БУЛЬДОЖЬЯ СХВАТКА

Александр БУШКОВ

     И настало время родить ей, и вот близнецы в утробе ее. Дети выросли, и стал Исав человеком, искусным в звероловстве, человеком полей; а Иаков человеком кротким, живущим в шатрах.

     Бытие, 25; 24, 27

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ОДИН ПЛЮС ОДИН - ПОЛУЧИТСЯ ОДИН

Глава 1

ПРИНЦ И НИЩИЙ

     Водитель, так и не назвавший своего имени, гнал высокий джипер, как истинный виртуоз - ежесекундно на зыбкой грани лихости и хамства, ни разу не создав и намека на аварийную ситуацию, но, несомненно, заставив пару миллионов чужих нервных клеток скоропостижно и преждевременно скончаться.

     Петру порой прямо-таки физически чуялось, что они стали словно бы ядром кометы, увлекавшей за собой невидимый хвост отрицательных эмоций и бессильной злобы, изливавшейся, как легко догадаться, лишь в резких обиженных гудках то справа, то слева. Ничего больше не оставалось, как дава-нуть клаксон, яростно матернуться - а в следующий миг бежевый "сарай" с тонированными стеклами исчезал из поля зрения очередного обиженного.

     - Угробишь ты нас этак-то, - сказал Петр.

     Хотел, чтобы прозвучало шутливо-непринужденно, но отчего-то получилось едва ли не просительно.

     - Не бери в голову, - хмыкнул плечистый. - Я по этой трассе десять раз на дню мотаюсь, с завязанными глазами пройду...

     И бросил бежевого японца вправо-влево, проворно обойдя синий "Жигуль", проскочив меж ним и "Газелью", вылетев на полосу "Жигуля". Сзади пискнул сигнал. Желтый не успел еще смениться зеленым, как джипер под визг покрышек свернул влево и с ревом пошел на подъем, обходя попутчиков, как стоячих. На секунду выпустив руль - что ни на миллиметр не изменило траектории полета, прямой, как полет ворона, - плечистый бросил в рот сигарету, щелкнул зажигалкой, выпустил первую струйку дыма и лишь теперь обозначил что-то похожее на человеческие чувства: покосившись на пассажира, усмехнулся почти дружелюбно:

     - А вообще - забавно. До сих пор привыкнуть не могу. Как две капли...

     - Да уж, - сказал Петр первое, что пришло на ум. - Есть такое дело.

     Джипер проскочил меж встречным троллейбусом и припозднившейся попутной "Волгой". Без нужды взревел сигналом, пуганув двух девчонок в отчаянно коротких юбках, торчавших поодаль от троллейбусной остановки. Те невольно шарахнулись от кромки тротуара.

     - Вечереет, - прокомментировал плечистый. - Сниматься вышли, соски. Тут у них обшага на общаге. Прынцев ждут, что характерно, со всем романтическим запалом. Как будто хватит прынцев на них на всех. Диалектику не учили, давалочки, и теорию вероятности тоже.

     - А ты учил?

     - Ознакомился малость.

     - То-то я и смотрю, что парнишка ты непростой... - медленно сказал Петр.

     - Простые, командир, бывают только карандаши, - ухмыльнулся парень. Тормознуть, подхватить тебе ляльку? Босс тебя будет по-родственному ублажать, а значит, по полной программе. Не боись возможных осложнений, я тебе наметанным глазом чистенькую подберу... Думай быстрее, пока город не кончился. Во-он, идут две с виолончельками. Снять с них очечки и все остальное, виолончельки в угол поставить - такое отчебучат, знаю я этих, по классу сольфеджио... Ну, думай?

     Он недвусмысленно сбросил газ, вильнул к обочине.

     - Проехали, - сказал Петр. - В прямом и переносном смыслах.

     - Ну, проехали... - Он притоптал газ. - Радиацией надышался или чего похуже, в рассуждении борисомоисеевщины?

     - Просто не любитель.

     - Вот тут ты - вовсе не как две капли... Резко отличаешься от босса, даже удивительно, если вспомнить про гены...

     - Какой уж есть.

     - Дело хозяйское...

     - Давно из армии? - спросил Петр.

     - Ох ты, - водитель качнул головой не без уважения. - Что, неуж до сих пор видятся следы неизгладимой печати?

     - Видятся, - сказал Петр. - Для наметанного глаза. Постепенно этак проступали, пока не убедился... Лейтенант, а? Или, вполне вероятно, старший.

     Не суперсерьезные войска, но и не стройбат. Не стандартная пехтура. Ушел не так уж давненько, но и не вчера, однакож до сих пор тянет старшему по званию легонько нахамить и вообще держаться с ним развязнее, чем следует...

     - А вот теперь снова - как две капли... Умом ты в босса, не сочти за комплимент.

     - Или он - в меня, - сказал Петр.

     - Нет уж, прости, подполковник, но как раз ты в него. Будь расклад наоборот, ты бы на его месте обретался, а он на твоем, меж тем видим мы иную картину... В десятку. Лентинант. Старшой, - очень похоже сымитировал бессмертные интонации Папанова-Лелика. - Не стройбат и не девятьсот пятая мотострелковая имени Шуйской швейной фабрики...

     Городская окраина осталась позади, по обе стороны дороги потянулся сосновый бор, где редкий, где смыкавшийся стеной. Плечистый зажег ближний свет, но скорость не сбавил.

     - А что ушел?

     - Ушел и ушел, - мелькнула в голосе плечистого нотка злой напряженности.

     - Остозвездело, и точка. Тема закрыта.

     На дороге не было ни единого фонарного столба, и оттого Петру казалось, что темнота падает гораздо быстрее, чем оно обстояло в реальности. Тайга заслонила солнце, джипер легонько потряхивало не выбоинах. Показались первые дома не так уж далеко отстоявшего от Шантарска новорусского поселка, давно потеснившего земли совхоза "Надежда", имевшего несчастье располагаться в самом что ни на есть живописнейшем месте и потому понемногу съедавшегося нуворишами, словно печенка - раковыми клетками.

     Несмотря на сумерки, без труда можно было определить, что добрая половина домов либо недостроена, либо заброшена чуть ли не на финальной стадии.

     - Мемориал жертвам семнадцатого августа, - мимоходом прокомментировал плечистый. - Рвануть на орбиту рванули, а второй космической скорости не набрали, вот и сдохли в самый интересный момент...

     - Но у Паши-то дела, я так понимаю, не в застое?

     - Не то слово. - На сей раз в голосе плечистого звучало самое натуральнейшее, без тени холуйства, почтение. - Павел Иваныч и пишется Павел Иваныч, поскольку мозги имеет драгоценнейшие. Я бы поменялся по рецепту профессора Доуэля... Все, приехали. Грядет воссоединение родственников, по-еврейски, кажется, алия. Или не алия, кто их там разберет... В общем, лобызнешься. В переносном смысле, понятно, ибо босс не сентиментален...

     - Я тоже.

     - Вот и ладушки.

     Он выпрыгнул, вмиг распахнул ворота, провел джип по широкой бетонированной дорожке к крыльцу двухэтажного шлакоблочного особнячка. С той же проворной ловкостью выпрыгнул из машины, бросил мельком:

     - Выходить не вздумай, кобель глотку вырвет. Сейчас вернусь, проведу, - и быстрым шагом направился запереть ворота.

     Петр покосился вправо - метрах в трех от машины стоял, чуть наклонив голову и прижав уши, неведомо откуда вынырнувший восточноевропейский овчар устрашающих габаритов, смотрел на джип с терпеливой надеждой любителя человечинки.

     - Выходи, - плечистый распахнул дверцу. - Черт, стоять смирно!

     Едва Петр выпрыгнул, огромный, не менее восьмидесяти сантиметров в холке Черт повел себя странно - насторожив уши, всмотрелся, неуверенно уркнул, потом даже попятился, склонил голову, утробно заворчал, встал как-то боком, затоптался.

     - Ох ты, я и не подумал... - расхохотался плечистый. - И ведь точно сбил ты с толку нашу зверину... Вон как недоумевает... Черт, это кто? - смеялся он, тыча пальцем в Петра. - Это не хозяин, это - как две капли... Вот, вот, сбит с панталыку... Комедия. Соображает что-то, а допереть до сути собачьим воображением все же не может. Черт, это кто?

     - Хватит, - недовольно сказал Петр. - Кинется еще...

     - Не бзди, он у нас ученый... Черт, место! Все. Пошли.

     Он первым направился к крыльцу - высокому, основательному, с коваными черными перилами и остроконечной зеленой крышей, явно скопированной со старых русских теремов. Уверенно распахнул дверь, провел в широкий коридор:

     - Бросай фуражку на крючок, сымай ботинки, у нас тут ковры повсюду...

     - Сюда?

     - Ага. Чемоданчик поставь, не упрут... Пошли.

     С шутовской предупредительностью распахнул перед Петром последнюю дверь слева. Обширная комната, от пола до потолка отделанная темными деревянными панелями. Камин посередине стены. Огромная кабанья голова таращится со стены желтыми стеклянными глазищами. Огромный телевизор. Бильярдный стол. Высокие вычурные кресла вокруг массивного стола.

     - Ну, здорово, братан...

     Человека слабонервного, окажись он неподготовленным свидетелем этой сцены, могло бы и ощутимо встряхнуть. А уж об индивидууме, находящемся в преддверии белой горячки, нечего и говорить - таковой вмиг и основательно поехал бы рассудком, достаточно вспомнить кое-что из прошлого. Сережка - как же его фамилия? - ив самом деле едва не рехнулся. Он как раз проснулся после недельного запоя, а они вошли в комнату вдвоем, старательно синхронизируя движения. Молоды были и безжалостны, шутили сплошь и рядом жестоко, чуть в психушку не отвезли Пашиного однокурсника...

     Человек, шагнувший навстречу Петру с протянутой для крепкого рукопожатия рукой, отличался только одеждой - не офицерская форма, а широкие тренировочные брюки и просторная домашняя рубашка. Но всем остальном они были неотличимы, словно отражение в зеркале: рост, комплекция, черты лица. цвет глаз, даже прически почти копируют друг друга. Две горошинки из одного стручка.

     И не было во всем этом, конечно же, ни мистики, ни шаловливой игры случая. Были братья-близнецы, только-то и всего. А отличие исключительно в том, что выбрали в жизни разные дорожки, но и в этом, если подумать, нет ни капли удивительного. Братья-близнецы Петр и Павел, названные так папашею вовсе не в честь первых учеников Христа, - родитель, как и подобает провинциальному интеллигенту пятидесятых, от религии был дальше, чем Юпитер от Земли. А первенцев нарек в честь города Петропавловска, где, как легко догадаться, они и появились на свет, устроив родителям нешуточный сюрприз: в те патриархальные времена еще не было хитрой медицинской техники, способной предсказать заранее, что в утробе молодой мамы не один, а целых двое. Разве что бабка с позиции немалого жизненного опыта что-то такое предчувствовала и даже вроде бы вяло предсказывала вслух.

     - Здорово, Паша, - сказал Петр, крепко тряхнув протянутую руку. - Приехал вот...

     Откровенно говоря, испытываемые им чувства были далеки от телячьего умиления, присущего в каждом кадре персонажам индийских и мексиканских шедевров. Они слишком долго не виделись - это раз. Слишком долго жили вдалеке друг от друга, каждый своей жизнью, как небо и земля. Пресловутой братской любви, в общем, никогда особенно и не ощущалось. Слишком рано разбросала жизнь, слишком разные дорожки, слишком... Через слово всплывает это "слишком". Не чужие, конечно, - но и совершенно не тянет бросаться на шею неотличимому от тебя человеку. Разные мы чересчур, он и я.

     Свежеотставной подполковник и один из крутейших шантарских бизнесменов.

     Брат, конечно. Брательник. Но мышцы лица в умиленной улыбке что-то не спешат расслабиться, слеза на очи отнюдь не наворачивается. Да и у него, похоже, те же самые ощущения...

     Потому что в голосе та же ноточка неловкости:

     - Ну проходи, брательник, проходи, что ты стоишь, как слесарь по вызову... Митя, можешь улетучиваться. Братовья ностальгии будут предаваться, тебе это неинтересно... Падай, Петя, в кресло. Жахнем, не мешкая? У меня, признаюсь, башка с похмелья похрустывает, вчера расслаблялись с нужными субъектами, а поутру дела навалились, подлечиться времени не было, да и тебя ждал... - Павел привычно устроился в мягком кресле по другую сторону низкого столика, щедро наплескал во внушительные бокалы тяжелой жидкости чайного цвета. - Коньячок отменный. За приезд!

     Коньячок и в самом деле оказался отменный, без малейшего сивушного жжения. Петр выпил до дна скорее по обязанности - глядя, как братец в два глотка жахнул свой, не без некоторой неловкости помаячил вилкой над блюдечками и тарелками. Если вдумчиво прикинуть, эта вечерняя закусочка обошлась в его полугодовое офицерское жалованье, включая все надбавки - это ежели не считать самого коньячка, он, как-никак, не был законченным вахлаком и примерно представлял, сколько сейчас стоит литровая бутылка "Хеннесси".

     - Давай-давай, - поощрил Павел. - Не в ресторане, где нужно на цены оглядываться... Цепляй вон ту.

     - Это еще что? Змея - не змея...

     - Это рыба минога, - разъяснил Павел. - Или не совсем рыба, типа угря...

     Но вкусна. Оцени.

     - Вкусна, - прожевав, согласился Петр.

     - Ну, забрало?

     - Н-ну...

     - Ты плечиками не пожимай. Если не забрало, сейчас живенько повторим...

     Держи. За приезд мы уже махнули... давай, что ли, за твое вольное существование? Ты ведь, я так понимаю, окончательно откинулся из бывшей непобедимой и легендарной?

     - Все, - кивнул Петр.

     - А это что за пряжечка? С римскими цифирками?

     - Двадцать пять лет беспорочной, изволишь ли видеть, службы, - усмехнулся Петр. - Опять ввели, по царскому образцу.

     - А... Слыхал что-то такое, но на человеке еще не видел. - Он с живым интересом присматривался. - Однако, иконостас...

     - Да брось, - отмахнулся Петр. - Орденов только три, остальное - юбилейки и за выслугу...

     - Все равно красиво. Я тут сам собрался насчет чего-нибудь такого очередного похлопотать - на некоторых импортных гостей просто-таки убойнейше действует, когда в петлице ленточки... Только руки никак не доходя г.

     Значит, ты теперь у нас совершенно вольный человек... Вольный сокол.

     - И, можно сказать, гол как сокол, - вырвалось у Петра.

     Он тут же выругал себя за это. Решит еще, что прошу денег, а ничего подобного и в мыслях нет. Видит бог, даже у родного брата в жизни не просил денег и нет намерений просить.

     И поспешил исправить невольный ляп:

     - Вообще-то, это только по сравнению с тобой, брательничек. Есть кое-какие накопления, поменял на доллары...

     - Ух ты! И много?

     - Ну, тысяч пять есть.

     Он надеялся, что прозвучит это солидно. Очень хотел, чтобы прозвучало солидно. Увы... Пашка ничего не сказал, словечка не проронил и лицом не изменился, но в глазах что-то такое на миг мелькнуло, отчего пять тысяч долларов, лежавшие в тщательно заклеенном конверте, показались грошиком. И никакой солидности. В этом доме нет у тебя никакой солидности...

     - Сумма, - проронил Павел без выражения. - А как насчет спутницы жизни?

     - Ну, с Юлей я семь лет как в разводе...

     - Ох, брательник! - досадливо поморщился Павел. - Ну не настолько ж я чурбан бесчувственный и беспамятный, чтобы не помнить этапные вехи из жизни родимого брата... Что с Юлей развелся - представь, помню. И что семь лет как - тоже помню. Я про день сегодняшний.

     - Есть одна женщина... - сказал Петр осторожно. - А собственно... коньяк все же подействовал, сняв тормоза. - Ситуация такая, что до сих нор неизвестно. есть она или нет. Не определилось.

     - Будешь определять?

     - Попытаюсь. - кивнул Петр.

     - А вообще планы на будущее?

     - Н-ну... Погощу вот у тебя, пока не надоем, а потом вернусь в Новосибирск. Обещали пристроить. Замначальника службы безопасности на немаленьком заводе, завод с грехом пополам и сейчас ухитряется выживать...

     - Это который?

     - Нынче он зовется АО "Борей". Бывший...

     - Да знаю, - прервал Павел. - Имел я с ним дела и когда он был бывший, и когда он стал АО. Вообще да, этот выживет. Зарплатка, как я понимаю, не меньше тыщи?

     - Обещали полторы.

     - Аж шестьдесят баксов... Нехило.

     - Для меня, извини, весомо. Плюс премиальные, еще надбавки какие-то...

     Обещают квартиру, если все хорошо сложится, можно будет ее потом приватизировать за небольшие деньги...

     - Тоже неплохо, - кивнул Павел.

     - Ну, "шестерочка" есть, если ты помнишь. С гаражом теперь будут проблемы, но стоянку подыскать нетрудно.

     - Другими словами, на улицу тебя, голого и босого, не выкинули, рассудительно заключил Павел. - В перспективе и работа, и хата, и колеса есть... А она кто? Эта, про которую пока что неизвестно?

     - Бухгалтер. В том самом заводоуправлении, то бишь АО.

     - Это хорошо, - задумчиво протянул Павел. - Сможет крепкой рукой вести домашнюю экономику... Ты не думай, я не смеюсь. Да боже упаси! Ежели взглянуть с одной стороны, Петя, то все у тебя складывается просто-таки прекрасно: работа гарантирована, в перспективе приватизированная хата, на супружеском фронте тоже, будем надеяться, грядут положительные подвижки...

     Вот только, брательничек, есть еще и другая сторона. И ежели взглянуть как раз с этой самой другой стороны, то мы узрим и не такую уж радужную картину.

     Сотня баксов в месяц и старая "шестерка"...

     - Ну, когда все устроится, подыщу что-нибудь получше...

     - Ага, вместо старой "шестерки" - новую? Или, подымай выше, "Волгу"?

     Слабовато, братан... Ты не сердись, но слабовато. По нонешним временам.

     - Все относительно, - пожал плечами Петр, в общем все это выслушавший без малейшей обиды, как-никак ему было не двадцать и былой амбициозный юнец давненько затерялся среди призраков минувшего. - По сравнению с тобой я, конечно, нищеброд, но на фоне миллиончика-другого сограждан - и вовсе сущий Рокфеллер.

     - Обиделся?

     - И не думал.

     - Честно?

     - Да честно, честно, - сказал Петр беззаботно. Подцепил тяжелой серебряной вилкой - определенно антикварная - прозрачный ломоть белорыбицы и отправил в рот. - Сроду завидущим не был. Мне и на своей ступеньке удобно.

     - Удобно или - привык?

     - А какая разница?

     Павел наклонился вперед, в глазах играло нечто непонятное:

     - Преогромная, брательник. Как между березой и Березовским... Разные это вещи - "удобно" и "привык". А на другую ступеньку не хочется? Совсем-совсем?

     Ты мне только не ври. Хоть мы с тобой за последние двадцать лет и общались раз в пятилетку, помню я тебя живчиком... Да вообще, не может нормальный мужик сам себе установить низкий потолочек, чтобы ходить двадцать четыре часа в сутки полусогнутым...

     Похоже, его забрало - ничего удивительного, ежели с похмелья потреблять коньяк чуть ли не фужерами...

     - Очень уж отвлеченные материи, - сказал Петр чистую правду. - Только не говори, что ты меня в компаньоны возьмешь. Такое только в индийском кино бывает, а я, братан, к нынешним своим годам здорового цинизма подкопил...

     - И правильно, - кивнул Павел. - Здоровый цинизм - вещь в голове необходимая. И полезная, ох, полезная порой... В общем, наше славное государство тебя кинуло по высшей марке. Ты, конечно, не строевик, а штабист, но это как раз с государства вины не снимает: уж я-то, бизнесмен, понимаю, как важен штаб, да и в любой армии, окромя нашей, жирную пенсию воякам дают, не деля на строевых и тыловых... Короче, страна от тебя отделалась пряжечкой и бляхами... Насчет службы безопасности на "Борее" знаешь ли, тоже не фонтан...

     - А ты что, предлагаешь что-то?

     - Поглядим, поглядим... - протянул Павел. Петр, наконец, сообразил, что это там поблескивало у него в глазах, - веселое озорство. Как в былые времена отрочества, когда замышлялась очередная каверза, безобидная и неособенно, основанная на идеальном сходстве.

     Павел наклонился еще ближе:

     - Знаешь, я ведь все-таки не скотина бесчувственная. И братьев у меня ровненько один - при полном, что характерно, отсутствии сестер. Ну их к ляду, все эти высокие слова, но мне и в самом деле в падлу смотреть, как родной брат, мало того, вылитый я. собирается жить на сотню баксов... Тут надо что-то делать, херр Питер. Вот только что? Выгрести из кармана пачку мятых баксов, сколько в жменю влезет? Пошлости... Во-первых, веришь ты или нет, не найдется у меня ни свободных, ни лишних денег. Во-вторых, уж прости, за десять лет бизнесменского бытия выработались свои стереотипы и рефлексы.

     И были б деньги, не дал бы. Не оттого, что черств душой, а оттого, что мне поперек души давать деньги просто так. Даже родному брату, кровинушке.

     Привык я за десять лет, что деньги за-ра-ба-ты-ва-ют. Все вокруг меня и я сам. А с другими как-то не общаемся... Короче, в полнейшем соответствии с известным изречением не дам я тебе рыбки, а дам я тебе удочку. Заработать дам. Хочешь?

     - Ежели только не киллерством.

     - Да какой из тебя киллер? - хмыкнул Павел. - Киллера - оне совсем другие... И уж не стал бы я родного брата... а если уж с тем самым здоровым цинизмом, то не стал бы ждать, когда выйдет в отставку бедный братец. Вон Митьку возьми - молод и жаден до благ, он, как в анекдоте, даже номер квартиры уточнять не будет, а то и номер подъезда... Шучу. У меня, Петруша, бизнеса всегда были серьезные, легальные и услуг убивцев, сглупа именуемых киллерами, отроду не требовавшие. В общем, пятьдесят тысяч баксов хочешь?

     Нельзя сказать, что Петр был так уж ошеломлен. Даже дыханье в зобу не сперло. И все равно, сумма впечатляла...

     - Ага! - Павел торжествующе уставил в него указательный палец, и в перстне холодными лучиками сверкнул крупный бриллиант. - Что, авторитетная суммочка?

     - Да уж. В моем положении...

     - И не только в твоем...

     - Я вот только в толк не возьму, что мне за такие деньжищи надо будет сделать, - признался Петр.

     - А почти что и ни хрена, - будничным тоном сказал брат. - И всего-то-навсего побудешь пару-тройку месяцев мною. Что ты сделал глаза пятаками? Повторяю. Побудешь пару-тройку месяцев мною. Как во времена упорхнувшего детства и беззаботной юности. Говоря конкретнее, в один прекрасный день я залягу на дно, а ты однажды сядешь в мою машину в виде меня. На два-три месяца. От и до, я имею в виду. Никаких французских комедий, когда один близнец то и дело ныряет за занавеску или там в соседнюю комнату, а второй выскакивает и на четверть часа делает вид, будто он и есть первый. Все эти месяцы будешь мною. От звонка до звонка. В офисе. Дома. Где еще потребуется. Я не нажрался, я пока еще почти трезвехонек. И выдаю я тебе сейчас не экспромт, не похмельный розыгрыш, а результат скрупулезнейших двухнедельных раздумий. Все прокручено в голове на сто кругов. Какие, к черту, экспромты... Что молчишь?

     - В голове не укладывается.

     - Да? - прищурился Павел. - А помнишь, как экзамены сдавали? Как я вместо тебя ходил и куда, как ты вместо меня ходил и куда? И ведь не обнаружилось, даже тогда, с Галочкой, так и не догадалась, коза...

     - Ох, насчет Галочки... - сокрушенно опустил глаза Петр. - Ведь молодые были, щенки, сейчас стыд пробирает...

     - А... Ей-то что? Получила двойной кайф, только и делов. О другом подумай. О том, что подмену обнаруживали примерно в одном эпизоде из десяти - да и то потому, что заранее знали: двое их, Савельевых, двое. Знали.

     Теперь представь, что подмену мы устроим в условиях, когда ни одна собака и не подозревает, что нас двое... Все шансы. Сто из ста.

     - Нет, ты серьезно?

     - Да мать твою! - вскинулся Павел. - Абсолютно. Совершенно. Что я, по-твоему, стану убивать две недели, чтобы в деталях придумать примитивный розыгрыш? Любой розыгрыш не стоит пятидесяти штук в зелени. Потому что есть ситуация, когда меня просто-таки должно быть двое... коряво с точки зрения грамматики, да лучше и не скажешь. Меня должно быть двое.

     - На тебя что, наезжают?

     Павел даже приоткрыл рот:

     - Эт-то с чего тебе в голову пришло?

     - Черт его знает. Просто это первым в голову и пришло. Вспомнил вдруг, как разные императоры, по сплетням, двойников себе устраивали.

     - Ер-рунда полнейшая, - с чувством сказал Павел. - Двойник на случай покушения? Фу ты... Не такая уж я свинья, чтобы родного брата под пулю подставлять, даже если представить, что и в самом деле... Вздор. Глупости, Петя. Никто в этом городе мне не желает зла настолько. Враги есть.

     Недоброжелателей хватает. О конкурентах вообще молчу. Но заказывать меня никто в жизни не станет. Не тот уровень, не те круги. Чем хочешь поклянусь.

     - Тогда?

     - Вот это уже деловой разговор, а? - усмехнулся брат. - Суть дела, в общем, проста. Маячит великолепнейшая сделка - даже по моим нынешним масштабам чертовски завлекательная. И, как это в жизни повелось, тут же наличествуют целые черпаки дегтя - в виде и конкурентов, и "кротов" в моей собственной фирме, каковые до сих пор выявлены не все. Понимаешь, в общих чертах? Молодец. Ну, а детали рассказывать не стоит по одной-единственной, но крайне существенной причине: чтобы мало-мальски тебя ввести в курс дела, придется пару суток без передышки чесать языком. Я-то в этом уже десять лет, а ты, извини, консалтинг от лизинга не отличишь без длинной лекции...

     Соображаешь?

     - Пожалуй.

     - Так что поверишь на слово, что это сделка века и другого выхода у меня нет?

     - Придется, - кивнул Петр.

     - Молоток, брательник... Короче говоря, нас будет двое. Ты и будешь я. Ты будешь представительской фигурой - восседать в креслах, посасывать шампань на банкетах, кивать с умным видом, вообще производить впечатление резко поглупевшего меня. Поверят. Почему, объясню чуть погодя... Да вдобавок я тебя предварительно как следует поднатаскаю. И рядом с тобой будет посвященный человечек. В любой миг придет на помощь. Ну, а я... Меня как бы и не будет. Я в стороне, в подполье, я как раз и работаю. При том, что никто, кроме считанных индивидуумов, и не подозревает об истинном положении дел. Нам понадобится два-три месяца... впрочем, при удаче скорее два, чем три. а то и в месяц уложимся. Получишь свой законный процент, сиречь полсотни штук зеленью, - и отвалишь в Новосибирск. Тут тебе и хорошая квартира, и приличная машина, т, на обзаведенье, на ложки-поварешки... И на брюлики твоей Кирочке хватит. Что скажешь? Сделка касается опять-таки самого что ни на есть легальнейшего бизнеса - просто такова уж се ля ви, у нас ради честнейшего заработка приходится идти на самые немыслимые финты... Газеты читаешь, телевизор смотришь, должен понимать. Что насупился?

     - Это ж не экзамены... - сказал Петр.

     - Да не о том ты! Берешься?

     - Я бы с радостью, - признался Петр. - Ради таких денег. Но это, повторяю, не экзамены. И не история с олимпиадой. И даже не... не случай с Галочкой. Разоблачат.

     - Кто?

     - Ну, твои же сотруднички. Партнеры. Деловые знакомые. Весь привычный круг общения. Мне нужно будет знать столько... Всех и все. Куда там, к черту, Штирлицу... Не справлюсь.

     - Петенька... - поморщился Павел. - Петюнчик... Ну какие в задницу разоблачения? Ты же будешь не в себе. Точнее, не совсем в себе.

     - Это как?

     - Ты. страдалец, то бишь я, страдалец, попал в аварию, - серьезно сказал Павел. - Я очень редко сажусь за руль, все знают. Решил вдруг проветриться, не справился на повороте с джипером... Когда приедет "скорая" и менты, их взорам предстанет натуральнейшим образом разбитый джипер. Митя постарается, у него голова светлая. Причем. повторяю, все продумано до мелочей. И обломки джипера будут живописно громоздиться на обочине, и шмотье на тебе будет изодрано художественно, и кровушка из тебя будет струиться... ну. что ты ежишься? В паре мест аккуратненько располосуем кожу, ничего страшного, и кровянка немного поструится, и веночки не будут задеты. Синячок там под глазом... За полсотни тонн зеленых, право же, стоит чуточку страдануть.

     Царапины заживут. В общем, авария. Джипер вдребезги. У тебя сотрясение мозга - каковое, между прочим, диагностике не поддается совершенно. У меня то бишь сотрясение... ладно, отныне будет все-таки У тебя. Мало того, у тебя провалы в памяти, у тебя некие непонятные любому медицинскому светилу завихрения психики. Ну, врубился? Потому ты и не узнаешь старых знакомых, через одного.

     Потому у тебя прошлое из памяти выпало кусками, шматами, пластами. Месяцами и годами. Потому ты и в бытовых мелочах во мно-огом изменился. И кабинет свой не помнишь, где что лежит, в толк не возьмешь, и закадычного друга Вову видишь словно бы впервые... Железное объяснение, Пьер. Ну, недельку поскучаешь в больнице. Доктор свой. В курсе. За те денежки, что он получит, из кожи вывернется. Как и мой верный пес, коммерческий директор, - он тебя будет водить, как ребеночка за ручку, С глазу на глаз даст любые пояснения.

     Да и я, пожалуй что, навещу как-нибудь. Есть у меня гример, и бороду присобачит самую натуральную, и вообще внешность изменит. Сечешь? Любая нестыковка, любое неузнавание будут замотивированы железнейшим образом.

     Никто не удивится, ни одна живая душа. Тебя попросту будут жалеть. Бедный Павлик, увечный, ушибленный, с перевернутыми мозгами, жертва роковой аварии... Ну кому тут в голову придет подозревать? О том, что ты есть, мало кто и помнит. Слышали краем уха, что есть у меня брат; за тридевять земель, но про то, что он близнец, никто и не знает. Не было у меня времени за эти десять лет родню вспоминать принародно, уж извини за откровенность. Вообще у нас мало кто вспоминает о далеких родственниках. Не та среда. Голова постоянно забита другим. Делами. Ты-то многим рассказывал с подробностями и живописными деталями, что у тебя есть где-то в паре тысяч верст брат-близнец?

     - А пожалуй что, и немногим, - задумчиво сказал Петр. - Не всегда и случай выпадает пооткровенничать о родне, тут ты прав...

     - Вот видишь. Все шансы... Что до фирмы, то девять человек из десяти со мной, с биг-боссом, общаются настолько редко, что и не почувствуют разницы.

     И вообще, все ходят по струночке. Будут, конечно, сплетничать и об аварии, и о сопутствующем, но мой эскулап, будь уверен, дело знает. Преподнесет столь убедительную версию, что все поголовно схавают, не поморщатся и пальчики оближут. Проскочит. Говорю же. все будут у тебя за спиной понимающе переглядываться, головой кивать сожа-леючи - ах, жертва лихачества... Тебе, надеюсь, не так уж стрем но будет пережить смешки в мой адрес? Это ж меня будут считать убогоньким, приложившимся башкой...

     - Подожди. - сказал Петр. - Подчиненные - ладно... А твои? Жена с дочкой?

     - С падчерицей, брательник.

     - Все равно.

     Павел усмехнулся чуть беспомощно:

     - Ох, сдается мне, не избежать краткого экскурса в интимную жизнь монархов... Во-первых, с Катькой - а соответственно, и с чадом ейным Наденькой - мы живем всего-то четыре с лишним года. Это не Женя, та-то меня за одиннадцать лет изучила досконально, на молекулярном уровне. Во-вторых, если уж откровенно, я и дома-то бываю этаким привидением. Мелькну утром, мелькну вечером, видят они меня пару часов в сутки. И так - все четыре года.

     Деньги, браток, сами в руки не плывут. Крутишься, как белка в колесе, ни ты света белого не видишь, ни дома тебя не видят. Ну и, в конце-то концов, опять-таки многие несообразности спишем на то самое сотрясение мозга.

     Проглотят мои бабы, как миленькие. В конце-то концов, мы здесь с тобой посидим пару дней, я тебя предварительно поднатаскаю, чтобы провал в памяти не был очень уж зияющим...

     - Нет, ну а если она захочет...

     - С муженьком потрахаться? - догадливо подхватил Павел. - Ну и флаг ей в руки, Катерине свет Алексеевне, пусть трахается. Что плохого, ежели с законным-то мужем? Она ж мне не изменяет, вот он я, в точности такой же... И потом, братуха, скажу тебе предельно откровенно - с Катькой у нас, похоже. окончательно все раздрызгалось. Склеить не получится, да и нет охоты. Мы и так на грани разбегания, все равно придется этак через полгодика цивилизованно разводиться. Ты мне только не выражай никаких соболезнований, нет нужды. Не то что плакать не стану, но и вообще печалиться - скорее уж от радости буду плясать. Ну не получилось у меня с Катькой, не получилось. И хрен с ею, если по правде...

     - И все же как-то...

     - Ох, да не строй ты из себя! - досадливо поморщился Павел. - Я же говорю, с Катькой у меня все кончено. Если придет ей такая блажь - исполняй супружеский долг, благословляю. Я тебе потом расскажу кратенько, как там у нас обычно, что де-лает, чего делать не хочет... А Надюха... Я сам по себе, она сама по себе. Есть контакт? Нет контакта. Девке четырнадцать, вещь в себе, дни напролет по Интернету шарит, как наркоманка, сосуществуем, и только. Нет, дома все должно пройти гладенько. Опять-таки жалеть тебя будут, то бишь меня...

     - Твоими бы устами...

     - Ладно, хватит, - с некоторой властностью поднял ладонь Павел. Моральные препоны есть? Кажется, нет. Сумма устраивает? Кажется, да. Работа, в принципе, подходит. Нет, я не говорю, что тебе будет легко, и попотеть придется, и мозгами ворочать, и на нервах будешь... Все я понимаю. Только, брательничек мой дорогой, обеспеченное будущее стоит таких трудов, а? Честно заработал - честно получил.

     Петр перевел дух. Ощущения, будто все это происходит в дурном сне, уже не было, но легонький приступ нереальности не отпускал. Кабанья голова равнодушно и тупо глазела на него со стены янтарно-желтыми бельмами.

     Пятьдесят тысяч долларов. Новая машина. Киру можно будет одеть, как куколку, да мало ли... Прав Пашка - это будущее. Обеспеченное, без унизительного привкуса бедности, никчемности.

     Что удивительно, откуда-то из неведомых глубин вновь вернулся молодой азарт, с которым вроде бы расставался навсегда. Близнецы Савельевы через столько лет задумали очередную хохму, превосходящую все прежние по дерзости, по замаху. Сорок четыре года - это еще не старость, господа...

     С улыбочкой наблюдавший за ним Павел нагнулся, похлопал по плечу:

     - Помнишь "Принца и нищего"? Ведь любил ты когда-то товарища Твена, спасу нет...

     - Я и теперь не разлюбил.

     - Вот и отлично. Устроим переиздание бессмертного романа, братуха? По нашим наметкам?

     - Устроим, - сказал Петр.

     Павел длинно, шумно, с неподдельным облегчением вздохнул:

     - Ф-фу... Семь потов сошло. Ну, выпьем за успех?

Глава 2

ЧТО-ТО С ПАМЯТЬЮ МОЕЙ СТАЛО...

     Они явно торопились уйти, хотя и просидели совсем недолго - трое мужчин, отмеченные всеми признаками преуспеяния, от мобильников и впечатляющих перстней до невиданных Петром галстуков (правда, вопреки массе сочиненных оголодавшей интеллигенцией анекдотов никто из них не блистал малиновым пиджаком, никто не носил килограммовых золотых цепей и не гнул пальцы веером).

     Заметно торопились, от них так и веяло брезгливой жалостью Полное впечатление, боялись подцепить некую заразу, которой тут было неоткуда взяться. Мешая друг другу, кинулись хлопать его по плечу, с ноткой растерянной фальши уверять: ерунда, Павлик, все образуется, платная медицина и не с такими казусами справлялась, вон и Семеныча ты сразу узнал, и меня помнишь, и физиономия поджила, и видок, в общем, посвежевший... В таком примерно духе. Петр механически кивал, отвечая что-то краткое, дежурное. Еще пара секунд - и за ними захлопнулась дверь. Отвернувшись к окну и тяжко вздохнув, Петр в уме посчитал: седьмой, восьмой, девятый. Сегодня нему наконец-то разрешили пускать посетителей. Сначала пришли трое, потом - двое и еще раз двое, теперь - эти трое... черт, сбился, десять получается, а не девять... Ерунда. Главное, ни одна из четырех компаний ничего не заподозрила. Соратники и партнеры, сытые капитаны шантарского бизнеса явились посочувствовать попавшему в беду собрату. Посидели на краешках мягких стульев, бормоча нечто сочувственное, но в глазах у каждого, право, так и полыхало примитивное любопытство, так и подмывало бухнуть: "Павлик, у тебя что, совсем память вырубило?"

     Вслух, конечно, не спросили, люди воспитанные. Но глаза выдавали. Ну и наплевать. Экзамен, похоже, блистательно выдержал. Приходится при-знать, что Пашкины мозги дорого стоят - брательник рассчитал все отлично и оказался сущим пророком...

     Тихонечко отворилась дверь, белая, бесшумная. Вошла Анжела, с утра выполнявшая при нем функ-ции опытной и придирчивой секретарши, черноволосая красоточка в белоснежном, довольно-таки бессовестном халате, открывавшем ножки на всю длину и облегавшем, словно купальник. За неделю Петр немножко привык к ее убойной сексапильности, но все равно по спине всякий раз пробегали жаркие мурашки, поскольку юная чертовка, усугубляя ситуацию, держалась так, словно участвовала в конкурсе на очередную мисс, а он был жюри: колыханье бедрами, взгляды-улыбочки... Подозрение, что под безукоризненным халатиком ничего и нет, все больше превращалось в уверенность. Поскольку никаких таких особых медицинских процедур, исключением смены повязок и пластырей, Анжела с ним не учиняла, Петр так и не смог представить ее за рутинной медсестринской работой.

     Вот и сейчас, убирая в роскошный импортный холодильник очередную порцию недоступных простому смертному яств - дары только что исчезнувшей компании, - Анжела ухитрилась за пару минут четырежды ожечь его жарким взглядом трехдюймовых глазок, единожды словно бы невзначай задеть бедром, продемонстрировать фигурку со всех сторон и, наконец, без всякой необходимости поправить штору, грациозно взмыв при этом на цыпочки так, что "болящий" в полном смущении отвел глаза, обнаружив, что сравнение дамских трусиков с ниточкой есть не поэтический вымысел, а доподлинная реальность бытия.

     Пашка заверял, что из всего медицинского персонала в курсе лишь доктор.

     Она и не подозревала, ручаться можно. Вот только что за всеми ее ужимками стояло - патологическое кокетство или? Очень может быть, что - "или". Не зря братец сунул в карман тот конвертик, ох, не зря...

     - Пожелания будут, Павел Иванович? - осведомилась белоснежная прелестница, глядя вовсе уж недвусмысленно.

     - Да нет, - сказал он неловко. - Я подремать хочу...

     - Бога ради. Если появятся... пожелания, нажмите кнопочку, - Анжела крутнулась на каблучках и вышла такой походкой, что не смотреть ей вслед было решительно невозможно.

     Он вовсе не считал себя столь уж высокоморальным субъектом, при других условиях, очень может быть, и попробовал бы, выражаясь деликатно, воспользоваться ситуацией, как большинство мужиков на его месте. Будь он собой. Сейчас, когда он, собственно говоря, был не собой, а кем-то совершенно другим, любые поползновения казались чем-то стыдным. Словно украдкой хватаешь с вешалки чужую песцовую шапку вместо своего драного, замызганного кролика и торопишься уйти тишком...

     Он остался один в своем оазисе уюта и благоденствия, как выяснилось, скрывавшемся в здании обычной городской больницы, - широкая полированная кровать, холодильник, телевизор, телефон, дорогие тяжелые шторы... В коридоре тишина, там скучает на стуле вышколенный охранник из Пашкиных легальных мордоворотов, там не пахнет пригоревшей кашей и карболкой поистине, никаких больничных запашков. Толи крыло сие предназначено для "белой кости", то ли весь этаж.

     Неделю назад, ночью, у него не было возможности спокойно рассмотреть больницу, куда его привезли. - на месте аварии рожу замотали бинтами так, что и видел-то одним глазом, вокруг каталки, пока его везли, суетилась куча ничего не подозревающего народа. А выходить в коридор потом как-то не тянуло - благо тут же, за второй белой дверью, как выяснилось, таился хоть и совмещенный, однакож великолепный санузел.

     Значит, вот так они изволят болеть. С Анжелою... И прочим, соответствующим.

     Но зависти не было - скорее унылое удивление перед этим роскошно-сверкающим Зазеркальем, в которое он неожиданно попал.

     Есть не хотелось - успел потешить душу деликатесами от пуза. Он закурил, присел-полуприлег в кресло. Все, кажется, прошло гладко. Петр так и не понял, как плечистый Митя ухитрился это провернуть - артистически завалить джип в кювет, расхлестав его при этом так, что смотреть со стороны было жутко. При самой "аварии" он не присутствовал - привезли чуть позже, тот же Митя с Павлом, уже надлежащим образом подготовленного к роли жертвы собственного лихачества. Пятью минутами ранее в микроавтобусе с затемненными стеклами, стоявшем в тихом местечке неподалеку, врач сноровисто и качественно нанес Петру на лицо с дюжину царапин и порезов: как и обещали, неглубоких, но кровища всю физиономию выпачкала качественно. Напоследок Митя, с ухмылочкой извинившись предварительно: "Ничего личного, командир, служба..." двумя молниеносными ударами, жестокими и точными, влепил синяк под глаз и разбил нос. Пережить все это, оказалось, и общем, легко - пустяки по сравнению с иными эпизодами из прошлого. Рассуждая цинически, следовало признать, что это не столь уж и тягостные неудобства на пути к вознаграждению в пятьдесят тысяч американских денег... Благо на этом все повреждения организма и заканчивались.

