Леонид Бутяков

     Владигор    

     В этом романе читатель встретится не только с мужественным Владигором,  но

и  с  чародеями и  колдунами,  упырями  и  оборотнями,  прекрасными загадочными

женщинами...  В  общем,  со  всем  тем,  что  характерно для  жанра героической

фантастики.

     Но  "Владигор" -  не просто еще одно произведение в  стиле "фэнтези".  Это

удачная   попытка  соединить  языческий  мир   древних  славян   с   "волшебной

реальностью" и найти ответ на извечные вопросы бытия: кто мы? зачем мы? куда мы

идем?

     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

     ЗЛЫДЕНЬ

     ...И вот теперь -  уставшим от потерь,  от пьянок и недель работы рьяной -

он говорит:

     "По Синегорью бродит  Зверь,  скрываясь в буреломах и бурьянах!  Крепчает,

матереет год от года.  Наступит срок -  и дикая порода в нас оживет и обрюхатит

нас, поскольку семя проросло сейчас! Когда же нам ударит по мозгам пьянящий жар

безумств, Зверь вздернет хвост и прыгнет к обветшалым небесам - и одолеет их, и

встанет в  полный рост!..  Тогда не говорите мне о  том,  что я не колошматил в

каждый дом  и  не  кричал,  уставший от  потерь,  что скоро вашу дверь взломает

Зверь!"

     "Синегорские  Летописания",   Книга  Двенадцатая,   X-XI.  Песнь  о  Звере

(современное переложение)

     1. Кровавая ночь

     Род  не  был  богом.  Род  был творцом Вселенной -  ее  Пространства и  ее

Времени, ее миров, живых и мертвых, и богов ее. Таким был Род, таким и остается

- вне   сравнений земных и  небесных,  вне разумения сущих и  последующих.  Вне

всего.  Но  от Рода явлены были боги:  Сварог -  бог небес,  нравом спокойный и

силой понапрасну не балующий,  Дажъбог -  податель благ земных и заступник наш,

бог солнечный, Мокошь - богиня плодородия, водоносица, удачница женская. От них

рождены и  другие (но только ль  от них?  -  уж не помнит никто),  своенравные,

страстями обуреваемые...  Они всегда не прочь поиграть миром человеческим.  Бог

ветра - Стрибог - буйный, да отходчивый. Бог зверья и скотины домашней, да еще,

говорят,   покровитель  менял  и  торговцев,-   Белее  -  капризный,  скупой  и

злопамятный.  Сын небес,  Сварогов сын,-  Сварожич - бог огненный. Лико светила

надземного -  Хоре - то ласковый, то жесткосердный. Самый веселый бог - Ярило -

гуляка радостный, женолюб и выпивоха. Переплут - бог подземный, к ночи о нем не

хочу говорить...  А  главный средь ряда сего,  бог всевидящий и  повелительный,

гордый и  праведный,  княжеский бог -  Перун.  Известно еще,  что пес у  него в

услужении,  Симаргл прозываемый,  с пастью клыкастой и крылами лазоревыми,  аки

молния быстрый...  И  уж  как  они,  столь  розные да  грозные,  в  ряду  своем

сладили,как междусобби вершили и юдоль земную делили, про то наши старцы смутно

сказывают -  по  страху ли  великому,  по неразумению ли,  то ли еще по причине

какой.

     - А наш-то бог кто среди них, Любавушка?

     - Ты будто дитя малое,  Владий!  Восемь годков к  зиме будет,  а  простого

усвоить не можешь.  Сколько раз повторять тебе,  что княжеский бог -  Перун. Он

заступник нам и судия. К нему помыслы наши в дни тревог, и благодарность наша -

тоже к нему.

     - Белый  ягненок,   которого  отец  третьего  дня   зарезал  возле  речной

пещеры,-благодарение Перуну?  Совсем махонький был  ягненочек,  шерстка нежная,

шелковистая. Жалко его...

     - Так старейшины указали:  жертва нужна была богу от князя. Слышал небось,

возле самого Ладора волкодлаки-оборотни шастают.  От  них защиту у  Перуна отец

попросил.

     - Глупость какую старики присоветовали!  Перуну наш  ягненок -  на  зуб не

хватит.  Лучше бы охотников и стражников крепостных по лесам разослали,  волчью

нечисть враз извели бы!

     - Простым копьем не проткнешь волкодлака.  Не волчара он -  оборотень.  То

человек, то зверь, как угадаешь? Перун же все видит, всякое понимает. И ягненок

наш  не  для  трапезы нужен ему,  а  как  знак  почтения и  просьбы княжеской о

вспоможении.

     - Почему же  отец к  Перуну обратился с  поклоном,  а  не к  зверьему богу

Велесу? У Велеса, чай, над волкодлаками власть поболее?

     - Типун тебе на язык,  братец!  Велес издревле с Перуном не ладит, бит был

им  не раз,  хотя и  сродственник.  Можно ли разве нам,  детям княжеским,  даже

думать о том, чтобы отец недругу Перуна кланялся?! Да и не во власти капризного

Велеса лесная нечисть.  Волкодлаки,  лешаки,  упыри и  болотники,  если  кому и

подвластны,  то лишь Черному богу - злобному и коварному Триглаву, ворогу всего

сущего.

     _ А кто, Любавушка, сильнее - Триглав или Перун?

     - Разболтался ты,  братец,  к  часу полночному,  словно кто  за  язык тебя

дергает! Ну-ка, быстренько спать, покуда я няньку не кликнула!

     Конечно,  не  угроза на Владия подействовала,  а  время позднее.  Легонько

вздохнув,  мальчик  повернулся на  бок  и  пожелав-пробормотав "Покойной  ночи,

сестрица", смежил веки. Лунный луч, пробившийся сквозь ночные облака, скользнул

через  оконце  детской опочивальни и  замер  на  медвежьей шкуре,  брошенной на

дубовый  пол.   И   показалось  на   мгновение  Любаве,   почти  уже   взрослой

-пятнадцатилетней -  дочери князя Светозора,  правителя Синегорья,  что луч тот

окрасился кровью.  Мгновение было  кратким,  но  зловещим.  Невольно вздрогнув,

Любава  потеплее укрыла  своего  уснувшего братца  овечьим одеялом,  прошептала

мольбу еженощную к берегине-заступнице и погасила свечу.

     Ночь,  словно  ворона черные крылья,  распласталась над  Синегорьем.  Гнал

Стрибог пелену облаков,  лишь изредка разрываемую полнолунным светом,  ив  этом

недолгом  свете  крепостная стража  пыталась  оглядеть  подступы к  Ладору.  Да

углядишь ли  что?  Запахнувшись в  грубый домотканый плащ,  караульный десятник

поднялся  по  ступеням  надвратной  башни.  Молодой  стражник  окликнул  его  с

запозданием,  за что тут же получил ,  выговор,  хотя и  не слишком суровый.  В

такую ночь следовало бы  троих молодцов у  ворот да  двоих на  башню надвратную

выставить. Только взять-то их где, коль почти всю караульную полусотню Светозор

приказал  в  город  отправить?  Дескать,  взбудоражено простонародье слухами  о

волкодлаках, защиты требует от ночной нечисти.

     В  былые годы  городская стена весь Ладор охраняла.  Но  разросся стольный

град,  тесен  стал  для  житья.  Пологие  склоны  Ладорского  холма  пошли  под

застройку:

     домишки деревянные,  улочки кривые,  народ шумливый. В обычное время новые

поселенцы со старожилами ладят,  на каменные дома, крепостной твердью хранимые,

без  неумной зависти поглядывают,  ибо верно сказано:  "На чужой каравай рот не

разевай".  А  как по  окрестным лесам нечисть поганая бродить стала,  так будто

подменили их!  Ропщут,  злобятся,  челобитные князю шлют.  Скорей бы  дружина в

Ладор воротилась,  навела бы порядок в лесах и долинах. Но, видать, много дел у

воеводы Фотия  на  берегах Аракоса оказалось,  коль  третий месяц уже  князь со

своим воеводой лишь письмами через гонцов обменивается.

     С этими невеселыми мыслями посмотрел десятник на княжеский дворец,  темная

громада которого возвышалась даже над крепостными башнями.  Два окна во дворце,

хотя время за полночь,  светились: одно внизу, у самого входа,- здесь дворцовая

стража службу несет,  а другое -  в третьем ярусе, где малая горница князя. "Не

спится Светозору,  свечи жжет  не  жалеючи,-  покачал головой десятник.  -  Да,

нелегко княжеством править.  А  вот  наше дело простое -  ратное..."  С  тем  и

отправился он других караульных проверять.

     Прав был  десятник -  не  спалось в  эту ночь Светозору.  Накинув бобровый

опашень на широкие плечи" расхаживал он по горнице, хмурил густые брови, искоса

поглядывая на  большую карту,  где его княжество искусно отображено было.  Хоть

велика карта,  чуть не всю стену горницы собой покрывает,  а не дает она ответа

на сегодняшние вопросы: откуда опасность к Ладору приблизилась, кто волкодлаков

науськивает, какие цели таинственный враг преследует?

     Кабы  возможность  была,   две-три  сотни  дружинников  с   юго-восточного

приграничья сейчас отозвать,  покойнее стало бы на сердце. Но вновь написал ему

Фотий,  что айгурские отряды набеги умножили, головной княжеской дружине ни дня

роздыху не дают. Призвать к Ладору даже сотню-другую испытанных воинов - значит

оставить верную дружину на разрыв диким кочевникам.  Те слабину сразу приметят,

ударят по  неохранным деревням -  много крови прольется на  травы покосные и  в

светлые воды Аракоса...  И  чем оправдаться потом Светозору перед людьми?  Тем,

что  нечисти  испугался,  оборотней лесных?  Нет,  иное  решение отыскать нынче

надобно!

     Двадцать лет княжит он в Синегорье, всякое за те лета бывало - и доброе, и

злое. Однако всегда народ ему доверялся, твердо зная главное: князь Светозор не

о  себе -  о родной земле печется,  жизнь за нее отдаст,  коли потребуется.  Не

ведали только синегорцы,  что  самому князю  гордая,  своенравная и  прекрасная

вотчина мнилась последнее время не державой подвластной,  а женою возлюбленной.

Нельзя владеть ею с помощью силы, нельзя подчинять своим прихотям, но дозволяет

она любить себя и лелеять.  И не княжит он на земле сей,  а лишь волю богов, ее

привечающих,  исполняет.  Оттого  и  молодела душа  Светозора,  сердце радостью

всякий раз полнилось,  когда,  поднимаясь под утро на Княжескую башню,  смотрел

он,  не  мигая,  на зарождающуюся зарю,  на то розовое сияние,  что высвечивало

далеко на востоке заснеженные горные пики,  затем вдруг преломлялось и нежданно

окрашивало  их   всеми   оттенками   синего:   от   лазоревого,   небесного  до

густофиолетового...

     Почти  восемь  лет  уже  длится  его  скорбное  вдовство.   Никто  ложе  в

опочивальне княжеской с  ним не  делит,  ибо какая сравниться посмела бы с  его

Василисой?  Умерла она  в  одночасье,  не  осилив мучительных родов,  но  успев

подарить ему сына -  княжича Владия.  Любава.  старшая дочь, в нее красотой, в

отца разумением,  с  той поры заменила мальчонке мать,  а во дворце стала всеми

признанной хозяйкой.  Оба они,  сын и  дочь,  для Светозора теперь единственная

отрада  в   печалях  жизненных  и   надежда  в  помыслах  о  дальнейшей  судьбе

Синегорского княжества.

     А  судьба  Синегорья  князю  великой  виделась,  небывалой досель!  Мечтал

Светозор,  что могучею станет держава,  раскинется вольно от моря Борейского до

моря Таврийского,  от Рифейских гор до самой Кельтики.  И не меч то сделает,  а

сила  разума.  Зачем  народам  одного  языка  и  крови  жить  розно  и  смутно?

Объединиться им  надобно  в  крепкое братство,  уничтожить меж  собою  границы,

правителя мудрого выбрать.

     К  тому дело движется,  да  больно уж медленно.  Шесть лет назад заключили

Союз  Братских Княжеств и  кровью  своей  договор  подписали четыре  правителя:

Светозор Синегорский,  Дометий Ильмерский,  Изот Венедский и Калин Ладанейский.

Конечно,  это еще не держава от моря до моря,  но ведь с чего-то надо начинать.

Братский союз -  не военный. ан все же полезный в торговых делах и ремесленных,

в прочих многих.  Был и тайный уговор меж правителями: не признавать ни в одном

княжестве братском самозваных владык,  буде  такие  объявятся вдруг  и  престол

княжеский займут не  по  закону.  Узурпатора оного следует общею силою изгнать,

дабы вернуть вотчину в русло правопорядка.

     Синегорье,  Венедия,  Ильмер, Ладанея с той поры без раздоров живут, ведут

торг,  к  общей выгоде,  в  спину удара коварного не  страшатся.  Им  бы еще по

военным делам сговориться - не будет сильней никого в этом свете. Однако Изот и

Калин своих ратников на  защиту соседских земель посылать не желают,  вперед не

заглядывают,  близким кругом  забот  ограничиваются.  Ильмерский князь  Дометий

благосклонней к  словам  Свето-зора,  поскольку ему  постоянно досаждают набеги

айгурских и савроматских племен из Этверской пустыни.  С ним, похоже, вскорости

удастся  составить  договор  о  дружинной  подмоге.  Тогда  и  Калин  с  Изотом

сговорчивей станут...

