---------------------------------------------------------------
Роальд Даль. Рассказы. М.: Захаров, 2000.
Origin: http://www.posidelkino.ru/pigsty/literature/literature.htm
---------------------------------------------------------------
Однажды в городе Нью-Йорке на свет появилось прекрасное дитя, и
счастливые родители назвали его Лексингтоном.
Едва возвратившись домой из роддома с ребенком на руках, мать сказала
своему мужу:
- Дорогой, теперь ты должен свести меня в самый роскошный ресторан,
чтобы мы отметили появление нашего сына и
наследника.
Муж нежно обнял ее и ответил, что женщина, которая смогла произвести на
свет такого прекрасного ребенка, как
Лексингтон, заслуживает того, чтобы пойти абсолютно куда угодно. Но
достаточно ли она уже окрепла, спросил он,
чтобы шастать по ночам по городу?
- Нет, - ответила она, - еще нет. Но какое, к черту, это имеет
значение?
И в тот же вечер они оба вырядились по последней моде и, оставив
маленького Лексингтона на попечение опытной
сиделки - шотландки (двадцать долларов в день), отправились в самый
изысканный и дорогой ресторан в городе. Там
каждый из них съел по огромному омару, они распили бутылку шампанского
на двоих, а после этого пошли в ночной
клуб, где выпили еще одну бутылку шампанского и, держась за руки,
просидели несколько часов, вспоминая и
обсуждая все уникальные физические достоинства своего любимого, только
что родившегося сына и восхищаясь им.
В свой дом в манхэттенском Ист-Сайде они вернулись часа в два ночи. Муж
расплатился с таксистом и стал рыться в
карманах в поисках ключей от парадной двери. Спустя какое-то время он
объявил, что, наверно, оставил ключи в
кармане другого костюма, и предложил позвонить, чтобы сиделка сошла
вниз и впустила их. По его словам, сиделка,
которой платят двадцать долларов в день, не должна удивляться тому, что
иногда ее вытаскивают из постели по
ночам.
И они позвонили в звонок. Подождали. Никто не открывал. Они позвонили
снова, и звонок на этот раз звенел дольше и
громче. Подождали еще минуту. Потом отошли на мостовую и выкрикнули
фамилию сиделки (Макпоттл) в ее окно на
третьем этаже, но по-прежнему без ответа. В доме было темно и тихо.
Жену начали одолевать дурные предчувствия.
Ребенок заточен в этом доме, сказала она про себя. И он там один с
Макпоттл. А кто такая Макпоттл? Еще два дня
назад они вообще ее не знали. У нее были тонкие губы, маленькие,
неодобрительно глядящие глазки и накрахмаленная
грудь, и совершенно очевидно, что она имеет обыкновение слишком крепко
спать. Раз она не слышит дверного звонка,
то как же она услышит, если заплачет ребенок? А может, в эту самую
секунду младенец проглатывает свой язык или
задыхается в подушке.
- Он спит без подушки, - сказал муж. - Так что хоть из-за этого не
беспокойся. Но внутрь я тебя доставлю, чего бы это
мне не стоило.
Он был в приподнятом настроении после всего выпитого шампанского.
Нагнувшись, он развязал шнурок на одном из
своих сшитых на заказ полуботинок, снял его и с силой швырнул в окно
столовой на первом этаже.
- Вот так-то, - ухмыляясь, проговорил он. - Это мы вычтем из жалованья
Макпоттл.
Он подошел к окну, очень осторожно просунул руку в разбитое стекло и
отодвинул задвижку. Потом открыл окно.
- Сначала я подниму тебя, наша маленькая мамочка, - сказал он и,
обхватив жену за талию, приподнял ее. В
результате ее накрашенные губы оказались на одном уровне с его зубами,
и к тому же очень близко от них, поэтому он
начал ее целовать. Из опыта он знал, что женщины очень любят, когда их
целуют в такой позе - тело крепко обхвачено и
ноги висят в воздухе, - поэтому он целовал ее довольно продолжительное
время, а она болтала ногами и производила
горлом громкие звуки, точно задыхалась. Наконец муж повернул ее и начал
осторожно запихивать в открытое окно
столовой. В этот момент полицейская патрульная машина, прочесывавшая их
квартал, остановилась метрах в тридцати
от них. Из нее выскочили трое полицейских ирландского происхождения и,
размахивая револьверами, побежали в
направлении мужа и жены.
- Руки вверх! - кричали полицейские. - Руки вверх!
Однако муж никак не мог подчиниться этому требованию, не отпустив
сначала жену, а сделай он это, она упала бы на
землю или осталась болтаться наполовину в доме, наполовину вне его, а
это ужасно неудобная поза для женщины,
поэтому он продолжал галантно подталкивать ее вверх и заталкивать в
окно. Полицейские, уже получившие ранее
медали за убийство грабителей, немедленно открыли огонь и, несмотря на
то, что они продолжали бежать, и несмотря
на то, что жена, о которой здесь рассказывается, представляла для них
недостаточно крупную мишень, им удалось
произвести несколько прямых попаданий - вполне достаточных, чтобы два
выстрела оказались роковыми.
Так маленький Лексингтон стал сиротой еще до того, как ему не
исполнилось и двенадцати дней.
