АЛЕКС БОР
 
 
                             Л У Э Л Л А
 
 
                       Сказка ушедшего детства 
 
 
 
   Посвящается Дамарис, девочке с далекой Кубы.
   Пусть ты уехала очень давно, пусть прошло много лет - 
   но ты всегда незримо присутствуешь рядом со мной.
   И я верю, что когда-нибудь мы встретимся снова...
 
 
   ...Нет, наверное, на Земле такого человека, который не любил бы подолгу
смотреть на черное ночное небо, усеянное мириадами звезд. Звезды издревле
влекут к себе человека. Влекут красотой и недоступностью. А еще - тайной:
   есть ли там, около этих далеких солнц, жизнь? Одиноки ли мы во
Вселенной?
   И если не одиноки, то каковы они, наши братья по разуму? Похожи ли они
на нас? Сможем ли мы когда-нибудь встретиться с ними? И если эта встреча
когда-нибудь состоится, поймем ли мы наших космических братьев?
   Но сколько ни смотри в ночное небо, сколько ни вглядывайся в
причудливые рисунки созвездий, ответов на эти и другие вопросы ты никогда
не найдешь.
   Звезды умеют хранить свои тайны и не спешат доверять их людям...
   Я тоже люблю смотреть на звезды. Иногда, как только стемнеет, я выхожу
на балкон и ищу в темном небе Капеллу, самую яркую звезду в созвездии
Возничего. Смотрю и вспоминаю Луэллу, девочку с этой далекой звезды.
   Девочку, когда-то, много лет назад, жила на Земле. Девочку, с которой я
дружил. Девочку, которая...
   Впрочем, я расскажу обо всем по порядку...
 
 
   I
 
 
   Эта почти неправдоподобная - можно даже сказать, совсем
неправдоподобная - история приключилась, скорее всего, в далеком 1982
году, когда мне было тринадцать лет, и я учился в седьмом классе. И
сейчас, когда я с тоской и грустью вспоминаю те дни - счастливые и
безмятежные дни ушедшего детства, - мне иногда кажется, что я придумал
Луэллу, бесстрашную девочку с далекой звезды. В этой давней истории
сплелись воедино реальность и фантазия, быль и сказка, и сейчас мне очень
трудно отделить одно от другого. Да и, признаться, не очень хочется.
   Именно поэтому я буду рассказывать историю Луэллы не так, как было -
или могло быть - на самом деле, а так, как я помню те далекие события
сейчас, когда детство давно ушло, оставив приятные и грустные
воспоминания. И - сказки. Сказки, которыми так богато детство. Сказки,
которые в детстве - совсем не сказки, а самая взаправдашняя быль.
   .. В то время я жил в городе Староволжске, учился в седьмом классе. Но
наша школа была не совсем обычной. То есть она была не совсем обычной,
если смотреть с позиций сегодняшнего времени, а тогда... Словом, у нас в
школе учились иностранцы. Дети из социалистических стран. Дело в том, что
у нас в Староволжске была военная академия, куда направляли обучаться
офицеров из Венгрии, Болгарии, Польши, ГДР, Кубы и других социалистических
стран. Они приезжали в Советский Союз вместе с семьями, поэтому у нас в
школе учились мальчишки и девчонки из других стран. Насколько я помню, у
нас в школе не было такого класса, в котором не учился бы один, а то и
несколько иностранцев. В ближайшей округе нашу школу даже прозвали
"Филиалом Артека". Был такой пионерский лагерь в Крыму, если кто помнит...
   Семьи иностранных военных жили недалеко от моего дома, на соседней
улице, в районе, который назывался по-старинному - Застава. Впрочем,
старинной Застава была очень давно, еще до революции, когда здесь была
глухая городская окраина, у дороги стояла полосатая будка со шлагбаумом и
красивые въездные ворота, похожие на те, которые строили в Древнем Риме
императоры. Но наши ворота были построены в начале 19 века архитектором
Росси. Ворота напоминали римскую триумфальную арку, а так как на Заставе в
то время не было никаких строений, то они были хорошо видны любому
путешественнику, который въезжал в Староволжск со стороны Петербурга.
   Говорят, ворота были очень красивыми, но после революции, когда
радостные рабочие ломали расположенную рядом тюрьму, они заодно сломали и
ворота.
   Мне кажется, они поступили очень глупо, ворота никому не мешали, а
только украшали городскую окраину. Постепенно Староволжск вышел за пределы
своих старых границ, и Застава оказалась почти в центре города,
превратившись в обычный серый микрорайон, застроенный похожими один на
другого, как братья-близнецы, блоками скучных пятиэтажек. В одном из таких
ничем не примечательных домов и жили иностранцы. Двор этого дома мы
называли "иностранным". Или "кубинским", потому что кубинцев там жило
больше всего.
   .. Сейчас в этом дворе уже ничего не напоминает о прошлом. Иностранные
военные уже не приезжают в Староволжск учиться в военной академии, потому
что нет уже ни социалистических стран, ни самой академии, ни моей прежней
страны. Наверное, и сам "иностранный двор" двор давно уже забыл свои
лучшие годы. Забыл, что когда-то был иностранным. Забыл веселые игры и
горькие слезы разлуки. Забыл искренние клятвы не забывать друзей и писать
письма. Жизнь есть жизнь, и даже людям трудно сохранить в душе идеалы
ушедшего детства. Это удается немногим...
   ..Я познакомился с иностранцами из "кубинского" двора, будучи
пятиклассником. Немудрено, если в школе учится полно иностранцев. Моими
лучшими друзьями стали кубинцы. Меня тянуло к ним особенно сильно. Почему?
   Честно говоря, в то время я не задавался таким вопросом. Просто мне
нравилось общаться с ними, ребятами и девчатами, приехавшими из далекой,
почти что сказочной, страны, таинственного зеленого острова, лежащего в
теплых водах лазурной Атлантики. Возможно, мой интерес к Кубе возник под
впечатлением от прочитанных книг и увиденных фильмов об этом
свободолюбивом прекрасном народе, услышанных песен, которые часто пелись в
те годы. "Куба - любовь моя, остров зари багряной..."
   Нет, это было совсем не то, о чем так много говорили тогда наши и их
вожди. Просто меня всегда тянуло ко всему далекому, неизвестному,
экзотическому. Такая тяга свойственна мечтателям и романтикам, которым во
все времена спокойно не сидится на месте, потому что их влечет в неведомые
края, в неизвестные страны, на далекие неосвоенные острова и неведомые
планеты. Ведь так хочется вырваться из серой и обыденной повседневности!
   Тем более в детстве...
   И увидеть, что мир, раскинувшийся вокруг тебя, велик и многообразен,
замечателен и необычен...
   Мне не довелось в детстве побывать ни в далеких странах, ни в
незнакомых городах, ни тем более на других планетах. Но когда я приходил в
"иностранный двор" и общался с кубинцами, мне казалось, что начинают
сбываться мои самые сокровенные мечты, и это не мои друзья-кубинцы
приехали со своего Далекого Острова в Староволжск, а я сам каким-то
фантастическим образом сумел перенестись за тысячи километров от родного
дома и оказался на Кубе и стоит лишь шагнуть чуть в сторону, зайти за угол
обычного серого блочного дома - и твоему зачарованному взору откроется
необъятная - как небо над головой - голубая стена моря, с парусными
кораблями на горизонте и чайками над головой...
   Стоит ли говорить, что среди кубинцев я чувствовал себя самым
счастливым человеком? А много ли нужно двенадцатилетнему мальчишке для
счастья?
   В то время, к которому относится мой рассказ, среди моих кубинских
друзей особо выделялась одна девочка. Ей было одиннадцать лет, звали ее
Фиделина, а фамилия у нее была как у того архитектора, который построил
арку при въезде в город и множество других зданий в Старом Городе - Росси.
Фиделина Росси.
   Как-то незаметно, исподволь, у меня сложились с ней самые дружеские
отношения. Фиделина была очень доброй и отзывчивой, очень чуткой к
переживаниям других людей. Она могла поддержать в трудную минуту добрым
словом. С ней я мог быть откровенным, не опасаясь, что она станет смеяться
надо мной. Фиделина. Делина. Делинка. Инка...
 
   Кубинская девочка Фиделина была совсем не похожа на кубинку: маленького
роста (ниже всех девчонок в ее классе!), русоволосая, она ходила с
короткой мальчишеской стрижкой. С россыпью золотистых веснушек на круглом
лице, она мало чем отличалась от обычной русской девчонке ее лет. Пройдет
мимо - и не обратишь внимания в уличной толпе.
   Во дворе у Фиделины даже прозвище было - "Русская", на которое она
ничуть не обижалась. Ей даже нравилось, когда ее так называли. "Я -
кубинка, но я - как русская!" - радостно кричала Фиделина на весь двор, и
невозможно было понять, что доставляет ей больше радости - то, что она
"как русская", или все-таки то, что она, несмотря на свою русскую
внешность, все-таки кубинка.
   Но все-таки Фиделина была кубинкой. У нее были черные, как ночное небо,
кубинские глаза. Глаза, которые всегда о чем-то грустили. Они грустили
даже тогда, когда Фиделина улыбалась или смеялась. Она умела смеяться
весело и заразительно, что называется, от души, но ее глаза все равно
оставались грустными, словно веселье не радовало Фиделину.
   Фиделина могла ни с того ни с сего оборвать разговор на полуслове,
легко коснуться моей руки и, доверчиво заглянув мне в глаза, тихо
спросить: "Мы ведь друзья с тобой, правда? Скажи, мы друзья с тобой?.."
Она спрашивала и настойчиво смотрела мне в глаза своим грустно-задумчивым
взглядом.
   Смотрела, почти затаив дыхание. Словно оттого, что я ей отвечу, могла
зависеть ее дальнейшая жизнь, и я отвечал: "Конечно, друзья..." И Фиделина
улыбалась мне в ответ...
   Вот какая она была, эта маленькая кубинская девочка Фиделина.
   У Фиделины было две подруги - Танька Громова и Марисель Ландровес.
Танька была русской, и Марисель - кубинкой. Кстати, именно Марисель -
главная героиня моего рассказа. Именно Марисель, а не Фиделина является
героиней этой удивительной истории. Истории невероятной, но вместе с тем
целиком правдивой. Правдивой в той мере, в какой я сам ее выдумал...
   Марисель и Фиделина были подруги не разлить водой. Они всегда были
вместе.
   Вместе ходили в школу и из школы, купаться на Волгу и даже в магазин за
хлебом. В классе девчонки сидели за одной партой, и учителя почему-то не
рассаживали их. Острословы "иностранного двора" шутливо называли их
"сиамскими близнецами". Плохой приметой считалось девчат врозь. Либо
схватишь "пару" за хорошо выученный урок, либо нарвешься на более крупные
неприятности. Как если бы дорогу перебежала черная кошка...
   Марисель, в отличие от Фиделины, выглядела как типичная
представительница тропической страны: смуглолицая, с густой копной
иссиня-черных смоляных волос, морскими волнами облегающих плечи. Глаза у
Марисель были обжигающе черными, и когда я смотрел в мерцающую
таинственным светом глубину ее цыганских глаз, меня охватывала
необъяснимая робость, и я на какое-то время терял дар речи и цепенел, не в
силах отвести взгляд от этого колдовского взора... На смуглом лице
Марисель постоянно блуждала озорная улыбка, а в глазах сверкал огонек
неуемного веселья и плутовского лукавства. Марисель была мастерицей на
розыгрыши, с ней нужно было постоянно держать ухо востро, ожидать
непременного подвоха, носившего, впрочем, характер веселой беззлобной
шутки.
   Характер у Марисель был типично кубинским - бойкий, веселый,
жизнерадостный. И в тоже время - по-южному вспыльчивый, когда ей что-то
было не по нраву. По-русски Марисель говорила без малейшего акцента, и
если бы не природная смуглость ее лица, она тоже вполне могла бы сойти за
обычную русскую девчонку.
   Я плохо помню, когда Марисель приехала в Староволжск, когда появилась в
"иностранном дворе". К сожалению, также я не помню, когда и при каких
обстоятельствах мы познакомились. Но мне кажется, что это произошло
примерно за год до событий, о которых я веду речь. А еще я помню, что нас
сдружил интерес к звездам.
   Я увлекался астрономией, с четвертого класса ходил в астрономический
кружок при городском дворце пионеров. Мне очень нравилось заниматься в
астрономическом кружке. Нравилось узнавать новое о звездах и планетах, о
строении Вселенной. Нравилось наблюдать в телескоп за Солнцем и звездами,
искать на Марсе и Луне таинственные каналы и моря - а вдруг на этих
планетах действительно когда-то была жизнь?.. Я запоем читал книги по
астрономии, написанные Перельманом и Воронцовым-Вельяминовым. Очень
толстые книги, адресованные студентам. Но я их читал в
одиннадцать-двенадцать лет и, как ни странно, все понимал. Я любил
астрономию, мне очень хотелось стать ученым и изучать далекие космические
миры. И - кто знает? - быть может, стать первооткрывателем внеземной
цивилизации...
   ..Наивные детские мечты...
   Марисель тоже интересовалась астрономией. У нее дома даже стоял
портативный телескоп, в который мы вместе смотрели на звезды. Марисель
говорила, что в ее телескоп, если долго смотреть на звезды, около них
можно увидеть планеты, населенные людьми. Но я, сколько ни смотрел в ее
трубу, никаких планет не видел. А Марисель смеялась и говорила, что это
специальный телескоп, в него можно увидеть все, что угодно - главное,
только захотеть.
   Я же говорил, что захотеть я могу, но это совсем не означает, что я
смогу увидеть то, чего на самом деле нет. В ответ Марисель язвительно
говорила, что такому любителю фантастики как я неприлично говорить такие
вещи...
   Марисель была права. Фантастику я действительно любил. Читать
фантастику я мог круглые сутки без перерыва. Мне нравились почти все
книги, написанные в этом жанре. Я перечитал почти все, что мог достать в
библиотеке - братьев Стругацких, Азимова, Лема, Снегова, Крапивина...
   Однако больше всего мне нравились книги Кира Булычева. Особенно его
очень смешные рассказы о незадачливых обитателях города Великий Гусляр,
которые вечно попадали в разные забавные истории на Земле и в космосе. А
уж об искрящихся весельем и детской непосредственностью повестях о
приключениях Алисы Селезневой и говорить не приходится, они и по сей день
остаются моими любимыми книгами.
   Однако ни Марисель, ни Фиделина фантастику читать не любили. Фиделина
как-то сказала мне, сердито нахмурив брови, что фантастикой увлекаются
только несерьезные и безответственные личности вроде меня. При этом она
хитро улыбалась...
   А скорая на слово Марисель, сама фантазерка, сумевшая разглядеть в
телескоп населенные людьми планеты, вообще однажды назвала "все эти
фантастические романы" нелепыми глупостями.
   Я спорил, пытался доказать девчатам, что они не правы, потому что очень
интересно читать о том, чего пока еще нет, но что непременно будет лет
через сто или двести. Но они и слушать меня не желали, стояли на своем.
   Но однажды мне удалось уговорить Марисель прочитать фантастический
роман.
   Это была новая книга о приключениях Алисы, "Миллион приключений",
который я уже успел прочесть несколько раз, так она мне понравилась. И,
естественно, мне хотелось, чтобы мою радость разделили мои друзья. Мне
хотелось, чтобы они вместе со мной восхищались подвигами бесстрашной
Алисы, девочки из далекого будущего, которая, как мне казалось, была
чем-то похожа на них.
   Марисель взяла у меня потрепанную библиотечную книгу и дня два не
появлялась во дворе. Читала...
   А я жил в предвкушении торжества. Я уже видел, как Марисель, возвращая
мне книгу, тяжело вздыхает, сожалея, что нельзя забрать ее насовсем. И
высоко подымает вверх большой палец, как знак высшей оценки. А я, как и
подобает победителю-триумфатору, снисходительно говорю Марисель:
   - Ну вот, а ты говорила - глупости...
   А Марисель смущенно отвечает:
   - Ну, ошиблась, с кем не бывает...
   И просит:
   - Дай почитать еще что-нибудь...
   Однако, как это часто бывает, мои розовые мечты разбились о суровые
скалы реальности. Марисель молча сунула мне в руки книгу, и на мой вопрос:
   - Ну, как? - кисло скривилась и небрежно бросила:
   - Чушь собачья!
   - Почему? - удивился я, немного обиженный столь нелестным отношением к
понравившейся мне книге.
   - Потому что там написана неправда, - ответила Марисель. - Все эти
фантасты сами никогда не летали на другие планеты, поэтому и выдумывают
разную чепуху. Не понимаю, Андрей, как тебе может нравиться фантастика? -
с искренним недоумением спросила она.
   - Ты, между прочим, тоже никогда не летала на другие планеты, - ответил
я, - поэтому не можешь...
   Однако Марисель не дала мне договорить. Она ядовито усмехнулась,
подняла вверх указательный палец, словно призывала меня к молчанию, и
сказала, как отрезала:
   - Ты говоришь, я не летала на другие планеты? Допустим, что это так. Но
я же не пишу о том, что не знаю. А фантасты пишут. Зачем?
   - Но ведь это фантастика! Художественная условность! - продолжал я
обороняться, однако темпераментная Марисель пустила в ход тяжелую
артиллерию:
   - Фантастика есть ложь, - безапелляционно заявила она. - А я, между
прочим, девочка. Слабый пол. Ты должен мне уступать. А во-вторых, я
кубинская девочка. И очень тебе нравлюсь. Значит, ты тем более должен мне
уступить.
   Я почувствовал, что сейчас покраснею, и отвернулся. Марисель была права.
   Мне она нравилась. Ну, не то, чтобы очень, но...
   Трудно было скрыть это необъяснимое чувство. Ведь Марисель была такая
красивая... И мне очень хотелось, чтобы она подольше смотрела на меня
своими бездонными черными глазами. Потому что когда она на меня смотрела,
я чувствовал, что могу подняться без помощи крыльев к самим пушистым и
легким облакам. Поэтому я всегда соглашался с Марисель, даже когда она
была не права. Вдруг она обидится на меня, и больше никогда на меня не
посмотрит так... Мне не хотелось, чтобы наши разные литературные
пристрастия поссорили нас, и я уступал.
   Хотя по-прежнему брал в библиотеке фантастику...
 
 
   II
 
 
   Медленно шли дни, недели, месяцы, и случилось так, что я увлекся
старинной архитектурой. Это случилось вскоре после того, как я побывал в
Ленинграде.
   Меня буквально покорил этот сказочный северный город, его каналы и
улицы, площади и дворцы. Я навсегда влюбился в застывшую музыку
петербургских дворцов и площадей. И с тех пор уже не мог равнодушно пройти
мимо любого старинного здания, не рассмотрев его как следует со всех
сторон, не попытавшись определить, пусть даже ошибочно, к какому времени
оно относится, в каком архитектурном стиле построено.
   Звезды, астрономия были напрочь забыты. Я обложился другими книгами -
путеводителями по городам мира, толстыми справочниками по архитектуре,
фотоальбомами с видами древних городов. Я стал свободно чувствовать себя
среди таких доселе неведомых мне понятий, как "ордер", "фриз", "закомара",
"восьмерик на четверике" и даже "золотое сечение". Словом, во всем том, о
чем всего несколько недель назад не имел ни малейшего представления.
   Марисель вначале обиделась на меня - как же, предал астрономию, бросил
кружок, и даже в мой телескоп больше смотреть не хочет, а я хотела
показать ему несколько новых планет...
   Но вскоре Марисель стала сама испытывать интерес к моему новому
увлечению.
   Быть может, оттого, что и она сама побывала в сказочном городе на Неве
две недели спустя после того, как оттуда вернулся я. Иностранцам часто
устраивали экскурсии по городам России, чтобы они лучше узнали страну, в
которой временно живут...
   ..Марисель и Фиделина очень плохо разбирались в архитектуре. Особенно
Марисель. Она с трудом могла отличить ампир от классицизма, готику от
барокко, конструктивизм от модернизма. Однако незнание азов отнюдь не
мешало ей с чисто южной эмоциональностью восторгаться архитектурными
памятниками разных эпох, которыми был богат Староволжск.
   Я часто водил Марисель, Фиделину, других кубинцев, живших в
"иностранном дворе" по Старому Городу, по старинным улицам и переулкам,
рассказывая им то, что знал об истории моего города, об его каменной
летописи.
   А летопись эта была у нас очень богатая, нужно было только уметь читать
ее обветшавшие от времени страницы.
   Самым красивым местом Староволжска была Волжская набережная, на которой
в один длинный ряд стояли, тесно прижавшись друг к другу, маленькие домики
в два этажа, выкрашенные в ядовито-желтый цвет. "Единая фасада",
выстроенная в стиле раннего классицизма, прерывалась только пересекавшими
набережную улицами и переулками. Когда-то точь-в-точь такие же набережные
существовали в Москве и Петербурге, но прошло время, и двухэтажные домики
уступили место где великолепным дворцам, а где - мрачным бетонным
коробкам. И только Староволжск сумел сохранить в неприкосновенности
старинную набережную с маленькими домиками конца восемнадцатого века...
   Существовало в Староволжске и очень много тихих старинных улочек,
грязных и заброшенных, где каждый дом, выстроенный в прошлом веке из
красного кирпича, хранил в своих стенах память о давно ушедшем прошлом.
Многие из этих домов давно уже потеряли былую привлекательность и тихо
доживали свой нелегкий век.
   Больше всех мне нравилась одна тихая деревянная улочка, носившая старое
название - Медная. В прошлые века там жили медники. От улочки веяло
поэзией и добротой. Медная была самой узкой улицей в Старом Городе, ее
мостовая еще в середине восемнадцатого века была вымощена булыжником, и
эти камни помнили скрип старинных экипажей, шаги Пушкина, Гоголя,
Достоевского, которые часто останавливались в Староволжске, в гостинице
Гальяни, расположенной неподалеку. По обе стороны мостовой стояли
деревянные домики, похожие на терема из старинной русской сказки.
   Да, очень богата была каменная и деревянная летопись моего Города. Было
на что смотреть, было чем любоваться и чем восхищаться. И только одно
заставляло в тревоге сжиматься сердце: с каждым годом, месяцем и даже днем
все меньше и меньше становилось на улицах Староволжска старинных домиков
прошлых эпох, они медленно, почти без боя, уходили, уступая свои исконные
места либо безликим и уродливым бетонным коробкам, либо зарастающим
колючей травой пустырям, которые бесцеремонно вторгались в Старый Город,
обезображивая его древний, покрытый благородной сетью морщин лик,
превращая его во что-то серое, однообразное, невзрачное, невыразительное и
мертвое... Словно чья-то злая рука вырывала из древней летописи одну за
другой драгоценные страницы...
   И я боялся, что когда-нибудь мой Город исчезнет совсем...
   Однажды я привел Марисель и Фиделину в Заречную слободу. Этот уголок
большого города, зажатый со всех сторон современным многоэтажьем
новостроек, казалось, сошел со средневековых миниатюр, изображавших
древний Староволжск. Узкие и кривые неасфальтированные улицы, деревянные
дома, любовно украшенные в прошлом веке затейливой резьбой, потемневшей от
времени, сбегались к небольшой площади. В центре площади, на небольшом
зеленом холмике, стояла маленькая церквушка, которая в окружении
деревянных домов казалась очень высокой. Белокаменные стены церкви ковром
покрывала узорчатая резьба, изображавшая библейские сцены и каких-то
необычных животных и птиц. На куполе храма безо всякого соблюдения
пропорций в хаотическом порядке были расставлены семь главок-луковиц
различной величины. К церкви примыкала высокая шатровая колокольня.
   - Вот оно, самое древнее архитектурное сооружение Города! -
торжественно произнес я, указывая на церковь.
   - Она работает? - спросила Марисель.
   Из дверей храма медленно выходили пожилые люди. Они спускались со
ступенек паперти, поворачивались, и, кланяясь, крестились.
   - Эта церковь действующая, единственная в Городе, - ответил я.
   - Красивая церковь, - одобрительно отозвалась Марисель.
   - А по моему, не очень. У нас в Камагуэе церкви красивее.
   - Я не была в Камагуэе, - ответила Марисель, - я из Гаваны.
   - Я тебя приглашу в гости, когда приедем на Кубу, - сказала Фиделина -
Посмотришь.
   - Хорошо, - кивнула Марисель, - я приеду к тебе. Я никогда не была в
Камагуэе.
   - Раньше эта церковь была совсем другая, - сказал я, заступаясь за
самый древний памятник архитектуры Староволжска, - и, наверное, более
красивой.
   У нее очень бурная история. Хотите, расскажу?
   - Хотим! - в один голос крикнули Марисель и Фиделина. Фиделина от
избытка чувств даже захлопала в ладоши. С ней иногда это случалось,
сказывался пылкий кубинский темперамент.
   - Эта церковь носит название Святая Белая троица, - начало я. - Белая -
потому что построена из белого камня. Церковь построили в 1564 году по
приказу самого Ивана Грозного. Однако пять лет спустя, в 1569 году, когда
опричники шли карать непокорный Новгород, они по пути сожгли и разграбили
Староволжск. Белая Троица сильно пострадала от огня, но была
восстановлена. А через сорок лет на Руси началось смутное время, и Город
захватили литовцы. Белая Троица стала последним оплотом защитников
Староволжска, когда пал кремль и другие укрепления. Последние защитники
города укрылись в этой церкви, не подпуская к ней захватчиков. Русские
воины стойко оборонялись, они не хотели, чтобы враги осквернили и
разграбили храм. Литовцы так и не смогли взять Белую Троицу.
   - А почему они не разрушили ее тараном? - спросила Марисель.
   - Дело в том, Мари, - сказал я, едва удерживаясь от смеха. Такой
наивный вопрос могла задать только Марисель, которая очень плохо знала
историю. - Дело в том, что в начале семнадцатого века тараны уже не
применялись. Для разрушения оборонительных сооружений использовались пушки.
   - Тогда почему они не разрушили ее пушками? - не унималась Марисель,
словно ей хотелось, чтобы храм-крепость поскорее пал.
   Я ответил, что, к сожалению, не жил в семнадцатом веке, поэтому не могу
ответить на провокационный вопрос. Марисель язвительно пронзила меня
блестящей чернотой хитрющих агатовых глаз и со значением хмыкнула. И тут
мне на выручку пришла Фиделина.
   - Какая ты, Мари, агрессивная, - сказала она, незаметно подмигивая мне.
   Дескать, держись, я с тобой. - Почему ты так хочешь разрушить эту
церковь?
   Посмотри, какая она красивая!
   Только что Фиделина говорила, что в ее родном Камагуэе церкви намного
красивее. А теперь утверждает обратное... Такая она и была,
Фиделинка-Делинка. Всегда старалась показать мне, что она целиком на моей
стороне...
   - Я не хочу ничего разрушать, - смутилась Марисель. - С чего ты взяла?
Мне просто интересно узнать, почему эти... как это? Литовцы... Не
захватили такую маленькую церковь, когда даже кремль был в их руках?
   - Не знаю, - чистосердечно признался я. - Наверное, стены были очень
крепкими...
   - Ага! - обрадовано закричала Марисель. Да так громко, что верующие,
которые толпились у церкви, оглянулись на нее. А одна старушка в черном
одеянии испуганно перекрестилась. - Значит, не знаешь? А кто мне говорил,
что все знаешь о своем городе?
   - Ну, я говорил, - сказал я. - Но пойми, Мари, я же не большая
советская энциклопедия...
   Кубинкам, видимо, понравился мой ответ, и они звонко рассмеялись, снова
привлекая к себе внимание верующих старушек. Смеялись они настолько
заразительно, что я не выдержал и присоединился к ним.
   Затем продолжил рассказывать о церкви.
   - Когда враги поняли, что церковь им не захватить, они решили поджечь
ее.
   Это им удалось. Огонь был настолько жарким, что стены треснули, и пламя
проникло внутрь храма. А в церкви, кстати, находились не только воины, но
и простые посадские жители, в основном маленькие дети, которые спрятались
от врага. Все они погибли. Сгорели заживо или задохнулись в дыму. Хотя
могли остаться в живых: литовцы обещали всем, кто сдастся и выйдет без
оружия, сохранить жизнь. Они говорили это перед тем, как поджечь церковь,
но русские люди не пошли на поклон к захватчикам... Своды храма
обрушились, погребая под обломками всех, кто был внутри. Существует
старинная легенда, что каждый год в тот день, когда в храме погибли
защитники города и невинные горожане, по стенам церкви течет кровь...
   - Ой! - вскрикнула Фиделина, хватая меня за руку. Ее ладонь, потная от
волнения, чуть дрожала. - Неужели правда?
   - Не знаю, - ответил я. - Я же говорю, легенда, я ее слышал от
экскурсовода. Но люди на самом деле погибли здесь, об этом даже летопись
писала... Слушайте дальше. Когда литовцев прогнали русские войска, церковь
была восстановлена. Но и после этого случая она несколько раз горела, но
уже не от нашествия врагов, а от пожаров, которые часто опустошали
Староволжск. Самые страшные пожары случились в 1674 и 1763 годах. Пожар
1763 года вошел в историю как Великий Пожар, сгорел почти весь
Староволжск. Белая Троица пострадала и в 1941 году, во время Отечественной
войны. Видите, какая бурная история у этой небольшой церквушки. А ты,
Делинка, говоришь, что в Камагуэе церкви красивее...
   - Но они на самом деле красивые, - тихо возразила Фиделина. - Ты же не
видел... правда...
   Она стояла напротив, опустив глаза. И я понял, что невольно задел
Фиделину за живое, и она не знает, что ей делать. С одной стороны, ей
очень хочется поспорить со мной, отстоять свою точку зрения, доказать мне,
что в ее родном городе Камагуэе церкви более красивые, чем у нас в
Староволжске. И это для Фиделины было бы естественно - она же приехала с
Кубы. Куба была родиной Фиделины, и все, что осталось там, было ей очень
дорого. И она хотела спорить со мной, доказывать мне свою правоту. И в
тоже время Фиделина боялась невзначай обидеть меня. Она чувствовала, что
история, которую я рассказал - это часть истории моей страны, России,
страны, в которой она, Фиделина, оказалась благодаря случайному стечению
обстоятельств. Не будь она дочерью кубинского военного, ее отца не
отправили в советскую военную академию, и она никогда не увидела бы
Староволжск. Не познакомилась бы со мной...
   Фиделина не просто жила в России, в Староволжске, не просто дружила со
мной - она еще пыталась понять, насколько это было возможно, эту неведомую
страну, историю ее народа. Фиделина внимательно слушала меня, когда я
рассказывал ей о русской истории. Она слушала, не перебивая, мои рассказы
об истории Древней Руси, о монголо-татарском нашествии, о борьбе с
иноземными поработителями.
   И однажды, примерно за месяц до того, как навсегда уехать навсегда,
сказала мне? "Наверное, ты будешь историком. Ты очень много знаешь по
истории своей страны". Ты ошиблась, милая Фиделинка. Я не стал историком,
я закончил совсем другой факультет. Но историю люблю до сих пор...
   - У Камагуэя, - сказал я, - более спокойная история. Враги не
превращали твой город в руины...
   Фиделина ничего не ответила - наверное, согласилась со мной. Молчала и
Марисель. Обе девочки задумчиво смотрели на белокаменный храм, самый
древний в Староволжске. Я не знал, о чем они думали в этот миг. Может
быть, пытались понять, почему русские люди предпочли умереть, но не
покориться врагу. Или они думали о тех безымянных русских мастерах,
которые строили и воссоздавали из руин этот храм, вкладывая в мертвый
камень тепло своих рук и любовь своих сердец. Или перед их взором вставали
картины лютого побоища, которое произошло на этих заросших полевыми
травами улочках Заречной слободы.
   Я не знал, о чем думали Марисель и Фиделина, стоя перед древними
стенами белокаменного русского храма. Не знал, о чем думала Марисель...
   А она, наверное, уже знала, что пройдет совсем немного времени - и мы
расстанемся.
   Расстанемся навсегда...
 
