Кир БУЛЫЧЕВ

                               ЮБИЛЕЙ "200"

     Славная дата  -  двести  лет  Эксперименту.  В  истории Земли  ничего

подобного  не  было.  Сама  длительность подавляет воображение.  Создатели

Эксперимента кажутся небожителями.

     На самом деле они существуют - в виде портретов в актовом зале.

     Дарвин. Мендель. Павлов. Соснора. Джекобсон. Сато.

     Первые три скончались,  не подозревая об Эксперименте.  Три последних

не дожили до результатов.

     Мне надоела предпраздничная суета. Я пошел в библиотеку.

     Маруся  уговаривала пылесос  -  драгоценнейший прибор  в  институте -

заняться книжными полками.  Я  представил себе,  сколько  поднимется пыли,

если пылесос согласится.  К  счастью,  пылесос не  соглашался.  Он пытался

втолковать Марусе,  что его услуги нужнее в институтском музее, куда скоро

придут гости.

     Маруся увидела меня и спросила:

     - Мне, что ли, лезть туда?

     Наверное,  она ожидала,  что ради ее прекрасных глаз я буду лазить по

стремянкам.

     Я ушел вместе с пылесосом.

     В саду тоже не спрячешься. По странному приказу завхоза Скрьшника там

перекапывали  клумбы,  на  которых  только  что  отцвели  тюльпаны,  чтобы

сотворить одну клумбу в виде цифры 200.

     Я  пошел на детскую площадку.  Детей не было -  ставили новую ограду.

Силовую,  невидимую,  современную.  Представьте себе,  какие комплексы она

будет  вырабатывать в  малышах,  которые  неизбежно  будут  натыкаться  на

несуществующую стену. Начнутся неврозы, истерики, все будут искать причину

душевных травм у молодых гомошимпов, пока какой-нибудь шустрый аспирант не

догадается, что виной всему - невидимость ограждения.

     Малыши резвились на берегу пруда.  Землечерпалка уже перестала мутить

воду,  бортики были покрашены.  Я  уселся в тени под явором,  который,  по

преданию,   посадил  сам  академик  Соснора,   и   принялся  наблюдать  за

детенышами. Они с визгом носились по берегу, а воспитательницы семенили за

ними:  им  казалось,  что кто-нибудь обязательно упадет в  холодную воду и

схватит воспаление легких.

     По облику малышей я без труда угадывал генетические линии.

     Живший больше века  назад самец Старк,  со  светлой короткой шерстью,

гомозиготный по этой доминантной аллели,  утвердил себя на много поколений

вперед.  Помните скошенные подбородки и висячие носы Габсбургов? Это видно

по портретам, как бы ни старались приукрасить художники.

     Мы покоряем природу, а природа находит пути, чтобы не покоряться.

     Эксперимент был внешне скромен, но полон человеческого тщеславия: мы,

всесильные,   берем  стадо  шимпанзе,   мобилизуем  механизм  направленных

мутаций, выводим эволюционный процесс из тупика, ускоряем его в тысячи раз

и глядим - дозволено ли нам природой создать себе братьев по разуму.

     Те,  кто  планировал Эксперимент и  пробивал  его  в  академических и

финансовых органах,  понимали,  что сами до результатов не доживут.  Хотя,

наверное,  каждому из них казалось,  что произойдет чудо и  через тридцать

лет народится мутант, который выучит таблицу умножения.

     Я  как-то отыскал в  библиотеке журнал двухвековой давности с  бойкой

статьей о  том,  как  разыскивали по  зоопаркам и  институтам самых умных,

сообразительных,  продвинутых шимпанзе и  как свозили в выделенный уже для

них  комплекс,  нечто  среднее между зоопарком,  генетическим институтом и

общежитием для  умственно отсталых.  Нехватку  кредитов и  оборудования на

первых  порах  компенсировали энтузиазмом.  Далеко не  все  понимали,  что

Эксперимент   должен   иметь    предпочтение   перед   прочими   занятиями

человечества.  Но  во  главе  института стоял  Соснора,  который додумался

испытывать свои генетические методы на коровах и увеличивал их лактацию до

фантастических пределов.  С  помощью  этих  безмозглых тварей,  которые по

традиции  и   теперь  пасутся  за   прудом,   он   доказал  рентабельность

предприятия.

