П.П.Бажов. 
                            ШИРОКОЕ ПЛЕЧО
    Раньше по нашему заводу обычай держался, - праздничным делом
стенка на стенку ходили. По всем концам этим тешились, и так подгоняли,
чтоб остальным поглядеть было можно. Сегодня, скажем, в одном конце
бьются, завтра - в другом, послезавтра - в третьем.
    Иные теперь это за старую дурость считают, - от малого, дескать,
понятия да со скуки колотили друг дружку. Может, оно и так, да ведь не
осудишь человека, что он неграмотным родился и никто ему грамоты не
показал. Забавлялись, как умели. И то сказать, это не драка была, а бой
по правилам. К нему спозаранок подготовку делали. На том месте, где
бойцам сходиться, боевую черту проводили, а от нее шагов так на
двадцать, а когда и больше, прогоняли по ту и другую сторону потылье -
тоже черты, до которых считалось поле. За победу признавали, когда одна
сторона вытеснит другую за потылье, чтоб ни одного человека на ногах в
поле не осталось. Со счетом тоже строго велось. Правило было:
    - Выбирай из своего околодка бойцов, каких тебе любо, а за счет
не выскакивай! Сотня на сотню, полсотни на полсотню.
    Насчет закладок, то есть в руке какую тяжесть зажать, говорить
не приходится. Убьют, коли такой случай окажется, и башлыка, который за
начальника стенки ходил, не пощадят. Недаром перед началом боя каждый
башлык говорит:
    - А ну, молодцы, перекрестись, что в кулаке обману нет!
    Бились концами, кто где живет, а не то что подбирались по работе
либо еще как. Ну, подмена допускалась. Приедет, к примеру сказать, к
кому брат либо какой сродственник из другого места, и можно этого
приезжего вместо себя поставить. Таких, бывало, братцев да сродничков
понавезут, что диву даешься, откуда этаких молодцов откопали.
    Все, понятно, знали, что это подстава. Порой и то сказывали, за
сколько бойца купили, а все-таки будто этого не замечали. На то своя
причина была. Своих бойцов не то что в каждом конце, а и по всему заводу
знали, - кто чего в бою стоит. Если одни-то сойдутся, так наперед
угадать можно, чем бой кончится, а с этими приезжими дело втемную
выходило, потому - никто не знал их силы и повадки. Недолюбливали этих
купленных бойцов, норовили покрепче памятку оставить, а отвергать не
отвергали и к тому не вязались, кто они: точно ли в родстве, али вовсе
со стороны. За одним следили, чтоб подмены было не больше одного на
десяток, а в остальном без препятствий. Те, кто приходил поглядеть,
заклады меж собой ставили на этих приезжих бойцов, а когда и на всю
артель. Заклады, может, в копейках считались, зато азарту на рубли было.
Такие закладчики - будь спокоен - не хуже доброго судьи за порядком
следили, чтоб никакой фальши либо неустойки не случилось.
    Так и велось по заводу. Ни про один бой нельзя вперед угадать,
чем он кончится. Только в одном месте уж сколько годов по-одинаковому
шло. Многие из заводских на этот конец рукой махнули.
    - Глядеть тошно! Всякий год ямщина да прасолы мастеровщину сразу
с копыльев сшибают.
    Тут, видишь, что получилось.
    Недалеко от механической фабрики, за рекой, жило много слесарей
да токарей. Известно, всяк старается поближе к работе поселиться. Так и
называлось это место - слесарский конец.
    Против него, на другом берегу, приходился ямской. Там две
больших гоньбы содержалось от разных подрядчиков. Там же хлебные лавки
стояли да сколько-то постоялых дворов. В ямщики народ дюжий подбирался,
а в молодцы при хлебных лавках и того крепче, чтоб с пятипудовыми
мешками играючи обходились. Дворничать на постоялых дворах тоже слабых
не брали. Мало ли какой случай выйдет, так чтоб мог дворник неспокойного
постояльца и за ворота выставить. Да и купцы тамошние и подрядчики из
таких были, что не прочь самолично в ряду с бойцами выйти. Про подмену и
говорить нечего. При надобности тут половина на половину ставь, скажи
только, что это новые ямщики либо приказчики.
