Роберт БЛОК

      ТЕНЬ МАНЬЯКА

     

      Глава 1

     

      Солнце умирало на западе, окропив своей кровью небеса.

      «Я мог бы быть поэтом, — подумал он. — Писателем. Однако это было бы пустой тратой таланта. Жизнь писателя коротка — ограничена жизнью бумаги, на которой начертаны его слова, да ещё сроком памяти читателей. Бумага недолговечна, она превращается в пыль, и черви пожирают воспоминания.»

      Время — враг. Время пожирает бумагу, время пожирает солнце, время пожирало и его, день за днем откусывая по кусочку.

      Оно подтачивало его по ночам в этой комнате с забранными металлической сеткой окнами, которая называлась палатой, но в действительности была камерой.

      Ему говорили, что он находится здесь для своего же блага, а запертая дверь защищает его от других пациентов. Но она не могла защитить его от времени. И она не могла защитить его от защитников, потому что у них был ключ.

      В любое время они могли прийти и расправиться с ним — забрать то, что не успело поглотить время. Они высасывали из него кровь. Якобы на анализы. Но он узнавал их за личиной, которую они носили. Эти существа, питающиеся его кровью, носили белые халаты вместо черных плащей и добывали себе пищу с помощью медицинских игл, а не острых зубов, но они были вампирами. Даже хуже, чем вампирами, потому что они питались ещё его мозгом.

      ЭКТ… Электроконвульсивная терапия. Научное название шокового лечения — когда тебя привязывают к креслу и пропускают ток через твой мозг, чтобы лишить тебя разума.

      Но у них ничего не вышло. Он все ещё мог помнить прошлое. И он мог строить планы на будущее.

      Он был совершенен, его план, настоящая поэма, надежно упрятанная в черепной коробке. На черепную коробку надета маска, которую называют лицом, а лицо делает то, что ему приказывают. И на лице есть рот, который произносит то, что хотел бы услышать доктор.

      — Да, доктор, я думаю, мне значительно лучше. Я начинаю чувствовать, что это — прежний я.

      Потому что никто не хочет слышать, как ты действительно себя чувствуешь. Они хотят от тебя услышать, как ты должен себя чувствовать по их мнению. Образцовый пациент: спокойный, сотрудничающий с врачом, явно идущий на поправку. Рот знает, как выразить это словами.

      Доктор часто говорил во время осмотра: «Вы пользуетесь словами, как щитом. Вы говорите для того, чтобы не сказать ничего».

      Интересно, чего он ждал?

      Допустим, он сказал бы доктору, что думает о Джимми Саво. Артист-комик из далекого прошлого, маленького роста, играл пантомимы в стиле Чаплина. Джимми Саво со своим знаменитым номером под музыку старой песни «Миссисипи, остановись у моего порога».

      А потом пришлось бы долго объяснять, почему Джимми Саво напоминает знаменитых убийц-маньяков из прошлого.

      Да, вот они и сейчас знамениты. Люди вряд ли ответят вам, кто был президентом Франции пятьдесят лет назад, но все ещё помнят фамилию Ландрю. Никто не помнит о том, что Жиль де Рец был сподвижником Жанны д'Арк, но кто забудет, что он был Синей Бородой? Люди все ещё теряются в догадках насчет того, кто был Кливлендским Мясником. А не так давно газеты взбудоражили публику версией о том, что Джек-Потрошитель принадлежал к английской знати…

      Разумеется, принадлежал. В мире преступлений убийцы являются настоящими аристократами. Настоящий герой тот, кто сеет смерть. Царь зверей — лев, а не агнец. И для тебя Джимми Саво пел эту песню иначе:

      «Потрошитель, вон ещё одна недотрога».

      — Так вот послушайте, доктор. Послушайте, вы все — короли, президенты, генералы, главнокомандующие. Услышьте слова, не произнесенные вслух.

      — Я не стану убивать только потому, что вы прикажете мне убить, потому, что вы выдадите мне военную форму, оружие и отдадите приказ. Это бред.

      — Я не стану убивать из-за того, что произошло между мной и моей матерью, отцом, сестрой, братом, женой. Это Фрейд, и это тоже бред.

      — Я стану убивать потому, что я храбрец. А храбрец следует своей природе.

      — В природе человека главное — быть свободным, противостоять лицемерию и несправедливости. Я стану убивать во имя всего человечества, лицемерно и несправедливо упрятанного в психиатрические клиники, тюрьмы, больницы, приюты. Я стану убивать во имя тех, кто бросил открытый протест обществу и поплатился за свое мужество.

      — Я верю в принципы демократии. Один человек — один голос. И мой голос — это голос протеста, голос, который зарегистрируют и запомнят. Массовые убийцы знамениты.

      — Напыщенная речь? Но я не сказал ни слова, никому. Даже те, кто поможет мне в осуществлении моего плана, отдаленно не представляют себе моей цели или своей роли в её исполнении.

      Исполнении… Удачное слово, как в «исполнении приговора». А сейчас, с приходом ночи, оно станет делом.

      Он поглядел на умирающее солнце и подумал ещё о том, что скоро умрет. Очень скоро.

     

      Глава 2

     

      После ленча Карен вернулась на службу.

      Контора, где она работала, размещалась в небоскребе, принадлежавшем кредитно-финансовой фирме. Вывеска на двери офиса на десятом этаже гласила: «Рекламное агентство Сатерленда, инкорпорейтед».

      Карен открыла дверь и прошла через приемную, кивнув сидящей за стеклянной перегородкой Пегги. Та ответила ей официальной улыбкой и нажала на кнопку запорного устройства со звонком, охраняющего дверь без надписи в дальнем конце комнаты. Карен повернула дверную ручку и вошла в расположенный за комнатой коридор.

      Теперь она оказалась в другом мире. «Сатерландия» — так называлось это в её мысленном географическом справочнике. Длинный коридор, по которому шла Карен, был словно дорога в незнакомое и полное тайн королевство.

      За большой дубовой дверью располагался тронный зал правителя, Картера Сатерленда 3-го. Непривычным было отсутствие в помещении стола: в мире бизнеса престижным считалось иметь офис, лишенный этого символа низменной рутины. Все, что нужно современному правителю, — это броско, но элегантно оформленный бар, телефонный селектор и диктофон. Правители редко подолгу бывают в тронных залах, и самый большой офис в «Рекламном агентстве Сатерленда, инк.» обычно пустовал. За четыре года работы здесь Карен видела босса всего два раза, ещё до того, как шесть месяцев назад его хватил удар. С тех пор объем бизнеса агентства вырос на двадцать процентов.

     

      * * *

     

      Впрочем, это могло быть простым совпадением.

      По пути Карен миновала дубовые одинарные двери офисов помельче. Их было пять, как и главных исполнителей, ведущих счета клиентуры. У главных исполнителей были письменные столы, на которых, однако, не было ничего, кроме телефонов. Вся бумажная работа скапливалась на менее солидных столах их личных секретарш. Как и самого высокого босса, главных исполнителей редко можно было застать в офисе.

      Дальше по коридору находились владения директора художественного отдела, директора отдела средств массовой информации, шефа отдела печатных материалов. Помещения были поменьше, но использовались более определенно.

      Двери постоянно хлопали, впуская и выпуская печатников, граверов, торговых агентов, посыльных и мелких служащих. Между кабинетами располагался общий холл для деловых встреч.

      Карен свернула в боковой коридор, по обе стороны которого располагались кабинки-ячейки без дверей, вмещающие только шкаф с картотекой, пару стульев, маленький письменный стол или кульман. Обстановка не слишком впечатляющая, однако от художников и авторов рекламных текстов не требовалось производить на кого-либо впечатление. Они всего-навсего делали творческую работу, которая и удерживала агентство в мире бизнеса.

      В конце второго коридора Карен вошла в свою ячейку, положила сумочку в ящик стола, отодвинула телефон и села вычитывать эскиз черно-белой рекламы для журналов мод. Пробежав глазами пометки и предложения, она стала рассматривать черновой набросок, стараясь представить себе, как это будет выглядеть в окончательном высокохудожественном варианте.

      На переднем плане был запечатлен улыбающийся молодой человек с ниспадающими на лоб кудрями и руками, вызывающе сложенными на обнаженной груди. Прищуренный взгляд из-под тяжелых век выдавал в нем пристрастие к ЛСД.

      Брюки в полоску, очень обтягивающие в промежности, — с намеком.

      Позади него девица — угловатая, сплошные локти, стоит, подбоченясь и неестественно вывернув ноги. Длинные прямые волосы обрамляют слишком высокие скулы и угрюмую прорезь рта. Молодая ведьма, страдающая от недоедания или звездной болезни в одном из фильмов Энди Уорзхола.

      Между ними — то ли мопед, то ли велосипед.

      Рекламироваться будут брюки в полоску.

      Карен начала пробегать глазами фразы, то и дело что-то вычеркивая. «Классный, хипповый, модерновый» — словарь минувшего года, ныне мертвый язык. Новое поколение сейчас именовало себя Красивые Люди. Их одежда будет массивной и вычурной. Облачение? Карен потянулась за блокнотом и карандашом и записала пробный заголовок — «Облаченные для Действия».

      Нет смысла возиться с описанием брюк; никто не покупает штаны в полоску, покупают ОБРАЗ. А образ был — какой? «Тик в так. Тащиться. Последний писк» — сегодняшний лексикон популярных выражений звучал, как описание сюжетов в борделе. С другой стороны, кто она, чтобы осуждать?

      — Это и есть бордель, — напомнила себе Карен, — бордель, работающий на потребу молодежи.»

      И то, чем она занималась, было торговлей собой. На следующий год сменятся выражения, но она останется шлюхой. Если только не уволится отсюда и не изберет честную профессию, например, проституцию. Пока же ей нужны деньги, Брюсу нужны деньги, и ей лучше заняться делом и писать рекламный текст.

      Зазвонил телефон. Карен сняла трубку.

      — Дорогая?

      Она узнала голос шефа отдела печатных материалов.

      — Да, мистер Хаскейн.

      — Только что звонил Гирнбах. Они хотят ознакомиться с текстом сегодня после обеда.

      — Я над ним работаю. Дайте мне ещё двадцать минут.

      — Прекрасно! Встречаемся у меня или у тебя?

      — Я принесу, как только закончу.

      — Можешь не стучать. Холодное шампанское и теплый матрац будут наготове.

      Карен позволила шефу отдела повесить трубку, не дожидаясь ответа. Бедный Хаскейн — она прекрасно понимала его пунктик. Одутловатый лысеющий коротышка, зависший над пропастью между поколениями. Этакий пивной бочонок, которому противопоказано пиво.

      Интересно, подумала Карен, что бы произошло, если бы она когда-нибудь поймала его на слове. Вдруг бы несчастный помер по пути в мотель? Хотя, может быть, он и удивил бы её.

      Хуже того, она сама могла бы себя удивить. В конце концов, уж очень давно у неё не случалось холодного шампанского и теплого матраца. Разве она не подвержена тем же стрессам, что и мужчина, которого она вроде бы должна жалеть? Продавать секс и никогда не покупать; всегда быть подружкой на свадьбе и никогда — невестой. Однажды она была невестой — миссис Карен Раймонд. Теперь она была женой…

      Карен тряхнула головой, чтобы переключить мысли. Повернувшись к столу, заправила бумагу и копирку в пишущую машинку и сосредоточила свои мысли на фотографии ухмыляющегося полуголого мужчины и его Вскоре страница покрылась вдохновенной прозой, воспевающей неописуемое счастье обладания парой полосатых штанов.

      Карен выдернула закладку, положила один экземпляр в ящик стола, другую копию и оригинал скрепила с эскизом, поднялась и направилась к двери. В этот момент снова зазвонил телефон.

      Карен вернулась к столу, подняла трубку.

      — Миссис Карен Раймонд?

      — Да, слушаю.

      — Минутку, пожалуйста.

      Затем зазвучал другой голос. Карен слушала и ответила «да», снова «да» и «большое спасибо». Голос её не дрожал.

      Но потом она чуть не пронесла трубку мимо телефона, так у неё дрожала рука.

      Она шла по коридору в офис Хаскейна, словно в скафандре под водой, и когда потянулась к ручке двери, рука её все ещё дрожала.

      Все же Карен открыла дверь, вошла в офис Хаскейна и сумела высидеть в течение всего бессмысленного разговора о рекламе. Она чувствовала, что тонет, в третий раз погрузилась в глубину, затем вынырнула в последний момент, хватая ртом воздух.

      Нахмурившись, Хаскейн спросил: «В чем дело?»

      — Если не возражаете, я не буду присутствовать на встрече. Хочу сегодня уйти раньше.

      — Голова болит?

      — Да. — Карен глотнула воздух.

      — О'кей. Думаю, проблем не будет. Можешь идти.

      — Спасибо. — Карен благодарно взглянула на него, затем отвернулась.

      Жаль, что она не могла сказать правду.

      Просто она не хотела видеть выражение его лица, если бы сказала: «Извините, но я должна ехать в Топанга-Каньон. Мне только что сообщили, что моего мужа выписывают из психиатрической клиники.»

     

      Глава 3

     

      Карен вела машину на запад, против солнца. У светофора повернула налево, дальше дорога шла мимо территории аэропорта, где самолет завершал посадку. У третьих ворот она завернула за ограждение и припарковалась около группы малых одномоторных самолетов, застывших вокруг ангара.

      Рядом с ангаром была прямоугольная дощатая пристройка, со стены которой облупившаяся надпись гласила: «Чартерная Авиакомпания Раймонд». Над открытой дверью была вывеска поменьше: «Офис». Щурясь на солнце, на пороге стояла и смотрела на приближающуюся Карен Рита Раймонд.

      Увидев её, Карен в сотый раз сказала себе: «Как она похожа на Брюса». И в сотый раз она поймала себя на том, что на мгновение смешалась. Потому что знала, что, несмотря на поразительное сходство в чертах, Рита вовсе не была такой, как Брюс.

      Высокая темноволосая женщина с загорелым лицом и серьезными карими глазами была одета в джинсы и выцветшую рубашку с короткими рукавами, но этот ансамбль не мог скрыть полноту её бедер и зрелую упругость груди. Карен никогда не видела старшую сестру Брюса с ухажером. Если у Риты и была сексуальная жизнь, она была скрыта так же хорошо, как демонстрировались её сексуальные атрибуты. В то же время она была способна на глубокую привязанность — она любила самолеты, любила летать и любила своего брата…

      — Но не меня, — сказала себе Карен. И снова смешалась, чувствуя на себе неприветливый взгляд Риты.

      Ей пришлось пересилить себя, чтобы продолжать идти, выдавить из себя улыбку и приветствие.

      — Так ты слышала новость? — сказала Рита.

      — Да, — сглотнув, выговорила Карен. — Тебе тоже сообщили?

      — Доктор Гризволд позвонил вчера вечером. Правда, слишком поздно.

      — Вчера вечером?

      Карен не смогла скрыть удивление в своем голосе. Но выражение лица Риты не изменилось. Она отступила в сторону и сделала приглашающий жест:

      — Заходи.

      Карен вошла в офис, и Рита указала ей на кресло рядом с большим напольным вентилятором.

      — Я так понимаю, ты собираешься ехать, — сказала Рита.

      — Разумеется, я еду.

      — Что, сегодня вечером?

      — Я ушла с работы, как только мне сообщили. — Карен поежилась под холодным взглядом. — Неужели ты думала, что я хоть на секунду буду это откладывать?

      — Нет, — Рита покачала головой. — Я говорила Гризволду, что ты ждать не станешь.

      — Но я ждала — больше шести месяцев. По-твоему, я не имею права видеть собственного мужа?

      — Это не вопрос права, — сказала Рита. — Это медицинская проблема.

      — Доктор Гризволд сказал мне, что я могу приехать. Он хочет, чтобы Брюс встретился со мной. Разве он не объяснил тебе? Реакция Брюса поможет определить, действительно ли он готов к выписке.

      — Я знаю. — Рита закурила, сигарету и глубоко затянулась. — Просто я думала о том дне, когда вы виделись в последний раз.

      — Но Брюс тогда был болен, мы обе это знаем. А сейчас он снова здоров. Ты сама мне сказала…

      — Я сказала только, что он казался вполне нормальным, когда я его навещала. И с каждой неделей состояние его улучшалось. Ты только одно должна помнить. Я его сестра. У него никогда не было причин быть враждебным по отношению ко мне.

      — Как это понимать? — Карен почувствовала, как у неё напряглись челюсти и застучало в висках. — Ты хочешь сказать, что я виновата в том, что случилось?

      Ответом ей было только низкое гудение вентилятора. Карен подумала: «Она скрывает за намеками свою ненависть. Старается обвинить во всем меня». В висках у неё стучало, а челюсти свело так, что слова с трудом, вырвались изо рта. Но все же они нашлись.

      — Хорошо. Я виновата в том, что Брюса поместили в психушку. Ты навещала его каждую неделю, а мне сказали не приезжать и я подчинилась. В течение шести месяцев я не видела его. Сейчас мне разрешили, и я не собираюсь откладывать. Потому что, если он готов покинуть клинику, то я несу ответственность за то, чтобы он не оставался там и лишней минуты. Рита смяла сигарету.

      — Еще одно, — она подняла на Карен сузившиеся глаза. — Предположим, он не готов? Предположим, встреча с тобой снова послужит для него толчком? Ты готова принять на себя ответственность и за это?

      Теперь была очередь Карен не отвечать, но эхо вопроса повисло в воздухе.

      — Почему Гризволд позвонил первой тебе, а не мне? — спросила наконец Карен.

      — Потому что я навещала Брюса с самого начала, и он хотел услышать мое мнение перед тем, как принять решение.

      — И ты высказала ему все, не так ли? — Карен говорила почти шепотом. — Ты сказала ему, что, по-твоему, Брюс не готов к встрече со мной.

      — Я сказала ему правду, — ответила Рита. — Я сказала ему, что, по-моему, он сильно рискует, допуская, чтобы ты встретилась с Брюсом лицом к лицу вот так, без всякой подготовки. Он ответил, что подумает над этим.

      — Раз он позвонил мне сегодня, значит, он принял решение. — Карен поднялась. — Если он считает нужным рискнуть, я тоже согласна.

      — Рискуешь не ты и не Гризволд, — сказала Рита, — а Брюс. Неужели ты этого не понимаешь?

      Карен направилась к двери, но Рита резко вскочила, и её сильные пальцы впились в руку Карен.

      — Я тебя предупреждаю — оставь в покое моего брата…

      Карен вырвала руку.

      — Он мой муж, — сказала она. — И я хочу его вернуть.

      — Стой, не уходи…

      Резкий голос Риты потонул в гудении вентилятора, когда Карен протиснулась мимо него к выходу.

      Она развернула машину в направлении заходящего солнца и на большой скорости выехала за ворота, повернув на улицу. Она направлялась на юг, в темноту.

      Быстро наступала ночь.

     

      Глава 4

     

      Луна поднималась над холмами, когда Карен свернула с шоссе на узкую боковую дорогу, ведущую в лес.

      Вдали она в последний раз увидела отблеск огней бензоколонки, где останавливалась, чтобы заправить машину и съесть сандвич. Потом дальний отсвет исчез. Над извилистой дорогой впереди повис туман, и Карен включила ближний свет и сбавила скорость, осторожно огибая крутые повороты.

      На дороге не было никакого движения, не было признаков человеческого жилья и в лесах под холмами. Луна поднималась выше, и где-то вдали одинокий койот приветствовал её скорбным воем.

      К тому времени, когда Карен достигла развилки, туман был уже очень густым, но она различила маленький неприметный дорожный щит с надписью «Частная дорога» и свернула на засыпанную гравием поверхность, змейкой вьющуюся среди высоких деревьев.

      В конце дороги виднелся высокий проволочный забор. Это был весьма внушительный забор, тянувшийся насколько хватал глаз по обе стороны от не менее впечатляющих ворот. Карен знала их назначение и потому не удивилась.

      Удивило её то, что ворота были раскрыты настежь. На какое-то мгновение Карен засомневалась, но потом вспомнила, что её приезда ждали. Она въехала в ворота на гудронную дорогу, проложенную через парк. Вскоре лес поредел, и снова показалась луна, осветив призрачный силуэт здания впереди. «Это нечто большее, чем дом, — подумала Карен. — Тот, кто построил его, воплотил мечту об уединенном имении во всем её великолепии.» Дом миллионера в те времена, когда миллион долларов ещё считался большими деньгами.

      Сейчас это был другого рода дом — дом отдыха, в соответствии с вежливым эвфемизмом. Но его обитатели, хоть и не миллионеры, были далеко не бедными. Карен слишком хорошо было известно — чтобы получить лечение в частной клинике доктора Гризволда, нужны были деньги. Неудивительно, что число пациентов обычно не превышало полудюжины.

      Карен открыла дверцу машины, чтобы в салоне включился свет, и оглядела себя в зеркальце заднего обзора. Волосы в порядке, грим свежий — об этом она позаботилась. Но видно, что устала и напряжена. Из головы никак не выходил разговор с Ритой. «Предположим, что он не готов. Предположим, встреча с тобой снова послужит для него толчком. Большой риск. Я тебя предупреждаю…»

      Что ж, было ещё не поздно. Она могла закрыть дверцу, развернуться, направиться домой. Домой? В пустую квартиру? Последние шесть месяцев она чувствовала себя в ней, как горошина в погремушке. С неё достаточно.

      Заставив себя улыбаться, Карен вышла из машины, подошла к двери и позвонила. Никто не отвечал. Она снова нажала на кнопку, услышала, как приглушенный звонок умолк. Было немногим позже девяти — хотя, как она знала, обслуживающий персонал был малочисленным, все не могли уже лечь спать.

      Карен потянулась к дверной ручке и обнаружила, что она поворачивается. Дверь открылась, и Карен шагнула в высокий, слабо освещенный холл. Она увидела мозаичный пол, обшитые деревом стены, две закрытые, темного дерева двери по обе стороны и высокую открытую лестницу впереди. У подножия лестницы, рядом со столом дежурной, — торшер. А за столом женщина в белом халате — ночная сиделка.

      Карен замешкалась на минуту, ожидая приветствия. Но сестра ничего не говорила — только смотрела на нее. Это был не просто взгляд, женщина смотрела определенно свирепо.

      Карен поймала себя на том, что, подходя к столу, неестественно улыбается. Здесь свет от торшера был ярче и отражался в выпученных глазах.

      Выпученные глаза — и коричневый шнур, туго затянутый на шее женщины…

      У Карен перехватило дыхание, непроизвольно она протянула руку и коснулась плеча медсестры. И застывшее тело упало лицом на стол.

      Нет смысла кричать. Нет смысла хвататься за телефон на столе, когда шнур оторван и использован в качестве удавки.

      Но нет смысла и раздумывать. Уж если уходить отсюда, то сейчас, пока дверь ещё открыта. Карен повернулась, и в этот момент почувствовала запах дыма.

      Дым струился из-под закрытой двери напротив стола дежурной медсестры. Со времени своего первого и единственного визита сюда Карен помнила, что там находился кабинет доктора Гризволда.

      Она подошла и, судорожно крутнув ручку, распахнула дверь настежь. На мгновение зажмурилась, потом заставила себя открыть глаза.