Известие об убийстве, за которое трое полицейских впоследствии были
упомянуты в списке отличившихся, быстро было
доведено газетчиками до сведения всех родственников погибшей пары, и на
следующее утро самые близкие из этих
родственников, а также пара сотрудников похоронного бюро, три адвоката
и священник сели в несколько такси и
направились к дому с разбитым окном. Они собрались в гостиной, и,
рассевшись кружком на диванах и креслах,
покуривали, потягивали херес и размышляли вслух, что же теперь делать с
этим ребенком - сиротой Лексингтоном.
Быстро выяснилось, что никто из родственников особенно не жаждет брать
на себя ответственность за его воспитание, и
споры и обсуждения продолжались целый день. Все выражали огромное,
почти неукротимое желание растить
младенца и делали бы это с величайшим удовольствием, кабы не то
обстоятельство, что квартирка у них слишком
мала, или что у них уже есть один ребенок и второго они никак не могут
себе позволить, или что не знают, что делать с
бедняжкой, когда летом уедут за границу, или что им уже немало лет, а
это крайне несправедливо по отношению к
мальчику, когда он подрастет, и так далее, и тому подобное. Все они,
разумеется, знали, что отец младенца уже долгое
время был в больших долгах, дом заложен, и наследство ребенку не
светит.
Было шесть вечера, и они все еще спорили как ненормальные, когда
неожиданно, в самый разгар спора, примчалась из
Вирджинии старая тетушка погибшего (ее звали Глосспан) и, не сняв шляпу
и пальто, не присев даже, игнорируя все
предложения выпить мартини, виски или херес, твердо заявила собравшимся
родственникам, что отныне она сама
намерена единолично заботиться о младенце. Более того, она примет на
себя полную финансовую ответственность по
всем расходам, включая образование, а они все могут отправляться по
домам успокаивать свою совесть. Сказав это,
она живо поднялась в детскую, выхватила Лексингтона из люльки и
умчалась, крепко сжимая ребенка в объятиях.
Родственники же продолжали сидеть, глазеть, улыбаться и выражать всем
своим видом облегчение, а Макпоттл,
сиделка, от неодобрения застыла у подножия лестницы, поджав губы и
сложив руки на накрахмаленной груди.
Так младенец Лексингтон покинул город Нью-Йорк, когда ему было
тринадцать дней, и поехал на юг, чтобы жить в
штате Вирджиния со своей двоюродной бабушкой Глосспан.
Бабушке Глосспан было почти семьдесят, когда она оформила опекунство
над Лексингтоном, но посмотришь на нее, и
ни за что об этом не догадаешься. Такая энергичная, что и молодой не
уступит. Лицо маленькое, морщинистое, но все
еще вполне красивое лицо и симпатичные карие глаза. Она была старой
девой, но этого никогда не подумаешь, ибо
ничего такого, что отличает старых дев, в натуре Глосспан не было. Она
никогда не бывала злобной, мрачной или
раздражительной; у нее не было усов, и она нисколько не завидовала
другим людям, что уже само по себе большая
редкость и для старой девы и для девственницы, хотя, конечно же, точно
не известно, можно ли ее оценивать по обоим
разрядам.
Между тем старушка была эксцентричной, тут сомнений нет. Последние
тридцать лет она жила в полном одиночестве
в крохотном домике высоко на склонах Голубого хребта, в нескольких
милях от ближайшей деревни. У нее было пять
акров пастбищной земли, огород, сад, цветник, три коровы, дюжина кур и
отличный петушок.
А теперь у нее появился еще и Лексингтон.
Она была строгой вегетарианкой и считала, что употребление в пищу мяса
животных, отвратительно и вредно для
здоровья. Питалась она только чистыми продуктами, - такими как молоко,
масло, яйца, сыр, овощи, орехи, травы и
фрукты, и радовалась, сознавая, что ради нее не было убито ни одно
живое существо, даже креветка. Однажды, когда в
расцвете сил скончалась от запора ее коричневая курица, бабушка
Глосспан так огорчилась, что едва не отказалась
вообще есть яйца.
О малых детях она практически ничего не знала, но это ничуть ее не
беспокоило. В Нью-Йорке на вокзале, дожидаясь
поезда, который должен был отвезти ее и Лексингтона в Вирджинию, она
купила шесть детских бутылочек, двадцать
пеленок, коробку английских булавок, пакет молока в дорогу и небольшую
книжку в мягкой обложке под названием
?Уход за детьми?. И когда поезд тронулся, она накормила ребенка
молоком, сменила пеленки и положила его на
сиденье, чтобы он уснул.
Потом прочитала ?Уход за детьми? от корки до корки.
- Какие же тут проблемы? - сказала она, выбрасывая книгу в окно. - Нет
тут никаких проблем.
Как это ни странно, их и не было. Когда они приехали к ней домой, все
пошло так гладко, как только возможно.
Маленький Лексингтон пил молоко и срыгивал, спал и кричал и делал все,
что и должен делать здоровый ребенок, а
бабушка Глосспан светилась от радости всякий раз, когда глядела на
него, и целыми днями осыпала его поцелуями.
К шести годам юный Лексингтон превратился в прекрасного мальчика с
длинными золотыми волосами и глазами
цвета васильков. Он был смышлен, полон бодрости и учился помогать своей
старой бабушке по хозяйству - приносил
яйца из курятника, крутил ручку маслобойки, копал картошку в огороде и
собирал травы на склоне горы. Скоро, говорила
про себя бабушка Глосспан, пора будет начать думать о его образовании.