     Князь сел за стол,  вынул из шкатулки гусиное перо,  фляжечку серебряную с

особой краской,  чистый пергамент.  Пристроив подсвечник поближе, он решительно

вывел первые фразы:  "Климога, брат мой, обращаюсь к тебе в час нерадостный для

стольного града  Ладора.  Неведомый враг  объявился в  наших лесах,  татьствует

злобно и  беспричинно,  людей  живота лишает да  уже  и  к  самому граду ночами

выходит -  волкодлаки,  чьим-то  умыслом направляемые.  А  дружина моя  ноне  с

айгурами бьется от  дома далече,  звать ее  возвращаться в  Ладор не ко времени

будет.  Посему княжьей властью своей  и  правом старшего брата  повелеваю тебе,

Климога,  немедля покинув крепость Мозынь, с малой дружиной явиться в Ладор, по

пути  сколько можно злой погани истребляя,  однако нигде не  задерживаясь и  на

лишний час".

     Отношения с  младшим братом у  Светозора давно не заладились,  с  той поры

еще,  когда юная Василиса вошла во дворец княжеский законной хозяйкой.  Да и со

смертью  ее  примирения душевного меж  братьями не  случилось.  Прошлой весной,

когда норов Климога стал и вовсе несдержанным, Светозор выделил брату две сотни

конных и  две сотни пеших дружинников и  велел отправляться к  Венедскому морю.

Там надлежало ему укрепить береговую защиту,  поскольку жалобы шли из поселений

приморских на борейских разбойников,  а также способствовать всячески постройке

ладейной флотилии, равно сумевшей бы реками и морем ходить за товаром.

     Один  лишь  раз  за  целый  год  соизволил брат  прислать известье о  себе

Светозору.  Сообщил,  что  в  бурю  с  ладьи  унесло воеводу Ермила,  и  просил

утвердить повелением княжеским нового -  Гурия.  О делах же отделался малостью:

дескать,  разбойничать с моря поменее стали,  дружины боясь,  а ладьи мастерить

только начали...  Скорбная весть  о  погибшем Ермиле,  славном вояке  и  верном

товарище, опечалила князя, да что тут исправишь? Сотника Гурия знал он неважно,

однако не стал возражать против его возвышения до воеводского звания.

     Вздохнув, Светозор продолжил послание к брату:

     "Если же  ты  по  причине какой обиду на  меня затаил,  то усмири ее нашей

вотчины ради.  Не себе на защиту зову -  стольный град оберечь.  Сам с дружиной

пойти не захочешь,  не осерчаю.  Но коли подмога задержится, не прощу никогда и

народ не простит.  Так и дружине скажи,  и воеводе Гурию. Ему сей поход спешный

лучшей проверкой будет  на  воеводское звание.  За  сим  остаюсь твоим  любящим

братом. Князь Светозор".

     Приложившись  к  пергаменту  княжеской  печатью,  Светозор  собрался  было

вызвать гонца во дворец,  но внезапно заметил,  что пламя свечей потускнело и в

горнице словно бы сами стены свет излучать стали. Он быстро оглянулся.

     - Здравствуй,  князь.  Не  ждал  меня  нынче?  Слова эти  произнес высокий

седовласый и белобородый старик,  обряженный в белую полотняную хламиду до пят.

В правой руке он держал вырезанный из ствола молодого дуба посох, на безымянном

пальце сверкал редчайший голубой аметист размером с яйцо голубки, вставленный в

серебряный перстень.  И  тем  же  небесным светом сияли его  очи  из-под густых

белесых бровей.

     Князь встал и поклонился гостю в пояс:

     - Здравствуй  и  ты,   Белун.  Да  будет  жизнь  твоя  вечной,  а  доброта

неизбывной!   Не  ждал  тебя,  верно.  Знаю,  что  и  без  меня  забот  у  тебя

предостаточно.  Покровительство ценю твое несказанно,  потому злоупотреблять им

не смею...

     - Не  трать  лишних  слов,  князь,  не  до  здравиц сейчас.  Беда  пришла,

Светозор, на земли твои. Вижу, просишь подмоги у брата?

     Он подошел к столу - и пергамент сам развернулся под его взглядом.

     - Когда ждешь его дружину?

     - Если поторопятся,  себя и  коней жалеть не  станут,  за  пять дней могут

дойти, да еще дня четыре гонцу понадобится.

     - Плохо считаешь,  князь!  Накинь-ка сюда и сами сборы, и нёхоть дружинную

(с  краснорыбья кто  на  вяленку возвернуться захочет?),  и  страхи -  сам оные

поминаешь - нового воеводы!..

     - Не  гневись,   старик!-   воскликнул  Светозор.-  Разве  сделал  я  что

непотребное? За что ратуешь, в толк не возьму?!

     _ Ну а сам-то ты,  князь,-  не отвечая ему,  продолжил старик,-  али вовсе

сробел? Где твой меч-удалец, где кольчуга-защитница? Где сила твоя, Светозор?!

     Крик Белуна, больше на стон похожий, странно подействовал на Светозора. Он

вскинул голову и твердо произнес:

     - Сила моя -  при мне,  Белун.  Как порешил,  так и будет. А вот ты почему

правду говорить не желаешь, али Перун не велит? Если Синегорью грозит супостат,

скажи,  кто он?  Что я сделал противу Перуна,  противу Сварога,  Хорса, Ярилы?!

Кого прогневил? За что же эта напасть?..

     - Остынь,  князь,  нету времени,  нету сил.  Кабы знал я ответы,  давно бы

открыл их тебе.  -  Белун подошел к  окну,  забранному тонкой решеткой,  провел

пальцами по прозрачной слюде.  Повторил негромко:  -  Кабы знать,  кто за Тьмою

стоит,  проще бы задачка решалась...  Но я не бог,  я не ведаю всех путей. Брат

твой -  Климога -  третьего дня ушел из Мозыни,  оставив в  крепости всех пеших

своих  и  полусотню конных.  Сказывал людям,  что  в  Поскреб направляется,  но

соврал:

     Дозор его на Быстрице видели,  однако в  горы он не поднимался...  И  еще:

волкодлаки страшны, да упыри страшнее. Волкодлаков они направляют, а кто же тех

упырей подначивает? Не знаю, князь. Беда пришла в Синегорье, но это лишь начало

ее.  Хуже будет,  если не  сумеем сдержать нечестивую скверну,  если не встанет

герой на пути у нее.  Трудное дело,  долгое дело,  князь,  впереди!  Мужайся. И

прости  меня,  старого,  что  покидаю сейчас.  Синклит собрался,  ждет,  решать

будем...

     Померк свет в малой горнице, внезапно погасли свечи. Белун исчез. Светозор

обессиленно опустился на скамью, ладонями сдавил раскалывающиеся от боли виски.

Так  всегда было,  если  Белун-покровитель не  давал  ему  совета,  на  который

надеялся.  Вдруг со стуком что-то упало на столешницу, прокатилось и замерло, а

из отдаления голос Белуна донесся:

     - Перстень возьми от меня,  Светозор,  в нем свойства волшебные. В трудный

час пригодится... Князь голову поднял, сказал в пустоту:

     - Спасибо,  старик чародей.  За  речи сумбурные и  непочтительные прощения

прошу - не от сердца они, но от боли душевной. Чую беду, да не знаю откуда. Вот

и не сдержался, прости.

     Вряд  ли  Белун  мог  его  слышать.  Князь  не  столько ему,  сколько себе

говорил-объяснял.  Взял  перстень  с  голубым  самосветящимся аметистом,  хотел

надеть было,  но остановился,  заметив,  что в глубине драгоценного камня белый

туман  возник  -  странный,  беспокойный.  Лунный отблеск,  скользнув от  окна,

преломился на гранях,  отбросил узкий луч на пергамент с  посланием к брату.  В

этом луче лишь одно слово видимым стало, проступив кровавыми буквами: КЛИМОГА.

     Восемь всадников,  едва различимых в  ночном мраке,  подскакали к  воротам

Ладора.

     - Эй,  стражник,  открывай!  -  приказал  один  из  них.  Однако  стражник

предпочел послать  своего  напарника за  караульным десятником.  Хотя  властный

голос всадника и  показался ему знакомым,  он  решил не искушать судьбу:  пусть

десятник сам рассудит, кого пускать среди ночи за крепостную стену, а кого нет.

     Долго ждать не пришлось.  Десятник, держа в одной руке обнаженный меч, а в

другой ярко пылающий смоляной факел, поспешил к воротам. Сквозь прочную решетку

вгляделся в нежданных гостей и крикнул им:

     - Кто  такие?  Что вам нужно в  сей час в  Ладоре?!  В  ответ один из  них

спешился, подошел вплотную к воротам:

     - Не признал меня, Силыч?

     - Гурий? Вот уж не ждали... А дружина-то где? И кто рядом с тобою?

     - Много спрашиваешь, десятник" До утра препираться здесь будем?

     - Время опасное,  Гурий,  не ведено в крепость никого по ночам допускать,-

проговорил Силыч миролюбиво, но твердо. - Ступал бы до света к Безносу, на

     постоялый двор.

     - Белены обожрался,  десятник,  воеводу не  слушаешь?!  На  двор постоялый

брата княжеского отсылаешь?

     - И Климога здесь? - удивился десятник. - Верно ли слышу?

     Еще один всадник направил коня к воротам, сказал громко:

     _ Хватит канитель разводить! Глянь-ка сюда, поганец!

     Силыч факел приподнял,  всмотрелся.  Так и есть, Климога пожаловал! Делать

нечего,  надо  впускать...  Он  велел  затвор скинуть,  открыть ворота,  а  сам

заторопился к  дворцу княжескому -  челядь о заполночных гостях предупредить да

князю, коли не спит еще, доложить о Климоге.

     Не успел он полусотни шагов пройти,  как раздался вскрик за спиной.  Силыч

резко обернулся - то и спасло его от стрелы, пущенной в спину. Просвистела она,

на ладонь разминувшись с  десятником.  Второй не дожидаясь,  отбросил в сторону

факел,  пригнулся к земле,  чтоб стать для врага неприметней.  Успел разглядеть

только черные тени возле распахнутых ворот и отблеск ножей,  на большее времени

не было.

     - К оружию,  братья!  -  закричал Силыч и стремглав помчался ко дворцу,  о

себе не  заботясь.  Он  понимал,  что не ждавшие подвоха стражники у  ворот уже

врагом перебиты.  Только раз  кто-то  вскрикнуть успел,  от  подлой руки смерть

принимая.

     Хотя близко совсем до  дворца,  но всадникам ближе.  Почуял десятник,  что

сейчас вот  ударят его каленым железом промеж лопаток,  не  спасет и  кольчуга!

Отпрыгнул  с  дорожки,  юлой  развернулся -  и  успел-таки  рубануть  мечом  по

налетевшему скакуну,  вспорол ему  левый  бок.  Конь  рухнул с  седоком вместе,

однако другие были  уже  рядом.  Силыч сорвал с  себя плащ,  швырнул в  ближнюю

конскую морду, отчего мгновения важные выгадал. Снова бежать бросился.

     Боковым зрением новую  опасность заприметил,  на  бегу  скосил взгляд -  и

похолодело сердце. Себя не помня от ужаса, завопил:

     - Оборотни пришли, оборотни!..

     Не успел ничего больше Силыч. Страшный удар железной палицы смял его шлем,

словно перезревшее яблоко. Бездыханное тело упало возле самых ступеней, ведущих

к дворцовому входу.

     Воевода Гурий,  опьяненный первой кровью защитников крепости,  не слезая с

коня,  приказал  подоспевшим  подручным  взламывать  двери.  Трое  или  четверо

нападавших устремились вверх по ступеням,  но встречены были калеными стрелами,

выпущенными через узкое оконце над  входом.  Одному стрела промеж глаз угодила,

другого лишь по плечу царапнула.

     - Щитами прикройтесь,  дурни!  - рассердился Гурий. - С боков подступайте!

Рубите дверь, сучье отродье!

     Площадь перед дворцом быстро заполнялась вооруженными людьми,  из  которых

лишь  немногие были  облачены в  доспехи.  Большинство этого странного воинства

одето было в  звериные шкуры,  да  и  оружием не каждый владел.  Его,  кажется,

вполне заменяла им нечеловеческая злоба, вырывавшаяся наружу волчьим воем...

     Дверь,  хотя и  прочной была,  трещала под ударами мечей и боевых топоров.

Защитники княжеского дворца понимали,  что обречены,  поэтому в последних своих

мольбах, обращенных к Перуну, не жизни просили, но смерти достойной.

     Гурий не  стал дожидаться,  когда главные двери снесут,  направил половину

своих разбойников перекрыть все крепостные входы-выходы,  а  те  ворота,  через

которые его дикому войску обманом пройти удалось,  приказал вновь замкнуть,  на

башню надвратную лучников выставить.

     Услышав эти распоряжения, к воеводе подскакал Климога, прежде укрывавшийся

в стороне:

     -Не  рано ли  ворота закрывать.  Гурий?  Наши люди не  все еще в  крепость

вошли.

     -Некогда разбираться.  Нашумели мы  из-за  упрямого Силыча,  теперь  время

дорого. Вот-вот ночная стража из города набежит, а сколько их там, мы не знаем.

Оборотни твои да беренды,  что у ворот замешкались, пусть их и встретят. Сейчас

нам важнее до Светозора добраться, крепостью завладеть до рассвета. Поутру, сам

знаешь, иные дела пойдут... Не до разговоров теперь.

     - Ладно, ступай.

