Книго 


   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Вся жизнь плюс еще два часа".
   М., "Советский писатель", 1980.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 June 2001
   -----------------------------------------------------------------------
   - Сегодня я ему позвоню обязательно, -  сказал  Федоров  и  записал  на
календаре: "Позвонить Каштанову".
   Полистав  календарь,  Федоров  усмехнулся.  "Позвонить  Каштанову",   -
промелькнуло пять раз за последние семь дней. А Федоров и был-то в  Москве
всего неделю. Но для встречи с Каштановым ему - хотелось  иметь  полностью
свободный в Сегодня командированный Федоров был свободен, а завтра он
уезжал.
   У Федорова была хорошая память. Он все помнил,  что  было  в  жизни,  и
Григория Каштанова, Гришку Каштана, он помнил прекрасно.
   Дома у Федорова сохранилась фотография,  наклеенная  на  твердый  серый
картон и помеченная на обороте двадцатым годом. Молодые красногвардейцы  -
какие молодые! - снялись перед отправкой на фронт. Он сам, Федоров,  сидит
в первом ряду, даже не сидит, а лежит. Сбоку винтовка. Федоров  в  длинной
шинели, на голове  буденовка  со  звездой.  Лицом  похож  на  девочку,  на
стриженую девочку шестнадцати лет. А Гришка Каштанов  стоит,  опершись  на
винтовку, высокий, могучий. Лица Каштанова на  этой  карточке  сейчас  уже
нельзя разобрать, оно покрылось желтоватым пятном. Время, или солнце,  или
качество бумаги тут виноваты -  неизвестно.  Но  Федоров  помнит:  лицо  у
Каштанова круглое, румяное,  с  очень  черными,  сросшимися  на  переносье
бровями и широко расставленными глазами.
   "Все мы были орлы-красавцы! - усмехается про себя Федоров,  который  не
был ни орлом, ни красавцем. - И девушки нас любили".
   - А этот самый Гришка Каштан один раз... это очень смешная  история,  я
тебя предупреждаю, - говорит Федоров своей племяннице Тане, которая  сидит
на диване у него в гостинице,  вместо  того  чтобы  сидеть  на  лекциях  в
институте, и смотрит на дядю глазами, полными вежливого невнимания.
   Федоров смеется.
   - Ты глупа и лентяйка, но эту историю ты должна знать.
   Племянница вздыхает,  она  терпеть  не  может  дядиных  воспоминаний  и
историй, но она очень любит дядю и готова слушать.
   А Федоров убежден в том, что он великолепный рассказчик.
   - Я тебе уже говорил, что Гриша Каштан был самый высокий парень в нашем
отряде.  Это  был  громадина  ростом...  ростом  с  эту  дверь  наверняка.
Представляешь? Уже смешно. Правда?
   - Да, дядя,  -  соглашается  племянница,  следя  за  тем,  как  Федоров
закуривает папиросу.
   Ему запрещено врачами курить, но он и курит и пьет.
   - У тебя, наверно, нет ни одного такого  высокого  знакомого  парня,  -
говорит дядя.
   - Есть, - отвечает племянница и едва заметно улыбается.
   - Не думаю, - говорит Федоров, -  не  думаю.  Неважно.  Эта  смешнейшая
история произошла под Киевом. Смешнейшая, - повторяю. Мне надо  побриться,
но я могу бриться и рассказывать.
   Федоров начинает бриться, оставив открытой дверь из ванной.  Рассказав,
как Каштанова перепутали с командиром полка и  что  из  этого  получилось,
Федоров хохочет и высовывается из ванной, чтобы  посмотреть,  как  смеется
племянница. Та смеется хорошо, громко и весело,  и  дядя  с  одобрением  и
удовольствием смотрит на нее...
   - Сейчас я побреюсь, и мы спустимся вниз, позавтракаем, - говорит он.
   - Я сыта, - отвечает Таня.
   - Сомневаюсь, - говорит Федоров и, надув намыленную щеку, прячет голову
за дверь.
   Теперь он начинает  гудеть  "Каховку".  Он  поет  только  две  песни  -
"Каховку" и "Девушку с гор" - и только по утрам, когда бреется. Но,  может
быть, было бы даже лучше, чтобы он рассказывал, чем пел.
   Потом Федоров причесывает перед зеркалом свои мягкие пегие волосы.
   Вынув из чемодана белую пикейную рубашку, он говорит:
   - У меня своя мода. Собственная. Я ношу белые рубашки. У твоих знакомых
таких рубашек в жизни не было. Это тебе понятно?
