Борис Борин
                          Земное притяжение
                       Фантастический рассказ
  Человеческая память несовершенна. И теперь, когда я хочу день за днем
восстановить свое не совсем обычное детство, перед моими глазами встают
отдельные картины, словно оторванные друг от друга кадры чудом
сохранившейся киноленты.
  Меня, наверное, очень любили и баловали: ведь я был единственным ребенком
на звездолете "Россия". А вот автоматы, послушные и безотказные помощники
взрослых, не обращали на меня никакого внимания. Даже у кухонного
автомата, самого безобидного и доброго работяги, я не мог выпросить
кусочка сахара. Пока ему не приказывал кто-нибудь из экипажа, он смотрел
на меня спокойно, недружелюбно и молчал.
  Только потом я понял: автоматы были настроены так, что "не слышали" моего
голоса. А тогда, помню, я здорово обижался. Ребенку трудно было понять,
что это машины, они мне казались живыми - умные, смелые, спокойные...
  Ясно запомнился день, когда звездолет опустел. Все вдруг куда-то исчезли.
Только у пульта управления, не сводя глаз со стрелок и лампочек, сидел
дядя Женя.
  Чтобы ему не мешать, я уселся в уголке и начал строить башню из кубиков.
Очевидно, игра меня увлекла, я увенчал свое сооружение шпилем (такие башни
я видел на картинках), и вдруг началось непонятное...
  Кто-то злой и огромный встряхнул звездолет. Кубики мои разлетелись, я
хотел броситься к дяде Жене, но не смог даже встать. На мой крик дядя Женя
не отозвался. Ему было, наверное, не до меня.
  Но еще больше, чем вибрация, которая сотрясала корабль, меня испугали
автоматы. Их всегда спокойные желто-зеленые глазки стали багровыми, будто
налились кровью. Свет в кабине погас, только красные лампы вспыхивали и
затухали, приборы судорожно перемигивались. Голубые экраны перечеркивали,
сплетаясь, прерывистые молнии.
  Что-то невидимое оторвало меня от пола, втиснуло в мягкую обивку стены. Я
потерял сознание...
  Родителей я почти не помню. Фотографии и киноленты постепенно вытеснили из
памяти их облик, подменили собой живые лица. И, когда я хочу припомнить
отца, я слышу внутренним слухом только голос, записанный рацией
звездолета: "Прощай, малыш... Мы с мамой тебя целуем..." Потом какой-то
треск, грохот разрывов и приказ второму пилоту: "Ведите корабль к Земле!
Ведите корабль к Земле! Передайте: экипаж погиб на планете... Несчастье...
Ведите... к Земле... Передайте Земле..."
Голос отца глухой, словно сдавленный болью, с трудом прорывается сквозь
несмолкаемый грохот и треск.
  О межзвездном полете "России" и о загадочной гибели экипажа на одной из
планет в созвездии Эридана написано много: ведь это был первый полет
человека за пределы Солнечной системы. И к тому, что всем известно, я не
смогу добавить ничего нового. Пятилетний ребенок и потрясенный трагедией
пилот остались вдвоем на опустевшем звездолете, и вот десять бесконечных
лет полета домой, на Землю...
  Евгений Васильевич Карелов, второй пилот и мой второй отец, воспитывал
меня как мог... Автокосмонавт, неторопливо помаргивая зелеными лампами,
ведет корабль по заданному курсу, а дядя Женя рассказывает про будущий дом
наш - планету Земля. Но мне трудно его понять. "Дождик", - ласково говорит
дядя Женя, и я вспоминаю частые удары по корпусу звездолета, усталое,
напряженное лицо с пристальным взглядом утомленных глаз: дядя Женя ведет
корабль сквозь метеоритный дождь. "Небо, понимаешь, синее-синее", -
продолжает рассказ пилот, а у меня перед глазами черная, как угольная яма,
бездна. "Солнце, наше Солнышко", - вспоминает дядя Женя, а я не понимаю
его тоску, потому что желтая звезда, которую он мне показывает в телескоп,
ничем не лучше тысячи других звезд, застывших в безмерной черноте. Видовые
кинокартины тоже мало помогали: все эти луга, моря, горы казались мне
такими же придумками, как сказки об Иване-царевиче и Сером Волке.
