Кир Булычев.

   Лишний близнец

   -----------------------------------------------------------------------

   Авт.сб. "Лишний близнец". М., "АСТ", 1999.

   & spellcheck by HarryFan, 20 October 2000

   -----------------------------------------------------------------------

1. 1968 ГОД

   Некогда наш Веревкин  был  центром  небольшого  княжества,  за  которое

боролись могучие соседи - рязанцы  и  туляки.  Городище  и  сегодня  можно

различить за взорванным в тридцатые годы собором. Его взрывали, но  не  до

конца, динамит кончился. За перерасход динамита,  говорят,  репрессировали

командование саперной дивизии. Все может быть - времена стояли морозные.

   Я патриот Веревкина. Мальчишкой я бегал по зеленому  склону  за  улицей

Льва Толстого к запруженной речке Веревке. Там мы купались, а в омуте  жил

сом гигантских размеров. Мы его иногда видели, он даже  уток  воровал.  Но

взрослые нам не верили до тех пор, пока в  омуте  не  взорвалась  в  сорок

первом немецкая бомба. И тогда сом погиб и выплыл светлым брюхом кверху, и

был он размером с небольшую подводную лодку.  Но  всем  было-не  до  сома,

потому что сначала через Веревкин прошли немецкие  танки,  а  когда  выпал

снег и танки завязли, на  них  напала  конница  генерала  Белова.  К  тому

времени сом уже вмерз в лед, местные жители вырубали его изо льда ломтями,

тем и жили до весны.

   Простите, что я отвлекаюсь, но иногда  хочется  поговорить  неспешно  и

передать кому-то память о вещах, никого теперь не интересующих. В войну  я

был мальчишкой, потом окончил пединститут, с тех пор работаю в школе  N_2.

Школа N_1 расположена по ту строну рынка, где  район  пятиэтажек,  а  наша

осталась в здании дореволюционной гимназии  на  улице  Льва  Толстого.  На

гимназии, вы наверное, обратили внимание, есть мемориальная доска  о  том,

что там учился академик Соснихин, дважды  герой  Социалистического  труда,

создатель самоходных комбайнов.

   В сквере у бывшего собора мы намеревались, как положено, поставить бюст

на родине дважды героя, но  оказалось,  что  ни  одной  фотографии  нашего

славного земляка не сохранилось. А когда инициативная группа  во  главе  с

нашим завучем Людмилой Африкановной ездила в область, то ей объяснили, что

под комбайнами подразумевалось нечто совсем другое,  из-за  чего  академик

Соснихин был настолько  засекречен,  что  было  указание  сжечь  даже  его

школьные фотографии.  И  дом,  в  котором  он  родился,  вместе  со  всеми

свидетелями. Последнее, как вы понимаете, шутка. Дом,  конечно,  стоит  на

месте, хотя состояние его оставляет желать лучшего. Но  родственников  его

нашим школьным следопытам отыскать не удалось. К тому же в последние  годы

выяснилось,  что  фамилия  академика  Соснихина  совсем  не  Соснихин,  но

настоящая фамилия была вычеркнута из всех документов, школьных журналов  и

даже из книг ЗАГСа. Тем не менее мы продолжаем гордиться нашим земляком  и

раньше устраивали пионерские сборы в его честь.

   Я проживаю вместе с моей супругой  Нианилой  Федоровной  в  двухэтажном

деревянном доме в переулке Урицкого рядом с бывшей часовней  Аники  Воина.

Мы занимаем две комнаты на втором этаже, и так как у  нас  нет  детей,  то

жилищные условия у нас более чем хорошие. Вторую квартиру из  двух  комнат

занимают Стадницкие. Коля - мой бывший ученик, после  службы  в  армии  он

стал работать в райпотребсоюзе, а его жена Клавдия, для нас просто  Клава,

приходится дальней родственницей моей супруге и мы считаем ее как бы нашей

дочерью. Так что наш второй этаж живет дружно, мы посещаем праздники  друг

у друга. К сожалению, первый этаж нашего дома занят  жестяной  мастерской.

Там выпрямляют  жестяные  или  иные  металлические  предметы,  которые  по

какой-то причине погнулись. К счастью,  мастерская  заканчивает  работу  в

шесть часов вечера.

   Вот так обстояла общая обстановка  к  моменту  странных  событий,  а  о

состоянии Веревкина вы  можете  убедиться  сами,  стоит  вам  пройтись  по

городу. Надеюсь, вы не  заблудитесь?  Прямо,  до  собора,  там  налево  до

памятника Ленина. А за ним начинается колхозный рынок.

   Стадницкие хотели ребенка. Мы тоже хотели, чтоб у них родился ребенок и

дома стало бы  оживленнее.  Мы  даже  обещали  молодым  людям,  что  будем

помогать им растить ребенка и сидеть с ним, если понадобится.

   Клавдия, которая  работала  методистом  в  Доме  культуры  имени  Клары

Цеткин, взяла декретный отпуск раньше срока, за свой счет. Мы были  с  ней

согласны.

   Коля Стадницкий хотел мальчика, а Клава хотела девочку, это  обычный  и

понятный  семейный  конфликт.  Наш  доктор  в  женской  консультации  Дина

Иосифовна  внимательно  относилась  к  будущей  матери  и   уверяла,   что

беременность  проходит  нормально.  Затем  ребеночек  начал  двигаться   и

проявлять признаки жизни.

   Сейчас я стараюсь вспомнить, когда же могло  произойти  то  трагическое

событие,  которое  и  послужило  толчком  ко  всему.  Это   событие   было

незаметным, оно должно было быть незаметным, и все же  меня  порой  мучают

мысли, что я мог бы остановить или хотя бы предупредить трагедию.

   Мы не раз обсуждали с Нилой эту проблему и пришли к общему мнению,  что

все началось в консультации,  когда  Клава  пришла  к  своему  врачу  Дине

Иосифовне с опозданием на полчаса и никого в коридоре  не  было.  Как  она

сама мне рассказывала, Клава постучала в дверь  и  вошла.  Дина  Иосифовна

приняла ее с обычным вниманием, сделала укрепляющий укол и затем осмотрела

с помощью аппарата, который  сама  называла  портативным  УЗИ  -  то  есть

аппаратом  для  ультразвукового  исследования,  которого  раньше  в  нашей

больнице  и  в  помине  не  было.  Клава  ощущала  какие-то  щекотания  во

внутренней полости, но болезненных  явлений  не  наблюдалось.  Затем  Дина

Иосифовна сказала, что  беременность  протекает  нормально  и  плод  имеет

благоприятные формы.

   Клава в тот раз не заподозрила ничего неладного, если не считать  того,

что на следующий день встретила на рынке Дину Иосифовну и та  попросила  у

нее прощения за то, что вчера не смогла прийти в консультацию, потому  что

провожала в Рязань старушку-маму  и  ее  неудачно  сшиб  проходивший  мимо

мужчина так, что она упала и чуть не получила сотрясение мозга, очнулась в

зале ожидания, отчего пропустила автобус и пришла в консультацию только  к

концу приема.

   - Как же так? - удивилась Клава. - Я же  была  у  вас,  и  вы  мне  УЗИ

сделали.

   На что Дина Иосифовна засмеялась, полагая, что Клава шутит, но Клава не

шутила и  вечером  рассказала  моей  жене  Ниле  как  пример  забывчивости

докторши. Роды у Клавы произошли  примерно  на  неделю  раньше  срока,  по

причине дня рождения ее свекрови, на котором было  выкушано  много  разной

пиши, в частности, роженица налегала на маринованные грибы,  которые,  как

пишут  канадские  исследователи,  в  некоторых  случаях  ускоряют   начало

схваток, особенно если это бледные поганки.

   Схватки у Клавы начались буквально после поганок, когда гости ждали чай

с фирменным тортом. Клава, будучи любительницей торта, стала терпеть и  не

подавать  знака,  что  рожает,  однако  малыш  все  настойчивее  стремился

покинуть лоно своей матери, и, не доев торт, Клава была вынуждена покинуть

торжество. Так с куском торта в судорожно сжатой руке она рожала мальчика,

порой, между приступами боли, облизывая пальцы и дожевывая бисквит.

   Во время родов в больницу непрерывно звонили по межгороду и спрашивали,

каково состояние больной Стадницкой, но ответа не  выслушивали,  а  кидали

трубку. К концу был звонок из города Ганновера  в  Западной  Германии,  но

говорили по-немецки, и пока  медсестра  бегала  в  школу  за  учительницей

немецкого языка, линия  уже  разъединилась.  Моя  жена  Нианила  Федоровна

утверждала, что слышала в тот день от достойного доверия жителя  улицы  26

Бакинских  комиссаров,  что  над  родильным  отделением  нашей   городской

больницы в течение двух или трех часов висела летающая тарелка, но  других

свидетелей этому не нашлось, да и не могло найтись, как я понимаю,  потому

что шел проливной дождь, а если тарелка и была, то через пять  дней  после

родов. С другой стороны, могла быть и тарелка.  Хотя  в  таком  случае  ее

должны были видеть и на соседней улице имени 28 Героев-панфиловцев.

   Задним числом я беседовал на эту тему с  руководителем  ДОСААФ  Артемом

Груздем, почетным пионером и вождем бригады Красных следопытов.  Он  живет

как  раз  на  пересечении  улиц  имени  26  Бакинских  комиссаров   и   28

Героев-панфиловцев и обычно проводит дни  в  раздумьях  о  справедливости,

глядя на небо. В тот день он тоже глядел на небо, но ничего, кроме  дождя,

не увидел. А если уж товарищ Груздь не увидел, то вернее всего тарелочки и

не было. Ведь смог же Артем Артемович доказать на  областном  уровне,  что

среди 26 Бакинских комиссаров был  один  провокатор,  который,  не  будучи

комиссаром, затесался в  ряды  расстрелянных  и  погиб  по  заданию  одной

разведки. И ему же принадлежит открытие того, что из 28 Героев-панфиловцев

двое были нерусской национальности. С тех пор в  нашем  городе  количество

героев пересмотрено.

   Простите  меня  за  старческие  отступления  от  темы,  однако  картина

странных и пугающих событий в нашем Веревкине раскрывается во  всей  своей

полноте лишь при внимательном отношении к деталям.

   Сами роды проходили нормально, без деталей, кроме  уже  упомянутых,  и,

когда Клава облизала все  пальцы,  младенец  появился  на  свет.  Младенца

отнесли в палату для новорожденных,  а  дежурная  медсестра  уверяет,  что

примерно через  три  часа,  уже  глубокой  ночью,  в  родильное  отделение

пыталась проникнуть высокая худая рыжеволосая женщина, хромающая на правую

ногу. Она требовала, чтобы ее провели  к  роженице  или  по  крайней  мере

показали младенца. Получив отказ, она побежала,  хромая,  прочь  по  улице

Мало-Советской с криком:

   - Какой ужас! Я опоздала! Нет мне прощения!

   Вот и все, что  я  могу  рассказать  о  беременности  и  родах  Клавдии

Стадницкой.

   Радостно и весело готовился наш дом к возвращению Клавы из роддома.  Мы

с женой, а также Коля Стадницкий встретили Клаву у порога, передали  букет

ранних тюльпанов, а Коля Стадницкий взял младенца на руки. Так мы и  пошли

пешком  домой,  благо  городок  невелик,  и   многие   останавливались   и

поздравляли нас с прибавлением.

   У входа в наш дом выстроились сотрудники мастерской. Жестянщики держали

в руках стаканы и рюмки, а некоторые даже бутылки. При виде нас они  стали

петь разные песни и  пить  водку  за  здоровье  малыша.  Я  постарался  их

обуздать, но, к сожалению, Коля  Стадницкий  был  вынужден  выпить  стакан

водки под соленый огурец.

   Мы  уложили  младенца  в  колыбельку,  он  был  веселый,   краснощекий,

голубоглазый, и я даже прослезился от растроганности. Коля Стадницкий стал

делать мальчику пальцами козу, но потерял равновесие, и  мы  оттащили  его

тело в другую комнату на кровать. Жестянщики побуянили на радостях внизу и

возвратились к работе с энтузиазмом, отчего младенец даже  захныкал,  а  я

спустился вниз и предложил нашим соседям разойтись на  сегодня  по  домам.

Что они и выполнили. Наступила тишина.

