П.П.Бажов. 
                            ЖИВОЙ ОГОНЕК
    По соседству со мной мастер по огранке дорогих камней Митьша Заровняев
живет. Одногодок мой. В малолетстве мы с ним неразлучными дружками были,
вместе, как говорится, собак гоняли, вместе и в заводскую школу бегали, а
потом наши дорожки разбежались. Он попал в выучку по гранильному делу и
хорошим мастером стал, а я, как все мои деды-прадеды, весь век по
заводскому гудку жил, в механической работал. Тоже по своему делу от
добрых мастеров не отстал.
    В эти рабочие годы мы, понятно, с Митьшей встречались, только досужего
времени у нас немного было, да и не на одни часы оно приходилось. Бывало и
так, что я с работы, а он на работу. Ну, и в разговоре разнобой пошел: он
про огранку, я про сборку. Так у нас ребячья дружба и завяла. А вот
теперь, как оба на пенсию вышли, опять неразлучниками стали. Только та
разница, что теперь друг дружку не Ваньшей да Митьшей зовем, а по отчеству
величаем: он меня Осипычем, я его Алексеичем. Дня не проходит, чтобы мы с
ним не сошлись. То он ко мне приплетется, то я к нему, а в погожие дни
любим на завалинке посидеть, солнышко проводить. Дома-то наши, видишь, на
закатную сторону окошками приходятся, а эта сторона недаром стариковской
зовется. К нам через дорогу приковыляет еще орел. Тоже пенсионер. Токарь
Евграф Васильич Менухов. Он постарше нас годов на пять. Мы еще вовсе
малышами были, а он уж в школе учился. По-старому-то грамотеем считался,
потому двухклассное кончил. Мы с Алексеичем в заводскую школу только три
зимы бегали, а он учился целых пять зим. Тогда это уж высоко считалось.
Из-за этой грамоты судьба у Евграфа пестрая вышла. Сперва после школы тоже
в механической работал, в свои годы женился, семью завел, а дальше дорога
кривулинами пошла. Не любило начальство тех, кто пограмотнее. "Умные,
дескать, стали, судят о чем не положено". Ну, Евграфа и выжили из
механической, да и с завода. Пришлось ему по другим заводам кормиться. Уж
после гражданской войны домой воротился. Десятка полтора годов еще в
полную силу работал, а тут старость на плечи сильно давить стала, да еще
погорячился на работе, с ним и приключился удар. Отлежался, потом
вылечили, а левую ногу и теперь волоком переставляет, и в разговоре
ясности не стало. А ведь раньше-то говорок был. Теперь при внуке живет.
Инженер он, на заводе цехом заведует. Дельный, сказывают, парень вышел и о
старике заботливый. Старый домишко они перебрали, сбоку и вглубь прируб
сделали. Евграфу Васильичу особую комнату отвели со всяким удовольствием:
и тепло, и светло, и спать мягко, на окошках цветы, радио проведено и за
книжкой посидеть есть где. Одним словом, устроенный старик. Можно сказать,
с кабинетом.
    Переберется этот Евграф Васильич на нашу сторону и первым делом
пошутит:
    - Не горюйте малолетки, что солнышко уходит! Приходите утром пораньше
ко мне на завалинку- встречать будем. Веселее, поди, встречать-то!
    - А сам зачем на нашу сторону приволокся?
    - Да тоже потянуло поглядеть на то, что прошло. И та думка была - не
заскучали бы мои малолетки перед сном. Вот развеселить и явился.
    - Садись-ка, - говорю, - в серединку, тогда за старшого признавать
будем, в случае спора оба под рукой будем.
    Алексеич свое начинает:
    - Отдышаться не можешь, увеселитель! Через улицу перешел, как на
высокую гору поднялся! Шуткам-то, видно, конец приходит.
    - Кому, - отвечает, - как. Иной смолоду кислится: дескать, я умру, а
все останется. Другой до гробовой доски не тужит, потому как не о себе, а
о своем деле больше думает: шло бы оно, а удастся ли самому поглядеть - об
этом печали мало. И по работе отдача есть. Ты вот за станочком в одиночку
в молчанку больше играл, а я весь век на людях крутился. На народе,
известно, без шуток да прибауток, без шуму да гаму, без рассорки да
мировой не проживешь...
    Это у них привычка такая. Сперва поперекоряются, потом уж вгладь
разговаривать станут. Проходящие, гляйй на нашу тройку, подшучивают:
    - Вишь, какие белые груздочки на нашей улице -вУ росли!
