Юрий Брайдер. Николай Чадович. Визит инспектора.

Книга: Брайдер Ю., Чадович Н.

Собрание сочинений, Том 1, «Телепатическое ружье»

Издательство «Эридан», Минск, 1994

 

 

Инспектор, как всегда нагрянул без предупреждения. Сбылись мои кошмарные

сновидения! Во всех деталях сбылись! Не знаю почему, но эту сцену я всегда

представлял именно так: в промозглом ноябрьском мраке мотаются за окном голые

ветки, тусклая электролампочка бросает по всей комнате неясные тревожные тени,

что-то таинственное шуршит в углу — и вдруг! — протяжный пугающий скрип двери,

той самой двери, которую я (точно помню) совсем недавно запер на два поворота

ключа. Затем раздаются шаги, странные, шаркающие и неуверенные шаги существа,

привыкшего перемещаться в пространстве совсем другим, не известным еще на этой

планете способом. Могу поспорить, что во всей вселенной, реальной и ирреальной,

такие шаги могут принадлежать только двум созданиям — весьма мрачной и костлявой

даме, никогда не расстающейся с простенькими, но впечатляющими атрибутами своего

ремесла: песочными часами, косой и саваном, да еще инспектору по особым

поручениям Отдела поощрений и экзекуций Управления по делам слаборазвитых

цивилизаций Департамента распространения Великой Мечты, в штате которого до

последнего времени имел честь состоять и я.

Мы не поздоровались и не подали друг другу руки — у нас это не принято. Как я и

предполагал, одет инспектор был несколько экстравагантно, особенно для этой поры

года, для этого века и для этого города: розовый, расшитый серебряными

позументами камзол, белые, измазанные зеленью панталоны, мокрые чулки до колен,

широкополая шляпа с плюмажем, густо усыпанным сосновыми иголками. Левое плечо

инспектора заметно отягощал внушительных размеров мешок, набитый — судя по

запаху — смесью дуста, махорки и сухих птичьих экскрементов.

В этот самый момент, как на беду, в раскрытую дверь заглянула моя соседка по

этажу, особа, чье гипертрофированное любопытство из разряда увлечений уже давно

переросло в серьезный профессионализм. Бормоча что-то невразумительное про дядю

из провинции, большого шутника и оригинала, я поспешил ей наперерез. При этом то

ли от волнения, то ли от спешки на секунду утратил контроль над своими

действиями (а для нас каждый шаг здесь — глубоко продуманный, тщательно

выверенный и весьма непростой акт) и врезался головой в дверной косяк, отчего у

меня едва не отклеилась вся левая скула вместе с частью щеки и мочкой уха.

Соседка, к счастью, ничего этого заметить не успела. Один-единственный раз

глянув на моего гостя, она переменилась лицом, тонко пискнула и исчезла столь

стремительно, как будто была вовсе и не человеком, а игральной картой в руках

фокусника. Прекрасно сознавая всю незавидность своего собственного положения, я

тем не менее не мог не посочувствовать ей. Любой инспектор, особенно в первые

дни пребывания на незнакомой планете, да еще вблизи — зрелище не для

слабонервных. Давно замечено, что чиновники этой категории, в отличие от нас,

агентов, уделяют своей внешности весьма мало внимания, безо всякого на то

основания полагая, что она (точно так же, как и их моральный облик) находится

вне всякой критики. Полюбовался бы лучше на себя в зеркало, болван спесивый!

Руки, ноги, гузно, бюст — еще куда ни шло. Бывают уроды и позаковыристей. Но вот

что касается хари (никакого другого слова тут просто не подберешь) — завал

полнейший! Представьте себе огромный нос, больше всего похожий на пораженную

нематодой картофелину, мутные поросячьи глазки разного цвета и размера,

фиолетовые вурдалачьи губы, щеки, голые и розовые, как обезьяний зад, добавьте

сюда обрамление из неумело завитой в букли, невычесанной пакли, долженствующей

изображать волосы, посадите все это на кадыкастую кривоватую шею и, возможно,

тогда вы поймете чувство простой неискушенной земной женщины. Тут не только она,

заматерелый мужик струхнул бы.