Однако мысль о том, чтобы отправить его в школу, была для нее
невыносима. Она так его полюбила, что не перенесла
бы разлуку. В долине, правда, находилась деревенская школа, но на вид
она была ужасна, и, отправь она его туда, в
первый же день его там заставили бы есть мясо.
- Знаешь что, дорогой? - обратилась она к нему однажды, когда он сидел
на высоком стуле на кухне и смотрел, как она
делает - Не понимаю, почему бы мне самой не давать тебе уроки?
Мальчик посмотрел на нее своими большими голубыми глазами и очень мило
и доверчиво ей улыбнулся.
- Это было бы замечательно, - сказал он.
- А начну я с того, что научу тебя готовить.
- Наверно, мне это будет интересно, бабушка.
- Не знаю, понравится тебе это или нет, но учиться придется много, -
сказала она. - Вегетарианцам вроде нас почти не
из чего выбирать по сравнению с обыкновенными людьми, и потому мы
должны научиться вдвойне грамотно
обрабатывать ту пищу, которую употребляем.
- Бабушка, - спросил мальчик, - а что едят обыкновенные люди такого,
чего мы не едим?
- Животных, - ответила она, с отвращением вскинув голову.
- Живых животных?
- Нет, - сказала она. - Мертвых.
Какое-то время мальчик обдумывал услышанное.
- То есть когда те умирают, они их не хоронят, а едят?
- Они не ждут, когда те умрут, мой мальчик. Они их убивают.
- А как они их убивают, бабушка?
- Обычно перерезают горло ножом.
- Это о каких животных ты говоришь?
- О коровах, и свиньях, а также об овцах.
- Коровы! - вскричал мальчик. - Вроде Розы, Снежинки и Белки?
- Именно, мой милый.
- Но как же они их едят, бабушка?
- Режут их на куски, а куски готовят на огне. Больше всего им нравится,
когда мясо красное, с кровью, и чтобы было с
косточкой.
- И свиней тоже?
- Они обожают свиней.
- Кровавые куски свиньи... - проговорил мальчик. - Подумать только. А
что они еще едят, бабушка?
-
- Кур?!
- Притом миллионами.
- С перьями и всем остальным?
- Нет, милый, перья они не едят. А теперь сбегай-ка в огород и принеси
своей бабушке пучок лука, хорошо?
Вскоре начались уроки. Они состояли из пяти предметов - чтение, письмо,
география, арифметика и приготовление
пищи; и последний долгое время оставался самым любимым как у
учительницы, так и у ученика. Быстро выяснилось,
что юный Лексингтон обладает замечательным талантом прирожденного
повара. Он был проворен и б Со
сковородками обращался, как жон Картофелину разрезал на двадцать
тонких как бумага долек быстрее, чем
бабушка чистила ее. Он обладал исключительно тонким вкусом и мог,
отведав крепкого лукового супа, тотчас
определить в нем присутствие одного-единственного листика шалфея. Такой
дар в таком юном возрасте чуточку
удивлял бабушку Глосспан, она иногда даже не знала, что и подумать. И
все же она гордилась внуком и предсказывала
ему блестящее будущее.
- Как радостно сознавать, - говорила она, - что у меня есть такой
замечательный молодой человек, который будет
присматривать за мной, когда я совсем состарюсь.
И через пару лет она навсегда оставила кухню, вверив Лексингтону
попечительство над всем домашним хозяйством.
Мальчику к тому времени исполнилось десять лет, а бабушке Глосспан-
почти восемьдесят.
Предоставленный на кухне самому себе, Лексингтон тотчас же начал
экспериментировать с блюдами собственного
изобретения. Те, что он любил раньше, уже более его не интересовали; у
него появилась неодолимая страсть творить, и
в голове роились сотни свежих идей.
- Пожалуй, начну с того, - сказал он, - что изобрету каштановое суфле.
Он приготовил его и в тот же вечер подал к столу. Оно было
восхитительным.
- Ты гений! - воскликнула бабушка Глосспан, вскакивая со стула и целуя
его в обе щеки. - Ты войдешь в историю!
Начиная с той поры, дня не проходило, чтобы на столе не появлялось
какое-нибудь новое вкуснейшее произведение его
искусства. Тут был и суп из бразильских орехов, и котлеты из мамалыги,
и овощное рагу, и омлет из одуванчиков, и
оладьи из сливочного сыра, и компот из полевых трав, и пикантный
свекольный мусс, и чернослив по-строгановски, и
гренки с сыром, и опрокинутая репа, и торт из хвои, и много других
прекрасных творений.
Никогда прежде, заявила бабушка Глосспан, не пробовала она подобной
пищи, и по утрам, когда до обеда было еще
далеко, она выходила на крылечко, усаживалась в кресло-качалку и
размышляла о предстоящей трапезе, облизывая
морщинистые губы и вдыхая ароматы, доносившиеся через кухонное окно.
- Что ты сегодня готовишь, мальчик? - громко спрашивала она.
- Попробуй сама отгадать, бабушка.
- По-моему, по запаху это козлобородниковые оладьи, - отвечала она,
усиленно принюхиваясь.
Десятилетний мальчуган выходил из кухни с торжествующей улыбкой на
лице, неся в руках большую дымящуюся
кастрюлю поистине божественного компота, приготовленного из пастернака
и лечебных трав.
