Андрей Дашков
ЧЕЛОВЕК ДОРОГИ
Все началось с крика ворона, сидевшего на придорожном столбе. Но
можно сказать и так: все закончилось криком ворона, сидевшего на столбе.
Это целиком зависит от точки зрения на то, что считать жизнью и что
считать смертью. У Липпи не было никакой точки зрения. Сам он даже не сумел
понять, когда был НАСТОЯЩИМ -- до или после встречи с черной птицей.
Липпи услышал хриплое "кар-р!" у себя над головой и ударил по
тормозам. Он с детства отличался тонким слухом. С годами его слух стал
феноменальным. Иногда он различал, как ангелы перешептываются за спинами
обреченных и неизлечимо больных. Его собственный ангел, похоже, был покрыт
блестящими перьями, имел крылья, мощный длинный клюв и преотвратнейший
голос... Но все ангелы разные. Один, которого Липпи увидел во сне, показался
ему огромным и похожим на статую Свободы.
В машине был включен магнитофон, и Джеймс Солберг настаивал на том,
что его могила еще пуста. Липпи было приятно это слышать. Чего не скажешь о
крике, который ржавым шомполом вонзился в чувствительные уши, но не прочистил
мозги.
Крик повторился еще дважды, прежде чем Липпи выбрался из "доджа"
и утвердился на пыльной дороге, разминая затекшую поясницу. Кожа его старых
сапог была похожа на растрескавшийся асфальт. Вокруг них закручивались
маленькие желтые смерчи... Стоя посреди пустынной равнины, Липпи вдруг
вообразил себя еще одним столбом, подпирающим тяжелое небо, -- кроме тех,
которые выстроились вдоль дороги. Во всяком случае, на него что-то давило.
Ох уж эта тяжесть на плечах и внутри... Кто может избавить от нее?
И чем больше облака набухают закатной кровью, тем тяжелее ноша. Вдобавок
поезд ночи мчится навстречу: часы -- вагоны, минуты -- окна, секунды --
темнота в них. В этом поезде едут спящие, у которых где-то есть дом, и
благополучно приезжают на станцию "утро"; этот же поезд безжалостно давит
тех, кто задержался на переезде...
Липпи посмотрел на длинную вереницу столбов. Сломанные кресты.
Безлюдье. Оборванные провода, по которым уже не потечет ток, неся хорошие
новости и ужасные сообщения. Разбитые фонари. Нет света, нет связи, нет
призрачных голосов. Место что надо...
Он поднял голову, чтобы увидеть птицу-пророка, прицу-проклятие,
птицу-предупреждение. Ворон, сидящий на столбе, черным пятном выделялся на
фоне фиолетового неба -- гордый, ничейный, потерянный навеки. Символ
неутолимой жажды, предлагающий напиться из отравленного источника.
Липпи вдруг ощутил глубокое родство с этим пернатым бродягой,
ворующим покой и радость. Ему нравились вороны; ему нравились одичавшие
псы и шлюхи, которые отдавались всем и не принадлежали никому. Иногда он и
сам чувствовал себя шлюхой, готовой продать душу за доброе слово. Точнее,
за нужное слово. За главное слово. За единственно верное, ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ
слово...
И вот он услышал слово птицы. Одно короткое слово, которое, слава
богу, ничего не значило на обычном человеческом языке.
Ворон разговаривал с ним. Ворону больше не с кем было разговаривать
в этой безнадежной пустыне.
Липпи оценил проявленное к нему внимание. Он стоял, задрав голову
и затаив дыхание, и слушал свой приговор. Что обещала ему чертова птица?
Встречу со смертью на пустой дороге? А лента дороги тянулась за горизонт,
и где-то там, за дальним низким холмом...
Что именно? Пропасть, в которую он рухнет? Мощный трак, который
раздавит его "додж", как яичную скорлупу? Или просто четверо с пистолетами
и ножами, которые помогают заблудившимся чудакам вроде Липпи найти
кратчайший путь "домой"? Все та же мелодрама. Он отметил в себе
неискоренимое желание приукрасить если не прозябание, то хотя бы гибель.
Еще бы: кажется, что красиво умереть намного легче...