    Другие опять советую:
    - Что сидите-то? Поразмялись бы! В лошадки бы хоть поиграли! Улица
широкая, полянка кудрявая - раздолье! Неужто не бегивали?
    - Бегать-то, - отвечаем, - бегали, да теперь кучера из нашей ровни не
подберешь, и очередь не наша. Нам другое отведено - на завалинке сидеть да
поглядывать, бойко ли молодые бегают.
    Шутят так-то, а все-таки у кого досуг случится, подходят послушать
нашу стариковскую беседу, спрашивать примутся, свое слово вставят, старое
к новому прикладывать станут, спор затеют.
    Разговаривали, понятно, про разное, житейское, а без того не
проходило, чтоб который-нибудь из нас, стариков, не помянул о деле, каким
весь свой век занимался.
    Один такой разговор мне больше запомнился. Алексейч его начал. В
какой-то летний праздник было. Наша улица хоть не из самых людных, а
молодого народа вечером по ней много бродит. Одних студентов сколько из
города приезжает. Раньше-то наперечет знали, кто из заводских в городе
учится, а теперь разве сочтешь, коли чуть не из каждой семьи, уезжают в
институты да техникумы. Очередные отпуски тоже к летним месяцам
подгоняются. Ну, отпускники, которые не уехали по дальним местам, а
проводят время на рыбалке, охоте либо просто в лесу и на покосах, тоже
непрочь похвалиться, что ближний загар не хуже дальнего. К Евграфу
Васильичу подошла за ключом невестка, внукова-то жена. Она у него врач и
вместе со своими двумя ребятишками живет летом в лагере,(пионерском -
прим.ск.) который на бывшей владельческой заимке. С Менуховои еще три
женщины. Из лагеря же, видно, потому на одной машине приехали. Лагерь-то
ведь оздоровительный. Ребят там много из всех заводских школ. Ну, и врачей
да воспитательниц не мало требуется.
     Не помню уж, по какому случаю Алексеич стал рассказывать про свои
камешки:
    - По нынешним, дескать, временам научились чуть не все дорогие камни
из подходящих составов плавить. Александрит только не одолели, да изумруд
упирается. Делают его, да пока плоховато, а остальные камешки хорошо идут.
Кто в этом деле не крепко разбирается, тому, пожалуй, и не отличить
плавленый от настоящего. Горщики, разумеется, не ошибутся, а гранильщики и
подавно. Одна из женщин и спрашивает:
    - А в чем, скажите, разница? Как отличить плавленый камень от
настоящего?
    Алексеич позамялся, потом говорит:
    - На глаз хорошо вижу, а растолковать не могу. При нашей работе это
явственно видно. С плавленым камнем тебе думать не о чем, потому камешки
один в один. Твое дело - соблюдать размер - и все. А самородный камешек,
который из горы добыт, он смекалки требует. Подумать надо, с которой
стороны и как его показать. Зато и утеха есть, коли угадаешь огранить, как
тому камешку подходит. Глядишь на такой - и сердце радуется!
    Туг парень один врезался. Не знаю его фамилии. Знаю только, что с
турбинного. Задористый такой. В передовиках его на заводе считают. Портрет
его как-то в нашей газете видел. Так вот он и говорит:
    - Если самородный только тем отличается, что с ним возни больше, так
это пустое дело.
     - Нет, не пустое! - говорит Алексеич и показывает на Менухову. - Вот
у Варвары Петровны брошечка с самородными камнями. Ты, небось, эту
брошечку приметил. А у них вон, - указал он на другую женщину, - кулончик
будто и богаче, а видимости той не имеет, потому - из плавленых.
    - Верно, дед, - не скрывая своего удивления, подтвердил парень, - на
брошку поглядел, а кулона вовсе не заметил.
    - Вот то-то и есть. А цвет, состав и крепость у камней одна. На любых
приборах проверяй, какие хочешь пробы бери, разницы не найдешь, а живого
огонька, какой в самородном камне есть, все-таки не увидишь.
    - Значит, чего-то не нашли, - говорит парень и с уверенностью
добавляет: - Изучат полностью и доведут. Не беспокойся, дед.
    - В том спору нет, что доведут, - говорит Алексеич. - Сам вижу, что
дело вперед идет. Камни самой высокой марки выходят. О другом говорю:
когда плавленый камешек, как самородный, свою особину иметь будет?
    - По моим приметам, скоро, - неожиданно вмешался Евграф Васильич.
