Альфред Бестер, Роджер Желязны "Психолавка"

Alfred Bester & Roger Zelazny "Psychoshop", 1998

 

 

ГЛАВА 1 ПСИХОБРОКЕР ТУТ

 

Я сидел и озирался в полном отчаянии, когда мой шеф, Джерри Иган, просунул голову в дверь и спросил с мягким вирджинским акцентом:

- Можно мне войти, Альф?

Примостившись у дальнего конца моего огром­ного обеденного стола (ненавижу письменные сто­лы!), он некоторое время наблюдал за мной, по­том спросил:

- Ты что-нибудь потерял?

- Да чертов паспорт никак не могу найти!

- В карманах хорошо смотрел? А в плаще? А в саквояже?

- Да господи! По три раза!

Он принялся методично перебирать различ­ные предметы, беспорядочно разбросанные на столе, потом вдруг замер и решительно двинулся к низким книжным полкам под окном. Из-за них он выудил мою фуражку с эмблемой Английско­го клуба автомобилистов. В ней-то паспорт и ока­зался!

- Но скажи, ради всего святого, как ты дога­дался, что он именно там?!

- Умение искать у меня от отца: он может воду с помощью ивового прута под землей найти.

- Да благословит его Господь! И тебя тоже!

- Знаешь, Альф, а я ведь хотел еще одно за­граничное дельце тебе подсунуть... В Риме. Но до­вольно темное. Точнее, загадочное. Поспраши­вай там насчет Черной Дыры, где некий Меняла Душ обитает, ладно?

- Звучит диковато. А что это за “дыра”?

- Да никто толком не знает. Одна моя деви­ца там побывала, но говорить об этом не желает ни в какую. Вроде бы стесняется.

- И что ты предлагаешь?

- Ну, допустим, копать ты и сам умеешь. Ес­ли обнаружишь, что это какой-нибудь очередной салон великосветских бездельников, которые толь­ко и делают, что порхают с одного курорта на дру­гой, сразу брось и забудь. Но если там действи­тельно происходит нечто невероятное и творятся новые смертные грехи, тогда дадим материалу полную раскрутку.

- А хоть какую-нибудь наводку ты от этой че­ресчур стеснительной особы получил?

- Да, одно имя она обронила: Адам Мазер. Но больше ни слова.

- Мазер? А это случайно не аббревиатура ка­кого-нибудь квантового усилителя'?

- Вот это ты и выясни, Альф. Ты же у нас ге­ниальный янки с Севера. А я всего лишь неоте­санный южанин.

Наш мир на 99 процентов состоит из обыч­ных людей и 1 процента элиты. Обычные люди вечно чего-то боятся, опасаются собственного нонконформизма. А вот те, кто принадлежит к элите, пребывают в добрых взаимоотношениях не только с самими собой, но и со всем окружа­ющим миром. На все им плевать, ничем их не ис­пугаешь. И когда по Риму разнеслась молва, что я прилетел делать материал для роскошного жур­нала “Ригодон”, меня тут же приняли в самом изысканном обществе, обласкали и направили в нужную сторону.

Так я и оказался за столиком в “Ла Корруте-ле” с Адамом Мазером. Мы выпивали и вели лег­кую светскую беседу. Мне уже сообщили, что Ма­зер и есть тот самый таинственный Меняла Душ, и, естественно, я предвкушал встречу с этаким Франкенштейном, графом Дракулой или совсем уж театральным персонажем в карнавальной мас­ке. О, как я заблуждался!

Мазер был с ног до головы рыжий, точнее ры­жевато-коричневый, отчего напоминал шкуру лео­парда - рыжие волосы его были чуть темнее за­горелой, несколько красноватой кожи, казавшей­ся просто обожженной солнцем и ветром. А вот прищуренные глаза его были абсолютно черны­ми. Заостренные длинные ногти цвета слоновой кости напоминали когти зверя, зато прекрасные зубы сверкали белизной. А все вместе это произ­водило просто потрясающее впечатление!

Когда мы сели за столик, он сперва неторопливо смерил меня взглядом и только после этого представился. Я тоже назвал себя. Он сказал, что слышал обо мне. Я ответил, что тоже о нем на­слышан.

Он был само очарование и обходительность; прямо-таки представитель великосветского об­щества. Он много смеялся, но негромко, точно мурлыча, и речь у него была легкой, непринуж­денной. Но почему-то несколько неуверенной, точно ему приходилось постоянно подыскивать нужное (или более точное?) слово. А в общем, он был удивительно приятен в общении и совершен­но открыт для собеседника - такими, с душой нараспашку, всегда кажутся те люди из одного процента элиты, которым на все наплевать. Я при­кинул, что с ним может получиться очень сим­патичное интервью, если, конечно, эта его Чер­ная Дыра хоть чего-нибудь стоит.

- Адам Мазер - какое странное имя... - мол­вил я.

Он кивнул:

- Да. Это имя-компромисс.

- Между чем и чем?

- Мы ведь сейчас где-то в конце двадцатого века, не правда ли?

- Странный вопрос...

- Понимаю. Мне следовало бы осторожнее обращаться со словами. Вы ведь знаете о сущест­вовании временных поясов - ну тех, которые пе­ресекаешь, путешествуя, скажем, на самолете?

- Да, разумеется.

- Ну так вот, я тоже путешествую - сквозь различные времена и территории, заселенные раз­личными народами, пересекая различные куль­турные зоны, - так что мне совершенно необхо­димо быть уверенным, что в данный конкретный момент я говорю на том языке, на каком нужно. Ну согласитесь: нельзя же говорить по-ацтекски с друидами? Когда-нибудь я расскажу вам об этом подробнее, если вам интересно.

- А пока что расскажите мне об этом компро­миссе...

- О моем имени? На самом деле оно должно звучать как Магфазер.

- Вы меня разыгрываете?

- Ничуть, Магфазер - это акроним.

- От каких слов?

- От английских. Maser Generated Fetal Amplification by Stimulated Emission of Radiation. Что примерно значит: “Мазерное ускорение созревания эмбриона в результате стимулированного облу­чения”.

- Господи!

- Вот именно. Но об этом имени только мои самые близкие друзья знают. А Адамом меня на­звали потому, что, как говорится, “первый блин комом”. Так еще говорят в конце двадцатого века?

- Говорят, но довольно редко.

- Меня первого подвергли стимулированно­му облучению еще в кладке. Я правильно гово­рю? У яйцеклеток бывает “кладка”? У меня вре­менные трудности с лексикой последних десятилетий двадцатого века. Дело в том, что я только что вернулся с семинара, который ведет Левенгук. Там эти голландцы страшно долго, в стиле семнадцатого века, обсуждали устройство мик­роскопа.

- В таком случае вам необходимо немного со­греться. - Я подозвал официанта. - Мне, пожа­луйста, двойную порцию, а моему лучшему другу Магфазеру или Maser Generated Fetal Amplifica­tion by Stimulated Emission of Radiation - все, что он сам захочет.

Адам явно был тронут:

- Вы тонкий человек, Альф. Настоящий зна­ток ригодона!

- Да вы и сами, Адам, парень не промах. И что эти неведомые мне друзья с квантовым усилите­лем от вас хотели?

- Да если б я знал! Черт побери, вряд ли и сами они отчетливо себе это представляли! Тоже мне знатоки! Они и до сих пор пытаются устано­вить, чего же, собственно, добились, почему и взя­ли меня под постоянное наблюдение, точно в тер­рариуме...

Я покачал головой. Он, кажется, начинал по-настоящему сердиться.

- Они полагали, что осуществляют некое ли­нейное увеличение, - презрительно заметил Ма­зер. - Как если бы сунули меня под увеличитель­ное стекло.

- Увеличение в размерах?

- Да нет, увеличение моего мозга! Хотели уве­личить, а на самом деле умножили. И у них по­лучились четыре точных моих копии. Я в четвер­той степени!

- В чреве вашей матери?

- Да нет же, черт возьми! Я был всего лишь опытным клоном, зарожденным в пробирке - так сказать, во чреве моего мазера.

- Тогда о каком же “террариуме”, в который якобы вас поместили “добрые доктора”, идет речь? Он замурлыкал, совершенно как кот.

- О, это мой дом! Если хотите, приходите ко мне в гости, и я все вам покажу.

- Очень хочу! Это место ведь называется Luo-go Nero? Черное Место?

- Да, местные жители так его называют. Хо­тя точнее было бы говорить Buoco Nero, Черная Дыра.

- Как в Калькутте?

 

/*“Черная дыра”- тюрьма в Калькутте, куда индийцы в 1756 г. посадили 146 европейцев, из которых к следующему утру в живых осталось только 23 человека.*/

 

- Нет. Просто “черная дыра”. Астрономичес­кое понятие. Тело погибшей звезды. А также про­ход из этой галактики в соседнюю.

- Проход в другую галактику? Здесь? В Риме?

- Конечно. Звезды совершают свое движение в космосе до тех пор, пока у них не кончается “топливо” и не останавливается “двигатель”. Эта вот остановилась именно здесь.

- И давно?

- Никто не знает. Она была тут за шесть ве­ков до Рождества Христова, когда этруски толь­ко еще захватили небольшой городок под назва­нием Рим и принялись превращать его в столицу мира. Если бы вы стали искать в Риме преслову­тое “Черное Место”, где занимается своими гряз­ными делишками хитрый Меняла Душ, вам бы указали, что это напротив дворца царицы Тана-КИЛЫ /*Полулегендарная этрусская пророчица, жена 5-го царя Ри­ма Тарквиния Приска (VII-VI вв. до н.э.).*/  , и, сказав это, три раза сплюнули бы через левое плечо, отгоняя Зло.

Я улыбнулся и спросил:

- А когда вас-то в эту “черную дыру” занесло?

- Примерно тысячу лет назад - по вашему летосчислению. А по нашему - десять ротаций назад.

Так. Пора все-таки положить этому конец!

- Адам, - сказал я, - мне кажется, один из нас явно не в своем уме.

- И вы, разумеется, уверены, что это я, - рассмеялся он. - Между прочим, именно поэто­му-то мне никогда ничего и не грозило, хотя я всем честно и открыто обо всем рассказываю! Ни­кто мне просто не верит!

- У меня задание написать о вас материал...

- Еще бы! Я уже и сам догадался. И готов вам помочь. Я все вам расскажу, вот только ваш “Ри­годон” никогда этого не напечатает. Они вам ни­когда не поверят! Вы просто потеряете со мной время, Альф. Зато у вас будет в загашнике несколь­ко весьма диковинных историй. Ну что, идете со мной?

На улице мой рыжий знакомец поймал такси и сказал водителю:

- II Foro etrusco. - А когда мы сели, пояснил мне:- Так здесь называют руины дворца Тана-килы, форум этрусков. А я помещаюсь как раз напротив. Если бы я назвал водителю свой на­стоящий адрес, он бы непременно стал клясться, что о таком месте и не слыхивал, а в итоге послал бы нас куда подальше.

Этрусский форум представлял собой обычные древнеримские развалины - площадка в несколь­ко акров, заваленная всяким хламом и обнесен­ная оградой со всякими дурацкими надписями:

 

Здесь всегда кушали ДиДи и Джо Смитфилды из США.

Режь их, рви их,сдирай с них кожу живьем!

Пенсильвания,1935.

 

На той стороне улицы Виа Регина, прямо на­против дворца, и находилось пресловутое Черное Место. Выглядело оно как самый обыкновенный римский домишко, разве что стоявший чересчур обособленно и окруженный пустырями, которые заросли сорной травой. Никому, по всей види­мости, так и не захотелось селиться поблизости. Дом был трехэтажный, построенный из плоских римских кирпичей, с окнами и балконами; кое-где даже висело выстиранное белье.

- Окна, балконы, белье - все это для отвода глаз, для пущей реалистичности, - сказал Адам Мазер. - Как и эти кирпичи. Они ведь не из гли­ны; это подвергнутый термической обработке борт, дешевая алмазная крошка - материал, сами зна­ете, вечный. Ну что ж, как сказал мухе паучок, милости прошу ко мне в гости!

Мы поднялись на крыльцо.

Над дверью был изображен не обычный лого­тип подобных заведений - меняльных лавок, лом­бардов и т.п. - три золотых шара, считавшиеся тремя “руками” семейства Медичи, а на самом деле изобретение менял и ростовщиков, имею­щее целью привлечь внимание клиентов. Нет, дан­ный символ скорее являл собой некую фантасти­ческую экстраполяцию: три золотые восьмерки, расположенные горизонтально, - тройной сим­вол бесконечности. Изящная композиция. А де­виз был Res Ullus - Все Что Угодно.

- Окаменевшее эбеновое дерево, - молвил Адам, постучав по двери костяшками пальцев. - Тоже вечный материал. - Он дернул за ручку, и дверь поехала вбок.

- И никаких замков?

- Открыто днем и ночью! Для всех желающих. Те, кто за мной наблюдают, хотят видеть мою реакцию на каждого, кто здесь появляется. Возможно, так им легче разобраться в моей ум­ноженной на четыре сущности. Именно поэтому они и устроили мне террариум в виде меняльной лавки. Это же универсальный перекресток всех дорог и путей.

- Вас, должно быть, не раз пытались ограбить?

- Ни разу! Воришки, видно, считают, что здесь штаб-квартира мафии, и побаиваются даже по­близости появляться. А жаль. Впрочем, не так дав­но - уже в ваше время - эти придурки-терро­ристы попытались забросать мой дом бомбами, хотя кирпичам из алмазной крошки и эбеновому дереву их бомбы нипочем. Бог знает, что они пос­ле столь неудачных покушений могли обо мне подумать...

Прихожая была очень симпатичная, с раз­нообразной формы вешалками - для шляп, для пальто и для всего прочего; там, например, стоя­ло огромное бронзовое ведро, из которого торча­ли трости и разноцветные зонты от дождя и от солнца, по всей верятности, забытые посетите­лями. Адам провел меня в гигантских размеров гостиную или приемную, убранную так роскош­но, что хранители музеев и торговцы предметами искусства просто позеленели бы от зависти. Изыс­канная редкая мебель, дивные светильники, рос­кошные книги, гравюры и картины, хрусталь руч­ной работы, масса всяких безделушек - настоящих произведений искусства. Там стояли старинные клавикорды, а на полу лежал старинный обюссонский пестрый ковер плоскостного плетения 20х30. Деревянные панели стен были обиты плот­ной льняной материей, а на верхние этажи вела потрясающего литья чугунная лестница. Вокруг также было немало совершенно не понятных мне предметов, как бы пришедших из далекого буду­щего; во всяком случае, в мое время такое явно еще не было ни изобретено, ни сделано... Но са­мое главное!.. Посреди комнаты стояла женщина немыслимой красоты!

Великолепные блестящие черные волосы, чуть заостренное книзу лицо, тонкие черты, крошеч­ные ушки - вот что я успел заметить сразу. И еще глаза - золотистые, огромные, чуть удлиненные к вискам... Она смотрела на меня совершенно спокойно и ни разу не моргнула. Ее дивные гла­за были так широко расставлены, что она, по-моему, могла видеть и позади себя. Меж тонких губ красавицы то и дело мелькал кончик язы­ка - видимо, от волнения она их все время об­лизывала. Кожа у нее была смуглая, как у квар­теронки, и странно поблескивала - так поблес­кивают в горной породе чешуйки слюды.

- Это Альф, мой новый приятель, - сооб­щил Мазер, когда женщина двинулась нам на­встречу. - Альф, это моя няня.

- Няня?!

- Ну да, - кивнул он, - я ведь еще ребенок.

- Но... я не... Нет, это уж слишком! А у ва­шей няни есть имя?

- Я зову ее Медуза.

- Медуза? Господи!

- А что?

- Вы, должно быть, шутите!

- Конечно! - Рыжий снова засмеялся-замур­лыкал. - Я называю ее так в шутку. Она ведь из змеиного рода. И мне, видимо, не надо объяснять, почему она называет меня то Магнетроном, то Загадочным Котом, а попросту Закотом?

- Пожалуй, нет. Добрый вечер, мадам. - Я изысканнейшим образом поклонился очарова-гельнице. - А нет ли у вас настоящего имени, каким и я мог бы называть вас?

- Сссс.

Я вопросительно уставился на Мазера.

- Это ее настоящее имя, - подтвердил он.

- Добрый вечер, мисс Сссс. Он зашелся от смеха; на устах красавицы то­же сверкнула улыбка.

- Я что-то опять сделал не так?

- Вы сказали: “Glory Hallelujah!”

- Ничего подобного!

- Да. Сссс. Сссс. Разве вы не слышите: типич­ная “Глори Аллилуйя!”? Неужели не слышите?

- Нет. Звучит, по-моему, совершенно одина­ково.

- Да, у нас действительно галактики почти одинаковые. Вам бы послушать, как бормочут в созвездии Рыб! Скажи-ка ему что-нибудь на двад­цатом янке, нянюшка! - Красотка снова осле­пительно улыбнулась, но так ничего и не сказала. - Нет, нет, моя дорогая! Альф УВЧ не вос­принимает! Попробуй пониже.

До меня донесся ее голос - мелодичный, слег­ка напоминающий звук гобоя, когда на нем иг­рают в басовом ключе:

- Добрый вечер. Рада с вами познакомить­ся... - Она протянула мне руку. Рука была очень холодной, но рукопожатие оказалось достаточно крепким. - Право, мне было бы очень приятно, если бы вы впредь называли меня Глорией, Альф.

- Аллилуйя! - пробормотал я.

- Осторожней! Не зря же я прозвал ее Меду­зой - вот и вы уже превращаетесь в камень! - рассмеялся Адам и приблизился к одной из об­тянутых льняным полотном панелей, которая ока­залась потайной дверью. Он отодвинул панель в сторону и озабоченно посмотрел на меня: - Стем­нело, боюсь, Альф, вы не сможете делать записи.

- И не надо. Я могу впадать в состояние “вспомнить все” примерно на час. Так что сразу после вас я отправлюсь к себе в гостиницу и бы­стренько все наговорю на диктофон, пока не за­был.

- Ах вот как? Знаете что, я, пожалуй, сделаю вам небольшой подарок: поменяю эту вашу вре­менную память на постоянную. Чтобы вы все­гда все помнили. Бесплатно, разумеется. За счет фирмы.

- Вы можете это сделать?

