Дмитрий Биленкин. 
                               Долгое ожидание
   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Ночь контрабандой".
     spellcheck by HarryFan, 12 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------
   21 сентября 2073 года
   То, что Гаранин держал в руке, было камнем  с  отпечатком  травинки  на
шероховатой поверхности, а вовсе  не  черепом.  Но  человек  в  скафандре,
подобно Гамлету, мог прошептать:
   - Бедный Йорик...
   Только это относилось к целой планете.
   Ее, крохотную песчинку  в  необъятном  пространстве,  семнадцать  суток
назад засекли корабельные локаторы. Возникни по курсу трехголовый змей, он
бы едва ли удивил больше. Не потому даже, что встретилась планета  земного
типа, а потому, что она была одиночкой. Одиночкой, сиротой, чего по теории
быть не могло, поскольку планеты возникают со звездами и  сопровождают  их
до конца.
   Только что окрестный вид казался Гаранину  угрюмым  и  не  более  того.
Мрак, в  котором  пятнами  проступали  бывшие  некогда  водой  и  воздухом
сугробы, прятал скалы, и лишь зубчатая кромка гор на горизонте  выдавалась
среди немигающих звезд. Здесь было все,  что  так  ненавистно  человеку  в
природе, - мрак, неподвижность, смерть. Дрожащий свет фонаря выхватывал то
остекленевший  скол  льда,  то  черную  россыпь   камней,   то   членистый
манипулятор роющего автомата, который, отдав  образец,  замер  в  ожидании
приказа, точно надломленная лапа стального насекомого.
   Человек забыл о нем. За те секунды, пока до Гаранина дошло, что  именно
держит его рука, ничто не изменилось, да и  не  могло  измениться  вокруг.
Мертвый мир - мертвее не бывает! - таким и остался. Только он оказался еще
и склепом, в котором лежал прах всего, что двигалось, росло, дышало,  было
жизнью, а может, и разумом.
   Камень с отпечатком - для непосвященного просто  камень.  Иное  он  для
ученого.
   Гаранин стал медленно подниматься  с  колен.  Перед  его  взглядом  был
равнодушный свод черно-звездного неба.  И  вдруг  привычная  бесконечность
звезд потрясла Гаранина.
   Напрасно  логика  твердила,  что  не  произошло  ровным  счетом  ничего
особенного. Смертны не только люди, но и планеты. Да,  отвлеченное  знание
впервые стало явью. Ну и что? Однако сердце не унималось.  Оно  стучало  в
холодном ужасе, как это бывает в те минуты, когда  человек  с  беспощадной
ясностью осознает, что он не вечен. Вокруг стыла тишина бесконечной ночи.
   - Пуск! - эту поспешную  команду  Гаранин  кинул  самому  себе,  словно
спасательный круг.
   Роющий автомат ожил, задвигался, слабо блеснувшее щупальце  погрузилось
в россыпь камней, и сквозь подошвы  скафандра  Гаранину  передалась  дрожь
почвы, в которую энергично вгрызалось сильное тело машины.
   Движение машины  отрезвило  и  согрело  Гаранина.  Не  стало  могильной
тишины, рядом бурлила покорная человеку  мощь,  все  сразу  обрело  смысл,
вернулось  на  свои  места,  и  в   Гаранине   шевельнулось   похожее   на
благодарность чувство.
   Полчаса  спустя,  уже  в  ракете,  которая  мчала  его  к  кораблю,  он
недоуменно перебирал в памяти те минуты, когда ему так  внезапно  изменила
закалка исследователя. Отчего, почему? С ним лично ничего не случилось.  И
с человечеством тоже. Ничего.  А  волноваться  из-за  чужой,  неведомой  и
погибшей жизни - с какой стати?
   Но самого себя было не так-то легко обмануть.
   На корабле Гаранина, как никогда прежде,  обрадовал  яркий  свет  ламп,
звук шагов, чашечка кофе, которую он  с  наслаждением  выпил.  И  он  знал
почему.
   9 июля 2104 года
   Только календарь напоминал Арсу,  какое  сегодня  число  и  какой  год.
Планета, где ничего не происходит, не нуждается в отсчете времени.
   Арс взял лабораторный журнал, но так и  не  сделал  запись.  Немигающим
взглядом он смотрел на стеллажи с образцами; с некоторых пор он чувствовал
себя такой же окаменелостью.
