ПИРАНЬЯ I

ОХОТА НА ПИРАНЬЮ

Александр БУШКОВ

     Майору В. К. посвящается

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

БЕГ СРЕДИ ДЕРЕВЬЕВ

Глава 1

ПРОЙДЕМТЕ В ГОСТИ...

     - Ах, как звенела медь

     В монастыре далече!

     Ах, как хотелось петь,

     Обняв тугие плечи!

     Звенели трензеля,

     И мчали кони споро

     От белых стен Кремля

     До белых скал Босфора...

     Самые простые, незамысловатые, обыденные вещи непременно обретают экзотический, романтический, диковинный привкус необычайного если заниматься ими в местах, скажем так, несопоставимых. Будь Мазур космонавтом, он обязательно протащил бы контрабандой на станцию "Мир" балалайку. И это были бы минуты небывалого, неземного прикола: когда ты, оказавшись снаружи для подвертки каких-нибудь вакуумных гаечек, паришь возле станции на короткой привязи, внизу медленно, грузно проворачивается планета, вся в белых, твердых стружках облаков, а в руке у тебя бесполезная в безвоздушном пространстве балалайка, и ты постукиваешь по струнам затянутыми в космическую перчатку пальцами...

     - Но будущего нет, идет игра без правил.

     Не в тот сыграл я цвет, на масть не ту поставил.

     Костей полны поля, и реет черный ворон от белых стен Кремля до белых скал Босфора...

     Но, в общем, и без космоса жилось нестандартно. Диковинно жилось. Он лежал навзничь на нагретых полуденным солнышком досках, на палубе плота, брякал на гитаре, смотрел в голубое небо, расслабившись и отрешившись от всего сущего, а мимо проплывали, не особенно и торопясь, исполненные дикой прелести берега-сопки с плавными, как у музыкальных инструментов, очертаниями, поросшие темно-зеленой, кудреватой шубой тайги, великанские сосны и кедры, не знавшие человека желтые песчаные пляжи, уходившие под воду каменные россыпи. Это плот двигался, конечно - но если не смотреть на воду, можно преспокойно решить, будто все наоборот...

     - Ах, лучше было б мне в степях с Чекой спознаться, к родной земле щекой в последний раз прижаться.

     Метелки ковыля среди степного хора от белых стен Кремля до белых скал Босфора...

     Потом и тренькать стало лень - от окружающего дикого, первобытного величия - и он бездумно лежал, глядя вперед меж расставленными босыми ступнями, словно в прицел. Плот целеустремленно скользил вместе с широченной, могучей Шантарой, прямиком к Северному Ледовитому океану, до которого оставалось каких-то восемьсот километров, если считать сухопутными мерками. Плот носил имя собственное - "Ихтиандр". Он этого заслуживал, потому что построен был добротно, как серьезное инженерное сооружение - на двух дюжинах накачанных автопокрышек с впрыснутым внутрь для надежности герметиком покоилась основа из бревен, сбитых и скрепленных с величайшим тщанием, а уж по ним настлана дощатая палуба. На палубе - небольшая палатка, обитые прорезиненной тканью ящики для экипировки, в корме достаточно места для двух рулевых весел, и на высоком шесте гордо реет "Веселый Роджер", выполненный опять-таки прилежно, водоустойчивой краской. Мазур строил плот неделю, с пачкой чертежей и заранее проделанными расчетами, бдительно следя за нанятыми в помощь куруманскими мужиками, чтобы не запили и не напортачили, то напоминал о немаленькой плате, то понукал морскими матерками. Мужики, поначалу полагавшие его очередным городским, бесившимся с жиру "новоруссом", понемногу присмотрелись и поверили в легенду - в "капитана дальнего плаванья", вконец придавленного ностальгией и решившего, пока есть сила в руках и зоркость в глазах, проплыть по родным местам. После этого работа пошла бойчее. Получилось недурственно. Ни одна шляпка гвоздя не торчала, ни одна заноза за пять дней плаванья не впилась в пятки. Плоту, если подумать, вполне подходило гордое наименование "судно". У предков кораблики были не в пример хлипче. Даже жалко становится, как подумаешь, что "Ихтиандру" неминуемо предстоит оказаться брошенным. И потому дня два назад Мазур твердо решил, достигнув Игарки, не бросать плот у берега и не дарить на дрова, а отпустить дальше, в океан - ну, там уж как ему повезет: может через пару лет достичь и Норвегии, а может и прибиться к Шпицбергену...

     - Капитан, вы там не дрыхнете ли? - долетел с кормы звонкий голосок Ольги.

     - Капитан дрыхнуть не может, - откликнулся Мазур с достоинством. - Капитан всегда бдит...

     Он перекатился на метр левее, лег на живот, упер локти в палубу, а подбородок - в стиснутые кулаки. Экипаж плота, состоявший из одного-единственного человека, вел себя безукоризненно - молодая жена старательно пошевеливала рулевым веслом (второе было поднято и закреплено), немного, конечно, сбившись с курса, уклонившись к правому берегу, но для речной морячки со стажем ровным счетом пять дней и это было неплохим достижением, достойным именного кортика. Что ни говори, а это чревато жениться на женщине двадцатью годами моложе тебя, - однако Мазур, чуточку суеверный, как и всякий морской человек, свято верил в два козыря: в теорию относительности и в наследственность. Согласно первой, среди молодых жен просто-таки обязана отыскаться верная и правильная спутница жизни разменявшего пятый десяток "морского дьявола". Согласно второй, все Мазуры мужского рода оставались орлами и на подступах к семидесяти. Взять хотя бы незабвенного дедушкиного брата - каперанг Владимир Казимирович Мазур, будучи пятидесяти шести лет от роду, увел юную красавицу-жену у кичливого остзейского барончика (прострелив вдобавок тому руку на дуэли), пользуясь знакомством с одним из великих князей, относительно легко помог своей Джульетте развестись и перейти в православие, обвенчавшись честь по чести, наплодил четырех детей, прежде чем уйти на дно с подорвавшимся на германской мине эсминцем "Свирепый"... Другие Мазуры отличались столь же темпераментной любовью к жизни во всем ее многообразии - правда, и воздух, которым они дышали, был почище, и еда здоровее, и радиации вокруг витало не в пример меньше... Но все равно, нужно надеяться. А если вернуться к теории вероятности - перед тем, как сдаться на милость Дворца бракосочетаний, Мазур жил с Ольгой два года и считал, что узнать успел.

     И было в этом что-то невыразимо приятное - два года спустя желать свою, только твою женщину столь же бешено, до сладкого головокружения, как и в первый день. На душе царил столь блаженный покой, что Мазур даже испугался чуточку. Лишь воспоминание об операции "Меч-рыба" помогло ему не воспарить над плотом. Он все так же лежал, подпирая кулаками подбородок, бездумно глядя на Ольгу. Ольга стояла на коленях, старательно ворочая румпель (как же на судне без румпеля? Только румпель, и никак иначе...), вполоборота к нему, и от напряженных движений, в которые приходилось вкладывать всю силу, ее грудь столь соблазнительно круглилась под тесной тельняшкой, что Мазуру захотелось немедленно подогнать плот к берегу и поставить на якорь.

     Героическим усилием воли он сдержался и отрывать экипаж от вахты не стал.

     Однако Ольга, углядев, должно быть, краем глаза, что с ним творится, с любопытством спросила:

     - А можно занести в вахтенный журнал - "За время моего дежурства неоднократно подвергалась обстрелу циничными взглядами с капитанского мостика"?

     - Нельзя, - сказал Мазур, перекатившись поближе. - Вахтенный журнал имеет право вести лишь капитан, а он, милая, первый после Бога... Давай лучше проверим твои штурманские способности. Как думаешь, вон тот бережок подходит для стоянки? С целью кренгования <Кренгование - очистка днища судна от водорослей и ракушек (производится лишь на кораблях, плавающих в тропических морях). - Прим. авт.>?

     - Я ваших морских ругательств не понимаю, сэр... Но ввиду того, что сопровождающие их взгляды заставляют подумать, будто речь идет вовсе не о штурманских способностях, прошу не отвлекать рулевого. Иначе подвернется какой-нибудь риф... Что во мне, в конце концов, такого, вызывающего нездоровое вожделение?

     - Коса, конечно, - сказал Мазур. - Мы, морской люд, поголовно фетишисты...

     Ольга фыркнула и перекинула косу на другое плечо, подальше от его ладони.

     Золотая коса и в самом деле была знатная - падала ниже пояса, струилась по бледно-желтой палубе из кедровых дощечек. Собственно, с косы все и началось - когда моряк при полном параде подошел на Невском к девушке в светлом плаще и спросил: "А коса, правда, настоящая?". Ольга потом, смеясь, рассказывала, что слышала эту банальность сто раз в жизни, но в глазах морского волка светилось столь детское изумление... Мазур слово "детское" решительно опротестовал. Ольга протест приняла, но призналась, что ее заинтриговала вторая фраза морячка, уже не банальная: "А как бы это смотрелось под водой..." Мазур пожалел, что не выдалось времени научить ее плавать с аквалангом. Под водой ее распущенные волосы и в самом деле смотрелись бы по-русалочьи - волна золотистого пламени, где-нибудь на просвеченном солнцем мелководье Эль-Бахлака, стройная фигурка, ритмично изгибаясь, скользит мимо коралловых рифов, стелется невесомо золотая волна... Благо в Эль-Бахлаке, говорят, нынче благолепие. Залив давно протралили, избавив от всех мин, на берегу понастроили отелей, пенят лазурь водные мотоциклы, мельтешат загорелые тела, и все давно забыли, что когда-то там столкнули в кровавой грызне своих пешек две сверхдержавы, что в паре миль на норд-ост от залива, где глубина, лежат на дне две крохотных подлодки и белеют черепа боевых пловцов, "морских львов" и "морских дьяволов", а военного порта, из-за которого резали друг другу глотки подводные профессионалы, давно уже нет. И полковнику Касему разрядил в спину пистолет собственный адъютант, генерал Барадж держит роскошный отель в Ла-Валетте, а генерал Асади обитает на крохотной дачке под Москвой, где все соседи считают его отошедшим от дел азербайджанским торговцем фруктами. Итог как итог, не хуже и не лучше многих других...

     - Знаю я твой фетиш, - сказала Ольга. - Адмиральские погончики, а?

     - Ну, это, конечно, не фетиш, однако было бы неплохо, - сказал Мазур, лениво теребя распушенный кончик косы. - Самое, знаешь ли, пикантное и неопределенное-это болтаться меж тремя-звездами-двумя-просветами и первой звездой на погоне без просветов... Неописуемое ощущение.

     - А тебе могут дать?

     - А кто их знает-сказал Мазур. - Я ж говорю-неопределенность полнейшая.

     Могут и дать, подумал он. Если успешно пройдет "Меч-рыба". Были смутные намеки. Очень уж кому-то нужна эта подводная кастрюля...

     - Заманчиво, - сказала Ольга. - И я, выходит, буду - юная адмиральша?

     - Шевели румпелем, адмиральша, - сказал Мазур. - Даже если будешь - это, увы, не старые времена. Вот чего я не могу простить Ельцину, так это полумер - коли уж вернули андреевский флаг, можно было и дальше пойти, вернуть адмиральских орлов на погоны. Совсем другое дело - черный орел...

     - Это и называется - мужские игрушки?

     - Ага. Так жить веселее, - сказал Мазур серьезно. - А то ведь осенью будет двадцать пять лет, как украшаю своей персоной флот. Жуткая цифра, если подумать. Тебя еще и в проекте не было, адмиральша.

     - Ага, тебе хорошо, - сказала молодая жена с непознаваемой женской логикой. - Тебе-то уже есть сорок с хвостиком, и выглядишь прекрасно. А тут сиди и гадай, какая ты будешь в сорок... Страшно же.

     - Не кокетничай.

     - Руки, сэр! Иначе придется сунуть письмо в бутылку и пустить по реке:

     "Пристают, добродетель под угрозой, прошу помощи. Борт "Ихтиандра" и так далее..." Слушай, Мазур, а в этом плавании есть высший философский смысл?

     Отчего-то же ты не стал сплавляться по какой-нибудь Мане, где перекаты и пороги... Ты меня прости, но вот так вот плыть - выходит даже безопаснее, чем у Гека Финна с негром Джимом. Им хоть авантюристы попадались, пароход ночью мог протаранить... А мы плывем себе, заранее зная, что не будет ни порогов, ни пиратов... А ночью у берега болтаемся. Так есть тут философия или как?

     - А пожалуй, - сказал Мазур, подумав. - Ты понимаешь, я перед отпуском вдруг поймал себя на простой, как колун, мысли - сообразил, что все эти годы плыл куда-то. Куда пошлют. К конкретной цели. И захотелось старому дураку проплыть просто так. Чтобы не было ни спешки, ни цели.

     - То-то я и смотрю, ты балдеешь от самого процесса... А вообще, в этом что-то есть. Подвести философскую базу?

     - Не надо, - сказал Мазур. - И так хорошо. Я и без того знаю, что ты интеллектуалка. Как тебе тайга?

     - Ну я же старая туристка...

     - Европейской части Союза ССР, как это звалось в старые времена. Тут тебе не Селигер с Онегой...

     - Вообще-то, верно. - Она оглянулась на величественный берег. - Только, извини, я как-то до сих пор не могу проникнуться... Лес и лес. Разве что гораздо больше сосен и разных прочих кедров. Правда, очень уж его много... А если пешком - опасно?

     - Не особенно, - подумав, сказал Мазур. - Я, правда, сам давненько уж не ходил на приличные концы, но в детстве всю тайгу возле деревни облазил.

     Тайга в августе - штука нестрашная и где-то даже уютная. Грибов масса, ягоды, сама видела, орех подошел. Зверь сытый, не дергается. Главное-не заблудиться. И были бы ноги здоровые. Вот если заблудишься или ногу сломаешь-молись за упокой. Дивизия не найдет.

     - А снежный человек тут есть?

     - Был когда-то, - серьезно сказал Мазур. - До войны частенько попадался, а потом, видимо, помаленьку стал вымирать. В пятидесятые еще встречали под Кежмой...

     - И молчали?! - возмутилась Ольга. (Она на этом пункте имела легонький бзик и даже переписывалась с самой Быковой).

     - А что, в сельсовет заявлять? - хмыкнул Мазур. - Жил себе и жил, чего ему мешать?

     Он обернулся, заслышав вверху тихий мерный стрекот. Высоко над тайгой шел вертолет, похоже, военный-зелено-пятнистый. Он проплыл в чистом голубом небе почти параллельным курсом и исчез далеко впереди.

     Мазур, признаться, вертолеты недолюбливал. Очень уж пакостный враг боевого пловца-вертолет. В особенности если на нем стоит кое-какая аппаратура. Деваться от него некуда, а он может тебя глушить обстоятельно и со вкусом. Перебедовал такое лишь однажды, но хватит на всю жизнь...

     - Вот тебе и глушь, - сказала Ольга, глядя туда, где скрылась за лесом вертушка. - База какая-нибудь?

     - А может, - сказал Мазур. - Военных где только нет... Чует мое сердце, их старик и имел в виду. Эвены ж до сих пор живут как в каменном веке, им любая техника-нож вострый...

     ...Вчерашняя встреча была словно позаимствована из классического романа ужасов. Часов в одиннадцать утра Мазур причалил к берегу, привлеченный выстрелами, - у самой воды стоял человек с лошадью и старательно палил в воздух, явно подавая сигнал. Чуть погодя оказалось, что это не лошадь, а учаг <Учаг - верховой олень. - Прим. авт.> - рогатый стоял равнодушно, даже не вздрагивая после выстрела, хотя старенькое ружьецо бухало почти у самого его уха.

     Повод оказался самый прозаический, даже классический - старый эвен Хукочар отправился порасспросить проплывающих, не найдется ли огненной воды на продажу. В последние годы из-за шизофренических художеств перестройки судоходство на Шантаре сократилось раз в двадцать, и со спиртом стало туговато-это в прежние времена достаточно было помахать с берега осетром или соболиной шкуркой...

     У Хукочара оказались как раз соболиные шкурки - но в заначке у Мазура была одна-единственная бутылка виски, свято сберегавшаяся для Игарки, и ярмарки не получилось, хотя Оля и взирала на нежный мех с извечной женской печалью. Таежный узкоглазый человек принял неудачу с азиатским фатализмом, как требовал этикет, поговорил о всяких пустяках, а в заключение сказал Мазуру:

     - Ты бы дальше не плыл... Плохое место.

     - А что там плохого, однако? - спросил Мазур благодушно. Он чуточку дурачился-только городские россияне полагают, будто сибиряки, особенно узкоглазые, вставляют это "однако" через слово...

     Старик, собрав задубелые морщины в загадочную маску, смотрел на него взором каменной бабы, совершенно непонятным случайному белому человеку.

     Пососал обгрызанный мундштучок трубки и сказал с таким видом, словно объяснил одной фразой все тайны земли и неба:

     - Говорю тебе - там плохие места...

     И в подробности вдаваться не пожелал, кратко попрощался, вскочил на рогатого и потрусил в тайгу, ни разу не оглянувшись. Экипаж "Ихтиандра", посовещавшись, пришел к выводу, что все это весьма романтично, но абсолютно беспочвенно. Выводы, естественно, делал главным образом Мазур - хотя он и наезжал в эти места раз в несколько лет, как-никак родился в Шантарской губернии и таежных кочевников немного знал. Насколько их можно было знать.

     Логика аборигенов странствовала специфическими зигзагами, ничуть не изменившись с каменного века - в определенном смысле, кое для кого тут и не кончался каменный век-а потому под "плохими местами" могло подразумеваться все, что угодно: от просочившейся в Шантару радиации до места, где в сорок четвертом упал в тайге перегонявшийся с Аляски бомбардировщик. Было, правда, в тайге легендарное "гиблое место", где якобы погибает все живое, от медведей до птиц - но устная традиция помещала его меж Ангарой и Катангой, притоком Подкаменной Тунгуски, то есть километрах в пятистах восточнее их маршрута.

     Правда, это послужило хорошим поводом на ночь глядя поболтать о загадочном, таинственном и жутком. Мазур особенно не старался, но все же Ольга, когда настала пора навестить перед отходом ко сну близлежащие кусты, не без смущения потребовала, чтобы меж этими прибрежными кустами и близкой тайгой разместился законный муж с карабином наперевес. Мазур, похмыкав, разместился - а кстати, неся стражу, вспомнил: вроде бы где-то писали, будто австралийский фильм "Пикник под нависшей скалой" основан на реальных событиях.

     Однако Австралия лежала очень уж далеко, а в любую здешнюю чертовщину он не верил. Домового ему, правда, в детстве раз случилось видеть, но домовойне чертовщина, а такая же обыденность, как вымерший "таежный хозяин", именовавшийся в городах снежным человеком. Конечно, где-то в необозримой здешней тайге до сих пор покоится Золотая Баба и лежат всякие клады, от домонгольских до колчаковских - но и это опять-таки ничего общего с чертовщиной не имеет...

     Поутру он все же повозился для очистки совести со счетчиком радиации, прихваченным на всякий случай-кое-где по берегам Шантары и впрямь зашкаливало, так что к пойманной рыбе следовало относиться бдительно и не торопиться лопать. Однако ни в воде, ни в воздухе опасного превышения не наблюдалось - а то превышение, что имелось, было страшно цивилизованному европейцу, но никак не здешнему уроженцу. Так уж сложилось, что и Шантарск, и еще с дюжину городков и деревень стоит на урановой руде, крайне бедной, правда. Иные патриоты уверяют, что благодаря этому Шантарская губерния как раз и поставила в столицы изрядное число талантов-от художника Сурикова до генсека Сталина, получившего-де в здешней ссылке могучую подпитку космической энергетикой. В точности неизвестно, как там обстояло на самом деле, однако подмечено: именно здешняя ссылка вывела многих в люди. Ленин устроил революцию, Сталин стал Сталиным, Пилсудский возродил независимую Польшу, а писатель Штильмарк написал роман "Наследник из Калькутты"... Логично было бы предположить, что и капитану первого ранга Мазуру-коли уж такая тенденция, однако - удастся провести предстоящую операцию самым успешным образом. А наедине с собой можно признаться, что адмиральская звезда ничуть не хуже адмиральского орла...

     - Ну вот и чертовщина, - без всякого страха сказала Ольга.

     Мазур приподнялся на локте, изогнулся, выглядывая из-за палатки:

     - Ну, это не чертовщина, а военщина... Справа в реку далеко выдавалась желтая песчаная коса - и на ней, всего метрах в десяти от воды, стоял вертолет. Вполне возможно, тот самый, что пролетел недавно - пузатый, зелено-пятнистый, легкий камовский транспортник. Рядом с ним маячили несколько фигурок в защитном.

     Мазур присмотрелся. На аварию совсем не походило, вертушка стояла на трех точках, ничуть не покосившись. Берег, должно быть, твердый-идеальная посадочная площадка. До вертолета оставалось метров двести, но две фигурки в хаки уже кинулись к реке, замочив сапоги по щиколотку, ожесточенно махали руками, недвусмысленно призывая причаливать. На плече у обоих висели автоматы. Третий, державшийся на сухом месте, тоже был с автоматом.

     - Какие приказы, капитан? - спросила Ольга.

     - Правь к берегу, - сказал Мазур. - Черт их знает, какие тут игры, но мы-то люди законопослушные...

     Она налегла на румпель, плот шел теперь к косе. Вскоре Ольга оглянулась на него:

     - А как держаться?

     - Как я тебя учил, - сказал Мазур. - Если что, говори чистую правду. Всю, кроме одного-единственного пункта. Я - пехотный майор в отставке. А если я решу, что говорить надо всю правду, то сам ее и скажу...

     - Может, мы нарушили что-нибудь?

     - А что тут можно нарушить? - пожал плечами Мазур, помогая ей управиться с румпелем-Ни запреток, ни надписей я не видел что-то...

     Плот мягко ткнулся в дно, прочно сев на мель. Мазур встал, отряхивая ладони, вразвалочку прошел на нос, остановился. На тренировочных штанах не было карманов, иначе он с превеликим удовольствием сунул бы руки в карманы.

     Но позу он и без того принял самую небрежную, чисто подсознательно-как и положено флотскому при встрече с сухопутными. Особенно если сухопутный помладше чином: на полевых, без просветов, погонах офицера (остальные двое оказались рядовыми) тускло зеленели четыре звездочки.

     С минуту стояло молчание. Здоровенные сытые солдатики откровенно таращились на Ольгу, а ихний главный разглядывал Мазура со скучающим видом, испокон веков отличавшим бывалого служаку, привыкшего скрупулезно, но без всякого энтузиазма исполнять разнообразнейшие приказы. На воротнике у него и у обоих солдат - Мазур сразу разглядел эмблемы частей противохимической защиты. И отнюдь не обрадовался такому открытию: сплошь и рядом эти эмблемки всплывают там, где имеют место всякие военные тайны и прочие хитрые секреты... А любой, кто прослужил достаточно, инстинктивно начинает сторониться мест, связанных с военными тайнами. Особенно когда своих хватает, когда подписок о неразглашении на тебе висит, как блох на барбоске...

     - Керосином разодолжить не могу, ребята, - прервал наконец затянувшуюся паузу Мазур. - Без мотора иду...

     - Откуда? - с неприкрытой, брезгливой скукой спросил капитан. Их разделяло метров десять воды и плотного песка.

     - Из Курумана.

     - И куда?

     - До Игарки.

     Капитан чуть приподнял брови:

     - А зачем?

     - Да просто так, - сказал Мазур совершенно непринужденно.

     Он согласно документам был человеком штатским. А потому мог себе позволить самое вольное обращение с военными.

     Капитан, отбросив подальше за спину короткий автомат, прошагал по воде, запрыгнул на плот и прошелся вдоль борта, озираясь все так же скучающе, словно с утра до вечера только и делал, что осматривал самые нестандартные суда. Мазур мгновенно опознал автоматы, какими были вооружены все трое"Кипарис" с удлиненным магазином на тридцать патронов. Значит, специальное подразделение. Спецподразделение химвойск сей термин допускает самые разные толкования, и все они, как правило, серьезнее некуда. Вряд ли станут останавливать любопытства ради - или оттого, что у них кончилось курево.

     Черт, но в штабе ни о каких засекреченных точках и разговора не было! Это еще не значит, правда, что не было самих точек...

     - Это - что? - капитан ткнул пальцем в сторону укрепленного на носу плота черного ящичка. Ящичек светился зеленым экраном, помигивал лампочками и выглядел довольно внушительно.

     - Это сонар, - сказал Мазур. - Японский. - И, увидев на лицах ожидавшееся недоумение, пояснил без всякой спешки:

     - Измеряет глубину. Даже рыбу показывает.

     - А больше он ничего не измеряет? - подозрительно насупился "химик".

     - Да ладно тебе, капитан, - миролюбиво сказал Мазур. - Самая безобидная штучка, за бугром его каждый порядочный рыбак покупает...

     - А вы что, из-за бугра?

     - Да нет, местные, - сказал Мазур. - Слушай, в чем дело?

     - Слушайте, - без выражения поправил капитан.

     А ты с гонором, подумал Мазур. И пожал плечами:

     - Послушайте, капитан, а в чем, собственно, дело?

     - Документы покажите, гражданин, - чуть сварливо бросил капитан-Плаваете тут с... безобидными штучками, а потом еще вопросы задаете...

     "Мать твою за ногу, да что у вас тут спрятано?!" - мысленно воззвал Мазур, извлекая из ящика упрятанные в непромокаемый футляр документы. Вообще-то понять их можно, возле шибко секретного городка Шантарск-37 не так давно сцапали янкеса, нахально производившего геодезическую съемку с помощью весьма компактных и суперсовременных приборчиков...

     За свои бумаги он ничуть не беспокоился - липа была государственной работы, собственно, и не липа даже, просто и паспорт, и разрешение на карабин выписаны на другую фамилию (при полученном от родителей имени-отчестве). А у Ольги и вовсе настоящие, на девичью фамилию, не захотела в свое время менять отцовскую, некогда в России славную...

     Капитан прилежно пролистал паспорта, вытащил за приклад из палатки карабин, сверил номер. При этом он пару раз поворачивался спиной к Мазуруно, как подметил краешком глаза Мазур, стоявший ближе напарника солдатик примостил свой "Кипарис" под мышкой так, что мог в секунду резануть очередью. Оба мало походили на "срочников" - крепкие лбы годочков под двадцать пять, явные контрактники. Ольга сказала невинно:

     - Милый, предупреждал же нас мистер Смит, что русская контрразведка работает безукоризненно...

     - А? - капитан уставился на нее, набычился. - Вы это, гражданочка... с мужем хаханьки. У нас служба. В армии служили?

     - Было дело, - сказал Мазур. - До майора дошел, а потом вот сократили, когда всех вероятных противников в невероятные друзья записали.

     Капитан немного подобрел, но не особенно:

     - Тогда сами должны понимать, служба есть служба...

     - Да я все понимаю, - сказал Мазур. - Не пойму только, что мы такого сделали.

     Небо было безоблачное, от вертолета тянуло разогретым маслом и гарью.

     Ситуация складывалась самая идиотская, но Мазур не спешил раздражаться он сам за четверть века проникся мудрой армейской философией, гласившей, что никогда не стоит суетиться без нужды.

     Капитан запихал все документы обратно в пластиковый футляр, а футляр по-хозяйски упрятал в набедренный карман.

     - Эй! - негромко вякнул Мазур.

     - Придется пройти, - сказал капитан, ничуть не повысив голоса. - То бишь подлететь немножко.

     - Куда это?

     - Куда надо, - сказал капитан с тем веским и непреклонным видом, какой обычно принимают военные люди, когда им и самим в точности непонятно, что стоит за отданным приказом.

     - В особый отдел, что ли?

     - Там объяснят, - отрезал капитан.

     Ох, я тебе потом объясню, подумал Мазур. Когда свяжутся ваши особисты с нашими, и наши внесут полную ясность. Если подумать, капитан ни в чем не виноват, выполняет приказ - но до чего ж не хочется терять время на дурацкие разборки... В особенности если ты привык, что надежно защищен чином и положением, и за последние десять идиотских лет статус твой почти не изменился...

     - Ладно, - сказал Мазур. - А назад как прикажете?

     - Там будет видно. Если не задержитесь, назад отвезем... - он повернулся к Ольге. - А вы тоже, гражданочка, пройдете, так что не рассаживайтесь...

     - Обуться-то хоть можно? - фыркнула она.

     - Сделайте одолжение.

     - Плот нужно закрепить, - сказал Мазур. - Чтобы не унесло.

     - Давайте в темпе.

     Мазур быстренько выкинул на берег три конца-нейлоновые тросы с полуметровыми заостренными металлическими штырями-надежно вколотил штыри обухом топорика. Окинул критическим взором. Надежно. Приливов и отливов здесь не бывает, так что не унесет...

     Отвернувшись от капитана, он ободряюще подмигнул Ольге, первым спрыгнул на берег и бодро направился к вертолету. Солдаты оживились. Один бросил:

     - Руки за спину. Вы тоже.

     - Орлы, - сказал Мазур, выполняя приказ-А еще говорят, что нынешняя армия распустилась хуже некуда...

     На запястьях у него сомкнулось холодное железо. Щелкнули наручники. Сзади удивленно пискнула Ольга - ее тоже заковали.

     - Ну, ребятки, что-то вы тут нервные, - сказал Мазур, шагая к вертолету и усиленно пытаясь не рассердиться. - С чего бы это, когда кругом столь умиротворяющая природа?

     Его молча подтолкнули к вертолету, и Мазур, пригнув голову, шагнул внутрь. Без приглашения уселся на железную решетчатую скамейку и тут же еще двое, сидевшие прежде в кабине, набросили ему на голову глухой черный мешок.

     Вышло так ловко и моментально, что он опомниться не успел. Рядом ойкнула Ольга.

     - Спокойно, - сказал Мазур, коснувшись ее бедром. - Чует мое сердце, ребятам шпиона поймать охота, отпуск, должно быть, обещали...

     - Душно же...

     - Потерпите, - раздался голос капитана. - Лететь-то всего ничего. Вот муж у вас человек грамотный, все понимает...

     Кто-то из солдат заржал, но одернут не был. Мазур сердито сопел в жарком капюшоне - пожалуй, когда все кончится, пару матерков капитан от него все же огребет... Чтобы не путал служебное рвение с дурацким усердием.

     Над головой возник, крепчая, свистящий вой вперемешку с металлическим клекотом. Мазур точно уловил миг, когда машина оторвалась от земли. Шума и грохота было гораздо меньше, чем на вертолетах, с которых он учился прыгать два десятка лет назад-все же далеко вперед шагнула техника... Нет, интересно, что за точка? И откуда такое усердие не по разуму? Впрочем, мы в юные годы были не лучше, и пойманные нами "шпионы" на годы прописывались во флотском фольклоре, вспомнить хотя бы Кирюшу Шмырева и его незабвенную оплошку...

     Судя по шуму мотора, вертолет шел по прямой в горизонтальном полете.

     Определить направление не было никакой возможности-клятый капюшон напялили на совесть. Нет, рано лить слезки по упадку боевой подготовки: если отвлечься от личных хлопот, придется признать, что ребятки работают четко...

     Рядом дернулась, сердито вскрикнула Ольга.

     - Что? - напрягая голос, спросил Мазур.

     - Лапает кто-то, вот что! Внаглую в штаны лезет! Судя по тону, она не шутила.

     - Эй, орлы! - воззвал Мазур в окружающий мрак. И получил кулаком под горло так, что дыхание на миг вовсе пресеклось. Тут же рядом прозвучал чей-то до чрезвычайности наглый голос:

     - Сиди смирно, блядь такая, а то сейчас за косу в дверь вывешу...

     - Капитан! - рявкнул Мазур, отдышавшись.

     - Да ладно, ребята, - послышался рядом голос капитана. - Делать нечего?

     Рядом, задевая Мазура всем телом, билась Ольга. Судя по звукам, ей зажали рот.

     - Толя! - послышался тот же наглый голос. - Может, расстелим крошку, пока тащимся?

     - Капитан, мать твою! - сказал Мазур, задыхаясь от гнева. - Я тебе сейчас устрою бой на ограниченном пространстве! У меня еще ноги есть...

     - Ну, кончили, - распорядился капитан погромче. - Что вы, как дети малые...

     Мазур приготовился влепить ногой на звук первому же неосмотрительно подставившемуся-но возня рядом прекратилась. Ольга придушенно выругалась словами, каких юной даме с престижным питерским образованием вроде бы не полагалось и знать. Звенящим, обиженным тоном протянула:

     - Солдафоны хреновы...

     И Мазуру впервые пришло в голову, что в происходящем есть нехорошая странность.

Глава 2

ВПЕРЕД, В ПРОШЛОЕ

     Мазур без малого четверть века, как расстался с последними крохами романтического взгляда на скопище вооруженных людей, именуемое вооруженными силами. Армию он видел не просто изнутри, а глазами засекреченного офицера подводного спецназа, имевшего доступ к кое-каким насквозь неприглядным сводкам. Он прекрасно знал, что подозрительные штатские субъекты, сцапанные охраной секретного объекта, сплошь и рядом рассчитывать не могут не то что на кофе с пирожными, но и на минимум вежливого обращения. По крайней мере, пока не будет внесена ясность.

     И все равно, происходящее смахивало не на хамский произвол недалеких службистов, а именно на нехорошую странность. По любым критериям. Ольга прижалась к нему всем телом, и сквозь неумолчный свистящий клекот над головой, сквозь плотный жаркий капюшон он все же слышал лениво-циничную болтовню бравых ребятушек, в голос комментировавших Ольгины стати и то и дело подначивавших командира на предмет позволения испробовать пленницу.

     Кавказскую пленницу, как они выразились, чуть не задохнувшись со смеху.

     Командир их вяло одергивал - вот именно, что вяло.

     Можно сделать все и всяческие поправки. На то, что служба в этой глуши, на охране суперсекретного объекта развращает и дает возможность всплыть на поверхность самому дешевому, что таилось в душе. На то, что вояки пошатались по "горячим точкам", где давно распрощались и с видимостью гуманизма. На то, что начальник из капитана хреновый, и расшалившиеся орлы его не видят в упор. На то, наконец, что свистопляска последних десяти лет сама по себе покалечила военные души до полного уродства.

     И все равно, кусочки мозаики никак не желали складываться. Сплошные противоречия и логические нестыковки. Именно потому, что Мазур всю сознательную жизнь провел при погонах и в рядах.

     Во-первых, они с Ольгой не вторгались в пределы какого бы то ни было запретного объекта, даже не видели издали ничего, напоминающего забор с развешанными повсюду грозными предупреждениями. Вертолет чешет над тайгой уже добрых четверть часа без намека на снижение - что же это за объект такой, к которому нельзя приближаться даже на десятки километров?

     Во-вторых, в капитане словно бы уживались два совершенно разных человека.

     На берегу он производил впечатление твердого служаки, способного заставить себя уважать любого дерганого разгильдяя. Здесь же, в вертолете, он смаху обернулся этаким благодушным и терпимым ко-решем, не отдававшим приказы, а чуть ли не упрашивавшим. Это не менее странно.

     И наконец - до Мазура только сейчас дошло со всей пронзительной ясностьюникто даже не попытался осмотреть поближе их вещи. Коли уж сонар вызвал подозрение, логично было предположить, что его прихватят с собой, чтобы продемонстрировать изнывающему в тайге от безделья особисту. Но плот преспокойно бросили, не обыскав толком.

     Ну, и все происходившее в вертолете - на десерт. Не будем лукавить и представлять армию лучше, чем она есть. Двое подозрительных типов вполне могли испытать на своей шкуре и хамское обращение вплоть до затрещин для мужика и лапанья для женщины. Где-нибудь на окраине государства, где братья-славяне осатанели и остервенели, усмиряя буйное чужое население. Но не здесь, в мирной Сибири, где нет и намека на чрезвычайное положение, а народ и армия по старинке едины. Здесь такое обращение с проплывающими туристами поневоле выглядит нехорошей странностью. Положим - если снова вернуться к ок-рестностям объекта - и мирные туристы, угоразди их напороться на пьяный или обкуренный караул, рискуют набрать полное лукошко неприятностей. Но эта троица не выглядела ни пьяной, ни обкуренной. Она словно бы охотилась, такое впечатление. Группа захвата. Не особенно утруждавшая себя мотивировками и соблюдением этикета.

     Вообще-то, всякое бывало. От часового, спьяну резанувшего очередью проходившего совершенно в стороне от "грибка" пастуха до угодившего в приказ по военному округу майора, спьяну вздумавшего потренировать своих орлов на реальном объекте и бросившего взвод парашютистов захватить правление колхоза (куда некстати прибыл инкассатор с милицейской охраной, началась пальба и получились два трупа). Когда Мазур был еще курсантом, рядом с их частью располагалась тренировочная школа КГБ - и наглые чекисты взяли моду подползать ночью к часовым и снимать их по всем правилам. Бросили они эту забаву лишь после того, как часовой-первогодок вопреки уставу повесил на плечо автомат с примкнутым штыком - и очередной феликсовец в прыжке напоролся грудью на острие, да так удачно, что тут же отдал богу душу...

     Словом, в армии возможно всякое. И тем не менее в душе у Мазура начало зарождаться глухое беспокойство. Он не смог бы сформулировать свои тревогине нравилось происходящее, и все тут...

     Хорошо еще к Ольге больше не лезли с руками. А там им и надоело нести жеребятину, притихли. Вертолет все так же несся по прямой... а может, и не несся? Может, он висел над берегом? И решивший вдосыт покуражиться капитан собрался после "полета в неизвестность" высадить их в том же месте, где сцапал? Скука толкает на самые идиотские шутки, Мазур сам бы мог припомнить парочку схожих...

     Нет, что-то затянулась шутка. Он прекрасно умел определять время и мог с уверенностью сказать, что прошло не менее получаса. Столь затянутый розыгрыш - уже не розыгрыш. Правда, в царствование Анны Иоанновны какого-то проштрафившегося вельможу упрятали в кибитку без окон и две недели возили вокруг его собственного дома, уверяя, что мчат в Сибирь, - но в конце двадцатого века столь затянутые розыгрыши вышли из моды...

     Он ощупью нашел руку Ольги и ободряюще пожал тонкие пальцы. Насколько мог судить, пальцы не дрожали - уже хорошо. Мозг работал на полных оборотах, перебирая варианты и версии. И в какой-то миг Мазуру пришла в голову оскорбительная для него, но вполне вероятная гипотеза...

     Проверка.

     Очередная проверка. Есть категории вояк, которые избавляются от проверок только вместе с погонами-и Мазур, на свое везение, к ним как раз и принадлежал...

     Операция "Меч-рыба", которой предстоит невидимо и неслышно для всего мира грянуть через полтора месяца, взята на контроль в самых высоких кабинетах.

     Как учит жизненный опыт, в таких случаях дело не ограничивается круглосуточным подслушиванием твоих разговоров, где бы ты ни находился...

     Некое морское ведомство некоей страны - боже упаси, никто и не заикается об отмененном перестройкой термине "вероятный противник!" - привлекло свои лучшие мозги к созданию некоего аппарата, способного самостоятельно передвигаться под водой. Не столь уж важно, что это за аппарат. Гораздо важнее, что он являет собою революционный прорыв вперед в данной области, а в родном Отечестве, признаемся с грустью, пока что нет и намека на аналог но адмиралы и их консультанты в штатском в один голос твердят, что аналог окажется нашему флоту как нельзя более кстати...

     Дальше - совсем просто. Догадается любой школьник, если он заядлый читатель детективов. Для чего в таком случае существует разведка, господа?

     Предположим, угнать аппарат не удастся, тут вам не фильм о Джеймсе Бонде.

     Совершенно нереально - те, кто этот аппарат испытывает, изначально питают недоверие ко всему остальному человечеству и заранее приняли все мыслимые меры против угона. Можно допустить, что он, будучи угнан, быстренько взорвется-если, скажем, не нажимать каждые четверть часа какую-нибудь незаметную кнопочку без всякой маркировки.

     Однако, если очень постараться, можно установить на трассе испытаний кое-какие датчики. Информация о ходе испытаний - сама по себе невероятная ценность. Конечно, все это будет происходить в нейтральных водах - но это лишь усложняет задачу "морских дьяволов", которыми предстоит командовать Мазуру. Потому что ни одно посольство в мире не заявит протест, если группа лопухнется, и на глубину уйдут несколько свежих трупов, чью национальную и государственную принадлежность не сможет определить по снаряжению ни одна разведка. Как никто не заявил протест, когда ребята Мазура, в ту пору еще капитан-лейтенанта, потопили неподалеку от Эль-Бахлака две мини-подлодки и отправили к морскому черту полдюжины неопознанных аквалангистов... Таковы уж игры - что на суше, что на море.

     Схватившие их люди никак не могут оказаться спецгруппой вражеской разведки. В самом сердце Сибири такие штучки не проходят. Как бы необозрима ни была тайга, как бы ни подкосили армию и ее спецслужбы реформами последних лет, как бы ни лобызались с бывшим "вероятным противником" господа министры - все равно иностранец не устроит посередь Сибири засекреченную базу. Тут вам не Голливуд. Мы тоже не смогли бы оборудовать такую базу где-нибудь в орегонских чащобах даже в лучшие времена противостояния блоков...

     А вот проверка... Версия вполне вероятная.

     Абверовцы из "Бранденбурга-800", устраивавшие своим агентам "десантирование на вражескую территорию" и ребятки из ГПУ, оборудовавшие на Дальнем Востоке "японскую границу", ничего нового не открыли. Вскоре после окончания первой мировой войны один хитроумный чин из венгерской контрразведки впервые и применил "ложную границу" для проверки тех, кого подозревал в шпионаже в пользу сопредельных держав, но доказать не мог.

     Привозил провалившихся шпионов к ложному пограничному переходу, старательно оборудованному неподалеку от настоящей границы, и передавал в руки "сопредельных пограничников". Как пишут в засекреченном учебнике, срабатывало неплохо. Иные так и не расколовшиеся шпионы, едва оказавшись на "родной" земле, с ходу начинали осыпать насмешками незадачливого, как им казалось, противника...

     После второй мировой идею творчески развили. Американцы во Вьетнаме устраивали своим кадрам проверку в "застенках Вьетконга" - с нешуточным мордобоем и взаправдашними крысами в камерах. Так что описанный в "Джине Грине неприкасаемом" ложный "кусочек советской земли" не был таким уж плодом авторской фантазии. Менее известно, что наши ничуть не отставали, ибо опыт имелся, а дурные примеры заразительны. Мазур сталкивался с таким, слава богу, лишь однажды, двенадцать лет назад, и все прошло классически: долгий полет в ночи, высадка в отвечавшей описанию бухте вот только полет, как оказалось через три дня, был по кругу, а бухточка лежала в пределах Отечества. Но декорации были убедительнейшими. И ему, в отличие от менее везучих коллег, здорово повезло-у него-то сломался лишь один из группы...

     Ладно, предположим, проверка. Но на все прежние она никак не похожа-он твердо знает, что по-прежнему находится в Сибири, что никаких границ не пересекал. В чем тогда смысл и цель? На "экстремальные обстоятельства"? На "непредвиденные опасности"? На "нештатную ситуацию"? Фантазии у проверяющих бывают самыми что ни на есть вывихнутыми. Кирюше Шмыреву подставили на маршруте группу "беглых, вооруженных зэков". Кавторанг Яцук на шестой день тренировочного рейда принял по рации сообщение о начале ограниченной ядерной войны. Задачу-то он выполнил, но пил потом неделю. И это еще не самые веселые примерчики - от иных, бывало, седели...

     Как бы там ни было, информации пока мало. Чуешь наработанным звериным чутьем нехорошую странность, а подкрепить дурные предчувствия пока нечем, так что стоит подождать...

     Прошло не менее часа, прежде чем вертолет пошел на посадку. Блудливые шуточки и ржанье смолкли, как по волшебству. Когда двигатель умолк, кто-то, невидимый Мазуру, ткнул его под ребро и громко осведомился:

     - Мужик, а ты быстро бегать умеешь?

     Грянул всеобщий хохот, словно в нелепой для Мазура реплике был точный смысл, развеселивший похитителей до икоты. Мазур спокойно спросил:

     - Колпак-то снимете наконец?

     - Потерпишь, - ответили ему без особой насмешки. - Вставай-ка, двигай ножками...

     Его грубо подняли за локти со скамьи и подтолкнули. Он прекрасно помнил где расположена дверь, ухитрился, пригнувшись, не удариться макушкой о железный косяк. В лицо повеяло свежим ветерком, сквозь топливную гарь пробивался аромат диких трав. Мазур, напрягшись, прыгнул. Удержался на ногах. Судя по ощущениям, он приземлился подошвами на бетонку либо асфальт.

     Аэродром?

     Тут же, держа за предплечия, энергично поволокли. Подошвы стучали по этой твердой поверхности, но вдруг она кончилась, Мазур от неожиданности пошатнулся. Под ногами была неровная земля, поросшая высокой травой.

     - Сесть! - рявкнул над ухом голос.

     Неуклюже изогнувшись, Мазур сумел опуститься наземь, не встав на колени и не упав. Чьи-то руки легли на плечи, несильно пригибая к земле, и тут же ногу дернули - это расшнуровывали кроссовки, которые тут же содрали вместе с носками.

     - Ольга! - громко позвал Мазур.

     Думал, врежут. Нет, не стали. Ольга отозвалась откуда-то поблизости:

     - Я-а!

     - Как жизнь?

     - Они меня разули.

     - Наркоманы, - сказал Мазур. - Носки нюхать собрались, - он говорил громко и бодро, подбадривая ее. - Они тут...

     Замолчал, получив ощутимый подзатыльник. Прислушался к окружающему, изо всех сил напрягая слух - в ушах еще вязнул грохот двигателя.

     Он мог и ошибаться, но не похоже, чтобы их привезли на большой аэродром, в какое-то шумное место, где много техники и людей. Очень уж покойная тишина вокруг-слышно, как переговариваются несколько человек, как негромко стукнул какой-то предмет-вероятнее всего, положенный на землю автомат. И все. Ни одна машина не проехала, ни один авиадвигатель не шумит.

     Зато вскоре послышались другие звуки, свойственные скорее деревне, чем военной базе любого размера - стук тележных колес и размеренный лошадиный топот. Ошибиться Мазур никак не мог. Это была телега, и она ехала прямо к ним. Скрип, топот... И громкое: "Пр-р-р!" Пахнуло лошадиным запахом. Новый, незнакомый голос с интересом спросил:

     - Как поохотились, ребятки?

     - На высший класс, - рядом с Мазуром произнес капитан. - Еще одна парочка, и мужик тебе не какой-нибудь интеллигент, а отставной майор. Это плюс?

     - Может, Толенька, и плюс. Там посмотрим, - голос был не особенно приятный, елейно-ехидный. - Девочку не трогали?

     - Да вы что, Кузьмич...

     - Ну смотри, Толик, смотри. Ты уж не подводи старика, а то мне за тебя холку свою собственную подставлять неохота, своя, не у дяденьки...

     - Кузьмич, в натуре...

     - Верю, милый. Только отчего это у нее на чистой тельняшечке грязная пятерня отпечатана? Вы бы хоть ручки блудливые мыли поутру... Кто? - в голосе, определенно принадлежавшем пожилому человеку, прорезался металл. - Ну что, я вас уговаривать буду?

     - Ну, я потрогал чуток...

     - Мишенька, сокол мой, - металл вновь сменился елеем. - А объясни-ка ты этому обезьяну заморской породы орангутан, что если хозяин сказал "этак", то и быть должно этак, но уж никак не "так"...

     Х-хэк! Судя по звукам, кому-то влепили увесистую плюху, может, даже не голой рукой. Кто-то рухнул, застонал-заскулил, сдерживая вопли, давясь.

     - Нар-роды... - грустно произнес Кузьмич над самым ухом Мазура. - Сколько вам ни объясняй, что гнилой Запад силен дисциплиной, все по расейскому обычаю гнете... Толенька, ты его убери с глаз моих, пока я не осерчал окончательно, в кандидаты его не назначил...

     Слышно было, как ушибленного торопливо уволакивают.

     - А поехали, пожалуй что, - произнес Кузьмич-Усадите-ка дорогих гостей на повозку со всем вежливым бережением...

     Мазура подняли, повели вперед. Почти сразу же он ткнулся животом во что-то похожее на шлагбаум. И догадался - край телеги.

     - Ну, лезь, - подтолкнули его. - Чего корячишься? Мазур, не шелохнувшись, бросил:

     - Колпак снимите.

     Колпак и не подумали снять-но несколько рук подхватили его, дернули вверх и не особенно грубо опустили на сено, под которым угадывались доски.

     Короткое ойканье Ольги-и Мазур почувствовал ее рядом. Кто-то причмокнул, вожжи хлопнули по лошадиному боку, и повозка тронулась, чуть подпрыгивая на невысоких ухабах.

     Судя по дыханию и случайным прикосновениям, кроме Мазура с Ольгой на телеге сидели еще двое-трое мужчин. От них пахло хорошим одеколоном, ненашенской туалетной водой и послабее неповторимым, въевшимся в подсознание за долгие годы ароматом ружейной смазки. Колеса определенно на резиновом ходу-очень уж мягко идет повозка.

     Все молчали, только возница порой покрикивал на лошадь порядка ради.