- Конечно, если вы сами хотите. Это легко. У меня, кстати, есть отличная память - она мне осталась от одного ученого идиота. Я думаю, вам хорошо этот тип известен: Ай-Кью по нулям, зато в памяти сохраняется любая мелочь. Он  мне эту память в обмен оставил.

- В обмен на интеллект?

- В том-то и дело, что нет! Вы просто не поверите... Он сменял свою память на инструменты для человека-оркестра! И отправился в большое турне. Няня, побудь, пожалуйста, пока здесь!

Я думаю, большая часть людей когда-нибудь видела ломбард, меняльную лавку или заведе­ние ростовщика. Что до меня, то я даже как-то написал большую статью о таких лавках для “Ри­годона”. Главный лозунг владельцев подобных за­ведений таков: “Если предмет неодушевленный и проходит в дверь, то в дело его пустить, безус­ловно, можно!” А внутреннее убранство таких лав­чонок можно охарактеризовать одним-единственным словом: бардак. Там выставлено и можно купить или обменять все - от старинного пере­гонного куба до цитры. Но такой лавки, как эта “Черная дыра”, этот приют психостарьевщиков, я не видел никогда в жизни!

За обтянутой льняным полотном панелью мне открылась некая бездонная черная пропасть, пол­ная самых разнообразных материальных предме­тов и сверкающих облаков чего-то такого, что очень напоминало новогоднюю мишуру или кон­фетти. Причем это были не вульгарные кусочки разноцветной бумаги, а вполне материальные час­ти того, что здесь некогда было выменяно или продано.

Например, частички живых душ, обладавшие собственной энергией и старавшиеся сделать се­бя доступными и нашему восприятию, которое, к сожалению, осуществлялось нашими довольно примитивными органами чувств - зрением, слу­хом, обонянием, вкусом, осязанием, кинетикой... Этот существующий как бы вне Времени и Про­странства обмен либидо представлял собой ка­лейдоскоп человеческих эмоций - презрения и страстного желания, неудовольствия и глубокого удовлетворения.

Преобладали, правда, сексуальные образы: пе­нис, вагина, ягодицы, груди - большие, малень­кие, остренькие, округлые, - а также великое множество эрогенных зон. Мелькали варианты самых различных половых актов: гетеро, гомо, ското, нимфо, сатиро; всевозможные эротичес­кие позы, отражавшие желание, страсть, сладо­страстие, любовь и просто удовольствие.

Определенный набор образов был связан с Красотой и Силой - мускулистые торсы, стат­ные фигуры, дивная спортивная форма тел, гра­ция движений, прекрасная здоровая кожа, гус­тые волосы, красивые глаза и губы, загар... - а также с Властью - над мужчинами, над женщи­нами, над ходом событий, над самим собой... Особое место занимали Успех - в любви, в жизни, в карьере, на отдыхе - и Блеск: интеллектуальный, политический, артистический, общественный. А также такие вещи, как Общественный Статус, Общенародная Известность, Популярность, Постоянство Принципов и т.д.

И все это кружилось в хаосе самых разнообразных страхов, зацикленностей, ненавистей, верований, суеверий, последних соломинок, маний, а также - фрагментов немыслимо далекого Будущего и подернутого туманной дымкой Прошлого, которые для меня, впрочем, не имели ни малейшего значения. И всю эту мешанину я видел, ощущал, пробовал на вкус... Меня буквально изрешетило этой шрапнелью - осколками от столкновения устремлений Человека с реальной действительностью. Я был ошарашен, сбит с ног...

- Феерическое зрелище, не правда ли? - донесся до меня голос Адама.

Я с трудом различал его в этом невероятном круговороте странных предметов и образов - да и то исключительно благодаря ярко-рыжей шевелюре, которая как бы светилась. Слов у меня нe нашлось; я лишь восхищенно крякнул в ответ.

- С вами все в порядке. Альф?

Я по-прежнему не отвечал. Не мог. Что-то там, внизу, в глубине, привлекло вдруг мое внимание, и я непроизвольно двинулся в этом направлении.

- Это совсем не то реальное пространство, которое известно вам, - заметил Адам. - Здесь мы окружены несколькими слоями разных хит­рых штучек, призванных нас защищать. Но не­смотря на это, вас все равно влечет в сторону син­гулярности. Если зайдете слишком далеко, это может стать опасным. А если зайти за определен­ную черту, возврата не будет.

- Угу, - буркнул я, продолжая идти вперед.

- Вы все еще достаточно далеко от роковой черты, - заметил Адам, - иначе я непременно остановил бы вас. На самом деле вы только при­ближаетесь к “раздевающему” полю, с помощью которого я удаляю у клиентов все те таланты или черты, от которых они хотят избавиться. А “оде­вающее” поле значительно левее - я все старал­ся устроить согласно законам симметрии. То есть всегда что-нибудь одно: либо выгоду получаю я, либо кто-то другой. Теперь нам, пожалуй, следует сместиться чуточку влево, чтобы спокойно пройти между полями. Не волнуйтесь и следуйте осве­щенным отметинам, оставленным когтями. По­слушайте, неужели вам хочется, чтобы вас совер­шенно равнодушно раздели до нитки? Пусть да­же это сделает просто некое поле?

Я, точно ничего не слыша, пер вперед.

- Воздействие поля тем сильнее, чем глубже вы заходите, - продолжал увещевать меня Адам. - По правде сказать, я и сам не особенно ясно пред­ставляю себе, что там, за этой роковой чертой...

Я резко остановился. Прямо-таки застыл как вкопанный. И шумно сглотнул.

Они действительно висели там. Мое подсознание подсказывало мне это задолго до того, как я к ним приблизился. Человеческие тела, под­вешенные на мясницких крюках, покачивались передо мной, поворачивались, точно под воздей­ствием слабого ветерка, безвольные и безжизнен­ные... Всего их было семь.

- Кто это? - хрипло прокаркал я. - Кто они такие?

- Эти семеро продали все, что имели, - по­яснил Мазер.

- Но как это случилось? Почему?

- В каждом отдельном случае по-разному, но всегда каждый старался прихватить для себя что-то дополнительно, стоило только мне отвернуть­ся. А потом он попадал в “раздевающее” поле - вы же видели, как это легко сделать! - и оно сни­мало с него все, что он добавил к своей личнос­ти с тех пор, как появился на свет. То, что вы видите, всего лишь жалкие остатки людей; впро­чем, они дышат - хотя и очень медленно, - и сердца у них тоже бьются, только едва слышно. Благодаря временным особенностям этого поля жизнь в них еще теплится. Но, как говорил Шел­ли, “больше не осталось ничего”.

- Когда же это случилось?

- Первый из них, Ларе, жил очень давно, ко­гда здесь еще всем заправляли этруски. Марк по­явился на несколько веков позже. Эрик был гер­манским наемником. Затем там есть один вандал и один гот, а еще - нормандский крестоносец из тринадцатого века. А последний, Пьетро, из шестнадцатого века. Уверял, что он художник.

- А почему все они так вели себя, как по-ва­шему?

Он пожал плечами:

- Возможно, просто из любопытства. Любо­пытство я понять могу. Но более вероятно, они хотели получить больше, чем, по их мнению, мог­ли себе позволить, и рассчитывали, что все же сумеют ободрать меня как липку. Ну что, вы по-прежнему хотите заполучить память получше?

Ближайшее ко мне тело покачивалось и чуть вращалось в такт дыханию веявшего здесь вол­шебного ветерка, постепенно поворачиваясь ко мне в профиль...

И тут я пронзительно вскрикнул. Повернул­ся. Побежал...

- Альф, в чем дело?

Его рука легла мне на плечо, надежно удер­живая меня в безопасном коридоре между поля­ми. Тот его вопрос так и звенел у меня в голове. Но я уже стирал из памяти... страх перед возмож­ными последствиями такого шага.

- Да что с вами такое?

- Это тело... меня ошеломило. Оно было так... словно... Я просто не знаю!

- Ага! В первый раз здесь всегда нелегко. Ни­чего, вы привыкнете.

- Не уверен. Пожалуй, я чересчур, черт меня побери, впечатлителен.

- Впечатлительность - та цена, которую и должен платить настоящий художник.

- А это действительно черная дыра?

- О, еще бы! Вы же прямо в ней оказались, как только порог переступили! Просто прихожая и гостиная убраны соответственно, чтобы не сму­щать посетителей. Но это самая что ни на есть настоящая черная дыра, уверяю вас!

- Да уж, дыра так дыра! Хотя, по-моему, она больше похожа на адские врата.

Свет чуть мигнул - это открылась и закры­лась входная дверь. До нас донесся голос Глории:

- Дамми, у нас посетитель!

- Но это же великолепно, дорогая нянюшка! Альф сможет понаблюдать нас в действии. Отку­да клиент? Из каких времен?

- Студент колледжа, из США. Начало девят­надцатого века.

- А в чем его проблема?

- Что-то насчет астмы.

- Я, конечно, не доктор медицины, но по­смотрим все же, что можно сделать...

Клиента, разумеется, уже усадили, но, как только мы вошли в приемную, он из вежливости встал - худющий студентик лет двадцати, тем­новолосый, бледный, большеголовый, с глазами типичного меланхолика, одетый по американской послевоенной моде 30-х годов прошлого века.

- Здравствуйте, сэр! Как поживаете? - лас­ково осведомился у него Мазер. - Чрезвычайно мило с вашей стороны было ПОЖЕЛАТЬ посетить нас! Кстати, мы здесь все друг друга по именам называем. Знакомьтесь: это Няня, моя ассистент­ка, а это Альф, мой помощник. Самого меня зо­вут Адам. А вас?

- В колледже все называли меня Старичок, - сказал юноша. Говор у него был необычный и до­вольно приятный: явного южанина, но с легким английским акцентом.

- Вы хотели бы у нас что-нибудь купить или заложить?

- Я хотел бы обменять свои астматические хрипы на что-нибудь более терпимое.

- Ах, так у вас хрипы? А почему они, собст­венно, для вас так уж нестерпимы. Старичок? Слишком громкие? Слишком затяжные? Или бо­лезненные? Что именно вас волнует?

- Они разговаривают со мной, причем на язы­ке, которого я понять не в состоянии! Глаза Адама расширились.

- Ах так? Это что-то новенькое... И вы уве­рены, что это действительно язык?

- Не уверен. Но они звучат как слова, сло­женные в предложения.

- Чрезвычайно интересно, Старичок! Позволь­те-ка, я послушаю... - И не ожидая разрешения, Адам нагнулся и прижался ухом к груди студен­та. - Так... дышите глубже, пожалуйста, и выды­хайте помедленнее...

“Старичок” подчинился. Мазер внимательно выслушал его легкие, выпрямился и улыбнулся.

- Вы совершенно правы, мой дорогой! Это действительно язык. Среднеперсидский. Самое начало XI века. - Адам обернулся ко мне. - Поистине нет конца всяким фантастическим фе­номенам, Альф! Хрипы нашего клиента - это от­рывки из “Шах-наме”, эпической фантазии, со­зданной великим поэтом Фирдоуси. Именно она послужила источником для сказок Шехерезады и вообще “1001 ночи”.

Я так и уставился на него. Студент тоже.

- Итак, поскольку я не медик, сделать так, чтобы вы перестали хрипеть, я не могу, - доволь­но резко заявил Адам. - И менять их на что-либо я тоже отказываюсь! Ведь это такая цен­ность, что впоследствии вы непременно оцените этот дар и еще будете мне благодарны. Но вот что я могу для вас сделать: я кое-что продам вам - а именно знание персидского языка! И тогда вы сможете понимать то, что слышите. Хотя бы для собственного развлечения пока что. Пройдите, пожалуйста, внутрь.

Да, сейчас передо мной был действительно са­мый настоящий Магнетрон и Загадочный Кот в одном лице. Причем настроение у него было аб­солютно наполеоновское. Любые возражения он отметал сразу. И налицо был его поразительный магнетизм - он называл это “силой личности”. Когда юноша, точно загипнотизированный, пос­ледовал за ним в Дыру, я вопросительно посмот­рел на Глорию.

- Но если Мазер сейчас считается всего лишь ребенком, то каким же он будет, когда вырас­тет? - спросил я, совершенно потрясенный.

- Возможно, тогда он станет богом? - пред­положила она совершенно невозмутимо. - Пока что ему еще ни разу не удалось окончательно сбить меня с толку. Но скажу честно, Альф: в послед­нее время он меня несколько подавляет.

- А вы не думаете, что эта невообразимая сила его личности как-то связана с тем, что он был как бы умножен на четыре?

Она не успела ответить: вернулись Мазер и студент.

- Как? - воскликнул я. - Так скоро?

- Всего лишь несколько мгновений - в ре­альном времени, - улыбнулся Адам. - Собст­венно, в том, что касается психики, отсчитывать нечего. В области либидо и интеллекта нет ведь ни времени, ни пространства.

- Зирандазан пахлави, - произнес вдруг юно­ша и просиял. - Это же значит “пехлевийские ковры”!

- Нет, нет и нет! - Рыжий Адам опять прямо-таки источал энергию. - Мы же условились: ни­кто не должен знать, что вы понимаете по-пер­сидски! Посыплются вопросы, и как вы, инте­ресно, станете на них отвечать? Постарайтесь-ка лучше держать язык за зубами! - Парнишка по­корно кивнул. - Вот то-то. Деньги у вас при се­бе какие-нибудь имеются?

- Только бумажные, сэр. Один федеральный доллар и еще два доллара пятьдесят центов рич-мондского банка.

- Хорошо, я возьму с вас за услуги пятьдесят центов. У меня нет ни малейшего желания рабо­тать даром. Но учтите: в следующий раз это бу­дет стоить куда дороже!

- Благодарю вас, сэр.

- А теперь внимание. Когда будете выходить на улицу, как следует вспомните то место, где вас осенила идея отправиться сюда. И тотчас же снова окажетесь там. Время практически не изменится. Само место вашей отправки - тоже. Вы меня по­няли?

- Да, сэр. - Юноша торжественно вручил Ма­зеру пятьдесят центов и направился к выходу. Но тут Глория остановила его:

- Хотите расписку, мистер Старичок?

- Нет, спасибо. - Он поколебался было, но все-таки сказал: - Старичком меня в колледже прозвали. И я, если честно, это прозвище нена­вижу. А настоящее мое имя Эдгар. Эдгар По. - И с этим словами он гордо удалился.

Мы трое так и остались с разинутыми от изум­ления ртами. Потом дружно расхохотались.

- Так вот откуда у него вдохновение! - вос­кликнул я.

- И вы думаете, “Ригодон” это напечатает? - недоверчиво хмыкнул Адам.

- Сомневаюсь. Сомневаюсь я теперь и на­счет стихов самого По. А они случайно не под­делка?

- Ни в коем случае! Вам ли этого не знать, Альф. Одно дело обладать вдохновением, и со­всем другое - уметь использовать его правильно. Фирдоуси переводили на десятки других язы­ков. Один и тот же источник - для всех. Но раз­ве кто-нибудь другой стал вторым По?

- Да уж. Господь свидетель: многие пыта­лись! И я тоже. Но - никто и никогда!

- А мне совсем другая мысль в голову при­шла, - задумчиво сказала Глория. - Что, если он именно поэтому так пристрастился к спиртному и наркотикам? Ведь, должно быть, чертовски труд­но жить с таким огромным потенциалом и все время пытаться воспроизвести то, что слышишь внутри себя и так хорошо помнишь...

- Ах да, память! - воскликнул Адам. - Да­вайте-ка вернемся в наш “лимб”, Альф, и я заменю вам ваши временные просветления типа “вспом­нить все” отличной постоянной памятью, кото­рую мне оставил тот человек-оркестр. Как я и обещал, за счет заведения. Бесплатно.

- Мы и сами с усами. И нам денежки карман жгут, - вдруг начал выпендриваться я. - У ме­ня, может, полсотни лир имеется!

- Да ведь это ж целый американский “ни­кель”, дружище! Ничего себе! Ты поистине пос­ледний из великих мотов, скажу я тебе! - тут же включился в игру Адам.

- Ну вот еще! Скажешь тоже! Денежки, они счет любят! А за меня, как ты сказал, фирма пла­тит!

Но не успели мы подойти ко входу в Дыру, как нас снова окликнула Глория:

- Еще один клиент, Дамми!

- Вот как? Откуда и из какого времени?

- Из созвездия Бета Прометея. Туманность номер 25.

- Господи! - вырвалось у меня. - А у него случайно не две головы?

- Заткнись, Альф. И по какому он делу, ты спросила?

- Его зовут Тигаб. Он хочет избавиться от од­ной мании. Говорит, что его преследует стойка, к которой лошадей привязывают. И будто бы эта стойка... в его жену влюблена!

Когда мы вернулись в гостиную, Глория за­нимала клиента. Я шепнул Адаму:

- А если я сейчас пройду в дверь, я смогу ока­заться в этой 25-й туманности?

- Ты окажешься там и тогда, где и когда дей­ствительно захочешь оказаться, - прошептал он в ответ. - И отнюдь не в мечтах. Ладно, детали мы обговорим попозже. - Он повернулся к по­сетителю и громко сказал: - Добрый вечер, сэр. Как мило, что вы пожелали посетить нас и при­были из такого далека! Вы, кажется, уже позна­комились с Няней? Это моя ассистентка. А вот это Альф, мой помощник. Самого меня зовут Адам. Я психоброкер.

Голов у нового клиента было не две, а одна, и притом поразительно напоминавшая классичес­кие портреты и бюсты Шекспира. Две руки, две ноги. Одет во вневременной спортивный костюм.

- Итак, - продолжал между тем Адам, - расскажите-ка нам поподробнее об этой замеча­тельной влюбленной коновязи, мистер Тигаб?

- Ну, случилось примерно... следующее... Мы с женой... собрали... целую кучу и... решили... что пора немножко... потратить. Мы купили... боль­шой... особняк у одного... торговца... антиквари­атом, меблированный и... элегантный, как эта... комната...

- Благодарю вас, мистер Тигаб!

- И снаружи он был... тоже... красив. Знае­те - сад... лужайки... деревья, подъездные ал­леи... а... вдоль всего крыльца... старинная... ко­новязь...

- Простите, мистер Тигаб, но почему вы так странно говорите?

- Как - так?