 
   III
 
 
   Перед осенними каникулами погода установилась на редкость теплая.
   Затянувшееся "бабье лето", казалось, не хотело уступать место
промозглой осени. По-летнему теплое солнце весело лилось на землю с
безоблачного бирюзового неба. И хотя листва с деревьев облетела еще в
начале октября, обманутая долгим теплом травка кое-где зазеленела вновь.
   Я изнывал на переполненной остановке, ожидая прихода трамвая. Однако
трамвая сегодня явно не спешили развозить утренних пассажиров. И я решил,
что не пойду на первый урок, все равно опоздаю, а раз не пошел на первый
урок, то и на второй с третьим идти и вовсе необязательно. А лучше плюнуть
на духоту пыльных классов и побродить по тихим улочкам Старого Города. По
переулкам, каждый из которых хранит ему одному известную тайну - дорогу в
Сказку...
   Но моему заветному желанию не суждено было сбыться. На соседней
остановке уже вырисовывались угрюмые очертания запаздывающего трамвая. А
из своего подъезда вышла Фиделина. Что меня удивило: Фиделина была
примерной ученицей, отличалась пунктуальностью и никогда не опаздывала на
уроки. А о прогулах можно вообще не упоминать... И если Фиделина
опаздывала, значит, мир перевернулся. Или случилось нечто
экстраординарное...
   - Ты знаешь, - тихо сказала Фиделина, подходя ко мне, - Марисель
уезжает.
   - Как уезжает? - спросил я, сраженный неожиданной вестью. - Серьезно?
   - Конечно. Зачем мне врать?
   - А когда?
   - Завтра. То есть из города уже сегодня, - едва слышно ответила
Фиделина.
   - Но она говорила, что уедет только следующим летом, - глухо сказал я.
   - Так получилось, - вздохнула Фиделина. - Обстоятельства изменились, -
совсем по-взрослому добавила она.
   - И что теперь будет? - спросил я, в глубине души надеясь, что Фиделина
сможет найти ответ на мой нелепый вопрос.
   - Не знаю... Но Марисель просила меня сказать тебе прийти сегодня к
трем дня к Старому мосту, - одним духом выпалила Фиделина. Ее тихий голос
звучал очень печально. - Она очень просила тебя прийти. Ты придешь?
   Я почувствовал, что мне хочется куда-то спрятаться. Исчезнуть... Чтобы
меня никто не видел и не слышал. Чтобы никто не смог меня найти...
   Спрятаться и сидеть в укрытии долго-долго, ни о чем не думая, никого не
желая видеть. Со мной всегда было так, когда кто-то уезжал из
"иностранного двора". Даже если уезжали те, с кем я почти не общался. Я
ходил в "иностранный двор" вот уже два года, но никак не мог привыкнуть к
тому, что дружба может когда-то кончиться. Что наступит миг, когда друзья
уедут.
   За эти два года уехало много тех, кого я мог назвать своими друзьями...
   И вот теперь уезжает Марисель. Уезжает раньше срока...
   Фиделина, видимо, поняла меня, потому что сказала:
   - Что же делать... Я ведь тоже... Уеду когда-нибудь...
   - Когда? - вырвалось у меня. Я испугался, что она ответит: "тоже
сегодня".
   Однако она сказала:
   - Еще не скоро. Через полтора года, - она тяжело вздохнула. И вдруг
взяла меня за руку. - Но ведь мы все равно останемся друзьями?
   Я поднял глаза и увидел ее взгляд. Грустный взгляд больших черных глаз.
И понял, что проваливаюсь в глубокую пропасть, со дна которой мне уже
никогда самостоятельно не подняться...
 
   .. Целый день я не находил себе места. Думал только о том, чтобы скорее
закончились все эти дурацкие уроки. Но время, как специально, тянулось
очень медленно, и я пожалел, что пришел сегодня в школу, отбыть положенные
часы, а не отправился бродить по переулкам Старого Города. К тому же мое и
так не слишком радужное настроение оказалось омрачено двумя жирными
двойками в дневнике. Самое обидное, что по литературе и истории - моим
любимым предметам.
   Наконец радостный звонок возвестил об окончании последнего урока. Я
мельком бросил взгляд на часы - пятнадцать третьего, успею. И, кинув в
портфель учебники, бросился двери.
   Но неожиданно на моем пути возникло препятствие.
   Этим препятствием оказалась Ленка Воронюк. По прозвищу Ворона. Староста
класса. Она стояла в дверях, как стоит капитан на мостике своего корабля.
   Скрестила руки на груди и сверлила меня буравчиками своих зеленых
кошачьих глаз. И ее взгляд не сулил мне ничего хорошего.
   - Ты куда это намылился, Бородин? - сурово осведомилась дылда Ворона. -
Ты, я вижу, забыл, что сегодня предпраздничная генеральная уборка школы.
   Ты в списке, так что соизволь вернуться в кабинет.
   - Не могу я сегодня, - промямлил я, мысленно проклиная и эти дурацкие
списки, и тех придурков, которые их составляли.
   - Можешь! - категорично отрезала Ленка.
   - Но мне сегодня надо, - пролепетал я, пытаясь сообразить, как
выпутаться из этой дурацкой ситуации. И это в то время, когда меня ждет
Марисель!
   - Да ничего тебе не надо, - еще категоричней отрезала Ленка. - Тебе
сегодня нужно убирать кабинет. Скоро праздник, и директриса сказала, что
школа должна блестеть. А к своим кубинцам ты еще успеешь смотаться, день
большой.
   Я вздохнул. Спорить с Вороной - себе дороже. Бесполезное дело...
Особенно сейчас, когда речь идет о предпраздничной генеральной уборке
школы. Мало того, что Ворона была старостой класса, так она еще отвечала
за чистоту в школе. Ленка была очень принципиальной девчонкой, поэтому ее
и назначили старостой класса и ответственной за генеральные уборки. В
самом деле, не меня же назначать...
   Но ее принципиальность никому покоя не давала. Стоило кому "слинять"
без уважительной причины, Ворона поднимала такой вой, словно речь шла о
шпионаже в пользу вражеского государства. На край света хотелось бежать...
   Ворона обо все докладывала классному руководителю, - сгущая краски,
разумеется. А классный руководитель - суровая накрашенная дама в строгом
классическом костюме, - доводила полученную информацию до администрации
школы и до родителей. Что происходило потом, лучше не объяснять...
   Но все эти репрессивные меры касались только тех, у кого не было
уважительной причины. Те же, кто сумел найти, могли не беспокоиться за
свою судьбу. Классный руководитель ничего не узнавала, а Ленка брала с них
честное слово, что они останутся убирать кабинет в следующий раз.
   У меня, конечно же, была самая уважительная из причин - сегодня уезжала
Марисель, и мне нужно было проститься с нею. Но бездушная Ворона не
захочет принять во внимание мои аргументы. Моя причина для нее никакая не
уважительная. Черствой душе общественницы Вороны совсем наплевать, что
Марисель сегодня уедет, и я больше никогда не увижу ее.
   - Ну? - насупилась Ворона.
   Я еще раз бросил взгляд на часы. Прошло пять минут. Если я сейчас не
найду способ договориться с Вороной, то наверняка опоздаю к встрече с
Марисель.
   К последней встрече...
   Нужно было срочно что-то решать...
   Но что? Не драться же мне, в самом деле, с Ленкой. Она хоть и вредная,
но все же девчонка. Да и неприятностей потом не оберешься...
   И тогда я решил соврать. Это было очень рискованно, потому что моя ложь
могла не сработать. Да и сама Ворона наверняка узнает, что я соврал. И
тогда мне точно несдобровать...
   Но будущее меня сейчас волновало мало.
   Гораздо важнее было успеть увидеть Марисель.
   Успеть проститься...
   - Послушай, Лена, - сказал я, - пойми, я действительно не могу сегодня.
У меня мама вчера сильно заболела, мне в аптеку нужно сходить, в магазин.
   Ну, будь человеком...
   - Мама? Заболела? - Ворона недоверчиво просверлила меня желтыми
буравчиками кошачьих глаз. В ее взгляде я не видел ни капли сочувствия.
   Сейчас она скажет: "Как же так, Бородин? Сегодня утром я видела твою
маму, она была жива и здорова. Как же так, Бородин? Не хочешь убирать
кабинет, так и скажи. А врать-то зачем? Чревато последствиями..."
   Однако она сказала:
   - Ну, если мама, тогда иди, - ее голос чуть смягчился, однако взгляд
по-прежнему был стальным. - Но не думай, я проверю. И если ты соврал, то
знай...
   Что я должен был знать, я так и не услышал, потому что стремглав несся
вниз по лестнице, сбивая с ног зазевавшихся младшеклассников.
 
 
 
   IV
 
 
   Волжский берег был тих и пустынен. Слабый ветерок, играя, гонял по
пустынному в это время года пляжу обрывки старых газет и прочий мусор.
   Воробьи задиристо дарились из-за сухих хлебных крошек. Изредка на берег
выплескивались ленивые волны. И ни одного человека вокруг. Мир словно
затаился. Или вымер...
   Только по Старому мосту туда-сюда сновали автомобили и автобусы,
куда-то шагали по своим делам пешеходы.
   Старый мост был самым красивым мостом Староволжска. Он легко висел над
водой, изящный, ажурный, воздушный, словно сотканный из металлических
кружев и перенесенный в наш город из сказок Владислава Крапивина. Его
легкие фермы стремительно рвались в синий небесный простор, чтобы затем
плавно опуститься к воде, были похожи на сказочные узоры, сотканные доброй
рукой волшебника-мастера из ажурных металлических кружев...
   Мост построили в начале нашего века по проекту одного немецкого
инженера - кажется, Гашека, который прославился на весь мир тем, что
возводил такие мосты во многих городах Европы. Но войны и людское
равнодушие почти не сохранили мостов, построенных Гашеком, и во всем мира
осталось только два его моста. Один у нас, в Староволжске, другой - за
границей, в венгерском городе Будапеште.
   До трех часов осталось немного времени, минут пять. Я присел на
скамейку и стал ждать Марисель.
   Над зеленой водой, пронзительно крича, носились сизые чайки. Птицы
голосили так громко и печально, что мне тоже хотелось плакать... Сегодня
уезжает Марисель... В пионерском лагере я слышал рассказ о том, откуда
взялись чайки. Будто бы в незапамятные времена на берегу синего моря жила
девушка, которую звали Утренняя Заря. Она полюбила юношу - Сына Рыбака. И
юноша тоже полюбил ее, потому что она была красивая и добрая. Они хотели
пожениться, но грозный Морской Царь, которому люди забыли вовремя уплатить
дань, прогневался и погубил Сына Рыбака, утопила баркас, на котором он
вместе с отцом выходил в море, чтобы добыть пропитание.
   Узнав об этом, Утренняя Заря поднялась на высокую скалу и бросилась в
морскую пучину. Но добрые боги сжалились над несчастной девушкой и
превратили ее в птицу, которую люди назвали чайкой.
   И девушка-чайка полетела над морем с плачем. Она летала над водой и
звала, звала своего суженого. Но он не откликался...
   С тех пор чайки всегда кружат над водой...
   Надеются - вдруг Сын Рыбака отзовется?
   И тогда Утренняя Зорька, превращенная в чайку, снова станет красивой
девушкой. И выйдет замуж за Сына Рыбака. И будут они, как в сказке, жить
долго и счастливо...
   Эту печальную легенду мне рассказал один вожатый. Его тоже звали
Андреем, как и меня. Он был очень хорошим и добрым, этот вожатый Андрей.
Но его прогнали из лагеря, потому что он поругался с начальником - очень
нехорошей и злой женщиной, которая не любила, когда ей не подчинялись. Ее
все боялись. И я тоже боялся...
   .. Мне было всего восемь лет, меня обидели ребята из моего отряда, и я
убежал к реке. А к реке никому нельзя было ходить без разрешения старших.
   За это могли выгнать из лагеря.
   Там, у реки, я и встретил вожатого Андрея.
   Вначале я испугался, что он схватит меня за локоть и отведет к суровой
начальнице лагеря разбираться.
   Но он обещал меня никому не выдавать.
   И рассказал легенду о девушке-чайке, которую сам слышал, когда был
маленьким...
   С тех пор я не могу спокойно смотреть на чаек, с криком летающих над
водой.
   Что-то влечет меня к ним, вольным и грустным птицам.
   ..Даже сейчас, когда детство ушло, и я уже почти не верю в сказки...
   - Андрей! - раздался за моей спиной тихий голос.
   Это была Марисель. Засмотревшись на чаек и погруженный в свои мысли, я
и не заметил, как она подошла.
   - Saludo, Мари, - сказал я, отметив про себя, что Марисель на этот раз
не воспользовалась своим обычным розыгрышем. Она любила незаметно
подкрасться сзади, закрыть ладонями глаза и спросить, слегка изменив
голос: "Кто?" и нужно было угадать, хотя и так всем все было ясно...
   Но Марисель сегодня уезжала, и ей, наверное, не очень хотелось шутить.
   Она села на скамейку рядом со мной.
   - Тебе Фиделина сказала? - спросила она. Мне показалось, что ее голос
чуть вздрагивает, хотя лицо было очень спокойным.
   - Сказала. Поэтому я и пришел. Жалко, что ты уезжаешь...
   - Уезжаю, - сказала Марисель. И вдруг быстро спросила:
   - Ты как ко мне относишься?
   И отвернулась, пряча глаза...
   - Не знаю, - ответил я. Потому что никогда не задумывался об этом. Я
никогда не выделял Марисель ни из девчонок вообще, ни из кубинских
девчонок, и не оказывал ей особых знаков внимания. Ну, подбросил несколько
раз в почтовый ящик поздравительные открытки - с Новым годом и с Восьмым
марта. Так ведь не ей же одной...
   Ну, дергал несколько раз за волосы - но какой уважающий себя мальчишка
преодолеет искушение дернуть за длинную косу девчонку, к которой... ну,
понятно...
   А если эта девчонка приехала из очень-очень далекой страны - тут и
говорить не о чем, все проявления внимания, даже такие, как подножки и
дерганья за волосы, становятся как бы сами собой разумеющимися.
   - Значит, когда меня здесь не будет, ты забудешь меня? - тихо спросила
Марисель, глядя куда-то в сторону.
   - Вот еще! С чего ты взяла?
   Не знаю, Андрей, не знаю. Просто мне...
   Она на миг запнулась, пригладила рукой растрепанные волосы им,
повернувшись ко мне, сказала:
   - Ты меня больше никогда не увидишь...
   - Ты уедешь на Кубу? - задал я совершенно дурацкий вопрос. Потому что
куда еще могла уехать Марисель...
   - Нет, Андрей, не на Кубу, - неожиданно ответила она. - Гораздо
дальше...
   - Что может быть дальше Кубы? Только Америка, - флегматично заметил я.
На что Марисель спокойно ответила:
   - Есть места, которые находятся намного дальше Кубы. И даже Америки...
   - Ага. Сейчас ты мне скажешь, что прилетела с далекой звезды, -
парировал я, понимая, что Марисель, несмотря на невеселое настроение,
все-таки предрасположена шутить. - А звезду ты только что открыла в свой
ржавый телескоп!
   Марисель улыбнулась:
   - Эх ты, любитель фантастики... Ты читаешь глупые фантастические
романы, веришь сказкам про космических пришельцев и веришь в контакты с
ними. - Марисель замолчала, и ее холодные пальцы слегка коснулись моего
запястья.
   У меня бешено заколотилось сердце... Еще не разу она не брала мою
ладонь в свою. И я тоже ни разу не решался коснуться смуглой руки
Марисель... то есть решался... но это было совсем другое.
   Подавив глухое смущение, от которого у меня, наверное, щеки горели, как
помидоры на грядке, я обеими руками схватил ладонь Марисель.
   Марисель хитровато пронзила меня обжигающим взглядом, уголки ее губ
раздвинулись в радостной улыбке.
   - Неужели ты так до сих пор ни о чем не догадался? - спросила она. -
Ведь пришельцы из космоса постоянно находятся рядом с тобой. Вернее, не
пришельцы, а один пришелец. Одна пришелица, если можно так сказать
по-русски...
   - Ты хочешь сказать, - начал я, сраженный внезапной, как яркая вспышка
молнии, фантастической догадкой, от которой суеверно зашевелились волосы
на голове. Но Марисель нетерпеливо перебила меня:
   - Именно это я и хочу сказать.
   - Но как же, - беспомощно пролепетал я. Словно была драка, и мне
нанесли предательский удар ниже пояса. Мысли путались, и я не знал, о чем
думать, что говорить...
   - Очень просто, - сказала Марисель. - Все очень просто. Я никакая не
кубинка. И даже не землянка. Я прилетела на Землю с другой планеты. Вот
так! Но я вижу, что ты мне не веришь, и это очень печально...
   Марисель была отчасти права. Ну посудите сами: смогли бы вы сами сразу,
безоговорочно, поверить давно знакомому человеку, который вдруг ни с того,
ни с сего заявляет, что прилетел с другой планеты? Тут даже матерый
любитель фантастики решит, что его разыгрывают. Хотя, казалось бы, именно
любители фантастики лучше других приготовлены к встрече с космическими
пришельцами.
   ...Холодная ладонь Марисель, неподвижно лежавшая в моих пальцах, слегка
дрогнула, словно желая освободиться. Я хотел убрать руку, однако Марисель
едва заметным движением пальцев остановила меня.
   - Пусть будет так, - прошептала она, - пусть...
   И наши пальцы впервые оказались тесно сплетенными. Мои - неуверенные и
робкие. Ее - холодные и твердые.
   - Знаешь, Андрей, мне кажется... Может быть, ты не поймешь меня, но...
Мне сейчас совсем неважно, откуда я. С Кубы или с другой планеты. Потому
что в любом случае очень скоро я буду далеко отсюда. И я даже не знаю. Что
для меня хуже - уехать на Кубу, или улететь на Ауэю.
   - Куда-куда? - переспросил я.
   - На Ауэю. Так называется моя родная планета. Очень далекая планета...
Сорок пять световых лет от Земли. Куба, конечно же, ближе, - Марисель
улыбнулась, - но тоже далеко. И если бы я сейчас уезжала на Кубу, нам все
равно пришлось бы расставаться. Расставаться навсегда. А расставаться -
это очень грустно. Особенно если знаешь, что никогда уже не сможешь
встретиться снова...
   Марисель вздохнула. И сам не знаю почему, но я ей поверил. Быть может,
оттого, что, разглядывая в телескоп звезды, я тайком мечтал о встрече с
космическими пришельцами. Мне очень хотелось стать первооткрывателем
инопланетной цивилизации, и я пристально, до боли в глазах, вглядывался в
окуляры телескопа, установленного на астрономической башне во дворце
пионеров. Правда, в телескопе, даже при очень сильном увеличении, фонарики
далеких звезд выглядели такими же маленькими, как и если смотреть на них
безо всяких увеличительных приборов. А вот планеты - Марс, Венера, Юпитер
- были похожи на копеечную монетку. А на Юпитере, если попристальней
вглядеться, можно было даже заметить Большое Красное пятно. А на печальном
лике желтоватой Луны - огромной, как спелый арбуз, - были хорошо видны
моря и горы.
   Только космических кораблей пришельцев почему-то не было видно.
   Правда, однажды я заметил маленькую красноватую звездочку, которая
медленно плыла в космической черноте, переливаясь и сверкая.
   Сначала я обрадовался: наконец-то сбылась моя мечта, и я вижу корабль
пришельцев, который с дружеской миссией подлетает к Земле... Хотел
поделиться своим открытием с руководителем астрономического кружка. Но
вовремя сдержался, потому что за космический корабль инопланетян я мог
вполне принять земной спутник с космонавтами. И если бы я заявил, что
видел инопланетный корабль, меня подняли бы на смех мои товарищи по
астрономическому кружку.
   Хотя, я уверен, и они тайком мечтали увидеть в телескоп плывущий среди
звезд настоящий корабль с пришельцами...
   Каждый человек хочет верить в пусть маленькое, но зато настоящее чудо.
   Особенно если человеку всего одиннадцать или двенадцать лет...
   И я ждал чуда. И не только когда направлял телескоп или подзорную трубу
на звезды. Но и когда приходил в "иностранный двор". Мне почему-то очень
хотелось, чтобы мои друзья-иностранцы вдруг оказались не обычными земными
девчонками и мальчишками, как и я сам, а какими- нибудь пришельцами. Из
космоса или из будущего. Ну, как Алиса Селезнева из книжек Кира Булычева.
   Поэтому я иногда фантазировал, представляя, что иностранцы из
"кубинского двора" все оказывались инопланетянами, которые были внедрены к
нам... ну, тут можно было придумать много чего... Например, что они были
разведчиками с вражеских планет, которые готовили вторжение.
   Но в такие фантазии мне верить совсем не хотелось, гораздо приятнее
было бы считать, что инопланетяне живут в моем родном городе потому, что
им очень нравится наша планета.
   Конечно, эти фантазии я держал при себе. Не хотел, чтобы надо мной
стали смеяться. И только однажды сказал Фиделине: "Признавайся, ты на
самом деле не с Кубы приехала, а с другой планеты прилетела". - "Да с Кубы
я, с Кубы!" - улыбнулась Фиделина. "А чем докажешь?" - не отставал я. - "А
вот чем! Слушай! Uno, dos, tres, cuatro, cinco, seis, siete, ocho, nueve,
diez" - громко сосчитала она от одного до десяти по-испански. "Ты могла
выучить" - возразил я. "Спроси у моего папы, если не веришь", - сказала
Фиделина. - "А вы уже обо всем договорились", - сказал я. И Фиделина
весело рассмеялась... нет, не надо мной. Смех Фиделины был безобидным,
добрым и искренним...
   Фиделина смеялась надо моими фантазиями, но ее чистый звучный смех лишь
сильнее укреплял мои подозрения. Фиделина не похожа на кубинку -значит,
она не кубинка. А инопланетянка...
   Но чтобы инопланетянкой оказалась Марисель! В это поверить было просто
невозможно! Девчонка с типично кубинской внешностью, она свободно болтала
на испанском языке с другими кубинцами...
   Признание Марисель очень походило на розыгрыш. И если бы утром Фиделина
не сказала мне, что сегодня Марисель уедет, я бы решил, что они обе решили
меня разыграть.
   Смущало меня и то, что Марисель очень уж буднично сказала мне, что
прилетела с другой планеты. Ведь в фантастических книжках, которые я
читал, подобное происходило иначе... и неожиданно мелькнула мысль: а что
если Марисель была права, когда пыталась внушить мне, что фантастика -
ерунда, потому что выдумка? Что знакомство с фантастикой мечтает видеть
действительно фантастическое и необычное в реальной жизни? Я знал Марисель
чуть больше года - огромный срок! - но не догадался, что она прилетела с
другой планеты. Хотя прочитал гору фантастических романов о встрече землян
с космическими пришельцами...
   - На самом деле я не Марисель, - продолжила между тем она, - меня зовут
Лу Элл Ла. Или если еще проще - Луэлла. В переводе на русский язык мое имя
можно перевести как "Та, которая пришла издалека". Или еще проще -
"Пришедшая издалека". Forestera de los lejos, - повторила она тоже самое
по-испански.
   - Красивое имя, - сказал я. - Но Марисель мне нравится больше.
   - Ничего, привыкнешь, - улыбнулась Марисель. Или Луэлла? - У нас на
Ауэе все имена красивые, - кокетливо добавила она. И я понял, что пусть
она и прилетела с другой планеты, но при этом осталась вполне нормальной
девчонкой, которую хлебом не корми, а дай пококетничать.
   - Расскажи что-нибудь о своей планете, - попросил я. И сам удивился
тому, как буднично прозвучала моя просьба. Словно хотел узнать что-нибудь
про кубинскую столицу Гавану...
   - Хорошо, - согласилась Марисель. - Моя планета находится у звезды,
которую земляне называют Капеллой. Или Альфой Возничего. Мы называем ее
Каэлла. Ваше и наше названия чем-то похожи, но у нас считают, что между
ними нет ничего общего, просто случайное совпадение. Кстати, земное Солнце
мы называем Гээлла, а Землю - Гээйя. Между прочим, древние греки называли
Землю словом Геос. У нас тоже говорят, что это случайное совпадение, но я
думаю, что это не так.
   - Ты рассуждаешь, как настоящий ученый, - восхищенно проговорил я. Но
Марисель никак не отреагировала на мои слова.
   - А знаешь, почему я думаю, что есть общее между греческим словом Геос
и названием моей планеты? - продолжила Марисель. И, не дожидаясь моих
предположений, сказала: - Название моей планеты в очень древние времена
звучало как Гауэя. А в еще более древние времена - Гээйя. Так же, как мы
сейчас называем вашу Землю. Правда, здорово?
   Я кивнул: действительно, здорово...
   Только я не понимал, к чему она клонит. Хочет сказать, что древние
греки были пришельцами из космоса? И положили начало земной цивилизации?
   Я так и спросил Марисель:
   - Ты хочешь сказать, что Ауэя - родина древних греков?
   - Нет, что ты, - улыбнулась Марисель. - Просто случайное совпадение.
Или не совсем случайное... Но знаешь, Андрей, когда меня готовили к жизни
на Земле, мне попала в руки чудом сохранившаяся древняя книга, где
говорилось о том, что галактика была заселена людьми примерно три миллиона
лет назад.
   До людей существовала какая-то дочеловеческая раса, в книге они названы
Большими Людьми, которые и посеяли в Галактике семена современной жизни,
создали людей. Если верить этой книге - а у нас считают, что древним
книгам верить не стоит, потому что там многое выдумано, то получается, что
земляне и ауэйцы есть потомки Больших Людей. Так что можешь считать меня
своей сестрой. Сестрой по разуму, - Марисель чуть улыбнулась.
   - Ладно, буду считать... А где сейчас Большие люди?
   - Никто не знает. Может быть, переселились в другую Вселенную. Или
погибли. Или и сейчас живут рядом и наблюдают за своими творениями. За
нами, за вами, за миллионами других населенных планет. Только у нас
высказывать такую точку зрения не принято.
   - Почему не принято?
   - Ну, не принято, и все! - Марисель нахмурилась и отвернулась, словно
эта темя была ей неприятна. Тогда я спросил:
   - Ты говоришь, населенных планет миллионы?
   - А ты думаешь, что кроме вас никого нет? Какие вы, земляне,
самоуверенные... - Марисель искоса глянула на меня.
   - Почему? Ты же вот есть... - неуверенно ответил я. Может быть, это
все-таки розыгрыш?
   - И на том спасибо, - сказала Марисель с изрядной долей иронии и
улыбнулась. - Ты не знаешь, Андрей, что Галактика заселена настолько
плотно, что можно уверенно летать от звезды к звезде, зная, что
обязательно наткнешься на заселенную планету. Правда, люди везде
одинаковы, и это не так интересно, как может показаться на первый взгляд.
   Так считают у нас на Ауэе.
   - Я вот думаю, что наоборот. Я бы с удовольствием слетал на другую
планету.
   - Это тебе только так кажется, - возразила Марисель. - потому что ты ни
разу не был за пределами Земли.
   - Тебе виднее, - сказал я. Мне не хотелось спорить с Марисель, я
помнил, что она сегодня уезжает. А если перед отъездом она решила
рассказать сказку - что ж, я не против. Это даже интересней, если она
представляет себя инопланетянкой...
   А Марисель между тем продолжила:
   - Цивилизация Ауэи находится на более высоком уровне развития, чем
Земля.
   Мы почти победили пространство и время, мы пересекаем вселенную почти
мгновенно. Мы вылечили все болезни и почти достигли бессмертия. Мы живем
по пятьсот лет, но после этого срока каждый имеет право заказать себе
новое тело и искусственный мозг, куда перекачивается вся накопленная в
течение жизни информация... видишь, какие мы! - воскликнула Луэлла не без
гордости за свою планету. И я подумал, что обладание сверхмощной техникой
и почти вечной жизнью - о чем мы, земляне, пока можем только мечтать, - не
избавляет сидящую рядом со мной юную представительницу этой цивилизации от
такого чисто девчачьего порока, как безудержное хвастовство и стремление
произвести впечатление. Но вслух я ничего не сказал - вдруг Луэлла
обидится? - только со значением хмыкнул. И спросил:
   - А если вы такие могущественные, то что ты делала на Земле? Готовила
вторжение?
   - Вот что значит читать много фантастики. Как сказала бы Фиделина,
тяжелый клинический случай, - язвительно заметила Луэлла затем продолжила:
   - Мы вас изучаем. Исследуем ваше настоящее, чтобы понять собственное
прошлое. Понимаешь, на Ауэе почти не сохранилось древних архивов. Все
памятники прошлого нашей планеты были уничтожены. Это было давно, когда на
Ауэе существовали тысячи враждовавших между собой государств. Сейчас,
кстати, Земля переживает аналогичную эпоху. Эпоху промышленных и
социальных переворотов. Как и некоторые другие цивилизации, которых в
Галактике великое множество. И знаешь, Андрей, наши ученые пришли к
выводу, что законы развития гуманоидных цивилизаций одинаковы во всей
Галактике. То есть пути разных цивилизаций одинаковы. Вы вот сейчас
выходите в космос, овладеваете энергией атома. И мы шли тем же путем
десятки тысяч лет назад. И случилось так, что атом вырвался из-под
контроля, и наша цивилизация стояла на краю гибели. Погибли миллиарды
людей. Наши города, музеи, библиотеки, архивы погибли в атомном огне. А
что осталось, было спешно уничтожено специальными санитарными командами
сто лет спустя, когда планета возрождалась после ядерной войны и очищалась
от страшных бацилл " проклятого агрессивного прошлого", как мы
впоследствии назвали эпоху кровавых войн и революций, завершившуюся
ядерной войной. Поэтому, чтобы как-то понять и изучить нашу историю, мы
поселяемся на других планетах, цивилизации которых находятся на тех витках
развития, которые мы сами давно уже прошли. Поэтому я и жила на Земле, в
Староволжске, под видом кубинской девочки вместе со своими родителями,
сотрудниками института галактической истории. Теперь их отозвали, они еще
утром улетели на Ауэю, а я ненадолго задержалась, чтобы доделать некоторые
дела. А заодно и попрощаться с друзьями. Но я никому не должна говорить,
кто я на самом деле, потому что земляне еще не готовы к контактам с
высшими цивилизациями. И неизвестно, когда будут готовы, поэтому мои
друзья должны считать, что я уехала на Кубу. - Луэлла грустно улыбнулась.
   Крепко сжала мою ладонь... - Странно, я кубинка, хотя никогда не была
на Кубе. Но ведь я очень похожа на кубинку, так?
   - Похожа, - согласился я. - Очень похожа. А почему?
   - Не знаю, - ответила Луэлла. - может быть, потому, что мы, ауэйцы,
внешне очень похожи на землян. Я вот оказалась смуглой, и меня решили
внедрить на Землю в этом качестве. Впрочем, я не знаю, почему Институт
галактической истории так поступил. Значит, так было нужно. Но не в этом
дело... Знаешь, у нас на Ауэе очень строгий отбор. Не каждому доверят
работать на другой планете. Для этого нужен целый набор качеств, которые,
наверное, у меня есть. Поэтому меня и избрали для жизни и работы на Земле.
Ты, я вижу, расстроился?
   - Почему?
   - Расстроился, я же вижу...
   - Немного, - признался я. - То есть я хотел сказать... Ты вот
уезжаешь...
   Улетаешь... - начал я, но замолчал, не зная, что сказать.
   Луэлла выжидающе смотрела на меня. И видел во взгляде угольно-черных
зрачков незнакомое мне прежде выражение.
   То есть не то, чтобы незнакомое...
   Таким взглядом на меня очень часто смотрела Фиделина. Словно хотела
сказать что-то очень важное, самое главное в своей жизни. Хочет, но никак
не может решиться...
   .. Она так и не решилась. Не смогла сказать то, что всегда хотела, даже
когда пришла пора расставаться. Ничего, кроме тихого: "До свиданья..."
   Сейчас Фиделина, наверное, сидит дома одна. Грустит по Марисель. Или,
презрев печаль, носится по двору вместе с Танькой Громовой, своей
одноклассницей и лучшей подругой. И не знает, что Марисель никакая не
Марисель, а Луэлла. "Надо спросить Луэллу, сказала ли она Фиделине, что
прилетела с другой планеты", - почему-то пришла в голову мысль.
   - Что ж, - проговорила Луэлла, внимательно наблюдая за моим лицом, на
котором, как в зеркале, отражались все мои мысли и чувства. - Я так и
думала... Ты думал, что я кубинка. Я знаю, что ты очень любишь эту далекую
страну, любишь общаться с кубинцами. Они тебе очень нравятся. Особенно
кубинки... ничего не говори! - быстро сказала Луэлла, чувствуя, что я хочу
ей возразить. - Я же умею читать мысли и все знаю о тебе... Какой богатый
материал для Института Галактической Истории - "чувства и мысли обычного
земного подростка периода начала атомной эры", последнее достижение
ауэйской науки, - произнесла она с ядовитой насмешкой, иронизируя то ли
над собой, то ли над неведомыми мне ауэйскими учеными. - Впрочем, мало
кому у нас интересны ваши мысли и чувства.
   - Почему?- удивился я. - Меня бы заинтересовали мысли и чувства
человека с другой планеты.
   - А нам подавай только глобальное, - вздохнула Луэлла. - Отдельный
человек нам не интересен. Ладно, давай не будем говорить на эту тему...
Надеюсь, я тебя не разочаровала?
   - Нет, что ты, - проговорил я, намереваясь разубедить Луэллу. Однако
она остановила меня неровным взмахом руки.
   - Не надо ничего говорить. Я же сказала, что знаю все твои мысли и
чувства. Плохо, конечно, читать мысли без спроса, но что делать... Ты
любишь Кубу и кубинцев, они твои друзья, ты мечтаешь побывать в стране
своих друзей. Все это так. И знаешь, мне сегодня очень грустно оттого, что
я не кубинка. И что я вообще не землянка. А знаешь, - сказала вдруг
Луэлла, поднимая глаза, - мне очень не хочется покидать Землю. Почему-то
не хочется... Мне очень понравилось у вас. Красивая, спокойная планета.
   Немного нецивилизованная, но у вас все еще впереди. И люди здесь очень
хорошие. У нас нет таких людей... У нас совсем другая жизнь, от которой я
успела отвыкнуть. Поэтому и не хочу улетать. Но не могу остаться... От
меня ничего не зависит, и я должна вернуться на Ауэю... А ты когда-нибудь
побываешь на Кубе. Увидишь Гавану. Может быть, даже вместе с Фиделиной
побродишь по лабиринтам старинных улочек Старой Гаваны. А может быть, ты
сам станешь архитектором и будешь восстанавливать старые города, - сказала
она вдруг безо всякого перехода. Наверное, мысли прыгали с места на место
от волнения...
   - Если это будет, то еще не скоро, - возразил я.
   - Это замечательно - восстанавливать старые города, - продолжила
Луэлла, словно не услышала моих слов, - на Ауэе не осталось ни одного
древнего города, ни одного памятника нашей истории. А ведь наша
цивилизация насчитывает более пятидесяти тысяч лет. Но все наши памятники
погибли в войнах, а оставшиеся уничтожены потом, когда наступил мир...
Послушай, Андрей, - сказала она вдруг, - у меня осталось не очень много
времени, поэтому я хочу попросить тебя кое о чем. Кроме тебя, никто не
знает, кто я. Я никому не рассказывала, только тебе... Поэтому все будут
думать, что я уехала на Кубу.
   - А Фиделина? - неожиданно вырвалось у меня.
   - Что? - Луэлла испуганно, как мне показалась, посмотрела на меня.
   Нахмурила брови... - Фиделина? А почему ты про нее спросил?
   - Ну, не знаю... Просто... Она же твоя подруга...
   - Да. Мы с ней друзья, - согласилась Луэлла. - И ты тоже друг. Мой друг.
   Наш друг. И поверь, мне сейчас очень тяжело. Кажется, я стала старше на
несколько лет... Но я хочу, чтобы... Прошу тебя как друга, никому не
говори. Поверь, так надо...
   - Даже Фиделине? - отчего-то продолжал настаивать я.
   - Я не знаю, не знаю... Ничего не знаю... пойми, Андрей, это сейчас
никому не нужно. Ну, расскажешь ты обо мне. Тебе все равно никто не
поверит. Все же знают, что ты любишь читать разную фантастику. Ты же и мне
вначале не верил. Наверное, и сейчас не веришь. Думаешь, что я разыгрываю
тебя. Чтобы не так грустно было расставаться... А Фиделина... мне кажется,
она может тебе поверить.
   - Почему ты так думаешь?
   - Не знаю, - пожала плечами Луэлла. - Мне так кажется. Я так думаю...
Ты не знаешь, как мне сейчас тяжело возвращаться на Ауэю. Да, я знаю, там
мой дом... Но там не будет тебя. Не будет Фиделины. Не будет Тани
Громовой. Не будет никого из моих друзей... И я...
   Вдруг что-то изменилось. Луэлла резко вырвала свою руку из моей ладони,
вскочила со скамейки и шагнула к реке. Остановилась у кромки берега. Тело
ее напряглось, упругие, как у мальчишки, мышцы, натянулись, отвердели, и
только сейчас я заметил, что Луэлла одета не по погоде: в летнюю
футболку-безрукавку.
   Луэлла стояла у самой воды, наклонившись чуть вперед, словно к чему-то
прислушиваясь. Над ней носились с криками чайки.
   - Что случилось? - спросил я, подходя к ней.
   Луэлла не ответила она стояла неподвижно, как безжизненная мраморная
статуя.
   На берегу Волги было тихо, только шуршали где-то за нашими спинами на
набережной шины проезжавших автомобилей. Они заглушали крики чаек,
проносившихся над головой. Но не чайки, видимо, привлекли внимание Луэллы.
   Она запрокинула голову и смотрела и смотрела куда-то вверх - в синеву
неба, где высоко над землей летел казавшийся снизу крошечным реактивный
самолет, оставляя за собой след - узкую белую тропинку в голубом небе.
   - Что с тобой? - снова спросил я, дотрагиваясь до плеча Луэллы. Плечо
было твердым как камень и холодным как лед. Луэлла даже не шелохнулась, и
мне почему-то сделалось страшно. Я испугался: вдруг она действительно
окаменела и теперь навсегда останется холодной каменной статуей?
   Однако Луэлла вышла из каменного оцепенения, открыла глаза, расслабила
тело и устало села на песок, у самой кромки набегавших на берег волн.
   Посмотрела на меня снизу вверх таким взглядом, словно увидела впервые.
И тихо, одними губами, прошептала:
   - Всё...
   - Что всё? - спросил я, садясь на песок рядом с Луэллой.
   Луэлла снова отрешенно посмотрела на меня, улыбнулась одними уголками
губ, и в ее уставших глазах на короткий миг загорелся радостный огонек. Но
тут же погас, уступив место грусти. И чувство трудно выразимой словами
печали накрыло меня с головой, как гигантская морская волна...
   - Меня отзывают, - негромко сказала Луэлла. - Уже пора... прямо
сейчас...
   через несколько секунд меня не будет здесь. Меня не будет на Земле... И
мы... Никогда... Больше... Не увидимся...
 