      С облегчением Карен увидела, что комната пуста и пожара нет.

      Дым шел от камина в дальней стене, дым и едкий запах горящей бумаги, наваленной на тускло светящиеся угли.

      По всему ковру были разбросаны скомканные обрывки бумаги и пустые картонные папки, то же творилось на письменном столе; несколько листов свешивалось из открытых ящиков шкафа для хранения картотеки.

      Потом Карен почувствовала другой запах — может быть, что-то плеснули в камин, чтоб лучше горело? Не керосин и не бензин, что-то — она не могла определить, — дающее такой едкий запах?

      Карен пошла вперед, глядя на почерневшие обрывки бумаги. Ничто не указывало на источник другого запаха и источник гудения, которое слабо, но настойчиво доходило до её ушей. Гудение…

      Карен повернулась и увидела небольшую дверь напротив камина, полоску света под ней. Гудение доносилось из-за двери. Почти бессознательно Карен подошла к двери и открыла её. В центре маленькой комнаты с белыми стенами стояло кресло; совершенно особое кресло, с мягкими подлокотниками и подголовником, с проводами, отходящими от него, словно нити паутины.

      Карен догадалась, что это было приспособление для электрошоковой терапии. Гудение исходило из аппарата за креслом, от которого отходили провода. Каждый провод заканчивался электродом, прикрепленным к оголенной коже висков, шеи и запястий человека, привязанного к креслу. Карен узнала его.

      — Доктор Гризволд!

      Гризволд не отвечал. Он просто сидел, электроток пульсировал через него, заставляя тело подергиваться под воздействием силы разрядов. Электроды удерживались полосками медицинского пластыря, но под ними не было подушек, защищающих кожу. Теперь Карен поняла, откуда был этот запах.

      Это был запах горящей плоти.

     

      Глава 5

     

      Когда Карен выбежала из клиники, её единственной мыслью было — скрыться.

      Это была даже не мысль, скорее импульс, такой же слепой, как и вызвавшая его паника, как туман, сквозь который её машина продиралась по извилистой дороге назад к шоссе.

      В какой-то мере усилие вести машину было благом; заставив себя сосредоточиться за рулем, она понемногу справилась с паникой. К тому времени, когда она достигла развилки дороги, Карен была почти спокойна. Приглушенное освещение заправочной станции указывало на то, что она закрыта на ночь, но рядом Карен увидела телефонную будку, и до неё дошло, что нужно остановиться и позвонить.

      Позднее Карен не могла точно вспомнить, что сказала полицейским, но сказанного было достаточно, чтобы последовали действия. Своей фамилии она не назвала, хотя и пообещала, что дождется их приезда.

      Разумеется, Карен не собиралась оставаться, такое решение она приняла ещё до того, как позвонить. Как только власти уведомлены, это должно стать их проблемой. Свой долг она исполнила. Карен не могла позволить себе остаться, потому что остаться значило быть замешанной. И вовлечь Брюса. Это с его-то послужным списком и историей болезни.

      Поэтому она повесила трубку, не дожидаясь конца разговора, и вернулась в машину, уверенная, что пока кто-то успеет доехать до станции, она будет уже слишком далеко, чтобы её можно было найти.

      Чего Карен не могла ожидать, так это того, что будет не в состоянии завести машину.

      Дело было не в том, что кончился бензин или вышел из строя карбюратор или двигатель. Просто её пальцы дрожали так, что она не могла повернуть ключ зажигания. Не было никаких ощущений, только онемение и дрожь, которую невозможно было унять. Дрожь, вызванная видением тела Гризволда, трясущегося и пульсирующего. Из зеркала заднего обзора на неё уставились его мертвые глаза.

      Карен зажмурилась, сцепила пальцы рук на коленях и перестала сопротивляться ознобу. Она все ещё сидела так, когда из тумана вынырнула патрульная машина с мигалкой на крыше.

      В машине было трое мужчин. Сержант Коул был очень вежлив и мягок в обращении, терпеливо ждал, пока Карен удалось открыть сумочку и предъявить свое водительское удостоверение. Пальцы её все ещё дрожали, но, как ни странно, голос был твердым. Сначала она наотрез отказалась возвращаться с ними назад в клинику, но сержант Коул сказал, что машину поведет один из его людей и заверил, что ей не нужно будет смотреть на тела.

      Полицейский, который вел машину Карен в клинику, был приземистый, коренастый мужчина средних лет по фамилии Монтойя. Его более молодой и стройный напарник Хайэмс ехал рядом с ней на заднем сиденье.

      Карен не ожидала, что её будут сопровождать двое, и сначала это её удивило, а потом она поняла, что это была мера предосторожности. Догадка поразила её, повергнув в шок.

      Она была подозреваемой!

      Когда они наконец остановились у подъезда большого дома, Хайэмс продолжал сидеть возле нее.

      — Жди здесь, — сказал ему Коул, выйдя из патрульной машины. Он кивнул Монтойе:

      — Пошли.

      Входная дверь была открыта настежь — Карен не закрыла её, когда убегала, и двое мужчин скрылись внутри.

      Казалось, прошло много времени, пока сержант Коул снова вышел из дома. Двигался он энергично. В несколько шагов преодолев расстояние до-патрульной машины, он скользнул на сиденье водителя, и через несколько секунд Карен услышала потрескивание радиостанции. Она не могла разобрать слов, но доклад был длинным. Она подумала, не нашел ли он кого-нибудь ещё из обслуживающего персонала или пациентов и, если да, то что ему удалось выяснить.

      Наконец он подошел к её машине и кивком показал Хайэмсу, чтобы тот опустил боковое стекло.

      — Могу я вас попросить зайти сейчас?

      Вопрос был адресован Карен, но кивнул Хайэмс. Оба вели себя очень обходительно и корректно. Но если бы Карен отказалась, они, скорей всего, так же обходительно и корректно силой заволокли бы её в дом.

      А может быть, она была к ним несправедлива? Пожалуй, потому что когда они вошли в холл, сержант Коул нарочно двигался впереди нее, заслоняя собой стол дежурной медсестры. Он, как Карен поняла, старался выполнить свое обещание, что ей не придется смотреть на убитых.

      — Сюда, пожалуйста, — сказал он, указывая на открытую дверь слева. Пока Хайэмс провожал её, она заметила Монтойю, спускавшегося по лестнице в конце коридора. Даже при тусклом освещении Карен показалось, что его смуглое лицо было неестественно бледным.

      Когда Монтойя подошел, сержант Коул кивнул ему:

      — Они уже выехали. Когда приедут, пусть начинают, выполнят стандартные оперативные процедуры в полном объеме. Как только освобожусь, буду с ними. Но пусть не беспокоят меня, если только не обнаружат что-то, что мы пропустили.

      — Слушаюсь, — сказал Монтойя.

      Коул сделал шаг в сторону, пропуская Карен в дверь. Они с Хайэмсом вошли следом.

      Помещение с книжными полками, занимающими две стены от пола до потолка, явно служило кабинетом. Окно в третьей стене было закрыто шторами, а четвертая — дальняя — была увешана дипломами и медицинскими свидетельствами в красивых рамах.

      — С вами все в порядке, миссис Раймонд? — голос Коула звучал мягко и участливо. Карен зажмурилась, потом подняла на него глаза.

      — Садитесь, пожалуйста.

      — Она села в кресло ближе к столу, все время чувствуя присутствие Хайэмса рядом с собой.

      — Сейчас, миссис Раймонд, мы хотели бы услышать от вас, что случилось…

      Удивительно, но после того, как она начала рассказывать, Карен почувствовала, что постепенно расслабляется. Она ждала, что Коул спросит её, почему Брюс находился в клинике, и заранее продумала ответ, но не предполагала, что не последует дополнительных вопросов насчет его «нервного срыва». Когда Карен поняла, что её объяснение принимается, ей было нетрудно продолжать.

      Она рассказала о звонке Гризволда в офис и, по просьбе Коула точно указала время. Она также приблизительно назвала час прибытия к Рите и, когда Коул перебил её, продиктовала адрес и номер домашнего телефона Риты.

      Пока все шло гладко. Но потом возникла проблема: как передать разговор с сестрой Брюса. Предупреждение Риты не ехать к нему, что Брюс мог быть не готовым к выписке — эти темы нужно во что бы то ни стало обойти.

      Но как?

      Помощь прибыла извне, в виде громко завывающих сирен. И затем из-за двери она услышала топот в холле и низкое гудение многих голосов.

      Сержант Коул нахмурился и сделал жест Хайэмсу.

      — Скажи им, пусть ведут себя потише, — сказал он. — Итак, вы говорили…

      Было нетрудно продолжить свой рассказ с того места, когда она оставила Риту и направилась на юг, нетрудно предоставить Коулу, который записывал все это в блокнот, расписание всех своих действий вплоть до приезда в клинику.

      — Вы сказали, в девять?

      — Приблизительно. Может быть, с минутами.

      Снова приглушенные шаги. На этот раз наверху. Коул на мгновение поднял глаза к потолку, но ничего не сказал. Он кивнул Карен, чтобы она продолжала.

      С этого момента Карен почувствовала, что говорит сбивчиво. Не потому, что ей нужно было что-то скрывать, а потому, что было больно вспоминать.

      Шаг за шагом вопросы Коула подвели её к двери клиники. Что произошло после того, как она позвонила? Как она обнаружила, что дверь открыта? Что первое бросилось ей в глаза, когда она вошла в дом?

      Затем вопросы повели её по дому. Когда она увидела медсестру? Как она отреагировала, когда увидела, что сестра мертва? Не пришло ли ей в голову поискать телефон в другой комнате, чтобы позвонить в полицию?

      Карен рассказала ему про дым, и он хотел знать, что она заметила вначале — увидела что-то или почувствовала запах? Она вскользь заметила, как поразил её вид кабинета Гризволда, и Коул тщательно выудил из неё подробное описание комнаты и обстановки.

      Затем пришел черед самого худшего: как она зашла в соседнюю комнату и обнаружила тело Гризволда. Карен не могла там долго оставаться даже в мыслях. Зрительный образ и воспоминание о запахе вызывали у неё желание сбежать, и она ускорила свой рассказ, чтобы быстрее дойти до того момента, когда она действительно убежала.

      Коул отнял ручку от блокнота и жестом остановил её монолог.

      — Извините, миссис Раймонд. Вы говорите, что повернулись и выбежали через кабинет доктора Гризволда в холл?

      — Да.

      — Что вы делали дальше?

      — Побежала к выходу.

      — Прямо?

      — Конечно.

      Ручка Коула замерла над странице. Он улыбнулся Карен.

      — Вы были тогда очень растеряны, не так ли?

      — Растеряна? Я была в ужасе! Коул понимающе кивнул.

      — Подумайте немного. Может быть, вы не вспомнили ещё чего-нибудь. Что-то ещё случилось? Карен покачала головой.

      — Думаю, нет.

      — А наверх вы не поднимались? — спросил Коул.

      — Нет.

      — Вы говорите, что были в состоянии паники, почти в шоке. Возможно, вы могли сделать что-нибудь, не отдавая себе полного отчета в своих действиях в тот момент.

      Карен нахмурилась:

      — Я выбежала из дома, — сказала она.

      — Вы уверены, что не поднимались наверх до того, как вышли из клиники?

      — Почему я должна была подниматься? В этот момент открылась дверь, и в кабинет вошел Монтойя. Коул вопросительно посмотрел на него.

      — Извините, что помешал вам, сержант.

      — В чем дело?

      — Они закончили с Гризволдом и медсестрой, — сказал Монтойя. — Но прежде чем они завершат всю работу, вы, возможно, захотите ещё раз осмотреть остальные тела наверху?

     

      Глава 6

     

      Комната для допросов в полицейском участке была очень ярко освещена. Карен видела, как на седеющих висках сержанта Коула выступают мелкие капельки пота. Она могла рассмотреть каждую морщинку на хмуром лице другого офицера, лейтенанта Барринджера, присоединившегося к ним.

      Странно. При допросе подозреваемый должен чувствовать себя не в своей тарелке, но Карен была совершенно спокойна. А потели они.

      При таких обстоятельствах их нельзя было винить. Медсестра, задушенная за своим столом, убитый Гризволд и ещё два тела, обнаруженные наверху. Карен уже знала, кто они — санитар по имени Томас и престарелая пациентка.

      Санитара закололи, а женщина, очевидно, умерла от сердечного приступа, хотя в этом они пока не могли быть уверены. Все, что они знали, это то, что погибли четыре человека: трое из медицинского персонала и одна пациентка.

      Еще в пяти комнатах наверху обнаружены следы проживания. Таким образом, в клинике было ещё пятеро пациентов. Все они исчезли. Исчезли также их истории болезни, а все документы, которые могли помочь их опознать, сгорели в пламени камина Гризволда.

      Исчезли пять душевнобольных пациентов. Только один из них — Брюс — известен по фамилии. И есть все основания полагать, что по крайней мере один из этих людей — маньяк-убийца.

      Но кто эти люди?

      И куда они могли деваться?

      Неудивительно, что лейтенант Барринджер нахмурился, когда Карен покачала головой.

      — Извините, — сказала она, — но я не знаю их фамилий. Я никогда даже не видела ни одного из них. Я вам уже говорила, что не навещала мужа, пока он был в клинике.

      — Почему?

      — Доктор Гризволд считал, что будет лучше, если я воздержусь от свиданий. Брюс был в таком состоянии…

      — В каком состоянии?..

      Барринджер ухватился за слово, и Карен уже не могла исправить положения. Обойти этот предмет было невозможно. Даже если она им не расскажет, они услышат все от Риты. — Ну, конечно. Потому он и лечился, — нервное состояние. С тех пор, как вернулся из Вьетнама…

      — Он был наркоманом?

      — Нет, никогда не притрагивался к наркотикам.

      — Вы уверены?

      — Абсолютно: я же его жена — если бы случилось что-нибудь подобное, я бы знала.

      — Тогда в чем заключалось его состояние?

      — Просто нервы…

      — Пожалуйста, миссис Раймонд! Люди не проводят шесть месяцев в клинике для душевнобольных без какого-то серьезного диагноза. Наверняка доктор Гризволд рассказал вам больше, чем вы нам сейчас. Какие были симптомы? Что ваш муж сделал такого, что понадобилось упрятать его в клинику?

      — Я не упрятала его! Брюс сам захотел лечь в клинику!

      Услышав срывающееся эхо своего голоса, Карен поняла, что близка к истерике. Если она хочет помочь Брюсу, нужно взять себя в руки.

      Немного успокоившись, она наблюдала, как Барринджер встал из-за стола и пересел в кресло напротив нее. Он посмотрел на Коула, потом опять повернулся к ней.

      — Извините, миссис Раймонд. Я понимаю, что вы чувствуете.

      — Вот как?

      — Ну, конечно. У вас был шок, вы устали, вам не нравятся все эти вопросы… — Барринджер вздохнул. — Так же, как и нам. Беда в том, что нам нужны ответы. А вы сейчас единственная, кто может нам помочь.

      — Я вам рассказала правду.

      — Я вам верю.

      — Тогда чего ещё вы от меня хотите?

      — Остальную правду. То, чего вы нам ещё не рассказали.

      — Но это все!

      Барринджер снова взглянул на Коула. Тот молчал. Ему не нужно было ничего говорить, как и Барринджеру. Они могли просто сидеть и ждать, пока она сломается и расскажет все, что им нужно. Рано или поздно они подберут к ней ключ. А если она сломается, они доберутся до Брюса. Если только…

      — Постойте… — Карен перевела дыхание.

      Двое мужчин сразу с интересом посмотрели на нее.

      — Я только что вспомнила…

      Коул бросил взгляд на Барринджера, взгляд, в котором читалось: «Видишь, я же тебе говорил, она готова расколоться». Но Барринджер, продолжая играть в ту же игру, старую, проверенную игру в молчание, не отреагировал.

      Он уставился на Карен.

      — Продолжайте..

      — Раз в неделю я звонила в клинику, чтобы справиться о муже. Обычно я разговаривала с доктором Гризволдом, но иногда его не было, и вместо него я говорила с сестрой. Она была старшей дневной смены. Я уверена, что если вы поговорите с ней, она назовет вам фамилии остальных пациентов.

      Барринджер подался вперед.

      — Как её зовут?

      — Дороти. Дороти Андерсон.

      Сержант Коул уже записывал в своем блокноте.

      — Имеете представление, где она живет?

      — Я не уверена, — сказала Карен нерешительно. — Но, кажется, она говорила что-то о переезде несколько месяцев назад. Точно, она переезжала на новую квартиру в Шерман Оукс.

     

      Глава 7

     

      Квартира на первом этаже, снятая Дороти в Шерман Оукс, была удобной только в одном отношении. Она была всего в двух кварталах от шоссе и менее чем в получасе езды от клиники, так что Дороти могла возвращаться домой к половине седьмого и быть свободной.

      Конечно, за сто пятьдесят в неделю в наше время хорошего жилья не снимешь. Взять, к примеру, сегодняшний вечер. Хотя кондиционер на стене и урчит старательно, в квартире, как в печи, если можно представить себе печь, обставленную внутри по устаревшей моде каталогов от «Сиарз и Ройбек».

      Что же касается свободы, то в чем она заключалась? Это значило, что Дороти была свободна пойти за покупками в супермаркет, притащить продукты домой, распаковать их, приготовить на древней плите ужин из быстро замороженных блюд. Этакое объедение — натуральная подлива, разогретая до аппетитного бульканья волшебством природного газа. Так, по крайней мере, расписывала реклама. Иногда Дороти в голову приходила крамольная мысль, каково было бы отведать блюда с ненатуральной подливой, разогретой на искусственном газе.

      Она постаралась отбросить эти мысли: если не следить за собой, можно свихнуться, как эти бедные шизики в клинике.

      Дороти убрала со стола, вымыла посуду. Шизикам такого делать не приходилось, потому что в действительности они не были бедными. Они были богатыми, или богатыми были их семьи; должны были быть — при тех гонорарах, которые брал с них старина Гризволд. Но за свои деньги они получали обслуживание по высшему разряду. Роскошный дом, роскошный парк. Разумеется, вокруг всей этой красоты забор, но сейчас каждый живет за забором.

      Если не верите, попробуйте попасть куда-нибудь без документа, удостоверяющего личность, поехать за границу без паспорта или просто развернуться на улице с односторонним движением. Да если уж на то пошло, необязательно и ходить куда-то, чтобы упереться в забор — старательно сплетенный из бланков городских, графских и федеральных налогов, деклараций об уплате страховых взносов и квитанций кредитных компаний.

      Об этом шизики могли не беспокоиться.

      Может, они не были шизиками, может быть, они знали что-то, чего не знала она. Что-то о том, как делать все, что захочешь, и наплевать на всех. А может быть, шизиком была она, тратя свою жизнь на то, чтобы ухаживать за ними? «Быть чокнутой, чтобы работать здесь, не обязательно, но это облегчит вашу жизнь».

      Дороти поставила стопку пластиковых тарелок на пластиковое покрытие кухонного шкафа, затем прошла шесть шагов в гостиную, где занялась ручками настройки переносного телевизора.

      Не то, чтобы она хотела посмотреть какую-то определенную программу, а вот шум будет кстати, по крайней мере как контрмера против шума стереопроигрывателя её соседок-стюардесс, сотрясающего стену.

      Можно было бы пойти куда-нибудь, но куда? В местном кинотеатре шел повторный показ двух классических комедий. Обе картины, по мнению критиков, были высокохудожественными произведениями, но Дороти подозревала, что они только напомнят ей о её пациентах.

      Был и другой вариант — бар «Одинокий весельчак». Но это было не самое лучшее место для женщины тридцати девяти (ну, хорошо, сорока четырех!) лет. Она и так часто бывала в этом или подобных заведениях и всегда уходила оттуда с очаровательным франтом.

      Мир был полон очаровательных франтов. Остроумные, элегантно одетые загорелые мужчины тридцати девяти (сорока четырех?) лет с начинающейся сединой на висках или шиньоном на макушке, разъезжающие на подержанных спортивных автомобилях, за которые не уплачено два взноса. Задолженность у них будет и по алиментам, но об этом ты впервые слышишь после того, как обнаружишь, что красивый загар не опускается ниже воротничка рубашки, а стройная талия исчезает после того, как сняты слишком узкие в поясе брюки.

      Дороти больше не нужны очаровательные франты.

      Итак, она включила телевизор и стала смотреть, как двое профессиональных очаровательных франтов разыгрывали шараду о всезнающем и всевидящем частном детективе. Затем последовали два таких же пустых шоу, а потом вечерние новости. Дороти приглушила звук, но не выключила телевизор. Хотелось все же слышать звуки голосов, которые создавали бы иллюзию, что она не совсем одна. В тридцать девять (или сорок четыре) никому не хочется быть одной ближе к полуночи.

      Дороти пошла в спальню и сняла покрывало с кровати. Она достала из шкафа ночную рубашку и повесила её в ванной. С этого момента её движения были чисто автоматическими, выработанными многолетней привычкой.

      Пока она раздевалась, диктор рассказывал что-то о положении в Азии. Сообщение о демонстрации и беспорядках в Вашингтоне было заглушено звуком водяных струй, когда она принимала душ. Через открытую дверь ванной, пока Дороти вытиралась и надевала ночную рубашку, на экране телевизора видна была невероятно уродливая пожилая пара, ухмыляющаяся в поддельном экстазе от кофейника с быстрорастворимым кофе.

      Скоро должны были передать прогноз погоды, который подсказал бы ей, какую одежду подготовить к утру. Она открыла окно и пошла в гостиную, чтобы не пропустить его.

      Диктор говорил что-то о самых последних событиях.

      — Из частной клиники в Топанга Каньон бежали пациенты, оставив четырех убитых… Дороти вскрикнула и прибавила громкость.

      — ..опознанные жертвы явно неожиданного покушения — это доктор Леонард Гризволд, 51 года, владелец и главный врач клиники, миссис Миртл Фрилинг и Герберт Томас из состава медперсонала…

      — О, господи, — сказала Дороти.

      В этот момент зазвонил телефон.

      Она побежала в спальню и подняла трубку.

      — Мисс Андерсон? Говорит лейтенант Барринджер из полицейского управления Лос Анджелеса.

      Было плохо слышно из-за шума телевизора. Лейтенант говорил что-то о том, как были обнаружены тела.

      — Я знаю, — сказала ему Дороти. — Я только что слышала об этом по телевизору.

      Сквозняк от окна ванной не мог дойти до нее, но Дороти вдруг почувствовала ледяной холод. Она не расслышала следующих слов лейтенанта и напрягла слух.

      — ..очевидно, одна из пациенток, вы должны помочь нам опознать её. Пожилая женщина, около шестидесяти пяти, невысокого роста, худая, в очках без ободков…

      — Миссис Полачек, — сказала Дороти. — Френсис Полачек. П-о-л-а-ч-е-к. Нет, я не знаю. Она была вдовой. Кажется, она жила в Хантингтон Парк, у неё там сестра.

      — Сколько ещё пациентов было в санатории? — Пять. — Сквозняка уже не было, но Дороти колотило. — Ради бога, скажите мне, что случилось…

      — Вы могли бы назвать мне их фамилии?