     В ночном мраке не разглядел воевода,  как гневно сжал губы Климога. А если

бы и разглядел,  не придал бы особого значения. Одной веревочкой они повязаны с

того  дня  на  морском берегу,  как  сговорились власть  в  Синегорье под  себя

забрать.  Одному без  другого не  обойтись.  Так что,  новый князь,  гневись не

гневись, а к дерзким речам воеводы-сообщника привыкать придется.

     С  первым  криком  караульного десятника Светозор осознал,  что  ошибся  в

сроках: ждал врага через неделю-другую, а он уже здесь, у крепостных ворот. Но,

выглянув из  окна,  князь  еще  более поразился.  Как  получилось,  что  ворота

распахнуты?   В  темноте  не  многое  рассмотришь,  однако  понятно  -  подлецы

беспрепятственно и большим числом ворвались в крепость, сейчас будут во дворце!

     Распахнулась дверь горницы, вбежал Вирька, молодой княжеский оруженосец:

     - Спасайся, князь! Измена в крепости! Не удержимся...

     - А коли здесь не устоим,  то где стоять еще? - хмуро вопросил Светозор. И

сам же ответил: - Крепость мой прадед возводил, дворец дед строил, здесь

     сязду я глаза закрыл. Значит, и мне здесь быть пока жив.

     Вирька  ничего  не  сказал.  Молча  подал  князю  под-кольчужную рубаху из

толстой кожи,  достал  из  сундука наручи,  латные рукавицы и  шлем.  Облачаясь

быстро и ловко, князь спросил:

     - Сколько людей во дворце?

     - Мужиков с дюжину наберется.  Бабы из челяди,  княжич с княжной. А тех-то

не меньше сотни!

     - У страха глаза велики...  Спящими нас не порезали, и то ладно. Из города

стражники набегут скоро,  подсобят.  Ступай собери баб в нижней зале,  княжну с

княжичем приведи туда же. Не медли!

     Над сундуком с латами висело княжеское оружие:

     крепкий лук  и  колчан со  стрелами,  булава железная,  ножи  метательные,

кинжалы, а в самом центре -- меч Светозора, многими победами славный, друзьям и

врагам известный. Сам ковал его князь, когда юн еще был, в тайной кузне у Белой

горы. Туда отец привел, он же и слова заговорные бормотал, пока Светозор железо

в пламени горна раскалял, в льняном масле томил, а затем снова в огне, а там уж

и  в  ледяной проточной воде.  И  следил отец,  чтобы всякому ходу  железа свой

заговор был.  Один -на пламя,  другой -  на масло, третий - на воду. Произносил

слова заветные то быстро,  то медленно,  а  Светозор под их ритм подстраивался,

едва  поспевая порой разворачиваться от  наковальни к  жаркому горну или  ручью

ледяному.  Ох и дивный же меч получился! Броню вражескую как орехи колол, чужие

мечи разрубал,  а на нем самом ни зазубринки.  По руке Светозора, по силе его и

по  разуму меч  удался.  Неужто теперь на  последнюю битву  князь из  ножен его

вынимает?

     Опоясавшись ремнем с метательными ножами,  взял в правую руку меч, в левую

- малый щит для ближнего боя и поспешил из горницы.  В последний миг его взгляд

упал на перстень Белуна.  Тот светился, будто напоминал о себе. Не думая, что в

бою от такого подарка будет помощь, князь все-таки прихватил и его. А снизу уже

доносились глухие удары  -  враг  дворцовые двери ломал,  рвался докончить свое

подлое дело.

     В нижней зале,  едва освещаемой дрожащим пламенем двух-трех свечей (больше

зажигать не  стали,  опасаясь привлечь внимание вражеских лучников),  собрались

женщины со всего дворца.  Разбуженные криками и  лязгом оружия,  они еще толком

ничего не понимали.  Полуодетые,  испуганные,  но все же надеющиеся на крепость

дворцовых  дверей  и   запоров,   женщины-простолюдинки  сгрудились  в   центре

просторной залы, словно десяток ранних опят посреди лесного лужка. Рядом с ними

стояла княжна Любава,  одетая по-мужски:  в  грубые кожаные штаны для  верховой

езды,  в  беличий опашень,  подпоясанный наскоро льняным кушаком,  но  босая  и

простоволосая. Княжич Владий, которого она за руку держала, обуться успел, даже

маленький свой ножик,  только для забавы и  годный,  с собой прихватил.  Сейчас

глаза его  сверкали сердито,  азартно,  по-княжески,  но  вздрагивающие ресницы

выдавали детский испуг.

     - Марфа,  ключница!  -  крикнул Светозор,  войдя в залу. - Отпирай подвал,

всех баб туда веди!  -  И добавил негромко:  -  Может, заступится Мокошь, так и

отсидитесь, покуда помощь не подоспеет...

     Встрепенулись женщины,  словно  и  впрямь  богиня  Мокошь уже  посулила им

спасение.   Марфа  загремела  связкой  ключей,  отыскивая  нужный.  Все  к  ней

оборотились, торопят, суетятся. Любава с Владием, на других не глядя, подбежали

к отцу. Обнял их Светозор, Любаве сказал:

     - Врагов много,  помощь далече. Если спасетесь, идите в Ильмер, к Дометаю,

просите заступничества.

     - Что происходит, отец? Откуда беда, почему?

     - Измена средь нас,  Любавушка.  А почему - сам не знаю. Видать, проглядел

тварь какую-то... Возьми вот кинжал, чай, пользоваться умеешь. Брата береги, он

- будущий князь Синегорья.

     Сыну протянул Светозор подарок Белуна - аметистовый перстень:

     - Его получил я от чародея. Не знаю тайных свойств сего перстня, верю, что

ты их узнаешь. Пора, уходите.

     Он  быстро поцеловал детей и,  легонечко оттолкнув от  себя,  скорым шагом

вышел из залы.

     Прорубив главные  двери,  нападающие достигли лишь  малого  -  ворвались в

сенную клеть,  из которой два хода:  в караульную горницу и в княжеские палаты.

Караульня,  ясное дело,  уже пуста была,  а в палаты дверь покрепче первой. Она

медными листами обита, топором ее не возьмешь.

     Помянул воевода Гурий  недобрым словом  дворцовых строителей,  да  и  себя

заодно -  за недомыслие. Рассчитывал на легкое и тихое проникновение во дворец,

поэтому ни стенобитных быков,  ни лестниц не подготовил.  Окна высоко, от земли

на  два роста с  лишком.  Черный выход из дворца тоже крепок.  Остановились его

вояки, ждут приказа.

     - Чего уставились?! - разъярился Гурий. - Рубите! Разглядев в толпе своего

латника, приказал:

     - Возьми помощников,  кого  хочешь возьми,  но  чтобы сейчас же  под  окна

лестницы были! Вяжите оглобли, слеги - все, что найдется.

     Вновь подскочил Климога:

     - В чем задержка. Переплут тебя сцапай! Рассвет уже скоро!..

     - А  то  я  слепой!  -  огрызнулся воевода.  -  Из волкодлаков твоих вояки

никудышные,  в  том и задержка.  Зачем мою сотню в лесу оставили?  Любой из них

пятерых оборотней за  пояс заткнет,  не  поморщится.  Их это дело -  на приступ

идти, а не волчье.

     - Дурак ты. Гурий! Разве дружинники, даже из сотни твоей, против Светозора

мечи  поднимут?  Здесь-то  сколько их,  не  больше  двух  дюжин,  тебе  да  мне

преданых?!  Остальным я головы задурил,  о безумье княжеском поведав. А выйди к

ним Светозор, слово кликни -в кого мечи повернутся?

     Понимал воевода,  что Климога прав, но был зол на неудачу. Хорошо еще, что

волкодлаки,  не успевшие войти в крепостные ворота, княжескую стражу остановили

- кого в клочки порвали, кого схорониться заставили. Теперь охотники поживиться

человечьим мясом  по  домишкам рыщут.  Упаси Белее видеть такое!  К  утру  лишь

уймутся, в чащобу сбегут.

     Подбежал к воеводе латник, доложил, что приказ исполнен - готовы лестницы.

Встрепенулся Гурий:

     - Ну вот, малехо осталось!

     Затрещали  оконные  решетки,   дикими  воплями  огласилась  площадь  перед

дворцом, полезла нечисть в самое сердце Ладора.

     Стражники готовились к  такому повороту событий,  они встретили нападающих

стрелами и копьями.  Но слишком мало было защитников дворца, не смогли все окна

отстоять.  Через них воины Гурия проникли в  людскую и  в горницу,  рванулись в

залу. В проходе и встретил их Светозор.

     Первому голову снес,  другому брюхо вспорол,  удар  третьего отбил щитом и

вонзил ему меч в грудь -  сразу просторнее стало. Из гридницы новые показались,

непуганые. В них князь метнул два ножа - два трупа рухнули на пол.

     Столь  серьезный урон  не  остановил нападавших.  С  удвоенной,  утроенной

яростью ломились они во дворец.  Там, где стоял князь, прорваться не удавалось,

однако у  одного окна  залы добились успеха.  Копье обломилось у  стражника,  а

выхватить меч из  ножен замешкался -  и  сразу с  окна на  него один за  другим

прыгнули двое, клубок тел на полу закрутился. Пока спрыгнувших кончали, из окна

другие уж повалили.  И самым жутким было то, что иные из них, о пол ударившись,

обращались вдруг в грязно-серых матерых волчар.

     Зверь  увертливей человека  и  безрассудней в  бою,  а  волкодлак еще  тем

опасней,  что ранить его мало,  обязательно добить нужно.  Он  и  без руки-лапы

клыками человека рвет, с переломанным хребтом ползет к намеченной жертве.

     Появление волкодлаков разрушило дружинную защиту, началась общая свалка, в

которой ни копье,  ни стрелы не в помощь.  А когда через главные двери -  то ли

снаружи их  проломили-таки,  то  ли изнутри кто засовы успел посбивать -  враги

ворвались в залу, стало ясно, что кончилась битва, начинается бойня.

     Светозор отступил к  широкой лестнице,  ведущей во второй ярус дворца.  По

левую руку от  него встал окровавленный Вирька,  по правую -  стражник Агей,  в

плече которого застряла стрела с черным опереньем.  Три синегорских меча разили

врагов,  как три молнии. Росла груда изрубленных тел у нижних ступенек. Но силы

были неравны. Еще одна стрела, пущенная меткой рукой от входа в залу, вонзилась

в  глаз Агея,  и  тот  упал замертво.  С  каждым взмахом меча слабел оруженосец

Вирька. Отбросив щит, Светозор поддерживал его освободившейся левой рукой. Они,

отбиваясь,  поднимались по лестнице в надежде,  что удастся наверху, за дверями

укрывшись,  получить хоть малую передышку.  И  вновь стрела с  черным опереньем

рассекла воздух -  пронзила незащищенное латами горло  юного Вирьки.  Ноги  его

подкосились, меч выпал из руки. Хотел что-то сказать князю своему Вирька, да не

смог уже, только пена кровавая на губах выступила...

     Взревел князь от горя и ярости,  поднял Вирькин меч левой рукой и,  лишь о

мщении помышляя,  рванулся навстречу врагу.  Ибо вспомнил он, глянув на стрелу,

убившую оруженосца,  кто  единственный лишь такие стрелы имел -  древко крашено

золотисто-желтой охрой,  а оперенье из воронова крыла.  Вспомнил,  кто с юности

глаз имел острый и  очень гордился своей меткостью в  стрельбе из лука.  Сейчас

он, подлейший изменник, во мраке у дворцового входа скрывается, со

     страхом глядит из-за  спин наемной нечисти на  последний бой  Светозора...

Завращались, засверкали мечи в руках князя, как лопасти водяной мельницы. Но не

вода с них летела брызгами, а кровь вражья.

     Столь бесстрашен и силен был его напор, что нападавшие отшатнулись. Кто не

успел,  тот  порублен был.  Прошел-пробился Светозор почти через всю залу,  уже

замаячило впереди бледное как  полотно лицо  предателя.  Тут  бросились ему  на

спину волкодлаки,  клыками в латы вцепились.  Двоих стряхнул с себя, еще вперед

шагнул,  а  на  нем уже с  полдюжины волчар-оборотней повисло.  Лицо подлое,  в

дверном проеме мелькнув,  за косяк спряталось,  а из ночной темноты, ощерившись

железными пиками, ворвались в залу новые разбойники.

     Сумел князь одну пику отбить, хоть и висели на руках его матерые волки, да

оставшиеся другие  в  грудь  ударили,  пробивая кольчугу.  Последним усилием он

назад отшатнулся,  не  давая себя на пиках поднять,  спиной с  размаху в  стену

уперся, услышал, как хрустнули кости прицепившихся к нему сзади оборотней.

     Вздохнуть не мог, подгибались колени, глаза застилал кровавый туман. Левая

рука была перебита, но правая по-прежнему меч держала. Поднял он меч над собой,

едва силы для этого замаха собрав,  и  тут же шесть острых пик пронзили его,  к

стене пригвоздив. Четыре пики - в богатырскую грудь, а две - в правое плечо и в

запястье.  Видать,  всего  пуще  враги  боялись княжеской десницы,  дивный  меч

сжимающей.