 
 
   V
 
 
   Вот он и наступил, миг прощанья. Тот тоскливый миг, о котором я думал
непрерывно, пока разговаривал с Марисель. Или с Луэллой? Она рассказывала
мне о своей планете, а я думал, что будет потом, что я скажу ей
напоследок. Что мне скажет она... Я думал об этом с самого утра, когда
Фиделина сказала мне, что Марисель уезжает. Я думал об этом в школе, когда
отвечал на двойки хорошо выученные уроки, когда унижался перед Ленкой
Воронюк. Я думал об этом, когда пришел на тихий и пустынный берег Волги,
когда любовался стремительным полетом чаек и вспоминал услышанную очень
давно легенду о девушке, превращенной богами в вольную птицу. Я думал об
этом когда пришла Марисель и сказала мне, что она инопланетянка... Я
мысленно готовил слова прощания, которые должен буду сказать ей в
последний миг. И слова эти она услышит от меня в последний раз.
   Но едва Марисель сказала мне: "Меня отзывают" - как все мысли, все
заготовленные в течение долгого дня слова сами собой исчезли, вылетели из
головы. И только одна мысль вертелась в голове: "Её отзывают, её
отзывают", - думал я. Еще минута - а может быть, и гораздо меньше! - и
Луэлла окажется очень далеко от меня. На своей таинственной планете. И я
уже никогда её не увижу...
   Ну почему, почему она не сказала мне раньше, что она не кубинка, а
инопланетянка? Как много я мог бы узнать тогда о нашей Вселенной! Заткнул
бы за пояс своих товарищей по астрономическому кружку... Цивилизация
Луэллы обогнала Землю на несколько тысяч лет, а я даже не знаю, как там
живут люди, что они едят, как одеваются, какие книги читают, какая
архитектура у их городов... Ничего этого я не знаю, и не узнаю теперь
никогда. Потому что Луэлла сейчас улетит с Земли, и мы уже никогда больше
не встретимся. Никогда-никогда. Луэлла, Пришедшая издалека, снова уйдет в
свое далеко...
   - Дай мне руку, - слышу я тихий голос Луэллы.
   Она крепко - до боли - откуда столько силы взялись? - сжимает
протянутую мною ладонь и грустно-грустно смотрит на меня черными, как
ночное небо, глазами.
   И на долю секунды я вижу перед собой Фиделину, кубинскую девочку с
очень печальными глазами. Она пока еще никуда не уезжает, еще полтора года
она будет жить в Староволжске, но все равно у нее очень грустные глаза.
   Наверное, потому, что она очень хочет домой. Хочет вернуться на свою
далекую родину.
   Но я понимаю - а может быть, даже знаю, - что когда она будет уезжать,
в её глазах не будет радости, а постоянная грусть сменится еще более
невыносимой тоской...
   Но это случится только через год...
   А Марисель уже сейчас уезжает на Кубу...
   Луэлла сейчас улетает на Ауэю. И в её черных глазах я вижу столько
невыразимых простыми человеческими словами чувств, столько безысходной
тоски, столько грусти и печали, что мне самому хочется плакать... но я
стараюсь сдержаться... еще чего не хватало - разреветься как маленькому...
   перед девчонкой... что она обо мне подумает? Но Луэлла... она тоскливо
смотрит на меня, и из ее инопланетных черных космических глаз выкатываются
маленькие слезинки. Она плачет, как обычная земная девочка... как обычная
кубинская девочка, которая не покидает навсегда планету Земля, а просто
уезжает на Кубу, прощается со своими друзьями, обещая не забывать и писать
письма. И они будут отныне так же далеки друг от друга, как Земля и Ауэя,
хотя Куба - никакая не другая планета, а всего лишь государство,
расположенное по другую сторону Атлантического океана. Но все равно, это
очень и очень далеко. Намного дальше, чем самая далекая Галактика... Как
же мы все-таки похожи - люди с разных планет. У нас одинаковые чувства, мы
одинаково радуемся друг другу при встрече и одинаково грустим при разлуке.
   Между нами нет никаких разделяющих нас тысячелетий, и неправда, что
наши планеты разделены пространством и временем. И Луэлла никакая не
инопланетянка, а кубинка, и сегодня она уезжает, и я прощаюсь с ней
навсегда...
   Мы стоим рядом на берегу Волги и держимся за руки. Рука Луэллы крепкая
и теплая. Даже горячая...
   Наверное, от волнения...
   Мы стоим рядом и держимся за руки. Обычный мальчишка из города
Староволжска, планета Земля. И не совсем обычная девочка с планеты Ауэя.
   Мы стоим и держимся за руки. Стоим, как друзья. Мы и есть друзья.
Только не совсем обычные друзья. Межзвездные друзья...
   И наши сцепленные в крепком пожатии руки соединяют не разные страны и
континенты, а разные планеты. Разные миры...
   Мы стоим и держимся за руки. Стоим молча, потому что говорить не о чем.
   Все слова давно уже сказаны, а если и не сказаны, то все равно мы уже
не успеем ничего сказать друг другу, кроме короткого слова "Прощай!"
   Мы стоим рядом и держимся за руки. И не хочется верить, что пройдет
совсем немного времени, и Луэллы не будет рядом. Что она будет находиться
очень далеко, на расстоянии 45 световых лет от Земли.
   На расстоянии 45 световых лет от Староволжска.
   На расстоянии 45 световых лет от "иностранного двора".
   На расстоянии 45 световых лет от меня...
   Но она еще здесь. Рядом со мной. В Староволжске, на берегу притихшей в
тревожном ожидании великой русской реки. И мы стоим на пустынном песчаном
пляже и держимся за руки. Перед глазами стелется мутная пелена, и мне
начинает казаться, что Луэлла, Марисель Ландровес, просто Мари, как любили
называть её друзья в "иностранном дворе", находится уже где-то очень
далеко от меня, на своей планете, и мы стоим каждый на своей земле и
протягиваем друг другу руки через холодную пустоту мрачного космоса.
   Через холодную пустоту мрачного космоса протягиваем друг другу руки...
   Через холодную пустоту...
   Мрачного космоса...
   Протягиваем друг другу руки...
   И пусть это длится очень и очень долго...
   Всю нашу жизнь...
   Но Луэлла вдруг резко вырывает руку из моей ладони, отталкивает меня в
сторону и кричит:
   - Уходи! Быстро уходи! На пять метров... Для людей это опасно...
   Я инстинктивно отбегаю назад, спотыкаюсь о ножку скамейки, падаю...
   И вижу, как над головой Луэллы вспыхивает ослепительно-яркий огненный
шар.
   Я прикрываю глаза ладонями, чтобы не ослепнуть от пронзительного света.
И сквозь огненную пелену вижу, как Луэлла тянется к сгустку жаркого
пламени.
   И как она медленно исчезает, тает в воздухе, превращаясь в едва
заметную тень, в полупрозрачный силуэт на опаленном речном песке...
   Потом исчезает и эта тень...
   И я остаюсь один на пустынном речном берегу.
   Только чайки о чем-то тревожно кричат над зеленой водой...
 
 
 
 
   VI
 
 
   Ночью мне снились какие-то диковинные космические корабли, пустые и
мрачные планеты, космические пираты, сбежавшие из сказок Кира Булычева про
Алису. Они всю ночь гонялись за мной с планеты на планету и палили из
бластеров. А я прятался от них в каких-то темных и гулких пещерах. И когда
пираты почти настигли меня, и я уже готовился проснуться, чтобы
пробуждение спасло меня от кошмара, вдруг откуда-то возник космический
флаер, из него выскочила Марисель, но на самом деле это была Алиса
Селезнева. В руках она легко держала тяжелый скорострельный бластер. Алиса
направила грозное оружие на космических пиратов, они испугались и убежали.
   А Алиса не стала их догонять. Она подошла ко мне и, улыбнувшись,
спросила, весело блестя бусинками черных зрачков:
   - Ну, как я их?
   И я проснулся.
   Было раннее утро. Небо, еще вчера бездонное и лазурно-голубое, затянули
хмурые осенние тучи. Нудно сыпал мелкий осенний дождик, оставляя на
оконном стекле прозрачные слезинки дождевых капель. Они быстро скатывались
по оконному стеклу, оставляя после себя влажные бороздки - сырые следы
осени.
   А ведь еще вчера было тепло и почти по-летнему светило солнце!
   И вчера уехала Марисель...
   Вчера мы расстались...
   Что она мне сказала? Будто бы она прилетела на Землю с другой планеты,
которая называется Ауэя и находится на расстоянии 45 световых лет от
Земли. Шутница... Она хотела меня сильно расстраивать...
   Мигом слетели последние остатки сна.
   Так, значит, Луэлла мне не приснилась? И Марисель Ландровес, кубинка
двенадцати с половиной лет, на самом деле была инопланетянкой? И вчера, во
время прощания, она доверила мне свою тайну? Тайну, которую она не
решилась доверить больше никому. Никому. Даже Фиделине...
   Рассказала мне о себе - и улетела...
   "А если, -мелькнула неожиданная мысль,- если это был не сон? Просто
перед отъездом, чтобы скрасить грусть расставания, Марисель решила
рассказать мне фантастическую сказку? Она же знала, что я люблю
фантастику, и была уверена, что после этой истории мне будет не так
грустно?.."
   Но я отбросил эту мысль, глупую и ненужную. Не стала бы вчера Марисель
шутить и придумывать сказочные истории. Расставание - не лучшее время даже
для дружеских розыгрышей. И глаза у нее были очень грустными. Наполненными
тоской.
   А еще этот ослепительно белый огненный шар, похожий на небольшое
солнце, который ярко вспыхнул над головой Марисель. Не приснился же он
мне, в самом деле! До сих пор перед глазами крутятся разноцветные круги...
   Только сейчас я понял, осознал, что вчера произошло. Только сейчас я
понял, что действительно больше никогда не увижу Марисель. Вчера, когда
она исчезла в огненном шаре, я почему-то не сразу поверил в невозможность
новой встречи. Еще теплилась какая-то невероятная надежда, что она улетела
не навсегда. Глупая и смешная надежда... Но я верил, что она улетела не
навсегда. Creia que no habia volado para siempre,- как красиво это звучит
по-испански. Не навсегда - no para siempre.
   Но только сейчас я понял, как безысходно звучит это маленькое слово -
никогда.
   Никогда вместе с Марисель я не буду смотреть на ночное звездное небо.
   Никогда не поспорю с ней о фантастике.
   Никогда не услышу, как в азарте она небрежно бросит: "Фантастика- чушь
собачья!"
   Никогда не увижу ее озорных веселых глаз.
   Никогда больше не коснусь, робея, ее тонкой смуглой руки.
   Никогда. Никогда-никогда. Nunca. Потому что Марисель больше нет на
Земле, а земные конструкторы еще не придумали сверхсветовые звездолеты,
которые могли бы мгновенно достичь далеких звезд. Земные космические
корабли еще не выбрались за пределы Солнечной системы. А 45 световых лет -
это такое гигантское расстояние, что никакой жизни не хватит. Чтобы
пересечь его и добраться до Ауэи. И снова увидеть Марисель. Снова увидеть
Луэллу...
   И стало так грустно, такая глухая тоска навалилась многопудовой
тяжестью, и я почувствовал себя таким маленьким и одиноким, беззащитным
перед мрачным и холодным ликом безжалостного космоса, что захотелось
куда-то спрятаться, где меня никто не смог бы найти, и дать волю слезам.
   Разреветься, как в раннем детстве...
   И пусть кто что хочет, то обо мне и думают! Мне все равно...
   В школу идти не хотелось. Что там делать? Ведь на переменке ко мне
больше не подойдет Марисель...
   А Ленка Воронюк начнет придираться за вчерашнее...
   Но все-таки в школу я пошел. Не мог не пойти... И не потому, что мои
родители, окажись они дома, не пришли бы в дикий восторг, что их
единственный сын в самом конце четверти вздумал прогуливать уроки, когда
на счету каждая отметка. Если говорить об отметках, то сейчас они
интересовали меня не больше, чем бельевая веревка решившего утопиться.
   Пусть хоть сто колов наставят, мне сейчас все равно! Марисель уже не
вернется...
   Я пошел в школу, чтобы увидеть Фиделину. Хотелось увидеть ее, чтобы
удостовериться, что она еще здесь. Что она неожиданно не уехала на Кубу и
не улетела бы на какую-нибудь далекую и недоступную планету.
   Я должен был увидеть Фиделину и рассказать ей, кем на самом деле была
Марисель.
   Фиделина приехала в Староволжск в декабре. Чуть меньше года назад. Но
за этот малый срок случилось столько всего... Особенно на первых порах,
когда Фиделина ходила в новичках и совсем еще не понимала по-русски. Она
держалась обособленно, ни с кем не общалась, а если кто-то пытался подойти
к ней во дворе, спешила убежать домой.
   Однако Фиделина быстро освоилась на новом месте. Привыкла, наверное, к
тому, что не скоро увидит родной Камагуэй. А здесь, в России, тоже
неплохо. Тоже интересно. Много новых людей... Да и своих, кубинских, полно.
   Так, наверное, рассудила кубинская девочка Фиделина, которой не
исполнилось еще и одиннадцати лет...
   Но Марисель быстро нашла общий язык с Фиделиной. Наверное, потому - так
я думал тогда - что обе девочки приехали с Кубы. Я же не знал тогда, что
Марисель прилетела с другой планеты... Марисель и Фиделина были кубинками,
а со своим всегда легче найти общий язык, чем с чужими, даже если они не
совсем чужие, а почти что свои, потому что хотят подружиться...
   Марисель вначале как бы опекала Фиделину, помогая ей освоиться на новом
для нее месте. Именно Марисель познакомила меня с Фиделиной...
   Марисель делилась с Фиделиной "жизненным опытом" на правах "старожила"
- к тому времени она прожила в Староволжске почти полтора года...
   Вскоре Фиделина освоилась, перестала шарахаться от всех подряд. Ей уже
не нужна была Марисель как наставница. Девчата стали просто подругами.
   Подругами не разлить водой. У них были свои маленькие секреты, в
которые девчата не посвящали не только меня, но и любопытную Таньку
Громову.
   Танька, впрочем, ничуть на них не обижалась. Наоборот, даже мне
советовала не обижаться - дескать, они же девчонки и имеют право скрывать
свои самые сокровенные тайны от излишне настырных лиц противоположного
пола. Я соглашался с Танькой, но считал, что она лукавит. Как и любая
нормальная девчонка, Танька отдала бы многое, чтобы узнать, о чем шепчутся
под кронами тополя, растущего в самом центре двора, две кубинки - Марисель
и Фиделина. По крайней мере, мне так казалось...
   Острословы "иностранного двора" шутливо называли Марисель и Фиделину
сиамскими близнецами. И добавляли, что если и есть в мире что-нибудь
невероятное, так это увидеть подруг порознь. В "иностранном дворе"
   получила распространение своеобразная народная примета: видишь Марисель
- жди Фиделину. И наоборот...
   И вот теперь, когда Фиделина осталась одна, я должен был ей рассказать
о Луэлле...
 