- Знаешь, что ты должен сделать, - сказала ему бабушка, с жадностью
поглощая компот. - Ты должен сейчас же взять
бумагу и перо и написать поваренную книгу.
Он смотрел на нее, медленно пережевывая листик пастернака.
- А почему бы и нет? - спросила она. - Я научила тебя писать, я научила
тебя готовить, и все, что тебе остается, это
соединить то и другое. Ты напишешь поваренную книгу, мой дорогой, и
прославишься на весь
- Ладно, - ответил он. - Так я и сделаю.
И в тот же день Лексингтон начал писать этот монументальный труд,
которому суждено было завладеть его
помыслами до конца жизни. Он назвал свой труд ?Ешьте хорошую, здоровую
пищу?.
Через семь лет, когда ему исполнилось семнадцать, у него уже было
записано более девяти тысяч различных рецептов,
все собственного изобретения и очень вкусные.
Но неожиданно труды его были прерваны трагической смертью бабушки
Глосспан. Ночью ее сразил жестокий приступ, и
Лексингтон, примчавшийся в спальню, чтобы посмотреть, из-за чего шум,
увидел, что она лежит в кровати, изрыгая
проклятия и корчась самым немыслимым образом. Страшно было смотреть на
нее, и взволнованный юноша ломал
руки, не зная, что и делать. Наконец, чтобы остудить ее жар, он принес
ведро воды из пруда, возле которого паслись
коровы, и вылил ей на голову, но это лишь усугубило приступ. Не прошло
и часа, как старая женщина угасла.
- Это очень скверно, очень, - проговорил бедный мальчик, ущипнув ее
несколько раз, чтобы убедиться, что она умерла.
- И как неожиданно! Как быстро и неожиданно! Всего лишь несколько часов
назад она была в отличном настроении.
Два раза просила добавки моего самого последнего творения, грибы с
пряностями, и сказала: какие они сочные!
Горько поплакав несколько минут, ибо он очень любил свою бабушку, он
все-таки взял себя в руки, вынес ее из дома и
похоронил за коровником.
На следующий день, приводя в порядок ее вещи, он наткнулся на конверт,
который был надписан почерком бабушки
Глосспан и адресован ему. Он вскрыл его, вынул две пятидесятидолларовые
бумажки и письмо.
Дорогой мальчик, - говорилось в письме, - я знаю, ты еще никогда не
спускался с горы с того времени, как тебе было
тринадцать дней от роду, но как только я умру, ты должен надеть пару
башмаков, чистую рубашку, пойти в
деревню и найти доктора. Попроси его дать тебе свидетельство о смерти,
которое доказывает, что я умерла.
Потом отнеси это свидетельство моему адвокату, человеку, которого зовут
мистер Сэмюэл Цукерман. Он живет
в Нью-Йорке, и у него есть копия моего завещания. Мистер Цукерман все
устроит. В этом конверте деньги, чтобы
заплатить доктору за свидетельство и чтоб хватило на дорогу до
Нью-Йорка. Мистер Цукерман даст тебе еще
денег, когда ты туда приедешь, и я искренне желаю, чтобы ты употребил
их на совершенствование своих изысканий в
кулинарии и вегетарианстве и продолжал работать над великой книгой,
покуда не убедишься в том, что она во всех
отношениях закончена. Любящая тебя бабушка Глосспан.
Лексингтон, который всегда все делал так, как велела ему бабушка,
спрятал деньги в карман, надел пару башмаков и
чистую рубашку и спустился с горы в деревню, где жил до
- Старая Глосспан? - изумился до - Боже мой, она что же, умерла?
- Конечно, умерла, - ответил юноша. - Если вы сходите со мной, я
выкопаю ее, и вы сами в этом убедитесь.
- Как глубоко вы ее закопали? - спросил до
- Метра на два.
- И давно?
- Часов восемь назад.
- Значит, она точно умерла, - объявил до - Вот свидетельство.
Теперь наш герой отправился в город Нью-Йорк, чтобы разыскать мистера
Сэмюэла Цукермана. Путешествовал он
пешком, спал под заборами, питался ягодами и лекарственными травами, и
на то, чтобы добраться до этого большого
города, у него ушло шестнадцать дней.
- Какое сказочное место! - воскликнул он, остановившись на углу
Пятьдесят седьмой улицы и Пятой авеню и
оглядываясь вокруг. - Нигде нет ни коров, ни цыплят, и женщины совсем
не похожи на бабушку Глосспан.
Что же до мистера Сэмюэла Цукермана, то таких Лексингтон вообще никогда
не видывал.
Это был маленький, пухлый человечек с лилово-синей кожей бритого лица и
огромным красным носом; когда он
улыбался, в разных местах его рта странным образом сверкало золото.
Приняв Лексингтона в своем роскошном
кабинете, он горячо пожал ему руку и поздравил со смертью бабушки.
- Полагаю, вы знали, что ваша дорогая бабушка обладала значительным
состоянием? - спросил он.
- Вы имеете в виду коров и цыплят?
- Я имею в виду полмиллиона долларов.
- Сколько?
- Полмиллиона долларов, мой мальчик. И все это она оставила вам.
Мистер Цукерман откинулся в кресле и стиснул руки, положив их себе на
толстое брюшко. В то же время он стал
незаметно просовывать правый указательный палец за жилетку и под
рубашку, чтобы почесать кожу около пупка -
любимое его упражнение и притом доставляющее особое удовольствие.
