_______________________________
Raymond Chandler. The Simple Art of Murder [1950]
OCR & Spellcheck - Ostashko
_______________________________
Художественная проза в ее самых разнообразных формах всегда стремилась
к достоверности. Старомодные романы прошлого теперь кажутся нам напыщенными,
искусственными, граничащими с пародией, но их первые читатели так не
считали. Писатели вроде Филдинга и Смоллетта представляются нам реалистами в
современном понимании этого слова прежде всего потому, что создавали, как
правило, характеры, не скованные условностями и нередко оказывавшиеся в
неладах с блюстителями порядка, но и хроники Джейн Остин, изображавшие
представителей сельской знати с их многочисленными предрассудками, в высшей
степени психологически достоверны. Что касается социального ? и
эмоционального ? ханжества, то оно процветает и сегодня. Добавьте к нему
хорошую долю псевдоинтеллектуальности, и вы услышите родные интонации отдела
прозы вашей ежедневной газеты, ощутите привычную атмосферу литературных
дискуссий маленьких клубов. Эти люди и создают бестселлеры, которые
настойчиво, хоть и в скрытой форме, апеллируют к снобам, существуют под
бережным присмотром ученых тюленей из литературно-критического братства и
взращиваются представителями тех слишком уж могущественных "групп давления",
которые, торгуя книгами, делают деньги, хотя и обожают притворяться, что
заняты только развитием культуры. Попробуйте чуть задержать оплату их
счетов, и вы сразу поймете, какие они идеалисты.
По многим причинам детектив редко заручается такой поддержкой. Он
обычно повествует об убийстве, а стало быть, лишен утонченности. Убийство ?
крах отдельной личности и тем самым поражение всего человечества - может
иметь (да, собственно, и имеет) определенную социологическую подоплеку.
Но оно старо как мир и потому мало волнует охотников до сенсаций. Если
детективный роман хотя бы отчасти достоверен (что случается крайне редко),
то он должен быть написан с известной долей остраненности, иначе разве что
безумец сможет его прочитать (или написать). У романа про убийство есть
также огорчительное свойство не совать нос в чужие дела: он решает свои
собственные проблемы и отвечает на свои собственные вопросы. Тем самым в нем
нечего обсуждать, разве что достаточно ли хорошо он написан, чтобы считаться
настоящей литературой, хотя люди, которые продают полмиллиона экземпляров
такого романа, ничего на этот счет толком сказать не могут. Определить
качество произведения ? задача неимоверной трудности, даже для тех, кто
занимается этим профессионально.
Детектив (пожалуй, я буду называть его именно так, ибо английская
формула по-прежнему доминирует в этом жанре) создает своего читателя путем
медленной дистилляции. То, что ему это вполне удается, равно как и удается
цепко его удерживать, ? непреложный факт. Но ответ на вопрос, как именно это
происходит, требует более основательного исследователя, чем я. Вряд ли
необходимо доказывать, что детектив ? важная и жизнеспособная форма
искусства. У искусства вообще нет важных и жизнеспособных форм. Есть просто
искусство, что само по себе немалая редкость. Рост населения отнюдь не
увеличил количество произведений искусства, хотя и увеличил количество
ловких подделок и суррогатов.
Тем не менее детектив - даже в его наиболее традиционной форме ? крайне
трудно хорошо написать. Хороших детективов куда меньше, чем хороших
"серьезных романов". Второсортные вещицы в литературе "высоких скоростей"
оказываются в состоянии пережить своих собратьев; многим из них не следовало
бы и родиться, но они упрямо отказываются умирать. Они столь же долговечны,
что и статуи в общественных парках, и столь же бездарны. Это очень сердит
тех, кого именуют носителями тонкого вкуса. Им не по душе, что серьезные,
глубокие творения искусства, вышедшие несколько лет назад, стоят на особой
полке в библиотеке с табличкой "Бестселлеры прошлых лет" и никто не обращает
на них внимания, разве что изредка близорукий читатель подойдет, наклонится,
окинет беглым взглядом и поспешит прочь, в то время как у полки с
детективами толчея и пожилые дамы воюют друг с другом за право ухватить
шедевры урожая того же года с названиями "Убийство и тройная петуния" или
"Инспектор Пинчботтл спешит на помощь". Эстетам не по душе, что
"действительно значительные вещи" пылятся на полках, в то время как "Смерть
носила желтые подтяжки" выброшена тиражом пятьдесят ? сто тысяч экземпляров
на прилавки газетных киосков по всей стране. И, надо полагать, недолго там
залежится.