   VII
 
 
   У парадного входа в школу я увидел Таньку Громову, девчонку из
параллельного класса. Их класс на этой неделе дежурил, и Танька вместе с
двумя одноклассниками несла боевую вахту у тяжелых дубовых дверей
парадного входа и следила за порядком. То есть за тем, чтобы никто не
посмел войти в школу через этот самый парадный вход, предназначенный
неписаными школьными правилами исключительно для администрации и учителей.
   Простым смертным, под которыми, конечно же, подразумевались мы,
ученики, этими же суровыми и непререкаемыми законами предписывалось
заходить в здание школы исключительно со стороны черного хода, который
располагался с противоположной стороны школьного здания.
   Но, как известно, запретный плод всегда сладок. Для большинства из нас
делом доблести и чести было стремление во что бы то ни стало прорваться в
школу именно через парадные двери. Особенно когда дежурили ребята из
младших классов. В такие минуты возле школы можно было снимать
революционные фильмы о взятии Зимнего дворца революционными рабочими и
солдатами.
   Впрочем, если очень хотелось попасть в школьное здание через парадное,
наплевав на законы и правила, необязательно было устраивать Октябрьскую
революцию. Гораздо проще и безопаснее было воспользоваться приятельскими
отношениями с дежурными.
   Что я и сделал. Таньку Громову я хорошо знал, она тоже часто бывала в
"иностранном дворе". И тоже дружила с кубинцами.
   - Saludo1 , Танька, - сказал я по-испански, подходя к Громовой. -
Служишь Советскому Союзу?
   - Servio poco a poco, como ves2 ,- ответила Танька тоже по-испански.
   Стоит сказать, что Танька была столь разительно похожа на кубинку, что
когда я впервые увидел ее, смуглолицую девчонку с длинными - по пояс -
волосами, черными, как вороново крыло, отливающими позолотой под жаркими
лучами летнего солнца, то сразу решил, что приехала новая кубинка. И
невозможно было передать мое изумление, когда Танька, смеясь, сказала мне,
что никакая она не кубинка. Что жила она раньше на Украине, у Черного
моря, недалеко от Одессы - "наверное, потому я такая черная". Самое
смешное, что кубинцы вначале тоже посчитали Таньку за свою
соотечественницу. То-то было смеху, когда все раскрылось...
   - Фиделина пришла? - спросил я у Таньки.
   - Только что.
   - Как она?
   - Будто не знаешь. Поставь себя на ее место.
   - Мне и на своем не очень весело, - признался я.
   - Понимаешь, - сказала Танька, - Фиделине намного сложнее. Ведь она еще
не скоро увидит Кубу, а Марисель уже там.
   "Психолог, - подумал я, - знала бы ты, где сейчас Марисель..." Но
ничего не стал говорить. Все равно Таньке не понять. Скажет, что я
обчитался фантастикой, и мне повсюду мерещатся космические пришельцы. И
добавит что-нибудь вроде: "Ну, если ты считаешь Кубу другой планетой,
тогда конечно...". А потом ввернет свою любимую приговорку: "Хорошенький
поворотик на двенадцать парсеков влево...".
   Впрочем, Танька тоже любила фантастику. И даже сама сочиняла разные
фантастические истории, которые называла "Сказками из жизни двадцать
второго века". Она записывала их в толстую общую тетрадь в синем
клеенчатом переплете и читала во дворе, когда мы собирались у нашей
скамейки под кроной векового тополя... Фиделина как-то восхищенно сказала
Таньке: "Ты будешь писательницей!". На что Танька грустно улыбнулась,
пристально посмотрела на Фиделину, положила ей руку на колено и сказала:
   "А я думаю, что писательницей будешь ты..." - "Да что ты говоришь!
   - воскликнула Фиделина, - я даже сочинения писать не умею, потому что
мне трудно придумывать..." - "Ничего, научишься, - ответила Танька, - у
тебя еще очень много времени впереди...".
   Когда я расспрашивал Таньку, почему она придумывает истории о двадцать
втором веке, а не о двадцать первом, она отвечала: "Двадцать первый век
наступит очень скоро, и вы все увидите своими глазами, и о нем неинтересно
придумывать. А до двадцать второго века еще очень далеко, поэтому я могу
придумать все, что угодно, и никто из вас не сможет сказать, что я
говорила неправду". С логикой у Громовой был полный порядок, однако мне
всегда почему-то казалось, что её "Сказки" были не совсем сказками. Я не
знал, откуда у меня было такое ощущение, но мне казалось, что будущее
через сто пятьдесят лет будет именно таким, каким я его видел в фантазиях
выдумщицы Таньки Громовой...
   - У Фиделины сейчас какой урок?
   - Физика, кажется...
   - Понятно... Слышь, Танюха, ты хороший человек?
   - Никто пока не жалуется, а что?
   - Да понимаешь, лениво переться через черный ход. Пропустишь по старой
дружбе?
   - Проходи, - сказала Танька, - завуча, кажется, нет. Кстати, во двор
сегодня придешь?
   - Надеюсь. А что?
   - Да так, ничего особенного, - ответила Танька, - но обещаю: будет
интересно...
   - Интригуешь, миледи, -усмехнулся я. - Сказала бы проще: "Вчера
вернулась из будущего, привезла новую историю, но по пути потеряла машину
времени.
   Получился неприятный поворотик на двенадцать парсеков влево..."
   - Я так и хотела сказать, - ответила Танька, - но ты меня опередил...
   - Так и было задумано!
   - Патруль времени тебе этого не простит! - грозно ответила Танька.
   - Ничего, отобьемся, - весело отозвался я.
   - Ладно, проходи побыстрее, а то еще директриса застукает, а это будет
пострашнее патруля времени. А вечером приходи во двор, будут все наши...
   - Кроме Марисель, - вырвалось у меня.
   - Кроме Марисель, - как эхо отозвалась Танька.
   И я почувствовал, как к горлу медленно подкатывается противный вязкий
комок...
   Едва я вошел в школу, как нос к носу столкнулся с Ленкой Воронюк.
   Она возвышалась в дверях спортзала, по-наполеоновски скрестив на груди
руки, и сверлила меня зелеными кошачьими глазками. И ее пристальный взгляд
красноречиво свидетельствовал о том, что Ленка вчера вечером или даже
сегодня утром не поленилась выяснить, действительно ли моя мама заболела.
   А так как она не болела и в ближайшее время болеть, надеюсь, не
собиралась, то и ежу было понятно, что Ленка не простит мне вчерашнего
побега с генеральной уборки, и потому мне нужно готовиться к самым крупным
неприятностям в своей жизни.
   Но сейчас у меня было не то настроение, чтобы выслушивать нотации
надоедливой активистки-общественницы. Я думал о Луэлле и Фиделине, и если
бы сейчас в школьном дворе разразилось извержение вулкана, а на город
упала атомная бомба, то эти разрушительные бедствия я не счел бы
достойными своего внимания.
   ..Кто хоть раз в жизни расставался с друзьями, поймет меня...
   - Бородин! - повелительно прозвучал непререкаемы голос. - Быстро ко мне!
   "Зовет, словно уличную дворнягу", - проскользнула слабая мысль, но ноги
сами понесли меня к грозной старосте класса. "Сейчас начнется", -
обреченно думал я, мысленно содрогаясь оттого, какую пытку мне предстоит
выдержать в самое ближайшее время.
   Но, к счастью, все обошлось. Судьба решила ненадолго смилостивиться
надо мной и послала мне на помощь ангела-спасителя в лице старшей
пионервожатой. Она деловито подошла к Вороне и что-то сказала ей. Та
удивленно пожала плечами и ушла следом за ней, бросив напоследок взгляд в
мою сторону, красноречиво свидетельствующий о том, что я рано радуюсь,
потому что она разберется со мной сразу, как только освободится.
   И я с легким сердцем пошел на третий этаж, искать Фиделину. И наткнулся
на лестнице Снежану, болгарку из "иностранного двора"
   - Ты отчего такой грустный? - спросила она.
   - Так, - махнул я рукой. Не хотелось посвящать Снежану в свои проблемы,
хотя с ней у меня были хорошие, почти дружеские, отношения.
   - А я знаю, почему. Слинял вчера с уборки кабинета?
   - Откуда ты знаешь? - удивился я.
   - Догадалась. Ваша инквизиторша Лена кому угодно может испортить
настроение.
   Снежана хорошо знало Ленку-Ворону. Какое-то время назад, мне казалось,
они были друзьями. Но потом, как это часто бывает, из-за чего-то
разругались.
   Я не знал причин ссоры, Снежана мне не говорила, а с Вороной у меня
были не те отношения, которые предполагали бы разговоры по душам. Однако я
заметил, что Снежана обходила Ворону десятой дорогой...
   - Ты так и не помирилась с ней? - поинтересовался я.
   - Еще чего! - вспыхнула Снежана. - Я с такими занудами не разговариваю!
   - Тебе легче, - вздохнул я. - Я учусь с ней в одном классе.
   - А ты меньше обращай внимания на разных придурков, - посоветовала
Снежана.
   - Нервные клетки, говорят, не восстанавливаются.
   - Хотелось бы, - сказал я, - но знаю, что мне сегодня не выпутаться...
   - Не бойся, - подбодрила меня Снежана, - все будет хорошо.
   - Твоими бы устами... Ладно, не будем о грустном. И так со вчерашнего
дня настроение паршивое, а тут еще эта зануда!
   - А что случилось вчера?
   - А ты разве не знаешь? Марисель уехала.
   - Ага! - воскликнула Снежана. - Джульетта уехала, а Ромео страдает от
любви!
   - Да иди ты! - нахмурился я. Вообще-то Снежана девчонка ничего, но
иногда такие глупости может сморозить, что хоть стой, хоть падай.
   - Да ладно, не красней, - улыбнулась Снежана, - я понимаю... Фиделина
вот тоже грустная со вчерашнего дня ходит. Кстати, это не ты ее обидел?
   - Да что ты, как можно, - зачем-то начал оправдываться я, - как я могу
ее обидеть...
   - А вот и можешь, - возразила Снежана, - я тебя знаю. Я помню, как она
от тебя плакала.
   - Нашла, что вспоминать, - угрюмо пробурчал я. Мне не хотелось
развивать эту тему. Как и не хотелось вспоминать свои дурацкие поступки
полугодичной давности, когда я от нечего делать "доводил" Фиделину, и она
убегала домой в слезах. Меня даже Марисель за это журила... Но сейчас же
все по-другому!
   Фиделина сама давно уже забыла обо всем. А если и помнит, то не говорит
на эту тему...
   - Это было давно и неправда, - сказал я. - А теперь мы друзья...
   - Жених и невеста? - спросила Снежана.
   - Опять ты со своими глупостями! - начал злиться я. - Сказала бы лучше,
где она сейчас.
   - У кабинета физики, - ответила Снежана. И тут же, хитровато прищурив
карие глаза, выдала. - Так-так, понимаю. Ромео решил найти себе новую
Джульетту?
 
   - Ты опять? - я едва сдерживал себя, чтобы не заехать Снежане в ухо.
   Но вместо этого резко повернулся и побежал вверх по лестнице.
   - Ты что, обиделся? - услышал я за спиной тихий, и как мне показалось,
чуть виноватый голос Снежаны.
   Я не стал оборачиваться. Конечно, если разобраться, злился я зря.
Снежана не хотела обижать меня, она просто шутила. Но настроение у меня
было не столь радужное, чтобы выслушивать дурацкие шутки...
 
 
   VIII
 
 
   Фиделина стояла около окна, опираясь руками о подоконник, прижав лицо к
стеклу. Вокруг нее царила обычная школьная суета. Девчонки кучковались
небольшими группками, о чем-то перешептывались и хихикали. Наверное,
сплетничали. Мальчишки сломя голову носились по узким школьным коридорам -
школа была старая, не очень просторная, - подставляли подножки, мерились
силой, дергали девчонок за волосы, а те наказывали своих обидчиков,
отвешивая им учебниками по голове. Строгие дежурные пытались утихомирить,
призвать к порядку, но их никто не слушал. И тогда дежурные, которым тоже
хотелось играть, бегать и бороться, то есть нарушать заведенные порядки, а
не следить за тем, чтобы их не нарушали другие, сами начинали гоняться за
нарушителями, то и дело организуя небольшие свалки.
   А Фиделина тихо стояла у окна и печально смотрела куда-то вдаль, поверх
деревянных домиков, выстроившихся в ряд сразу за школьным двором. Шумный
улей лихого безвременья, когда уроки еще не начались, и строгие учителя не
вышли из учительской, держа под мышками журналы и проверенные тетради, и
школа продолжала жить свободной жизнью ребячьей вольницы, - этот мир, мир
шумных школьных коридоров, казалось, был очень далек от Фиделины. Издалека
Фиделина показалась мне такой маленькой и беззащитной, что я испугался за
нее - вдруг стремглав носящиеся по коридорам мальчишки ненароком заденут
ее, толкнут, и она не просто упадет от толчка, а рассыплется на части
маленькими стеклянными осколками. Так раскалываются, рассыпаясь на части,
фарфоровые фигурки...
   И мне вдруг страшно захотелось как-то защитить Фиделину, закрыть ее от
неминуемой беды и сказать какие-нибудь добрые и приятные слова, чтобы она
не стояла так грустно и неприкаянно у окна... Чтобы она приветливо
улыбнулась мне и сказала мне что-нибудь хорошее и доброе...
   - Линка, - тихо позвал я.
   - Андрей, -повернулась она. Чуть улыбнулась. Но ее глаза остались
грустными.- Привет... Как хорошо, что ты пришел.
   - Привет... О чем задумалась?
   - О Мари. Сегодня утром она уже будет в Гаване. А я еще не скоро увижу
свой Камагуэй...
   - Ты очень хочешь на Кубу? - спросил я, не зная, с чего начать разговор
о Луэлле.
   - Спрашиваешь... Ты знаешь, как я сейчас завидую Мари. Она почти уже
дома.
   А я увижу свой дом только летом, когда поеду на каникулы. Тебе, Андрей,
не понять меня, ты живешь в своей стране...
   - Ну почему, Фиделинка? Я понимаю...
   - Спасибо, - сказал Фиделина, и ее глаза, как мне показалось, чуть
повлажнели. - Тебе Мари обещала писать?
   - Писать? - переспросил я. Ну конечно, Фиделина ничего не знает...
Фиделина считает, что Марисель уехала на Кубу. И, значит, должна написать
Фиделине письмо, на которое она, конечно же, сразу ответит.
   Если бы Фиделина знала, где сейчас Марисель...
   Казалось, что может быть проще - сказать прямо, кто такая Марисель и
где она сейчас. И сразу станет легче, словно сбросишь с души огромный
камень...
   Но почему мне так трудно сказать эти простые слова - "Марисель улетела
на другую планету..."? Что-то мешает мне произнести их...
   - Она обещала мне писать, - говорит Фиделина, отковыривая ноготком
старую краску с облезлого подоконника. - Сказала мне, что постарается
написать мне сразу, как приедет. Только плохо, что письма с Кубы идут так
долго.
   Больше месяца... Вот если бы придумали мгновенную почту. Чтобы написать
письмо, и оно сразу бы дошло до адресата. Танька Громова как-то говорила,
что такую почту в будущем обязательно придумают. А хотелось бы сейчас...
   Но я буду ждать.
   Я вдруг представил себе, как Фиделина просыпается утром и подходит к
своему почтовому ящику. Заглядывает в его темную пустоту, надеясь увидеть
долгожданное письмо. Дружеский привет с далекой родины... Ей, Фиделине,
кубинской девочке одиннадцати с половиной лет, живущей в гостеприимной,
дружественной, но все-таки чужой для нее стране, как никому другому важна
сейчас эта тоненькая, но очень прочная ниточка, которая крепко связывает
ее с далекой родиной. Поэтому Фиделина будет каждый день подходить к
почтовому ящику, надеясь увидеть там почтовый конверт.
   Но письма нет. Ящик пуст...
   Но Фиделина не отчаивается. Она знает, что письма с Кубы идут очень
долго.
   "Значит, письмо придет завтра", - вздыхает Фиделина. И нетерпеливо ждет
наступления завтрашнего дня.
   А назавтра все повторяется снова...
   "Эх, Фиделинка ты Фиделинка, - мысленно говорю я ей, - напрасно ты
будешь ждать письмо от Марисель. Она не напишет тебе. Никогда не напишет.
   Никогда-никогда. Потому что только в фантастических романах существует
межпланетная почта..."
   - Она и тебе напишет, - продолжает литься серебром тихий ручеек голоса
Фиделины. - Она напишет тебе... А когда в следующем году я тоже уеду, я
буду тоже писать тебе. Мы будем вместе писать тебе. А ты будешь нам писать?
   - Не знаю,- отвечаю я, думая совсем о другом.
   - Будешь, - уверенно говорит мне Фиделина, грустно улыбаясь. Улыбка
грустная, но мне очень радостно, что я вижу улыбку на ее губах, -
будешь... Куда ты от нас денешься?
   И вдруг я понимаю, что никогда не смогу сказать правду этой девочке с
большими черными и очень грустными глазами. Будет очень жестоко разрушить
надежды Фиделины, которая сейчас больше всего на свете мечтает получить
письмо от Марисель. Она верит в письмо, мысль о нем придает ей силы. А
если я скажу, что Марисель улетела на другую планету, и потому никогда не
напишет ей, то получится, что я совершу предательство. Предательство не
только по отношению к Фиделине, но и к самой Марисель. Которая просила
никому говорить, что она с другой планеты.
   Правда, она сказала мне: " Фиделина, быть может, поверит тебе..."
   Хотя - зачем? Зачем я буду рассказывать Фиделине обо всем? Фиделина
вернется на Кубу только на следующий год, за этот долгий срок много воды
утечет в реке Волге, сама Фиделина станет на год старше, и, быть может, в
Староволжск приедет новая кубинка, которая станет подругой Фиделине,
которая постепенно вытеснит у нее память о Марисель...
   А сейчас, когда память о Марисель еще жива в детской душе Фиделины, я
не могу лишить Фиделину веры. Не могу отнять у нее надежду...
   Потому что самое страшное - это лишить человека надежды...
   "А вдруг - пронзает мозг отчаянная мысль, - Марисель действительно
напишет ей? Или снова прилетит на Землю? И мы снова будем вместе, как
раньше?"
   Да, это было бы так здорово!
   И потому я говорю Фиделине:
   - Марисель напишет тебе. Обязательно напишет... Куба находится очень
далеко от России.
   - Я знаю, - вздыхает Фиделина, - Конечно, далеко. Но у вас в России
есть песня... Очень хорошая песня. "Куба далека - Куба рядом". И я верю,
что письмо придет очень быстро. А если во что-то веришь, то оно
обязательно сбудется. Ведь правда, Андрей? - И Фиделина кладет мне на
плечо свою легкую ладонь.
   - Правда, - отвечаю я.
   .. И сейчас, спустя много лет, я вижу тебя рядом, маленькую кубинскую
девочку Фиделину. Русоволосую, с золотистыми точечками веснушек на
курносом носу. Ты стоишь передо мной, положив мне на плечо маленькую
ладонь. И смотришь на меня снизу вверх черными смородинками грустных глаз.
   И я чувствую твой взгляд даже сейчас. Как чувствую мягкое прикосновение
твоей горячей ладони. И мне очень хорошо оттого, что ты стоишь рядом,
смотришь на меня и касаешься рукой моего плеча. Мне никто вот так не клал
на плечо ладонь. Кроме моих друзей-кубинцев. Кроме тебя, моя далекая
Фиделина, кубинская девочка одиннадцати с половиной лет, которая сейчас
давно уже выросла. Которая стала взрослой. Но в моей памяти осталась
прежней маленькой девочкой, подругой моих детских игр...
 
 
 
   IX
 
 
   Прошли два месяца. Наступила зима. Уже ощущалось приближение самого
прекрасного на свете праздника - Нового года. Единственного на свете
праздника, прихода которого с нетерпением ждут все - и взрослые, и дети.
   Ждут и надеются, что в Новом году наконец-то сбудутся самые сокровенные
желания. Самые сокровенные...
   Однако меня почти не радовала зима - мое любимое время года. И даже
приближение новогодних праздников и школьных каникул не настраивало на
мажорный лад. Потому что мне очень хотелось снова увидеть Марисель...
   Знаете, так бывает всегда, когда уезжает какой-нибудь очень близкий
тебе человек. Твой друг... И ты вдруг начинаешь понимать, что уехал не
только твой друг, но вместе с ним куда-то исчезла частичка твоей души. И
хотя эта частичка очень маленькая, ты начинаешь понимать, что она
настолько важна, что без нее будет очень трудно жить.
   Так случилось и со мной. Пока Марисель жила в Староволжске, я не
придавал этому очень большого значения. Мне казалось, что так будет
всегда. Иногда я обижал ее, и она плакала. Но потом мы мирились...
   Конечно, я знал, что когда-нибудь Марисель уедет на Кубу. Но я думал,
что это наступит не скоро. Я не был готов к наступлению этого дня и гнал
от себя мысли о будущей разлуке. Я старался не задумываться о том, что
будет, когда Марисель уедет на Кубу. Не говоря уж о том, что она улетит на
другую планету.
   И теперь, когда Марисель не было рядом, я часто думал о ней. Именно о
Марисель. Я не мог называть ее звездным именем Луэлла. Что-то мешало мне
назвать ее так...
   Но я часто думал о том, как живется ей сейчас на своей далекой планете.
   Вспоминает ли она Землю, Староволжск, "иностранный двор", Фиделину,
одноклассников... Меня, наконец...
   И как-то тоскливо и неуютно стало в "иностранном дворе", словно, уехав,
Марисель увезла с собой ту бесшабашность, которая была ей свойственно.
   Словно забрала с собой ту воздушную легкость, которая приливами теплых
волн всегда исходила от ее черных глаз, когда она затевала какую-нибудь
озорную игру, включая в нее всех обитателей иностранцев, даже
малышей-дошкольников...
   А Фиделина по-прежнему ждала письмо от Марисель.
   А Марисель не писала, потому что не могла ничего написать. И Фиделина
спрашивала у меня:
   - Почему она мне не пишет? Неужели она забыла меня? Или правда письма
не доходят?..
   Спрашивала, словно знала, что мне что-то известно о том, почему
Марисель ей не пишет...
   Конечно, я знал, почему. Но не мог ничем помочь Фиделине, которая
тяжелее всех переживала разлуку с Марисель. Она почти перестала улыбаться,
а в глазах затаилась желтая тоска. И я понимал, что когда-нибудь буду
должен рассказать Фиделине всю правду. Потому что тайна Луэллы уже
начинала тяготить меня, давить на плечи непосильным грузом. Мне хотелось
избавиться от этой невыносимой ноши, которую я был вынужден нести в
одиночку. И не раз я думал: зачем мне эти душевные муки? Зачем Луэлла
рассказала мне о себе? Зачем я узнал о ней правду? Как было бы хорошо,
если бы я, как и Фиделина, оставался в неведении! Если бы я тоже думал,
что Марисель сейчас на Кубе. Тоже бы ждал от нее письма. И верил, что
письмо дойдет, просто оно где-то затерялось...
   И тогда, возможно, я так часто не думал бы о Марисель, не мечтал бы
снова увидеть ее, милую девочку-инопланетянку, не хотел бы услышать ее
звонкий и веселый голосок, не хотел бы заглянуть в ее бездонные, полные
невысказанных тайн черные глаза, не хотел бы подержать ее смуглую руку в
своих ладонях...
   Ах, если бы она жила на Кубе, я написал бы ей самое прекрасное в мире
письмо!
   А какое письмо напишешь в созвездие Возничего?
 
 
   И однажды я твердо решил отделаться от мучившей меня два месяца тайны.
   Сбросить с плеч тяжелый груз и разделить его поровну с Фиделиной и
Танькой Громовой. Чтобы и они тоже узнали о Луэлле. Не о Марисель, а
именно о Луэлле. Об инопланетянке Луэлле. Потому что случилось странное: я
разделил для себя Марисель и Луэллу. Теперь мне начинало казаться, что я
знал двух совершенно разных людей: кубинку Марисель и инопланетянку
Луэллу. Причем я будто бы всегда знал, что Луэлла прилетела на Землю с
другой планеты, но только не придавал этому фантастическому факту никакого
значения, словно Староволжск инопланетяне посещали столь же часто, как и
выдуманный Киром Булычевым Великий Гусляр, и эти посещения воспринимались
горожанами как нечто само собой разумеющееся. Так что Луэлла улетела на
Ауэю, Марисель уехала на Кубу, и я одинаково тоскую по ним обеим. Такое
вот странное получилось у меня раздвоение...
   Фиделине я хотел рассказать о Луэлле в первую очередь потому, что мы с
ней были лучшими друзьями. Она была доброй и чуткой девчонкой и относилась
ко мне очень хорошо. Гораздо лучше, чем даже мои
сверсники-соотечественники... Ей я доверял как самому себе и мог говорить
о многом откровенно, не опасаясь насмешек с ее стороны...
   А Таньке - потому что мне очень хотелось, чтобы она, придумывая
очередную сказку о двадцать втором веке, сделала Луэллу героиней своей
истории. Ведь если верить фантазиям Таньки, то через сто пятьдесят лет
люди уже будут летать к далеким звездам и встречаться с инопланетянами.
Почти как в книгах про Алису...
   Поэтому - считал я- люди будущего непременно должны будут встретиться с
ауэйцами и даже с самой Луэллой. А почему бы и нет? Сама Луэлла, улетая,
сказала мне, что они живут очень долго, по пятьсот лет. Целые пять
столетий! Как это много, если сравнивать с людьми...
   Правда, становится очень грустно от мысли, что меня уже не будет на
свете, а Луэлла еще будет жить пять веков. И доживет до земного двадцать
второго века. И сможет встретиться с моими потомками, чтобы рассказать им
обо мне, о Фиделине, которой тоже к тому времени уже не будет...
   Приятно верить, что тебя будут помнить, когда тебя не станет...
   Но грустно думать о том времени, когда тебя уже не будет. Что ты не
сможешь увидеть двадцать второй век, когда все будет по-другому. Если
верить фантазиям Таньки Громовой, он будет намного лучше, чем наш
двадцатый. И даже лучше, чем двадцать первый... В мире не будет никаких
границ, из России на Кубу или в любую другую страну можно будет попасть за
секунду, и не нужно ни виз, ни денег, ни приглашений, достаточно зайти в
кабину мгновенного перемещения и нажать нужную кнопку...
   И люди в двадцать втором веке будут только хорошие и добрые. Совсем не
останется злых людей. Типа Ленки Воронюк, общение с которой мне приносит
одни неприятности...
   Конечно, о многом из того, что сочиняла Танька Громова, можно было
прочитать в любом советском фантастическом романе о будущем. И в сказках о
двадцать втором веке, сочиненных Танькой, я находил знакомые мне по
прочитанным книгам картины грядущих времен. Но дело в том, что Танька
рассказывала о будущем так ярко, живо и увлекательно, словно сама побывала
там. Иногда мне даже казалось, что она сейчас вытащит из кармана джинсов
портативную машину времени и задорно крикнет: "Айда со мной в будущее!" И
мы увидим воочию двадцать второй век...
   Когда я рассказал Таньке про Луэллу, она внимательно меня выслушала,
но, как мне показалось, не очень поверила. Сама безудержная фантазерка,
она, вероятно, решила, что я тоже придумал фантастическую историю. И
посоветовала написать мне рассказ и отправить в "Пионерскую правду" -
вдруг да опубликуют... но, увидев, что я обиделся на нее, Танька клятвенно
пообещала мне, что непременно сочинит историю о встрече Луэллы с землянами
двадцать второго века. Но, видимо, вскоре забыла свое обещание, потому что
так ничего и не придумала.
   А потом и сама, никого не предупредив, неожиданно исчезла. Куда-то
уехала...
   Как раз через день после того, как на Кубу уехала Фиделина...
   Но это случилось гораздо позже. И это совсем уже другая история...
 