   Тридцать один год назад Гаранин наткнулся здесь на след жизни. Четверть
века назад здесь был основан стационар. Теперь дела шли вяло и скучно. Ход
здешней эволюции  давно  выяснен,  а  уточнять  частности  можно  столько,
сколько существует эта планета. То,  что  станцию  не  прикрыли,  пожалуй,
можно объяснить человеческим самолюбием и упорством. Но  и  упорству  есть
предел, иначе оно переходит в бессмыслицу.
   Арс заставил  себя  взяться  за  журнал.  "...Анализ  образца  N_713/96
заставляет предполагать срастание  спорангий  в  продолговатые  (круглые?)
сингалии..."
   И тут он явственно  услышал  смех  Иссы.  "Как  поживают  твои  любимые
кутикулы-мантикулы?"  -  спрашивала  она  его,  когда  была  в  задиристом
настроении.  Арс  зажмурился,  как  от  боли.  Ее  последние  письма  были
уклончивы и спокойны. Арс чувствовал: он теряет ее! Любовь, верность,  три
года разлуки - вечная, как мир, и неизменно новая история... Можно  винить
себя, можно винить ее - облегчения нет и не будет.
   Арс рванулся из комнаты.
   У Суэхиро был час дежурства,  перед  ним  светился  контрольный  экран.
Собственно говоря, контролировать роющие автоматы не было нужды - они сами
прокладывали путь в заданном горизонте, сами брали  информацию  о  составе
пород, вели анализ палеоусловий,  в  которых  те  возникли,  и  немедленно
сообщали дежурному о всех образцах, хоть чем-то отличающихся от минералов,
конкреций и прочих физико-химических образований. Но пятый номер,  похоже,
стал барахлить, и Суэхиро хотел выяснить, в чем дело. Автомат шел по слою,
выше которого обрывались всякие признаки жизни; этой зоне вот уже четверть
века уделялось исключительное внимание, поскольку в ней можно  было  найти
ответ на самый главный вопрос.
   Суэхиро,  не  отрываясь  от  наблюдений,  с   обычной   невозмутимостью
приветствовал Арса наклоном головы.
   - Выяснил что-нибудь? - стараясь казаться невозмутимым, спросил Арс.
   - Пока все нормально.
   - М'туа еще не вернулся?
   - Нет.
   Разговор оборвался. Арс сел, уныло  глядя  на  экран,  где  однообразно
сменялись косые полосы песчаника. Суэхиро не  умел  отвлекаться  от  дела,
даже если оно не требовало сосредоточенности. Арс уже жалел, что пришел.
   - Кстати, - сказал Суэхиро. - Час назад  по  внепространственной  связи
пришел запрос.
   - Чудовище! - Арс подскочил. - И ты до сих пор молчал?!
   - "Чудовище? - пожал плечами Суэхиро. - Я молчал - ты не знал; я знал и
молчал  -  кому  было  трудней?  Землю  интересует  наше  мнение:   какова
вероятность того, что станция в ближайшие годы  решит  поставленную  перед
ней задачу?
   Радость, которую он не мог побороть, даже если бы желал, охватила Арса.
   - Думают о закрытии станции? - быстро спросил он.
   - О сокращении объема работ и ведении их исключительно автоматами.
   - Давно пора! - вырвалось у Арса.
   - Ты уверен?
   - Мой ответ тебе известен, - глядя  в  стену,  сказал  Арс.  -  Было  в
древности такое занятие - искать чашу Грааля. Мы занимаемся тем же самым.
   - Твой ответ - еще не наш ответ, - спокойно возразил Суэхиро.
   Оба замолчали.
   Открытие планеты-одиночки поставило два главных вопроса. Если на первый
удалось найти приемлемый ответ, то в этом не было заслуги станции.  Просто
в  2091  году  был  открыт  закон  Морра,  и  тогда  стало  ясно,  что   в
исключительных  случаях  внутризвездные  процессы  могут  войти  в   режим
нуль-замыкания. Неизбежный при  этом  сброс  поля  тяготения  высвобождает
планеты, и они рассеиваются, как семена одуванчиков на  ветру.  А  вот  на
второй вопрос могла ответить лишь станция.
   Могла ли? Останки фауны свидетельствовали, что обитавшие здесь накануне
катастрофы существа прогрессивной ветви эволюции  обладали  высокоразвитой
нервной системой. Разум был готов возникнуть, а быть может, и возник.
   Но с тех пор прошло миллиард лет.
