Dark Window

Я - оборотень

 

  Я - оборотень.

  I'm Werewolf.

  Dark Window

 

  Часть первая.

  Глава первая.

  Случай на дороге.

         В этот день мы с Колькой договорились пойти на шоссейку. Шли последние

  летние дни. Погода была отличная, но шататься по лесу или удить рыбешку в

  пруду уже надоело.

         С Колькой я сидел за одной партой с третьего класса. С тех пор мы

  накрепко сдружились, но через несколько дней пути наши расходились.

         Минувшей весной был закончен девятый класс, и теперь я с нетерпением

  ждал осени, чтобы очутиться в городе, который располагался километрах в

  тридцати от нашего села. Там мне предстояло обучаться профессии токаря в одной

  из пэтэушек, куда я месяц назад подал документы. А Колька решил махнуть в

  мореходку. В какую именно, он не говорил, да и вообще о своих новых делах

  Колька рассказывал неохотой, поэтому я еще не знал, выгорело у него с

  поступлением или нет.

         А на шоссейку мы шли за "зелененькими" или уж как повезет. Дело в том,

  что наше село стояло неподалеку от дороги на Питер, а по ней то и дело

  туда-сюда сновали красочно разрисованные автобусы с иностранцами на борту. Они

  ездили в город, чтобы полюбоваться двумя захудалыми церквушками или, как их

  теперь торжественно называли, соборами.

         Дорога до города от Ленинграда (вернее уже Санкт-Петербурга) была

  неблизкой. Кроме того не все буржуазные средства передвижения были оборудованы

  должными уборными. Поэтому автобусы останавливались, пассажиры

  рассредоточивались по окрестностям, а уж тогда не зевай.

         Пока светит звезда Горбачева, а мировое сообщество мечтает лично

  взглянуть на страну победившей демократии, все западные туристы падки на

  "рашен соувенирс". Поэтому в такие моменты из объемистых сумок извлекались

  расписные ложки, деревянные медведи и куча подобных мелочей, символизирующих

  загадочную русскую душу.

         Продавалось все это за дешевку, но наша выручка солидно окупалась в тех

  случаях, когда нам удавалось вырваться в город. За несколько часов мы, не

  спеша, осматривали валютные киоски и закупали красочную мелочевку. А на

  чердаке или в сарае у каждого из нас бережно хранилась коллекция цветастых

  баночек из под "Фанты", "Пепси" или "Кока-Колы", расставленных вдоль стены на

  самом видном месте.

         Вот только с сувенирами в последнее время шла накладка за накладкой.

  Теперь, когда толпы жаждущих устремились за рубеж и буквально вымыли прилавки

  магазинов, отыскать там что-либо, устраивающее иностранцев было весьма

  непростым делом. Приходилось усиленно крутиться по округе, потому что в городе

  появляться было опасно. Городские пацаны, завидев уже отоваренных туристов,

  просто лопались от злости и все намеревались разнюхать, кто же это вставляет

  им палки в колеса, но до конкретных расследований, благо, не находилось

  времени.

         Все это я рассказываю со слов знающих пацанов, потому что сам

  участвовал в подобных прогулках всего два раза. Другое дело - Колян. Он и

  придумал всю эту заварушку, и втянул в коммерцию всех местных. И в этот день

  именно он подбил меня пойти с ним, вручив обширную сумку, набитую воинской

  амуницией. Ростом Колька не вышел, зато сноровкой наделил его бог за двоих,

  если не более. Он то и достал все эти петлички-звездочки.

         "Тетенька, продайте, - канючил он чуть ли не каждый день в магазине у

  воинской части, - брат в отпуск приезжает, просил купить". И продавщица,

  скрепя сердце, выделяла ему все запрошенное, хотя строго-настрого запрещалось

  продавать что-либо лицам, не имеющим отношения к воинской службе.

         День был жаркий, капли пота обильно стекали по моему лицу. А Кольке

  было все нипочем. Он весело гнал по пыльной дороге громыхающую консервную

  банку, стараясь попасть в телеграфные столбы, что, впрочем удавалось весьма

  редко. И поэтому Кольке частенько приходилось сворачивать в поле и разыскивать

  там свою банку, бережно прижимая к груди небольшую коробку, в которой

  перекатывалось десятка два матрешек.

         Военную продукцию, которой у нас хватало, брали не очень охотно, а вот

  матрешки шли нарасхват и были самой ходовой частью товара, зато достать их

  было практически невозможно. Матрешек этих притащил откуда-то Леша, и теперь

  выручку за них предстояло делить на троих.

         От избытка чувств Колька засвистал во весь дух, а я, задумавшись,

  запнулся о бугорок и чуть не грохнулся в густую дорожную пыль.

         - Э, э, осторожней! - испугался Колян за сумку, которая вырвалась у

  меня из рук. Но я спас свою репутацию, вовремя подхватив ее, и тем самым

  освободил себя от нудных колькиных излияний о том, кого не надо брать с собой

  в дело, и о тех, кто испортит все, к чему ни прикоснется.

         - Ну что, братан, решил куда поступать? - настроение у Кольки моя

  неловкость по всей видимости не испортила.

         - В училище, куда еще, - вздохнул я. Хотя город и манил меня, но с

  замиранием сердца подумалось, что предстоит покинуть село и жить в чужом

  городе с чужими людьми.

         - А то давай со мной, в мореходку, - Колька сплюнул на дорогу. - Хорошо

  моряку жить. За сезон - тыщи четыре-пять.

         Я понимающе кивнул и погрузился в свои мысли.

         - А на кого учить будут? - не умолкал Колян.

         - На токаря, - коротко ответил я. Дальше, памятуя о Колькиной

  забывчивости, распространяться не имело смысла.

         Подобные вопросы Колька задавал мне каждые семь дней, внимательно

  выслушивал мой обстоятельный ответ, а потом все это сообщение мгновенно

  вылетало у него из головы, и ровно через неделю он был подготовлен к тому,

  чтобы вновь задать свой фирменный вопрос.

         - Была охота, - Колька явно был настроен поговорить, - скукота.

         - Почему же? - возмутился я.

         - Работа, телевизор, сон и снова по кругу.

         - Каждому свое, - ограничился я и снова замолк.

         С пионерского возраста Колькой владела единственная мечта - срубить

  деньжат по легкому и побольше. Но попробуй, развернись с такой мечтой в селе.

  Кольке нужен был простор и свобода действий, и поэтому он слонялся по округе

  как неприкаянный, тоскливо заглядывая в глаза каждому встречному.

         Но вот по телику показали как ловят пацанов, продающих сувениры у

  гостиниц "Интуриста". Весь вечер Колька летал по селу окрыленный и всем без

  исключения рассказывал о баснословных выручках малолетних торговцев.

         На следующий день, сразу после школы, Колька занял боевой пост на

  обочине шоссе. Так как в сельмаге не было ничего подходящего, а средств на

  балалайку пока не хватало, он, не долго думая, стянул валенки старика Пахомыча

  и решительно бросился на встречу новой жизни.

         Завидев первую машину, Колян радостно заорал и замахал обеими руками.

  Но когда из машины высунулся здоровенный мужик и пробурчал: "Чего надо,

  малец?" - Колька понял, что продать товар можно далеко не каждому.

         Первый блин не охладил Колькин порыв. Он продолжал упорно стоять и тем

  временем подмечать особенности своих будущих клиентов.

         Не требовалось большого ума, чтобы догадаться голосовать только при

  появлении машин с иностранными номерами. И вот колькина счастливая звезда

  все-таки появилась на его туманном небосклоне. Рядом с ним притормозила

  красивая машина серебристого цвета. Открылась сверкающая дверь с затемненным

  стеклом, показался очкастый иностранец. Ошарашенный успехом Колька сунул ему

  под нос валенки. Тот критически потыкал их пальцем и, наконец, вымолвил: "Ту

  долларс фо ту синг". Разумеется, Колька не понял ни единого слова, но тут в

  руке иностранца появились две зелененькие бумажки, а уж деньги Колька узнал бы

  даже в темноте или с завязанными глазами.

         Колян деловито похрустел полученным капиталом и долго рассматривал на

  свет водяные знаки, которых он, впрочем так и не обнаружил. Иностранец, тем

  временем, загрузился и скрылся за горизонтом. Так, со старых, изъеденных молью

  валенок началась колькина торговая карьера, результаты которой сказались уже

  через две недели.

         Именно тогда Колян напросился в город вместе со своим дядькой. А уж про

  валютные киоски он достаточно слышал от старших парней. Поэтому в первую

  очередь он ринулся туда.

         Возвратившись, Колька вечером собрал нас в сарае, где ночевал все лето,

  и вытащил коробку, с которой скалились счастливыми улыбками Том и Джерри. Это

  был блок, да, целый блок жвачки, о которой до этого мы могли только мечтать.

  Находясь на вершине славы, Колька проявил неслыханную щедрость и раздал

  каждому из нас по одной штуке, не забыв поведать о том, какими путями они у

  него появились. Случилось это в мае прошлого года.

         С той поры прошло пятнадцать месяцев. За минувшее время коммерция

  Кольки резко пошла в рост. После школы Колян уже не маялся от безделья, а

  рыскал по округе в поисках товара, который мог привлечь внимание иностранцев.

  А по воскресеньям он весь день пропадал на шоссейке. Выручка составляла от

  десяти до пятидесяти долларов. Возвращался Колька усталый, но счастливый.

         Звал он и нас, но по началу к его предложениям никто серьезно не

  прислушивался. И тут грянуло повышение цен. Теперь над Колькой уже никто не

  подсмеивался, а уж когда он привез из города замечательные вареные штаны с

  вышитым рисунком на заднем кармане, о которых вздыхали даже довольно

  обеспеченные из нас, то стал самым почитаемым пацаном в селе. И многие теперь

  тоже рыскали по окрестным магазинам и выходили на дорогу в поисках ощутимой

  выручки.

         Не все приживались. Некоторым надоедало все свободное время тратить на

  куплю-продажу, не всем везло, и после двух-трех неудачных попыток они

  отсеивались. Это в основном были новички. И все же число втянувшихся в

  коммерцию росло. Дорога была разбита на участки, соблюдение границ которых

  строго контролировалось, а нарушения жестоко пресекались. Колька забил себе

  самый прибыльный участок. Лучший знаток дороги - он вычислил место, где чаще

  всего останавливались солидные фирменные автобусы. Теперь он ходил на дело не

  один, а брал одного-двух помощников, которые тащили за него сумку и голосовали

  проезжавшим иномаркам с соответствующими номерами. Звал он и меня.

         Я, честно говоря, торговлей не интересовался, надеялся, что вырасту,

  выучусь и обеспечу себя всем, чему Колян посвящает любую свободную минуту. На

  шоссейку я ходил с ним всего два раза до этого.

         Первый раз заработали всего по три доллара на душу, а во второй раз не

  повезло совсем. Несмотря на все наши старания ни одна машина возле нас не

  тормознула. Но хуже всего было то, что автобусы, на которые так надеялся

  Колька, молнией проносились мимо, одаривая нас бензиновыми выхлопами. Колька

  ругался и махал им вслед кулаком, а на обратном пути злился на меня, говоря,

  что это я накликал порчу, и божился, что больше меня с собой не возьмет ни

  разу.

         Под конец лета Колька вдруг забросил коммерцию и окунулся в нормальную

  сельскую жизнь. Тем более, что в дни августовского путча иностранцы как сквозь

  землю провалились. Но перед самым отъездом загорелось ему сходить в последний

  раз - попытать счастья. А был это самый разгар работ - все в поле. И Кольке

  пришлось упрашивать меня.

         Особых трудов это не составило, так как я совершенно не представлял

  каким образом убить время в оставшиеся до отъезда дни. Все мысли мои были уже

  в городе, и я был вообще-то не прочь приехать туда не с пустыми руками.

         Вот поэтому мы и шли теперь по пыльной дороге на заветное Колькино

  место, расположенное у небольшого леска, со всех сторон которого на многие

  километры раскинулись поля. Еще две недели назад зеленые, они теперь стали

  золотыми. И этот контраст - залитое солнцем желтое море, по которому ходили

  невысокие волны, и небо, голубизну которого не омрачало ни облачка - создавал

  неповторимое ощущение какого-то праздника. И я нисколько не жалел, что Колька

  вытащил меня в это небольшое путешествие - нескоро придется мне вновь пройтись

  по этой пыльной дороге.

         А дорога щедро рассыпала пыль, взбиваемую нашими ногами. Я давно

  подвернул свои штаны, а Колькины варенки поменяли исконный сине-голубой цвет

  на грязно-серый.

         - Не жалко? - я кивнул головой в направлении варенок.

         - Жалко у пчелки, - огрызнулся Колька и посмотрел на свою обновку. - А,

  плевать. Новые куплю.

         Я с сомнением покачал головой, и в этот момент на нас упали тени

  высоких елей того самого леска, где располагалось Колькино доходное место.

  Солнце то скрывалось за верхушками немолодых уже елей, то вновь выглядывало в

  просветы и осыпало нас своими жаркими лучами. Мы пришли.

         Колька поправил завязанную узлом на животе рубаху и, выйдя на обочину,

  стал зорко всматриваться вдаль. Я осторожно поставил сумку с товаром на землю

  и присоединился к нему. Здесь совсем не было жарко. То и дело откуда ни

  возьмись возникал прохладный ветерок, приятно касавшийся наших разгоряченных

  тел. Кое-где солнечным лучам удавалось прорваться сквозь густую поросль

  мягкими световыми линиями света и тени. Место и впрямь было замечательным.

         Торговля наша шла тоже неплохо. Не прошло и часа, как в результате

  нашего усиленного голосования возле нас мягко остановилась "Тойота-королла"

  вишневого цвета. Из нее вылез полный мужик с надутыми щеками и вопросительно

  уставился на нас, догадавшись, что мы вовсе не путешественники автостопом.

         Колька мгновенно разложил перед ним образцы товаров и стал всячески их

  расхваливать на языке, состоящем из смеси английского с нижегородским.

  Иностранец вытащил несколько купюр, незнакомых ни мне, ни даже Кольке. Брать

  незнакомые деньги Колька остерегался после того, как два негра сунули ему в

  уплату две бумажки, которые привлекли его большим количеством нулей. Их

  отказались брать во всех без исключения кооперативных киосках. Колька так и не

  узнал, какой страной была выпущена такая неблагонадежная валюта, и требовал

  теперь в уплату только доллары, в крайнем случае соглашаясь на бундесмарки.

         Иностранец, видимо, понял его и вытащил пачку, в которой преобладали

  уже знакомые мне "зеленые", припасенные, скорее всего для разных мелких

  расходов. Оба они стали ожесточенно торговаться, а я стоял в стороне и учился.

 

         После долгих и упорных торгов, в течении которых то Колька сворачивал

  свое имущество, то покупатель поворачивался к машине, было куплено четыре

  матрешки по три доллара за штучку и два сувенира "Мужик и медведь", которые

  Колька уговорил за семь.

         Партия этих сувениров появилась в начале лета в нашем сельмаге. Колька

  тут же скупил всю партию, невзирая на тридцатирублевую цену за штуку. Он

  угрохал на эту операцию весь свой наличный капитал, зато теперь затраты

  сторицей окупались.

         Во время торгов иностранец засунул куда то свою пачку и, не найдя ее

  извлек из кармана две десятидолларовых бумажки, после чего стал требовать

  сдачи. Ни минуты не думая, Колька всучил ему в ответ сувенир, изображающий

  маленькие козлы с бревном на них, в которое была воткнута пила с затейливо

  выгравированной надписью "Делу - время, потехе - час". Затем они разошлись

  вконец изнуренные, но удовлетворенные собой.

         Таким образом в актив можно было записать двадцать, из которых четыре

  полагалось Леше, шесть мне и десять Кольке, как организатору и идейному

  вдохновителю.

         Я уже было подумывал о том, чтобы потихоньку отправиться в обратный

  путь, но Колька был непреклонен. Он ждал автобус.

         - Вот сейчас он остановится, вот сейчас, - бормотал себе под нос

  возбужденный Колька. Но очередной автобус проезжал мимо, оставляя у Кольки

  горячее желание - запустить ему вслед булыжником. Надежды наши становились все

  призрачней, солнце пробежало добрый кусок небосклона, а я уже намеревался

  обрушить на Кольку каскад предложений, ненавязчиво намекающих на возвращение в

  село.

         Колька злобно зашипел в ответ, когда я выдал первое из них - дух

  коммерции был неистребим. И тут метрах в пятидесяти впереди нас остановился

  тот самый автобус, о котором он мечтал все время.

         Колька мгновенно расцвел и ринулся за ним. Мне ничего не оставалось,

  как подхватить сумку и следовать туда же.

         Но странное дело - из автобуса никто не вышел и, похоже, не собирался

  выходить совсем. Лишь с другой, невидимой нам стороны негромко хлопнула

  какая-то дверца. Показалась одинокая мужская фигура, которая медленно

  двинулась к лесу, не обращая на нас внимания, и через полминуты скрылась за

  придорожными кустами.

         Колька уже давно добежал до автобуса и теперь безуспешно штурмовал

  надежно запертую дверь, тщетно пытаясь пробиться на второй этаж, где удобно

  расположились иностранные туристы.

         А я остановился на полпути, догадавшись, что через эту дверь в автобус

  не пробраться. Я решил перехватить того одиночку, по всей вероятности

  водителя, который осмелился покинуть пределы автобуса и теперь заседал

  где-нибудь неподалеку.

         Хотя эта перспектива была довольно расплывчатой (водители таких

  автобусов наведывались в Союз часто и, наверняка, могли приобрести сувениры в

  любом другом месте), но я решил попытать счастья и тем самым доказать Кольке,

  что он не зря взял меня с собой. Поэтому я с надеждой вглядывался в

  придорожные кусты, за которыми исчез таинственный шоферюга.

         Внезапно метрах в десяти от меня в кустах что-то зашевелилось. Я

  уставился туда, ожидая увидеть невысокого мужчину в серой куртке. Но это был

  не он. Злыми глазами на меня глядела оскаленная звериная морда. Я в испуге

  отшатнулся, а хищник выпрыгнул на дорогу и, оскалив пасть, приготовился к

  прыжку.

         Это был огромный великолепный волк. Шерсть его лоснилась и переливалась

  в лучах солнца. Глаза, освещаемые багровым закатом, казалось горели голодным

  кровавым сиянием. Но ярче всего мне запомнились клыки, - ослепительно белые,

  они приковывали внимание, поражая своими размерами. Я, не в силах оторвать

  глаза от этого гипнотического взгляда, не двигался с места. А волк, издав

  зловещее рычание, сделал прыжок и понесся прямо на меня.

         Я не успел даже повернуться, как он сбил меня с ног мощным ударом

  передних лап и впился клыками в мою неприкрытую ничем грудь. Боль от укуса

  пронзила все мое тело, а он отпрыгнул и, перескочив через меня, бросился в

  перед. Я упал лицом к автобусу и поэтому увидел, как волк, пролетев в двух

  шагах от Кольки, скрылся за кабиной. Кровавая пелена затопила мои глаза.

  Последнее, что я еще видел - это автобус, плавно тронувшийся с места и

  постепенно набирающий скорость...

 

         ... Очнулся я в незнакомом для себя месте, в котором постепенно узнал

  палату нашей сельской больницы. Все время смотреть на белый потолок с

  желто-серыми разводами, оставшимися после весеннего снеготаяния, было скучно,

  но едва я чуть-чуть шевелился, как жгучая боль снова просыпалась внутри меня,

  хотя она теперь была уже слабее, чем там, на дороге. Я предпочитал побольше

  спать, забывая на это время обо всем. Ничего не хотелось делать, единственным

  желанием было: лежать в полусне, не двигаясь, и думать о чем-нибудь

  отвлеченном.

         Мать неотступно находилась рядом. Изредка заходили и другие. Оказалось,

  что в беспамятстве я провалялся трое суток. Но и теперь положение мое

  оставалось довольно неопределенным. Рана не хотела заживать, кроме того были

  сломаны два ребра.

         Забежал перед отъездом в мореходку и Колька. Он молча остановился

  передо мной.

         - Уезжаешь? - чуть слышно спросил я, с трудом приподняв голову.

         - Угу, - ответил Колька и замолк.

         После этого мы долго смотрели друг на друга и оба молчали. Говорить

  было не о чем.

         Я уже знал все подробности того вечера. Меня, потерявшего сознание от

  боли, оттащил с дороги Колька. На мое счастье мимо проезжал наш сельчанин

  Федор, живущий по соседству со мной. Увидев знакомых парней, он остановил свой

  "Москвич", загрузил меня с Колькой и доставил в больницу. Удар волчьих клыков

  надежно встретила грудная клетка, поэтому и обошлось все только двумя ребрами

  да обширной рваной раной. Если бы волк прыгнул чуть повыше и полоснул по

  горлу, то все было бы кончено прямо там, на дороге.

         Через неделю, когда состояние мое стало заметно улучшаться, зашел

  председатель.

         - Ну, воин, как живешь-дышишь? - спросил он и, видя, что я пытаюсь

  сесть, поспешно добавил. - Лежи, лежи.

         - Да я ничего, Петр Иванович, я на поправку пошел, - вновь приняв

  горизонтальное положение, ответил я. Санитарка, стоявшая рядом с

  председателем, согласно закивала.

         - Поймали его, Петр Иванович? - с надеждой спросил я.

         - Нет, - сокрушенно вздохнул он. - Наши охотники все поля цепочкой

  прочесали, а уж тот лесок раз пять досконально проверили, - пусто. А собаки

  волка чуяли лишь от первых елок до дороги - больше нигде следа нет! Непонятно,

  откуда такой волчина взялся и куда потом девался. Волков то в наших местах

  почитай что с самой войны не видывали.

         Постояв еще немного Петр Иванович попрощался и вышел из палаты. Но,

  когда он проходил мимо окон моей палаты, я снова услышал его голос.

  Председатель разговаривал с кем-то невидимым мне:

         -... Да нет, не следы. Самое странное, что волк посреди бела дня на

  дорогу вышел и на человека напал, а затем не потащил добычу за собой, а бросил

  и скрылся.

         - Так может испугался волк? - уже издалека донесся голос механизатора с

  МТС дяди Васи.

         - Напасть не испугался, а тащить испугался, так что ли? Нет, не может

  быть такого. Вот, что странно. Не волчьи это повадки.

 

  Глава вторая.

  Первые дни.

         Серое, сумрачное небо и мелкий противный дождь, мокрые крыши и грязь, в

  неимоверных количествах налипшая на мои ботинки, - вот и все, что запомнилось

  мне в то прощальное утро, когда я покидал село. Мать проводила меня до

  автобуса и побежала на работу - картошку теперь убирали в любую погоду. А я,

  оказавшись не в очень уютном, зато сухом салоне автобуса, прильнул к окну, за

  которым раскинулась картина, видимая мною сотни, тысячи раз.

         Невысокие одноэтажные дома, за исключением промтоварного магазина,

  имевшего на этаж больше, да дом культуры на взгорке, где каждую среду

  показывали кино, а по пятницам мигали огни дискотеки. А дальше только поля.

  Поля, уходившие в бесконечность. Унылые поля под хмурым осенним небом.

         Автобус тряхнуло, и дома за окном медленно поехали, оставаясь позади.

  Водитель зорко смотрел вперед, опасаясь грязных луж. Забрызганный глиной

  "ПАЗ", переваливаясь с боку на бок, неуверенно продвигался по размокшей

  дороге, вполне надежной в сухую погоду.

         Появилась ноющая боль, но не в месте укуса, а глубже - казалось, что

  больше мне сюда не вернуться. А автобус тем временем выбрался на уже знакомую

  вам шоссейку и помчался в направлении города.

         Промелькнул и исчез тот самый лесок, из которого напал на меня огромный

  и непонятный волк. Темные ели теперь не казались могучими и таинственными, а

  выглядели на фоне пасмурного неба убого и жалко.

         Дождь усилился. На лобовых стеклах усердно прыгали "дворники", а по

  моему окну прокатывались грязные дождевые волны, косо стекавшие в левый угол,

  пропадая затем в неизвестности. За окном сразу все стало неясным и

  расплывчатым, и я углубился в собственные мысли.

         Из-за волчары я две недели провалялся в больнице и поэтому безнадежно

  опоздал в колхоз, куда должен был поехать со своей, пока еще неизвестной

  группой на уборку картофеля. Я отправил справку в училище, указав причину

  неявки в прилагаемой к справке заяве, и с чистой совестью отдыхал еще четыре

  дня дома, ожидая понедельника - начала занятий. Но я решил пропустить первые

  часы и зайти в канцелярию училища - узнать что и как.

         Автобус тормознул и замер. Смотри-ка, уже приехали. Народ поднимался со

  своих мест и выходил из автобуса на сырую площадь городского автовокзала,

  изобилующую бегущими ручьями и объемистыми лужами.

         Я поспешил покинуть салон автобуса, прихватив свой небольшой чемодан, в

  котором лежали две пары носков, вполне приличные джинсы, подаренные двоюродной

  теткой, теплый вязанный свитер из грубой серой шерсти, да разные мелочи вроде

  тетрадки, ручки и зубной щетки.

         Дождь здесь уже закончился. Мои ботинки поднимали веера брызг из

  окрестных луж. Серые, хлопчатобумажные штаны, имевшие довольно потрепанный

  вид, в автобусе почти высохли и только по швам еще немного холодили ноги. А на

  синей болоньевой куртке вообще не было заметно никаких следов от утренней

  непогоды.

         Угрюмое серое небо неприветливо нависало над высокими пятиэтажными

  домами. Мимо проносился поток машин. В редкие секунды, когда желтый цвет

  светофора преграждал дорогу на все четыре стороны, чуть слышно доносился шорох

  влажной листвы деревьев, которые ровной линией были высажены вдоль улицы. То и

  дело мимо лица пролетал желтый, либо красный лист и уносился в даль.

         Я плохо еще разбирался в автобусных маршрутах и поэтому решил пройтись

  пешком. Было часов десять утра - своего будильника у меня пока не было, а

  спрашивать у прохожих я стеснялся. Но дорогу к училищу я уже знал и уверенно

  шагал в нужном направлении, хотя раза два чуть было не забыл свернуть куда

  надо.

         Вот, наконец, я у цели. Завернув во двор и пройдя старую двухэтажку, я

  очутился на территории училища. Слева было новое здание мастерских с огромными

  стеклянными окнами, надежно закрытыми решеткой от попадания случайных мячей из

  раскинувшегося рядом спортгородка. Прямо передо мной высилось трехэтажное

  здание учебного корпуса, простоявшее здесь не один десяток лет.

         Взойдя по ступенькам крыльца и оказавшись под защитой каменного

  козырька, крепившегося на мощных стальных трубах, я рванул на себя тяжелую

  дверь, выделявшуюся темным пятном на желтом фоне стены.

         Дверь легко открылась, и я оказался в сумрачном пустынном коридоре с

  высокими потолками. Я поднялся на второй этаж, усиленно вспоминая, где же

  именно расположен нужный мне кабинет. Скорее по наитию, чем по памяти я

  повернул направо и в небольшом закутке обнаружил искомую дверь с табличкой

  "Канцелярия".

         Несмело постучав, я толкнул дверь и вошел в небольшую светлую комнату,

  у правой стены которой стоял высокий до потолка шкаф, а у левой стоял стол. На

  нем сверкала пишущая машинка, а за ней находилась женщина лет сорока с

  высокой, но короткой стрижкой.

         - Тебе чего, мальчик? - тут же спросила она.

         - Здравствуйте, - решил поздороваться я. - Я по поводу общежития.

         - Фамилия? - вновь спросила женщина.

         Я назвал свою фамилию. Секретарша уточнила мою специальность, вытащила

  соответствующую папку, долго копалась в ней и, наконец, найдя нужную карточку,

  углубилась в чтение.

         - Болел что ли? - снова последовал вопрос, когда она внимательно

  дочитала до конца.

         Я молча кивнул. Секретарша взяла ручку и что-то написала на клочке

  бумажки.

         - Здесь название и номер твоей группы, - пояснила она и, добавив к

  написанному еще несколько слов, закончила, - а также адрес общежития.

  Подойдешь к коменданту.

         Дальше последовало долгое и нудное объяснение - как до него добраться.

  Я пытался запомнить все это, но безуспешно. Я даже немного расстроился.

         И все же опасения оказались безосновательными. После пятиминутной

  прогулки я стоял перед четырехэтажным зданием. Сложенным из белого кирпича,

  который со временем приобрел сероватый оттенок. С помощью бдительного вахтера

  я без труда нашел коменданта, по счастью оказавшегося в своем кабинете.

         - Зовут меня Степаном Егоровичем, - представился он, настороженно

  взглянув на меня, как бы прикидывая в уме все виды проступков, которые я мог

  совершить в ближайшее время. Я молчал.

         - Отбой в одиннадцать часов, - продолжил он. - Двери на ночь

  закрываются, так что опаздывать не рекомендую. Курить только в отведенных для

  этого местах. Пить, играть в карты и приводить девок категорически запрещено.

  Схитрить и не пробуй. Нарвешься - сразу будешь выселен. А чемоданчик твой

  давай-ка вон в ту комнату определим - там у нас камера хранения. И не вздумай

  хранить что-нибудь в комнате - уведут моментально.

         Я кивнул и безропотно отдал свой чемоданчик коменданту. Он склонился

  над планом общежития, выискивая свободное место, затем спросил мою фамилию и

  вписал ее карандашом в один из квадратиков.

         - Комната твоя - 412, - объявил он, - ключ на четырех человек. Иди

  туда, ключ уже выдан. Да, не забудь получить у кастелянши постельное белье.

         Он крупно начертил мелом цифру 412 на моем чемодане и засунул его под

  стол.

         - Да, стой! - остановил он меня у самой двери, - насчет курения я тебе

  уже говорил. Давай-ка, распишись, что с правилами противопожарной безопасности

  ознакомлен.

         Я черкнул свою фамилию в ведомости и вышел из комендантского кабинета.

  Пройдя по коридору в другую сторону от выхода на улицу, я обнаружил лестницу.

  По ней я без приключений поднялся вверх и добрался до серо-зеленой (под цвет

  стен) двери, на которой четко выделялся черный номер "412".

         Дверь была чуть приоткрыта. Я немедленно раскрыл ее полностью и вошел в

  комнату. Навстречу мне поднялся белобрысый паренек ростом чуть повыше меня и

  вопросительно уставился мне в лицо.

         - Привет, - поздоровался я, - комендант сказал, что здесь есть

  свободная койка.

         - Правильно сказал, - хмуро подтвердил он, - вон та верхняя справа.

         Действительно верхняя справа койка единственная из всех имела вид

  незанятой. Если остальные три были кое-как заправлены чистым постельным

  бельем, то на ней в наличии имелся лишь серый матрац и черная, весьма помятая

  подушка.

         Я внимательно оглядел эту небольшую комнату, где мне предстояло жить

  почти два года. Большую ее часть занимали две железные двухъярусные кровати,

  которые когда-то имели светло-голубую окраску, но теперь от нее остались

  небольшие островки, словно светившиеся на черном фоне. Кроме кровати в комнате

  присутствовали слегка поцарапанное зеркало и чуть покосившийся шкаф, который

  тоже был покрыт серо-зеленой краской, сквозь которую ясно проступало

  выцарапанное ножом, короткое слово из трех букв. Прямо напротив меня

  располагалось широкое окно, поделенное на три части. Во избежание всяческих

  эксцессов в его рамы были забиты большущие гвозди. Только благодаря

  максимально раскрытой форточке в комнате чувствовался приток свежего воздуха.

         - Простыни знаешь где получать? - прервал молчание парень. Я кивнул,

  помня указания вахтера о том, что кабинет кастелянши находится в середине

  первого этажа.

         - Иди, получай, пока она на обед не ушла, - добавил он и уставился в

  окно, по которому скользили капли вновь начавшегося дождя, а я без промедления

  последовал его совету и ринулся на поиск кастелянши.

         Кабинет ее я нашел быстро, но он был крепко закрыт и, несмотря на все

  мои старания, открываться не хотел. Через пару минут стучаться мне уже

  надоело, и я замер в ожидательной стойке возле неприступной двери. Не знаю,

  сколько прошло времени, но кастелянша все же изволила появиться. Это была

  грузная шестидесятилетняя женщина в белом, кое-где сильно потертом халате.

         - Тебе чего? Белье получать? - сразу накинулась она на меня. - А

  пораньше нельзя было прийти.

         - Я только что приехал. - попробовал оправдаться я, но безуспешно.

         - Мне какое дело! - возмутилась она. - Я что, должна из-за вас тут до

  ночи сидеть? Всем было ясно сказано: получить белье до двенадцати!

         - Я, видите ли, болел...

         - Он болел! - кастелянша повернулась чуть в сторону, словно приглашая

  невидимого собеседника полюбоваться на кретина, не получившего белье

  исключительно по своей идиотской забывчивости.

         Я скромно молчал, понимая, что любое новое дополнение вызовет целую

  очередь гневных обвинений в мой адрес. Наконец, кастелянша смилостивилась.

         - На! Держи! И не дай бог хоть что-нибудь пропадет! - С этими словами

  она, записав мою фамилию, сунула мне в руки две простыни, наволочку, полотенце

  и синее одеяло, повидавшее не одно поколение учащихся.

         Ободренный, я мигом взлетел на четвертый этаж и застал в комнате уже не

  одного, а двух парней, одним из которых был мой белобрысый знакомый. Они о

  чем-то тихо переговаривались, но при моем появлении одновременно подняли

  головы и взглянули на меня. Белобрысый, видимо, не успел еще меня забыть и

  поэтому приветливо кивнул. Показав рукой на собеседника, он вымолвил:

         - Это вот Леха...

         Сам представиться он уже не успел. Так как дверь за моей спиной резко

  распахнулась, и на пороге появился высокий плотный парень с вихрастым,

  отливавшим чернотой, чубом и юркими глазами, по-хозяйски оглядывавшими

  комнату.

         - А, Пахан, уже приехал. Тебя тоже помню. - он указал пальцем на Леху и

  пробуравил меня взглядом. - А это что за фрукт?

         Парень резко повернулся ко мне и коротко спросил:

         - Кто и откуда?

         Я представился. Он внимательно выспрашивал обо всем и все время будто

  что-то прикидывал, да просчитывал. Затем он повалился на нижний ярус свободной

  кровати и сказал, обращаясь ко мне:

         - Пойди-ка сюда.

         Я чуть помедлил, и он добавил:

         - Да ты не бойся, бить не буду.

         Я тут же подошел к кровати и недовольно пробурчал:

         - Чего мне бояться.

         - Вот и правильно. Да ты не стой, сядь.

         Ловко согнув ногу. Он вытащил из под кровати опрокинутую табуретку,

  разумеется, серо-зеленого цвета. Я молча сел и уставился на крашеные доски

  неровного пола. Парень уверенно вытащил начатую пачку "Столичных", щелчком

  выбил две сигареты, одну прикурил от зажигалки сам, другую сунул мне. Я

  закурил, глотая горький дым, и старался не закашляться этим дымом, который

  неимоверно жег с непривычки всю глотку. Леха и его белобрысый товарищ, сидя на

  соседней койке, молчаливо поглядывали на меня.

         - А ты - ниче. Стоящий пацан, - заметил развалившийся на кровати

  парень, - а зачем в нашу учагу попер, а?

         - На токаря хочу учиться.

         - Да ну? А че не на автослесаря?

         - Чего я там не видал.

         - И то верно. А слышь, зема, у меня сапожки не грязные?

         Парень задрал ноги и внимательно оглядел свои сапоги:

         - Смотри-ка, действительно грязные! А надо чтобы сверкали от чистоты.

  Непорядок.

         Я смотрел на его ухмыляющееся лицо еще не понимающими глазами.

         - Ты, слышь-ка, сними их и помой хорошенько.

         - Вот еще, - хмыкнул я и напряженно повернулся к окну, вполглаза

  наблюдая за парнем.

         Наглую ухмылку с его лица как ветром сдуло. Оно сразу стало злым и

  жестоким.

         - Да ты борзый? - с оттенком удивления спросил он и вдруг резко. Как на

  пружинах, сел на койке. Его рот с желтыми зубами и бычком, зажатым в дырке

  верхней челюсти рядом с поблескивающей фиксой оказался на уровне моих глаз. Я

  молчал. На народном языке эта операция звалась "проверкой на вшивость".

         - Ты, гнилье, откуда такой выискался? Че то я тебя раньше не видал, а?

  Пока твои товарищи в колхозе пахали, ты, падла, дома на кроватке полеживал.

  Самый основной выискался, а?

         Я снова молчал - не рассказывать же ему про волка, про свою рану,

  которая только-только зажила. Не имело смысла. Никто этому не поверит. Для

  каких-то своих, непонятных мне целей парню выгодно было считать, что все это

  время я отсиживался дома, представив липовую справку.

         Внезапно лицо его стало печальным. Словно ему очень и очень было жаль

  меня. Он встал, стряхнул на пол пепел с сигареты и, выходя из комнаты,

  произнес:

         - Ладно, братан, живи! До вечера! А вечером мы тебе прописочку

  организуем. И за колхоз, и за опоздание, и за борзость твою великую.

         Хлопнула дверь. Я выкинул в форточку свою давно потухшую сигарету с

  намокшим от внезапно вспотевших рук фильтром.

         - Ты вот что, - произнес Леха. - Если деньги есть, то избавься от них

  до вечера. На сохранку отдай или проешь что ли, а то пропадут. Ворон ничего не

  оставит.

         - Это тот чернявый, с чубом?

         Оба одновременно кивнули.

         - А почему Пахан? - решил уточнить я у белобрысого.

         - Да Пашка я, - ответил он. - А Паханом старшаки прозвали. Тебе тоже

  при прописке кликуху дадут.

         Я медленно вышел из общежития с чрезвычайно подавленным настроением.

  Денег у меня было не густо, - всего десятка с мелочью. Талонов на питание я

  еще не получил и поэтому проесть ее не составляло никакого труда. Я плотно

  пообедал в первой попавшейся столовой, а на оставшиеся два рубля купил

  кооперативное эскимо, оказавшееся на вкус довольно пресным.

         Покинув столовую, я увидел большие часы, привинченные к фонарному

  столбу, стоявшему неподалеку. Большая стрелка стояла на против четырех, а

  маленькая только-только, качнувшись, подскочила к цифре "12". Идти в общагу,

  чтобы нарваться на новые неприятности, не хотелось, и я отправился осматривать

  город, еще такой незнакомый.

         Серое небо уже потеряло свой темный дождливый оттенок и стало светлым,

  почти белым. Но эта бесконечная унылая однообразность в совокупности с

  предстоящей неведомой пропиской, от которой не ожидалось ничего хорошего,

  приводила меня в отчаяние.

         Так хотелось, чтобы в этой сплошной серой пелене проглянул хотя бы

  один, самый-самый маленький кусочек чистого неба. Но серая завеса,

  отгородившая меня от желанной голубизны и сверкающего желтого шара солнца,

  рассыпающего повсюду теплые лучи, была непреодолима и монолитна. Дул

  прохладный ветер, по внушительного вида лужам пробегала легкая рябь.

         Проплутав часа четыре, я порядком замерз и повернул обратно к

  общежитию, куда так не хотелось возвращаться.

         - Ладно, чего там. Не съедят же в конце концов меня на этой прописке, -

  сказал я сам себе и решительно зашагал в выбранном направлении.

         Направление это привело меня прямо к дверям общаги. Набравшись

  смелости, я приоткрыл дверь и пристально осмотрел пустынный вестибюль. Там

  было тихо и спокойно. Я пулей взлетел по лестнице и оказался у двери своего

  нового жилья. На этом запас смелости у меня кончился, и я тихонько замер,

  чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся из комнаты. От волнения мое сердце

  гулко билось в груди, в ушах стоял неясный шум и поэтому разобрать, что же

  творилось за дверью, было затруднительно. Так ничего и не поняв, я робко

  открыл дверь и зашел в комнату.

         В уши сразу же бросился гул, а глазам представилось огромное количество

  народа, сидевшего на нижних ярусах кровати и неизвестно откуда появившихся

  табуретках. Кроме Лехи и Пахана здесь была куча незнакомых мне людей.

  Множество глаз впилось в меня напряженными взглядами. Разговоры сразу смолкли,

  и только за первыми шеренгами, где-то в дальнем углу комнаты продолжалась игра

  в карты.

         - О, явился. - раздался насмешливый голос Ворона, а через секунду он

  сам стоял передо мной, разглядывая презрительно прищуренными глазами мое лицо.

  Человек десять громко загоготали, а остальные упорно сохраняли мрачное

  молчание.

         - А мы то уж думали, мальчик испугался, - видимо Ворон решил взять на

  себя роль ведущего этого вечера, - а мы то уж думали, мальчик домой покатил, к

  маме.

         Смех усилился. Я терпеливо ждал дальнейших событий. Впрочем я не мог

  придумать ничего более оригинального.

         - Ну что ж, раз мальчик вернулся, то надо принять его в наш дружный

  коллектив, - редкие черные волосики над верхней губой Ворона находились в

  непрестанном движении, - А так как мальчик отдыхал дома вместо того, чтобы со

  своей дружной группой участвовать в спасении урожая, то прописочка будет ему

  покруче.

         На этот раз засмеялись уже все или почти все, потому что за общим

  ржанием не было слышно: закончилась или нет игра в карты.

         Я уже не видел отдельных лиц. Все они слились в сплошную однородную

  массу. Серая чужая толпа, словно гигантский отвратительный спрут, стояла

  напротив меня, и одно из ее ужасных щупалец, называемое Вороном, крутилось

  вокруг меня, резвилось, играло, не предвещая конца развлечениям...

 

         ... И тогда я резко отпрыгнул назад, ударил под дых одного и оттолкнул

  второго из двух шестерок, охранявших выход. Затем я рывком распахнул дверь,

  сшиб с ног фишку, дежурившего в коридоре и загрохотал ногами вниз по лестнице,

  всеми силами стремясь к свободе...

 

         ... Все это я проделал, разумеется, мысленно. А на деле я как стоял,

  так и остался стоять, даже не пошевелившись. Ноги у меня стали совершенно

  ватными, душа наполнилась страхом, и теперь я при всем желании не смог бы

  сдвинуться с места.

         - Начнем, - Ворон покровительственно кивнул головой публике. - пусть

  будут гонки. А, мальчик, наверное, не знает, что такое гонки? Ну-ка,

  быстренько, освободим арену для мальчика.

         Толпа расположилась между мной и дверью, очистив кровати и перенеся за

  собой табуретки.

         - Гляди, пацан, - обратился ко мне Ворон. - Гляди сюда, говорю.

         Он встал ногами на первый ярус кровати и держался руками за второй.

  Затем прыжком перебросил ноги на спинку кровати первого яруса, а руками

  ухватился за верхнюю спинку. Потом, подтянувшись на руках, зацепился ногами за

  верхнюю койку, встал на нее, перепрыгнул на соседнюю и проделал те же

  операции, но в обратной последовательности.

         - Понял? - почти ласково спросил меня Ворон, вновь оказавшись на полу.

  - В быстром темпе каждое движение занимает секунду. Итого шесть секунд.

  Сделаешь десять кругов за минуту - свободен. И упаси тебя бог ступить на пол.

  За каждый промах скидывается по десять секунд.

         Наступившую тишину вновь прорезал смех, который, однако, быстро умолк.

  Все замерли в ожидании.

         - На старт, - руководил Ворон, - внима-а-ание. Пошел!

         Времени на раздумья не оставалось, и я заскакал по койкам, стараясь

  делать движения как можно быстрее и умудряясь не коснуться пола. Крутанувшись

  по кроватям десять раз, я с тупой надеждой взглянул на Ворона.

         - Не успел! - Ворон горестно развел руками и сочувственно покачал

  головой. - Ну ничего, попробуй еще раз. Должно получиться. Но за то, что не

  успел, снимаю с минуты пять секунд. Ну, пошел!

         Ворон склонился над часами, по циферблату которых резво прыгала

  секундная стрелка, а я вновь пошел мотать круги, вкладывая в это все свои

  силы. Оказавшись на полу, я осторожно посмотрел на толпу.

         - Пятьдесят семь секунд. - гордо заявил Ворон, словно сам проделал этот

  нелегкий путь. - Ты бы так в первый раз прыгал, а теперь снимаю еще пять

  секунд.

         Проявляя все чудеса ловкости, я открутил еще одну десятку, но

  безуспешно. На этот раз я не уложился даже в минуту.

         А когда я не попал в заветные уже сорок пять секунд, Ворон вновь

  включился в игру.

         - Да, плохо, плохо, - процедил он, - придется добавить ускоритель. Ну,

  кто хочет быть ускорителем? Может ты, Пахан?

         Но Пашка мигом затерялся в толпе, а на роль ускорителя вызвался

  здоровенный шкаф, сидевший на табуретке в первом ряду. Теперь, чуть я

  задерживался на каком-либо этапе, ускоритель отвешивал мне чувствительного

  пинка так, что я пулей взлетал или опускался на следующую ступеньку

  мучительной трассы.

         Подгоняемый страхом и пинками ускорителя, я снова начал свой тяжкий

  путь. Но не помог и ускоритель.

         - Пошло дело, - сказал Ворон, одобрительно поглядев на меня. - Лучше,

  чем прежде. Но ты, брат, снова не уложился. Снимаю пять секунд.

         И я вновь включился в эту проклятую гонку. Однако, на пятом кругу,

  когда Ворон выносил на всеобщее обсуждение идею - не придать ли мне еще одного

  ускорителя - я зацепился за спинку верхней кровати и рухнул вниз головой.

         Я лежал, молча скрючившись на полу. Легкие с шумом ходили туда-сюда,

  высасывая кислород из все новых и новых кубиков окружающей среды. Сердце

  колотилось так быстро, что, казалось, выскочит сейчас из грудной клетки и

  умчится вдаль, подальше от этой мрази.

         Похоже, что на теле не было ни единого места, которое бы не болело в

  тот момент. Но не боль жгла меня, а обида, на то, что я ничего не мог сделать,

  на то, что все были против меня, на то, что толпа диктовала здесь свои

  условия, а я не мог ей противостоять, на то, что эта кодла давила своей силой

  и могла заставить меня делать все, что было ей угодно. И от этого на душе

  становилось невыносимо погано...

 

         ... Это вам хорошо. Сидите себе в одиночестве, почитываете себе книжку,

  да возмущаетесь между делом: "Уж я бы конечно, не стал так выпрягаться. Уж я

  бы, разумеется, всем им показал, как должен себя вести настоящий пацан". Да

  что сейчас об этом, - посмотрел бы я, что бы вы делали в моем положении, если

  среди вас не окажется вдруг парочки Брюсов Ли, раскидывающих врагов пачками по

  ближайшим кустам. Здесь зубы заговаривать бесполезно - против толпы приемов не

  предусмотрено.

 

         ... Легкий пинок возвратил меня к действительности.

         - Не заснул, братан? - осведомился Ворон и вздохнул. - Ладно, с гонками

  закончим.

         Тяжело дыша, я поднялся и оглядел насмешливые лица толпы.

         - Че бы тебе еще придумать? - не унимался Ворон. - А! Шахматы! Ты в

  шахматы умеешь играть?

         Я молча кивнул.

         - Э, Федя, тащи шахматы.

         Худенькая фигурка выскользнула в дверь. Пока ходили за шахматами. я

  отдышался и постепенно пришел в норму. В шахматы я играл неважно и довольно

  редко. Теперь же я усиленно вспоминал свои старые ошибки, чтобы не допустить

  их в этой, такой ответственной для меня игре.

         Тем временем вернулся Федя. Раскрыв принесенную коробку, Ворон

  возмущенно заорал:

         - Ты че принес, падла? Я разве тебя за этой туфтой посылал? Беги, неси

  старые!

         - Может не надо, Ворон, - чуть слышно произнес Федя.

         - Во дает! Да ты, бычара недобитая, кого защищаешь. Шакала, который с

  девочками балдел, пока вы все месяц в колхозе умирали. Ты меня че, учить

  вздумал?

         Понурив голову, Федя вновь скрылся из комнаты. Обрадованный

  непредвиденной передышкой, я почувствовал себя более уверенно. Похоже, что

  жизнь снова входила в свою колею. Но тут появился Федя с другой коробкой.

         - Во! Это то, че надо! Видал такие шахматы? - Ворон сунул раскрытую

  коробку мне под нос.

         Шахматы, действительно, были старыми. Я таких раньше не видел. Могучие

  фигуры были искусно выточены на станке. Конские морды смотрели как живые, а

  остальные фигуры оканчивались конусовидными башенками. Даже пешки в этой

  коробке были остроконечными, а не круглыми, как делают теперь.

         - Ну, давай, лезь на шкаф, - Ворон захлопнул коробку и прогремел

  шахматами у меня над ухом. - Да, ботинки сними, не забудь, а то наследишь там.

  И носки, пожалуй, тоже.

         - Зачем? - не понял я.

         Толпа вновь захохотала.

         - Ты, мальчик, здесь вопросы не задаешь. Ты только исполняешь. Понял?

         Я кивнул, скинул ботинки и носки и полез на шкаф. Тот натужно

  заскрипел, затем угрожающе затрещал, но выдержал.

         - Че сел то? Вставай!

         Я встал и посмотрел вниз. На полу возле шкафа Ворон в произвольном

  порядке расставлял фигуры на принесенной доске.

         - Во комбинация! - сказал он, закончив, и даже прищелкнул языком от

  восхищения. - Ну, че встал? Прыгай давай.

         Такого поворота событий я не ожидал и поэтому замер в нерешительности

  на краю шкафа. Только теперь до меня дошло, почему не подошли новые шахматы.

         - Прыгай, или тебе тут не жить! - зловеще пообещал Ворон. Комнату

  заполнила тишина. Толпа замерла в предвкушении нового зрелища. И тогда я

  крепко зажмурив глаза, прыгнул вниз.

         Словно раскаленные иглы впились в мои ступни. Я вскрикнул от боли и

  повалился на пол рядом с разрушенной "композицией".

         - На сегодня все! - торжественным голосом объявил Ворон конец

  представления. - Да, чуть не забыл. Погоняло твое будет - Сверчок.

         Скорее всего он выбрал первое слово, пришедшее ему в голову. Но мне уже

  было все равно. Я лежал, вглядываясь в пыльное пространство под кроватью, и

  крепко закусил губу, стараясь не взреветь от боли и обиды, пережитой мною за

  этот вечер.

 

  Глава третья.

  День получки.

         И потянулись серые однообразные дни, как небо в день моего приезда.

  Подъем, учага, шатание по городу, вечер в общаге, сон. Круг замкнулся. В учебе

  я особо не выпрягался, чтобы не прослыть прогибщиком, и числился твердым

  середняком. Учиться было скучно и тягостно. Я уже начал жалеть, что так рано

  вырвался из дома. Впрочем мне и после одиннадцати классов ничего особенного не

  светило.

         Отсидев положенное время в учебном корпусе или на скамейках в кустах за

  мастерскими, я отправлялся бродить по городу, стараясь не нарваться на

  какую-нибудь местную шоблу. В общаге сидеть - одна скукота, да и не безопасно.

  Если ты не попал под руку коменданту и не угодил на очередную уборку

  территории под окнами, щедро усыпанной обломками стульев, осколками, бычками и

  разным другим мусором, то тебя мгновенно вычисляли старшаки, и весь вечер

  приходилось проводить у них на побегушках.

         Вычислить тебя могли и в столовой, где каждый учащийся бывал в среднем

  два раза в день - то завтрак проспишь, то на ужин опоздаешь или перехватишь

  что-нибудь на стороне. Денег водилось мало, поэтому на кино и более солидные

  мероприятия рассчитывать не приходилось. Благо питание организовывалось по

  бесплатным талонам, а ими старшаки не интересовались, им нужны были наличные

  деньги.

         Пахан с Лехой тоже пропадали где-то целыми днями и появлялись почти

  одновременно со мной - перед самым закрытием дверей. Меня они с собой не

  звали, а навязываться я не хотел, хотя жить в одиночку было довольно тяжко. Я

  их совершенно не интересовал. Оба они смотрели на меня, как на пустое место.

         Четвертый обитатель комнаты - Андрей - не вылезал с третьего этажа, где

  в 305 жили четыре его земляка. Все они были уже старшаками, жили до учаги в

  одном районном центре и хорошо знали друг друга и Андрея. Поэтому он все время

  проводил с ними, ходил по общаге без опаски и заявлялся в 412 только спать.

         Рана, полученная в конце лета, совсем было успокоилась, если бы не

  злосчастный день получки.

         В этот день, как вы, наверное, уже поняли, в учаге производится выдача

  стипендии. Получив маленькую стопочку купюр, я снова сел на свое место.

  Радужные мысли переполняли меня. Я решил, что оставлю себе тридцатку, а

  остальное отошлю матери. Нет, оставлю лучше себе сорок - тогда хватит на кино,

  и на видак. А может предложить Пахану и Лехе втроем сходить в кафешку, что

  неподалеку от нашей общаги? А вдруг познакомлюсь с какой-нибудь девчонкой! А

  мать то как обрадуется, наверное, когда получит от меня первые, заработанные.

         Восторженным взглядом я окинул всех, кто находился вокруг меня. Однако

  радости моей не разделял, похоже, никто. Напротив, шли негромкие разговоры о

  том, что наши и местные супера уже здесь и давно ждут во дворе. Я тихонько

  выскользнул из толпы, прошелся по коридору и осторожно выглянул в окно.

         И правда, едва какой-нибудь лопух выходил из учаги во двор, как к нему

  незаметно подходили трое или четверо крепких пацанов и культурно, спокойненько

  уводили его куда-то по направлению к пустынному скверику, расположенному между

  задней стеной мастерских и трансформаторной будкой. Там его спокойно, без

  помех, освобождали от наличных и возвращались обратно. Постепенно я уже стал

  узнавать некоторые примелькавшиеся компахи.

         Я, разумеется, не рискнул выйти, а решил отсидеться в учебном корпусе

  до вечера. Но только схлынул основной поток учащихся, как началось второе

  действие представления, в котором я играл довольно незавидную роль. Несколько

  незнакомых парней решительно поднялись на крыльцо и скрылись под навесом.

  Внизу хлопнула дверь.

         Это были наводчики. Они выцепляли лохов по учебным кабинетам. Но не

  трогали их, а сообщали приметы суперам. И только указанный объект появлялся

  вблизи училища или общаги, супера выцепляли его из толпы и безопасно бомбили

  где-нибудь в сторонке.

         Оставаться в коридоре было нельзя. И я двинул искать более надежное

  укрытие. Ноги привели меня на чердак. Но только моя голова поднялась над

  квадратным отверстием, как по чердаку прокатился шорох и наступила напряженная

  тишина. Меня разглядывал десяток невидимых глаз.

         - Да это наш, - раздался знакомый голос. Из-за двух поваленных бочек

  показался Леха. Следом за ним высунулась белобрысая голова Пахана.

         - Тебе чего, Сверчок? - спросили меня откуда-то справа.

         - Там во дворе наших стригут, - пояснил я, хотя это знал каждый, иначе

  бы никто из них здесь не прятался.

         - Ты то что сюда приперся? - раздалось из темного закоулка слева. - Не

  видишь, тут и без тебя народу хватает. Гони отсюда, а то наведешь кого-нибудь

  своим базаром.

         - Да, да, шел бы ты отсюда, - посоветовал Леха, - тут и так все места

  заняты.

         Огорченный, я спустился по вертикальной железной лесенке на площадку,

  медленно прошел один пролет вниз и собрался уже было снова войти в широкий

  коридор, как вдруг услышал оттуда уверенные шаги, по звуку приближавшиеся ко

  мне.

         Я немедленно втиснулся в узкий треугольник, ограниченный двумя стенами

  и распахнутой дверью, ведущей в коридор и замер, уставившись в узкую щель

  между дверью и стеной. Секунд через десять в ней показался парень, старше меня

  года на два. Он неторопливо прошествовал к лестнице, ведущей на чердак,

  солидно поднялся на площадку, а затем, размеренно ухватываясь за железные

  перекладины, полез наверх.

         Я максимально напряг слух, но бесполезно. Слышались только уверенные

  шаги, безошибочно выбиравшие нужное направление, вычисляя все новых и новых

  дойных коров, безуспешно пытавшихся уклониться от стрижки в самых укромных

  закоулках чердака.

         В скором времени из люка показались ноги, обутые в такие шикарные

  колеса, что я с горестью оглядел свои заношенные ботинки. Не спеша наводчик

  отправился в обратный путь. Через две минуты в том же направлении ушли шестеро

  унылых пацанов, обиженно вздыхая и тихонько поругивая всех без исключения

  старшаков. Из нашей группы было трое - Леха, Пашка и Ваня. Остальных я не

  знал.

         Наводчики продолжали рыскать по училищу, разыскивая уклонистов. Не было

  никакой уверенности, что они не догадаются заглянуть в мое убежище. Кроме

  того, стоять там было довольно неудобно, и у меня уже порядком затекли ноги.

         Поэтому я решил выбраться из учаги. Но, разумеется, не через главный

  вход, а через черный, которым длительное время уже никто не пользовался. Он

  находился под лестницей в крохотной комнатке с тремя дверями. Войдя из

  коридора первого этажа в одну из них, я оказался в темном и тесном помещении.

         Рядом со входной дверью располагалась вторая, ведущая в подвал. На ней

  присутствовал внушительный замок, и поэтому никакого интереса она для меня не

  представляла.

         Оставшаяся дверь обычно всегда была завалена грудой носилок, лопат и

  наполовину поломанных метел. Но в этот день весь хлам был отодвинут от двери и

  разбросан по всему полу. Пару раз споткнувшись то ли об грабли, то ли об

  лопату я пробился к двери. Она не была заперта - тоненькая полоска дневного

  света проникала в щель между створками. Я потянул за плохо прибитую ручку и

  дверь со скрипом открылась.

         Выход вел на спортплощадку. На ней никого не наблюдалось - мне все-таки

  удалось ловко выкрутиться. Я осторожно выбрался на свежий воздух и спокойно,

  как подобает солидному человеку, зашагал по направлению к дырке в заборе.

         - Э, пацан, стой! - фраза, подобно молотку ударила в голову. Я чуть

  развернулся вправо. Со скамейки в кустах поднялись три парня и, не спеша,

  направились ко мне.

         - Подойди-ка сюда, - позвал один из них.

         Э нет, ребята. Я хорошо знал, что им было нужно, и поэтому ускоренно

  рванул, но не к дырке, где в спешке можно накрепко застрять, а к проходу,

  ведущему к воротам учаги, которые выходили на оживленную улицу.

         Надо заметить, что ребята бегали хорошо и по физкультуре у них,

  наверняка, стояли одни пятерки. Они без проблем догнали меня у ворот, но мне

  все же удалось выскользнуть на улицу. Там они кольцом обступили меня, прижав к

  забору.

         - Ну, пацан, на хрена ты бежал, а? - поинтересовался один из них, самый

  высокий. На нем была красивая темно-синяя болоньевая куртка, на которой

  повсюду были рассыпаны золотистые заклепки и кнопки. На каждой аккуратно

  черным цветом был выдавлен орел и надпись "Montana". На голове у него

  находилась спортивная шапка синего цвета с белой полосой, на которой красными

  буквами значилось "Swix". Серыми стальными глазами он бесстрастно разглядывал

  меня и, видимо, ждал ответа.

         - Ну ты, козел. Мы что бегать за тобой должны? - вступил в разговор

  второй. Он был одет поскромнее: в затертую кожаную куртку и спортивные штаны,

  судя по угловатой, размашистой надписи, кооперативного производства.

         - Чего, мразь, молчишь? Щас дам в хлеборезку, мигом язык вывалиться, -

  пообещал третий парень в фирменном спортивном костюме и жокейке, что никак не

  вязалась с довольно прохладной погодой.

         Высокий решил вернуться к основной теме нашего разговора:

         - Воздух есть? Давай сюда! Ну, живо!

         - Ка-акой воздух? - не понял я.

         - Вот тормоз! Ну фишки, бабки.

         - Нету! - решил схитрить я и рванулся сквозь кольцо.

         Чувствительный удар в грудь остановил меня на месте...

 

         ... Со стороны казалось, что трое друзей повстречали своего старого

  товарища и теперь дружески хлопают его по плечам, искренне радуясь встрече.

  Немногие из прохожих натыкались на несчастный, затравленный взгляд этого

  четвертого. А если и натыкались, то сразу отводили глаза и спешили дальше. В

  конце концов у каждого были свои собственные важные проблемы и не позволяющие

  ни малейших отлагательств дела. У каждого была своя собственная и единственная

  жизнь, которую нужно было прожить достойно, а поэтому некогда было

  останавливаться, разбираться, вникать. А те парни? Да пусть они сами

  разберутся между собой. Чего именно мне лезть в чужие дела, я то ведь тоже не

  самый крайний. А может этот мальчик сам виноват, и бьют его за дело! Тем более

  я один, конечно же, здесь не справлюсь. А если и смогу что-нибудь сделать, то

  потом, в следующий раз, когда не буду так сильно занят. А мальчику надо самому

  научиться постоять за себя. И ободренный такими логичными мыслями случайный

  прохожий спешил дальше, не обремененный больше никакими заботами.

 

         ... Пацанам, вероятно, надоело торчать у всех на виду. И хотя они были

  твердо уверенны в своей безопасности, но все же клиента предпочитали

  обрабатывать наедине.

         - Пошли-ка, отойдем, - предложил высокий.

         - Ну, двигай, - потрепанный сплюнул на мой ботинок и больно пнул по

  ноге. Понурив голову, я двинулся вперед.

         Троица, держа меня в плотном кольце, оказалась в пустынном тупичке, где

  уже никто не мог им помешать.

         - Гони бабки! - заявил спортсмен, - за пробежку с тебя три чирика.

  Моральная компенсация.

         Я понял, что без жертв не обойтись, и без раздумий расстался с тремя

  десятками, отдав их высокому.

         - О, падла, косач! А нам говорил, что нет ничего. Ты че нам навоз за

  воротник закидывал? - зашипел потрепанный.

         - За брехню знаешь что полагается? Два угла! - авторитетно заявил

  спортсмен, начиная проверять содержимое моих карманов. Я молчал и тихо

  надеялся, что все не заберут.

         - Двух червонцев не хватает, - заявил высокий, подсчитав выручку и

  проявляя большую осведомленность о размере моей стипендии. - Повтори!

         Это уже относилось к спортсмену, который начал повторный осмотр. Ну и

  пусть ищут! Все равно ничего не найдут.

         Однако поиски вел далеко не мальчик. Спортсмен внимательно обследовал

  подкладку моей куртки, отогнул плотно прижатый воротник рубашки, а затем

  нагнулся и обхватил ладонями резинки моих носков.

         - Нашел! - победно сообщил он и вытащил запрятанные купюры.

         - Ты что, падла, зажать хотел? - потрепанный пнул меня по второй ноге.

  - Дайте мне, я его урою!

         - Ладно, пусть живет, великодушно разрешил высокий. Все трое, высоко

  подняв головы, с чувством выполненного долга гордо зашагали из тупика.

         Я остался стоять на месте. Из всего наличмана сохранилось только

  семьдесят шесть копеек, не заинтересовавшие упорную троицу. Домой посылать

  было нечего. На кино, видак и девочек в ближайшее время рассчитывать не

  приходилось.

         Раньше я много читал в газетах и журналах о подобных случаях, но почему

  то никогда не думал, что это может произойти со мной. Я поплелся в общагу.

  Настроение было настолько паршивым, что по городу бродить не было никакого

  желания. Мне хотелось поскорее добраться до 412, упасть на кровать и заснуть,

  чтобы хоть на несколько часов покинуть этот проклятый чужой мир.

         У общаги возле крыльца сидели старшаки и высматривали недоенных еще

  лохов. Мой унылый вид не вызвал у них никаких сомнений, что к категории нужных

  им людей я уже не отношусь.

         - Нулевой чувак, - заявил один из них, оглядывая меня с ног до головы.

  Остальные засмеялись.

         - Что, Сверчок, ощипали как цыпленка, - заржал Ворон, и все подхватили

  громкий смех.

         Настроение у меня чуть улучшилось - хоть этим от меня ничего не

  перепало. Я поднялся на четвертый этаж, зашел в комнату, забрался на свой

  второй ярус и постарался заснуть. Леха и Пахан были уже здесь и, судя по

  всему, тоже совершенно пустые. Андрей снова отсутствовал. Благодаря землякам,

  положение его было гораздо устойчивей. И хотя большая часть капитала тоже ушла

  наверх, но кое-что осталось и у него. Поэтому ему переживать было не о чем, и

  в это время он, вероятнее всего, вместе с земами угощался в какой-нибудь

  забегаловке или кооперативной пивнушке.

         Заснуть вскоре удалось, но, как оказалось, прелести сегодняшнего дня

  еще далеко не закончились. Не знаю сколько прошло времени, меня разбудил

  легкий толчок в плечо. Я поднял голову. У кровати стоял Леха.

         - Пошли, Сверчок, старшаки зовут.

         - Куда?

         - Куда! К ним, конечно, не к теще на блины.

         - А почему именно меня?

         - Да не боись, не тебя одного. Всех нас зовут.

         Пришлось слезать с кровати. Впрочем спать уже не хотелось. За окном

  разлилась темнота, но это еще ни о чем не говорило. На дворе вторая половина

  октября - темнеет рано. Чтобы определить время я выглянул в окно. По освещению

  окон и их количеству в находившемся напротив жилом доме и стоящей впритык к

  нему девятиэтажке, было не больше одиннадцати вечера.

         Мы с Лехой вышли в коридор, где нас уже поджидал Пахан. Вместе с ним мы

  отправились к местной блат-хате.

         Блат-хата располагалась на третьем этаже, в комнате за номером 310. Там

  испокон веков жили самые крутые старшаки. Свет там горел до глубокой ночи, но

  коменданта это не волновало, так как Степан Егорович, проследив, чтобы

  вахтерша заперла дверь изнутри, с чистой совестью отправлялся домой, а

  вахтерша тут же укладывалась спать в небольшой кладовой. Зато в 310 шел пир

  горой.

         Но если заглянуть в эту комнату днем, то можно было поразиться

  идеальной чистоте и порядку. Сказывалась усердная работа первогодков, которые

  шуршали тут до завтрака, а если не успевали, то и вместо него. Некоторые

  ненавидели эти утренние уборки, но имелись и такие, что рвались сюда чуть ли

  не ежедневно. Ловко припрятывая пустые бутылки, они сдавали их днем в магазины

  и получали там хоть и слезы, но на безрыбье и рак рыба - на видак хватало.

         Пока вы все это читали, мы уже спустились на третий этаж и подошли к

  нужной двери, затем остановились - никто не решался открыть ее первым. Но

  сколько не стой - заходить все равно придется. Отдалив опасное мгновеньице на

  целую минуту, Пашка дернул дверь за ручку и медленно потянул на себя. Я чуть

  зажмурился от яркого света, ослепившего меня после сумрачного коридора,

  освещаемого редкими лампами дневного света, и переступил порог.

         Комната была полна народу, явно разделенного на две категории. Первая в

  непринужденных позах валялась или сидела по всей комнате. Вторая скромно

  сосредоточилась в левом от меня углу. А вокруг был сплошной бардак.

         Сдвинутые вместе кровати стояли почти в самом центре. На верхнем ярусе

  поперек кроватей лежал и храпел какой-то посторонний небритый тип. Внизу

  развалился Кирпич - самый главный супер в учаге. Любой знал, что за ним стоят

  мощные авторитеты, которые не раз приходили к нему и о чем то тихо

  договаривались.

         Поэтому Кирпич не боялся ничего и жил, как хотел. В данный момент он

  лежал, согнув одну ногу в зимнем "адидасе", а другой упирался в спинку

  кровати. Руками он обхватил двух полураздетых девчонок. Одна из них была

  крашенной блондинкой с яркими алыми губами (наверняка не союзный самопал). А у

  той, которая лежала справа от Кирпича, волосы были ни то, ни се, да и лицо

  какое-то невыразительное, как у овцы. Я ее вообще даже не запомнил. В память

  врезалась лишь дырка на чулке - ослепительно белая кожа на черном фоне. Я тут

  же стал вспоминать, где видел их раньше, но оказалось - нигде; такую шикарную

  блондиночку я бы запомнил надолго. Скорее всего к нашей учаге они не имели ни

  малейшего отношения.