 
 
   X
 
 
   Зима - время веселых забав...
   В соседнем дворе каждую зиму заливали ледяную горку, куда ходили
кататься ребята со всей округи. Двор, где была горка, отделял от
"иностранного двора" высокий забор, воздвигнутый в незапамятные времена
чьими-то благими стараниями. Непонятно, правда, кому и зачем был нужен
этот забор, который мешал прямому проходу между домами. Поэтому в заборе
часто возникали дырки, которые спустя некоторое время кто-то невидимый и
неведомый заделывал с завидным постоянством. И наутро место, где еще вчера
радостно зияла радующая глаз брешь, тускло светилось желтизной
свежевыструганной заплаты. Так что серьезным взрослым людям, которые не
могли, как дети, проворно перелезть через забор, приходилось идти в обход,
проходя лишний квартал по набережной, грубо проклиная настырных и
вездесущих невидимок, для которых наличие забора в его девственном
состоянии было намного важнее всех тех неудобств, которые были вынуждены
испытывать проживающие рядом с забором люди...
   .. Ледяную горку заливали на небольшом естественном холмике посреди
двора. Холмик, видимо, остался с тех давних времен, когда не стояли вокруг
серые пятиэтажки, а вместо них были одноэтажные деревянные домики.
   Ледяная трасса, покрытая, как горбами, многочисленными буграми, шла под
небольшим углом от одного дома, расположенного на холме, к другому,
который стоял чуть ниже и перпендикулярно первому. Если как следует
разогнаться, можно было на полной скорости влететь аккурат в подъезд! В
этом была своя прелесть. Однако ворчливые старушки- жительницы
домаотчего-то были недовольны. Огласив весь двор визгливым криком, они
затворяли дверь в подъезд.
   Стоит ли говорить. Что вскоре эта дверь снова была нараспашку, и шумная
игра продолжалась...
   На ледяной дорожке было множество бугров и впадин, и считалось высшим
шиком съехать вниз, стоя на ногах, и при этом не упасть, сохранить
равновесие. Я как-то попытался, а потом едва поднялся... И потом несколько
дней ходил, потирая ушибленные бока. Утешало то, что не я один оказался
таким неловким. Редко кому удавалось с честью выдержать испытание,
предлагаемое коварной ледяной горкой...
   Фиделина была одной из немногих.
   ..Она стремительно несется вниз, широко расставив в стороны руки, чтобы
сохранить равновесие. Громко кричит по-испански: "Hola, mirad!
   Adelante!"1. И все, кто в этот миг толпится на вершине горки, крича
наперебой на разных языках, толкая друг друга, бросаются вниз, вслед за
Фиделиной. И начинается веселая куча-мала...
   Я смотрю на Фиделину, которая снежным вихрем несется вниз по склону
ледяной горы, и меня не покидает странное ощущение, что эта девчонка
приехала отнюдь не из жаркой тропической страны, где никогда не бывает
зимы и снега, а откуда-то с крайнего Севера, где почти нет лета.
   Удивительное зрелище - кубинка, стремительно несущаяся вниз по
скользкой ледяной дорожке!
   Она летит вниз, подпрыгивая на ухабах, полусогнув в коленях ноги, чтобы
удержаться, сохранить равновесие, не упасть... Пальто нараспашку, щеки
налились морозным румянцем, глаза восторженно горят...
   Нет, говорю я себе. Никакая она не кубинка...
   Она - маленькая снежная принцесса, маленькая повелительница ледяной
горы.
   Наверное, что-то напутали в своей заоблачной канцелярии наши небесные
покровители - ведь эта бесстрашная повелительница ледяной горы,
черноглазая кубинская девчонка, на носике которой играют русские веснушки,
должна была родиться не на берегу тропического океана, а здесь, в России,
среди снегов и метелей...
   И тогда она не уехала бы на Кубу...
   И я смог бы видеться с ней каждый день...
   ..Но Фиделины давно уже нет в Староволжске. И я могу только вспоминать
ее...
   И вот из своего настоящего я смотрю в прошлое, и вижу Фиделину.
   Она, накатавшись на горке, идет сейчас домой, чуть уставшая, но все
равно веселая и довольная.
   Идет домой, потому что уже поздно, пора ужинать. И я иду рядом с ней...
   Мы сворачиваем мимо забора. Лезть через него почему-то не хочется.
   Проходим через "ущелье" - узкий проулок между двумя кирпичными стенами
старых домов.
   И выходим на набережную.
   Зимой темнеет рано, и очень рано на небе зажигаются звезды. И сейчас
они ярко горят над нами, на черном бархате бездонного зимнего неба. Горят,
слабо мерцая, словно подмигивая с высоты. Словно хотят пригласить нас в
гости и проведать свои тайны... И ты чувствуешь, что можешь легко
оторваться от земли, взмыть в вышину, долететь до звезд и коснуться их
рукой. Коснуться и не обжечься... Потому что они совсем не горячие, эти
лучистые крапинки веснушек на ночном лике бездонного неба, которые так
тепло улыбаются нам...
   Звезд на небе высыпало очень много, но я вижу только одну. Самую
яркую...
   Капеллу в созвездии Возничего. Она игриво мерцает на юге, справа от нас
- там, где спит под ледяным панцирем Волга.
   Капелла светит куда ярче остальных звезд. И мерцает как-то по
особенному:
   нежно переливается пестрым разноцветием радуги. Словно тот неведомый,
кто зажигает по ночам яркие фонарики созвездий, хочет привлечь внимание
людей к этой красивой звезде. Или только мое внимание... Потому что там
живет Луэлла...
   А если это она подает мне знак?
   - Послушай, Делинка, - говорю я, касаясь пальцами рукава пальто
Фиделины.
   Она останавливается и с интересом смотрит на меня. Ее черные зрачки
похожи на лучистые огоньки звезд. - Видишь вон ту звезду?
   - Вижу, -отвечает Фиделина. - Я давно уже ее заметила. Она очень
красивая... Как она называется?
   Фиделина знает, что я раньше ходил заниматься в астрономический кружок
и много знаю про звезды. В том числе названия большинства из них.
   - Капелла, - отвечаю я. И неожиданно для себя добавляю: - Там живет
Луэлла.
   Фиделина отрывает взор от звезд и удивленно смотрит на меня:
   - А кто это?
   - Девочка. Одна очень хорошая девочка...
   - Как я? - с кокетливой улыбкой спрашивает Фиделина.
   - Как ты, - легко соглашаюсь я.
   - А почему у нее такое странное имя?
   - Она же не земная девочка. Это инопланетное имя.
   Фиделина снова обращает свой взор к звездам и тихо говорит:
   - Как интересно... Звезды, планеты... знаешь, Андрей, мне иногда тоже
кажется, что на звездах живут люди...
   - Живут, - отвечаю я. - Но не на звездах. Звезды - это раскаленные
газовые шары, человек не может там жить. А вот на планетах, которые есть у
большинства звезд, люди живут. Такие же люди, как и мы. Как ты и я... И
Луэлла тоже была похожа на земную девочку.
   - А откуда ты про нее знаешь? - с интересом смотрит на меня Фиделина.
Мы познакомились, когда Луэлла жила на Земле...
   Фиделина недоверчиво морщит маленький носик и удивленно смотрит мне в
глаза. В ее зрачках - черных, как вечернее небо над нами, - застыло
выражение недоверчивого интереса. И- нетерпеливого ожидания...
   Фиделина ждет продолжения сказки...
   Конечно, сказки... Она же знает, что я люблю сочинять разные
фантастические истории. И в тоже время я понимаю, что сейчас она готова
поверить всему, что я ей скажу. Она готова поверить в сказку...
   Наверное, оттого, что звездное небо, раскинувшееся над нами золотистым
звездным шатром, настраивает на сказочный лад. И располагает к вере во все
необычное...
   ..Прошли годы, и над Староволжском сияют те же звезды. Я вижу то же
звездное небо...
   Но под этим небом давно уже нет Фиделины. Уже много лет она живет под
другими звездами. И верит в другие сказки. Если еще верит...
   Звездное небо над Староволжском я вижу каждый вечер, если только оно не
закрыто облаками. А чтобы снова увидеть Фиделину, нужно преодолеть
гигантское расстояние между нашими очень далекими городами и странами.
   Но несмотря ни на что, из своего настоящего я смотрю на наше далекое
прошлое...
   Смотрю и чувствую твой, Фиделина, мягкий взгляд.
   Вижу твои задумчивые грустные глаза.
   Вижу, как мы идем рядом по запорошенной снегом морозной улице. И
чувствую, что ты ждешь, когда я начну рассказывать тебе сказку про
инопланетную девочку. Про Луэллу...
   И я, больше не в силах хранить в душе чужую тайну, снова, как и в тот
далекий декабрьский вечер, скрытый полупрозрачной завесой навсегда ушедших
времен, рассказываю тебе, Фиделина, правдивую сказку про Луэллу, девочку с
планеты Ауэя...
   - Она прилетела на Землю, чтобы изучать людей. Их планета обогнала
Землю на несколько веков, но они забыли, какими были в далеком прошлом, и
поэтому изучают жизнь на других планетах, хотят понять, как они жили
раньше. Вот Луэлла и прилетала на Землю, жила среди людей, ходила в школу,
дружила с земными детьми, которые не знали, что она инопланетянка. Не
знали, что ее зовут красивым звездным именем Луэлла, потому что на Земле
она жила под другим именем...
   - А где она теперь? - спрашиваешь ты.
   - Я же сказал - улетела...
   - Куда?
   - На свою планету. На Ауэю...
   - Навсегда?
   - Навсегда...
   - И уже не прилетит?
   - Не прилетит. Она сделала свое дело. Жители ее планеты узнали про
землян.
 
   - А как же ее друзья? Они знают, что она улетела?
   - Нет, не знают, - отвечаю я. - Они думают, что Луэлла уехала в один
очень далекий город на другом конце Земли.
   - Это очень грустная история, - тихо говоришь ты. И, опустив голову,
убыстряешь шаг. Мне почему-то кажется, что ты сейчас заплачешь.
   - Скажи, Андрей, ты сам придумал такую грустную сказку?
   - Это не сказка, Линка, - тихо говорю я.
   Как было бы хорошо для нас обоих, если бы это была сказка! Я еще ничего
не рассказал тебе, а ты уже загрустила. Я знаю: ты добрый и чуткий
человечек, твоя чистая душа всегда раскрыта навстречу людям. Поэтому у
тебя так много друзей... многие из них навсегда уехали в свои далекие
страны, и ты знаешь, что вы больше никогда не встретитесь. А сейчас,
услышав про Луэллу, которая улетела от своих друзей на другую планету, ты,
наверное, подумала о том, что когда-нибудь и сама уедешь. Уедешь очень и
очень далеко, почти на край земли. Все равно что улетишь на другую
планету...
   А здесь, в Староволжске, останутся твои друзья, к которым ты никогда не
сможешь вернуться. Как и Луэлла...
   Мы медленно идем рядом, и снег, прихваченный легким морозцем, тревожно
хрустит под ногами... Я знаю, что Марисель была твоей лучшей подругой,
знаю, что ты по-прежнему ждешь от нее письмо. И если я сейчас расскажу
тебе, что Луэлла - это Марисель, как ты воспримешь мои слова? Обрадуешься?
   Или еще сильнее загрустишь?.. А может быть, я все-таки ничего не должен
тебе рассказывать, потому что ты права: это просто сказка. Очень грустная
сказка, придуманная в минуты острой, щемящей тоски...
   Но я вижу: ты ждешь моего ответа. Единственного ответа... И я понимаю,
что больше не могу обманывать тебя. Не могу видеть, как ты тоскуешь в
неизвестности... потому что это неправильно. Не по товарищески... А мы же
друзья с тобой, ты сама всегда мне это говоришь...
   А раз мы друзья, то все невзгоды и печали у нас должны быть поровну.
   Потому что иначе это уже будет не настоящая дружба...
   И потому, когда мы входим через распахнутые настежь железные ворота,
ведущие в "иностранный двор", я говорю тебе:
   - Это не сказка. Я ничего не придумывал. Луэлла жила в нашем городе. И
сама рассказала мне о себе, когда улетала...
   - Когда? - удивленно спрашиваешь ты.
   - В конце октября... И понимаешь, Линка, я не понимаю, почему... У
Луэллы было очень много друзей. Была у нее и лучшая подруга. Но, улетая,
она рассказала о себе только мне одному. Как ты думаешь, почему?
   Ты не сразу находишь ответа. Ты не понимаешь, почему я задаю тебе такой
странный вопрос.
   Ты останавливаешься посреди пустого, как космос над нами, двора. И,
запрокинув голову, смотришь на небо. На бездну, наполненную лучистым
светом ярких звездных огней. Твои губы что-то неслышно шепчут по-испански,
я не могу разобрать тихих слов. Лишь чувствую, что с твоих губ срывается
имя - Марисель... Возможно, это мне только кажется. Потому что я сам
сейчас думаю о ней...
   - Я не знаю, - наконец говоришь ты. - Наверное, Луэлла знала, что ты
любишь читать истории про инопланетян, и захотела установить с тобой
контакт. Кажется, так это называется по-русски? Знаешь, я не люблю
фантастику, но где-то читала, что люди с других планет часто устанавливают
контакт с теми, кто читает фантастику... А знаешь, - ты вдруг касаешься
холодными пальцами моей руки и быстро-быстро, скороговоркой, словно
смутившись первого порыва, говоришь:
   - А знаешь, если бы я была инопланетянкой и улетала с Земли, я бы тоже
рассказала об этом только тебе одному...
   - Почему? - я чувствую, что сейчас покраснею. Хорошо еще, что сейчас
темно, я то я не знал бы, куда девать горящее огнем лицо...
   - Потому что мы друзья с тобой. Ведь правда, друзья?
   ..И снова твоя рука в моей ладони. Холодная от мороза рука...
   И снова, как и много лет назад, ты доверчиво смотришь на меня добрым и
чуть грустным взглядом. Твои глаза похожи на очищенный от грубых примесей
волшебный камень агат. И в бесконечном времени и безграничном пространстве
нет никого, кроме нас. И далеких звезд, которые, лукаво мерцая, смотрят на
нас с высоты, радуясь нашей вечной, как детство, дружбе...
   "Правда, мы друзья?" - летит с высоты эхо отраженного временем голоса.
   И я, услышав знакомые переливы твоего тихого голоса, вновь говорю тебе:
   - Правда...
   И ты, обрадованная, почти окрыленная моим ответом, тихо спрашиваешь:
   - А эта девочка... Луэлла... она на кого была похожа? Скажи, правда,
она была похожа на меня? - и ты по-детски мило, с лукавой искрой
очаровательного кокетства в черных глазах, в которых уже можно, если
внимательно всмотреться, угадать едва уловимые, еще нерешительные, но уже
пробуждающиеся черты будущей взрослой девушки, улыбаешься мне. Я понимаю,
что ты хочешь услышать, моя дорогая шантажистка... Ты хочешь, чтобы я
подчинился магнетизму твоего взгляда и, сбросив с плеч сомнения в
правильности своего поступка, сказал: "На тебя. Она была похожа на
тебя...".
   Но пойми меня, Фиделинка, я не могу, не имею права подчиняться твоему
дружескому взгляду. Я не имею права лгать. Иначе я предам и тебя, и
Марисель, и нашу дружбу... Сказав: "Луэлла была похожа на тебя...", я
совершу маленькое предательство. Два месяца я хранил чужую тайну, потому
что сама Марисель не дала мне однозначного совета, как поступить.
   Предоставила мне самому право решать... И я молчал. Молчал долгие два
месяца... И ждал, когда смогу избавиться от груза тайны. И вот дождался...
   Я должен рассказать тебе обо всем прямо сейчас. Потому что если я
промолчу, то завтра мне будет еще труднее поведать тебе обо всем...
   - Она была похожа на Марисель, - выдыхаю я. Словно бросаюсь в воду с
крутого обрыва...
   - На Марисель? - удивленно спрашиваешь ты и недоверчиво смотришь на
меня.
   В твоих глазах застыла растерянность. А твое лицо почему-то сделалось
особенно приятным и милым. - На Марисель... Да, теперь я понимаю...
   Понимаю, почему... Скажи, Марисель это и есть Луэлла?
   - Да, - отвечаю я, погружаясь в мутный поток. - Как ты догадалась?
   - Я не знаю, - растерянно говоришь ты. - Но понимаешь, когда Марисель
уехала, я вдруг почувствовала, что мы больше никогда не увидимся. Она
уехала и долго не писала мне. Я даже плакала... Значит, она не на Кубе...
   и она рассказала только тебе...
   Я чувствую в твоих словах слабый укор. Будто ты упрекаешь меня...
Словно я в чем-то виноват перед тобой...
   Но в чем моя вина, если Марисель, улетая, сама все мне рассказала? Я же
не тянул ее за длинный язык...
   Она сама все решила и пригласила меня, словно на свидание, на берег
Волги, к Старому мосту...
   А если права ты, Фиделина, и я действительно виноват перед тобой? Если
я был не прав, когда решил, что не должен тебе ничего говорить о Луэлле,
раз она сама просила меня об этом? Если я в тот же день должен был подойти
к тебе и сказать, что Марисель никогда не напишет никому из нас, что ты
никогда не увидишься с ней? Да, мои слова прозвучали бы очень жестоко,
быть может. Они бы даже больно ранили тебя... но время - лучший лекарь, и
когда-нибудь ты смирилась бы с потерей подруги и не тосковала бы по ней.
   Или тоска стала бы не столько глухой и тяжелой...
   Словно прочитав мои мысли, ты тяжело вздохнула. Плотно сжала тонкие,
почти прозрачные губы. И я снова понял, какая ты маленькая и беззащитная...
   Точь-в-точь как два месяца назад, когда, простившись с Луэллой, я
пришел в школу и увидел тебя стоящей у окна. А сейчас ты остановилась под
сенью гигантского, в несколько обхватов, тополя, который гордо возвышается
посреди двора, раскинув в стороны руки-ветви... Знаешь, Фиделинка, того
тополя давно уже нет. Его срубили пять или шесть лет назад, и я чуть
по-детски не разревелся, когда, проходя через двор, не увидел знакомого
великана... От него остался корявый безжизненный пень... А спустя
несколько дней не стало и пня... Мне показалось тогда, что срубили не
просто старое дерево - порвали последнюю тонкую ниточку, которая соединяла
нас... Ты помнишь, под сенью тополя стояла скамейка, у которой часто
собирались обитатели "иностранного двора"? Марисель травила анекдоты или
рассказывала разные смешные истории - она знала их множество. Танька
Громова читала свой бесконечный роман... Две подруги, кубинки Лисета и
Дамарис, разыгрывали смешные представления в лицах... А помнишь,
Фиделинка, как ты забиралась по шершавым упругим ветвям в зеленую глубину
шелестящей листвы и, радостная, сидела в ветвях, беззаботно качая
ногами... А потом, когда о тебе забывали, ты с ликующим криком индейца,
обнаружившего отряд бледнолицых на подходе к вигваму краснокожих,
бесстрашно летела к земле...
   И вот сейчас ты остановилась под ветвями уснувшего на зиму великана.
   Опустила глаза и что-то рассматриваешь у себя под ногами, трогая носком
сапога звенящий от мороза снег.
   Слабая и беззащитная кубинская девочка, тоскующая по далекой подруге...
   - Ты до сих пор помнишь Мари? - спрашиваю я.
   - Конечно, - отвечаешь ты, - я ни когда не забуду ее... Но знаешь, о
чем я сейчас подумала? Я подумала... - твой голос звеняще вздрогнул,
сломался, и мне показалось, что ты готова заплакать. - Я всегда думала,
что когда приеду на Кубу, сразу поеду в гости к Марисель. От моего
Камагуэя до Гаваны ближе, чем от твоего города до Москвы. А теперь...
Скажи мне правду, Андрей, Мари больше не приедет? То есть не прилетит к
нам?
   - Она сказала, что мы больше никогда не увидимся, - говорю я.
   Знала бы ты, Фиделинка, как мне тяжело выдавить из себя безжизненное и
жестокое слово - "никогда"...
   - А знаешь, -снова говоришь ты, - мне почему-то кажется, что мы еще
увидимся...
   - Не надо. Не надо, Фиделинка, - прошу я, умоляюще сложив руки на груди.
   Чья-то жестокая шершавая лапа больно скребет по сердцу. - Не надо...
Прошу тебя... Зачем понапрасну тревожить себя пустыми надеждами? От Земли
до Ауэи свет летит почти 45 лет. Это очень много, Фиделинка... Марисель не
прилетит. И лучше не думать о ней. Может быть, она давно уже забыла нас...
   Я говорю эти жестокие, звучащие как глухие удары, слова, которые не
должны оставить в твоей душе ни капли надежды - но понимаю, что никогда не
смогу тебя убедить. Как и себя...
   Да и не хочу я ни в чем никого убеждать, потому что сам не верю тому,
что говорю! Мне хочется убедить самого себя, что все давно кончилось.
   Кончилось в тот грустный октябрьский день, когда Луэлла улетела на свою
планету. И уже можно, задавив тоску в груди, поставить точку во всей этой
истории. Потому что продолжения дружбы не будет. И не стоит ждать чуда...
   Чудеса бывают только в сказках. А сейчас даже дети не верят в сказки со
счастливым концом...
   Но ты, Фиделинка, кубинская девочка 11 с небольшим лет, которая всегда
понимала меня и как могла, поддерживала в трудные минуты, и на сей раз
осталась верна нашей дружбе. Ты стояла, запрокинув голову, и смотрела на
звезды. Туда, где, скрытые ветвями тополя-великана, лучились мерцающие
огоньки далеких звездных миров...
   - Ты думаешь, она забыла о нас? - переспрашиваешь ты, не отводя взгляда
от звезд. - Нет, она не могла нас забыть... Ну скажи, Андрей, почему так
бывает, почему друзья уезжают навсегда, и с ними уже никогда нельзя больше
встретиться?
   "Почему друзья уезжают навсегда, и с ними уже никогда нельзя больше
встретиться?" - спросила ты у меня. И сама уехала навсегда в далеком 1984
году...
   Последний раз я разговаривал с тобой 27 июня, и навсегда запомнил этот
дождливый день. Ты помнишь, Фиделинка, этот день? День, когда в городе шел
дождь?
   Ты помнишь, я шел через "иностранный двор" с троллейбусной остановки.
   А ты стояла у окна и смотрела на дождь.
   И когда я проходил мимо твоих окон, ты вскочила на широкий подоконник и
крикнула мне в открытую форточку: "Погоди, я сейчас...".
   И выскочила во двор, набросив на обнаженные плечи синюю курточку с
двумя красными полосками по бокам. Ты всегда в ней ходила, помнишь?
   Ты бежала ко мне прямо по лужам, и брызги разлетались во все стороны.
   Твои ноги, едва закрытые до колен белой юбочкой, обляпались.
   А юбка из белой сделалась неопределенного грязного цвета.
   Ты подбежала ко мне и сказала:
   "А знаешь, я скоро уеду..."
   Твои слова поразили меня сильнее удара грома, хотя я знал, что ты
последний год живешь в России и этим летом должна уехать.
   Но я не думал, что дождливое лето разлуки наступит так скоро...
   И я больше никогда не смогу увидеть твоих вечно печальных глаз, твоих
лукавых веснушек, никогда не смогу молча постоять рядом с тобой и
подержать твою невесомую руку в своих ладонях...
   Потому что ты будешь очень далеко от меня, на Кубе. В стране, которая
хоть и находится на одной планете с Россией, но все же расположена отнюдь
не ближе фантастической планеты Ауэи, куда я когда-то поселил придуманную
- а может быть, и реальную - девочку Луэллу...
   Так почему друзья часто уезжают навсегда, и с ними больше нельзя
встретиться? Почему жизнь так жестока и беспощадна к лучшим друзьям? К
тем, кто еще вчера был рядом с тобой, и тебе казалось, что так будет
всегда.
   Но вечного ничего не бывает. И друзья уезжают. Уезжают навсегда. И в
твоей душе поселяется пустота. И, глотая соленые слезы разлуки, ты
пытаешься вспомнить полузабытые лица друзей, ставших отныне далекими и
недоступными...
   И ты начинаешь корить себя за те горькие и обидные слова, которые порой
говорил своим друзьям, не помышляя о том, что наступит день, когда ты
станешь жалеть о каждом сказанном тобой слове, потому что поймешь, что
прошлое ушло навсегда. Что нет машины времени, которая поможет тебе
вернуться в детство, чтобы ты мог попросить прощения у своих друзей за все
те обиды, которые ненароком нанес им, и за все те неосторожно брошенные
слова, которые служили причиной ссор и обид...
   И если бы можно было повернуть время назад и сделать так, чтобы друзья
никогда не уезжали!
   Так почему же друзья уезжают навсегда? И почему с ними больше нельзя
встретиться? Ведь все мы - дети одной планеты Земля, только живем в разных
ее частях.
   Мы живем на одной Земле, маленькой песчинке, плывущей в бесконечном
космическом океане, но никак не можем найти старых друзей, живущих на
разных концах планеты, потому что мир разобщен, людей разделяют никому не
нужные границы и государства... вот почему мне так хочется верить веселой
выдумщице и фантазерке Таньке Громовой, о которой когда-нибудь я расскажу
подробнее... Танька говорила нам, что через сто пятьдесят лет не будет ни
государственных границ, ни государств, потому что человечество объединится
в одну семью. И станет счастливо жить на единой Земле. И потребуется
совсем немного времени, чтобы встретиться со своим другом, как бы далеко
он ни жил. Мне очень хочется верить, что в будущем будет именно так. Что
через сто пятьдесят лет никто и не поймет, как это могло быть раньше -
уехать навсегда...
   - Иногда встретиться можно, - неуверенно отвечаю я, и ты с радостью
хватаешься за эту тонкую соломинку.
   - Значит, Мари вернется? - тихо, но с робкой надеждой в голосе,
спрашиваешь ты.
   - Может быть, и вернется, - неуверенно отвечаю я. Мне не хочется сейчас
спорить с тобой. Не хочется лишать тебя надежды. Потому что я знаю: ты
никогда не согласишься с другим ответом. Не согласишься, и твои добрые и
милые глаза загрустят еще сильнее. А я не хочу, чтобы они грустили...
   - Значит, мы еще встретимся, - радостно говоришь ты. - Потому что если
верить во встречу, она обязательно состоится. Ведь правда, Андрей?
   - Правда, Фиделинка...
   Ты оказалась права.
   Через полмесяца мы встретились...
   Но эта долгожданная встреча оказалась не столь радостной, как мы о ней
мечтали...
 