По правде говоря, мне и самому все это не по душе. В моей жизни
случаются такие малоинтеллектуальные моменты, когда я сажусь сочинять
детективы, но, увы, на пути к бессмертию оказывается слишком много
конкурентов. Даже сам Эйнштейн вряд ли сильно преуспел бы, если бы каждый
год выходило в свет три сотни трактатов по его конкретной теме, несколько
тысяч других работ по физике - причем самого высокого уровня - предлагались
бы вниманию читателя и читались бы вовсю. Хемингуэй как-то заметил, что
настоящий писатель состязается только с покойниками. Хороший
писатель-детективист (не может быть, чтобы у нас их не было) вынужден
конкурировать не только со всеми непогребенными покойниками, но и с
легионами их здравствующих коллег. Конкурировать на равных, ибо характерная
черта этой литературы состоит в том, что мотивы, побуждающие людей браться
за детективы, никогда не выходят из моды. Из моды может выйти галстук героя,
а добрый старый инспектор порой прибывает на место происшествия в коляске, а
не в седане с завывающей сиреной, но, коль скоро он появился, он будет
делать одно и то же: возиться с обугленными кусочками бумаги, проверять, кто
и где был в то время, и выяснять, кто поломал ветки у доброго старого
земляничного дерева, что цветет под окном библиотеки.
Детективы в огромных количествах сочиняются авторами, которые
зарабатывают на этом не так уж и много и не нуждаются в похвалах критиков.
Это все возможно исключительно потому, что не требует ни грамма таланта. А
посему удивленно вскинутые брови критика и коммерческие уловки издателей
представляются вполне закономерными. Возможно, средний детектив ничуть не
хуже среднего романа вообще, но кто видел средний роман? Кто его захочет
опубликовать? А вот средний (или чуть выше среднего) детектив - пожалуйста!
Его не только опубликуют, но и продадут (в небольших количествах) платным
библиотекам и его прочитают. Есть даже чудаки, которые заплатят за него
полную розничную цену - два доллара ? только за то, что у него такая яркая,
завлекательная обложка, на которой изображен покойник. Но странное дело:
этот средний, если не сказать посредственный, унылый, высосанный из пальца,
неправдоподобный, кое-как скроенный опус не так уж разительно отличается от
того, что именуют шедеврами этого жанра. Он, конечно, чуть уступает в
стройности фабулы, в темпе, диалоги в нем менее колоритны, картон, из
которого вырезаны фигуры персонажей, потоньше и авторские хитрости
поочевиднее. Но разница в целом невелика. Зато хороший роман не имеет ничего
общего с плохим романом. Они говорят о совершенно разных вещах. Что же
касается хорошего и плохого детективов, то они говорят примерно об одном и
том же и причем примерно в одной и той же манере.
Мне кажется, что основная трудность, возникающая перед традиционным,
или классическим, или детективным романом, основанным на логике и анализе,
состоит в том, что для достижения хотя бы относительного совершенства тут
требуются качества, редко в совокупности своей присутствующие у одного
человека. У невозмутимого логика-конструктора обычно не получаются живые
характеры, его диалоги скучны, нет сюжетной динамики, начисто отсутствуют
яркие, точно увиденные детали. Педант-рационалист эмоционален, как чертежная
доска. Его ученый сыщик трудится в сверкающей новенькой лаборатории, но
невозможно запомнить лица его героев. Ну а человек, умеющий сочинять лихую,
яркую прозу, ни за что не возьмется за каторжный труд сочинения железного
алиби. Корифей эрудиции психологически существует в эпохе кринолинов. Тот,
кто знает все, что положено знать о керамике или египетской вышивке, ровным
счетом ничего не знает о полиции. Если вам известно, что платина выдерживает
температуру до 2800 градусов по Фаренгейту, но зато тотчас же начинает
плавиться под взглядом голубых глаз, то вы понятия не имеете, как занимаются
любовью мужчины в XX веке. А если вы приобрели достаточное представление об
элегантной жизни довоенной Французской Ривьеры, чтобы сделать ее местом
действия вашей истории, то вы и не подозреваете, что две крошечные капсулы
барбитала не только не в состоянии убить человека, но даже не могут вызвать
сон, если он сам того не пожелает.
Каждый детективный автор допускает ошибки, и никто из них никогда не
узнает всего того, что должен бы знать. Конан Дойл порой ошибался так, что
это начисто убивало смысл его некоторых рассказов, но он был пионером, и его
Шерлок Холмс?это прежде всего емкий символ и несколько десятков строк
незабываемого диалога. Не он выводит меня из себя, но леди и джентльмены
того периода, который Говард Хейкрафт называет золотым веком детектива. Это
было совсем недавно. Если верить Хейкрафту, этот золотой век начался после
мировой войны и завершился в начале 30-х. Хотя, по сути дела, он еще
продолжается. Две трети, а то и три четверти выходящих сейчас детективов
по-прежнему придерживаются формулы, которую гиганты этой эпохи создавали,
совершенствовали, шлифовали, а затем предлагали всему свету под видом
загадок в области логики и дедукции. Это суровые слова, но не надо
волноваться. Это лишь слова. Попробуем взглянуть на один из шедевров такой
литературы, великий образец искусства водить за нос читателя и притом на
самых законных основаниях. Называется он "Загадка Редхауза", написан А. А.
