П.П.Бажов
КОШАЧЬИ УШИ
В те годы Верхнего да Ильинского заводов в помине не было. Только наша
Полевая да Сысерть. Ну, в Северной тоже железком побрякивали. Так, самую
малость. Сысерть-то светлее всех жила. Она, вишь, на дороге пришлась в
казачью сторону. Народ туда-сюда проходил да проезжал. Сами на пристань под
Ревду с железом ездили. Мало ли в дороге с кем встретишься, чего
наслушаешься. И деревень кругом много.
У нас в Полевой против сысертского-то житья вовсе глухо было. Железа в
ту пору мало делали, больше медь плавили. А ее караваном к пристани-то
возили. Не так вольготно было народу в дороге с тем, с другим поговорить,
спросить. Под караулом-то попробуй! И деревень в нашей стороне - один Косой
Брод. Кругом лес да горы, да болота. Прямо сказать, - в яме наши старики
сидели, ничего не видели. Барину, понятное дело, того и надо.
Спокойно тут, а в Сысерти поглядывать приходилось.
Туда он и перебрался. Сысерть главный у него завод стал. Нашим старикам
только стражи прибавил да настрого наказал прислужникам:
- Глядите, чтобы народ со стороны не шлялся, и своих покрепче держите.
А какой тут пришлый народ, коли вовсе на усторонье наш завод стоит. В
Сысерть дорогу прорубили, конечно, только она в те годы, сказывают, шибко
худая была. По болотам пришлась. Слани верстами. Заневолю брюхо заболит,
коли по жерднику протрясет. Да и мало тогда ездили по этой дороге. Не то,
что в нонешнее время - взад да вперед. Только барские прислужники да стража
и ездили. Эти верхами больше, - им и горюшка мало, что дорога худая. Сам
барин в Полевую только на полозу ездил. Как санная дорога установится, он и
давай наверстывать, что летом пропустил. И все норовил нежданно-негаданно
налететь. Уедет примерно вечером, а к обеду на другой день уж опять в
Полевой. Видно, подловить-то ему кого-нибудь охота было. Так все и знали,
что зимой барина на каждый час жди. Зато по колесной дороге вовсе не ездил.
Не любо ему по сланям-то трястись, а верхом, видно, неспособно. В годах,
сказывают, был. Какой уж верховой! Народу до зимы-то и полегче было. Сколь
ведь приказчик ни лютует, а барин приедет, - еще вину выищет.
Только вот приехал барин по самой осенней распутице. Приехал не к
заводу либо к руднику, как ему привычно было, а к приказчику. Из конторы
сейчас же туда всех приказных потребовал и попов тоже. До вечера приказные
пробыли, а на другой день барин уехал в Северну. Оттуда в тот же день в
город поволокся. По самой-то грязи приспичило ему. И обережных с ним что-то
вовсе много. В народе и пошел разговор: "Что за штука? Как бы дознаться?"
По теперешним временам это просто - взял да сбегал либо съездил в Сысерть, а
при крепости как? Заделье надо найти, да и то не отпустят. И тайком тоже
не уйдешь - все люди на счету, в руке зажаты. Ну, все ж таки выискался один
парень.
- Я, - говорит, -вечером в субботу, как из горы поднимут, в Сысерть
убегу, а в воскресенье вечером прибегу. Знакомцы там у меня. Живо все
разузнаю.
Ушел, да и не воротился. Мало погодя приказчику сказали, а он и ухом не
повел искать парня-то. Тут и вовсе любопытно стало, - что творится? Еще
двое ушли, и тоже с концом.
В заводе только то и нового, что по три раза на дню стала стража по
домам ходить, мужиков считать, - все ли дома. В лес кому понадобится за
дровами либо за сеном на покос, - тоже спросись. Отпускать стали грудками и
со стражей.
- Нельзя,- говорит приказчик, - поодиночке-то. Вон уж трое сбежали.
И семейным в лес ходу не стало. На дорогах заставы приказчик поставил.
А стража у него наподбор - ни от одного толку не добьешься. Тут уж, как в
рот положено стало, что в Сысертской стороне что-то деется, и шибко им -
барским-то приставникам - не по ноздре. Зашептались люди в заводе и на
руднике.
- Что хочешь, а узнать надо.