 
 
   XI
 
 
   Прошло еще несколько дней. Начались зимние каникулы - благодатная пора,
когда можно надолго забыть школу, домашние задания и внеклассные
поручения. И заниматься, чем хочешь. А лучше всего ничего не делать -
валяться на диване сутки напролет, читать любимые книги, сидеть у
телевизора, посещать новогодние представления...
   И, конечно же, не забывать наведываться в "иностранный двор". К
Фиделине, с которой меня теперь связывала общая тайна.
   И мы ревностно хранили нашу тайну, не посвящая в нее никого. Даже
вездесущую Таньку Громову, которая стала обижаться на Фиделину, потому что
та совсем про нее забыла и целыми днями общалась только со мной. Хорошо
еще, что Танька не делала никаких далеко идущих выводов... А то ведь были
несознательные придурки, которые дразнили меня и Фиделину... ну, сами
знаете как... Я обижался и готов был броситься на обидчиков с кулаками...
   Но Фиделина успокаивала меня, советовала не обращать внимания на разных
дураков, которые сами не понимают, что говорят, потому что они bobos
imbeciles y estupidos.1. И снова начинала расспрашивать меня про Луэллу. И
я по несколько раз в день пересказывал Фиделине мой последний разговор с
Марисель, всякий раз сдабривая рассказ новыми подробностями. Наверное,
Фиделина замечала некоторые несообразности в моих рассказах, но ничего не
говорила. Может быть, думала, что так лучше, интереснее... Все-таки много
времени прошло. Фиделина давно не видела Марисель, а когда давно не видишь
близкого человека, то постепенно реальные представления о нем заменяет
вымысел. И тебе начинает казаться, что многое из того, что ты придумал
потом, было на самом деле. Поэтому Фиделина принимала за правду те
полуфантазии, которые я рассказывал ей о Марисель-Луэлле. И мне они тоже
казались правдой...
   Так что, быть может, дальнейшее является выдумкой. Моей фантазией и
фантазией Фиделины.
   Да и кто знает, не есть ли вся наша жизнь, которая нам кажется
реальной, лишь чьей-то замысловатой фантазией? И не потому ли мы живем,
что когда-то были кем-то придуманы?
   Кто знает...
   Впрочем, пора вернуться к моей истории...
   .. В один из январских вечеров я остался дома один. Родители ушли в
гости к родственникам, куда мне идти не хотелось. Чтобы убить долгое
вечернее время, я решил прочитать - а вернее сказать, перечитать в
четвертый раз - повесть "Сто лет тому вперед", книгу Кира Булычева о
приключениях Алисы Селезневой в двадцатом веке.
   Стояла морозная и снежная зима 1983 года, еще не сняли фильм "Гостья из
будущего", - фильм, который спустя два года смотрел затаив дыхание,
очарованной Алисой Селезневой-Наташей Гусевой, столь ошеломляюще похожей
на Фиделину, что, увидев ее, я с перепугу решил, что это и есть она.
   Конечно, я знал, что Фиделина не снималась ни в каких фильмах, и что
она вот уже восемь месяцев жила на Кубе, откуда пришли от нее два
маленьких письма.
   Но я забывал обо всем, когда на меня смотрели с телеэкрана
задумчиво-грустные глаза Фиделины, когда видел ее добрую улыбку, которой
мне так недоставало, когда она уехала...
   И потому мне казалось, что Алиса в фильме смотрит только на меня и
улыбается только мне одному.
   Герои фильма перемещались во времени, убегали от космических пиратов и
спасали миелофон - ценный прибор для чтения мыслей - но меня совсем не
интересовали замысловатые перипетии приключенческого сюжета, потому что я
видел только Ее. Алису-Наташу-Фиделину, которая смотрела на меня знакомым
взглядом Фиделины и улыбалась ее неземной улыбкой.
   И когда закончился фильм, и Алиса, забрав миелофон, печально посмотрела
мне в глаза и медленно ушла в свое недоступное будущее - я вспомнил тот
дождливый июльский день, когда уехала Фиделина, и мне стало так тоскливо,
словно не фильм закончился, а я снова пережил расставание с Фиделиной.
   И я решил написать письмо Наташе Гусевой, предложить ей дружбу и
рассказать о Фиделине. Сообщить Наташе адрес Фиделины, чтобы она написала
ей. Мне почему-то казалось, что раз Наташа и Фиделина похожи друг на
друга, то они должны обязательно подружиться...
   Только я не знал, куда нужно писать, чтобы письмо дошло...
   Но это было уже потом.
   А в тот январский вечер я сидел дома и читал давно полюбившуюся мне
книгу...
   ...Я был настолько поглощен приключениями бесстрашной Алисы и ее столь
же самоотверженных друзей, что не сразу услышал
пронзительно-требовательный звонок в дверь.
   Отложив книгу, я пошел открывать, мысленно проклиная непрошеного
визитера.
   Ведь это ж надо - прервать на самом интересном месте!
   Но когда я открыл дверь, то сразу забыл и Алису Селезневу, и
космических пиратов Весельчака У и Крыса, которые гонялись за миелофоном,
волшебным прибором для чтения мыслей.
   Потому что на лестничной площадке стояла...
   - Луэлла!
   Да, это была она - Марисель-Луэлла, девочка с далекой Ауэи. В подъезде
было темно, лампочки снова вывинтили, на Луэллу падал бледно-желтый свет
из прихожей, и она, облаченная в нечто белоснежное, напоминавшее модный
импортный комбинезон, казалась выше ростом и походила на светлого
ангелочка, сошедшего с небес.
   - Луэлла! - повторил я, еще не успев прийти в себя от неожиданности. -
Неужели это ты?!
   - Я, - сухо ответила Луэлла, -я прилетела с Ауэи.
   Она сказала эти слова таким будничным тоном, как обычно говорят: " Я
приехала из Москвы". Дескать, ничего особенного... Ну да. Я же забыл, что
каждый вечер на пороге своей квартиры встречаю инопланетный пришельцев.
   Тоже мне, Корнелий Удалов из Великого Гусляра...
   Обалдеть можно!
   - Я только что телепортировалась с орбиты Плутона на Землю, -
продолжила Луэлла. Она говорила сухим, ровным, бесцветным голосом,
совершенно лишенным эмоций, -прямо в подъезд твоего дома. Я могла бы прямо
в квартиру, но подумала, что ты испугаешься.
   Последние слова были произнесены с легкой улыбкой. Ну да. Чего
удивляться?
   Ко мне каждый вечер в квартиру телепортируются инопланетяне.
   С подарками...
   Я еще раз, более внимательно, оглядел Луэллу. Она очень сильно
изменилась.
   Я даже удивился, как смог узнать ее сразу. И не белый комбинезон делал
Луэллу выше и стройнее, как мне показалось вначале. Она сама стала старше.
   Выросла и повзрослела...
   Я помнил Марисель невысокой худощавой девчонкой, которая была на
полголовы ниже меня. А теперь она стала с меня ростом. Или чуть повыше...
   Но не это было главное.
   В облике Марисель возникло нечто новое, чего не было раньше, три месяца
назад. То, что превращает маленькую девочку не в подростка даже, а во
взрослую девушку - небольшие, но хорошо заметные холмики на груди, которые
чуть-чуть оттопыривали комбинезон. Раньше у нее ничего подобного не
было... Она даже купалась в Волге в одних плавках, как мальчишка... И не
стеснялась ни меня, ни других мальчишек...
   Теперь, наверное, она так не сможет...
   Луэлла, как мне показалось, выжидающе смотрела на меня. Наверное,
давала мне возможность прийти в себя от неожиданности и внимательно
осмотреть ее саму.
   Но я уже и так видел, что от прежней Марисель почти ничего не осталось.
Я впервые видел стоящую передо мной девушку. Впервые видел ее глаза -
серьезные, недетские. Совсем не те черные, как южная ночь, глаза, один
взгляд которых совсем недавно заставлял счастливо биться сердце... Да,
совсем не те... Другие. Потускневшие. Без живого блеска и искорок живого
веселья. Во взгляде затаилась мудрость взрослого человека. Словно прошло
не три месяца, а минуло очень много лет...
   Луэлла стала другой...
   Она повзрослела.
   Стала на несколько лет старше меня.
   Уж не знаю, какие галактические законы стали тому виной...
   Но теперь Луэлла могла мне быть старшей сестрой. Но никак не подругой
для детских игр. Потому что, наверное, у нее уже был друг. Там, на Ауэе. У
нее дома. Друг, который был не просто друг, а еще и...
   - К тебе можно зайти? - прервала затянувшееся молчание Луэлла. - Или на
Земле принято держать инопланетных гостей на пороге? - она чуть улыбнулась
уголками губ.
   - Да-да, конечно, заходи, -засуетился я. Ошеломленный новым обликом
Луэллы, я застыл напротив нее как соляной столб. А она стояла напротив
меня на лестничной площадке, знакомая и чужая одновременно...
   - Понимаешь, все так неожиданно, - бормотал я, семеня следом за
Луэллой, которая сразу же направилась в мою комнату. - Я сижу, читаю, и
вдруг ты...
   Такая... - я замолчал, подыскивая подходящее слово. - Необычная, -
наконец смог выговорить я.
   - А что ты читал?- не оборачиваясь, спросила она. Причем спросила столь
безразличным тоном, словно ее не интересовал мой ответ.
   Я и не ответил.
   Нет, не такой представлялась мне наша встреча. Я думал, что когда
прилетит Луэлла - а в том, что она когда-нибудь прилетит, я ничуть не
сомневался, - начнется нечто экстраординарное, феерическое, похожее на
бразильский карнавал, только проходить он будет на улицах Староволжска. И
в момент наивысшего расцвета праздника в небе над Волгой вспыхнут всполохи
разноцветного салюта...
   Но вот Луэлла вернулась. Вернулась неожиданно - а настроение почему-то
совсем непраздничное. Нет ощущения радости. Потому что вернулась не она.
   Не совсем она...
   Другая...
   Повзрослевшая. С мудрым недетским взглядом взрослых глаз. И с выпуклыми
холмиками на груди...
   Луэлла вошла в мою комнату, по хозяйски заняло мягкое кресло у окна.
   Бросила взгляд на книгу, которая лежала на письменном столе вниз
страницами.
   - "Сто лет тому вперед", - прочитала она заголовок. Взяла книгу в руки,
пролистала и, вздохнув, положила себе на колени.
   - А ты, я вижу, ничуть не переменился, - ядовито заметила она. - Никак
не можешь выкинуть из головы всякую чепуху. Зачем оно тебе? Пойми, что
самый страшный злодей, придуманный писателем, не идет ни в какое сравнение
с тем, что происходит на самом деле. Твоих космических пиратов нельзя
сравнить с кшакшами, которые никакие не злодеи и не космические пираты, но
от этого никому не легче... Пойми это, прошу тебя, - добавила она совсем
тихо. А потом глянула на меня с печальным укором и, вздохнув, добавила еще
тише - как выдохнула:
   - Да, Андрэ, это так...
   И замолчала. Надолго...
   Надвинулась неловкая тишина, которая могла длиться бесконечно. Она
неприятно давила на уши - как вода в реке, когда ныряешь с головой. И,
чтобы отогнать непривычную тяжесть тишины, а заодно и разговорить Луэллу,
я сказал, пытаясьпридать голосу немного бодрости:
   - Расскажи мне что-нибудь о своей планете...
   - Что ты хочешь услышать? - встрепенулась Луэлла.
   - Ну, как ты там живешь, как там вообще дела?
   - На Ауэе очень хорошо! Лучше некуда! - резко бросила она, пронзив меня
ледяным взглядом. Словно я спросил о чем-то очень неприятном или
запретном, на что наложено строгое табу. - У нас все замечательно! Я же
когда улетала, говорила тебе, что мы очень могущественные! Но вот... -
Луэлла запнулась. Плотно сжала тонкие, бледные губы. Лицо покрылось
красными пятнами. Словно она была серьезно больна...
   Луэлла резко вскочила с кресла, зачем-то рванулась к окну, отодвинула
кисейную занавеску и выглянула на улицу. Затем резко повернулась:
   - Пошли со мной!
   - Куда? - опешил я, - на Ауэю, что ли, полетим?
   Луэлла глянула на меня так, что я понял, что сморозил глупость.
   - Нет. Туда не надо, - отрывисто бросила она, сморщившись, словно от
боли.
   - Мы пойдем в наш двор.
   - Зачем? - еще сильней удивился я.
   Луэлла не ответила. Мне даже показалось, что, занятая своими мыслями,
она и вопроса не услышала. Ее беспокойный взгляд рассеянно блуждал по
комнате, словно Луэлла хотела что-то найти, но никак не могла отыскать, и
это было причиной ее беспокойства. Наконец ее взор остановился на книжной
полке, где стояли собрания сочинений русских классиков, и Луэлла сказала:
   - Видишь ли, Андрей, я очень давно не была в нашем дворе. Три года. Да,
это так... У вас на Земле прошли три месяца, а у нас три года. В разных
частях Галактики время течет по-разному... Теперь я стала старше тебя. По
земному счету мне уже шестнадцать. Ты, я вижу, не ждал, что я могу так
сильно измениться? - Луэлла слабо улыбнулась.
   - Не ожидал, - выдохнул я. И добавил: - Ты теперь другая, а я...
   - Да брось ты! - Луэлла судорожно махнула рукой. Так обычно отгоняют
назойливых мух. - Ты, я вижу, немного не в себе от этого открытия. И по
этой причине не знаешь, как ко мне относиться. Ведь правда?
   Я кивнул. Луэлла, как всегда, была права...
   - А ты относись как и раньше, - посоветовала она. - Будто все
по-прежнему.
   Прошу тебя как друга, считай, что не было этих трех лет. Ладно?
   - Ладно...
   - Вот и хорошо, - улыбнулась Луэлла. Но улыбка все равно была совсем
другой. И эти маленькие холмики, обозначающие грудь... Что ж, придется
привыкать к новой Луэлле...
   - Я давно не была в своем дворе, - тихо проговорила Луэлла. - И очень
хочу туда. Очень хочу увидеть Фиделину. Но... Не знаю, как... Она,
наверное, ничего не знает обо мне?
   - Знает, - сказал я, понимая, что мое сообщение обрадует Луэллу. Так и
случилось...
   - Правда?- оживилась она, и в ее глазах начали медленно зажигаться
теплые огоньки. - Ты ей рассказал? И она тебе поверила?
   - Поверила...
   - Это хорошо! Ты не можешь, Андрей, представить себе, как это хорошо! -
радостно воскликнула Луэлла. В глазах сверкнула сумасшедшая, отчаянная
радость.
   - Почему? - спросил я.
   Луэлла отошла от окна. Пересекла комнату из конца в конец и села на
диван рядом со мной. Она была предельно возбуждена, взбудоражена. Глаза
сверкали огнем, дыхание стало сбивчивым, горячим. И мне стало как-то очень
неуютно, неловко рядом с ней - все-таки рядом со мной сидела не моя
ровесница, а взрослая девушка! Я слегка отодвинулся от нее. От этих
сумасшедших черных глаз. От этого горячего дыхания. От этих холмиков на
груди, которые почему-то особенно пугали меня. И в тоже время манили - мне
хотелось смотреть только на эти высокие выпуклости...
   Это было новое, прежде неизвестное мне ощущение. И оно меня пугало...
   Но Луэлле, видимо, не было никакого дела до моих переживаний:
   - Я не думала, что все сложится так хорошо, - сбивчиво говорила она,
обжигая меня горячим дыханием. - Я очень давно не видела Фиделину. Три
года... И теперь, когда я снова на Земле, и когда уже все решено и поздно
идти назад, я хочу напоследок увидеть свой двор. И Фиделину. Потому что мы
с ней кубинки. Соотечественницы. - Луэлла грустно улыбнулась. - Понимаешь,
Андрей, сейчас я снова чувствую себя кубинкой. Снова вошла в роль,
придуманную мне на Земле ауэйцами, которые не предполагали, что я захочу
навсегда остаться кубинкой. Да, я понимаю, что я не настоящая землянка и
не настоящая кубинка. А Фиделина настоящая. И я хочу быть, как она...
   Фиделина мне как сестра... И мне бы очень хотелось быть кубинкой и жить
на Кубе, как Фиделина... но я не знаю, что станет со мной. Может быть, все
обойдется, но... Я все равно уже никогда не смогу увидеть Кубу... И потому
хочу напоследок увидеть свой двор.
   Я мало чего понимал в бессвязной и сумбурной речи Луэллы. Что для нее
решено? Почему "иностранный двор" и Фиделину она хочет увидеть напоследок?
   Несомненно, она чем-то встревожена, поэтому и оказалась на Земле. Но
почему она не рассказывает мне о своей тревоге? Может быть, ей трудно
собраться с мыслями? И почему она так хочет быть кубинкой? Да, я тоже
неравнодушен к Кубе, к кубинцам, и представься мне такая возможность,
наверняка не отказался бы недолго пожить на этом сказочном острове и
почувствовать себя настоящим кубинцем...
   Вопросов было очень много. Гораздо больше, чем ответов. И найти ответы
на эти вопросы могла только одна Луэлла. Подожду, когда она успокоится, -
решил я, - и расскажет мне обо всем, и все тревоги исчезнут сами собой...
   Думая так, я оделся, и мы пошли в "иностранный двор".
   Был поздний вечер, снег сверкал искристой синевой и таинственно хрустел
под ногами. Деревья оделись в серебристое кружево инея и походили на
заколдованных жителей далекой сказочной страны. Черное небо усыпали
звезды. Дышалось легко. Вечер был прекрасен, и не хотелось думать о
неприятном. Однако меня не покидало смутное чувство необъяснимой тревоги.
   - Как ты думаешь, - нарушила тишину Луэлла, - Фиделина сейчас дома?
   - Наверное, дома, - ответил я. - Если не ушла к кому-нибудь в гости...
   - Надеюсь, что не ушла, - тихо проговорила Луэлла, - мне она сейчас
очень нужна. Я должна увидеть ее...
   - А что случилось? - задал я вопрос, который уже давно вертелся на
языке.
   - Пока ничего. Но может случиться... Знаешь, когда я летела к Земле, то
боялась одного - что меня все забыли. Все мои друзья... И мне было очень
тяжело на душе. Представь, Андрей, я прихожу во двор, спрашиваю: " Вы
помните кубинку Марисель Ландровес?" А мне в ответ: " А кто это?". И никто
не помнит меня... Это как страшный сон. Я очень этого боялась...
   - Тебя никто не забыл, -сказал я. - Многие жалели, что ты так быстро
уехала...
   - Я боялась, что меня забыли, - продолжила Луэлла, словно не расслышав
моих слов. - Как это плохо, когда тебя забывают. Словно тебя не было
совсем...
   Луэлла тяжело вздохнула и повторила совсем тихо:
   - Словно не было совсем... - и добавила по-испански: - Como si yo no
existera...
   - Странная ты какая-то, - сказал я.
   - Странная, - повторила, как эхо, Луэлла. - Странная...
   - Но почему? Тебя что-то тревожит?
   Луэлла не ответила.
   До двора мы дошли молча.
   Луэлла остановилась у третьего подъезда, у окна на первом этаже, где
жила Фиделина. В окнах горел тусклый свет, и оттуда доносились тихие звуки
музыки.
   - Позови ее, - попросила Луэлла. - Попроси, пусть выйдет. Только сразу
не говори, что я здесь.
   И вдруг она резко запрокинула голову вверх, к звездам...
   - Какая она далекая сейчас, моя Каэлла, - нежно прошептала она, и в ее
голосе я уловил щемящие нотки, - какая она далекая, если смотреть с Земли.
   Очень далекая... Особенно сейчас...
   Луэлла стояла под окнами Фиделины, и если бы та сейчас выглянула в
окно, то наверняка увидела бы свою подругу. Луэлла из-под ладони смотрела
на свое далекое солнце, словно пытаясь на глаз измерить расстояние между
нашими неблизкими мирами...
   Я вошел в подъезд и нажал кнопку звонка.
   Дверь открыл отец Фиделины.
   - Здравствуйте, - сказал я, стараясь выглядеть учтиво.
   - Здравствуй, Андрес, - ответил он. - Пришел в гости к Фиделина? Но уже
есть поздна. - Он говорил по-русски с жутким акцентом, и порой его было
очень трудно понять. Разительный контраст с самой Фиделиной, которая
выучилась говорить по-русски лучше любого русского.
   - Извините, - сказал я, - позовите, пожалуйста, Фиделину. На
минуточку...
   - Уже есть поздна, - повторил отец Фиделины. Он был слегка удивлен. Я
ни разу не заходил к Фиделине после девяти вечера.
   - Ненадолго, - продолжал упрашивать я. - Это очень важно. Позовите ее,
пожалуйста...
   - Сейчас позову, - сказал он, скрываясь за дверью.
   Отец Фиделины меня знал. Правда, наше знакомство приключилось при
весьма драматических для меня обстоятельствах. Я боялся, что он надерет
мне уши... Или - чего хуже - отправит в милицию. Но он ничего мне не
сделал.
   Только усадил рядом с собой на скамейку и спокойно сказал: " Я не
понимаю, почему ты обижаешь Фиделину? Она девочка и младше тебя. Что она
будет думать о России, когда вернется на Кубу?" Мне хотелось отбежать от
него подальше и крикнуть: "А пусть думает что хочет, если она такая
плакса!"
   Но... почему-то я ничего ему не сказал. Кроме негромкого: "Извините,
больше не буду..."
   С тех пор я больше не "доводил" Фиделину, мы стали друзьями. А ее отец
очень часто общался со мной. Инициатива этих разговоров, конечно же,
исходила от него. Потому что я слегка его побаивался. Кто знает, что у
взрослого человека на уме, тем более если он иностранец, военный! Вдруг он
вспомнит, что я несколько месяцев назад подкарауливал Фиделину, и она
прибегала домой вся в слезах! И решит подвергнуть меня, пусть и с
опозданием, крутым воспитательным мерам...
   Но мои опасения были напрасны. Отец Фиделины ни разу не напомнил мне о
моих прошлых прегрешениях. При встрече даже здоровался со мной за руку,
как с равным! Спрашивал, как я живу, на какие отметки учусь, чем занимаюсь
в свободное время... Кем хочу стать, когда вырасту... Один раз он даже
защитил меня от хулиганов из компании Жбана - толстого рыжего
восьмиклассника с противной бородавкой на носу, который ходил по улицам в
окружении своих "оруженосцев" и отбирал деньги. Говорил, что нужно отдать
прошлый долг...
   .. А однажды отец Фиделины то ли в шутку, а то ли всерьез предложил мне
съездить на Кубу. Но я испугался и поспешил сказать "нет". И теперь часто
думаю: а если бы он действительно свозил меня на Кубу? И я своими бы
глазами увидел бы архитектурные памятники Старой Гаваны, прошелся бы по
набережной Малекон, взобрался бы на рыжие от времени бастионы древней
цитадели Эль-Морро, побродил бы по переулкам вокруг Пласа-де-Катедраль...
   Искупался бы в небесно-голубых водах Карибского моря...
   - Но ничего этого не случилось. Мечта так и осталась мечтой...
   - Salud, Андрей, - в дверях показалось заспанное лицо Фиделины.
   - Ты что, спала? - удивился я.
   - Смотрела кино и задремала, - улыбнулась Фиделина.
   - Нашла когда дрыхнуть... Тут такое творится...
   - Что творится? - заинтересовалась Фиделина. - Представляешь, папа меня
разбудил и сказал, - тут Фиделина хитровато сощурилась и оглядела меня с
ног до головы оценивающим взглядом. - Сообщил, что меня ожидает
таинственный caballero1 на коне и в доспехах, с длинным мечом. Теперь я
вижу, что он немного ошибся... А я сразу поняла, что это ты. Что
стряслось-то? Вид у тебя, я скажу, какой-то дурацкий.
   - Выходи, узнаешь, - ответил я, пропуская мимо ушей ее замечание насчет
моего вида. Посмотрел бы я на нее на моем месте!
   - Интригуешь, caballero, - рассмеялась Фиделина. - Ладно, подожди, я
сейчас выйду.
   Она скрылась за дверью. Но ненадолго. Через минуту появилась снова, но
уже одетая в пальто.
   - Вот и я, - весело сказала Фиделина. - Где же твой Росинант? Почему не
бьет копытами под окном?
   Следом за Фиделиной вышел ее отец:
   - Ты это, Андрэс, не надо надолго похищать моя юная принцесса. Скоро
есть уже одиннадцать часов.
   - Не беспокойся, папа, - сказала Фиделина по-русски. Наверное, чтобы и
я понял. -Андрей не Бармалей, он не похищает и не кушает маленьких
девочек, тем более с Кубы.
   Отец Фиделины рассмеялся шутке, ласково потрепал дочь за волосы и ушел
домой. Странно, что он не спросил у меня, куда я зову Фиделину. Будто так
и надо. Будто я каждый вечер заявляюсь к ней в гости после десяти вечера и
зову ее во двор. Видимо, он доверяет мне. Знает, что когда Фиделина со
мной, с ней ничего не случится. Никто ее не обидит. И не съедят ее на ужин
злобные бармалеи, и не похитят коварные космические пираты...
   Мы вышли из подъезда во двор, где нас ждала Луэлла, и...
   - Марисель!
   - Фиделина!
   .. И вот мы снова вместе, снова втроем, снова стоим рядом в "кубинском
дворе" и снова смотрим друг другу в глаза. Все как и раньше, и не
существует сейчас для нас ни далеких межзвездных миров, ни пустых и
мрачных космических пространств, ни разделяющих нас световых лет. Вся
огромная и бесконечная Вселенная сжалась сейчас для нас до пределов
маленького двора, и мы остались одни в этой крохотной Вселенной. Мы - три
друга, три верных товарища, - обыкновенный русский мальчишка, обыкновенная
кубинская девочка по имени Фиделина, и необыкновенная инопланетная девушка
по имени Луэлла. И нам хорошо вместе, потому что мы друзья. Фиделина
радостно улыбается, со смуглого лица повзрослевшей Луэллы исчезла черная
тень тревоги, и ее черные как ночь глаза, как и прежде, озаряет лукавый
огонек, словно она стала прежней кубинкой Марисель Ландровес.
   И меня тоже распирает необъяснимое ощущение вечного счастья. Я
счастлив, потому что встретились мои лучшие друзья, две кубинские девочки
Марисель и Фиделина. Две лучшие девочки во всей Вселенной...
   И обе они радостно глядят на меня черными, как ночное небо над нами,
глазами. И их добрые дружеские взгляды заставляют радостно биться сердце,
и мне хочется обнять их обеих и с помощью какой-то неведомой мне силы
подняться вместе с ними в далекое ночное небо, и очень долго, почти
бесконечно, лететь над Землей, над планетами, над звездами, над
галактиками, над всеми космическими мирами...
   И чтобы этот необычный полет продолжался всю жизнь...
   Но ничего не бывает вечного в нашем земном мире...
   Даже радость от встречи друзей не может длиться долго. Неожиданно
быстро гаснет огонек улыбки в глазах Луэллы, и они тускнеют, снова
становятся старше. Луэлла хмурит черные брови, и ее лицо становится
непроницаемо-суровым, почти злым. И она начинает говорить, и ее усталый
голос звучит сухо и устало. Почти безжизненно... Как и в те первые минуты,
когда я впервые увидел Луэллу на лестничной площадке перед дверью в мою
квартиру...
   - Вот мы и встретились... И это очень хорошо. Я никогда не думала, что
снова смогу вас увидеть. И я очень рада встрече... И вижу, что вы тоже
рады... но было бы лучше, если бы... Нет, не буду... Да, друзья, я
прилетела на Землю совсем не для того, чтобы предаваться воспоминаниям...
   Я прилетала, чтобы... Вот ты, Андрей, спрашивал меня, что меня
тревожит...
   Ты заметил, что я стала не такой, как раньше... Все мы со временем
становимся другими, все меняемся... Но... дело совсем в другом. Понимаете,
друзья... Я не знаю, как вам сказать... Не знаю...
   Луэлла замолчала. Когда она говорила, мне было почему-то не по себе. В
бессвязных словах Луэллы было нечто такое, что заставляло загодя
настраиваться на что-то нехорошее, недоброе... Я посмотрел на Фиделину.