   - Понятно, - отвечает племянница,  глядя  на  лоснящиеся  старые  брюки
Федорова и на узкий в плечах и короткий пиджак.
   Завязывая галстук, Федоров говорит:
   - Шерстяной плетеный галстук. У твоих щенков небось таких нет.
   Потом он заводит часы, большие и круглые, которые кажутся огромными  на
худой руке Федорова.
   - Одиннадцать часов, безобразие! - говорит он. - Безобразие! Идем.
   Таня встает с дивана и постукивает об пол затекшей ногой.
   После завтрака Федоров с племянницей идут гулять по Москве. Они обходят
вокруг Кремля, ездят по новым станциям метро. Год назад Федоров тоже был в
командировке в Москве, но тогда он ничего не успел посмотреть. Зато сейчас
он не только выходит из вагона и осматривает подземные залы, но каждый раз
поднимается по эскалатору и разглядывает станции наверху.
   - Ох, уж эта любознательность! - ворчит Таня.
   Федоров порывается съездить еще на Сельскохозяйственную  выставку,  где
он был только  один  раз  вечером,  но  Таня  категорически  отказывается,
говорит, что устала и больше не может.
   - Ты глупа, - говорит Федоров, - ты глупа так же, как  твоя  мать.  Так
же, как моя жена. Я ненавижу ваши хитрости. Когда я болен, я лежу. Но  вам
никогда не понять, что пока человек интересуется окружающим, он здоров.  А
если он не интересуется, он болен. Я здоров. Понятно?
   - Понятно, - отвечает Таня. - Я устала и хочу немного посидеть. Мы  уже
бегаем четыре часа без отдыха.
   - Ты что, серьезно устала? - спрашивает Федоров, с насмешкой  глядя  на
Таню.
   Но Таня не боится его насмешек.
   - Серьезно, - отвечает Таня, и они  садятся  на  скамейку  в  вестибюле
станции "Калужская".
   Федоров вытаскивает из кармана смятую пачку папирос.
   - Здесь можно курить?
   - Нельзя, - быстро и радостно отвечает Таня. - Как раз нельзя.
   - Звонить еще рано, - говорит Федоров. - Он,  конечно,  еще  не  пришел
домой.
   - А вдруг он не захочет с тобой встретиться? - говорит Таня.
   - Ну что ты, - отвечает Федоров, - этого не может быть.
   И он качает головой с растрепавшимися мягкими волосами.
   - Ведь совсем не все так относятся к своему прошлому, как ты.
   - Ну и дура! - говорит Федоров.
   - Давай поедем в центр и там где-нибудь поедим  сосисок,  -  предлагает
Таня.
   Федоров не голоден, но он не возражает Тане, и они едут до центра,  там
выходят из метро и, разыскав какое-то кафе на улице, едят сосиски, пирожки
с мясом и пьют чай.
   -  Все-таки  очень  интересно,  каким  теперь  стал  Гришка  Каштан,  -
улыбаясь, говорит Федоров, и на  его  смуглом  костлявом  лице  собирается
множество морщинок. -  Очень  интересно!  Последний  раз  мы  виделись  на
партконференции. Он был тогда директором завода, а  я  начальником  одного
строительства. А тебе было три года от роду. Понятно?
   - Понятно, - отвечает Таня, - мне все понятно. - И смеется.
   У Тани и у Федорова блестящие веселые черные  глаза,  у  всех  в  семье
такие глаза.
   - Я давно потерял Каштанова из виду, а этой зимой прочитал про  него  в
газете. Оказалось, что он теперь большой начальник. Я обрадовался,  но  не
удивился. Он всегда был умница, да. Умнейший  парень.  Много  лет  прошло.
Тоже, наверно, старый стал, и узнать будет  трудно.  Слушай,  это  у  тебя
хорошее платье? Если вдруг так получится, что мы вечером пойдем к  нему  в
гости...
   - Ничего, - отвечает Таня, - не очень, но сойдет.
   Федоров гладит ее по волосам и улыбается:
   - Если уж я стал такой старый гриб, то пусть ты будешь у меня как надо.
Верно? Нам не пора подниматься?
   - Посидим, еще есть время. Твой Каштанов наверняка еще не пришел.
   - Мог уже и прийти. Вообще-то раньше он ленивый  был,  черт,  не  любил
много работать. Но теперь,  конечно,  другое  дело.  -  Помолчав,  Федоров
продолжает: - А я тебе говорил, как  в  двадцать  втором  году  я,  Петька
Гуляев и Гриша Каштан...