    Ну, а в слесарях, как говорится, святых не бывало, и богатырей
не ищи. Ежели он с малолетства в копоть фабричную попал, так румянцу-то
у него разыграться не от чего. У которого щеки покраснели, так не от
солнышка либо морозу, а от мелкой железной сечки. Впилась она, - не
выскребешь. Конечно, этот народ сноровку имеет и к удару привычен,
только против ямского конца все-таки никак выстоять не может. Разойтись
не успеют, как их за потылье выбросят.
    Нашим заводским обидно было, что ямщина да лабазники этак с
мастеровыми обходятся. Подсобить хотели. Не раз подставу слесарям
давали, а конец тот же: живехонько стенку собьют и за потылье выжмут да
еще стоят, похваляются:
    - Видим ваши хитрости! Только нам это нипочем. Хоть всех
самолучших бойцов с завода поставьте, а быть вам битыми!
    До того дошло, что хоть от бою отказывайся. Опять же перед
народом зазорно, а молодым пуще того неохота неустойку перед женским
полом показать. Побитый, дескать, худо, а который струсил, тот вовсе
никуда. Они, эти девки-бабы, хоть на бойцов заклады не ставили, а
большую силу в этом деле имели. Иной, может, потому только и выходил в
стенке, чтоб перед девками себя не уронить.
    В слесарском конце в числе других был Федя Ножовый Обух. Его в
солдаты не приняли. Ростом не вышел. На ножовый обух не дотянул до самой
низкой мерки. По этой причине ему и кличка такая была. А силой против
других не обижен. На покосах его с литовкой в голове пускали. Начнет
помахивать, так, знай, держись да пошевеливайся, чтоб не больно далеко
отстать. С малых годов Федя в механической работал, да в рекрутчину-то
согрубил тамошнему надзирателю, - Федю потом и не приняли да еще
посмеялись:
    - Раз в солдаты не вышел, так нам такого тоже держать не с руки.
    С той поры Федя и перебивался, как придется. Ведра да замки
починял, кровельной работой не брезговал, когда старателям насос
направит. Одним словом, что под руку попадет. Хорошо еще, что одиночкой
жил. Кормился все-таки с грехом пополам и в одежде себя соблюдал.
Щеголевато даже ходил, - не желал механическому начальству скудость свою
показать. Без вас, дескать, проживу, плакаться не стану.
    К концовским боям этот Ножовый Обух с молодых годов азарт имел.
Сперва-то его башлыки отстраняли.
    - Не путался бы ты, Федя, под ногами! Раз ростом не вышел, так
тебе это дело несподручно. Там вон какие мужики выходят. Тебе, поди,
скоком не дотянуться, чтоб по-доброму стукнуть!
    Федя все-таки правдами-неправдами добьется своего - попадет в
бойцовскую ватагу. По времени увидели, что боец он не хуже других, а
порой его последним с поля выпирают. Да еще одна особина. Другие, как из
боя выйдут, - сразу это заметишь, а этот будто и не бывал: не
растрепался, не завздыхался, без синяков и шишек. Каким пошел, таким и
вышел, даже поясок поправлять не надо. Одна заметка, - ворчит:
    - Все из-за наших богатырей-то! Они себе тешатся, кровь из носу
добывают да синяками на месяц запасаются, а на стенку не оглянутся.
Какое это дело! Говорю, широким плечом надо!
    В ямском конце тоже давно Федюху приметили и всяко измывались
над ним. Как выйдут на поле, первым делом начинают про него выкрикивать:
    - Эй, чернотропы, вы бы Федьку башлыком поставили! Ему ловко.
При малом-то росте на кулак не попадет. Вроде мухи. С таким наверняка
поле бы взяли. Попытайте!
    Федюне эти разговоры про малый рост не больно сладко слушать. С
малых лет это надоело, а тут еще, как на грех, в ямском конце у него
зазноба завелась. Феней звали. Девка, видать, не его судьбы: от парня
нос воротила, а сама на тамошнего самолучшего бойца глаза пялила. В ту
пору у ямщиков на славе был Кирша Глушило. Мужик писаный, а вместо
кулаков у него пудовые гири. Попадешь под такую руку - не встанешь.
Счастье еще, что Кирша не больно развертной был.
    С этим вот Глушилом Ножовый Обух как-то и сошлись. Сперва они в
разных местах были. Кирша в самой середке своего ряда, а Федюня ближе к
правому краю. Потом, как стенка разбилась, он и подскочил к Глушилу. Тот
по своему бычьему норову только промычал:
    - Поминай родителей!