   Миллиард лет - это непредставимо. Земная жизнь освоила сушу,  заполнила
ее  земноводными,  рептилиями,   млекопитающими,   вознесла   и   погубила
динозавров, от пещер вывела человека к звездам - все эти  великие  события
уложились в треть миллиардолетия. Всего в одну треть!
   Какие следы, какой цивилизации могли уцелеть? На Земле куда легче найти
хрупкую раковину аммонита, которая возникла  за  много  миллионов  лет  до
человека, чем стойкое каменное рубило, хотя  им  пользовались  лишь  сотни
веков назад. Не потому, однако, что время более снисходительно к раковине.
Все поддается распаду, но природа может случайно сохранить и  раковину,  и
отпечаток былинки, и даже след волны, сотни миллионов лет назад набежавшей
на песок. Дело просто в количестве. Раковины слагали горные  цепи,  а  все
изготовленные человечеством рубила едва ли составили десяток холмов. Время
беспощадно, за миллиардолетие оно губит экземпляры любой  серии,  если  их
количество не триллион триллионов. А  какая  продукция  какой  цивилизации
составит это число?
   Правда, с поверхности планета была мертва, а где нет движения, там  нет
и разрушения. Мертва-то мертва, да не совсем: внутренние  силы  продолжали
сминать и плавить оболочку. И это как-никак длилось миллиард лет...
   Пропел сигнал, возвещая о том, что в шлюз вошел вездеход.
   Арс вздрогнул.
   - М'туа, - сказал он. - Третий и решающий голос.
   - Подожди, - сказал  Суэхиро.  -  Кажется,  я  понял,  почему  барахлит
автомат.  Похоже,   нам   придется   отозвать   его   на   поверхность   и
отремонтировать. Вот посмотри...
   Арс пожал плечами и подошел к экрану. На станции продолжался  будничный
рабочий день.
   7 января 2105 года
   Впервые за все эти годы М'туа брел просто так. Не то чтобы  он  никогда
не ходил по этой планете пешком; ходил, но редко и  с  целью,  а  так  все
ездил. Просто невероятно, насколько в нем  изменилась  психология  масаев,
которые так долго и так упорно чуждались техники.
   Сейчас цели  не  было,  и  М'туа  чувствовал  себя  несколько  странно,
пожалуй, беспокойно, словно забыл что-то. Цель  исчезла  с  того  момента,
когда они, перестроив аппараты на автоматическую разведку, принялись ждать
звездолет. Теперь они больше не были нужны планете. Вот тогда-то  М'туа  и
потянуло пойти проститься. Ни Арс, ни Суэхиро не разделяли его настроения:
первый мыслями был уже давно на Земле, а  второй  из-за  свойственной  ему
педантичности находил еще тысячу несделанных дел -  откуда  только  они  у
него появлялись!
   Как всегда, вокруг не было ничего, кроме льда, камня и  темноты.  М'туа
давно  научился  не  замечать  окружающего,  и   потому   что   оно   было
однообразным, и потому что  оно  было  мрачным.  Но  сейчас  М'туа  ощущал
величие пейзажа. Оно  не  подавляло  и  не  отпугивало;  грусть  и  легкое
сожаление - вот что испытывал М'туа. Как  странно,  оказывается,  на  этой
гиблой планете осталась частичка его души!
   Крак! - нога раздавила льдышку, которая некогда  была...  Чем?  Порывом
ветра, может быть. Или капельками росы. Крак, крак! М'туа шел по  погасшим
полярным сияниям, по умолкшим родникам, по окаменевшему ветру. Крак, крак!
   Вот так, вот так. Человеку надоело, и он ушел, два голоса против  трех.
Нет, не надоело ему, М'туа, не надоело. Дальнейшее пребывание человека  не
рационально, что надо, доделают роботы, вот и все. Планете  и  так  отдано
много человеческих жизней.
   Много? Жизней? Разумеется. Исследования поглотили сотни человеко-лет, и
если их поделить на длительность человеческой жизни, все так и получится.
   М'туа свернул к каменной  гряде,  чтобы  больше  не  ступать  по  льду,
который некогда  был  водой  и  воздухом.  Луч  фонаря  бросал  перед  ним
колеблющийся овал света. Овал существовал как бы сам по себе, поскольку  в
вакууме луч ничем не выдавал свой путь от источника. Падая  на  камни,  он
высекал тусклые искры - это в них поблескивали листочки слюды. Бесцветная,
серая игра блесток, но  М'туа  ею  залюбовался,  потому  что  в  ней  была
непредвиденность; отсвет вспыхивал внезапно, как крошечный глаз  пугливого
зверька.