Инспектор между тем уселся на свой мешок, вперил в меня гляделки (которые на

самом деле были искусно изготовленными контактными линзами), широко растянул

губы (которые на самом деле были лишь куском высокопрочного и эластичного

пластика) и, приспосабливая свои голосовые связки к плотной земной атмосфере,

наполовину проперхал, наполовину прогундосил:

— Имею полномочия проверить всю вашу деятельность здесь, как служебную, так и

финансовую. Сколько времени нужно вам, чтобы предоставить необходимую

документацию?

— Нисколько, — я уже почти овладел собой, — можете приступать хоть сейчас.

— Отлично! Ценю добросовестных и аккуратных работников, — не без доли ехидства

произнес он, устанавливая на кухонный стол портативное печатающее устройство. —

Начнем по порядку. Прибыли вы сюда, значит, с обычным заданием: внедриться,

законспирироваться, осмотреться, после чего с помощью некоторых хорошо вам

известных методов приобрести неограниченное влияние в высших сферах общества,

создав тем самым предпосылки для приобщения аборигенов к Великой Мечте.

Правильно я говорю?

— Правильно, — подтвердил я, начиная догадываться, куда он клонит.

— Предварительное исследование планеты с помощью оптических и радиотехнических

средств позволило собрать исчерпывающий справочный материал. Компетентные

ведомства провели большую подготовительную работу по копированию внешнего облика

местных жителей, описанию их обычаев, изучению языка и письменности. Специально

для этого случая было синтезировано некое вещество под названием «перец»,

имевшее, по заключению экспертов, огромную покупательную способность в наиболее

развитых регионах планеты, — инспектор похлопал по мешку. — В момент отбытия на

задание вы имели при себе тысячу двести горстей и восемьдесят одну щепоть этого

самого перца. Прошу отчитаться в его использовании.

Все инспектора, как я заметил, делятся на две категории. Одни сразу начинают

говорить о долге, клятве, Верном Пути и Великой Мечте. Другие первым делом

снимают остатки наличности в кассе. Этот был из вторых.

— Восемьдесят одна щепоть истрачена на подкуп четырех монархов, пяти канцлеров,

двух фаворитов, шести премьер-министров, трех лейб-медиков, десяти начальников

тайных полиций, семи редакторов ведущих газет и пятнадцати лидеров различных

партий, как правящих, так и оппозиционных. Все остальное я использовал на борьбу

с тараканами, — отчеканил я как по писаному. Юмор — величайшее изобретение

землян, но освоить его не менее трудно, чем научиться застегивать пуговицы на

брюках.

— Кто такие тараканы? — вполне серьезно поинтересовался инспектор.

Можно было, конечно, продолжать в том же духе, развести бодягу про то, что

тараканы не кто иные, как члены могущественного ордена местных ксенофобов,

имеющие своей целью беспощадное искоренение любого инопланетного влияния. Однако

стоит ли осквернять ложью и ерничанием последние часы жизни?

— Это такие насекомые, — подчеркнуто равнодушным тоном пояснил я. — Весьма

противные. Вон, кстати, один ползет по стене.

Инспектор не поленился изловить рыжего наглеца, долго рассматривал его и даже

поднес к своей единственной, криво продавленной ноздре. Затем он вернул таракана

на прежнее место, снова уселся на драгоценный мешок и неторопливо вставил в

печатающее устройство чистый бланк акта.

— Как я понял, по первому вопросу вы отчитаться не можете, — в голосе инспектора

слышалось тщательно скрываемое ликование.

Ну как же! Я допустил нарушение! А он его выявил!

— Дело в том, что вся предварительная информация к моменту моего появления здесь

безнадежно устарела. Двести пятьдесят лет свет шел отсюда туда, и еще столько же

лет я со скоростью света летел оттуда сюда. Пятьсот лет прошло, понимаете? Пять

веков!

— При чем здесь пять веков? Вы мне голову не морочьте. Где перец?

Безусловно, инспектор слышал и о скорости света, и о замедлении течения времени

при межзвездных перелетах, и о независимом годе. Слышать-то слышал, но верил во

всю эту метафизику слабо. Такие личности доверяют только тому, что можно

пощупать, взвесить, взять на учет и заактировать. Тем более, что на нашу родную

планету хоть через пятьсот лет вернись, хоть через тысячу, никаких перемен не

заметишь.

