковы с нею, вдруг оказались
сильными и жестокими.
Тайла пыталась вырваться, но тщетно билась в удерживавших ее тисках.
Одноглазый мужчина прятал за спиной какой-то предмет с пожелтевшей
костяной рукояткой. Ее последней мыслью было, что она видит дурной сон, а
потом перед нею заблестела кривая игла. Игла приближалась к ее белой
подрагивающей руке.
Боль была ничто по сравнению с пронзившим ее сердце страхом. Она
увидела темную вязкую жидкость, ползущую внутри прозрачной трубки, и
обморок, наконец, позволил Тайле исчезнуть.
Глава четвертая
Человек по имени Вальц был убийцей и никогда не жалел об этом. Он
достиг совершенства в своем ремесле. Единственное, о чем приходилось
сожалеть, это о том, что мало кто мог оценить его искусство. Разве что...
жертвы, но вспышка их чувств длилась недолго - минуты, иногда часы. Самому
Вальцу хватало впечатлений, полученных при созерцании смерти, в лучшем
случае до утра.
Еще его искусство покорило тех, кто охотился за ним, - сторожевых
псов закона - но совсем по-иному. Оно ужаснуло их, как ужасало мирных
пугливых обывателей, и сделало вечными спутниками Вальца, его
последователями и преследователями.
В конце концов, они загнали убийцу в угол, и этим лишили себя красоты
и тайны. Он не обижался на них - он был горд тем, что познал вещи, к
которым другим людям не дано прикоснуться. Вещи, о которых некоторые
боятся даже думать...
Вальц до сих пор не мог понять, как он попал в лапы императорских
ищеек. Должно быть, его конец был предопределен свыше, и было бы глупо
сопротивляться Истинной Силе. Нет, Вальц оказался не настолько самонадеян.
Он был совершенным орудием смерти, он избегал немыслимых ловушек, но
теперь его время кончилось. Его приговорили к казни через повешение, и он
пришел к выводу, что ничего не имеет против. Если в загробном мире ему
суждено встретиться со своими жертвами, и у них будут глаза (в чем Вальц
сильно сомневался), он преспокойно посмотрит в эти глаза своим ясным
чистым взором, и может быть, даже ТАМ ему снова захочется убить...
Вальц улыбнулся своим мыслям. Холод и сырость царили в камере, в
которую заточили узника тупые животные, лишенные чувства прекрасного, но
это нисколько не беспокоило его. Как и цепи, сковывавшие руки, ноги и
скрепленные на поясе. Они стесняли движения, но были не в состоянии
помешать полету его фантазии.
Вместо покрытых плесенью стен он видел сны: юное девичье тело под
голубой луной - целый мир, облитый волшебным светом; рельеф с холмами,
впадинами, равнинами - и Вальц перекраивал этот мир своим острым, как
бритва, ножом... Или другое: старуха, задолжавшая костлявой несколько лет,
и Вальц помогал смерти получить свое. Или мужчина в расцвете сил; удача,
богатство, любовь - часто этого достаточно, чтобы забыть о собственном
ничтожестве. Вальц просто напоминал о тщете существования и возвращал
забывшегося в прах...
Собственную казнь он тоже собирался превратить в мимолетное, но
запоминающееся произведение искусства. У него это почти получилось. Утром
его вывели наружу и яркое солнце ослепило его. Потом приговоренного везли
по улицам в какой-то клетке, и люди бросали в него оскорбления, птичьи
экскременты и гнилые фрукты, а он безмятежно улыбался им, снова
обнаружившим свою тупость и трусость. Его улыбка постепенно возымела
парализующее действие. Многим она внушала необъяснимый страх.
Вальца втащили на эшафот - цепи мешали ему взойти по ступенькам.
Отсюда он окинул взглядом притихшее людское море. По обе стороны от
эшафота выстроились имперские солдаты. Вдали, на краю одной из самых
больших площадей Моско, были видны темные коробочки карет; из окошек за
ним наблюдали бледные настороженные лица.
Вальц улыбнулся распорядителю казни, как родному брату, пришедшему на
помощь в трудную минуту. С него сняли цепи. Законник выкрикивал что-то в
пронизанный светом воздух, а потом осведомился о его, Вальца, последнем
желании.
У Вальца было последнее желание. Он попросил приблизиться к краю
эшафота. Здесь он опустил штаны и начал мочиться. Тугая струя выгнулась
дугой, орошая первые ряды. Толпа отхлынула, но стоявшие сзади сдержали
натиск передних, и тем не удалось отодвинуться так далеко, как хотелось
бы.
Палач ударил Вальца между лопаток, схватил за шею и грубо толкнул к
виселице. Убийца отказался от мешка, стал на люк, который должен был
провалиться под его ногами, и ощутил щекочущее прикосновение веревки. Он
по-детски засмеялся и подставил лицо теплым лучам солнца. Все эти люди
желали ему зла, но он не верил, что ТАМ будет хуже...
Секунды звенящей тишины. Металлический лязг, судорожный вдох, уже
неразличимый хруст шейных позвонков. Конечности повешенного дернулись
несколько раз, как у балаганного клоуна. Одна чувствительная дама упала в
обморок.
Сопровождаемый проклятиями, Вальц отправился навстречу своей мечте.
Смерть встретила его мгновением боли и ласковой бархатной тьмой...
* * *
Поднявшийся к ночи ветер раскачивал труп на опустевшей площади.
Вороны терпеливо ждали на крышах ближайших домов; самые смелые из них уже
сидели на перекладине виселицы. Им внушала некоторые опасения странная
подвижность мертвеца. Казалось, что он шевелит руками; во всяком случае,
руками явно шевелила его длинная вытянутая тень.
Вороны ждали долго... Когда начал гаснуть свет в окнах, обращенных к
площади, исчезла и страшная тень. Одна из птиц прыгнула на голову трупа.
И... ничего не случилось. Теперь они раскачивались вместе, и ворона даже
находила в этом какое-то удовольствие. Она нацелилась клювом в приоткрытый
и остекленевший левый глаз, который заманчиво поблескивал, будто осколок
зеркала. Ее спугнул раздавшийся поблизости стук копыт.
Черный тяжелый экипаж, запряженный четверкой, ворвался на площадь. Он
был похож на катафалк, но люди, прибывшие в нем, были из другого
департамента. Они имели всего лишь четыре глаза на троих, и это не могло
быть случайным совпадением.
Неизвестные действовали быстро и слаженно. Кинжал перепилил толстую
мохнатую веревку, и шесть рук подхватили мертвеца. Когда его сносили с
эшафота, свернутая набок голова сильно ударилась о ступеньку.
- Осторожнее, болваны! - прошипел глухой голос из кареты.
Края рваной раны на голове Вальца разошлись, но крови не было. Трое
бережно погрузили труп в экипаж. Разгоряченные кони повлекли его за собой
в глубокое ущелье улицы. Вся операция заняла не больше минуты. Так, в
нарушение обычая, согласно которому преступник должен был болтаться на
виселице три дня, труп повешенного был снят в первую же ночь после казни.
Разочарованные вороны снялись с насиженных мест и растворились в
темноте.
Глава пятая
Приор Нового Доминиканского Ордена Преподобный Ансельм считал свою
смерть отвратительной и бессмысленной. Его попросту зарезали, как ягненка.
Сзади. Жертвенным ножом.
В краткие мгновения, пока его сознание рассыпалось широким веером,
превратилось в истекающую мукой черную звезду и наконец погасло,
свернувшись в точку, он успел испытать многое: и сожаление по поводу
утраченной жизни, и тоску по всем радостям - плотским и духовным - которых
он не успел познать, и горечь обманутого человека, и ненависть к
обманувшему, и все-таки радость оттого, что умирал он, не страдая от
усиливающихся болей, как полагалось бы умереть при его болезни, а быстро и
почти безболезненно.
Не миновало его и разъедающее душу сомнение, только вот времени у
этого червя было немного. Ансельм кое-чего так и не понял. Зачем Грегор
позволил ему пересечь море, хребет Кромы и большую часть территории
Россиса? Затем, чтобы прикончить здесь? Сектант мог сделать это еще на
корабле, и рыбы в Темном Море сожрали бы хрупкую плоть доминиканца... И
все же - глупец он, глупец, потому что поверил чужеземцу. Чернокнижнику.
Твари неверной. Врагу по воспитанию и по крови...
И бессмысленно лгать себе, что желал Преподобный только пользы Ордену
и вреда исконному противнику. Ведь имел же он и надежду - пусть исчезающе
малую - что Грегор излечит его от смертельной болезни... А с этим был
связан и неизбежный мотив предательства - Ансельм позволил сектанту
ознакомиться с тайными письменами, найденными в развалинах монастыря под
Менгеном, но разве мог он быть уверен в том, что сие знание не заключает в
себе непостижимый вред? Нет, не мог. Но согласился на предложение Грегора.
Быстро.
Поспешно.
Непристойно.
И не было ему с тех пор покоя. До той секунды, пока не сверкнул за
спиной кривой жертвенный нож и не избавил от пытки, которую уготовила
людям нечистая совесть.
Ансельм умер раньше, чем плечи его коснулись сырой земли на дне
длинного металлического ящика. Острые лезвия мгновенно освободили его от
одежды. Земля была черная, влажная, рыхлая - настоящий могильный покров,
место обитания червей, идеальная среда для гниения и распада...
Дело происходило ночью, в каких-то глубоких пещерах, выбитых в
безлесных горах намного севернее Йеру-Салема, где должно было завершиться
его паломничество. Города Империи Ансельм видел лишь мельком, из окна
кареты, которую на протяжении всего пути покидал лишь по нужде. От него
скрывали все - и цель, и обстоятельства путешествия. Грегор обращался с
ним, как с пленником, и пропускал мимо ушей его вопросы. Ансельм и был
добровольным пленником, и ему приходилось не раз напоминать себе об этом.
Будто жертвенное животное, провезли его через всю страну и ввергли в
сумрачное подземелье с завязанными глазами. Выходит, для того, чтобы здесь
убить. Что ж, он должен был учитывать и такую возможность. Он знал, на что
шел. Он принял смерть молча, а если и роптал, то винил во всем себя, а не
своих богов.
Он умер и не ощутил неудобства сырой могилы. Потом она стала еще
грязнее, когда оборотни вскрыли запечатанные сосуды с кровью, привезенные
из столицы, и увлажнили его последнее ложе еще и неведомо как сохраненной
жидкостью. Земля слой за слоем - и кровь. Совсем немного - по несколько
капель в каждом слое. Преподобный покоился внутри этого отвратительного
пирога. Земля покрыла его и черной ватой застлала уши. Ее рыхлые частицы
проникли в нос, засыпали полуоткрытый рот, придавили опущенные веки...
Саркофаг накрыли прозрачной крышкой из материала, похожего на слюду,
с необычными преломляющими свойствами. Крышка была обрамлена по краю
металлом и закрывала саркофаг так плотно, что внутрь не проникал даже
воздух.
Грегор лично руководил погребением. Он пробовал пальцами землю и
отмерял по каплям кровь. Монета в его левой глазнице сияла тускло, как
кусок свинца, в изменчивом факельном свете. В третий раз он прибегал к
услугам Монорельса и надеялся, что теперь достиг гораздо большего, чем
раньше. Сила и мудрость приносят удовлетворение тогда, когда они действуют
слитно с желаниями. На этот раз на чаше демонических весов лежали не
только желания сектанта, но и потребности самой жертвы. И даже -
императорского дома. Но об этом лучше не думать. Чрезмерные аппетиты
правителей иногда перерастают в безумие. Однако благодаря этим аппетитам
Грегор выторговал кровь принцессы Тайлы и труп человека, который был
известен в Моско, как Расчленитель Вальц...
Шестеро младших членов секты по знаку некроманта подняли саркофаг и
понесли его к темному зеву, из которого торчал стальной язык. Или -
согласно традиции - Голова Змеи. Голова и Хвост были определены раз и
навсегда, хотя мало чем отличались друг от друга. Никто никогда не пытался
провести саркофаг в обратном направлении. Даже Грегор допускал, что
существуют вещи, которым лучше вечно оставаться погребенными под покровом
темных пророчеств и бессознательного ужаса...
Сектанты установили саркофаг на Монорельс и удалились из пещеры. Ночь
новолуния перевалила через свой апогей. Среди застывших в немоте гор, под
тусклыми чужими звездами пустился Преподобный Ансельм в свое последнее
путешествие.
* * *
Первый сон настиг его на южной излучине Монорельса, когда Луна
приоткрыла свой диск больше, чем на две четверти. Да и был ли это сон?