   - Говорил! - кричит Таня. - Ты все говорил.
   Федоров добродушно улыбается:
   - А ты, наверно, думаешь, что тебе  будет  скучно.  Ну,  поскучай  один
в Завтра я уезжаю.
   - Я ничего не думаю, - отвечает Таня.
   Федоров смотрит на часы.
   - Знаешь что, сходим в универмаг, купим что-нибудь моим ребятам, у меня
есть сэкономленные деньги.
   Таня соглашается с удовольствием. Она очень любит ходить по  магазинам.
Они идут и покупают внуку Федорова мяч, коричневые сапожки номер  двадцать
шесть, внучке лыжные штаны. От себя Таня  покупает  заводную  лягушку.  На
подарок жене у Федорова денег уже не остается.
   - Ну ничего, - огорченно говорит он, - так всегда.  Куплю  в  следующий
раз. Или отдам ей свою вечную ручку, она все равно ее  всегда  берет.  Уже
можно звонить.
   Таня и Федоров идут в телефонную будку. Федоров набирает номер, а  Таня
стоит рядом и ногой держит приоткрытую  дверь,  потому  что  в  телефонной
будке душно.
   - Можно Григория, Григория... Так и  не  вспомнил  отчества,  -  шепчет
Федоров Тане. - ...Товарища  Каштанова.  Извините,  пожалуйста,  когда  он
будет? Спасибо.
   Федоров вешает трубку, вытирает платком испарину со лба. Душно и жарко.
   - Его еще нет. Будет через час-полтора.
   Таня с Федоровым опять идут гулять по Москве, идут медленно, и Федоров,
по обыкновению, смотрит по сторонам.
   - Приятный женский голос. Мне почему-то  кажется,  что  он  женился  на
одной нашей девушке. Я ее смутно  вспоминаю.  Она  тоже  была  с  нами  на
фронте. Но, может быть, конечно, я и ошибаюсь.
   - Давай посидим в скверике против Большого театра, - предлагает Таня, -
там очень хорошо.
   Федоров кивает головой и прибавляет шагу. Таня еле  поспевает  за  ним:
так быстро он ходит. "Маленький, а крепкий, - с восхищением  думает  Таня,
глядя на подобранную и совсем молодую фигуру дяди. - Больной, а крепкий, -
размышляет про себя Таня. - В общем, молодец".
   Они садятся на единственную  не  занятую  в  сквере  скамейку,  и  Таня
развязывает пакет, который она несла, и смотрит на сапожки, лыжные штаны и
игрушку. Она всегда, не доходя до дома, на  улице  рассматривает  покупки.
Потом Таня долго завязывает пакет, но он уже не получается  таким,  как  в
магазине.
   - Хорошая лягушка, - задумчиво говорит Таня и украдкой смотрит на дядю.
   Он все-таки устал и  теперь  сидит,  откинувшись  на  спинку  скамейки,
заложив ногу на ногу, и глаза  у  него  закрыты.  Предлагать  ему  идти  в
гостиницу отдохнуть бесполезно: он рассердится, накричит и  все  равно  не
пойдет.
   - Ты чего? - не открывая глаз, спрашивает Федоров.
   - Ничего. А сколько лет сейчас Каштанову? - Таня задает  вопрос,  чтобы
доставить дяде удовольствие.
   - Пятьдесят с чем-нибудь. Мы все ровесники своего века, -  с  некоторой
выспренностью отвечает Федоров и молчит, ожидая, что скажет Таня. Но  Таня
не говорит ничего.
   - Хочешь, я тебе еще немного расскажу про Гришу Каштанова? - предлагает
Федоров.
   - Как, еще? - ужасается Таня. - Я тебя очень прошу, дядя...
   - А обо мне тоже была  статья.  В  местной  газете.  Как  об  отличнике
строительства. Два дома сдал раньше срока. Это не шутка! Экономия  средств
огромная. Я им показал, что такое Федоров.
   Дядя хвастает. Таня, к этому привыкла. Но, с другой стороны, это  и  не
хвастовство,  а  чистая  правда.  Когда-то  Федоров   руководил   крупными
строительствами,  теперь  в  Смоленске  строит  двухэтажные  жилые   дома.
Обстоятельства, как видно, могут  меняться  к  худшему,  но  человек,  как
видно, не меняется.
   - И я опять премию получил, - говорит Федоров. - Еще рано звонить, черт
бы его побрал!