  Когда я подрос, мы с дядей Женей стали часами просиживать в библиотеке.
Электронная машина перед полетом запомнила многие земные книги и теперь
читала нам вслух. Она знала все: рассказы и романы, стихи и сказки. Она
мне казалась необыкновенно умной, прямо-таки волшебной машиной. И даже
дядя Женя относился к ней с уважением: ведь мы тогда не знали, что
электронные библиотеки есть в каждом доме на планете Земля.
  Люди в книгах были странные: они воевали, влюблялись, добывали какие-то
"деньги". А планета Земля, которую так хвалил дядя Женя, мне казалась
тогда не такой уж прекрасной: две страшные области - Пустыня и Океан часто
губили людей. Но все-таки с каждым годом мне все сильнее хотелось побывать
на этой планете. Ведь на ней родились дядя Женя, папа и мама. С нее ушел в
космос наш звездолет... И наконец, на единственной во всей Вселенной
планете - на Земле люди помнили о нас. Планета Земля помогала дяде Жене
вести корабль точно по курсу, планета Земля разговаривала с нами, планета
Земля уже долгие годы ждала нас.
  Старые книги рассказывают: мальчишка-юнга с верхушки грот-мачты кричит:
"Земля!" И капитан, проблуждавший два года в неизвестных шпротах
таинственного Океана, смахивает радостную слезу... Дядя Женя не видел
Землю двадцать один год, но когда автомат распахнул люк звездолета, пилот
только сказал: "Пошли, малыш..." - и взял меня за руку. Мы вместе ступили
с трапа на твердую планету Земля.
  Так вот ты какая, Земля! Над головой в голубизне плывут охапки чего-то
плотного, но легкого, белого, розовеющего по краям; под ногами - плиты
серого камня; вдали - темно-зеленая, тусклая кайма... "Космодром", -
догадался я.
  Огромное поле космодрома пустынно. Потом с дальнего края поднялась
железная стрекоза и, блестя вращающимися крыльями, полетела к нам. Она
спустилась совсем рядом, и я опасливо попятился к трапу. Дядя Женя крепче
сжал мою руку: "Вертолет". Хлопнула дверца, из живота стрекозы вышло двое
людей.
  Первый, высоченный, черный, как небо, сказал, наклоняя курчавую голову:
  - Поздравляю с прибытием! Давайте знакомиться. - Он улыбнулся, на черном
лице блеснули зубы. - Меня зовут Тангар. Сейчас я работаю Председателем
Совета Республик Солнечной системы. Вот, - Тангар показал на своего
коренастого беловолосого спутника, - Главный Космонавт Республик Грат.
  Дядя Женя шагнул вперед, вытянулся:
  - Второй пилот звездолета "Россия" Карелов; сын погибшего капитана
звездолета "Россия" Андрей...
  Тангар поднял руку:
  - Знаю, все знаю. Связь "России" с Землей была. Хотя с перерывами, но
была... О вас все знают. Люди на Земле, Марсе, Венере, на далеких
спутниках Сатурна и Урана сейчас наблюдают за нашей встречей. От имени
людей Солнечной системы приветствую и благодарю вас. - Он снова склонил
перед нами свою большую курчавую голову...
  ... Главный Космонавт встал, обошел стол, заваленный кинопленкой,
кассетами с магнитофонной лентой, осколками минералов и странными
кристаллами.
  - Великое дело, - негромко сказал Главный Космонавт, - вечная память
людям, погибшим на планете Несчастья. Вы так ее назвали, Карелов, в своей
радиограмме, под таким именем планету и занесли на звездные карты. Со
временем мы раскроем загадку этой злосчастной планеты. А теперь, - Главный
Космонавт присел на край стола, помолчал, - а теперь подумаем о вас...