- Разумеется, мне придется удержать пятьдесят процентов за услуги, -
сказал он, - но тем не менее у вас останется
двести пятьдесят тысяч.
- Я богат! - вскричал Лексингтон. - Это прекрасно! Когда я могу
получить деньги?
- Хм, - пробормотал мистер Цукерман, - вам повезло. К счастью, я
нахожусь в доверительных отношениях с
налоговой службой и уверен, что смогу убедить их отказаться от всех
выплат, сопряженных с оформлением наследства
и с выплатой налогов.
- Как это любезно с вашей стороны, - пробормотал Лексингтон.
- Естественно, я должен буду вознаградить кое-кого небольшим гонораром.
- Как скажете, мистер Цукерман.
- Думаю, сотни тысяч будет достаточно.
- Боже праведный, а это не слишком много?
- Никогда не скупитесь на чаевые, оплачивая услуги налогового
инспектора или полицейского, - сказал мистер
Цукерман. - Запомните это.
- Но сколько же у меня останется? - робко спросил юноша.
- Сто пятьдесят тысяч. Однако из этого вам еще придется оплатить
похоронные расходы.
- Похоронные расходы?
- Вам нужно рассчитаться с бюро похоронных принадлежностей. Вы,
конечно, знаете об этом?
- Но я ее уже сам похоронил, мистер Цукерман, за коровником.
- Не сомневаюсь в этом, - сказал адвокат. - И что же?
- Я не обращался в бюро похоронных принадлежностей.
- Послушайте, - произнес мистер Цукерман. - Вы, может, этого и не
знаете, но в нашем штате существует закон,
который гласит, что ни один владелец завещания не имеет права получить
ни единого цента из своего наследства, пока
полностью не расплатится с бюро похоронных принадлежностей.
- Вы хотите сказать, что таков закон?
- Разумеется, таков закон, и к тому же очень правильный: Бюро
похоронных принадлежностей - один из самых
замечательных американских национальных институтов. Его следует
защищать всеми доступными средствами.
А надо вам сказать, что мистер Цукерман вместе с группой патриотически
настроенных граждан руководил
корпорацией, которой принадлежала в Нью-Йорке сеть из девяти
круглосуточно работающих бюро похоронных
принадлежностей, не говоря уже о фабрике по изготовлению гробов в
Бруклине и высших курсов мастеров
бальзамирования на Вашингтонских холмах. Вот почему торжество смерти
было в глазах мистера Цукермана глубоко
религиозным актом. Все связанное со смертью так же глубоко волновало
его, как, скажем, рождение Христа волновало
лавочника.
- Вы не имели права вот так вот пойти и закопать свою бабушку, - сказал
он. - Ни малейшего.
- Я искренне сожалею, мистер Цукерман.
- Вы все испортили.
- Я сделаю, как вы скажете, мистер Цукерман. Я только хочу знать,
сколько же денег я в результате получу, когда все
будет оплачено.
Наступила пауза. Мистер Цукерман вздохнул и нахмурился, продолжая
незаметно водить кончиком пальца вокруг
пупка.
- Как, скажем, насчет пятнадцати тысяч? - предложил он, сверкнув
широкой золотой улыбкой. - Хорошая круглая
цифра.
- Могу я сейчас получить эти деньги?
- А почему бы и нет.
Мистер Цукерман вызвал старшего кассира и велел ему выплатить
Лексингтону по мелкой статье расходов пятнадцать
тысяч долларов и взять расписку в получении этой суммы. Юноша, который
рад был бы получить вообще хоть что-то, с
благодарностью принял деньги и спрятал их в своем рюкзаке. Потом он
горячо пожал мистеру Цукерману руку,
поблагодарил его за помощь и вышел из кабинета.
- Теперь весь мир передо мной! - вскричал наш герой, выходя на улицу. -
Пока не вышла моя книга, буду жить на
пятнадцать тысяч долларов. А потом, разумеется, у меня будет гораздо
больше.
Он остановился на тротуаре, размышляя, куда бы ему пойти. Он повернул
налево и медленно побрел по улице,
рассматривая городские достопримечательности.
- Какой отвратительный запах, - произнес он, нюхая воздух. - Он мне не
нравится.
Его чувствительные обонятельные нервы, привыкшие различать самые тонкие
кухонные ароматы, терзал смрад
выхлопных газов, которые исторгали дизельные автобусы.
- Поскорее бы убраться отсюда, пока мой нос окончательно не испортился,
- сказал он. - Но прежде надо что-нибудь
съесть. Умираю от голода.
В последние две недели бедный мальчик питался только придорожными
ягодами и лекарственными травами, и
желудок его требовал основательной пищи. Хорошо бы сейчас котлету из
мамалыги, подумал он, или несколько сочных
козлобородниковых оладий.
Он пересек улицу и вошел в небольшой ресторан. Внутри было душно и
темно. Сильно пахло жиром и рассолом.
Единственный посетитель в коричневой шляпе на голове низко склонился
над своей тарелкой и даже не взглянул на
вошедшего Лексингтона.
Наш герой уселся за угловым столиком и повесил рюкзак на спинку стула.
Это должно быть интересно, сказал он себе.
