Книго 


   -----------------------------------------------------------------------
   В кн. "Сергей Диковский. Патриоты. Рассказы". М., "Правда", 1987.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 19 December 2000
   -----------------------------------------------------------------------
   Есть в Приморье одна дальняя сопка. Зверь на ней не живет,  деревья  не
держатся и трава не растет.
   Говорят, будто сопка та из  чистого  золота.  Только  по-настоящему  ее
никто не видал: всегда она  в  тумане,  всегда  в  облаках;  дунет  ветер,
блеснет светлый краешек и снова утонет, а что  в  середине,  одни  ястребы
знают.
   Идти к сопке этой надо с опаской. Налево пойдешь - в трясине  увязнешь,
направо пойдешь - в обрыв попадешь. Только и есть одна медвежья тропа - от
Гусиного озера, мимо железного камня,  мимо  двойчатки-сосны,  через  реку
Бедовую. А дальше и тропа обрывается.
   Ту дорогу один Савушка знал.  Был  такой  небольшой  мужичок,  веселый,
хромой, глаза озорные. Он в русско-японскую артиллеристом служил, там  ему
ногу колесом и помяло.
   Жил Савушка беспокойно, как цыган. Зимой лошадей кует, плуги правит,  а
как дуб лист развернет, мешок за плечи - и прощайте до  осени!  Тайга  ему
голову навек закружила.  Вот  он  все  и  бродил:  в  озера  глядел,  птиц
передразнивал, к зверям прислушивался. Нравилось ему ключи да сопки заново
открывать. Если бы Савушке вовремя азбуку  показать,  был  бы  он  сегодня
профессором. Да не вышло - пошел в кузнецы.
   Он ружья с собой не брал. Звери Савушке вполне доверяли. Выдра ему рыбу
укажет, медведь тропинку протопчет, белка орехов нащелкает.
   Сопку Савва открыл, да золото добывать было некому:  обложили  Приморье
японцы. Что тогда делалось,  сказать  невозможно!  Печи  холодны,  а  избы
горят. Земля кровью напоена... Смеха детского нигде не услышишь!
   Что ни сосна, то виселица, что ни холм,  то  могила.  Выйдешь  в  поле,
ляжешь ничком - слышно, стонет земля: невтерпеж ей под  войском  японским.
Гуси дикие и те испугались: вместо осени летом снялись...
   Ленин из Москвы зарево видел, войско на подмогу послал. Да  генералы  в
то время пути заслоняли - пробиваться бойцам долго пришлось.
   Решили  партизаны  в  хребты  уйти:  оружие  ковать,   силы   для   боя
накапливать. А сопку золотую на сохранение Савве оставили.
   - Учить  тебя,  -  говорят,  -  не  приходится:  хитер  ты  достаточно.
Действуй!
   Дали сторожу дробовик старый, шестнадцать патронов с картечиной и ушли.
   Ладно. Одолжил Савушка у медведя знакомого шкуру. Сшил унты с медвежьей
ступней.  Стал  по  ночам  японцев  выслеживать.  Часовые   японские,   те
удивлялись сильно: какие медведи отчаянные - прямо в лагерь заходят!
   А Савушка тем временем бухгалтерию вел. Были у него в тайге две  березы
с засечками. На одной  пароходы  японские,  пушки,  солдаты  отмечены.  На
другой - горе народное: вдовы. Могилы, дети бездомные.
   Однако долго бродить Савушке не пришлось: разнюхали как-то  японцы  про
золотую сопку, нагнали ищеек-собак и сцапали Савушку.
   Генерал в ту пору Ину-сан был. Личность партизанам известная: кособрюх,
зубы щучьи, ноги - будто всю жизнь с бочки не слазил.
   Увидел Савушку и сразу заулыбался.
   - Ваша хитрость, - говорит, - даже нам нравится. Будем знакомы.
   Савушка - старик гордый, на вольном воздухе вырос -  руки  генералу  не
подал.
   - Мы, - отвечает, - лещей вроде вас только за жабры берем.
   Генерал даже скривился, но обиду сдержал.
   - Хотите жизнь сохранить?
   Савушка сразу смекнул, к чему разг
   - Эко добро! - отвечает. - Я уж и без вас осину себе  подобрал.  Скучно
стало землю топтать.
   - Хотите, дом выстроим, пятистенку? Графский титул дадим.
   - Да, не вредно, пожалуй. Дайте неделю подумать.