     Последующие директора постепенно расширяли хозяйство, пополняли стадо

шимпанзе  одаренными  экземплярами.   Несмотря  на  кризисы  и  конфликты,

институт так и  не закрыли.  В  самом принципе его деятельности было нечто

ирреальное. Это была наука с претензией на божественность.

     Директора приходили и уходили,  научные сотрудники получали зарплату,

защищали диссертации,  уходили на пенсию - в общем, делали примерно то же,

что  их  коллеги  в   других  институтах.   Иногда  менялись  генетические

концепции,   возникали  новые  теории  или  возрождались  забытые.   Вдруг

возвышался  неоламаркизм,   затем  торжествовал  постдарвинизм,   а  после

временного господства джекобсонизма верх брал супердарвинизм.

     И  каждый из  поворотов теории отражался на отношении к  шимпанзиному

стаду.  Наиболее  перспективные особи  вдруг  попадали  в  немилость и  их

списывали в  зоопарки или медицинские институты;  достижения оборачивались

поражениями,  чтобы несколько лет спустя превратиться в громкие открытия -

и  больнее всего эти перемены били по  шимпанзе.  Не так давно был случай,

когда  списали в  зоопарк Сиену-4,  самку с  удивительными математическими

способностями.  И по простой причине: ее шеф - человек милый, талантливый,

но беспутный,  - разругался с заведующим отделом и ушел из Эксперимента. А

кроме него никто не пользовался доверием Сиены-4...

     Вот почему я,  участник Эксперимента,  остаюсь в  глубокой внутренней

оппозиции к  тому,  что у  нас делается.  Двести лет направленных мутаций,

изменений среды обитания,  медикаментозных опытов и трудового обучения - а

стабильных результатов так  и  не  добились.  Более  того,  пропасть между

гомошимпами и  экспериментаторами все углубляется.  Как ни странно,  люди,

придумавшие Эксперимент,  ухлопавшие в  него  двести лет  и  кучу средств,

внутренне   не   готовы   к   тому,   чтобы   отказаться  от   собственной

исключительности.  Гомошимп остается для них не  более как шимпом.  Объект

для исследований, но не партнер по разуму...

     Эти   мои,   довольно  печальные  мысли,   были   прерваны  бездарной

бихейвиористкой по прозвищу Формула.

     - Джон! - кричала она, несясь по коридору. - Где ты?

     Увидев меня, она спросила:

     - Джона не видел?  - Но ответа не стала дожидаться,  махнула рукой  и

помчалась дальше. Меня она не выносила.

     Джон - старый гомошимп,  ублюдок с анатомической точки зрения,  почти

безволосый,  лобастый и  в  меру  коварный,  пользуется доверием некоторых

сотрудников Эксперимента.  Тот небольшой набор слов, которым он оперирует,

кажется им вершиной собственных достижений.  Когда приезжают важные гости,

Джона  выводят  к  ним  и  он  изображает из  себя  пародию  на  человека:

натягивает трусики  и  красную рубашку,  делает  вид,  будто  поддерживает

беседу,  оставаясь  не  более  как  попугаем  в  окружении любопытствующих

обезьян.

     Зачем Формуле в такой сумасшедший день понадобился Джон?  Я подошел к

окну и увидел,  как она крутится возле бывшей клумбы, повторяя: "Джон, где

ты? Джонни, ты мне нужен!"

     Джон,  который дремал где-то поблизости,  лениво вышел из кустов.  Он

поскребывал могучий живот, отращенный на подачках.

     - Джонни!  - возрадовалась Формула.  - Прими новенькую. Ты лучше всех

это умеешь делать. Умоляю!

     - Что дашь? - спросил Джон, существо корыстное и развращенное.

     - Джонни, я никогда тебя не обижала.

     - Столкуемся,  -  сказал  Джонни  и пошел за Формулой,  сгибаясь чуть

больше,  чем нужно,  и касаясь земли пальцами рук.  На этот раз он  был  в

синих трусах и в белой кепочке,  сдвинутой на затылок так, чтобы любой мог

полюбоваться его лобными долями.

     Я пошел вслед за ними.

     Они  вышли  к  стоянке.  Возле транспортного вертолета маялся могучий

детина  из  службы  заповедников.  Он  держал  на  цепочке  молодую  самку

шимпанзе,   которая   была   насмерть  перепугана  полетом   и   необычной

обстановкой.