Все свои семнадцать лет я ел пищу, приготовленную только двумя людьми -
бабушкой Глосспан и мной самим, если
не считать няню Макпоттл, которая, наверно, подогрела несколько раз для
меня бутылочку с молоком, когда я был
младенцем. А сейчас я ознакомлюсь с искусством совершенно нового повара
и, если повезет, возьму на заметку пару
полезных идей для своей книги.
Откуда-то из темноты к нему приблизился официант и встал возле столика.
- Здравствуйте, - сказал Лексингтон. - Я бы хотел большую котлету из
мамалыги. Окуните ее в сметану и подержите
по двадцать пять секунд с каждой стороны на раскаленной сковороде, а
прежде чем подавать, посыпьте зеленью - если,
конечно, ваш повар не придумал что-нибудь более оригинальное; если -
да, то интересно было бы узнать, что именно.
Официант склонил голову набок и внимательно посмотрел на посетителя.
- Отбивную с капустой будете? - спросил он. - Это все, что у нас
осталось.
- Что с капустой?
Официант достал из кармана брюк грязный носовой платок и что было сил
взмахнул им, будто щелкнул кнутом. После
чего громко высморкался и прыснул.
- Так будете или нет? - спросил он, вытирая ноздри.
- Не имею ни малейшего представления, что это такое - ответил
Лексингтон, - но хотел бы попробовать. Видите ли, я
пишу поваренную книгу и...
- Одну отбивную с капустой! - крикнул официант, и где-то в глубине
ресторана, далеко в темноте, ему ответил голос.
Официант исчез. Лексингтон полез в рюкзак за своими серебряными ножом и
вилкой. Это был подарок бабушки
Глосспан, который он получил, когда ему исполнилось шесть лет, и с тех
пор никаким другим прибором он не ел.
Ожидая, когда подадут еду, он с любовью протер их мягким муслином.
Вскоре вернулся официант с тарелкой, на которой лежал толстый кусок
чего-то горячего. Едва блюдо поставили на стол,
как Лексингтон тотчас же потянулся к нему, чтобы понюхать. Ноздри его
широко расширились, втягивая запах.
- Да это просто божественно! - воскликнул он. - Какой аромат!
Грандиозно!
Официант отступил, внимательно глядя на посетителя.
- Никогда в жизни не нюхал ничего более изысканного и восхитительного!
- вскричал наш герой, хватаясь за нож и
вилку. - Из чего, черт побери, это сделано?
Мужчина в коричневой шляпе оглянулся и пристально посмотрел на него,
потом снова принялся есть. Официант между
тем пятился в сторону кухни.
Лексингтон отрезал маленький кусочек мяса, пронзил его своей серебряной
вилкой и поднес к носу, чтобы еще раз
понюхать. Затем быстро засунул кусочек в рот и стал медленно жевать,
полу закрыв глаза и напрягшись.
- Фантастика! - вскричал он. - Совершенно новый вкус! Ах, бабушка, как
бы я хотел, чтобы ты была сейчас со мной и
попробовала это замечательное блюдо! Официант! Идите сюда скорее! Вы
мне нужны!
Изумленный официант смотрел на него из другого конца зала и, похоже,
приближаться более не желал.
- Если вы подойдете и поговорите со мной, я вручу вам подарок, - сказал
Лексингтон, размахивая стодолларовой
купюрой. - Пожалуйста, подойдите сюда и поговорите со мной.
Официант бочком осторожно подошел к столику, выхватил деньги и поднес
их близко к лицу, рассматривая купюру со
всех сторон. Потом быстро опустил ее в карман.
- Чем могу быть вам полезен, сэр? - спросил он.
- Послушайте, - сказал Лексингтон. - Если вы мне скажете, из чего
приготовлено это восхитительное блюдо, я дам
вам еще сотню.
- Я уже сказал вам, - ответил тот. - Это отбивная. Жареная отбивная. Вы
что, никогда ее не ели? - спросил официант,
уставившись на него.
- Ради Бога, приятель, не держите меня в напряжении. Из чего она
сделана?
- Как из чего? Из свинины, - сказал официант.
- Из свиньи!
- Ну да, свинина и есть свинья.
- Вы хотите сказать, что это свиное мясо?
- Конечно, а что же еще?
- Но... но... этого не может быть, - запинаясь, проговорил юноша. -
Бабушка Глосспан, которая знала о еде больше всех
на свете, говорила, что любое мясо отвратительно, омерзительно, гнусно,
ужасно, тошнотворно, противно и гадко. А
этот кусок, который лежит тут у меня на тарелке, без сомнения самая
вкусная вещь, которую я когда-либо пробовал.
Так как же вы это объясните? Бабушка Глосспан никогда не стала бы
говорить, что это отвратительно, если бы это было
не так.
- Может, ваша бабушка не знала, как ее готовить.
- Разве это возможно?
- Еще как! Особенно свинину. Со свининой нужно очень умело обращаться,
иначе ее нельзя есть.
- Эврика! - вскричал Лексингтон. - Клянусь, именно так и было! Она
неправильно ее готовила! - Он протянул
официанту еще одну сотенную бумажку. - Сведите меня на кухню и
познакомьте с тем гением, который приготовил это
мясо.
Лексингтона немедленно проводили на кухню, и там он познакомился с
поваром, пожилым мужчиной с сыпью на шее.
- Это будет стоить вам еще одну сотню, - сказал официант.