Двадцать один год полета на субсветовой скорости - пять сотен обычных
земных лет... Вам нужно отдохнуть, осмотреться, многое узнать, Карелов.
Мальчику - привыкнуть к Земле, приобрести друзей, выбрать профессию. Где
бы вам хотелось пожить? Европа, Африка, Америка?
  Дядя Женя усмехнулся:
  - Через пять веков родственников, конечно, не сыщешь... Я бы хотел
поселиться с малышом где-нибудь под Рязанью. Стосковался, знаете, по
березе да по рябине...
  - Ясно. Только учтите, что под Рязанью теперь субтропики, а климат
среднерусской полосы отодвинулся к Полярному кругу. Полетите туда?
  - Хорошо, - вздохнул дядя Женя, - только я хотел бы доехать, а не полететь.
  Главный Космонавт развел руками.
  - Понимаю вас, но... Наземный транспорт, исключая монорельс, не
сохранился...
  - Ладно, - дядя Женя поднялся с кресла, - разрешите задать вам еще вопрос?
Какой вы национальности?
  - Что? Ах, понимаю: где я родился? Я землянин. А Тангар, к примеру,
венерианец, родился на Венере.
  - Так. А почему вы говорите по-русски?
  - Все люди теперь свободно владеют шестью языками. Один из них - русский.
Вас еще что-нибудь интересует?
  - Ну... думаю, для первого дня новостей хватит. Когда можно будет выехать,
- дядя Женя запнулся, словно позабыл нужное слово, - домой?
  - Мой ракетоплан к вашим услугам. Но если желаете, отправляйтесь на
монорельсе. За это время дом для вас подготовят. - Главный Космонавт
протянул руку сначала дяде Жене, потом мне: - Значит, на север?
  - Да, в Россию...
  Проснулся я оттого, что теплый, ласковый свет щекотал лицо: в квадратный
застекленный иллюминатор били желтые лучи огромной звезды. Я кинулся к
дозиметру, с которым мы никогда не расставались. К моему удивлению,
тонкие, почти незаметные стекла совершенно не пропускали радиоактивных
частиц. Прикрыв ладонью глаза от слишком яркого света, я подошел поближе к
иллюминатору.
  Всплывающая над горизонтом звезда была круглой, алой, окруженной узким
желто-розовым ободком. От нее разбегались по прозрачному, как синяя вода,
небу розовые, золотистые, белые облака. "Красиво", - подумал я, опуская
взгляд, и тут же в испуге отпрянул от иллюминатора. Огромное чудище,
вцепившись в серую почву единственной толстой ногой, протянуло к стеклу
узловатые лапы. Его темные, извилистые лапы почти неподвижны, но трехпалые
ладони, трепеща от жадности, тянулись ко мне. Они были бесчисленны,
зеленые, тонкие, дрожащие.
  - Дядя Женя! - закричал я, бросаясь к белому прямоугольнику люка. - Дядя
Женя!
  Дверца люка открылась, и дядя Женя шагнул ко мне.
  - Доброе утро, Андрейка. Как спал?
  Я в ужасе показал пальцем на многолапое чудище. Дядя Женя улыбнулся:
  - Не пугайся, малыш. Это клен. Земное дерево. Абсолютно безвредно. И очень
красиво.
  Он подошел к иллюминатору и стал поднимать стекла. Я не спускал глаз с
дозиметра. Лицо мне тронуло прохладным, удивительно свежим ветром. И...
ничего, дозиметр не предупреждал об опасности.
  - Бедный малыш! - Дядя Женя провел большой, твердой ладонью по моей
голове, вынул у меня из рук дозиметр и небрежно бросил его на стол. -
Землю защищает от радиоактивности воздух, атмосфера. Деревья на людей не
кидаются. Солнце, - он показал на круглую, ставшую теперь желтой звезду, -
согревает нас. Я же тебе обо всем этом рассказывал, малыш...