Лазарь не задавал себе подобных вопросов. Просто в неописуемости небытия
вдруг забрезжило что-то: обрывки видений, которые он воспринял вполне
безразлично. В них он оставался бесплотным соглядатаем, подсматривавшим за
чужой жизнью; у него еще не были собственных чувств. Ни зависти, ни
надежды.
Он созерцал то, что никогда не снилось при жизни ни одному из его
ингредиентов. Сновидения принадлежали другим людям, но лазарь еще не
испытывал ни удивления, ни ужаса при мысли о собственном распаде. Он был
тенями, наложенными друг на друга и слившимися воедино. С помощью
стеклянной призмы можно разделить свет на разноцветные лучи, но что могло
разделить тени?..
Ему снился дворец, в котором он никогда не был. Опочивальня,
погруженная в сумрак, колышущийся балдахин, мягкое мерцание золота,
туманные пятна гобеленов... Судя по роскоши убранства, королевские или
герцогские покои. Из-под балдахина выглядывало выбеленное лицо мужчины,
очевидно, приготовившегося к ночи любви, но при этом лицо выражало
настороженность, если не испуг.
Кто-то (наверное, спящий) опустил взгляд, и лазарь увидел свои руки.
Нет, не руки, а лапы. Широкие, покрытые короткой серой шерстью, с
блестящими треугольниками когтей. Волчьи лапы. Волк в опочивальне - что бы
это значило? Возможно, демоны Селены, раздающие людям сны, перепутали
местами кошмары...
Со всех сторон повалил дым, затягивая предметы темной пеленой. Вскоре
лазарь потерял зрение внутри дымного столба, а слуха и обоняния у него не
было до сих пор. Его окружала чернота, в которой теплилось недоразвитое
сознание. Тонкая грань между явью и сном...
Когда дым рассеялся, он увидел ту же картину, только с другой точки
зрения, находившейся значительно выше. Кровать подплыла ближе - кто-то
сделал несколько шагов. Теперь лазарь мог рассмотреть мужчину под
балдахином. Тот был холеным, но не изнеженным. Всего за несколько секунд
черты его лица глубоко запали в память, если только суждено сохраниться
такой хрупкой и непредсказуемой вещи, как память... Мужчина улыбнулся
подрагивающими губами, как показалось лазарю - облегченно.
Он протянул к лежавшему руку (теперь уже действительно руку, а не
лапу). Слишком тонкие и хрупкие пальцы. Красивая, утонченная рука. Перстни
на трех пальцах и длинные розовые ногти... Это была, вне всяких сомнений,
женская рука. Она вытягивалась, пока не коснулась щеки мужчины. После
этого лазарь завертелся на черно-белой карусели и пережил новую смерть.
Тихую и неощутимую. Он просто равнодушно расстался со своим сном.
Второе видение было ему в полнолуние, но лазарь, конечно, ничего не
знал об этом. За слюдяным окном была только невысыхающая земля и тончайшие
узоры из капель крови. Погребенный не дышал и не шевелился. Однако к
исходу той ночи земля в саркофаге начала медленно, едва заметно
пересыпаться...
А снился ему монастырь посреди леса. Заброшенные руины, вызывающие
неизъяснимо сладкую печаль. Впервые лазаря посетил призрак чужого чувства.
Деревья старого сада беззвучно пошатывались под натиском неощутимого
ветра. Быстрые изломанные тени на сером фоне неба были встревоженными
птицами. Потом он увидел и причину их тревоги.
Высокий человек в плаще с грязно-белым мехом, обернутым вокруг голой
шеи, пробирался между развалин. Выше рта его лицо было скрыто под
жутковатой маской, сделанной из передней части неправдоподобно огромного
черепа. Нижняя челюсть черепа и верхние зубы отсутствовали, на их месте
были видны бескровные губы и обтянутые лиловой кожей скулы незнакомца.
Человек был ранен или измучен долгим переходом; он пошатывался, но не
потому, что был пьян. Он держал в руках какой-то темный предмет. Не
оружие, однако что-то очень опасное.
Какую-то книгу.
Книгу ЕГО судьбы.
Лазарь ощутил страх. Неясный, неотвязный, липкий...
И опять - дымное облако и незаметное перемешивание участников сна. Он
сидит в кресле и видит свои ноги, обутые в сапоги. На его плечах и груди
лежат пряди длинных седых волос. Он поглаживает их еще не морщинистыми
руками. Лазарю становится не по себе. Он заполняет собой пустоту,
оставшуюся после того, как над этим несчастным поработали лишения и
безграничное одиночество.
Он - одна из иллюзий душевнобольного, призрачная личность,
поселившаяся внутри седоволосого человека. Если бы тот до сих пор
осознавал себя, как человека по имени Ансельм, то все его представления о
мире и Боге оказались бы перевернутыми с ног на голову. К счастью для
него, Преподобный умер. Вскоре исчезли и иллюзии, вызванные к
существованию кратковременным сочетанием света и тьмы. Саркофаг замирает в
одном из хрустальных гротов. Впереди - долгий спуск и загадочная излучина
Монорельса, знаменующая собой Луну, идущую на убыль.
Потом случилось то, чего не мог предусмотреть даже Грегор, слишком
занятый погребенными в земле, чтобы обращать внимание на небесные
письмена. Лунное затмение началось в самую глухую пору ночи. Тень наползла
на сияющий серп и превратила его в пепельный след. В саркофаге
зашевелилась земля. Никто не знал последствий случившегося. Земля
вздрагивала; под нею болезненно корчилось то, что уже не было трупом. Его
безмятежные сны сменились кошмаром...
Мастер Грегор проснулся за много лиг от того места. Ему вдруг стало
неуютно и тревожно. Дыхание сектанта было прерывистым. Какие-то удушающие
миазмы расползались в воздухе. Это не было болезнью тела или души. Это
означало какое-то искажение судьбы, предначертанной Грегором для своего
создания. Он понял, что никогда не узнает, в чем заключается искажение, а
если и узнает, то уже ничего нельзя будет изменить.
В ту ночь мучительной бессонницы Грегор впервые усомнился в
возможностях некромантии.
...И наконец - время узкого серпа. Упадок. Приближение новолуния.
Рельеф земли в скользящем гробе непрерывно меняется, как будто в заточении
томится маленький крот. Между поверхностью земли и прозрачной крышкой
образовался значительный зазор, и это означает, что труп уменьшился в
объеме. Но куда девается вещество из наглухо запечатанного саркофага?
Убывает и прибывает, превращаясь в свет?
Ответы на эти вопросы не знает даже Грегор. Он просто ждет. К концу
лунного месяца он возвращается из своей горной обители в Долину Мертвых,
чтобы увидеть лазаря своим единственным глазом. Но прежде - еще один
бесцветный сон в бесстрастном потоке, пронизывающем содержимое саркофага.
На этот раз лазарю снились люди, жившие в щелях под тусклой свечкой
маленького солнца. Он смотрел на них тысячью глаз из темноты, словно сам
был субстанцией враждебного космоса, обволакивавшего и изолировавшего их.
Он даже как будто слышал заклинающие его голоса и обращенные к нему
невнятные молитвы. Никто не понимал его сущности, и ему самому не была
доступна эта тайна. Кем он был - демоном, призраком, сторожевым псом,
кошмаром, сотканным из проклятий и проникающим во все головы
одновременно?.. Нет ответов. Существа приходят к нему, проводят с ним
время, отведенное для жизни, и умирают, так и не получив от него ничего,
кроме временного пристанища...
Иногда в нем открывались коридоры, по которым перетекала колдовская
сила. Он не отождествлял себя с нею. Он был тем, что позволяло этой силе
течь. Он существовал вечно вне этого краткого сна. Великий. Необходимый.
Прикованный к вечности тяжелыми цепями чужих молитв...
Когда закончилось и это видение, он уже мог слышать далекие гулкие
звуки, доносившиеся сквозь толщу земли - содрогания планетной коры. Это,
как и приливы, судорогой пробегавшие по телу Луны, доставляло ему
некоторое неудобство. Вроде прикосновений, которые заставляют спящего
вздрагивать.
Итак, женщина, мужчина, бесполый дух... Еще не появилось мотивов,
чтобы думать об этом. Еще не появилось и самих мыслей. Но скольжение по
Монорельсу подходило к концу, и существо в саркофаге было готово
пробудиться от сна.
* * *
Грегор и сопровождающие его сектанты вошли в пещеру, почти
неотличимую от той, которая находилась в двух днях пути отсюда. От входа
задувал поющий осенний ветер. Была ночь новолуния, и темная повязка с
монетой прикрывала левую глазницу мастера. Потускневший металлический диск
с рельефным портретом Императора скрывал насекомое лучше, чем искалеченное
операцией веко. В безлунные ночи Грегор нуждался в защите, как простой
смертный, и даже более. Занятия магией требовали жертв. Для плотной
материи вроде оружия не оставалось ни времени, ни сил.
Он увидел саркофаг, застывший в Хвосте Змеи. По его знаку сектанты
осторожно открыли крышку. Грегор опустил руку и дотронулся до земли,
которая теперь была теплой. Примерно такой же теплой, как человеческое
тело... Он осторожно снимал землю слой за слоем, пока не обнажились нос и
подбородок лазаря. Прикосновения пальцев Грегора стали еще более
осторожными и нежными. Он убрал с лица остатки багрово-черной грязи, и оно
заблестело неестественной белизной.
При виде этого лица сектанты, стоявшие поблизости, отшатнулись. Они
были еще слишком молоды, чтобы помнить и понять все. Грегор улыбнулся и
обвел их безразличным взглядом. Он тоже боялся, но умел отторгать
собственный страх. Боялась его животная половина; другая половина
принимала, как должное, самые пугающие вещи...
Грегор наклонился и коснулся губами носа лежащего человека. От плоти
лазаря пока исходил тяжелый смрад сырого подземелья. Мастер с силой втянул
в себя воздух, очищая чужие ноздри от забившейся в них земли. Рыхлые комья
и затхлый воздух оказались у него во рту, и он выплюнул их вместе со
слюной. После этого Грегор вытащил запавший язык лазаря и выдохнул все,
что осталось в легких. Ему мучительно хотелось вдохнуть, но он не позволял
себе этого...
Наконец тонкая струя темного дыма потекла из его внутренностей; дым
не поднимался кверху, а стелился по земле. Грегор соединил свои уста с
устами лазаря. Горло мертвеца дрогнуло под его чуткими пальцами. В глазах
потемнело. Мастер понял, что задыхается. Что-то пыталось удержать его от
возвращения, и он с силой оторвался от холодных губ. И почти сразу же
увидел, как земля начала осыпаться с поднимающейся груди.
Существо в саркофаге сделало глубокий вдох. Вначале его дыхание было
прерывистым, затем стало более ровным и почти незаметным. Оно вдыхало не
чаще одного раза в минуту.
Когда Грегор разбудил его резким ударом по щеке, оно медленно
поднялось - голое, казавшееся жалким и замерзающим. Длинные ногти,
отросшие после смерти, еле слышно царапали металл. Глаза лазаря широко
распахнулись; их взгляд оставался пустым до тех пор, пока мастер не
прошептал в самое ухо существа:
- Я обещал исцелить тебя и сдержал свое слово.
После этого могло произойти все, что угодно. Грегор был готов к
самому худшему. Сектанты стояли полукругом за спиной лазаря и держали под
плащами обнаженные мечи.
Но во взгляде лазаря появилось только мучительное узнавание. Тогда
мастер удовлетворенно улыбнулся и про себя ниспослал благодарственную
молитву Сатанубису. Одежда уже была приготовлена. Грегор вышел из пещеры,
а лазарь держал его под руку. Они сели в ожидавшую их карету.
В западной стороне над горами висела голубая звезда, дольше других
сопротивлявшаяся наступлению утра. Карета помчалась к ней по узким горным
дорогам, как будто где-то за горизонтом была назначена их встреча.
Книга вторая. Психоимперия
Ужасы, порождаемые нашей рафинированной
цивилизацией, могут оказаться еще более
угрожающими, чем те, которые дикари
приписывают демонам.
Карл Густав Юнг,
Подход к бессознательному
Часть первая. Прибытие
Die Todten reiten schnell
(Смерть путешествует быстро)
Глава первая
Они оба неистовствовали в постели: он - потому что надеялся на
снисхождение, если сумеет угодить; она - потому что беспредельная власть
над любовником дополнительно возбуждала ее. Она знала обо всех его
желаниях. Самых тайных. Самых грязных. О том, о чем он сам не
догадывался... Она проникала глубже, чем скальпель нейрохирурга и интуиция
матери... Она была агентом кошмара, происходившего наяву.
