Л. Биггл-младший

 

   У ЖЕЛЕЗНОЙ НЯНЬКИ

   Перевод с английского Ан.Гаврилова

 

----------------------------------------------------------------------------

   Сб. Садок для рептилий. Часть 2 - Минск, ТПЦ "Полифакт", 1991, 192 с.  

   ISBN 5-7815-1505-4

   and spellcheck by Andy Kay, 03 February 2002

----------------------------------------------------------------------------

 

   Профессор Освальд Дж.  Перкинс был последним человеком,  кого я  хотел бы

встретить в  это  утро,  но  стоило мне только войти в  здание почты,  как я

увидел его  прямо  перед  собой  -  он  стоял  и  протягивал мне  руку.  Мне

оставалось либо поздороваться с ним, либо повернуться и убежать. Я пожал ему

руку.  Спросил о  здоровье,  поинтересовался,  не  знает ли он,  сколько еще

продержится жара,  как  аллергия его  дочери и  успехи в  учебе сына,  и  не

передавали ли что-нибудь про дождь.

   Через четыре минуты я  исчерпал все возможности для поддержания разговора

и  начал испытывать некоторую неловкость.  Спас  меня почтмейстер Шентц.  Он

высунулся из окошечка для продажи марок и заорал:

   - Какой позор, черт возьми!

   Тонкие  губы  профессора  сложились  в  ироническую усмешку,  он  покачал

головой.

   - Машины лишают людей работы с  того самого момента,  как  люди начали их

делать,  -  сказал он.  -  Большинство людей находят другую работу,  и все в

результате оказываются в  выигрыше,  потому что  машины работают лучше.  Как

только какая-нибудь машина сможет делать мое  дело добротнее,  чем  я,  -  с

удовольствием уйду на отдых. Но такую машину еще не сделали, и не думаю, что

когда-нибудь сделают...

   Мы стояли у окошка для продажи марок.

   - Я только что разговаривал с Сэмом Бейерсом, - сказал я профессору. - Он

купил целую страницу в  воскресном номере газеты для своей рекламы и  пишет,

что у  его робота уже более восьмидесяти учеников по классу скрипки и что за

одно  занятие они  делают такие же  успехи,  как  за  шесть месяцев обычного

обучения.  Он сказал мне по секрету,  что через неделю у вас не останется ни

одного ученика.

   - Я знаю двух учеников,  которые у него останутся, - прорычал Штенц. - Не

поз волю, что6ы моих внуков учил скрипке какой-то там робот.

   - Очень мило с вашей стороны,  -  пробормотал профессор Перкинс. - Но Сэм

Бейерс знаете ли,  не  далек от истины.  Сегодня утром у  меня было двадцать

четыре ученика.  Когда я  вернусь домой,  то узнаю,  наверное,  что трое или

четверо  из  них  отказались продолжать занятия.  Еще  неделя  -  и  у  меня

останется только два ученика - ваши внуки. Зачем людям платить зато, что они

могут получить даром?

   - Сэм  Бейерс -  мошенник,  -  сказал мне  Шентц.  -  Зря вы  приняли его

рекламу.

   - Сэм -  неплохой парень,  -  возразил я.  -  Мне не нравится то,  что он

затеял с  этим своим роботом,  но  коль скоро в  его  объявлении нет  ничего

предосудительного, я не могу ему отказать.

   Штенц мрачно покачал головой.

   - Может быть, если профессор напечатает свое рекламное объявление...

   - Я предлагал ему это сделать, причем бесплатно, но он не согласился.

   - В этом нет необходимости, - ответил профессор. - Через неделю почти все

мои ученики перейдут к Бейерсу. Примерно через месяц они начнут возвращаться

ко мне. Я могу подождать. Мои ноты пришли?

   Он  протянул руку  с  длинными изящными пальцами и  взял  тонкий пакет  с

нотами.

   Я получил почту для газеты, посмотрел, сколько там было чеков, и поспешил

за профессором.  Он стоял у  входа в городской парк и смотрел,  как играют в

скуттербол.

   Один из ребят поймал мяч в прицел и выстрелил точно в центр.

   - Хорошо сыграно, - сказал я.

   - У Коротышки Джонса неплохая реакция, - согласился профессор.

   - Ваш ученик?

   Профессор усмехнулся.

   - Был  неделю  назад.  Мне  этого  робота почти  жаль.  Коротышка пробует

играть,  держа скрипку вверх ногами. Он подрезает струны так, что они рвутся

во время урока.  Однажды он посадил в скрипку сверчка.  Он его выдрессировал

так,  чтобы тот застрекотал только в нужный момент. "Профессор, - говорит он

мне,  - у меня что-то со скрипкой. Она очень странно звучит". Он делает вид,

что проводит смычком по струнам, - и сверчок начинает стрекотать. "Это легко

исправить,  -  ответил я.  Дополнительно двадцать минут  занятий ежедневно".

Больше он сверчка не приносил.

   Профессор рассмеялся.

   - Да, мне почти жаль этого робота.

   - Вы, кажется, не понимаете, насколько серьезна затея Бейерса.

   - Конечно,  понимаю. Я теряю деньги, а этого я не могу себе позволить. Но

люди скоро поймут,  что  робот не  может учить играть на  скрипке.  Может ли

машина понять,  когда ученика надо похлопать по плечу?  Может ли она понять,

когда ему нужен смычок потяжелей? Может ли она понять, кого из учеников надо

немного  приободрить,  а  кому  дать  подзатыльник?  Может  ли  она  научить

чувствовать разницу между хорошо и плохо сыгранной фразой? Никакая машина не

знает  той  тысячи  вещей,  которые известны любому хорошему учителю музыки.

Людям это довольно скоро станет ясно,  и робот Бейерса отправится обратно на

фабрику.