  Да, жизнь моя на Земле началась с ошибок. И по тому, как мне было нелегко
приспособиться к жизни на давно обжитой планете, я понял, насколько же
труднее бывает разведчикам на вновь открытых планетах.
  Казалось, про нас забыли. Никто нас не навещал, никто не мешал дяде Жене
вспоминать, а мне узнавать Землю.
  По утрам дядя Женя готовил завтрак (собственноручно, кухонные автоматы он
надменно игнорировал, ворчал: "Надоели на звездолете, вот возьму да и
вернусь на пятьсот лет назад"), Потом, после завтрака, он усаживался перед
электронной машиной послушать, как он говорил, новости. Зачастую новости
были двухсот- или трехсотлетней давности, и поэтому дядя Женя называл
машину "старая сплетница". Но оттащить его от "старой сплетницы" было
невозможно: ерзая в кресле, блестя глазами, дядя Женя заставлял ее иногда
по нескольку раз рассказывать и показывать одно и то же. "Малыш, - кричал
дядя Женя, - иди сюда!" Я подходил: на телеэкране волны надвигались на
горбатые желтые пески ("Сахара!" - взволнованно покашливал дядя Женя).
Или: автоматы строили город из стекла и металла. "А это Марс, малыш..."
Я еще на "России" слышал от дяди Жени, что в пустынях будут моря, а
планеты заселят люди. И я не понимал, почему дядя Женя так волнуется: ведь
он все это знал заранее. Я торопился в сад, в лес - на Землю (с нашим
домом я быстро освоился и больше не называл окно иллюминатором, а дверь -
входным люком).
  Нет и не может быть во всей Вселенной планеты лучшей, чем Земля! Вы
родились и выросли на ней, пригляделись и не замечаете, что вся она -
сплошное чудо. Вот хоть воздух... На звездолете исправно работали
регенераторы, ионизаторы, воздух был насыщен кислородом, дышалось легко.
Но разве можно сравнить этот обычный, искусственный воздух с земным! Днем
он теплый, медовый, настоенный на луговых цветах и травах; пронизанный
лучами солнца, он и сам кажется золотистым и густым, как топленое молоко.
А вечером, когда планету заливает голубая влага, воздух прохладен и
душист, словно в комнату внесли охапку лесных, мокрых от росы ландышей.
  Застывшие в черноте где-то впереди корабля, врывающиеся в телескоп
алмазными, колющими глаз остриями звезды достаточно надоели мне за годы
полета. Но на Земле они совсем другие. Зеленоватые, чуть мерцающие, они
плывут по темной синеве неба, плывут медленно, почти незаметно. И огромный
семизвездный ковш Большой Медведицы всю ночь черпает и не может вычерпать
бездонного пространства...
  А деревья! Может быть, самое большое земное чудо - деревья. Одноногие и
многорукие, они разбрелись по всей планете, несмотря на свою, казалось бы,
полную неподвижность. Клен, которого я так испугался в свое первое земное
утро, добродушный, ласково помахивающий своими бесчисленными листьями,
похожими на детские ладошки. Береза, опустившая легкие пряди ветвей до
белокорых колен, задумчивая и нежная береза. Стремительная, рыжая стрела
летящей ввысь сосны. Елка - темно-зеленый шатер с островерхой светлой
макушкой... Трепетная, круглолистая осина... Дуб-богатырь, развернув
грудь, плотно прижав крепкие, словно из позеленевшей бронзы вырезанные
листья, бесстрашно встречает ветры на опушке леса, заслоняя собой более
слабых. И ветры, ударившись о его твердую, потрескавшуюся кожу,
поворачивают вспять...
  Облака. На них можно смотреть часами. То белые, распластанные в полете,
как лебединые крылья, то густо-синие, словно черные, глыбы, громоздящиеся
друг на друга, откуда-то изнутри с грохотом раскалываемые фиолетовыми
клиньями молний.
  Цветы. Солнечные капли лютиков и густая кровь георгинов. Скромные
Иван-да-Марья и пиршество запахов, красок, форм - розы...