Лексингтон был только рад выполнить это условие, и на сей раз деньги
получил п
- Теперь выслушайте меня, - сказал юноша. - Должен признаться, то, что
мне сейчас говорил официант, несколько
сбило меня с толку. Вы вполне уверены, что восхитительное блюдо,
которое я только что ел, приготовлено из мяса
свиньи?
Повар поднял свою правую руку и принялся почесывать сыпь на шее. Потом
поглядел на официанта и хитро ему
подмигнул.
- Могу лишь сказать, что я думаю, что это мясо свиньи.
- То есть вы не уверены в этом?
- Никогда нельзя быть уверенным.
- Тогда что же это еще могло быть?
- Ну, - произнес повар, по-прежнему глядя на официанта и медленно
произнося слова. - Может быть, это был кусочек
человечины.
- То есть мужчины?
- Да.
- Господи помилуй.
- Или женщины. На вкус они одинаковые.
- Вы меня просто удивляете, - заявил юноша.
- Век живи - век учись.
- Вот уж верно.
- По правде, в последнее время мы его много получали от мясника вместо
свинины, - заявил п
- Вот как?
- Вся беда в том, что на вкус их невозможно отличить друг от друга. Оба
очень хороши.
- То, что я только что ел, было просто великолепно.
- Рад, что вам понравилось, - сказал п - Но если быть до конца
честным, я думаю, что это была свинья. Почти
уверен в этом.
- Уверены?
- Да.
- Хорошо, допустим, что вы правы, - сказал Лексингтон. - А теперь
расскажите, пожалуйста - и вот вам еще сто
долларов за беспокойство - расскажите, пожалуйста, подробно, как вы ее
готовили?
Спрятав деньги, повар пустился в красочное и подробное описание того,
как следует жарить свиную отбивную, а юноша,
не желая пропустить ни единого слова из столь замечательного рецепта,
уселся за кухонный стол и записал каждую
деталь в свою записную книжку.
- И это все? - спросил он, когда повар закончил.
- Все.
- Но наверняка есть что-то еще?
- Для начала нужно иметь хороший кусок мяса, - сказал п - Это уже
полдела. Нужен хороший боров, и он должен
быть правильно разделан, иначе, как его ни готовишь, выйдет одна
ерунда.
- Покажите, как это делается, - сказал Лексингтон. - Разделайте свинью
прямо сейчас, чтобы я научился.
- Мы не разделываем свиней на кухне, - сказал п - Та, что вы
сейчас ели, поступила с завода в Бронксе.
- Так дайте же мне адрес!
Повар дал ему адрес, и наш герой, многократно поблагодарив их обоих за
любезность, выбежал на улицу, вскочил в
такси и направился в Бронкс.
Мясокомбинат был большим четырехэтажным зданием, и вокруг него стоял
сладкий и тяжелый запах, точно пахло
мускусом. На главных воротах было написано: ?Добро пожаловать?, и,
воодушевленный таким призывом, Лексингтон
прошел через ворота и оказался в мощенном булыжником дворе, который
окружал само здание. Двигаясь дальше и
придерживаясь указателя ?Экскурсии с гидом?, он дошел до небольшого
сарая из рифленого железа, вывеска на
котором гласила: ?Комната ожидания посетителей?. Вежливо постучав в
дверь, он вошел внутрь.
Там уже сидело шесть человек. Толстая мать с мальчиками лет девяти и
одиннадцати, молодая пара с блестящими
глазами, похоже, у них был медовый месяц, и еще бледная женщина в
длинных белых перчатках. Она сидела в
напряженной позе и, сложив руки на коленях, глядела прямо перед собой.
Никто не произносил ни слова. Уж не пишут
ли и они, подобно ему, поваренные книги, подумал Лексингтон, но когда
он громко спросил их об этом, ответа не
получил. Взрослые лишь загадочно улыбнулись про себя и покачали
головами, а двое детей уставились на него, точно
увидели сумасшедшего.
Вскоре дверь открылась. В комнату просунул голову какой-то человек с
веселым розовым лицом и сказал: -
Следующий, пожалуйста.
Поднялась мать с двумя мальчиками и вышла.
Минут через десять опять появился тот же человек.
- Следующий, пожалуйста, - снова произнес он. Вскочила пара, у которой
был медовый месяц, и последовала за ним.
Вошли новые посетители - муж и жена среднего возраста. У жены была
плетеная корзинка с продуктами.
- Следующий, пожалуйста, - сказал гид. Поднялась женщина в длинных
белых перчатках и вышла.
Вошли еще несколько человек и расселись на стульях с жесткими спинками
Скоро гид вернулся в четвертый раз, и теперь была очередь Лексингтона.
- Следуйте за мной, пожалуйста, - сказал гид, ведя юношу через двор к
главному зданию.
- Как интересно, - вскричал Лексингтон, подпрыгивая с одной ноги на
другую. - Как бы мне хотелось, чтобы сейчас со
мной была моя дорогая бабушка Глосспан и вместе со мной посмотрела на
то, что я собираюсь увидеть.
- Я провожу лишь предварительную экскурсию, - сказал гид. - Потом я
передам вас на руки кому-нибудь другому.
- Как скажете, - восторженно проговорил юноша.
Сначала они посетили большую огороженную площадку в задней части
здания, где бродило несколько сот свиней.
- Вот здесь они начинают, - сказал гид. - А вон туда входят.
- Куда?