      — Да. — Дороти глубоко вздохнула. Она почувствовала слабое движение воздуха. Она обернулась и увидела, что дверь стенного шкафа в спальне открывается. Дороти закричала, но было слишком поздно…

      За несколько секунд в квартире были открыты четыре вещи. Окно в ванной. Дверца стенного шкафа. Ящик стола, где лежал кухонный нож. И сонная артерия на шее Дороти.

      На телеэкране в гостиной диктор уверенно пообещал, что завтра погода будет ясной и теплой.

     

      Глава 8

     

      Лучи утреннего солнца струились из окна за спиной доктора Виценте, образуя нимб вокруг его лысой головы.

      Карен, сидевшая у стола напротив него, щурилась от яркого света. От бессонницы было ощущение песка в глазах, и она отклонилась назад, чтобы спастись от безжалостного сияния. Но труднее было избежать прямого взгляда полицейского психиатра. И его прямых вопросов.

      — Почему ваш муж находился в клинике?

      — Послушайте, — Карен покачала головой, — я все объяснила вчера вечером лейтенанту Барринджеру. Разве вы не могли прочитать все, что вам нужно, в его записях?

      — У меня есть протокол вашего допроса, — доктор Виценте взглянул на лежащие на столе несколько отпечатанных листков. — Но вы могли бы нам помочь, если бы дали дополнительную информацию, — он улыбнулся ей. — Например, вы упомянули о «нервном состоянии» вашего мужа. Это как-то неконкретно. Не могли бы вы описать его поведение?

      — В общем-то, особенно нечего описывать. Разве что выглядел он очень спокойным. Слишком спокойным.

      — Ушедшим в себя?

      — Пожалуй, можно сказать и так. Он подолгу сидел. Не читал, не смотрел телевизор — просто сидел. Не проявлял никакого интереса к тому, чтобы встретиться с друзьями, сходить куда-то поужинать или в театр. А потом у него вошло в привычку спать до полудня.

      — Он жаловался на усталость?

      — Нет. Брюс никогда не жаловался. Он вообще никогда не говорил о своем самочувствии.

      — А о чем он говорил?

      — Ну, сначала он собирался разослать резюме о своей профессиональной квалификации, попасть на собеседование в различные фирмы. До призыва в армию он работал программистом. Но не думаю, чтобы он успел сделать что-то конкретно.

      — Вы его не расспрашивали об этом?

      — Нет. Потому что я видела — что-то не так, хотя он не хотел говорить о том, что его угнетало.

      — Но вы должны были обсудить это до того, как принять решение поместить его в клинику.

      Карен заставила себя выдержать взгляд доктора Виценте.

      — Брюс решил все сам. Он знал, что у него проблема, и хотел получить помощь.

      — Понимаю, — доктор Виценте откинулся в кресле. — Но, насколько мне известно, клиника была очень дорогой. Вы, разумеется, знали, что можно получить бесплатное лечение через управление по делам ветеранов.

      — Нет, Брюсу претила мысль о госпитале для ветеранов…

      — Почему?

      — Он говорил, что палаты для душевнобольных как тюрьма, только хуже. Он не мог вынести мысли, что будет заперт как какое-нибудь животное…

      Голос доктора Виценте звучал мягко:

      — Ваш муж когда-то был в палате для душевнобольных госпиталя для ветеранов, миссис Раймонд? У Карен на глаза навернулись слезы:

      — Не говорите так о Брюсе. Я же сказала вам, что он добровольно лег в клинику, и доктор Гризволд считал, что он готов к выписке. Он не сумасшедший, и никогда им не был.

      Только много позже ей пришло в голову, что, должно быть, лейтенант Барринджер прослушивал их разговор из соседней комнаты. Но в тот момент, когда он появился на пороге, перед ней был просто усталый мужчина, которому давно следовало побриться.

      — Надеюсь, не помешаю? — спросил он. Доктор Виценте покачал головой. Карен промокнула глаза платком, который достала из сумочки. Барринджер подошел к столу.

      — Хотел только вам сообщить, что мы организовали обращение к населению. Все радио — и телестанции будут передавать его в течение дня. Мы попросили семьи пропавших пациентов клиники связаться с нами — опознать своих родственников или дать информацию об их местонахождении.

      Доктор Виценте вздохнул:

      — На вашем месте я бы не особенно рассчитывал на их помощь.

      — Почему?

      — Боюсь, что эти люди рассуждают так же, как миссис Раймонд, — они боятся, что могут быть дискредитированы муж, жена, сын или дочь. Не забывайте, что все пациенты клиники были помещены туда именно для того, чтобы не предавать их болезнь огласке. Убийства только усилят стремление защитить своих родных от возможных обвинений.

      — Я понимаю, что вероятность мала, — сказал Барринджер. Он посмотрел на Карен. — Поэтому я надеялся на благоразумие миссис Раймонд.

      Карен бросила на него быстрый взгляд:

      — Это вам не хватает благоразумия. Если Брюс был пациентом клиники, то это ещё не значит, что он замешан в убийствах. Для чего ему было убивать этих людей и убегать, если его должны были выписать?

      Лейтенант Барринджер пожал плечами:

      — Машины Гризволда вчера вечером не было у клиники. Около часа назад её нашли — в переулке, на расстоянии одного квартала от квартиры Дороти Андерсон.

      Карен отвернулась, но голос Барринджера преследовал её.

      — Все ещё считаете, что это совпадение, миссис Раймонд?

      — Говорю вам — Брюс не может обидеть даже…

      — Мы не обвиняем вашего мужа. — Доктор Виценте встал из-за стола и подошел к Карен. — Все, что мы можем утверждать на данный момент, — это то, что он один из пяти пациентов, сбежавших из клиники. А на основе имеющихся данных можно предположить, что по крайней мере один их этих пяти беглецов совершил убийства.

      — Но вы признаете, что не знаете, кто из них убийца? — сказала Карен.

      — Совершенно верно, — Виценте поджал губы. — Однако есть очень много признаков того, что он из себя представляет. Социопатологическая личность. Некто, кто внешне ведет себя вполне рационально, иногда может проявлять даже незаурядный ум, — но может быть и абсолютно беспощадным, если что-то подтолкнет его к насилию. Тот, кто убил тех людей, точно знает, что он делает и почему. Сейчас он пытается уничтожить все, что может помочь опознать его. Все или всех. А это означает, что вы тоже в опасности.

      — Но это просто смешно…

      — Вы так думаете? — вмешался в разговор Барринджер. — Утренние газеты сообщили об убийствах на первой полосе. Там упоминается и ваша фамилия.

      Карен ничего не сказала, но руки её крепче сжали ободок сумочки.

      — Пожалуйста, не поймите нас превратно. Мы не стараемся вас запугать. Но, может быть, сейчас вы поймете, как важно полностью нам довериться. Речь идет о вашей безопасности. Все, что вы могли бы нам сообщить и что способствовало бы аресту убийцы…

      Пальцы Карен впились в складки сумочки, но она покачала головой:

      — Я уже рассказала вам все, что знаю.

      — Ну хорошо, — сказал лейтенант Барринджер. — Думаю, нам пора ехать в центр.

      — В центр?

      Барринджер утвердительно кивнул.

      — Я вынужден буду задержать вас — взять под охрану.

      — Нет! — Карен вскочила со стула.

      — Сожалею. Но вы материальный свидетель.

      — Но у вас же есть мои показания!

      — Если возникнут какие-то новые обстоятельства по делу, нам, возможно, опять придется говорить с вами.

      — Для этого меня не нужно сажать под замок! Я не собираюсь уезжать из города. У меня здесь работа, и вы можете меня найти в любое время дня и ночи.

      — Так же, как и убийца, — лейтенант Барринджер покачал головой. — Мы обязаны обеспечить вашу безопасность.

      — Но это может затянуться на несколько недель. Я потеряю работу.

      — Но сохраните свою жизнь.

      — Ну, пожалуйста! Должен быть какой-то другой выход, — Карен говорила торопливо. — Что если вы дадите мне телохранителя?

      — Вы представляете, сколько человек уже работают по этому делу? У нас и так не хватает сотрудников. Чтобы обеспечить вам круглосуточную охрану, мы должны выделить не меньше трех человек, чтобы они сменялись через каждые восемь часов. Но дело не только в людях. Мы должны думать о деньгах налогоплательщиков.

      — Я тоже налогоплательщик. Это и мои деньги. И если я из-за всего этого потеряю работу в агентстве, — Карен почувствовала, как подступают слезы, и сделала усилие, чтобы не расплакаться. — Пожалуйста, вы должны дать мне шанс!

      Барринджер бросил взгляд на доктора Виценте.

      — Хорошо, — сказал он. — Но учтите. Никаких заявлений прессе, никаких телеинтервью. И вы должны подчиняться тем, кого мы к вам приставим.

      — Я обещаю.

      — Хорошо подумайте ещё раз. Будет нелегко. Вы не сможете побыть одна — день и ночь вы будете под наблюдением. И если что-нибудь случится…

      — Ничего не случится, — быстро сказала Карен. — Вот увидите.

      Она вглядывалась в лица обоих мужчин, стараясь прочесть их мысли и определить, поверили они ей или нет.

      Хотя это не имело значения.

      Потому что она не верила себе сама.

     

      Глава 9

     

      Прогноз погоды оказался верным. В Лос-Анджелесе было ясно и тепло.

      Но люди не думали о погоде. Они читали кричащие заголовки в «Тайме» и слушали утренние новости. Несмотря на летнее тепло, город охватил леденящий озноб. Начали всплывать воспоминания.

      Был душитель в Бостоне, хладнокровные убийцы в прерии, засевший для кровавой охоты на башне стрелок в Техасе, безумный потрошитель в Фениксе, убийца рабочих-мигрантов, заполнивший более двух дюжин неглубоких могил на землях фермеров в Калифорнии. Где-то в районе бухты Сан-Франциско юный палач-любитель превратил убийства в сафари, посылая письма с отчетами о своих деяниях в газеты. Да и здесь, в ясном и теплом Лос-Анджелесе, люди ещё помнили семейство Мэнсона.

      И вот сейчас, сегодня, на свободе разгуливали пять потенциальных убийц. Их кровавый след вел от далекого каньона в самое сердце города.

      Звонили телефоны, и женщины срывающимися голосами обменивались вопросами. «Ты читала газету, ты слушала новости по телевизору, ты думаешь, их опознают, ты думаешь, их поймают?» «Бедняжка Дороти Андерсон. Помнишь тех медсестер в Чикаго? Я сегодня из дома не выхожу».

      Высоко в небе сияло полуденное солнце, но Лос-Анджелес сидел дома, вслушиваясь в последние новости.

      Убийца старался не оставлять отпечатков. Он был в перчатках. Квартира Андерсон и машина Гризволда не дали никаких следов, ничего не найдено и в клинике, хотя там эксперты ещё работают. До сих пор не определились направления поисков, и никто не звони-!, чтобы дать полиции какую-нибудь информацию.

      — Только обычные звонки разных тронутых, — сказал лейтенант доктору Виценте. — Почему они всегда звонят, док? Почему именно в такое время каждый чокнутый в городе хватается за телефон — ложные признания, сообщения о незнакомцах, прячущихся под кроватью, старые ведьмы, рассказывающие свои сны?

      — Вы затрагиваете нерв и получаете соответствующую реакцию, — объяснил Виценте. — Реакция на насилие принимает различные формы… Люди драматизируют свое чувство вины, персонифицируют свои страхи…

      — Приберегите свою лекцию для женского колледжа, — сказал Барринджер. Он потряс головой, протяжно зевнул. — Мне нужно поспать.

      Доктор Виценте колебался:

      — Пока вы не ушли, я хотел вам кое-что сказать.

      — Я вас слушаю.

      — Сегодня утром я связался с Сотеллом. В медицинском центре управления по делам ветеранов есть история болезни Брюса Раймонда.

      — Он был их пациентом?

      — Нет, у них он не был. Но демобилизован по болезни и до увольнения из армии находился под наблюдением психиатров. Это все, что они могли сообщить мне по телефону, но сегодня во второй половине дня они подготовят для меня выписку, — глаза доктора Виценте были задумчивыми. — Не знаю, что точно будет в истории болезни, но одно уже ясно. Что бы ни было раньше с Брюсом Раймондом, совершенно очевидно, что он не выздоровел полностью. Поэтому и лег в клинику.

      — В этом нет ничего нового, — сказал Барринджер. Глаза доктора Виценте сузились:

      — Но, зная это, вы все же позволили миссис Раймонд вернуться домой!

      — С круглосуточной охраной.

      — Ее муж может быть опасен.

      — Мы уже получили санкцию на прослушивание её телефонных разговоров. Если он попытается прямо выйти на нее, его будет ждать опытный человек.

      — Вы надеетесь, что он там появится, не так ли ? Поэтому вы и отпустили её — чтобы использовать в качестве приманки. Но ведь это же дьявольский риск!

      — Не забывайте, она сама об этом просила. И мы обеспечиваем ей полную защиту.

      — Если бы вы действительно хотели защитить её, то держали бы здесь.

      — Отстаньте от меня, док, — Барринджер поднялся. — Конечно, для неё было бы лучше побыть в условиях максимальной охраны. Но ведь дело не только в ней. В городе ещё три миллиона человек, у которых телефоны не прослушиваются и которых никто не охраняет. Они абсолютно беззащитны. Их тоже нужно защитить — ни один человек не будет в безопасности до тех пор, пока мы не найдем убийцу. Согласен, позволить этой дамочке уйти было дьявольски рискованно. Но если это поможет нам выйти на Брюса Раймонда или одного из остальных подозреваемых, то это риск, на который мы должны пойти.

      — Ну, хорошо, — доктор Виценте направился к двери вместе с Барринджером. — Пойдите отдохните.

      — Именно это я и собираюсь сделать, — сказал Барринджер.

      Карен сидела в своей квартире и под монотонное гудение кондиционера смотрела то на телефон, то на Тома Доила.

      Черный приземистый телефон молчал.

      Светлый и высокий Том Доил тоже молчал.

      Он сидел на софе и просматривал журналы, превратившись, казалось, в такую же деталь обстановки, как и телефон. Карен исподтишка оценивающе разглядывала его. Долговязый, с волосами песочного цвета и бледным веснушчатым лицом. Где-то около тридцати пяти. Серый летний костюм, рубашка в серую и белую полоску, светло-голубой галстук. Одет неброско. Не похож на детектива.

      Однако Том Доил был детективом. Как только они вошли в квартиру, он тщательно осмотрел входную дверь, проверил замок. Затем с револьвером в руке обошел всю квартиру, следя за тем, чтобы Карен все время находилась у него за спиной, осмотрел окна. Окно в ванной было приоткрыто. Если бы Карен сразу же не сказала, что оставила его незапертым вчера утром, уходя на работу, Доил скорее всего сразу позвонил бы Барринджеру и отвез её назад в участок. Без сомнения, он был настоящим детективом.

      Карен беспокойно шевельнулась. Доил поднял голову:

      — Вам не обязательно бодрствовать со мной, миссис Раймонд. Если вы хотите прилечь…

      — Я не смогу заснуть, — избегая встречаться с ним глазами, она сосредоточилась на телефоне. «Брюс, я знаю, ты где-то там. Ради Бога, почему ты не звонишь?»

      Голос Доила звучал мягко:

      — Не беспокойтесь, я не буду подходить к телефону. Если позвонят, когда вы будете спать, я вас разбужу, и вы сами ответите.

      Вот уж точно сыщик. Карен поднялась, изобразила улыбку:

      — Спасибо. Пожалуй, прилягу на несколько минут. — Она направилась к двери.

      — Миссис Раймонд!

      — Да.

      — Вы лучше не закрывайте дверь.

      «Не закрывайте дверь… Великолепно! Ну; а если понадобится в туалет?»

      Однако она оставила дверь ванной открытой. По крайней мере, он не увидит её из гостиной, если только не последует за ней. Это было хуже, чем находиться в тюрьме. Сейчас Карен понимала, как должен был чувствовать себя Брюс в клинике. «Брюс, где ты? Я знаю, что ты был здесь».

      Карен знала это, потому что солгала Дойлу насчет окна в ванной. Вчера, когда она уходила на работу, окно было закрыто на защелку.

      Осторожно подойдя к нему, Карен плавно и бесшумно опустила раму и увидела на покрашенной поверхности запора несколько блестевших металлом глубоких царапин. Запор был взломан снаружи. Если бы ей не хватило сообразительности сказать Дойлу, что это она открыла окно, он проделал бы все это сам и нашел доказательство.

      Карен перевела дух: «Доказательство чего? Что Брюс был здесь?» Сначала и она так подумала. Но сейчас, при виде взломанного замка, Карен призналась себе, что не уверена в этом. Ведь у Брюса был ключ от квартиры. Хотя, конечно, Гризволд мог положить все личные вещи Брюса где-нибудь у себя на хранение, и Брюс мог их не найти, когда уходил из клиники. Но даже если так, стал ли бы он рисковать и вламываться в квартиру таким образом?

      «Убийца Дороти Андерсон проник через окно ванной…»

      Может быть, это не Брюс взломал замок. Что, если это был убийца?

      Карен повернулась, собралась было вернуться в спальню. Она должна рассказать Дойлу.

      Или нет? Она замедлила шаг и остановилась перед зеркалом в ванной.

      Нет, она не могла рассказать Дойлу; это было бы признанием в умышленной лжи и, узнав об этом, Доил тут же потащит её назад в управление, не оставив ни единого шанса на то, что Брюс свяжется с ней.

      Но что, если он доберется до нее?

      Что, если это все-таки Брюс старался добраться до нее.., и убить?

      Брюс не способен на это.

      Или способен?

      Это был вопрос, ответа на который она старалась избежать с самого начала. Но сейчас нужно было взглянуть правде в глаза, так же, как взглянуть в глаза своему собственному отражению в зеркале.

      Зная, что случилось, зная, что она уже сделала ради Брюса, — могла ли она думать, что он виновен?

      Карен медленно вернулась к окну и подняла раму в прежнее положение. Решено: Доил не узнает о случившемся. Но это не решало вопроса. Брюс невиновен? Она не знала. И, глядя через открытое окно на пустынную аллею, боялась найти ответ.

     

      Глава 10

     

      Перед входом на территорию «Чартерной Авиакомпании Раймонд» стояли патрульные машины и дежурил полицейский в форме.

      Рита Раймонд старалась говорить как можно меньше. Но это давалось непросто, потому что сержант Гальперт задавал вопросы.

      Не нравился ей этот сержант: у него была настойчивая манера терьера, теребящего кость.

      — Вы абсолютно уверены, что ваш брат не пытался связаться с вами?

      — Может быть, и пытался. Я знаю только, что ему это не удалось. Гальперт нахмурился.

      — Значит ли это, что он мог сюда приехать?

      — Я его не видела. Поверьте мне, я так же хочу найти Брюса, как и вы. Но я вам уже говорила: он на меня не выходил.

      — Когда вы видели брата в последний раз?

      — Он находился в клинике с прошлой зимы, вы же знаете. Гальперт согласно кивнул.

      — И вы навещали его там.

      — Кто вам сказал?

      — Ваша невестка.

      Рита сдержала себя, постаралась не хмуриться. Разумеется, Карен упомянула о визитах, ей следовало ожидать, что сержант будет знать о них. Сейчас нет смысла отпираться.

      — Когда вы видели брата в последний раз? — повторил свой вопрос Гальперт.

      — В четверг, во второй половине дня. Я никогда не ездила к нему на выходные, у меня в эти дни много работы…

      — Прошлый четверг, во второй половине дня, — Гальперт весь подался вперед; терьер хорошо ухватился за кость и не собирался её выпускать. — И что произошло?

      — Ничего. Был прекрасный день. Мы прогулялись по парку.

      — Только вы вдвоем? Без санитара?

      — В этом не было необходимости. Он был в превосходном состоянии уже несколько месяцев…

      — А до этого?

      Рита ответила не сразу.

      — До этого мы виделись в клинике, в его комнате, — она покачала головой. — Послушайте, если вы хотите от меня услышать, что он был беспокойным…

      — А он не был?

      — Разумеется, был сначала. Поэтому он там и оказался. Но он никогда не был буйным или помешанным, как некоторые другие, даже в самом начале.

      Гальперт уже не довольствовался костью, ему нужно было добраться до мозга.

      — Другие пациенты — вы видели их?

      — Нет, никогда. Доктор Гризволд всегда следил за тем, чтобы соблюдалось право каждого пациента на уединение.

      — Тогда откуда вы знаете, что другие были буйными и помешанными?

      — Брюс мне рассказывал. Не все они, только некоторые.

      — Кто, например? Рита поморщила лоб.

      — Я стараюсь вспомнить, не называл ли он кого-нибудь по имени.

      — Подумайте.

      — Ну, об одном он упоминал несколько месяцев назад. Тот только что лег в клинику, чтобы просохнуть.

      — Алкоголик?

      — Да. Брюс рассказывал о том, как он вел свой бизнес.

      — Здесь в городе?

      — Где-то в Лос-Анджелесе. Кажется, в Калвер Сити.

      — Как его звали?

      — Он называл мне фамилию, но я не помню…

      — Что он о нем рассказывал?

      — Что он изобрел способ скупать недвижимость по-дешевке. Но вам, наверно, будет неинтересно слушать о торговле недвижимостью.

      — Продолжайте.

      — Ну, предположим, вы хотите продать дом; вы приходите к нему и говорите, сколько хотели бы за него получить. Он вам обещает, что, если вы предоставите ему исключительное право быть посредником в сделке, то он незамедлительно начнет действовать в ваших интересах. И тут начинается действо.

      Через день-два он привозит к вам супружескую пару, приятные пожилые люди, явно респектабельные и с положением. Они осматривают дом, и женщина твердит вам, как ей все нравится. Но у мужа есть претензии. Если у вас нет бассейна, то ему нужен дом с бассейном. Если бассейн есть, то он ему не нужен. К тому времени, как он изложит все свои капризы, цена, которую он вам предложит, будет намного ниже той, которую вы запрашивали, просто смехотворной.

      Вы, естественно, отказываетесь, а ваш агент уверяет вас, что беспокоиться нечего, будет масса других потенциальных покупателей.

      И действительно, через несколько дней он привозит другую пару. Муж скажет вам, что именно такой дом им нужен, только у них небольшая проблема с финансами, и расплатиться с вами он сможет закладной на свой старый дом, если вы при этом согласитесь на мизерный процент.

      Когда они уходят, агент снова успокаивает вас, советует проявить терпение. Где-то через неделю он снова появляется у вас с супружеской парой, чикано или чернокожей, с целым выводком детишек. На этот раз вы занервничаете — не из-за расовых предубеждений, а потому что они вообще не собираются покупать, а хотели бы снять дом за ежемесячную плату.

      К этому времени вы основательно деморализованы, а ваш агент делает новое жесткое предложение. Он говорит, что рынок сейчас не слишком оживлен, но дома, конечно же, продают, и он обязательно найдет покупателя, особенно, если вы сбавите цену до более реальной цифры. Вы, возможно, с ним поспорите, но, как ни крути, у него исключительные права на продажу сроком на девяносто дней, и половина срока уже прошла, так что вам ничего не остается, как ждать, пока он откопает для вас ещё покупателя.