   - Я думаю,  вы не правы, - сказал я. - Пока Бейерс дает бесплатные уроки,

люди будут посылать к нему детей.  Чем они рискуют?  И задолго до того,  как

они разочаруются в роботе, вам надоест ждать и вы уедете. Что же этот Бейерс

задумал?

   Профессор улыбнулся и ничего не ответил.

   - Наверное,  вот что он  хочет сделать,  -  продолжал я.  -  Бейерс будет

давать бесплатные уроки до тех пор,  пока не вынудит вас уехать.  А затем он

сможет назначить любую  цену.  Ученики должны будут  платить,  иначе  у  них

пропадут время и деньги,  которые уже вложены в музыкальное образование.  Он

будет брать за уроки в два раза больше,  чем вы,  чтобы оправдать затраты на

робота. Такие машины дорого стоят.

   Профессор, казалось, веселился:

   - Так ты думаешь, что Сэм Бейерс хочет на этом заработать?

   - На Сэма это не похоже,  -  признался я. - У него была нелегкая жизнь, и

он  всегда вел себя честно.  Вот почему я  не  понимаю того,  что происходит

сейчас...

   Мы повернулись и медленно пошли по главной улице, пока не оказались возле

здания фирмы "Бейерс инкорпорейтед".  Бейерс торгует всем понемногу,  но  до

последнего времени  основным его  товаром  были  атомные  бытовые  приборы и

разные механизмы.  Сегодня утром в  витрине у него висела новая ярко-красная

вывеска:   "Все  виды  роботов".   В  помещении  над  магазином  размешалась

музыкальная школа Бейерса. И робот, учивший играть на скрипке.

   Когда  мы  проходили мимо  здания,  открылась дверь  и  на  улицу  весело

выскочила девочка. Ее длинные золотые кудри развевались по ветру. Ей было не

больше десяти лет,  но  в  ее  сияющем лице сквозь детскую проказливость уже

просвечивала женская красота.  Это была Шерон,  дочь Сэма. Она обогнала нас,

потом взглянула через плечо и резко остановилась.

   - Привет, Шерон, - поздоровался профессор.

   Девочка мрачно повернулась, не сводя с него глаз. Затем медленно высунула

язык.

   - Так нельзя делать, Шерон, - сказал я. - Это невежливо.

   Она и мне показала язык и бросилась бежать.

   - Чего это она? - спросил я.

   - В семье Бейерса меня не очень любят, - отозвался профессор.

   Если бы любой другой ребенок в Уотервилле поступил подобным образом, я бы

обязательно сказал пару слов его родителям.  Но говорить на эту тему с Сэмом

Бейерсом -  лишь терять время. Он обожал свою дочку. Она была хорошенькой, и

умной, и талантливой, и возможно, единственным его утешением после того, как

сын оказался полнейшим тупицей.  Если Шерон в чем-то и нуждалась,  так это в

хорошей порке, но этого от своего отца она не получит никогда.

   Внезапно мы услышали звуки скрипки и остановились. Профессор потянул меня

за руку,  мы прошли от здания "Бейерс инкорпорейтед" мимо изысканного фасада

кафе "Уотервилль" ("Имеется стоянка для  автомобилей.  Посетите наши сады на

крыше  и  не  пропустите наши  вечерние гала-представления") и  встали перед

витриной компании "Земные модели лимитед,  Уотервилльское отделение",  делая

вид, что рассматриваем очаровательные платья для девушек.

   - Бетховен,  -  сказал профессор.  Его обычно спокойное,  не  подвластное

годам лицо горело от возбуждения.  -  Соната до минор,  опус тридцать, номер

два.

   - Я знаю, - ответил я. - В свое время вы заставляли меня ее играть.

   Он кивнул.

   - Робот  заслуживает некоторого  уважения.  Мало  кто  из  преподавателей

настолько хорошо знаком с  историей скрипичного репертуара,  чтобы  знать  о

существовании этого забытого шедевра.

   - Робот хорошо играет, - заметил я.

   Профессор быстро на меня взглянул.

   - Ты полагаешь?

   - Но играет он, как робот, - добавил я.

   Было  что-то  мрачно  механическое  в   этом  безразличии  к  Техническим

сложностям,  в  строгости  ритма,  в  презрении  к  эмоциональным ценностям.

Ученики робота -  все до одного -  будут играть, как машины, и, к сожалению,

добрые жители Уотервилля и окрестностей не почувствуют разницы.  А даже если

и  почувствуют,  заботить их  это не  будет -  тонкости музыкального вкуса и

исполнения ничего для них не значат, лишь бы их чумазые отпрыски играли.

   Мы  перешли улицу и  встали у  входа в  аптеку Сэйлора,  где  было  лучше

слышно.  Лучи  солнца  доносили до  нас  музыку -  ошеломляющее разнообразие

мелодий.  Робот играл отрывок за отрывком, я узнал фрагмент старого концерта

Альбана Берга и несколько современных пьес Морглитца.  Профессор внимательно

слушал и ничего не говорил.

   Ровно  через  полчаса музыка прекратилась.  Несколько секунд спустя дверь

музыкальной школы  Бейерса  распахнулась.  Одиннадцатилетний Джеффери Гэдмен

выскочил на улицу,  прыгнул в стоящий скуттер и полетел в сторону парка, где

играли в скуттербол.

   - Странно, - сказал я. - Я не слышал, чтобы он играл.

   Профессор улыбнулся.

   - Ты никогда не видел этого робота?  Не слышал,  как он устроен?  Я так и

думал,  робот не играет на скрипке.  Он не может играть на скрипке.  Он лишь

помогает играть ученику.

   Я уставился на него.