     Деликатно постучавшись, вошел доктор Николай Петрович - с благородной проседью в висках и участливым взором. Эскулап был человечнейший и заботливейший - интересно, сколько все это Пашке стоило? - держался так, что Петр поневоле стал ощущать себя пупом земли. Разве что пылинки не сдувал с пациента. Доктор, разумеется, был полностью в курсе, но все равно ухитрялся держаться так, словно считал Петра доподлинным Павлом, и ни о какой подмене не подозревал вовсе, и вообще резал Петру физиономию продезинфицированным скальпелем не он, а кто-то другой...

     - Как себя чувствуете, Павел Иванович? - осведомился доктор с немыслимой степенью участия.

     - Нормально, - кратко проинформировал Петр.

     - Ну и прекрасно. Пора, я так думаю, покидать наше заведение. Медицина вам больше ничем помочь не в состоянии, сделали все, что в наших силах.

     Пора, пора... - послал он Петру значительный взгляд. - Самое время.

     "Понятно", - подумал Петр. И сказал вслух:

     - Ну, если вы так считаете...

     - К чему вам у нас маяться? Завтра утречком сдадим с рук на руки родным и близким. Случай ваш, конечно, сложный и в чем-то для современной медицины до сих пор загадочный. Мы не боги-с, милый Павел Иванович... Основываясь на своем богачом опыте. должен предупредить: последствия аварии будут чувствоваться еще долго. Когда к вам вернется память в полном объеме, увы, сказать решительно невозможно. Боюсь, долго еще будете страдать провалами памяти... - он вновь одарил значительным взглядом посвященного. - Не огорчайтесь, когда-нибудь да и последуют позитивные перемены, вспомните все, подобно Шварценеггеру в известном фильме. Вашим сегодняшним посетителям я подробно объяснил ситуацию, они встретили с пониманием и сочувствием.

     Примерно через полчасика должна подъехать ваша супруга, я и с ней предварительно поговорю. Не беспокойтесь, постараюсь предельно ясно обрисовать ситуацию, она поймет...

     - Уж постарайтесь, - попросил Петр искренне.

     - Не беспокойтесь, медицина свое дело знает... Еще один нюанс, Павел Иванович. Тут к вам настоятельно просится Дарья Шевчук, известная милицейская дама...

     - Я ее знаю? - спросил Петр напрямик.

     - Ну, как сказать... Пару раз мимолетно общались по чисто деловым вопросам. Речь шла о сущих пустяках, так что вы и не обязаны эти беседы помнить в деталях, особенно в нынешнем вашем болезненном состоянии.

     Достаточно будет, если вспомните, что пару раз о каких-то пустяках беседовали... Пригласить?

     - Ну, если это обязательно... - пожал плечами Петр.

     - Если вам все равно, я бы порекомендовал лечь в постель. Не стоит показывать ей, что вы крепки, как молодой дуб, - скорее отвяжется. Вряд ли вам так уж необходимо точить с ней лясы...

     - Да уж, - с чувством сказал Петр и быстренько пырнул под белоснежные простыни.

     Доктор выскользнул за дверь и тут же вернулся в компании молодой женщины, рыжеволосой и чертовски симпатичной, в строгом сером костюме под распахнутым халатом. Указал ей на кресло - а сам не вышел, остался торчать рядом, многотерпеливо сложив руки на груди с видом надежды и опоры.

     - Как вы себя чувствуете? - спросила рыжая с дежурной заботой.

     Петр пожал плечами:

     - Как вам сказать... Почти нормально.

     - К сожалению, провалы в памяти пока не восстановлены, - веско добавил врач. - Во множестве наличествуют.

     Она покивала:

     - Да, вы уже говорили... Павел Иванович, простите, ну, а меня вы помните?

     Он старательно наморщил лоб:

     - Да. Вы из милиции, Шевчук, Дарья... отчества никак не могу вспомнить.

     - Андреевна.

     - Да, действительно... Мы с вами виделись, кажется, раза два. Речь шла о каких-то пустяках... Не могу припомнить.

     - И не утруждайтесь, - махнула она рукой. - Не стоят того пустяки. Вот видите, во всем, что касается меня, вроде бы никаких провалов. Загадочная все-таки вещь - медицина. Отец меня на заре туманной юности пытался отправить в медицинский, я наотрез отказалась и, скорее всего, правильно сделала... Павел Иванович, вы разрешите задать вам несколько вопросов?

     Медицина это допускает?

     - Я не знаю, как... - сказал Петр и показал глазами на доктора.

     Тот важно склонил голову:

     - Только не усердствуйте, голубушка.

     - Вы помните все, что произошло?

     - Местами. - осторожно сказал Петр. - Полосами, этакая зебра... Вы лучше задавайте конкретные вопросы.

     - Можно? Отлично... - рыжая выдержала небольшую паузу. - Это была ваша идея - сесть за руль и куда-то поехать без сопровождения?

     - Да, - твердо сказал Петр. - Устал, заработался, вот и хотелось проветриться. За город выбраться...

     - Значит, вы сами решили? Никто не подсказывал, не настаивал?

     - Никто.

     - Твердо помните?

     - Твердо.

     - И потом...

     - Вот тут и начинаются полосы, - сказал Петр, придерживаясь заранее разработанного сценария. - Насколько помню, машин на шоссе не было. дорога хорошая, сухая, и я притоптал газку... Так вроде бы смутно припоминается, что не вписался в поворот, руль не довернул на самую чуточку...

     - Насчет того, пили ли вы, не спрашиваю. Смотрела уже данные экспертизы, вы были трезвехоньки, образец дисциплинированного водителя... С вами в машине и правда никого не было?

     - Никого.

     - А кто же вызвал "скорую" и инспекцию?

     - Вот этого уж я не знаю, - сказал Петр. - Кто-то мимо проезжал, надо полагать.

     - Но вы сами никого не видели?

     - Нет. Я так и валялся, когда они подъехали...

     - Почему же ваш благородный спаситель не подождал?

     - Откуда мне знать? Мало ли какие у человека бывают в жизни обстоятельства?

     - Ну, например? - быстро спросила она.

     - Мало ли... - повторил Петр. - С чужой женой, скажем, ехал. Или выпил немножко и боялся, что унюхают или попытаются его самого к аварии пристегнуть...

     - Логично. Значит, никого с вами не было... И никакая другая машина вас не подрезала? Не вызвала аварию своими маневрами?

     - Не было других машин, - сказал Петр. - Дорога была пустая, как Луна.

     - Теперь попытаемся сформулировать новый вопрос... Если бы вы не сели за руль, кто поехал бы на этом джипе?

     - Да никто, по-моему, - чуть подумав, выбрал Петр самый надежный вариант ответа, при котором никого не требовалось припутывать. - Стоял бы себе в гараже.

     - А кто поехал бы на нем завтра? Дмитрий Елагин?

     - Затрудняюсь вам и сказать, - очень натурально пожал он плечами. Может, Елагин. А может, и я. А может, благополучно простоял бы в гараже неделю. Джип этот у нас, собственно, был разъездной машиной...

     - Но ездил-то на нем главным образом Елагин?

     - Ну да. И я.

     - Елагин и вы, вы и Елагин... - рыжая, казалось, о чем-то сосредоточенно думает. - Как у вас с ним складывались отношения?

     - Нормально. Я им доволен. Парень старательный.

     - Вы сказали - "разъездная" машина. А куда она обычно разъезжала?

     Какой-то определенный круг обязанностей или - без руля и без ветрил, куда погонят?

     Рыжая красотка и понятия не имела, конечно, что именно этот круг вопросов Пашка обговорил с ним подробнейше...

     - Скорее уж - определенный круг обязанностей, - сказал Петр. - Обычно на этом джипе Митя возил супругу на работу, дочку в школу. По магазинам, когда моим дамам понадобится, в аэропорт - когда приезжали мои близкие знакомые или особо ценные партнеры... Примерно так это выглядело.

     - Понятно... Вы, стало бы, Елагиным довольны... А ваши дамы?

     - Без претензий.

     - Так... Положительно, я что-то пока не нахожу следов тех самых провалов в памяти...

     - Зато в других областях их предостаточно, - басом сообщил доктор.

     - Ну что ж... Павел Иванович, можно, я задам вам парочку неприятных вопросов?

     - Извольте.

     - Вам не угрожали в последнее время? Какие-то конфликты, недоразумения?

     - Ничего подобного, - твердо сказал Петр.

     - Уверены?

     - Уверен.

     - Но вы же далеко не все помните... "Зебра"?

     - Насколько я помню, не было ни угроз, ни, как вы выражаетесь, конфликтов.

     - Решительно никаких?

     Разговор начинал его тяготить - Петр искренне не понимал, куда она клонит.

     - Послушайте, - сказал он. - У меня, действительно, мозги в каком-то смысле перемешались. И чувствую я себя не особенно бодрым. Вас что-то конкретное интересует?

     - Нет, я так, вообще...

     - А в чем, собственно, дело?

     - В чем? - казалось, какое-то время она что-то для себя решала и взвешивала. - Видите ли, Павел Иванович, тормозные шланги вашего джипа оказались подрезанными. Довольно мастерски все было проделано, так, чтобы при нормальной езде это ничем себя не проявило, но вот при резком торможении... Каковое как раз и имело место, судя по моей беседе с инспектором...

     - Чушь какая-то, - пожал он плечами.

     "Лопухнулся Митька, - подумал он с неудовольствием. - Что-то в этом роде он и должен был устроить, Пашка говорил... но кто же мог предвидеть, что менты станут исследовать каждый винтик? Вот тут Пашка чего-то недодумал...

     Ничего, не смертельно".

     - А вы не ошибаетесь? - спросил он равнодушно.

     - Боюсь, что нет. Это не последствия аварии, а именно - подрезы.

     Мастерски сделанные. Сталкивалась я уже с подобным. Теперь понимаете?

     Конечно, не следовало бы выкладывать вам все это сейчас, когда вы еще не отошли... Но разговор у нас без протокола, чисто приватный, и я позволила себе... Вы учтите эти обстоятельства, Павел Иванович. Кто-то подрезал джиперу шланги, никаких сомнений. И это отнюдь не безобидная история, вы чудом не угробились... Не возражаете, если я в ближайшие дни появлюсь у вас на фирме?

     Он посчитал нужным сделать крайне недовольную физиономию - какую, есть сильные подозрения, и состроил бы Пашка:

     - А есть лив этом необходимость?

     - Па-авел Иванович... - подняла она брови в наигранном удивлении. Как-то очень уж легко вы к такому относитесь. Когда человеку кто-то неизвестный внезапно подрезает тормозные шланги, это всегда именуется скучным канцелярским термином "покушение". Неужели нет?

     На миг он был сбит с толку. Черт, как Пашка вел бы себя в такой ситуации?

     Вдруг как раз озаботился бы до чрезвычайности, занервничал? Этот аспект они не отрабатывали. Кто ж мог знать, что милиция окажется столь дотошной и заявится эта вот рыжая?

     - Ну, похоже... - протянул он, отчаянно пытаясь подыскать линию поведения.

     - Не "похоже", а именно покушение, - решительно сказала рыжая. Согласитесь, нужно принять меры. Для вашей же пользы.

     - Ладно, - кивнул он. - Но вы же начнете дергать зря людей, вынюхивать...

     - Ох, Павел Иванович... - сказала клятая Дарья. - Может, кто-то и решит, что вы после аварии изменились, но лично я никаких изменений не вижу, вы со мной держитесь в точности как в те разы...

     "Слава те, господи!" - ликующе воскликнул он про себя. Уж если эта въедливая баба ничего не заподозрила...

     - Не беспокойтесь, - заверила она. - Все будет проделано с максимальной деликатностью. Есть методы... Вот моя визитка, созвонимся?

     Он мрачно кивнул.

     - Желаю побыстрее выздороветь, - сказала Дарья и гибко выпрямилась. Всего наилучшего!

     Доктор провел ее к двери, каковую галантно и распахнул. Оставшись в одиночестве, Петр изучил визитку. Оказывается, рыжая гостья пребывала ни много ни мало в майорском звании и оказалась не рядовым инспектором, а заместителем начальника уголовного розыска города. Дернул же их черт, принесло же ее... Теперь примутся со всем рвением расследовать мнимое покушение. Ладно, это, по большому счету, Пашкины заботы...

     Думать о милицейских проблемах не хотелось. Он вновь с той же саднящей неуверенностью вспомнил о Кире. Телефонный разговор за Пашкин счет затянулся на полчаса - и все равно Петр знал, что отношения остались на прежней позиции. Может быть да, может быть нет. Кира - и то хорошо - без обычного утонченного сарказма выслушала скроенную на живую нитку историю про то, как он вынужден исчезнуть на пару месяцев, чтобы гарантированно заработать нехилую деньгу на будущее семейное обустройство. А вот потом начались обычные головоломки-хитросплетения. Она до сих пор не уверена, что стоит пробовать закладывать этот самый фундамент законного брака, она постарается в десятый раз все обдумать... Поскольку она пуганая ворона... Поскольку он, обжегшийся на молоке... И так далее. Пластинка знакомая.

     Ну, главное, не поссорились. Это уже кое-что. И придется теперь на все время "операции Ы" забыть о звонках и письмах - Пашка этого требовал жесточайшим образом. Конспиратор... А впрочем, он прав. Так лучше...

     - Павел Иванович...

     - Да? - вскинулся он.

     Бесшумно вошедший доктор сладко улыбался:

     - Пришла ваша супруга с падчерицей. Я с ней говорил долго, похоже, удалось убедительно объяснить ваше нынешнее состояние и все возможные сложности, из него проистекающие. Ничего, не беспокойтесь. Супруга ваша все воспринимает правильно, обещала ничему не удивляться и отнестись с максимальным так-том... Э, голубчик, соберитесь...

     - Все нормально, - сказал Петр, бухаясь в кресло. - Зовите.

     Вот это и было настоящее испытание, в подметки не годившееся прежним.

     Женщины - существа чуткие и проницательные. Интересно, Кира догадалась бы, окажись Пашка на его месте с подобной же легендой?

     Они вошли, мама и дочка, очень похожие, русоволосые и сероглазые. Даже светлые брючные костюмы. есть стойкое подозрение, то ли шились в одной мастерской, то ли происходят из одной коллекции. Прежде всего в глаза ему бросилось ожерелье на Катиной шее - положительно, Пашка не жмотничал, бриллианты впечатляли...

     А потом он посмотрел ей в лицо, в глаза.

     И понял, что гибнет. То ли солнечный удар, то ли молния.

     Потому что это была женщина его мечты.

     Женщина твоей мечты - создание мистическое, сюрреалистическое и никакому логическому разумению не поддающееся. Ты никогда не можешь в точности описать ее. пока не встретил, не познакомился. Не знаешь, понятное дело, как она выглядит, какие у псе глаза, волосы, походка. Просто-напросто ты однажды сталкиваешься с ней нос к носу - не суть важно, средь шумного бала или в тревоге мирской суеты - и понимаешь, что это она и есть...

     Именно так с ним и произошло, когда он увидел Катю. Все тревоги и нехорошие предчувствия вылетели из головы. Глупости эти сейчас не имели значения. Это была женщина его мечты, и точка...

     Он сидел в кресле, отчаянно пытаясь собраться с мыслями и выдавить из себя хоть одно приличествующее случаю словечко, а русоволосая сероглазая Катя стояла перед ним в явном замешательстве, неловко держа перед собой огромный прозрачный пакет, битком набитый всякими яствами, - а в глазах у нее, сильное подозрение, поблескивали слезинки. Даже не поймешь, чего в ее взгляде больше - облегчения или усталого горя...

     Так бы эта немая сцена и тянулась вплоть до полного тупика, но обстановку неожиданно разрядила юная "падчерица" - она-то как раз, судя по виду, тягостными мыслями не маялась, а попросту таращилась на Петра с безжалостным любопытством молодого веселою зверька. Сразу видно было, что создание это ехидное, ужасно самостоятельное и балованное. Старательно шаркнув ножкой, юная особа присела:

     - Здравствуйте, папенька!

     - Надя! - чуточку нервно прикрикнула Катя.

     - Да пустяки, - сказал Петр, придя немного в себя. - Пусть себе самоутверждается, я в ее возрасте тоже был не подарок... - Он встал, стараясь не двигаться чересчур уж живо. осторожно вынул у Кати из рук целлофановый рог изобилия. - Зря ты это, мне столько натащили всего...

     Садитесь. Что тебе доктор наговорил? Катя, со мной в порядке... ну, почти.

     Она сидела напротив с тем же трудноопределимым выражением на прекрасном личике - то ли плакать собиралась, то ли со всем облегчением вздохнуть.

     Наденька, на ленинский манер засунув большие пальцы в кармашки светлого пиджака, прохаживалась по обширной палате и. судя по всему, чувствовала себя абсолютно непринужденно, в отличие от скованно сидевших взрослых индивидуумов. Пощелкала пальцем по экрану телевизора, потрепала обивку кресла:

     - Рада вас видеть в добром здравии, папенька. Медсестрички тут у вас, надо сказать, впечатляющие. Из "мисок", поди, набирали?

     - Надежда!

     - Катя, да оставь ты ее, - сказал Петр, внезапно ощутив прилив уверенности. - Пусть дите порезвится. И не смотри ты на меня так трагически, я тебя умоляю. Все в порядке. Местами чуточку отшибло память, но в основном - бодр и свеж. Ну, улыбнись.

     Она попыталась улыбнуться - кое-как получилось.

     - Ого! - бросила Наденька у него за спиной. - Разговор принимает романтический оборот... Может, мне вас покинуть на часок, пока вы тут пообщаетесь? Маменька, папенька по тебе определенно стосковались, вон как глазищами пожирают...

     Катя отчего-то легонько покраснела. Петра и самого бросило в жар - черт, до чего глазастое дите...

     - Все нормально, Катя, - сказал он как мог солиднее. - Завтра обещали выписать.

     - Вот радость-то... - тихонько пробурчала за спиной Наденька.

     "А ведь у Пашки, сдается, непростые отношения с этим киндером, - подумал Петр. - Отголоски чувствуются. Впрочем, это уже и не киндер вовсе, девушка прямо-таки, четырнадцатилетние нынче - существа акселерированные".

     - Не язви, Надежда, - сказал он, не оборачиваясь. - Оба мы с тобой не подарки, не отмахнуться от этого факта... что ж делать? Сосуществовать...

     - Положительно вы, папенька, помягчели к ближним... - бросила дерзкая отроковица.

     - А иди-ка ты погуляй, дитя природы, - сказал Петр. - Там, из коридора, проспект видно, машины ездят и люди ходят, пейзаж... Давай-давай, нам с матерью поговорить нужно.

     - В самом деле, Надя... - обрадованно подхватила Катя.

     - Слушаю и повинуюсь, - фыркнула девчонка, исчезая за дверью.

     Петр вздохнул не без облегчения. Катя порывисто встала, пересела на широкий подлокотник его кресла и крайне осторожно попыталась его потрогать.

     - Глупости, - сказал он, замирая от прикосновения теплых ладоней. Ничего не сломано, ничего не разбито. В памяти только провалы там и сям, но это пройдет, образуется...

     - Врач мне подробно объяснял... Господи, ну зачем тебя туда понесло... Она отстранилась, оглядела его, прижалась к плечу, прильнула, засыпав его лицо распущенными волосами. - Неделю к тебе не пускали, я думала, они врут, что все нормально, всякое передумала...

     Было в ее движениях и словах что-то странное - словно бы и пыталась дать волю чувствам, и боялась. Положительно, некая скованность присутствовала, Петр ее отчетливо чуял.

     Он замер в Катиных объятиях, ощущая и радость и стыд: все это предназначалось другому. И бессвязное обрадованное лепетание, и сомкнувшиеся на шее руки. И быстрые поцелуи, и неуловимо-нежный аромат незнакомых духов.

     От этого стало особенно горько. Все было не его.

     Но сейчас-то он был Пашка... Приходилось поглаживать ее по плечам и уверенно говорить что-то в ответ, успокаивать, пьянея от женщины своей мечты... Бог ты мой, как получилось, где он ее встретил? Почему ее встретил он? Пашка, которому все удавалось?

     - Нет, правда, все в порядке?

     - Хочешь, цыганочку спляшу? - усмехнулся он, сдув со щеки прядь русых волос, щекотавших ноздри. - С выходом?

     - Не надо, вдруг тебе еще нельзя... - всерьез испугалась она.

     - Все мне можно, - сказал Петр.

     Она внезапно напряглась, отстранилась и заглянула в лицо:

     - Что, хочешь...

     - Что? - не понял Петр.

     Она оглянулась через плечо на широкую смятую постель, глядя с немым вопросом, неуверенно пошевелила плечами, снимая легкий незастегнутый пиджак.

     - Не надо, - заторопился Петр, до которого только сейчас дошло, и в виски бросилась жаркая волна. - Я не в том смысле...

     И со стыдом понял: еще пара секунд - и не стал бы ее останавливать. Даже просто смотреть на нее нельзя было спокойно. Прямо-таки взвыл мысленно - как жить с ней в одной квартире, день и ночь? Пашка говорил, и всерьез... но разве так можно? Дело даже не в том, что это Пашкина жена. Главное, на нем сейчас личин а... Чужая шкура. Роскошная, но сути дела это ничуть не меняет...

     - Ко мне приходили из милиции, - сказала Катя. - Этакая рыжая майорша.

     Сегодня утром.

     - Шевчук?

     - Да, кажется... Паша, что-то случилось? Что-то не в порядке с... аварией?

     - Вроде бы нет, - сказал он насколько мог безмятежнее. - О чем она, собственно, спрашивала?

     - Кто обычно ездит на джипе... ездил, точнее. Не собирался ли ты увольнять Митю...

     - Ну-ну? - поторопил он, расслышав легкую заминку.

     - Сердиться не будешь?

     - Ох, да что ты...

     Катя решилась:

     - Очень деликатно, но пыталась выяснить, не... кокетничала ли я с Митей.

     Я ответила грубовато, но чистую правду...

     - Что - нет?

     - Ну конечно, а как же иначе? Паша, это чистая правда...

     - Господи, ну а кто в тебе сомневается? - сказал Петр, гладя ее по плечу.

     Вот, значит, какие зигзаги выписывает пытливая милицейская мысль. Жена босса кокетничала с шофером, и он, стервец, из ревности подрезал шланги... В общем, не так уж глупо для людей, не знающих потаенного смысла "аварии".

     Где-то даже логично...

     - Паша, там что-то...

     - Да нет, чепуха, - сказал он веско. - Они нынче дерганые и пуганые. Если бизнесмен, если авария и вдрызг разбитая машина - значит, покушение...

     Вздор. Помнишь, чтобы на меня когда-нибудь кто-то покушался? То-то. Катюша, успокойся. Завтра меня выпускают, и все будет в порядке.

     Он поднял голову и заставил себя поцеловать ее в щеку вполне привычно, как и подобает супругу с четырехлетним стажем. Катя замерла в его объятиях, тихонько, тяжко вздохнула.

***

     ...Когда она ушла, Петр, воровато оглянувшись на дверь, прошел к холодильнику и достал плоскую бутылочку коньяка, подсунутого одним из "друзей". Набуровил себе в стакан граммов сто и жахнул.

     Интрига оборачивалась совершенно неожиданной стороной. Катя что-то бесповоротно изменила в нем, что-то то ли сломала, то ли, наоборот, породила. Он не находил себе места и знал, что это не пройдет ни к утру, ни вообще.

     После деликатного стука заглянул доктор, но Петр решительно поднял голову:

     - Вы можете меня сегодня больше не беспокоить?

     - Конечно, конечно, голубчик... - покладисто отозвался доктор, исчезая за дверью.

     И сразу же, словно получив некий сигнал, вошла Анжела. Одним пальцем нажала кнопочку замка, отрезав палату от внешнего мира, танцующей походкой приблизилась к постели и тоном обиженной девочки протянула:

     - Павел Иванович, чем я вас прогневила? Даже не смотрите...

     - Да ничем, господи... - где-то даже растерянно сказал Петр, соображая, что подтвердились и эти подозрения.

     - У меня даже мелькнуло жуткое подозрение, что вы и меня забыли, когда головой стукались...

     - Ну, разве тебя забудешь? - бухнул он первое, что пришло в голову из нехитрого арсенала ловеласов.

     И, кажется, попал в точку. Прелестница прямо-таки расцвела, подошла и непринужденно присела на краешек постели, закинула ногу на ногу прямо у него под носом, захватила двумя пальцами мочку его уха, уставилась с такой улыбочкой, что Петр ощутил себя совращаемой школьницей. "Ну, Пашка, подумал он. - Ну, жук. Неплохо устроился".

     Девчонка, глядя ему в глаза, достала из кармана халатика блестящие ножницы, подала, держа за кончики лезвий. Встала, закинула руки за голову, сцепила пальцы на затылке, поглядывая выжидательно.

     "Влип, - пронеслось у него в голове. - Что-то это должно значить. Что-то конкретное надо делать, повторяя вслед за Пашкой, - вот только что?"

     На ее смазливом личике крепло недоумение.

     - Слушай, что-то я... - произнес он осторожно.

     - Нет. правда забыли? - округлила она глаза. - Павел Иваныч, бедненький... Вспоминайте. Можно с пуговиц начать, можно халатик покромсать, как вы любите. Вы начинайте, руки сами вспомнят... Времени у нас предостаточно.

     Он встал с постели и, чувствуя себя совершеннейшим идиотом, выразительно покачал сверкающими ножницами.

     - Ага, - безмятежно поощрила Анжела, закинув голову и опустив длинные ресницы. - Вот видите, вспоминаете... Не робейте, там, в шкафу, этих халатов...

     Вот это ситуация. Отказаться - Пашку подведешь. вряд ли он страдал нерешительностью в этаких во г случаях... Осторожно примерившись, Петр состриг верхнюю пуговицу, беззвучно упавшую на мягкий ковер. На миг приоткрыв глаза, Анжела лениво, поощряюще улыбнулась:

     - Вот, вспоминаете... Павел Иваныч, что вы сегодня такой робкий? И не узнать. Кромсайте в лохмотья, я потом уберу...

     Выругавшись про себя, он стал состригать по одной оставшиеся пуговки, сверху вниз. Ножницы оказались наточенными на совесть, то, что представало взору, заставляло мысли сворачивать на избитую колею привычных мужских рефлексов, и понемногу в руках объявилась этакая небрежная ловкость. Однако же, развлеченьица у братана... И ведь стоит, кукла, как манекен, только улыбается и глазами стрижет...

     Старательно следя, чтобы не поцарапать гладкую кожу, двумя движениями лезвий разделался с узенькими черными трусиками. Стряхнул с нее распахнутый халат, чуточку неуклюже притянул к себе - и то ли он ее завалил в постель, то ли она его отработанно завалила. Скорее уж второе.

     Очень быстро он понял, почему в предназначенный для Анжелы конвертик Пашка сунул аж триста долларов. Юная медичка того стоила - кое о чем из того, что с ним раскрепощенная стервочка вытворяла, и слышать не доводилось.

     Содрогаясь от удовольствия, он впервые подумал, что быть Пашкой очень даже неплохо. А потом умелый язычок устроил такое, что все думы напрочь отшибло.

     Он понимал, что за всеми этими изощренными кувырканьями пытается забыть, выжечь из памяти Катю. Но прекрасно знал, что ничего не получится: завтра он переступит порог и встретит ее взгляд...

Глава 3

ТЕПЛО РОДНОГО ОЧАГА

     Больничные стены он покинул в первой половине дня без всякой ненужной торжественности.

     После одиннадцати приехала Катя, вызвав в его смятенной душе прежние чувства, сравнимые то ли с солнечным ударом, то ли с ударом молнии. Слава богу, с ней не было злоязыкой "дочки", которую Петр, если откровенно, тихонько побаивался, - язычок, уже стало ясно, без костей, еще ляпнет принародно и простодушно, что "нынешний" папенька и в том, и в этом совсем не похож на "прежнего"; никому, конечно, и в голову не придет сом-неваться, ноу него-то самого нервишки долго будут позванивать, как туго натянутые струны.

     Катя выглядела то ли удрученной, то ли встревоженной. Петр не мог определить причину. Их провожали Анжела (с совершенно невинным видом) и почтенный доктор (с видом героя медицины, совершившего то ли пересадку сердца, то ли замену головы по методу профессора Доуэля). Петр попрощался с ними без всякой душевной теплоты, торопясь побыстрее покинуть уютное узилище. Оказалось, здесь имелась и особая лестничная площадка, для "випов".

     Они спустились с третьего этажа и вышли в небольшой тихий дворик, где их поджидали черная "топота" с Елагиным за штурвалом и черный "мерседес", имевший честь перемещать по Шантарску господина Павла Ивановича Савельева.

     Возле распахнутой задней дверцы "мерса" стоял Земцов, и еще двое его мальчиков с видом настороженной готовности торчали у третьей машины, бежевого "пассата", надежно блокировавшего проезд под аркой.

     - Это мне определили вместо... джипа, - сказала Катя, кивнув на "Тойоту".

     - Косарев быстренько расстарался, проявил инициативу. Мне же на работу пора, дел невпроворот. Отпроситься, конечно, ничего не стоит, но ты же сам настаиваешь...

     Загадка, на которую Петр пока что не нашел ответа: почему Пашка, символ устоявшегося благополучия, в общем не ввергнутый в уныние историческим августом, прочно стоит на том, чтобы Катя работала? Ну, предположим, местечко в одном из комитетов областной администрации никак нельзя назвать ни каторгой, ни просто тяжкой повинностью, и все равно... Никакой пользы для Пашкиных бизнесов в Катиной службе вроде бы не просматривается вовсе. Тогда?

     Не было случая спросить - и без того информации, которую следовало прочно запомнить, свалилось столько, что мозги плавились...

     Он неловко замешкался. Вот и нечто из разряда первых проколов. Совершенно не проработана тема. оказавшаяся вдруг важной: как он должен с Катей мимолетно прощаться? Нежно чмокнуть в щечку? Или что?

     Решив не бросаться в опасные и чреватые импровизации, он попросту сказал насколько мог веселее:

     - Ну, что делать, езжай трудись на благо общества...

     Похоже, Катя про себя облегченно вздохнула. Улыбнулась ему и села в "Тойоту". Петр же направился к черному приземистому зверю, прославленному в анекдотах о дорожных битвах его с "Запорожцами".

     Земцов, сев рядом, захлопнул дверцу. Покосившись на его маловыразительный профиль, Петр кратенько прокрутил в уме соответствующую справку: Кирилл Степанович Земцов, бывший майор КГБ, начальник службы безопасности Пашкиной мини-империи. Хваткий, не дурак. Обращаться можно с грубоватой фамильярностью, но излишне давить на самолюбие не стоит - горд, хотя гордыню, как человек, вполне освоившийся с новыми реалиями, прячет весьма глубоко...

     - Павел Иванович... - с места в карьер начал Земцов нейтральным тоном.

     - Да, товарищ Андропов, - употребил Петр обычный Пашкин оборот.

     - Простите, но мы не раз говорили на эту тему... Подобные выходки рано или поздно должны были закончиться плачевно, и слава богу, что все именно так обошлось...

     - Понятно, - сказал Петр, ощущая тягостную неловкость: не было на нем никакой вины, но ведь не скажешь все как есть...

     - В следующий раз может и не обойтись. Павел Иванович, поймите вы, что я так не умею. Если мне платят деньги, я обязан их отрабатывать. Методики по безопасности составлялись отнюдь не дураками. Они либо исполняются от сих и до сих, либо не исполняются вовсе. Нет тут середины. Правда, вы упорно пытаетесь доказать обратное, а это плохо в первую очередь для вас...

     - Давай замнем, Степаныч, - сказал Петр решительно. - Говорю тебе по-мужски - больше не повторится. Бля буду.

     - Извините, Павел Иванович, это касается только крайних случаев или общей тенденции?

     - То есть?

     - Я имею в виду, вы по-прежнему будете сры-ваться от охраны? Понятно, что в некоторых случаях, безусловно, не стоит компрометировать дам... но можно хотя бы предупреждать в общих контурах... Чтобы я не ломал голову, куда вы девались. И мог выстроить простейшие меры предосторожности... ничуть не ущемляющие вашего права на личную жизнь.

     - Понятно, - повторил Петр, решительно не представляя, о чем идет речь, хотя примерно соображавший, куда это Пашка девается, скрывшись от охраны. Знаешь, Степаныч, трудно перестроить сразу все. Давай пока договоримся, что я больше не буду устраивать крайностей... а насчет остального вдумчиво проработаем потом. Идет?

     Земцов примирительно пожал плечами. Ну, кажется, общение с главным цербером прошло без сучка без задоринки...

     Ехали недолго. Вышли из машины в квадратном дворе добротной сталинской пятиэтажки, занимавшей целый квартальчик прямо напротив внушительного здания областного УВД-ФСБ. Насчет квартиры брательничек поднатаскал как следует.

     Рисовал планы, втолковывал... Он в свое время, не мудрствуя особо, купил все три квартиры на последнем этаже, отгородился от общей лестницы персональной железной решеткой, выкрашенной в приятный для глаза нежно-салатный цвет, пробил меж квартирами двери, устроил ремонт с перепланировкой - и получились хоромы, даже на корявом Пашкином чертежике способные повергнуть в тихую зависть отставного армеута... При хоромах - помещеньица для постоянно обитавшей там горничной и дежурного охранника. Все предусмотрено: безопасность, комфорт, челядинцы...

     Земцов самолично проводил его до двери - кодовый замок на решетке Петр открыл в две секунды с помощью зазубренного кода. Помялся:

     - Павел Иванович, рыжая твердо намерена поболтаться по конторе...

     - И пусть болтается, - легкомысленно сказал Петр. - Мыс ней в этом вопросе достигли консенсуса. Чем бы дите ни тешилось...

     - Простите...

     - Да?

     - Павел Иванович, в этой аварии действительно нет ничего, чем мне стоило бы заниматься?

     "Опять эти шланги, - мысленно матернулся Петр. - Пашка с Елагиным топорно сработали, а мне расхлебывай теперь..."

     - Абсолютно ничего, - сказал он твердо. - Глупости. Менты что-то намудрили, что-то им померещилось насчет шлангов...

     - Значит, и моим людям померещилось?

     - Вот именно. - тоном, отметающим дальнейшие дискуссии, отрезал Петр, нажал кнопку звонка (потому что Пашка обычно не утруждал себя возней с ключами). - До завтра, Степаныч. Сегодня мне эскулап порекомендовал отлежаться, так что пусть уж концерн денек обойдется без меня... Честь имею.

     И решительно шагнул в прихожую мимо торопливо посторонившейся горничной, деликатно захлопнувшей дверь под носом Земцова. Снял туфли, Переступил с ноги на ногу, чувствуя себя чуточку неуклюже в чужой одежде. Костюм был не раз надеванный, но - Пашкин, они, не различаясь обликом, все же различались чуточку весом и размером талии, еще какими-то неуловимыми мелочами, так что оставалось стойкое ощущение неудобства...

     Спохватившись, широко улыбнулся горничной. Она была чертовски эффектна фигуристая блондиночка в кружевном передничке и наколке в волосах, вот только короткое платьице было не классически черным, а красным в белый горошек. Еще одна из неисповедимых Пашкиных причуд, во время скрупулезного инструктажа, конечно же, не подвергавшаяся обсуждению...

     В башке снова щелкнула картотека. Марианна, обращаться с прибауточками-фамильярностями, ежели наедине, сохранять пресловутую английскую корректность, ежели при Кате. Напоследок Пашка, ухарски подмигнув, сказал: "Хозяин-барин". И ухмыльнулся очень уж двусмысленно. Но и здесь они не углублялись в нюансы...

     "Вот на этом и сыплются шпионы, - мрачно подумал Петр. - Если верить романам и мемуарам. Вдолбили ему в башку массу деловой информации, языку обучили, акцепт уроженца конкретной местности поставили, названия улиц перечислит без запинки. депутатов парламента помнит всех до одного, в расписании пригородных автобусов отлично ориентируется, но понятия не имеет, скажем, как себя вести с уличным продавцом мороженого или местным водопроводчиком, не знает, можно ли лизать марку, чтобы наклеить ее на конверт, или для данной страны поступок такой сродни публичному отправлению малой нужды... На мелочах сыплются".

     - Какие будут распоряжения, Павел Иванович? - осведомилась эффектная Марианна, блестя зубами и играя глазками.

     - Никаких, - сказал он, глядя в сторону. - Разве что - кофе в кабинет. Я отдохну, постарайся не беспокоить...

     Она понятливо кивнула и, грациозно повернувшись, исчезла за дверью из натурального дуба. "На кухню отправилась", - машинально констатировал Петр.

     И, сопоставив в уме Пашкины чертежи с реальной квартирой, направился в "свой" кабинет.

     Кабинет, разумеется, впечатлял. Книжные полки из светлого лакированного дерева, роскошный стол в тон, столик для компьютера, сабли на стене...

     Всю эту солидную роскошь он оглядел лишь мельком. Внимание тут же привлекло другое - огромная картина на стене. Он прямо-таки замер - об этом Пашка его не предупреждал.

     На темно-зеленом фоне густого, угрюмого леса торчал толстый, коричневый пень с напоминавшим спинку кресла отщепом, и на нем сидела обнаженная Катя, нарисованная почти в натуральную величину. Русые волосы спадали на плечи живописными волнами, Катя вы глядела совершенно спокойной, глядя даже с некоторым лукавством, уютно расположив руки на толстых сучьях, игравших роль подлокотников, сдвинутые стройные ноги покоились на шкуре неведомого зверя непринужденная, грациозная поза, все открыто нескромному взору. кроме главной женской тайны. Невыразимо прекрасная русалка, хозяйка леса.

     А рядом с пей лежал непонятный зверь, больше всего похожий на тигра, только светло-коричневый, без полос, приподняв огромную голову и обнажив кривые клыки, всматривался в Петра с видом свирепой уверенности в том, что именно за ним, зубастой бестией, всегда останется последнее слово, - если только уместен такой оборот при описании бессловесной зверюги.

     Петр засмотрелся. Любовался женщиной своей мечты, забыв обо всем на свете. Когда раздались шаги горничной, с трудом очнулся от наваждения, неловко отвернулся от огромной картины. Вышколенная Марианна и бровью не повела. Опустила на стол поднос, постояла пару секунд и, не получив распоряжений, вышла. Налив себе чашечку кофе, Петр присел в кресло, но тут же переменил позу, вновь уставился на яркое, сочно прописанное в стиле Васильева или Валеджио полотно - картина притягивала, прямо-таки завораживала, и в сердце сидела томительная заноза. Давненько не терял голову, но сейчас, похоже, именно это с ним и произошло. Пашка все же большой оригинал - держать такое в кабинете, где, надо полагать. случаются деловые встречи... Чуточку пуританская душа армейца смущенно похихикивала.

     Рисовал настоящий мастер, конечно, даже далекий от живописи субъект в состоянии это сообразить. Интересно, есть в этом какая-то потаенная символика, продиктованная заказчиком, или любая перекличка со старым многоликим сюжетом о Красавице и Чудовище - не более чем случайное совпадение?

     Он долго сидел, держа в руке опустевшую чашку, понимая, что погиб окончательно. Чужая красавица спокойно и лукаво смотрела на него со стены, и тонкие пальцы ее правой руки лежали на лобастой башке дикой твари из дикого леса. Петр вдруг поймал себя на том, что не может определить, кто из двоих кем командует. На первый взгляд кажется, что истина незамысловата, что художник изобразил лесную царицу, дриаду, фею, но, подольше присмотревшись, начинаешь подмечать словно бы затаенную ухмылку зверя-хозяина, а в фигуре обнаженной безмятежной женщины вроде бы читается скованность... Или попросту сам себе пытаешься внушить, что дело обстоит именно так: потому что тебе хочется ее жалеть, представить пленницей грубой скотины, страдающей в заточении принцессой. А эти мысли могут завести на кривые, неподобающие дорожки...

     Он сердито встал, налил еще чашку и перебрался к компьютеру, каковой был полной противоположностью волнующей картины, - никакой тебе лирики, железный техницизм, тупая машинная логика, плюс-минус, ноль-единица...

     Уверенно нажал несколько клавиш. Компьютер был довольно новый и мощный "ВИСТ", с отличной "мышкой", но, Петр определил сразу, не подключенный к "паутине". Никаких следов модема и процессора. Пашка, однако, хвастался, что запросто шарит по Интернету. Значит, не отсюда.

     Петр, старательно не поворачиваясь лицом к картине, довольно долго возился с компьютером, перепробовал все дискеты, стоявшие тут же в белоснежной пластиковой коробочке, но не обнаружил ничего интересного - одни стрелялки-рубилки. С жестяным ревом мечутся монстры, порхают вертолетики. под колеса машины летит дорожное полотно, скрипят драконы, пылающая ладья с телом вождя викингов уплывает к горизонту, где темная вода сливается с темным небом... Примитив. Типичный набор для ограниченных любителей незатейливых игр. Пашка, надо думать, попросту снимает напряжение после трудового дня с помощью недешевого ящика, а на что-то более сложное нет времени, что вполне понятно и объяснимо.

     Выключив компьютер, он немного подумал, встал и отправился побродить по квартире, как того требовали правила игры: нужно освоиться, уверенно сворачивать в нужную дверь на автопилоте, нельзя же на каждом шагу вспоминать про клятую потерю памяти...

     Постоял на пороге столовой, полюбовался на массивный стол, высокие темные кресла в готическом стиле, на серебро и хрусталь за чистейшими стеклами огромного буфета, смахивавшего на старинный рыцарский замок. Добросовестно попытался представить, как вся семья здесь каждодневно трапезничает, - но все время так и подмывало покоситься за плечо в поисках зрителей. На его здоровый плебейский вкус, воспитанный незатейливым уютом советских военных городков (если только имелось что-то, отдаленно напоминавшее уют), принятие пищи в таких вот условиях больше походило на театральную постановку. Но ничего не поделаешь - придется врастать...

     Слава богу, не лыком шиты и не лаптем кормлены. Знаем главное - начинать следует с крайних ножей и вилок. Учены-с, правда, чисто теоретически...