     Когда прошло минут десять, Мазур решился:

     - Кузьмич, а Кузьмич!

     - Чего тебе, голубь? - почти сразу же отозвался над самым ухом уже знакомый голос-спокойный, чуточку усталый.

     - Колпак бы снял.

     - А что, невтерпеж?

     - А кому понравится?

     - Охо-хо... Колпак, конечно, можно и снять, дело нехитрое. Только ты уж, голубь, давай без глупостей. Побежишь еще, а ребятки по тебе и пальнут сгоряча, бегущий - мишень азартная... Жену молодую вдовушкой оставишь посреди тайги. Да и куда тебе бежать, сам подумай... Ты глаза зажмурь, чтобы с отвычки светом не резануло.

     Мазур зажмурился. Грубая ткань поползла вверх по его лицу. Упоительной волной ударил свежий воздух. Втягивая его полной грудью, словно редкое лакомство, Мазур медленно-медленно приоткрывал веки-но все же свет ослепил, пришлось заново зажмуриться. Понемногу растаяли мельтешившие перед глазами радужные пятна, и он смог разглядеть нежданных попутчиков.

     Их оказалось целых четверо. Лица возницы он не видел - одну широченную спину. Кузьмич и в самом деле был пожилой, лет шестидесяти, а из-за длинных усов и окладистой бороды казался еще старше. С морщинистого лица смотрели с извечным мужицким лукавством ярко-синие, как бирюзовые шарики, глаза.

     Физиономия невероятно благообразная - отчего-то сразу верилось, что и нож под ребро этот старичок божий загонит словно бы нехотя, изображая всеми морщинами печаль и тягостную необходимость поскорее покончить со столь неприятным делом. Врагов с такими физиономиями нужно убивать непременно в первую очередь, оставляя остальных на потом...

     Остальные были - два ражих молодца лет под тридцать, один с вполне современными усиками, другой-чисто выбритый. С первого взгляда ясно, что это не более чем шестерки, а главный тут-старикан, опасный, как гремучая змея.

     Но самое удивительное-одежда. Все трое одеты так, словно вынырнули из года этак девятьсот шестнадцатого - или приехали прямиком со съемок сибирского боевика прошлых лет вроде "Угрюм-реки" или "Тени исчезают в полдень". Длинные рубахи навыпуск, крученые пояски, долгополые поддевки, заправленные в начищенные сапоги шаровары, черные картузы с лаковыми козырьками. Кузьмич еще при черной жилетке с часовой цепочкой поперек живота. Не бутафорские наряды из крашеного ситчика, а настоящая, добротно сшитая из хорошей ткани одежда старинного фасона. Однако под полой у Кузьмича, под мышкой чернеет вполне современная кобура, весьма смахивающая на неподдельную "Бианчи", модель Х-88, и из нее торчит внушительная пистолетная рукоятка, судя по эмблеме на щечках и головке курка "Кольт-коммандер". Это не зацепка, нынче в частных руках масса импортных стволов - у молодого бритого, в синей рубашке в белый горошек, на коленях лежит, кстати, вполне отечественный АКСУ...

     - Вот они мы, голубь, - сказал Кузьмич. - Какие есть. Что, не нравимся?

     - Не особенно, - признался Мазур. - И с жены капюшон снимите, коли уж такие добрые...

     - А чего же? Мишаня, сними. И почему это мы тебе, голубь, не нравимся? благодушно спросил Кузьмич.

     - Не привык я, старче божий, таким вот макаром в гости ездить...

     - А это уж кому как повезет, по гостю и честь...

     - Загадочки любишь? - спросил Мазур.

     - Куда уж мне, скудоумному...

     Мазур откровенно озирался. Повозка катила по неширокой таежной дороге, вокруг вздымались высоченные кедры - темно-коричневые морщинистые стволы, густые кроны. Если начерно подсчитать примерную крейсерскую скорость вертолета и нынешнее положение солнца, выходило, что их уволокли куда-то на восток - с небольшим отклонением к северу, градусов на десять. Километров на сто в глубь тайги. Прокачать в уме карту? Нет, потом, в спокойной обстановке, если таковая выдастся...

     Он перекатился влево и сел, свесив ноги с высокой телеги. Усатый молодец так и прилип к нему напряженным взглядом сторожевой овчарки.

     Вообще-то, если творчески прикинуть, Мазур даже со скованными за спиной руками мог завалить всех четверых - пусть и на движущейся повозке. Если у них нет за спиной определенной спецподготовки-шансов у него процентов восемьдесят. Одно-единственное уточнение: для полного успеха валить их следует всерьез. Насмерть, без всяких полумер. А вот с этим как раз и не следует торопиться. Дело даже не в Ольге, повисшей гирей на ногах. Пока есть еще серьезная вероятность, что это идет проверка, не следует увлекаться штамповкой жмуриков. За излишнюю торопливость свободно можно нахватать массу штрафных очков, у него наверняка есть дублеры на предстоящую операцию-а Мазуру и в самом деле что-то захотелось покрасоваться в контр-адмиральских погонах...

     - Ну, и что все это значит? - сердито спросила Ольга, уставившись на благообразного старичка - молодец, тоже вычислила старшего. Мазуру нравилось, как она держалась - а ведь не могла не сообразить, что дело нечисто...

     - Да что ж это может значить, голубка... - поиграл морщинами Кузьмич.Неожиданности жизни, вот тебе и весь сказ. Хозяин у нас, милая, гостеприимный. Скучно ведь в тайге без интересных гостей, сама понимаешь.

     Невзначай и озвереть можно, не заметишь, как шерстью зарастешь. Вот и приглашает со всей душой, а мы люди маленькие, и дело наше подневольное, рады стараться...

     - Исчерпывающее объяснение-дернула она подбородком.

     - Уж как умеем, - прижав руку к груди, поклонился скользкий старикан.Хозяин, как приедет, объяснит лучше, с городским красноречием и нескрываемой философией...

     И сам Кузьмич, и его молодчики Мазуру не нравились еще больше, нежели вояки с вертолета. Борода у него безусловно не накладная, но к чему этот маскарад? Но ведь нет иных вариантов, кроме проверки. Другого объяснения просто не подыскать. Частные прииски, куда свозят захваченных где попало бедолаг? Но гораздо дешевле и проще нахватать бродяг, которых никто не хватится, не начнет искать... Не думать же всерьез о плантациях конопли, лелеемой местными наркобаронами? Они с Ольгой никаких плантаций не видели, проплывая - какой дурак стал бы разбивать делянки у реки, где, несмотря на застой судоходства, кое-какое движение все же имеется? Не наблюдалось за эти дни никакого криминала, свидетелями которого Мазур с Ольгой могли бы невзначай оказаться. Додумайся кто-то разводить здесь коноплю, он, наоборот, постарался бы не привлекать к себе внимания.

     - Так куда мы едем-то? - спросил Мазур. Глупо, конечно, все равно что читать молитвы от нечисти - но он, как-никак, родился в Сибири, в глухой Сибири, а в этих местах исстари верили, что такой именно вопрос заставляет исчезнуть лешего, закружившего тебя по тайге...

     Кузьмич уколол его внимательным, пронзительно-цепким взглядом, хихикнул, что-то сообразив:

     - На заимку к хозяину, куда же еще. Когда снимем браслеты, ты нас еще перекрести, попробуй, вдруг да и сгинем...

     Лошадь без понукания ускорила шаг, коротко заржала. Дорога повернула влево, открывая обширнейшую прогалину, окаймленную невысокими сопками. Чуть правее воображаемого центра неправильного круга красовался деревянный городок, настоящее чудо, возникшее словно по мановению волшебной палочки.

     Кусочек древней, допетровской, а то и домонгольской Руси, неведомой силой перенесенный в чащобу. Несколько высоких теремов с террасами и балконами, затейливыми куполами из деревянной чешуи - купола луковками, купола шатрами, а для иных Мазур не смог подобрать названия, представления не имел, как эта красота звалась раньше. Терема соединены крытыми галереями, на шпилях сияют ярким золотом двуглавые орлы, а кое-где отблескивают спутниковые телеантенны. Вокруг - россыпь домиков попроще, но тоже приятных для глаза, возведенных в том же стиле. И все это обнесено высоким, частым стамовником <Стамовник - изгородь из мелкого леса. - Прим. авт.>.

     Пересекающая долину узенькая речушка протекает через городок - ага, вон горбатый бревенчатый мостик, и еще один, и еще... В одном углу тынавысоченная башня, весьма напоминающая Эйфелеву, в другом посверкивает над похожим на церквушку домиком восьмиконечный раскольничий крест. Мазур поневоле затаил дыхание - до того красивым и неожиданным было открывшееся глазу чудо. Уйма времени и труда вколочена...

     Мазур оглянулся на Ольгу-глаза у нее стали круглыми, с лица даже пропала всякая тревога.

     Кузьмич сдернул картуз и перекрестился на церковь - лицо стало невероятно серьезным, истовым. Так и есть, сказал себе Мазур - раскольничье двуперстие.

     И парни, и возница, следуя примеру Кузьмича, клали размашистые крестные знамения - опять же двуперстием, видно было, что это не игра, это всерьез.

     Мазур поймал недоуменный взгляд Ольги, слегка пожал плечами. В голове был полный сумбур и ералаш. Староверский скит? Но как с ним увязать все остальное-тот вертолет, несомненный аэродром? Секта какая-нибудь?

     Даже сейчас в тайге есть деревни, последние сто лет не подчинявшиеся никакой власти. Их не смогли найти даже в самые лихие годы советской власти, отыскали лишь в семидесятые, когда началась массированная фотосъемка со спутников-и, как втихомолку растолковали в свое время Мазуру коллеги из смежных служб, оставили в покое. Не стоили они трудов по присоединению их к союзу нерушимому республик свободных, проще было притвориться, будто их нет, благо к диссидентам не примыкали и с зарубежными радиоголосами связей не искали. Один Карп Лыков, бедолага, Робинзон таежный, угодил под прицел журналистов, отчего и помер - но он-то жил в относительно доступных местах, на Малом Анзасе...

     Что же, очередные робинзоны? С подручным вертолетом и современным оружием? И спутниковыми антеннами? А на какие шиши, простите, куплено?

     Все-таки прииск?

     Накатанная колея упиралась в широкие ворота-столбы их увенчаны крохотными теремочками с острыми крышами, вдоль поперечного бруса тянется карниз из затейливо вырезанных дощечек. И над воротами лениво трепыхается под легоньким ветерком чрезвычайно странное знамя: на зеленом фоне - идущий черный медведь, а над ним - золотая корона. Это еще что за геральдика?

     Единственный аналог - флаг штата Калифорния, но там совсем другие цвета и, разумеется, нет короны...

     Донесся лай собак.

Глава 3

ЗИНДАН ПО-ТАЕЖНОМУ

     Возница, запрокидываясь назад, натянул вожжи, и лошадь нетерпеливо заржала.

     - Вот и прибыли, благословясь, - облегченно вздохнул Кузьмич. - Будьте, гости дорогие, как дома...

     Мазур с намеком пошевелил руками.

     - Подождешь, душа моя, - сказал Кузьмич твердо. - Всему свой черед, и время всякой вещи под небом... Э нет, ты уж сиди, завезут внутрь, как барина...

     Приоткрылась калитка, высунулась бородатая физиономия в черном картузе и тут же спряталась назад. Внутри захлопотали, проскрежетало что-то длинноевидимо, вынимали брус. И тут же распахнулись обе створки.

     Повозка проехала во двор - и двое мужиков, одеждой ничуть не отличавшихся от конвоиров и Кузьмича, шустро кинулись захлопывать ворота. У обоих на плече висели карабины - определенно австрийские "Стейр-Манлихер", хозяин не скуп...

     Их прибытие не привлекло к себе ни малейшего внимания - вооруженные привратники, захлопнув ворота и задвинув брус в железные петли, удостоили лишь мимолетного взгляда, а больше никого и не появилось. Только два лохматых здоровенных пса добросовестно рвались с цепей, захлебываясь лаем.

     Стояла полная тишина, если не считать собачьего гавканья, голубело безоблачное небо, сияли орлы над главным теремом - теперь, вблизи, Мазур рассмотрел, что его окна покрыты яркими, многоцветными витражами в стиле русских миниатюр из рукописных книг.

     Повозка проехала мимо, к башне, сложенной из цельных стволов, соединенных железными скрепами-сразу и телега, и люди стали крохотными рядом с исполинским сооружением высотой в добрую сотню метров. Совсем рядом с башней стояло строение, больше всего напоминавшее старинный купеческий лабаз: стены из толстых бревен, пара крохотных окошечек, забранных надежными решетками.

     Крыша, правда, под стать общему стилю изукрашена деревянным кружевом, а ее острый гребень увенчан кованым флюгером в виде волка с разинутой пастью.

     Возница натянул вожжи, и повозка остановилась. Тут же соскочили верзилы, неспешно, покряхтывая, слез Кузьмич, кивнул Мазуру:

     - Спрыгивай, голубь. Прибыли.

     Мазур спрыгнул, поддержал плечом Ольгу, соскочившую следом и на миг потерявшую равновесие. Кузьмич чуточку издевательским жестом выкинул руку:

     - Приглашаю проследовать, милые. Хоромы не особенно барские, но так уж жизнь устроена, что каждому свое место отведено...

     Он первым поднялся на крыльцо, невысокое, в три ступени, распахнул тяжелую дверь, обитую фигурными коваными полосами. За ней оказался короткий коридор: с одной стороны-глухая стена, с другой-три двери с полукруглым верхом, запертые на огромные черные висячие замки. Освещался коридор ярко, тремя электрическими лампами. В дверях имелись закрытые заслоночками окошки, больше всего напоминавшие тюремные "волчки". С табурета в дальнем конце шустро вскочил еще один ряженый, тоже молодой, поставил карабин в угол, сорвал картуз и проворно раскланялся:

     - Наше почтение, Ермолай Кузьмич...

     Самое интересное-все это ничуть не выглядело комедией на публику.

     Ряженые вели себя естественно и непринужденно, это были их будни, повседневная манера общения. Видно, что привыкли к этой одежде и к оружию, постоянно находившемуся под рукой...

     Кузьмич покровительственно кивнул. Прошелся вдоль дверей, указательным пальцем трогая замки-тоже смахивает на устоявшуюся привычку, - поскрипывая сапогами, остановился перед караульщиком:

     - Как жизнь идет?

     - Как ей идти? - угодливо подхихикнув, пожал плечами караульный.По-накатанному, Ермолай Кузьмич, совершенно, я бы сказал, благолепно - ни малейшей вам шебутни и истерик. Вот что значит вовремя поучить уму...

     Он замолчал, остановленный ледяным взглядом старика, снял картуз вовсе и вертел его в руках. Косился на Мазура и Ольгу, но вопрос задать не решался.

     В конце концов, Кузьмич распорядился сам:

     - Отпирай занятую, Ванюша. В одиночестве новым гостям дорогим скучно, может, и не будет, зато прижившиеся наши гости скучать будут без новой компании...

     Караульный отпер замок, распахнул дверь настежь. Внутри, в полумраке, из ярко освещенного коридора смутно просматривались нары и лежащие на них человеческие фигуры.

     - Гуляйте, гости дорогие, в горницу, - сказал Кузьмич.

     Мазур пошевелил руками:

     - А браслетки?

     - Когда надо будет, тогда и снимем.

     - Хоть с нее...

     Кузьмич сузил глаза:

     - Ты меня не серди, сокол ясный, договорились?

     Он подмигнул кому-то за спиной Мазура-и тот моментально полетел внутрь, пущенный сильным толчком. Удержался на ногах, задержавшись у самой стены.

     Вошла Ольга - и дверь почти бесшумно захлопнулась, снаружи клацнул ключ в замке.

     Свет проникал сквозь единственное зарешеченное окошко величиной с газетный лист. Мазур стоял на том же месте, пока глаза не привыкли к полумраку.

     Камера была большая, примерно десять на пять. Одну стену целиком занимали нары, на которых могли вольготно - если только термин уместен при данных обстоятельствах - поместиться человек десять. Голое струганое дерево, ничего похожего на постели. Однако... Даже в вытрезвителе, судя по рассказам квартировавших там, дают простынку. И больше никакой мебели, вообще ничего, кроме лохани у входа, прикрытой деревянной крышкой. Легкий запашок, пробивавшийся изнутри, недвусмысленно свидетельствовал о ее назначении.

     Гауптвахта, где Мазуру довелось несколько раз бывать в курсантские времена, была чуточку более комфортабельной. Разве что по-грязнее-здесь-то была чистота. Возможно, из-за того, что мусорить было просто нечем - не видно никаких личных вещей, никаких кружек-ложек. Ничего. Нары, параша и четверо босоногих людей на нарах. Трое мужчин. Один лысоватый, лет сорока, с объемистым брюшком, нависавшим над камуфляжными штанами - больше на нем ничего не было. Второй примерно его ровесник, но сложен поспортивнее, в рваных на колене джинсах и белой футболке. Третий, лет тридцати, в синем с белым адидасовском костюме-и рядом с ним женщина чуть помоложе, черноволосая, симпатичная, в таком же костюме.

     Все четверо смотрели на новоприбывших, и Мазуру их глаза чрезвычайно не понравились: чересчур уж затравленные и пуганые взгляды, словно у бродячих собак, ежеминутно ожидающих пинка или камня. Он так и стоял посреди камеры, подыскивая слова и гадая, каким должен быть первый вопрос. Ольга тихонько примостилась рядом. За его спиной стукнуло окошечко, раздался равнодушный бас караульного:

     - Дневальный, зачитай новым распорядок. Лысоватый толстяк живо скатился с нар, подбежал к Мазуру, остановился перед ним и, вытянув руки по швам, громко и внятно стал декламировать:

     - Объясняю распорядок: в горнице четверо животных обоего пола, с вамишесть. Друг с другом иначе, чем шепотом, разговаривать запрещается. Ходить по горнице, иначе как за получением пищи и посещением параши, запрещается.

     При посещении параши необходимо испросить разрешения у дневального в следующей форме: "Животное дневальный, разрешите посетить вашу парашу" и воспользоваться оною не раньше, чем получив от дневального разрешение уставной формы: "Животное гость, разрешаю посетить мою парашу". После отправления потребностей необходимо, встав лицом к параше и приняв стойку "смирно", поблагодарить ее в следующей форме: "Спасибо, госпожа параша, за ваши ценные услуги". В ночное время животные женского пола не вправе отказывать животным мужского пола в сексуальных услугах любого вида. После приема пищи необходимо вылизать миску языком до необходимого блеска. На вопросы господина караульного отвечать кратко, стоя навытяжку, с непременным добавлением в конце каждой фразы: "Господин караульный". За провинности назначаются замечания. После двух замечаний - пять ударов кнутом, после трех замечаний - карцер, после пяти - выставление "на гнус". Объяснения закончены, живо на нары!

     И первым запрыгнул на прежнее место. На груди и плечах у него красовались синие татуировки самого блатного вида - но Мазуру в них почудилось нечто не-правильное. То ли чересчур свежие, то ли чересчур много.

     Выслушав всю эту фантасмагорию, Мазур в задумчивости постоял посреди камеры. Повернулся к Ольге, кивнул на нары:

     - Полезли, что ли?

     Толстяк сорвался с нар, подлетел к двери и заколотил в окошечко. Оно открылось;

     - Ну, чего?

     - Новым животным-по замечанию, господин караульный!

     - Ладно, брысь, - снисходительно ответили снаружи, и окошко захлопнулось.

     Толстяк в молниеносном темпе, задыхаясь и потея, вернулся на место. Мазур нехорошо покосился на него, дневальный тихонько отполз подальше. Остальные даже не смотрели на них, равнодушно лежа, уставясь в потолок, и эта их тупая покорность коров на пастбище Мазуру не нравилась сильнее всего. Впрочем, при проверке, жесткой обработке бывало всякое. Он по-прежнему цеплялся за эту версию - потому что, отказавшись от нее, пришлось бы строить вовсе уж жуткие допущения, абсолютно нечеловеческие. А этих допущений он подсознательно боялся - и вовсе не из-за себя. Самое скверное, что здесь была Ольга.

     Окажись он один, уверься он, что имеет дело вовсе не с родной спецслужбойдавно бы уже впереди его все разбегалось, а позади все пылало и рыдало...

     Итак, проверка. Но за что тут дают медали, а за что мигом начисляют штрафные очки, за какое именно поведение? Иначе, как методом проб и ошибок, не вычислишь. Пять ударов кнутом, в принципе, штука нестрашная...

     Тесно прижавшись, Ольга прошептала ему на ухо:

     - Что за бредятина? Посмотри, у них глаза какие... Так твои проверки и выглядят?

     - Сиди пока и не рыпайся, - еще более тихим шепотом ответил Мазур.Информации мало, малыш.

     - Рукам неудобно...

     - Это они давят на психику - для начала... Подожди, еще подергаемся.

     Курить хочешь?

     - Ага...

     Ни его, ни Ольгу не обыскивали - ив кармане тренировочных шаровар у Мазура лежала почти полная пачка "Опала" и почти полная одноразовая зажигалка. Он легко вытащил и то, и другое скованными руками. Потом пришлось потруднее, но он все же довольно быстро вытащил сигарету, сунул в рот Ольге, наклонившейся к его рукам, косясь через плечо, щелкнул зажигалкой. Сам подобрал губами с нар вытряхнутую из пачки сигарету, прикурил от Ольгиной.

     После нескольких затяжек жизнь показалась веселее.

     Парочка в адидасовских костюмах и белобрысый в джинсах, видимо, оказались некурящими, не проявили никакого интереса-зато толстяк уставился молящим взглядом. Мазур был на него зол за неприкрытый стук караульному и потому притворился, будто ничего не замечает. Потом ему вдруг пришло в голову, что таким поведением он уподобляется нежданным сокамерникам, и он, захватив пальцами ноги сигарету, кинул ее толстому, потом придвинул зажигалку.

     Толстый с наслаждением принялся смаковать дымок. Мазур тем временем оглядывал остальных. Самым спокойным казался белобрысый мужик в рваных джинсах. Пройдя к нему по нарам, Мазур опустился на колени и прошептал в ухо:

     - Что тут за дела?

     - Хреновые дела, браток, - ответил тот, инстинктивно оглянувшись на дневального.

     - А конкретно? Что за зиндан?

     - Чего?

     - Что за тюрьма?

     - Да кто ее поймет...

     - Давно тут?

     - Неделю. Эти уже здесь сидели.

     - Ну, и что хотят?

     - Не пойму. Ничего они не хотят. Сидим тут, как жопа в гостях. Поехал шишковать, называется...

     - Кто тебя взял?

     - Военные. С вертолетом.

     - Так-таки ничего и не требуют? Белобрысый молча мотнул головой.

     - На шутку не похоже?

     - Какие там шутки, - прошептал белобрысый. - Ты держись поосторожнее, иначе и впрямь огребешь штрафных... Ничего я не знаю, браток, и ничего не пойму.

     Мазур направился к толстяку, но тот так испуганно и шустро шарахнулся, что Мазур, мысленно махнув на него рукой, подсел к парню в "адидасе":

     - Здорово.

     Тот косился то на дверь, то на черноволосую женщину, как писали в старинных романах, лицо его выражало немалое внутреннее борение. В конце концов он все же решился кивнуть.

     - Что тут за дела? - прошептал Мазур.

     - Представления не имею. Выбрались с женой посмотреть тайгу, а тут вертолет, скит...

     - Давно сидите?

     - Дней десять.

     - Что хотят?

     - Не пойму. В первый день выспрашивали, кто и откуда. потом - как отрезало. Ничего больше не спрашивают, сидим тут... - голос у него явственно дрогнул. - Не дергайтесь, будет совсем плохо... Понятно? Что бы ни было, не дергайтесь...

     - А что бывает?

     - Все... - прошептал собеседник. - Замечаний бойтесь, они же всерьез... И соглашайтесь потом...

     - На что?

     - Соглашайтесь. Обязательно. Сами увидите.

     - На что соглашаться?

     Парень оглядел стены, потолок, показал себе на раскрытый рот, на уши.

     "Что, микрофоны? - подумал Мазур. - Вообще-то, он тут давно сидит, ему виднее..."

     - Вы кто? - прошептал Мазур.

     - Врач. Из Иркутска. Поехал жене тайгу показать по дурости. Показал вот...

     Мазур оглянулся на его жену - застывшая трагическая маска вместо лица.

     Вообще-то, если придерживаться первоначальной версии, этот "врач" может оказаться кем угодно...

     - Так на что же все-таки соглашаться?

     - На что предложат...

     Не получалось разговора. Мазур вернулся назад, переступив через толстяка, сел на корточки рядом с Ольгой и крепко призадумался.

     Во времена оны один из инструкторов, учивший премудростям, о каких нормальный человек так и не узнает за всю жизнь, любил цитировать Монтеня:

     "Храбрости, как и другим добродетелям, положен известный предел, преступив который, начинаешь склоняться к пороку. Вот почему она может увлечь всякого, недостаточно хорошо знающего ее границы, - а установить их с точностью, действительно, нелегко-к безрассудству, упрямству и безумствам всякого рода". Говоря проще, убивать и вообще вступать в драку следует только тогда, когда это действительно необходимо. Теоремочка - проще пареной репы.

     Трудность тут в осуществлении ее на практике: поди вычисли, когда возникает настоящая необходимость.

     Но ведь нет другого выхода? Предположим, они не врут. Предположим, и в самом деле сидят здесь давненько, за все это время получив лишь некое загадочное предложение, на которое следует немедленно соглашаться. Ждать этого предложения и самому? Душа вещует, что за время ожидания сделаешь не один шаг к превращению в забитое и запуганное животное. Вот они сидят, примеры. Может, актеры, а может, и живые примеры. Положительно, не разберешься без акции... Самое скверное, что забрали обувь. Пройти обутому километров сто по тайге, сейчас, и теплую пору без дождя - не столь уж трудное предприятие. Даже с Ольгой. В особенности если будет оружие...

     Он решился. Пошептал на ухо Ольге, подставил скованные запястья. Во рту у нее ничуть не пересохло от волнения-скользивший по рукам Мазура язык был влажным, слюны попало изрядно. Стандартные наручники, защелкнутые не особенно тесно... Отвернувшись от недоуменно таращившихся на него соседей по нарам, Мазур медленно, сосредоточенно, неимоверно старательно стал проделывать с суставами все нужные манипуляции. Его очень хорошо этому учили в свое время, и все получалось автоматически-одна за другой нужные запястные кости выходили из суставов в строго определенной последовательности, Мазур тренированно гасил легкую боль...

     Еще несколько минут-и он, стряхнув наручники, быстро поставил кости на место. Отнюдь не все старинные японские придумки из арсенала ниндзя - не киношных, а реальных - бесполезны в нашей родной действительности. Умение быстро освобождаться от всевозможных наручников, пут и хитрых узлов пригодится под любыми широтами...

     Он вынул из-за спины освобожденные руки. Жаль, что не удастся освободить Ольгу - в камере нет ни единого предмета, годного на роль отмычки... Ольга смотрела на него восхищенно, остальные - с ужасом.

     - Начнет кто орать - убью, - тихонько, сквозь зубы сказал Мазур, обращаясь главным образом к толстому дневальному.

     Возможно, микрофоны иркутскому врачу пригрезились со страху, но все равно, нужно поторапливаться. Мазур подкрался к окошечку и забарабанил костяшками пальцев:

     - Господин караульный!

     Окошечко было довольно большое, голова в него не прошла бы, но руки с миской - запросто, для того, видимо, таким и задумано... Места для захвата достаточно.

     Когда откинулась заслонка и показалась совершенно спокойная, недовольная физиономия, Мазур молниеносно выбросил руки с растопыренными пальцами.

     Вертухай задергался поначалу, но тут же захрипел, обмяк-лицо попало в железные тиски, все десять пальцев оказались при деле, крючками зацепив под челюсти, за болевые точки ушей, два вошли меж надбровными дугами и глазными яблоками.

     Приблизив лицо вплотную, Мазур тихо сказал:

     - Дернешься, сука, глаза выдавлю. Понял? Понял, нет?

     - Уыы-о...

     - Значит, понял, - спокойно продолжал Мазур, ни на миллиметр не ослабив захвата. - Не дергайся, падло, а то сам себя глазынек лишишь... Быстренько взял ключ и отпер замок. Ты дотянешься, без особых хлопот... Ну, считать до трех? - и для пущей убедительности легонько ударил двумя пальцами по барабанным перепонкам. При этом и остальные пальцы невольно усилили на миг нажим.

     Караульный придушенно взвыл. Судя по скребущим звукам, он лихорадочно пытался попасть ключом в замок.

     - Медленно, - сказал Мазур грозно-ласково. - Не торопись, душа моя, у тебя обязательно получится... Замок тихонько лязгнул.

     - Ага, - сказал Мазур удовлетворенно. - Теперь вынь замок, брось, так, чтобы я слышал, под ноги себе брось...

     Стук упавшего замка. Мазур мгновенно отнял руки, ребрами ладоней ударил повыше ушей. Караульному хватило. Он еще оседал на пол, а Мазур уже толкнул дверь и вылетел в коридор. Для верности ударил еще раз - ногой. Босая пятка - хороший ударный инструмент, фильмы тут нисколечко не врут.

     Чуть пригнувшись, приняв боевую стойку, прислушался. Тишина. Вертухай лежит неподвижно, доведенный до нужной кондиции. Мазур взял прислоненный к стене карабин - КО-44, охотничья переделка военной модели, неплохая вещь быстро передернул затвор.

     Патрон не вылетел. Мазур передернул еще раз. И вновь не увидел патрона.

     Нажал защелку, заглянул в магазин. Пусто. Припал на корточки, в темпе охлопал карманы караульного. Ни единого патрона. Обыскал быстренько сигареты, спички. Все. Непонятно, как сей факт расценить - но думать некогда...

     По привычке держа наизготовку бесполезное оружие, тихо прокрался к двери.

     Чуть-чуть приоткрыл-петли прекрасно смазаны, даже не скрипнула...

     Тишина. Поодаль позвякивает цепью пес-судя по звукам, аппетитно лопает обед, возя мордой миску по траве. Рот у Мазура невольно наполнился слюнойпринесло запашок жареного мяса, должно быть, кухня неподалеку. И ни единого человека вокруг. С чего начать? Допросить вертухая, когда придет в чувство, или наудачу действовать незамедлительно? Сгодится ли вертухай в приличные заложники?

     Он тенью выскользнул на крыльцо, вдоль стены прокрался к углу. Осторожно высунул голову...

     И получил в лицо струю чего-то нестерпимо едкого. Дыхание мгновенно пресеклось, перед глазами вспыхнули звезды, сознание помутнело, и он провалился в темную, бездонную яму.

     ...Он лежал, связанный по рукам и ногам, на левом боку. На чем-то твердом. Ага, нары. Весь окружающий мир заслоняла черная жилетка с длинной серебряной цепочкой поперек живота.

     - Шустрый ты, голубь, - словно бы даже удовлетворенно произнес сидевший на краешке нар Кузьмич. - Верно я подумал, что следует посидеть поблизости, посмотреть, что и как... - он повертел пластмассовый баллончик с яркой маркировкой-А хорошо из ума вышибает, чего только эта немчура не выдумает...

     Мазур по-лошадиному фыркнул, помотал головой. В глотке и в носу еще чувствовался мерзкий привкус нервно-паралитической химии.

     - Нехорошо из гостей-то уходить, голубь, хозяев не то что не предупредив, а еще и изобидев...

     - А разве запрещали? - хмыкнул Мазур. - Этот толстый дурачок мне подробно растолковал насчет принятых у вас запрещений, но вот насчет того, что нельзя из гостей уходить, хозяев не предупредив, там ни словечка не было...

     Кузьмич тихонько захихикал:

     - А ведь верно, голубь, тут с запретами вышла промашка. Ну, это ж само собой подразумевается...

     - Да? - тоном невинного дитяти спросил Мазур-Что-то не помню я таких законов - "само собой подразумевается"...

     - Ты, голубь, часом не жид? А может, адвокат? Ерзкий больно насчет законов...

     - Я майор в отставке, - сказал Мазур.

     - То-то и привык в морду заезжать... А там Ванюша обидой исходит. Больно ему и унизительно... Дайте мне, кричит, или над самим поизгаляться, или по крайности его бабенку повалять... - он с удовольствием наблюдал, как Мазур дернулся. - Ты не переживай... сокол. Произведу-ка я тебя, пожалуй, из голубей в сокола. Заслужил. По молодцу и почет. Ты зубами брось скрежетать. Скажу тебе по дружескому расположению, не так наша жизнь примитивно устроена, чтобы каждый кухонный мужик вроде Ванюши мог свою блажь в жизнь претворять.

     Но еще я тебе скажу: если оставлять провинность без наказания, выйдет не жизнь, а сущий бардак...

     Он отодвинулся в сторону. На нарах, кроме них с Мазуром, никого не быловидимо, другая камера, обустроенная точно так же. Ольга лежала на полу лицом вниз, руки вытянуты вперед и скованы, двое знакомых по поездке на телеге парней без труда удерживают ее в этой позе.

     - Валяй, Митрий, - сказал Кузьмич. - Только смотри мне, след сделай, а кожу не просеки - на первый раз...

     Ольга пыталась биться, пока с нее стягивали штаны, но верзилы навалились, прижали. Незнакомый Митрий шагнул вперед и взмахнул нагайкой - как бы небрежно, ловко. На ягодицах моментально вспух алый широкий рубец.

     - Штаны ей натяните, нечего пялиться-сказал Кузьмич как ни в чем не бывало, повернулся к Мазуру. - Уловил нашу механику, сокол? Ты замечаньице заработал - а молодая женушка и ответит, может, попкой, а может, если особенно рассердишь, и другим местом. Так что ты уж впредь соблюдай, что велено, не расстраивай старика. Взяли, ребятки.

     Мазура подняли и потащили в коридор, занесли в соседнюю камеру-прежнюю, с четверкой испуганных людей, прижавшихся к стене. Небрежно кинули на нары, завели следом Ольгу и сняли с нее наручники.

     - Когда дверь запрем, развяжете сокола-сказал Кузьмич в пространство. - И чтоб распорядок соблюдать, как по нотам. Марш на нары, голубка, и не переживай особенно, денек кверху попкой полежишь - пройдет...

Глава 4

ОПРЕДЕЛЕННОСТЬ

     Мазур лежал долго, но к нему никто так и не посмел приблизиться. Он видел, как Ольга собралась было попросить сокамерников о помощи, но остановил ее взглядом - чтобы не напоролась на замечание. Она осталась лежать на животе, глядя на мужа с преувеличенно бодрым видом, однако в глазах стояли слезинки, скорее от бессильной злобы, чем от боли. Понемногу Мазур распутал руки сам - веревка оказалась самодельная, то ли конопляная, то ли льняная, завязанная не особенно хитрыми узлами а уж развязать ноги и вовсе было проще простого.

     - Больно? - прошептал он Ольге на ухо, погладив по щеке.

     - Обидно, - откликнулась она.

     Пока он отсутствовал, сигареты и зажигалка улетучились. Дедуктивных способностей Шерлока Холмса тут не требовалось-Мазур уткнулся угрюмым взглядом в толстого дневального, и уже через минуту тот заерзал, занервничал, а через две осторожно приблизился и протянул издали захапанное.

     Мазур с Ольгой выкурили по сигаретке, отчего жизнь вновь несколько повеселела.

     Но вскоре жить стало угрюмее. По Ольгиному ерзанью и многозначительным взглядам в сторону параши нетрудно было догадаться, в чем сложность. Ему и самому давно пора было переведаться с этим немудреным изобретением цивилизации - и, хочешь не хочешь, но придется идти на мелкие компромиссы...

     - Придется, малыш, - прошептал он, пожав плечами. - Нигде не сказано, что правила нельзя выполнять с презрением...

     Вздохнув, Ольга с самым каменным выражением лица обратилась к толстому:

     - Животное дневальный, разрешите посетить вашу парашу.

     Тот недвусмысленно тянул время, наслаждаясь призраком куцей властишки, и наконец с неподдельной важностью кивнул:

     - Животное гостья, разрешаю посетить мою парашу. Мазур, завидев, как Ольга мнется, сделал остальным выразительный жест, чтобы отвернулись.

     Немного погодя и сам, плюнув временно на гордую несгибаемость, запросил согласие на посещение. Жизнь научила его смирять гордыню, и все же он с превеликим трудом вытолкнул из горла:

     - Спасибо, госпожа параша, за ваши ценные услуги...

     Тем и плохи компромиссы в подобной ситуации: делаешь шажок за шажком, уговаривая себя, что все это не более чем вынужденная игра-и сам не замечаешь, как переступаешь грань, за которой компромиссы превращаются в покорность...

     В три часа дня окошечко распахнулось, и караульный лениво рявкнул:

     - Животное Чугунков, жрать!

     Толстяк ссыпался с нар и прямо-таки бегом кинулся к двери, откуда вернулся с миской и кружкой с водой. Так выкликнули всех по очереди-Мазура с Ольгой напоследок. С поганым осадком в душе Мазур откликнулся на команду:

     - Животное Минаев, жрать!

     Компромисс номер два-можно оправдать себя тем, что необходимо поддерживать силы... Как ни удивительно, процесс кормежки не содержал в себе ничего издевательского. Пайка состояла из приличного куска вареного мяса с вареной же картошкой, сдобренной то ли маслом, то ли маргарином. Что бы ни задумали тюремщики, голодом они пленников морить не собирались. Ничуть не пересолено, в самый раз. Ольга даже не справилась со своей порцией, и Мазур, чуток поразмыслив и перехватив голодный взгляд толстяка, прошел к нему и шепнул на ухо:

     - Отдам, если обе наши миски вместо нас вылижешь...

     Толстяк моментально согласился. Бог ты мой, каперанг, зло подумал Мазур, ты ж неприкрыто радуешься этой крохотной победе-до чего мелко...

     Рано радовался. Вылизав миски, дневальный тут же кинулся к окошечку и завопил:

     - Господин караульный, за новенькими замечание! Миски не вылизывают!

     Ну погоди, сука, с нехорошим энтузиазмом усмехнулся Мазур. После отбоя узнаешь, как в былые времена на гауптвахте господа гардемарины делали "темную" таким вот, как ты...

     Примерно через полчаса дверь камеры отперли, ввалился Мишаня с автоматом наизготовку, за ним степенно вошел пакостный старец Кузьмич. Оглядел всех, поклонился:

     - Доброго всем денечка, постояльцы-и поманил пальцем Мазура. - Слезай, сокол, с нар, сходим поговорим с соответствующим человечком...

     Мазур слез.

     - Сядь, сокол, на краешек, и вот такую позу мне сделай, - Кузьмич показал.

     Видя, что Мазур не торопится, прищурился:

     - Огорчаешь ты меня, сокол. У жены и так еще попка не прошла... Хочешь, чтобы она опять за твой гонор расплачивалась?

     Мазур сел на краешек нар и принял позу. Двое подручных Кузьмича внесли смутно знакомое приспособление-тяжелую доску с тремя отверстиями" одно побольше, два поменьше. С одной стороны - шарнир, с другой - петли.

     И ловко, даже привычно, разведя доску на две половинки, сомкнули ее вокруг шеи и запястий Мазура, защелкнули замок. Мазур вспомнил, где видел такую штуку - в музее.

     - У китайцев идейку сперли, старче?

     - А они все такую колодку пользовали-сказал Кузьмич. - И китайцы, и маньчжуры, и монголы. Что ни говори, а умеют эти народы хитрые кандалы придумывать. Ну, руки ты, предположим, высвободишь, если дать тебе время. А светлую головушку куда денешь? Что-то не верю я, чтобы ты голыми руками замочек сковырнул... Шагай уж.

     Мазур медленно пошел к двери. Тяжеленная доска давила на шею - а еще больше сковывала движения, тут узкоглазые придумщики с той стороны границы и впрямь проявили недюжинные изобретательские способности. Ладно, бывает хуже.

     Вот когда они разрезали пятки и насыпали туда мелко стриженой конской щетины - тогда, действительно, не побегаешь. А замочек, если пораскинуть мозгами, сокрушить все же можно, попадись только подходящий металлический штырь, неподвижно закрепленный...

     Он спустился с крыльца, остановился, ожидая подсказки.

     - Во-он туда шагай, - сказал Кузьмич. - Видишь домик, где крыльцо зеленое?

     Туда и шествуй.

     Мазур поднялся по зеленому крыльцу. Кузьмич, что твой швейцар, распахнул перед ним дверь и стал распоряжаться:

     - Шагай вперед. Направо поверни. Стой. Открыл дверь. Мазур неуклюже вошел, повернувшись боком. В большой светлой комнате стоял стол из темного дерева, то ли и впрямь антиквариат начала века, то ли искусная подделка, а за ним восседал еще один ряженый субъект - лощеный, усатый каппелевский штабс-капитан: черный мундир с белыми кантами, колчаковский бело-зеленый шеврон на рукаве, символизировавший некогда флаг независимой Сибири, золотые погоны с просветом без звездочек, на груди - какие-то кресты местного значения. На столе перед ним лежали фуражка, лист бумаги и вполне современный "Макаров". Надменно обозрев Мазура, золотопогонник встал, скрипя сияющими сапогами, обошел пленника кругом, похмыкивая и пренебрежительно покачивая головой, - и неожиданно врезал под дых. В виде приветствия, надо полагать.

     Мазур стиснул зубы, приложил все усилия, чтобы не скрючиться. Удалось, хотя крюк справа был неплох.

     - Супермена, с-сука, лепишь? - поинтересовался штабс-капитан зловеще. - Я тебе такого супермена покажу, тварь большевистская, - пердеть будешь только по приказу... Смирно стоять, мразь!

     Судя по его лицу, играть такую роль ему ужасно нравилось, пыжился невероятно. Однако он подошел слишком близко и тем самым неосмотрительно подставился. Мысленно прикинув положение офицеровых ног-которых он не видел из-за высоко вздернувшей голову колодки - Мазур молниеносно нанес удар правой пяткой. Штабс шумно рухнул на пятую точку, Мазур отступил на пару шагов, чтобы лучше видеть приятное зрелище. За спиной хихикал Кузьмич.

     Корчился его благородие на полу недолго, вскочил, тут же охнул и скривился от боли, ступив на ушибленную ногу. Шипя угрозы и матерки, доковылял до стола, вытащил из ящика витую короткую нагайку, оскалился и собрался было пообещать некую ужасную кару - но сзади раздалось нарочито громкое покашливание Кузьмича, и штабс мгновенно притих, хотя и не без заметного внутреннего сопротивления. Кинул нагайку на стол, уселся, пошевелил усами:

     - Ну, погоди, буду я твою бабу допрашивать...

     - Убью, паскуда, - сказал Мазур.

     - Ну хватит, орлы и соколы, - властно сказал Кузьмич. - Малость позабавились, и будет. Делом занимайтесь.

     - Кузьмич, дай я хоть...

     - Делом, говорю, займись, - в голосе старика звенел металл.

     - Садись, тварь, - буркнул штабс, придвигая бумагу и доставая авторучку.

     Мазур огляделся, опустился на крашеный табурет. Кузьмич примостился где-то в углу, так, что Мазур его не видел. Время от времени он определенно подавал какие-то условные сигналы - потому что штабс, то и дело бросавший взгляды через плечо Мазура, вдруг охладевал к избранной теме разговора, даже прерывал вопрос на полуслове.

     Допрос, по оценке Мазура, выпал не из самых трудных. У штабса определенно были кое-какие навыки, не мог не служить в каком-то из ведомств, где допросы-хлеб насущный и рабочие будни. Но глубоко он не копал-видимо, не получил такого приказа. Перепроверил все, что было написано у Мазура в паспорте, немного поинтересовался военной службой-при этом не проявил никакого интереса к военным секретам и вообще к развернутым деталям, скользил по поверхности, словно бы заполняя не особенно длинную анкету.

     Штатскому человеку, конечно, трудно было бы выдать себя за профессионального военного. Но военному моряку со стажем в четверть века, тем более прошедшему должную подготовку "морскому дьяволу", не столь уж трудно прикинуться пехотным майором, вылетевшим в запас после горбачев-драпа из Восточной Европы и прибившимся в охрану одной из питерских торговых фирм... Тем более на таком допросе, который можно со спокойной совестью назвать дилетантскими забавами. Бывает, конечно, что битый волк с умыслом прикидывается дилетантом но, здесь - Мазур мог прозакладывать голову-таким вариантом и не пахло.

     В заключение штабс-капитан, упорно именуя Мазура "тварью" и "большевистской мордой", снял у него отпечатки пальцев - умело и быстро. И махнул на дверь в смежную комнату:

     - Туда ступай, морда.

     За дверью оказался неплохо оборудованный врачебный кабинет-вот только врач согласно местной традиции, с которой Мазур уже стал помаленьку свыкаться, был опять-таки словно бы позаимствован из дореволюционных времен: в черной тройке старинного покроя, стоячем воротничке с загнутыми углами, при темно-красном галстуке в белый горошек, золотом пенсне на черном шнурке и чеховской бородке. Эскулап оказался полной противоположностью соседу-штабсу - он расспрашивал Мазура о здоровье деликатно и благодушно, именуя, как водилось в прежние времена, "сударем" и "батенькой", а один раз - "милостивым государем". Выслушал и измерил давление-как бы и не замечая тяжелой колодки на шее пациента. Мазур, ободренный его интеллигентнейшим видом и мягкостью, попытался было задать самый невинный вопрос, но доктор со столь великолепной небрежностью пропустил его мимо ушей, что было ясно: кроме клятвы Гиппократа, на нем висит еще некая неизвестная присяга, и искать в нем сочувствующую душу бесполезно.

     - Ну что же, батенька, - сказал врач удовлетворенно, - здоровье у вас великолепное, даже завидую чуточку. В легких чуточку похрипывает, но это не опасно... - и чуть повысил голос:

     - Ну, давайте!

     Кто-то, во все время осмотра молчаливо торчавший за спиной-его присутствие угадывалось лишь по тихому дыханию и легкому запаху одеколонамоментально навалился сзади, одной рукой ухватил колодку, другой прижал Мазуру к лицу мягкую тряпку, пряно и льдисто пахнущую эфиром. Не успев толком дернуться, Мазур провалился в забытье.

     ...Похоже, из беспамятства его вывела щекочущая боль в груди, похожая на комариное покусывание. Как он ни дергался, не мог даже пошевелиться. В голове шумело. Эскулап, на сей раз в накрахмаленном халате, склонился над ним, касаясь кожи на груди чем-то щекочущим и покалывающим. Мазур был прямо-таки прикреплен к какой-то твердой лежанке - на локтях, на запястьях, на пояснице, на бедрах, щиколотках, повсюду чувствовались веревки и ремни, он лежал на спине, прихваченный очередным ремнем под горло. Попробовал было открыть рот - и сразу же ощутил твердый край ремня подбородком.

     Эскулап бросил на него беглый взгляд. Голос звучал по-прежнему мягко и душевно:

     - Не дергайтесь, батенька, работать вы мне, конечно, не помешаете, но вот себе доставите неудобства...

     - Что вы там делаете? - спросил Мазур, превозмогая боль в горле из-за давившего на кадык ремня.

     - Ничего страшного, милостивый государь. Несколько татуировочек, только и всего. Еще с первобытных времен считалось, что татуировка украшает мужчину, так что немного потерпите, главное, в общем-то, позади...

     - Шутите? - выдохнул Мазур.

     Врач промолчал. Конечно, он не шутил боль то и дело несильно жалила грудь, жгла кожу. Мазур стиснул зубы - не от боли, а от злости. Походило на то, что он наконец получил окончательное подтверждение самой скверной версии...

     Справа раздался голос штабс-капитана:

     - Док, а нельзя ему повыше задницы наколоть: "Заезжий двор"? С такой, знаете, стрелочкой, недвусмысленно указующей на очко?

     - А смысл, милейший? - не отрываясь от работы, бросил врач.

     - А никакого смысла. Приятно просто, пусть походит с пидоровской прошивкой на жопе... Ну, хоть точку ему над бровью наколите?

     - Сочетаться не будет, батенька, с общим стилем...

     - Ну и нахрен ее, гармонию. А я б вам ампулок отслюнил...

     - И все это - только из-за того, что он вам слегка заехал?

     - Вам бы так двинули, док... Ну, по рукам? Целую, упаковку хотите? У вас же норма кончилась... Упаковку - и дам вам с его кошкой побаловаться. Свозим ее на Таймунчи, рыбку половим, кошечку потрахаем...

     - Шли бы вы, искуситель...

     - Док, серьезно. Что, не договоримся, как старые знакомые?

     Открылась дверь. Шаги. Елейный голосок Кузьмича:

     - Беда мне с вами, как дети малые. На минутку оставить нельзя одних...

     - Ермолай Кузьмич, да я... - растерянно проблеял штабс-капитан и умолк.

     Кузьмич-судя по скрипу сапог, прохаживавшийся вокруг, - печально сказал:

     - У меня от вас всех кошмары скоро начнутся. Где бы мне, грешному, взять вместо вас заграничных людей, к дисциплине приученных... Голубь ты мой златопогонный, ты разницу меж слабым звеном и ненадежным понимаешь ли?

     Хорошо, хозяин-мужик предусмотрительный-все хоромы заморскими микрофонами украсил, вот уж воистину клопы, хе-хе...

     - Да я...