   - Да, - сказал он. - Ты сейчас слышал, как играет юный мистер Гэдмен. Три

недели назад  он  не  мог  правильно сыграть даже  гаммы,  даже  простенькую

народную мелодию.  Но вот робот дает ему два,  может быть,  три урока - и он

играет Бетховена,  и Берга,  и Морглитца, как зрелый музыкант. Замечательная

штука - этот робот, не правда ли?

   Он рассмеялся, похлопал меня по плечу и пошел по своим делам.

   Я  же отправился обратно в  редакцию,  заперся в  своем кабинете и  начал

думать.  Профессора,  казалось,  не  очень волновала конкуренция со  стороны

робота,  но как редактор единственной в округе газеты я хорошо знал людей. И

понимал, что мы потеряем профессора.

   У  Сэма Бейерса было полно денег.  Он мог давать бесплатные уроки сколько

ему будет угодно.  Но профессор ограничен в  средствах и  не может позволить

себе просто сидеть и  ждать,  когда же его ученики к нему вернутся.  В конце

концов,   ему   придется  отправиться  туда,   где  он   найдет  возможность

зарабатывать уроками на жизнь.

   Профессор  был  нужен  Уотервиллю.  Он  был  последним  нашим  защитником

культуры.  Он  приехал к  нам в  город двадцать лет тому назад,  спасаясь от

суматошной  и  напряженной жизни  музыкантов больших  городов.  В  то  время

Уотервилль  мог  показаться  малообещающим местом  для  учителя  музыки,  но

профессор был молод - едва за сорок, и энтузиазма и напористости ему было не

занимать. В конце концов, он убедил всех, что искусство - это не обязательно

то, что пылится в музеях или пассивно поглощается с экранов видеовизоров.

   - Организму ребенка не  идет на пользу,  если он только сидит и  смотрит,

как  играют в  скуттербол,  -  говорил он.  -  Если  вы  хотите наслаждаться

духовными богатствами искусства,  вы  должны  его  создавать.  Нельзя просто

наблюдать с трибун.

   Такой разговор людям был понятен, и профессор Перкинс набрал себе большой

класс учеников. Когда они добились определенных успехов, он создал оркестр и

сам им дирижировал. Если для каких-нибудь концертов не хватало исполнителей,

он приглашал профессиональных музыкантов из города и сам им платил. Он давал

несколько сольных концертов в  год  и  регулярно устраивал выступления своих

учеников.  Он нанимал лучших профессиональных аккомпаниаторов,  каких только

мог найти,  и,  естественно, платил им сам. Я знал, что у него не могло быть

значительных сбережений.  Все  свои деньги он  вложил в  развитие культуры в

Уотервилле.

   Эти концерты и сольные выступления стали событиями.  У каждого окрестного

жителя находился хотя бы  один родственник,  принимавший в  них  участие,  и

приходили все  -  вход был,  разумеется,  бесплатный.  И  это  еще  не  все.

Профессор договорился с  двумя  молодыми художниками,  чтобы  они  проводили

летние месяцы в Уотервилле,  давая за умеренную плату уроки всем желающим. Я

не могу даже представить себе,  во сколько ему это обошлось.  Когда умер мой

отец,  и  газета  перешла ко  мне,  он  уговорил меня  организовать конкурсы

рассказов,   стихотворений,   очерков  и   печатать  в  газете  произведения

победителей.  Это,  по крайней мере,  ему ничего не стоило - я сам оплачивал

призы.

   Но идея была его,  все та же -  не смотрите с трибун,  пробуйте сами.  За

двадцать лет,  что профессор ее проповедовал, мысль эта крепко укоренилась в

сознании жителей города.  У  нас было все -  от  клубов резьбы по  дереву до

клубов композиторов.  И профессор был их организатором и ангелом-хранителем.

Почти каждый ребенок,  выросший в городе за последние двадцать лет, в то или

иное  время  учился  музыке,  да  и  многие  взрослые  тоже.  Профессор стал

неотделим от города. Все любили его, особенно дети.

   Трудно было  поверить,  что  после всего,  что  он  сделал,  люди  готовы

променять его на робота Сэма Бейерса.  Я  надеялся,  что робот притягивал их

так же, как новое приспособление для кухни или механизм для работы на ферме.

Есть нечто интригующее в  роботе,  который может учить играть на скрипке.  К

тому же уроки бесплатные -  и будут бесплатные,  пока Бейерс не избавится от

профессора.

   Прохандрив почти все утро,  я  решил еще раз поговорить с  ним.  Он жил в

маленьком доме на окраине, достаточно отдаленном от ближайших соседей, чтобы

уроки музыки им не мешали. Летом двор его, как ковром, был покрыт цветами.

   Дверь мне открыла дочь Перкинса Хильда.

   - Он в саду, - сказала Хильда. - Садитесь, я сейчас позову отца.

   Я  не  стал  садиться.   Комната,  по  которой  я  нервно  расхаживал,  в

большинстве домов  стала  бы  гостиной,  но  профессор сделал  из  нее  свой

кабинет.  Она была мило обставлена,  на стенах висели портреты композиторов,

лист забавных на  вид средневековых нот в  рамке и  фотографии оркестров,  в

которых играл  профессор.  Это  была  единственная комната с  кондиционером.

После  капиталовложений  в  развитие  культуры  в  Уотервилле  у  профессора

оставалось маловато денег, чтобы заботиться о комфорте.

   Он  удивился,  увидев меня,  но  был приветлив,  как всегда.  Не успел он

заговорить, как Хильда сказала, мрачно на меня посмотрев:

   - Звонила миссис Андерсон, Кэрол...

   - Ах да,  Кэрол теперь будет ходить к Бейерсу.  Сегодня ей трудно сыграть

коротенькое упражнение,  а завтра она без ошибок исполнит концерт Морглитца.

Замечательная штука -  этот робот,  а,  Джонни?  Так сколько у нас осталось?