    Махнул своим пудовым кулаком, а Федюня увернулся да раз-раз и
насыпал Глушилу поперек ходовой жилы на правой руке, как гвозди забил.
Кирша и руки поднять не может, как плеть повисла. Тут он разозлился,
взял да и пнул ногой. Федюня опять увернулся, Кирша и плюхнулся во всю
спину, а Федюня тут как тут, хлоп тыльником руки по носу, а сам
приговаривает:
    - Лежачего не бьют, а который пинается, тому памятку дают!
    Все, кто пришел поглядеть, в один голос закричали:
    - Правильно! Так ему и надо! Вперед не лягайся, коли на кулачный
бой пришел.
    Ямщина слышит, о чем кричат, а помалкивает, потому - неустойка
на виду. Не закроешь ее: боец ногой обороняться стал. А Федя той порой
на лабазника насел. Тоже задавалко был не последний: все я да я. Федюня
и сделал ему оборот: сперва по руке, потом под чушку, - лежи, пока не
опамятуешься!
    Ямщина в тот раз все-таки поле унесла, только с конфузом:
самолучший их боец пришел домой, как кровью умытый, а купчину того по
его нежности пришлось на носилках выносить. С той поры он и думать
забыл, чтоб в бойцовском ряду покрасоваться. Понятно, - человек при
капитале, - испужался: вдруг ненароком вовсе оглушат. Злобу на Федю
затаил. Нашел какого-то нового бойца, пострашней Кирши, и наказал ему:
    - За одним гляди, - где Федька. Ты мне эту мокреть разотри, чтоб
глаза мои больше ее на поле не видели.
    Купленный - он купленный и есть.
    - Не беспокойся, - говорит, - ваше степенство. Видел я этого
мужичонка. Будь благонадежен, долбану кулаком, - больше на поле не
сунется. Как бы до смерти не захлестнуть, а то отвечать придется.
    - Бей, - кричит, - в мою голову. Руку не сдерживай, а то он
живучий. В случае отстою, никаких денег не пожалею.
    По заводскому положению всякое дело не больно прикрыто. Феде эти
купецкие речи передали, а он только посмеялся:
    - Не поглянулось, видно, ему. Пусть вперед знает, что в бою ему
кланяться не станут. Не пуд муки пришли в долг просить.
    У слесарей опять свой разговор вышел. Потолковали, потолковали
меж собой, да и объявили:
    - Вот что, Федор. Придумали мы выбрать тебя башлыком на
предбудущее время. Боец ты надежный. Может, и вожак из тебя дельный
выйдет. А что малорослый, так в том беды нет. Не ростом города берут.
    Федюня отнекиваться да канителиться не стал.
    - Почему, - говорит, - не попытать. Хуже того, что у нас есть,
быть не может, а лучше пойдет - всем радость. Только, чур, уговор на
берегу. Раз выбрали, - слушаться меня в бою, как на войне либо в заводе.
Что велено, то и делай, а про то забудь, чтоб перед другими
покрасоваться, себя показать. Наше дело мастеровое. Нам не тройки на
скаку останавливать. Наша сила в том, чтоб в одну точку бить, широким
плечом поворачивать.
    После этого случая, как Федя Киршу да купца сбил, по народу
разговор пошел:
    - Самый раз зареченским слесарям подсобить. Дать им подставу
покрепче, так они, может, ямщину и купчишек пересилят.
    Сказали об этом новому башлыку, а он наотрез:
    - Чужим, - говорит, - хлебом век не проживешь, за чужую спину не
спрячешься. Пусть купцы себе бойцов покупают, а нам это не подходит.
    Его, понятно, уговаривают:
    - Чудак ты! Разве такое сравнить можно. Мы, поди-ко, не за
деньги да и не чужие, а свой брат мастеровой.
    - Понимаю, - отвечает. - Случись мастеровым против кого другого
стоять, сам бы пошел и тут спорить бы не стал, а при концовских боях
этого нельзя. Кто где живет, за то место и стоять должен!
    На прощанье еще пообещал:
    - Да вы не беспокойтесь. Мы этих быков одолеем. Не на этот раз,
так на следующий. Нам главнее силу свою понять да рабочую сноровку в ход
пустить. Без фальши одолеем.
    Те, кто приходил, все-таки это за обиду приняли.