— За эти пять веков все здесь изменилось! Полностью! Перцу вашему сейчас грош

цена! Да и с перцем настоящим эта дрянь ничего общего не имеет!

— Подождите, — слова мои, похоже, ничуть не интересовали инспектора, — вы

получили вещество, отмеченное в транспортной накладной как особо ценное?

— Получил.

— Расписались за него?

— Расписался.

— Отчитаться в использовании можете?

— Не могу.

— Так и запишем. Допущена растрата материальных ценностей в особо крупных

размерах.

— Пишите, — я только махнул рукой.

— Далее, — взгляд инспектора зашарил по моей скудно обставленной комнате. —

Перед отлетом вы также получили снаряжение, в состав которого, кроме всего

прочего, входили образцы наиболее распространенных на планете типов одежды.

Что-то я их здесь не вижу.

— И не увидите. Что я — шут гороховый! Такую одежду сейчас только на маскарадах

носят. И вам советую гардеробчик сменить.

— Следовательно, имеет место разбазаривание казенного имущества?

— Следовательно, имеет.

— Теперь о главном, — голос инспектора приобрел металлическое звучание. —

Аборигены восприняли Великую Мечту? Готовы идти вслед за нами Верным Путем?

— Нет.

— Как вы сказали? — Человеческой мимикой инспектор еще не владел, но о выражении

его настоящего лица можно было без труда догадаться.

— Я сказал — нет.

— И вы отдаете себе отчет, чем это грозит вам лично?

Конечно же, такой отчет я себе отдавал. Кроме того, я знал, что все инспектора

наделены весьма широкими полномочиями, в том числе судебными и даже

карательными. Но только сейчас, услышав зловещий шепот этого чудовища, я

окончательно понял, что нынешний вечер может быть в моей жизни последним. Вот

тут-то я испугался по-настоящему. А испугавшись, залепетал:

— Есть объективные обстоятельства. Прошу выслушать…

— Выслушаю непременно. Но сначала отмечу в акте: особо важное задание сорвано по

причине преступной халатности агента.

— Отмечайте! — вдруг прорвало меня. — Отмечайте! Да что вы во всем этом

понимаете? Я тут бьюсь, как рыба об лед! Из кожи вон лезу!

— Что?! — взревел инспектор, вскакивая. — Что?!

Вот тут я действительно дал маху! Необходимо пояснить, что обитатели нашей

планеты, в отличие от землян, способны увеличивать свои размеры, а следовательно

и вес, на протяжении всей жизни. Вопрос только в качестве и количестве пищи.

Поэтому в целях экономии на каждого индивида, достигшего зрелости, одевается так

называемая «кожа» — нечто среднее между рыцарскими доспехами и космическим

скафандром. Указанное устройство не позволяет плоти разбухать сверх положенного

размера, что весьма способствует ограничению аппетита и, кроме того, содействует

поддержанию социальной справедливости. «Вылезти вон из кожи» — считается у нас

тягчайшим преступлением.

— Я совсем не в том смысле… — однако мои жалкие объяснения уже ничего не значили

для инспектора. Отныне в его глазах я был не только растратчиком и бездельником,

но еще и злонамеренным элементом.

— Быстро же вы забыли все, что свято и дорого для нас! — от голоса инспектора

задребезжали стекла в оконной раме. — Бдительность утратили! Зажрались! Что это?

— он ухватил за хвост сомнительного вида селедку, которой я как раз собирался

поужинать.

— Пища, — подавленно объяснил я. — Ням-ням.

— Я понимаю, что пища, а не дерьмо! — сарказм инспектора, казалось, был

безграничен. — А сколько она стоит? У нас ничего такого даже ветераны Освоения

центра Галактики не едят.

Тут мне в голову пришла одна интересная мысль.

— Вы, наверное, проголодались с дороги? — искательно спросил я. — Перекусите…

— Перекусите, перекусите… — проворчал инспектор. Жадность боролась в нем с

чванством, и некоторое время исход этой борьбы был для меня неясен. —

Перекусить-то можно, — сдался он наконец. — Только не надейтесь этим облегчить

свою участь.

