Нельсон Бонд

                               Книжная лавка

 

 

     В тяжкой духоте нью-йоркского лета не было сил работать.

     Квартира Марстона смахивала на печь для обжига кирпича. Два часа назад

он  содрал  с  себя пропотевшую рубаху и уселся перед пишущей машинкой,  но

сейчас,  после всех трудов,  ему нечем  было  похвастаться,  кроме  десятка

скомканных,  скрученных  в шар листов бумаги <люкс> в мусорной корзине и на

полу.

     - Проклятые романы!  - бурчал Марстон.  -  И  чертовы  издатели  с  их

окончательными сроками! И жара туда же...

     Он потной  рукой сгреб со стола стопку белых и желтых листков и злобно

их перебрал.  Отличная идея - сюжет этого  романа.  Марстон  перечитал  три

готовые главы.  Хорошая работа, один из лучших его трудов. <Мелкая сошка> -

психологическое повествование о человеке,  позволившем себя сокрушить.  <Не

звезды, милый Брут, а сами мы виновны...>*

 

 

     * В.  Шекспир,  "Юлий Цезарь",  пер. М. Зданевича (Здесь и далее прим.

перев.)

 

 

     Неплохая тема. И пока что работа хороша. Но...

     Проклятая жара!  Убийственное,   сверхъестественное   пекло.   Марстон

осознал  -  с  внезапной  вспышкой раздражения,  - что он болен.  Физически

болен.  И он сдался.  Бросив последний  отчаянный  взгляд  на  белый  лист,

застрявший  в  машинке,  встал  на  ноги.  Внезапно его зашатало,  в глазах

появились черные круги - всего на секунду, но он успел испугаться.

     Пока он сидит здесь,  не будет ничего,  кроме  мучений.  Снаружи  тоже

жарко,  но там возможен хоть намек на ветерок, дующий с реки вдоль тенистых

улиц. Марстон надел рубаху, пиджак и вышел из дома.

 

 

     Он не думал, что книжный магазин именно здесь, - действительно, совсем

об этом не помнил,  пока вдруг не увидел его впереди,  в пяти шагах. Только

тогда он сообразил, что несколько раз проходил мимо этой лавки, собирался в

нее  зайти  и  со  вкусом просмотреть книги,  но всегда мешали какие-нибудь

дела.

     Вид у  магазинчика  был  явно  неприглядный.   Древний,   затхлый,   с

единственной привлекательной чертой - легкой аурой тайны,  обычно висящей в

таких темных и неприбранных помещениях. Как давно магазин здесь существует,

Марстон не имел ни малейшего понятия.  Торговля,  по-видимому, шла скверно,

поскольку из  десятков  прохожих  никто  даже  головы  не  повернул,  чтобы

взглянуть на пыльную витрину.

     Впервые он  увидел эту лавку примерно год назад,  когда они с беднягой

Татчером проезжали мимо на автобусе.  Татчер был второразрядным поэтом,  не

слишком  хорошим,  но  влюбленным  в  поэзию.  Он  с назойливым энтузиазмом

рассказывал Марстону о своем последнем шедевре,  почти готовом к  выходу  в

свет.  <Совсем  скоро,  дружище.  Еще  несколько  строф,  и готово,  несу к

издателю. Это хорошая вещь, Марстон. Да-да, понимаю, я как будто хвастаюсь,

но писатель имеет право сказать, хороша или дурна его работа. Эта не похожа

на все, что я делал прежде. Поэзия нынешнего дня. Настоящая поэзия...>

     Тон у него был патетический и напористый. Марстон пробормотал:

     <Конечно, Татчер,  я и не сомневаюсь>. Поэт провозгласил: <А я уверен!