   Мы рано уединились в нашей квартире,  чтобы  не  мешать  Клаве  и  Коле

привыкать к своей новой жизни. Вечер  был  приятным,  теплым,  по-хорошему

весенним. Мы посмотрели по телевизору какой-то  старый  фильм  с  участием

актера Рыбникова, но, к сожалению, я не помню,  какой  это  был  фильм.  Я

хотел было постучать к Стадницким и спросить, не нуждаются ли они в  нашей

помощи, но Нианила отговорила меня, уверив, что, если помощь  понадобится,

молодые люди сами к нам обратятся.

   Первая ночь прошла спокойно, хотя должен сказать, что несколько  раз  я

просыпался, потому что начинал плакать ребеночек. В ночной  тишине  каждый

звук разносится на много  метров,  а  когда  твое  сознание  настроено  на

появление в соседней квартире младенца,  отделенного  от  тебя  деревянной

стенкой, то естественно, что  твоя  нервная  система  работает  с  большой

нагрузкой.

   На следующий день была пятница, но наши жестянщики не вышли на  работу,

потому что накануне  перепили,  и  для  всех  нас  наступил  счастливый  и

спокойный день.

   С утра мы ходили смотреть на младенца и спорили, как его назвать, потом

заявилась Клавина свекровь, женщина суровая, но была растрогана и принесла

недоеденный на празднике торт. Клава как кормящая мать испытывала голод  и

готова была накинуться на торт, но моя супруга Нианила, благо что  женщина

маленького росточка, выхватила из ее рук торт  и  выбросила  его  лично  в

поганое ведро. В ответ на крики свекрови она заявила,  что  как  советский

человек не допустит, чтобы кормящую мать отравляли третьегодняшним тортом,

который кишмя кишит бактериями.

   Скандал загасили, потому что на нашу сторону встал Коля, который  давно

подозревал,  что  его  мама  хочет  отравить  молодую   жену.   Достаточно

вспомнить, что она в прошлом году принесла Клаве на день рождения  коробку

с итальянскими туфлями, а когда Клава, трепеща от предвкушения,  развязала

коробку, в ней оказалась гадюка. Коля, ожидавший каверзы, хотел эту гадюку

тут же убить, но Клава схватила  гадюку  за  хвост  и  стала  гоняться  за

свекровью, крича:

   - Мы еще посмотрим, кто кого ужалит!

   Перепуганная свекровь поклялась, что не открывала  коробку,  и  мы  все

сделали вид, что ей поверили. И отнесли гадюку в магазин.

   Вы бы  слышали,  какой  там  начался  скандал,  когда  гадюка  искусала

директора и бухгалтершу. Пострадавшие лежали в областной больнице, наши  с

итальянским правительством обменивались  нотами  протеста,  а  итальянский

посол приезжал  в  больницу  и  привозил  пострадавшим  цветы,  дефицитные

лекарства и невзрачного вида плоды киви, похожие на яйца  зеленой  курицы.

Потом бухгалтерша заявила, что итальянский посол ее изнасиловал, пользуясь

беспомощностью  женщины  и  своим   дипломатическим   иммунитетом.   Посла

отозвали, и ему пришлось взять с  собой  бухгалтершу  и  ее  двоих  детей,

прижитых вне брака. Теперь, говорят,  он  снимает  ей  квартиру  в  центре

города Венеция с видом на канал, бухгалтерша сидит целыми днями у  окна  и

плюет в канал шелуху семечек, которые  ей  присылают  родственники.  Посол

давно уже повесился, и квартиру оплачивает итальянское правительство.  Вот

такая у Клавы свекровь, Лилия Юлиановна.

   Когда моя Вилочка выкинула наверняка отравленный торт в поганое  ведро,

свекровь ушла, потому что ее заговор провалился. И мы остались одни.

   Клава училась пеленать младенца, и младенец начал писать и какать. А  я

как  человек   склонный   к   изобретательству,   представил   себе,   что

когда-нибудь, может быть, в двадцать втором  веке,  люди  изобретут  такие

прокладки  для  младенцев,  которые  ты  подкладываешь  в   штанишки   или

подгузники, и они впитывают все, что младенец наделал. Он всегда сухой,  а

ты лишь два раза  в  день  меняешь  ему  эти  штучки...  В  ответ  на  мое

изобретение Нианила Федоровна сказала, что лучше бы эти  штучки  придумать

для женщин, у которых наступают  менструации.  И  женщинам  будет  приятно

ничего не опасаться и ходить в сухости. Мы стали придумывать названия  для

таких прокладок, но так  и  не  сговорились.  Потом,  когда  Нианила  села

распускать мой старый свитер, она вдруг засмеялась и сказала:

   - А представляешь, что  когда-нибудь  по  телевизору  скажут:  "Дорогие

женщины, покупайте для себя подгузники!"

   - Нет, -  засмеялся  я,  -  лучше  пускай  на  экране  возникнет  такая

красавица, как Любовь Орлова, и скажет:  "Раньше  я  в  Такие  дни  просто

истекала, а теперь хожу сухая..."

   - Перестань хамить! - обиделась моя любимая жена. - Такого, к  счастью,

быть не может.

   Мы помирились, но через четверть века оказалось, что в нас тогда бурлил

дух предвидения. Вы меня понимаете?

   Молока у Клавы было достаточно, и она кормила ребеночка сама.

   Мы любовались ею, как богородицей, и Клава совсем не  стеснялась,  хоть

своего мужа Колю стеснялась и гнала.

   Часов в шесть вечера случился странный визит.

   Перед нашим домом остановился грязный, помятый, я бы сказал, несчастный

автомобиль,  он  был  похож   на   большого   породистого   пса,   скажем,

ньюфаундленда,  покинутого  хозяевами  и  прибившегося  к  стае   бродячих

дворняжек.

   Из автомобиля вышел широкий бритоголовый негр в белой майке с  надписью

по-английски,  которую  я  понял:   "Висконсине   кий   университет".   Он

намеревался войти в наш подъезд, но увидел меня у окна и  знаком  приказал

мне открыть окно. Не знаю почему,  но  я  подчинился  его  жесту,  и  негр

спросил меня:

   - Здесь проживает госпожа Стадницкая и ее семейство?

   - А что вам нужно? - осторожно спросил я. Хотя в те дни,  тридцать  лет

назад,  преступность  была  куда  ниже  уровнем  и  в  нашем  городе   она

ограничивалась  пьяными  драками,  все  же  в  негре  я  чувствовал  нечто

тревожное.

   - Мне нужно иметь беседу и предупредить об опасности, - сказал негр.

   - Сообщите через меня, - сказал я. - Я передам.

   - Я должен сделать это лично, доннерветер! - возразил негр.

   Не знаю, что за озорство напало на меня, но клянусь, что оно  никак  не

указывает на мои расистские склонности.

   - Скажите, а какой марки ваш автомобиль? - спросил я.

   Негр опешил от моего вопроса и сказал:

   - Это "роллс-ройс", любой  нормальный  человек  поймет  это  с  первого

взгляда.

   - Стыдно, молодой человек, - сказал я,  -  такую  ценную  вещь  следует

содержать в порядке. И если вы не можете помыть такую ценную машину, как я

могу доверять вам в других вопросах?

   - Вы категорически неправы, - возразил негр, - вы не представляете,  по

каким буеракам я вынужден был добираться до этого дома.

   - Эй! - донесся до нас женский крик. Негр резко обернулся.

   - Годдам! - воскликнул он, прыгнул в машину, которая не сразу завелась,

тогда как по улице, прихрамывая, к нам бежала высокая худая рыжая женщина,

размахивая полосатой милицейской дубинкой.

   Наконец машина завелась и рванула с места. Женщина встала на  ее  пути,

милицейским жестом подняв жезл, чтобы  остановить  движение,  но  негр  не

послушался женщину, а поехал прямо на нее.

   И в этот момент вся эта  картинка  растворилась  перед  моими  глазами,

будто все это привиделось.

   - Ты их видела? - спросил я Нианилу.

   - Кого видела? - спросила Нианила, которая накрывала на стол.

   - А Может, ты их слышала? - спросил я.

   - Закрой окно, - сказал моя жена.

   Если она не видела и не слышала этого  конфликта,  подумал  я,  то  нет

смысла пересказывать его содержание. Она же все равно не поверит.

   Больше никаких событий до самой ночи не происходило.

   Мы легли спать как обычно, и сначала я крепко заснул, ибо не  жаловался

в те годы на бессонницу, будучи мужчиной в самом соку жизни.  Это  теперь,

уйдя на пенсию, я провожу ночи без сна и в тревогах.

   Ночью мне слышались всевозможные стуки  и  перезвон,  более  того,  мне

снилось, а может, мерещилось сквозь дремоту, как  звезды  говорят  друг  с

другом, передавая зашифрованные сообщения.

   Я проснулся утром ровно в семь тридцать от шума.

   Обычно именно в это время начинают работу жестянщики  этажом  ниже,  но

так как была суббота, то шума не должно было быть. Что меня  и  разбудило.

То есть мой организм не ждал шума, но шум был, хотя другого  типа,  нежели

обычно.

   Шум доносился из-за стены, от  соседей,  в  нем  можно  было  различить

человеческие крики различного тембра, удары, звон  посуды  -  мы  с  женой

вскочили. В окно лилось утреннее солнце, разноголосо верещали и свиристели

птички, на деревьях распускались листочки, и среди  этих  приятных  сердцу

звуков и пения резким диссонансом выделялись крики от соседей.

   - Семен, - сказала Нианила, - мы должны спешить на помощь.

   - Ты полагаешь, что наша помощь нужна? - спросил я.

   - Они кричат трагическими голосами, - сказала моя жена. -  Может  быть,

случилось... Нет, я не могу произнести!

   - Случилось несчастье с ребеночком?

   - Замолчи! Немедленно замолчи!

   Кое-как накинув халаты, мы  побежали  на  лестничную  площадку,  затем,

улучив паузу в криках и грохоте, позвонили в дверь.

   Нам долго не открывали.

   Наконец я стал звонить настойчиво, не отнимая пальца от звонка, и через

минуту дверь дрогнула и приоткрылась на узкую щель.

   В щели я угадал профиль Коли Стадницкого.

   - Коля, - сказал я, - доброе утро. Скажи, что произошло?

   - Ничего не произошло! - резко ответил молодой человек.

   И захлопнул дверь.

   Мы остались на лестнице.

   - Если мы сейчас не зайдем в какую-нибудь квартиру, - сказала  Нианила,

- то мы обязательно простудимся.

   - Тогда лучше идти  к  нам,  -  предложил  я.  -  Хоть  мне  и  грустно

сознавать, что появление ребенка ведет к конфликтам в семье Стадницких,  я

не чувствую себя вправе делать им замечания.

   Мы двинулись  было  к  нашей  двери,  но  тут  дверь  к  соседям  снова

приоткрылась и Стадницкий сказал нам вслед:

   - И вообще вас это не касается! Не смейте совать  носы  в  нашу  личную

жизнь!

   - Мы и не суем, - с достоинством ответила Нианила, и мы ушли к себе.

   Но недолго мы оставались одни.

   Мы не успели запереть дверь, как услышали легкие шаги Клавы.

   Она ворвалась следом за нами в нашу квартиру и шепотом закричала:

   - Спасите меня! Он весь пошел в свою мамашу!

   - Неужели он хочет отравить вас? - спросила Нианила.

   - Хуже!

   - Он поднял руку на ребенка?

   - Ах, я сама не знаю, что говорю, - откликнулась Клава.

   Тут же в дверь втиснулся Коля.

   - Возвращайся домой, продажная развратная тварь, - сказал он, - не смей

общаться с порядочными людьми.

   - Коля, прекрати немедленно! - сказала Нианила. - Я  тебя  выставлю  за

дверь. Ты что хулиганишь?

   - Я? Хулиганю! Да на моем месте другой  давно  бы  ее  задушил!  Отелло

своих жен за меньшие штучки на тот свет отправлял.

   Мы  замолчали,  переваривая  страшную  информацию.  И  как  назло   моя

любознательность опять нас подвела.

   - Простите, - заинтересовался я, - а сколько жен задушил Отелло?

   Тут Клава зарыдала, а Коля ответил:

   - Всех, которые были... как моя!

   - Ну ладно уж, - сказал я. -  Что  плохого  могла  сделать  тебе  жена,

которая принесла тебе два дня назад из роддома чудесного сынишку?

   - Вот именно, - сказал Коля.

   - Но ведь я не виновата! - закричала Клава.