     Спальня отличалась столь же спокойной, ненавязчивой роскошью.

     Основательное супружеское ложе, возникни такая необходимость, могло бы приютить полдюжины двухметроворостых гренадеров вроде тех, которых кто-то из русских императоров запросто подарил прусскому Фридриху, а тот, кажется, променял целый взвод усатых великанов на китайские вазы. Или - роту? Обойдя постель по периметру - для чего потребовалось время, - Петр о облегчением убедился: меж ним и Катей будет достаточно пустого пространства, чтобы чувствовать себя относительно спокойно. "Между нами был кинжал..." "Ложась спать, принц Ала ад-Дин положил меж собой и царевной Бадр аль-Будур острый дамасский меч..." Интересно, много ли вранья в сих классических сказках?

     В свое время, несколько дней назад, он решил, что Пашка малость заливает и "каминная" обозначает попросту комнату для отдыха. Оказалось, нет.

     Оказалось, здесь и в самом деле наличествует огромный камин с мраморной доской, на которой стоят старинные часы под прозрачным колпаком, а по обе их стороны - целая шеренга бронзовых и фарфоровых фигурок. Петр не выдержал, сорвался на чистое мальчишество - присев на корточки, сунул голову в камин и негромко крикнул. Ответило эхо. Никакой бутафории, каминная труба самая настоящая, если выдвинуть вьюшку, виден кусочек неба. Конечно, последний этаж, и все же... Вряд ли обычному смертному, даже обитающему на последнем этаже, так уж легко устроить себе взаправдашний камин - непременно нужно какое-то разрешение. замучаешься собирать бумажки и бегать по инстанциям...

     Заложив руки за спину, задумчиво прошелся возле странного сооружения у стены, пытаясь догадаться о его назначении. Пашка об этом не рассказывал.

     Возвышение длиной во всю стену и шириной метра в четыре, на совесть сколоченное из светлых Лакированных досок, посередине - желтый металлический шест, выходящий из пола и уходящий в потолок. Справа и слева - целые гирлянды то ли больших светильников, то ли крохотных прожекторов. Правда, нигде не видно кабелей. Под потолком, аккурат над помостом, - шар размером с футбольный мяч, покрытый небольшими отверстиями и зеркальцами. На стене, у невысокой дверцы, оказавшейся запертой, - что-то типа пульта с дюжиной кнопок и парой маленьких рубильников. Петр, конечно же, не рискнул с ними экспериментировать: еще устроишь замыкание или, того хуже, - пожар. Он еще раз подергал дверцу и, вторично убедившись, что она заперта, вернулся на середину комнаты, продолжая ломать голову.

     Больше всего это походило на сцену. На миниатюрную эстраду. Почему бы и нет? Легко представить, как для горсточки избранных гостей здесь выступает заезжая эстрадная звезда - читал о чем-то таком, слыхивал. Положительно, в пошлейшей роскоши обитает предводитель команчей...

     Катина комната особой роскошью не блистала - мебель здесь была попроще, чем, скажем, в столовой, хотя, конечно, опять-таки сделанная не на Шантарском деревообрабатывающем комбинате. Порядок идеальный. Петр постоял на пороге, пытаясь через вещи и обстановку понять женщину, с которой предстоит жить под одной крышей.

     Не получалось. Ну, телевизор. Ну, книги. Ну, парочка картин на стене.

     Видимо, каждодневные старания вышколенной прислуги убивали всякую индивидуальность. "Выйдешь в туалет - а постель уже застелена..." Что-то вроде.

     Зато в Наденькиной комнате индивидуальности было хоть отбавляй - ни следа неряшливости, а вот хаоса и беспорядка в избытке. Книги - грудой на полу возле полки, компьютерные распечатки, завившись в трубки, громоздятся на столе, валяются на полу, на постели. Здесь же большие мягкие игрушки, яркие журналы.

     Петр завистливо поцокал языком, присмотревшись к Надиному компьютеру. Вот это действительно был рабочий агрегат, могучий и завершенный. Подключен к Интернету через модем со скоростью 33, 6, отличный принтер и все прочее...

     Судя по всей машинерии, ребенок не только злоязычный, но и головастый здесь работают с компьютером всерьез и немало...

     Он не удержался - присел к монитору, нажал клавиши. Тут же вспыхнула лампочка МR, модем был готов к работе.

     Так, посмотрим, какими мы располагаем возможностями...

     Что ж. Пашка не жалел денег на падчерицу. Оплачен неограниченный доступ в "Спрайнет" и "Америка Онлайн" - так что при желании можно прямо отсюда пообщаться с Опрой Уинфри, поспрошать у звезды самого популярного в Штатах шоу, как у нее сегодня настроение, что ела на обед и как относится к Саддаму Хусейну...

     Он незаметно увлекся. Вышел на "Микрософт Нетворк" - опять-таки оплаченную - и стал просматривать длиннейший список ее услуг по организации путешествий.

     "Экзотика, черт... А ежели мне вдруг захотелось полетать на воздушном шаре над островом Борнео? Хм, не так уж дорого, с Пашкиной точки зрения...

     Так, заказ авиабилетов на тот же Борнео, дабл ю - дабл ю - дабл ю - експедиа ком... Нет-нет, не нужно нас учить отправлять факсы, мы это умеем и сами, эф-эй-кью..."

     Заигрался, как ребенок. Машина была хорошая. Веб-страницы мелькали, словно сухие листья под ветром.

     Услышав за спиной тихое посвистыванье, он вздрогнул, пристыженно обернулся.

     Юная "падчерица" разглядывала его с непонятным выражением, старательно высвистывая какую-то незатейливую мелодийку. В руке у нее был желтый плетеный поводок - ну да, с собакой гуляла, долгонько что-то...

     Петр, неуклюже поднявшись, пробормотал:

     - А мы тут плюшками балуемся, знаете ли...

     - Я вижу, - кивнула девчонка, бросив поводок на кресло. - Вы мне, папенька, ничего тут не раздербанили?

     Она прошла мимо Петра, глянула на экран, бросила быстрый взгляд через плечо на неловко застывшего "отчима", пожала плечиками с непонятным выражением лица:

     - Значит, по "вебам" странствуете, любезный родитель?

     - Пришла вот в голову такая блажь, - сказал Петр. к этому времени овладев собой и решив, что ничего страшного, в итоге, не произошло. - Ты против?

     - Отнюдь, сказала графиня... Правда, кто-то обещал блюсти мое право на частную жизнь и без нужды по моим апартаментам не шляться...

     - Ну извини, увлекся.

     - Ну ничего, бывает, - ответила она в тон. - Какие, в сущности, мелочи, папенька...

     - Слушай, прелестное дитя, - сказал Петр. - Тебе и правда интересно вот так вот выдрючиваться или это чистейший эпатаж по всем канонам подросткового возраста?

     Похоже, он ее заставил на минутку задуматься.

     - Ну, как сказать... - протянула Наденька. - Что-то вроде около того и вообще...

     - Понятно, - кивнул Петр. - Трудный возраст. Потребность в самоутверждении.

     Она не ответила на его дружелюбную улыбку, призванную навести мосты и содействовать сближению народов. Стояла, переминаясь с пятки на носок, нахмурив брови - ужасно похожая на Катю. Внезапно широко улыбнулась:

     - Папенька, а как насчет обещанных ста баксов? Все сроки, сдается мне, прошли...

     Петр полез в карман пиджака, где покоился бумажник с парой тысяч долларов и полудюжиной кредитных карточек. Спохватился, пригляделся к юному созданию внимательнее. Очень уж озорные бесенята прыгали в ее глазах - серых, Катиных... Поневоле наталкивает на подозрения.

     - Погоди-ка. - сказал Петр, обретая уверенность. - Напомни, когда это я тебе обещал денежки. Потому что я вспомнить решительно не в состоянии.

     - Ну понятно - тяжкие последствия аварии...

     - Не финти. - ухмыльнулся Петр. - У тебя физиономия неумелой лгуньи.

     - Снимаю свое предложение, - пожала она плечиками без особого раскаяния.

     - Пардон за неумелую авантюру. Хотела всего-навсего провести тест на тему "Последствия автоаварий касательно памяти". Извините, папенька...

     - Ладно. - махнул он рукой, полез в бумажник и вытащил портрет президента, выдержанный в черно-салатных тонах. - Сотни много, а пятьдесят Получай. За находчивость.

     Надя смотрела настороженно и руку протягивать не торопилась.

     - Бери, пока я щедрый, - сказал Петр.

     - На условии?

     - Да никаких условий. Считай, в честь моего счастливого возвращения к родному очагу.

     - Точно?

     - Точно.

     - Ну, если... - она протянула руку, взяла бумажку и бросила на стол. Премного благодарны, ваше степенство.

     - Давай без выпендрежа, а? - сказал Петр. - Все я понимаю насчет самоутверждения, но, честное слово, уж не обижайся, настолько все это смешно выглядит... Естественность тебе больше идет.

     Она опять замкнулась, только что улыбалась - и вновь нахмурила аккуратные бровки, глядя исподлобья. "Трудный ребеночек, - подумал Петр. - Совершенно неконтактный".

     - Ну ладно, - сказал он примирительно. - Извини, что я посидел тут на "паутине"...

     - Да пустяки.

     - Вот и ладушки, - Петр хотел похлопать ее по плечу, но в последний момент передумал - как-никак почти девушка, да еще с характером, может обидеться...

     Вышел в широченный коридор.

     Короткое низкое рычанье заставило его замереть.

     Метрах в трех от него стоял на широко расставленных лапах большой белый бультерьер, наклонив остроконечную крысиную башку, всматривался в Петра маленькими глазками. Хвост многозначительно опущен, верхняя губа подергивается.

     - Тьфу ты... - сказал Петр тихонько. - Реджи, фу! Ты что это, малыш?

     Пес неуверенно вильнул хвостом. Осторожными шажками, медленно переставляя лапы, приблизился вплотную, принюхался - и внезапно отпрянул. Оказавшись почти на прежнем месте, громко взлаял.

     - Что здесь такое происходит? - выглянула Надя.

     - В толк не возьму, - как можно естественнее пожал плечами Петр. - Реджи, Реджи, малыш! Ты что это?

     Бультерьер по-прежнему вел себя странно - то взмахивал хвостом, то, подавшись вперед, тут же отпрыгивал. Он уже не рычал, тоненько проскулил пару раз, такое впечатление, в полном недоумении.

     - Реджи, место! - прикрикнул Петр, боясь оглянуться на Надю и уж тем более просить у нее помощи. - Место, кому говорю!

     Реджи после некоторой заминки все же подчинился, пошел в глубину квартиры, то и дело оглядываясь на Петра, ворча и поскуливая. Петр торопливо прошел в кабинет.

     Об этом они с Пашкой не подумали. Казалось, годовалый будь совершенно ничего не заподозрит, коли уж оригинал и копия схожи, как две капли воды. И тем не менее пес явно почуял неладное. Вряд ли сумел своими незатейливыми собачьими мозгами осознать происшедшую подмену в полной мере, но что-то явно было не в порядке, по его песьему разумению. Определенно не в порядке.

     Значит, абсолютного сходства недостаточно, есть еще что-то - неуловимая разница в запахах, в движениях, для людей несущественная, а вот для пса сама собой разумеющаяся. Черт, возможны осложнения...

     Ниша в конце коридора как раз и была отведена в полное собачье распоряжение - там лежала чистенькая подстилка, стояла желтая пластиковая миска с водой и вторая, пустая. Бультерьер лежал вытянувшись, положив голову на лапы, не сводя с Петра маленьких глазок, умных и растерянных. Тихонько зарычал. Петр постарался обойти его по стеночке. Только захлопнув за собой дверь кабинета, почувствовал себя спокойнее. Положительно, будут осложнения, если псина не успокоится...

     Отвернувшись от лесной феи, прошелся вдоль книжных полок. Ощутил что-то вроде приступа ностальгии, узнав на третьей снизу собрание сочинений Гюго пухлые светло-зеленые тома издания конца пятидесятых годов, из родительской квартиры, памятные с детства.

     Протянул руку, вытащил том, который, судя по виду, раскрывали гораздо чаще остальных, - обветшавший переплет весь покрыт вертикальными темными морщинами. "Труженики моря". То ли память подвела с годами, то ли изменились Пашкины вкусы - помнится, он никогда не любил Гюго, а меж тем с тех времен, как Петр видел книгу в последний раз, ее открывали частенько... Совсем истрепался переплет.

     Ну что ж, вкусы могут с годами меняться. Он и сам с годами разлюбил иных писателей, по которым в свое время с ума сходил, а других, коими пренебрегал прежде, вдруг оценил по достоинству. Вполне возможно, изменились и Пашкины вкусы, пристрастился к месье Виктору... Но почему именно "Труженики"?

     Остальные тома остались такими, какими их Петр помнил. Ну, может, Катя читает или Надюша просвещается, отдыхая от компьютера...

     - Да! - негромко откликнулся он, услышав деликатное постукиванье в дверь.

     Вошла Марианна с начищенным подносом, присела на классический манер, протянула поднос Петру. Он взял с блестящей, массивной серебряной пластины небольшой листок кремовой бумаги. Виньетки, буквы с затейливыми завитушками.

     "Настоящим почтительнейше приглашается в театр "Палас" на вечернее представление господин Савельев Павел Иванович, промышленник и коммерсант".

     Дата сегодняшняя, подписи нет.

     С непроницаемым выражением лица, хотя представления не имел, о чем идет речь, Петр поинтересовался:

     - А что на театре дают-то?

     Марианна не без лукавства улыбнулась:

     - "Лас-Вегас" и "Колючую проволоку". У вас есть замечания или пожелания, Павел Иванович?

     "Милая, - возопил он про себя, - какие могут быть замечания, не говоря уж о пожеланиях, если не знаешь, о чем речь?!" Но вслух, понятное дело, солидно произнес:

     - Н-нет, ничего подобного...

     - Значит, по заведенному образцу?

     - Ну да, - кивнул он с восхитительным, неподдельным самообладанием - за каковое стоило самого себя похвалить.

     Впрочем, Пашка так и наставлял, не раз повторив: "Основных правил у тебя будет два. Первое - ничему не удивляться, второе, соответственно, держаться спокойнейшим образом. Тогда, как во времена оны заверяли по "ящику", все у нас получится..."

     Что ж, в этом был резон... Поудобнее устроившись в кресле, Петр осведомился:

     - Что-то я запамятовал, во сколько начало...

     - Можно как обычно, в одиннадцать вечера... - Марианна фривольно улыбнулась, - или, если вы желаете, сразу после ужина...

     - Тогда надо распорядиться насчет машины...

     - Машины?! - она подняла брови, непритворно изумившись. На миг улетучилась вся вышколенность. - Простите, не поняла...

     "Черт, что-то не то ляпнул".

     - Да пустяки, обмолвился... - сказал он, постаравшись, чтобы в его улыбке не было вымученности. - Перепутал... В общем, на ваше усмотрение, лады?

     - Конечно. Павел Иванович, у вас и правда усталый вид... Простите, последствия, похоже, сказываются...

     - Еще бы, - сказал он спокойно. - Не буду врать, голова в норму не пришла, беспокоят... провальчики...

     - Напряжение необходимо снять? - понятливо подхватила Марианна.

     - Да, вообще-то...

     Ляпнув это, он через миг сообразил, что поступил опрометчиво.

     Заученным движением отставив поднос, Марианна гибко опустилась на колени и, прежде чем он успел как-то отреагировать, "молния" на его брюках разошлась с тихим шелестом. Непроизвольно напрягшись, Петр успел охнуть:

     - Если войдет...

     - Глупости, Павел Иваныч, - Марианна посмотрела на него снизу вверх с уверенной улыбочкой опытной стервы. - Никто не войдет без позволения, да и задвижку я защелкнула...

     Ее теплые пальчики уверенно принялись за работу. "Основных правил у тебя будет два..." Так-то. Не отбиваться же с воплем - поскольку оригинал, ясный пень, вряд ли когда-нибудь отбивался, вовсе даже наоборот, надо полагать...

     И посему Петр смирился с происходящим, он лишь опустил глаза, упершись взглядом в ритмично двигавшуюся светловолосую головку, - чтобы не смотреть на Катин портрет...

     Когда все кончилось, Марианна упруго выпрямилась, не спеша, с нарочитой медлительностью облизнула губы и, уставясь на него нахальным взором сообщницы, улыбнулась:

     - Вы сегодня в великолепной форме, Павел Иванович. Честно...

     Забрала поднос и. покачивая бедрами, направилась к двери. Петр торопливо застегнулся, чувствуя, как горят щеки. Покосился на стену, встретил спокойный, с лукавинкон взгляд лесной феи. И горестно матернулся про себя н-ну, Пашка... Завел порядочки. Не Шантарск, а гарем посреди аравийских песков. Впрочем, он и в юности был ходок почище Петра.

     А главное, то ли печальное, то ли комическое, несмотря на всю ошарашенность, в глубине души нет, увы, ни осуждения, ни отторжения. Ежели цинично - любой нормальный мужик, не маньяк, но и не пуританин, в таких вот условиях будет ощущать главным образом то самое чувство глубокого удовлетворения. Обе стервочки, что Анжела, что Марианна, дело знают. Одна беда: все это вовсе не ему предназначено, чужое...

Глава 4

ДОМАШНИЙ ТЕАТР ГРАФА ШЕРЕМЕТЬЕВА

     Вопреки его опасениям, ужин в роскошной столовой оказался не столь уж удручающим процессом. Он очень быстро привык. Просто внушил себе, что оказался в хорошем ресторане, - бывали-с в прошлые времена, когда славные офицеры армии российской еще не считались отбросами общества...

     Да и не оказалось тех самых наборов многочисленных ножей и вилок, касаемо которых правила этикета предписывали начинать непременно с крайних. Видимо, Пашка справедливо решил не доводить идею великосветскости до абсурда - по крайней мере, в домашнем кругу. В общем, обычный ужин - с поправкой на роскошь и обилие блюд, прилежно подаваемых бесшумно порхавшей вокруг стола Марианной.

     И Катя, и Надя держались предельно обыденно - они-то, надо полагать, привыкли. Постепенно и Петр немного расслабился душою, не следил бдительно за локтями и падающими на скатерть крошками, в итоге неплохо поужинал, завершив процесс парой бокалов вина. Кажется, прошло гладко. В следующий раз пройдет и совсем непринужденно - не самое тяжкое испытание, как оказалось, семейные трапезы в хоромах г-на Савельева, промышленника и коммерсанта...

     Гораздо более нервировало поведение Реджи - чертова псина вела себя по-прежнему: явно сбитый с панталыку буль то возникал в дверях столовой, вглядываясь в Петра прямо-таки с человеческим недоумением, то скрывался, тихо ворча. Никак не хотел признавать хозяина - и успокоиться никак не желал. И "жена", и "падчерица" не могли не обратить на это внимание - но, к счастью, Катя сама подыскала подходящее объяснение: кто-то ей напел, что собаки - прирожденные телепаты, и она всерьез предположила, что пес шестым чувством просек случившуюся с хозяином беду, оттого и не находит себе места.

     Петр, вздохнув с превеликим облегчением. постарался развить и закрепить эту тему, добросовестно пересказав парочку историй о собачьей телепатии, вычитанных из многоцветных бульварных газеток. Удалось, похоже. В конце концов Катя шуганула пса на место. и он, ворча, удалился.

     - Благодарю за хлеб-соль, папенька, - присела Надя, встав из-за стола. Разрешите вздорному ребенку удалиться на дискотеку? Не зацикливаться же на компьютерных трудах, нужно и развеяться временами.

     - Валяй, чадушко, - сказал Петр.

     Щелкнула невидимая картотека. Дискотека "Метрополис", приют золотой молодежи, проплаченная заботливыми новорусскими "предками", немаленькая охрана старательно бдит, по мере возможности отсекая наркотики, спиртное и замаячивших на горизонте представителей "низших классов". Отвезет и привезет Митя Елагин, нет причин для беспокойства, можно спокойно разрешить...

     Механически поблагодарив Марианну - последовав в том примеру Кати, прямо-таки скопировав ее интонации и слова, - Петр пошел к себе в кабинет.

     По дороге чертова псина снова проводила его злым, недоуменным ворчаньем, но, слава богу, на какие-либо активные действия не решилась. Может, притерпится?

     Задобрить его следует, вот что, притащить с кухни какого-нибудь мясца, глядишь, и наладится...

     Он даже обрадовался, когда после обычного деликатного стука появилась Марианна. Взял быка за рога:

     - Слушай, сообрази там с кухни чего-нибудь для Реджи. Тина сосисок, колбаски... Такое впечатление, он от меня за неделю отвык. Надо налаживать контакт...

     - Павел Иванович, вы, наверное, забыли... - Марианна показала на письменный стол. - Перед самой аварией я купила пару упаковок костей, ну, этих, импортных имитаций, вы тогда просили... Они там и лежат. Реджи обожает.

     - Забыл ведь, - сказал Петр с вымученной улыбочкой. - Ну да. кости... Ты, главное, не удивляйся, чует моя душа, мне еще многое придется напоминать.

     Положительно, дают о себе знать провальчики...

     - Я и не удивляюсь, Павел Иванович, - преспокойно заявила Марианна. Екатерина Алексеевна мне подробно пересказала все, что говорил доктор. Вы не напрягайтесь, со временем обязательно пройдет...

     - Да я и не напрягаюсь, - облегченно вздохнул Петр.

     И подумал, что следует в ближайшее же время ознакомиться с содержимым "своих" стола и секретера. Чтобы поменьше попадать впросак. Вот так вот ляпнешь о чем-то - а оно, оказывается, у тебя в столе преспокойно лежит.

     Пашка, правда, не дал кода от корейского сейфа, но там, надо полагать, чисто личные бумаги, Лжепавлу в данный момент совершенно ненужные. А стол и секретер следует изучить не откладывая...

     Марианна, похоже, не собиралась уходить. Петр вопросительно поднял глаза.

     - Театр, Павел Иванович, - непринужденно напомнила она. - В каминной все готово, ждем-с...

     "Вот оно что, - облегченно вздохнул Петр. - Вот он где, театр "Палас", оказывается, - на дому, как у вельмож в старину водилось. Интересно, в чем сюрприз?"

     - Все, как обычно? - осведомился он небрежно, чтобы не давать ей повода лишний раз вспоминать о "провальчиках".

     - Разумеется. Изволите проследовать?

     - Изволю, - кивнул он.

***

     ...За его спиной с тихим стуком вошла в пазы задвижка. В каминной царил полумрак, только на столике возле широкого дивана горел неяркий ночник.

     Добравшись до дивана, Петр устроился поудобнее, обнаружил на столике приличных размеров поднос с бутылкой коньяка, тоником, закусками и заедками.

     Марианна, скользнув в полумраке грациозной тенью, скрылась в той самой низкой дверце в дальнем углу зальчика. На минуту воцарилась загадочная тишина. Признаться, Петр был заинтригован - Пашка ни словом не упомянул ни о каких домашних театрах графьев Шереметьевых, ушедших в небытие развлечениях былого всемогущего барства в "век золотой Екатерины"...

     Чтобы вернуть душевное спокойствие, налил себе изрядную дозу коньяка, разделался с ней в темноте и закурил - слава богу, с этим никаких проблем не возникало, Пашка сам дымил, как старинный паровоз, повсюду в хоромах стояли пепельницы...

     Неожиданно послышалась тихая музыка, постепенно она становилась громче, но так и не дошла до рубежа, на котором превратилась бы в терзающую уши какофонию. Некая смесь булькающе-томных турецких мелодий и современных электронных ухищрений. Приятная, в общем. Столь же внезапно налились светом прожекторы, бросая на эстраду разноцветные лучики, понемногу залив ее ярким сиянием, смешением причудливых радужных теней, скольжением невесомых геометрических фигур - круги плавно превращались в овалы, овалы - в звезды, в волнообразные линии, загадочные переплетения. Цвет постепенно менялся, под потолком пришел в движение зеркальный шар. Денег и высококлассной электроники во все это было, надо полагать, вбухано немало...

     Но выглядело, нельзя не согласиться, чертовски красиво. Петр засмотрелся с сигаретой у рта.

     - Сегодня мы открываем нашу программу полюбившимся публике номером "Лас-Вегас"... - промурлыкал на фоне музыки из невидимых динамиков голосок Марианны.

     Катя появилась на эстраде столь же неожиданно, выскользнув из низенькой дверцы.

     Вот тут-то у него по-настоящему сперло в зобу дыханье. На ней красовался кружевной халат до пят, просторный, белый, в разноцветных лучиках прожекторов, ставших подобием рентгена, не скрывавший черного затейливого белья и алых колготок с замысловатым узором. Обычно она пользовалась косметикой умело и ни капельки не вульгарно, так что казалось, будто никакого макияжа и нет вовсе, а сейчас была накрашена с удручающей обильностью, словно недалекая провинциалочка, впервые в жизни попавшая в столичную дискотеку и посчитавшая потому нужным нанести на мордашку полкило грима. Как ни странно, от этого она казалась еще красивее и моложе.

     Петр сидел с отвисшей челюстью - чего в залитым мраком "зрительном зале" никто, к счастью, не мог бы узреть. Да и не было других зрителей.

     Катя танцевала так, словно последний год только тем и занималась, что смотрела ночной канал "Плейбоя", старательно разучивая потом все приемчики и ухватки заокеанских стриптизерш. С застывшей на лице улыбкой, посылая в темноту недвусмысленные взгляды, извивалась вокруг шеста, сверкавшего сейчас так, будто его отлили из чистого золота. Кружевной халат давно уже улетел на край эстрады, где и висел комом, стройная фигурка выгибалась с отточенной грацией, заставляя его несчастное сердчишко колотиться турецким барабаном, черный бюстгальтер проплыл по воздуху, словно осенний лист на слабом ветерке, исчез в темноте, в голове у Петра стоял совершеннейший сумбур...

     Он судорожно сжал в кулаке полный бокал, поднес ко рту, пытаясь этим жестом найти некую спасительную соломинку. Отличный коньяк мягкой, щекочущей волной достиг желудка. Большими пальцами Катя приспустила черные трусики, прильнула к сверкающему шесту, скользя по нему ладонями, то опускаясь на колени, то медленно выпрямляясь.

     То, что с ним происходило, однозначному описанию не поддавалось. С одной стороны, мужское естество заявляло о себе так, что Петр ежесекундно ожидал услышать треск рвущейся материи. С другой - он сгорал со стыда. За себя, за нее, за Пашку, за все происходящее. В разнесчастной башке стоял полный кавардак. Где она научилась так? Неужели ей это нравится? Сразу видно, все это происходит не впервые - "театр" должен быть чуть ли не обыденностью.

     Почему Пашка, сволочь такая, промолчал? Как вообще нормальному мужику стукнула в голову идея использовать законную супругу для подобных представлений? И какая нормальная жена согласилась бы на роль домашней стриптизерки, да вдобавок отточила, надо признать, мастерство до нешуточных высот?

     Мысли и вопросы мешали друг другу, голова была жаркой и тяжелой. Когда взлетела тонкая рука с бледно-розовыми ногтями, отправив в полет трусики, свет внезапно погас, музыка притихла, во мраке едва слышно прошлепали босые ноги.

     Очень быстро свет зажегся вновь. Эстрада была пуста. Музыка завершилась длинной трелью, потом резко изменилась - то, что понеслось из невидимых динамиков, больше напоминало классические мелодии тридцатых годов, но уж никак не опереточные: с чем-то они в голове у Петра ассоциировались, что-то напоминали, но он, пребывая в полнейшей ошарашенности, не мог провести четких аналогий. Бетховен? "Полет валькирий"? Определенно симфоническая музыка, ни следа эстрады...

     Воровато, словно совершая что-то неподобающее, он щедро налил себе коньяка и выпил жадными глотками, глядя на пустую эстраду. Из динамиков послышался голосок Марианны:

     - Сегодня по многочисленным просьбам господ зрителей мы вновь исполняем классическую постановку "Колючая проволока"...

     Петр едва попал концом сигареты в пламя зажигалки. Коньяк сделал свое, но, разумеется, не смог ни успокоить, ни вернуть душевое равновесие. В голове кружился тот же парализующий сумбур, лицо пылало. Все это было и шокирующим, и чужим, он ощущал себя проникшим на представление безбилетником, никогда еще за все дни притворства так остро не чувствовал свое самозванство - и никогда не осознавал себя столь растерянным, даже униженным. Стыдно сидеть здесь пнем, стыдно смотреть на Катю... вот связался!

     Вновь на эстраде появилась Катя, на сей раз не выплыла в танце, а просто вышла обычной походкой, столь же ярко, вызывающе накрашенная, только волосы теперь заплетены в толстую косу с распущенным концом. Вместо классического наряда дорогой стриптизерши на ней теперь было коротенькое платьице из самой натуральной серой мешковины - чистенькое, с большим вырезом и расклешенным подолом, сшитое по фигуре, в обтяжечку, наверняка не косорукой портнихой из окраинной мастерской для бывшего советского народа, а "мадам" из дорогого ателье (даже Петр смог это сообразить).

     И ощутил дикую, противоестественную смесь стыда с любопытством. Ругал себя, но ничего не мог поделать. Смотрел во все глаза.

     Держась так, словно ни "сцены", ни "зрительного зала" не существовало вовсе, Катя прошла к шесту и остановилась возле него, глядя в сторону.

     Появилась Марианна - в высоких черных сапогах и короткой кожаной юбке, с кобурой на поясе, в черной рубашке с алой гитлеровской повязкой, витыми погонами и эсэсовскими петлицами. На голове - лихо заломленная пилотка с черепом и костями. Помахивая длинным черным стеком, она не спеша подошла, завела Катины руки за шест, защелкнула на запястьях наручники - тоже держась так, словно никого вокруг, кроме них, не существовало. Усмехнулась:

     - Подумала, Катюша?

     Реплика прозвучала естественно, непринужденно, словно из уст профессиональной актрисы.

     - Я не понимаю, фрейлейн Эльза, что вы от меня хотите... - тоже довольно натурально произнесла Катя, стоя лицом к Петру.

     - Поговорим о партизанах, Катя?

     - Честное слово, я здесь ни при чем...

     - Знаешь, что самое смешное, Катенька? - про-мурлыкала Марианна. - Я тебе, кажется, верю... Ничего общего с этими бандитами у тебя нет и не было.

     Верю.

     - Тогда почему же...

     Марианна, подойдя вплотную и стоя так, чтобы не заслонять "партизанку" от зрителей, погладила ее по щеке:

     - Есть еще одна сторона проблемы, Катюша... Тебе никто не говорил, что ты чертовски очаровательная девочка? Штучный экземплярчик, сделанный по особому заказу?

     - Н-ну...

     - Обладательница такой фигурки может себе позволить многое, - продолжала Марианна.

     "Это же Пашка, - подумал Петр смятенно. - Его лексикончик, его давние обороты... и, надо полагать, его сценарий? Очень похоже. Лет двадцать назад братец даже порывался попробовать силы в изящной словесности, да так и заглохло..."

     Тем временем Марианна освободила Катю от наручников, отвела от шеста, с той же небрежной опытностью расположив лицом к Петру. Вкрадчиво сообщила:

     - Катюша, ты же взрослая девочка. Я тебя могу отправить в караулку к солдатам... а могу и не отправить. Тебе надо что-нибудь объяснять или сама поймешь?

     И провела концом стека от шеи до колена, чуть приподняв подол кожаной петелькой. Обняла за талию, зашептала что-то на ухо. Катя легонько отстранилась:

     - Я этого никогда не делала...

     - А в караулку хочешь?

     - Нет, - потупившись, сказала Катя.

     - Ну вот и умница...

     Все еще приобнимая Катю, она опять зашептала на ухо.

     Катя, вскинув на нее глаза и хлопая ресницами, в конце концов покорно кивнула. Чуть присев, стянула узенькие красные трусики и замерла, уронив руки. Подойдя сзади, Марианна накрыла ладонями ее грудь, стала целовать в шею. Пилотка упала на пол рядом со стеком. Катя закинула голову, зажмурилась. Звучал старый марш: "Дойче зольдатен, унтер-официрен..." Петр боролся со стойким ощущением, будто спит и видит тягучий кошмар. Совершенно не представлял, что ему делать.

     Резким движением Марианна рванула обеими руками платье на Катиной спине.

     Видимо, там был заранее сделан зашитый на живую нитку разрез, потому что крепкая мешковина подалась неожиданно легко, обнажив плечи. Обеими руками Катя придерживала платье на груди, а ладони Марианны с рассчитанной медлительностью блуждали по ее телу, спустились на бедра, нырнули под подол.

     Тихонько вскрикнув, Катя дернулась, но тут же застыла в прежней покорной позе, и Петр ощутил прилив неконтролируемой ярости - судя по движениям рук Марианны и ее раскрасневшимся щекам, игра пошла всерьез.

     Комкая подол, Марианна потянула Катино платье вверх, явно намереваясь его содрать. Катя послушно подняла руки над головой, мятая мешковина уже поднялась выше талии...

     А пошло оно все! Не выдержав, Петр рявкнул:

     - Хватит!!!

     К его удивлению, крик не вызвал на сцене ни малейшего замешательства.

     Убрав руки, Марианна встала по стойке "смирно" и отчеканила:

     - Яволь, герр штандартенфюрер! Разрешите идти?

     Катя, тоже без малейших следов замешательства или испуга, стояла в прежней позе, придерживая платье на груди довольно низко. Легко спрыгнув с невысокой эстрады, Марианна прошла к выходу. Тихонечко щелкнула задвижка.

     Петр вдруг понял, что вовсе не представал благородным избавителем супруги, а попросту подал нужную реплику в нужный момент. Спокойно спустившись с эстрады, Катя шагнула в темноту, присела рядом и обычным голосом попросила:

     - Налей мне коньяку...

     От нее пахло крепкими духами и здоровым свежим потом. Чуть растерявшись сообразил уже, что, несмотря на его благородный порыв, чертов спектакль все же шел по накатанной, - Петр налил ей рюмку, сердито сунул в руку и загасил сигарету в пепельнице, раздавив по дну.

     Выпив коньяк, Катя придвинулась к нему вплотную, в полумраке Петр перехватил ее вопросительный, ожидающий взгляд.

     И сидел сиднем, с напрочь отшибленным соображением.

     - Что-то не так? - тихонько спросила Катя. - Мне лечь или...

     Он боролся с собой. Одна половинка сознания гнусно напоминала, что он, как ни крути, есть теперь Павел, законный супруг, вольный вытворять все, что заблагорассудится. Другая, засевши на руинах былой порядочности, настырно твердила, что не стоит превращаться в законченного подонка. Так и не уловив, видимо суть его колебаний - да и откуда ей знать правду?! - Катя, подобрав ноги, легла на диван и, приподнявшись на локте, повторила:

     - Что-то не так?

     - Все нормально... - ответил он сдавленно.

     - Иди ко мне.

     Платье открывало ноги, упало с плеч... Не было сил бороться с собственной душой, жаждавшей эту женщину, как никогда прежде. Он склонился над ней, подавшейся навстречу, оказался в ее объятиях, ладони скомкали жесткую мешковину - и произошло. Грубо ворвался во влажную теплоту, впился губами в шею, ощущая ее каждой клеточкой, тесно прильнувшую, тут же колыхнувшуюся в заданном ритме. Катя тихонько застонала, окончательно сводя его с ума, сплела пальцы на спине, отдавшись полностью, - и эта-то покорность, пылкое соучастие его и добили. Все кончилось, едва успев толком начаться. Петр едва не взвыл, ощутив окончательное и полное бессилие. Попытался спасти положение - но тут же понял: ничего не получится. То ли чертов спектакль отобрал всю силушку, то ли мальчишеский восторг от проникновения, то ли все вместе.

     Сгорая со стыда, оторвался от нее, лег, чувствуя лицом обивку дивана, - и едва не вцепился в нее зубами, не в силах толком понять, на что же злится.

     Катя легонько погладила его по волосам, притянула голову:

     - Ну, не получилось... Не переживай. Ты же после больницы, я понимаю...

     В ее голосе не было и тени разочарования - или ему только казалось?

     Прошло довольно много времени, прежде чем он рискнул поднять голову, лечь на спину, повторяя про себя по адресу Пашки все ругательства, какие только знал.

     - Не мучайся, - мягко сказала Катя. - Отдохнешь немножко, и все потом получится... Попробовать?.. - она легонько прикоснулась.

     - Не надо, - хрипло сказал Петр. - Потом. Что-то я сегодня... Катя...

     - Что? - тихонько спросила она.

     - Тебе самой-то все это нравится?

     - Что?

     - Не прикидывайся. Пьески...

     Он почувствовал, как Катя на миг напряглась. Но в следующий миг ее голос прозвучал ровно, совершенно спокойно:

     - Я привыкла, Паша. Как ты и говорил...

     Другой принял бы это за чистую монету, но Петр, даже пребывая в смятении чувств, уловил глубоко запрятанную фальшь. И втихомолку порадовался нормальная женщина, не находящая никакого удовольствия в забавах погорелого театра...

     - Так уж привыкла? - спросил он. - И когда Марьяшка тебе под юбку лазит?

     Что-то мне показалось, будто особенного творческого энтузиазма у тебя этот "допрос партизанки" не вызвал... В конце концов, ты ж у меня нормальная баба, это я, похоже, заигрался...

     Ресницы, касавшиеся его щеки, легонько ворохнулись.

     - Ну, признавайся уж, - сказал он Кате на ухо. - Не вдохновляет?

     Она вновь легонько напряглась:

     - Тебе откровенно?

     - А как еще?

     - Что с тобой?

     - Да ничего. Решил произвести переоценку ценностей. Говорят, человек меняется раз в семь лет... Ну, цифра, может, и не особенно точная, но мысль, по-моему, верная...

     - Знаешь, если откровенно... - Катя помолчала, потом, видимо, ободрившись, заговорила увереннее. - Если откровенно, ничего нет такого уж плохого в экспериментах и забавах... если вдвоем. Только вдвоем. А все остальное... Ты знаешь, от Марьяшкиных лапок или от "палача" немного воротит...

     И замолчала, словно испугавшись, что раскрыла душу больше, чем следовало.

     "Очень мило, - подумал Петр. - Еще и палач какой-то в репертуаре объявился.

     Очень хочется надеяться, что и эту роль исполняет вездесущая Марианна, иначе начнешь думать о родном брательнике вовсе уж нелестно".

     - Ну и правильно, - сказал он. - Сколько раз мы уже побывали заядлыми театралами? Я сам не помню в точности, голова слегка побаливает...

     Она старательно задумалась:

     - Раз в неделю, иногда два... года полтора... это будет...

     - Ладно, не будем вдаваться в цифирь, - сказал Петр.

     И пожалел ее: полтора года подобных забав кого хочешь ввергнут в мизантропию, просто удивительно, что она еще держится.

     - Кать, ты очень обидишься, если мы с этой забавой завяжем? - спросил он.

     - Ты серьезно?!

     - А почему бы и нет? Хватит, поразвлекались. Когда она тебя сегодня лапала, у меня что-то в душе перевернулось, честное слово. С мужиками в возрасте такое случается. Хлопнет что-то по башке... как со мною и произошло, - и начинаешь многое переосмысливать. Знаешь, пока я неделю валялся в больнице, много передумал... Короче, Катенька, не закрыть ли нам занавес? Цирк сгорел, и клоуны разбежались... Конечно, если ты горишь желанием и дальше изображать звезду подиума...

     - Не горю, милый, - сказала она, решившись. - Надоело... А ты уверен, что тебе этого больше не надо?

     - Уверен, - отрезал Петр. - Точно тебе говорю.

     Катя прижалась к нему, положила голову на локоть, с явственной надеждой в голосе произнесла:

     - Паша, очень хочется верить, что это у тебя не от коньяка...

     - Сказал же. Переоценка ценностей.

     "Что ж ты делаешь, оглоед? - рявкнул внутри остерегающий голос, олицетворяющий здравый смысл. - Побудешь благородненьким, дашь ей, фигурально выражаясь, вольную - а потом опять появится Пашка и запустит цирк по новой.

     Но ведь с Пашкой можно потолковать по-мужски. Или...

     А почему, собственно, эта мысль должна выглядеть чем-то заведомо неприемлемым? Пашка сам говорил, что всерьез собирается с ней развестись, когда предлагал не церемониться и преспокойно иметь Катю. когда захочется и как захочется, в его голосе не было ни сожаления, ни ревности. Ни следа подобною. Ее вовсе не придется отбивать, уводть. Она будет свободна... но как ей объяснить? А может, ничего не объяснять? Появиться однажды в своем подлинном обличье? Еще не факт, правда. что она решится, согласится...

     Кира. - вспомнил он с виноватым укором. - Ох, Кира... А что - Кира? В конце-то концов, перед самим собой лукавить не стоит, это подвешенное состояние уже давно встало поперек горла - и ее затянувшиеся колебания, и капризы... В конце-то концов, случалось подобное в мировой практике. Все знают великую пьесу Шекспира о юных влюбленных, но мало кто помнит, что до встречи с Джульеттой у Ромео была, выражаясь языком современной молодежи, закадренная герла. Постоянная подруга. О которой он во мгновение ока забыл и никогда уже не вспоминал - Джульетта сразила его, как солнечный удар. Как молния. Это - жизнь, так случается. И ничего нельзя с собой поделать. Катя.

     Катенька".

     Катины губы скользнули по груди, переместились ниже. Она добросовестно пыталась помочь, окрыленная к тому же неожиданным известием о закрытии театра...

     Именно это его и остановило - как ни туманилась голова, не хотелось получать это исключительно в благодарность за отмену бездарных эротических пьесок... Петр насколько мог мягче отстранил ее голову:

     - Катенька, не стоит сегодня. Я и в самом деле что-то подустал. На природу бы, с костерком и лесным воздухом...

     - Ох, Савельев... - шепнула она с явственным счастливым придыханием. Сдается, тебя и в самом деле крепко приложило головушкой, если ты начал мечтать о вылазке на природу. Давно я за тобой не замечала таких желаний...

     Ну что ты надулся? Я шутя.

     Он не надулся - просто-напросто обнаружил, что мимоходом допустил очередной прокол, вновь побыл собой, а не Пашкой, и в самом деле никогда не любившим особенно пикники на природе. Но не скажешь же ей правду...

     - Вот видишь, Катюш, - произнес он насколько мог мягче. - Достаточно хорошенько треснуться башкой, чтобы пробудились совершенно вроде бы несвойственные желания...

