Виталий БАБЕНКО
                               ЧИКЧАРНИ
                (документально-фантастическая повесть)
                                  I
     Вопрос: что делать с трупом?
     Пожалуй, на  этот  раз  я  по-настоящему  влип.  Взять  бы  лучше
собственную голову за уши и открутить ее напрочь.  Тогда действительно
получится: две головы - пара.
     Надо же - сам  себя  загнал  в  тупик.  В  совершенно  незнакомой
стране,   на   незнакомом   острове,  в  чужом  городе,  с  чудовищной
видеомонеткой  в  кармане,  из-за  которой   меня,   вероятно,   давно
разыскивают  очень  серьезные  люди в пиджаках свободного покроя,  - а
теперь к тому же труп на руках.  В совокупности лет на двести тянет. И
плюс триста "по рогам".
     Как же я не распознал Аллана с самого начала, идиот! Где были мои
глаза?  Господи,  скоро полтинник стукнет, в КОМРАЗе (КОМРАЗ - Комитет
разоружений) уже семь лет  работаю,  а  все  не  научусь  элементарной
физиогномике.  Сейчас-то, на мертвом лице Аллана, все видно: в уголках
глаз - "гусиные лапки", подчеркнутые загаром, кожа пористая, состояние
подбородка  и  щек выдает многолетнее знакомство с бритвой.  А я верил
парню и держал за студента.  Полагал - ему двадцать,  от силы двадцать
два.  Куда  там!  Аллан  всего  на  пятнадцать лет моложе меня.  Был -
моложе,  поправляю я себя,  не сводя глаз  с  распростертого  тела.  В
хорошей  поре  был человек - тридцать три года.  Христов возраст.  И в
хорошей форме.  Я ощупываю ребра.  Нет, вроде целые, переломов нет. Но
больно - ужасно!  И во рту - такое ощущение, будто долго жевал стекло.
Двух зубов нет.  Бровь рассечена.  Сильно тянет в низу живота - словно
туда  зашили  мешок дроби.  Ну да ладно:  живы будем - не помрем.  Вот
только об Аллане этого уже не скажешь.
     Ох и   жилистый   мужик!  Кстати,  это  ведь  тоже  не  юношеская
характеристика.  Мальчики с такими жилами мне что-то не встреча  лись.
Другое  дело,  что  конституцию  Аллана я впервые оценил лишь во время
драки. Но зато когда он орал на нас с Лесли возле самолета, я уж точно
должен был сделать определенные выводы. Лицо кирпичное, вены на висках
взбухли,  жилы на шее - словно два каната,  меж которых,  как поршень,
ходит кадык.  Впрочем,  артист из Аллана был отменный.  Он играл тогда
взбешенного юнца - и роль ему  удалась:  мне  и  в  голову  не  пришло
заподозрить,  что под личиной недоросля, угнавшего самолет, скрывается
опытный и коварный враг.
     А самый  главный  прокол - нашивка.  Ну почему,  почему я был так
уверен  с  самого  начала,  будто   это   "инь"   и   "ян"?   Аргумент
"каждый-знает-что-это-так"  не имеет никаких оправданий.  Я-то ведь не
каждый. За столько лет не усвоить, что две жирные запятые, соединенные
в  круг,  - это не только символ древнекитайской натурфилософии,  но и
эмблема 29-й пехотной дивизии национальной гвардии США,  - нет,  таких
лопухов надо убивать...  Кстати,  Аллан это и пытался сделать.  В духе
той  самой  древнекитайской   философии.   Если,   конечно,   "инь-ян"
трактовать как "быть или не быть".
     Когда я и Аллан  с  грехом  пополам  приземлились  на  набережной
Стэффорд-Крика,   когда  нас  выкрали,  отвезли  в  Хард-Баргин  и  до
прашивали  в  странном  кубическом  здании,  -  я,  разумеется,  и  не
вспоминал   о   нашивке.   Но   во  время  плавания  на  "содьяке"  мы
познакомились  поближе,  если   необходимость   совершать   совместные
действия  в  подобной ситуации можно назвать "знакомством".  Тогда,  в
открытом море,  качаясь в надувной лодчонке над  непостижимой  бездной
"Языка Океана", я спросил Аллана о происхождении и на значении круглой
эмблемы на правом рукаве его куртки.
     Он ответил  в  традициях  восточной   дипломатии   -   уклончиво,
многословно  и  с  оттенком  высокомерия:  если  собеседник распознает
цитату - хорошо, если нет - ему же хуже.
     - Когда  в  Поднебесной  узнали,  что  красота - это красота,  по
явилось и уродство.  Когда узнали,  что добро - это добро,  явилось  и
зло. Вот почему бытие и небытие друг друга порождают, трудное и легкое
друг друга создают,  короткое  и  длинное  друг  другом  из  меряются,
высокое  и  низкое друг к другу тянутся,  звуки и голоса друг с другом
гармонируют,  предыдущее и последующее друг  за  другом  следуют.  Вот
почему мудрец действует недеянием и учит молчанием...
     Я не стал изображать всезнайку и спросил прямо:
     - Откуда это, мудрец?
     - Книга "Дао дэ цзин", - кратко ответил Аллан. Самое удивительное
-  что  мне  этого  хватило.  Я  успокоился  и  окончательно   поверил
в-"востокоманию"  Аллана.  Как  будто  офицеру  29-й  легкой  пехотной
дивизии уставом запрещено увлекаться даосизмом и цитировать по  памяти
отдельные  фрагменты  из  "Книги о Пути и Добродетели",  приписываемой
великому Лао-цзы.
     ...Я посмотрел  на  часы.  До  наступления  темноты еще часа три.
Как-нибудь дотяну, а там нужно будет решать, что делать с трупом.
     Я еще и еще раз перебираю в памяти наши беседы с Алланом. Неужели
у меня не возникало подозрений?  Нет,  честно признаюсь, не возникало.
Он  вел  себя очень чисто - вплоть до разговора о Штутгарте.  А вот на
Штутгарте подорвался,  словно на мине-ловушке.  До  сих  пор  не  могу
понять, как  это  у  них  произошло.  Во  всем остальном - безупречная
подготовка,  багамский москит носа не под точит,  и вдруг -  на  тебе.
Нагромождение нелепостей. Неужели они не знают, что я был в Штутгарте?
Неужели в досье,  собранном на меня,  такие изъяны? Некрасиво, братцы.
Непрофессионально. Нескладно...
     Я сразу и не вспомнил,  с чего это вдруг наш разговор  перескочил
на   Штутгарт.   Мы   с   Алланом   вошли   в   гостиницу   "Уильяме",
зарегистрировались под  чужими  именами,  получили  ключи.  Номер  был
средней руки.   Впрочем,   красиво   жить   мы  не  собирались.  Наших
соединенных капиталов  едва  хватало,  чтобы,  затаившись,  прожить  в
Николс-Тауне  несколько  дней,  а  затем добраться морем до ближайшего
безопасного пункта.  Я мечтал попасть в кубинский порт Кайбарьен -  до
него по прямой,  если двигаться строго на юг,  менее полутораста миль.
Аллан,  как я теперь понимаю,  мог помышлять только  о  Майями  -  это
немногим больше ста миль на запад.  В общем если бы мы не схватились в
гостинице,  то на катере,  который мы собирались арендовать,  в  любом
случае возникли бы определенные трения.
     Итак, мы вошли в номер,  заперли дверь,  плюхнулись  в  кресла  и
только  теперь  смогли  перевести  дух.  Наши глаза встретились,  и мы
расхохотались.
     - Настоящий детектив! - восхитился Аллан.
     - Голдстингер!  - подхватил я,  намекая  одновременно  на  старый
фильм  про  Джеймса Бонда и на ракету,  которая чуть было не отправила
нас на тот свет.
     Аллан сначала не понял каламбура - или сделал вид,  что не понял,
- а потом закивал головой и согнулся в новом приступе хохота.
     - Октощусси!  -  просипел  он,  давясь  смехом,  и  выкинул в мою
сторону правую руку со сжатым кулаком  и  оттопыренным  вверх  большим
пальцем. Это, видимо, означало - отмочил так отмочил!
     Теперь была моя очередь закатывать глаза  и  панибратски  хлопать
Аллана  по  плечу,  одобряя  ответный  каламбур  -  не очень,  правда,
изящный: один из фильмов бессмертной "бондианы" назывался "Октопусси",
и  замена  согласной  в  слоге  с  ударным "у" должна была,  очевидно,
служить намеком на мою фамилию - Щукин.
     - Слушай,   кто  же  все-таки  эти  деятели,  а?  -  спросил  он,
отсмеявшись.  - Сначала - ракета,  потом - наш  арест.  Столько  крови
пролито... И Дадли уже нет... Сдается мне, главная фигура во всей этой
истории - ты.  То есть сначала  ты  гонялся  за  мной,  а  потом  роли
поменялись,  и кто-то стал преследовать тебя.  Так вот,  что ты можешь
сказать об этих "кто-то"?
     Я молчал,   соображая,   надо   ли   мне   рассказывать  студенту
университета  Таллахасси  Аллану   Бетелу   подробности   деятельности
Комитета вооружений.
     Нет, конечно,  история  возникновения  КОМРАЗа   всем   известна,
основные  его  задачи  также понятны большинству прогрессивных людей и
разделяются  практически  всем  человечеством:   Комитет   разоружений
проводит   в  различных  точках  земного  шара  аукционы,  на  которых
накопившаяся  за  десятилетия  военная  техника   переходит   из   рук
производителей   в   руки   неправительственных  мирных  международных
организаций, после чего разряженное и демонтированное оружие поступает
на нужды мировой экономики,  науки, культуры... Есть, конечно, и такие
виды  вооружений,  которые  не  поддаются  перелицеванию,  к  ним   не
применишь   девиз   "перекуем  мечи  на  Орала",  -  тогда  их  просто
уничтожают:  в мировой практике разоружения уже много  случаев,  когда
одни  ракеты  шли  под  пресс,  другие  - взрывались (разумеется,  без
начинки),  когда  отравляющие  вещества  сжигались,  а   радиоактивные
материалы, упакованные в контейнеры, запрятывались глубоко-глубоко под
землей.  Впрочем, все это - о деятельности Комитета разоружений. Я же,
поглядывая  на  Аллана,  размышлял о.другой организации - нелегальной,
неуловимой,  таинственной, о международной милитаристской организации,
поставившей  целью  сорвать  разоруженческие  процессы,  исказить идею
аукционов,  перехватить   как   можно   больше   военной   техники   и
сконцентрировать  ее  в каких-то богом забытых местах,  чтобы в нужный
час она смогла заработать по прямому назначению. Знал ли Аллан об этих
потайных пружинах мировой политики?  Не выйду ли я за рамки отведенных
мне полномочий,  рассказав Бетелу о  некоторых  операциях,  проводимых
АрмКо? (АрмКо - Комитет вооружений)
     - Вот,  помню,  в Штутгарте я тоже попался - туши свет!  -  вдруг
сказал Аллан, не сумев удержать разговор в прежнем русле. - Три дня не
выходил из "Графа Цеппелина". И зарегистрировался - как и сейчас - под
чужой  фамилией:  помогло  водительское удостоверение моего дружка.  Я
внутренне встрепенулся.
     - Штутгарт?  -  небрежно переспросил.  - Это интересно.  А что ты
делал в Штутгарте?
     - Дурака  валял,  -  безмятежно  ответил  Аллан.  - Захотелось по
старушке Европе поболтаться.  Вот и проехал автостопом от  Ольборга  в
Дании до Неаполя. Красота!
     - Что - деньги девать некуда было?  - поинтересовался я,  еще  не
подозревая "липы", а лишь недоумевая: "Граф Цеппелин" - лучший и самый
дорогой отель Штутгарта,  первый  в  категории  "А".  В  мою  бытность
(шестнадцать  лет  назад) за номер в "Цеппелине" надо было выложить от
130 до 200 марок.
     - Какие деньги у студента?  Перебивался кое-как.  Воплощал тягу к
путешествиям в чистом виде.
     "Перебивался, значит? - подумал я. - В лучшем-то отеле города?" -
А почему скрывался?
     - Героин  хотел  толкнуть.  У меня несколько пакетиков припасе но
было.  На черный день.  А  тут  подвернулся  случай.  Ну,  "петухи"  -
полицейские то есть - нас и застукали.  Пришлось уносить ноги. Я бежал
от телебашни до самого ландтага, не останавливаясь ни на секунду. Чуть
не умер.
     Да, умереть можно,  прикинул  я,  телебашня  в  Штутгарте  весьма
далеко от центра.
     - От какой телебашни? - невинно спросил я.
     - Будто  их там десять!  - огрызнулся Аллан.  - От единственной в
мире Штутгартской телебашни...
     Я так  и  не  понял  -  ни  тогда,  ни  теперь,  -  зачем  Аллану
понадобилась эта чудовищная  ложь.  То  ли,  раз  соврав,  он  не  мог
остановиться - такое бывает с людьми (но только не с агентами).  То ли
с ним не проработали как следует легенду.  То ли он настолько вошел  в
образ  "студента-путешественника",  что  и  сам  верил  всему,  о  чем
говорил. Для меня же очень быстро стало ясно,  что в  Штутгарте  Аллан
никогда  не  был  и  изучал  этот  город по открыткам.  Любой человек,
побывший в столице земли Баден-Вюртемберг,  должен знать,  что там две
телебашни  -  одна  собственно  телевизионная,  а  вторая  обслуживает
дальнюю  связь  почтового  ведомства.   Она   так   и   называется   -
"Фернмельдетурм дер Пост".
     - А почему прибежал к ландтагу? - спросил я.
     - Так просто.  Случайно получилось.  Остановился,  язык на плечо,
пот льет градом.  А ведь лето,  жара, да еще безветрие, флаг сна шпиле
ландтага висит тряпкой. Я отдышался и понесся к отелю.
     Еще один прокол.  Здание ландтага в Академическом саду - плоское,
как стол. Стекло, металл. Там никакого шпиля, насколько я помню, нет.
     - Что ж, так Штутгарт и не удалось посмотреть?
     - Почему же?  Пока не ввязался в историю с наркотиками, я по нему
походил немало.  В сущности,  кроме Альтштадта, там смотреть 1 нечего.
Но  сам  Старый город очень красив.  Великолепная Приютская церковь на
рыночной площади, старинная ратуша...
     Аллан словно  вздумал  издеваться  надо  мной.  Что ни фраза - то
чушь.  Ратуша в Штутгарте никакая не старинная,  а новая,  современной
архитектуры,  с часовой башней,  представляющей собой сильно вытянутый
параллелепипед.  А Штифтскирхе стоит не  на  Рыночной  площади,  а  на
Шиллер-плац, по правую руку от бронзового Xиллера. На Рыночную площадь
выходит как раз ратуша...
     Есть города - их очень много, - которые вовсе не оставляют в душе
ни малейшего следа.  А иные западают в память в мельчайших деталях.  К
таким принадлежит и Штутгарт - по крайней мере для меня.  Я там пробыл
всего неделю в 1982 году,  а помню так,  словно вернулся оттуда вчера.
Жил конечно же не в "Графе Цеппелине", а в скромной гостинице "Пост" в
окраинном местечке Плининген.  Местечко одновременно тихое  и  шумное.
Тихое  - с точки зрения психологической:  фахверковые бюргерские дома,
башенки со шпилями в германских предместьях  всегда  вызывают  у  меня
ощущение  молчаливой замкнутости.  А шумно было в самом прямом смысле:
по  другую  сторону  автострады  А8  -  рукой  подать  -  располагался
Штутгартский  аэропорт.  Если  проехать  по А8 километров двенадцать -
четырнадцать,  можно было добраться до развилки Штутгарт -  Вайхинген.
Туда  мне,  для  собственного спокойствия,  лучше было не соваться:  в
Вайхингене располагается штаб-квартира всех видов вооруженных сил  США
в Европе.
     Перейдя через речку Керш,  можно  было  от  Плинингена  пройти  к
внушительному   Гогенгеймскому   дворцу,  где  располагается  Немецкий
сельскохозяйственный  музей.   Впрочем,   сельское   хозяйство   имело
минимальное  отношение  к моим занятиям.  Каждый день я вставал в пять
утра и ехал через весь город на головной завод автомобильного концерна
"Даймлер-Бенц",  где  незадолго  до того произошла крупная авария.  Во
время пожара,  причина которого так и осталась неизвестной, взорвалось
несколько цистерн с краской.  Семь человек сгорели на месте,  но самое
страшное заключалось в том,  что взрыв выбросил облако сильноядовитого
газа,  которое  накрыло  два цеха.  Одна из цистерн была с новым типом
красителя - конечно же  проверенным  на  токсичность  и  испытанным  в
лабораторных  условиях,  -  однако  никто  не  предполагал,  что смесь
продуктов горения разных красок может прореагировать и  произвести  на
свет смертоносное соединение,  отличающееся стойкостью и длительностью
действия.  Пятьдесят рабочих и служащих получили  тяжелые  отравления,
врачи боролись за их жизнь,  а ситуация на заводе и в его окрестностях
несколько  дней   продолжала   оставаться   критической.   Разумеется,
производство  было  остановлено,  жителей ближайших кварталов пришлось
эвакуировать.  В довершение всех несчастий в Музее Даймлер-Бенц  в  те
дни проходила встреча директоров европейских автомобильных компаний, и
несколько высокопоставленных лиц тоже оказались  в  больнице.  Тут  же
была создана международная комиссия, куда вошел к я.
     В момент аварии я находился в Берлине.  Получив известие о взрыве
на заводе "Даймлер-Бенц", я тут же вылетел в Штутгарт. Помех мне никто
не чинил:  по счастью,  в среде токсикологов я уже  тогда  пользовался
хорошей репутацией...
     Воспоминания нахлынули на меня.  Я словно  еще  раз  прошелся  по
широкой,  зеленой,  похожей на бульвар торговой Кениг-штрассе, где под
светильниками,  выполненными в виде "летающих тарелок", всегда людская
суета.  В  голове моей была полнейшая мешанина.  Перед глазами вставал
Штутгарт,  который я видел и хорошо помнил,  а  в  ушах  звучал  голос
Аллана,  продолжавшего безбожно врать о городе, в котором он никогда в
жизни  не  был:  "бронзовый  Меркурий  на  колонне,  а   под   ним   -
пластмассовый флюгер"   (на   самом   деле   гигантский  модернистский
"Кальдер-пластик",  установленный на Дворцовой площади, стоит довольно
далеко  от  Меркурия),  "здание  Коммерческого  банка  на  углу против
вокзала" (опять фальшь:  банк смотрит на Кальдер-пластик, а вокзал - в
нескольких кварталах от Дворцовой площади, в конце Кениг-штрассе). И в
каком-то уголке сознания я беспрестанно прокручивал -  параллельно  ко
всему - два коротких вопроса:  "Кто такой Аллан?  Кем он подослан? Кто
такой Аллан? От кого он?"
     - Ты совсем не слушаешь!  - упрекнул меня Аллан,  сложив  губы  в
гримасу детской обиды.
     - Слушаю, слушаю. Ты рассказывал о Кениг-штрассе...
     Что бы  мне  откусить  себе  язык на два слова раньше?!  Но все -
вылетело!  Я проговорился.  Сколько их - непростительных  ошибок  -  я
сделал  за  последнее  время?  Аллан  ни  разу не упомянул Королевскую
улицу.  Впервые назвал ее я,  обнаружив знакомство со Штутгартом. Если
Аллан не дурак,  он поймет,  что в этом городе я побывал. В отличие от
него.
     Аллан дураком  не  был.  Он  внимательно  посмотрел на меня,  и я
увидел в его взгляде смену выражений, которую, наверное, не за буду до
конца  дней.  Как  будто гигантская страшная тень поднялась из морской
пучины:  завиральная безмятежность (конечно же  вы  званная  стрессом,
разрядкой после жуткого напряжения последних дней,  когда мы несколько
раз  чудом  уходили  от  смерти)  сменилась  обреченностью   человека,
приговоренного  к  казни,  которому  - его ли убьют,  он ли растерзает
палача - все одно пропадать.
     Аллан начал  медленно  подниматься.  Я мгновенно окинул комнату -
уже  новым  взглядом,  оценивая  ее  как  поле  боя.  Окно  -  далеко.
Письменный стол - мешает. Кресла - громоздкие. Стул - неудобно стоит -
замаха не получится. Пепельница - легкая. Настольная лампа - тяжелая.
     Это в кино драки длятся очень  долго  -  там  свои  законы,  своя
логика,  свое  -  экранное  -  время.  Мужчины  в  кино,  как правило,
необыкновенно выносливые: их бьют в самые уязвимые точки, а они встают
как  ни  в чем не бывало и наносят противникам столь же сокрушительные
удары. И все это длится часами.
     Впрочем, в жизни драка тоже может продолжаться бесконечно. Но бой
- настоящий бой,  насмерть - идет секунды.  Особенно если  встречаются
два  (или  больше)  профессионально  подготовленных  человека.  Причем
профессионализм заключается не столько во владении боевым  искусством,
физической  подготовке  или  безукоризненном знании анатомии человека,
сколько в применении на практике одного простого правила: все средства
хороши.
     Пока Аллан летел ко мне,  я успел вскочить, дотянуться до лампы и
парировать   удар  ноги,  направленный  мне  в  лицо.  Однако  тут  же
почувствовал удар второй ноги в грудь и  страшный  прямой  в  челюсть.
Падая  и  разворачиваясь,  чтобы уберечь голову,  я краем глаза уловил
красные брызги,  веером летящие во все стороны,  и не сразу понял, что
это  моя  кровь.  Во  время боя человек превращается в робота.  Это не
трюизм,  это констатация факта.  Мои  глаза  словно  перешли  в  режим
самонаведения.  Как  бы  ни  перемещался  в воздухе Аллан (а он еще не
успел приземлиться и  изготовиться  для  новой  серии),  я  неотступно
держал  в прицеле его ноги.  Крупно:  голень,  десять сантиметров ниже
коленной чашечки. В эту точку и ударила массивная подставка настольной
лампы.  Я  даже не обратил внимания,  чем же это достал меня Аллан - в
пах словно вонзилось пушечное ядро,  - ибо  сосредоточился  на  одном:
болевой  шок  от  перелома  большой  берцовой  кости должен хотя бы на
несколько секунд "вырубить  его".  Так  и  произошло.  Аллан,  страшно
визжа,  переломился  пополам и рухнул на пол между столом и стеной.  Я
налег на стол и в каком-то пароксизмальном рывке двинул его так, чтобы
заклинить моего противника, намертво прижать к стене.