   - Ах, ты не виновата? Не виновата - так не бойся, покажи  соседям  свое

артистическое мастерство.

   - И покажу, - ответила Клава. - Мне нечего скрывать.

   - Нечего?

   - Нечего! - И Клава обратилась к нам. - Пошли  посмотрите,  и  вы  меня

реабилитируете.

   Все вчетвером мы вновь пересекли лестничную площадку и вошли в квартиру

Стадницких, из которой доносился детский плач, сопровождаемый эхом.

   Надо  сказать,  что  я  вступал  в  квартиру   Стадницких   с   тяжелым

предчувствием того, что вступаю в опасную и, может быть,  трагическую  эру

моей жизни. Казалось бы, что такого: ну плачет младенец, ну негры ездят по

нашему Веревкину в  иностранных  автомобилях.  Меня,  скромного  школьного

учителя русского языка и литературы, не должно касаться...

   - Нас это коснется, - прошептала моя золотоволосая супруга.  -  Ой  как

коснется!

   Как и положено верной спутнице жизни, Нила порой читала мои мысли.

   Молодые люди впустили нас в комнату,  которая  служила  спальней  им  и

младенцу, и подвели  к  кроватке  с  деревянными  барьерчиками  по  бокам,

купленную на вырост.

   В этой кроватке лежали два младенца и пускали слюни.

   Я  прошу  вас,  уважаемый  читатель,   остановиться   на   этом   месте

повествования и попытаться встать на мое место.

   Повторяю: мы вошли в  комнату,  где  пахло  детской  мочой,  присыпкой,

счастливым и скромным бытом. Мы  посмотрели  на  кроватку.  В  ней  лежали

рядышком два младенца и пускали слюни.

   Вы поняли?

   Мы ничего не поняли.

   Мы переглянулись, потом посмотрели на родителей.

   После тяжелой паузы раздался голос Коли Стадницкого.

   - Видите?

   Нила кивнула.

   - А я так надеялся, - вздохнул Коля Стадницкий, - я так  еще  надеялся,

что  у  меня  ночной  кошмар  и  галлюцинации.   А   бывают   коллективные

галлюцинации.

   - Коллективные галлюцинации! -  воскликнула  оскорбленным  голосом  его

молодая супруга. - А кто в меня кастрюлей кидал, убить хотел?  Кто  осыпал

меня оскорблениями и рукоприкладством?

   - А что мне оставалось делать? -  ответил  плачущим  голосом  Коля.  Он

уступал жене в размерах, но был жилистым  и  крепким  человеком,  так  что

всегда мог одолеть пышную, белую, мягкогрудую Клавдию.

   - Простите, Коля, - спросил я, с трудом оторвав  взгляд  от  кошмарного

зрелища. - Но за что вы рассердились на свою жену?

   - Как за что? За измену, вот за что! - откликнулся Коля.

   - Да не рожала я его! - взмолилась Клава. - Христом Богом  клянусь,  не

рожала. Я одного рожала и одного домой принесла. Неужели бы я не заметила,

когда второго рожала?

   - Вряд ли это возможно, - поддержал я Клаву.

   - А я говорю - это заговор! - настаивал  Коля.  -  Ты  одного  от  меня

родила, а второго потом, специально, потому что не мой он ребенок, а  плод

измены.

   - Так это с кем я тебе, дурак, изменяла?

   Молодые супруги вновь начали сражение, но убежать с поля боя мы с Нилой

не могли, потому что присутствовали при  странной  загадке  мироздания,  а

загадки требуют разрешения.

   - Всем известно с кем! - кричал Коля. - С Гасаном из вашей конторы.

   - Это чтобы я - с Гасаном!

   - Такие, как ты, только с Гасаном и могут!

   - Да ты посмотри, глаза твои слепые! - возмутилась окончательно  Клава.

- Гасан - черный?

   - Еще какой черный!

   - И глаза у него черные?

   - Ну и что?

   - И кожа смуглая?

   - Ни у что?

   - И нос как дыня?

   - Ну и что? Что? Что?!

   - А то, что младенцы одинаковые и оба в тебя, подонок!  Ты  посмотри  -

глаза серые, носы курносые, губы наружу и уши вертикально!

   - Клава права! -  быстро  произнесла  моя  жена,  чтоб  Коля  не  успел

придумать какую-нибудь другую глупую версию. Нила, как и я, понимала,  что

дело куда сложнее, чем простая супружеская измена. При простой супружеской

измене близнецы не рождаются с промежутком в пять дней.  Не  знает  такого

мировая наука.

   - Ясно, - сказал Коля. -  Я  понял.  Это  не  Гасан,  а  Пупенченко  из

Гортопа! И курносый, и глаза серые.

   - А уши? - спросила Клава. - Уши у него прижатые,  а  вертикальные  уши

только у тебя и отросли, урод лопоухий!

   Коля пощупал свои уши. Они и в  самом  деле  выдавались  вертикально  к

поверхности головы.

   - Это ничего не значит, - сказал он. - В  детстве  у  меня  другие  уши

были.

   - Что же это, я тебя с детства не знаю, что ли?

   - "И я твой характер с детства освоил! - произнес Коля.

   Младенец справа заплакал. Он сучил ножками.

   Мы все смотрели на  него.  Второй  младенец  повернул  головку  и  тоже

посмотрел на него. Господи, они были абсолютно похожи!

   Но Коля сделал иной вывод.

   - Вот, - сказал он, - правый  -  это  мой.  Я  чувствую.  Он  плачет  и

страдает от твоей, Клавка, подлой измены!

   И тут, как бы подслушав обвинения Коли, второй малыш зарыдал  так,  что

правый перестал плакать и воззрился на брата.

   И правда - я уже не мог называть их  иначе  как  братьями,  близнецами,

хотя этого и быть не могло.

   - Послушай, Коля, - сказала моя супруга, -  ты  можешь  шуметь  и  бить

посуду, как тебе хочется, но твоя жена  здесь  не  виновата.  Она  в  себе

носила только одного младенца, это может Дина Иосифовна подтвердить.  И  я

сама Клаву у роддома встречала, и ты сам младенца на руках нес. И  он  был

один.

   - Сначала был один, - ответил Коля, - а сегодня ночью она  еще  одного,

родила. Тайком от меня, потому что это не мой ребенок!

   - Ясно. - Я вмешался в этот пустой разговор. - И какой же из них  твой,

а какой чужой?

   - Совершенно очевидно, - ответил Коля. - Справа мой, а слева чужой.

   - И почему?

   - Разве неясно? - спросил Коля. - Справа мой, а слева ихний.

   - И как же ты их различаешь? - спросила моя жена Нианила.

   - У него мой голос проклеивается.

   Клава наклонилась к  кроватке,  взяло  того  младенца,  который  плакал

пронзительнее, обнажила  полную  грудь  и  дала  ее  мальчику.  Тот  сразу

замолчал и зачмокал.

   Второй заплакал еще громче.

   - Прекрати кормить узурпатора! - закричал Коля. - Корми моего ребенка.

   Он даже протянул руку к жене, чтобы оторвать младенца от ее  груди,  но

Нианила встала между ним и кормящей материю и сказала:

   - А ну-ка погляди на кроватку. Разве ты  не  видишь,  что  она  правого

взяла, того самого, которого ты за своего держишь.

   - Разве? - Коля находился в шоке. Руки его тряслись и взор  блуждал.  -

Вы так думаете, тетя Нила?

   - Я уверена, - сказала моя жена. - И думаю, что хватит устраивать здесь

базар. У тебя родились два близнеца, ты их  различить  не  можешь,  оба  -

точная твоя копия, а ты смеешь кричать на жену!

   - Это точно... - Коля потерял боевой пыл, но окончательно не сдался.  -

А когда же... где он вчера был?

   - Вчера он из нее еще не вышел, - сказал я. - В медицине  такие  случаи

известны.

   Я лгал, но лгал во спасение. Я понимал, что  младенцы  не  виноваты.  И

Клава не виновата, и Коля не виноват. Тут действует какая-то внешняя сила.

   Коля стоял посреди комнаты и думал.

   Клава, которая уже смирилась со  своим  положением,  откормила  первого

близнеца и взяла из кроватки второго.

   - Нет, - вдруг согласился Коля. - Мне их не отличить.

   - У них даже родинок нету,  -  сообщила  Клава  умиротворенным  голосом

кормящей матери. Коля подумал и вновь огорчился.

   - Но ведь тогда, значит, одного нам подкинули?

   - А кто-нибудь заходил? - спросил я.

   - Ну если бы кто-то к ним заходил, - вмещалась моя супруга, - то мы  бы

услышали. Наша лестница скрипит сильно.

   - Скрипит, - согласился Коля. Он посмотрел на меня испытующе. Его глаза

были красными от недосыпа  и  огорчения.  -  Значит,  бывают  случаи,  что

второго недосмотрели и он с опозданием родился?

   - Мы принимаем это как рабочую гипотезу, -  сказала  моя  жена  голосом

секретаря обкома.

   И как-то все сразу согласились.

   Мы сидели на стульях в комнате, смотрели на младенцев, которые заснули,

и говорили вполголоса, чтобы их не потревожить.

   Никто из нас не верил, что второй младенец родился с опозданием на пять

дней, а Клава этого не заметила. Она сама признавала: "Если бы во сне, все

равно бы схватки были, без боли не бывает".

   Ну ладно, размышлял  я,  допустим,  кто-то  подбросил  младенца,  ловко

подбросил, незаметно. Но почему точно такого же? Где он его раздобыл?

   - А что, если... - сказал я. Потом осекся. Но все уже смотрели на меня.

Пришлось продолжать. - А что, если ты его, Клава, сразу родила.  С  самого

начала их двое было. Но потом его  отнесли  в  палату,  где  новорожденных

держат, а отдать забыли. Вот теперь спохватились  -  видят:  лежит  лишний

ребеночек. Они стали проверять - получается, что твой, Клава.  Вот  они  с

перепугу и подкинули его незаметно.  Чтобы  скандала  не  было.  Ведь  это

страшный скандал - в младенцах обсчитаться, тут выговором не  отделаешься.

У нас каждый советский человек на счету.

   - Не очень мне кажется твоя теория, - сказала  Нианила.  -  Но  другого

пока нет.

   - Есть, - вернулся  к  старой  версии  Коля.  -  Есть,  если  это  плод

супружеской измены.

   - Ну, Коля! Ну не сходи с ума! Ну что ты несешь! - Мы все накинулись на

Колю, и он окончательно сдался. Казалось бы, дело утряслось.  Нет,  ничего

подобного. Ведь мы живем не в вакууме, мы живем в человеческом коллективе.

И коллектив уже приходил поздравлять Клаву с родами, коллектив убедился  в

том, что младенец родился в одиночестве. Ну как теперь убедишь свекровь  и

других родственников?

   - Они потребуют документы, - сказала Клава. - Они  же  не  лучше  моего

супруга, даже в некоторых отношениях хуже его. Они меня будут  упрекать  в

супружеской измене, вот увидите.

   - А мы им документ! - сказал я.

   - Какой еще документ? - удивилась Нианила Федоровна. - Где  ты  найдешь

документ о том, что младенцев было двое? Ведь младенец был один!

   - Надо проникнуть, - сказал я, - проникнуть  и  подменить  документ.  С

происхождением младенца мы сами разберемся: куда нам спешить?  А  вот  что

касается документации, то без нее не обойтись.

   - И что же вы предлагаете, дядя Семен? - спросила Клава.

   - Немедленно идти в больницу, в регистратуру  родильного  отделения,  и

изменить там число младенцев, - сказал я. - Хорошо еще, что вы в ЗАГСе ему

имя дать не успели.

   - Тогда пошли, - сказал Коля. - А то стыда не оберешься. Как на  службу

вернусь, не представляю!

   - Может, лучше дождемся ночи? - спросил я.

   - Нет, - сказала Нианила, - сейчас вы открыто  придете,  а  ночью  надо

красться, как воры, и еще в милицию попадете.

   Мы оделись и пошли  в  больницу.  По  дороге  Колей  овладела  странная

надежда, что мы сейчас поднимем документы и в них окажется, что у  него  с

самого начала было  два  близнеца.  И  тогда  не  надо  ревновать  жену  и

оставаться на всю жизнь в неведении, ты ли отец одного из своих сыновей.