     - Уж это точно. Даже Реджик заметил, что ты изменился...

     - В лучшую сторону, надеюсь? - спросил он напряженно.

     Катя тихонько засмеялась, прижимаясь к нему, щекоча щеку пышными волосами:

     - Пашка, как мне хочется верить, что - в лучшую...

     "Никому не отдам, - подумал он, цепенея от нежности, осторожно водя кончиками пальцев по нежной коже. - Даже Пашке. Имею я право на простое человеческое счастье после всего пережитого? Когда ревела толпа и взлетали в воздух отрубленные человечьи головы, а в автоматах не было ни единого патрона, потому что так порешили чьи-то изувеченные перестройкой мозги, когда лежал на окраине городка с вывихнутой ногой, а машина, сверкая фарами, разворачивалась, чтобы раздавить окончательно, когда... Неужели после всего, что довелось пережить, не смилуются высшие силы, как их там ни именуй, не выделят кусочек счастья? И за Рагимова, и за всех остальных..."

     При гревшаяся в его объятиях Катя неожиданно вздохнула.

     - Что? - встрепенулся он.

     - Просто подумала, как мало нужно, чтобы вновь почувствовать себя счастливой, - призналась она. - Господи, примитивно-то как - не удержал машину на дороге, треснулся головой - и все в один волшебный миг изменилось... Паша, нехорошо так говорить, но лучше бы это у тебя подольше не проходило...

     - Не пройдет, - заверил он, легонько отстраняя пальцами жесткую дурацкую мешковину, мешавшую ощущать ее тело так, как этого хотелось.

     - Паша...

     - Да?

     - А "фотостудия"?

     - Ликвидируем заодно, - наугад ляпнул он.

     Но, похоже, угодил в точку - Катя лишь потерлась щекой о его плечо, удовлетворенно вздохнула. Еще и "фотостудия", надо же. Положительно, так и тянет потолковать с Пашкой по-мужски...

     - Паш...

     - Да?

     - Ты извини, что я так уж расхрабрилась и обнаглела...

     - Брось. Сегодня такой вечер - исполнение твоих желаний. Я серьезно.

     - Может, поговоришь тогда с Митькой?

     - С Елагиным?

     - Ну, а с кем же.

     - А что он?

     - По-моему, он что-то такое возомнил. После "Палача". Норовит все прикоснуться, как бы нечаянно, руку положить... причем, что самое тягостное, почему-то непременно на публике. Как бы не начали болтать глупости. В самом деле, Паша, почему-то это на него находит именно в присутствии посторонних глаз. Я его никогда не считала сдвинутым, но это вовсе не мои фантазии, он становится навязчивым...

     - Мозги легонько поплыли у мальчишечки, - поразмыслив, сказал Петр. Сколько раз он у нас палача-то изображал?

     - Четыре. И в последний раз очень уж вжился в образ...

     "Сукины вы дети, - подумал Петр. - И Митя, и Пашка. Это что же получается? Отталкиваясь от того, чему был свидетелем, от "Колючей проволоки", не так уж трудно догадаться, что представляет собой "Палач". Из той же оперы, мягко говоря. Пашка, но это уже за гранью.... Это извращением попахивает, Паша".

     - Поговорю, - заверил он. - Сумею объяснить, что игры кончились. Э, нет!

     - он решительно отстранил ее ладонь, только что совершившую весьма даже игривые поползновения.

     - Паша, - лукаво прошептала она. - А ведь крепнет содружество трудящихся, я успела почувствовать... Угум?

     - Нет, - сказал он, сделав над собой героическое усилие. - Что-то там и впрямь крепнет, но у меня есть стойкие подозрения, что вы, Екатерина, хотите меня вульгарно отблагодарить. За изменения в грядущей жизни. А голая благодарность мне не нужна, уж извини изысканную натуру...

     - И голая супруга тебе не нужна? - поинтересовалась она уже совершенно спокойным, завлекающим голосом.

     - Сказал же, не нужно мне благодарностев, - фыркнул он. - При других обстоятельствах, когда все будет естественно и не отягощено комплексом благодарности... Милости просим.

     - Ловлю на слове, Павел Иванович... - дразнящим шепотом сообщила она на ухо.

***

     ...Когда Петр направлялся в супружескую спальню в двенадцатом часу ночи, он уже чувствовал себя не то что спокойно, а где-то даже уютно. Некий рубеж был пройден, взято некое препятствие. Он больше не боялся жить с Катей под одной крышей и спать в одной постели. Он был уверен в себе, бодр и весел.

     Бультерьер Реджи ворохнулся в своем закутке, сонно заворчал.

     Остановившись совсем рядом, Петр негромко и весело произнес:

     - Помолчи, мышь белая, не запугаешь...

     Пес, как ни удивительно, заткнулся.

Глава 5

КОНТОРСКИЕ БУДНИ, ИНКОРПОРЕЙТЕД

     За завтраком он подметил, что Катя временами бросает на него быстрые испытующие взгляды. И без труда догадался, в чем дело. Но за столом, в присутствии малолетней "падчерицы" и проворно порхавшей Марианны, конечно же, говорить об этом не стоило. И он, поскольку никогда не жаловался на отсутствие аппетита - особенно за этим столом, - старательно притворялся, будто ничего не замечает, наворачивая бутерброды с икоркой и копченой осетринкой.

     Потом уже, когда снизу брякнули Марианне по ее персональному - понимать надо, чья горняшка! - мобильнику и доложили, что экипажи хозяина и его супруги поданы к подъезду, а охрана уже бдит у двери, Петр улучил подходящий момент, когда посторонних в пределах прямой видимости не оказалось. Ловко притиснул Катю к стеночке - как, бывало, в отрочестве на танцплощадках - и сказал:

     - Дорогая супруга, я ведь заметил, как ты меня за фуршетом дырявила пытливыми взглядами... Пыталась сообразить, не спьяну ли наобещал изменений в жизни?

     Она кивнула, глядя с надеждой.

     - Не доверяешь, - грустно сказал он. - Повторяю на трезвую голову, что не спьяну. Что сказал, то и будет.

     Женщина, с которой он провел прошлую ночь в роскошной постели самым целомудренным образом, смотрела на него снизу вверх с такой доверчивой надеждой на безоблачное будущее, что у него внутри поднялась настоящая буря, потянулся было ее поцеловать, благо такое впечатление, что именно этого она и ждала, но черт некстати принес в прихожую горняшку с персональным мобильником. Пришлось отпрянуть и степенно сопроводить супругу на лестницу.

     У подъезда наличествовали все три вчерашних тачки. Еще на лестнице он решил, что посадит Катю на "мерс", а сам сядет к Елагину, чтобы потолковать по душам, но оказалось, что Елагин как раз и сидит за рулем германского битюга. Тем лучше, зверь бежит прямехонько на ловца...

     Машина еще не выехала со двора, когда Елагин безразличным тоном сказал:

     - Хозяин всегда садится на заднее сиденье...

     - Сегодня особый случай, - ответил Петр. - Потолковать надо, Митенька. Не люблю смотреть в затылок собеседнику - в тех унылых случаях, когда нет в руках ствола.

     - Надо же, как отставные штабисты духарятся... - с тем же нахальным безразличием бросил Елагин, не отрывая взгляда от дороги.

     - Как выражается генерал Лебедь - слушай сюда, я тебя говорить буду, тихо, недобро произнес Петр. - Чересчур ты что-то обнаглел, мальчишечка.

     Катю оставь в покое. Усек?

     - Точнее? - как ни в чем не бывало бросил плечистый.

     - Не прикидывайся целкой, - сказал Петр. - -Она мне жаловалась. Все эти навязчивые прикосновения, причем на публике... И не врала она, вышел я из того возраста, когда не умеют правду от вранья отшелушивать.

     - Ну, в таком случае ты чертовски счастливый человек, командир, вот что я тебе скажу...

     - Не виляй. Уяснил, что от тебя требуется?

     - Ты ее хоть трахнул?

     Петр постарался не заводиться:

     - Сказал, слушай сюда. Ты ее с этого момента оставишь в покое, Гульфик Лундгрен доморощенный. Понял?

     - Допустим. Вот только не возьму в толк, зачем ты, дубликат, впрягаешься в чужие отношения. Твое дело простое - старательно изображай оригинал и не задирай хвостик.

     - Чего-то ты, я вижу, упорно недопонимаешь, - пожал плечами Петр. Хорошо, что она мне пожаловалась. А если бы оригиналу? Хорошо я его знаю, не стал бы он с тобой душеспасительные беседы беседовать...

     - Спаситель ты мой... Что, Катюшу распробовал и настолько она тебе тянулась?

     - За словами следи, падло, - сказал Петр металлическим голосом. - Уж если зашел разговор об оригиналах и дубликатах, позволь тебе напомнить, что дубликат еще до-олгонько будет изображать оригинала. Пару месяцев, знаешь ли. За это время можно столько дров наломать...

     - Например?

     - Например, выкину тебя сейчас из машины и прямо посреди проезжей части навешаю по чавке, - сказал Петр спокойно. - Вон те ребятки, - он показал большим пальцем за спину, на видневшийся в зеркальце заднего вида бежевый "пассат" с охраной. - ни о каких таких подменах не подозревают, моментально подключатся. А в конторе прикажу тебя уволить к кузькиной матери. Через пару месяцев, может, и восстановишь справедливость - хотя, насколько я знаю своего братца, он, узнав о твоих поползновениях, из чистого принципа яйца тебе шлюпочным узлом завяжет... И вообще, что мне стоит в нынешнем своем обличье позвонить знакомым из областного УВД и наябедничать, что мой шофер на рабочем месте из горлышка самогон жрет и анашу под сиденьем держит...

     Он бил наугад - ну не могло у Пашки при его положении не оказаться добрых знакомых среди местных силовиков в чинах... Видимо, так оно и было: Елагин, дернувшийся было сказануть что-то хамское и обидное, захлопнул клювик.

     Помолчал с минуту и уже совершенно другим тоном произнес:

     - Давай считать, что - проехали?

     - Коли ты от нее отвяжешься, - сухо сказал Петр.

     - Заметано.

     - Слово?

     - Ну, сказал же...

     - Смотри у меня.

     - Да ладно тебе, - покаянным тоном произнес Митя, явно стараясь нащупать пути к примирению. - Я же не железный, понимаешь...

     - В роль "палача" вошел?

     - Что, разузнал уже? Мое дело маленькое, командир. Ежели босс хочет, чтобы я сыграл рольку на театре, отказываться как-то и неловко.

     Полицедействовать пять минут за дополнительные бабки на фоне нынешней безработицы - очень даже неплохое занятие...

     - Вот только в роль входить за пределами театра не следовало, - сказал Петр, уже остыв.

     - Да ладно, говорю ж - заметано... А теперь ты послушай. Инструкции. Вон там, в бардачке, возьмешь больничный, его тебе добрый доктор Айболит аж на три недели выписал, понятное дело, босс так распорядился. Никакой отсебятины, все, что я говорю, велено передать в точности и незамедлительно... Короче, у тебя все еще позванивает башка и заниматься ежедневной конторской рутиной не стоит. Косарева нет в городе, а кроме него никто не знает про... вас с боссом. Когда он приедет и займешься делом. А пока - заедешь на фирму на полчасика. Чтобы своим бодрым цветущим видом опровергнуть всякие сплетни - одна наша бульварная газетенка уже печатнула, сучка, что у господина Савельева, якобы, полный паралич и он, по слухам, совершенно недееспособен. Тут подъедет одна морковка с ти-ви, наши "паблик-рилейшен" договорились и проплатили, дашь ей кратенькое интервью мол, жив-здоров и весел-бодр, правда, рекомендовали отдохнуть недельку, но это, в принципе, пустяки... Потом можешь ее трахнуть, босс ей пару раз вставлял черта под кожу, так что не удивится... Сосет, говорит, виртуозно, так что пользуйся моментом.

     - Ближе к делу.

     - Куда уж ближе... В общем, повосседай полчасика в кабинете. Никого не принимать, ни с кем о делах не толковать, все дела переводи на замов и прочую шушеру... Принесут текущие бумажки, не требующие резолюций и решений, - ссыпай в стол, босс потом разберется. А главное - к тебе сегодня заявится на прием некий господин по фамилии Колпакчи. Запомнил? Господии Колпакчи.

     Так вот, его ты обязательно примешь. Потолкуете за запертыми дверьми.

     - О чем?

     - Мое дело десятое. Сам скажет. Но чтобы принял ты его, как штык. И сидел в конторе, пока он не явится. Понял?

     - От и до, - сказал Петр, не глядя на него.

     До самого офиса они не разговаривали. Из машины Петр вылез не попрощавшись, уверенно направился к высокому кирпичному крыльцу большого трехэтажного здания самой что ни на есть недавней постройки, торчавшего среди окрестных пятиэтажек, словно инопланетный космический корабль.

     Охранники моментально нагнали, пристроились по бокам. Фестоны из белого кирпича на фоне кирпича красного, огромные окна в пластиковых рамах, черные кованые перила крыльца, такие же фонари, высокие золотые буквы над парадным входом: ДЮРАНДАЛЬ. Интересно, кто придумывал фирме названьице? Не в Пашкином стиле. Вообще с трудом верится, глядя совковым взором отставного подполковника, что все это - Пашкино. принадлежит одному человеку. Кто бы мог подумать четверть века назад...

     Проворно опередивший его на шаг охранник распахнул перед Петром высокую стеклянную дверь. Он вошел столь же уверенно - на совесть проштудировал план здания и мог, не топчась и не раздумывая, добраться до "своего" кабинета.

     Двое крепких мальчиков в галстуках на проходной - сплошное полированное дерево и начищенные стальные полосы - живенько встали, почтительно поприветствовали. Петр сухо кивнул и пошел на второй этаж, к "себе". По дороге встретились лишь два человека, седой хмырь с модерновым скоросшивателем и молодая девчонка, одетая в строгом деловом стиле, оба с закатанными в пластик ксивами на лацканах. Поздоровались громко, торопливо и почтительно - в ответ, как и наставлял Пашка, были удостоены лишь мимолетного кивка.

     Большая приемная с лакированной мебелью и двухметровым кактусом в углу.

     Из-за стола вскочила смазливая, как чертенок, коротко стриженная брюнеточка в канареечном брючном костюме.

     Картотека - щелк! Жанна, личная секретарша, обращение откровенно фамильярное...

     - Привет, очаровательная, - сказал он непринужденно. - Слышал, тут меня хоронят?

     - Па-авел Иваныч! - она расцвела, стреляя глазками. - Мало ли что бульварки тявкают... У меня-то с самого начала была точная информация, от Земцова... Я вижу, у вас все нормально?

     - Лучше некуда, - сказал Петр. - Правда, с недельку рекомендовали отдохнуть. Никаких бумаг на подпись, никаких вопросов, требующих моего вмешательства и решения. Усекла, золотко мое черноглазое? Волоки исключительно те бумаги, что помечены "для сведения". Все прочие заворачивай.

     - Будет сделано, - отрапортовала Жанна. - Чай, кофе?

     - Кофе. (Слава богу, в этом их с Пашкой вкусы совпадали.) - Список записавшихся и звонивших по деловым вопросам...

     - Давай, - Петр бегло просмотрел. - Так... Телезвездочку приму. И господина Колпакчи. Остальных отфильтровывай с учетом только что полученных инструкций. Уяснила?

     - Разумеется.

     - Ну и молодец, - Петр легонько похлопал ее там, где кончается талия, прошел в кабинет и тщательно притворил за собой дверь.

     Рассуждая в армейских эталонах и мерках, кабинет был генеральский. Если не круче. Огромный стол хозяина с батареей телефонов, слева - стол для заседаний персон на дюжину, в углу - четыре мягких кресла и низкий столик, надо понимать, местечко для особо доверительных бесед, за той дверью, Пашка говорил, сортир и душ... Ох ты...

     Прямо над предназначавшимся для него черным кожаным креслом висела картина, схожая по размеру и исполнению с той, что имелась дома, в кабинете.

     Тот же художник, и дилетанту ясно. Нет, что-то с Пашкиными мозгами определенно не в цвет...

     Ни в звезду, ни в Красную Армию...

     Петр покрутил головой. В высоком черном кресле с остроконечной готической спинкой и гнутыми подлокотниками в форме звериных лап сидела обнаженная Катя - положив ногу на ногу, грациозно поместив руки на подлокотниках. Она смотрела на Петра словно бы свысока, пренебрежительно, горделиво, как будто восседала на троне, и не голой была, а одета в королевскую парчу. На шее и в волосах холодно, радужно посверкивали крупные бриллианты; в отличие от домашнего портрета, волосы не распущены, а уложены в высокую старомодную прическу начала века. Рядом с ней, положив руку ей на плечо, помещался господин Савельев Павел Иванович, негоциант, - в отличие от супруги, одетый словно бы для приема у президента, в костюме-тройке, при галстуке со строгим замысловатым узором, с орденом на шее и орденом на груди. Такая вот композиция.

     Петр долго, недовольно крутил головой. Поневоле вспоминались бессмертные строки из Скотта Фитцджеральда о богатых, не похожих на нас с вами. Человеку стороннему эту логику понять невозможно. Все, кто здесь бывает, от челяди до важных персон, это видят, с порога в глаза бросается...

     "Ну что. будем врастать, господин Савельев, ваше степенство, негоциант?"

     Он сел в кресло. Выдвинул ящики стола - пусто. Только начка легкого "Мальборо" в одном ящике и пара авторучек - в другом, а третий и тем не мог похвастаться. Сейф в углу кабинета - похоже, близнец того, что стоит дома...

     Мелодично мякнула пластиковая коробка с лампочками, и одна из них, синяя, зажглась, запульсировала. Петр даже отпрянул от неожиданности.

     - Кофе. Павел Иванович, - послышался голосок Жанны. - И бумаги.

     Поразмыслив пару секунд, он наклонился к самой коробке - было там что-то напоминавшее микрофон, квадратное отверстие, закрытое пластиковой решеточкой, - и громко ответил:

     - Неси.

     - Иду.

     Буквально сразу же обитая натуральной кожей дверь бесшумно распахнулась, вошла Жанна, держа обеими руками серебряный подносик со всеми необходимыми причиндалами для кофепития, зажимая под локтем тонкую сиреневую папочку.

     Танцующей походкой прошла к столу, опустила поднос перед Петром, положила папочку чуть в стороне:

     - Сводки, обзор печати, письма, бумаги. Как вы указывали, все, не требующее вашего вмешательства, решения, резолюций или подписи.

     - Золотко, что бы я без тебя делал... - пробормотал Петр, взяв у нее полную чашку.

     Отпил глоток, покосился на верхний лист с печатным текстом, видневшимся сквозь тонкий сиреневый пластик. "Хроника области". "Сегодня губернатор..."

     Что ж, неплохо Андропыч поставил дело, Пашка его хвалил...

     - Прекрасный кофе, - сказал он, не поднимая глаз.

     - Служу российскому бизнесу! - звонко отчеканила Жанна, добавила уже гораздо более игривым тоном:

     - Как могу и как умею, шеф...

     Петр поднял голову. Ошарашенно моргнул. Девчонка как раз снимала канареечный пиджачок, под которым ничего не оказалось. Аккуратно повесила его на широкую спинку обширного черного кресла, расстегнула верхнюю пуговицу на брюках, вжикнула молнией, глядя ему в глаза с многообещающей усмешечкой, самую чуточку приспустила легкие брючки так, что показался черный завиток, закинула руки за голову, потянулась:

     - Остальное снимете сами или...

     На сей раз он справился с удивлением мгновенно. Недолгая жизнь в Пашкиной шкуре уже не поражала сюрпризами, поскольку эти самые сюрпризы, как оказалось, легко укладывались в некую систему, а потому и перестали удивлять надолго. Допив кофе, Петр совершенно спокойно отставил чашку, подошел к ней вплотную и, не ощущая особого буйства плоти, аккуратненько застегнул на ней брючки - на молнию, потом на пуговицу. Подал ей легкий пиджачок:

     - Оденься, золотце...

     - И как это понимать? - разочарованно протянула Жанна с видом обиженного ребенка, но послушно сунула руки в рукава, стала не спеша застегиваться.

     "Достал он меня, шейх хренов, со своим-то гаремом, - сердито подумал Петр. - Если честно, это все равно, что осуществить детскую мечту оказаться после закрытия в кондитерском магазине. Сначала лопаешь в три горла, но очень скоро опостылеет. Лапонька, конечно, аппетитная, но сколько ж можно кобелировать?"

     Однако нужно что-то придумать из пресловутой мужской солидарности - и чтобы не обижалась потом на Пашку, кукла смазливая, раскомплексованная, и чтобы подозрений у нее не возникло вовсе...

     Жанна так и стояла перед ним, недоуменно уставясь глуповатыми черными глазенками.

     - Жанночка, - сказал Петр, найдя великолепный выход. - Умеешь ты хранить производственные тайны?

     - Спрашиваете!

     - Я тебе поведаю страшную тайну, которую знают единицы... - начал Петр заговорщицким тоном. - Видишь ли, когда я влетел в аварию, там, - он указал на соответствующую область организма, - мне здорово прищемило ремнем безопасности...

     - Ой! - ужаснулась Жанна. - И... что...

     - Да глупости, - беззаботно отмахнулся он. - Совершенно ничего страшного.

     Просто содрало кожу и получилась приличная ссадина. Замазали ее импортными снадобьями, но пока что придется лишить себя иных удовольствий...

     - Па-авел Иваныч... - протянула она с сочувствием. - А посмотреть можно?

     Вдруг найду способ вас пожалеть?

     - Не вздумай, - сказал он серьезно. - Как только... - он многозначительно воздел указательный палец, - так струпик и лопнет, опять закровянит. Не стоит и пробовать, ты ж мне зла не желаешь?

     - Скажете тоже...

     - Вот и ступай, лапа, - сказал Петр, демонстративно отстраняясь. Пожалей меня с недельку, а то насмотрюсь на тебя, произойдет непоправимое и еще черт-те сколько времени жить мне без мирских радостей, пока окончательно не заживет. Ступай, золотко, не вводи увечного во искушение...

     Она хихикнула и направилась к двери, пару раз лукаво оглянувшись, но, сразу видно, поверила сразу и окончательно, ничуть не сердится и не ломает более голову над внезапным пуританским выбрыком босса. Вот и ладненько. Одну сложность ликвидировали...

     Усевшись за стол, он принялся просматривать бумаги. Сверху лежала уже замеченная им "Хроника области" - добросовестно составленная сводка свершений и встреч первых фигур области. Без сомнения, Пашке это было чертовски необходимо, но Петр решительно не мог понять, какой смысл таится в том, что один из заместителей губернатора встретился с лидером гильдии товаропроизводителей, а директор акционерного общества "Бруно" принял московских коллег.

     Впрочем, и не стоило над всем этим ломать голову - все равно его это совершенно не касается. Пусть встречаются, устраивают брифинги и презентации. Пашка сам извлечет из кропотливо собранной информации все, что ему может пригодиться. А дубликату обещали приличные деньги отнюдь не за это...

     Сводка прессы, теле-и радионовинок. Ага, вот вырезка из той самой бульварки. В общем, не стоит обижаться, вообще обращать внимание. Тем бульварки и живы - идиотскими сенсациями о слопавшем пенсионерку двухметровом кузнечике, телефонами шлюх, дурацкими сплетнями. К тому же, строго говоря, речь идет и не о нем...

     Что это тут подчеркнуто? Ага, АО "Дюрандаль" - черт, с чем это вдруг ассоциировалось имечко исторического меча? - подарило новооткрытому кадетскому корпусу дюжину компьютеров, программное обеспечение, видаки...

     Губернатор выразил благосклонное удовлетворение... Пашке, надо полагать, зачтется...

     Ну, и прочие упоминания о "Дюрандале", проходные - по отзывам московской прессы, работает стабильно... налоги платит исправно... вот газета посерьезнее - слухи о тяжелых травмах господина Савельева значительно преувеличены...

     Ничего интересного, в общем. Рутина, письма... настоящим подтверждается... и хрен с ним... в соответствии с прошлыми договоренностями поставки осуществляются исправно... ура, ура... Тоже неинтересно.

     А вот это уже...

     Пашка его и об этом предупреждал. Андропыч - должно быть, тряхнув гэбэшной стариной - регулярно составляет сводки слухов и сплетен, циркулирующих среди персонала "Дюрандаля". Надо понимать, стукачей навербовал изрядно. Неаппетитно, и весьма, ну да это не его проблемы...

     Оформлено, надо признать, по всем правилам: трехбалльная система устойчивости,повторяемостислухов-сплетен-пересудов,показатель цикличности, схемы продвижения и прочее. Хваток Андропыч, хваток, не зря лопает хлебушек. Мать твою...

     На первом месте по всем трем показателям стоял незамысловатый, однако неприятно царапнувший Петра слушок. "Хозяйская супруга вовсю трахается с Митькой Елагиным, говорят даже, прямо в машине". Изложено, конечно, не в пример деликатнее, обтекаемо-суконными канцелярскими оборотами, но суть именно такова. И, что характерно, на первом месте по всем трем показателям.

     Схема продвижения... черт, да если отвлечься от канцеляризмов, получится, что об этом с оглядочкой болтают все - от особ, приближенных к боссу, до уборщиц и бодигардов. Неприятно...

     Морду набить сучонку? Пашке сдать? Вот и гадай тут...

     - Павел Иванович! - под пульсированье синей лампочки промурлыкала Жанна.

     - Аюшки?

     - К вам господин Колпакчи, Георгий Спиридонович...

     - Проси, - быстро сказал Петр.

     И отвлечься от поганенькой сводки хотелось, и любопытство разобрало - что это за господин такой с явственным греческим уклоном?

Глава 6

МИРНЫЙ ГРЕК

     Господин с греческим уклоном и в самом деле был мастью похож на грача черные как смоль волосы, аккуратно подстриженные, впрочем, без намека на курчавость, такая же борода. Нос скорее славянский. Костюм отличный. Очки в тонкой золотой оправе, элегантный коричневый портфель в руке.

     - Прошу, - сказал Петр насколько мог естественнее, вежливо встал. Хотел обойти стол и двинуться навстречу, но из въедливой осторожности не решился еще нанесешь ненароком ущерб Пашкиному имиджу, сам того не ведая...

     Гость молча приблизился к столу. Походка его была в чем-то знакомой, кого-то смутно напоминала.

     - Прошу. - повторил Петр, указывая на предназначавшееся для посетителей кресло. - Чай, кофе, коньяк?

     И мысленно похвалил себя - до того непринужденно срывались с языка реплики... Освоился, а?

     Изящным жестом поддернув брюки, гость опустился в кресло, поставил на пол небольшой плоский портфель и, прежде чем Петр успел придумать наиболее подходящую светскую реплику, смутно знакомым голосом ответил:

     - Водки давай, сучий потрох, водки...

     Петр вздрогнул:

     - Позвольте... - всмотрелся пристальнее, шумно вздохнул и в голос матернулся. Покрутил головой:

     - Н-ну... Предупреждать надо!

     - А ведь не узнал, сукин кот, не узнал! - ликующе воскликнул Пашка уже своим обычным голосом. - Качественный паричок, а? И ботва. Как свои. Пока топал по собственному офису, ни единая тварь не опознала кормильца-поильца.

     - У тебя даже походка другая... И голос...

     - Поставили, Петруччио, поставили. Даже Жанна, соска, не узнала... впрочем, справедливости ради стоит уточнить, что она перед глазами имеет главным образом не физиономию, а совсем другую деталь организма... Ты Жанночку уже оприходовал?

     - Нет.

     - Ну и дурак. Рекомендую. Подсказать позу, в которой ее таланты наиболее ярко проявляются?

     - Спасибо, обойдусь, - ответил Петр суховато.

     - Петруччио, а Петруччио! Что ты такой кислый? - Пашка так и сиял. - Бери пример с меня. Ликовать надо, дубина. Как я вижу, ни одна сука не усомнилась... Давани вон ту кнопку, белую.

     - Зачем?

     - Замок блокируется. Пока не отключишь, никто не войдет. У меня масса свободного времени, у тебя тоже, можно поболтать не спеша... - Он раскрыл портфель, нажал там что-то, послышался негромкий электронный писк, курлыканье, и все смолкло. - Ну, все в порядке. Никаких клопиков, а и были бы, глушилка даванет... Показываю еще один секрет, про который и Жанка не знает.

     Он подошел к стене, нажал обоими указательными пальцами на верхние углы рамы небольшой яркой картинки, импрессионистски представлявшей взору букет цветов в белой вазе. Картина тут же откинулась, как дверь. Достав бутылку неизменного "Хеннесси" и две больших серебряных стопки, Пашка вернулся к столу, ловко раскупорил, ловко разлил. Ухмыльнулся:

     - Ну, каково оно - быть мною?

     - Я бы сказал, не самый тяжкий труд... но временами быть тобою, Паша, очень, я бы выразился, странно...

     - Это пуркуа?

     Петр оглянулся на картину за спиной, ощутив поневоле мимолетный сердечный укол.

     - Ах, во-он что... - ухмыльнулся в бороду "господин Колпакчи". - Взыграли пуританские установочки русского офицерства? Ах ты Максим Максимыч мой...

     - Слушай, а зачем все это? - серьезно спросил Петр.

     - В психоаналитики потянуло?

     Петр усмехнулся:

     - Читал где-то, что хороший актер должен понять образ.

     - А что тут понимать? - беззаботно сказал Пашка. - Сидит тут на моем месте какой-нибудь мышиный жеребчик, поглядывает через плечо хозяину - и слюнки текут. А ты сидишь и думаешь: "Хренов! Мое!" Уяснил? Как выражался герой какого-то английского детективчика, обладание красивой женщиной как раз в том и заключается, чтобы вызывать зависть ближних... Расскажи лучше, как там у нас дома. Без проблем?

     - Вроде - без проблем. Реджи на меня погавкивает временами...

     - Серьезно?

     - Ага. Что-то он такое чует, паразит. Его мы уж точно не провели.

     - Ну и хрен с ним, - подумав, сказал Пашка. - Привыкнет, стерпится слюбится. На худой конец, попроси у Андропыча какой-нибудь химии и подсунь ему в колбасе, чтобы откинул ласты.

     - Жалко все же. Авось сживемся...

     - Ну, дело твое, - сказал Пашка. - Ты мне собаками зубы не заговаривай.

     Анжелу трахнул?

     - Ну...

     - Марианну трахнул?

     Петр, отведя глаза, кивнул, уточил:

     - Впрочем, неизвестно еще, кто кого...

     - С ней это бывает, - хохотнул Пашка. - Ну, как тебе мои бабы?

     - Ты что, специально их подбирал по красивым именам?

     - По именам? А... да ну, Анжела никакая не Анжела, а Анька. Марианна Маринка. Вот Жанна - и впрямь Жанна, так уж получилось, родители наградили имечком... Ну, а Катерину свет Алексеевну-то распробовал? Хороша?

     Петр молчал, буравя взглядом стол. Потом сказал чуточку неуверенно:

     - Вот про Катю я и хотел поговорить...

     - Ну-ну? - с любопытством откликнулся Пашка.

     - Слушай, не мое дело, наверное... По эти твои забавы, Станиславский ты наш...

     - Какие еще забавы? А-а! - прямо-таки ликующе воскликнул Пашка. - Вторник же... Ты, я так понимаю, в театр угодил? Что тебе девки показали? Да не жмись ты!

     - "Лас-Вегас" и "Колючую проволоку".

     - А, ну это - не фонтан, - деловито сказал Пашка. - Закажи ты им, пожалуй что, "Консерваторию" или "Арабские вечера", совсем другое впечатление...

     - Может, еще и "Палача" заказать?

     - А почему бы и нет? Стоп, стоп... Что-то быстренько разобрался в театральных буднях... Неужели Катька сама просвещала?

     - Как тебе сказать... - Петр набрался смелости. - В общем, ты со мной делай что хочешь, но спектакли я отменил. Так ей и обещал. И она, между прочим, только рада. Я, в конце концов, не пацан, могу разобраться, чего женщине хочется и чего не хочется...

     - Ах, вот оно что... - протянул Пашка. - Правильный ты наш, вылитый моральный кодекс строителей коммунизма... Решил, значит, стать избавителем томящейся принцессы? - Он всмотрелся внимательнее и вдруг захохотал в голос, хлопнул себя по колену:

     - Восток - дело тонкое, Петруха... Ну, Петруччио!

     Ну. хер Питер! Ставлю сто против одного, что ты, простая душа, всерьез запал на Катьку! Что заменжевался, брательничек? Дай-ка я к тебе присмотрюсь... Ну конечно! Все симптомы. Взгляд блуждает, на роже - этакая явственная пунцовость... - Он утвердительно закончил:

     - Ты ее на правах законною мужа оттрахал и запал всерьез... Во-от такими литерами на роже написано.

     Петр поднял голову и взглянул брату в глаза:

     - А если и всерьез?

     - Ну что ты так смотришь, будто зарезать хочешь, чудило? - засмеялся Пашка. - Только мне ревновать не хватало. Ежели помнишь, я тебе уже говорил, что всерьез собрался развестись. Так что бери и пользуйся. Баба с возу кобелю легче... Серьезно. Катька для меня - отрезанный ломоть. Ты что, спросил он мягче, без насмешки, участливо, - всерьез запал, Петруха?

     Петр молча кивнул.

     - А, пардон, Кирочка?

     - С этим - все, - признался Петр, опустив глаза. - Ничего не могу с собой поделать, это моя женщина, хоть режь...

     - Да успокойся, глотни коньячку... Кто тебя резать будет, дурашка? Я? Вот уж нет. Говорю тебе, забирай. В придачу к обещанному гонорару. Нужно будет только как следует обдумать, устроить это как-то... Ну, у нас еще пара месяцев впереди, вот разделаемся с настоящими делами и будем думать, как вас, голубков, соединить.

     - Спасибо...

     - За что, господи? Все укладывается в старую поговорочку - на тебе, боже, что мне негоже. И только-то. Ох. да не сверкай ты на меня так глазами!

     Ладно, ладно, согласен, что Дульсинея Тобольская - самая прекрасная дама на свете... Ты и меня пойми, для меня-то Катька - отрезанный ломоть, а посему сбиваюсь на легкомыслие, для меня-то романтика давно прошла... Какая там, к черту, Джульетта? Но я за тебя рад. Душа болеть не будет, что Катька в плохие руки попадет... Прекрасно все устроилось, а? Но ты мне все-таки выдай, откуда знаешь про "Палача"?

     - Она говорила. Знаешь, Паш, ей все это и в самом деле чертовски не нравится...

     - Ах, не нравится... А таскать на лебединой шейке и в розовых ушках годовую зарплату доброй сотенки бюджетников ей нравится? Икорку небрежно лопать с золотого ножика ей нравится? В конце-то концов не так уж и много от нее требовалось - подыграть не всерьез на любительской сцене... Между прочим, подобные забавы на Западе сексологи прямо-таки рекомендуют, точно тебе говорю. Пробуждает угасший интерес к партнеру, привносит новые оттенки... Я ведь не маньяк, Петруччио, ни мальчиков не трахаю, ни первоклассниц. Все согласно наработкам западных эскулапов, за консультации, между прочим, серьезные денежки плочены. Ты мне скажи по правде: когда смотрел "Колючку" с "Вегасом", у тебя в штанах, часом, ничего не торчало?

     Торчало... Наука, Петя, вещь авторитетная...

     - Так что там все-таки с палачом?

     - Господи, дался тебе этот "Палач"... - в сердцах бросил Пашка. - Ну, выходит палач, этакий облом, с голым пузом, в красном, само собой, колпаке.

     Берет очаровательную ведьмочку и начинает ее разоблачать, в пыточный станок запихивать. Помацает немножко, не без этого... только в том-то и смак, Петруччио, что ты в любой миг можешь действо прервать, и совершенно точно знаешь, что она твоя и только твоя... Как мужик мужику - здорово возбуждает.

     - Палач - это Митька Елагин?

     - Ну, а что? Не со стороны же людей звать. Непременно пойдут разговоры, сколько ни заплати. А Митька, должен тебе сказать, при всех своих недостатках верный, как собака. Молчок-язычок. Биография у парнишки суровая, он не в штабах кантовался, как ты, он, по секрету, кучу народу перерезал от имени государства и по его поручению - и держать язычок за зубами ох, научили...

     - Вот только руки придерживать его не научили, я смотрю, - не выдержав, бросил-таки Петр.

     - Конкретно?

     - Не хотел я говорить, но без тебя тут не справиться... Катя жалуется, он ей не дает прохода. То погладит, то тронет и ведь - на людях, Паша...

     Пашка нахмурился:

     - А ты не преувеличиваешь?

     Петр двинул к нему бумагу:

     - Только что сводку по сплетням принесли. До того дошло, Паша, что народ стал болтать в полный голос и на каждом углу.

     - На каждом углу - это да... - задумчиво протянул Пашка, читая творчество Андропыча. - Но никак не в полный голос, тут уж дудки, им еще работенка не надоела...

     - Все равно. Надо с этим что-то делать. Катя нервничает. Я с ним попробовал потолковать, вроде обещал завязать, но кто его знает...

     - Не бери в голову, - небрежно оттолкнул сводку указательным пальнем Пашка. - Ладно... Потолкую с Митяем. меня-то он послушает. Ну, перевозбудился парнишка, дурь в голову полезла... Урегулируем. Зуб даю. С этим все, лады?

     - Лады, - сказал Петр, успокоившись окончательно. - Только вот... Что за ерунда получилась с тормозными шлангами на джипере? Вокруг меня уже крутилась одна рыжая милицейская дама, ей в голову отчего-то стукнуло, что это было покушение...

     - А! - махнул рукой Пашка. - Опять-таки не бери в голову. Митька и в самом деле малость лопухнулся, не подумали, что я - человек заметный, а милиция нынче дерганая...

     - Хорошо тебе говорить - "лопухнулся". А отдуваться - мне. Она собирается разнюхивать в конторе...

     - Ну и пусть нюхает. Что она вынюхает, сам посуди? Что можно вынюхать, когда никакого покушения, естественно, и в помине не было? Покрутится и уйдет.

     - Вопросики у нее с нехорошим подтекстом. Она выстраивает некую конструкцию, где фигурируем я... то есть ты, Елагин и Катя...

     - Ты детективы не пишешь? "Конструкция"...

     - Точно тебе говорю. Не могу пока понять, куда она клонит, но эту конструкцию определенно выстраивает.

     - Ох, да пусть себе выстраивает, - пренебрежительно отмахнулся Пашка. Шить против меня дело она не будет - нет ни основания, ни, будем циничными, заказа. А все остальное... Во-первых, не сочти за похвальбу, но братан твой - один из немногих, кто ни в чем особо грязном не запачкан. Это факт, Петруччио. Если что и было - исключительно романтические мелочи романтических времен начала перестройки, по нынешним временам это не то что не компромат, но и даже не детская шалость... Пустячки, У меня крупный, честный и серьезный бизнес, Петруччио. Металлы для страны и зарубежья произвожу, бензином торгую - и, что характерно, не бодяжным, как некоторые, оборудование делаю для ГЭС, и так далее, и тому подобное... Надеюсь, внимательно изучил справочку по "Дюрандалю"?

     - Ага.

     - Ну вот... Во-вторых, против Елагина ничегошеньки не могут накопать, потому что ничего и нет. В крайнем случае позвонишь нашему главному менту в том блокнотике, что я тебе оставил, все данные есть - и, боже упаси, не настучишь, а попросту мя-агко выразишь недоумение. Чего, мол, рыжая к твоим верным слугам цепляется? Будь уверен, укоротят. Слышал такой термин "градообразующее предприятие"? Ну вот, а твой братец, Петруччио, - из разряда градообразующих людей. - Он ткнул пальцем за плечо Петра. - Ордена видишь? "Дружбу" прежний губернатор вручал, а вот крестик-то Старый Хрен вешал, и ведь не в ЦКБ, в Кремле... Ты на досуге достань папочку из во-он того шкафа, там найдешь кучу газетных вырезок, все про меня... Ну, короче, плюнь ты на эту рыжую и разотри. Проехали. - Он плеснул в стопки коньяку, но аккуратно. по-европейски, на два глотка. - Теперь, когда покончили и с лирикой, и с шустрыми ментами, займемся настоящим делом. Тем, ради чего вся комедия и затевалась... Соберись.

     - Уже.

     - Отлично, - серьезно сказал Пашка, отбросив всякое ерничество. - Итак, смысл игры... Слышал про Тарбачанскую низменность?

     - Пока валялся в больнице, по телевизору пару раз упоминали...

     - "Упоминали", ха! Эх, Петруччио... "Упоминали"! Короче говоря, строить Тарбачанскую ГЭС решили всерьез. На уровне Старого Хрена. С участием импортного капитала. Инвестиции пойдут в самом скором времени.

     - Ага, а ты им будешь поставлять оборудование?

     Глядя на него" честное слово, повлажневшими глазами, Пашка мечтательно протянул:

     - Оборудование... Глупости, Петька. То есть, конечно, и оборудование, но это будет не скоро... Тарбачанская ГЭС - это комплекс, выражаясь языком дореволюционных купцов, смачных подрядов. На вырубку леса - древесина и многое сопутствующее... На прокладку дорог, в том числе и асфальтированных, - а это, братец, миллиарды, причем честные. Транспортные услуги. Поставка продуктов. Строительство инфраструктуры, поставка и переброска техники. И многое, многое другое, о чем не стоит рассказывать подробно, потому что тебе в твоей роли это и не нужно... Главное уловил? Вот и молодец. Будут уполномоченные банки и уполномоченные концерны... Догадался уже, как один из них зовется? На букву "Дю"... Вскоре пойдут транши. Миллионы долларов, Петруччио...

     - Ну, а я-то тебе зачем?

     - Молчи и слушай... Если есть миллионы долларов, отсюда автоматически вытекает, что есть и люди, которые за них будут рвать друг другу глотки. В фигуральном смысле, конечно, - это не тот уровень, на котором вульгарно палят в конкурента из ржавого китайского ТТ или бьют по голове в подъезде.

     Тут никто и не стреляет, тут сидят люди в галстуках и хитрейшими маневрами добиваются, чтобы полноводные реки баксов потекли не к Иванову, а к Петрову.