     Видимо, я все же не рассчитал сил.  Или у робота, сидящего внутри
меня,   сломался   дальномер.   Или   как-то   изменилась    геометрия
пространства.  Короче,  угол  тумбы  стола пришелся как раз против шеи
Аллана. И все кончилось. Жизнь вышла из Аллана сразу и бес поворотно.
     Я некоторое время лежал,  обвиснув,  на столе.  Прислушивался.  В
гостинице тихо. Слышал ли кто шум драки и визг Аллана? Не известно.
     Медленно-медленно, задыхаясь, как астматик, я отодвинул стол. Вид
Аллана являл тяжкое зрелище.  Шея была неестественно вы тянута, словно
в  ней  вообще  не  осталось костей.  Голова лежала под острым углом к
пинии плеч,  как бы и не принадлежала больше этому телу.  Только  одно
сравнение  пришло  мне  на  ум.  Давным-давно,  в детстве,  наша семья
приехала на лето в украинское село - на родину отца.  И  там  на  моих
глазах кто-то из родни,  готовясь к праздничному обеду, свернул курице
шею.  Для психики городского  мальчика  трех  лет  от  роду  это  было
чересчур. У меня случилась истерика, курица с вывернутой головой долго
еще преследовала меня во снах. Вот Аллан и был сейчас курицей. Нелепым
курочеловеком, которому какой-то кошмарный великан свернул шею.
     С момента  боя  прошло  уже  часа три.  Никто не пришел.  Никакая
завывающая машина не остановилась у подъезда.  Кажется,  пронесло.  Но
вопрос остается:  что делать с трупом?  Видимо,  оптимальная тактика -
дождаться ночи,  угнать машину,  вывезти тело за город  и  постараться
утопить его в море. Технически все это очень сложно, но выполнимо. Что
ж, буду ждать темноты.
                                  II
     Николс-Таун - небольшой городок на северной  оконечности  острова
Андрос.  Здесь  все  и  всё  на  виду,  новый человек сразу привлекает
внимание,  и,  если чужак хочет сотворить что-нибудь тайное,  ему надо
идти  на немыслимые ухищрения.  угон машины - событие.  И хотя полиция
здесь не очень-то вооружена новейшими средствами поиска и обнаружения,
она  разобьется,  чтобы  найти  похитителя.  И найдет.  В общем шансов
избавиться от тела у меня было  очень  немного,  а  вероятность  выйти
сухим  из  этого  "мокрого  дела" (увы,  на язык просился именно такой
жаргон) стремилась к нулю.
     Остров Андрос   в   восемнадцатом  веке  имел  прочную  репутацию
пиратского логова.  И не только  Андрос  -  весь  Багамский  архипелаг
пользовался  у джентльменов удачи большой популярностью.  В свое время
пиратам объявили здесь настоящую  войну,  и  губернатор  капитан  Вудс
Роджерс, присланный для этой цели, одержал верх над морским братством.
После чего Багамам был дарован  девиз  "Экспульсис  пиратис  реститута
коммерциа"   -  "Пираты  изгнаны,  коммерция  восстановлена".  Местная
топонимика цепко  хранит  память  о  тех  временах.  Здесь  есть  утес
Моргана,  Крысиная отмель,  мыс Болвана,  остров Уильямса.  Думаю,  не
ошибусь,  если скажу,  что последний остров был  назван  не  по  имени
какого-нибудь сгинувшего в море рыбака,  а в честь знаменитого пирата:
был такой морской разбойник Уильяме,  который в давние времена наводил
ужас  на здешних жителей.  Эта же легендарная личность увековечена и в
названии  гостиницы,  куда  мы   вселились   с   Алланом,   удрав   из
Хард-Баргина.  Вселились - чтобы через полчаса вступить в безжалостный
бой с предопределенным смертным исходом для одного из нас.
     Вдобавок ко   всему   у   меня   ведь   еще  есть  одна  бредовая
видеомонетка, на которой записано, как я-я!- вхожу, предъявив пропуск,
на  секретную  шпионскую  базу  западных разведок на горе под зловещим
названием Черный Засов. Я не знаю, каким дьявольским способом получено
на ней изображение,  но догадываюсь,  что у моих "друзей" с того света
есть копии - причем в достаточном количестве.  Конечно же  уничтожение
видеомонетки  ничего  не  даст.  Надо разыскать где-нибудь компьютер с
большим дисплеем,  по смотреть внимательно весь сюжет  еще  раз  -  от
начала  до  конца - и крепко подумать,  что это может означать.  Надо,
надо,  надо...  Господи,  как же у меня скованы руки!  Тот факт, что я
скрывающийся  иностранец,  практически  полностью  лишает меня свободы
маневра.  Да еще этот  равнинный,  малонаселенный  Андрос.  Туристский
рай... А для меня - ад!
     Темнота наступила неожиданно и быстро  -  хоть  это  преимущество
дарует воображаемая линия, именуемая тропиком Рака. Она проходит всего
в 175 километрах южнее Николс-Тауна.  Еще два часа я сидел в  темноте,
слушая   голоса.  Наконец  все  смолкло.  Разумеется,  выходить  через
освещенный холл,  где сидит портье,  - полное безумие.  Я открыл окно.
Хорошо хоть номер дали на первом этаже.  Но все равно до земли - метра
два. И внизу - полоса скрипучего гравия, опоясывающая дом, ширина ее -
не меньше трех метров.
     Я снял с Аллана куртку - ту самую,  на рукаве которой была нашита
эмблема  29-й  дивизии,  - и привязал один рукав к металлической ручке
оконной рамы,  достаточно прочной на вид. Теперь - если ручка выдержит
-  можно  будет  использовать  куртку  как страховочный конец.  Крепко
держась за второй рукав куртки,  я выбрался наружу и осторожно  -  как
мне казалось, даже бесшумно - опустился на гравий.
     Тишина. Темень.   Впрочем,   яркие  тропические  звезды  дают  до
статочно света,  чтобы ориентироваться.  Я не решаюсь обогнуть  дом  -
фасад,   выходящий  на  улицу,  наверняка  освещен.  Здесь,  на  задах
гостиницы, стоят четыре машины. Меня больше всего устраивает "плимут".
У него вместительный багажник.  На панели управления я замечаю дисплей
компьютера. О большем и мечтать нельзя.
     Вытащив из  кармана  универсальный ключ - его на жаргоне называют
"кимп",  это слово-кентавр, составленное из "ки" - ключ и "компа", - я
тихонько  отпираю дверцу машины.  Сигнализация молчит - все правильно:
ее блокировал мой компьютер.  Вставляю щуп кимпа  в  замок  зажигания.
Маленький  экранчик  моего  компьютера  загорается зеленоватым светом.
Ага, значит, компьютерная защита задействована и здесь. Минут десять я
"беседую"  с кимпом,  который помогает мне оптимизировать поиск нужных
кодов, и, наконец нащупываю код доступа. После чего можно приступить к
составлению  программы-"червяка".  Надо  же,  я  -  как последний тать
электронного века - применяю на практике то,  с чем приехал на  Багамы
бороться.  Будучи  запущена  в  недра  автомобильного компьютера,  эта
программа "выест" память защиты, и тогда "плимут" можно будет заводить
без  всяких  хлопот.  К  сожалению,  я не могу быть уверенным,  что от
"червяка" не пострадает остальная память автомобильного компьютера.
     Вылезаю из машины и осматриваюсь.  Паркинг устроен таким образом,
что выезд со стоянки имеет положительный наклон в сторону  улицы.  Это
меня  очень  устраивает.  Я снимаю автомобиль с тормоза и,  не включая
двигатель,  сталкиваю с места, навалившись всем телом. С натугой вертя
руль,  разворачиваю  машину,  подвожу  ее к выезду со стоянки.  Теперь
стоит легонько подтолкнуть "плимут",  и он поедет под уклон  сам.  Эта
работа отнимает у меня много сил.  Минуты три я отдыхаю. Затем подхожу
к своему окну, забираюсь внутрь.
     Аллан был невысокого  роста,  но  весит  тело,  оказывается,  при
лично.  Я  подтаскиваю  труп кокну и переваливаю его через подоконник.
Ослабляю узел на рукаве куртки.  Затем вылезаю  наружу,  спускаюсь  на
землю,  сдергиваю  куртку с оконной ручки и выволакиваю тело.  Взвалив
его на себя, медленно иду к машине - приходится ставить каждую ногу на
гравий плоско и переносить тяжесть очень осторожно. На путь в двадцать
метров уходит несколько минут.  Уложив тело в  багажник,  я,  упершись
руками в стойку кузова, сталкиваю машину с места, на ходу запрыгиваю в
кабину и бесшумно выезжаю на улицу.  У подъезда  гостиницы  -  никого.
Метров   тридцать   я   еду   медленно,   затем  движение  ускоряется.
Оказывается, улица тоже имеет уклон - и не маленький. Ну что ж, хоть в
чем-то  мне  должно  повезти!  Глаза  уже  полностью  адаптировались к
темноте.  Впереди  поворот.  Сворачиваю.  Когда   освещенный   подъезд
гостиницы исчезает из зеркальца заднего вида, я наконец-то поворачиваю
щуп  кимпа  в  замке  зажигания.  Двигатель   просыпается,   даже   не
дождавшись, когда я доверну щуп до упора.
     Несколько минут езды по улочкам Николс-Тауна, и вот уже последние
дома  остались  позади - как я говорил,  это совсем крохотный городок.
Дорога пустынна:  никто меня не обгоняет,  встречные  машины  тоже  не
попадаются.  Проехав примерно с километр, я останавливаюсь на обочине.
Надо в конце концов разобраться,  где я и куда  следует  двигаться.  К
счастью, компьютер в машине - старенький "Макинтош", с ним можно вести
беседу в нормальном  диалоговом  режиме.  Куда  хуже,  если  бы  здесь
оказался какой-нибудь новомодный "Игл" - в них встроены "характеры", и
чужаку они могут не ответить из чистого упрямства.
     "Кто ты?" - печатаю я вопрос и вывожу его на дисплей.
     "Макинтош IIISХ.  А ты?" - зажигается надпись.  Не долго думая, я
отвечаю:
     "Друг".
     "Что хочешь?"
     "Дай карту Андроса".
     "Ошибка".
     Я подумал-подумал и догадался, в чем тут дело.
     "Дай карту Андроса, пожалуйста".
     "Если хочешь,  можешь печатать А вместо Андроса",  -  великодушно
предложил  компьютер,  и  тут  же  на  дисплее зажглась карта острова.
Северная часть была изображена подробно - и это меня очень обрадовало,
зато  к  югу  от Мокси-Тауна карты просто не существовало - всю нижнюю
часть экрана занимала мозаика из желтых и зеленых  пятен  неправильной
формы.
     "Где Кемпс-Бей?" - напечатал я.
     "Ошибка", - отреагировал компьютер.
     Я попытался перевернуть изображение,  чтобы юг оказался на верху.
Остров стал разворачиваться,  а вместе с ним и желтозеленые пятна. Все
ясно:  "червяк" успел прогрызть в памяти компьютера самые  неожиданные
ходы.
     Вернув картинку в первоначальное положение,  я ткнул  курсором  в
точку  рядом  с  надписью  "Николс-Таун"  и дал команду на увеличение.
Теперь  весь  экран  занимала  северо-восточная  часть   острова.   От
Николс-Тауна  дорога  шла почти строго на запад,  в четырех километрах
была  развилка,  там  ответвлялась  проселочная  дорога,  уходившая  в
северном  направлении  -  к утесу Моргана,  а километром раньше трасса
поворачивала строго на юг-к городу Сан-Андрос.
     Я решил  ехать  к утесу Моргана.  Если там разжиться каким-нибудь
плавательным средством,  погрузить в него тело и отгрести подальше  от
берега,  то под килем разверзнется бездна,  в которой можно утопить не
только  мертвое  тело,  но   и   оба   здания   Нью-Йоркского   Центра
международной торговли,  поставленные друг на друга.  Эта бездна носит
название "Язык Океана",  или "ТОТО".  Она представляет собой  глубокий
каньон, врезавшийся в мелководную Большую Багамскую банку. Менее чем в
двадцати милях от Николс-Тауна - на полпути до острова Нью-Провиденс -
глубина достигает рекордной отметки - 2595 метров. А ближе всего "Язык
Океана" подступает как раз к утесу Моргана. Судя по карте, 600-футовая
изобата проходит всего в километре от берега, а крутой подводный обрыв
начинается совсем близко от кромки воды.
     В три часа ночи я въехал прямо  на  утес  Моргана.  Небо  уже  по
светлело.  На  берег  накатывались  ленивые  океанские валы.  Метрах в
пятистах слева располагался рыбацкий поселок  из  нескольких  домиков.
Если  я  потороплюсь,  то  успею незаметно воспользоваться чьей-нибудь
лодкой.  И тут - словно в насмешку надо мной  -  в  одном  из  домиков
поселка зажегся свет.
     Черт! Черт,  черт и черт! Рыбаки - народ трудовой, они уже начали
подниматься.  Рабочий день в поселке наступил,  и, значит, плакала моя
затея.  Теперь надо думать о том,  где бы укрыться и переждать день. Я
вышел из машины и спустился к воде.  Влево идти не было смысла поэтому
я  побежал вправо.  Если бы меня ничто не остановило,  я мог бы бежать
таким образом все пять километров до Николс-Тауна.  Однако очень скоро
я  перешел  на  шаг  -  впереди  черным пятном вырисовывалось какое-то
строение.  Я подошел ближе.  Дом.  Точнее, огромный сарай, или эллинг,
или склад для сетей. В общем что-то в этом роде.
     Я отыскал дверь.  Заперта.  Постучал.  Ни звука в ответ. Подергал
дверь  посильнее.  Не  открывается.  Повел ладонью по косяку в поисках
замка и обнаружил шляпки гвоздей.  Очень хорошо. Просто прекрасно! Дом
не просто заперт - он заколочен. Значит, можно войти внутрь, закрыться
и провести там,  например,  день,  не  очень  опасаясь,  что  заявятся
хозяева.
     Следующий час (небо стремительно  голубело)  я  потратил  на  то,
чтобы  расшатать  и  вытащить  гвозди и наживить их с обратной стороны
двери.  Затем я бегом вернулся к машине, варварски съехал по камням на
пляж и подрулил к сараю.  Было совсем светло. Где же поставить машину?
Несколько кокосовых пальм - слабенькое  укрытие.  Лучшее,  что  я  мог
придумать,  -  это  поставить  машину  за  сараем  так,  чтобы  она не
просматривалась  от  поселка.  В  остальном  следовало  положиться  на
судьбу.
     Я выволок из  багажника  труп  и  затащил  в  сарай.  Осмотрелся.
Большое, совершенно голое помещение. Свет пробивается сквозь несколько
запыленных окошек,  расположенных выше человеческого роста. Потолок из
неструганых  досок.  Выше,  очевидно,  чердак.  Туда  ведет  лестница,
приставленная к стене.  Ее верхние перекладины  скрываются  в  черноте
распахнутого люка.  Я поднялся наверх.  Действительно, рыбацкий склад.
Только какой-то странный.  Весь скарб на чердаке. Да и скарб-то хилый:
рассыпающиеся  в  труху старые сети,  несколько бухт канатов,  обломки
киля небольшой лодки.  Ладно, перезимуем. Я спустился вниз. Можно было
закрывать дверь.
     Стоп! Все  ли я сделал?  Ну конечно же нет.  Как я мог забыть про
Эдика?  Разумеется, по-настоящему я о нем не забывал ни на ми нуту. Но
возможность связаться с Эдиком как-то выпустил из виду.
     "Макинтош" в машине,  безусловно, имеет выход в компьютерную сеть
Андроса,  а  та  связана  с универсальной компьютерной сетью Багамских
островов.  Эдик сейчас должен быть в Нассау. По крайней мере пока Эдик
с  Володей  не разузнают,  что со мной,  они никуда оттуда не денутся.
Сложность,  конечно,  в том,  что я не знаю,  к какому компьютеру  они
имеют доступ и в какой файл я должен загрузить электронное письмо,  но
зато ребятам мой код доступа известен, а это уже очень много.
     Я бегом вернулся в машину и включил комп.  Через несколько секунд
вышел  на  связь  с  сетью Андроса,  а спустя какое-то время,  которое
показалось мне часом,  отыскал вход в универсальную сеть Багам. Теперь
необходимо  составить  программу-"бродягу".  Она будет бродить по сети
Нассау,  пока кто-нибудь,  знающий код доступа,  на нее не  наткнется.
Сообщение  засекречу  моим  личным  шифром  -  это  исключит случайное
прочтение.  А к коду доступа добавлю еще одну  короткую  подпрограмму,
которая  обеспечит самоликвидацию электронного письма после первого же
прочтения.
     Идеальное развитие событий мне представлялось таким.  Проснувшись
утром,  Эдик включает какой-нибудь доступный ему компьютер в Нассау  и
проверяет,  нет  ли  от  меня  вестей.  Набрав  код  доступа и получив
подтверждение,  он выводит  на  дисплей  текст  и  читает  шифрованные
строчки,  которые,  вспыхнув на несколько секунд, тут же гаснут. После
чего сообщение исчезает из  сети  навсегда.  Это  идеальное  развитие.
Хуже,   если  моя  программа  наткнется  на  какого-нибудь  "бага"  и,
подорвавшись, не дойдет до адресата. И совсем плохо, если кто-то чужой
владеет  моим  кодом  доступа  и шифром.  Впрочем,  в моей ситуации не
рисковать - значит идти на самоубийство.
     Итак, я   составил   текст,   где    подробно    объяснил    свое
местоположение,  дал понять о нависшей надо мной угрозе и отправил его
"бродяжничать". После чего из памяти "Макинтоша" были стерты все следы
моих с ним бесед.
     Возвращаясь в сарай,  я прихватил с собой гаечный ключ, найденный
в багажнике. Больше там ничего не обнаружилось. Пуст был и "бардачок",
хотя я,  признаться,  мечтал найти в машине хоть плитку  шоколада.  Не
беда.  Затяну потуже ремень - и дело с концом.  Уж с чем,  с чем,  а с
голодом как-нибудь справлюсь.
     Уничтожив следы на песке,  я вошел в сарай,  забил гаечным ключом
наживленные гвоздики и,  таким образом,  отрезал себя  от  окружающего
мира.  Перебьюсь до ночи, а там уведу лодку или катер и устрою наконец
Аллану морские похороны.
     Неудачно то,  что  я  совершенно лишен обзора.  Интересно:  а что
видно с чердака?  Я поднялся наверх и обнаружил,  что там  всего  лишь
одно окошко - и то смотрит на море. Пришлось выломать две доски с двух
сторон - чтобы можно было наблюдать и за поселком, и за "плимутом".
     Зной стал ощущаться  очень  быстро.  Все-таки  -  двадцать  пятый
градус  северной  широты.  И  хотя  стоит  март  - жарко,  как в июне.
Впрочем,  еще ведь Джордж Вашингтон назвал Багамы  "островами  вечного
июня".  Жара меня,  однако,  не очень беспокоила. Хуже было то, что от
трупа пошел запах.  Просидеть часов двадцать в  запертом  помещении  с
разлагающимся  мертвым  телом  - не удовольствие.  Хорошо еще,  что на
чердаке я проделал дыры в кровле - теперь там гулял сквозняк.
     В одиннадцать часов утра,  обливаясь потом,  я выглянул  в  дыру,
обращенную к северу. И увидел на пляже цепочку людей, направлявшихся в
мою сторону от утеса Моргана.  Прочесывают!  - ужаснувшись,  понял  я.
Ищут машину! Или меня. Или Аллана...
     Следующие полчаса лучше не  описывать  вовсе.  Взвалив  на  плечи
смердящий  труп,  я еле-еле поднялся с ним на чердак и свалил на груду
прогнивших сетей.  Затем втащил лестницу.  Захлопнул люк. Привалил его
двумя  бухтами  каната.  И обессиленно опустился рядом.  Несло от меня
так,  что  не  блевал  я  лишь  из   полного   отвращения   ко   всему
происходящему.  Казалось,  от  этого запаха я не смогу уже отмыться до
самой смерти.
     Вскоре послышались  громкие возгласы.  Все ясно.  Полицейские - в
том,  что это были полицейские,  я не сомневался - нашли машину. Минут
пять  четверо  мужчин осматривали ее - видимо,  никак не могли понять,
зачем  кому-то  понадобилось  угнать  автомобиль  и  бросить  в  столь
уединенном месте.  Потом послышались удары.  Взламывают дверь.  Сейчас
полицейские обнаружат,  что она заколочена  изнутри,  и  деваться  мне
будет  некуда.  Придется выкинуть белый флаг.  Оказывать сопротивление
представителям власти я не собирался.
     Что-то было  странное  в  ударах.  Я  прислушался.  Вроде  бы они
доносились не от двери.  Да,  точно.  Дверь выходит на море,  а  стуки
слышались  с  противоположной  стороны.  Неужели  там  еще одна дверь,
которую я, возясь с трупом, не заметил? Так и есть. Голоса ворвались в
сарай,  и  я  понял,  что мое предположение подтвердилось.  Полезут на
чердак или не полезут?
     Внизу разгорелась дискуссия. Басовитый голос утверждал, что здесь
никого нет. Кто-то хриплый, напротив, настаивал, будто преступник - то
есть я - где-то близко.  Вмешался совсем юношеский голос, предлагавший
обследовать  кокосовую  рощу  и береговую линию:  мол,  наверняка тип,
угнавший "плимут",  ушел на катере.  Странно,  но никто  не  предложил
забраться   наверх.  Поспорив  минут  десять,  полицейские  удалились.
Хлопнула дверца,  взревел мотор,  и  машина,  поднимая  буруны  песка,
умчалась.
     В воздухе явственно запахло плохо поставленной мелодрамой. Почему
они не полезли на чердак?!  Я сел на бухту каната и уставился на  свои
руки. В правом кулаке была зажата увесистая дубинка - кусок шпангоута,
который я безотчетно подобрал с пола...
     Трудно описать,  как я провел этот день.  Весь в поту, раздевшись
до  трусов,  я сидел на чердаке,  привалившись к скату крыши,  и дышал
теплым солоноватым воздухом, который вливался в проделанные мной дыры.