Он мощно атаковал ее сзади, пока она не начала кричать от боли и
наслаждения. Она воспользовалась тонким синтетическим шнурком, и он не мог
кончить уже в течение часа. Эта сука по-настоящему терзала его, но он не
смел задушить ее, хотя нежная шея была так близко... Во-первых, за ними
наверняка следило недремлющее око телекамеры, во-вторых, ему самому
слишком хотелось жить.
...Она выскользнула из-под него, толкнула двумя руками в грудь и
опрокинула на спину. Ее жадный рот обнял пылающую плоть и почти сразу же
довел мужчину до исступления. Она и сама стонала, как дьявольское эхо его
нестерпимого желания. Ее ногти прочертили кровавые полосы на его груди и
животе. Она выдохнула крик, такой дикий, что погасли пылавшие в комнате
свечи... Потом она, наконец, рванула за конец шнурка, и любовник излился
прямо на ее лицо и грудь, покрывая ее и без того гладкую кожу органическим
лаком...
Он был в изнеможении, но она не давала ему опомниться. Новые игры,
новые эксперименты. Жестокий урок со шнурком повторился еще дважды... Он
чувствовал, что она пьет из него не только жизненную силу, но и остатки
рассудка. Он уже не был уверен в том, что все это - не предсмертная
галлюцинация, пока ее таз танцевал над гибким жалом его языка.
Потом он придавил ее в последний раз, почти расплющив на лиловых
подушках, и вонзался в нее в бешеном ритме, а руки сминали грудь проклятой
твари... Он начал с криком освобождаться от семени, когда ее рука,
исполосовавшая ягодицы, скользнула в сторону и извлекла на свет кривую
сверкающую иглу с мутным острием. Мужчина даже не почувствовал некоего
подобия комариного укуса в спину, прежде чем умер. Мгновенно и
безболезненно. Но его тело жило...
Она отбросила иглу и закричала вместо того, который умолк навеки.
Неописуемый момент! Мертвец оставался твердым и все еще содрогался, лежа
на ней. Эти мгновения показались ей секундами... Она испугалась, вспомнив
легенды о зомби, которых якобы создают в тайных монастырях технов... О,
дьявол! О, наслаждение! Она отбросила дурацкую мысль и не менее дурацкий
страх. Этот удовлетворитель был далеко не первым, скончавшимся в ее
постели, но как долго она ощущала его в себе! В этом было что-то
мистическое... Неужели в будущем она сможет...
* * *
Женщина с трудом перевернула мертвеца на спину и отодвинулась в
сторону. Почти сразу же она заснула, блаженно закатив глаза. Во сне ее
прекрасное лицо казалось по-детски беззащитным. Она и была ребенком,
сломавшим надоевшую игрушку...
Свечи погасли, но наступившая темнота не была абсолютной. Вокруг
головы спящей разливалось слабое сияние ауры неопределенного цвета...
Глава вторая
Он гнал машину всю ночь и не свалился от усталости только потому, что
музыкальная шкатулка непрерывно воспроизводила грохот барабанов вуду,
записанный в монастырском хумфо. Мистические вибрации наполняли мертвеца
энергией, высасывая ее прямо из черного воздуха ночи. Звезды прокалывали
небеса, но он тупо глядел вперед, на метавшуюся в лучах фар ленту дороги.
Изредка сквозь грохот прорывался голос третьего настоятеля, читавшего, а
вернее, выкрикивавшего заклинания, и тоскливые стоны монахов-зомби.
Незаметно подкрался рассвет, и тот, кого при жизни называли Рудольфом,
стал искать место для молитвы и восстанавливающей мантры. Лучшее из таких
мест общеизвестно - свежая могила, но где найти свежую могилу внутри
имперских границ?.. Справа от дороги возникла заброшенная деревня. Он
остановил на обочине свой старый "гранд чероки", заглушил двигатель и
прислушался.
Ветер гудел в проводах; даже птицы еще не проснулись. Ни одного
человека на многие километры вокруг. Дома зияли окнами, пустыми, как
открытые гробы, и пыльный смерч пьяно переползал дорогу.
Рудольф завел двигатель и загнал "чероки" на местное кладбище. Склон
холма был обращен к западу. Идеально.
Он вышел из машины, разрыл руками землю на ближайшей могиле и сложил
в образовавшуюся яму свои фетиши. Маленький детский череп. Засушенную
кисть девственницы. Связанные в пучок перья черной курицы. Он отряхнул
руки и огляделся по сторонам. Нечто внутри него запечатлевало мельчайшие
подробности ландшафта на тот случай, если придется сюда вернуться... Потом
он повернулся своим красивым гладким лицом к западу и начал молиться
барону Самеди - Духу Смерти и Тьмы, хозяину зомби и значит, своему
хозяину.
Он просил барона Самеди защищать его и впредь, охранять от влияния
психотов и осчастливить покоем после того, как придется отдать свою вторую
жизнь. Честное слово, он просил не так уж много, если учесть то, что ему
предстояло сделать.
Помолившись, он забрался в джип с легким сердцем и прозрачным мозгом.
Не было причин для страха - все еще впереди... Он врубил на полную
громкость "Voodoo Chile" Хендрикса и начал раскачиваться в унисон с
гитарными рифами. Мертвый-мертвый Джими отдавал ему силу своего экстаза
сквозь десятилетия собственного небытия.
* * *
Через пару часов день вступил в свои права - обычный осенний день
2029 года. Мелкие брызги сыпались с серого неба, смазывая безрадостный
пейзаж. Обнаженные деревья царапали сучьями низкие облака.
Рудольф снова остановился и достал из кармана старую бумажную карту
1984 года, не рассыпавшуюся только потому, что она была запаяна в
прозрачный пластиковый конверт. Его многосуточные скитания подходили к
концу. До резиденции графа фон Хаммерштайна, губернатора
центрально-европейской провинции, расположенной в городе, который когда-то
назывался Клагенфурт, оставалось около тридцати километров. С
возвышенности, на которой находился "чероки", было видно небольшое
поселение технов, обозначенное на карте непонятным Руди сочетанием слов
Санкт-Фейт.
Несмотря на то, что клан Хаммерштайна формально владел огромной
территорией от Средиземного моря до границы с северо-европейской
провинцией, проходившей на пятидесятой широте, множество очагов
сопротивления все еще существовало под самым носом у графской охранки.
Малая численность семьи и распыленность сил не позволяли психотам раз и
навсегда избавиться от техно-банд, которые, впрочем, были не в состоянии
нанести им сколько-нибудь серьезный ущерб.
По данным настоятеля Эберта из уже бездействующего монастыря в
Хайнбурге, служившего перевалочной базой зомби, в Санкт-Фейте находился
один из тайных центров сопротивления. Очень маленький и пассивный. Всего
около двух десятков человек, занятых на местной фабрике по переработке
сельскохозяйственного сырья...
Психоты тоже хотели жрать и все еще нуждались в дешевой рабочей силе.
Рудольф подумал о них с ненавистью. Надменные существа, забывшие, кому они
обязаны своим величием. Кучка человекообразных, предавших свой род...
Зомби сжал кулаки. Ногти глубоко врезались в кожу, но он не почувствовал
боли. Это было одно из его преимуществ, которое могло легко превратиться в
недостаток, как только полицейские эксперты доберутся до него...
Он уставился на белые пальцы, ставшие еще белее за последние
несколько дней и приобретавшие теперь неприятную синеву под ногтями. Это
напомнило ему о том, как мало у него времени, а еще - о мести. Он знал,
что Хаммерштайны убили его мать, а может быть, и его самого. В этой части
его знания были расплывчаты до неопределенности, а настоятель старательно
умалчивал о событиях, непосредственно предшествовавших гибели Руди,
опасаясь за его рассудок. Психическая травма смерти - одна из самых
сильных и может соперничать по степени разрушительного влияния на сознание
только с травмой рождения...
Рудольф бросил взгляд на циферблат механических часов "сейко". Если
данные Эберта верны, появления пленных "железноголовых" нужно было ожидать
с минуты на минуту.
Пару недель назад здешние техны проявили неожиданную активность и с
помощью автоматической мины с усыпляющим газом захватили несколько
психотов. Только осведомленный человек мог оценить коварство настоятеля -
ведь почти самоубийственный для технов приказ поступил из монастыря в
Хайнбурге - и Рудольф знал об этом. Нападение на психотов, среди которых
были высокопоставленные члены местной администрации, каралось смертью.
Расследование уже закончилось, и с юга к Санкт-Фейту приближалась танковая
колонна.
Рудольф подоспел чуть раньше, то есть, для него все складывалось как
нельзя более удачно. Внедрение в клан обойдется очень дорого. Он знал, что
сегодня его собственный успех будет стоить жизни нескольким технам.
Провокация была грязной, но не ему осуждать интриги тех, кто напрямую
общается с духами. Святая цель оправдывала все, даже смерти верных людей.
В конце концов, он и сам был мертвецом, однако все еще сражался... Он
извлек из походного рюкзака полевой бинокль и стал рассматривать поселение
Санкт-Фейт.
Так и есть. Несколько легковых машин и микроавтобус "тойота", явно
предназначенный для перевозки пленных. Пятеро технов, вооруженных
автоматами Калашникова и, возможно, пистолетами. Никто не суетился. Двое
внимательно изучали окрестности. Вероятно, появление "чероки" не осталось
незамеченным. Плевать, уже ничего не изменишь. Для эвакуации у них
осталось не более получаса.
Наконец, Рудольф увидел "железноголовых", которых выводили из
подвала. На каждом была сеть, а на голове - экранирующий колпак, за что,
собственно, пленные и получали презрительную кличку... Шесть человек,
движения которых были затруднены двадцатью килограммами лишнего веса. Ему
предстояло спасти хотя бы одного из них, а лучше - всех шестерых. Очень
трудно, но возможно.
Он начал готовиться к миссии. К сожалению, никакой магии. Предстояла
грубая и опасная резня. Он расстегнул куртку, джинсовую рубашку "левис" и
нащупал пальцами еле заметную трещину на груди над правым соском. Она
выглядела, как шрам, оставшийся после тонкого разреза. Ее прекрасно
маскировали волосы.
На самом деле это была одна из типичных штучек, которые можно
приобрести в "Жидкой Стене". На теле зомби был устроен потайной карман
между двумя слоями отмирающей кожи, достаточно вместительный для того,
чтобы Рудольф мог спрятать в нем несколько дюймовых золотых дисков с
записями барабанов вуду. Мистические вибрации на все случаи жизни: с их
помощью он мог сделать "бери-бери", сохранять неутомимость и заниматься
любовью всю ночь, похищать тени и наводить порчу, мог заставить говорить
отрезанную голову; у него были барабаны для бамбуше и соответствующих
похорон жертвы боко... С этим грузом он чувствовал себя сильнее - эдаким
посланником с того света...
Края кармана сомкнулись, снова превратившись в едва заметный шрам.
Теперь обнаружить посторонние предметы под кожей зомби можно было только
на ощупь, но он не собирался никого подпускать к себе так близко.
Он извлек из рюкзака несколько гранат и дымовых шашек, еще не зная,
что именно ему пригодится. Готовый к бою "кольт коммандер" сорок пятого
калибра покоился в плечевой кобуре. Автомат Калашникова лежал на сидении
пассажира. Жаль было расставаться с машиной и огнестрельным сокровищем, но
придется пожертвовать всем этим, если он хочет, чтобы его легенда
выглядела правдоподобно.
"Железноголовые" уже погрузились в микроавтобус, и небольшая колонна
двинулась навстречу Рудольфу вверх по дороге. Впереди - "опель-сенатор",
за ним "тойота", позади потрепанный "форд-скорпио". Не густо. Техны
беднели; промышленность, пришедшая в упадок, уже давно выпускала одни
только мелочи вроде спичек. Почти все, чем владели люди, было наследием
прошлого.
Чувства зомби, за исключением ненависти, атрофировались. Сейчас он не
испытывал ни грусти, ни угрызений совести. Он выждал, пока колонна
достигла середины подъема, и резко нажал на педаль газа.
"Чероки" рванулся с места.
Глава третья
Марта Хаммерштайн, дочь графа Теодора фон Хаммерштайна и один из
лучших агентов имперской контрразведки, проснулась в отвратительном
расположении духа. Всю ночь ей снились кошмары. Пришлось потрудиться,
чтобы отделить вещие сны от наведенных, а сообщения, поступившие по
альфа-сети, - от флюктуаций некросферы. Она не чувствовала себя
отдохнувшей, хотя предстоял тяжелый день.