     Лишь  после  того  как  Светозор был  распят на  стене и  признан мертвым,

Климога осмелился войти  в  залу.  Перешагивая через  трупы своих и  чужих,  он

приблизился к Светозору.  Голова Синегорского князя на грудь упала - не увидать

лица.  Климоге очень хотелось в лицо убитого брата взглянуть, может быть, чтобы

понять,  о чем тот перед смертью думал.  Одну пику выдернув, Древки других чуть

отклонив,  почти вплотную подошел он к князю, сорвал шлем с его головы и, грубо

ухватив за волосы, приподнял окровавленную голову Светозора.

     - Страшная смерть,  брат, не правда ли? - скривил он губы в усмешке. - Ты,

наверно, не такой ждал. Но выбираю я, а не ты. Отныне и навсегда.

     Вдруг с ужасом увидел Климога, что дрогнули веки Светозора и, смертный сон

одолевая,  открылись глаза,-Скорее понял,  чем  расслышал слова,  произнесенные

мертвеющими устами:

     - Будь ты проклят, братоубийца- Жди отмщения моего...

     Потрясенный Климога отпрянул,  а  затем,  обеими   руками схватив железную

пику, со всей возможной силой вогнал ее прямо в сердце богатыря.

     Утерев холодный пот, выступивший на лбу, приказал:

     - Заберите его меч и принесите мне.  Я буду наверху,  в княжеской горнице.

Убивайте всю челядь,  которую встретите во дворце.  Отпрысков Светозора найти и

туда же, в горницу, доставить немедля!

     Сопровождаемый Гурием,  он  решительно зашагал по лестничным ступеням.  До

рассвета оставалось совсем немного времени. Нужно спешить, дабы выполнить планы

сегодняшней ночи до конца.

     Дворцовый подвал,  в  котором  прятались женщины,  был  весьма  обширен  и

напоминал о древних годах, когда о постройке дворца на Ладорском холме еще и не

помышляли.  Давний предок Светозора не  вверх  возносил защиту от  недругов,  а

вниз,  отрывая землянки, соединяя их между собой открытыми и тайными проходами,

устраивая  опасные  ямы-ловушки,  известные  лишь  жителям  Земляной  крепости.

Потомки  древнего владыки  Синегорья не  захотели жить  в  тесноте и  полумраке

землянок и  поставили новую крепость -  высокую,  каменную -  на месте прежней.

Старые жилища где засыпали,  где,  укрепив бревнами и камнями, приспособили для

хозяйственных нужд.  Но о том,  чтобы сделать из них надежные убежища от врага,

конечно, уже не заботились.

     Шум битвы не проникал в подземелья дворца.  Разбоедясь по каменным клетям,

в которых преимущественно хранились продовольственные запасы,  женщины пытались

отыскать себе тайники,  а  не  отыщутся -  так соорудить наскоро.  Старались не

думать о  том,  что будет,  если помощь не подоспеет.  Такого закутка,  где все

десять женщин и  княжна с  княжичем могли бы укрыться,  здесь не было,  поэтому

каждая полагалась только на  себя:  кто  за  бочками с  солью прятался,  кто  в

дубленые шкуры  зарывался,  кто,  свободную клеть  заняв,  спешно чем  придется

подпирал изнутри хлипкую дверцу.

     Хотели   они   перво-наперво  детей   княжеских  укрыть   понадежнее,   но

воспротивилась Марфа-ключница:

     - Из вас кого найдут,  про Любавушку с Владием сразу пытать будут.  А если

не знаете,  где они хоронятся, то и сказать не сможете. Потому, бабы, прячьтесь

где сами сумеете, ни на кого не смотрите. О княжне с княжичем я позабочусь.

     Никто со  старухой спорить не стал.  Повела она княжеских детей в  дальние

клети, однако вскоре остановилась, свечу Любаве отдала и сказала:

     - Дальше без меня идите, чтоб и я вашего места не знала. Перун и Мокошь да

не оставят вас,  любые мои!.. Не поминайте лихом старую Марфу, коли не свидимся

больше.

     Сестра с  братом,  хоть и  страшно им  было одним оставаться,  послушались

ключницу.   Любава,  крепко  держа  брата  за  руку,  в  другой  свечу  сжимая,

направилась узким проходом в самый конец подземелья.  Здесь,  похоже, давно уже

никто не бывал. Кое-где с низкого свода гроздьями свисала паутина, земляной пол

холодил  босые  ноги,  затхлым воздухом трудно  дышалось...  Заприметив дощатую

дверь, Любава толкнула ее плечом. За дверью совсем крохотная клеть оказалась, в

такой и не спрячешься. Собралась княжна дальше идти, но Владий остановил:

     - Смотри,  Любавушка,  как перстень засветился!  И в самом деле -  голубой

аметист на раскрытой ладони Владия сверкал, словно в солнечный луч попал.

     Любава свечу прикрыла,  чтобы проверить,  не  от нее ли?  Нет,  сам камень

светился, изнутри горел.

     - Отец сказал, что он чародейский. Может, подсказать нам укрытие хочет?

     - Давай-ка проверим.

     Они вышли из клети -  и аметист потух. Знать, правильно решили: перстень в

клеть  зовет.  Не  раздумывая более,  вернулись,  дверь  за  собою закрыли,  да

подпереть ее нечем.  Что ж,  если враг найдет их здесь,  то никакие подпоры все

равно не спасут.

     - Что это? Слышишь?! - насторожился Владий.

     -- Слышу...

     - Волки подвывают, да? Откуда они здесь?

     - То не волки,  братец, волкодлаки. Нашли-таки наше убежище, окаянные. Что

ж теперь будет...

     А было жутко и кроваво. Оборотни, чуя приближающийся рассвет, зверствовали

безумно,  торопясь насытиться сладкой человеческой плотью.  Острый  волчий  нюх

безошибочно  выводил  их  к  бабьим  тайникам.  В  один-два  рывка  выволакивал

волкодлак свою жертву из  укрытия клыками драл ей горло.  Тут поспевали другие,

на кусет раздирали,  заглатывая без разбору мясо,  кости,  клочки одежды. Бабьи

вопли и  волчьи рыки  все  яснее слышны становились в  закутке,  где  прятались

Любава и Владей.

     Опустившись на земляной пол,  княжна прижала к  себе братца и  молча ждала

страшной смерти.

     - Как  дальше поступим,  князь?  -  спросил воевода Гурий,  входя вслед за

Климогой в малую горницу.-  Дворец и крепость в наших руках. Как ты и хотел, до

зари управились. А утром что ждет нас?

     Климога уже  вполне  оправился после  напугавшей его  до  дрожи  встречи с

мертвым Светозором.  По-хозяйски пройдясь по горнице, окинув довольным взглядом

большую карту Синегорья, он усмехнулся и ответил:

     - До  утра еще время есть.  Гурий.  Тебе того времени в  самый раз хватит,

чтобы  в  засадную сотню гонца  послать.  Пусть на  словах передаст дружине:  в

городе зверствуют волкодлаки,  князь Климога,  спасая брата,  вступил с  ними в

неравный бой,  битва идет уже во дворце, погибли многие. Пусть замыкают город в

кольцо,  пусть нещадно бьют оборотней и берендов, которые тех оборотней в Ладор

привели!

     _ Значит,  князь,  берендов тоже на убой отдаешь? - удивился Гурий.- Ты им

другое обещал... Впрочем, воля твоя.

     Воевода вызвал гонца,  повторил ему слова Климоги, приказал спешить. Затем

вновь у князя спросил:

     - В  крепости люди видеть могли,  что не  одни волкодлаки дворец приступом

брали. Как объяснишься, когда разговоры об этом пойдут? Как ответишь на вопрос,

почему столь вовремя здесь оказался?

     - А  вот,  воевода,  прочти!  -  Климога протянул ему  пергамент со  стола

Светозора.-  Мы здесь,  ибо сам Светозор,  беду чуя,  о  подмоге моей попросил.

Кстати приказ сей,  сам видишь!  День не проставлен,  зато печать на месте. Кто

сомневаться будет в  том,  что  по  сему приказу я  в  Ладор поспешил?  Удружил

братец!

     Климога расхохотался,  но  затем  резко  оборвал смех,  ударил  кулаком по

столу.

     - Ежели кто  слово против скажет,  пусть на  себя  пеняет -  язык вырву!  В

Ладоре слухачей моих немало, донесут о смутьянах в момент. Скажи лучше, сколько

 твоих латников, дворец бравших, живыми остались?

     - Полтора десятка, князь. Люди проверенные. Знали, на что идут.

     - Тогда для  них  еще  одно дело.  Шепни им,  чтобы тех берендов,  которых

увидят в крепости,  прикончили  тайком. Живой дикарь под пытками все расскажет,

что  видел, что делал. Ни к чему это нам, верно? А еще им скажи, что каждый

награду получит, никого не забуду.

     - У тебя все продумано,  князь.  - Воевода почтительно склонил голову.- Но

последний вопрос дозволь.  Когда  с  берегов Аракоса вернется Фотий  с  большой

дружиной, поверит ли он твоим объяснениям?

     Глаза Климоги злобно сверкнули. Всем известна была ненависть его к воеводе

Фотию, любимцу Светозора.

     - Не боись.  Гурий,  раздора не будет. Вместо Фотия тебя воеводой над всей

дружиной поставлю,  как  уговаривались.  А  для  того  чтобы первый порыв этого

поганого Фотия сдержать, не дозволить ему, верными сотниками прикрываясь, народ

мутить  и  власти моей  перечить,  я  нынче  же  направлю к  борейцам надежного

человека  с  посланием.  Помнишь,  встречался  я  близ  Мозыни  с  чернобородым

разбойником?  То  предводитель был  сильного  борейского  племени,  готовый  за

хорошую плату отрядить тысячу крепких воинов мне на службу. Понял теперь?

     - Хочешь наемников звать в Синегорье,  чтобы порядок в народе держали?  На

своих не слишком надеешься, князь?

     - Свои тогда надежны будут,  когда Фотий сгинет и  сотников его ты  своими

заменишь. Не одного месяца дело. А там посмотрим...

     Их разговор был прерван появлением двух латников. Один доложил:

     - Мы нашли женщин в дворцовом подвале,  князь.  Две из них признались, что

дети Светозора находились там же. Обыскали все подземелье, но их нет нигде...

     - Ты хочешь сказать, что эти щенки исчезли?! Латник предпочел промолчать.

     - Перерыть весь подвал,  весь дворец снизу доверху!  Найти их во что бы то

ни стало!.. А где меч Светозора? Я велел принести его!

     Второй  латник  выступил вперед  и  положил на  стол  перед  Климогой меч,

обернутый холстиной.  Латнику было  явно не  по  себе,  он  боялся взглянуть на

Климогу. Подозревая неладное, Климога развернул тряпку и обомлел: отрубленная в

запястье десница богатыря по-прежнему крепко сжимала рукоять меча Светозора!

     2. Брат и сестра

     Любава проснулась первой и не сразу сообразила, где находится. Над головой

нависал низкий каменный свод,  сама она лежала на  потертой медвежьей шкуре,  а

рядышком,  по-детски  свернувшись калачиком,  мирно  посапывал брат.  Солнечный

свет,  проникавший в пещеру, выхватывал из полумрака большого деревянного идола

- Перуна. Свет? Пещера?.. И тут она вспомнила обо всем, что случилось ночью.

     Их  спасение было чудом.  Когда волкодлаки,  унюхав новые жертвы,  рыскали

возле их ненадежного убежища,  а она молила лишь о том,  чтобы смерть оказалась

мгновенной,  вновь  загорелся вдруг  чародейский перстень  на  раскрытой ладони

Владия.  Из аметиста вырвался яркий голубой луч,  скользнул по стене и начертил

на ней круг.  Сразу поверив в подсказку,  Любава отцовским кинжалом испробовала

прочность стены в этом круге и с удивлением обнаружила,  что здесь вместо камня

- железо.  Точнее,  железная  дверца,  искусно  подделанная под  окружающую  ее

каменную кладку!

     Навалившись всем телом на дверцу,  она вместе с  братом сумела открыть ее.

За дверцей начинался тайный подземный ход,  вполне достаточный для того,  чтобы

полусогнувшись продвигаться в  нем  друг  за  другом.  Не  теряя  времени,  они

выбрались из  клети  и  вновь  плотно закрыли за  собой железную дверцу,  очень

надеясь, что волкодлаки не отличат ее от других камней.

     Свеча погасла,  но путь им освещал аметистовый перстень.  Иногда подземный

ход  раздваивался,   однако  всякий  раз  вспыхивал  тонкий  лучик  и  указывал

дальнейшее направление.  Они шли очень долго,  а конца пути все не было. Любаве

почему-то казалось,  что ход ведет под уклон. Владий же утверждал, что они идут

по кругу,  поскольку на большинстве развилок луч направлял их вправо. Возможно,

оба были правы:  тайный подземный ход мог, опоясывая крепость и Ладорский холм,

плавно спускаться по склону.

     Когда силы были уже на исходе и  казалось,  что их согбенные спины никогда

больше не разогнутся,  впереди наконец забрезжил свет.  Не зная, где им суждено

выбраться из  подземного лабиринта,  они  выглянули наружу  с  большой опаской,

готовые  тут  же  броситься  назад.  Но,  оглядев  окрестности,  с  облегчением

вздохнули.

     Чародейский перстень привел их к знакомому месту - на берег реки Звонки, в

нескольких шагах от  Перуновой пещеры.  Хотя не  один раз  бывали здесь,  возле

священного капища,  где  отец еще третьего дня Перуну в  жертву ягненка принес,

никогда не замечали они узкого лаза, скрытого кустами боярышника. Наверно, даже

старейшины ничего o6 этом не знали...