   Отвели Савушку в камеру. Поят чаем, кормят икрой, балыками кетовыми.
   Савва думает. А войска между тем пробираются.  Сквозь  горы  Уральские,
через степи Барабинские, сквозь тайгу - на Дальний Восток.
   Вскоре приводят Савву обратно.
   - Согласен тропу указать?
   - А сапоги болотны дадите? А пороху десять кило? А жеребца племенного?
   - Все дадим... Веди только скорее!
   - Ой, боюсь даром отдать... Дайте еще неделю подумать.
   Война разгорается. У японцев  уже  золото  на  исходе,  а  Савушка  все
торгуется. То лодку новую потребует,  то  жене  шубу  суконную,  то  олифы
ведро. Наконец, видит, что дальше тянуть невозможно.
   Обдернул пиджачок и выходит вперед.
   - А ну вас, - говорит, - ко псам! Раздумал я золотом торговать.
   Вот тут-то японцы себя  показали.  Срезали  Савушке  кожу  на  пальцах,
опустили руки в царскую водку. Ни слова Савушка не сказал, только скрипнул
зубами. Желчь лягушачью в жилу ввели, в угли горящие ногами поставили -  и
то промолчал.
   Залечили - и снова. Бьются месяц, бьются другой: то шоколадом накормят,
то керосина в ноздри нальют, а все не могут Савушкина характера одолеть. У
генерала Ину от тихой злости лишаи по телу пошли.
   Подойдет к камере, глянет на Савушку и посинеет в лице.
   Между тем  войска  вперед  продвигаются.  Через  Саянские  горы,  через
Яблоновый хребет...  сколько  сапог  износили,  сколько  патронов  извели,
сказать невозможно!.. Наконец, пробились и залегли в  тайге,  недалеко  от
японского лагеря.
   Видят  японцы,  что  Савушку  ничем  нельзя  взять:  он  всякую  тайную
подлость, как белка пустой орех, предугадывает.
   Вызвали главного химика. Генерал Ину-сан спрашивает:
   - А ну, какие есть новые газы?
   Тот докладывает:
   - Иприт-самдерит,  тило-третило,  купоросный  карбид.  Сжигает  роту  в
четыре минуты.
   - Нет, не то...
   - Тогда бим-бомо-бромо-кислый  экстракт  пополам  с  мышьяком.  Ужасная
сила. Десять лет на том месте трава не растет!
   - Это старо. Нет ли того  газа,  чтобы  от  него  человеческая  совесть
окривела?
   Тут-то химик и сел.
   - Нет, - говорит, - до этого наша наука еще не дошла, не берусь.
   - Ну, так вот тебе трое суток сроку: или орден коршуна  трех  степеней,
или один конец - харакири.
   Ладно. Вскоре приносит химик черный баллон.
   - Вот он, - кричит, - умослабительный ангидрид! В тюрьме на  смертниках
испытал. Отцов продали! Все тайны свои разболтали!
   Взяли и усыпили тем газом Савушку. А на ночь возле койки посадили  двух
писарей, чтобы бред больного записать.
   До полуночи  Савушка  еще  так-сяк  крепился,  только  зубами  тихонько
поскрипывал. А там дошел газ до самых центров. Крякнул  Савушка  и  понес.
Чешет и чешет, точно из пулемета. Писарей всех замучил.
   Наутро приносят генералу те записи.  Ровно  тысяча  двести  страниц.  В
штабе  радость.  Ину-сан  именинником  ходит,  химик  дырку   для   ордена
провертел.
   Однако вызвали генерального переводчика. Воздел он на  нос  очки,  стал
читать Савушкины откровения. Да и споткнулся на первой строке.
   - Виноват, - говорит, - такие слова по-японски не  могут  спрягаться  и
корни не те.
   - А ну, вглядись пристальнее.
   Почитал переводчик еще немного и сдался.
   - Освободите, - просит, - глаза слезятся, щиплет сильно.
   Спасибо, ефрейтор один подвернулся -  участник  русско-японской  войны.
Заглянул он в тетрадь и рапортует:
   - Спряжения те известные, на материнской основе. Разрешите перевести.
   И перевел. Генерал  испариной  даже  покрылся.  Савушка,  он  и  раньше
озорной на язык был, а тут в беспамятстве самого  себя  превзошел:  насчет
золота ни гугу, а чего другого - сколько угодно!