         По бокам от кроватей в выжидательных позах стояли подручные Кирпича -

  Бахыр и Стопарь. Бахыр был нерусским, но замечательно умел махаться, за счет

  этого и выдвинулся на столь высокое место. "Адидасовская" футболка, штаны

  "Мэвин" и зимние "Голд кап" без слов говорили об этом. Стопарь был известным

  хроником и, напившись, злобно гонял всех первогодков по этажам по крайней мере

  раз в неделю. Сейчас он уже был под градусом, о чем красноречиво

  свидетельствовала цветастая порванная рубаха, свесившаяся на широченную

  "Пирамиду", уже где-то вывалянную в грязи. Справа от Бахыра, в углу сидел

  Ворон в чистенькой белой, даже отутюженной рубашке с фирменной наклейкой на

  кармане и беспощадно драл в карты какого-то денежного чайника. Слева от

  Стопаря стояло ведро с пивом, из которого угощались несколько других

  старшаков. Из них я знал только Жеку и Рудика.

         Вторая категория собравшихся была представлена несколькими

  первогодками, среди которых были Мотор (Ваня) и Слизняк (Федя).

         - Во, Кирпич, еще подошли, - отметил наше прибытие Стопарь и сдвинулся

  с места. За ним обнаружился ящик с водкой, три пустых бутылки из которого уже

  вовсю катались по комнате.

         - Все пришли? - спросил Кирпич.

         - Всэ, - ответил Бахыр, подергивая тонкую полоску своих черных усов.

         - Начнем, - сказал Кирпич, приподнялся и сел, затем крепче обхватил

  девчонок и посадил их рядом с собой.

         - Что ж вы, пацаны, старших то подводите? - начал он, торжественно

  обращаясь к нам. - Бабки получили, а где они? Нету! Отдали! Кому отдали?

         Мы дружно молчали.

         - Нехорошо! Мы для вас стараемся, никто вас в округе не трогает, а вы

  башли на сторону! Как это называется?

         Я уставился в потолок, украдкой посматривая на блондинку. Звякнула

  кружка об ведро с пивом.

         - Западло! По вашей милости разоримся скоро, бескультурными станем. На

  театр денег нет, на цирк тоже нет. Ну что ж, сами виноваты. Теперь сами и

  будете нас развлекать. Понятно? Девочки, хотите кино посмотреть?

         - Хотим, хотим! - подтвердили свое желание девочки. Старшаки заржали.

  Мы продолжали упорно молчать.

         - Ну, кто самый смелый? - спросил Кирпич.

         Вперед вышел высокий худой паренек и уставился на Ворона, который

  насмешливо оглядывал нас всех.

         - А, Бондарь! Считай, повезло тебе. Иди в коридор, стой на фишке.

         Когда за Бондарем закрылась дверь, Кирпич продолжил:

         - Ну, девочки, какой фильм будем смотреть?

         Девочки захихикали, но ничего не сказали.

         - Стопарь, а?

         - Чапаев, - пробасил Стопарь и глухо заржал.

         - Отлично! - возликовал Кирпич. - Ты, Пахан, будешь белым пулеметчиком,

  ты, Хилый - его помощником, а Сверчок - Чапаевым.

         Через минуту я изображал Чапаева, из последних сил переплывавшего Урал.

  Пахан строчил из пулемета, сделанного из табуретки, а Хилый заправлял и

  поддерживал невидимую ленту с патронами. Старшаки вовсю веселились и

  закидывали меня кружками и рваными носками. Я продолжал широко размахивать

  руками, лежа на полу, и старался увернуться от летящих в меня предметов.

         - Поможем герою, - засмеялась блондинка и, освободившись от объятий

  Кирпича, запустила в пулеметчиков пустой водочной бутылкой. Поллитровка

  угодила Хилому по голове, отскочила от его коротко остриженного затылка и

  разбилась о стену.

         - Конец первой серии, - объявил Кирпич, - про что будем смотреть

  дальше, девочки?

         - Про любовь, - запищала вторая.

         - Хорошо, - согласился Кирпич. - Вторая серия. Хилый, табуретку на

  место. Стопарь, какие знаешь фильмы про любовь?

         - Чапаев, - пробасил Стопарь и снова впал в транс.

         - Замечательно, - обрадовался Кирпич. - Смотрим продолжение. Хилый,

  занавеску.

         Хилый залез на подоконник и снял занавеску.

         - Итак, кто у нас еще не участвовал, - начал распределять роли Кирпич,

  - Крючок (Леха), Бурый, Мотор и Слизняк. Да, еще Сверчок, а то он плохо

  старался.

         - Да ну, вполне нормально изображал, - вступилась за меня блондинка.

         - Плохо, я сказал! Сверчок, держи занавеску, делай из нее юбку, будешь

  Анкой-Пулеметчицей.

         - Не буду, - я бросил занавеску на пол.

         - Че такое? Бахыр, Ворон, разберитесь.

         Ворон встал, сказал лоху: "С тебя, братан, стольник и еще восемьдесят

  колов", и подошел ко мне. С другой стороны приблизился Бахыр. Он неожиданно и

  резко ударил меня в живот, Ворон сделал подножку, и я упал. К Ворону и Бахыру

  присоединился Рудик, и они спокойно и методично стали пинать меня ногами.

         В какой-то книге год назад я прочитал, что в каждом человеке есть

  что-нибудь хорошее. Но как трудно найти это хорошее в тех, кто запинывает

  тебя, корчащегося от боли на полу, и считает, что так должно быть всегда.

         Тем временем Бахыр наступил на ногу Рудику, тот заматерился, старшаки

  засмеялись. В общем всем было весело, кроме меня. А я валялся у стены. Из носа

  и разбитой губы текла кровь. Жутко болела грудь в месте укуса.

         Ворон продолжил игру в карты. Бахыр встал на свое место. Роль Анки

  досталась Феде.

         Надев юбку, сделанную из занавески, Федя под оглушительный хохот

  изображал любовь Анки с Петькой и Чапаевым одновременно. Их роли исполняли

  Бурый и Леха.

         Сцену эту я пересказывать не намерен. Ее может представить себе каждый,

  так как я уверен, что нет такого человека, который бы не слышал подобных

  анекдотов про эту троицу. Я лежал и глядел на этот содом невидящими глазами.

  Кто знал, что полнолуние, внезапно перевернувшее всю мою жизнь, уже не за

  горами.

 

  Глава четвертая.

  Полнолуние.

         События этого дня складывались для меня крайне неудачно. Сначала две

  "пары" на занятиях. Затем запорол проходной, за что получил втык от мастера,

  только что заточившего этот злополучный резец, и "неуд" за испорченную деталь.

 

         А после занятий в общаге у 412 меня поджидал Кирпич:

         - Эй, Сверчок, куда девал стольник?

         Разумеется я не въехал о каком таком стольнике шла речь. Тогда Кирпич

  собрал кулаком мой свитер на груди и притянул меня к себе.

         - Стольник Ворона! - пояснил он.

         Тут до меня дошло, и я сразу вспомнил события недельной давности.

         Как то вечером я возвращался к себе после шатания по городу. На

  площадке третьего этажа курил Кирпич.

         - А, Сверчок, пойдем со мной.

         Мысленно ругнувшись я последовал за ним в 310. Там Кирпич вытащил из

  недавно починенной тумбочки учебник по обработке металлов и извлек из его

  середины сторублевую бумажку. Я смотрел по сторонам, - было так непривычно

  видеть 310 тихой и пустой.

         - Смотри сюда, Сверчок, - сказал он. - отдашь этот стольник Ворону. Я и

  сам бы занес, да Ворона сейчас в общаге нет. А мне уходить пора. Понял?

         Я молча кивнул, приняв купюру и, согнув ее в четыре раза спрятал в

  карман брюк. Вечером, разыскав Ворона, я вручил ему этот стольник и почти

  сразу забыл об этом, как оказалось, совершенно напрасно.

         - Я его Ворону отдал, - заверил я Кирпича.

         - Он сказал, что ему никто ничего не передавал, - мрачно заметил

  Кирпич, намекая на грозные последствия для того, кто замылил чужой стольник.

         - Пошли, спросим у него, - предложил я.

         Кирпич согласился, и мы двинулись к лестнице. Ворон жил в 314, которая

  располагалась посередине коридора третьего этажа. Кроме Ворона здесь еще жил

  Жбан - довольно мирный парень, и Артур с Коськой, которых обычно было не видно

  и не слышно. Вот и теперь эти двое отсутствовали, зато Ворон был здесь. Он

  валялся на нижнем ярусе и читал потрепанный журнал. На соседней кровати сидел

  Жбан и старательно пришивал заплатку на свои брюки. Увидев Кирпича, Ворон сел,

  вытащил пачку "Ту-134" и закурил, уставившись на нас.

         - Отдавал он тебе катеринку? - спросил Кирпич, выталкивая меня вперед.

  На лице Ворона появилась обычная насмешливая улыбка, и он отрицательно помотал

  головой.

         - Куда дел деньги, Сверчок? - повернулся ко мне Кирпич. - Чего молчишь?

 

         - Отдал ему, - хмуро кивнул я на Ворона.

         - Ты чего гонишь, падла, когда? - возмутился Ворон.

         - Да в прошлый вторник, - пытался доказать я.

         - Кто видел? - прервал наш спор Кирпич.

         Я замолк. В тот момент, когда я передал сотню Ворону, в комнате никого

  не было. И теперь Ворон этим умело воспользовался.

         - Никто, - тихо ответил я.

         - Ну, друг, так дело не пойдет, - сказал Кирпич. - Кто теперь тебе

  поверит? Придется вернуть катеринку.

         Разумеется лишнего стольника у меня не было. Да что говорить, у меня не

  было вообще никакого стольника, и даже на петрофан едва ли бы набралось

  мелочи.

         Мысли лихорадочно скакали в мозгу, срочно требовался выход из этого

  скользкого положения.

         - А кто тебе поверит, что ты мне стольник дал, - обратился я к Кирпичу,

  - там тоже никого не было.

         Ворон дико заржал, Жбан тихо усмехнулся, а Кирпич, приблизившись ко

  мне, угрожающе-ласково сказал:

         - Ты, шмакодявка, не по годам борзый стал. Сколько тебе надо

  свидетелей? Три, пять, десять?

         - Хотя бы двух. - неуверенно произнес я.

         Кирпич моментально скрылся за дверью и приволок из коридора двух

  незнакомых мне пацанов. Кирпич встал в позу, повернувшись к одному из них.

         - Ты видел, как в прошлый вторник я этому, - Кирпич кивнул в мою

  сторону, - давал сто рублей.

         Парень покосился на меня и после некоторой заминки сказал:

         - Да, видел.

         - А ты? - спросил Кирпич второго.

         - Видел, - не моргнув глазом, ответил тот.

         - Все, пацаны, свободны, - отпустил их Кирпич и снова повернулся ко

  мне.

         - Ну как, все понял? Таких свидетелей я могу откопать хоть сотню.

         - Но ведь в комнате никого не было, - еще сопротивлялся я.

         - Ну и что с того? Просто пацаны знают, что они должны видеть и что

  говорить. А какие свидетели у тебя?

         Я подавлено молчал. Кирпича и Ворона знала вся общага, а кто мог

  поручиться за меня?

         - Ну так как же с катеринкой, а? - подал голос Ворон.

         - Да, братан, должок нужно вернуть! - поддержал его Кирпич.

         - У меня нет стольника, - уныло пробубнил я.

         - Тогда включаем счетчик, - пригрозил Кирпич, - завтра уже будет сто

  десять, послезавтра - сто двадцать...

         - Ладно, пожалеем его, - сказал Ворон, - может у него из вещей что

  есть. Тащи-ка, Сверчок, сюда свой чемоданчик.

         Я поплелся вниз. Как назло, комендант оказался на месте, поэтому

  спасительную версию о том, что камера хранения закрыта, приходилось отбросить.

  Впрочем я уже понимал, что и закрытая камера не спасла бы меня от неминуемой

  расплаты.

         - Степан Егорович, выдайте чемодан, пожалуйста, - попросил я, оторвав

  коменданта от кроссворда. Степан Егорович недовольно встал и, пройдя в камеру,

  долго копался там. Наконец, он показался оттуда, держа в правой руке небольшой

  чемодан, на котором красовалась моя фамилия и полустершийся номер комнаты. Я

  подхватил свой багаж и отправился в 314, где меня поджидали Ворон и Кирпич.

         - Ну-ка, засмотрим, что у тебя там, - потер руки Ворон, принял у меня

  чемодан и грохнул его об стол. Затем он открыл его, пошарил внутри и вытащил

  свернутые джинсы.

         - Ношенные немного, - разочарованно произнес он, - ну да ладно. Пойдут,

  загнать можно.

         Он развернул их. И на стол выпал кулек с конфетами. Надо сказать, что,

  хотя я открывал чемодан несколько раз, но джинсы не трогал - не было повода

  наряжаться. И поэтому я, конечно, не знал о спрятанном в них кульке. Скорее

  всего мать, чтобы сделать мне сюрприз, сунула его в чемодан перед самым

  отъездом.

         Как ни странно Ворону пришла в голову точно такая же догадка.

         - О, мамочка о сыночке позаботилась, - он покачал кульком в воздухе,

  выудил одну конфету, а остальные россыпью бросил в открытую форточку.

         - Держи, Жбан, угощаю, - Ворон швырнул последнюю конфету ему на колени.

 

         Если вам когда-нибудь дорогой человек дарил пусть даже незначительный

  подарок, а затем кто-то по борзому отбирал его, высмеивал, наплевав вам в

  душу, а потом деловито разламывал, будто так и нужно, или, что еще хуже,

  присваивал себе, то вы знаете, как тяжело и пакостно становится внутри.

         Я не выдержал этого и с кулаками бросился на Ворона. Но сзади мне дал

  подножку Кирпич, а когда я упал, Ворон метко пнул меня в живот так, что я

  согнулся, как перочинный кнопарь.

         - Запомни, Сверчок, ты здесь - никто, - сказал Ворон, прихватив джинсы

  и скрываясь в данный момент за дверью, - будь счастлив, что ничего не должен

  нам пока.

         Дверь захлопнулась. Жбан, закончив со штанами, взял оставленный Вороном

  журнал и углубился в чтение. Я с трудом поднялся и вышел в коридор, не забыв

  взять свой теперь уже почти пустой чемодан.

         И все же, не смотря на обиду, я понимал, что мне еще дико повезло. Я

  теперь ничего не должен! А в это самое время сотни, тысячи пацанов бегают по

  городу, разыскивая деньги, чтобы хотя бы погасить набегающие по счетчику

  проценты. И если бы у меня не оказалось тех самых, почти новых джинс, то долг

  мой в короткое время вырос бы до астрономических размеров. И мне бы пришлось

  воровать, грабить или доставать деньги другими незавидными путями, чтобы мой

  долг не переключили на более солидных людей, которые занялись бы мной более

  солидно и основательно. Но к счастью этого не произошло, и я мог спокойно

  перевести дух, пока.

         Вот именно, что пока. Нет, так дальше жить нельзя. Мысли сумбурно

  носились в голове, я понимал, что в общаге не выживу. Что же делать? Мне вдруг

  ясно представилась картина, как я знакомлюсь с дочерью директора училища, она

  по уши влюбляется в меня, мы женимся и переезжаем на квартиру к директору. С

  тех пор моя жизнь и учеба идет без проблем. А по окончании училища я

  становлюсь обеспеченным человеком, развожусь и начинаю новую жизнь.

  Захваченный такими блестящими перспективами, я даже замер на несколько минут

  посреди коридора. Но исполнению желаний мешали сразу две проблемы. Во-первых я

  не был уверен, что у директора есть дочь подходящего возраста, а во-вторых я

  совсем не умел знакомиться с девочками и даже не решался заговорить ни с одной

  из них.

         Но все же и из несчастья при желании можно вынести что-нибудь полезное.

  Утомленный горестными раздумьями мой мозг быстро устал, и вечером, когда я лег

  спать, то уснул моментально, не прилагая ни малейших усилий...

 

         ... Среди ночи я внезапно проснулся, будто что-то меня толкнуло. Я сел

  на своей кровати и огляделся. Комната была залита серебристым лунным светом.

  Три широкие полосы пролегали по полу, разделенные еще двумя, узкими,

  образовавшимися из-за наличия двойных рам. Свет падал на дверь и зеркало и

  обрывался над ним, захватив краешек шкафа и кровати Пашки.

         Спать не хотелось. Я осторожно слез с кровати и подошел к окну. На

  дворе была самая середина ночи - два светлых окна в пятиэтажке подтверждали,

  что время уже далеко за полночь. На пустынной улице ярко горели фонари,

  выстроившись в ровный ряд, прерываемый одним поломанным столбом, увезенным в

  ремонт. На чистом небе ледяными крошками переливчато сверкали звезды. Прямо

  передо мной на темном фоне ночного неба ослепительно холодным светом сияла

  полная луна.

         Мельком взглянув на нее я уже не мог отвести взгляда. Бледный круг

  таинственным образом притягивал внимание. Я словно знал, что в этот момент

  должен стоять у окна и неотрывно смотреть в лицо ночному светилу.

         Я никогда не любил луну. Где-то я читал старую поговорку, что луна -

  это солнце для влюбленных. Но минули сотни лет, высказывание давно потеряло

  свой изначальный смысл. Влюбленные теперь предпочитают встречаться под ярким и

  теплым светом настоящего солнца, не рискуя гулять по ночным пустынным улицам,

  таящим в своей темноте опасность. И если раньше парочки разгуливали ночи

  напролет, то теперь романтика ушла - остался лишь инстинкт самосохранения. И

  мягкий свет луны стал твердым и холодным, словно впитал в себя злобу всех

  черных дел, вершащихся под покровом ночи.

         Но в этот миг я смотрел на нее широко раскрытыми глазами и чувствовал в

  ней что-то родное. Что-то шевельнулось в моей душе, сжавшейся в последнее

  время в серый невзрачный комок под невзгодами, обрушившимися со всех сторон

  новой городской жизни. Что-то повернулось и приподнялось, стремясь разогнуться

  и занять крепкое устойчивое положение. И вот уже все беды-несчастья позади. И

  даже джинсы, которые я так нелепо потерял вчера днем, уже не терзали

  воспоминаниями.

         Но нет, не внутри, а снаружи творилось что-то непонятное и

  необъяснимое. Нервной мелкой дрожью затряслись руки, а мышцы лица вдруг резко

  задергались. И только глаза замерли в неподвижности. Их взгляд был намертво

  прикован к одной точке, прямо перед собой, и вдруг упал вниз на пустынную

  улицу.

         Я очнулся. Теперь я мог спокойно повернуть голову, что и сделал. Пашка

  беспечно спал. На темном, недоступном луне пространстве кровати чуть заметно

  угадывались неподвижные очертания его тела. С верхнего яруса свешивалась рука

  Лехи.

         Свет луны потерял власть надо мной, но руки продолжались противно

  трястись, а мышцы лица дергались все сильнее. Резкие запахи внезапно наполнили

  комнату. Я не спеша подошел к зеркалу и уставился в его темный прямоугольник,

  на котором ярко сиял ровный круг луны.

         Странно, но мои глаза явно стали лучше видеть. Теперь я ясно различал

  свое лицо в зеркале. Вот выступ носа, вот темнеют губы, а вот глаза,..

  светящиеся неярким красноватым светом.

         Я даже не успел особенно удивиться, как почувствовал удар, исходящий из

  внутренностей десен. Я немедленно открыл рот и с изумлением увидел, что два

  зуба на верхней челюсти начинают плавно расти вниз, превращаясь в огромные

  клыки. То же самое происходило с двумя на нижней. Они располагались

  симметрично, через четыре зуба друг от друга. С оставшимися зубами пока не

  происходило никаких изменений.

         Я хотел было закрыть рот, но побоялся прикусить язык. Тогда я поднял

  правую руку, пощелкал пальцами по маленьким нижним, подергал за большие

  верхние клыки и тут заметил, что руки покрываются плотным волосяным покровом,

  густеющим с каждой минутой. Вдруг, к моему ужасу, ногти на пальцах за пять

  секунд выросли втрое, скрутились, и вот на их месте уже острые когти,

  громадных размеров. А пальцы рук словно уменьшились в размерах, густая шерсть

  затопила их. Я снова посмотрел в зеркало и заметил, что лицо (если можно это

  было назвать лицом) почти заросло шерстью, лишь глаза светились мрачным

  блеском на фоне темного, зловещего силуэта.

         Не в силах вынести подобное зрелище я отшатнулся от зеркала и тут, уже

  без его помощи, увидел, как мой нос и подбородок поехали вперед после того,

  как в горле раздался чувствительный толчок. Это было настолько необычно, что я

  с трудом добрался обратно к зеркалу и вновь заглянул туда. На меня смотрел

  волк!

         Да, это был именно волк. Правда он стоял на задних лапах, а его грудь

  распирала белую майку, но от этого он не переставал быть волком. Из его глаз

  исходил чуть видимый красный свет, а в морде, пожалуй, была какая-то странная

  особенность. В ней определенно было что-то не волчье.

         Но подробно задумываться об этом я не стал, так как обнаружил, что

  стоять на задних лапах не очень удобно, и, чтобы сохранить равновесие,

  опустился на передние. Сейчас мне было не до мелочей, ибо в этот миг я

  осознал, что стал оборотнем.

         Наверное, те из вас, кто насмотрелся ужасов об оборотнях, с нетерпением

  ждут, что я сейчас наброшусь на спящих и растерзаю в клочья чуть ли не

  пол-общаги. Нет! Мысли мои текли спокойно и ясно. Я полностью контролировал

  себя и твердо знал, что являюсь учащимся первого года профтехучилища и учусь

  на токаря, хотя вряд ли кто поверил бы в данную гипотезу, взглянув на меня в

  эту минуту.

         Нет, я не хотел остаться волком навсегда. Теперь я желал только одного

  - поскорее превратиться обратно в человека, пока никто не проснулся и не

  увидел меня в таком жутком обличьи. Откуда-то я знал, что мне нужно сделать

  для этого. Я напряг все мышцы, а мысли сконцентрировал на единственном

  стремлении - принять прежний облик.

         Прошло полминуты, и я с радостью почувствовал, как все мое тело,

  поросшее темной шерстью, завибрировало мелкой дрожью. Это был верный признак

  возвращения в прежнее состояние. Вытянутая морда стремительно сокращалась в

  размерах. Шерстяной покров рассасывался, и по зуду тела я понял, что волоски

  скрываются под покровом кожи. Когти, секунда за секундой превращались в

  обычные, немного отросшие, человеческие ногти. Минуту спустя я уже не

  чувствовал резких запахов, волновавших мой нюх. Перерождение шло полным ходом.

 

         Внезапно я увидел, что стою на четвереньках в довольно неудобной позе,

  и встал на ноги, вновь оказавшись перед зеркалом. Глаза мои уже не светились,

  руки не дрожали, мускулы лица постепенно успокаивались и уже не дергались, а

  словно тихонько перекатывались с места на место. В зеркале я с огромным трудом

  различал черты лица. В общем, я снова ничем не отличался от самого себя, каким

  был несколько часов назад.

         Я подошел к окну. Луна уже уплыла с середины небосклона и не

  приковывала к себе внимания. В теле чувствовалась усталость, сильно хотелось

  спать, глаза закрывались сами собой. Заплетающимися ногами я добрался до своей

  кровати и с трудом залез на верхний ярус.

         Только я принял горизонтальное положение, как поток мыслей охватил

  меня. В комнате царила тишина, чуть слышно нарушаемая сопением трех человек.

  За окном изредка проезжали одиночные машины, но они не могли помешать

  рассуждениям, нервно скачущим в моей голове.

         Итак, я - оборотень! Оборотень в полном смысле этого слова.

  Человеко-волк или наоборот - научного названия своей сущности я, разумеется,

  не знал. Прежде всего следовало вспомнить, что я вообще знал об оборотнях.

  Ничего! Да, да, совсем ничего. В голове начали громоздиться посторонние мысли,

  и я вновь напряг память. Вспомнилась слышанная еще в детстве сказка о том, как

  один мужик в полнолуние втыкал ножик с медной рукояткой в пень, перекидывался

  через него три раза так, чтобы в третий раз упасть на сторону луны, и

  становился волком. А, затем, побегав по лесу и славно поохотившись, тем же

  путем превращался в человека. И ни пули его не брали, ни дубины. Стоп! По

  крайней мере я твердо знал, что в 412 комнате нашей общаги не было никакого

  пня, да и у меня, к слову сказать, не было заветного ножичка с медной

  рукояткой. Из всех тех условий выполнялось только одно - полнолуние. И тем не

  менее я стал оборотнем.

         Я мысленно проанализировал весь свой путь от кровати к окну и от окна к

  зеркалу. Я не переступал никаких таинственных огоньков, железных или медных

  полосок. Значит причины следовало поискать в другом месте. Я уже совсем пришел

  в себя, и меня теперь ничто не беспокоило, даже рана на груди. Рана? Стоп!

  Рана, полученная от волка! От волка ли? Теперь я уже сильно сомневался в том,

  что на меня напал настоящий волк. Впрочем, времени рассматривать его тогда у

  меня не было. Волк! Я вспомнил тот жаркий солнечный день во всех подробностях:

 

         Хлопнула дверца на противоположной от нас стороне автобуса в то время,

  когда Колька штурмовал основную. Значит человек, который вышел из автобуса,

  мог быть только водилой. Водитель скрылся в лесу, и все - больше я его не

  видел. Зато из леса выскочил волк, прокусил мне грудь и исчез за автобусом. А

  автобус взял и поехал. Стоп! Ведь автобус никуда бы не уехал без водителя, а

  он тем не менее завелся и спокойно покатил дальше. Следовательно водитель

  снова оказался в кабине. Но как?

         События того, поворотного в моей судьбе дня выстроились в четкую

  логическую цепочку. Скрывшись в лесу, водитель превратился в волка, а когда он

  снова очутился на невидимой нам стороне, то без помех стал человеком и полез

  на свое место в кабину. Вновь оказаться в автобусе он мог только таким путем.

  Хотя, не случись событий, происшедших со мной полчаса назад, я скорее поверил

  бы, что за пять минут водила обежал вокруг земного шара, а волк огромными

  прыжками умчался за границу нашей области.

         Ну хорошо, водитель был оборотнем. Но почему и я стал им? Оставался

  один единственный вариант - через рану на груди. Никаких более достоверных

  вариантов вроде бы не существовало. Так я вывел для себя один из основных

  законов оборотней, еще пока не известных мне, - "Любой человек, укушенный

  оборотнем, если выживет - становиться оборотнем сам".

         Это открытие потрясло меня, и я несколько минут лежал ошарашенный. Что

  делать дальше? Ведь не дай бог кто узнает, кем я являюсь с этой ночи. Дернул

  же черт именно меня встать на пути оборотня.

         Постой-ка, ведь автобус был импортный, значит и водила - не наш. С чего

  бы это он стал проявлять свою активность здесь, в Союзе? А может ему было дано

  задание - сделать кого-нибудь оборотнем в нашей стране? Такая гипотеза

  захватила меня и увлекла. Ведь я теперь являюсь не кем-нибудь, а первым

  оборотнем в СССР! Все прежние неудачи отступили на второй план, мрачные

  прогнозы будущего рассеялись, откуда-то появилась твердая уверенность. Вот

  теперь заживем! Теперь все будет хорошо! Разве может быть что-либо плохо у

  оборотня, тем более у первого оборотня в Советском Союзе!

         Гордость переполняла меня. Я повернулся к стене и закрыл глаза. Через

  пару минут к сонному сопению трех человек в темной комнате за номером 412,

  чуть освещенной краешком луны, почти скрывшейся за пределами окна, прибавилось

  сопение четвертого.

 

  Глава пятая.

  Волк выходит на тропу.

         Проснувшись утром, я мгновенно вспомнил о своих (вернее уже не своих)

  джинсах, и поэтому меня уже ничто не радовало: ни прекрасная погода, ни

  исправленная пара по алгебре. Настроение в конце занятий подпортил и Перец

  (тоже старшак). Когда я проходил мимо него по коридору, он ловко пнул меня да

  так, что я чуть не размазался по стенке. В тот же миг я ощутил, как в ладонь

  мою впились мои же острые когти (хотя, скорее, это были всего лишь ногти,

  резко увеличившиеся в размерах), а во рту стало тесно от внезапно выросших

  клыков. Перед глазами сразу же встала вчерашняя колдовская луна, и я с ужасом

  понял, что превращаюсь в волка. Чтобы не допустить этого, все свои мысли я

  направил на сохранение настоящего облика - и мне это удалось. Но мое лицо в

  это время выглядело таким жалким и измученным, что все стоящие рядом старшаки

  громко заржали, а я поспешил скрыться подальше от их злобных нападок.

         Но нет худа без добра. Так я узнал, что становиться волком можно в

  любое время суток, а не только в полнолуние, как упоминалось в той старой,

  полузабытой сказке.

         Я почти бегом добрался до общаги, пулей взлетел в 412-ю и замер перед

  зеркалом, уставившись на свое отражение. "Мне нужно стать волком, мне нужно

  стать волком", - мысленно твердил я, убеждая себя все больше и больше. Но...

  никакого результата не последовало. Я разинул рот пошире, пощелкал по зубам,

  тщательно обследовал их на ощупь. Они и не думали увеличиваться! Чтоб вас

  всех, не того я ждал.

         Огорченный, я от зеркала повернулся к окну. Сквозняк за моей спиной

  приоткрыл пошире плохо прикрытую дверь, а за тем неожиданно для меня, громко

  хлопнул ею об косяк. Я аж подпрыгнул от испуга. Ногти впились в мою ладонь.

  Резко развернувшись к зеркалу я отчетливо разглядел во рту мощные клыки.

  Выглядел я, конечно, по-идиотски, но мне сейчас было не до этого. Я понял, что

  не убеждения и не внушения меняет мой облик, а что-то иное, просыпающееся,

  когда на оборотня напали, разозлили или испугали, словно инстинкт

  самосохранения, действующий в минуты опасности.

         Я не стал останавливать этот процесс. Плечи мои расширились, я начал

  расти, в глазах появился злобный блеск; словом повторялись события минувшей

  ночи. И через минуту я снова стал волком.

         Результаты опыта оказались очень плачевными. Мои штаны не выдержали

  наплыва могучей волчьей фигуры и с треском лопнули. Уже не по отражению в

  зеркале, а по своим внутренним ощущениям я понял, что процесс потек в обратную

  сторону. К моему счастью никто не зашел в незапертую комнату за эти пять

  минут.

         Весь остаток дня я кропотливо зашивал свои брюки. Меня спасло то, что

  лопнули они по шву, иначе положение мое было бы совсем незавидным, так как

  сами понимаете - что такое остаться без штанов, когда у тебя нет ни подменки,

  ни денег.

         С этого дня я изменил свой режим. После занятий я спешил в 412-ю,

  быстро делал письменные задания, а часов с четырех или с пяти, прикинувшись

  больным, ложился спать и просыпался лишь в полночь. Все драгоценные ночные

  часы я тратил исключительно на тренировки. Скинув с себя всю одежду и

  накрывшись с головой одеялом, я шаг за шагом проходил все стадии превращения в

  волка и обратно, стараясь удержаться на промежуточном уровне - самой середине

  процесса.

         Надо сказать, это было нелегким делом. Я то не дотягивал до нее, то

  передерживал и, когда процесс становился неуправляемым, неожиданно оказывался

  волком. Но я чувствовал, что именно в этой промежуточной стадии, где соединены

  воедино две противоположных сущности - слабый, незащищенный, пасующий перед

  условиями человек и могучий, приспособленный к жизни, беспощадный с врагами

  волк - и кроется полученное мной могущество. Снова и снова я мысленно включал

  таинственную кнопку, и потусторонние силы начинали свое загадочное действие.

         Мысли все так же текли в голове, все такими же были ощущения, но к ним

  прибавлялось что-то новое, названия которому я не знал. Но оно было! И вслед

  за тем, как оно появлялось, начинался зуд в зубах и росли клыки. Как только

  все четыре клыка занимали свое положение, глаза расширялись, зрение улучшалось

  во много раз. Я уже различал каждую трещинку на потолке, а тем временем ногти

  на дрожащих пальцах вырастали в крепкие и цепкие когти. Претерпевали изменения

  язык и горло, но это я уже не мог видеть, а только чувствовал. Лицо мое

  принимало уродливую и злую гримасу, глаза западали и светили из черной глубины

  впадин красными зрачками. Потом начинало... Стоп! Все! Вот она - вершина!

  Мигом раньше я еще был человеком, мигом позже стану хищником. Но этот краткий

  миг, достигаемый упорным трудом, стоил целого дня. Ощущение счастья, свободы,

  силы, уверенности охватывало меня. Хотелось встать, выбежать на улицу и идти,

  идти, идти... Неважно куда и зачем - не это было главным сейчас. Но что?

         А мгновение проскакивало мимо, становясь в шеренгу таких же, образующих

  стройные ряды секунд, минут, часов, составляющих Время, в безбрежном океане

  которого неуклюже барахталось маленькое, беспомощное существо, случайно

  вторгшееся в загадочный мир, правила и законы которого были непонятны и

  неизвестны.

         Лицо мое разглаживалось, черты приобретали человеческий облик,

  пропадало сверхнормальное зрение и обоняние. Усталость заполняла тело, но я

  вновь напрягал свои силы и учился управлять неведомым механизмом внутри меня.

         Я знал, что мне надо выжить в этом мире, где есть учага, старшаки,

  районные супера, толпы равнодушных людей, коротко замкнувшихся на себя. Здесь,

  чтобы выжить самому, необходимо унижать других, иначе унизят тебя. И ничего

  нельзя сейчас этому противопоставить - третьего просто не дано.

         А там? Что меня ждет там, я не знал. В том мире царила спокойная,

  безмолвная пустота. Там я был один и мог отдохнуть от всех неудач, от всех

  толчков, которыми щедро награждала меня жизнь этого мира. Но была ли пустота

  на всем протяжении той жизни? Этого я тоже не знал. Ведь мне приоткрылась пока

  только маленькая частичка. Я словно стоял у двери в углу, крепко упираясь в

  стены, и боялся потерять свою надежную опору. Я боялся шагнуть вперед, ведь

  впереди все пряталось в беспросветном мраке. Он не пугал меня. Меня

  останавливала неизвестность. Что ждало мою сущность там, в темноте? Пряталось

  ли там зло, или добро укрывалось от него в этой бесконечности? Хотя была ли

  там бесконечность? Впрочем путь к знанию всегда бесконечен - это мы проходили

  в школе. А мой крохотный огонек знаний мог осветить пока лишь тот угол, где

  стоял я. И никто здесь не мог помочь мне. Только я сам смогу, накапливая багаж

  знаний, бережно раздувать свой факел, увеличивать его мощность и освещать все

  новые и новые метры неведомого мне мира, заставляя отступать грозную

  неизвестность.

         Вот поэтому я не спал ночью, а тренировался и тренировался. Вскоре я

  четко обозначил вершину и мог находиться на ней столько, сколько считал

  нужным. Но этого мне уже было мало. Я засекал время позаимствованными у Андрея

  часами и старался достигнуть вершины за строго определенное количество секунд,

  постепенно его сокращая. Теперь я мог приобрести свой устрашающий вид за

  десять секунд, а полностью стать волком за тридцать три. И хотя это был не

  предел, я тихо радовался и с некоторым даже неудовольствием встречал утро. В

  комнате зажигался свет, приходилось подниматься и влачить свое жалкое

  существование, с нетерпением ожидая ночь.

         Так шел день за днем. С каждой ночью я все более совершенствовал свое

  мастерство и, затаясь, ждал крутых перемен в жизни.

         И тот час пробил. Ясным ноябрьским вечером я возвращался в общагу. В

  этот день я решил устроить себе выходной и побродить по городу. Уже выпал

  снег. С утра мокрые хлопья слепили глаза, но после занятий снегопад утих. Я

  ходил по городу, вдыхал по-зимнему леденящий воздух и тихо, степенно размышлял

  все о том же.

         Я - оборотень! Но что мне это дало? Да ничего! Что с того, что я могу

  быть и волком, и человеком? Другие нашли бы тысячу применений своим новым

  способностям. А я? Я ничего не мог придумать. Но ведь не зря же я стал

  оборотнем? Наверное не зря.

         - Стоп, Сверчок, - огонек сигареты выплыл из темноты и чуть не уперся

  мне в лицо, освещая мрачное лицо Кирпича.

         Я замер на месте, сердце испуганно застучало.

         - Хорошо жить хочешь? - спросил меня Кирпич приглушенным шепотом.

         - Кто не хочет, - сдавленно ответил я.

         - Ну так вот, слушай. Завтра стипеха - деньги отдашь лично мне. Понял?

         Я, конечно не знал, что Кирпич вчера крупно проигрался заезжему катале

  и теперь тянул деньги по всем возможным каналам.

         - Ты - мне, я - тебе! - хохотнул Кирпич. - Зато будешь жить как

  положено.

         И вдруг я решился. Я вспомнил раздумья сегодняшнего дня и понял - не

  зря!

         - А если нет? - твердо спросил я, трясясь всеми внутренностями.

  Красивое лицо Кирпича вытянулось от удивления.

         - Не понял! - произнес он. - Я тебе не ясно сказал?

         - Ясно, - ответил я.

         - Доходчиво?

         - Доходчиво!

         - Так ты что, дерганный в рот, тут горчицу на хлеб размазываешь? Ты,

  крыса дойная, в кого такой борзый пошел? - голос Кирпича обрел прежнюю

  уверенность.

         - До тебя еще не дошло? - удивился я.

         Кирпич выдохнул воздух и схватил меня за воротник куртки:

         - Я тебя, падла, сейчас убивать буду.

         Я бегло посмотрел по сторонам. Слева было пусто, а справа вдали два

  темных силуэта медленно шли в нашу сторону.

         Рванувшись, я хотел освободиться, но рука Кирпича мертвой хваткой

  вцепилась в куртку. Тогда я резко толкнул Кирпича в бок. Он от неожиданности

  поскользнулся и полетел в кусты, крепко держась за мой воротник и увлекая меня

  за собой. Но теперь я твердо знал, что делать. За те секунды, пока летящие

  навстречу ветки больно били меня по лицу, мой мозг, вооруженный могучей силой,

  сработал как надо.

         Кирпич мгновенно вскочил и готов был броситься на меня, но я уже был во

  всеоружии. Клацнули громадные клыки, сверкнули глаза, тело наливалось

  мощностью. Рука метнулась и впилась в горло Кирпичу. Тот со всей силы ударил

  по ней обеими руками, сжатыми в замок. Моя рука даже не шелохнулась, а сжала

  горло еще сильнее. Кирпич затравленно захрипел. Я чуть отпустил его горло и,

  наклонившись к самому уху, зашептал:

         - Слушай сюда и слушай внимательно. Все изменилось. Теперь ты, лично

  ты, отвечаешь за мою безопасность. Мои деньги остаются в целости и

  сохранности. Меня не будет трогать никто из старшаков, понял? Да, чуть не

  забыл, и районные бухарики тоже. Я теперь на особом положении. Если кто меня

  тронет, я убью не его, я убью тебя! Понял?

         Произошло небывалое. Кирпич, неустрашимый Кирпич - глава старшаков

  нашей учаги - испугался. Да, испугался самым обычным образом. Куда испарилась

  вся его блатная уверенность и недоступность. Передо мной стоял пацан. Просто

  пацан старше меня всего на год. И он боялся меня: я на данный момент был

  сильнее, и он это чувствовал.

         - Понял? - еще раз спросил я, сжимая хватку.

         - Понял, - пробормотал он, - но с районными я не связан. Тут я ничего

  гарантировать не могу.

         - Меня это не касается, - пояснил я, сжав его горло сильнее, и

  посмотрел прямо ему в лицо...

 

         ... Кирпича затрясло от бессилия. Завидя его, все пацаны старались

  разбежаться с глаз долой, но сейчас... Сейчас действительно был особый случай.

  Холодная нечеловеческая рука цепко держала его горло. Из темного провала рта

  страшного существа, которое еще недавно являлось всего лишь каким-то Сверчком,

  злобно торчали белые острые клыки. Мрачные морщины придавали лицу зловещее

  выражение, совсем как у мертвецов из видеофильмов. Но ужасней всего были

  кровавые глаза на темном фоне глазных впадин, окаймлявших эти адские зрачки.

  Это было! Это существовало!! Это стояло здесь!!!...

 

         -... Понял? - я убрал руку с горла Кирпича.

         - Понял, - утвердительно кивнул он.

         Я выбрался из кустов и двинулся к общаге.

         - Только в другие районы не ходи, - раздался позади меня голос Кирпича,

  - за них я не отвечаю.

         Кровь радостно бухала в моей голове, зубы давно приняли подобающие

  размеры. Я торжествовал - она пришла - первая, но значительная победа. Я

  выиграл сражение, потому что стал оборотнем. Начало было положено, и я был

  готов к новым схваткам...

 

         ... На следующий день действительно давали стипендию. Старшаки весело

  кружили с утра по коридорам, напоминая о правах и обязанностях. Кирпич не

  отставал от других, но, увидев меня, понимающе кивнул.

         Не дожидаясь конца занятий, три пацана из нашей группы скололись из

  учаги, надеясь проскочить до прихода основных сил местной мафии. Как

  впоследствии выяснилось, это им все же удалось, но какими партизанскими

  тропами они выбирались из плотного кольца осады, так и осталось неизвестным.

         После занятий основной поток учащихся уныло потянулся во двор учаги,

  где их уже ждали. Более хитрые не упускали возможности спрятаться получше. По

  слухам кое-кому в прошлый раз удалось укрыться от бдительных глаз наводчиков.

  Правда половину из них потом изрядно потрепали старшаки, но появилась надежда.

 

         Я стоял в пустынном коридоре и ждал, нарываясь на неприятности. После

  вчерашней стычки с Кирпичом я вовсе не собирался пасовать перед районными

  суперами. Теперь я мог постоять за себя.

         На лестнице послышались четкие шаги, и в коридоре появились два пацана.

  Они понимающе кивнули друг другу, за тем один из них скрылся за дверью,

  ведущей на лестницу и, судя по шагам, начал подниматься на следующий этаж.

  Второй, сплюнув на пол, направился ко мне.

         - Чего ждешь, пацан? - спросил он меня.

         Я молча уставился на него.

         - Чего молчишь? - не унимался он.

         Я продолжал молчать.

         - Чтоб тебя в рот! Там на дворе тебя, дохляка, заждались.

         Наконец, я открыл рот и послал пацана подальше. Он явно не ожидал

  такого поворота событий, угрюмо посмотрел на меня и, злобно бормоча себе под

  нос какую-то неразбериху, скрылся за дверью и загрохотал вниз по лестнице. Я,

  не спеша, получил в гардеробе свою куртку и вышел на холодное пространство

  двора.

         Сразу же возле меня оказалась четверка мощных парней в ярких турецких

  куртках.

         - Вот он! Вот он, козел, - захлебываясь, заорал наводчик, появившись

  откуда-то справа. Он мельтешил возле моего лица кулаками в черных перчатках и

  едва сдерживался, чтобы не вмазать мне по морде.

         - Сбрызни! - повернувшись к нему, сказал парень, ближе всех стоявший ко

  мне, схватил его за плечо и оттолкнул от меня.

         - Да дайте же мне проучить эту корову! - наводчик не удержался на

  ногах, сел в невысокий сугроб и теперь во всю глотку орал оттуда.

         - Заткнись, - сказал тот же парень, по-видимому старший в четверке, -

  этого оговорено не трогать. Не того выцепил, Сухарь. Гони обратно в учагу.

         Сухарь зашипел и поплелся обратно. Впрочем, такова была его судьба. А

  четверка, завидев следующего пацана, который огородами пытался выбраться с

  опасной территории, ринулась за добычей, оставив меня одного.

         Я не верил своим глазам. Не знаю, когда Кирпич успел показать меня

  районным суперам, но результат был налицо. Свершилась вторая и довольно

  весомая победа. Теперь я приобрел материальную независимость.

         Памятуя о своих многострадальных брюках, я решил купить спортивные

  штаны, где талию охватывала резинка, а ткань могла растягиваться, что являлось

  очень немаловажным достоинством во избежании возможных потерь при экстренных

  превращениях в волка.

         В государственные магазины я мог и не заглядывать. Последний раз мне

  покупали спортивный костюм в госторговле, когда я пребывал в беспечном

  пионерском возрасте. Цены комков с их "адидасами", "пумами" и "аренами"

  сверкали нулями не для моего кармана. Оставалось идти на толчок, где в

  изобилии раскинулись кооперативные киоски. Там можно было купить за вполне

  сносную цену просторные брюки в спортивном стиле.

         Площадь, где находился толчок, еще скрывалась за близлежащими сараями,

  где располагались овощные склады, но музыка, кусками доносившаяся оттуда,

  выдавала его присутствие. Это торговали кассетами три-четыре мужика со связями

  на базах, еще не накопившие пока на постройку собственного киоска с гордым

  названием "Студия звукозаписи".

         Врубив на полную мощность укрытую целлофаном технику, они зорко

  наблюдали за своими чемоданами, набитыми различными модификациями союзных

  кассет и китайско-гонконгской дрянью, и хмуро поглядывали на толпу, которая

  окружала их кольцом, рассеяно читая предлагаемый ассортимент записей.

  Недовольство продавцов можно легко понять - кассеты брали неохотно, а шум и

  гам вокруг сильно действовал на нервы.

         Между ними приткнулись юркие мужички как бы из общества глухонемых. Они

  торговали фотографиями Шварценеггера, Сталлоне, индийскими знаменитостями и

  эротико-порнографическими календариками в черно-белом исполнении. Пройдя их

  лотки я очутился в книжном царстве.

         Было просто удивительно, какие книги выпускаются в нашей стране. Даже

  не верилось, что все это произведено в Союзе, особенно если вспомнить прилавки

  магазинов, забитые кооперативной макулатурой за крылатые цены. А здесь было

  все, начиная от красочно изданной "Анжелики" и заканчивая солидными томами

  "мастеров детектива". Встречались тут, конечно, и знакомые кооперативные

  книжонки, но их держали в расчете на периферию, которая пашет всю неделю и

  только в воскресные дни вырывается в город, когда все магазины закрыты.

  Когда-то и я относился к ней, и это были не самые худшие дни в моей жизни. Как

  гордо мы шагали по городу в воскресенье, и какими смешными и неловкими

  казались мне теперь сельские пацаны, которых я теперь легко поставил бы в

  тупик одной метко брошенной фразой. Окинув беглым взглядом книжные россыпи, я

  двинулся дальше.

         Всюду сновали смуглые цыганские ребятишки и сами цыганки в цветастых

  юбках и платках, настойчиво предлагающие жвачку, сигареты и губную помаду.

  Оставшись равнодушным к их приставаниям, я нырнул в раскрытую дверь рыночного

  павильона. Многоголосый шум остался за моей спиной и едва проникал за эти

  толстые стены. Здесь расположились гости из среднеазиатских республик, впрочем

  были и с Кавказа.

         - Дэвушка, дэвушка, купы дыню, - гортанно зазывали они. - Вай, какой

  нэхороший дэвушка! Дыню нэ бэрешь.

         Высокие договорные цены не особенно привлекали покупателей. Торговля

  шла плоховато. Половина прилавков пустовала, там расположились самые хитрые и

  умеющие постоять за себя книготорговцы, не желающие мерзнуть под открытым

  небом. Миновав их, я вышел на противоположную сторону рынка.

         Справа от меня шли длинные ряды, где были представлены на любой вкус

  промышленные товары импортного и отечественного производства. Справа, в

  дальнем углу шел обмен видеокассетами и дисками. Прямо передо мной ровной

  шеренгой выстроились желанные кооперативные киоски.

         Повышение цен не обошло и их. Поэтому, чтобы купить сносные штаны,

  пришлось выложить почти все имеющиеся у меня наличные. Качество их было крайне

  паршивым, внешний вид терялся после первой же стирки, но меня привлекла

  крепкая ткань. Держа в руках пакет с завернутой покупкой, я стал пробиваться к

  выходу, медленно продвигаясь в плотном потоке людей. Часть его составляли

  продавцы, завершившие свой нелегкий трудовой день. Они изо всех сил топали

  ногами об заснеженный асфальт, стараясь разогреть замерзшие за многочасовое

  стояние ноги. Чуть больше было покупателей, которые или имели средства, или не

  имели возможности обойтись без приобретенной здесь, на рынке, вещи. Однако

  подавляющее большинство не принадлежало ни к первой, ни ко второй категории.

  Это были экскурсанты, которых интересовало что, где, когда, почем.

         Обычно я тоже часто толкался на рынке, рассматривая красивые вещи,

  мечтая о том, как придет время, и я солидно пройдусь по ряду и накуплю всего,

  что душа пожелает. Но то были мечты, а пока я шагал, ограничась лишь столь

  необходимыми мне спортивными штанами.

         Когда я оказался в "412", уже начало темнеть. Ноябрь, короткие дни. В

  комнате был лишь Леха, который что-то наскоро записывал в тетрадку, вероятно

  готовил домашние задания. Я скинул с заледеневших ног ботинки, надел теплые

  шерстяные носки на голые ступни. Шерсть тихонько покалывала их, заставляя

  кровь усердно бежать по своим сосудам, разогревая ноги. Когда ступни совсем

  отошли, я примерил новые штаны, которые действительно оказались просторными и

  вместительными. Теперь я мог не бояться, что мощная волчья фигура лишит меня

  последних штанов.

         В этот вечер я решил отпраздновать свое освобождение, но так как денег

  было всего ничего, приходилось довольствоваться прогулкой по вечернему городу.

  Однако, была одна накладка - в десять часов двери общаги запирались. Тогда я

  решил вздремнуть, чтобы обдумать сложившееся положение на свежую голову,

  забрался на койку и проспал до одиннадцати.

         В комнате по прежнему горел свет. Леха читал какую-то книжку. Я

  спрыгнул с койки, вышел из комнаты, прошелся по пустынному коридору и стал

  спускаться вниз по лестнице. Не знаю почему, но мои ноги вдруг сами привели

  меня к 310. За ее дверью, как обычно, раздавался веселый шум. Там вновь шел

  пир горой на народные деньги учащихся - первогодков. Я решительно открыл дверь

  и зашел внутрь. Казалось ничего не изменилось с того вечера месячной давности.

  Те же лица, те же персонажи. Старшаки гоняли пацанов, среди которых было не

  мало и из нашей группы, включая Пахана.

         - А, Сверчок, заходи, присоединяйся, - заорал со своей койки Кирпич.

  Голос его был не таким уж борзым, а скорее приветливым.

         Я развел руками, показывая, что рад бы, да вот дела, и внимательно

  оглядел комнату, ища глазами ту красивую блондинку, которая запала в мою

  память в прошлый раз. Ее я не нашел, и меня это почему то обрадовало. Впрочем,

  могла быть просто не ее очередь, так как в комнате снова были две девицы:

  чернявая и с соломенными волосами, похожая на подружку блондиночки. Кивнув

  всем на прощание, я покинул комнату.

         Все текло своим чередом. Пацанов гоняют старшаки. Затем первогодки

  вырастут, сами станут старшаками и будут гонять следующее поколение, которое

  через год выплывет наверх, когда сюда придут новые пацаны. Пройдет через эту

  комнату вереница брюнеточек, блондиночек, шатеночек. И только старые

  двухъярусные кровати будут безучастно взирать на это, намекая на вечность

  существующих ныне порядков.

         А девочки... Стоп! Я остановился посреди затемненного коридора. А каким

  образом они сюда попали и как собираются отсюда выходить? Это уже становилось

  интересным. Я быстро добрался до лестницы и посыпался вниз.

         Верхние два этажа можно было отбросить сразу. Они совершенно непригодны

  для лазеек. А вот на втором хранилась длинная деревянная лестница. Я завернул

  в коридор второго этажа и чуть было не запнулся об нее. Лестница стояла на

  месте. Это радовало. Отбросив мысль о девушках, я задумался о том, как нам

  обустроить выход из общаги. Стучаться кому-либо в комнату я не хотел. Да и, по

  всей вероятности, ни одна рама под бдительным надзором Степана Егоровича не

  избежала знакомства с крепкими гвоздями. Оба окна в конце коридора постигла

  общая участь. Уже ни на что не надеясь, я рванул за ручку створки окна в

  уборной, и, к моему удивлению, оно со скрипом открылось.

         В лицо мне ударил свежий морозный воздух, приглушив специфический

  запах. Теплый воздух клубами пара повалил наружу, бесследно растворяясь на

  черном фоне ночного неба. Я мигом сбегал за курткой, одел ботинки и вновь

  оказался на втором этаже. Путь вниз был открыт.

         Как бы не так! Длиннющая лестница не желала влезать в дверь уборной

  целиком; ей мешала развернуться узость коридора. Через три минуты упорных

  попыток лестница с грохотом вырвалась из обессиленных рук. Я по быстрому

  слинял на первый этаж, чтобы не привлекать всеобщего внимания. Какому еще

  дураку, кроме меня, взбредет в голову упражняться с лестницей среди ночи.

         Второй этаж тоже приходилось откинуть. Да и девочки явно пробирались не

  через него. Не будут же они скакать по деревянной лестнице, рискуя поломать

  тонкие каблучки своих сверхфирменных сапожек. Такие сапожки сейчас стоят дай

  боже!

         Итак, оставался лишь первый этаж. Пробираясь в полумраке вдоль стен, я

  запнулся об ведро, упал и больно расшиб локоть. Добравшись до двери, я

  безуспешно подергал раз десять массивную ручку и успокоился. Девушки прошли не

  здесь, или у Кирпича был свой ключ. Я исследовал обе уборные, одна из которых

  оказалась запертой. Окна второй открывались вовнутрь, но пролезть мешала

  фигурная железная решетка. Я мог, конечно воплотиться в свой промежуточный

  облик, собрать силы и выдрать решетку с корнем. Но тогда получался всего лишь

  одноразовый выход, а я хотел иметь постоянную лазейку. Я в который уже раз

  двигался по темному коридору. Справа и слева едва виднелись прямоугольники

  надежно закрытых дверей. Не существовало ни единого прохода, дающего хотя бы

  маленькую надежду. Отчаяние захлестывало меня, и я со злобой пинал эти

  проклятые двери. Все отлично продуманные планы рушатся из-за какой-нибудь

  мелочевки. И когда уже не оставалось сомнений, и безысходность охватила мои

  мысли, нога моя вдруг не откинулась назад от удара, а ушла в пустоту. Чуть

  шаркнув по полу, дверь бесшумно и таинственно раскрылась, приглашая меня

  окунуться в теплый воздух, наполненный темнотой.

 

  Глава шестая.

  Спасение.

         Это была бойлерная. Я стоял на площадке, пол которой составляли тонкие

  железные прутья. Сделав несколько шагов, я нащупал лестницу, ведущую вниз.

  Там, окутанные тьмой, вели свой бесконечный разговор разнокалиберные трубы. В

  них бежала вода, снабжающая все этажи нашей общаги. От ее непрерывного бега в

  воздухе стояло приветливое многоголосое журчание, словно гостеприимный король

  приглашал меня спуститься в его владения. Я не замедлили принять приглашение и

  затопал вниз по лестнице, осторожно нащупывая все новые и новые ступеньки.

  Скоро я оказался в самом настоящем лабиринте, состоявшем из труб,

  расходившихся во все стороны. Возможно, при наличии света я бы без труда

  выбрался отсюда, но, не догадавшись обследовать стену на предмет выключателя,

  заплутал и теперь даже не мог определить: в какой стороне находится лестница.

  Меня окружало пыхтение, шипение, бульканье. Особенно неприятно было натыкаться

  на трубы, проводящие горячую воду - они неожиданно обжигали руку своими

  накаленными стенками, вызывая законный вопрос: почему при исправно работающих

  батареях в кранах почти никогда не бывает хотя бы теплой воды. Размышляя об

  этом, я бесцельно бродил по темному пространству, как вдруг мои вытянутые

  вперед руки коснулись прохладной шершавой поверхности стены. Облегченно

  вздохнув, я двинулся вдоль нее, цепляясь за стену обеими руками. Внезапно,

  разогнав теплый, затхлый воздух, мое лицо охватила холодная струя. В тот же

  миг руки потеряли опору, ударились обо что-то деревянное, и я повалился, выбив

  головой полуприкрытую дверцу, в сугроб снега.

         Приятного в этом, конечно, оказалось неизмеримо мало, но тем не менее

  выход был найден. Теперь я мог дать сто процентов на то, что девочки

  пользовались каким-то иным путем. Скорее всего у Кирпича все-таки имелся ключ

  от одной из дверей, которые я так безуспешно пинал в эту ночь.

         Я вскочил на ноги, отряхнул голову от снега, вытянул из кармана куртки

  вязанную шапку и надел ее. Надо мной простиралась тыльная сторона общаги.

  Высоко над моей макушкой располагались окна первого этажа, а я стоял

  значительно ниже уровня земли на занесенной снегом площадке, куда постоянно

  бегал курить техник-смотритель. С трудом поднявшись по заснеженным ступенькам,

  я оказался в двух шагах от дорожки, по которой вся наша шарага ходила до учаги

  и обратно. Разумеется моим глазам не раз представлялись эти ступеньки, ведущие

  вниз, но я и не предполагал, что когда-нибудь воспользуюсь их услугами.

         Я застегнул куртку на все пуговицы, натянул шапку на уши, спрятал

  замерзшие руки поглубже в карманы и уставился на небо. Иссиня-черное, оно

  огромным куполом раскинулось надо мной. И только почти полная луна освещала

  вблизи себя его небольшой участок странно-голубоватого цвета. Неподалеку от

  шара, лучащегося мягким спокойным сиянием, клубились серебристые облака. Но

  они вовсе не собирались закрывать луну, а величаво уплывали вдаль. На

  освободившееся пространство одна за другой выпрыгивали мерцающие звездочки, и

  я бы бесконечно мог глядеть на раскинувшиеся над городом небесные просторы.

         Однако вскоре дали знать о себе ноги, которые довольно неуютно

  чувствовали себя на ноябрьском морозе в старых ботиночках. Постучав ими друг

  об дружку, я вспомнил, что вышел не полюбоваться ночным небом, что я мог

  вполне осуществить и у окна 412, а прогуляться по пустынному городу. Благо

  теперь я это мог делать спокойно и безопасно для своей персоны.

         Для большей уверенности я напряг мозги и тут же ощутил во рту надежные

  клыки, а на пальцах крепкие когти. Затем расслабился и вновь принял

  человеческий вид. Стукнув раз-другой нога об ногу, я быстрым шагом стал

  удаляться от общаги, чтобы поскорее разогреться и не жалеть, что не лежу

  сейчас в теплой постели.

         В прогулке по ночному городу есть свои удовольствия. Особенно в зимнее

  время. Ночная мгла плотно окутывает город. Фонари освещают пустынные улицы

  мягким сиреневым светом. Один из них ярко вспыхнул высоко над головой. Не

  обращая внимания, я иду от него прочь. Тень моя быстро растет и достигает

  поистине громадных размеров. Но вот я уже вдалеке от него и попадаю в сумерки

  - участок между двумя фонарями. Гигантская тень, расплывчато описывающая мои

  контуры, становится бледной и постепенно исчезает, сливаясь с поверхностью

  снега. А позади меня зарождается новая, которая все четче и четче

  вырисовывается на снегу с каждым шагом, приближающим меня к следующему фонарю.

  И вот я прохожу прямо под ним, тень моя на мгновение теряется и появляется

  снова, уже впереди, затемняя собой снег, и снова вырастает в два, в три, в

  четыре с половиной раза. Но я знаю, что пропадет и она, а на ее место придет

  та, которая сейчас еще едва виднеется за моей спиной величественным неясным

  силуэтом.

         Словно поколение за поколением, сменяя друг друга, следуют за мной

  тени, сопровождая меня безмолвным эскортом. А я иду все дальше и дальше, вдоль

  оград, заборов и, конечно же, домов.

         Дома. Какие они все разные. Они смотрят на меня безучастно своими

  темными глазами-окнами. И только одно-два из них сияет сейчас желтоватым

  электрическим светом. С близкого расстояния различается еще десяток, мерцающих

  голубоватым, слегка радужным оттенком - там смотрят ночные программы чужие,

  незнакомые мне люди. Что мне до них? И что им до меня? Быть может мы никогда

  не встретимся, а может пересечемся прямо завтра, взглянем мельком друг на

  друга и тут же позабудем эту встречу.

         Но сейчас передо мной только дома. Трех, пяти, и даже девятиэтажные -

  они окружают меня, закрывают все кроме неба над головой. Но исчезни они, как

  плохо мне было бы без них, посреди огромного поля, пронизываемого жутко

  завывающим ветром и мглой, заполняющей все. И я тихо радуюсь, что многоэтажные

  исполины, взметнувшиеся ввысь, крепко стоят на своем месте и не собираются

  никуда падать, оставляя меня в темноте и одиночестве.

         Диск бледной луны медленно катился по небу, следуя с правой стороны от

  меня. Он упорно не отставал, то скрываясь за коробками домов, то вновь

  появляясь в просвете между ними.

         Из темного двора неожиданно выскочила "Волга", обдала меня теплым

  воздухом с привкусом бензина и умчалась вдаль, словно понимая, что она чужая

  среди этой тишины и спокойствия.

         Вспыхнуло светом окно на первом этаже. Два желтых прямоугольника

  вытянулись на снегу, смешиваясь с сиреневым уличным светом. На одном из них

  возник силуэт женской фигурки. Длинные руки потянулись за чем-то невидимым,

  расположенном за пределами световых контуров, и вдруг пропали вместе со всей

  теневой картиной. Вновь только сиреневые лучи фонарей, освещали сугробы.

  Впрочем, тени обманчивы. Выплывшая на секунду из ночного мрака изящная

  таинственная незнакомка на поверку могла оказаться искаженным отражением

  здоровенного мужика, который, включив свет, быстро нашел припрятанную

  поллитровку и, снова скрывшись от посторонних глаз, быстро отхлебнул оттуда, а

  потом завалился спать дальше.

         Тени от деревьев, образованные светом множества фонарей, раскинулись по

  стенам, по сугробам, по дороге впереди и позади меня. Любое дерево имело

  несколько теней, каждая из которых владела собственным цветом, начиная от

  контрастно-черного и заканчивая нежно-голубым, почти не заметном на искрящемся

  блестками снеге. Они переплетались друг с другом и создавали такие причудливые

  узоры, что, казалось, самому искусному художнику не удастся изобразить эти

  красочно замершие сочетания. Я часами рассматривал бесконечный орнамент,

  тянувшийся по всему городу. И не было там ни одного повторяющегося участка.

         Фонари роняли свой свет на меня сверху. Синяя куртка казалась теперь

  темно-фиолетовой. Впереди вырастали все новые и новые тени, а я все шел и шел

  вперед по пустынным улицам ночного города.

         Но слишком долго никогда не бывает хорошо. Очарование снежного

  безмолвия исчезло, разорванное громкими голосами. Из помещения с огромными

  освещенными окнами первого этажа повалила толпа. От удивления я замешкался и

  чуть не протаранил головой большую круглую афишную тумбу, на которой, кстати,

  таилась разгадка этого ночного шума.

         "Ночная дискотека!!! - огромными буквами взывала внушительного вида

  афиша, наклеенная поверх остальных полузатертых, полуоборванных реклам. -

  Приглашаем всех 16, 17 и 18 ноября во Дворец культуры имени Ф. Э.

  Дзержинского. Начало в 23 часа. Приходите, не пожалеете!"

         Судя по радостному базару собравшихся, они действительно не пожалели. Я

  мысленно представил себя среди густой толпы пацанов и празднично наряженных

  девчонок. Со всех сторон сверкают разноцветные прожекторы и бегущие огни. Из

  мощных динамиков оглушительно гремит музыка, что-нибудь вроде "Фристайла",

  "Каролины" или "Радиорамы". А рядом со мной...

         Но это мечты, и, разогнав их, я снова включился в реальную жизнь,

  замерев в тени густо сплетенных веток трех деревьев, стоявших вместе

  неподалеку от тумбы.

         Поток молодежи разбивали мощные колонны, поддерживающие карниз, который

  находился на уровне крыши. Но за колоннами пацаны и девчонки вновь сливались в

  монолитную толпу, рассасывающуюся в разные стороны от площади, прилегающей ко

  дворцу. Просто удивительно, как столько народу умещалось в одном зале, хотя,

  судя по размерам дворца, зал дансинга тоже был далеко не маленьким.

         А размеры дворца и впрямь поражали своей солидностью. Три этажа его

  здания находились вровень с крышами окрестных пятиэтажек. Восемь колонн,

  уносившихся ввысь, придавали облику дворца торжественность. Перед дворцом

  возвышался гранитный кирпич с бюстом Дзержинского, которого кто-то уже успел

  окатить зеленой краской.

         Наконец, толпа иссякла, и я двинулся в сторону, куда ушло меньше всего

  народа. Не то, что я боялся ненужных встреч, но лишние неприятности

  зарабатывать не хотелось.

         Скоро передо мной осталась лишь тройка пацанов, да невысокая девушка,

  идущая метров на пятьдесят впереди этой троицы. Пацаны прибавили шаг, а один

  из них вдруг резко оглянулся. Но меня он заметить не мог; я в ту секунду

  нырнул в тень пятиэтажки и ничем не выделялся на ее фоне.

         "Темнота - друг молодежи". Не я сказал. Но, действительно, темнота

  стала теперь моим лучшим другом и надежно укрывала меня от чужих, посторонних

  взглядов. Я уверенно чувствовал себя под покровом ночи и был здесь, как

  говорится, в своей тарелке.

         На минуту оторвавшись от философии, я обнаружил, что те парни даром

  времени не теряли. Они догнали девушку и окружили ее кольцом. Нехорошее

  предчувствие овладело мной, и я скачками понесся к месту будущего

  происшествия, придерживаясь, однако, теневой стороны.

         Парни, видимо, имели серьезные намерения. Они уже сдернули с девушки

  дубленку и теперь пытались справиться с юбкой. Девушка извивалась как змея и

  не кричала лишь потому, что ее рот крепко зажимала умелая рука.

         - Чего с ней вошкаемся, вали на землю, - донеслось до меня.

         Кто-то из них тут же пнул девушке по ногам, и та упала на утоптанный

  снег. Освободившись от липкой руки, она закричала изо всех сил. Казалось, весь

  город вздрогнул от ее пронзительного крика. Но лишь темные окна смотрели на

  эту душераздирающую картину.

         Единственный светлый квадрат на третьем этаже тут же потух и затаился.

  Девушка продолжала отчаянно сопротивляться и кричать. Но все спали за толстыми

  стенами домов, а если и нет, то благоразумно предпочитали принимать в общем

  сюжете лишь созерцательное участие, даже не включая света - ведь так удобней,

  так лучше видно. Какая то парочка кончала у окна, возбуждаемая происходящим

  внизу, напротив их квартиры.

         И девушка замолкла, уяснив, что кричать бесполезно. Тишина снова

  вернулась на улицу, лишь только ругань слышалась невдалеке - судя по всему,

  девушка сдаваться не собиралась.

         А что же я? Вы, наверняка, негодуете над тем, что я спокойно стою в

  сторонке. Да, затаившись в тени, я стоял и смотрел, не двигаясь с места.

  Соваться туда у меня не было ни малейшего желания. Такие истории сейчас

  творятся на каждом шагу, и я вовсе не обязан, а впрочем... Впрочем, появился

  реальный шанс проверить свои силы. Честно сказать, я раньше вряд ли стал бы

  вмешиваться в подобное мероприятие, но сейчас меня вдруг что-то толкнуло из

  тени на освещенную луной дорогу. Я вдруг понял, что бояться мне нечего, и

  уверенно зашагал вперед.