Одна девчонка из руднишиых и говорит:
- Давайте, дяденьки, я схожу. Баб-то ведь не считают по домам. К нам
вон с баушкой вовсе не заходят. Знают, что в нашей избе мужика нет. Может, и
в Сысерти эдак же. Способнее мне узнать-то.
Девчонка бойконькая... Ну, руднишная, бывалая... Все ж таки мужикам это
не в обычае.
- Как ты, - говорят, - птаха Дуняха, одна по лесу сорок верст пройдешь?
Осень ведь - волков полно. Костей не оставят.
- В воскресенье днем, - говорит, - убегу. Днем-то, поди, не посмеют
волки на дорогу выбежать. Ну, и топор на случай возьму.
- В Сысерти-то, - спрашивают, - знаешь кого?
- Баб-то, - отвечает, - мало ли. Через них и узнаю, что надо.
Иные из мужиков сомневаются:
- Что баба знает?
- То, - отвечает, - и знает, что мужику ведомо, а когда и больше.
Поспорили маленько мужики, потом и говорят:
- Верно, птаха Дуняха, тебе сподручнее итти, да только стыд нам одну
девку на экое дело послать. Загрызут тебя волки.
Тут парень и подбежал. Узнал, о чем разговор, да и говорит:
- Я с ней пойду.
Дуняха скраснела маленько, а отпираться не стала.
- Вдвоем-то, конечно, веселее, да только как бы тебя в Сысерти не
поймали.
- Не поймают, - отвечает. Вот и ушли Дуняха с тем парнем. Из завода не
по дороге, конечно, выбрались, а задворками, потом тоже лесом шли, чтобы их
с дороги не видно было. Дошли так спокойно до Косого Броду. Глядят - на
мосту трое стоят. По всему видать - караул. Чусовая еще не замерзла, и
вплавь ее где-нибудь повыше либо пониже тоже не возьмешь - холодно.
Поглядела из лесочка Дуняха и говорит:
- Нет, видно, мил дружок Матюша, не приводится тебе со мной итти. Зря
тут себя загубишь и меня подведешь. Ступай-ко скорее домой, пока тебя
начальство, не хватилось, а я одна попытаюсь на женскую хитрость пройти.
Матюха, конечно, ее уговаривать стал, а она на своем уперлась.
Поспорили да на том и решили. Будет он из лесочка глядеть. Коли не остановят
ее на мосту - домой пойдет, а остановят - выбежит, отбивать станет.
Подобралась тут Дуняха поближе, спрятала покрепче топор, да и выбежала из
лесу. Прямо на мужиков бежит, а сама визжит-кричит:
- Ой, дяденьки, волк! Ой, волк!
Мужики видят - женщина -испугалась, - смеются. Один-то ногу еще ей
подставил, только, видать, Дуняха в оба глядела, пролетела мимо, а сама все
кричит:
- Ой, волк! Ой, волк!
Мужики ей вдогонку:
- За подол схватил! За подол схватил! Беги - не стой!
Поглядел Матюха и говорит:
- Пролетела птаха! Вот девка! Сама не пропадет и дружка не подведет!
Дальше-то влеготку пройдет сторонкой. Как бы только не припозднилась,
волков не дождалась!
Воротился Матвей домой до обхода. Все у него и обошлось гладко - не
заметили. На другой день руднишным рассказал. Тогда и поняли, что тех -
первых-то - в Косом Броду захватили.
- Там, поди, сидят запертые да еще в цепях. То приказчик их и не ищет,
- знает, видно, где они. Как бы туда же наша птаха не попалась, как обратно
пойдет!
Поговорили так, разошлись. А Дуняха что? Спокойно сторонкой по лесу до
Сысерти дошла. Раз только и видела на дороге полевских стражников. Домой из
Сысерти ехали. Прихоронилась она, а как разминовались, опять пошла.
Притомилась, конечно, а на свету еще успела до Сысерти добраться. На дороге
тоже стража оказалась, да только обойти-то ее тут вовсе просто было.
Свернула в лес и вышла на огороды, а там близко колодец оказался. Тут
женщины были, Дуняху и незаметно на людях стало. Одна старушка спросила ее:
- Ты чья же, девушка, будешь? Ровно не из нашего конца?
Дуняха и доверилась этой старушке.
- Полевская, - говорит.
Старушка дивится:
- Как ты это прошла? Стража ведь везде наставлена. Мужики не могут к
вашим- то попасть. Который уйдет -того и потеряют.
