Гостиная статского советника Шарамыкина окутана приятным полумраком.
Большая бронзовая лампа с зеленым абажуром красит в зелень a la "украинская
ночь" стены, мебель, лица... Изредка в потухающем камине вспыхивает тлеющее
полено и на мгновение заливает лица цветом пожарного зарева; но это не
портит общей световой гармонии. Общий тон, как говорят художники, выдержан.
Перед камином в кресле, в позе только что пообедавшего человека, сидит
сам Шарамыкин, пожилой господин с седыми чиновничьими бакенами и с кроткими
голубыми глазами. По лицу его разлита нежность, губы сложены в грустную
улыбку. У его ног, протянув к камину ноги и лениво потягиваясь, сидит на
скамеечке вице-губернатор Лопнев, бравый мужчина лет сорока. Около пианино
возятся дети Шарамыкина: Нина, Коля, Надя и Ваня. Из слегка отворенной
двери, ведущей в кабинет г-жи Шарамыкиной, робко пробивается свет. Там за
дверью, за своим письменным столом, сидит жена Шарамыкина, Анна Павловна,
председательница местного дамского комитета, живая и пикантная дамочка, лет
тридцати с хвостиком. Ее черные, бойкие глазки бегают сквозь пенсне по
страницам французского романа. Под романом лежит растрепаный комитетский
отчет за прошлый год.
- Прежде наш город в этом отношении был счастливее, - говорит
Шарамыкин, щуря свои кроткие глаза на тлеющие уголья.- Ни одной зимы не
проходило без того, чтобы не приезжала какая-нибудь звезда. Бывали и
знаменитые актеры, и певцы, а нынче... черт знает что! кроме фокусников да
шарманщиков, никто не наезжает. Никакого эстетического удовольствия...
Живем, как в лесу. Да-с... А помните, ваше превосходительство, того
итальянского трагика... как его?.. еще такой брюнет, высокий... Дай бог
память... Ах да! Луиджи Эрнесто де Руджиеро... Талант замечательный... Сила!
Одно слово скажет, бывало, и театр ходором ходит. Моя Анюточка принимала
большое участие в его таланте. Она ему и театр выхлопотала, и билеты на
десять спектаклей распродала... Он ее за это декламации и мимике учил. Душа
человек! Приезжал он сюда... чтоб не соврать... лет двенадцать тому назад...
Нет, вру... Меньше, лет десять... Анюточка, сколько нашей Нине лет?
- Десятый год!- кричит из своего кабинета Анна Павловна.- А что?
- Ничего, мамочка, это я так... И певцы хорошие приезжали, бывало...
Помните вы tenore di grazia Прилипчина? Что за душа человек! Что за
наружность! Блондин... лицо этакое выразительное, манеры парижские... А что
за голос, ваше превосходительство! Одна только беда: некоторые ноты желудком
пел и "ре" фистулой брал, а то все хорошо. У Тамберлика, говорил, учился...
Мы с Анюточкой выхлопотали ему залу в общественном собрании, и в
благодарность за это он, бывало, нам целые дни и ночи распевал... Анюточку
петь учил... Приезжал он, как теперь помню, в великом посту, лет... лет
двенадцать тому назад. Нет, больше... Вот память, прости господи! Анюточка,
сколько нашей Надечке лет?
- Двенадцать!
- Двенадцать... ежели прибавить десять месяцев... Ну, так и есть...
тринадцать!.. Прежде у нас в городе как-то и жизни больше было... Взять, к
примеру, хоть благотворительные вечера. Какие прекрасные бывали у нас прежде
вечера. Что за прелесть! И поют, и играют, и читают... После войны, помню,
когда здесь пленные турки стояли, Анюточка делала вечер в пользу раненых.
Собрали тысячу сто рублей... Турки-офицеры, помню, без ума были от
Анюточкина голоса и все ей руку целовали. Хе, хе... Хоть и азиаты, а
признательная нация. Вечер до того удался, что я, верите ли, в дневник
записал. Это было, как теперь помню, в... семьдесят шестом... нет! В
семьдесят седьмом... Нет! Позвольте, когда у нас турки стояли? Анюточка,
сколько нашему Колечке лет?
- Мне, папа, семь лет!- говорит Коля, черномазый мальчуган с смуглым
лицом и черными, как уголь, волосами.
- Да, постарели и энергии той уж нет!..- соглашается Лопнев, вздыхая.-
Вот где причина... Старость, батенька! Новых инициаторов нет, а старые
состарились... Нет уж того огня. Я, когда был помоложе, не любил, чтоб
общество скучало... Я был первым помощником вашей Анны Павловны... Вечер ли
с благотворительною целью устроить, лотерею ли, приезжую ли знаменитость
поддержать - все бросал и начинал хлопотать. Одну зиму, помню, я до того
захлопотался и набегался, что даже заболел... Не забыть мне этой зимы!..
Помните, какой спектакль сочинили мы с вашей Анной Павловной в пользу
погорельцев?
- Да это в каком году было?
- Не очень давно... В семьдесят девятом... Нет, в восьмидесятом,
кажется! Позвольте, сколько вашему Ване лет?
- Пять!- кричит из кабинета Анна Павловна.
- Ну, стало быть, это было шесть лет тому назад... Да-с, батенька, были
дела! Теперь уж не то! Нет того огня!
Лопнев и Шарамыкин задумываются. Тлеющее полено вспыхивает в последний
раз и подергивается пеплом.