         Подойдя на десять шагов, я уже ясно мог видеть завершение схватки.

  Обязанности мальчиков разделились: два пацана, стоя на коленях, изловчились и

  крепко ухватили несчастную девушку за руки и ноги, а третий готовился

  приступить к тому, ради чего они весь вечер торчали на дискаче.

         - Ну быстрее... Быстрее, козел, - вполголоса говорил один из охранщиков

  другому. - Я бы уж на его месте не копался. Зачем ему первому дали?

         - Ничего, пусть поучится. - солидно заметил второй. - Ему простительно.

  Он в первый раз.

         - Вот черт, молнию заело, - оправдывался третий, безуспешно дергая

  замок на джинсах. Девушка изловчилась и укусила за руку шептуна. Тот отдернул

  руку и прибавил свой озлобленный мат к восклицаниям третьего. Девушка на

  половину вырвалась, борьба грозила принять упорный затяжной характер. Третий,

  наконец, справился с молнией, и тут шептун, обернувшись, заметил меня,

  стоящего чуть ли не за его спиной.

         - Чтоб тебя в рот, - удивленно вымолвил шептун. - Че тебе надо, пацан?

  Гони отсюда!

         Я безмолвно стоял, ожидая, когда они перейдут к активным действиям.

         - Удалась сегодня ночка, хмыкнул второй, поднимаясь, - сначала с

  мальчиком разберемся, а затем девочку забалуем.

         "И у меня удалась, - подумал я, наблюдая за ним. - От Кирпича и суперов

  отделался, выход из общаги нашел, да еще в такую историю влип. Не многовато ли

  для одной ночки, хотя и такой веселой."

         Он выглядел крепче остальных и был года на три старше меня. Из серой

  дутой куртки, наполовину расстегнутой, виднелся цветастый шерстяной свитер. Он

  презрительно смотрел на меня, как на щенка, и был твердо уверен, что все

  закрутится по его плану.

         Его помощник имел прыщавое лицо и фиолетовую куртку (впрочем моя в

  свете фонарей выглядела аналогично). Он в одиночку едва удерживал девушку и

  продолжал шептать в наш с ней адрес что-то угрожающе-матерное.

         Третий, совсем еще пацан, стоял в стороне и, полностью расстегнув

  джинсы, счастливо и глупо улыбался.

         Старший вплотную подошел ко мне.

         - Мальчик не въезжает? - произнес он влажной, вспотевшей пятерней

  провел по моему лицу. Впрочем для меня наглый жест не имел большого значения;

  я уже впал в знакомое для себя состояние. Тело наливалось силой. В нос ударил

  запах пота и табака, а глазами я теперь различал номер дома следующего

  квартала.

         Кулак сжатыми фалангами пальцев остро вдарил мне между глаз. Я выстоял

  и только покачнулся, хотя в глазах заплясали озорные звездочки, а затем мощно

  двинул его в плечо. Он неловко упал, но тут же вскочил.

         - Дай, дай ему Эдя, - шептал сидящий, все с большим трудом удерживая

  девушку, которая упорно пыталась освободиться. - А ты, козел, что стоишь?

         Это уже относилось к третьему. Тот шмыгнул носом и неуверенно двинулся

  помогать.

         - Он у меня сейчас получит за все, - заверил шептуна Эдя и подскочил ко

  мне. Острое лезвие ножа блеснуло под холодным светом луны, а после вонзилось

  мне в живот два раза. Боль пронзила меня, но я твердо стоял на ногах, несмотря

  на все изумление супера. И тогда он ударил еще раз.

         Я даже не предполагал, что инстинкт самосохранения так развит у

  оборотней. Острые когти прошлись по лицу врага, вспахав его кровавыми

  бороздами. А когда он отшатнулся от боли, клыки впились в его нежное горло,

  порвав тонкую кожу и разрывая упругие мышцы.

         Пацана, уже почти подобравшегося ко мне слева, как ветром сдуло.

  Последнее, что я отметил своими сверхзоркими глазами - он так и не успел

  застегнуть штаны обратно. А шептун...

 

         ... Это была ужасная ночка. Водяры не было, пойманная девочка так и не

  далась, но то пустяки.

         Монстр! Ужасный монстр, словно сошедший с экрана, подключенного к

  видюшнику с ужастиками. Да можно поставить саму душу на то, что этот монстр

  был настоящим.

         Мертвое лицо, огненные глаза, сверкающие клыки, но самое невыносимое -

  кровь... Кровь, стекающая струями из черной дыры раскрытого рта.

         И Эдя неподвижно лежащий на снегу...

 

         ... Шептун мгновенно выпустил девушку и, непрестанно оглядываясь,

  ринулся в темный двор.

         Я повернулся к девушке, сидящей на снегу, и протянул ей руку, чтобы

  помочь встать. Но девушка, увидев мое окровавленное лицо - лицо оборотня,

  испуганно завизжала и быстрее ветра унеслась в противоположном направлении от

  маршрута шептуна и его ранее дернувшего товарища.

         Я остался один, если не считать Эди, который валялся у моих ног, и

  дубленки, позабытой девушкой от чрезмерного потрясения. Впрочем, события такой

  ночи могли вывести из равновесия кого угодно, даже меня. Бежит она сейчас

  домой, радуется наверное, что так дешево отделалась, а может ругает себя на

  все корки за то, что оставила дубленку, убегая от монстра. Хм, монстр! Я -

  монстр. Скажи мне кто полгода еще назад, что буду чудовищем, от одного вида

  которого все разбегаются. Да ни за что бы не поверил!

         А девушка все же была хорошенькой. Интересно, зачем ей одной

  понадобилось идти на ночную дискотеку? Наверное с парнем хотела познакомиться,

  вот бы со мной. А может и не одна была, а с подружками поссорилась и

  отправилась домой в одиночку. Теперь то уже поостережется ходить по ночам,

  дома будет сидеть. Благо я вовремя мимо проходил.

         А ведь не будь я оборотнем, наверняка и не вышел бы, а так и остался бы

  сторонним наблюдателем. Да что я говорю, спал бы сейчас спокойно, четвертый бы

  сон видел. Хотя нет, не четвертый а пятый. Видать и от меня какая-никакая

  польза имеется.

         Взгляд мой уперся в распростертого Эдю. Он бы, пожалуй, так не сказал.

  И вдруг я замер.

         Глаза Эди открылись - он был жив и пытался отползти от моих ног. Рана

  на шее обильно кровоточила.

         Страшная догадка пронзила меня. Ведь я его укусил, значит и он стал

  оборотнем, как я. Первой моей мыслью было убежать. Ноябрьский мороз сделает

  свое дело - к утру здесь будет лежать смерзшийся труп. Но что если живучесть

  оборотня не даст ему умереть, что если он продержится до утра. Его доставят в

  больницу, вылечат и тогда... Тогда он, вооруженный могучей силой, вновь

  продолжит свои ночные прогулки. Это будет безжалостный, жестокий, злой монстр.

  Да, монстр! Монстр в полном смысле этого слова. И это сделал я. Я выпустил

  джинна из бутылки, значит мне и загонять его обратно.

         Я склонился к нему. Эдя, поняв все, злобно, но беззвучно заматерился.

  Содрогаясь от омерзения и ужаса, я вгрызся клыками в его горло, затем еще раз,

  но поглубже. Мне было очень не по себе, но иного выхода не существовало.

         Жизнь ушла из его тела, которое медленно остывало. От горячей крови шел

  пар. Ее резкий противный запах задумчиво щекотал мне ноздри. Меня чуть не

  вырвало, и я отошел в сторону, чтобы умыться снегом. Нагибаясь, я почувствовал

  резкую боль в животе и, схватившись за него рукой, испачкался чем-то липким.

  Кровь... Моя кровь. Раны казались глубокими, но боль уже затихла. "Ни нож его

  не брал, ни пули," - вспомнил я слова старой сказки. Что за черт, я уже давно

  должен был подохнуть. От трех таких ран вполне загнулся бы не только я, но и

  довольно приличный шкаф. Тем не менее я чуть не забыл про них и, только

  потревожив, обнаружил, что они пока на месте.

         "Заживет как на собаке," - усмехнулся я про себя. По крайней мере ко

  мне эти слова относились. Я шагнул раз, шагнул другой. Боль все же

  чувствовалась.

         Путь мой лежал к общаге. Какой бы насыщенной на приключения ни

  случилась эта ночь, но и ей наступал конец. Где-то вдали прогрохотал первый

  трамвай. Теперь я уже не жалел Эдю. К своей наглости он бы приобрел

  практическую неуязвимость. И ничто уже тогда не смогло бы остановить его.

  Всесильный оборотень мог стать грозой города, как полуфантастический

  Джек-потрошитель. А ведь эти слова вполне подходят и для меня. Сила, ловкость,

  быстрота, неуязвимость - вот перечень далеко не всех преимуществ, которыми я

  теперь обладал.

         Бог мой, тогда я еще свято верил в то, что оборотни не уязвимы.

 

  Глава седьмая.

  Новое дело.

         В кабинете майора Колбина было спокойно и тихо. На стенах и аккуратно

  побеленном потолке ярко отпечатались солнечные прямоугольники. Жужжал

  вентилятор, разгоняя духоту, навеянную жаркими батареями и солнцем, лучи

  которого щедро раскинулись на полкабинета. Сам кабинет был довольно небольшим,

  но зато Колбин сидел здесь один, тогда как в большинстве других комнат

  располагались по два, три и даже по четыре сотрудника. Светло-зеленые стены с

  долей изумрудного оттенка успокаивающе действовали на глаза. Мебели было

  немного: стол, кресло, два стула, шкаф и холодильник. Его упросили поставить

  женщины, работающие в соседней комнате. Колбин особенно и не спорил, а летом и

  сам не редко пользовался его услугами, жалея что в наличии всегда только одно

  из двух: или холодильник, или пиво в свободной продаже.

         Кабинет свой Колбин ценил. В нем всегда можно было расслабиться, когда

  нужно, и, собравшись с мыслями, сосредоточиться на чем-нибудь одном, наиболее

  важном в данный момент, не отвлекаясь на посторонние разговоры.

         Вот и теперь Колбин сидел, подперев рукой подбородок, и задумчиво

  смотрел на раскрытую папку, где лежала отпечатанная на машинке сводка о

  происшествиях за ночь. Красным карандашом была жирно обведена строчка,

  повествующая о том, что в ночь с 18 на 19 ноября около трех двадцати в центре

  города на улице Большевистской было совершено убийство Полынцева Эдуарда

  Сергеевича 1972 года рождения. Именно это происшествие и предстояло

  расследовать майору Колбину, а так же его подчиненным - лейтенанту Соколову и

  Бахареву.

         На оперативке майор кратко охарактеризовал дело и подвинул к

  лейтенантам папку, в котором находился отчет об осмотре места происшествия.

  Многого узнать не удалось, хотя тело обнаружили уже в пять утра. Это сделал

  дворник Микин, вышедший на расчистку своего участка. Он то и вызвал

  оперативную группу.

         Эксперты, обследовавшие место преступления, установили по отпечаткам

  следов, что ночью там побывало по крайней мере пять человек, из них одна

  женщина (узкий фигурный след женских сапожек нельзя было спутать ни с чем).

  Четкие отпечатки известного трилистника определяли еще одного участника.

  Известен был и след финской "Нокии", но она оказалась на ногах убитого.

  Остальные два следа не идентифицировались с более-менее известными видами

  обуви, кроме того их изрядно затоптал Микин своими валенками. Недалеко от

  убитого валялась брошенная женская почти новая дубленка. Это все, что было

  известно в данный момент о самом преступлении.

         - Ну, Саша, - обратился Колбин к Соколову, - что намерен делать в

  первую очередь?

         - Я вижу два варианта, товарищ майор, - ответил тот. - первый - это

  друзья Полынцева, возможно они были с ним в ту ночь. Второй - дубленка.

         - Верно, - согласился Колбин. - Вот ты и займись, нет, не дубленкой, а

  друзьями погибшего. А с дубленкой у нас будет работать Леня.

         - Да что я буду с ней делать, товарищ майор, - заныл Бахарев, - в бюро

  находок понесу что ли?

         - В бюро не надо. А лучше дай объявление в газету: нашлась такая-то

  дубленка, обращаться по такому адресу и так далее...

         - Да вы знаете сколько сейчас объявление в газету стоит? - недовольно

  возразил Бахарев.

         - Знаю, знаю, но если хозяйка найдется, то обязательно возместит.

  Можете приступать.

         - А если вдруг не найдется... - раздалось уже за дверью от неугомонного

  Бахарева, еще не подозревавшего, какую гору он взвалил себе на плечи.

         Колбин вздохнул - отношения с подчиненными не ладились. Он вспомнил

  свое прежнее место работы. Там был, как это любили писать в газетах, дружный и

  сплоченный коллектив. Тогда он чувствовал себя нужным, необходимым. В общем,

  неотъемлемой частью в работе всего отдела, будь то хоть составление длиннющих

  отчетов, беготня по адресам или опрос множества людей, имевших хоть малейшее

  отношение к расследуемому делу.

         Так все четко и гладко катилось до повышения, пока его не назначили на

  должность начальника отдела, вот этого самого отдела. А здесь... Колбин не

  знал, что именно послужило причиной отчуждения - то ли отдельный кабинет, то

  ли разница в возрасте. Но вся жизнь подчиненных проходила мимо него, оставаясь

  в предоставляемых ему сообщениях, отчетах и докладах. Соколов и Бахарев были

  отличными ребятами, и Колбин даже жалел, что нельзя скинуть десяток-другой

  лет, чтобы быть наравне с ними.

         Он еще раз вздохнул, откинулся поглубже в кресло, пододвинул к себе

  стопку папок и принялся их листать. Это были повисшие дела, дела, которые уже

  месяцами не сдвигались с мертвой точки. Отчеты и свидетельства, показания и

  снова отчеты. Одно и то же. День за днем...

 

         ... Соколов потоптался у серого от пыли коврика и решительно позвонил,

  а затем уставился на желтую обивку двери, затейливо украшенную темными узкими

  полосками, которые пересекались в строгом геометрическом узоре. На желтом фоне

  такая композиция, надо сказать, смотрелась.

         - Кто? - раздалось за дверью.

         - Милиция, - громко ответил Соколов.

         Щелкнул замок, дверь отворилась вовнутрь, на пороге показалась

  невысокая женщина в синем потрепанном халате с когда-то белыми цветами. Лицо

  ее выражало настороженность, и Соколов, чтобы успокоить хозяйку, неловко

  улыбнулся.

         - Проходите, - женщина повернулась к нему спиной и скрылась в квартире.

 

         Соколов перешагнул порог, наскоро скинул зимний плащ и сапоги и

  поспешил за женщиной. Пройдя темный коридор, он оказался в просторной комнате,

  успев отметить, что попал в трехкомнатную квартиру с довольно приличной

  кухней.

         Это была гостиная. Все указывало на то, что комната имела именно такое

  предназначение. Под ногами у Соколова оказался изумительно мягкий ковер.

  Посредине комнаты стоял овальный невысокий столик, на котором лежала стопка

  "Работницы", из под которой торчал одинокий "Крокодил". Стену напротив

  Соколова занимала уже не новая "Европа-А", и он вдруг отчетливо вспомнил

  сколько ночей не спал отец, отмечаясь в бесконечных очередях, чтобы такая же

  стенка появилась и в их квартире. По центру стенки стоял цветной "Славутич". В

  боковых отделениях виднелись книги, небогатый набор хрусталя и парочка

  невзрачных сувениров. Широкое окно располагалось справа от Соколова. Слева

  пристроилось черное пианино с фарфоровой статуэткой стоящего на шаре

  сине-белого слона, внешний вид которого говорил, что спать на таком сооружении

  весьма неудобно.

         - Садитесь, - женщина протянула руку по направлению к дивану и села в

  кресло. Соколов не замедлил воспользоваться этим предложением. Диван, однако,

  оказался мягким, и Соколов даже стал мысленно располагать его в и без того

  тесной комнате, где сидели они с Бахаревым, да Муромцев из другого отдела. Но,

  быстро отбросив ненужные измышления, Соколов собрался внутренне и задал

  вопрос:

         - Извините, как вас по имени-отчеству?

         - Мария Никифоровна, - ответила она, глядя на него в упор.

         - Так вот, Мария Никифоровна, я пришел, чтобы поговорить с вами о вашем

  сыне.

         - Я уже все, слышите, все сказала, - почти крикнула она.

         Соколов это знал. Он внимательно прочитал отчет дежурной группы,

  которая отвозила тело в морг, где оно было опознано Марией Никифоровной

  Полынцевой. Он вдруг увидел за сухими глазами женщины с трудом сдерживаемые

  слезы, а в твердом голосе надрыв, чуть не преходящий в рыдание, и приготовился

  к длительным излияниям...

 

         ... Но она выдержала. Она прекрасно понимала, что этот незнакомый

  лейтенант не поймет всю горечь утраты, когда ее единственного

  восемнадцатилетнего сына лишил жизни какой-то подонок. В одну ночь счастливая

  семья была разрушена чьей-то безжалостной рукой. Она не знала откуда у сына на

  шее появились такие рваные раны и ничего не могла сказать по этому поводу тем

  людям, которые настойчиво расспрашивали ее и только и делали, что

  допытывались, кто именно и за что расправился с Эдиком. Их интересовал теперь

  только убийца, а ее сын, жизнь которого так ужасно прервалась, был им уже

  безразличен.

         Она все эти дни замкнулась в себе, вспоминая как долго они с мужем

  ждали ребенка, как заботливо растили его. Эдик уже учился на последнем курсе

  техникума, через полгода готовился пойти в армию. И вот, когда все

  складывалось так благополучно, жизнь рухнула. Все пережитые годы казались ей

  теперь ненужной пылью. А ведь ей давно были не по душе эти ночные гулянья.

  Сколько раз она остерегала его, но Эдик лишь отмахивался. Сердце как

  чувствовало...

 

         ... - И все же, Мария Никифоровна, - прервал затянувшуюся паузу

  Соколов, - нам придется поговорить о нем. Я хочу знать все об его друзьях.

  Все, что вы знаете.

         - Что друзья, - удрученно сказала она. - разве он мне их представлял.

  Придут, поздороваются и в его комнату. А кто они, где живут, не знаю.

         - Так-таки никого? - переспросил Соколов.

         - Постойте, разве что Валерку. Вон из того дома, - она показала на

  окно. - Он тут часто бывал. Мы с его матерью в одном цехе работаем.

         - И квартиру знаете? - обрадовался Соколов.

         - А как же, двадцать восьмая, - объяснила она. - Мой то года на два

  постарше был.

         Соколов быстро записал в блокнот, вернее в шикарную записную книжку,

  подаренную Леней на день рождения, полученные сведения и снова взглянул на

  притихшую женщину.

         - А девушки у него не было? - спросил он, вспомнив про отпечатки

  женских сапожек.

         - Нет, не было, - твердо сказала Мария Никифоровна, но тут же

  поправила. - Вообще-то приходила одна. Из группы его. Зовут, кажется, Людой.

         Соколов записал и это. из коридора раздался щелчок захлопнувшегося

  замка.

         - Извините, муж пришел, - Мария Никифоровна поднялась с кресла.

         - Да я, пожалуй, пойду, - Соколов вскочил и направился за ней.

         В коридоре оказался мужчина чуть повыше Марии Никифоровны. Под шапкой у

  него обнаружилась небольшая лысина. Он аккуратно положил шапку на полку и

  извлек из портфеля "Комсомолку", "Труд" и "Московские новости".

         - Чего дверь открыта? - недовольно проворчал он, покосившись на

  Соколова. - Воры залезут, а милицию разве дозовешься.

         - Здесь милиция, - произнес Соколов.

         Мужчина уставился на него.

         - Про Эдика спрашивал, - объяснила Мария Никифоровна.

         Соколов кивнул, в темпе оделся и загрохотал вниз по лестнице, сказав на

  прощание: "Всего доброго".

         Ему уже приходилось расследовать убийство. И сейчас, как в прошлый раз,

  на него давил комплекс неосознанной вины за то, что произошло; словно это

  из-за него, из-за какого-то его недосмотра случилось так, что оборвалась жизнь

  еще одного человека, словно он сам был виноват в этом. Соколов отлично

  понимал, что в большом городе такие случаи неизбежны, а число их будет

  увеличиваться с каждым месяцем такой жизни. Пришло время, когда самые

  добропорядочные граждане готовы были, выведенные из себя, кидать камни в

  огромные витрины пустых магазинов или "комков", куда ходят лишь как в музей,

  поглазеть на шикарные перспективы крайне отдаленного будущего и на продавцов -

  крепких молодых парней, которые презрительно рассматривают серых "совков" и

  чувствуют себя в этот момент хозяевами новой, рыночной экономики. Но как и в

  прошлый раз Соколов готов был приложить все силы на поиск преступника. Нет, не

  из-за повышения процента раскрываемости, а просто, чтобы преступник, который

  вечером может ездит в одном автобусе с Соколовым, не слишком радовался своей

  находчивости и безнаказанности.

         Впрочем здесь имелся иной случай, чем в прошлый раз. Тогда произошло

  убийство с целью грабежа, после которого осталась вдова с маленьким ребенком.

  Сейчас был явно не грабеж - даже дубленка, за которую без проблем можно

  отхватить не меньше пяти кусков, осталась на месте. Карты путал и нож,

  валявшийся рядом с убитым. На нем осталась кровь второй группы, тогда как у

  Полынцева оказалась первая.

         Спускаясь, Соколов похлопал по спрятанной во внутренний карман пиджака

  записной книжке. Это уже было кое-что. Теперь путь его лежал в техникум, где

  еще неделю назад учился Эдуард Полынцев.

         Так незаметно и пролетел этот день. В конце его, уже около четырех,

  Соколов отогревался в своем кабинете и наскоро выписывал две повестки:

  Крохалеву Валерию Юрьевичу и Самантской Людмиле Васильевне. Рядом недовольно

  сопел Бахарев:

         - Дал я это объявление в газету, и знаешь во сколько мне это

  обошлось?..

         - Кому другому расскажи, - буркнул Соколов и пулей вылетел из отдела.

  Конечно Ленька был неплохой парень, но если его что-то раздражало, то он

  буквально зацикливался на этом. В другое время Соколов может и выслушал его до

  конца, но в этот вечер Лена должна была прийти ровно к шести и опоздать на

  встречу казалось невозможным...

 

         ... Повестки были выписаны на четырнадцать ноль-ноль, поэтому до обеда

  Соколов собирал свидетельские показания по поводу серии квартирных краж и

  грабежей, а в отделе появился только около двух. За своим столом его встретил

  злой и уставший Бахарев.

         - Чего такой красный? - весело спросил Соколов.

         - На демонстрацию собрался, - буркнул Бахарев.

         В дверь раздался осторожный стук.

         - Войдите, - крикнул Бахарев. - Вот сейчас сам увидишь.

         Соколов кивнул и устроился поудобнее на стуле. Дверь раскрылась.

         - Разрешите, - в дверь просунулся плотный мужичок, на щеках которого

  горел морозный румянец. - Это у вас тут объявление насчет дубленки?

         - Присаживайтесь. Как она у вас пропала?

         - Да если бы у меня, а то у жены. Ехала в химчистку сдавать, да и

  оставила в трамвае. А люди то ведь сейчас сами знаете какие. Читаю сегодня

  газету и вдруг - бац - ваше объявление. Ну, думаю, все - нашлась родимая. А то

  ведь цены теперь сами...

         - Подождите, товарищ, какая она была из себя.

         - Как какая? Обычная! Ну, не новая уже...

         - Приметы есть особые? Цвет? Мех?

         - Вишневая, а на правом боку...

         - С этого и надо было начинать! Нет у нас вашей дубленки!

         - Да как же нет?! А объявление!

         - Там же ясно сказано - желтого цвета, а у вас вишневого.

         - Э, да там, наверное, напутали что-нибудь в объявлении. Сейчас ведь

  кто работает в газете, сами знаете. Вы мне лучше покажите ее. Я точно скажу -

  моя или нет.

         - Товарищ! Это! Не! Ваша! Дубленка!

         - Да как же не моя. Тьфу ты! Действительно не моя.

         - Ну, поняли теперь? - Бахарев откинулся на спинку стула с таким видом,

  словно только что доказал необычайно сложную теорему.

         - Конечно, товарищ следователь, как не понять. Не моя это дубленка,

  жены моей, она потеряла!

         -??!!...

         - Так как же, товарищ следователь насчет показать?

         - Я покажу! Я сейчас что угодно покажу! Иди, подожди в коридоре и

  хорошо подумай, может ли быть здесь твоя дубленка!

         - Конечно, конечно, товарищ следователь, я подожду, - закончил мужичок,

  плотно прикрывая за собой дверь.

         Бахарев пыхтел как чайник. Казалось, что вот-вот засвистит. В душе

  Соколов смеялся изо всех сил, но сохранял на лице самое серьезное выражение,

  чтобы понапрасну не травмировать нервного товарища.

         - И вот так с утра, - раздраженно гремел Бахарев, - можно подумать, что

  полгорода потеряло свои дубленки. Все, ты представь, все идут сюда как в стол

  находок. Объяснишь людям, докажешь, что не их это дубленка. А они тебе

  телефончик суют. Мол, это конечно не наша, а вот если наша найдется, позвоните

  обязательно.

         За ревом Бахарева Соколов не расслышал деликатного стука в дверь. На

  пороге появилась симпатичная девушка с чуть подкрашенными губами и полной

  гаммы теней вокруг глаз.

         - Вы, девушка, тоже насчет дубленки? - прорычал Бахарев.

         - У меня повестка, - девушка протянула листок бумаги, на котором

  Соколов различил свой почерк.

         - Это ко мне, - объяснил Соколов.

         - Слава богу, - облегченно вздохнул Бахарев. - Пойду, покурю.

         Лишь только Бахарев скрылся за дверью, оттуда моментально послышался

  знакомый голос: "Товарищ следователь, а с дубленкой как же?". Вслед за этим

  понеслась ругань окончательно выведенного из себя Бахарева.

         - Пожалуйста, садитесь, - предложил Соколов и, когда девушка села,

  продолжил. - вам знаком Полынцев Эдуард Сергеевич?

         - Эдик? Конечно, знаком. Вообще то мы уже почти год как разбежались. А

  чего, он жаловаться на меня вздумал? Да он должен благодарить меня, что я

  аборт сделала, а не жаловаться! Тоже мне, платил бы сейчас алименты как

  миленький!

         - Уже не платил бы, - не удержался Соколов. Он не мог терпеть таких

  девушек, которые, не краснея, сообщали о себе такие подробности.

         - Это еще почему?

         - В ночь с 18 на 19 ноября Полынцев Эдуард Сергеевич был убит.

         - Как убит?

         - Насмерть, - съязвил Соколов.

         - Вы серьезно?

         - Здесь, девушка, не шутят!

         - Ну а я то здесь при чем?

         - Где вы были в ночь с 18-го на 19-е?

         - Дома, где же еще?

         Соколов хмыкнул, показывая, что у подобных девиц место ночлега далеко

  не всегда совпадает с местом прописки.

         - Кто может это подтвердить?

         - Родители, сестра.

         - Проверим. У вас в гардеробе нет случайно дубленки?

         - Чего нет, того нет. Вообще-то я давно уже хотела купить...

         Соколов два раза кашлянул, ненавязчиво намекая, что его то никак не

  интересует: кто чего и за сколько намеревался купить.

         - А теперь у Полынцева девушка была?

         - Откуда мне знать? Я что, над ними свечку держала? Может Любка

  Астахова? Да нет, она с Путиным ходит. Нет, не было у него никого! По крайней

  мере из нашей технушки.

         - Ладно, вы свободны. Понадобитесь, вызовем.

         Покачивая бедрами, Самантская удалилась. Сразу же дверь открылась, и в

  проеме показалась вихрастая голова шестнадцатилетнего парнишки.

         - Можно? - осведомился он.

         - Заходи, - разрешил Соколов. - Крохалев Валерий?

         - Да, - мальчишка просунулся целиком.

         - Проходи, садись. Где ты был в ночь с 18-го на 19-е?

         - А-а... Вы уже убийцу поймали?

         - Пока нет. Для этого тебя и позвали сюда. Повторить вопрос?

         - Нет, но я его не знаю.

         - Где ты был в ночь с 18-го на 19-е?

         - Ну... В общем... Я был там.

         Соколов не стал уточнять, где именно "там", а повел допрос дальше.

         - Вместе с Полынцевым?

         - Да, вместе с ним.

         - Откуда вы шли?

         - С ночной дискотеки.

         - Кто еще был с вами.

         - Баранка!

         - Какая такая баранка?

         - Борька. Шевченко Борис. Он вместе с Эдей учился.

         - Так, а девушка?

         - Какая девушка. Да не было там никакой девушки.

         - Совсем никакой? Ты мне зубы не заговаривай! Дубленку ты что ли там

  оставил?

         - Ну... в общем... Девушка впереди нас шла. Ну Эдя и предложил с ней

  познакомиться.

         - Хорошие у вас методы знакомства. Дубленку девушка тоже сама сняла?

         - Не мы снимали, не мы!

         - А кто же?

         - Ну... Я не знаю...

         - Так как же было дело?

         - Ну... в общем... не совсем...

         - Понятно. А кто убил Полынцева?

         - О, это жуткая история, товарищ лейтенант, - оживился мальчишка. -

  Знакомимся... ну, это... мы с девушкой. И тут выбегает этот. Зверь - не зверь

  и не человек. Глаза горят. Клыки - во! Как бросится на нас. А Эдя ему перышком

  под дых - на! А тот стоит, и ничего ему вроде не сделалось. А потом как Эдю по

  лицу своей лапищей. А зубами по горлу - раз! Ну мы с Баранкой и деру.

         - Слушай, мальчик, ты когда последний раз на видео ходил? Сказки не

  надо тут...

         Дверь раскрылась, и на пороге появилась исключительно красивая девушка,

  которую сопровождал сияющий Бахарев. Причем Крохалев так испуганно покосился

  на входивших, что Соколову ничего не оставалось, как догадаться, что эта

  девушка и есть хозяйка почти новой желтой дубленки.

         - Ладно, иди, - наскоро бросил он Крохалеву. - отдохни, подумай, а

  после завтра жду тебя в то же время.

         Девушка оказалась пустым номером, потому что ее дубленку украли в

  химчистке, и была она югославской, тогда как неопознанная дубленка имела

  монгольское происхождение. После ее ухода Соколов огорченно расхаживал по

  кабинету и даже в сердцах два раза стукнул кулаком по столу. Не надо было

  отпускать Крохалева, пусть бы посидел в коридоре. Сказочка его получилась

  довольно складной, и если бы Соколов надавил посильнее, то правда несомненно

  выплыла на поверхность. А теперь приходилось ждать до послезавтра, а кто

  знает, что может случиться за это время...

 

         ... Неизвестно, как сложился бы дальнейший ход следствия, если бы

  исключительно красивая девушка не пришла бы в кабинет Соколова совсем или хотя

  бы задержалась на полчасика. Но вечером этого дня состоялся серьезный разговор

  между Валеркой - Хомутом и Баранкой - Шевченко Борисом Петровичем.

         - Слышь, Боря, меня следователь вызывал на счет Эди.

         - Ну и что ты ему наплел?

         - Да я ему все как есть рассказал.

         - У тебя что, крыша поехала? Сколь лет живу, а такого дурака еще не

  встречал. Что все? - и, не услышав ответа, Боря добавил:

         - Ну ты, козел. А ты знаешь что тебе за бабу срок припаяют, а?

         - Так ведь ничего же не было.

         - "Так ведь не было". А за попытку тоже дают. Понял, "не было"?

         - А что нам теперь?..

         - Молчи. Или говори как я...

 

         ... И вот теперь Шевченко угрюмо смотрел на лейтенанта, медленно

  перебирая ногами, на которых Соколов с удовлетворением увидел "Адидасы".

         - А что рассказывать. Шли мы с дискача. Глядим один чувак к девчонке

  клеится. Мы подошли - надо же разобраться...

         - Стоп! А Крохалев рассказывал по другому.

         - Да, да, конечно. Он вам, наверное, и про оборотня наплел. С горящими

  глазами и большущими зубами. Товарищ лейтенант, у него сдвиг по фазе после

  этого случая.

         - А что, никто Полынцеву горло не рвал?

         - Да этот тип с собакой гулял.

         - Какой тип?

         - Да который к девахе клеился.

         - Что-то ты не прав немного. Собака была, а следы тю-тю?

         - А, точно! Ну ладно, пошутил я товарищ лейтенант.

         - Странные у вас шутки с Крохалевым.

         - Дайте я скажу все, как было.

         Соколов даже придвинулся поближе.

         - Когда мы подошли, тот пацан сказал, чтобы мы катились подальше и не

  мешали разборке с его шалашовкой. А Эде, видать, понравилась шалава эта. Он

  подскочил к пацану. Пацан руку протянул, из руки что-то прыгнуло и Эде по

  лицу, а затем в горло вцепилось. Ну мы долго ждать не стали - ноги в руки и

  домой.

         - Что же это вы: слиняли, а товарищ ваш пропадай?

         - А тут уж как получится, товарищ лейтенант. Нынче время такое - каждый

  сам за себя. Что же нам вместе с Полынцевым помирать прикажете?

         - А в милицию почему не заявили?

         - Ха, заявишь! Вы его поймайте сначала, а уж мы показания какие надо

  дадим. А самим нарываться - себе дороже. Хомуту не верьте, у него шарики за

  ролики закатились - какой из него теперь свидетель.

         - А вот указывать здесь не надо. Иди, завтра придешь вместе с

  Крохалевым...

 

         ... Утро следующего дня выдалось солнечным и удачным. Два часа Соколов

  потратил по делу о все тех же грабежах, а когда он снова появился у себя в

  отделе, Бахарев во всю глотку заорал ему навстречу:

         - Нашел!

         - Что именно и где?

         - Хозяйку дубленки. Утром приходила. Вот у меня тут записано: Кузина

  Светлана Федоровна. Я ее после обеда попросил зайти, чтобы ты был в курсе.

         - Вот уж спасибо! У меня после обеда как раз вызваны Крохалев и

  Шевченко.

         - Ну не злись! Бог с ними, устроим очную ставку.

         - Ладно, чего там. Что уже успел узнать?

         - В общем эти трое - Полынцев, Шевченко и Крохалев - намеревались то ли

  грабануть ее, то ли поразвлечься. Но тут в действие вступил решительный

  незнакомец, который разогнал их всех.

         - А она почему убежала.

         - Говорит лицо больно страшным показалось, все кровью было забрызгано.

         - Да, ночью чего только не привидится. Вот и Крохалеву оно чрезвычайно

  странным показалось...

 

         ... Хомут и Баранка шли по коридору первого этажа ОВД к лестнице, как

  вдруг Баранка замер, словно наткнувшись на невидимую преграду, схватил за

  рукав Хомута и зашипел ему на ухо:

         - Гляди, та самая шалашовка.

         Невысокая девушка неторопливо шла шагах в десяти впереди.

         - Давай побазарим, будто она нас не видела, - предложил в ответ Хомут.

  - Она ведь нас заложит!

         - О, уберите от меня этого тупаря. Ясно, что идет она к следователю,

  значит он все знает. Если она нас не видела, значит поймал ее кто-то другой. А

  если ее заловил другой, то и мы спасли другую девчонку!

         - А мы разве кого-то спасли?

         - Вот идиот! Почему бы нам и не спасти девчонку. Тем более, она сама

  это подтвердит.

         - А она подтвердит?

         - Подтвердит, куда денется.

         Баранка в три прыжка догнал Кузину и толкнул ее к стене. Девушка

  непонимающе улыбнулась и вдруг узнала.

         - Слушай, ты, - зашипел Шевченко, - не дай бог расколешься следователю

  - всю душу вынем. Если мы сядем - у нас друзей много, они быстро разберутся,

  кто на нас настучал. Поняла?

         Девушка испуганно кивнула.

         - Значит скажешь так: шла домой, начал приставать какой-то пацан. Ты

  его не знаешь. А мы втроем стали тебя выручать. А как Эдю убили - ты не

  видела. Поняла?

         Девушка вновь кивнула и стала подниматься по лестнице, испуганно

  оглядываясь на стоящих внизу парней...

 

         ... - Но послушайте, Кузина, ведь утром вы говорили совсем иначе, -

  Бахарев устало вздохнул. Соколов сочувственно взглянул на него.

         - А девочке стало стыдно. Увидела нас, и сразу вспомнила, кто нападал,

  а кто выручал.

         - Шевченко, вам слова не давали.

         - Молчу, молчу, товарищ лейтенант.

         - Ну что же будем делать с вами, Кузина. Почему вы так часто меняете

  свои показания?

         - Я испугалась, сильно испугалась, товарищ следователь.

         - Вот видите, она тоже его видела! - издал торжествующий вопль

  Крохалев, но тут же смолк, получив чувствительный пинок от Шевченко.

         - В чем дело, Крохалев? Кого она видела?

         - Ну того, кто на нее напал, - замялся Хомут.

         - Очень ценное наблюдение, - заметил Бахарев. - Ну хорошо, кто видел,

  что находилось в руках у неизвестного в тот момент, когда он наносил удары

  Полынцеву?

         - Нет, не видела, - замотала головой Кузина. По крайней мере на этот

  вопрос она ответила искренне.

         - Я не видел, - промямлил Крохалев.

         - Поди, разбери! Тогда уже не до того было, - заверил Шевченко.

         Соколов крутанулся на стуле. Неувязочки! Но как от них избавиться, если

  все свидетели уже спелись друг с другом. Ни допрос Кузиной, ни очная ставка

  ничего не дала. Все сходилось на каком-то никому неизвестном парне, у которого

  было какое-то новое, непонятное орудие убийства.

         Отпустив Шевченко и Крохалева, Соколов сунул Кузиной пачку фотографий,

  на которых мог быть изображен тот самый неизвестный. Но, просмотрев снимки,

  Кузина не опознала никого. Кто же мог быть там, и что же такое находилось у

  него в руках? В это время принесли подробное заключение экспертов.

         - Ого, они утверждают, что следы на горле Полынцева оставлены клыками

  крупной собаки или волка, - сказал Соколов, вскочив со стула и усаживаясь на

  краешек стола.

         - Ну не было там собаки, остался бы хоть один след. Ты ведь не хочешь

  сказать, что собаку спустили на веревочке с балкона, а затем подняли обратно.

         - Но что тогда было у него в руках?

         - Да бог его знает. Чего только люди не придумают.

         - Я не бог, поэтому не знаю какое-такое оружие может разорвать горло

  подобным образом.

         - Так ты что, предлагаешь поверить Крохалеву?

         Соколов пожал плечами и промолчал.

         Вечером все собранные материалы были представлены майору Колбину. Он

  задумчиво полистал принесенные бумаги и произнес:

         - Значит никто ничего?

         - Никто ничего, товарищ майор, не знают, не предполагают, но обещали

  опознать при очной ставке.

         - Фотографии показывал?

         - Разумеется, товарищ майор.

         - Хорошо, можете идти.

         Конец рабочего дня. Еще раз следствие зашло в тупик. Кто же он,

  таинственный незнакомец, перепугавший всех своим видом. По свидетельским

  показаниям это пятнадцатилетний пацан, хладнокровно убивший почти что

  сверстника каким-то таинственным предметом.

         Колбин поднялся из-за стола, подхватил угрожающе накренившийся

  портфель, выключил свет в кабинете и закрыл дверь на ключ. Он медленно

  спустился по лестнице, прошелся по коридору первого этажа и вышел на улицу.

         Было холодно. Ветер гнал поземку по темной заснеженной улице. Колбин

  поднял воротник пальто и быстро зашагал к остановке автобуса.

         Итак, еще одно нераскрытое дело на его отдел. И это в тот момент, когда

  начальство требует как можно скорее разобраться с квартирными грабежами. Как

  не вовремя!

         Неясное кольцо вокруг луны предвещало морозы. На стене трехэтажного

  здания новой школы две девочки-первокласницы выкладывали снежками огромные

  буквы матерных слов.

 

  Глава восьмая.

  Ночные прогулки.

         Не прочитав обо мне лично ни единого слова в предыдущей главе, вы,

  наверное, подумали, что у этой истории сменился главный герой. Как бы не так.

  Просто наиболее значительные события шли теперь без моего участия. Я не знаю,

  кем выгляжу в ваших глазах сейчас: последней сволочью или бездумным героем. Я

  убил человека, загрыз, растерзал и, честно говоря, не испытываю никаких

  угрызений совести. Как ни крути, а мне пришлось его убрать, и страшно

  подумать, чтобы произошло, не сделай я этого. Ну да плевать. Неуловимые

  мстители постреляли раз в десять больше народа, за что им слава и почет. А мне

  не нужно ни первого, ни второго. Пусть лучше никто и никогда не узнает о моем

  подвиге.

         Утром следующего дня я не пошел на занятия, а отстирывал от крови

  свитер и неуклюже зашивал порванное ножом место. Рана к утру окончательно

  затянулась и только небольшие белые шрамы отмечали теперь места, где побывало

  лезвие ножа. Я отлично понимал, что афишировать ночное приключение не стоит -

  зачем наживать себе лишние неприятности. Безусловно, это подняло бы меня в

  глазах Кирпича и его команды, но их мнение меня уже не интересовало. Кроме

  того, длинный язык уже сгубил немало народа, и над этим тоже следовало

  задуматься. Но у меня теперь была своя, особая, отличная от других жизнь, и

  мне требовалось только одно - чтобы в нее никто не лез и не вмешивался.

         Дни снова катились один за другим. Учага, общага, недолгий сон и

  встреча с городом.

         Я полюбил эти прогулки. Это было уже не ночное, а вечернее время, когда

  жизнь еще во всю кипит или только-только начинает стихать.

         Море огней. Конечно не Лас-Вегас, но и наш городок имел достаточно

  световой рекламы, начиная от скромного зеленого обрывка "Б..очн.я" и

  заканчивая розово-голубой надписью, тянувшейся через весь дом, - "Пользуйтесь

  услугами только межбанковского объединения МЕНАТЕП".

         Море людей. Каждый спешит, торопится по своим делам, не обращая

  никакого внимания на окружающих. Жизнь - не сахар. Большинство хмурятся,

  сморщив и без того недовольные лица, спины согнуты под грузом повседневных

  проблем, глаза отводят. И вправду, чего уставился, отойди, не мешай, у меня

  свое. Не лезь мне в душу, и без тебя погано. А если и слышался смех, то обычно

  это шла мощная кодла, от которой за квартал несло водярой. Впрочем, от хорошей

  жизни тоже до чертиков не надираются. Как я их всех понимал! Когда я еще

  принадлежал к числу дойных коров, мне безумно хотелось влиться в число

  избранных, тех, от кого шарахались прохожие, не успевшие заранее обойти их

  стороной. Какой прекрасной казалась такая жизнь: никого не боишься, все есть,

  любая проблема заведомо решена. И вот я не принадлежу ни к тем, ни к другим.

  Может поэтому я сейчас спокойно иду и наблюдаю за ними всеми.

         Теперь я свободен. Свободен от страха, когда идешь и трясешься от того,

  что не знаешь как к тебе отнесутся два битюга, которые с грозным видом

  двигаются навстречу. Свободен от извечной проблемы, где взять деньги, которых

  всегда не хватает. Государство кормит, одевает, а волку между прочим все равно

  во что одет: в заштопанную робу или в приличную "фирму". Главное, чтобы было

  тепло и уютно.

         Свободен от вопроса, который нет-нет, да и кольнет - зачем жить, когда

  вся жизнь течет мимо, когда день за днем одно и тоже - серо и скучно. В такие

  моменты я перекидывался в волка, и меня охватывало счастье. Счастье от того,

  что в желудке не пусто, что шкура греет как надо, что светит закатное солнце,

  и я знаю, что снег под его лучами красиво искрится. Счастье от того, что

  просто живешь. Волки никогда не бьются над извечным вопросом: каков смысл

  жизни. Они даже не задумываются над этим, не тратят время попусту. Они знают -

  смысл жизни в том, чтобы просто жить.

         Разумеется я не бегал в волчьем виде по городу. Если становилось

  трудно, я влезал на чердак пятиэтажки, замок которого я научился ловко

  вскрывать найденным где-то на свалке ключом, и, прильнув мордой к окну,

  внимательно наблюдал закат.

         После этого я снова обращался в человека, спускался вниз, не забыв

  затворить чердак, садился на первый попавшийся автобус и часами катался по

  городу. Особенно я любил кольцевые маршруты, когда не требовалось вылезать на

  конечных остановках. Появлялись все новые и новые пассажиры: девушки, старики,

  дети, но, проехав несколько остановок, исчезали, растворялись в шумном

  пространстве многотысячного города. И только два человека неизменно оставались

  в согретой дыханьем множества людей небольшой коробке автобуса - водитель,

  отделенный стенкой кабины, и я, смотрящий в небольшое отверстие, отвоеванное у

  затянувшего окно льда, на мелькающие прямоугольники окон и фонари или на

  пассажиров, вцепившихся в холодные от мороза стойки. Сотни людей проходили за

  вечер перед моими глазами. Некоторых я уже стал узнавать.

         Крепкий мужик в овчинном тулупе и черной нутриевой шапке появлялся с

  коричневым кожаным портфелем без десяти семь на одной и той же остановке у

  длинного гастронома. Никогда не садился, предпочитая стоять. Выходил у

  стадиона "Динамо" - вероятно возвращался с работы.

         Девушка в пальто с беличьим воротником и белой вязанной шапочке часто

  стояла, прижав к себе футляр для чертежей. Наверняка училась в институте или

  каком-нибудь техникуме (благо мне не требовалось делать таких внушительных

  чертежей, мои всегда умещались в обычную сумку). У девушки тоже был постоянный

  маршрут. И только два раза, уже без чертежей, она выпрыгивала у кинотеатра

  "Октябрь", тут уж комментарии излишни.

         Красивая женщина лет тридцати появлялась в автобусе возле универмага.

  Может быть она работала там, а может и в совершенно другом месте, а в ЦУМ

  забегала только после работы. Два дня назад ее правая рука в лайковой перчатке

  сжимала букетик гвоздик - наверное, был день рождения, а может просто

  собралась к кому-нибудь в гости.

         Так, перескакивая из автобуса в автобус, я прослеживал пути своих новых

  знакомых. Погруженные в себя, они не замечали пацана, чуть ли не ежедневно

  встречая его на своем пути, но мне это было только на руку. И таких знакомых я

  мог насчитать уже более десятка. Кусочки их жизни проносились мимо меня,

  оставляя свой маленький след на моей. И, наблюдая чужую жизнь со стороны, мне

  становилось не скучно отматывать свою. Если ты вдруг оказываешься в тупике -

  не все еще потеряно, далеко не все. Главное не зациклиться на собственных

  проблемах и несчастьях, а взглянуть на окружающее тебя с другой стороны.

  Счастье уже в том, что ты можешь смотреть, двигаться, думать, хотя часто всего

  этого уже кажется недостаточным.

         С того самого полнолуния я стремился как можно больше узнать о себе, то

  есть собирал всю информацию об оборотнях. Надо признаться, что ее оказалось

  меньше, чем я рассчитывал в самых осторожных прогнозах. Это была лишь одна

  статья, в которой какой-то кандидат наук по фольклору на полстраницы газеты

  расписывал, что сказки про оборотней пошли со времен древних гуляний, когда

  кто-нибудь из парней накидывал на себя волчью шкуру и пугал доверчивых

  односельчан. Библиотеки меня не интересовали - я знал, что советское

  мировоззрение отвергало саму сущность оборотня и обзывало так лишь

  комсомольцев, преклоняющихся перед западными рок-группами (да и то в далекие

  застойные времена). Прошло около месяца, пока я понял, что единственным

  источником получения жизненно-необходимой информации являются только

  видеосалоны.

         Но из всего, казалось бы огромного числа "ужастиков" приходилось

  кропотливо выискивать нужные фильмы. А их оказалось не так то много, а если

  говорить откровенно - всего три. Это была трилогия "Вой", поставленная по

  одноименным романам Гарри Брэндера (так по крайней мере я разобрал надпись,

  неясно мелькнувшую на экране телевизора). Отбросив напрочь мистику с ее

  мрачными замками и серебряными пулями, я изо всех сил стремился проникнуть в

  сущность оборотня.

         Что ждало меня в будущем? Я пытался спланировать свою жизнь хотя бы на

  ближайшие годы, исходя из своих необычных способностей. Как мне следовало жить

  дальше? Обратиться к ученым? Они с радостью приняли бы меня. Но играть роль

  подопытного кролика я не хотел. Идти к военным? Ну и что бы из этого вышло? Я

  мог стать величайшим разведчиком-суперагентом, неуязвимым, ускользающим от

  всех существующих в мире спецслужб!

         Но поразмыслив подольше, я пришел к выводу, что с таким же успехом я

  мог закончить остаток жизни в секретных лабораториях, где ученые с большими

  звездами скрупулезно копались бы в моем организме, допытываясь, как привить

  свойства оборотня тысячам, миллионам людей, чтобы создать из них непобедимую

  армию. Впрочем, я сомневался, чтобы подобная армия все-таки выстояла против

  атомной бомбы.

         Мог ли я жить обычной жизнью? Работать, жениться, обзавестись приличным

  хозяйством. Но кто согласиться стать женой оборотня? Кем будут мои дети? Этого

  я тоже не знал, а четкого ответа на подобные вопросы фильмы не давали.

         Что я мог взять оттуда? В фильмах оборотни жили стаями. Но где мне

  найти хотя бы несколько человеко-волков? Действительно ли оборотней было

  множество или это только фантазия автора разгулялась на целых три книги?

  Оборотни боялись огня - свою огнеупорность я еще не проверял, не было случая,

  а нарочно лезть в огонь мне что-то не хотелось.

         И вообще - что такое оборотень? Ошибка природы, неведомая мутация,

  ставка на сверхчеловека или на что-то неуловимое, пока ускользавшее от меня.

  Об этом я думал постоянно: и на прогулках, и в общаге, и на занятиях, из-за

  чего хватал замечания за невнимательность, запорол кучу деталей и поломал два

  резца подряд, за что был отстранен мастером от работы на станке и два дня

  подметал стружку в мастерских, разгружал грузовики с длинными шестигранными

  прутьями или переносил заготовки с одного места на другое. Был ли я игрой

  природы? Ну уж нет. Я знал твердо, что кроме меня существует хотя бы один

  оборотень, тот самый, из-за которого я замучил себя этими тяжелыми раздумьями.

 

         А жизнь ведь тоже не стояла на месте. Дни становились короче, ночи

  длиннее. Старшаки по прежнему гоняли пацанов, нещадно собирая деньги на

  предстоящий Новый год. Не избежали общей участи Пахан с Лехой и даже Андрей.

  Его земляки тоже не собирались ударить в грязь лицом и запасались водкой

  впрок, в связи с грядущей либерализацией. И только я выпал из общего

  круговорота. Меня никто не трогал, и никого не заботило мое присутствие или

  отсутствие, разве что старосту, кропотливо выставляющего минусы за каждую

  пропущенную пару.

         Сначала свобода радовала меня. Я обрел уверенность в своих силах и

  полную независимость. Но она воздвигла высокую и непреодолимую стену между

  мной и более зависимой братией. В эти дни я осознал, что плохонький коллектив

  все же лучше полного одиночества, хотя... Но в глубокие раздумья не вдавался.

  Это меня пока не сильно беспокоило. Но я уже понимал, что старшаки мной не

  интересовались - что я им мог дать. Больших денег я не имел, а значит и не

  котировался выше, чем позволяла моя небогатая стипеха.

         А пацаны? Пахан с Лехой, да и остальные видели, что меня не таскают на

  бесконечные разборки. Общие тяготы исчезли, исчезли и обсуждение перенесенных

  невзгод, а значит и разговаривать со мной не о чем. Я уже не принадлежал к их

  кругу и постепенно оказался в полной изоляции, хотя целый день и вертелся в

  гуще людей...

 

         ... В один из таких дней я, довольно замерзший, возвращался в общагу.

  Вернее сказать, это был уже далеко не день, а примерно полдесятого вечера. Я

  твердо намеревался воспользоваться услугами парадного входа, так как трудности

  поиска верного пути между трубами бойлерной уже давно меня не прельщали. Я

  предпочитал теперь не нарушать расписания, установленного комендантом. Мне

  только не хватало, чтобы кто-нибудь напоролся на меня ночью в темных

  коридорах, да еще в такой момент, когда моя сущность вовсю рвалась наружу, а

  облик соответствовал общепринятому лишь на половину, а то и меньше. Благо,

  Кирпич не трепался, а я соблюдал величайшую осторожность. Только благодаря

  этим двум причинам меня держали за обыкновенного пацана, ничем не

  выделяющегося из толпы.

         Занятый такими мыслями, я чуть не налетел на девушку, спешившую мне

  навстречу. Равнодушно окинув взглядом ее стройную фигурку, я прошел мимо нее,

  как вдруг услышал слова, произнесенные странно-знакомым голосом.

         - Эй, привет!

         Я обернулся. Ну конечно, это была та самая крашенная блондинка с

  довольно симпатичным лицом, которую я видел с Кирпичом в день моей первой

  получки.

         - Ну что, не узнаешь?

         - Ну почему же, - сдавленным от волнения голосом сказал я и замолк, с

  тупым удивлением обнаружив, что не могу придумать ни единой фразы для

  продолжения разговора.

         Блондиночка засмеялась. Так обычно делают девушки, когда надо убрать

  затянувшуюся паузу (впрочем, тут я не знаток, все это лишь мои собственные

  предположения). Голосок у нее был замечательный, и тем не менее назревала

  следующая пауза, так как тем для разговора явно не наклевывалось.

         И действительно, о чем я мог рассказать? О станках, о занятиях или о

  видах на будущий урожай? Все это находилось слишком далеко от нее и не вызвало

  бы ни малейшего интереса. Я в замешательстве тупо уставился на заснеженную

  утоптанную дорогу, не зная, что делать дальше.

         - Почему мы стоим, может ты проводишь меня? - предложила она, видя, что

  с моей стороны никакой инициативы не ожидается.

         - Конечно провожу, а где ты живешь? - собрался с духом я, внутренне

  обрадовавшись, что разговор моя собеседница взяла на себя.

         - Пошли, покажу, - снова засмеялась она.

         Я молча кивнул и, набравшись смелости, взглянул ей в лицо. Она

  улыбнулась. В ее глазах сверкали блестящие шарики от уличных фонарей. Несмотря

  на мороз на ней не было шапки, и вокруг светлых волос сиял фиолетовый ореол.

         - Что же ты стоишь, пошли! - усмехнулась она, подхватила меня под руку

  и буквально потащила за собой. Я испытывал легкое головокружение от того, что

  рядом со мной шла такая неземная и прекрасная девушка. Ощущение счастья билось

  у меня в голове и растекалось по всему телу. Прикосновение маленьких пальчиков

  в кожаной перчатке к моей замерзшей руке было подобно электрическому разряду.

  Ее рука, обвивая мою, покоилась на локтевом сгибе, лицо было обращено ко мне,

  кокетливо прищуренные глаза изучали каждую черточку моего лица.

         - А ты красивый мальчик, - сказала вдруг она. - Скоро на тебя все

  девчонки будут вешаться.

         Я почти не воспринимал ее слов, находясь в каком-то блаженном

  оцепенении. Сказать, что мне было очень хорошо, значило - ничего не сказать.

         - Тебе что, никто этого не говорил? - нахмурив исключительно черные

  брови, продолжила она.

         - Нет, - едва вымолвил я.

         - Ну так знай теперь.

         - Хорошо.

         Она снова засмеялась, глядя на меня своими удивительными глазами. Мы

  шли уже минут десять, когда она вдруг резко остановилась и сказала:

         - Ну вот, мы и пришли.

         Блондиночка показала рукой на пятиэтажное здание, удивительно

  напоминающее мою собственную общагу.

         - Ты здесь живешь? - удивился я.

         - Да, а что?

         - Значит тоже учишься?

         - Учусь, только в строительном.

         Я, честно говоря, не ожидал, что такая шикарная девушка может учиться в

  самой обыкновенной учаге, и не к месту растерянно спросил:

         - А чего с Кирпичом ходишь?

         - Тебе то что? - недовольным голосом сказала она, и ее лицо сразу стало

  недовольным и злым.

         - Просто так, - я едва нашелся, что ответить.

         - Просто так даже мухи не трахаются, - сказала она еще более злым

  тоном. - Слушай, не прикидывайся бобиком. Ты что, элементарных вещей не

  понимаешь?

         - Каких элементарных? - заплетающимся языком пробормотал я, не понимая,

  куда она клонит.

         - А ты меня так оденешь, что ли? - взорвалась блондиночка. - Ты мне

  весь этот прикид доставать будешь?

         Она крутанулась, предлагая полюбоваться своей упаковкой. Ее розовый

  плащ, действительно, был великолепным, на спине красовался большой белый

  прямоугольник с фигурной надписью "Fair Lady". Сапожки на высоких каблуках

  тоже смотрелись неплохо. Прикинув в уме общую сумму, я не решился ответить. Но

  она уже разошлась, и ничто не могло ее остановить.

         - Я что, должна свои лучшие годы жить в серости, да? Так по-твоему?

  Нет, дорогой, я знаю, что такое нормальная жизнь и буду жить так, как захочу

  сама, а не так, как считает большой дядя, понял? Я получу от жизни все, что

  мне нужно! Все, понял? А такие как ты живут только для того, чтобы пахать с

  утра до вечера. Я так не могу и не буду!

         - А ребенка подцепить не боишься? - я наконец, сумел пробиться сквозь

  бурю и прервать шквал гневных фраз, вылетающих в мой адрес из прекрасных губ с

  не менее прекрасной помадой на них.

         - Что я, дура? - спросила она уже более умеренным тоном и печально

  вздохнула. - Была у меня подружка, Милкой звать. Может слышал? А, да где тебе!

  Так вот: гуляла она с негром, а сейчас пацана воспитывает, черного. Теперь на

  нее все плюют. Меня на такой крючок не поймаешь. Благо контрацептивы сейчас в

  достатке.

         Что такое контра... или как их там, я знал только понаслышке и поэтому

  не стал углубляться в этот вопрос, а рискнул чуть переменить тему:

         - А когда замуж выйдешь, как твой муж отнесется к тому, что ты...

  э-э... спала с кем-то?

         - Чего ты меня учишь? - усмехнулась она. - Я разве не знаю, как это

  делается. Найду какого-нибудь лопуха, поплачусь ему, скажу, что как-то раз

  возвращалась поздно от подруги, а пацаны затащили в сквер и там... Он не

  только простит, он еще всю жизнь беречь меня будет, чтобы как-нибудь не

  напомнить, не поранить.

         Тут было не подкопаться, и я решил подойти с другой стороны:

         - Говорят от этих... ну ты их называла, детей может не быть. Что тогда

  мужу скажешь?

         - От контрацептивов? Да, бывает. Но я все на мужа свалю. Пусть думает,

  что из-за него детей у меня нет. Понял, мальчик?

         Я теперь мог лишь молча кивнуть. Действительно, все варианты будущего у

  нее были тщательно спланированы, и, казалось, там уже учитывалось все

  возможное и невозможное.

         Серое небо низко висело над головой. Над центром города по сплошной

  пелене облаков гуляли сполохи, вызванные обилием электрического света. Здесь

  на окраине, где стояли приземистые деревянные двухэтажки, да высилось

  несколько общаг, было темно и холодно. Морозный ветер продувал мою

  ширпотребовскую курточку, а ботинки без проблем пропускали зимний холод к моим

  ногам, от которого не спасали даже теплые шерстяные носки.

         - Чего это я на всю улицу разоралась? - вдруг оборвала блондиночка сама

  себя и взглянула на меня заметно подобревшими, почти ласковыми глазами. - А ты

  все-таки очень красивый. В другой раз поболтаем в более спокойной

  обстановочке. Ну, до свидания!

         Произнеся, заключительную фразу, она повернулась ко мне спиной и

  побежала к своей общаге. Хлопнула тяжелая дверь.

         Проводив девушку глазами, я тихонько побрел в обратную сторону, к

  автобусной остановке, повторяя про себя наш разговор, который не выходил у

  меня из головы.

         Может быть вы подумали, что при следующей встрече я наставил ее на путь

  истинный, а, закончив учагу, стал пахать в три смены на десяти работах и

  подарил ей красивую жизнь честным путем? Э нет, ребятки! Весь этот разговор не

  прошел для меня даром. По крайней мере одним лопухом на свете стало меньше.

 

  Глава девятая.

  Нервное знакомство.

         Следующий виток этой истории начался уже в самом конце января. Только в

  кино так бывает, что главные события в жизни героя капают одно за другим, не

  переставая, до конца серии. А в жизни все гораздо скучнее и прозаичнее.

         С блондиночкой, как вы сами понимаете, встречаться у меня интереса не

  появилось. Новый год я отмечал дома к большой радости матери. Из трех главных

  контрольных в учаге за две я получил четверы, а за третью - трояк. За трудовое

  обучение едва не выбил себе пятак, да мастер заартачился, намекая на уйму

  загубленных резцов. Но по их количеству я не был самым основным, другие пацаны

  тоже не отставали в меру своих сил и возможностей. Тем более, что на Новый год

  скинулись мастеру на бутылку, и он на радостях закрыл все существовавшие

  прогулы. Жизнь моя шла прежним образом и никаких перемен вроде бы не

  намечалось.

         В тот январский вечер... Да, дело опять было вечером. В моей жизни все

  события, служащие основой этого сюжета, происходили по ночам или, как здесь,

  по вечерам. В последствии я много думал, что случилось бы, если я в тот вечер

  остался бы в общаге и тихо-мирно лег спать. В общем, я додумался, что моя

  персона, конечно, не напоролась бы в этот раз, но нечто подобное неминуемо

  получилось в какой-нибудь другой (и поделом мне, нечего шататься в позднее

  время).

         Итак, в тот вечер я уже держал путь к общаге. Я подзадержался в

  видеозале (смотрел "Хищник" со Шварценеггером) и теперь мысленно приготовился

  к тому, что придется пробираться через бойлерную. Справа на пригорке высился

  жилой массив, слева располагался кооперативный ресторан "Калинка". В тот миг,

  когда я подходил к его дверям, они раскрылись и выпустили четырех мужиков,

  один из которых буркнул мне в лицо, испуская могучий запах водяры:

         - Эй, пацан, курить есть?

         Погрузившись в свои мысли, я никак не отреагировал на его слова,

  обогнул компанию и двинулся дальше. Но, видать, мужика обидело такое

  невнимание к своей особе. Он рванул за мной следом и, догнав, дернул за

  воротник так, что я чуть не упал навзничь.

         - Курить, спрашиваю, есть?

         Оглядев крепкую спортивную фигуру в серых брюках и дутой зеленой куртке

  с лежащим полумесяцем на нагрудном кармане, я понял, что попал в руки крутых

  людей, а не обычной пацанвы, которая так любит шататься по вечерам. Тем

  временем остальные трое подошли и теперь окружали меня со всех сторон.

         - Дай ему по зубам, Федя, - с акцентом сказал стоящий справа от меня,

  одетый в классную дубленочку, явно не советского образца. - Дай, и он

  заговорит.

         Федя решительно развернул меня к себе, готовясь претворить указания в

  жизнь. Я внутренне сжался: убить меня они, разумеется, не могли, но отделать

  на все краски, пожалуйста. Федин кулак состыковался с моими зубами, мою голову

  отбросило назад, но рука Феди цепко держала воротник куртки, не давая никаких

  шансов на спасение. Сзади в позвоночник врезался мощный удар.

         И тут меня прорвало. С удесятеренной силой я рванулся, чувствуя

  знакомый переход, и даже такой шкаф, как Федя, выпустил куртку. Но меня уже

  было не остановить. Я бросился на того, кто так подло ударил сзади. Могучее

  волчье тело распирало и без того хлипкую куртку, трещали и лопались нитки,

  слетел с ноги ботинок. И все завертелось в сплошной мешанине. Кругом стояли

  только враги, и я принял бой. Пусть говорят, что один в поле не воин, к

  оборотням это не относится. Я бил в бешеном темпе своими лапами во всех

  направлениях и только лишь не кусал, памятуя о том, что укус может быть только

  один - смертельный.

         Свет ослепил меня, и вдруг все стихло. Я замер, и в этот момент мне

  выкрутили руки и потащили в темноту.

         - Менты, - охнул кто-то из моих недавних противников. Судя по голосу,

  его тащили несколько впереди. Этот участок моего пути был очень короток, меня

  приподняли и швырнули в большую железную коробку. "Луноход", - понял я.

         Спустя два часа мы все сидели в большой, почти пустой комнате ОВД, так

  как именно оно находилась ближе всего от маршрута следования патрульной

  машины.

         На нас стоило посмотреть. Мое лицо украшал кровоподтек на правой скуле,

  из носа текла кровь, кровоточила и нижняя губа. Был подбит также левый глаз

  (он сейчас опухал, обзор местности становился все уже, а я удивлялся тому, что

  полученные увечья не исчезают сами собой).

         Противники пострадали не меньше. У первого, по всей вероятности был

  сломан нос. Второй то и дело трогал грязным пальцем место, где еще недавно

  крепко рос зуб, к тому же у него были порваны штаны. Правую щеку Феди отмечали

  четыре борозды от моих когтей. Куртка его обвисла, из всех швов лез

  утеплитель, и даже фирменный полумесяц обрывался на половине. И только

  кавказец и его фирменная дубленка каким-то чудом остались целыми и

  невредимыми. К слову, мои штаны достойно выдержали такое серьезное испытание,

  а вот куртка превратилась в лохмотья (впрочем тут не обошлось и без моих

  стараний). Из милиционеров пострадал только один; у него тоже был подбит глаз,

  но не левый, как у меня, а правый.

         Я поерзал ногой, стараясь поглубже забраться в ботинок. Благо, кто-то

  из милиционеров догадался забросить его вслед за мной. Но туда успел набиться

  снег, и сейчас ноге было сыро и неуютно.

         - Попрошу предъявить документы, - приказал появившийся вдруг за

  единственным здесь столом капитан.

         Все кроме меня и милиционеров, естественно, вытащили паспорта и отдали

  капитану. Даже его удивила такая организованность. Разглядывая первый, он

  хмыкнул чему-то, проверяя второй улыбнулся, беспристрастно просмотрел третий и

  четвертый, выписал что-то на бумажку и вручил ее молодцеватому лейтенанту,

  который сразу же исчез из комнаты.

         - А ты что? - обратился капитан ко мне.

         - У меня нет документов, - хмуро сказал я.

         - Как так, человек без документов, - улыбнулся капитан. - У нас кажется

  нет ни единого такого представителя. Ты где живешь?

         - Первая общага техникума Попова, - не моргнув глазом ответил я. Чутье

  подсказывало, что не нужно раскрывать свои карты.

         - Так, так. Техникум Попова значит? - осведомился капитан. Его юркие

  глазки на плоском лице внимательно осматривали мою изорванную куртку. Я

  кивнул.

         - А почему ученический билет с собой не носишь? Назови-ка свои более

  точные координаты.

         - Уваров Борис Никитович, группа РЭС-91-9, комната 305 в общежитии

  номер один, - внятно проговорил я. Назвать четырехсотые номера я не рискнул;

  бог знает какая там общага. Зато во всем остальном я был вполне уверен.

         Дело в том, что на прошлой неделе в комнате у Фанеры сидели его земы из

  этого самого техникума. Я валялся на кровати Слизняка, который заболел и уехал

  домой, читал толстый журнал с детективом без начала и конца и по временам

  вслушивался в их разговоры. Додумав кое-чего сам, я уже имел в голове

  правдоподобную картину чужой жизни и сейчас доходчиво излагал ее настырному

  капитану.

         Капитан подробно записал данные на листок и, подозвав одного из

  сержантов, сказал: "Проверь-ка, Костарев".