   Сначала все искорки казались одинаковыми, но вскоре М'туа убедился, что
это далеко не так:  одни  были  ярче,  другие  темней,  некоторые  чешуйки
посылали золотистый отблеск, порой в них мелькал зеленоватый  оттенок.  "Я
же этого никогда не видел, - подумал М'туа. - Забавно..."
   Какой-то кристаллик послал чуть радужный, как от алмаза, лучик. А,  это
кварц, сказал себе М'туа и наклонился, чтобы удостовериться. Он  выковырял
из почвы крохотный прозрачный обломок и, сразу потеряв к нему интерес, тут
же отбросил. Эка невидаль - кварц! И когда тот уже  исчез  в  темноте,  до
сознания М'туа дошло впечатление, что осколок имеет необычный  для  кварца
излом.
   М'туа бросился вслед за осколком, но проклятый камешек исчез, будто его
и не было. М'туа опустился  на  четвереньки,  лихорадочно  шаря  лучом  по
поверхности. На мгновение он устыдился своей горячности,  для  которой  не
было веских оснований,  но  человек  так  устроен,  что  если  он  потерял
какой-то пустяк и взялся за розыск, то уж не отступится.  Поползав,  М'туа
наконец нашел то, что искал.
   Когда осколок лег на ладонь и  М'туа  вгляделся  в  него,  сердце  дало
перебой. М'туа выхватил анализатор, но еще до анализа, до  определения  он
знал, что на его ладони лежит сокровище,  которому  нет  цены,  -  осколок
обыкновенного стекла.
   Из воспоминаний М'туа
   "Когда анализатор подтвердил,  что  это  стекло,  я  пустился  в  пляс.
Вероятно, это было удивительное зрелище, потому что, насколько помню, ноги
сами собой исполняли какой-то полузабытый танец моих африканских  предков.
И в этом, между прочим, был свой смысл.
   Я был окрылен находкой, восхищен силой человеческого предвидения.  Ведь
теория  с  самого  начала  указывала,  что  именно  осколки  стекла  могли
оказаться   теми   "изделиями"   цивилизации,   которые   в   силу   своей
физико-химической стойкости и массовости имели шанс сохраниться в ощутимых
количествах.  Но  я  хочу  обратить  внимание  на  другое.  Я  кинулся  за
отброшенным было осколком, потому  что  я  один  из  тех  немногих  людей,
которые  видели,  как  бьется  и  рассыпается  стекло.   Любому   человеку
попадались  осколки  стекла,  но  кто  помнит  хрупкий  стакан  и  хрупкое
стеклянное окно? Бьющееся стекло вышло из употребления столетие  назад,  и
лишь в глухой деревушке, где я родился, в доме деда  случайно  сохранилось
обычное оконное стекло, которое я  однажды  и  прикончил  неловким  ударом
мяча. Мне не так запомнилась последовавшая выволочка, как то  ошеломление,
которое я испытал при виде сыплющихся осколков.  Это  было  поразительное,
незабываемое зрелище! Оно мелькнуло передо мной там, на планете..."
   23 мая 2112 года
   Чуть слышно  посвистывал  старинный  фарфоровый  чайник.  За  раскрытым
проемом стены лежал дремлющий сад. Смутно белели осыпанные  цветом  вишни.
Спокойствие рассвета, чашечка душистого чая в ладонях - что еще  надо  для
счастья сосредоточенной работы ума?
   На столе перед Барфом лежали  доставленные  с  той  планеты  стеклянные
шарики. На первом кое-где уцелели бороздки; шарик  был  оплетен  ими,  как
глобус меридианами. На тусклой и щербатой поверхности второго бороздки  не
сохранились. Тем не менее шарики  были  тождественными.  На  обоих  резьба
имела прокраску, так что каждая  бороздка  одновременно  являлась  кромкой
цветовой плоскости, и уничтожить  рисунок  "меридианов"  можно  было  лишь
вместе с шариками. Столь же неистребимыми были три пятнышка на поверхности
каждого из шариков.
   Способ  прокраски  свидетельствовал  о  высокой  технологии.  Ничтожная
присадка редкоземельных элементов, та или иная доза радиации  -  и  стекло
окрашено навеки. Просто, быстро, эффективно!