Я это назвал <Песнями нового века>.  Они сделают мне имя.  До сих пор я был

заурядным рифмоплетом,  но эта книга создаст мне репутацию.  И  если  я  не

прав... Ох...>

     Поэт внезапно  умолк.  Марстон  взглянул  на  него  и вспомнил,  что у

Татчера,  по слухам,  не очень хорошее здоровье.  В тот  день  он  выглядел

совсем скверно: белое лицо, не по-хорошему темные и запавшие глаза. Марстон

спросил:  <Что с  вами,  старина?  Вам  дурно?>.  Тот  справился  с  собой,

проговорил со слабой,  извиняющейся улыбкой: <Нет... нет, все в порядке>, -

и поднялся.  Слишком резко,  как показалось Марстону. <Я в порядке, большое

спасибо,  - повторил Татчер.  - Просто вспомнил о небольшом поручении. Меня

просили повидаться с одним парнем. Это здесь>.

     И поэт показал на магазин,  перед которым сейчас стоял Марстон.  В тот

день он настойчиво переспросил:  <Вы точно в порядке?  Может быть,  пойти с

вами?>.  - <Пожалуйста, не беспокойтесь, я здоров. Этот парень - мой старый

знакомый.  -  Татчер  сошел  на  тротуар  и добавил,  оглянувшись:  - Скоро

увидимся, дружище. Ждите моих <Песен>.

     <Но он ошибся,  - с жалостью думал Марстон, стоя перед книжной лавкой.

- Дважды ошибся. Мы так и не увиделись, и книга не вышла>.

     Бедняга Татчер  был вовсе не так здоров,  как ему казалось.  Сердечная

болезнь. На следующий день Марстон увидел его имя в разделе некрологов.

 

 

     Год назад,  вот когда это было.  С тех пор Марстон часто  вспоминал  о

маленькой  книжной  лавке.  В ней было некое мрачное очарование - сочетание

понятий, которого Марстон не мог себе объяснить. За ее дверью исчез Татчер.

Больше  они  не  виделись.  Книжная  лавка  стала  чем-то...  чем-то  вроде

зловещего символа.

     Глупое чувство, конечно же. Но прошлой зимой, когда он болел гриппом и

долгие  часы  метался  в  бреду,  это  чувство стало навязчивым.  Появилось

маниакальное влечение:  тянуло  выбраться  из  постели  и  пойти  в  лавку.

Странная  тяга,  но  столь  властная,  что поправившись,  он и вправду туда

направился.

     Однако попал в неудачное время.  Лавка была закрыта - дверь на запоре,

окна зашторены.

     Сегодня, однако,   магазинчик   работал.   Шторы   раздвинуты,   дверь

гостеприимно приоткрыта - немного,  на дюйм.  Там должно быть прохладно,  в

этой  маленькой  затхлой  лавке...  Солнце  жгло Марстону затылок,  ощутимо

давило на плечи. Болела голова, гнусно тошнило. Он открыл дверь и вошел.

     Переход от  слепящего  солнечного  света  к   полутьме   был   слишком

внезапным;  сначала  он  ничего  не  увидел.  Где-то в глубине тихо звякнул

колокольчик - казалось,  вековая тишина приглушала этот тоненький беспечный

звук,  поглощала  его,  успокаивала.  Марстон  шагнул вперед и наткнулся на

стол.  Охнул от удивления,  оперся  о  столешницу,  дожидаясь,  пока  глаза

привыкнут к темноте. Из мрака донесся спокойный сочувственный голос:

     - Вы не ушиблись, мой друг?

     - У вас здесь темно, - пожаловался Марстон.

     - Темно?  - Секундное молчание.  - Да,  темно.  Полагаю, что так. Зато

спокойно.