Селедку инспектор сжевал целиком, не оставив ни хвоста, ни жабер. Плавленый

сырок умял вместе с оберткой. Полбуханки черного хлеба запил бутылкой

подсолнечного масла. Соль из солонки просто вытряхнул в свою пасть. Совершив

этот гастрономический подвиг, он расстегнул верхнюю пуговицу камзола и

глубокомысленно констатировал:

— Неплохо живете. Богатая, видно, планета… Ну, ладно, рассказывайте все, как

было. Только без лишних подробностей.

— Про полет говорить не буду. Горя натерпелся всякого. Главное, жив остался.

Когда становилось совсем невмоготу, пел марш Верного Пути. Приземлился

благополучно. Транспортное средство, согласно инструкции, отправил обратно. А

вот дальше пошли сплошные неудачи. Даже вспоминать не хочется. Хорош же я был,

когда в костюме испанского гранда вышел к ближайшей железнодорожной станции, на

академической латыни заговорил с дежурным, а потом попытался подкупить его

горстью перца. Очень скоро я понял, что все здесь изменилось. Причем изменилось

кардинально. Не было радио — есть, не было электричества — имеется, не было

атомной энергии — вот-вот появится. Языки, которые я изучал, безнадежно

устарели. Нравы изменились. И даже не это самое страшное! На планете больше

сотни государств, десятки религий, политическая ситуация меняется с молниеносной

— по нашим понятиям — быстротой. Что ни год, то войны, мятежи, заговоры,

реформы, эпидемии, биржевые крахи. Голова кругом идет! Я честно старался

выполнить свой долг, клянусь. Но ничего не получалось. Перепробовал все методы,

которые мы обычно применяли на таких планетах — безрезультатно! По части интриг

мы, по сравнению с землянами, дети. Самое большее, чего я смог добиться с

помощью лести, была должность кладбищенского сторожа. Подкуп отпал сам собой, за

это благодарите ваших экспертов, чтоб им этот перец всю жизнь нюхать! Я стал

искать новые методы. Проповедовал Великую Мечту на площадях и базарах. Писал

прокламации, манифесты и подметные письма. Создавал религиозные секты и

подпольные организации. Обратился к миссионерству, масонству и мессианству. В

какие только переплеты из-за этого ни попадал. Меня принимали то за психа, то за

проходимца, то за шпиона сопредельной державы. Не было, наверное, на всей Земле

такой тюрьмы, каторги и сумасшедшего дома, где я бы ни побывал. Много раз меня

расстреливали, сажали на электрический стул, побивали камнями, вешали и

гильотинировали. Все это, конечно, не смертельно, но крайне неприятно. Тут даже

марш Верного Пути мало помогал…

На секунду я замолчал, обдумывая заключительную часть моей исповеди. Почти все,

что я рассказал, было чистейшей правдой. Но кое в чем, каюсь, пришлось покривить

душой. Были у меня не только провалы, были и удачи. Срабатывали иногда наши

методы. Да я и сам в конце концов кое-чему научился. И в высшие сферы

поднимался, и бразды власти в руках держал. Была у меня возможность, да не одна,

приобщить к Великой Мечте если и не все человечество, то хотя бы его часть. Но в

самый последний момент что-то во мне самом не срабатывало. Слишком долго к тому

времени я прожил среди людей, слишком полюбил их, подлецов. И друзья у меня

были, и ученики, и даже жены. Жаль, конечно, что их жизнь в сто раз короче моей.

В общем, не знаю даже, как такое получилось, но я стал чувствовать себя

землянином. Вот это все дело и подкосило. Не мог я себе представить, как мои

новые братья и сестры, сплошь наголо стриженые и одетые в униформу,

разработанную Департаментом быта, вскинув на плечи шансовый инструмент,

разработанный Департаментом труда, стройными рядами шагают по Верному Пути прямо

навстречу Великой Мечте. От этой мысли у меня даже сердце начинало щемить.

— Ну-ну, продолжайте, — подбодрил меня инспектор, демонстративно собирая со

скатерти крошки хлеба и крупинки соли.

