П.П.Бажов
ДОРОГОЕ ИМЯЧКО
Это еще в те годы было. когда тут стары люди жили. На том, значит,
пласту, где поддерново золото теперь находят.
Золота этого... кразелитов... меди... полно было. Бери, сколько хочешь.
Ну, только стары люди к этому не свычны были. На что им? Краэелитами хоть
ребятишки играли, а в золоте никто и вовсе толку не гнал. Крупинки желтеньки
да песок, а куда их? Самородок фунтов несколько, а то и полпуда лежит,
примерно, на тропке, и никто его не подберет. А кому помешал, так тот его
сопнет в сторону - только и заботы. А то еще такая, слышь-ко, мода была.
Собираются на охоту и наберут с собой этих самородков. Они, видишь,
маленькие, а увесистые. В руках держать ловко и бьют емко. Присадит таким,
так большого зверя собьет. Очень просто. Оттого нынче и находят самородки в
таких местах, где бы вовсе ровно золоту быть не должно. А это стары люди
разбросали, где пришлось.
Медь самородну, ту добывали маленько. Топоры, слышь-ко, из нее делали,
орудию разную. Ложки-поварешки, всякую домашность тоже. Гумешки-то нам от
старых людей достались. Только, конечно, шахты никакой не били, сверху
брали, не как в нонешнее время.
Зверя добывали, птицу-рыбу ловили, тем и питались. Пчелы дикой множина
была. Меду-сколько добудешь. А хлеба и званья не было. Скотину: лошадей,
напримерно, коров, овцу - не водили. Понятия такого у них не было.
Были они не русськи и не татара, а какой веры-обычая и как прозывались,
про то никто не знает. По лесам жили. Однем словом, стары люди.
Домишек у них либо обзаведенья какого - банешек там, погребушек -
ничего такого и в заводе не было. В горах жили. В Думной горе пещера есть. С
реки ход-от был. Теперь его не видно, - соком завалили. Поди, сажен уж на
десять. А самоглавная пещера в Азов-горе была. Огромаднейшая - под всюе
гору шла. Теперь ход-от есть, только обвалился будто маленько. Ну, там дело
тайное. Об этом и сказ будет.
Вот живут себе стары люди, никого не задевают, себя сильно не
оказывают. Только стали по этим местам другие народы проявляться. Сперва
татара мимо заездили: по подгорью от Думной горы к Азов-горе тропу
протоптали. С полдня на полночь, как из оружья стрелено. Теперь этой тропы
не знатко, а старики от дедов своих слыхали, будто ране-то видно было.
Широкая, слышь-ко, тропа была, чисто трахт какой, без канав только.
Ну, ездят и ездят татара. В одну сторону одни товары везут, в
другу-други, а насчет золота ничего. Видно, сами не толкуют, либо случая
такого не подошло. Стары люди сперва прихоронились. Потом видят, - никто их
не задеват-стали жить потихоньку. Птицу-рыбу полавливают, золотыми камнями
зверя глушат, медными топорами добивают.
Вдруг татара что-то сильно закопошились. Целыми утугами на полночь
пошли, и все с копьями, с саблями, как на войну. Мало спустя обратно
побежали. Гонят, свету не видят. А это Ермак с казаками на Сибирь пришел и
всех тамошних татар побил. Которые пособлять своим приходили, и тех до
смерти перепугал. Как дело тогда внове было - из оружья стрелять, татара
этой стрельбы и забоялись.
Казаки, слышь-ко, ране вольные были, и на Сибирь они уж проданные
пришли. Купцам продалися, а царь их во все задарил. Набольшему - Ермаку-то -
свою серебряную рубаху царь послал. Так Ермак той рубахи с себя не сымал.
Гордился, значит. Так и утоп в ей - в царском-то подаренье. Как умер Ермак,
тут баловство и развелось. Ну, мало ли худых людишек к казакам налипло. Они
и давай хозяевать, как кому любо. Возьмут, кого им надо, за горло.
Подавай того-другого. Баб хватают, девчонок, вовсе подлетков и протча.