   Барф знал, что шарики побывали уже у  многих  экспертов.  Чтобы  мнение
одного не влияло на мнение остальных, заключения пока сохранялись в тайне.
Но Барф догадывался, каковы они. Задача не требовала гениальной  интуиции.
Совсем наоборот! И это был многозначительный факт.
   Что дали многолетние напряженные раскопки после находки  М'туа?  Четыре
осколка стекла, три осколка керамики;  одно  кремниевое  рубило;  какой-то
обломок стержня (форма стержня сохранилась, но металл оказался  замещенным
пиритом). И два вот этих шарика.
   Получалось, что шарики  были  массовым  изделием.  Мало  того,  при  их
изготовлении было сделано все, чтобы рисунок оказался долговечным. Правда,
стекло - материал не из самых  надежных;  зато  выпуск  таких  шариков  не
ограничен запасами сырья и сложностью технологии.
   Вывод? Скорей не вывод, а  предположение:  цивилизация  знала,  что  ее
ждет, и последним ее усилием был выпуск вот этих шариков. Схем, в  которых
отмечены места каких-то хранилищ.
   Вот именно: хранилищ. Барф зажмурился, как от яркого света.  Когда  все
гибнет и жизнь обречена, что еще можно сделать?  Защитить,  сохранить,  во
что бы то ни стало передать свое духовное "я". Неважно кому, неважно как -
лишь бы не исчезнуть совсем. Навсегда! Ибо страшнее нет ничего.
   Какое упорство, какое самообладание! И какая вера...  Вера  в  то,  что
жизнь, разум бессмертны во вселенной, а значит, наследники будут и придут.
   "Мы пришли, - подумал Барф. - Через миллиард лет..."
   Остается проверить гипотезу. "Меридианы" на  шариках  -  это,  конечно,
совсем не меридианы. Те,  погибшие,  конечно,  знали,  что  географические
полюсы перемещаются и не годятся в качестве ориентиров (иначе бы они  дали
еще сеть параллелей). Чем тогда могут быть точки, к которым сходятся дуги?
Магнитными  полюсами,  вот  чем.  Они  еще  менее  постоянны,  чем  полюсы
географические, зато породы той эпохи, когда произошла катастрофа,  хранят
тогдашнюю сетку магнитного поля. Может пройти сколько угодно лет, но разум
обязательно найдет  ее  следы;  найдет  и  восстановит  положение  древних
магнитных полюсов. Любой разум, когда бы и где бы он ни возник.
   Барфу стало жарко при мысли,  что  он,  человек,  спустя  миллиард  лет
думает в унисон с теми, неведомыми.
   Надежен ли, однако, данный  ими  ориентир?  "Пятнышки"  обозначают  тот
район,  где  находятся  предполагаемые  хранилища.  Но,  во-первых,  блоки
литосферы перемещаются, сейчас они находятся не там, где были миллиард лет
назад. Во-вторых, каждое "пятнышко" на шарике - это сотни тысяч квадратных
километров в натуре. Проследить дрейф блоков, конечно, можно;  не  так  уж
трудно установить, куда они  переместились  за  миллиард  лет.  Все  равно
остается нерешенной вторая проблема. Значит, вся эта гипотеза - мираж?
   На вид "пятнышки" казались одноцветными. Барф потянулся  к  конверту  с
микроснимками, чтобы проверить, так ли это на самом деле. Но остановился.
   Думать по подсказке - невелика честь.
   На микроснимках должна, обязана выявиться карта.
   Чего? Бессмысленно искать общее между тем, что было миллиард лет назад,
и тем, что есть. Не осталось на планете  ни  прежних  гор,  ни  материков,
ничто не может совпасть.
   Разве? Глупо  строить  хранилище  у  подножия  вулкана.  Те,  погибшие,
возвели их там, где планета  спокойна  -  всегда  спокойна.  Относительно,
конечно. Такие места есть на всех планетах  земного  типа.  Скандинавский,
Канадский гранитные щиты возникли на Земле три-четыре миллиарда лет назад.
С тех пор образовавшие их породы почти не перемещались  относительно  друг
друга. Следовательно...
   Остается провести ключевой опыт.
   Барф достал с  полки  и  разложил  на  столе  геологические  карты  тех
кристаллических щитов, которые были выявлены на планете. Щитов было три.