      После этого он заставит вас несколько недель попотеть. Если вы позвоните ему, он остудит ваш пыл — уж старается, как может. Наконец, он снова показывается у вас в доме с новой парой. Молодожены в микроавтобусе — длинные волосы и все такое. И они вам скажут, что, старик, у тебя мировая берлога, и если бы у них были бабки, а как насчет того, чтобы они вселились и присматривали за домом, пока ты не найдешь покупателя?

      После этого вы снова ждете. Может быть, ещё месяц, — и ни слова. Наконец раздается телефонный звонок от мужа той первой супружеской четы. Они с женой все время думали о вашем доме, и, если он все ещё продается, то они готовы заплатить ту же цену, что предлагали вначале — сразу и наличными.

      Вполне вероятно, если вам действительно нужно продать дом, на этот раз вы скажете «да». Тут как тут агент снова привозит их, и все бумаги готовы в мгновение ока, и вы платите комиссионные, и дом ваш продан за смехотворную цену.

      Чего вы никогда не узнаете, так это того, что продали дом вашему агенту по продаже недвижимости. Потому что приятная супружеская чета была им нанята. И все другие — все они были актерами.

      — Актерами?

      — Именно. Профессиональными актерами на почасовой оплате. И все это было спектаклем, поставленным для того, чтобы скупить недвижимость за малую долю её рыночной цены, а затем перепродать её с очень хорошим наваром. — Рита покачала головой. — Как вам это нравится? Не удивительно, что он разбогател.

      — Кто?

      — Линч.

      Гальперт бросил на неё быстрый взгляд:

      — Это его фамилия? Вы уверены? Рита покачала головой:

      — Нет, не Линч. Лорч. Его зовут Джек Лорч.

      Гальперт улыбнулся ей. Схватив свою кость, он вышел.

      Рита стояла на пороге и смотрела, как он уезжает. Через минуту она повернулась и пошла назад в офис.

      Очень тихо и осторожно Брюс Раймонд вышел из своего убежища в кабине самолета, стоящего у ангара.

      Затем он направился в ночь.

     

      Глава 11

     

      Джек Лорч шел по улице. Шел медленно, потому что болели ноги, и потому что бежать было небезопасно.

      Ему казалось, что он шел целую вечность. Трудно даже представить, что прошло менее суток с тех пор…

      Но ему не хотелось думать об этом.

      Не хотелось думать о бегстве из клиники, о поездке в город в машине Гризволда или о том, что случилось когда машина остановилась в темном тупике в Шерман Оукс.

      Тупик. Об этом тоже не хотелось думать.

      Важно было помнить о том, что он ушел, сначала бежал, а затем замедлил шаг, когда понял, что свободен.

      Свободен?

      Лицо его исказила гримаса. Вся чертова полиция сейчас охотилась за ним. В их глазах — этих холодных официальных глазах — он был беглым лунатиком и подозреваемым в убийстве.

      Лорч остановился под фонарем на бульваре Вашингтона, чтобы посмотреться в витрину магазина. Он внимательно изучил свое отражение, стараясь предугадать, что подумают полицейские, если заметят его.

     

      * * *

     

      Пожилой мужчина в темно-синем шевиотовом костюме. Вполне приличном, поскольку он не слишком смялся, когда пришлось спать прошлой ночью в кустах у шоссе. Лицо было помятым и опухшим, заросшим щетиной, но это само по себе ещё не преступление.

      Проблема была в том, что, если его остановят, у него не будет документа, удостоверяющего личность.

      Он никогда не представлял себе, как далеко было от долины до Калвер Сити, особенно, если пешком карабкаться вверх по склонам. Солнце выжимает из человека все соки и, пока доберешься до склона на стороне города, полностью выбьешься из сил и изголодаешься, а горло будет забито пылью.

      Вот что заставляло его тащиться дальше — его горло. Лорч отвернулся от витрины и зашагал по улице.

      Движение было не слишком оживленным для раннего вечера. Может быть, все решили оставаться сегодня дома из-за того, что случилось. Их можно понять. Но ничего из того, что они слышали или читали, не могло сравниться с реальностью. Как выглядела медсестра, когда шнур затягивался у неё на горле, как Гризволд кричал женским голосом, какой запах от него исходил, когда ток был включен на максимум.

      Он не должен сейчас об этом думать. Он должен идти. Осталось несколько кварталов. Горели ступни ног, горело горло, но он шел.

      Остался один квартал, и он будет дома и на свободе. Для него контора была роднее дома. Идти в свою квартиру он и думать не мог — наверняка за ней будут следить. А вот офис в это время будет более безопасным местом.

      В офисе будет небольшая сумма наличными, электробритва и смена одежды. Может быть, даже другая пара ботинок, хотя точно он не помнил. Но, как только в кармане будут деньги, можно будет строить планы.

      Планирование всегда было его сильной стороной. Когда в детском возрасте оказываешься в приюте, поневоле научишься заботиться о себе. Дорога от приюта до агентства Лорч была долгой, и он проделал этот путь один.

      Он добился собственной компании, нового «Кадиллака» каждый год, рубашек с монограммой, стрижек за сорок долларов, всего. Где-то на этом пути у него возникла небольшая проблема с выпивкой, но и это было у него под контролем. Никто не тащил его силком в клинику, и этот маневр он продумал сам. И он сработал. Планы всегда срабатывают. Лорч пошел по улице в направлении своего офиса. По пути он прошел мимо ярко освещенной витрины винной лавки. До агентства по продаже недвижимости осталось пройти несколько шагов. Сверкающие блики отражались от доброго десятка тысяч бутылок. Все цвета радуги мелькали перед глазами Лорча, и он снова ощутил пожар в горле. Неудивительно после суток без пищи. Суток без еды и двух с половиной месяцев без выпивки.

      До его агентства по продаже недвижимости осталось пройти несколько дверей, и там он найдет ответ на свою маленькую проблему.

      Ответ будет в большом баре за его письменным столом. Гризволд как-то сказал, что виски убьет его, но Гризволд был глупец.

      Лорч отвернулся от витрины и ускорил шаг.

      Он поравнялся с каркасным бунгало, несколько отстоявшим от остальных домов улицы, и свернул в переулок. Подходить к парадной двери не было смысла; огни были потушены — контора закрыта на ночь, а взломать замок на виду у всей улицы он не мог.

      Лорч обогнул бунгало сбоку и оказался с тыльной стороны здания, выходящей на темную, пустынную аллею. Здесь был черный ход, но Лорч не стал даже проверять его — эта дверь тоже будет закрыта. Все надежды он возлагал на окно.

      Окно находилось за углом с другой стороны здания. Он подошел к нему медленно, все ещё ощущая сухость в горле. Жалюзи были подняты, и он мог заглянуть в темноту своего личного кабинета. Виден был рабочий стол, но не бар, скрытый в тени. Но бар стоял там, и единственной преградой на его пути было тонкое оконное стекло. Ничего не стоит найти на аллее камень…

      Нет. Надо действовать по плану. Разбить стекло — слишком много шуму. Если бы найти что-нибудь, чем взломать окно…

      Лорч начал ощупывать оконную раму вспотевшими ладонями. Его руки дрожали, он знал, что уже нужно было спешить. Пальцы соскользнули с дерева. Окно поднималось.

      Оно поднималось. Оно не было закрыто! Черт побери бухгалтера Бликса с его аккуратностью. Увидит его — устроит такой разнос.

      Вот только он не собирается видеться с Бликсом. В этом вся штука. Ни с кем не видеться. Взять деньги и уйти…

      Окно заскользило вверх.

      Джек Лорч ухватился за подоконник и подтянулся на руках. Несколько секунд он сидел в оконном проеме, вглядываясь в аллею и прислушиваясь к звукам. Темень и тишина успокоили его, дыхание вернулось к норме. Но в горле было сухо. Так сухо…

      Спрыгнув с подоконника, он направился в кабинет. В полутьме маячил силуэт стола. На столе была лампа, но Лорч не стал её включать. Слишком рискованно, да свет и не был ему нужен. В офисе ему был знаком каждый фут, каждый дюйм. Лорч на ощупь двигался вдоль стола. Деньги будут лежать в верхнем правом ящике.

      Мелочь и несколько некрупных купюр ближе, а металлический сейфик для чеков хранится здесь же — под пресс-папье. Можно нащупать его, открыть сейфик и положить деньги в карман. Но это подождет. Горело у него не в кармане.

      Все по порядку. Сначала — выпить, потом — деньги, потом — дальнейшие планы.

      Лорч шагнул в более глубокую тень в углу комнаты, протянул руку и открыл дверцу бара, стараясь сфокусировать глаза на его содержимом.

      Все было на месте, три глубоких полки, заставленные бутылками. Джин, водка, вермут, горькие настойки внизу, ирландское, канадское, шотландское виски — в центре. На верхней полке респектабельный бурбон. Некоторые бутылки были частично опустошены и вновь завинчены или заткнуты пробками; он чуял запах их содержимого. Острый дух проникал через ноздри до самого горла. Лорч видел, как его рука автоматически тянется к верхней полке, затем она остановилась и отдернулась, когда он понял, что горло уже не горит.

      Странно. Сухость прошла, и он чувствовал нечто новое. Чувствовал нутром. Он был голоден. Это была не жажда. Ему не нужна была выпивка. О, он хотел выпить, нет смысла себя обманывать, но ему не нужна выпивка. Ему нужна еда. Нормально поесть. А потом он знает, что делать. Затуманить себе мозги, а потом пытаться разработать некий план побега — это было идеей пьянчуги. Рано или поздно они узнают, что он замешан в этом деле.

      Ему нужно перехватить инициативу в игре и самому позвонить в полицию. Рассказать им в точности, что произошло, выложить все, назвать остальных, оказать содействие.

      Разумеется, ему придется полностью выгородить себя, будет большое паблисити. Но это будет хорошее паблисити — хорошее для него и для бизнеса.

      Стоя в темноте, Лорч начал закрывать дверцу бара. И в этот момент он заметил зияющий промежуток в центре верхней полки. Не хватало одной бутылки бурбона. Бухгалтер не пил. Кто бы мог её взять?

      Ответ пришел из тени за его спиной. Джек Лорч повернулся вовремя, чтобы увидеть стремительное, как молния, движение бутылки, раскроившей ему череп.

      Потом он упал, и полки бара обрушились на него, осколки стекла впились в его тело. В темноте смешались кровь и бурбон, и последней мыслью Лорча была мысль, что Гризволд оказался прав. В конце концов, его убила выпивка.

     

      Глава 12

     

      Луиза Дрексел услышала шум первой.

      Роджер находился в кабинете, корпел над своей коллекцией марок, а она была в библиотеке. Луиза всегда любила читать; с недавних пор чтение занимало все больше её времени. Их дом был, наверно, единственным в Бель Эр без телевизора, и она по нему скучала, но Роджер был непреклонен. «К чему засорять себе уши всяким мусором?» — говорил он. С уходом на пенсию он также перестал получать газету. ;«Мне шестьдесят пять, и я имею право на тишину и спокойствие, — сказал он ей. — У нас хватает и своих неприятностей, чтобы беспокоиться ещё о проблемах чужих людей».

      Говоря о неприятностях, он имел в виду Эдну, но ни он, ни Луиза не желали обсуждать эту проблему. Они сделали все, что было в их силах, дальше дело было за врачами. Она получала самое лучшее лечение, больше они ничем помочь не могли. А после последнего приступа Роджера вообще не следовало лишний раз волновать разговорами на неприятные темы. Сначала Луизу мучило чувство вины — в конце концов Эдна была её дочерью, и трудно было делать вид, что судьба единственного ребенка тебя не волнует — но она напоминала себе о том, что в первую очередь у неё долг перед мужем.

      …Звуки были негромки, но настойчивы и, похоже, раздавались с тыльной стороны дома. Луиза сначала подумала, что это оконные жалюзи стучали о раму на кухне.

      Нахмурившись, Луиза отложила книгу и пошла в коридор.

      Еще не дойдя до кухни, она увидела, что все жалюзи опущены на надежно закрытые окна. Кто-то колотил в дверь черного хода.

      Луиза колебалась. Дверь была закрыта на замок и засов. Может быть, если она просто тихонько поднимет трубку и позвонит в полицию…

      Стук стал ещё неистовей, но за шумом Луиза расслышала голос.

      — Впустите меня! Впустите меня… Луиза торопливо пересекла комнату и стала возиться с засовом и ключом. Она открыла дверь, и Эдна упала ей на руки.

      — Мама, — она задыхалась и захлебывалась рыданиями, её волосы были всклокочены и спутаны, лицо чумазое и заплаканное.

      — Что случилось?

      Эдна подняла глаза и затрясла головой. Потом она стремительно повернулась и захлопнула дверь кухни. Пока Луиза смотрела, она снова закрыла дверь на замок и засов, потом подошла к настенному выключателю и погасила наружное освещение дворика и бассейна.

      Только сейчас Луиза обратила внимание на то, во что Эдна была одета — это был какой-то грязный балахон, надетый на голое тело.

      На ногах без чулок — сандалии, из-под ремешков выступает натертая, вздувшаяся кожа. Лоб обгорел на солнце до волдырей.

      Эдна затрясла головой:

      — Скорее увезите меня отсюда, пока он не пришел… Луиза сделала предупреждающий жест рукой:

      — Погоди. Твой отец в кабинете. Он очень серьезно болел. Мы не должны волновать его.

      — Я не волнуюсь.

      Луиза повернулась. Роджер стоял на пороге кухни и смотрел на них. Он казался абсолютно спокойным.

      — Папа? — Эдна была крайне взволнована. Она снова разрыдалась и пошла к Роджеру с протянутыми руками. Роджер отступил назад.

      — Прекрати это! — сказал он. — Ты взрослая женщина, Эдна. Тебе сорок два года. Я думаю, ты должна объяснить нам с матерью, что происходит…

      Со стороны он мог показаться холодным и жестоким, но Луиза знала, что он делает и почему, «Вы должны прекратить обращаться с ней, как с ребенком — говорил доктор Гризволд. — Только так можно предотвратить её уход в мир фантазий».

      — Может быть, ты все-таки расскажешь, что случилось? — ещё раз спросил Роджер. Эдна покачала головой:

      — Он может услышать…

      Луиза начала что-то говорить, но осеклась, увидев взгляд Роджера.

      — Мы пойдем в кабинет, — сказал он. Повернувшись, он первым пошел по коридору.

      Луиза заметила, что Эдна сильно хромала, но, кажется, держала себя в руках; неприятный лицевой тик, которым она страдала несколько месяцев до отъезда в клинику, сейчас пропал. И в кабинете, когда она упала в большое кресло, Эдна напомнила ребенка в своей слишком большой для неё рубашке — напуганного ребенка с сединой в волосах.

      — Принести тебе что-нибудь, дорогая? — спросила Луиза. — Стакан молока…

      — Нет, мама.

      Луиза посмотрела на ноги дочери.

      — По крайней мере, дай я помогу тебе снять эти сандалии.

      Она попыталась наклониться, но Роджер преградил ей дорогу. Он улыбнулся Эдне:

      — Все по порядку, — сказал он. — Прежде, чем мы перейдем к другим темам, я хотел сказать, что мы с мамой рады снова видеть тебя дома.

      — В самом деле?

      — Разумеется. Я уверен, что ты понимаешь — нас беспокоит только твое благо. Ты ведь знаешь, не так ли?

      — Да.

      — Хорошо, — Роджер одобрительно кивнул. — В таком случае ты должна сознавать, что мы поместили тебя в клинику только потому, что доктор считал, что это единственный способ помочь тебе. И тебе действительно помогли, не так ли?

      — Да, папа.

      Улыбка не сходила с лица Роджера.

      — Тогда почему ты убежала? — спросил он.

      — Я не убегала. Меня забрали…

      — Кто тебя забрал?

      — Остальные. Мне пришлось идти с ними, я не могла оставаться там после того, что случилось! Мы уехали в машине доктора Гризволда вчера вечером…

      — И он позволил тебе уехать? Эдна покачала головой:

      — Доктор Гризволд мертв.

      Роджер уже не улыбался. Нахмурившись, он посмотрел на Луизу, затем перевел взгляд на Эдну.

      — Продолжай! — мягко сказал он.

      И Эдна продолжила свой рассказ…

      Доктор Гризволд был мертв, ночная сиделка мертва, санитар Герб Томас тоже мертв. Он все это спланировал, убил их, а потом сказал, что мы свободны. И он забрал машину и сказал, что отвезет нас в город, туда, куда мы захотим, но потом он остановил машину где-то в долине. Заставил всех сидеть в машине пока он не вернется, только сначала дал Тони пистолет и приказал ему стеречь нас. Тогда Эдна и догадалась, что он лжет, что он не собирается дать им уйти и убьет их всех. Другие тоже наверно догадались, потому что они стали бороться с Тони на заднем сиденье. Тогда она выскочила из машины и побежала, ночью спряталась у дороги на Биверли Глен, а затем к вечеру добралась окольными дорогами до Бель Эр. Она бы пришла раньше, только около полудня она почувствовала, что за ней следят, и догадалась, что это он. Поэтому она дождалась темноты и прошла в дом очень осторожно, потому что если он её когда-нибудь настигнет…

      — Кто? — спросил Роджер. — Как его зовут?

      — Я… Я не знаю, как его зовут.

      — Не знаешь?

      Эдна затрясла головой. Ее взгляд остановился на задернутых оконных шторах:

      — Может быть, он уже там, — прошептала она. — Если он меня услышит, то убьет вас тоже… Его глаза…

      Как кинжалы. Вы знаете, он безумец. Остальные.., они просто больны, а он по-настоящему сумасшедший. Он может взглянуть на человека и заставить его делать то, что он хочет. Поэтому Тони ему помогал. Он одурачил даже доктора Гризволда. Он сжег все в камине, но сначала узнал, где каждый из нас живет, чтобы настигнуть нас, если мы уйдем. Потому что он не хочет, чтобы кто-нибудь знал. Если он когда-нибудь найдет меня…

      Ее левая щека начала дергаться — снова тот же тик. Роджер положил руку ей на плечо.

      — Он не найдет тебя, — сказал он. — Я обещаю.

      — Может быть, мы сможем убежать, — сказала Эдна. — Мы можем поехать прямо сейчас в вашей машине.

      — Хорошая мысль. — Роджер повернулся к Луизе. — Возьми её наверх и достань нормальную одежду. Она не может ехать в таком виде.

      — Но, Роджер…

      — Делайте, как я сказал. — Он быстро подмигнул. — Я к вам скоро присоединюсь.

      Роджер повернулся, улыбнулся Эдне и вышел в коридор. Вскоре Луиза услышала, как тихонько закрылась дверь библиотеки.

      — Ну ладно, Эдна, — сказала Луиза. — Пойдем. Эдна покачала головой:

      — Нет.

      — В чем дело?

      — Он мне не поверил.

      — Разумеется, он поверил тебе, — Луиза взяла Эдну за руку. — Пожалуйста, — сказала она. — Мы должны поторопиться и быть готовы ехать, когда папа к нам присоединится.

      — А ты мне веришь, мама?

      — Да. — Луиза повела дочь к двери. — Ну, пойдем. Примешь горячий душ, а потом выберем тебе красивое платье. — Луиза говорила не переставая и повысила голос, когда они проходили мимо двери библиотеки, чтобы отвлечь внимание Эдны. — Помнишь тот прелестный костюмчик, который мы купили тебе перед тем, как ты уехала? Он все ещё висит в шкафу…

      За закрытой дверью библиотеки слышен был приглушенный голос Роджера, говорившего в трубку: т — .. Очень срочно. Соедините меня с полицией… Рука Эдны вырвалась. На мгновение Луиза была застигнута врасплох, единственной её мыслью было, откуда у Эдны столько силы. Потом она ещё раз испытала эту силу, когда от удара в висок голова её мотнулась и ударилась о стену, потом она провалилась в пустоту.

      Очнувшись, Луиза увидела лицо склонившегося над ней Роджера. Он тряс её за плечо. Когда в глазах перестало расплываться, за его спиной она увидела фигуру в синей униформе.

      — Полиция.., уже здесь? — прошептала она.

      — Я уже пятнадцать минут пытаюсь привести тебя в чувство, — сказал Роджер. — Осторожнее, не двигайся!

      — Со мной все в порядке.

      Ей помогли встать, и усилием воли она заставила себя стоять. Роджер одной рукой обнял её за плечи.

      — Где Эдна?

      Никто не ответил. Через коридор и кухню Луизе была видна открытая дверь, выходившая во внутренний дворик. Было включено полное освещение и там несколько человек в синей форме ходили взад и вперед около бассейна. Луиза сжала веки, чтобы в глазах перестало двоиться.

      — Она услышала тебя и убежала, — прошептала Луиза. — Почему её не ищут? — Она попыталась высвободиться из объятий Роджера, но он держал её крепко.

      — Не ходи туда! — сказал он.

      Не было необходимости идти ту да, потому что мужчины в синей форме сами шли в дом. Очень медленно Луиза видела, что они несли Эдну. Она убежала в панике. Она упала в бассейн — утонула…

      На мгновение Луиза подумала, что снова потеряет сознание. Но ей не позволили смотреть на тело, её увели в кабинет и уложили на диван, Роджер дал ей выпить виски. Позднее ей сказали, что Эдна не падала в бассейн. Ее нашли на бортике бассейна, и только верхняя часть тела была погружена в воду. Хотя её голова находилась под водой, она не захлебнулась.

      Эдна была задушена.

     

      Глава 13

     

      Житуха на Сансет Стрип была высший класс.

      Перед входом в кинотеатрик, демонстрирующий порнофильмы, выстроились любители клубнички. Дальше по улице все столики закусочных, выставленные на тротуар, были заняты посетителями, вкушающими гамбургеры и самокрутки с наркотиками. И на углу бульвара Лавровый Каньон Тони Роделл стоял, как статуя, пытаясь прочистить мозги. Он нахватался всего, что только можно было, и сейчас все плыло перед глазами.

      Да, вот здесь была жизнь, и хорошо было вернуться назад. Все как в лучшем кино, куда ни глянь — что-то происходит. Вся улица занята полуночными ковбоями, и на эту сцену с огромных плакатов смотрят заросшие или наоборот выбритые рожи самих богов рока: группы «Мать вашу так», «Парни из канализации», «Скотный двор».

      В прошлом году Тони тоже красовался на таких плакатах. У них тогда вышла пластинка, и группа должна была поехать на гастроли в Тахо. Потом все полетело в тартарары. В первый же вечер полиция произвела у них обыск, а сдала их его собственная чертова мамочка. Только потом до Тони дошло, что она, должно быть, знала о рейде заранее и заключила сделку: она сдаст всю группу, если против него не будет выдвинуто обвинений. Однако фараоны согласились только при одном условии — если он действительно будет чист. Поэтому старуха и упрятала его в клинику. Потратила кучу бабок, чтобы держать его там и, если бы у мамаши с Гризволдом все шло, как они задумали, он играл бы сам с собою до скончания века или до тех пор, пока у мамаши не кончились башли. Но для Гризволда кое-что кончилось раньше, ну, а возвращаться назад он не собирается. Увольте. Сейчас он был коротко подстрижен, бороду сбрил, собственная мамаша его не узнала бы. А если и узнала бы, то было бы уже поздно…

      Поздно. Было уже за полночь, и никто не показывался.