- Три слова ровным тоном, затем пауза, за­тем еще слово совсем тихо.

- Ах это... Мы в нашей... туманности... таки­ми родились. Знаете... как... дети рождаются правшами... или... левшами? А мы... вот рождаемся со... врожденной... склонностью к модуляции.

- Понятно. И все у вас вот так модулируют?

- О нет! Все... по-разному... Однако позволь­те, я... дорасскажу... об этой негодной... коновя­зи... Мы уже устроились... и... все было прекрас­но... пока... однажды, когда мы... сидели... в гос­тиной, моя... жена... не подскочила вдруг... и... не закричала: “Вон... там... человек к нам... в окно... смотрит!” Я тоже... подскочил: “Где? Где?” Она... указала: “Вон там”. Я... посмотрел... Ничего. “Да тебе... показалось!” - сказал я... Она... покля­лась, что видела... его... и он был... похож... на привидение, потому... что... она могла сквозь... него... видеть деревья.

Ну что ж... воображение у нее... есть... - ей всегда хотелось... стать... поэтессой - так что... я... не обратил на... этот... случай особого внима­ния... Но... ей продолжали видеться... подобные... вещи, и черт... меня... побери, если она... и... ме­ня не заставила... тоже... думать, будто и... я... вижу его.

- Да? И как же вы его увидели?

- Мы сидели у... камина... в моем кабинете... беседовали... и вдруг я... увидел... как... этот ко­ротконогий урод... входит... и садится себе... ря­дом... с моей женой!.. Собственно, это была де­ревянная... фигура... с той самой... коновязи...

- И что дальше?

- Я продолжал воображать... будто... я вижу, как... эта фигура сидит... рядом... с моей женой... и... смотрит на меня... так... словно хочет стать... мною!.. И представьте, я... поверил-таки... в воз­можность такого... превращения!.. И теперь вам... необходимо... вышибить эти мысли... из... моей головы. Сам... я... не могу с этим... справиться.

- Вы уверены, что это действительно дере­вянная фигура с коновязи?

- Да. Это он.

- Он? А как этот “он” выглядел?

- Настоящая древность! Много... сотен... лет. Черт возьми... да... я сейчас вам... его... нарисую! Листок бумаги... найдется?

Глория подала ему большой лист бумаги и ка­рандаш.

- Нет, - сказал Тигаб, - мы не... пользуем­ся пишущими предметами... Мы... проецируем. Просто подержите... листок так, чтобы... вы... мог­ли его видеть.

Он ткнул в листок пальцем, и на нем возник­ло изображение старинной коновязи, украшен­ной коренастой человеческой фигурой в одежде восемнадцатого века; правая рука у деревянной скульптуры была поднята, а левая заложена за спину; шляпа сдвинута на затылок, высокий во­ротник сорочки расстегнут, узел галстука распу­щен, полы длинного сюртука разлетаются, фи­зиономия явно сердитая...

Мы с Адамом переглянулись, засмеялись и ра­зом заговорили быстро и бессвязно.

- Что тут смешного? - спросил Тигаб.

- Да ваше привидение с коновязи, - сказал Адам. - Нет, мистер Тигаб, это не галлюцина­ция и не обман зрения. Это самый настоящий дух, только он и не думал влюбляться в вашу же­ну. Он очарован тем, как ВЫ с нею разговари­ваете.

- Я вам не...верю... Привидению... нравится то, что... я... говорю моей жене?

- Нет, ему нравится, КАК вы это говорите. Ему нравится ваша способность модулировать. Если вы соизволите пройти со мной, я постараюсь раз­решить вашу проблему. Я могу продать вам со­вершенно иной способ модуляции. И тогда ни один наглец не осмелится сидеть рядом с вашей женой и подслушивать вас.

Несколько ошалев от такого предложения, Тигаб все же последовал за Адамом в Дыру, а мы с Глорией, улыбаясь и качая головой, уставились друг на друга.

И тут в гостиную вошел смутно знакомый мне человек в темных очках-хамелеонах, трениро­вочных штанах и белой рубашке-поло. Я увидел его, глядя в зеркало. Он был примерно моего рос­та и похожего телосложения; его рыжеватые во­лосы были коротко острижены; на нем были та­кие, знаете ли, мокасины... точнее, такие туфли для бальных танцев... А на запястьях кожаные ремешки со множеством заклепок.

Он подошел к Глории и спросил:

- Хозяин дома?

- Да, но он занят, - ответила она. - Не мо­гу ли я чем-нибудь помочь вам?

- Нет, спасибо, - сказал он. - Я его в дру­гой раз поймаю. - Повернулся и вышел - при­чем совершенно беззвучно.

Когда Мазер и Тигаб вышли из Дыры - бук­вально через несколько секунд после ухода этого незнакомца, - Тигаб казался настолько потря­сенным, что едва мог говорить. И тем не менее новая особенность его речи была налицо. Я не скрывал улыбки.

- Теперь расплачусь - и домой! Жене еще привыкнуть надо. Да и мне тоже.

Он вытащил из кармана кошелек и высыпал на стол горсть зеленых камешков.

- Это у нас в галактике монеты такие. Чест­но! - буркнул он. - Берите сколько надо. Зара­ботали! Очень обязан!

Это оказались необработанные изумруды. Адам выбрал самый маленький камешек, а остальные вернул владельцу.

- Это слишком щедрая плата, мистер Тигаб. Но раз уж вы сами сказали, что вам удалось кое-что скопить, то я не чувствую особых угрызений совести. Няня, ты его проводишь?

Мы вместе с Глорией проводили Тигаба до по­рога. Он что-то миролюбиво напевал себе под нос. Когда мы вернулись, то все трое подошли к “по­ртрету коновязи” и уставились на него.

- Я не раз видел, как коновязи украшали фи­гурами негров или наездников, - сказал я, - но какой безумец решил использовать для этой це­ли Бетховена?

- Я же говорил тебе, Альф: нет в мире преде­ла удивительному и прекрасному! Ну, и как, по-твоему, “Ригодон” это напечатает?

Я пожал плечами, желая, чтобы он поскорее отвязался, и сказал:

- Между прочим, я догадался, чем ты заменил эти первые четыре ноты из Пятой симфонии, что тут были раньше изображены!

- Вот как?

- Да! Я их узнал. Это основная тема “Рапсо­дии в блюзовых тонах”. Неужели теперь Тигаба будет преследовать призрак Джорджа Гершвина?

- Все зависит от коновязи, - засмеялся Адам.

- Если я правильно понимаю, должен осу­ществляться некий обмен? Но тогда почему же ты не можешь просто удалить некоторые нежелательные аспекты психики клиента, если она не в порядке?

- Опасность заключается в том, - пояснил он, - что в психике твоей могут незаконно по­селиться этакие... сквоттеры! У меня как-то раз бьша женщина, одержимая совершенно дикой иде­ей: ей хотелось иметь в своем сердце свободное местечко для каждого из своих любовников. Я по­пытался проследить, как это будет работать, и что же? Проклятый паук Черная вдова притаился у нее за дверным косяком, и конец! О, разумеется, все на свете - все живые существа, люди, звери или овощи, имеют душу... Но больше - никогда! Борджиа - вот как ее звали! Люси Борджиа.

Входная дверь внезапно распахнулась, и в про­еме возник столб атмосферного электричества. Светясь холодным светом, столб переместился на середину приемной, и из него показалась огром­ная, исполненная невыразимого достоинства фи­гура Мефистофеля.

Пришлось с радостной улыбкой приветство­вать его.

Он грациозно поклонился в ответ.

- Merci! Merci! Merci! Я десятый граф Але-сандро ди Калиостро.

- Ну как же! - улыбнулся Адам. - Потомок того самого Калиостро, авантюриста, волшебни­ка, лжеца и великого мошенника. Умершего в кре­постной тюрьме Сан-Лео в 1795 году.

- Да. Имею честь, месье Мазер!

- Вы десятый граф Калиостро? Значит, вы должны были родиться где-то в конце двадцать первого века?

- В самом начале двадцать второго, месье. В Париже.

- Добро пожаловать к нам, граф. Мы сочтем за честь... А это моя...

- Да-да, это ваша ассистентка, она из змей, а зовут ее Сссс. - Он явно произносил это имя именно так, как надо. - Но вот этот джентльмен из Etats-Unis мне не знаком...

- Это Альф, он из журнала “Ригодон”. Он по­могает мне, а заодно готовит статью о нашей ме­няльной лавке “Черная дыра”.

- Очень приятно, месье Альфред! Счастлив с вами познакомиться. Но вы, разумеется, пони­маете, что ваши распрекрасные сочинения так никогда и не будут напечатаны? В это просто ни­кто не поверит. Да и можно ли поверить волшеб­ству, которое творит месье Мазер? И тем не ме­нее он настоящий гений! Как и мой прапрапра... и так далее дед, знаменитый...э-э... Пардон, мэтр, как лучше перевести слово simulateur?

- Обманщик. Фальсификатор.

- Да-да, месье Мазер - такой же великий фальсификатор, как и мой дед!

- Благодарю вас, граф Алесандро. Надеюсь, это просто визит вежливости? Полагаю, нам бу­дет приятно общество друг друга. Как-то раз к нам с визитом вежливости заходил доктор Франц Голл, так много давший для развития френологии (*Теория, согласно которой на основании размеров черепа якобы можно судить о психических особенностях человека.*)

. Но потом он сказал, что ему хотелось бы исследовать шишки на черепе какого-нибудь шар­латана. Мне это было очень приятно, а ему - не очень.

- Почему же нет? - спросил я.

- Он очень смутился, когда я предложил ему осмотреть мою голову. И сказал, что у меня во­обще нет на черепе ни одной шишки, из-за чего может рухнуть вся его теория. Я начал подбадри­вать его с помощью... Как следует перевести сло­во craque, граф Алесандро?

- Небылица. Попросту вранье.

- С помощью одной небылицы насчет того, что у меня мозги там, где у всех прочих кишки, и наоборот. Он сказал, что в таком случае я урод, и попросил разрешения ощупать мой живот. Уда­лился он в гневе.

Мы посмеялись. Затем Калиостро сказал:

- Очень жаль разочаровывать вас, мэтр, но это не просто визит вежливости. Я пришел к вам по делу. Я очень хочу купить вот это. - И он про­тянул Адаму кассету.

Адам осторожно вытянул кончик пленки и стал пропускать ее между своим большим пальцем и указательным. Пленка, казалось, состояла из ка­ких-то мерцающих искорок. Калиостро заметил, с каким любопытством я смотрю на это, и пояснил:

- Фонотакт XXII века. Там все 666 составля­ющих.

Адам тихонько присвистнул.

- Число зверя в “Откровении” обозначено как шесть сотен, плюс три раза по двадцать, плюс еще шесть. Вы замышляете создание какого-нибудь чудовища, граф Алесандро? Или, может, всеве­дущего мага?

- Вы забываете, что там дальше: “Кто имеет ум, тот сочти число зверя; ибо это число челове­ческое”'.

- Совершенно верно. В таком случае вы, зна­чит, создаете человека?

- Точнее, некоего inconnu, “человека неслы­ханного”.

- Ей-богу, все страньше и страньше!

- Я намерен синтезировать уникального андроида. Не какое-нибудь неуклюжее подобие тех моделей, какие выпекают в лабораториях, но само совершенство - он сможет не только общаться с вами, но и держать под контролем все свои чисто человеческие порывы, все свои врожденные ин­стинкты... Нет, это будет не андроид, друг мой!..

- Значит, Иддроид!2 С большой буквы! - воскликнул Адам, сверкая глазами. - Но это же чудесно! Ваш дедушка, то есть ваш девять раз пра-пра, может, и был гениальным фальсификатором, но вы аболютный гений!

- Тысяча благодарностей, мэтр. Значит, вы мне поможете?

- Непременно! Я просто настаиваю на этом! . И я так вам признателен - это же просто заме­чательный вызов науке, судьбе!.. А в какой сте­пени вы оцениваете возможность успеха?

- Chacun la moitie. Пятьдесят на пятьдесят.

- Хм, вполне прилично... Ну что ж, погово­рим о том, что вам может понадобиться для ра­боты над вашим Иддроидом. У меня многое из вашего списка уже имеется, однако кое-чем при­дется заняться специально. Например, нужно где-то раздобыть шестое чувство, порожденную аг­рессивностью способность предсказывать буду­щее по волшебному кристаллу, патологическую суеверность, абсолютное невежество и - это са­мое трудное! - источник архетипов в сознании человека, то есть Коллективное Бессознательное.

- Все это чрезвычайно важно, мэтр, и я го­тов заплатить вам сколько угодно.

- Ни в коем случае, граф Алесандро! Я же с вами сотрудничаю! Мы же с вами бросаем заме­чательный вызов науке! Итак, est-ce que cela presse? Вы торопитесь?

- Совсем не тороплюсь.

- Можете дать мне неделю?

- Я дам вам две недели и даже больше! Аи ге-voir. - И Калиостро удалился в виде столба пур­пурного дыма.

Не успел я открыть рот и выразить свое изум­ление, как наш рыжий Магнетрон уже фонтани­ровал энергией.

- Ты готова, нянюшка? - Глория кивнула. В данный момент он явно ее подавлял. - Вот и отлично! Мы только туда и сразу обратно, Альф. Немного поищем в разных временах и простран­ствах. Надеюсь, ты не откажешься немного по­сторожить нашу лавку?

- Эй! Погодите минутку! Что я тут с вашими психами делать буду? Я же не знаю, как...

- Ну конечно, не знаешь! - Он повернулся к Глории: - Дорогая, не забудь ту пленку! - И по­старался успокоить меня: - Ни о чем не беспо­койся. Просто попроси всех немного подождать - мы скоро вернемся.

- Попросить? Но как? Я же не лингвист, у ме­ня вообще с иностранными языками неважно... А что, если сюда заявится какой-нибудь печаль­ный друид?

- А ты обмани его. Альф! - рассмеялся Адам. - Придумай какой-нибудь прикол. Мо­жешь оторваться на всю катушку!

И они исчезли.

И не успел я решить, то ли мне остаться в этой психолавочке, то ли смотаться отсюда к черто­вой матери, как проклятый столб от коновязи в виде Людвига ван Бетховена (1770-1827) влетел в лавку и сердито загремел на чистейшем немец­ком.

Боже мой!

- Моя не говорить по-немецки, - промям­лил я, как полный кретин. - Пусть твоя лучше говорить по-английски.

Бетховен смерил меня сердитым взглядом, подбежал к клавикордам и ударил по клавишам, взяв аккорды сразу в трех октавах, - возможно, это как-то помогло ему прийти в себя, потому что он прорычал уже спокойнее:

- Dot verdammt Shakespeare. Его schatten при­зрак гонялся за мной und задал mir schoene пре­красную инспирацию. Это же... ist dein Пятая. С-с-соль-соль-соль-ми бемоль... Fuenste. А здесь ф-ф-фа-фа-фа-ре... И все в до-миноре! Wunder-schoen!

- И это ваша Пятая? Пятая симфония?

- Ja! Ja! Fuenste symphonie. Я слушал этого духа, ожидая продолжения, желая komponieren, сочинять, und неожиданно проклятый schatten переменил мою инспирацию.

- Как?!

- Никакой Пятой симфонии до-минор! Этот verdammt призрак Шекспира стал напевать мне вполголоса минорные терции, квинты... Блюзо-вый интервал! Синкопы! Mit synkopieren! Неслы­ханно! Auslaendish! Verrueckt! Symphonie in Blau!

В общем, полный гевальт!

 

 

ГЛАВА 2 АССОРТИМЕНТ ЛАВКИ МАЗЕРА

 

- Он вгрызался в ваши алмазные кирпичи сна­ружи, - сообщил я им, - а когда я весьма бег­ло, надо сказать, осведомился на суахили, что ему угодно, он упал замертво.

- Возможно, не смог вынести твоего акцен­та, - усмехнулся Адам, осматривая тело. - По-моему, это вообще никто. Настоящий Джон Доу!' У него хоть какие-нибудь документы есть?

- Я как-то не искал. Просто оттащил труп по­дальше, с глаз долой, и стал ждать вашего при­шествия на землю.

- Проверь-ка ему карманы, нянюшка. Тип, который способен жевать кирпичи из алмазной крошки, не может не быть интересным. - Мисс Сссс молча принялась за дело. - А ты, Альф, рас­скажи-ка мне все по порядку. С какой стати тебе понадобилось выбегать на двор? Ты что, слаби­тельное принял? Или просто решил пренебречь своими прямыми обязанностями?

- Ничем я не пренебрегал. Хотя, если чест­но, такую возможность обдумывал. Но не успел я ее обдумать как следует, как сюда ворвался этот чертов столб от коновязи да еще с обвинениями в мой адрес.

- Что? Неужели сам покойный великий Люд­виг ван пожаловал?

- Да-с, Бетховен во плоти-с! И ужасно зло­бствовал по поводу того, что этот дух заставил его сочинить “Симфонию в блюзовых тонах”!

Адам заржал.

- Ну, полный гевальт!

- Именно эти слова я и произнес.

- И как тебе удалось это уладить?

Фиктивный персонаж в суде.

- Я на него воздействовал как психотерапевт.

- Ну-ну, ври дальше!

- Но я, честное слово, сумел на него подей­ствовать!

- Только не говори, что там. - Адам указал на Дыру.

- А я и не говорю. Я воздействовал на него прямо здесь, возле клавикордов! И мне ужасно интересно, что на сей счет думают те, кто за то­бой наблюдают.

- Cela m'importe peu. Это совершенно неваж­но. Давай все по порядку.

- В общем, воздействовать на него было не­трудно. Я просто напевал, выстукивая одним паль­цем то, что смог припомнить из его Пятой, и вдруг он весь затрясся и заявил, что я вдохновил его на новый шедевр, и принялся как безумный набрасывать мелодию на каких-то клочках бума­ги. А потом я его проводил до порога, и он бла­гословил меня по-немецки. А за дверью я и об­наружил того типа, что жевал кирпичи...

- Да ты просто гений. Альф! Между прочим, этот великий покойник, Людвиг ван, не предло­жил никакой платы?

- Он был весь охвачен вдохновением. Но я все-таки умудрился кое-что с него содрать.

- Как же тебе это удалось?