    - Задаваться Ножовый Обух стал. Свалил Киршу да купца и думает,
- сильней его нет. Поглядим вот, как весной башлычить будет. Долго ли
своих на поле удержит.
    От всех этих разговоров большое любопытство родилось, как в
самом деле этот концовский бой пройдет. Со всего заводу народ сбежался
поглядеть. Зимами у них боевая черта была по самой середине реки, а по
вешнему времени бились на Покатом логу. Место обширное, а на этот раз и
тут тесно стало. Пришлось оцепить поле, чтоб помехи не случилось.
    Вот вышли бойцы. Полсотня на полсотню.
    С ямской стороны народ на подбор: рослые да здоровенные. Башлык
у них из лабазников. В пожилых годах, а боец хоть куда, смолоду от этого
не отставал. Неподалеку от него, справа и слева, два саженных дяди:
Кирша Глушило да этот новокупленный-то. Забыл его прозванье. Оба Федюню
глазами зорят, - где он? Глушило, конечно, желает за прошлый раз
рассчитаться, а новокупленному надо хозяйские рубли оправдать. И одеты
на ямской стороне по-богатому. Этот купец, которого Федюня сшиб,
раскошелился: всякому бойцу велел сшить новую рубаху, плисовые шаровары
да пояс выдать пофасонистее. Рубахи, понятно, разные: кому зеленая, кому
красная, кому жаркого цвету. Пестренько вышло. Поглядеть любо.
    Слесарская стенка куда жиже. Там, конечно, тоже кто повыше, кто
пониже, только все народ худощавый, тощой и с лица как задымленный.
Одежонка хоть праздничная, а без видимости. Рубахи больше немаркого
цвету, поясья кожаные. И башлычок у них - Ножовый Обух - за малым ростом
в солдаты не приняли. Ямщина да прасолы над этим башлыком зубы скалят,
всякие обидные слова придумывают, он, знай, свое ведет. Расставил
бойцов, как ему лучше показалось, и наказывает, особенно тем, кои раньше
в корню ходили и за самых надежных слыли.
    - Гляди, без баловства у меня. Нам без надобности, коли ты с
каким Гришкой-Мишкой на потеху девкам да закладчикам станешь силой
меряться. Нам надо, чтоб всем заодно, широким плечом. Действуй, как
сказано. Голову оберегай, руку посвободнее держи, чтоб маленько
пружинила, а сам бей с плеча напересек ходовой жилы в правую руку.
Который обезручеет, хлещи с локтя ребром под самую чушку. Свалишь - не
свалишь, а больше об этом подбитом не беспокойся. Он как очумелый станет
и ежели еще руками машет, так силы в них, как в собачьем хвосте. Ты на
него и не гляди, а пособляй соседу справа. Кто приучился левой бить не
хуже правой, тот этим пользуйся. При случае ловко выходит. Особо, когда
надо чушку рубить. А главное помни, - не одиночный бой, не борьба, а
стенка. Не о себе думай, о широком плече!
    Сделал этак наказ напоследок и встал крайним с левой стороны. С
ямского конца закричали:
    - Куда вы свою муху прячете? Почему башлык не в середке?
    Федя отвечает:
    - Нет такого правила, чтоб башлыку место указывать.
    В народе тоже закричали:
    - О чем разговор? Где захотел, там и встал. На то он и башлык.
При бое волен и с места на место перебегать.. Законно дело. Чем о пустом
спорить, давай зачин. Не до обеда вас ждать.
    Ямскому концу это не по губе, потому как они подстроили, чтоб
Федя оказался против самых что ни есть крепких бойцов и никуда
выскользнуть не мог. Все-таки при народе, видно, постыдились местами
меняться. Ну, вышли обе стороны на свои потылья, покрестились, каждый
руку поднял, показал: нет никакой закладки, - стали сходиться. Федюня,
конечно, не без хитрости себе место выбрал. Против него пришелся прасол
один. Мужик могутный, только грузный и неувертливый. Пока он
замахивался, Федя его левой рукой под чушку и срубил, да так, что он
глаза закатил и дыханье потерял. Федя между тем у следующего руку
пересек, а его сосед тем же манером это дальше передал. Глядишь, трех
бойцов и нестало: один на земле лежит, очухаться не может, два хоть на
ногах, да обезручены. Тут Федя видит, - стенка прогнулась, двоих уж там
оглушили, кинулся туда, с налету сбил тамошнего башлыка, да и сам под
кулак приезжему-то попал. Ну, не больно крепко, потому этому идолу до
того успели насадить на руке зарубок, сила-то и была на исходе. Вскоре
его и вовсе повалили. Кирше на этот раз вовсе не посчастливило. То ли
оступился, то ли промахнулся, только его сразу начисто укомплектовали:
не боец стал, а туша под ногами.