   Уже не сомневаясь в результате, Барф положил рядом микроснимки.  Так  и
есть! Схемы на микроснимках в общих чертах совпадали с тем, что изображали
геологические карты.
   Барф не мог отвести взгляда. Он ждал этого, он предвидел, и  все  равно
это было чудо. Письмо, дошедшее через миллиард лет! Письмо, отправленное в
никуда и нашедшее адресата! Ибо оно  было  написано  на  том  единственном
языке, который понятен любому разумному существу, пусть даже оно  родилось
под звездами другой галактики. Все могло не  совпасть:  физический  облик,
традиции, восприятие. Но  границу  между  породами  разного  возраста  все
проведут одинаково, иначе и быть не может.
   На всех трех микроснимках четко  выделялась  взятая  в  концентрические
окружности точка. Выделялась,  как  яблочко  на  мишени.  Оставалось  лишь
нацелить туда технику.
   За деревьями уже встало солнце, его теплые лучи перебрались на стол. "А
ведь все это они предвидели, - подумал Барф.  -  Все  наши  поступки  были
предопределены. Нас направляют те, кого уже миллиард лет  нет  в  живых...
Они знали, что кто-нибудь когда-нибудь высадится на их планету. И с  этого
момента все пойдет так, как ими было задумано".
   11 октября 2116 года
   "Все безнадежно, - подумал Гаранин. - Все".
   Третье и последнее убежище тех. В ярком  свете  ламп  -  полузасыпанные
камеры, хаос щебня и глыб. И пыль под ногами.
   Ноющая боль в сердце. Семьдесят лет, конечно, не дряхлость,  но  лететь
сюда не следовало. Ему  не  следовало.  Тот  далекий  Гаранин,  с  находки
которого  началась  эта   эпопея,   теперешнему   Гаранину   представлялся
мальчишкой. И надо же - сорвался, полетел... Зачем?
   Камень, камень, тупые, равнодушные ко всему глыбы камня. И тишина.  Как
тогда, в дни молодости.
   Не следовало ему прилетать.
   Спутники молчат.  Быть  может,  они  полагают,  что  в  его,  Гаранина,
размышлениях зреет вывод, который воскресит надежды?
   Жаль, если они так думают.
   Последнее и самое сохранное убежище. Те знали, что наследники  будут  и
придут. Они сделали все, что могли. Но прошел миллиард лет.
   Что здесь было? Крепления, своды из сверхстойких  материалов,  приборы,
саркофаги, информатеки, изделия, росписи, модели? Пыль,  вот  что  от  них
осталось. Миллиард лет...
   Все было напрасно.
   За спиной тихонько вздохнули.
   - Да? - не оборачиваясь, спросил Гаранин.
   - Даже стекляшек нет...
   Гаранин кивнул. Даже стекляшек! Глупо, глупо...
   Настроение человека, ход его мыслей подобен прихотливому  маятнику.  Он
может задержаться в крайней точке,  но  замереть  в  ней  -  никогда.  Все
осталось прежним. Так же неподвижно стоял Гаранин и его  спутники,  вокруг
был тот же камень, и так же безжизненно-ярко светили лампы. И прежней была
тишина, которая воцарилась  здесь  миллиард  лет  назад  и  стала  как  бы
осязаемой. Но было произнесено слово. Одно только  слово  -  и  оно  увело
Гаранина с того логического пути, который был проторен прежними  находками
и который теперь завел в тупик.
   Глупо! Но разве те были дураками?
   Гаранин прижал руку к сердцу.
   - Вам плохо? - раздался встревоженный голос.
   - Наоборот! - воскликнул Гаранин. - Сядем!
   Все изумленно повиновались. Гаранин обвел взглядом недоумевающие  лица,
и ему захотелось смеяться -  над  своими  страхами,  над  своей  тупостью.
Счастливей сейчас никого не было, ибо догадка, которая его осенила, сразу,
вдруг, будто ему шепнул кто-то, стала уверенностью.
   - Давайте кое-что сообразим, - тихо проговорил он. - Что мы  ищем?  Да,
что мы ищем? Предметы, изделия, вещи? Предположить это -  значит  наделить
хозяев планеты психологией мумификаторов.
   - Нам неизвестна их психология, - осторожно заметил кто-то.
   Гаранин улыбнулся.
