Дмитрий Биленкин.
Прилежный мальчик и невидимка
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Марсианский прибой".
spellcheck by HarryFan, 12 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
"Хочу отлично кончить школу, потом институт, затем делать открытия".
Не помню, в каком классе, в каком из сочинений на вечную тему "Кем я
хочу быть" Илюша Груздев написал это. Может быть, ему было тогда
четырнадцать лет, а возможно, и семнадцать. Ясно вижу другое: мальчика в
серой курточке с отложным воротничком и красным от старания затылком,
склоненного над аккуратной тетрадью, в которой он аккуратным почерком
пишет о своем желании делать открытия и аккуратно промокает последнее
слово.
Похвальбой здесь и не пахло. Груздев никогда не хвалился, никогда не
витал в облаках, - он точно и прилежно следовал выработанной им программе
жизни. Раз он написал "хочу отлично окончить...", он и окончил школу на
круглые пятерки.
В институте он был для нас живым укором. Кто-то убегал с лекций на
концерт - Илюша сидел от звонка до звонка, круглым и четким почерком
записывал лекцию слово в слово. Кто-то влюблялся, и наука переставала для
него существовать, - Груздев дотемна сидел в лаборатории, переливая
содержимое колб в пробирки и обратно. Кто-то хрипел в спорах о жизни,
искусстве - его же озарял зеленый свет лампы в читальне. Словно какой-то
уверенный и бесстрастный автопилот вел Илюшу сквозь все соблазны и помехи
от одного пункта его программы к другому. "Видите ли, - сказал он, когда
однажды мы его всерьез прижали, - игла только потому легко проходит сквозь
твердый материал, что она тонка..." Сказал он это твердо, убежденно и
тотчас склонился над книгой.
В сердцах, за глаза мы называли его именем того самого чеховского
ученого из рассказа "Скучная история", который прилежен, но пороха не
выдумает. Позднее я понял, что это не так. Груздев был героем иных
горизонтов. Хитрый Ньютон во время она пустил гулять по свету историйку,
что яблоки (то бишь открытия) висят невысоко и сами валятся на голову.
Конечно, Ньютон издевался. Яблоки (то есть открытия) висят так высоко, что
до них запросто не дотянешься. Кто-то гениальный умеет сбивать их ловко
заброшенным в поднебесье камнем эксперимента или теории. Для этого, кроме
гибкой руки, нужен, очевидно, необычный глазомер.
Но есть и другой путь. Старательно, изо дня в день, без взлетов, зато
упорно, громоздить камень за камнем пирамиду, чтобы затем встать на ее
вершину и сорвать редкостный плод. Чеховский герой умел воздвигать
пирамиду. Делал он это с прилежанием муравья, но и с сообразительностью
муравья. Пирамида громоздилась наобум, вершина ее была нацелена в "белый
свет, как в копеечку". Но даже если бы ее острие случайно и коснулось
плодоносящей ветви, чеховскому ученому и в голову бы не пришло протянуть
руку. Его могла бы привести в сознание только внушительная шишка, но в
отличие от яблок открытия сами на голову не валятся.
Груздев и рад был бы лихо сшибать в научных поднебесьях грозди
открытий, для того он и ограничивал себя, но чего-то ему не хватало. Лишь
через много лет я понял чего. Его рука двигалась лишь в одной плоскости и
своенравно отказывалась обрести гибкость руки гения. Да и глазомер
подвирал: точнее, походил на сильный бинокль, которым мы пытаемся
возместить природный недостаток зрения, но который, позволяя четче видеть,
сужает поле зрения.
А Груздев так тщательно и долго мастерил себе бинокль, что уж и не мог
его отнять от глаз. А метко прицелиться, упершись взглядом в бинокль, -
предприятие неимоверной трудности.
Естественно, Груздев стал строителем пирамиды. Но он все же знал, как
ее возводить, и куда вести кладку, и где надо подпрыгнуть...
Шли годы, а он все строил и строил. Спал, ел - и строил. Ведь сделать
открытие, хотя бы одно, было конечным пунктом его жизненной программы, его
целью, мечтой и страстью. Им восхищались: верней не им, а его трудолюбием,
само- и всегозабвением. Ему присудили кандидата, затем доктора наук -
кладкой его пирамиды уже столькие воспользовались, как трамплином фактов,
что было просто неприлично обделить Груздева учеными званиями.
Я его терял на долгие годы из виду, а встречая, находил все тем же
старательным мальчиком с краснеющей от прилежания шеей и аккуратным
почерком, которым записывалось все относящееся к делу и только относящееся
к делу. Он и старел будто по программе - в тридцать появились морщинки и
залысины, в сорок он страдал геморроем, в пятьдесят его одолела
гипертония, а над лысинкой петушиными гребнями курились жидкие седины. Но
открытий за ним все еще не значилось. Я уже было решил, что его программа
так и останется невыполненной, но я, оказывается, был плохого мнения о
достоинствах прилежания и самоограничения.
Однажды он появился у меня. Лицо его сияло скромным торжеством, совсем
как в школьные дни, когда он получил несколько пятерок подряд.
- Поздравь меня, - сказал он. - Я сделал открытие.