Рядом с нею лежал уже остывший любовник-техн. Она позвонила слугам и
велела вынести труп из спальни. Бедняга не мучился. Она развлекалась с ним
до полуночи; потом - едва ощутимый укол и все. Что ж, ночь, проведенная с
дочерью графа, стоит дорого. Техн знал, на что шел. Она считала, что он
сделал правильный выбор. Вряд ли государственный преступник получил бы
большее удовольствие, медленно подыхая на урановых рудниках... Но как
любовник он был хорош. Просто великолепен. Гораздо лучше высокородного, но
худосочного Макса Вернера из ближневосточного отделения имперской
канцелярии, которого прочили ей в мужья. Да, правы были древние -
аристократия вырождается... Марта понежилась в кровати еще немного и
выбросила техна из головы.
Потом встала и, не одеваясь, отправилась в душ, чтобы смыть с себя
высохшее семя мужчины, который был мертв уже несколько часов. Далее -
комната для медитаций и психотренинга. Ей требовались минимальные усилия,
чтобы держать себя в форме. Она была очень способным психотом. Опорой
нового порядка. Надеждой Империи.
Она попрактиковалась в создании зрительных иллюзий и телекинезе.
Небольшие легкие шары слушались ее неплохо, чего, к сожалению, пока нельзя
было сказать о людях. Но и так прогресс был колоссальным. Всего два
поколения, совершившие невообразимый рывок и изменившие лицо мира! Чего же
тогда ожидать от ее потомства? При этой мысли ей самой становилось не по
себе. Атавистический пережиток. Ее охватывал вульгарный трепет, присущий
технам...
Она прогнала недостойное чувство и занялась у-шу, наслаждаясь
совершенством своего гибкого стройного тела. Хаммерштайн знала, что
красива, сильна и сексуально притягательна. Она умела использовать мужские
инстинкты, была сладострастна, как кошка, но ее сердце всегда оставалось
неуязвимым и холодным.
Накинув прозрачный халат, Марта подошла к огромному панорамному окну,
чтобы выпить чашку обжигающего кофе. Она рассматривала огромный пустой
город с верхнего этажа своего семиэтажного дома. В пределах прямой
видимости находился отцовский дворец - здание, производившее тяжеловатое и
мрачноватое впечатление. Сквозь пелену унылого дождя деревья казались
глянцево-черными, а тротуары и мостовые - неразличимой иллюзорной
мозаикой, вроде той, которая возникала перед ней в первый момент
телепатической связи...
Возможно, эротоманы из полицейского управления сейчас рассматривали
ее из своих окон в бинокли и подзорные трубы. Хаммерштайн это нисколько не
заботило. Она давно свыклась с ролью любвеобильной и беспечной самки,
позволявшей легко входить в доверие к кому угодно - от глав семейств до
прыщавых подростков. Ей выбалтывали то, что тщательно скрывали от верных
жен. В ее красивой породистой головке скопилось столько грязи, что хватило
бы на десяток умудренных жизнью стариков. Таким образом, Марта была ценным
приобретением для контрразведки, но работала в собственное удовольствие и
только на себя. Об этом знал и ее отец, считавший дочь идеальным психотом,
в отличие от сына и прямого наследника, который, к безграничному сожалению
графа, прослыл мягкотелым импотентом.
...Марта включила музыку, чтобы расслабиться, - не идиотскую
какофонию технов, пригодную разве что для животного возбуждения, а плавные
акустические пьесы, исполняемые исключительно на деревянных духовых.
Музыка успокаивала ее и восстанавливала некий баланс на неуловимой границе
мозг - психо. Сейчас она чувствовала себя полностью удовлетворенной. Еще
достаточно времени оставалось до того момента, когда прозвучит некий
сигнал, и голос, обладателя которого она даже не знала, попросит ее
приехать в определенное место.
Она услышала голос, но сообщение было не таким, какого она ожидала.
Теперь Марта поняла, откуда взялась тревога, витавшая в снах. Ее лицо
затвердело, превратившись в непроницаемую маску. Никто из слуг, хорошо ее
знавших, не мог бы даже предположить, как идут дела - великолепно или
катастрофически плохо.
Она одела брючный костюм, вооружилась баллончиком со слезоточивым
газом и револьвером Кольта "детектив спешиэл". Спускаясь в кабине лифта,
она закурила сигарету. Привычка была вредной, но Хаммерштайн утешала себя
тем, что невозобновляемые запасы табака в Империи подходят к концу.
Прямо из кабины лифта она попала в подземный гараж, где находились
принадлежавшие ей автомобили. Жестом отказалась от услуг личного шофера.
Поколебавшись, она выбрала подарок отца к совершеннолетию: антикварную
"альфа-ромео" 1968 года. Машина поразительно хорошо сохранилась, простояв
полсотни лет в гараже какого-то коллекционера-техна, после чего была
экспроприирована.
Марта прогрела двигатель, глядя в расширяющийся светлый
прямоугольник, пока створка ворот медленно ползла вверх. Потом она резко
послала "альфу" вперед. Машина выскочила наружу и с визгом развернулась на
влажном асфальте. Несколько километров до графского дворца она проделала
за какую-нибудь минуту. На пустых улицах не было помех. Возле резиденции
губернатора ее уже ждали. Безликий человек принял у нее ключи и отогнал
машину на стоянку.
Взбегая по ступенькам, Марта докурила и выбросила сигарету. В холле
она увидела помятое после бессонной ночи лицо Карла Габера - шефа личной
охраны губернатора. Видимо, дела действительно шли не лучшим образом -
Марте стало ясно, что Габер боится. Не только за чужую, а прежде всего за
свою собственную жизнь...
Габер ей нравился. Это был жесткий, немногословный сорокалетний
человек с мужественным лицом и мощной фигурой. Один из немногих, кому
удавалось противостоять инстинктам и сдерживать себя в ее присутствии.
Возможно, потому, что сильнее всего у него был развит именно инстинкт
самосохранения. Карл продержался на своем посту уже около десяти лет, и
это само по себе являлось уникальным достижением.
Они обменялись кивками, а потом Марта увидела свою мать -
преждевременно постаревшую, но все еще красивую женщину из технов,
хранившую собачью верность мужу и за это обласканную им. Глаза графини
были воспалены и выдавали то, что она плакала. Марта испытывала к ней
сентиментальное чувство, которое можно было назвать скорее жалостью, чем
любовью. Мать была представительницей отмирающего сообщества слабых и
никчемных существ...
Они обнялись. Графиня пошатнулась, и Марте пришлось поддержать ее.
Она буквально излучала боль и растерянность.
- Гуго заболел, - прошептала мать.
- Я уже знаю. Что в этом необычного?
- Граф встревожен. Никто не может понять, в чем дело. Это похоже
на... - она была готова разрыдаться.
Марта встряхнула ее и рукой поманила к себе служанку.
- Отведите графиню в спальню и дайте ей что-нибудь успокаивающее.
Освободившись, она направилась в покои своего незадачливого братца,
умудрившегося подхватить какую-то заразу. Габер проводил ее ничего не
выражающим взглядом. Это не означало, что его мозг отдыхает. Карл уже
сделал все, что мог. Его хорошо натасканные "псы" находились на своих
местах, готовые вцепиться в любую подозрительную глотку. Вот только
таковых до сих пор не было обнаружено.
Правда, Габер уже около часа обсасывал одну мыслишку, весьма похожую
на старый афоризм: "Если врага нет, то его следовало бы придумать". Габер
не терял времени зря, размышляя об этом с чисто немецкой педантичностью.
При случае он уже мог предложить в качестве искупительных жертв как
минимум две кандидатуры. Наступало удобное время, чтобы избавиться от
возможных конкурентов...
В коридорах было полно людей из службы безопасности. Все старательно
изображали настороженность и бдительность... В спальне Гуго Марта застала
лежащего на кровати бесчувственного брата, отца, сидящего в кресле, и двух
ближайших советников графа, застывших возле зашторенного окна.
Морщинистое лицо Теодора фон Хаммерштайна выражало крайнюю степень
озабоченности. Марта подошла к нему. Отец был ее идеалом мужчины: сильный,
беспощадный, коварный... и, как поговаривали, весьма неугомонный в
постели. Им она восхищалась, а иногда даже побаивалась своего родителя.
Когда он увидел ее, то не стал скрывать своей радости. Они тепло
обнялись, и он прошептал ей на ухо несколько ласковых слов. Марта бросила
взгляд на мертвецки бледное лицо брата, освещенное лампой с абажуром из
мутно-белого стекла. Дыхание больного было неровным и слабым; под
приоткрытыми веками двумя грязными лужицами поблескивали белки. Странная
метаморфоза произошла и с кожей - она стала похожа на ветхую
расползающуюся ткань...
- Что с ним? - спросила Марта у отца. Сейчас ее голос и тон сильно
отличались от тех, которыми она пользовалась раньше.
- Неизвестно. Мы впервые столкнулись с этой... проблемой.
Исследование ауры ничего не дало. Все внутренние органы в порядке. Биополе
не нуждается в коррекции. Внутри организма нет ни яда, ни раковых клеток,
ни остаточных следов воздействия некросферы... То, что с ним происходит,
похоже на процесс естественного старения и распада, ускоренный в десятки
тысяч раз.
- Техны? - она с ненавистью выдохнула это слово.
Отец впервые отвел глаза.
- Возможно. Но каким образом? Прямой контакт исключен. Габер рискует
головой. Излучение отсутствует...
- Ты имеешь в виду - известное излучение? - быстро перебила она.
- Да. Ты, детка, меня хорошо понимаешь, - он снова посмотрел на нее с
выражением отцовского удовлетворения. - Но это еще не все. Этой ночью
охотились и на меня.
- Что?!
- Очень похожее влияние. Я своевременно проснулся и поставил блок, -
граф перешел на шепот, который слышала только дочь. - По правде говоря, я
паршиво себя чувствую. Возможно, они достали меня...
Впервые за сегодняшний день Марта почувствовала холодок страха,
пробежавший по спине. Отец говорил жуткие, почти невообразимые вещи. До
сих пор никто из них не допускал вероятности краха даже в мыслях. Если
только в этом действительно замешаны техны, а не въевшийся во все поры и
мозги стереотип врага...
- Какое влияние? - спросила она после паузы.
Он покачал головой.
- Не знаю. Но это точно не "психо", можешь мне поверить. Если бы я
верил в дурацкие сказки кочевников, то сказал бы, что это...
Он замолк и коснулся ладонью лба своего сына. Марта склонилась над
ним. Ее губы раскрылись. Она ловила каждое его слово и даже тени
непроизнесенных слов.
- Говори, отец! - потребовала она, все еще не понимая, на что он
намекает. Хаммерштайн заметно колебался. Не был уверен в себе? Или боялся
показаться смешным? Но момент был слишком неподходящим для смеха...
- По нашим сведениям, монастырские ублюдки вплотную занялись черной
магией.
Марта презрительно улыбнулась. Отец разочаровал ее. Она ожидала
большего.
- Ты это серьезно?
Он посмотрел на нее как-то странно и продолжал:
- Сатанинские мессы. Мистерии Анубиса. Культ вуду. Что ты знаешь об
этом? О зомби, уанга, "поцелуе смерти"?.. Когда он произнес это, ей опять
стало не по себе. Совпадение было зловещим. Этой ночью она и сама
вспоминала о зомби... Марта через силу выдавила из себя улыбку. Все-таки
на отца можно было рассчитывать.
- Я вижу, ты уже кое-что изучил. К каким выводам ты пришел?
- К сожалению, у меня было мало времени. Я ознакомился с информацией,
выловленной в компьютерных сетях до того, как они были ликвидированы
технами, и протоколами допросов пленных. Сведений ничтожно мало, и они
весьма расплывчаты. Монастыри предельно законспирированы. Их расположение
чаще всего неизвестно самим монахам. Людей перебрасывают на вертолетах или
перевозят с закрытыми глазами. Тщательный отбор и фильтрация. Малейшее
подозрение - и человек исчезает навсегда...
- Ну, в этом нет ничего нового, - они обменялись мимолетными
улыбками, в которых не было особой радости. Просто характерное сокращение
лицевых мускулов.
- Я уверен в одном: если в монастырях действительно готовят кого-то
для борьбы против Империи, то они не побрезгуют ничем. Положение очень
серьезное. Если это (он показал на умирающего сына) - испытание нового
оружия, то нам пока нечего ему противопоставить... А теперь скажи мне: с
тобой все в порядке?
- Да, отец, - она почти не солгала. Эпизод с мертвым
любовником-техном был слишком невнятен, чтобы обсуждать его.
- Так вот: я не хочу, чтобы ты даже думала об этих вещах. Будь
осторожна - и все!
- Ты говоришь это мне, своей дочери, и теперь уже... своей
наследнице? - она выговорила это без дрожи, стоя возле кровати, на которой
лежал ее старший брат. - Ты действительно этого хочешь?