   - В течение тысячелетий нам, людям, не был известен закон тяготения. Но
все эти тысячелетия люди  действовали  согласно  закону  тяготения,  а  не
вопреки ему. Какая "другая" психология тут возможна? Они знали это не хуже
нас. Мы ничего не нашли? Верно. Мы не то  искали.  Мы  подошли  с  мерками
археологии, которая привыкла искать останки культуры. А разве  они  хотели
передать нам останки?
   - Но что же? -  подавшись  вперед,  воскликнул  самый  нетерпеливый  из
спутников.
   - Себя, - глухо ответил Гаранин.
   Он тотчас почти  физически  ощутил  разочарование,  недоумение,  испуг,
который охватил сидящих рядом людей.
   - Себя, - повторил он твердо.  -  Слушайте,  я  не  сошел  с  ума.  Что
долговечней  всего  в  мире?  Золото,  звезды,  жизнь?   Информация!   Той
вселенной, какой она была десять и более миллиардов лет  назад,  нет  и  в
помине. А мы знаем, какой она была! Теперь зададим себе другой вопрос: что
нам, да и любому иному разуму, дороже всего?  Существование  человечества.
Сопоставьте одно с другим...
   Гаранин вгляделся в лица и понял, что его слова нашли пока еще  смутный
отклик.
   - Остается один-единственный вопрос, - проговорил  он  быстро.  -  Как?
Каким  способом  они  решили  себя   сохранить?   Единственно   возможным.
Цивилизация, которая сможет пересечь межзвездные расстояния, полагали они,
способна построить по чертежам не только здание, но  и  организм.  Вот  из
чего они исходили!
   Теперь мысль дошла...
   - Подождите, я не кончил! - взмахом руки Гаранин усадил всех на  место.
- Итак, они должны были оставить информацию, пользуясь которой мы могли бы
восстановить их, так сказать, физически. Воссоздать, воскресить, построить
их по оставленному ими генетическому чертежу! И передать  воскрешенным  их
собственную культуру, полные сведения о которой находятся там  же,  где  и
сведения о генетическом коде.  Нам,  неведомым,  они  вверили  себя,  свое
пробуждение, свое будущее, жизнь после смерти. Где  же  то,  что  они  нам
оставили?
   - Здесь! - ликующе выкрикнул кто-то.
   - Здесь, - с облегчением  подтвердил  Гаранин.  -  Нет  информации  без
материального носителя, но сам носитель может быть сколь  угодно  малым  -
для записи годятся атомы, частицы, любые поля... И есть носители, которые,
даже распадаясь, сохраняют запись. Помню, - добавил Гаранин с улыбкой, - в
одной книге двадцатого века меня поразило, с каким изумлением современники
восприняли факт, что осколок пластинки хранит голограмму  так  же  хорошо,
как и сама пластинка... Необходимо  всего  лишь  одно  условие:  носителей
информации должно быть бесконечно много. Времени противостоит  число!  Что
же здесь отвечает всем условиям? Вот это!
   Гаранин нагнулся и зачерпнул горсть пыли.
   Из воспоминаний Гаранина
   "Даже в двух первых уничтоженных хранилищах мы находили эту "пыль". Она
была тщательнейшим образом исследована. Мы знали, что  это  смесь  обычной
пыли, которая образуется при разрушении горных пород, и  металлической.  О
физико-химических свойствах металлической  фракции  мы  узнали  решительно
все. Но поскольку мы исходили из установки, что она остаток  рассыпавшихся
конструкций, аппаратов  и  механизмов,  то  никто  и  не  проверил  ее  на
информативность. Обычная  история,  которая  лишний  раз  доказывает,  что
верная идея - это зрение разума. Мне  повезло.  Я  первый  догадался,  как
обстоит дело в действительности, может быть, потому,  что  сильней  других
переживал горечь поражения. Но я не обольщаюсь. Не я, так другой додумался
бы. Поставьте человека в тупик, и он всегда отыщет выход.  Если,  конечно,
выход имеется..."
   2 августа 2159 года
   И люди услышали голос.
   - Внимание,  работают  все  видеостанции  солнечной  системы!  Передаем
экстренное сообщение! Сейчас в институте эмбрионотехники завершается  опыт
воскрешения разумных существ другого  мира.  Результат  будет  ясен  через
несколько секунд. Слушайте и ждите, слушайте и ждите!
   Настала тишина, какой еще не  знало  человечество.  На  всех  планетах,
какие освоил человек, всюду, куда он проник, все замерло.
   Истекла первая секунда. Вторая. Третья.
   И вдруг тишину прорезал крик.
   Первый крик ребенка...