В некотором уарстве, в некотором государстве жили-были себе два друга:
Крюгер и Смирнов. Крюгер обладал блестящими умственными способностями,
Смирнов же был не столько умен, сколько кроток, смирен и слабохарактерен.
Первый был разговорчив и красноречив, второй же - молчалив.
Однажды оба они ехали в вагоне железной дороги и старались победить
одну девицу. Крюгер сидел около этой девицы и рассыпался перед ней мелким
бесом, Смирнов же молчал, мигал глазами и с вожделением облизывался. На
одной станции Крюгер вышел с девицей из вагона и долго не возвращался.
Возвратившись же, мигнул глазом и прищелкнул языком.
- И как это у тебя, брат, ловко выходит! - сказал с завистью Смирнов.-
И как ты все это умеешь! Не успел подсесть к ней, как уж и готово...
Счастливчик!
- А ты чего зеваешь? Сидел с ней три часа и хоть бы одно слово!
Молчишь, как бревно! Молчанием, брат ничего не возьмешь на этом свете! Ты
должен быть боек, разговорчив! Тебе ничто не удается, а почему? Потому что
ты тряпка!
Смирнов согласился с этими доводами и решил в душе изменить свой
характер. Через час он, поборов робость, подсел к какому-то господину в
синем костюме и стал бойко с ним разговаривать. Господин оказался очень
словоохотливым человеком и тотчас же начал задавать Смирнову вопросы,
преимущественно научного свойства. Он спросил его, как ему нравится земля,
небо, доволен ли он законами природы и человеческого общежития, коснулся
слегка европейского свободомыслия, положения женщин в Америке и проч.
Смирнов отвечал умно, охотно и с восторгом. Но каково, согласитесь было его
удивление, когда господин в синем костюме, взяв его на одной станции за
руку, ехидно улыбнулся и сказал:
- Следуйте за мной.
Смирнов последовал и исчез, неизвестно куда. Через два года он
встретился Крюгеру бледный, исхудалый, тощий, как рыбий скелет.
- Где ты пропадал до сих пор?! - удивился Крюгер.
Смирнов горько улыбнулся и описал ему все пережитые им страдания.
- А ты не будь глуп, не болтай лишнего! - сказал Крюгер.- Держи язык за
зубами - вот что!
ХИТРЕЦ
Шли два приятеля вечернею порой и дельный разговор вели между собой.
Шли они по Невскому. Солнце уже зашло, но не совсем... Кое-где золотились
еще домовые трубы и сверкали церковные кресты... В слегка морозном воздухе
пахло весной...
- Весна близко! - говорил один приятель другому, стараясь взять его под
руку. - Пакостница эта весна! Грязь везде, нездоровье, расходов много...
Дачу нанимай, то да се... Ты, Павел Иваныч, провинциал и не поймешь этого...
Тебе не понять. У вас в провинции, как выразился однажды какой-то писатель,
благодушие одно только... Ни горя, ни печалей. Едите, пьете, спите и никаких
вопросов не знаете. Не то, что мы... Подмерзать начало... замечаешь?..
Впрочем, и у вас не без горя... И у вас весной своя печаль. Хе-хе-хе. Теперь
у вас, провинциалов, начинает кровь играть... страсти бушуют. Мы, столичные
- люди каменные, льдяные, нет в нас пламени, и страстей мы не знаем, а вы
вулканы, везувии! Пш! пш! Дышит! Хе-хе-хе... Ой, обожгусь! А признайся-ка,
Павел Иваныч, сильно кровь играет?
- Не к чему ей играть... - угрюмо ответил Павел Иваныч.
- Да ну, полно, оставь! Ты холостой, не старый человек, отчего ж ей и
не поиграть? Пусть себе играет, коли хочет!.. И напрасно ты конфузишься...