Как же быть? Накормить я его, положим, накормлю. А что дальше? Этим его вряд ли

разжалобишь. Ненавижу фанатиков! Сам таким был. Отца родного прикончит, не

пожалеет. И хоть бы было за что! За паршивый параграф какой-нибудь паршивой

инструкции. У-у, брюхо наел на дармовщину. Чтоб ты лопнул! Стоп, а это идея.

Пусть пожрет до отвала. Если и не лопнет, то прыть на время потеряет. «Кожу»-то

свою мы перед отлетом дома оставляем. Я и сам, помню, в первые дни здесь чуть

заворот кишок не заработал. Пусть жрет, а там посмотрим.

Постепенно все содержимое холодильника перекочевало на стол.

Дальнейший мой рассказ сопровождался смачным чавканьем, бульканьем и хрустом.

Инспектор полнел на глазах, сюртук его уже лопнул под мышками, щеки легли на

плечи. В мыслях я клял себя за то, что накануне спустил в мусоропровод полмешка

дряблой прошлогодней картошки. Как бы она сейчас пригодилась! Тем временем моя

грустная повесть подходила к завершению.

— В конце концов я не выдержал. Как здесь говорят, сошел с круга. Поселился в

тихом городке, нашел непыльную работенку. Платят, правда, немного, но мне

хватает. Все свободное время посвящаю составлению докладной записки, которую при

вашем содействии намереваюсь передать своему непосредственному начальству.

— И что же в ней?

— История моих заблуждений, анализ ошибок, изложение принципов, согласно которым

мы должны строить свои отношения с инопланетянами в дальнейшем.

— Занятно. А если поконкретнее?

— Главная мысль примерно такая: давайте смотреть на вещи здраво. Нет никакой

беды в том, что кто-то не в состоянии воспринять Великую Мечту или не хочет идти

Верным Путем. Пусть живут, как хотят. Будут друг к другу ездить в гости,

торговать, спорить. Если им что-то у нас понравится, пусть пользуются. В свою

очередь и мы у них можем кое-что перенять.

— Мы у землян? Вы что — серьезно?

— Конечно, на первый взгляд, такое заявление кажется диким. Но только на первый.

Постараюсь свою мысль аргументировать. Взять, к примеру, такие качества землян,

как мобильность, гибкость и любознательность. Приятно глянуть, как любят они

всякие перемены. Носили длинное, стали носить короткое. Верили в одного бога — и

поколения не прошло — верят в другого или вообще ни во что не верят. Надоел этот

тиран — давай полную свободу или другого тирана, еще похлеще. Все им надо

узнать, все попробовать.

— Значит, гибкость, любознательность и мобильность, — задумчиво сказал

инспектор, откладывая в сторону недоеденную пачку маргарина.

— Совершенно верно! — меня уже понесло. Слова, столько лет копившиеся

понапрасну, сыпались теперь, как горох из дырявого куля. Я испытывал

истерический восторг еретика, даже на эшафоте продолжающего смущать своих

палачей кощунственными речами. — Правда, иногда эти качества заводят некоторую

часть землян в гиблые места, зато их печальная судьба служит хорошим уроком для

остальных. Возможно, именно благодаря этому все человечество, взятое в целом,

движется в более-менее правильном направлении. Здесь уместна аналогия с парусным

кораблем: как правило, первым к цели приходит не тот, кто прет напролом, а тот,

кто движется зигзагами, прилаживаясь к ветру. У нас же все почему-то наоборот.

Варианты отсутствуют. Всюду однозначность и непререкаемость. Возможен только

один-единственный, раз и навсегда определенный путь.

— Верный Путь, не забывайте.

— Не в названии дело. Назвать можно как угодно. Не спорю, на каком-то одном

определенном этапе этот путь действительно казался верным и многообещающим. Он

вел вперед, к маячащим на горизонте вершинам. Нам хотелось идти быстрее, и мы

все разгонялись, разгонялись. Но ведь никто точно не знает, что там, за этими

вершинами. Может — крутой вираж, может — тупик или еще хуже того — пропасть!

Остановиться мы не сможем — инерция помешает. Свернуть не позволят высшие

соображения, да и разучились мы уже сворачивать. Выходит, деваться некуда —

рухнем всем скопом в тартарары!

— Странные какие-то у вас разговорчики. Весьма странные.

— Это не разговорчики! Это плод мучительных и длительных размышлений!