    Так поворот и вышел. Выбили тогда ямщину да прасолов с поля.
Человек с пяток пришлось им лежачими подобрать. Купчишко, который
обряжал бойцов, чуть со злости не уморился.
    - Не допущу, - кричит, - чтоб такое еще когда случилось!
    А на деле наоборот вышло. Всякий раз слесаря стали ямщину
выбивать. Чего только те не делали. Подставу без стыда до половины
довели, башлыков сколько раз меняли, повадку эту, чтоб по руке-то бить
переняли, а все не действует. И то сказать, повадку, перехватить
недолго, да привычку нескоро добудешь, а он, слесарь, по всяк день
молотком играет. Хоть с локтя, хоть с плеча без промаху бьет. На то и
слесарь. К Федюне тоже подсыл делали:
    - Переезжай в наш конец. Избу тебе поставим за мое почтенье.
Живи барином, а у нас в боях башлыком будешь.
    Федя на это и говорит:
    - Ежели бы мне такую подлость сделать, перевертышем стать, так
все едино толку бы не вышло. По другим концам не угадаешь, кто кого
одолеет, а у нас дело открытое. Раньше вы наших били, потому мы вашим же
обычаем шли, а теперь пошли по-своему, - широким плечом, и быть вам
завсегда битыми. Никакой башлык не поможет.
    - Что, - спрашивают, - за плечо такое? Чем расхвастался?
    - А это, - отвечает, - по вашему разумению и не втолкуешь. Народ
вы одиночный: кто на козлах, кто при своей лавке либо постоялом сидит, а
широкое плечо тому вразумительно, который с другими сообща в работе
идет.
    Фенька тоже крючочки закидывать стала. Дескать, Федя да Феня как
нарошно придумано, чтоб в одной избе жить, в одной упряжке ходить.
Только Федя к той поре одумался.
    - Нет, - говорит, - девушка, не сойдется дело, потому - в разные
стороны глядим. Ищи себе кочета с богатым пером, а я свою долю в другом
месте поищу.
    И верно, вскорости женился, да и другая перемена у него в житье
случилась. Старатели, коим он иной раз насос направлял, смекнули:
подходящий мужик, ежели его вожаком пустить. Стали зазывать:
    - Переходи к нам в долю.
    Феде этак-то лучше показалось, чем по мелочам перебиваться, он и
перешел. И что ты думаешь? Загремела ведь артель. Сроду у нас по заводу
такой не бывало. Башлычить в боях Федя с годами перестал.
    - Седых-то, - говорит, - башлыков дураками зовут. Пускай молодые
тешатся, а мы полюбуемся, как мастеровой народ широким плечом орудует.
Ни силой, ни казной его не удержишь, все сшибет!
    Из артели Федя до конца жизни не ушел. В почете его там держали.
Когда, к разговору случится, похвалят артель, старик говаривал:
    - Живем, не жалуемся, а все потому, что хоть малой артелью, да
одним плечом на дело навалились. Когда еще добавит:
    - Конечно, ни у кого желанья нет хозяйский карман набивать. А не
будь-ка этого да навалиться широким плечом по всему заводу! А? Заиграло
бы дело! Через год-другой родного места не узнать бы.
    И сам зажмурится, как от солнышка.
    Теперь вот видно стало, что старый башлык не зря про широкое
плечо говорил. На глазах у нас оно разворачивается. Давно ли мы
радовались именитым людям заводов и рудников, а теперь именитые цехи да
участки, звенья да смены пошли. С каждым годом растет и крепнет широкое
рабочее плечо, и нет силы, чтоб против него выстоять.
    Сколько ни пыжатся разные толстосумы, а сомнет их широкое плечо
людей труда. Сомнет, что и памяти не останется.
    Сказ опубликован в 1948 году (журнал "Огонек", э 26, 1948 г., газета
"Уральский рабочий", 1 апреля 1948 г.).
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 20.09.2002 14:31