     Убийствами таких проблем не решить - вот потому и нет убийств, не из порядочности, а из прагматизма... И сложилось так, что я - один. Есть верные люди, но это не совсем то. Меня просто должно быть двое, я тебе однажды это уже говорил. Вся сильная сторона дела в том и заключается, что меня считают в единственном числе. А будет двое. Ты проводишь последние консультации дело нехитрое, Косарев поднатаскает - и лихо подмахиваешь все нужные бумаги.

     Тоже дело нехитрое. Все давно готово, осталось дождаться прилета западных людей и закрепить договоренности на бумаге... Ну, а я - я-то как раз и сижу в столице, зорко следя до последнего момента, чтобы ничего не сорвалось.

     Только так мы их и обставим. Потому что никому в голову не придет, что нас двое, что я раздвоился... Понял наконец? Мой интерес - контракты, обеспечивающие стабильное существование фирмы как минимум на пятилетку. Тебе - баксы... и, как недавно выяснилось, Катька. Все довольны. И никто никогда не узнает правду, а если и узнают - поезд ушел... Вот... Детали я тебе не буду объяснять по одной-единственной причине: тебе это ничуть не поможет, ничуточки не облегчит задачу. С тем, что ты сейчас знаешь, и с тем, что подскажу по ходу дела, и так справишься. Вполне достаточно. Главные труды на мне... Ну, есть вопросы по сути нашей негоции?

     - Да нет, пожалуй, - подумав, сказал Павел. - Теперь все ясно. Но, знаешь... Как же я буду что-то подписывать? Подписи наши с тобой - как небо от земли...

     - Петруччио... - досадливо поморщился Пашка. - Но уж об этом я должен был подумать заранее... Вот, держи справочку. Положи в стол, когда приедет Косарев, пригодится. Здесь наш милый доктор авторитетно заверяет от имени науки медицины, что у тебя после аварии в правой кисти произошло ущемление какого-то там нерва с непроизносимым латинским названием и микроповреждение малой косточки с еще более заковыристой латинской кличкой... Усек? Будут составлены и юридически оформлены документы, узаконивающие на ближайшее время твою подпись... Теперь господин П.И. Савельев расписывается так и только так... Поскольку никто не сомневается, что ты - это я, все пройдет, как по маслу. Ну, а через пару-тройку месяцев, когда все вернется на круги своя, нерв либо сам расщемится, либо мне сделают операцию - и подпись станет прежней. Что будет опять-таки надлежащим образом оформлено. Бог ты мой, и ты так спокойно реагируешь? Знал бы, как я напрягал мозги...

     - Да, мозги у тебя... - не без уважения сказал Петр.

     - А ты думал, братишка! Те еще мозги! Этой комбинацией, когда все меня считают одним, а на деле нас двое, мы этих козлов переиграем, как детишек...

     Только, я тебя умоляю, стисни зубы и терпи. Никаких звонков Кирочке... впрочем, я так понимаю, там все сгорело, а? Тем лучше. Прорвемся! - Он демонстративно погладил себя по голове. - Ну и мозги у господина Колпакчи! И в гостинице советской поселился мирный грек...

     - А почему - Колпакчи?

     - Потому что фамилия смешная. Вдумайся. Грек. Можешь ты на все сто относиться серьезно к греку, Георгию Спиридоновичу Колпачки? Вот видишь, и никто не может... Грек Колпакчи - это что-то из водевилей...

     - Жук ты, братишка, - улыбнулся Петр.

     - А то! Ладно, давай работать. Вот фотографии. Этих ореликов я тебе еще не показывал. Хрен с усами - председатель правления "Шантарского кредита".

     Есть такой банк. Хрен в золотых очках - глава областного департамента природных ресурсов. Завтра в "Кедровом бору" состоится небольшой пикничок для белых людей. Ты, естественно, тоже зван. На лоне природы, в ароматах шашлычков потолкуешь с обоими красавцами. Не напрягайся, ничего особо сложного тут нет. Все давным-давно обговорено. Твоя задача - дать им этакое последнее напутствие, похлопать ободряюще по спине перед последним решающим шагом. И только-то. Мы сейчас обговорим все детали, нюансы и подробности, после чего у тебя пройдет, как по маслу... Это я тебе говорю, мирный грек!

Глава 7

ВЫСОКОЕ ИСКУССТВО УБЕЖДАТЬ

     Ближе к вечеру на следующий день господин Савельев Павел Иванович, промышленник и негоциант, ет истера, ет цетера, уже сидел на заднем сиденье мощного "мерседеса", лавировавшего среди плебейских гачек с высокомерной вежливостью истого аристократа - той самой вежливостью. что смотрится для умного человека прямым оскорблением.

     Рядом сидела красавица супруга в светло-коричневом брючном костюме и желтенькой блузке - Петр уже подметил, что его нежданная любовь предпочитает брючные костюмы платьям, но это ничего, ей идет, ей все идет... и что прикажете делать с колотящимся сердцем? Избавитель пленной принцессы, извольте любить и жаловать...

     Вскоре машина вырвалась за город, попетляла по узкой дороге меж поросших густым сосняком склонов - и подплыла к железным воротам в глухом высоченном заборе. Из вахтерки высунулся хмурый субъект, всмотрелся - и ворота тут же автоматически открылись.

     За воротами обнаружился райский уголок - аккуратненькие бревенчатые коттеджи, стилизованные под старинные терема, чистые, без малейших выбоинок асфальтовые дорожки, невысокие фонари из желтого стекла. Машину и водителя оставили на обширной стоянке, двинулись в глубь райского уголка пешком. Петр ухитрялся постоянно отставать на полшага, так что Катя, сама того не зная, служила ему проводником в незнакомом самозванцу месте, которое Пашка знал как свои пять пальцев.

     Пройдя через фасонную деревянную калиточку, они оказались па обширном дворе, где под открытым небом за большим столом из тесаных досок уже сидела компания человек этак в дюжину. Как это обычно бывает у всех сословий, опоздавших встретили оживленно. Похоже, присутствующие уже успели пропустить по паре рюмочек, разминались в ожидании шашлыков, каковые доспевали поодаль под присмотром брюхатого и усатого кулинара в белом колпаке явно самой что ни на есть кавказской национальности.

     Двое из тех, что сидели с полураспущенными узлами галстуков, приходили к Петру в больницу. Остальных он знал по описаниям и снимкам - ну а они "его", разумеется, вживую. То, что здесь собрались "его" старые знакомые, облегчало задачу. Можно было обходиться безличными местоимениями, не рискуя запутаться в именах-отчествах, - не годится ведь излишне часто ссылаться на выпадение памяти...

     Он усадил Катю за стол, сел сам, механически кивая в ответ на приветствия, бормоча что-то оптимистическое, когда спрашивали о самочувствии. Особой неловкости или тревоги что-то не чувствовалось - с какого-то времени им владел озорной азарт. Не впервые в жизни приходилось лицедействовать, играть, притворяться - а сейчас тем более в совершенно безопасных, прямо-таки тепличных условиях. Единственная сложность, на которую можно невзначай напороться, это молчаливая жалость, мысли вроде:

     "Да, крепенько Пашке по мозгам вдарило, если он и это забыл..."

     Перед шашлыками лениво развлекались богатыми салатиками - хотя короткое шантарское лето только начиналось, в них наличествовало все, что душе угодно. Хозяйка, моментально опознанная Петром по описанию Пашки, вдруг сделала капризную гримаску:

     - Не думайте, Павел Иванович, что я забыла о ваших пристрастиях. Сейчас прибудет ваша "дракула". Самвел!

     Усатый и брюхатый Самвел, почтительно ощерив великолепные зубы, поставил перед Петром небольшую сковородку. На ней в прозрачном растопленном масле чернели какие-то странные трубочки, вроде тоненьких сосисок. Попахивало вроде бы аппетитно, но это кушанье ни на что виденное прежде Петром не походило.

     - Ваши пиявки, - с радушно-капризной миной прокомментировала хозяйка. - С пылу, с жару, час назад еще кровопийствовали...

     - Правильно, э, - густым басом прогудел необъятный кавказский человек Самвел, ловко ставя рядом со сковородкой соусник. - Хорошее кушанье, для мужчин полезное, Николаевна...

     И с достоинством удалился к шашлыкам. Петр, внутренне содрогнувшись, присмотрелся к жареным кровопийцам, не решаясь ткнуть в ближайшую вилкой.

     Соседи по столу поглядывали равнодушно - у парочки из них на тарелках красовалось то же самое и один уже жевал с видимым удовольствием.

     Хозяйка подняла бровь:

     - Павел Иванович, что вы так странно смотрите на ваше любимое яство?

     Честное слово, получилось ничуть не хуже, чем в прошлый раз...

     "Предупреждать надо, - сердито подумал он, имея в виду, конечно же, Пашку. - Гурман, тоже мне". Собрав всю силу воли, опрокинул в рот рюмочку коньяку, осторожно насадил на вилку ближайшую пиявку, поднес ко рту и, мысленно охнув, откусил половину. К его облегчению, на вкус пиявка оказалась не столь уж и омерзительной, вполне приемлемой, желудок вовсе не проявлял желания вывернуться наизнанку. Прожевал остальное, прислушался к ощущениям ну что же, хорошо пошла... Отважился сжевать вторую, а там и третью, с радостью констатировав, что соседи не обращают на него внимания, словно он мирно рубает пельмени в дешевой забегаловке. К тому же появилась еще одна опоздавшая парочка - мужчина лет пятидесяти с первой сединой на висках и ослепительная блондинка лет двадцати, державшаяся с уверенностью и непринужденностью законной супруги. Все дамы здесь, впрочем, были законными супругами - пикничок из разряда совершенно светских...

     "Данил Петрович Черский, - машинально отметил Петр. - Насчет него тоже имеются прямые и недвусмысленные инструкции".

     - Плохо ты что-то своих кровопийц наворачиваешь, - тихонько сказала Катя, покосившись не без лукавства. - Обычно за уши не оттащишь...

     - Смакую, - ответил он, покорно нацеливаясь вилкой на следующую, чтобы не выходить из образа. Ну, могло быть хуже. Могли оказаться любимым Пашкиным лакомством какие-нибудь тухлые яйца по-китайски или собачатина по-корейски...

     Уминая пиявок, он украдкой рассматривал субъектов, которых предстояло легонько обработать. Карсавин, отвечавший в области за природные ресурсы, оказался ровесником Петра, этаким местным изданием английского джентльмена в строгой тропке, при золотых очках и жемчужине в галстучной булавке. Рыжов, из "Шантарского кредита", выглядел не в пример более плебейски располневший мужик лет шестидесяти, компенсировавший обширнейшую лысину густыми запорожскими усами. Костюм на нем сидел, как на корове седло, сразу чувствовалось, что ему гораздо больше пришелся бы по вкусу и наряд попроще, и застолье без лишних затей, с водочкой и неразрезанными крупными огурцами.

     Зато его супружница, рыхлая бабища, на вид немногим младше супруга, но раза в два его габаритное, морщинами напоминавшая шарпея, изо всех сил старалась показать себя светской львицей: без умолку, перебивая всех, кого только удавалось, трещала о своей коллекции фарфора - конечно же, громадной, конечно же, невероятно антикварной. Банкир косился на супругу страдальчески, но прервать поток красноречия не осмеливался с выдержкой старого, законченного подкаблучника.

     Потом подали шашлыки. Потом их ели. Потом пили чай с коньячком и коньячок без чая. Светскую, в общем-то, заурядную болтовню Петр воспринимал вполуха, ухитряясь время от времени встревать с уместными репликами-междометиями.

     Дожидался подходящего момента. Таковой настал, когда немного отяжелевшие гости стали разбредаться от стола. Петр подметил, что Карсавин с Рыжовым временами так и щупают его пытливыми взглядами. Юная блондинка Лара, громко посетовав на вялость и чурбаноподобность кавалеров, заставила вездесущего Сам вела включить магнитофон на веранде, утащила туда Катю, самого молодого из присутствующих мужиков и они там принялись беззаботно отплясывать втроем.

     Не теряя времени, Петр подошел к Черскому, оказавшемуся в одиночестве на уголке стола, присел рядом на тяжеленный стул:

     - Данила Петрович...

     - Да? - равнодушно отозвался Черский.

     - Вы так и не дали окончательного ответа по поводу проекта. В конце-то концов он не требует непременного присутствия вашего "Интеркрайта", но двери открыты для всех желающих... - и сделал выжидательную паузу.

     Не шевелясь и не меняя позы, Черский лениво протянул:

     - Дражайший мой Павел Иванович, вы помните старый анекдот на тему о том, что есть демократия?

     - Ну... - на миг растерялся Петр.

     - Правда не помните? Демократия - это когда человека посылают к, в, и на, а он волен идти куда захочет...

     Поза, интонация, усмешка - все это, вместе взятое, неопровержимо свидетельствовало, что ни о каких шутках и речи нет. Открытое, прямое оскорбление. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это понять.

     Петру кровь бросилась в лицо, но он сдержался, пожал плечами:

     - Была бы честь предложена, а от убытка бог избавил...

     - Была бы честь, была бы честь, была бы честь... - на манер известных гардемаринов негромко пропел Черский, ухмыляясь, все так же глядя в сторону с холодным презрением аристократа, в упор не замечавшего выскочку-нувориша.

     Чтобы не нарываться далее на совершенно непонятные сложности, Петр снова пожал плечами, повернулся спиной и отошел. О такой реакции Пашка его не предупреждал. Похоже, пробежал меж ними целый табунок черных кошек...

     На веранде танцевали. Петр постоял, все с той же щемящей тоской глядя, как взлетают Катины распущенные волосы, как она, став совсем юной и невероятно красивой, раскованно и грациозно отплясывает в такт музыке, словно колышется на легком ветерке пламя костра. "Пропал ты, подполковник, подумал он с волнующей обреченностью, - совсем пропал".

     - Павел Иванович?

     Он нехотя обернулся. Точно, оба зверя выбежали на ловца...

     - Ну пойдем, побеседуем, соколы мои... - сказал он, с сожалением отворачиваясь от веранды.

     Огляделся в поисках подходящего местечка, направился к дальней беседке у забора из проволочной сетки, ажурному сооруженьицу из тонких досок, опять-таки в стиле древнерусских теремов. Оба покорно тащились за ним, однажды показалось даже, что Рыжов тяжко вздохнул.

     Петр первым уселся прямо на краешек квадратного низкого стола, занимавшего всю середину беседки. Вытащил сигареты, с расстановкой выпустил дым, оглядел их, выжидательно взиравших. "Поциничнее, понапористее, наставлял вчера Пашка. - Чтобы ни тени сомнения не зародилось у ореликов, чтобы чувствовали себя, как глупенькая семиклассница, когда ее физрук недвусмысленно притиснет к стеночке..."

     - Ну что. друзья мои, - сказал Петр. - Близится великий день?

     Оба почти синхронно закивали в том смысле, что да, близится, Петру в их взорах почудилась прямо-таки собачья преданность. "А ведь Пашка, похоже, держит этих бобров в кулаке, - подумал он не без гордости. - Ишь, как уставились, а ведь не пацаны, не дешевые столоначальники".

     - В общем, хочу верить, что могу полностью на вас полагаться, соколы мои, - произнес он не без металла в голосе. - Прав я, хочется думать?

     Рыжов торопливо закивал. Вальяжный Карсавин пожал плечами:

     - Какой может быть разговор, Павел Иванович? - и несколько вымученно усмехнулся:

     - Неужели вы сомневались?

     - Ну, я не сомневался... - сказал Петр. - Просто в последнее время по Шантарску бродят разные идиотские слухи - Савельев-де здорово треснулся башкой об асфальт, сдал и пришел в постыдную слабость... Могу вас заверить, соколы, что ничего подобного нет. И башкой об асфальт не трескался, и, что гораздо более важно, прежней хватки ни в коем случае не утратил...

     - Это ж видно... - заискивающе поддакнул Рыжов. - И я не сомневаюсь, и Олег Викентьевич нисколечко не сомневается... Верно? Вот видите, Павел Иванович, если вам кто-то что-то нашептал - не верьте вы, бог а ради, слухам... Мы все сделаем в точности, как было прежде оговорено. Можете на нас положиться.

     - Ну смотрите, мужики... - Петр еще более подпустил металла в голос: Давши слово - крепись, а не давши - держись...

     - Павел Иванович, - вкрадчиво сказал Карсавин. - Но мы-то, со своей стороны, можем надеяться на скрупулезное выполнение... э-э, прежних договоренностей?

     - Я вам, по-моему, твердо обещал? - поднял брови Петр.

     - Да, разумеется...

     - Тогда к чему экивоки? Как вы ко мне, так и я к нам. Как только - так сразу... - протянул он многозначительно. - Вы все выполняете в точности - и я делаю все, что обещал... Ну как, договорились?

     Оба закивали.

     - Рад, что не пришлось в вас сомневаться... - сказал Петр, кивнул им и вышел из беседки.

     Он был доволен собой. Представления не имея, о чем вообще идет речь, блестяще провел партию, так, что оба они ни в чем не засомневались, ничего не просекли, прямо-таки на задних лапках ходили. Смотри-ка, не столь уж это и трудное дело - закулисные переговоры бизнесменов, финансистов и чиновников... Интересно, что они должны сделать и что Пашка им в обмен обещал? Солидные люди, в годах - а оба разве что хвостиками не виляли, исключительно по причине отсутствия хвостиков...

     Музыка на веранде уже не играла. Там в одиночестве стояла Лара, облокотившись на перила, прихлебывая из высокого бокала. Больше никого в пределах прямой видимости не наблюдалось.

     - А где общество? - непринужденно спросил Петр, поднимаясь к ней. Вот именно, побольше непринужденности, они же с Пашкой наверняка знакомы...

     - Как обычно, лицезреют ботанические ухищрения Нины Николаевны, - кивнула Лара в сторону высокой стеклянной теплицы, изнутри сплошь затянутой до потолка какими-то вьющимися растениями. - Охают и ахают над цветочками, чтобы сделать приятное хозяйке... - Она допила, поставила бокал на широкие перила и с дерзкой ухмылочкой балованного ребенка глянула Петру в глаза. - А вы отчего бродите в одиночестве, господин Савельев? Вид вроде бы не скучающий...

     Он пожал плечами, придумывая подходящую фразу, непринужденную, светскую.

     Лара опередила:

     - Что, снова?

     - Простите?

     - Дорогой Павел Иванович, - протянула она с усмешечкой. - Бога ради, не начинайте. Я согласна, что я - жемчужина, но никак не согласна быть жемчужиной коллекции...

     Он так и не успел сообразить, о чем идет речь, не говоря уж о том, чтобы ответить. Сзади послышались шаги, на веранду вышел Черский, остановился в двух шагах от них и, глядя в сторону, безразличным тоном сказал:

     - Ларка, погуляй...

     - Извините, - улыбнулась она Петру не без ехидства, спустилась с веранды и направилась к теплице.

     - Слушай, Павло, - нехорошо выпятив челюсть, негромко сказал Черский. - У тебя с памятью что, в самом деле провальчики?

     - То есть? - спокойно спросил Петр.

     - Я же тебе, по-моему, говорил - если снова начнешь пускать слюнки возле Ларки... Организм может пострадать.

     Несмотря на его неприкрыто агрессивный тон, Петру стало вдруг смешно - до того происходящее перекликалось с бессмертной кинокомедией. "Я тебе говорил, доцент, чтобы больше не приходил?", "Я тебе говорил, что с лестницы спущу?"

     И в кино, и в жизни никто не подозревал, что имеет дело с двойником, подменышем...

     - Что-то такое помню... - сказал Петр, гадая, во что конфликт может вылиться.

     - А что я с твоей мордой обещал проделать, часом, не помнишь? - нехорошо прищурился Черский.

     "О господи, - подумал Петр без всякого страха, - угораздило же..."

     Он попросту представления не имел, как держался бы в такой ситуации Пашка. Но сам он никак не хотел позволять, чтобы этот супермен с красивой проседью держался с ним, словно король дворовой шпаны, решивший постращать очкарика-вундеркинда со скрипочкой.

     - Когда я бегал в школу, была такая поговорочка, - сказал он спокойно. "У каждой морды хозяин есть". Не доводилось слышать? Мы с вами почти одних годочков, уверен, на одном дворовом фольклоре воспитаны...

     Черский удивленно моргнул. Положительно, он ожидал другой реакции. Не теряя времени, Петр нанес следующий удар:

     - Я охотно верю, что вы - супермен, господин Черский. Но не кажется ли вам, что на сей раз перегибаете? Или... - он дерзко ухмыльнулся:

     - Или настолько в себе не уверены? Испускать тарзаньи вопли из-за того только, что молодая жена перекинулась парой слов с посторонним мужчиной, - это, знаете ли, не о силе свидетельствует, а скорее уж о неуверенности в себе... Или я не прав?

     И подумал про себя: "Если кинется, тут я ему и врежу. Вполне светски, без кровянки. Свидетелей нет, обойдется".

     Черский, однако, не торопился лезть в драку. В глазах у пего явственно читалось недоумение. Полное впечатление, он не знал, что сказать в ответ.

     Закрепляя несомненный успех, Петр взял на полтона ниже:

     - Данила Петрович, я вам могу нравиться, могу не нравиться... Дело хозяйское, я как-никак не дорожный чек "Чейз Манхэттен Бэнк". Но мы же не пацаны на танцульках, в самом-то деле... Я думаю, исчерпан конфликт?

     - Н-ну... - растерянно пробормотал Черский. - Слушай, Савельев, а это точно ты?

     Уже убедившись, что выиграл бой, Петр усмехнулся:

     - А у тебя есть сомнения? Нет, не я. Марсианин, принявший облик Савельева. Не догадался?

     Он видел, что Черский, растерянный непривычным стилем общения, ищет лишь достойный выход из ситуации. И не стал ему мешать - смотрел, чуть приподняв плечи, с простецкой улыбкой типа: "Ну, чего прицепился?"

     Подействовало. Черский бормотнул что-то, неловко отвернулся и спустился с веранды. Не утерпев, хотел оглянуться на Петра, но вовремя справился с собой, преувеличенно деловито зашагал к теплице, откуда слышались громкие голоса бомонда. Петр смотрел ему вслед с усмешечкой. Что ж, первое явление господина Савельева на публике, такое впечатление, прошло успешно. И деловых партнеров Пашкиных привел к одному знаменателю, и ревнивца одернул, не прибегая к мордобою. Ставим себе пятерку за выдержку, хладнокровие и находчивость...

Глава 8

СУПРУЖЕСКАЯ ЖИЗНЬ НЕГОЦИАНТА

     Из-за сопок, заслонявших горизонт с северной стороны, целеустремленно наползала серая облачная хмарь, первый ветерок колыхнул сосновые лапы. Со своего места - узенькой бетонной галерейки над обрывом - Петр видел сквозь просветы в кронах, как посуровела широкая Шантара, медленная, могучая. Вода была серой и словно бы морщинистой, проплыл ствол дерева с одиноким корявым суком. Темнело. От дома доносилась тихая музыка, но он не спешил возвращаться к поредевшей компании - на душе было уютно и покойно оттого, что все пока шло нормально.

     Сзади коротко простучали каблучки по невысокой лесенке из гладких бетонных плит. Катя остановилась рядом, чуть озабоченно спросила:

     - Все в порядке?

     - Ага, - сказал он, не меняя позы.

     - Нет, серьезно? Мне показалось, ты так смотрел, когда мы плясали с Румянцевым... Это же все понарошку...

     - Ну слава богу, - сказал он. - А мне-то показалось, что всерьез. Уже собирался вопросить: молилась ли ты на ночь, Дездемона?

     - Паша, ну честное слово...

     Петр повернулся и посмотрел на нее внимательно. Кажется, до нее так и не дошло, что он всего лишь шутил, она смотрела с тревогой. Надо ли это понимать так, что Пашка по любому поводу закатывал классические сцены ревности?

     - Успокойся, - сказал он насколько мог убедительнее. - Я ж шучу, глупая.

     Как там светское общество?

     - Разъезжается помаленьку. Карсавин набрался, как губка, его там транспортируют соединенными усилиями, а Вера почему-то с ним сегодня не поехала... Вы с ним обо всем договорились? Вид у него какой-то странный...

     - Да нет, все в порядке, - сказал Петр. - Стороны пришли к полному взаимопониманию... Как настроение?

     - Нормально...

     - А почему напряг в голосе?

     - Ой, да никаких напрягов...

     - Врешь, - сказал он убежденно.

     - Паша, ну брось ты насчет Румянцева... Ты мне когда-нибудь поверишь, что я - верная жена?

     "Точно, - мысленно вздохнул он. - Так себя можно вести, лишь опасаясь сцен ревности из-за каждого пустяка. Ну, у Пашки всегда было чуточку обострено чувство собственника, даже по отношению к мелким домашним безделушкам. Что уж тут говорить о красавице жене? Определенно держался, как мавр венецианский".

     - Успокойся, верная жена, верю... - сказал он убедительно, слегка приобняв ее и осторожно притягивая к себе.

     Они стояли рядом под разлапистой пихтой, каким-то чудом оказавшейся среди сосен, мягкие иголки задевали лицо, снизу, от откоса, сладкой волной накатывал запах цветущей черемухи - весь крутой обрыв, до самой воды, был залит кудрявой пеной раннего черемухового цвета, в полном соответствии со старинной сибирской народной приметой обещавшего своим буйством новые холода. Катя замерла, прижавшись к нему, а у него сердце было готово выскочить из груди, мячиком запрыгать по обрыву. Никогда такого прежде не было, даже в горячей юности. Это и значит - женщина твоей мечты... И продолжалось это неимоверно долго, словно время остановилось.

     Катя слабо пошевелилась, налетевший с Шантары порыв ветра бросил ее русые волосы на лицо Петру, он ослеп, на ощупь повернул ее к себе, прижал, прильнул к губам. Безумие продолжалось, они целовались яростно, исступленно, вцепившись друг в друга так, словно в следующий миг должен был грянуть конец света, разнеся планету в клочья вместе со всеми обитателями - без сортировки на праведников и грешников. В сладком запахе черемухового цвета все проблемы казались крохотными и неважными, кроме любви.

     Он не знал, сколько это исступление продолжалось. Опомнился, когда Катя слабо охнула, легонько пытаясь высвободиться. Прижав ее голову к груди, тихонько спросил:

     - Я тебе больно сделал?

     - К дереву прижал, - откликнулась она, не шевелясь. - Чуть не сломал бедную пихту... И костюм, наверное, перемазался... и черт с ним.

     - Вот теперь вижу, что настроение у тебя пришло в норму, - фыркнул Петр ей в ухо. - Коли уж женщина беспокоится о нарядах...

     - Да ну его к черту... - счастливо засмеялась Катя.

     - Слушай, - прошептал он ей на ухо, почти не владея собой. - Нам в этом коттеджике комнатенку не отведут?

     - Конечно, как в прошлые разы, - прошептала Катя, чуть ворохнувшись, чтобы прижаться к нему поудобнее. - Нина так и спрашивала, не останемся ли ночевать...

     - Пойдем? - сказал он, чувствуя, как тело становится невесомым настолько, что подошвы оторвались от земли. - Прокрадемся незаметно в ту горенку...

     Сумерки еще не превратились в ночной мрак, но им было Положительно наплевать, действовала все та же магия речной свежести и черемухового цвета.

     Они словно стали единым целым, двигались, как один человек. Держась за руки и пересмеиваясь, побежали к дому. Катя уверенно втащила его на веранду, в низкую дверь, на боковую лестницу. Он успел заметить в полумраке, в большой комнате, которую они миновали на цыпочках, огромный, выложенный мрамором камин, какие-то статуэтки на нем, рысью шкуру на стене. Коридорчик, филенчатая темная дверь...

     Катя втолкнула его в комнату, захлопнула дверь, прижалась к ней, заложив руки за спину. Ее голос подрагивал от сдерживаемого смеха:

     - Пашка, что с тобой? Не узнать... Как школьники на танцах, честное слово...

     - Ага, - сказал он, всей пятерней раздергивая узел галстука. - Значит, вы, мадам, именно так и вели себя на танцах? Интересно услышать...

     - Ну что ты к словам цепляешься? Я имею в виду, как...

     - Иди сюда, - выговорил он, задыхаясь.

     - Неа, - мотнула головой Катя. - Ты меня будешь совращать, а я девушка застенчивая, благовоспитанная и где-то даже невинная...

     - А где конкретно? Здесь? Здесь?

     Она пискнула, забарахталась, но Петр уже не мог играть - притянул, целовал, пока она не стала задыхаться, не сразу справился с незнакомой застежкой шелковых брюк, но она помогла, выгибаясь и постанывая, сама сбросила остальное, белоснежной тенью скользнула в полумраке, отвернула покрывало на низкой кровати.

     На сей раз он не оскандалился, был неутомим и ласков. Делал все, что позволяла Катя, а позволяла она все. Когда схлынула буря, они любили друг друга неспешно, до боли крепко, бледная полоса лунного света косо наползала через комнату, пока не залила их с ног до головы призрачным свечением. Они не оторвались друг от друга. Почему-то было очень важно неотрывно смотреть в ее запрокинутое лицо - словно это не позволяло миражу растаять. Он понимал, что женщина в его объятиях - не мираж и не морок, но все равно боялся проснуться...

     Отставной подполковник Савельев, актер в диковинном театре, самозванец и подменыш, был опустошенно счастлив. Не было тревог и печалей, не было неуверенности, в его объятиях, тесно прижавшись, лежала женщина его мечты, столь же усталая и довольная. Даже в мыслях считать ее чужой он уже не мог.

     Это была его женщина, за которую он собирался драться со всем белым светом и с черным тоже...

     - Интересные дела, - сказала Катя, щекоча ему щеку длинными ресницами, не шевелясь. - На старости лет быть соблазненной собственным мужем по классическим канонам - от поцелуев под елочкой до постели в чужом доме...

     - Жалеешь?

     - Ни капельки, - она потерлась щекой о его щеку. - Почаще бы так...

     Пашка, ты не рассердишься?

     - Смотря на что.

     - А если я скажу жуткую глупость?

     - Тогда не рассержусь.

     - Мне иногда кажется, что тебя подменили. Совсем другой стал.

     - Это плохо? - спросил он, впервые за весь день тревожно напрягшись.

     - Наоборот, глупый... Такой мне гораздо больше по душе.

     - Правда?

     - Чистейшая. Правда, только правда и ничего, кроме правды... Паша... А всему этому - и правда конец?

     - Честное слово, - сказал он сдавленным голосом. - Поиграли - и будет.

     Считай, на меня нашло затмение. С каждым может случиться. А потом все кончилось. Прошло наваждение.

     - Ох, как верить хочется... - сказала она с надеждой, заставившей сердце бедняги подполковника заколотиться чаще. - Знал бы ты, как мне все это осточертело...

     - Катенька, - сказал он тихо. - Не знаю, чем уж тебе и клясться, только все будет по-новому.

     - Знать бы только, что наваждение не вернется...

     - Не надо, милая, - сказал он, почувствовав в ее голосе тревогу. - Ты уж мне поверь.

     - Только подумать, что для этого потребовалась всего-навсего дурацкая авария...

     - Никогда не знаешь наперед, что потребуется, - сказал он рассудительно.

     - Если помнишь Библию, с одним парнем кое-что и случилось по пути в Дамаск тоже, знаешь ли, совершенно внезапно, все, в том числе и он сам, вряд ли могли угадать заранее...

     - Ты как хочешь, а я завтра свечку поставлю, - серьезно сказала Катя. Чтобы уж - наверняка...

Глава 9

КОРРИДА

     Он проснулся в превосходнейшем настроении - спал без задних ног, не слышал, когда проснулась и ушла Катя. Все недавние воспоминания моментально нахлынули, и Петр ощутил себя столь счастливым, что даже испугался чуточку.

     Нехорошо, когда вокруг так хорошо...

     Из суеверия даже хотелось какой-нибудь мелкой неприятности. Поборов это чувство, он встал, побрился в ванной до зеркального блеска, принял душ и вразвалочку пошел по широкому коридору, бодрый, свежий, окрыленный. Он понятия не имел, какие звуки издают цимбалы, кимвалы и тимпаны, но было подозрение, что в душе звучат именно они.

     Бультерьер Реджи, стервец, опять принялся на него ворчать из своего закутка.

     - Остынь, мышь белая, - благодушно посоветовал Петр и спокойно прошел мимо.

     Дверь в Надину комнату была приоткрыта. Юная "падчерица" - если быть точным, неродная племянница - восседала перед компьютером с мерцавшими на экране строками и, судя по движениям локтей, по звукам, изволила завтракать прямо на рабочем месте.

     Его переполняла любовь ко всему окружающему человечеству и невероятное благодушие. Хотелось шутить, каламбурить и острить. Недолго думая, вошел в комнату, легонько сжал ладонями худенькие плечи и весело сообщил:

     - Говорят, читать за едой...

     Все остальное застряло в глотке - Наденька взмыла, как подброшенная пружиной, тарелка отлетела в сторону, шмякнулись на ковер недоеденные макароны под красным соусом. В следующий миг тяжелая и острая антикварная вилка замаячила зубцами у самого носа Петра.

     Он поразился, увидев лицо девчонки, искаженное нешуточной яростью. Могла бы убивать взглядом - убила бы. Не благонравное дите из богатого дома, а сущая мисс фурия...

     - Эй, эй! - растерянно прикрикнул он, отступив к стене. - Это что за коррида? Я же не бык в конце концов... Ты меня ни с кем не перепутала?

     Еще какое-то время она стояла, держа вилку на уровне его глаз. Потом, слава тебе, господи, немного опамятовалась, отступила, но руку опускала так медленно, словно не решила еще окончательно: отказаться от задуманного предприятия или все же воткнуть в него тяжеленный серебряный трезубец. На всякий случай Петр быстренько прикинул, как эту вилку у нее выбить, если решит продолжать корриду. Стоял не шевелясь, чтобы ненароком не спровоцировать новый врыв, может, это от компьютера? Гипноз от неведомого вируса? Бульварные газеты писали о чем-то подобном...

     Ну, кажется, совсем опамятовалась, бросила вилку на с гол, на кучу каких-то распечаток. Петр осторожно сказал:

     - Слушай, прелестное дитя, можно мне осведомиться, что это на тебя нашло?

     Книжек про вампиров с утра начиталась? Я бы еще понял, будь у нас ночь на дворе, но белым днем-то чего пугаться?

     Надя смотрела с непонятным выражением. Он отчетливо ощущал, что контакт никак не налаживается. И ощущал распиравшую ее ярость - очень похоже, обращенную именно на него...

     - Мне уйти? - осведомился он. - Или соизволишь объяснить, чем я тебя прогневал?

     Девчонка прошла мимо него, как мимо пустого места, плотно закрыла дверь и негромко, напряженно спросила:

     - Когда отдашь?

     - Что?

     - Не помните, папенька? - саркастически усмехнулась она. - Снова дырки в памяти?

     - Ну, вообще-то...

     - Хорошая отговорочка.

     Петр чувствовал полнейшую беспомощность - он даже отдаленно не мог представить, о чем идет речь. И каверзные наводящие вопросы пока что не приходили в голову.

     - Не будь скотиной, - сказала Надя, уставясь исподлобья. - Ты же обещал.

     Или опять пойдут... дополнительные условия?

     - Да нет... - протянул но растерянно, пытаясь настроиться на нее, угадать хоть самую малость. - Зачем какие-то новые условия, если я обещал... Я и не отказываюсь вовсе... Сколько тебе надо? - вдруг додумался он до подходящего вопроса.

     Может, хоть так удастся приблизиться к ключику?

     - Как это - сколько? Все. Если мне память не изменяет, мы с тобой именно так договаривались...

     Тупик, похоже. Если "все", то подразумевается, что и так ясно, о чем идет речь...

     - Ты же обещал, - повторила Надя с явственным надрывом. - Красиво так клялся насчет обоюдного доверия...

     - Надежда, - сказал он насколько мог убедительнее. - Можешь ты поверить, что я и в самом деле забыл? Не смотри так, после удара башкой в мозгах порой происходит масса странностей... Ты бы не могла мне деликатно намекнуть, что именно я должен отдать?

     Она вздохнула:

     - Понятно. Хорошая отговорочка: травма мозгов... Скажи уж сразу: вообще не отдашь или опять придется...

     - Я серьезно, - сказал он твердо.

     - И я серьезно, - отрезала девчонка непреклонно.

     Вилка валялась в опасной близости. Не звать же в случае чего на помощь Марианну или охранника? Девчонка в таком состоянии, что ждать от нее сейчас можно любых сюрпризов... а он по-прежнему не представлял, о чем идет речь.

     И пошел по линии наименьшего сопротивления. Пожав плечами, осторожно обогнул стоявшую на пути Надю, стараясь не поворачиваться к ней спиной - так и жжет глазами! Взявшись за ручку двери, сказал:

     - Остынь, и поговорим попозже, идет? Честное слово, у меня с памятью не все гладко. Веришь ты или нет, но именно так и обстоит. Охолони малость, а потом поищи способ мне как-то намекнуть, что именно я тебе должен.

     Договорились?

     Она молчала, выпрямившись - юная партизанка на допросе в гестапо, хоть статую с нее ваяй... Вздохнув, Петр прикрыл за собой дверь. Безоблачное настроение моментально улетучилось, чертова соплюшка все испортила. Но о чем может идти речь?

***

     ...Звонок, хотя и отличавшийся крайне мелодичной трелью, на сей раз взвыл, словно кот, которому наступили на хвост или иную нежную часть организма добротно подкованным сапогом. И орал не умолкая. Петр высунулся в коридор. Мимо него с азартным лаем промчался Реджи, держа курс на дверь, а за бультерьером спешил бдительно державший руку под полой пиджака охранник, без приказа покинувший отведенные ему апартаменты в "людской". И, наконец, из своей комнаты выскочила Катя. А там и Марианна появилась. "Полный кворум", - подумал Петр, последним выходя в громадную прихожую.

     Места в прихожей было достаточно, чтобы все присутствующие смогли разместиться, не задевая друг друг а локтями. Это Петр оплошал - а остальные воззрились на маленький экран монитора, показывавший кусок лестничной клетки у решетки.

     Он гак и не успел увидеть из-за спин, в чем там дело и кто трезвонит не переставая, но остальные прекрасно рассмотрели. И кинулись на лестницу.

     Охранник, правда, вынул руку из-под пиджака - но не пустую, в ней был пистолет...

     Когда все, включая и оглушительно гавкавшего Реджи, вывалились на лестничную площадку, Петр смог, наконец, без помех разглядеть, что показывал экранчик монитора. Четкость была поразительной. На решетке повисла тонкая девичья фигурка, слабо шевелившаяся, обеими руками цеплявшаяся за прутья, чтобы удержаться на ногах.

     Узнав Надю, он обомлел. Подозревая самое худшее, кинулся на лестницу. Там уже царило относительное спокойствие. Решетчатую дверь отперли, девчонку втащили внутрь, на охраняемый островок сытости и благополучия, толпились вокруг - но ни в позах, ни на лицах Петр уже не отметил тревоги.

     И тут же сам все понял. Отодвинув Марианну, пробился, наконец, к девчонке, сидевшей на полу, нагнулся - ив нос шибанул густой запах перегара.

     Чадушко было цело-невредимо, но пьяно вдрызг.. От сердца тут же отлегло.

     Она пошевелилась, что-то забормотала. Катя беспомощно оглянулась на охранника Витю. Петр подскочил, помог, вдвоем они кое-как утвердили Надю на ногах и повели в квартиру. Она болталась в их руках с грацией морской водоросли, временами пытаясь что-то то ли петь, то ли декламировать. Чертов бультерьер скакал вокруг в совершеннейшем восторге, полагая, что это новая игра, гавкал так, что кое-где в подъезде захлопали двери квартир, послышались удивленно-недовольные голоса.

     - Павел Иваныч, подержите, - Витя свалил ему на руки слабо шевелившуюся Надю и отстегнул с пояса мобильник.

     - Это зачем?

     - Вызову Земцова. Согласно инструкции.

     - Отставить, - сказал Петр, отнюдь не горевший желанием знакомить окружающих с маленькими семейными тайнами.

     - Не могу, Павел Иванович. Обязан по инструкции. Такие вот случаи требуют немедленного расследования и самого кропотливого анализа. С кем пила, кто поил, зачем и почему. Вы сами жестко требовали...

     Лицо у него было непреклонно-службистским. Петр мысленно махнул рукой, всецело сосредоточившись на том, чтобы удержать девчонку в подобии вертикального положения. Крепко обхватив одной рукой, по старинному рецепту русских городовых принялся безжалостно тереть ей уши.

     - Ты что делаешь?! - ахнула за спиной Катя.

     - Помолчи, поможет, - сквозь зубы ответил Петр, не отрываясь от своего незатейливого занятия.

     И в самом деле помогло - юное создание стало держаться чуть вертикальнее и даже издавать вполне членораздельные звуки, очень быстро сложившиеся в нечто рифмованное:

     Л-листья же-олтые над городом кружатся, С тихим шорохом нам под ноги ложатся...

     Облегченно вздохнув, Петр сказал:

     - А наш дворник довольно-таки большой пошляк. Разве можно так напиваться на рубль?

     - К-кыкой рубль? - сварливо запротестовала Надя. - Н-на полсотни баксов!

     Катя так и замерла со страдальческим лицом, растерянно глядя на законного мужа, поддерживавшего в нелепой позе родную доченьку. Судя по ее потерянному виду, подобных эксцессов прежде не наблюдалось, и это был Наденькин дебют на многотрудной ниве бытового пьянства.

     - А в честь чего? - не без интереса спросил Петр, произнося слова громко и с расстановкой, чтобы облегчить взаимопонимание до предела.

     - А ф честь н-ничего, - объявила Наденька. - Имею право. - Она через плечо покосилась на Петра, расплылась в широкой пьяной улыбке. - М-мейн либер фатер? Стебарь с-системы С-станиславского? На "Ос-скара" метишь, м-мудак? - и завернула такое, что у Петра уши едва не скрутились в трубочку, да и у остальных, думается, тоже.

     От неожиданности Петр едва ее не выпустил, а юная "падчерица", с пьяной непредсказуемостью впавшая в состояние буйного веселья, запустила еще одну матерную тираду, сделавшую бы честь старому боцманюге. Попыталась спеть что-то непонятное. развернулась к Петру и повисла у него на шее, удивительно цепко сомкнув руки:

     - Ты м-мудак, режиссер... Но мудак с фантазией.. Хх-очешь, я тебе прямо тут отдамся? А ты отдашь все н-немедленно? А? Ил-ли одного минета будет достаточно?