Страшно хотелось пить,  а вот голода я практически не ощущал:  пищевой
рефлекс притупляется от жары,  да и,  признаться,  я ничего бы не смог
съесть  в данной ситуации.  Все-таки Аллан крепко вмазал мне в живот -
внутренности представлялись мне вместилищем горячей  жидкости,  сквозь
которую время от времени пробулькивали пузырьки перегретого пара.
     Наверное, только  сейчас,  на  сорок восьмом году жизни,  я понял
по-настоящему,  что такое жажда.  Во рту скапливалась горькая слюна, я
пытался  проглотить  ее  и  не  мог  -  глотательные движения никак не
получались,  и тогда я вскакивал и делал несколько шагов,  чтобы  хоть
как-то помочь слюне пройти внутрь, в такие секунды мне казалось, что я
задыхаюсь и  вот-вот  упаду  замертво,  так  и  не  сделав  глотка.  В
воображении  постоянно представлялась струйка холодной воды.  Не банка
пива,  не холодная бутылка кока-колы - просто  струйка  воды.  Безумие
жажды усиливалось близостью моря. Волны накатывались на песок, я видел
их,   слышал   их,   какая-то   часть    сознания,    сопротивляющаяся
умопомрачению, нашептывала, что это не вода, ее нельзя пить, это соль,
соль,  соль, соль, но я не хотел прислушиваться к голосу здравомыслия,
я мечтал- вот еще секунда,  и я пробью тонкие доски,  крытые пальмовым
листом,  спрыгну  с  трехметровой  высоты  на   землю,   промчусь   по
обжигающему  песку,  плюхнусь в воду и буду ею дышать,  впитывать всем
телом. Однако проходила секунда, и боль прокушенной (в бессознательном
состоянии)  руки  возвращала  меня к реальности,  а липкая жидкость на
губах напоминала,  что соли и во мне  самом  предостаточно.  От  вкуса
крови на губах пить хотелось еще сильнее...
     Я не  знал,  есть ли в округе источник,  но верил,  что он должен
быть.  Иначе мне каюк.  Я представлял одну и ту же картину: вот падает
темнота,  я  выбегаю из сарая,  вскарабкиваюсь на холм и на склоне его
нахожу тонкую ниточку журчащей воды.
     Самое интересное - что так и произошло. Когда сгустились сумерки,
я,  шатаясь  от  жажды,   издавая   горлом   какие-то   непередаваемые
курлыкающие звуки, вышел наружу и пополз по склону холма вверх. Куртка
с документами, деньгами, компом и видеомонеткой была скручена в жгут и
завязана прочным узлом на животе. Я добрался до вершины. Встал на ноги
и стал спускаться  по  противоположному  склону.  Пройдя  метров  сто,
услышал  бульканье.  Я  присел  и стал шарить руками по земле.  Пальцы
ощутили  сырость  и  вдруг  окунулись  в  воду.  Крохотный  ручеек   -
порождение карстовой гидромеханики - подарил мне жизнь.
     Я пил  медленно  и  очень долго.  Останавливался,  дышал,  сопел,
хрюкал,  дрожал от удовольствия и снова пил. Потом стащил через голову
рубашку,  провонявшую трупным запахом,  и стал не спеша полоскать ее в
воде.  Вот теперь неплохо бы окунуться в море, но я не стал рисковать.
В  океанских  волнах,  да  еще  в  темноте  можно  нарваться  на  кучу
неприятностей.  Например, получить стрекательный удар от медузы. Здесь
есть   такие   экземпляры,  что  без  врачебной  помощи  от  ожога  не
оправиться. А где мне ее взять, эту врачебную помощь?
     Словом, я выкупался в том же ручье. Если, конечно, можно на звать
купанием  ползанье  ужом  по  руслу ручья глубиной сантиметров десять.
Однако это принесло мне облегчение. В мыслях появилась ясность.
     Что же мне сейчас нужно?  В первую очередь - лодка.  Нет, лодка -
это  вторая  очередь.  А  в  первую - машина,  чтобы вывезти тело.  Не
оставлять же труп Аллана в этом сарае,  куда завтра  снова  -  это  уж
обязательно! - нагрянет полиция. Итак, машина. На повторный угон может
решиться только идиот.  Значит,  автомобиль следует  арендовать.  Где?
Разумеется,  не в Николс-Тауне - там у меня определенная репутация - и
не в Сан-Андросе, где меня наверняка ждут какие-нибудь милые друзья.
     Я вспомнил   карту.   Километрах   в  одиннадцати  к  востоку  от
Сан-Андроса лежит симпатичный прибрежный  городок  Нью-Таун.  Хотя  бы
одна  контора  по  прокату автомобилей там обязательно есть.  От утеса
Моргана,  с которым я теперь прочно связал свою  жизнь,  до  Нью-Тауна
добрых двадцать пять километров.  Пять-шесть часов ходу.  Ну что ж,  в
путь.  Самое опасное место - Сан-Андрос. Его никак не миновать, сквозь
этот город я обязан пройти,  как шило сквозь бумагу.  А дальше никаких
препятствий вроде не намечается.
     
     Я миновал Сан-Андрос и удалился от него уже километра на три, как
вдруг услышал сзади легкие шаги.  Обернулся - никого.  Постоял минуту.
Нет,  ничего  не слышно.  Двинулся дальше - шаги возобновились.  Сразу
подумалось почему-то,  что вообразил бы  на  моем  месте  багамец.  Он
наверняка счел  бы,  что  его  преследует  чикчарни - неизменный герой
здешних сказок и легенд.  Это злобный  и  коварный  трехпалый  эльф  с
человеческим лицом, мастер на всяческие козни, которому местные жители
испокон веку приписывают все то,  что не могут сами объяснить. Багамцы
искренне верят  в  существование  чикчарни  и  боятся  его  до дрожи в
коленках. Я улыбнулся своим мыслям и сделал несколько шагов в обратном
направлении. Кто-то отскочил в сторону. Бог ты мой, да ведь это козел!
Полуодичавший козел,  сбрендивший от одиночества и решивший со ставить
мне компанию.  На Багамах мало живности, и главные представители фауны
- козы да куры.  Фу ты, дурачок какой! Ну, пошли вместе, если тебе так
хочется, козлище.
     В пять  утра  я  вошел  в  Нью-Таун.  Рубашка на мне давно уже вы
сохла.  Ноги еле слушались,  но я старался держать бравый вид и то пал
как ни в чем не бывало, насвистывая какую-то легкомысленную мелодию. В
пять десять я подошел к бензоколонке и спросил у  сонного  заправщика,
где  можно  нанять  машину.  Еще  около  часа я выжидал,  чтобы ранним
визитом  не  вызвать  излишнего  подозрения.  В  шесть   ноль-ноль   я
приблизился  к  большому  гаражу,  служившему  ремонтной  мастерской и
пунктом техобслуживания.
     Как ни  странно,  моя  просьба  никого не удивила.  Можно было по
думать,  что здесь каждый день на заре появляются чудаки с ньюйоркским
выговором  и  берут  напрокат  автомобили.  Владелец  гаража - опрятно
одетый,  гладко выбритый мулат,  скорее  всего  гаитиец,  поэтому  его
следовало бы называть мюлатром - предложил мне три машины на выбор.  Я
остановился на  модели  "форд  Бронко  II".  Главным  обстоятельством,
повлиявшим на мое решение,  было наличие в машине компьютера. Впрочем,
тот факт,  что "Бронко" представляет собой универсал с приводом на оба
моста,  также  не мог не радовать.  Автомобиль я арендовал на неделю и
уплатил всю сумму вперед, практически полностью исчерпав свой наличный
капитал.  В  шесть  тридцать я уже выехал из Нью-Тауна,  а около семи,
оставив машину в кустах в полукилометре от  утеса  Моргана,  крадучись
входил в сарай.
     Вроде бы   все  спокойно.  Никаких  следов.  Никаких  намеков  на
присутствие чужих.  Лестница на чердак стоит в  том  же  положении,  в
каком я ее оставил.  Три незаметных сторожка, устроенных мной в разных
местах, не  тронуты.  Трупный  запах  заметно  усилился.  Я   тихонько
поднялся по лестнице и вошел на чердак.
     Циннь! В  моей  голове  словно  лопнула  тонкая  струна.   Такого
ошеломления  я  не  испытывал  никогда  в  жизни.  На  трухлявых сетях
попрежнему лежал труп человека.  Но это был труп не Аллана,  а  совсем
незнакомого пожилого мужчины.
                                 III
     Примерно минуту,  находясь  в  состоянии  полного  оцепенения,  я
разглядывал труп.  А потом метнулся к дыре в  кровле  чердака.  Так  и
есть!  От  поселка  в  направлении  моего  жалкого  обиталища не спеша
двигалась машина.  Я бросился ко второму отверстию.  С противоположной
стороны   метрах   в   семидесяти  стояла  группа  мужчин,  напряженно
посматривавших в мою сторону.  Обложили!  Надо же так попасться! А еще
комразовец!  Как это я не заметил слежки?! Неужели и в "Бронко" сейчас
сидит какой-нибудь дядя в стетсоновской шляпе и,  поджидая меня, курит
толстую  сигару,  держа  палец на спу сковом крючке тяжелого "кольта"?
Значит,  они вели меня с самого начала.  Нет,  не может быть.  Слишком
хитрая получается игра.  Аллан, конечно, "подсадная утка". Но владелец
гаража в Нью-Тауне - вряд ли.  И "Бронко" вовсе не похож на мышеловку.
Наверное,  здесь все завязано на Аллана.  А когда я случайно убил его,
планы моих противников спутались.  Зачем же мне подсунули новый  труп?
Осел!!!  Ну  конечно  же!  Кто  такой Аллан?  Пришлый.  Подозрительная
личность.  Угонщик военного самолета.  Ясное дело - террорист. Если бы
даже удалось доказать, что убил его именно я, засадить меня за решетку
было бы трудновато: неспровоцированное нападение, поединок с бандитом,
необходимая оборона - любой суд меня оправдает. Зато убийство местного
- чудовищное преступление,  не  имеющее  оправданий.  В  том,  что  на
чердаке лежал убитый из местных,  я не сомневался.  Какой-нибудь рыбак
англосаксонского  происхождения  с  типичной   для   здешних   жителей
аристократически-надменной фамилией,  указывающей на древность рода, -
некий, к примеру, Хатчинсон-Постьюлант.
     Словно ледяная  бездна  распахнулась  под  ногами - мной овладела
неожиданная яростная скорбь по  этому  человеку,  ставшему  жертвенной
пешкой  в  игре  безжалостных  сил.  Скорбь,  требовавшая немедленного
отмщения.  Но что я мог поделать?  Тиски сжимались.  Машина продолжала
медленно - издевательски медленно - двигаться по пляжу.
     Итак, убийство  местного.  И  убийца,   обнаруженный   на   месте
преступления.  Скорее  всего,  по  замыслу  невидимого режиссера этого
спектакля,  от неотвратимого  суда  Линча  меня  могло  спасти  только
какое-нибудь  важное  признание  или  согласие  работать на них.  Труп
неизвестного, лежащий  на  "моем"  чердаке,   должен   был   полностью
деморализовать меня и побудить к капитуляции.  Все так,  меня окружила
не полиция,  а оперативники АрмКо,  Комитета вооружений,  и этот театр
под   открытым   небом   -   лишь   продолжение  шантажа,  начатого  в
Хард-Баргине. Видимо, я им очень нужен. Вряд ли мои противники доведут
дело до суда Линча.  Если бы требовалось просто убрать меня, они могли
бы придумать менее  гнусный  способ,  не  обязательно  подразумевающий
убийство невинного лица.  Значит,  последуют разговоры. А мне остается
быть предельно осмотри тельным.  Пока  я  спокоен  и  собран  -  жизнь
продолжается.  Но  любое  резкое  движение наверняка повлечет за собой
автоматную очередь.
     Мысли, которые я излагал сейчас столь долго,  промелькнули в моей
голове со скоростью падающей звезды. Просто удивительно, как опасность
спрессовывает время.  Очень может быть,  что машина ехала с нормальной
скоростью. Но мне казалось - она еле ползет.  В считанные мгновения  я
успел перебрать  несколько  вариантов  поведения,  просчитать  десяток
моделей возможного развития событий.  Вереницей ярких кадров на экране
моей  памяти  промелькнули  все  перипетии прошедшей недели.  А машина
продолжала ползти...
     Неделю назад,  пятого марта,  я в компании Володи Фалеева и Эдика
Касабяна вышел из багамского "челнока" и спустился по трапу на  летное
поле аэропорта Нассау.  Наш прилет в "столицу атлантических аукционов"
на этот раз вовсе не был связан с продажей военной техники.  Мы должны
были  принять  участие  в  Международном  совещании  по  компьютерному
гангстеризму.  Этот вид диверсионной и  вредительской  деятельности  в
последнее время получил небывалое распространение. Программы-"вирусы",
"черви",  "жуки",  "скворцы",  "пестициды",  "вампиры", "черные дыры",
"потрошители",  "мины",  "торпеды"...  -  каких  только  ухищрений  не
придумали мастера информатики для того,  чтобы взломать защиту  чужого
компьютера,     найти     ходы     в    тайны    своих    противников.
Программы-"лазутчики" проникают в  секретные  базы  данных  и  черпают
оттуда информацию, одновременно портя компьютерную память или попросту
уничтожая  ее.  При   этом   выходят   из   строя   линии   управления
промышленностью  и  энергетикой,  ученые  получают ложную информацию и
делают на ее  основе  ложные  выводы,  вооруженные  силы  готовятся  к
нанесению   ошибочных   боевых   ударов  (были  случаи  кровопролитных
столкновений,  вызванных компьютерными провокациями),  политики строят
кошмарные предположения - словом, на планете воцаряется информационный
хаос.  Мировая политика всегда  была  беременна  подозрительностью,  а
сейчас  атмосфера  домыслов  накалилась  до  предела  -  того  и гляди
цивилизация скатится к глобальной военно-политической конфронтации,  и
мы  снова  вернемся  к  тому  аду,  от которого так долго и мучительно
уходили.  Вот и собираются лучшие компьютерщики планеты на  совещания,
где постоянно ставится один и тот же вопрос:  как положить конец этому
безобразию?
     Нас с Володей не назовешь асами информатики.  Впрочем, мы здесь и
не для того,  чтобы заниматься "софтвером". Присутствовать на подобных
совещаниях нас обязывает статус экспертов КОМРАЗа по  безопасности.  А
вот Эдик - самый настоящий компьютерный гений.  Нет такого компьютера,
с которым он не смог бы договориться.  Нет такой машины, которую он не
знал бы, как свой бумажник. Нет такого компьютерного языка, которым он
не владел бы,  как родным армянским.  Основное место работы Касабяна -
Всесоюзное   объединение  "Информатика"  в  Москве,  где  он  трудится
обыкновенным программистом и о высоких должностях  слышать  не  хочет.
Однако  ни  одно международное совещание по компьютерному гангстеризму
не обходилось без Эдика.  На его боевом счету - десятки  обезвреженных
"мин" и "торпед".
     Я лично в Нассау второй раз. Известно: запахи активируют па мять.
Как только мы отъехали от аэровокзала и я вдохнул  сладковатый  аромат
цветущих растений,  воспоминания обрушились на меня. Эх, если бы можно
было по желанию выключать память!
     Мой первый  прилет  в  Нассау  был  совсем не радостным.  Тогда я
изрядно наломал дров,  и меня вполне могли бы выпереть из КОМРАЗа,  но
вступился   Фалеев,   и  я  получил  лишь  строгое  взыскание  -  плюс
отстранение на год от оперативной работы.
     Фалеев... Старый   добрый   друг  Володька  Фалеев,  которого,  я
мысленно успел похоронить,  увидев неподвижным в салоне "Стратопорта".
А он был лишь "отключен" и парализован курареподобным ядом:  сработала
растворимая иголка, которой кто-то - теперь-то я знаю кто! - выстрелил
в Фалеева из инъект-пистолета.  Впрочем, то, что я спутал беспамятство
со смертью, было не единственным моим промахом. Главное - я прокололся
и   нечаянно   дал  моим  противникам  понять,  что  владею  важнейшей
информацией.  Все  дальнейшие  события  -  беготня  по  "Стратопорту",
гамма-пушка и страшная угроза,  нависшая над пассажирами, псевдосмерть
человека,  коего я прозвал "неумехой",  - проистекли исключительно  из
моего прокола,  и понятно,  что винить я мог только себя. А чего стоит
возня в туалете с компом и  полиэтиленовым  пакетом!  И  последовавший
комический    эпизод,    который    превратил    драматическую   дуэль
профессионалов в фарс.  Я  ведь  чуть  не  убил  старушку  американку,
которая рвалась в туалет,  из последних сил сопротивляясь поносу. Я не
нанес ей увечий,  но все же сшиб с ног,  а испуг и  победившая  диарея
поставили точку в этой истории.
     Тогда я не уехал дальше аэропорта Нассау. Меня задержали прямо на
летном поле и препроводили в полицию,  где я узнал о предъявленных мне
обвинениях.   Немотивированное   вмешательство   в   работу    экипажа
"Стратопорта",  создавшее критическую ситуацию,  нападение на бармена,
нанесение ущерба имуществу авиакомпании,  наконец, атака на пассажирку
-  этого  хватило.  Потом  я долго замаливал грехи,  доказывая честной
рутинной работой,  что еще могу пригодиться КОМРАЗу.  А попав  наконец
снова   в  рабочий  кабинет  в  женевской  штаб-квартире  Комитета  по
разоружению,  я первым делом отыскал свой  личный  файл  и  вызвал  на
дисплеи  терминала  мое  собственное досье.  Изумление мое было весьма
велико.  Да,  факт  взыскания  нашел  свое  отражение  в   файле.   Но
одновременно с этим,  оказывается, я был удостоен медали Покровского -
это высокая честь, ибо сию награду, именуемую "Самая последняя война",
вручают только за выдающиеся заслуги в деле избавления человечества от
глобальной военной угрозы.  Я затаил обиду на своих коллег  в  Москве,
которые  не  соизволили  сообщить мне о таком событии,  и одновременно
преисполнился гордостью.  Значит,  вся эта эпопея в "Стратопорте" была
не  напрасной.  Значит,  мои  муки  с  шифровкой  Олава имели какой-то
смысл...
     ...Машина, предоставленная нам  оргкомитетом  совещания,  довезла
нас  до  Туристского  центра.  Здесь нашей маленькой группе предстояло
прожить  несколько  дней.  Честно  говоря,  я   надеялся   не   только
поработать,  но и немного отдохнуть. Предыдущие несколько месяцев были
весьма насыщенными,  а здесь,  в Нассау,  я получал как  бы  случайную
передышку:   мой   непрофессионализм   в   компьютерном   деле  служил
определенного рода индульгенцией.
     За несколько  дней  я  весьма  неплохо изучил Нассау.  Обошел все
магазины на главной торговой улице - Бей-стрит.  Побывал в  каждом  из
трех  старых  английских  фортов.  Несколько раз переходил по мосту на
остров Рай - разглядывал это  феерическое  скопище  отелей,  курортов,
казино,  игорных домов. Скупил массу безделушек из листьев серебристой
пальмы на соломенном рынке.  Каждый вечер обязательно навещал  порт  -
нигде больше я не ел таких вкусных, сочных омаров, как в порту Нассау.
Впрочем,  скорее  всего  в  этом  моем  впечатлении  было  больше   от
психологического  тогдашнего  состояния,  чем  от  реальных  багамских
омаров, травимых хлорной известью. Да-да, багамские краболовы охотятся
на  этих  десятиногих ракообразных с помощью хлорной извести.  Ловля с
применением  динамита  категорически  запрещена,   а   с   хлоркой   -
пожалуйста.  Рыбаки  впрыскивают  в  коралловые рифы известь,  и омары
выбираются на открытые места - стремясь  избежать  отравы.  Тут  их  и
ловят.  А  рифы  гибнут.  Кораллы становятся снежно-белыми,  хрупкими,
мертвыми...
     В порту и застало меня известие, которое резко оборвало нечаянные
каникулы и надолго лишило "отпускного" настроения.
     Истошно заверещал кимп.  Я выхватил  его  из  кармана  и  включил
речевой  канал.  На  крохотном  дисплее  появился  Родерик  Мургейм  -
руководитель  сектора  безопасности  конференции,  а  значит   -   мой
непосредственный начальник в данной командировке.
     - Слушаю, - сказал я, внутренне собираясь, словно перед прыжком.
     - Сергей, - сказал компьютер по-русски голосом Мургейма, который,
разумеется,  русского не знает.  Ситуация "ЧЕ".  Только что с военного
аэродрома   двумя   молодыми   людьми   угнан    реактивный    самолет
"Страйкмастер".
     - Да?- удивился я,  не выказывая,  впрочем, особого интереса. - А
какая связь со мной?
     - На пилонах у него - четыре контейнера "эм-тридцать четыре".
     - Ну и что? Они же все разряженные.
     - Вы  тратите  время,  -  в   компьютерном   голосе   послышалось
раздражение. - Эти - не разряженные.
     - Что вы хотите сказать? - Я все никак не мог врубиться, никак не
мог отстроиться от каникулярного настроения.
     - Только то,  что каждая  из  семидесяти  шести  бомб  контейнера
начинена килограммом бинарного зарина.
     - Бросьте!  "Эм-тридцать четыре" никогда на заполнялись  бинарным
зарином.   Там  нет  смешивающих  агрегатов.  В  подобных  контейнерах
содержался обычный зарин. И все они, повторяю, разряжены.
     - Вам что,  обычного зарина мало?!  - рявкнул компьютер.
     И тут  я  прозрел.  Включился.  Осознал:  где-то  в воздухе летит
учебно-боевой самолет английского производства,  который  несет  почти
четыреста  килограммов сильнейшего нервно-паралитического отравляющего
вещества.  Как специалист я понимал:  это не  очень  много,  настоящие
химические атаки ведутся с куда большими количествами ОВ.  Но с другой
стороны,  именно  как  специалист  я  понимал  и  обратное:  четыреста
килограммов  зарина  могут наделать больших бед,  если их сбросить над
густонаселенным районом, да еще при благоприятном ветре.
     - Нет времени объяснять, откуда у нас эта информация, - продолжал
Родерик.  - Факт есть факт:  самолет угнан.  Он взял курс на восток. И
это странно - там же открытый океан.  Словом,  полет нужно пресечь. Но
сделать это необходимо грамотно.  Без последствий. На авиабазе готовят
для перехвата звено F-15 "Игл".
     - Что я должен делать? Я никогда в жизни не летал на F-15.