     - Изыди, адъютант его превосходительства, пока я серчать не начал...

     Сапоги проскрипели, удаляясь.

     - Молодцом, доктор, молодцом-похвалил Кузьмич. - Хотя, по правде говоря, интересно было бы еще пару минут послушать - вдруг да решились бы на что противу дисциплины...

     - Да я...

     - Шучу я, ученый вы наш, не берите близко к душе... Как идет рукоделие?

     Ага... Ну, солнышко, закончите-и шабаш. Не на выставку народных талантов, в конце-то концов, мы его снаряжаем... Вошли еще несколько человек. Отвязывали Мазура со всеми предосторожностями - сначала освободили шею и руки, замкнули колодку, потом только взялись за ноги. Он так и не увидел, что красовалось на груди - но кисти рук были прямо перед глазами. Две свежих наколки на пальцах правой руки, одна - на безымянном левой. Кожа слегка вспухла, но крови почти нет - одна-две капельки. Саднит еще пониже правого локтя значит, и там...

     - Ну вот, теперь ты у нас полный красавец, - сказал Кузьмич. - Пошли назад, на квартиру... И не дергайся ты, добром прошу, помни про наши правила...

     Колодку с него сняли перед дверью. Перед этим Кузьмич отошел к выходу в компании вооруженного автоматом Мишани и предупредил оттуда:

     - Сокол ясный, не озоруй. У нас эти заграничные штучки с заложниками не проходят-потому что, скажу тебе со всей печалью, ребятки и меня изрешетят, если я к тебе в заложники попаду. По-моему же строгому приказу - ибо человек я уже старенький, и не в пример лучше сразу отправиться на тот свет от своей же пули. При этом раскладе я на небо прямиком отправлюсь-а в заложниках побывавши, хозяина разгневаю, что меня к небесам не приблизит, зато земную жизнь опаскудит чрезмерно...

     Мазур, несмотря на ключом клокотавшую в нем злость, не удержался и фыркнул:

     - А ты уверен, старинушка, что на небеса попадешь? Может, тебе местечко этажом пониже приготовлено? Где жарковато, а обслуга мохнатая и суетливая?

     - Типун тебе на язык, - серьезно сказал Кузьмич, широко перекрестившись.Это за что же это ты мне сулишь такие богомерзкие страхи?

     - За твои забавы, старче... - сказал Мазур. - За что ж еще?

     - Потешил, сокол. Потешил-без улыбки сказал Кузьмич. - Забавы мои бога не гневят, не стращай.

     - А что там сказано насчет ближнего твоего?

     - Так это ж - насчет ближнего, - сказал Кузьмич так, словно растолковывал малому несмышленышу самые очевидные вещи. - А какой ты мне ближний, сокол?

     Что-то я у тебя не заметил рвения к истинной вере...

     - Я, между прочим, крещеный, - сказал Мазур.

     - В церкви?

     - Где же еще. В православной.

     - В никонианской, сокол-мягко поправил Кузьмич. - В никонианском мерзостном капище. А отсюда вытекает, что ты мне не ближний - самый что ни на есть дальний, прости, Господи, за игру словесами... Какой же ты мне ближний, если у никониан вместо души-пар смердючий? - он смотрел на Мазура просветленным и яростным взором фанатика. - Как у собаки - только собака дом сторожит, и от нее польза, а никонианин бытием своим пакостит божий мир...

     Иди в горницу с глаз моих, пока я не рассердился. Ишь ты, тварь! - впервые Мазур видел его по-настоящему закипевшим-В ближние он лезет... Щепотник чертов...

     Войдя в камеру, Мазур не обнаружил там Ольги-допрос, конечно... Лег на спину, закурил. Окинул себя взглядом.

     На безымянном пальце левой руки - цифры. 1979. Если это дата, семьдесят девятый год для Мазура ничем не примечателен, поскольку прошел в относительном безделье - проще говоря, он весь этот год безвыездно просидел в Союзе, натаскивая молодняк, и никому не резал глотку за рубежами великой родины...

     На безымянном пальце правой-змея в короне, обвившая кинжал. На среднемпять точек: четыре расположены квадратом, а пятая - внутри. Меж запястьем и локтем правой-череп в заштрихованном прямоугольнике с диагональными светлыми полосами. И, наконец, на груди-заходящее солнце с длинными и короткими лучами, причем те и другие чередуются без всякой симметрии и последовательности. Ничего похожего на татуировки толстяка-у того совершенно другие, и на груди, и на плече, и на пальцах...

     Какой во всем этом смысл? Насчет пяти точек Мазур что-то смутно слышал.

     Вроде бы это должно обозначать, что человек сидел: "Четыре вышки по углам, и я посередине..." Но вот значение остальных абсолютно непонятно. Выполнено все крайне кустарно, как и у толстяка.

     Рухнули последние сомнения. Родная служба, возьмись она проверять, способна на любые болезненные измышления - кроме татуировок. В серьезном спецназе (а в последнее время, увы, кое-где появились и несерьезные) на татуировки наложено категорическое табу. Потому что по наколкам частенько можно определить национальную принадлежность - неважно, молчаливого пленника, или трупа. Так что в "зарубежные командировки" людей с татуировками не берут. И если только не найдут способа в кратчайшие сроки убрать эту дрянь, "Меч-рыба" для Мазура закрыта.

     Можно, конечно, выдвинуть суперэкзотическую версию: будто завистливый дублер, тоже жаждущий повышения по службе, решил подложить Мазуру свинью и устроил все это дерьмо...

     Отпадает. В первую очередь оттого, что ни один дублер не может знать Мазура - как он не знает своих дублеров. И ни один дублер не располагал бы такими возможностями. Возможности, как минимум, генеральские... Честолюбивый дублер с папой-генералом? Слабо, вилами по воде...

     Некая разведслужба другого ведомства, которой из-за сложнейших и непонятных даже кое-кому из своих, запутанных интриг позарез требуется обратное-чтобы "подводная кастрюля" прошла испытания в строжайшей тайне?

     Бред. Любой, кто вознамерился сорвать операцию "Меч-рыба", будь он свой или импортный, должен понимать простую, как перпендикуляр, истину: вывод Мазура из игры ничего не сорвет. Или - почти ничего.

     Вывод незатейлив: кто бы ни похитил Мазура с Ольгой, они не имеют отношения к государству. Сейчас совершенно неважно, кто они и зачем пустились в такие игры. Это уже вторично. Главное, отсюда нужно вырываться.

     Любыми средствами. Ничуть не боясь крови.

     Будут ли его искать свои? Ну естественно, и с превеликим тщанием. В палатке на плоту у него была маленькая рация спутниковой связи. Каждый вечер, в двадцать один ноль-ноль, он выходил на связь с Шантарском и кратко сообщал, что жив-здоров, и все у него нормально. Сегодня вечером он этого по вполне понятным причинам сделать не сможет. Ночью никто ничего предпринимать не будет-как и Мазур, ни одна живая душа не верит в иностранных шпионов, поджидающих на берегу Шантары. Сначала особенно не забеспокоятся, как не беспокоился бы сам Мазур о Володе Сомове или Морском Змее - что может случиться на спокойной воде с "морским дьяволом", вооруженным и готовым к любым неожиданностям? Ни порогов, ни корсаров, ни акул...

     К обеду, конечно, начнут слегка нервничать. А когда и во второй раз сигнала не последует, зашевелятся всерьез. И не позднее послезавтрашнего утра пошлют самолет вдоль Шантары. Даже в нынешние времена, когда за неуплату по счетам отключают свет в ракетных стратегических центрах, найдется и горючка, и желание - каперанг Мазур ценен не сам по себе, а тем, что ему предстоит.

     Но самолет будет искать плот. А Мазур уже понял, что захватившие его в плен-люди неглупые. Когда вертолет улетел, на берегу вполне могли остаться другие, которых он тогда не видел. Уничтожить плот не так уж трудно, а отбуксировать его пониже по течению и пустить плыть без руля и без ветрилеще легче. Даже если он останется на месте, искать будут по берегу. Никому и в голову не придет дать крюк километров на сто в глубь тайги. Никто, даже увидев заимку с воздуха, не свяжет ее с исчезновением засекреченного каперанга и его молодой жены. Честно признаться, сам Мазур, окажись он в поисковой группе, и в ночном кошмаре не додумался бы...

     Следовательно, на помощь надеяться нечего. Хотя и страшно хочется в подмогу верить. Рассчитывать следует только на себя, бравого. Нужна обувь, минимум продуктов и, коли уж шиковать в мечтах-оружие. А если жить скромнее - то обувь, и не более того. Мазур еще прошел бы по тайге босиком. Ольга со всем ее туристским опытом не пройдет. Обувь, причем крайне желательно-по размеру. Если окажется мала или велика, выйдет еще хуже, нежели босиком...

     Он пытался сосредоточиться на картах здешних мест, но никак не получалось-беспокойство за Ольгу, неизвестность подавляли все остальное.

     Позволил себе еще одну сигарету. Осталось восемь...

     Минут через двадцать тихо лязгнул замок. Вошла Ольга, и у Мазура екнуло сердце - она шла, повесив голову, в глазах стояли слезы, страшно было подумать, что ее сломали надежно...

     Взобралась на нары и упала ему в объятия, спрятала лицо на груди, захлебываясь тихими рыданиями. На остальных Мазур не обращал внимания, словно их тут и не было, гладил жену по волосам, сердце щемило от жалости и бессильного гнева, шептал на ухо что-то бессвязное, не давая ей сорваться в истерику.

     Она подняла голову, и Мазур обрадовался - глаза все еще мокрые, на щеках влажные дорожки, но сквозь тихий плач явственно просвечивает фамильное упрямство...

     - Что, малыш? - шепнул он на ухо.

     - Да ничего, - она заглянула ему в глаза, попыталась улыбнуться, вновь уткнулась мягкими губами в ухо. - Не били, не насиловали. Допросили просто.

     Совсем недолго.

     - Штабс-капитан?

     - Ага. А потом...

     Замолчала, показала ему правую руку. На костяшке мизинца синели мелкие буквы: КАТЯ. Потом оттянула штаны на правом бедре - там была вытатуирована роза. Тоже не шедевр живописи.

     - Все? - шепнул Мазур.

     - А тебе что, мало? Слушай, а мы ведь, похоже, влипли... Это не государство, это мафия какая-то... Ты раньше ни про что подобное не слышал?

     Сибиряк ведь...

     Мазур молча мотнул головой. Во-первых, раньше очень многого попросту не существовало в природе. Во-вторых... Он вдруг поймал себя на том, что совсем не знает гражданскую жизнь. Читал, конечно, и газеты, и разные разоблачительные книжки, но это все не то. Четверть века в самых засекреченных и режимных военных городках, предельно узкий круг общения, сущая тебе каста. Он знал, что происходит в стране, но вот саму жизнь с массой деталей и мелочей быта ведал плохо. И сейчас Мазуру пришло в голову, что в какой-то степени он похож на эмигранта, вернувшегося на родину после долгой отлучки. Чисто теоретические знания. Никакие спецсеминары тут не помогут.

     И все же нетрудно сообразить теперь, что они с Ольгой угодили к насквозь криминальному элементу. Законопослушные граждане таких штучек не выкидывают.

     И жизненно важных вопросов просматривается всего три: для чего их сцапали, где они находятся и что делать, если удастся бежать?

     Подневольная рабочая сила - вот лучшее из имеющихся объяснений. Для того и заведены в этом зиндане идиотские на первый взгляд правила - чтобы раздавить узника, превратить в животное, в ничтожество. Надо признать, методика неплоха. С точки зрения эффективности. На своей шкуре испытал если и дальше будет идти на компромиссы, боясь за Ольгу, зайдет далеко.

     Вниз, вниз и вниз...

     Значит, надо бежать, не дожидаясь, когда окажешься на каком-нибудь потаенном золотом прииске... Поглаживая чисто машинально по голове прильнувшую к нему Ольгу, Мазур напряг тренированную память. Перед тем, как отчалить на "Ихтиандре", он просмотрел охапку карт - без особой нужды, то ли по профессиональной привычке, то ли из ностальгии. И сейчас мог с уверенностью определить, где они находятся - с погрешностью не более чем в сотню километров (а для этих мест, таежных просторов, такая погрешность прямо-таки ничтожна, любой понимающий человек согласится...) Заимка расположена где-то на восточных отрогах Шантарского кряжа, на правом берегу Шантары, меж Подкаменной Тунгуской и Малым Питом. Точность, конечно, опять-таки весьма приблизительная потому что речь идет о куске нехоженой тайги размером с какую-нибудь Голландию. Но ошибки быть не может штабс-капитан в разговоре с доктором неосмотрительно помянул реку Таймунчи, а это дает неплохую привязку к местности. Вряд ли здешний хозяин даст им вертолет для поездки на рыбалку - значит, Таймунчи неподалеку...

     Деревень в этих местах почти нет. Чтобы попасть в более-менее цивилизованные места (где на тысчонку квадратных километров приходится аж пара-тройка населенных пунктов и энное количество лагерей-лесоповалов), придется отмахать по тайге километров триста. Что не столь уж жутко-болот здесь почти нет, это вам не левобережье Шантары. Можно управиться за неделюесли не зарядят дожди, если удастся раздобыть для Ольги подходящую обувь.

     Километров триста строго на юг, еще километров сто по тем самым "цивилизованным местам", - и будет здешний Париж - город Пижман с населением аж в пятнадцать тысяч человек, с железнодорожным вокзалом, самой северной точкой Шантарской "чугунки", с младшим братом капитан-лейтенанта Сомова, служащим в местной милиции. Словом, Пижман-стратегическая цель, мечта и земля обетованная. Даже если Сомова-младшего не будет на месте, можно забраться на товарняк и катить с относительным комфортом до самого Шантарска.

     Теперь-помехи и препятствия... Оптимизма ради следует сразу надеяться на самое худшее, так гораздо легче...

     К плоту, естественно, возвращаться нельзя. И не потому, что его на прежнем месте может уже не оказаться. Просто-напросто все водные пути для них бесполезны - течение всех без исключения здешних рек направлено на север (за исключением небольших участков, но Мазур заранее решил на них не полагаться, не имея надежных навигационных приборов). Переть придется по сухопутью. Компас желателен, но обойтись можно и без него. А вот без ножа, пусть плохонького, никак не обойтись - самый скверный ножичек открывает массу возможностей. На обутки Ольге можно пустить собственную тельняшку, худо-бедно сойдет... Нож нужен, нож, без него нечего и думать...

     В камере заметно потемнело-близился вечер, окошечко было крохотное, а никакого светильника и не подумали принести. Остальные лежали тихо, то ли привыкли к таким долгим темным вечерам, то ли спали. Ольга тоже тихонько посапывала, пригревшись у него под боком. Мазур лежал на спине, глядя в темноту. В голове работала безукоризненная вычислительная машина.

     Погоня, конечно, будет. Предположим, у них есть на вертолете кое-какая аппаратура, есть способные идти по следу собаки. И все равно, это самодеятельность. Мазура учили выживать в условиях, когда ты брошен на совершенно чужой земле, и против тебя - все силы государства. И неплохо выучили, раз он жив до сих пор. Главное - держаться чащобы, где не сможет сесть вертолет, где густые кроны более-менее защитят от неприцельного автоматного огня с бреющего полета. Никто не станет, преследуя беглецов, устраивать лесной пожар-очень уж рискованно...

     Вот только эти татуировки... Полное впечатление, что тут попахивает не просто унижением личности, а еще и неплохим расчетом. Кем бы ни был здешний "хозяин", он изрядно богат, судя по чудесному городку в глуши, и вполне может оказаться кем-то вроде местного удельного князька. А в здешних местах, где на многие сотни километров тянется тайга, где города вроде Шантарска далеки, словно Марс или Луна, нравы испокон веков были самыми патриархальными. "Закон - тайга, прокурор - медведь" - по этому нехитрому правилу жили и при царе, и при коммунистах, а уж теперь, когда полуфеодальный уклад вдруг совместился с огромными деньгами "новых русских"... Что, если уголовные татуировки преследуют строго определенную цель? И каждый здешний участковый, каждый деревенский житель будет знать, что из отдаленных лагерей задал тягу жуткий тать и убивец, какой-нибудь живорез Семен-Вырви-Глаз с подругой, Кровавой Катькой? В охоте может участвовать масса хороших и добрых людей, ни о чем не подозревающих. Свято верящих, что ловят живореза и варнака. Нечто подобное было с группой Морского Змея в более цивилизованных местах, правда, но это еще более осложнило дело, потому что и по радио, и по телевидению дважды в час напоминали о группе особо опасных преступников, стремящихся покинуть пределы области...

     Предположим, Морской Змей, что твой колобок, благополучно избежал всех опасностей и прибыл на базу, не потеряв ни одного человека. Но там было шестеро "морских дьяволов", и у них не висела на шее питерская искусствоведка двадцати трех лет, сроду не отмахивавшая серьезных концов по дикой тайге...

     В конце концов он незаметно задремал - когда обдумал все, что следовало.

     ...Он спал чутким волчьим сном и моментально проснулся от постороннего звука. Несколько секунд лежал во мраке, мгновенно привязав себя к реальности. Темнотища, хоть глаз выколи - ночь выдалась безлунная, а фонари поблизости от тюрьмы не горели. Потом справа проник свет.

     Это отперли дверь камеры, и длинный прямоугольник резкого света протянулся от нее до противоположной стены, На всякий случай притворившись спящим, Мазур наблюдал сквозь прижмуренные веки. Шумно, по-хозяйски топая сапогами, вошли знакомые поганцы - усатый Мишаня и его напарник. Оба несли тяжелые табуретки, а бритый - еще и какой-то непонятный с первого взгляда предмет, за которым тянулась длиннющая тонкая веревка. На плече у Мишани висело помповое ружье.

     Тайна предмета тут же разъяснилась: бритый установил его в углу, что-то повернул, нажал-и вспыхнул свет. Обыкновенная настольная лампа с длиннющим проводом, но вкрутили туда, пожалуй что, пятисотсвечовку, так что направленный в потолок сноп ослепительного света залил камеру, кроме уголка за самой лампой. На нарах зашевелились, забормотали люди, кто-то дико, истерически вскрикнул спросонья.

     - Подъем, животные! - весело и властно покрикивал Мишаня. - Кончай дрыхнуть, культурная программа на подходе! Превратим Сибирь в край высокой культуры - не для вас, что ли, сказано? Коммунистов нету, а лозунг остался!

     Лозунги-чтоб вы знали-штука долговечная...

     Его напарник жизнерадостно заржал. Бессмысленно было притворяться и далее, Мазур сел, прислонясь спиной к стене, переглянулся с Ольгой. Судя по тоскливо-безнадежным лицам собратьев по заключению, ночные культурные программы им не в новинку и ничего приятного не содержат...

     Мишаня поставил свой табурет в углу - теперь он был во мраке, а все остальные для него, как на ладони. Как ни вглядывался Мазур, рассмотреть верзилу не мог, но раздавшиеся в темноте звуки узнал моментально-это щелкали заполнявшие магазин патроны с пластмассовыми гильзами. Напарник, наоборот, устроился посреди камеры, восседал на табурете, ухмыляясь и ерзая.

     В дверях торчал караульный, зажимая карабин под мышкой.

     Повисло напряженное молчание.

     - Итак, господа и твари, - театрально возгласил Мишаня из темноты. - От имени и по поручению, так сказать, разрешите объявить вечер культурного отдыха открытым. Почетный президиум в составе Политбюро ЦК КПСС решено не избирать по причине отсутствия такового в окружающей действительности.

     Первым номером нашей программы... - он неимоверно долго тянул театральную паузу. - Восходящая звезда таежного стриптиза, мадемуазель Виктория Егоршина.

     Виктоша, прошу!

     Черноволосая молодая женщина слезла с нар, повернулась к ним лицом, отступив на пару шагов, раскланялась, разведя руки и производя ими волнообразные движения, словно неумелая актриса, изображающая птичий полет.

     - Аплодисментов не слышу! донеслось из темноты. - Удручает меня некультурность ваша...

     Трое мужчин на нарах ожесточенно захлопали в ладоши.

     - Новенькие, а вы чего же такие некультурные? В карцер захотели?

     Презирая себя, Мазур несколько раз хлопнул в ладоши. Рядом столь же вяло аплодировала Ольга.

     - Скучает зал, скучает... - печально констатировал Мишаня. - Трудно разогревается публика, а посему-поехали, Виктоша, в медленном ритме!

     Зрители затаили дыхание, добросовестно затаили...

     Виктория с совершенно безучастным, словно у деревянной куклы, лицом принялась стаскивать сине-белые адидасовские штаны. Неумело пытаясь подражать стриптизеркам из импортных фильмов, продемонстрировала их на вытянутой руке, не глядя, отбросила в сторону. Распахнула куртку - под спортивным костюмом ничего больше не оказалось - и, старательно разведя полы в стороны, медленно закружилась, оборачиваясь то к нарам, то к двери, то к скрытому во мраке распорядителю. Бритый звонко шлепнул ее пониже спины. У Мазура судорогой свело пальцы, так хотелось добраться до обоих. Потом сбросила и куртку, обнаженная стояла посреди камеры, заложив руки за спину, глядя в потолок. На плече и на руках у нее Мазур заметил синие татуировки.

     - А сейчас на сцену решительно выходит ейный неизменный ассистент, герр доктор Виктор Егоршин! - распорядился Мишаня-Просим, хер доктор! А изобразите вы нам, пожалуй что, подсвечник!

     Иркутский врач покорно слез с нар, взял у бритого пару желтых стеариновых свеч, дождался, пока тот подожжет их зажигалкой, застыл, симметрично вытянув расставленные руки - нелепый и позорный живой канделябр. Пламени свечей почти не видно было в ярком электрическом свете. Ольга прерывисто вздохнула, почти простонала.

     - А таперича, миряне, очаровательная Вика нам исполнит коронный номер нашего камерного концерта - камерный минет почти что в парижском стиле.

     Барабан вертится, вертится... кто же этот счастливец? Ах, господин Степан, туточки среди нас присутствующий, словно рояль в кустах! Поприветствуем счастливчика, призовая игра! Виктоша, прошу!

     Виктория опустилась на колени перед бритым Степаном, оба располагались в профиль к зрителям.

     - И ее громкое, веселое, жизнерадостное чмоканье долетело аж до галерки!комментировал Мишаня. - Судьи отмечают мастерство спортсменки... смотреть, вы, новенькие, а то хуже будет! А теперь выдвигается канделябр...

     Врач приблизился чуть ли не вплотную-с другой стороны, чтобы не заслонять зрелища от сидящих на нарах, встал, прилежно держа свечи.

     - Встала Виктошенька, мурлыча и облизываясь, поклонилась зрителям с милой улыбкой... - тянул Мишаня.

     Мазур давно уже, словно бы невзначай, снял свои тяжелые механические часы и положил их на нары у бедра. Он все еще колебался - не прикидывая шансы, а мысленно рисуя подробную партитуру предстоящего. В иных стычках импровизация категорически противопоказана, каждый бросок нужно рассчитать в уме заранее...

     - Томно распростерлась Виктоша у подножия канделябра... - командовал Мишаня. - А в нашей программе - дебют! На сцену приглашается очаровательная мадемуазель Ольга Вяземская, каковая нам сейчас стянет портки с канделябра и ублажит его в точности так, как только что наблюдала. Внимание, дебют!

     Впервые на нашей эстраде девочка-сосунок!

     Ольга не шелохнулась. В ее голосе сквозило ледяное презрение:

     - Я такие вещи только с мужем делаю.

     - Мы же не звери, мадемуазель! - жизнерадостно завопил Мишаня. - Мы же народ понимающий и уважаем свободу выбора. Раз такие у вас сексуальные принципы, выбывает из игры канделябр! Идя навстречу пожеланиям дебютантки, приглашаем на сцену и законного мужа! Воля ваша, ублажайте его, счастливца!

     Прошу на сцену, сладкая парочка. Аплодисменты! "Ригли-сперма" неповторимый устойчивый вкус!

     Мазур склонился к Ольге и шепнул:

     - Как только прикоснусь - падай и ползи под нары. Пошла!

     Ольга стала медленно слезать с нар, Мазур стиснул часы в кулаке. Голова была ясная и холодная, как всегда перед боем, секунды растянулись неимоверно, и время казалось застывшим.

     Ружье определенно будет направлено на него, а не на Ольгу. Вот только Мазур непременно окажется меж дверью и караульным-и успеет уйти с директрисы. Молниеносным броском швырнуть часы и разбить лампочку - детская забава. Хотя из коридора падает свет, все равно в первые секунды по контрасту покажется, будто наступил непроглядный мрак. А уж использовать эти секунды с максимальной выгодой-дело привычное: не истощен, не обессилен, нешуточно зол, недавно кормлен, тело все знает само... У Степана кобура под мышкой, это нужно учесть...

     Ольга слезла с нар, встала, не удаляясь от них. Мазур спрыгнул следом.

     - Итак, на сцене-сладкая парочка, минет по-армейски! - орал Мишаня. - Наш бравый майор начинает неспешно раздевать свою лялечку, сымает сначала, охальник, тельняшечку... Ну, шевелись, служивый!

     Мазур протянул левую руку, коснулся Ольгиного локтя, миг спустя уже ушел с воплем вправо, отвлекая на себя внимание. Метнул часы. Лампочка с грохотом взорвалась, затрещала сухо вспышка короткого замыкания, упал мрак - и буквально в ту же самую секунду Степан, получив ребром ладони, обрушился с табурета - шумно, как мешок с картошкой. Мазур оттолкнулся от пола, прыгнул.

     Навстречу, левее, ударил выстрел, лицо обдало жаром и тухлой пороховой гарью - промах! А Мазур смог отлично сориентироваться при вспышке. И ударил точно.

     Что-то мерзко хрустнуло под пяткой, противник обмяк. Еще миг - и ружье оказалось в руках Мазура, он передернул затвор, выстрелил по часовому, не успевшему ничего предпринять, не успевшему даже убраться от двери. Стрелял в грудь, промахнуться никак не мог...

     И тут от двери ударил в лицо свет нескольких мощных фонарей. Мазур мгновенно ослеп, но продолжал стрелять наугад - и не слышал ни звона стекла, ни криков, ни шума падающих тел. Боек щелкнул впустую, патроны кончились - и до него стало помаленьку доходить, что они не могли быть боевыми... Холостые пустышки. Его снова обыграли.

     - Бросил бы ружьецо? послышался из коридора елейный голосок Кузьмича.Ну зачем оно тебе, бесполезное?

     Мазур колебался секунду. У двери раздался негромкий хлопок, что-то прожужжало - и Мазур повалился на пол, опутанный сетью. Один из самых страшных врагов рукопашника - портативный метатель сети...

     В камеру тут же хлынули толпой, грохоча сапогами, светя фонарями во все углы. К превеликому удивлению Мазура, его и пальцем не тронули - только приставили к голове дуло пистолета. Присевший рядом на корточки человек вполне мирно посоветовал:

     - Не дергайся, шансов никаких...

     Мазур не шевелился - шансов и в самом деле никаких не было. Он видел, как выносили из камеры табуреты, лампу, так и не пришедшего в себя Мишаню.

     Стонавшего Степана вывели под руки.

     - А ну, все на нары! - скомандовал Кузьмич. - И ты, голубка, вылезай-ка из-под нар живенько... - он обернулся к Мазуру. - Ну и здоров ты хамить, сокол...

     - По хозяину и честь, - огрызнулся Мазур. Как ни странно, в голосе Кузьмича не слышалось ни злобы, ни раздражения. Словно происшедшее его вполне устраивало.

     - Не прост ты, сокол, ох, не прост... - протянул старикан, стоя над Мазуром. - Все убрали? Часики ему верните, идут ведь? Идут, ты смотри. На совесть сделаны. С часиками на нарах куда как хорошо, всегда видишь, что времечко медленно бежит... Пошли? Ты, сокол, как сеть распутаешь, ее в окошечко выбрось обязательно, имущество казенное...

     - Да ладно, - послышался чей-то незнакомый, уверенный голос. - Не изгаляйся, Кузьмич, сверх меры, распутайте вы его...

     Это говорил белобрысый в рваных джинсах, недавний сокамерник. Он совершенно непринужденно спрыгнул с нар и стоял рядом с Кузьмичом, как свой человек.

     - Думаешь? - спросил Кузьмич.

     - Хватит, - махнул рукой белобрысый. - Все ясно. Распутывайте.

     Кузьмич не протестовал. Мазура принялись распутывать - и, едва сдернув сеть, предусмотрительно отступили к двери, ослепляя его фонарями.

     - Вались, майор, на нары и дрыхни-сказал Кузьмич. - Завтра поговорим...

     И дверь захлопнулась, щелкнул замок. Мазур взобрался на нары. Ольга кинулась к нему, обхватила, прижалась.

     - Ладно, - шепнул он. - Все обошлось...

     На самом деле столь благополучный исход конфликта еще больше ему не нравился - из-за своей непонятности. Не избили для наглядного примера - хотя просто обязаны были это сделать, учитывая все их предшествующее поведение. И вдобавок в камере оказалась подсадка. У Мазура было впечатление, что он в очередной раз столкнулся с неким тестом, еще одной прогонкой по экстремальной ситуации. Для будущей рабочей силы такие тесты вроде бы и ни к чему...

     Прошел час, а в камеру так никто и не нагрянул - и Мазур решил, что можно спать.

     ...На сей раз его разбудило не лязганье замка, а безмолвная возня рядом.

     Протянув руку, он нащупал борющиеся тела, ткнул пальцем в жирный живот-и сообразил. Ударил наугад. Тут же раздался визг -Ольга сумела впиться зубами в зажимавшую ей рот ладонь. Придержав толстяка левой рукой, Мазур отвесил ему еще одну полновесную плюху, отшвырнувшую того подальше. Все это, если не считать визга, происходило в совершеннейшем молчании.

     Ольга горячо зашептала на ухо:

     - Проснулась - а он с меня штаны тащит, рот зажал... По дощатому полу прошлепали босые ноги - толстяк бежал к двери. Заколотил в окошечко:

     - Господин караульный, за новенькими замечание! Животное женского пола мне отказывает в сексуальных услугах!

     Стукнуло окошечко, и караульный лениво отозвался:

     - Пшел вон.

     - Господин караульный, я вам докладываю о нарушении правил согласно распорядку...

     Караульный кратко и смачно разъяснил, куда толстяк может отправлятьсяпосле чего окошечко со стуком захлопнулось. Похоже, правила менялись на ходу... Мазур шепнул Ольге:

     - Ложись-ка между мной и стеной на всякий случай...

Глава 5

ВИВАТ, КОРОЛЬ, ВИВАТ!

     Это было первое утро, встреченное Мазуром в здешнем загадочном заточении - и потому он с ходу не смог определить, конечно, отличается ли оно от прежних угрюмых будней. Однако очень скоро убедился, что все же отличается...

     Едва электронные часы Егоршина коротко пискнули - Мазур глянул на свои: было восемь - иркутский эскулап скатился с нар, подбежал к двери, постучал в окошечко и, стоило тому распахнуться, затараторил:

     - Господин караульный, докладывает дневальный! В наличии - пятеро животных...

     - Вы что это такое несете, господин хороший? - громко спросили с той стороны исполненным невероятного удивления голосом. - Сон, что ли, плохой увидали? И не совестно вам так страмно людей обзывать, товарищей своих?

     - Но ведь распорядок... - сбился с тона врач.

     - Какой распорядок? - продолжали удивляться в коридоре. - Уж не головку ли солнцем напекло? Распорядки какие-то вдруг придумали, дневальных... Нешто вам тут казарма? Тут вам горница, а в горнице - господа гости, кушать скоро подадут, так что потерпите чуточку, посидите, зарядку сделайте, что ли...

     И окошечко звонко захлопнулось. Врач настолько оторопел, что так и остался торчать у двери. Прошло две-три минуты, прежде чем он вернулся на нары с совершенно растерянным лицом, мотая головой и бормоча что-то под нос.

     Мазур сидел на нарах, как король на именинах, курил утреннюю сигаретку и грустно ухмылялся про себя. Ибо решительно не верил во внезапную вспышку гуманизма и нежданно разразившуюся среди тюремщиков эпидемию доброты. Глупо было бы такого ожидать - особенно после его вчерашних шумных подвигов.

     Скорее уж следовало ждать вторжения разъяренных вертухаев с дубьем.

     Значит, это всего-навсего продолжалась не столь уж и изощренная морально-психологическая прессовка. Сначала людей усиленно загоняли в скотство, потом контраста ради провозгласили вольности и либерализацию.

     Холодный душик, горячий душик... Не оригинально и не ново. В иных жутко засекреченных учебниках можно прочесть описания не в пример более тонких и контрастных методов...

     Должно быть, это в какой-то степени понимали и те трое, что оказались здесь прежде Мазура с Ольгой. Особого восторга на их лицах не наблюдалось скорее тягостные раздумья и усиленная работа мысли. Что, в общем-то, вполне укладывалось в стереотипы...

     В половине девятого стали кормить-опять-таки со всем политесом.

     Распахнулось окошечко, и караульный возгласил:

     - Господа, кушать подано! Дамы, как и положено, подходят в первую очередь! Виктория Федоровна, Ольга Владимировна, прошу!

     Вернувшись, Ольга с недоуменным пожатием плеч показала Мазуру не только миску - где к куску жареной курицы с картошечкой прилагалась и пластмассовая ложка - но и пачку болгарских сигарет со стограммовой голландской шоколадкой. Всем дали ложки, а Мазуру с толстяком еще и по пачке сигарет (Егоршины, судя по всему, не курили), а вместо воды сунули по двухлитровому баллону пепси. Мало того, караульный пообещал:

     - Вернетесь с прогулочки, дамы и господа, мы вам тем временем умывальничек поставим... Если кому книжку или там шахматишки, только скажите, мы здесь на то и приставлены...

     Голос его звучал откровенно и мирно, однако Мазур, за время службы прошедший неисчислимое количество учебно-тренировочных допросов - ив роли следователя, и сидя на месте допрашиваемого-распознавал в сладеньком баритоне некий "второй план". И легкая насмешка, и еще, пожалуй, недовольство оттого, что приходится ломать всю эту комедию. Во всяком случае, когда караульный приглашал получить миску с завтраком "господина Минаева", определенная доля злобы в его голосе была - ну, не актер, конечно, а его дружков Мазур вчера должен был ушибить на совесть, особенно Мишаню...

     После завтрака Мазур хотел было поговорить с сокамерниками - уже в полный голос, - но увидел, что они, подчиняясь наработанному рефлексу, принялись вылизывать миски языком, брезгливо поморщился и махнул рукой. Он не собирался быть святее папы Римского и прекрасно понимал, что сломаться может любой, но все же за четверть века привык к совсем другим людям... И потому не мог себя пересилить.

     Ольга, наоборот, непринужденно пошла на разведку - сразу после завтрака подсела к Виктории, и они о чем-то зашептались, один раз даже послышались смешки. Сам Мазур, перебравшись под окошко, чутко прислушивался к долетавшим снаружи звукам, пытаясь выловить в окружающем пространстве хоть кроху полезной информации. Но ничего полезного не обрел. Все, что долетало, больше всего походило на утренние шумы самой обыкновенной деревеньки: лениво брехали собаки, давая понять, что они не дармоедствуют, а прилежно несут службу, совсем недалеко мычала корова, пару раз слышалось ржанье лошадей, кто-то прошел, позвякивая пустыми ведрами, и вскорости забренчала колодезная цепь. Закрыть глаза, забыть на миг про тюрьму, отрешиться - и кажется, будто сгинули куда-то последние четверть века, а ты в родной деревне... Вернулась Ольга, шепнула на ухо:

     - Ничего не получается. Никакой пользы.

     - Раскрутить пробовала?

     - Ага. Пока речь идет о постороннем тра-ля-ля, все гладко, а стоит речь завести о том, что им тут предлагали, - сразу в клубок сворачивается, иголки выставляет...

     Мазур задумчиво уставился на толстяка. Чутье подсказывало: тут не придется особенно изощряться, пускать в ход особые методы допроса, каким учили, - сунуть кулак к носу, дать по ушам разок... Попробовать, что ли?

     Не успел распахнулось окошечко, и караульный, изо всех сил пытаясь сохранять те же интонации радушного и хлебосольного хозяина, возгласил:

     - Дамы и господа, не изволите ли на прогулку собраться? Погоды стоят самые солнечные, воздухом подышать куда как полезно... Украшеньица получайте, будьте ласковы!

     Тут же лязгнул металл - вертухай забросил в окошечко клубок поблескивающих, новеньких цепей (Мазур тут же отметил, что разомкнутых браслетов - четыре). Никто не шелохнулся-видимо, для сокамерников Мазура такие сюрпризы тоже оказались новостью. Цепи так и лежали около двери.

     - Ну что ж вы так, родненькие? - озаботился караульный. - Подходи первый, кто хочет. Люди вы ученые, грамотные, живенько разберетесь, что куда цеплять. Или погулять не хотите? - в голосе зазвучали прежние, жестокие нотки. - Что ж вы так о здоровье не заботитесь? Добром прошу, надевайте обновки...

     Толстяк первым кинулся к двери, принялся ворошить лязгающую кучку.

     Караульный наставлял:

     - Пару на ручки, пару на ножки, сударь милый. Ходил, поди, в кинематограф, видел кандальников?

     Со страху, должно быть, толстяк разобрался быстро, звонко защелкнул на запястьях и лодыжках браслеты. Мазур присмотрелся. Самые настоящие кандалы ручные и ножные, соединены цепью. Сработано на совесть, тяжесть, сразу видно, приличная. Тем временем на пол плюхнулся новый звенящий клубок.

     - Надевай, майор, сокол наш, - послышался голос Кузьмича. - Ты не бойся, у нас погулять и означает-погулять. Таежным воздухом подышите, потом в баньку сводим. Только ты уж их не скидывай, как факир в цирке, а то мне сердце вещует, что женушка у тебя таким фокусам не обучена, и потому ничего толкового у тебя пока что и не выйдет...

     Плюнув, Мазур слез с нар. Оковы весили килограммов десять и движения стесняли изрядно. Кузьмич зорко таращился, наблюдая за этим фантасмагорическим одеванием - и, когда в кандалах оказались все пятеро, дверь тут же распахнулась.

     - По одному подходите, гости дорогие-позвал старик.

     Мазур пошел первым. Там стоял незнакомый жлоб, здоровенный, как все здешние, и, подобно всем уже виденным, одетый то ли купеческим приказчиком, то ли справным мужиком, собравшимся в церковь или на ярмарку. Он ловко пристегнул. наручниками цепь Мазура к другой цепи, потяжелее-а потом одного за другим присовокупил к этой цепи и всех остальных. Оглядел дело своих рук не без удовольствия, отступил на шаг и скомандовал:

     - Шагайте на двор, господа гости!

     Странная процессия двинулась, звякая и погромыхивая. Было не то чтобы мучительно, но непривычно и унизительно. То и дело кто-то наступал на цепи, останавливая шествие. Мазур оглянулся через плечо - Ольга крепилась, старательно держа одной рукой общую цепь, другой подхватив ножные кандалы.

     Кузьмич шел впереди, мурлыча под нос что-то тягучее, вполне возможно, церковное. На крыльце обернулся:

     - К телеге шагайте, милые. Повезем вас, как бар, не бить же ножки полверсты?

     Метрах в десяти от крыльца стояла знакомая повозка - и возница тот же самый, сидел с равнодушным лицом опытного кучера, возившего на своем веку самые неожиданные грузы. Когда пятерка под лязг и звон плелась к нему, мимо прошла женщина лет сорока - с простым русским лицом, в черной юбке до пят, синей кофте в белый горошек и сером платке. Несла она большой глиняный горшок с мукой, и от ее взгляда у Мазура мурашки побежали по спине - именно потому, что этот мимолетный взгляд был начисто лишен и неприязни, и любопытства, да и каких бы то ни было других эмоций. Столь привычно и равнодушно сам Мазур прошел бы мимо фонарного столба или газетного киоска каждодневных деталей быта...

     Кое-как взобрались и расселись, свесив ноги. Кузьмич ловко запрыгнул на высокую повозку, оказавшись рядом с Мазуром-крепок был, сволочной старичок, надо признать, ни следа дряхлости...

     Из-за соседнего строения, больше всего смахивавшего на амбар, выехали двое всадников-бритый Степан (бросивший на Мазура злой взгляд) и незнакомый усач. Двинулись следом за повозкой, как конвойные.

     Прежние караульщики распахнули ворота, повозка выехала с заимки, но повернула в другую сторону - стала пересекать долину в самом широком месте.

     Там тоже оказалась колея-но не столь накатанная, как та, по которой вчера везли Мазура с Ольгой.

     Утро и в самом деле выдалось прекрасное, небо было ласково-синим, безоблачным, темно-зеленая тайга казалась чистейшей, сотворенной пять минут назад на пустом месте-для жительства или охоты добрых, честных людей...

     - Как самочувствие, майор? - непринужденно спросил Кузьмич. - Ты всегда такой спокойный, или только по утрам? А если я вас всех расстреливать везу?

     - сзади шумно вздохнул толстяк, и старик, не глядя, презрительно бросил через плечо:

     - Не хныкай, вонючка, шутит дедушка, натура у него такая... Вот ты знаешь, майор, что я в тебе отметил? Ни разу ты, сокол, ни у кого не спросил, что нам всем от тебя нужно...

     - Ведь не скажешь, - пожал плечами Мазур.

     - Так спросить-то не грех? Значит, решил на расспросы времени не тратить, а сбежать при первом удобном случае, а? Соколок... А сейчас о чем думаешь?

     - О высоких материях, - сказал Мазур. - Галактика, понимаешь, куда-то несется в пространстве, планеты вертятся, кометы кружат, повсюду благолепие и мировая гармония - и надо ж так, чтобы обитал в тайге такой поганец, как ты, старче божий...

     - Не любишь ты меня, сокол, - печально вздохнул Кузьмич. - Не глянулся я тебе, убогонькой...

     - Так а за что мне тебя любить?

     - За душу мою добрую, - сказал Кузьмич с просветленным лицом. - Я тебя не мучил, красоточку твою на баловство не давал, хоть и приставали, как с ножом к горлу, иные охальники. Живешь ты у меня, как у Христа за пазухой, лопаешь от пуза, ребяток моих увечишь совершенно безнаказанно, да вдобавок обзываешь бедного старика похабными городскими словами-Ох, попался бы ты мне, старче бедный, в вольной тайге... - мечтательно сказал Мазур.

     - Убил бы? - радостно догадался старик.

     - Да уж не пряниками бы кормил.

     - По таежному закону, одним словом? Где медведь - прокурор? А? Так что же ты злобой исходишь, когда не ты меня, а я тебя по тому же таежному закону посадил на цепь - и за ногу к конуре?

     - Ты не передергивай, - хмуро сказал Мазур. - Я, понимаешь ли, плыл и никого не трогал...

     - А ты за всю жизнь никогда ничего не делал поперек закона? Это на военной-то службе, сокол?

     - Философский ты старичок, - сказал Мазур.

     - Уж пытаюсь, как умею, - сказал Кузьмич. - Есть грех, тянет иногда замысловато умствовать. И приходит мне тогда в голову, что вся наша жизнь это бег меж законами, как меж деревьев. То я тебя поймаю, то ты меня...

     Возница натянул поводья. Повозка остановилась посреди глухой тайги, оба всадника тут же спешились и принялись старательно привязывать коней к низким сучьям ближайших кедров.

     - Ну, слезайте, гости дорогие, - распорядился Кузьмич, спрыгнув на землю с юношеской ловкостью-Уж простите, что пешком вас гонять приходится, да лошадей жалко мучить - у нас там медведь обитает, коняшки пугаться будут...

     Майор, коли ты такой прыткий, с медведем подраться не желаешь на потеху честной компании? Топор тебе дам, будешь, как римский гладиатор... И чем бы ни кончилось, я твою женушку отпущу вовсе даже восвояси...

     - Не юродствуй, старче, - сказал Мазур. - Что-то ты не похож на дурака, который свидетелей отпускает...

     - Ну вот, снова ты обо мне плохо думаешь, - грустно молвил Кузьмич и первым направился по колее в глубь тайги, не оглядываясь.

     Остальные поневоле двинулись за ним, бренча цепями. Метров через сто старик свернул с дороги на видневшуюся меж деревьев поляну. Навстречу к нему прытко двинулся молодой здоровяк, на бегу сдергивая картуз. На поляне просматривалась какая-то конструкция, белевшая свежими досками. В нос Мазуру ударил запашок гниющего мяса.

     Это оказалось нечто вроде неширокого помоста, стоявшего под углом к земле, градусов в двадцать-на крепко сбитых козлах-подпорках. А на помосте был распят... негр? Снежный человек?

     Только сделав еще несколько шагов, Мазур разглядел, что к чему. Человек, чьи запястья и лодыжки накрепко привязаны веревками к вколоченным в помост костылям, был голым и, как выразился бы индеец, бледнолицым. Но мелкий таежный гнус облепил его так густо, что распятый казался то ли чернокожим, то ли покрытым темной шерстью. Воздух над ним дрожал, как раскаленный - но это опять-таки роился гнус. Вот и источник запаха - возле помоста два деревянных ящика с кучками уже почерневшего мяса. Приманка для мошки.

     Скованные люди стояли неподвижно, ни одно звенышко не брякнуло. Теперь Мазур видел, что рот у человека плотно забит кляпом, а дергать головой он не может оттого, что голова прихвачена к помосту - поперек лба идет прочный ремешок, поперек шеи, ремни опутывают уши. Сквозь темное, неустанно мельтешащее облачко, как сквозь клубы густого дыма, все же удалось рассмотреть сведенное гримасой, оскаленное лицо, а там и узнать. Это был не кто иной, как "штабс-капитан", опрометчиво нарушивший дисциплину.

     Мошка-произносится непременно с ударением на последнюю букву-пострашнее любого зверя. Еще и потому, что способна довести любого таежного зверя до безумия. И даже не оттого, что она кусается. Кусают комары - а мошка, гнус, скопище разнообразных мушек, чье точное научное название как-то не тянет выяснять, всего-то навсего садится на кожу, щекочет, ползая, выясняя, не попадется ли ей мертвого мясца. Но это еще хуже. Неостановимо, с тупостью механизма, сотни крохотных тварей лезут в ноздри, в рот, под веки, в уголки глаз, они неисчислимы и неутомимы, сплошь и рядом ничуть не помогают разнообразные жидкости и аэрозоли, остается разве что безостановочно куритьно мошка лезет и сквозь дым... Самые хладнокровные люди быстро сатанеют-а зверь бесится, бросается в воду, катается по земле...

     Мазура затрясло-едва он представил себе, что ощущает распятый. Хорошо еще, солнце невысоко, в полдень станет и вовсе не выносимо... К вечеру привязанный человек вполне может рехнуться - а то и раньше...

     - Все прониклись? - спросил негромко Кузьмич. - Вот так, гости мои дорогие, у нас принято поступать с безалаберными нарушителями дисциплины. И показываю я вам это насквозь поучительное зрелище не из пустого запугивания, а чтобы осознали: коли у нас так наказывают своих, с чужими могут и еще почище поступить... Уяснили, соколы, орлы, голубки и твари дрожащие? Да посмотрите на него, посмотрите, это вам не театр, это все всерьез... - он остановился перед Мазуром и посмотрел на него беззлобно, со спокойным сознанием собственной силы. - А если мы в корень посмотрим философски, то червяка из тебя, сокол, сделать - что два пальца описать. Велю твою бабу сюда вместо этого дурака положить - ты мне через час на сапоги полный глянец языком наведешь...

     - А ты на моем месте? - спросил Мазур.

     - Да точно так же, ибо плоть слаба и на дух способна влиять самым унизительным образом. Ежели ты это хотел услышать. Только палочка-погонялочка, майор, не у тебя в руке, а у меня... - он помолчал и вдруг расплылся в улыбке. - А не устроить ли нам, друзья, в завершение прогулки судилище? Очень мне интересно на вас поглядеть и души ваши потрогать... Устроим мы все, как, прости господи за срамное слово, в Государственной Думе... Большинство рук поднимете за то, чтоб ему до вечера здесь прохлаждаться - будет прохлаждаться. Велите избавить - избавлю. Ну, процесс пошел, как говорил наш придурок, сатаной меченый... Обмозгуйте-и тяните рученьки в демократическом процессе... Кто у нас, стало быть, за то, чтобы этого оглоеда отвязать и отправить на милые забавы - нужники вычищать?

     Мазур, не колеблясь, поднял руку-тут же звякнула Ольгина цепь.

     - Двое, - сказал Кузьмич равнодушным тоном опытного спикера. - Что ж так мало-то, миряне? Смертный приговор ведь выносите...

     - Вика... - умоляюще сказала Ольга соседке по цепи.

     - А пошла ты! - лицо Виктории прямо-таки исказилось. - Тебя этот подонок во все щели не трахал-с прибауточками... Вот и пусть дохнет, раз уж такие игры...

     Кузьмич терпеливо ждал. И наконец заключил:

     - Ну, коли уж все демократично, трое против двух - пусть себе кукует до вечера в теплой компании мелких божьих тварей. Спасибо, милые. Потешили старика, наглядно доказали, что человек человеку - волк. И обид не прощает... - он прошелся вдоль строя, остановился перед Викторией, задумчиво шевеля губами-А если я тебе, милая, пистолетик дам, ты этого ирода порешить сможешь? Там и дел-то особых нет, покажу, куда пальчиком нажимать...