Милном и провозглашен А. Вулкогтом (весьма щедрым на эпитеты в превосходной
степени) "одним из трех лучших детективов всех времен". Такими словами не
бросаются. Книга была опубликована в 1922 году, но она совершенно не
стареет: она вполне могла бы появиться в 1939 году или ? с незначительными
поправками - на прошлой неделе. Она выдержала тринадцать изданий за
шестнадцать лет, причем в первоначальном оформлении. Такое редко случается с
мастерами любого жанра. Это приятная, легкая, увлекательная, написанная с
обманчивой простотой вещица.
Ее герой Марк Эблетт решает разыграть своих друзей и выдает себя за
своего брата Роберта. Марк - владелец Редхауза, типичнейшего английского
сельского особняка. У него есть секретарь, который всецело одобряет его план
и всячески способствует его претворению в жизнь. Если обман удастся,
секретарь убьет Марка. Никто в Редхаузе никогда не видел Роберта, вот уже
пятнадцать лет живущего в Австралии и пользующегося весьма сомнительной
репутацией. По слухам, от Роберта приходит письмо (которое никто не видел),
где сообщается о его приезде, причем Марк дает понять, что приятного в этом
визите будет мало. Как-то днем человек, назвавшийся Робертом, прибывает в
усадьбу, его встречают двое слуг и препровождают в кабинет хозяина, который
(согласно показаниям свидетелей) должен был пройти туда к своему гостю.
Затем Роберта находят мертвым на полу, с дыркой от пули на лбу, а Марка,
разумеется, и след простыл. Прибывает полиция, высказывает подозрения, что к
убийству причастен Марк, начинается следствие.
Милн знает о наличии одного весьма серьезного препятствия и старается
поскорее его преодолеть. Коль скоро секретарь намерен убить Марка,
притворившегося Робертом, розыгрыш надо продолжать, дабы сбить с толку
полицейских. Поскольку же все обитатели Редхауза прекрасно знают Марка, тот
был вынужден замаскироваться: он достигает этого, сбрив бороду, загрубив
кожу рук (ничего похожего на холеные руки джентльмена, как показывают
свидетели), говорит грубым голосом и выказывает грубые манеры. Но этого
мало. Полицейские должны будут осмотреть труп, одежду и все, что имеется в
карманах убитого. Естественно, что ничто не должно указывать на Марка. Милн,
следовательно, дабы убедить всех, что Марк настолько тщательно продумал свою
роль, что учтены все мелочи ? от носков и нижнего белья (с которого его
секретарь спорол ярлыки),? ни дать ни взять исполнитель роли Отелло, который
мажет всего себя черной краской. Если читатель на это клюнет (а судя по
тиражам, клюет очень даже охотно), Милн и сам не прочь поверить в свои
мистификаторские способности. Но при том, что ткань повествования тонка до
прозрачности, роман выдается за логически-дедуктивную загадку. Если в нем
нет загадки, то тогда нет и романа. Ибо ничего другого там тоже нет.
Если ситуация фальшива, то книгу Милна нельзя назвать даже
"развлекательным романом", ибо в ней нет ничего такого, что присуще легкому
жанру. Если детективная загадка не содержит элементов достоверности и
правдоподобия, если в ней лишь видимость логики, то тут нечего разбирать и
анализировать. Если оказывается, что розыгрыш невозможен на тех условиях,
что сообщены читателю, то тогда перед нами типичный обман. Конечно, это не
умышленный обман, ибо Милн не взялся бы за роман, если бы отдавал себе
отчет, на что себя обрекает. А обрек он себя на необходимость решать
проблемы, о существовании которых и не догадывался. Как не догадывается о
них и простодушный читатель, который, всей душою желая полюбить эту историю,
воспринимает ее совершенно всерьез. От читателя и не требуется знания жизни,
тут считается экспертом автор. Но вот что совершенно упускает из виду Милн:
1. Коронер и его жюри приступают к официальному осмотру трупа, не
произведя компетентного, сообразного с законом его опознания. Временами
коронерам, обычно в больших городах, приходится производить осмотр трупов,
которые невозможно опознать (в случае пожара, стихийного бедствия,
подозрения в убийстве). Здесь такой необходимости нет, и тем не менее никто
не привлекается для опознания. Пара свидетелей заявила, что покойник
назвался Робертом Эблеттом, Но это лишь гипотеза, которая нуждается в
подтверждении. Опознание - необходимое условие, предваряющее осмотр. Даже в
смерти своей человек имеет право оставаться собой. Коронер обязан, если это
только возможно, охранять это право. Забывая об этом, он нарушает свои
должностные обязанности.
2. Коль скоро Марк Эблетт, числящийся пропавшим и подозреваемый в
убийстве, не может опровергнуть обвинение лично, крайне важную роль играет
информация о его передвижениях до и после убийства (равно как и вопрос, были
ли у него деньги, которые могли бы позволить ему совершить побег), но вся
эта информация сообщается человеком, способным оказаться причастным к
убийству, и не получает подтверждения. Тем самым она автоматически должна бы
оказаться под сомнением, пока ее истинность не будет доказана.
3. Полиция путем прямого опроса устанавливает, что Роберт пользовался
среди местного населения неважной репутацией. Стало быть, кто-то должен его
хорошо знать в лицо. Но никто из таких лиц не привлечен к осмотру, иначе
сюжет просто развалился бы.