     - Это от тебя и не требуется.  Полетишь  в  "спарке".  Перегрузки
должен  выдержать.  И  вообще  не  думай  о том,  что летишь на боевом
истребителе.  Твоя забота - ОВ.  Лучшего  специалиста  по  химическому
оружию у нас здесь нет.
     Пока шла беседа с  Родериком,  я  параллельно  совершал  какие-то
действия,  совершенно  не  отдавая  себе отчета - какие именно.  Серия
движений,  отработанных до автоматизма.  И только  когда  Родерик  дал
отбой  компьютерной  связи,  бросив:  "До  авиабазы тебе четверть часа
езды.  Постарайся быть там через десять минут.  Жми",  я смог  увидеть
себя как бы со стороны. Оказывается, ноги сами вывели меня к паркингу,
я вскочил в арендованный мною "додж",  рванул с места - и теперь мчусь
к авиабазе со скоростью двести двадцать километров в час.  На дорогу у
меня ушло не десять,  а семь минут.  Еще через семь минут я уже сидел,
привязанный ремнями,  в задней кабине истребителя F-15 "Игл" и получал
минимальный предполетный инструктаж от очень нервного и  раздраженного
майора  ВВС.  Инструктаж  свелся к тому,  что я несколько раз повторил
вслух порядок покидания самолета в воздухе,  дал обязательство  нажать
на  "цыплячью  кнопку"  -  кнопку  катапультирования - только в случае
крайней опасности и  поклялся  ничего  не  трогать,  в  радиообмен  не
встревать, никакие ручки не крутить, никакие рычажки не нажимать. Все,
что мне нужно будет увидеть,  я увижу на дисплее бортовой ЭВМ, заверил
меня майор.
     Он шлепнул  меня  по  шлему,  спрыгнул  на землю,  техники убрали
лесенку.  Взревел  двигатель.  Мы  покатили  по  рулевой  дорожке.  На
взлетно-посадочной  полосе пилот включил форсажные камеры - я отметил,
насколько быстро,  всего за несколько  секунд,  мы  перешли  с  режима
малого газа на форсаж,  - и самолет,  коротко разбежавшись,  прыгнул в
небо. Следом за нами взлетели еще два истребителя.
     Земля провалилась, потом встала вертикальной стеной справа, а еще
через  несколько  секунд вокруг нас было только голубое небо.  И тут я
сообразил, что начисто забыл имя и фамилию пилота.
     Все-таки удивительные  вещи  иногда  делает  судьба!  Еще полчаса
назад я был в порту,  ни о каких ОВ не думал, о реактивных самолетах и
вовсе  не  помышлял - ждал прихода рыбацких судов со свежим уловом.  И
вот - лечу.  Причем не просто так,  а на перехват.  И  не  на  учебный
перехват,  а на операцию против боевого самолета,  несущего химическое
оружие.
     - Какое   вооружение   у   "Страйкмастера"?   -   спросил   я  по
переговорному устройству.
     - Не  дрейфь,  эксперт,  -  раздался  в  наушниках  веселый голос
пилота,  молодого,  улыбчивого, насколько я мог заметить, парня. - Там
всего два пулемета тридцатого калибра.  А у нас и пушка, и управляемые
ракеты... Задавим!
     - Тебя как зовут?
     - Забыл уже? Лесли.
     - А меня - Сергей.
     - Отлично. Послушай, Сергей... Ого... Стоп. Те ребята снова резко
меняют курс. Смотри картинку.
     На индикаторе боевой обстановки появилась цветная карта Багамских
островов.   Четкая  красная  линия  обозначала  курс  "Страйкмастера".
Поначалу угонщики повели самолет на восток,  затем повернули на север,
прошли  около трехсот километров,  а теперь сделали еще один поворот -
опять на девяносто градусов.  Сейчас "Страйкмастер"  летел  строго  на
запад. Впереди у него по курсу был остров Большой Абако, затем Большая
Багама,  а далее - .  полоса чистого океана вплоть до  самой  Флориды.
Если их не остановить, угонщики выйдут прямехонько на Уэст-Палм-Бич. А
южнее - Майами.  Майами...  Может быть,  это и есть цель их полета?  И
одновременно  мишень?  Тогда  дело  пахнет  серьезнейшей  провокацией.
Последствия химической атаки на крупный курортный американский город я
не берусь предсказывать. Но за мир на планете не поручился бы...
     На дисплее  выстраивались  колонки  цифр:  это  компьютер выдавал
информацию о "Страйкмастере"  -  курс,  скорость,  высота,  постановка
помех.  Три точки на индикаторе обозначали наше звено. Точки ползли на
северо-запад,  и линия их  движения  пересекала  курс  "Страйкмастера"
восточнее порта Марш-Харбор на Большом Абако.  Ни в коем случае нельзя
допустить,  чтобы бой развернулся над сушей.  Только над морем.  И чем
дальше от берега, тем лучше. Сильный толчок встряхнул самолет. К горлу
подступил горький комок. Не оконфузиться бы...
     - Звуковой барьер,  - прокомментировал  Лесли.  -  Рандеву  через
восемь минут.
     На мой взгляд,  в кабине было ужасно душно.  Впрочем,  это  могло
только  казаться,  психологически  я чувствовал себя очень неуверенно.
Возраст есть возраст.  Сбросить бы сейчас годков двадцать -  я  и  без
Лесли  справился бы,  благо необходимый налет часов у меня есть.  Но в
сорок   восемь   лет   без   всякой   подготовки   пересаживаться   из
комфортабельного "доджа" в кабину боевого сверхзвукового истребителя -
согласитесь, есть в этом элемент какого-то трюкачества.
     Я взмок от пота:  времени на переодевание у меня не было, поэтому
пришлось натянуть комбинезон поверх одежды.
     - Скорость один и три Маха, - раздался голос Лесли. - Шесть минут
до встречи. Мы превосходим их по скорости.
     - Как будем действовать?
     - Сначала  предупредительная  очередь  из пулемета.  Затем боевой
разворот.  На встречном курсе обстреливаем из пушки -  разумеется,  не
прицельно.  Если  не  сбрасывают  кассеты  в  море,  снова  ложимся на
основной курс и выпускаем АIМ-120. После чего совершаем траурный облет
места происшествия и сообщаем на базу координаты участка,  зараженного
ОВ. Сатана! - вдруг вскрикнул Лесли без всякого перехода.
     - Что случилось?
     - Картинка исчезла!
     Действительно, по индикатору боевой обстановки струилась  цветная
рябь.  Дисплей компьютера выдавал мигающую надпись: "Атака!" На экране
бортовой РЛС метались зеленые зигзаги.
     - Активные  помехи космического наведения!  - догадался Лесли.  -
Кто-то мешает нам с орбиты. Это может быть началом большой заварушки.
     - Попробуй отстроиться.
     - Не получается.  Перехожу на визуальный поиск. Какая высота была
у "Страйкмастера" - помнишь?
     Я попытался  вызвать  данные  из  памяти  компьютера  - ничего не
вышло. Дисплей не реагировал.
     - По-моему, пять тысяч, но высота резко снижалась.
     - То-то и оно.  Судя по  всему,  они  попытаются  идти  на  малой
высоте.  Для  нас  это  плохо.  Лететь  над неспокойным морем в режиме
огибания рельефа местности - крайне опасно.  Надо найти "Страйкмастер"
как можно скорее.
                                  IV
     "Что же  получается?  -  размышлял я.  - Двое неизвестных угоняют
военный самолет.  Ладно,  маловероятно,  но допустим.  Под крыльями  у
этого   самолета   почему-то   оказывается  запрещенный,  скажем  так,
невозможный груз:  кассеты с зарином.  Причем невесть откуда известно,
что  заряды  - бинарные.  Фантастика,  однако допустим и это.  Самолет
берет  курс  на  побережье   США.   Полное   безумство.   Организуется
преследование  звеном  истребителей,  на  одном  из  которых находится
эксперт по химическому оружию.  И вдруг на перехватчиков  обрушиваются
мощные   помехи,  наведенные  из  космоса.  Это  уже  просто  мистика!
Дальнейшую  картину  составить  несложно.  Если   "Страйкмастера"   не
остановит  береговая  охрана  и  ПВО,  он сбросит груз на какой-нибудь
крупный город побережья.  Изопропиловый спирт соединится в кассетах  с
метилфторфосфоновой   кислотой,  компоненты  зарина  прореагируют,  ОВ
выплеснется  в  воздух,  и  облако  смертоносного   аэрозоля   накроет
густонаселенный район. Это будет почище выстрелов в Сараево..."
     - Вижу цель! - проревел в наушниках голос Лесли.
     - Где? - встрепенулся я.
     - Сейчас, сейчас... Доверну самолет... Так! Даю трассу.
     Ярко-красный пунктир протянулся в воздухе из-под брюха "Игла".  Я
продолжил линию и увидел далеко впереди еле заметный на фоне бликующих
волн  крохотный   силуэтик.   Пятнистая   раскраска   почти   идеально
маскировала  самолет.  Как  Лесли  рассмотрел  его  - уму непостижимо.
Силуэтик стремительно увеличивался в размерах.
     - Даю предупредительную очередь, - произнес Лесли.
     - Когда  сблизимся,  сделай  так,   чтобы   я   разглядел   брюхо
"Страйкмастера", - попросил я. - Очень важно понять - что он несет.
     - Сделаем,  -  с  этим  словом  Лесли  нажал на кнопку управления
огнем.  Очередь прошла чуть выше "Страйкмастера",  а через секунду  мы
проскочили  под  ним.  На  пилонах висели контейнеры.  Только странные
контейнеры. Не похожие на "эм-тридцать четвертые". И вообще не похожие
на контейнеры.
     Зафиксировав зрительный образ груза,  укрепленного на пилонах,  я
стал перебирать в памяти все, что мне было известно о боевых средствах
заражения воздуха.
     Мы развернулись и легли на встречный курс.
     - Собаки!  - воскликнул Лесли.  - Они снизились  до  самой  воды.
Почти стригут волны. Ну, погодите!
     Раздался звук,  будто кто-то взмахнул гигантской  трещоткой.  Это
пробудилась пушка.  Лесли - прекрасный стрелок, отметил я про себя. На
бешеной скорости,  причем на встречных курсах, при молчащем компьютере
и  не  работающей  комплексной системе управления полетом и оружием он
умудрился прицелиться так,  что цепочка взрывов пропахала  воду  прямо
перед носом летящего на низкой высоте самолета.
     Мы промчались  над  "Страйкмастером",  и  Лесли  пошел  на  новый
разворот.
     - А где наши ведомые? - вдруг вспомнил я.
     - Потерялись, - в голосе Лесли послышались нотки превосходства. -
Радиообмен прекратился сразу после  начала  помех.  По-моему,  по  нам
ахнули из высокоэнергетического лазера. Впрочем, не уверен. Но с таким
синхронным выводом из строя  практически  всех  электронных  систем  я
сталкиваюсь впервые.
     - Вспомнил!  -  Сердце мое екнуло и забилось еще быстрее,  хотя я
считал,  что тахикардия у меня и так приличная.  - Это  не  контейнеры
М-34. И там содержится вовсе не зарин!
     - А что же? - Лесли вроде бы испытал даже разочарование.
     - Это бомбовые кассеты СВU-16/А для создания аэрозольного облака.
Типичное содержимое их - ЕА4923.
     - И с чем это едят? - поинтересовался Лесли.
     - Лучше всего с противогазом.
     Шутка получилась корявая, но мне было вовсе не до шуток. ЕА4923 -
очень  летучее  боевое   отравляющее   вещество   психотомиметического
действия. Оно относится к бензилатам и считается несмертельным, однако
вызывает   состояние,   подобное   психозу.   Боевой   эффект   ЕА4923
основывается  на том,  что человек временно или навсегда - все зависит
от дозы - теряет контакт с внешним миром.
     Тоже веселенькое дело!  Город,  охваченный безумием,  -  вот  что
могло ждать нас впереди.
     - Что будешь делать? - спросил я Лесли. - Сбивать?
     - Поздно. Впереди - Большой Абако. Остров. Туристский рай.
     Лесли сосредоточился больше прежнего,  речь его  стала  скупой  и
отрывистой.  Чтобы  не потерять "Страйкмастер",  мы сбросили обороты и
летели сейчас примерно на равных скоростях:  наш "Игл" шел  отстав  на
полкилометра.  Лесли держал минимальную высоту,  но "Страйкмастер" шел
все равно ниже.  Изогнутую полоску суши,  называемую островом  Большой
Абако, мы пересекли за минуту.
     - Может, сейчас?! - снова не утерпел я.
     - Нет, - отрезал Лесли. - Кругом острова и рифы. Могут быть люди.
Есть другое решение. Буду сажать его в аэропорту Фрипорта.
     - Сажать в международном аэропорту?! - ахнул я.-Ты с ума сошел!
     - Я  уже  сообщил  в  порт.  У них есть двенадцать минут.  Успеют
провести эвакуацию.
     - Ты одни не справишься. "Страйкмастер" уйдет.
     Характерный щелчок,  раздавшийся в ответ,  свидетельствовал,  что
Лесли в ярости отключил переговорное устройство.  Мне оставалась  лишь
роль пассивного созерцателя.
     А созерцать   было  что.  Я  увидел  работу  аса.  Более  того  -
почувствовал ее всей печенкой.
     Грозно ревя  -  Лесли  перешел с первого режима на второй,  - F15
устремился  к  самой  воде.  Я  понял,  что  пилот  отключил   систему
предупреждения об опасно малой высоте полета,  и внутренне сжался.  На
мелководье ходили барашки,  ветер  срывал  с  них  кисейную  пыль.  На
стеклах  кабины появились капельки воды.  Через несколько секунд "Игл"
ювелирно  прошел  под  брюхом  "Страйкмастера".  "Что  ты  делаешь?  -
хотелось мне крикнуть Лесли. - Ведь сейчас нам по головам ударят сразу
из двух пулеметов!" Но я сдержался:  все равно переговорное устройство
отключено.  Втянув  голову в плечи,  я прижался к бронированной спинке
кресла,  прекрасно сознавая,  что многослойный  прозрачный  фонарь  не
спасет  от  прямого  попадания.  Внезапно  "Игл",  едва  выйдя  из-под
преследуемого самолета,  свечой пошел вверх,  и  только  тут  я  понял
замысел Лесли.  Сейчас "Страйкмастер" попадет в нашу реактивную струю.
Если угонщик -  опытный  летчик,  он  выправит  самолет;  если  нет  -
"Страйкмастер" ухнет вниз и взорвется при ударе о воду.
     Перегрузка вжала  меня  в  кресло.  Затем  "Игл"  лег  на  крыло.
Вывернув голову,  насколько позволяла спинка кресла,  я нашел на  фоне
волн "Страйкмастера".  Нет,  он не упал в океан, а продолжал лететь на
запад. Совершив головоломный разворот, Лесли снова пошел на снижение и
опять  нацелился  на просвет между брюхом "Страйкмастера" и водой.  Мы
повторили маневр. На этот раз я увидел как горбатая прямокрылая машина
пыталась   уйти   в   сторону   но   Лесли  был  начеку.  Он  шел  под
"Страйкмастером" как привязанный и вторично  вынырнул  у  него  из-под
носа, тем самым обрекая угонщиков на новый удар реактивной струи. Но и
здесь "Страйкмастер" удержался.
     Это была какая-то странная чехарда,  нечто среднее между игрой  в
кошки-мышки и пятнашками.  Ныряя под брюхо "Страйкмастера",  мы шли на
огромный риск, а потом подвергали страшному испытанию угнанную машину.
Не  думаю,  что  Лесли  всерьез  рассчитывал свалить "Страйкмастера" в
море.  Скорее,  это была психическая атака,  призванная  сломить  волю
преступников.
     Совершив тот же  маневр  в  третий  раз,  Лесли  сменил  тактику.
"Страйкмастер"  шел,  уже  заметно рыская.  Он набирал высоту и тут же
проваливался до самой воды - видимо,  рули плохо слушались летчика. До
аэропорта  Фрипорта  оставалось  минуты  две  полета.  По усилившемуся
мельканию  цифр   и   слов   на   дисплее   -   компьютер   дублировал
возобновившийся  радиообмен,  который  Лесли вел с диспетчерами (я так
думаю,  что именно сам компьютер и помог восстановить связь, отыскав в
электронике  разладившиеся  системы  и  заменив их дублирующими),  - я
понял,  что наступила кульминационная фаза нашей  погони.  Воздух  над
Фрипортом был давно расчищен. Летное поле - тоже. Лесли шел на посадку
с ходу,  не совершая обычной "коробочки".  Наш "Игл" теперь навис  над
"Страйкмастером"  и стал медленно опускаться,  предугадывая и повторяя
все  движения  преследуемого  самолета.  Со  стороны  могло  создаться
впечатление,  будто Лесли старается сесть на "Страйкмастер" верхом. На
самом деле он прижимал его к воде.  Наверное,  примерно так  же  сокол
бьет  голубку,  нападая на нее сверху.  Хотя это сравнение было весьма
приблизительным:  уж на что,  на что,  а на голубку "Страйкмастер" - с
его хищным горбатым силуэтом - никак не походил.
     Справа уже тянулся остров Большая Багама.  Отчетливо  видны  были
туристские  городки на южном побережье - Маклинз-Таун,  Пеликан-Пойнт,
Хай-Рок,  Люкайя. В памяти всплыло, что "люкайя" -это одно из названий
племени   араваков,   истребленного   белыми  в  течение  первых  трех
десятилетий после высадки Колумба в Новом Свете.
     Прямо по  курсу  лежал  Фрипорт.  Под  нами  ушел  назад  Большой
Люкайянский водный путь - лабиринт каналов,  дорог,  складов... Лесли,
притирая "Страйкмастер" к земле,  едва не касаясь его колесами (он уже
выпустил  шасси),  шел  точнехонько  на  взлетнопосадочную  полосу.  Я
полагаю,  он не остановился бы и перед тараном.  И на  "Страйкмастере"
это  поняли.  Угонщики  вовремя  опустили элероны,  вовремя отработали
закрылками,  и вот уже "Страйкмастер" катится по полосе,  а мы с ревом
проносимся над ним.
     Новый заход на посадку,  теперь уже по всем правилам,  после чего
наши колеса тоже коснулись бетона.  Взвыл двигатель, переходя на режим
торможения.  Лесли,  выпустив парашют, умело сбросил скорость и вдруг,
нарушая все инструкции, съехал с бетона.
     Хорошо, грунт был плотный, окаменевший от жары, иначе мы поломали
бы  стойки  шасси.  Наш  "Игл"  подкатил  прямо   к   "Страйкмастеру",
застывшему  на  рулевой дорожке.  Я ожидал,  что вокруг самолета будут
толпиться  пожарные  и  санитарные  машины,  полицейские   фургоны   и
армейские  грузовики,  и  сильно  удивился,  что  ничего  такого  нет.
"Страйкмастер" стоял совершенно один.  Видимо,  страх перед химическим
оружием   был  столь  велик,  что  аэродромные  и  полицейские  службы
предпочли пассивное выжидание,  граничащее с дезертирством, геройскому
безрассудству.
     Около "Страйкмастера" копошились две фигуры.  Они что-то делали с
кассетой,  подвешенной на крайнем левом пилоне. Лесли отодвинул фонарь
нашей кабины,  выбросил свое сильное, ладное тело наружу и, спрыгнув с
приличной высоты, помчался к угонщикам, размахивая пистолетом и грозно
выкрикивая ругательства.  Я отстегнул ремни  и  немного  помедлил.  Не
нравилась мне эта ситуация,  очень не нравилась! Я открыл лючок справа
и  извлек  кислородный  прибор  с  двумя  баллончиками.  Снял  шлем  и
подшлемник.  Маску повесил на шею,  а баллоны и часть шланга засунул в
косой карман с правой стороны  комбинезона.  Вот  теперь  можно  идти.
Лесли  уже подбегал к "Страйкмастеру".  Я вылез из кабины на скошенный
кожух воздухозаборника, а с него уже спрыгнул на землю.
     Лесли был человеком действия.  Добежав до  угонщиков,  он  первым
делом  врезал  ближайшему  из  них  прямым  ударом  в челюсть.  Тут уж
припустил  и  я.  Сейчас  Лесли  придется  туго.  Впрочем,  драка   не
разгорелась.  Один  угонщик  согнулся в поясе,  прижав руки к лицу,  а
второй... принялся орать.
     - Не  смей!  -  исходил он криком.  - Не смей нас бить!  Сволочь!
Дерьмо!  Не смей!  - Лицо его налилось кровью,  вены на лбу  вздулись,
голос давал петуха.
     Боже подумал я,  это же совсем мальчишки.  Им  лет  по  двадцать,
наверное,  не больше. Наркотиков нанюхались, что ли? Впрочем, откуда у
наркоманов химические бомбы?  Леваки?  Экстремисты? Ура-революционеры?
Неонацисты?!
     Лесли, опешивший поначалу, опомнился и решил было поучить крикуна
тоже.  Он размахнулся,  но тот дернул рукой,  выкрикнул что-то,  и оба
угонщика, как подрубленные, рухнули на землю.
     Моя реакция сработала мгновенно.
     - Лесли,  ложись!  - заорал я,  падая.  - Газы! - Моя правая рука
автоматически прижала маску к лицу.
     На крайнем левом пилоне "Страйкмастера" что-то вспыхнуло, рвануло
с глухим звуком, и из кассеты повалил густой желтый дым.
     Я поднял  голову.  Угонщики,  лежавшие  на  бетоне,  были  уже  в
противогазах.    Лесли    продолжал   стоять   в   какой-то   странной
растерянности,  словно бы потеряв нить событий.  Вряд ли такой ас  мог
столь быстро потерять ориентацию. Скорее всего, с ним что-то случилось
еще до того,  как взорвалась кассета. Я вскочил и метнулся к Лесли, на
бегу   прилаживая   маску  таким  образом,  чтобы  ее  не  нужно  было
придерживать рукой.  Так.  Это первое. Второе: обезопасить Лесли. Хоть
какой-нибудь   кусок   материи   найти!   Лоскут,  платок,  тряпицу...
Комбинезон сделан из могучей синтетики, парашютная ткань, ее не то что
разорвать -  проткнуть трудно.  Есть!  Спасительная мысль пришла мне в
голову.  Наверное,  со стороны мои действия  могли  показаться  чистым
кретинизмом, каким-то шутовским издевательством над всем происходящим.