     Рассвет занимался над Звонкой,  серый и  неприглядный.  По-прежнему низкие

облака скрывали небо,  речные воды  бежали невесело.  Впрочем,  холодный речной

туман,  пусть и продирал до костей,  был сейчас очень кстати. Скрываясь за ним,

Любава и Владий по песчаному берегу быстро добежали до пещеры. И только войдя в

нее дух перевели, поблагодарили Перуна за свое спасение.

     Медвежья шкура лежала за идолом.  Для чего она здесь,  Любава не знала, но

еще раз добрым словом княжеского бога помянула и  взяла эту шкуру себе и  брату

на подстилку.  Забившись в глубь пещеры, они прижались друг к другу и мгновенно

уснули.

        Владий тревожно заворочался на неудобном ложе, вытянулся во весь рост и

открыл глаза.  Увидев склоненное над ним лицо сестры,  он  улыбнулся.  Но почти

сразу посерьезнел, брови нахмурил, приподнялся, опершись на локоть.

     - Не  тревожься,  братец,-  успокоила его  Любава.  -  Никого  здесь  нет,

опасность нам не грозит.

     Княжич потер лицо  ладонями,  прогоняя остатки сна.  Вздохнул тяжело,  как

взрослый, осознающий непростое положение, в котором они оказались.

     - Кажется, полдень скоро? - спросил он.

     - Да нет,  полдень мы проспали.  Солнышко, видишь, к Перуну приближается,-

пояснила княжна.- Облака Стрибог разогнал. Может, то и для нас примета добрая.

     Дальше разговор у  них  не  пошел.  Оба  молча вспоминали события минувшей

ночи,  с  болью в  сердце думая о  еще неведомой им  судьбе отца.  Владий вдруг

встрепенулся:

     - А перстень-то где?!

     - Здесь он,  здесь.  Ты его во сне обронил, я подняла. Она протянула брату

чародейский перстень, посмотрела, как Владий его на палец примеряет, покачала

     головой:

     - Нет, так не пойдет. Великоват он тебе. Давай по-другому сделаем.

     Любава  сняла  с  мальчишеской шеи  крепкий  шнурок  с  амулетом -  медной

медалькой,  на одной стороне которой изображен был Перунов лик,  а  на другой -

родовой знак княжеский: меч и две стрелы перекрещенные. Зубами развязала узелок

и присоединила перстень к амулету.

     - Вот,  братец, теперь охранять тебя будут силы небесные и силы волшебные,

в одно связанные...

     Владий прервал ее,  быстро приложив палец к губам. Любава прислушалась. Не

сразу,  но и она уловила плеск весла на реке.  Кто-то мимо плывет или к берегу?

Зашуршала прибрежная осока,  значит,  сюда  гость  пожаловал.  Брат  с  сестрой

затаили дыхание.

     Человек,  подошедший к  пещере,  им не был виден.  Только тень его у входа

скользнула - тень врага или друга? Через некоторое время они услышали негромкое

бормотание,  в котором ни единого слова разобрать не могли.  Затем новые звуки:

будто бы птица в  силках затрепыхалась и  -  удар железа о  камень.  Тут Любаве

понятно  стало,  что  кто-то  жертву  принес  Перуну.  Значит,  не  враг  детям

княжеским.

     Шепнув брату,  чтобы сидел тихо, она поднялась и осторожно выглянула из-за

камня.  Невольно вздох облегчения вырвался из ее груди - в седовласом человеке,

что  колени преклонил перед жертвенником,  Любава узнала старейшину Прокла.  На

требище  возложена была  белая  курица  с  отсеченной головой,  кровь  заливала

камень.  Старик, бормоча тайные слова, готовился разжечь огонь, дабы жертвенная

птица, очистившись в пламени, с дымом священным вознеслась к Перуну.

     Едва Любава сделала шаг,  старик тут же испуганно выпрямился, подслеповато

глянул в пещеру и изумленно застыл.

     - Прости меня,  Прокл,  что нарушила твою мольбу к богу,- поспешно сказала

Любава.- Да мочи нет более прятаться здесь, ничего не ведая.

     - Ты  ли  это,  княжна?  Не  врут  ли  глаза мои  слабые?  Прокл,  сбросив

оцепенение,  подошел к Любаве, для пущей верности коснулся ее своими узловатыми

пальцами и радостно воскликнул:

     - Славься Перун,  моления мои  услыхавший' Жива  княжна Любавушка,  жива и

невредима!

     И сразу взволнованно спросил, боясь страшное услышать:

     - А княжич в здраве ли?

     - здраве и княжич,- ответил старику Владий,  выходя к свету.

     - Трижды славься Перун,  хранитель наш и заступник! Не чаял уж я свидеться

с вами,  любые мои на светлой земле. Княжеский бог не покинул детей Светозора в

страшную ночь,  уберег от расправы. Знать, судьба Синегорья не прервалась еще и

угодно богам дать надежду на возвращение Правды и Совести...

     - Не томи,  старейшина,- остановила его Любава - Расскажи, что знаешь, ибо

мы тебя первого встретили после того, как спаслись от оборотней.

     - Расскажу, княжна, хоть и горестно сказывать. Только надобно сойти отсюда

в неприметное место.

     - Пойдемте в пещеру, - сказал Владий. - Там нас никто не увидит.

     Усевшись на  медвежьей шкуре,  Любава  и  Владий  вопрошающе посмотрели на

Прокла.  Тот все медлил,  не  решаясь начать,  тяжко вздыхал и  теребил бороду.

Наконец заговорил.

     О кровавой бойне в княжеском дворце Прокл почти ничего не знал. Только то,

что объявил старейшинам воевода Гурий:  ворвались,  мол, волкодлаки-оборотни во

дворец,  растерзали всех,  кого встретили. С нечистью вместе лютовали беренды -

дикие лесные люди, незнамо как пробравшиеся к Ладору.

     По  всему стольному граду враг  зверствовал,  пока  -  на  заре уже  -  не

подоспела малая дружина.  Сказывал Гурий, что вызвал ее Светозор, отписав брату

Климоге  о   тревогах  своих.   Не   поспели  немного...   Странным  показалось

старейшинам,  что ничего о  послании своем брату не  говорил князь на последнем

Совете,  а  на  то  лишь сетовал,  что у  Фотия нельзя подмоги просить -  тот с

айгурами бьется,  каждый воин на  счету.  И  другое не  вязалось еще со словами

Гурия:  почему конная сотня,  торопясь на защиту Ладора, ночь в лесу простояла?

О том старейшины узнали не от воеводы -от дружинников.

     Когда напрямую спросили у Гурия, он юлить начал да прикрикнул на стариков,

мол,  не их это дело -  учить воеводу с ворогом биться.  Ушел и дверью хлопнул.

Сдержав обиду,  направились старейшины к самому Климоге, но дальше порога их не

пустили.  А  вскоре глашатай на  площадь явился,  от  имени нового Синегорского

князя  провозгласил:  Климога,  брат  Светозора,  объявляет себя  самовластным

владыкою княжества: повелевает Ладорский Совет  распустить,  ибо  оный  супротив

Светозора шел завсегда и  мысли  дурные князю нашептывал;  в  остальном же

никаких перемен в жизни славных синегорцев не  последует.  А  под  конец было

сказано,  что  тела княжича и  княжны покуда не найдены.  Скорее всего,

растерзали их волкодлаки в клочки.  В  подтверждение на  лобное место  были

выставлены сафьяновые сапожки княжны  Любавы,  обагренные кровью...  Мол,

только их  и  сыскали в  дворцовом подвале.

     - Подлец небывалый!  -  воскликнула Любава,  стукнув кулачком по  колену.-

Ведь я  и  обуться не успела!  Климога сам сапожки подбросил в  подвал и кровью

чужой их окрасил!

     - Вот и мы так решили,  княжна,-  кивнул Прокл.  - Объясненье Климоги шито

белыми  нитками.   Да  куда  денешься?   Простому  люду  того  достаточно,  что

волкодлаков побили да  берендам землю не  отдали.  Климога для смердов законный

князь, ибо Светозору братом приходится и на уделы их не зарится. А что Правда и

Совесть  Синегорская,  серебром  чёртанная и  кровью  скрепленная,  порушена  в

одночасье,  то им разбирать недосуг... Огласил новый князь, что на помощь зовет

он  из-за  Венедского моря борейскую наемную дружину,  так  смердам-землепашцам

того и  достаточно -  пришлецы защитят их  поля и  семьи от нечестивых набегов,

коли  дружина Фотия  не  смогла...  Что  здесь ответишь?  Какой оброк пойдет на

оплату борейцев то не сказано.  Будет ли новый Совет из старейшин избран - тоже

умолчено.

     - Погиб наш отец или нет?!  -  вдруг закричал Владий,  -  Что ты  медлишь,

старик?!

     Любава обхватила брата,  голову его  к  своей груди прижала.  Прокл закрыл

лицо ладонями, так - сквозь ладони - и вымолвил:

     - Нету в  живых Светозора...  Сам  видел тело его  растерзанное...  Прости

меня,  княжич,  за горькую весть. Нет, не княжич ты нынче - князь Синегорья! По

нашей Правде и Совести если судить, то властен лишь ты в нашей вотчине.

     - Мал  он  еще и  слаб,-  тихо ответила Любава.-  Сам знаешь,  Прокл,  что

Климога не отступится, раз уж пошел на измену, а Владия сгубит. Не сегодня, так

завтра.

     На это старейшина ничего не ответил.  Владий встал с  колен,  с  медвежьей

шкуры шагнул на свет -  к  идолу древнему.  Правой ладонью коснулся лба Перуна,

левую -себе на грудь положил. Сказал громко и явственно:

     - Пока сердце бьется,  пока разум жив, единому Перуну подвластный, клянусь

отмщенье воздать  извергу,  погубившему отца!  Клянусь  вернуть  вотчине  своей

Правду и  Совесть!  Клянусь править страной своей лишь во благо ея,  как отец -

Светозор - поучал, не иначе. Клянусь!

     Прокл и  Любава замерли,  услышав эти слова.  Будто не  мальчик семилетний

говорил,  а  зрелый мужчина.  Ярым  огнем сверкали голубые глаза Владия,  русые

волосы словно вдруг серебром обметались. Ударил светло-лазоревый луч из перстня

на груди княжича в сердце идола.  Среди чистого неба гром прогремел. Старейшина

Прокл наземь рухнул:

     - Принял клятву твою Перун,  князь мой Владий! Владыке нашему и наследнику

Светозорову - слава и почесть!

     Владий,  сам того не  ожидавший,  от идола отшатнулся,  очумело на старика

посмотрел, по сестре скользнул взглядом, сказал вполголоса:

     - Дальше-то что? Научите, коль сможете.

     Старейшина к вопросу юнца не был готов.  Понимал он, что сегодня Владий не

может  предъявить  свои  права  на  княжескую  власть  -  изведет  его  Климога

вскорости,  причину  удобную  отыскав.  Без  сильной  поддержки  кто  осмелится

выступить против Климоги? А поддержку откуда взять? Воевода Фотий и войско его

- вот надежда единственная.

     - Дальше  идти  вам  надо,  идти  к  Фотию,-  сказал Прокл  после  долгого

размышления.- А с ним и с дружиной его в Ладор возвращаться. Иного не вижу.

     - Так пути до  него не меньше недели конному,  и  то если коня загнать!  -

воскликнула  Любава.-  Да  препоны,  которые  Климога  выставит,  да  мудреные,

бездорожные леса, да еще много чего! Как дойти?

     - Не вы первые,- бородой дернул Прокл, прерывая княжну. - Многие к истокам

Аракоса хаживали -  -без  коней,  без товарищей.  Ничего,  доходили.  Вам легче

будет.  Я людей верных пришлю и провизию дам. Но пойдете не трактом на Сёлоч, а

путями окольными.  Климога наверняка тракт перекроет,  чтобы поймать вас,  и не

только тракт - всюду заставы снарядит ловить княжича.

     - И как же идти,  если мы тех дорог, о которых ты говоришь, не знаем? - не

отставала Любава.- Не лучше ли пока спрятаться, а к Фотию верных людей послать?

     - Было бы где вам укрыться, так бы и порешили. Но в ближайшей округе покоя

не будет,  быстро отыщут.  Да и  не придется,  думаю,  весь путь :до Селоча вам

проделывать.  Вперед вас гонца пошлю, чтобы воеводе обо всем поведал, разъяснив

заодно, где встречать с дружиной детей Светозоро-вых. А теперь посмотрите...

     Прокл со шкуры сошел, взял в руку камушек, стал рисовать им на земле.

     _  По  берегу Звонки на день пути спуститесь к  Лебяжьему порогу.  От него

свернете на зорьку,  пойдете через лес.  Без подсказки там не пробраться - злые

места, заморочные. Потому у порога отыщете ворожею Диронью, она нужные тропинки

знает, по имени моему их покажет. Заморочный лес обойдя, к Чурань-реке выйдете,

а там уж самим решать...

     Насторожился Прокл, прислушался.

     - Птицы  всполошились.   Не  занесло  ли  кого?   Сидите  здесь  тихо,  не

высовывайтесь.

     Старик вышел из  пещеры.  Он  не  ошибся:  вскоре на тропе,  ведущей вдоль

крутого прибрежного склона  в  капище  Перуна,  появились два  всадника.  Прокл

сделал  вид,   что   целиком  занят  разведением  жертвенного  огня.   Всадники

неторопливо приблизились к нему, внимательно осматривая окрестности.