Не важно. Сейчас имело значение только само пророчество. Минута
откровения. Прямой короткий разговор с распорядителем судеб. Оплата -- в
кредит или наличным временем. Липпи устраивал любой вариант. Он никогда ни
о чем не жалел.
...Ворон замолчал. В сумерках не разглядеть -- то ли он уставился
на человека, то ли просто чего-то ждал. Молчание было долгим и
многозначительным. Вечерняя тишина опускалась с небес, как маска
анестезиолога...
-- Кар-р-р!!! -- заорал Липпи и дико захохотал.
Ворон сорвался со столба и, тяжело взмахивая крыльями, полетел
в ту же сторону, куда направлялся Липпи. Старый ворон. И на него давило
небо... Минута -- и он растаял в сумеречной мгле.
А человек вдруг подумал: что, если среди воронов существует легенда
о неприкаянном незнакомце в красной машине, встреча с которым на пустынной
дороге предвещает птичью беду и сулит больше чем невнятный намек?
Спустя неопределенное время он сел за руль, включил фары и помчался
вперед, вспарывая надежным металлическим снарядом сгущавшуюся темноту.
Холм находился дальше и был выше, чем казалось, и за ним Липпи ждала смерть.
Въезжая на вершину, он услышал глухой звук удара какого-то небольшого
предмета об радиаторную решетку, а затем по капоту скользнуло черное перо
и прилипло к ветровому стеклу. Липпи не стал его убирать. Пусть будет -- на
память о единственном друге...
Смерть голосовала на обочине. Замерзшая, бледная, изможденная
женщина без возраста. Липпи сжалился над ней и остановился. Она села в его
машину и с трудом выдавила из себя благодарную улыбку. У нее были тонкие
страшные бескровные губы, огромный белый морщинистый лоб Моби Дика и глаза,
как сплошные черные шарики...
Липпи предпочел бы более разговорчивую и менее холодную спутницу,
но лучше такая, чем никакой. Он дал ей глотнуть водки прямо из горлышка
фляги, отхлебнул сам, чтобы согреться, и предложил даме сигарету. Они
прикурили от одной спички и стали немного ближе друг другу. Вот только
голод... Он не смог утолить ее голод. Ни за этим холмом, ни за следующим...
* * *
Они долго мчались сквозь ночь. Фары бросали вперед снопы света,
словно обратные хвосты комет-близнецов, удаляющихся от солнца, которым не
дано покинуть свои орбиты. Вокруг -- бескрайняя равнина, но дорога одна...
В эфире не было ни голосов, ни музыки -- только треск атмосферных
разрядов. Когда Липпи включил магнитофон, из динамиков донесся тихий хруст,
будто гусеницы пожирали свежую листву... Он посмотрел на женщину, сидящую
рядом, но той было все равно.
Липпи выбрал тишину, которую лишь подчеркивал мерный рокот двигателя
и шелест шин, и вскоре время остановилось. Минутная стрелка наручных часов
не двигалась. Точно так же замерли стрелки спидометра и указателя уровня
бензина. Каким-то невероятным образом Липпи ощутил, что старость вытащила
из него свои когти. Стервятники, пожиратели падали, нашли себе другую
добычу. Но это не доставило ему радости...
Только воспоминания проделывают фокусы со временем. И даже
возможны трюки иллюзионистов. Липпи решил, что попал в зону памяти. Он еще
помнил, что когда-то эта дорога была совсем другой. Чистая, оживленная,
ярко освещенная даже в самую темную ночь, прямая как стрела. Машина Липпи
летела по ней, пронизывая юность и молодость, не останавливаясь на
перекрестках порока и не сворачивая на утопавшие в грязи проселки греха.
Над нею сияли искусственные фальшивые звезды счастья. Вдоль дороги цвели
сады -- в их благоухании Липпи отрывался от земли и парил, словно птица.
Черная птица... Он ехал с девушкой, которую любил, и, кажется, она отвечала
ему взаимностью. С тех пор Липпи усвоил, что с женщинами ни в чем нельзя
быть уверенным. Но тогда он не ведал сомнений. Да и скучать не приходилось.
Вдоль дороги было множество мотелей: "Надежда", "В счастливый путь",
"Уютный уголок", "Вечерняя звезда"... Они останавливались в любом, на
выбор, и пили легкое вино, и танцевали под хриплую музыку, и занимались
любовью...