   Приходится  сидеть  и  ждать.  Таня   начинает   вместе   с   Федоровым
разглядывать прохожих.
   Сентябрь стоит очень теплый, вечер чудесный, народу  на  улицах  много,
все скамейки в сквере заняты. Рядом с Таней сидят двое стариков,  по  виду
муж и жена, а рядом с Федоровым -  девушка  с  туго  набитым  портфелем  и
пестрым платком, который она теребит в руках. Таня знает, что надо отвлечь
Федорова от девушки, а то он начнет к ней приставать и спрашивать,  почему
она нервничает или даже кого она ждет.
   - Сколько времени? - поспешно спрашивает Таня.
   - Сейчас пойдем звонить, - Федоров сочувственно смотрит  на  девушку  с
платком и поднимается.
   Таня уводит Федорова искать телефон-автомат.
   Каштанова все еще нет дома, но он должен совсем скоро быть, его ждут.
   Таня с Федоровым опять гуляют по улицам.
   - А как ты объяснил, кто" говорит? - спрашивает Таня.
   - Старый фронтовой друг по гражданской войне, назвал фамилию.
   - А она что?
   - Ничего. Просила позвонить немного попозже. Наверно, он  важный  стал.
Как ты думаешь?
   - Может быть, и не стал. Не обязательно, - говорит Таня.
   - Конечно, конечно. Но можно предположить, что стал.
   - Ты же его так хвалил, - замечает Таня.
   - А я ничего и не говорю. Прекрасный парень.
   Таня с Федоровым останавливаются около Большого театра посмотреть,  как
люди идут в т Вернее, как бегут опоздавшие и томятся непопавшие.
   - Внук растет, - почему-то говорит Федоров.
   - Он на тебя похож, - отвечает Таня.
   - Ну, звоним последний раз. Если нету - идем в кино. И все.
   "Хоть бы не было", - думает про себя Таня.
   Но на этот раз Каштанов дома.
   - Гриша, Гриша, ты никогда не узнаешь, кто с тобой говорит, - улыбаясь,
кричит Федоров в трубку. - Киев помнишь? Партшколу помнишь?  Это  Федоров,
Михаил Федоров, не Иван, а Михаил. Здравствуй, Гриша!
   - А-а, - отвечает незнакомый голос. - Какой Федоров?
   -  Михаил  Федоров.  На  партийной  конференции  мы  с  тобой  виделись
последний раз. Вспоминаешь? Здравствуй, Гриша!
   - Здравствуй.
   - Вспомнил, наконец.
   - Как же ты меня нашел? Разыскал?
   - Ну нашел и нашел, - радостно и возбужденно говорит Федоров. - Как ты,
Гриша? Какой стал, старый,  толстый?  А  Снегирева  помнишь?  Я  его  вижу
иногда.
   - Снегирева помню.
   - Ну, какой же ты стал, а? - продолжает быстро  спрашивать  Федоров.  -
Дети есть? Большие? Очень приятно, очень  хорошо  найти  тебя.  -  Федоров
растроганно улыбается, и Таня тоже улыбается, глядя  на  него.  -  Где  ты
сейчас работаешь, я знаю, прочитал в газете. Кого  из  наших  видишь?  Где
Глебов? Розенштам? Живы?
   - Не встречал.
   - А я Иванеева встретил в Ленинграде. Он меня узнал, а я его нет. Седой
совсем, постарел, но молодец. Инструктор горкома.
   - А ты сам-то где? - спрашивает Каштанов.
   - Я приехал в Москву в командировку.
   - А где сам-то?
   - Работаю прорабом, живу в Смоленске. А ты как, все эти годы в  Москве?
Свиридов наш генералом стал, черт!
   - Знаю Свиридова.
   -  Хорошо  бы  его  повидать!  Вспомнить  старое,  поговорить.  У  меня
сохранилась фотография, перед самым  фронтом  мы  снялись,  там  все  наши
ребята. Крылов умер недавно; И ты там есть, сбоку стоишь. А какие  мы  там
молодые, Гриша, а? Сколько лет прошло, ну-ка, скажи!
   - Много, - отвечает Каштанов.
   - А голос ты мой узнаешь?
   - Голос не узнаю.
   - А я твой узнаю. Сперва не узнал, а теперь узнаю. Ну скажи что-нибудь.
Сын у тебя? Или дочь? Может, внуки есть?
   - Дочь.
   - Узнаю твой голос, конечно, узнаю! А ты что такой скучный? Нездоров?
   - Здоров.