Он долго смотрел в ее сверкающие глаза. "Боже, как она красива!" -
думал он и вдруг понял, что желает ее. Сейчас, когда его самоконтроль
ослаб, желание стало очень сильным...
- Нет, - сказал он охрипшим голосом. - Я буду с тобой предельно
откровенен. Мой законный наследник, скорее всего, умрет. Мои
незаконнорожденные дети, вероятно, мертвы. Ты осталась одна. Я люблю тебя
и хочу, чтобы ты выжила.
- Но для этого надо бороться, не так ли? Разве не ты учил меня этому?
- Да, да, да! - бросил он раздраженно, как будто прогонял ее. -
Только знай: если с тобой что-нибудь случится, все потеряет смысл...
Глава четвертая
"Чероки" разгонялся, выбрасывая из-под колес комья вязкой грязи.
Рудольф ударил прикладом автомата в лобовое стекло и избавился от
покрывшегося сетью трещин "триплекса". Холодный ветер хлестнул по лицу,
мелкие брызги впились в кожу, как иголки, но зомби даже не прищурился.
Капли попадали на слизистую оболочку глазных яблок, немного искажая
предметы в поле зрения. Однако не настолько, чтобы это помешало ему
выполнить задуманное.
Он увидел стволы, высунувшиеся из окон "опеля". Люди в конвое были
настороже. Руди улыбнулся и врубил на полную громкость "Моби Дик". Под
неистовый рокот барабанов Джона Бонэма он набрал скорость сто двадцать
километров в час и стремительно приближался к головной машине колонны.
Метров за тридцать от нее он бросил на асфальт две гранаты. После этого
все, что происходило сзади, он мог видеть только в зеркале.
Первая граната взорвалась прямо под "опелем", превратив его в
огненный болид. Осколки второй изрешетили лобовое стекло и радиатор
"тойоты". Возможно, водитель тоже пострадал, потому что микроавтобус
начало бросать из стороны в сторону.
Но "чероки" проскочил мимо него чуть раньше. На мгновение у зомби
возникло искушение повернуть руль и протаранить "тойоту", но потом он
вспомнил, что психоты, сидящие внутри, не должны пострадать.
С "фордом", следовавшим метрах в ста позади, возникли некоторые
проблемы. Еще никто не успел понять, что происходит, когда "чероки"
выскочил из дымного облака. На всякий случай его все-таки обстреляли. Пули
застучали о металлическую обшивку, и финальные рифы "Моби Дика" сменились
громким немодулированным шипением.
Очереди ложились так плотно, что у Рудольфа не было даже возможности
высунуться из окна. Он начал резко тормозить и склонился к рулю, чтобы
уберечь голову. "Форд" был уже совсем рядом. Пользуясь тем, что джип почти
остановился, зомби упал вправо, на сидение пассажира, сорвал чеку и
швырнул в окно гранату.
Наступившую после взрыва тишину прорезало только дохлое потрескивание
револьвера. Руди резко разогнулся, выставил перед собой ствол
"калашникова" и всадил длинную очередь в застывший на обочине "форд" с
пылающим передком. Уцелевший техн, прятавшийся за машиной, свалился в
кювет, правильно оценив свои шансы. Зомби выплюнул скопившуюся во рту
зловонную слюну и одним резким броском развернул "чероки". На скользкой от
дождя дороге это было несложно.
Впереди, в сизой дымке, белел неподвижный микроавтобус. Два уцелевших
охранника залегли за спущенными колесами, стреляя по надвигающемуся джипу.
На этот раз Рудольф не стал проезжать мимо. Капот "чероки" ткнулся в
заднюю дверь "тойоты" на скорости около тридцати километров в час. Этого
толчка оказалось достаточно, чтобы раздавить человека, лежавшего за правым
передним колесом. Другой начал перекатываться по асфальту, но не добрался
до спасительного кювета. Руди потратил на него оставшиеся патроны, не
выходя из машины.
Когда техн угомонился, зомби прислушался. Двигатель "чероки" заглох.
Тишину нарушало только потрескивание огня и пение ветра. Люди,
находившиеся внутри микроавтобуса, либо затаились, либо были мертвы...
Рудольф завел свою тачку и сдал назад. Теперь он не торопился. В
салоне вместе с пленными психотами могли остаться живые охранники. Поэтому
он подождал еще около десяти минут, пока кто-то не начал колотить изнутри
в запертые двери "тойоты".
Тогда он вышел из машины, сбил прикладом архаичный навесной замок и
на всякий случай отошел в сторону. Первый "железноголовый" буквально
выполз из машины и тут же свалился на дорогу. Экранирующий шлем на голове
был непрозрачным, и человек слепо ощупывал руками асфальт.
Пора было переходить к заключительному акту спектакля. Руди заглянул
в салон. Там копошилось несколько "железноголовых". По крайней мере,
четверо остались в живых. Он оглушил ударом приклада того, который
выбрался наружу первым, и оттащил его в кювет. Здесь он положил психота
лицом вниз и расцепил звенья фиксатора, охватывавшего шею. Экранирующий
шлем раскрылся, как расколотое пополам яйцо. Под ним обнаружилась густая
черная шевелюра.
Пленник был еще совсем молод - не старше шестнадцати лет. Его лицо и
волосы были испачканы слизью, похожей на жидкую ржавчину. Такая же слизь
покрывала шлем изнутри. Это были следы того, что психот успел сделать с
металлом за не столь уж долгое время своего заточения. Руди прикинул, что
до полного разрушения оболочки оставалось не более суток.
С дороги доносилось позвякивание и приглушенные голоса.
Освобожденные, но ни черта не видевшие люди расползались в стороны, как
слепые котята. Кое-кто уже добрался до "чероки" и вполне мог найти оружие.
Зомби не должен был этого допустить. Специальной антимагнитной отмычкой он
разделил края экранирующей сети, соединявшиеся вдоль позвоночника. После
этого приставил ствол к голове психота и спустил курок.
При звуке выстрела "железноголовые" застыли на дороге, как манекены.
Рудольф представлял себе их состояние. Он знал, что нет ничего хуже
неизвестности, а тут еще - абсолютная темнота перед глазами...
Он кое-как напялил на себя экранирующую сеть и запахнул ее сзади,
пока поляризованные магниты не пришли во взаимодействие. Потом, для
большего правдоподобия, разрезал себе лицо от виска до скулы острым
осколком камня. Как он и ожидал, крови не было. Камень оставил сухой
разрез, из которого разве что не посыпался пепел... Руди отбросил автомат
подальше в заросли сорняка и отправился на дорогу, чтобы стать одним из
тесной компании "железноголовых".
Глава пятая
К вечеру, неподалеку от городской окраины их подобрал военный
патруль. После этого им пришлось около часа трястись в кузове армейского
грузовика под рваным тентом. Психоты, уцелевшие в переделке, выглядели так
себе. Руди догадывался, в чем дело. Всем освобожденным предстояла
многодневная экспертиза, фильтрация, чистка в неуютных подвалах тайной
полиции. Для зомби это почти наверняка означало провал и повторную
ликвидацию. На этот раз - окончательную.
Единственной надеждой Рудольфа был человек, сидевший сейчас напротив
и не сводивший с него тяжелого подозрительного взгляда. По его сведениям,
это был Фридрих Кирхер, заместитель Карла Габера - шефа графской службы
безопасности. А дальше открывался простор для домыслов и фантазий. Как мог
психот, занимавший столь высокое место в имперской иерархии, оказаться в
плену у технов? Это отдавало подставкой и означало, что Рудольф
непредвиденно вмешался в чью-то игру. Возможно, на свою голову.
Обстоятельства захвата Кирхера также заставляли кое-о чем задуматься.
При знакомстве Руди сразу же выдал агенту самый дурацкий вариант
своей легенды. Впрочем, ему показалось, что психот узнал его гораздо
раньше, чем они заговорили друг с другом. После этого Кирхер отмалчивался,
и его молчание было красноречивее всяких слов.
Грузовик остановился на огромной площади, окруженной тяжелыми серыми
параллелепипедами административных зданий. Здесь Кирхера уже ожидал черный
"линкольн-континенталь", вероятнее всего, из графской "конюшни". Кто-то
набросил на плечи агента длинный серый плащ поверх грязной изорванной
рубашки. Кирхер с видимым наслаждением закурил сигарету. После коротких
переговоров армейский офицер велел Рудольфу вылезти из грузовика.
Зомби понял, что пока не ошибся в расчетах. Однако эти расчеты были
проделаны не им. Он покорно дал утопить себя в просторном черном аквариуме
с тонированными стеклами. "Линкольн" мягко тронулся с места. Два безликих
охранника зажали Руди между своими могучими плечами.
Кирхер опять оказался напротив. Теперь их взгляды не пересекались.
Психот выглядел подавленным и до крайности озабоченным. Он непрерывно
курил, и прежде чем они добрались до дворца, успел прикончить три
сигареты. Многое зависело от того, как и кем информация о странных
событиях последних недель будет передана графу. Несомненно, Кирхер хотел
сделать это лично...
На несколько минут он отделился мутным звуконепроницаемым стеклом и
снял трубку радиотелефона. Рудольф не различал его лица, в противном
случае, кое-что мог бы прочесть по губам. После переговоров с неизвестным
абонентом Кирхер снова открыл для обозрения свою физиономию; теперь она
выглядела повеселее.
Рудольф безмятежно озирался по сторонам. Он не испытывал потребности
ни в никотине, ни в алкоголе, хотя, наверное, следовало бы изобразить
нечто подобное. Неосознаваемая им программа была запущена, и скрытая
энергия изменяла зомби в соответствии с заданным алгоритмом. Теперь его
мозг был поражен амнезией, и это подтвердил бы любой эксперт в любой
лаборатории империи. Но ни он сам, ни агент службы безопасности, ни тем
более граф еще не догадывались об этом.
* * *
...Огромные залы губернаторского дворца. Неизвестная Рудольфу
последовательность галерей и комнат. Подлинники интуитивистов двадцатого
века и неоромантиков двадцать первого в изящных, но не вычурных рамах.
Только деревянная мебель (почему психоты недолюбливают пластмассу и
металлы?). Странно меняющиеся при его приближении лица. В глазах некоторых
- недобрый огонек узнавания...
Перед запертой дверью их тщательно обыскали. Человек, стоявший сзади,
сканировал их "психо" на предмет вероятной агрессии. Должно быть, агрессии
сейчас в Рудольфе было не больше, чем в кролике.
Наконец, он и Кирхер предстали перед графом. Рядом с губернатором
провинции находилась очень красивая молодая женщина, лицо которой было
похоже на восковую маску. Зомби понял, что она прекрасно владеет собой.
Зато граф, похоже, не считал нужным скрывать свои чувства.
Психот-сканнер кивнул ему, стоя у двери. Высокий мужчина с пронизывающим
взглядом ледяных бледно-голубых глаз внезапно улыбнулся Рудольфу, который
ощутил при этом легкое замешательство. Господин Хаммерштайн шел ему
навстречу, протянув руки!
Руди бросил косой взгляд на Кирхера. Тот холодно, но вежливо наклонил
голову. Что за черт?! Неужели он попал на репетицию абсурдной пьесы?
Кстати, откуда он знает об адсурдных пьесах?..
- Добро пожаловать, мой блудный сын! - с теплой иронией произнес
граф.
Пора было включаться в игру или выключаться насовсем. Рудольф
мгновенно сделал выбор.
Он тоже простер руки для объятий и двинулся навстречу "папе",
изобразив на лице немного жалкую, но самую сердечную из своих улыбок.
Часть вторая. Сколько стоит зомби
Безгубая из-под земли
Его звала к себе на ложе.
Томас Стернз Элиот,
Шепотки бессмертия
Глава первая
Поцелуй Марты все еще пылал на его губах, а голос звенел в ушах ("Ну
здравствуй, братец!"). Похоже, эта девка могла возбудить даже мертвого...
Руди постепенно пришел в себя, облизал с губ чужую ароматную слюну и
продолжал трусцой двигаться по огромному графскому саду, припорошенному
первым ноябрьским снегом. При этом он ощущал некое приятное томление в
чреслах.
Все вокруг выглядело стеклянным и неживым. Лед ненадолго растопила
сестричка, тоже бегавшая по утрам в одном купальнике и кроссовках. Правда,
с некоторых пор к этому наряду добавился шарф, завязанный вокруг шеи.
Рудольф напомнил себе, что она приходится ему всего лишь сводной сестрой,
а значит нельзя терять надежду. Без сомнения, сейчас она дразнит его, но
наступит день, когда он возьмет реванш. Если к тому времени не сгниет
окончательно.