4. Полиции известно, что в предполагаемом визите Роберта был элемент
угрозы, им также должно быть понятно, что тут прямая связь с убийством, тем
не менее они и не пытаются навести справки о Роберте в Австралии, о том,
какой он там пользовался репутацией, с кем общался, наконец, действительно
лион уехал в Англию и если уехал, то с кем. Наведи они такие справки,
выяснилось бы, что он уже три года как умер.
5. Полицейский хирург осматривает покойника, у которого недавно сбрита
борода (под которой необветренная кожа), искусственно огрубленная кожа рук,
но тело состоятельного, изнеженного человека, к тому же давно живущего в
холодном климате. Роберт не отличался изнеженностью и пятнадцать лет жил в
Австралии. Такова информация, которой располагает хирург. Удивительно, что
он не заметил тут никаких противоречий.
6. На одежде нет личных меток, ярлыки удалены, карманы пусты. Тем не
менее человек, ее носивший, выдавал себя за конкретное лицо. Предположение,
что он совсем не тот, за кого себя выдавал, самоочевидно. Однако ровным
счетом ничего не сделано, чтобы прояснить эти необычные обстоятельства.
Более того, никто даже не счел их необычными.
7. Пропал человек, хорошо известный в округе, причем покойник в морге
очень его напоминает. Просто невероятно, чтобы полицейские сразу исключили
возможность, что покойник и пропавший одно и то же лицо. Нет ничего легче
установления тождества. Но эта мысль удивительным образом почему-то никому
не приходит в голову. Полицейские выставлены такими болванами, что
зарвавшийся дилетант может обвести всех вокруг пальца мошенническим трюком.
За расследование дела берется беззаботный субъект по имени Энтони
Гиллингэм, симпатичный и жизнерадостный обладатель изящных манер и уютной
квартирки в Лондоне. Он не является сыщиком-профессионалом, но всегда тут
как тут, когда местная полиция заходит в тупик. Английские блюстители
порядка терпят его штучки с поразительным стоицизмом, но я содрогаюсь при
мысли о том, что сделали бы с ним ребята из отдела по особо тяжким
преступлениям в моем родном городе.
Бывают романы и еще более неправдоподобные. В "Последнем деле Трента"
(нередко именуемом "совершенным детективом") нам предлагается поверить в то,
что исполин международного банковского дела, малейшее неудовольствие
которого повергает всех на Уолл-стрит в панику, задумал покончить с собой
таким образом, чтобы подвести под виселицу собственного секретаря, причем
последний, когда его загнали в угол, сохраняет аристократическое молчание
старого итонца. Я, в общем-то, знаю немного финансистов международного
масштаба, но у меня складывается впечатление, что автор этого детектива
знает их и того меньше. А в истории, сочиненной Фрименом Уиллсом Крофтсом
(пожалуй, это самый разумный из всех своих собратьев по перу, когда он не
слишком увлекается), убийца с помощью грима, сверхточного расчета времени и
лихих обходных маневров выдает себя за человека, которого он только что
убил, и тем самым создает впечатление, что его видели живым и невредимым
далеко от места преступления. У Дороти Сейерс есть роман, где человека
ночью, одного в доме, убивает хитрое механическое устройство, опуская на
него тяжелый предмет. Уловка удается потому, что он всегда в одно и то же
время включает радио и всегда наклоняется перед ним в одной и той же позе.
Пару дюймов вправо или влево ? и читатели вполне могли бы требовать деньги
обратно. Такие авторы, грубо говоря, имеют Господа Бога у себя на
побегушках. Убийца, который нуждается в таких подачках от Провидения, явно
занимается не своим ремеслом. У Агаты Кристи есть роман с участием г-на
Эркюля Пуаро, хитроумного бельгийца, изъясняющегося на французском языке из
школьного учебника. Изрядно помучив свои "маленькие серые клеточки", то бишь
пошевелив мозгами, он приходит к гениальному выводу, что коль скоро никто из
пассажиров некоего экспресса не мог совершить убийство в одиночку, то, стало
быть, они сделали это скопом, разбив всю процедуру на последовательность
простейших операций ? конвейерная сборка машинки для разбивания яиц! Задачка
из тех, что ставит в тупик проницательнейшие умы. Зато безмозглый осел
решает ее в два счета.
Разумеется, и у этих авторов, и у их коллег из той же школы есть вещи и
поудачнее. У них, пожалуй, можно найти сюжет, который смог бы выдержать
самую серьезную проверку на прочность. Такой детектив читать одно
удовольствие, даже если и приходится постоянно возвращаться на страницу 47,
дабы освежить в памяти точное время, когда второй садовник пересадил в новый
горшок бегонию-медалистку. В этих историях нет ничего нового ? и ничего
устаревшего тоже. И если я называл авторов-англичан, то потому лишь, что, по
мнению наших (так называемых) авторитетов, англичане добились в этом унылом
ремесле некоторого преимущества над остальными, в том числе и над
американцами (а стало быть, даже над создателем Фило Ванса, похоже, самого
глупого сыщика в истории жанра), которые пока что не пробились в высшую
лигу.