     При  виде хорошенькой самки гордость генетической науки превратился в

самца  шимпанзе.  Девушка  ему  очень  понравилась.  В  мозгу  Джонни  уже

шевелились надежды на то,  что он получит молодую наложницу. И он принялся

изображать перед ней обезьяну - вытягивал трубкой губы,  подпрыгивал,  бил

себя кулаками в грудь,  словно горилла.  Разумеется, он еще больше напугал

самочку.

     А  девушка была  в  самом деле  сказочно хороша.  Мозг ее  пока спит;

впрочем,  никто и  не  намерен вдувать в  него разум.  Она  нужна лишь для

продолжения рода, для свежей струи генов.

     - Джонни,  не пугай ее,  - взмолилась Формула.  - Объясни ей, что она

будет жить в хороших условиях. Пускай она успокоится.

     Удивительная наивность,  свойственная некоторым научным  сотрудникам.

Создав расу гомошимпов,  они полагают, что и обыкновенные шимпанзе владеют

какой-то примитивной речью и могут объясняться с такими, как Джонни. А он,

никогда не знавший языка диких сородичей,  языка жестов и  дыхания,  языка

примитивного, но всеобъемлющего, должен был поддержать свое реноме. Ничего

у  него не  получилось.  Девушка скалилась и  старалась спрятаться за ноги

детины из  службы заповедников,  полагая,  что обыкновенный человек все же

лучше, чем неизвестный зверь в белой кепочке.

     Я  понял,  что создалась тупиковая ситуация,  и направился к девушке,

уверенный,  что  мне  удастся  успокоить это  несчастное создание.  И  все

кончилось бы благополучно, если бы не эта проклятая Формула.

     - Стой!  - завопила она.  - Джон,  удержи этого хулигана!  Ну где  же

шланг?  Джон нахмурился,  изображая из себя защитника человечества, хотя в

душе он трепетал передо мной и знал,  что я с ним сделаю,  если он посмеет

хоть пальцем меня тронуть.

     Я встретил доверчивый взгляд самочки шимпанзе и улыбнулся ей. Я знал,

что отныне она -  моя покорная рабыня.  Больше мне ничего не надо было.  Я

тихонько фыркнул,  чтобы ее успокоить, и дал понять гримасой, что ей здесь

нечего бояться.  Потом  под  вопли  Формулы и  угрожающие жесты  ничего не

понявшего,   но   встревоженного  детины  прыгнул  на   ближайшее  дерево,

раскачался на нижнем суку и перемахнул наверх,  ощущая спиной восторженный

взгляд девушки. Деревьями, по проторенной дорожке, я добрался до спален.

     Несколько  гомошимпов отдыхали  на  койках,  кто-то  читал,  молодежь

разглядывала видеоленты.  Барри,  прирожденный столяр,  чинил табурет.  Мы

сколачивали табуреты в мастерской трудового воспитания.

     - Что  случилось?  -  спросила  Дзитта,   старая   умная   гомошимпа,

наделенная великолепной интуицией.

     - Черт бы побрал эту Формулу,  - сказал я.  - Там  привезли  чудесную

крошку. Формула позвала Джонни, а этот старый козел...

     - Не надо,  все ясно,  - прервал меня  Барри  и  отложил  молоток.  -

Знаешь, сегодня утром меня снова таскали на тесты.

     - И ты думал о бананах?

     - Об апельсинах тоже, - засмеялся Барри. - Они разочарованы.

     - Ой,  трудно, - сказала Дзитта. - Особенно я боюсь за молодежь. Рано

или поздно они нас обязательно поймают.

     - А какая альтернатива?  - спросил я.  - Все признать? Стать объектом

сенсации  и  остаться  при  том  существами  третьего  сорта,   говорящими

макаками?

     - Только бы сегодня все обошлось, - сказал Барри.

     - А меня утром  спрашивал  о  тебе  доктор  Вамп,  -  сказал  молодой

гомошимп Третий. - Он спрашивал, уважаю ли я тебя.

     - А ты что ответил?

     - Ты знаешь,  я плохо говорю,  такой тупой-тупой гомошимп,  я сказал,

что Лидер сильный.

     Я отобрал у Третьего банан - понял, что страшно проголодался.