Однем словом, баловство развели -хуже некуда. Одна такая ватажка и
объявилась в здешних местах. Небольшая ватажка,-пеши пришли; а вожак,
видать, грабастенькой попался. Эти сразу золото сметили. Хватовщина пошла,
чуть до смертоубойства не дошло. Потом образумились, видят - золота много, с
собой не унесешь. Что делать? Туда-сюда зачали соваться, нет ли где жила
близко, лошадей добыть. И набежали так-то на старых людей. Сейчас
спрашивать, конечно:
- Что за народ? Какой веры-племени? Какому царю ясак даешь? - Стали
так-то наступать на старых людей. Те им свое маячат,- дескать, ваша нам не
нужна, наша вам не мешает, - проходите мимо.
Казачишки опять на испуг берут. Из оружья - пальнули. Стары люди
испужались, - в гору побежали. Казачишки за ими, думают так и есть
-победили, а не тут-то было. Стары люди смелые были. Это они сперва только
испужались. Думали, огонь, напримерно, с неба. Ну, потом отошли. И здоровые
были. Добежали, значит, до пещеры своей, да как начали казачишек золотыми
камнями пушить, знай, держись. Чуть не всех заколотили, казаков-то. Двое
либо трое все ж таки убежали.
А стары люди и гнаться за ими не думали. Утурили - и ладно. Пущай- де
идут, куда им надо. Лишь бы к нам больше не лезли. Подивились на убитых,
что у них нахватано у каждого желтых камешков через число, как только тащили
экую тягость, а того не смекнули, на что им эти камни. По-своему думали, что
тоже для бою набрали. Осмотрели оружья убитых, а одно было заряжено. Вот
один из старых людей вертел, вертел оружье-то, копался, копался, оно и
пальнуло. Сполоху наделало, самого маленько, ушибло, а никого не убило. Тут
стары люди и домекнули, что это не с неба огонь. Стали доходить, как бы еще
пальнуть. Оснимали мертвых, все перещупали, осмотрели, обнюхали. Порох
нашли, свинец рубленый, а что к чему, так и не добрались. А те трое-то,
которые убежали, вышли-таки к своим. Обсказали своему начальнику - напали, -
дескать, на нас незнамые люди и чуть не всех побили; трое вот только и
выбежали.
Начальник, - может, он пьяный был, - "ладно", - говорит. Время,
конечно, военное, - Сибирь покоренье-то. Мало ли всяких случаев было. Побили
и побили. На том дело и заглохло. А про золото те не сказали. Думают, так и
есть - погулям, потешимся. Только золото, оно и золото. Хоть веско, а само
кверху лезет. Его, видишь, первым делом разменять требуется. Тут они оха и
поймали.
Хватали самородки покрупнее, а как с таким объявишься? Сейчас спросы-
расспросы, где взял... Догадались все-таки. Раскрошили самородки на мелочь,
да и понесли купцам продавать. А уж таиться стали один от другого. Известно,
золото. Один к одному купцу пришел, другой к этому же и третий тоже. Да так
всех купцов и обошли. Купцы, конечно, - с полным нашим удовольствием.
Деньги, значит, дают, а сами примечают. Денег наменяли - куда их? Оделись
перво-наперво, как только кто удумал, и занялись пьянством да гулянкой. Из
кабака, напримерно, не выходят и кого доходя поят. Ну, другим казакам и
стало подозрительно, - откуда у людей такие деньги? Стали дознаваться, а у
пьяных долго ли... Выведали все до тонкости и тоже ватажку сбивать стали: за
золотом, значит, сходить.
Не все, конечно, казаки одинаковы были. Один, - не знаю, как его звать-
величать, - из Соликамска к ним пристал. Пошел за хорошей жизней, а видит,
тут грабеж да пьянство, и отшатился от казаков.
Услышал, что опять собираются грабить, и стал их совестить:
- Как, дескать, вам не стыдно. Раньше купцов да бояр оглаживали, а
теперь что? У здешнего народу с кровью рвать да купцам барыш давать? Так,
что ли?