Бежал человек,  бежал - и вдруг останавливается,  начинает прыгать  на
одной ноге,  срывает ботинок, стаскивает носок и пытается засунуть его
кляпом в рот своему же товарищу. Клянусь, так все и было. Я понял, что
носок   -  единственная  "тряпица",  которая  мне  доступна  в  данной
ситуации. Черт с ней, с эстетикой! Не до гигиены!
     Добежав до  Лесли,  я  крепко обхватил его левой рукой,  а правой
прижал к лицу носок,  расправив его как некое подобие защитной  маски.
Поздно!  Судя.  по всему,  Лесли уже вдохнул желтой гадости. Глаза его
закатились,  лицо превратилось в костяную маску. Вдобавок ко всему под
пальцами  левой  руки  я  ощутил  сырость.  Неужели кровь?  Передвинул
пальцы.  Легонько нажал.  Лесли судорожно дернулся. Да, осколок угодил
Лесли  в  грудь.  Вот  почему  он  не  среагировал  на  мой крик - его
парализовал шок.
     Что же делать?  Я озирался по сторонам. Где машины? Где хоть один
сволочной бронетранспортер?  Вояки,  называется...  Трусы!  Предатели!
Придется взвалить  Лесли  на  себя  и  бежать  к  зданию  аэровокзала.
Угонщики? Хрен с ними! Далеко не уйдут.
     Внезапно тело  Лесли напряглось,  он словно бы одеревенел.  И тут
его скрутила страшная судорога,  спина выгнулась аркой.  Мы рухнули на
землю.  Я навалился сверху,  пытаясь сдержать бьющееся тело. Куда там!
Лесли изгибался,  колотился головой,  бил по бетону пятками.  Как я ни
старался,  мне  не удавалось распластать его на плитах - тем более что
одной рукой я продолжал удерживать злосчастный носок.  Лесли рвался из
моих объятий с нечеловеческой силой. Еще немного - и я ослаблю хватку.
Что тогда?
     Раздался оглушительный выстрел. Пуля, угодив в бетон, с жужжанием
отрикошетила в воздух.  Господи,  пистолет!  Как же я забыл о нем?!  В
руке  Лесли  -  пистолет  со  снятым предохранителем.  Я чудом избежал
ранения.  Вторая пуля может запросто угодить в  мою  голову.  Как  мне
удалось  разжать каменные пальцы Лесли и выхватить пистолет - я толком
не знаю. Но оружием все же овладел.
     Эта наша борьба "в партере",  на бетоне Фрипортского аэропорта, -
одно из самых жутких впечатлений в моей жизни.  В комбинезоне, который
представлялся мне сделанным из жести,  под палящим солнцем,  обливаясь
потом от жары, натуги и ужаса, что вот-вот слетит маска и я вдохну яд,
желтое облако которого расползалось над нами,  я сдерживал бьющегося в
агонии человека и мысленно гнал от себя темный призрак близкой смерти.
     А-а-пфф! -  я  задушил свой собственный крик:  от пронзившей меня
боли я готов был заорать в полные легкие,  но инстинкт  самосохранения
все  же сработал.  Если бы я разинул рот - никакая маска не спасла бы.
Боль была такая, словно я сунул палец под асфальтовый каток. Это Лесли
в кататоническом возбуждении стиснул челюсти на моем пальце,  случайно
попавшем ему в рот.  По-моему,  даже раздался хруст. Сломал, перекусил
или  откусил  напрочь?  Я  так  и не смог этого понять - меня отвлекли
самым варварским способом: на голову обрушился страшный удар.
     К счастью,  сознание я не потерял - это меня и спасло. Я повернул
налившуюся ртутью голову,  и в помутневших глазах  моих  запечатлелась
гнусная  харя  со стеклянными глазами и отвратительным рылом.  Это был
один из угонщиков - "крикун" в противогазе.  В правой руке  он  сжимал
увесистую  дубину  непонятного  вида  и происхождения (я до сих пор не
знаю,  откуда  на  ровном,  чистом  летном  поле  могла  взяться   эта
деревяшка).  Еще  один удар,  я потеряю сознание,  тогда с меня сдерут
маску -  вот  вам  и  вторая  жертва  боевого  отравляющего  вещества,
носящего кодовое обозначение ЕА4923.
     Мне было очень больно и очень плохо.  Но все же я сообразил,  что
нужно сделать.  По-прежнему прижимая носок к лицу Лесли  -  палец  был
зажат  в  зубах  пилота,  как  в  тисках,  -  я  поднял  вторую руку с
пистолетом и прицелился.  Угонщик отпрянул.  Нет,  я не  буду  в  него
стрелять.  Убивать нельзя.  Категорически.  Насколько мог, я попытался
поймать мушкой конец крыла "Страйкмастера". Пистолет хороший, надежный
-  "Магнум".  Если  в  нем еще и пули СВАР - совсем замечательно.  Мне
очень нужно,  чтобы пуля была бронебойной. Такая пуля, которая на семи
метрах  пробивает  стальной  щит толщиной до четырех миллиметров.  Или
головку блока цилиндров автомобиля.
     Лесли как раз  прекратил  биться.  Секундная  пауза.  Я  задержал
дыхание и нажал на спусковой крючок.  Взрыв. Сильный взрыв. Все точно.
Пуля попала-таки в конец консоли и пробила металл.  Теперь все зависит
от  того,  насколько хорошо угонщики знают машину,  на которой летели.
Если им известно то же, что и мне, - мы с Лесли пропали. Если же нет -
они должны хорошенько испугаться. И удариться в бегство.
     Я напряженно наблюдал за угонщиком - за тем,  кого впоследствии я
буду   звать   Алланом.   Полуобернувшись,   он   смотрел   в  сторону
"Страйкмастера". Лицо скрыто под противогазом. Какое там выражение - я
мог только гадать.
     Ура! Угонщик отшвырнул дубинку,  которой собирался проломить  мне
череп,  и  со  всех  ног бросился бежать.  К нему присоединился второй
преступник.  Ну конечно.  Внешне это выглядело очень  страшно.  Начало
гореть  крыло.  А  запас топлива "Страйкмастера" находится в крыльевых
баках. Еще несколько секунд - и взрыв всего самолета. И разлетаются на
мелкие   кусочки   кассеты   СВU-16/А,  предназначенные  для  создания
аэрозольного облака.  И весь запас ЕА4923 выбрасывается в воздух.  Да,
тут  запаникуешь.  Если,  конечно,  не  знаешь,  что  на  концах крыла
"Страйкмастера"   устанавливаются   дополнительные    баки,    надежно
отделенные от основных.  Разумеется,  риск был. Огонь мог перекинуться
на интегральный и мягкие баки, но риск - это один шанс из многих, а не
сто из ста.  Что поделаешь, если, кроме риска, у меня другого оружия в
данном случае не было.
     Да, юнцы,  мать их!.. (Тогда я только так о них и думал - "юнцы".
А сейчас благодарю судьбу за то,  что она подкинула мне в виде  Аллана
офицера    пехотной   дивизии,   человека   хоть   и   профессионально
подготовленного,   но   с   ограниченным   кругозором.   Слава   узкой
специализации!) Если бы не маска, я с удовольствием сплюнул бы. Совсем
зеленые юнцы.  Ведь шли на верную смерть.  И не только  свою  -  несли
смерть тысячам,  десяткам тысяч людей.  Конечно,  им было наплевать на
машину.  Откуда этим молокососам знать устройство крыльевых  консолей,
если  они  с  грехом пополам научились управлять самолетом?  Откуда им
знать, что интегральный бак - самопротектирующийся, а дополнительный -
нет?
     Вон как славно бегут юнцы!  И ведь в противогазах.  Спринтеры!  Я
лежал на застывшем в ступоре Лесли, скрипел зубами от боли в затылке и
стиснутом пальце и ждал,  когда же все-таки на  нас  обратят  внимание
аэродромные службы.
     Огонь, охвативший конец крыла "Страйкмастера",  погас.  Теперь из
консоли шел только черный дым - хорошо шел,  густыми клубами.  Я снова
перевел взгляд на угонщиков.  Что это?  Они возвращаются.  Бегут назад
большими  скачками.  Значит  ли  это,  что  они  поняли  мою  уловку и
возвращаются,  желая добить нас? Пожалуй, сейчас мне все-таки придется
стрелять в людей.  Я перевалился через Лесли, закрыл его своим телом и
изготовился,  прочно уперев локоть правой руки  в  бетонное  покрытие.
Судя по тому как молокососы подорвали авиационную кассету,  у них есть
гранаты. Интересно, сколько?
     Боже мой,  неужели  я  так  и  не  услышу райской музыки пожарных
сирен?..
                                  V
     Не прибавляя скорости,  чужая машина двигалась к моему  сараю.  В
этой   ее   замедленности   была   какая-то   жуткая   неотвратимость.
Неотвратимость западни,  когда колышек уже  выбит  и  крышка  начинает
захлопываться.   Группа  мужчин,  стоявшая  с  другой  стороны  сарая,
получила,  видимо,  сигнал по рации.  Двое куривших бросили  окурки  в
песок, и тогда штатские, словно ждали именно этого, двинулись к сараю,
расходясь широким веером.  Э-эх,  куда деваться-то?  Разве что в море.
Так  ведь вытащат.  Был бы хоть один шанс - я бы его использовал.  Вон
кровля какая непрочная - дранка,  крытая пальмовым листом. Двумя-тремя
хорошими ударами проделать дыру, отодрать пару досок, протолкнуть тело
наружу,  съехать по скату,  приземлиться и... И что дальше? В том-то и
дело, что дальше - ни-че-го.
     Зрение и слух мои были обострены, как у зайца в чистом поле. Так,
наверное,  чувствует себя смертник на электрическом стуле,  когда  все
приготовления  уже  сделаны,  а  напряжения  все не подают.  И видимо,
подобным же образом осознает себя картинка в  анатомическом  атласе,
изображающая  нервную  систему  человека:  каждый нерв обнажен и готов
взорваться болью от малейшего прикосновения.
     Поэтому урчание   автомобильного   мотора  я  воспринял  как  рев
стратегического бомбардировщика.  Что?  Еще одна машина?  Не много  ли
техники на меня одного?
     Сразу же этот автомобиль впрыгнул в поле моего зрения.  Он словно
свалился  сверху  -  на  самом  же деле невообразимым цирковым манером
съехал с крутого склона,  примыкавшего  к  задней  стене  сарая.  Я  -
буквально!  -  вылупил  глаза.  Это  был  "форд  Бронко".  Мой "форд".
Арендованный мною "Бронко".  Дверца распахнулась, и из кабины спокойно
вылез...  Эдик.  Эдуард  Геворкович Касабян собственной персоной.  Или
коварный бес чикчарни, перевоплотившийся в Эдика.
     Касабян прислонился спиной  к  кузову  "форда"  и  стал  спокойна
прикуривать.  Ни приближающиеся к сараю мужчины, ни люди, находившиеся
в ползущей машине, не отреагировали на него как на чужака. Словно бы в
создавшейся  мозаике причин и следствий Эдик прочно занял полагающееся
ему  место,  каждым  своим   жестом,   небрежной   манерой   держаться
подчеркивая,  что  место  это принадлежит ему по праву.  Только одному
человеку чужеродность Касабяна в данной ситуации была очевидна - мне.
     Повинуясь какому-то  нелепому  капризу  психики,   мое   сознание
выхватило  из  всего  этого невероятного стечения событий только од ну
деталь - видимо,  по причине ее полной несообразности. "А ведь Эдик-то
некурящий!" - словно вспыхнуло у меня в голове и осталось гореть.
     "Эдик -  некурящий!"  Фраза распухала и занимала все пространство
мозга,  вытеснив прочие мысли, а мышцы мои снова действовали как будто
автоматически,  выполняя очень важную работу.  Как хорошо,  что минуту
назад я просчитал даже самые нелепые варианты  бегства  -  теперь  мое
тело работало  по  четкой  программе.  Двойной удар кулаками плюс удар
пяткой,  летят щепки,  руки рвут тонкие доски,  как  картон,  впившись
пальцами  в  щели,  я  подтягиваюсь,  выбрасываю  вперед  ноги,  локти
прикрывают лицо,  голова прошла, я ка чусь, сгруппировавшись, по скату
крыши,  слышу, как где-то близко бьют палкой по пустой железной бочке,
лечу,  удар,  валюсь на бок,  перекатываюсь на спину, ноги идут вверх,
рывок,  брюшной  пресс пронизывает острая боль,  но это не страшно,  я
снова в вертикальном  положении,  в  двух  метрах  распахнутая  дверца
машины,  Эдик уже за рулем,  инстинкт самосохранения истошно вопит,  я
падаю,  снова очень близко бьют  железной  палкой  по  бочке,  это  же
выстрелы  -  приходит  запоздалая  мысль,  подтягиваю ноги для прыжка,
возле  моей  щеки  лежит  дымящаяся  сигарета,  "Эдик  же  некурящий!"
Оо-о-пп-а!
     Я лежу  в  машине  между  сиденьями,  ноги почему-то выше головы,
задняя дверца распахнута,  вихляя по песку,  мы  несемся  на  страшной
скорости,  хорошую машину я все-таки выбрал,  мотор надсадно ревет изо
всех своих ста сорока лошадиных  сил,  преодолевая  уклон,  вслед  нам
палят   из  пистолетов,  дзззы-ыннь,  стекло  задней  торцевой  дверцы
разлетается, меня осыпает осколками...
     Ко мне постепенно возвращается способность соображать. Слов но бы
сознание   находилось   в   дискретном   состоянии,   и   сейчас   оно
восстанавливает связи, дергаясь при несовпадении контактов.
     - Привет!  - говорит Эдик,  который,  кажется,  никогда не теряет
присутствия духа. - С приехалом тебя.
     - Это тебя с приехалом!  - пытаюсь улыбнуться  я,  но  что-то  не
получается.
     - Держи,  - говорит Эдик и бросает назад "кольт".  -  Если  будут
догонять  -  стреляй.  Но,  ради бога,  не попади в кого-нибудь.  Если
уверен в себе - бей по шинам. А лучше всего - в воздух.
     - Хорошо,  - соглашаюсь я, внутренне примиряясь с приказным тоном
Эдика и с собственным подчиненным положением.  С интересом ловлю  себя
на том, что какая-то часть моего воображения еще не занята, и она, эта
часть,  находит неописуемо  комичным,  как  всего  за  несколько  дней
энергичный,   очень  талантливый  московский  программист  (кстати,  в
домашней обстановке - страшный  сибарит)  превратился  в  супербоевика
а-ля Джеймс Бонд.
     Я беру в руки "кольт",  и в  этот  момент  кто-то  снова  ударяет
железной палкой. Только теперь уже не по бочке, а по моей голове.
     Я очнулся.  Было темно и звездно.  В машине не горело ни  единого
огонька.  Несмотря на пульсирующую боль в висках и затылке, я отметил,
что в раскрытые окна вливается пряный воздух и доносится шум прибоя. Я
лежал в заднем отсеке машины,  ощущая под забинтованной головой что-то
мягкое. Эдик сидел в водительском кресле, уткнувшись лбом в руль.
     - Где мы?  Что со мной? - прохрипел я и только тут понял, что мне
смертельно хочется пить.
     - Мы стоим в низине у забора,  ограждающего  Атлантический  центр
испытаний  и  оценки подводного оружия и гидроакустических средств ВМФ
США, - тихо прогудел Эдик.
     "К югу от Андрос-Тауна, - вспомнил я карту. - Утес Моргана отсюда
километрах в восьмидесяти. Неужели никто не попытался нас догнать?"
     Место, где,  по моим  расчетам,  нас  будут  искать  в  последнюю
очередь.  Оторваться мне удалось только потому,  что я свернул с шоссе
и,  включив оба моста,  долго петлял по болотам. - Эдик словно отвечал
моим  мыслям.  -  Два  раза  мне  казалось,  что мы то нем,  но машина
вывезла.  Рана не опасная,  пуля лишь стригнула тебя по черепушке,  но
остановиться  я  не  мог.  Голова твоя моталась,  и кровь заливала все
вокруг. Прямо как в кино...
     Эдик хмыкнул.
     - В дешевом кино, - отозвался я. - Дай попить.
     Эдик пошарил  под  передним  сиденьем  и протянул мне банку пива,
сорвав язычок на верхнем донце.
     - Это  тебе  промочить  горло.  Я  влил в себя пиво,  но вкуса не
почувствовал.
     - А  это,  -  Эдик  вложил  мне в пальцы откупоренную бутылку,  -
вместо лекарства.
     Приложив бутылку к губам и  сделав  хороший  глоток,  я  чуть  не
задохнулся.  Наверное, такой же вкус имеет раствор колючей проволоки в
царской водке.
     - Ну-ну,  - сказал Эдик, когда я смог перевести дух. - От хорошей
порции рома еще никто не умирал.
     - Это не ром, - буркнул я. - Это напалм.
     - Обижаешь,  - рассмеялся Эдик.  Видимо, он тоже пришел в себя. -
Это непросто ром,  а Ром с большой буквы.  Есть только одно  место  на
земном  шаре,  где делают настоящий ром,  - на острове Мартиника.  Эта
бутылка оттуда.
     - Черт  с  ней,  с  бутылкой!  И  с  Мартиникой   тоже!   -   Ром
действительно  оказал целительное действие - пульсация в затылке стала
уменьшаться. - Лучше расскажи, как ты оказался у утеса Моргана.
     - Где?
     - Ну, у утеса Моргана, там, где меня должны были взять.
     - Ми-и-илый, - с оттенком превосходства в голосе протянут Эдик, -
благодарить  ты  должен  исключительно  самого своя.  Ты в электронном
письме дал такие точные координаты,  что не найти тебя смог бы  только
идиот.  Неужели ты думаешь,  что последние ночи мы с Володей спали? Мы
шарили по компьютерной сети всеми доступными - и недоступными, кстати,
тоже  -  способами.  Как  только  открылось  твое  послание,  я тут же
отправился на Андрос.  Вертолет КОМРАЗа был у нас наготове.  Я сел  на
развилке,  с  помощью компа разведал обстановку,  все остальное - дело
техники.
     - Ничего себе - техника!  -удивился я. - Ты вел себя, как главное
лицо во всей операции.  Можно было подумать, будто ты и есть босс этой
шайки. Объясни, каким образом ты туда затесался. Я ничего не понимаю.
     - Тебе русским языком говорят - я разведал обстановку. Это значит
- ввязался в их радиообмен.  Коды  доступа  я  раскусил  почти  сразу,
систему паролей  - чуть погодя.  Понял:  у них приказ взять тебя живым
или  мертвым.  Лучше  -  мертвым.  Ты  же  вроде  убийца,   значит   -
общественное мнение будет успокоено. Их главным образом бесило, что ты
укокал этого Аллана.  В машине ехала группа захвата, мужики на пляже -
группа  поддержки.  Если  бы  ты вышел из дверей сарая,  тебе сразу же
прострелили бы ноги. Дальнейшее - в зависимости от твоего поведения. Я
включился в связь.  Назвал свой номер - разумеется,  я придумал его на
ходу,  но использовал их правила кодирования.  Объяснил, что придан им
для захвата твоей машины.  Они,  как ни странно,  поверили. Дальнейшие
переговоры вел с помощью автомобильного компа.
     - Ты просто кудесник, - засмеялся я. - Когда у тебя в руках комп,
ты можешь все. Но скажи, с каких пор ты начал курить?
     - С той минуты,  как вышел из твоего "форда" и понял, что вот-вот
начнется пальба. Видишь ли, сигарета тоже входила в правила игры. Если
куришь - все идет нормально.  Затаптывание окурка - переход к активным
действиям. Если отбрасываешь сигарету щелчком - значит, ситуация вышла
из-под контроля.  Они очень боялись, что полиция нарушит нейтралитет и
вмешается.
     - Погоди, что же это получается, они - не полиция?!
     - Конечно, нет. - Даже в темноте было ясно, что Эдик посмотрел на
меня  как  на  фрагмент  скульптуры "Доктор Даун со своими пациентами"
(без главного персонажа).  - У тебя разве оставались сомнения на  этот
счет?  Полиция  была  в  курсе операции и обещала прикрыть банду в том
случае,  если бы тебя пришлось убрать. Для облегчения действий полиции
они и придумали подмену трупа...
     - Так  кто  же  они?  -  заорал  я,  видимо полностью подтверждая
скульптурное сходство.
     - Не  кричи.   В   пяти   метрах   -   территория   американского
военно-морского  центра,  очень  непростого,  надо  сказать.  Если нас
засекут - хана.  Никакие пукалки не помогут.  Нет,  у тебя определенно
мозги сдвинулись - видать, пуля нелегкая попалась. Заладил - "кто они"
да "кто  они".  Комитет  вооружений,  конечно,  кто  же  еще?  Неужели
перипетий, происшедших с тобой, недостаточно, чтобы понять это?
     - Я думал, что оторвался от них... - пробормотал я.
     - "Думал",  - передразнил меня Эдик.  - Колумб тоже думал,  что в
Индию попал.  А приплыл,  между прочим,  сюда,  к аравакам, на Багамы.
Кстати,  тебе страшно повезло,  что тобою занялся именной АрмКо,  а не
полиция. Уж кто-кто, а багамская полиция тебя точно не отпустила бы. И
с ходу разгадала бы весь мой  компьютерный  маскарад.  А  вот  Комитет
вооружений   вынужден   действовать  скованно,  с  оглядкой  -  у  них
секретность,   пароли,   которые   меняются   каждый   день.    Ничего
удивительного,  что на каком-то этапе я переиграл их.  А завтра, может
статься, они переиграют нас... Выпей-ка еще. Ты вон дрожишь весь...
     Меня действительно   знобило.   Тряска    выдавала    напряжение,
скопившееся за последние дни. И ведь конца пока не видно. Более того -
ситуация осложняется.  Мы получили только временную передышку.  В двух
шагах  от  нас  - колючая проволока,  эа которой - важная американская
военная база. Эдик прав - в этом испытательном центре шутить не будут.
Здесь испытывают подводное оружие.  Может быть,  как раз сейчас, в эту
минуту,  под водой разыгрывается учебный бой между боевыми субмаринами
-  рядовой  для данного центра бой,  но очень опасный для всех нас,  -
бой, в ходе которого испытывается новое оружие.