         Я мысленно порадовался, что на дворе ночь, а секунду спустя об этом же

  подумал и капитан, закричав вслед сержанту:

         - Костарев, Костарев, отставить! Завтра проверишь.

         Наступило молчание, которое прервал опять-таки капитан:

         - Ну, а теперь мы все подробненько расскажем, что же там такое

  случилось.

         Я молчал, и тогда слово взял Федя:

         - А чего там рассказывать. Вышли мы из ресторана, гляжу, этот щенок

  крутится. Подошел он ко мне и говорит: "Дай, дядя, чирик". У меня сердце

  доброе, дал я ему десятку, а он "А больше?". Ну не борзый разве? Я ему

  посоветовал хорошенько подумать, а он мне как даст в живот. Ну тут уж я не

  стерпел. Такого борзого шкета и не проучить. А он махаться стал - темнота же,

  не видно ничего. Ну тут вот они подъехали, - Федя кивнул на милиционеров,

  сидящих у двери и замолчал.

         Капитан оглядел остальных.

         - Истинно так говорит, - подтвердил кавказец.

         Остальные ограничились кивками.

         - Собака еще была, - добавил вдруг тот, со сломанным носом.

         - Собака? - взглянул на него капитан.

         - Овчарка вроде.

         - Да какая собака, - возмутился Федя.

         - Была, - твердо сказал "поломанный нос".

         - Пить меньше надо! - рявкнул Федя. - Не было там собак.

         - Ну а ты что скажешь? - капитан повернулся ко мне.

         - Ну не так все было, - возмутился я, - этот вот поймал меня, курить

  требовал, а я разве курю. Потом меня сзади ударил кто-то. Я стал драться.

         - Один заморыш против четырех таких бугаев, - усмехнулся капитан.

         - А что, драться я умею, - сказал я. На заморыша я не обиделся. Теперь

  это играло на меня.

         - Я вижу, - капитан покосился на Федю.

         - Да ведь врет же щенок, врет, - заорал Федя, а огорченный взгляд

  Кавказца показывал, как горько ему слушать такую откровенную ложь.

         В это время в комнате появился исчезнувший лейтенант. Он протянул

  большой лист капитану.

         - Ага, вот это уже интересно, - еще больше обрадовался капитан, -

  Вахидзе Шалва Гурамович кто из вас будет, и еще... Шестопалов Степан

  Владимирович.

         Кавказец и его сосед с порванной штаниной встали.

         - Вы арестованы!

         Шестопалов замер, а Кавказец бурно запротестовал:

         - За что, гражданин начальник? Что же, мы законов не уважаем?

         - Не знаете за что? А название кооператива "Восток" ничего вам не

  напоминает? А то, что на вас двоих розыск объявлен, тоже не знаете?

         Этого Кавказец, видимо, тоже не знал и поэтому замолк, тяжело дыша.

  Дубленку он не расстегнул, и ему становилось слишком жарко.

         - Ваши документы в порядке, - кивнул капитан двум оставшимся. - Как вы

  познакомились с Вахидзе и Шестопаловым?

         - В ресторане, за столиком подсели, - вступил в разговор "поломанный

  нос". - Больше ничего про них не знаю.

         - А куда же это вы вместе направлялись? Посидели два часа и уже

  неразлучные друзья?

         - Выпили, поговорили, как не друзья! - удивился Вахидзе.

         - Ладно, проверим, а пока из города ни ногой. Жду вас завтра, вернее

  уже сегодня в комнате 205 в тринадцать ноль-ноль.

         - Я не могу, у меня работа... - начал было Федя, но капитан жестко

  оборвал его:

         - Вам будет выписана повестка.

         Федя принял угрюмый вид и смолк.

         - Лейтенант, Вахидзе и Шестопалова в дежурную машину. А вы, Жуков и

  Петраков, свободны, - распорядился капитан и тут же уточнил, - до тринадцати

  ноль-ноль.

         Мои недавние враги удалились. Милиционеры рассосались по своим делам. В

  комнате остались лишь капитан, да я. Капитан пил горячий чай и изредка

  поглядывал на меня. Я смиренно сидел в ожидании своей судьбы. Опухоль глаза

  стала постепенно рассасываться, губа и нос давно успокоились, боль в скуле уже

  почти не чувствовалась, когда капитан сказал:

         - Ну что, сам домой доберешься, или тебя подвезти?

         - Сам, сам! - горячо заверил я капитана.

         - Э, нет! А вдруг с тобой опять что-нибудь случиться. Лучше тебя

  дежурная машина отвезет, когда арестованных доставит.

         - А куда их повезли?

         - Куда надо, - ограничился капитан.

         Дежурная машина не заставила себя долго ждать. Лейтенант бодро

  отрапортовал, постукивая друг об друга замерзшими сапогами.

         - Отвезешь его в общежитие, сдашь на руки вахтеру, да и проверишь, что

  возможно, - распорядился капитан, но этому не суждено было осуществиться, ибо

  в комнату, задыхаясь от бега, ворвался пока еще не знакомый мне лейтенант...

 

         ... Полчаса назад Соколов тащил в кабинет начальника груду папок.

  Колбин, разумеется, давно уже сидел дома, у телевизора, а может быть даже и

  спал.

         А вот ему, Соколову, выпала горькая доля приводить в порядок всю

  накопившуюся документацию за три последних месяца. Все приходившие в отдел

  документы по доброй традиции спихивались в ящик стола, исключая самые

  необходимые. Разбор откладывался на менее напряженное время, которое никак не

  приходило. А в этот день Колбина словно муха какая укусила - полчаса

  кропотливо рылся в ящиках, а когда поиски завершились безрезультатно, отругал

  Соколова за бардак и посоветовал все привести в порядок как можно скорее.

         Соколов опрометчиво пообещал сделать это к завтрашнему утру, но

  вспомнил об этом только часов в шесть, когда уже было собрался идти домой.

  Пулей взлетев в кабинет, он вывалил все находившиеся в ящиках документы на пол

  и, глядя на получившуюся кучу, загрустил. Скорого конца работы не

  предвиделось, а оставлять такой беспорядок до утра было нельзя: дал слово -

  держи. Бахарев лежал дома с ангиной и хотя уже вот-вот собирался выйти на

  работу, рассчитывать на его помощь явно не приходилось.

         Кляня службу, Соколов принялся за дело. А тут еще как назло кончились

  папки, и он целых два часа потратил на их розыски. Короче, была уже ночь,

  когда исчезла последняя бумажка с пола. Уточнив у дежурного по ОВД некоторые

  тонкости, Соколов снова поспешил к лестнице, чтобы внести завершающие штрихи в

  свою работу. Навстречу ему, по коридору размеренно шел Сашка Костарев, патруль

  которого должен был в данный момент разъезжать по городу.

         - Что, поймали кого? - поинтересовался Соколов.

         - Двух субчиков из списочка, - не упустил шанса поведать о своей удаче

  Костарев. - Понимаешь, какое дело. Едем, гляжу - драка. Подъезжаем, всех в

  машину. Оказалось, пацан против четверых махался. А как проверили, кто эти

  четверо, так двое из них в розыске числятся.

         - За что в розыске?

         - За грабежи.

         - Вот повезло кому-то. Мне бы кто так помог. А остальные двое?

         - Да так, чепуха. Вот они идут.

         Из глубины коридора показались двое: тридцатилетний мужчина и парень

  лет двадцати пяти. У мужчины неестественно распух нос, а парень закрывал

  правую щеку ладонью, словно у него болели зубы. Когда он на секунду отпустил

  руку, Соколов явственно увидел на его щеке четыре кривые, но параллельные друг

  другу кровавые полосы. Кивнув на прощание Костареву, Соколов поднялся на верх,

  аккуратно разложил папки по полкам, покинул кабинет, заперев его на ключ, и с

  чистой совестью отправился домой.

         Но не отошел он и ста шагов от здания ОВД, как вспомнил четыре странные

  полосы на лице у незнакомца. Соколов замедлил шаг, потом остановился совсем.

  Он мучительно копался в своей памяти: почему эти полосы казались ему слишком

  знакомыми. И вдруг догадка вспыхнула, как молния: Полынцев, ночь с 18 на 19-е,

  прошедший ноябрь! Дело то все еще висело на отделе. Круто развернувшись,

  Соколов бросился бежать обратно, по направлению к ОВД...

 

         ... Капитан непонимающе взглянул на появившегося в комнате Соколова,

  пока тот окидывал глазами комнату: капитан Розов, незнакомый лейтенант,

  наверное из новеньких, и хлипкий мальчишка. В общем ничего подходящего.

         - Товарищ капитан, где тот парень, который участвовал в драке с

  четырьмя, задержанными патрулем Костарева?

         - Да вот он сидит, а тебе зачем, Соколов?

         Соколов облегченно вздохнул и радостно воскликнул:

         - Царапины, товарищ капитан, царапины. Его надо задержать.

         Но видя, что его не понимают, Соколов махнул рукой и пулей вылетел из

  кабинета.

         - Царапины, царапины, что это с ним? - удивленно пробормотал капитан,

  однако распорядился обождать.

         Я немного даже обрадовался, потому что встреча с неизвестным мне

  вахтером в присутствии милиции у меня особого восторга не вызывала.

         Буквально через минуту Соколов вновь стоял перед капитаном и показывал

  ему какую-то фотографию, которую я не мог разглядеть, так как повернута она

  была ко мне обратной стороной.

         - Это Полынцев Эдуард Сергеевич, - пояснил капитану Соколов.

         Я мысленно отметил про себя: Полынцев Эдуард как там его по отчеству...

  Эдуард, Эдик, Эдя. Эдя? Вот оно что!

         Я даже вздрогнул от этой догадки. Крыша над моей головой зашаталась. Но

  ведь я не мог поступить по другому! Впрочем, кого это сейчас интересовало?

         - Ну, что скажешь, Боря? - обратился ко мне капитан.

         Я не сразу отреагировал на чужое имя, но потом все же взглянул на

  протянутую фотографию. Черт знает, кто там был заснят, но работа моей пятерни

  виднелась налицо. Вернее, на лице.

         Капитан взял мою руку и внимательно осмотрел ногти.

         - Да, такими ноготками лица не оцарапаешь, - задумчиво произнес он. - И

  вообще...

         Что он этим хотел сказать, я не понял.

         - У тебя есть другая куртка, - спросил Соколов.

         - Нет, - горестно ответил я, разглядывая свои лохмотья.

         - Девчонка говорила, что у нападавшего на нее куртка была фиолетовой, -

  обратился Соколов к капитану, - а у него синяя.

         - В свете уличного фонаря такая тоже выглядит фиолетовой, - возразил

  капитан. Дураком он не был, и это несколько меня огорчило.

         Вскоре я знал, что напал на Кузину Светлану Федоровну 1974 года

  рождения с целью завладения личными вещами (дубленкой), а когда трое прохожих

  попытались меня остановить, убил одного из них и сбежал с места преступления.

  Погибшим оказался Полынцев Эдуард Сергеевич тысяча девятьсот не запомнил

  какого года рождения. Орудие убийства пока установить не удалось, и мне

  предлагалось немедленно его сдать.

         У меня прямо руки опустились. Со всех сторон виноват. Мало убил, так

  ведь еще ограбить хотел. А пойди, докажи теперь, что это не так.

         - И эта... Кузина так сказала? - хрипло спросил я.

         - Да, все показания сходятся. Так что, друг, придется тебе до утра

  здесь обождать, - подвел итог Соколов.

         - А ты, Соколов, свяжись с Костаревым и поищи на месте драки, -

  посоветовал капитан. - может он свое оружие куда в сугроб кинул.

         Соколов быстро вышел из кабинета, а капитан спросил:

         - Ну что, больше ничего не хочешь мне рассказать?

         Я отрицательно мотнул головой.

         - Лейтенант, отведите задержанного в КПЗ, - капитана на данный момент я

  больше не интересовал...

 

         ... К приходу майора Колбина Соколов, не спавший всю ночь, проделал

  гигантскую работу в поисках неведомого оружия. К его большому сожалению оно

  так и не нашлось, хотя Соколов исследовал каждый сугроб в довольно большом

  радиусе от "Калинки". Однако отчаяние от неудачи в розыске не в силах было

  затмить радостного возбуждения - "глухарь" сдвинулся с места. Доложив об

  успехах майору, он отправился на розыски Кузиной, Крохалева и Шевченко. Если с

  первыми двумя проблем не оказалось, то Шевченко бесследно исчез. И хотя

  Соколова успокоили тем, что такое происходит чуть ли не каждый месяц, когда

  Баранка уходит в загул, потеря исключительно важного свидетеля могла оказать

  серьезную задержку следствию...

 

         ... В десять ноль-ноль, как это было видно по часам на руке невысокого,

  начавшего седеть майора, я отогревался в его кабинете.

         - Зовут меня Колбин Александр Филиппович, - внятно пояснил майор. -

  Веду твое дело. Расскажи подробнее все, что ты делал в ночь с 18-го на 19-е

  ноября прошлого года.

         Я рассказал все, умолчав только о времени, когда был волком. В свете

  полученных ранее показаний рассказ мой большого доверия не вызвал.

         - Скажи-ка, куда тебя ранил ножом Полынцев?

         Я демонстративно встал, задрал свитер и рубаху и показал три шрама на

  животе.

         - Во-первых, по внешнему виду они явно десятилетней давности, а

  во-вторых, если бы удары были нанесены туда, куда ты показываешь, то дворник

  нашел бы тебя, а не Полынцева.

         Я вытянул свитер и показал три грубых стежки, исполненных черными

  нитками, а затем аналогичные места на куртке.

         - Ну, с куртки теперь какой спрос, а вот свитер... Сними-ка его.

  Соколов, отнеси на экспертизу.

         Отдав свитер задержавшему меня ночью лейтенанту, я зябко поежился. В

  КПЗ я проспал всего двадцать минут, а все остальное время трясся от холода.

  Соколов уже исчез, а майор продолжил допрос (или снятие показаний, не знаю как

  точнее назвать).

         - Самый интересный вопрос: что у тебя было в руках?

         - Ничего не было!

         - Так-таки ничего?

         - Перчаток у меня нету, товарищ майор. А попробуйте нести что-нибудь

  без перчаток в такой мороз.

         - Чем же ты тогда убил Полынцева?

         Этот вопрос застал меня врасплох. Срочно требовалось хоть что-нибудь

  придумать.

         - А ножиком! Его ножиком, - нашелся я.

         - Опять ты сам себе противоречишь. Какая у тебя группа крови?

         - Вторая, - заявил я (при поступлении проверяли, и я не забыл).

         - Хм, вторая... Так вот, на ножике была как раз вторая, а у Полынцева -

  первая. Как ты это объяснишь? Или может он вдруг встал после смерти и ударил

  тебя три раза?

         Молчание. Это была ловушка, и я в нее угодил. Тем временем вернулся

  Соколов со свитером и что-то зашептал майору.

         - Странно, - удивился Колбин, - но шрамы у него, видит бог, не новые.

  Вызваны свидетели?

         - Только Крохалев и Кузина. Шевченко я не нашел.

         - Плохо! Ладно вызывай Крохалева...

 

         ... Хомут неуверенно вошел в комнату и опустился на предложенный стул.

  В кабинете находился уже знакомый ему молодой лейтенант, майор и какой-то

  пацан, хмуро глядевший себе под ноги.

         - Не узнаешь его? - послышался вопрос майора.

         Хомут пристально взглянул в лицо этого худого пацана и вдруг с ужасом

  увидел, как глаза его вспыхнули злобны красным светом.

         - Ва! Оборотень! - заорал от страха Хомут и забился в самый дальний от

  монстра угол.

         Колбин мгновенно перебросил взгляд с Крохалева на задержанного, но

  красные огоньки уже потухли, и в лице не было ничего зловещего,

  неестественного. Дальнейший разговор с Крохалевым ничего не дал. Он только

  невразумительно мычал и опасливо косился на "оборотня". Можно ли было считать

  очную ставку удавшейся, Колбин не знал, но с нервами у Крохалева,

  действительно, было не ладно.

         Сразу после его ухода впустили Кузину.

         - Узнаете его? - кивнул на задержанного майор.

         Кузина оглядела парня с головы до ног...

 

         ... Он! Ну точно - он! Тот самый пацанчик, что так смело вступился за

  нее. Боже, каким страшным показалось ей его лицо в ту ночь. А сейчас он

  выглядел очень симпатичным. Что-то сразу подсказало ей; это он и никто другой!

  Вот сейчас она все, да все, расскажет о событиях той ужасной ночи.

         Но... пожалуй, нет. Что она могла сделать? С другой стороны на нее

  давила сила, представитель которой сидел рядом с ней в коридоре и злым

  взглядом напоминал ей об обещании, данном в ноябре.

         Нет. Она не могла сказать, просто не могла. Каким бы замечательным не

  был этот дурачок, оказавшийся тогда рядом, - он всего-навсего один. А их было

  много, и если они снова изловят ее, то точно доведут дело до конца. Ее так

  сковали мрачные предчувствия, что она поняла - лучше молчать. Тем более, что

  пацан казался малолеткой, и большой срок ему все равно не дадут. Пусть все

  идет, как есть. Все, что ни делается, к лучшему.

         - Не знаю, - проговорила она. - Вроде похож, но точно утверждать не

  могу. Темно было.

         Майор расстроено посмотрел на Кузину. Она напряженно уставилась на угол

  стола...

 

         ... Когда девушка покинула кабинет, майор повернулся ко мне:

         - Может хочешь что-нибудь добавить?

         А что я мог добавить? Девушку явно заставили говорить против меня. Вот

  только кто? Я ждал, когда введут Шептуна, чтобы послушать, какую лапшу он

  будет вешать на уши. Но его все не было. Может быть он убежал так далеко, что

  его не разыскали до сих пор?

         - Я уже рассказал вам, как все было. Больше добавить мне нечего!

         - Тогда придется тебя задержать до выяснения некоторых обстоятельств, -

  сказал майор и взял телефонную трубку.

         Вскоре я уже стоял перед желтым газиком в сопровождении двух сержантов:

  шофера и охранщика (или конвойного, а может еще как). Меня посадили в коробку.

  Охранщик хотел влезть вслед за мной, но постоял, подумал, захлопнул дверь и

  направился к кабине.

         - Отогреюсь хоть немного, а то замерз за ночь. Куда пацану убежать... -

  донесся до меня обрывок их разговора. Заурчал мотор, и газик поехал.

         Одиночество мне было сейчас просто необходимо. Я знал, что теперь

  делать. Пришлось вспомнить, как Эдди из "Воя" запросто сбежал из морга, порвав

  далеко не тонкую дверь из железа. После бессонной ночи меня мутило. Я едва

  стоял на ногах. Собрав все силы в кулак, я приготовился. В голове неприятно

  шумело, но я вновь и вновь концентрировал волю на единственном желании - стать

  выше всего этого, вырваться из замкнутого пространства на свободу, а там пусть

  ищут...

 

         ... Острые когти прошлись по дверце лунохода, разрывая ее как фольгу.

  Обнажился замок. Могучая лапа схватила его и вырвала. Газик мчался по

  пустынной улице, заполненной заснеженными одноэтажными домами. Задняя дверь

  резко распахнулась. Вывалилась жуткая полуволчья-получеловеческая фигура и

  покатилась черным лохматым мячиком по дороге, исчезнув в занесенном снегом

  кювете...

 

         ... - Сбежал? - каким-то чутьем угадал Колбин, увидев запыхавшегося

  Соколова. Тот согласно кивнул. Через три минуты оба разглядывали изуродованную

  дверцу газика.

         - Царапины!!! - воскликнул Соколов, ткнув ладонью в продавленные места.

  Они удивительно напоминали кровавые борозды на лицах Полынцева и Жукова.

         - Да, почерк характерный, но это какую силищу надо иметь, - удивился

  майор.

         - Товарищ майор, вот его координаты, - Соколов сунул в руку Колбина

  листок, принятый вчера от дежурного капитана (вернее, уже сегодня ночью).

         - Ты думаешь он сразу бросится туда?

         - Попытка не пытка, товарищ майор. И потом, ведь это мальчишка. Кто

  может сказать, куда он кинется в следующую минуту.

         - Поехали, - коротко кивнул Колбин, и дежурная машина понеслась к

  общежитию №1 техникума А.С. Попова.

         - Все, что имеется на Уварова Бориса Никитовича из 305 комнаты, -

  переводя дыхание, вымолвил Соколов коменданту. Колбин, не теряя времени

  преодолевал пролет за пролетом в направлении третьего этажа; давно уже он не

  совершал подобных пробежек.

         - Есть такой Уваров, - комендант, покопавшись, вытащил какую-то

  тетрадку. Только вовсе он не Никитович, а Константинович, и живет не в 305-ой,

  а в 215-ой комнате.

         - А где он сейчас может быть? - нетерпеливо вставил Соколов.

         - Воскресенье сегодня. Домой, наверное, уехал. Впрочем, поднимитесь на

  второй этаж, можете проверить сами.

         Добравшись до площадки второго этажа, Соколов столкнулся со

  спускавшимся Колбиным. Вместе они ринулись к искомой комнате. Дверь ее была

  приоткрыта. Опасение закралось в душу майора, и он притормозил.

  "Приготовиться", - шепнул он и, рывком распахнув дверь, оказался в комнате.

  Соколов без промедления последовал за ним.

         За столом в полном одиночестве сидел толстый невысокий парень в старом

  тренировочном костюме и с копной рыжих волос на голове. Он отламывал от батона

  большие куски, запихивал их в рот и старательно пережевывал.

         - Милиция, - отрекомендовался Колбин. - Уваров Борис в этой комнате

  живет?

         - Ну я - Уваров, а что?

         Такое заявление настолько потрясло Колбина и, особенно, Соколова,

  проведшего бессонную ночь, что они не смогли вымолвить не слова. Уваров в

  недоумении хлопал глазами с длинными пушистыми ресницами. Колбин и Соколов

  понимающе переглянулись - здесь все было ясно. Однако, о таинственной

  личности, которая могла с легкостью разломать дверь милицейского газика и

  убить человека каким-то непонятным зверским способом, им было известно ровно

  столько, сколько и два месяца назад.

 

  Глава десятая.

  Тихая погоня.

         Падение из милицейского газика прошло вполне благополучно. Я ничего не

  сломал, только сильно ушиб правую руку. Отлежавшись в канаве, я вылез оттуда и

  пристально огляделся. Деревянные дома, словно вросшие в снег, не порадовали

  моего взгляда, но вдалеке виднелся прикрученный к дереву желтый прямоугольник,

  обозначающий автобусную остановку. Я поспешил туда и, как оказалось, не

  напрасно.

         На мое счастье подкатил автобус. И я вместе с тремя тетками, лохматой

  девчонкой и двумя парнями чуть постарше меня с трудом втиснулся в теплый

  салон. Автобус был набит на все сто. Воскресенье - народ спешил на рынок. На

  какое-то мгновение два мужика, стоявшие слева от меня, раздвинулись. В

  образовавшуюся щель я увидел окно, а за ним дорогу и дома, уплывающие вдаль.

  Улица была по прежнему пустынна. Я тихо обрадовался - ведь если милиция и

  вернется, то обнаружит лишь мои следы, обрывающиеся на автобусной остановке.

         Неделя пролетела как миг. И если первые дни после занятий я безвылазно

  сидел в общаге, боясь показаться на улице, и смотрел по телевизору все подряд,

  не обращая на мелькающие передачи почти никакого внимания (вот-вот, именно

  сейчас откроется дверь, и группа захвата из ОМОНа блестяще продемонстрирует

  свои способности), то к пятнице уже сообразил, что бояться мне нечего. Если бы

  милиция знала где искать, то давно вытащила меня бы отсюда, несмотря на всю

  мою конспирацию.

         Я догадался, что мои розыски, конечно же, зашли в тупик. Что знали они

  обо мне? Ничего! Ни адреса, ни имени, ни места учебы. Если нажмут на

  настоящего Уварова, то я его видел всего один раз, а он меня, разумеется, не

  запомнил, а может и не заметил вообще. Так что эта ниточка тоже не могла

  привести ко мне. Я успокоился и с субботы возобновил прогулки по городу.

  Прошел февраль. Наступила весна.

         Правда, зима вовсе не собиралась сдавать свои позиции. На улицах были

  все те же сугробы, все те же холода. Зато дни уже стали заметно длиннее. А я

  продолжал все так же учиться, и на душе моей было все так же спокойно.

         Но опасность всегда приходит именно с той стороны, откуда не ждешь. Так

  произошло и на этот раз. Подбираясь в сумерках к общаге, я не обратил никакого

  внимания на силуэт, маячивший неподалеку от входа. А зря! Меня то он и

  поджидал. Я это понял сразу, когда незнакомец в мгновение ока очутился рядом

  со мной. Крошечный огонек сигареты с трудом освещал его лицо, на правой щеке

  которого резким контрастом чернели глубокие рытвины. "Федя!" - догадался я.

         Это действительно оказался Федя. По суровому выражению его лица

  виделось, что шутить он не намерен. Я уже начал надеяться, что с одним Федей

  управлюсь без особого труда, как вдруг сзади возникли четыре фигуры,

  обступившие нас. Две слева и две справа.

         Теперь бежать было некуда. В отчаяние я впадать не собирался, а

  незаметно расстегнул потрепанную черную куртку, купленную в начале февраля у

  старухи на барахолке, и стал готовиться к прыжку.

         Откуда-то из далека до меня долетали слова Феди - угрозы, пересыпаемые

  матом. Он, видимо, решил напутствовать меня перед нелегким концом. Я не питал

  особых надежд (в лучшем случае мне порвали бы правую щеку, как у Феди - я уже

  говорил, что ребята повстречались серьезные), но был уверен, что вырвусь. И

  когда, зачитав приговор, Федя махнул рукой стоящим вокруг, глаза мои

  вспыхнули, из пасти вырвался замечательный грозный рык, и я, оттолкнувшись

  ногами от земли, ударил передними лапами тех, кто преграждал мне путь.

         От неожиданности и сильного толчка они рухнули на дорогу, а я бросился

  вперед. Полностью волком я становиться все же не стал - боялся потерять

  ботинки. Выскочив из переулка, я оказался на довольно людном месте и поэтому в

  максимально короткие сроки придал своему лицу человеческий вид.

         Федя тоже не растерялся. Упустив меня у общаги, теперь он умело вел

  погоню, ловко огибая прохожих, не имевших отношения к предмету его поисков.

  Пятерка крепких парней не отставала от меня и готовилась использовать любой

  шанс, чтобы взять меня в кольцо и отбуксировать в менее оживленное место.

         Но я и не собирался сдаваться. Я как рыба лавировал в толпе, мельком

  оглядывая полупустые витрины длинного магазина, торговавшего электротоварами,

  если они, конечно, имелись в наличии. Волшебный неоновый свет - зеленый,

  голубой, фиолетовый - мягко освещал пирамиду красиво уложенных выключателей. В

  этот миг мне до ужаса хотелось оказаться там, внутри, где сейчас спокойно и

  темно, но ничуть не страшно, а наоборот - совершенно безопасно (вот бы

  взбесились мои преследователи). Но это было не в моих силах, и я продолжал

  продираться сквозь толпу, чувствуя затылком злобные взгляды.

         Вновь и вновь, шаг за шагом уже почти бесцельно я переставлял свои

  ноги, двигаясь вперед. Зачем? Куда можно было скрыться от навязчивой погони,

  от неизбежной расплаты? Уклоняясь от идущих навстречу прохожих, я не смотрел в

  их лица, не мог. Что им до меня? Кто я им? Никто из них не сумел бы меня

  выручить. Находясь в толпе, я вновь и вновь чувствовал страшное одиночество,

  заполнившее, казалось, каждую клетку моего тела. Тупое безразличие овладело

  моей человеческой сущностью, и только какой-то инстинкт заставлял двигаться

  вперед, одновременно наблюдая за пятеркой, неотступно следовавшей за мной.

  Начали уставать ноги, дико болела шея, которую я постоянно выворачивал чуть ли

  не на 180 градусов.

         А мои новые друзья, похоже не торопились в полной уверенности, что

  никуда я от них не денусь, не оставляя мне ни единого шанса.

         Краем левого глаза я отметил автобус. Это был обычный рейсовый

  "Икарус". Посадка уже завершилась, и я своим обостренным от напряжения слухом

  услышал характерное шипение сжатого воздуха, предшествовавшее закрытию дверей.

  Словно какая то пружина ударила меня под ботинки и забросила в автобус. Дверь

  захлопнулась за спиной, отделив меня от преследователей. Они явно не ожидали

  такого поворота событий. Резко повернувшись, я разглядел сквозь стекло их

  растерянные лица, искаженные изморозью.

         Вот и все. Как поется в таких случаях: мы ушли от проклятой погони,

  перестань моя крошка рыдать... Автобус уже ехал, унося меня от этой,

  действительно, проклятой погони. Я немедленно успокоился и прошел вперед по

  салону. Несмотря на скопление пассажиров, большинство мест в автобусе

  пустовало. Пассажиры предпочитали стоять, избегая заледеневших поверхностей

  сидений. Я протолкался к кабине водителя и уставился вперед.

         Окно водителя было идеально чистым, словно на улице не свирепствовали

  морозы. За ним стремительно разворачивалась, пролетая, панорама ночного

  города. Нервы уже давно пришли в порядок, но настроение ничуть не улучшилось.

  Куда теперь? У общаги, наверняка, засада. А впереди еще ночь. Я сильно устал и

  замерз, но идти было некуда. У меня не было дома.

         Но если бы даже у общаги меня никто не ждал - мог ли я назвать ее своим

  домом? Когда вместе на крохотных метрах комнаты живут четыре чужих человека,

  когда в комнате нельзя хранить приличные вещи, иначе в ваше отсутствие они с

  чистой совестью бесследно испаряются, когда в вашу комнату в любой час ночи

  может ввалиться пьяная толпа и избить или устроить импровизированный "театр" -

  такое место нельзя назвать своим домом. Нет, дом - это совсем другое, это там,

  где хозяин ты, только ты и никто другой.

         Я был чужим в этом городе, где у жителей существовал свой обособленный

  мирок, теплый и надежный. И там не было места мне - голодному и оборванному

  пацану. Я сам должен был построить свой дом - свою крепость, чтобы замкнуться

  в ней, успокоиться и не обращать внимания на тех, кто мечется по ночному

  городу, работать и мирно вращаться в круговороте жизни. Но я не мог...

         Я стал оборотнем, но что с того? Жизнь крутила и бросала меня как

  хотела. Пусть я вывернулся сейчас, что дальше? Кто позволит мне создать свой

  мир, чтобы и мне было тихо и хорошо? Не потом, сейчас... Почему я не могу

  получить свою порцию счастья? Можно было бесконечно отвечать на этот вопрос.

  Не те обстоятельства?! Обстоятельства... На них кивают только слабаки, это я

  знал. Впрочем я и был одним из них. Ибо, получив огромную силу, я не знал, как

  ей воспользоваться.

         И все-таки мощным усилием воли я откинул эти мысли. Не время

  расклеиваться, особенно сейчас. Нужно было найти решение. И позволив мозгам

  работать на всю катушку, я вновь взглянул вперед, в темноту позднего

  мартовского вечера.

         Из дальней точки возникли крохотные домики со светящимися звездочками

  окон. Они росли, разбегались в стороны, выстраиваясь одни справа, другие

  слева. И вот уже окна взмывали вверх, а крыши возвышались на недосягаемой

  взору высоте. Дома проносились мимо автобуса и исчезали позади, теперь не

  доступные моему взгляду. Смотреть на это было жутко интересно, лишь бы маршрут

  не повторялся, и для меня уже не существовало иного мира, кроме темноты за

  окном, разрываемой сиреневыми фонарями, желтыми прямоугольниками окон, да

  неоновыми вывесками. Некоторое разнообразие так же вносили подмигивающие

  светофоры или лампы дневного света в витринах. И вдруг все это исчезло. Лишь

  тьма царила вокруг. Автобус выскользнул из жилого массива, проехал по

  короткому мосту через небольшую, скованную льдом речку и, увеличив скорость,

  понесся в гору, навстречу новым домам.

         Проехав еще несколько остановок, я, наконец, решил куда податься.

  Разумеется на вокзал. Я уже недоумевал, как эта мысль не пришла в мою голову

  раньше. Однако, вокзал находился в направлении, обратном маршруту автобуса.

  Тогда я сделал шаг к дверям, они распахнулись и выпустили меня на промерзшую

  улицу, где за меня принялись отнюдь не весенние холода.

         Вокруг высился район пятиэтажной застройки. Автобус окатил меня теплой

  струей бензиновых выхлопов и уехал. В его окнах таинственно мерцал свет,

  пробиваясь сквозь замерзшие стекла.

         Сзади зашуршали, разбрасывая измолоченный снег, колеса, и вблизи

  автобусной остановки остановилось такси. Я чуть не заплакал от бессильной

  злости. Из желтой "Волги" неторопливо вылезали уже знакомые мне лица. Ребятки,

  действительно, взялись за меня всерьез, и теперь вряд ли что-нибудь могло им

  помешать. Я сам заманил себя в ловушку.

         Здесь было пустынно. Только вдалеке маячила парочка, да старик

  переходил дорогу, еле слышно стуча палкой по мостовой. Такси, включив зеленый

  огонек, скрылось за поворотом. Федя засунул руку в карман, а затем резко

  выдернул ее оттуда. В руке оказался пистолет.

         И тогда я побежал. Я не знал, за что должен умереть, но знал, что

  умереть должен. Может быть за то, что из-за меня посадят двух фединых корешей,

  но скорее из-за порванной фединой щеки. Шрамы, конечно, украшают мужчину, но

  перепаханное лицо выглядит уродливым, а не героическим.

         Я нырнул в проход между двумя домами, пронесся мимо трансформаторной

  будки. Погоня не отставала. За спиной я услышал хлопок выстрела и внутренне

  сжался. В книжках я часто читал, как главный герой "... бодро шел, не обращая

  внимания на свист пуль над головой". Странно, но мои уши не уловили никакого

  свиста. Тем не менее я прибавил хода, так как последовал второй выстрел, а

  затем еще один. Я резко свернул вправо. Под ногами то и дело исчезала

  тонюсенькая тропка, а левым плечом я чуть не цеплялся за железные прутья

  изгороди, за которой раскинулась территория детского сада с угрюмыми темными

  окнами. Впрочем нет, от волнения я спутал стороны: слева высился пятиэтажный

  дом. За светлыми окнами его квартир отдыхали те, кому повезло со спокойной

  жизнью.

         Вновь послышались выстрелы - пушка, судя по всему была не только у

  Феди. Я выдыхался и мечтал только дотянуть до поворота. И вдруг толчок,

  болезненный удар под правую лопатку. Пуля прошла навылет. Я схватился рукой за

  грудь и ощутил теплое, липкое прикосновение крови.

         За поворотом оказался двор, большой и темный. Лавируя между детскими

  горками и турниками, я быстро проскочил его и, обогнув дом, перебежал через

  дорогу, чудом не поскользнувшись и не угодив под колеса синего "жигуленка". Я

  бежал вдоль улицы, где слева тянулся ряд капитальных гаражей, а справа шеренга

  пятиэтажных домов, стоявших торцами ко мне. Дорога шла под гору. Я без особых

  усилий мчался по ней, старательно избегая скользких мест. И все же

  преследователи неумолимо приближались. Выстрелы раздавались один за другим, и

  федины парни радостными выкриками приветствовали каждое удачное попадание.

         Пули впивались в мое тело... Черт побери, красиво сказано. В

  действительности все было гораздо прозаичнее. Болезненные судороги сотрясали

  меня, кровь заливала одежду. Правая нога, в которой уже сидели две пули, почти

  не слушалась. Но я не сбавлял скорости и не позволял усталости и боли

  завладеть мной.

         Улица круто повернула, и передо мной раскинулся лабиринт гаражей.

  Строились они на протяжении лет двадцати и поэтому образовали не стройные

  ряды, а путанные переходы.

         Я без промедления нырнул в первый же проход. Преследователи, потеряв

  меня из виду, заматерились в пять голосов и ринулись на поиски. Но здесь

  обнаружить меня было не так то просто. Я использовал каждую щель, каждый

  переулок. Мне сопутствовало дикое везение, и только благодаря ему я не застрял

  нигде, даже в самых узких местах. Погоня продолжалась, но федина пятерка уже

  не была командой. Они потеряли друг друга, заплутав в бесконечных поворотах.

  Тяжелое дыхание выдавало их присутствие, и я, заслышав его, вжимался в темные

  стены или исчезал в заснеженных закоулках.

         Внезапно гаражи остались у меня за спиной, я оказался перед десятком

  деревянных домов, за которыми возвышались девятиэтажки. Я затравленно

  оглянулся, преследователи вроде отстали. Я перевел дух и пошевелил правой

  ногой. Колючая боль выросла в нестерпимую и я не сдержал стона.

         - Э, вот он, - донесся до меня торжествующий крик сзади. Я с трудом

  повернулся. Два темных силуэта, прыгая по крышам гаражей, приближались ко мне.

  Я бросился вперед к высоченному забору. Вдруг тихий шорох раздался оттуда. Я

  приготовился к неминуемому нападению, но лишь шепот выскочил из темноты.

         - Эй, иди сюда.

         Я замер и прислушался.

         - Ну быстрее же.

         Голос был незнакомый, но к беспощадной пятерке он не относился. Выбора

  у меня не оставалось; я из последних сил перемахнул через забор и приземлился

  рядом с сараем, из которого исходил неизвестный мне голос.

         На пороге сарая стоял пацан, мой одногодок. Уж на что я был худой, но

  он был еще более хлипким на вид. Впрочем, народная пословица говорит: не

  родись шкафистом, родись каратистом.

         Шатаясь, я едва смог сделать несколько шагов, чтобы добраться до сарая.

  Парень приоткрыл дверь, и я ввалился вовнутрь.

         Здесь было тепло. Горела лампа ватт на двадцать пять или пятнадцать. И

  в этом неярком свете я разглядел небогатую обстановку сарая: стол, два стула,

  полки, набитые железяками непонятного предназначения, полуразобранный мотоцикл

  в центре, диван, камин в углу и несколько цветных ящиков от стеклотары,

  поставленных вдоль стены.

         Мой спаситель заботливо прикрыл дверь. Он был в старых, вытертых

  джинсах, на которых густо были разбросаны темные пятна (скорее всего от

  машинного масла), и в свитер черного цвета.

         Теперь я мог оглядеть и себя. Вид у меня был такой, как будто я только

  что принял участие в Бородинском сражении. Левый рукав куртки был

  располосован. На груди, животе и правой ноге расползались кровавые пятна. Еще

  три отверстия чувствовались на спине. По обычным меркам я уже полчаса должен

  был валяться в сугробе и подыхать. Но я был оборотнем.

         - Я сейчас, подожди минутку, - мой спаситель критически оглядел меня и

  исчез за входной дверью, а я, не в силах стоять, опустился на стул. Парень,

  действительно, скоро появился. Он притащил ведро теплой воды и поставил его

  предо мной.

         - Отвернись, - попросил я, и он понимающе сел спиной ко мне. А я

  принялся вытаскивать застрявшие пули.

         Ничего мучительнее этой процедуры я до сих пор не испытывал. Каждое

  прикосновение к ранам причиняло жгучую боль. Раздвигая живое, трепещущее мясо

  пальцами, я, стиснув зубы, продвигался внутрь, с трудом нащупывая твердые

  инородные куски. Это было не столько больно, сколько противно, но совершенно

  необходимо. Вытащив обе пули из ноги, я минуты три отдыхал, скрипя зубами, а

  затем принялся за спину. Вот где начались трудности. Выгнув руку

  неестественным образом, я извлек третью пулю, испытывая при этом неимоверные

  страдания. Мне оставалось только благодарить судьбу за то, что остальные две

  пули, попавшие в спину, прошли навылет. Закончив с этой неприятной процедурой,

  я промыл раны и деликатно кашлянул, намека, что уже можно поворачиваться ко

  мне лицом.

         Он развернулся, и мы молча смотрели друг на друга, не зная с чего

  начать разговор.

         - Зачем меня спас? - решил я сразу пойти с места в карьер, так как не

  привык, чтобы кто-нибудь принимал такое деятельное участие в моей судьбе.

         - Просто меня один раз вот также гоняли по гаражам, - ответил он и с

  грустью добавил, - только поймали.

         - Расскажи, - попросил я, так как сам не в силах был что-нибудь

  пояснить, а сидеть в молчании было невыносимо: жизнь в общаге приучила меня к

  бесконечным разговорам.

         Парень кивнул и начал:

         - Когда родители разошлись, нашу двухкомнатку разменяли на комнату в

  пригороде и этот дом. Отец с новой женой туда укатил, а нам с матерью эта вот

  развалюха досталась. Но не это оказалось плохо. Ребята слишком крутые, чужих

  здесь не любят. И как только я появился, стали меня гонять, а гоняют они

  жестоко. Один раз форменную облаву устроили. Загнали меня в эти гаражи и

  большой кодлой ловить стали. Как кто-нибудь на меня напорется, сразу камнями

  закидывает. А потом окружили и стали запинывать. Думал не выживу. Да ничего,

  часок отлежался в грязи, встал кое-как и сюда, в сарайчик, чтобы мать не

  увидела. Потом уж наврал ей, что по стройке лазил, да сорвался. Худо мне было,

  не знал что делать.

         - А сейчас как? - поинтересовался я.

         - Сейчас все в норме. Я понял, что мне надо выжить, любым способом, но

  выжить.

         - И что? - спросил я, с трудом ворочая языком от усталости.

         - Штуку интересную придумал. Ведь эта компаха здесь не основная. Здесь

  всех в руках держат фашисты.

         - Кто? - не понял я.

         - Фашисты! Ну в кожаных куртках ходят, со свастикой, с крестами,

  некоторые еще бреются налысо.

         Я кивнул, хотя видеть таких пацанов мне пока не доводилось.

         - Купил значок на толкучке за стольник, - парень достал потертую

  кожаную куртку коричневого цвета, на отворот которой был прикручен значок:

  черная свастика на белом фоне, а вокруг красный с рельефными зубчиками ободок,

  и продолжил, - стричься я не стал, а значок нацепил и вышел. Гляжу, идут. Я

  навстречу. Взглянули, увидели значок, расступились и больше никаких проблем.

  Так, с осени, и ношу его не снимая.

         - И что, никто и слова не скажет? - удивился я.

         - Да кто сейчас вообще на других внимание обращает! А кто заметит,

  пошипит только и все. Боятся! Не меня, конечно, а тех, - парень кивнул куда-то

  в сторону, - фашистов. А я теперь спокойно живу. Мотоцикл вот купил

  поломанный, да ничего, починю. Ездить будет.

         - Неплохо придумал, - согласился я.

         Парень еще раз сбегал в дом и принес котелок с жареной картошкой и

  бинты. Я моментально проглотил картошку, а от бинтов отказался - раны уже сами

  перестали кровоточить. После сытного ужина в тепле у меня уже слипались глаза.

  Мой спаситель заметил это и не стал меня ни о чем спрашивать, а кивнул на

  диван и предложил мне располагаться на нем. Сам он положил на ящик овчинный

  полушубок, лег на него и завернулся непостижимым образом так, что укрыл и

  голову, и ноги. На мою долю досталось темно-синее старое одеяло. Я вырубил

  свет и лег на диван.

         Парень уснул мгновенно, а я лежал в темноте, уставившись в потолок. В

  углу мерцала розовым светом спираль камина. Раны зудели, но я знал, что к утру

  от них останутся только красноватые следы.

         И мне вдруг подумалось, что парень имел полное право носить свастику на

  куртке. Ведь изначально в древнеиндийских иероглифах она означала добрый

  символ, кажется, знак счастья и благополучия. Пусть потом ее извратили,

  использовали люди, погубившие миллионы жизней. Пусть она стала символом зла.

  Но если теперь, уже в наши дни она спасла жизнь хотя бы одному-единственному

  человеку, значит она имела право на существование.

         Глаза мои сомкнулись, и я провалился в ослепительно яркий сон.

 

  Глава одиннадцатая.

  Знак оборотня.

         Федя, нервно подергивая порванной щекой, в сотый раз обводил

  пристальным взглядом окружающую местность. Пацан не мог далеко уйти. Его

  темный силуэт еще две минуты назад маячил на фоне снега и вдруг исчез.

         Остальные четверо неторопливо курили, негромко матерясь где-то сзади.

  Федя повертел в руках бесполезную уже пушку и двинулся к забору. Четверка

  медленно, словно нехотя, направилась за ним. Нагнувшись поближе к заснеженной

  земле, Федя по следам выглядывал путь беглеца. Следы вели к забору.

         Один только Федя знал каких трудов ему стоило отыскать в большом городе

  нужного пацана. Другой на его месте уже давно плюнул бы на это дело и жил бы

  спокойно дальше. Другой, но не Федя. Он никому никогда ничего не спускал. Он

  всегда помнил свои долги, но любил чтобы и ему расплату не задерживали.

         Феде вдруг вспомнился случай еще школьных времен. Классе в четвертом

  они с другом весело толкались в школьном коридоре, и друг толкнул его как-то

  особенно сильно. Федя, разумеется, ответил ему тем же. Тогда друг толкнул его

  еще сильнее и вдобавок наступил на ногу. После уроков Федя отвел друга в

  школьный сад и на глазах у всего класса как следует отделал, указав ему на

  свое место. Дружба после не сложилась, зато пришло уважение. "Бей своих, чтоб

  чужие боялись", - правильная пословица, и Федя на деле увидел это. Потеряв

  одного, он приобрел многих. Мощная школьная компания приняла его в свои ряды.

  Этому помогло и наличие у Фединого отца фирменного импортного магнитофона,

  который в Союзе был тогда редкостью №1. Федя устраивал дома вечеринки, на

  которые собиралась школьная мафия и классные девочки. На магнитофоне

  изумительно звучали и переписывались самые новейшие записи. В ту пору везде

  звучал Запад, а все советские скотобойные песенки еще рождались в подвалах и

  только-только вылезали из них в отглаженные ВИА. Да, было времечко.

         Прошли-пробежали школьные годы, приятели разлетелись кто куда, но Федя

  уже знал свое место в жизни. И когда пришли трудные времена, он не стал

  плакаться в жилетку и жаловаться на жизнь, а пошел работать продавцом в

  "комок". К своей далеко не маленькой зарплате Федя прибавлял и солидную

  разницу между государственной и рыночной ценами, когда скупал оптом товар

  где-нибудь на базе и продавал в своем "комке" лохам, не видящим дальше

  собственного носа. Он успел приобрести квартиру и обставить ее еще до того,

  как цены резво поскакали в гору, и теперь с усмешкой посматривал на

  копошащихся вокруг совков, которые уныло тянули от получки до получки.

         И теперь, когда ему попался охреневший до невозможности пацан, Федя не

  собирался бросать начатое на полдороги. Он нажал на все известные пружины,

  завязанные на старшаках в учагах и технушках, отследил весь путь настоящего

  Уварова за неделю до происшедшего, и все же понадобилось немало времени,

  прежде чем удалось выйти на некоего Сверчка, обитавшего в одной из общаг, куда

  Уваров частенько забегал по вечерам. Была проверена почти сотня возможных

  кандидатур, но они отпадали одна за другой. Федя выкопал этого хрена по

  рассказу трех старшаков, которым их зема постоянно закладывал какого-то пацана

  с кликухой Сверчок. Он будто бы уже четыре месяца не доен, и, самое смешное,

  будто бы за ним никто не стоит. Федя усмехнулся тогда, понимая какую ловкость

  надо проявить, чтобы ежемесячно увертываться от своей доли. Ловкость то и

  обратила на себя внимание. Борзый пацан тоже был донельзя ловок, он наколол

  даже милицию. Это Федя понял по наводящим вопросам в ОВД, куда его вызывали

  еще два раза. Интересным так же было то, что основные старшаки упорно не

  кололись на этот счет, а только хлопали глазами, словно удивляясь, как же они

  могли просмотреть такой непорядок.

         Сам Уваров этого Сверчка, как ни странно, и в глаза не видал, но

  порванная куртка синего цвета фигурировала. Разумеется этого было мало, но

  проверить все же не мешало. На худой конец оставались два неведомо куда

  исчезнувших пацана из технушки, но здесь надежды было еще меньше. Однако, Федя

  твердо даже не сомневался, что парень из общаговских; домашних всегда видать с

  первого взгляда.

         Наконец, собрав четверых верных людей и достав три пушки и еще кое-что,

  Федя вечерком решил навестить намеченную общагу. Но в общаге Сверчка не

  оказалось, и Федя решил обождать у входа, махнув рукой остальным четверым,

  чтобы рассредоточились по окрестностям. Они, проклиная собачий холод, ждали и,

  как оказалось, не напрасно. Около десяти невдалеке показалась странно знакомая

  фигура. Сделав несколько скачков ей навстречу, Федя понял, что не ошибся,

  угробив на поиски чуть ли не месяц. С каким удовольствием он бы прикончил

  этого щенка, изуродовавшего его невесть чем. Эта мысль согревала его в

  томительном ожидании, ибо Федя знал твердо, что теперь для того, чтобы

  понравиться бабам, ему придется затратить гораздо больше фишек и разных других

  цацек, нежели раньше.

         И вот цель стояла перед ним. Выплеснув в злобном крике всю досаду, Федя

  приготовился помучить пацанчика, как вдруг тот, сделав прыжок вперед,

  ускользнул от них, опрокинув двух далеко не хилых корешей.

         Коротко обругав их, Федя бросился в погоню. Пацан испуганно крутился в

  толпе, а потом юркнул в автобус. Мальчик, видимо, решил, что благодаря такому

  хитрому способу ему удастся избежать уготованной участи.

         Поймав первую попавшуюся тачку, Федя запихнул туда всех четверых, сунул

  шоферу для раскачки стольник и голосом, не терпящим возражений, приказал

  следовать за автобусом. Он зорко всматривался во всех пассажиров, покидавших

  автобус, и в нужный момент толкнул шофера. Тот резко затормозил, разбудив

  успевших закемарить дружков. Сунув шоферу еще полтинник сверх счетчика, Федя

  выскочил из машины, - цель вновь была перед ним. Обстановочка оказалась

  подходящей - темно, и вполне можно пошабашить, не откладывая. Поэтому, не став

  медлить, Федя выхватил пушку, чтобы припугнуть шакаленка, и рванул за

  припустившим снова пацаном. Стрелять он сначала и не собирался, но пацан

  упорно не хотел останавливаться, а этого Федя уже стерпеть не мог.

         Дальше события развернулись ну совсем как в боевиках, которые Федя

  лениво просматривал по видаку чуть ли не каждый вечер, но теперь главным

  героем был он сам. Три пушки беспорядочно палили, стараясь поразить маленькую

  фигурку, бегущую впереди. Вот только (что казалось довольно странным) Федя

  готов был поклясться чем угодно, что по крайней мере две пули достигли цели (в

  спину и правую ногу). Но беглец, дернувшись от боли, вовсе не думал падать и

  даже не сбавил скорость, а потом взял, да и затерялся в гаражах. Переполненный

  праведной злобой Федя и тут нашел выход. Именно он догадался вскочить на крышу

  гаража и оттуда сумел вычислить неуловимого Сверчка.

         Но ушлый пацан опять ускользнул, и даже верные люди ничем не смогли

  помочь Феде. Теперь эти верные люди стояли невдалеке и переругивались,

  намекая, что они не нанимались торчать здесь всю ночь. А Федя, пригнувшись,

  шаг за шагом повторял путь так и не пойманного беглеца. У забора следы

  обрывались, вернее сливались со множеством таких же. Какая-то многочисленная

  ватага прошла здесь совсем недавно, и следы Сверчка безнадежно терялись в

  перепаханном снегу.

         Федя попинал забор ногой, обутой в западногерманскую "Саламандер", и

  оценил его высоту. Метра два с половиной. Такой прыжок вряд ли мог совершить

  даже спортсмен мирового класса, а вот дохлый пацан в зимней одежде и с

  простреленной ногой перемахнул забор в два счета. Нереально, поэтому, несмотря

  на заманчивость, такой вариант приходилось откинуть и продолжать следовать

  вдоль забора по направлению к месту, откуда началась погоня. Остальные четверо

  безмолвно двигались за предводителем, сами не зная того, что удалялись прочь

  от искомого объекта.

         И все же какой-то внутренний голос подсказывал Феде, что поиски должны

  быть продолжены в этом районе, ведь две (по крайней мере две) пули вывели бы

  из строя и не такого хиляка, как Сверчок. Но отсутствие крови возле

  единственных ведущих от гаражей следов вызывало недоумение и настораживало...

 

         ... И все таки я ушел от него. Ушел, провалявшись в сарае целый день и

  рассказав про себя все, кроме, конечно, своей сущности оборотня. Я мог одним

  махом доказать ему самое невероятное, показав зажившие к утру раны или

  превращение в волка, но что-то удерживало меня. Нерешительность? Пожалуй. Кто

  знает, как поведет себя он, узнав во мне чужака. А оборотни и вампиры (теперь

  я был готов поверить в кого угодно, хоть в экстрасенсов, хоть в двухметровых

  крыс) всегда были чужими в этом мире. Они не могли существовать среди людей, и

  люди изгоняли их отовсюду, оставляя потомкам леденящие душу истории об их

  кровавых похождениях. Это я вынес из всех фильмов, которые мне удалось

  посмотреть о своих сородичах, да и вообще обо всей нечистой силе. Впрочем, я

  никогда не причислял себя к нечистой силе, я не был ее порождением. Я не играл

  роль в мрачном фильме, где ужасные чудища внедряются в человеческое общество,

  прикрываясь оболочкой. Нет, во мне ничего не изменилось после того полнолуния.

  Я смог становиться волком, приобрел уверенность, сноровку, страх покинул меня.

  Ну и что?! Даже в волчьей шкуре я оставался все тем же пацаном, учащимся

  первого года ПТУшки. Ведь днем я отсиживал положенные пары, зубрил теорию,

  решал задачки по алгебре.

         Но все это я говорил лишь самому себе. В мире и так мало хороших людей.

  Что будет, если и они оттолкнут тебя?

         И все же я покинул свое убежище, улучив минуту, когда мой спаситель

  (черт возьми, а я ведь так и не узнал его имени) потащил пустые тарелки в дом

  за ужином. Накинув совсем потерявшую вид куртку, я выбрался на крыльцо, плотно

  прикрыв за собой дверь.

         Зимний вечер обжег мои щеки холодом, но небо было ясным, а за одной из

  девятиэтажек, наверняка, потерялась луна. Я подбежал к забору и,

  сконцентрировав все внимание на зубчатом крае, без труда перескочил через

  него. Я был уверен, что спасший мне жизнь парень поймет меня, хотя в первую

  минуту страшно огорчится из-за того, что я не взял его с собой. Именно об этом

  шел у нас разговор целый день. Не спорю: вдвоем всегда легче. Но я так же

  знал, что не имел права брать его с собой. Здесь уже не поможет фашистский

  значок, здесь слишком крутые ребята. Они не признают авторитетов - они сами

  авторитеты. Это не мелкая шалава вроде Эди и его дружков, которые мгновенно

  разбежались, увидев силу куда более могучую, чем шесть их жалких кулаков,

  легкое перышко, да пара увиденных в кино приемов. Вот только почему и девчонка

  показала против меня? Бог ее знает.

         Опять я швыряюсь мыслями в голове вместо того, чтобы заняться делом.

  Сейчас нужны не философские измышления, а настороженное внимание

  потревоженного хищника и волчья реакция. Благо и того, и другого имелось у

  меня в достатке.

         Вот я уже одолел улицу с капитальными гаражами, перешел через дорогу,

  где меня чуть не сбили вчера синие "Жигули". Снег под ногами перестал

  искриться миллионами разноцветных блесток; свет фонарей остался позади.

         Я бодро шагал по тому самому, длинному двору, который так плохо

  разглядел вчера. Впрочем и сегодня тут разглядывать было нечего. Самый обычный

  двор. Светятся окна домов, бросая на серый снег светлые угловатые фигуры.

  Темнеют силуэты запорошенных снегом деревьев, да покатая ледяная горка

  расположилась неподалеку от тропинки.

         Из-за нее вдруг вылетела, словно огненная муха, оранжевая точка и

  плавно поплыла навстречу мне. Она казалась особенно яркой на фоне черной

  фигуры, неотступно следовавшей за ней. "Опасность", - задрожали нервы.

  "Опасность!" - подтвердило что-то внутри. В иное время я не обратил бы на

  одиночного прохожего никакого внимания, но истрепанная за минувшие сутки

  нервная система была натянута до предела.

         Темнота скрывала лицо незнакомца, но чувство опасности уже охватило

  меня целиком. В правой руке незнакомца возник ослепительный круг, и я

  непроизвольно зажмурил глаза секунды на две. Свет фонарика окатил меня с ног

  до головы, повернулся, пробежал по двору, беспорядочно освещая сугробы и

  рассеялся в черной щели между домами.

         Темное пространство щели отозвалось таким же ярким кружком, только

  далеким и маленьким. Он сиял несколько секунд, а затем исчез, погаснув или

  развернувшись, чтобы оповестить о своем появлении кого-то третьего. Тем

  временем незнакомец приблизился ко мне вплотную и промолвил спокойным хриплым

  голосом: "Ну что ж, пацан, ты сам к нам пришел".

         Это был не Федя, но один из его четверки. Видимо, они веером

  расположились по микрорайону, и если бы я двинулся другим путем, то напоролся

  бы на того, у щели, или на третьего, контролирующего следующую дорогу, по

  которой я мог бы проскочить.

         Крутые парни не заставили себя долго ждать. Я шел обратно тем же

  маршрутом, по которому меня гнали прошлым вечером, рассчитав по

  артиллерийскому закону, что два снаряда в одну и ту же воронку не залетят. Но

  почему Федя решил, что я пойду именно вчерашней дорогой. Очевидно, все

  случилось по закону подлости. Впрочем, кому подлость, а кому, напротив,

  большая удача, это уж с какой стороны взглянуть. Но все это опять же

  философские измышления.

         Я не стал ждать пока один из них схватит меня своими клешнями, а ловко

  ушел вправо и проскочил мимо. Я мог бы легко сделать его, но предпочитал

  оставить это на крайний случай и поэтому несся сейчас к узкому проходу между

  домом и детским садом, где мне вчера влепили первую пулю. Сзади слышалось

  недовольное пыхтенье. Преследователь явно не собирался расставаться со своей

  добычей. С другого конца двора, из темной щели приближался еще один охотник.

  Но мне было на него наплевать, я уже достиг прохода и ринулся в его

  спасительную темноту, но с ужасом увидел черную фигуру, которая уверенно

  неслась на меня. Третий преследователь. А может уже четвертый? Я оказался в

  самом центре хитро сплетенной паутины.

         Теперь выбора не было. Я перескочил через забор, состоящий из железных

  прутьев, и оказался на территории детского сада. Сзади грохнул выстрел; кто-то

  пытался достать меня пулей, но безуспешно. Я окинул круговым взглядом

  громоздящиеся на площадке лесенки, горки, домики, две веранды и паровоз,

  полузанесенный снегом, но все же волокущий за собой два небольших вагона.

  После этого я, пригнувшись, скрываясь за сугробами рванул вперед по

  расчищенной аккуратной рукой дворника (вернее лопатой) угловатым дорожкам.

         Мой взор уперся снова в темные неживые окна здания. Они оставались

  такими же холодными равнодушными как вчера, только теперь находились

  несравненно ближе, и я ощутил неприятно пробежавший по спине холодок. Но не

  время было предаваться эмоциям, и я осторожно выглянул из-за сугроба.

  Преследователи преодолевали препятствие, осторожно перебираясь через забор.

  Вот спрыгнули двое, за ним еще трое. Треск материи пояснил, что последний из

  них ознаменовал свой спуск испорченным пуховичком. "Ну вот, - подумал я, -

  теперь достанется еще и за куртку".

         Итак, их пятеро. Никто не потерялся вчера и ничего себе не отморозил.

  Жаль! Но с другой стороны было отлично, что число преследователей не

  увеличилось. Пистолетов у них два или три, поэтому высовываться все же не

  рекомендовалось. Попадания не причиняли мне особого вреда, но отнимали силы -

  вчера я бежал на каких-то запредельных возможностях. А сегодня я мог

  выдохнуться и рухнуть в первый попавшийся сугроб, и тогда преследователи могли

  делать со мной все что угодно. Я совсем не был уверен, что выживу, если мне, к

  примеру, отрубят голову.

         Тем временем мрачная пятерка, освещая сугробы фонариками, медленно

  приближалась к расчищенным дорожкам, на каждом шагу глубоко проваливаясь в

  снег. Там мои следы заканчивались, а так как свежего снега не было, то мой

  путь, начиная с этого момента, уходил в неизвестность.

         Дорожка разветвлялась влево, вправо и вперед. Федя с дружками на минуту

  замешкался, но потом он решительно махнул рукой. Преследователи разделились:

  один налево, другой направо, трое вперед. Это было мне на руку - ветвлений у

  дорожки было более чем достаточно. Даже если бы вдвое больше преследователей

  рыскало здесь в темноте, то их все равно не хватило бы на все закоулки. Это

  нельзя было назвать лабиринтом - просто большой прямоугольник, разбитый на

  множество маленьких. В центре стояло двухэтажное здание детского сада.

         Перебираясь от сугроба к сугробу, я осторожно обогнул здание и оказался

  на противоположной стороне. Здесь так же начинались дорожки - зимний парк был

  разбит симметрично. Теперь преследователи могли отсечь его половину. Один из

  них должен был встать у парадного входа в здание, другой у черного, третий на

  дальней дорожке, которую не прерывал корпус детского сада, от нее так же шло

  ответвление к выходу с территории, и четвертый на симметричную ей дорожку с

  другой стороны сада. А пятый тем временем мог спокойно обшаривать все

  оставшиеся дорожки. План был блестящим, но такая комбинация сковывала основные

  силы, и вряд ли Федя станет действовать подобным образом. Так и случилось.

         Затаившись за сугробом, я пристально наблюдал, как два светящихся

  кружка, обозначающих фонари, осторожно пробираются с правой (бывшей левой) от

  меня стороны здания. С другой, невидимой мне стороны, вероятно, шли остальные.

  Я начал понемногу отступать в глубину парка, а погоня, не спеша,

  рассредоточилась и стала методично прочесывать оставшуюся часть дорожек. Я

  сидел, сжавшись, за самым высоким сугробом.

         Вскоре мой чуткий слух уловил поскрипывание снега, становившееся все

  громче. Я замер в испуганном ожидании. В голове было пусто, словно страх вымел

  подчистую все копошившиеся во мне мысли. Чувство опасности пульсировало внутри

  меня не давая сосредоточиться.

         Внезапно в проход сунулась рука с фонариком, и я что есть силы ударил

  по ней. Пальцы разжались, а фонарик упал и покатился в мою сторону. Я, не

  медля, с силой наступил на него ногой. Корпус прогнулся, стекло хрупнуло,

  пучок света исчез. Мне дико повезло - этот парень был пустой. Поэтому он

  стремительно отпрыгнул за сугроб и махнул кому-то рукой.

         В этот момент из-за дальнего поворота вывернул Федя. Луна освещала его

  лицо и придавала ему мертвый оттенок, а рваные полосы лишь подчеркивали эту

  ужасную бледность. Он без промедления выстрелил в мою сторону. Что-то чиркнуло

  возле моей головы, и теплый воздух на мгновение согрел начавшее замерзать ухо.

 

         Я тут же скрылся за ближайшим поворотом и вскоре оказался на последней

  дорожке. За ней тянулись непролазные сугробы. Я уже начал подумывать о том,

  чтобы ринуться через них к забору, перелезть его и оставить преследователей в

  дураках, но опасался застрять и быть пойманным на полдороги.

         Выстрел слева оборвал мои раздумья. На беду я стоял точно посредине

  дорожки, метрах в трех от двух ближайших проходов. Тогда я подпрыгнул,

  погрузился в сугроб и вплавь, отталкиваясь руками и ногами от снежной массы,

  преодолел расстояние до следующей параллельной дорожки. Сзади вновь послышался

  выстрел, но пуля опять ушла в "молоко". Стреляли сегодня гораздо хуже, чем в

  прошлые сутки.

         Еще раз сильно оттолкнувшись ногами, я вдруг потерял опору и рухнул

  вниз. На мое счастье дорожка в данный момент пустовала. Я сильно ушиб затылок

  и не сразу смог встать. Мои глаза смотрели вперед и вверх. Там сияла полная

  луна.

         Полнолуние! Значит я находился на пике своих возможностей. Еще один из

  законов оборотней я вывел сравнительно недавно. Именно в полнолуние я первый

  раз стал оборотнем. В полнолуние мне легче всего давалось обращение. И только

  в полнолуние я чувствовал себя легко и спокойно, как никогда.

         И тогда я решил - Все! Хватит играться. Я ведь могу их прикончить как

  щенков, но если все и дальше так будет катиться по их сценарию, то к утру они

  меня достанут. Хватит дергаться - надо наступать!

         Я вскочил на ноги, задрожал всем телом (не забыв, впрочем расстегнуть

  куртку), облизал языком появившиеся во рту клыки, потер лапами замерзающие

  уши, постепенно перемещающиеся наверх, затем длинную морду, которая быстро

  зарастала густой серой шерстью.

         Но нет, на этот раз я решил выложиться до конца. Я скинул с себя всю

  одежду и ботинки, вытряхнув из них снег. После этого я прочно встал на все

  четыре лапы и приготовился к нападению. В этот самый момент на меня выбежал

  тот, с дальней дорожки, и замер, пораженный увиденным. Не рассуждая, я склонил

  голову направо и прыгнул, глубоко полоснув клыками по его горлу.

  Приземлившись, я обернулся - он лежал неподвижно с головой, наполовину

  оторванной от туловища.

         Сразу стало тепло - покров шерсти надежно согревал. В пасти

  чувствовался вкус крови, пьянящий почти как самогонка, которую мы с Колькой не

  раз хлебали на сеновалах. На секунду воспоминания охватили меня, и я

  почувствовал лето, лучи солнца, потоком льющиеся из маленького окошка

  наверху... Но это не сейчас. В данный момент для меня решался вопрос жизни и

  смерти. И я огромными прыжками понесся к зданию.

         Падая, моя вторая жертва испустила такой истошный вопль, что я не

  удержался и подвыл ему немножко, а сейчас уже раскаивался в этом. Впрочем, на

  весь сотворенный шум рассчитывать не приходилось. Если ноябрьской ночью никто

  не откликнулся на пятиминутные крики девчонки, то на такой не слишком

  продолжительный и мелодичный вопль явно не сбежится вся округа.

         Но этот вопль заставил остальных преследователей сгруппироваться и

  затаиться, потушив фонарики. Я без проблем достиг здания, встал на задние лапы

  и прислонился к прохладной стене. Все окутала тишина и тьма, разрываемая

  только бледным светом луны и далекими фонарями. Я не знал, сколько прошло

  времени, для меня оно летело слишком быстро. Но тихо было вокруг, ни одна

  машина не беспокоила эту тревожную тишину. Редкие окна горели в окружающих

  садик пятиэтажках. Не слышалось ничьих шагов. Только ветер изредка свистел

  где-то наверху. Я замер, уставившись вперед неподвижным взглядом.

         Но обманчиво было это опустившееся спокойствие. Четыре черных силуэта

  выдвинулись слева на расчищенную около здания площадку. Двое тут же перебежали

  на другой ее конец, двое остались на месте. Затем все четверо медленно, не

  включая фонариков, двинулись ко мне. Я бегал по нам глазами, намечая следующую

  жертву. Не доходя до меня десяти шагов, они остановились и разом включили

  фонари. Сноп света окатил меня и у троих из них вырвались возгласы удивления.

  Они явно не ждали такого зрелища.

         Только второй слева был спокоен. Лицо его, чернеющее рытвинами, словно

  замерло в каменной маске. Федя как будто намеревался увидеть что-то подобное.