    Алексеич, как он любил с Евграфом на словах сцепиться, сейчас
ухватился за это:
    - Что зря болтать-то! Какие у тебя могут быть приметы, когда ты близко
к нашему делу не подходил? Что ты в нем знаешь?!
    Разговор у Алексеича резкий, крикливый. Кто близко к завалинке был,
слышит - старики заспорили. Подходить стали. Любопытно им. И те женщины,
которые за ключом пришли, тут же стоят. Алексеича это, видно, еще больше
раззадорило, он уж вовсе кричать стал:
    - Ну-ка, скажи свои приметы! Что навыдумывал?!
    - И скажу, только с уговором, чтоб не перебивать. Потом твой разговор
будет.
    - Как на собраниях?
    - Так-то, по-моему, лучше, чем перекоряться да кричать.
    - Ну-ну, балакай, коли ты такой умный! Пусть послушают, что выходит,
когда берутся судить о том, чего не знают.
    - Ты не подковыривай до времени, а слушай. После уж душу отведешь.
    - Ладно, ладно. Говорю, балакай. До конца слова не выроню.
    Тут Евграф Васильич и стал рассказывать:
    - К гранильному делу мне касаться не приходилось. Это он правду
говорит. Зато я знаю мастеров своих годов. А мастер, как известно, всему
делу голова. Недаром сказано: "Дело мастера боится". Вот об этих мастерах
я хочу сказать. Сегодня вы наглядно видели, какие они, эти старые мастера.
Когда товарищ с турбинного попросил объяснить разницу между самородным и
плавленым камнем. так что ему мастер сказал? Самородный, дескать, сердце
радует, живой огонек в нем, особина. Разве можно это понять без показа?
Как живой огонек образуется, в чем особина - все это ему не сказать. А
показал на деле, и человеку ясно стало, что разница есть, что мастер
хорошо это понимает, только на словах объяснить не может.
    Это я не в укор Алексеичу. Другие мастера наших годов такие же были.
Сошлюсь на себя. Я считаюсь пограмотнее Алексеича, побольше учился да
побродить по многим местам привелось, а спросите меня по моему делу, тоже
показать покажу, а объяснить, почему и как, не сумею. А сам я учился
токарному делу вовсе у неграмотного мастера. Теперь об этом скажешь, так
не все верят. А было. Покойный Петр Михайлыч Шевелев тонко свое дело знал,
а ни читать, ни писать не умел. Скажут ему размеры, он их запомнит, больше
не спросит и сделает вещь без ошибки. Ну, а на словах станет объяснять,
ничего не поймешь. Он вдобавок заикался, так и вовсе неразбериха выходила.
И все-таки показом он не одного меня выучил.
    И в доменном, и в медеплавильном деле, да и в остальных заводских
производствах то же самое было. У мастеров был наметанный глаз и большой
навык, а грамота слабая. Учиться у них - как у немых. И то мешало, что
старые мастера боялись за свое положение. Они и не торопились передавать
молодым свои навыки. А если имелся производственный секрет, так мастер
старался передать его только кому-нибудь из своих близких либо вовсе
никому не показывал до последних дней своей жизни.
    Конечно, кроме таких мастеров-практиков, были и люди с инженерским
образованием, но они мало что значили. В лучшем случае на целый заводский
округ таких было два-три человека, да и те на должностях управляющих либо
управителей. Что они могли сделать, когда по цехам-то пробегали не каждый
день.
    В горном деле раньше, а у нас, металлургов, много позднее появились
техники, с образованием. Учились они примерно столько же, как нынешние
ремесленники. Сперва двухклассную школу кончали, потом в техническом
училище три года. Только по-старому это уж высоким образованием считалось,
и этим, окончившим курс, давалось зданье - ученый мастер; а кто похуже
учился, тех называли ученый подмастерье. Попадали в это училище, конечно,
только дети тех служащих, которые были угодны заводскому начальству.
    Насмотрелся я на этих ученых мастеров да подмастерьев! Смех и горе.
Придет этакий парнишечка годов шестнадцати-семнадцати вроде начальства в
цех, а там старый мастер не первый десяток всем правит. Дело свое знает до
тонкости, только дальше не видит и не о всем рассказать другому может. А
этот новенький-то кой-чему из книжек поучился, а по делу ровным счетом
ничего не знает. В училище, понятно, были мастерские, да много ли от них
за три года между учебой получишь? По месяцам разнести, так на каждое дело
двух-трех дней не наберется. И станки разные. В мастерской поновее, а тут
такая старина, что новый-то не знает, с какой стороны к ней приступиться.