     - Да что ты городишь? - прямо-таки возопила Катя со всем накалом извечного родительского заблуждения, при котором искренне полагают, что воспитали ангелочка - а у него, оказывается, из-под белоснежного хитона чертячий хвост торчит...

     Цепляясь одной рукой за шею Петра с ловкостью позабытой нынешним молодым поколением обезьяны Читы, Надя развернулась к матери, свободной рукой похлопала ее по щеке:

     - К-какая великая артистка погибает... сказал Нерон, удавливая Клеопатру... Или не он? Или не ее? Режиссер, мы д-договорились? В деталях?

     На счастье, именно в этот момент по лестнице затопали, в прихожую вторгся Земцов, без всегдашнего галстука, в сопровождении двух своих мальчиков и седого субъекта в белом халате. Началась деловая суета, в которой Петра с Катей как-то ухитрились оттереть в сторону. Появился еще один белохалатник, молодой верзила, громко потребовал побольше теплой воды и нашатыря. Наденьку уволокли в ее комнату и начали без излишней суеты бороться с алкогольным отравлением организма. Судя до долетавшим звукам, боролись на совесть, враз вызвав обильную рвоту.

     Катя хотела пойти туда, но Петр удержал за локоть:

     - Не мешай, они справятся...

     - Бог ты мой, такого еще не было. Два раза приходила с явственным запашком, но это по нынешним временам настолько безобидно...

     - Хорошо хоть не наркотики, - удрученно сказал он.

     - Хорошо... - слабым эхом откликнулась Катя. Петр усадил ее на диван, прижал к себе. Конечно, никакие слова сочувствия тут не годились. Он просто не мог найти нужных слов. Не мог встать на Катино место. Его дочке сейчас было бы примерно столько же. Было бы. Если бы заливший глаза водитель "ЗИЛа" не въехал, сука, на тротуар и не смел стайку первоклассниц. С тех пор многое и пошло наперекосяк, а потом разбилось так, что склеить не удалось...

     Из Надиной комнаты по-прежнему доносились громкие звуки, сопровождавшие процесс насильственного очищения желудка. Катя всхлипнула, не сдержавшись.

     Петр покрепче прижал ее к себе, совершенно не представляя, чем в этой ситуации помочь.

     - Я с ней потом поговорю... - пробормотал он.

     - Боже мой, но это... Как гром с ясного неба... Легонько покачивая прильнувшую к нему Катю, словно баюкая ребенка, Петр на миг почувствовал себя настоящим мужем и отцом, вляпавшимся в нешуточные хлопоты со взрослеющим чадом. Правда, охватившее при этом бессилие причудливым образом смешалось с холодным анализом, основанным на кое-каких пьяных фразочках...

     Они долго сидели под дверью. Потом вышел Земцов в сопровождении врача, пожал плечами:

     - Наши барышни играли в больших, Екатерина Алексеевна. Надя, Лика Перова и Таня Капчиц.

     Инициатива, если верить мадемуазели, исходила от нее... Это ничего.

     Никаких посторонних, никаких поисков подхода, Павел Иванович...

     - Да о чем вы?! - вскрикнула Катя. - С ней-то что?

     - Успокойтесь, - сказал седовласый врач устало. - Завтра будет похмелиус вульгарно, только и всего. А может, и не будет - организм молодой, крепкий, излишествами не подточен. Вообще-то, лучшим средством авторитеты полагают хороший ремень... Я ей ввел легонькие транки, до утра проспит. А утром, если все же решите проявить гуманность, попоите рассольчиком. Данный случай никакой опасности не представляет...

***

     ...Когда квартира часика через полтора отошла ко сну, Петр остался сидеть в кабинете. Зародившиеся у него догадки были, по совести, чертовски неприглядными, но, размышляя холодно, отстраненно, полностью укладывались в картину.

     Аккуратно потушив окурок, он принялся методично, старательно обыскивать кабинет. В незапертом письменном столе не оказалось того, на что он рассчитывал наткнуться. И нигде не оказалось. Оставалось...

     В дверь заглянула Катя, осунувшаяся, в ночном халатике:

     - Спит, стервочка... Кажется, все нормально.

     - Ты тоже ложись. - Петр подошел и поцеловал ее в щеку. - Ничего страшного, как сказал доктор... А я посижу. Если что, присмотрю. Иди поспи.

     - Какой тут сон... - вздохнула она и вышла.

     Петр открыл форточку - кондиционером он пренебрегал, предпочитая естественную вентиляцию, - закурил очередную сигарету. И долго сидел за столом, уставясь на высокий сейф прищуренным взглядом охотника. Подозрения крепли.

Глава 10

В ТВОРЧЕСКОЙ МАСТЕРСКОЙ

     Неизвестно, что подумали о его действиях телохранители - должны же они были что-то подумать, лицезрея, как на их глазах хозяин самолично покупает в "Хозтоварах" разнообразные бытовые мелочи, главным образом сыпучие и жидкие?

     Не исключено, решили, что дает о себе знать авария, вряд ли Пашка когда-либо сам ходил по магазинам, да еще за этакими прозаическими вещами... Как бы там ни было, они оказались достаточно вышколены, чтобы не переглядываться с понимающим видом. Молча ходили за ним из отдела в отдел - хваткие ребята, спокойные и неприметные, самые обыкновенные на вид, ничуть не похожие на киношных амбалов, от которых в реальной жизни толку - чуть. Вовсе не расталкивали плечами окружающих - просто двигались рядом в ритме походки Петра, так что многие и не сообразили, в чем тут фокус... Если не знать заранее, пожалуй что, и не определишь, что это господин новый русский с охраной...

     После ужина - успел уже привыкнуть к сей церемонии и почти прижился Петр заперся в кабинете, сказав Кате, что собирается поработать. Разложил на столе, на газетке, все потребное для более тесного знакомства с сейфом, отсыпал на отдельную бумажку сыпучего, сколько было необходимо, налил в рюмки из бара жидкого, приготовил все остальное. Не спеша выкурил сигарету, стоя у сейфа и приглядываясь к цифровым колесикам. Они сияли, как медяшка на корабле, где наличествует строгий боцманюга. Должно быть, Марианна постаралась. Ничего нельзя утверждать наперед, хватка уже не та, но с аналогичными моделями доводилось вступать в интимные отношения, так что будем посмотреть...

     Аккуратно загасив в пепельнице окурок, глубоко вздохнул и принялся за работу. Условия, если подумать, райские: времени в его распоряжении навалом, если понадобится, можно засидеться и до утра, никто не войдет, не поднимет тревогу и сигнализации при сейфе не имеется. Идиллия. Детский сад. Это вам не клятый восемьдесят девятый в... ну, сие несущественно.

     Пришлось распахнуть обе форточки - в результате его хитрых манипуляций по кабинету стал распространяться явственный, чуть резкий химический запашок.

     Ничего, сейчас протянет... А ведь что-то начинает получаться, господа мои, теперь нагреть пламенем зажигалки... Сейф открывали часто, очень часто, а это весьма даже упрощает задачу...

     Через десять минут он знал первую цифру. Сунув в рот сигарету и не прекращая работы, мысленно похвалил себя - кое-что еще могем... А ведь вторая - девять, точно, девять, и с третьей начинает проясняться... Мощная лупа запотела, Петр протер ее носовым платком, продолжая свое черное дело.

     Лупа, нехитрые химические реакции... Так, следующая... Совсем просто, если хорошо умеешь это делать...

     Через час и восемнадцать минут все было кончено. Как это иногда случается, с двумя цифрами вышла накладочка - вторая от конца и третья от начала не хотели, мать их, расшифровываться, но это уже и несущественно, остальные-то известны, нерасшифрованные расположены не рядом, не так уж много комбинаций придется перепробовать... Опа!

     Он повернул никелированный штурвальчик - и дверца сейфа знакомо щелкнула, знакомо дрогнула. Оставалось аккуратненько ее распахнуть, что Петр и сделал, почествовав себя ради таких свершений рюмочкой коньяку.

     Какое-то время приглядывался к содержимому - большим черным альбомам и конвертам из плотной бумаги, - чтобы с фотографической точностью запомнить, как оно все лежит.

     Аккуратность - превыше всего... Взяв верхний альбом, Петр положил его перед собой на стол, на отдельную газетку, раскрыл. В комнате уже не пованивало химикатами, все выветрилось.

     В прозрачный пластиковый кармашек вложен квадратик белейшей бумаги с "каллиграфически" выведенной надписью: "Пабло де Савельеда. Фотороман "Раскрытие"". У Пашки всегда был "прекрасный" почерк, это он царапал, как курица лапой...

     Первая фотография, цветная, отличного качества. Катя с распущенными волосами, в белом брючном костюме стоит на фоне черной - видимо, обитой материей - стены, она босиком, глядя в объектив, слегка склонила голову к плечу, беззаботно улыбается. Освещение поставлено вполне профессионально, резкость в норме.

     Фото номер два. Улыбка столь же беззаботная. вполне невинная, вот только руки закинуты за голову, пиджачок нараспашку, брюки расстегнуты, открыто для обозрения черное кружевное бельишко.

     Фото номер три. Та же поза, все так же расстегнуто-распахнуто, но на сей раз белья под костюмом нет.

     Четвертое. Теперь и пиджачка нет, обнаженная до пояса Катя держит руки перед лицом, вывернув ладони наружу, прикрывая ими глаза, брюки съехали с бедер так, что Петр хмыкнул: "Однако..."

     И так далее, и тому подобное. Вариации и комбинации в нехитром наборе, позы меняются, от вполне приемлемых до откровенно непристойных, одежды па ней становится все меньше, а если что-то и остается, картины это не смягчает, наоборот - иногда полностью обнаженная женщина в десять раз целомудреннее той, что имеет на себе кое-что, смотря как с одежками манипулировать...

     Так, теперь началась полная обнаженка. Прямо-таки ощущается, как билась в тисках незатейливой фантазии творческая мысль фотографа, коего, есть такое подозрение, иногда осеняло прямо-таки на ходу...

     Не нужно быть крупным специалистом по фотоэротике, чтобы быстро сообразить: фантазия у "маэстро" убогая, а вот ход мыслей довольно-таки пакостлив. Целая серия снимков выглядела так, словно их украдкой делал сексуально сдвинутый гинеколог. Петр насчитал с дюжину фоток, за любую из которых нормальная женщина просто обязана была трахнуть по голове снимавшего его же собственной треногой или по крайней мере покинуть "фотостудию" с гордо задранной головой, предварительно смачно плюнув в объектив. А если она не сделала ни того, ни другого, то выбора у нее просто не было, приходилось стиснуть зубы и терпеть. Она и терпит - кое-где ясно, что улыбка вымученная, деланная, вот-вот, кажется, услышишь, как скрипят зубы. Понятно теперь, почему она с такой надеждой интересовалась, не покончено ли теперь и с "фотостудией". Студия, м-да...

     Он закрыл альбом, просмотрев все до единой фотографии. Во рту стоял привкус чего-то мерзко-тухлого. Мало ему было "театра", стервецу. Это уже перебор, определенно перебор...

     И все же одна-единственная фотография привлекла его настолько, что он снова открыл ту страницу. Наверное, единственный снимок, который Петр похитил бы для себя, не рискуя заполучить клеймо извращенца. Очень уж удачно получилось, и заслуги фотографа тут ни малейшей. Катя полулежала на черном диване, глядя в сторону грустно, рассеянно, в ее позе и наготе виделось столько грации, естественности, прелести, что сердце щемило от тоски и желания защитить от всех на свете опасностей.

     Пересилив себя - как насчет холодного анализа? - он сердито захлопнул альбом и открыл другой. Тот же "каллиграфический" почерк, тот же "Пабло де Савельеда", только название у фоторомана другое - "Совращение".

     Петр педантично просмотрел и это творение определенно сбрендившего "маэстро". На сей раз персонажей было двое - Катя в школьном платьице с белым фартуком, волосы старательно заплетены в две косы, и Марианна, наряженная под строгую училку, в черном старомодном костюмчике, в очках.

     Подробная фотолетопись совращения наивной школьницы заматерелой лесбиянкой, с одной стороны - удивление и стыдливость, с другой - отработанный ласковый напор, в конце концов - капитуляция, полный набор изощренных переплетений обнаженных тел. Черт, как же они под одной-то крышей после такого уживаются, в глаза друг другу смотрят? Рехнуться можно...

     Однако вскоре он вынужден был признать, что поторопился с оценкой. После того, как добрался до третьего альбома, очередного фоторомана с заголовком "Будни гестапо". Вот где ягодки... Доп-режь были цветочки.

     Катя и детина в черной маске, наряженный в аляповатую имитацию эсэсовской формы. Снова долгий процесс раздевания, в разных стадиях, только во всем этом активно участвует субъект, так ни разу и не запечатленный без маски, где-то в середине действия оголившийся по пояс. То картинно приложил никелированные клещи к ее обнаженному бедру, то разрезает на ней трусики морским кортиком - видимо, Пашка не отыскал полностью соответствовавшего эпохе реквизита или не заботился об этом особо, - то манипулирует с веревкой и сверкающими инструментами, такое впечатление, добытыми у какого-нибудь дантиста. Подтекст лежит на поверхности: полная беззащитность очаровательной жертвы в лапах уверенного в своей безнаказанности подонка. А тот и рад стараться - ухмылка вполне натуральная, маска закрывает только верхнюю половину лица, сразу видно, что актеришка-то получает удовольствие, чего о Кате никак нельзя сказать. За парочку фотографий Петр с несказанным удовольствием оторвал бы руки - а то и еще что-нибудь - и тому, кто снимал, и тому, что выделывался в маске. Может... Нет, тип в маске - безусловно не Пашка. Фигура не та. Зато часы на его могучем запястье подозрительно напоминают те, что носит Митя Елагин... Ну да, та же марка, и ремешок соответствует. Хорошо еще, что главного "палач" с нею так и не сотворил - но все равно, полностью нормальный в сексуальном плане мужик ни за что не станет вытворять такое с собственной женой, пусть даже давным-давно разлюбил и возненавидел. Что бы там ни было, до какого бы раздрая ни дошло - нельзя такое проделывать с законной женой, все еще живущей с тобой под одной крышей. Такого мнения твердо держался отставной подполковник, обычный армеут, а вот его родной братец, как выяснилось, придерживался противоположной точки зрения. "Но ведь это не правильно!" - прямо-таки воззвал Петр мысленно, неизвестно к кому обращаясь. Нет ничего плохого, если здоровый нестарый мужик вдумчиво изучит очередной номер "Плейбоя" или посмотрит красивую порнуш-ку. Но ЭТО? То ли, пребывая четверть века в рядах бывшей несокрушимой и легендарной, превратился понемногу в сущую деревенщину, чья простая душа активно сопротивляется новейшим городским веяниям, то ли... то ли братец Паша, говоря на американский манер, имеет серьезные проблемы и с половым интимом, и с буйной головушкой... или у НИХ теперь так и полагается? Докатилась и до нас пресловутая сексуальная революция? Пойми их, НОВЫХ...

     Альбомы кончились, пошли конверты, содержавшие, как не столь уж и трудно было догадаться, очередные щедрые порции женской плоти, главным образом лишенной искусственных покровов, зато блиставшей самыми что ни на есть искусственными позами.

     Конверт, целиком посвященный очаровательной горняшке Марианне. Должно быть, с ней Пашка не считал нужным особенно церемониться: если фотороманы еще отличались какими-то зачатками фантазии и промежуточными стадиями стриптиза, то снимки Марианны являли собою череду сплошных "ню". Причем декорацией почти всегда служила роскошная кухня Пашкиных хором, а венцом изобретательности выглядело фото, где роль фигового листка исполняла кофемолка. В отличие от Кати Марианна, сразу видно, вкладывала в действо всю душу - должно быть, воодушевленная зелененькими бумажками с ликами заокеанских президентов.

     Еще конверт. Красивая длинноволосая брюнетка лет тридцати, старательно заснятая в незнакомых интерьерах довольно хорошо обставленной квартиры. На сей раз нечто, напоминающее фотороманы, - определенное сходство с альбомами улавливается сразу, хотя снимки и лежат в беспорядке. Отчего-то "маэстро Пабло" решил их в завершенный цикл не объединять. Возможно, руки еще не дошли.

     Голенькая Жанна, запечатленная в Пашкином кабинете, - в кресле, на столе, у сейфа. Судя по всему, девочку эта забава только развлекает, ни малейших следов скованности или угнетенности. Современная девица, бля, новейшей формации. То-то она подступала тогда так непринужденно...

     Телезвездочка Вика Викентьева, которую не далее как вчера Петр лицезрел на голубом экране и которой вскоре должен был, согласно Пашкиному плану, дать обширное рекламное интервью. Где-то на природе, на фоне сосен, на усыпанной жарками поляне, в стиле "испуганная нимфа". То цветущей веткой якобы невзначай прикрылась, то будто бы собирает малину в голом виде, нимало этим не смущаясь и не подозревая о нацеленном на нее объективе.

     Петр поймал себя на том, что бормочет под нос:

     - Ну, по крайней мере, ни зоофилии, ни педофилии... И то хлеб.

     Поторопился облегченно вздохнуть, поторопился. Ну и вечерок сегодня...

     Последний конверт если и не поверг его в шок, то по крайней мере основательно подрастрепал нервишки.

     "Мать твою, - прямо-таки взвыл он, - должен же быть какой-то предел? Ну за что мне это - заглянув в душу к родному брату, узнать о нем все это?!"

     Наденька. Сначала - относительно невинно, в купальничке. Позы не то чтобы самые целомудренные, но и не отмеченные, выражаясь высоким штилем, печатью порока. Раскованные, пожалуй что, - и только, и не более того.

     Потом - почище. От купальника одни трусики остались, а там и они куда-то делись. Все пошло по накатанной колее - голая девчонка в позах, скопированных, на первый взгляд, с тех мутных от многократной пересъемки фотографий, которые в советские времена продавали по поездам немтыри. Не вкладывает душу в позирование, но и принужденной под приставленным к горлу лезвием уж никак не выглядит. Стодолларовая бумажка вместо фигового листочка. А тут - ни листочков, ни их заменителей, дальше еще хлеще, вновь в голову лезет спятивший на сексуальной почве гинеколог. Каким образом Пашке удалось ее на это подвигнуть?

     А на это? Голая Надя в объятиях голой Марианны - снова полный набор лесбоса, от которого уже мутит. И опять появляется раздетый до пояса замаскированный детина с елагинскими часами на запястье - слава богу, на сей раз без всяких палаческих инструментов, то платьишко с девчонки снимает, то остальное, то держит ее на коленях, расположив лапищи так, что оторвать бы ему их напрочь. Всплеск творческой фантазии - здесь Надя сидит обнаженной за клавиатурой компьютера, здесь - прикрывается лезвием обнаженной старинной сабли, вот она, эта самая сабля, на стене висит.

     Петра вдруг пронзила мысль - неужели Пашка и ЕЕ? Не лукавь перед самим собой - скорее всего, так дело и обстоит. Начал уже разбираться в лабиринтах сознания братца, поскольку лабиринты не столь уж и запутанные. Коли уж долго и старательно снимал ее ЭТАК, не мог не довести до логического конца. Теперь понятно, почему она так странно держалась с "папенькой", почему порой во взгляде сквозило недвусмысленное отвращение, почему, наконец, кидалась с вилкой. Пашка, похоже, обещал вернуть ей снимки, но что-то не торопился обещание выполнять. Вот они и негативы, в пластиковых баночках, аккуратный рядок на нижней полке сейфа. "Гестапо"... Катя... Надя...

     Петр чувствовал себя так, словно вывалялся даже не в грязи - в натуральнейшем дерьме. Какое-то время пребывал в полной панической растерянности: немыслимым казалось теперь сидеть и ничего не делать. Что-то следовало немедленно предпринять, что-то сказать, исправить, отменить, вернуть, уничтожить...

     Он с превеликим трудом взял себя в руки. Как-никак это был его родной брат - а жизнь на грешной земле, он давно уже успел обнаружить, чертовски замысловата, ни за что не укладывается в ходульные схемы. Особенно если вспомнить о ТОМ, кто сказал однажды: не судите, и не судимы будете.

     Какое у него было право не то чтобы судить - выносить приговоры и ставить диагнозы? Что он знал о взаимоотношениях всех этих людей, о их характерах, привычках и побуждениях? Вполне могло оказаться, что всех - ну, или почти всех - сложившееся положение дел вполне устраивает. Катя обрадовалась, что не будет больше ни "театра", ни "фотостудии", а Наденька вроде бы тяготится навязанным ей занятием... но опять-таки кто ему дал право все ломать вдребезги и пополам? Считать себя обладателем истины в последней инстанции?

     Все они слишком долго жили этой жизнью - и вдруг незваный гость, метеором ворвавшись в их бытие, в три секунды расставит все по местам, наведет благолепие и восстановит высокую мораль? Ха... Ангел нашелся... А как насчет того, чтобы в охотку спать с чужой женой под видом ее законного суп-руга?

     "Но я же ее люблю! - возопила раздерганная душа. - Я ее люблю. Я хочу, чтобы она была счастлива, спокойна, чтобы забыла обо всех этих "палачах" и объективах... Как же быть-то, господи? Что тут придумать? И можно ли что-то придумать? Если, проявив благородство, отдать Надюшке и пухлый конверт, и негативы - чем это потом обернется и к каким коллизиям приведет?

     Он долго сидел за столом, уперев локти в полированную доску, сжав ладонями виски. В душе мешались безмерное сожаление - и к себе, и к Пашке, и к Кате с Надей, и злость непонятно на кого. Давненько уже не попадал в такие тупики. Совершенно ничего не приходило в голову.

     В конце концов, решив, что утро вечера мудренее, встал и принялся тщательно ликвидировать всякие следы долгой и кропотливой работы с творческой мастерской широко известного в узких кругах фотохудожника дона Пабло. Убрал альбомы и конверты в сейф, расположив их в скрупулезнейшем прежнем порядке, захлопнул дверцу и сбил код. Химикаты сложил в пластиковый пакет - выбросить завтра в мусорное ведро, никто ничего не заподозрит...

     Лупу - в стол, сама по себе она подозрений ни у кого не пробудит.

     Приняв душ, поплелся в спальню, уже привычно ориентируясь в погруженной в темноту квартире. Реджи сонно заворчал и тут же заткнулся - привыкает, крыса белая...

     Осторожненько пролез под одеяло, лег на почтительном расстоянии от ровно дышавшей Кати, искренне надеясь, что она спит. Ошибся - она ворохнулась, придвинулась, вопросительно провела ладонью по щеке, но шее.

     Как ни тянуло его к этой женщине, на сегодняшний вечер он, честное слово, перестал быть мужиком - после знакомства с содержимым сейфа. Все напрочь отшибло, и запашок дерьма до сих пор ощущается.

     - Катенька, замотался я адски, - виновато прошептал он. - Уж прости.

     Она сговорчиво поцеловала Петра в щеку, еще раз погладила по щеке и отодвинулась. Ему хотелось выть.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ДВА МИНУС ОДИН - ПОЛУЧИТСЯ ДВА

Глава 1

КАК СОЗДАЕТСЯ ИМИДЖ В ШАНТАРСКЕ

     Петр трудился, как отбойный молоток. Впервые за все время добровольного самозванства пришлось так вкалывать - правда, исключительно орудием труда негоцианта, роскошной пар-керовской авторучкой. Но все равно работы навалилось столько, что кисть давно уже ныла и он три раза делал передышку.

     Он подмахивал бумаги - той самой своей НЫ-НЕШНЕЙ подписью, то бишь изменившимся после аварии автографом г-на Павла Савельева. Первые несколько документов он по врожденной добросовестности пытался прочитать, но очень быстро осознал, что даже просто пробегать их взглядом никак не удастся, иначе просидят до завтрашнего утра.

     И трудился с тупой четкостью автомата. Или компостера, пробивающего билетики в автобусе. Косарев клал целую стопу, с ловкостью карточного шулера снимал один за другим, молча - он тоже уже утомился повторять "вот здесь", в глотке пересохло - указывал пальцем. Петр подмахивал. Первый заместитель, Пашкина то ли правая, то ли левая десница, старался, как мог, суетился возле-около, шуршал бумагами - невысоконький, лысый, услужливый.

     Картотека - щелк! Косарев Николай Фомич, из бывших советских снабженцев, дока, жох и прохиндей - это и понятно, как нельзя более подходит для ответственной тайной миссии по подстраховке двойника, - в разгар перестройки намекал журналистам о своем отдаленном родстве с репрессированным комсомольским вожаком, а когда перестройка как-то незаметно сдохла, стал осторожненько примазываться к другой известной во времена оны исторической личности, правда, с обратным знаком - шантарскому купчине первой гильдии Косареву, тому самому, что при царе заколотил пьяного пристава в бочку и спустил с обрыва, а за годик до Великого Октября сбежал со всеми капиталами в Китай и стал там министром финансов у какого-то генерала-сепаратиста. В душе холуй и лизоблюд (сказывается биография), однако вполне надежен.

     - Позвольте, а это что за чудасия? - спросил Петр, в момент очередной передышки успевший пробежать глазами очередной не подписанный пока документ.

     - Договор на вооруженную охрану золотых часов...

     - Вот этих самых, что у вас на запястье, - подхихикнув с угодливостью чеховского персонажа. кивнул Николай Фомич. - Видите ли, в законах о частной охране полно глупейших прорех. Не имеют права ваши телохранители применять огне-стрельное оружие, пусть и законнейшее, для защиты вашей личности при злодейском покушении. Зато могут налить в лоб любому, кто покусится на ваше имущество. А поскольку часики у вас на руке постоянно, то на основании сего договора они и будут палить хоть с обеих рук - они часики защищают, на дозволенном основании... Улавливаете полезный нюанс?

     - Улавливаю, - покрутил головой Петр и лихо подмахнул договор о вооруженной охране принадлежащих П.И. Савельеву золотых часов марки "Ро-лекс", стоимостью пятнадцать тысяч... ма-ама родная!

     Нет, все правильно, пятнадцать тысяч долларов США. Ну, Пашка! Петр сразу почувствовал себя скованно, лишний раз боялся сделать резкое движение - а он-то небрежно бросал эти ходунцы на столик, в "Кедровом бору" даже задел ими чувствительно о притолоку.

     Прикинув на глаз толщину оставшейся бумажной груды, он в душе возрадовался. Зря, как тут же выяснилось. Появилась эффектная дама, главный бухгалтер, принесла новую гору бумаг - уже чисто финансовая документация. В отличие от бумаг Фомича, эти приходилось подмахивать как минимум в двух-трех местах каждую. В глазах уже рябило - платежные поручения, подтверждения, авизо, ведомости, договоры с "Шантарским кредитом", еще какими-то банками иные названия знакомы из газет, иные видел впервые, - в основном столичными, но попадались и иностранные...

     Украдкой он бросал на бухгалтершу заинтересованные взгляды. Было на что засмотреться. Красивая молодая женщина лет тридцати, невыразимо продуманная во всем - строгой одежде, прическе, драгоценностях. Этакая Снежная Королева - море красоты и бездна холодной деловой чопорности. Невозможно было представить, что ближе к ночи она все это снимает, распускает по плечам эти великолепные волосы, ложится в постель с самым обыкновенным существом мужского пола и позволяет...

     Рука трудилась, а мозги оставались свободными, и он не без интереса стал гадать - как у Пашки с этой? Никак не мог беспутный братец пропустить ТАКУЮ.

     Касаемо главной бухгалтерши Пашка говорил лишь, что кадр это особо ценный и обращаться следует исключительно на уровне "имя-отчество", боже упаси вульгарно назвать по имени. Интересно, о чем это говорит? Говоря проще, спит с ней Пашка или нет? Вообще-то, не Жанна, не Анжела и не Марианна - всего-то навсего Ирина Сергеевна. Что ни о чем еще не говорит...

     Перехватив его неосторожный взгляд, Снежная Королева не повела и бровью.

     Соболиной. Продолжала подкладывать ему бумаги, всякий раз мелодичным голосом сообщая:

     - Здесь, пожалуйста. Здесь, прошу вас. Когда со всем принесенным ею было покончено, Ирина свет Сергеевна снизошла до улыбки, на миг сделавшей ее живой:

     - Благодарю вас, Павел Иванович. И вышла, унося свою цифирь. Петр так и смот-рел ей вслед. Спохватившись, откашлялся:

     - М-да...

     - Очень тонко подмечено, - сладеньким голосом встрял Косарев. - Именно м-да...

     - Скажите, Николай Фомич, а у... у меня с ней ничего такого...

     - Да что вы, Павел Иванович! - казалось, даже испугался слегка лысый прохвост. - Неприступная женщина, блюдет супружескую верность с упорством каменной статуи... Вы в первое время делали подходцы, если не помните, но потом даже вам стало ясно, что номер, простите, дохлый и надлежит пользоваться лишь ее деловыми качествами. Кои опять-таки на высочайшем уровне...

     Он улыбнулся так льстиво, с таким проворством поднес сунувшему в рот сигарету Петру щелкнувшую зажигалку, что тому стало неловко:

     - Николай Фомич, я ведь, собственно, не он, а я...

     - Сходство, простите, поразительное, - пожал плечами Николай Фомич. - Так что я уж не буду привыкать к некоей выходящей из рамок фамильярности, чтобы потом не было сложностей... Нет. но сходство, конечно... Я вам еще нужен?

     - Нет пока. Можете идти.

     Раскланявшись. Фомич вывалился из кабинета. Петр задумчиво пускал дым. В душе сидела небольшая, поганенькая заноза - из-за вчерашних открытий, сделанных в сейфе. Многое можно понять, оправдать и простить, но ЭТО пардон, за гранью. Надюшка - почти ребенок. Стоп, стоп. Не будем забывать об акселерации, пресса преподносит массу примеров... вполне может оказаться, что у этого дитяти уже перебывало полдюжины любовничков из ее же элитной школы. Или такими умозаключениями ты просто пытаешься перед самим собой выгородить Пашку? С-ситуация... Нервничает девка, сама не своя. И как прикажете поступить при такой вот коллизии? Отдать ей снимки? А Пашка?

     Потолковать, как мужик с мужиком, объяснить все? Что, собственно, объяснить? Что так нормальные, настоящие мужики не поступают? Что это не есть высокоморально? А по какому праву? Дело деликатнейшее... И Марианна на половине снимков, мать ее, куклу-соучастницу... Есть ли у него право в это лезть? Но девчонка-то сама не своя, напилась, дуреха... Любе было бы столько же...

     Он сидел, погрузившись в тягостные раздумья, и не мог прийти ни к чему определенному. И потому даже обрадовался, когда на селекторе запульсировала зеленая лампочка.

     - Да?

     - Павел Иванович, только что звонили с телевидения, - доложила Жанна. Говорят, была договоренность... Им выезжать?

     "Ах да, - спохватился Петр. - Конечно же, телевидение. Передача, в очередной раз повествующая городу и миру, насколько честен негоциант Савельев и как он оборотисто привлекает в область немеренную импортную денежку".

     - Конечно, - сказал он. - Пусть выезжают, я буду ждать.

     Нажал клавишу. Достал из стола две коробочки с Пашкиными орденами, поставил перед собой, стал не торопясь надевать. Все-таки чужие, а таскать чужие ордена - не в традициях русского офицерства. Свои, к сожалению, пришлось отдать Пашке на временное хранение вместе со всеми документами, формой, чемоданом. Если подумать, сейчас при нем не было ни единой мелочи, способной засвидетельствовать, что он - Петр, а не Павел. Разве что физиономия - но и она, собственно говоря, принадлежала в данный момент Павлу... Интересное положеньице. А если Пашке - тьфу, тьфу! - упадет на голову кирпич? Начнешь доказывать, что ты - Петр Иванович, могут сгоряча и в психушку запереть...

     Он торопливо прошел к тайнику за картиной и, пользуясь кратким мигом передышки перед визитом телевизионщиков, оросил мятущуюся душу глотком хорошего коньяка. Так и не решив, как быть с Надей.

***

     ...Жанна, придерживая рукой распахнутую дверь, бесстрастно доложила:

     - Павел Иванович, группа с телевидения.

     И, пропустив в кабинет всех троих, прежде чем прикрыть дверь, с неприкрытой обидой повела на Петра умело подведенным черным глазом. Он ухмыльнулся про себя - девочка, конечно же, тихо ревновала, но он-то не был ни в чем виноват, это все Пашка, его подробные инструкции...

     Группа состояла из двух молодых людей, нагруженных треногами и объемистыми ящиками в металлических футлярах, а возглавляла ее смазливая девица в черной юбке и строгой белой блузке, в модных очках, с аккуратной челочкой и "конским хвостиком". На первый взгляд она казалась невероятно добродетельной и напрочь лишенной игривости, но Пашка, разумеется, ошибиться не мог - о ней и шла речь, а не о ком-то другом...

     Впрочем, Петр, когда она оказалась совсем близко, сразу подметил, что очки - откровенная бутафория. Стекла простые, без следа диоптрий. А наряд, надо полагать, символизирует строгий деловой стиль будущей передачи. Пока молодые люди, тихонько перебрасываясь профессиональной словесной абракадаброй, "ставили свет" и что-то там еще, Петр старательно прихорашивался перед зеркалом. На его взгляд, лента шейного креста "За заслуги перед Отечеством" была длинновата, но Пашка, надо полагать, знает лучше. Интересно, что же он себе вторую степень не выбил, со звездой?

     "Трешкой" ограничился?

     Зато "дружбу народов" Петр, имевший некоторый опыт обращения с орденами на обычной колодке, прикрепил идеально. Интересно, за что это Пашка сподобился? Какую такую дружбу народов налаживал? Совершенно забыл спросить...

     Он споткнулся о толстый кабель, торопливо попросил:

     - Давайте не будем меня снимать за столом, придумаем что-то другое...

     Чертовски не хотелось, чтобы в камеру попал Катин портрет.

     - Ну конечно, Павел Иванович, - откликнулась белобрысая телезвездочка. Совки могут не правильно понять, далек наш народ от западной раскованности...

     "Интересно, ты-то из каких таких Кембриджей вылупилась?" - так и подмывало его спросить. Промолчал, конечно. Не стоило вылезать со своими плебейскими репликами.

     Наконец два вьюноши отладили все потребное. Критически обозрев Петра, усадили его в кресло в уголке, прицепили на лацкан крохотный микрофон на длинном тонком проводе. Один вьюнош встал у камеры, второму дела не нашлось.

     - Раскованнее, Павел Иванович, - потребовала девица. - Что-то вы сегодня зажаты...

     Он добросовестно попытался придать себе раскованность. Проклятый крест то и дело съезжал набок, и Петр в конце концов спросил напрямую:

     - Может, мне эту регалию как-нибудь булавкой зафиксировать?

     - Ну зачем же? - пожала девица полными плечиками. - Будет выглядеть вполне естественно - вы к заслуженной награде давно привыкли, вполне допустима легонькая небрежность, не стоит выглядеть свежеиспеченным кавалером... Начали?

     Он выпрямился в кресле, насколько мог, сделав небрежно-вальяжную физиономию. Всякое бывало, а вот сниматься для ТВ приходилось впервые в жизни.

     Девица закинула ногу на ногу, превратив черную юбчонку в нечто чисто символическое, положила на колено большой блокнот, нацелилась на страницу авторучкой. Все это, Петр определил, - для чистого понта. Страницы были чистые. Юная деловая дамочка, потребно для имиджа..."

     Она обворожительно улыбнулась в камеру:

     - Добрый день, дамы и господа. В эфире - "Деловой Шантарск" с Викой Викентьевой. Сегодня нас любезно пригласил в гости один из капитанов местной промышленности, шантарский Эндрю Карнеги, если можно так выразиться, - Павел Иванович Савельев. Павел Иванович, первый и самый волнующий вопрос, конечно же, - судьба Тарба-чанского проекта, имеющего огромное значение для области.

     Вы можете поделиться секретами?

     - Собственно, никаких секретов на сегодняшний день и не существует уже, степенно сказал Петр, неотрывно глядя в камеру, словно птичка на удава. Уже через три дня в Шантарск прилетают представитель премьер-министра и иностранные инвесторы. Они проведут у нас несколько дней, будут проведены переговоры по окончательному согласованию документов, проведем, - он поймал себя на том, что употребляет "проведем" чуть ли не через слово и задумался, какой бы другой термин подыскать, - одним словом... проведем (тьфу ты!), если можно так выразиться, окончательную притирку... поскольку речь идет об огромном пакете документов, охватывающем интересы доброй полусотни шантарских предприятий и организаций...

     Вряд ли Пашка будет в претензии. Все, что он написал, Петр проштудировал четыре раза и сейчас чесал без малейшей заминки, разве что речь вдруг обрела противный канцелярский привкус, в голову, как ни бился, лезли одни бюрократические перлы.

     - И после этого начнется финансирование?

     - Да, в самые сжатые сроки после подписания, - кивнул Петр, уже немного освоившись с мутно-темной стеклянной линзой камеры и позволяя себе временами отводить от нее взгляд. Правда, при этом следовало зорко следить, чтобы взгляд не упирался слишком часто в обнаженные ножки Вики Викен-тьевой вдруг на голубом экране это будет смотреться как-то неподобающе?

     Зато сама Вика подобными страхами не страдала ничуть - то и дело подбирала такие позы, чтобы будущие телезрители могли в полной мере оценить длину и стройность ножек. При этом она непринужденно и весьма убедительно черкала что-то в своем блокноте, но Петр-то видел со своего места, что это самые обычные каракули, имеющие отдаленное сходство с буквами. Правда, телезри-тельно этого просечь ну никак не мог.

     - Другими словами, наш, фигурально выражаясь, космический корабль стоит на старте и ожидает лишь команду на взлет?

     - Вы подобрали очень удачное сравнение, Вика, - сказал Петр, позволив себе немного не предусмотренной сценарием отсебятины. - Именно космический корабль, который выведет нашу область на непроторенные доселе орбиты...

     Это тоже была отсебятина. Он испугался, не перехватил ли с пафосом, но Вика благосклонно, с умненьким видом кивала, то и дело выводя в блокноте новую порцию кривулек, и Петр приободрился, окончательно расставшись со страхом перед камерой. "В сущности, не столь уж мудреное занятие. Насчет непроторенных орбит получилось неплохо, если Пашке не понравится, не знаю уж, чем ему и угодить".

     - По-моему, сумма инвестиций превышает триста миллионов долларов?

     - Пока я предпочел бы говорить о первом транше. сто пятьдесят миллионов, - солидно поправил Петр, в который раз попытавшись понять умом эту сумму, но вновь отчаявшийся осознать ее реальность.

     Интересно, сколько из этой умопомрачительной суммочки достанется непосредственно "Дюранда-лю"? Надо полагать, нехилая доля, иначе Пашка не старался бы так, не выдумывал фокус с двойником...

     - И все эти деньги достанутся области?

     - Ну разумеется, - усмехнулся Петр. - Это масса новых рабочих мест, множество проектов, обеспечивающих занятость на несколько лет вперед для тысяч наших земляков. Не сочтите за саморекламу, но мы, все, кто участвует в этом проекте, не намерены уподобляться иным шустрым господам, ухитрившимся подевать западные кредиты неведомо куда...

     - Видимо, то, что Москва выбрала именно вас и ваших партнеров, как раз и объясняется вашей безукоризненной репутацией за все эти десять лет вашего пребывания в частном бизнесе?

     - Я очень надеюсь, что именно эти соображения оказались в свое время решающими, - скромно сказал Петр.

     В общем, все ее вопросы он знал наперед - опять-таки Пашка снабдил.

     Вполне возможно, сам и составлял-редактировал. Вот, значит, как создаются безукоризненные репутации - в том числе и с помощью таких вот голоногих девочек...

     - Павел Иванович, я понимаю, что в нескольких фразах ни за что не удастся пересказать секрет и суть вашего успеха, - молвила Вика с явственно просматривавшимся пиететом. - Но все же, если в двух словах? Как вам все это удалось?

     Петр старательно наморщил лоб, подпер кулаком подбородок, опустил взор опять-таки поневоле оказавшись вынужденным обозреть ее ножки, - подумал и заключил:

     - Дело в направленности бизнеса, Вика. Меня никогда не привлекали финансовые спекуляции, столь популярное в нашем многострадальном отечестве деланье денег из воздуха. Так уж сложилось, что я десять лет производил. Шел по пути, указанному Эндрю Карнеги, Генри Фордом, плеядой выдающихся предпринимателей старой России - Рябушинским, Путиловым, Гужоном, Третьяковым...

     Почему-то именно сейчас ему на ум пришли кипы фотографий - тех, из сейфа.

     Так и плясали перед глазами. Однако следовало отдать Пашке должное: все, о чем Петр только что тарахтел, и в самом деле имело место. Все было чистой правдой - ухитрился ведь беспутный братец, пусть он трижды сексуальный маньяк, все эти десять годочков заниматься производством, нарабатывать надежную репутацию. В столице сидят не дураки, примитивному финансовому выжиге вряд ли позволили бы и на километр приблизиться к нынешнему премьер-министру... Судя по кипе документов, которые он проштудировал, Тарбачанский проект - вещь серьезная. И, в конце концов, неизвестно еще в точности, как развлекались в свободное время господа с мистерами - все эти Форды, Путиловы и Гужоны...

     - По городу ходят слухи о какой-то странной аварии... - с улыбкой сказала Вика. - Некоторые, с позволения сказать, средства массовой информации, - она сделала презрительную гримаску, - пишут всякие глупости...

     - Вот пусть эти глупости и остаются на их совести, - отрепетировано продекламировал Петр. - Комментировать что-либо, полемизировать с этими субъектами в приличном обществе попросту не принято. Глупая была авария, согласен. Плохо наши дороги приспособлены к западным машинам... Но вы, надеюсь, видите, да и телезрители тоже, - он глянул в камеру, - что я нахожусь в самой прекрасной форме. Есть на свете ангелы-хранители, что ни говорите...

     - Это понятно, - подхватила Вика. - Такие люди, как вы, необходимы России...

     Петр смущенно потупился. Сказал, не поднимая взгляд:

     - Мы просто стараемся по мере сил быть полезными стране, уж простите за высокие слова...

     Еще с дюжину вопросов - о семейной жизни, конечно же, характеризовавшейся исключительной стабильностью и теплом родного очага, о партнерах - как на подбор, людях компетентнейших и честнейших, так что просто удивительно, что им еще не воздвигли монументы при жизни; о московских и иностранных участниках проекта, светочах государственного мышления и светилах бизнеса.