  Звуки. Молоточки дождя, шелест травы, треск кузнечиков и по ночам соловьи,
перекатывающие в горле шарики из хрустально чистого, необыкновенно
звонкого серебра...
  Я влюбился в Землю. "Разве можно, - думалось мне, - променять такую
прекрасную планету на какую-нибудь другую? Разве можно попрощаться с ней и
на годы улететь в черную пустыню космоса? Нет, никогда. Дядя Женя тоже
больше никуда не полетит, мы выберем себе земные профессии, мы будем жить
только на Земле!"
  Шли дни, похожие один на другой, как далекие звезды. Но дядя Женя уже
больше не задавал своей машине вопросов о прошлом. Теперь на телеэкране
появились схемы и чертежи: звездолеты различных конструкций, двигатели,
солнечные паруса... Дядя Женя стал расхаживать по террасе молча, руки
заложены за спину, брови сползли к переносице. С ним бывало такое и
раньше, на "России", но тогда я знал: он тоскует по дому, по планете
Земля. А теперь ведь мы наконец прилетели, мы дома, мы никуда не
собираемся... А он с утра ходит по террасе - пятнадцать шагов вперед,
пятнадцать шагов назад, будто снова в рубке звездолета.
  Сегодня дядя Женя сказал:
  - Не убегай далеко, малыш, у нас будут гости...
  И вот мы сидим в гостиной перед матовой стеклянной стеной. Вскоре она
осветилась, и я увидел строгое, чуть печальное лицо Главного Космонавта и
ослепительную улыбку Тангара.
  - Как живете, товарищи? - спросил Тангар. - Отдохнули? Чем хотите заняться?
  Дядя Женя встал, поблагодарил за внимание. Потом, ломая в пальцах
зубочистку (он всегда так делает, когда волнуется), спросил:
  - Мог бы я ознакомиться с последними системами космических кораблей?
Чертежи и схемы не дают, видите ли, полного представления...
  Лицо Главного Космонавта потеплело:
  - Вы хотите вернуться к профессии межзвездного пилота?
  - Да... То есть не совсем... - Дядя Женя запнулся, минуту помолчал и
продолжал уже спокойней: - Я бы не хотел расставаться с мальчиком. А малыш
не хочет улетать с Земли. Ведь в полете мы мечтали о возвращении на родную
планету. Я столько рассказывал мальчику о ней. И нет ничего
удивительного...
  - Чего же вы хотите? - удивился Главный Космонавт. - Я вас не понимаю...
  - Я просто хотел бы ознакомиться со звездолетами последних конструкций.
  - Пожалуйста. - Главный Космонавт, недоумевая, провел ладонью по волосам
(теперь я знал, что они не светлые, а седые). - Может быть, вы не хотите
говорить прямо потому, что рядом мальчик? Но ведь ему тоже придется делать
выбор... Вам, Карелов, будут предоставлены все возможности для
ознакомления со звездолетами. Вы увидите корабли, по сравнению с которыми
ваш звездолет, бывший когда-то чудом технической мысли, - музейный
экспонат. И вам, пилоту-испытателю, пилоту-космонавту, несомненно
захочется летать...
  У меня заколотилось сердце. Неужели дядя Женя, единственный близкий мне
человек, оставит меня? Он слушал, склонив голову так, что я почти не видел
его лица. А Главный Космонавт продолжал:
  - Вы сами знаете, Карелов, что я прав. Значит, все дело в мальчике. Кем ты
хочешь быть? - повернулся ко мне Главный Космонавт.
  Я тоже встал, подошел к дяде Жене и сказал, чувствуя на плече его большую
твердую руку:
  - Еще не знаю. Но я не хочу расставаться с дядей Женей и не хочу улетать с
Земли.
  - Постой, Грат, - сказал Тангар, - так нельзя. Дай мне...
  Он занял вдруг весь телеэкран, словно вошел в нашу комнату. Усаживаясь
поудобнее в кресле, Тангар сказал:
  - Садись, малыш. Потолкуем...