   Наконец поняли японцы: выхода нет. Решили всех  зверей  допросить,  где
золотая сопка. Вызвали из Токио одного дрессировщика: он на всех  звериных
языках умел разговаривать, щуку немую - и ту понимал.
   Собрали зверей, птиц таежных, дали им сладкую пищу. Медведю  -  кетовую
головку, выдре - брюшки, соболю - мозговушку, бобру - траву речную,  зайцу
- кочерыжку, кроту - червяков, цапле - лягушку, росомахе - падаль лесную.
   Стал дрессировщик тайну выпытывать.
   Заяц уши прижал, божится:
   - Наша тропа возле грядок. Другой не видал.
   Соболь лукавый облизнулся, соседям моргнул:
   - Еж - он грамотный, на дубовом листе все тропинки отметил.
   Еж щетину поднял, забурчал:
   - Нет листа... Бобер его съел.
   Бобер спорить не стал. Брюхо погладил и говорит:
   - Лист дубовый теперь ни при чем. Была тропа, да ее партизаны на колесо
намотали, с собой увезли.
   Даже крот, зверек тихий, и тот разворчался.
   - Я, - говорит, - близорукий, глухонемой.  Живу  в  стороне.  Разрешите
уйти.
   А медведь от обиды даже взревел: он Савушке давно приятелем был.
   - Ер-рунда, - кричит, - какая! Р-рыба ваша тухлая. Малины хочу!
   И ушел в лес по ягоду.
   Только  росомаха  -  зверь  подлый   -   нажралась   печенки,   лизнула
дрессировщику руку и шепчет:
   - Есть за Гусиным озером след в кедраче... Пойдешь налево -  в  трясине
увязнешь. Направо - в обрыв попадешь. Идите  мимо  железного  камня,  мимо
двойчатки-сосны, через реку Бедовую, прямо по медвежьей тропе.
   Словом, все разболтала бесстыжим своим языком.
   Ладно. Наутро решили Савву казнить.  Хотели  ему  кишки  на  телефонную
катушку намотать. Однако генерал Ину-сан запретил.
   - Это, - говорит, - не казнь - просто детское наказание. Надо ему такую
муку придумать, чтобы по капле смерть в жилы вошла.
   Привязали Савушку  к  тополю.  Напротив  столик  поставили.  Пельмешков
тарелку, браги кувшин, мясо с подливой.
   Генерал Ину-сан узлы все опробовал.
   - Приятного, - говорит, - аппетита. Простите, что без сметаны обед!
   И ушел в лес с батальоном. Впереди пулеметчики, позади  пушки  дальнего
боя. На лошадях кожаные торбы навьючены: золото собирать.
   А звери между тем  тоже  времени  не  теряли:  соболь  веревки  Савушке
перегрыз, заяц вперед побежал войска предупреждать, ястреб взвился в  небо
за батальоном следить, а медведь носом покрутил и проревел:
   - Я им тропу укажу!..
   Зашел вперед и протоптал от озера другую тропу.  Даже  камень  железный
выдернул и на новое место поставил.
   А бобры - те хитрее всех оказались. Перегородили Бедовую реку  плотиной
и пустили по новому руслу. Батальон и пошел стороной черт те куда.
   Идет день, два... неделю идет. Вокруг болота урчат. Кедрач шинели рвет,
камни сами под ноги кидаются. Уж дух у солдат стал заходиться. А  в  тайге
все просвета не видно. Тропа медвежья бежит и бежит.
   Того японцы не знали, что Савушка в отряд дохромал. Давно  гостям  обед
был в тайге приготовлен: на первое - ружейный борщок, на второе - шрапнель
с пулеметной подливой, на сладкое - пирог из фугасов.
   Наконец, завела тропа японцев в ущелье, где  нет  хода-выхода.  Темнота
подземельная. Стволы в четыре обхвата,  мох  столетний.  Шепотом  в  таком
месте - и то говорить неохота.
   Видит генерал, что увязнуть возможно, подал команду:
   - Кр-ругом арш!
   Да уже поздно: со всех  сторон  партизанские  ружья  нацелены.  Выходит
из-за дерева Савушка.
   - Отставить! - говорит. - Здесь наша будет команда. А  теперь,  дорогие
гости, давайте прикинем, почем ныне фунт лиха. Разом за  все  посчитаемся.
За жен наших, за мертвых детей, за пшеницу неубрану, за  всю  лютую  муку,
что терпела земля...
   И посчитались...
   Крапива навоз любит. На том месте она теперь густо растет.
   1938
Книго
[X]