     - А девушка красивая? - спросил Второй.

     - Не твое дело, - отрезал я. - В лесу отыщешь себе красивее.

     - Сейчас идет совещание, - сказал Барри. - Надо послушать.

     - Обсуждают,  как  разместить  гостей  и устроить банкет,  - заметила

Дзитта.

     - Может, все-таки сходить? - спросил Барри.

     - Я сам,  - сказал я и  выбрался  через  окно.  По  виноградной  лозе

взобрался  на  крышу  и  прополз  по  ней до окон комнаты совещаний.  Наши

маршруты  проверены  поколениями  гомошимпов.  Мы  еще  уступаем  людям  в

интеллекте,  но  не  разучились  лазить по деревьям,  прыгать и,  главное,

скрывать мысли и поступки: законы леса в нас сильнее, чем законы города, и

двухсот лет слишком мало, чтобы кровь и мышцы забыли о прошлом. Я не знаю,

кто первым пробрался  скрытно  к  окнам  комнаты  совещаний,  но  это  был

гениальный гомошимп,  я не боюсь этого слова, который понял, что разум его

развит настолько, что пора утаивать от людей то, что проснулось в нас.

     Люди  окружили нас  приборами,  которые вызывают страх  и  недоверие.

Людям кажется,  что  любой всплеск мысли и  движение чувств тут  же  будут

отражены самописцами и  биофонами.  Они  совершили ошибку -  они  пытались

сделать нас по своему образу и подобию.  Но природа оказалась сильнее.  Мы

это поняли тогда,  когда обнаружили, что, доверяясь приборам, люди судят о

нас ложно. Это великое открытие было сделано до моего появления на свет.

     И с тех пор,  подчиняясь людским приборам и жестоким экспериментам, в

которых нас заставляли есть, спать, думать, трудиться, размножаться только

на глазах,  под контролем,  -  все это время мы учились скрытности.  Мы не

второсортные люди, мы новая раса, гомошимпы!

     Невидимый из комнаты совещаний,  я наблюдал за людьми.  Я, подопытный

кролик, недочеловек и переобезьяна, затевал заговор против них.

     Разговор в комнате шел о моей персоне. Выступала Формула.

     - Он становится невыносимым,  - щебетала она.  - Он оказывает  дурное

влияние на других особей.

     Как тщательно они избегают слова "животное", подумал я.

     - Конкретнее,  -  попросил  доктор  Вамп.  Доктор ведает лечебницей и

выступает против излишне жестоких экспериментов  -  он  лечит,  и  у  него

добрые руки.

     - Сегодня к нам поступила новая самочка,  - сказала Формула,  и перед

моими глазами возник сладостный образ девушки.  - Я попросила Джона помочь

мне отвести ее в изолятор.

     - Джон не вызывает у меня доверия, - сказал Батя, директор института.

     - Он очень развитое существо,  - возразила Формула.  -  И  часто  нам

помогает.  На этот раз он помочь не смог.  Обезьянка очень боялась. Мы все

равно справились бы с ней,  до тут из  кустов  выскакивает  этот  Лидер  и

бросается на обезьянку. По-моему, он хотел надругаться над ней.

     Формула была  близка к  слезам.  Черт  побери,  подумал я,  за  какое

чудовище она меня принимает!

     Неожиданно Формула получила подкрепление от завхоза Скрыпника.

     - Он  становится  диким  зверем,  - сказал толстый Скрыпник.  - Вчера

забрался на склад и распотрошил  половину  запасов.  Не  представляю,  как

устраивать банкет. Я послал в город за припасами.

     Операцию на складе проводили мы с  Дзиттой и двумя молодыми ребятами.

Первое время  нам  будут  нужны продукты -  сгущенка,  кое-какие консервы.

Похищение  пришлось  замаскировать под  бандитский  налет,  иначе  бы  оно

вызвало подозрение.

     - Пора его отдавать в зоопарк, - сказала Формула. - Если он и мутант,

то регрессивный. Опасный для Эксперимента.

     - А что вы скажете, доктор? - спросил директор.

     - Воздержусь от выводов. По моим наблюдениям, Лидер пользуется в стае

авторитетом.

     - Вот именно,  в стае, а мы стремимся создать общество! - воскликнула

Формула.