     И я  в  очередной  раз  подумал  о  сложной  расстановке  сил   в
современном мире.  Да,  есть мы, Комитет по разоружению - организация,
родившаяся в муках и в муках же очищающая мир от оружия.  Мы  проводим
аукционы,  на  которых  демонтированная  военная  техника  переходит в
мирные руки. Разумеется, мы не можем ликвидировать всю военную технику
разом,  как  не  можем  одним  махом установить мир на Земле.  Поэтому
продолжают работать военные заводы,  пополняются арсеналы,  проводятся
военные  игры  и учебные бои.  Со стапелей,  с конвейеров сходит новая
смертоносная техника,  которая завтра,  возможно, будет демонтирована,
разряжена,  дезактивирована  и продана с аукциона,  чтобы стать мирным
инструментарием в руках ученых,  промышленников, земледельцев. А может
быть,  будет  пущена в бой,  пока есть еще сила,  тайная и грозная,  -
Комитет вооружений, который вовсю старается, чтобы этот бой состоялся.
И кто победит - пока большой вопрос...
     Как же нам теперь выбраться с Андроса?  Ведь на всех аэродромах -
как пить дать! - дежурят люди из АрмКо.
     Ладно. Будет  утро  - будет и кофе.  Я закрыл глаза,  намереваясь
поспать хотя бы часок.  По телу расходились горячие волны от  выпитого
рома, и дрожь, казалось, уступала алкоголю.
     - Э-э нет,  так не пойдет,  - вдруг забеспокоился Эдик. - Спать я
тебе не дам. Возьми себя в руки.
     - Это еще почему?
     - Мне  надо,  чтобы  ты  был в боевой готовности.  Ситуация может
измениться каждую минуту.  Вдруг понадобится срочно рвать  когтит  или
устраивать  какой-нибудь  фейерверк  для  отвода  глаз.  Лучше займись
сидячей  разминкой,  чем  кемарить.  Да  заодно  расскажи-ка   мне   в
подробностях все, что с тобой произошло после вылета из Нассау.
     Резонно. Я  мог  только согласиться с Эдиком,  нашим новоявленным
Джеймсом Бондом.  И,  разминаясь -напрягая и расслабляя поочередно все
мускулы тела, от пальцев ног до мимических мышц, - я пересказал своему
другу и спасителю все события последних дней.
     Я вспомнил в деталях, как оказался в самолете, как познакомился с
Лесли,  как  мы  поднялись  в  воздух и во главе трехсамолетного звена
истребителей пустились в погоню за угнанным "Страйкмастером",  как  по
нам ударили электромагнитным пучком из космоса ("Повтори-ка,  повтори,
- встрепенулся тут Эдик,  - это очень важно"),  и мы потеряли ведомых,
как  Лесли мастерски посадил "Страйкмастер" во Фрипорте и как угонщики
ручной гранатой подорвали кассету с газом ЕА4923...
     Пожарная и полицейская машины успели все же раньше. Тяжелые струи
воды  ударили  в  дымящее  крыло  "Страйкмастера",  вооруженные люди в
противогазах взяли в кольцо угонщиков, несколько человек бережно, но в
хорошем  темпе  подняли  нас  с  Лесли  и,  уложив  на носилки,  бегом
направились к  стоявшему  неподалеку  белому  микроавтобусу  с красным
крестом на борту. Я, разумеется, тут же взбрыкнул и спрыгнул на землю,
потому  что мог передвигаться без посторонней помощи,  да и вообще был
практически здоров - ушиб головы и почерневший палец не в счет.  Самое
важное сейчас - спасти Лесли.  Лицо его уже закрывала маска,  рядом на
носилках лежал мой злосчастный носок - самый вызывающий респиратор  за
всю историю применения боевых отравляющих веществ.
     Я не знал,  есть ли в госпитале  Фрипорта  грамотный  токсиколог,
поэтому счел необходимым принять свои меры. Жестами привлекши внимание
людей,  которые несли моего пилота,  я выхватил из кармана кимп  и  на
ходу набрал следующий текст:
                     "Mexamini 0,5 per os cito"
     Это означало,  что  Лесли  должен срочно принять внутрь полграмма
мексамина,  он же  5-метокситриптамин,  -  препарата,  который  служит
эффективным  антагонистом  психотомиметических ядов,  нарушающих обмен
серотонина в  организме.  По  поводу  дальнейшей  терапии  можно  было
спорить,  но  начать  следовало,  на  мой  взгляд,  с  мексамина  -  и
немедленно. Если, конечно, он есть в госпитале.
     Я увидел,  что у бежавшего рядом со мной санитара - как еще можно
было назвать этих людей?  - из нагрудного кармана торчит  блокнот.  Не
долго думая,  я выдернул его,  вырвал листок и вложил блокнот обратно.
Остановился,  сунул  листок  в  щель   кимпа   и   нажал   на   кнопку
термопринтера.  На  бумаге бесшумно отпечатался набранный мною рецепт.
Как раз в эту секунду санитары подбежали к микроавтобусу.  Я догнал их
и  в последний миг успел сунуть листок одному из них.  Носилки въехали
внутрь,  задняя дверь микроавтобуса захлопнулась,  и  машина,  включив
сирену, умчалась.
     Я несколько секунд смотрел им вслед,  а  затем  направился  к  по
лицейскому фургону,  куда уже затолкали угонщиков.  На летном поле и в
здании аэровокзала начали разворачиваться работы по дегазации.  Нам же
предстоял  путь в полицейское управление Фрипорта где можно было снять
маски и противогазы и побеседовать с  веселыми  молодыми  людьми,  чья
увлекательная   воздушная   прогулка   едва   не   обернулась  мировой
катастрофой.
     Аллан Бетел  и Дадли Олбури - так звали этих ребят.  Точнее,  так
они представились.  Оба - по их  словам  -  уроженцы  острова  Большой
Абако.   Даже  не  самого  острова,  а  цепочки  маленьких  островков,
охватывающих кольцом Малую Багамскую банку.  На  Багамах  они  зовутся
"киз"  - от аравакского "каири" (остров) - и усеивают все пространство
архипелага - от островов Бимини до группы Терке и  Кайкос.  Я  в  свое
время  интересовался  историей Багам,  поэтому хорошо представлял себе
людей, населяющих Большой Абако.
     Киз, окаймляющие  Большой Абако с северо-востока,  носят забавные
имена:  Грин-Тертл - Зеленая  Черепаха,  Уэйл  -  Кит,  Грейт-Гуана  -
Большая Ящерица,  Мэн-0'Уор - Военный Корабль,  Элбоу - Локоть. На них
живет любопытная публика. В основном это потомки лоялистов, бежавших с
континента   после   победы   североамериканских  штатов  в  Войне  за
независимость.  Народ весьма консервативный,  придерживающийся  старых
порядков.  Здесь  очень  долго сохранялось рабовладение.  Причем белые
предпочитали жить на киз,  а  подневольную  рабочую  силу  держали  на
"Большой земле", как тут издавна именовали Большой Абако.
     Население киз  делилось на враждующие кланы,  между которыми то и
дело  происходили  кровопролитные   стычки.   Типичным   поводом   для
междоусобицы  была  кража рабов.  Кланы сохранились и по сей день.  На
Военном Корабле живут Олбури,  на Зеленой Черепахе - Сойеры и Лоу,  на
Локте - Малоуны и Бетелы. Судя по нынешней ситуации, Военный Корабль и
Локоть больше не враждуют друг с другом. Если, конечно, Дадли Олбури -
это действительно Олбури. А Аллан Бетел на самом деле Бетел.
     Увы, я  плохой  Шерлок Холме.  К великому сожалению,  сомнения не
закрепились во мне.  В полицейском управлении перед  нами  стояли  два
щуплых юнца,  которые,  казалось, всем своим видом подтверждали данные
ими  объяснения:  студенты,  учатся   во   Флориде,   в   университете
Таллахасси,  летным делом занимаются в авиационном клубе Марш-Харбора.
На Аллане Бетеле была свободная куртка с нашивкой "инь-ян" на  рукаве,
одежда  Дадли  Олбури состояла из легкомысленной распашонки с рекламой
жвачки "Трайдент" на спине и затертых джинсов. И всему этому я, старый
идиот, поверил!
                                  VI
     - С  какой  целью  вы угнали самолет?  - в пятый раз задал вопрос
полицейский комиссар.
     И в пятый раз студенты повторили,  что хотели привлечь внимание к
небрежному  хранению  химического   оружия   на   авиационных   базах,
оставшихся  без  внимания КОМРАЗа,  что они ни в коем случае не хотели
распылять ядовитый бензилат ЕА4923 над побережьем Флориды...
     - Как можно?! Нам такое и в голову не могло прийти! Кошмар!
     ...Что они хотели приземлиться в Уэст-Палм-Биче и сдать кассеты с
отравляющим веществом администрации города.
     - Но ведь вы не прорвались бы к аэродрому! - Комиссар уже кричал,
и его можно было понять.  - Зенитные комплексы сбили  бы  вас  еще  на
подходе к побережью, и тогда выброс яда в воздух был бы неминуем.
     - Мы   не   задумывались   над  этим,  -  твердил  Дадли  Олбури,
пилотировавший самолет. - Надеялись пройти на малой высоте.
     А его напарник и друг Аллан Бетел напирал на высокий политический
и гражданский смысл  их  акции.
     Поймите, на складах по всему земному шару лежат сотни тысяч, если
не миллионы тонн взрывчатки и отравляющих веществ,  которые никто пока
не собирается дезактивировать. Говорят, мол, руки не доходят. Не верю!
Кому-то  важно,  чтобы  вся  эта  смертоносица  оставалась  в   боевой
готовности.  А охрана зачастую поставлена настолько слабо, что подходи
и бери - никто пальцем не шевельнет.  Я,  все  равно  считаю,  что  мы
поступили правильно. Теперь-то уж эти ми складами займутся наверняка!
     - Господи,  какие кретины! - Полицейский комиссар грохнул кулаком
по столу. - Вы же запалили фитиль от этих складов, неужели непонятно?!
А пилот  истребителя,  который  может  остаться  дебилом  навсегда?  И
нападение на эксперта КОМРАЗа?  - Он выбросил руку в мою сторону.  - А
попытка взрыва кассеты?
     - Мы  оборонялись!  -  воскликнул  Дадли  Олбури.  -   Мы   плохо
соображали, что делаем.
     - А помехи, наведенные из космоса, - тоже объясняются аффектом? -
вставил  я.  -  Вся  наша  электроника  и  связь  вышли  из строя.  Мы
ориентировались визуально и едва вас не потеряли.
     - Какие еще помехи? - возмутился Аллан Бетел. Искренне, казалось,
возмутился. - Ничего не знаем. Наши приборы работали нормально...
     В общем мы топтались на месте часа  два.  А  потом  связались  по
радиотелефону  с  министерством национальной безопасности в Нассау,  и
начальник полицейского управления Фрипорта получил  приказ:  отправить
угонщиков на вертолете под усиленной охраной в столицу.
     Я был свободен в своих действиях,  поэтому решил  лететь  тем  же
вертолетом,  тем  более  что  мое  присутствие  в  Нассау  в  качестве
свидетеля было  крайне  необходимо.  Нам  выделили  хорошую  машину  -
противолодочный вертолет ЕН-101 в транспортном варианте.  И вечером мы
вылетели на юг.  Нас было тринадцать человек - четверка  экипажа,  два
угонщика, я и шесть солдат британской морской пехоты в качестве охраны
- бравые ребята, рослые, невозмутимые, тяжеловесные, словно вытесанные
в   какой-то   каменоломне   стратегического  назначения.  Лететь  нам
предстояло не больше часа.
     Мы уже    прошли    над    островами    Берри    и,   обменявшись
радиоприветствиями с диспетчером аэродрома на Чаб-Ки,  взяли  курс  на
Нью-Провиденс.  Под  нами  лежал "Язык Океана".  Вода отливала тяжелой
синевой,  на нее непостижимо  -  в  нарушение  всех  законов  цветовой
гармонии   -   накладывалось   золотое   сияние   солнца,  неотвратимо
скатывавшегося туда,  где  воды  Гольфстрима,  казалось,  должны  были
подхватить  его  и  унести  на север.  Справа виднелась пенная бахрома
прибоя на рифах,  ограждающих остров Андрос, - и бахрома эта тоже была
подкрашена  золотисто-розовым.  Словом,  редко  мне  доводилось видеть
более красивое зрелище.
     И вот  в такую минуту ракета "Стингер",  управляемая инфракрасной
головкой  самонаведения,  вошла  в  выхлопную   струю   газотурбинного
двигателя нашего вертолета.
     Два события  произошли  одновременно.  "Стингер!"   -   выкрикнул
штурман,  наблюдавший за морем сквозь стекло кабины, и тут же раздался
взрыв.  Видимо,  сработал лазерный неконтактный взрыватель, потому что
ракета  ахнула  в  нескольких  метрах от вертолета.  Разорвись она при
контакте - никто из нас не уцелел бы.
     Словно гигантской  дубиной поддали вертолету снизу.  В уши ударил
грохот,  а  следом  -   скрежещущий   дробный   звук,   выворачивающий
внутренности.  Машина  подскочила  на несколько метров,  а затем резко
пошла вниз,  словно проломив хрупкий невидимый лед,  который только  и
поддерживал ее над воздушной бездной.
     "Конец?" - мелькнуло у меня в голове.
     Кто-то страшно  закричал.  Упал  на дно кабины морской пехотинец,
залитый кровью.  Я с трудом удержался на  сиденье.  Аллан  бросился  к
Дадли - я сначала не понял зачем.
     Вертолет выровнялся.   Двигатель   заработал  снова  -  завыл  на
каких-то немыслимых оборотах.  Позже я узнал,  что  нам  вырубило  два
движка из трех и до посадки мы тянули на одной турбине.
     Судьба слепа,  но в своей слепоте бывает изобретательна.  У нас в
грузовой кабине было четыре трупа.  В живых осталось пятеро - и на них
ни единой царапины.  Дадли Олбури,  два пехотинца,  сержант - командир
группы погибли на  месте,  пораженные  вольфрамовыми  шариками.  Среди
экипажа   потерь   не   было.  Осколочно-фугасная  начинка  "Стингера"
изрешетила стенки кабины, но не вывела вертолет из строя, не привела к
пожару.
     Теряя высоту,  мы  шли  к  ближайшей  точке  суши,  где нам могли
оказать помощь,  - городку Стэффорд-Крик на острове  Андрос.  Вертолет
грузно шлепнулся на набережной - искать более подходящую площадку было
затруднительно.  Вой турбины стих.  Распахнув  дверцу,  мы  с  Алланом
выпрыгнули  на  землю  и приняли у солдат,  оставшихся в кабине,  тела
убитых.  Смерть словно  бы  сблизила  нас.  На  какое-то  время  мы  с
охранниками  забыли о роли Аллана во всей этой истории.  Он был теперь
равный  среди  нас:  морские  пехотинцы   потеряли   половину   своего
маленького отряда, и Аллан тоже потерял друга - Дадли.
     Подлетела "скорая  помощь".  Подъехали  еще  какие-то  машины - с
военными,  гражданскими,  полицейскими.  Центром образовавшейся  толпы
стал экипаж ЕН-101 - летчиков расспрашивали,  добиваясь четкой картины
атаки на вертолет.  Мы с Алланом стояли чуть в стороне.  Бетел  совсем
ушел в себя, потускневшие глаза его не выражали ничего.
     Возле нас  остановилась  машина - черный "крайслер Ле Барон" 1987
года.  Из нее вышел невысокий человек лет сорока пяти самой  заурядной
внешности.
     - Мистер Щукин? - осведомился он.
     Я подтвердил.
     - Мистер Бетел?
     Аллан еле заметно качнул головой.
     - Прошу следовать за мной.  - И человек махнул в воздухе  радужно
засветившейся карточкой КОМРАЗа.
     Странно. Этого мужчину я видел впервые в жизни...
     Мы с Алланом сели в "крайслер", захлопнули дверцы, и машина резко
взяла с места.  Через десять минут мы,  не снижая скорости, пронеслись
через  городок  Стэньярд-Крик,  а  еще  через  десять  минут въехали в
Хард-Баргин.
     "Трудная сделка",  -  мысленно  перевел   я   название   городка,
совершенно   неотличимого   от  десятков  других  багамских  курортных
поселков.
     Машина остановилась у двухэтажного здания,  представлявшего собой
идеальный  в геометрическом отношении куб.  Абсолютно ровные плоскости
стен с широкими поляризованными стеклами окон, не пропускающими внутрь
чужих  взглядов,  абсолютно  ровная  -  так  казалось  снизу  - крыша,
лишенная даже антенн.
     Мы вошли  внутрь,  и  здесь  я  испытал,  пожалуй,  самое сильное
потрясение за последние годы.
     В большой, полной света комнате, у низкого столика, заставленного
напитками,  в  глубоком  кресле  сидела...  Мерта.  Мерта  Эдельгрен -
женщина,  с которой я дрался в тесном тамбуре  "Стратопорта",  которую
убили  на  моих  глазах,  которую  я безуспешно пытался оживить и труп
которой я лично сбросил с десятикилометровой высоты,  заставив  крылья
"Стратопорта" разойтись в стороны. Нет. Чушь какая-то. Двойник?
     - Ничего подобного,  - говорит  эта  женщина  спокойным  голосом,
угадав  мои  мысли.  -  Не  двойник,  не  загримированная актриса,  не
сестра-двойняшка. Я - это я. Мерта. Здравствуй, Щукин.
     - Здравствуй,  Эдельгрен,  -  в  тон  ей  говорю я,  изо всех сил
стараясь казаться невозмутимым. - И как там, на том свете?
     - Нормально.  Как везде.  - Мерта наливает в высокий стакан виски
"Олд Грэнд-Дэд",  бросает туда несколько кубиков льда и медленно пьет.
- Садись. Поговорим.
     Я вижу,  что  в  комнате  стоят  несколько  кресел.  В   углу   -
видеосистема  "Сильваниа  суперсет".  Рядом микрокомпьютер неизвестной
мне модели.
     - А  почему  ты  решил,  что  я была на том свете?  - Мерта вдруг
широко распахивает глаза - ей страшно нравится дурить меня.
     - Ну как же,  "Стратопорт", девяносто шестой год... Разве не твое
сердце остановилось тогда,  и разве не ты летела все десять километров
до самой воды?
     - Нет,  не я.  - Поставив стакан, Мерта блаженно потягивается, на
ее губах мерцает сладострастная садистская улыбка. - Правда, Олав?
     Я вздрогнул?  Или  сумел  погасить  дрожь?  Неужели и Олав здесь?
Спиной я чувствую,  как в комнате  появляется  кто-то  еще.  Их  двое.
Медленно поворачиваюсь.
     Здра-асссьте-е! Вся компания в сборе.  Рядом с Олавом - тот самый
жалкий старичок со "Стратопорта",  в смерти  которого  я  считал  себя
повинным.  Значит,  и  он-в АрмКо?  И к тому же не совсем старичок,  а
вполне крепкий дядя. Прелюбопытная история...
     - Правда,  Мерта, - впервые за долгие годы я слышу баритон Олава,
- старина Щукин,  видимо,  считает, что он действует только наверняка.
Но  ведь мы тоже кое-что умеем.  Например,  умеем выключить сердце,  а
потом включить его.  И еще умеем открывать шлюзы "Стратопорта"  с  той
стороны,  с  которой захотим.  И выдергивать тела наших сотрудников из
ловушек,  даже если кому-то хочется, чтобы эти тела разбивались о воду
и размазывались красным джемом по синим волнам.
     - Итак,  друзья встречаются  вновь,  -  мне  не  остается  ничего
другого,  как иронизировать.  - Похоже, что изотопную булавочку не кто
иной, как вы мне подсунули? - обращаюсь я к "неумехе".
     - Да,  я.  Но  вы  успели  мне  ее  вернуть.  Ловкач!  -  ядовито
усмехается он. - Впрочем, нам, кажется, пора познакомиться. Осгуд Теш.
Бывший полковник.
     - Сергей Щукин.  - Я встаю и щелкаю каблуками. - Будущий генерал.
Все смеются.
     - Успокойся,  Щукин.  -  Мерта  стирает  с  лица  последнюю  тень
мерцающей улыбки. - Алланом занимаются наши коллеги. В другой комнате.
Нас тоже интересует вся эта история с самолетом.  -  Она  подчеркивает
слово "тоже".
     - Что касается вашего генеральства, - подхватывает Олав, - то оно
зависит от вас.  Захотите нам помочь - будете генералом. Не захотите -
мы постараемся,  чтобы вы о звании рядового мечтали как о недосягаемом
почете.
     - Фу, какой подлый шантаж, Терри! - восклицаю я. - Вы ведь Терри,
правда?  Никакой  не Олав Ольсен,  а Терри Лейтон,  бывший офицер ЦРУ,
ныне - оперативный работник Комитета вооружений.  Так  вот,  чтобы  вы
знали. Насчет  генерала  -  это  шутка.  Я  человек штатский,  эксперт
КОМРАЗа,  нахожусь на своем уровне компетентности и  выше  прыгать  не
хочу,  поэтому  о воинских званиях могу рассуждать лишь абстрактно.  В
сущности смысл работы нашего  Комитета  в  том  и  заключается,  чтобы
воинские звания ушли в прошлое. Навсегда.
     - Это  ты  будешь  рассказывать   в   Москве.   По   Центральному
телевидению,   -   обворожительно  улыбается  Мерта.  -  Когда  станут
показывать публичный процесс над изменником Родины и  шпионом  Сергеем
Щукиным. Бывшим экспертом КОМРАЗа.
     Весь этот  разговор мне уже безумно надоел.  Дешевка от начала до
конца.  Если им есть что мне предъявить - пусть предъявляют. Видимо, я
им  очень  нужен,  раз  они  пошли  на  такие  ухищрения  -  вплоть до
киднэппинга, чтобы меня заполучить.
     - Ладно,  хватит  трескотни,  -  говорю  я,  опускаясь в кресло и
наливая себе "Олд Грэнд-Дэд" (гулять так гулять,  мне в  конце  концов
тоже  нравится  карамельный  привкус  этого виски).  - Чем вы меня там
хотите порадовать?
     - Извольте,  - говорит Олав и подходит к видеосистеме.  В руках у
него появляется комп и видеомонетка.  Он опускает монетку -  крохотный
видеодиск - в щель компа и подключает к телевизору видеосистемы.
     Загорается экран.  Я вижу спину удаляющегося от камеры чело века.
Он подходит к воротам  в  ограде  из  колючей  проволоки.  За  оградой
высится  круглая  бетонная  башня  высотой с десятиэтажный дом - вся в
металлических  лесах,  усеянных  какими-то  яйцеобразными  предметами.