Итак, детектив как жанр ничего не приобрел, но ничего и не утратил.
Наши толстые журналы-еженедельники изобилуют такими богато иллюстрированными
историями, где оказывается должное почтение девственной любви и модным
сортам того, что именуется предметами роскоши. Может быть, действие в них
развивается чуть поэнергичнее и диалоги чуть поживее. Герои в них чаще
заказывают замороженный дайкири и коктейли из виски с мятным ликером, чем
старый портвейн, носят одежду из журнала "Вог", а интерьеры выполняют по
картинкам из журнала "Хаус бьютифул". Может быть, там больше шика, но не
больше правды. Мы проводим теперь больше времени в отелях Майами и летних
колониях Кейп-кода и реже прогуливаемся вокруг старых солнечных часов в
елизаветинском парке. Но в основе тот же самый аккуратный подбор
подозреваемых, тот же самый невероятный способ убийства: кто-то взял и
заколол миссис Поттинггон Послтуэйт III платиновым кинжалом как раз в тот
момент, когда она пустила петуха на верхней ноте в арии из "Лакме" в
присутствии пятнадцати разношерстных гостей, ? та же самая инженю в
отороченной мехом пижаме издает истошный вопль в ночи, после чего вся
честная компания начинает опрометью носиться по дому, что весьма затруднит
установить чье-либо алиби, все то же угрюмое молчание на следующий день,
когда гости собираются опять вместе, попивают коктейли и криво посмеиваются
над объяснениями друг друга, в то время как детективы в котелках ползают
взад и вперед, что-то отыскивая под персидскими коврами.
Лично мне больше нравится английский стиль. Он чуть поизящнее, и герои
там ведут себя без затей ? едят, пьют, спят. У англичан правдоподобнее
обстановка ? возникает даже впечатление, что очередной особняк Пудинг и
впрямь существовал в действительности, а не был скроен на скорую руку в
павильоне киностудии. В английских детективах больше прогулок на природе, а
персонажи не все ведут себя так, словно только что прошли пробы на "Метро
Голдвин Майер". Англичане, возможно, не всегда авторы лучших в мире романов,
но зато они, безусловно, лучше всех в мире пишут посредственные романы.
По поводу всех этих историй можно высказаться вполне однозначно: в них
нет интеллектуальных загадок и нет искусства. В них слишком много трюков и
слишком мало реальной жизни. Их авторы пытаются быть честными, но честность
и художественность ? не одно и то же. Бедняга автор лжет, сам того не
подозревая, и даже сравнительно неплохой сочинитель может быть лжецом,
потому что не знает, в чем быть правдивым. Он считает, что хитроумное
убийство, сбивающее с толку ленивого читателя, которому неохота уточнять
детали, озадачит и полицейских, хотя они по долгу службы обязаны проверять
все мелочи. Но эти ребята, что посиживают себе, закинув ноги на стол,
прекрасно знают, что легче всего разгадать убийство, которое кто-то
спланировал самым хитрым образом, зато убийство, задуманное за две минуты до
совершения, ставит их в тупик. Но если бы беллетристам вздумалось писать о
настоящих убийствах, им бы пришлось писать и о настоящей жизни. Ну а
поскольку они на это неспособны, им приходится лукавить, что они как раз так
и пишут. Их сюжеты шиты белыми нитками, и лучшие из детективных авторов
прекрасно это понимают.
В предисловии к первому тому своей "Детективной антологии" Дороти
Сейерс писала: "Детектив как жанр не достиг и по своему определению не может
достичь уровня настоящей литературы". По ее мнению, происходит все потому,
что это "литература побега", а не "литература выражения". Я лично не знаю,
что такое настоящая литература, как не знали этого Эсхил с Шекспиром, как не
знает этого Дороти Сейерс. Если даже отбросить все остальное (хотя это
весьма рискованно), то можно предположить, что чем значительней тема, тем
значительней произведение. Тем не менее весьма посредственные книги были
написаны о Всевышнем и весьма неплохие о том, как жить, еле сводя концы с
концами, но оставаясь при этом честным человеком. В конце концов вопрос
сводится к тому, кто именно берется за перо и есть ли у него качества, что
позволяют создавать хорошую прозу.
Что же касается "литературы выражения" и "литературы побега", то это
все лишь литературный жаргон, употребление абстрактных слов так, словно они
наделены абсолютным значением. Любой писатель, наделенный силой и энергией,
так или иначе находит способ дать выход силе и энергии. Нет скучных
предметов, есть скучные умы. Что же касается читателей, то все, кто берет в
руку книгу, делают это, чтобы совершить побег от чего-то в своей жизни, в те
дали, что открываются за печатным текстом. Разумеется, качество текстов
может быть поставлено под сомнение, но такое высвобождение является
жизненной необходимостью. Всем нам время от времени необходимо совершать
побег от губительного ритма наших личных раздумий. Это важный момент
внутренней жизни мыслящих существ. Это одна из тех черт, что отличают
человека от трехпалого ленивца, который, судя по всему (стопроцентной
уверенности у нас, впрочем, быть не может), совершенно счастлив, когда висит
вниз головой на ветке и не испытывает желания почитать Уолтера Линпмана. Я
не собираюсь навязывать детектив в качестве идеального отвлекающего чтения.