- Поздравляю. А что за открытие?
- Наконец-то после тридцати лет поиска я нашел способ, как сделать
человека невидимым.
- Да ну?!
- Уже проверено на опыте.
Первой моей мыслью, сознаюсь, было: "Немыслимо, чтобы Груздев..." Как
вдруг меня осенило. Все же очень просто: он, наконец, закончил возведение
своей пирамиды. И сорвал то, к чему прилежно тянулся всю жизнь.
И я преклонился перед ним.
- Мне нужна твоя помощь, - торжественно сказал он. - Я передал все
материалы в Комитет открытий, и меня сегодня вызвали туда. Я, знаешь,
никогда не сталкивался...
Он смущенно пошевелил пальцами. Я понял, что он имеет в виду. Он
никогда не сталкивался с тем, что выходит за пределы чистой науки, дабы не
отвлекаться. В восторге, что могу быть полезен, я вместо ответа бросился
его обнимать. Он неумело, но с достоинством принял мои излияния.
Эксперт Комитета, открытий меньше всего выглядел чиновным сухарем.
Лобастый, живой, его глаза из-под выпуклых очков взирали на мир с
неукротимым любопытством.
- Мы рассмотрели вашу заявку, - сказал он Груздеву. - Необыкновенное
количество фактического материала! Бездна работы! Еще никто не прилагал
столько усилий, чтобы сделать открытие. Вам памятник надо поставить.
Груздев застенчиво сиял.
- Просто я шел всю жизнь к этому. Только к этому...
- М-да... - Лицо эксперта выразило сострадание. - Но дело вот в чем...
Мы вызвали вас, чтобы вы нем помогли. Открытие должно нести пользу людям,
томов закон. Вот мне и хотелось бы узнать, какую пользу может принести
ваше открытие...
- Как! - изумился Груздев. - Незримый, всепроникающий, неуловимый
человек - это... это... Об этом мечтали, к этому стремились... Фантасты
писали...
- А зачем человеку невидимость? У Уэллса - чтобы безнаказанно воровать
деньги. Но, простите, в нашем коммунистическом обществе, где денег нет...
- М-м... Да, вы правы, но... Военное применение, скажем...
- На земле давно вечный мир!
У Груздева привычно покраснела шея.
- Ведь и верно, войн уже нет, как же я забыл... Но ведь могут быть и
мирные применения!
- Какие?
- Это... как его... На пляже если переодеваться... Неудобно, вот тут
невидимость...
Эксперт поморщился.
На Груздева было жалко смотреть - вот-вот заплачет. Таким я его видел
лишь однажды, когда он - не то в седьмом, не то в десятом классе - вдруг
получил двойку.
- Может быть, человека удастся делать невидимым постепенно? - с
надеждой спросил эксперт. - Чтобы, скажем, сначала исчезли мускулы... Это
могло бы иметь значение в медицине.
Груздев помотал головой.
- Совсем же другой принцип... Человек либо видим, либо невидим.
Эксперт сокрушенно вздохнул.
- Да, задали вы задачку... Но давайте думать! Не может быть, чтобы
такое выдающееся открытие было бы совсем бесполезно.
И мы думали. Мы напряженно, до пота думали, ибо теперь от нас зависела
судьба Груздева.
- Эх, хоть бы шпионы еще были, - даже пожалел я. - Какой бы находкой
было для них это открытие...
- Шпионов, слава богу, тоже давно нет, - жестко отрезал эксперт.
Я попытался представить себя невидимым - может быть, так лучше найду
выход? Вот я встаю невидимый, сажусь завтракать, и чашка кофе, наобум
протянутая женой, ударяется мне в плечо... Брр! На улице... Ну, уж нет, я
не хочу, чтобы меня толкали. В лаборатории? Там, споткнувшись о мое
прозрачное тело, меня могут облить чем-нибудь похуже горячего кофе.
Концентрированной кислотой, например. В лесу на прогулке? Ну и что, какие
преимущества мне это дает? В театре? В театре мне случайно сядут на
колени. Хотя...
- Нашел! - подскочил я с места. - Для театра! Когда по ходу действия на
сцене появляется какая-нибудь тень отца Гамлета!
- Но ведь таких пьес немного, - усомнился эксперт.
- Ну и что? Ну и что? Все польза.
- И в самом деле польза, - обрадованно заулыбался эксперт. - Вполне
достаточная, чтобы оформить невидимку как изобретение новой детали
театрального реквизита.
Я повернулся к Груздеву, чтобы спросить, как он относится к
предложению. Но увидел пустое кресло. Невидимая рука отворила дверь
кабинета, проскрипела половица, и дверь аккуратно притворилась за
невидимым Груздевым.
- Пожалуй, это тоже можно записать как применение, - подумав, сказал
эксперт. - Вместо того чтобы проваливаться на месте фигурально, человек
может теперь осуществить это на самом деле.
Больше я Груздева не видел. Одни говорят, что он долго ходил среди нас
невидимым, чтобы в таком состоянии легче сыскать применение своему
запоздалому открытию, и его в конце концов сшиб автомобиль. Другие
утверждают, что Груздев налаживает в театре сцены, где появляются
привидения.