     - Ну  что,  старик,  о  спасении своем  Перуна  просишь?  -  спросил один,

усмехаясь в  рыжие усы и похлопывая по сапогу сыромятной плеткой.  -  Правильно

делаешь.  Да только вряд ли тебе и  Перун поможет.  Не выступал бы против новой

власти,  не  мутил бы  старейшин,  глядишь,  не  накликал бы  беды  на  себя  и

сродственников своих.

     Прокл выпрямился, сказал негромко:

     - С  тобой.  Гудим,  говорить мне не о  чем.  Ты вор и  подлец,  пригретый

Климогой,  всякому то  известно.  А  вот  как среди прислужников самозванца ты,

Рогня, оказался? Видать, не без паршивой овцы в стаде. Отец славным дружинником

был, погиб рано, не успел преподать сыну главных заветов.

     - Отец за Светозора сгинул,  а что нам за то воздали?  -  вскинулся Рогня,

молодой вояка из конной сотни Гурия.- Ни надела земельного, ни животины какой!

     Воевода Гурий и коня мне дал,  и доспехи знатные,  и платит справно. Ему и

служу.

     -  Прислуживаешь,  юнец. Служат Вотчине, Правде и Совести! Но эти слова

хозяевам твоим неведомы.

     - Да  что  ты  с  ним  лясы точишь?!  -  озлился Гудим на  своего молодого

напарника.-  Делать надо что ве-лено. Вяжи его крепче, волоком в город потащим,

чтоб другим неповадно было.

     - А  не  боитесь,   что  народ  меня  отобьет,   возмутившись  непотребным

обращением со старейшиной?

     - Тебя-то?  -  Гудим  расхохотался.-  Молись,  чтобы  не  растерзало  тебя

простолюдье по дороге! Объявлено уж, что по твоему наущению волкодлаки на Ладор

напали,  Светозора загрызли.  Все  ведь  знали  о  дружбе  твоей  с  ведунами и

ворожеями, а от них и до нечисти близко!

     - Не поверит народ такому навету,- покачал головой Прокл.

     - Уже поверил.  Дом твой спалили,  внуков едва на колья не посадили.  Они,

дурачье,  говорить не хотели,  где ты прячешься.  Воевода,  однако,  и  без них

догадался,  что на  княжеском капище искать надо.  Вот и  послал нас за  тобой,

горемыка!

     - Мне-то  горе недолго мыкать осталось.  Вам подольше придется -  ив  этой

жизни, и в той, что за смертью каждому уготована!

     - Не стращай, старик, не зыркай зенками - выколю!

     - Очи мои хоть и слабые,  старческие,  а видят страшные муки,  в подземном

царстве Переплута вам назначенные!  Гореть вам в реке огненной, леденеть в реке

мерзлой, змеюгами извиваться под спудом реки каменной...

     - Ну, вражйна, я тебя предупреждал! - взъярился рыжеусый Гудим.

     Отработанным движением он  захлестнул хвосты  плетки вокруг худосочной шеи

старика,  подтянул его,  задыхающегося,  на уровень своей груди -  и вонзил два

пальца в глаза Прокла. Диким смехом зашелся, услышав старческий вопль. Отбросив

тело,  в котором жизнь все еще теплилась,  вытер пальцы о конскую гриву, сказал

молодому Рогне:

     - Что, в диковинку? Учись, щенок! С этими иначе не получается. Да и живучи

они, спасу нет. К завтрему оклемается, если даже волочь его до Ладорских ворот.

     - А  что  Гурию  скажем?  -  спросил Рогня,  ошеломленный зверством своего

старшего товарища.  Впрочем,  не  столько  зверством,  сколько бессмысленностью

содеянного.

     - Скажем,  что  простолюдинов удержать не  смогли -  камнями пробили глаза

старику,  покуда вели через город,-  хмыкнул Гудим.- Не думай о том. Пошуруй-ка

лучше в пещере.  Говорят,  старейшины в ней припрятывали всячину всякую, Перуна

ублажали с запасом.

     - Перуну все с жертвенным дымом передавалось,  - возразил Рогня. - Не дело

нам в пещере его копаться...

     - Боишься,   парень?   Княжеского  бога  испугался,   как  недоросток?!  -

Разгоряченный насильник никак не  мог  успокоиться.  -  А  вдруг золотишко там,

серебро и каменья драгоценные? Все долги твои Гурию враз отдать сможешь, а?

     - То  моя забота,-  угрюмо ответил юноша.-  Ты с  хранителем капища Перуна

слишком вольно разделался -  твоя беда или  слава,  не  мне судить.  Но  негоже

сейчас к идолу приближаться -  кровь на нас. Захочешь поживиться - сам придешь,

без меня.

     - Ладно,  ладно,-  примирительно сказал Гудим.-  Давай к городу двигаться.

Заждался небось Гурий пленника нашего.

     Не признал он справедливость слов молодого воина, ибо гнева Перуна никогда

не  боялся.  Однако сообразил,  что  одному,  когда  никто соглядать не  будет,

обшарить пещерные углы сподручнее - делиться награбленным не придется.

     Всадники,  волоча за ноги связанного Прокла, удалились в сторону Ладора. И

лишь тогда Любава,  прижимавшая к  груди голову брата,  оплетавшая его руками и

ногами,  дабы мальчишка не  рванулся защищать старейшину,  разжала свои крепкие

объятья, упала лицом на медвежью шкуру и заплакала. Ни она, ни Владий не видели

происходящего перед пещерой,  но слышали все. Остальное подсказало воображение,

с детства питаемое сценами не менее жестокими.

     .  - Дело еще хуже, чем Прокл говорил,- вслух подумал Владий, едва затихли

рыдания сестры. - И оставаться нам здесь никак нельзя.

     Любава обессиленно прислонилась к камню.

     - Прости,  Владий,  не  знаю я,  как дальше поступить.  Всюду измены ждать

можно. Кому верить, кого остерегаться? Горит земля Синегорья под нашими ногами,

словно нелюди мы! Ни Перун, ни Мокошь не в помощь!

     - Зачем неправду говоришь,  Любава? - возмутился Владий. - Мы с тобой живы

- мало этого?  Чародейский перстень от смерти увел,  старейшина не выдал,  путь

начертил - мало?! Утри слезы, сестренка. Не плакать - действовать надо.

     Княжна удивленно взглянула на брата. Словно - опять, как и недавно, клятву

дававший -  не мальчик был перед ней,  а зрелый воин. Прогоняя оторопь, головой

тряхнула, волосы по плечам разметав:

     - Хочешь на Селоч идти - без людей верных, без еды и одежды?

     - Сама слышала, что Прокл говорил,- упрямо подтвердил Владий. - Без коней,

без товарищей люди туда хаживали...  Только нам не туда идти надо, не на восток

- на юг!

     - То ли говоришь, княжич? Отчего же на юг?!

     - Не я  так решил.  Забыла,  что отец наказывал?  Идти нам в  Ильмер,  там

заступничества искать.

     Любава задумалась.  И в самом деле -  Владий отцовы слова повторил. Но мог

ли знать Светозор,  что дети его одни останутся,  что помощи им ждать неоткуда?

Взглянула она на  рисунок Прокла:  до  Чурань-реки пробираться так или иначе по

указке старейшины,  а  там уж и решать можно -  на Селоч свернуть или к югу,  в

Ильмер.

     _  Хорошо,  -  согласилась она.  -  К  Лебяжьему порогу спустимся,  найдем

ворожею Диронью, спросим совета от имени Прокла... Вот в чем идти только?

     Вопрос не  был  праздным.  Ноги Любавы босы и  в  кровь избиты,  одежда не

слишком годна для  холодных ночей,  вечер скоро,  а  во  рту маковой росинки не

было. Далеко ли уйдешь?

     Но  тут  вспомнили слова  изверга Гудима  о  припрятанном в  пещере добре.

Может,  знал,  что говорил?  Тщательно обыскали пещеру -  так и есть! В дальнем

углу  под  плоским камнем нашли небольшой погреб,  а  в  нем,  укрытые волчьими

шкурами,  короб с  вяленой рыбой,  кувшин с медовухой,  огниво и кремень,  даже

несколько восковых  свечей.  Похоже,  береглось это  для  застигнутых непогодой

путников,  ищущих укрытия в  пещере Перуна.  Только ни золота,  ни серебра,  на

которые Гудим надеялся, здесь не прятали...

     Наскоро подкрепившись, Любава занялась одеждой и обувкой. Из одной волчьей

шкуры  выкроила острым отцовским кинжалом обмотки себе  на  ноги,  из  другой -

накидку  для  брата.   Неказисто  получилось,   да  уж  как  сумела.   Пришлось

поторапливаться, поскольку Гудим наверняка еще до ночи решит вновь наведаться в

капище за поживой.

     Солнце клонилось к  закату,  когда  брат  и  сестра,  убрав  следы  своего

пребывания  в   пещере,   осторожно  спустились  к  реке.   Очень  хотелось  им

воспользоваться челноком,  на котором старый Прокл приплыл, но, подумав, решили

его не трогать.  Хоть и быстрее было бы по течению спускаться, однако и опаснее

- на  воде от  чужого взгляда не  спрячешься.  Исчезнувший челнок,  кроме того,

может надоумить Гудима на поиск того, кому он понадобился.

     Тропа вилась вдоль берега,  то к  самой воде приближаясь,  то в лес уводя.

Они старались идти бесшумно, избегая открытых мест. Лишь с наступлением сумерек

перестали осторожничать,  надеясь,  что отошли достаточно далеко от  Ладора.  К

тому времени и тропинка исчезла, затерявшись в густой траве. Начинались глухие,

безлюдные места. До самого Лебяжьего порога, как знала Любава, им не встретятся

никакие поселения.  Да  и  там,  где  речка Звонка,  оправдывая свое  название,

звенит-бурлит меж  острых камней,  в  щепки разбивая челноки редких смельчаков,

посмевших с нею поспорить, лишь одна избушка стоит - ворожеи Дироньи.

     Избушку еще отыскать надо. Если слухам верить, то прохожие люди всякий раз

ее в разных местах находили:  то на взгорье за порогами, то в лесной чаще, то у

самой воды.  Сама  избушка при  этом,  как  и  Ди-ронья,  обликом не  менялась.

Дряхлая,  неказистая, подслеповатая - не меньше ста лет, наверно. Известна была

ворожея своим  умением злую  порчу снимать,  боли  заговаривать,  рыбакам удачу

привораживать, да и многим еще. Говорили, что бабка и зловредством не брезгует,

того,  кто  не  понравился,  заколдовать может  на  долгие и  мучительные годы.

Отчего, понятное дело, хаживали к ней редко. Мало ли что!..

     Любава,  обдумывая те слухи дорогой, дурного не боялась. Устала бояться за

минувшие сутки.  Хотелось дойти  поскорее,  никого не  встретив,  и  у  старого

мудрого человека совета спросить.  А  еще верила:  если в  заводи,  за порогами

сразу, издавна стая лебедей живет, в голодное время со старухиной руки кормится

(о  том тоже сплетничали в  людских закутках дворца),  то  вряд ли Диронья злой

ворожеей оказаться может.

     Стемнело быстро,  пора о  ночлеге думать.  Но  они  продолжали упорно идти

вдоль речного берега,  стараясь выгадать даже  малое время у  возможной погони.

Владий ни в чем усталости не показывал,  вновь поражая сестру неожиданным своим

взрослением. Наконец она первой не выдержала, указав на крошечную полянку среди

высоких елей:

     - Здесь переночуем,  Владий, с рассветом дальше пойдем. Не боишься ночного

леса?

     - Костер бы развести,-  вместо ответа сказал княжич.-  И  спать по очереди

надо...

     Привычно  ли  княжеским детям  ночевать в  лесу?  Любава  и  Владий,  хотя

воспитывались без поблажек, знали походную жизнь, умели оружием владеть, своему

возрасту соответствующим,  впервые встречали ночь в  лесу без  надежной защиты.

Жутковато было.

     Набрав сухих веток,  Владий как сумел сложил костер и разжег его.  Грел он

кое-как,  но  успокаивал:дикий зверь к  живому огню  не  подойдет.  Решив самый

сонный -  предрассветный -  час  себе  в  дозор  взять,  Любава оставила брата,

улеглась и мгновенно уснула на сложенных возле костра еловых ветках.

     Проснулась,  как  ей  показалось,  сразу же  -  от  сильного удара в  бок.

Склонившись над ней, звероподобный человек прорычал похотливо и радостно:

     - Хор-ру-рша добыча! Вставай, девка, со мной доспишь!..

     Еще головы не подняв и  от боли скорчившись Любава успела сообразить,  что

на  них  напали  бе-ренды.  Одного  такого видела она  в  прошлом году  правда,

мертвого уже,  когда волокли его  два конных Дружинника через Торговую площадь.

Патлы до спины, лицо волосатое, длинные руки, похожие на лапы медведя.

      Извернувшись,  она выхватила из-за пояса кинжал и ударила дикаря в грудь.

Тот взревел,  протянул к  горлу княжны свои руки-лапищи,  но на большее жизни в

нем не осталось - рухнул наземь. Любава вскочила, не столько готовая к бою,

сколько думая о брате. О чем еще думать в тот миг могла?  Сумела разглядеть в

лунном полумраке (костер,оказывается,  загас,  лишь  угли  тлели)сгрудившихся

рядом,  одетых  в  шкуры берендов и бьющегося меж ними Владия.

     Дикари,   не   ожидавшие  такого  решительного  отпора  девушки,   на  миг

растерялись.  Воспользовавшись этим,  Владий юркнул меж ними ящеркой, по-детски

скользнул,  увертываясь от запоздало протянутых рук,  к сестре.  И встал рядом,

готовый к бою.