   К счастью для Коли, он - существо ограниченное, и приземленное. Так что

за пределы земных и реалистических объяснений он не пускался. Я же,  шагая

рядом с ним, не мог отделаться от тягостных подозрений, что тайна  лишнего

близнеца не так проста,  как  может  показаться,  и  вряд  ли  объясняется

ошибкой в документах или неверностью жены. К  тому  же  Коля  надоел  мне,

стараясь выяснить, а  нет  ли  в  природе  примеров,  чтобы  самка  рожала

близнецов порциями. Ну может, не у людей, а у кошек или морских свинок? На

что я не мог ответить. Черт их знает, морских свинок!

   В больницу мы пришли около девяти, народу было мало. Я  взял  разговоры

на себя, и Коля был мне благодарен.

   Пожилая регистраторша была мне знакома, она  приходилась  приятельницей

моей покойной мамы, и поэтому я говорил с ней почти доверительно.

   - Дорогая Даша! - обратился я к ней, сунув голову в полукруглое окошко.

- Мы к тебе с несколько необычной просьбой.

   Дарья Тихоновна высунула голову в окошко, узнала Колю и обрадовалась.

   - Поздравляю тебя с первенцем! - сказала она. - Пускай растет богатырем

на радость нашей Родине. Пускай им будет гордиться наш  город,  как  новым

Павликом Морозовым.

   Дарья Тихоновна всю жизнь провела  в  пионерах.  Сначала  председателем

совета дружины, потом пионервожатой, затем инструктором райкома  комсомола

по пионерским вопросам, а постепенно,  через  гороно  и  совет  ветеранов,

превратилась  в  почетную  пионерку  нашего  города.   Поэтому   ей   были

свойственны восторженность и громкий голос.

   При упоминании об отце Павлика Морозова Коля сразу  слинял,  сгорбился,

исчез, а я затолкал  лбом  обратно  голову  Дарьи  и  перешел  на  другой,

понятный ей тон:

   - Слушай, Даша, у нас проблема.

   - Давай, дружок, слушаем, - ответила Дарья.

   - Ты, наверное, слышала  по  телевизору,  что  начался  отбор  в  школу

передового пионерского опыта?

   - А что? Где?

   - В самой Москве, - ответил я. - Записывают с рождения, с первого дня.

   - Ну уж они в Москве перегибают палку! - заявила Даша.

   - Актив, - прошептал я. - В наши тяжелые времена актив надо готовить  с

пеленок. Ты же знаешь, какие проблемы с активом.

   - Не актив, а сплошная пассивность, - согласилась  со  мной  Даша.  Она

встряхнула головой, и коротко остриженные скобкой седые волосы рассыпались

по лбу.

   -  Решено  создать  при  центральном  совете   пионерской   организации

спецшколу.  Отобранных  детей  фиксируют  с  момента  рождения,  а   затем

подвергают специальному облучению. Нет, не  пугайся,  все  под  контролем.

Облученные развиваются лучше других детей...

   - Какое еще облучение! - рявкнул за моей спиной Коля. - Не позволю моим

детям делать облучение.

   - Но вот, ты же понимаешь. -  Я  сурово  нахмурился,  и  Даша  послушно

прикрыла глаза.

   - Сейчас ты дашь нам историю болезни Клавы Стадницкой.  Мы  спишем  все

данные на ребенка. Ведь на него отдельную карточку еще не завели?

   - Сейчас посмотрим, - сказала Даша.  Конечно,  у  нас  в  больнице  все

попроще, чем в каком-нибудь московском родильном доме,  но  все  документы

подшиты как положено.

   Коля жужжал мне в ухо:

   - Какое еще облучение?

   Даша сказала:

   - Видно, история болезни еще в родильном отделении или в консультации у

Дины Иосифовны. Ты там, Сеня, посмотри.

   - А Дина Иосифовна пришла?

   - По расписанию с девяти.

   - Ну тогда - будь готов! - Я  сделал  ей  ручкой  пионерский  салют,  и

старая пионерка серьезно сделала мне ручкой в ответ.

   - Всегда готов!

   Я велел Коле сидеть внизу и ждать, а сам пошел в  родильное  отделение.

Там была только сестра, незнакомая, она сказала, что документов на рожениц

они не держат. Мне ничего не оставалось, как отправиться к Дине Иосифовне.

   Я постучал.

   Дверь открылась, и из кабинета вышла высокая рыжая худая  женщина.  Она

уколола меня зеленым взглядом и пошла, хромая, прочь по коридору.

   - Простите, - спросил я. - Вы Дину Иосифовну не видели?

   - Я теперь Дина Иосифовна, - сказала женщина.

   - А у вас нет истории болезни Клавдии Стадницкой? - спросил я.

   Не оборачиваясь, та женщина помахала тетрадкой, которую держала в руке,

и сказала:

   - Получите в регистратуре.

   Я все-таки заглянул в кабинет. В кабинете было пусто.

   Конечно, та женщина не была Диной Иосифовной, но, с другой стороны, она

уже не первый раз претендовала на место Дины  Иосифовны.  И  конечно,  она

была связана с тайной близнецов.

   Размышляя, я спустился на первый этаж. Коля все еще сидел  на  стуле  у

гардероба.

   - Ты никого не видел? - спросил я.

   - А кого я должен был видеть? - спросил Коля. Я не успел ответить,  как

меня окликнула Дарья:

   - Сеня! Дина Иосифовна вернула мне Клавкину историю болезни.  Она  тебе

нужна?

   Дарья протянула мне в окошко историю болезни.

   Мы с Колей отошли к окну.

   Я перелистал страницы - оказывается, Клава переболела  свинкой,  у  нее

была грыжа и некоторые неприятности с менструальным циклом, - но я не стал

задерживаться на мелких деталях - я листал и  листал,  пока  не  дошел  до

последней записи: "25 апреля 1988  года  родила  двух  близнецов  мужского

пола, вес идентичен - четыре кило двенадцать граммов, длина тела...

   - Ну вот, - сказал Коля, который читал через мое плечо. - Я же говорил,

что она родила их вместе.

   Он вытер со лба выступивший пот.

   - Спасен, - пробормотал он.

   - Да, ты спасен, - сказал я без убеждения. Ведь я-то был уверен в  том,

что еще позавчера у нас  был  лишь  один  близнец.  А  второй  появился  с

опозданием.

   Я сел  на  стул  и  перелистал  все  данные  о  близнецах.  При  том  я

внимательно посмотрел, не был ли вырван лист и заменен другим.  Но  следов

подмены я не обнаружил. Да и  не  ждал  особенно.  Ведь  если  они  самого

младенца смогли нам подкинуть - неужели они  страницу  не  смогут  сделать

чисто, как шпионский паспорт.

   Я вернул историю болезни Даше, и  она  по  моей  просьбе  выписала  нам

справку для ЗАГСа. Ведь нам надо получить на детей метрики.

   Как мы вышли на улицу, Коля сразу отобрал у меня справки на  близнецов.

Он на глазах распухал от гордости.

   Смешная вещь - судьба. Она на моих глазах играла человеком.

   Навстречу нам шли два  мужика,  в  подпитии,  они  видно  работали  или

учились вместе с Колей. Один из них сказал:

   - Говорят, ты богатыря родил?

   - Не богатыря, - ответил Коля искренне, - а двух богатырей.

   - Неужели близнецы? -  спросил  приятель.  Коля  вытащил  из  бумажника

справку, и они втроем начали ее читать.

   - Это надо обмыть, - сказал другой приятель.

   - Давай справку назад, - сказал Коля и неуверенно поглядел на меня.

   - В свете обстоятельств я бы вернулся домой. Порадовал бы Клаву.

   - А чего Клавку радовать? Она уж свое отрадовалась, - сказал  приятель.

- Мы тебе, дядя Семен, парня не отдадим.

   - Тогда отдай справку.

   - А что же мы тогда обмывать будем? - удивился второй приятель.

   - Коля! - сказал я строгим голосом. Коля раздумывал. Потом протянул мне

справку и сказал:

   - Дядя Семен, вы справку домой отнесите, а мы с ребятами пойдем по пиву

шарахнем.

   - По пиву шарахнем, -  поддержали  его  друзья.  -  Бочковое  привезли,

"Бавария", рязанского розлива, не то что наша бурда.

   Только мы Колю и видели.

   А я принес справку и положил ее перед Клавой.

   Конечно, ее беспокоило исчезновение Коли в такой день,  но  справка  ее

утешила.

   Она стала допрашивать меня, как удалось ее добыть? Кого я подкупил?

   - Никого я не подкупал и никого не обманывал, - ответил я.  -  В  твоей

истории болезни и в самом деле написано, что ты родила близнецов.

   - Но ведь я второго не  рожала,  -  сказала  Клава,  правда,  не  очень

уверенно.

   Вот так на глазах и создаются легенды.

   - А в справке написано, что рожала, - сказал я.

   - Может, во сне? - спросила Клава. - Может, был наркоз?

   - Значит, одного ты родила без  наркоза,  -  съязвила  моя  жена,  -  а

второго через несколько минут под наркозом. Может, ты его и  зачинала  под

наркозом?

   - Нет, что вы, Нианила Федоровна! - покраснела Клава.

   Клава всегда хранила верность Коле, впрочем, на ее верность никто и  не

посягал.

   Малыши лежали в кроватке, они казались здоровыми мальчиками,  крупными,

розовыми, нормальными детьми.

   - Но один из них ненормальный, - сказал я Нианиле Федоровне,  когда  мы

остались одни и пили чай.

   - И должно же быть этому объяснение, - сказала Нианила. - Скорее  всего

мистическое.

   В этом и заключалось наше противоречие. Я оставался  на  точке  зрения,

что все события в природе имеют объективное и научное  объяснение.  Однако

Нианила как более эмоциональная натура допускала существование  в  природе

мистических сил и даже колдовства. И  если  я,  идя  по  улице  VI  Съезда

Комсомола, видел приклеенное к столбу объявление о том,  что  в  Веревкине

начинаются выступления Члена международной Академии черной и белой  магии,

излечивающей заговорами и взглядом от  онкологических  и  гинекологических

заболеваний, а также наводящей  и  снимающей  порчу,  всемирно  почитаемой

Марьяны Форсаж, я лишь скептически улыбался, а моя жена, хотя на сеансы не

ходила, задумчиво замечала:

   - Что-то в этом должно быть. Дыма без огня не бывает.

   - Так рассуждали обыватели и палачи в тридцать седьмом  году!  -  резко

отвечал я, но Нианила не вступала  со  мной  в  дискуссии,  а  принималась

вязать мне очередной свитер.

   - Надо понять, кому это выгодно, - сказал я.

   - Вернее всего, дьяволу, - ответила моя супруга.

   - Чепуха! - возмутился я. - Ты знаешь, что  дьявола  нет.  Это  научный

факт.

   - Научных фактов не существует, - отвечала Нила.  -  Они  опровергаются

высшими силами.

   Таким образом наша дискуссия зашла в тупик.

   - Я полагаю, - произнес я, отступая на заранее подготовленные  позиции,

- что в этом деле может быть замешана американская разведка.

   - Зачем ей замешиваться? - спросила Нианила Федоровна.

   - Чтобы внедрить своего агента, - ответил я.

   - С такого-то возраста у них агентами работают? - засмеялась моя  жена.

- Что у них, повзрослее нету?

   - Они его будут растить,  -  сказал  я.  -  И  никто  не  заподозрит  в

советском ребенке враждебного элемента.

   - А он вырастет у нас, пойдет в пионеры, в школу и под влиянием  нашего

воспитания забудет, что был агентом...

   - А когда подойдет срок, - ответил  я,  -  у  него  в  мозгу  включится

приборчик. И он начнет действовать.

   - Ты начитался каких-то детективов, - возразила моя жена. - Если бы они

могли вставлять приборчики в мозги, то все наши туристы и  командированные

в иностранные государства уже работали бы на американскую разведку.

   - Вот именно! - сказал я, скорее из упрямства, чем по убеждению -  Есть

мнение, что большинство наших туристов и загранработников уже работают  на

них.

   - И каков результат?

   - А таков результат, - сказал  я,  -  что  у  нас  сплошные  провалы  с

народным хозяйством, что мы, несмотря на обещания партии и  правительства,

все еще не живем при коммунизме.

   - Ну, Хрущев это обещал не на сегодня, а на нынешнее поколение.

   - И кем оказался? - спросил я с горькой улыбкой.

   - А что такого?