Пока зомби еще был в состоянии заниматься любовью. Он специально
проверил это, мастурбируя в одном из дворцовых туалетов и прекрасно зная,
что за ним наблюдает миниатюрная телекамера. Пора было продемонстрировать
папе и его псам не только свои достоинства, но и маленькие простительные
недостатки. Мастурбирующий мужчина, не прикасавшийся к женщинам несколько
месяцев - это выглядело так естественно!.. Он надеялся, что граф
распорядится подобрать ему если не невесту, то хотя бы любовницу из
психотов. С таким прикрытием он наконец-то станет полноценным членом семьи
и сможет приступить к реализации своего плана. А так люди Габера ни на
минуту не спускали с него глаз, заглядывая чуть ли не в сливное отверстие
унитаза...
...Он скучно преодолевал километр за километром. Это тоже было
показухой; на самом деле, в любое время суток и при любом раскладе он
оставался бесстрастной машиной, готовой скрываться, воевать и убивать.
Когда кожа заблестела от инея, осыпающегося с веток, Руди решил, что
хватит. Он вернулся в отапливаемые помещения и, пренебрегая лифтом,
поднялся по лестнице в свою гостиную. После контрастного душа он принял у
слуги чашку свежезаваренного цейлонского чая и с удобством расположился в
кресле. Включил музыкальную шкатулку и положил в нее один из дисков,
позаимствованных в дворцовой фонотеке.
Шум ручья и пение птиц, наложенные на дуэт флейты и виолончели... Он
мучался, слушая эту музыку, пока не научился "отодвигать" ее на уровень
фона. Золотые диски из нагрудного "кармана" он приберегал на крайний
случай. Как ему не хватало жесткости и драйва! Как ему не хватало
барабанов вуду или, на худой конец, рок-н-ролла!..
Он отхлебнул ароматный напиток и попытался систематизировать свои
неглубокие воспоминания и еще более отрывочные мысли. Он был существом,
которым руководили не поддающиеся описанию мотивы, превращенные в подобия
инстинктов...
* * *
Подходила к концу первая неделя его пребывания во дворце. Амнезия
носила хронический характер, несмотря на то, что под видом лечения с ним
работали не только лучшие эксперты по "психо", но и вульгарные гипнотизеры
и экстрасенсы. В большинстве областей его память была чиста, как белый
лист. Или недоступна, как внутренности пресловутого "черного ящика".
Похоже, никто, за исключением настоятеля, не улавливал эту тончайшую
разницу...
Когда его сочли безопасным, Рудольф узнал о своем прошлом много
нового и потрясающе интересного.
Кирхеру повезло меньше.
Сын Теодора Хаммерштайна, Гуго, скончался на третий день после той
злопамятной ночи, когда впервые появились признаки неизвестного
воздействия.
Впрочем, о том, что Гуго умер, знали очень немногие, если точнее,
всего четыре человека: граф, Марта, Габер и Руди, тоже находившийся в этот
момент в спальне на правах члена семьи. В число осведомленных не попала
даже графиня, не покидавшая своих покоев последние семьдесят два часа.
Хаммерштайн пришел в ярость.
Габер, всерьез опасавшийся уже не столько за свою карьеру, сколько за
жизнь, проявил чудеса изобретательности, пытаясь найти врага там, где его
не было. В конце концов, он припомнил своему заместителю кое-какие старые
грешки...
Устранению Кирхера предшествовал недельный кошмар, инициатором
которого оказался сам губернатор. Через пару часов после кончины сына у
графа возникла мысль, показавшаяся ему вначале бредовой. Он поделился ею с
Мартой. Она и отправилась воплощать эту мысль в действительность, что едва
не стоило ей жизни.
Впрочем, об этом Руди только догадывался, разглядывая легкомысленный
шарф, скрывавший шею девушки - красивую, гладкую шею, как будто созданную
для поцелуев...
Глава вторая
Лишь на пятую ночь после прибытия Марты Хаммерштайн в Пешт агенты
империи сумели организовать посещение бамбуше. Появившись в городе, она
сняла номер в гостинице и четверо суток предавалась раздражающему
безделью. Расслабиться она могла только наедине с собой. В остальное время
приходилось заботиться о поддержании у окружающих иллюзии "измененного
лица".
Любой, даже хорошо знавший Марту человек, нашел бы ее
привлекательной, но не узнал бы в красотке дочь фон Хаммерштайна. Она
колебалась, не завести ли любовника из местных (кое-кто из боссов,
прикрывавших операцию, был непротив), но потом решила, что отец не одобрил
бы такой неосторожности.
Поэтому вечера она коротала с бутылками венгерского вина,
просматривая старые фильмы доимперского периода, сохранившиеся на
зарезанных видеокассетах. Кое-что ей даже понравилось, несмотря на общий
истерический фон и потрясающую слепоту героев.
А потом был звонок около десяти вечера, машина у входа, быстрая езда
в лабиринте узких темных улиц, другая машина, старый серый дом в
готическом стиле, комнаты, по которым расползалась тень недавней смерти...
Двое агентов ввели Марту в спальню, и она увидела обнаженную женщину,
казавшуюся спящей и во сне застигнутой кошмаром.
В тусклом свете горевшей поблизости керосиновой лампы треугольная
бескровная рана под левой грудью была почти незаметна. Стилет исчез. Рост,
фигура и волосы мертвой были примерно такими же, как у Хаммерштайн, однако
лицо, по которому разливалась смертельная бледность, лишь отдаленно
напоминало ее собственное. Это было бы не слишком сложным препятствием для
психота такого уровня, как Марта, если бы не сокращение лицевых мышц в
результате болезненного удара.
- Идиоты, - бросила она, повернувшись к агентам. - Я же сказала - яд.
Один из них имел наглость оправдываться.
- Она была защищена. Возможно, принимала яды в малых дозах. Ей
предстояло стать мамбо... - Ладно. Готовьте вертолет. Оставьте меня одну.
Когда они исчезли, бесшумно ступая по толстым коврам своими
каучуковыми подошвами, Хаммерштайн начала, что называется, "входить в
образ".
Фас, профиль... Без зеркала не обойтись... Аккуратные раковины ушей,
рисунок губ, цвет глаз. Форма ногтей и пальцев. Зубы, пломбы, коронки...
Немного другая наполненность груди... Жаль, что она не видела, как
покойница двигалась, как держала голову, жестикулировала... Все это
придется извлекать из памяти ее коллег... В захолустье работали по
старинке, видимо, считая адептов "психо" всесильными. В этом были как
положительные, так и отрицательные стороны...
И наконец, самое главное - запах. Запах кожи, слюны, волос, половых
органов... Марте пришлось почти лечь на умершую женщину, и она немного
возбудилась. Коченеющие соски вызывающе торчали. И этот холод... В мертвом
теле было что-то недоступное и гордое. Вроде идеального любовника, который
никогда не будет никому принадлежать...
Спустя десять минут Марта встала и самодовольно улыбнулась своему
неузнаваемому отражению в зеркале. Любому постороннему, оказавшемуся в
этот момент в спальне, метаморфоза показалась бы жуткой. Здесь находились
две женщины, похожие друг на друга, как однояйцевые близнецы. Только у
мертвой лицо было застывшим, а у живой - немного смазанным. Человек, не
знакомый с эффектами "измененного лица", посчитал бы, что у него слезятся
глаза.
Хаммерштайн вышла из спальни, и агент, отвечавший за устранение
"двойника", удовлетворенно кивнул ей. Пока все шло гладко. Еще полчаса они
тряслись в машине, покидая пределы города. На какой-то полузаброшенной
ферме Марту ждал вертолет. Она подумала, что здесь влияние империи
практически заканчивается, и в течение ближайших часов ей предстоит
рисковать жизнью. Тем не менее ею руководил не столько страх, сколько
любопытство.
Пока вертолет скользил над темным волнующимся лесом, агент вводил
Хаммерштайн в курс дела. Район Карпатского предгорья оставался чрезвычайно
диким и почти неконтролируемым. До сих пор тут сохранились деревни и
замки, в которых еще ни разу не бывали представители новой власти. По
данным разведки, где-то здесь находился тайный монастырь технов. Возможно,
с этим было связано необыкновенно широкое распространение культа вуду и
появление большого количества неовудуистов, вербуемых среди местного
населения.
Сам культ претерпел значительные изменения по сравнению с гаитянским
прототипом, однако сохранил некоторые характерные черты и терминологию.
Оставался открытым вопрос о том, кем являются пресловутые зомби:
реанимированными мертвецами или живыми существами с необратимо измененной
психикой и полностью подавленной способностью к самоанализу...
Марта Хаммерштайн заняла место женщины по имени Анна Бауэр, которая
была "гунси-босал". Это означало, что на предстоящем бамбуше ей предстояло
сыграть пассивную роль, тем не менее она не могла ошибиться даже в
незначительных мелочах... Агент что-то бубнил насчет прикрытия, но Марта
знала, что иногда смерть приходит быстрее, чем достигает цели пуля,
выпущенная из снайперской винтовки... Вертолет резко пошел на снижение и
приземлился на круглой поляне возле поросшего лесом склона. Вокруг застыла
темная молчаливая громада гор... Когда Марта выбралась из тесного чрева
машины, ей показалось, что температура окружающего воздуха понизилась еще
на несколько градусов.
Вот и все ее впечатления от красивейших в мире гор: холод, тишина и
враждебность. Ожидание чего-то страшного... Под огромным развесистым
деревом, утратившим листья, стоял темный "фольксваген-гольф". Автомобиль
Анны Бауэр. Марта выслушала последние инструкции.
- Дальше вы поедете сами. Вверх по склону ведет единственная дорога и
ошибиться невозможно. Бамбуше состоится в развалинах замка. Где-то
поблизости вас будет ожидать любовник Анны Бауэр. Вот его фотографии...
Марта увидела лицо мужчины лет тридцати с черными глазами навыкате и
скошенным подбородком. Неприятное лицо. Тип, находящий самоутверждение в
подавлении чужой личности.
- ...Мы не можем снабдить вас оружием. Возможно, во время ритуала вам
придется раздеться, - по тому, каким тоном это было сказано, она поняла,
что раздеться придется обязательно. - В самом крайнем случае будет пущен
газ. Если начнется стрельба, постарайтесь спрятаться в подвалах замка...
Она усмехнулась. Совет был дурацким, но этот человек просто выполнял
свою работу и даже не знал, что в случае провала лишится своей головы. Они
разошлись без лишних слов. Уже через несколько секунд Хаммерштайн ощутила
одиночество и беззащитность.
В салоне "фолька" было немногим лучше. Ключ торчал в замке зажигания.
Она завела двигатель и включила фары. То, что здесь называли дорогой,
оказалось двумя колеями, проложенными в сырой земле и полузасыпанными
гниющими листьями. Машина медленно поползла вверх, ощупывая мглистое
пространство подрагивающими лучами фар...
Глава третья
Чья-то тень метнулась справа из-за дерева, и Марта ударила по
тормозам. "Фольк" остановился, к его лобовому стеклу прилипли две серые
ладони, между которыми возникла улыбающаяся физиономия. "Господи, да он же
настоящий придурок," - с отвращением подумала Хаммерштайн и с трудом
заставила себя улыбнуться.
Любовничек рухнул на сидение, по-хозяйски обнял ее за плечи и влепил
смачный поцелуй в губы. Его шкодливая правая рука уже шарила по ее груди и
бедрам. Марте потребовалось всего несколько секунд, чтобы справиться с
ним. Она легко проникла в незащищенные области его сознания. Желания и
ожидания мужчины были незатейливы. Она погладила его там, где надо, и
взяла под жесткий контроль. Всю оставшуюся дорогу до замка он сидел
смирно, развлекая ее малопонятными местными анекдотами.
Изломанные края развалин показались в просветах между деревьями. Луна
пряталась по другую сторону плотных облаков, обычных в эту пору года, и
замок озарялся призрачным светом, падавшим откуда-то снизу. "Факелы," -
решила Марта, но ошиблась. Это были толстенные свечи в глиняных мисках,
расставленные так, что стены защищали их от порывов ветра.
Она увидела темное дремлющее стадо автомобилей и мотоциклов - не
менее двадцати штук - занимавшее небольшую площадку перед разрушенным
фасадом замка. Сквозь натужный шум двигателя "фолька" до нее донесся
тяжелый, мерный рокот барабанов. Звуки, вызывавшие непонятную дрожь...
Анна и ее приятель Дюла приехали одними из последних. Выйдя из
машины, женщина оглядела руины и лес. Где прятались ее люди, и находились
ли они поблизости? Она внезапно усомнилась в этом.