Я просто хотел бы подчеркнуть, что любое чтение ради удовольствия отвлекает,
будь то древнегреческий автор, математика, астрономия, Бенедетто Кроче или
"Дневник забытого человека". Утверждать противоположное ? значит выказывать
интеллектуальный снобизм и инфантилизм в вопросах искусства жить.
Не убежден, что именно эти качества подвигли Дороти Сейерс на создание
вышеупомянутого шедевра литературно-критического бесплодия. Думаю, что на
самом деле ей не давало покоя подспудное ощущение, что ее детективы строятся
на ошибочной формуле, не способной обеспечить реализации того, на что она
вполне способна. Ее детективы относятся к второсортной литературе именно
потому, что игнорируют все то, что оказывается в сфере внимания литературы
высокого класса. Если бы она обратилась к реальным людям (а она, кстати,
вполне могла бы неплохо писать о них ? ее второстепенные персонажи ?
прекрасное тому подтверждение), им очень скоро пришлось бы совершать
неестественные поступки, чтобы как-то вписаться в искусственные сюжетные
схемы. Когда же они начинали выкидывать такие коленца, то сразу переставали
быть реальными людьми. Они превращались в марионеток ? в любовников из
картона, в злодеев из папье-маше, в сыщиков-аристократов с их абсурдными
манерами.
Все это может удовлетворять лишь тех писателей, которые не имеют
представления о реальной жизни. Детективы Дороти Сейерс свидетельствуют, что
банальная схематичность героев и ситуаций порядком раздражала самого автора,
причем наиболее слабым звеном в книгах Сейерс как раз было то, что делало их
детективами, а наиболее сильным ? то, что могло быть изъято без малейшего
ущерба для той линии, что связана с логикой и дедукцией. И все же Сейерс не
удалось или не захотелось наделить своих героев здравым смыслом и придать им
подлинную загадочность. Для этого потребовался бы иной тип дарования, иной,
более заземленный взгляд на вещи.
В "Долгом уик-энде", представляющем собой чрезвычайно точный обзор
английской жизни и нравов того десятилетия, что наступило сразу после
окончания мировой войны, Роберт Грейвс и Алан Ходж уделили внимание и
детективному жанру. Авторы были столь же традиционными, что и украшения
золотого века, и они писали об эпохе, в которой детектив по своей
популярности не уступал прочим жанрам. Эти книги выходили миллионными
тиражами, переводились на многие языки. Эти люди разработали форму,
установили каноны, а также основали Детективный Клуб ? Парнас английских
детективистов. Среди членов этого клуба ? все сколько-нибудь известные
мастера жанра со времен Конан Доила.
Но Грейвс и Ходж пришли к выводу, что этот период дал лишь одного
первоклассного автора. Это был американец Дэшил Хемметт. При всей своей
традиционности Грейвс и Ходж были отнюдь не из числа восторженных ценителей
второсортного, зато они понимали, что писатели, способные создавать
настоящую прозу, не пишут псевдопрозы.
Сейчас трудно определить, насколько оригинальным был талант Хемметта,
даже если бы это был вопрос первостепенной важности. Хемметт ? детективный
писатель, добившийся признания у критики, но не единственный автор, который
писал или хотя бы пытался писать реалистическую детективную прозу. Так,
собственно, бывает со многими литературными движениями: кто-то один
выделяется и представляет всю школу в целом, причем, как правило, это самый
яркий представитель соответствующего движения, Хемметт был настоящим асом,
хотя в его произведениях нет ничего из того, что не содержалось бы в скрытой
форме в ранних романах и новеллах Хемингуэя. Тем не менее Хемингуэй мог
вполне кое-что перенять у Хемметта, равно как и у таких писателей, как
Драйзер, Ринг Ларднер, Карл Сэндберг, Шервуд Андерсон, и кое-чему научиться
у себя самого. Революционный по сути своей пересмотр художественного языка и
проблематики происходит в американской литературе уже давно. Похоже,
началось это с поэзии ? как это обычно и бывает. При желании можно
проследить истоки еще у Уолта Уитмена. Но Хемметт сумел преобразовать
детективный жанр, что было сделать крайне трудно из-за того нароста
английской утонченности и американской псевдоутонченности, который
превратился в прочный панцирь. Я сомневаюсь, что у Хемметта были
сколько-нибудь серьезные творческие амбиции, он просто попробовал
зарабатывать на жизнь, описывая явления, о которых знал по собственному
опыту. Кое-что он, конечно, присочинил, так поступают все писатели, но его
проза коренилась в реальной жизни, у нее была настоящая основа, У английских
мастеров детективного жанра знание реальности ограничивается умением
воспроизводить речевые интонации обитателей Сурбитона и Богнор-Реджиса. Если
они описывают герцогов и венецианские вазы, то смыслят в этом не больше, чем
какой-нибудь голливудский богач во французских модернистах, картины которых
украшают стены его шато Белэр, или в полуантикварном чиппендейловском столе
(бывшем, возможно, верстаком сапожника), который служит ему кофейным
столиком. Хемметт извлек убийство из венецианской вазы и вышвырнул его на
улицу. Оно вовсе не обязано прозябать там до скончания века, но давно пора
было предложить читательской аудитории нечто, не похожее на очередной пассаж
из кодекса Эмилии Пост насчет того, как благовоспитанная дебютантка должна
грызть куриное крылышко. С первых (и до последних) шагов своей писательской
карьеры он писал о людях энергичных и агрессивных. Их не пугает изнаночная
сторона жизни, они, собственно, только ее и привыкли видеть. Их не огорчает
разгул насилия ? они с ним старые знакомые.