— Не лезьте в чужие дела! Размышлениями у нас занимается совсем другое

ведомство! — с неожиданной яростью инспектор смахнул со стола остатки трапезы. —

Верный Путь его, видите ли, не устраивает! Может, и Великая Мечта вам не по

нраву?

— Мечта она и есть мечта. Ею сыт не будешь.

— Ну, знаете ли! — инспектор даже поперхнулся. — По-вашему, и Центр Галактики не

надо было осваивать?

— Про Центр Галактики вы бросьте. Слыхали! Ничего там нет, кроме огромной черной

дыры. Сколько народу зря угробили.

— Значит — все зря? Значит, и путь не тот, и мечта не такая! У землян надо

учиться! Что вы еще намерены сказать? Попробуете вербовать меня? Тайны станете

выпытывать? К измене склонять? Шантажировать? Ну — говори, предатель! Последнее

твое слово!

В грудь мою уперся излучатель этилатора, слегка похожий на граненый стакан

средней емкости. Такими штуковинами снабжают всех инспекторов, ведь из обычного

оружия агента моего класса убить невозможно. Нам не страшны ни пули, ни лазерные

лучи, ни ледяная вода, ни радиация. Единственное, что считается в принципе

смертельным для нас, это алкоголь. Особого рода излучение, испускаемое

этилатором при выстреле, как раз и способно синтезировать этот страшный яд из

молекул кислорода и водорода, в избытке содержащихся в любом белковом организме.

 

Голова моя сразу закружилась, как от доброго глотка сивухи. Однако, как ни

странно, я остался жив и даже не утратил способности более или менее связно

рассуждать. Оказывается, инспектор кое-что все-таки не учел. А именно — особых

условий этой миленькой планеты. Много у землян хороших качеств, но есть и

дурные. Вино здесь изобрели раньше, чем колесо и порох. Чего я только ни

перепробовал за долгие годы. Просто выхода другого не было. Со своим уставом в

чужой монастырь не лезут. Выделяться из массы мне нельзя было. Ведь в иные

времена в иных странах трезвого человека и за человека-то не считали. Так и

повелось: там бургундского лизнешь, там каплю виски пропустишь, там в саке губы

помочишь, там кружку пива пригубишь. Противно, конечно. Яд — он и есть яд. Но

привык постепенно. Противоядие в организме выработалось.

Пока меня еще не развезло окончательно, я перегнулся через стол, вырвал у

оторопевшего инспектора этилатор и зашвырнул его в открытую форточку. Тогда он

попытался меня задушить — но это было уж совсем зря! С таким пузом нечего в

драку лезть.

Когда инспектор, наконец, выбрался из-под перевернутого стола, вид у него был

совсем неважный. Даже сказать ничего не мог — только постанывал и всхлипывал. Не

знаю почему, но я его пожалел. Отходчивость у меня — черта благоприобретенная.

Здесь заразился.

— Оставайтесь, — сказал я слегка заплетающимся языком. — Будете у меня жить. На

работу устрою. Хотите вахтером, хотите дворником. На селедку и черный хлеб

хватит.

— Я родину за селедку не продаю, — выдавил он, наконец, из себя.

— За селедку не продаешь, это точно. Торговаться ваша братия умеет. Только

прошу, не трогайте родину. Неизвестно еще, кто ее продал, я здесь или вы там… Ну

так как, остаетесь?

— Нет, — волоча мешок, он выполз в прихожую. — Я возвращаюсь. Акт будет передан

по назначению. Вам не уйти от ответственности.

Скатертью дорожка, подумал я, когда дверь за ним захлопнулась. Дураков тут и без

него хватает. Пусть себе возвращается, мне бояться нечего. Если он не лопнет по

пути, если не угодит в палату для психов, если при взлете его корабль не собьют

средства ПВО, которые, говорят, в последнее время утроили бдительность, если,

несмотря ни на что, он все же доберется до своей канцелярии, пройдет лет двести

пятьдесят, не меньше. Следующие сто уйдут на обсуждение, согласования,

планирование и оформление. Плюс обратная дорога. Итог можете подбить сами, мои

мозги уже совсем не варят. Этого времени мне вполне хватит, чтобы подготовиться

к встрече. А землянам — тем более.