     Теперь Марстон мог кое-что  разглядеть.  Он  стоял  посреди  маленькой

комнаты  с низким потолком и множеством книжных полок.  Стол,  о который он

опирался,  тоже  был  завален  книгами.  Некоторые  оказались   старыми   и

выцветшими;  некоторые,  к  его  удивлению,  -  новехонькими.  Позади стола

помещался крохотный  прилавочек,  за  которым  сидел  человек,  невозмутимо

царапавший гусиным пером в конторской книге. При скверном освещении Марстон

не мог разглядеть лица хозяина лавки,  видел только опущенные плечи и белые

волосы, светящиеся наподобие гало. Что-то мучительно знакомое было в чертах

этого старика, нечто маячившее на самом краю памяти.

     Но воспоминание исчезло, едва Марстон попытался его ухватить. А хозяин

лавки поднял голову.

     - Вам нужна определенная книга, мой друг? - спросил он.

     - Нет, я только посмотреть.

     Как все библиофилы,  Марстон не выносил расторопных книготорговцев. Он

предпочитал сам,  не жалея времени,  искать  то,  что  могло  бы  оказаться

интересным.

     Старик кивнул.

     - Нет  нужды  торопиться,  - сказал он и вернулся к своей нескончаемой

писанине.

     Гусиное перо сухо,  но не  раздражающе  скрипело  по  бумаге.  Марстон

повернулся к полкам.

 

 

     Не сразу стало понятно,  что в книгах,  которые он рассматривает, есть

что-то необычное.  Мириады томов,  сонм авторов.  Марстон просмотрел  почти

целый  ряд,  прежде  чем  в  мозгу  забрезжило  ощущение:  есть здесь нечто

странное,  не совсем правильное.  Он еще раз окинул взглядом шеренгу  книг.

Очевидно,  владелец  лавки не пытался расставить свой товар по алфавиту или

по  жанрам.  Поэзия,  драматургия,  романы,  эссеистика,  сборники   статей

теснились  вперемешку,  словно  их  совали  не глядя.  Новые имена и старые

имена... старые идеи и новые идеи.

     Затем Марстон увидел томик, порыжевший от времени. Название:

     <Агамемнон>. И автор... Вильям Шекспир.

     <Агамемнон>?.. Шекспира?  Марстон  не   помнил   у   Шекспира   такого

произведения.  Горячая искра, тлеющая в сердце каждого книгомана, мгновенно

превратилась  в  костер.  Одно  из  двух:  либо  он  натолкнулся  на  самое

поразительное открытие века, либо на удивительнейшую литературную подделку.

Сердце забилось от волнения. Он поднял руку, чтобы взять томик.

     Но рука застыла на  полдороге.  Ибо  теперь,  когда  чувства  Марстона

обострились  от неожиданного открытия,  он увидел и другие книги,  в той же

мере неизвестные и поразительные:  <Капитан Зубатка>  Марка  Твена,  <Гном>

Донна  Бирна,  <Ступни из праха> Джона Голсуорси,  <Темные болота> Шарлотты

Бронте.

     Он стремительно перевел  взгляд  на  другую  полку.  И  с  мучительным

недоумением  обнаружил,  что  там  нисколько  не  лучше.  <Кристофер Крамп>

Чарльза Диккенса,  <Глаз горгульи> Эдгара Алана По,  <Полковник Куперсуэйт>

Теккерея и <Личная записная книжка Шерлока Холмса> сэра Артура Конан-Дойля.

     Он не слышал шагов, но знал, что владелец лавки подошел и встал рядом.

     - Восхищаетесь моим собранием,  юный друг?  - В голосе старика звучало

спокойное удовольствие.

     Марстон едва сумел показать на полки и проговорить, запинаясь:

     - Но это... Ничего не понимаю!

     - Вы - Роберт Марстон,  не так ли?  Фантазия - ваша стихия.  Вы должны

оценить по достоинству эти тома.

     Марстон беспомощно  взглянул  туда,  куда  показывал старик.  И увидел

имена,  знакомые ему так же хорошо,  как его  собственное,  в  сочетании  с

заглавиями,  о  которых  он  отроду  не  слышал.  <Троглодиты>  Жюля Верна,

<Невидимое присутствие> Чарлза Форта,  <Первый из богов> Игнатиуса Доннели,

<Покорение  пространства>  Вайнбаума  и  толстый  том Лавкрафта * - <Полная

история демонологии>.