- Я умыкнул часть его записей. - И я пере­дал Адаму клочок бумаги с нацарапанными на нем нотными линейками, нотами и пометками AJlegro con brio и Andante con moto. Внизу красо­вались инициалы: LvB.

- Господи Иисусе! Пресвятая дева Мария! - Адам был просто в восторге. - Это же стоит це­лое состояние! А не сделать ли мне тебя своим постоянным партнером, Альф?

- Нет, это уж совсем ни к чему. Но отчего это наша дорогая Глория не говорит со мной и не смотрит на меня? Неужели она за что-то на меня сердится? Может, я снова что-то сделал не так?

- Нет, дело совсем не в этом. Она просто го­товится менять кожу, а это всегда повергает ее в депрессию.

- Менять кожу? Вылезать из собственной шкуры?

- Вот именно. Она ведь змеиного племени, если ты помнишь. И никогда не знает, как будет выглядеть в новой коже. Вот и волнуется.

- Но ведь змеи, меняя кожу, не меняют ок­раски; они просто становятся больше, и...

- Ты совершенно прав, и она все прекрасно понимает сама, но ничего не поделаешь - вол­нуется!

- Я просто не представляю, чтобы она согла­силась утратить хотя бы часть своей привлека­тельности!

- Ага! И ты к ней в плен попался!

- А у вас, в вашем кошачьем племени, тоже бывают проблемы, связанные с вашим естеством?

- Господи, конечно! И еще какие! Да с ними все наши непристойные любовные песни связа­ны! - И Адам запел:

Коты на крышах, коты - герои, Пораженные сифилисом и геморроем, Кошки с поднятыми кверху задами Празднуют славный разврат вместе с нами...

- А что, и Глория в этом участвует? - рев­ниво осведомился я.

- Няня? Моя дорогая хранительница? Да ты с ума сошел! Никогда в жизни! К тому же меня все­гда привлекали исключительно женщины-кошки.

Мне сразу стало легче.

- Ну тогда расскажи, где, в каком времени и как долго вы пробыли? - попросил я его. - Здесь-то всего часа два прошло.

- Мы были в Нью-Йорке. В XXV веке. Не­делю.

- Так, значит, Нью-Йорк в XXV веке все еще существует...

- Более или менее.

- Добыли что-нибудь для этого Иддроида, которого создает граф?

- Да, будь я проклят! Шестое чувство. Это что-то вроде дара предчувствия.

- Если только такой дар существует. Я, прав­да, знаю, что многие женщины уверены в том, что обладают какой-то там интуицией...

- Да, и они правы, Альф. У меня есть в запа­се несколько таких красоток. Из-за одной, меж­ду прочим, Дока Холлидея убили.

- Того ковбоя? А что же он ее предсказаний не послушался?

- Сказал, что и без того понимал, что скоро умрет, и просто не хотел знать точное время и место. Но то шестое чувство, о котором я упоми­нал, - это некое всеобъемлющее чувство времени и пространства, этакое омнихроночувство, даю­щее возможность окинуть взором всю временную ось и разом увидеть прошлое, настоящее и буду­щее.

- Не может быть!

- Может. Именно поэтому Калиостро так хо­телось раздобыть это чувство.

- Где ж ты его обнаружил?

- Как ты выражаешься, “во плоти-с”.

- А теперь, как ты выражаешься, “давай все по порядку”!

- Лет пять назад, - покорно начал Адам, - тот парень явился ко мне с собственным портре­том, нарисованным одним модным американ­ским художником по имени Ван Рин. Парень этот был из самого начала двадцатого века и жутко бо­ялся за свою жизнь, потому что этот Ван Рин изо­бразил его как “Le Pendu”, то есть “Висельника”, из карт Таро - знаешь, на которых предсказы­вают судьбу? И мой клиент был изображен бол­тающимся на перекладине вверх ногами, то есть он был подвешен за ногу, а руки у него были свя­заны за спиной! И был он абсолютно мертв.

Ну и, разумеется, ему хотелось, чтобы я его обследовал и выяснил, за какое невероятное пре­ступление ему в будущем могла бы грозить столь страшная кара. И, если это действительно его ждет, он желал, чтобы я его от подобной перспективы избавил. Полнейшее безумие! Но я все-таки его всесторонне изучил и не нашел ничего страшно­го, кроме страстной затаенной жажды приклю­чений. В общем, я отослал его обратно в 30-е го­ды двадцатого века и выкинул всю эту историю из головы.

Пока через несколько лет не узнал (от его со­временника), что он погиб в результате несчаст­ного случая. Страшная смерть! Он увлекся скай-дайвингом - вот она, жажда приключений! - и однажды умудрился запутаться в стропах уже рас­крывшегося парашюта и камнем полетел вниз. И прямо головой врезался в землю. Ну откуда Ван Рин мог знать об этом заранее? Хотя он, конеч­но, изобразил несколько иную сцену гибели это­го несчастного...

В общем, увидев шестое чувство в списке, со­ставленном Алесандро, я подумал, что оно, воз­можно, есть у этого Ван Рина. Я стал просматри­вать каталоги музеев, галерей, художественных школ и обнаружил следующее: Виктор Ван Рин был, есть и будет замечательным и вполне удач­ливым художником. Родился он, правда, с име­нем Сэм Кац, но что это за имя для модного ху­дожника? К тому же Виктор страдал когнитив­ным астигматизмом...

- А что это...

- Об этом потом, Альф! Потом. Физический астигматизм - это искажение изображения оп­тической системой глаз, в результате чего световые лучи, отраженные предметом, проникают в глаз неравномерно и создают уродливые образы. Именно поэтому Эль Греко, например, изобра­жал все лица и тела такими удлиненными.

Однако самая лакомая цель художника-по­ртретиста - возможность увидеть сущность изо­бражаемого им объекта сквозь личину, эту сущ­ность скрывающую, короче - рассмотреть ис­тинное лицо своего героя, а потом все это - и личину, и суть - изобразить на холсте, то есть показать одновременно и внутренний, и внеш­ний мир человека. Такое видение требует глубо­чайшего чувственного проникновения в предмет творчества. Ван Рин такой способностью обла­дал, однако был еще и когнитивным астигмати-ком, то есть видел прошлое, настоящее и буду­щее всего того (или всех тех), что изображал на холсте. В итоге он совершенно запутался и не знал уже, чему верить, вот и решил так или иначе по­стараться отразить в своих полотнах все то, что подсказывало ему его восприятие.

Поэтому в портретах заказчиков было отра­жено порой их прошлое, настоящее и будущее одновременно. Клиенты, правда, очень обижа­лись, когда их изображали в виде дряхлых стар­цев или набальзамированных трупов, лежащих в гробу. А одного Ван Рин “увидел” как маленько­го мальчика, который занимается тем, что ки­тайцы называют “похотливостью рук”. Ну и, ес­тественно, клиенты в итоге отказывались ему пла­тить!

Конец его карьере художника пришел, когда Ван Рин получил тайный заказ от одного канди­дата в президенты нарисовать портрет его тайной любовницы в потаенном саду купленного им втай­не имения. Ван Рин изобразил очаровательницу совершенно нагой, хотя и украшенной драгоцен­ностями, купленными на деньги кандидата, в том самом потаенном саду, но только... в пылких объятиях совершенно другого мужчины. Никог­да не стоит путаться в дела могущественных по­литиков и их прелестных куколок-любовниц!

В общем, в итоге мы этого Ван Рина высле­дили. Что было нелегко, потому что он вернул себе свое прежнее, настоящее имя и снова пере­ехал в Бронкс, который оказался настоящим гет­то. Он поселился на верхнем этаже многоэтажной развалюхи для бедняков, с трудом зарабатывая на хлеб тем, что малевал для магазинов объявле­ния о распродажах, а также писал лозунги для различных манифестаций. Ужасно грустная по­лучилась картина!

Глория тихо прервала его:

- Я закончила, Дамми.

- Прекрасно. Какие-нибудь документы при этом пожирателе кирпичей нашла?

- Ничего, и у него только две отрицательные черты. Сколько-нибудь выраженные.

- И какие же?

- Во-первых, у него даже снять отпечатки

пальцев нельзя: пальцы абсолютно гладкие, ни­какого рисунка!

- Но это же невозможно! - заспорил я. - Даже у обезьян примитивный рисунок на паль­цах имеется!

- А у этого типа - нет! - Она отвечала как бы не мне; она вообще разговаривала исключи­тельно с Адамом. - Он вообще никакой.. пус­тышка какая-то! Ты сам посмотри.

Мы посмотрели. Глория была права. Никогда в жизни не видел более обезличенного лица! Ни одной выдающейся черты. Он весь был такой бежеватый, тестообразный... Так мог бы выглядеть недоделанный андроид перед выходом из авто­клава.

- И одежда тоже... - продолжала Глория. - Совершенно новая, очень дешевая, купленная не по размеру... какая-то неопределенная!

- Может, краденая? - предположил Адам. - Или из благотворительного фонда? А вторая от­рицательная черта какая?

- У него в карманах абсолютно ничего нет, кроме списка покупок.

- Но это же может послужить отличной за­цепкой, Глория! - воскликнул я.

- Никоим образом. - Она по-прежнему об­ращалась исключительно к Адаму. - Да ты сам убедишься, как только этот список увидишь. - Она протянула ему список. На полоске пергамен­та - честное слово! я мог бы в этом поклясть­ся! - было напечатано:

 

 

 

Под списком были изображены шестиуголь­ный жареный пирожок и шарик для пинг-понга.

- Черт возьми! - поразился Адам. - Все чудесатее и чудесатее. Разве ты не говорил мне, Альф, что относишься к типу “ученых янки”?

- Угу. Один из лучших выпускников “Браун университи”.

- Да? Ну я так и думал, что ты из “Айви Лиг”! (*Группа университетов и колледжей на северо-востоке США, пользующихся особым престижем: Йейл, Харвард, Принстон, Корнелл, Дартмут и др.*) И какие же выводы вы сумели сделать путем де­дукции, дорогой мистер Холмс?

- Во-первых, кто бы ни составлял этот список, у него явно сложности с написанием букв С и S.

- Но что это вообще за буквы?

- Это обозначения химических элементов, до­рогой Ватсон. Углерод, кремний, марганец, воль­фрам, хром, железо. А цифры обозначают про­центы.

- И все вместе это...

- ...составляющие вольфрамовой стали, са­мой твердой инструментальной стали из ныне известных.

- Вот это да, Холмс! Инструментальная сталь,

чтобы испечь пирожок и сделать шарик для пинг-понга?

- Не совсем так, мой дорогой Ватсон. Этот тип должен был сделать закупки для изготовле­ния гаек и подшипников из инструментальной стали. Возможно также, что он не говорил ни на одном из земных языков и этот список должен был все сказать за него. К тому же он, видимо, не знал, что за все это ему придется платить - ведь при нем не было вообще ничего, что можно бы­ло бы считать деньгами. Итак, скорее всего это инопланетянин, причем из таких мест, о кото­рых мы и понятия не имеем.

- Великолепно, мой дорогой Холмс!

- Не забывайте еще и о том, что он грыз ва­ши кирпичи, Адам! Вот вам загадка, которую раз­решить в состоянии разве что Сэм Кац.

- Вы правы. И, несомненно, он может узнать его славное прошлое, а также настоящее и буду­щее!

- Когда вы его сюда доставите, мы сразу по­просим его нарисовать нам этого типа, и тогда все станет ясно.

- Кроме одной маленькой детали.

- Это какой же?

- Он ни за что сюда не приедет!

- А почему?

- Ему очень не понравилось то, что я ему пред­ложил в обмен.

- И что именно?

- Видение мира, каким обладал любой - по выбору - известный ему художник.

- Ой, как это неудачно, Адам! Как бестактно!

- А почему, собственно?

- Вот послушай. Я ведь немало имел дела с художниками и фотографами, будучи журналис­том, и знаю, что больше всего на свете им хочет­ся одного: произвести на свет то, что обычно на­зывают “самым писком”, и продемонстрировать “свое собственное, абсолютно новое видение ми­ра”! СВОЕ СОБСТВЕННОЕ, Адам! Зачем худож­нику ЧУЖОЕ видение мира? Чтобы повторить то, что уже кто-то когда-то сделал до него?

- Продолжай, Альф. Только осторожно, не торопись.

- Отправляйся назад и постарайся увлечь его каким-нибудь иным предложением. Неким СО­ВЕРШЕННО НОВЫМ восприятием действитель­ности, например.

- Что ты имеешь в виду?

- Ну, например, способностью воспринимать вещи в более широком контексте...

- Но это уже было! Так делали Пикассо, Ша­гал, Джексон Поллок, и...

- Ну и что? Можно иметь в виду более ши­рокий спектр зрения - чисто физически, вплоть до восприятия невооруженным глазом ультрафи­олетового и инфракрасного излучения. А может, и еще что-нибудь покруче - если у тебя найдет­ся в запасе что-нибудь этакое.

- Найдется, найдется! У Адама Мазера есть все! Прав твой шеф, Альф: у тебя абсолютно на­учный склад ума. Нет, тебе просто необходимо к нам присоединиться! А пока что не забывай при­сматривать за лавкой. Няня, за мной!

- Я не могу. - Голос Глории звучал еле слыш­но, и она была чрезвычайно бледна.

Адам ласково ей улыбнулся и сочувственно покивал:

- Я вижу, у тебя грядут перемены? Не стоит так волноваться, дорогая! Подожди нас. Мы ми­гом. Пошли, Альф. Ты мне понадобишься, что­бы перетащить сюда Ван Рина. Если не боишься, конечно. Просто пожелай быть вместе со мной - и все.

- Конечно же, я отправлюсь с тобой, стари­на! - И я пропел: - Альфы на крышах, Альфы - герои...

Когда мы с Адамом уже шли по пустынной улице Бронкса, мимо нас прошел человек, спе­рва внимательно поглядевший на Адама, а по­том - и гораздо внимательнее - на меня. На нем были темные очки-хамелеоны, изящные мокаси­ны, тренировочные брюки и зеленая с белым ру­башка-поло. Запястья у него были перетянуты кожаными браслетами, утыканными острыми за­клепками. Волосы рыжие, очень коротко стри­женные. Я тут же вспомнил: это он приходил в лавку, когда Адам с мистером Тигабом были в Дыре! Сперва мне показалось, что незнакомец хо­чет нам что-то сказать, но он еще раз внимательно рассмотрел меня - мою аккуратную бородку и усы, мою любезную улыбку и все остальное - и, похоже, разговаривать с нами раздумал. И рва­нул мимо нас. Я хотел было указать на него Ада­му, но тот сказал:

- Ну вот мы и пришли!

Хотя Адам кратко описал мне этот вонючий квартал, я все же не представлял себе, что чело­веческое жилище может быть таким ужасным. Жилой комплекс буквально пропитался аромата­ми экскрементов и помойки, а пока мы карабка­лись по лестнице на верхний этаж жуткого мно­гоквартирного дома, я то и дело видел трупы лю­дей, собак, которых поджаривали на костре, голых детишек, лежавших на земле и тоже, вполне воз­можно, мертвых... И этот шум! Это же просто кошмар какой-то!

Так что, войдя в квартиру этого Каца Ван Рина, я испытал истинное облегчение. Во-первых, в его квартире была настоящая, запирающаяся на замок дверь с глазком, а когда он наконец эту дверь перед нами распахнул, то за ней оказалось вполне чистое и аккуратно прибранное жилище, и пахло там свежестью. Стены квартиры были рас­писаны яркими абстрактными сюжетами, а раз­битые, видимо предыдущим хозяином, плитки пола были искусно сложены в виде некоего пазла, прелестного лабиринта-загадки.

- Опять вы! - мрачно прорычал художник.

- Да, но на этот раз с новым и весьма выгод­ным предложением! - От Адама исходил магнетизм красавца-леопарда. - Кстати, разрешите представить: Альф, мой партнер. Альф, это мэтр Ван Рин.

Мы обменялись беглыми, но внимательными взглядами. Интересно, думал я, что этот тип ви­дит во мне с помощью своего шестого чувства? Каков я в прошлом, настоящем и будущем? Во всяком случае, в настоящий момент ничего, кро­ме презрения к самому себе, я не испытывал. Ведь, судя по его настоящему имени, я предполагал уви­деть типичного обитателя отелей “борщ-белт” (*Очень популярные у американских евреев отели курорта в Кэтскил-маунтейнз (по названию кушанья, которое считается почему-то “еврейским”).*). Но он был скорее похож на генерала Де Голля - усатый, высокий и крепкий. Лет сорока на вид.

- Как мне лучше вас называть? - дружелюб­но осведомился я. - Сэм или Ван?

- А вам что за дело, черт побери?

- Просто хотелось бы познакомиться побли­же... Я большую часть жизни был интервьюером и очеркистом и обнаружил, что с человеком го­раздо легче сойтись, если называть его тем име­нем, которое он сам предпочитает. Я писал очерк о самой известной и прославленной рыцарствен­ной даме Британской империи - о леди Джудит. Она была со мной чрезвычайно корректна и хо­лодна, пока я не задал ей тот же самый вопрос, что и вам. И тут она вдруг рассмеялась и сказа­ла, что в детстве все звали ее Фрэнки. После че­го мы с ней окончательно поладили.

Художник улыбнулся:

- А меня в детстве звали Ринсо.

- Вот и договорились. Значит - Ринсо!

- А мне вас как называть?

- В колледже меня прозвали Блэки.

- Значит - Блэки! - Похоже, он действи­тельно несколько успокоился. - А что это за но­вое предложение, с которым он теперь ко мне явился?

Еще одна уловка. Когда берешь интервью, по­старайся найти общего врага. В данном случае “врагом” пришлось стать бедняге Адаму.

- Не обращайте на него внимания, - сказал я. - Понять состояние творческого человека, да еще профессионала, ему просто не дано. Я ведь с огромным трудом убедил его отправиться сюда, чтобы познакомиться с вами! Я знаю, что вы здесь как в западне, знаю, как тяжело вам приходит­ся... Я и сам не раз бывал в таком положении...

- Тяжело приходится?! Нет, черт возьми, со мной все кончено! - вскричал он.

- Ну да, ну да, творческим натурам свойст­венно впадать в крайности, все мы порой так ду­маем, именно поэтому художники (и вообще ар­тистические личности) должны держаться друг друга, именно поэтому я и хочу поддержать вас! Ваш талант слишком значителен, чтобы тратить его на пустяки, и мы с вами прекрасно знаем, сколь многие считают себя гениями - “Ах, я мог бы написать великую вещь, да только времени не хватает!” - но сколь малое число людей дей­ствительно обладают талантом.