     - А что вы думаете?  - обратился директор к заведующему лабораторией,

моему главному противнику, которого мы постоянно водили за нос, изгоняя из

головы все мысли, кроме мыслей о еде.

     - Уровень интеллекта невысок...

     Заведующий  углубился  в  записки,  он  извлекал  их  из  карманов  и

раскладывал на столе,  путал мои данные с  данными других гомошимпов,  и в

результате запутал  все  настолько,  что  директор  остановил его.  Другие

специалисты были единодушны:  я - опасный зверь,  плохо влияю на молодежь,

от меня надо избавиться.

     С  одной стороны,  это было приятно слушать:  я  их  провел и  провел

основательно. С другой - любому разумному существу обидно, когда его хотят

отправить в зоопарк.

     - Подытоживаю,  -  сказал  директор.  -  Лидера  готовить к отправке.

Созвонитесь с зоопарком в Сухуми,  оттуда есть запрос. Полагаю, что завтра

можно перевезти.

     Теперь перейдем к другим заботам. Когда прилетает рейсовый с гостями?

     - В  семнадцать  тридцать,  -  ответил Скрыпник.  - Мы его паркуем на

запасном поле, машина большая.

     Об  этом вертолете я  знал.  Остальные гости будут слетаться на малых

машинах. Малые машины нам не нужны. Нам нужен этот вертолет.

     Ну что ж, можно уходить. Я узнал две важные вещи. Во-первых, время не

терпит. Если мы сегодня не сделаем задуманного, завтра меня тайком, подло,

предательски отправят в зоопарк.  Во-вторых,  нужная нам машина с половины

шестого будет стоять на запасном поле.  Удивительная удача:  запасное поле

окружено лесом, подходы к машине скрыты зеленью.

     Я спустился в сад.

     С  некоторой грустью я  смотрел на пруд,  на спортивную площадку,  на

классные комнаты.  Никогда я  уже не увижу этого мира,  в котором я вырос,

стал  настоящим гомошимпом и  осознал свой  долг перед племенем.  Всему на

свете бывает конец, вспомнил я чьи-то слова.

     В спальне меня ждали.

     - Все в порядке,  - сказал  я.  -  Вертолет  прилетает  в  семнадцать

тридцать. Стоит на запасном поле.

     О  решении отослать меня завтра в  зоопарк я  говорить не  стал.  Это

могло несколько подорвать мои позиции.  Подумают, что я спасаю собственную

шкуру.

     Мы  наблюдали сверху,  как  съезжались гости.  Встреча с  гомошимпами

назначена  на   завтра.   Лишь   идиот   Джонни  бродил  между  приезжими,

фотографировался с  ними,  пожимал им руки и говорил банальности,  которые

поражали гостей своей глубиной.

     Еще засветло с большими предосторожностями мы перетащили часть грузов

из лесных тайников поближе к вертолету.  В Большом лесу, на берегах Конго,

мы  не  намеревались становиться дикими  животными,  и  поэтому забирали с

собой учебные микрофильмы для  детей и  запас кассет,  кое-какие приборы и

инструменты. В общем, начиналось великое переселение маленького народа.

     Вечером  в  саду  зажгли  иллюминацию.  Подъезжали новые  гости,  под

яблонями Скрыпник поставил длинные столы с закусками.  Перед сном к гостям

вывели малышей, они хором спели про елочку. Гости умилялись.

     Я тайком проверил,  все ли замки сломаны. Хорошо бы они не догадались

оставить стражу у большого вертолета.

     Машина мне понравилась.  Она была в самом деле велика, я на такой еще

не летал.  Но мы знали,  как работает автоматика.  Они хватятся,  когда мы

будем уже над Африкой.

     Луна была ущербной,  так что мы двигались свободно, почти не прячась.

Стражи у вертолета не было.

     Все стихло.  Лишь из окон гостиницы доносились голоса и песни. Пускай

веселятся.  Завтра их  ждет большое разочарование.  Некого будет смотреть.

Разве что Джонни.

     - Слушай, - спросил я мудрую Дзитту, - мы берем Джонни?

     - А ты как думаешь?

     - Я бы оставил его людям в утешение.

     - Согласна.  С нами он будет несчастлив. Он привык к комфорту. Третий

привел детей. Они были сонные и капризничали.

     Мы быстро посадили детей в вертолет. Дзитта пересчитала гомошимпов.