   - А такого,  -  сказал  я,  -  что  в  нем  обнаружился  волюнтарист  и

авантюрист, и его пришлось снять с работы на пенсию.

   - А ты в это поверил?

   - Я стараюсь верить партии, - сказал я, - иначе жизнь теряет смысл.

   Нианила была настроена мирно. Она не стала резко возражать, а наоборот,

с некоторой задумчивостью произнесла:

   - А представь себе, что это не американцы, а самый обыкновенный дьявол,

враг рода человеческого.

   - А дальше что?

   - А дальше то, что вырастет дьявол  в  нашей  среде,  и  мы  его  будем

воспринимать как обыкновенного человека, а он тем  временем  будет  губить

наши души.

   - Души можно губить у тех, у кого они есть, - возразил я. - А  если  мы

воспитаны атеистами, то душ у нас  нет  и  поэтому  дьяволу  у  нас  нечем

поживиться.

   - Не шути так, Сеня, - сказала моя жена.  -  Даже  если  ты  и  получил

атеистическое воспитание, что меня очень огорчает, то это не  значит,  что

ты должен плевать в души тем людям, в которых души есть. Например, мне.

   - Но ты же была комсомолкой!

   - И ты был крещен! - отрезала Нианила.

   - Я был крещен в раннем  детстве,  когда  не  соображал,  что  со  мной

делают.

   - А если бы сейчас?

   - Если бы сейчас, я бы отказался.

   - Почему?

   - Потому что меня поперли бы с работы! Как  можно  доверять  воспитание

детей в советской школе человеку, который пошел и крестился.

   - Ох, дожить бы до такого времени, - вздохнула моя жена, - когда  снова

будет не стыдно верить в бога и когда будут восстанавливать соборы...

   Тут мной овладел смех, и я сказал:

   - А наш секретарь райкома пойдет в  церковь,  возьмет  свечку  и  будет

молиться! Ха-ха-ха!

   - Ой, не спеши с выводами, - сказала моя жена. - Господь видит,  да  не

скоро скажет.

   Вот такие споры и беседы происходили в нашей семье  по  поводу  второго

близнеца. И конечно же, споры эти, как любой русский спор, ни  к  чему  не

приводили. Спорщики оставались  на  своих  позициях,  только  с  некоторой

внутренней обидой друг на друга.

2. 1988 ГОД

   Время несется быстро. Простите за такое банальное  заявление,  но  если

постараться понять, как прошли первые двадцать лет жизни наших  близнецов,

то покажется, словно только вчера мы принесли их из родильного отделения.

   Наверное, вы заметили мою оговорку  -  я  сказал  "близнецы".  А  ведь,

пожалуй, за исключением меня и  -  в  некоторой  степени  -  моей  супруги

Нианилы  Федоровны  никто  не  сомневается,  что  они  появились  на  свет

одновременно. Правда, я вспоминаю, какой  скандал  закатила  двадцать  лет

назад мать Коли Стадницкого, которая испугалась, не появится  ли  у  Клавы

еще несколько близнецов, которых та вынашивает специально для того,  чтобы

претендовать на жилплощадь Стадницких-старших. Смешно? Нет, не так смешно,

как кажется, ибо тот конфликт  закончился  трагически.  Свекровь,  которая

умела водить автомобиль и возила на старой  "победе"  картошку  из  своего

подверевкинского имения, угнала "КамАЗ" и спрятала его  в  переулок,  мимо

которого Клава проходила на рынок за свежими продуктами. Завидев невестку,

она погналась за ней на "КамАЗе". Клава отскочила в сторону, а старуха  не

справилась с управлением и врезалась в  полуразрушенную  еще  в  тридцатые

годы церковь Аники Воина. И погибла, погубив при этом чужой грузовик.

   А опасение ее оказались напрасными. Клава больше не  родила  ни  одного

близнеца. Как их было двое почти с самого начала, так и осталось.

   Когда похоронили ее свекровь, на свете не осталось сомневающихся. Могли

бы сомневаться Дина Иосифовна, та самая, первая, черная, низенькая, но  ее

заменила в консультации другая Дина Иосифовна, высокая,  хромая  и  рыжая.

Самое удивительное то, что, кроме меня, никто не увидал  подмены.  И  даже

Клава, которая носила к ней близнецов на проверку их здоровья и прибавки в

весе. Я полагал, что она  и  есть  резидент  ЦРУ  в  нашем  Веревкине,  но

доказать ничего не смог. Как-то на киносеансе я встретил нашего начальника

районного ГБ и спросил, что он думает о докторе Дине Иосифовне.  Больше  я

сказать не мог, потому что никогда не числил себя  в  доносчиках.  Фомичев

сказал "проверим", но больше со мной не заговаривал, а  хромая  продолжала

работать в нашей больнице и никто не принимал мер. Ну скажите,  как  можно

не заметить разницы  между  столь  различными  женщинами?  И  куда  делась

первая? Никто не дал мне ответа. А я полагал, что  его  следует  искать  в

архивах ЦРУ.

   Сначала я побаивался, не попытаются ли  американцы  похитить  или  даже

уничтожить первого, настоящего близнеца. Но потом решил, что это не входит

в их интересы. Наоборот, они будут стараться, чтобы оба близнеца выросли и

тогда их шпион будет меньше заметен, как меньше заметен  любой  человек  в

толпе.

   А раз так, то лже-Дина Иосифовна, без сомнения, сделает все, чтобы дети

росли здоровыми. Даже если для этого понадобятся импортные лекарства.

   Так и было.

   Отражая общее стремление в обществе к русификации имен, близнецам  дали

имена исконно русские, не то что Эдики и  Олеги  моего  поколения.  Одного

звали Кириллом, второго - Мефодием. А в просторечье - Кирюшей и Митей.

   Мальчики были совершенно неразличимы. Даже мать  отказывалась  отыскать

различие. А ведь вы знаете, что любая мать обладает инстинктом и различает

всех своих детей.

   Клава говорила мне:

   - Поймите, Семен Семенович, я  их  отлично  различаю.  Они  кое  в  чем

разные. Но, к сожалению, я не знаю, к кому из них эти  отличия  относятся.

Так что я их зову и смотрю, кто откликнется. Если на зов  "Митя"  прибежит

Мефодий, я его сразу отличаю от Кирюши.

   Коля гордился тем, что у него  двойня.  Да  еще  неразличимая.  Правда,

порой, особенно если выпьет, в его душе поднимались сомнения и даже страх.

А мне он говорил так:

   - Это, конечно, предмет для гордости, вы  меня  понимаете?  Но  в  один

прекрасный день он меня задушит.

   - Кто? - спрашивал я, делая вид, что не понимаю.

   - Тот самый, - отвечал он.

   Но так случалось редко. Для всех окружающих лучше отца, чем Николай, не

сыскать. И с Клавой они жили слаженно - не то чтобы в любви или  согласии,

но без скандалов.

   Быстро проскочило беззаботное детство.

   Митя и Кирюша пошли в школу. Учились они в школе N_2, то  есть  я  имел

возможность наблюдать за ними практически каждый день. А от того,  что  мы

жили с мальчиками на одном  этаже  и  они  с  детства  проводили  в  нашей

квартирке немало времени, так как родители оставляли их на наше попечение,

им трудно было называть меня Семеном Семеновичем,  и  бывали,  особенно  в

младших классах, забавные случаи, когда они именовали меня дядей Сеней.

   Мальчики сидели за одной партой и порой  пользовались  своим  идеальным

сходством для каверз или к своей выгоде. Один  из  них  учил,  к  примеру,

литературу, а другой делал математику. И если вызывали к доске Митю, то  в

случае необходимости выходил Кирюша.

   Но постепенно, по крайней мере  для  меня,  различие  между  близнецами

стало сказываться все очевиднее. Уже к третьему классу  обнаружилось,  что

Кирюша умнее, живее, непоседливее  своего  близнеца.  Митя  был  скромнее,

тише, аккуратнее и больше похож на своего обыкновенного папу.

   Но попервоначалу это было очевидно лишь для меня и Клавы, с которой  мы

обсуждали эту проблему. Остальные видели только двух близнецов, а не  двух

индивидуумов.

   Когда дети учились в  третьем  классе,  случилось  событие,  для  людей

заметное, а для судеб человечества очень важное.

   Однажды, когда я, закончив урок, который был, кстати, последним,  вышел

в  коридор,  я  увидел  высокого  худого  молодого  человека,  которого  с

некоторой  натяжкой  можно  было  бы  назвать  альбиносом.  У  него   были

светло-желтые волосы, белые ресницы, светлые глаза  и  розовая  кожа.  Нос

выдавался вперед словно клюв пресноводной птицы,  а  подбородка  почти  не

было - он был  срезан,  как  у  выродившихся  королей  Австро-Венгрии  или

Франции.

   - Семен Семенович? - спросил он меня. Вроде бы спросил обыкновенно,  но

в движении туловища, в повороте головы что-то от заговорщика.

   - К вашим услугам, - ответил я.

   - Мне нужно поговорить с вами по  конфиденциальному  поводу,  -  сказал

молодой человек.

   Он говорил с акцентом, но правильно.

   Я разумеется, удивился,  но  виду  не  подал  и  сказал,  что  можно  и

поговорить.

   - Где здесь у вас есть уютное и тихое кафе, -  спросил  он,  -  где  за

чашкой кофе мы можем побеседовать инкогнито?

   - Кафе у нас одно, - ответил я. -  Называется  оно  "Кафе-шашлычная"  и

расположено на рынке. Но там дают пиво, и поэтому я не назвал  бы  его  ни

тихим, ни уютным.

   - Что  же  делать?  -  спросил  молодой  человек,  почесывая  убегающий

подбородок.

   - Давайте пройдем в парк, погуляем там, - предложил я. С самого  начала

он показался мне серьезным человеком и его дело - не  пустяковым.  Молодой

человек согласился, и мы пошли в городской, парк,  который  начинается  за

спиной памятника Двадцати шести Бакинским комиссарам и тянется  до  статуи

Геркулеса с веслом.

   Мы гуляли с молодым человеком, которого  звали,  как  оказалось,  Милан

Свазеки, а прилетел он к нам из Чехословакии.

   Он был представителем редкой науки - космической биологии, и прежде чем

подойти ко мне, заглянул уже в женскую консультацию, где, на его  счастье,

познакомился  с  Дашей-пионеркой.   Милана   интересовала   проблема,   не

зафиксировано ли в нашем городе необычных рождений  десять  лет  назад,  в

конце апреля.

   В ином случае Даша отправила бы Милана к заведующей,  и  та  на  всякий

случай  скрыла  бы  от   Милана   всю   информацию.   Хоть   он   был   из

социалистического лагеря, все же оставался подозрительным  иностранцем.  И

несмотря на  то  что  все  документы,  включая  командировку  из  Пражской

Академии наук и разрешение на посещение  нашего  Веревкина  из  Московской

Академии наук, у Милана были в  порядке,  уехал  бы  он  от  нас  несолоно

хлебавши. Потому что не любят в нашем городе любопытствующих  иностранцев.

Правда, до приезда Милана таковых в нашем городе не наблюдалось.

   Но Даша, добрая душа, была уже настолько глуховата и подслеповата, что,

когда Милан показал ей командировочное удостоверение, она  спутала  его  с

Генеральным секретарем Комсомола товарищем Косаревым,  репрессированным  в

конце тридцатых годов, потому что он был любимцем молодежи.

   Вот и сказала ему Даша, что если кто и сможет  рассказать  о  близнецах

Стадницких, о которых она помнила, то это я - Семен Семенович, их сосед  и

учитель. А к Дине Иосифовне, врачихе, ходить не надо, так как она  ведьма,

летает на метле и оскорбляет тетю Дашу грубыми словами.

   Милан решил воспользоваться советом пионерки Даши и отыскал меня.

   И вот мы гуляли с ним по аллее нашего небольшого  городского  парка,  с

деревьев падали золотые и бурые листья, ветер был еще не очень холодным  -

стоял октябрь. Бабье лето уже завершилось,  но  неприятная  осень  еще  не

началась.

   - Я буду  с  вами  совершенно  откровенен,  -  говорил  Милан.  -  Меня

интересует конкретная  научная  проблема,  ответа  на  которую  я  еще  не

получил. Давайте сядем на лавочку, и я вам что-то покажу.

   Мы сели на лавочку.