Он кивнул:

- Да, Блэки, многие в этом отношении за­блуждаются.

- Моя первая девушка, Вероника Ренахен, рыжая и вся в веснушках, пролила по ночам не­мало слез, в итоге засыпая от усталости, потому что была гениальна, только никто не хотел этого признавать! Ведь ей тогда было всего двенадцать...

Он засмеялся, взял меня за руку и усадил ря­дом с собою на скамью, по-прежнему полностью игнорируя присутствие Адама, который тихонь­ко взял стул и тоже уселся в уголке.

- Ну и что же дальше, Блэки? Ты ее трахнул?

- Нет, хотя мне ужасно хотелось. Черт возь­ми, я тогда совершенно не представлял, как это делается!

Он снова засмеялся.

- Вот и я так. Мне ужасно хотелось стать гру­бым и безжалостным наемником, да только не знал, как это сделать!

Рядом стоял небольшой столик, где аккурат­но расставлены были чистые стаканы и графины с напитками. Он чего-то плеснул в стаканы, и мы с ним выпили. На “врага”, то есть на Адама, он по-прежнему внимания не обращал. Это бы­ло что-то очень крепкое, вкусное и с запахом пер­сика.

- Старый Ренахен владел ближайшим к нам гастрономом, - продолжал болтать я, - и боль­ше всего любил рассказывать об одной еврейской даме, которая как-то раз зашла к нему в магазини попросила взвесить ей кусочек кровяной кол­басы. Ренахен достал из холодильника изрядный кусок, взял острый большой нож и принялся на­резать колбасу. Нарезав с десяток ломтиков, он спросил: “Хватит вам?” “Нет, - сказала она, - еще немного отрежьте”. Он нарезал еще с деся­ток ломтей и снова спросил: “Хватит?” “Нет, еще, еще”,- велела она. Нарезав половину кус­ка, он остановился: “Ну, теперь-то уж хватит, на­верное?” И тут она говорит: “Да, теперь доста­точно. И взвесьте мне, пожалуйста, на десять цен­тов”.

Кац-Ван Рин взревел от смеха.

- Ну еще бы! Какая замечательная особа! Она же просто хотела убедиться, что колбаса свежая! Типично! Ах как типично!

- И вы знаете, какая мысль пришла мне в свя­зи с этим в голову? - сказал я. - Это удивитель­но похоже на нас! Ведь мы с вами - художники! - видим всего десять процентов всего богатейшего спектра, этакий кусочек из серединки - на де­сять центов! Скажу вам честно: разве не мечтаете вы видеть всю “колбасу” целиком? От одного ее конца до другого?

- Боже мой, Блэки! Что за мысль?!

- Однако такую возможность я и намеревал­ся вам предложить!

- Не может быть!

- Правда, в обмен на ваше шестое чувство.

- Вы это серьезно?

- Абсолютно. Абсолютно серьезно, Ринсо. И мы действительно можем это сделать. Поду­майте, приятель! Какие перспективы открываются у вас с вашим талантом, если вы обретете спо­собность видеть весь спектр - от ультрафиоле­тового излучения до инфракрасного! И вам не будет больше мешать чужое прошлое, настоящее и будущее! Никаких неожиданных вспышек гне­ва со стороны заказчиков, никаких феодальных междуусобиц! Вы сможете вернуться к настоя­щей работе и создать нечто такое, от чего весь мир придет в восхищение. Нечто доселе невиданное!

- Боже мой! Боже мой! - бормотал он, уста­вившись в пространство. - Увидеть и изобра­зить ауру различных людей и вещей, разглядеть колебания их поля, бессознательное восприятие ими... Понять их ощущения, экстрасенсорику... Пикассо, конечно, пытался это сделать, но то были всего лишь догадки...

- А вам и догадываться не придется!

- Вы меня не обманываете, Блэки?

- Посмотрите на меня, Ринсо. Вы же можете прочитать мои мысли, верно? Вот и читайте вни­мательно, читайте то, что написано на скрижа­лях моей души! Я весь перед вами - нараспаш­ку. Загляните в мою душу - и решайте!

С минуту мы пристально, не мигая, смотрели друг другу в глаза; глаза у него чуть не вылезли из орбит. Наконец его крупное тело несколько обмякло.

- Вы говорите правду... - прошептал он. - Хотя... в вашей жизни очень много неясного, ту­манного... Но мне кажется, вы пришли, чтобы спасти меня. Вот только не знаю, смогу ли я ко­гда-нибудь расплатиться с вами... Это ведь сдел­ка, правда? И что от меня требуется теперь?

- Теперь нам нужно только нырнуть в черную дыру, - сказал я. - И поведет нас этот прохо­димец, уже известный вам Адам Мазер!

Уже входя в знакомую дверь из эбенового де­рева, я вдруг так крепко задумался о том, Кто-Что-Когда-Где и - Почему сделал этому несчаст­ному пожирателю кирпичей (тайну которого Ринсо Ван Рин, возможно, сумеет для нас раскрыть), что происходившее в этот момент в гостиной на­столько меня шокировало, что я чуть с катушек не слетел.

В кресле с подложенной под голову подушеч­кой из шитой золотом парчи восседал труп по­жирателя кирпичей, точно некий мифический правитель на своем троне, а у его ног возлежала чернокожая нубийская девушка-рабыня! Однако мгновение спустя выяснилось, что это не нубийка, не рабыня, не девушка и вообще не живое существо! А старая, только что сброшенная кожа Глории Сссс. Нижняя часть была совершенно це­лой, а на верхней имелись разрывы. Совершенно очевидно, обновленная Глория выползала из сво­ей кожи именно с этого конца.

Адам-Магнетрон одним махом преодолел гос­тиную, подошел к чугунной лестнице, ведущей наверх, и громко крикнул:

- Няня, мы вернулись!

Сверху донесся ее голос, заглушаемый звука­ми душа:

- Сейчас я спущусь, Дамми! - Голос звучал чуть выше того, к которому я привык, и походил теперь скорее на кларнет, чем на гобой. Инте­ресно, подумал я, а как в новом исполнении бу­дет выглядеть все остальное?

- Не задерживайся, дорогая! Альфу, нашему мастеру подачи, удалось вернуть нам нашего ху­дожника.

Ринсо, с любопытством осматривавший чу­десную комнату, с изумлением посмотрел на ме­ня и спросил:

- Что, черт возьми, здесь такое? Музей?

- Расскажи ему, Блэки, - шепнул мне Ма­зер.

- Итак, условия сделки прежние, - сказал я. - Никаких “если”, “и” или “но”. Ваше шестое чувство в обмен на ультравидение. Честно, не прав­да ли?

Он кивнул.

- Однако мы хотели бы попросить вас об од­ном одолжении, прежде чем наш специалист Закот удалит ваше шестое чувство.

- О каком одолжении?

- Воспользуйтесь вашим видением еще один лишь раз.

- Воспользоваться?.. Но для чего?

- Опишите нам природу этого трупа.

- Святой Моисей! Вы тут, право, с ума посходили! - зарычал он. - Я немедленно ухожу прочь!

- Погодите, Ринсо. Позвольте мне объяснить вам. - И я рассказал ему о пожирателе кирпи­чей и о загадочном списке покупок. Не хочу хвас­таться - но я все-таки профессионал и знаю, как надо подавать материал! Ван Рин, разумеет­ся, клюнул. И в итоге даже одобрительно хлоп­нул меня по плечу.

- Ну ты даешь, Блэки! - И он направился к величественно восседавшему в кресле трупу.

Мы с Адамом довольно долго ждали, пока он сконцентрируется. Наконец он обернулся и обес-кураженно покачал головой:

- Ничего, Блэки! Абсолютно ничего!

- Это потому, что он мертв?

- Нет, потому что он какой-то совершенно нереальный. Не из нашего мира. И этот тоже. - Он указал на Адама. - Я заодно попытался и его классифицировать. Еще один выродок неизвест­но откуда! У тебя тут, надо сказать, довольно ди­коватая компания.

И тут еще одна представительница диковатой компании проворно сбежала по лестнице и при­соединилась к нам - это была совершенно но­вая Глория, еще более ослепительная, чем преж­де! Пожалуй, кожа у нее стала чуть светлее, словно негритянской крови в ней теперь стало не более одной восьмой. А пятнышки, похожие на блест­ки слюды, стали странно светиться розовым, осо­бенно когда она двигалась. В волосах стали за­метнее серебристые нити, а взгляд огромных зо­лотистых глаз прямо-таки гипнотизировал...

И я всей душой поддался этому гипнозу! Адам, конечно, тут же это заметил и засмеялся-замур­лыкал от удовольствия. А потом принялся снова всех представлять друг другу самым изысканным образом, словно мы только что впервые встрети­лись. Обменявшись самыми теплыми приветст­виями с совершенно ошалевшим художником, Глория повернулась ко мне.

- Моя младшая сестренка все рассказала мне о тебе, Альф. - Она жестом указала на свою ста­рую кожу.

- Glory Hallelujah! - только и вымолвил я в ответ.

- Между прочим, она станет боа у тебя на шее, она удушит тебя, Блэки! - взорвался вдруг Ринсо.

-Что?

- Я видел ее-в твоем будущем, когда клас­сифицировал тебя.

- Все ясно, - засмеялась Глория. - Вы ви­дели, как я превратилась в боа из перьев и укра­сила его плечи? - Она снова засмеялась. - Не могу пожелать себе лучшей доли!

- Нет, леди! Вы превратились в настояще­го боа-констриктора! - Ван Рин повернулся ко мне. - Я видел вас с нею - вы тесно сплетались телами и душили друг друга...

- “И возгордились они, и делали мерзости пред лицем Моим” (*Иезекииль, 16:50.*), - пробормотал Адам. - Ну все, довольно, мэтр. Пойдемте же в мое гнездо порока и освятим заключенную нами сделку. -  Он посмотрел на меня озабоченно, чуть припод­няв бровь. - А в конце двадцатого века говорят “освятим”, Альф?

- По-моему, тебе больше хочется ее ЗАВЕР­ШИТЬ, верно?

Мы не слышали ни звонка, ни скрипа двери, но точная копия покойного, его абсолютный двой­ник, вдруг оказалась прямо перед нами, каким-то образом проникнув в лавку. Этот фантасти­ческий тип был в потрепанном тренировочном костюме, а на груди у него болталась на шнурке какая-то черная коробочка. Он быстро огляделся и нажал на какую-то кнопку в стенке коробочки.

- Pariatta Italiano? - донесся оттуда скрипучий голос. - Сипански? Инглизи? Френези? Данск? Germanisch?

- А по-этрусски слабо? - спросил я.

- Заткнись, Альф! - Адам повернулся к при­шельцу: - Нам удобнее всего было бы по-англий­ски, сэр! Рады вас приветствовать. Добро пожа­ловать к нам!

Незнакомец нажал на другую кнопку.

- Мне очень вам признательно. Мне видно, что наш брудер попал на вас чересчур поздно...

- Могу я спросить, откуда вы оба и почему здесь оказались? - спросил вежливый Адам.

Глаза пришельца сверкнули; он оглядел Ада­ма с головы до ног и разразился радостным сме­хом:

- Какая интересная параллелограмма! А ва­ше место в пространстве?

- Мы из далекого будущего.

- А мы из далекого прошлого! Мы называем­ся Улей. А вы?

- А мы называемся Зоопарк! Как вам удалось сюда проникнуть?

- Такая же дыра, как здесь.

- Дыра? Где это?

- Планета номер четыре.

- Ах вот как! Значит, на Марсе есть еще одна черная дыра и оттуда - выход в другое простран­ство! Опять становится все страньше и странь-ше... А как вас зовут? Как ваше имя?

- Имя? Мое имя? - Он явно понятия об этом не имел.

- Термиты! - воскликнул вдруг Ринсо. - Это же термиты! Вот почему я не мог сканировать их мозг и почерпнуть там хоть какую-то информа­цию! Они всего лишь часть огромной колонии.

- Ясно... Улей!... Спасибо большое, мэтр! - Адам снова повернулся к инопланетянину: - А скажите мне, пожалуйста, сэр: почему ваш со­брат по Улью явился сюда в поисках разных сталь­ных предметов?

- Большая потребность! Для пищеварения.

- Господи! - вмешался я. - Это же прими­тивно! С той же целью земные птицы заглатыва­ют камешки! Так вот почему он грыз кирпичи! Ведь алмазный борт прочнее даже, чем инстру­ментальная сталь...

- Просвети меня на сей счет, Альф, - по­просил Мазер.

- Понимаешь, некоторые животные и птицы специально глотают мелкие камешки, чтобы с их помощью измельчать в желудке проглоченную пищу, делая ее удобоваримой. Такие камешки находили, например, в окаменевших экскремен­тах динозавров, дронтов и гигантских страусов. Да и в наши дни существуют отдельные виды жи­вых существ, которые перерабатывают пищу по­добным способом.

- Верно, верно, - подтвердил черный ящи­чек на шее у пришельца. - У брудера нет камеш­ки. Смертельно голодал. И в Улье ни одного не осталось. Пришел за помощью.

- И, к сожалению, опоздал, - сказал Адам. - Что же вы будете с ним теперь делать?

- Должен уносить назад.

- Да? Чтобы там его похоронить?

- Не похоронить. Съесть!

И этот “термит” удалился, унося с собой свой будущий обед и оставляя позади оглушающую ти­шину.

- Ничего удивительного, что для пищеваре­ния им требуется глотать камешки, - наконец промолвил я.

- Ты думаешь, он мог бы попробовать и нас съесть?

- Только если пожевал бы твоего алмазного борта.

- Господи, Блэки, перестань! - умоляюще простонал Ринсо. - И помоги мне поскорее убраться отсюда! Мне осточертели все эти шарлатанские штучки! Разве здесь место порядочно­му еврейскому мальчику из Бронкса?

- Ты прав, дорогой Ринсо! Ступай же с этим Свенгали', и пусть он сделает свое черное дело. Но предупреждаю: как только ты увидишь его кла­довые собственными глазами, художник, что си­дит в тебе, взвоет и не позволит тебе так просто оттуда уйти!

Адам повлек Ван Рина за обитую льняной тка­нью панель. Дверь в Дыру он старательно за со­бой прикрыл. Глория подобрала свою старую ко­жу, аккуратно ее свернула и понесла куда-то на­верх. Вскоре я услышал стук молотка. Потом она вернулась, присела рядом со мной на кушетку и взяла меня за руку. Руки у нее были по-прежне­му холодные. Я весь дрожал. Она не выпускала моей руки и не говорила ни слова. Ну а я и вовсе не мог говорить!

Наконец она промолвила:

- Знаешь, Альф, твое очарование отчасти свя­зано с тем, что ты не позволяешь себе обращать­ся с женщинами как грубый самец...

- Верно, я всегда с девушками кроткий, как ягненок.

- Но не с мужчинами! Дамми успел расска­зать мне, как ты очаровывал этого художника...

- Он рассказал тебе? Когда? Я не слышал.

Персонаж романа “Трилби” английского карикатуриста и новеллиста Джорджа дю Морье (Дюморье) - зловредный гип­нотизер, который стремится заставить всех остальных испол­нять свои приказания.

- Ты и не мог. Это УВЧ.

- Ах вот как!

- А теперь ты пытаешься очаровать меня.

- Что ты, Глория, я даже и не пытаюсь! Гос­поди, мне бы очень этого хотелось, но я пони­маю, что не пара тебе.

- Вот-вот. Теперь-то я понимаю, как ты это делаешь! Ты предоставляешь возможность сде­лать первый шаг твоему собеседнику. Или собе­седнице... В этом и кроется твое странное очаро­вание...

Я уже собирался было спросить, кто же из нас тот боа-констриктор, что в итоге удушит другого в объятиях, но тут из Дыры показались наш ры­жий психоброкер и совершенно ошалевший ху­дожник. Кац-Ван Рин умоляюще блеял:

- Еще минутку, пожалуйста! Еще чуть-чуть! Видения, явившиеся мне там...

- Их более чем достаточно, дорогой Ринсо, чтобы ты снова мог вернуться к занятиям живо­писью! - Закот опять был неумолим и источал потоки энергии. - А снова начав работать, ты сможешь в любое время заглянуть к нам и, так ска­зать, подзарядиться художественными образами. Только тогда уж тебе придется за это платить.

- Отдам все, что угодно! Все на свете отдам! - Ван Рин чуть с ума не сошел от благодарности. Потом вдруг уставился на нас немигающим взо­ром и завопил: - Пресвятая дева! Да над вами обоими такая аура, что... И такое удивительное смешение нейронов обоих северных полушарий мозга... и...

- Перестань нести эту ахинею и пытаться сло­вами передать собственные новые ощущения! - велел ему Адам. - Лучше рисуй. Давай-ка, ня­нюшка, отправим нашу “сверхновую” звезду в области живописи домой, в Нью-Йорк, - пусть поражает тамошний мир искусства! Ты присмот­ри тут за лавочкой, Блэки... - Он вдруг умолк и озадаченно посмотрел на меня. - А откуда у те­бя, интересно, такое прозвище? Ты же совершен­но коричневый человечек, типичный “брауни”. Разумеется, я не девушек-скаутов имею в виду (*Коричневы и человечек, “б р ау н и ”,-шотланд­ский фольклорный персонаж, добрый темнокожий (в отличие от светлокожих фей) домовой. Также “брауни” называют (по цвету формы) младшие отряды девочек-скаутов.*).

- Это из-за моей фамилии. Noir. По-фран­цузски -“черный”. Вот и вышло “Блэки”.

- Ах да, понятно! А у тебя дома ее произно­сят на французский манер? Нуар?

- Нет, “нуайе”; они ее рифмуют с “фойе”.

- C'est domage (*Жаль! (фр.)*). Ну хорошо. Ко взлету готов, Ринсо? Avanti, artista! (*Вперед, артист! (чтал.)*)

Глория как раз в этот момент легонько кос­нулась моей ладони губами, и, хвала небесам, на­ша “сверхновая” не заметила, какое впечатление это произвело на меня! Когда они уже выходили на улицу, Адам обернулся и крикнул мне:

- Мы, возможно, немного задержимся! По-моему, там есть еще кое-что интересное для Иддроида. Кстати, в верхнем ящике валлийского комода есть лупа...