Хемметт вернул убийство той категории людей, которые совершают его,
имея на то причину, а не для того лишь, чтобы снабдить автора детектива
трупом, и пользуются тем орудием убийства, которое окажется под рукой, а не
дуэльным пистолетом ручной работы, ядом кураре или тропической рыбой. Он
изобразил этих людей такими, какими они были в действительности, и наделил
их живой речью, какая была им свойственна. Хемметт был прекрасным стилистом,
но его читатели об этом и не догадывались, поскольку он изъяснялся совсем не
так, как положено, по их мнению, изящному стилисту. Они думали, что имеют
дело с добротной, крепкой мелодрамой, написанной на том жаргоне, на котором,
им казалось, способны говорить и они сами. Отчасти так оно и было, но лишь
отчасти. Язык всегда начинается с речи, причем с речи простых людей, но,
когда эта речь используется в литературном произведении, она только
напоминает обыденную речь, В худшие свои моменты Хемметт был почти таким же
сухим и невыразительным, как страница из Мариуса Эпикура, зато в лучшие он
мог выразить в слове практически все, что угодно. Мне кажется, что эта
манера не принадлежит лично Хемметту или кому-то другому, но заложена в
американском языке (а может, давно уже и не в нем одном), причем она
позволяет выразить то, что сам автор затруднялся передать, а может быть, и
не ощущал даже потребности в этом. Говорят, он не отличался сердечностью, но
в его историях, где сильно выражено личное начало, содержится хроника
человеческой верности. Он писал сжато, экономно, жестко, но снова и снова
ему удавалось сделать то, на что способны лишь самые лучшие писатели, -
из-под его пера рождались сцены, которые, казалось, никто и никогда до него
не создавал.
При всем этом он не погубил классическую детективную формулу. Да это и
невозможно. Законы производства требуют наличия модели, поддающейся
воспроизводству. Реализм требует таланта, эрудиции, проницательности. Может
быть, Хемметт в чем-то уступал коллегам, но зато во многом их превосходил.
Безусловно, сейчас все, кроме самых глупых или меркантильных авторов,
гораздо острее, чем прежде, сознают собственный схематизм. Хемметт же
продемонстрировал, что детектив может быть настоящей литературой. Можно
считать "Мальтийский сокол" гениальным творением, можно отнестись к нему
спокойнее, но жанр, в котором он создан, вряд ли ни на что серьезное не
способен "по своему определению".
Если детектив может достичь такого уровня, только педанты-зануды
посмеют отрицать, что он способен стать еще лучше. Есть у Хемметта еще одна
заслуга: он продемонстрировал, что сочинение детективов может быть приятным
времяпрепровождением, а не унылым собиранием крохотных деталей-улик. Хемметт
подал хороший пример - если бы не он, то, может, и не появилось бы
"Дознание". Персиваля Уайлда, детектива с четкой фабулой и сочным местным
колоритом, а также блестяще-ироничного "Вердикта двенадцати" Реймонда
Постгейта, лихого и интеллектуального "Кинжала сознания" Кеннетта Фиринга,
трагикомического "Мистер Боулинг покупает газету" Дональда Хендерсона, где
убийца изображен не без сочувствия, или развеселого голливудского триллера
"Лазарь ? 7" Ричарда Сейла.
Разумеется, реалистический детектив легко испортить поспешностью
автора, узостью его кругозора, неспособностью преодолеть расстояние между
тем, что он хотел бы сказать, и тем, что он способен выразить словами. Тут
велика опасность подделки, когда жестокость выдается за силу, а легкомыслие
- за остроумие. Бодряческий стиль может утомлять сильнее канцелярского,
флирт с податливыми блондинками способен навеять на читателя глубокую скуку,
когда описывается молодыми людьми, думающими исключительно о том, чтобы
позанимательней описать развлечения своих героев. Все это имеется у нас с
избытком, и если герой детектива произносит: "О'кей", то автора объявляют
подражателем Хемметта.