Двадцать два?

   - Двадцать один,  - ответила Хильда. - Ты забыл про Сюзан Зиммер. Разве я

тебе не говорила?

   - Не  говорила.  Но  это  не  важно.  Ну,  Джонни?  Что  привело  тебя  к

ископаемому музыканту?

   Мы  сидели  рядом  на  диване,  и  Хильда принесла нам  кофе  и  блюдце с

пирожными.  Мы пили кофе, жевали пирожные, я думал, что сказать, а профессор

вежливо ждал.

   - Что вы знаете о роботе Бейерса? - спросил я наконец.

   - Достаточно для того,  чтобы понять,  почему он  не  может быть учителем

музыки.  Я  видел подобные в  Нью-Йорке.  Я  знаю,  какие с ними проводились

эксперименты.  Робот Бейерса -  возможно,  улучшенная модель, но у всех есть

один основной дефект.

   - Как  они  работают?  -  спросил  я.  -  Понимаете,  я  пытаюсь нащупать

что-нибудь, что я смогу использовать. Может быть, в редакционной статье.

   Он улыбнулся.

   - Ты не сдаешься, да? Ни шагу назад. Пока есть жизнь - есть надежда. Игра

не закончена,  пока остался хоть один ученик.  - Он встал и налил себе чашку

кофе.  -  Бейерс говорит,  что я  старый эгоистичный осел,  стоящий на  пути

прогресса.  Но он неправ. Для машины есть место - даже в искусстве для машин

есть место, - но машина никогда не сможет заменить настоящего художника. Она

может помогать ему,  она может стимулировать его.  Она может избавить его от

механического труда.  Но  она  не  может  ниспослать на  него  вдохновение и

чувство.  Это  должно  исходить от  самого художника.  Возьмем,  к  примеру,

нотописец.  Композитор играет,  а  нотописец записывает то,  что он  играет.

Машина  не  сочиняет  музыку,   но  она  избавляет  композитора  от  скучной

обязанности фиксировать ноты  на  бумаге,  что  позволяет  ему  творить,  не

разрывая постоянно нить вдохновения,  чтобы записать и не забыть то,  что он

сочинил. Это неоценимая машина.

   - Как может машина стимулировать? - спросил я.

   - Ты слышал о машинах-композиторах?

   - Я думал, что это шутка.

   - Так и было, пока в их программу была заложена какая-нибудь определенная

система.  Они  писали  абсолютно правильную и  ужасающе  скучную  и  наивную

музыку.  Затем кто-то  создал машину,  которая не следовала никакой системе.

Она  создавала  полнейший хаос,  но  в  этом  хаосе  попадались великолепные

тональные эффекты, найденные машиной совершенно случайно. И чтобы понять эти

эффекты  и  правильно их  использовать,  нужен  был  великий художник.  Свои

последние  и  величайшие  сочинения  Морглитц  написал,   вдохновляясь  теми

случайными жемчужинами,  которые он  нашел в  созданном машиной-композитором

хаосе.

   - Тогда причем здесь робот - учитель музыки? - спросил я.

   - Ни при чем.  В  этом случае машина становится художником,  а художник -

машиной.  Это трудно объяснить.  Вспомним робота,  который таскает и  грузит

мешки с кормом в магазине Уоррена.  Представь себе,  что вместо того,  чтобы

носить эти мешки,  машина просто укрепляла бы позвоночник человека, чтобы он

сам  мог  поднимать большой груз.  То  же  самое делает и  робот-учитель.  У

ученика появляется сноровка,  но  не  понимание и  не  мастерство.  Он может

носить большой груз, пока машина ему помогает, но без машины он будет играть

хуже, чем он играл до того, как начались занятия с роботом.

   - И все-таки я не понимаю, что же делает этот робот?

   - Робот-учитель  -   это   большой  ящик  с   кучей  щупальцев,   которые

прикрепляются к ученику. Он говорит ученику, когда его скрипка настроена. Он

правильно ставит руки и пальцы ученика.  Они стоят абсолютно правильно,  так

как  держать их  иначе робот просто не  даст.  Ученик не  может сфальшивить,

взять не  ту ноту:  к  каждому его пальцу прикреплено щупальце,  и  робот не

позволит ему этого сделать.

   На экране робот высвечивает ноты, и ученики знают, что именно они играют,

потому что каждый такт загорается,  когда они до него доходят,  и  исчезает,

когда они его сыграют.  Если им не лень смотреть на экран,  они знают.  Если

лень -  это не имеет значения.  Робот не позволит им ошибиться. Я видел, как

такого робота демонстрировали с малышами,  которые боялись его до смерти. Он

не обращал внимания на их рев и заставлял их играть.

   - Звучит все это ужасно,  -  заметил я.  -  Мне кажется,  что дети должны

возненавидеть того, кто их так учит.

   - Да робот-то ничему не учит.  Он лишь использует ученика как инструмент.

Ученики робота также не  могут играть без него,  как скрипка не может играть

сама по себе.  В  Нью-Йорке было проведено исследование.  Одна группа начала

заниматься с учителем,  другая -  с роботом.  Через два года те, кто ходил к

учителю,  прекрасно играли, ученики же робота не могли исполнить ничего. Без

робота, конечно. С роботом они могли сыграть все, что угодно.

   - А что, если мы здесь, в Уотервилле, проведем такое же исследование?

   Профессор покачал головой.

   - Нет времени. Если я буду давать уроки даром, я, может быть, верну своих

учеников  или  привлеку  новых,   но  нужно  слишком  много  времени,  чтобы

что-нибудь доказать.

   - А робот не может повредить детям?

   - Может, если только с ним не работает специалист, а у Бейерса нет такого

специалиста.  Мускулы должны укрепляться постепенно.  Разумеется, нет ничего

хорошего в том,  что пальцам ребенка приходится играть трудную музыку, когда

они к этому еще не готовы.  Был такой композитор - Шуман. Девятнадцатый век.