- Ну и что? Зачем она мне?

- Кто-то оставил тут на крыльце маленький презент. Ты бы взглянул, а? Ну все, пока!

И все трое мгновенно исчезли, а в приемную, крутясь, вкатилась крошечная бутылочка шам­панского. Очень точная и очень маленькая ко­пия настоящей бутылки - пробка, этикетка и все остальное, - только сама бутылочка не больше пузырька с лекарством. На этикетке крохотными буковками было написано: “Олд Бонд лтд.”, но сколько я ее ни осматривал, смог определить лишь, что никакой жидкости она не содержит, а сквозь темно-зеленое стекло видна лишь крошечная за­писка, свернутая в трубочку.

 

 

ГЛАВА 3 SOS В ПУЗЫРЬКЕ TTV

 

Я достал из комода увеличительное стекло и выудил из узкого горлышка крохотный клочок бу­маги. Вот что мне удалось прочесть:

“Лондон, 18 дек. 1943 г. Все еще стоим лаге­рем на берегах Круглого пруда в Кенсингтон-Гар-денз. Боюсь, что, кроме нас, никого больше не осталось. Разведчики, которых мы послали для установления контактов с теми, кто, возможно, выжил в Сент-Джеймском парке, в Эрлз-Корте и Бромптонской молельне, так и не вернулись.

Декстер Блэкистон III только что принес дурные вести. А его приятель, Джимми Монтгомери-Эшер, наудачу отправился на свалку в Хаммерсмит, что на западе Лондона, надеясь отыскать хоть какие-то спасительные средства, но был схвачен пыле­сосом марки “Хувер”.

20 дек. 1943 г. Электрокар, развозивший преж­де игроков в гольф, облюбовал берега Круглого пруда. Мы, разумеется, тут же попрятались. Но он все равно повалил и порвал наши палатки. Си­туация весьма тревожная. Некоторые из нас об­горели по неосторожности у костра. Интересно, передано ли сообщение 455-му?

21 дек. 1943 г. Очевидно, сообщение передано. Сегодня, средь бела дня, к нам явился эмиссар, жнец и молотильщик из Степни, лондонского Ист-Энда, и принес с собой одного из адъютантов 455-го - сверкающий Миксер, который сообщил, что мы действительно остались последними и пре­мьер-министр 455-й готов проявить в отношении нас определенное великодушие. А именно: он хо­чет оставить нас в назидание потомкам в зооло­гическом саду лондонского Риджентс-парка. Ина­че говоря - посадить в клетки. Мужчины, ко­нечно, заворчали, а женщины, схватив в охапку детей, лишь тихо заплакали. У нас двадцать че­тыре часа, чтобы дать окончательный ответ.

И неважно, каким будет наше решение - мне-то все ясно! Вот допишу этот дневник и постара­юсь его где-нибудь спрятать. Возможно, кому-то он послужит предостережением. А кого-то, мо­жет быть, и к оружию призовет!

Все началось, когда газета “Санди Тайме” с юмором описала случай САМОСТОЯТЕЛЬНО­ГО - то есть БЕЗ МАШИНИСТА! - выезда чер­но-оранжевого дизель-локомотива номер 455 с грузовой станции Миддлсекс, соединяющей сам Миддлсекс и Западный район Лондона. Локомо­тив выехал оттуда в 5.42 утра. Специалисты гово­рили, что, возможно, в локомотиве просто ос­тался открытым дроссель или не в порядке тор­моза, и потому его не смогли удержать, но, так или иначе, этот 455-й сам по себе пробежал не менее пяти миль, прежде чем железнодорожники умудрились остановить его, отключив подачу топ­лива и направив на запасной путь, прямо на сто­явшие там старые вагоны третьего класса. В ре­дакции “Тайме” почему-то сочли данное проис­шествие весьма забавным и озаглавили статейку так: “Где же нянька нашего маленького непослуш­ного локомотива?”

И чиновникам миддлсекской железной доро­ги даже в голову не пришло этот локомотив унич­тожить! Но, с другой стороны, с какой стати его уничтожать? Кто мог представить себе, что в ре­зультате некоторых странных генетических пер­турбаций 455-й превратится в воинствующего активиста, твердо намеренного отомстить за мно­гочисленные оскорбления, нанесенные машинам людьми с момента наступления эры технической революции?

455-й вернули на грузовую станцию, к преж­ним обязанностям. Но там у него было предо­статочно возможностей предупредить различные грузовые составы и те механизмы, которые ехали в этих составах в качестве груза, о якобы грозив­шей им со стороны людей опасности и призвать их к прямому неповиновению. “Убивайте, о мои механические братья, убивайте их!” - таков был выдвинутый 455-м лозунг.

Через полгода пятьдесят человек погибли “в результате несчастного случая” от рук электри­ческих тостеров, тридцать семь - от рук кофева­рок и девятнадцать - от рук электродрелей. Соб­ственно, все это были убийства, совершенные ма­шинами, но никто этого пока не понимал. И лишь в конце года одно вопиющее преступление при­влекло наконец внимание общественности и за­ставило людей задуматься о реальности мятежа машин. Джек Шанклин, фермер и торговец мо­лочными продуктами из Сассекса, спокойно на­блюдал за дойкой своих коров гернзейской по­роды, когда вдруг доильные аппараты, словно взбесившись, набросились на него, зверски его убили, затем ринулись в дом и изнасиловали мис­сис Шанклин!

Заголовки всех газет вопили об этом, но пуб­лика серьезно данное сообщение не восприняла:

все считали это обычной газетной уткой. Би-би-си посмеялась и отказалась посылать своих ре­портеров в Сассекс. Но, к несчастью, сведения о случившемся привлекли внимание нескольких телефонных и телеграфных аппаратов, которые поспешили распространить эту информацию по всему миру машин. И уже к концу года ни один мужчина и ни одна женщина не чувствовали се­бя в безопасности, находясь как среди кухонных бытовых приборов, так и среди обычного офис­ного оборудования.

И вот под предводительством решительных британцев человечество встало на борьбу с ма­шинами, вернувшись к использованию каран­дашей, копирки (копировальная техника отли­чалась особой жестокостью), кисточек и прочих ручных приспособлений. Тема этой безумной кон­фронтации не сходила с повестки дня, пока к вос­ставшим не присоединилась могущественная кли­ка автомобилей, согласившаяся признать своим лидером все тот же 455-й. И все было кончено.

Приятно сообщить, что отдельные автомоби­ли, из числа самых роскошных, все же остались верны людям. Лишь благодаря их самоотвержен­ным усилиям некоторым из нас удалось выжить. Так, например, моя собственная горячо любимая “Лагонда Эл-Джи” поплатилась собственной жиз­нью за попытку передать нам тайком кое-что из еды.

25 дек. 1943 г. Пруд окружен. Мы совсем пали духом после трагедии, случившейся вчера вече­ром. Маленький Дэвид Хейл Брукс-Ройстер при­думал рождественский сюрприз для своей мамы. Он раздобыл (бог знает где и как!) искусствен­ную елочку, украшенную игрушками и гирляндами лампочек, работающих от батареек. И вот лампочки-то эти его и доконали!

1 янв. 1944 г. Нас посадили в клетки в зоо­логическом саду. Обращаются с нами хорошо, кормят тоже хорошо, но в еде всегда чувствуется запах бензина и привкус машинного масла. А се­годня утром случилось нечто весьма любопыт­ное. Перед моей клеткой пробежала мышь, на голове которой красовалась тиара с бриллиантами и рубинами от “Харродз”! (*Один из самых дорогих и фешенебельных магазинов Лон­дона.*) Меня просто оторопь взяла! Во-первых, такие украшения неприлично носить средь бела дня! Они годятся ИСКЛЮЧИ­ТЕЛЬНО для вечера. Пока я качала головой по поводу столь грубого нарушения этикета, мышка остановилась, огляделась, приветливо мне кив­нула и... подмигнула. Я думаю, она сможет при­вести к нам помощь...”

Рыжий Адам-леопард и Глория-змея так и взвыли от восторга. Наш Закотик выглядел в точ­ности как герой мультипликации по имени, ска­жем, “мистер Симпатяга” или “профессор Скром­ник”.

- Это же настоящий Етаоин Шрдлу! - за­явил он.

- Не морочь мне голову, - отмахнулся я. - Я прекрасно понимаю, что ты назвал самые упот­ребимые буквы английского алфавита.

- Нет, Альф, это вымышленное имя такое, - пояснила Глория. - Этот человек скрывает свое подлинное имя, потому что совершил преступле­ние.

- А что он такого сделал? Плюнул на тротуар?

- Он совершил кражу со взломом! - гордо заявил Адам. - Вторгся на чужую территорию, как тать в ночи.

- И графу Алесандро для его Иддроида нуж­но подобное качество?

- Нет, ему нужно то, что Етаоин выкрал.

- А что это такое?

- А вот что. - Адам протянул мне на ладони три желтенькие почтовые марки.

- “Кто эти иссохшие и дикие созданья? - процитировал я. - Нет на земле таких, хотя на ней они стоят...” (*У. Шекспир. “Макбет”, акт I. Перевод Ю. Корнеева. Одна из реплик Банко (см. далее).*)

- Стыдись! Эх ты, Банко! А еще ученым счи­таешься! Ты что, микрочипы не узнал?

- Так это микрочипы? Правда?

- Да лопни мое сердце!

- И они тоже для этого Иддроида?

- Скорее то, что у них внутри.

- А что там?

- Тысячи книг!

- Господи, велики деяния Уильяма Кэкстона! (*Английский первопечатник.*) А теперь весь сценарий с самого начала, по­жалуйста.

- Мой Етаоин работает в каталоге Библиоте­ки Конгресса. Он ни разу не получал повышения по службе, потому что не имеет ни университет­ского диплома, ни ученой степени. Вот он и ре­шил заполучить диплом и ученую степень по фи­лологии обманным путем.

- Ясно...

- Под покровом ночи он проник в библио­течный компьютер и снял на эти микрочипы всю информацию по гуманитарным наукам, содер­жавшуюся в его памяти. В каждом чипе два мил­лиона ячеек, то есть всего их шесть.

- Ничего себе!

- Вот именно. Большая часть произведений всемирной литературы, множество работ по фи­лософии и истории, а также многое другое - и все это в крошечных кладовых размером с поч­товую марку! Добро и зло оптом! Короче: если та или иная книга имелась в Библиотеке Конгрес­са, Шрдлу ее не пропустил.

- И он готов продать все это за парочку фаль­шивых дипломов?

- Нет, он хочет настоящие. Причем не толь­ко дипломы, но и рукописи “своих” научных ра­бот.

- И тебе удастся это устроить? Он только засмеялся.

- Несколько лет назад один молодой доктор наук, тоже из “Айви Лиг”, предложил мне свои степени и дипломы. Я послал его в прошлое - пообщаться с самим собой в молодости. И посо­ветовал ему вернуться назад уже под другим име­нем.

- Каким?

- Я сказал, что это мы сообщим ему особо. Теперь ему как раз пора возвращаться. Вот мы и скажем ему, что теперь его имя будет Шрдлу. И никаких проблем.

- А что он хотел получить за свои степени?

- Некую статистическую аномалию - то есть, попросту говоря, удачу. И чтобы ему никогда больше не нужно было работать. Ведь тогда ему не были бы нужны никакие степени. Дело в том, что, по его признанию, преподавать ему не очень-то нравилось.

- И ты сумел ему все устроить?

- Конечно. Здесь все условия для работы с Невероятным. Он теперь проводит половину вре­мени в круизах, играя в покер, а в остальное вре­мя играет на тотализаторе, делая безопасные для себя ставки и радуясь выигрышам. Кстати, ни­когда не садись играть в карты с человеком, ко­торый настаивает, чтобы его ни в коем случае не называли “доктором”!

- И весь этот связанный с желаниями биз­нес...

- Нам же нужно что-нибудь в этом роде, что­бы завлекать посетителей, правда? Мы ведь не можем просто дать объявление! А если дадим, нас буквально завалят всякого рода непристой­ными просьбами. Нет, мы хотим, чтобы наши по­сетители были исключительно серьезными людьми.

- Понятно, котеночек. Но как же все это ра­ботает? Как ты воплощаешь эти их желания в жизнь? Ты обещал рассказать.

- Все дело в силе собственного желания че­ловека. И в его воле. Обычно наши потенциаль­ные клиенты узнают о нас от кого-то из тех, кто уже успешно посетил нашу лавку. Человек начи­нает как бы прикидывать: “А хорошо, если б в дей­ствительности существовало такое место, где я...” Ну а дальше ему остается лишь пожелать заклю­чить с нами определенного рода сделку - она должна послужить основанием как для исполне­ния желания клиента, так и для выработки у него тяги к такой вещи, как собственная сингулярность, уникальность. Все остальное - вульгарная по­стэйнштейнова физика. А потом стоит только по­желать - и ты дома. И то же самое наоборот - если снова захочешь к нам.

- Так... Скажи, а почему так много клиентов из отдаленного прошлого или не менее отдален­ного будущего? Почему они не попадают в твою лавку... в свое собственное время?

- Но это же все равно что в карточном фоку­се! Загадайте любое число и так далее... Для ме­ня самое главное то, что именно интересует кли­ента и что в нем может заинтересовать меня. А прошлое и будущее постоянно меняются мес­тами, как, кстати, и настоящее. Отчасти за счет наших же собственных поступков. А порой бы­вает и так: кто-то начинает желать и вдруг пере­думывает - и в итоге падает замертво. Дело в том, что видимое нашими клиентами и нами - это всего лишь конечный результат: вот они пожелали здесь оказаться и оказались! И мы должны их обслужить. Быстро. Эффективно.

Глория зашипела и сунула мне в руку буты­лочку.

- Слушай, а как же те записки в миниатюрной бутылочке? - опомнился я. - Они же не могли сами “пожелать” быть доставленными к тебе?

- Безусловно. Их должны были доставить чис­то физическим способом. Их передал кто-то ра­зумный и способный чувствовать. Однако - и, похоже, во имя занимательности сюжета - ав­тор записок хотел бы, чтобы мы поверили, будто в данном случае главным действующим лицом была некая мышь в драгоценной тиаре. Но не верь­те! Мышка - это для отвода глаз. Автор с той же легкостью мог бы пожелать попасть сюда, сидя в железной клетке, как и будучи на свободе. Как известно, “железные решетки - мне не клетка и каменные стены - не тюрьма” (*Известнейшие строки из стихотворения английского поэта-лирика XVII века Ричарда Лавлейса (1618-1657) “Альтейе из тюрьмы”.*). Меня хоть в оре­ховую скорлупу засунь, я и там себя королем бес­конечного пространства сумею почувствовать!..

- Черт знает что! - пробормотал я. - Но что, если эта мышь действительно послужила поч­тальоном?

- Возможно. И в таком случае она была бы не первым зверьком, пожелавшим попасть сюда. Итак, 1943/44 годы. Лондон в период массиро­ванных бомбардировок. Интересно, почему об этом в записке ни слова?.. Франция оккупирова­на нацистами. Как же этой бутылочке удалось попасть в “Олд Бонд лтд.”? И еще этот бунт ма­шин? Какой великолепный абсурд!

- Тогда, может, это розыгрыш?

- Даже если это и так, нам все равно необхо­димо встретиться с автором столь экстравагант­ной выдумки. В общем, вы с Няней отправляе­тесь искать автора записки. Он скорее всего на­ходится в 1944 году и...

- Но почему, мой дорогой наставник, ты по­сылаешь меня?

- Потому что самому мне некогда: мне пред­стоит длительная беседа с доктором Шрдлу. Не имею возможности даже приблизительно сказать, когда мы закончим.

- Как это? Обычно не успел ты влететь в Ды­ру, как уже вылетаешь обратно!

- Мэри Шелли' и ее потомки виноваты.

- А они-то какое имеют к этому отношение?

- Она породила Виктора Франкенштейна, который воплотил ты сам знаешь что, в резуль­тате чего возникло бог знает сколько разнооб­разных подражаний. Прямо-таки не к чему под­ключить замечательного еврейского Иддроида из Бронкса. В общем, мне нужно время, чтобы все необходимое идентифицировать и ненужное от­сеять.

- Ты прав, черт побери! Нельзя допустить, чтобы всякие глупости болтались под руками при создании его гениального мозга. Слушай, а ты не боишься, что он будет похож на голливудский ва­риант “чудовища Франкенштейна”?

- Черт меня задери, если я знаю, что было у графа на уме! А вообще-то, конечно, - Иддроид в итоге может выглядеть как угодно. Быть как точной копией Фрейда, так и любой разлюли-ма-линой.

- Ну уж нет! - рассмеялся я. - Только не психомалиной!

- Серьезнее, Альф! Вот, смотри: в этом ко­шельке несколько сотен английских фунтов. Это вам на мелкие расходы, но постарайтесь сперва удостовериться, что попали в нужное время, то есть в начало 1944 года. И не забывайте о бом­бежках! Особенно будьте осторожны при возвра­щении назад - никаких шуточек, никакого бах­вальства! А ты, няня, при малейшей опасности та­щи его оттуда хоть за уши! К чертовой матери! Ни одна, даже самая лучшая, шутка ваших двух жиз­ней не стоит!

Это была довольно-таки скучная охота за че­ловеком. И лишь благодаря присутствию очаро­вательной Глории она превратилась в весьма удач­ную охоту за сокровищами. Я буду краток.

Лондон, Пикадилли-Серкус. Июнь 1944 года. На заднем плане спешащие по своим делам местные жители. Вдали и даже поблизости в небо поднимаются столбы дыма. Над головой слышит­ся вой пикирующих бомбардировщиков. Никто не обращает на это особого внимания, пока не на­ступает внезапная тишина - это значит, что бом­ба уже падает. Тогда практически все останавлива­ются и ждут, пока взрыв не прогремит где-нибудь в другом месте и ввысь не взовьется очередной столб дыма. Затем возобновляется деловая актив­ность, сопровождаемая почти непрерывным воем сирен.

Риджентс-парк: сейчас здесь сплошные зенит­ные батареи и зенитчики. Здания зоосада исполь­зуются как казармы. Никаких признаков людей, посаженных в клетки машинами. Очень странно!