Парочка погрузилась в лабиринт, стены которого были сложены из
огромных, плохо обработанных камней. Анна-Марта ощутила ауру этого места -
древнюю, гнетущую, неописуемую... Давно она не встречалась ни с чем
подобным. Безликое зло вибрировало здесь - зло, парадоксальным образом
бывшее причиной преступлений и противоестественно долгой жизни...
Грохот барабанов нарастал, он двоился и накладывался на собственное
эхо, отраженное от стен; невозможно было определить место, из которого
исходит звук.
Неожиданно для Анны-Марты они вдруг оказались в этом самом месте, в
кольце жирных оплывающих свечей, посреди наэлектризованной толпы людей,
находившихся в плену у звука. Никто никого не приветствовал. Все давно и
хорошо знали друг друга. Даже слишком хорошо... Если бы не начавшийся
ритуал, Марта могла бы и не довести свою игру до конца.
Около десятка мужчин, одетых в белое, били в барабаны, выстроившись
полукругом под стеной, густо исписанной веве. Тут же был вкопан огромный
деревянный крест, выкрашенный черной краской, на котором болтался фрак,
превратившийся в лохмотья. Крест был увенчан дырявым котелком... Марта
почувствовала некое зловещее влияние, хотя увидела всего лишь тотем. Барон
Самеди в своей неодухотворенной ипостаси тоже присутствовал здесь...
На мрачный и завораживающий ритм накладывались визгливые и пугающие,
как крики выпи, звуки каких-то свирелей. Отрывисто и жалобно стонала
губная гармошка. Несмотря на холод, танцующие люди были полураздеты и
продолжали разоблачаться. Назойливая и властная вибрация очень быстро
подчинила себе Дюлу и начала охоту за душой Анны-Марты...
Люди, дергавшиеся поблизости от нее, вначале показались ей дикими и
примитивными существами. Ей пришлось совершать нелепые движения,
демонстрируя столь же нелепую вовлеченность в тесный круг этих
полуживотных. Но совместная качка и пронизывающая каждый нерв вибрация
вскоре ввели ее в транс. Недолго ей удавалось смотреть на все происходящее
и на саму себя со стороны. Барабанный бой уплотнял воздух, превращая его в
тяжелый, вязкий кисель, в котором угасали волны "психо".
Ритм соития овладел ее телом и заставил совершать непристойные
движения, но на той арене никто не был в состоянии думать о пристойности.
Вокруг почти голые мужчины и женщины ревели, выпевали, изрыгали,
выкрикивали слова молитв, превратившихся в рэповые речитативы. Их глаза
были выпучены, а на губах выступала пена. Тела, покрывшиеся потом,
блестели, словно осыпанные бриллиантовой пылью...
Волны ритма становились выше и выше, захлестывали, накатывали,
выжимали из трясущихся оболочек души и сталкивали их в невидимом смерче.
Анна-Марта ощутила, как размываются границы ее личности, дух вселяется в
барабаны, в веве, в жидкую грязь под ногами, носится среди развалин вместе
с потревоженными призраками, сраженными нашествием варваров...
Когда толпа была доведена до неистовства, появился хунган. Он и
раньше был здесь, растворенный в общей лихорадочной пляске, но сейчас стал
центром круга, плотью и воплощением духа, в которых сосредоточилась суть
ритуала, - гибкий, как змея, смуглокожий мужчина с белой повязкой вокруг
бедер, которая отнюдь не скрывала его агрессивно вздыбившегося орудия. У
него в руках была большая чаша, наполненная порошком из толченных костей.
Порошок просыпался при каждом содрогании его тела; белый шлейф тянулся за
хунганом, оседая на земле в виде фигур, похожих на узоры инея.
Всхлипывания губной гармошки слились в один замирающий визг. Ни один
из музыкантов уже не мог извлечь ни звука из духовых инструментов; остался
только жуткий рокот барабанов, неизбывный и приводящий в ужас, как
глубинные толчки матери-земли. Этот рокот гнал кровь по жилам из горячего
ада сердца в ледяные лабиринты конечностей, заставлял сокращаться мышцы и
накачивал своих марионеток жидким воздухом...
Анна-Марта не заметила, когда и кто сорвал с нее одежду. Возможно,
это сделали ее собственные руки, превратившиеся в змей сладострастия.
Пылающее облако пульсировало между ног. Демоны с сияющими глазами плясали
вокруг - двуполые, ужасные и бесконечно похотливые. Кто-то быстро и легко
вошел в нее сзади, она не переставая извивалась, словно раненная рептилия.
Но теперь осью ее бешеных движений был горячий ствол, который она
погружала в свою распаленную бездонную пещеру.
Потом исчезло и пространство, вытесненное плотью, и эта плоть кричала
и вздрагивала, танцуя и совокупляясь одновременно. Барабаны с туго
натянутой гудящей кожей стали частью тел. Мужчины насиловали их руками,
которые атаковали и отступали, атаковали и отступали... Бесконечная и
бесплодная работа, как круговорот рождений и смертей...
Анна-Марта уже давно не вспоминала о том, каким должно казаться ее
измененное лицо, но лиц не осталось ни у кого: только глаза, как
предупреждающие знаки на путях безумия, и языки, мокрые от слизи. Двое
были в ней, а потом затвердевшая змея со слепой головой приблизилась
спереди... Чуть выше дрожала оскаленная рожа хунгана. Ей показалось, что у
него нет зрачков; на нее уставились бельма, грязно-блестящие, словно
перламутр морских раковин.
Время сжалось в точку, поэтому никто не уставал. Огромная тень Барона
Самеди накрыла поляну среди развалин замка. Неутомимые танцоры и любовники
приближали ритуал к апогею. Хунган, уже совершенно голый и сохранивший
эрекцию после нескольких совокуплений, вытащил из темного угла мешок, в
котором шевелилось что-то. Запустив в мешок руку, он извлек из него
чернокожего младенца...
Женщины, стоя на коленях, рыли яму в центре арены. Анна-Марта была
среди них и не замечала, как обламываются ногти. Когда она подняла голову,
то сквозь завесу слипшихся волос увидела блеск бритвы, показавшийся ей
ослепительным. Этот ледяной свет отрезвил ее, сфокусировав сознание в
единый неискаженный луч...
Лезвие выписывало петли и восьмерки над головой младенца, которого
хунган держал за ногу. К лицу ребенка приливала кровь. Несмотря на то, что
свечи все еще пылали, Марта разглядела голубоватый туман ауры вокруг его
головы.
Она вдруг осознала, что это ребенок психотов и через несколько секунд
он будет принесен в жертву. Кто-то обхватил ее сзади; оглянувшись, она
увидела Дюлу, у которого закатились зрачки. Достаточно было легкого толчка
в грудь, чтобы он упал и больше не двигался. Ее охватила паника, еще более
сильная от того, что Марта осталась голой.
Барабаны заглушили истошный детский крик. Лезвие косым росчерком
вспарывало воздух, приближаясь к горлу младенца, а потом, в один кошмарный
миг, вдруг окрасилось кровью.
Толпа извергла из себя грязный, звериный рев экстаза. Темная жидкость
закапала в вырытую яму, и туда же полетели подношения от участников
бамбуше. Жертва еще вздрагивала в агонии, когда хунган бросил ее на землю
и провыл завершающую молитву Лоа. Его зрачки вернулись из невероятного
путешествия вокруг глазных яблок, и Марта встретила взгляд, пронзивший ее,
словно заточенная проволока.
Две точки, не имевшие размера, вдруг раскрылись бутонами черных роз,
и в их глубине отразилась женщина, совсем не похожая на глупенькую
молоденькую гунси-босал по имени Анна Бауэр...
Хунган страшно закричал, выбросив в ее направлении окровавленную
бритву, и двинулся навстречу. Она стояла, парализованная растерянностью.
Позади нее сомкнулось враждебное кольцо.
Глава четвертая
Седьмой настоятель "Жидкой Стены" Рейнхард Дресслер провожал взглядом
трех зомби шестнадцатой экспедиции, отправившихся в путь. Ни один из тех,
кто принимал участие в пятнадцати предыдущих, так и не вернулся. Дресслер
был почти уверен в том, что никто не вернется и на этот раз. И все же он
не оставлял попыток найти выход из Сумеречной Зоны. О зомби жалеть не
приходилось - у настоятеля не было недостатка в материале. Техны прибывали
сюда регулярно...
Тусклые лучи красного карлика освещали мертвую каменную равнину, по
которой двигалась короткая цепочка темных фигур. Только благодаря тому,
что планета была повернута одной стороной к своему умирающему солнцу, это
полушарие еще не было захвачено льдами. Рейнхард обладал не слишком
широкими, но все же достаточными знаниями, чтобы представить себе другую,
темную сторону мира...
Однако существовали вопросы, на которые он не мог найти ответы. И
никто не был в состоянии помочь ему в этом. Например, самый главный, хотя
и умозрительный вопрос: куда попал Дресслер со своими монахами после того,
как покинул реальность образца 2023 года? Было ли это будущее,
параллельный мир или того хуже: преображенный ландшафт сознания, что
явилось бы косвенным подтверждением солипсического мифа?.. В последнее
время Рейнхард склонялся к последнему. Два других варианта не оставляли
вообще никаких шансов вернуться. От эры "желтого солнца" изгнанников
отделяли миллиарды лет; от параллельной вселенной - непреодолимая
"складка" пространства-времени... И не было ничего удивительного в том,
что в своих проповедях и беседах седьмой настоятель оперировал терминами
научной фантастики. Если другие термины и существовали, то они все еще
пребывали в неоформившемся виде в изощренных мозгах психотов...
Зомби, который шел последним, растворился в вечных сумерках. Кровавая
капля света некоторое время еще дрожала на костяном наконечнике его
дротика, потом и она исчезла. Рейнхард повернулся и побрел к нагромождению
камней, которое громко именовалось "селением". На самом деле здесь не было
ничего похожего на человеческие жилища.
Монастыря в привычном смысле слова не существовало. Единственным
строительным материалом в этой местности были валуны, слишком крупные для
того, чтобы горстка людей могла соорудить из них хотя бы стену. Оставалось
утешаться тем, что здесь не было ветров, дождей и смены времен года.
Только непреходящие сумерки, красный глаз, смотрящий с небес, и мглистое
небо, будто припорошенное пеплом...
* * *
С тех пор, как тайная община монахов была обнаружена и адепт "психо"
барон фон Вицлебен проделал с нею свой зловещий фокус, прошло
приблизительно пять лет. Рейнхард не мог сказать точнее. Его "омега"
остановилась в момент перехода, как и все другие часы. Оценивая сроки, он
полагался на некий биологический ритм, который мог значительно измениться.
Поскольку в Сумеречной Зоне полностью отсутствовала флора и фауна,
очень скоро и очень естественно община перешла к каннибализму в форме
сыроедения. Потом кто-то все же сумел добыть огонь с помощью кусочка
кремня и обрывков одежды. Самые "способные" из монахов быстро научились
извлекать из человеческих тел не только мясо, но и жидкость, жир для
свечей, а также чистый протеин из мужских гениталий. Все находило себе
применение - даже зубы, кожа, волосы и ногти.
Несмотря на ежедневный кошмар поедания себе подобных, настоятель
"Жидкой Стены" продолжал существовать, поддерживая традиции и занимаясь
темным искусством зомбирования... Численность общины оставалась
стабильной. Поскольку новые жертвы психотов обычно прибывали одетыми, то
недостатка в одежде и обуви также практически не ощущалось. Гораздо хуже
дело обстояло с различными механическими и электрическими игрушками. О
большинстве из них, за исключением самых простых, пришлось забыть.
Изначально среди изгнанных были одни мужчины, в том числе, подростки,
что привело к большому количеству актов насилия и широкому распространению
содомитского греха. Позже в селении стали появляться женщины. Из-за них
чуть было не разгорелась война, жестоко подавленная Дресслером в самом
зародыше.
С тех пор женщины стали общими, а съедали их в первую очередь. Те,
которые прибывали беременными, пользовались некоторыми привилегиями, но
только до родов. Рейнхард лично выяснял предрасположенность младенца к
"психо". Даже если дело не кончалось ритуальным жертвоприношением, тот все
равно был обречен. Человеческая мораль претерпела сильнейшие метаморфозы,
однако кое-что осталось неизменным.
После многих месяцев тишины, нарушаемой лишь голосами ослабевших и
теряющих надежду людей, Дресслер изготовил самый первый барабан вуду в
Сумеречной Зоне. На остов из костей он натянул плохо выделанную
человеческую кожу, еще пахнувшую кровью, и спустя несколько недель барабан
впервые зазвучал, собирая посвященных на бамбуше. Его звук был глухим,
сырым, дребезжащим, но это был звук самого мрачного барабана в истории, и
те души, для которых он предназначался, улавливали вибрацию другой
природы...