  До меня дошло, что он если еще не понял до конца, то уже догадывался,

  сопоставив безвредные для меня пистолетные пули и мое таинственное

  исчезновение. Чем это мне грозило, я еще не уяснил, но знал твердо лишь одно:

  чем больше людей увидит мою истинную сущность, тем хуже для меня...

 

         ... Разумеется удивился и Федя. Да и кто не удивился бы, увидев вместо

  Сверчка огромного волка, скалившегося на них. Да, это был волк, но Федя точно

  знал, что это в то же время и Сверчок, иначе почему возле лап волка лежал

  аккуратно связанный узелок с одеждой. Сверчок стал волком, хрен с ним -

  отступать Федя не намерен. Сунув в карман маломощную пушку, он пристально

  взглянул на огромного волка, то и дело разевающего зубастую хлеборезку, и

  махнул рукой на противоположный край площадки. Один из парней, стоявших там, с

  треском рванул вниз молнию и вытащил спрятанный там АКСУ...

 

         ... Очередь гулких выстрелов взорвала тишину. В живот вдавило четыре

  расплавленных камня. Меня отбросило к стене, в глазах помутилось, но я устоял.

  Мало того, секунду спустя я уже летел к этому долбанному стрелку с трясущимися

  от ужаса руками. Увидев мои огненные глаза, он выпустил еще одну очередь, но

  она прошла в стороне от меня, разбив стекла в огромных окнах здания. Мой удар

  был направлен не в горло, а в грудь. Он попытался прикрыть ее автоматом. В

  последний момент я резко нагнул голову и врезался черепом в корпус АКСУ. Он

  буквально вдавился в грудь стрелка, с хрустом ломая ребра. Изо рта неудачника

  хлынула кровь, и душа его (если она у него была) вылетела из тела.

         Предел выдержки есть даже у крутых парней. При виде волка с

  окровавленной пастью, который находился в нескольких шагах от них и явно

  готовился напасть снова, ребята бросились врассыпную. Я не стал их

  преследовать - я выиграл. Рядом со мной лежал мертвый стрелок, напоминавший в

  темноте груду старого тряпья, а на перекрестке дорожек, вдали, затерялся еще

  один мертвец. Черт побери, все произошло так стремительно, что я даже не успел

  рассмотреть их, когда они были еще живыми. Я молча стоял, оглядывая место боя,

  затем набрал в пасть жгучего и противного снега, выгнал из нее возбуждающий

  запах крови, подхватил клыками свою одежду и в быстром темпе понесся к своей

  общаге...

 

         ... На следующий день меня вновь не было на занятиях. Отоспавшись, я

  сидел в "412" штопал штаны и заклеивал порванную куртку, а вечером меня

  навестил Кирпич.

         - Слышь, Сверчок, - добродушно начал он, - чего тебе одному. Давай к

  нам. У нас такая мафия, и ты там лишним не будешь, тем более всегда при

  деньгах.

         - Нет, - замотал я головой, - Я уж как-нибудь сам по себе. Так

  спокойнее.

         - Ну как знаешь, - кивнул Кирпич, - дело твое. Договор в силе, а если

  надумаешь, скажи.

         Дверь за ним закрылась. Я стоял, вглядываясь в темноту за окном. Еще в

  декабре такое предложение вознесло бы меня на верх блаженства, но сейчас мне

  необходимо уже что-то другое.

         Возвращаясь с занятий, я вновь и вновь размышлял над вчерашним

  разговором. Вот он, путь из одиночества, вот он. Но только какой-то не тот. И,

  наверное, поэтому я не свернул туда. Пусть мои клыки служат лишь для меня. Но

  этот разговор означал... Он означал, что Федя с его ребятами отступился,

  предоставив меня самому себе. Ведь это была Победа!!! Иначе Кирпич и не

  сунулся бы ко мне. Я ни на секунду не сомневался, что Федя вышел на меня через

  него, и теперь сработала обратная связь.

         Противоречивые мысли мелькали у меня в голове в последнее время. С

  одной стороны дорого бы я дал, чтобы в одно прекрасное утро проснуться самым

  обычным пацаном. С другой стороны...

         С другой стороны я уже не мог сжаться как пружина и занять свое место в

  иерархии быков и старшаков. Этот путь тоже был отрезан. Может быть это

  случилось потому, что с помощью огромного волка я сумел подняться над

  проблемами маленького пацана, мечтающего только о том, чтобы сгонять на видак

  и увернуться от старшаков. Горизонт стал шире, но что мне было делать с

  открывшейся панорамой.

         И все же у меня было отличное настроение. Солнце светило по весеннему,

  огромные сосульки свисали с крыш, отовсюду капало. Снег под ногами был уже не

  чисто-белым и плотным, а рыхлым и водянистым. У стены дома даже отпечатались

  следы чьих-то огромных сапог, грязные и глиняные. Зима уходила, и я был рад

  этому.

         На афише видеосалона Дома Культуры имени Орджоникидзе наклонными синими

  буквами значилось: "Серебряная пуля". Ниже более мелкими коричневыми буквами

  было дописано: "По роману С. Кинга "Оборотень". Начало в 18.00."

         "Надо сходить", - подумал я, запуская руку в карман. Денег теперь

  хватало, и я уже не считал каждую копейку, хотя тратил их очень экономно. Но

  мне уже не суждено было посмотреть этот фильм.

         "Тебе письмо", - кивнул в сторону стола Леха, закрывая за собой дверь.

  Они с Паханом снова исчезали из общаги. Андрей, как всегда, отсутствовал.

  Хлопнула дверь, и я оказался в совершенно пустой комнате.

         Письмо действительно лежало на столе. Почерк был явно не материн -

  крупный и уверенный. Обратный адрес отсутствовал. "Блондиночка написала", -

  ухнуло куда-то в глубину мое сердце. Я торопливо распечатал конверт и вытащил

  оттуда... обложку детского журнала "Колобок". Я недоуменно рассматривал

  картинку, как вдруг руки мои дрогнули.

         Вместо одной из букв "О", там, где всегда рисовалось изображение

  румяного колобка, было нечто. Желтый ровный круг, на котором находились два

  черных овальных глаза, вытянутых вертикально, и длинный улыбающийся рот,

  тянувшийся почти у края окружности. Я потрогал пальцем границу этого круга и

  обнаружил, что он наклеен поверх обложки. Для миллионов непосвященных такая

  картинка выглядела бы лишь глупой шуткой и не более. Но я знал, что это такое.

 

         Это был знак оборотня.

 

  Часть вторая.

  Глава двенадцатая.

  Тяжкие раздумья.

         Я положил листок на стол, взобрался на свою койку и уставился в серый,

  потрескавшийся потолок. Поток мыслей охватил меня, закрутил и понес.

         Прежде всего с грустью приходилось оставить мысль о том, что я первый и

  единственный оборотень в Союзе (теперь уже суверенных государств). Вот уж нет,

  далеко не первый и, конечно же, не единственный. Это стало предельно ясно.

         Судя по всему, где-то неподалеку находились оборотни постарше и

  поумнее, чем я. Чутье мне подсказывало, что это не шутка. Никто, кроме своих,

  не понял бы истинный смысл этого кружка, хоть он и присутствовал в первой

  серии "Воя". Только оборотни знали этот символ - "знак свидания" или "знак

  скорой встречи".

         Откуда я знал это сам? Я почувствовал, едва увидел его. Любой шутник,

  прознавший о моей сущности, ограничился бы запиской или изображением волчьей

  морды на фоне луны, но понять смысл улыбающейся рожицы было выше его сил. Что

  такое оборотень в глазах "среднестатистического гражданина" или "рядового

  члена общества"? Это исключительно монстр, обретающий волчий облик в

  полнолуние и пожирающий людей. Причем большинство и вовсе не верит в их

  существование, как не верил и я в свое время.

         Но знак оборотня указывал на встречу. С кем? Кто те, назначившие мне

  свидание? Место встречи тоже выберут они. От меня теперь ничего не зависит.

         Много их или мало? Может всего горстка, а может полчища оборотней уже

  заполонили города и живут пока тихой двойной жизнью. Был бы я человеком -

  страшные картины теснились бы в моей голове, жуткие перспективы захвата мира

  оборотнями. Но я был сам одним из них, тех, кто искал со мной встречи. И

  поэтому мой взгляд лежал с другой стороны. Я не собирался завоевывать

  беспредельную власть, но и не хотел умирать.

         Уютный маленький особнячок, который я заботливо выстроил в углу

  бесконечной неизвестности моего нового мира, рухнул под напором нашествия

  извне, похоронив все мечты о тихом и спокойном существовании. Неизвестность

  вновь окружала меня, и негде было укрыться от наступившей вдруг темноты.

  Слишком уж я был спокоен до этого, слишком уверился в своей уникальности и

  недоступности. Но я оказался не одинок в этом мире. Мало того, меня не хотели

  оставить в покое, а навязчиво напоминали о своем существовании. Мне предстояло

  сделать еще несколько шагов вперед, окончательно оторвавшись от надежной

  стены, но хорошо это или плохо для меня закончится, я не знал...

 

         ... Майор Колбин спокойно сидел за столом, Соколов нервно ходил по

  кабинету, Бахарев бегал по делу все тех же грабежей, которые уже становились

  глухими, да по поводу двух крупных краж, заботливо навешанных на их

  специфический отдел неумолимым начальством. Кражи, впрочем, тоже оказались

  вполне безнадежными.

         - Что дальше, товарищ майор, - нетерпеливо спросил Соколов, наблюдая

  как Колбин заботливо стряхивает пепел с сигареты в изящную пепельницу из

  красного стекла.

         Колбин затянулся, выпустил струю дыма и продолжил рассказ об

  оперативке, проведенной утром начальником ОВД:

         - После этого он говорит, что банды в городе совсем распоясались.

  Корнеев, не тот, лысый, а который расследует вооруженные налеты, сразу

  поинтересовался, в чем это выражается. Тогда он говорит, вчера из Атищенского

  района сводка пришла - ночью возле детского сада стрельба была. Два трупа,

  один АКСУ, куча макаровских и АКСУшных гильз. Корнеев сразу приуныл, смекнул

  видно, что явно не его ребятки там поработали. Скорее всего сведение счетов.

         - А нам то что отсюда светит, товарищ майор? - перебил его Соколов.

         Колбин укоризненно взглянул на него, показывая всем своим видом, как

  бесит его такая скороспешность.

         - Со сводкой пришли фотографии с места происшествия. Специально

  послали, чтобы узнать, не проходит ли кто по нашим делам. Один из убитых -

  Сонин Виталий Васильевич. Не слыхал про такого? Не переживай, я тоже, но глянь

  сюда.

         И Колбин щелчком отправил вытащенную из ящика стола фотографию. На ней

  была запечатлена верхняя часть туловища и наполовину оторванная голова с

  ужасно развороченной шеей.

         - Тебе, Саша, это ничего не напоминает?

         - Да нет, не знаю я его. Постой-ка... Полынцев! Здесь рана почти как у

  Полынцева...

         - Точно, - согласился майор. Впрочем, другого ответа он и не ждал.

         - Тогда повезло нам, товарищ майор. А ведь могли и не прислать снимки.

  Потеряли бы мы такую зацепочку, - обрадовался Соколов, еще не догадываясь, что

  именно ему предстоит отправиться в Атищенское ОВД добывать более подробные

  сведения об этом деле.

         В летние дни Соколову нравилось разъезжать по городу и даже ходить

  пешком по служебным делам. В такие дни он радовался, что после армии пошел не

  в душный заводской цех и не в институтские аудитории, как собирался раньше, а

  в милицейскую академию, где получил по окончании лейтенантские погоны.

  Вернувшись домой, он пробездельничал все время, отведенное под отпуск, и

  явился в ОВД, чтобы с жаром приняться за свою новую работу.

         Однако новая работа не слишком радовала его. Он был назначен в патрули

  и вечерами вместе с двумя сержантами или рядовыми мерным шагом обходил

  отведенный участок, а днем регулировал очереди у винных точек. Нет, не такой

  ему виделась служба за годы учебы.

         А ведь в детстве он хотел стать артистом. "Саня Соколов!" - это звучало

  красиво. Но ни к пению, ни к декламации у него особых талантов не

  обнаружилось, и в старших классах он решил двинуть в науку. "Профессор

  Александр Петрович Соколов!" - это тоже звучало неплохо. Но налетела армейская

  служба, а после нее Соколов с удивлением обнаружил, что почти ничего не помнит

  из школьной программы девятых-десятых классов. Таким образом путь в солидные,

  престижные институты с огромными конкурсами был закрыт. Но Саня Соколов не

  стал отчаиваться, а пошел в милицию, где после трех месяцев службы ему выдали

  направление в Московскую милицейскую академию.

         Так бы и служил Соколов патрульным, но тут сверху пришла установка,

  указывавшая на более ценное использование кадров, получивших спецобразование.

  Начальство забеспокоилось, создало особый отдел по расследованию наиболее

  серьезных преступлений. Вот туда то и направили Соколова, а так же Бахарева,

  сидевшего раньше исключительно на хищениях. А начальником поставили Колбина,

  который раньше и расследовал серьезные преступления, называемые теперь в

  соответствии с новой установкой "наиболее серьезными преступлениями". В общем

  произошла маленькая реорганизация, никак не повлиявшая на общую работу ОВД, но

  крупно изменившая судьбу Соколова.

         Бахарев оказался отличнейшим парнем, и Соколов жалел, что не был знаком

  с ним раньше. А вот начальник оказался старым, нудным, да к тому же еще и

  тяжеловатым на подъем. Он предпочитал весь день сидеть в кабинете, Бахарев в

  соседней комнате, как человек опытный, заполнял бесконечный поток

  документации, а Соколов, как человек со спецобразованием, носился как угорелый

  по городу, собирая необходимую информацию.

         Несмотря на отсутствие опыта у двух третей личного состава особого

  отдела, работа пошла успешно. Почти сразу же была разоблачена банда из

  Прибалтики, отсиживающаяся здесь после своих гастролей в Питере. Затем в

  короткие сроки было расследовано убийство рабочего - отдел вновь доказал

  репутацию "особого". Но обстановка в городе становилась напряженней с каждым

  днем, кадров катастрофически не хватало, и на отдел ложились все новые и новые

  дела. Бахарев уже не сидел за документацией, а усиленно помогал Соколову. А

  Соколов целыми днями летал то в один, то в другой конец города. Впрочем, как

  здесь уже говорилось, Соколов не любил просиживать время в душном кабинете и

  жалел, что покидал его, только в морозные дни или такие, как сейчас.

         Рыхлый снег, сильно затрудняющий передвижение вперед, почти моментально

  промочил сапоги Соколова насквозь, вдобавок автобус пришлось ждать целых

  двадцать минут. Раздражение от бесцельной траты времени, мокрые ноги и

  болтовня двух накрашенных девиц настолько вывели из себя лейтенанта, что его

  даже не радовал исключительно солнечный день. Успокоился он лишь, добравшись

  до места.

         Расследование в Атищенском ОВД было поставлено куда с большим размахом,

  чем у Колбина с Соколовым. Оперативная бригада моталась с места на место,

  стараясь выискать еще не обнаруженные факты. Впрочем, ничем особенным эта

  бригада пока не могла похвалиться, и Соколову пришлось довольствоваться

  описанием места происшествия и сведениями о прошлом уже известного ему Сонина,

  успевшего приобрести некоторую известность в других, менее значительных делах.

  Правда приходилось признать, что и закончились те дела значительно лучше для

  Сонина.

         Вникнув в обстоятельства происшедшего и рассеяно просмотрев предыдущие

  дела убитого, Соколов рискнул заглянуть в лабораторию к экспертам. Тут было от

  чего испустить глубокий вздох зависти: почти вся лаборатория работала только

  на это дело. Впрочем, иначе и быть не могло. Это вам не драка малолеток. Тут

  все было гораздо серьезнее - перестрелка между двумя группировками. Соколов

  вертелся под ногами у всех и у каждого, как репортер, почуявший сенсацию.

  Скоро это всем надоело, и эксперты срочно откомандировали своего знатока -

  шестидесятилетнего Коробова, который уже закончил свои исследования и в данный

  момент ничем существенным не занимался.

         - Соколов, - отрекомендовался лейтенант.

         - Коробов Виталий Федорович, - представился эксперт.

         - Слышал, слышал, - утвердительно закивал головой Соколов. Он

  действительно слышал о Коробове краем уха полгода назад.

         Коробов довольно кивнул и продолжил:

         - А по отчеству вас как, товарищ лейтенант.

         - Александр Петрович, - спохватился Соколов.

         - Ну, Александр Петрович, что Вас конкретно интересует.

         - Да все. Мы у себя аналогичное дело крутим с малолетками. Поэтому

  хотим получить максимум информации.

         - Вообще-то странное дело, - вздохнул Коробов. - была стрельба, но оба

  покойника убиты не огнестрельным оружием.

         - Больше всего меня интересуют укусы.

         - Нас, признаться, тоже. Если допустить, что первому просто проломили

  ребра мощным ударом, то смерть второго выглядит довольно загадочной.

  Сопоставив все обстоятельства, мы приходим к выводу, что его прикончил...

  волк, причем довольно крупный экземпляр.

         - Волк? - недоверчиво переспросил Соколов.

         - Именно, волк! - заверил его Коробов. - но даже если за основу принять

  такие выводы, остается немало пока непонятного.

         - Что именно, Виталий Федорович?

         - Если мы допустим, что это действительно был волк, то нам надо принять

  во внимание то, что он появился из ниоткуда.

         - Как это, ниоткуда? - недоверчиво усмехнулся Соколов.

         - На одной из дальних дорожек... Вы, кстати, знакомы с местом

  происшествия, - спросил Коробов и, когда Соколов подтвердил это, продолжил. -

  Так вот, на той тропинке топтались два человека, затем там вдруг появляются

  волчьи следы, а немного дальше мы находим одного из этих двоих с перегрызенным

  горлом. В конце концов следы волка проходят через одну из калиток и там же

  теряются, что неудивительно. Но следов волка, ведущих на территорию детского

  сада, не обнаружено.

         - Может один из них тащил волка в мешке, - не удержался от

  предположения Соколов.

         - Глупо таскать волка в мешке, - заявил Коробов. - Кроме того, все они

  перелезали через забор, так что волка им пришлось бы перетаскивать на себе, а

  волк был, уж поверьте мне, не из легких.

         Вроде бы уже все, что только можно, Соколов выкопал из Коробова, но

  задержался и не пожалел.

         - Да, чуть было не забыл, - вдруг спохватился Коробов и протянул

  Соколову фотоснимок. На черно-белой фотографии тянулась светлая стена с куском

  окна в правом верхнем углу. Прямо по центру снимка располагалось серое пятно с

  подтеками. Рассмотрев фотографию, Соколов вопросительно взглянул на Коробова.

         - Это кровь, Александр Петрович, - объяснил Коробов. - причем кровь

  совершенно посторонняя.

         - Какой группы? - чуть не крикнул Соколов.

         - Второй, что не сходится ни с одним из пострадавших. На этом месте

  кого-то припечатали автоматной очередью насквозь. Кроме того, в одной из

  выбоин нами обнаружен клок опаленной волчьей шерсти.

         - А где же тело? Его оттащили?

         - Нет, его не оттаскивали. Мало того, оно даже не падало! Следов от

  обуви там тоже нет. Только уже известные нам волчьи следы.

         - Так может кровь старая?

         - Нет, Александр Петрович, кровь то как раз свежая. Если принять во

  внимание все известные нам факты, то вырисовывается довольно странная картина.

  Крупный волк стоял на задних лапах, прислонившись к стене, а кто-то, тем

  временем, расстреливал его из автомата, пока некто не прекратил это занятие

  довольно жестким образом.

         - Так кто за кем гонялся, первая банда за волком второй, или вторая

  убегала от волка первой?

         - Трудно сказать. Если волк гонялся за людьми, то почему они сразу не

  убежали или не прикончили его? Если наоборот, то как хорошо вооруженные люди,

  пять-семь человек, допустили гибель по крайней мере одного своего товарища. По

  крайней мере...

         - Постойте, Виталий Федорович, вы хотите сказать...

         - Да, именно! Не было там двух банд, не было сведения счетов. Было там

  от пяти до семи человек, действовавших заодно, и волк, непонятно откуда

  взявшийся и неизвестно куда исчезнувший затем. Но только это лично моя,

  неофициальная версия. Следствие движется другим путем. Оно занято поисками

  двух банд, а мне почему-то кажется, что главным действующим лицом там был

  именно волк. Кстати, молодой человек, поразмышляйте на досуге, что стало бы с

  волком, которого прошили очередью навылет...

         Соколов медленно двигался обратно к автобусной остановке. По всем

  существующим законам волк, в которого угодило чуть ли не десяток пуль, должен

  был замертво свалиться, но этого не произошло. Осталось лишь обширное кровавое

  пятно. "А Эдя ему перышком под дых... А тот стоит, и ничего ему вроде не

  сделалось", - вспомнились Соколову слова Крохалева на первом допросе. - "Зверь

  - не зверь, и не человек". "... Главным действующим лицом тут был именно

  волк", - так сказал Коробов.

         У водителей автобусов вовсю шел обеденный перерыв - это Соколов понял

  после сорокаминутного ожидания на остановке. Оставалось только поддержать

  почин и отправиться обедать в ближайшее кафе, с грустью подсчитывая

  предстоящий урон для своего небогатого благосостояния. Впрочем, кормили в кафе

  вкусно, вот только порции были слишком маловаты.

         Путь назад таким образом занял тоже немалое время. Поэтому о

  результатах сегодняшних изысканий Соколов докладывал лишь в конце рабочего

  дня. Колбин старательно слушал, пытаясь нащупать связи со своим делом. Тут же

  присутствовал и Бахарев, рассеяно вникая в суть полученной информации. Он

  заслуженно отдыхал после того, как невероятным образом поймал пацанов,

  совершивших кражу в одной из висевших на отделе квартир, чем значительно

  повысил процент раскрываемости краж личного имущества. Закончив рассказ,

  Соколов уставился в окно. Отдел погрузился в задумчивое молчание.

         - Оборотень, - вдруг сказал Соколов, выйдя из своей задумчивости.

         - Ты никак видео купил? - язвительно намекнул Колбин на

  несознательность подобной версии.

         Соколов только вздохнул, а Бахарев присвистнул, подсчитывая в уме

  сколько лет придется откладывать деньги, особенно если жена подарит ему

  двойню.

         - Продолжим, - кивнул майор Соколову. Тот снова грустно вздохнул. Их

  следствие свернуло в сторону и катилось теперь по наезженной дороге

  Атищенского ОВД...

 

         ... Федя мрачно слонялся по своей квартире. Картины кровавой ночи то и

  дело всплывали в памяти. Но Федя и не думал сдаваться, нет! Зло переполняло

  его. Так глупо потерять двух своих людей, с которыми он уже провернул немало

  дел. Но кто же знал, что пацан окажется способен на такое. Нет, знал, видел

  ведь, что пули не принесли никакой пользы, но недооценил, недопонял и теперь

  вот оказался в дураках. В случае удачного исхода Федя должен был отвалить

  каждому по два с половиной, но дал пятнадцать на двоих, исчерпав весь

  имеющийся у него запас наличных; только бы Петруха и Топор скрылись с глаз

  долой и не болтали лишнего.

         Он знал к кому теперь идти, но сначала звякнул Хенселю, чтобы тоже

  явился туда. Прежде, чем снова браться за это дело, надо было все основательно

  обдумать. Лезть напролом Федя больше не хотел. Кроме того, нужны были люди, а

  чтобы нанять людей требовались деньги, и притом немалые. Поэтому, выгнав свою

  тачку из гаража, Федя по очереди загрузил в нее свой видак и телевизор

  "Джей-Ви-Си". Обошлась ему эта видеосистема год назад в большой угол, но

  теперь надо было выручить за нее хотя бы семьдесят тысяч, а свой "комок" как

  назло стоял на ремонте. Заехав в соседний коммерческий к своему знакомому, где

  за комиссию с него брали не тридцать, а пять процентов, он рванул к Гене.

         Через пятнадцать минут Федя нервно ерзал на кресле в квартире Гены,

  ожидая прибытия Хенселя. Сам Гена лениво развалился на диване, наблюдая за

  разворачивающимся на экране сюжетом "Кровавого кошмара зомби". Хенсель

  запаздывал, и Федя нетерпеливо стал выведывать нужные ему сведения у Гены.

         - Слышь, Геник, а как это с ними разделываются? - спросил он, осторожно

  поворачивая разговор на требуемую тему.

         - Зомби неистребимы, - сказал Гена, не отрываясь от экрана. - Их можно

  только временно отключить, пробив пулей мозг.

         - А против оборотней что действует?

         - Огонь и серебряные пули, - процедил Гена, давая понять, что его более

  интересует фильм, чем Федины вопросы.

         Но Федя уже смолк; больше от Гены ничего не требовалось. За свою жизнь

  Гена просмотрел более тысячи фильмов, предпочитая ужасы. И если уж такой

  знаток ограничился всего двумя способами, значит других не существовало.

  Теперь было ясно, почему даже автомат был бессилен против этого заморыша. В

  инопланетян Федя верил как-то слабо. Значит, пацан мог быть только оборотнем -

  других вариантов не предвиделось.

         Федя не стал вдаваться в философские рассуждения о том, что первично и

  почему невозможно с научной точки зрения существование оборотней. Федя знал,

  что видел оборотня, а если видел, то они есть, и следовало найти их уязвимое

  место. Теперь для непокорного пацана оставалась единственная перспектива: быть

  облитым бензином и сгореть заживо. Однако бегать за ним с канистрой

  тяжеловато. А если...

         Стеклянные молоточки заиграли в прихожей "Калинку". Это с помощью

  музыкального звонка возвестил о своем приходе Хенсель. Гена не изъявил желания

  подняться с дивана, и дверь пошел открывать Федя.

         Это действительно был Хенсель - низкий, крепкий, лысоватый, несмотря на

  молодой возраст, парень, уже успевший то ли раз, то ли два отсидеть по

  мелочевке. Теперь ему никто не мешал действовать самостоятельно, и никто точно

  не знал, чем именно он занимается. Мельком проскакивали слухи о том, что

  Хенсель то открыл подпольный кружок каратэ, то разгромил неугодный ему пункт

  стеклотары, то собирает дань со старшаков. Достоверно подтвердить или

  опровергнуть эти слухи не мог никто, но именно в связи с последним слухом Федя

  его и разыскивал.

         Рухнув в соседнее с Федей кресло, Хенсель мельком взглянул на экран, а

  затем на Федю.

         - Придет? - спросил Федя.

         - Куда денется, - ответил Хенсель. И они, закурив, стали ждать.

 

         ... Кирпич шел, прищурив глаза, и поминутно сплевывал, окидывая

  взглядом проходящих телок. Но мысли его крутились в другом направлении.

         Месяц назад он занял крупную сумму у Хенселя - авторитета, который

  незримой тенью присутствовал всегда, когда Кирпич диктовал свою волю в учаге.

  Все шло тихо и гладко, но Хенсель внезапно перебил стрелки, а денег, как

  назло, у Кирпича не оказалось. Ему едва удалось наскрести тройку частушек,

  шесть углов, два полтинника, да один стольник. Кирпич прибавил шагу,

  опаздывать было нельзя. Если бы он не успел, то автоматически сработал бы

  двойной счетчик, а это означало серую жизнь, ибо все бабки с дойки ушли бы в

  карман Хенселя.

         Кирпич бодро взлетел на третий этаж, посмотрел на часы - без одной

  минуты четыре - и позвонил, нажав розовую, выпуклую кнопку звонка. Дверь тут

  же открылась, и Кирпич оказался в квартире. Здесь он еще не бывал, да и народ

  оказался незнакомый кроме, разумеется, Хенселя.

         - Вот пока, - протянул деньги Кирпич, - а остальные на днях принесу.

         - Не об этом, - оборвал его высокий, что сидел на кресле, и подвинул

  Кирпичу стул ногой. - Садись.

         - Постоит, - Хенсель пинком опрокинул стул.

         Кирпич насторожился - дело пахло керосином.

         - С кого из первогодок башли не трясешь? - спросил Хенсель.

         Кирпич перечислил ряд кликух.

         - Все?

         - Да, вроде все.

         - Так ли? Поговорим об этом. Федя, как его?... - обратился Хенсель к

  высокому.

         - Сверчок, - подсказал Федя.

         - С него почему не берешь?

         - Парень он классный, пожалел, - попытался выкрутиться Кирпич,

  чувствуя, что дело добром не кончится.

         - Лажу не гони, - глаза Хенселя расширились, - говори по делу, да

  побыстрее.

         Быстро повертев мозгами, Кирпич понял, что в данный момент выгоднее

  заложить Сверчка, тем более, что Хенсель уже что-то пронюхал.

         - Сверчок - оборотень! - выпалил Кирпич, ожидая самого худшего, что его

  примут за дурака.

         - Почему мне ничего не сказал? - Хенсель угрожающе придвинулся к

  Кирпичу.

         - Погодь, - остановил его Федя, - я видел того пацана в деле и на месте

  этого поступил бы так же.

         - Меня не интересует, как поступил ты! - Хенсель повернул голову к

  Феде. - Меня интересует почему эта сявка, которую я держу при себе, молчала до

  сих пор.

         - Стоп! Сначала дело, - Федя вскочил с кресла и положил правую руку на

  плечо Хенселя. Хенсель утих.

         - Все равно не поверили бы, - прорвало Кирпича. - Кто его видел кроме

  меня? Никто! Кто хоть малость помог бы мне? Никто! Что вы можете сделать

  против него? Это не человек! Поняли вы? Не человек!!!

         - Заткнись, - посоветовал Федя, сдерживая Хенселя, - целее будешь. Ты

  видел его как волка?

         - Чтобы совсем волк, нет! Но морда, клыки, глаза светящиеся - это было.

  Он предупредил меня - никому! Иначе - все, конец.

         - Тебе здесь будет конец! - рявкнул Хенсель.

         - Постой, послушаем. Мальчик дело говорит. Контакт у тебя с ним есть?

         - Нет! Он сам по себе, я сам по себе.

         - Хорошо, свободен!

         Кирпич повернулся и побрел к двери.

         - А за то, что молчал, двойной счетчик с завтрашнего дня, - крикнул ему

  вслед Хенсель.

         - Но... - повернулся было Кирпич.

         - Залепи дуло и катись отсюда порезче.

         Кирпич, понурив голову, шагал обратно. Обогнав его, вперед поспешили

  две шикарные бабы. Харьковские "левисы" обтягивали тонкую фигурку одной, а

  соблазнительные ножки второй в черных колготках до щиколоток едва прикрывала

  джинсовая мини-юбка. Но Кирпич был готов плевать, сморкаться и спускать на

  обеих сразу. Такой пакости у него на душе давно не было. Трахнутый Сверчок!

  Вот кого он с удовольствием дернул бы во все дырки. За полчаса он потерял

  расположение авторитета, получил двойной счетчик при полном отсутствии

  средств. Но больше всего беспокоила мысль о том, что Сверчок узнает о

  предательстве...

 

         ... Федя задумчиво прошелся по мягкому ковру. Все, что надо, он теперь

  знал. Пришло время действовать, и ничто не могло уже его остановить.

         - Слышь, Федя, - подал голос Гена, - возьми меня с собой.

         - Зачем тебе это, Геник. Дело то будет мокрое.

         - Оборотня убить - святое дело, Федя. Я сотню фильмов смотрел про них,

  но в натуре еще ни одного не видел.

         - Смотри, Геник, сам напросился, - нехотя согласился Федя.

         - А чем, Федя, тебя этот волчик припер? - поинтересовался Хенсель.

         Вместо ответа Федя дотронулся до изуродованной щеки.

         - Да ну! Неужели это он тебя так. А Соню и Витоля тоже он? - уже

  догадываясь, спросил Хенсель.

         Федя устало кивнул.

         - Тогда бери меня с собой, - решительно сказал Хенсель. - Ведь Соня мне

  таким друганом был.

         Федя вопросительно вскинул голову.

         - Тебе ведь люди понадобятся, - утвердил Хенсель. - А я достану людей.

  Сколько надо, столько и будет. И стволы тоже, - поспешно добавил он.

         - Стволы тут ни к чему, - покровительственно объяснил Гена. - Оборотня

  не берет ничто, кроме огня и серебряной пули.

         - Обложим волчару, обольем бензинчиком или солярой и сожжем. Никуда он

  от нас не денется.

         Федя только уныло кивал; примерно такие слова говорил и Соня за час до

  смерти.

         - Я думал об этом. Такой вариант только на крайний случай. Вот если бы

  найти ювелира, который смог бы отлить серебряные пули.

         - За этим дело не станет, а пока ребята наберут сырья, - пообещал

  Хенсель и ринулся к телефону. Через час перед Федей стояли три, коротко

  стриженных парня.

         - Паша, Хома и Ринат, - представил их Хенсель. - Вот что, ребята. Ваша

  задача - надоить побольше беленького. Понятно?

         - Что-то первый раз слышу, чтобы беляк дороже рыжухи шел, - усмехнулся

  Ринат.

         - Твое дело маленькое. Меньше стоит - больше надоишь, - отрезал

  Хенсель...

 

         ... Весна бурно брала свое. Сугробы почернели и таяли прямо на глазах.

  Лужи тянулись на многие километры. Дни становились все светлее. Дело шло к

  весеннему равноденствию.

         На ладони у Феди перекатывались автоматные пули странного сероватого

  цвета. Они были только что получены от рекомендованного Хенселем ювелира из

  Питера. Сам Хенсель зло крутил в руках одну из пуль, крепко сжимая ее

  пальцами.

         - Ну, теперь пусть только появится волчина эта позорная, - уверенно

  заявил он. - Мы на него шикарную облаву соорудим. Это будет славная охота.

 

  Глава тринадцатая.

  Волчья охота.

         Знакомую порванную щеку я увидел, выходя из учаги. Упорный парень Федя.

  Пристально вглядевшись в окружающих меня людей, я обнаружил, что он не один.

  Несколько незнакомых мне парней вычисляли кого-то, скорее всего меня. Они были

  моложе Феди и находились, судя по всему, на подхвате, чтобы Федя особо не

  напрягался. Встречаться с ними у меня не было настроения, хотя я подозревал,

  что они тоже хотят взять меня на службу, но особо на это не надеялся. Поэтому

  я резко свернул в сторону и потерялся в небольшом скверике.

         Однако мне не повезло. Очевидно у какой-то группы был сегодня молочный

  день, и каких-то четыре самоуверенных типа громко выясняли у меня: из какой я

  группы и сколько должен им денег. Прежде, чем мы поладили, они узнали много

  нового о себе, обо мне и о Кирпиче, о котором они, впрочем, слыхали. Но эти

  громкие разговоры успели привлечь внимание фединых гонцов. Выбивальщики

  удалились на поиски более подходящих кандидатур для дойки, а я оказался под

  перекрестными взглядами моих новых преследователей.

         Господи, как мне это надоело. Постоянно убегать, спасаться, быть

  настороже. Почему у меня не может быть обыкновенной жизни без всяких

  приключений, после каждого из которых кто-нибудь прощается со своей жизнью.

  Временами у меня даже вспыхивала мысль: плюнуть на все и сдаться на милость

  победителю, но... Но я был оборотнем, а значит должен бежать, спасаться,

  выкручиваться и выкарабкиваться из самых безысходных ситуаций.

         И я бежал. Позади меня ускоренно топали федины пацанчики. Сам Федя гнал

  тихим ходом на тачке, в любой момент готовясь свернуть за мной в первый

  попавшийся двор или переулок.

         Мой путь лежал в центр города. Я знал только одно: мне необходимо

  срочно затеряться в толпе. Только толпа могла спасти меня. В толпе действия

  фединой мафии сковывались, что давало мне шанс выкрутиться в очередной раз. Я,

  без сомнения, мог бы последовать в тихое местечко и там, превратившись в

  волка, показать все свои способности, но Федя будто этого и хотел.

         Какая-то настороженность не покидала укромной комнатки внутри моего

  черепа: если Федя снова рискнул ловить меня, значит он основательно

  подготовился к такому варианту. Поэтому я нырнул в подземный переход, чуть не

  сбив с ног неповоротливого мужика, и быстро изучил окрестности. Пока за углом

  мои преследователи одолевали лестничные ступеньки, ведущие вниз, я успел

  увидеть чуть приоткрытую дверь служебного помещения и мгновенно оказался за

  ней, напустив на себя деловой вид, чтобы не вызвать ни малейшего подозрения у

  кого бы то ни было, кто мог оказаться в этой комнатушке.

         На мое счастье этот кто-то отсутствовал. Я быстро прикрыл дверь и

  оглядел помещение. Скорее всего, раньше здесь хранили метлы и щетки для уборки

  подземного коридора. Но теперь, в эпоху всеобщей коммерциализации стало

  невыгодно использовать подобным образом площадь, расположенную на таком бойком

  месте. Комната была приватизирована каким-то из тысячи кооперативов, торгующих

  повсюду жвачкой и польской косметикой по либерализированным ценам. Теперь

  здесь шел ремонт - стены уже наполовину сменили свой серый цвет на белый.

  Побелка была еще влажной. По видимому работа находилась в полном разгаре, и

  лишь неотложные дела заставили работягу покинуть свое место. У стены стояло

  ведро с известковым раствором, рядом к стене прислонилась длинная кисть, в

  дальнем углу валялся порванный мешок, наполовину заполненный белым порошком.

  Под своими ногами я заметил куртку, всю заляпанную белыми пятнами. Ни секунды

  не раздумывая, я накинул ее на себя, щедро измазал штаны порошком из мешка,

  бодро схватил кисть и, окунув ее в ведро, старательно продолжил кем-то начатую

  работу, расположившись спиной к двери.

         Минуту спустя дверь за мной резко распахнулась, и изучающий взгляд

  уставился в мою спину. Я тихо сжался и через силу водил кистью по стене.

  Очевидно, что смотревший не обладал способностями экстрасенса. Поэтому он

  ограничился лишь моей поверхностной оболочкой и не углубился во внутреннюю

  сущность, разительно отличающуюся от внешней. Хлопок двери ознаменовал, что

  преследователь ринулся по ложному следу. Я выдохнул воздух, который держал все

  это время, и осторожно оглянулся назад. Дверь, действительно, была плотно

  затворена.

         Следовало как можно скорее покинуть мое временное убежище, ибо оно было

  крайне ненадежным. В любой момент сюда мог прийти хозяин и тогда предстояли бы

  длинные и скучные объяснения - как и зачем я здесь оказался. Я положил куртку

  на место, отряхнул штаны от известкового порошка и выглянул в коридор, немного

  приоткрыв дверь. Люди, как обычно, сновали взад и вперед по коридору, спешив

  по своим неотложным делам. Преследователей не было. Впрочем я оказался неправ:

  одного они все же оставили. Но опасности он не представлял, так как в данный

  момент все его внимание было поглощено яркими вышитыми надписями на карманах

  джинсов проходивших мимо девушек. Пока он мучительно размышлял, что это:

  настоящие таиландские штаны или продукция польских кооперативов, я

  проскользнул за спинами торговцев цветами и выбрался наверх.

         Немало времени прошло с тех пор, как Федя в последний раз удостоил меня

  своим вниманием. Вовсю шел апрель. Снег растаял и только несколько черных

  грязных сугробов портили общую картину. Время бежало своим чередом, а я

  спокойно двигался куда глаза глядят. Лужи необозримой длины с радужными

  разводами на поверхности тянулись по дорогам. То и дело фонтан мутных брызг

  поднимали пролетающие мимо машины. По тротуарам, перемешивая ногами невесть

  откуда нанесенную грязь, шли люди, много людей. Надежно затерявшись среди них,

  я покинул центральную площадь и свернул на одну из боковых улочек.

         Прежде всего необходимо было пообедать. Желудок уже урчал по-звериному

  и срочно требовал какой-либо пищи. С той поры, как все изменилось во мне,

  перестроился и желудок. Теперь он был более неприхотлив, и я к своему

  удивлению обнаружил, что перестал воротить нос от лука и даже вареной свеклы,

  от которой меня еще полгода назад по страшному рвало. Но недоброкачественную

  пищу он сразу чувствовал и отказывался принимать после первой же ложки.

  Поэтому я почти перестал есть колбасу и котлеты, которые иногда удавалось

  перехватить в учаговской столовке.

         Я не переставал удивляться своему организму. Во всех фильмах мне

  казалось наиболее невероятным следующее: только-только кого-нибудь укусили, а

  уж новоявленный оборотень чуть ли не в первую же ночь превращался в волка и

  бежал грызть людей. Моему организму понадобилось для полного изменения два с

  половиной месяца, значит процесс был довольно длительным. Если злокачественная

  опухоль способна за некоторое время разрушить рядом стоящие клетки организма,

  то почему какие-нибудь микробы или вирусы неспособны перестроить организм

  вообще. И существуют эти вирусы (если, конечно, это их действие) только в

  оборотнях, и передаются через укус, как змеиный яд... Но в научном обосновании

  способностей своего организма я был не силен и поэтому всю свою энергию

  направил на поиски ближайшего пункта общественного питания.

         В найденной столовой я набрал парочку салатов, порцию борща и три

  порции вполне сносных бифштексов с разными гарнирами. В общем ухлопал на это

  дело целую тридцатку.

         После обеда приятное чувство сытости охватило меня, и я, не спеша,

  направился к расположенной неподалеку комиссионке. Настало время подготовиться

  к нелегкой ночи, ведь в общагу возвращаться было опасно. Парочка фединых

  шакалов несомненно обосновалась там в ожидании меня.

         Потолкавшись по магазину, я купил старые, заношенные, но еще рабочие

  часы с ремешком за семнадцать рублей и шерстяные темно-синие перчатки. Погода

  была еще холодной, и руки мерзли. Натянув перчатки на руки, я вышел на улицу.

  Начинало темнеть...

 

         ... Федины парни рыскали по городу, пытаясь отыскать хоть малейший след

  того пацана. Собственно говоря, они являлись людьми Хенселя и подчинялись

  лично ему. Некоторые из них были крепко повязаны с Хенселем, другие

  отрабатывали свои долги, третьи надеялись срубить деньжат по легкому. Они

  прочесывали все оживленные районы, установили наблюдение за вокзалом и

  небольшим аэропортом, осматривали кинотеатры и видеосалоны. Но нигде не было

  невысокого пацана в синих спортивных штанах с тремя крашенными полосками по

  бокам и в черной куртке на молнии. Ежечасно координатор звонил Хенселю по

  телефону и сообщал результаты действий мозговому центру. Мозговой центр в

  составе Феди, Хенселя и Гены пил коньячок, вырабатывал новые маршруты поисков,

  а в перерывах перекидывался в картишки. Пока все старания были напрасны.

  Сверчок затаился и не показывал носа нигде...

 

         ... А я в этот момент удобно устраивался на чердачной площадке

  девятиэтажного дома. На вокзал идти я побоялся и поэтому решил заночевать в

  одной из девятиэтажек. Скинув одежду, я обратился в волка и лег на пол. Теплая

  шерсть надежно защищала меня от холодного воздуха, хотя каменная площадка подо

  мной причиняла некоторые неудобства. Впрочем, для волка здесь было вполне

  комфортно. Я положил голову на уставшие лапы и быстро заснул...

 

         ... Разбудили меня голоса двух парней, доносящиеся снизу.

         - Ну что, как фильм, спейшенский?

         - Да нет, туфта.

         Именно этот обрывок разговора я услышал, а мои ноздри мгновенно уловили

  резкий запах табака. Парни курили. Я сжался в комок и затаился. Парням могло

  взбрести в голову подняться наверх, а обнаруживать себя я не хотел. Но внизу

  все стихло, и лишь хлопок двери пояснил, что незваные ходоки удалились в одну

  из квартир. Стрелки на моих часах подбирались к двенадцати. Свесив голову с

  площадки, я обнаружил, что подъезд пронизывают солнечные лучи, а значит

  наступил новый день. Перекинувшись в человека, я торопливо оделся и на лифте

  спустился на первый этаж. Было самое время чего-нибудь пожевать.

         Для этого предстояло снова выбираться в центр города, потому что смешно

  было бы искать столовую в кварталах новостроек, а в ресторане на свои

  сбережения я мог бы заказать разве что салат из овощей. Поэтому я сел в

  автобус и с некоторым беспокойством поехал в центр. Там я благополучно

  совместил завтрак с обедом, проглотив десяток пирожков, начиненных капустой и

  морковкой, и запил все это двумя стаканами неопределенного напитка "Медовый" в

  павильончике с гордым названием "Кафе "Мечта".

         Выбравшись оттуда, я заметил, что у комиссионки собралась небольшая

  толпа. Спешить все равно было некуда, и я решил посмотреть, ради чего десяток

  человек обступили кольцом небольшой участок вблизи дверей магазина.

         Там расположились наперсточники. Веселый парень в вареных штанах и

  шикарной кожаной куртке, сидя на корточках, быстро катал с помощью трех

  стаканчиков серый шарик, по зеленой пластине. Три стаканчика ловко мелькали в

  его руках, а он сыпал шутками, да прибаутками.

         - Последний раз покажу и домой ухожу, - громко взывал наперсточник,

  привлекая внимание окружающих. - три стаканчика и шарик. Шарик и три

  стаканчика. Пять минут постой - карман будет не пустой.

         Шарик, помелькав, исчез из виду, спрятавшись под одним из стаканчиков.

         - А кто шарик угадает, тот полсотни получает.

         - Давай, - крикнул парень, стоящий слева. Сунув полтинник

  наперсточнику, он быстро поднял средний стаканчик, под которым обнаружился

  шарик.

         - У нас все без обмана, как у волшебника Сулеймана, - заявил

  наперсточник. - Вот ваши, а вот и наши, - он протянул выигравшему две

  пятидесятирублевых бумажки.

         Вновь шарик замелькал между стаканчиков и исчез.

         - Вот три стаканчика. Один полный, два пустые. Два пустые, один

  полный...

         - Держи, - стоявший справа парень сунул два угла и поднял стаканчик.

  Шарика там не было.

         - Не угадал, - вздохнул кто-то.

         - Осталось два стаканчика, - заводил толпу наперсточник. - всего два.

  Смотрите еще раз, - руки его замелькали, передвигая стаканчики с места на

  место. - Каждый стоит сто рублей. Сто рублей за Машу. Сто рублей за Дашу. А

  пустой не берите, ему цена четыре копейки.

         Толпа завороженно смотрела на стаканчики.

         - Вот вы, женщина. Как вы думаете, где лежит шарик? - наперсточник,

  вскочив на ноги обратился к пожилой женщине из первого ряда. В этот момент

  стоявший слева парень нагнулся и незаметно для наперсточника приподнял

  находившийся вблизи от него стаканчик (я прямо рот раскрыл от такой наглости).

  Он был пустой.

         - Вон в том, - женщина показала рукой на правый стаканчик.

         - Держите, женщина, выиграли, - решительно сказал наперсточник, и в его

  руке появился стольник.

         Женщина протянула руку, намереваясь взять деньги.

         - Э, нет, - отвел руку наперсточник. - А у вас у самой деньги есть?

  Здесь без денег не играют. Внесите сто рублей и поднимите.

         Женщина достала кошелек, отсчитала сто рублей червонцами и отдала их

  наперсточнику. Затем она нагнулась к стаканчику. Тут же вниз склонились еще

  четверо, явно заинтересованные игрой. Их спины загородили стаканчики.

         - Что же вы, женщина, пустой подняли? - недоумевал наперсточник.

  Разогнувшись, четверо явили толпе единственный стаканчик, который тут же

  взметнулся вверх рукой наперсточника. Шарик был под ним.

         - Три стаканчика, один шарик. Последний раз покажу и домой ухожу, - все

  двинулось по новому кругу.

         Женщина неподвижно смотрела на пластину со стаканчиками и никак не

  могла понять, почему шарика не оказалось под выбранным ею стаканчиком. Ведь

  она ясно видела, что под соседним стаканчиком шарик отсутствовал. Не было там

  шарика! Она подняла правый стаканчик, но необъяснимым образом шарик возник под

  левым. Удача была так близка, а теперь чуть ли не половина аванса ушла на

  сторону и не придумывалось никакой возможности ее вернуть. И теперь она стояла

  и не могла понять: как же так случилось?

         Ее понурый взгляд заметил наперсточник и моментально отреагировал:

         - Женщина, выиграла - веселись, проиграла - не сердись.

         Понаблюдав полчаса за игрой, я постепенно понял всю систему.

  Наперсточник был не один. Его опекали четыре напарника.

         Первый находился слева от него. У этого было простоватое лицо и серая

  болоньевая куртка. Всем своим видом он косил под деревню. Лишь синие фирменные

  "адидасовские" штаны выдавали более солидную обеспеченность.

         Второй стоял справа от наперсточника. Он был одет в полный "адидас",

  яркий и красочный. Лет ему было столько же, сколько и первому - двадцать пять.

  У него было самоуверенное лицо. Он то и дело помогал наперсточнику

  подстегивать толпу.

         Остальным двум было под сорок, и одеты они были попроще. У одного

  имелась небольшая бородка, у второго - рыжая щетина.

         Система была откатана на все сто. Вначале один из них вносил полтинник

  и поднимал стаканчик, часто проигрывая, оставляя тем самым инициативу толпе.

  Если никто не хотел вносить свою кровную сотню, то левый или правый помощник

  быстрым движением приподнимали свой стаканчик. После этого всегда находился

  какой-нибудь лопух, твердо уверенный, что шарик лежит под оставшимся

  нетронутым стаканом. Внося стольник, он нагибался вниз. Вместе с ним

  нагибались все соратники наперсточника, надежно заслоняя стаканчики от

  посторонних глаз. Подняв стаканчик, играющий тупо смотрел на пустое место. Тем

  временем кто-нибудь из четверых, подсовывал сжатый в кулаке шарик под третий

  стаканчик, и наперсточник придвигал его на место, где еще секунду назад стоял

  второй. После этого напарники выражали соболезнования, и все крутилось дальше.

 

         Ни один стольник, ни даже полтинник не уходил от находчивых ребят в

  посторонние руки. Кроме того они обладали талантом в нужный момент настраивать

  игру. Как только один мужик оставил у них в тщетных попытках отыграться

  обручальное кольцо, тут же один из сорокалетних поставил свой перстень за

  пятьсот и не остался в накладе. Вершиной их творчества явилось выуживающие у

  одного работяги пятьсот за кон.

         Он подошел видно после получки и сразу поставил не полтинник, а сотню.

  Разумеется, он проиграл.

         - Если очень постараться, каждый может отыграться, - балагурил

  наперсточник.

         - Еще сотню, - заявил работяга.

         - Э, нет. Два стаканчика - двойные ставки.

         Мужик кивнул, открыл кошелек, достал пачку сотен и отсчитал две

  бумажки. Оставшиеся деньги сильно заинтересовали наперсточника.

         - Ставь триста, - предложил он.

         Мужик подумал о том, что хорошо бы не только отыграться, но и выиграть

  стольник.

         - Держи, - он отдал еще сто.

         Наперсточник улыбнулся и продолжил:

         - Да чего там, ставь четыре.

         - Нет, - сказал мужик, памятуя о проигрыше.

         Левый напарник быстро приподнял стаканчик, показывая мужику, что его

  счастье находится не в нем.

         - Ставь, - зашептал "адидас", подмигивая и кося глазами на правый

  стакан.

         - Пойдет, - согласился играющий и вытащил еще одну купюру.

         - А давай полкуска, - предложил наперсточник.

         - Ставь, верное дело, - посоветовал один из сорокалетних.

         Мужик нехотя добавил еще сотню.

         - А может шестьсот?

         - Нет, - решительно сказал работяга, закрыл бумажник и нагнулся за

  стаканчиком. Парни и мужики склонились за ним.

         - Эх, не повезло, - наперсточник и напарники приняли исходное

  положение. Мужик ошарашено смотрел на них, внутренне понимая, что его

  обобрали, но доказать уже ничего нельзя.

         Дальше уже смотреть стало неинтересно, и я протиснулся сквозь толпу к

  проезжей части. В этот момент я почувствовал на своей спине пристальный

  взгляд. Обернувшись, я заметил, что за мной наблюдает парень лет двадцати,

  стоящий у дверей "Детского мира". Я резко развернулся и направился к

  автобусной остановке. Около нее я снова обернулся назад и увидел, что парень

  следует за мной, а рядом с ним шагает еще один. Я вскочил в подошедший автобус

  и сразу же осознал, что сделал ошибку; парни прыгнули вслед за мной. На

  следующей остановке один из них вышел, но второй остался, украдкой поглядывая

  на меня.

         Я задумался, прикидывая дальнейший план действий. Надо было как можно

  скорее оставить автобус. Если у преследователей есть тачка, то они по более

  короткому пути нагонят автобус и будут следовать за ним, пока на конечной

  остановке водитель не высадит всех пассажиров. И тогда их будет человек

  шесть-семь против меня одного. От погони следовало оторваться пока на хвосте

  висел лишь один.

         На ближайшей остановке я покинул автобус. Парень, разумеется, вылез

  вслед за мной. Я неторопливо шел вдоль забора, за которым завершалось

  строительство современной девятиэтажной общаги. ("Вот повезет кому-то", -

  подумал я). Парень следовал за мной шагах в десяти. Заметив щель в заборе, я

  юркнул туда и рванул к недостроенному зданию. Сзади послышалось пыхтенье -

  парень упорно протискивался в эту же щель, но в дутой куртке это было сделать

  не так то просто. Я нырнул в отверстие подъезда, приглашая парня сделать то же

  самое, пролетел через все здание и выпрыгнул из окна на противоположной

  стороне. Пока парень будет разыскивать меня по всем этажам, я успею далеко

  уйти; в худшем случае он увидит меня из окна, но даже при таком раскладе я уже

  сделаю порядочный запас в метрах. Не оглядываясь, я обогнул пятиэтажку,

  перебежал через дорогу и скрылся за углом овощного магазина.

         На мое счастье я оказался в известном мне районе. Я бывал здесь

  неоднократно, и сориентироваться на местности для меня не составляло теперь

  особого труда. Он был застроен пятиэтажками - кирпичными и панельными. Но не

  строгими прямоугольными кварталами: дома стояли под невообразимыми углами друг

  к другу. Кроме того повсюду были разбросаны в беспорядке детские сады и школы.

  Даже дороги для машин пролегали здесь сплошными изгибами и извилинами.

  Казалось, поверхность земли встряхнули, смешав в кучу все, что попалось под

  руку. В общем здесь получилась такая путаница, что затеряться в ней было пара

  пустяков.

         И, действительно, не дожидаясь, когда вдали замаячит уже знакомая

  фигура, я повернул еще раз, проскочил несколько дворов, перемахнул через

  школьную изгородь, пробежал мимо торгового центра и остановился лишь в

  следующем за ним дворе, неловко подвернув ногу. Идти я не мог и поэтому

  забрался в сумерки подъезда, где бессильно плюхнулся на прохладные каменные

  ступени, отдышался, стараясь не тревожить поврежденную ногу, чтобы она

  успокоилась как можно скорее.

         Положение оставалось скользким. Пока преследователь один, мне бояться

  нечего - ему не найти меня в одиночку. Но шло время, сюда, вероятно, уже

  прибыло подкрепление. Скоро они могут взять район в плотное кольцо, из

  которого будет очень затруднительно вырваться.

         Время летело в раздумьях, но ничего подходящего в голову не приходило.

  Подозрительных личностей вокруг не наблюдалось, но как знать, может они

  следили за мной из окна ближайшей пятиэтажки. Я взглянул на часы. Семь вечера

  с копейками, почти восемь. То и дело кто-нибудь поднимался или спускался по

  лестнице, подозрительно косясь на меня. Поэтому я перебрался на скамейку во

  дворе, где решил отдохнуть еще минут десять.

         До вечера мне все же удалось продержаться. Скоро ночь. Где-то вдали

  пела Пугачева. В просвете за домами небо еще алело; вероятно, багровый, теперь

  уже невидимый мне шар солнца низко висел над горизонтом. А над моей головой

  уже разлилась темная-темная синева. Зажигались звезды и окна в домах. Луна

  напрочь отсутствовала, что показывало не лучшее для меня время действий. День

  промелькнул как час и оказался довольно нескучным. Но и теперь не следовало

  расслабляться.

         Я встал на ноги. Они устало гудели, но надо было идти. Скорее всего,

  мафия поджидала меня на выходе из района, в том месте, где располагалась

  автобусная остановка и пролегали трамвайные пути. Но я решил обмануть их

  надежды и двинуться в противоположную сторону, чтобы пробраться в соседний

  микрорайон окольным путем. В принципе я мог заночевать и здесь, в одном из

  подъездов, но мне хотелось обезопасить себя стопроцентно.

         На границе микрорайона высились девятиэтажки, расписанные рукой

  какого-то абстракциониста (это умное слово нам зачитали на этике и психологии

  семейной жизни). Здесь тоже проходил автобусный маршрут. Полчаса прождав

  нужный автобус, я забеспокоился. Прочесывая район, федины парни вполне могли

  напороться на меня. Поэтому пришлось залезать в первый же автобус, который

  хотя бы на несколько остановок приближал меня к желанной цели.

         Выйдя из автобуса, я оказался в районе новостроек. Повсюду стояли

  краны. Стройными рядами тянулись темные окна в незаселенных еще девяти- и

  двенадцатиэтажных домах. Поодаль высился даже шестнадцатиэтажный великан (вот

  где бы мне никто не помешал провести ночку! Но в тот момент я почему-то не

  догадался осуществить такой план; наверное, сильно хотелось вырваться и

  оказаться подальше от настойчивых ребят крутого положения).

         По другую сторону дороги дома уже были по настоящему жилыми: в их окнах

  горел свет, туда спешили люди. Казалось, дома эти излучали тепло жизни, а не

  мрачную пустоту, как оставшиеся за моей спиной. Перейдя дорогу, я оказался в

  толпе, ждущей автобус того же маршрута, что требовался мне. Наименее стойкие

  ловили проходящие тачки; следовательно, по народным приметам автобуса не

  предвиделось. И тут я принял решение: пройтись пешком, несмотря на усталые

  ноги. Сказано - сделано, и вот я уже шаг за шагом удаляюсь от остановки.

         Шагать стало довольно трудно - везде была грязь. Поэтому путь мой лежал

  по краю проезжей части, от которой то и дело приходилось шарахаться, чтобы не

  зацепила какая-нибудь легковушка или грузовик. Постепенно мои глаза нащупали

  на обочине тропинку, и я перебрался на нее. Хотя был большой риск оказаться в

  скрытой тьмой грязевой луже, но это все-таки твердая почва под ногами. Слева

  от меня тянулись одноэтажные домишки, предназначенные для сноса. Однако

  кое-где светились окна, значит жизнь не покинула еще эти места.

         Когда-то здесь обосновался довольно уютненький район. Везде росли

  невысокие деревья, ветви которых то и дело цеплялись за мою куртку. Но

  прогресс неумолимо двигался вперед, сурово подминая под себя все несовременное

  и неугодное ему. Пришло время высотных домов, и одноэтажные деревянные домики

  должны были уступить свое место им.

         Впрочем, так и произошло. Через дорогу, справа от меня, где-то в

  полукилометре уже вовсю хозяйничали новые громадины, а на пустых пока местах

  чернели ямы котлованов, из которых торчали столбы свай. А ведь и здесь,

  наверняка, раньше располагались маленькие домишки с уютными садиками вокруг.

         Вместо размытой тропинки ноги ощутили под собой крепкий асфальт. Я

  оказался на мосту. Внизу протекала крохотная речушка, склоны оврага сплошь

  занимали ступеньки садовых участков, неясно проступавшие в темноте, а надо

  мной пролегла темно-темно-синяя поляна с мерцающими серебристыми цветами

  звезд. Поблизости не было домов, и поэтому небо выглядело почти как дома. Как

  давно я не видел такого неба. Да, в панораме вечернего города есть свое

  очарование. Огоньки звезд переливаются вокруг, а внизу светятся квадратики

  окон. И среди них тоже нет двух одинаковых. Разноцветные абажуры и закрытые

  занавески создают свои, неповторимые оттенки. Руки мои сжались, ноги перешли

  на осторожную раскачивающуюся походку, а глаза жадно впитывали эту прекрасную

  картину. Пусть вокруг расстилалась грязь. Пусть мне некуда было идти. Все

  проблемы отошли далеко-далеко. Бывают в жизни прекрасные минуты, и теперь я

  догнал одну из них.

         Мост закончился и дорога пошла на подъем. Слева от меня теперь

  раскинулось поле, за которым виднелась ограда небольшого стадиончика, справа

  уходили в темноту ряды гаражей. Все ближе и ближе я подходил к домам. Вот-вот

  покажется какой-нибудь случайный прохожий. Я вновь должен был окунуться в

  городскую жизнь, и стало отчего-то немного грустно. Что ни говори, а даже

  одиночество бывает иногда довольно приятной штукой.

         Навстречу мне двигалась шеренга из пяти силуэтов - то ли компаха на

  гулянке, то ли местная мафия на охоте. Я инстинктивно прижался к краю дороги,

  чтобы пропустить их, но они свернули в эту же сторону. Вот так всегда, только

  расслабишься, позабудешь обо всем - глянь, неприятности уже сами отыскали

  тебя. Я кинул отчаянный взгляд на другую сторону дороги, но и там виднелась

  парочка подозрительных личностей.

         Тогда я смело зашагал прямо на тех пятерых и взглянул в лицо идущего в

  середине. Это был... Федя. Он глядел на меня сурово и вызывающе. Я мог

  развернуться и побежать, но у меня не было ни малейшего желания сделать это.

  Ноги несли меня вперед почти автоматически. Глаза неярко вспыхнули, язык

  облизал высохшие клыки.

         - Пора! - услышал я приказ Феди.

         Силуэт левого крайнего взорвался огненными вспышками. "Автомат", -

  успел подумать я. Очередь пронзила мою грудь.

         По всему пережитому я был стопроцентно уверен, что пули пробьют меня

  насквозь и не причинят никакого вреда за исключением боли. Но они вдруг

  застряли где-то там, внутри. Жгучая боль прокатилась по мне, заполнила, стала

  совершенно непереносимой. Ноги мои подогнулись, не в силах сдержать выросшую

  тысячекратно тяжесть тела, и я полетел вниз, с ужасом глядя сквозь кровавую

  пелену, застилающую глаза, на приближающийся асфальт...

 

         ... Первым к телу подскочил Гена. Он быстро засунул пальцы в рот пацана

  и развел губы. Мощные клыки быстро уменьшались, приобретая обычные для

  человека размеры.

         - Дело сделано, - пояснил он.

         Хенсель подошел к неподвижному Сверчку и резко ударил его ногой в

  живот. Тело не согнулось от боли, а продолжало безвольно лежать, не подавая

  никаких признаков жизни.

         - Собаке - собачья смерть, - Хенсель пнул его еще раз, а затем уступил

  место Феде.

         Тот молча смотрел на поверженного врага, который убил двух его лучших

  корешей и вовлек Федю в громадные расходы. Глядя на худенькое тело, это

  казалось сейчас настолько невероятным, что Федя нагнулся, стараясь поближе

  рассмотреть неподвижный труп. Федя все-таки достал его! Да будь этот пацан

  хоть сто, хоть тысячу раз оборотень, но он, Федя, нашел на него управу, чтобы

  с процентами рассчитаться за свою порванную щеку.

         - Дело сделано, - повторил он генины слова.

 

  Глава четырнадцатая.

  Восставший из мертвых.

         Соколов мрачно смотрел на лежащий в грязи труп.

         - Александр Филиппович, зачем Вы это дело на нас то взяли? За что? И

  без того раскрываемость хуже некуда. Мало нам грабежей, краж, Полынцева...

         - Не вешайся, Саша, а лучше поверни-ка его лицом.

         Соколов брезгливо взялся за испачканный рукав куртки рывком перевернул

  его на спину.

         - Не узнаешь?

         - Нет, товарищ майор!

         - А зря! Это тот самый пацан, что заделал Полынцева и, по всей

  вероятности, двух мужиков из детского сада.

         Приглядевшись, Соколов начал смутно признавать полузабытые черты.

         - Не может быть! Добрались до него все-таки.

         - Да, опередили подлюки, - вступил в разговор Бахарев, - и все же жаль,

  что не мы первые.

         - Все бы ничего, - сказал Колбин, - но есть одна деталь.

         - Какая? - в один голос спросили заинтригованные Соколов и Бахарев. Это

  дело пестрело странностями, и вроде пора было бы уже перестать им удивляться.

  Но лейтенанты не сомневались, что Колбин припас для них что-нибудь совершенно

  необыкновенное.

         - Смотрите, - Колбин разжал кулак. На ладони лежала чуть сплющенная

  пуля серого цвета.

         - Серебро, - удивился Бахарев, - да нет, вряд ли.

         - Именно оно, - подтвердил Колбин.

         - Обычная пуля калибра 5,45 с серебряной оболочкой, вступил в разговор

  эксперт, тщательно копавшийся в грязи у тела. - Первый раз вижу такие.

         - Серебряные пули, - задумчиво произнес Соколов.

         - В нем сидит по крайней мере еще две, - уверенно заявил эксперт. - Ну

  ничего, сейчас отвезем в морг, а завтра займемся им как положено.

         - Пули только сегодня достаньте, - попросил Колбин.

         - Эксперт - не человек! - возмутился тот. - Целый день только и слышу:

  Цветков - туда, Цветков - сюда. Целый день мотаешься с места на место.

         - Это очень важно, - твердо сказал Колбин, выделив слово "очень".

         - Ладно, сделаем, - более миролюбиво произнес эксперт. - Все же не

  каждый день в нашем районе такое.

         Вздохнув, он отвернулся и продолжил работу.

         - А нам пока предстоит выяснить: кому и зачем понадобилось так упорно

  бегать за этим мальчиком, - обратился Колбин к своим подчиненным.

         Лица Соколова и Бахарева приняли грустное выражение...

 

         ... Глаза мои приоткрылись, и я с трудом разглядел бетонный потолок

  плохо освещенного помещения. Все тело дико ныло, и я боялся пошевелить рукой

  или ногой, чтобы не усилить пронизывающую боль. Я лежал на какой-то твердой

  поверхности в совершенно незнакомом месте. Я дал бы хвост на отсечение, что

  никогда тут раньше не бывал. Впрочем хвоста у меня на данный момент не

  имелось, и поэтому мысли в моей голове побежали в другом направлении.

         Что произошло?! Нет, я отлично помнил, как автоматной очередью мне

  прострелили внутренности. Но почему в прошлый раз это сошло с рук, а сегодня

  так не повезло? Раньше пули из автомата пролетали сквозь меня, оставляя лишь

  боль в пораженном месте, а на этот раз застряли во мне и боль стала такой

  сильной, что я даже потерял сознание. Я начал крупно сомневаться в своей

  неуязвимости. Решительно, я не понимал, в чем тут загадка? Может быть

  существует запас прочности, по превышению которого организм уже не справляется

  с подобными нагрузками? А может неуязвимость проявляет себя только в

  полнолуние или в близкие к нему ночи? Наиболее логичным мне показалось второе

  утверждение, и я, не утруждая себя дальнейшими размышлениями, решил

  остановиться на нем.

         К данному моменту я обнаружил, что отлежал себе все кости.

  Обстоятельства требовали срочно переменить позу, и я рискнул повернуться на

  бок. Это оказалось гораздо менее мучительным, чем я предполагал. Глазам моим

  представилась невысокая, дощатая стенка. Судя по всему, я лежал в каком-то

  ящике, и это было удивительным и непонятным.

         Зачем я здесь? Наверное, Федя, увидев, что я еще жив, распорядился

  притащить меня сюда и сунуть в этот ящик. Я не знал, что они собираются делать

  со мной дальше, поэтому надо было как можно скорее выяснить, куда же мне

  довелось угодить. Я вновь шевельнулся и упал на спину. Боль иголочками

  пробежала где-то внутри меня и затаилась. Я протянул руки вверх, крепко

  ухватился за край ящика, затем рывком подтянулся и сел...