Дуняха ей сказала. Тогда старушка и говорит:
- Пойдем-ко, девонька, ко мне. Одна живу. Ко мне и с обыском не ходят.
А прийдут - так скажешься моей зареченской внучкой. Походит она на тебя.
Только ты будто покорпуснее будешь. Зовут-то как?
- Дуняхой, - говорит.
- Вот и ладно. Мою-то тоже Дуней звать.
У этой старушки Дуняха и узнала все. Барин, оказывается, куда-то вовсе
далеко убежал, а нарочные от него и к нему каждую неделю ездят. Все какие-то
наставления барин посылает, и приказчик Ванька Шварев те наставления народу
вычитывает. Железный завод вовсе прикрыт, а мужики на Щелкунской дороге
канавы глубоченные копают да валы насыпают. Ждут с той стороны прихода.
Говорят - башкирцы бунтуются, а на деле вовсе не то. По дальним заводам, по
деревням и в казаках народ поднялся, и башкиры с ними же. Заводчиков да бар
за горло берут, и главный начальник у народа Омельян Иваныч прозывается. Кто
говорит - он царь, кто - из простых людей, только народу от него воля, а
заводчикам да барам - смерть! То наш-то хитряга и убежал подальше.
Испугался!
Узнала, что в Сысерти тоже обход по домам и работам мужиков проверяет
по три раза в день. Только у них еще ровно строже. Чуть кого не случится,
сейчас всех семейных в цепи да и в каталажку. Человек прибежит:
- Тут я, - по работе опоздал маленько!
А ему отвечают:
- Вперед не опаздывай! - да и держат семейных-то дня два либо три.
Вовсе замордовали народ, а приказчик хуже цепной собаки.
Все ж таки, как вечерний обход прошел, сбежались к той старушке мужики.
Давай Дуняху расспрашивать, что да как у них. Рассказала Дуняха.
- А мы, - говорят, - сколько человек к вашим отправляли - ни один не
воротился.
- То же, - отвечает, - и у нас. Кто ушел - того и потеряли! Видно, на
Чусовой их всех перехватывают.
Поговорили-поговорили, потом стали о том думать, как Дуняхе в Полевую
воротиться. Наверняка ее в Косом Броду поджидают, а как мимо пройдешь?
Один тут и говорит:
- Через Терсутско болото бы да на Гальян. Ладно бы вышло, да мест этих
она не знает, а проводить некому...
- Неуж у нас смелых девок не найдется? - говорит тут хозяйка. - Тоже,
поди- ко, их не пересчитывают по домам, и на Тереутском за клюквой многие
бывали. Проводят! Ты только дальше-то расскажи ей дорогу, чтоб не
заблудилась, да и не опоздала. А то волкам на добычу угодит.
Ну, тот и рассказал про дорогу. Сначала, дескать, по Терсутскому
болоту, потом по речке Мочаловке на болото Галъян, а оно к самой Чусовой
подходит. Место тут узкое. Переберется как-нибудь, а дальше полевские
рудники пойдут.
- Если, - говорит, - случится опоздниться, тут опаски меньше. По тем
местам от Гальяна до самой Думной горы земляная кошка похаживает. Нашему
брату она не вредная, а волки ее побаиваются, если уши покажет. Не шибко к
тем местам льнут. Только на это тоже не надейся, побойче беги, чтобы
засветло к заводу добраться. Может, про кошку-то - разговор пустой. Кто ее
видал?
Нашлись, конечно, смелые девки. Взялись проводить до Мочаловки. Утром
еще потемну за завод прокрались мимо охраны.
- Не сожрут нас волки кучей-то. Побоятся, поди. Пораньше домой
воротимся, и ей - гостье-то нашей - так лучше будет.
Идет эта девичья команда, разговаривает так-то. Мало погодя и песенки
запели. Дорога бывалая, хаживали на Терсутско за клюквой - что им не петь-
то?
Дошли до Мочаловки, прощаться с Дуняхой стали. Время еще не позднее.
День солнечный выдался. Вовсе ладно. Тот мужик-от говорил, что от Мочаловки
через Гальян не больше пятнадцати верст до Полевой. Дойдет засветло, и
волков никаких нет. Зря боялись.
Простились. Пошла Дуняха одна. Сразу хуже стало. Места незнакомые, лес
страшенный. Хоть не боязливая, а запооглядывалась. Ну, и сбилась маленько.