Тем, конечно, не по носу табак, а как все сооруженные, то сейчас у них
свалка пошла, с саблями и другой орудией. Ну, соликамской-от этот парень
проворный был, удалой. Ото всех отбился, только сильно его изранили. Он в
лес и убрался, чтобы его не нашли. Леса страшные были - где найдешь!
Побегали-побегали казачишки, пошумели и разошлись, а тот, раненый-то,
думает, как дальше быть? Показаться в жиле -наверняка убьют, а то и под
палача подведут - за разговор-от. Вот и придумал:
- Пойду к тем людям, которых грабить собираются. Упрежу их.
Дорогу он понял, куда то есть итти собирались. Путь все ж таки не
ближняя, а запасу у него, например, никакого. Отощал в дороге, да еще и
раны донимают. Еле идет. Полежит-полежит и опять плетется. У самой Азов-
горы - вот у того места - совсем свалился.
Увидали стары люди - чужестранный человек лежит, весь кровью
измазанный, и оружье с им. А бабы набежали первые-то. Баба, известно, у
всякого народа жалостливее и за ранеными ходить любит. Тут еще девка
случилась, ихнего старшины дочь. Смелая такая, расторопная, хоть штаны на
такую надевай. И красивая-страсть. Глаза, как угольки, щеки, как розан
расцвел, коса до пяток и вся протча в полном аккурате. Лучше нельзя. Плясать
первая мастерица, а ежели песню заведет с переливами, ну... Однем словом,
любота. Одно плохо, - сильно большая была. Прямо сказать, великанша. И как
раз девка на выданье. Восемнадцатый год доходил. Самая, значит, пора. Ну, ей
и приглянулся, видно, пришлый-то. А он тоже, по-нашему, мужик рослый был. Из
себя чистый, волосом кудрявый, глаза открытые. Ей и любопытно стало. Пока
другие бабы охали да ахали, эта девка сгребла раненого в охапку, притащила
в пещеру и давай за им ходить - водой там смачивать, раны перевязывать.
Отец, мать ничего, будто так и надо. Соседи тоже помалкивают и помогают,
подают то - другое. Бабам, вишь, жалко, а у мужиков свое на уме: не научит
ли, как огонь пущать.
Раненый мало-помалу оклемался. Видит, какие-то вовсе незнамые люди.
Рослые против наших и по-татарски бельмень. Сам-то он марковал маленько по-
татарски. На то и надеялся, когда шел в эти места. Ну, делать нечего, стал
маяками дознаваться, как и что они прозывают. Учиться, значит, стал по-
ихнему. А девка от его не отходит, прямо прилипла. И он тоже человек
молодой, к ей тянется. Поправа, однако, плохо идет. Главная причина -
хлебушка у их не было. Притащит это ему девка пищи самолучшей. Рыбы, мяса
наставит, меду чашку вскрай полнехоньку, а его с души воротит. Ему бы хоть
яшничка ломоток. Просит у ей, а она не понимает, какой есть хлеб. Заплачет
даже. Это она-то. Известно, русському человеку без хлебушка невозможно.
Какая уж тут поправа. Ну, все ж таки ходить стал и к разговору мало-мало
обык, а девка обратно от его русський разговор переняла, да так скоро, что
просто удивленье. Такая уж удачливая была и, видать, не простая. Тайная сила
в ей, видно, гнездовала.
Стал -это он - соликамской-от - ходить. Оглядел всю местность, показал,
как с оружьем поступать, и весь установ объяснил, что и как.
- Эти, - говорит, - камни желтые, крупа, песок и зелененькие стеклышки
- это есть вредное для вас. Купцы раз унюхали, они уж спокою не дадут. А до
царя дойдет - и вовсе житья не станет. Вы, - говорит, - вот что сделайте.
Камни эти, самородки-то, значит, куда с глаз уберите. Хоть вон в Азов-гору
стаскайте. И кразелиты туда же сгребите. А крупу и песок зарыть надо. Снизу
черной земли выворотить, чтобы травой заросло. А пока все это не угоите,
никаких чужестранных близко не подпускайте... Чтобы нечаянно не пришли,
поставьте, - говорит, - на Думной горе и на Азов-горе караулы надежные.