     Нажмешь, пуля и выскочит.

     Виктория закусила губу, глаза у нее нехорошо горели.

     - Нажмешь... - сказал Кузьмич убежденно. - На что хорошее человека не подвигнешь, а на пакость за здорово живешь, с полным нашим удовольствием... - он потрепал молодую женщину по щеке, кивнул. - Ну что, дать пистолетик?

     Со стороны долины послышался заполошный конский топот. Вскоре к ним подлетел верховой на высоком гнедом коне - тот, храпя и разбрасывая пену, пошел боком, чуть не налетел на скованных, и они шарахнулись наклонился с седла к Кузьмичу и прошептал на ухо что-то короткое. Потом развернул коня на месте, подняв его на дыбы, наметом ускакал прочь.

     Кузьмич мгновенно переменился, лицо стало озабоченным и серьезным.

     - Назад, гости дорогие, - скомандовал он хмуро. - К повозке, и живенько.

     Скажу вам по секрету, хозяин в гости жаловать изволят, так что времени у нас мало...

     Назад возница гнал лошадь во всю прыть, повозка прыгала на ухабах, цепи отчаянно звенели. Кузьмич за все время не произнес ни слова, лицо у него было какое-то другое, незнакомое.

     Ворота оказались распахнутыми настежь, а две собачьих будки, мощные, как маленькие блокгаузы-наглухо закрытыми деревянными щитами. Слышно было, как внутри обиженно повизгивают волкодавы, огорченные неожиданным заточением.

     Посреди двора стоял, широко расставив ноги, незнакомый бородач и орал в пространство:

     - Махальщика на башню! Порох где, дармоеды? Запорю!

     Возле терема, меж домами суетились люди в старинной одежде, которых оказалось неожиданно много-что-то тащили, что-то устанавливали, трое проволокли черную пушку на зеленом лафете, времен примерно Бородинского сражения-небольшую, но явно тяжелую и потому выглядевшую вполне настоящей.

     Слева вдруг ударил колокол, замолчал, загремел пуще-похоже, в целях испытания.

     Повозка свернула не к тюрьме вправо, к небольшому домику со столь же крохотными окошками, без решеток, правда.

     - Диспозиция вам такая, - сказал резко Кузьмич, соскакивая на землю.Живенько всем в баню, чтобы вымылись до скрипа, причесались, подкрасились-к мужикам, понятно, не относится, разве что кто захочет... Церемоний разводить не будем, не в Кремле, так что набивайтесь туда, не делая различий меж бабами и мужиками. Не дети, чай, все видели... Живо!

     Вокруг повозки полукругом стояли человек семь - кто с автоматом наперевес, кто с карабином.

     - Персонально для тебя, сокол, уточняю, - торопливо сказал Мазуру Кузьмич. - Кончились спектакли, так что патроны у всех боевые. Начнешь дергаться, красотка твоя первую пулю огребет, Христом-богом клянусь, так что не егози...

     Лицо у него было ожесточенно-деловое, и Мазур, невольно подчинившись общей суете, машинально кивнул, не сразу и опомнившись. Злость куда-то улетучилась, как ни странно. Ему вдруг стало интересно, и это вытеснило все другие чувства.

     - Живо, живо! - нетерпеливо покрикивал Кузьмич. - Времени почти нет, час какой-то. Надевайте потом, что на кого смотрит, все одинаковое...

     Под зорким и пристальным взглядом нескольких дул с Мазура сняли кандалы и подтолкнули к двери баньки. Войдя в тесный предбанник, он неторопливо принялся раздеваться, движимый сейчас нехитрой солдатской философией: что бы там плохое ни случилось потом, а банька-вещь неплохая, и ею стоит воспользоваться...

     Следом появилась Ольга, покрутила головой:

     - Что-то интересное завязывается...

     - Вот и посмотрим, - сказал он спокойно. - Раздевайся, малыш, хоть вымоемся как следует, а на этих наплюй с высокой колокольни... Ты у меня молодец, неплохо получается - обливать презрением, вот и дальше двигай в том же ключе. Предки твои дворянские, как история гласит, лакеев в таких ситуациях нисколечко не стеснялись...

     Они и в самом деле мылись совершенно непринужденно, терли друг другу спины, притворяясь, что никого, кроме них, в жарко натопленной бане и нет.

     Толстяк, правда, пытался зыркать на Ольгу блудливым взглядом, но с ним Мазур управился моментально: хлопнул по пояснице вроде бы в шутку, однако нечаянно угодил в одну из болевых точек, и господина Чугункова моментально скрючило, а разогнувшись, он убрался в дальний угол и отныне держался совершенно монашески...

     Пока мылись, кто-то унес старую одежду и приволок новую - стопу одинаковых штанов и рубах, белых, из толстого полотна, со скупой красной вышивкой на рукавах у запястий и по воротнику. На Мазура пришлось почти впору, Ольге пришлось и рукава, и штанины подвернуть - но и в этом каторжном наряде оставалась столь прекрасной, что у Мазура захолонуло сердце, и он пообещал себе выжечь здешний клоповник начисто, если это понадобится ради ее спасения.

     Полотенец хватило, чтобы как следует высушить Ольгины великолепные волосы, а на лавке нашлись и гребень, и пара косметичек - хозяину явно намеревались показать товар лицом. Выйдя первым на крылечко, Мазур опять угодил под прицел полудюжины стволов, на запястьях и лодыжках звучно щелкнули кандалы.

     - Ну вот, - довольно оглядев его, заключил Кузьмич. - Теперь и на люди показаться не стыдно. Что жена замешкалась?

     - Косу заплетает. Сигаретку дай, старче, а то мои с одеждой унесли...

     - В горнице подымишь потом, - отрезал Кузьмич. - Будешь еще двор табачищем поганить...

     Мазур вспомнил: он и в самом деле ни разу не видел курящим ни Кузьмича, ни кого-то из его подручных, и табачным духом от них не пахло. Ну да, естественно-"трава никоциана"...

     - Ты смотри, на хозяина хвост не подымай, - сказал Кузьмич, пристегивая его к общей цепи-А то кто его знает, с какой он сегодня ноги встал. Велит в яму с медведем кинуть - придется исполнять скрепя сердце...

     Мазур оглядывался. Пушка уже стояла у главного крыльца обширного терема и возле нее выжидательно переминался мужик с дымящимся фитилем. Теперь Мазур хорошо рассмотрел, где размещались колокола: на специальной звоннице, высокой башенке, под шатровой крышей на четырех резных балясинах. Колоколов - целых пять, два больших и три помельче.

     - Слушай-ка, старче божий, - сказал Мазур. - Насколько я помню, это вроде бы не в раскольничьей традиции - колокола на церковь вешать...

     - А они и не на церкви. Вон, звонница особая.

     - Да я не то имел в виду... Колокольным звоном встречать - это вроде бы не по вере, а?

     - Ты не лезь в то, чего не понимаешь, - сказал Кузьмич, и лицо у него на миг определенно омрачилось. - Вера тут ни при чем - хозяина встречаем...

     - А он-то не старовер, а?

     - Он-хозяин. Тебе достаточно. Мне, положим, тоже...

     Один за другим выходили остальные - и попадали на цепь, конечно. Вокруг, сбившись в несколько кучек, маялись принаряженные обитатели заимки, они старательно держались подальше от пленников, не переступая пределы невидимого круга, но, судя по лицам, что-то не ощущали себя вольными орлами.

     Заранее можно сказать, что здешний хозяин свою челядь держит в кулаке без всякой старинной сибирской патриархальности...

     - Что они, старче, у тебя такие скучные? - не выдержал Мазур. - Сколько помню, всегда говорилось, что староверы есть люди независимые и несгибаемые...

     - Молчи ты! - цыкнул на него Кузьмич, остервенев лицом.

     Мазур замолчал. Подобострастная суетня вокруг и боязливые лица удручали его сами по себе. Все-таки места здешние испокон веков были вольными. Еще при Николае Первом, когда только что приехавший из России и никогда не бывавший прежде в Сибири новый губернатор попробовал было объясняться со здешними мужиками так, как привык за Хребтом, финал получился для него крайне унизительным: казачий конвой был шантарскими таежными жителями мгновенно обезоружен, побит и связан, а у самого губернатора долго вертели под носом ядреными кулаками и, как умели, объясняли ему простыми словами, что тут ему не Россия. Как ни удивительно, особых репрессий не последовало...

     - Едут! - отчаянно заорал кто-то поблизости-Машет!

     Мазур задрал голову, уставясь куда и все, - на вершину могучей стометровой башни. Там отчаянно мотался над ограждением смотровой площадки ярко-алый лоскут.

     - Становись! - заорал Кузьмич. - Близко уже! Неразберихи и сутолоки не было - процедура, видимо, давно отработана, как парады на Красной площади.

     Все проворно выстроились в две шеренги вдоль воображаемой линии, направленной от ворот к "красному" крыльцу терема - мужчины по одну сторону, женщины по другую, чуть ли не с военной четкостью. Что касается пленников, им отвели местечко в мужской шеренге, на ее левом фланге, у самого терема.

     У крыльца появился Кузьмич в компании доктора, добавившего к прежнему наряду еще и черный котелок. Меж ними маялась довольно красивая деваха в роскошном сарафане и вышитой рубахе, с русой косой из-под белого расшитого платка. Мельком оглядев ее, Мазур машинально отметил, что у Ольги коса не в пример роскошнее.

     Выскочила толстая баба, торопливо подала девахе хлеб-соль - красивый каравай, увенчанный золотой, судя по цвету, солонкой, на блюде с рушником пошептала что-то на ухо и вновь скрылась.

     Все замерло. Ни малейшего звука на подворье, даже собаки притихли. Мазур покосился через плечо-караульных за спиной осталось всего двое, они стояли в деревянных позах, автоматы висели на шее.

     - Трепещешь? - громко прошептала Ольга, приблизив голову.

     - Ага, - таким же шепотом ответил Мазур. - Но до чего мне оглушительно пернуть охота, спасу нет...

     Она тихо фыркнула. Острый на ухо Кузьмич стегнул их злым взглядом, весь подобрался, придавая себе степенную важность. В воздухе явственно попахивало чем-то химически-резким - то-то ни комаров, ни мошки совершенно незаметно...

     Воздух резанул мощный разбойничий посвист - это с верхушки башни. Все застыли. Мазур увидел кучку всадников, выехавшую из тайги и двинувшуюся шагом к воротам - по той дороге, которой привезли сюда их с Ольгой. Один, два... пятеро.

     Обитатели заимки превратились в живые статуи. Всадники двигались к воротам, безмятежно синело небо, сияло солнце, и Мазуру вдруг нестерпимо захотелось проснуться.

     Всадники все ближе... Кузьмич махнул большим красным платком-и слева оглушительно громыхнула пушка, густой белый дым тяжело поплыл по двору. Тут же отозвались колокола и уже не умолкали, вызванивая неизвестную Мазуру мелодию. Замолчали они, когда всадники, двигавшиеся шагом, оказались примерно на половине шеренги.

     Мазур смотрел во все глаза. Держась на полкорпуса впереди свиты, на вороном коне ехал человек лет сорока - в голубой шелковой рубахе с крученым алым пояском, жемчужно-серой поддевке, таких же шароварах в тонкую черную полоску, сером картузе и ослепительно сиявших сапогах. Высоколобый, с крупным носом, четко очерченным ртом, чисто выбритый, надменный, но, если можно так выразиться, в меру надменный-спокойный, властный Хозяин...

     Способный, пожалуй, и в самом деле послать в яму к медведю одним шевелением брови. Мазур вынужден был признать, что столкнулся с сильной личностью. Вот только регалия эта-диссонансом...

     Слева на груди у загадочного Хозяина тускло посверкивала огромная орденская звезда-судя по первому беглому впечатлению, не новодел, подлинная. В солнечных лучах радужно, остро сверкнуло множество мелких брильянтов. Неплохо разбиравшийся в таких вещах Мазур опознал звезду Андрея Первозванного - м-да. Хозяин не страдал излишней скромностью даже в маскарадных играх...

     Мужики и бабы низко кланялись по всем старинным правилам-касаясь правой рукой земли, выпрямляясь далеко не сразу. Пожалуй что в старые времена въезд барина в деревню мог выглядеть именно так...

     Сразу за Хозяином на столь же красивом вороном ехал еще более экзотический субъект: горбоносый, с венчиком черных волос вокруг обширной лысины и роскошной ассирийской бородищей. На нем переливалась алая черкеска с начищенными газырями, а на наборном серебряном поясе висел массивный, серебряный же кинжал-весь в выпуклых узорах, синих, алых и зеленых самоцветах, сущее произведение искусства, гордость хорошего златокузнеца.

     Когда он проехал мимо, Мазур увидел, что справа у него висит вполне современная черная кобура.

     Рядом двигалась личность уже знакомая - тот самый "товарищ по несчастью", оказавшийся "наседкой" белобрысый. На сей раз он красовался в такой же каппелевской форме, какую носил проштрафившийся "штабс-капитан", только белобрысый то ли имел больше заслуг, то ли запросы у него оказались выше: на нем сверкали золотом старинные полковничьи погоны с двумя просветами без звездочек. У бедра висела сабля в богатых ножнах, судя по весу, настоящая.

     Двое, замыкавшие кавалькаду, особого интереса вовсе не представляли: очередные верзилы с роскошными усами, один черный, как ворон, цыганисто-казачьего облика, второй-типичная славянская харя. У обоих карабины через плечо, пыжатся невероятно...

     Взгляд Хозяина мельком скользнул по пленникам, и они с Мазуром на миг встретились глазами, словно шилом кольнули друг друга, такое впечатление.

     Кузьмич уже сдернул картуз и низко поклонился. Выпрямился, но картуза не надел, зачастил с подобострастной развязностью балованного управителя:

     - Рады приветствовать, батюшка-барин, во владениях ваших! Особыми достижениями, скудные, похвастаться не можем, но и без дела не сидели, вас дожидаючись! Соизвольте обозреть нынешний полон, авось, и не прогневаетесь...

     - Осмотрел уже, - сказал Хозяин, ловко спрыгивая с седла. - Неплохо, друже...

     Как ни удивительно, их разговор вовсе не казался скверной комедиейсейчас и здесь все выглядело естественно и вполне уместно... Хозяин со всей серьезностью принял от девахи каравай, отщипнул пышный кусочек, макнул в солонку и съел, можно выразиться, истово. Если это и была игра, все присутствующие относились к ней крайне благоговейно...

     Вслед за Хозяином отломили по кусочку человек в черкеске и белобрысый "полковник" (хотя этот, если разобраться, ниоткуда не прибыл, заимки-то он не покидал...) Парни с карабинами к хлебу-соли допущены не были - они стояли, держа в поводу пятерых коней, старательно вытянувшись в струнку.

     Хозяин, сопровождаемый "комитетом по встрече" (в лице Кузьмича и доктора, деваха проворно улетучилась куда-то вместе с сыгравшим свою историческую роль караваем), полковником и бородатым, прошелся вдоль недлинной шеренги пленников, что твой Наполеон. Мазуру его взгляд не понравился-очень уж хозяйский, неприкрыто барский-а то, как бородатый озирал Ольгу, не понравилось еще больше. Он моментально прикинул: вообще-то, даже в таком положении можно без особого труда накинуть Хозяину на шею цепь от кандалов, взять в надежный захват, заполучив таким образом отменного заложника - и уж тогда переболтать по душам...

     Стоп. Очень уж рискованно...

     - Молчи, Кузьмич, - Хозяин жестом остановил Кузьмича, посунувшегося было к нему. - Сам попробую угадать, кто тут геройский майор - это, скажу тебе честно, не столь уж и трудно. Не пузатый же, а у этого - морда типичнейшего холуя, так что выбор невелик... - он указал на Мазура. - Вот он, твой майор.

     Хороший, жилистый, глаза злые, зыркает вполне несгибаемо... Удачное приобретение. Хвалю, Кузьмич. Что с Мишаней?

     - Помер Мишаня, батюшка барин-скорбно отозвался Кузьмич. - Поутру. Доктор говорит, ребра у него с одного удара сломались, сердце проткнули...

     Казалось, такая новость Хозяина крайне обрадовала - он посмотрел на Мазура благосклонно и даже поднял руку, собираясь похлопать по плечу, но передумал, чуть повернул голову:

     - Ибрагим-Оглы!

     - Что, Прошка? - моментально откликнулся тот, придвинувшись и положив руку на кинжал.

     - Свести тебя с майором - кто кого?

     - Совсем трудно сказать, Прошка... - протянул Ибрагим-Оглы. - Смотря как, с чем и где...

     - Вот то-то, - кивнул Хозяин.

     Странно, подумал Мазур. Очень уж фамильярно этот липовый кавказец (а он липовый, сомнений нет, довольно неумело имитирует акцент) обращается к всесильному в этих местах барину, но тот не гневается ничуть. А имя вроде бы знакомое, определенно крутятся ассоциации и иллюзии. Ибрагим-Оглы...

     Положительно, знакомое имечко. Но с чем оно связано? Почему-то оно как раз связано с Прошкой. Прошка и Ибрагим-Оглы, Ибрагим-Оглы и Прошка...

     Спокойный голос Хозяина сбил его с мысли:

     - Пошли, Кузьмич, поболтаем с дороги. Я доволен, так что вели всем водки. Этим тоже. Только смотри, особенно не расщедривайся, возможно, уже завтра и придется начинать...

     Он отвернулся и в сопровождении свиты направился к парадному крыльцу.

     Глядя ему вслед, Мазур даже издал от избытка чувств нечто вроде громкого хмыканья - на что никто не обратил внимания, все взоры прикованы к удалявшемуся шествию.

     Ну конечно же! Можно было догадаться и быстрее-Мазуру-то, потомственному сибиряку-но впечатлений оказалось много, вот не сразу и допер...

     Прошка. Ибрагим-Оглы. Пушка у парадного крыльца. Высоченная башня, смахивающая на Эйфелеву - по идее, она должна быть сорокасаженной... сколько там в сажени? Ага, в общем-то, на первый взгляд, сходится...

     Роман Шишкова. "Угрюм-река". На протяжении многих лет - любимое чтение нескольких поколений обитателей Шантарской губернии. Потому что именно в ней действие романа и происходило: шишковская Угрюм-река-это Нижняя Тунгуска, протекающая километрах этак в трехстах от заимки. А если Мазур немного и ошибся, то не более чем на полсотни верст. Все сходится, слишком многое совпадает...

     И осложняет дело, определенно осложняет, голову можно прозакладывать!

     - Что встал? - подтолкнул его в плечо караульный. - Команды не слышал?

     Шагай в горницу!

     - А где пристав Амбреев? - спросил у него Мазур.

     Соседи по цепи, даже Ольга, покосились изумленно, однако конвоир ничуть не удивился, перекрестился на староверский лад и вздохнул:

     - Не выдержал пристав изобилия спиртного, еще весной от скуки долакался до полного изумления и к мишке в яму свалился сдуру...

Глава 6

ФИЛОСОФИЯ ПОД ЧЕРНУЮ ИКРУ

     Похоже, приказания Хозяина исполнялись молниеносно - когда пленников водворили в камеру (так и не сняв кандалов), там на нарах уже стояли две бутылки "Белого орла", окруженные пятью пластиковыми стаканчиками и несколькими тарелками с кучками печенья, сосисок и черных кусков копченой оленины. Видимо, второпях навалили, что оказалось под рукой.

     Посмотрев, как все остальные нерешительно жмутся, Мазур хмыкнул, залез на нары и недрогнувшей рукой набулькал себе стаканчик. Все по той же армейской привычке: если вдруг попал меж хлопотами и водкой, и у тебя есть выбор, предпочтение следует отдать водке, поскольку хлопоты в нашей жизни - вещь непреходящая, а водки могут больше и не дать...

     Присоединившаяся к нему Ольга одолела полстаканчика и тихо спросила:

     - Слушай, это как понимать? Что у них тут был за пристав, и откуда ты его знаешь?

     - Классику надо читать, - ответил Мазур. - Ты что, "Угрюм-реку" не помнишь?

     - Да так сразу и... Помню что-то такое. Насчет вашей сибирской экзотики.

     Там еще роковую красавицу из ружья убили...

     - Нет, все же люблю я вас, столичных интеллектуалов... - сказал Мазур, налив себе еще. - Вот если бы я "Отелло" свел к боевику, "где негр жену задавил", что бы ты сказала о моем Ай-Кью и культурном багаже?

     - Ну, ты сравнил...

     - Да ладно, - великодушно сказал Мазур. - Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда... Главное, он, барин здешний, играет в "Угрюм-реку" с большим приближением к оригиналу. Ибрагим у него, пушка, башня сорокасаженная... Даже пристав.

     - И что нам в таком случае может угрожать?

     - А вот уж не знаю, - сказал Мазур. - Персональная тюрьма с кандальниками это уже не по роману. Пошла чистейшей воды импровизация.

     Он чуточку кривил душой. Кое-какие версии в голове уже крутились - но говорить о них не хотелось. Во-первых, Прохор Петрович Громов был невероятно лаком на женщин, а во-вторых, к концу романа он ударными темпами стал сходить с ума. Если вспомнить все отстраненно и беспристрастно, то у человека с Андреевской звездой, и верно, в глазах что-то такое весьма нехорошее промелькивало, этакая темная водица, из-под которой просвечивает легкое безумие. Но говорить Ольге об этом не стоит - к чему усугублять и без того скверную ситуацию намеком на то, что они могут оказаться в плену не у кого иного, как могущественного шизофреника, чокнутого ворона здешних мест?

     Он потянулся за скрутком оленины, оторвал зубами жесткий кусок и старательно прожевал. Чему только ни учит спецназ. Азам психиатрии и психологии в том числе. Так что не мог он ошибиться-положительно, плескалась в холодных глазах та самая темная водица...

     Лязгнул замок, распахнулась дверь, и Кузьмич позвал:

     - Господин Минаев, не изволите ли с супругою в гости проследовать?

     Душевно приглашают...

     Мазур спрыгнул с нар, подобрав звенящие кандалы, помог сойти Ольге.

     Что-что, а общаться с хозяином он кинулся с превеликой охотой-к кому же еще могут приглашать?

     Сзади шагал неизменный верзила с кобурой под полой черной поддевки.

     Челядь вновь попряталась-Мазур никого не увидел, прежняя тишина и безлюдье.

     Только пушка все еще стояла у парадного крыльца-но туда пленников не повели, Кузьмич свернул к горбатому бревенчатому мостику, аккуратному, как игрушечка. Теперь Мазур видел, что ручей, протекающий через таежное поместье, похож скорее на маленькую речку - шириной метра в три и глубиной не меньше метра. Пожалуй, прикинул он профессионально, боевой аквалангист пройдет по этой речушке, как по торной дороге... Вода была чистейшая, прозрачная, на дне виднелись окатанные камешки, стремительным черным росчерком метнулась крупная рыба.

     Перешли мостик. Кузьмич уверенно шагал к заднему крыльцу - впрочем, оно парадному уступало немногим, вряд ли устроено для челяди.

     - Кузьмич, - негромко окликнул Мазур-А тебя я что-то по "Угрюм-реке" не помню...

     - Зато по жизни знаешь, - бросил старик, не оборачиваясь. - Мне достаточно.

     Хозяину тоже. Нельзя же всю жизнь по книжке изладить... - он остановился у крыльца, хозяйским оком оглядел Мазура с Ольгой. - Ну, вроде все в порядке.

     Шагайте, да смотрите у меня, за словами следите. Для вас же лучше...

     Внутри терем напоминал скорее декорацию из голливудского фильма художник определенно слышал что-то о России, но в точные детали не вдавался, всецело отдавшись воображению, точнее, своему представлению о загадочных краях, где по улицам бродят медведи, а бородатые казаки собирают клюкву в самовары. Сводчатые потолки, старательно выполненные из полированных кедровых плашек, масса огромных, начищенных старинных самоваров, расставленных на уступчатых стеллажах, на стенах висят дуги, ярко расписанные, с гроздьями колокольчиков, хомуты, даже ухваты, и тут жетемные иконы, украшенные рушниками, скорее уж украинскими, нежели сибирскими. Обнаружилось и вздыбленное чучело медведя с громадным подносом в лапах.

     - Ну и балаган... - не вытерпел Мазур.

     - Сам знаю, - досадливо сказал Кузьмич. - А гостям нравится, что ты с ними поделаешь... Сюда сворачивай.

     Он поправил картуз, одернул на себе поддевку и бочком скользнул в дверь.

     Почти сразу же появился, мотнул головой, приглашая входить, и скороговоркой прошептал:

     - Меня там не будет, так что не дури, а то пес порвет моментально, хорошо натаскан. Сядь за стол - и торчи, как статуя. Прыгнешь со стула без разрешения - тут тебе и конец...

     Мазур вошел, громыхая и позвякивая.

     Ну, уж эта-то обширная светлая комната с окнами во всю стену ничуть не напоминала аляповатые коридоры в псевдорусском стиле. Обычный паркет елочкой, кремовые обои в синий цветочек, посреди комнаты - большой стол старинного фасона, кресла с высокими спинками. В углу - высокая пальма в деревянной кадке. Приятная комната, самая обыкновенная-пожалуй, такая вполне могла оказаться в таежном дворце Прохора Громова... Хозяин сидел за столом, он был в той же одежде, только без картуза, разместился в торце, должно быть, на почетном месте. Мазур зачем-то быстренько сосчитал стулья ровно дюжина. Но накрыто всего на четверых-причем два нетронутых прибора стоят в безукоризненном порядке по другую сторону стола, через три стула от хозяина. Ага, предусмотрительно оставил достаточно широкое пустое пространство меж собой и "гостями"...

     Сбоку подскочила собака-здоровущая чепрачная овчарка, прямо-таки по пояс Мазуру, хотя он был не из коротышек. Пес-это оказался кобель-не рычал и не скалил зубы, просто молча сопровождал идущих, двигаясь бесшумно и упруго, словно на пружинках. Повинуясь жесту хозяина, Мазур подошел к тому месту, где стояли чистые тарелки, окруженные серебряными вилками и ножами, отодвинул стул перед Ольгой, сел сам. Пес окинул его нехорошим взглядом янтарных хищных глаз сел меж Мазуром и хозяином и следил за движениями гостя со спокойной готовностью. Выдрессирован прекрасно, отметил Мазур, шансов, пожалуй что, и нет - в случае чего моментально вцепится, а на шум охрана влетит... Ну и ладно, осмотримся пока...

     Мазур с хозяином молча разглядывали друг друга. Выяснилось, что хозяин уже начал лысеть, но лысина лишь обнажила огромный лоб, не затронув затылок.

     Взгляд цепкий, умный, пронзительный, но на донышке плещется темная водица...

     По правую руку от новоявленного Громова помещалась личность странная и комическая. Блондин с длинными густыми бакенбардами, в костюме дореволюционного фасона и сбитом на затылок черном котелке, ткань не из дешевых - но брюки и пиджак заляпаны разноцветными пятнами, позволяющими точно определить, чем блондин завтракал сегодня, ужинал вчера и обедал позавчера. Жилет залит подсохшим кетчупом и пахнет пивом, из нагрудного кармана торчит черная трубка (судя по всему, ее засунули в карман непогашенной, пиджак осыпан пеплом и в паре мест прожжен).

     Такие вещи русский человек определяет с лету, даже не пройдя спецподготовки. Мазуру моментально стало ясно, что загадочный блондин начал гульбу, пожалуй что, недельку назад и с тех пор не просыхал, как тряпка, которой вытирают стойку в пивбаре. Он сидел, выложив руки на стол - один локоть в тарелке с заливной рыбой, второй философски попирает в лепешку раздавленное пирожное - смотрел на Мазура насквозь остекленевшим взглядом и не рушился на пол только оттого, что его поддерживала высокая спинка и подлокотники. Громко икнул в напряженной тишине и вновь застыл живой иллюстрацией к лекции о вреде алкоголя.

     - А это, случайно, не мистер Кук? - непринужденно спросил Мазур у хозяина.

     - Неподдельный, смею заверить, - проговорил хозяин негромким приятным баритоном-Никакой не Кук, правда, зато - американец и инженер. Выполнил все, что требовалось, - и решил я, друзья мои, поставить эксперимент.

     Вульгарно говоря, споить. Прекрасно прошло, знаете ли... - он не без гордости покосился на слепого и глухого к происходящему "мистера Кука", восседавшего соляным столбом. - Теперь могу вам с законным удовлетворением представить: урожденный гражданин США, по тамошней конституции имеющий право стать президентом, и в то же время типичнейший сибирский алкаш, такой, что любо-дорого. Даже белая горячка стала совершенно славянской-чертики, медведи, шишки кедровые языками дразнят... Привык я к нему, болвану.

     Отпустить на историческую родину рука не поворачивается - у них же там гражданские свободы и права личности, сумасшедшие на воле ходят, никто тебя не повяжет, пока на крышу не залезешь и не начнешь из автомата по прохожим палить... При тамошней вседозволенности он через месяц тапочки откинет при полном равнодушии окружающих, с моста в Гудзонов залив сиганет, только пузыри пойдут... Жалко. У нас ему благостно-когда начнет из-под кровати чертиков горстями выгребать, доктор его живенько приводит в христианский вид за пару деньков, даст отлежаться немного, в баньке как следует попарит, и можно начинать заново...

     Все это было произнесено с легкой улыбкой, непринужденно и обаятельно, хозяин словно бы не замечал на гостях тяжелых кандалов, побрякивающих при каждом движении. Мазуру даже стало казаться, будто витающее над заимкой безумие обрело аромат и ореол, невесомой дымкой окутывающий горницу... Он зажмурился на миг, встряхнул головой.

     - Что же вы, господа, сидите? - спохватился хозяин. - Прошу, накладывайте, что на вас смотрит, поухаживайте за дамой, майор, налейте ей шампанского...

     А сами как, водочки?

     Мазур невольно потянулся к блюдам, ибо стол поражал изобилием - икра черная и красная грудами высилась в серебряных мисках, разнообразнейшая рыба во всех видах тешила взор коренного сибиряка-осетрина, нельма, омуль, хариус, таймень, ленок - красиво зажаренные мясо и птица, варенье клюквенное, варенье брусничное, грибы всех таежных пород, мелкие огурчики, помидоры, вазочки с медом...

     - Накладывайте даме, - радушно потчевал хозяин. - Купленное здесь, господа мои, только спиртное, да и то вон в тех графинах - домашние наливочки.

     Прочее же либо произрастало еще сегодня утром на грядках, либо на прошлой неделе по тайге бегало и порхало...

     Навалив Ольге на тарелку груду яств - давно известно, что обильная еда снимает нервное напряжение-Мазур налил себе в серебряную, вызолоченную изнутри чарочку водки, наколол на серебряную массивную вилку крепенький соленый рыжик и вопросительно воззрился на хозяина, решив нисколечко не уступать ему в непринужденности - клин клином вышибают...

     - Выпьем за приятную встречу, - хозяин поднял свою чарочку, опрокинул в рот, чуть поморщившись по русскому обычаю, лениво прожевал огурчик. - А что это у нас мистер сидит?

     Он подтолкнул "Кука" локтем в бок и громко спросил:

     - Мистер Кук, ты меня уважаешь?

     Американец мгновенно очнулся, осоловелыми глазами уставился на стол перед собой и с неожиданным проворством сцапал предупредительно наполненную хозяином стопочку. Держа ее на весу и ухитрившись не пролить ни капельки, браво гаркнул:

     - Прошка, епит тфоя мать, уважаю?

     Выплеснул водку в рот, с царственной непринужденностью подцепил пятерней заливного, но до рта не донес - замер на миг, пуча глаза, посидел так и медленно-медленно обрушился лицом на стол, повозился, устраиваясь, и мгновенно заснул. Пес метнул на него быстрый взгляд и, должно быть, успокоенный привычным зрелищем, вновь перенес все внимание на Мазура.

     - Пусть себе дремлет, блаженный, - с прямо-таки отеческой заботой сказал хозяин-Ну-с, пора и представиться? Как вас зовут, я уже знаю, а я-Прохор Петрович Громов, владелец здешних мест. Впрочем, что-то мне подсказывает, что вы обо мне хоть краем уха, да слыхали - коли уж знаете моего мистера Кука...

     Он произнес все это со страшной серьезностью, так веско, что Мазур понял звериным чутьем: за этим столом многое можно себе позволить, распускать язык, как угодно - но угодишь, пожалуй, к медведю в яму за малейшие сомнения в личности "Громова"... Определенно. И потому Мазур не дрогнул ни единым мускулом лица, чуть подтолкнув под столом ногой Ольгу - но она тоже сидела с вежливо-каменным лицом, молодчина...

     Хозяин испытующе смотрел на них. Массивная орденская звезда, бог ведает от кого перешедшая по наследству, заметно оттягивала полу поддевки, и над левой ключицей виднелась светло-коричневая кожаная полоса подмышечной кобуры. Мистер Кук вдруг завозился, не поднимая головы и не открывая глаз, громко забормотал что-то по-английски, кажется, извещал, что заседание совета менеджеров считает открытым - потом в голос заорал:

     - Ептыть, водки! Козьлы, с-суки, пейдорасы...

     Нашарил предупредительно подсунутый хозяином высокий стакан, полный до краев, вытянул, как воду, опять-таки не открывая глаз, вновь успокоился.

     - Каков? - спросил хозяин, честное слово, с нежностью. - Вот так и делают человека из цивилизованного заморского жителя... Угощайтесь, господа, угощайтесь. Вас я, в отличие от Кука, вовсе не собираюсь напаивать до изумления, так что сами наливайте себе по мере потребности и закусочки не забывайте. Все свежее, без консервантов и канцерогенов... Вы, господин майор, не иначе как служили в десанте или иных крайне зубодробительных войсках? Слышал я про вашу Берлинскую бригаду... Ну, не стесняйтесь. Бедный Мишаня был ухайдокан вполне профессионально, да и из кандалов вы, по слухам, выскальзываете, что твой угорь... Все-таки десант?

     - Десант, - кивнул Мазур после короткого раздумья.

     - Замечательно. И курс выживания проходили, конечно?

     - Был грех.

     - Ну что вы так, не грех, а достоинство... И для вас, и для меня.

     Признаюсь честно-вас-то нам, милейший майор, и не хватало. Вы же видели ваших соседей по нарам - ну, дрянь людишки, я вам скажу, слякоть, слизь, горожане балованные...

     - А позволено ли мне будет осведомиться...

     - Прохор Петрович, - мягко прервал его хозяин.

     - А позволено ли мне будет осведомиться, Прохор Петрович, что стоит за столь неожиданным приглашением в гости? Ваши люди разводят столько таинственности и напускают такого тумана...

     - Как им и велено было, вы уж их простите. Что же вы икорку вниманием обходите? По второй, быть может? За приятную встречу мы уже выпили, теперь самое время - за удачную забаву, - он не отрывал взгляда от Мазура, пока тот не наполнил свою чарочку водкой, а Ольгин бокал - шампанским. - Ваше здоровье! Так вот, милейший майор, что касается приглашения в гости, тут я был не оригинален, простите великодушно. Вы же человек местный, слышали, быть может, как развлекались в царские времена наши миллионщики? Вздумается загулять, велит натянуть канат поперек дороги, вышлет молодцев-и нет прохода и проезда ни конному, ни пешему, невзирая на чины и звания... Вот и решил я возродить старую традицию. Только народишко плыл в сети на удивление убогий, узнав о вас, я прямо-таки душою воспрянул... - улыбка у него стала хитроватой. - Ну, не буду вас далее томить. Пригласил я вас, чтобы вы и ваша очаровательная супруга приняли вместе с нами участие в охоте. Вот вам и весь секрет, других не держим...

     - А на кого будем охотиться? - спросил Мазур.

     - Это мы, простите, будем, - с мягкой улыбкой поправил Прохор. - Я и мои гости. А вам выпадает несколько иная роль - потому что на охоте всегда бывает, если можно так выразиться, две стороны. Одна охотится, а на другую, соответственно, охотятся. Без этих двух сторон, согласитесь, охота бессмысленна, необходимы и охотник, и дичь...

     - Это что, шутка? - спросила Ольга.

     - Как по-вашему, все, что вы здесь видели, напоминает хоть немного шутку?

     - Не особенно.

     - Вот видите. Поверьте, все здесь делается всерьез. Даже мой эскулап и орел в золотых погонах нисколечко не играют. Им невероятно хочется жить именно так, и быть именно теми, кого они в данный момент собой представляют.

     Так что для них это - серьезнее некуда. А уж когда речь заходит об охоте, не ищите в ней ни малейшей несерьезности. Нет там и призрака игры...

     - Очень мило, - сказал Мазур. - И как все это, простите, должно выглядеть?

     - Вот это уже деловой разговор, - кивнул Прохор. - Выглядеть все будет предельно просто. Послезавтра, а может быть, уже и завтра вас забросят на вертолете в тайгу. Вертолет немедленно улетает, и вам дают час форы. А через час мы начинаем охоту. Разумеется, если вы будете себя вести, как и подобает приличной дичи, забава затянется не на час и не на сутки... Без минимума снаряжения я вас не оставлю, не беспокойтесь-дам ножи, немного еды, спички... Компаса, простите, дать не могу-вы когда-нибудь видели медведя или оленя с компасом? Я тут, пока летел, кое-что обдумал... Персонально вам, майор, я даже дам наган с патронами. В последнее время дичь нам попадалась трусливая и ленивая, так что не помешает, право, добавить пикантности, пощекотать нервы, чтобы для охотника это стало не просто безопасной забавой, а обрело определенный риск для жизни...

     - Я ж могу рассердиться, - сказал Мазур. - И влепить из вашего нагана кому-нибудь между глаз...

     - И прекрасно! - воскликнул Прохор. - Не думайте, бога ради, что вам подсунут пустышки. Настрого прослежу, чтобы патроны были боевыми. Вы, должно быть, сами понимаете: охота, где нет для охотника ни малейшего риска, превращается в совершенно убогое развлечение вроде стрельбы по пустым бутылкам... Я вам не просто разрешаю воспользоваться оружием-я настаиваю, чтобы вы его пускали в ход при первой же удобной возможности!

     - А вы?

     - Простите, майор?

     - Вы будете с оружием?

     - Естественно. Мы же охотники. Все должно быть честно. Если вам разрешается стрелять в охотников, они должны отвечать тем же.

     - А потом?

     - Когда - потом?

     - Ну, чем эта ваша охота должна закончиться? - спросил Мазур.

     - Помилуйте! Чем заканчивается приличная охота? Неужели вам еще нужно объяснять?

     - Так это что, всерьез? Казалось, Прохор огорчился:

     - Бог ты мой, а мне-то казалось, я вам все растолковал быстро и недвусмысленно... Конечно, майор. Все всерьез. Как настоящая испанская коррида-я умолчу о португальской, это сущая профанация, там с быком просто играют... Все всерьез. Если вас настигнут, все для вас кончится крайне печально-уж простите, я не намерен золотить пилюлю и предпочитаю внести ясность сразу. Это же охота...

     - Это же убийство! - сказала Ольга.

     - Простите, вы ошибаетесь, - вежливо поправил Прохор. - Это все-таки охота, древнее и благородное занятие настоящих мужчин. Не думаете же вы, будто я настолько лишен благородства, что выпущу вас в тайгу в кандалах? Что вы...

     Никаких кандалов. У вас будет свой шанс. Признаюсь откровенно, зыбкий шанс, невеликий согласно теории вероятности-но он будет. Настоящий охотник никогда не потребует, чтобы оленя для него привязали к дереву. Мы, я и мои друзья, до таких пошлостей никогда не опускались. Любим настоящую охоту...

     Мазур аккуратно налил себе водки и выпил. Опустив взгляд в тарелку, работал вилкой. Мысли не растекались по древу, он как-то сразу поверил, что розыгрышем не пахнет. Столь гнусно начавшееся предприятие чем-то подобным и должно было закончиться...

     - Замечательно, - сказал Прохор. - Рад, что в вас не ошибся. Вы не поверите, но до вас попадалась сплошная слякоть. Мне рассказали, этот иркутский докторишка долго визжал что-то насчет того, что мы не имеем права...

     - А вы имеете? - небрежно спросил Мазур, подняв глаза.

     - Естественно. Право сильного - вам это что-нибудь говорит? Изначальное право рода человеческого, впоследствии немного пришедшее в упадок из-за преобладания слабых, выдумавших для защиты от сильных так называемые законы... Но вы же-сильный человек, майор? Надеюсь, не станете пугать меня прокурором? И прочими страшилками цивилизованного мира? Впрочем, сразу уточню, вы вправе жаловаться любому прокурору... как только до него доберетесь. Воля ваша. Я же сказал, вы будете без кандалов, дорога открыта...

     - И она тоже? - Мазур кивнул на Ольгу.

     - Конечно. Разлучать вас было бы слишком жестоко, не так ли? Кузьмич на моем месте обязательно процитировал бы что-нибудь из Писания - насчет того, что жена обязана повсюду сопровождать мужа своего... Но я, скажу по совести, не особенно крепок в вере. Вы оба, что-то мне подсказывает-тоже. Просто я предпочитаю играть честно. Ну не брать же вашу очаровательную жену в рабство или отдавать на потеху Кузьмичевым дикарям? Справедливости ради ей следует предоставить тот же шанс, что и вам. "Едина плоть", как-никак, если все же вернуться к Писанию...

     Мазур переглянулся с Ольгой. Глаза у нее были испуганные, но собой владела - принужденно усмехнувшись, потянулась к бутылке шампанского. И горлышко всего лишь раз звякнуло о край бокала.

     - А где тут подвох? - спросил Мазур.

     - Нет здесь никакого подвоха. Абсолютно честная игра. Перед вами открыты все дороги, бегите, как японцы выражаются, на восемь сторон света...

     - А вы - следом?

     - А мы-следом. Как охотникам и положено. Нет, майор, вы мне положительно нравитесь. Мало того, что не кипятитесь, еще и ведете себя, как джентльмен, - "и единого грубого слова, ни единого неприглядного эпитета...Прохор созерцал его с рассеянной улыбкой. - И даже, я бы сказал, повеселели.

     Тайга вас не пугает, а? Ну и великолепно. Заранее предвкушаю поистине царскую охоту... Угощайтесь, прошу вас. Нам нет никакой необходимости смотреть друг на друга зверьми, право. То, что мы оказались в этой игре по разные стороны, еще не означает, будто необходимо скалить клыки и плеваться... Давайте останемся благородными людьми, идет?

     Мистер Кук открыл один глаз и хрипло промычал:

     - Янки Дудль был в аду, говорит - прохлада... И умолк. Мазур играл массивной вилкой. Пожалуй, и зорко следивший за ним пес не успеет помешать полету этой вилочки по немудреной траектории-прямо к глотке Прохора Петровича. А что потом? Даже если удастся нейтрализовать и пса-что потом?

     Да тот же бег по тайге-если повезет. Без обуви, без еды... нет, слишком много здесь стволов и лошадей. Не дадут пересечь долину. Гораздо проще подождать денек - и играть по тем правилам, какие предлагают, но с неизмеримо большими шансами...

     - Вы мне положительно нравитесь, майор, - повторил Прохор. - Вообще-то, вы мне начали нравиться заочно - как только я узнал, что Кузьмич вас форменным образом возненавидел. У этой старой паскуды нюх потрясающий. Слабаки и слизняки у него вызывают не более чем тихое презрение - а вот чтобы заслужить его ненависть, нужно быть личностью...

     - А он в охоте будет участвовать? - с надеждой спросил Мазур.

     - Нет, к сожалению. Мне и самому интересно было бы взглянуть, как вы попытаетесь друг до друга дотянуться - но Кузьмич мне нужен здесь.

     Редкостная сволочь, верно? Всерьез подозреваю, что он и меня втихомолку ненавидит, но это особой роли не играет-лишь бы боялся, как надлежит... - он посмотрел на Ольгу. - У вас великолепная жена, майор. Ни малейших признаков истерики, а ей ведь страшно... Она в вас верит, а?

     - Представьте себе, - неприязненно бросила Ольга.

     - Замечательно, - сказал Прохор без тени издевки. - Бога ради, не сочтите за оскорбление или насмешку, но вы, я уверен, будете сущими звездами как прошлого, так и нынешнего охотничьих сезонов. На сей раз гости у меня будут исключительно иностранными, и вы уж покажите им, на что способна Сибирь-матушка...

     - Иностранцы? - поднял брови Мазур.

     - Ну да, - безмятежно сказал Прохор. - Мое предприятие, знаете ли, международное. Интернациональное, как выражались в прежние времена. Они там, за бугром, пресыщены, как рождественские гуси в мешочках, и мне приятно, что российская земля всех иноземцев снова обогнала и показала, что умом ее не понять... Если вы подстрелите кого-нибудь из залетных жирных гусей, я ничуть не обижусь. Правда, сердце мне подсказывает, что беречь патроны вы будете для меня, я ведь отсиживаться в кустах не стану... Сделайте одолжение. По секрету признаюсь, мне в последнее время стало очень скучно жить, и вы, майор, прямо-таки вливаете в меня жизненные силы. Надеюсь, я не кажусь вам чудовищем? Или безумцем? Смелее, я обещаю, что никаких наказаний не последует...

     - Есть у меня впечатление... - сказала Ольга.

     - Ну-ну, - любезно сказал Прохор.

     - Нет уж, - сказала она с обаятельной улыбкой. - До сих пор задница от плетки болит. Я не боюсь, просто сидеть неудобно...

     - Заверяю вас, никаких репрессий...

     - А вы правда не сумасшедший?

     - Вряд ли я псих, - сказал Прохор серьезно. - Если даже и сумасшедший, то в нашем мире, где столько безумцев, я вряд ли буду так уж бросаться в глаза...

     И потом, что вы нашли безумного в охоте? Мысля масштабно, война - та же охота на человека, вы у мужа вашего спросите... Только обставлена иначе.

     Никаких религиозных препятствий в данном случае нет. Что до моральных... Ну, не смешите, Ольга Владимировна. Все зависит от точки зрения. Вы попали не на ту сторону, только и всего. Вот вам и не нравится затея. Повернись иначе, могли и оказаться на той стороне, где в приятном предвкушении смазывают ружья, кормят собак... Я не любитель философствовать, как мой Кузьмич.

     Всего-то навсего отношусь к жизни раздумчиво. Даю вам честное слово: я вас немедленно отпущу с мужем вместе, если отыщете сейчас убедительные аргументы для такого решения. Я понимаю, вам "не хочется". Но перед правом силы это чрезвычайно слабый аргумент. У вас есть другие? Нет? Вот видите... А что до "чудовища"... Монстр вас пытал бы, насиловал, издевался - по-моему, ничего подобного не наблюдалось. Я пытаюсь, как могу, компенсировать вам все будущие неудобства. Что, цепи? Снимут, как только выйдете, я бы прямо сейчас распорядился, но ваш благоверный может, признайте, что-нибудь отчаянное выкинуть... Смерти я не боюсь - боюсь глупой смерти.

     - Я постараюсь, - пообещал Мазур, глядя ему в глаза.

     - Я тоже, майор, - кивнул Прохор. - Ешьте, ешьте, осетринки положите, замечательного копчения, с можжевельником... Рекомендую кедровую наливку, вон тот графин. Да, так вот, Ольга Владимировна, мораль-штука прихотливая.

     Меняется, проституточка, вместе с бегом времени. Если только на этой веселой планете мало-мальски цивилизованная жизнь продержится еще лет двести, мы, все трое, даже в этнографические курьезы не попадем, не говоря уж о суде истории. Ну какой такой суд истории? Какая боль за предков? Вот вы из Петербурга, как я помню. Очаровательный город, ассоциации возникают сплошь почтительные: Кваренги, Росси, Фальконе, фонтаны петергофские... А сколько там косточек, милейшая Ольга Владимировна, под этими дворцами и фонтанами? И не одни русские - Петрушка, реформатор припадочный, в эти болота еще и сорок тысяч пленных шведов положил. Вы не знали? Есть у меня знакомый профессор из Упсалы, он мне про своих несчастных земляков подробно растолковал, и даже цифирку, как позже другие объяснили, чуточку преуменьшил, чтобы русского гостя не травмировать... Так вот, к чему это я - вы же, Олечка, над этими костями цокотали каблучками столько лет, на свидания бегали, за мороженым, и ни разу у вас в сердце ничего не закопошилось, кроме любви к родному великому городу. Правда? Вот и над нашими косточками то же будет через пару веков - и при чем тут мораль? Мораль ваша - все равно, что огонек, по шнуру бегущий. Сверкнул, пшик и погас... Я не прав, майор? - он внимательно глянул на Мазура и улыбнулся Ольге. - Муж ваш практичнее на эти вещи смотрит.

     Его философия тоже не интересует ничуточки, уже прикидывает, как бы ему половчее и ноги унести, и меня предварительно зарезать...

     Мазур старательно накладывал себе на тарелку той самой копченой на можжевельнике осетрины, гусиную лапу с хрусткой золотистой корочкой, клал икру ложками. Конечно, он самую чуточку работал на публику, сиречь на Ольгу, внушая ей спокойствие и уверенность таким поведением - но игра игрой, а пренебрегать таким столом тоже не стоило. Определенность была полная, и потому он не считал нужным зря дергаться. Добраться до тайги, а там посмотрим...