      Тони переступил с ноги на ногу и перевел взгляд в сторону Сансет Стрип, следя за встречным движением. В двенадцать, так он сказал, а Тони торчал здесь уже более двадцати минут. Он вспоминал вчерашний разговор.

      Это было после того, как тот человек вернулся к машине и увидел, что все сбежали, а Тони лежал на заднем сиденье, оглушенный рукояткой пистолета, под дулом которого он должен был их всех держать.

      — Я ничего не мог поделать, — повторял Тони. — Они навалились на меня все сразу. Если бы ты разрешил мне зарядить этот вонючий пистолет…

      — Чтобы ты прикончил кого-нибудь, и вся полиция села нам на хвост? — Человек вздохнул. Он бросил на Тони странный взгляд и произнес одну из своих странных фраз: «О, сколько обличий моей ненависти к тебе! Несть числа». И засмеялся своим странным смехом, который означал, что все в порядке. — Не переживай, я не собирался держать их всех вместе долго! Может быть, это лучше, что сейчас они разбрелись поодиночке — если только кого-нибудь из них не прихватят до того…

      — До чего? — спросил Тони.

      Но человек только опять засмеялся и положил пистолет к себе в карман.

      — Это уже мое дело. А сейчас уходим.

      — Мне вести машину? Человек покачал головой:

      — Машину оставляем здесь.

      — Почему?

      — Потому же, почему я собираюсь избавиться от этого, — он похлопал себя по карману с пистолетом. — С этого момента мы начинаем заметать следы. Выглядишь ты нормально, — сказал он. — Идти сможешь?

      — Конечно. Меня только вырубили на минуту.

      — Хорошо, тогда иди.

      — А вы со мной не идете? Человек покачал головой:

      — «Тот скор, кто в одиночку держит путь». Завтра вечером, — сказал человек и назначил время и место.

      — Так мы не можем держаться вместе? — спросил Тони.

      — Ответ отрицательный. Предположим, кого-то из них задержат и он даст наше описание. По устному описанию найти одного человека довольно сложно, но если найдут двоих и будет два описания, то опознать их будет намного легче. Кроме того, у меня есть дела.

      — Значит, я должен болтаться двадцать четыре часа?

      — Нет, двадцать четыре часа ты должен сидеть тихо, как мышь, — человек отсчитал ему несколько банкнот, вероятно, из кошелька старика Гризволда. — Сними номер в мотеле, отдохни. Купи себе завтра поесть, но старайся не выходить из комнаты до темноты.

      — А почему бы сразу не поехать в мою берлогу?

      — Потому что если фараоны что-нибудь пронюхают, то там тебя будут искать в первую очередь. Мы выждем, пока не будем уверены, что жара спала.

      — А что потом?

      — Не волнуйся. Я тебя когда-нибудь подводил?

      Оба они знали ответ на этот вопрос. Если бы не этот человек с его планом, Тони все ещё отсиживал бы срок в дурдоме. Но он послушался этого человека и поэтому был сейчас здесь, так что не было смысла останавливаться на полпути.

      Поэтому человек пошел на запад, а Тони — на восток, где и нашел пристанище в паршивом мотельчике на улице Вентура.

      …Раздался сигнал автомобильного клаксона, и Тони повернулся, узнав этот звук. В этом не было ничего удивительного, тем более, что он узнал и машину. Это был его собственный спортивный МГ, и тот человек сидел за рулем. Машину он остановил у самой кромки тротуара.

      — Быстрей, — сказал человек, что было глупо, потому что все равно остановились на красный свет.

      Тони вскочил в машину и, когда зажегся зеленый свет, МГ развернулся и поехал в направлении Лорел Каньона.

      — Эй, приятель, откуда ты взял мою тачку? — спросил он. Человек улыбнулся:

      — От тех добрых людей, которые тебя распяли.

      — Ты побывал в моей норе? — спросил Тони. Человек кивнул.

      — Хотел проверить её, удостовериться, что у нас не будет никаких проблем.

      — Как насчет фараонов?

      — Если неведение — благо, то они — самые счастливые люди на земле.

      — Никто не настучал?

      — Ни одна живая душа, — человек остановил машину, затем резко дал газ на зеленый свет. — Дом у тебя действительно ничего.

      — Я же говорил — шикарная берлога.

      — Я как-то не ожидал столько вкуса.

      — Раньше халупа принадлежала продюсеру. Мой менеджер купил её в прошлом году по дешевке.

      — Это он присматривал за домом в твое отсутствие?

      — Нет, мы с ним разорвали контракт, когда я залег в дурдом. Моя старуха заходит пару раз в неделю. Заводит машину, чтобы аккумулятор не сел, убирает, кормит собак. Как тебе собаки?

      — Напугали меня до полусмерти. Начали лаять, как только я перелез через ограду. — Человек свернул налево, на дорогу, ведущую на гору Лукаут. — Хорошо, что она держит их на цепи.

      — С доберманами иначе нельзя. В нашем районе многие держат сторожевых собак — лучшая охрана. Меня-то они оба знают, и к мамаше моей привыкли, но если чужой зайдет в дом — берегись!

      — Они рычали все время, пока я был в доме. Я подумал, что они голодны, поэтому взял на кухне банку собачьих консервов и хотел им вынести. Но они меня и близко не подпустили.

      — Когда они увидят нас вместе, то просто не обратят на тебя внимания. Я уже говорил, со мной и моей старухой они ведут себя просто как щенки.

      МГ преодолевал подъем на Лукаут мимо каньона Подкова. Потом на развилке дороги они свернули на Уондерленд Авеню.

      Даже в темноте дорога была знакома Тони, и внезапно он впервые осознал, что возвращается домой. Только сейчас он понял, как скучал по своей берлоге, по Тигру и Бутчу.

      Хорошо побыть дома, даже если недолго. Конечно же, недолго, потому что как только полиция что-нибудь пронюхает, здесь станет слишком жарко. Тони взглянул на своего спутника.

      — А что дальше будем делать? — спросил он.

      — У меня есть кое-какие идеи. Давай, однако, подождем, пока приедем и отдохнем в доме.

      МГ теперь двигался на черепашьей скорости, проходя последние повороты на пути к стоящему на самой вершине холма дому, как в замедленной киносъемке. Собаки услышали приближение машины. Они рычали и выли за стеной.

      МГ остановился у ворот с включенным двигателем.

      Человек достал из кармана и бросил на колени Тони связку ключей.

      — Тебе не придется лезть через забор, — сказал он. — Я нашел их в твоем письменном столе.

      Тони открыл дверцу и вышел из машины. Он слышал, как Тигр и Бутч скулили и принюхивались, как в возбуждении они скребли когтями по стене. Да и он тоже был возбужден: после такого долгого отсутствия достаточно было только увидеть свой дом. Он, оказывается, и сам не сознавал, как сильно скучал.

      Тони взглянул на своего спутника. Тот продолжал сидеть за рулем.

      — А ты со мной не идешь?

      — Не раньше, чем поставлю машину в гараж. Если кто-то увидит её завтра на улице, начнут прикидывать, что к чему.

      Хорошая мысль. Тони показал свое одобрение жестом большого и указательного пальцев, и человек кивнул.

      — Ты иди первым и успокой собак.

      Тони подошел к воротам и открыл их. Даже ощущение поворота ключа в замочной скважине было знакомым и приятным.

      Собаки не перестали рычать, когда он зашел во внутренний дворик и закрыл за собой ворота. За их завыванием он расслышал звук двигателя своего МГ — водитель дал газ и тронулся с места. Но прежде, чем он смог это осмыслить, Тони обернулся и увидел Тигра и Бутча. К его удивлению, они были спущены с цепи и неслись на него, оскалив пасти и брызгая слюной, их глаза горели при лунном свете. В прыжке они заслонили собой сияние луны.

      Тони вскрикнул и попытался отвернуться, но было поздно.

     

      Глава 14

     

      Бывают доказательства, совершенно невероятные, но которые не так-то просто отмести. Как, например, то досье, которое к утру скопилось на столе Барринджера: пометки по результатам телефонных переговоров, расшифровки магнитофонных записей, донесения.

      — Ну, хорошо, — проворчал он. — Я должен принять это как факт. Но я все же не могу поверить…

      — И вы хотите, чтобы я вас убедил, не так ли? — сказал доктор Виценте. — Не обязательно, — Барринджер налил себе кофе. — Вы прочитали все материалы. Я хочу услышать ваше мнение.

      — Иными словами, мнение ученого-дилетанта. — Виценте взял кофейник и наполнил свою чашку. — Прежде всего, мог ли один человек совершить все эти убийства за каких-то четыре часа? При определенных условиях ответ может быть определенно утвердительным.

      — Что это за условия?

      — Он должен был знать имена и адреса всех жертв — а он мог их узнать либо от них самих, либо из картотеки Гризволда перед тем, как сжечь её. У него должно было быть средство передвижения — а по следам шин у дома мы знаем, что он использовал машину Тони Роделла или, по крайней мере, машину, которая стояла в гараже Роделла. Наконец, он должен быть в достаточной степени уверен в том, что эти люди рано или поздно, но не позднее вчерашнего вечера должны были появиться дома или на бывшей работе.., или позже — Эдна Дрексел сказала родителям, что в Шерман Оуксе они все разошлись в разных направлениях.

      — Она также говорила, что чувствовала за собой слежку.

      — Вы забываете — двумя часами раньше Джек Лорч был убит в Калвер Сити.

      — От Калвер Сити до Бель Эр всего полчаса езды на машине.

      — Но как он мог знать, что Эдна Дрексел направится домой?

      — Так же, как он знал, что настигнет Джека Лорча в его офисе. Им просто некуда было больше идти. Без денег, без еды.

      Я думаю, первоначально он намеревался покончить со всеми разом, вечером, когда он собрал их в машине Гризволда. Опять-таки, со слов этой девицы Дрексел, Тони Роделл держал их на мушке пистолета. Возможно, он собирался завезти всю группу в дом Роделла и прикончить их там, с помощью Роделла. Но когда они сбежали, ему пришлось выслеживать их поодиночке и действовать наудачу.

      — Вы все повторяете «он». Не забывайте: сейчас на свободе два человека.

      — Я знаю. Но один из них — из сбежавшей вместе с преступником группы. И он все ещё где-то скрывается, если только убийца уже не настиг его, а мы об этом пока не знаем.

      — Мы вообще ни черта не знаем, кроме того, что где-то разгуливают два человека, один из которых Брюс Раймонд. И он либо убийца, либо потенциальная жертва. Нам приходится только гадать. — Виценте глотнул кофе, потом поставил кружку на стол.

      — Из того, что мы знаем о Брюсе Раймонде, следует, что он может быть и тем, и другим. Я прочитал бумаги, которые прислали из управления по делам ветеранов. Никаких определенных прогнозов — отписка, лишь бы оправдать врача, который принимал решение. Но я могу рассказать кое-что о типе человека, который совершил эти убийства. У нас есть факты, от которых мы можем отталкиваться. Первое, как я уже говорил, это то, что он, без сомнения, — антисоциальная личность…

      — Вы не можете обойтись без психиатрического жаргона?

      — Хорошо, никаких осторожных фраз. — Виценте улыбнулся, потом нахмурился. — Повторим то, что мы уже знаем: в нашем человеке нельзя распознать сумасшедшего. Он выглядит нормальным и ведет себя рационально. Это, разумеется, маска, но достаточно убедительная — это мы знаем, потому что он смог организовать побег из клиники, не вызвав подозрений медицинского персонала. Он также смог заставить других пациентов последовать за ним. Он, вероятно, привык брать на себя лидерство, отдавать приказы…

      — Раймонд был офицером.

      — Берем это на заметку, — кивнул Виценте. — Далее, исходя из характера преступлений, мы можем сделать вывод, что этот человек обладает недюжинной силой. Даже если мы допустим, что Тони Роделл был его сообщником, очевидно, что, кроме элемента внезапности, понадобилась физическая сила. Гризволда привязали к креслу, Джека Лорча ударили по голове, санитара закололи, двух женщин задушили, Дороти Андерсон перерезали горло…

      — Это тоже меня беспокоит, — сказал Барринджер. — Каждое убийство совершено другим способом. Обычно убийца действует по шаблону.

      — Мы имеем дело не с импульсивным убийцей. На сознательном уровне этот человек убивает только с целью замести следы, используя при этом те средства, которые годятся на данный момент. Человек, который мог спланировать такую смерть, какую принял Тони Роделл…

      — Мы не можем утверждать, что смерть была спланирована, — перебил его Барринджер. — Это могло быть случайностью. Да, доберманы были свирепые, но они знали своего хозяина.

      — Как и мы. — Доктор Виценте пролистал стопку бумаг на столе Барринджера. — Вы сегодня утром говорили с его матерью?

      — И ничего не добились. Кроме того, что она опознала своего сына как одного из сбежавших пациентов, все остальное было явной ложью. Тони был хороший мальчик, может, немного неуравновешенный, но никаких серьезных проблем.

      — Она — мать погибшего. Что вы ожидали услышать от неё при таких обстоятельствах?

      — Неважно. У нас есть данные по нему. Бросил школу. В шестнадцать лет задержан за кражу автомобиля, приговор — условный с отсрочкой исполнения. Его мать клянется, что он всегда был чист, но у нас зарегистрированы два задержания за употребление наркотиков. Я вытянул из матери, что она не видела сына почти год перед тем, как он лег в клинику, но обстоятельства его помещения в клинику она обсуждать отказалась. Я думаю, что он дал себя упрятать, потому что был законченным наркоманом. Не мог без амфетамина.

      — Что-то подтверждает эту версию?

      — Подтверждений более чем достаточно. — Барринджер выпил последний глоток кофе. — В холодильнике под пакетами с мясом было два пузырька, в каждом из которых по тысяче капсул амфетамина. Их нашли сегодня утром при осмотре дома. Один пузырек запечатан, второй — вскрыт.

      Глаза доктора Виценте сузились.

      — О чем это говорит?

      — О том, что Роделл и убийца прибыли в дом вместе, возможно, намереваясь переночевать там. Вероятно, они воспользовались машиной Роделла — насколько нам известно, они были вместе вечером, когда были совершены убийства.

      — Вы думаете, Тони был замешан в убийствах?

      — Возможно. Особенно если он добрался до своего запаса капсул раньше, когда они только пришли за машиной. Не мне вам рассказывать, на что способен наркоман, накачавшийся амфетамином.

      Барринджер начал возить по столу свою пустую кофейную чашку.

      — Можно допустить, что действие наркотика ещё не кончилось, когда они вернулись в дом, что он был возбужден. Настолько возбужден, что каким-то образом грубо обошелся с собаками. Те напали на него, а его спутник испугался и скрылся на машине.

      — А что, есть какие-то доказательства того, что с собаками грубо обошлись? Ваши люди нашли палку или хлыст на месте гибели?

      — Нет, ничего, кроме обертки от пакета с мясом. Может быть, он просто дразнил собак — показывал им мясо, а потом убирал его, что-нибудь в этом роде. — Барринджер пожал плечами. — От наркомана можно ждать чего угодно.

      — Давайте вернемся к самым вероятным версиям, — сказал доктор Виценте. — Вы сказали, что убийства совершены нешаблонно. То есть не просматривается постоянство метода. Однако шаблон четко просматривается в мотивах.

      Одного за другим убийца убирает тех, кто может его опознать. Мы оба сошлись на том, что Тони Роделл мог бы опознать убийцу. Что и делает его смерть частью спланированной схемы.

      — Но как убийца мог подстроить нападение собак на Роделла?

      — Я не знаю, — доктор Виценте поднялся. — Так же, как вы не знаете, находился ли Тони Роделл под влиянием амфетамина в момент смерти.

      — Но я это выясню. — Барринджер нахмурился и потянулся за телефонной трубкой.

      Доктор Виценте молчал, пока лейтенанта Барринджера соединяли с отделом судебно-медицинской экспертизы. Разговор был коротким, но по выражению лица Барринджера, когда он положил трубку, все стало ясно.

      — О'кей, док, — сказал он. — Вскрытие ещё полностью не закончено, но предварительный анализ крови показал, что Роделл в момент смерти был чист.

      — Никаких следов амфетамина? Барринджер покачал головой.

      — У Роделла. Но вы были правы — собаки напали на него не случайно. Их накачали.

      — Накачали?

      — Собак сегодня утром уничтожили. Я приказал произвести вскрытие. Исследование показало, что желудки их были заполнены мясом, а с мясом им скормили по крайней мере по полдюжины капсул.

      — Немудрено, что они напали на Роделла, когда он вошел во двор. Они напали бы на любой движущийся объект. Тот, кто дал собакам наркотик, превратил их в убийц.

     

      Глава 15

     

      Он провел ночь в машине, которую припарковал в заколоченном с одной стороны виадуке на заброшенном шоссе. Въезд в виадук был скрыт от посторонних глаз разросшимся кустарником.

      Сон никогда не был для него проблемой: он просто закрывал глаза и моментально проваливался в черную дыру. У него уже несколько лет не было сновидений.

      Пробуждение пришло с ревом и грохотом.

      Он моментально пришел в себя, выкарабкался из черной дыры, а вокруг падали бомбы — нет, не бомбы, то было в другое время, в другом месте.

      Потом он понял, где находится, и узнал источник звуков: машины-мусоровозы, разъезжающиеся в утреннюю пустоту улиц во исполнение своего долга. Как только он понял, что слышит, сердце его перестало бешено колотиться, и он снова стал спокоен.

      Он сел, позволив себе слегка улыбнуться, не в качестве комплимента глубине и оригинальности своих мыслей, а отдавая должное самоконтролю и дисциплине, которые позволяли ему мыслить так эффективно.

      Он был автором пьесы, режиссером, он блокировал маневры противников, распределил роли, спланировал всю постановку. Свою роль он знал назубок, но одна мысль не давала покоя — сможет ли он доиграть её до конца?

      Теперь он знал ответ. Страха перед сценой не было. Нужно только помнить, что все это — простое лицедейство. Кровь — это всего лишь кетчуп, а конвульсии, гримасы и крики — всего лишь потуги актеров, действующих по указке, нагнетающих страсти перед финальной сценой смерти.

      Конечно, ему следовало быть осторожным, потому что он был реальным и его кровь не была кетчупом. Самым разумным будет менять роли.

      Каждый человек в разное время играет несколько ролей. Послушный пациент для доктора Гризволда и его персонала, всемогущий лидер для других пациентов. А затем, для избранных аудиторий из одного зрителя — немые роли. Человек из стенного шкафа для Дороти Андерсон, человек в тени для Джека Лоча, человек в саду, ожидающий Эдну Дрексел. Плавательный бассейн послужил хорошей подсказкой: что-то шевельнулось в его памяти, навело на мысль прибегнуть к плагиату — повторить сцену из старинной восточной мелодрамы «Кисмет». Жизнь копирует искусство.

      Но устранение со сцены Тони Роделла было результатом блестящей импровизации. Использовать таким образом собак было гениальной идеей, может быть, он сумел полностью одурачить публику.

      Он наклонился вперед на сиденье автомобиля и включил радиоприемник, несколько раз нажал кропки диапазонов в поисках утренних новостей.

      Болтовня диктора дала ему ответ, который он искал:

      «…серия ужасающих зверских убийств достигла апогея, когда рано утром был обнаружен труп бывшей рок-звезды Тони Роделла…»

      Он слушал до тех пор, пока с удовлетворением не узнал, что виновниками трагедии признаны собаки. О нем ничего не узнали, что было ещё важнее. Все остальное было всего лишь упражнениями в навешивании безвкусных и злобных ярлыков — «маньяк-убийца все ещё на свободе» и ещё в таком же роде.

      Он выключил радио и включил электробритву, купленную вчера вечером в аптеке. Глядя в зеркало заднего обзора, убрал с лица щетину. Потом достал из-под сиденья смену одежды. Хорошо, что в кошельке Гризволда было достаточно денег наличными, чтобы приодеться.

      Прячась за кустами, он оглядел улицу. Начиналось обычное утреннее движение — люди направлялись на работу. Никто не смотрел в его сторону. Тем не менее он пригнулся и так, полулежа на сиденье машины, начал переодеваться. Вот было бы смешно, если бы сейчас его задержали за появление в общественном месте в неприличном виде.

      Он надел брюки, потом вынул булавки из новой рубашки. Застегнувшись на все пуговицы, уже не таясь, сел на сиденье и повязал галстук, не отрывая при этом глаз от зеркала. Потом он переложил содержимое своих карманов в новую одежду, задержавшись ненадолго, чтобы пересчитать деньги в кошельке Гризволда. Тридцать четыре доллара. Не состояние, но достаточно, чтобы прожить день. Потом будут ещё деньги и ещё — дни.

      Впервые он позволил этой мысли вырваться наружу. Она выжидала долгое время, выжидала, пока сцена не будет готова. Почему нужно ограничиться одним спектаклем? Нужно ли, чтобы это кончилось?

      Устранение свидетелей замышлялось как мера предосторожности, и это было разумно. Но чего ради останавливаться на этом?

      Мир полон кандидатов в небытие. Такие, как тот осел на радио, рассуждавший фарисейски о «маньяках-убийцах». Да и множество других.

      Занятый этими мыслями, он достал из отделения для перчаток коробку бумажных салфеток и тщательно протер всю приборную доску, руль, зеркало заднего обзора. Завернув снятую одежду в обертку из-под новой, он сунул пакет под мышку и выбрался из машины. Теми же бумажными салфетками протер дверные ручки.

      Какое-то время он следил за улицей из-за кустов, выждал момент, когда на улице не было движения, вышел на тротуар и пошел по улице. На ближайшем перекрестке свернул в переулок. Пройдя полквартала, остановился у ряда мусорных баков. Снова оглянулся вокруг и удостоверившись, что никто за ним не следит, поднял крышку одного из контейнеров и бросил в него сверток с одеждой, замаскировав его старыми газетами. Грязноватая работа, но цель оправдывает средства.

      Покончив с этим делом, он вновь зашагал по улице. Где-то перед следующим перекрестком должен быть кафетерий. Там он поест, а потом надо будет обзавестись новой машиной — придется порыскать по аллеям и переулкам, где паркуются клерки и владельцы магазинов, пока он не найдет автомобиль с оставленными по небрежности ключами зажигания. Еще одна унизительная задача, но опять-таки следует помнить о конечной цели. О конце, который он уготовил другим.

      Не убий! Заповедь господня. Но ведь никто ей не следовал. Судя по тому, во что превратили мир. Если бы Господь выставил свою кандидатуру для переизбрания, то с такими-то заслугами наверняка проиграл бы.

      Убивать легко. Любой это знает. Рука прихлопывает муху, нога раздавливает жука. Фермерша сворачивает шею цыпленку. Рабочие на бойне дубинами глушат быков, режут визжащих свиней.

      Следующий шаг — это, разумеется, война. Но об этом ему думать не хотелось. Убиение невинных.

      Лучше подумать о справедливом уничтожении виновных. Это, в конце концов, была пьеса — пьеса с моралью, пьеса страстей.

      Страсть. Слово отозвалось знакомым ноющим ощущением в паху.

      Внезапно, без всякой причины, он вспомнил препарирование лягушки на уроке биологии в школе. Как наяву, предстало белесое брюшко твари, растопыренные лапки, судорожные движения под ножом.