Компания “Олд Бонд лтд.” уничтожена бом­бой.

Поиски в Государственном архиве имени и ад­реса владельца компании.

Хаф-мун-стрит: здесь находится дом владель­ца компании, но его самого сейчас нет. Он в пле­ну, в Германии. Служанка, присматривающая за домом, ничего не знает ни о делах компании, ни о бутылочке из-под шампанского. Она даже спра­шивает, не шпионы ли мы. Мы говорим: да, шпи­оны!

Отель “Кадоген” на Слоан-стрит: приходится снять номер люкс, чтобы переночевать. Номер шикарный, но нам его сдают под мое честное сло­во (я сказал, что наш дом разбомбили и мы вы­скочили, в чем были, ничего не успев взять с собой). Мы регистрируемся как мистер и миссис А. Нуар. Десять фунтов.

Древний коридорный ведет нас наверх (лиф­ты, разумеется, не работают) и с гордостью сооб­щает, что мы сняли тот самый номер, в котором в 1894 году был арестован Оскар Уайльд. Лжец! Уайльда доставили в суд “Олд Бейли” в 1895 году.

Слоан-сквер: мы заходим в Мидлэнд-банк, чтобы разменять золотые, которые весят черт зна­ет сколько, на бумажные деньги. Затем направ­ляемся в универмаг “Питер Джоунз” - нам нуж­но кое-что купить: макияж для Глории и свитер для меня. Июнь выдался на редкость холодный. Слышу исполненные неискреннего негодования замечания в свой адрес по поводу того, что я не в армии и даже не в военной форме. Глории уда­ется сразу охладить пыл недоброжелателей - она заговорщицким тоном сообщает им: “Он из Эм-Ай-5” (т.е. из контрразведки).

Итон-террас: некогда постоянное место встреч богатых коллекционеров редких машин. Теперь же от былого великолепия остался только рос­кошный, похожий на корабль двухместный “Роллс-Ройс”, припаркованный перед домом. Милая старая дама в частном баре сообщает нам, что этим автомобилем пользовался Лоуренс Аравийский (*Томас Эдуард Л оу ре н с (1888-1935) - английский разведчик, а также археолог и писатель; с 1916 г. вел разведку в арабских странах, в 1925-1929 гг. - в Карачи, Пешаваре, на аф­ганской границе.*) во время одного из своих визитов в Лондон. Охот­но ей верю.

 

* * *

 

Несколько порций бренди оживили грустный обед. Глория нарочно поставила маленькую бу­тылочку на стойку бара, когда мы пили апери­тив, - она вытаскивала ее повсюду, но пока что безрезультатно. Однако на сей раз нам повезло.

Молодой и весьма привлекательный майор Ко­ролевских военно-воздушных сил подошел, сел рядом с Глорией, улыбнулся и сказал: “Ну-ну. Как я вижу, еще один сувенир от мадам Туссен? А я и не знал, что у нее все еще открыто!”

Глория тут же повернулась к нему и с улыб­кой попросила: “Прошу вас, майор, помогите нам! Наш отец - знакомьтесь, это мой брат - пода­рил мне на счастье эту бутылочку, уезжая в ар­мию Монти (*Виконт Бернард Лоу Монтгомери (Монти) Ала-мейнский (1887-1976) - английский фельдмаршал; во Вто­рую мировую войну командовал армией в Северной Африке, которая под Эль-Аламейном нанесла поражение итало-герман­ским войскам. В 1951 -1958 гг. - первый заместитель главноко­мандующего вооруженными силами НАТО в Европе.*). Но я так и не успела спросить у не­го, что это за бутылочка и откуда она взялась”.

Господи! Какой там брат! Однако, уверен, по­добная находчивость - существенная часть оча­рования нашей прелестной Глории!

Мы с очаровашкой майором вежливо покло­нились друг другу, и он с улыбкой пояснил: “По­хоже на экспонат выставки миниатюр мадам Тус­сен в здании вокзала “Виктория-стейшн”. Но мне почему-то казалось, что они закрыты. Впрочем, возможно, так и есть, и она распродает все поштучно. Жаль. У нее весьма забавное шоу, разок посмотреть вполне стоит. И выставка тоже по­знавательная. - Он взял крошечную бутылочку, покрутил ее в руках и поставил на прежнее место перед Глорией. - Спорить готов, ваш отец купил ее именно там”.

Он помолчал, поднял глаза и уставился в без­донный омут прекрасных очей Глории.

“Могу ли я надеяться, что сегодня вечером - попозже - вы согласитесь составить мне компа­нию?”- спросил он.

Она покачала головой:

“К сожалению, я занята. У меня вечером де­ловая встреча”.

“Дело в том, что сегодня мой Последний ве­чер. Завтра мы грузимся на корабль и выходим в море. Вряд ли у меня в ближайшем будущем пред­ставится возможность провести вечер в обществе очаровательной дамы”.

“Вечер еще только начался, - возразила она, вставая. - От всей души желаю вам удачи. И спа­сибо большое!”

“А вы постарайтесь все же посмотреть шоу ма­дам Туссен и развлечься”.

 

* * *

 

После обеда мы поспешили вернуться на Слоан-стрит, чтобы успеть попасть в гостиницу до начала затемнения. Прохожие на улицах тоже то­ропились, часто поглядывая на небо. В спину дул влажный ветер, точно намекая, что скоро начнет­ся дождь.

Поднимаясь по лестнице, мы держались за руки, а у дверей номера я скользнул по губам Гло­рии легким поцелуем, и мне показалось, что в ответ губ моих быстро коснулся тут же исчезнув­ший раздвоенный змеиный язычок.

Мы заперли дверь, и она, вытащив из своего ридикюля бутылку коньяка, протянула ее мне и сказала:

“Вот. Можешь напоить меня до бесчувствия. Или, если хочешь, выпей все сам. Но лучше на­пьемся вместе!”

Я, разумеется, подчинился, совершенно оча­рованный нашей Медузой. Мы с удовольствием выпили несколько бокалов коньяка, поздравляя друг друга с удачной охотой и чувствуя, как от­пускает напряжение. Потом еще выпили. В но­мере было полутемно, лишь неярко светил ма­ленький ночник в углу. Уже началось затемне­ние, и нам не хотелось зажигать верхний свет, хотя занавеси на окнах были вроде бы достаточ­но плотными. В общем, лучшей обстановки и же­лать было нельзя.

Мы лениво валялись поперек кровати. Розо­ватые блестки на новой коже Глории сверкнули, когда она неторопливо потянулась и принялась развязывать мой галстук, расстегивать рубашку и вообще - раздевать меня. Я лишь старался не разлить оставшийся в бутылке коньяк, но отнюдь не сопротивлялся прикосновениям ее нежных холодных ручек, которые отчего-то удивительно ме­ня возбуждали. Вскоре мне пришлось заткнуть бутылку пробкой и вступить в игру более активно.

Она была странно прекрасна и прекрасно стран­на! Грудей у нее не было вовсе, не было даже со­сков. И пупка тоже. От шеи до бедер ее ровное тело струилось, точно живая вода, и было глад­ким, округлым, податливым, а кожа посверкива­ла розовыми блестками. Она, казалось, меняла свою внешность каждую секунду, словно разго­варивала со мной на неведомом мне - к сожале­нию! - языке.

Самое интимное место у нее напоминало бу­тон цветка, который чуть пульсировал во время на­ших страстных объятий, когда мы, сливаясь во­едино, ласкали друг друга губами и языком, льну­ли друг к другу всем телом, буквально пожирали друг друга, задыхаясь от наслаждения... Глория тихонько мелодично шипела - словно пела что-то на своем языке любви. Вдруг она охнула, вы­крикнула что-то, и бутон раскрылся, превратив­шись в алый цветок, и я погрузился в самую серд­цевину этого цветка, а тело Глории и ее голос запели еще громче, в унисон нашей страсти и лю­бовной игре, высоким и чистым голосом, и го­лос ее плоти заставлял и меня подпевать этой див­ной песне любви. Увы, слишком скоро, как мне показалось, мы оба одновременно испытали выс­ший восторг.

Но так и остались лежать, не расплетая рук и ног, - она была по-прежнему прохладна, а я - чрезвычайно разгорячен, в полном упоении ею... Не сразу нашел я в себе силы прошептать: “Люби­мая... Дорогая... Никогда прежде... никогда...”

“Ш-ш-ш. Ш-ш-ш. Ш-ш-ш. Не двигайся. По­дожди”.

И я умолк.

А потом вдруг понял, что вокруг делается черт знает что: выли предупредительные сирены, слы­шались тяжелые взрывы, громы и молнии... В зда­нии гостиницы хлопали двери, слышался топот ног, и все ближе и ближе к нам раздавался скри­пучий голос: “Воздушная тревога, дамы и госпо­да! Воздушная тревога! Самое глубокое бомбо­убежище, если пожелаете, на станции подземки Саут-Кен”.

Наконец этот глашатай достиг нашего номера и двинулся дальше. Мы не обратили на его при­зывы внимания: то, чего мы оба так страстно же­лали, находилось здесь. Кончик осторожного языч­ка Глории медленно обследовал мои глаза, уши, лицо, рот... Ее гибкое тело словно ходило волна­ми, а гладкая блестящая кожа была как шелко­вая. Лепестки того алого цветка снова задрожа­ли, легонько покалывая меня, заманивая обрат­но, возбуждая желание и давая силы... И на этот раз мне показалось, что наступило вечное бла­женство...

Когда же наконец мы расцепили объятия, то шепотом пожелали друг другу спокойной но­чи, уютно угнездились в теплой постели и креп­ко уснули.

Проснувшись, мы сперва решили, что непло­хо было бы снова заняться любовью, но тут зазву­чал сигнал отбоя, напоминая нам, зачем, собст­венно, мы оказались в Лондоне 1944 года. Мы по­смеялись, пожали плечами и стали собираться с мыслями, намереваясь непременно отыскать то­го шалуна, который послал столь нелепый при­зыв о помощи. Я полагал, что все дело в странно образованной мышке с драгоценной тиарой на голове и явно развитым чувством юмора. А Гло­рия - что это один из тех шутников, которые спо­собны написать молитву на булавочной головке. И она оказалась права.

Такси в такую рань мы, разумеется, поймать не смогли и пошли пешком - вышли на Слоан-сквер, спустились по Слоан-стрит, свернули на Пимлико-роуд, дошли до Букингем-Пэлэс-роуд (местные жители называют ее еще “Бак-хаус-роуд”) и наконец оказались на вокзале Виктория, мрач­ном, помпезном памятнике дурному вкусу вик­торианской эпохи.

В залах ожидания было довольно темно, свет горел лишь кое-где, однако уже царило оживле­ние - с раннего утра начали прибывать владель­цы сезонных билетов, которые, казалось, и без света ориентируются прекрасно. Во всяком слу­чае, не хуже, чем при свете. Лондонская толпа действительно довольно-таки суетлива, так что нам пришлось побегать, пока мы не нашли то, что искали, а именно вывеску:

 

ЛИЛИПУТСКИЙ ЛОНДОН МАДАМ ТУССЕН мадам Туссен и ее Лондон лилипутов

 

Вывеска красовалась на двери, выкрашенной золотой краской, и в центре этой двери была на­рисована еще одна дверь, поменьше, а на ней - еще одна и т.д. Стены вокруг были покрыты толс­тым слоем белой штукатурки. На двери висел за­мок.

Мы разочарованно посмотрели друг на друга и засмеялись. Потом подошли к дверям камеры хранения и задали одетой в военную форму жен­щине несколько вопросов.

“Уй, точно! - залопотала она. - Туточки все заперто с тех пор, как лектричество отключили да так и не включили больше, хотя генератор-то вроде как снова заработал... Мадам Туе? Чтой-то давно ее не видать. Небось, как всегда, топит свое горюшко в “Пим-Пинт-энд-Пайни-Эппл”. Да вы и сами можете туда заглянуть. Это туточки, за углом. Небось не заблудитесь!”

И мы заглянули за все углы - улиц Бельгрейв, Эклстон и Элизабет, - пока не обнаружили гос­тиницу “Пимлико Пинт энд Пайнэппл” по адре­су: Семли-плейс, 1, Вестминстер. Вот так. Нет, я не жалуюсь. Даже хорошо: ведь если бы мы не потратили на поиски этого заведения столько вре­мени, то оно наверняка оказалось бы еще закры­то. Ох уж эти идиотские законы англичан насчет торговли спиртными напитками! Зато теперь в пивном зале гостиницы царило оживление, и нам тут же указали мадам Туссен - она сидела одна у дальней стены и топила свое горюшко в боль­шой кружке некрепкого горького пива.

Больше всего она была похожа на двухсотфун­товую леди Макбет, одетую во что-то черное и чудовищно размалеванную. Возле пивной круж­ки на столике лежали аккуратно сложенные в стол­бики шиллинги и шестипенсовики. Когда мы се­ли напротив, я незаметно сунул фунтовую купю­ру между этими столбиками.

“Зачем кинжалы здесь? Их место там” (“Макбет”, акт II. Перевод Ю.Корнеева.), - не­натурально воскликнула она хорошо поставлен­ным голосом актрисы-неудачницы. Ну еще бы! таких я узнаю сразу! -- А вы кто такие?”

Я решил подыграть ей: “Мы ваши коллеги, мадам. Моя фамилия Нуайе, я продюсер из США. А это моя помощница Глория. Мы слышали о вашем замечательном шоу и специально приеха­ли, чтобы его посмотреть”.

“Увы, все закрыто! Закрыто, дорогой мой про­дюсер!”

“Потому что электричества нет?” - спросил я.

“Да нет, не поэтому. Электричество-то снова включили. Давно уж все починено... Вы разве сами не видите?”

“Значит, вы теперь сможете восстановить и свое замечательное шоу лилипутов?”

“Разумеется. Могла бы... Но нет! Никогда!”

Я просунул между столбиками монет еще од­ну фунтовую купюру. Мамаша Туссен заглотнула еще добрую порцию горького пива и тупо посмот­рела на меня.

“Почему же нет, дорогая мадам?”

Она наклонилась вперед, навалившись гигант­ской грудью на столик, и тихим голосом, каким актеры подают “реплики в сторону” в пьесах из времен Реставрации, молвила: “Никогда не до­пускайте, чтобы Враг, имени которого мы назы­вать не будем, подслушал ваши речи... Но когда то проклятое орудие нанесло удар по электростан­ции, полностью выведя ее из строя, осталась еще одна, последняя... - Мадам Туссен глотнула еще пивка. - Последняя, но, заметьте, очень мощ­ная вспышка энергии, тысячи и тысячи вольт, ле­бединая песнь умирающей электростанции Вокс-холла... Она-то и прострелила мое шоу насквозь! Сколько-то минут все двигалось и крутилось с безумной скоростью, а потом стало останавли­ваться, замирать, и вот наступила пора петь пес­ню смерти... Теперь все стоит и никогда уж не оживет вновь!”

Я сочувственно поцокал языком: “Какая жа­лость! Проклятые любители тушеной капусты не­пременно за это ответят!”

“Я же просила вас имени Врага вслух не про­износить!”

Я подсунул ей еще одну купюру и сказал: “Не будет ли с нашей стороны слишком большим на­хальством, мадам, попросить вас показать нам ваше шоу? Живо оно или мертво, но мы чувству­ем, что могли бы многому у вас научиться - в общетеатральном, так сказать, смысле. Кто зна­ет? А вдруг в Америке под вашим руководством это шоу сможет возродиться снова? Как вы на это смотрите?”

Она смела деньги со столика в расшитую би­сером сумочку, быстро допила пиво и решитель­но встала: “Идемте”.

Мы двинулись за ней следом. Я успел внима­тельно посмотреть на свою возлюбленную - ин­тересно, читает ли она мои мысли? А думал я о том, что последний всплеск энергии умирающей электростанции каким-то образом, видимо, на­делил миниатюрные существа некоей псевдо­жизнью, превратив их в подобие роботов. Я уже видел перед собой крошечные автомобильчики, автобусы и поезда, которые движутся по при­вычным маршрутам, тогда как крошечный наро­дец лилипутов-автоматов заперт в клетки и один из его представителей передает на волю сигналы SOS...

На вокзале Виктория “леди Макбет” отперла дверь своего театрика, и мы вошли. Она включи­ла свет: мы находились в небольшой прихожей;

туда же выходило окошечко офиса, надпись над которым гласила: “Вход с 2-х до б”. Далее видне­лась дверь, которая вела в просторную галерею, огибавшую по периметру огромный круглый стол, диаметром по крайней мере футов двадцать. Во­круг стола амфитеатром располагались места для  зрителей. Мы влезли туда, прошли в последний ряд и посмотрели вниз.

Это была замечательная и очень эффектная модель центра Лондона. Паддингтон, Сент-Мэри-ле-Боу, Кенсингтон, Вестминстер, Фулем, Челси;

улицы, дороги, аллеи, конюшни, дома... Я узнал магазин “Питер Джоунз” и отель “Кадоген”. На улицах было оживленно - машины, автобусы, трамваи, поезда, множество людей; люди даже вы­совывали головы из окон... Но - увы! - все бы­ло неподвижным, застывшим, покрытым пылью... Не видно было даже мышиных следов.

Глория сжала мою руку, желая меня подбод­рить, и взяла инициативу в свои руки.

“Какой великолепный театр, мадам! Нельзя ли узнать, кто был у вас декоратором?”

“Мой сын, Келли. Келли Таусер. Это он все придумал и построил”.

“Но я думала, ваша фамилия произносится Туесе н...”

“Да, но в целях рекламы я изменила фамилию. Это чисто профессиональное. Вы только пред­ставьте себе, как фамилия Таусер, ярко освещен­ная огнями, может смотреться над крышей теат­ра в Вест-Энде!”

“Да, это мне понятно. Мы у себя в Штатах то­же так делаем, - сказала Глория. - А можно нам взять у вашего сына интервью?”

“Зачем это?” - Голос мадам звучал неприяз­ненно.

“Но если мы договоримся с вами насчет пере­езда в Штаты, то нужно же нам знать, каково мнение вашего сына по этому поводу. Захочет ли он с нами сотрудничать?”

“Ну...”