Он  был пианистом и  придумал приспособление для тренировки пальца,  который

казался ему слишком слабым. Это погубило его исполнительскую карьеру.

   - Он был значительным композитором?

   - В общем, да.

   Мне вдруг стало немного легче.

   - Вот это уже нечто,  что я  могу использовать.  Может получиться хорошая

статья. "Вреден ли робот для наших детей?" Это заставит людей насторожиться,

обратить внимание.

   Он грустно покачал головой.

   - Люди никогда не остаются настороженными долго. Это слишком неудобно для

них. Нет, Джонни, тебе понадобится куча материалов и куча времени.

   Я встал и снова принялся ходить по комнате.

   - Что же я могу сделать?  -  спросил я.  -  Просто стоять и смотреть, как

Бейерс уничтожает все, что вы создали в Уотервилле?

   - Наберитесь терпения.  Машина не может заменить художника.  А  учитель -

хороший учитель - это настоящий художник.

   - А почему Бейерс вообще решил купить этого робота?

   Профессор невесело улыбнулся.

   - Ты ведь знаешь, что он думает о своей дочери. Она самый умный ребенок в

городе.  Она  пишет  стихи и  рассказы и  в  двух  последних твоих конкурсах

получила первые призы.  Она танцует так,  будто земное притяжение для нее не

существует.  Она  играет в  театральных постановках.  Бейерс решил,  что она

должна быть также и  музыкальным вундеркиндом и  прислал ее ко мне,  чтобы я

учил Шерон играть на скрипке.  Я  отослал ее домой.  Шерон милая девочка,  и

умная,  и  талантливая,  но  она  начисто лишена  слуха.  Бейерс  счел  себя

оскорбленным.  Я объяснил ему,  что если девочка не может отличить одну ноту

от  другой,  то  учить ее музыке -  напрасно тратить время и  деньги.  А  он

заявил,  что даже если у нее нет слуха,  то это ничего не значит,  к тому же

слух у нее есть, и он докажет мне это, даже если это будет последнее, что он

сделает в своей жизни.  И вот он выписал робота, чтобы учить Шерон, а заодно

решил  давать бесплатные уроки  всем  желающим и  попытаться переманить всех

моих учеников.

   - Ну ладно,  я  рад вашей уверенности,  что все будет в  порядке.  Но все

равно, я бы хотел как-то ускорить ход событий.

   Он задумался.

   - Есть только одна возможность его ускорить. Сделать так, чтобы робот дал

урок мне, но Бейерс меня и близко к нему не подпустит.

   - Что вы задумали?

   Он молча покачал головой...

   - Если вам  нужен только урок,  я  легко это устрою.  Бейерс должен будет

согласиться.  Он  дал  объявление,  что  кто  угодно может у  него бесплатно

заниматься.

   - Меня он не примет.

   - Тогда он  будет виновен в  мошенничестве при рекламировании.  Давайте я

ему позвоню.

   Я подошел к видеофону, отключил видеоканал и набрал номер Бейерса.

   - Вы,  наверное, не можете разобрать текст объявления, - рассмеялся он. -

Надо было отдать его вам отпечатанным на машинке.

   - Нет,  с  объявлением все в  порядке,  -  ответил я.  -  Я  просто хотел

договориться насчет урока у  вашего робота.  У  меня  для  него  есть  новый

ученик.

   - Это же здорово!  -  воскликнул Бейерс. (Он давно пытался заинтересовать

меня своим роботом,  считая,  что  я  не  рекламирую его  так,  как тот того

заслуживает.) - Присылайте его ко мне, у нас как раз свободное время.

   - Я сам его привезу.  -  Я выключил видеофон и повернулся к профессору. -

Поехали!

   Он  взял свою скрипку.  Нервничать я  начал еще до того,  как мы вышли из

дома.  И  мне отнюдь не помогло успокоиться то,  что,  пока мы шли по двору,

профессор одиннадцать раз останавливался, чтобы показать мне свои цветы.

   Отдуваясь, мы поднялись по лестнице в музыкальную школу Бейерса и вошли в

маленькую,  уютно обставленную приемную.  Стену ее  украшала большая цветная

фотография Шерон  Бейерс;  в  танцевальном костюме  девочка была  похожа  на

красивую куклу.  На  противоположной стене  висел  прекрасный портрет Шерон,

выполненный углем, на других - ее маленькие фотографии. Если у Бейерса и был

портрет его сына,  Уилбура,  то я его не заметил.  Наверное, он держал его в

кладовке.

   Я подошел к столу и нажал кнопку.  Минуту спустя по лестнице прогромыхали

шаги,  и в комнату ворвался Уилбур. Если бы человеку в жизни, как за игорным

столом,  полагалось пять карт, то Уилбур из тех бедняг, кому досталось бы не

больше трех.  Он  был  не  настолько уродлив,  чтобы внешность его  казалась

отталкивающей,   и  не  настолько  умным,   чтобы  казаться  нормальным.  Он

ухмыльнулся мне, потом заметил профессора и замер.

   - Что этот здесь делает? - взвизгнул Уилбур.

   - Я  пришел  на  урок,  -  мирно  отозвался профессор.  -  Мистер Крэнтон

договорился с мистером Бейерсом.

   С  инстинктами  у  Уилбура  было  все  в  порядке.   Его  сразу  охватило

агрессивное  подозрение,   но  ему  потребовалось  некоторое  время,   чтобы

придумать следующий вопрос, и вопрос этот был не так уж гениален.

   - Что это значит?

   - Это значит, - ответил я, - что профессор пришел на урок.

   - Он не ученик!