     Поименное перечисление десятка людей, всемерно заслуживших такую честь, - от московской и областной администраций до верных кадров "Дюранда-ля", скромных тружеников, на чьи плечи ляжет немалая ответственность перед державой.

     Несколько Викиных цветистых комплиментов - и представление кончилось.

     Облегченно вздохнув, Петр порывисто встал было. но чертов микрофон, пришпиленный к лацкану, потянул назад, как рыбку на крючке. Он смущенно плюхнулся в кресло, а один из телеюношей торопливо кинулся избавить его от реквизита. Потом оба шустро принялись паковать свои причиндалы.

     Воровато покосившись на них, Петр налил себе коньячку - заслужил.

     Расслышал, как Вика негромко сказала тому, что был не в пример патлатее напарника:

     - Коль, вы поезжайте на студию, а я на часок задержусь. Есть еще детали, о которых лучше побеседовать без камеры...

     Петр подметил, что юнец понятливо покосился на него и состроил такую физиономию, будто собирался подмигнуть напарнику, - но в последний момент разумно передумал, стервец. Взвалив на плечи ящики, подхватив треноги, оба направились к выходу. Жанна с деланным почтением придержала для них дверь, покосилась на Петра, сделала каменное лицо и медленно притворила створку.

     Оставшись с ним наедине, Вика моментально преобразилась - беспечно запустила блокнотом, ловко зашвырнув его в свою расстегнутую сумку, обеими руками сняла заколку, встряхнула головой, распустив волосы, сняла очки, столь же небрежно швырнув в сумку. Перекинула великолепные ноги через мягкий подлокотник кресла, уютно в нем раскинувшись, похлопала ладонью по темно-коричневой коже:

     - Идите сюда, мистер Карнеги, продолжим интервью. Многих наших телезрителей интересует, как вы относитесь к сексу на рабочем месте...

     Петр осторожно присел рядом. Телезвездочка непринужденно потянулась к нему, сняла с шеи алый крест с золотым орлом, повертела:

     - Дашь пока поносить?

     - Валяй, - кивнул он.

     Вика проворно накинула ленту себе на шею, высвободив из-под нее спутавшиеся волосы, преспокойно расстегнула блузку сверху донизу, примостила посверкивающую эмалью и позолотой регалию на груди, меж узенькими тесемочками черного бюстгальтера. Полюбовалась, склонив голову к плечу:

     - А что, красиво... Слушай, а почему ты не мог выбить со звездой, как у Пугачихи?

     - Потому что Пугачиха - звезда, а я, ежели прикинуть, не более чем звездюк, - не раздумывая, поведал Петр.

     Девчонка фыркнула и непринужденнейшим образом принялась разоблачаться.

     Когда из одежды на ней остался только орден, подошла к его столу, уселась на его место и старательно скопировала Катину позу:

     - Похожа?

     - Не очень, - сказал он сдержанно.

     - Все, умолкаю... Жена - это святое... - Она выбралась из-за стола, танцующей походкой приблизилась к Петру и без всякого смущения поинтересовалась:

     - Какие будут указания? Или проявить инициативу?

     "Хорошенькие же картинки повидали эти стены". - машинально отметил он, снимая пиджак. Замешкался, прикидывая, как же выти из положения ввиду отсутствия какой бы то ни было мебели, пригодной для занятия горизонтальной позиции, но тут же столкнулся с проявленной инициативой и поплыл по течению.

     Примостил ее в обширном кожаном кресле и добросовестно принялся копировать Пашку - судя но ее реакции, небесталанно.

     Очень может быть, она притворялась и подыгрывала, но охала, стонала и закатывала глаза столь естественно, что Петр вскорости отбросил притворство, увлекшись. Пошел процесс, и шел, и шел, только позы менялись. В финале он вынужден был признать, что хваленая заокеанская Моника определенно кое в чем проигрывает Вике, поскольку настоящий артистизм и виртуозность ни с чем не спутаешь, даже если и не имел чести общаться с Моникой.

     Пока она плескалась в душевой, сидел в том же кресле, похлопывая себя по колену заблаговременно приготовленным Пашкой конвертиком с пятью сотенными разумеется, не "деревянными". Было чуточку неловко - как-никак звезда экрана, к тому же не бульварщиной какой занимается, а серьезные передачи о бизнесе ведет...

     Юная звезда экрана выпорхнула из его персональной душевой свеженькая, причесанная и элегантная. Надела ему на шею орден, без малейшей неловкости, глазом не моргнув, вынула у него из пальцев конверт, кинула в сумку, наклонилась, чмокнула в щеку:

     - Премного благодарны, ваше степенство...

     - Ты уж постарайся, - сказал он, ухитрившись не отвести взгляда.

     - Не сомневайся, - заверила Вика. - Разобью беседу на несколько кусочков, разбавлю повествованием о твоих свершениях должным видеорядом - классная передачка получится... К следующему понедельнику сможешь лицезреть. Уговор в силе, мне непременно эксклюзив на все, что связано с подписанием?

     - Само собой, - кивнул он. - Куда я без тебя денусь?

     - И правильно, - серьезно сказала она. - Я девочка талантливая...

     - Я заметил...

     - Ага, во всем, - сказала Вика, без тени смущения. - Ты когда меня возьмешь на "заимку", чтобы оттянуться по полной программе? Второй месяц обещаешь... У меня, кстати, появились свежие идеи по поводу артистической фотографии, не пожалеешь.

     "Пожалуй что, - согласился он мысленно. - Из всей, с позволения сказать, коллекции, обнаруженной в сейфе, как раз Викины снимки ближе всего к искусству. Наверняка она и руководила Пашкой, в отличие от прочих сюжетов, где сразу чувствуется не особо-то и затейливый вкус братана. Станешь тут эротоманом, ежели вот такие сами лезут".

     - Так когда?

     - Скоро, - сказал он. - Разделаюсь только с договорами...

     - Ну, я побежала? Звони, если что... Она мимолетно чмокнула его в щеку и направилась к двери, помахивая сумочкой, - уже в очках, при "конском хвостике", с прежним видом "синего чулка". Торопливо разблокировав дверь, Петр вышел в приемную. Жанна, проводив Вику взглядом, капризно надула губки.

     - Жанетта, не выпендривайся, - сказал он примирительно. - Пресса, знаешь ли, четвертая власть, и нужно с ней поддерживать добрые отношения...

     "Ничего, перетопчется девка, - легкомысленно подумал он. - Вернется Пашка, будет ее опять драть, как Сидорову козу, и все придет в норму".

     - Вызови машину, - подумав, распорядился он. - Я, пожалуй что, домой, с делами на сегодня покончено...

Глава 2

ТИР ПО-ШАНТАРСКИ

     Боссу необходима вальяжность - по крайней мере, пока он находится на глазах у подчиненных, обязанных испытывать робость или хотя бы пиетет, - и потому Петр, вопреки своему обыкновению, не сбежал по широким ступенькам, а принялся по ним неспешно спускаться, держа кожаный плоский портфель так, чтобы не колыхался по-мальчишески. Охранники двигались один на шаг впереди и правее, другой, соответственно, на шаг позади и левее, погода стояла прекрасная, дверца черного "мерседеса" на особой стоянке для хозяина и его ближайших сподвижников уже была предупредительно приоткрыта шофером изнутри.

     Пашка, правда, не любил, чтобы шофер торчал у задней дверцы, распахивая ее перед боссом, - по его мнению, кое-какие западные или политбюров-ские ухватки в наших условиях выглядели все же смешновато. Петр был с ним совершенно согласен, а потому не менял заведенных обычаев. Он зачем-то прикинул расстояние между собой и машиной...

     Справа от крыльца вдруг взревел на невыносимых оборотах мотор неброского белого "Жигуля", мимо уха Петра что-то упруго, знакомо зыкнуло, рассекло теплый воздух, и тут же с отчаянным звоном разлетелось высокое стекло за спиной.

     Он ничего еще не успел сообразить, тело сработало само: выпустив портфель, отметив обострившимся сознанием еще пару хлестких толчков воздуха над самым ухом, кинулся плашмя на мраморные ступеньки, распластался, рука выполнила полукруг, срывая с плеча несуществующий автомат, вторая сама потянулась под цевье, чтобы полоснуть очередью из лежачего положения...

     Рев мотора удалялся, над головой хлопнули два выстрела, рядом, по ступенькам, звонко зацокали гильзы. Кто-то кричал неподалеку, осколки еще осыпались с противным звоном...

     Подняв голову, неуклюже выпрямляясь, он увидел, как охранник, держа "Макаров" обеими руками, поводит дулом вправо-влево, направив пистолет на поток машин. Второй, заслонив собой и пытаясь поднять, орал в самое ухо:

     - Паливаныч, что?!

     - Нормально, - сообщил он, окончательно опомнившись. - Да не щупай ты меня, я не девка...

     Справа и слева от крыльца уже с поразительной скоростью росла толпа любопытствующих. За спиной, в здании, не утихали истерические женские визги.

     Только теперь Петр сумел понять, что произошло. Допереть. наконец, что это стреляли, и стреляли прямехонько в него... но охранник уже волок его вверх по ступенькам, перехватив грубо и цепко, словно манекен, второй прикрывал отход, пятясь с пистолетом наизготовку удивительно проворно, из дверей, распахнув на всю ширь обе створки, выскочили еще трое, следом, как мимо пустого места, промчался Земцов со сведенным гримасой злого напряжения лицом...

     К течение следующего получаса происходящее напоминало фильм, то стопорившийся, то запущенный рывками...

     Петр оторопел настолько, что не сопротивлялся - и охранник в хорошем темпе дотащил босса до его собственного кабинета с выходящими на пустырь окнами, но тут же спохватился, заставил пригнуться, протащил наискосок в комнату отдыха, втолкнул туда, усадил в кресло и на несколько секунд стал похож на заводную куклу с раскрутившейся пружиной. Соображал, что делать дальше. Петр, к тому времени уже окончательно оклемавшийся от пакостной неожиданности, решил не мешать профессионалу и добросовестно сидел, где усадили.

     В кабинет заглянула Жанна, испуганная и любопытная. Охранник цыкнул на нее, и она проворно исчезла. Зато появился Косарев, отчего-то выглядевший запыхавшимся, за ним сунулись еще трое, вообще Петру незнакомые, но, судя по опознавательным карточкам на лацканах, его сотруднички.

     Ощутив себя обезьяной в цирке, он уже почти спокойным тоном распорядился:

     - Гони всех в шею. Что вам здесь, цирк? Охранник, обретя ясную и конкретную цель, моментально оживился, в два счета выпер из кабинета любопытствующих, без приказа наглухо задернул высокие шторы на всех окнах.

     Петр, наконец-то, вспомнил о сигаретах, задымил, ожидая дальнейшего развития событий. Он прекрасно понимал, что лучшее сейчас в его положении - сидеть и ждать, пока внесут какую-то определенность те, кому это полагается по службе.

     Минут через десять вошел встрепанный Земцов, плюхнулся в соседнее кресло, зло передернул плечами:

     - Поздно было гнаться. Весь поток встал на красный, загородил нашим выезд, а он тем временем юркнул в переулок, навстречу одностороннему, сука... Ребята туда поехали, но машину наверняка бросят...

     - Пострадавшие есть? - спросил Петр.

     - Исключительно морально. Дамы в плановом отделе, до сих пор визжат, бедолажки. Три пули в стене, окно - вдребезги, но никого, слава богу, осколками не поцарапало. Бдит над вами ангел-хранитель, Павел Иванович...

     - Да вот мне тоже так кажется, - сказал Петр, только теперь ощутив некую слабость в нижней половине тела. - Над самым ухом свистало... Пистолет, конечно?

     - Ага. ТТ, там и валяется, три гильзы тут же, ребята их пустой коробкой накрыли, ждут официалов. Боюсь, сейчас тут будет столпотворение... И это вот рядом валялось, кто-то из зевак уже нацеливался подхватить в виде сувенира, но наши попроворнее оказались...

     Он протянул Петру лист плотной белой бумаги, с одного края украшенный рифленым отпечатком пыльной полошвы. В центре, почти посередине, красовалась мишень, где вместо "яблочка" чернело контурное изображение какого-то рогатого животного. Пониже в одну строчку тянулась надпись: "ЖИЛ КОЗЛОМ КОЗЛОМ И ПОМЕР". Это явно была то ли ксерокопия, то ли отпечатанный на принтере дубль исполненного шариковой ручкой оригинала. Мишень, впрочем, была, несомненно, вычерчена с помощью каких-то идеально круглых подручных средств - может быть, стаканов, вазочек. Очень уж ровные круги, да и проведенные крест-накрест линии идеальны, без линейки не обошлось.

     - Ну, поторопился, гад, - хмыкнул Петр, бросив послание неведомого стрелка на столик. - Желаемое за действительное выдал. Что думаешь?

     - Ничего, - признался Земцов. - Рано думать. Ясно только, что этот тип наглый, как черт: средь бела дня, с пятнадцати метров... Или наглый до беспредела, или шизанутый. Вы-то что думаете?

     Положительно, он смотрел так, словно Петра давным-давно должна была осенить стопроцентно правильная версия. Откуда?!

     - Понятия не имею, - пожал он плечами, ничуть не лукавя.

     Земцов смотрел хмуро и недоверчиво. Покривил губы, услышав захлебывающийся вой милицейской сирены:

     - Ну, сейчас начнется...

     И началось. Петр не выходил в коридор, но слышал, как по лестницам затопали деловитые шаги, судя по шуму, казалось, стражей закона нагрянуло не меньше роты.

     В кабинет ввалился коренастый милицейский полковник, совершенно Петру незнакомый, но державшийся, как со знакомым. За ним нагрянули двое в штатском, судя по лицам - не из мелких чинов. Так и вышло, один оказался фээсбэшником, второй - то ли из РУОПа, то ли из ОБЭПа, Петр толком не запомнил, пытаясь удержать в памяти хотя бы звания и фамилии.

     Пришлось подробно рассказать о происшедшем. Чины вертели головами, сочувственно и вроде бы уныло, рассматривали листок с мишенью, не дотрагиваясь до него руками. Появились еще несколько в форме и в штатском, расселись по углам и стали вежливо домогаться подробностей, которые не успели услышать. Пришлось повторять по второму разу. Земцов дополнял собственными небогатыми изысканиями. Табачный дым в кабинете стоял коромыслом - хоть алебарду вешай. Пересказывая все заново и отвечая на уточняющие вопросы, Петр отчего-то чувствовал себя ужасно глупо и даже виновато - как будто это он совершил нечто противозаконное, оторвав от дел такую уйму занятых людей.

     Чины наперебой обещали немедленно разобраться, отыскать и покарать, не допускать впредь.

     Видно было, что все они не на шутку озабочены. В кабинет то и дело заглядывали сыскари помоложе, в форме и в цивильном, выразительной мимикой вызывали своих боссов в приемную, шепотом докладывали. У Петра понемногу сложилось твердое убеждение, что эти проворные ребятки попросту демонстрируют рвение. Ну что, в самом деле, можно было в этих условиях обнаружить такого уж сногсшибательного? Кошке ясно, что стрелявший благополучно скрылся, - будь он отловлен, чины давно кинулись бы всем скопом на него полюбоваться...

     Минут через сорок накал деловой суеты как-то поувял. Один за другим силовики улетучивались, напоследок почти в одних и тех же выражениях обещая приложить все силы и обеспечить полную безопасность законопослушного гражданина П.И. Савельева. Первым появившийся полковник удалился последним, с матерными вкраплениями заверив Петра, что раздобудет эту суку из-под земли и намотает кишки на плетень. Петр только кивал - понимающе, благодарно, механически...

     Земцов исчез с одним из штатских, Петр чуточку растерянно постоял в дверях кабинета, обескураженный столь резким переходом от гама и суеты к покойной тишине. Охранник, расставив ноги, перекрыл вход в приемную из коридора с таким видом, словно собирался стоять здесь монументом до скончания веков. Жанна показала глазами Петру в угол приемной, где с невероятно терпеливым видом сидела рыжеволосая милицейская красотка Даша Шевчук, в простецких летних брючках и футболке с логотипом "Кока-колы".

     Встретишь на улице - ни за что не угадаешь, кто такая и чем занимается...

     Перехватив его взгляд, Даша неторопливо встала:

     - Павел Иванович, чувствую, мы можем, наконец, спокойно поговорить...

     И, словно бы невзначай, передвинулась так, что просто нельзя было не пропустить ее в кабинет - разве что захлопнуть дверь под самым носом, но к чему? Петр после короткого колебания указал ей на кресло в углу, сел сам, ощущая некую опустошенность и равнодушие ко всему на свете.

     - Вы себя нормально чувствуете, мы можем поговорить?

     - Нормально, - сказал он без особой приязни. Он не лгал - в него стреляли столько раз, что сегодняшнее происшествие, скорее, удивило. Вот уж никак не предполагал. что подобное может случиться средь бела дня. в центре города, с ним персонально. Одно дело - читать в газетах и романах, смотреть по телевизору, но совсем другое - самому оказаться в шкуре несостоявшейся жертвы пресловутого киллера, а по-русски убивца...

     - Вы уж извините за назойливость, но такова жизнь, - сказала Даша. Полковники и генералы будут давать ценные указания и осуществлять общее руководство, а вот заниматься конкретным сыском - удел бедной, замотанной женщины...

     Петр присмотрелся не без любопытства. На замотанную она никак не походила - красивая, спортивного склада, надо полагать, неглупая молодая женщина.

     - Интересно, где вы пистолет носите? - спросил он неожиданно для себя.

     - Позвольте, это останется моей маленькой женской тайной... - ответила Даша с намеком на улыбку, не более. - Павел Иванович, вы не против, если я начну заполнять стандартные бумажки? По такому факту просто необходимо будет возбудить уголовное дело, нужен будет протокол допроса потерпевшего...

     - Валяйте, - кивнул он. - Где у вас пистолет, я, кажется, понял - кобурка слева, меж воображаемым лампасом и... - он замялся, не придумав, как окрестить воображаемую вертикаль, проведенную от подбородка через пупок.

     - Верно подмечено, - Даша на миг вскинула глаза. - Вот только лампасов мне в жизни не заслужить... Савельев Павел Иванович, под судом и след-ствием не состоял, проживающий... вы мне потом для порядка предъявите документ, удостоверяющий личность? Нужно будет внести серию, номер... Итак, неустановленная личность...

     - Субъект. - сердито поправил Петр.

     - Давайте оставим неустановленную личность. - поправила, в свою очередь, Даша. - "Субъект" автоматически подразумевает мужской пол, а "личность" более обтекаемый термин, в конце концов, это могла быть и женщина... Или вы твердо видели, что - мужчина?

     - Ничего я не видел, - сказал Петр чистую правду. - Машина реванула мотором, как сумасшедшая, и тут же началась пальба. Я плюхнулся на ступеньки, он умчался... Интересно, номер кто-нибудь успел заметить?

     - Нет, я успела уточнить, - мотнула головой Даша. - Тачку, можно спорить, найдут где-нибудь поблизости, тут есть парочка хитрых проходных дворов...

     Так, неустановленная личность произвела три выстрела из пистолета ТТ, брошенного потом на месте преступления... Ладно, не в том суть.

     Павел Иванович, у вас есть подозрения в отношении каких-то конкретных лиц?

     - Ни малейших, - сказал Петр.

     - А хоть какие-то предварительные соображения у вас есть? Ну, например, не связано ли это с вашей профессиональной деятельностью?

     Он помедлил. Скажешь "нет", а потом окажется, что Пашка перебежал дорогу какому-то Васе Пупкину из концерна "Вдоль-поперек-и-всяко" и Вася при большом стечении публики обещал поквитаться, о чем П.И. Савельев не мог не знать... Но ведь Пашка обязательно рассказал бы? Или не счел нужным?

     - Итак? - мягко поторопила Даша.

     - Нет, - сказал Петр. - Не нахожу я среди тех, кто причастен к моей профессиональной деятельности, кто пересекался со мной по деловым интересам, субъекта... личность, способную... Решительно не усматриваю.

     - Никто не имеет к вам претензий? Долги, неисполненные обязательства?

     - Ничего подобного.

     - Знаете, в наши безумные времена быть кредитором не менее опасно, нежели неисправным должником, - сказала Даша. - Одалживают-то чужие, на время, возвращать приходится свои и насовсем, и это некоторых удручает...

     - Да нет, - сказал Петр. - Не припомню я что-то должников... Правда, имеет смысл посмотреть бухгалтерские документы... Мы уже обсуждали этот вопрос, провалы в памяти остались...

     - Документы я обязательно посмотрю... с вашего разрешения, - сказала Даша. - Ну, а личных денег в крупных размерах вы, часом, никому не ссужали?

     А вам никто не ссужал личных немалых денежек?

     - Что вы имеете в виду? - сердито спросил Петр, - Только то, что говорила, - улыбнулась она с наигранной невинностью. Не одалживали ли вы кому, не одалживал ли кто вам...

     - А мне показалось...

     - Что?! - мгновенно уцепилась она за его слова. - Если не секрет, что вам показалось?

     - Послушайте... - сказал он сварливо.

     - Умолкаю. - сговорчиво подняла ладонь Даша. - Павел Иванович, я имела в виду исключительно то, что произнесла, что вы, право, сердитесь? Вы известнейший бизнесмен с безукоризненной репутацией, сие мне известно, никаких подвохов или каверз я и не собираюсь пускать в ход... Ваша репутация вне всяких подозрений, как у жены цезаря... Наконец, - она посмотрела ему прямо в глаза, - наконец, все обстоятельства указывают на то, что это отнюдь не мероприятие, известное под названием "серьезный заказ". Попахивает самодеятельностью непрофессионала, возможно, психически не вполне нормального...

     - Почему вы так решили? - спросил он с искренним интересом.

     - А вы думаете иначе?

     - Я просто спросил.

     - Ну, все просто, - сказала Даша. - Серьезный человек раздобыл бы винтовку с оптикой, устроился бы на чердаке пятиэтажки на другой стороне улицы, сделал бы один-два выстрела и ушел совершенно незамеченным. На моей памяти в Шантарске продавали пушку с истребителя при полном боекомплекте, ну. а достать снайперку с глушителем для некоторых отнюдь не проблема...

     "Права, чертовка рыжая, - мысленно поддакнул Петр. - Один точный выстрел с чердака - и ищи потом гада до скончания веков".

     - Меж тем наша "личность" примитивно поджидает вас на стоянке, на машине, - продолжала Даша. - Палит из пистолета, никого не задев, выхлестав только окопное стекло, перепугав женщин... Согласитесь, это либо свидетельствует о полнейшем непрофессионализме, либо... либо, уж простите, выглядит как предупреждение. Я имею право высказать такую версию, правда? И в этой связи обязана снова задать вам вопрос, который, конечно же, вызовет ваше открытое неудовольствие...

     - Я понял, - сказал он хмуро. - Нет, никто... никому... в общем, сформулируйте сами, у меня что-то не получается. Вряд ли кто-то стал бы предупреждать этаким манером. Повторяю, я общаюсь главным образом с серьезными, ответственными людьми, а не шантрапой...

     - Ежели не для протокола - завидую вашему оптимизму, - призналась Даша. В России мы с вами обитаем, милейший Павел Иванович, у нас все грани размыты, все границы сглажены, сегодня человек - глава администрации, а завтра он киллера нанимает для конкурента.

     - Бросьте. Не в моем случае.

     - Иными словами, вы категорически отметаете причастность к сегодняшнему... событию кого-то из ваших деловых партнеров, близких знакомых, словом, тех, кого можно назвать "привычным кругом общения"?

     - Категорически.

     - Так и запишем... А в том, что касаемо личных проблем?

     - Простите?

     - Скажем откровенно - личная жизнь, - уточнила Даша. - Не торопитесь сердиться, я всего лишь теоретизирую... Скажем, вы проявили внимание к некоей особе, а кому-то это ужасно не понравилось и он весьма своеобразно отреагировал...

     "Черский, - вспомнил Петр. - Нет, вздор. Судя но рассказам Пашки, Черский как раз из серьезных. Из тех, что при нужде посадят на чердаке высокооплачиваемого профессионала с дорогой снайперкой, а не пошлют идиота с волыной".

     - Вы о ком-то вспомнили или просто замкнулись в себе? - мягко спросила Даша.

     - Замкнулся, миль пардон. - сухо ответил Петр. В конце-то концов, что он знает о Пашкиных свершениях на амурном фронте? Ручаться можно, далеко не все. Да что там, у той же Жанны вполне может оказаться кавалер-сопляк, воспылавший праведной ревностью... Машину угнать и сопляк может, пистолет раздобыть - без особых проблем, двадцать первый век на дворе.

     - Нет, - сказал он. - Ни в чем, что касается моей личной жизни, я не могу усмотреть следочка...

     - А разве вы все помните? Вы же в прошлую нашу беседу недвусмысленно ссылались на провалы памяти?

     - Помнится, мы и этот аспект обговаривали, - сказал Петр. - Если что-то выпало из памяти - естественно, я не могу этого вспомнить.

     - Но тем не менее вы говорите так уверенно...

     - Знаете, я все-таки перенервничал, - ответил он. - Не каждый день палят в упор... Вообще, насчет провалов в памяти вам бы следовало поговорить с моим врачом...

     - Боюсь, не получится. Не верю я в спиритизм...

     - Простите?

     - А вы не знали? - удивилась Даша. - Нет, серьезно? Позавчера убили вашего доктора, Шебеко Николая Петровича. Банальнейшая по нынешним временам история: возвращался домой за полночь и, должно быть, привлек внимание обкурившейся шпаны. Двинули чем-то тяжелым по затылку, из карманов все выгребли, часы и куртку сняли... Могу признаться по секрету, что дело глухое. Как у нас выражаются, висяк.

     - Надо же. - сказал Петр с искренним сожалением. - Хороший был врач, толковый...

     - Значит, и в том, что касается личной жизни, вы не можете отыскать ничего... намекающего?

     - Уж простите, нет.

     - Павел Иванович, я произнесу несколько самых заигранных банальностей, но эти самые ба-нальности тем не менее не стали от частого употребления чем-то глупым, не правильным.,. Мы будем искать. И не только мы. Вы - заметный в области человек, начальство, и не только наше, будет вполне искренне стучать кулаком по столу... Но как прикажете работать, если вы упорно отказываетесь дать хоть малейший след?

     - Я не вижу никаких следов. Не могу усмотреть.

     - Павел Иванович... - с мягкой, дипломатической укоризной поморщилась она. - Мы же взрослые люди. Вы не школьник, да и я не институтка. Такое не случается с бухты-барахты. Сидел себе человек, маялся бездельем и скукой, и вдруг стукнуло ему в голову: что же я, дурак, баклуши бью? А возьму-ка боевой пистолет, поеду да стрельну в бизнесмена... А вот, кстати, какой-то весь из себя прикинутый новый русский из своего роскошного офиса спускается, с него и начнем... Так не бывает, Павел Иванович. У нашего стрелка должен быть повод, причина, цель, мотив. Побуждения, потребность... продолжите дальше список, если угодно. Должны быть основания. Веские и серьезные.

     - Вы же сами говорили, что он может оказаться психом.

     - Может, - согласилась Даша. - Но опять-таки, почему он начал именно с вас? Почему стрелял именно в вас? Ни с кем другим похожего в последнее время не случалось.

     - Простите великодушно, но я был с вами откровенным, - сказал Петр, впервые с намеком глянув на часы. - Рассказал все, что знал, и больше мне рассказать нечего... мне что, нужно где-нибудь расписаться?

     - Да, здесь... и здесь. А здесь напишите: "С моих слов записано верно".

     Прочитайте хорошенько, если вам покажется, что я упустила что-то для вас важное, вы имеете право это вписать...

     - Нет, благодарствуйте, - сказал Петр, пробежав три листка, исписанных небрежным почерком человека, каждодневно имеющего дело с заполнением множества бумаг. - Ничего вы не упустили...

     Она уложила листки в папку, задернула "молнию", встала и с хорошо разыгранным безразличием произнесла:

     - Благодарю вас. Павел Иванович. О любых подвижках я вам тут же сообщу...

     Выйдя вслед за ней в приемную, Петр обрадовался, увидев рядом с сидевшим в уголке Земцовым Косарева. Поманил его:

     - Фомич, зайди. Андропыч, а ты обожди минутку...

     Отведя зама под локоток подальше от двери, Петр шепотом спросил:

     - Где он?

     - Кто? - невинно глянул Фомич. - А-а, вы имеете в виду... Я вас умоляю, потерпите пару дней, он еще не вернулся из столицы.

     - Я боюсь в чем-то напортачить, - признался Петр все тем же шепотом. Сами видите, какой оборот принимают дела...

     - Не беспокоитесь, голубчик, - прошептал лысый прохиндей, глядя, по своему обыкновению, просветленным взором невинного дитяти. - Ничего вы не напортачите, зря волнуетесь. История, согласен, волнительная, но, я вас умоляю, не дергайтесь. Все наладится.

     - Кто это, как вы думаете?

     - Представления не имею, Павел Иванович. Может, и в самом деле какой-нибудь шизофреник? Их в нынешние вольные времена нельзя, понимаете ли, запереть в больничке, пока они сами не соизволят разрешить. Вот и бродят...

     Я вам могу сказать одно: он не может быть замешан ни в чем... э-э, дурно пахнущем.

     - А как насчет ревнивого мужа или чего-то в том же роде?

     - Глупости, - веско сказал Фомич. - Вздор. Я бы знал. Дикое стечение обстоятельств...

     - Ладно, - сказал Петр, мрачный, как туча. - Хочу вам верить...

     Он распахнул дверь и энергичным шагом вышел в приемную. Земцов вскочил:

     - Я только что говорил с генералом... Они поставят людей у офиса и будут присматривать за вашим подъездом. Соответственно я усилил охрану по плану "Броня"...

     - Благодарю за службу, - сказал Петр. - Пойдемте-ка взглянем на комнату...

     Он умышленно пропустил Земцова вперед - план здания как-то стерся в памяти, Петр уже не представлял, как попасть в плановый отдел.

     Выходя через десять минут во внутренний дворик, где стоял его "мерс" и две машины с охраной, Петр мысленно почесывал в затылке. Прямо-таки яростно скреб - каковой процесс, уверяют, способ-ствует интенсивности мышления.

     Весь его прошлый опыт категорически восставал против версии о косоруком стрелке, плохо умевшем обращаться с пистолетом. То, что он увидел в плановом отделе, вызывало скорее противоположные мысли.

     Три пулевых выбоины располагались в одну линию, на равном расстоянии друг от друга, он, конечно, мог и ошибаться, но больше всего это походило на то, как если бы умелый стрелок в две секунды аккуратно выпустил три пули именно туда, куда намеревался с самого начала. Как рассчитывал, так и влепил.

     Слишком уж идеальна воображаемая линия, слишком уж регулярны промежутки.

     Значит, и в самом деле предупреждение? Но касаемо чего?

Глава 3

НЕЗАВЕРШЕННАЯ ФИЛАНТРОПИЯ

     Так уж удачно сложилось, что ни у Пашки, ни у Кати не было привычки уделять поутру время местным новостям. А посему за завтраком телевизор в столовой безмолвствовал, чему Петр был втихомолку рад: чем позже она узнает о веселухе возле фирмы, тем лучше. В вечерние теленово-сти сенсация пока что не попала: и силовички намекали, что приглушат, и Земцов собирался какие-то шаги в этом направлении предпринять. Никто нынче не может держать на коротком поводке всю прессу миллионного города, все телеканалы, в конце концов что-то такое проскочит - но уже сгла-женно, скороговоркой...

     Дождавшись, когда Катя, чмокнув его в щеку, исчезла за дверью в сопровождении шофера - нового какого-то, не Митьки, - Петр, игнорируя мно-гозначительно-блядские взгляды Марианны, быстренько прошел в кабинет, выгреб из сейфа нужные снимки и без колебаний направился к Наде. Постучал приличия ради, она сразу же открыла дверь. За ее спиной на экране плавно вращалась какая-то сложная геометрическая фигура, синяя на черном фоне.

     Петр, довольно невежливо потеснив девчонку с дороги - она не торопилась его впускать, а в коридоре шмыгала Марианна, - вошел, плотно прикрыл за собой дверь, протянул конверт:

     - Держи. И негативы. Все, что было. И давай договоримся, что забудем на веки вечные, лады?

     Надя взвесила в руке конверт встряхнула пленку другой рукой, разворачивая, окинула беглым взглядом. На ее личике явственно изобразилось холодное разочарование. Петра это неприятно задело - он не собирался упиваться своим благородством, но в душе все же ожидал простого человеческого "спасибо". Или она настолько уж Пашку возненавидела? Ох, трудно упрекать...

     - Что-то не так? - спросил он негромко. - По-моему, все...

     - А кассета?

     Он неловко переступил с ноги на ногу - вот так, еще и кассета. Но ничего подобного ни в сейфе, ни в кабинете не отыскалось...

     - Какая? Видео? Аудио?

     Надя посмотрела на него с недоверием, да что там, с легкой брезгливостью:

     - Опять головушка подводит? Так это следует понимать?

     Петр понимал, что достучаться до нее не удастся, но все-таки рискнул:

     - Можешь ты, бисова дитына, раз в жизни поверить честному слову?

     - Твоему?

     - Моему.

     - Трудненько, - призналась Надя, глядя с вызовом.

     - А ты попробуй. Что за кассета, как выглядит? Где она была, когда ты ее видела в последний раз?

     "Безнадежно", - подумал он с тоской. Девчонка кривила пухлые губки в иронической усмешке. Ни единому слову не верила, паршивка...

     - Слушай, черт с тобой, - сказала она устало, безнадежно. - Ну, верить твоим обещаниям нельзя, ясно было... Давай все переведем в плоскость банальной коммерческой сделки. Неси кассету, четко обрисуй, что тебе на этот раз сделать... Согласен?

     Он яростно выдохнул сквозь зубы, старательно борясь со злостью - и на себя, и на нее, и на Пашку. Почти что умоляюще сказал:

     - Пойми ты...

     - А это всегда пожалуйста, - усмехнулась девчонка. - Понимаю, как всегда.

     Душа у тебя нежная, как цветок, изобретательных фантазий требует. Чего же тут не понять...

     Эта сказочка про белого бычка могла тянуться до бесконечности. И Петр сдался, пожав плечами, вышел - по сути, позорно бежал с поля боя, но что прикажете придумать?

     - Павел Иванович...

     Поджав губы. он несколько секунд разглядывал Марианну, с невинным видом загородившую ему дорогу, потом, не колеблясь, легонько ее посторо-нил:

     - Мадемуазель, по-моему, вы слишком много времени проводите на хозяйской половине...

     Прошел мимо, ухом не поведя при виде заворчавшего Реджи, нажал кнопку, вызывая охранника из "людской", кратко распорядился:

     - Машину. Я - в офис.

     Выходя из подъезда в плотном кольце четырех бодигардов, на миг ощутил прежнее возбуждение, непонятное простому смертному ожидание выстрела.

     Обошлось. Двор был пуст, только напротив подъезда стояли милицейские "Жигули". Без сомнения, присланные для бережения его скромной персоны.

     У себя в кабинете он начал с того, что старательно обыскал все ящики письменного стола. Обнаружил кучу всякой мелочи, от американских кворте-ров до сломанных зажигалок, - но ни следа Паш-киных забав на ниве фотографии и видеозаписи.

     Подошел к сейфу - той же марки, того же размера, что стоял дома.

     Задумчиво провел рукой по толстому никелированному колесику. Съездить еще раз за образчиками бытовой химии? Или...

     Пашка всегда был недругом цифири, математика у него шла плохо.

     Удивительно, как он вообще выбился в крупные негоцианты - впрочем, для этого вовсе не нужно быть гением бухгалтерии, достаточно крутить комбинации, а специалиста по цифири всегда можно нанять, взять в долю... Логично будет предположить, что при нелюбви к ма-тема-тике братец не станет особо мудрствовать в том, что касается кодов...

     И набрал код домашнего сейфа. Дверца не дрогнула. Прокол, однако.

     Съездить все же в "Тысячу мелочей"?

     По некоему наитию он попробовал еще раз, вновь набрал код, трудолюбиво им вскрытый дома, - но наоборот, от конца к началу, затаив дыхание...

     Есть! Дверца щелкнула, сдаваясь. Повернул ручку, распахнул. Начинаешь верить газетным статьям. уверяющим, будто мозги у близнецов работают совершенно схожим манером. Максимум, на что хватило Пашкиной изобретательности в данном случае, - вывернуть код домашнего сейфа шиворот-навыворот... Ну да, в девятом классе во время одного из розыгрышей, основанного на сходстве близнецов Савельевых, как раз и опознали в "Петре"

     Пашку благодаря нелюбви последнего к математике...

     Однако никаких видеокассет в сейфе не обнаружилось. Там вообще не было ничего интересного - новенькие японские часы в коробочке, судя по гравировке, преподнесенные братцу на последний день рождения неким (или некой) П. Надпись откровенно суховата - "Паше в день рождения с пожеланием удач. П." Поди тут определи, какого пола П.

     Импортный газовый револьвер с укороченным дулом, черные пластмассовые коробочки с прозрачными крышками - газовые патроны, сигнальные, патроны с резиновыми пулями. Ствол выглядит так, словно его сто лет не брали в руки, если вообще озаботились хоть раз зарядить и проверить. Правда, полностью исправен - Петр не удержался, проверил.

     Тоненькая стопка деловых бумаг - ничего интересного, счета и подтверждения каких-то поставок. Лист, на котором Пашкиной рукой небрежно написан с десяток греческих имен и фамилий: Спи-рос Манолидис, Микис Теодору, Костас Васили-дис... И так далее. К чему сие, решительно непонятно.

     Вроде бы у Пашки были какие-то дела со родиной Гомера...

     Синяя коробочка с золотыми сережками - вряд ли это подарок для Кати, очень уж незамысловаты и дешевы, скорее уж сувенир для непритязательной Жанночки или ей подобной. Все. Где же может таиться чертова кассета? Не спрашивать же Фомича...

     Закурлыкал селектор. Петр уже научился худо-бедно с ним обращаться, на сей раз безошибочно угодил пальцем в нужную клавишу.

     - Павел Иванович, ваша супруга на линии... - прощебетала Жанна.

     - Соединяй.

     - Почему ты молчал, не рассказал, что случилось? - едва ли не кричала Катя.

     Ну вот, то ли доброжелатели с языками без костей, то ли прорвалось в прессу...

     - У меня? - этак недоуменно спросил он. - Ничего не случилось, с чего ты взяла?

     - У нас только об этом и говорят... Что в тебя вчера стреляли, что было покушение... И молчал!

     - Катенька, милая, - проговорил он насколько мог убедительнее. - Ты же у меня умница. Помнишь детскую игру в испорченный телефон? Ну вот...

     - Но ведь передавали, оказывается, по телевизору. В полдевятого утра, в "Горячих новостях"...

     "Убивал бы репортеришек", - подумал он. И продолжал столь же беззаботно:

     - Да ну? И что там такое говорили Невзоровы наши доморощенные?

     - Что в тебя стреляли на выходе из офиса. Что это покушение, заказное...

     - Катька, я тебя выдеру, - рассмеялся он. - Все-таки мы уже в том возрасте, когда не следует верить каждому слову. И уж тем более поднимать панику.

     - Что же, врут?

     - Ну, не совсем, - рассудительно сказал он. - Какой-то псих и в самом деле устроил пальбу из газовика, неподалеку от офиса, но не в меня, а в воздух. Кажется, наркоман обкурился... Или пугал с пьяных глаз жену, ревность взыграла. Его быстренько повязали... А дальнейшее - продукт идиотского усердия наших славных правоохренительных органов и страсть журналюг к высосанным из пальца сенсациям... Ты сама-то передачу смотрела?

     - Нет. Но у нас все говорят...

     - Ох, да верь ты больше вашим впечатлительным бабам... - засмеялся он с должной искренностью. - Там говорилось исключительно о выстрелах средь бела дня... Понимаешь? И не более того. А уж потом раздули до небес...

     - Правда? - спросила она, немного успокоившись.

     - Ну конечно. Меньше слушай сарафанное радио. Ваши кумушки тебе наговорят...

     - Паша. - сказала она, уже окончательно успокоившись, судя по ровному голосу. - Я так переволновалась... Подумала, что вчера вечером ты и в самом деле был какой-то не такой... Напряженный весь...

     - Вот что, - сказал он быстро. - Мне сейчас совершенно нечего делать, я в три минуты организую звоночек тебе на работу со срочным вызовом в мэрию - и двинем-ка мы с тобой куда-нибудь в зоопарк. Как простые обыватели. Погуляем, мороженого поедим, на теплоходе, который гостиница, в эту пору всегда половина номеров свободна... А?

     - Мне больше всего нравится последний пункт, - засмеялась она уже вполне спокойно. - Скитаться с собственным мужем по нумерам - в этом есть что-то возбуждающее. Делай звоночек, жду...

     "А ведь это она обо мне беспокоилась! - не без гордости подумал Петр, запирая сейф, не содержавший ровным счетом ничего интересного. - Обо мне!"

Глава 4

НАЛЕТАЙ, НЕ СКУПИСЬ, ПОКУПАЙ ЖИВОПИСЬ...

     В штаб-квартире концерна, носившего имечко исторического меча, уже стали привыкать к новым реалиям, то есть отключившемуся от дел текущих боссу.

     Никто не рвался на прием, никто не тряс требовавшими немедленного решения бумагами. Однако Петр все же добросовестно торчал в кабинете - ради Пашкиного же блага, чтобы подчиненные не разболтались. Старые армейские порядки, он давно успел убедиться, пригодны и во множестве случаев из цивильной жизни. А одно из древнейших установлении военного народа в том и состоит, что хороший командующий (пусть даже он дни напролет трескает в шатре винище и заваливает сговорчивых маркитанток) обязан обозначить свое присутствие в лагере или штабе. Появиться с чрезвычайно деловым видом, рыкнуть на оплошавшего капрала в неначищенных прохарях, распечь парочку генералов, озабоченно-деловито похлопать по крупу обозного коня, чиркнуть пальцем по дулу пушки в поисках пыли - и все, можно бездельничать. Главное, сверху донизу моментально пронесется по узун-кулаку сигнал тревоги: "Старый хрен появился!" Если есть толковые полковнички и поручики, дело пойдет по накатанной. Если господа штаб-и обер-офицеры нерадивы - все равно как-нибудь устроится...