    Вот и попробуй от таких двух мастеров чего-нибудь путного добиться!
Если и выйдет тут сплавленный камень, так не лучше плитняка, который на
щебенку идет. Стукни его по ребру, он и развалится по слоям. Так и было.
Кроме свары да подвохов, ничего не выходило.
    - У нас этак же было, как стали художников посылать. Рисовать умеют
хорошо, а толку в камнях не знают, - поспешил откликнуться Алексеич.
    - Не перебивай, а то спутаешь меня на главном. Уговорились, поди-ко! -
отмахнулся Евграф Васильич. - При советской власти по-иному пошло. Сами
рабочие в голове производства встали, но и от науки не отвернулись. Тех,
кто знал дело по-книжному, ближе к производству подвинули, а сами за
книжки взялись, через рабфаки и другие школы к большому образованию
потянулись. Тут уж было из чего сплавить камень, который любую пробу
выдержать мог. Теперь это еще дальше пошло. Да вот лучше я вам случай
расскажу.
    Годов близко двадцати с той поры прошло. Работал тогда в городе.
Поручили мне набор людей для большого строительства. Приходят раз пятеро
слесарей, все из Харькова. Из разговора выяснилось, что ехали они Сибирь
посмотреть да по случаю Первого мая в нашем городе остановились.
Отпраздновали так, что денег на дорогу, дальше ехать, не осталось. Ну, и
пришли ко мне. Посмотрел их документы. Вижу, народ подходящий, и зачислил
их всех пятерых. Потом справлялся, конечно, как работают. О всех хороший
отзыв получил, а одного на отличку похвалили, по всем статьям. Потом этого
парня с книжками встретил. "Учусь, говорит, без отрыва от производства!"
Годов через пяток он уж в институте учился. "Решил, говорит, по-настоящему
поучиться, потом опять на то же место". Ну, а не так давно прочитал в
газете, что такой-то удостоен Сталинской премии первой степени за
сконструированную и смонтированную под его руководством машину. Машина,
говорят, такая, что в день дает больше, чем наш старый завод за месяцы, а
управлять этой машиной можно в белых перчатках: ни пыли, ни копоти в цехе.
Мне не случалось видеть эту машину, а все-таки знаю, что конструктор здесь
не забыл, что мешало в машинах слесарю, что ему помогало. Одно постарался
устранить, другое - еще улучшить, и получилась та особина, какой до этого
не было.
    А разве мало у нас таких людей? Чтоб не ходить далеко, сошлюсь вот на
них, которые тут стоят да сидят. Не угадаешь, кто из них у печи стоит, у
станка, кто - за чертежной доской либо в лаборатории. А раньше-то я бы
инженера от слесаря и в бане отличил. Раздельно было. Одни вверху, другие
внизу. При случае переговаривались, конечно, а теперь вот сливаться стали.
Из этого и растет новый, советский мастер. У него либо долголетние рабочие
навыки хорошо освещены наукой, либо книжные знания прочно закреплены
рабочей практикой. Этот новый мастер и дает в любом деле живой огонек,
какой чаще и чаще видишь на изделиях с нашей советской маркой.
    Сказав это, Евграф Васильич подтолкнул локтем Алексеича:
    - Твой разговор!
    Тот сначала отшутился:
    - О чем говорить? Ты же у нас старшой, в серединке сидишь! Разве можно
такому прекословить? - Помолчав немного, проговорил: - Кабы тебя, Евграф
Васильич, в свое время другой гранью повернуть! Хороший бы фонарь на
темной дороге был! Все как есть ты правильно сказал.
    - А я чуть было про тебя худое не подумал, - сказал парень с
турбинного, обращаясь к Алексеичу.
    - Торопиться с этим никогда не надо, - наставительно проговорил Евграф
Васильич. - Мало ли что с первого взгляду покажется. У старика одно пятно
-  малая грамота. В этом молодых укорять надо, а стариков нельзя. Время
другое было. А что перекоряемся мы с ним, так это одна видимость. Вроде
стариковской игры.
    Женщина с кулоном из плавленых камней пожала всем нам руки. За ней
потянулись другие, кто с шуткой, кто с вопросом, и беседа пошла мелкими
ручейками.
    "Живой огонек" - последнее произведение, написанное П. Бажовым.
Опубликовано полностью посмертно в газете "Уральский рабочий", 8 декабря
1950 года и в отдельном сборнике, носящем то же самое название, биб-ка
"Огонек", изд. "Правда", э 1, 1951 г.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 20.09.2002 14:36