   - Учиться никогда не  поздно,  -  весело  сказал  профессор.  -  Тебе  не

говорили этого в школе?  Нет? Какая жалость. Когда-нибудь ты будешь таким же

старым,  как я,  и тогда вспомни то, что я тебе сейчас сказал. Когда человек

перестает учиться, он мертв.

   - Я не дам вам урок.

   - Не ты, сказал профессор. - Робот. Робот даст мне урок.

   Уилбур с ненавистью посмотрел на него, подыскивая ответ и не находя его.

   - Схожу-ка я за отцом, - сказал он наконец.

   Его  шаги снова загрохотали по  лестнице.  Минуту спустя они прогрохотали

обратно  и  замерли  у  двери.  Сэм  Бейерс  поднимался  медленно.  Это  был

худощавый,  тихий  человек с  седеющими волосами и  аккуратно подстриженными

усами.  На его приятном лице обычно светилась дружелюбная улыбка.  Но сейчас

он  не  улыбался,  и  во взгляде,  который он бросил на профессора,  не было

ничего приятного.

   Он повернулся ко мне.

   - Что здесь делает Перкинс?

   - Вы сказали привезти его на урок. Я и привез, так что давайте начнем.

   - Он сам может давать себе уроки. Вон отсюда! Оба.

   Бейерс  был  явно  полон  решимости вышвырнуть нас  за  дверь.  Его  лицо

побледнело,  на  щеках от гнева появились красные пятна,  руки дрожали.  Мне

стало  его  жаль,  и  я  подумал,  неужели всегда люди,  которые кого-нибудь

слишком любят, начинают потом кого-нибудь слишком ненавидеть.

   Я повернулся к профессору.

   - Если он хочет нарушать закон,  это его дело.  Пойдемте к Тому Силверсу,

пусть он запишет наши официальные показания для передачи дела в суд.

   Бейерс набычился и произнес ледяным тоном:

   - Свои дела я буду делать так, как мне будет угодно.

   - Ничего подобного,  -  возразил я.  -  Целых три недели вы  рекламируете

бесплатные уроки для  всех.  Если  вы  отказываетесь дать  урок  профессору,

значит,  вы  смошенничали при  рекламировании.  Можете  проверить  у  своего

адвоката.

   Он  медленно успокаивался.  Красные пятна на щеках исчезли,  но белый как

мел цвет лица был им не лучшей заменой.  Он тяжело сел и свирепо взглянул на

профессора.

   - Что вам нужно?

   - Урок музыки, - ответил профессор.

   - Если профессор решит, что робот - это хорошо, то, может быть, он бросит

преподавать, - сказал я. - Тогда все ученики достанутся вам.

   - Все его ученики и так достанутся мне.

   - О нет,  -  возразил я. - Вы потеряете и тех, кто у вас есть, когда люди

задумаются, почему вы отказали в уроке профессору.

   Цвет  лица у  Бейерса уже  был  почти нормальным.  Он  хитро посмотрел на

профессора и пробормотал вполголоса:

   - Знаете,  а  это  неплохая мысль.  Если  робот в  состоянии давать уроки

Перкинсу,  все поймут,  что он может учить кого угодно.  Организуй ему урок,

Уилбур. Я сам хочу на это посмотреть.

   Уилбур провел нас в  соседнее помещение,  в  святилище робота.  Профессор

достал скрипку и  спокойно приблизился к  своему сопернику.  Робот  стоял  в

центре комнаты - внушительное сооружение из блестящего металла и пластмассы.

По  бокам  у  него  свисали  многочисленные  щупальца.   Сзади  была  панель

управления. Впереди темнел выключенный экран и ряд сигнальных лампочек.

   Я   искоса  взглянул  на  Бейерса.   Он  уже  потерял  всякий  интерес  к

происходящему -  сидел в углу и смотрел на висящую фотографию Шерон в полный

рост.   Через  несколько  лет,  подумал  я,  эта  девочка  станет  настоящей

красавицей -  и  горе  тому  молодому  человеку,  который  вздумает  за  ней

ухаживать!

   Уилбур нервно суетился,  подкручивая ручки на роботе.  Он поднял экран до

уровня глаз профессора, а его самого подвинул немного вперед, так, чтобы тот

встал  в  специальное углубление в  основании  робота.  После  этого  Уилбур

скрылся за панелью управления.

   - Начинающий? - хихикнул он.

   - Как тебе будет угодно, - ответил профессор.

   - Сделаем "Продолжение обучения",  -  сказал Уилбур.  Он нажал кнопку,  и

робот  тихо  загудел.   На  экране  зажглось  слово  "Настройка".  Профессор

презрительно  провел  пальцем  по  струнам.   При  каждом  звуке  на  панели

вспыхивала зеленая лампочка. Уилбур ошеломленно уставился на робота.

   - Ого!  - воскликнул он. - Большинство учеников тратит минут десять, пока

у них загорится зеленый!

   - Я верю, - отозвался профессор.

   На экране появились ноты,  но профессор, казалось, не собирался поднимать

скрипку. Неожиданно его окружили щупальца. Я смотрел, потрясенный, как робот

осторожно установил ему скрипку,  поднял локти до  нужной высоты и  поставил

смычок. По комнате поплыли звуки - хрупкие, механические звуки. Я понял, что

это играет не профессор.

   - Я совершенно расслаблен, - сказал он мне. - Я ничего не делаю, но робот

все-таки заставляет меня играть. Видишь, Джонни?

   - Невероятно! - вырвалось у меня.

   Сэм Бейерс тихо фыркнул.

   - А теперь играю я сам,  - продолжал профессор. Музыка сразу стала теплой

и  выразительной.  -  Робот сейчас отдыхает.  Но  предположим,  я  попытаюсь

допустить ошибку.  Вот,  видишь?  Ошибки не было.  А вот сейчас этот пассаж,

фортиссимо,  я попробую сыграть его пианиссимо.  И не могу -  видишь? Если я

расслабляюсь, робот сам ведет смычок так, как нужно.