   Он вынул из своего портфеля карту Западного полушария Земли" по которой

была проведена широкая полоса наискосок. Словно полушарие  было  лицом,  а

полоса - пиратской повязкой через глаз.

   - Мне пришлось столкнуться в моих исследованиях со странным  феноменом,

-  сказал  Милан.  -  В  апреле  1968  года  Земля  была  охвачена  поясом

неизвестного  космического  газа,  лишенного  цвета   и   запаха,   однако

замеченного в обсерватории моего папы, у которого был  лучший  спектроскоп

во всей Восточной Европе. Мой папа  рассказал  о  странном  феномене  ряду

своих коллег, но оказалось, что, кроме него, никто эту полосу не  заметил.

Ваш есть скучно?

   - Мне есть очень интересно, - ответил  я.  Туманные  подозрения  начали

шевелиться в моей душе.

   - Мой папа написал статью и  предложил  ее  для  публикации  в  журнале

"Космическая спектрография". Однако за день до публикации  журнала  здание

типографии сгорело, и весь тираж номера исчез. У нас дома побывали воры  и

утащили все папины наблюдения. Папа же попал под машину.

   - И погиб?

   - Да, профессор Свазек погиб...

   - Черный "мерседес"? - спросил я. - За рулем бритый негр?

   - Нет, - сказал Милан. - Это была "шкода", а за рулем рыжая  женщина  с

зелеными глазами.

   - Может быть, - согласился я. - Может быть, и Дина Иосифовна.

   - Что вы сказали?

   - Продолжайте, продолжайте, - попросил я.

   - Я тогда был небольшим ребенком, - сказал Милан.  -  Моя  мама  увезла

меня в деревню. Мы жили простой  жизнью.  Рядом  в  доме  жила  несчастная

женщина. Она была одинокая, без мужчины, совершенно невинная. Но незадолго

до нашего приезда в деревню и  смерти  моего  дорогого  папы  эта  женщина

Божена неожиданно дала рождение одному ребенку. Вы меня понимаете?

   - Родила то есть?

   - Да, она не была замужем, она не была беременная, но сделала  рождение

ребенка.  Доктор  сказал,  что  так  не  бывает,  однако  другие  люди  не

сомневались. И женщина Божена была очень несчастливая. А когда я учился  в

Карловом  университете,  то  я  подружился  с  одной   девушкой,   которая

рассказала мне о подобном случае в Брно. Однако там ребенка нашли  в  поле

возле дороги, и он был уменьшенной копией совершенно  холостого  секретаря

госхоза.

   - И вы предположили козни ЦРУ? - спросил я.

   - Какие еще козни? - не понял Милан.

   - Американская разведка засылает  в  социалистический  лагерь  шпионов,

чтобы они с грудного возраста внедрялись в нашу жизнь.

   - Почему вы думаете такую чушь? - спросил мой чехословацкий знакомый.

   - Но как вы это объясните?

   - Я никак не объяснял,  пока  однажды  в  подполе  не  нашел  сундук  с

дневником моего отца, который случайно не сгорел. Мой отец писал, что  его

покачивает... нет... как это по-русски? Потрясает состав  газового  пояса,

который охватил Землю в те далекие апрельские дни. Он нес  в  себе  чуждые

хромосомы, и это выразилось...

   - Я понимаю. Они убрали вашего отца!

   - Но нет, не американцы! Американцы не умеют делать дети в небеременных

женщинах!

   - Но кто же?

   - И я начал путешествие по этой полосе... - Милан провел длинным  худым

пальцем по лицу Земли.  -  И  везде,  где  проходил  этот  пояс,  на  свет

появились странные дети... и в некоторых случаях детей подменяли...

   - Но зачем? - спросил я, все еще не в силах поверить, но в то же  время

уже готовый поверить, потому что несколько лет ломал себе  голову,  почему

же в нашем доме появился лишний близнец?

   - Я сейчас все объясню, - сказал  Милан.  -  Я  провел  исследование  и

сравнил относительное положение ряда звезд и кометы Пунктуа-Горрэ...

   Закончить фразу Милан не успел.

   Все было решено в долю секунды.

   Только что  рядом  со  мной  сидел  молодой  человек  аристократической

внешности, а в следующее мгновение на его месте я  увидел  метровую  глыбу

льда, которая рухнула с неба, раздробив в щепки скамейку, отбросив меня на

несколько метров в сторону и полностью размозжив попавшего под нее  Милана

Свазека.

   Только ноги и пальцы рук торчали из-под глыбы льда. Я не сразу поднялся

на ноги - я был контужен. Я пытался закричать, позвать на помощь, но голос

меня не слушался. И прошло несколько минут, прежде чем  сбежались  люди  и

стали стараться сдвинуть с тела чешского ученого ледяную глыбу.

   - Что это? - спрашивали люди. - Откуда это?

   - С неба, - говорили другие.

   Наконец я нашел в себе силы, чтобы произнести нужные слова:

   - Это ледяной метеорит. И это не просто ледяной  метеорит,  а  убийство

человека, который проник в тайну звездных пришельцев.

   Люди оборачивались ко мне и многие готовы были счесть меня сумасшедшим,

но им мешало это сделать то, что я тридцать лет проработал  в  школе  N_2,

стал ее завучем и каждый второй в городке в то или  иное  время  был  моим

учеником.

   Кто-то побежал звать пожарную команду, которая располагалась как раз за

углом, но пока бегали, откуда-то появилась ненавистная  мне  рыжая  хромая

Дина Иосифовна.

   - Доктор идет! - закричали люди. - Доктор идет, расступитесь!

   Дина Иосифовна поглядела на останки Милана и сказала:

   - Никакой это не метеорит. Принюхайтесь.

   Люди стали принюхиваться, и многие, в том числе и  я,  поняли,  что  от

тающей глыбы пахнет мочой. И вернее  всего,  она  не  могла  быть  ледяным

метеоритом из космоса.

   - Разве вы не видите, - продолжала женщина-врач, -  что  это  упало  из

туалета пролетающего мимо самолета.

   - Такого  размера  из  самолета?  -  крикнул  я.  -  Постыдитесь,  Дина

Иосифовна!

   Тут прибежали пожарные и с помощью ломов откатили глыбу льда в сторону.

Еще сильнее стало пахнуть мочой.

   На Милана Свазека было страшно смотреть.

   Милана положили на носилки и отнесли в морг больницы.

   Пока его уносили,  кто-то  позвонил  в  часть  ПВО,  которая  стоит  за

оврагом. Оттуда приехали  специалисты,  с  кем-то  связались  по  рации  и

сказали, чтобы люди не волновались и расходились. А так как командир  роты

в этой части Володя Бутт был отцом моего ученика, кстати, очень хорошего и

способного мальчика, то он  сказал  мне  по  секрету,  что  ледяная  глыба

оторвалась от космической станции "Салют", а  вовсе  не  от  самолета.  По

расчетам, она должна была превратиться в пар,  не  долетев  до  Земли,  но

случилось что-то, не поддающееся расчетам, из-за чего она даже не растаяла

и достигла Земли в виде куска ледяного аммиака.

   Я понял, что правды я здесь не добьюсь, и не стал спорить с  командиром

роты. Схваченный печалью, я пошел домой. На углу нашей улицы меня  догнала

рыжая докторша.

   - Что он успел тебе рассказать? - спросила она зловещим шепотом.

   Я знал, что должен сохранить свою жизнь, - иначе не удастся разоблачить

наших недругов.

   - К сожалению, - сказал я, глядя ей прямо в зеленые бесстыжие глаза,  -

он не успел мне ничего рассказать.

   Я ускорил шаги и быстро оторвался от хромоножки. За пазухой у меня была

спрятана карта газового пояса, которую я успел  вынуть  из  пальцев  моего

погибшего соратника. Я смею называть его соратником, ибо у нас была  общая

цель и если из наших рядов выпадает один боец, другой  должен  занять  его

место.

   Ужасная трагическая история на  этом  не  закончилась,  так  как  через

неделю я встретил моего знакомого капитана Володю Бутта, и тот под  особым

секретом, под видом беседы об успехах его чада, сообщил мне,  что  ледяную

глыбу, когда она растаяла, разлили по сосудам и отвезли на исследование  в

Звездный городок. Но по дороге спецгрузовик, который вез сосуды,  попал  в

аварию...

   - Понятно, - сказал я.

   - Это была случайная авария, - возразил  комроты,  который  не  знал  о

предыдущих событиях и жертвах,  если  не  считать  смерти  чешского  гостя

Милана Свазека, которую он тоже  считал  случайностью  -  ведь  его  убило

глыбой льда, которая падала сама по себе, а не была направлена  злодейской

рукой. Рука руке рознь, хотел сказать я, но сдержался - все равно  он  мне

не поверит.

   - По счастливой случайности один из сосудов остался  цел,  -  продолжал

мой  собеседник.  -  И  его  удалось  отвезти  в  лабораторию.  Так   вот,

оказалось...

   - Оказалось, что никаких выбросов фекалиев со станции "Салют" не было и

не могло быть, потому что она работает на замкнутом  цикле,  о  чем  знает

каждый мальчишка, - твердо сказал я.

   - Ну, Семен Семенович, вы прямо как в воду глядели! - заявил комроты. -

Это была совершенно чуждая нам жидкость, и, вернее всего, это все  же  был

метеорит, вечный странник в глубинах космоса, который случайно  столкнулся

с Землей.

   - Чего и следовало ожидать, -  сказал  я  удрученно.  -  Знаем  мы  эти

случайности!

   - Но вы не представляете, какая радость охватила весь наш научный  мир!

- продолжал радостно капитан Бутт. - Это означает, что мы  не  одиноки  во

Вселенной. Где-то далеко у нас есть братья! Братья по разуму.

   Кто-то вошел в учительскую, и комроты стал прощаться. Он приложил палец

к губам, показывая, что информация,  которую  он  мне  передал,  пока  еще

секретная. Я не стал спорить.

   Хотя, надо признаться, мне хотелось выйти на площадь и закричать на всю

нашу страну, на весь мир:

   - Люди, будьте бдительны! На нас надвигается  беда  хуже  американского

империализма!   Я   должен    принести    мои    извинения    Центральному

Разведывательному Управлению США,  которое  при  всех  его  недостатках  и

подлостях не убивает невинных людей ледяными глыбами из космоса.

   Но, конечно же, я  не  вышел  на  площадь.  Я  сделал  иначе.  Я  решил

посвятить свою жизнь  борьбе  с  нашествием  так  называемых  "братьев  по

разуму". Я отстою свободу нашей планеты! Но не открыто, так как мне никто,

кроме жены, не поверит, а тайно, яки змей! Вы меня поняли?  И  пускай  они

думают, что никто их не раскусил! Кровь Милана Свазека вопиет об отмщении.

   Я с того дня стал внимательнее приглядываться к  близнецам  Стадницким,

потому что именно они и были слабым звеном в  цепи  вселенского  заговора.

Как  только  я  определю,  кто  из  них  космический  пришелец,  а  кто  -

обыкновенный советский человек, я могу разорвать цепь.

   И я, благо мог практически ни на минуту не  выпускать  из  поля  зрения

близнецов, принялся контролировать все их шаги.

   На что  я  надеялся?  Ну,  во-первых,  контакты.  Так  называемая  Дина

Иосифовна может выйти  на  контакты  с  их  засланцем,  чтобы  давать  ему

враждебные инструкции.

   Во-вторых, я хотел углядеть в одном из близнецов отклонения от нормы  в

поведении. Ведь обыкновенный  человек  -  сын  своих  родителей.  А  чужой

ребенок неизбежно несет в себе чуждые нам гены.

   Что я мог сказать на основе первых недель наблюдения?

   Кирюша записался в кружок авиамоделизма. Так, сказал  я  себе.  И  стал

ждать, что сделает Митя. Митя получил четверку за сочинение и  уложился  в

нормы ГТО на стадионе. Кстати, Кирюша пробежать дистанцию пробежал, а  вот

гранату кинуть не смог. Кинул, но вверх, а  не  вперед  и  притом  цинично

хохотал. Может, это о чем-то говорило?

   Я завел двойной журнал наблюдений.  И  день  за  днем  фиксировал  свои

наблюдения.

   В седьмом классе Кирюша записался еще в  три  кружка  и  потом  все  их

бросил. Странным образом его  тянуло  узнать  как  можно  больше  о  нашей

маленькой и беззащитной планете, но он быстро менял темы увлечений.