Есть люди, которые поговаривают, что Хемметт сочинял не детективы, а
хроники того, что творится в мрачных закоулках, крутые истории, в которые
подброшен легкий элемент детективности, словно оливка в коктейле. Есть
суматошные старые девы (обоего пола и всех возрастов), обожающие, когда
убийство в романе благоухает магнолией, и расстраивающиеся, когда им
напоминают, что это акт чрезвычайной жестокости, даже если убийцами
оказываются плейбои, преподаватели университета или милые, добрые женщины с
начинающими седеть волосами. Есть также и немало перепуганных поборников
классического детектива, которые считают, что детективом может именоваться
лишь то произведение, в котором задана ясная и четкая логическая загадка и
по полочкам разложены все улики с аккуратными ярлычками. Такие читатели не
преминут посетовать, например, что в "Мальтийском соколе" никто не проявляет
любопытства насчет того, кто же убил Арчера, партнера Спейда, что внимание
читателей постоянно отвлекают на что-то еще, хотя, мол, загадка убийства
Арчера?единственная дедуктивная проблема романа. Тем не менее в "Стеклянном
ключе" читателю снова и снова напоминают, что главный вопрос состоит в том,
кто же убил Тейлора Генри, и достигается тот же самый эффект: динамика,
интриги, противоположные намерения сторон, а также постепенное прояснение
характеров героев, а это, собственно, и должно занимать центральное место в
детективе. Все прочее ? салонные игры.
Но все же этого для меня (и Хемметта) недостаточно. Реалист, взявшийся
за детектив, пишет о мире, где гангстеры правят нациями и почти правят
городами, где отели, многоквартирные дома, роскошные рестораны принадлежат
людям, которые сколотили свой капитал на содержании публичных домов, где
звезда киноэкрана может быть наводчиком бандитской шайки, где ваш
очаровательный сосед может оказаться главой подпольного игорного синдиката,
где судья, у которого подвал ломится от запрещенного сухим законом
спиртного, может отправить в тюрьму беднягу, у которого в кармане обнаружили
полпинты виски, где мэр вашего города может относиться к убийству как к
орудию наживы, где никто не может спокойно, без опаски за свою жизнь пройти
по улице, потому что закон и порядок ? это нечто, что мы обожаем на словах,
но редко практикуем в жизни, он пишет о мире, где, став свидетелем
бандитского налета и запомнив преступников в лицо, вы предпочтете поскорее
раствориться в толпе, не собираясь ни с кем делиться вашими наблюдениями,
ибо у бандитов могут оказаться друзья с длинными ножами, или же полицейским
могут не понравиться ваши показания, да к тому же любой продажный
адвокатишка, если ему заблагорассудится, будет вовсю обливать вас помоями в
суде перед жюри из отборных болванов, а не желающий конфликтов политичный
судья будет лишь символически пытаться этому воспрепятствовать.
Наш мир не благоухает магнолией, но зто мир, в котором мы живем.
Хорошо, что находятся писатели, наделенные умением взирать на него
остраненно и изображать увиденное без прикрас, предлагающие нам весьма
любопытные, а порой и увлекательные картинки с натуры. Вовсе не смешно,
когда убивают людей, но порой смешно, что их убивают за сущие пустяки и что
смерть эта ? разменная монета того, что мы именуем цивилизацией. Но это еще
не самое главное.
В том, что имеет право именоваться искусством, всегда присутствует
искупительное начало. В высокой трагедии это может быть чувство
трагического. Это могут быть жалость и ирония, это может быть громкий смех
сильного человека. По нашим мерзким улицам должен пройти человек, который
выше этой мерзости, который не запятнан и не запуган. Таким человеком
является детектив-расследователь. Он ? герой, он ? всЈ. Он простой смертный,
и в то же время он не такой, как все, это настоящий человек. Это должен
быть, если вспомнить избитую формулу, человек чести, по своей природе, по
неизбежности, и, уж конечно, не размышляющий об этом вслух. Лучший из лучших
в нашем мире и не из последних в лучшем из миров. Меня, признаться, мало
интересует его частная жизнь, хотя, безусловно, он не евнух и не сатир. Он
вполне может соблазнить герцогиню, но ни за что не посягнет на невинность.
Коль скоро он человек чести, он должен оставаться таковым во всем. Он
относительно беден, иначе ему не пришлось бы зарабатывать себе на хлеб
ремеслом сыщика. Он обычный человек, иначе он не смог бы жить среди простых
людей. У него есть характер, иначе он не смог бы стать профессионалом. Он не
возьмет денег, если не будет уверен, что их заработал, и он поставит на
место хама, не теряя при этом самообладания. Он одинок и горд, и вам
придется уважать его чувства, иначе вы горько пожалеете, что столкнулись с
ним. Он изъясняется как и подобает людям его возраста ? с грубоватым
остроумием, умением увидеть абсурдную сторону жизни, с отвращением к фальши
и презрением к дешевке. В основе сюжета таких детективов-его приключения в
поисках потаенной правды. Это именно приключения, ибо в нем живет авантюрное
начало. Он знает жизнь так, что это может даже кого-то напугать, но это
знание принадлежит ему по праву, иначе он не смог бы делать свое дело.
Если бы у нас было побольше таких, как он, то, мне кажется, наш мир
стал бы более безопасным, хотя и не настолько унылым местом на земле, чтобы
в нем не хотелось жить.