 

 

     * Доннели  Игнатиус  (1831-1901)   -   америк.   писатель-романист   и

литературовед.  Лавкрафт  Говард  Филлипс  (1890-1937) - америк.  писатель,

мастер т.н.  готического рассказа.  Идентифицировать  Донна  Бирна,  Чарлза

Форта и Вайнбаума не удалось.

 

 

     А под  этими  книгами  -  небольшой  томик,  тонкая новенькая книжка в

нетронутом переплете.  Название  -  <Песни  нового  века>.  Автор  -  Дэвид

Татчер...

     И тут Марстон догадался. Нахлынуло тягостное понимание, и он спросил у

хозяина странно усталым голосом:

     - Полагаю, что это... это тоже здесь?

     - <Мелкая сошка>? - Старик печально кивнул. - Да, сынок, она здесь.

     На полке стоял единственный экземпляр, такой свежий и глянцевый, будто

сию минуту вышел из типографии.  Нарядная и красивая суперобложка. Даже при

столь невероятных обстоятельствах в душе Марстона поднялась волна  гордости

за  эту  книгу  -  его  книгу.  Он  потянулся  к  полке,  но  остановился в

нерешительности. Спросил у старика-хозяина:

     - Можно?

     - Она ваша, - сказал старик, и Марстон взял томик в руки.

 

 

     ...Вот как,  в первые  главы  внесены  некоторые  изменения,  Пустяки,

небольшая редакторская правка. В основном эти сцены остались такими, какими

он их задумал.  Дрожащими руками  Марстон  перелистывал  свежие,  новенькие

страницы. Жадно выискивал слова, до сей поры не знавшие печати, и мысли, до

сегодняшнего дня жившие только в его мозгу.  И хотя читал он  стремительно,

но  все  время  с  неистовой,  обжигающей радостью ощущал,  что не напрасно

полагал эту книгу своей лучшей работой.

     В ней не было банальностей,  невнятицы,  сумбура.  Каждое  предложение

было совершенным - ни слова,  ни мысли, ни фразы без блистательной ясности.

Книга,  которую Марстон всю жизнь собирался написать, издавна зная, что она

прячется   где-то   глубоко   внутри   него.  Триумфальная  реализация  его

литературных возможностей.  И он,  знаток литературы,  твердо знал, что это

выдающееся  творение  и  что там,  в конце концов,  его мастерство достигло

полного расцвета.

     В конце чего?

     Марстон закрыл книгу;  она чуть слышно захлопнулась,  нарушив  затхлую

тишину лавки.  Остановил взгляд на хозяине, понимая теперь, почему это лицо

и эта фигура сразу показались знакомыми.  Холод и внезапный страх  охватили

его; и он закричал:

     - Нет,  нет!  Не  сейчас,  старик!  Книга  еще не закончена!..  Старец

невозмутимо заговорил:

     - Надеюсь,  Марстон, вы знаете, что там книга не может быть закончена?

По  ту  сторону  никогда не было ничего совершенного.  Лишь в моем магазине

рассказы и песни так высоки,  благозвучны и правдивы,  как это грезилось их

создателям.  А снаружи <Мелкая сошка> будет иной книгой, калекой в тканевом

переплете,  символом мечты, погибшей при воплощении в жизнь. Повествования,

законченные  там,  за этой дверью,  не бывают истинно великими.  Они лишены

крыльев, о которых мечтали авторы. И только в библиотеке незавершенных книг

повествование может достичь высот,  намеченных его творцом.  Только здесь -

рядом с эпосом,  задуманным Гомером,  рядом с пьесой,  которую хотел писать

Марлоу,  но  так  и  не  воплотил  в слова,  рядом с последним и величайшим

романом Голсуорси  и  еще  десятком  тысяч  книг,  не  написанных  тысячами

мечтателей - только здесь ваша <Мелкая сошка> может занять достойное место;

здесь, в непреходящей библиотеке того, что могло воплотиться в жизнь.