   Видимо, ей тоже передалось мое беспокойство. Она стояла нахмурившись,
плотно сжав тонкие губы.
   Подул слабый ветерок, медленно пролетели, пританцовывая, первые
нерешительные снежинки. Они грациозно плыли к земле, играя нежной
голубизной в белесом свете неярких уличных фонарей. И, казалось, боялись
нарушить тишину и покой, которые воцарились в затаившемся в ожидании
чего-то неизбежного мире.
   А потом снежинки осмелели, и снег повалил плотными, как пена, хлопьями,
заметая все вокруг: деревья и кустарники, скамейки и гаражи, улицы и
дороги, города и поселки. Дунул несильный ветерок, и снежинки неистово
закружились в воздухе. Вмиг стало белым-бело - и на земле, и в небе. А
снег все сыпал и сыпал, оседая на непокрытой голове Луэллы, превращая
черные волосы в иссиня-белые. Но Луэлла, казалось, ничего не замечала
вокруг себя, она неподвижно стояла, смотрела куда-то вдаль и думала о
чем-то своем. Наверное, о том. Что было причиной ее тревоги...
   Неожиданно Луэлла вышла из оцепенения, тоскливо бросила на нас
бесцветный взгляд и неожиданно громко проговорила, четко выделяя каждое
слово:
   - Я здесь потому, что вашей планете грозит гибель.
   - Как это? - спросил я, еще не до конца осознав страшный смысл
услышанного.
   - Я здесь потому, что Земля может погибнуть, - повторила Луэлла. -
Кшакши задумали разрушить вашу планету.
   - Какие еще кшакши? - тупо спросил я. Это слово почему-то показалось
мне очень знакомым. Кажется, совсем недавно я его уже где-то слышал... От
самой Луэллы... Когда она листала книгу Булычева. И говорила, что
выдуманных писателями-фантастами злодеев трудно сравнивать с кшакшами. Или
она сказала что-то похожее...
   Так вот почему она такая взбудораженная!
   Она знала, что какие-то неизвестные мне кшакши хотят погубить Землю!
   Возможно, кому-то это покажется странным, но, услышав, что Земле может
грозить гибель, я не воспринял это страшное известие всерьез. Все-таки
понятие "гибель Земли" было из обихода научной фантастики и стояли в одном
ряду с такими понятиями, как "космические катастрофы", "звездные войны" и
"нашествия коварных пришельцев". Читать об этом было жуть как интересно!
   Но смешно было верить космическим сказкам и думать о звездных войнах и
космических катастрофах здесь, в заснеженном тихом дворе, чуть освещенной
ласковыми лучами желтых уличных фонарей, где не существовало места никакой
фантастике...
   Впрочем, разве сама Луэлла не фантастика? Разве сама она не пришла в
наш мир со страниц какого-нибудь научно-фантастического романа?
   - Кшакши - это такая цивилизация в центре галактики, - сказала Луэлла.
- их звезда не видна с Земли. Кшакши владеют источниками очень мощной
энергия, которая даже нам недоступна. Они научились получать ее из
вакуума. Энергия нужна им для грандиозных экспериментов со временем и
пространством, они хотят открыть пути в другую Вселенную. Планеты, которые
мешают им, потому что закрывают удобные точки перехода, они попросту
уничтожают. Ауэю они не могут тронуть, потому что мы защищены мощным
энергетическим полем, которое искривляет пространство. Правда, у кшакшей
тоже есть искривители пространства, но они пока не могут их применить к
нам...
   А вот другие планеты, более слабые в технологическом отношении, и
которые находятся на пути удобных проходов, для кшакшей чрезвычайно легкая
добыча.
   Ваш район Галактики очень удобен для перехода в другое пространство, но
Земля мешает испытаниям, и кшакши решили убрать помеху. Они решили
направить к Солнечной системе мощный корректирующий луч. Я случайно узнала
об этом, потому что мои родители - сотрудники Института Галактической
истории, и в Институт поступил приказ отозвать всех сотрудников с Земли.
   Наш Закон гласит, что граждане свободной Ауэи не должны погибать на
отсталых планетах. Поэтому на Земле сейчас нет ни одного ауэйца. Кроме
меня... Понимаете, когда луч кшакшей достигнет Земли, она не будут
разрушена в прямом смысле этого слова. Она будет переброшена в другое
измерение, но для неподготовленных к такому перемещению людей это будет
равносильно смерти. Потому что на месте Солнечной системы не останется ни
одного атома...
   - Ужас какой-то! Так не бывает... - прошептала Фиделина. А у меня по
спине забегали холодные мурашки... Я читал об уничтожении планетных систем
в романе Снегова "Люди как боги", однако тогда это была интересная,
захватывающая дух фантастика...
   - Бывает, - вздохнула Луэлла. - Это правда. Я видела много планет,
которые погибли в войнах, но кшакши будут пострашнее любой войны.
Представьте:
   была планете, там жили люди, а теперь на этом месте пустота... А ты,
Андрей, говоришь, "Люди как боги", " Сто лет тому вперед". - Я ничего не
говорил, просто Луэлла, как всегда, прочитала мои мысли. - Да пока вы
станете как боги, от вас не останется даже воспоминаний! А ты продолжаешь
читать глупые фантастические книжки, написанные глупыми писателями,
которые умеют придумывать разную ерунду, но ничего не знают... Хотя... -
Луэлла запнулась. - Если посмотреть с другой стороны... Фантастика- это
мечта. Мечта о счастье. Я знаю: вы, земляне, очень любите мечтать о
будущем. А мы, ауэйцы, уже давно ни о чем не мечтаем. "У нас все есть! Мы
самая счастливая планета!" - только и слышится отовсюду. Но не буду об
этом... Противно... Земле еще предстоит добиться своего счастья, но мне
очень не хочется, чтобы оно было похоже на наше. У вас должно быть ваше
счастливое будущее... Если... если ваша планета через час не исчезнет.
   Луэлла замолчала. Молчал и я, молчала и Фиделина. Во дворе застыла
неприятная, напряженная тишина. Снег уже кончил идти, и фонари освещали
преобразившийся двор. Все вокруг - скамейки, деревья, гаражи, хоккейная
коробка и детская площадка с качелями и спортивным городком - спряталось
под белым, играющим синевой, покрывалом. Облака рассеялись, и на небе
снова показались звезды. Они слабо мерцали, переливаясь радужными бликами,
и, казалось, звали нас к себе, манили в неведомые дали. И не хотелось
думать ни о чем плохом.
   Но на душе было тяжело и тоскливо. И не хотелось верить, что может
случиться так, что некому будет Но человек устроен так, что никогда не
верит в собственную смерть.
   Даже когда умирают другие...
   - За что они нас так, Мари? - тихо спросила Фиделина. Мне показалось,
что ее голос звучал плаксиво. - Что мы им сделали?
   - Кшакшам неведомы никакие чувства. В том числе и чувство жалости, -
сурово ответила Луэлла.
   - Но ведь мы не умрем, Мари? - умоляюще спросила Фиделина. Кажется, в
глазах у нее действительно появились слезы. - Правда ведь, что мы не
умрем? Правда, что ничего не случится? Ты же говорила, что твоя планета
очень сильная, и вы поможете нам, правда?
   Луэлла вздрогнула, услышав последние слова. Ее словно током ударило.
Она побледнела, ее лицо сделалось белее снега, и она отвернулась от нас. И
ответила сквозь зубы:
   - Нет. Никто вам не поможет. Ауэя никогда не вмешивается в дела других
планет. Ауэя давно уже отгородилась от всех мощным силовым полем, и никто,
даже кшакши, не могут нарушить наш покой. Поэтому мы и есть самое
счастливое человечество во всей Галактике, - Луэлла горько усмехнулась. -
Самое-самое счастливое. Счастливее некуда. А вот вы, земляне... Знаете,
Земля не первая и не последняя планета, которая может стать жертвой
научных экспериментов кшакшей. В Галактике миллионы населенных планет,
кшакшам и нам хватит не на одну тысячу лет. Кшакшам - чтобы
экспериментировать с пространством, нам -изучать свою историю на примере
жизни других миров. Поэтому, если не станет Земли, в Галактике ровным
счетом ничего не изменится. И на Ауэе тоже. У нас никто не заметит, что
погибла одна из миллионов планет. Мало ли звезд и планет исчезают во
Вселенной почти ежедневно...
   - Какие страшные ты вещи говоришь, Мари, - дрожащим голосом сказала
Фиделина. Ее лицо было неестественно бледным, в черных глазах застыл страх.
   - Поверьте мне, друзья, что все гораздо страшнее, чем вам может
показаться, - ответила Луэлла.
   - Ты хочешь сказать, что у нас нет никакой надежды? - спросила Фиделина.
   - Я хочу сказать, - ответила Луэлла, - что вы не знаете...
   И смолкла, не закончив фразы. Посмотрела на меня. Или сквозь меня...
   взгляд у нее сделался неприятным: стеклянным, безжизненным. Наверное, -
почему-то подумалось мне, - так смотрят умершие люди, когда им еще не
закрыли глаза. Я почувствовал суеверный ужас, по спине поползли холодные
мурашки... Захотелось отвернуться и вообще уйти. Было трудно поверить, что
всего три месяца назад Луэлла считалась самой живой и веселой девчонкой в
иностранном дворе.
   - Взгляните, - раздался в глухой тишине слабый голос Луэллы. - Сейчас
вечер, люди пришли домой, в их окнах горит свет... - она плавно обвела
рукой вокруг себя, показывая на ярко освещенные окна в окружавших двор
панельных пятиэтажках. - Понимаете, на Земле сейчас никто ничего не знает.
   Люди отдыхают, смотрят телевизор, читают книги, строят планы на
завтрашний день. И не догадываются о том, что этого дня у них уже никогда
не будет.
   Что они попросту исчезнут, не успев осознать, что умирают...
   - Значит, нет никакой надежды? - повторил я вопрос Фиделины. - Это...
   конец?
   Человек устроен так, что в его душе живет постоянный страх перед
небытием.
   Перед неизбежным концом. Перед смертью... Но человек не хочет умирать.
Он хочет жить. Жить любой ценой...
   Жажда жизни у человека сильнее всех других чувств.
   Потому что смерть - это очень страшно...
   Особенно такая смерть, когда не только от тебя, но и от всех людей,
живущих на Земле, не остается ничего. Даже памяти...
   Но я не верил в свою смерть. Я вообще не верил, что могу когда-нибудь
умереть. Не верил в смерть кубинки Фиделины, в смерть планеты Земля. Мне
почему-то казалось, что я сейчас читаю очередной фантастический роман,
героями которого неожиданно стал я сам и мои друзья. В таких книгах помощь
всегда приходит в последний момент, когда потеряна последняя надежда на
спасение, и остается только одно - собраться духом, чтобы достойно
встретить неизбежный конец. Но неожиданно прилетают на разгоряченных
бешеной скачкой взмыленных конях бесстрашные спасатели, держа наперевес
острые шпаги, разбивают ненавистных врагов, захватывают их в позорный плен
и освобождают исстрадавшихся пленников, уже взошедших на эшафот,
освещенный утренними лучами солнца...
   Но больше всего происходившее сейчас походило на сон. На страшный,
кошмарный сон, злые чары которого должны будут непременно рассеяться, едва
желтые лучи зазолотят горизонт. И, проснувшись, я с улыбкой вспомню свои
жуткие ночные страхи...
   - Надежда есть, - выдохнула Луэлла. Но этот вздох не был вздохом
облегчения. - Надежда есть, но...
   - Что? - я порывисто схватил Луэллу за рукав. И почувствовал, что моей
ладони коснулись чьи-то холодные пальцы. Фиделина ... Она почему-то
решила, что в моих силах защитить ее от всех космических невзгод. Я же сам
потерял голову от подступавшего куда-то к желудку холодного страха.
   А Фиделина, отчего-то уверенная, что я никому не дам ее в обиду,
близко-близко придвинулась ко мне, ища защиту...
   - Когда я узнала, что грозит Земле, - сказала Луэлла, - я связалась с
Главным Советом Ауэи и сказала, что нужно что-то делать. Меня там приняли
за сумасшедшую... Сказали, что я зря паникую, потому что Земля расположена
в другом конце Галактики и безопасности Ауэи ничего не угрожает.
   " Но ведь на Земле живут люди, - пыталась я убедить членов Совета, - я
жила среди них..."
   "Мы не понимаем вас, девушка, - сказал мне глава Совета, - что вы от
нас хотите?"
   "На Земле живут люди, которые могут погибнуть!- повторила я. - Я жила
среди них..."
   "Люди живут на многих планетах. Они везде одинаковы", - был сухой
ответ, который прозвучал как безжалостный приговор Земле.
   Но я не теряла надежды...
   Думала, что мне удастся уговорить их...
   "Почему вы не хотите помочь Земле? Это ведь так просто - поставить у
Земли защитное поле..." - говорила я.
   "А зачем? - спрашивали у меня, искренне удивляясь моей дремучести. -
Разве тебе не известно, что судьба нашего счастливого мира совсем не
зависит от существования Земли или еще каких-нибудь планет? Ауэя
всемогуща, кшакши никогда не смогут нам сделать ничего плохого..."
   "Но зачем вы тогда посылали меня на Землю, зачем я жила среди людей,
изучала их жизнь?" - чуть не плача, спрашивала я.
   "Это было нужно для счастливого развития Ауэи. Ты сделала нужное дело,
и общество уже отблагодарило тебя, позволив многое из того, что неведомо
многим твоим ровесникам, " - ответили мне.
   "Но мы же еще так мало знаем о Земле! Там хватит работы не на один
десяток лет!"- пыталась я подойти с этой стороны.
   "Земля нас больше не интересует. Есть много других планет для
исследований. А кшакши нас не волнуют. Они никогда не смогут разрушить
наше счастье..."
   Я больше не могла говорить с этим тупоголовым чиновником Совета и,
придя домой, со злости расколошматила все экраны, расколотила о стену
браслет с личным кодом, который обязаны носить ауэйцы с самого рождения.
   Избавившись от браслета, я стала свободна. Мои мысли и чувства
перестали быть достоянием Департамента Счастья.
   Я проникла на мощный космолет класса "НУЛЬ-Т", телепортировалась в
Солнечную систему, за орбиту Плутона, чтобы меня не увидели в земной
телескоп. Я думаю, меня должны искать, потому что я стала чрезвычайно
опасной для стабильности счастливой Ауэи. Если каждый начнет разбивать
свои браслеты... Когда я вернусь... если меня вернут, то скорее всего,
нейтрализуют. А это намного хуже смерти... Но сейчас я еще здесь, и мне
никто не сможет помешать. Никто не станет вылавливать сумасшедшую беглянку
на Земле, в той точке пространства, которое вскоре станет совсем другим.
   На моей планете живут разумные люди, они не станут направлять в опасную
зону орбитальный перехватчик-крепость, чтобы выловить малолетнюю
сумасшедшую преступницу... Поэтому мне никто не помешает осуществить
задуманное. Я сделаю то, что решила сделать, когда убегала с Ауэи. Я
вернусь на корабль, включу отражатели локального энергетического поля, и
когда луч кшакшей достигнет границ Солнечной системы, поставлю космолет на
его пути. И Земля будет жить...
   - Но ведь ты можешь... - начала Фиделина, но смолкла, не решившись
выговорить очевидное слово.
   - Si. No hay otra salida, - почему-то по-испански ответила Луэлла. Но я
понял, что она сказала: "Да. Другого выхода нет..."
   Другого выхода нет. По-испански эти слова звучали чуть резче. И
звонче...
   Как величественное "No pasaran!" - "Они не пройдут". Как громогласное
"Libertad o muerte!" - "Свобода или смерть!"
   Другого выхода нет...
   Луэлла пронзила меня печальным, но вместе с тем решительным взглядом
потускневших черных глаз. И мне показалось, что хотя она сейчас и стоит
рядом с нами, но на самом деле находится очень далеко от нас. "Вы же не
маленькие, - говорил ее отстраненный взгляд, - вы же все понимаете..."
   - Зачем, Мари? Не надо... - умоляюще сложила на груди руки Фиделина. -
Вдруг ты... не сможешь вернуться?
   - Надо, Фиде, - спокойно, но твердо ответила Луэлла. - Я должна это
сделать...
   И повторила тоже самое по-испански:
   - Tengo que hacerlo...
   Видимо, ей чем-то полюбился этот мелодичный и искренний земной язык.
Язык кубинских барбудос...
   И, услышав резкие звуки испанского языка, похожие на удары боевых
индейских барабанов, я понял, что Луэлла давно уже для себя все решила.
   Решила, когда уводила к Земле боевой звездолет. А может быть, она
приняла решение еще раньше... Возможно, ей тяжело далось это решение -
пойти на разрыв со своей родной планетой, но переубеждать Луэллу было
бессмысленно.
   Следующие слова Луэллы только подтвердили мое предположение:
   - Надо, друзья. У меня нет другого выхода. Моя планета не хочет вам
помочь, потому что нас это не касается. Значит, все должно сделать я сама.
   Yo misma, - добавила она по-испански. Будто этот язык придавал ей
необходимые силы...
   И действительно, тихий голос Луэллы окреп, отвердел, сделался почти
стальным, одновременно оставаясь прежним - мелодичным, искренним и добрым.
   Луэлла говорила, мешая русские и испанские слова, одну и ту же мысль
повторяя дважды - по-русски и по-испански. Словно пробовала слова на вкус,
пытаясь сравнить, как они звучат на разных языках. Иногда в эту сбивчивую
речь вкрапливались непонятные, немного похожие на испанские, слова. Но то
была не испанская речь. Наверное, это был родной язык Луэллы. Язык планеты
Ауэя. Планеты, которая, подобно злой мачехе, отвергла нелюбимое дитя,
бросила эту темноволосую хрупкую девушку на произвол судьбы, оставив
наедине со вселенскими проблемами, решить которые было ей явно не по
плечу...
   Но, затаив обиду на своих соотечественников-ауэйцев, которые могли,
если бы захотели, помочь ей, Луэлла не захотела рвать все нити, которые
связывали ее с родной планетой. И потому в ее взволнованную речь
проскальзывали певучие ауэйские слова. Чуть похожие на легкие мелодичные
звуки скрипки, печально поющей последнюю песню в умелых руках музыканта...
   - Знаете, друзья, я полюбила Землю. Как свою родную планету... Когда я
вернулась домой, на счастливую и стабильную Ауэю, то очень скучала по
Земле. Скучала по своим друзьям... Вспоминала вас... Я часто смотрела на
звездное небо, искала там созвездие Желтой Стрелы. Смотрела на маленькую
желтую звездочку на острие созвездия. На ваше Солнце... Иногда мне даже
казалось, что я вижу Землю. Никто на моей планете не понимал, что я нашла
на этой отсталой и дикой планете, раздираемой войнами и разделенной на
десятки государств. Да разве могли они понять, что я нашла на Земле
друзей! Нашла друзей, чтобы потерять их навсегда. Технически мне ничего не
стоило вернуться на Землю, но это было запрещено, и нарушителя ждала
строгая кара. Никто без особого на то разрешения не может покинуть Ауэю.
   Нужно разрешение Главного Совета. Только немногим удается на время
покидать планету. Мне повезло. Я побывала на Земле. И теперь жалею, что не
осталась на вашей планете. Потому что Земля - самая прекрасная планета во
Вселенной. Прекрасны леса и поля Земли, реки и моря, степи и пустыни.
   Прекрасны города Земли, старые и новые. Прекрасны люди, жители этих
городов. Прекрасен кубинский город Камагуэй, где живешь ты, Фиделина. Куда
ты скоро должна вернуться... Я никогда не была в Камагуэе, но ты мне
рассказывала, какой он красивый... Ты звала меня в гости. Но я, видимо,
уже никогда не побываю ни в Камагуэе, ни в Гаване, ни на Кубе вообще. Но
знаешь, Фиде, я все-таки чувствую себя кубинкой. Особенно сейчас... Мне
кажется, что я всегда жила на Кубе, а Ауэя приснилась мне в страшном
сне... Андрей, ну не надо так грустно на меня смотреть. Не надо, все будет
хорошо. И большое тебе спасибо за то, что ты открыл мне Староволжск. Ты
показал мне его историю, которая и по сей день живет в его старинных домах
и церквах, в названиях улиц и переулков. Вернувшись на Ауэю, я много раз
мысленно возвращалась в Староволжск, ходила по Набережной и Затверечью, по
переулкам Морозовского городка... Да, он очень красив, твой город!.. - на
мгновенье Луэлла смолкла, словно хотела перевести дыхание. А затем
воскликнула с неподдельной горечью в голосе:
   - И разве можно допустить, чтобы этот замечательный город, чтобы сотни
и тысячи других городов, столь же прекрасных и неповторимых, какие-то
безумцы превратили в ничто? Разве можно допустить, чтобы дикие орды
галактических экспериментаторов в один миг погубили миллиарды людей?
   Поэтому я любой ценой сделаю то, что должна сделать...
   - А если ты не успеешь? - спросил я. - Вдруг луч кшакшей ударит по
Земле прямо сейчас?
   - Не бойся, - ответила Луэлла. - Луч достигнет Земли ровно - она
посмотрела на наручные часы. Часы, кстати, были не инопланетные, а вполне
земные. "Электроника-5". Такие часы носили все кубинцы "иностранного
двора", -ровно через двадцать шесть минут. Земля войдет в расчетную точку
именно в это время, не раньше и не позже. К счастью, кшакши пока еще не
могут по своему усмотрению изменять законы физики. Так что бояться
нечего... Не плач, Фиде, не надо... ты же кубинка. Как и я... А кубинцы не
плачут, когда им грустно и больно. Не надо плакать, Фиделина, я вернусь к
вам. На Ауэю мне теперь дороги нет, я преступила Закон - вмешалась не в
свое дело. Теперь я преступница. Разбила личный браслет... Если каждый
ауэец начнет разбивать личные браслеты, не будет тогда стабильности и
счастья на благословенной Ауэе. Ладно, все это ерунда, я прекрасно знала,
на что иду, что меня ждет, когда я вернусь на Ауэю. Но я туда не вернусь.
   Если со мной ничего не случится, я останусь на Земле. На моем корабле
есть синтезатор силового поля и небольшой отражатель. Может быть, он
рассеет смертоносный луч в пространстве, и мой корабль уцелеет...
   - Мари, можно, я полечу с тобой? - спросила Фиделина, всхлипывая.
   И я поразился смелости Фиделины. Мне такая мысль даже в голову не могла
прийти. Я уже смирился с тем, что Луэлла полетит спасать Землю от кшакшей,
и что она может погибнуть. Жалко, конечно... Но я понимал, что погибнет не
та двенадцатилетняя девочка, которой Луэлла была несколько месяцев назад.
   Она повзрослела, превратилась во взрослую девушку, с которой я не знал,
как себя вести. Я уже никогда не смог бы вести себя с ней по-прежнему. А
как вести себя по-другому, я не знал. И если бы эта, новая Луэлла,
куда-нибудь исчезла, снова улетела бы насовсем на свою планету - мне было
бы легче. Потому что я все равно помнил бы прежнюю Луэллу. Прежнюю
Марисель...
   Но Фиделина, видимо, считала по-другому. Мне кажется, она даже и не
заметила, что Луэлла стала старше. Для Фиделина она по-прежнему была
подругой-ровесницей. Или - старшей сестрой...
   Поэтому Фиделина не могла свыкнуться с мыслью, что Луэлла может снова
улететь. Что она может погибнуть... И потому решила остаться со своей
подругой до конца. Самоотверженная она девчонка, эта Фиделинка! Настоящая
кубинка! Как и Луэлла...
   - Нет, Фиде, - качнула головой Луэлла. - Твое место здесь. А это мое
дело.
   Я должна доказать Ауэе, что они не правы. И что... Ладно, это не важно
сейчас... А тебе, Фиделинка, спасибо. Ты настоящий друг. Я знаю, что на
моем месте ты поступила бы точно также. Спасибо. А мне пора на корабль. А
это вам...
   Она вынула из внутреннего кармана своего белоснежного комбинезона
какую-то блестящую черную пластинку размером с ладонь.
   - Это минивизор, - пояснила она. - Вы сможете все увидеть, если
захотите.
   Просто подумайте обо мне... А теперь давайте на всякий случай простимся.
   Луэлла порывисто обняла нас. И поцеловала. Сначала заплаканную
Фиделину. А затем меня... И мне почему-то не стало неловко от ее быстрого
поцелуя...
   Потому что, наверное, это уже было совсем не важно... Не важно, что
Луэлла выросла и стала взрослой девушкой. Все равно она осталась прежней
Марисель...
   Фиделина беззвучно плакала, а у меня в горле застрял противный липкий
ком с острыми шипами. Он упорно двигался внутри меня, сдавливая дыхание и
вызывая слезы...
   Луэлла медленно разжала объятия.
   Отошла от нас на несколько шагов.
   Наткнулась спиной на трансформаторскую будку.
   Неуверенно повела плечами. Оглянулась не препятствие...
   И вытащила еще из какого-то кармана непонятный продолговатый предмет,
похожий на школьный пенал. Долго разглядывала его, словно видела впервые.
   А потом сказала:
   - Ну, мне пора... - она показала на звезды. - Прощайте, друзья.
Извините, если что-то когда-то было не так. Может быть, еще свидимся в
этом мире...
   - Я тебя не забуду. Никогда-никогда... - всхлипывая, говорит Фиделина.
   - Я еще вернусь к вам, - отвечает Луэлла, - мы друзья, а друзья никогда
не должны расставаться навсегда...
   И перед моим взором проходит тот недавний зимний вечер, звездный и
морозный, когда и шел вместе с Фиделиной, и мы вспоминали Луэллу... Я
снова вижу грустные глаза Фиделины и слышу ее тихий вопрос: "Почему друзья
уезжают навсегда, и с ними больше никогда нельзя встретиться?" И мой
неуверенный ответ... Ответ, который знала Луэлла. Потому что она была
уверена в нем...
   А может быть, Луэлла прочитала мысли Фиделины и сказала своей подруге
именно те слова - самые важные в жизни слова - которые она хотела
услышать...
   Луэлла стоит напротив нас, прижавшись спиной к трансформаторной будке.
В ее глазах тлеет теплый огонек дружеского участия, на тонких губах
застыла мягкая и добрая улыбка...
   Такой мы ее и запомнили - в белом комбинезоне на фоне свежевыпавшего
снега, с полугрустной улыбкой и пронзительным взглядом черных глаз...
   Луэлла вскинула к звездному небу руки, выгнула дугой гибкое тело,
облаченное в белый комбинезон, почему-то похожий в этот миг на древние
одеяния ангелов - как их рисовали в старинных храмах. И замерла так в
течение нескольких очень долгих секунд. Луэлла стояла, запрокинув голову и
глядя на звезды. В сгустившейся вокруг полутьме, едва пронзаемой слабым
светом желтых уличных фонарей, она была похожа на тонкий лучик,
отколовшийся от далекой звезды. Маленький, но уверенный в своих силах
лучик, бесстрашно пустившийся в путь через бесконечное пространство,
сквозь мириады световых лет. Всегда готовый отправиться в новый
бесконечный полет, навстречу одной ему ведомой далекой, но верной цели...
   Луэлла крепко держит на вытянутых ладонях беловато-розовый "пенал". И
мне кажется, что она начинает слабо вибрировать и испускать призрачное
голубоватое сияние, наполняя сумрачный воздух терпким запахом озона. А
вокруг Луэллы клубится золотистая снежная метель. И сквозь белую снежную
пыль проступает космическая пустота. И Луэлла, едва успев крикнуть:
   - Я вернусь! - исчезает в этой гулкой пустоте...
    