  Мы сидим в одинаковых креслах, почти касаясь друг друга коленями. Тангар
неторопливо расспрашивает:
  - Что бы ты хотел делать, малыш? Лечить людей? Строить машины? Выращивать
деревья? Писать стихи? Мы дадим тебе возможность научиться всему, чему ты
захочешь.
  - Я еще не выбрал, дядя Тангар, - отвечаю я тихо, - но я бы хотел иметь
земную, только земную профессию.
  - Ты чудак, малыш! - усмехается Тангар. - "Только земных профессий" теперь
нет. Ведь и раньше не было рязанских и донских, немецких и французских
профессий. Люди жили тогда на Земле, и все профессии были земные. А теперь
мы живем на планетах Солнечной системы и нет профессий земных и
марсианских, юпитерских и венерианских... Понимаешь? Вот посмотри
сегодняшнюю телегазету.
  Тангар исчезает. А на экране загораются крупные заголовки: "Требуются
космоэнергетики для работ на Венере", "Садовники вылетели на Марс",
"Молодежь, на освоение Сатурна!", "Второй день нет известий от геологов с
Плутона", "Экипаж звездолета "Вперед" сообщает нашим планетам"...
  Надписи пропадают с экрана. Тангар, по-прежнему улыбаясь, сидит против
меня.
  - Понял, Андрей? Люди живут на планетах единой семьей.
  Я киваю головой:
  - Понял. Но я все-таки хотел бы жить только на Земле...
  - Как тебе не стыдно! - темное лицо Тангара становится суровым. - Я думал,
ты не все знаешь, а ты просто эгоист. Ты хочешь жить на старой, удобной и
самой благоустроенной планете. А другие? Они должны жить, где похуже, да?
Конечно, если ты хочешь, мы сделаем для тебя исключение. Ну, скажем, как
для не сумевшего преодолеть земного притяжения. Но ведь это не
по-товарищески, малыш...
  Я краснею. Это на самом деле не по-товарищески. И тут у меня мелькает
счастливая мысль.
  - Нет, - кричу я, - не так! Пускай все люди живут на Земле! И пускай всем
будет хорошо! Ведь она такая красивая!
  - Для одной Земли людей слишком много, - светлеет в улыбке Тангар. -
Исчезло большинство болезней, нет войн, голода, самоубийств. Средний
возраст человека - сто пятьдесят лет. Мы уже заселили многие планеты
Солнечной системы, и, поверь мне, малыш, скоро они будут ничем не хуже
Земли... А потом ты же не знаешь: может быть, красные марсианские леса
тебе понравятся больше зеленых земных. Так кем же ты хочешь быть?
  - Я очень люблю земные деревья, дядя Тангар...
  - Прекрасно, - взмахивает рукой Тангар, - скоро мы будем закладывать
земные леса на моей родной Венере. Научишься этому делу - приезжай. Я тебя
будут ждать.
  - Но ведь ты Председатель всей системы, - удивляюсь я, - и ведь ты живешь
на Земле...
  - Не совсем так, мой мальчик, - смеется Тангар, - не совсем так.
Председатель - это общественное поручение, как говорили раньше. Это всего
на два года. А потом я уеду к себе на Венеру...
  - А почему Председателем выбрали тебя? - спрашиваю я.
  Тангар пожимает плечами:
  - Я историк. А историков выбирают чаще, чем других: мы хорошо помним
людские ошибки...
  Я не совсем понял, но продолжаю спрашивать:
  - А Главный Космонавт? Его тоже снова не выберут?
  - Космонавт - это профессия, мой мальчик. И пока Грат - лучший Космонавт
Республик, он и будет, конечно, Главным Космонавтом.
  Мы помолчали. А потом я сказал тихо-тихо, мне не хотелось, чтобы даже дядя
Женя это слышал:
  - А может быть, я буду поэтом, дядя Тангар. Мне очень нравятся стихи.