Пока путалась да направлялась, глядишь - и к потемкам дело подошло. Во всех
сторонах заповывали. Много ведь в те годы волков-то по нашим местам было.
Теперь вон по осеням под самым заводом воют, а тогда их было - сила! Видит
Дуняха - плохо дело. Столько узнала, и даже весточки не донесет! И жизнь
свою молодую тоже жалко. Про парня того - про Матвея-то - вспомнила. А волки
вовсе близко. Что делать? Бежать - сразу налетят, в клочья разорвут. На
сосну залезть - все едино дождутся, пока не свалишься.
По уклону, видит, к Чусовой болото спускаться стало. Так мужик-от
объяснял. Вот и думает: "Хоть бы до Чусовой добраться!"
Идет потихоньку, а волки по пятам. Да и много их. Топор, конечно, в
руке, да что в нем !
Только вдруг два синеньких огня вспыхнуло. Ни дать ни взять - кошачьи
уши.
Снизу пошире, кверху на-нет сошли. Впереди от Дуняхи шагов, поди, до
полсотни. Дуняха раздумывать не стала, откуда огни, - сразу к ним кинулась.
Знала, что волки огня боятся.
Подбежала - точно, два огня горят, а между ними горка маленькая, вроде
кошачьей головы. Дуняха тут и остановилась, меж тех огней. Видит - волки
поотстали, а огни все больше да больше, и горка будто выше. Дивится Дуняха,
как они горят, коли дров никаких не видно. Насмелилась, протянула руку, а
жару не чует. Дуняха еще поближе руку подвела. Огонь метнулся в сторону, как
кошка ухом тряхнула, и опять ровно горит.
Дуняхе маленько боязно стало, только не на волков же бежать. Стоит меж
огнями, а они еще кверху подались. Вовсе большие стали. Подняла Дуняха
камешок с земли. Серой он пахнет. Тут она и вспомнила про земляную кошку,
про которую мужик сысертский сказывал. Дуняха и раньше слышала, что по
пескам, где медь с золотыми крапинками, живет кошка с огненными ушами. Уши
люди много раз видали, а кошку никому не доводилось. Под землей она ходит.
Стоит Дуняха промеж тех кошачьих ушей и думает: как дальше-то? Волки
отбежали, да надолго ли? Только отойди от огней - опять набегут. Тут стоять
- холодно, до утра не выдюжить.
Только подумала, - огни и пропали. Осталась Дуняха в потемках.
Оглянулась - нет ли опять волков? Нет, не видно. Только куда итти в
потемках-то! А тут опять впереди огоньки вспыхнули. Дуняха на них и
побежала. Бежит-бежит, а догнать не может. Так и добежала до Чусовой-реки, а
уши уж на том берегу горят.
Ледок, конечно, тоненький, ненадежный, да разбирать не станешь. Свалила
две жердинки легоньких, с ними и стала перебираться. Переползла с грехом
пополам, ни разу не провалилась, хоть шибко потрескивало. Жердинки-то ей
пособили.
Стоять не стала. Побежала за кошачьими ушами. Пригляделась все ж таки к
месту, - узнала. Песошное это. Рудник был. Случалось ей тут на работе
бывать. Дорогу одна бы ночью нашла, а все за ушами бежит. Сама думает: "Уж
если они меня из такой беды вызволили, так неуж неладно заведут?"
Подумала, а огни и выметнуло. Ярко загорели. Так и переливаются. Будто
знак подают: "Так, девушка, так! Хорошо рассудила!"
Вывели кошачьи уши Дуняху на Поваренский рудник, а он у самой Думной
горы. Вон в том месте был. Прямо сказать, в заводе.
Время ночное. Пошла Дуняха к своей избушке, с опаской, конечно,
пробирается. Чуть где люди, - прихоронится; то за воротный столб притаится,
а то и через огород махнет. Подобралась так к избушке и слышит -
разговаривают.
Послушала она, поняла, - караулят кого-то. А ее и караулили. Старуху
баушку приказчик велел в ее избушке за постоянным караулом держать. "Сюда, -
думает, -Дуняха явится, коли ей обратно прокрасться посчастливит". Сам этот
караул проверял, чтобы ни днем, ни ночью не отходили.
Дуняха этого не поняла. Только слышит - чужой кто-то у баушки сидит.