     Беренды расхохотались.  Рассыпавшись полукругом,  сверкая желтыми глазами,

они прижали сестру и  брата к  речному обрыву,  звериным разумом своим понимая,

что никуда те не денутся. Игра, да и только! Их вожак, выдернув кинжал из груди

убитого, зарычал вдруг:

     - Бер-р-ренд!  Добыча дор-р-роже живьем! Это те, кого Климога ищет,- щенки

княжеские. Не портить шкуры, живьем брать! Живьем!..

     Дикари замерли,  покосились на  вожака,  однако нарушить его волю никто не

решился.  В  два прыжка любой из  них мог бы  оказаться возле безоружных детей,

одним  ударом  когтистой лапы  лишить их  жизни.  Но  вожак,  разглядев кинжал,

сразивший их соплеменника, похоже, другое замыслил.

     Прошлой ночью  те  из  берендов,  что  с  Климогой сговорились,  полегли в

Ладорской крепости.  Кто расплатится?  Ясное дело -  эти вот человечки.  А  как

расплатятся?  Вожаку решать.  Если он говорит о живой добыче, пусть она живой и

останется.

     Княжна вдруг вскинулась, подняла руку:

     - Стойте!  Проститься  хочу  с  братом.  Надеялась  она,  конечно,  не  на

мягкосердечие дикарей,  а на оторопь,  которая любого зверя поражает при резком

движении  властной  руки.  Так  и  вышло.  Беренды,  готовые  броситься,  вновь

промедлили.  А Любава,  шепнув брату: "Спасайся в реке! Свидимся...",- толкнула

его с обрыва.  Владий кубарем полетел, пытаясь хоть за что-нибудь ухватиться на

песчаном откосе.  Без толку.  В быстрые воды Звонки рухнул,  едва успев дыхание

задержать.

     Любава сама в реку не прыгнула.  Отвлекая берендов от брата, она рванулась

к лесу.  Первого дикаря,  заступившего ей дорогу,  ударила ногой в пах, второму

ногтями в волосатую рожу вцепилась.  Однако скрутили ее тут же,  да так, что не

шевельнуться. Припечатали к земле своими лапищами, заставив завизжать от боли.

     - Крепче держите! Кусачая сучка!..

     - Щенка выловить надо!

     - С такой кручи мог и шею свернуть.

     - Бегите  вниз  по  течению,   вытащите  его!   Больше  не  сопротивляясь,

уткнувшись лицом  в  траву,  Любава  вслушивалась в  эти  крики.  Удался ли  ее

полубезумный план?  Спасется ли  брат?  Плавает Владий неплохо,  но берег очень

крут, а речное дно каменисто. Не погубила ли она его собственной рукой?!

     Подошел вожак.  Два  беренда по  его  приказу вскинули княжну над  землей,

связали руки,  на шею набросили петлю-удавку. Вожак оглядел ее с головы до ног,

оскалился:

     - Грры!..  Теперь  др-р-ругой  р-разговор-р  с  Климогой будет!  За  такую

беленькую он много даст. Дур-р-рак он, ищет вас по домам и дорогам, а вы-то вон

куда подались, пр-р-рямо ко мне! Грры!..

     Вонь из его пасти заставила Любаву отвернуться.  Дикарская лапа ударила ее

по щеке:

     - Не дергайся,  когда с тобой бер-ренд р-разговари-вает. Ходила в нарядах,

цветочки нюхала,  теперь в шкур-р-рах походишь, с нашим запахом пообвыкнешь-ся,

пока Климога раздумывать будет.

     О чем будет раздумывать Климога, вожак не договорил. В это время появились

те,  кого он  посылал вылавливать из  реки Владия.  Один из них бросил к  ногам

вожака волчью шкуру, перекроенную Любавой в накидку для брата.

     Вот, за корягу зацепилась. Больше ничего. Уто-нул щенок.

     - Все обыскали?

     - Все,  Грым.  Река быстрая,  камней много.  Не  рыба же он,  чтобы от нас

уплыть незамеченным! Под коряги или под камни затянуло, больше некуда.

     - Жаль, двоих бы лучше сторговать Климоге... Ладно, пора убираться отсюда,

светает. Бер-р-ренд! Славная добыча сегодня. Грры!!!

     - Грры!!!   -   хором  ответили  ему  дикари.  Сердце  Любавы  сжалось  от

услышанного.  Но надежда жила в нем:  тело Владия не найдено, а шкуру волчью он

наверняка с себя сбросил, чтобы плыть не мешала.

     Петля на шее дернулась,  приказывая идти.  Что ждет теперь дочь Светозора?

Не позволяя слезам выступить из глаз, она молча пошла в темноту лесной чащи.

     3. Чародейский синклит

     Помещение,  в  котором расположились одиннадцать чародеев,  было не  особо

роскошным.  Учитывая к тому же,  что собирались они весьма редко, хозяин Белого

Замка  мог  бы  озаботиться более приличествующей подобному случаю обстановкой:

хотя бы украсить стены коврами и высветлить потолок,  расставить вазы с цветами

и  фруктами.  Вместо того  чтобы  коситься без  всякой радости друг  на  друга,

обмениваться ленивыми репликами и обсуждать старые сплетни,  могли бы сейчас, к

примеру,  посмотреть  грациозные танцы  русалок  и  искусственное озеро  (такое

имеется  в  Золотом Замке  чародея Гвидора) или  насладиться редкими напитками,

веселящими душу,  но  не туманящими разум (оными славится винный подвал чародея

Радигаста), однако ничего подобного не встретишь у Белуна.

     Голые каменные стены,  дубовые кресла, огромный стол без намека на хорошее

угощение, столь же внушительных размеров очаг, в котором жарко пылают несколько

смолистых бревен, масляные светильники по углам. Будто здесь обитает не один из

могущественнейших чародеев,  а какой-нибудь не слишком именитый князь. Да и сам

Белун,  неурочно созвавший синклит,  не  спешит  объявиться гостям,  заставляет

ждать и в скуке маяться...

     Молодой  худощавый и  подвижный Овсень,  в  очередной раз  измерив  шагами

расстояние от стены до стены, нетерпеливо воскликнул:

     - И долго еще ждать? Кому-нибудь известна причина, по которой Белун созвал

нас, а теперь сам невесть где пропадает?!

     - Если  всех  пригласил,  значит,  причина  важная,-  ответил ему  Гвидор,

почитающий  Дажьбога  превыше  прочих  богов,  а  потому  по  характеру  своему

уравновешенный и спокойный.- Будем ждать, собрат. Белун явится - все разъяснит.

     Радигаст, жестко глянув из-под кустистых черных бровей, возразил:

     - Что он  такого нового сообщить может,  о  чем бы  мы  не  знали?  Айгуры

досаждают Синегорью, Климога против брата пошел, волкодлаки разгулялись... Ну и

что с того? Бывали времена и похуже.

     - Ты,  Радигаст,  всегда недоволен Белуном,-  вступила в  разговор Зарема,

единственная женщина среди чародеев.  Когда-то поражающая своей красотой, она и

в старости сохранила гордую осанку и утонченные черты лица.  -  Велес, которому

ты поклоняешься,  точно так же злится на Перуна,  да ни в  чем превзойти его не

может.  Вот  и  тебе не  дает покоя то,  что  Белун затмевает своим чародейским

могуществом любого  из  нас.  Давайте-ка,  дорогие собратья,  не  будем  сейчас

пустословить,  а  согласимся с  Гвидором:  наверняка есть весомая причина и для

срочного нашего синклита в Белом Замке, и для задержки уважаемого хозяина.

     Белун  появился  с  восходом Вечерней звезды.  Его  хламида  была  покрыта

дорожной пылью,  длинные седые космы растрепались на ветру,  в глазах светилась

печаль. Извинившись за опоздание и неподобающий внешний вид, он пообещал гостям

вскорости присоединиться к  ним  и  вновь  исчез,  вызвав очередную язвительную

тираду из уст Радигаста.

     На сей раз ожидание было совсем непродолжительным. Белун вошел в зал через

главные двери, облаченный в торжественные одежды - неизменно белые, но прошитые

серебром,   украшенные  жемчужным  орнаментом.   В   руках  он  держал  большой

Хрустальный Шар.  Подойдя к столу,  чародей выпустил Шар из рук,  однако тот не

упал,  а плавно взмыл вверх и замер над серединой стола. Лишь после этого Белун

сел в кресло, заняв почетное место среди собратьев.

     - Еще  раз  прошу  извинить  меня  за  опоздание,  причиной которого стали

чрезвычайные обстоятельства,  -  негромким,  усталым голосом обратился Белун  к

присутствующим.  -  Уже  покинув Ладор,  я  вынужден был туда вернуться,  чтобы

составить  полное  представление о  происходящем в  княжестве.  Минувшей  ночью

Климога,  брат  Светозора,  свершил  кровавое злодеяние:  погубил  и  князя,  и

множество   других   людей.   Обвинив   в   этом   дикое   племя   берендов   и

оборотней-волкодлаков,  он  приказал дружинникам их истребить,  хотя именно они

были его союзниками в ночном нападении на княжеский дворец... Я знаю, что детям

Светозора удалось спастись, однако где они сейчас находятся, неизвестно. Может,

кто-то из вас, собратья, о том ведает?

     Ответом ему было молчание.  Лишь Радигаст не  сдержался,  хмыкнул себе под

нос.  Белун чуть кивнул,  показывая,  что догадывается об отношении Радигаста к

своим словам, и продолжил:

     - Иные  из  вас  склонны считать происшедшее в  Синегорье обычным,  хотя и

весьма жестоким проявлением борьбы за власть. К сожалению, все гораздо сложнее.

За  спиной Климога -  я  ощущаю это -  скрывается страшная сила,  которая несет

неисчислимые беды не одному Синегорью, но всем Братским княжествам, может быть,

всему Поднебесному миру...  Я перечислю то, что мне уже удалось выяснить. Начну

с  волкодлаков,  напавших на  Ладор.  Как известно,  в  небольшую стаю их могут

собрать лишь упыри,  никому и ничему другому оборотни не подчиняются.  Но число

волкодлаков, пришедших к стенам Ладора, превысило все мыслимые пределы. Их было

около трех сотен,  то есть больше половины из тех,  что обитают в  Синегорском,

Ильмерском и  Венедском  княжествах!  Для  того  чтобы  собрать  и  направить в

сражение,  да  еще  под  властью человека,  такое  количество оборотней,  нужны

совместные усилия  двух-трех  десятков упы-риных  семей.  А  разве  их  столько

найдется даже  во  всех  наших  землях?  Убежден,  что  за  волкодлаками стояло

одно-единственное семейство кровопийц,  но обладающее небывалым доселе влиянием

на  оборотней.  И  я  думаю,  что  это  упыри  Синюшника.  Обычно они  носа  из

Заморочного леса  не  кажут,  а  тут  вдруг  накануне  разбоя  появились  возле

стольного города.

     - Прости,  Белун, что перебиваю тебя, - порывисто возразил чародей Алатыр,

почитающий Стрибога.- Не хочешь ли ты уверить нас, что упыри из семьи Синюшника

намеревались,  заключив союз с Климогой,  получить власть над Синегорьем?  Ведь

они, как и всякие мертвяки, не бывают разумными до такой степени.

     - Верно,  собрат,-  согласился Белун.-  Они  безмозглы,  хотя по-звериному

хитры и кровожадны. Поэтому напрашивается вывод: за упырями, как и за Климогой,

стоит некто могущественный и  коварный.  Он  наделил семейство Синюшника силой,

достаточной для того, чтобы нагнать в город три сотни волкодлаков. Он же создал

кратковременный союз нечисти,  диких берен-дов и  Климоги.  Этот союз распался,

как только его задача была выполнена и  Климога провозгласил себя полновластным

Синегорским князем.

     - Кто же владеет таким могуществом?  Мы,  самые искусные чародеи в здешних

краях,  можем  превратить упыря  в  камень,  можем заставить волкодлака поджать

хвост,  можем даже отучить беренда от привычки пожирать печень своего врага. Но

кто из чародеев способен проделать то, о чем ты рассказал?

     - Эта сила -  не чародейская.  Она -  черная и жестокая. Злая Сила.- Белун

вдруг заговорил с горячностью,  ему вовсе не свойственной. - Нечисть подвластна

ей,  как  руке  воина -  меч.  Олицетворяющий злую Силу может носить любое имя:

Климога,   Синюшник,   Гурий,  ибо  не  имя  играет  роль,  а  дела.  Кровавые,

безжалостные, темные дела. Они множатся и достигают тех пределов, после которых

на   все  живое  наползает  Мрак  Разрушающий!..   Мы  должны  объединить  наши

способности и возможности, чтобы остановить разрастание Злой Силы.

     Слова о  необходимости каких-то совместных действий не слишком понравились

чародеям,  которые всегда ревниво оберегали собственные секреты,  а тем паче не

терпели ни малейшего посягательства на личную независимость.

     Первым  заворчал  старик  Добран,  почитающий Сварога  как  главнейшего из

богов:

     - Не пойму,  о  чем толкуешь.  Мой небесный покровитель не подавал никаких

тревожных знаков,  уж тем более о  сошествии на землю Мрака Разрушающего.  А ты

звон как!..