Пущай досматривают по дороге, не идет ли кто, а как заметят чужестранного,
пущай знак подают - костерок запалят...
Девка все это растолмачила своим. Они видят, человек для их старается -
послушались. Караулы поставили, как он сказал, а сами занялись самородное
золото да кразелиты подбирать да в Азов-гору стаскивать. Штабеля наворотили
- глядеть страшно, и кразелитов насыпали, как угольну кучу. Потом оставшую
крупу и песок зарыли, а чужих на то время близко не подпускали. Увидят с
Азов-горы либо с Думной, кто идет, едет ли, - сейчас знак подадут, огнем,
значит. Все и бегут, в которую сторону надо. Навалятся и в одночасье
прикончат. Прикончат и в землю зароют. Оружьев они уж тогда не боялись.
Только ведь золото-то человеку, как мухе патока. Сколь ни гинут, а пуще
лезут. Так и тут. Много людей сгинуло, а другие идут да идут. Это, значит,
слушок про золото дальше да дальше идет. Кто-то, видно, до царя дотолкал.
Тут вовсе худо стало - с пушками полезли. Со всех сторон напирают. Даром,
что лес страшенный, нашли пути-дороги.
Видят стары люди - дело неминучее, сила не берет. Пошли к раненому-то
посоветоваться, как дальше быть-поступать. А он на то время на Думной горе
был. Для воздуху его девка-то туда притащила, как он вовсе слабый стал.
Азов-гора, она сроду в лесу, а на Думной-то на камнях ветерком обдувает.
Девка и таскала его. Отходить его все охота было.
Думали они тут целых три дня. Оттого и гора Думной зовется. Раньше по-
другому как-то у ей имя было. Обмозговали все по порядку и придумали
переселиться на новые места, где золота совсем нет, а зверя, птицы и рыбы
вдосталь. Он же надоумил - соликамской-от - и рассказал, в котору сторону
податься. На этом дело решили и в путь-дорогу сряжаться стали. Хотели стары
люди этого своего радельца с собой унести, да он не пожелал.
- Смерть, - говорит, - чую близкую, да и нельзя мне. - Почему нельзя,
этого не сказал. А девка объявила:
- Никуда не пойду.
Мать, сестры в рев, отец пригрожать стал, братья уговаривают:
- Что ты, что ты, сестра! Вся жизнь у тебя впереди.
Ну, она на своем стоит:
- Такая моя судьба-доля. Никуда от своего милого не отойду.
Сказала, как отрезала. Кремень-девка. По всем статьям вышла. Родные
видят - ничего не поделаешь. Простились с ней честно-благородно, а сами
думают - все равно она порченая. У которой ведь девушки жених умирает, так
та хуже вдовы. На всю жизнь у ей это горе останется.
Вот ушли все, а эти вдвоем в Азов-горе остались. Людишки уж со всех
сторон набились в те места. Лопатами роют, друг дружку бьют. Раненый-от
вовсе ослаб. Вот и говорит своей нареченной:
- Прощай, милая моя невестушка! Не судьба, знать, нам пожить,
помиловаться, деток взростить.
Она, конечно, всплакнула женским делом и всяко его уговаривает:
- Не беспокой себя, любезный друг. Выхожу тебя, поживем сколь-нибудь.
А он опять ей:
- Нет уж, моя хорошая, не жилец я на этом свете. Теперь и хлебушком
меня не поправить. Свой час чую. Да и не пара мы с тобой. Ты вон какая
выросла, а я супротив тебя ровно малолеток какой. По нашему закону-обычаю
так-то не годится, чтобы жена мужа, как ребенка, на руках таскала.
Подождать, видно, тебе причтется- и не малое время подождать, когда в пару
тебе в нашей земле мужики вырастут.
Она это совестит его:
- Что ты, что ты! Про такое и думать не моги. Да чтоб я, окроме тебя...