Побоялась показаться. А сама замерзла, невтерпеж прямо. Вот она и
прокралась проулком к тому парню-то Матвею, с которым до Косого Броду шла.
Стукнула тихонько в окошко, а сама притаилась. Тот выбежал за ворота:
- Кто?
Ну, она и сказалась. Обрадовался парень.
- Иди, - говорит, - скорее в баню. Топлена она. Там тебя и прихороню, а
завтра ненадежнее место найдем.
Запер Дуняху в теплой бане, сам побежал надежным людям сказать:
- Воротилась Дуняха, прилетела птаха.
Живо сбежались, расспрашивать стали. Дуняха все им рассказала. В конце
и про кошачьи уши помянула:
- Кабы не они, сожрали бы меня волки.
Мужики это мимо пропустили. Притомилась, думают, наша птаха, вот и
помстилось ей.
- Давай-ко, - говорят, - поешь да ложись спать! Мы покараулим тебя до
утра и то обмозгуем, куда лучше запрятать.
Дуне того и надо. В тепле-то ее разморило, еле сидит. Поела маленько,
да и уснула. Матюха да еще человек пять парней на карауле остались. Только
время ночное, тихое, а Дуняха вон какие вести принесла. Парни, видно, и
запоговаривали громко. Ну, и другие люди, которые слушать приходили, тоже
не утерпели: тому-другому сказать, посоветовать, что делать. Однем словом,
беспокойство пошло. Обходчики и заметили. Сразу проверку давай делать. Того
нет, другого нет, а у Матвея пятеро чужих оказалось.
- Зачем пришли?
Те отговариваются, конечно, кому что на ум пришло. Не поверили
обходчики, обыскивать кинулись. Парням делать нечего - за колья взялись.
Обходчики, конечно, оборуженные, только в потемках колом-то способнее. Парни
и ухайдакали их. Только на место тех обходчиков другие набежали. Втрое либо
вчетверо больше. Парням, значит, поворот вышел. Одного застрелили обходчики,
а другие отбиваются все ж таки.
Дуняха давно соскочила. Выбежала из бани, глядит - над Думной горой два
страшенных синих огня поднялись, ровно кошка за горой притаилась, уши
выставила. Вот-вот на завод кинется. Дуняха и кричит:
- Наши огни-то! Руднишные! На их, ребята, правьтесь!
И сама туда побежала. В заводе сполох поднялся. На колокольне в набат
ударили. Народ повыскакивал. Думают - за горой пожар. Побежали туда. Кто
поближе подбежит, тот и остановится. Боятся этих огней. Одна Дуняха прямо на
них летит. Добежала, остановилась меж огнями и кричит:
- Хватай барских-то! Прошло их время! По другим заводам давно таких-то
кончили!
Тут обходчикам и всяким стражникам туго пришлось. Известно, народ
грудкой собрался. Стража побежала - кто куда. Только далеко ли от народа
уйдешь? Многих похватали, а приказчик угнал-таки по городской дороге.
Упустили - оплошка вышла. Кто в цепях сидел, тех высвободили, конечно. Тут и
огни погасли.
На другой день весь народ на Думной горе собрался. Дуняха и обсказала,
что в Сысерти слышала. Тут иные, из стариков больше, сумлеваться стали:
- Кто его знает, что еще выйдет! Зря ты нас вечор обнадежила.
Другие опять за Дуняху горой:
- Правильная девка! Так и надо! Чего еще ждать-то? Надо самим к людям
податься, у коих этот Омельян Иванович объявился.
Которые опять кричат:
- В Косой Брод сбегать надо. Там, поди наши-то сидят. Забыли их?
Ватажка парней сейчас и побежала. Сбили там стражу, вызволили своих да
еще человек пять сысертских. Ну, и народ в Косом Броду весь подняли.
Рассказали им, что у людей делается.
Прибежали парни домой, а на Думной горе все еще спорят. Старики без
молодых-то вовсе силу забрали, запутали народ. Только и твердят:
- Ладно ли мы вечор наделали, стражников насмерть побили?
Молодые кричат:
- Так им и надо!
Сидельцы тюремные из Косого-то Броду на этой же стороне, конечно.
Говорят старикам:
-Коли вы испугались, так тут и оставайтесь, а мы пойдем свою правильную
долю добывать.