     Каждый день он около часа просиживал в кабинете. листая свежие газеты и лениво ломая голову, куда подевался Пашка. Даже посвященный во все тайны Косарев его не беспокоил. И потому Петр не на шутку удивился, когда взмяукнул селектор и Жанна объявила:

     - Павел Иванович, к вам Марушкин. Это было произнесено таким тоном, словно Петр сам должен был отлично знать, что это за Марушкин такой. Но в том-то и соль, что он понятия не имел... Поколебавшись, небрежно-вялым тоном переспросил:

     - Кто-кто, лапа?

     - Марушкин, - настойчиво повторила Жанна. - Этот, который художник. Вы ж сами ему выдали "золотой" пропуск, вот и проскочил вахту, без записи и согласования... Принес аж три свертка. Какие будут распоряжения?

     Он лихорадочно прикидывал. "Золотой" пропуск, Петр уже знал, - здесь привилегия редкостная. Ежели Пашка его выдал, значит, человечек этот пришел не с пустяками. Облечен личным доверием и все такое прочее. Не пускать? А вдруг этим что-то в Пашкиных планах серьезно нарушишь?

     - Косарев где? - спросил он.

     - В "Шантарском кредите". Должен вернуться минут через сорок. Вы ж говорили, чтобы Марушкина - беспрепятственно...

     - А разве я сейчас что-то другое говорю? - хмыкнул Петр, уже решившись. Ладно, запускай.

     - Охрану не вызывать, чтобы эти свертки проверили? Вы тогда особо подчеркивали, чтобы я не вздумала... Только вот как мне быть после вчерашнего... - Она тактично оборвала фразу на полуслове, явно не подыскав удобного эвфемизма для вчерашней заварушки. - Вообще-то, и так видно, что там картины, я потрогала...

     - Ну, тогда запускай, - повторил Петр.

     Через рамку-то как-то прошел этот неизвестный Марушкин? От металлоискателя и "золотой" пропуск не избавляет. Значит, металла при нем нет. А если - шизик с пластиковой взрывчаткой? Нет, но это же определенно Пашкин доверенный человек. Ладно, станем держать ушки на макушке, не пальцем деланы, в конце-то концов. По мордасам не разучились щелкать...

     Дверь бесшумно приоткрылась. В кабинет непринужденно ввалился тощий, как жердь, юнец с реденькой окладистой бородкой и жидким хвостиком на затылке, весь из себя джинсовый, вертлявый, на первый взгляд - совершенно несерьезный и уж никак не годившийся в деловые партеры матерому шантарскому негоцианту.

     Вьюнош волок три больших плоских пакета, довольно громоздких, два в правой руке, один в шуйце.

     Проводив дерзким взглядом Жанну, странный гость как ни в чем не бывало поинтересовался:

     - Пал Иваныч, вы мне эту фемину не одолжите в качестве натурщицы? Вечеров на пару.

     - Самим жрать нечего, - беззлобно хмыкнул Петр, с интересом разглядывая визитера.

     - Понятно, понятно, вопрос снимается... - Загадочный Марушкин плюхнулся в кресло, вытянул ноги, ловко вытряхнул из пачки сигарету прямо в рот. Где-то у вас зажигалочка была? Ага, вот...

     Он разбросал руки на широких подлокотниках, задрал голову к потолку и принялся пыхать сигаретой, не обращая внимания на пачкавший колени пепел.

     Петр все еще гадал, какие слова пустить в ход, чтобы не выдать, что представления не имеет ни о личности гостя, ни о цели его визита.

     - Зря вы с Вовкой-халтурщиком связались, - Марушкин ткнул пальцем куда-то за плечо Петра. Ага, это он на семейный портрет показывает. - У него одно да потому - Валеджио-Архилеос, Архилеос-Валеджио. А Архилеос, между прочим, выдумкой не блещет. Читал я его интервью с подробными иллюстрациями творческой манеры. Он ведь, обормот, вырезает из журналов голых баб, а потом подрисовывает к ним все эти кольчуги... Сам подробно расписывал процесс. Ну, а Вовка под него молотит со страшной силой. Я бы вам изобразил в любом стиле, хошь Дали, хошь товарища Микель-Антона...

     Он держался, как человек совершенно свойский. Поразмыслив, Петр решил перехватить, наконец, инициативу. Он тоже закурил и спросил деловито:

     - Ангел мой, ты слышал, что я немного башкой приложился?

     - Весь город говорит.

     - Ну вот, - сказал Петр. - Умом я не подвинулся, вот только стала что-то злить пустая болтовня... Давай о деле. Про Вовку потом поговорим.

     - Опаньки! Елы-палы! - воскликнул Марушкин с видом уязвленного самолюбия.

     - А я что, потрепаться зашел от нечего делать? Вот они, все три, - он похлопал по одному из прямоугольных пакетов. - И если вам не понравится, Палваныч, то выписывайте вы себе из столиц Цинандали или Глазуньева. Только они ж мэтры, они не станут за пятерку душу бессмертную продавать, это я, сирый и убогий юный талант, на всякие авантюры соглашаюсь, утешая себя тем, что и великий Бенвенуто не чурался тогдашний уголовный кодекс то и дело нарушать.

     - Ты потише... Бенвенуто, - сказал Петр на всякий случай. Ему не понравилось упоминание об авантюре и явственные аллюзии насчет уголовного кодекса.

     - А вы что, кабинет не почистили?

     - Почистил, почистил. Все равно, соблюдай благопристойность.

     - Есть соблюдать, - шутовски отдал честь странный юнец. - Будете смотреть, Палваныч?

     - Валяй, - кивнул Петр, довольный собой, - пока что никаких недоразумений не возникло, все шло. как по писаному.

     Юнец вскочил, присел на корточки возле пакета, достал крохотный перочинный ножичек и принялся шустро резать шпагат, которым прямоугольный предмет был увязан крест-накрест. Петр осторожности ради подошел вплотную, готовый немедленно двинуть хилому ногой по зубам, если там и в самом деле что-нибудь вроде бомбы.

     Зря беспокоился. В пакете оказалась картина. И во втором. И в третьем.

     Прислонив полотна в простых крашеных рамках к креслу, выстроив их в рядок. юнец отступил на шаг, сложил правую ладонь трубочкой, глянул, словно в подзорную трубу:

     - Работа на пятерочку, Палваныч, оцените... Петр присел на корточки, присмотрелся. Первая картина, как он после некоторых раздумий сообразил, изображала букет в вазе, вторая - одинокий цветок на трехцветном фоне, а у третьей не было ни сюжета, ни осмысленной композиции - попросту несколько ярких, геометрически правильных пятен на столь же ярком фоне в виде желтых и розовых треугольников.

     Нельзя сказать, что он был в живописи совершеннейшим профаном, но его стойкий плебейский вкус восхищали лишь совершенно осмысленные, четко выписанные образы: море и корабли Айвазовского, пейзажи Левитана, богатыри Васильева. И прочее в том же духе. Во всевозможных "измах" он был не силен, делая исключение лишь для Рене Магритта, - да и то потому, что у Магритта все опять-таки было четко прописано. Перед ним же был классический который-то "изм", оставлявший равнодушным.

     - Что это вы лицом нахмурились? - углядел его реакцию ушлый юноша. По-моему, получилось отлично. Взгляните.

     Он достал из потрепанной пластиковой папочки яркий большой буклет, не глядя, раскрыл на нужной странице, подсунул Петру под нос. - Все наличествует. "Ваза", "Орхидея", "Размышление".

     Петр перелистал буклет. Так, Юрий Филиппович Панкратов, судя по датам, скончавшийся в прошлом году. Ну да, на всех трех полотнах значится "Панкр" с характерным росчерком вместо недостающих букв. Участник выставок в Париже, Нью-Йорке... Ишь ты, похоже, и в самом деле нешуточный мэтр, полмира объездил, автор текста употреблял исключительно превосходные степени... Вот она, "Ваза", вот и остальные две...

     - Внимание! - торжественно объявил Марушкин. - Демонстрирую изнанку.

     Он присел, одну за другой перевернул картины изнанкой. Вот-те нате... С оборотной стороны красовались изображенные в той же манере цветы, яркие круги, выгнутые, деформированные треугольники и прочая геометрия.

     - Пожалте-с! - ликующе возгласил Марушкин. - В точности, как требовал заказчик. Все замотивировано. Панкратов, когда был еще молод и нищ, частенько рисовал на холстах с двух сторон. Потому что денег не хватало, приходилось изворачиваться. Подчеркиваю особо: даты на полотнах полностью соответствуют прототипам, сиречь оригиналам. Все до единой. Ни с какой стороны не подкопаешься. Неделю в галерее торчал и с замшелыми панкратоведками точил лясы.

     "Ах, так это подделка?" - наконец осенило Петра. Все к тому...

     - Ну посмотрим, посмотрим... - ворчливо прокомментировал он, притворяясь, будто вдумчиво изучает полотна с обеих сторон. - Надо сказать, недурственно...

     - Ничего себе эпитет! - возмутился Марушкин. - Всего-то? Я, как конь. старался...

     Поняв, что его догадка подтвердилась полностью - но все еще гадая, что же дальше, - Петр придал себе небрежно-задумчивый вид, пожевал губами, почесал в затылке:

     - Ладно, ладно... На совесть потрудился. А...

     - Все в ажуре! - поднял ладонь Марушкин. Достал из той же папочки стопку бумаг, разбросал их на полированном столе. - Извольте-с, милостивец!

     Согласно списку необходимых документов для вывоза за пределы... Две фотографии тринадцать на восемнадцать на каждую живопись, негатив... Список работ в двух экземплярах, форма соответствующая... Письменное подтверждение на право собственности на каждый... То бишь справка. Документ на стоимость.

     Нету только ксерокопии первой странички паспорта вашего грека, но вы ж это на себя брали...

     - Естественно, сударь мой, - с умным видом кивнул Петр.

     - Ну вот. Все остальное налицо.

     Петр перечитал документы внимательно. Они гласили, что три означенных полотна Ю.Ф. Панкратова приобретены гражданином Греции Костасом Василидисом совершенно законным образом в картинной галерее "Хамар-Дабан", после чего территориальное управление Министерства культуры РФ по сохранению культурных ценностей в Шантарске опять-таки с соблюдением всех необходимых формальностей выдало разрешение на вывоз данных картин за пределы Российской Федерации. Таможенные документы прилагаются, все в полном порядке. Господин Василидис может хоть завтра упорхнуть за рубеж, в свою Грецию, где, согласно Чехову и Дымбе, есть все... кроме, надо полагать, полотен Панкратова.

     Вернее, не совсем Панкратова, а?

     - Комар носа не подточит, - заверил Марушкин. - В управлении и на таможне все прошло гладко, как вы и говорили. Стоило мне сунуться к этим, которых назвали, - они навытяжку встали. Непредвиденного превышения сметы не было, ровнехонько по таксе...

     - Благодарю за службу... - задумчиво сказал Петр, разглядывая изнанки.

     - Ну, так следовало бы и это... обещанные златые горы... Я понимаю, что нагрянул на недельку раньше срока, да работа шла очень уж гладко, справился раньше, вот и нетерпение взяло... Вы прямо тут закрома держите или нам куда-то идти?

     - Подожди, - сказал Петр. - Иди-ка посиди в приемной, поболтай с девушкой, а я тут кое-что оформлю...

     - Мы ж договаривались, что...

     - Да помню, помню, - досадливо прервал Петр. - Иди, посиди с Жанной.

     Оставшись в одиночестве, он почесал в затылке, не отрывая взгляда от выстроившихся в рядок подделок. Куча мятой бумаги на пушистом ковре выглядела совершенно инородным телом. Черт, а это ведь - форменная уголовщина. Классическая. Бумаги, очень похоже, самые что ни на есть доподлинные. Если этот Василидис летит за переделы многострадальной России прямым рейсом, дело облегчается до предела. Если будет промежуточная посадка в столице - что ж, придется греку раскошелиться еще на пару сотен баксов, потому что тамошняя таможня тоже хочет кушать. С этой стороны - никаких неожиданностей. Но картины-то поддельные!

     Он присел на корточки, присмотрелся. Ногтем указательного пальца подцепил холст. Вспомнилось что-то очень знакомое - ну конечно, восемьдесят седьмой, дело Головина... Так-так... Ну, неужели? Замяукал селектор.

     - Да?

     - Павел Иванович, Косарев приехал.

     - Гони его сюда, - сказал Петр.

     Эх, не успел убедиться...

     Косарев вкатился торопливо, как тот колобок. При виде картин на лице у него на какой-то миг изобразилось нешуточное замешательство, однако он моментально справился с физиономией, расплылся в улыбке:

     - Надо же, наш юноша сущий стахановец...

     - Что это все значит? - не без суровости спросил Петр.

     - Как выражался классик - "с позволения сказать, негоция", - без запинки ответствовал заместитель. - Помните "Операцию Ы"? Налетай, не скупись, покупай живопись! Господин-товарищ греческоподданный пожелал обзавестись полотнами одного из заметнейших шантарских живописцев. Грех было бы ему в этом препятствовать, благо все бумаги, я вижу, в порядке и никаких препятствий к вывозу не имеется...

     - Послушайте, - сказал Петр чуть растерянно. - Из всего, что наболтал этот... Бенвенуто, у меня сложилось впечатление, что данные картины, как бы поделикатнее выразиться...

     - Не совсем панкратовские?

     - Вот именно, не совсем.

     - Милейший Павел Иванович... - вкрадчиво произнес Косарев, взяв Петра под локоток. - Можете быть уверены, я высоко ценю вашу щепетильность. Однакож вы меня удивляете... Ну неужели вы всерьез полагаете, что мы способны на столь примитивное мошенничество? Впарить простодушному греку подделку? Это "Дюрандаль" - то? Стыдно, батенька.

     - Но как это все понимать?

     - Знаете... - задушевно начал Косарев. - Какой-нибудь дурак на моем месте стал бы говорить, что есть вещи, которых вам согласно взятой на себя роли и знать-то не положено. Только к чему это меж своими? Вы ж в некотором роде человек свой... С вами нужно в открытую.

     - Вот и извольте.

     - Да ради бога! Пикантный нюанс в следующем... Наш греческий друг, господин Василидис, прекрасно знает, что данные шедевры живописи - никакие, откровенно говоря, не шедевры. Между нами говоря, он в живописи не разбирается совершенно, не говоря уж о том, чтобы ее коллекционировать, тащить с собой через полмира полотна... Да предложите ему хоть подлинник Леонардо, Василидис наш зевнет и признается, что предпочитает живых блондинок... Такой уж бизнес, Павел Иванович. Василидис, скажу вам по секрету, особого пиетета перед налоговыми органами никогда не испытывал. Это ведь не только в России уклонение от налогов - национальный вид спорта. Во всем мире так, не хотят людишки делиться с государством честно заработанными денежками, фантазию изощряют, как могут. Короче говоря, вы обратили внимание на цену? Не стоит того Панкратов при всем его таланте и известности. Но в том-то и соль, что у себя в Греции Василидис эти денежки спишет как не подлежащие налогообложению - есть у них хитрая статья в налоговом кодексе, касаемо предметов искусства, в дар музею преподнесенным... Смекаете?

     - Пожалуй...

     - Вот и молодец. Почему бы не порадеть хорошему человечку? Василидис с нами несколько лет ведет дела по металлам, по лесу, партнер обязательный, ни единого прокола или недоразумения. Вот и мы пошли навстречу старому другу и надежному партнеру, помогли на законном основании списать из налоговой декларации энную сумму. Согласен, это не есть вполне законное деяние, но какая нам, старым циникам, разница, если сам Василидис полностью в курсе? Ну подумайте, где тут криминал?

     - В самом деле... - пожал плечами Петр. - Пожалуй что... Ну. а с картинами как мне поступить?

     - А никак. Поставьте в комнату отдыха, потом Митя Елагин их заберет и отвезет греку. Я вам сейчас принесу расходный ордер, на законном основании выплатим господину Марушкину мелкую копеечку за изготовление рам к картинам... а остальное я ему, как предусматривалось, сам заплачу, вам совершенно не о чем беспокоиться... Снята проблема?

     Петр машинально кивнул.

     - Я могу идти?

     Петр снова кивнул. Шустрый зам проворно выкатился из кабинета, а Петр вернулся к картинам, забрав со стола забытый юным мастером крохотный перочинный ножичек. Выбрав подходящее место, подцепил узким лезвием холст, отделил пару прядей. Воровато оглянувшись, оторвал кусок оберточной бумаги, завернул в него добычу и поглубже спрятал в карман. Так же поступил и с двумя другими картинами. Трудно было сформулировать четко, что именно его гложет, какие подозрения возникают в глубине души. Просто-напросто с некоторых пор решил смотреть в оба, держать ушки на макушке и спрятать подальше излишнюю доверчивость. Прежние инстинкты неожиданно ожили от вечного, казалось бы, сна, наступившего после ухода в отставку...

     - Жанна, - сказал он, щелкнув клавишей. - Когда Марушкин закончит с Косаревым, пусть зайдет ко мне. он тут забыл кое-что... Только обязательно.

     - Будет сделано, Павел Иванович... Минут через пять художник вновь возник на пороге, положил перед Петром небольшой бланк:

     - Вот тут ваш автограф необходим... Петр подмахнул расходный ордер, согласно которому г-ну Марушкину причиталась за изготовление рам какая-то мелочь. И небрежно поинтересовался:

     - До копеечки рассчитался мой зам?

     - А то! - воскликнул сияющий Марушкин. Извлек из нагрудного кармана потертой джинсовой куртки пачку зеленых бумажек, сложенную вдвое и перехваченную желтой резинкой. - Пять штук, копеечка в копеечку. Премного благодарны, Паливапыч, и всегда к вашим услугам. Разрешите улетучиться?

     - Тратить спешишь?

     - Ну, около того... - признался Марушкин. - Так, расслабиться немного после трудов праведных с помощью алкоголя и доступного женского поголовья.

     Так это ж ненадолго, мне мастерскую пора покупать, кровь из носу. Если еще понадоблюсь...

     - Ты только смотри... - поднял палец Петр.

     - Павел Иванович! - проникновенно возопил Марушкин, прижимая ладони к хилой груди. - Вы не думайте, что если я малость самую эксцентричный, то автоматически лишен житейского практицизма... Присутствует таковой, как же.

     Будьте благонамеренны, я что трезвый, что пьяный - язык за зубами держать умею, не первый год замужем... Нешто мы сиволапые? Все понимаем...

     - Ладно, верю, - сказал Петр. - Ножичек возьми, забыл. Если опять понадобишься, где искать? Засунул я куда-то твои координаты, уж извини...

     - Да бывает, - Марушкин быстро набросал на листке адрес и телефон. Ждать буду с нетерпением, Паливаныч, всего вам наилучшего!

     Когда за ним закрылась дверь, Петр вернулся к картинам и еще пару минут разглядывал холсты, осторожненько царапая ногтем в подходящих местах, так, чтобы, боже упаси, не оставить следов. Подозрения крепли, не на шутку...

     - Можно, я уберу, Павел Иванович? От неожиданности он вскинулся, как ошпаренный, выпрямляясь, зацепил ногой картину, и она с грохотом обрушилась плашмя на ковер. Смущенно улыбнулся:

     - Пугаешь ты меня, тезка Орлеанской девственницы...

     - Опять насмехаетесь? - грустно сказала Жанна. - Девственницу какую-то придумали...

     - Не какую-то, а Орлеанскую.

     - А это кто?

     Павел мысленно воздел очи горе, вздохнул. Впрочем, к чему ей с такой фигуркой и мордашкой углубленное знание истории? Смешно даже...

     - Убрать?

     - Убери,конечно.

     Покосившись на него через плечо, Жанна нагнулась за смятой бумагой - не присела на корточки, как это в обычае у женщин, особенно щеголяющих на глазах у мужика в мини-юбках, а именно нагнулась, держа ноги прямо, так что взору Петра предстали кое-какие пикантные тайны. Без сомнения, проделано это было умышленно.

     Невольно отведя глаза, он проворчал:

     - Слушай, тезка Орлеанской девы, на работу, вообще-то, следует и плавки надевать...

     Жанна выпрямилась, обожгла его томным взглядом и сообщила:

     - Я сегодня такая рассеянная, Павел Иванович, ничегошеньки у меня под этим нет... - и медленно провела ладонями по юбке и блузке. - Ранний склероз начинается, право слово...

     - Опять за свое?

     Старательно запихав скомканную бумагу в урну, Жанна подошла вплотную:

     - Павел Иванович, вы меня что, бросили? И я теперь - соблазненная и покинутая?

     - Да ладно тебе.

     - Ну, а все-таки? За десять-то дней любые царапины затянутся. А вы девушкой откровенно пренебрегаете. А девушка, между прочим, истомилась вся, сберегаючи себя для единственного... Па-авел Иваныч! Садист вы, честное слово...

     Если откровенно, у него приятно взыграло мужское самолюбие - не столь уж часто его откровенно домогались юные красоточки. Пусть даже, строго говоря, не его, пусть тут и просматривалась финансовая подоплека... Если подумать трезво, Пашку многое оправдывает. Все, с кем он забавлялся, в том числе и на грани, имели полное право отказаться, заехать по физиономии, гордо хлопнуть дверью... Однако ни одна этого не сделала.

     - Жанна, - сказал он, глядя в глуповатые красивые глазенки. - Тебе, часом, фотографии не вернуть?

     - Которые? - подняла идеально вычерченные бровки Жанна. - А-а... Нет, зачем? Вот кстати, у меня подружка работает в театре, в костюмерной.

     Помните, я говорила? Можно взять на пару дней ихний гусарский мундирчик...

     Павел Иваныч? Я же не дура, у меня тоже бывают идеи...

     "Ну, эта в помощи доброго самаритянина не нуждается, - про себя констатировал он. - Наоборот".

     - Па-авел Иваныч... - тоном обиженного ребенка протянула Жанна. - Лето же, смена гардероба. А я на Лохвицкого в "Чаровнице" такой костюмчик видела... Светленький, без подкладки, конкретная Италия, не бодяжная...

     И ухватилась тонкими пальчиками за узел его галстука. Петр, мысленно плюнув, уступил - ежели совсем честно наедине с собой, то не очень-то и тянуло разыгрывать монаха. Расстегивая на ней блузочку, он поймал себя на том, что делает это привычно, со сноровкой окруженного девичьим сговорчивым цветником барина времен Очаковских и покоренья Крыма. Опять-таки привычно была практика во время визита телезвездочки - пристраивая девушку на обширном мягком кресле, он успел подумать, что рискует не то чтобы переродиться характером, но изрядно врасти в Пашкин образ. Если это продлится еще с месяц, трудновато будет потом отвыкать - от сговорчивых телочек, от роскошной машины, от услужливой горничной, бдительной охраны и всего прочего. Марк Твен, пожалуй, чуточку перемудрил, заставив своего нищего тяготиться королевской роскошью, - роскошь, знаете ли, обладает пакостным свойством засасывать, особенно тех, кто вырос пусть и не в канаве, но и не в холе...

     Жанна застонала, притягивая его голову, и он перестал о чем-либо думать, потому что мужик есть мужик и пишется "мужик", аминь, прости ты меня. господи...

     ...Потом она беззаботно пускала дым, уютно устроившись обнаженной в черном кресле так, как на одной из фотографий в отведенном ей конверте.

     Петр, приведя себя в порядок, присел на подлокотник и рассеянно погладил ее волосы - чтобы не выглядеть разочарованным в подруге любовником. Вернется Пашка, все пойдет по новой, поэтому не стоит разочаровывать девочку холодным обращением, она-то в чем виновата?

     - Павел Иваныч, - сказала она с непонятной интонацией. - А почему вы Митьку Елагина не вышвырнете?

     - По поводу?

     - Девчонки говорили, он вашу супругу совсем задолбал, Ромео фиговый, так и пялится, так и норовит этак невзначай ручонками обнаглеть. Неприлично же.

     - Что бы я без тебя делал, - сказал он, внутренне напрягшись. - Одна ты озабочена моим имиджем...

     - Нет, серьезно. - сказала Жанна с видом умудренной жизнью солидной женщины. - Ваше дело, как у вас там с ней, но нельзя же позволять все это на публике. Шепотки ползут. Жена Савельева - и какой-то шоферюга... Ущерб для репутации. Я сама сегодня видела...

     - Сегодня?

     - Ага. Открывал ей дверцу - и так, знаете, будто бы невзначай пальцами провел, прямо по шее, до самого выреза... Ее аж передернуло...

     "Ну, ты у меня нарвешься, красавчик, - зло подумал Петр. - Говорили же тебе, предупреждали. По-мужски ты обещал завязать со всем этим..."

     Он резко выпрямился, прошел к столу и нажал клавишу с надписью "Гараж":

     - Савельев. Елагин где?

     - Павел Иваныч, вы ж сами его в Аннинск отправили, на три дня, - чуточку недоуменно отозвался дежурный. - Косарев при мне передавал ваше распоряжение...

     - Ладно, отбой, - растерянно сказал Петр, нажав клавишу отбоя.

     "Ну, Гульфик Лундгрен, ты у меня нарвался". Его мобильник - чей номер, как растолковал Пашка, знали не более полудюжины человек во всем Шантарске вдруг разразился пронзительной трелью, замигало зеленым прямоугольное окошечко.

Глава 5

КАК ПРОВОЖАЮТ ПАРОХОДЫ...

     - Я слушаю, - произнес Петр насколько мог уверенно, поглядывая искоса на непринужденно развалившуюся в кресле тезку Орлеанской девы.

     - Как у тебя дела, Савельев? - послышался абсолютно незнакомый женский голос, усталый, тускловатый.

     - Нормально, - ответил Петр, напрягшись. Жанна, сообразив что-то, привстала и проделала нехитрую пантомиму, спросив языком жестов, не следует ли ей выметаться. Вообще-то, молодец девочка, умеет разграничивать служебное и личное... Петр проворно пошевелил кистью свободной руки, и Жанна, сделав понимающую гримаску, в три секунды натянула нехитрую одежонку, простучала каблучками к двери.

     - Нормально вроде бы, - сказал Петр, оставшись в одиночестве.

     - А то газеты писали всякие ужасы...

     - Ну, это смотря какие газеты... Верь больше. Судя по всему, незнакомка не распознала подмены - что ж, следовало ожидать, масса близких Пашке людей, каждодневно с ним общавшихся, до сих пор в неведении...

     - Приятно слышать, - сказала женщина, но никакой особой радости в ее голосе не ощущалось. - Ты очень занят?

     - Ну, не то чтобы... Можно сказать, вообще не занят.

     - Совсем хорошо. Паша, нам нужно поговорить. Желательно не откладывая.

     "Легко тебе говорить, милая, - подумал он. - А мне-то как быть, если я в толк не возьму, кто ты вообще такая?"

     - Когда?

     - Хорошо бы прямо сейчас, - сказала незнакомка решительно.

     "Так. сейчас начнутся подводные камни... Нужно взвешивать каждое слово, ляпнешь ей, чтобы приезжала, а окажется, что Пашке такое идиотство сроду в голову не могло прийти, поскольку выглядит из ряда вон выходящим шокингом".

     - Ну, вообще-то... - осторожно начал он.

     - У тебя там кто-нибудь есть? Ты вообще где?

     - На фирме, - сказал он осторожно. - Никого у меня, одинешенек в кабинете...

     - Можешь приехать?

     - Попытаюсь... А куда?

     - Ко мне на работу.

     - Вот как? - спросил он, отчаянно пытаясь что-нибудь придумать.

     - Я понимаю, это вопреки правилам, - с явственно чуявшейся иронией сказала незнакомка. - Но лучше нам поговорить сегодня, Паша, не откладывая.

     Можешь приехать прямо сейчас? Поговорим на седьмом этаже, там никого обычно не бывает...

     Петр трезво прикинул: долго играть в эти кошки-мышки невозможно. Нужно либо категорически отказаться и отключить телефон, либо...

     - Ты знаешь, кое-какая правдочка во всех этих слухах есть, - решился он.

     - Понимаешь, у меня с памятью происходят досадные пертурбации...

     - Но меня-то ты узнал? - на сей раз ирония проступила еще явственнее.

     - Конечно, узнал.

     - Приятно слышать, - повторила она, снова без всякой радости в голосе. Ну, а что же ты, в таком случае, забыл?

     - Где ты работаешь.

     - Паша, ты серьезно?

     - Серьезно, - сказал он, стараясь, чтобы слова звучали сухо, отрывисто. Провалы в памяти, знаешь ли. Абсолютно серьезно.

     Ее голос дрогнул, в нем, наконец-то, появилось нечто похожее на дружелюбие:

     - Паша, у тебя все...

     - У меня все в порядке, - столь же сухо перебил он, маскируя холодностью полнейшее неведение касаемо звонящей. - Просто-напросто кое-что выпало из памяти. Как из магнитофонной ленты вырезали несколько кусочков. Примерно так обстоит в популярном изложении. Так что ты, пожалуйста, поумерь иронию.

     - Хорошо, - сказала женщина серьезно. - Ну, меня-то ты, по крайней мере, я понимаю, узнал...

     - Узнал. Но совершенно не помню, где ты работаешь. Ты уж, пожалуйста, отнесись ко всему этому серьезно, это не хохмочки, а суровая реальность...

     - Ну, а о нас-то ты помнишь все?

     - Пожалуй что, - сказал он, оставляя себе лазейку на будущее.

     - Так... Приезжай в речное пароходство. Тебе напомнить, где это?

     - Ну, настолько-то мне мозги не перевернуло... - хмыкнул он.

     (Представления не имел, где это самое пароходство, но узнать будет не так уж трудно.) - Прекрасно помню. Значит, на седьмом этаже?

     - Ага, в тупичке. Даже если забыл, легко найдешь. Можешь взять охрану... я о вчерашнем. Это, знаешь ли, Паша, была не я. Я ведь стрелять вообще не умею...

     - Ладно тебе, - перебил он сварливо. - Еще тебя не хватало подозревать...

     - Ну, я рада. Приедешь?

     - Через полчасика, - сказал он уверенно. Прикинул, что этого времени вполне хватит и разузнать, и добраться.

     - В общем, через полчаса на седьмом этаже.

     И последовал сигнал отбоя.

     "Веселенькая ситуация, - меланхолично заключил Петр. - Прямо-таки классический водевиль - близнецы меняются местами, отсюда, ясно, проистекает череда забавных недоразумений... Вот только что-то давненько уж не слышно о забавах, наоборот, веселье тает, как льдинка под весенним солнцем".

     Щелкнул клавишей:

     - Андропыч, зайди.

     Земцов появился буквально через сорок секунд - Петр зачем-то отследил по часам. Вопросительно взглянул, прикидывая, стоит ли садиться или дело недолгое. Петр нейтральным тоном сказал:

     - Андропыч, проконсультируй с точки зрения безопасности. Мне срочно нужно смотаться в речное пароходство...

     - Полина? - сразу же спросил Земцов. Петр с многозначительным видом пожал плечами. Хотел кивнуть, но в последний момент спохватился: кто ее знает, вдруг звонившая ему незнакомка и не Полина вовсе...

     - Это обязательно? - сухо продолжал Земцов.

     - Пожалуй. - кивнул Петр. - Андропыч, я не на свиданку собираюсь в разгар рабочих будней. Просто... Когда женщина звонит и заявляет, что у нее к тебе есть срочное и важное дело, - нужно, я так прикидываю, ехать незамедлительно...

     - Вот это-то меня и беспокоит, - не без задумчивости сказал Земцов, что-то прикидывая про себя.

     - А конкретно?

     - Конкретно... - шеф безопасности не поднимал глаз. - Павел Иванович, я не хочу ни пугать вас, ни лишний раз трепать нервы, однако ситуация требует полной откровенности...

     - Нет, конкретно?

     Земцов вздохнул и поднял глаза:

     - Я старательно просмотрел все кассеты с наружных телекамер. Знаете, в чем загвоздочка, Павел Иванович? Машина, из которой в вас стреляли, появилась на стоянке для посетителей буквально за минуту до того. как вы вышли. Можно, конечно, считать сие диким совпадением, самые невероятные совпадения случаются, но меня всю жизнь учили совпадениям не верить.

     - Та-ак, - сказал Петр. - Хочешь сказать, что ему стукнул кто-то из здания?

     - Именно, - с видимым облегчением от того, что ему не пришлось говорить это самому, кивнул Земцов. - Самое вероятное объяснение. Информация о ваших перемещениях, точнее говоря, известие о том, что вы собираетесь покинуть здание, проходит по цепочке - не столь уж длинной, но, безусловно, затрудняющей выявление "крота". У кого-то были все возможности для того, скажем, чтобы набрать номер на мобильнике и сказать пару слов, безобидную условленную фразу. Заранее оговоренный словесный код сплошь и рядом не вызывает у окружающих подозрений...

     - Давай без профессиональных тонкостей, - перебил Петр. - Если "крот" есть, как ты его собираешься выявлять? Почему вообще он, паскуда, столь свободно действует?

     - Потому что прецедентов ранее не имелось, - мгновенно ответил Земцов. Потому что раньше он себя никак не проявлял. Конечно, я предприму все необходимые меры...

     - Значит, не веришь в маньяка-одиночку?

     - А вы? - столь же молниеносно отпарировал Земцов.

     "Эх, милый, - тоскливо подумал Петр. - У меня просто-напросто нет нужной информации к размышлению, потому что я - вовсе и не я. Но тебе же в том не признаешься..."

     Он вздохнул, не представляя толком, что ответить.

     - Плохо мне верится в маньяка, - сказал Земцов негромко. - Во-первых, как я ни копался в прошлом, нигде не нашел кандидатуры в маньяки. Во-вторых, эта минута, прошедшая от появления машины до выстрелов. У маньяков, как правило, сообщников не бывает. Павел Иванович... у вас-то есть свои соображения?

     - Никаких, - решительно сказал Петр.

     - Мне бы эффективнее работалось, знай я...

     - Андропыч, помилосердствуй, - сказал Петр елико мог искренне. - Ну нет у меня соображений, честно тебе говорю! Ты уж копни как следует... Слушай, а можем мы сейчас покинуть здание без этой чертовой цепочки?

     - Конечно. Варианты давно отработаны.

     - Вот и поехали, - встал из-за стола Петр.

***

     ...К высоченному зданию управления речного пароходства, стоявшему в трех шагах от набережной Шантары, они прибыли минут на пять раньше условленного времени. В неотступном сопровождении трех телохранителей Петр вошел в просторный вестибюль. В дальнем его углу сидел за короткой конторкой старичок в цивильном. У тех, кто шел неуверенно, он строго требовал пропуска, а тех, кто целеустремленно двигался к лестнице, пропускал безо всяких цепляний. Еще с улицы Петр рассмотрел, где расположена лестничная клетка и лифты, а потому избег старикашкиных расспросов, сквозанул мимо него деловой походкой.

     Оказалось, лифт на седьмом не останавливается - только на четных.

     Телохранителям это определенно облегчало задачу. Петр хотел первым выйти из лифта, но не успел, охранник опередил, осмотрелся, по-волчьи поводя головой, только после этого кивнул. Где же тут тупичок? Ага, вот...

     Петр сел в жесткое, расхлябанное кресло под унылой, почти засохшей в кадке пальмой, огляделся. Курилка, сразу ясно. Дверей поблизости нет, кабинеты (судя по табличкам, имеющие прямое отношение к пароходству) сгруппированы чуть правее, а в пределах прямой видимости - глухая стена.

     Место для покушения самое что ни на есть малопригодное, неоткуда прокрасться незамеченным, а путь отхода один-единственный...

     Он вышел из тупичка-ниши - и тут же увидел, как с лестничной площадки вышла женщина с большим "дипломатом" в руке. Мгновенно ее опознал - никаких сомнений, та самая брюнетка лет тридцати, занимавшая достойное место в Пашкиной коллекции. Волосы падают на плечи, одета в деловом стиле, но со вкусом, золотые серьги и перстень небольшие, изящные.

     Один из охранников непреклонно заступил дорогу, взял у нее "дипломат", встряхнул. Двое других встали с боков, готовые к действию.

     - А он заперт, - спокойно сказала черноволосая. - Это его "дипломат", она изящным движением руки указала в сторону Петра. - Что там, я решительно не представляю.

     Охранник вопросительно обернулся. Ситуация была рисковая, но Петр решился кивнуть, подтверждая ее слова, хотя слыхом не слыхивал ни о каком "дипломате". Он просто чувствовал, что это не покушение. Решительно не похоже...

     - Здравствуй, - сказала она ровно, подойдя к Петру. - Они так и будут тут торчать?

     - Ребята... - Петр недвусмысленно, властно повел рукой.

     Охранники после короткого колебания подчинились, отошли в самый конец коридора, к огромному, во всю стену, окну, за которым величаво текла сероватая, широченная Шантара.

     - Бережешься? - спросила она с легкой иронией.

     - Приходится, - серьезно сказал Петр. - Стреляют-то всерьез.

     - Да, я телевизор смотрела... - Она присела в соседнее кресло, потянулась к его сигаретной пачке.

     Торопливо поднеся ей огоньку, Петр спросил:

     - Случилось что-нибудь?

     Он уже примерно представлял, кто перед ним - никаких особых ребусов, очередная Пашкина любовница, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться...

     - Смотря с какой стороны смотреть... - сказала женщина с той же, что и во время телефонного разговора, тоскливой усталостью. - Может, ничего и не случилось, а может, все...

     Как бы там ни было, ни малейших истерических ноток в ее голосе не чувствовалось, а это уже кое-что...

     - Полина... - произнес он в пространство, так, словно и не к ней обращался.

     Следовало удостовериться - вдруг она все-таки никакая не Полина?

     - Что? - тут же отреагировала она.

     - Объясни, наконец, что стряслось, - сказал Петр. - У тебя был такой голос...

     Она молча курила, потом аккуратно погасила окурок в старой керамической пепельнице, не глядя Петру в глаза, сказала:

     - Так удачно получилось... Я тебя не видела целых три недели.

     - И что?

     - Я от тебя освободилась, - старательно уводя взгляд, тихо произнесла Полина. - По-моему, освободилась наконец... По крайней мере, набралась смелости разорвать все к чертовой матери...

     Петр помалкивал - как и надлежало в его положении. Не зная подробностей их отношений, лучше помалкивать с умным видом...

     - Что ты молчишь?

     - А что прикажешь говорить? - пожал плечами Петр. - Если уж ты "набралась смелости", вряд ли удастся остановить...

     - А ты хочешь меня остановить? Вернуть? - прищурилась она с вызовом. Что-то не похоже. Правда, у тебя на физиономии скорее облегчение читается...

     "Угадала, - мысленно поаплодировал ей Петр. - Он, может, и пытался бы тебя остановить, но я-то не он. И решительно не представляю, каким чудесным макаром уговорить тебя вернуться к Пашке, потому что ничегошеньки о тебе не знаю. Кроме одного - какое-то время ты с "маэстро Пабло" активнейше сотрудничала..."

     - В общем, я ухожу, - выпалила она, то ли ободренная его молчанием, то ли разозленная. - Совсем. Это уже окончательно.

     "О женщины, вам имя - вероломство... - процитировал он мысленно классика.

     - О жены. порожденье крокодилов. Уходить-то ты уходишь, решиться-то ты решилась, но тебе чертовски хочется, чтобы разрыв произошел в полном соответствии с вековыми канонами - скандал, долгая перепалка, выяснение отношений".

     - У тебя кто-то появился? - спросил он спокойно.

     - Представь себе. Нет, ну почему ты сидишь с каменной рожей?

     - Милая, мы же цивилизованные люди, - сказал Петр, ухмыляясь про себя, слава богу, выяснение отношений лично его ничуть не касается...

     - Ты серьезно? Вот так, спокойно, благословишь?

     - Полина, у меня дел невпроворот, - сказал Петр ус гало. - И хлопот, и неприятностей. Мне бы не хотелось тебя терять, по человек-то ты взрослый, если решилась и все взвесила - что тут скажешь?

     Полина, прикурив новую сигарету, всматривалась в него с тягостным подозрением, словно ждала подвоха. Петр молчал, старательно изображая всем своим обликом доброжелательный нейтралитет, хотя, признаться, ему было чуточку смешно. Ситуация скорее водевильная - никаких особенных сложностей, никаких напрягов...

     - Ты на себя не похож, вот что, - сказала Полина. - Положительно, не похож. Другой человек.

     - Это плохо?

     - Это удивительно.

     - "Ведь это же просто другой человек"... - тихо пропел он. - А я - тот же самый... Я - тот самый, Полина. Это ты стала какая-то другая.

     Полина сделала две последних затяжки, на сей раз примяла окурок в пепельнице уже не столь утонченно:

     - Паша, если бы я верила в чудеса, сказала бы, что это не ты - двойник, копия, непонятно кто...

     Петр чуть не оглянулся на охранников - нет, слава богу, не слышат, она говорит тихо. Да и услышали бы - что изменится? Мало ли что может наплести экзальтированная дамочка, взбрыкнувшая любовница, явившаяся объявить о разрыве на вечные времена? А вообще-то, она молодец. Первая и единственная пока что подметила неладное...

     - Полина, тебе не кажется, что это отдает каким-то детством? - пожал он плечами. - Двойники, копии...

     - Ну... - сказала она почти жалобно. - Может быть. В голову лезет жуткая ерунда... Я-то думала, ты начнешь бегать по потолку... Что, авария и легкая травма головы так меняют человека?

     - Выходит, меняют.

     - Может, ты и фотографии отдашь? "А голосок-то дрогнул, - отметил Петр. Точно, завела кого-то. И, как водится, хочет все забыть".

     - Бога ради, - пожал он плечами. - И негативы тоже. Поиграли и хватит. Я запамятовал номер твоего кабинета, уж извини. Напомни мне, завтра приедет кто-то из них, - он мотнул головой в сторону бдительно замерших охранников, - отдаст все...

     - Шестьсот пятнадцатый, - выпалила она, не рассуждая.

     - Вот и прекрасно. Завтра. Это обещание он собирался выполнить честно что поделать, Пашку придется попозже поставить перед фактом. Вряд ли что-то удастся склеить, это полный и окончательный разрыв, по ней видно.

     - Как-то не по себе, - озадаченно призналась она. - Так и тянет...

     - Сцену устроить? - понятливо подхватил он. - Не стоит, Полина. Потому что это будет бездарная пародия на "Ивана Васильевича". Который меняет профессию. Помнишь, там в самом начале есть нечто подобное?