 XII
  
  
 Мы стоим около огромного, в три обхвата, ветвистого тополя, растущего в
самом центре "иностранного двора".
   Стоим и смотрим на маленький экранчик, появившийся на металлической
пластинке, которую нам дала Луэлла. Пластинка очень маленькая, и мы, чтобы
увидеть изображение, стоим очень близко. Выбившиеся из-под шапки волосы
Фиделины приятно щекочут мою щеку. Но я не обращаю на это внимания...
   Мы смотрим в минивизор и видим черное космическое пространство. В
непроницаемой пустоте зависла огромная конструкция, похожая на гигантскую
серебристую сигару. Космолет, в котором находится Луэлла - догадываюсь я.
   А чуть в стороне, среди неохватного взором огромного количества сияющих
звезд, виднеется очень слабенькая, едва различимая на общем фоне, серая
звездочка. Ее трудно было бы различить на блестящем ковре космического
пространства, в окружении более ярких и заметных звезд, если бы от нее не
тянулся тонкий, похожий на красную нитку, лучик. Луч кшакшей, -
догадываюсь я. Тот самый луч, который должен погубить Землю. Который
должен уничтожить меня и Фиделину...
   Луч медленно движется вперед, к Земле.
   А космолет Луэллы направляется в сторону этого луча.
   Я смотрю на багровую нить и думаю: успеет или не успеет Луэлла
поставить свой корабль на пути этого луча раньше, чем он достигнет Земли?
Успеет - Земля будет жить, а сама Луэлла, возможно, погибнет, если не
выдержат защитные экраны и силовые поля. Если не успеет, и луч хоть на
долю мгновенья опередит ее - то Луэлла останется жива, а Земля, моя
планета, вместе со всеми людьми, включая меня и Фиделину, кубинскую
девочку, чьи мягкие волосы так приятно щекочут мое лицо, исчезнет,
распадется на мельчайшие частицы межзвездного вещества, которые будут
кружить вокруг осиротевшего Солнца наподобие астероидов между орбитами
Юпитера и Марса, оставшихся после гибели легендарного Фаэтона...
   И кто знает, может быть, Фаэтон тоже когда-то стал беззащитной жертвой
каких-то межзвездных экспериментаторов? И люди, населявшие эту планету,
погибли, так и не успев понять, откуда и почему пришла смерть?
   Избави бог Землю от подобной участи...
   Корабль Луэллы медленно приближается к кроваво-красному лучу...
   А луч неумолимо несется ей навстречу. Или Земля, или Луэлла - именно
так сейчас стоит вопрос. Третьего не дано в этой безжалостно-яростной
схватке.
   Но я не хочу, чтобы Луэлла погибла! Чтобы она умерла... Пусть она
повзрослела, пусть стала другой - но ведь она та же самая Марисель! Та
кубинская девочка, которая мне немного нравилась. Которую мне нравилось
дергать за длинные черные волосы цвета воронова крыла, с которой мне
нравилось просто разговаривать... Неужели ничего нельзя изменить?
   И Фиделина тоже не хочет, чтобы Луэлла умерла. Ее лицо, мокрое от слез,
почти перед моими глазами. И так как наши головы, склоненные над небольшим
экраном, почти соприкасаются, то я чувствую на своих щеках соленую влагу
слез Фиделины. Я понимаю чувства Фиделины, я все понимаю... Всего три
месяца назад она и Марисель были верными подругами, подругами не разлей
вода. Одна без другой шагу не могла ступить, их во дворе даже прозвали
"Сиамскими близнецами"...
   Наверное, поэтому, когда Марисель-Луэлла решила встретить врагов Земли
лицом к лицу, Фиделина, не раздумывая, решила быть рядом. Фиделина не
могла не понимать, что ожидает Луэллу в черной космической пустоте, но не
могла бросить свою верную подругу. Фиделина - кубинка, а кубинцы не
предают друзей в минуты опасности. Или, быть может, Фиделина отчего-то
решила, что Марисель ничего не грозит. На космолете установлены мощные
отражатели и установки силового поля. Они наверняка рассеют все
смертоносные лучи, которые, потеряв свою злую силу, станут не опаснее
лучей летнего солнца. Или отражатели вообще отправят их назад, в пиратское
логово злодеев-кшакшей, которых убьет их же собственное оружие... Потому
что не нужно рыть ямы другим!
   И Марисель вернется на Землю. Вместе с Фиделиной... И будут они ощущать
себя спасителями человечества, эти две маленькие хрупкие девочки...
   Как это было бы здорово!
   А вот и сама Земля показалась на крошечном экранчике минивизора.
   Земля! Я вижу свою планету целиком. Вижу как бы со стороны, словно сам
лечу в космическом корабле.
   Вижу Землю, разноцветную планету...
   Белую - цвета облаков и арктических льдов.
   Зеленую - цвета лесов и полей.
   Желтую - цвета гор и пустынь.
   И - голубую. Цвета рек, морей, океанов. Голубой цвет везде - на севере
и на юге, на западе и на востоке. Голубизна и вокруг Земли. Нежным сиянием
она как бы окаймляет планету...
   "В небесах торжественно и чудно, Спит Земля в сиянье голубом..."-
пришли мне на память строки Лермонтова.
   Интересно, - мелькнула недоуменная мысль, - как он узнал? Ведь тогда
еще не летали в космос...
   Но эта мысль тут же исчезла, уступив место другим вопросам и проблемам.
   Земля сейчас крепко спит. Спит и не знает, какую страшную участь
уготовили ей никому неведомые кшакши. Не знает, что Луэлла, девушка с
планеты Ауэя, хочет сберечь этот хрупкий голубой сон Земли.
   Земля медленно движется по привычной орбите, и жизнь на нашей планете
идет своим чередом. Рождаются новые люди. Работают фабрики и заводы.
Ученые сидят в лабораториях и делают мудрые научные открытия. Строители
создают новые города, возводят электростанции, осушают гнилые болота и
орошают безводные пустыни. Геологи бродят по тайге, ищут полезные
ископаемые.
   Археологи раскапывают развалины древних цивилизаций. Реставраторы
бережно воссоздают живописные полотна и шедевры зодчества. Писатели пишут
книги, политики ругаются в парламентах.
   И люди и дальше будут заниматься прежними делами, и жизнь на Земле и
дальше будет идти своим чередом. Правда, спасенное от небытия человечество
никогда ничего не узнает о своей инопланетной спасительнице, девушке
Луэлле с планеты Ауэя, не сложит о ней гордые песни и не поставит
памятники во всех столицах Земли.
   А впрочем... зачем? Все равно никто не поверит. Даже если узнает...
   .. Я по-прежнему смотрю на экран минивизора. И вижу космический корабль
Луэллы, который медленно двигается к кроваво-красному лучу.
   И чувствую, что смертоносный луч бежит навстречу Земле гораздо быстрее.
   Еще немного - и он настигнет мою планету...
   Но почему Луэлла медлит?
   Неужели она не видит, что...
   "Она не успеет," - холодной молнией пронзает мозг ледяная мысль.
   Она не успеет, и исчезнет Земля, моя голубая планета. Исчезнут реки и
озера, города и поселки...
   Не будет моего города, который я очень люблю.
   Не будет нашего "иностранного двора", где царит чистая и бескорыстная
дружба детей, приехавших в наш город из разных стран, расположенных на
разных континентах.
   Не будет гигантского столетнего тополя в центре двора, под сенью
которого стоит скамейка, у которой в свободное от уроков время собираются
обитатели "кубинского двора" и их русские друзья.
   Не будет ничего...
   Не будет Фиделины.
   Не будет меня...
   Никого и ничего не будет в этом маленьком уголке огромной Вселенной.
   "Луэлла, ну быстрей же, быстрей! - шепчу я сухими от холодного страха
губами. О том, что Луэлла может погибнуть, я стараюсь не думать. - Они же
близко, ну побыстрее... Ну, еще немножко..."
   Да, луч кшакшей уже совсем рядом с Землей. Мне даже начинает казаться,
что зимний вечерний воздух стал чуть теплее - настолько жаркое дыхание у
этого красного луча...
   А что же будет, когда он коснется планеты?
   .. Она успела. Серебристая сигара космолета возникла между лучом
кшакшей и Землей как раз в тот неуловимый миг, когда, казалось, ничего уже
не мешало ему проткнуть насквозь обреченную на заклание во имя науки
беззащитную планету.
   Ослепительно-яркая вспышка, как от термоядерного взрыва, на несколько
секунд озарила маленький экран минивизора. От этой ненормальной белизны
стало больно глазам, и я крепко зажмурился. Но продолжал видеть слепящее
взгляд белое пространство...
   А когда я снова открыл глаза, то уже не увидел на экране ни Земли, ни
звезд, ни красного луча, ни корабля Луэллы. Экран был мертв. Передо мной
мрачно серебрилась матовая пустота.
   - Все, - прошептала Фиделина. - Все, Андрей...
   Она бессильно опустилась на снег, закрыла лицо ладонями и дала полную
волю слезам.
   Фиделина безудержно плакала, словно было уже ясно, что Марисель не
вернется. Что она погибла... А я стоял над Фиделиной и не знал, что
сказать ей, как утешить эту кубинскую девочку, такую слабую и
беззащитную...
   - Фиделина, - тихо позвал я. Но она не услышала. Наверное, нужно было
позвать громче...
   Тогда я поднял со снега выпавший из рук Фиделины минивизор и тупо
уставился в матовую пустоту.
   Я ждал, когда экран оживет, и я увижу на нем смуглое лицо Марисель,
усталое после напряженного боя. Все-таки защитные экраны должны были
спасти ее от безжалостного луча... И стоит мне подумать о Марисель, как
она появится на экране, кокетливо пригладит развивающиеся на ветру густые
черные волосы и хитро посмотрит мне в глаза обжигающим взглядом. И в ее
зрачках я увижу прежнее детское озорство и девчоночье лукавство...
   Но сколько я не смотрел на экран, сколько ни нажимал на рельефную
выпуклость сбоку - все было тщетно. Минивизор не оживал. И не было
Луэллы...
   И горько плакала, сидя на холодном снегу, закрыв лицо ладонями,
Фиделина.
   Но я еще чего-то ждал. Ждал, когда Луэлла появится на экране. Ждал,
когда она улыбнется и скажет: "Ну, вот и все... Кшакшей больше нет, их
убил их собственный луч. А я жива и здорова..."
   И весело рассмеется. Весело и заразительно, как умеют смеяться только
красивые кубинские девчонки...
   И Фиделина сразу перестанет плакать. Она мигом вытрет слезы и тоже
засмеется. И ее грустные глаза нежно озарит теплая светозарная улыбка...
   А потом, когда наступит утро, Марисель появится здесь, в "иностранном
дворе".
   Она тихо-тихо подкрадется ко мне сзади.
   И ни я, ни Фиделина ничего не услышим.
   И Марисель закроет мне глаза своими маленькими ладошками. И спросит,
слегка изменив голос: "Кто?". - "Не знаю, - отвечу я. Хотя сразу узнаю
Марисель, потому что только она любила так разыгрывать меня. Ей очень
нравилось, когда я угадывал ее имя... но не сразу, а спустя несколько
попыток, иначе будет неинтересно играть... И потому я сделаю вид, что не
узнал сразу Марисель, и долго-долго буду называть разные кубинские имена.
   У кубинцев очень красивые имена, я люблю их произносить вслух,
растягивая гласные... А еще мне очень приятно, что Марисель закрыла мне
глаза своими ладонями. Руки у нее теплые, нежные, они приятно щекочут мне
лицо, и я готов долго не отгадывать ее имя, лишь бы стоять и стоять вот
так...
   И я буду долго-долго называть разные кубинские имена. Какие помню...
   А Фиделина будет стоять рядом и лукаво подмигивать Марисель, громко
кричать, прыгая вокруг меня: "Не угадал! Не угадал!"- когда я в очередной
раз скажу неправильное имя. Фиделине тоже нравится эта игра... и пусть она
длится долго-долго. Почти бесконечно... Я не хочу прерывать эту игру,
потому что боюсь, что когда я оглянусь, за моей спиной окажется не
Марисель. Не Луэлла...
   И когда придет время назвать единственное оставшееся имя, и я скажу:
   "Марисель..." - то замру в тревожном ожидании, боясь услышать
убийственно короткое слово - "Нет!".
   И когда раздастся веселое: "Угадал!" - я пойму, что стал самым
счастливым человеком на свете...
   Марисель медленно снимет ладони с моего лица. И я увижу ее, навсегда
вернувшуюся на Землю инопланетянку. И пойму, что она стала прежней.
   Прежней кубинской девочкой двенадцати лет... Время как-то изменило
течение свое, и теперь Марисель еще долго не станет взрослой девушкой...
   А потом мы втроем отправимся в центр города, и я снова буду
рассказывать своим кубинским друзьям об истории Староволжска, об
архитектурных памятниках, - в том числе и о тех, которые не сохранились до
наших дней, потому что их не сумели или не захотели сберечь люди...
   И мы снова окажемся у церкви Белая Троица. И я опять расскажу Марисель
удивительную историю этого древнего храма, самого старого в Староволжске,
и она снова будет допытываться: "А почему литовцы не разрушили эту
церковь?". Марисель, конечно же, не хочет, чтобы церковь была разрушена.
   Просто ей, всю жизнь прожившей на мирной и счастливой планете, трудно
понять, почему русские люди предпочли героическую смерть позорному
плену... У нее ведь была задача - узнать как можно больше фактов из жизни
землян и поведать свои знания ученым Ауэи. Родная планета Луэллы когда-то
потеряла свою историческую память, и теперь они вынуждены побираться по
соседним мирам, чтобы суметь понять свое прошлое, которого сейчас у них
нет. И, наверное, никогда и не было... А если и было, то наверняка не
такое, как их настоящее. Намного лучше настоящего. Прошлое всегда лучше
настоящего, и в своем прошлом земляки Луэллы наверняка жили полноценной
жизнью, с заботами и тревогами, мечтали о счастье, и не прятались от
проблем в огромный всепланетный футляр, который называется энергетическим
полем.
   И зла во Вселенной было, наверное, намного меньше...
   Надо будет спросить у Марисель, когда мы снова будем стоять у Белой
Троицы.
   А потом поинтересоваться невзначай, что она думает об этом. Спросить,
что такое добро и зло, и чем ее понимание этих философских категорий
отличается от общепринятого на Ауэе.
   Надеюсь, Луэлла сможет ответить на столь непростые вопросы...
   А потом настанет вечер, и мы вернемся во двор. И встретим там болгарку
Снежану, поляка Дарика, кубинцев Винстона, Лисету, Алехандро, Дамарис и ее
маленького братишку Рауля.
   Весь двор соберется вместе.
   Так бывает всегда, когда сделаны уроки и нет других занятий...
   Вместе с нами будет Танька Громова, которая написала новую главу своего
бесконечного фантастического романа и, снедаемая авторским тщеславием,
готовится вынести свое творение на суд друзей. Она специально ждала, когда
приду я и Фиделина. Без нас она ничего не начнет читать...
   И когда мы придем во двор, я с удивлением замечу своего заклятого врага
- Ленку Воронюк. Она смирила свою невыносимую гордыню и помирилась со
Снежаной, и теперь будет приходить во двор. Как и раньше... Правда, Ленка
все равно останется старостой моего класса, но я не буду на нее в обиде -
ведь она думает не о себе, а обо всей школе. Помогает учителям...
   Все, конечно же, удивятся, когда увидят Марисель.
   А я скажу, что она снова приехала. И теперь уже никуда не уедет. Потому
что не было никакой инопланетянки Луэллы, которая три месяца назад улетела
на Ауэю.
   А раз так, то никто не убегал с уборки кабинета к Старому мосту, чтобы
проститься с ней. Потому что никто не улетал ни на какую планету.
   И никто сейчас не спасал Землю от кшакшей. Зачем ее спасать? Что может
угрожать нашей прекрасной планете, кроме самих людей, которые думают
только о том, чтобы поскорее превратить ее в безжизненную пустыню? Просто
я так люблю фантастику, что когда Марисель уехала, придумал про нее
фантастическую историю. И нафантазировался до того, что она погибла,
спасая землю.
   А Марисель и не знает о моих фантазиях, потому что уже три месяца живет
на Кубе. Только почему-то не пишет ни мне, ни Фиделине.
   Да, конечно же, Марисель сейчас на Кубе. Она же обычная кубинка, дочь
военного, которого правительство его страны направило в нашу военную
академию. И когда срок его обучения в Советском Союзе истек, он вернулся к
себе домой. И Марисель уехала вместе с ним... Все кубинцы, живущие в
"иностранном дворе" когда-нибудь уезжают. И такова жизнь, грустная и
наполненная разлуками. И с этим ничего нельзя поделать...
   Значит, Марисель уехала. А все остальное - сон. Я читал книгу Кира
Булычева, и не заметил, как заснул. И мне приснился страшный, кошмарный
сон. Сон, в котором придуманная мною инопланетянка Луэлла, очень похожая
на повзрослевшую Марисель, погибает, спасая Землю от придуманных мною
кшакшей... Ведь это всегда так бывает, когда придумываешь что-то
нереальное, фантастическое. Твои фантазии кажутся тебе самому чем-то
реальным, взаправдашним, и ты веришь в них, и хочешь, чтобы поверили и
другие...
   "Но - стоп!- остановил я себя. - Что такое? Почему ты так бездарно
утешаешь себя?"
   "Конечно, - ответил я самому себе, - я утешаю себя. Хочу утешить,
успокоить, заставить себя поверить, что Луэлла - сон, фантазия, сказка.
   Потому что я не хочу верить, что ее больше нет. Я успокаиваю себя,
потому что не хочу верить, что Луэллы больше нет..."
   "Но ведь Фиделина не тешит себя сказками с плохим финалом, она искренне
переживает..."
   "Она же девчонка. Я же не могу плакать, как она..."
   "Ты просто не хочешь..." - был ответ.
   Мой внутренний голос был прав. Я обманывал себя. Я знал, что Луэлла
была.
   Что было еще очень многое. Был побег с уборки кабинета, за который мне
потом сильно влетело... Но это столь мелкая и незначительная неприятность,
что на нее не стоит вовсе обращать внимания. Потому что рядом больше нет
Луэллы.
   Но она была. И у меня есть доказательство. Блестящая матовая пластинка
размером с ладонь. Минивизор. Чудо инопланетной техники... Мне дала его
несколько минут назад сама Луэлла. Когда улетала... Чтобы я мог видеть,
как она... Да. Несколько минут назад я действительно видел на экране
Луэллу. Вернее, гигантскую сигару космолета, на котором Луэлла смело
летела навстречу смертоносному лучу кшакшей, закрывая собой Землю, хрупкую
голубую планету...
   Минуту назад я все это видел. Теперь не вижу. Ничего... Экран
минивизора мертв, он не передает никакой информации о Луэлле. Потому что
ее...
   Нет!
   Экран мертв.
   Так зачем мне эта серебристая безделушка?
   Я размахнулся и изо всех сил запустил матовую пластинку куда-то вдаль.
Она полетела, вращаясь, как бумеранг, но не вернулась, а упала в сугроб
рядом с хоккейной коробкой.
   - Зачем? - тихо спросила Фиделина. Глаза ее были красными от слез.
   - Не знаю, - ответил я. - Просто...
   И замолчал, не зная, что сказать Фиделине. Как объяснить ей свой
странный поступок. Я на самом деле не понимал, зачем я выкинул этот
прибор, чудо инопланетной техники. Можно было забрать его домой,
разобрать, посмотреть, как он работает.
   Или оставить, как память о Луэлле...
   Но у меня не было никакого желания лезть в сугроб за минивизором. Пусть
лежит там, куда упал. Может быть, кто-нибудь и подберет, если
понадобится...
   Фиделина медленно, словно нехотя, поднялась со снега и села на
скамейку, которая, полузасыпанная снегом, стояла под деревом. Я присел
рядом, смахнув снег.
   - Вот видишь, как, - сказал я, чтобы не молчать.
   - А знаешь, - сказала вдруг Фиделина, - я не верю. Я буду ждать, когда
Мари вернется.
   Даже сейчас, когда Луэллы не было, Фиделина предпочитала называть свою
подругу кубинским именем. Может быть, она и права...
   - Я тоже буду ждать, - ответил я, - но...
   - Мы будем ждать вместе, правда? - со странным воодушевлением говорит
Фиделина. И легко кладет мне на плечо свою невесомую ладонь. - Ведь мы с
тобой друзья, правда?
   - Друзья, - облегченно выдыхаю я.
   И в этот миг откуда-то со стороны притихшего дома, уже почти уснувшего
в ожидании нового дня, доносится тревожный окрик:
   - Фиделина! Donde estas? Ven a casa, ya es tarde!1 Это был голос отца
Фиделины. Было поздно, и он волновался, куда исчезла его дочь.
   - Меня зовут, - вздохнула Фиделина. - Надо идти... Дома, наверное,
волнуются. Я, наверное, не усну сегодня. Никогда не думала, что может
случиться такое... - она тихо всхлипнула. И медленно, словно нехотя,
поднялась со скамейки.
   - Ya voy, ahora!2 - крикнула в темноту Фиделина, чтобы отец не
беспокоился.
   - До завтра, - сказал я.
   - До завтра, - ответила Фиделина.
   - Ты вся заплаканная, - заметил я, - что ты скажешь, если дома спросят?
   - То и скажу, - вздохнула Фиделина.- Про Марисель... Папа у меня
хороший, может быть, поверит...
   - А если не поверит?
   - Не знаю, - снова вздохнула Фиделина. - Ну ладно, пока. Увидимся
завтра...
   И она ушла...
   Я остался один в темном и пустом дворе. На небе ярко мерцали звезды,
искрясь мириадами разноцветных огней. Какие она маленькие, звезды, если
смотреть с Земли! Как песчинки...
   А вблизи они, должно быть, огромные, во много раз больше солнца. И
вокруг них вращаются по своим орбитам планеты - такие же, как Земля... И
там, на планетах, живут люди, которые ничего не знают о Земле.
   И где-то там, среди звезд, в мрачных глубинах Вселенной, затаились,
зализывая раны, злодеи-кшакши...
   Нет! Не нужно думать о них. Ведь они погубили Луэллу...
   Я оглянулся и бросил взор на юг - туда, где ослепительно сияло
созвездие Возничего. И самая главная звезда созвездия - Капелла - светила
ярче всех, затмевая своим веселым светом остальные звезды. Капелла... Или
- Каэлла, как называла Луэлла. Там, у этой звезды - Ауэя. Счастливая
планета, обогнавшая Землю на несколько тысячелетий. Ауэя обогнала Землю,
но не стала от этого человечнее и добрее, несмотря на сверхсветовые
звездолеты и прочие энергетические поля, которые еще предстоит придумать
нам, землянам...
   И на этой счастливой планете жила Луэлла. Мечтала о чем-то своем,
сокровенном мне недоступном. Радовалась, что приносит пользу своему
человечеству, работая на Земле в качестве исследователя людей. И вот
теперь Луэллы нет. Совсем нет... Она исчезла, распавшись на атомы под
безжалостным лучом кшакшей. От Луэллы не осталось ничего, кроме сгустка
невидимых взору атомов, разлетевшихся по Вселенной.
   А звезды надо мной сияют также ярко и весело, словно ничего не
случилось...
   Эх, звезды... Как же вы далеки от Земли! Как вы холодны и равнодушны!
   Равнодушны ко всему, что творится во Вселенной! Равнодушны к судьбам
людей... Вы безразлично взираете с высоты на творящееся в мире зло. Вам
наплевать, что слабый становится добычей сильного, а из-за тупого
бессердечия умирают хорошие и добрые люди. Вы, звезды, сейчас безмятежно
взираете на Землю с космических высот, как взирали миллионы лет назад, и
будете смотреть еще много столетий,- но вам нет никакого дела до того, что
больше нет Луэллы. Инопланетной девушки, которая могла бы жить еще очень
долго, и мы еще очень долго оставались бы друзьями, не замечая так
неожиданно возникшую разницу в возрасте... Вам, звезды, наплевать с вашей
заоблачной высоты на то, что я сейчас чувствую, что творится у меня на
душе, какие безжалостные кошки скребут по груди, безысходной тоской
сдавливая сердце... И Фиделина ушла, оставила меня одного... Ее позвали
домой, и она ушла, сказав только: "Увидимся завтра..." Ей тоже невесело
сейчас, но разве вы поймете это, проклятые газовые шары? Нет, вам никогда
не понять человека, вы чужды людям, их мыслям чувствам, стремлениям - хотя
зажигаете свои приветливые огоньки каждую ночь. Но от вас нет ни тепла, ни
холода. Одно равнодушие... Так зачем вы взираете сейчас на меня своими
насмешливыми глазами? Уйдите, скройтесь с глаз за облака, исчезните
совсем, станьте невидимыми! Вы не имеете права так весело сверкать над
Землей! Я не хочу вас видеть...
   Но звездам действительно было все равно, и они по-прежнему безмятежно
разглядывали с высоты уснувшую Землю, равнодушно подмигивая людям
разноцветными глазками...
   И я не выдержал. Мне стало страшно... И я что есть силы побежал домой.
Мне хотелось только одного - укрыться за прочными панельными стенами
своего дома, чтобы не видеть равнодушных глаз, немых и безучастных
свидетелей недавней катастрофы. Я боялся звезд, мне казалось, что на меня
насмешливо смотрят безжалостные, пустые и холодные глаза кшакшей. И каждый
взгляд - это смертоносный луч, поражающий прямо в сердце. Или бортовые
огни их черных звездолетов. Сейчас они приземлятся на пустынных и сонных
ночных улицах, бесшумно откинув тяжелые черные люки, и из мрачного чрева
вражеских космических машин выбегут вооруженные до зубов инопланетные
захватчики, жестокие и безжалостные. И огни пожаров озарят сонный город...
   Но ничего не происходило. Не было вражеских звездолетов, которые
придумал я сам. Поздний вечер был безмятежно тих, и мир оставался прежним.
   Только в этом мире не было Луэллы...
 
 
   XIII
 
 
   ...Нет, наверное, на Земле такого человека, который не любил бы подолгу
смотреть на черное ночное небо, усеянное мириадами звезд. Звезды издревле
влекут к себе человека. Влекут красотой и недоступностью. А еще - тайной:
   есть ли там, около этих далеких солнц, жизнь? Одиноки ли мы во
Вселенной?
   И если не одиноки, то каковы они, наши братья по разуму? Похожи ли они
на нас? Сможем ли мы когда-нибудь встретиться с ними? И если эта встреча
когда-нибудь состоится, поймем ли мы наших космических братьев?
   Но сколько ни смотри в ночное небо, сколько ни вглядывайся в
причудливые рисунки созвездий, ответов на эти и другие вопросы ты никогда
не найдешь.
   Звезды умеют хранить свои тайны и не спешат доверять их людям...
   Я тоже люблю смотреть на звезды. Часто, как только стемнеет, я выхожу
на балкон и ищу в темном небе Капеллу, самую яркую звезду в созвездии
Возничего. Смотрю и вспоминаю Луэллу, девочку с этой далекой звезды.
   Девочку, которая когда-то, много лет назад, возможно, жила на Земле. В
Староволжске... Девочку, с которой я дружил. Девочку, которая навсегда
осталась в моей памяти...
   А потом я ухожу в комнату, достаю из книжного шкафа альбом с
фотографиями.
   И смотрю на фото, которое подарила мне эта девочка. Кубинская девочка с
красивым и звучным, как добрая мелодия, именем - Марисель Ландровес.
   Смуглолицая кубинка с густой копной черных волос, волнами спадающих на
узкие плечи. Кубинская девчонка, выдумщица и фантазерка, которая однажды
сказала мне, пряча ликующую усмешку в хитринках агатовых зрачков, что она
прилетела с другой планеты. Прошли годы, и сама Марисель, наверное, давно
уже забыла свои слова, случайно сказанные во время веселой детской игры.
   Слова, в правдивость которых почему-то хотелось поверить сразу. Они
почему-то запали мне в душу, и когда Марисель уехала на Кубу, появилась
эта грустная сказка. А может быть, совсем и не сказка...
   И вот я держу в руках фотографию. Марисель и ее подруга Фиделина сняты
во весь рост. Они стоят на фоне старинного дворца, построенного двести лет
назад по повелению Екатерины Второй. Путешествуя из Петербурга в Москву,
великая русская императрица любила останавливаться в древнем Староволжске.
   Фотография была сделана в июне 1983 года. Когда мы вместе ходили по
залитым горячим летним солнцам улицам города, рассматривая старинные
здания. Вернее, здания рассматривали девчата, а я рассказывал им о том.
   Что я знаю о тех исторических памятниках, мимо которых мы проходили.
   На площади перед дворцом к нам подошел фотограф, молодой веселый парень
с добрым взглядом синих глаз. И предложил сфотографироваться. Он еще
как-то странно подмигнул мне, словно мы были знакомы...
   Фотографироваться я не стал. А вот девчата согласились.
   И вот передо мной лежит эта фотография... Она ничуть не изменилась.
Даже не пожелтела, как другие. Такая же новая фотокарточка, как и тогда,
когда мне было тринадцать с небольшим лет. А Марисель и Фиделине - по
двенадцать.
   Кажется, это было только вчера...
   Но нет! Это было очень давно. Я даже не помню, сколько лет прошло. И
оттого вымысел слился с реальностью, и уже трудно отделить быль от выдумки.
   И вот я смотрю, как уже смотрел много раз, на старый снимок - привет из
далекого детства. И вижу двух девочек. Одна - невысокая, в мальчишеской
стрижке, круглолицая, большеглазая. Это Фиделина. Почему-то очень похожая
на Наташу Гусеву - Алису Селезневу из фильма "Гостья из будущего". Другая
- смуглая, черноволосая, с веселыми искорками в черных бусинках зрачков.
   Марисель... На обеих - советские джинсы и футболки. Только на Фиделине
футболка белая, а на Марисель - ярко-красная. Правда, фотография
черно-белая, и поэтому футболка на Марисель кажется темной. Но я хорошо
помню, что Марисель в то лето ходила в красной футболке...
   На футболке видны смутные очертания старинной церкви со множеством
колонн над порталом и двумя башнями по бокам. Над церковью идет надпись
по-испански: "HABANA VIEJA" - то есть "Старая Гавана". Надпись видна
нечетко, можно различить лишь несколько букв. Но это не так уж и важно...
   Я же помню, что Марисель носила красную футболку, на которой был
изображен Кафедральный собор Гаваны, опоясанный надписью на испанском
языке. И хорошо помню, что в тот день, когда Марисель фотографировалась,
на ней была надета именно эта футболка...
   Черные волосы Марисель, не перехваченные ленточкой, разбросал в разные
стороны ветер и она придерживает их рукой, чтобы они не закрывали лицо.
   Марисель стоит вполоборота к Фиделине и весело смеется. Наверное, это я
чем-то насмешил ее...
   Я переворачиваю фотографию и читаю на обратной стороне: "Не испровимому
любителю фонтастики. 6 июня 1983 года. Куба-СССР - дружба". Марисель и
Фиделина ". Фотографию подписывала Марисель. Фиделина стояла рядом и
диктовала по буквам, чтобы Марисель не ошиблась. Но Марисель все равно
написала неверно. С ошибками в двух словах - "неисправимый" и
"фантастика". Их надо бы подправить. Но зачем, если они написаны рукой
Марисель? Значит, так и должно быть...
   Да и чего требовать от двенадцатилетней кубинской девчушки, для которой
русский язык не был родным? Чего требовать от инопланетной девчушки,
которая...
   Впрочем. Я так и не могу сказать с уверенностью, была ли она на самом
деле. Марисель действительно в шутку сказала мне, что она инопланетянка,
но Луэллу придумал я сам, когда уехала Марисель.
   В глухой тоске я бродил по опустевшему "кубинскому двору", сокрушенно
заглядывая в знакомые окна на первом этаже, в тайной надежде увидеть за
стеклом знакомое лицо. Вот сейчас Марисель, как вчера, выбежит во двор.
   Помашет мне рукой... Задорно улыбнется... Скажет: "Ты здесь? А я
думала, сидишь дома и читаешь дурацкую фантастику про инопланетных
пришельцев..."
   Но я не обижусь на нее. Как я могу обижаться на Марисель, она же такая
красивая девчонка...
   Но Марисель не выходила во двор. А мой взгляд, как в тупик, упирался в
окна, заляпанные грязно-белой известкой. Окна в грязных потеках холодной
дождевой мороси, пустые и безжизненные... То есть не совсем безжизненные:
   за окнами сновали какие-то неясные, смутные тени. Тени маляров - слегка
подвыпивших рабочих, которые делали в опустевшей квартире капитальный
ремонт. Готовили осиротевшие стены к приему новых жильцов.
   И не этим ли промозглым июльским днем, глядя в пустоту заляпанных
известкой окон, я и придумал Луэллу, девочку с далекой звезды?
   Я придумал сказку, в которой еще не было трагического финала, потому
что мне очень хотелось снова увидеться с Марисель. Потому что попасть на
планету, которую придумал ты сам, гораздо легче нежели поехать в страну,
расположенную на одной планете с тобой.
   Достаточно лишь поднапрячь воображение, которое пересекает любую
вселенную быстрее мысли...
   И получилось так, что, вспоминая кубинку Марисель, я вспоминал и
инопланетянку Луэллу. Их соединила общая память. Грустная память об
уходящих вослед за косыми струями холодного дождя сказкам остававшегося
где-то за дальними горизонтами детства.
   И еще я знаю одно: все было именно так!
   Даже если я что-нибудь придумал. Потому что придуманное очень легко
может стать реальным. Стоит только очень сильно захотеть...
   .. Я смотрю на старое фото, когда мне становится особенно грустно.
Когда наваливается глухая тоска. Желтая, как грязная речная вода.
Беспощадная, безысходная тоска по счастливым временам навсегда ушедшего
детства. Ведь там остался я сам, остались мои друзья-кубинцы. С которыми,
скорее всего, я уже никогда не увижусь.
   И, чтобы хоть на мгновенье вернуться к ним, я достаю эту фотографию.
   Словно она- единственная ниточка, которая связывает меня с ушедшим
детством.
   Я смотрю, как весело смеется Марисель-Луэлла, как задорно блестят ее
озорные черные глаза, как шаловливый ветерок треплет ее длинные черные
волосы. Смотрю, как задумчиво и грустно улыбается мне так похожая на
обычную русскую девчонку - пройдет мимо, и не заметишь в пестрой уличной
толпе - Фиделина.
   И чувствую, что они и сейчас рядом со мной, две неразлучные подруги.
   "Сиамские близнецы", как в шутку называли их во дворе...
   А если Фиделина рядом, если вместе с ней Марисель - то это значит, что
я не одинок. Что мои друзья и сейчас рядом со мной. Хотя бы на
фотографии...
   Все равно наша детская дружба навсегда осталась с нами.
   И от этой доброй мысли сразу становится как-то теплее и легче на душе...
 
   (1986-1988, 1992-1993)
 
   © Алекс Бор, 2000.
 
 
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 09.07.2002 17:30