А он опять свое:
- Не в обиду, - говорит, - тебе, моя милая невестушка, речь веду, а так
оно быть должно. Открылось мне это, когда я поглядел, как вы тут по золоту
без купцов ходите. Будет и в нашей стороне такое времячко, когда ни купцов,
ни царя даже званья не останется. Вот тогда и в нашей стороне люди большие
да здоровые расти станут. Один такой подойдет к Азов-горе и громко так
скажет твое дорогое имячко. И тогда зарой меня в землю и смело и весело иди
к нему. Это и будет твой суженый. Пущай тогда все золото берут, если оно тем
людям на что-нибудь сгодится. А пока прощай, моя ласковая.
Вздохнул в остатный раз и умер, как уснул. И в ту же минуту Азов-гора
замкнулась.
Он, видать, неспроста это говорил. Мудреный человек был, не иначе, с
тайной силой знался. Соликамски-то, они дошлые на эти дела.
Так с той поры в нутро Азов-горы никто попасть и не может. Ход-от в
пещеру и теперь знатко, только он будто осыпался. Пойдет кто, осыпь зашумит,
и страшно станет. Так впусте гора и стоит. Лесом заросла. Кто не знает, так
и не подумает, что там, в нутре-то.
А там, слышь-ко, пещера огромадная. И все хорошо облажено. Пол,
напримерно, гладкий-прегладкий, из - самого лучшего мрамору, а посредине
ключ, и вода, как слеза. А кругом золотые штабеля понаторканы как вот на
площади дрова, и тут же, не мене угольной кучи, кразелитов насыпано.
И как-то устроено, что светло в цещере. И лежит в той пещере умерший
человек, а рядом девица неописанной красоты сидит и не утыхаючи плачет, а
совсем не старится. Как был ей восемнадцатый годок в доходе, так и остался.
Охотников в ту пещеру пробраться много было. Всяко старались. Штольни били
- не вышло толку. Даже диомит, слышь-ко, не берет. Хотели обманом богатство
добыть. Придут это к горе, да и кричат слова разные, как почуднее. Думают,
не угадаю ли, дескать, дорогое имячко, которое само пещеру откроет.
Известно, дураки. Сами потом как без ума станут. Болбочут, а что -
разобрать нельзя. Имена, слышь-ко, все выдумывают. Нет, видно, крепкое
заклятие на то дело положено. Пока час не придет, не откроется Азов-гора.
Одинова только знак был. Это когда еще батюшка Омельян Иваныч объявился и
рабочие на Думной горе собираться стали. Так вот старики наши сказывали,
будто на то время из Азов-горы как песня слышалась. Розно мать с ребенком
играет и веселую байку поет.
С той поры не было. Все стонет да плачет. Когда крепость сымали,
нарочно многие ходили к Азов-горе послушать, как там. Нет, все стонет. Еще
ровно жалобнее.
Оно и верно. Денежка похуже барской плетки народ гонит. И чем дальше,
тем ровно больше силу берет. Наши вон отцы-деды в мои годы по печкам сидели,
а я на Думной горе караул держу. Потому каждому до самой смерти пить-есть
охота.
Да, не дождаться мне, вижу, когда Азов-гора откроется... Не дождаться!
Хоть бы песенку повеселее оттуда услышать довелось.
Ваше дело другое. Вы молоденькие. Может, вам и посчастливит - доживете
до той поры.
Отнимут, поди-ка, люди у золота его силу. Помяни мое слово, отнимут!
Соликамской-от с умом говорил. Кто вот из вас доживет, тот и увидит клад
Азов-горы. Узнает и дорогое имячко, коим богатства открываются. Так-то... Не
простой это сказ. Шевелить надо умишком-то, - что к чему.
Впервые опубликован в сборнике "Дореволюционный фольклор на Урале",
Свердлгиз, 1936, затем в "Литературном альманахе", Свердлгиз, 1936 г. и в
журнале "Красная новь", э 11, 1936 г.
"Дорогое имячко" - один из первых сказов, созданных писателем.
Принадлежит к группе сказов-легенд. В эту группу входят, кроме сказа
"Дорогое имячко", также "Золотой волос" (1939) и "Ермаковы лебеди" (1940).
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 17.09.2002 16:42