      А потом анатомический столик превратился в кровать, а лягушка стала Принцем — нет, Принцессой. Девушка с белесой кожей, ноги раздвинуты, извивающаяся под другим орудием пытки.

      Разумеется, он знал, кто эта девушка.

      И сегодня он её увидит.

     

      Глава 16

     

      Когда Карен, одевшись, вышла в гостиную, она была удивлена, увидев там Тома Доила.

      — Я думала, что увижу вас только во второй половине дня, — сказала она.

      — Кто-то в участке напутал с графиком дежурства, один из наших не явился. Поэтому мне позвонили и попросили заступить вне очереди, так что я пришел сменить Любека.

      — Он ушел?

      — Около часа назад. Вы ещё спали. Не было смысла вас беспокоить. Я подумал, что вам нужно отдохнуть. Карен кивнула и направилась на кухню.

      — Хотите что-нибудь съесть?

      — Я бы не отказался от чашки кофе.

      — Через несколько минут.

      Карен поставила кофейник, поджарила себе яйцо, вставила два ломтика хлеба в тостер, достала из холодильника апельсиновый сок. Привычные, доведенные до автоматизма действия успокаивали. Ей почти удалось убедить себя в том, что сегодня — обычный день.

      С порога кухни Доил наблюдал, как Карен расставляла на столе посуду.

      — Сегодня утром вы выглядите лучше.

      — Я и чувствую себя лучше. — И это было правдой. Она действительно выспалась.

      Кофе был готов. Карен наполнила две чашки, достала молоко, перевернула яйцо и выложила его на тарелку как раз к тому моменту, когда тостер выбросил гренки. Она поставила еду на стол, Доил уселся напротив нее.

      Вкус гренков и сока, утренние лучи солнца, пробивающиеся сквозь занавеску, помогали обрести ощущение обычной, нормальной жизни. Вдруг Карен что-то вспомнила и начала подниматься со стула.

      Доил поднял голову.

      — Что-нибудь забыли?

      — Газету. Ее оставляют за дверью.

      — Я принес.

      — Где она?

      — Пожалуйста, миссис Раймонд, сядьте, — голос Доила звучал неуверенно. — Прежде, чем вы её развернете, может быть, лучше поговорим о вчерашнем вечере.

      Карен откинулась на спинку стула.

      — Что случилось?

      Она потянулась за чашкой, но пить не стала. Потому что Доил рассказывал ей. Рассказывал очень мягко, так, словно тон его голоса мог облегчить тяжесть слов. Джек Лорч, Эдна Дрексел, Тони Роделл. Трое из тех, ещё трое погибли, пока она спала.

      — О, боже, — сказала Карен. — Что вы собираетесь делать?

      — Все возможное. С нами работают федеральные агенты и полиция штата, — Доил запнулся. — Если бы мы могли как-то выйти на вашего мужа…

      — Я же сказала вам, что не знаю, где он! — Карен почти не слышала своего голоса — так стучало у неё в висках. — Неужели вы думаете, что я не хочу его найти. Поймите же, я уже больше не могу выносить страх за него! — она поднялась. — Я ведь не служу в полиции — чего вы ждете от меня?

      — Только сотрудничества, — в голосе Доила послышалась едва уловимая нотка враждебности. Потом он удрученно покачал головой.

      — Мы делаем все, что в наших силах, но у нас так мало зацепок…

      — Я знаю, — Карен смягчилась. Ей вдруг захотелось рассказать ему все.

      Доил внимательно смотрел на нее.

      С другой стороны, что толку, если он узнает? Все, что бы она ни сказала, может повредить Брюсу. А этого она себе позволить не может. Что бы ни случилось — не может.

      — Послушайте, — сказал Доил. — После того, что случилось вчера вечером, разумнее вам будет находиться в центре города. К вам будет приставлена женщина-полицейская, но вас не будут держать в камере. Это только мера предосторожности…

      Карен покачала головой:

      — Я сказала моему боссу в агентстве, что приду. И я собираюсь это сделать.

      Она настояла на своем и вскоре молча сидела рядом с Дойлом в его машине, которую он медленно вел по запруженным улицам. Пока Доил звонил в участок доложить о том, что они уезжают, Карен успела заглянуть в газету. Она прочитала заголовок и первую полосу, но и этого было достаточно. Хуже, чем убийства Тэйт Ла Бьянка, хуже ещё не было. Не удивительно, что в городе царила паника. И все же…

      И все же все эти люди на шоссе стремятся в город. Бизнес как обычно. Удовольствия как обычно. Жизнь шла своим чередом. Может быть, эти люди носили страх в себе, но что им оставалось делать? Что оставалось делать ей со своим страхом? Ехать на работу, вот и все. Притворяться, как и все, что это обычный день и что ночь никогда не наступит.

      — Это ваш офис? — спросил Доил. Она кивнула, и он плавно остановил машину у тротуара. Доля полицейского, может быть, и нелегка, но, по крайней мере, ему не нужно беспокоиться о том, где припарковать свою машину.

      Поднимаясь в лифте вместе с Дойлом, Карен пережила неприятное мгновение. Внутри у неё вдруг как будто что-то оборвалось. Ощущение это не было вызвано стремительным движением лифта. Это был страх. Не страх оказаться повернутой спиной к невидимому убийце, а боязнь встретиться лицом к лицу с людьми, которых она знала. Людьми, которые знали её и наверняка уже знают о Брюсе.

      Доил пристально смотрел на нее.

      — Нервничаете? — спросил он.

      Карен быстро покачала головой. Ей очень хотелось, чтобы он перестал следить за ней и спрашивать, как она себя чувствует. С другой стороны, она понимала, что это его работа.

      А здесь была её работа.

      Выйдя из лифта, они подошли к двери приемной. Доил открыл дверь, пропуская Карен.

      Сидящая за своей стеклянной перегородкой Пегги резко подняла голову.

      — О.., доброе утро, — в её голосе и торопливой улыбке чувствовалось замешательство. Карен кивком указала на Доила:

      — Это мистер Доил. Он из…

      — Да, я знаю, — поспешно перебила её Пегги. — Они звонили и предупредили мистера Хаскейна, что с вами кто-то будет. Я скажу ему, что вы здесь.

      — В этом нет нужды, — начала было Карен, но Пегги уже нажала клавишу селектора.

      — Э-э, да она в большем замешательстве, чем я! — дошло до Карен, а когда открылась дверь и появился Эд Хаскейн, было явно видно, что и он смущен.

      — Рад вас видеть, — сказал он. Том Доил представился, и Хаскейн сделал жест, такой же нелепый, как и его слова. — Разумеется, тебе можно было и не приходить сегодня, я сказал по телефону…

      — Я сама хотела прийти, — сказала Карен. Она уже чувствовала себя нормально, прежний страх прошел. — Нет причины запускать работу.

      — Верно, — Хаскейн посмотрел на Доила, когда Карен направилась в коридор. — Я.., вы, как я понимаю, тоже идете?

      Доил кивнул и последовал за Карен. Все трое пошли по холлу мимо дубовых дверей отделов. Карен показалось, что двери открываются и захлопываются быстрее, чем обычно. Впрочем, если за ними и следили, то делали это молча и незаметно, и её это не волновало. В конце концов, что тут можно было увидеть? У неё второй головы не появилось. Хотя, может быть, на неё глазели, чтобы удостовериться, что ей удалось сохранить свою голову.

      Они повернули во второй коридор. Карен прошла через открытую дверь в свою ячейку. Доил вошел следом за ней, а Хаскейн в нерешительности остановился в коридоре.

      — Если ты.., я хотел сказать, если я могу что-то сделать…

      — Не беспокойтесь, мистер Хаскейн, — заверила его Карен. — Со мной все в порядке, спасибо.

      Хаскейн удалился.

      Карен повернулась и скинула с себя жакет. Детектив стоял за ней, слишком громоздкий для такого маленького помещения.

      — Присаживайтесь вон там, — Карен указала на стул. — Снимите пиджак, если хотите. Можете взять журналы на верхней полке в шкафу. Боюсь, что это по большей части моды, но, во всяком случае, будет чем заняться.

      — Спасибо.

      Но Доил не стал читать журналы. Усевшись на стул, он просто наблюдал, как Карен работала. Утро выдалось тяжелое. Она предприняла три или четыре бесплодные попытки и наполнила мусорную корзину скомканной бумагой. Наконец, к полудню у неё получилось то, что она хотела. Она набрала номер Хаскейна.

      — Отлично, — сказал он. — Послушай, у меня обед в половине первого. Как насчет в два тридцать в моем офисе?

      — Два тридцать?

      — Да. Пока.

      Карен повесила трубку и потянулась за своим жакетом.

      — Куда сейчас? — спросил Доил.

      — Обеденный перерыв, — Карен открыла сумочку, достала пудреницу и посмотрелась в зеркальце. — Как я понимаю, мы обедаем вместе.

      — Сожалею, — Доил улыбнулся, извиняясь.

      — Понимаю, — Карен спрятала пудреницу. — Мера предосторожности.

      На площадке возле лифта краснолицый мужчина с рыжими усами стоял, прислонившись к стене, и читал раздел объявлений в газете. Он не обращал на них внимания, пока Доил не кивнул ему.

      — Мы идем на обед, — сказал он. Человек поднял голову.

      — Надолго?

      Доил вопросительно посмотрел на Карен.

      — Сорок пять минут. Внизу есть гриль-бар. Человек взглянул на часы.

      — Я буду здесь, — сказал он Дойлу.

      В лифте долговязый детектив откашлялся.

      — Не имеет смысла играть в прятки. Думаю, лучше вам знать, что мы были вполне серьезны, когда говорили о вашей безопасности. Вашу секретаршу в приемной проинструктировали — если придет кто-то, кого она не знает, и попытается пройти в офис, то она пропустит его только с разрешения нашего сотрудника, который дежурит снаружи.

      — Я полагаю, у вас и в гриль-баре свой человек?

      — В этом нет необходимости. Это общественное место.

      — Хорошо, — Карен улыбнулась. — В таком случае неважно, если мы пойдем в другое место.

      — Чем плох гриль-бар?

      — Там обедает слишком много людей из нашего офиса. Я буду чувствовать себя не так неловко где-нибудь подальше. Есть одно место, это, правда, всего лишь кафетерий, но там хоть на меня не будут глазеть.

      — Как хотите.

      Карен взяла салат, чай со льдом и порцию лимонного щербета. Но когда они с Дойлом нашли свободный столик и сели, ока почти не притронулась к еде.

      — Я думал, вы голодны, — сказал Доил.

      — Была. Пока не увидела это. — Карен показала на столик справа, за которым полный мужчина в льняном пиджаке читал свежую дневную газету. В глаза бросился крупный заголовок:

      НАРКОТИКИ ПРЕВРАТИЛИ СОБАК В УБИЙЦ ТРЕТЬЕГО БЕГЛЕЦА ИЗ КЛИНИКИ.

      — Это правда? — вполголоса спросила Карен.

      — Да. Это результат лабораторных исследований.

      — Как ужасно, — Карен обхватила ладонью стакан с охлажденным чаем. — Тони Роделл. Мне кажется, я слышала его пластинки. Я и не знала, что он был в той же клинике.

      — Ваш муж не упоминал о нем?

      — Я же вам говорила, я не виделась с Брюсом, пока он был там.

      — Верно, я забыл, — Доил откусил хороший кусок от своего бутерброда с ветчиной. Карен отодвинула стакан, но ладонь хранила холод.

      — Я все думаю об этом парне. Кто мог бы сделать такое? Доил прожевал, проглотил.

      — Как сказать.

      — Я знаю, это глупый вопрос, — Карен кивнула. — Убийства совершают разные люди. Я думаю, вы видели многих из них.

      — Не очень многих. Согласно статистике, менее половины всех преднамеренных убийств в стране заканчиваются арестом. И только небольшой процент арестованных подвергают суду и приговаривают.

      — Но мы же читаем все эти статьи о научных методах расследования…

      — Разумеется. И у нас есть ученые-криминалисты, разное оборудование. Иногда все это срабатывает. И мы в таком случае отвешиваем поклоны. — Улыбка Доила была мрачной. — Но я вам скажу откровенно. В девяноста процентах случаев успешных расследований убийц полиции, что называется, подносят на блюдечке.

      — Что вы имеете в виду?

      — Либо он приходит и сдается, либо на него наводят.

      — Информатор? Доил кивнул.

      — Вот тогда-то и начинается настоящая полицейская работа — сбор доказательств для осуждения. Но сначала нужно произвести арест. И в девяти случаях из десяти он возможен только в результате наводки, — Доил пристально смотрел ей в глаза. — Я говорю не о профессиональных информаторах или даже свидетелях. Чаще всего это кто-то из близких — друг, член семьи, который знает или догадывается. Сначала они обычно решают молчать, но спустя какое-то время, когда успевают все хорошо обдумать, начинают понимать, что им следует прийти к нам. Что их долг — предотвратить повторение таких преступлений, если вы понимаете, о чем я говорю.

      — Я понимаю, — Карен выдержала его взгляд. — Понимаю прекрасно. Но я не сделаю внезапного признания. Если вы ожидаете, что я скажу, что да, Брюс виновен, то этого не будет. Не потому, что он мой муж, а потому, что я не знаю. Вы понимаете это? Не знаю!

      — Миссис Раймонд… Карен встала.

      — Пора возвращаться в офис, — сказала она. Больше она не сказала ему ни слова до тех пор, пока они не вернулись в её тесную кабинку на десятом этаже. Там она взяла эскиз и свой текст и направилась в холл.

      — Мне пора к боссу, — сказала она Дойлу. — Его офис за углом в другом коридоре.

      — Я вас провожу.

      — Как хотите, — она подняла трубку и предупредила Хаскейна, что идет к нему. Доил молча проводил её до двери кабинета Хаскейна.

      — Вы идите, — сказал он. — Я подожду здесь, — он открыл ей дверь. — Послушайте, извините, что у меня это так прозвучало. Я не имел в виду…

      — Я знаю, что вы имели в виду, — Карен прошла мимо него и захлопнула за собой дверь.

      Эд Хаскейн сидел за столом. Он поднял голову и открыл было рот, но Карен опередила его.

      — Я все ещё в порядке, — сказала она, раскладывая эскиз и отпечатанный текст на столе перед ним. — И, я думаю, текст — тоже.

      Какими бы комплексами он ни страдал, Хаскейн всю жизнь был влюблен в словесность. Именно интерес к семантике вывел его в начальники отдела рекламных текстов. Одного вида отпечатанных на машинке или в типографии слов было достаточно, чтобы возбудить его аппетит, и сейчас у него слюнки потекли, когда он перевел свой взгляд на страницу.

      — Ага, да, полагаю, это как раз то, что нужно, — он поднял голову, задумчиво потер подбородок. — Вот только одно, заголовок. Подросткам это будет понятно, но для обычной публики?..

      — Я как-то не подумала, — Карен нахмурилась. Хаскейн встал.

      — Извини меня, я на минутку.

      Он скрылся в персональном туалете, закрыв за собой дверь. В этот момент на телефонном аппарате Хаскейна замигала лампочка. Карен автоматически подняла трубку и придала голосу привычное официальное звучание.

      — Офис мистера Хаскейна.

      — Карен.

      Она не ответила. Не могла вымолвить ни слова.

      — Карен ты узнаешь, кто это ?

      — Да.

      — Я просил соединить меня с твоим кабинетом, но они дали этот номер. Ты одна?

      — Очень ненадолго.

      — Тогда слушай. Во сколько у вас перерыв на кофе?

      — В четыре.

      — Хорошо. Я буду тебя ждать. Наверху, на крыше.

      — Я, я не знаю смогу, ли вырваться…

      — Ты должна. Мне нужно с тобой поговорить. Может быть, это единственный шанс. Карен услышала звук спускаемой воды за дверью.

      — Где ты? — прошептала она.

      — В четыре на крыше, — прошептал голос в ответ. Потом раздались гудки.

     

      Глава 17

     

      Когда Карен вышла из офиса Хаскейна, Доил ожидал её в холле.

      — Все в порядке? — спросил он.

      Карен уже тошнило от этого вопроса, за последние два дня она слышала его слишком часто.

      Захотелось сказать ему, что дела её были хуже некуда.

      Но сейчас она не могла себе позволить обидеть Доила или вызвать какие-то подозрения. Поэтому Карен кивнула, и они вернулись в её комнатушку.

      — Могу я от вас позвонить? — спросил Доил.

      — Пожалуйста.

      Доил набрал номер участка. Раскладывая на столе рядом с пишущей машинкой эскиз и текст, Карен делала вид, что поглощена своим делом.

      На самом же деле она не упустила ни слова из сказанного Дойлом полушепотом.

      Все под контролем и — есть — он будет ждать Гордона в пять часов.

      Гордон, поняла Карен, сменит Доила на дежурстве. Но пять часов — это значит, что Доил все ещё будет с ней, когда она пойдет на крышу.

      Если она пойдет на крышу.

      Доил закончил доклад и повесил трубку.

      — Есть новости? — спросила Карен. Он покачал головой.

      — Нашли машину Роделла. Если и есть ещё что-то, то управление пока не сообщает.

      — Ничего о моем муже?

      — Сожалею.

      Карен отвернулась. Нет новостей — хорошая новость. Не так ли? Если она пойдет на крышу… Почти три часа. Ей остается час, чтобы решиться.

      — Я должна кое-что переделать в тексте, — сказала она Дойлу.

      — Пожалуйста, работайте.

      Карен села за машинку и потянулась за бумагой.

      Проблема заключалась в том, чтобы переделать заголовок. Минут через двадцать она решила её, вставив две ничего не значащие фразы в первый абзац рекламного текста. Потом медленно перепечатала все заново, сосредоточившись на реальной проблеме.

      Крыша…

      Она знала, что не сможет сдерживаться бесконечно. Может быть, разумнее всего рассказать Дойлу сейчас и покончить с этим делом.

      Предоставить все полиции, в конце концов, это их работа. Она не нанималась рисковать во имя долга. Если, конечно, замужество считать таким долгом. В соответствии с лозунгами Движения за Освобождение Женщин супружество в современной форме так же устарело, как понятие о первородном грехе.

      Но не для Карен… Так что в действительности проблемы не было. Потому что не было выбора. Она должна идти, потому что должна знать правду.

      Даже если эта правда будет заключаться в том, что она ошибалась.

      Конечно, если она ошибалась, то узнает об этом, когда будет слишком поздно. Но тогда это уже не будет иметь значения.

      Сейчас имело значение только одно — как попасть на крышу.

      Карен посмотрела на часы. Без четверти четыре. Доил перелистывал журнал мод. Если предоставить его самому себе, то он так и просидит здесь, пока в пять не придет его сменщик. Вопрос был в том, как предоставить его самому себе. Внезапно она нашла ответ.

      Карен отставила стул, встала.

      Доил положил журнал:

      — Куда мы сейчас идем? Она потянулась за сумочкой.

      — Не знаю, как вы, а я по коридору, попудриться.

      — А, конечно, — он уже улыбался. — Я вас провожу.

      — Только до двери, — Карен улыбнулась в ответ. — В нашем агентстве строгие нравы.

      Без десяти четыре.

      Перерыв на кофе ещё не начался, и коридоры были пустынны. Туалеты для сотрудников находились за углом, в торце ниши напротив входа. Карен задержалась перед дверью с надписью «Леди» и, сжимая в руке сумочку, оглянулась на Тома Доила.

      — Я, наверное, задержусь, — сказала она. — Подкрашусь, потом пойдем выпьем кофе.

      — Задерживайтесь сколько нужно.

      Карен зашла в туалет. Она не стала подновлять макияж и задерживаться. Едва убедившись, что в помещении никого нет, она прошла через умывальник и вышла с другой стороны. Доил и не подозревал, что в туалет был ещё один вход из другого коридора.

      Выйдя из туалета, Карен оказалась в переходе за углом от лифтов. Это было удачей, потому что полицейский, дежуривший у лифтов, не мог её видеть. Ей оставалось только пройти в противоположном направлении до двери с надписью «Выход».

      Карен открыла её и увидела лестницу. Медленно, чтобы каблуки не гремели на железных ступенях, она начала подниматься вверх. Через два пролета Карен почувствовала, что лоб её вспотел, а во рту пересохло. Дыхание участилось, но не из-за физического напряжения.

      Без пяти четыре.

      Без пяти четыре, и она уже на крыше.

      Одна.

      Карен не в первый раз поднималась сюда. Давно, когда она только начинала работать в агентстве, некоторые из сотрудниц имели обыкновение брать на крышу обед, чтобы заодно позагорать во время перерыва. Но она никогда не ходила одна, а потом в офисе издали приказ, запрещающий такую вольность, и с тех пор сюда забыли дорогу. Можно было понять, почему. Не считая выступа стеклянного купола над выходом с лестницы, крыша была совершенно плоской, и ничто не отделяло её кромку от зияющей пустоты — не было ни бортика, ни ограждения. Сильный ветер мог представлять серьезную опасность.

      Но сегодня ветра не было, только летний зной. Под ногами хрустели крошки цемента. Полуденное солнце склонялось к Санта-Монике на западе, и Карен повернулась к нему спиной, медленно пошла, вглядываясь в затененные сектора города.

      Четыре часа.

      Карен повернулась к стеклянному куполу.

      На крыше по-прежнему никого не было. Пусто и тихо.

      Что случилось?

      Почему он не пришел?

      Она прищурилась от яркого солнца, глаза застилало потом.

      Жарко, слишком жарко.

      Ей пришлось отвернуться. Маленькое облачко прикрыло солнце, поднялся легкий ветерок. Испытывая благодарность, она пошла навстречу ему к восточной кромке крыши.

      Карен посмотрела вниз на улицу. С высоты четырнадцати этажей ей показалось, что машины ползли медленно, словно заводные игрушки. Внезапно она почувствовала головокружение и отпрянула на шаг от края крыши.

      Ветерок подул сильнее. Она начала поворачиваться.

      В этот момент чья-то рука схватила её за плечо.

     

      Глава 18

     

      Незнакомец был высокого роста, его широкие плечи распирали слишком тесный пиджак. Кожа его была очень белой. Бледный, как привидение, потому что он и был привидением.

      — Брюс!

      Карен уставилась на него, надеясь, что произнесенное ею имя подействует как заклинание — незнакомец исчезнет, а на его месте окажется мужчина, которого она помнила.

      Но шесть месяцев — долгий срок, и он не был таким, как прежде.

      — Никто не видел, как ты поднималась сюда? — спросил он вполголоса.

      — Нет.

      — Ты уверена? Карен кивнула.

      — Тебе повезло, что ты застал меня в кабинете Хаскейна. Мой телефон прослушивается. Ко мне приставили детектива-телохранителя.

      — Где он?

      Скороговоркой Карен объяснила, как ей удалось уйти от Доила. С лица Брюса постепенно сошло хмурое выражение, ослабла и мертвая хватка, которой он вцепился в её руку.

      — Тогда мы можем поговорить.

      — Почему ты не связался се мной раньше? Я с ума сходила…

      Карен осеклась, вспомнив особый смысл этой фразы. Но Брюс только покачал головой, выражение его лица не изменилось.

      — Я предвидел, что домашний телефон будет прослушиваться.

      — Но где ты был? Что случилось?