   - Невероятно, - повторил я.

   Музыка продолжала звучать.  Иногда я слышал профессора,  иногда - робота.

Профессор  продолжал комментировать все,  что  происходило.  Потом  щупальца

опали, экран погас, и снова появилось слово "Настройка".

   Уилбур  гордо  хихикнул.  Сэм  Бейерс  подошел  к  профессору и  собрался

положить ему  руку  на  плечо.  Но  передумал.  Улыбка  его  казалась вполне

нормальной, но глаза блестели мстительным светом.

   - Готовы ли  вы  признать,  что  мой робот может вас кое-чему научить?  -

спросил он.

   - Ну конечно. У меня уже появилась парочка идей. Но мне не очень нравится

звучание. Вы позволите мне сменить струны?

   - Конечно. Меняйте.

   Профессор достал  из  футляра новые  струны,  в  этот  момент в  приемной

раздались голоса.  Дверь приоткрылась,  и  в комнату заглянула светловолосая

миссис Андерсон.

   - Я привела Кэрол на урок. О! - она уставилась на профессора.

   - Входите,  миссис Андерсон,  -  сказал профессор.  - Я сейчас закончу, и

начнется урок Кэрол. - Он повернулся к Уилбуру: - Правильно?

   - Правильно,  -  хихикнул  Уилбур  и  подмигнул  Кэрол.  Та  покраснела и

поспешно уселась рядом с матерью, строго глядя перед собой.

   - Я вас не задержу,  -  успокоил их профессор.  -  Еще,  может быть, одно

упражнение. У вас есть что-нибудь трудное?

   - Конечно,  -  отозвался Уилбур.  -  Я  вам  дам  одну хорошую и  трудную

штуковину. Я сам ее вчера играл.

   Профессор подошел  к  роботу,  встал  в  углубление и  провел  пальцем по

струнам. Зажглись зеленые огоньки, и на экране появились ноты.

   - А,  Паганини,  -  произнес профессор. - Так ты теперь играешь Паганини,

Уилбур? Но это же замечательно!

   - А я в жизни не брал ни у кого ни одного урока, только у робота.

   - Не может быть!

   - Шерон тоже играет Паганини, - вырвалось у Бейерса.

   Профессор улыбнулся, но ничего не сказал - его уже охватывали щупальца. Я

невольно наклонился вперед, чтобы сразу услышать, кто играет - профессор или

робот.

   Но  после первых же звуков даже Сэм Бейерс понял,  что что-то не так.  Он

вскочил и бросился к панели управления.  Ревущие,  искаженные звуки не имели

ничего общего с  музыкой.  На  панели судорожно зажигались и  гасли  красные

лампочки. Гудение робота стало громче. Уилбур с отвисшей челюстью сражался с

панелью управления.

   - Что-то случилось, - сказал Бейерс. - Что ты сделал, Уилбур?

   - Ничего... здесь все в порядке, - выдавил из себя тот.

   Гудение  превратилось в  громоподобный рев,  изредка  прерываемый  глухим

стуком.  Скрипка продолжала звучать,  и робот вздрогнул так,  что затряслась

вся комната. Из его основания поднялась тонкая струйка дыма.

   - Выключай! - закричал Бейерс.

   Уилбур потянулся к  рубильнику -  слишком поздно!  Все лампочки на роботе

погасли,  экран потемнел,  щупальца отпустили профессора и повисли,  изредка

подергиваясь.

   - Что произошло? - невинно спросил профессор.

   Я взглянул на него и увидел, что он с трудом сдерживает улыбку.

   Бейерс пропустил вопрос мимо ушей.

   - Уилбур! - рявкнул он. - Вызови Эда, пусть посмотрит, в чем дело.

   Уилбур  выбежал  из  комнаты.  Дым  продолжал подниматься из  отверстий в

основании робота, и Бейерс принялся открывать окна.

   - У Кэрол что - не будет урока? - спросила его миссис Андерсон.

   - Не знаю,  - ответил Бейерс. - Подождем, пока Эд... А, вот и он. Эд, что

случилось с этой штуковиной?

   Эд  пожал своими широкими плечами,  бросил на пол ящик с  инструментами и

начал отвинчивать заднюю стенку робота.  Он  снял  ее,  посветил фонариком и

присвистнул.

   - Это мне не починить. Что произошло? Здесь все сгорело внутри.

   - Что?  -  не  веря своим ушам,  переспросил Бейерс.  -  Ты не можешь это

починить?

   - Его  придется отправлять обратно на  фабрику.  Здесь  нужен целый новый

блок.

   - Так будет урок у Кэрол или нет? - повторила миссис Андерсон.

   Бейерс беспомощно развел руками.

   - Боюсь, что нет. Как только мы его починим, я дам вам знать.

   - Это мне нравится!  -  возмущенно воскликнула она.  - Как же Кэрол будет

учиться играть,  если она не может положиться на своего учителя?  Профессор,

вы можете дать ей сегодня урок?

   - Позвоните Хильде, - ответил профессор. - Она занимается расписанием.

   - Подождите  минутку!  -  вмешался  Бейерс.  -  Все  будет  готово  через

несколько дней.

   Миссис Андерсон смерила его взглядом.

   - Профессор берет деньги за  свои уроки,  но,  по  крайней мере,  на него

можно положиться.

   - Это верно,  миссис Андерсон,  -  отозвался профессор.  - Я ем витамины,

принимаю таблетки от простуды и аллергии,  иногда я могу порезать себе палец

и  растянуть лодыжку.  Но я еще ни разу не пропускал урок из-за того,  что у

меня перегорел предохранитель.