   Митя кое в чем обогнал своего брата. Ну я уж не говорю о чистописании и

дисциплине,  так  что  близнецов  уже  начали  постепенно  различать  даже

посторонние люди, так как Кирюша был неаккуратен в одежде, словно его мало

интересовала человеческая оболочка, а вот Митя рано научился  сам  гладить

себе брюки и стирать носки.

   Меня встревожило то, что Кирюша в седьмом классе  увлекся  стрельбой  и

даже в составе районной команды выезжал на соревнования в область. Когда я

спросил его:

   - Зачем тебе нужно стрелять?

   Он ответил:

   - Дядя Сеня, я готовлю себя к борьбе. Посмотрите,  насколько  враждебно

наше окружение. Вы видели, как зареченские Тимофеева избили?

   - Да, - признался я, - случай с Тимофеевым вызвал у  меня  негодование,

но знаешь ли ты, что на беседе у директора Тимофеев признался, что упал  с

обрыва в колючий кустарник?

   - Разумеется, - согласился со мной Кирюша. - Где же у  нас  растет  под

обрывом колючий кустарник?

   На этот вопрос я не смог дать ответа. Оказывается, об этом слабом месте

в показаниях Тимофеева наш учительский коллектив не подумал.

   Но в следующем году Кирюша забросил и  стрельбу,  и  собирание  птичьих

яиц, которыми  некоторое  время  занимался,  а  начал,  играть  на  трубе,

заглушая порой шум, который производили жестянщики.

   В школе Кирюша оказался на плохом счету. Хотя бы  потому,  что  умел  и

любил  задавать  нетактичные  вопросы  или  вопросы,  на  которые  простой

советский учитель не может ответить.

   Учителя между собой называли его "шпионом" - именно из-за  нетактичного

поведения. Я сам слышал,  как  он  спросил  учителя  истории  Бибармакова:

"Правда ли, что Ленин и его  жена  Надежда  Константиновна  прибыли  из-за

границы в запечатанном вагоне на деньги немецкого  генштаба?"  Вопрос  был

задан в коридоре, почти  без  свидетелей,  но  я  понимаю  взволнованность

Бибармакова, которому в следующем году идти на пенсию.

   - Разумеется, это клевета, потому что Владимир Ильич  возглавил  борьбу

советского народа против фашистской агрессии. Но как пионер  и  комсомолец

ты должен ответить - кто рассказал тебе эту гадость?

   И сам вытащил свою записную книжечку, которую  я  помню  по  заседаниям

педсовета за последние двадцать лет. Из нее он черпал  все  возмутительные

факты и слухи школьной жизни.

   - Записывайте, - нагло ответил Кирюша, - я услышал об этом  в  передаче

радио "Свобода".

   Бибармаков замер с открытой книжкой в руке. Времена были  сложные,  как

раз умер Леонид Ильич Брежнев и серьезно заболел наш следующий генеральный

секретарь.

   Я подошел к коллеге и сказал шепотом:

   - Можно не записывать. И даже лучше не  записывать.  Нам  дорога  честь

нашей школы.

   - Вот именно, - прошелестел Бибармаков. И не записал.

   Но если тот случай закончился ничем, то в других ситуациях  действия  и

поступки Кирюши не оставались безнаказанными.

   Митя меня беспокоил меньше, но я не спускал глаз и с него,  потому  что

допускал: они могут нарочно сделать своего агента незаметным и тихим.  Что

им наш патриотизм?  Что  им  наши  ценности?  Братьев  уже  нетрудно  было

отличить, потому что Кирюша отпустил длинные  волосы,  что  недопустимо  в

городе Веревкине, тогда как Митя стригся под полубокс, носил белую сорочку

и темные брюки  без  всяких  там  джинсов.  Между  братьями  стали  иногда

возникать конфликты, и один из них поставил меня в тупик. Дело в том,  что

некогда, в сорок первом году, под Веревкиным шля тяжелые  бои,  в  которых

отличились многие части ополченцев, которые, к сожалению,  были  полностью

уничтожены или взяты в плен гитлеровскими  захватчиками.  В  нашем  городе

была  создана  дружина  Красных  следопытов,  которые   под   руководством

городского ДОСААФ искали места гибели  ополченцев,  а  если  находили,  то

складывали их в братскую могилу, а документы передавали в военкомат.  Если

же находили останки наших врагов, то их, конечно,  оставляли  на  месте  и

поглубже затаптывали.

   И вот у нас в школе вдет комсомольское собрание. Было это в восемьдесят

четвертом году, когда мои близнецы учились  в  девятом  классе.  Выступает

отставной полковник Артем Груздь из ДОСААФ и произносит речь благодарности

от имени  Родины  красным  следопытам  и  их  куратору  от  имени  райкома

комсомола Мефодию Стадницкому, который стал к тому времени,  а  я  упустил

этот момент, внештатным инструктором райкома ВЛКСМ.

   Вручают грамоту Мите, а тут выходит  на  трибуну  Кирюша,  и  его  тоже

встречают аплодисментами, полагая, что он скажет, как рад за своего брата.

А наш Кирюша говорит примерно так:

   -  Я  предлагаю  сделать  братскую  могилу  и  для  немцев.  Зачем   их

затаптывать? Сорок лет прошло, у нас с Германией отношения  нормальные.  А

разве немецкие простые солдаты были виноваты, что их на нас гнали? А у них

тоже были матери и, может, дети. Ведь и ополченцев наших гнали в  бой  без

винтовок.

   Сначала зал промолчал, а потом поднялось такое  возмущение!  Вы  должны

были бы там оказаться, чтобы понять  всю  глубину  народного  негодования,

которое обрушилось на Кирюшу.

   А он стоит, руки в карманах джинсов, волосы сзади в косицу завязаны,  и

раскачивается на носках и на пятках, словно на палубе пиратского корабля.

   В общем, собрание приняло решение об исключении Кирюши из комсомола  за

крайний  цинизм  в  адрес  памяти  народной  войны.   Правда,   дали   ему

испытательный срок из-за того, что у него такой хороший брат.

   Вечером я слышал, как братья разговаривали во дворе, как раз  под  моим

окном. Они разговаривали тихо, но в осеннем воздухе под  шепотом  ленивого

дождика мне было хорошо слышно каждое слово.

   - Ты мне жизнь хочешь сорвать?  -  спрашивал  Митя.  -  Почему  ты  это

сделал? Ведь нарочно? Ты мне завидуешь?

   - Я? Тебе?

   - У тебя все наперекосяк. То на трубе не можешь научиться, то в  баскет

тебя из команды вышибают. Ты неудачник. Кирка!

   - Разве в этом дело? - ответил Кирюша. - Дело в  том,  братан,  что  ты

испугался за свою карьеру. А я, будь моя воля, и в самом деле ее  бы  тебе

разрушил!

   - Почему? Ну скажи, почему?

   - А потому что ты себе делаешь жизнь как паровозик на рельсах. Катишься

от  председателя  совета  отряда  и  редактора  стенгазеты  к  инструктору

райкома, потом в профком попадешь и будешь всю жизнь по кабинетам  бумажки

носить. Тебя ведь на большее не хватит - ты всего боишься.

   - Ну уж тебя по крайней мере я не боюсь!

   - Потому что по утрам  гантели  поднимаешь  шестьдесят  четыре  раза  и

отжимаешься двадцать один раз?

   - И холодной водой обливаюсь.

   - Митя, ты хочешь стать серой личностью. И даже твои обтирания взяты из

арсенала ничтожеств. Ничтожество делает все по правилам.

   - А ты кто? Наполеон?

   - Не знаю, кто я такой.

   - Пособник фашистов, вот кто ты такой!

   - Дурак ты, Митяй. Я фашистов больше тебя ненавижу. Но и  ваши  игры  в

красных  следопытов  ненавижу.  Вы  на  все  это  смотрите,  как  какие-то

бухгалтеры.

   - И товарищ полковник?

   - И товарищ полковник в  отставке.  Кто-то  там,  наверху,  получит  за

инициативу  орден,  кто-то  пониже  -  медаль,  а  тебе  дадут  грамоту  с

портретом. Плевать вам на ополченцев, как и на немцев. Вы о своих делишках

думаете.

   - А ты хочешь над нами подняться? - спросил с иронией Митя.  -  Ты  нас

судишь, как какой-то инопланетный пришелец! Мы защищали Родину и  поливали

ее кровью...

   - Да катись ты - не поливал ты ничего. Ты хочешь быть как все и кончить

жизнь с персональной пенсией.

   - Я хочу строить счастливое общество для всех трудящихся!

   - Жалко мне тебя, банальный ты человек!

   Тут Митя накинулся на Кирюшу, и они  стали  драться,  а  я  хотел  было

крикнуть, но моя Нианила Федоровна опередила  меня  и  опрокинула  на  них

кастрюлю холодной воды.

   Потом был случай с Зиной Ковалевой.  Она  к  нам  в  школу  перешла  из

первой, где была признанной школьной  красавицей.  И  за  ее  чары  бились

славные наши молодцы - я искренне жалел, что  в  нашем  учебном  заведении

появилась  такая  Шемаханская  царица.  Впрочем,  на   меня   эта   девица

впечатления  не  производила,  а  мальчишек   покоряла   смесью   хамства,

рискованной манерой одеваться, высокой грудью и, надо признать,  чудесными

невинными глазищами, которые совершенно не  соответствовали  ее  духовному

миру.

   Так как братья Стадницкие были первыми парнями  в  десятом  классе,  то

всей школе было интересно узнать, чем закончится их поединок.

   Сначала она отдавала предпочтение Мите, он был спортивным, подтянутым и

пользовался авторитетом среди учителей, что странно,  так  как  учился  он

посредственно - у него  никогда  не  хватало  времени  на  учебу:  заедали

комсомольские поручения и общественная работа, которой  Митя  отдавал  все

свое основное время.

   А потом как-то я увидел, что Зину провожает домой после школы Кирюша. Я

шел как раз домой, они обогнали меня, не заметив, и я услышал фразу Зины:

   - Он у тебя обыкновенный. Земной.

   - А я возвышенный? - спросил Кирюша.

   - Ты менее обыкновенный, - осторожно ответила Зина.

   Роман Кирюши  проходил  сокрушительно  и  кончился  крахом.  Начиналась

перестройка и докатилась до нашего городка. Некий Максудов взял в руки наш

рынок. Кирюша в те дни совсем перестал учиться. И я не сразу, к сожалению,

догадался, что причиной тому была Зина. Любовь Зины дорого стоила. И  если

Митя догадался об этом  быстро  и  отступил,  потому  что  в  силу  своего

характера предпочитал всегда оставаться на земле,  то  Кирюша  решил,  что

станет миллионером. Он пошел к Максудову и предложил свои услуги. Максудов

старался укорениться в Веревкине и поставил  Кирюшу  охранником  в  пивном

ларьке.

   Вот это совершенно разрушило все мои теории и гипотезы. Если  до  этого

момента у меня почти не оставалось сомнений в том, что Митя - это  первый,

земной близнец, весь в отца, а Кирюша ихний, то Кирюша-вышибала меня  сбил

с толку - разве такими бывают инопланетяне?

   В первый же день работы, получив аванс, Кирюша  повел  Зину  сначала  в

магазин "Французское бордо", чтобы купить ей туфли и  платье,  а  потом  в

бывшее кафе-столовую "Юность", которая теперь стала  рестораном  "Эклеро".

Они целовались с Зиной в парке, и все это видели,  но  на  следующий  день

Зина переехала жить  к  Максудову,  который  познакомился  с  ней  прошлым

вечером в ресторане "Эклеро", которым тоже владел.

   Кирюшу после этого  окончательно  выгнали  из  комсомола  и  из  школы,

прислужники Максудова исколотили его прямо  на  площади,  когда  он  хотел

поговорить с шефом, а в счет аванса отобрали у него видик, которым владела

семья Стадницких.

   После этого в семье Стадницких был совет, некоторые слова  и  выражения

которого донеслись к нам через стенку.

   Среди них выделялись громкие  слова  типа:  "бездельник!",  "хулиган!",

"Убийца собственной матери!"...  Потом  было  слышно,  как  осуждающе,  но

успокаивающе лился голос Мити, как визжала Клава...

   На следующий день Кирюша исчез.

   Я два дня терпел, а потом спросил Клаву  -  теперь  уже  весьма  полную

женщину средних лет, - куда же делся ее близнец.