На этом и разошлись. Старики, на свою беду, остались, да и других под
кнут подвели. Вскорости приказчик с солдатами из города пришел, из Сысерти
тоже стражи нагнали. Живо зажали народ. Хуже старого приказчик лютовать
стал, да скоро осекся. Видно, прослышал что неладное для себя. Стал стариков
тех, кои с пути народ сбили, задабривать всяко. Только у тех спины-то не
зажили, помнят, что оплошку сделали. Приказчик видит, косо поглядывают, -
сбежал ведь! Так его с той поры в наших заводах и не видали. Крепко, видно,
запрятался, а может, и попал в руки добрым людям- свернули башку.
А молодые тогда с Думной-то горы в леса ушли. Матвей у них вожаком
стал. И птаха Дуняха с ним улетела.
Про эту пташку удалую много еще сказывали, да я не помню...
Одно в памяти засело - про дуняхину плетку.
Дуняха, сказывают, в наших местах жила и после того, как Омельяна
Иваныча бары сбили и казнить увезли. Заводское начальство сильно охотилось
поймать Дуняху, да все не выходило это дело. А она нет-нет и объявится в
открытую где-нибудь на дороге, либо на руднике каком. И всегда, понимаешь,
на соловеньком коньке, а конек такой, что его не догонишь. Налетит этак
нежданно-негаданно, отвозит кого ей надо башкирской камчой - и нет ее.
Начальство переполошится, опять примутся искать Дуняху, а она, глядишь, в
другом месте объявится и там какого-нибудь руднишного начальника плеткой
уму-разуму учит, как, значит, с народом обходиться. Иного до того огладит,
что долго встать не может. Камчой с лошади, известно, не то что человека
свалить, волка насмерть забить можно, если кто умеет, конечно. Дуняха,
видать, понавыкла камчой орудовать, надолго свои памятки оставила. И все,
сказывают, по делу. А пуще всего тем рудничным доставалось, кои молоденьких
девчонок утесняли. Этих вовсе не щадила.
На рудниках таким, случалось, грозили:
- Гляди, как бы тебя Дуняха камчой не погладила.
Стреляли, конечно, в Дуняху не один раз, да она, видно, на это
счастливая уродилась, а в народе еще сказывали, будто перед стрелком кошачьи
уши огнями замелькают, и Дуняхи не видно станет.
Сколько в тех словах правды, про то никто не скажет, потому - сам не
видал, а стрелку как поверить?
Всякому, поди-ко, не мило, коли он пульку в белый свет выпустит. Всегда
какую-нибудь отговорку на этот случай придумает. Против, дескать, солнышка
пришлось, мошка в глаз попала, потемнение в мозгах случилось, комар в нос
забился и в причинную жилку как раз на ту пору уколол. Ну, мало ли как еще
говорят. Может, какой стрелок и приплел огненные уши, чтоб свою неустойку
прикрыть. Все-таки не столь стыдно. С этих слов, видно, разговор и пошел.
А то, может, и впрямь Дуняха счастливая на пулю была. Тоже ведь недаром
старики говорили:
- Смелому случится на горке стоять, пули мимо летят, боязливый в кустах
захоронится, а пуля его найдет.
Так и не могло заводское начальство от дуняхиной плетки свою спину
наверняка отгородить. Сам барин, сказывают, боялся, как бы Дуняха где его
не огрела. Только она тоже не без смекалки орудовала.
Зачем она с одной плеткой кинется, коли при барине завсегда обережных
сила, и каждый оборужен.
Опубликован впервые в 1938 г. в журналах: "Индустрия социализма", э 2
за 1939 г. и "Октябрь", э 5-6 за тот же год.
В сказе дан фантастический образ "земляной кошки". Бажов так объяснял
его происхождение: "Образ земляной кошки возник в горняцких сказах,
опять-таки в связи с природными явлениями. Сернистый огонек появляется там,
где выходит сернистый газ. Он походит на болотный огонек. Но тот стоит
свечкой, прямой, тонкий. А сернистый огонек имеет широкое основание и потому
напоминает ушко" (опубликовано в книге Л. Скорино "Павел Петрович Бажова,
издательство "Советский писатель", 1947, стр. 62). (Вернее сказать, при
широком основании он очень быстро сужается кверху, из-за большого
удельного веса окислов серы. Болотные огни, напротив, при сгорании метана
дают более легкие продукты. -прим.ск.)
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 17.09.2002 16:27