 

         ... Серега Анохин, раскинув ноги, полулежал в кресле в полной тишине у

  стола, освещенного тусклой двадцатипятиваттной лампой, и скучал. Последняя

  газета только что прочитана, а впереди еще целая ночь. Ночь была такой же

  пустой и скучной, как и сама жизнь. Именно от такой жизни он и устроился

  работать в морг. День за днем Серега принимал, отвозил и обрабатывал трупы, а

  если требовалось, то ассистировал экспертам. Раза два-три в неделю он

  оставался на ночь, забирая полставки сторожа. Платили по нынешним временам не

  супер, но что не хватало, то Серега добирал с клиентов. По молчаливому

  согласию так делало большинство коллег, и Серега вовсе не был исключением.

  Покойников он сперва немного боялся, но острые ощущения быстро притупились, и

  Серега привык. Воистину, нет ничего такого, к чему не мог бы привыкнуть

  человек. И вот теперь он обходил свои владения, оглядывая своих молчаливых

  клиентов.

         В эту ночь их прибыло трое. Не много и не мало. Так, среднее число.

  Бывало, что морг вообще пустовал, но помнился случай, когда перевернулся

  автобус, и уж тогда работать пришлось всю ночь. Зато потом в течении месяца

  Серега сдавал приобретенные с божьей помощью вещи во все комиссионки и заимел

  в те дни неплохой доход.

         На это раз пощипать гусей не пришлось. Целых три персоны, но ни один из

  них не представлял ничего солидного. Сереге было очень обидно, но тут уж

  ничего не поделать.

         Первой привезли женщину, сбитую грузовиком. Из всего гардероба интерес

  представляли лишь туфельки. Но весь длинный путь сюда выдержала только одна из

  них, а вторая бесследно исчезла где-то по дороге.

         На втором столе лежал пожилой мужчина. Его угораздило выпасть с шестого

  этажа, но сделать это он умудрился в пижаме и носках. Поэтому мимо его стола

  Серега проходил с неизбежным оттенком презрения.

         Третьим оказался какой-то малолетка. На него Серега не обратил никакого

  внимания, потому что пацана сразу привезли в грязном рванье. Зато эксперты

  копались в нем что-то уж слишком долго, извлекая пули (какому это идиоту

  понадобилось стрелять в такого замухрышку), и все удивлялись, разговаривая о

  необычном строении то ли туловища, то ли кишок, то ли еще чего-то такого. Они

  не воспользовались серегиными услугами, да и хорошо. Его покореженный пацан

  нисколько не интересовал. Потом эти новоявленные профессора потребовали от

  Сереги специальный ящик для перевозки покойника. В принципе такой ящик

  существовал, и Серега неохотно приволок его из дальней кладовой. Эксперты

  засунули пацана в этот ящик и пообещали завтра увезти его в какой-то там

  институт на вскрытие. Ну пусть себе увозят, Сереге от этого ни холодно, ни

  жарко. Вот сейчас обойдет все столы, усядется снова и будет мечтать о том, как

  через неделю пойдет в ресторан, будет смотреть на собравшихся и прикидывать,

  чего бы и сколько Серега поимел, если бы все они вдруг оказались его

  клиентами.

         Он окинул взглядом окровавленную блузку женщины, полосатые штаны мужика

  и ящик, в котором лежал тот странный пацан. Вдруг ему показалось, что за край

  ящика уцепились пальцы чьей-то руки, невидимой из-за ящика.

         Ух! Серега перевел дыхание. Те времена, когда он предпочитал дежурить

  только днем, давно прошли, да и сказочками про живых мертвецов Серега не

  увлекался. Он снова взглянул на ящик... Бледные пальцы руки крепко сжимали его

  край! В этот миг над ящиком что-то промелькнуло, и Серега с ужасом увидел, что

  покойник сидит!!!

         Страх сковал Серегу, ноги стали ватными, сердце бешено колотилось.

  Голова мертвеца повернулась к Сереге, глаза засветились кровавым блеском, руки

  напряглись, ноги перемахнули через ящик и твердо встали на пол. Серегины зубы

  выдавали 120 ударов в минуту, а потом между ними вдруг оказался язык.

  Покойник, скривив измазанное грязью и кровью лицо, двинулся к Сереге.

         Боль от прикушенного языка несколько отрезвила Серегу, и он отшатнулся

  назад. Мертвец протянул вперед свои ужасные руки, намереваясь задушить его, но

  Серега увернулся, присел, проскочил мимо зловещей фигуры и ринулся к

  спасительному выходу, ведущему наверх.

         Никакие уговоры и щедрые посулы не заставили никогда зайти его

  впоследствии на территорию какого-либо морга...

 

         ... Усевшись в ящике, я увидел парня, стоящего невдалеке от меня и с

  ужасом глядящего в мою сторону. Я собрал все свои силы и выбрался из тесного

  своего убежища. Убедившись, что могу твердо стоять на ногах, я направился к

  парню, твердо намереваясь выяснить, куда это я угодил. Но парень с испугом

  отскочил от меня, очевидно, Федя ему успел рассказать о моих подвигах, и

  теперь он решил, что я буду мстить. Я протянул вперед руки, показывая, что

  нападать я не собираюсь. Но парень в несколько прыжков преодолел расстояние до

  двери, находящейся за моей спиной, и скрылся за ней.

         Я повернулся назад и чуть не умер от страха: на столах лежали

  покойники. С детства не выношу мертвецов, и потом - если есть оборотни, то

  почему бы не существовать живым мертвецам. Но когда Федя успел прикончить еще

  двоих. Может он зацепил их тогда же, со мной, и теперь прячет здесь. А может я

  нахожусь в резиденции какого-нибудь засекреченного охотника за оборотнями. И

  эти двое - тоже оборотни. Прошло немало времени, прежде чем мне пришла в

  голову идея, что, скорее всего, я стою посредине подвала, где расположен самый

  обычный морг.

         Но оставаться рядом с мертвецами я не желал ни минуты. Меня уже начало

  трясти от такого соседства, и каждый шорох приближал меня к нервному шоку.

  Поэтому я поспешил к двери, за которой исчез парень и, поднявшись по лестнице,

  оказался на свежем воздухе. Механически переставляя ноги, я поспешил прочь от

  страшного места.

         Вокруг была ночь, но небо затянули тучи, и я, взглянув вверх, ничего не

  увидел кроме темно-серой пелены. Слабость охватила все тело, но у меня хватило

  силы залезть по дереву на балкон второго этажа и украсть там куртку, которую

  кто-то неосмотрительно вывесил сушить после стирки. Куртка была великовата и

  не просохла, но на это было уже наплевать. Что оставалось делать, ведь в

  старой куртке я неизбежно привлекал бы всеобщее внимание. Словили бы в два

  счета, а ходить без куртки не располагала холодная погода. Но теперь я был

  обезопасен хотя бы с одной стороны и с трудом двигался вперед по ночному

  городу, намереваясь к утру добраться до общаги.

         Все вокруг было серым - и небо, и дома, и снег под ногами. Только окна

  чернели на фоне домов. Но если даже встречались рабочие фонари - они не

  рассеивали серый сумрак, сгущая его в плохо освещенных местах, а сами светили

  таинственным радужным светом. Постепенно до меня дошло, что я иду не в ту

  сторону. А ноги уже почти не слушались и сами тащили меня вперед. Я кое-как

  остановился, развернулся и пошел обратно.

         Боль периодически вспыхивала в местах ранений, организм почему-то

  восстанавливался слишком медленно. На давно промокшие ботинки налипли комья

  грязи (я где-то видно прошелся по газону). Подошвы ног горели, словно

  покрылись сплошными мозолями.

         Вдалеке загрохотал первый трамвай. Еще несколько усилий, и я добрался

  до трамвайной линии, после чего медленно поплелся вдоль рельс. Казалось,

  прошла целая вечность, пока я не оказался рядом с остановкой. Я рухнул на

  скамейку и стал ждать трамвай.

         Больше всего мне не хотелось видеть этот проклятый город, где все не

  так. Подобная жизнь до смерти надоела, на плечи и ноги давила усталость и

  отчаяние. Кто я здесь и кому нужен. Вокруг не было ни единого прохожего. Но

  будь рядом многочисленная толпа, я чувствовал бы себя таким же одиноким.

  Хватит! Забираю документы и домой. Прочь из этого города, где все против меня

  - такая жизнь оказалась для меня слишком сложной.

         Если бы у меня вдруг сразу пропала боль, если бы перед глазами не

  стояла победоносно ухмыляющаяся федина рожа, если бы гнетущее состояние

  безысходности покинуло бы меня, то не глядел бы я сейчас вниз, подсчитывая

  полурастоптанные бычки под ногами. Вокруг посветлело. Серый сумрак отступал

  под напором дня. Утро, оно и в городе - утро, тем более в середине весны. Но

  не до этого мне было сейчас, не до этого!

         Мелко задрожали рельсы. Я уловил своим настороженным слухом их легкое

  подрагивание и поднял голову. Дневной свет не спасал убогую картину серого

  неба и точно таких же домов под ним, подчеркиваемую темными силуэтами деревьев

  с голыми ветками. Из-за поворота показался красный корпус трамвая. Свет от его

  фар вспыхнул в последний раз и потух, уже не нужный: последние клочки сумрака

  спешно расползались в ближайшие подворотни...

 

         ... К вечеру у Колбина при содействии Соколова и Бахарева сложились три

  рабочие версии. По первой мальчика мог убить кто-то из знакомых Полынцева. Но

  Крохалев казался чрезвычайно напуганным ноябрьским происшествием, а Шевченко

  производил впечатление случайного человека и не виделось причин, которые

  заинтересовывали его крутить это дело дальше. Но запуганного легко можно

  принудить, а за показным равнодушием вполне мог скрываться холодный расчет.

         По второй версии в деле могли принимать участие те ребята, с которыми у

  погибшего произошла стычка возле "Калинки". Двое из них исчезли после той

  встречи, но двое еще сидят, и можно будет попробовать раскрутить их. Вот

  только что понадобилось пятнадцатилетнему пацану от четырех взрослых "жуков".

         Третья версия целиком лежала на Атищенском ОВД. Кто участвовал в

  перестрелке на территории детского сада? Можно ли этот эпизод привязать к делу

  убитого на основании изуродованного лица Сонина?

         Кроме того, оставалось много накладок. Чем обусловлено появление

  волчьих следов? Откуда появилось кровавое пятно на стене? Какое оружие

  использовал убитый? И наконец, почему пули имели серебряную оболочку?

         Эти вопросы совсем уже переходили на планы следующего дня, но в дело

  вмешалось чрезвычайное происшествие. Принесли заключение, что кровь со стены

  детского сада идентична крови убитого пацана. Сомнения в участии убитого в

  событиях на территории детского сада отпали сами собой. Подискутировав еще

  полчаса на эту тему и убедившись, что выгоднее всего разрабатывать последнюю

  версию, коллеги разбежались.

         Когда Колбин утром появился на рабочем месте, его уже ждали Соколов,

  Бахарев и растерянный младший лейтенант.

         - Разрешите доложить, товарищ майор, - смущенно отрапортовал тот, -

  покойник сбежал.

         - Какой покойник? - не понял Колбин.

         - Ваш, товарищ майор. Тот самый, которого вчера привезли.

         -?!

         - Вот свидетель, товарищ майор. Работник морга Анохин.

         Со стула поднялся мощный парень, который неуверенно посмотрел на

  Колбина. Он был весь пропитан испугом и чувствовал себя явно не в своей

  тарелке. По его сбивчивому рассказу Колбин уяснил происшедшие ночью события.

  Младший лейтенант подтвердил отсутствие трупа.

         - Давайте пройдемся, на месте покажете, как это все происходило, -

  обратился Колбин к Анохину. Тот в ужасе отрицательно замотал головой.

         - Посмотрите сюда, Александр Филиппович, - Соколов жестом указал на

  голову Анохина. Виски у двадцатипятилетнего парня словно припорошились

  изморозью, совсем как у Колбина, чей возраст перевалил далеко за сорок...

 

         ... А я в это время уже подъезжал к своему селу, нетерпеливо ерзая по

  сиденью автобуса. Мокрые ноги ужасно мерзли, и я, чтобы отвлечься, вспомнил то

  далекое время, когда впервые ехал в учагу. Вот ведь как неравномерно бежит

  время. Восемь школьных лет пролетели одним мигом и сейчас вспоминались как

  монотонное, но довольно яркое и счастливое время. А с прошлого сентября до

  сего дня прошла, казалось, целая жизнь, "полная невзгод и опасностей".

         Да, жизнь изменяется не временем, а событиями. Что я скажу себе, когда

  проживу ее, что? Ну все, пора перекидываться в волка: его, по крайней мере,

  такие вопросы не тревожат.

         Старательно обходя большие лужи и наиболее развороченные грузовиками

  места, я медленно, но упорно продвигался к дому, как вдруг заметил донельзя

  знакомую фигурку, идущую мне навстречу.

         - Колян! - не поверил я глазам своим.

         - Он самый! - заорал он и бросился ко мне.

         Шутка ли, полгода не виделись.

         - Ты откуда здесь? - удивился я, памятуя, что из мореходки не сбежишь

  так просто, как из учаги.

         - В командировку послали, - гордо заявил Колька. - Кубрик хотим обоями

  оклеить. У одного салаги мать на обойной фабрике в городе работает, вот его и

  отправили, а меня вместе с ним, сопровождающим. Добрались до города, он к

  своим сразу, а я сюда махнул.

         Я быстро забросил чемодан домой и наскоро пообедал. Весь день мы

  мотались с Колькой по округе и разговаривали о том, о сем. Он говорил мне про

  учебу, про казармы, про корабли, про наряды. Я рассказывал о городе, о

  фильмах, которые видел, о жизни в общаге. И только главной темы я не посмел

  коснуться, хоть она жгла мне язык. Мне просто необходимо было выговориться,

  рассказать о том, что я стал оборотнем, спросить, что мне делать дальше! И все

  же я не рискнул.

         К вечеру мы добрались до ДК, где у недавно открытого видака уже

  толпился народ. Взглянув на название, я ощутил учащенный стук сердца.

  "Американский оборотень в Лондоне"! Такого я еще не смотрел. Не прошло и пяти

  минут, как мы уже сидели в тесном и душном зальчике. Отбегали по экрану

  телевизора Том и Джерри, погас свет, картина началась.

         Когда фильм закончился, было уже темно. Меня он откровенно расстроил, а

  Кольку явно заинтересовал.

         - Эх, мне бы такой пулемет, я бы всем оборотням мозги в потолок вправил

  бы, - и Колька показал, каким образом он собирается осуществить задуманное. Я

  молчал.

         Я не стал разочаровывать его тем, что оборотня не берут пули. Тем, что

  он совсем не так страшен и вовсе уж не похож на то чудовище, которое

  изобразили чертовы западные сказочники. Тем, что оборотни совсем не такие. Я

  потерял его в тот момент навсегда. Да что там говорить, посмотрев такой фильм,

  не только Колька, а все без исключения увидели бы во мне толстого, уродливого,

  беспощадного монстра.

         Откуда ему знать, что оборотень контролирует себя всегда, что может

  превращаться в волка не только в полнолуние, что убивал я не в порыве

  проявления потусторонних сил, а при самозащите. Но доказывать это бесполезно

  как Коляну, так и любому другому. Я уже не принадлежал человеческому обществу.

  И был только один путь - не дожидаясь, пока меня раскроют, уйти прочь,

  покинуть их всех и жить своей особой жизнью. Только так!

         - Ты чего приехал, сынок? - перебила мои мысли мать, подбавляя мне в

  тарелку дополнительную порцию картошки.

         - Все, отучился, - заявил я. - теперь посылают на отработку, в Сибирь

  куда-то, на завод.

         - Да как же можно? - удивилась мать. - Вы же еще сосунки. У тебя вот

  даже паспорта нет.

         - Там выдадут, - объяснил я. - Завтра днем поезд. Документы все оставлю

  у тебя. Напишу - вышлешь. А теперь я на последний автобус.

         Мать уговаривала меня подождать до утра, но я был непреклонен.

  Переодевшись во все чистое, я отправился в путь. Из вещей я захватил маленький

  мешочек, в котором лежала буханка хлеба, да запасной свитер. Из денег у меня

  была сотня, которую я занял у матери на дорогу, да шесть долларов - моя доля,

  которая хранилась у Кольки с того злополучного августовского дня (он мне их

  отдал перед фильмом). На мне были все те же штопанные-перештопанные

  кооперативные брюки, краденая куртка и ботинки, которые я носил на протяжении

  почти всей этой истории.

         Последний автобус окатил меня бензиновой гарью и укатил, но я ничуть не

  расстроился - город больше не манил меня. Развернувшись на 180 градусов я

  зашагал по шоссе в противоположном направлении, как волк, у которого нет пока

  ни цели, ни намерений. Но он бежит, бежит потому, что надо, а все остальное

  уже не существенно. Дорога уносилась вдаль и сходилась в точку за горизонтом.

  По обеим сторонам дороги расстилались мрачные пустынные поля. Серое небо не

  предвещало хорошей погоды. Сгущался туман...

 

         ... Тем временем Федя праздновал победу в ночном ресторане. Вообще-то

  ресторан работал до двадцати трех, но уже к полуночи там собирались

  исключительно свои люди. Все было по двойному тарифу, но для деловых людей это

  не представляло особой проблемы. По вторникам и четвергам здесь был стриптиз,

  по остальным дням эротическое шоу, на которое, впрочем мало кто обращал

  внимание, изредка кидая на сцену стольник или частушку. Здесь знакомились,

  завязывали контакты, обсуждали неотложные дела, договаривались или просто

  отдыхали, делясь новостями. Здесь не было лентяев или бездельников. У каждого

  из собравшихся было свое, стороннее дело, ибо на посещение таких заведений

  одной зарплаты не хватало, будь она даже зарплатой директора коммерческого

  магазина. Здесь все было по экстра-классу.

         - А вот новость слышали, про живого покойника! - захлебываясь заорал

  кто-то за соседним столиком. Все загоготали. Федя слушал краем уха, смакуя

  марочный коньячок.

         - Есть у меня друган, - проглатывая буквы вещал рассказчик, - в морге

  работает. Вчера ночью сидит он там, газету читает. И вдруг из гроба мертвец

  поднимается. Кореш мой туда, сюда, а жмурик его не пускает. Еле вырвался мой

  Сергунька и теперь морг за тыщу метров обходит.

         Смех усилился, но Феде этот рассказ чем-то сильно не понравился.

         - Э, а как выглядел тот жмурик? - не утерпел Федя.

         - Серый говорил - пацан совсем, штаны, куртка рваная.

         Все вновь заржали, и только Федя стих. Для всех в этой пивнушке рассказ

  выглядел как сказочка для малолеток, пошлый анекдотец, и только он знал,

  насколько это серьезно.

         Лавируя между столиками, из уборной возвращался Гена.

         - Сюда иди, Геник, - громко сказал Федя и, когда тот подошел, больно

  пнул его по лодыжке, шепотом добавив. - Ты чего, дурик, гнал мне про

  серебряные пули?

         Глаза у Геника испуганно расширились. Он знал, каким Федя бывает в

  таком состоянии. Он сразу понял все.

         - Может пули были не серебряные? - выпалил Геник без малейшей надежды

  выкрутиться. Федя вытащил из кармана пулю, зло швырнул на пол, поставил на нее

  железную ножку стула и с размаху сел на него.

         Гена быстренько нагнулся и поднял сплющенную пулю. Из под треснувшей

  серебряной оболочки явно проглядывал инородный металл. Гена облегченно перевел

  дух.

         - Пули должны быть целиком серебряные, - объяснил он.

         - Где этот трахнутый Хенсель, - в бешенстве заорал Федя. - Да и я

  дурак, что не проверил.

         Выхватив у Геника из рук пулю, он бросил на стол полтонны и ринулся к

  выходу. Гена побежал за ним. Он еще не совсем оправился от испуга, постоянно

  запинался об ножки стульев и извинялся, запинался и извинялся...

 

         ... Я находился в маленьком лесочке, вблизи которого началась вся эта

  паршивая история. Сойдя с дороги, я включил нюх, и он безошибочно привел меня

  к невысокой молодой елочке. Сбросив одежду, я лапами начал раскидывать землю.

  Так и есть. Полусгнившая куртка, штаны и носок. Водитель того, ненашего

  автобуса был здесь, он был оборотнем, теперь уже сомнений не оставалось -

  именно он укусил меня на дороге. Удар, укус и все завертелось. Если бы не он,

  не стоял бы я сейчас на этом месте и не смотрел тупо на спрятанные вещи.

  Логическая цепочка замкнулась, и я стал одним из ее звеньев. Перекинувшись

  обратно в человека, я торопливо оделся, ежась от холода, и вновь выбрался на

  шоссе.

         Утро застало меня в дороге. Густой туман окутывал все вокруг. Я, не

  чувствуя усталости, шагал и шагал вперед в этой молочной пелене пока не увидел

  вдали что-то серое. Я прибавил шагу. Из тумана показалась женская фигурка. Я

  чуть ли не бегом сократил расстояние до минимума. Пожалуй даже это была

  девушка. Фигурка точеная, ухоженные каштановые волосы, розовая вязанная

  шапочка.

         Я уже почти догнал ее, как вдруг она резко обернулась. Вместо милого

  девичьего лица на меня смотрела заросшая бурой шерстью медвежья морда.

 

  Глава пятнадцатая.

  В стане оборотней.

         Это настолько потрясло меня, что я замер как телеграфный столб. Не

  каждый день видишь девушек с самой настоящей медвежьей мордой. И все же...

  Что-то было странное в ней, что-то очень знакомое. Какая-то маленькая деталь

  объединяла импортного волка, мое собственное отражение в зеркале и эту

  девушку.

         Все! Понял! Это было в выражении лица, вернее сказать морды. Вы

  когда-нибудь видели медведя с хитрой мордой? А волка? Хитрость, странная,

  неестественная - вот какое выражение имела уставившаяся на меня морда.

  Какая-то лукавая хитрость, придававшая обычным чертам что-то дьявольское. Бог

  ты мой, а ведь я выгляжу ничуть не лучше.

         Лицо девушки (тьфу ты, морда, разумеется) задрожало, начало дергаться.

  Со стороны это было так противно наблюдать, что я даже порадовался за моих

  соседей из "412". Их бы удар хватил, если, не дай бог конечно, они вдруг

  проснулись бы ночью. Тем временем лицо девушки приняло человеческий облик, и я

  даже внутренне успокоился. На человеческом лице не осталось и черточки того

  поганого выражения. Может и в самом деле существует бог и дьявол, а оборотни -

  слуги последнего. Да ну, что это со мной сегодня. Глядишь, и я поверю в

  крохотных зеленых человечков.

         - Ну, чего смотришь, пошли, - сказала девушка, повернулась и двинулась

  к лесу, расположенному в сотне метров от дороги. Я уставился на серый плащ,

  приятно облегавший ее фигуру. На вид ей было лет двадцать, и лицо довольно

  привлекательное. Эх, было бы ей лет на пять меньше.

         - Чего же ты стоишь? - девушка обернулась, посмотрела на меня и

  продолжила свой путь. Я обреченно поплелся за ней. Нашли все-таки, добрались

  до меня. Не зря, видать, я получил тот проклятый знак оборотня. Ну да ладно,

  чем черт не шутит. Может с ними я обрету себя целиком и, наконец, избавлюсь от

  одиночества. Я уже так устал быть один. Мир людей остался за моей спиной. Мир

  полный огней, автобусов и равнодушия. Моя проводница вела меня в новый мир -

  черный и неизвестный, совсем как приближающийся лес. Сколько раз я, как слепой

  котенок, тыкался носом в пустоту, а теперь я увижу его, увижу! Ведь не зря же

  они искали встречи со мной.

         Вместо ровного поля под моими ногами то и дело оказывались небольшие

  бугорки, об которые я спросонья каждый раз спотыкался. Несмотря на всю

  важность происшедших событий мне жутко хотелось спать. Но я изо всех сил

  старался не отставать от девушки.

         Мы миновали полосу зелененьких елочек и вступили в сумрак леса. Неясный

  свет сверху, почти черные стволы деревьев, белый туман, стелющийся вокруг, и

  какой-то дурманящий запах от земли создавали очень таинственную картину,

  которую подчеркивала идущая впереди девушка-оборотень. Не будь я сам

  оборотнем, я бы поверил, несмотря на свой довольно уже солидный возраст, что

  попал в самую настоящую сказку. В эту минуту мне дико не хотелось верить в

  обыденность этой картины, я желал наслаждаться сказочной атмосферой, от

  которой даже становилось страшновато.

         Конечная цель нашего путешествия показалась внезапно. Это была

  двухэтажная бревенчатая избушка - крепкая, надежно сработанная. Кто-то ловко

  запрятал постройку среди скопления высоких елей да так, что ее не с каждой

  стороны увидишь. Чуть заметная тропинка, по которой шагали наши ноги,

  скрывалась под могучими лапами одного из деревьев. Мы нырнули под ветки и,

  пройдя еще семь шагов, ничего не видя, оказались на крохотной полянке, большую

  часть которой занимала вышеназванная изба. Девушка уверенно подошла к ней,

  поднялась на трехступенчатое крыльцо, затем подождала меня и открыла дверь.

  Сильным толчком она буквально впихнула меня в маленький коридорчик, протащила

  через него и, когда глаза мои зажмурились на секунду от яркого света в большой

  комнате, произнесла:

         - Вот, привела.

         Я быстро оглядел комнату. Четыре человека уставились на меня. Первым я

  заметил старика, смотревшего удивительно мутными глазами. Мой взор отметил

  седую щетину на щеках и подбородке. Еще двое сидели вместе - одна на коленях у

  другого. Лет им было под двадцать пять. Оба в одинаковых турецких свитерах и

  черных варенках. На меня они посмотрели мельком, ибо их ничего кроме друг

  друга не интересовало. Последним я увидел парня, ну может на год старше меня.

  Он был в летней куртке и серых брюках и смотрел на меня довольно

  заинтересовано.

         Я опять не угадал. Оборотней было не так уж мало, чтобы я оказался

  единственным и неповторимым, но и не слишком много. По крайней мере для

  захвата города такой армии явно не хватило бы. В последствии выяснилось, что я

  снова ошибся, но в данный момент я почему-то решил, что угодил на общее

  собрание оборотней региона.

         Я недоуменно посмотрел по сторонам. Столь яркий свет неминуемо должен

  был выдавать избушку на сотни метров. Однако закрытые ставни на окнах быстро

  рассеяли мое удивление.

         - Откуда он, - скрипучим голосом проговорил старик, обращаясь к

  девушке.

         - Тот самый, - объяснила она.

         - А, - равнодушно кивнул старик и в комнате воцарилось молчание.

         Я чуть не падал от усталости, и первой это заметила моя спутница.

         - Ладно разговоров. Пусть идет спать, - она взяла меня за руку.

         В полусне я прошел по какому-то коридору, поднялся по шаткой лестнице и

  оказался в комнатке с двумя заправленными кроватями. Девушка показала на одну

  из них и вышла, захватив свечу, которая едва освещала один из углов этой

  комнаты. Я быстро разделся, нырнул в постель и укрылся одеялом с головой.

  Через полминуты я уже спал мертвым сном...

 

         ... Проснулся я сам. В комнате, благодаря закрытым ставням, царила

  исключительная темнота. Я чуть приоткрыл одну из них. За окном были сумерки -

  то ли вечер, то ли утро. Я так и не понял - сколько же мне удалось поспать.

         Дверь за мной приоткрылась, и я мгновенно обернулся. На пороге стояла

  уже знакомая мне девушка.

         - Проснулся, - утвердила она, - пойдем скорее.

         И мы двинулись по проходам и переходам. Спустились по одной лестнице,

  поднялись по другой. Девушка открыла дверь и пропустила меня вперед. Эта

  комната была побольше спальни. Здесь тоже стояла кровать, кроме того имелся

  письменный стол, наполовину закрытый креслом, а у стен находились стеллажи с

  книгами.

         - Он здесь, Семен Петрович, - сказала девушка, обращаясь куда-то

  вперед. Два окна с открытыми ставнями чуть освещали комнату, но никого живого

  я здесь не увидел.

         - Можешь идти, Даша, - мужской голос человека средних лет раздался из

  глубины комнаты. Постепенно я начал догадываться, что говоривший сидел в

  кресле, а так как оно стояло спинкой ко мне, то я, естественно, не мог его

  видеть.

         - Подойди, - сказал хозяин комнаты. - Встань за креслом.

         Я незамедлительно подошел к нему. На спинке кресла в сумерках

  угадывался массивный затылок, больше ничего я разглядеть не мог, сколько ни

  старался. Очевидно, хозяин не хотел, чтобы я видел его лицо.

         - Кто Вы? - решился я вступить в разговор.

         - Это не важно для тебя, пока...

         Я решил предоставить инициативу своему собеседнику и смолк.

         - Что же ты вел себя так неосторожно, - мужской голос прямо-таки

  впечатывался в мою память.

         - Где?

         - Там, в городе. Ты знаешь, что тебя ищет милиция?

         - Давно уже знаю.

         - Без иронии, пожалуйста. Подумай хорошенько, чем тебе это грозит. На

  тебе крепко висит одно убийство, а если следователи поднапрягутся, то повесят

  на тебя еще два.

         Собеседник был здорово осведомлен обо всех моих делах. Ну что же,

  попробую и я за себя постоять:

         - Но ведь все это было только самозащитой.

         - Это теперь уже никого не интересует, - мужик будто читал мои мысли. -

  Одно я знаю твердо - тебе никому ничего не удастся доказать, даже если ты у

  них на глазах обратишься в волка. Ты ведь волк, как я понял?

         - Волк, - подтвердил я.

         - Ты здорово наследил. Если надо убивать, то клыки следует держать в

  крепко замкнутом ротике. А уж если не вышло, то по крайней мере позаботиться о

  сокрытии следов, а не бросать покойников на виду у всех и уж тем более не

  оставлять свидетелей. Будь следователи хоть трижды тупоголовы, но если

  свидетельские показания станут все время совпадать, то и они поймут, что все

  это неспроста. Ты хоть понял, куда попал?

         - Нет, - чистосердечно признался я, желая как можно скорее выяснить

  этот животрепещущий вопрос.

         - Здесь находится стойбище для засветившихся оборотней. Для таких как

  ты, не умеющих держать себя в руках. Даша в порыве страсти загрызла своего

  любимого. Нина и Роман здесь около месяца. Рома был оборотнем, укусил Нину, а

  она как-то вечером начала позировать у себя перед зеркалом. Тут не вовремя

  вернулись родители. Пока они стояли, окаменев от ужаса, Нина проскользнула в

  дверь, кинулась к Роме и им ничего не оставалось, как бежать. А с Ванюшей

  какая-то сложная история, он мне рассказывал, да я не запомнил. Здесь все

  такие как ты.

         - И старик тоже где-то засветился?

         - Да нет, ему просто некуда податься. Не заставлять же его просить по

  копеечке на улицах. Пусть живет здесь. По крайней мере с ним дача не пустует.

  Да и за порядком он неплохо следит.

         - И вы тоже кого-то убили?

         - Вот чудак, ты подумал, что я здесь живу? Нет! Я сюда наезжаю время от

  времени. Инспектирую, так сказать. Да и место таким как ты в жизни подыскиваю.

  А живу я в городе. У меня благоустроенная квартира и очень солидная работа,

  распространяться о которой я тебе не намерен.

         - Так значит кроме нас еще есть оборотни?

         - Понял наконец-то! Полно!!! Мы живем по городам и селам. Мы везде, но

  ведем себя тихо-мирно, пока... А придет время, мы себя покажем в полный рост.

  Так сказать, во всю силу.

         Оглушенный такой речью, я молчал.

         - Ну, на сегодня все. Подумай, осознай, кем ты являешься. А я в свою

  очередь займусь твоей судьбой. Да, спустись-ка в погреб и занеси в гостиную

  бутылочку шампанского. Я ее на обратном пути прихвачу.

         Я вышел из комнаты, подхватил стоящую на полу зажженную керосиновую

  лампу и спустился по лестнице. Обойдя нижний коридор, я обнаружил закуток, в

  котором брала свое начало лестница, ведущая вниз. Освещая мрачные стены, я

  пробрался в небольшой погреб, где стояли огромные вросшие в землю бочки и

  стеллажи, на которых располагались стройные шеренги бутылок. Прошло немало

  времени, прежде чем мне удалось разыскать в громадном скоплении бутылок с

  иностранными наклейками (Эх, Кольку бы сюда) тяжелую бутылку шампанского. Уже

  подходя к лестнице, я вдруг выхватил из тьмы обрывок надписи.

  Заинтересовавшись, я осветил стену. Большие четкие буквы, вырубленные топором,

  уже почернели от времени:

         "Полнолуние. Вот блаженная пора оборотней. Ибо тогда во всей силе

  ступают они по земле".

         "Остерегайся пускать в ход клыки свои. Ибо выживший от их укуса сам

  станет оборотнем".

         "Ничего не опасайся, лишь огня да серебра".

         "Велико время для познания человека. Но для оборотня вдвое больше. Ибо

  и тайн в нем вдвойне".

         Верхняя часть пятой надписи едва виднелась из-за бочек, но отодвинуть

  их было свыше моих сил. Тогда я влез на одну из бочек и, светя на каждую

  букву, прочитал написанное. Вырублено оно было раньше, так как многие из слов

  звучали не так и оканчивались твердым знаком. Общий смысл этой надписи гласил:

 

         "О, оборотни! Несчастные существа! Дьявол наделил вас силой сверх

  естества. Он же ведет вас своею дорогой".

         Я сильно подозревал, что за бочкой существует продолжение, но

  подобраться к нему так и не сумел. Поэтому, прихватив бутылку шампанского, я

  поднялся наверх и направился к гостиной.

         Там ярко горел свет и даже работал черно-белый телевизор. Все были в

  сборе, и только загадочный хозяин отсутствовал. Но он еще не уехал, так как

  Даша выхватила у меня бутылку и поспешила к выходу. Когда она вернулась,

  где-то за стеной завелся двигатель, автомобиль тронулся с места и постепенно

  стих вдали.

         А здесь каждый занимался своим делом. Иван смотрел на экран телевизора,

  где бегали крохотные фигурки футболистов. Нина и Рома о чем то тихо

  переговаривались между собой. Старик сидел, погруженный в свои думы. А Даша?

  Даша тащила из кухни тарелки с едой. В общем, милая семейка собралась на

  совместный ужин. Здесь не было ничего такого, что бы напоминало о нашей

  сущности. Любой написал бы здесь "ужасной сущности", но только не я. Ему легко

  говорить, ведь он то - человек. А я вот лично ничего ужасного в своей сущности

  не видел. Да, есть сверхъестественные способности. Да, в волчьем облике многое

  кажется совершенно другим. Но в сущности моей все же преобладало человеческое.

 

         Тем временем все уселись за стол. В тарелках была подана картошка с

  мясом. Насмотревшись фильмов про оборотней, я теперь мучился ужасными

  догадками о происхождении мяса.

         - Что это за мясо? - осторожно спросил я.

         - Рома вчера быка задрал, - отозвалась Даша.

         - А... можно посмотреть?

         Даша хмыкнула и мотнула головой направо. Я встал из-за стола. Даша тоже

  вскочила и пошла впереди, указывая мне дорогу.

         Красивая у нее была фигурка, хотя и немного плотная. Однако... Если из

  такого худого пацана, как я, получился довольно значительный волк, то уж из

  нее вышел бы... Страшно сказать! Впрочем, она почему-то была не волком, а

  медведем. Но все равно, я ни за что не хотел бы оказаться на месте ее бывшего

  парня.

         Опасения мои насчет мяса улетучились, когда на кухне в морозильной

  камере я увидел свежеразделанную тушу быка. Понимающе кивнув Даше, я вернулся

  на место.

         Ужин быстро закончился, и Даша подвела ему итог.

         - Я готовила, - она посмотрела на меня, - а ты и Ваня помоете посуду.

         Ваня хотел было воспротивиться, но на экране началась информационная

  программа. Кроме того ему хотелось выяснить, откуда я такой взялся. Поэтому он

  собрал в стопку грязные тарелки и потащил их на кухню, а я, прихватив кружки,

  вилки, ложки и нож, отправился туда же.

         Обязанности мы распределили так: я мыл посуду, а он вытирал, с

  интересом поглядывая на меня.

         - Откуда ты? - наконец спросил он.

         Я, однако, сперва решил выяснить, где нахожусь. Оказалось, что за ночь

  я ушел не слишком далеко и теперь находился на окраине района, на границе с

  Питерской областью. Тогда я без утайки поведал обо всех происшествиях, что

  приключились со мной за это время. Рассказчик из меня еще тот, поэтому, если

  хотите знать о чем я говорил, прочитайте книгу с начала, начиная с первой

  главы.

         После долгого и нудного рассказа, когда Ваня удовлетворил свое

  любопытство, к расспросам приступил я. Меня больше всего заинтересовало, что

  за сложную и запутанную историю пережил он, прежде чем попал сюда.

         - Да ничего интересного, - попробовал отвертеться он, но все же начал:

         - Мы с братом были близнецами. Всегда вместе учились, вместе бегали, но

  комнаты у нас были разными, квартира то у нас в Питере большая - пять комнат.

  В одной - гостиная, во второй - спальня родителей, третья и четвертая - у нас

  с братом, а в пятой барахло разное хранилось, шмотки старые, видак запасной и

  тому подобное. И вот замечаю я, что раз в неделю братан поздно вечером

  возвращается и мимо моей комнаты в свою быстро так, а ко мне и не заглянет

  даже. После третьего раза решил я выяснить, что это с ним такое. Пошел к нему,

  а дверь на замке. Стучал, звал - бесполезно, он даже и не открыл. Тогда я в

  ванную двинулся - зубы почистить. Гляжу в ванной его штаны лежат: грязные, в

  бурых пятнах - не иначе кровь. Видать, замочил кого-то мой брательник. Я на

  следующий день к нему со всех сторон подъезжал, но он молчал и все тут. У меня

  подозрения растут и растут, но не закладывать же ментам родного брата, не так

  ли?

         Но главные события развернулись через неделю. На нашей квартирке был

  маленький сейшен - человек десять одноклассников. Все в полном разгаре -

  пацаны курят, бабы красятся. Две пары подстилки расстелили и групповушку

  устроили, а немного в стороне Гога одной девчонке показывал, как больше

  удовольствия получить. Я уже тоже начал было одну клеить, чтобы к групповушке

  присоединиться. В углу комнаты видак работает, но никто им не интересуется,

  только брат мой - Серега - в экран вперился и без отрыву. Я с этого момента

  все до последней секунды помню.

         На экране волк-оборотень гоняет двух негров по мрачным коридорам. И

  вдруг Серега как затрясется, лицо у него задергалось, одежда лопнула. Смотрю -

  вместо Сереги волчара стоит, огромный такой. Я не въехал сперва - откуда этот

  волк взялся. А тут парочка одна - пацан какой-то чернявый, а под ним Ольга

  лежала - внимание на него обратила. Они кончали уже, тут Ольга глаза открыла,

  волка увидала, да как завизжит. У нее сразу сокращение мышц. Их потом даже в

  больницу повезли, чтобы хирургическим путем разнять...

         Тут я прервал Ванюшин рассказ, потому что в данный момент меня меньше

  всего волновали подробности хирургического вмешательства.

         - А что с братом стало? - спросил я.

         - С Серегой-то? - продолжил чуть обиженный Ваня свой рассказ. - На

  Ольгин визг все сбежались в гостиную. Даже пацаны с балкона в соседней

  комнате. Первым к нему Коля сунулся. Волк как прыгнет, повалил его, чуть не в

  клочья разорвал. Всех кровью забрызгало, девки визжат. Волк в спальню рванул,

  где балкон находится. Все замерли, только я, да Веня за ним кинулись. В

  спальне волк развернулся и на Веню бросился. Да Веня тоже не дурак, увернулся.

  Волк в шкаф врезался, тот аж по частям развалился. А я в то время у балконной

  двери стоял. Волк мимо меня пролетел, голову развернул и мое колено клыками

  поцарапал. Неглубоко, в общем, не опасно. А потом через перила, и вниз

  прыгнул. А квартира наша, я забыл сказать, на седьмом этаже. Так что волк тот

  в лепешку трахнулся. Когда мы выбежали из подъезда, глядим - вместо волка

  Серега лежит, насмерть разбился. А через месяц и со мной началась та же

  история. Но я не стал дожидаться, пока приспичит разорвать кого-нибудь, и

  сбежал. По дороге меня старик выцепил и сюда привел. Теперь здесь живу, пока

  местечка мне подходящего не подберут.

         На этом Ваня умолк. Посуду мы уже давно вымыли. Пора было отправляться

  спать. Неуверенно ступая, мы поднялись по темной лестнице (электрифицирован

  был только первый этаж дома), добрались до спальни и быстро уснули.

         Половину следующего дня я провел, блуждая по округе. День был

  солнечным, почки на деревьях вот-вот собирались лопнуть, на краях темных

  еловых ветвей ярко зеленели молодые побеги, появилась свежая травка, а на

  полянах уже желтели цветы. Я даже вздумал искать грибы, но неудачно.

         Весна в этом году выдалась теплой, даже в лесу снег почти исчез. Только

  в отдаленных тенистых районах можно было наткнуться на остатки прошлого

  великолепия. Домик находился в глубине леса. Я не нашел никаких дорог вблизи,

  хотя досконально исследовал все окрестности. Я даже не смог обнаружить следов

  от машины хозяина, и это было самым странным.

         Казалось, что убежище оборотней отрезано от всего остального мира, и

  мне никогда уже не суждено увидеть лица людей. Конечно, я понимал, что если

  идти все время в одном направлении, то в конце концов мне удастся выбраться из

  леса, но я боялся, что, вернувшись обратно, не найду избушку, а убегать отсюда

  я не хотел. Зачем? По крайней мере, здесь у меня было надежное пристанище.

         Возвращаясь к дому, я увидел стоящую у высоких елей черную "Волгу".

  Хозяин приехал вновь. Интересно, как он добирается сюда по такому бездорожью.

         - Где тебя носит, - возмутилась Даша, увидев меня. - Его целый час

  ждут, а он шатается где-то.

         В гневе она была такой хорошенькой. Впрочем, блондиночка по красоте ей

  не уступала. Я вздохнул и поспешил в комнату хозяина.

         - Явился, - утвердительно произнес его голос. Сам он опять был скрыт от

  моих глаз спинкой кресла.

         - Ну что ж, продолжим разговор, - сказал он, не дождавшись от меня

  ответа. - Сегодня тебе предстоит узнать о себе побольше. Ты знаешь, кем

  являешься?

         - Я - оборотень, - несмело сказал я.

         - А кто такой оборотень? - спросил он.

         - Это такой человек, который в волка может превращаться.

         - Э нет, ты не прав! Оборотень - не человек! Это все равно что сказать

  про волка: "Это собака, которая живет в лесу". У тебя в городе были друзья?

         - Нет, - тихо сказал я.

         - Вот видишь! Их у тебя и не могло быть, ведь ты не такой как они.

  Почему ты сбежал из дома?

         - Я боялся, что кто-нибудь узнает, что я - оборотень.

         - А почему? Что было бы, если бы кто-нибудь узнал про тебя больше, чем

  следует?

         - Меня убили бы, - сказал я, вспомнив Федю.

         - А что, уже пытались.

         - Да, в меня даже стреляли. В последний раз меня чуть не убили. Еще бы

  одну пулю, и я, наверное, умер.

         - Как это могло случиться? Ведь оборотни не уязвимы для пуль.

         - Сам не знаю, но меня, действительно, чуть не убили.

         - Готов поспорить, что это было серебро. Впрочем нет, если бы там

  присутствовало настоящее серебро, то ты бы сейчас здесь не стоял. По всей

  вероятности это оказался всего-навсего сплав. И все же тебе повезло. Если бы

  сердце задела пуля, пусть даже наполовину состоящая из серебра, ты сейчас

  находился бы среди мертвых.

         - А почему серебро так действует на оборотней?

         - Я не знаю. Впрочем, я думаю, тут действует обычный закон сохранения

  энергии: "Если в одном месте что-нибудь появится, то в другом что-нибудь

  обязательно исчезнет". Так и здесь, оборотни получили исключительные

  преимущества, но самое обычное серебро стало для них разрушителем организма. И

  плохо, что кто-то все это знает, как в твоем случае.

         - Что же мне теперь делать?

         - По крайней мере перестать надеяться на людей. Они тебе не помогут. Ты

  уже изгнан из их общества!

         - Почему? - прошептал я.

         - Потому что ты не такой, как они. Люди состоят из массы, из толпы. И

  они сильно не любят, когда кто-нибудь выделяется из их числа. Они начинают

  завидовать отщепенцу, ненавидеть его, ставить ему капканы. Я думаю, ты уже на

  себе испытал это.

         - Но если мы не люди, то кто же? Слуги дьявола?

         - Ну уж нет! Единственное, за что я благодарен марксистско-ленинскому

  воспитанию - это за атеизм. Вселенная бесконечна, и ее уже не втиснешь в рамки

  религии. Нет ни бога, ни дьявола. Везде пустота, и лишь крохотные искорки

  жизни вспыхивают на отдельных ее участках, столь малых, что на общем масштабе

  они незаметны. Но кто мы, ты хочешь знать? Мы симбиоз между природой и

  человеком. Мы древняя цивилизация (да, я не боюсь этого слова, цивилизация).

  Пока людей больше, они правят миром. Но они не вечны, когда придет время - мы

  станем у руля власти, и тогда людям придется потесниться. Мы лучше

  приспособлены к жизни, чем они. У нас есть свои знания, своя культура, пусть

  пока в незначительном количестве. Но это не повод, чтобы сбрасывать нас со

  счетов. Мы держим свои позиции уже тем, что о нас знают лишь единицы, да и кто

  им поверит, ведь мы противоречим всем законам природы. Но когда откроют новые

  законы, наше существование станет самым обычным делом, не вызывающим ни

  малейшего удивления.

         - Но эти времена придут еще не скоро, что же делать нам, ведь мы не

  увидим расцвета оборотней? - чуть слышно спросил я.

         - Жить, просто жить. Я считаю, что оборотень прожил свою жизнь не зря,

  если он посадил дерево, удачно женился и сделал еще одного человека оборотнем.

 

         Мне вновь ничего не оставалось, как молчать. Я был погребен под лавиной

  новых знаний.

         - А как вы отыскали меня? - произнес я сдавленным голосом.

         - По запаху. Все наши издают особый запах, чем и отличаются от людей.

  Не переживай, ты тоже научишься различать тончайшие запахи и определять по ним

  кто есть кто? Скоро ты научишься многому, о чем раньше даже не подозревал. А

  теперь иди, и помни, что ты - оборотень!

 

  Глава шестнадцатая.

  Засада в огне.

         "С понедельника начинаю новую жизнь" - заявляют в конце недели тысячи

  людей в разных странах земного шара. Самые стойкие из них выдерживают до

  следующей пятницы и клятвенно заверяют, что со следующего понедельника они,

  наверняка, начнут новую жизнь.

         Моя новая жизнь началась не с понедельника. Впрочем от старой ее

  отличало лишь место жительства. Жизнь в тихом домике в глубине леса шла своим

  чередом, и мое появление ничуть не поколебало устои убежища оборотней. Со

  времен построения избушки через нее прошли тысячи, и я был лишь одним из

  многих. Жизнь моя текла бы куда более скучнее, чем в городе, если бы я не

  находил себе множество занятий. Вставал я часов в десять, завтракал и шел

  заготавливать дрова: погода была еще довольно холодной по ночам. После обеда я

  помогал Даше по кухне, а вечерами мы все вместе смотрели телевизор или играли

  в карты старой, замасленной уже колодой, засиживаясь, бывало, до глубокой

  ночи. Остальные обитатели тоже не выли от скуки. Старик методично вырезал

  поделки из дерева. Нина и Роман целыми днями пропадали в лесу. У Даши было

  полным-полно забот по кухне. Ванюша, который раньше вовсю крутился на

  подхвате, уступил эту роль мне и теперь целыми днями валялся в своей комнате и

  читал старые журналы, которых в доме накопилось великое множество. Временами

  Роман и Ваня уходили на охоту, доставляя к столу корову или свинью. Где они их

  находили, спрашивать не приходилось, но есть хотелось каждый день, поэтому

  вопросов о местах такой прибыльной охоты я не задавал. Впрочем, в последнее

  время такая необходимость отпала, так как приехавший из города грузовичок

  заполнил полкладовой различными фирменными баночками и пакетиками. По всей

  вероятности это была немецкая гуманитарная помощь. Все было прекрасно. Однако

  такая жизнь не могла продолжаться вечно, и я это прекрасно понимал.

         Особенно я это ощутил после исчезновения Ванюши. Как то раз,

  проснувшись утром, я обнаружил, что кровать Вани пуста и даже аккуратно

  заправлена. Вечером по разговору влюбленных я догадался, что хозяин пристроил

  Ваню, но куда, так и не узнал. В общем, я был уже подготовлен к новому

  разговору, но все же испытывал сильное волнение, когда Даша позвала меня на

  третью встречу с таинственным хозяином этого дома.

         Я вновь не видел его из-за широкой спинки кресла и довольствовался лишь

  твердым и уверенным голосом.

         - Ну что же, мальчик, я позаботился о твоей судьбе. Будешь пригретым,

  накормленным, а в будущем тебе намечается солидная работа. Впрочем, она уже

  зависит лично от тебя. Но, как я вижу, ты не дурак.

         Похвала, хоть и несколько сдержанная, мне понравилась, и я приготовился

  внимательно слушать.

         - Была у тебя девочка? - вдруг спросил он.

         Дыхание у меня от волнения перехватило, и я отрицательно замотал

  головой, пока не догадался, что он меня не видит.

         - Нет, - сдавленно ответил я. В его присутствии я всегда чувствовал

  себя неуютно, постоянно ощущая себя крохотной песчинкой перед открывшийся ей

  бесконечностью глубины космоса, о которой рассказывал хозяин в нашем

  предыдущем разговоре.

         - Отлично! - сказал он. - А хочешь, чтобы была? Только отвечай честно.

         - Да, - сказал я, подумывая о Даше. В таком вопросе врать не хотелось.

         - Значит будет, - утвердил он. - Я подобрал тебе одну, - он усмехнулся

  и добавил. - Одной будет достаточно?

         - Да, конечно.

         - Вот и хорошо. Паспорт ты еще не получил?

         - Еще нет.

         Шестнадцать лет мне исполнилось еще в начале марта, но с паспортом

  тянули, и я никак не мог получить его.

         - Не имеет значения, - сказал он. - Сделаем какой надо. Теперь о

  девочке. Ей тоже скоро шестнадцать. Родители занимают ответственные должности,

  в настоящий момент подыскивают подходящий вариант обмена квартиры. Через год

  они уезжают на новое место работы в другой конец страны.

         - Вы познакомите меня с ней?

         - Да нет, дружок, я тебе ее только покажу, а знакомиться будешь сам.

  Твоя задача - сделать ей ребенка.

         - Но как?

         - О боже! И ты говоришь, что учился в ПТУ? Неужели там тебя не успели

  просветить по этому поводу?

         - Не в этом дело. Она ведь не согласится.

         - Конечно, если будешь стоять как пень, то не согласится. Ты должен

  укусить ее, а когда она станет оборотнем, то уже не сможет отказать тебе.

  Родители узнают о ребенке, принимают тебя в свою семью (хотя и с небольшим

  скрипом, но счастье дочери дороже) и увозят, как поется в песне, "далеко от

  этой земли", - пропел он последние слова.

         - Я не смогу укусить ее.

         - Послушай, кому ты все это говоришь? Директору училища? Милиционеру? Я

  ли не знаю, что ты загрыз трех здоровенных мужиков.

         - Не трех, а двух! И один из них был вовсе не мужик, а парень.

         - Господи, двух-трех, какая разница. Главное - опыт уже есть. Тебе ведь

  не убивать ее надо, а лишь тихонько укусить. Учти, не поцапать, а именно

  укусить, от мелкой раны эффекта не будет.

         - А если я скажу "нет"?

         - Ну что же, имеешь право. Тогда - скатертью дорожка. Здесь не место

  жительства, здесь лишь временное пристанище для тех, кто по тем или иным

  причинам не сумел устроиться в обществе. Здесь так же действуют законы, как и

  везде, но только особые, свои. И тот, кто их нарушает, становится изгоем.

  Подумай об этом прежде, чем принять окончательное решение. Даю тебе время до

  ужина.

         Я повернулся и пошел к лестнице. Вслед мне донеслось:

         - Помни, ты уже настроил людей против себя. Не надо портить отношения с

  оборотнями. Они тоже умеют за себя постоять...

 

         ... Стемнело. В доме с плотно прикрытыми ставнями зажегся свет.

  Наступила пора ужина. Оборотни, переговариваясь друг с другом, собрались в

  столовой. И лишь одно место пустовало - тот, для кого оно было предназначено,

  так и не вышел из спальни, отягощенный, видимо, тяжелыми раздумьями.

         - Будете ужинать, Семен Петрович, - спросила Даша, поднявшись в главную

  комнату на втором этаже.

         - Нет, Дашенька, спасибо, в городе поужинаю. Позови-ка лучше того,

  новенького.

         - Он в спальне и еще не спускался.

         - Хорошо, я сам к нему зайду. Больше мне нет смысла от него таиться.

  Сегодня он или станет окончательно нашим, или уйдет в мир иной.

         Маленькие шаги хозяина послышались на лестнице, затем в коридоре

  первого этажа. Поднявшись по противоположной лестнице, хозяин очутился в

  спальне. Она оказалась совершенно пустой и безмолвной, лишь открытое окно то и

  дело хлопало рамой об косяк...

 

         ... А я в этот момент был уже далеко. Обратившись в волка, я крепко

  сжимал в руках узел с одеждой и мчался, желая как можно скорее выбраться из

  этого страшного леса. Неделю назад я думал, что нашел верный путь в том мире,

  где еще так недавно лишь неизвестность стояла перед моими глазами. Казалось

  все, о чем я мечтал, сбудется, жизнь моя устроится, а судьба находится в

  надежных руках. Но и этот путь оказался тупиковым. И здесь я стал всего лишь

  маленьким, никому не нужным запасным винтиком в сложной машине взаимоотношений

  оборотней. Я не буду получать спокойствие таким способом, я не смогу ее

  укусить! А ведь еще прошлой осенью моей розовой мечтой было соблазнить дочку

  директора училища, жениться на ней и переехать на квартиру, покинув

  ненавистную общагу. Но я не хотел никого делать оборотнем, не хотел!

  Достаточно я сам пережил за полгода, чтобы никому не пожелать своей участи,

  тем более ни в чем не повинной девочке, может быть даже красивой. В мечтах я

  уже представлял, как знакомлюсь с ней, с ее родителями, и все это без

  какого-либо укуса.

         Но мечты разлетелись вдребезги, когда я запнулся об скользкий корень.

  Знакомиться с девочками я не умел, терялся в их присутствии, не мог даже

  поддержать элементарного разговора. Все это теперь было страшно далеко и

  нереально. А пока только мрачный лес высился вокруг меня, одинокого.

         Чтоб не расклеиться от жалости к себе я откинул подальше все эти мысли

  и почувствовал себя волком, холодным сдержанным волком, который мчался сейчас

  вперед и вперед. Волку плевать на одиночество. У него есть только одна задача

  - вырваться из этого места. Оставаться здесь нельзя ни минуты, ибо человек,

  сидевший в нем знал слишком много. И ноги, подчиняясь приказу, мчались и

  мчались, унося волка все дальше, но проклятый лес никак не кончался...

 

         ... За несколько минут до полуночи возле затаившегося домика

  остановилась красная "Нива". Из нее вылезли четверо крепких молодцев, одетых

  как один в кожаные куртки (трое в черных, один в коричневой), и вошли в дом. В

  гостиной находился полный состав оборотней за исключением беглеца. Кивнув

  головой гостям и подождав, пока они усядутся за стол, хозяин приступил к делу:

 

         - Ну что же, ели, пили за народные деньги, теперь надо и поработать.

         - Все что надо - сделаем, - мрачно пояснил один из гостей.

         - Значит так. Надо поймать одного парня. На вид шестнадцать лет. Черная

  болоньевая куртка, темно-синие спортивные штаны. Вот фотография, - хозяин

  протянул два снимка гостям.

         - Почему только два? - спросил тот, что был в коричневой куртке.

         - Потому что так надо, - раздраженно ответил хозяин. - Вы разобьетесь

  на две группы. Двое волками побегут по его следу. Двое - в машине на перехват,

  обследуя все встречные деревни. Куда ведут следы?

         Старик поводил взглядом по карте и показал пальцем направление, в

  котором удалялись следы беглеца.

         - Что с ним делать, когда поймаем? - обратился к хозяину один из

  гостей.

         Хозяин раскрыл шкатулку, принесенную из своего кабинета. Внутри

  оказалась дюжина серебряных острых кинжалов с черными пластмассовыми

  рукоятками. Отделив четыре, хозяин раздал их гостям.

         - Пули вам не даю. Действовать надо бесшумно. Помните: парень не должен

  от вас уйти. Большой опасности он не представляет, но без него нам будет

  спокойнее. А теперь за дело.

         - Чего долго вошкались с пацаном-то? - недовольно пробурчал один из

  гостей. - Прибили бы сразу и делу конец.

         - Да я все надеялся сделать из него настоящего вервольфа, - задумчиво

  произнес хозяин. - Кто ж знал, что у него окажется такая гнилая душонка,

  жалостливая. Такие нам не нужны. Из-за этих и рушатся все грандиозные замыслы.

  Объяснишь им, растолкуешь по полочкам, ждешь результатов, а они стоят,

  задумались. Вроде бы все ясно: сказано - выполняй. Но нет, замерли,

  рассуждают: надо или не надо. И ведь не скажешь, что болваны, тормоза

  какие-нибудь. Нет - просто никчемные пустышки, тщетно старающиеся повернуть

  мир и не замечающие, что мир-то давно уже вертится в совсем другую сторону.

         Двое беспрекословно сели в машину и медленно-медленно поехали по

  дороге, с трудом лавируя в темноте между деревьев. Никто не смог бы проехать

  этим путем, и только оборотни, вооруженные сверхмощным зрением, катили по

  бездорожью в упорной надежде - схватить маленького змееныша, посмевшего

  бросить им вызов.

         Двое других разделись, надели на шею кожаные мешочки, в которые

  упаковали серебряное оружие, и вышли на крыльцо, готовясь к безжалостной

  погоне...

 

         ... Я не знал, сколько прошло времени, но уже порядком устал. Хоть и

  обращался я в волка без особых проблем, но бегать по-волчьи так и не научился.

  Ноги заплетались. Сухие сучки и корни деревьев словно старались, чтобы я

  запнулся об каждый из них. Я уже два раза мордой пропорол окрестные кусты, и

  особого удовольствия мне это не доставило.

         И вдруг лес кончился. Я испытал чувство безмерного восторга, когда

  вылетел на открытое пространство. Лес остался за моим хвостом. Впереди

  расстилалось поле, а за ним на холме виднелась деревенька, над которой светила

  полная луна. Была, вероятно, глубокая ночь, потому что ни в одном из домов не

  светились окна. Но это меня не расстроило, и я неторопливо побежал через поле

  к людям.

         Перейдя поле, я вновь стал человеком, чтобы не напугать какого-нибудь

  не вовремя проснувшегося мужика. Предвкушая конец мучениям, я вглядывался в

  приближающиеся дома. Что-то было не так. Половина переднего сруба была

  разобрана, но валялась тут же, и я никак не мог сообразить, почему бревна

  оставили гнить под дождями. Избы за первой страшно покосились, а у одной даже

  провалилась крыша. И вдруг меня как громом поразило - у домов были выломаны

  окна. Не просто стекла, а сами рамы и даже косяки. Тут и там валялись

  поломанные заборы, поваленный столб электропередачи перегородил дорогу. Я шел

  сюда зря - деревенька оказалась заброшенной.

         Но что это? слабый источник света мерцал из-за длинного дома со следами

  былой побелки. Уж не инопланетяне ли заинтересовались покинутым местом и

  устроили здесь свою базу. Я сразу насторожился, подкрался поближе и осторожно

  высунулся из-за угла. По счастью техника, обнаружившаяся там, была

  стопроцентно земной. Это была красная "Нива", фары которой бросали мощный сноп

  света на единственную уцелевшую стену когда-то величественного дома из

  кирпича. Почти сразу же я услышал голоса, доносившиеся изнутри дома напротив.

         - Вот чертов пацан. Угораздило его сбежать в такую пору. Теперь всю

  ночь не спи, а жди его здесь.

         - А почему ты думаешь, что он побежит именно сюда?

         - Да в этом направлении по всей округе не найдешь больше ни одной

  деревни. Эта на отшибе стояла, поэтому и ее бросили. А расположена она на

  пригорке. Пацан ее издали заметит и побежит сюда. Больше ему деваться-то

  некуда. Что он - дурак - ночевать в лесу.

         Я хотел было радостным криком привлечь к себе внимание говоривших, но

  вдруг до меня совершенно неожиданно дошло, что тот пацан, которого они

  проклинали на все корки, - это я.

         - Слушай, а может быть он уже здесь и спать завалился, - послышался

  недовольный голос менее сообразительного.

         - Ну пошли, проверим, - отозвался голос второго, - а то спать сильно

  хочется.

         Я замер за спрессовавшейся поленницей полусгнивших дров, а двое моих

  преследователей вышли на крыльцо.

         - Я тут где-то сарай видел, наполовину сеном наполненный. Вот куда он

  мог забиться, - сказал засоня.

         - Да сгнило уж твое сено.

         - И все же посмотрю.

         - Давай скорее, а то холодно тут. Во невезуха на мою голову. Надо было

  сразу кончать с тем пацаном, а то тянули, тянули.

         Они зашли в сарай. Видимо, сено не сгнило, потому что они стали что-то

  ворошить, где-то копаться, чем-то шуршать. А в моей голове возник план,

  отчаянно дерзкий, но позволявший избавиться от обоих преследователей сразу. Я

  уже понимал: какое им дали задание. Наверняка, серебряные пули у них были.

         Я выскочил из засады, подбежал к сараю и накинул тяжелый засов на

  петлю, а затем засунул в нее валявшийся неподалеку ржавый крюк. В дверь тут же

  замолотили, но сарай стоял непоколебимо, словно его строили на века. Я

  бросился к "Ниве" и распахнул заднюю дверцу. То, что мне нужно, я обнаружил не

  сразу. Двадцатилитровая канистра была почти доверху укрыта какими-то мешками.

  Я схватил ее и рванул на себя. Она с трудом подалась, внутри что-то булькнуло

  - две трети ее явно не пустовали. Я поднапрягся и потащил ее к сараю.

         В дверь стучали все громче и громче, казалось, что сарай раскачивался

  от могучих ударов. Я трясся от ужаса, но продолжал поливать бензином стенки

  сарая (совсем как в одной из серий "Воя"). Однако факела поблизости не

  оказалось, и я остановился в нерешительности. Внутри сарая оглушительно

  треснула какая-то доска. Я вздрогнул, испуг подхлестнул меня, и мои ноги вновь

  понесли меня к машине. Я мгновенно вытряхнул из бардачка все содержимое и

  начал лихорадочные поиски. Какое счастье, почти сразу же моя рука нащупала

  узкую и холодную зажигалку, на которой была изображена совершенно неодетая

  девушка на песке пляжа у самого синего моря.

         Через пару секунд я уже стоял у сарая. Надавив на кнопку я почти

  бессознательно решил, что бензин в зажигалке весь вышел, но крохотный язычок

  пламени рассеял мои сомнения. Я осторожно поднес ее к залитой бензином стене и

  сразу же отскочил. Огромный столб пламени охватил сарай. Горело все, даже мои

  ботинки, на которые я уронил несколько капель бензина. Сразу стало жарко.

  Ночной холод, пронизывавший меня до сих пор, улетучился. В сарае раздались

  дикие вопли заживо горящих. Одна пара кулаков продолжала безуспешные попытки

  сокрушить дверь. Другая долбила стену на против того места, где стоял я.

  Очевидно оборотень учуял мое присутствие. А я, вместо того, чтобы уносить ноги

  как можно дальше, стоял и стоял в каком-то оцепенении. Огонь полыхал в

  нескольких сантиметрах от моего лица, копоть садилась повсюду, куртка

  нагрелась до невозможности. А я стоял и как то не верил, что все происходящее

  - дело моих рук.

         Внезапно доска напротив меня проломилась, в образовавшуюся щель

  высунулась рука, покрытая серой шерстью. Сжатым в кулаке ножом он полоснул

  меня по левой руке. Я вскрикнул от боли и отшатнулся. Нож распорол мне куртку

  и довольно глубоко прошелся от плеча до локтя. В этот момент крыша сарая

  рухнула, и рука, дернувшись, исчезла в огне. Сразу же обрушились стены и

  погребли под собой двух оборотней, так и не сумевших вырваться из западни.

         Пожар быстро догорал. Пламя не перекинулось на соседнее здание, а

  угасло на небольшом участке, где еще недавно стоял сарай. Уголья переливались

  багровым блеском, а ветер разносил белый пепел по окрестностям.

         Холод, еще минуту назад позорно отступавший, снова почувствовал себя

  здесь хозяином и принялся за меня с новыми силами. А я стоял, чувствуя

  какую-то опустошенность от происшедшего. Я не питал никаких иллюзий насчет

  того исхода, если бы этим двум удалось поймать меня. Надеяться на худшее меня

  научил еще Федя. Здесь все игралось по тем же правилам. Я был чужим для них, а

  значит их врагом, которого следовало ликвидировать. Вот поэтому хозяин и

  послал за мной погоню. И не моя была в том вина, что победа на этот раз

  досталась мне. Не было у меня радости от этой победы. Лучше бы проехали эти

  двое мимо деревни, или я проскочил бы здесь первым. Но судьба повернула все

  это именно так, а не иначе. И я снова не знал, что же мне делать теперь

  дальше, ибо и оборотни решили биться со мной до победного конца. Сильно болела

  рука, куртка набухла от крови. Продолжать дорогу не было никаких сил. Я хотел

  разыскать на пепелище нож, чтобы хоть как-нибудь защитить себя, но одна мысль,

  что угли вдруг зашевелятся и двое мертвых восстанут из мрака, напугала меня до

  невозможности.

         В красной "Ниве" тоже ничего подходящего не оказалось. Как я жалел

  теперь, что так и не научился водить машину. Вот она, стоит передо мной такая

  надежная, такая красивая и такая бесполезная.

         За мертвой деревней расстилалось поле, за ним начинался лес, с виду

  ничем не отличавшийся от того, из которого я вышел пару часов назад. Медленно

  ступая, я побрел, чтобы укрыться в гуще его деревьев.

 

  Глава семнадцатая.

  Гонка со смертью.

         Фотография лежала прямо посредине крышки стола, за которым сидел

  Колбин. Несколько минут он разглядывал ее и размышлял над утренним разговором

  с начальством.

         Начальник ОВД вручил на оперативке эту самую фотографию Колбину и в

  довольно резкой форме посоветовал майору поспешить с развязкой

  соответствующего дела, мобилизуя все внутренние ресурсы отдела. Судя по всему,

  он уже получил втык где-то там, наверху, и еще не остыл. Это подтверждало и

  многозначительное подмигивание Корнеева, который сидел неподалеку от

  начальства и, как всегда, был в курсе всех происходящих событий.

         На фотографии был изображен подросток. Тот самый неуловимый паренек, за

  которым уже более трех месяцев охотился отдел Колбина. Тот самый, в которого

  стреляли странными серебряными пулями, и который так таинственно исчез из

  морга. Все это было делом вполне заурядным, если бы на снимке, сделанном

  скрытой камерой, не стояло число четырехдневной давности. Вот этого уже не

  могло быть, потому что не могло быть никогда. К сему дню труп этого парня

  должен был спокойно догнивать где-нибудь в укромном месте. Тем не менее причин

  производить фальшивку у начальника ОВД тоже не существовало. С появлением

  этого снимка дело приобрело какой-то, прямо сказать, сверхъестественный

  оттенок, и это совершенно не нравилось Колбину, привыкшему всякое происшествие

  раскладывать по строгим полочкам разумных и вполне реальных фактов.