     - Во всем этом есть только одна недоработочка-сказал он, плеснув себе ароматной водочки-Предположим, мы наотрез откажемся участвовать в этой вашей охоте? Хоть режьте, хоть насилуйте. Сядем сиднем под елкой и с места не сдвинемся. А? Встретим, так сказать, смерть лицом - но без предварительной беготни?

     Прохор усмехнулся не без загадочности и промолчал. Мазур, долго буравя его взглядом, но так и не дождавшись ответа, пожал плечами и принялся уплетать за обе щеки все, что лежало на тарелке. Мистер Кук громогласно храпел, совсем по-русски.

Глава 7

ПЕЙЗАЖ ПЕРЕД БИТВОЙ

     Прохор свое слово держал - едва они с Ольгой, ощутимо отяжелевшие от съеденного и выпитого, покинули гостеприимного (чертовски гостеприимного!) хозяина, кандалы сняли с обоих. Правда, охранник вместо прежних двух шагов держался от них не менее чем в пяти метрах, и Кузьмич старался не подходить близко. Прекрасно понимая код мыслей старика, Мазур решил немного поиграть у него на нервах - благо был, как-никак, несколько хмелен - и бодро окликнул:

     - Кузьмич, старче божий! А знаешь что? Сердце мне вещует: если я тебя, паскудника старого, сейчас пришибу, же за это ничего и не будет-я ж нынче, как прима-балерина!

     - Тьфу на тебя! - отплюнулся Кузьмич, но осторожность удвоил.

     И в тюрьму уже не зашел, остался около крыльца, предупредительно распахнув дверь. Охранник тоже не пошел в глубь коридора, встал возле двери.

     Зато караульный, несший службу возле камеры, вел себя крайне беспечно: мельком глянув на входящих, вновь приник к окошечку, похохатывая и ухая от избытка чувств. Из камеры доносился шум нешуточной свалки. Карабин караульного оказался прислонен к стене, в пределах досягаемости, но Мазур бросаться к нему не стал: изучил уже здешнюю методику, карабин, вероятнее всего, опять без патронов, а даже если и заряжен, жизнь этого усатого и жизнерадостного болвана предметом серьезного торга ни за что не станет стоит вспомнить, как легко списали в тираж незадачливого Мишаню, будто костяшку на счетах перебросили... Поэтому Мазур, хладнокровнейше скрестив руки на груди, рявкнул:

     - Мне что, в коридоре стоять?

     Караульный нехотя оторвался от окошечка. Внутри кричали, послышался женский визг, хлесткие удары, что-то со стуком разлеталось по полу-и всему этому аккомпанировал неумолчный звон железа. Догадаться было немудрено.

     Ну так и есть - в камере увлеченно дрались. Эскулап и толстяк возились на полу, сплетясь в невообразимую фигуру, молотя друг друга как попало и по чем попало. Похоже, они бы и рады выйти из клинча, но надежно перепутались цепями и распутаться уже не могли. Виктория ошалело металась вокруг, то пыталась помочь благоверному выпутаться-в прямом смысле слова-то наудачу проезжалась извечным женским оружием, ногтями, по физиономии толстяка, уже украшенного по щекам и лбу несколькими влажно-алыми полосами.

     Мазур, обогнув дуэлянтов, запрыгнул на нары и быстрым взглядом оценил обстановку. Одна пластиковая бутылка так и лежала на нарах неоткупоренной хороши гуси, это они после первой моментально пошли вразнос...

     Закурил, созерцая потасовку. Поймал себя на том, что искренне презирает этих людей, а это плохо, это в нем что-то новое прорезалось-с каких таких пор начал с презрением относиться к другим только оттого, что они оказались слабее в нелегких жизненных испытаниях, ибо не прошли кое-какую суровую школу? Положительно, в этом узилище на поверхность души поднимается довольно грязная пена, о наличии которой в глубинах подсознания вроде бы и не подозревал...

     - Да помогите же! - отчаянно закричала Виктория, повернув к нему заплаканное лицо.

     Мазур вздохнул, неторопливо слез с нар, постоял над звенящей грудой буйной человеческой плоти, набрал в грудь побольше воздуха и боцманским голосом заорал:

     - Пр-рекратить! Поубиваю, суки!

     Груда не сразу, но распалась - на двух встрепанных и перемазанных кровью мужиков. С угрожающим видом Мазур стоял над ними, пока не остыли, но цепи все еще соединяли их, будто сюрреалистических сиамских близнецов.

     - Ну-ка, распутались помаленьку, - сказал он уже мирно. - Вот так... рученьку сюда, доктор, а вы, мсье Чугунков, сделайте пируэт вправо, цепочка-то и размотается... Чует мое сердце, толстый, что ты опять в зачинщиках...

     - Я бы вас попросил! - рявкнул толстяк. - Я кандидат наук...

     - Люблю интеллигенцию-сказал Мазур, похлопал его по плечу. - Но если вы, господа интеллигенты, разброд и шатание вносить будете в спаянные ряды заключенных, я на ваши степени и дипломы не посмотрю... Вика, с чего это они так развеселились? \ - Он ко мне полез, - угрюмо сказала Вика, кивая на толстяка. - А Виктор...

     - А Виктор вознегодовал-понятливо кивнул Мазур. - Ну, ясно. Толстый, у тебя определенно эротическое буйство началось, и перманентное, как революция у проститутки Троцкого... Смотри у меня.

     - Ты у меня сам смотри! - заорал толстяк, дыша перегаром и смахивая кровь со щек. - Вы почему оба без цепей? Ты, вообще, кто такой? Почему распорядок не для вас писан? Вы кто такие оба?

     Истерия-штука заразительная. Мазур видел, что у бедолажной четы Егоршиных лица мгновенно стали злыми и подозрительными. И прикрикнул:

     - Ну-ка, без митингов! Нашли крайнего, все тут в одинаковом положении...

     Унялись, а то уйму!

     Они унялись, успели уже выработать здесь условный рефлекс на командирское рыканье. Но Виктория, поправляя волосы закованными руками, все же спросила не без надрыва:

     - А в самом деле, почему вам такие вольности?

     - Как себя поставишь, - отрезал Мазур. Увидел, что потные, раскрасневшиеся дуэлянты жадно поглядывают на нетронутую бутылку водки, подобрал ее и кинул в угол, к своему месту. - Нет уж, хватит с вас, голубки, всем скоро силы понадобятся, а от похмельных от вас толку чуть...

     - Вы хоть знаете, что нам тут готовят? - спросила Виктория.

     - Знаю, - сказал он мрачно. - Тем более, не водку надо жрать, а вспоминать навыки бега...

     Бывает хуже, мог бы он добавить. Когда под тобой нет глубины, а низко над волнами несется вертолет с подвесным гидролокатором, и вслед широкой цепью идут мотоботы, а с них спиной вперед рушатся в воду чужие аквалангисты. Или когда твои парни в отчаянной спешке подрывают портовые арсеналы и секретное оборудование, которое никак нельзя оставлять противнику, а "Саладины" полковника Касема уже рычат моторами совсем рядом, так, что их пулеметы лупят прямой наводкой по ожидающему твою группу, последнему эсминцу, а тебе еще нужно поднять на воздух три пакгауза, собрать всех, погрузиться и выйти из залива. После этих веселых передряг бескрайняя тайга, пусть даже с идущей по пятам погоней, покажется землей обетованной...

     - Знаю, - повторил он мягче. - Но главное, без соплей...

     - Думаете, есть шанс? - она смотрела на Мазура с пугливой надеждой.

     - Он всегда есть, - буркнул Мазур, отвернулся и полез на нары.

     - Наговорит он тебе, - бормотал толстяк. - Лично мне эти два индивидуума крайне подозрительны, да и прецедент есть...

     - Цыц! рявкнул Мазур, и кандидат неизвестных наук покорно умолк.

     Что не понравилось Мазуру в самом себе-так это гаденькое сознание превосходства над собратьями по несчастью. Радость оттого, что других унижают, а с ним, наоборот, обходятся даже уважительно... Нашел чему радоваться, балда. А ведь, когда-то прочитав в исторической книжке, что благосклонный взгляд надсмотрщика был для галерного раба нешуточной наградой, не поверил. Оказалось, так оно и есть...

     Пора было обдумать предстоящее. Прохор, конечно, человек психически ненормальный, но от этого не легче. Даже труднее, пожалуй. Масса психических болезней основана на том, что в мозгу поселяется одна-единственная бредовая идея-а дальше субъект действует с несокрушимой логикой, дьявольской изобретательностью и целеустремленностью. Вроде резвящихся годами сексуальных маньяков. Или наполеоновского генерала Мале, который, выбравшись из сумасшедшего дома, ухитрился исключительно силой убеждения поднять солдат, арестовать нескольких министров и на несколько часов стать хозяином Парижа, пока власть предержащие не очухались от шока и не сообразили, что это не военный переворот, а самодеятельность безумца...

     Во всяком случае, окружение Прохора состоит отнюдь не из безумцев. И возможности у них по сравнению с Мазуром широчайшие. Прохор вскользь упоминал о двух охотничьих сезонах. Коли уж до сих пор здешние охотничьи забавы остаются тайной для большого мира - логично заключить, что ни один из тех, кому выпала роль дичи, из тайги не выбрался. А это, в свою очередь, подразумевает изощренное мастерство в организации охоты. Что это может быть?

     И в чем тут подстраховка? Решительно непонятно...

     Есть великолепный вариант-захватить вертолет. Худо-бедно водить вертушку Мазур умел, хулиганские фигуры высшего пилотажа проделывать вряд ли сможет, но уйти уйдет. Однако на такой исход рассчитывать всерьез не стоит-аэродром еще нужно искать, и неизвестно, сколько там народу... Значит, выход один: смирнехонько принимать условия игры, десантироваться в тайгу, а уж там усиленно играть в кошки-мышки... Благо тут два варианта: либо посвятить все силы и выдумку примитивному бегству, либо рубить хвост кусками по наработанному обычаю <"Рубить хвост кусками" - жаргонное название одного из тактических приемов, применяемого в спецвойсках. Уходя от погони, диверсант довольно долго бежит, добиваясь того, чтобы его преследователи растянулись длинной цепочкой, отдалившись друг от друга. После чего резко поворачивает назад и кончает с самым прытким, вырвавшимся вперед, бежит дальше - и, улучив подходящий момент, проделывает то же снова и снова. - Прим. авт.>...

     - Настроение? - тихонько спросил он Ольгу.

     - Паршивое, честно говоря, - ответила она полушепотом. - Бред какой-то...

     - Ничего, - сказал Мазур. - Ты, главное, малыш, держи хвост пистолетом, а остальное приложится...

     - Дай водки! - дико заорал толстяк. - Водки дай, говорю! Ведь подыхать придется!

     - Подыхать лучше всего на трезвую голову, - непреклонно сказал Мазур.Сиди, доцент...

     После полудня в замке проскрипел ключ. Дверь распахнули, и успевший уже надоесть голос Кузьмича объявил:

     - Выходите, гости дорогие. Опять по тайге прогуляемся, покажу вам поучительное зрелище...

     На сей раз верховых охранников было целых пятеро. Повозка, как быстро определил Мазур, катила в те же места, где совсем недавно им показывали выставленного "на комарики" беднягу штабс-капитана-ну да, так и есть, справа меж деревьев показалась та самая поляна, только деревянная конструкция на сей раз пуста. Пахнуло гниющим мясом, вокруг повозки сразу заклубилось невесомое облачко гнуса, Кузьмич пшикнул из ярко раскрашенного баллончика, и мошки ненадолго отвязались.

     Проехав метров пятьдесят, повозка остановилась. Раздался звон цепей - с остальной троицы кандалов так и не сняли, скорее всего, просто по забывчивости, потому что психологическая обработка определенно кончилась.

     - Пойдемте, милые, - сказал Кузьмич, держась подальше от Мазура. - Вот тут кое-кто недвусмысленно заявлял, что он, стервец, ни в какой охоте участвовать не намерен ни в каком качестве. Сяду, кричит, под елочку - и режьте меня... Резать никого не будем, нешто это дело-резать ножичком живого человека? А вот что мы сделаем, если кто примется лодырничать и нагло отлынивать, я вам сейчас покажу... Вперед!

     Вскоре обнаружилась тропинка, уводящая в чащобу, и конвоиры повернули процессию туда. Закованные едва тащились, обуреваемые похмельем, водка выходила потом, и Мазуру с Ольгой приходилось приноравливаться к их черепашьим темпам. Мазур не без труда подавил в себе желание молниеносно достать оказавшегося ближе других Степана, забрать автомат и начать игру прежде времени. Натренированные рефлексы так и рвались наружу...

     Тропа расширялась, а тайга чуточку поредела. На полянке Мазур увидел колодец, прикрытый шатровой крышей на четырех столбах-простых, без всяких выкрутасов. Тут же стояли две больших избы, столь же незатейливых, но срубленных на совесть. Из труб поднимался раскаленный воздух, внутри звенела посуда, но встречать прибывших никто не вышел.

     Мазур задрал голову. На двух высоченных столбах, отстоящих друг от друга метров на двадцать, растянута довольно сложная антенна. Судя по высоте столбов, форме антенны и ее ориентировке относительно сторон света-отсюда можно без труда держать связь и с Шантарском, но столь ценное наблюдение в быту полностью бесполезно. Предположим, удастся сюда прорваться и вызвать кое-кого из знакомых - что дальше? Самолет прилетит самое малое через час, а за это время избу сто раз спалят вместе с засевшим в ней "морским дьяволом"... Нет, не стоит тешиться наполеоновскими планами. Цель одна попасть в тайгу, а там охотнички посмотрят, как умеет вести себя на суше зубастая рыбка пиранья...

     - Направо, - прикрикнул конвоир. - Мимо скамейки - и по тропке, по тропке...

     Тропинка вскоре уперлась в высокую стену из ошкуренных бревен, успевших уже потемнеть, - похоже, мощная изгородь без малейшего просвета сооружена самое малое полгода назад.

     - Направо, - последовал окрик.

     Все двинулись направо вдоль ограды, пока не оказались перед проемом.

     Оттуда несло смешанным запахом падали и гнили, за проемом был неширокий помост, окруженный деревянным заборчиком, нависший над огромной ямой.

     - Все туда, - сказал Кузьмич. - Посмотрите сейчас, что бывает с лодырями...

     Марш!

     Едва они вошли на помост, сзади с грохотом захлопнулась высокая калитка, лязгнул засов. На противоположной стороне квадратной ямы Мазур увидел такой же помост, окаймленный таким же хлипким заборчиком. Посмотрел вниз.

     Яма была метров двадцати в длину и в ширину-и глубиной метров в десять.

     На дне валялись кости, ветки, какой-то мусор, падалью воняло вовсе уж нестерпимо, и что-то живое, большое, сильное с недовольным ворчанием заворочалось прямо под помостом, заскреблось по бетонированным, отвесным стенкам ямы.

     Дружно взвизгнули женщины, и Мазур сообразил наконец что это и есть пресловутая медвежья яма. Сам инстинктивно отшатнулся от невысокого барьерчика-а остальные уже жались у запертой калитки.

     Но медведя прекрасно было видно и оттуда. Он косолапо вышел на середину, громадный, неуклюже-грациозный, встал столбиком, шумно нюхая воздух, развернулся в сторону людей на помосте, коротко, утробно прорычал. И остался на том же месте - видимо, давно успел сообразить, что людей с этих двух насестов ему ни за что не стащить, а потому не стоит и суетиться. Медведь животное умное, не зря таежный кочевой народ верит, что человек именно от косолапого амикана <"Амикан" - название медведя у эвенов, "аю" - у хакасов. - Прим. авт.> и произошел... Как любил говаривать майор Султреков, поддавши, "аю-аю это вам не баю-баю"...

     Мазур подошел к краю, осторожненько попробовал - барьер держится вроде бы прочно. Медведь разглядывал его с нехорошим интересом, пустив из пасти струйку слюны. В тайге, в это время года косолапый почти всегда безопасен но этот, Мазуру чутье подсказывало, особенный... На противоположный помост вышли несколько человек. Медведь враз повернулся к ним. Кузьмич махнул картузом и крикнул:

     - Вот вам, господа, и полная свобода выбора! Кто не хочет играть в хозяйские игры, перекрестись и сигай вниз! Один вот лодырничать настроился...

     Он посторонился. Двое вытащили на помост отчаянно бьющегося человекастранно, но он не кричал, молча пытался вырваться. И тут же верзилы, рывком вздернув его в воздух, перевалили через барьер. Стало видно, что под мышками у него пропущена петля, он повис на толстой веревке, отчаянно суча ногами, обеими руками вцепившись в эту самую веревку, попытался даже по ней взобраться - но веревку быстро вытравливали, человек опускался все ниже. И тут он завопил так, что волосы вставали дыбом. Медведь оживился, рысцой направился к тому месту. Мазур застыл, сжав тесаные доски барьерчика.

     Нечеловеческие крики проникали под череп, там, на противоположной стороне ямы, перекинули через ограду свободный конец веревки, и она полетела к земле, свиваясь клубком. Еще один жуткий вопль, короткое рявканье зверя-и медведь навалился на жертву, послышался хрип, крики смолкли, слышалось лишь довольное урчанье.

     Мазур обернулся. Никто не смотрел вниз, все четверо, пряча лица, сбились в кучу у запертой калитки - сработал, должно быть, сохранившийся с первобытных времен инстинкт. Ему самому стало жутко, но он справился с собой, потому что слишком часто видел, на что способны люди в отношении себе подобных...

     Покосился через плечо. Медведь, пятясь задом, волок неподвижное тело прямо под помост - там у него, видимо, было нечто вроде берлоги. Следом, размотавшись на всю длину, тащилась веревка. Кузьмича и его людей на помосте уже не было.

     Когда их выпустили с помоста, охранники без команды отступили подальше Мазур догадывался, что вид у него не самый добродушный. Ему нестерпимо хотелось кого-нибудь из них убить, голыми руками, как прекрасно умел. И неглупый Кузьмич не рискнул сесть на повозку-пошептавшись с одним из своих, забрал у него коня. В седле он, несмотря на годы, держался неплохо, поводья держал уверенно. Толстяк начал явственно поскуливать, и Мазур хлопнул его по шее, чтобы, не дай бог, не распространил истерику на остальных - Ольга и без того едва сдерживала слезы, а на Викторию вообще не хотелось смотреть.

     ...Вертолет взлетел над заимкой, когда повозка выехала из тайги.

     Поднявшись метров на пятьдесят, чуть клюнул носом и понесся по прямой, с шелестящим свистом прошел над повозкой, обдав могучей воздушной струей.

     Лошади заржали, метнулись вправо-влево, но тут же успокоились. Проводив вертушку взглядом, Мазур засек направление, в котором она удалилась чисто машинально, как будто это могло на что-то пригодиться... Похоже, вертолет тот же самый.

     Один из распахнувших ворота караульщиков шустро подбежал к тяжело слезавшему с коня Кузьмичу, зашептал что-то, тыча рукой в сторону терема.

     Кузьмич выслушал, обернулся к вознице и махнул в ту же сторону. Повозка покатила к парадному крыльцу, окруженная всадниками. По-прежнему держась поодаль, Кузьмич распорядился:

     - Слезайте, миряне, люди на вас посмотреть хотят... На крыльце показались несколько человек-все в пятнистых камуфляжных комбинезонах и высоких ботинках, впереди вышагивал Прохор, одетый точно так же. Мазур разглядывал незнакомцев так, словно собирался запомнить навсегда, а они таращились на выстроившихся неровной шеренгой пленников с восторженным ужасом и легкой брезгливостью цивилизованных людей, угодивших в становище первобытного племени. Определенно это и были иностранные друзья Прохора-мужики уже не первой молодости, все четверо, но подтянутые, с прекрасными зубами, розовощекие, а сухопарой светловолосой женщине Мазур готов был дать с ходу лет двадцать пять, но присмотрелся к ее шее и набавил еще двадцать. Все пятеро в этой одежде вовсе не казались ряжеными, комбинезоны сидели на них на удивление ловко - словом, все выглядят опытными охотниками, крепкими на ногу, сухопарая баба, опережая события, уже смотрит, словно прицеливается по бегущему...

     На рукаве у каждого красовалась большая черная нашивка, круглая, с золотым ободком, изображением золотого арбалета в центре и аккуратными мелкими буквами "Охотничий клуб "Золотой арбалет". Шрифт латинский:

Gunning-club "Golden Arbalest". Ну да, правильно, в английском "gunning" означает именно ру-жейную охоту. Хотя, если уж быть лингвистом, тут более уместно "to poach" <"To poach" - заниматься запрещенной охотой (англ.). - Прим. авт.>, подумал Мазур. И уточнил про себя: ну коли уж пошла такая игра, гады, я вам тоже могу устроить "cubbing" <"Cubbing" - охота на зверей (молодых, полных сил) (англ.). - Прим. авт.>...

     Поймав взгляд сухопарой блондинки, он усмехнулся и кивнул небрежно, чуть ли не презрительно. Должно быть, дама поняла нюансы - поджала губы, вздернула подбородок. Что-то тихо спросила у Прохора, тот ответил ей погромче, на английском. Мазур расслышал "спешиэл форсиз" и осклабился.

     Потом громко спросил:

     - Прохор Петрович, а вы их предупредили, что собираетесь дать мне пушечку?

     Прохор, ухмыльнувшись, спокойно перевел. Тот, что стоял с ним рядом, высоченный, поджарый, обиженно вскинулся, даже сделал шаг с крыльца, громко бросил:

     - Переведите этому команчу: так даже интереснее, и добавьте, что я охотился на носорога без подстраховки...

     - Команч и так все понял-ответил Мазур по-английски же. - До встречи сэр...

     Высокий выдержал характер-сделал ручкой, ослепительно улыбаясь, кивнул:

     - О, разумеется, сэр, до встречи... Как насчет завтрашнего дня?

     - Почту за честь, сэр, - сказал Мазур. - Вы знаете, где меня искать, сэр?

     - Конечно, сэр...

     - Черт, каков экземпляр! - не сдержавшись, воскликнула сухопарая. - Нет, мальчики, этот индеец мой, и если кто-то сунется меж ним и моим ружьем...

     - Не могу вам ответить тем же, леди-оскалился Мазур.

     До нее не сразу, но дошло, возмущенно задрала голову и ушла в дом. Прохор благостно улыбнулся и кивнул:

     - Великолепно, майор, вы сразу взяли нужный тон, я рад, что все вы подружились... Не смею задерживать, - и перешел на английский. - Пойдемте, господа, прошу к столу...

     - Ну, прошу до горницы! - заторопился охранник.

     Уходя с остальными, Мазур внутренне кипел, но старался этого не показывать. Больше всего его взбесила именно эта вальяжная непринужденность заморских визитеров, заранее смотревших на него, как на будущий трофей.

     Положительно, в двадцатом столетии человечество немного одурело... И наплевать сейчас, что его собственные предки были ничуть не лучше, что таскали в баню крепостных девок и зашивали в медвежью шкуру проштрафившихся мужичков, а потом спускали борзых или меделянцев... Те-перь во дворе - конец двадцатого века и охотиться на людей забавы ради есть безусловное извращение...

     Потом ему в голову пришла немудреная и унылая мысль: а может, Бог все же есть, и происходящее - как раз та самая пресловутая расплата "за грехи отцов"? Ольге-за все лихие грехи былых Вяземских, особенно опричных сподвижников Ивана Грозного, а ему-за все, что натворили в прошлом гонористые и скорые на расправу шляхтичи с Поморья?

     Нет, чересчур унылая была мысль, и верить в нее никак не хотелось... Не хочется полагать у Бога, в которого хоть и не веришь, но смутно уважаешь, такой жестокости-предположим, сам Мазур и заслужил кое-какое возмездие за прошлые художества, но Ольга-то в чем виновата?

     В камере все было по-прежнему, никто и не подумал убрать рассыпанную по полу и нарам закуску. Мазур положил еще подальше в угол нетронутую бутылкуможет, удастся прихватить ее с собой, вдруг и позволят. И в качестве дезинфицирующего средства пригодится, если случатся какие царапины-но, главное, можно распрекрасно обработать след, если пустят собак... Табачку еще нужно выпросить побольше-с той же благородной целью...

     - Но это же не может быть всерьез... - медленно, растягивая слова, с нехорошим надрывом сказала Виктория. Она сидела на нарах и слегка раскачивалась взад-вперед. - Фантасмагория, бред, проснуться нужно...

     - Не получится, - серьезно сказал Мазур. - Так что возьмите себя в руки, тут голову терять никак нельзя...

     Он показал взглядом доктору - мол, что ты сидишь, как истукан, успокой бабу, - но тот восседал со столь потерянным видом, что бесполезны были любые намеки. Врезать хотелось, и все тут. Бог ты мой, хотя бы одного дельного мужика в напарники, не обязательно из своих - просто настоящего парня, не нытика. Может, оказавшись на воле, доктор оклемается, и из него выйдет толк?

     Доктор в тайге - вещь полезная...

     - Виктор, - сказал Мазур мягко. - Вы по каким болезням доктор?

     - Что? - тот недоумевающе уставился на него. - А... Хирург.

     Вещь в тайге полезная, повторил мысленно Мазур. Мало ли что. Сам он неплохо был научен оказывать первую помощь, но возможны неприятности, когда не обойтись без профессионала. Вот только как их намерены швырять в тайгу всей кучей или вразбивку?

     Клацнул замок, дверь распахнулась. В камеру затолкнули человека и поддали ему в спину так, что он пролетел до середины, упал, завозился, пытаясь встать. Получалось плохо-он тоже был закован по рукам и ногам, однако цепи совсем короткие, чуть ли не наручники.

     Мазур совсем было собрался встать и помочь, но вдруг узнал "штабс-капитана".

     - Ого, - почти весело сказал он, не трогаясь с места. - Какие люди в гости к нам...

     - Кузьмич! - взвыл новый жилец, пытаясь на четвереньках добраться до двери. - Христом-богом прошу, сука, посади в соседнюю!

     - Сиди, ваше благомордие, - весело посоветовал в окошечко Кузьмич. - И убьют, так невелика потеря-потешат душеньку напоследок. А у меня ты давно в печенках сидел, так что нет к тебе никакого расположения...

     И окошечко звучно захлопнулось.

     "Может, в самом деле удавить гада?" лениво подумал Мазур. Так ведь, чего доброго, не уберут, до утра оставят, будет тут валяться...

     Штабс после долгих усилий поднялся-таки на ноги, прижался к противоположной стене и взвыл:

     - Ну, подходи, суки! Подходи! Кто первый?

     Лицо у него было опухшее-памятка от жизнерадостных таежных комаров глаза самую чуточку отсвечивали безумием, однако не похоже, чтобы окончательно рехнулся.

     Толстяк с кровожадным выражением лица на четвереньках пополз к краю нар, волоча звенящие цепи.

     - А-атставить, - громко сказал ему Мазур. - Не люблю тех, кто храбер задним числом...

     Толстый бросил на него злой взгляд, но вернулся на место. Штабс презрительно прищурился-пожалуй, он лучше владел собой, чем показалось сначала. Тогда с нар вознамерилась было слезть Виктория, однако Мазур без церемоний придержал ее за цепь, пожал плечами:

     - Мне что, нянькой при вас состоять?

     - Пустите! - она дернулась, повернулась к мужу. - Ну, а ты что сидишь?

     Опять будешь свечку держать? Знаешь, что он со мной делал? И как?

     Слизень... - в ее голосе прозвучало такое презрение, что Мазуру стало неуютно. - Иди, свечечку попроси, у тебя хорошо получается...

     - Вика... - доктор, побагровев и рыская взглядом, попытался взять ее за руку. Она гневно вырвалась:

     - Иди ты! - кивком указала на Ольгу. - Почему ее здесь никто не трахает?

     А? Почему ее не трахают, а надо мной собственный муж свечку держит? Ой, ты и мразь... Подойди, дай ему в морду!

     - Вика, да кончай ты, - ухмыляясь, посоветовал штабс. - Подошла бы лучше, да отсосала, кто знает, вдруг последний раз оргазм ловишь... И не смотри ты так страдальчески, я ж помню, что колодой ты не лежала, а примерно с середины процесса очень даже активно подмахивала...

     Доктор полез с нар. Пригнувшись и подобравшись, штабс сказал крайне многообещающе:

     - Ну подойди, фершал сраный, без яиц останешься... Ну?

     Доктор неловко затоптался у нар и потому безнадежно упустил момент, когда следует без всяких колебаний бросаться и бить. Мазур мысленно плюнул, Викторию ему было по-настоящему жаль. Штабс молча скалился, и вид у него был по-звериному внушительный. Уже спокойно, зная, что драки не будет, с улыбкой процедил:

     - Нет, Виктоша, может, и правда перепихнемся напоследок? Все ж приговоренные, что в этикет-то играть?

     - Ну, хватит, - сказал Мазур громко. - Лично я намерен отдыхать, а потому попрошу тишины. И если ее не будет, я ее сам постараюсь создать... Всем понятно?

     - О! - сказал штабс удовлетворенно. - Наконец-то в камере появился толковый капо, душа радуется...

     Мазур слез с нар, вразвалочку подошел к нему, мирно постоял рядом, глядя, как тот нервничает, потом сделал неуловимое движение ногой. Штабс рухнул, как подкошенный, но Мазур успел его подхватить, бережно опустил на пол, присел рядом и тихо сказал:

     - Ас тобой мы сейчас, выкидыш сучий, побеседуем. Я у тебя буду спрашивать все, что знаешь про охоту, а ты - отвечать подробно и серьезно...

     - Не пойдет, - сказал тот спокойно, - И на хрен мне это сдалось? Умри ты сегодня, а я - завтра, вот тебе и вся простая житейская мораль.

     - Знаешь ведь кое-что?

     - Ну и знаю, а смысл?

     - Водки дам, - сказал Мазур. - Целехонькую бутылочку, гульнешь напоследок.

     Вообще, обсудим варианты...

     - В напарники зовешь?

     - Возможно, - сказал Мазур. - Хоть ты и козел, а придется...

     - Не пойдет. Не нужен мне ни напарник, ни водочка - я уж лучше завтра на трезвую голову попытаюсь сдать себе хорошую карту...

     - Ладно, - сказал Мазур. - Коли так, так дак...

     Методику спецназа по части душевных бесед с пленными знаешь? У меня времени нет, попробую самое простенькое и надежное-берется спичка, заталкивается головкой наружу в твой окаянный орган, и поджигается, понятно.

     Запоешь, как Шаляпин, вот только писаться потом не сможешь... Ольга, кинь спички!

     Он не блефовал - коли уж попался такой "язык", грех было не использовать ситуацию, тут не до гуманизма.

     - Кузьмич! - диким голосом заорал штабс-Пытками секреты вытягивают!

     Замок лязгнул мгновенно - должно быть, старец бдил возле окошечка, из поганого любопытства живо интересуясь развитием событий. Целясь в Мазура из двух автоматов, заставили влезть на нары, а штабса выволокли, слышно было, как отпирают соседнюю камеру.

     - Ну, за тобой глаз да глаз нужен, майор, - покачал головой Кузьмич. - Только решишь, что ты успокоился, - ан опять сюрприз...

     - Ешьте на здоровьичко, - кивнул Мазур.

     В камере стояла тишина. Виктория лежала лицом вниз, плечи подрагивали.

     Доктор с толстяком тоже устроились ничком. Ольга стояла на коленях в углу нар, уставившись в потолок, шевеля губами. Мазур хотел спросить что-то, она отмахнулась, и это продолжалось минут пять. Наконец она села нормально, принужденно улыбнулась и сказала важно:

     - Кирилл, я молилась. Плохо получается, почти что и не знаю ничего, а вдруг поможет... Ты бы тоже...

     - Я хоть и крещеный, а неверующий, - сказал Мазур вяло. - Боюсь, не поможет. А тебя и не крестили даже, малыш...

Глава 8

БЕГ МЕЖ ДЕРЕВЬЕВ

     Назавтра он проснулся рано, когда все остальные еще спали, тихонько лежал и пускал дым в потолок. Настроение нельзя было назвать ни скверным, ни веселым - просто перед ним возникла очередная задача, на сей раз поставленная не мудрыми и всезнающими отцами-командирами, а самой жизнью. Не просто остаться в живых и добраться до безопасных мест, но еще и вывести любимую женщину. Впервые за четверть века - столь личная задача. Это и хорошо, и плохо. С одной стороны, за ним на сей раз не стояла пресловутая мощь государства (она и раньше за ним не особенно-то стояла, потому что полагаться приходилось только на себя, акваланг и нож), с другой - он был со-вершенно свободен. Работал только на себя.

     Вскоре подхватились эскулап и толстяк-с мятыми физиономиями, носившими печать похмельного страдания. Не умеет пить интеллигенция, злорадно констатировал Мазур, поплыли с одного литрового флакона. Царапины на фейсе у толстяка уже давно подернулись коричневой корочкой, и выглядел он живописнода к тому же страдальчески стенал и звенел цепями, что твое привидение, и потому быстро разбудил женщин.

     - Нет уж, зверь зебра, - сказал Мазур, подметив бросаемые на нетронутую бутылку жадные взгляды-Перебьешься. Это мой неприкосновенный запас, да и тебе по тайге еще чапать...

     - Ой, доберусь я до милиции...

     - Неплохая идея, - сказал Мазур. - Вот только в жизнь ее претворить будет еще труднее, чем коммунизм. Так что не целься ты на мою водку, кандидат в доктора... кстати, ты чего кандидат-то?

     - Биологических наук, - хмуро признался Чугунков.

     - А конкретно?

     - Метаболизм простейших...

     - То-то ты и ведешь себя, как простейшее. Одним словом, профессия в тайге полностью бесполезная... Ладно, тебя, по крайней мере, съесть можно, ты упитанный. Виктория, а вы, кстати, по жизни кто?

     - Тоже совершенно бесполезная-вымученно улыбнулась она. - Экономист.

     - Вроде Явлинского, или настоящий, на жалованье?

     - На жалованье... - она помолчала и неожиданно спросила:

     - Вы ведь нас не бросите?

     "Интересно, а на хрен вы мне все сдались, такие милые?" - чуть не бухнул Мазур вслух, но вовремя сдержался. Не хотелось озвереть окончательно. Люди как-никак. На ихние денежки тебя четверть века и содержали.

     - Не бросите? - настойчиво повторила Виктория. - В вас сразу сила чувствуется...

     - Ты под него еще прямо сейчас примостись, - язвительно бросил герр доктор.

     - Скот, - отрезала она, не оборачиваясь, неотрывно глядя на Мазура со столь собачьей преданностью, что ему стало неловко. - Вы ведь сможете, а?

     - Да попытаюсь, - пожал он плечами. - Если только нас и в самом деле будут отпускать всей кучей...

     - Кучей, похоже, - кивнула Виктория. - Этот подонок, которого свои потом разжаловали, определенно намекал...

     А что, это похоже на здешнюю методику, подумал Мазур. На здешний черный юмор. Табунок столь разных людей, выброшенный в дикую тайгу, практически с первого же момента взорвется противоречиями и конфликтами - и, вполне возможно, начнет катастрофически терять темп. Мазур слишком долго командовал людьми, чтобы этого не понимать. Значит, с первых же минут нужно внести определенность, либо бросить их всех к такой-то матери, либо ударными темпами навести орднунг-без капли демократии и плюрализма. Не нравится, пусть катятся по любым азимутам, благо азимутов немеряно...

     Окошечко распахнулось, оттуда жизнерадостно возвестили:

     - С добрым утром, гости дорогие!

     Мазур спрыгнул с нар, лениво направился к двери. Рожа сразу же отпрянула от окошечка.

     - Жратва-то будет? - спросил Мазур, остановившись.

     - Перебьетесь, - хихикнули в коридоре. - Вам же лучше на полный желудок не разбежишься... Ну что, идти к управителю, докладывать-мол, готовы к трудовым свершениям?

     - А валяй, - сказал Мазур.

     Вскоре в коридоре затопотали шаги. Окошечко вновь открыли, позвали:

     - Господин Минаев с супружницей, на склад пожалуйте! Мазур подхватил бутылку, сунул в карман сигареты - а больше багажа и не было. Смешно сказать, но из тюрьмы он выходил радостно - и видел по лицу Ольги, что она тоже охвачена чем-то вроде энтузиазма.

     Склад, оказалось, размещался рядышком, в соседнем здании, лабазе с резьбой по коньку крыши, протянувшемся параллельно ограде метров на полсотни. По обе стороны широкого коридора солидные двери с висячими замками, пахнет причудливой смесью съедобного и несъедобного: новыми, ненадеванными кожаными сапогами, сухофруктами, копченым мясом, какой-то химией-стиральным порошком, что ли-ружейной смазкой, шоколадными конфетами...

     - Вон туда шагайте, - распорядился охранник. - В конец, где дверь распахнута...

     Дверь-то была распахнута - но в двух шагах от порога во всю ширину и высоту немаленькой комнаты красовалась железная решетка, тщательно заделанная в стены, пол и потолок. Имевшаяся в ней дверца была снабжена замком, окошечко с полукруглым верхом небольшое, едва просунуть голову - а за решеткой громоздились штабелями картонные, деревянные ящики, бочонки, шкафы. И восседал за черной конторкой Ермолай свет Кузьмич-в очках с тонкой позолоченной оправой, и впрямь как две капли воды похожий сейчас на купеческого приказчика, приготовившегося менять у тунгусишек соболей на водку.

     - Здравствуй, старче божий, - сказал Мазур. - Что это ты от меня, вовсе даже безобидного, за решетку спрятался? А приятно тебя за решеткой-то видеть, честно говорю...

     - Так это с какой стороны посмотреть... - проворчал Кузьмич. - Ты гордыней не надувайся, сокол, не стали бы ради тебя одного решетку воздвигать. У нас тут раньше была холодная, где куковал нерадивый народишко - ну, а потом настоящую тюрьму построили, надобность отпала, только решетку убирать не стали, чего зря возиться? И ведь пригодилось. Не будь тут решеточки, ты бы меня, слабого, и пришибить мог...

     - Мог бы, каюсь, - сказал Мазур. - У меня к тебе нездоровая тяга какая-то, так и тянет обнять тебя за шейку нежно и держать, пока ножками сучить не перестанешь...

     - Вот я и говорю, - стараясь хранить полнейшую невозмутимость, кивнул Кузьмич-Хорошая вещь-решеточка... Ну, раздевайтесь, други. Новомодные придумки по имени "трусы" можете оставить, а все верхнее кидайте сюда мне, новую одежду получите, красивую, вовсе даже ненадеванную... Эй, а водочку ты что, с собой взять навострился?

     - А что, нельзя? - спросил настороженно Мазур, стягивая тельняшку. - Или у вас, как в старые времена, на работе положено соблюдать полную трезвость?

     - Да вроде не было такого запрета, - подумав, заключил Кузьмич. - Так что прихватывай. Оно, в принципе, все равно - за пьяным зайцем гоняться, или за трезвым...

     - Сигареты тоже оставлю? С зажигалкой?

     - Оставляй, я сегодня добрый. От прекрасной погоды, должно быть. Это какой же у тебя размерчик, дай прикину...

     - Пятидесятый.

     - Ну, такой точности я тебе не обещаю - не магазин модного платья, как-никак. Подберу, что ближе всего... Держи.

     Он вытолкнул в окошечко ярко-красный рулон, за ним - ярко-желтый. Мазур встряхнул обнову, разворачивая. Желтый спортивный костюм и синтетическая куртка с капюшоном-столь пронзительных, химических колеров, что резало глаза. Человек в такой одежде среди тайги виден за километр-вот они что придумали, охотнички бравые...

     Следом вылетела одежда для Ольги-тех же попугайских расцветок.

     - Ну, удружил я вам? - спросил Кузьмич заботливо. - Одежда первый сорт. Ты посмотри, как твоей женушка апельсиновый цвет к лицу, а уж коса-то на алом так золотом и отливает...

     - Дизайнер ты у нас, дед, - хмыкнул Мазур, - Стараемся, как можем-скромно ответил Кузьмич. - Меряйте обувку, хорошие мои, по ноге подбирайте, тут вам никаких препонов никто чинить не собирается...

     И принялся выкидывать в окошечко кучу разноцветных кроссовок. Сволочной старикан угодил в точку -Ольге этот костюм и в самом деле был к лицу, смотрелась сущей красавицей, но сейчас Мазур предпочел бы для нее что-нибудь предельно маскировочное... Да и для себя тоже. Он придирчиво проследил, чтобы Ольга выбрала себе обувь впору. В тайге главное ноги. Натянул носки хоть они-то, слава богу, темно-синие-обулся, заставил Ольгу зашнуровать кроссовки, пошагать и попрыгать. Убедившись, что все в порядке, кивнул Кузьмичу:

     - Мерси за одежку. На чаек, извини, дать не могу, в кармане ни полушки...

     - Благодарствуем, не за деньги стараемся, - медовым голоском ответил чертов старик. - Ты обувь-то ненужную собери и назад мне покидай, чтоб беспорядка не разводить... Да на пол кидай, а не в меня, с тебя станется...

     - Держи, - сказал Мазур, сваливая все назад. И усмотрел за приоткрытой дверцей фанерного шкафа груду длинных пакетиков в ярких упаковках. - Кузьмич, это что у тебя там?

     - Богомерзкое изобретение, - бросил Кузьмич, брезгливо оглянувшись на полку с презервативами.

     - А нельзя ли упаковочку этого самого богомерзкого? А лучше две.

     - Сокол, да ты, никак, на приятное времяпровождение настроился? Ты у нас, говоря книжным языком, оптимист...

     - Жалко тебе, что ли? Для хорошего-то человека?

     Кузьмич подумал, недоверчиво, подозрительно косясь на Мазура, явно гадая, нет ли тут подвоха или очередной военной хитрости. Мазур смотрел на него честным, открытым взором и легкомысленно ухмылялся.

     - Да ладно тебе, старый хрен, - сказал он дружелюбно. - Не для блуда прошу, для законной жены...

     - Законная - это венчаная, - огрызнулся Кузьмич, подумал еще и двумя пальцами, словно дохлого мыша, достал с полки упаковку. - Хватит тебе десятка за глаза.

     Мазур не клянчил далее - спасибо и на том... Упрятал в карманы бутылку, упаковку, спросил:

     - Компаса мне не полагается?

     Кузьмич расплылся в улыбке:

     - Уж компаса, извиняй великодушно, не положено... Ты где видел оленя с компасом?

     - А все остальное? Мне твой барин обещал всякую полезную экипировку, вплоть до нагана...

     - В вертолете получишь рюкзачок. Отнесут твой багаж в железну птицу, как за барином, когда прилетите, получишь. Я ж себе не враг - наган тебе в руки прямо здесь давать...

     - Да ты и не давай, - сказал Мазур. - Ты к решеточке поближе подойди на секунду... Мне и того хватит.

     - Пошути, пошути напоследок, - философски сказал Кузьмич. - Оно и пользительно... Потом шутить-то времени не будет, на бегу разве что будешь с белками перешучиваться.

     - Слушай, Кузьмич, - сказал Мазур серьезно. - Вот скажи ты мне напоследок какой во всем этом лично твой интерес? Как ни гадаю, понять не могу...

     - Жизнь - и есть жизнь, - отрезал Кузьмич. - И не бывает в ней особого интереса. В том смысле, какой ты подразумеваешь. Все живут как умеют. Такая философия... Ладно, поговорили. Ты повернись-ка спиной, руки сложи и в окошко просунь, я тебе, уж прости, браслетки защелкну. На всякий случай.

     Вдруг ты за вертолетные рычаги умеешь дергать не хуже наших мальчиков. Про вас, десантничков, каких только страстей ни рассказывают... Давай руки.

     Мазур повернулся спиной, просунул руки в окошечко. Звонко лязгнула сталь.

     - Там к ним на бечевочке ключик подвешен, - сказал Кузьмич. - Сами уж будете друг друга распечатывать, как окажетесь на месте. Давай и ты руки, голубушка. Нет, точно так же - за спиной сложи...

     - Она ж вертолета водить не умеет, - сказал Мазур.

     - Зато тебя расстегнуть может в вертолете, как верной супруге и полагается...

     - Протягивай руки, супружница Рэмбо-кивнул Мазур. - Потешь старичка. Ох, как я жажду, Кузьмич, чтобы мы с тобой еще раз встретились... В этой жизни, я имею в виду.

     - А мы, сокол, и в той не встретимся-убежденно сказал Кузьмич, защелкивая наручники на Ольгиных запястьях. - Дороги разные... Ну все, шагайте на свежий воздух, других пора в путь снаряжать...

     Мазур смотрел на него, запоминая навсегда. И сволочной старичок дрогнул-таки под его взглядом-опустил глаза, потеребил бороду, крикнул в коридор:

     - Веди, голубь, нечего им тут прохлаждаться! Они вышли под безоблачное небо яркие, как новогодние игрушки. По команде конвойного двинулись за ворота, прошли под не значившимся ни в одном геральдическом справочнике флагом, ввиду безветрия повисшим тряпкой (несомненно, плод творческого гения самого Прохора Петровича). Подчиняясь команде, остановились метрах в двадцати от стамовника, возле кучки небольших рюкзаков пронзительно-красных с белыми полосками.

     Интересно, в каких магазинах столь яркую экипировку выбирали?

     Возле рюкзаков, дымя сигаретой, прохаживался белобрысый - все в той же черной форме, золотые погоны нестерпимо сверкали на солнце. "Полковник" был единственным из здешних, кого Мазур видел курящим.

     - Дай сигаретку, оберст, - сказал он, медленно усаживаясь на траве.

     Ничуть не чинясь, полковник вынул небольшой серебряный портсигар, определенно старинный, сунул Мазуру в рот сигарету и поднес зажигалку.

     Ухмыляясь, сказал:

     - Выложись, майор, как Папа Карло. Там кое-кто из морально нестойких положил глаз на твою девочку, а эта вяленая вобла-на тебя самого.

     Феминистка, сучка, считает, будто и бабы имеют право со спокойной совестью мужиков насиловать...

     - Издеваешься? - спросил Мазур.

     - Разжигаю в вас боевой дух и серьезное отношение к делу, - сказал белобрысый, пожалуй, и в самом деле без особенной издевки. - Правила известны? Вертушка вас всех выбросит, потом вернется, отсчитают ровно час-и полетят высаживать охотничков. - Он пнул один из рюкзаков, лежавший наособицу. - Прохор Петрович велел передать, что слово он держит. Наганчик здесь. Жалеть никого не надо, поскольку тебя самого никто не пожалеет...

     Послышалось железное клекотанье, и из-за деревьев показался вертолет.

     Приземлился метрах в десяти, хлестнул упругий ветер, смахнувший с полковника фуражку, - и тот едва успел ее подхватить. Вскоре лопасти замерли, к ожидающим направились знакомые рожи - капитан и два солдата, зацапавшие Мазура с Ольгой в плен. Увидев Мазура, капитан насмешливо поднес к козырьку два пальца:

     - Какая встреча... - и предусмотрительно встал поодаль.

     Один из его солдат держал охапку уже знакомых черных колпаков. Из ворот в сопровождении одного-единственного охранника показались остальные четверо, руки у всех скованы впереди, кроме угрюмо зыркавшего шалым взглядом разжалованного штабс-капитана. То ли он тоже умел водить вертолет, то ли был крайне зол на бывших сподвижников - ничего удивительного, впрочем.

     Полковник повесил каждому на шею рюкзак, прошелся вокруг, сверкая погонами и начищенными до блеска хромовыми прохорями-неторопливо, словно бы даже задумчиво, обошел кругом сбившихся в кучку пленников, повернулся к вертолету, к заимке.

     - Не тяни, сука! - крикнул штабс и затейливо выругался.

     Полковник пожал плечами:

     - Вот от тебя никак не ожидал этих комиссарских штучек... Может, еще "Интернационал" споешь? - на сей раз в его голосе звучала неприкрытая издевка, крепко не ладили, должно быть, в прежние времена господа поддельные каппелевцы...

     - Полетели, в самом деле-сказал капитан. - Что тянуть...

     - Ладно, - кивнул полковник. - Ну-с, господа, желаю удачи...

     По его кивку подошел солдат и дернул стволом автомата:

     - Марш к вертолету, дичина...

     Когда они оказались перед распахнутой дверью, второй принялся накидывать всем на головы глухие капюшоны. Мазур и на этот раз ухитрился не треснуться лбом о стальную притолоку. Рядом с ним кто-то плюхнулся на сиденье, сказал голосом Ольги:

     - Пристегните ремни, гражданин...

     Она храбрилась, но голосок чуть подрагивал. Мазур крепко прижал ногу к ее бедру. У входа возникла заминка и суматоха, там возились, истерически закричала Виктория:

     - Не хочу, сволочи, что за бред! И тут же вскрикнула, как от боли. Судя по звукам, ее без всяких церемоний швырнули внутрь, кто-то рявкнул:

     - А тебе, сука, особое приглашение?

     Кто-то налетел на Мазура плечом, определенно сослепу-значит, свой...

     Кое-как устроился на полу, навалившись спиной на колени сидящим. Заклекотал винт. Пол под ногами слегка перекосился-вертолет набирал высоту.