- Да прямо туда. - Гид указал на длинный деревянный сарай у стены,
окружавшей фабрику. - Мы его называем
Кандальным сараем, где заковывают в кандалы. Сюда, пожалуйста.
Когда Лексингтон с гидом подошли к Кандальному сараю, трое мужчин в
высоких резиновых сапогах как раз загоняли
туда дюжину свиней, поэтому они все вместе вошли внутрь.
- Теперь, - сказал гид, - смотрите, как их будут заковывать.
Внутри сарай представлял собой голое помещение без крыши, однако вдоль
одной из стен, параллельно земле, в метре
над ней, медленно двигался стальной кабель с крюками. В конце сарая
этот кабель неожиданно менял направление и
через открытую крышу уходил вертикально вверх к верхнему этажу главного
здания.
Двенадцать свиней сгрудились в дальнем конце сарая и стояли тихо, а
глядели опасливо. Один из мужчин в резиновых
сапогах снял со стены металлическую цепь и сзади приблизился к
ближайшему животному. Нагнувшись, он быстро
накинул петлю на его заднюю ногу. Другой конец он прикрепил к крюку,
двигавшемуся мимо него на кабеле. Цепь
натянулась. Ногу свиньи потянуло вверх, и цепь потащила свинью за
собой. Но свинья не упала. Она оказалась ловкой, и
ей каким-то образом удавалось сохранять равновесие на трех ногах. Она
прыгала с ноги на ногу и сопротивлялась
натяжению цепи, однако все же пятилась и пятилась, пока в конце сарая
кабель не изменил направление и не ушел
вертикально вверх. Тут свинья дернулась, оторвалась от земли и повисла
в воздухе. Пронзительный протестующий визг
заполнил помещение.
- Какой захватывающий процесс, - сказал Лексингтон. - Но что это так
смешно треснуло, когда она стала
подниматься наверх?
- Наверно, нога, - ответил гид. - А может, и что другое.
- Это имеет какое-нибудь значение?
- Да никакого, - ответил гид. - Кости ведь не едят.
Мужчины в резиновых сапогах между тем занялись заковыванием в кандалы
остальных свиней и одну за другой
прицепляли их к крюкам на движущемся кабеле.
- Этот рецепт будет посложнее, чем собирание трав, - сказал Лексингтон.
- Бабушка Глосспан ни за что бы с ним не
справилась.
В тот момент, пока Лексингтон глядел вверх на последнюю поднимавшуюся
свинью, мужчина в резиновых сапогах
тихо приблизился к нему сзади и, пропустив один конец цепи вокруг
лодыжки юноши, закрепил петлю, прицепив другой
ее конец к движущейся ленте. Не успев сообразить, что происходит, наш
герой резко дернулся, потом упал, и его
потащило ногами вперед по бетонному полу Кандального сарая.
- Остановитесь! - кричал он. - Стойте! Ногу защемило!
Но его, казалось, никто не слышал, и пять секунд спустя несчастный
молодой человек оторвался от пола и стал
подниматься вертикально вверх сквозь открытую крышу сарая, вися вниз
головой и корчась, как свежепойманная рыба.
- Остановите! - кричал он. - Помогите! Произошла ужасная ошибка.
Остановите лебедку! Опустите меня вниз!
Гид вынул сигару изо рта и невозмутимо взглянул на быстро
поднимающегося юношу, но ничего не произнес. Мужчины
в резиновых сапогах уже направились за следующей партией свиней.
- Спасите меня! - кричал наш герой. - Дайте мне спуститься вниз!
Пожалуйста, дайте мне спуститься вниз!
Между тем он уже приближался к верхнему этажу здания, где движущаяся
лента изгибалась как змея и уходила в
большое отверстие в стене, похожее на что-то вроде дверного проема без
двери; а там, на пороге, точно святой Петр у
райских врат, его поджидал мясник в забрызганном кровью желтом
резиновом фартуке.
Лексингтон увидел его, вися вниз головой, да к тому же мельком, но и то
успел заметить выражение абсолютного
покоя и добродушия на лице этого человека, веселые огоньки в глазах,
легкую задумчивую улыбку, ямочки на щеках - и
все это дало ему надежду.
- Привет! - улыбаясь, сказал мясник.
- Быстрее! Спасите меня! - кричал наш герой.
- С удовольствием, - сказал мясник и, ласково взяв Лексингтона левой
рукой за ухо, поднял правую руку и ловко
вскрыл ножом его яремную вену.
Лента продолжала двигаться. Все по-прежнему было вверх ногами, кровь
лилась у него из горла и заливала глаза, но
кое-что он все-таки видел. У него возникло неясное впечатление, будто
он оказался в необычайно длинной комнате, и в
дальнем конце этой комнаты стоял огромный дымящийся котел с водой, а
вокруг котла, едва видимые сквозь пар,
плясали темные фигуры, размахивая длинными кольями. Лента конвейера,
казалось, проходила прямо над котлом, и
свиньи падали в кипящую воду одна за другой, и у одной из свиней на
передних ногах были длинные белые перчатки.
Неожиданно наш герой почувствовал себя ужасно сонным, но, лишь когда
его здоровое, сильное сердце откачало из
тела последнюю каплю крови, только тогда он перешел из этого лучшего из
миров в следующий.
Приведено по: Роальд Даль. Рассказы. М.: Захаров, 2000.