         К фотоснимку прилагалась сопутствующая документация, представлявшая из

  себя запечатанный конверт с черным прямоугольным штампом вместо марки и

  обратным адресом городского исполнительного комитета. Разглядев адрес, Колбин

  нахмурился. Дело к тому же приобретало скверный оборот: если происшествием

  вдруг заинтересовались наверху, то сразу же приходилось пороть горячку и

  откладывать все остальные дела на неопределенное время, что в свою очередь

  вызвало бы недовольство непосредственного начальства. И теперь Колбин медлил

  вскрывать конверт, а ждал Соколова и Бахарева, отлучившихся еще до прихода

  начальника в курилку.

         Оба лейтенанта не заставили себя долго ждать. Поздоровавшись, они

  быстрым шагом подошли к столу.

         - Курите много, - бросил им Колбин и подвинул к ним снимок.

         Разглядев фотографию Бахарев присвистнул от удивления, а Соколов

  сохранил ледяное спокойствие, чем начал раздражать Колбина, который, ожидая

  должной реакции, едва мог усидеть в кресле.

         - Ну, что вы об этом думаете?

         - В лесу снимали, товарищ майор, - ответил Бахарев.

         - С таким же успехом его могли сфотографировать и в парке, и у

  нескольких рядом стоящих деревьев в центре самого обыкновенного жилого

  массива, - возразил ему Соколов.

         - Это дело второе, - перебил спорщиков Колбин, видя, что Бахарев

  готовится выдвинуть в защиту своей версии кучу аргументов, а обсуждение

  переключается в другую сторону. - Вы обратили внимание на дату снимка?

         - Обратили, но пока не поняли. Что это: ошибка или просто подделка? -

  спросил Соколов.

         - А если ни то и ни другое? - ответил Колбин вопросом на вопрос.

         - Тогда нам приходится поверить в существование живых мертвецов, -

  горячо заспорил Бахарев. - Ведь вы же сами не поверили ни единому слову

  Анохина и до сих пор считаете, что тело украли возможные убийцы. Что Вас

  заставило так круто поменять точку зрения?

         - Я еще ничего не поменял. Давайте вскроем конверт. Возможно там мы

  найдем все объяснения.

         Конверт был немедленно вскрыт. В нем оказался всего один листок.

  Бахарев и Соколов встали по бокам Колбина, который держал в руках листок с

  четким, отпечатанным на машинке текстом:

         "Разыскиваемый вами субъект - оборотень. На его совести уже три

  убийства, и он совершит еще много черных дел, если вы не поставите точку на

  его кровавом пути. Он невероятно опасен, и вы даже не подозреваете насколько.

  Он может вот-вот ускользнуть. Приложите все силы, потому что, если ему удастся

  уйти, то его уже ни чем не остановишь. Помните, что против оборотней действуют

  лишь серебряные пули, иначе остается только огонь. Спешите."

         И все. Больше ничего на листочке не было. Ни единой подписи, ни печати.

  Простая анонимка, которую ждала мусорная корзина, если бы не штамп

  горисполкома. И не втык, который достался начальнику ОВД. Сбивчивый текст

  донесения как-то не вязался с аккуратно расставленными знаками препинания и

  новой, почти нулевой машинкой, на которой был произведен.

         - Хотел бы я знать, кто в горисполкоме откалывает подобные шуточки?

         - А если это не шуточки, товарищ майор, - кинул пробный шар Бахарев.

         - Ты хочешь сказать, что оборотни существуют! - взорвался Колбин.

         - Но ведь Крохалев видел его, и тот, из морга, тоже! Вы же помните в

  каком состоянии было тело убитого. Не мог же он при таких поражениях встать и

  уйти, будь он обычным человеком. Не мог! И потом, было ведь заключение

  экспертов о клинической смерти, наступившей...

         - Это еще ни о чем не говорит! Нельзя брать на веру ничем не

  подтвержденные рассказы двух идиотов. Тем более, что Крохалев впоследствии

  изменил свои показания.

         - А может он изменил их под давлением. Может быть этот монстр

  повстречался со всеми тремя свидетелями и, запугав их, заставил изменить

  показания.

         - То-то Крохалев так орал, увидев так называемого монстра вблизи. Он

  кричал именно об оборотне. А зачем? Сидел бы спокойно. Ведь ему уже ничего не

  грозило, раз он изменил свои показания.

         - Дело даже не в этом, - вмешался в разговор Соколов. - Прежде всего

  нам следует разыскать того, кто выдал по первое число нашему начальству. Ведь

  посланник ясно предупреждает в письме о серебряных пулях. А в Лжеуварова

  стреляли пулями с серебряной оболочкой. Через автора письма мы вполне можем

  выйти на убийцу. Он мог действовать по приказу посланника. Обратите внимание

  на текст: сбивчивый, сумбурный. Писавший это донесение явно потерял душевное

  равновесие, а кто знает, на что может решиться запуганный донельзя человек.

         - Что-то я никогда не замечал в горисполкоме донельзя запуганных

  неврастеников, - усмехнулся Бахарев, - но в принципе это правильный путь.

  Кроме того, если утверждение насчет серебряных пуль верно, то объясняются

  волчьи следы и наличие кровавого пятна на стене детсада в Атищенском районе.

  Простые пули не смогли убить оборотня, но почему тогда он сумел выжить после

  серебряных? Странно...

         - Может, потому что они не целиком состояли из серебра? -

  заинтересовался Соколов. - А что, если попробовать настоящие серебряные?

         - Может у вас обоих есть серебряные прииски? - ехидно спросил Колбин. -

  Откуда ж вы возьмете серебро? Или может вы полагаете, что начальство

  безоговорочно одобрит вашу версию и выделит на ее осуществление энную сумму

  денег?

         - Серебра нам, конечно, никто не выделит, - согласился Бахарев. -

  Значит пули и огнестрельное оружие отпадают. Остается только огонь.

         Колбин в изнеможении откинулся на спинку кресла и обхватил руками

  голову, показывая своим подчиненным: пусть они верят во все, что угодно, лишь

  бы от расследования остались конкретные ощутимые результаты...

 

         ... Через пять минут лейтенант Соколов стучался в дверь начальника ОВД.

 

         - Разрешите войти, товарищ полковник, - сказал он, открывая дверь. - Я

  по поводу дела, которое вы поручили нашему отделу сегодня утром.

         Полковник Нахимов с интересом посмотрел на вошедшего Соколова:

         - Как же, как же, помню. А что, Колбин уже разобрался?

         - Да где там, - громко вздохнул Соколов, - пока просто хотим уточнить

  некоторые подробности.

         - Что именно? - спросил Нахимов.

         - Кто передал Вам конверт, товарищ полковник? - осторожно послал

  встречный вопрос Соколов.

         - Заместитель председателя горисполкома Звягин Андрей Петрович. Он

  посоветовал не тянуть с этим делом. - ответил Нахимов.

         - Спасибо, товарищ полковник, разрешите идти?

         - Да, да, конечно, - устало кивнул Нахимов...

 

         ... Бахарев, тем временем, сидел в лаборатории, где тщательно

  исследовали листок, конверт и фотографию. Кроме отпечатков пальцев Колбина

  эксперты нашли еще несколько других. Одна и та же рука заляпала во многих

  местах фотографию и конверт, зато на листке ее отпечатки напрочь

  отсутствовали. А на анонимке на одном и том же месте с лицевой и обратной

  стороны листка присутствовали четкие отпечатки большого и указательного пальца

  чьей-то посторонней руки, но это была единственная рука, которая могла

  принадлежать автору текста...

 

         ... Трамвай тряхнуло на повороте, и Соколов на секунду вышел из

  задумчивости.

         Странные мысли роились в голове. Ощущение необычности происходящего не

  покидало его. Вся предыдущая служба Соколова шла по откатанной схеме. Заведено

  дело, опрашиваются свидетели, вычисляется подозреваемый. Если все шло успешно,

  то подозреваемый превращался в обвиняемого, а если он, почуяв опасность,

  пытался скрыться, то его ловили общими усилиями. Если обвинение снималось, или

  подозреваемый не появлялся вовсе, то дело переходило в разряд "нераскрытые" и

  списывалось в архив. Здесь же все шло совершенно иначе. Были и пострадавшие, и

  свидетели. Мало того, Соколов сам видел главного "героя" расследования и не

  один раз. Но что было известно о нем? Практически ничего, кроме незначительных

  фактов об одежде, которую парень мог поменять в любую минуту, что он, судя по

  снимку, и сделал. Были, правда, еще домыслы, но они держались на зыбкой опоре

  и могли рухнуть в любое время.

         Действительно ли тот парень - оборотень? Если нет, то как ему удалось

  взломать дверь милицейского газика, ожить после клинической смерти, почему в

  него стреляли серебряными пулями? Если да, то к черту следовало послать все

  утверждения о разумности природы, порождающей таких монстров. Оборотни не

  могли быть мутантами, потому что сказки о них существовали на протяжении

  многих столетий. И в случае положительного ответа приходилось признать их

  реальными фактами. Какую опасность таил в себе этот монстр? Почему преследовал

  людей? Соколов знал, чтобы получить ответ на эти вопросы, ему необходимо

  встретиться с самим оборотнем, каким бы плачевным результатом не грозила эта

  встреча. Трамвай остановился невдалеке от нужного места, и Соколов вместе с

  десятками спешащих по своим делам людей, выгрузился из вагона.

         Двухэтажное здание горисполкома было недавно побелено в ярко-голубой

  цвет. Выступавшие части здания и колонны сверкали пока не замутненной еще

  белизной.

         Соколов шел по коридору второго этажа с высокими потолками и читал

  таблички на светло-желтых полированных дверях, пока не увидел искомую "Зам.

  Председателя Звягин А.П."

         Смело толкнув дверь, Соколов оказался в просторной приемной, на

  удивление пустой. Только стук машинки показывал, что кроме Соколова в

  помещении присутствовал по крайней мере еще один человек.

         - Что вам, товарищ? - этим человеком оказалась полная тридцатилетняя

  секретарша, сердито выглядывающая из-за пишущей машинки.

         - А Андрей Петрович разве не принимает? - осведомился Соколов.

         - Приема сегодня не будет, - резко ответила секретарша.

         - А где можно найти Андрея Петровича?

         - О, господи. Я же ясно сказала, что приема сегодня не будет.

         В таких случаях Соколов сразу же доставал свое удостоверение, которое

  всегда действовало лучше любого успокоительного. Опыт не подвел и на этот раз

  - тон голоса секретарши стал на порядок мягче.

         - Инфаркт у него. Два часа назад в больницу увезли.

         - В какую? - решил уточнить Соколов.

         - Во вторую, - с нажимом произнесла секретарша, намекая, что уж Андрея

  Петровича не повезут в обычную рядовую больницу.

         Но Соколову было сейчас не до вопросов о привилегиях. Если врачи не

  спасут Звягина, то дело вновь могло застрять на очередном этапе.

         Соколов выскочил из приемной, покинул здание горисполкома, поймал

  первое попавшееся такси и, сунув под нос шоферу свое удостоверение, понесся ко

  второй городской больнице, в которой работали лучшие врачи города.

         Доехав до места, Соколов выпрыгнул из машины и через две ступеньки

  взлетел по крыльцу к стеклянным дверям главного входа. Быстро уточнив у

  вахтера, где находится реанимационная, он помчался в нужном направлении. Из

  двери реанимационной выходил врач. Соколов кинулся к нему:

         - Как Звягин?

         - А вы кто ему будете?

         - Да я из милиции, - и Соколов показал ему свое удостоверение.

         - Поздно приехали, товарищ. Приступ был слишком сильный. Мы уже ничем

  не смогли помочь. Сердечная недостаточность.

         Врач направился к группе людей, безмолвно стоящих неподалеку, а Соколов

  скользнул в реанимационный кабинет, где в одиночестве остывало тело Звягина, и

  по-быстрому снял с обеих рук отпечатки пальцев. Впоследствии они совпали с

  отпечатками на поверхности конверта и фотографии. Автором письма Звягин не

  был.

         Заказав в ближайшем кафе комплексный обед - свекольный борщ с одной

  крохотной разварившейся картофелиной, лапшу с половинкой безвкусной и

  удивительно костлявой рыбы и странный напиток, носивший гордое название

  "компот" - Соколов наскоро пообедал и снова двинулся к горисполкому.

  Оставалась довольно призрачная надежда на то, что все же удастся установить

  автора предостережения.

         Первым делом он отыскал дверь с табличкой "Председатель городского

  исполнительного комитета Коновалов С. П." За ней оказалась самая обычная

  приемная, каких он на своем веку повидал немало: толпа народа, оккупировавшая

  все до единого стулья, жаркий воздух, безуспешно разгоняемый мощным

  вентилятором под потолком, и секретарша, помоложе и посимпатичнее, чем у зама.

  Она сидела за столом с селектором, то и дело обводя толпу грозным взглядом. В

  этот момент из дверей кабинета вышел очередной успокоенный товарищ. Соколов,

  выставив перед собой удостоверение, ринулся на штурм и без потерь пробился в

  кабинет председателя горисполкома.

         - Здравствуйте, - поздоровался Соколов, с ужасом осознав, что напрочь

  забыл имя-отчество своего собеседника.

         - Здравствуйте, - председатель жестом показал на стул, приглашая

  садиться, и продолжил. - Что у вас?

         - Я из милиции, - Соколов предъявил удостоверение и положил на стол

  фотографию. - Знаком Вам этот человек?

         Председатель окинул равнодушным взглядом фотографию:

         - Нет, а что? С ним что-нибудь случилось?

         - Тогда другой вопрос, - уклонился от ответа Соколов, забрав

  фотографию. - Вы знаете, что случилось с вашим заместителем?

         - Да, мне уже позвонили. Хороший был человек, а какой специалист!

         - Дело в том, что сегодня утром Звягин передал начальнику нашего ОВД

  письмо. Очень важное письмо. Оно было запечатано в конверт, видимо Звягин

  хотел отослать его почтой, но из-за важности сообщения передумал. Нам бы

  хотелось выяснить, кто поручил Звягину передать это письмо.

         - А что было в письме, если не секрет?

         - Несколько фактов о судьбе человека, изображенного на снимке.

         - Нет, знаете, я пожалуй ничем не смогу вам помочь, так как про

  существование подобного письма слышу впервые.

         С тяжелым предчувствием покинул кабинет Соколов. Когда исчезает важный

  свидетель, это указывает на то, что дело не такое уж запутанное и разгадка

  близка: преступник лишь хочет замести следы получше. Но не списывать же

  сердечную недостаточность на оборотня.

         Следующим этапом Соколов посетил заведующего почтой, но и это не внесло

  особых дополнений. Одна из приемщиц подтвердила, что два дня назад Звягин

  получал у нее пачку готовых к отправке конвертов. По всей вероятности это был

  один из них, а остальные спокойненько лежали в ящике стола в кабинете Звягина.

 

         Опрос секретарши Звягина ничего не дал, хотя по анализу шрифта было

  ясно, что текст печатался на ее машинке. И даже если Звягин работал в

  перчатках (хотя зачем ему это, если он захватал пальцами весь конверт), то кто

  тот второй, который оставил на листке свои пальчики. Взяв для очистки совести

  отпечатки пальцев у секретарши, Соколов покинул здание горисполкома - здесь

  уже больше нечего было делать. Ниточка вновь оборвалась. Куча обрывков торчала

  в разные стороны, но какой из них приведет к оборотню?...

 

         ... Я проснулся от утреннего холода. Серое небо словно пропитало все

  вокруг повышенной влажностью. Вскочив на ноги, я чуть было не упал снова от

  вспыхнувшей боли. Я мигом скинул куртку, развел в стороны половинки

  разрезанного рукава свитера и с ужасом увидел, что рука не только не зажила,

  но даже загноилась. Шатаясь, я побрел вперед, пока не наткнулся на небольшой

  ручеек. Я вдоволь напился холодной воды, от которой свело зубы и, корчась от

  боли, промыл рану, а затем перевязал ее разорванным рукавом рубахи. Это

  настолько утомило меня, что я едва добрался до ближайших кустов, рухнул под их

  защиту и мгновенно уснул, несмотря на холод. За время, проведенное с

  оборотнями, я уяснил, что раны лучше залечивать в человеческом облике, чтобы

  на восстановление тратилось меньше энергии, чтобы не попала какая-нибудь

  инфекция и т.д. и т.п. Поэтому я пожертвовал теплом, стараясь побыстрее

  избавиться от раны. Но почему она не зажила за ночь? Или я начал терять

  иммунитет, или хозяин дал моим преследователям особое оружие. Я проспал весь

  день.

         Открыв глаза, я обнаружил, что уже совсем стемнело. Рука вроде бы

  болела чуть меньше, но не проходила. К тому же у меня вдруг разболелся зуб

  около правого клыка. Нет ничего муторней зубной боли, особенно в тот момент,

  когда промерзнешь до мозга костей. Стал накрапывать дождик, и все вокруг

  охватило глубокое уныние. Единственной, зато большой радостью оказалось, что

  я, наконец, выбрался из леса и очутился на шоссе, причем рядом с указателем,

  на котором белыми буквами значилось "Санкт-Петербург 30 км".

         И тогда я решил идти в Питер. В моей голове мгновенно прокрутился

  следующий вариант: я выбираюсь в Питер, затем добегаю до границы, перехожу ее

  в образе волка и нахожу какого-нибудь писателя, который только и делает, что

  строчит книжки про оборотней. Я ему подкидываю сюжетец, а он мне за это

  обеспечивает политическое убежище и мое проживание на первых порах. А на

  Западе что? На Западе жить можно. Я уже представлял себе, как в шикарном

  вареном костюме прогуливаюсь по мощеным западным улицам и спокойно так

  поглядываю на витрины, а там чего только нет. А потом на серебристом

  "Мерседесе" я еду на теннисный корт, где меня ждет очаровательная блондиночка

  или даже лучше брюнеточка. Да, жгучая брюнетка с изумрудными глазами - моя

  невеста.

         В этот миг мечты мне казались настолько реальными, что я совсем забыл о

  промокшей насквозь одежде, об израненной руке и даже о зубной боли.

  Проезжавшие мимо машины окатывали меня грязью с головы до ног, но я просто не

  замечал этого, покинув реальный мир, пока тяжелый "Камаз" не притормозил возле

  меня. Из мерцающей в темноте кабины высунулась голова водителя:

         - Эй, пацан, подвезти?

         - Да, конечно! - обрадовался я.

         - А деньги у тебя есть?

         Я замялся. Свою сотню я позабыл в избушке оборотней. Правда в подклад

  куртки были зашиты шесть долларов, но с ними я пока не хотел расставаться.

         - Нету, - угрюмым голосом ответил я.

         - Ну, тогда ничего не выйдет, приятель.

         Громко хлопнула дверца, и грузовик, урча мотором, скрылся вдали. Он не

  только оставил меня в ночи, он сделал гораздо хуже - вытащил меня из мира

  иллюзий, развеяв мои мечты. Промокшие до невозможности штаны противно касались

  ног, куртка ничуть не грела, побаливала рука, а голова раскалывалась от ноющей

  зубной боли. Каждый раз, как я спотыкался об какой-нибудь камень, ломоть грязи

  или не по делу выросший бугорок, боль волнами колыхалась во мне и уже не

  давала сосредоточиться. Ко всему прочему я сильно устал и старался подальше

  отогнать мучительную мысль, что до Питера еще шагать и шагать...

 

         ... Эта ненастная ночь застала Федю в пути. Неотложные дела приказали

  оставить светлую идею спокойного сна в теплой квартире с какой-нибудь шлюшкой

  и заставили ехать сейчас в чужой машине и беспокойно дремать, скрючившись в

  неудобной позе на заднем сиденье. Машина была Хенселя. За последнее время они

  надежно скорешились, раскручивали дела вместе и даже взяли в долю Геника,

  который способностями не блистал и поэтому большого интереса не представлял;

  никаких солидных связей он не имел и пользы от него не было, как от козла

  молока. Но общая тайна охоты на сверхъестественного выродка сплотила их, и

  теперь они ехали в Питер, где наклевывалась маленькая разборка, на которой

  можно было урвать небольшой кусок, если постараться, конечно (без труда не

  выловишь и рыбку из пруда). Кроме того Геник клятвенно заверял, что загонит

  оставшиеся серебряные пули не по весу, а как произведения искусства такому же

  любителю ужасов, как и он сам. Хенсель крутил баранку, тихо матеря мокрую

  дорогу, Гена спал или молча сидел, уставившись в лобовое стекло, а Федя делал

  отчаянные попытки заснуть, но безуспешно.

         Один раз это ему почти удалось, но он тут же был разбужен громким

  возгласом Хенселя:

         - А это что за стручок там впереди?

         Федя открыл глаза и глянул вперед. Между головами Хенселя и Геника на

  освещенном фарами пространстве шагала невысокая фигурка. Федю аж подбросило.

  Остатки сна безвозвратно исчезли. Это был не стручок, а... Сверчок! Эту

  фигурку Федя узнал бы среди тысяч других. Он не слишком верил, что проклятый

  богом пацан ожил из мертвых, но после того, как выяснилось, что пули были из

  сплава, а не серебра, сомнения копошились в его душе. И теперь Федя готов был

  поспорить на все, что имел: это он, тот самый пацан...

 

         ... Еще одна машина остановилась где-то в метре за моей спиной, и я

  радостно решил, что наконец-то меня довезут до города, сгоряча не подумав о

  том, что грязный и мокрый шкет, готовый измазать своими штанами чехол сиденья,

  а на полу оставить пудовые комья глины, никому в общем-то не нужен.

         Но уже поворачиваясь, я ощутил незнакомое острое чувство - чувство

  опасности. Оно вибрировало во мне, приказывая уносить ноги. И все же я

  повернулся. Два силуэта в машине я не смог разглядеть. Но того, кто стоял,

  облокотившись на дверцу машины, я узнал без промедлений - слишком много я

  вытерпел от него. Но я не хотел больше убивать, поэтому быстро скинул всю

  одежду и стал завязывать ее в узел. Холодные струи хлестали мое тело, не

  давняя никакой возможности сосредоточиться, но великий инстинкт самосохранения

  направил все мои мысли в единую точку...

 

         ... - Чего он раздевается? - хмыкнул Хенсель, - с Федей трахаться

  собрался что ли?

         - Дурак! - заорал Федя, слышавший все. - Пацан сейчас в волка

  перекинется, - он тут же заскочил в машину и продолжил. - Гони, а то нам его

  не поймать! Поехали!!!

         Хенсель обиделся, но все же взглянул в окно еще раз. Огромный волк

  стоял там, освещенный ярким светом галогеновых фар. Машина тронулась с места,

  но волк опередил ее, сделав громадный прыжок вдаль, и понесся по мокрому

  шоссе.

         - Ничего, - произнес окончательно проснувшийся Геник. - Кому быть

  повешенным, тот не утонет...

 

         ... Каждое прикосновение левой передней лапы к асфальту вызывало

  пульсирующую боль, но не мог же я бежать на трех ногах. Стиснув клыки, я изо

  всех сил мчался вперед. Машина неотступно следовала за мной. Я прибавил

  скорость, но машина не отставала. Или там пока не решили, что делать со мной,

  или просто опасались высоких скоростей на этом скользком от дождя шоссе. Свет

  от фар бил мне в бока, поверхность дороги вспыхивала световыми бликами. Мне

  казалось, что эта сумасшедшая гонка будет длиться до бесконечности, но

  инстинкт самосохранения не давал мне остановиться или хотя бы скинуть

  скорость. Узел с одеждой, край которого цепко сжимали мои клыки, раскачивался

  и сбивал меня с ритма движения, но я даже и не помышлял расстаться с ним.

         Время остановилось, все исчезло, и только два силуэта на мокром шоссе

  продолжали свою ужасную гонку: израненный волк и машина, с трудом сдерживаемая

  умелыми руками. И вдруг я с ужасом понял, что начал выдыхаться. В свете фар

  впереди я смутно разглядел поворот дороги чуть ли не под прямым углом. Собрав

  все силы, я сделал несколько больших прыжков и перемахнул через обочину и

  темный кювет. Немного пробежав по липкому, размокшему полю, я бессильно

  свалился в грязную лужу. Мои легкие содрогались внутри, перекачивая бескрайние

  объемы воздуха. Я лег на все четыре лапы и стал ждать конца...

 

         ... Машину кидало влево-вправо, и Хенсель каким-то чудом вел ее по

  середине шоссе, не отрывая взгляд от зверя, бегущего чуть впереди. Внезапно

  волк, уже начавший сдавать, с новой силой поскакал вдаль и вдруг исчез,

  продолжая свою прямую и покинув круто повернувшую дорогу. Хенсель бешено

  закрутил руль влево, но поздно. Колеса проскользили по грязной обочине. Машина

  пролетела через кювет, стукнулась об его стенку и перевернулась, расплющив в

  лепешку верхнюю часть кабины. В разбитые окна ворвался ночной холод и косые

  струи дождя...

 

         ... Отлежавшись я встал и, прихрамывая, выбрался на дорогу. Позади меня

  темнела бесформенная груда металла - все, что осталось от машины. Я отнял еще

  три жизни, не желая этого. "Имел ли я право жить теперь сам?" - спросите вы.

  Не буду отвечать, не эти вопросы волновали меня сейчас больше всего. Мокрая

  шерсть уже не спасала от холода. Ветер спокойно раздвигал ее, беспрепятственно

  добираясь до кожи. Я дрожал, пронизываемый мерзкими холодными волнами, все

  сильнее и не заметил сам, как снова стал человеком.

         Черт побери, я был с ног до головы забрызган холодной противной грязью.

  Повязка на руке отсутствовала, и рана снова кровоточила. Больной зуб опять

  напомнил о себе. Да, так паршиво я уже давно себя не чувствовал.

         Развязав узел, я оторвал оставшийся рукав от рубашки и, пересилив

  дергающую боль, перевязал руку. Остатками ткани я вытер себя от грязи. Вдруг я

  почему-то вообразил, что где-то обронил один ботинок, и быстро распотрошил

  комок одежды. Но нет, оба ботинка оказались на месте. Я немного успокоился и

  оделся в мокрую, тоже забрызганную комьями глины одежду. Впереди у горизонта

  маячили огни большого города. Пытаясь не обращать внимание на боль в руке и

  вновь занывшие зубы, я шел к намеченной цели, минимумом которой было добраться

  до Питера, огни которого так заманчиво сверкали вдали...

 

         ... Федя очнулся от холода и обнаружил, что лежит в каком-то странном

  сооружении и еще более странной позе, когда ноги находились где-то вверху, а

  на лице лежала грязная промасленная тряпка. Постепенно он вспомнил все

  происшедшее и выбрался на бесконечно раскисшее под дождем поле через разбитое

  окно, вынув предварительно все осколки, еще оставшиеся там. Первого же взгляда

  на смятые тела Геника и Хенселя было достаточно, чтобы понять: помощь им уже

  не понадобится. Оборотень вновь победил. Отчаяние и дикая злоба переполняла

  Федю. Но он знал, что будет теперь делать, он это отлично знал.

         Брезгливо морщась, Федя вытащил из кармана Геника коробочку с

  серебряными пулями, а из багажника дипломат, в котором находился АКСУ. Сверчок

  не уйдет, ему никуда не деться. Кинув коробку в дипломат, Федя поднял молнию

  куртки до самого верха, застегнулся на все кнопки и зашагал туда, где серое

  небо было уже чуть светлее основной массы.

         Федю ждали приключения в Санкт-Петербурге...

 

         ... Несколько минут спустя на шоссе вблизи покореженной машины

  остановилась черная "Волга". Двое вышедших из нее мужчин в строгих деловых

  костюмах внимательно осмотрели все вокруг, затем снова уселись в уютный салон.

  В доме хозяина заверещал вызов радиотелефона.

         - Взяли машину. Преследование волками не имеет смысла - идет дождь.

  Направление выбрали верно, - услышал хозяин из трубки.

         - Нашли след? - спросил он.

         - Ваш подопечный начинает убирать свидетелей. Мало ему наших двоих, так

  он еще за людей принялся.

         - Сколько жмуриков? - коротко спросил хозяин.

         - Пока два. Третий еще не дошел до нужного состояния и шагает сейчас

  прямиком к Ленинграду... тьфу ты, к Санкт-Петербургу. Остановить его?

         - Не надо. Он еще может нам пригодиться. Сейчас все средства хороши. Я

  даже подключил к этому делу милицию. Надеюсь, вас парень не расколет так

  быстро, как тех двоих.

         В трубке раздался щелчок, и связь прервалась...

 

         ... Минутой спустя черная "Волга" пронеслась мимо Феди, не обращая

  никакого внимания на его энергичные размахивания руками. Федя так и не узнал

  никогда, как ему повезло, что эта "Волга" не остановилась рядом с ним, а

  стрелой умчалась к городу на Неве, куда теперь перемещался центр действий этой

  истории.

 

  Глава восемнадцатая.

  Меж двух огней.

         Вновь дома высились по обеим сторонам моего пути. Высоченные коробки

  двенадцати- и шестнадцатиэтажных домов, тянувшихся до бесконечности. Прямая

  линия дороги вела меня вперед по району новостроек. Вновь я очутился в городе,

  но не в городке областного центра. Это был огромный по величине город -

  Санкт-Петербург.

         Таким образом, первая часть моей "программы максимум" достигла финала:

  я добрался до Питера. Это событие означало, что путь уже начат, и отступать с

  него было бы предательством по отношению к самому себе.

         Вы думаете, я находился в кристально-спокойном состоянии после такой

  бессонной ночки? Нет! Все поджилки тряслись у меня от волнения. А в руках

  появилась нервная дрожь. Я настолько был выбит из колеи, что всерьез опасался

  самопроизвольного обращения в волка. Контролировать себя становилось все

  сложнее, но я держался изо всех сил. Если бы это случилось на глазах у людей,

  то катастрофа стала бы неминуемой.

         Прежде всего я постарался успокоиться и как можно скорее освоиться в

  новом для себя месте. Со стороны мне теперь ничего не угрожало - я оторвался

  от всех возможных преследователей. Погоню оборотней я сжег в сарае. Трое

  крутых ребят во главе с Федей разбились на своей тачке. Милиция, давно

  потерявшая мой след, находилась вообще в другом городе, а для питерских

  служителей порядка я пока не представлял никакого интереса. Оставалось

  поменять доллары на рубли, приобрести божеский вид, солидно пообедать и

  ненавязчиво выяснить: в какой стороне находится граница с Финляндией.

         Доллары на рубли я спокойно обменял в банковской конторе, куда меня

  упорно не хотел пускать швейцар, и лишь вид долларов убедил его в серьезности

  моих намерений. Он, правда, сделал попытку позаимствовать их у меня, но я тоже

  был малый не промах. Увидев, что швейцар потерял свою бдительность, я ловко

  проскользнул вглубь здания. Там я без труда нашел нужное окошечко и получил

  пачку денег, а на обратном пути смешался с толпой и благополучно миновал

  высматривающего меня швейцара.

         На деньги я сносно приоделся, побывав в четырех комиссионках и

  полностью заменив весь свой гардероб за исключением старых, испытанных

  ботинок. Я купил летнюю матерчатую куртку, благо, погода уже была теплая, и

  хлопчатобумажные синие брюки, заштопанные в нескольких местах. Вид у меня

  получился, конечно, не супер, но мне сейчас было не до стиля. На остатки денег

  я, как и мечталось, вдоволь наелся.

         К сытному обеду прибавились еще две радости. Во-первых, во внутреннем

  кармане моей болоньевой куртки обнаружилась "забытая" в доме оборотней сотня,

  и с ее помощью я купил продуктов впрок, положил их в полиэтиленовый кулек и

  оставил в камере хранения на Московском железнодорожном вокзале. Во-вторых,

  там же, у вокзала, я загнал какой-то тетке, торгующей цветами, уже не нужные

  мне перчатки, увеличив свой небогатый капитал на червонец, а затем отправился

  шататься по округе.

         Однако, моя прогулка длилась недолго. После обеда зуб, совсем было

  притихнувший, заломило так, что я чуть не взвыл. Поэтому следующие десять

  минут мне пришлось в срочном порядке спрашивать у всех прохожих подряд как

  добраться до ближайшей зубной больницы. Выпытав адрес поликлиники, я стремглав

  бросился туда. В регистратуре мне пояснили, что на прием надо записываться с

  утра со своей медицинской картой, но, видя мои мучения, отправили к дежурному

  врачу. Если у остальных кабинетов сидело по три-четыре человека, дожидаясь

  своей очереди, то в приемной дежурного врача царили тишина и спокойствие.

         Это означало, что я оказался единственным пациентом. Меня сразу же

  пригласили в кабинет и усадили в специальное кресло. Тогда я и понял, почему

  люди сюда не ломились. Мне растолковали, что плата за срочность - двойная.

  Сначала я вообще не въехал: какая такая плата, но потом вспомнил, что мы живем

  в эпоху рыночных отношений. Я горестно подсчитал убытки, но другого варианта

  не предлагалось.

         С детства не люблю зубных врачей, покажите мне такого человека, который

  любил бы их (вообще-то, будь моя жена зубным врачом, я все равно любил бы ее

  без памяти, жаль только, что ни одна зубная врачиха не горела желанием стать

  моей женой). Любой из нас с опаской входит в этот кабинет, и взор наш тут же

  устремляется на бормашину. Все! Политика, сев зерновых на Кубани, визит

  инопланетян в Воронеж волнуют нас не больше, чем листок, упавший с дерева за

  нашей спиной. Остается единственный и потому жизненно важный вопрос: будет ли

  врач сверлить зубы, а если будет, то как? Но врач берет в руку это ужасное

  приспособление, жужжит мотор, последние сомнения улетучиваются и начинаются

  эти тягостные минуты, которые заставляют нас откладывать следующий визит к

  стоматологу до бесконечности и идти туда только в случае крайней

  необходимости.

         Надо ли говорить, что и я пережил все эти ощущения, да в такой степени,

  что позабыл даже о том, что я - оборотень. Мне сверлили зуб, а моя

  нечеловеческая сущность забилась от страха далеко-далеко и никак себя в этот

  момент не проявляла. Когда я полностью отошел от полуобморочного состояния, то

  обнаружил, что шагаю в неизвестном направлении, а поликлиника давно уже

  скрылась за поворотом. Блаженное чувство радости, что все уже позади,

  заставляло меня чуть ли не лететь по воздуху. Трудно перечислить все

  воспоминания, которые пронеслись во мне за это время. И все они были яркими и

  теплыми, но вдруг я остановился и призадумался.

         Местонахождение финской границы так и оставалось для меня загадкой,

  ведь не будешь же об этом спрашивать у прохожих. Но существовал Финляндский

  вокзал. Из курса истории я отлично помнил, что именно на этот вокзал приехал

  из Финляндии Ленин. Значит, если шагать от вокзала вдоль железнодорожной

  линии, то пути прямиком приведут меня к границе. Лучшего варианта можно было и

  не придумывать. Улыбаясь своей догадливости, я быстро шел, то и дело

  поворачивая с одной улицы на другую. Я даже немного устал, и поэтому мысли мои

  приняли другой оборот. Я решил отложить свой поход до завтра, а сейчас

  позаботиться о ночлеге.

         Сначала я решил опять податься в районы новостроек, но передумал. У

  меня еще побаливал зуб, и мне не хотелось его тревожить при обращении в волка,

  а спать в человеческом образе на бетонном полу, пусть даже при наличии двух

  курток, я не мог. И жестко, и холодно - все равно не уснул бы. Кроме того, не

  хотелось опять тащиться в такую даль. Поэтому я решил вечером побродить по

  центру города, а заночевать на Московском вокзале, где к тому же у меня

  хранился весь продовольственный запас.

         Часам к семи вечера у меня уже слипались глаза. Я стоял в огромном

  центральном зале Московского вокзала и намеревался пройти в следующий, чтобы

  найти себе какое-нибудь местечко. Как вдруг незнакомое волнение зашевелилось

  во мне, поднялось, выросло. Если бы я умел чувствовать взгляды, то с чистой

  совестью написал бы: "Я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд". Но я

  твердо знал: если даже десяток человек уставятся мне в спину, я спокойно

  продолжу свой путь, не обращая внимания на "энергию", устремленную на меня.

  Нет, здесь действительно возникло нечто особенное. Во мне соединились чувство

  опасности и какое-то новое, совсем незнакомое чувство.

         Я резко повернулся и обнаружил, что за мной внимательно наблюдает

  красивый двадцатипятилетний мужик в ярком спортивном костюме. С первого

  взгляда я с ужасом понял, что это не человек. Мне с горечью вспомнились слова

  хозяина о том, что придет время, и я сам смогу выделить своих из толпы. Время,

  как видно, уже пришло, но своим я еще не стал. Да и вряд ли теперь стану.

  Поэтому необходимо было как можно скорее уносить отсюда ноги.

         Усталость, ноющая боль в руке, нелегкий путь: все это вдруг разом

  надавило на мои плечи, и я снова стал терять контроль над собой. Однако я не

  растерялся - выцепляю продукты и ходу отсюда! Я выгреб из кармана всю мелочь.

  Рубль на вход в зал камер хранения нашелся, но ни одной пятнадцатикопеечной

  монеты не оказалось. Мужик не делал попыток приблизиться ко мне или привлечь

  мое внимание, а стал пристально осматривать зал, выискивая кого-то в толпе.

  Очевидно, он был здесь не один. Тогда они легко могли скрутить меня и увезти

  куда угодно. Не следовало также забывать и об особых ножах, один из которых

  оставил памятную отметину на моей руке.

         Я заметался по залу. Надо было во что бы то ни стало раздобыть

  пятнадцатикопеечную монету и как можно скорее. Я кинулся к сувенирному киоску

  - он был закрыт. Секундой спустя я стоял в закутке, где очаровательная девушка

  торговала кооперативными товарами.

         - Разменяйте, пожалуйста, чтобы было пятнадцать копеек, - попросил я

  ее, протягивая гривенник и двадцатикопеечную монету.

         - Мелочи не держим, - презрительно процедила красавица и отвернулась. Я

  ее больше не интересовал.

         Я не стал терять времени и побежал к стойке, где пятидесятилетняя

  полная продавщица возилась с булочками и соком. Я пристроился к небольшой

  (человека четыре) очереди и с опаской оглядел зал. Так и есть, их было уже

  двое. Они разыскивали меня взглядами, а очередь двигалась нестерпимо медленно.

  И все же, спрятавшись под боком у грузного пенсионера в летней фетровой шляпе,

  я благополучно добрался до стойки.

         - Разменяйте, пожалуйста, так, чтобы по пятнадцать, - с надеждой

  посмотрел я на продавщицу.

         Осознав свою значительность, она взглянула на меня сверху вниз,

  скривила губы и отчеканила три слова:

         - Здесь не размен.

         Все! Шанс выручить свои продукты был потерян окончательно. Острые когти

  впились в мою сжатую ладонь, а во рту появилась знакомая теснота от мгновенно

  выросших клыков. Клянусь, я готов был броситься на нее, вцепиться когтями в

  лицо, чтобы выдавить тот взгляд, устремленный на меня, от которого становилось

  не по себе. Так смотрят на скользкого противного червяка, посмевшего выползти

  не по делу в центр зала ожидания. Ведь под рукой у нее находилась не одна, не

  две, а десяток пятнариков. Но нет, желая показать важность своего положения,

  она не захотела расстаться ни с одной из них. За что же она меня так? А,

  понял... Что мог ей сделать неказистый пацан? Ведь знай она, кто я такой на

  самом деле, то без проблем отдала бы мне не одну, не две, а все, все монетки,

  только бы мои зубки и коготки не коснулись ее уверенного самодовольного

  личика. Во мне закипала ненависть. Черная злоба против таких вот, которые днем

  готовы загрызть любого из-за копейки, а вечером, пожертвовав пятерку в один из

  расплодившихся фондов, считают себя самыми прекрасными людьми на всем белом

  свете. Ну, теперь все! Я окончательно потерял контроль над собой.

         И в эту минуту краем глаза я уловил, что те двое пробираются в мою

  сторону. Они все-таки обнаружили меня. Пришлось попрощаться с мыслью о

  продуктах, оставленных в камере хранения, и исчезнуть с глаз долой. Я ринулся

  к выходу, а у дверей резко обернулся. Сомнений не было - они бежали вслед за

  мной. Я понесся по улице, ища взглядом, в какую лазейку можно забраться,

  спрятавшись от столь опасной погони. С этими я уже не мог драться. Они сами

  были оборотнями.

         К счастью, свернув в боковую улицу, я увидел распахнутые двери

  коммерческого магазина. Прибавив в скорости, я перебежал через дорогу и

  оказался в маленьком коридорчике, отделявшем торговый зал от улицы. Путь мне

  преградил здоровенный детина, заслонивший проход:

         - Выметайся, пацан, закрываемся.

         Мне надо было выиграть время, и поэтому я жалобно загундосил:

         - Пропустите, пожалуйста. Ведь до закрытия еще двадцать минут.

         - Выметайся, выметайся. На сегодня все. Вот завтра приходи и покупай

  все, что вздумается, - он легко двинул меня кулаком. Обручальное кольцо больно

  стукнуло меня по лбу.

         - Но я живу на другом конце города...

         - Э, да ты, я гляжу, непонятливый очень. И обурел в корягу к тому же.

         Парень выматерился, схватил меня за шиворот и как щенка вышвырнул на

  улицу.

         Я больно ударился покалеченной рукой. Чтоб тебя всего! А ведь придет

  домой, подарит дочке конфету, поцелует жену, усядется с ней на диван и будет

  смотреть по видаку "Рабыню Изауру", переживая за ее тяжелую и несчастную

  судьбу.

         Поднявшись, я тут же оценил обстановку. В принципе, все обстояло не так

  уж плохо. Мои преследователи уже миновали магазин и быстро удалялись в глубину

  улицы, но на мою беду один из них обернулся, издал удивленный возглас, и

  погоня началась снова. Последние дни не прибавили мне здоровья. Поэтому

  расстояние между нами стремительно сокращалось. Когда мое положение стало

  совсем безнадежным - мне удивительно подфартило: из ближайшего кинотеатра, где

  как раз закончился сеанс, вывалила толпа народа. Я успешно затерялся в ней и

  пропал из виду оборотней. Озадаченные, они остановились посреди сумеречной

  улицы. Народ уже рассосался, и она была пустой. Лишь вдалеке три девицы

  спешили к заманчивому "Форду", откуда патлатый юноша призывно махал им

  рукой...

 

         ... Бахарев и Соколов сидели в кабинете Колбина, погруженные в глубокие

  раздумья. Но вот дверь распахнулась, и в кабинете появился сам Колбин, мрачный

  и озабоченный.

         - Как дела? - с порога осведомился он.

         - Пока ничего нового, товарищ майор, - ответил ему Соколов. - Ведь не

  так-то просто поймать оборот...

         - Ну все, хватит! - резко оборвал его Колбин. - Я вижу, вы ни на шаг не

  продвинулись. В общем, так, выбросьте все ваши идиотские бредни из головы.

  Пора заниматься делом, а не ушами хлопать. Не было там никакого оборотня.

         - А как же вы сами объясните случившееся, товарищ майор? - не утерпел

  Бахарев.

         - А очень просто! Кому-то выгодно, чтобы мы считали пропавшего

  Лжеуварова оборотнем. Все подстроили так, чтобы мы плясали под чужую дудку.

  Самый обыкновенный театр, начиная с пресловутых "серебряных" пуль и кончая

  дурацкой анонимкой. Нас хотели сбить с толку, и, надо признаться, им это

  удалось.

         - Значит, по-вашему и фотография, и анонимка из горисполкома - самые

  обыкновенные фальшивки.

         - Разумеется.

         - Но бумагу-то печатали явно второпях.

         - Вот уж нет! Когда такие бумаженции печатают второпях, то забывают

  даже поставить точки, а здесь даже есть куча запятых, и все на своих местах. Я

  сразу это отметил, только не придал должного значения. Да и все остальное

  можно объяснить разумно и логично, не вдаваясь в мистику.

         - Значит, оборотня не было, - поскучнел ранее молчавший Соколов.

         Сверхъестественность дела сразу поблекла и стала принимать вполне

  обыденные очертания. Но что было делать дальше? Труп (который следовало как

  можно скорее разыскать) исчез, автор письма так и остался невыясненным,

  свидетели не говорили ничего такого, что могло бы вывести на след. Оставалось

  сидеть и уповать на чудо, которое не замедлило явиться в лице сержанта

  Прохорова. Он заглянул в кабинет и выпалил:

         - Товарищ майор, Вы просили докладывать обо всем необычном, что

  случится.

         - Да, да, конечно, - заинтересовался Колбин.

         - Жена мужа после совместной пьянки убила, - во всеуслышанье заявил

  Прохоров.

         - Ну и что же здесь необычного, - расстроился Бахарев.

         - Орудие убийства. Это был чугунный котелок.

         - А еще что-нибудь у тебя есть? - нетерпеливо спросил Соколов.

         - Конечно же, - обрадовался Прохоров. - Возле Санкт-Петербурга машина

  на большой скорости перевернулась. Номера наши. Так быстро гнали, будто за

  волком охотились. Двое в лепешку, а третий ушел.

         - На волка? - чуть ли не хором сказали все трое.

         - Ну, это еще не самое необычное. Вот на Садовой квартиру обокрали

  таким хитрым способом...

         - Подожди, Прохоров, - прервал его Колбин, - давай про волка подробнее.

 

         После подробного рассказа Прохорова выяснилось следующее.

  Приблизительно в десяти километрах от Санкт-Петербурга, вылетев на обочину,

  разбилась машина. На переднем сидении погибли и шофер, и пассажир. Тот, кто

  находился сзади, выбрался, пошастал вокруг машины и ушел к шоссе, где следы

  его терялись. На месте аварии обнаружены два смазанных и один четкий отпечаток

  волчьей лапы, появившийся на том месте за несколько секунд до катастрофы,

  иначе его бы смыл дождь, прежде чем сверху оказался багажник автомобиля. У

  шофера обнаружен пистолет Макарова, у пассажира три пули, покрытые серебряной

  оболочкой (при этом сообщении Соколов радостно потер руки). Ленинградские

  коллеги запрашивали данные о хозяине автомобиля "ВАЗ-21011", на котором были

  номера чужой области. Кроме того, в салоне был обнаружен паспорт на Маликова

  Геннадия Константиновича, судя по фотографии - погибшего пассажира.

         - Спасибо, Прохоров, - поблагодарил сержанта Колбин, - можешь идти. Ты

  принес как раз то, что и было нужно.

         Когда за Прохоровым закрылась дверь, Соколов, едва сдерживаясь,

  воскликнул:

         - Ну так как же, Александр Филиппович, насчет оборотня? Волчья лапа там

  не зря появилась.

         - Это еще ничего не доказывает, - возразил Колбин. - У мальчиков могли

  быть неполадки в психике, и они любого волка принимали за оборотня или просто

  игрались. Но, по крайней мере, хозяин серебряных пуль установлен. Теперь нам

  необходимо выцепить того, который ушел, а через него мы выйдем и на

  Лжеуварова.

         Колбин повернулся к окну, постоял, подумал и коротко возразил своим

  подчиненным:

         - Ну вот что, ребятки. Придется нам ехать в Ленинград...

 

         ... Федя тоже провел этот день довольно результативно. Первым делом он

  ринулся к уже знакомому ему ювелиру.

         Ничего не подозревая, тот открыл ему дверь. Федя сразу же сгреб в тугой

  узел пиджак на его груди:

         - Что ж ты делаешь, падла. Закроил серебро, а нам туфту подсунул. Пиши

  завещание, сволочь.

         Ювелир слабо сопротивлялся, губы его беззвучно шевелились, не в силах

  выдавить ни слова.

         - Короче, - продолжил Федя. - Завтра я наблюдаю здесь шесть десятков

  настоящих серебряных пуль. Если не успеешь, то считай, что ты уже не жилец.

         Федя развернулся и стал спускаться по лестнице, когда ему в спину

  донеслись слова: "А серебро?"

         - Серебро?! - Федя пулей взвился обратно на площадку. - Меня не

  интересует, где ты достанешь серебро. Это уже лично твои проблемы. Можешь

  взять из того, что ухватил от нас, а не хватит, так добавишь из своих запасов.

  Иначе ищи веревку.

         Выйдя на улицу, Федя подумал о том, что вряд ли возможно отыскать

  Сверчка в Питере - таком огромном городе, будь он даже с ног до головы

  вооружен серебряными пулями. Срочно требовалось подкрепление. Но Хенсель

  находился уже среди мертвых, а своей армии у Феди никогда не было. Однако

  светлая идея все же посетила федину голову. Он отправился на междугородку,

  раскрыл свою записную книжку и набрал номер телефона, услышанный когда-то от

  Хенселя.

         - Алло, это Ринат? - осведомился Федя и, услышав положительный ответ,

  продолжил. - Слушай, Ринат, тебя срочно вызывает Хенсель. Ах да, я из Питера

  звоню. Вот сюда и подъезжай. К Московскому вокзалу. И еще, прихвати с собой

  всех, кого сможешь. И чем скорее приедешь, тем лучше. Все.

         Вновь оказавшись на улице, Федя почувствовал резкий подъем настроения.

  Все шло пока отлично. Без сомнения, пули к утру будут готовы, а часам к

  двенадцати дня приедет пара-тройка верных псов. Хотя Хенсель и умер, но имя

  его жило в памяти людей, а влияние сохранилось и было еще довольно велико...

 

         ... Я ехал, прислонившись здоровой рукой к углу троллейбусного сиденья,

  а лбом - к холодному оконному стеклу. Я все еще не мог выбрать место для

  ночлега и продолжал ехать в никуда.

         Вот он я - оборотень! Исчадие ада, слуга дьявола, враг всего

  человеческого, которого вообще не должно существовать в природе. Но я жил и,

  значит, был для чего-то нужен. Может, мне следовало затаиться с самого начала,

  и тогда я не совершил бы ошибки той ноябрьской ночью. Одна ошибка повлекла за

  собой другую, та - следующую. Возникала цепь все новых и новых ошибок. Вот уже

  шеренга кровавых призраков стоит передо мной, а люди заняли позицию по другую

  сторону баррикад. Почему так случилось? Наверное, не только от того, что я

  стал оборотнем. Другая причина крылась здесь, но не мог же я обвинить всех

  людей в том, что они сейчас противостояли мне.

         И все же, думаю, я имел право жить, несмотря на все то, что уже

  совершил. Придет время, и я заживу тихой и спокойной жизнью и совершу, быть

  может, кучу полезных дел. Но сейчас мне предстояло вырваться из замкнутого

  круга, где все пушки были направлены в центр, а в центре стоял я.

         Троллейбус мягко остановился. Я поднялся, вышел из почти пустого салона

  и зашагал по почти пустой улице, бесцельно уставившись вперед.

         Громада пятиэтажного дома встала на моем пути. Черный дом на фоне

  черного неба. Ни одно окно не светилось. Он был обнесен деревянным, грубо

  сколоченным, кое-где пошатнувшимся забором. По всей видимости, дому предстоял

  капитальный ремонт, отложенный в связи с трудной экономической ситуацией на

  неопределенное время. Через дыру в заборе я пробрался на отгороженную

  площадку, а затем проник в дом, практически уже ничего не соображая от

  усталости. Бросив болоньевую куртку на пол, я начал свое обращение, но, как

  только клыки полезли из десен, оглушительная зубная боль пронизала мою голову.

  В глазах потемнело, и я чуть не потерял сознание. Пришлось отказаться от

  намерения провести эту ночь волком. Я поудобнее расстелил свою старую куртку

  на площадке (я ее и захватил-то лишь потому, что предчувствовал подобный

  вариант) и лег на пол. Комфорта это не прибавило, но сильная усталость

  сработала лучше любого снотворного и помогла мне быстро заснуть...

 

         ... Ближе к полуночи два оборотня ехали в автобусе, вглядываясь в

  подступавшую тьму за окнами. Безрезультатная погоня даже их выбила из колеи.

  Они сидели напротив друг друга в получеловеческом облике. Временами один из

  них поворачивал свое жуткое лицо и злобным взглядом светящихся тусклым красным

  светом глаз окидывал салон автобуса. В эти секунды редкие пассажиры вжимались

  плотнее в спинки кресел и отворачивали испуганные лица. Оборотень усмехался,

  обнажая огромные клыки, и менее стойкие пассажиры выпрыгивали на ближайшей

  остановке. Почти сразу же облик нечеловеческих лиц исчезал из памяти и только

  непонятная тяжесть давила откуда-то изнутри. Но пролетала ночь, наступало

  новое утро, осадок испарялся из души. Люди, столкнувшиеся с появлением

  страшного, неисследованного еще никем мира, вновь жили, как и прежде, и душа

  их, более не омраченная ничем потусторонним, вновь радовалась жизни или

  распутывала обычные каждодневные проблемы, возникающие на каждом шагу.

         Но это было завтра. А сегодня, ближе к полуночи два оборотня ехали в

  автобусе, вглядываясь в подступившую тьму за окнами.

 

  Глава девятнадцатая.

  Пустой дом.

         Я проснулся и с удивлением увидел, что лежу на холодном полу в каком-то

  сумрачном помещении со странной формой потолков. Постепенно приглядевшись, я

  понял, что никакие это не потолки, а пролеты лестницы, уходящие вверх. Оттуда

  пробивалась слабая полоска дневного света.

         Причудливость моего положения потрясла меня, и я непроизвольно сжался в

  комок. Впечатление необычного усиливала почти полная тишина вокруг, только

  издали доносился слабый отзвук уличного шума. Полумрак и тишина словно

  подчеркивали надежность убежища. Вспыхнувший интерес заставил меня подняться

  на ноги. Странно, но я никак не мог вспомнить, каким образом попал сюда, хотя

  уже догадался, что нахожусь в пустом доме, в квартале или двух от которого

  находится троллейбусная остановка.

         Я стоял в самом низу подъезда возле входной двери, но все попытки

  сдвинуть ее с места не увенчались успехом. Очевидно, она была надежно заделана

  снаружи. Рука по-прежнему ныла. А зубы, едва я только попробовал выпустить

  клыки, вспыхнули невыносимой болью, которая упрямо не хотела затихать.

  Вероятно, при пломбировании была занесена какая-то инфекция, и теперь

  крошечные микроорганизмы завоевывали там все новые и новые просторы для своей

  бурной деятельности. Но хуже всего угнетала даже не эта идиотская боль. Хуже

  всего было то, что я уже не мог обратиться в волка. Серьезный удар для меня. Я

  стал безоружен.

         Теперь следовало отвлечься, чтобы хоть на время забыть о зубах, и я

  двинулся на исследования.

         Пройдя несколько ступенек вверх до первой площадки, я понял, что значит

  определение "гулкие шаги". Действительно, звук от моих шагов разносился

  далеко-далеко и возвращался оттуда измененный магической вибрацией пустоты.

         К моему изумлению, на этой площадке не оказалось ни одной двери.

  Однако, вскоре я догадался, что на первом этаже дома располагался магазин,

  аптека или еще что-нибудь в этом же роде.

         Я двинулся вверх и добрался до промежуточной площадки меду первым и

  вторым этажом. На облезлой зеленой стене с побелкой поверху виднелись голубые

  незакрашенные прямоугольники, оставшиеся от висевших здесь когда-то почтовых

  ящиков. Самих ящиков, разумеется, не было. У самого пола площадки виднелось

  небольшое разбитое окно. Я нагнулся и, выглянув в него, заметил бетонный

  карниз, нависший над входом в подъезд. Очевидно, через это окошко я и проник

  сюда вчера.

         Больше на площадке не нашлось ничего интересного, и я поднялся на

  второй этаж. Четыре пустых проема встретили меня там. Странно видеть пустую

  дыру вместо двери у входа в квартиру. Я потрогал шершавую стену, на которой

  раньше крепился дверной карниз, и не удержался от искушения зайти в одну из

  квартир. Это была стандартная двухкомнатная квартирка с кухней, совмещенным

  санузлом и маленькой темной кладовкой без окна. Здесь также царила пустота и

  развал. На стенах уцелели выцветшие обои розоватого оттенка с выдранными

  кусками. На окнах не было рам, и пустые прямоугольники неприятно смотрелись на

  фоне розовой стены, открывая вид на тенистую улицу с мрачными домами старой

  застройки.

         На полу валялись щепки, старые пожелтевшие газеты, обрывки обоев. Я

  прошелся по комнатам, заглянул на кухню, на которой стояла покореженная

  газовая плита и проломленная раковина. Краны отсутствовали, и темные отверстия

  труб уставились на меня, как ружейные стволы.

         Я снова вышел на площадку лестничной клетки. Здесь было уютнее, чем в

  пустых ободранных квартирах, привычнее как-то, хотя и не так светло. Я зашел в

  боковой проем. Окна этой квартиры выходили во двор - обычный двор, я таких уже

  много видел. Песочница, детские качели, карусель для маленьких, ровный ряд

  кустиков, прямоугольные клумбы, на черноземе которых ярко зеленела молодая

  трава. На кустах и деревьях тоже начали распускаться листья, но еще такие

  крохотные, что при всем моем старании я не мог различить каждый в отдельности.

  Только зеленый фон веток, еще вчера таких серых и невзрачных, радостно сообщал

  о приходе нового, завершающего месяца весны.

         Двор ограничивался с четырех сторон домами, образующими ровный

  прямоугольник. Длинный дом напротив оказался типичной "хрущевкой" - одной из

  первых, увиденных мной "хрущевок", встречающихся в Питере не так то часто.

  Она, скорее всего, была точной копией моего дома (впрочем, об этом я мог

  только догадываться), а вот боковые здания отличались и от нее, и друг от

  друга. Слева стоял пятиэтажный дом, построенный лет сорок-пятьдесят назад. Он

  был покрыт зеленой известью и выглядел солидно и крепко. Правый дом имел всего

  четыре этажа и два подъезда. Он разительно отличался от остальных и казался

  каким-то недомерком. Тем не менее, и в этом доме, и в двух других кипела

  жизнь, сушилось белье, в подъезды входили и выходили люди, а мой дом пустовал,

  и единственным его жителем на данный момент был я.

         Я продолжил свои изыскания. Несмотря на однообразие планировки, ни одна

  квартира не являлась чьим-нибудь двойником. В каждой из них оставались следы

  от покинувших ее людей, живших здесь раньше. Рисунок обоев или побелка,

  детские каракули на стенках, контуры мебели, проявлявшие себя прямоугольниками

  истинного цвета обоев или следами от ножек, деревянный пол или покрытый

  линолеумом - все это так или иначе указывало на различные характеры и судьбы.

         Порой я пытался представить себе, судьба каких людей вершилась здесь,

  но все это были лишь догадки, да смутные образы. Они не могли вдохнуть старую

  жизнь в опустевшие квартиры.

         Я обследовал чердак, но грозно нависшие стропила словно таили в себе

  какую-то опасность, а свет, пробивавшийся через слуховое окно и щели в крыше,

  резко вычерчивал темные стойки, выдававшиеся из полумрака. Неприятное чувство

  охватило меня, и я поспешил покинуть это место. А спускаться в темный подвал я

  и вовсе не решился, и его неразведанные секреты так и остались тайнами для

  меня.

         Вскоре я обнаружил в некоторых квартирах проломы, позволяющие

  проникнуть в другой подъезд, а из него в следующий. Так, переходя из одной

  квартиры в другую, я обошел почти весь дом и обнаружил, что никого, кроме

  меня, здесь нет.

         Было какое-то необычное чувство - ощущать себя хозяином целого дома -

  пустого дома. Я уже видел покинутую деревню, но одноэтажные деревянные дома

  как-то терялись среди окружающих полей под бесконечным небом и не создавали

  такого странного чувства.

         В моих новых владениях меня повсюду окружали мертвые стены, а уличный

  шум существовал как бы отдельно от этого дома. И хотя я считал, что душа моя

  давно уже обособилась от мира людей, но физическое одиночество действовало

  угнетающе. Пустота давила на мои нервы, пугала меня. И тогда, чтобы

  успокоиться, я выбрался через разбитое стекло подъезда наружу и отправился на

  Московский вокзал за своими продуктами. Денег у меня больше не было,

  следовательно, ничего другого больше не оставалось, несмотря даже на возможную

  встречу с оборотнями.

         Получив в ближайшем киоске несколько пятнариков (для этого пришлось

  купить несколько открыток с видами Ленинграда), я подождал нужный троллейбус и

  отправился в путь...

 

         ... Колбин и Соколов с мрачным спокойствием переносили все трудности

  путешествия в переполненном салоне городского Санкт-Петербургского автобуса.

  Огромная спина какого-то здоровяка надежно придавила их к боковому окну так,

  что ребра едва не трещали, вдавившись в поручень, тянувшийся вдоль стекла.

  Колбин и Соколов прилагали все усилия, чтобы удержать завоеванные позиции, но

  могучая спина на каждом толчке автобуса миллиметр за миллиметром сокращала

  пространство, отведенное милиционерам. Было нестерпимо душно, воняло бензином

  и потом, а мысль о Бахареве, сидящем сейчас в пустом, прохладном кабинете,

  становилась просто невыносимой.

         И в этот момент Колбин услышал удивленный возглас Соколова. Повернув

  лицо, которое тут же оказалось приплюснутым к оконному стеклу, майор

  пристально вгляделся в прохожих.

         Там, среди толпы, не обращая никакого внимания на троллейбусы и

  автобусы, проносящиеся мимо, шагал невысокий паренек в синих помятых брюках и

  светлой куртке с матерчатым верхом. Вполне обычный паренек. Он не кидался на

  людей, не сверкал глазищами, и даже если у него были клыки, то они сейчас

  прятались за плотно сжатыми губами. Он неторопливо шел по улице и ничем не

  выделялся среди окружавшей его толпы.

         Но именно он был обнаружен мертвым в раннее апрельское утро, именно его

  убили полусеребряные пули, именно он так таинственно исчез из морга, и именно

  его фотография лежала сейчас в кармане у Колбина.

         Стройная логическая цепочка, выстроенная майором, разрушилась в одну

  секунду, таяли, исчезая, звенья строгих реалий, казалось, Колбин сам стоит

  сейчас на грани обыденного перед входом в неизвестный мир - туда, в чью

  сторону направлялся оживший мертвец. А он вдруг свернул направо, промелькнул

  вдали под аркой и скрылся из глаз.

         Могучая спина начала новое, решающее наступление на милиционеров.

  Автобус был переполнен, не было никакой возможности пробиться к дверям, кабина

  водителя пряталась в необозримой дали. Дернувшись пару раз, Колбин понял, что

  трепыхаться бессмысленно. Вход в темный, сверхъестественный мир помутнел,

  растворился среди скопления потных и злых голов...

 

         ... Паша, Хома и Ринат стояли вблизи Московского вокзала и хмуро

  смотрели на Федю. Федя тоже недовольно окидывал их взглядами. Честно говоря,

  он ожидал, что его команда будет более многочисленной, но для начала и это

  неплохо.

         -... Еще раз повторяю. Хенсель уехал по нашим делам, а вы трое пока в

  моем распоряжении, - все более распаляясь, прорычал он.

         - Ладно трепу. Про Хенселя мы выясним сами. А ты пока дело говори, -

  сказал Хома.

         Федя внутренне перевел дух. Важная победа была одержана:

         - В общем так. Помните того пацана, которого в прошлый раз ловили?

         - Ну.

         - Не "ну", а "да" или "нет", - пронизывая троицу бешеным взглядом,

  громко сказал Федя.

         - Да, помним.

         - Надо его еще раз поймать.

         - Так его же Хенсель из автомата прикончил!

         - Видать, плохо прикончил, - объяснил Федя. - Снова ловить придется.

         - Ты че, шутишь? В Питере! Пацана! Он что, сам к нам в руки прибежит?

         - Может, и прибежит. Где мы стоим?

         - Ну, у вокзала.

         - Не у вокзала, а у Московского вокзала. Парень-то не дурак, наверняка

  в Москву поедет. Город большой - всяко устроиться можно.

         - А может, он еще вчера укатил или сегодня утром? - предположил Ринат.

         - Я всю ночь и утро у поездов дежурил. Его не было.

         - А парень-то не дурак, - ехидно пробормотал Хома. - Что же он даже не

  появился.

         - Я так думаю, что у него бабок тогда не было, вот он и не пришел, -

  пояснил Федя.

         - А может, он их и не достанет?

         - Достанет, такой достанет.

         - Ну хорошо, а где мы его ловить будем?

         - Ваша задача такова: один со мной на платформе стоит, двое в зале

  ожидания смотрят, обедаем по очереди. Как увидите - окружайте. Крутите руки

  будто пьяному и тащите ко мне. Разговаривать с ним буду я сам. Поняли?

         Все трое одновременно кивнули.

         - Да, еще вот что. Хенселя нет, плачу я лично. Если поймаете, то по

  десять штук каждому.

         Все трое кивнули еще раз и отправились дежурить по своим местам...

 

         ... До Московского вокзала я добрался без всяких происшествий. Правда,

  недалеко от него я немного заблудился и минут двадцать проплутал по

  окрестностям.

         Но вот мой путь окончен, и величественное здание Московского вокзала

  совсем близко - через дорогу. Но сейчас мне не хотелось торопиться. Оборотни,

  если они все еще находились здесь, были несравненно опытнее меня и могли

  учуять мою незначительную персону первыми. Поэтому я весьма осторожно перешел

  дорогу и остановился в раздумьях.

         И тут мое внимание привлекла куча народа, толпившаяся возле одного из

  углов вокзала. Оттуда доносились веселые звуки гармошки, и я без лишних слов

  поспешил им навстречу.

         Толпа оказалась внушительной. Я потратил немало сил, прежде чем мне

  удалось выбраться на такое место, откуда уже удавалось хоть что-нибудь

  разглядеть.

         На небольшом пятачке танцевала четверка парней в тельняшках. Они

  улыбались и лихо отплясывали веселый танец. Сбоку стоял пятый, который играл

  на гармошке и пел, а остальные время от времени подхватывали его слова. Но

  вокруг шумела толпа, и я так и не смог разобрать содержание песни. Закончив

  выступление. Гармонист подхватил с мостовой кепку с монетами и вместе с

  товарищами исчез в толпе.

         Я протолкнулся в первый ряд, ожидая увидеть что-нибудь подобное. Но на

  помост из четырех деревянных ящиков, сдвинутых вместе, забрался мужик лет под

  сорок и, вытащив из кармана помятый листок, стал читать:

 

        Который день, который час

        Призывы верные слышны.

        Читаем новый мы указ,

        Лишь только б не было войны.

 

        Солому скоро будем жрать,

        И чистой нет в Неве волны.

        Готов всю жизнь свою проспать,

        И только не было б войны.

 

        С экранов умники поют:

        Карманы деньгами полны,

        За нас шампанское нальют,

        За мир! Чтоб не было войны.

 

        Пропил я стол, пропил кровать,

        Пропил последние штаны,

        Чтоб дырки в нервах залатать,

        Чтоб только не было войны.

 

        Хоть душу я готов продать,

        Но очередь у Сатаны.

        А, и на это наплевать,

        Ведь жить мы будем без войны.

 

        Тепло отключат, да и газ.

        И света нет, и нет воды.

        Из тьмы в окно я в сотый раз

        Гляжу: ну с богом. Нет войны!

 

        А бог глядит, но облаков

        Страну закрыли буруны.

        Но бог, он видит без очков.

        Живут отлично, без войны.

 

        Республикам уж нет числа,

        А помидорам нет цены.

        Пускай хоть с голоду помрем,

        Но сохраним мир от войны.

 

        К капитализму не придем

        И к коммунизму не пришли.

        Вот так мы пакостно живем.

        Эх, только б не было войны.

 

 

         Мужик собрал жидкие аплодисменты, немного серебра, чуть порванный рубль

  и две новых пятерки. Он откашлялся и вытащил из кармана следующий листок,

  такой же измятый, как и первый.