     - Шестьдесят  четыре  особи,  -  сказала  она  с  улыбкой.  Она умела

копировать Формулу.

     - Все на месте? - спросил Барри. Он будет у нас вторым пилотом.

     - Стой, - сказал я. - Мы же ее забыли.

     - Кого? - не поняла Дзитта.

     - Девушку,  которую привезли сегодня.  Неужели ты хочешь,  чтобы  она

досталась Джонни?

     - В лесу ты найдешь невесту получше,  - сказал Третий.  Я так зарычал

на него,  что он шустро залез в машину и,  надо полагать, будет молчать до

Африки.

     - Не  делай  глупостей,  -  попросила Дзитта.  - Ты переполошишь весь

институт.

     - Нет, - сказал я твердо. - Я скоро вернусь.

     Большими прыжками я помчался к изолятору.

     Как назло дверь была заперта.

     Я подошел к окну.  Окно было непробиваемым, ничем его не возьмешь. Из

темноты на меня смотрели большие прекрасные глаза. Девушка понимала, что я

пришел к  ней,  но не знала зачем.  Она расплющила о  стекло большие губы.

Глупая, милая, неразумная тварь.

     В  два прыжка я  оказался на крыше.  Отвинтить вентиляционную решетку

было делом минуты.  Я  спешил.  Без меня мог начаться бунт - ведь зачастую

лишь моей железной волей удавалось удержать их в повиновении.

     Решетка летит в  сторону.  И в это время - шум шагов.  Кто-то идет по

дорожке.

     Я почуял запах Джонни. Этого еще не хватало! Я чуть не расхохотался -

романтическое приключение,  соперник во  тьме...  Этот  недоумок стучал  в

стекло, вызывая девушку.

     Ревность обуяла меня.  Но  что делать?  Мне в  голову пришла неплохая

идея.

     - Кто здесь  шляется?  -  спросил  я  басом,  подражая  Скрыпнику.  -

Немедленно спать! А то отправлю в зоопарк.

     Джонни перетрусил и покинул поле боя. Его запах исчез.

     Теперь следовало спешить втройне:  меня  могли услышать.  Я  проник в

вентиляционный люк.  Там  было тесно.  Я  загудел,  призывая девушку.  Она

поняла.

     Протянув вниз руку, я нащупал ее нежные длинные пальцы.

     Я помог ей выбраться на крышу. Всем своим видом, каждым движением она

говорила: "Ты мой избранник".

     "Ты у меня еще научишься говорить", - подумал я.

     На борту уже начиналась паника.  Я  исчез,  указаний нет.  Дзитта еле

удерживала все мое воинство внутри.  Барри накинулся на меня с упреками. Я

передал ему барышню и быстро прошел к креслу пилота.

     - Внимание!  - сказал я.  - Всем занять места. Матери, держите детей.

Нас ждут леса Африки. Нас ждет свобода!

     Через стекло я  кинул прощальный взгляд на  институт.  Некоторые окна

еще  светились.  Старинное здание,  построенное по  моде  двадцатого века,

темной громадой возвышалось над деревьями.

     Я  набрал код -  я  знал как это делать.  Загорелась карта Восточного

полушария.  Я  нашел на  ней Конго.  Дотронулся до  нужной мне точки.  Дал

старт.

     Вертолет быстро пошел вверх.

     Огни  на  Земле уменьшались и  тускнели.  Мы  пронзили редкие облака.

Машина поворачивалась, ложась на курс.

     Я смотрел на карту передо мной.  Тонкая зеленая полоска - наш маршрут

- стала изгибаться к югу.

     Неожиданно я почувствовал прикосновение.

     Я  обернулся.  Моя  возлюбленная  стояла  рядом.  Я  улыбнулся  ей  и

повернулся к Барри, который сидел в соседнем кресле.

     - Мы в безопасности, - сказал я ему. - Они нас не догонят.

     - Они могут поднять машину с Сицилии.

     - Вряд ли,  - ответил я.  - До сих пор нас не хватились.  И когда они

еще догадаются, куда мы делись.

     В этот момент зловеще и неожиданно вспыхнул экран связи.  Первым моим

желанием было спрятаться, и я пригнулся. Ахнул рядом Барри.