* * *
...Среди камней тускло чадили свечи, пожирая бедный кислородом воздух
и освещая лица жрущих, спящих, впавших в прострацию людей. Вскоре
Дресслеру предстояло собрать свое стадо на проповедь. Рейнхард не давал
этому человеческому желе расползтись окончательно. Его жуткая слава
сильнейшего боко удерживала в повиновении даже самых отчаявшихся, не
говоря уже о зомби... Он знал, о чем будет говорить сегодня. Мысли и
чувства были приятно однообразными. Если бы его проклятия достигали цели,
все психоты должны были бы поджариваться живьем в самой глубокой из
пропастей ада.
Глава пятая
Ее внимание было приковано к лезвию, розовому от крови, поэтому она
не видела, откуда раздались первые выстрелы, похожие на сухие щелчки.
Несколько человек упали, как кегли. Плотная стена барабанного боя
распалась на отдельные партии; кое-кто из барабанщиков был мертв. Еще
немного - и барабаны захлебнулись, но тишину вытеснили истерические вопли
и тяжелое дыхание испуганной толпы.
Голые люди заметались в тесной каменной ловушке. Свечи были
опрокинуты и погашены, воцарилась предрассветная полумгла. Марта бросилась
к ближайшей стене высотой с человеческий рост и прижалась к ней спиной,
чтобы не оказаться растоптанной.
Стреляли с деревьев и из окон башни, возвышавшейся над развалинами.
Хаммерштайн не видела лазерных "зайчиков", иначе вела бы себя менее
опрометчиво. Ей показалось, что пули, выпущенные из снайперских винтовок,
методично выкашивают всех. Несмотря на это, хунган не отказался от
намерения разобраться с нею. Она вдруг снова увидела его очень близко от
себя - он выбирался из толпы, и с бритвы в его руке капала свежая кровь...
Марте вдруг стало очень холодно. Внутренности сковал лед, а воздух
осеннего утра застыл в легких. В этот момент она услышала нарастающий шум
вертолетных турбин, но для нее оставался открытым только один путь. Она
повернулась и на негнущихся ногах побежала в темное чрево замка.
* * *
Кое-кто из вудуистов успел добраться до стоянки, и кое у кого в
автомобиле было припрятано оружие. Завязалась перестрелка, почти
безнадежная для обороняющихся. Вертолет висел над ними, как механический
ангел смерти. Слепящий луч прожектора падал вниз, и
двенадцатимиллиметровый "мэшин ган" превращал стрелков и машины в решето.
Два человека предприняли попытку спастись, но их "опель" проехал не
более пятидесяти метров. Дальше лесная дорога уже была заминирована.
Прогремел взрыв, и охваченный пламенем кузов надежно загородил выезд.
Взорвался и черный "рено" на стоянке, разбросав клочья рваного
металла и кровавые мешки с костями. На несколько мгновений арена была
освещена огненным шаром. Здесь лежало два десятка трупов, среди них один
маленький и бледный, до половины утопленный в яме, полной крови, конфет и
амулетов. На поляне бродили фигуры в масках и с фонарями - люди из особой
бригады пештского отделения имперской тайной полиции искали исчезнувшего
агента. Его не было ни среди мертвых, ни среди живых.
* * *
В это время Марта Хаммерштайн пряталась под каменной лестницей,
уводившей куда-то вниз, и пыталась различить шаги крадущегося в темноте
хунгана. Она переживала унизительное и одновременно завораживающе страшное
приключение. Мужество понемногу возвращалось к ней, хотя нелегко быть
мужественной, когда ты голая, а где-то рядом находится маньяк с опасной
бритвой... Подавленая энергия "психо" пробуждалась, поднимаясь из
витального центра. Марта ждала момента, когда сможет использовать ее для
обнаружения живого объекта.
Сверху доносился приглушенный шум перестрелки, гул вертолетного
двигателя и еле слышные хлопки газовых гранат. На этом фоне босые ступни
хунгана не производили даже намека на звук. Вероятно, он знал развалины
замка и все укромные места как свои пять пальцев, в то время как жертва
бродила здесь наугад. Вот и по этой лестнице она почти скатилась минуту
назад, порезав ногу. Теперь нога кровоточила, и маленький очаг боли
отвлекал девушку от более важных вещей.
Наконец, в темноте появился размытый силуэт, похожий на скопление
призрачно слабых звезд, - первый симптом того, что ее биолокатор
заработал. Пока это лишь помогало ей констатировать факты. Хунган
приближался, двигаясь мягко и тихо, словно кот. Она видела искрящееся
щупальце его отставленной в сторону руки, в которой наверняка была зажата
бритва. У нее возникло нехорошее подозрение, что он видит в темноте,
настолько точными были его движения.
Она попыталась воздействовать на него, но это был крепкий орешек. По
правде говоря, Марта впервые встретилась с такой совершенной защитой. Во
всяком случае ей не удавалось растворить его агрессию и изменить мотивацию
поступков. Она поняла, что он даже чует запах ее крови...
Спустившись по лестнице, он стал приближаться к девушке. Она
старалась дышать как можно тише, хотя из горла рвался наружу истерический
крик. Она отступала, обдирая кожу на голой спине и протянув руку на
съедение притаившемуся поблизости неведомому злу...
Пальцы коснулись чего-то шероховатого. Дерево. Влажное и гнилое...
Марта нащупала деревянную дверь, укрепленную металлическими полосами. За
дверью была неизвестность, но это лучше, чем смерть... Где же эти кретины
из группы прикрытия?! А как тебе спится сейчас, папа? Какие ты видишь сны?
Слишком много дурацких вопросов... Дверь пронзительно заскрипела, и
хунган, конечно, понял, в каком направлении жертва пытается ускользнуть.
Марта окунулась в сырую затхлую атмосферу с неожиданно сильным
запахом земли. Пахло как на свежевспаханном поле после дождя, хотя под
ногами были каменные плиты. Она свернула направо и пошла вдоль стены. Лицо
накрыла липкая и пыльная вуаль паутины. Несколько драгоценных секунд Марта
потеряла, отклеивая ее от себя, но так и не выпуталась до конца.
Она дышала слишком громко и, оглянувшись, увидела, что расплывчатый
призрак уже находится на расстоянии пяти шагов. Ее колено ударилось о
каменный монолит высотой около метра. Руки лихорадочно ощупали черный
бархат пустоты. Ладони легли на полированное дерево, и одна из них,
соскользнув, наткнулась на металлическую ручку.
Открытие поразило Хаммерштайн меньше, чем можно было бы предположить.
Она попала в подвальное помещение замка, служившее чем-то вроде
склепа. Если это так, то, скорее всего, отсюда не существовало другого
выхода. Что ж, игра в прятки была любимой игрой ее детства. Мертвецов она
боялась меньше, чем некоторых живых.
Марта сделала шаг вправо, но изголовье гроба касалось стены. Тогда
она попыталась обойти гроб с другой стороны, но новый звук, раздавшийся
совсем близко, пригвоздил ее к месту. Хунган находился сзади, она знала
это точно - его силуэт проецировался на заднюю полусферу ее психоэкрана...
Очень тихий, но непрерывный звук, от которого мышцы превращались в
студень, исходил от гроба. Марта протянула к нему руку, и это было еще
одной ошибкой. Осязание подтвердило то, о чем она могла бы догадаться:
открывалась крышка гроба, поворачиваясь вокруг хорошо смазанных петель.
Запах перегноя ударил в ноздри. Даже хунган остановился, но почему-то
это не принесло ей облегчения. Больше, чем угроза быть зарезанной, ее
испугало другое: она не "видела" перед собой НИЧЕГО ЖИВОГО.
Марта не успела отдернуть остекленевшую руку. Холодный браслет из
твердых, как фарфор, пальцев сомкнулся на ее запястье. Нечто дохлое
зашевелилось во тьме... Тонкая струйка жидкости потекла по внутренней
стороне ее бедра. Она сдавленно завыла от ужаса и не слышала, как хунган
забормотал за ее спиной "Agnus Dei".
Чужая рука сильно и властно притянула ее к гробу, после чего к ее
губам прикоснулись резиновые губы, пахнувшие землей. Она дернулась,
готовая извергнуть из себя желчь, потому что ничего другого не осталось в
ее желудке, но другая рука легла на ее затылок и зафиксировала голову,
будто аппарат для операции на мозге. Язык, большой и вялый, словно мертвая
рыба, провалился в ее разинутый рот, и с этой секунды Марта осознала
бесполезность сопротивления...
Вспоминая потом об этих секундах, она пришла к выводу, что самыми
кошмарными были не прикосновения мертвой плоти, не запах пергамента,
исходивший из уст, не наличие опасной бритвы за спиной, а невидимость
целовавшего ее существа...
Она запрокинула голову и застонала... Рыхлый язык скользил по горлу,
не оставляя слюны. Там, где кожи коснулись холодные губы, возникло пятно
бесчувственности. Хаммерштайн ничуть не стало легче при этой своеобразной
анестезии, особенно после того, как она ощутила безболезненный укус.
Что-то заструилось в ложбинке между грудей, и это "что-то"
становилось теплым только в области живота. По горлу медленно полз черный
ледник. Сонный морок охватил ее - мутный и неуютный, тяжелый и полный
липкого сожаления... Марте захотелось спать, но она чувствовала, что сон
будет зловещим и смертоносным, как отдых во дворце Снежной Королевы...
Когда вампир отпустил ее, она ослабела настолько, что упала на
колени. Перед нею вращалась расслоившаяся темнота. Кто-то перешагнул через
ее руки, обдав дуновением ледяного ветра, и тогда хунган бросился бежать.
Шаги разбуженного существа были медленными и неуверенными, как будто оно
заново училось ходить. В воздухе витала пыль, сыпавшаяся из складок ветхой
ткани.
Марте пришлось проявить лучшие (или худшие?) черты своего жесткого
характера. Сцепив зубы, она поползла к выходу из склепа. Светящийся
призрак хунгана давно исчез; она двигалась наугад и почти не промахнулась.
Ей удалось даже обогнать невидимого вампира. Под конец она перемещалась на
четвереньках; ее ладони и колени были испачканы сырой землей.
Ткнувшись головой в угол стены возле приоткрытой двери, она чуть не
потеряла сознание. Кровь из раны на лбу залила левый глаз. Шаги вампира
остались единственными звуками в мире, прорывавшимися сквозь трескучий
шорох ее лихорадочного дыхания. Только она одна и дышала еще здесь, в этом
забытом богом могильнике...
Выбравшись за дверь, она захлопнула ее, упираясь в гнилые доски
ногами и не обращая внимания на боль. Звуки кошмара тотчас стали тише, как
будто доносились из другой реальности. Тогда же Хаммерштайн увидела первые
проблески света. Она не сразу поняла, что это мелькают лучи фонарей.
Обламывая ногти, она буквально вползла на стену. Ей показалось, что
тело набито ватой, пропитанной дерьмом. Лабиринт развалин был несложным,
но она проходила его, мало что соображая. Свет становился ярче, и этого
было достаточно.
Потом она увидела лицо и блестевшее от пота тело хунгана, но не
успела испугаться, потому что ствол полицейского "кольта" уперся в его
череп. Колдун мелко трясся, то ли от холода, то ли от страха... Сильные
мужские руки подхватили Марту, и лишь тогда она обмякла, позволив себе
расслабиться. Кто-то набросил на нее плед, и люди в бронежилетах понесли
ее к вертолету.
* * *
Уже позже, из гостиничного номера, она отдала приказ обыскать
развалины. Поисками подземного склепа занималась группа из восьми человек,
не обнаруживших никаких признаков деревянной двери.
Чтобы убедиться в реальности собственных воспоминаний, Хаммерштайн
пришлось еще раз внимательно и по возможности беспристрастно изучить в
зеркале свою шею. Повреждение могло быть нанесено как зубами, так и
когтями. Наибольшее беспокойство внушали ей два глубоких прокола,
расположенных почти рядом, на расстоянии, примерно соответствующем
расстоянию между верхними резцами. Обе раны были затянуты коркой засохшей
крови. Вокруг разлился выдающийся по размеру и оттенку фиолетово-черный
кровоподтек, охвативший шею, словно след "rigor mortis".
...Единственное, что смогло ее утешить, это лошадиная доза старого
армянского коньяка "эребуни" и мысль о том, что папа будет ею доволен...
Марта еще не вполне протрезвела, когда на следующее утро ввалилась в
личный самолет фон Хаммерштайна, возвращавшийся в Клагенфурт. Вместе с нею
летел хунган, захваченный агентами тайной полиции.
Она догадывалась, зачем губернатору понадобился жрец вуду, и эта
догадка приводила ее в содрогание.