Ничего тут конфузного нет... Так только! (Пауза.) А какую, брат, я недавно
девочку видел, какую девочку! Пальчики оближешь! Губами сто раз чмокнешь,
когда увидишь! Огонь! Формы! Честное слово... Хочешь, познакомлю? Полячка...
Созей зовут... Хочешь, сведу к ней?
- Гм... Извини, Семен Петрович, я тебе скажу, что этак дворянам не
надлежит поступать! Не надлежит!! Это бабье дело, кабацкое, а не твое, не
дворянское!
- Что такое? Да ты... чего? - струсил Семен Петрович.
- Стыдно, брат! Твой отец-покойник предводителем у нас был, матушка в
уважении. Стыдно! Я у тебя уже месяц гощу и одну за тобой черту заметил...
Нет у тебя того знакомого, нет того встречного и поперечного, которому бы ты
девочки не предлагал!.. То тому, то другому... И разговора у тебя другого
нету... Подсватываньем занимаешься. А еще тоже женатый, почтенный, в
действительные скоро полезешь, в превосходительные... Стыд, срам!.. Месяц
живу у тебя, а ты мне уже десятую предлагаешь... Сваха!..
Семен Петрович сконфузился, завертелся, точно его на карманном
воровстве поймали.
- Да я ничего... - залепетал он. - Я это так только... Хе-хе-хе...
Какой же ты...
Прошли шагов двадцать молча.
- Несчастный я человек! - застонал вдруг Семен Петрович, багровея и
мигая глазками. - Несчастный я! Это ты верно, что я сваха! Верно! И был
таким и до самой гробовой доски таким буду, ежели хочешь знать! В аду за это
самое гореть буду!
Семен Петрович отчаянно махнул правой рукой, а левой провел по глазам.
Цилиндр его сполз на затылок, галоши сильнее заскребли по тротуару. Кончик
носа налился кровью...
_ Пропадом пропаду за свое поведение! И умру не своей смертью! Погибну!
Чувствую, брат, свой порок и понимаю, но ничего я с собой не поделаю. Ведь
для чего я всех женским полом пичкаю? Поневоле, брат! Ей-ей, поневоле!
Ревнив я, как собака! Каюсь тебе, как другу моему... Ревность меня одолела!
Женился я, сам знаешь, на молоденькой, на красавице... каждый за ней
ухаживает, то есть, может быть, на нее никто и глядеть не хочет, но мне все
кажется... Слепой курице, знаешь, все пшеница. Всякого шага боюсь... Намедни
ты после обеда ей руку пожал только, а мне уж все показалось... ножом
пырнуть тебя захотелось... Всего боюсь! Ну, и приходится поневоле хитрость
употреблять. Как только замечу, что кто-нибудь начинает увиваться около, я
сейчас и подъезжаю с девочкой: не хочешь ли, мол? Отвод, хитрость военная...
Дурак я! Что я делаю! Стыд, срам! Каждый день по Невскому бегаю, вербую
приятелей этих шлепохвостых тварей... Вот этих подлянок! А сколько у меня на
них денег сходит, ежели бы ты знал! Некоторые, приятели-то, поняли мою
слабость и пользуются... На мой счет пробавляются, подлецы... Ах!
Семен Петрович взвизгнул и побледнел. По Невскому, мимо приятелей,
прокатила коляска. В ней сидела молодая дамочка; vis-a-vis дамочки сидел
мужчина.
- Видишь, видишь? Жена едет. Ну, как тут не ревновать? А? Ведь это он
уж третий раз с ней катается! Недаром! Недаром, шельмец! Видал, как он на
нее поглядывает? Прощай... Побегу... Так не хочешь Созю? Нет? Не хочешь!
Прощай... Так я ему ее... Созю-то...
Семен Петрович нахлобучил поглубже шляпу и, стуча палкой, побежал,
стараясь не потерять из виду коляски.
- Отец предводителем был, - вздохнул Павел Иваныч. - Матушка в
уважении... И фамилия знатная, столбовая... А-а-ах! Измельчал народ!