      — Сейчас не время, — Брюс снова нахмурился. — Если они поймут, что ты оторвалась и начнут тебя искать…

      — Что из этого? — Карен пыталась говорить спокойно. — Ты же не можешь вечно скрываться.

      — Я вынужден, — Брюс не отрываясь смотрел на нее. — Они уже знают, что я был в клинике. Наверняка проверили мой послужной список и историю болезни в госпитале. Учитывая это и то, что мы оба знаем обо мне…

      Он умолк, на мгновение его взгляд скользнул в сторону. Потом он снова посмотрел ей в глаза и заговорил торопливо:

      — Ты что-нибудь говорила? Рассказала им о нас? Карен покачала головой.

      — Хорошо, — Брюс облегченно опустил плечи. — Я должен был это выяснить. Потому что если они узнают, то для них сомнений не будет, так ведь?

      — Ты только поэтому хотел меня видеть?

      — Ты не понимаешь? — Брюс отвернулся, но его приглушенный голос, казалось, звучал слишком громко. — Ты не знаешь, что это такое. Сидеть там. День за днем, ночь за ночью. Через какое-то время они сливаются воедино. Вернее, не сливаются, а кажется, что ночь поглотила дни. И ты всегда в темноте, в вечной темноте. Мир ночи. Ты живешь в мире ночи, где странными становятся все звуки и тени. И ты начинаешь думать о тех, кто сделал это с тобой, и они — твои враги. Йотом начинаешь думать о тех, кто не виноват непосредственно, но кому наплевать. О людях, до которых пытаешься докричаться из своей палаты. Но они не слышат твоего голоса, через какое-то время ты понимаешь, что и они — твои враги. Все участвуют в заговоре — заговоре молчания и безразличия. Они пытаются разделаться с тобой. Поэтому ты начинаешь думать, как первому добраться до них. Наказать их за то, что они наказывают тебя. И ты начинаешь мечтать об этом, мечты превращаются в план, а план становится реальностью.

      — Брюс, ради Бога…

      — Мы не говорим о Боге в сумасшедшем доме. Отец, Сын и Дух Святой одинаково невидимы, — он улыбнулся горькой улыбкой. — Евангелие от Гризволда. Согласно ему, случайностей не бывает. Разум делает одного человека убийцей, а другого жертвой.

      — И ты в это веришь?

      — Разумеется, нет, — Брюс вздохнул. — Я только пытаюсь тебе рассказать о том, что это такое, рассказать тебе, как ОН думает. Я знаю, потому что сначала я чувствовал то же самое. Но Гризволд помог мне измениться.

      Все дело в том, что он не смог помочь ЕМУ.

      — Кому?

      — Человеку, которого ищут. Убийце.

      — Как его зовут? Брюс покачал головой.

      — Если ты узнаешь его имя, он начнет охотиться на тебя. Ты тоже хочешь быть жертвой?

      — Я хочу помочь тебе.

      — Тогда дай мне денег — помоги мне уехать отсюда, прежде чем он найдет меня. Это единственное, чего я хочу.

      — И только?

      — Нет, — он обнял её непослушными руками, прижался так, что она ощутила, как он дрожал. — Ты — то, чего я хочу, чего я всегда хотел, теперь я это знаю. Но слишком поздно после того, что случилось, я не виню тебя…

      — Я люблю тебя. Всегда любила.

      Дрожь прекратилась, но Брюс все ещё был напряжен.

      — Ты даже не навестила меня там.

      — Гризволд настоял, чтобы я не приезжала. Он должен был тебе это объяснить.

      — Да, но я ему не поверил.

      — В тот вечер я ехала к тебе. Гризволд сказал, что, возможно, ты будешь готов к выписке.

      — Если бы я только знал.

      Брюс отпустил её и отступил на шаг.

      — Так ты не знал?

      — Неужели ты думаешь, что я бы пошел с Кромером, если бы знал?

      — Кромер?..

      — Ну, хорошо, — Брюс глубоко вдохнул. — Человек, которого они ищут, — Эдмунд Кромер. Он в общем-то никогда о себе не говорил, но из того немногого, что я о нем слышал, — он единственный сын в семье из Нью-Йорка или Нью-Джерси, не знаю точно. Они поместили его в клинику около года назад. Я подозреваю, что они заслали его так далеко, потому что у себя на востоке он мог быть замешан в чем-то ужасном.

      — Ты знал о его плане побега?

      — Никто не знал, кроме Роделла. И, я думаю, Роделл не подозревал, что для этого он собирался кого-то убивать. Но Кромер, конечно, продумал все заранее. А после того, как это началось, назад дороги не было.

      — Как это случилось?

      — Я не знаю точно. После ужина я был наверху, в своей комнате, как и все, кроме Кромера. Он спустился вниз побеседовать с доктором Гризволдом. Должно быть, он убил его первого, в кабинете электротерапии, а потом дежурную медсестру. Шума не было. Мы начали понимать, что что-то случилось, только когда почуяли дым от бумаг, горящих в камине.

      — А наверху не было дежурного санитара?

      — Был, Томас. Он играл в шашки с Тони Роделлом в его комнате. Я думаю, это было подстроено, чтобы как-то его отвлечь, потому что Кромер нашел его без труда, когда поднялся наверх с ножом в руке…

      Брюс-умолк, нахмурился.

      — Не стоит говорить об этом, — сказал он. — Томас был уже мертв, когда мы выбежали из своих комнат. Миссис Фрилинг увидела Томаса и потеряла сознание. Кромер сказал, что она умерла.

      — Ты не пытался это проверить?

      — Нет, — Брюс резко тряхнул головой. — И я не пытался остановить Кромера, если ты хочешь это знать. Никто из нас не пытался это сделать. Потому что у Кромера был пистолет доктора Гризволда, и он держал нас на прицеле. Мы же не знали, что пистолет не был заряжен, знали только одно — что Кромер совершил хладнокровное убийство и был вполне готов продолжать.

      — Он предоставил нам право выбора: ехать с ним в машине Гризволда или он оставит нас. Но он не сказал, что оставит нас живыми.

      Если бы у нас было время на раздумье, может быть, двое или трое из нас смогли бы объединиться и попытаться одолеть его. Но ты должна себе представить, как это было — паника, растерянность. С Эдной Дрексел случилась истерика, Лорч был в шоке. У меня не было даже шанса справиться с Роделлом и Кромером в одиночку. Каждый из нас думал об одном — отсюда надо выбираться.

      Кромер обещал отвезти нас в город. Прежде чем мы отъехали, он дал Роделлу пистолет и приказал стрелять, если кто-нибудь из нас сделает лишнее движение. Потом он выехал на шоссе, ведущее в Шерман Оукс. В городке он вышел из машины, сказал, что вернется через несколько минут, а Роделла оставил с пистолетом. Вот тогда-то я и решился. Попытался отобрать у него пистолет, но пока мы боролись, остальные разбежались. Мне удалось оглушить Тони, и тогда я обнаружил, что пистолет не был заряжен. Но я не знал, куда ушел Кромер, и вернется ли он. Да и если бы он вернулся, у него могло оказаться другое оружие. Мне хотелось одного — уехать, но Кромер забрал с собой ключи от машины — голос Брюса перешел в шепот. — Поэтому я убежал.

      — Я понимаю, — Карен положила ладонь на его руку. — Но тебе нет нужды больше убегать. Брюс улыбнулся жалкой улыбкой.

      — Ты, значит, веришь мне?

      — Конечно, верю…

      — Но ведь ты не полиция…

      — Брюс, ты должен поговорить с ними. Если ты расскажешь им то, что рассказал мне…

      — И что будет? Я для них — подозреваемый номер один. Они не поверят ни единому моему слову, если я не представлю какие-то доказательства.

      — Тогда тебе нужно помочь полиции найти этого человека, Кромера. Ты знаешь, как он выглядит, можешь его описать.

      — Конечно, могу, — Брюс пожал плечами. — Но это не значит, что они мне поверят, — он посмотрел на Карен и снова беспомощно улыбнулся. — А вдруг никакого Эдмунда Кромера нет. А вдруг я все это выдумал.

      — Но ведь это не так! Я знаю, я могу это доказать…

      — Как?

      Карен рассказала ему о том, как она обнаружила, что кто-то пытался взломать окно в ванной. Глаза Брюса сузились:

      — Они об этом не знают?

      — Я не хотела, чтобы они узнали. Но я могу рассказать им сейчас. Могу показать следы — царапины на запоре окна.

      — Они могут сказать, что это совпадение. Или что ты сама нанесла эти царапины.

      — Но мы-то с тобой знаем, — непроизвольно пальцы Карен впились в руку Брюса. — Неужели ты не понимаешь? Кто-то пытался добраться до меня. И он все ещё на свободе. Что, если он сделает ещё попытку? Я никогда не буду в безопасности, если ты не поможешь…

      Брюс колебался, но недолго:

      — Хорошо. Что я должен сделать?

      — Этот детектив, который меня охраняет, — Том Доил. Ты должен поговорить с ним.

      — А как насчет его напарника, того, который дежурит у лифтов?

      — Он ничего об этом не знает. Они оба не знают, что я ушла.

      — Как по-твоему, что случится, если он увидит, что ты вдруг сваливаешься на него ниоткуда с неким незнакомцем? — Брюс покачал головой. — В такой обстановке, как сейчас, они только и будут ждать возможности нажать на курок. Я не могу так рисковать.

      — Того человека, который дежурит снаружи, я не знаю, но Доил не такой. Ему ты можешь доверять.

      — Тогда пусть он доверится мне, — голос Брюса звучал натянуто. — Если ты хочешь, чтобы я поговорил с Дойлом, скажи ему прийти сюда. И пусть он приходит один.

     

      Глава 19

     

      — Довериться ему? — сказал Доил. — После того фокуса, который вы со мной проделали? Я не доверяю вам обоим.

      Карен стояла лицом к лицу с детективом в коридоре у туалета.

      — Извините. Но это единственный выход.

      — Нет, не единственный. Я сейчас звоню в управление. Через пять минут мы окружим все здание. Если кто-то и пойдет на крышу, то его будет прикрывать целая группа. Хватит риска.

      — А как насчет риска со стороны Брюса? — Карен старалась сдержаться и говорить ровно. — Неужели вы не понимаете, что ему пришлось пережить за эти два дня? Он был болен, вы это знаете. Нельзя предугадать, что он сделает, если подумает, что его предали. Я дала ему слово.

      — Я знаю, — проворчал Доил. — Но вы сами только что сказали — невозможно предугадать, что он может совершить в состоянии стресса.

      — Никакого стресса не будет, если вы пойдете один. Я же пошла, и мне он ничего не сделал. У него нет оружия, — Карен говорила торопливо. — Послушайте, он единственный, кто может вам рассказать, что в действительности случилось. Он был там, он все видел. Он хочет вам помочь. Вы должны дать ему шанс!

      Доил взял её за руку:

      — Идемте со мной.

      Он повел её по коридору к лифтам. Рыжеусый стоял все так же, прислонившись к стене и держа газету под мышкой. Доил подошел к нему.

      — О'кей, Гарри, — сказал он. Человек поднял на них глаза.

      — Гарри, познакомься с миссис Раймонд. Миссис Раймонд, это Гарри Форбс, — Доил не стал ждать, пока они обменяются приличествующими этому случаю фразами. — Теперь послушай меня. Тут возникла такая ситуация…

      Форбс выслушал его, кивая по ходу рассказа.

      — Ясно, — сказал он. — Ты идешь на крышу. Я забираю миссис Раймонд назад в её офис и приглядываю за ней, — он запнулся. — Как насчет того, что я оставляю пост здесь?

      — Когда будешь возвращаться, предупреди секретаршу в приемной, чтобы она не пропускала никого, я подчеркиваю, никого, ни при каких обстоятельствах, до тех пор, пока я ей не разрешу. Любой, кто появится, должен будет подождать. Да, и еще…

      Доил отпустил Карен и, отведя в сторону Форбса, заговорил с ним полушепотом. Снова Форбс кивнул.

      — Понял, — он подошел к Карен. — Пожалуйста, идемте со мной.

      Карен повернулась к Дойлу, но он уже нажимал кнопку вызова лифта.

      — Пожалуйста, — позвала она его, — помните, что я вам говорила. Он в таком нервном состоянии…

      — Не беспокойтесь.

      Карен уловила улыбку на его повернутом в профиль лице, когда открылась дверь лифта. Он вошел в кабину.

      — Пойдемте, — Форбс держал для неё открытой дверь офиса. Как только она вошла, он обогнал её и подошел к Пегги, сидящей за столом в приемной. Показав свой значок, он повторил инструкции Доила.

      В коридоре Форбс ускорил шаг.

      — Куда вы торопитесь? — спросила Карен.

      — Нужно позвонить.

      Что он и сделал, когда они вошли в её комнату. Вслушиваясь в разговор, Карен оцепенела. ОН СОЛГАЛ. ОН ОБМАНУЛ ЕЕ, ЗАМАНИЛ В ЛОВУШКУ.

      Но Доил не обманывал её, потому что ничего не обещал. И это не было ловушкой, это было всего лишь компромиссом. Он пошел на крышу один, как она его просила. Но он также приказал Форбсу вызвать группу прикрытия. Хватит риска. Но, если так, то почему он не стал дожидаться подкрепления? Ответ был очевиден: он хотел, чтобы Брюс не успел уйти.

      Форбс повернулся к ней с телефонной трубкой в руке.

      — Миссис Раймонд?

      — Да.

      — Я хотел бы, чтобы вы дали мне описание вашего мужа. Внешность, во что он одет. Разумеется. На случай, если он все же попытается скрыться.

      Сначала Карен хотела было послать его к черту, но что толку? Доил так или иначе вернется вместе с Брюсом. Кроме того, она уже давала описание сержанту Коулу в клинике.

      Она выдала Форбсу то, что он хотел знать, и он повторил все, фразу за фразой, в телефонную трубку.

      — Рост шесть футов, два дюйма. Вес — сто восемьдесят фунтов. Глаза — серые. Волосы — светлые. Синий пиджак, серые брюки. Рубашка в белую и голубую полоску, без галстука…

      Вот так все и кончается, подумала Карен. Без выстрелов, погонь и слез. Они заберут его, допросят и…

      И что потом?

      Она сказала Брюсу, что ему поверят, что его показания помогут найти убийцу. А что если они заранее уверены в его виновности?

      Ответа не было. Если Брюс был невиновен, а полиция думала иначе, то она предала его. А если он действительно был виновен, то её совет все равно был предательством. Так или иначе, сказала она себе, хуже ничего быть не могло.

      Но она ошибалась.

      Дальнейшее произошло очень быстро.

      Форбс закончил разговор по телефону и начал поворачиваться к Карен, но потом его взгляд скользнул мимо нее. Карен проследила за этим взглядом в направлении открытой двери.

      Из холла донеслось отдаленное эхо звуков — возбужденные голоса, топот быстрых шагов.

      Появился Эд Хаскейн. Глаза его были широко раскрыты, губы подрагивали.

      Форбс уставился на него.

      — В чем дело?

      — Вам лучше пойти туда…

      — Куда?

      Но Хаскейн уже отвернулся и пошел, пошатываясь. Форбс поднялся и сделал знак Карен. Вместе они вышли в холл. Хаскейн уже повернул за угол коридора, когда они нагнали его.

      — Скажите, что случилось, — сказал детектив.

      — Я вам покажу, — ответ Хаскейна почти потонул в шуме звуков, доносящихся из дальнего конца коридора.

      — Где?

      — Окно…

      Окно было в наружном офисе, в дальней стене за столом Пегги. Оно было открыто, и Пегги стояла перед ним в кучке возбужденных сотрудников агентства. Все они смотрели вниз, и, когда Форбс пробился к окну, они с Карен посмотрели туда же.

      Внизу на улице лежало тело.

     

      Глава 20

     

      На мгновение перед глазами Карен все поплыло. Ее зашатало, потом она почувствовала, как Форбс схватил её за руку.

      — Идемте, — сказал он.

      — Вниз? Нет, я не могу…

      — Вы пойдете со мной.

      …Движение на улице было остановлено. Не знающие причины затора водители нетерпеливо сигналили. На тротуаре образовалась толпа, сдерживаемая наскоро сформированным оцеплением из полицейских в форме. До сознания Карен едва доходили звуки сирен в отдалении, словно в тумане, она наблюдала, как через кордон с включенными сиренами и мигалками проехали и резко затормозили несколько полицейских машин и машина скорой помощи. Все это казалось нереальным. Единственной реальностью было то, что лежало распластавшись на мостовой, лежало ничком, как сломанная кукла, с неестественно раскинутыми руками и ногами.

      Она не хотела смотреть на это, но должна была смотреть. Потому что это была не кукла. Это был человек, и она видела знакомую одежду, волосы, она узнала его. Не кукла. И не Брюс.

      — Доил! — произнес Форбс. — О, боже..!

      На какое-то мгновение Карен почувствовала огромное облегчение, она едва не вскрикнула.

      От одной из припаркованных у обочины полицейских машин отделилась группа мужчин, и она увидела, что впереди шел лейтенант Барринджер.

      Форбс тоже увидел его.

      — Ждите здесь, — сказал он. — Я сейчас вернусь.

      Карен наблюдала, как Форбс подошел к лейтенанту Барринджеру. Она видела, как Барринджер поднял глаза, когда Форбс жестом руки показал в её сторону, потом на какой-то момент их заслонили санитары, направлявшиеся с носилками к телу.

      Она отвернулась, не желая видеть, что произойдет, когда они склонятся над изломанным трупом Тома Доила.

      Потом Форбс снова вернулся к ней и взял её за руку.

      Карен хмуро посмотрела на него.

      — Куда мы идем?

      — Лейтенант Барринджер хочет, чтобы вы подождали в офисе. Он пришлет человека записать ваши показания. Он сказал, сержанта Гордона. Гордон будет отвечать за вас.

      — Что они собираются делать?

      — Барринджер не сказал. Гордон получит указания после того, как поговорит с вами, — Форбс пожал плечами. Сейчас нам нужно расчистить улицу. Такой переполох в самый час пик…

      Форбс повел Карен ко входу в здание, где тоже было много полицейских, которые стояли по обе стороны двери, проверяя документы, останавливая и опрашивая всех выходивших. Карен заметила нескольких коллег из агентства, стоящих в очереди за дверью и ждущих, когда их пропустят.

      — Гараж внизу тоже везде перекрыт, — сказал Форбс. — Абсолютно никто не может въехать или выехать, не предъявив документов.

      Он показал свое удостоверение одному из полицейских у входа.

      — Нужно проводить миссис Раймонд, — сказал он. — Приказ лейтенанта Барринджера. Можете обеспечить, чтобы она попала в свой офис? Агентство Сатерленда, десятый этаж.

      Офицер кивнул и подозвал к себе полицейского из группы, занятой проверкой выходящих из здания служащих.

      Карен вопросительно посмотрела на Форбса:

      — Вы не идете?

      — Барринджер хочет, чтобы я остался здесь, — он отпустил её руку. — Не беспокойтесь, вы будете в надежных руках.

      Карен кивнула и последовала за своим новым сопровождающим к лифтам. Они поднимались молча. Никто не заходил в здание, и большинство офисов к этому часу опустело. Агентство Сатерленда не было исключением. Пегги за столом не было, шаги Карен и её спутника отдавались эхом в пустых комнатах. Даже те, кто имел обыкновение задерживаться, чтобы в последнюю минуту позвонить или закончить срочную работу, ушли сегодня раньше, привлеченные событиями внизу.

      Волнующими? Что может волновать в смерти? Их привлекло насилие. Она вспомнила недавний разговор с Брюсом. Может быть, у каждого из нас свой мир ночи…

      — С вами все в порядке? — спросил полицейский. Снова та же фраза. Карен выдавила из себя автоматический ответ.

      — Разумеется.

      Форбс закрыл за собой дверь, оставив её одну в офисе. А она не хотела больше оставаться одной, даже ненадолго. Почему Форбс не мог пойти и ждать вместе с ней?

      Она, разумеется, знала ответ. Барринджер оставил его внизу, чтобы снять показания. До того, как допросят её. Так что, если будут какие-то расхождения или ложь, он сможет все перепроверить.

      Обман сейчас не поможет. Как, впрочем, и раньше. Если бы она рассказала правду с самого начала — всю правду…

      Карен начала ходить взад-вперед по приемной. Ей не хотелось идти в свой офис. Там она будет изолирована. Здесь, по крайней мере, она могла наблюдать за дверью.

      Карен подошла к окну, отметив про себя, что наступала темень. Неужели она боялась и ЭТОГО?

      Нет, темнота сама по себе была безобидной. Она боялась её обитателей. Граждан мира ночи.

      Карен посмотрела на город, в котором жили миллионы людей, в большинстве своем таких же, как и она. В достаточной степени честных, порядочных и надежных, старающихся выполнять свой долг по отношению к семье, друзьям, обществу. Так что боялась она немногих. Да и тех можно было не слишком опасаться, если вовремя их распознать. Большинство гадов и дебилов можно было без труда заметить и избегать. Большой опасности они не представляли, если держаться подальше от них самих и от их притонов.

      Опасность исходила от других. От тех, кого любишь. От тех, кому вручаешь себя, потому что желаешь их, нуждаешься в них. То, чего она боялась, не было тайной. В глубине души она знала, что только один страх был для неё реальным. И имя ему было — Брюс…

      — Миссис Раймонд?

      Карен стремительно повернулась. Через дверь холла в офис входил мужчина. Он кивнул ей и подошел к окошечку перегородки, за которой стоял стол секретарши. Из кармана пиджака он вынул кошелек и положил его на стойку.

      — Сержант Гордон.

      Карен подошла и посмотрела на вложенную в кармашек кошелька карточку — служебное удостоверение. Фрэнк Гордон, Управление полиции Лос-Анджелеса, отдел по расследованию убийств. Она отодвинула кошелек, заставила себя улыбнуться.

      — Меня предупреждали о вашем приходе, — неожиданно для себя Карен почувствовала облегчение оттого, что он был сейчас здесь. Они никогда не думала, что наступит такое время, когда она будет радоваться присутствию детектива, но что угодно было лучше, чем одиночество. — Я полагаю, вам нужны мои показания?

      — Верно, — Фрэнк Гордон убрал кошелек и окинул взглядом офис. В холле послышались шаги.

      Карен почувствовала, как улыбка застыла у неё на лице, но Гордон успокоил её.

      — Не пугайтесь. Это наши люди осматривают здание. Здесь никого не было, когда вы пришли?

      — Нет. По крайней мере, я никого не видела.

      — Не волнуйтесь, они все проверят, — Гордон посмотрел на лежащую на стойке сумочку Карен. — Мы можем идти, как только вы будете готовы.

      — Куда мы едем?

      — Мне приказано отвезти вас домой, допросить там. А после… — Гордон пожал плечами.

      — Лейтенант Барринджер ничего не говорил насчет того, чтобы везти меня в управление?

      — Я должен буду позвонить ему от вас, — Гордон невесело улыбнулся. — Сейчас у него голова занята другими делами.

      Карен взяла сумочку и вышла из приемной. Сержант Гордон открыл перед ней дверь в холл. Звуки шагов стали громче и, когда она прошла мимо Гордона в холл, она увидела двух полицейских в форме с пистолетами, идущих навстречу ей по обе стороны коридора.