     Летели в совершеннейшем молчании, охранники, в противоположность тому, первому полету даже и не пытались вести похабные разговорчики. Довольно быстро Мазур нащупал пальцами ключ не обманули, и в самом деле висит при наручниках на тонкой веревочке. Пожалуй, он мог бы незаметно освободиться... или нет? И даже если освободится, что потом? Бывают ситуации, когда любая выучка не поможет. Придется еще сдергивать капюшон, пробиваться к кабине сквозь сгрудившиеся тела... Не стоит рисковать.

     Для пробы он все же попытался вставить ключик в скважину - но тут же раздался рык:

     - Не балуй!

     ...Летели они примерно полчаса. В один прекрасный миг шум мотора вдруг резко изменился... ощущение падения... толчок... Кто-то крепко взял Мазура за локоть, потащил, толкнул в поясницу. Он прыгнул ногами вперед, тут же ощутил подошвами землю, удержал равновесие и выпрямился. Его вновь потащили за локоть. Потом содрали капюшон.

     Все шестеро стояли по колено в густом папоротнике, а солдат, держа их под прицелом автомата, пятился к вертолету. Издевательски сделал ручкой, прыгнул в проем, и вертолет пошел вверх. Мазур не видел из-за окружающих деревьев, в какую сторону он улетел, а по звуку определить не удалось, похоже, вертушка специально описала несколько кругов, сбивая с толку. Вполне возможно, все эти предосторожности были предприняты именно из-за Мазура, но даже если и так, нет времени, чтобы холить гордыню... Хватало более важных дел.

     Стояла тишина, пронизанная свежими запахами тайги. Тайга смыкалась вокруг, они стояли на крохотной поляне, куда вертолет опустился, как ведро в колодец - свободные, вольные, самые разные...

     Мазуру показалось, что над ухом работает секундомер - и каждый рывок стрелки сопровождается звучным металлическим клацаньем. Он освободился мометально, когда под руками ключ, это совсем нетрудно, даже если не видишь наручников. Еще раз огляделся быстрым волчьим взглядом. Со всех сторон тайга плавно поднималась вверх-крохотный распадок меж высоких сопок. Если предполагать подвох-а его непременно следует предполагать, и вряд ли один-единственный - девяносто девять шансов из ста за то, что их отвезли к северу от заимки, к норду. Это азбука и аксиома. Чтобы с первых шагов на свободе осложнить жизнь. Как можно дальше от обитаемых мест, на север... В места, надо предполагать, охотниками - точнее, распорядителями охоты хорошо изученные.

     - Отомкни их, - бросил он Ольге. - Штабса-последним...

     Сорвал с груди свой рюкзачок, распутал сложный узел, взял за углы и вывернул содержимое под ноги. Почти не обращая внимания на тяжело бухнувшиеся в траву банки консервов и что-то там еще, схватил вороненый наган. Откинул дверцу, выщелкнул патроны. Всего три-милейший Прохор Петрович хотя и играет азартно, голову не теряет и не страдает излишней щедростью... Пощелкал курком - все действует исправно, старенький револьвер (дата производства-1958) к боевой работе готов. Длинные патроны - Мазур их тщательнейшим образом осмотрел, даже взвесил на ладони - выглядят самыми настоящими, видны тупые головки пуль. Это не арсенал, но кое-что. Придется рискнуть и не устраивать огневых испытаний, чересчур убог боезапас...

     От привычной тяжести оружия в руке он взлетел на седьмое небо. Неохотно спустился оттуда на грешную землю. Присел на корточки, осмотрел снаряжение, бросая в рюкзак предмет за предметом.

     Три банки мясных консервов. Консервного ножа не видно, правда, зато наличествует охотничий, приличных размеров тесак с черной пластмассовой рукояткой, в ножнах, с поясом. Ну что ж, за такую услугу Прохору Петровичу можно даже позволить выкурить сигаретку перед смертью... ах да, он некурящий вроде бы. Отличный нож из закаленной стали, наточен на совесть, точка еще заводская, никаких сомнений.

     Буханка хлеба, блок сигарет "Опал", коробка спичек, двухлитровый пластиковый баллон, наполненный водой под пробку. И все. Консервы дрянноватые, китайская свиная тушенка, в которой только и хорошего, что название "Великая стена". Хлеб, правда, свежий, коврига весом с килограмм, домашней выпечки. Спасибо и на том...

     Он застегнул на талии пояс с ножом. Тщательно уложил наган в боковой карман пронзительно-алой куртки. Повернулся к Ольге:

     - Брось-ка свой коробок.

     Почал упаковку, вытащив один презерватив-и тщательно, герметично упрятал в него спички, обе коробки. На всякий случай, мало ли какая вода попадется на пути... Остальные девять резинок можно при необходимости пустить в ход, чтобы связать что-нибудь, тут знаменитая прочность презерватива как нельзя более кстати... И вместо фляги для воды сойдет запросто. А если уж совсем кровожадно - можно насыпать песка и грохнуть по темечку кого-нибудь вроде штабса. летальный исход гарантирован. Презерватив-вещь многосторонняя для того, кто толк понимает...

     Теперь только глянул на часы. Вертолет вез их примерно полчаса. Можно, конечно, предположить подвох и здесь - скажем, от заимки до этой прогалинки всего километр-два, их везли кружной дорогой, а вот охота пойдет напрямик...

     И все же на месте Прохора Мазур отвез бы "дичину" как можно дальше на север.

     Поди угадай, что творится под черепушкой у Прохора. Одно ясно: нужно немедленно отсюда сматываться...

     Оглянулся. Ольга уже дисциплинированно стояла с рюкзаком на спине.

     Толстяк и доктор все еще копались в своих, словно рассчитывали, что по ошибке туда положили компасы и черную икру. Виктория растерянно поглядывала то на мужа, то на Мазура. Один штабс-капитан держался орлом: стоял, прислонившись плечом к толстенному стволу кедра и курил, с нехорошей ухмылочкой пялясь на Мазура. Его правая рука лежала на поясе рядом с ручкой ножа, он был зол, собран и, несомненно, опасен. С превеликим удовольствием Мазур прихлопнул бы его прямо сейчас - ради избавления от будущих сложностей. Но, увы, еще не чуял в себе должной степени озверения.

     - Шевелись, интеллигенция, - сказал Мазур громко.

     - Мон шер, вы что, собираетесь их тащить за собой? - удивился штабс.

     - Собираюсь, - отрезал Мазур.

     - Мобилизация принудительная?

     - Ну что вы, - сказал Мазур. - Сугубо добровольная. Никого я не удерживаю.

     Времени чертовски мало, пора трогаться...

     - Мысль чрезвычайно дельная, - фыркнул штабс. - В спину, правда, не шмальнете?

     - Слишком мало у меня патронов, - откровенно признался Мазур.

     - Совсем хорошо. Тогда позвольте и мне капельку побыть Бонапартом... - Он выплюнул окурок, тщательно затоптал его во мху (чисто машинальным жестом, позволявшим угадать в нем опытного таежника). Оттолкнулся плечом от ствола, подошел к Виктории и решительно похлопал по плечу-Пошли, Виктоша.. Прошлые обиды забудем - кто старое помянет... Я-то тебя отсюда выведу на Большую Землю. А с твоим соплем ходячим пропадешь. И с майором пропадешь. У него на шее будет куча народу, который ему не сват и не брат, а у меня-ты одна...

     Уберегу как-нибудь. Шевелись, времени нет... Считай, я у твоих ног.

     И улыбнулся-уверенно, нагло, блеснув отличными зубами. По-хозяйски развернул молодую женщину к чащобе лицом, легонько подтолкнул, обернулся:

     - Никто не против?

     Егоршин слепо бросился на него. Штабс играючи, одним грациозным движением сшиб доктора в папоротники, бросил:

     - Сиди, козел...

     Ольга негодующе уставилась на Мазура. Тот пожал плечами - в конце концов, какие у него были права? Игра начиналась самая что ни на есть первобытная, и таковой ей предстояло и оставаться. И все же...

     - Стоять, - сказал Мазур штабсу, выпустил рюкзак. - Иди один, золотко, если тебе неймется...

     Он ничуть не жалел доктора - просто пришло вдруг в голову, что этот скот, наигравшись, при первых же сложностях бросит бедолажную Вику в тайге. Нельзя же всерьез полагать, что он вдруг воспылал к черноволосой необоримой нежнейшей страстью? Во-первых, удобная игрушка, во-вторых, ее пайка...

     - Иди-ка один, - повторил он, стоя вполоборота к улыбавшемуся штабсу.

     Краешком глаза надежно держал его - и отреагировал мгновенно, всего лишь присел на полусогнутых. Нож свистнул над его головой, звучно вошел в дерево.

     - Ну вот, давно бы так... - осклабился Мазур, кидаясь вперед.

     Штабс не поддался на довольно детскую по исполнению попытку повернуть его лицом к солнцу, предпринятую Мазуром только ради того, чтобы прощупать противника. Отражал удары он довольно хватко, но Мазур после разминочной серии быстро понял, что имеет дело, вероятнее всего, с офицером-десантником, обычным парашютистом, стандартным, и, что важнее, давненько не тренировавшимся всерьез. Наверняка отставной...

     Когда Мазур подробно все прокачал и понял, с кем имеет дело, решил поторопиться. Невидимый секундомер все громче и противнее клацал над самым ухом. Уход, нырок, каскад точных ударов...

     Штабс рухнул в высокие, по грудь, заросли папоротников, куда его успел загнать "морской дьявол". Мазур нанес еще два точных удара, обеспечивавших с полчаса безмятежного беспамятства, наклонился, проверил, не напортачил ли.

     Нет, все гладко, никакого притворства... Преспокойно снял с поверженного врага пояс с ножнами из черного пластика. В конце концов-как только что подметил недавно штабс - не сват и не брат... Следовало бы добить, но рука не поднялась - женщины смотрели так испуганно и жалобно... Жизнь штабсу он, по крайней мере, оставил. А там - как Бог положит...

     Подошел к кедру, выдернул глубоко засевший нож, сунул его в ножны и затянул пояс на талии Ольги-он только сейчас подметил, что женщин ножами снабжать не стали.

     Виктория смотрела на него растерянным, непонятным взглядом. Мазур вспомнил, что в ее походке, когда двинулась было вслед за штабсом, было не в пример больше решимости, нежели колебаний, ухмыльнулся про себя и ничего не сказал - пусть у эскулапа голова болит, бедная баба в полной прострации, не знает, к кому и прилепиться, дуреха...

     Сам доктор был настроен не столь гуманно - кинулся к жене, тряс ее за плечи и шипел в лицо:

     - Сучка, ты ж с ним пошла...

     - Не с тобой же идти, мразь, - отрезала она. Доктор замахнулся.

     Мазур перехватил его руку, легонько даванул двумя пальцами меж костей запястья и сказал:

     - Только без семейных скандалов, ладно? - недолгое время мерился с доктором взглядом, без труда переиграл и громко продолжал:

     - Ситуация будет такая, чижики... Назначаю себя самым старшим, по существенной причине: я, пардон, лучше всех вас подготовлен к самым поганым жизненным хлопотам. Цель простая, как мычание: я намерен выйти к мало-мальски цивилизованным местам.

     Это трудно, но шансы есть. Одно весьма важное уточнение: для меня на первом месте - моя жена. Я ее должен спасти, ясно? Поэтому первый приказ будет такой: чтоб никаких дискуссий, хныканья и ценных предложений. Не верю я, что у вас будут ценные предложения... Подчиняться мне беспрекословно.

     Неподчинившегося либо бросаю, либо бью недолго, но очень качественно. Первое предупреждение - оно же и последнее. Если кого-то такие условия не устраивают-скатертью дорожка, тайга велика и необъятна, как вся наша родина... Вопросы есть? В первый и последний раз позволяю кратенькую дискуссию... Не долее минуты. Нет вопросов?

     - Вы хоть знаете, куда идти? - набычась, протянул толстяк.

     - Примерно представляю" - сказал Мазур. - Юго-юго-восток... Еще вопросы?

     Нету? Ну, тогда все вышеизложенное автоматически вступает в силу... В шеренгу становись! Подрыгали ногами, убедились, что с обувью все в порядке, шнурки завязаны... Проверили, уложены ли в рюкзаки хилые припасы...

     Инструктаж будет простой: берегите ноги, - он говорил громко, не отводя взгляда от Ольги. - Ноги-это все. Это жизнь. Через поваленные стволы перелезать осторожно, по скользким местам, если попадутся, идти осторожно.

     Попытайтесь сделать шаг размеренным. Километра четыре в час мы сделаем, этого достаточно, гляну на вас, как ходите, потом, может, и прибавим темпа... Первым идет Чугунков. За ним-Виктория, муж следом и должен найти возможность не только смотреть под ноги, но и за женой следить. Всякие разборки прекратить. Когда решу, что можно уже сделать привал, пожрать-попить, дам соответствующую команду. Ушки держите на макушке.

     Завидите зверя-не орать благим матом, остановиться, поднять руку и ждать моих действий. - Торопливо прикинул, о чем еще стоило бы сказать. - А если вдруг замаячат на горизонте охотнички, тем более притихнуть, как мышь под метлой-для нас сейчас люди опаснее зверей...

     - Курить можно? - преувеличенно вежливо спросил доктор.

     - Можно, - сказал Мазур. - Только спички гасите тщательно, и вообще поберегите их... Марш!

     Указал рукой направление, пропустил всех мимо себя и пошел замыкающим, следом за Ольгой.

     Тайга, словно безбрежный океан, равнодушно поглотила их.

Глава 9

ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ МАРШ-БРОСКА

     Вопреки опасениям Мазура марш-бросок начался неплохо и все первые полчаса продолжался в неплохом темпе-пожалуй, можно пока держать и километров шесть в час... Толстяк пер в авангарде, как напуганный носорог, проламывался сквозь высокий, по грудь, папоротник, с хрустом пробивал кусты - работал первый страх...

     Потом, конечно, он стал чуточку выдыхаться, и Мазур велел поубавить прыти, - но соблюдать размеренность. Сам он перемещался вдоль цепочки людей, как пастушья овчарка у овечьего стада-то и дело заходил справа-слева, приглядывался, покрикивал и ободрял, и давал приказы. Приходилось трудно: толстяк никак не мог взять в толк, что для ходьбы по прямой следует наметить три дерева и двигаться так, чтобы держать их взглядом на воображаемой линии.

     А кусты и нависающие ветки следовало обходить вполне возможно, у погони отыщется опытный следопыт. Ну, а уж думать, что у них не будет собаки,означает считать Прохора свет Петровича дитятей. Хорошо хоть, штабс их на какое-то время может отвлечь...

     Порой Мазур опускал руку в карман и касался револьвера, который был моложе его всего на шесть лет. Револьвер давал чисто психологическую уверенность, не более того. Ибо давно и не раз понимающими людьми сказано: пистолет - оружие идиотов. При перестрелке в доме или на улице еще куда ни шло, но в тайге... Современное охотничье ружье бьет прицельно вдвое дальше нагана - самое малое, господа, самое малое... Так что никаких лихих перестрелок с преследователями затевать не стоит, это безумие - с тремя-то патронами... И штучек во вкусе Рэмбо следует избегать. Хитроумные ловушки и смертоносные приспособления, которыми Рэмбо изничтожал полицейскую погоню в первой серии, в общем, недурны, но есть немаловажное уточнение: реальная погоня не дала бы беглецу столько времени... Кое-что можно придумать - но самое простенькое, лапшу быстрого приготовления...

     Он вел свой отряд почти по прямой, лишь изредка отклоняясь, всегда к востоку, когда впереди вставал особенно крутой склон. Куртки давно уже были скинуты и повязаны рукавами вокруг талии, костюмы расстегнуты - стоял август, главный зной давно схлынул, но все же жарковато. Хорошо еще, мошки почти нет - она, паскуда, выбирает места обитания по совершенно непонятным мотивам, в одном распадке от нее темно, в другом - ни единой...

     - Эй, хватит! - прикрикнул Мазур, заметив, что толстяк опять полез в рюкзак за фляжкой. - Хватит, понял? Не поможет...

     Плохо, что нет соли, - выходит с потом, а восполнить нечем... Может, попадется солонец, нужно будет набрать землицы...

     Взз-зз-зиууу-фьююю!

     Мазур присел, развернулся в сторону звука, вырвал наган из кармана.

     Остальные замерли без приказа.

     Слева, высоко над кронами, медленно плыл вниз ослепительно яркий клубок огня, по-прежнему издававший жуткий разбойничий посвист. Сердце колотилось.

     Текли секунды, но стояла покойная тишина, и Мазур наконец перестал искать взглядом живую опасность. Обыкновенная ракета, взлетела совсем близко, а это значит...

     - Под ноги смотрел? - рявкнул Мазур, двумя прыжками оказавшись в голове колонны. Толстяк растерянно развел руками:

     - Вы же не говорили...

     - Ладно, - бросил Мазур, гася в себе бесполезную злость. - Двинулись...

     Как он ни шарил взглядом, ни сейчас, ни потом так и не смог разглядеть натяжку. А она была, никаких сомнений. Впрочем, вместо тончайшей, невидимой проволочки вполне мог оказаться и присобаченный на кедр фотоэлемент.

     Оптимизма ради следует предположить, что сработавшая ракета - не единственная. Их могли забросить на специально оборудованный участок-и хорошо еще, если все здешние ловушки только и делают, что выстреливают звуковые ракеты. А могут еще, стервы, и посылать радиосигнал... и, коли уж впадать в мизантропию, нужно подумать и о противопехотных минах, почему бы и нет? В этой охоте нельзя полагаться на одну удачу и навык, ибо эта дичь кое-чем отличается от медведя или оленя - ни олень, ни медведь не могут написать заявление прокурору... Зачем-то же понадобился Прохору американский инженер, в коем потом минула надобность? Не башню же воздвигать? Для постройки "заимки" хватило бы и своих умельцев.

     Мазур достал фляжку, прополоскал рот. Как ни хотелось проглотить воду, сдержал себя, выплюнул. Пожалуй, на его версию о специально оборудованном участке работает и полное отсутствие мелкого зверья - ни белки, ни бурундука, ни соболя, одни птицы иногда перепархивают, да и то мелочь вроде кедровок, недостойная выстрела настоящего охотника...

     К исходу условленного часа он стал самую чуточку нервничать, то и дело поглядывая на небо, навострив уши. И повторял в десятый раз:

     - На открытое место не выходить! Под деревьями держаться...

     А нужно было еще время от времени останавливаться и чутко прислушиваться, не донесется ли шум сзади. Поклясться можно не полученными пока адмиральскими погонами-штабс-капитан пойдет следом. У них-револьвер, ножи, продукты... То есть - продление жизни. Игры пошли первобытные, а каждая сволочь охотнейше принимает как раз первобытные правила...

     На ходу Мазур срубал ножом подходящие ветки и споро лишал их сучков.

     Когда набиралась охапочка, совал в рюкзак. Кое-какие идеи насчет примитивной обороны у него уже смутно забрезжили в голове. Когда пришлось взбираться на пологую каменную осыпь (Мазур безжалостно погнал всех напрямик, камни плохо держат след), мелькнула еще одна небесполезная мыслишка, и он, минут на пять задержавшись, нагреб в рюкзак подходящих голышей.

     И вновь двинулся замыкающим. В нем боролись смешанные чувства, прямо противоположные желания: бежать вперед без оглядки и остаться на месте, чтобы увидеть, что представляет собой охота. Впрочем, она еще не пустилась по пятам... а что, если и не думала пускаться? Что, если где-то впереди ждет засада? То-то вертолета не слышно до сих пор...

     Ага! Слева послышался железный клекот. Мазур остановился, крикнул:

     - Под деревья! Замри!

     Рокот мотора, свист лопастей нарастали с угрожающей быстротой.

     Прижавшийся к шершавому стволу Мазур не видел ни кусочка неба, но без труда определил, что вертолет пронесся навстречу к месту их высадки метрах в пятистах левее воображаемой трассы, избранной беглецами. Слева. Значит, нужно уклониться восточнее, пусть погоня и уйдет влево - по тому самому нехитрому обычаю, согласно которому человек неосознанно забирает в лесу левее.

     Шум мотора стих. Сейчас они осмотрятся, попытаются взять след... Не будь с ним Ольги, Мазур выбрал бы простейший вариант: остался поблизости от поляны и попытался атаковать первым...

     - Пошли! - приказал он.

     Никого не пришлось подгонять-все слышали вертолет...

     - Бегом! - распорядился Мазур. - Трусцой, не увлекаясь...

     Благо, впереди протянулось ровное место, обширный березняк-множество белых стволов с серыми подпалинами, словно гладкие колонны. Мазур мельком взглянул вверх - кроны довольно густые, и, если не искать с воздуха специально...

     - Наддали! - распорядился он. - Темпы, темпы!

     Они бежали меж белых колонн, березняк казался нескончаемым, по команде Мазура забирали все правее и правее. На фоне деревьев, с горечью убедился Мазур, беглецы кажутся еще более заметными, чем в кедровнике или меж сосен, но делать нечего, не обходить же наугад... Ага, вот опять кедры замелькали, одиночные пока, но впереди виднеется чащоба...

     - Под деревья! - крикнул он, заслышав далекое гуденье чертова вертолета.

     Тяжело дыша, первым прижался к стволу, огляделся - все хрипят, словно запаленные кони, но трагических лиц пока не видно, не пролезла усталость в мозги...

     Вертолет прошел слева - на сей раз еще дальше. Судя по быстро исчезнувшему рокоту мотора, он летел низко, а на такой скорости ничего различить внизу просто не сумеешь, лес выглядит сплошным размытым пятном...

     Значит, у вертушки пока что нет приказа их выслеживать, возвращается на базу, только и всего...

     - Вперед!

     Взз-зз-зиууу-фьююю!

     Мать твою! Мазуру показалось, что на сей раз невидимую натяжку задел он сам. Попытался прикинуть высоту-пожалуй что, ослепительно сверкающую фиолетовым ракету можно увидеть в "точке высадки". Однако направления за это время засечь не успеют-меж беглецами и погоней оказались самое малое четыре высоких сопки...

     Взз-зз-зиууу-фьююю! Еще одна ракета взлетела в небо, слева. Капканы! Что, если будут и капканы или силки? Смотреть под ноги-потеряешь темп...

     Взз-33'зиууу-фьююю! Слева... Трава густая, то и дело на пути встают заросли ломкого папоротника - как тут ни пялься под ноги, не углядишь. А то и в самом деле-фотоэлемент. Сколько же труда и денег вбухано?

     Впереди опять вздымается пологий склон. Виктория вдруг поскользнулась, поехала на животе. Мазур ухватил ее за ворот, рывком поднял на ноги, подтолкнул вперед и распорядился:

     - Можно потише, шагом... Зигзагом поднимайтесь, так легче! Только не увлекайтесь зигзагами, четыре шага вправо, четыре шага влево...

     - Вправо, а? - пропыхтел Чугунков, начавший помаленьку усваивать тактику Мазура.

     - Нет, - отрезал Мазур. - К вершине... - звучно шлепнул по заду Ольгу, в целях ободрения, она придушенно фыркнула, не оборачиваясь.

     Спирало дыхание, рюкзак за спиной и наган в кармане стали тяжеленными, словно свинцовыми. Но он упорно продвигался к вершине - пора было осмотреться. Толстяк все чаще спотыкается, да и остальные нет-нет, и оскользнутся... Пора дать им немного роздыху, четверть часа ничего не решит...

     - Стоп, - скомандовал он, остановившись в подходящем месте. - Все валятся на землю, можно хлебнуть пару глотков и вытянуть сигаретку.

     С самым блаженным выражением лиц все, кроме него, повалились там, где стояли. Чугунков сразу полез за флягой, присосался. Мазур бдительно следил за ним и вскоре схватил за руку:

     - Стоп! Кому сказал?!

     Оглядел всех, подметив, как Виктория страдальчески морщится, широко разведя ноги, шагнул к ней:

     - Штаны спусти.

     - Вы что...

     - Штаны спусти, говорю! - прикрикнул Мазур.

     Она, испуганно таращась, повиновалась. Ну да, так и есть - плавочки синтетические, узкие, тесные, впились в кожу, не рассчитаны на беготню по тайге...

     - Скидывай-ка плавки быстренько, - сказал Мазур, повернулся к Ольге. - Тебя тоже касается, от жары и беготни скоро кожу натрет неимоверно... У кого еще трусы узкие и тесные, мигом стягивайте! Ну-ка, продемонстрируйте!

     Сам он обожал трусы просторные, семейные - точно таких же вкусов, оказалось, придерживался и толстый Чугунков. Зато доктору пришлось снять обтягивающие плавки, раскрашенные в цвета американского флага. Весь этот стриптиз проделывался в темпе, без малейшего стеснения. Достав из рюкзака камень потяжелее, Мазур завернул его в снятые плавки, осмотрелся и запустил в сторону, подальше, вниз.

     - Ну вот, полегчало? - хмыкнул он, сунул в рот сигарету. - Полежите пока...

     Разделавшись с сигаретой в полдюжины жадных затяжек, Мазур отошел метров на двадцать, выискивая место, откуда смог бы глянуть на окрестный пейзаж.

     Отыскал.

     Вот и березняк виднеется. И сопка, которую они обогнули, и сопка, которую перевалили по склону. Можно определить, откуда начался бег... Ага. Ну что же, километров десять отмахали, совсем неплохо с такой командой.

     Прошел вдоль гребня еще с полсотни метров, теперь он не видел и не слышал товарищей по несчастью. Двинулся еще дальше - все не открывалось удобной точки, откуда мог бы посмотреть вперед, по ходу.

     Ну, наконец-то, открытое место... Куда ни глянь-поросшие лесом сопки, словно могучие складки на коже неведомого чудовища. Кое-где виднеются обнаженные бурые утесы, мутно-белые каменные осыпи, равнины-ковры из тугой зеленой ваты. Впереди, километрах в трех, змеилась неширокая река. Обойти ее никак не удастся, придется форсировать вброд-вряд ли глубокая, отсвечивает под солнцем светло-голубым...

     Со всех сторон дикое, изначальное безлюдье. Пейзаж, не изменившийся за миллионы лет. Конечно, здесь миллионы лет назад плескалось море - но там, где тайга уже была, она выглядела точно так же, как сейчас... нет, миллионы лет назад еще не существовало вроде бы сосен и кедров, росли какие-то другие деревья, но все равно, дикий лес под равнодушным небом способен был проглотить тысячи подобных живых песчинок, даже не заметив. Только сейчас, глядя с высоты на раскинувшиеся вокруг зеленые просторы, Мазур понял, что ему предстоит - и веселее от этого не стало. Нужно возвращаться и гнать их вперед, пока тоже не стали задумываться, осознавать глухую безбрежность...

     Что это там, позади? Мазур напрягал глаза до рези, так, что начали слезиться.

     Не движение даже-тень движения, в самом начале преодоленного ими маршрута, едва заметное перемещение ухваченной не взором, а звериным инстинктом белой точки...

     Положительно, белая точка существовала в реальности-но глаза уже слезились так, что дальнейших ее перемещений Мазур не мог рассмотреть.

     Ничего другого, только эта белая точка. Собака? Может отыскаться у Прохора в закромах хорошая лайка? Да запросто. В комплекте с парочкой таежных следопытов.

     Попыхивая на ходу второй сигаретой, он быстро зашагал назад. Толстяк, сволочь такая, вновь присосался к фляжке, уже отполовиненной, и Мазур мимоходом легонько пнул его под копчик. Достал из рюкзака пачку сигарет, оторвал фильтры жменей и, опустив руку в карман, искрошил там табак вместе с бумагой-пора заняться следами...

     - Поднимайтесь, - сказал он негромко. - Могу обрадовать: кажется, появились охотнички. Далеко, конечно, но с посиделками пора кончать... Трусцой под горку!

     Задержался и обработал табаком следы на широком пространстве, прошел метров десять, посыпая трухой путь отхода. И вдобавок побрызгал водочкой.

     Собачке этого хватит выше крыши, враз сойдет со следа, болезная...

     У подножия сопки повторил те же манипуляции, извел весь запас-и вывернул карман, старательно вытрясая последние крошки. Только бы речка и впрямь оказалась неглубокой-вряд ли их собачка дрессирована по спецметодике... а если все же? Ладно, об этом пока думать не стоит...

     ...Она оказалась неглубокой, быстрая вода едва покрывала каменистое дно, взвихрялась вокруг больших обкатанных булыжников, вспыхивала крохотными радугами. Ширина - едва с десяток метров, и по обоим берегам сплошные россыпи окатышей. Очень похоже, в прежние времена речушка была шире-или она в этих пределах разливается весной, когда в горах тают снега и потоки устремляются в низины согласно законам физики.

     - Почему стоим? - пропыхтел Чугунков.

     - Отдышись, - бросил Мазур через плечо.

     Он боком прислонился к толстенному стволу, сторожко выглядывая из-за него. До края леса, за которым начиналась осыпь, было метров пятнадцать.

     - Полная тишина, - добавил он негромко. - Все изобразили статуи.

     И продолжал всматриваться, вслушиваться, держа наган стволом вверх.

     Что-то здесь было не так. То ли на пределе слышимости уловил нечто, напоминающее короткий визг собаки, то ли очень уж азартно растрещались сороки - а они, известно, провожают трескотаньем, перепархивая с ветки на ветку, и крупного зверя, и человека. Сороки кричали впереди, на том берегу и не похоже, чтобы они перемещались. А может, все дело в неописуемом словами, но знакомом каждому понимающему человеку чутье, то ли зверином, то ли животном, то ли атавизме, то ли новом приобретении - седьмом чувстве диверсантов...

     Мазур не хотел туда идти. А прежде в подобных случаях предчувствия всегда оправдывались, потому и привык относиться к ним серьезно. Он вовсе не был уникумом, такое случается со многими собратьями по ремеслу...

     Но нельзя же торчать тут бесконечно. Одна секунда - это шаг. Сокращающий расстояние меж ними и погоней.

     - Пошли, - сказал он. - Не шуметь, как можно тише... И первым бесшумно тронулся параллельно речке. Пройдя с полсотни метров, остановился, сунул наган в карман, извлек нож и поскреб лезвием ноготь большого пальца.

     Осторожненько сдул невесомую пыль, позволявшую наблюдать дуновение самого легкого ветерка, наблюдал за ней во все глаза.

     Ветерком тянуло от них за речку. Если там есть собака, непременно учуяла или учует в самом скором времени. Выразительно махнул рукой, приказывая двигаться вперед. Крался меж стволов, обратившись в слух.

     Он не мог ошибаться - стрекотанье сорок явственно сопровождало их параллельным курсом. Точнее говоря, не их, а того, кто перемещался следом за ними, двигаясь по ту сторону речки. Но какое же чутье, нюх, зрение должен иметь таящийся в засаде... или секрет тут в другом? Сам Мазур, располагая лишь данными от природы органами чувств, ни за что не смог бы столь искусно скрадывать противника-а на том берегу есть кто-то, есть, вон меж деревьев мелькнула сорока, пропала из виду, затрещала...

     Аппаратура? Но какая? Пора на что-то решаться. Легонько подтолкнув локтем толстяка, Мазур шепнул:

     - Пойдешь первым...

     Чугунков отчаянно замотал головой. Нехорошо осклабясь, Мазур поднял наган, чуть ли не уперев дуло в лоб. Бесполезно - толстяк трясся мелкой дрожью, потел, но все так же мотал башкой, и видно, что никакими угрозами не определить его в Александры Матросовы.

     Ладно, не впервые ему приходится импровизировать на ходу...

     - Пойдете через реку, - тихо сказал Мазур. - Все. Надеть куртки, капюшоны натянуть потуже, чтобы вас никак не распознали по рожам... Толстый, так и быть, идет последним.

     - А ты? - спросила Ольга.

     - А я переправляюсь чуть поодаль, - сказал Мазур. - И посмотрю, не вздумает ли кто вас обидеть... Устраивает такой расклад? Тогда быстренько натягивайте куртки...

     - Ну, а если начнут стрелять? - прошептала Вика.

     Зрачки у нее были во всю радужку.

     Мазур секунду подумал и сказал:

     - К какой стороне окажетесь ближе, туда и кидайтесь. Только не разбегайтесь и не мечитесь. Окажетесь в лесу, бегите параллельно реке... всем ясно? Порядок такой: доктор-Вика-Ольга-толстый. И без дискуссий.

     Пройдете чуть вперед, речку будете переходить у во-он того камня... Марш!

     Посмотрел им вслед, покривил губы. На месте толстяка он не спешил бы радоваться счастливому избавлению от печальной участи разведчика. Кто бы ни был на той стороне в такой вот ситуации, опытный охотник или опытный солдат, расклад один: первую пулю всегда получит по-следний, того, кто ближе остальных к вражескому берегу, можно и оставить напоследок...

     Вновь вынул наган, не двигаясь с места, проверил, легко ли выходит из ножен тесак. Привычно подобрался. Кроме тревоги за Ольгу, никаких чувств не было.

     Сорочье стрекотание удалялось вслед за вереницей людей в красных куртках - засада, как Мазур и предвидел, перемещалась. Сам он тоже прошел несколько метров, чтобы не упускать из виду приманку, на три четверти коей ему, откровенно говоря, было наплевать...

     Вот и камень, угловатым, граненым бугром черневший на том берегу у самой воды. Цепочка двинулась через реку - медленно, сторожко, словно шагала босиком по битому стеклу или минному полю...

     ЕСТЬ!!!

     Мазур отчетливо разглядел бесшумно промелькнувший меж кедров на том берегу силуэт в камуфляже - на груди висят два черных ящичка, из-под пятнистой каскетки вьется черный провод, в руках ружье, поднятое под углом сорок пять градусов к земле. Вот и охотничек. Ага, один из ящичков - и не ящичек вовсе, а бинокль без футляра... ну, это нам как нельзя более кстати... других пока что не видно... вот он, подставив правый бок, прильнул к стволу, начал медленно поднимать ружье...

     Прикинув расстояние, Мазур перекинул наган в левую руку, правой достал нож - подметив, что и у противника на поясе болтаются внушительные ножны с торчащей из них желтой массивной рукояткой - перебежал от дерева к дереву...

     Мгновение-и он двигался, жил, действовал уже в другом ритме, чуть ли не вдвое быстрее обычного человека. Выкинул руку. Нож еще жужжал в воздухе, а Мазур несся вперед в отчаянном броске, шумно расплескивая воду...

     Человек с торчащим из шеи ножом заваливался ему навстречу. Подбив его для верности ударом под коленную чашечку, Мазур молниеносно сорвал с шеи ремешок бинокля, накинул себе на шею, выхватил из ножен нож - выдергивать свойкровь брызнет фонтаном, по уши уделаешься! - бросил себе в карман рукояткой вверх, вырвал ружье. В какой-то неуловимый миг успел еще разглядеть оскаленное в предсмертной гримасе лицо-жесткие усики, впалые щеки, светлые волосы-черный прибор со шкалами и лампочками, а еще через секунду, пригнувшись, держа ружье наготове, бежал по берегу, крикнул:

     - За мной!

     Слева мелькнула фигура в камуфляже - Мазур нажал на спуск, целя пониже пояса, на уровне колен. Ружье дернулось в руках, оглушительно выплюнуло заряд, Мазур даванул спуск вторично - проверяя с ходу, полуавтомат у него, или что, - и грохнул второй выстрел, человека швырнуло в папоротники, как сбитую кеглю, он сразу же заорал от непереносимой боли...

     - За мной, идиоты!

     Мазур кинулся в лес, наискось уходя от реки, держась меж возможными опасностями и заполошно бегущей четверкой. Еще один замаячил слева-выстрел, дуло поднято не выше колен, фигура покатилась по земле...

     - Капюшоны, мать вашу!

     И они догадались откинуть капюшоны, из-за которых плохо видели, куда следует бежать. Слева ударила наугад автоматная очередь, пули прошли сзади, довольно высоко - ага, вслепую лупит, сука! - Мазур ответил выстрелом, догнал последнего - ну толстый, конечно, - и от души подбавил бодрости ударом приклада по хребту. Оглушительно взвизгнув, Чугунков рванул так, что враз выбился в лидеры...

     Азартный собачий визг и лай-но где-то на месте, словно собака привязана.

     Еще одна очередь вслепую, вовсе уж в другой стороне, ветка пребольно стегнула по щеке...

     - Вперед, суки, мать вашу! Бегом! - хрипел Мазур, поддавая кому-то коленом. - Туда! Мимо пня! Бегом!!!

     А сам, превозмогая владевшие телом инстинкты, остановился, нырнул за дерево, изготовил ружье. Никого. Посчитав про себя до пятнадцати, бросился следом, легко высмотрев впереди красные пятна спин. И бежал замыкающим, хриплыми воплями подгоняя, едва кто-то замедлял темп, поддавая прикладом...

     Казалось, это длится часами-сумасшедший бег меж деревьев, шумное хриплое дыхание, попадавшие по лицу ветки... Клятое ружье уже весило не меньше тонны, но никакая сила не заставила бы Мазура его бросить, пока он был уверен, что там еще остался хоть один патрон, бинокль колотил по ребрам, по животу лишь бы не зацепился за сук...

     - Впер-ред, блядские души! Наддай! Еще наддай!!! Снова остановился, спрятался за деревом. Шум в ушах и удары собственного сердца мешали прислушаться - но никакой погони он не увидел. Понесся следом за неожиданно обретшей второе дыхание четверкой.

     Наконец настал момент, когда поневоле пришлось разрешить привал, - сам Мазур мог бы отмахать в темпе кросса еще изрядный кусок, но его унылая гвардия все чаще спотыкалась и откровенно шаталась, налетала на деревья, усталость понемногу вытесняла страх, так их недолго и загнать...

     - Стой! - прохрипел Мазур не так уж и громко.

     Однако его услышали все, как подрубленные, плюхнулись, кто где стоял.

     Перед тем как самому рухнуть в мох, Мазур наскоро определился по солнцу и пришел к выводу, что не столь уж и отклонился от первоначального курса.

     Вытянулся на спине, закрыл глаза и постарался расслабиться всем телом, как был учен. На ощупь извлек из валявшеюся рядом рюкзака фляжку и жадно глотнул, пролив тепловатую воду на грудь. Прислушался к хриплому, свистящему дыханию спутников - пыхтят, конечно, как паровозы, чего другого от них ждать... И поймал себя на гаденькой, однако вполне рационалистической мысли: неплохо было бы, потеряйся и отстань во время безумного бега кто-то из "балласта"...

     Все же он был доволен собой: при первом же соприкосновении с противником не потерял ни одного из своих, даже легкораненых нет. А сам сумел вывести из строя как минимум двоих. Второй наверняка только ранен, но к этому Мазур и стремился. Вряд ли на той стороне пристреливают загнанных лошадей. Погоня вынуждена будет отвлечь на раненого часть сил, собьется с темпа хоть ненадолго. Вид раненых, как известно, деморализует, особенно здесь, не на войне, а на охоте. Благополучные импортные охотнички обязательно призадумаются, обнаружив, что с первых же часов лишились двоих...

     Шарада, в общем, была нехитрая - охота разделилась с самого начала, и кто-то из них устроил засаду на пути. Убитого Мазур видел на заимке это с ним и перемолвился там словечком. Что ж, встретились быстрее, чем оба рассчитывали...

     Сел и осмотрел трофей-французская самозарядка, патрон с пластмассовой гильзой, увы, остался один-единственный. Судя по маркировке, либо самая крупная дробь, либо самая мелкая картечь-и то, и другое одинаково хреново при метком выстреле метров с пятидесяти. Впрочем, отныне охотнички, как всякий нормальный человек на их месте, непременно будут осторожничать, убедившись, что дичь попалась зубастая. И возникает вопрос: стоит ли тащить с собой эту бандуру ради одного-единственного патрона?

     Стоит. Все, что способно сойти за оружие, нужно тут же взваливать на хребет. Вот только с ножом проблема: в старые ножны не лезет, придется и дальше таскать в кармане. Хороший ножичек, рукоятка из охотничьего рога, сталь не в пример лучше, чем у "подаренных"...

     Отхлебнул еще глоток воды и зажег сигарету. Погони пока не слышно, вертолета тоже. Прекрасно, что есть бинокль. И крайне скверно, что засада знала о всех перемещениях дичи. Если вспомнить загадочный ящичек на груди убитого, это поневоле наталкивает...

     - Вы же их убили!

     Мазур поднял голову над ним стоял толстяк Чугунков в весьма растрепанном виде и полном смятении чувств.

     - Одного, успокойтесь, - сказал Мазур. - Второй живехонек, хотя товарный вид, надеюсь, потерял...

     - Они же теперь разъярятся...

     - Да ну? - ухмыльнулся Мазур. - А до того они за нами гнались, чтобы пряниками накормить? Ты что, медвежью яму забыл?

     - Но все равно...

     - Что - "все равно"? - Мазур загнал в ствол свой единственный патрон, поставил ружье на предохранитель и закинул на плечо. - Общечеловеческий гуманизм одолел, или рассчитываешь, что не зарежут, если станешь на коленях ползать? Как раз и зарежут, камерад... Ладно, становитесь. Дальше двинемся.

     - Поесть бы... - протянул толстяк.

     - Попить бы, - в тон ему протянул Мазур. - Пописать бы. И бабу повалять...

     Отломите каждый по горбушке и пожуйте на ходу. А вообще жратву надо обобществить и жестко нормировать...

     Толстяк прямо-таки шарахнулся, прижимая рюкзак к груди. И чета Егоршиных никакого энтузиазма не выразила. Пожав плечами, Мазур не настаивал.

     Переложил свои припасы в рюкзак Ольге, а сам сходил к речушке, долил флягу и набрал еще литра три в презерватив.

     Егоршин подскочил к нему, схватил за отворот куртки и возбужденно зашептал на ухо:

     - Нужно зайти в речку и пройти по ней подольше. Тогда собаки обязательно потеряют след, я где-то читал...

     Вообще-то резон в таком предложении был, но Мазур, уже обдумавший некую гипотезу, всерьез опасался, что на сей раз этот метод не сработает.

     Посвящать врача в свои догадки он не стал, с ходу придумал отговорку, кстати, вполне правдоподобную:

     - А вы нигде не читали, что в таких случаях собак пускают по обоим берегам? И быстренько определяют, где беглец из речки вышел...

     Похлопал доктора по плечу и ободрения ради серьезно сказал:

     - А голова у вас варит... Встали, подтянулись! Задачу ставлю простую: нам надо от них оторваться как можно дальше, так что нужно сделать быстрым шагом еще километров десять-каких-то два часа, нечего хныкать заранее... Потом будет большой привал, с банкетом и танцами живота, если кто захочет...

Глава 10

ВДРУГ ОБРАДОВАН МОРЯК - ПОЯВЛЯЕТСЯ МАЯК...

     Мазур забирал правее, на юго-восток, - чтобы сделать крюк и оставить в стороне место, где торчала отягощенная раненым засада. Курс верный потому что, даже сбившись с него, обязательно упрешься в Шантару, а уж это такой ориентир, что лучше и не придумаешь. Он прилежно запоминал дорогу, кедрачи, сосняк и березняк, распадки, косогоры, ручьи, подъемы, спуски и ровные места-потому что по этому же маршруту непременно пройдет погоня, нужно все время держать в голове, где она в данный момент с высокой степенью вероятности может оказаться. И постараться выбрать наблюдательный пункт, откуда ее можно увидеть издали - тогда стоит и прикинуть, бежать дальше, или попробовать самому устроить засаду. Но предварительно следует поискать "клопов", должны быть "клопы", это единственное объяснение...

     Однажды далеко позади, на пределе слышимости взлетел над тайгой знакомый воющий свист - кто-то наткнулся на очередную шумную ловушку. Должно быть, штабс, он не похож на размазню, которая будет умирать на коленях, постарается выжить во что бы то ни стало. Как поступил бы на его месте сам Мазур, вздумай догнать беглецов, чтобы малость ограбить? Да почаще взбирался бы на вершины и высматривал, движущиеся ярко-алые пятна видно за километры.

     Штабс гораздо мобильнее, он один, здоров, как лось, на нем-то не висят толстяки, закомплексованные эскулапы и бабы...

     Пора и остановиться, осмотреть одежду. Загадочный ящичек, висевший на шее у убитого охотничка, наталкивал на вполне определенные версии. Существует масса аппаратуры, способной с высокой точностью определить перемещение биологического объекта-портативные штучки, надевавшиеся на дуло винтовки, американцы начали испытывать еще во времена вьетнамской войны, и техника с тех пор рванула семимильными шагами. Правда, при всем желании нельзя отличить человека от, скажем, оленя - но здесь, очень похоже, нет зверья, могли специально распугать.

     Хорошо. С помощью некоего аппаратика охотники, сидевшие в засаде на берегу речушки, весьма даже пристально следили за добычей - но это еще не объясняет, отчего они столь безошибочно ту самую засаду устроили. Ожидали точнехонько в том месте, к которому вышел Мазур, не зная, куда идет. Как-то смогли угадать, что он именно туда и выйдет...

     Эрго? Должна быть другая аппаратура. И беглецы ее, не ведая о том, несут с собой. Только поэтому Прохор с компанией мог безнаказанно развлекаться целых два сезона-одним знанием тайги, обученными лайками и натасканными по-индейски следопытами столь постоянные успехи не объяснишь...

     Когда прошло часа два, Мазур привала не объявил - ландшафт вокруг был неподходящий для его целей. Время от времени то Егоршины, то толстяк жалобно оборачивались на ходу, но Мазур махал рукой, приказывая двигаться дальше.

     Его весьма занимало, отчего с юга так и не прилетел за ранеными вертолет, точнее, почему вертолета не было слышно. То ли он прошел так далеко в стороне, что шум винта расслышать не удалось, то ли разгадка и вовсе жутковатая. Предположим, раненых тут принято добивать-и своих тоже, в первую очередь своих... Собственно, почему бы и нет? Что прикажете делать с раненым импортным туристом, у которого ноги на совесть продырявлены картечью? Везти срочно в цивилизованные места в хорошую больницу? Но к иностранцам у нас сейчас относятся нежно и трепетно, обязательно станут доискиваться, при каких таких обстоятельствах сэр или герр подвернулся под выстрел. Разве что - частная больничка где-нибудь в Шантарске, где вышколенный персонал не задает вопросов? И все равно риск засветиться есть.

     Заключить со своими гостями джентльменское соглашение, по которому серьезно раненый участник жестокой забавы автоматически переселяется на небеса вполне во вкусе Прохора Петровича с его налитыми темной водицей глазами. И ведь любители пощекотать нервы могут на это пойти, "Золотой арбалет" вполне может оказаться чем-то вроде "русской рулетки"...

     Мазур чувствовал, что все это просто необходимо как следует прокрутить в уме-логику противника и его методы необходимо понять, так воевать легче...

     Но невероятно тяжело баловаться одними домыслами, не имея подкрепляющих домыслы фактов. И он все чаще думал о вылазке навстречу погоне, начинал потихонечку прикидывать варианты.

     Ага, то, что нужно. Высоченная сопка слева, с голой вершиной-одиночные сосны торчат кое-где из темно-рыжей каменистой земли...

     - Туда, - показал Мазур.

     - А может, стороной? - безнадежным тоном поинтересовался кандидат.

     - Вперед! - рявкнул Мазур. - Зато спускаться будет легче...

     На гребне, неподалеку от открытого места, он разрешил остановиться. Пока остальные жадно глотали воду, занялся своим гардеробом. Прежде всего скинул кроссовки и, чуть ли не тыкаясь в них носом, тщательно осмотрел, ощупал.

     Выглядят так, словно совсем недавно покинули фабрику. Ни один шов не нарушен, в мягких участках не прощупывается твердых вкраплений. Такое впечатление-"недозволенных вложений нет"... Разве что существует специальная фабрика, где в кроссовки прямо на конвейере заделывают крохотные радиомаячки - но это уже попахивает паранойей...

     Разделся до трусов и принялся за одежду. Сначала костюм. Ощупал каждый квадратный сантиметр штанов, распялил их против солнца. Тонкая синтетика, без всякой подкладки - нет, ничего не просматривается, швы, как и на кроссовках, выглядят ненарушенными. Однако Мазур предельно скрупулезно прощупал и их. Нет, костюм подозрений не вызывает...

     Другое дело-куртка. Хоть и легкая, но материал гораздо толще, есть подкладка... Посмотрел сквозь куртку на солнце, принялся мять пальцами подозрительные места, где виднелось что-то вроде толстых ниточек-словно шелковинки, впрессованные в доллары...

     Не колеблясь, полоснул алую ткань кончиком ножа. Словно занозу из пальца, извлек жесткую на ощупь ниточку длиной со спичку и толщиной с иголку.

     Повертел, подергал, пробуя на разрыв - прочная, как леска... Даванул ногтем, как вошь, - подается с едва слышным хрустом, ниточка словно бы переломилась в этом месте...

     Положив ее на клинок ножа, принялся ковырять острием другого. Кто-то заглядывал через плечо, дыша в ухо, Мазур, не глядя, отмахнулся и продолжал трудиться.

     Ну так и есть - в загадочной ниточке имеется вовсе уж микроскопическая начинка. На никелированное лезвие просыпались едва заметные крошки, щепотка странной, жесткой трухи неопределенного цвета, скрипящей под обушком ножа...

     Вдруг обрадован моряк-появляется маяк. Чего-то в этом роде следовало ожидать - крохотные передатчики, исправно выдающие сигнал в эфир. Нельзя даже назвать последним визгом моды-есть датчики и миниатюрнее, но уж их-то никак нельзя обнаружить ни взглядом, ни на ощупь. А потому ради вящего душевного спокойствия договоримся, что их и нет. Потом будет видно, посмотрим на поведение погони...