     Но потом я понял,  что скрываться нет смысла.  Если нас вызывают,  то

лучше встретить опасность лицом к лицу.

     На экране был директор института. Батя был серьезен.

     - Лидер, - сказал он, - Я знаю, что ты здесь.

     - Я  здесь,  -  ответил я,  выпрямляясь.  - Вы можете стрелять в нас,

убить нас, но вы не сможете нас остановить.

     - Лидер,  -  сказал  Батя.  -  Может  быть,  ты  хочешь  говорить без

свидетелей? Тогда попроси Барри уйти.

     - Я останусь, - попросил верный Барри. - Я не боюсь.

     - Директор прав, - сказал я. - Выйди. У тебя длинный обезьяний язык.

     Барри  обиделся.  Он  ворча  вылез из  кресла.  Девушка оробела,  она

смотрела то на меня,  то на директора, который ее не замечал. Он знал, что

она ничего не поймет.

     - Чего вы хотите? - спросил я. - В чем ваш ультиматум?

     - Это не ультиматум, - сказал директор. - Только информация.

     - Прошу. - Я отчаянно трусил. Против меня был весь мир. Против меня и

шестидесяти уродцев.

     - Лидер,  вот уже несколько лет, как мы осознали, что приборы не дают

объективной картины вашего состояния.  Мы не сразу поняли, что Эксперимент

удался.  Удался даже более,  чем мы рассчитывали.  И когда мы поняли,  что

загнали младших братьев в тупик, заставили вас таиться...

     - Вы давно это поняли?

     - Давно.

     - Почему вы тоже таились?

     - Потому  что  не могли прийти к общему мнению,  потому что не знали,

как продолжать Эксперимент...  Это так сложно.  Когда-нибудь  мы  сядем  с

вами, Лидер, за стол и обсудим эту проблему за чашкой чая.

     Я понял, что впервые к шимпанзе обращаются на "вы".

     - Простите,  Батя, - сказал я твердо, сжимая руку девушки, - но мы не

вернемся. Опыты кончились!

     - Я и не спорю, - ответил директор. - Хотя мне, честно говоря, жаль с

вами расставаться. Ты был еще младенцем, когда я пришел в институт.

     - Я помню, - сказал я. - Но мы не вернемся.

     - Летите,  вас  никто  не  задерживает.  Да,  кстати,  -  в  багажном

отделении лежит запас продуктов.  Вы взяли с собой очень мало, пока вы еще

там освоитесь...

     - Значит,  вы все знали! - Я понял, что это удар. По моему самолюбию,

по моему тщеславию, по моей тайне.

     - Не  расстраивайтесь,  -  сказал  директор.  -  Это не умаляет ваших

заслуг. Вы сделали не меньше, чем весь институт.

     Он не притворялся. У нас, гомошимпов, интуиция развита гораздо лучше,

чем у людей. Мы можем многому научить людей.

     Директор как будто угадал мои мысли.

     - Надеюсь,  что вы сможете нас многому научить. Но для этого нам надо

вовремя расстаться. Вы нашли выход, которого мы не могли найти.

     - И заседание, на котором решили отправить меня в зоопарк...

     - Было частично инсценировано.  Мы давно знаем,  что вы подслушиваете

наши совещания.

     - И Формула? - Этого я не мог вынести.

     - Доктор Пименова не в курсе дела, - с улыбкой сказал директор. - Она

бы  ни за что не согласилась отпустить вас в  лес,  где вода некипяченая и

летают москиты.

     - Переживет, - ответил я. - С ней остался малютка Джонни.

     Сзади раздался шорох.  Я  обернулся.  В  дверях торчали встревоженные

физиономии Дзитты и Барри.

     - Все в порядке, - сказал я. - Полет продолжается.

     Экран связи погас.

     - Это был директор? - спросила Дзитта. - Чего он хотел?

     - Он   требовал,   чтобы  мы  вернулись,  но  я  ему  отказал.  Полет

продолжается.

     На морде Барри было восхищение.  Я победил самого директора.  Дзитта,

правда, сощурилась. Сомневается. Но промолчит.

     Я погладил девушку по голове.  Не буду учить ее говорить,  подумал я.

Наш  разговор с  директором следует  оставить в  тайне.  Президент первого

государства гомошимпов должен быть выше подозрений.

                       "Химия и жизнь", 1985, № 12.