         Ну нет, была охота стоять здесь и слушать стишки. Я повернулся и с

  трудом выбрался из толпы. Соловья баснями не кормят, а значит, следовало как

  можно скорее выцепить свои продукты из камеры хранения.

         Тревожно оглядываясь, я прошелся по огромному залу, по краям которого с

  чемоданами в руках толпились группы туристов. Ничто не возбудило моих

  подозрений. Я спокойно спустился в камеру хранения, благополучно извлек из

  ячейки кулек с продуктами и, преодолев лестничные ступеньки, вновь оказался в

  большом зале.

         Здесь я вдруг обнаружил, что мое появление привлекло внимание трех

  парней восемнадцати-двадцати лет, явно не оборотней. Они быстро пробирались ко

  мне и, пока я сообразил, что это за мной, подошли почти вплотную. Разумеется,

  я бросился наутек (мне не привыкать - не в первый раз), парни - следом. Один

  мужик, видимо, принял меня за вора и, протянув руку, хотел схватить за

  воротник куртки, но я ловко обогнул его и оказался в зале ожидания.

         Там я стал лавировать между креслами, стараясь увеличить отрыв. Это не

  помогло - преследователи не отставали, более того, они чуть не поймали меня в

  кольцо. Я готов поклясться, что это не оборотни, но кем бы они ни были, им

  нужна была именно моя персона.

         Тогда я решил применить свой старый испытанный прием и, завидев

  подошедший троллейбус, маршрут которого проходил вблизи пустого дома, заскочил

  в салон. Но и на этот раз прием не сработал, как надо. Все трое успели

  запрыгнуть туда же, прежде чем водитель захлопнул двери. Двое тут же

  прислонились спинами к средней и последней двери, а третий, ехидно усмехаясь,

  встал рядом со мной. Он посматривал на меня с чувством хозяйского

  превосходства, намекая без слов, что может сделать со мной все, что ни

  пожелает...

 

         ... Паша, Хома и Ринат переводили дух после долгого бега. Пацан и

  правда оказался не дурак, но и Федя тоже дураком не был, раз сумел

  предусмотреть каждый его шаг (вот только обедать отправился не вовремя). Но

  как ловко пацанчик влетел в расставленные сети и теперь, понимая, что уйти ему

  уже не удастся, злобно рассматривал всех троих...

 

         ... Да, на этот раз мне не повезло. Моя хитрость не удалась, и я

  находился под пристальным наблюдением "святой троицы". Стоявший рядом со мной

  парень был высокого роста в ярко-голубых спортивных штанах "Пума" и олимпийке

  от темно-синего "Адидаса". Стоявший на выходе у средней двери низенький

  плотный парень был одет в красивую серую куртку со множеством ярких замочков и

  зеленые просторные джинсы. За такую фигуру у нас в учаге его обязательно

  прозвали бы "бочонком". Вообще-то вряд ли, лицо у него было невероятно борзым,

  он бы выбрал кликуху посолиднее. Третьего скрывали пассажиры, и я только

  изредка видел его рыжую макушку.

         Проехав несколько остановок, я подумал, что неплохо бы уйти и на этот

  раз. Теперь предстояло выбраться из троллейбуса и запутать преследователей в

  бесконечных дворах. Беда в том, что я раньше никогда здесь не бывал.

         И все же, решившись, я стал пробираться к передней, незаблокированной

  двери. Это явилось неожиданностью для моего сторожа, который полагал, что я

  уже осознал свое недостойное поведение и больше не буду рыпаться. Поэтому он

  слегка затормозил и бросился за мной с некоторым опозданием. В это время двери

  распахнулись, я мигом вылетел из троллейбуса. А выходивший следом мужик

  застрял в дверях, вытаскивая объемную сумку. Обозленный задержкой водитель

  мстительно закрыл двери и поехал. Мужик со своей сумкой остался в салоне, но

  там же остался и мой высокий сторож, который теперь растерянно выглядывал из

  окна.

         От одного я отделался. Но оставались еще двое. Быстро свернув за угол

  ближайшего дома, я перемахнул через низенькую каменную оградку и спрятался за

  кустами, выставлявшимися из-за нее. Двое парней крутились на месте, оглядывая

  окрестности, буквально в пяти шагах от меня. Медлить было нельзя, и я ползком,

  по-партизански, стал пробираться, скрытый ровным рядом кустов. Дорога эта

  привела меня к церкви.

         Церковь была так себе, не слишком большая, но вблизи оказалась довольно

  красивой. Вся она аккуратно была покрашена в голубой цвет. Над входом

  красовалась вмурованная в стену искусно выполненная икона. Изящная башенка

  взмывала в небо, такое же лазурное, как и она сама. Венчал церквушку

  позолоченный крест, ярко сверкавший на солнце.

         Я нерешительно зашел внутрь. Ох, как много здесь оказалось людей: и

  верующих, и экскурсантов. Уютно и красиво - несмотря на такое скопление

  народа. Небольшое помещение полностью освещалось сотнями, тысячами

  электрических ламп в форме свечей. Были тут и настоящие свечи в специальных

  подставках - множество свечей. И иконы, иконы повсюду.

         Больше я ничего разглядеть не успел, ибо возле меня уже стоял

  священник, опытным взглядом выделив страждущего человека из толпы, и участливо

  смотрел на меня.

         - Что привело тебя в храм божий, сын мой? - ласково спросил он. Молнией

  промелькнула мысль в моей голове: "А если он укроет меня здесь, может,

  кончатся тогда мои страдания, может, здесь я обрету долгожданный покой?"

  Уставшими, полубезумными глазами взглянул я на священника. Крохотный огонек

  надежды вспыхнул в душе.

         - Не таись, сын мой, господь выслушает и поймет.

         А впрочем, мне уже нечего было терять.

         - Видите ли, батюшка, я - оборотень...

         В одну секунду, в один неприметный миг исказилось лицо священника.

         - Прочь, - прошептал он. - Прочь из храма Господня.

         Священник отшатнулся в испуге, а я стоял и смотрел на него с надеждой.

  Я еще ничего не понял.

         - Верующие, прихожане, - завопил батюшка, - вышвырните паршивую овцу из

  стада божьего. Не дайте лукавому глумиться над нами в храме господнем.

         Сразу же вокруг места, где я стоял, образовалась пустота. Сотни

  взглядов уперлись в том направлении, куда указывал трясущийся палец

  священника. А я все еще находился в каком-то оцепенении.

         - Изыди, изыди, сатана! Прочь, прочь отсюда, детище дьявола! - взывал

  священник.

         - Да че с ним разговаривать, - произнес кудрявый мужик в рубашке, из

  закатанных рукавов которой выставлялись накачанные волосатые руки. Грудь его

  также была открыта свежему воздуху, а на густом волосяном покрове солидно

  лежал золотой крестик.

         - Спаси, господи, и сохрани, - крестился кто-то в толпе.

         Мужик тем временем обошел меня со всех сторон, остался позади и вдруг

  сильно ударил меня в спину. Да, силушкой его бог не обидел; я пролетел на пять

  метров вперед, чуть не врезавшись в поспешно расступившуюся толпу.

         - Пшла прочь, сучара, отседова, - мужик одним прыжком подскочил ко мне,

  схватил за волосы и потащил к выходу. Следом за ним семенил священник и что-то

  неразборчиво бубнил себе под нос. А сверху на все происходящее смотрел с

  потолка бог и одобрительно усмехался, торжествуя законную победу над силами

  зла.

         Мужик столкнул меня с крыльца и, вытерев потные руки об свою "Карреру",

  удалился обратно. Толпа сразу же потеряла ко мне интерес, а я понуро поплелся

  подальше от ярых поборников веры божьей.

         Вот тут-то меня и выцепили те двое. Однако, они показались слишком

  рано, и я успел сориентироваться, развернуться и дать деру. Я бежал и слышал

  за спиной их сопение. Но тут обстоятельства сложились явно в мою пользу:

  обернувшись на повороте, я увидел, что меня преследует только рыжий. Толстяк,

  видимо, не выдержал быстрого темпа и отстал. С моим опытом отделаться от

  одного преследователя было проще пареной репы. К тому же оказалось, что я уже

  преодолел порядочное расстояние: вблизи маячил тот самый пустой дом, где я

  провел первую половину этого дня. Чтобы не выдать свое убежище, я запетлял по

  дворам, постепенно приближаясь к дому, затем завернул за угол его забора,

  нырнул в знакомую дырку, в три прыжка подскочил к подъезду, подтянулся на

  карнизе и мигом юркнул в разбитое окно. Пришлось, правда, расстаться с

  продуктами, кинув кулек в кучу досок из полуразвалившегося штабеля, иначе я не

  смог бы подтянуться. Но это меня мало огорчало. Главное - я запутал след, а

  кулек можно было подобрать и ночью, когда преследователи уберутся восвояси...

 

         ... Через пять минут возле четырехэтажного дома с двумя подъездами

  встретились Паша, потерявший пацана из виду, и Хома, благоразумно сокращавший

  путь по соседним дворам.

         - Ну что? - первым делом ехидно спросил Хома.

         - Упустил, - только и вымолвил Паша, сгибаясь от усталости пополам.

         - Спокуха, не гнуси, - успокоил его Хома. - Здесь пацан. Вон в том

  пустом доме.

         - Да? - оживился Паша. - А что будем делать? Заберемся туда?

         - Нет! Дом большой, скоро вечер. Там нам его не словить. Надо ждать,

  когда он сам оттуда выберется.

         - Тогда я побежал за Федей, а ты тут сторожи.

         - Ладно, быстрей только. И курева захвати побольше. Чую, нам здесь всю

  ночь торчать...

 

         ... Сумерки подкрались незаметно. Контуры стен сливались в

  неопределенное темное месиво, а входные отверстия подозрительно смотрели на

  меня пустыми темными глазницами. Тишина пустого дома вместе с полутьмой начала

  пугать меня, и я уже был готов покинуть свои владения, как вдруг, спасаясь от

  страха, догадался перейти в соседнюю комнату, окна которой выходили на улицу.

         Я находился сейчас на пятом этаже, куда мигом влетел, разгоряченный

  погоней. А перед моими глазами развернулась величественная картина заката. В

  эту минуту я больше всего хотел бы стать художником, чтобы запечатлеть на века

  всю эту яркую палитру сиявших на небесах красок. Над крышами домов полыхал

  наполовину скрывшийся багровый диск солнца, окрашивая окружающее его

  пространство в ярко-красный свет. Чуть повыше этот расплескавшийся багрянец

  имел более светлый оттенок. И чем выше поднимался мой взгляд, тем бледнее он

  становился. Темно-красный, красный, светло-светло красный, розовый,

  нежно-розовый, почти незаметный розовый и, наконец, такой, что мой глаз уже не

  мог отличить, то ли это розовый с голубым оттенком, то ли голубой с розовым

  отблеском. Там незаметно вступали в свои права краски ночи. Чем дальше было

  расстояние от почти уже скрывшегося солнца, тем больше сгущался голубой цвет.

  Вот он уже приобрел яркость, вот потемнел, превратился в синий, темно-синий, а

  над моей головой стал уже сине-фиолетовым.

         Нежный переход от багрово-красного до фиолетового был выполнен

  настолько мастерски, что я жалел о невозможности тут же схватить кисти и

  краски и остановить все это великолепие навсегда. Сотни, тысячи раз до этого я

  наблюдал закат, но сейчас сидел потрясенный до глубины души. Необычная

  обстановка и непреходящее чувство опасности настолько обострили мои чувства,

  что крыши города, красные от лучей солнца, и панорама заката на полнеба

  запечатлелись в памяти до конца моих дней. Долгие годы спустя, удобно

  расположившись в мягком и уютном кресле, я буду вспоминать все происшедшее со

  мной, и закат, этот закат будет одним из редких светлых участков на моем

  мрачном пути.

         Но закат догорел. Лишь красная полоса еще выделялась на темном фоне

  неба. Сумрачная улица стояла, раскинувшись внизу, перед моими глазами, а

  чувство одиночества давило, как никогда.

         Я набрался смелости и, зажмурив глаза, словно боялся неосторожным

  взглядом разбудить притаившихся здесь призраков, прошелся по темным коридорам

  и комнатам, пока не забрался в комнату, где нашлась только одна дверь.

         Нерешительно я приоткрыл один глаз. Мне очень бы не хотелось оказаться

  сейчас в кладовке без окон, где царила исключительная тьма, но, по счастью,

  моему взору представилась небольшая комната, в окне которой виднелась

  "хрущевка", стоящая напротив.

         Понемногу я успокоился. В доме напротив ярко горели огни многочисленных

  окон. Я сел на подоконник и уставился во двор, оставив страшную пустоту за

  спиной. Впрочем, во дворе тоже никого не наблюдалось, но почему-то это еще

  больше укрепило мое спокойствие, и я перевел взгляд на дом.

         Окна, сиявшие желтым электрическим светом, словно убеждали меня, что я

  не один. Перед моим взором открывались кухни, спальни, гостиные, детские. В

  каждой из квартир кипела своя собственная, обособленная жизнь, но вместе они

  составляли тот огромный мир, который зовется человечеством. Окна гасли, но

  словно на смену им вспыхивал свет в других. Женщины старательно копошились на

  кухнях, а там, где горел голубоватый или радужный отблеск экрана телевизора,

  мои комментарии были уже, так сказать, излишни.

         Две маленькие фигурки - мальчик и девочка - увлеченно плевали сверху на

  темный асфальт. Чуть выше и правее на балконе виднелось несколько сигаретных

  огоньков. В третьем окне от угла второго этажа вовсю веселились огни

  цветомузыки. И хотя никому не было дела до меня, скрывающегося здесь, в пустом

  доме, я почему-то уже не чувствовал себя исключительно одиноким. Мне было

  хорошо сидеть и наблюдать за всеми происходящими вокруг событиями, и, что ни

  говори, для этого стоило очутиться в Питере и забраться в этот заброшенный

  дом. Я сидел и смотрел, а жизнь продолжала катиться дальше.

         На четвертом этаже распахнулась створка рамы, и на меня выплеснулся

  обрывок песни:

 

        ... И эти розы -

        - уже не проза.

 

        Надоело нам на дело

        Свои перышки таскать.

        Мамы, папы, прячьте девок,

        Мы идем любовь искать.

        Надоело...

 

 

         Рокот мотоцикла, на котором лихо пронесся запоздалый рокер, заглушил

  несколько слов.

 

        ... день-деньской.

        Отпусти, мамаша, сына.

        Сын гуляет холостой.

 

 

         Окно звонко захлопнулось, и дальнейшие куплеты песни вновь стали

  недоступны для моего слуха.

         Я поднял взгляд вверх, выше обступавших дом деревьев, выше крыши. Сотни

  звезд сияли там. Луна отсутствовала, и это почему-то казалось мне хорошим

  знаком. Картина мерцающих звезд на иссиня-черном небе была ничуть не хуже

  ослепительного заката.

         Я не знаю, сколько прошло времени, пока мое внимание привлекал

  вышеописанный пейзаж. Но завтра мне предстояло продолжить путь, и поэтому

  просто необходимо было выспаться, чтобы восстановить силы. Кроме того (вы уже,

  наверное, забыли), рука так и не заживала, а зубы не успокаивались - боль

  толчками ворочалась в десне, но я еще надеялся, что она утихнет к утру.

         Выше моих сил было смотреть в глубину темной квартиры, а свет зажигать

  не представлялось возможным. Любой отблеск в пустом доме мог привлечь первый

  же милицейский патруль. Я лег на пол, уткнулся лицом в угол между полом и

  стеной и приложил все усилия, чтобы заснуть. Впрочем, для этого особого

  старания не потребовалось. Усталость, вызванная бесконечными погонями,

  описание которых заколебало вас, скорее всего, до последней степени (тут уж

  ничем помочь не могу - жизнь такая), затуманила голову и отключила сознание...

 

 

         ... Двое крепких молодых мужчин, имеющих вид тех, кого в рекламах

  принято называть "деловыми людьми", встретились на самой обычной остановке

  троллейбуса.

         - Все в порядке? - спросил один из них.

         - Разумеется, - кивнул другой. - На этот раз не было никаких проблем.

         - А что за пацаны с ним были?

         - Мелкая шушера. Я еще не понял, что им от него надо, но в любом случае

  они нам только помогают.

         - Где именно?

         - Гляди, - его собеседник махнул рукой вперед. В двух кварталах от

  остановки виднелся мрачный пустой дом.

 

  Глава двадцатая.

  Расправа.

         Крепко заснуть мне так и не удалось. Зубная боль донимала и зверски

  хотелось есть, а сумка с продуктами была так близка. Полтора дня я вообще

  ничего не ел и поэтому не мог думать ни о чем другом, кроме содержимого моей

  сумки. Я встал и тихонько прошелся по комнате. Тишина, мертвая тишина.

  Наконец, чувство голода пересилило страх, и я решился отправиться в

  путешествие по темным квартирам пустого дома немедленно. Не буду рассказывать

  о том, что я пережил за эту четверть часа (у меня даже зубы прошли!), но я

  стоял на площадке около маленького окошка - единственной дороги в мир людей.

         Выбравшись на карниз, я спрыгнул на закаменевшую землю бывшего газона и

  отправился к штабелю досок, раздумывая о том, что неплохо бы остаток ночи

  провести здесь, потому что обратный путь в этой ужасной тихой темноте меня не

  привлекал.

         Осколки стекла громко треснули под моими ботинками. И тут же из-за

  поваленной скамейки выскочили две темные фигуры и метнулись ко мне. Я

  подскочил от ужаса и ринулся обратно. Один из напавших на меня незнакомцев

  запнулся и рухнул в развороченный тюк стекловаты. Но другой уже настиг меня, и

  вот-вот мог схватить сзади. С разбегу я подпрыгнул, ухватился за карниз,

  подтянулся и оказался наверху. В ту же секунду чужие руки также вцепились в

  край карниза. Не помня себя от страха, я замолотил по ним каблуками. Руки

  исчезли, преследователь полетел вниз, коротко вскрикнув в скрывшей его тьме, и

  снова наступило безмолвное спокойствие. А я бросился вверх по лестнице, чуть

  не порвав куртку проскальзывая в окно, и затаился, вслушиваясь в каждый шорох,

  но никто не пытался пролезть за мной, никто не нарушил эту поистине

  дьявольскую тишину...

 

         ... Хома и проснувшийся Ринат с тупым ужасом смотрели на лежащего Пашу.

  Лицо его уставилось немигающими глазами на звездное небо. Из-под черных в

  темноте волос выползала страшная черная лужа. Обрезок трубы, вцементированный

  в крыльцо, который предназначался для очистки обуви, насмерть пробил пашин

  затылок.

         - Чего стоим? - зло толкнул в бок Рината Хома. - Гнать надо отсюда, а

  то засветимся вместе с ним, - он кивнул на неподвижное тело Паши.

         - А его оставим? -Ринат легонько дотронулся носком кроссовки до пашиной

  ноги, согнутой в неестественном положении.

         - Бери с собой, если хочешь, а я умываю руки...

 

         ... Всю сложность своего положения я понял утром, когда "скорая" увезла

  моего ночного гостя, а целая команда людей в штатском замеряла и исследовала

  каждую травинку. К счастью, никому и в голову не пришло, что главный участник

  происшествия скрывается здесь же. Никто и не подумал осмотреть дом, только

  кто-то из них раза три сильно пнул по дверям, проверяя их на прочность. Эхо

  гулко прокатилось по дому и растворилось в его квартирах. Приведенная собака

  первым делом нашла мои продукты, а затем увела всех по направлению к

  троллейбусной остановке...

 

         ... Федя перекатывал в руках одну из серебряных пуль. На этот раз

  ювелир постарался на славу. Он не только мастерски выполнил заказ, но и

  добавил от себя лично десять пуль для пистолета Макарова. Федя смешал

  полученные пули в кучу, вытащил наугад две их них и распилил. Серебро лежало

  по всему срезу, гарантируя качество продукта. Кивком поблагодарив ювелира,

  Федя отправился обратно в гостиницу, где дал указания своей мафии, спокойно

  проспал всю ночь и только под утро был разбужен взволнованными Хомой и

  Ринатом.

         Молча выслушав их, Федя грозно смотрел в угол, еле сдерживаясь. Он был

  взбешен до глубины души. Все накипевшее за последние дни перехлестнулось через

  край, и Федя в ярости заорал:

         - И вы посмели покинуть местечко?!

         - А что нам было еще делать? Ведь погиб Паша, - растерянно пытались

  оправдаться неудачники.

         - Не погиб, а разбился по своей же тупости. А два точно таких же дурня

  что есть силы рванули сюда. Вы хоть спрятали его?

         - Нет, оставили там.

         - Оставили?! Кому? Ментам? Да они всех нас теперь в два счета накроют.

         - Но у него при себе не было документов!

         - Хоть в этом, слава богу, порядок. А теперь быстро туда и немедленно

  обыщите дом, если мусора не догадались это сделать за вас.

         - Но милиция заинтересуется нами, если мы полезем в дом.

         - Разумеется! А вы лезьте так, чтобы никто не заметил. Уяснили? У вас

  хоть одна пушка есть?

         - Есть, у меня, - ответил Ринат.

         - Отлично! Держи пули для нее, - автомат доверять пацанам Федя не

  хотел.

         - А чего они странные такие?

         - Они такие, какие надо! Ваше дело оглушить его или ранить не опасно.

  Но стрелять только в крайнем случае.

         - Понятно, - кивнул Хома.

         - Вот и хорошо. А то возишься с вами, как с маленькими. Бабки

  предлагаю, а вы никак их отработать не можете. Ну все, за дело.

         Хома и Ринат исчезли за дверью, а Федя повалился на кровать и стал

  размышлять, что он сделает со Сверчком, когда его приведут сюда...

 

         ... Больше всего меня огорчила потеря продовольствия. Страшно хотелось

  есть, а денег уже не имелось. Я решил немного отсидеться, а потом сделать

  вылазку, чтобы на оставшуюся в кармане мелочь купить хотя бы буханку хлеба.

  Вернее, ее четвертинку.

         Размотав повязку на руке, я заметил, что рана продолжала гнить. Срочно

  требовалась медицинская помощь, но я боялся обращаться в больницу, где

  неизбежно стали бы выяснять, кто я такой и почему не обращаюсь за помощью по

  месту жительства. Я решил, несмотря на боль, дотерпеть до Финляндии, как вдруг

  с ужасом понял, что из-за больного зуба не смогу обратиться в волка, а значит,

  не смогу и пересечь границу. Как ни крути, а придется продавать старую куртку

  и опять тащиться к дежурному зубнику, а потом ждать, пока зуб окончательно

  придет в норму. Чем скорее это случится, тем лучше для меня. Пора было

  расставаться с моим убежищем.

         Я осторожно выглянул в окно. Тишина и спокойствие, если не считать

  детей, которые носились по двору, как угорелые. Но отгороженной площадке

  вокруг заброшенного дома все было как обычно.

         Но, опустив свой взгляд вниз, я понял, что опоздал. Двое моих вчерашних

  знакомцев из троллейбуса, подставив пару высоких ящиков к крыльцу, без лишних

  разговоров забирались на карниз...

 

         ... Кровавую лужу на крыльце смыл дворник, и уже ничего не напоминало о

  ночной трагедии. Ни легавых, ни штатских столбиков поблизости не наблюдалось.

  У милиции, видимо, хватало дел, и поэтому никто не караулил пустой дом.

  Подтащив два ящика к крыльцу, Ринат поставил их друг на друга и без труда

  очутился на карнизе, а затем проник в подъезд. Там он подождал Хому, который

  протискивался через узкое окошко чуть ли не пять минут, и сказал:

         - Быстрее надо кончать с этим делом. Менты тоже не дремлют. Я поищу

  проходы в другие подъезды, а ты получше порыскай здесь.

         С этими словами он поднялся на второй этаж, нырнул в боковую квартиру

  и, не найдя там проломов, ринулся на третий. Хома тем временем тщательно

  обыскивал остальные квартиры...

 

         ... Я сидел на полу, затаившись в квартире третьего этажа то ли

  второго, то ли четвертого подъезда. У меня возник превосходный план побега.

  Как только преследователи забираются в этот подъезд и начинают его

  осматривать, я по проломам ухожу в крайний, тот самый, где расположено

  заветное окошко (в других подъездах такие же окна были заделаны надежными

  металлическими решетками). Я ни на секунду не сомневался, что и на этот раз

  сумею обмануть своих врагов.

         Гулкие шаги раздались над моей головой. Они появились. Теперь следовало

  пропустить их пониже - на второй этаж, а самому через четвертый убраться

  подальше от этих мест. Однако, я ошибся. Шаги разделились. Один топтался все в

  той же комнате, видимо, охраняя проход, а второй стал спускаться по лестнице

  прямо ко мне.

         На третьем этаже проломов не было - это я знал точно. Я кинулся на

  второй этаж, надеясь отыскать выход там. Тот, кто спускался, услышал мои шаги

  и заспешил вниз. Я моментально облетел все четыре квартиры - проломов не

  нашлось и здесь. Выскочив на лестничную площадку из последней квартиры, я чуть

  не столкнулся с высоким парнем, охранявшем меня в автобусе (да нет, в

  троллейбусе, сцены погонь уже слишком перемешались в моей голове, и я уже с

  трудом вспоминал, участником какой погони был этот парень). Он отскочил на две

  ступеньки вверх и выхватил пистолет. Мне ничего не оставалось, как со всех ног

  бежать вниз, где меня ждал маленький тупичок, завершавшийся наглухо забитой

  дверью подъезда.

         Но что это? Обширный пролом в центре площадки первого этажа вел в

  темноту. Я чуть не запнулся об выломанные из стены кирпичи, которые валялись

  тут же. Шаги приближались, и я, зажмурив глаза, шагнул во мрак. Потеряв опору

  под ногами, я сразу же рухнул вниз, больно ударившись об обломки кирпичей.

  Хуже всего, что я ушиб коленную чашечку правой ноги и теперь мог передвигаться

  лишь сильно хромая. Сделав несколько шагов, я сморщился от боли и осмотрелся.

         Это оказался удивительно большой зал, огромные окна которого были

  закрыты фанерными листами. Сквозь щели пробивались узкие полоски света, что

  давало более-менее приемлемо оценить обстановку.

         Ящики различного калибра, сложенные в штабеля, громоздились всюду.

  Скопившаяся за годы пыль поднялась в воздух, разбуженная моим появлением.

  Миллионы пылинок сразу же забились в нос и горло. От их противного вкуса я

  чуть не расчихался, выдавая свое местоположение.

         Сзади послышался громкий шум. Это приземлился мой преследователь. Не

  теряя временя, я захромал в узкий проход между ящиками. Они стояли, как бог на

  душу положит, и поэтому образовывали слишком большое количество извилистых

  улочек. Это лабиринт был куда более запутанным, чем сугробы детского сада или

  сплетение труб в бойлерной. Заметавшись в разные стороны, я довольно быстро

  потерял направление и остановился где-то посередине торгового зала.

         Здесь ящики поднимались так высоко, что ни один пучок света не мог

  добраться сюда. Где-то позади слышались шаги. Парень усиленно разыскивал меня.

  Я снова бросился бежать, а через пару минут мы внезапно вылетели навстречу

  друг другу.

         Он, не целясь, выстрелил и, разумеется, промахнулся. Пуля с треском

  пробила деревянную стенку одного из ящиков. Тогда он прыгнул на меня, но упал,

  запнувшись об угол ящика. Я увидел лежащий у меня под ногами полуметровый

  кусок трубы и быстро схватил его. Он, как влитой, лег в крепко сжавших его

  пальцах. Приятная тяжесть холодного металла оттягивала руку. Парень вскочил и

  тут же нагнулся, потянувшись за пистолетом. И тогда я сильно ударил его по

  голове.

         Враг покачнулся, выпрямился. Вдруг ноги его подкосились, и он повалился

  на пол. Ящики, стоявшие рядом с ним, посыпались куда-то вправо. Луч света

  проявил из темноты его страшное, залитое кровью лицо.

         Я не выдержал такого зрелища и бросился бежать прочь. Ноги сами вынесли

  меня на свободное пространство. Я мгновенно разыскал пролом и, подпрыгнув,

  вновь очутился в подъезде. Прыгая через две ступеньки, я поскакал вверх,

  стараясь как можно скорее достигнуть четвертого этажа.

         Честно говоря, я совсем забыл про второго, который остался обыскивать

  верхние квартиры. Я напоролся на него, когда он медленно выглянул из дверного

  проема. От неожиданности толстяк отшатнулся в сторону. Я прошмыгнул мимо него

  и метнулся в дальнюю комнату. Розового цвета стена без единого намека на

  пролом холодно встретила меня своим монолитом. Я сообразил, что по ошибке

  заскочил на пятый этаж, и хотел рвануть обратно, но выход был уже перекрыт.

  Крепкий парень невысокого роста в зеленых джинсах стоял у пролома, сжав в

  руках обломок трубы чуть ли не в метр длиной. А я свой потерял. Может, прямо

  там, в ящиках, но, скорее всего, когда пробирался обратно в подъезд.

         Парень, недобро усмехаясь, начал медленно приближаться ко мне.

  Отступать было некуда, разве что на балкон. И, пятясь шаг за шагом, я очутился

  на этой маленькой площадке.

         Ветхие перильца отсутствовали с одной из сторон. Далеко внизу

  простиралась улица, наполненная автомобилями и пешеходами, но участок,

  отгороженный забором, пустовал. Я начинал понимать безысходность положения

  ванюшиного братца, но решил, что кинуться вниз всегда успею. Оглядевшись, я

  заметил, что перила на соседнем балконе отсутствовали совсем. Да, но

  расстояние до него - три метра, не меньше. Отойдя на самый край своего

  балкона, я сделал два прыжка для разбега, присел на краю и, распрямившись, как

  пружина, оторвался от бетонной площадки. Описав дугу, я больно шлепнулся на

  соседний балкон, вздрогнувший от удара. Невидимая моему глазу трещина побежала

  по его основанию. Я подтянул повисшие в пустоте ноги, проник в квартиру и,

  извиваясь всем телом, пополз к выходу...

 

         ... Хома быстро выскочил на площадку и увидел, что пацан каким-то чудом

  оказался уже на другом балконе. В другое время Хома поостерегся бы, но сейчас

  времени на раздумья не оставалось. К тому же Хома был сильно распален видом

  убегающего от него чайника, за которого полагалось десять кусков. Используя

  обломок трубы как шест, Хома удачно прыгнул вслед за пацаном. И в этот миг

  плита, не выдержавшая повторного удара, треснула окончательно и, отделившись

  от стены, рухнула вниз. Лицо Хомы побелело, как никогда в жизни, от

  безнадежности положения. Он намертво сжал в правой руке трубу. Сильный удар от

  стыковки с балконом четвертого этажа скинул Хому с плиты на стремительно

  приближающуюся землю...

 

         ... - Ну так как же, Александр Филиппович, насчет оборотня? - спросил

  Соколов, прямо глядя Колбину в глаза.

         - Знаешь, Саша, подождем, - раздраженно ответил майор.

         - Сколько же можно ждать? И еще, если принять существование оборотня за

  факт, то придется признать показания Анохина и, тем более, Крохалева верными!

         - Я же сказал, не торопись с выводами.

         - Тогда объясните мне пожалуйста, товарищ майор, как мы вдвоем смогли

  увидеть живым того, кому выписали свидетельство о клинической смерти трое

  вполне уважаемых, солидных людей - специалистов в своей области.

         - Да, это я объяснить не могу. Но зачем же все, что мы пока не можем

  понять, списывать на оборотня. Так, глядишь, скоро все нераскрытые дела

  припишут оборотню. А что, очень удобная подставка. Убийство - без оборотня не

  обошлось. Грабеж - опять оборотень. Кража - очередные проделки оборотня!

         - Ну зачем же вы так, Александр Филиппович?..

         - А как? Почему случившееся мы не пытаемся обосновать разумными

  доводами, а сразу вплетаем мистику?

         - Товарищ майор, - жестко стоял на своем Соколов. - Давайте допустим

  хотя бы в тех делах, где был волчий след, участие этого немного необычного

  волка, а с остальными... - Соколов махнул рукой.

         Колбин хотел было разразиться гневными выпадами, как вдруг перед его

  глазами возникла феерическая картинка: на снежной улице, освещенной луной,

  стояли четыре крошечные фигурки - три парня и девушка, а к ним медленно, но

  неумолимо приближалось чужое, злобное существо с волчьей мордой вместо лица.

  Девушка вскрикнула, а самый высокий из парней, выхватив нож, ударил три раза в

  живот монстра. Тот сделал мгновенное движение и вот уже заступник лежит на

  снегу, а остальные разбегаются в разные стороны. Лишь монстр стоит неподвижно,

  и капельки крови, скатываясь с его морды, сверкают в мертвом свете Луны.

         Усилием воли Колбин отогнал жуткое видение. И все же что-то там было не

  так. Что не вязалось друг с другом? Оставалось сделать маленький шаг. Может

  быть, переставить фигурки другим образом.

         Соколов тоже молчал. Странная мысль вспыхивала искоркой в его голове. А

  что, если, откинув все показания, принять за правду слова самого оборотня.

  Тогда все, стопроцентно все, события ноябрьской ночи раскладывались по

  полочкам. И три удара ножом, и бегство от испуга перед неведомым и Кузиной, и

  Шевченко с Крохалевым. Тут же вспомнились первоначальные показания Кузиной

  (дернул же черт устраивать ту скоропалительную очную ставку). Да ведь они

  полностью совпадали с показаниями Лжеуварова. Но почему тогда он скрыл свою

  настоящую фамилию? Почему потянулись за ним кровавые разборки? Кто знает,

  может, оборотень чувствовал, что ему не поверят. А ведь и правда, никто не

  принял всерьез ни единого его слова. Но зачем он продолжил свои нападения? Бог

  мой, а если не было никаких нападений, если он защищался, но от кого?..

         - Хорошо, - твердо сказал Колбин, - я принимаю версию "Оборотень". В

  любом случае перед нами убийца, и наша задача - его обезвредить.

         Шаг был сделан...

 

         ... Как часто мы, верно и неуклонно продвигаясь к намеченной цели,

  делаем маленький, почти неприметный шаг в сторону. Вроде, ничего и не

  изменилось, и мы продолжаем весело шагать в выбранном направлении. И вдруг

  замечаем, что находимся в чужом, незнакомом месте, окруженные непонятными

  предметами. Что такое?! Ведь правильно же шли, не уклонялись, не

  засматривались по сторонам. Сразу же обличительные речи обрушиваются друг на

  друга. Начинаются лихорадочные поиски крайнего, того, кто повинен в

  случившемся. Выявляются герои, сопротивлявшиеся, предсказывавшие этот тупик.

  Постепенно в разряд героев переходят почти все. Они ощетиниваются

  воспоминаниями и мемуарами, в которых подробно описывается то, как они еще в

  те времена указывали, предвидели, пострадали... Остается лишь кучка тех, кто

  не успел подсуетиться. Вот в них-то и направлены теперь все копья, в их адрес

  сыплются гневные тирады, они признаются виновными, и им предоставляется

  последнее слово.

         А виноват всего лишь один маленький, почти неприметный шажок в начале

  пути, когда вокруг еще знакомые просторы, и, вроде бы, никто не мешает сделать

  точно такой же шаг обратно...

 

         ... Колбин и Соколов примостились в углу кабинета и бегло просматривали

  сводки о происшествиях, разложенные на выделенной гостям половине стола. Объем

  правонарушений ошеломил их. Буквально каждые пять минут фиксировалось

  какое-нибудь преступление. По сравнению с огромным Санкт-Петербургом в их тоже

  немаленьком городе царили тишина и спокойствие. Впрочем, и здесь основную

  массу составляли сообщения о квартирных кражах, которые не интересовали

  Колбина. Было просмотрено огромное количество бумаг, но пока не попалось

  ничего такого, что могло навести на след оборотня. Оба милиционера уже

  порядком устали и начали сомневаться в успехе поездки. Оборотень никак не

  проявил себя в Санкт-Петербурге и вполне мог находиться сейчас за тысячи

  километров отсюда. Сразу же по прибытии Колбин размножил и разослал фотографии

  Лжеуварова на вокзалы и в аэропорт, но пока никаких донесений оттуда не

  поступало.

         Колбин откинулся назад. Уставшие за день кости блаженно соприкоснулись

  с твердой спинкой стула. Со стены с маленькой черно-белой фотокарточки скромно

  улыбался довольный Ельцин. Чуть правее куда более задорно смеялась девушка в

  полосатой блузке и блестящей лайковой юбке, рекламируя колготки "Virgo".

         - Вот, товарищ майор, может, это Вас заинтересует? - к столу подошел

  старший сержант с еще одним листком бумаги в руках.

         - А что там?

         - Земляк Ваш погиб. Проходил по запретной зоне вблизи старого дома.

  Обвалился балкон пятого этажа, частично разрушил балкон на четвертом и

  прихлопнул парня в лепешку. Так сильно, что кажется даже, парень сам с пятого

  этажа спрыгнул.

         - Ну, ну...

         - Но самое интересное, что у этого же дома сегодня ночью произошла

  драка. Одному там не повезло - череп проломили.

         - А он, случайно, не мой земляк?

         - Может, и Ваш, товарищ майор. Кто его знает? Он без документов

  валялся.

         - А у второго что?

         - При нем были водительские права на Хомякова Василия Венедиктовича.

         - Постойте, а вы сам дом осмотрели?

         - Нет, конечно, да и зачем? Дом большущий. Его целый день осматривать

  надо.

         Волна решимости подстегивала Колбина. Может, это был и не оборотень. Но

  странные смерти возле заброшенного дома только непосвященный в тонкости этого

  поистине загадочного дела мог сбрасывать на простое совпадение. Если оборотень

  все же сидел, затаившись в Санкт-Петербурге, то пустой дом - не самое плохое

  место для убежища.

         - Поехали, - Колбин пихнул под столом ногу Соколова. - Немедленно туда.

  Надо срочно обследовать этот дом, - и, врываясь в кабинет начальника

  управления без доклада, выпалил. - Товарищ полковник, дайте в помощь два

  патруля.

         Товарищ полковник, которому Лжеуварова представили как отъявленного

  рецидивиста, согласно кивнул, и Колбин быстрыми шагами понесся к выходу.

         Но было уже поздно. В этот самый момент Федя с помощью ломика сокрушил

  последнюю доску, преграждавшую доступ в дом. Выставив вперед АКСУ,

  предусмотрительно снятый с предохранителя, он смело шагнул в подъезд...

 

         ... Я находился в чрезвычайно подавленном состоянии. Не есть столько

  времени, да еще и эти три бессмысленные смерти. В фильмах оборотни,

  разделавшись с каким-нибудь простачком, тут же пожирали добычу, не отходя от

  кассы. Но то в фильмах, а на деле у меня тошнота подбиралась к горлу при одной

  мысли об этом. К тому же, боли в руке и десне стали уже хроническими и теперь

  словно соревновались друг с другом по силе и характеру. Только коленная

  чашечка быстро пришла в норму - ведь то была обычная боль.

         Первым делом я хотел покинуть этот дом, где каждая квартира напоминала

  мне о жестокой схватке. Но с этим пришлось повременить. Сначала приехала

  милиция, я и битый час трясся от страха, думая, что теперь-то дом обыщут

  непременно, но обошлось и на этот раз. Потом куча любопытных рассматривала мое

  здание со всех сторон, а какой-то бойкий старичок рассказывал им о случившемся

  с таким знающим видом, что было неясно, почему он не показывал своей палочкой

  на окна квартиры, из которой я украдкой наблюдал за происходящим.

         Весь день возле дома в запретной зоне шастали посторонние люди. В такой

  ситуации осуществить побег было невозможно. Тягучие часы вынужденной

  бездеятельности накаляли обстановку до предела. Каждый шорох настолько пугал

  меня, что я готов был биться головой об стенку, лишь бы заглушить в себе этот

  страх. А время все же текло, и на часы показывали уже без десяти шесть.

  Странно, но все эти дни я ни разу не забыл завести часы. В одной из комнат я

  обнаружил пыльную бутылку с водой, оставшуюся здесь со времен проживания

  какого-то бомжа. Теперь я сидел, прислонившись к стене, и смаковал каждый

  глоток, утоляя накопившуюся жажду.

         Я ждал темноты, чтобы покинуть заброшенный дом, но гулкие удары

  откуда-то снизу возвестили о нежданном госте, сметающем все преграды на пути

  ко мне. Я ни секунды не сомневался, что это милиция, наконец, занялась

  обыском. Отвратительное настроение и голодная слабость убивали во мне любую

  попытку к сопротивлению. Поднявшись, я зашагал навстречу судьбе.

         Судьба преподнесла мне маленький, но неприятный сюрпризец: я не увидел

  ни одного человека в форме, зато навстречу мне бодро шагал по ступенькам не

  кто иной, как Федя. По своим отметинам я запросто узнал его в полумраке

  подъезда. Нас разделял всего метр, но в высоту, так как стояли мы на соседних

  лестничных пролетах. Федя, узнав меня, моментально послал в моем направлении

  очередь из такого уже знакомого АКСУ. Пули звонко зацокали по стенке, но ни

  одна из них, к счастью, не задела меня. Именно к счастью, ибо я уже знал Федю

  и знал, что он учитывает опыт каждой встречи.

         Страх погас в одно мгновение, осталась ненависть. Я перемахнул через

  перила, рухнул на Федю и сбил его с ног. Вцепившись друг в друга, мы

  покатились по ступенькам вниз, пока федины руки вдруг не разжались. Я вскочил

  на ноги, Федя слабо шевелился. Он сильно стукнулся головой и на несколько

  секунд потерял сознание. Но вот оно возвратилось к нему, и он потянулся за

  валявшимся неподалеку автоматом. Однако я не растерялся и первым схватил

  оружие за ствол. Лицо Феди приняло злобное выражение. Внезапно он подтянул

  ноги к туловищу, губы его о чем-то беззвучно шептали. Опираясь на руки, он

  вскочил и замер, пошатнувшись. Я ударил его по затылку рукояткой автомата, и

  Федя упал снова.

         Вот тут-то я совершенно растерялся. Я не знал, что мне с ним делать

  дальше. Ненависть исчезла, хотя я отлично понимал, что не встреться мы тем

  январским вечером, учился бы я тихо-мирно, а не сидел в этом проклятом доме.

  Легче простого было пристрелить его сейчас, чувство опасности било во мне

  ключом, но, глядя на бессильно лежащего Федю, мне не хотелось добивать его.

         Федя этого, разумеется, не знал. Поэтому, изловчившись, он оттолкнулся

  от пола и в броске выхватил у меня автомат. Сразу же он нажал на спусковой

  крючок. Одиночная пуля пролетела высоко над моей головой. Я нырнул в первую

  попавшуюся квартиру. Федя снова почувствовал себя хозяином положения. Тихо,

  как охотник, подкрадывался он ко мне.

         Я оказался в однокомнатной квартирке и сразу же забился в угол. Ни в

  кухню, ни в ванную комнату уже нельзя было пробраться - они отлично

  простреливались из коридора.

         - Э, Сверчок, - раздался тихий сдавленный голос Феди, - выходи. Выходи

  сам - легче умирать будет.

         - Во тебе! - не удержался я и тут же сжался в комок, ожидая выстрела.

  Но нервы у Феди всегда были в порядке.

         - Выходи, - продолжил Федя, - куда денешься. Если даже сейчас

  сколешься, то в другой раз под хомут попадешь. Я же говорю, деваться тебе

  некуда.

         - Мир не без добрых людей, - громко вздохнул я, вспоминая того пацана.

         - Где те люди? - усмехнулся Федя. - Что они могут?

         - Ты будто все можешь? - выкрикнул я.

         - Да, зема, я все могу, - серьезно сказал Федя. - У меня есть золотой

  ключик - башли, филки, хрустяшки - один крупняк. И поэтому у меня нет проблем.

  Что ни захочу, они за меня сделают.

         - Чего же ты так долго за мной гонялся?

         - Скользкий ты больно, противный. Но теперь все, отбегался мальчик.

         - А ты меня купил, что ли? Ты - мой хозяин?

         - Да, зема, я! Я и такие же ребята, в общем, все нормальные люди. Ты

  разве еще не заметил, кому поют славу сегодня? Нам! Тем, у кого есть большие

  деньги. Кого приглашают на всевозможные банкеты и презентации? Нас! Тех, кто

  может создать надежную крышу. Кто ездит в круизы и бизнес-туры? Мы! Те, кто не

  трясется над каждой копейкой. Нам наплевать на то, что нет колбасы или носков.

  Мы все купим, и всех! А такие, как ты, вообще не должны жить! Мы таких давили

  и будем давить. А чтобы вы не возникали слишком сильно, вам и в газетках, и по

  ящику объяснят, что без нас вы не выживете. Впрочем, ты не выживешь в любом

  случае.

         Я молчал. У меня так вдруг засверлило в зубе, что на Федю в данный

  момент мне было, откровенно говоря, наплевать.

         А комната, как назло, попалась без проема. Единственным ее достоинством

  была куча обломков от кирпичей. Два из них сейчас же очутились в моих руках.

  Едва осмелевший Федя, перестав конспирироваться, ворвался в комнату, я метнул

  в него один за другим эти обломки, но промазал. Федя ответил тем же, всадив

  пулю в дощатый пол сантиметрах в сорока от моей правой ноги (очевидно,

  пластина предохранителя соскользнула на одиночные выстрелы). Я успел швырнуть

  еще один довольно тяжелый осколок, который пробил отскочившему Феде висок. Он

  запрокинулся на спину и затих. Все было кончено.

         Черт возьми, в последнее время я становлюсь довольно хладнокровным

  убийцей. Сколько человек лишилось жизни из-за меня? Честно говоря, я уже

  сбился со счету. А это ведь не смешно. Если здраво поразмыслить, то все мои

  жертвы могли спокойно жить да поживать. Но тот злополучный вечер у ресторана

  "Калинка" повернул все так, а не иначе. Хотя почему именно этот вечер? А

  может, поворотным моментом явилась ноябрьская ночь - ночь моего первого

  убийства. Да нет, все началось августовским днем, когда я стал оборотнем.

         А ведь действительно, что было бы, не будь я оборотнем. И за девушку я

  не вступился бы, и у "Калинки" Федя просто побил бы меня, может быть, очень

  сильно побил, но ведь не убил бы! И в учаге мое место находилось бы... Стоп! А

  кем бы я был теперь, если бы не стал оборотнем? И был бы я сейчас вообще?

 

  Глава двадцать первая.

  Серебряные пули.

         Лучи прожекторов, разгуливая по стенам, освещали дом. Близилось к

  полуночи. Темнота плотно окутывала город, словно стремилась урвать свое перед

  наступлением периода белых ночей.

         Давно уже были взломаны витрины бывшего магазина и найден третий труп.

  Милиционеры, сгруппировавшись в тройки, осторожно обследовали заброшенное

  здание. Тройка, состоявшая из Колбина, Соколова и Бахарева, спешно

  подъехавшего к вечеру по вызову майора, тоже не уклонялась от поисков.

         Колбину повезло: именно он наткнулся на свежие выбоины в стене и

  выковырнул пулю. Другую он нашел на полу - бесформенный сплющенный комок. Обе

  они оказались из серебра. Теперь уже Колбин ни на йоту не сомневался -

  оборотень должен быть где-то здесь.

         Соколов и Бахарев по очереди оглядывали с фонариком квартиры на

  площадке, пока Бахарев не присвистнул:

         - Гляди-ка, еще один.

         - Прямо-таки дом мертвецов, - согласился Соколов.

         Подошедший Колбин осветил фонариком голову лежащего. Желтый свет

  выхватил из темноты молодое лицо с обезображенной правой щекой. Но царапины

  были давние, они не кровоточили, а только выделялись темными полосами,

  донельзя уродуя правую половину лица.

         - Скорее всего, это Жуков, - сказал, наконец, Колбин.

         - Тогда в прошлый раз пацана убил кто-то другой, - произнес Бахарев.

         - Почему ты так думаешь? - вопросительно взглянул на него Колбин.

         - У этого пули совсем другие. Вы заметили: те были лишь покрыты

  серебряной оболочкой, а эти целиком состоят из серебра.

         - Может, он пробовал различные сорта, - усмехнулся Соколов.

         - Неужели Жуков действительно верил, что оборотня можно убить только

  серебряными пулями, - сказал Колбин, нагнулся, поднял АКСУ за ствол и протянул

  Соколову. - Держи, оружию не положено валяться.

         - Интересно, сколько мертвецов мы найдем еще? - задал сам себе вопрос

  Бахарев и выглянул в окно, откуда сразу же отшатнулся, ослепленный лучом

  мощного прожектора.

         Опознав милиционера, поток света ушел в сторону, и квартира вновь

  погрузилась в темноту. Везде сейчас: и в квартирах, и в подъездах, и в

  подвале, и на чердаке царила тьма. И где-то здесь, в этом мраке, таилось

  злобное, сверхъестественное существо, сеющее повсюду смерть.

         Вскоре все трое выбрались на улицу, где уже собрались почти все

  поисковые группы. Усатый капитан опрашивал пронырливого пенсионера, который

  все время крутился под ногами милиционеров и всюду тыкал своей палочкой, ручка

  которой была изукрашена тонкой резьбой по дереву.

         ... - Вот я и говорю, товарищ милиционер, - рассказывал старичок, крутя

  головой по сторонам. - Я как знал, что вы еще приедете. Хожу я вокруг, людей

  подозрительных высматриваю. А тут стрельба в доме. Думаю, бдительных товарищей

  у нас хватает, и без меня до милиции дозвонятся. А я лучше останусь здесь и

  буду главным свидетелем.

         - В котором часу вы услышали выстрелы?

         - Я-то знаю, как для вас время важно! Поэтому сразу же на часы

  взглянул. Было три минуты седьмого.

         - Из дома никто не выходил?

         - Да что вы! Я бы сразу же заметил его приметы и позвонил куда следует.

 

         - Что же вы сразу же не позвонили куда следует?

         - Как же я мог оставить пост, товарищ милиционер! Побежал бы я звонить,

  а преступник бы и скрылся. Да вы ведь все равно приехали, значит, вам звякнул

  кто-то. Я-то уж знаю, что у нас повсюду есть свои люди.

         "Если бы! - с горечью подумал капитан. - Теперь ведь всем на все

  наплевать. Средь белого дня людей убивают, а никому и дела нет".

         Больше ничего полезного бдительный пенсионер сообщить не мог, и его

  отпустили. Но он никуда не ушел, а ходил поблизости с важным видом, довольный

  своей значительностью.

         Тем временем вернулась последняя тройка.

         - Весь дом обыскали? - спрашивал полковник, лично выехавший руководить

  на место происшествия.

         - Нет, - ответил старший лейтенант, распределявший тройки по участкам.

  - Неисследованным остался подвал и два недоступных участка. Первый - квартиры

  пятого этажа в третьем подъезде. Проломов в стенах нет. Отсутствует лестничный

  пролет, ведущий на пятый этаж. Все попытки добраться через чердак

  безрезультатны. Крышка люка имеет слишком большую толщину. Удалить ее без

  подручных средств невозможно. Второй участок находится в крайнем подъезде.

  Отсутствует лестничный пролет с третьего этажа на второй. Дверь подъезда была

  удалена, но вход завален строительным мусором, расчистка которого займет

  длительное время. В подвале проходы слишком узкие, и я не стал подвергать

  людей опасности. Если он спрятался там, то взять его будет трудновато.

         - Что вы намерены предпринять, товарищ полковник? - спросил Колбин.

         - Я вызвал две группы захвата. Они хорошо знают свое дело. Это одни из

  лучших профессионалов во всем Ленин... э, Петербурге.

         Лучи прожекторов продолжали прыгать по стенам дома...

 

         ... Двое молодых людей делового вида прохаживались в квартале от толпы

  любопытствующих, окруживших забор и наблюдающих во все щели за действиями

  милиции.

         - Пропал парень, - сокрушенно сказал один из них, играя серебряным

  кинжалом. - Захомутает его милиция, что тогда хозяину скажем?

         - Брось, - оборвал его второй. - Как она сможет его поймать?

         - Ты слышал, что подъедет группа захвата?

         - Если это слышали даже мы, то парень наверняка уловил суть дела еще

  раньше. Он не будет ждать их появления и выскочит из дома раньше.

         - Но как он прорвется? Весь дом оцеплен.

         - Что могут сделать милицейские стволы против обротня? Он без труда

  проскочит.

         - Так чего мы ждем? Давай подойдем к дому.

         - И убьем его на глазах у толпы, чтобы стать героями и засветиться

  навеки?

         - Но ведь он уйдет!

         - Разумеется, уйдет. Но я знаю, в каком направлении, вот что главное! Я

  знаю, куда он побежит! Там мы его и перехватим.

         Два оборотня, которые в данный момент ничем не отличались от рядового

  российского человека, скрылись от посторонних глаз в узеньком темном

  переулке...

 

         ... Желтые прямоугольники от света прожекторов бегали по стенам

  квартиры. Убежище было пока недоступным, но скоро они доберутся и сюда. Я

  стоял так, чтобы меня не задевали эти лучи, в двухкомнатной квартире на втором

  этаже. Отсутствие ступенек представляло пока непреодолимую преграду для

  милиции. Снова пока! Надо было срочно что-то делать! Неужели я позволю

  захватить себя без боя? А если и с боем? Это только усугубит мою вину. Кто мне

  поверит теперь, после многочисленных убийств, если даже за то, первое, все

  дружно свалили ответственность на меня. Даже девушка! Это было самым обидным.

  Стал бы я спасать ее теперь? А ведь, пожалуй, снова выручил бы. Что делать,

  какой сложной не была бы жизнь, а действовать всегда надо так, чтобы никогда

  впоследствии не вспоминалось о прошедшем с запоздалой горечью. Это я уже

  говорил, чувствуя себя оборотнем, а не тем маленьким и жалким пацаном, который

  не только бы убежал в кусты, оставив всех и все на произвол судьбы,

  оправдываясь трудной жизнью и слабыми мускулами, а вообще сидел бы в общаге,

  не высовываясь, чтобы только кто-нибудь лишний раз не набил ему морду.

         Что жизнь?! Жизнь делаем мы, наплевав на предсказания, гороскопы и

  расположение звезд. Только от нас зависят те поступки, которые мы совершаем

  каждый день или которых не допускаем никогда. Я - оборотень! И не хотел бы

  сейчас быть никем иным!

         Оборотень! Его нельзя назвать полуволком-получеловеком, также как

  магнитолу никто не назовет полумагнитофоном-полурадиоприемником потому, что

  это не две половинки, а нечто иное, стоящее просто на более высоком уровне,

  когда один предмет включает в себя и радио, и мафон. Один предмет обладает

  свойствами и того, и другого.

         Оборотень! Это вовсе не ошибка природы и не мутация. Нет! Это жизнь

  двух существ, слитых в единое целое, когда способности одного неразрывно

  связаны с чувствами и мыслями другого. Кем был бы маленький пацан без помощи

  огромного и сильного волка? Слизняком, червем, извивающимся перед каждым, кто

  посильнее, и заставляющим извиваться для себя более слабых. Но и огромный волк

  не смог бы существовать без маленького пацана.

         Пусть я еще не смог пока глубоко проникнуть в сущность моего волка. Это

  успеется! Главное, что мы вдвоем, вместе, и извечные проблемы человека давно

  уже решены волком.

         Теперь-то я знал, что мне делать. Если люди придумали для себя волчьи

  законы, то волк не обязан им подчиняться. Если волки, используя эти законы,

  подчиняют себе людей, то человек не должен примыкать к ним. Здесь не было

  проторенного пути, который проложили предыдущие путники. Пусть! Тем лучше! Это

  будет мой, лично мой, мой новый путь, где я буду первым, прокладывая дорогу

  для тех, кто пока стоит на распутье...

 

         ... Полковник сам лично расставлял милицейские посты вокруг дома по

  всей запретной зоне. За забором, отодвинув толпу, кольцом расположились желтые

  милицейские машины. Все было готово для последнего решающего броска. Две

  группы захвата расположились на начальных позициях. Одна из них потихоньку

  разламывала люк чердака. Вторая распределяла очередность прыжков вниз, через

  пустой пролет.

         Основную массу людей расположили у витрин магазина и двух взломанных

  дверей, откуда преступник мог выскочить в любой момент, если ему удастся

  опрокинуть группу захвата.

         Колбин с Бахаревым были в гуще событий у центральной витрины. А

  Соколова включили в пост, находящийся вдоль боковой стены. Кроме него на этом

  посту оказался лишь рядовой милиционер, вооруженный автоматом. Соколов сунул

  пистолет в кобуру под пиджаком и снял с предохранителя АКСУ, позаимствованный

  у Жукова...

 

         ... Надежды мои таяли. Выглядывая в окно, я уже уяснил, что никуда они

  не разъедутся, пока не изловят меня.

         - Уваров, - раздался металлический голос из мегафона, - выходи. Дом

  окружен.

         По-видимому, сюда добрался не только Федя, но и майор, не помню уже,

  как его звать. Уваров! Он прекрасно знает, что я такой же Уваров, как он -

  президент Америки. Власть показывает. Но нет, теперь я уже не хочу умирать.

         - Уваров, дом окружен. Если ты не выйдешь добровольно, я дам сигнал

  группе захвата. Тебе не удастся отсидеться.

         Дом окружен. Будто я сам не вижу это. И про группу захвата уже два часа

  назад слышал. Интересно, они знают, где именно я нахожусь? Да я был уверен,

  что подвал они толком не обыскали. Надо было там спрятаться. Но представив

  себе беспросветную тьму подвала с ее шорохами и стуками, я порадовался, что

  стою здесь.

         В этот момент, вероятно, от голода у меня начались желудочные спазмы.

  Нужно было вырваться отсюда во что бы то ни стало. У меня оставался только

  один выход - стать волком. Не обращая внимания на все усиливающуюся боль в

  десне, я достиг промежуточного состояния, завязал всю одежду в узел и закрепил

  его на шее - клыки могли понадобиться. Затем я быстро совершил переход и с

  облегчением встал на все четыре лапы, но тут же взвизгнул от боли и поджал под

  себя больную.

         - Группа захвата, вперед, - скомандовал металлический голос.

         На лестничной площадке послышался грохот, словно начался обвал. Боль,

  раньше сидевшая над больным зубом, теперь растеклась по всей голове. Я

  выпрыгнул на площадку. Два автомата выплюнули пули мне навстречу. Но стрелки

  целились в ноги, поэтому все пули проскочили ниже меня. После этого куча

  народа ринулась в опустевшую квартиру, видимо, надеясь отыскать там кого-то

  еще. И только один из них догадался послать очередь мне вслед. Пули впились в

  стены боковой квартиры, одна из них оборвала мне что-то в правой задней лапе,

  но на это наплевать, это пройдет, лишь бы вырваться из этой захлопнувшейся

  мышеловки. Я проскакал, кривя морду от боли, по угловой комнате и метнулся к

  провалу окна...

 

         ... Где-то в доме копошились группы захвата, а здесь, на улице была

  тишина. Лишь только издали доносился гул толпы, в которой лучи прожекторов

  прочно утвердили мнение о съемках нового фильма про будни российской милиции.

  А здесь, вблизи дома, все ждали.

         Соколов не видел ни одного из постов, расположившихся за углами дома.

  Подкрепления к нему не прислали, так как считали маловероятным, что оборотень

  появится здесь из-под земли.

         Но серая тень метнулась из окна второго этажа. Не человек - волк

  коснулся асфальта, издав противный визгливый скулеж. Развернувшись, он понесся

  прямо на стоящих рядом людей.

         - Стреляй, - закричал Соколов милиционеру, судорожно сжавшему автомат.

  Тот выпустил длинную очередь. Но где там, вся она прошла поверх стремительно

  приближавшегося хищника. Волк, странно припадая на две лапы, мчался по прямой,

  и на его пути не было никого, кроме Соколова. Милиционер отпрыгнул в сторону и

  сейчас возился с затвором. Крепко сжав рукоятку и магазин, чтобы не дрожали,

  Соколов выждал паузу и выстрелил в упор...

 

         ... Вам никогда не приходилось падать со второго этажа с двумя

  израненными лапами? Тогда и не пробуйте - удовольствие маленькое. Давно уже

  мое тело не чувствовало такой боли. Но сейчас нужно было гнать все мысли о ней

  прочь. Сейчас необходимо собрать все силы и прорваться. Я правильно рассчитал

  - здесь оказался только один милиционер и один штатский. Впрочем, и он,

  наверняка, тоже был милиционером. Но не это главное.

         За их спинами стоял забор, а за забором, примыкая к четырехэтажному

  дому, начинался небольшой парк. Если добраться до него, то в гуще кустов можно

  затеряться без особых проблем. Вот только бы преодолеть забор. На этот раз я

  очень сомневался в своих силах. Загнивающая левая передняя лапа почти

  отказывалась повиноваться, а задняя правая тоже доставляла массу проблем при

  толчке, ко всему прочему, из нее обильно текла кровь. Боль в голове туманила

  сознание и замедляла реакцию.

         Милиционер, не целясь, выпалил в меня из автомата. Стреляй, стреляй.

  Знаю я ваши пули. Здесь надо лишь зорко следить, чтобы пуля не пробила мозг

  или сердце. В этом случае следовала полная отключка на неопределенное время.

  Это я хорошо запомнил из рассказов Ромы, когда он в избушке оборотней

  рассказывал о своих похождениях.

         Но все пули просвистели где-то сверху и справа. Второй что-то медлил со

  стрельбой. Это было мне на руку. Теперь они успеют выпустить всего две

  очереди, что несколько повышало мои шансы на успех.

         За моим хвостом возвышалась темная громада пустого дома. Впереди над

  забором на фоне черного неба выделялись еще более черные силуэты деревьев

  парка. А я все несся вперед, стараясь не завыть от дикой боли в лапах.

         Значит, через забор в парк, а после следовало проскользнуть по темным

  дворам. И бежать в другой конец Питера, предпочтительнее на самую его окраину,

  где расположена какая-нибудь свалка. Теперь уже не так холодно. Одну ночку

  можно переспать и на улице. Вот только удастся ли поладить мне с местными

  собаками?

         А чего это штатский не отпрыгивает? Не видит, что ли, ведь я сейчас

  собью его с ног. Красивое у него лицо. Как теперь помню, и мне когда-то

  говорили, что я красивый. Ну ладно, бог с ним, пусть живет. Но что делать с

  одеждой? Вдруг она зацепится за забор?

         А что это он собирается предпринять? Неужели будет стрелять? Герой! Ну,

  ну, пусть стреляет. Мне бы сейчас только забор перескочить, пули мне не

  страшны. Вот сейчас они проскочат сквозь меня, оставив лишь сильную боль, да

  шрамы, когда раны заживут. Эх, если б одна из них вышибла мне больной зуб!

         Ну что ж, три пули он послал верно. В грудь, в голову и в шею. Но они

  засели, прочно засели во мне! А боль что-то уж очень нестерпимая. Прямо-таки

  завыть хочется. Это все чепуха, сейчас главное - забор, забор перепрыгнуть. Но

  почему эта обволакивающая боль становится все сильнее? Что-то знакомое, уже

  пережитое.

         Черт побери, да ведь это же серебр...

 

  Эпилог.

         Собрание, назначенное сразу же по возвращении Колбина и его подчиненных

  из Санкт-Петербурга, в актовом зале ОВД подходило к концу.

         - Слово предоставляется председателю городского исполнительного

  комитета товарищу Коновалову Семену Петровичу, - возвестил секретарь собрания.

 

         На трибуну взгромоздился тучный человек лет под пятьдесят, кашлянул в

  кулак и начал:

         - Товарищи, обстоятельства этого дела создали условия для его

  конфиденциальности. Не надо много говорить о том, что народ обозлен на жизнь,

  на отсутствие товаров первой необходимости и непомерно высокие цены, на

  растущую преступность и, в связи с этим, на наши органы, призванные строжайше

  соблюдать законность и правопорядок. Появление в это время слухов об

  сверхъестественных монстрах может лишь только усугубить негативное отношение к

  нам и вызвать непредсказуемые последствия. Поэтому все, кто имел какое-либо

  отношение к делу так называемого "оборотня", должны в самые кратчайшие сроки

  дать подписку о неразглашении в соответствии со статьей об охране

  государственной тайны.

         Природа, товарищи, не перестает удивлять нас своими чудовищными

  порождениями. Я считаю появление этого монстра в то время, как большинство

  людей нашего общества утратило общечеловеческие идеалы и коллективистское

  единство, совершенно не случайным. Оно явилось как бы предзнаменованием того,

  что перемены в обществе будят в людях не только лучшие качества.

         Но, смею заметить, мы достойно выполнили свой долг. Верная рука

  лейтенанта Соколова оборвала кровавый путь монстра. Побольше бы нам таких

  людей в органы, и тогда проблема с организованной преступностью в городе, я

  верю, была бы решена.

         Однако, есть в этом деле и недостатки, и упущения с нашей стороны. Как

  не вспомнить о побеге "оборотня" из машины, когда его должен был охранять

  хорошо вооруженный конвой.

         В то же время мы видим, что граждане города сами пытались справиться с

  нависшей над ними опасностью, недооценив сложность ситуации, и ни к чему

  хорошему такая беспечность не привела. Это ведь нам не доверяют, товарищи, раз

  никто не поставил нас в известность о случившемся. Кроме того, нельзя

  закрывать глаза на проблему незарегистрированного оружия, находящегося в

  данный момент на руках у населения.

         Если бы мы сумели вовремя позаботиться о решении этих проблем, то не

  было бы надобности привлечения к делу наших коллег из Санкт-Петербурга. Но

  майор Колбин правильно оценил обстановку и не стал выкладывать им всех

  обстоятельств этого нелегкого дела. Страшно подумать, до каких размеров

  раздули бы эту историю, если бы о ней пронюхала пресса. Но стараниями майора

  Колбина и его подчиненных о всех подробностях знает лишь ограниченный

  контингент.

         За успешно проведенное расследование, когда при трудных обстоятельствах

  и немногочисленных сведениях все-таки удалось обезвредить преступника, майору

  Колбину и лейтенанту Бахареву объявляется благодарность с занесением в личное

  дело. Лейтенанту Соколову присваивается очередное звание - старший лейтенант.

         У меня все, товарищи...

 

         ... Немногочисленная группа офицеров медленно расходилась, покидая

  актовый зал. Замыкал шествие Соколов. Он почти не вслушивался в нудные и

  монотонные речи ораторов, сменявших друг друга. Перед глазами у него стояла

  страшная картина той ночи, когда милиционер ринулся на доклад к начальству, а

  Соколов приблизился к убитому зверю. Лежавший неподвижно волк вдруг стал на

  глазах у Соколова превращаться в парня, обыкновенного маленького пацана лет

  пятнадцати. Огромное волчье тело стало, дергаясь, сжиматься и сокращаться в

  размерах. Морда резко уменьшилась, сморщилась и стала человеческим лицом.

  Шерсть исчезла, лапы перестроились в ноги и руки. Перед Соколовым на земле

  лежал не волк, а тот самый странный загадочный пацан. Он был без одежды,

  которая, оторвавшись, валялась в нескольких метрах от тела, спутанная в

  грязный комок. У парня была прострелена щека, горло и грудь. Левая рука имела

  обширную глубокую рану, а правая нога была перебита пролетевшей насквозь

  пулей. Все три пули, застрявшие внутри, оказались серебряными.

         - И все же интересно бы знать, как его звали? - услышал Соколов

  разговор идущих впереди капитанов.

         - Да разве у монстров может быть имя!..

 

         ... А в небольшом селе еще не очень пожилая женщина раз в неделю, а то

  и два, заходит на почту.

         - Мне ничего нет? - с надеждой спрашивает она.

         - Пишут, - весело отвечает девушка, перебирая тощую стопку писем, - или

  в пути уже.

         Может, и пишут, а может, уже давным-давно в пути, да только никак не

  доберется до адресата заветное письмо, отправленное с большой сибирской

  стройки.

 

 

 

 

 

  Март 1992 г.