Но все прошло.
Время сдвинулось с мертвой точки, и теперь секунды отзывались
ударами холодеющего сердца рептилии. Кровь превращалась в битум; в ней
увязали и умирали птицы соблазнов...
И был заброшенный мотель под названием "Пустота", а рядом --
заправочная станция. Заправщиком работал красивый седой юноша с
непроницаемыми глазами. Его звали Агасфер, и по знаку Липпи он залил
полный бак первосортной тоски, но не взял за это ни гроша.
Агасфер разговаривал на древнем языке, который Липпи знал очень
плохо. Этому языку нигде не учили, мало кто владел им в совершенстве.
Пожалуй, отыскать словарь оказалось бы непосильной задачей. Но начиная с
некоторого момента, все надписи на дорожных указателях, рекламные щиты
эмиграционных бюро и даже названия баров были выполнены именно на мертвом
языке.
Когда Липпи спросил, путаясь в словах, "сколько миль осталось до
утра и скоро ли наступит следующая заправка", Агасфер ответил, что утро не
наступит никогда, но если ехать очень-очень долго по трассе отверженных, то
в конце концов окажешься в мотеле "Отчаяние". Там некому встречать гостей,
нет топлива для машин и даже водки для желающих забыться, а в ваннах,
наполненных багровой жидкостью, плавают самоубийцы...
Липпи предложил ему местечко в "додже", но юноша вежливо
отказался, сказав, что предпочитает быть провожающим, а не провожаемым.
Все равно он понравился Липпи, и они выпили пива, вкус которого давно
выдохся и которое тоже ничего не стоило. Бледная женщина тихо ждала в
машине. У нее было бесконечное терпение... Потом Агасфер вернулся в темный
магазинчик возле заправки и включил старый музыкальный автомат.
Липпи отчалил под звуки знакомой песни. Джеймс Солберг сетовал
на то, что его могила пока пуста. Липпи не знал, как ему помочь.
* * *
...С тех пор нет для него ни жизни, ни смерти. Он носится в измерении
сумятиц и душевного холода и является только одиночкам на их пустынных
путях. Его стихия -- пронзительный ветер, дующий в ночи, и рассветные туманы
забвения. Его голос -- стылый шепот несбыточных надежд и тщетных обещаний.
Он узнал звездные маршруты и песни призраков. Его тень дрожит за струями
весенних дождей и мелькает на диске зимней луны. Он ускользает от праздных
любителей дешевой романтики и влюбленных парочек, желающих пощекотать друг
другу нервы ревностью и намеком на вскрытые вены... Он коварный последний
любовник брошенных женщин, и он же -- урна для праха разбитых сердец.
Безутешных он приглашает принять участие в оргии, и его бледная подруга
никого не разочаровывает. Во всяком случае, еще никто не жаловался... Он
странник, продающий саваны и бередящий старые раны. Он разрушает иллюзии и
дарит утешение.
Он добрый. Он не хочет кормить смерть, сидящую в его машине, но люди
иногда так настойчивы... Да, он добрый. Его доброта -- следствие абсолютного
безразличия ко всему. Она проистекает из того, что он ни в ком не видит
врага, ни от кого не ожидает насмешки, удара или предательства... Он
неуловим, но сам ЛОВИТ. Лобовое стекло его "доджа" почти полностью
залеплено перьями и чем-то, сильно напоминающим спутанные волосы. Это не
мешает ему ездить. Свет и тьма пребудут с ним вовеки.
Порой люди окраины слышат его хриплый крик "кар-р-р!!!" и
громкий смех, когда он забавляется, разговаривая с очередным встречным,
сидящим на столбе. Люди-невидимки, люди-ничтожества, люди бедствий, люди
несчастий, люди фатального невезения считают его своим легендарным
поводырем, приводящим тех, кто блуждает вслепую, к закономерному концу.
Или к началу? Это целиком зависит от точки зрения на то, что есть жизнь
и что есть смерть.
А началось все с крика ворона, сидевшего на придорожном столбе...
18-19 октября 2001 г.
--------------------------------------------------------------------
Данное художественное произведение распространяется в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой
основе при условии сохранения целостности и неизменности текста,
включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое
использование настоящего текста без ведома и прямого согласия
владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 28.01.2002 14:00