   Миссис Андерсон вышла, твердо ведя за собой Кэрол. Я тоже направился было

к  двери,  но  остановился,  чтобы  подождать профессора,  который подошел к

Уилбуру и похлопал его по спине.

   - Какая жалость,  Уилбур. Может быть, ты переутомил робота, слишком часто

играя Паганини. Дай мне знать, когда вы его почините, я приду, и мы закончим

урок.

   Сэм Бейерс повернулся и погрозил профессору дрожащим пальцем.

   - Это ваша работа,  Перкинс.  Я  не знаю,  что вы сделали,  но я выясню и

подам на вас в суд и потребую в качестве компенсации все,  что у вас есть. Я

знаю, что имущества у вас немного, но я заберу его у вас!

   - Мистер Бейерс,  -  мягко сказал профессор. - Я дам вам дружеский совет.

Отошлите робота обратно на  фабрику и  забудьте про него.  Это замечательная

машина,  но она никогда не сможет быть учителем музыки.  Я  играю на скрипке

уже шестьдесят лет и  пятьдесят из них преподаю,  так что я знаю:  робот или

человек -  никто не  может быть  учителем музыки,  если у  него нет  чувства

юмора. Пошли, Джонни!

   Мы  спустились по  лестнице и  вышли на  улицу.  Профессор тихо улыбался,

мурлыкая какую-то мелодию.  Если бы мне не было так интересно узнать, что же

произошло, я бы, наверное, сам начал петь.

   - Ну ладно,  - сказал я, когда сдерживаться уже было выше моих сил. - Как

вам это удалось?

   - Фокус, Джонни. За пятьдесят лет преподавания музыки детям я узнал такие

фокусы,  какие роботу никогда не  узнать.  Я  помню даже кое-что  из  своего

детства.

   - В это я могу поверить. И какой же фокус вы сыграли с роботом?

   - Я в свое время учился в консерватории.  Ребята любят всякие шалости,  и

однажды мои друзья надо мной подшутили. На концерте я должен был играть одну

пьесу соло.  И  перед моим выходом на сцену они взяли и поменяли местами все

струны.  Струны  на  скрипках всегда располагаются в  определенном порядке -

наверное,  с  того  самого времени,  когда были сделаны первые скрипки -  от

нижней к верхней:  соль-ре-ля-ми.  Ребята поменяли мне струны так, что самая

верхняя оказалась там, где должна быть нижняя, а нижняя - где-то в середине,

в общем, все они были не на месте.

   Как только я вышел на сцену и начал настраивать скрипку, я понял, что они

сделали,  но было уже поздно -  я стоял перед зрителями.  Пьеса, которую мне

предстояло сыграть, была несложной, и я решил попробовать. Я не смог сыграть

даже первый такт!  Я остановился, произнес короткую речь с объяснением того,

что произошло,  и переставил струны,  как надо. Зрители были довольны, и мне

долго аплодировали,  а  ребята потом сложились и купили мне маленькую медаль

за мужество в сложных обстоятельствах. Она до сих пор у меня хранится.

   - Значит, когда вы достали новые струны...

   - Я  поменял их местами.  Вместо соль-ре-ля-ми я  поставил ми-ля-ре-соль.

Человек,  в принципе, может приспособиться практически ко всему, но такое не

под силу даже опытнейшему музыканту.  Робот был обречен.  Приборы показывали

ему,  что  инструмент настроен,  но  куда бы  он  ни  направлял мои  пальцы,

раздавались  неправильные  звуки.   Единственное,   что  ему  оставалось,  -

перегореть.  Может быть,  из-за меня Бейерс потерял много денег,  но, честно

говоря,  мне его не  жаль.  Уроки у  робота ученикам не  на  пользу.  Они бы

никогда ничему не научились - он все делал за них.

   - Бейерс не в убытке,  -  сказал я.  -  Он слишком умен для этого. У него

наверняка есть гарантия на  эту машину или он взял ее на испытательный срок.

Но он починит робота и  начнет все сначала и  уж точно не даст вам снова его

сломать.

   - Это не имеет значения,  -  ответил профессор.  - Я лишь немного ускорил

ход событий.  Это все равно бы произошло рано или поздно. У мальчишек всегда

что-нибудь есть в запасе.  Будь то подрезанные струны или смычок, намазанный

вазелином,  как ты  сделал в  свое время,  -  нет,  я  не забыл этого -  или

по-разному переставленные струны - робот все равно бы отправился на фабрику.

Если  у  ребят  кончатся их  шалости,  я  всегда могу  шепнуть какому-нибудь

ученику Бейерса:

   - А что будет, если попробовать сделать вот так?

   Родителям быстро  надоест,  если  робота будут  все  время  отправлять на

фабрику. У учителя музыки...

   - Знаю, - перебил его я. - У учителя музыки должно быть чувство юмора.

   Он остановился и схватил меня за руку:

   - Джонни, мы поспешили. Надо было подождать.

   - То есть? - спросил я. - Что вы имеете в виду?

   Он хитро посмотрел на меня,  его глаза блестели, губы сложились в лукавую

улыбку  -  улыбку мальчишки,  который набедокурил,  но  знает,  что  его  не

накажут. Мне вдруг стало даже немного жаль, что я столько волновался - и все

напрасно.  Профессор мог справиться с  любым роботом -  и  он  это знал.  Он

надеялся,  что  Бейерс починит свою  машинку,  -  для  того  чтобы  еще  раз

подложить ей свинью. Я представил себе, как он собирает ребят и говорит им:

   - А теперь попробуем...

   Неудивительно, что дети его любили.

   Он отвернулся и грустно покачал головой.

   - Надо было подождать.  Я готов отдать все на свете,  лишь бы узнать, что

робот станет делать с Коротышкой Джонсом и его дрессированным сверчком.