Отчетливо  видно  огромное  количество торчащих во все стороны антенн,
которые придают башне зловещий вид.
     Человека встречают  двое  в  форме  без знаков различия.  Мужчина
вынимает из бокового  кармана  пропуск  и  показывает  охранникам.  Те
коротко  козыряют.  Человек  бросает  взгляды  вправо  и влево,  затем
оборачивается и пристально смотрит прямо на нас.
     В моих жилах кровь превращается в горячую ртуть.  Этот чело век -
я.
     - Стоп-кадр! - командует Мерта.
     Изображение застывает. "Суперсет" работает от голоса. На экране -
действительно   я.  Нет  никаких  сомнений.  И  походка  была  моя.  И
характерная для меня манера оглядываться.
     - Где это? - спрашиваю я.
     - Бавария, - улыбается Олав.
     Я никогда в жизни не был в Баварии.
     - А точнее?
     - Гора Шварцригель.
     "Черный засов",  -  машинально  переводит  название  с  немецкого
какое-то  лингвистическое  устройство  в  моем  мозгу.  -  "Подходящий
топоним для шантажа, - добавляет сознание. - Только безвкусицы и здесь
- через край".
     - Ну, дальше, - тороплю я.
     - Это   одна  из  секретных  баз  БНД  и  ЦРУ.  Здесь  занимаются
электронным шпионажем,  - с готовностью объясняет Олав. - Прослушивают
Восток   всеми   возможными   способами.   Допуск   высшей   категории
секретности.  Сюда могут войти немногие смертные  -  у  пультов  сидят
определенные лица из ЦРУ,  считанные сотрудники БНД, некоторые офицеры
разведки ВВС Германии.  Специально для  вас  мы  разработали  легенду,
которую   с   удовольствием  приложим  к  этой  видеомонетке.  Легенда
объясняет,  когда  именно  вас  завербовали  в  АрмКо,  каким  образом
осуществляется связь с нами,  как часто вы бывали в подобных секретных
центрах и во время каких конкретно командировок.
     Дьявол! Один из тех редких случаев,  когда я нетвердо  знаю,  как
себя  вести.  Налицо  фальшивка,  но очень тщательно сработанная.  Как
повести игру?
     - Зачем вам все это нужно? - спрашиваю я, изображая на лице дикое
изумление.
     - Это нам не нужно, - тут же реагирует Олав, он же Терри. - Хотя,
не  скроем,  ради получения этой видеомонетки мы пошли на определенные
затраты.  Нам нужны вы,  Сергей.  Вы даже не представляете, как вы нам
мешали   последние  два  года,  занимаясь  тихой  кабинетной  работой.
Несколько раз вас пытались убрать,  но вам везло.  Вы  об  этом  и  не
подозреваете вовсе. Кстати, я всегда был противником вашей смерти.
     - Спасибо, дружище, - любезно кланяюсь я.
     - Убийство  видного  человека  всегда  поднимает  слишком большие
волны,  - не замечает Лейтон моей  ремарки.  -  Вы  нам  нужны  живой.
Подчеркиваю:  именно нужны и именно нам. В настоящее время у нас нет в
КОМРАЗе своего человека вашего уровня подготовки.
     Я отмечаю мысленно - "в настоящее время" и "вашего уровня".
     - Вы  специально  привезли  меня  в  городок  с  таким  говорящим
названием  - Хард-Баргин?  - Я уже взял себя в руки,  ко мне вернулась
растаявшая было ирония.
     - Нет, это вышло случайно, - отмахивается Мерта.
     - Ой,  смотрите.  -  Я  стучу  пальцем  по  столу.  -  Любовь   к
театральным эффектам вас погубит.  И Шварцригель - тоже перебор.  Пока
что я имею в виду только название. Натуральный кич. Повторите запись.
     И снова вижу,  как на экране  человек  поворачивается  и  в  меня
упирается пристальный, как из зеркала, взгляд - мой собственный.
                                 VII
     - Покажи монетку, - попросил меня Эдик.
     Я порылся  в кармане,  нашел там кругляш,  нашарил в темноте руку
Эдика и вложил в нее видеодиск.
     Эдик включил автомобильный комп. Засветился дисплей.
     - Что  ты  делаешь?  -  встрепенулся  я.  - Нас накроют через две
минуты. Сквозь стекла кабины дисплей виден за километр.
     - Ша,  девочки!  -  Эдик иногда употребляет словечки из лексикона
одесского Привоза, и откуда это у армянского интеллигента - я не знаю.
Он  почти  уткнулся  лицом  в дисплей и что-то накинул на себя - стало
темно. Я ощупал правое сиденье машины и понял, что Касабян снял с него
чехол.  До  моих  ушей  донеслись  тихие шелестящие звуки - это пальцы
Эдика забегали  по  клавиатуре  компа.  Началось  священнодействие,  в
котором я при всем желании не мог участвовать:  Эдик расценивал диалог
с машиной как очень интимный процесс,  и вмешиваться  в  него  с  моей
стороны  было  столь  же  бестактно,  как  вламываться ночью в спальню
молодоженов с требованием к ним вести себя потише.
     Я понятия не  имел,  что  Эдик  хочет  получить  от  видеозаписи.
Впрочем, ему виднее. Кто из нас компьютерный ас в конце концов?
     - Да,  кстати,  - высунулся Касабян из-под накидки.  - Не вздумай
спать.  Пока я работаю,  ты - наши глаза и уши.  А чтобы не скиснуть -
продолжай тихонько рассказывать о своих  приключениях.  Шехерезада  ты
наша, - желчно добавил он. - Синдбад-Мореход, мать твою...
     Теперь, когда я мог упорядочить в памяти чехарду последних  дней,
я  отчетливо видел все накладки,  все швы,  строченные белыми нитками,
все комедийные мизансцены и драматические  случайности.  Не  только  я
действовал наспех - мои противники, люди, у которых я встал на пути, -
тоже действовали наспех,  и  посему  наши  разведывательные  контакты,
сближения  и  расхождения напоминали плохо отрежиссированный спектакль
или неуклюжий танец - с  непременным  отдавливанием  ног  и  взаимными
оскорблениями партнеров.
     Я очень  легко ушел от моих противников в Хард-Баргине - теперь я
видел, что мне дали уйти.
     Я прихватил   с   собой  Аллана,  которого  тоже  считал  жертвой
обстоятельств, - понятно, что и здесь со мной сыграли в поддавки.
     ...Придя в себя от шока, полученного при просмотре видеозаписи, я
попросил Олава показать мне видеомонетку.
     - Элементарный видеотрюк, комбинированная съемка, удачный грим, -
снова и снова твердил я, прокручивая запись.
     Три моих тюремщика только улыбались в ответ, переглядываясь между
собой.
     Меня отвели в небольшую комнату,  где тоже была видеосистема - на
столике рядом с кроватью.  Нехитрая обстановка,  включавшая  крохотный
санузел,  наводила на мысль, что хозяева дают мне возможность пожить в
этой камере и обдумать их далеко идущие предложения.
     Войдя в комнату,  я первым делом опустил монетку в щель  компа  и
подключился к телевизору.  Ограда,  башня,  охранники, моя собственная
персона.  Нет,  никакой зацепки.  Все очень реалистично. Нет и намека,
что изображение поддельное...
     - Сделано очень чисто,  - подтвердил Эдик глухим  голосом  из-под
покрывала.  - Это не видеотрюк.  И не монтаж. Что-то иное. По-моему, я
начинаю догадываться... Ты говори, говори...
     Пленник я  или  нет?  Этот  вопрос  тоже  занимал  меня.  С одной
стороны,  меня  вроде  бы   не   охраняли,   что   вполне   объяснимо:
видеомонетка,  по  замыслу  стратегов АрмКо,  должна была держать меня
лучше всяких цепей.  Но с  другой  стороны,  надзор  вполне  мог  быть
незримым  и  весьма  жестким.  Так  это  или нет - следовало проверить
экспериментально.
     Солнце уже  ушло  в  воды  Гольфстрима.  Золотые перья облаков на
глазах розовели и наливались алым.  По мере угасания  дня  все  больше
светлело  поляризованное  стекло-хамелеон  моей  камеры.  Если я и был
пленником, то пленником обеспеченным. Около двадцати двух часов ко мне
вошел  здоровенный  мулат  с  подносом в руках - принес отменный ужин,
включавший салат из ракушек,  вареных береговых крабов, бананы, сочные
плоды манго...
     Наевшись от души,  я  лег  и  уговорил  себя  заснуть,  не  забыв
поставить   свои  внутренние  часы  на  пять  утра.  Ночь  прошла  без
приключений - по крайней мере я ничего не слышал. А ровно в пять я был
уже на ногах.  Можно было конечно же запрограммировать комп,  чтобы он
сыграл роль будильника,  но  я  привык  полагаться  на  тренированного
"сторожа" в собственном сознании.
     Сделал интенсивную зарядку,  бесшумно размялся,  облился водой  в
тесном душе за пластиковой ширмой,  оделся.  Проверил карманы: деньги,
документы на месте.  Комп - главное  -  при  мне.  Судя  по  состоянию
"секретки",  ночью его никто не трогал.  Я выщелкнул монетку и положил
ее отдельно в потайной - на мертвой "липучке" - карман брюк.  Так,  ну
что ж,  вперед!  Выглянул в коридор.  Пусто.  Прошел в холл, где вчера
встретился со старым знакомым Олавом и двумя выходцами с того света  -
Мертой и Осгудом.  Тоже пусто.  Толкнул входную дверь. Хм! Не заперто.
Осторожно-осторожно,  стараясь издавать звуков  не  больше,  чем  тень
Петера Шлемиля, я выскользнул на улицу. Ни души.
     Утро было  чудесное.  Легкий  свежий  ветер  дул с моря,  солнце,
омытое за  ночь  Гольфстримом  и  прочими  водами  океана,  сияло  как
тысячелепестковая  дантовская  роза.  По  обочинам  улицы  горели,  не
сгорая,  ярко-красные  костры  царских  делониксов   -   поразительных
деревьев, придающих неповторимую красоту здешней флоре.
     Крадучись я обошел вокруг дома.  Опять-таки никого. Краем глаза я
уловил какое-то движение.  Медленно повернул голову.  На втором  этаже
кубического  здания  за просветленным зеркальным стеклом стоял Аллан и
отчаянно жестикулировал,  привлекая мое внимание. Уловив, что я смотрю
на него, он стал бешено тыкать правой рукой в сторону моря, размахивая
левой таким образом,  словно бы изгоняя бесов.  Затем опустил  руки  и
навалился   на   стекло.   Огромная   плоскость  дрогнула,  зеркальное
изображение на ней поехало вниз.
     Я все   понял.  Аллан  догадался,  как  открыть  окно,  и  что-то
высмотрел на берегу.  Я медленно отошел в сторону  от  дома,  но,  как
только продрался сквозь живую изгородь из цезальпинии красивейшей,  со
всех ног помчался к воде.  На берегу я обернулся  и  увидел  эффектную
картинку, которая намертво отпечаталась у меня в памяти: черный провал
в ряду зеркальных окон второго этажа - видимо рама проворачивалась  на
центральной  горизонтальной  оси  -  и  вытянутый  в  струну  Аллан со
вскинутыми руками, застывший в воздуху в трех метрах от земли.
     Так. Пляж.  Волнение нулевое.  Начинается прилив.  Пустынно.  Две
фигуры у кромки воды.  Что имел в виду Аллан?  Ага, в сорока метрах от
меня на песке лежит "содьяк" - маневренная  надувная  лодка  с  мощным
мотором.  Между "содьяком" и водой - еще метров двадцать. Две фигуры -
парень и девушка,  купающиеся голышом в утренней  прохладной  воде,  -
видимо,  хозяева  лодки.  Молодые  крепкие тела.  Брызги.  Адам и Ева.
Красиво.  Только мне сейчас не до любования изящным.  Я что было  силы
тащу "содьяк" к пенной кромке,  толкаю его в.  сторону прибоя, волоку,
разбивая волны, первые метры - отмель.
     "Не обломать бы винт".  - Впрыгиваю и запускаю мотор.  Реакция  у
парочки  отменная.  Нисколько не робея,  словно еще не отведав плода с
древа познания добра и зла,  они бросаются к "содьяку",  крича разное:
Адам  -  "'Л килл ю!" (Убью тебя!),  Ева - то ли "Робби" (Имя),  то ли
"роббри" (грабеж).
     Да, все правильно:  мои действия можно квалифицировать только как
грабеж.  Но иного выхода у нас нет. Я могу уйти сразу же, однако Аллан
-  он уже миновал живую изгородь - еще в полусотне шагов от меня.  Кто
быстрее?
     Адам и   Ева   сталкиваются  с  Алланом  на  самой  кромке  воды.
Библейский канон нарушен:  сцена явно не  из  райской  жизни.  Девушка
вцепляется  Аллану  в  волосы,  а  парень бьет под дых.  К счастью для
Аллана,  промахивается. Впрочем, теперь я понимаю, что Аллан просто не
пропустил  удар.  Сейчас,  когда я знаю,  кто такой Бетел,  я осознаю,
каких трудов стоило ему не проявить боевое искусство.  Выдержка  взяла
верх,  иначе  прокол был бы очевидный:  по сценарию начальников Аллана
студент-пацифист   и    профессиональная    рукопашная    -    понятия
несовместимые.
     Аллан просто отшвырнул парня,  дернулся что было мочи (в руках  у
девушки наверняка остался клок волос),  крутанулся на месте, хлестко и
очень неджентльменски шлепнул Еву по мягкому месту, нанес встающему из
воды Адаму удар раскрытой ладонью - внешне неумелый,  но,  как я позже
понял, достаточно ослепляющий - и в два прыжка догнал "содьяк".
     Мотор взревел - мы ринулись прочь от берега.  Я сразу же заметил,
что пальцы обеих рук Аллана в свежей и засохшей крови, ногти сорваны.
     - Что это? - кивнул я на его руки.
     - Пустяки.  - Аллан остервенело мотнул головой и сплюнул за борт.
- Всю ночь отколупывал шурупы. Раму прикрутили намертво, сс-собаки...
     - Эк ты ее, - поддел я Аллана, намекая жестом на его неделикатное
обхождение с юной девой.
     - Сука!  - рявкнул Бетел, поглаживая рукой правую сторону черепа.
- Половину волос вырвала!
     Кроме криков  Адама  и  Евы  на  пляже,  других  звуков до нас не
доносилось.  Берег  с  пламенеющими  делониксами   медленно   отступал
вдаль...
     Впереди - в сотне метров - по воде шла белая полоса.  Рифы!  Я  -
никудышный  мореход.  Аллан,  судя  по  всему,  тоже.  Острые  кинжалы
кораллов  наверняка  исполосовали  бы  нашу  лодчонку,  если   бы   не
начавшийся   прилив.  Уровень  воды  поднялся  настолько,  что  легкий
"содьяк" смог проскочить над рифом  -  считанные  сантиметры  отделили
наше  днище  от  гребня  мощного известнякового барьера,  выстроенного
невзрачными полипами. Впрочем, может быть, все дело было не в приливе,
а в чикчарни,  который решил сменить гнев на милость и перейти на нашу
сторону.
     В "содьяке" лежал какой-то сверток из плотной ткани.  Я развернул
его. По синтетическому днищу лодчонки рассыпались сотни полиэтиленовых
пакетиков  с белым кристаллическим порошком.  Вот оно что!  Наркотики.
Библейская ситуация оказалась вывернутой наизнанку.  Адам и Ева в роли
змеев-искусителей - можно ли при думать более извращенный сюжет?
     Парень с   девушкой   были   контрабандистами  -  представителями
профессии,  весьма  популярной  на  Багамских  островах.  Видимо,  они
приплыли  на  Андрос  на заре и решили использовать ранние часы в свое
удовольствие.
     Поразительно, но   традиции   "бахамара"  чрезвычайно  сильны  на
Багамах в самом конце XX  века.  "Бахамар"  -  так  когда-то  называли
акваторию Багамского архипелага испанцы. В переводе это слово означает
"мелкое море",  но мели здесь в общем-то ни  при  чем:  с  "бахамаром"
всегда  связывались  представления о пиратстве и контрабанде.  Площадь
акватории  -  сто  тысяч   квадратных   миль.   Нынешние   справочники
утверждают,  что  в  архипелаге  насчитывается  700  больших  и  малых
островов. Однако в докладе 1864 года приводились такие цифры: двадцать
девять  островов и 2387 "скал".  Понятно,  что здесь было где укрыться
"джентльменам удачи" и прочим морским ребятам.  Навигация в  Багамском
архипелаге  всегда  считалась особо опасным делом,  и местные мореходы
пользовались  заслуженной  славой:  они   умели   ориентироваться   по
разноцветным  рифам  и  мелям примерно так же,  как европейские моряки
ориентируются по картам и лоциям.
     В наше  время  плавать  в этих водах разрешается только в дневное
время.  Разумеется,  на контрабандистов сие правило  производит  чисто
комедийное   впечатление.   Они  пользуются  тем,  что  Багамы  -  как
государство - располагают  невероятно  протяженной  береговой  линией,
наладить четкую охрану которой практически невозможно. Не удивительно,
что торговцы наркотиками чувствуют себя  здесь  более  вольготно,  чем
когда-то   пираты   в  "бахамаре".  Увидев  наркотики,  Аллан  страшно
оживился.
     - Это  героин!  -  зашептал  он,   хотя   вокруг   на   километры
простиралось  чистое море.  - Нам страшно повезло.  Поплыли на Большой
Абако.  Я знаю, кому это можно сбыть без всякого риска. Мы разбогатеем
в два счета.
     Я послушал-послушал  его,  потом  завернул  пакетики  в  ткань  и
засунул себе под куртку.
     - Распоряжаться  этим  добром  буду  я,  -  заявил я Аллану таким
тоном, что он почел за лучшее не спорить.
     Когда мы  высадились  спустя  несколько  часов близ Николс-Тауна,
первое,  что я сделал,  - это вылил на сверток оставшееся  горючее  из
бензобака и поджег зажигалкой, конфискованной у сникшего Аллана.
     - Потрясающий акт гуманизма, - попытался он съязвить. - Советский
эксперт  уничтожает  отраву,  которая  могла  бы  стоить жизни тысячам
невинных душ.
     - Козел!  - отвесил я ему первое пришедшее в голову ругательство.
- Позволить себе засыпаться на наркотиках в чужой стране может  только
наследственный олигофрен...
     - Все.  Хватит лирики! - Эдик отбросил покрывало и выключил комп.
На долю секунды экран высветил его лицо - Эдик был весь в поту. Еще бы
-  просидеть  два часа под душным чехлом.  - Кажется,  нашел.  Ты идти
можешь?
     - Могу.  Но зачем?  Куда?  И что ты нашел,  бога ради?!
     - Потом,  потом,  - заторопился Эдик.  -  Кажется,  нас  засекли.
Хватай свою амуницию и выскакивай.
     - Ты разве выходил в эфир?
     - Выходил.  Быстрее  же!  Твой  личный  кимп  -  с дисплеем или с
индикатором? - С дисплеем.
     - Очень хорошо.  Черт!  Монетка! Чуть не забыл. Хорош бы я был...
Бежим. Если отскочим метров на двести - спасены.
     Только выйдя из  машины,  я  понял,  что  меня  контузило  весьма
крепко.  Ноги  ватные,  земля плывет,  перед глазами роятся светящиеся
точки.  И все же я побежал. Эдик тянул меня за собой и, подставив бок,
семенил рядом и пытался даже нести...
     Мы успели.  Перед нами встали характерные заросли дикой ага вы, и
мы,  рискуя  остаться  без  глаз,  напарываясь  на   колючие   листья,
искровянив себе руки и ноги, залегли в самом центре этой гущины.
     Тут же  -  словно  ожидая,  когда  мы наконец затихнем,  - в небе
гигантским бенгальским огнем расцвела осветительная ракета.  Лучи двух
прожекторов,  протянувшиеся  с  территории  Атлантического  подводного
центра, скрестились на сиротливом "Бронко", уткнувшемся в неприступную
ограду  из  нескольких  рядов  колючей  проволоки.  И  тут  же  сквозь
"колючку" ударил луч боевого лазера. Сначала взметнулся фонтан белого,
отороченного оранжевым огня,  а потом до нас долетели хлопок, и треск,
и гром, и яростное шипение огня, и снова треск.
     Мне в  голову закралась совсем неуместная мысль.  Что-то похожее,
наверное,  творилось на Багамах шесть лет назад, вообразил я, во время
празднования 500-летия открытия Америки.  12 октября - День Открытия -
и так считается национальным багамским праздником,  а в 1992 году  это
было, видимо, нечто необыкновенное.
     К острову  Самана-Ки  - месту,  куда подошел,  как сейчас принято
считать, Колумб, - приплыли пересекшие Атлантику "СантаМария", "Нинья"
и "Пинта" - копии,  разумеется, но выполненные со всей тщательностью и
в натуральную величину,  - и был фейерверк,  и карнавал,  и пляски,  и
смех,  и корзины цветов на волнах,  и плавучие костры,  отражавшиеся в
воде, и воздух звенел тысячами радостных голосов...
     Сейчас тоже был фейерверк.  Но без плясок.  И без  цветов.  "Форд
Бронко  II",  арендованный мною утром у гаитийца в Нью-Тауне сроком на
неделю, перестал существовать, не пробыв у меня и суток. Ловко...
     Около пожара сразу же возникло много людей.  Они что-то  кричали,
переругивались,   бегали  с  оружием  в  руках.  Осветительная  ракета
погасла,  тогда прожекторы стали  шарить  по  округе  своими  длинными
белыми руками.  Раза два луч мазнул по розеткам агавы, но нас никто не
увидел.
     Через час все стихло.  Мы выбрались  на  дорогу,  злобно  ругаясь
сквозь зубы и отряхивая одежду.  Утром это место наверняка обнаружат -
по капелькам крови, оставленным нами на колючих листьях.
     - Куда теперь?  - поинтересовался я у Эдика.  - Через двое  суток
утром  Володя будет ждать нас в Конго-Тауне.  Это километров семьдесят
отсюда.  Если доберемся - улетим.  Путь будет  трудный.  Нам  придется
пересечь все три байта Андроса - Северный, Средний и Южный.
     - Перегруженные   битами,   пойдем   по   байтам,   -   попытался
скаламбурить  я,  хотя  прекрасно  знал,  что  "байтами"  на   Андросе
называются широкие естественные протоки, прорезающие остров насквозь.
     - Осилишь?  - озабоченно спросил  Эдик.  -  Будем  идти  скрытно.