   - Не бойтесь, дядя Сеня, - сказала она, - не закопали мы  его.  Он  сам

выбрал свою судьбу.

   И тут она зарыдала, потому что любила обоих сыновей и горести,  которые

доставил ей Кирюша, подкосили добрую женщину.

   Оказывается, Митя поставил вопрос ребром - или  Кирюша  покидает  отчий

дом, либо он сам это сделает, потому  что  пребывание  в  одном  городе  с

братом губит перспективы его работы. Кирюша, подвергнутый резкой критике в

семье, заявил, что и сам не намерен больше гнить в Веревкине.  Он  намерен

путешествовать по всей Земле, осмотреть ее, так как мало о ней знает и еще

не готов для таких дел, к которым его предназначает судьба.  Что  долг  за

видик он семье отдаст,  в  материальной  помощи  не  нуждается,  а  своего

ничтожного брата он презирает,  потому  что  тому  суждено  прожить  жизнь

робкого пингвина из стихотворения Максима Горького.

   Все в доме думали, что Кирюша проспится, а утром все будут решать,  что

делать дальше.

   Но, когда проснулись, сына уже не было.

   Он оставил записку, которую мне показала Клава:

   "До встречи. Гражданин Вселенной".

   Клава плакала и повторяла:

   - Ну что же, даже для матери ласкового  слова  не  нашлось.  Как  будто

подкидыш...

   Тут она замерла с полуоткрытым ртом и  долго  смотрела  на  меня,  а  в

глазах ее замер ужас понимания...

   - Еще ничто не потеряно, - сказал я. Это  были  первые  попавшиеся  мне

слова утешения, не самые удачные, но искренние.

   Долгое время ничего не было слышно о Кирюше.  След  его  потеряла  даже

Дина Иосифовна. Она подошла ко мне как-то в поликлинике, куда я пришел  по

поводу старческих заболеваний, и спросила:

   - Я волнуюсь. Где мальчик Кирилл Стадницкий?

   - А почему же вы волнуетесь? - спросил я.

   - Ты знаешь, старый сморчок! - ответила грубо  докторша  и  скрылась  в

своем кабинете.

   Я приоткрыл дверь в этот кабинет и смело сказал:

   - Вам еще отольются слезы родных Милана Свазека!

   Весной Зине, которая тоже бросила школу, жила в Туле и оттуда  наезжала

к своим родителям в "девятке", порезали бритвой  лицо.  К  сожалению,  она

никогда уже не будет красавицей. А Максудова и вовсе убили.  Так  проходил

дележ собственности в нашем городе.

   Зина устроилась на швейную фабрику.

   Митя окончил школу почти экстерном. На два экзамена он пришел сам, а на

остальных ему поставили твердые тройки. Явиться на них он не мог, так  как

представлял в Вологде передовиков-комсомольцев нашей области.

   Только  следующей  осенью,  когда  Митя  уже   поступил   в   областную

комсомольскую школу,  пришла  открытка  от  Кирюши.  "Жизнь  хороша,  жить

трудновато". К ней прилагался перевод на стоимость видика. Обратный  адрес

был - Памир. Хорог.

   В областной школе Митя учился средне, но был исполнителен  и  дружил  с

сыном секретаря обкома. Так что на следующий  год  при  распределении  его

отправили вторым секретарем райкома комсомола в  Устье.  Тогда  же  пришла

телеграмма от Кирюши: КОСМОПОЛИТ - ГОРДОЕ СЛОВО. СПАСИБО ПАПА  И  МАМА  ЗА

ЖИЗНЕННЫЕ УРОКИ ПРИВЕТ МИТЕ НАДЕЮСЬ ОН УЖЕ В ПОЛИТБЮРО.

   А отдельно пришло письмо нам с Нианилой,  за  что  мы  были  благодарны

Кирюше. Хоть он и оказался инопланетным пришельцем, нам он был не чужой. В

письме он, в частности, писал:

   "...Когда смотришь на мир с вершин Гималаев, понимаешь, что ты так  мал

во Вселенной и как мала Земля по сравнению с  куполом  звездного  неба.  Я

ощущаю в себе цель, задачу, она стучит со мне, как взволнованное сердце, я

еще  не  могу  сформулировать  эту  цель  и  иногда   боюсь   собственного

предназначения..." Нианила принялась плакать, а тут к нашему дому подъехал

трейлер.  Рабочие  в  униформе  начали  сгружать  и   вынимать   из   него

иностранного вида коробки. Они заносили их в квартиру Стадницких, и оттуда

доносились различные возгласы. Даже жестянщики перестали стучать и  стояли

открыв рты. Когда через, два часа трейлер, забрав пустые  коробки,  отбыл,

Стадницкне позвали нас к себе, и мы увидели,  что  большая  комната  в  их

квартире заставлена видеооборудованием, включая телевизор с экраном в метр

на полтора, различного вида плейеры и видео, а также факсы  и  неизвестные

мне приборы.

   Оказывается, все это прислано из Сингапура их  сыном  Кирюшей,  который

купил там небольшой корабль, на котором везет в Австралию кокосы.

   Вечером из Устья приехал на персональном "газике"  брат  Митя.  Он  был

очень расстроен, потому что  понимал:  кто-нибудь  обязательно  донесет  в

область, что брат второго секретаря райкома ведет капиталистический  образ

жизни в зарубежье.

   Но  Митя  недолго  расстраивался,  потому  что  вовсю   разворачивалась

перестройка. Теперь он стал чаще заезжать к родителям  и  смотреть,  какие

вести пришли по факсу от брата. Митя покинул комсомол, и вместе  со  своим

первым секретарем они открыли комсомольский кооператив по продаже  женских

прокладок. Он уже назывался кооператив "Сахара".

   Но Кирюша недолго  удержался  во  владельцах  корабля,  а  разорился  и

отправился в джунгли острова Минданао на поиски племен каменного  века.  И

вести по факсу перестали от него приходить. Правда, как-то  показывали  по

телевизору, как катера "зеленых" пытались  сорвать  французское  испытание

атомной бомбы на атолле, и на катере я точно угадал Кирюшу.

3. 1998 ГОД

   Я все же вышел на пенсию, хоть меня и уговаривали остаться, потому  что

у  нас  в  Веревкине  мало  опытных  преподавателей,  которые  соглашаются

работать за незначительную плату. Но я устал и решил, что, пока есть силы,

я продолжу заочную борьбу с космическими пришельцами, хотя я не знаю,  чем

они нам грозят. Но в одном я не сомневался -  это  существа  безжалостные,

которые мыслят категориями  выгоды  и  своего  господства.  Да  достаточно

посмотреть на Дину Иосифовну. Нет, не на ту, которую они давно уже  убили,

а на подмененную, которая и обеспечивала успех операции "Близнецы" в нашем

городке. Она уже седая стала, волосы  кое-как  красит  в  оранжевый  цвет,

хромает пуще прежнего, кошачьи глаза злобой горят. Я как-то ее встретил  и

спрашиваю:

   - Ну что, жизнь прошла впустую? Уж полночь близится, вторжения все нет?

   Она буквально затрепетала от злобы и отвечает:

   - А ты чего добился, гуманитарный сморчок? Живешь на нищенскую пенсию и

даже не знаешь, что тебя ждет.

   - Так проговорись, Дина Иосифовна!

   - Не на такую напал! - ответила мне гинекологичка.

   - Так хоть скажи мне, что вы сделали с предыдущей Диной Иосифовной?

   - Она даже ничего не заметила, - туманно ответила космическая злодейка.

   - Ну тогда последний вопрос, - взмолился я. - Кто из них ваш, а кто  из

них наш? Правильно ли я угадал?

   - Ты все равно не остановишь судьбы! - воскликнула  докторица.  -  Наши

агенты носятся над Землей подобно смерчу. Ты хочешь знать правду? Так знай

же...

   В этот момент по асфальтированной улице Льва  Толстого  промчался  весь

побитый, грязный джип "чироки". Сидевший в нем пожилой бритый негр  поднял

пистолет и выпустил две пули. Одна пуля поразила хромую  инопланетянку,  а

вторая пронеслась так близко от меня, что вырвала клок волос.

   Негр захохотал, а я присел на корточки, и он не стал больше стрелять.

   В парке у памятника  Геркулесу  с  веслом  было  безлюдно.  Труп  худой

женщины с оранжевыми с сединой волосами начал  растворяться  и  в  течение

минуты на моих изумленных глазах превратился в мятую пустую  банку  из-под

кока-колы.  Я  протянул  было  руку,  чтобы  взять  банку,  полагая,   что

когда-нибудь на суде народов она послужит вещественным доказательством, но

меня так ударило током, что я поспешил уйти из парка.

   В 1991 году была как бы запрещена компартия, что позволило некоторым ее

деятельным членам перейти  в  администрацию,  а  другие  занялись  крупным

бизнесом. Веревкин понемногу менялся, хотя,  наверное,  перемены  в  такой

глухой провинции не столь очевидны, как в Москве.

   Наш Митя работал в  райцентре  Устье,  но  уже  не  секретарем  райкома

комсомола, а вице-президентом районного коммерческого банка "Престолъ". Он

заезжал к своим постаревшим родителям на машине "ауди" с синим фонарем  на

макушке. Он немного раздобрел,  причесывался  на  прямой  пробор  и  носил

пальто на три размера больше, чем нужно, ботинки  сверкали  даже  в  самую

дурную погоду, рубашка была белоснежной,  а  галстук  в  синюю  и  красную

полоску  с  булавкой,  на  которой  было  написано   английскими   буквами

"Оксфорд". Митя объяснил  мне,  что  он  не  оканчивал  этого  английского

университета, но был в делегации деловых  людей.  И  там  произошел  обмен

галстуками  и  булавками.  Так  что  в  Англии  теперь   можно   встретить

влиятельных  людей  в  красных  галстуках  со  значком   нашей   областной

комсомольской школы.

   - Организуем благотворительный фонд, - сказал  вежливо  Митя.  -  Будет

называться "Дети -  путешественники".  Хотим,  чтобы  и  лишенные  средств

родители могли отправить своих детишек посмотреть чудеса света.

   Ставший за прошедшие годы циничным  пьяницей  Коля  Стадницкий  ввернул

свой комментарий:

   - Чтоб твоим дружкам под этим видом по заграницам поездить.

   Но Митя не обиделся на отца.

   - Ты неправ, папа, - сказал он, -  сейчас  в  заграницу  может  поехать

каждый мой дружок. Но мы хотим помочь и остальным. Под этим лозунгом  меня

выдвигают в парламент.

   И он направился к своей машине. Его ботинки сияли так, что  грязь,  что

как  обычно  летит  возле  нашего  дома,  расступалась,   боясь   до   них

дотронуться.

   Из окошка машины он попрощался с нами и сказал, показав  на  грохочущую

мастерскую жестянщиков:

   - А это мы уберем. Я с Сидором Вениаминовичем поговорю.

   После этого земной близнец уехал бороться за права детей, а космический

близнец Кирюша прислал такую телеграмму:

   УСТРОИЛСЯ НА КОСМИЧЕСКУЮ СТАНЦИЮ В СОВМЕСТНЫЙ ЭКИПАЖ.  СЛЕДУЮЩАЯ  СВЯЗЬ

ЧЕРЕЗ ДВА МЕСЯЦА.

   Я отнесся к этой телеграмме скептически, но потом прочел в газете,  что

американский "Челленджер" доставил на наш "Салют" новую  смену  в  составе

французского,  мозамбикского  и  русского  космонавтов.  Фамилия  русского

К.Стадницкий.

   Я обрадовался и хотел устроить в нашей  школе  вечер  в  честь  первого

космонавта  из  города  Веревкина.  Но  в  настоящее   время   космические

путешествия настолько вышли из моды, что  новая  директорша  сказала  мне:

"Пускай поскромнее летает. У нас в школе крыша протекает". Я смирился,  но

подумал, что Митя нам поможет. Я раздобыл его телефон - только  уже  не  в

Устье, а в области. Секретарше  с  голосом  фотомодели  я  представился  и

объяснил, что по личному делу. Митя откликнулся часа через два.

   - Прости, дядя Сеня, - сказал он мне своим добрым голосом, - совещались

по вопросам борьбы с демократией, которая очень надоела народу.  А  что  у

тебя за проблема?

   Я рассказал про школу. Что она протекает.

   - Я записал. Уже записал, - сказал он.

   На следующий день к нашему дому подъехало несколько грузовиков.  С  них