  - Великолепно! - обрадовался Тангар и протянул руку, словно хотел
коснуться меня. - Но тогда тебе придется, малыш, много летать. Ведь ты
будешь говорить с миллиардами людей - с учеными, пилотами, инженерами...
Они смелые люди, малыш, и тебе, чтобы понять их, придется побывать вместе
с ними в лабораториях, экспедициях, на планетах и астероидах... Запомни,
Андрей, никогда, какую бы ты профессию ни избрал, ты не будешь нуждаться
ни в еде, ни в одежде, ни в жилье. Но если ты будешь жить только для себя,
люди не будут тебя уважать. А это очень тяжело, малыш, когда люди тебя не
уважают. Уж ты мне поверь: я историк, и я многое видел...
  Тангар уплыл вместе с креслом куда-то вправо, а на его месте появился
Главный Космонавт.
  - Значит, договорились, Карелов, - продолжил он разговор с дядей Женей, -
вы будете работать на космодроме... Ну хотя бы в районе старого
Новосибирска. Кстати, там есть и институт лесоводства, куда мальчик сможет
поступить, окончив школу... Желаю вам обоим удачи...
  Уже больше двух лет прошло с той памятной беседы. Дядя Женя дважды летал -
на Марс и Сатурн. И по тому, как он иной раз ворчит, что не желает быть
межпланетным извозчиком, я понимаю: его уже тянет к звездным полетам. А я
полюбил свою будущую профессию. Побывал в тропических джунглях Казахстана
и в суровых лесах Антарктиды... А иногда, почему-то чаще всего по вечерам,
когда дяди Жени нет дома, меня тянет на родину - на "Россию".
  Я веду ракетоплан к небольшому, известному теперь каждому школьнику
островку. Солнце закатывается за выпуклый, вспененный край океана. На
черный, отполированный бурями базальт отвесных скал накатываются волны.
Они бегут одна за другой, гневно встряхивая седыми гребнями, и с грохотом,
подобным раскату грома, расшибаются о берег. А "Россия", нацелив в небо
стремительный, обгорелый, рябой от метеоритных дождей корпус, словно
летит, вечно летит к далеким блистающим звездам.
  Автомат распахивает передо мной люк звездолета, и я переступаю высокий
порог. Здесь все как прежде. Автокосмонавта можно спросить о температуре и
плотности воздуха, можно приказать проложить ему курс до Луны. Он все это
сделает, но не сможет сделать только одного - выполнить команду "Старт!",
потому что в двигателях нет горючего. Автоматы содержат корабль в чистоте
и порядке. Электронная машина может по вашей просьбе прочитать вам
Шекспира и Толстого, Блока и Хемингуэя...
  Я медленно прохожу по отсекам звездолета, и старый корабль, кажется,
узнает и приветствует меня. Потом я вхожу в рубку управления, выдвигаю
телескоп. И почему-то чаще всего я навожу его на созвездие Эридана. Там,
вокруг одной из его звезд, невидимая с Земли, проносится планета
Несчастья. Какая она? Почему погиб именно на ней экипаж "России"? Есть ли
на планете жизнь, леса, моря, реки? Не знаю. Никто не знает. Главный
Космонавт только через два года собирается послать туда экспедицию. А меня
уже сейчас тянет в полет. Почему? Потому ли, что я внутренним слухом все
чаще слышу голос отца, говорящего со мной с планеты Несчастья? Или я
просто мечтаю, как тысячи мальчишек, попасть в интересную и опасную
экспедицию? Не знаю...
  В телескопе плывет далекое созвездие Эридана и ничего не желает рассказать
о своих тайнах. Человеку придется их вырывать у Вселенной, как всегда, с
боем...
  А Тангар ждет меня на Венере. Во время нашей вчерашней телевстречи мы
обсуждали с ним возможности роста земных пальмовых лесов на его жаркой
планете.
  НА СУШЕ И НА МОРЕ. 1965:
 В. Кузьмин
Okt. 2001
Проект "Старая фантастика"
http://sf.nm.ru