Питаться  чем попало.  Северный и Средний байты в самых узких местах -
четырехкилометровой ширины.
     - Бог даст,  не утонем, - улыбнулся я.-А от голода на Багамах еще
никто не умирал.  Даже беглые рабы,  чье положение было  гораздо  хуже
нашего.  Пошли  потихоньку.  И  начинай рассказывать,  пока нас еще до
конца не поджарили лазером.  Что тебе удалось  обнаружить?  С  кем  ты
наводил  связь?  Каким  образом  нас  засекли?  И в конце концов - кто
записан на видеомонетке: я или не я?
     - Ты,  если  начинать с конца,  - ответил,  помолчав,  Эдик.  - И
одновременно - не ты. Это комподел.
                                 VIII
     Пока мы шли с Эдиком всю эту долгую ночь от островка  Мастикового
до  мыса  Фламинго,  я многое узнал о компиратстве и комподелах.  Этот
новый вид ремесла (искусства?  зрелища?  мошенничества?) стал возможен
только с развитием компьютеров пятого поколения.  Даже Эдик,  человек,
знающий все в  области  информатики,  большей  частью  лишь  слышал  о
комподелах,  ну,  конечно,  читал  научно-фантастические  произведения
Джека Уодемса, певца "пикейперства", а видел компиратские штучки всего
несколько раз в жизни.
     Суть компиратства  -  это  то  же  самое,  что "пикейперство" или
"мимэпика",  - заключается в том,  что  компьютер  программируется  на
моделирование   видеоизображений.   В   мультипликации  нечто  похожее
существует уже довольно  давно.  Упрощенно  говоря  (упрощение  -  это
педагогический  метод  Эдика,  он  даже  своим  коллегам излагает идеи
программирования,  прибегая чуть ли не к детским рисункам, а уж во мне
он видел попросту сосунка из яслей), если изобразить на дисплее первую
фазу движения рисованного,  скажем,  человечка и  последнюю  фазу,  то
компьютер  смоделирует  все  движения  целиком  - так,  как это делают
художники-мультипликаторы,  только лучше  и  гораздо  быстрее.  Теперь
вообразим,  пояснял мне Эдик, что в качестве исходного объекта берется
фотография человека или киноролик,  заснятый  на  живом  материале.  В
сущности  компьютеру совершенно все равно,  что именно раскладывать на
точечные элементы -  рисованного  Микки  Мауса  или  реального  Сергея
Щукина.  Разница  -  в  возможностях  тех  или  иных моделей машин и в
мастерстве программиста.  Компьютерный гений может оживить фотографию,
заставить  ее двигаться,  улыбаться,  плакать,  умирать и вписать ее в
любой  кинематографический  фон.  Причем  это  будет   неотличимо   от
киносъемки.
     - Повторяю:  компьютерный  гений,  -  сказал Эдик с нажимом.  - Я
таких не знаю.  Слышал о подобных опытах, но чтобы был достигнут столь
высокий уровень искусства,  как на твоей видеомонетке,  - это впервые.
Еще три часа назад я мог бы поклясться,  что  такое  под  силу  только
дьяволу. "Или чикчарни", - подумалось мне.
     - А чем ты докажешь,  что это  комподел?  -  спросил  я.  -  Пред
положим,  завтра суд,  на котором меня обвинят в измене Родине.  Как я
могу подтвердить свою невиновность?
     - Любой  программист  высокого  класса  -  если  пригласить его в
качестве  эксперта  -  согласится  с  моими  выводами,   -   горделиво
провозгласил Эдик.  - Видишь ли,  как я уже сказал,  в идеале комподел
неотличим от реальной киносъемки.  Но - лишь в идеале.  От ошибок  сам
господь   бог  не  застрахован.  И  хотя  монетка  божественно  хорошо
записана,  я нашел там две ошибки.  Два крохотных сбоя.  Два маленьких
"жучка". Они все и решили. Дай-ка сюда свой кимп. Вот, смотри.
     Мы остановились  на обочине дороги.  Эдик вставил монетку в кимп,
зажегся экранчик. Все тот же, заученный мною до последней детали кадр:
показав  пропуск охранникам шпионского центра на горе Черный Засов,  я
оборачиваюсь и смотрю прямо в камеру.
     - В реальном масштабе  времени  ничего  не  увидишь,  -  принялся
объяснять  Эдик.  -  Я растянул время,  увеличив масштаб вдвое.  Опять
ничего. Сделал темп в два раза медленнее. Нулевой эффект.
     Я всмотрелся  в  экран.  Мимика   моего   лица   была   настолько
замедленной,  что  движение  мышц даже не угадывалось - живой кинокадр
застыл, превратившись в статичную фотографию.
     - Теперь  - внимание,  - предупредил Эдик.  - Сейчас - в реальном
масштабе времени - на твоих  губах  должна  появиться  эдакая  змеиная
улыбка.  Смотри-смотри.  Как раз в этом месте я ре шил было прекратить
замедление темпа и махнуть рукой:  мол, беспросветная затея. И знаешь,
словно бес какой толкнул меня под локоть...
     - Чикчарни! - вырвалось у меня.
     - Шикарно, согласен, - подтвердил Эдик, не поняв моей реп лики. -
Я увеличил временной масштаб еще в десять раз. И обалдел!
     Признаться, я обалдел тоже.  Вместо обещанной "змеиной" улыбки по
моему  лицу  на  экране пробежала гримаса скорби,  потом ужаса,  потом
эйфорической радости,  потом тупого  самодовольства  -  и  все  mb.  в
считанные  доли секунды.  Наконец на губах застыла та самая улыбка - и
все кончилось.
     - Видишь?   Видишь?   -   горячо   зашептал  Эдик.  -  Тот  гений
компиратства словно примерял на тебя различные выражения лица. Наконец
одно  его  устроило,  а  остальные  он  не стер.  И разрыв не сомкнул.
Забыл!!!  Теперь понимаешь, в чем дело? Эта монетка - твое спасение, а
не проклятие.  Мы должны сохранить ее во что бы то ни стало.  Погибать
будем - а монетку сбережем.
     - А второй "жучок" - он где? - вспомнил я.
     - Тихо!  - оборвал меня Эдик. - Кажется, машина.
     Точно, по  шоссе,  догоняя  нас,  двигался  на  большой  скорости
автомобиль. Что было сил мы рванули в сторону от дороги и шлепнулись в
хищно чавкнувшую траву - там начиналось болото.
     Машина, гоня перед собой белый конус света,  промчалась мимо.  За
ней - еще одна, легковая. Потом грузовик.
     - За нами? - шепнул мне Эдик.
     - Понятия не имею, - ответил я.
     Так получилось,  что в эту ночь Эдик не ответил  на  мой  вопрос.
Торопясь обогнать  рассвет  и  заблаговременно  добраться до укромного
места,  мы прибавили ходу и дальше шли молча,  сберегая дыхание.  Небо
уже   синело,   когда   мы  обходили  стороной  просыпающийся  городок
Пайз-Харбор.  День провели в  небольшой  лиственной  роще,  держа  под
наблюдением окружающую местность. Спали по очереди. Ели что придется -
недозрелые  плоды  манго,  ракушки,  цветочные  стебли  агав.  Я  даже
попробовал   большой   коричневый   боб  тамаринда  -  и  долго  потом
отплевывался.  Он оказался удивительной гадостью - кислым и  едким  на
вкус.
     Здесь, в тени неизвестных мне широколиственных деревьев,  Касабян
и рассказал мне о своем втором открытии.
     - Сейчас я  тебе  покажу  еще  одного  "жучка",  спрятавшегося  в
монетке,  - объявил он,  дождавшись, когда я очнусь после тяжелого сна
на голой земле. - Это почище компиратства будет. Смотри во все глаза.
     Эдик включил кимп и вывел на дисплей самое начало записи -  спину
удаляющегося мужчины. Мою спину.
     - Снова замедляю  темп.  Масштаб  времени  один  к  ста  двадцати
восьми.  Иначе:  секунда  реального времени длится у нас сейчас больше
двух минут.
     Экран мигнул.  Изображение на мгновение  исчезло,  словно  кто-то
махнул  перед  съемочной  камерой  белой простыней,  и опять появилась
удаляющаяся спина.
     - Ага!  -  торжествующе  вскричал  Эдик.  -  Сейчас  верну  и  за
фиксирую.  Это  след  каких-то  комподельских  манипуляций.  Даже тень
следа,  от которой из-за минимального  сбоя  в  программе  не  удалось
избавиться.  Может, проглядели. Но самое главное то, что это не просто
чистая страница,  затесавшаяся в исписанном блокноте машинной  памяти.
Это - код.
     Точно! На белом квадрате экрана синим цветом выделялись  две
группы цифр - по восемь знаков в каждой.
     - Ты разобрал, какой это код? - сильно волнуясь, спросил я.
     - Да, но не сразу. Минут десять ломал голову, как с помощью этих
цифр выйти на "онлайн".  Догадался.  Однако это еще не все. Оставшиеся
знаки тоже образуют код.
     - "Онлайн" чего? - внутренне собираясь, спросил я.
     - Я так думаю, что Комитета вооружений, - небрежно дернул плечом
Касабян,  но я видел,  что это показуха,  его просто-таки распирало от
гордости.
     - Эдик, это же потрясающая удача! Нашей монетке теперь цены нет.
     - Совершенно с тобой согласен.  Более того,  ей цены нет со  всех
точек  зрения.  С нашей - потому что она спасает тебя от шантажа.  А с
точки зрения наших противников,  этот диск  бесценен  вдвойне,  и  они
готовы  заплатить  за  него нашими головами.  Причем чем быстрее,  тем
лучше. Разумеется, для них. Я ничего не понял.
     - Объясни.  Ты хочешь сказать,  они очень расстроены тем,  что мы
теперь знаем код?
     - Это  все ерунда!  - махнул рукой Эдик.  - Код выхода в "онлайн"
АрмКо  наверняка  уже  сменили.  Особенно  после  ночного  фейерверка,
который  был устроен в нашу честь.  Я предвидел смену кода еще ночью и
поэтому решил ковать железо сразу.  Потому-то  и  вышел  в  эфир.  Как
только  разобрался  в  смысле кода - сразу же взломал один из сейфов в
компьютерной  памяти   этого   чертового   Комитета   вооружений.   Не
сомневаюсь,  что  нас  засекли  в  ту  же  секунду.  Так  что нынешним
положением мы обязаны - ты уж извини! - мне.
     - К черту извинения!  Не тяни резину.  Что было в сейфе?
     - А  вот  что.  -  Эдик  пробежал пальцами по клавишам кимпа.
     На дисплее возникла карта. Очень странная карта мира, выполненная
в совершенно идиотской проекции. Она имела форму сердечка и что-то мне
сильно   напоминала.   Через  секунду  я  вспомнил  что.  Карту  мира,
вычерченную турецким картографом Хаджи Ахмедом в середине XVI века,  -
я видел ее в одном французском атласе XIX столетия.  Центральная часть
изображения,  соответствующая  Атлантическому  региону,   была   густо
испещрена значками.
     - В чем смысл  картинки?  Минута  на  размышление.  -  Эдик  живо
напомнил мне телевизионную передачу "Что? Где? Когда?", пользовавшуюся
популярностью еще лет восемь назад.
     - Объекты АрмКо?
     - Молодец!  -  похвалил  меня  Касабян.  - Когда следующий вопрос
загонит тебя в тупик, сможешь использовать дополнительное время.
     - Теперь  главное  -  добраться  с этой картой до КОМРАЗа.  Лучше
всего живыми.
     - Нам  бы  день простоять и ночь продержаться,  - пропел Эдик.  -
Послезавтра утром Фалеев нас забирает из Конго-Сити. Или я-не я.
     Лучше бы Эдик не говорил этих слов.
     Ночью, перейдя  вброд  и  вплавь  Северный  байт  и сделав десяти
километровый марш-бросок через Большой Лесной остров - это название  -
память  о  прошлом:  лесов  на  Андросе  ныне  почти нет,  они снесены
ураганами в двадцатых годах,  и растительность с  тех  пор  так  и  не
восстановилась,  - мы остановились передохнуть. Надо было накопить сил
для следующего перехода, а утро неумолимо придвигалось.
     Ах, Андрос, остров Андрос! Самый большой в Багамском архипелаге и
самый бестолковый для нас.  Здесь можно идти километры и не  встретить
ни кустика,  ни деревца, так что человек, который вынужден скрываться,
может двигаться относительно свободно  только  ночью,  а  днем  обязан
отлеживаться.
     Чтобы не терять времени,  мы решили послушать радио,  и я включил
кимп на  прием.  Чтобы  не  выдавать  себя  лишними  звуками,  перевел
радиоканал  на визуальное отражение информации.  По экранчику побежали
строчки последних новостей местного вещания.
     "Как мы   уже   сообщали,   прошлой   ночью  террористы  пытались
прорваться на территорию Атлантического  центра  испытаний  подводного
оружия   ВМС   США.   Машина   "форд   Бронко   II",  использовавшаяся
террористами,  уничтожена лучевым оружием. Тела нападавших не найдены,
ведется поиск.  Всех,  кто увидит на дорогах Андроса незнакомых белых,
просим сообщить  в  министерство  национальной  безопасности.  Приметы
террористов..."
     - По-моему, нас обложили, - толкнул меня Эдик локтем в бок.
     - Надеюсь,  Фалеев  не  воспримет  эту просьбу всерьез?  - мрачно
отшутился я.
     "Час назад  при  заходе  на  посадку  в Конго-Сити,  - продолжали
возникать строчки на дисплее,  -  разбился  пассажирский  самолет  ДС6
авиакомпании   "Багамасэйр".  Среди  пассажиров  на  борту  находились
временный поверенный Швеции на Багамах Кнут Стробю и  эксперт  КОМРАЗа
гражданин СССР Владимир Фалеев. Ведется следствие..."
     Не чуя  под собою ног,  я опустился на землю.  Рядом повалился на
траву Эдик. У нас не было ни слов, ни сил. Впереди, на противоположном
берегу   Среднего   байта,   светились   огоньки  Мокси-Тауна,  обещая
обманчивый приют.  Позади лежали сорок километров бессмысленных ночных
переходов  по  низинам и мелководью Андроса.  Слева подступала черная,
невидимая в ночи и потому грозная,  жуткая толща воды - "Язык Океана",
в которой вели свои бесшумные и страшные дела учебные подводные лодки.
И где-то рядом,  по прежнему незримый,  строил нам  рожи  и  ухмылялся
трехпалый бес чикчарни.
     - Так где,  говоришь,  - спросил Эдик  неестественно  равнодушным
голосом, - ты спрятал тот самый "содьяк"?
     - В камнях близ Николс-Тауна, - ответил я, еще не понимая, к чему
клонит Касабян.
     - Значит, надо возвращаться туда.
     - Ты с ума сошел?!  - взвился я. - Это же снова пилить через весь
Андрос!  А кругом все ищут "неизвестных белых".  Влипнем.  Или  просто
сдохнем?
     - Не сдохнем!!! - вдруг заорал в ответ Эдик. - Это Фалеева больше
нет,  а  мы  не  сдохнем!  А  если  сдохнем - все равно попрем дальше.
Поползем!  Дохлыми,  но доберемся до лодки! И уйдем на Кубу! А вот там
можно будет сдохнуть во второй раз.  Уже окончательно. Но только там -
и не раньше!
     - Погоди, Эдик-джан. - Я немного даже испугался, таким я Касабяна
еще не видел.  - Ну хорошо,  дойдем.  Но ведь в баке лодки - ни грамма
горючего. Я все слил, когда сжигал героин.
     - Идиот,  - буркнул Эдик. - Герой вечерних новостей. Щукин против
наркомафии.
     - Согласен,  - кивнул я.  -  Идиот.  Герой.  Все  вместе.  Только
горючего все равно нет. А если б оно и было, то до Кубы не хватило бы.
Ты представляешь себе,  что такое полтораста миль, а то и все двести в
надувной лодке?
     - Придется у кого-то позаимствовать.  - Эдик,  кажется,  меня  не
слушал.  -  Судя  по твоим рассказам,  ты у нас теперь большой спец по
уводам и угонам.  Да в конце концов досками  грести  будем.  Руками!!!
Иного пути у нас все равно нет.
     - Ладно,  пошли,  - обреченно махнул я рукой.  - Если вернемся  -
первым   делом   организую  всемирное  общество  ненавистников  пешего
туризма. Господи, как же мне надоели эти марш-броски!
     - Тихо!  -  вдруг  сипло  прошептал  Эдик.  -  Слышишь?  Я затаил
дыхание.  До моих ушей  донесся  какой-то  всплеск.  Потом  еще  один.
Неужели кто-то плывет по Среднему байту? За нами?
     Внезапно в ночной тишине взвыл мотор - я  даже  пошатнулся.  Эдик
почему-то полез за пазуху. Что такое - плохо с сердцем?
     Следом произошли сразу три события.  Из темноты,  поднимая  бурун
белой пены,  слегка фосфоресцирующей во мраке,  прямо к нашему участку
берега вынеслась моторка.  Сноп света ударил нам в лица - это  люди  в
лодке включили мощный фонарь. "Щукин?!" - полувопросительно воскликнул
мужской голос.
     Мама моя!  Это  же  Олав.  Его  баритон  я не спутаю ни за что на
свете. Настигли!
     - Щукин,  -  повторяет уже другой голос,  женский.  Ого,  и Мертв
здесь.  Интересно,  их только двое или рядом есть еще кто-то? В третий
раз:
     - Щукин!  - И дальше окрик:  - Бросай оружие!
     Они что  -  всерьез?  Неужели  эта  парочка думает,  что вот так,
вдвоем,  без поддержки они могут повязать нас с Эдиком?  Бред. Наивно.
Непрофессионально.   Какая-то   здесь   зарыта  собака.  Я  мучительно
соображаю - какая?
     Касабян выхватывает  руку  из-за пазухи,  размахивается,  швыряет
что-то по направлению к лодке и тут  же  резко  бьет  меня  ногой  под
коленки. Я валюсь на землю. Падая рядом, Эдик шепчет:
     -  Прижмись. Это итальянская. О-де-восемьдесят два.
     Ай да Касабян!  Вот это "сердечник"!  Он,  оказывается,  носит за
пазухой итальянские ручные гранаты.
     Луч фонаря резко дергается вверх,  в его свете видно,  как чья-то
рука перехватывает гранату и отбрасывает ее далеко  в  сторону.  Потом
рука широко идет вниз и снова очень быстро оказывается в луче света.
     - Мерта!  -  раздается  истошный  вопль  Олава.  Я слышу всплеск,
словно кто-то упал в воду,  и  сразу  же  -  глухой  разрыв.  До  меня
доходит:  отбросив  гранату,  Мерта не удержала равновесия и рухнула с
лодки. Но почему она не швырнула гранату в нас? Почему - если уж такая
ловкая - не вернула Эдику его смертоносный подарок?  Загадка.  И что с
Мертой теперь стало? Не хотел бы я испытать гидродинамический удар.
     Эдик, вскочив,  несется к воде.  Я - следом.  Здесь  неглубоко  -
всего  лишь  по  пояс.  Лодка,  в  которой лежит невыключенный фонарь,
покачивается  метрах  в  десяти.  Эта  плоскодонка  из  стекловолокна,
оснащенная водометным двигателем, - идеальное средство передвижения по
байтам и протокам Андроса.  В контрабандистском  "бахамаре"  она  тоже
незаменима: немагнитна, не дает засечек на экране локатора.
     Заглядываем в плоскодонку.  Я уже отказываюсь что-либо  понимать.
Видимо,  Эдик - тоже.  На дне,  в луже воды, лицом вниз лежит Олав. По
рубашке на спине расплывается большое красное пятно.  И  как  это  его
угораздило? Тела Мерты нигде не видно. Все это очень странно...
     Мы с Эдиком вытаскиваем Олава на берег - по-моему,  он жив. И тут
в метрах в полутораста от нас зажигаются фары автомашины.
     - Полундра! В лодку! - давится криком Эдик. Откуда берутся силы -
не знаю.  Я делаю прыжок,  подтягиваю к себе лодку,  наваливаюсь  всем
телом,  рядом тяжело дышит Эдик...  Мотор заводится сразу - кто из нас
нащупал кнопку стартера, мы так и не поняли и не поймем никогда.
     Плоскодонка мчится  по  мелководному  байту  к  выходу в открытое
море.  Повернув голову, я вижу, как неизвестная машина затормаживает у
того места, где минуту назад находились мы...
     Рассвет мы  встречаем  далеко  в  море.  Мотор  давно  молчит   -
заглушили,  чтобы дать себе передышку.  Мне приходит в голову,  что за
последний час мы с Эдиком не перемолвились и двумя словами.
     - Послушай, откуда у тебя взялась граната? - наконец спрашиваю я.
     Эдик кривит рот в слабой улыбке, но не отвечает.
     - Как ты думаешь, что стало с Мертой?
     Опять молчание.
     Я завожу мотор и беру курс строго на юг.  Будем идти,  пока  есть
горючее.  А там посмотрим...  Если повезет... Если чикчарни позволит -
наткнемся на какое-нибудь судно.  Лучше всего,  если это  будет  катер
береговой охраны Кубы.
     - Ты знаешь,  - говорю я Эдику,  - а ведь Олава не  могло  ранить
гранатой.  Взрыв  был  подводный,  так что разлет осколков практически
исключен.
     - А его ранило вовсе не осколком,  - Эдик впервые подает голос. -
Эх ты, ноль-ноль-семь... Я думал, это понятно с первого взгляда.
     - Да ты что?  Чем же его продырявило?  - Мне трудно верить  своим
ушам.
     - Пулей,  - резко бросает Эдик.  - В  спине  Олава  было  пулевое
отверстие.
     Мое горло  мгновенно  пересыхает.  Левая  рука  начинает   сильно
дрожать - почему-то одна только левая...
     Сориентировавшись по  показавшемуся  из-за  горизонта  солнцу,  я
поворачиваю  лодку  так,  чтобы  утренние  лучи  грели  затылок слева.
Навигатор из меня никудышный,  но держать неизменный курс - пока  небо
ясное  -  я,  видимо,  смогу.  Насколько  я себе представляю,  там,  в
юго-западном направлении, земля ближе всего...
     
======================================================================
По изданию: Гея. Альманах научной фантастики. М.: Мысль, 1990г. с.6-67
Текст подготовил Jymm (E-mail: [email protected])
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 11.10.2001 14:18