По дачной платформе взад и вперед прогуливалась парочка недавно
поженившихся супругов. Он держал ее за талию, а она жалась к нему, и оба
были счастливы. Из-за облачных обрывков глядела на них луна и хмурилась:
вероятно, ей было завидно и досадно на свое скучное, никому не нужное
девство. Неподвижный воздух был густо насыщен запахом сирени и черемухи.
Где-то, по ту сторону рельсов, кричал коростель...
- Как хорошо, Саша, как хорошо!- говорил жена.- Право, можно подумать,
что все это снится. Ты посмотри, как уютно и ласково глядит этот лесок! Как
милы эти солидные, молчаливые телеграфные столбы! Они, Саша, оживляют
ландшафт и говорят, что там, где-то, есть люди... цивилизация... А разве
тебе не нравится, когда до твоего слуха ветер слабо доносит шум идущего
поезда?
- Да... Какие, однако, у тебя руки горячие! Это оттого, что ты
волнуешься, Варя... Что у нас сегодня к ужину готовили?
- Окрошку и цыпленка... Цыпленка нам на двоих довольно. Тебе из города
привезли сардины и балык.
Луна, точно табаку понюхала, спряталсь за облако. Людское счастье
напомнило ей об ее одиночестве, одинокой постели за лесами и долами...
- Поезд идет!- сказала Варя.- Как хорошо!
Вдали показались три огненные глаза. На платформу вышел начальник
полустанка. На рельсах там и сям замелькали сигнальные огни.
- Проводим поезд и пойдем домой,- сказал Саша и зевнул.- Хорошо нам с
тобой живется, Варя, так хорошо, что даже невероятно!
Темное страшилище бесшумно подползло к платформе и остановилось. В
полуосвещенных вагонных окнах замелькали сонные лица, шляпки, плечи...
- Ах! Ах!- послышалось из одного вагона.Варя с мужем вышла нас
встретить! Вот они! Варенька!.. Варечка! Ах!
Из вагона выскочили две девочки и повисли на шее у Вари. За ними
показались полная, пожилая дама и высокий, тощий господин с седыми бачками,
потом два гимназиста, навьюченные багажом, за гимназистами гувернантка, за
гувернанткой бабушка.
- А вот и мы, а вот и мы, дружок!- начал господин с бачками, пожимая
Сашину руку.- Чай, заждался! Небось бранил дядю за то, что не едет! Коля,
Костя, Нина, Фифа... дети! Целуйте кузена Сашу! Все к тебе, всем выводком, и
денька на три, на четыре. Надеюсь, не стесним? Ты, пожалуйста, без
церемонии.
Увидев дядю с семейством, супруги пришли в ужас. Пока дядя говорил и
целовался, в воображении Саши промелькнула картина: он и жена отдают гостям
свои три комнаты, подушки, одеяла; балык, сардины и окрошка съедаются в одну
секунду, кузены рвут цветы, проливают чернила, галдят, тетушка целые дни
толкуют о своей болезни (солитер и боль под ложечкой) и о том, что она
урожденная баронесса фон Финтих...
И Саша уже с ненавистью смотрел на свою молодую жену и шептал ей:
= Это они к тебе приехали... черт бы их побрал!
- Нет, к тебе!- отвечала она, бледная, тоже с ненавистью и со злобой.-
Это не мои, а твои родственники!
И обернувшись к гостям, она сказала с приветливой улыбкой:
- Милости просим!
Из-за облака опять выплыла луна. Казалось, она улыбалась; казалось, ей
было приятно, что у нее нет родственников. А Саша отвернулся, чтобы скрыть
от гостей свое сердитое, отчаянное лицо, и сказал, придавая голосу
радостное, благодушное выражение:
- Милости просим! Милости просим, дорогие гости!