     Вторую "ниточку" он вытащил уже увереннее. У него самого кожа на пальцах была довольно загрубевшая, поэтому отдал добычу Ольге, велел пощупать и доложить о впечатлениях.

     - Шершавенькая, - сказала Ольга. - Словно в крохотных заусенцах вся...

     - Вот и цепляется за подкладку... - проворчал Мазур, оглядел всех, придвинувшихся близко и, затаив дыхание, наблюдавших за его манипуляциямиПоняли мою мысль? Хотите жить - изучите всю свою одежонку с величайшим тщанием... Каждый сантиметр. Это передатчики, чтоб вам было ясно...

     - Значит, они нас все время... - охнула Вика.

     - Надо полагать, - сухо бросил Мазур. - Шевелитесь! Чтобы ни одной такой воши не просмотрели...

     Взялся за рюкзак и очень скоро сделал печальное открытие: его небольшой пестрый "сидор" был прямо-таки нашпигован этими крохотными жесткими ниточками, как селедка-икрой. Они были повсюду, за подкладкой, в лямках, в клапане. Чтобы избавиться от всех до единой, понадобится пара часов - и труд будет сизифовым, потому что придется и подкладку вырвать полностью, и весь рюкзак изрезать в полосочки, так и так станет совершенно непригодным...

     - Рюкзаки, пожалуй, придется бросить-сказал он сквозь зубы. - Это не рюкзаки, а Останкинская телебашня в миниатюре...

     - А как же нести...

     - Так и нести, - сказал Мазур. - Тушенку в карманы, хлеб наломать-и в карманы, благо карманы вместительные, фляги - в зубы... Нету другого выхода, господа. Или предпочитаете оставаться и дальше ходячими передатчиками?

     Куда еще можно засунуть микромаячки? Уж конечно, не в трофейный бинокль.

     И не в трофейный нож. И не в трофейное ружье - вряд ли кто из охотников предполагал, что эту экипировку захватят в качестве трофея. Остаются выданные ножи...

     Мазур изучал рукоятку собственного, как восхищенный ювелир, заполучивший в руки редчайший бриллиант. Осматривал, водил пальцами, прощелкивал ногтем.

     Показалось ему, или закругленный конец рукоятки в самом деле отзывался каким-то другим звуком? Показалось Ольге, что она нащупала подушечками пальцев шов на черной пластмассе?

     Положив нож на опустошенный рюкзак, тщательно прицелился и ударил прикладом. Странный какой-то звук... Еще сильнее обрушил приклад.

     Треск. Навершие рукоятки лопнуло. Мазур склонился над добычей. Примерно на две трети рукоятка была нормальная, сплошной кусок цельнолитого черного пластика, а вот треть-пустотелый колпачок, искусно приваренный к основанию и скрывавший какое-то хитрое устройство величиной с крупную вишню-по расстеленному рюкзаку разлетелись крохотные электронные чипсы, сверкающие трубочки в полсантиметра длиной, нечто напоминавшее конфетти с проволочными ножками...

     - Вот так, - сказал Мазур удовлетворенно. - Арсенал браконьера. Давайте второй.

     Во всех ножах рукоятки оказались с начинкой. Ай да Прохор... или это мистер Кук постарался перед тем, как спиться на русский манер? Теперь пользоваться ножами с укоротившимися рукоятками будет не в пример неудобнее, да что делать... Зато уверенности в себе прибавилось, игра пойдет хоть и не на равных, но гораздо более честно...

     На радостях Мазур двумя ударами ножа вспорол одну из своих банок и распорядился;

     - Подставляйте хлеб, орлы, пора и пожевать малость... В три прикуса разделался со своим бутербродом, лишь раздразнив этим аппетит - и, чтобы хоть как-то обмануть желудок, напился вдосыт воды. Все равно его изобретение, презерватив-фляга, оказалось бесполезным - в руках этот пузырь не потащишь, значит, и водяной паек будет голодным...

     Толстяк возился с консервной банкой, извлекая пальцами остатки жира, пока не порезался.

     - Мать твою так, - сказал Мазур. - Как дите, не отберешь игрушку вовремя...

     Что кривишься? Сними трусы, отхвати кусок и затяни палец, больше нечем...

     Ну? Потуже затягивай, будешь кровью капать на ходу - прибью...

     С кривой улыбкой кандидат сообщил:

     - У меня от вида крови голова всегда кружиться начинает...

     - Вот врежу - не так закружится, - пообещал Мазур. - Ты у меня, признаюсь честно, давно в печенках сидишь, смотри, чтобы окончательно не рассердил...

     Так. Теперь я пойду осмотрюсь, а вы все вытаскивайте из курток начинку. И чтоб до единой...

     Он так и остался в одних трусах. Повесил на шею бинокль, надел пояс трофейный нож кое-как уместился в старых ножнах, когда Мазур отломал у них конец. Представил, как выглядит со стороны, невольно хихикнул - Маугли, бля... Ничего, на большом расстоянии загорелое тело сольется с тайгой, это вам не куртка ярчайшего спектрального цвета...

     - И тщательнее! - напутствовал он, видя, что все принялись возиться с куртками. - Проверю потом. - Секунду подумав, он сунул Ольге в карман куртки наган и вручил ружье. - Держи, патрон в стволе, с предохранителя снято.

     Посматривай тут...

     И пошел по гребню, к открытому месту. Босиком шагать было чуточку непривычно, однако тут нет ни битых бутылок, ни брошенных консервных банок, так что за ноги можно не беспокоиться...

     Оказавшись на лысой вершине, невольно поежился, ставши вдруг открытым всем взорам. Спрятался за сосну.

     Прекрасный вид - на десятки километров, дикое приволье, хоть и угнетен ситуацией и своей ролью в ней, а дух захватывает... Как он ни всматривался, - и невооруженным глазом, и в бинокль, поворачиваясь во все стороны, - Шантары так и не увидел, и "заимки" впереди не углядел. А вот тайга, если идти по прежнему курсу, будет уже другой - впереди там и сям открытые пространства, равнины, и что-то похожее на болото, определенно скопище кочек. Если двигаться зигзагами, укрываясь в перелесках, чересчур уж размашистые зигзаги придется выписывать, кучу времени потеряешь. Придется рискнуть и переть почти что напрямик - может, и не станут они поднимать вертолет в первый же день охоты. Часа четыре придется шлепать, держа ушки на макушке - зато совсем уж далеко впереди вновь начинаются чащобы, сопки, спасительные дебри... Пиранья на ветке кедра-сюрреалистическая, конечно, картина. Для того, кто не просекает, что наша, родная пиранья и на твердой сухой земле может быть смертельно опасна...

     Без особого труда Мазур узнавал пройденный ими путь - будто читал карту.

     Вон там перевалили подножие сопки, ага, а это и есть та речушка. Отличный бинокль достался от импортного жмурика - двадцатикратный, но не больше нашей "десятки"...

     ...Он чисто случайно поймал окулярами это шевеление зеленых точечек на зеленом фоне, сами, можно сказать, вылезли под взгляд... Повертел рубчатое черное колесико, но это ничем не помогло - судя по нанесенной на линзы разметке-масштабу, до погони более чем десять километров, ну да, часа на два и оторвались, не так уж плохо, но и не прекрасно, кровь из носу, разрыв нужно увеличивать.

     Он едва различал крохотные силуэты - но все же видел, что это шагающие вереницей люди, числом не менее десяти, а впереди, не удаляясь особенно, маячат два пятнышка, белое и бело-черное. Лайки, конечно. А это хуже, чем любая овчарка, - овчарка, как ни крути, остается служебной, а лайка - здешнее животное, таежное. Огромная разница меж службой и образом жизни, сравните любого, самого ретивого вертухая и охотника-эвенка...

     Время от времени там вспыхивали крохотные солнечные зайчики - солнце играло на стволах ружей, значит, они даже не озаботились навести тусклость на стволы, чувствуют себя хозяевами, банкометами в игре... Что ж, самому Мазуру солнце светит почти в спину, так что бликов от окуляров не будет. До темноты остается часов шесть. Вряд ли охота двинет по тайге ночью... или все же станут устраивать игры с приборами ночного видения? Как поступил бы на их месте он сам? Пожалуй что, не рискнул бы охотиться ночью на ловкого "майора", в первые же часы столь изобидевшего засаду... или тебе просто хочется так думать?

     Он все еще стоял с прижатыми к лицу наглазниками из мягкой резьбы, когда поодаль, там, где оставил людей, раздался оглушительный выстрел.

     Чисто инстинктивно Мазур крутнулся в ту сторону, присел за стволом. Новых выстрелов не было. По звуку - охотничье ружье. То самое, что он оставил Ольге.

     Не было времени раздумывать и колебаться. С ножом в руке он рывком преодолел неширокое открытое пространство и бесшумно, как призрак, заскользил меж деревьев, забирая чуть вниз и вправо, чтобы подойти к стоянке со стороны, противоположной той, в какую уходил. Давал изрядный крюк, но иначе нельзя было. И не слышал ни новых выстрелов, ни криков, ничуть не походило на налет азартных охотников - неужели кто-то опять стал показывать характер, настолько, что Ольге пришлось...

     Тихонько стал продвигаться вверх, ага, меж коричневыми стволами яркими пятнами показались желтые костюмы. Затаил дыхание, держа нож для броска. Еще дерево, еще одна перебежка, вот они уже метрах в десяти, и никто его не видит...

     Мазур осторожно выглянул из-за кедра. Ольга сидела на корточках, привалившись спиной к стволу, зажимая обеими руками живот, морщилась от боли, но на раненую и умирающую, ликующе отметил Мазур, не походила.

     Прошипела что-то, с ненавистью глядя снизу вверх - а над ней, ухватив французское ружье за ствол, возвышался старый знакомый, неугомонный штабс-капитан. Как и Мазур, он был гол и загорел-только не в черных семейных трусах, а в коротких пестрых. Мазур мысленно провел траекторию, совмещавшую шею штабса с зажатым в руке ножом - и остался ею доволен.

     - Где он, спрашиваю? - прорычал штабс.

     Замахнулся. Ольга ответила ему словами, которым Мазур ее, безусловно, не учил. Ну, как только ружье дернется...

     Нет, штабс отвернулся. Мазур великолепно представлял ход его мыслей и нисколечко не ошибся: штабс направился к трем остальным, сбившимся в кучку чуть поодаль. Снова рыкнул:

     - Где майор, мать вашу?

     Замахнулся разряженным ружьем, как дубиной, состроив невыразимо зверскую гримасу, определенно рассчитанную на моральное подавление, - Мазур видел, что этот гад насторожен, но спокоен и собран. И рассчитал мерзавец отлично: почти сразу же толстяк Чугунков торопливо вытянул руку, тыкая пальцем как раз в ту сторону, куда Мазур уходил, забормотал:

     - Пошел сверху в бинокль посмотреть...

     Мазур видел, как Ольга медленно-медленно, все еще морщась от боли, опускает правую руку к карману. И мысленно охнул: дуреха, там же против ствола-два пустых гнезда...

     - У нее пистолет в кармане! - взвизгнул толстяк, услужливо тыча пальцем.

     Штабс резко развернулся - но Мазур уже отделился от ствола, коротко взмахнул рукой, и нож с роговой ручкой, жужжа, крутясь, на мгновение ослепительно сверкнул, поймав лезвием случайный солнечный лучик...

     Он еще падал, когда Мазур вырвался на поляну, выхватил из рук врага ружье, замахнулся было, но тут же сообразил, что правки не требуется. И отступил на шаг, чтобы падающий его не задел.

     Истерически вскрикнула Вика-неподвижно застывшее тело с торчащей из горла желтой рукояткой ножа оказалось к ней ближе, чем к другим, она встретилась взглядом с тускнеющим взором "его благородия". "Ну вот и точка", без всяких эмоций и уж тем более сожалений подумал Мазур, одним прыжком оказался рядом с Ольгой:

     - Что? - присел рядом на корточки.

     - Да ничего, - сказала она, то морщась, то пытаясь улыбнуться. - Когда он выскочил, я в него бабахнула - и промахнулась, конечно. А он мне ногой под дых, ружье вырвал...

     - А остальные где были? - громко спросил Мазур, оборачиваясь.

     Остальные торопливо изобразили лицами и фигурами виноватое смущение, причем больше всех старался, естественно, кандидат бесполезных сейчас наук.

     - И чего я вас до сих пор не бросил? - совершенно искренне спросил Мазур вслух.

     Ответа, разумеется, не дождался да и какой тут может быть ответ? Руки чесались устроить толстяку детское наказание, но удержали не соображения гуманизма, а недостаток времени. Мазур лишь смерил его взглядом, от которого Чугункова бросило в пот, устало фыркнул и сказал:

     - В общем, так-охота на хвосте. Так что в темпе продолжайте выбирать блох из одежды, на крыло подниматься пора...

     Сделал два шага, выдернул нож и несколько раз воткнул его в землю, очищая от крови. Виктория принялась было закатывать глаза, но Мазур уже оказался рядом с ней и процедил веско:

     - Я т-те покажу истерику... Шевелись!

     Сунув в рот сигарету, присел рядом с Ольгой, погладил ее по голове:

     - Порядок, малыш, ты-то у меня настоящая скво... Болит еще?

     - Не особенно.

     - Ну, если не особенно, тогда бери-ка все свои невеликие пожитки, да и мои тоже, завяжи все в куртку, чтобы получился приличный узел. Я тебя люблю и обожаю, но некогда утешать, жива - и слава Богу...

     Выпрямился, кинув мельком взгляд на мертвеца, - сволочь, конечно, был покойный, но в качестве напарника, честно говоря, подошел бы. Пер следом - и достал-таки, почти достал...

     - Готово, - сказала Ольга. - Я всех "червей" вытащила, не сомневайся, чуть ли не на зуб пробовала... А колышки ты возьмешь?

     - Ага, - кивнул Мазур.

     Он за время пути успел уже заострить все колышки с обоих концов попадется подходящее местечко, можно и "заминировать". Если понатыкать в высокой траве десятка три - глядишь, кто-нибудь в горячке погони и напорется, споткнется, вьетнамцы в свое время неплохой урожай собирали с помощью таких вот немудрящих подручных средств...

     Будь это в кино, непременно следовало бы сгрести за шкирку пробегающую росомаху, украсить ее маячками и отпустить на волю, чтобы завела погоню в непроходимые чащобы. К сожалению, в жизни росомахи шмыгают мимо не столь уж часто, а толстяк, совершенно вышедший из доверия, играть роль приманки ни за что не согласится, хоть ты его режь...

     Вон он, родимый, со страдальческим видом сгорбился над курткой, вороша ее одной рукой и вздыхая так, словно не шкуру свою спасает, а выполняет тяжкую повинность, совершенно ему ненужную...

     - Все, кажется, - осторожно заметила Вика, и почти сразу же распрямился ее незадачливый муженек.

     Мазур тщательно проверил работу - ну, прошляпили, конечно, в Викиной куртке отыскались еще две "ниточки", а у мужа целых три. Мазур ничего им не сказал, молча вырезал "маячки", оставив рваные дыры, мотнул головой;

     - Пошли.

     - Подождите! - вскрикнул Чугунков. - Я еще как следует и не проверил...

     Мазур молча подошел, отобрал у него куртку и швырнул в кусты. Подтолкнул ногой:

     - Вставай. Пошли.

     - А если дождь?

     - Будешь мокнуть. Некогда с тобой возиться.

     - Куда ж я все это... - он указал на валявшиеся у ног пожитки.

     - Снимай, - Мазур дернул его за рукав пронзительно-желтой курточки.Заворачивай и тащи...

     - Но...

     - А, в бога душу мать! - заорал Мазур, уже не в силах более сдерживаться. - Долго ты мне нервы мотать будешь?

     И замахнулся-но перехватил осуждающий взгляд Ольги и малость поостыл.

     Бросил неприязненно:

     - Даю минуту на сборы. Вика, помоги ему, что ли...

     - Да чтоб он провалился, - сказала Вика сердито. - Одно от него беспокойство...

     - Ладно, - сказал Мазур. - Не будем дичать и звереть - чует мое сердце, у нас еще впереди масса возможностей... Помогите обормоту-и с умыслом добавил:

     -Доберемся до цивилизации - все вместе будем смеяться над лесными страстями...

     Вика, немного просветлев лицом, опустилась на корточки и стала увязывать нехитрые пожитки. Мазур нетерпеливо ждал. Наконец она справилась, протянула толстяку узел и даже сделала книксен по всем правилам:

     - Битте...

     Но оглянулась на мирно почивающего в папоротниках мертвеца и моментально помрачнела. Мазур показал направление:

     - Шагаем туда, и в темпе. Надо оторваться... Под гору шагалось легко.

     Ольга чуть задержалась, чтобы оказаться рядом с Мазуром, печально вздохнула:

     - Такое впечатление, что на этом свете вовсе не существует ни Кваренги, ни Фальконе... Поверить сейчас трудно, что где-то за горами, за долами есть Петергоф...

     - Лишь бы мы существовали, - отмахнулся Мазур. - А все остальное приложится, малыш...

Глава 11

МИНУС ОДИН

     Через час Мазур разрешил привал и вновь поделил на всех банку тушенки на сей раз справедливости ради забрав ее у толстяка. Не следовало перегибать палку и в первый же день загонять свой аргиш до полной вымотанности. Ольга у него претензий не вызывала, супруги, в общем, тоже-но вот Чугунков... Мало того, что он открыто являл собою слабейшее звено, у Мазура родилось нехорошее предчувствие, что это звено в самом скором времени лопнет. На пути им встретилось нехорошее место-распадок, где прямо-таки клубился гнус, с превеликой охотой набросившийся на взопревшую добычу. Вот тут уж пришлось по-настоящему паскудно - невесомые твари так и льнули к голой коже, лезли в глаза, в уши, в рот, Мазур извел полпачки сигарет в попытках обрести пусть слабую, но защиту. Даже некурящие пыхали табачком, мотая на ходу головами, как лошади. Гнус прямо-таки доводил до безумия - и хуже всего приходилось толстяку, он сильнее всех потел и был гол по пояс. Беспрестанно отмахивался свободной рукой, а потом и узлом, даже взвыл в голос, за что немедленно получил от Мазура по шее, легонько, впрочем. Хорошо еще, в этой пытке была и светлая, если можно так выразиться, сторона-никого не приходилось понукать, все показывали чудеса спортивной ходьбы, чтобы побыстрее миновать поганое место.

     Миновали. С полчаса шли по ровному месту, потом перевалили сопку - и угодили в великолепный малинник. Грех упускать такой случай, и Мазур объявил, что дает полчаса на обед. Благо и трудиться не пришлось-на кустах красовалось неисчислимое множество сизо-рубиновых ягод, переспевшие, они отваливались от малейшего прикосновения, оставалось пихать горстями в рот.

     На высившиеся вокруг кедры Мазур поглядывал с затаенной тоской: в этом году на шишку был урожай, а орех - штука питательная. Увы, с их подручными средствами слишком долго пришлось бы возиться с колотом <Колот - нечто вроде огромного молотка. К срубленному стволу молодого деревца приколачивается чурбан потолще, колот устанавливают у подножия кедра, бьют им по стволу, сшибая шишки. - Прим. авт.>, а лезть на дерево и стряхивать по шишечке-чересчур тягомотно, да и добыча выйдет мизерная...

     Он махнул рукой и стал набивать пузо малиной, проглатывая заодно и попадавшие в пригоршню листья, чутко прислушиваясь: если поблизости обитает косолапый, он мимо такого дара природы ни за что не пройдет, будет сюда наведываться, как в столовую...

     Правда, следов ему не попадалось и не встречалось ничего похожего на звериные тропы. Лишь однажды с дерева зацокала белка, по летнему времени рыжая, да пронесся, треща крыльями, невеликий табунок рябчиков. Рябчики, вообще-то, подпускают человека довольно близко, но эта стайка явно осторожничала. И Мазур окончательно пришел к убеждению, что людьми сии места посещаются частенько, и живность давно наработала печальный опыт...

     Примерно через четверть часа он уже глотал сладкую ягоду через силу - но желудок следовало набивать всем пригодным в пищу, что только встретится на пути. Хлеб с тушенкой очень быстро кончатся, а начавши слабеть, человек в тайге весьма скоро падает духом, и тайга его одолевает... Есть риск, что от малины прохватит понос, но лучше понос, чем голод. Потом он заметил, что Егоршин с явным умыслом старается присоседиться к нему поближе, так и крутится рядом, больше косится, чем рвет ягоду. Мазур подошел вплотную и тихо спросил:

     - Что, разговор есть?

     Доктор оглянулся на остальных, мрачно и сосредоточенно обиравших ягоду метрах в десяти, ответил еще тише:

     - Может, мы попробуем засаду устроить?

     - Мы? - усмехнулся Мазур.

     - А что? лицо у доктора было злое и отчаянное. - У вас вроде хорошо получается... А я бы ножом, тряхнул шпанистой юностью. Я ж врач, анатомию знаю...

     - А сможете? - пытливо посмотрел на него Мазур.

     - Смогу.

     Он произнес это довольно уверенно-что Мазура ничуть не убедило. Даже если доктор в юности кого-то перышком и оцарапал слегка - ох, многие из нас через это прошли... - это еще не означало, что он годится для серьезного дела. Уж кто-кто, а Мазур прекрасно знал, как трудно впервые убивать человека, даже откровенного врага. Опыт юношеских драк на дискотеках и танцплощадках тут нисколечко не годится. Кроме того, доктора чересчур уж старательно ломали в тюрьме, и кое-какие рефлексы, ручаться можно, уже въелись в подсознание...

     - Рано, - сказал Мазур. - Погодим. Боюсь, это их территория, их игровое поле, они тут давно освоились. Нужно добраться до диких мест, где они тоже будут новичками...

     - Не доверяете?

     - Горячку не хочу пороть, - не без уклончивости сказал Мазур. - Тех, на ручье, только потому удалось смять, что они лихой контратаки ничуть не ожидали. Теперь-то труднее будет... У них, знаете ли, ружей до черта.

     - А у вас ведь пистолет.

     - Толку от него мало против полудюжины стволов.

     - Я-то от всей души...

     - Понимаю, - сказал Мазур. - И от всей души отвечаю: рано... Вы мне лучше скажите - массаж делать умеете?

     - Да немного.

     - Вот это уже лучше, - сказал Мазур, - Это гораздо полезнее. На привале, вечерком, непременно нужно будет нашим дамам вкатить хороший массажик, я умею, но коли и вы - совсем даже хорошо.

     - Может, еще и этому массажик делать? - Егоршин неприязненно покосился на толстяка. - Ведь задерживает только... Что бы тут придумать...

     - Это вы насчет бросить, а? - прищурился Мазур. Доктор завилял взглядом:

     - Как колода на ногах...

     - Логично и рационально рассуждая, мне бы следовало вас всех троих с хвоста сбросить, - сказал Мазур, дружески улыбаясь. - Ох, как мне полегчало бы... Враз и несказанно.

     И улыбнулся еще шире, увидев в глазах доктора откровенный страх. Похлопал его по плечу:

     - Вы, главное, простую истину запомните, герр доктор: не надо торопиться быть дерьмом, это всегда успеется... В нашем положении особенно-Поднял голову и прикрикнул:

     - Рота, стройся! Двигаться пора... - понизил голос. - И еще один маленький нюанс, доктор. Не надо на жену коситься, как на законченную тварь. В конце концов, она не по собственному желанию изощрялась.

     - А вы бы на моем месте...

     - Бросьте. Мы из тайги выйдем благополучно в одном-единственном случае: если духом не падем. А вы, пардон, с Викой все это время держитесь как скот.

     У вас задача не просто ногами передвигать, а еще и жену ободрять со всем старанием. Ясно? Приобнимите, пожалейте, по головке погладьте... Считайте, это приказ. А я свои приказы всю жизнь отдавал так, чтобы меня слушались...

     И не стройте иллюзий, будто станете исключением. Пошли.

     Он улыбнулся доктору одними губами, без малейшей теплоты в глазах, проглотил напоследок еще жменю мягкой перезревшей малины и занял место в арьергарде.

     Примерно через час деревья кончились. Они вышли к месту, которое Мазур углядел сверху. Еще метров тридцать сухой земли, заросшей сочной травой-а дальше начиналась обширнейшая равнина, как нельзя лучше подходившая под определение "пересеченная местность". Бывают в тайге такие местечки. Это не болото - там нет трясины, - но равнина густо заросла невысокими кочками, покрытыми сухой белесой травой, и кочки, насколько хватает взгляда, стоят в прозрачной воде. Нашли выход подземные воды, лет через полсотни, возможно, тут и получится болото.

     Никакой трясины, земля твердая - лишь кое-где зияют темными провалами наполнившиеся водой ямины-но шагать по этакой равнине еще хуже, чем по болоту. Очень уж густо понатыканы чертовы кочки, никак не получается нормального шага, и не выйдет прыгать с кочки на кочку, чересчур маленькие.

     Ходьба по этаким местам выматывает невероятно, но другого выхода нет, обходить кругом-означало бы давать вовсе уж дикий крюк. Ничего, предстоит километра два тягомотного пути, если напрямик - а там начинается пологий обрыв с белеющими кое-где обнажениями камня, и за ним вновь расстилается зеленое море тайги, чтоб его...

     Мазур велел всем разуться и, пока закатывали штаны по колено, еще раз повторил немудреный инструктаж: смотреть под ноги, шагать быстро, но аккуратно, а то вывихнуть лодыжку на этих кочках - как дважды два...

     Тронулись. То семенили вприпрыжку, то, раздосадованные столь медленным передвижением, делали семимильные шаги-но быстро уставали. Под босыми ногами хлюпала прозрачная водица.

     Где-то на полпути толстяк Чугунков начал столь беспомощно сбиваться с темпа, что Мазур уже не сомневался: вот и наступил излом. И точно: вскоре толстяк остановился совсем, пару раз пошатнувшись, сел не глядя, лишь по случайности угодив задницей на кочку. Соскользнул с нее в воду, хрипло дыша полной грудью. Мазур перехватил его застывший, остекленевший взгляд, махнул остальным, чтобы не замедляли хода. Встал над толстяком, сказал без выражения:

     - Идти надо.

     - Не могу! - выдохнул Чугунков с истерическим надрывом. - Все, пусть убивают...

     Некогда было толкать прочувствованные речи и ободрять с применением цитат из лучших литературно-философских достижений человечества. Мазур вынул из кармана наган, звонко взвел курок, убедившись, что против дула пришлось пустое гнездо, прижал ствол к уху сидящего в нелепой позе и рыкнул:

     - Встать! Вперед!

     Толстяк даже не пошевелился, обреченно глядя сквозь Мазура. Ругая себя за промедление, Мазур бросил холодно:

     - Считаю до трех.

     Молчание и застывший взгляд. Бесполезно. Тащить его на себе - означает погубить всех. Не было ни доброты, ни гуманизма, ни в душе, ни в сердце ровным счетом ничего не ворохнулось - такова уж была сейчас жизнь на грешной земле, первобытный пейзаж вокруг и люди, которым, чтобы выжить, тоже предстояло перенять многое из арсенала первобытных. Многое, если не все...

     Мазур еще постоял, совсем недолго, спрятал наган в карман и пустился догонять бредущих, сделав над собой небольшое усилие, чтобы ни разу не оглянуться. Они тоже не оглянулись. Ни разу, никто. Только минут через двадцать, когда уже стояли над преодоленным откосом, не сговариваясь, повернулись к равнине.

     Примерно посередине ярко выделялось желтое пятно - голый по пояс толстяк, похоже, лежал навзничь. Мазур вовремя отвел глаза, чтобы не встречаться взглядом с Ольгой.

     - У него уже губы синели, - сказал Егоршин торопливо. - Все равно скоро начался бы сердечный приступ, я вам как доктор говорю...

     - Марш вперед, доктор! - рявкнул Мазур.

     На той стороне гребня обнаружился еще более пологий откос, покрытый кедровым редколесьем, плавно спускавшийся к весьма протяженной чащобе-а дальше снова сопки, словно гигантские декорации к непонятному спектаклю, и над ними безмятежно синее небо, уже клонящееся к закату солнце.

     - Стоп, - сказал Мазур.

     Вынул наган, прокрутил барабан так, чтобы на сей раз патрон встал напротив дула, сунул в карман Ольге. Она глянула недоуменно, с тревогой:

     - Ты что?

     - Передаю временно полномочия, - сказал Мазур. - Вы сейчас, орлы, двинетесь простым курсом - во-он на ту сопку. И на ее вершине сделаете привал. Дотуда километров семь. Быстрее дойдете - длиннее будет привал, ясно? А я вас догоню.

     - Неужели спасать... - вырвалось у Егоршина.

     - Никого я не собираюсь спасать, - сказал Мазур искренне. - Просто подвернулся удобный случай глянуть на погоню. Они там обязательно потеряют след... надеюсь. Будет время посмотреть, с кем имеем дело. Доктор, вы, главное, без глупостей. Если что, отыщу в тайге без труда. - Он блефовал, но надеялся, что ему это сойдет-Чтобы непременно ждали на той вершине. Олечка, при нужде бей по ногам...

     - Вы что? - возмущенно фыркнул доктор. - Я ж не собираюсь...

     - Я шутейно, - осклабился Мазур. - Марш!

     Оставшись в одиночестве, он, кроме тревоги за Ольгу, ощутил еще и несомненное облегчение. Тревога, в общем, стала всего-навсего неотъемлемой принадлежностью бега и оттого потеряла остроту, а вот внезапное одиночество словно гору свалило с плеч, враз включились наработанные рефлексы и инстинкты, он скользил меж деревьев бесшумно и хищно, как встарь.

     Увидев подходящий кедровый молодняк, остановился и вынул нож. Пора было всерьез подумать об оружии. Ольгу чуточку жалко, но то, что ей предстоит, не смертельно...

     Он возился недолго. Осмотрев подрост, срубил деревцо и сделал из него палку длиной сантиметров восемьдесят и толщиной пальца в два. Тщательно срезав ветки, сделал на концах две зарубки. Принялся истреблять вовсе уж молодые кедрушки-и вскоре рядом с палкой лежала дюжина палочек длиной в локоть. Мазур сложил их под деревом, бросил рядом одежду, заметил место и вышел к откосу - голый, перепоясанный ножом, с биноклем на шее. Выбрал подходящее место, залег за стволом.

     Выкурил сигаретку. Расслабился и долго лежал. Задача была простейшая ждать, но порой это-то как раз и хуже всего...

     Прошло полтора часа, а желтое пятно посреди равнины все еще не двигалосьтолстяк лежал на том же месте. Стараясь смотреть туда как можно реже, Мазур уделял внимание главным образом опушке, где они тогда разувались. Стояла густая, спокойная тишина, и неудержимо тянуло проснуться...

     Два часа. Пошел третий. Показалось, что уловил краем глаза некое шевеление на равнине. Стал искать место, где лежал толстяк, и не нашел. Нет, все точно - по прямой от того вон приметного дерева... Черти его унесли, что ли?

     Ага, вот в чем фокус! Из ямы с темной водой, окруженной высокими кочками, торчит голова, толстяк зачем-то спрятался в воду по шейку... "Зачем-то?"

     Мазур обострившимся звериным слухом уловил отголосок звонкого собачьего бреха. Пожалуй что, заметить с опушки лысую макушку мудрено...

     Мазур, припав к земле, затаил дыхание, машинально оглянулся на небоувериться, что солнечный лучик не блеснет ослепительным зайчиком на фиолетовых линзах...

     Сначала из тайги комочками выкатились собаки-снежно-белая и черная с белыми пятнами. Точно, лайки, совсем небольшенькие, - хорошая лайка прямо-таки миниатюрна, чтобы ее при нужде можно было упрятать в заплечный мешок и таскать по тайге, не особенно напрягаясь.

     Обеих держал на длинных сворках невысокий человечек в брезентовой куртке и черных штанах, с темной повязкой на голове, самую малость напоминавшей чалму. Два километра не столь уж большое расстояние для двадцатикратного бинокля, и Мазур легко рассмотрел, что лицо у человечка, несомненно, азиатское, морщинистое, с раскосыми глазами и плоским носом. Эвенк или другой таежный абориген. А это уже хуже...

     Лайки резво пронеслись по траве и остановились там, где начинались кочки.

     Растерянно заметались, поднимая брызги, - до Мазура долетал их звонкий, как колокольчик, обиженный лай. С первого взгляда было ясно, что они потеряли след. Судя по поведению эвенка - для простоты будем считать его эвенком, - он сообразил это даже раньше Мазура. Насколько удалось понять по жестам, прикрикнул на собак, заставив их сесть, вытащил трубочку и задымил, присев на корточки, философским и напрочь отрешенным от всего сущего пустым взором каменной бабы глядя на равнину. Вновь показалось, что они встретились глазами - но Мазур пересилил себя и бинокль не опустил. Голова толстяка не шелохнулась, застыл, как увидевшая сову белка.

     Из тайги цепочкой стали выходить люди в камуфляжных комбинезонах и высоких черных ботинках. Мазур насчитал восемь. Пятеро с охотничьими ружьями, у остальных висят на плече короткие автоматы - ну да, баре и оберегающая челядь... Все восемь были в густых накомарниках, Мазур не видел лиц. У одного из автоматчиков за спиной весьма объемистый зеленый рюкзак, похоже, "абалаковский". Несомненно, та, что идет третьей, - женщина, по движениям видно, по пластике. А вот опознать среди охотничков Прохора Мазур не смог, как ни пытался. Не так уж долго они общались, сидящий за столом человек выглядит совсем иначе, нежели шагающий...

     А шагали они все не быстро, но и не медленно, в хорошем и выгодном ритме опытных таежных ходоков, все восемь. Ничуть не спешили, но выглядели неотвратимо, как судьба. Сбились в кучку вокруг эвенка-а тот что-то объяснял, помогая себе скупыми жестами, тыча пальцем на равнину. И никаких тебе приборов на шее, ничего похожего - значит, всех "клопов" удалось вывести, и то достижение... Правда, остаются собаки. И их клятый вожатый...

     Они, похоже, совещались - спокойно, без дерганой жестикуляции, как люди, столкнувшиеся с досадным, но, в общем, ничуть не удивившим препятствием.

     Очередная уловка бегущей от охотников лисы, следует принимать, как должное... Оттого-то они Мазуру и не нравились: потому что были собранными, опытными, хваткими...

     Эвенк прошелся на корточках вдоль кромки сухой земли, то и дело приседал вовсе уж низко, один раз и вообще лег, чуть ли не тыкаясь носом в траву.

     Мазур даже засмотрелся. И понял, что этого таежного Чингачгука, кровь из носу, нужно исхитриться и прикончить как можно быстрее. Он видел, как маленький и узкоглазый таежный человек, уже ступив меж кочек, после совсем недолгих рысканий прошел метров пять, почти в точности повторяя путь беглецов...

     Куперовские индейцы, непревзойденные следопыты, ничуть не выдуманы. Как и австралийские "черные следопыты", аборигены, вторую сотню лет работающие с полицией. Все правда - народы, ведущие до сих пор почти первобытную жизнь, способны узреть невидимые приметы и взять след там, где остановится в растерянности городской человек, будь он опытным охотником... или прошедшим нелюдскую подготовочку командосом. Неважно в джунглях происходит дело, в австралийском вельде или в глухих азиатских лесах. Самый лучший командоспришелец здесь. А этот узкоглазый - часть окружающего мира, как длиннющая череда его дедов и прапрадедов. Как ни засыпай табачком следы, он пройдет там, где собьется собака... Мазур повел биноклем. Пора и восвояси - охотники уже двинулись гуськом по кочкам...

     Словно беззвучный взрыв! Это толстяк, не выдержав, взмыл из ямы, осыпанный тучей брызг, сверкнувших радугами в косых лучах заходящего солнца, кинулся бежать - слепо, в паническом ужасе забирая влево.

     Цепочка моментально развернулась шеренгой. Выстрел. Еще один. Толстяк повалился лицом вперед, разбрызгивая воду, но тут же вскочил, видимо, всего лишь поскользнулся, понесся дальше неуклюжими прыжками. Справа от него взлетел сноп водяных брызг, перемешанный с обрывками травы. И еще раз. И очень похоже, что это намеренный промах, забавы ради...

     Вопль донесся даже до Мазура, лежавшего за стволом кедра километрах в двух. Подхлестнутый ужасом, толстяк мчался, пересекая равнину наискосок, как-то ухитряясь ни разу не споткнуться...

     Охотник с женской пластикой движений медленно вел за ним стволом, несомненно, все это время держа на прицеле. Остальные опустили ружья.

     Видимо, четко было оговорено, чья очередь бить по бегущему зайцу...

     Выстрел. Толстяк дернулся вперед, медленно взмахнул руками и рухнул лицом вниз. Повесив бинокль на шею, Мазур, не глядя, протянул руку, подхватил охапку свеже-изрезанных палок и, прижимаясь к земле, стал отползать по-рачьи. Пора и честь знать. Теперь окончательно убедился, что происходит с угодившим на прицел...

     Когда вершина откоса скрыла от него равнину, он поднялся на ноги, покрепче зажал в руках палки и побежал вперед-размеренно, экономно и расчетливо выдыхая воздух. Он был уже не тот, что лет пятнадцать назад, но все же оставался неплохой машиной, не проржавевшей, не скрипящей, способной еще на мелкие рекорды...

     Черная извилистая лента на пути-гадюка. Она не успела поднять головуМазур на бегу поддел змею палкой, коротко дернул запястьем, и гадюка улетела в чащобу, свившись в кольцо. Надо было ее прихватить с собой, но не хотелось сбиваться с ритма, авось, еще одна попадется...

     Едва слышным шепотом он повторял, как заведенный, как испортившийся граммофон:

     Гроб на лафет он ушел в лихой поход!

     Гроб на лафет пушка медленно ползет!

     Гроб на лафет все мы ляжем тут костьми!

     Гроб на лафет и барабан греми!

     Слова тут не имели никакого значения-лишь бы ложились на незамысловатый ритм. Хоть детская считалочка, хоть вирши Гомера, хоть митинговые призывы в честь одиннадцатого года перестройки... Бесконечным повторением короткого стишка Мазур вгонял себя в некое подобие транса, совмещая каждую строчку с выдохом, с движениями рук и ног-и чувствовал, как голова становится бездумной, пустой, как тело движется в тупом механическом ритме, несется меж деревьев словно бы само по себе, сопровождаемое плывущим на некотором отдалении невесомым облачком из остатков сознания...

     Гроб на лафет и барабан греми...

     А ну-ка, взять знамена и за мной...

     Три боевых патрона и за мной...

     Бой барабанный слушай за мной, за мной, домой...

     По тайге несся робот, живая машина с нехитрой программой-вдох-выдох, правой-левой... Намешано всего понемножку: транс, самогипноз, аутотренинг, а основана вся засекреченная методика еще на древних тибетских приемчиках для обучения монастырских бегунов, за краткое время преодолевавших дикие расстояния. Конечно, полностью уподобиться тем горцам ни за что не удастся, они, чтобы стать чуть ли не волшебниками, тратили кто полжизни, кто всю жизнь - но все же малую толику перенять удалось, и, знаете ли, помогает...

     Он бежал, перепрыгивая через поваленные замшелые стволы, бездумно уворачиваясь от толстых сучьев. Пожалуй, немного не рассчитал-до той сопки не семь километров, а все десять. Искать долго не пришлось: он почти не плутал, сразу заметил меж деревьев алые пятна и направился туда, тяжело дыша. С минуту постоял за стволом, приглядываясь и прислушиваясь: интересно было, как они ведут себя, оказавшись без присмотра.

     Определенно успели отдохнуть и отдышаться - лежат вповалку, но вид не столь уж и страдальческий. Ольга поместилась чуть поодаль и руку держит возле кармана. Мазур с неудовольствием отметил: несмотря на его недвусмысленный приказ, чертов доктор ни капельки и не пытается укрепить дух супружницы. Сидят рядом, но смотрят в разные стороны, как совершенно чужие люди, час назад встретившиеся на перекрестке. Мало того, эскулап, не сводя глаз с Ольги, расспрашивает с этакими кокетливыми интонациями:

     - А вы, правда, сможете в нас стрелять? Нет, серьезно? И рука не дрогнет?

     Мазур и сам с любопытством ждал, что Ольга ответит. А она промолчала.

     Вместо ответа достала наган из кармана, задумчиво его оглядела-благоразумно держа указательный палец подальше от спуска-и весьма многозначительно поиграла вороненой опасной игрушечкой, так что получилось даже лучше любых кровожадных реплик. Доктор присмирел. Мысленно поаплодировав Ольге, Мазур вышел из-за ствола, подошел, бросил палки наземь и молча опустился на корточки, сделав жене знак, чтобы кинула сигаретку. Так и не сказав ни слова, жадно докурил до фильтра, тщательно погасил окурок о ствол, сунул в жесткий мох и встал:

     - Вперед. Нам еще ночлег искать...

     ...Сначала они увидели скалу, вздымавшуюся над потемневшей вечерней тайгой. В лес темнота приходит гораздо раньше, чем на голой равнине, и Мазур уже начал думать, что ночевать придется прямо здесь, под деревьями. Однако впереди стало словно бы светлее-значит, обозначилось открытое пространство.

     Пройдя метров двести, они обнаружили, что это и в самом деле березовое редколесье и по березняку идет довольно широкая дорога. Заброшенная, правда, давным-давно. Не только травой поросла-кое-где вытянулись тоненькие березки в человеческий рост, молодые сосенки. Еще угадываются колеи - судя по ширине, оставленные не автомобильными колесами, а тележными, но ездить по ним перестали, похоже, еще до рождения Ольги: одна сосенка росла как раз из сглаженной временем узкой канавки...

     А впереди виднелась черная скала, напоминавшая очертаниями застывшую морскую волну с картин Хокусая. На ее вершине Мазур разглядел редкие деревья, словно зубцы полысевшей гребенки, и еще какой-то странный треугольный силуэт, больше всего похожий на геодезический знак.

     После короткого раздумья Мазур решительно двинулся по дороге-благо вела на юг, куда они и стремились, отклоняясь от избранного им курса градусов на десять. Невольно ускорил шаг, как будто впереди их ждал надежный приют с потрескивающими в печке поленьями, котелком теплых щей и мягкой постелью.

     Глупости, конечно. Мечты. Но впереди и в самом деле может отыскаться какая-нибудь заброшенная избушка, а это все же лучше ночлега под деревом. И в смысле обороны, кстати, тоже...

     Вокруг все темнее, они шагали по заброшенной дороге, и скала-волна вырастала на глазах, становясь все громаднее. За поворотом открылась неширокая мелкая речушка с ветхим мостом-а за мостом продолжалась дорога, плавно сворачивавшая вправо, к скале.

     Мост в сумерках выглядел вполне исправным. Некогда было осматриваться, скоро совсем стемнеет, луна хоть и показалась над вершинами деревьев, но высоту еще не набрала - и Мазур решительно двинулся вперед. Перила давно рухнули, лишь остатки столбиков кое-где торчат, два бревна посередине выпали, но те, что остались, достаточно широки, чтобы по ним пройти...

     Осторожно попробовал ногой-твердое дерево, никакой трухлявости. Двинулся вперед, как по скользкому льду, готовый в любой миг отпрыгнуть, если под ногой начнет проседать - и помаленьку-полегоньку оказался на том берегу.

     Обернулся, махнул рукой и негромко свистнул, потом предупредил:

     - Не все сразу, цепочкой...

     Но мост, такое впечатление, выдержал бы всех. Ответ простой: лиственница, конечно. Вокруг ее хватает. А бревно из лиственницы если и не вечное, то долговечное. И дом, и мост простоит лет триста, не сгнив и не затрухлявев. В Екатеринбурге есть мост вполне современной постройки, стоящий на месте бывшей плотинки - ив основании до сих пор покоятся лиственницы, уложенные туда при государыне Анне Иоанновне...

     Свернули направо, следуя за дорогой. И когда впереди возникли черные силуэты, которые могли оказаться только крестьянскими избами и ничем другим, Мазур и не подумал удивляться. Он только замедлил шаг и вынул револьвер - но видел уже, что не видно ни единого огонька, ни единой искорки. И ни звука не долетает от десятка домов, стоящих по обе стороны заросшей дороги. У ближайшего давно провалилась крыша, голыми ребрами, странными треугольниками чернеют стропила. И у того нет крыши, и у тех двух...

     Все как-то незаметно остановились. Луна, почти полная, все выше поднималась на безоблачном небе, сиявшем мириадом крупных звезд, на фоне желто-серебристого диска чернела вершина скалы и тот самый геодезический знак, дома отбрасывали густые тени. Прекрасная была ночь - как нельзя лучше подходившая для прогулок с девушкой. А вот для диверсанта, наоборот, совсем непривлекательная-к часовому в такую ночь подкрасться гораздо труднее...

     - Ну что, пошли... - тихо сказал Мазур.

     Они шагали по единственной улочке заброшенной деревни - Мазур насчитал двенадцать домов, больших и добротных некогда, пятистенков, крестовых. Но крыши чуть ли не у всех провалились, окна сияют выбитыми стеклами, а кое-где вообще не осталось рам, заборы где покосились почище Пизанской башни, где и вовсе рухнули, то же самое и с воротами, во дворах растет высокая трава. На крайних домах лежит угольно-черная тень, отброшенная нависающей скалой.

     Поблизости плещет, лопочет вода - речушка струится совсем рядом, на задворках, мимо огородов. Вон банька, выглядит совсем целой, вон колесо от телеги валяется посреди двора. Проржавевшая насквозь - видно в лунном свететолстая цепь тянется от полурассыпавшейся собачьей конуры... Полное запустение.

     - А зверей тут быть не может? - опасливо спросила Вика.

     - Что им тут делать? - пожал плечами Мазур. - Это только в кино в таких развалинах полно волков с вурдалаками... - и, не колеблясь, свернул к дому с относительно целой крышей. - Вот тут и обоснуемся, нет разницы...

     - Думаете, они отстанут? - спросил доктор.

     - Думаю, - сказал Мазур, - Мы ж не диверсанты, а они не полк СС, это охота, не забывайте. Вот когда мы прорвемся подальше от здешних мест, они зашевелятся, уверен, устроят жуткое браконьерство. А пока нет им причин особо беспокоиться...

     Он и в самом деле так думал. Действия охотника, даже подобного Прохору, всегда укладываются в определенную логику. Вряд ли Прохор станет устраивать ночное нападение-учитывая специфику дичи, оно обернется встречным боем.

     Ночью, в тайге, в заброшенной деревне шансы нагана и охотничьего ружья, в общем, равны. Да и здешний Соколиный Глаз в темноте лишится всех своих преимуществ. А собаки ничем не помогут: Мазур знал, что делал, заставив всех еще до того, как вышли к мостику, снять обувь и прилежно тащить ее в руках...

     Последний фокус в обуви, теперь он не сомневался. Очень уж хорошо помнил поведение собак. Едва достигнув того места, где беглецы разувались перед тем, как пройти по равнине, лайки потеряли след. Так и должно быть: лайкасобака особая, за тысячелетия натасканная исключительно на зверя, адские труды и нешуточное количество времени потребуется, чтобы воспитать из нее нечто вроде лагерной овчарки... Невероятно сложно сделать из добряка сенбернара служебно-розыскную собаку, из болонки-ищейку, а из лайкиохотника за людьми. Генотип не тот. Когда невезучий толстяк выскочил из укрытия, лайки проявили кое-какое любопытство - и не более того. Они не видели в бегущем дичь, добычу.

     Значит, весь подвох в кроссовках-голову можно прозакладывать, обработаны чем-то весьма стойким, источают аромат, который человек не чувствует, а вот охотничья собака ловит ноздрями мгновенно. Лайки идут не за людьми, а за следами их обуви. Но от такого открытия ничуть не легче - весь путь босиком не пройдешь, заменять обувь нечем...

     Вошли во двор-пройдя по упавшим половинкам ворот. Дома, очень похоже, тоже сложены из лиственных бревен, Мазур осторожно похлопал по стене и вновь не ощутил ни следа трухлявости, потрогал ногой нижнюю ступеньку крыльца выдержала.

     Потом поймал за косу Ольгу, приободрившуюся было и совсем было собравшуюся пройти в дом первой. Почти не ощущая неловкости, поклонился и громко проговорил:

     - Пусти, дедушка, прохожих людей переночевать, душевно просим...

     Слишком прочно в нем засели кое-какие наставления, полученные в детстве.

     В таких местах, право же, нужно сначала вежливо попроситься на ночлег, а уж потом входить. Разное бывает, и не обязательно врут...

     За спиной фыркнул Егоршин.

     - Не фыркайте, не фыркайте-не оборачиваясь, бросил Мазур. - Не в городе.

     Как писал один классик-где крещеный народ долго не живет, не мудрено кому другому поселиться...

     - Вы серьезно?

     - Вы городской? - ответил Мазур вопросом.

     - Ага.