     - И верно,  собрат,  мал повод собирать синклит,-  поддержал его Овсень. -

Когда   в   моей   Ладанее  смута  пошла  и   степняки  против  княжеской  воли

взбунтовались,  разве  говорили мы  о  Злой  Силе?  Князь  и  дружина его  сами

управились.  Отчего же  в  Синегорье-то не управятся?  Всему свое время.  Дадим

людям срок - разберутся.

     Белун резко встал и, хмуро глянув на собратьев, ответил:

     - Вам нужны явные знаки великой и  близкой опасности?  Хорошо,  покажу их.

Для того и Око Всевидящее с нами сегодня...

     Он  протянул раскрытые ладони к  Хрустальному Шару,  чуть  слышно произнес

несколько слов -  и тот вспыхнул золотым светом.  Еще одно заклинание прошептал

Белун -  Шар начал вращаться вокруг своей оси все быстрее и  быстрее.  Затем из

него скользнул яркий луч,  ударил в центр стола. Чародеи, хотя видели такое уже

не раз,  невольно отпрянули, зажмурившись на мгновенье. Луч, рисуя круги, бежал

по широкой дубовой столешнице, не выходя за ее пределы. Наконец Хрустальный Шар

перестал вращаться и золотой луч исчез, а на столе засветилась большая объемная

карта Братских Княжеств.  Хотя горы на ней были не выше пальца,  Венедское море

четыре ладони могли  закрыть,  а  на  весь  Ладор и  ноготочка хватило бы,  это

зрелище поражало своей грандиозностью.

     Карта не была мертвой -  леса и поля зеленели,  реки текли к морям,  шторм

налетал на Свеонский залив... Чародеи, поднявшись с кресел, сгрудились у стола.

Некоторые  на   миг  ощутили  себя  почти  что  богами,   свысока  созерцающими

поднебесные   владения.   Белун   дал   им   возможность   сполна   насладиться

величественной картиной, разглядеть все подробности. А главное - увидеть своими

глазами  черную  пелену,   подобием  осьминога  павшую  на   Заморочный  лес  и

протянувшую цепкие щупальца к городам и крепостям Синегорья.

     Тревога охватила сердца чародеев. Зарема воскликнула:

     - Злыдень пришел. Черный Злыдень!.. Его чую под сей непроглядной Мглою!

     - О  том  ли  Злыдне говоришь,  что  много веков назад иссушил Иллирийские

земли? - спросил Гвидор. Теперь и ему стало не по себе.

     - Иссушил,  испоганил, кровью залил,- подтвердила Зарема. - Тучи пепла над

городами висели  много  дней,  а  потом  на  головы  обезумевших людей  дождями

попадали -  где черными,  ядовитыми,  а где и кровавыми.  Очень давно это было.

Никто теперь не знает,  отчего явился Злыдень в Иллирию и куда после подевался,

сам ушел или боги изгнали его...  Горе нам,  если выбрал он для своих бесчинств

наши края!

     Слова  Заремы  никого  не  оставили равнодушным.  История гибели  древнего

царства Иллирия была известна в  той  или  иной степени всем чародеям.  Кто  от

своего  наставника  слышал,  когда  в  ранней  юности  чародейским премудростям

обучался,  кто позднее от собратьев узнал.  Заговорили разом,  заспорили. Белун

никого  не  пытался  остановить,   вслушиваясь  во  всякое  мнение,   ста-паясь

почувствовать общее настроение синклита, чтобы предложить затем самое верное из

возможных решений.

     - Почему обязательно Злыдень? Ведь столько веков о нем никто не слышал.

     - Злая Сила носит разные имена. И если Иллирию посещала она...

     - Мы не можем говорить об этом с уверенностью!

     - Но ведь Мрак Разрушающий был, он наполз на Иллирию вместе со Злыднем.

     - Или  после него,  или  его  вообще не  было.  Достоверно сейчас никто не

знает.

     - Собрат,  ты пытаешься успокоить нас?  Может, просто боишься посмотреть в

лицо опасности? Мы должны быть готовы к битве!

     - С  кем?  Против кого выступать и  какое оружие нам  потребуется?  Нет же

ясности ни в чем!

     Пока  чародеи  вели  горячий спор,  никто  не  обратил внимания на  самого

молодого средь них -  чародея Витима,  почитающего веселого бога Ярилу.  А  тот

неожиданно простер ладони над  Заморочным лесом  на  карте  Братских Княжеств и

быстро  стал  произносить  заклинания,  призывающие неведомого  врага  сбросить

темный покров со своего лика.

     - Остановись, Витим! - воскликнул Белун, но было уже поздно.

     Дым,  густой и вонючий,  заклубился над столом. Золотой луч, словно острый

меч,  ударил из Хрустального Шара в сердцевину черного дыма, но не смог пробить

его и погас. Чародеи отшатнулись в стороны. Лишь Витим застыл окаменело, широко

распахнув глаза,  наполненные ужасом.  Из глубины черного дыма в лицо ему вдруг

выплеснулось что-то красное,  горячее и липкое. Витим пошатнулся, дико закричал

и рухнул на руки подоспевших к нему собратьев.

     - Это кровь,- прошептала Зарема.

     - Смотрите!..

     Дым над столом больше не клубился, он словно поглощал сам себя, постепенно

принимая четкие  очертания.  Еще  несколько долгих мгновений -  и  все  увидели

отвратительный лик Злой Силы, вернее, сегодняшнее ее воплощение.

     - Какое чудовище...- с содроганием произнес Алатыр.

     И  он  был  прав,  ибо  представший перед ними  (не  во  плоти,  а  лишь в

магическом образе -  это  чародеи поняли сразу) едва ли  мог быть назван иначе.

Толстое,  закрытое чешуйчатым панцирем тело опиралось на короткие кривые ноги и

на мощный хвост.  Руки с когтистыми пальцами сплошь были покрыты густой шерстью

и  напоминали паучьи  лапы.  Но  самой  жуткой  была  голова  чудища,  недвижно

застывшая на  жирной  шее.  Точнее сказать -  три  головы,  сросшиеся в  единую

уродливую массу своими бугристыми затылками и увенчанные рубиновой короной. Три

лица чудища весьма разнились меж собой: одно было лицом безбородого, узколобого

и  тонкогубого старикашки,  другое  -  грубым,  с  перебитым  носом  и  заметно

выступающими   в   углах   усмехающегося  рта   клыками,   безжалостным   лицом

воина-варвара,  а  третье -  между ними  -  было  звериной мордой,  хотя  столь

отвратительного и страшного зверя не встречал в лесах еще ни один охотник.

     Все три пары глаз его смотрели вокруг холодно и отрешенно.  Сознавая,  что

перенесенный сюда  магический образ не  может их  видеть,  а  уж  тем  более не

способен причинить им  вреда,  чародеи ощутили в  себе  зарождение безотчетного

страха. Подобного прежде никогда не случалось с ними, хотя повидали всякое.

     Они с  облегчением перевели дух,  когда вылепленный из  черного дыма образ

подернулся рябью,  быстро  скрутился в  смерч,  упирающийся основанием своим  в

темноту над  Заморочным лесом,  и  через  мгновение исчез,  словно привиделся в

кошмарном  сне.   Однако  бездыханный  и  обагренный  кровью  Витим,  которого,

подстелив меховой плащ Радигаста,  бережно уложили на пол возле очага, наглядно

подтверждал своим видом, что им ничего не померещилось.

     Белун подошел к Витиму и цветастым головным платком,  торопливо протянутым

Заремой,  отер  кровь с  лица молодого чародея.  Внимательно вглядевшись в  его

широко раскрытые неподвижные глаза, Белун успокоил собратьев:

     - С  ним все будет в  порядке.  Через день-другой Витим оправится от удара

Злой Силы и,  надеюсь,  впредь поостережется совершать необдуманные и поспешные

действия.

     Он  кинул  окровавленный платок в  огонь  -  и  тот  вспыхнул ярко-зеленым

пламенем, скорчился, заверещал по-крысиному, а затем рассыпался в прах.

     - Кого  же  вызвал Витим своим заклинанием?  -  спросил Гвидор,  когда все

вернулись к столу.- Что за чудовище явилось нам?

     - Триглав,  владыка Преисподней,-  ответил Белун.  -  Однако не  Витим его

вызвал,  он сам послал свой образ в Белый Замок. Заклинания Витима лишь помогли

Триглаву отыскать нас и проникнуть сквозь заколдованные стены.  Так эхо в горах

возвращается к  неосторожному крикуну  многократно  усиленным,  а  иногда  и  с

камнепадом вместе.  Триглав  захотел  показать нам,  что  отныне  он  хозяин  в

Синегорье, что мы, чародеи, ему не помеха.

     - Следует ли  из  твоих слов,  что образ Витима сейчас тоже где-то рядом с

Триглавом?

     - К сожалению,  не только образ, но и дух Витима. Долго Триглав удерживать

его вряд ли  сможет,  поскольку захватил не в  битве лицом к  лицу,  а  лишь по

отраженному заклинанию.  Но  поиздевается,  свою власть показывая,  изрядно.  И

молодому Витиму, и нам наука...

     Когда пересуды встревоженных чародеев немного утихли,  решительно и твердо

заговорил огненно-рыжий Калин, чьим богом был Хоре:

     - Мы узнали подлинное имя врага,  теперь нужно найти средства одолеть его.

Белун  предлагал нам  объединиться,  чтобы  совместно изгнать Триглава с  наших

земель. Это разумно, хотя тоже не бесспорно. Зло уже посеяно в Синегорье и дало

первые  черные  всходы.  Двенадцать чародеев,  забыв  о  прежних  разногласиях,

возможно,  сумеют  противопоставить силам  Преисподней свое  боевое  искусство,

драгоценные знания и  опыт.   Однако учтите,  что не  только с  Триглавом нужно

воевать,  но  придется каким-то  образом уничтожать его  злые  посевы,  которые

распространяются гораздо быстрее, чем хотелось бы. Подтверждение тому - Климога

и  его пособники.  Проигрываем во времени.  Триглав успел сделать многое,  мы -

ничего.

     - Владыка Преисподней почти равен богам Небесным,  хотя и  отвергнут ими,-

задумчиво произнес Добран.- Нам будет очень трудно, и, скорее всего, не каждому

из  присутствующих здесь суждено уцелеть в  этой битве.  И  все-таки мы  должны

принять вызов.

     - А разве кто-нибудь отказывается?  - вскинулся задиристый Алатыр. - Ясное

дело - будем биться! Зарема быстро осадила его холодным взглядом:

     - Мало сказать "будем биться",  нужно знать -  где и как. Прав Калин, злые

всходы растут быстро.  Пока они не  добрались до других земель,  нужно упрочить

существующее положение дел в  Ильмер.е,  Венедии и  Ладанее.  Затем уж отсекать

щупальца Злыдня в Синегорье.

     - Разве  мы  позволим  Триглаву  укрепиться  в  Синегорском  княжестве?  -

возразил ей  Овсень.-  По-моему,  необходимо прежде всего  и  как  можно скорее

окружить магическим кольцом Заморочный лес,  дабы  никакая нечисть не  могла из

него выбраться!

     Его поддержал Белун:

     - Согласен с  тобой,  собрат.  Заморочный лес  должно замкнуть магическими

ключами,  заставить его самого себя переваривать. Но долго удерживать кольцо мы

не сможем,  наши чары ослабнут,  и нечисть вновь вырвется на свободу. Не говоря

уж о том, что Триглава они в любом случае не спеленают. Значит, замкнув лес, мы

должны внимательно следить за его появлением в  иных краях.  И там,  где увидим

новые пятна Мглы, тут же брать их в кольцо. Это потребует всех наших сил...

     Чародейский синклит затянулся до самого рассвета. Мудрые маги старались не

упустить ни  одной мелочи,  зная,  что даже малые огрехи со  временем обернутся

большими бедами.

     Гордые и своенравные, но всей душой болеющие за Поднебесный мир, они в эту

ночь  забыли о  старых обидах и  ссорах.  Пусть каждый поклонялся своему богу и

ревностно следил,  чтобы  другие  не  превозносились чрезмерно,  сейчас  они  с

радостью приняли бы поддержку любого известного им божества.  Однако, видать, в

Небесах иных забот предостаточно.  В  последний момент,  как  уже бывало,  боги

снизойдут до  земных проблем (чародеи истово в  это  верили),  прибавят сил для

битвы с владыкой Преисподней,  подскажут верное решение в безвыходной ситуации.

Если,  конечно,  не будут за что-то в  обиде на людей и  чародеев (а такое тоже

случалось не  раз)  и  не  лишат  своего покровительства Братские Княжества.  В

общем, как издавна говорилось: на бога своего надейся, но и сам не плошай.

     Новый день занимался над Синегорьем.  Какое испытание уготовил он  жителям

славной и  прекрасной страны?  На этот вопрос даже у великих чародеев ответа не

было...

     4. Ворожея Диронья

     Даже когда шум на берегу стих и  стало ясно,  что беренды ушли,  Владий не

рискнул выбраться из воды. Дикари вполне могли устроить засаду. Но и оставаться

 без  движения  в  холодной  Звонке,  затаившись меж   двух  валунов,  цепляясь

пальцами за скользкий гранитный выступ, тоже нельзя. Остается одно - плыть вниз

по течению сколько хватит сил.

     Владию здорово повезло, что он свалился в реку как раз возле этих валунов.

Забившись в узкую расщелину между ними, лишь изредка высовываясь из воды, чтобы

глотнуть воздуха,  он  видел  приближающихся берендов,  тыкающих своими острыми

дротиками в любые подозрительные места. Река здесь была достаточно мелководной,