   - Что, Гриша, часто нашу молодость вспоминаешь?  Я,  признаюсь,  часто.
Даже вон племянницу замучил.
   - Так ведь что вспоминать, работать надо.
   - Это верно, - соглашается Федоров, - это ты верно подметил. Но я люблю
нашу молодость. Дорожу,  как  говорится.  Ну,  Гриша,  повидаться  бы  нам
хорошо. Я с племянницей здесь.
   - Я тут ни при чем, - сердито шепчет Таня.
   - Так ты звони. Звони, - говорит Каштанов. - Позвони мне знаешь  когда?
Сейчас посмотрю, подожди минутку.
   - Жду, жду.
   - Минуту. Позвони-ка ты мне в среду. Да, в среду! И мы условимся, когда
встретиться.
   - А я завтра уезжаю, - говорит Федоров.
   - Будущая неделя у меня вся занята, понимаешь, - продолжает, как  будто
не слыша, Каштанов. - Понедельник, вторник, среда...
   - Так как же?
   - Вот именно, - шутит Каштанов, - значит, в среду и договоримся.  А  ты
звони,  звони,  не  стесняйся.  Сегодня  не  дозвонился,   завтра   звони.
Понастойчивей, понастойчивей.
   - Ну, будь здоров! - Федоров вешает трубку.  -  Как  был  дураком,  так
дураком и остался, - спокойно говорит он Тане, выходит из телефонной будки
и останавливается.
   - То есть как?
   - А вот так.
   - Что он тебе такого сказал?
   - В том-то и дело, что ничего не сказал.
   - А почему ты рассердился?
   - Кто? Я? Где я рассердился?
   - Нигде.
   - Видишь ли, я никогда не был высокого мнения о Каштанове, но, конечно,
я надеялся, что, может быть, за эти годы он стал человеком...
   - Дядя, - восклицает Таня, - имей совесть! Ты  целый  день  расхваливал
этого Каштанова. Имей совесть!
   - Ты глупа, и больше ничего. Разве  я  его  хвалил?  Я  нашу  молодость
вспоминал, дурочка. И всех своих товарищей я хвалил. И буду впредь.
   - Тэк-с, - говорит Таня.
   - Ты Сергея моего видела?
   - Видела.
   - Плохой?
   - Средний.
   - А Егоров?
   - Егорова я очень люблю. Я не спорю.
   - То-то! А с Каштановым я и  раньше  никогда  не  дружил.  Но  не  надо
обобщать. Я очень не люблю, когда обобщают.
   - Кто это, интересно, обобщает?
   - Если один человек плох, то это не значит, что и другие  такие.  Жаль,
целый день потерял. И зачем нам нужен был Каштанов, спрашивается?
   - Нам! - возмущается Таня. -  Мне  он  совершенно  не  нужен.  И  давай
отойдем от автомата, а то на нас люди смотрят.
   Федоров послушно делает несколько шагов, но опять останавливается.
   - Танечка, ты на меня не сердишься? - виновато говорит он.
   - За что?
   - Целый день сегодня потеряла. Обидно.
   - Чепуха!
   - Но я тоже не виноват. Откуда я мог знать? А ты  знаешь  мое  железное
правило - я в человека верю. Я и тебя как учу? Если ошибся  в  человеке  -
жаль. Но исключение только подтверждает правило. А мы можем еще  успеть  в
кино, как ты думаешь?
   - Конечно. Тем более что в десять часов меня будут  ждать  около  кино.
Один знакомый.
   - Что?
   - Ничего. Идем. Только скорее, - весело отвечает Таня и берет  дядю  за
руку.
   Но Федоров продолжает стоять на месте.
   - А почему ты раньше не сказала, что тебя ждут? Я не пойду.
   - Не сказала, - смеется Таня. - Мы же к Каштанову в  гости  собирались,
ты забыл.
   - Не пойду. Зачем я пойду. Я не хочу  вам  мешать.  Зачем  я  буду  вам
мешать?
   - Но мне надо тебя с ним познакомить. Как ты не  понимаешь?  Ты  пойми.
Это очень важно.
   - Ах, вот как, ах, вот как! - растерянно и ласково повторяет Федоров. -
Тогда идем. Тогда мы идем.  Одну  минуточку.  -  И  дядя  поправляет  свой
вязаный галстук, одергивает пиджак и причесывает мягкие  пегие  волосы.  -
Идем. Если твой парень мне понравится, я скажу  тебе  прямо,  но  если  не
понравится...
   - Он тебе понравится, - говорит Таня.
Книго
[X]