     - Вот и приберегите жизненный опыт для города... Входная дверь была распахнута настежь. Мазур мимоходом попытался ее притворить. И на миллиметр не сдвинулась, похоже, петли намертво приржавели. Обширные сени. Широкая лавка у стены, рассохшаяся бочка в углу, какое-то тряпье. Глаза легко привыкли к полумраку, как-никак и на улице было не светлее, да к тому же в окна проникали серебристые полосы лунного света, и Мазур хорошо мог рассмотреть все вокруг. Правда, особенно рассматривать и нечего: большая горница, пыли почти нет - в лесных брошенных домах пыли почти что и не заводится, это вам не городская квартира еще одна лавка у стены, корявый табурет рядом, вот вам и вся меблировка. В углу, который вполне можно поименовать красным, виднеется широкая полочка, определенно божница, но там не видно ни одной иконы. Подойдя, Мазур обнаружил лишь крохотный огарок свечи, который немедленно сунул в карман - в его положении любой трофей годился.

     Стена оклеена газетами. Он без малейших усилий оторвал невесомый, сухой, как пыль пустыни, клок - края рассыпались под пальцами, - подошел к окну и, напрягая глаза, попытался прочитать пару строчек. Кого-то там торжественно встретил маршал Булганин-это легкая привязка к хронологии, ага, и про дорогого Никиту Сергеевича...

     - Что пишут? - спросила Ольга.

     - Когда писали, тебя еще на свете не было, - сообщил Мазур. - Вас, друзья, впрочем, тоже. Да и я без штанов бегал...

     - Где же люди? - пожала плечами Вика.

     - Кто их знает, - сказал Мазур. - Деревушек таких - море. Старики умерли, а молодые в город подались. Если было тут молодое поколение... Так что не ждите, не будет вам скелетов в живописных позах, все гораздо будничнее происходило.

     - И слава богу... - пробормотала Вика.

     - Располагайтесь, - сказал Мазур. - Банку кто-нибудь откупорьте, хлеба порежьте... Вон там, в огороде, сортир стоит, но не советую его навещать доски прогнить могли, еще провалится кто.

     - Вымыться бы, - мечтательно протянула Вика. - На три метра потом шибает, сама чувствую...

     - Тоже дело, - согласился Мазур.

     Подошел к окну, оперся рукой на подоконник и одним рывком бесшумно выбросил тело в огород, по-сибирски огромный, протянувшийся до самой речушки. Сейчас огород являл собою причудливые заросли, среди которых все же выделялись бывшие грядки. Он осторожно двинулся вперед, разводя руками плети одичавшего гороха - увы, стручков не видно, птицы, скорее всего, постарались... ш-шит!

     Из зарослей над самой землей на него таращились два зеленых глаза.

     - Тьфу ты, - тихонько сказал сам себе Мазур в целях нервной разрядки, сделал резкое движение в ту сторону.

     Что-то небольшое, продолговатое, черное опрометью унеслось к покосившемуся забору, с жутким хрустом проламываясь сквозь сухие плети гороха. Он успел разглядеть - кошка, определенно. Остались здесь и, конечно, одичали.

     Вышел к месту, где правильными рядами торчали сгнившие, покосившиеся палки-подпорки для помидорных кустов. Сами помидоры, конечно, вымерли, как динозавры, - этот овощ любит обильную поливку и без человеческой заботы не выживет. То же и с огурцами. А вот тыквы он нашел, целых две штуки, и здоровенные. Возле забора надергал охапку жестких перьев лука-батуна.

     Вернулся к дому, передал в окно свою добычу, сообщив:

     - От дедушки Мороза...

     И опять прошел в огород. Ничего съедобного больше не отыскал, зато обнаружил аж три громадных бочки, вкопанных в землю до верхних ободьев и соединенных с речушкой выложенными досками канавками - ну, это нам знакомо, вместо колодца... Клепки изрядно рассохлись, но незамысловатая механика все еще служила, и в бочках стояла вода, нагретая солнцем. Правда, там было изрядно мягкой зеленой плесени, но, если не привередничать, в их положении за ванну вполне сойдет.

     Прошел к баньке и, перед тем как войти, снова негромко попросился.

     Чиркнул спичкой, оглядел все углы - куча круглых половиков-самовязов в предбаннике, ржавое ведро, рассохшаяся кадушка, веник, ставший за все эти годы сухим, словно египетская мумия. Постоял, подумал, разворошил груду половиков, вытряхнувши пыль в дверь, соорудил из них некое подобие постели.

     Жаль, что не нашлось никакой одежды, пусть и рваненькой. Ночи пока стоят теплые, но если зарядят дожди или стукнет первая осенняя прохлада...

     Вернулся в дом, сказал бодро:

     - Нашлась для вас ванна, милые дамы. Шагайте во-он туда и плескайтесь в полное удовольствие. Только без лишнего шума. Водица скверная, да на безрыбье... Полотенец, увы, даже я вам тут не достану, обсыхать придется...

     Когда женщины ушли, со смешками перешептываясь, Мазур выглянул в окно, выходящее на улицу. Прислушался. Полнейшая тишина.

     - Они, случаем, не подкрадутся? - негромко спросил доктор.

     - Вряд ли, - сказал Мазур. - Сердце у меня ничего такого не вещует. Меня хорошо учили полагаться на инстинкт и неплохо поднатаскали, раз я до сих пор жив...

     - Послушайте, а кто вы, вообще-то, такой?

     - Милейший человек-сказал Мазур. - Вы еще не поняли? Вот что, доктор, обрисую вам диспозицию на вечер. Когда похаваем, со всем старанием сделаете жене массаж. А потом с еще большим старанием оттрахаете ее так, как ей нравится, чтобы на седьмое небо поплыла.

     - Да мне до нее теперь дотронуться...

     - А ей до вас, до услужливого подсвечника? - спросил Мазур грозно-ласково, придвинувшись вплотную-Вы мне все комплексы оставьте до более цивилизованных мест. Ясно? Женщины у нас с вами - слабое звено, это азбука. И мы, как сильный пол - вы ведь себя из сильного пола все ж не исключаете, а? - их должны подбодрять, личным примером отваги придавать, и, вообще, делать все, чтобы в меланхолию не скатились. Простите за вульгаризмы, хорошо оттраханная баба на крыльях летит по жизни. Оттого-то нас импортный народ в застойные времена и бил почти во всех женских видах спорта - наши своих лялек держали на монашеском режиме, а ихние с хрена не снимали вплоть до самых соревнований, вот они потом медали горстями и гребли. Следовало бы знать, как эскулапу. В общем, не надо мне тут демонстрировать богатый внутренний мир и философские переживания. Пожрем, схожу на разведку, а потом и приступайте, благословясь. Понятно?

     - Понятно, - угрюмо отозвался Егоршин. - Водки дадите чуточку?

     - Пару глотков, - сказал Мазур. - Вон там лежит. Я, кстати, Кирилл.

     - Вас же вроде как-то по-другому там называли...

     - Бывает, - сказал Мазур. - Я человек непоседливый, скучно с одним имечком всю жизнь кантоваться... Доставайте бутылку. Глотну и я, пожалуй, наркомовские двадцать грамм...

     Дамы на огороде задержались надолго. Когда вернулись, от обеих явственно припахивало тиной, что от твоих русалок, но настроение у них было прекрасное - насколько возможно в данном положении, вполне весело перешептывались и пересмеивались на ходу. Чтобы не терять времени даром, Мазур тут же увел Ольгу в соседнюю комнату и трудился над ней с полчаса, сделав бодрящий массаж, какого не постыдился бы и его учитель, незабвенной памяти мичман Шабадан, представленный к Герою Советского Союза за лихие достижения в теплых южных морях, но так и не получивший звездочки из-за сухопутных художеств, - дернула нелегкая одного адмирала заангажировать мичмана на роль массажиста при молодой супруге, отчего грянула надолго развеселившая весь Черноморский флот история с безумной любовью, анонимками, написанными левой рукой неким возревновавшим капитан-лейтенантом, и даже натуральной дуэлью на "Марголиных". Адмирала тихонько выперли в отставку, капитан-лейтенанта с простреленным ухом загнали на север командовать малым пограничным сторожевиком, а незаменимый в тот момент Шабадан остался на прежнем месте, вот только получил в зубы Красное Знамя вместо эолотенькой пентаграммы...

     - Фантастика, - сказала Ольга, дразняще медленно застегивая "молнию" курточки. - Как заново родилась и решительно ко всему готова...

     - Намек понял, - сказал Мазур. - Но постараюсь усыпить в себе зверя - мне еще, лапа, на разведку идти...

     - Куда это?

     - Да пустяки, - сказал он. - На скалу залезу и гляну вокруг соколиным оком, может, и усмотрю что интересное. А потом и для себя немного поживем-по деревне погуляем за околицею, авось соловья услышим... Не доводилось по деревне с хахалем гулять?

     - А то, - сказала Ольга. - Меня, между прочим, на Селигере три ночи агроном обхаживал. Все пять стихов прочитал, какие знал, а блоковский вирш даже за свой выдал. Ты клыки не оскаливай, это еще до тебя было, да и не пошла я с ним в старую-то кузницу соловьев слушать - во-первых, какие в кузнице соловьи, а во-вторых, не было у него шарма, лапать лез без всякой фантазии...

     - Смотри у меня, женщина с прошлым, - сказал Мазур.

     - Сам смотри, - сказала Ольга без всякого трепета перед грозным мужем, понизила голос. - На тебя Вика глаз положила, так и косится, очень ты ей, супермен такой, в душу запал. Мы там почирикали малость по бабьему обычаю.

     - Ну и? - с любопытством спросил Мазур.

     - Да так... Муженек, жалуется, тряпка и истерик. А ей к мужику прислониться хочется, как к бетонному доту... В общем, не жизнь, а нескладуха. Они уж разводиться собирались, вот и подались на таежные каникулы, чтобы попробовать разбитые чувства склеить. А тут новые приключения...

     - Ясно, - сказал Мазур, прислушался. - Ну, похоже, и там массаж кончился, пошли вечерять...

     Сам он есть, правда, не стал - пока доктор возился с банкой, принес из сеней свою куртку, присмотрелся, протянул:

     - А собственно, зачем мне куртка с рукавами? Откромсал их ножом и принялся резать на ленточки.

     - И что будет? - спросила Ольга.

     - Веревочки, - сказал Мазур. - Вещь в хозяйстве необходимая. Снаряжением надо обрастать, вот что... Ладно, вы мне тут бутербродик приберегите, а я пошел. Оль, я по устоявшемуся обычаю пушку тебе оставляю, посматривай и послушивай тут...

     Он отметил, что незадачливые супруги, похоже, начали друг к другу полегоньку оттаивать, уже не отворачиваются, как чужие, сидят рядышком и вполне дружелюбно переглядываются. Ну и ладненько.

     Перешел улицу, прошел меж двумя заборами, сделал крюк и стал взбираться вверх по залитому лунным светом склону. Та сторона скалы, что была обращена к деревне, являла собой голый камень, почти отвесно вздымавшийся метров на двести, зато другая была относительно пологой, даже деревья кое-где росли.

     Встречи со зверем он не боялся-нечего нормальному зверю делать на таком утесе, - а вот кое-чего другого... Смешно, конечно, но Мазур ничего не мог с собой поделать - вновь проснулись полузабытые детские страхи и давние байки ожили в памяти. В городе легко над этим посмеиваться, но здесь... Он даже оглянулся пару раз - почудилось за стволом некое шевеление.

     Вот и вершина. Теперь-то Мазур мог уверенно заключить: никакой это не геодезический знак. Что-то другое. На ажурной железной пирамиде высотой метра три, намертво прихваченной огромными, загнанными в камень болтами, чернеет толстый цилиндр в пол человеческого роста-и матово лоснится в лунном свете, словно сделан из пластмассы, мало того, там и сям в нем видны забранные мелкой решеткой прорези. А наверху - определенно антенна.

     Это не ориентир - это аппаратура. Слишком много повидал Мазур всевозможных электронных штучек, чтобы ошибиться.

     Сигнал "клопов", которых им напихали в одежду, не может быть сильнымиз-за мизерных габаритов устройства и как следствие малой мощности передатчика.

     Чтобы надежно и беспрестанно ловить сигнал, приемник надо поднять повыше, над сопками, поневоле выполняющими роль глушилок. Что мы в данный момент и наблюдаем. Вряд ли эта штука-единственная, ими наверняка утыканы господствующие над местностью высоты. И не столь уж умопомрачительные деньги во все это вколочены-тот, кто построил для богатеньких клиентов этакую заимку, вполне может себе позволить, нет нужды клепать аппаратуру по особому заказу, достаточно полистать импортные каталоги и заказать не самые сложные, не самые дорогие наработки...

     Мазур задумчиво созерцал неведомое устройство и гадал, имеет ли смысл его оттуда сковырнуть. Вполне возможно, это не приемник, а некий локатор, фиксирующий присутствие на данной территории живого объекта определенных габаритов. Есть такие штучки. Его учили обезвреживать иные, но не голыми руками...

     Пожалуй, пусть себе торчит и далее. Если это приемник, он бесполезен.

     Если "локатор", охотники все равно уже примерно представляют, где залегла на ночлег дичь...

     Он посмотрел в ту сторону, откуда беглецы пришли. И почти сразу же заметил на склоне далекой сопки яркую точку, слегка пульсирующую. Поднял к глазам бинокль. Точка превратилась в желтое пятнышко, явственно трепетавшее, неритмично сокращавшееся-костер, живой огонь... Охотнички встали лагерем, ничуть не скрываясь, - у них как-никак две собаки, издали почуют любого пришельца... Расстояние сейчас определить трудно, но до костра не менее десяти километров: дистанция, надо сказать, не устраивает, ее нужно любой ценой увеличить, оторваться как можно дальше... но что же придумать? Как положить чертова туземца?

     Повсюду, насколько доставал взгляд, простиралась темная тайга - и Мазур, словно прилежный часовой, не отрывая от глаз бинокль, медленно-медленно поворачивался на месте. Его упорство было вознаграждено: далеко впереди, на юго-востоке, небо в одном месте казалось словно бы светлее. Он всматривался, пока не заболели глаза - и знал, что не почудилось. Деревня? Или заимка? Как бы там ни было, свет не колыхался, не перемещался - значит, не таежный пожар, не огромный костер, а отсвет, отброшенный неким ярким, искусственного происхождения источником. Вообще-то, если прикинуть по расстоянию, вполне может оказаться заимка... ну и что с того? Не предпримешь же в одиночку диверсионный рейд...

     Войдя в дом, он обнаружил там почти что идиллию: все трое сидели на полу и оживленно болтали, а перед ними стояла бутылка. Мазур покрутил головой, завинтил пробку и сунул пластиковый сосуд в карман куртки.

     - Да мы только по глоточку... - сказала Ольга.

     - Вот и хватит, - сказал он беззлобно. - Результаты разведки такие: наши друзья идиллически примостились у костра довольно далеко отсюда. Некому там быть другому... Где моя пайка?

     Присел на корточки и жадно сжевал кусок черствеющего хлеба с жирной тушенкой, закусывая жесткими и горьковатыми перьями батуна. Потом расколол кулаком тыкву и старательно выскоблил пригоршней половинку, глотая волокнистую мякоть вместе со скользкими семечками-благо аппендицит у него давно вырезали.

     - Лопайте тыкву, орлы, - сказал, напившись вдоволь воды. - Хлеб с тушенкой у нас скоро кончатся, так что надо набивать пузо всем, что только попадется.

     С завтрашнего дня начнем собирать грибы впрок, их тут уйма. Улучим минутку, разведем костер и зажарим. Вообще, пора вплотную обратить внимание на съедобную флору и фауну...

     - Что-то я пока не видела съедобной фауны, - пожала плечами Вика.

     - Ничего, еще попадется, - утешил Мазур.

     Он не стал подвергать испытанию их желудки-уточнять, что имеет в виду под съедобной фауной. А подразумевал он в первую очередь изжаренных на костре белок и змей - самую легкую добычу. На тренировках по выживанию ему приходилось жрать и вовсе уж шокирующую фауну-вроде жуков и гусениц, так что, если подопрет, сможет повторить сей подвиг, надо только отрешиться от всякой брезгливости и твердить себе очевидную истину: насекомые - кладезь белка... А жареная змея, между прочим, на вкус весьма не плоха, не говоря уж о белках - эти и вовсе сойдут за деликатес...

     - Ладно, - сказал он, вставая. - Объявляю по гарнизону время увеселений, то бишь сугубо личное. И намерен предложить одной белокурой даме прогуляться подлунным светом. - Он подал Ольге руку и без усилий поднял ее с корточек. - А вы тут будьте умницами, друзья мои, мы, уж простите, в дом не вернемся, поблизости на подворье обитать будем....

     И за спиной Вики сделал доктору многозначительный жест.

     Они вышли за калитку. Тень от скалы укоротилась и сместилась чуточку вправо, так что больше не накрывала крайние дома. Вопреки известному народному шансону иголки собирать было бы все же затруднительно, однако ночь выдалась прекрасная. Как всегда бывает вдали от городов с их электрическими фонарями, звезд высыпало столько, что небо казалось сияющим куполом, кое-где украшенным рваными пятнами мрака.

     - Ну, и что вы можете предложить даме в такую ночь? - спросила Ольга с любопытством.

     - Бог ты мой, да водки, конечно, - сказал Мазур светски. - Вы ж не в Петергофе, мадмуазель, а во глубине сибирских руд...

     Глотнул из горлышка сам и передал бутылку Ольге. Она старательно запрокинула голову и ухитрилась не облить подбородок. Спросила:

     - А что дальше?

     - Гулять будем, барышня, - сказал Мазур, взял ее за руку и повел мимо заброшенных домов. - Я, конечно, не агроном, потому виршей читать не буду, но решительно замечу, что ваши трехдюймовые глазки зажгли в душе моей пылающий костер...

     - А вы, морячок, это каждой говорите?

     - Ни боже мой, только питерским...

     Тишина стояла теплая и спокойная. Мазур украдкой оглянулся в ту сторону, где видел костер, но ничего, конечно же, не углядел, тайга заслоняла.

     Прогулка получилась короткая, как он ни замедлял шаг, прошло минут пять - и они оказались за околицей: с одной стороны нависала скала, с другой скопищем призрачно белеющих колонн тянулся березняк, а впереди продолжалась полузаросшая дорога, уходя в полнейшую неизвестность.

     - И это весь променад? - спросила Ольга. - Патриархальность какая. Сонное царство, право. Даже когда здесь люди обитали, решительно ничего не могло произойти, никакого кипения чувств...

     - Это вы зря, барышня, - сказал Мазур уверенно. - Ежели всерьез разобраться, и в нашей глухомани попадаются такие страсти, что куды там ихнему Шекспиру.

     Такие, я бы сказал, вибрации души и коловращения страстей... Только хранцузские расфуфыренные мушкетеришки шпагами пырялись, а здешний народец топорами рубился, не забывши наточить их на совесть, - вот вам и вся разница внешнего облика при полнейшем сходстве унутреннего мира, как в деревне выражаются, микрокосма. Верно вам говорю, кипение страстей бывало почище шекспировского...

     Он, перебирая пальцами рукав спортивной курточки, попытался притянуть Ольгу за руку к себе, но она гибко высвободилась:

     - Вы меня не обольщаете ли?

     - Где уж нам, сиволапым, - сказал Мазур. - Но ежели как на духу - оченно, барышня, вы мне глянетесь, аж под дыхалкой спирает, совершенно как с перепою, только не в пример одухотвореннее и романтичнее. Мы, молвя по-городскому, иллюзиев не строим, где уж тут с питерскими франтами соперничать, раз они трамвай видали вживе и даже на ем неоднократно каталися взад-вперед. Однако и у нас душа нежная, как цветочек - георгин там, али какая дикая орхидея...

     Он болтал, играя голосом. Ольга слушала с загадочной улыбкой, полу отвернувшись, иногда бросала на него быстрые взгляды - она тоже увлеклась игрой, щекочущей нервы забавой посреди лунной тишины, навсегда уснувшей деревни и бескрайних охотничьих угодий с обосновавшейся неподалеку на ночлег смертью. Когда Мазур вновь попытался ее обнять, крутнулась на пятке, отпрыгнула и развела руками:

     - Надо вам знать, мама меня воспитывала в небывалой строгости, а ваши поползновения весьма даже недвусмысленны...

     - Да что вы, барышня, - сказал Мазур. - Нам, людям простым, цельных два смысла в одну фразу нипочем не втиснуть, хошь ты тресни. Одним обходимся. А намерения у меня самые что ни на есть порядошные, я вам и взамуж предложить могу, благо и скотина домашняя у меня хозяйкиного пригляда требует, коровы второй месяц не доены, поросюки без женского догляду сала не набирают. И не вернуться ли нам, кстати говоря, в родную деревню? Хочу вам показать жутко любопытную здешнюю диковину, какой вы в Питере и не лицезрели отроду...

     - А по-джентльменски держаться сможете?

     - Да изо всех сил! - заверил Мазур. - Вот вам для начала водочки предложу.

     Птица на ей, на этикетке, правда, без смокинга, да вы уж ее, неразумную, простите. Зато пьется легко, зараза... - Он взял у Ольги бутылку и сам сделал хороший глоток. - Мы тут, надо вам знать, все поголовно джентельмены, так всю улицу исстари и дразнили-джентельменская, мол, слободка. Как у кого половик с веревки убежит да заблудится, или там гусак в нетях окажется-завсегда искать идут к джентельменам, безошибочно узнавши их непринужденный стиль...

     Позвольте к вам под ручку присоседиться с полной нашей галантностью?

     Держась за руки, они вновь прошли недлинный путь до временного пристанища, и Ольга без всякой игры поинтересовалась с любопытством:

     - Ну, и где же ваша достопримечательность?

     - А эвона, - сказал Мазур, указывая в огород. - Зовется диковинно и завлекательно - сибирская банька. Вы, барышня, таких интерьеров снутри и не видали, впечатление, оно же по-иностранному "импресьон", вас ждет незабываемое...

     Ольга покачала головой, приподнялась на цыпочки и шепнула ему на ухо:

     - У меня, сударь, стойкое убеждение, что там, в этой вашей экзотической постройке, на мою добродетель покушаться будут...

     - Да за кого ж вы меня, барышня, принимаете? - оскорбился Мазур. Обнял ее за талию и шепнул:

     -Главное, маменька ваша ну нипочем не узнает...

     - А это не страшно? трагическим шепотом спросила она.

     - Вовсе даже нисколечко, - успокоил Мазур. - Совсем даже наоборот, потом сами оттуда выходить не захотите...

     - Барышни в пансионе такие ужасы рассказывали. Эти моряки, говорят, страшнее гусар...

     - Плюньте на них, вертихвосток, - посоветовал Мазур, увлекая ее к двери.Врут все...

     Игра его так захватила, вызвав неизвестное прежде кипение крови, что дальше предбанника он не дошел-обернулся к Ольге, притянул, прильнул к губам, охваченный волнующим и чуточку пугающим порывом: показалось, что и в самом деле впервые прикасается к этой женщине так вольно и смело, впервые ощущает ладонями это тело. Пока он снимал с нее слегка мерцавший в полумраке костюм, Ольга вздыхала так тяжело и скованно, словно испытывала в точности то же самое, даже попыталась отстраниться, чуть дрожа, незнакомо, жалобно простонала, когда Мазур входил в нее и ответила столь страстно, что он растерялся на миг, помня ее ленивую чуточку манеру любить.

     От груды мягких половиков, на которых они ожесточенно и нежно любили друг друга, так, словно боролись с чем-то непонятным и страшным, едва уловимо пахло временем.

     ...Среда женской половины человечества гуляет категорическая гипотеза, гласящая, что все мужики сволочи. Вообще-то, в этом что-то есть, ибо свято место... нет дыма без огня... Когда минуло время, когда сердца перестали бешено колотиться, а переходившая из рук в руки сигарета догорела до фильтра, Мазур решил, что пора и привести в действие задуманный милитаристский план, - сейчас в его объятиях лежала не только разнеженная и довольная любимая женщина, но еще и очаровательный живой арсенал...

     Он зажег еще одну сигарету, сделал пару затяжек, увидев, что Ольга подалась к нему, вставил фильтр в уголок пухлых губ и сказал с наигранным безразличием:

     - Жалко, во всей деревне паршивого топора не нашлось...

     - Томагавк хотел сделать? - понятливо ответила Ольга.

     - Ага. С оружием у нас хреновее некуда. Хоть что-то бьющее на расстоянии мне позарез нужно...

     - Ты ж камни зачем-то тащишь?

     - А, это будет праща. Только праща - полдела. Мне бы еще лук... Любой паршивенький лук бьет на полкилометра. А я могу сделать не столь уж паршивенький.

     Он затаил дыхание и тихонько, облегченно вздохнул, когда Ольга угодила в расставленные сети, спросив:

     - А что для этого надо?

     Чуть помедлив, Мазур вместо ответа подхватил рукой посередине ее роскошную косу, покачал, заглянул в глаза.

     - Ты серьезно?

     - Абсолютно, - сказал он. - Волосы - вещь прочная. Такая коса груженый самосвал на весу удержит. А уж тетиву, ежели умеючи, сплести можно великолепную... - помолчал и произнес как мог убедительнее:

     - Надо, малыш. Мне примерно треть потребуется, не унывай, все не возьму. Зато лук выйдет загляденье.

     - Нет, ну...

     - Оленька, надо, - сказал Мазур. - Я им с луком такое устрою... Ну кто у нас жена солдата? Жизнь дороже...

     - Да понимаю, - она приподнялась на локте, вздохнула. - Только все равно жалко, тебе не понять... Когда в десятом классе шла в мини-юбке и с распущенными волосами, весь Васильевский остров оборачивался...

     - Да там и незаметно будет.

     - Ох... - она решительно поднялась. - Кромсай, пока в боевом настроении, а то передумаю...

     Встала на колени, обнаженная, в полумраке ее фигурка казалась вырезанной из янтаря. Мазур взял корявый гребешок, еще час назад предусмотрительно вырезанный из старой дощечки, подобранной во дворе, принялся распускать косу, осторожно расчесывать длинные пряди. Золотистые волосы окутали всю ее невесомым облаком. Мазур поневоле ощущал себя варваром, но другого выхода не было. Единственное, что он мог сделать, - тщательно прикинуть, чтобы и в самом деле отхватить не более трети.

     - Умора, - сказала Ольга совсем невеселым голосом. - Вот уж не думала, что окажусь в роли древнегреческих героинь...

     - Это которые косы для метательных машин отрезали?

     - Ага, - она тихо фыркнула. - Неужели слышал, солдафон?

     - Ну, - сказал Мазур. - Я ж тоже культурное наследие изучал... то бишь все, что имело отношение к военному делу. Вот теперь не шевелись совершенно...

     И безжалостно отхватил ножом несколько густых прядей. Протянул через сжатый кулак, прикинул и с болью душевной откромсал еще одну. Погладил по плечу:

     - Спасибо, малыш. Теперь я им устрою такой Азенкур <В битве под Азенкуром (Франция, сентябрь 1415г.) английские лучники нанесли страшное поражение вчетверо превосходившей по количеству французской рыцарской коннице. - Прим. авт.>...

     - Ну, могло быть хуже, - сказала Ольга преувеличенно бодро, ощупывая волосы. - И все?

     - Все, родная, - заверил Мазур. - Мне этого на две тетивы хватит... Ты ложись и поспи, а я еще поработаю. Помочь косу заплести?

     - Иди уж... парикмахер чертов. Сама заплету бренные останки.

     Мазур оделся и вышел из баньки. По-прежнему стояла густая тишина. На той стороне улицы, на фоне луны чернел изящный силуэт, нежданно украсивший конек полуразрушенной крыши, - это прилетела сова, должно быть, охотилась в деревне на одичавших кошек.

     Он вошел в сени, прислушался. Из комнаты доносились ритмичные вздохи, послышался короткий стон-доктор прилежно выполнял инструкции. Мазур ухмыльнулся в темноте, бесшумно собрал славки все свои заготовки, вышел и устроился посреди двора, на освещенной луной колоде.

Глава 12

"...И ТУГОЙ СГИБАЕТ ЛУК"

     К сожалению, сова бесшумно перелетела куда-то - а жаль, Мазур ее заранее приговорил в качестве поставщика перьев для оперения стрел...

     Рассчитал он все безошибочно: волос и в самом деле хватило, чтобы сплести два шнурка-тетивы. Первый он старательно упрятал в очередной презерватив, второй пустил в дело: один конец накрепко привязал к кедровой палке, на втором сделал петлю, середину лука прочно обмотал вырезанной из рукава куртки полоской.

     Самое интересное-то, что у него получилось, практически было как раз английским боевым луком. Почти из таких же британцы перестреляли французскую конницу у Азенкура и Кресси. Только тетива у них была другая: из жил, сыромятных ремней, пеньковых веревок. Таков уж лук: оружие простое до гениальности, но страшное. Мало кто помнит, что англичане использовали луки еще в 1627 году, когда пытались отбить у кардинала Ришелье одну из крепостей-а наполеоновские солдаты в битве под Лейпцигом получили не одну стрелу в лоб от входивших в состав русской армии конных башкир. И наконец, револьвер начал победное шествие именно в Америке как раз оттого, что прежние однозарядные пистолеты плохо помогали против краснокожих лучников...

     Мазур не на шутку приободрился, когда работа была кончена, - вот теперь следовало всерьез подумать о засаде. За ними шли по тайге не коммандосывсего лишь охотники, пусть и опытные, а это две большие разницы, с наганом не стоило и выделываться, а лук позволяет строить наполеоновские планы...

     Стрелы, правда, особо не радовали-отнюдь не идеально уравновешенные, без оперения, но это лучше, чем ничего. Наконечники для всей дюжины он изготовил из порезанной на полоски консервной банки. Получилось примитивно и топорно, но в иных случаях это как раз и преимущество: во-первых, рана получится рваная, грубая, пугающая, во-вторых, наконечник наверняка в ране и останется, когда стрелу выдернут. Давно известно: солдат деморализуют не столько трупы их товарищей, сколько вид тех, кто остался в живых, но рану получил - грубую...

     Тут уж не до конвенций - Женевских, Гаагских и каких бы то ни было.

     Наконечники нужно обмазать грязью, когда попадется подходящая грязь.

     Столбняк раненому будет обеспечен. А если встретится змея-пойдет в дело. Из протухших остатков тушенки и подгнившей змеи выйдет великолепный яд, а уж если к нему добавить разложившейся крови...

     С пращой пошло совсем легко. Для пробы Мазур запустил за речушку пару камешков и убедился, что прежние навыки вполне сохранились. Можно смастерить и бумеранг, но то уже излишняя роскошь...

     Сложив все в предбаннике, он наконец-то почувствовал себя всерьез вооруженным. Покосился на Ольгу-она безмятежно спала на спине, зажав в кулаке заплетенную поредевшую косу. Осторожно примостился с ней рядом на груде половиков, расслабился и позволил себе короткий сон - с внутренним будильником все обстояло прекрасно, работал без сбоев.

     Он спал почти два с половиной часа. Открыл глаза, когда еще стояла темнота, но в ней был разлит неуловимо серый оттенок, предвещавший скорый рассвет, - и небо на востоке приобрело другой цвет. Брала свое предрассветная прохлада. Выйдя из баньки, Мазур невольно поежился. Еще неделя - и будет не на шутку прохладно, а придумать тут совершенно нечего, кроме любви.

     Звезды уже помаленьку исчезали с небосвода, таяли, растворялись. Меж деревьев плыл молочно-сизый туман, отовсюду доносился тихий, неумолчный шорох, напоминавший шум дождя, - это влага оседала на листьях берез, на хвое.

     В такое время как раз и снимать часовых, милое дело...

     Он прошел по огороду - вновь промелькнула кошка, но на сей раз Мазур и не подумал вздрогнуть, попробовал ногой холоднющую воду, скинул костюм и медленно соскользнул в речушку. Там ему было по шею. Под ногами - твердое дно и окатанные камешки, течение так и норовит деликатно свалить с ног, уволочь.

     Пару раз погрузился с головой, немного поплавал, тихо отфыркиваясь. Вылез и, не одеваясь, пробежался взад-вперед по единственной улочке, ежась, шипя сквозь зубы и ухая, пока не обсох. И вновь стал бодрым, несмотря на короткий сон, с несказанным удовольствием отметил, что и не думает пока что стареть,проделал по тайге километров с полсотни, оставил довольной молодую жену, долго мастерил оружие, а тело не болит и не ноет... Правда, следует позаботиться о еде. На жалком бутербродике с тушенкой долго не продержишься, нужно высматривать самое легкодоступное: грибы, змей и белок...

     В темпе обежал ближайшие дома, но не нашел ничего пригодного в дело, кроме закаменевшего комка соли размером с грецкий орех, забытого на полу в углу кухни. Видимо, деревню все же переселили: дома пусты, увезли все, бросив лишь где лавку, где ржавое ведро...

     Пошел будить Егоршиных-они спали, прижавшись друг к другу, сжавшись в комочек. Дом за ночь выстыл. Просыпались они туго, ежились, дрожали и откровенно постанывали. Мазур безжалостно побрызгал на них холодной водичкой, принесенной в черепке, хладнокровно выслушав Викин визг и ворчанье доктора, распорядился:

     - Пять минут на оправку. Поедим и выступаем.

     - Темно же... - протянул доктор.

     - Посветлеет.

     - Эх, кофейку бы...

     - И какавы с чаем, - хмыкнул Мазур, направляясь к выходу.

     Ольга тоже не пылала энтузиазмом, но водяную терапию не пришлось применять. Мазур велел вскрыть на завтрак целых две банки и откровенно объяснил причину неожиданной щедрости:

     - Гнать я вас намерен, друзья мои, без передышки часов шесть. Аккурат до обеда. Так что готовьтесь морально. А заодно грибы постарайтесь на ходу собирать, если попадется хорошее место...

     Про белок и змей он им пока сообщать не стал, чтобы не "показали закусь".

     Когда кончатся скудные яства и начнет подводить брюхо, само поневоле произведут переоценку ценностей...

     Вокруг уже посерело, когда они выходили со двора. Из-за деревьев не удавалось увидеть хотя бы краешек восхода. Узрев Мазура с пучком стрел и луком, доктор, не скрываясь, хмыкнул. Спросил:

     - А это еще что?

     - Праща, - сказал Мазур. - Хорошая вещь, если умеючи крутить. Ксенофонта не читали?

     - Не доводилось. А это кто?

     - Был такой военный журналист, - сказал Мазур, - в древнегреческие времена.

     Персы у него почти такими же игрушками кучу народа положили. И во времена "Королевы Марго" гугеноты с католиками друг другу лбы проламывали из пращи за здорово живешь... Ага, не улетела!

     Давешняя сова сидела на другой крыше, метрах в пятидесяти. Мазур надел петлю на кисть руки, вложил камешек, захватил другой конец большим и указательным пальцами. Покрутил в воздухе над головой. И выпустил свободный конец.

     Сову словно смахнуло со стропил порывом ветра, нелепым комком она шлепнулась во двор.

     - Вот так, - без всякой рисовки сказал Мазур и пошел надрать перьев.

     С выходом пришлось немного задержаться, зато теперь у него была дюжина оперенных стрел и кой-какой запас перьев на будущее. А в кармане превратившейся в безрукавку куртки лежал презерватив с остатками тушенки, залитыми совиной кровью-смеси этой предстояло медленно протухать, чтобы потом порадовать кого-то, подвернувшегося под стрелу.

     Вообще-то, следовало бы прихватить с собой и сову, чтобы потом зажарить и слопать, но с совами у Мазура были связаны трагикомические воспоминания из армейской юности. Он этих милых пташек терпеть не мог уж двадцать лет...

     В полузабытые времена развитого социализма троебравых гардемаринов-первокурсников, в том числе и Мазур, были отряжены выполнять задание Родины - охранять в глухой тайге поодаль от Архангельска склады боеприпасов. Склады были могучие и являли собою десятка два огромных бараков, разбросанных на значительной площади и обнесенных колючкой.

     Вражеские шпионы, равно как и посторонние лица, в окрестностях не шастали из-за крайней отдаленности "точки" от какой бы то ни было цивилизации - и через неделю господам гардемаринам впору озвереть было от лютой скуки.

     Ну, выпивали, конечно. Морской человек обеспечит себе запасец даже в такой глуши. Понемногу сосали спиртягу, уже без всякого почтения поглядывая в распахнутые двери ближайшего барака, где на стеллажах грудами покоились всевозможные бризантные штучки - ну какие там печати и секретные замки? Не атомные бомбы, в самом-то деле...

     На восьмой день и приключилось событие, из-за которого Мазур не брал в рот спиртного ровно полтора года.

     К костру, где пили морячки, залетела сдуру из тайги здоровенная сова.

     Господа гардемарины ее отловили и, сообразив, что предвидится развлечение, стали усиленно напрягать фантазию. Вскоре придумана была замечательная хохма - со склада добыли динамитную шашку, бикфордов шнур, примотали все это сове к лапе, подпалили шнур и сову отпустили, чтобы летела на все четыре стороны.

     Черт его знает, что там за мысли родились в голове у совы, но в тайгу она не драпанула, а полетела прямехонько в высоченную, распахнутую, двустворчатую дверь барака. И притаилась там где-то под крышей.

     Гардемарины протрезвели в какую-то микросекунду. Бикфордов шнур был коротенький. Бежать бессмысленно - когда рванет барак и сдетонируют боеприпасы и взрывчатка во всех остальных, воронка получится такая, что все равно в ней останешься, как ни мчись быстрее лани... Точнее, будешь порхать над тайгой в виде пригоршни молекул.

     Неизвестно каким чудом, но сову они изловили чуть ли не в последний миг, чтобы не терять времени, оторвали шашку вместе с лапой. Безвинную птицу решено было зажарить на костре и слопать, что и было исполнено. Они молча сидели вокруг догорающих углей, жевали жесткое пригоревшее мясцо, к спирту никто не притронулся, хотя его было еще полно, а головы были пустые, как колбы электролампочек. Как ни смешно, но именно тогда Мазур как-то рывком понял: сколь прекрасна жизнь и сколь легко ее потерять... Как ни странно, у него и мысли не мелькнуло, чтобы уйти из армии. Уже тогда понимал, должно быть: хороший солдат - тот, кто ухитрится умереть как можно позже и при этом ни разу не струсить.

     Он долго оглядывался на скалу, напоминавшую застывшую волну с полотен Хокусая. Четверка давно уже шагала сквозь тающий туман, а скала все еще вздымалась на фоне розово-золотого заката, и четко рисовался силуэт неведомого устройства, смахивающего на уэллсовского марсианина, Вполне возможно, в лагере охотников срочно трубили побудку. Вспомнив, как и когда взлетали шумовые ракеты, Мазур пришел к однозначному выводу: это всегда происходило на ровном месте. Значит, он был прав, каким-то инстинктом заставляя спутников то и дело проходить по склонам сопок...

     Один раз показалось, что далеко позади раздался собачий брех. Но как он ни прислушивался, больше лай не повторился.

     Минут через сорок подвернулась первая добыча-совсем невысоко на сосне зацокала белка. Мазур сшиб ее со второго камня.

     Отойдя на несколько шагов, чтобы не смущать интеллигентных спутников, быстро отрезал зверьку голову, выпотрошил и ободрал. И сунул в Ольгин узелок.

     - Это зачем? - наморщила носик Вика. После ночи в деревне к ней вернулась изрядная толика женственности, и пару раз Мазур перехватывал ее вполне кокетливый взгляд.

     - А чтобы съесть, - сказал он прямо. - Зажарим и съедим. Или вы, прелесть моя, решили, что на нынешних наших запасах мы до обитаемых мест доберемся?

     - Ужас какой... - пожала она плечами, но все-таки послала ему еще один недвусмысленный взгляд.

     Мазур уставился на нее хмуро - видел, как набычился доктор, и не хотел давать лишнего повода для склоки.

     - Не ужас, а мясо, - сказал он. - Кстати, если кто увидит змею, тут же говорите мне.

     - Тоже есть? - поморщилась она в комическом ужасе.

     - Ага, - сказал Мазур. - Жареная змея-сущий деликатес, на Западе есть ресторанчики, где с вас за нее дикие деньги сдерут. А у меня вы бесплатно деликатеса налопаетесь. И не играйте вы так глазами, мадам, у меня жена ревнивая, а у вас муж суровый... Вообще, командир в данной ситуации - лицо, пола не имеющее.

     - То-то у вас постелька не заправлена, товарищ старшина среднего рода...улыбнулась Вика.

     Мазур стал крепко подозревать, что в подступавшем разводе Егоршиных виновата была не только та сторона, что носила штаны и обвинялась в истеричности характера. Очень уж вертлявой стала брюнеточка, стоило ей чуточку отойти от унижения и страхов...

     Доктор поглядывал на Мазура зверем. Чертыхнувшись про себя, Мазур распорядился:

     - Шагом марш!

     С той старой дороги они свернули на юго-восток сразу же, едва покинув деревню, - Мазур искал глухомань. Карты этих старых дорог могли где-то сохраниться, ребятки Прохора наверняка изучили места на совесть, прежде чем оборудовать "охотничьи угодья"...

     Местность пошла более ровная, почти сплошь березняк. Раза два им приходилось пересекать голые места, которые лет тридцать назад могли быть только полями - кое-где и сейчас росла измельчавшая пшеница. Попадавшиеся сопки Мазур внимательно озирал в бинокль-и на макушке одной, самой высокой, узрел цилиндр на треножнике. Пропорции те же, что на скале над заброшенной деревней, определенно... Вот и гадай, что он, подлец, хозяевам сообщает.

     Он старался забирать правее того места, где ночью видел свечение на небе.

     Если это и впрямь "заимка", проходить возле нее ни в коем случае не следует - кто знает, какие сюрпризы приготовлены?

     К полудню белок у него было уже четыре штуки. Этим он и решил пока что ограничиться, проигнорировав дважды попавшихся на пути гадюк, - к подножному корму свою команду следует приучать постепенно и начинать не с самого для них экзотического...

     Вика ему начинала нравиться - не столько в женском плане, хотя была недурна, сколько в качестве молодого бойца: шагала час за часом, не хныкая и не жалуясь, понемногу привыкая, в общем. А вот ейный супруг не нравился.

     Мазур давно и украдкой наблюдал за ним - и пришел к выводу, что Вика, отрекомендовав Ольге мужа как истерика, лишь следовала исторической правде.

     Неврастеник, точно. На первый взгляд он вел себя молодцом, без нытья и причитаний выполнял все команды и соблюдал темп-но у Мазура, как у любого командира с его стажем плюс поправками на специфику службы, утвердились нехорошие предчувствия. Доктор молчал, но взгляд его становился все более страдальческим, а углы рта давно опустились вниз, как у печальной древнегреческой маски. Симптомчик знакомый: это понемногу копится раздражение и надрывная злость, чтобы потом выплеснуться наружу при первом удобном случае. Правда, и лекарство знакомое: нужно найти ситуацию, чтобы полегоньку спустить пар, не допустив взрыва...

     Мазур ускорил шаг, пристроился бок о бок с доктором и спросил на ходу:

     - Алексей, у вас дети есть?

     - Нет, - бросил тот.

     - А что так? Пора бы...

     Кинув неприязненный взгляд на жену, доктор умышленно громко ответил:

     - Да понимаете, кое-кому хотелось сначала для себя пожить, чтобы малыш гирей на ногах не висел...

     - Да? - Вика обернулась, прищурилась. - А вы не припомните, сударь, кому это пришлось аборт делать?

     - Я тебя заставлял?

     - Не заставлял. Просто путался с Ниночкой так самозабвенно, что уходить собрался. Не выдержала, дура, со злости, жалею теперь...

     - Эй, что это там? - с натуральным удивлением воскликнул Мазур, тыча пальцем куда-то в чащобу, в наугад выбранную точку.

     Все уставились туда. Он демонстративно вынул наган, сделал пару шагов в ту сторону, преувеличенно бдительно принялся озираться. За его спиной прекратились разговорчики в строю, он прямо-таки чуял спинным мозгом испуганные взгляды. И выругал себя: психолог, бля, ухитрился с маху наступить на больное место... Но кто же знал?

     - Показалось, - сказал он, вернувшись и пряча наган. - Вы по сторонам поглядывайте, однако...

     Минут через сорок он увидел с пригорка, как по равнине, кое-где украшенной кучками берез, что есть мочи несется небольшое бело-желтое создание. Моментально узнал косулю вот это уже было неплохое мясо, куда там белкам, но наган на такой дистанции бесполезен, и мясо, промчавшись длинными прыжками, исчезло меж сосен в отдаленной пади <Падь - долина в тайге. - Прим. авт.>.

     За падью вновь потянулась глухомань - сосны, кедры, лиственница, заросли высоких папоротников. То и дело Мазур, перешедший на сей раз в авангард, налетал на невидимую паутину и торопливо отирал лицо ладонями - мимолетные липкие прикосновения были противны. Два раза они попадали в "полосу гнуса", трижды переходили мелкие, заросшие кустами ручьи - по одному из них минут десять шлепали босиком, старательно сбивая собак со следа. Правда, Мазур не питал на счет этого трюка особых иллюзий, помнил о маленьком, косоглазеньком хозяине лаек - Дерсу Узала, мля, навязался на мою шею...

     После полудня украдкой поглядывавший на часы доктор стал бросать на Мазура красноречивые взгляды, но тот размеренно шагал, как автомат, притворяясь, что ничего и не замечает. Подать голос Егоршин, слава богу, не осмеливался, один раз открыл было рот, но перехватил насмешливый взгляд жены и невольно ускорил шаг, гордо выпятив грудь, - Федосеев и Стэнли в одном лице. Запала, конечно, хватило ненадолго, уже минут через десять доктор вновь заскучал еще и оттого, что путь лежал вверх, к вершине поросшего лесом хребта высотой метров в шестьсот.

     Увы, лес оказался густым, и Мазур на сей раз не смог окинуть сверху взором пройденный путь. Здешняя тайга выглядела гораздо более угрюмой, чем все, встречавшееся прежде. Вдобавок склон, по которому предстояло спускаться, был не только крутой, но еще и заваленный буреломом, - судя по виду деревьев, голых, как кость, и сухих, как порох, их повалило ветром давным-давно.

     Спускаться пришлось замысловатыми зигзагами, Мазур кипел внутренне, ощущая потерю времени, как физическую боль, но винить следовало только себя.

     То и дело озираясь, он тихо покрикивал:

     - Под ноги смотрите! Осторожненько!

     Затормозил со всего маху и повернулся как раз вовремя, чтобы подхватить Вику, чуть не впечатавшуюся в высоченный, по грудь Мазуру, поваленный ствол.

     Вика прижалась к нему так беспомощно и охотно, что Мазур крякнул, оглянулсянет, никто не видел, старательно кружат меж торчащими сучьями, - сказал зачем-то:

     - Все нормально...

     Вика смотрела ему в глаза открыто и преданно, как верная собака. Словно электрическими разрядами, от нее прямо-таки било желанием немедленно прильнуть к кому-то сильному, способному защитить от любых невзгод. Бедная баба, мельком подумал Мазур. И красивая, что ни говори...

     - Пошли, - буркнул он. - Сучьев берегитесь, а то моментом шашлык получится...

     - Здесь что, совсем зверей нет?

     - Отчего же, - сказал Мазур, подавая ей руку, чтобы могла побыстрее перелезть через толстый сук. - Просто мы так ломимся, что любой толковый зверь издали слышит и на цыпочках, на мягких лапках сматывается... (Ольга с доктором оторвались уже метров на двадцать). Если... эй!

     Он едва успел ее подхватить, получилось так, что на миг крепко прижал к себе, и тут же сообразил, что не случайно все получилось, нарочно все разыграла, чертовка. Ее тело было гибким и сильным.

     - Девочка, половину колбасы и сыр можешь взять себе без этого... - тихо сказал Мазур.

     - Что?

     - Не надо, все ты понимаешь. Я тебя и так выведу. Без демонстраций преданности. Шагай.

     Вика глянула на него беспомощно и виновато, пошла вперед. Бедная баба, повторил про себя Мазур.

     Перешли протекавший по дну долины ручей, двинулись дальше. Дорога выдалась трудная, и о привале все как-то забыли, а сам Мазур не напоминал.

     Сосредоточился на преодолении препятствий - скользкий, замшелый ствол, ворох валежника, глубокая яма-промоина...

     Идти по тайге не так трудно, как скучно. И деревья, и пади, и ручьи, подъемы, спуски, папоротники, заросли багульника - все это однообразно, как горошины из одного стручка. Нет простора для взгляда, или-почти нет.

     Довольно быстро это начинает угнетать не на шутку-особенно если вспомнишь, что шагать предстоит не день и не два...

     Наткнулись на малинник-правда, победнее, чем предыдущий. Мазур дал четверть часа на еду. Когда тронулись в путь, подумал, что человеческий организм - все же крайне загадочная штука. Где-нибудь в городе после такого количества съеденной одним махом малины кого-то обязательно прошиб бы понос.

     Здесь же-ничего подобного. Никто не чихает, хотя ночь все же была не из теплых, ни у кого живот не расстроило. Он знал от отца, что так у них было на войне, - долго находясь под смертью, организм не разменивается на мелкие болячки, приберегая их для более безопасных времен...

     В пятнадцать ноль-ноль он решил объявить привал и заодно провести первый урок выживания. Набрал сушняка, развел жаркий, небольшой, не дававший дыма костер, насадил на два прута беличьи тушки и старательно принялся обжаривать. Остальные, рассевшись кто где, старались на него не смотретьправда, когда над полянкой поплыл приятный запах жарехи, то и дело стали коситься.