      — Одну минутку, леди, — сказал тот, что был слева.

      — Все в порядке, — Гордон прошел вперед и предъявил свое удостоверение. — Я забираю миссис Раймонд домой. Приказ Барринджера.

      — Проходите.

      Однако оба полицейских подождали вместе с ними в холле, пока пришел лифт, и Карен заметила, что ни один из них не спрятал оружие в кобуру.

      Еще двое полицейских козырнули им при выходе из лифта, и Гордон снова предъявил документ. Больше в холле никого не было. Когда они вышли на улицу, движение на ней уже было восстановлено в нормальном ритме. Кроме стоящих вдоль тротуара полицейских машин, ничто не напоминало о недавнем происшествии.

      Гордон завернул за угол. Его машина была припаркована на стоянке одним кварталом дальше.

      — Какой ваш адрес? — спросил он, запуская двигатель.

      Она была удивлена тем, что он не знал его, но назвала адрес, добавив:

      — Лучше не ехать по шоссе. В это время оно забито. Гордон глянул на часы на приборном щитке.

      — Не должно быть, в семь-то часов. Карен нахмурилась.

      — Неужели уже так поздно? Он кивнул.

      — Вы сегодня что-нибудь ели?

      — Нет.

      — Может быть, заедем, перехватим что-нибудь по дороге? За ужином все и расскажете.

      — Я вообще-то не голодна.

      — Я только предложил.

      Но Карен почувствовала разочарование в его голосе. Может быть, помирает с голоду, сказала она себе.

      — Я бы не возражала против чашки кофе.

      — Годится, — машина выехала на улицу. — Поедем по направлению к вашему дому и где-нибудь съедем с шоссе.

      Всю дорогу Гордон молчал. Карен гадала про себя, о чем он думает. Возможно, обдумывает вопросы, которые будет ей задавать.

      Сама же она репетировала ответы. Сержант Гордон, решила она, был из новой породы полицейских: с хорошими манерами и культурной речью, явно умнее Форбса или бедного Тома Доила. Но она помнила сержанта Коула и лейтенанта Барринджера, за обходительностью которых скрывалась холодная деловитость. Она не должна допустить, чтобы её обезоружили вежливостью.

      Пока они ехали, Карен рассматривала Фрэнка Гордона. Темно-русые волосы, голубые глаза, правильные черты лица. Интересно, женат ли он, и, если да, то что подумала бы его жена, если бы знала, что он проведет ночь с, чужой женщиной. Разумеется, все это по долгу службы. Охранять её, допрашивать, пытаться выследить убийцу. Если бы ему это удалось, для него это наверно означало бы повышение по службе. Жена в таком случае будет им гордиться. Но что станет с Брюсом?

     

      Глава 21

     

      В ресторанчике почти не было посетителей, и Карен это удивило. Обычно здесь было оживленно, особенно с тех пор, как для бара нашли хорошего пианиста.

      Может быть, люди боялись выходить из дома по вечерам после того, что прочитали в газетах. А в вечерних выпусках новостей по радио и телевидению наверняка уже сообщили о смерти Тома Доила. Странно в какой-то степени думать о том, что миллионы людей боятся всего-навсего одного человека. Может быть, их страх основывался только на том, что они не узнали бы в нем убийцу, встретив его.

      Ее же страх основывался на том, что она могла его узнать.

      Гордон заканчивал десерт. Щадя Карен, он задавал вопросы как бы между прочим, но теперь, когда он отставил тарелку и откинулся на спинку стула, Карен поняла, что передышка кончилась.

      Гордон посмотрел на часы.

      — Мне нужно будет скоро звонить, — сказал он. — Может быть, они нашли вашего мужа.

      — Или убийцу, — сказала Карен.

      — Вы очень преданная жена, не так ли, миссис Раймонд?

      — Преданность здесь ни при чем, — Карен поймала себя на том, что оправдывается. — По закону человек считается невиновным до тех пор, пока не доказана его вина.

      Фрэнк Гордон вздохнул.

      — Давайте говорить прямо, миссис Раймонд. Вы пытаетесь защитить одного человека, потому что вы верите, или утверждаете, что верите, что он невиновен. Как насчет всех остальных, которые погибли? Мы знаем, что они были невиновны, но кто защитил их? Карен покачала головой:

      — Я все-таки утверждаю, что у Брюса не было мотива. Зачем ему нужно было убивать кого-то и совершать побег, если его и так должны были выписать?

      — Потому что он не знал, что его выписывают, — Гордон сказал это, пристально глядя ей в глаза. — Это правда, так ведь?

      «Ах ты, ублюдок, — подумала Карен. — Лейтенант Барринджер не догадался, этот полицейский психиатр не докопался, а тебе нужно было дойти до этого. Да, это правда.»

      Гордон не ждал ответа. Ему не нужен был ответ, а может быть, он прочитал его на её лице.

      — Я могу понять желание жены спасти своего мужа. Но вы должны понять и наше положение. Задача полиции — обеспечить безопасность граждан, и пока мы с ней не справились. Сейчас мы должны думать о будущем. Человек, которого мы подозреваем в совершении этих убийств, все ещё на свободе. И, если мы очень скоро не найдем его, есть все основания ожидать, что будут ещё жертвы. Другие невинные люди.

      — Но мой муж не единственный, — сказала Карен. — Не найден ещё один пациент — Эдмунд Кромер.

      — Как? — Гордон весь подался вперед. — Почему вы раньше не называли мне это имя?

      — Потому что Брюс собирался рассказать Дойлу. — Карен запнулась. — Потом, после того, что случилось, у меня не было возможности…

      — Может быть, вы мне расскажете сейчас?

      — Да.

      И она рассказала.

      Лицо Гордона, пока Карен рассказывала, было непроницаемым, глаза холодные, официальные. Он подождал, пока она закончит, потом заговорил.

      — Это все?

      — Да. По крайней мере, это все, что я помню.

      — Никакого описания?

      — Он собирался дать эту информацию Дойлу…

      — Сказал, что собирался, — Гордон произнес это жестко.

      — Вы не верите…

      — Что ваш муж все это вам рассказал? — Гордон кивнул. — Вопрос, почему?

      — Потому что он хотел помочь опознать убийцу.

      — Или потому, что он знал, что это единственный способ заманить Доила на крышу и избавиться от него. Тогда он, уже не опасаясь, мог бы расправиться с вами.

      — Но он же не сделал этого…

      — Только потому, что в холле дежурил ещё один человек, человек, о котором он не знал. Он, по-видимому, и спугнул вашего мужа.

      — И все же это не меняет того, что он рассказал о Кромере, — сказала Карен.

      — Давайте над этим поразмыслим, — Гордон говорил медленно. — Ваш муж обвинил другого пациента в убийствах. Но разве он представил что-нибудь существенное, что можно было бы проверить и использовать как доказательство? Какие гарантии, что он говорил правду? Как мы можем быть уверены хотя бы в том, что фамилия другого пациента Кромер?

      Карен не ответила. Потому что в памяти её ответом зазвучало эхо голоса Брюса. Он стоял тогда на крыше, мрачно улыбаясь, и говорил:

      — Может быть, никакого Эдмунда Кромера нет. Может быть, я все это выдумал.

      Внутреннее эхо умолкло. Помещение начало расплываться, и только прикосновение ладони Гордона к её руке вернуло Карен к реальности.

      — Миссис Раймонд…

      Реальность. Эта рука, этот голос. Пора было перестать слушать ложь, перестать лгать себе. Карен зажмурилась, широко раскрыла глаза.

      — Уже лучше? — Фрэнк Гордон отпустил её руку. Карен кивнула.

      — Одно ясно. Другой пациент существует. Нам придется проверить фамилию, попытаемся его найти. Но вы должны быть готовы и к тому, что он абсолютно ни при чем. И, если это так, то весьма вероятно, что его уже нет в живых.

      Гордон говорил мягко, но нельзя было отрицать силу его логики. Отрицать что-либо было больше невозможно.

      — Я думал о том, что вы мне ранее рассказали, — продолжал он. — И есть здесь что-то, что кажется нелогичным.

      — Нелогичным?

      — Все убийства совершены чрезвычайно методично. Хотя мы и считаем фактом то, что это дело рук человека с нестабильной психикой, здесь просматривается интеллект очень высокого порядка. Это не обычные преступления, совершаемые импульсивно или в порыве страсти. Мы столкнулись с кем-то, кто твердо намерен уничтожить всех людей, которые могут его опознать. Что и выводит сейчас на вас.

      — Я не понимаю.

      — Если ваш муж несет ответственность за то, что случилось, почему он должен рассматривать вас, как угрозу его безопасности? Вы уже показали, что он был пациентом клиники. Если устранить вас сейчас, это все равно не изменит ваших показаний.

      Карен перевела дыхание. Может быть, здесь была спасительная зацепка, отрицать все же имело смысл.

      — Это как раз то, что я им говорила, — сказала она. — Лейтенанту Барринджеру и другим. У него нет причин причинять мне зло. — Повторяя это снова, она почти убедила себя в том, что верит в сказанное. — Вы правы, это нелогично.

      — Я сказал, кажется нелогичным, — голос Гордона все ещё звучал мягко, но она расслышала его предельно ясно. — Поэтому должна быть другая причина. Если он устранит вас, то это не изменит ваших показаний. Но зато даст гарантию, что вы сами уже никогда не сможете изменить своих показаний.

      Он, не отрываясь, смотрел на нее, и в его глазах не было пощады.

      — Миссис Раймонд, почему ваш муж добровольно решил подвергнуться лечению в клинике?

      Ни пощады, ни возможности отпираться. Слишком много людей погибло, и кто мог сказать, когда это прекратится, если она не положит этому конец?

      — У нас была ссора, — она уже спешила высказаться, это было как при рвоте, когда хочется побыстрее извергнуть из себя что-то крайне мерзкое. — Я сказала ему, что он сам не свой с тех пор, как вернулся, и что он нуждается в помощи. Я сказала ему, что он должен обратиться к врачу.

      — Как он на это реагировал?

      — Он сказал, что подумает. Потом он успокоился. Предложил поехать покататься. Мы поехали и больше об этом не говорили. Казалось, мы оба почувствовали облегчение от того, что обсудили открыто эту проблему, и, я помню, ещё подумала — а может быть, я сделала из мухи слона, может быть, он просто нервничал и был расстроен тем, что не мог найти работу. Мы поехали в ресторан Уилла Райта, куда часто ходили до свадьбы. А когда вернулись домой, занялись любовью.

      Карен опустила голову, но продолжала свой рассказ.

      — Потом я заснула. А проснулась оттого, что задыхалась. Я не могла дышать. Потому что он был на мне, а руки были у меня на горле… И он давил и давил…

      Каким-то образом мне удалось отбиться от него. Я ударила его по лицу, и он отпустил меня. Тогда он открыл глаза. Все это время они у него были закрыты, а позже он сказал мне, что был в состоянии сна и что это был кошмар, он не осознавал, что делает. Похоже, что он был в шоке. На следующий день он обратился к доктору Гризволду.

      — Он пытался убить вас, — Гордон по-прежнему не отрываясь смотрел на нее. — Вы единственная, кто об этом знает?

      — Да. Не считая Риты.

      — Риты?

      — Его сестры. Но она никогда не…

      — Где она сейчас? Карен назвала адрес.

      — Но она уже говорила с полицией. Они даже все обыскали, чтобы удостовериться, что он не прятался.

      — Сейчас её охраняют?

      — Телохранитель? Не думаю. Но даже если бы Брюс пришел туда, она была бы в безопасности. Она любит брата и никогда его не предаст.

      — Брюс может быть уверен в этом? Карен помедлила с ответом. Гордон встал.

      — Мы сейчас же туда едем, — сказал он. — А потом я отвезу вас обеих в управление. Вас нужно было содержать под охраной с самого начала. Мы бы так и сделали, если бы вы рассказали нам правду.

      — Но я клянусь, — она вне опасности…

      — Клянетесь? — Гордон покачал головой. — Сейчас вы можете только молиться. И то, может быть, уже поздно.

     

      Глава 22

     

      Аэропорт не был залит светом, но и не был погружен в темноту. С запада подбиралась серая дымка, которая приглушила сигнальные огни и расцветила серебром тени.

      Карен вспомнила свою последнюю поездку сквозь туман. Это было только сорок восемь часов назад, но, казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Для некоторых так и было. Жизнь ушла, поглощенная серым небытием.

      Одним из источников света было окно офиса Чартерной Авиакомпании Раймонд. А тень отбрасывала глухая стена каркасного здания, у которой Фрэнк Гордон остановил машину.

      Карен собралась открыть дверь с правой стороны, но Гордон удержал её руку.

      — Подождите.

      Он окинул пристальным взглядом через лобовое стекло взлетную полосу и темное нагромождение ангаров в дальнем конце летного поля и за офисом. В тумане не просматривалось никакого движения.

      — Можете выходить.

      Пока Карен выходила и обходила машину сзади, Гордон уже стоял рядом с ней с пистолетом в руке.

      — Идите за мной, — сказал он. — Сзади и чуть в стороне.

      Он пошел по направлению к офису, держась ближе к стене и подальше от веера света, струящегося из окна. Окно располагалось за дверью, так что им удалось добраться до неё в тени — в тени и липком тумане.

      Дверь была слегка приоткрыта. На пороге Гордон жестом показал Карен, чтобы она остановилась.

      — Отойдите, — прошептал он и поднял револьвер наизготовку.

      Пинком он распахнул дверь.

      Потом остановился на пороге. Стоял секунду или целую вечность. Для Карен время остановилось, все остановилось до тех пор, пока он повернулся к ней и сказал:

      — Ничего. Никого нет.

      Она присоединилась к нему, и они вдвоем вошли в освещенный офис. Гудел напольный вентилятор, заставляя трепетать приколотые к стене бумаги. Гордон глянул на стол. На нем, рядом с телефоном, лежала сумочка Риты. Перед ней в большой пепельнице ещё дымилась смятая сигарета. Карен заметила её и кивнула.

      — Она, должно быть, только что вышла. Гордон нахмурился.

      — Почему вы так уверены? Когда мы подъезжали, я не видел никакой машины.

      — У Риты «Фольксваген». Она обычно оставляет его в ангаре.

      — В том, что сзади?

      — Да, сзади справа.

      Он кивнул и развернулся. Карен вышла вслед за ним. Справа от дощатого сарая стоял на растяжках самолет, одномоторная «Цессна». Гордон остановился в её тени, всматриваясь в темное чрево ангара. Где-то в конце его мерцал огонек.

      Карен подалась вперед, но Гордон затряс головой.

      — Еще не время.

      В глубине ангара Карен могла различить приземистый силуэт «Фольксвагена». За ним был самолет, а ещё дальше — источник света. Скорее всего это был электрический фонарь, поставленный на пол рядом со стеллажами для инструментов. И вот перед ним возникла фигура Риты.

      — Это она? — спросил Гордон шепотом.

      — Да, слава Богу. И она одна.

      — Хорошо. Вот что я от вас хочу. Пойдите и поговорите с ней.

      — Вы со мной не идете? Гордон сделал жест револьвером.

      — Не беспокойтесь, если я вам понадоблюсь, то буду наготове. Чувствую, что вам легче будет с ней договориться, если она меня сразу не увидит. Расскажите ей о том, что случилось — о Брюсе и Томе Дойле. Думаю, что она готова сломаться. Может быть, Брюс попытался связаться с ней, может быть, она знает, где он.

      — Что если она ничего не скажет?

      — Тогда я вступлю в дело. Но стоит попытаться, — Гордон положил ладонь на её руку. — Помните — она тоже в опасности, независимо от того, знает она это или нет. Вы должны её в этом убедить.

      — Я попытаюсь.

      Карен пошла через туман, а потом через темноту входа в ангар. Пути назад не было. Она прошла мимо самолета, потом вступила в круг мерцающего света. Рита подняла голову, увидела её, узнала.

      — Что ты здесь делаешь?

      В голосе её звучало неприятное удивление и что-то большее, чем удивление, чего нельзя было уловить на скрытом тенью лице.

      — Я должна поговорить с тобой. И сейчас же. В руке у Риты был тяжелый гаечный ключ. Она не отложила его, наоборот, пальцы сильнее сжали рукоятку.

      — Очень удачное время ты выбрала. Ты не видишь — я занята?

      — Я не выбирала время. Рита, выслушай меня…

      — Я слушаю.

      Она слушала, пока Карен рассказала ей о звонке Брюса, встрече на крыше и о том, что случилось после. Время от времени Карен переводила дух, но не переставала говорить — до того самого момента, когда они увидела из окна распростертое внизу тело.

      Рита не шевелилась, её лицо оставалось в тени, и она не произнесла ни слова.

      «Она меня не слышит, — сказала себе Карен. — У меня нет способа достучаться до нее, только слова».

      И она нашла нужные слова.

      — Ты не видела то, что видела я, Рита. Том Доил, лежащий на улице, с головой, расколовшейся, как гнилой арбуз. Мертвый Гризволд в комнате, заполненной запахом его горящего тела. Эта бедная медсестра…

      — Что ты хочешь от меня?

      — Правды, — Карен почувствовала, как пальцы её сжались, ногти впились в ладони. — Это не вопрос веры или преданности — слишком далеко все зашло. Мы должны остановить то, что происходит. Если ты что-то скрыла, если ты знаешь, где Брюс…

      — Она не знала. Это был голос Брюса.

      И Брюс вышел из тени, отбрасываемой самолетом. Карен смотрела, как он приближался, медленно кивая.

      — Я направился сюда вчера вечером, — сказал он. — Но Рита не знала об этом. Я не хотел впутывать её в это дело, так же, как и тебя. Но мне нужно было найти безопасное место, и ничего другого я придумать не мог.

      Когда полицейские прибыли, чтобы допросить её, я сумел спрятаться в самолете на поле, и они меня не нашли. После того, как они уехали, я ушел. И только сегодня вечером я снова вернулся, встретился с ней и рассказал, что произошло.

      — Тогда она знает — ты сознался…

      — Мне не в чем сознаваться — Но я видела тебя на крыше! Я сама послала Доила на встречу с тобой!

      — Он не нашел меня, — Брюс говорил едва слышно. — После того, как ты пошла за ним, у меня сдали нервы. Я не мог встретиться с ним — я испугался.., и убежал. Карен, поверь мне, клянусь Богом, меня уже не было в здании, когда он поднялся на крышу.

      — Тогда кто убил его?

      — Кромер…

      Это не было ответом. Это было сказано шепотом, в котором сквозил неподдельный шок узнавания, когда Брюс посмотрел мимо Карен и увидел человека, входившего в ангар с пистолетом в руке.

      Карен тоже увидела его, потом она повернулась к Брюсу и уже не могла совладать с собой.

      — Ты с ума сошел, — выдохнула она. — Это сержант Гордон, он детектив… Человек улыбнулся.

      — Никто не сошел с ума, — сказал он спокойно. — Ни ваш муж, и, уж конечно, не я — Его улыбка была такой же неподвижной, застывшей, как пистолет, который он держал в руке.

      — Сегодня я ждал около здания вашего офиса, рассчитывая, что ваш муж попытается вступить с вами в контакт. Когда он пошел на крышу, я последовал за ним. Это была великолепная возможность избавиться от последнего человека, который мог меня опознать. Я сумел найти всех остальных, а сейчас с помощью логики я разыскал Брюса.

      Он кивнул, глядя на Карен.

      — Логика, как я сказал. Холодная, ясная логика. Но ваш приход помешал мне исполнить свое намерение. Я спрятался за куполом и подслушивал. Когда Брюс назвал мое имя, я понял, что план придется изменить. Потому что сейчас было два человека, которые его знали. А с вами обоими я разом, без оружия, покончить не мог.

      — Поэтому ты позволил ей уйти, а когда я убежал, ты дождался Доила, — сказал Брюс.

      — Именно. Я был у него за спиной, когда он вышел на крышу. Он так и не узнал, что случилось. Карен содрогнулась.

      — А Фрэнк Гордон?

      — Когда он прибыл, я ждал в чуланчике для уборочного инвентаря в холле перед вашим офисом. В чулане я нашел тяжелую металлическую перекладину от лестницы. Ее там сейчас нет, зато Гордон должен лежать, если только его ещё не нашли. Я забрал его пистолет, значок и удостоверение. Машину же я, естественно, позаимствовал ещё раньше.

      — Но я же была одна, когда вы пришли ко мне в офис, — сказала Карен. — У вас был револьвер…

      — Логика, — человек снова улыбнулся. — Было бы опасно пытаться что-что сделать, когда вокруг было столько полицейских, когда они обыскивали все здание.

      Важно было вывести вас оттуда. И я к тому же надеялся, что вы снова приведете меня к Брюсу. Когда за ужином вы рассказали мне о Рите, я понял, что и она представляла собой проблему. Но хватит сыпать именами. Я все правильно рассчитал. Вы все здесь, — улыбка его была по-прежнему неподвижной, но палец начал нажимать на спусковой крючок.

      — Кромер, послушай меня, — Брюс не отвел глаза от улыбки и нацеленного на него дула пистолета. — Я говорил с Ритой до того, как ты явился, рассказал ей все. Она сказала, что я должен позвонить в полицию, и я позвонил — из её офиса. Они прибудут с минуты на минуту…

      Голос Кромера был таким же холодным, как его улыбка.

      — Пожалуйста, не считайте меня идиотом. Это самая старая уловка на свете…

      Улыбка застыла на его лице.

      Потому что вдали послышались звуки сирены.

      Все услышали их, но только Рита начала действовать.

      Она подняла руку с гаечным ключом и швырнула его в голову Кромера.

      Он отклонился в сторону, ударившись о корпус самолета. Ключ пролетел мимо и со звоном упал на пол. Его рука дернулась вверх, и раздался выстрел.

      Уже когда затихало эхо от выстрела, Карен услышала, как вскрикнула Рита. Она отшатнулась, схватилась за плечо. Через облако едкого дыма Карен увидела, как из-под пальцев Риты заструилась кровь и как Брюс бросился вперед и схватился с Кромером.

      Кромер судорожно сжимал пистолет, пытаясь повернуть ствол в грудь Брюсу. Но Брюс ребром ладони ударил по его запястью, и пистолет упал.

      На мгновение дым рассеялся, и Карен ясно рассмотрела Кромера. Улыбка сошла с его лица, в котором не осталось ничего человеческого — только животная ярость горящих глаз и оскаленный рот — воплощение голого насилия.

      Потом сжатые кулаки Кромера ударили Брюса в грудь, отшвырнув его. Кромер повернулся и побежал из ангара в ночную мглу.

      Звуки сирен доносились с дороги, и Кромер повернул в другую сторону. Через открытую дверь ангара Карен видела, как он бежал по летному полю.

      С неба опустился темный размытый силуэт, внезапно осветившийся яркими вращающимися огнями. Карен закричала, но её голос потонул в грохоте лопастей вертолета, коршуном пикирующего на бегущего человека. Когда пилот заметил Кромера через сгущающийся туман, было уже поздно.

      Вертолет вздрогнул и едва не перевернулся, когда металлическая лопасть напоролась на препятствие. Кромер упал, и его тело перестало двигаться.

      Но его голова ещё долго катилась по летному полю.