     Здесь дается окончательная награда за совершенство. Правда, лишь малая

награда.

     Голос старца  прошелестел  в  тишине подобно последнему слабому шепоту

морского отлива.  И Марстону почудилось, что иные звуки достигли его слуха,

словно  с  ним  говорили  другие люди,  они были поблизости - поздравляли с

вступлением в достойное сообщество,  просили прийти  и  проникнуться  духом

товарищества.  Он  слышал - или так ему казалось - смеющийся голос Татчера:

<Что за волнение по пустякам, старина? Душой клянусь, дело-то простое...>

 

 

     Старик протянул Марстону руку и спросил:

     - Вы готовы, друг мой?

     Но у Марстона в руке была книга.  И внезапно в его сознание  ворвалась

мысль,  такая дерзкая, что все тело охватил озноб. Ведь еще не поздно! Если

удастся выбраться наружу - с книгой,  ~ то <Мелкая  сошка>  сможет  увидеть

свет во всем совершенстве, о котором он мечтал!

     Он решился  мгновенно.  Вскрикнув,  увернулся  от рукопожатия старца и

неуклюже подбежал к двери. Ладонь скользила по дряхлой дверной ручке, дверь

заклинило;  в панике,  в отчаянии он стал выбивать ее плечом.  Позади тихие

голоса слились в стонущем крещендо смятения и тревоги.  И  прямо  над  ухом

старец выдохнул:

     - Выхода нет, сынок. Ты лишь откладываешь...

     Дверь открылась.  Резкие,  горячие лучи солнца обрушились на него, как

чудовищный  кулак,  и  ослепили  золотым  сиянием.  Сжимая  в  обеих  руках

драгоценный  томик,  Марстон торжествующе закричал и без оглядки выбежал на

улицу.

     Он не услышал ни тревожных криков,  ни внезапного  рева  клаксона,  ни

запоздалого скрежета тормозов. Слышал только оглушающий грохот Вселенной...

потом  опять  мягкую  тишину  и  укоризненный  голос   старца:   <Ты   лишь

откладываешь, сынок. Но теперь ты готов?>.

     И холодная рука коснулась его ладони.

 

 

     - Я не виноват! - бормотал водитель грузовика. - Богом клянусь, ничего

не мог поделать!  Этот парень видел, он вам тоже скажет... Рванул прямо под

колеса, орал, как псих. Я тормозил, да вот...

     - Не  волнуйтесь,  - успокоил массивный человек в синем мундире.  - Не

волнуйтесь.  Вашей вины здесь нет. Кто-нибудь еще видел, как это случилось?

Хотя бы откуда появился пострадавший?

     Очевидец, белый,  как  полотно,  отвел  полный ужаса взгляд от тела на

асфальте. Показал дрожащей рукой на противоположную сторону улицы.

     - Оттуда.  Из того пустого помещения. Я его заметил, он недавно бродил

рядом и что-то бормотал.  Наверное,  солнечный удар - так он себя вел.  Это

помещение пустует уже несколько лет. Зачем он туда пошел...

     - Я запишу вашу  фамилию,  -  сказал  полицейский.  -  Никто  не  знал

бедолагу?  Посмотрим книжку,  которую он имел при себе.  Возможно, там есть

его имя.

     Кто-то поднял с  мостовой  книгу.  Полицейский  быстро  пролистал  ее,

сдвинул фуражку на затылок, почесал лоб и воскликнул:

     - Ну,  дела!  Такого,  черт побери, я не видывал. Смотрите! Напечатаны

только три главы... а потом - ничего, пустые страницы...

 

     Перевел с английского Александр МИРЕР