“В любом случае нам потребуется по крайней мере еще десяток таких бутылочек. - Глория вы­тащила пузырек из кармана. - В качестве подар­ков для потенциальных спонсоров. Люди должны видеть, во что они вкладывают свои деньги!”

Это все и решило.

“Идемте. - Мадам выключила свет, заперла зал и повела нас куда-то - прочь от вокзала. - Мы живем в Конюшне Пуле. Вот только общать­ся с моим мальчиком вам будет, пожалуй, труд­новато”.

“Вот как? Почему же?”

“Он хронически застенчив”.

“Это не такая уж редкость среди артистов”.

“У него особые причины”.

“Да? И какие же?”

“Он у нас... Мальчик с пальчик!”

“Неужели карлик?!”

“Да. Ну вот мы и пришли”. - Мадам отвори­ла дверь небольшого конного двора и стала под­ниматься по лестнице. На самом верхнем этаже она особым образом постучалась.

Вскоре из-за двери раздался тонкий, пискля­вый голосок: “Это ты, мама?”

“Да, Келли, - сказала мамаша Туссен, - и я привела очень милых шоуменов из Америки, ко­торые хотят с тобой познакомиться”.

“Нет! Нет! Ни за что!”

“Они хотят взять нас на работу, Келли, и увезти с собой, чтобы мы в Америке создали новое шоу лилипутов!”

“Нет, мама, нет!”

“Ну довольно, Келли, тебя же мать просит! Не­ужели ты, сынок, помешаешь мне завоевывать американскую сцену?”

Наконец дверь отворилась, и мы увидели пре­лестную студию. Это было чердачное помещение без окон, зато окна были сделаны прямо в кры­ше, так что над головой сияли небеса! Прямо под этими небесами стоял огромный, заваленный вся­кой всячиной рабочий стол и возле него - высо­кий стул. Стены сплошь были увешаны полками, где было столько всего, что в глазах рябило: раз­ные куклы с исключительно живыми лицами, кук­лы-марионетки, заводные автомобильчики и по­езда, дома, мебель, замки, монеты - и все ми­ниатюрное, крошечное!

Едва успев оправиться от первого ошеломля­ющего впечатления, мы получили не менее оше­ломительный удар. Стоило нам войти в студию, как перед нами возник Келли Таусер. Он, воз­можно, и казался Мальчиком с пальчик своей шестифутовой двухсотфунтовой мамаше, однако был отнюдь не карликом. Действительно невы­сокий, чуть больше полутора метров ростом, и ко­ротко подстриженный, он был одет в хлопчато­бумажную рабочую рубашку и вельветовые узкие штаны. Лицо его я разглядеть не сумел - его скры­вало хирургическое зеркало на лбу, которым он пользовался для работы.

Я протянул ему руку.

“Спасибо большое, что позволили зайти к вам, Келли. Мое имя Нуайе”.

Он не пожал мне руку. Пожалуй, он действи­тельно был хронически застенчив и судорожно стиснул руки за спиной. И тут нам все стало яс­но! Резким движением заведя руки за спину, он распрямился, выпятил грудь и... стали ясно вид­ны два отчетливых холмика под ковбойкой.

“Святой боже! - воскликнул я. - Так Кел­ли - девушка!”

“Келли - мой сын! - заорала “леди Мак­бет”. - У него чисто мужская ориентация! И все­гда таковой останется!”

Мы не обратили на эту дуру внимания. Гло­рия подошла к перепуганной девушке, издавая тихое успокаивающее шипение. Очень нежно она сняла у Келли со лба хирургическое зеркало, и стало видно ее лицо. Да, это была самая настоя­щая девушка, и даже уже не очень молоденькая - ей, видимо, было около тридцати. Она, пожалуй, была даже хорошенькой, но сейчас ее личико ис­казилось от смущения и страха.

Мамаша Туссен продолжала вопить:

“И Келли обретет успех в театре, где всем за­правляют мужчины, а потому ни одна женщина успеха добиться не может! Он станет звездой и сыграет в новых спектаклях - чертенка Пака в “Сне” (*Имеется в виду пьеса Шекспира “Сон в летнюю ночь”.*), Оливера Твиста, Тома Сойера. Его имя будет, будет светиться над крышами театров! КЕЛЛИ ТУССЕН! А тогда и мое имя станет бессмерт­ным!”

Но для нас ее вопли были просто звуковым фоном. Глория вытащила крошечную бутылочку из-под шампанского.

“Келли, дорогая, это вы сделали такой пре­лестный сувенир? - В ответ последовал молча­ливый кивок. - И вы оставили его у нас на крыль­це? - Еще один кивок. - И вы написали эту за­мечательно правдоподобную историю? И просили о помощи?”

Лицо Келли просветлело: “В-в-вам понрави­лось?”

“Очень! Но почему вы это сделали?”

“Чтобы привлечь внимание”.

Я тихонько сказал: “А вот это уже слова на­стоящего профессионала! Это я понимаю! Спе­рва нужно завоевать внимание - неважно, как именно! А Келли наше внимание завоевать, без­условно, удалось! Примите мои поздравления”.

“Спасибо. - Она даже сподобилась улыбнуть­ся и тут же от смущения прикрыла рот ладош­кой. - Было очень забавно сочинять все это”.

“Но если вам нужна помощь, почему же вы не вошли и не попросили ее?” - спросила Гло­рия.

“Я боялась. Все это было так странно и так от­личалось от здешней жизни...”

“Но теперь-то вы скажете, какая помощь вам требуется?”

Ее ответ был последним сюрпризом. Келли вся так и вспыхнула. “Я хочу быть большой! -выпалила она, указывая на свою мать. - Больше, чем мама! И чтобы она наконец перестала тор­чать у меня за спиной!”

- Нет, - сказал Адам, - не хочешь ты ста­новиться крупнее чисто физически, дорогая Келли! Так твоей проблемы не решить, да и в любом случае этого я тебе дать не могу. Придется тебе удовольствоваться тем, что ты так и останешься очаровательной крошкой, petite fille, так сказать, и будешь отлично сознавать, что столько жен­щин вокруг мечтают поменяться с тобой своим ростом.

Вот это да! Ах, коварный леопард-обольститель!

- Зато я могу тебе дать, - продолжал наш Магнетрончик, - силу мысли, и мысли твои бу­дут куда более самобытными и прекрасными, чем у этой курицы, твоей матери, которая, по словам Альфа и Няни, обладает мозгами типичной про­винциальной актрисенки. Ты будешь мыслить куда яснее и легко станешь находить ответы на любые вопросы, так что мадам Туссен останется только подавляться! - Он в очередной раз расте­рянно посмотрел на меня: - “Подавляться”, Альф? Так можно сказать?

- Скорее “удивляться”.

- Спасибо. Итак, дорогая Келли, знаешь, что мне от тебя нужно в обмен на все эти качества?..

Она, не шевелясь, сидела на диване, слишком смущенная, чтобы поднять на него глаза. Но за­слышав его последние слова, встрепенулась, за­таила дыхание и пролепетала:

- Ч-что?

- Но это всего лишь одна небольшая услуга!

- В-вы хотите, может быть, чтобы я с-сдела- ла вам какие-то макеты? Или кукол?

- Не совсем. У нас есть некий объем закоди­рованной информации, которую мы никак не мо­жем извлечь. А с вашим опытом работы с мини­атюрными объектами и с вашей ТЕПЕРЕШНЕЙ гениальностью вы, вероятно, сможете нам по­мочь... Видите, этот микрочип поврежден, а нам совершенно необходима содержащаяся в нем ин­формация, так что вы должны постараться его по­чинить.

- Значит, у тебя ничего не вышло? Даже с помощью Шрдлу? - спросил я.

- Нет. Он безнадежен! Это как раз он и по­вредил чип.

- А где он сейчас?

- Отправился в Библиотеку Конгресса, на хо­ду декламируя стихи Кольриджа, Мэттью Арноль­да, Артура Саймонса, Суинберна, Томаса Элио­та, а также швыряясь цитатами из произведений всех известных литературных критиков. Он будет одним из самых больших зануд среди всех извест­ных докторов филологии! - Адам повернулся к Келли: - Так вы попытаетесь помочь нам, доро­гая? Это будет нелегко, и у вас может ничего не получиться, но это неважно. Победите вы или проиграете - все равно цена будет вами уплаче­на! И это будет ваше последнее занятие... э-э-э... миниатюрными делами. Я помогу вам сменить их на что-нибудь... побольше.

- Я попробую, мистер Мазер. - Я с трудом расслышал ее тихий голосок.

- Вам это покажется довольно странным, Кел-ли, - сказал Адам, галантно помогая девушке встать с дивана. - То, что мы просим вас почи­нить, в те годы еще не было даже изобретено. Это такая мини-память с огромным количеством ячеек, в которых хранится всякая информация. Вы внимательно обследуете микрочип и поста­раетесь найти поврежденные ячейки. А теперь пройдемте вот сюда. - И он повел Келли к Ды­ре, крикнув мне на ходу: - А тебе. Альф, воз­можно, кое-что и удалось, но на всякий случай все-таки постучи по дереву!

- Кому какое дело? Я способен оказать до­стойное сопротивление любому чудовищу - тво­рению этого Калиостро!

- Ах-ха-ха! Ох-хо-хо! Значит, вы с ней окон­чательно спелись! - И скрытая панелями дверь захлопнулась.

- Это ты ему ультранула, Глория? - спросил я.

- “Ультранула”? Как это?

- Рассказала с помощью ультразвука.

- Нет! - засмеялась она. - Он заметил, как ты переменился, и сам догадался.

- Я переменился?

- Удивительно! Ужасно! Потрясающе!

- А ты?

- Удивительно! Ужасно! Потрясающе!

- Да. Я чувствую себя так, словно обнаружил истоки Нила.

- А я чувствую себя как обнаруженный то­бой Нил!

Мы сели. Глория устроилась у меня на коле­нях, сцепив мои руки у себя на талии и тесно при­льнув ко мне.

- Я люблю тебя, люблю, люблю, - шептал я. - Ты моя первая и единственная любовь!

- И ты моя первая. Моя САМАЯ первая!

- Не надо шутить.

- Но это так и есть.

- Может, ты еще и девственницей до меня была?

- Да, была.

- Вот как? А я думал...

Она закрыла мне рот поцелуем. Ее трепещу­щий раздвоенный язычок скользнул по моим гу­бам... Мы все еще пылали страстью, когда из Ды­ры появились наконец Адам и Келли. Но мы и не подумали переменить позу, пока Келли не про­изнесла резковатым, чуть ломким голосом:

- Ну все, дело сделано. Можешь отдавать в проявку. - Мы с Глорией мгновенно разомкну­ли объятия и уставились на нее.

Она по-прежнему была в своих вельветовых штанишках и старой ковбойке, но внутри у нее теперь отчетливо чувствовалась такая сила, что мне даже стало страшно за судьбу ее матери. Да и все­го остального мира тоже.

- Большое спасибо, Мазер, - сказала она. Теперь ее слышно было просто отлично. - Я бы­ла полной дурой, тратя время на такое дерьмо, как это ублюдочное лилипутское шоу. Ведь Вто­рая мировая война только и ждет, когда о ней на­чнут снимать фильм - документальный сериал!

На студии, принадлежащей компании “Таусер филмс”. Я, пожалуй, сделаю три части - война в воздухе, на море и на земле. По часу каждая. Един­ственная проблема - первичное финансирова­ние. Хотя я думаю, что сумею уговорить Би-би-си предоставить мне кредит и кое-какие скидки. “Годы, которые высекли мир” - неплохое назва­ние. Тысячи действующих лиц... Ладно, всем при­вет. Чао!

И она исчезла.

- Господи Иисусе! Ничего себе - “всем при­вет!” - Я прямо-таки ошалел.

- Да, недурная перемена! - усмехнулся Адам. - Я даже начинаю гордиться своей меняльной лав­кой.

- Она сумела устранить повреждения?

- Угу. И теперь у нас есть отличная основа для создания искусственного интеллекта.

- Но каким “большим Я” ты заменил ее ком­плекс неполноценности? Запихнул в ее головку мозги и находчивость Сесила Б. Де Милля? (*Сссил Блаунт Де Милль (1881-1959) - американ­ский кинорежиссер и продюсер,ориентированный на запросы массовой аудитории. Автор мелодрам, вестернов и комедий.*)

- Нет, Ф.Т. Барнума(*Финeac Тайлор Б а р н ум (1810-1891) - американ­ский шоумен, владелец знаменитого цирка.*).

- Ничего себе! Тогда вполне возможно, что в список этой “тысячи действующих лиц” будет включено целое слоновье стадо.

- И все слоны будут носить кличку Джумбо (*Кличка огромного слона в шоу Ф.Т.Барнума.*)!

- Одного я понять не могу, - сказал я. - Ей ведь явно ничего не стоило с помощью одного-единственного желания добраться сюда, так по­чему же она ждала столько лет?

- Из-за страха, Альф. Это все страх Неведо­мого. Именно он чаще всего тормозит все сокро­венные желания.

 

ГЛАВА 4 СЕМЕРО ОТЛИЧНО ПОВЕШЕННЫХ ДЖЕНТЛЬМЕНОВ

 

Позднее, когда Адам отправился в Олдувайское ущелье (*Ущелье Олдувай (или Олдувайское) - в Танзании, где были обнаружены предметы древнейшей (ок. 2,5 млн. лет) куль­туры каменного века.*), чтобы примерно за миллион лет до сегодняшнего дня попытаться отыскать там ис­точник происхождения Коллективного Бессозна­тельного, я спросил Глорию, где здесь главный Рубильник. Я понимал, что здесь просто должна быть какая-нибудь такая штуковина, иначе даже наш Магнетрон, наш великолепный Загадочный Кот вполне мог бы заблудиться в глубинах вре­мени-пространства. Ведь и мы, мошенники, то­же должны иногда отдохнуть, верно?

Глория отодвинула стоявшую в нише изыс­канную бледно-голубую китайскую вазу, и за ней на стене оказался весьма простой выключатель. Я протянул руку и повернул его. Ничего вроде бы не изменилось... но изменилось все! Постоянное поле сингулярности в одну секунду порож­дало идеальный “прерыватель Дедекинда” (*Юлиус Вильгельм Деде к и нд (1831-1916) - не­мецкий математик, давший обоснование теории действитель­ных чисел.*), ко­торый и давал нам возможность существовать как бы в безвременном пространстве, где можно бы­ло бездельничать, есть, пить, заниматься сексом, принимать душ, выманивать у клиентов деньги и снова делать все это без малейшего ущерба для клиентов - ни одному из них не пришлось ждать (да этого попросту и не могло случиться), пока мы пребывали в комнате Глории на самом верху, куда вела чугунная лестница и где по стенам бы­ли развешаны все ее прежние кожи.

- Целая галерея Глорий! - заметил я, погла­див ближайшую ко мне кожу.

- И, между прочим, постоянно обновляющая­ся, - заметила она, - на радость человеку и зве­рю. Ляг со мной в постель, о Альф тысячи звезд! Разве не ждала я терпеливо там внизу этих мгно­вений?

- О да! - сказал я, целуя ее снова и снова. Несколько раз Я пытался встать с нашего ло­жа, но опять падал как подкошенный в ее объ­ятия, погружаясь в глубину ее глаз, и меня при­ветствовало ее тихое ласковое шипение, похожее на шелест волн какого-то древнего моря... при­ветствовало и увлекало - куда-то вниз, вниз...

...И мерещились мне чугунные ступени под моими босыми ногами, неясные, далекие, и слабо освещенная комната, которую я миновал и вышел в огромную дверь, ощупью продвигаясь по темным коридорам, где стены были украше­ны странными произведениями искусства, испол­ненными сексуальной агрессивности и насилия. Указателями мне служили отметины могучих ког­тей леопарда, и я старался не отступать от тро­пы, ведущей меня между “одевающим” и “разде­вающим” полями...

...пока не пришел туда, где висели те семеро, колышемые неощутимым ветерком, - на самом деле, кажется, это было первым проблеском в осознании мною реальности, а все остальное... все остальное - лишь отпечатки в памяти пер­вых впечатлений моего посещения этого стран­ного места... Что-то было в этом поле такое... Не знаю, как оно работало, но лучше было туда во­обще не входить!

Я сделал еще несколько шагов вперед. Нагнул­ся, коснулся чего-то и почувствовал смертный холод...

То была его рука. Я крепко ее сжал - не знаю, был ли то художник Пьетро или крестоносец, уве­ренным я быть никак не мог... - и повернул те­ло так, чтобы слабый свет впереди меня...

- С-с-с-с! Альф! Что ты здесь делаешь? - Я почувствовал на плече руку Глории. - Ты хо­дил во сне! Как лунатик! Пойдем скорее отсюда!

Она крепко вцепилась в мое плечо - как и я сам в руку своего повешенного приятеля. Благодаря нашим объединенным усилиям он наконец повернулся так, как нужно...

Я тут же выпустил его руку.

- Что это? Сон? - спросил я в ужасе, когда свет упал повешенному на лицо.

 

 

 

Это было мое лицо! У повешенного, вращав­шегося передо мной в бледном свете, было мое лицо!

- Господи, Глория, с какой это стати наш до­рогой Котик подвесил на мясной крюк моего двой­ника?!

- То, что он рассказал тебе об этих людях, чис­тая правда. Просто вот этот случайно оказался похож на тебя.

Я пробежал чуть дальше, понимая, что теперь вполне смогу еще некоторое время выдержать этот холод, и схватил за ноги следующего. Я резко по­вернул его, и передо мной вновь оказалось мое собственное лицо! Я перешел к третьему пове­шенному, перевернул... То же самое! И у четвер­того тоже, и у всех остальных... Я упал на колени.

И почувствовал, что она обнимает меня за плечи.

- Все! Что это, Глория?! Он что, коллекцио­нирует покойников, похожих на меня? Или ждет, не стану ли я номером восемь? Может, мне пора бежать отсюда, пока не поздно? Впрочем, разве сбежишь от человека, который может последо­вать за тобой куда угодно? Что ему нужно? Зачем они здесь?

- Прежде всего мне необходимо вывести те­бя из этого поля! - Она крепко подхватила меня под мышки и поставила на ноги. - Пойдем ско­рее.

- Сперва скажи!

- Я все непременно расскажу тебе, если сей­час ты пойдешь со мной, хорошо?

 

 

* * *

 

- Мне очень жаль, Альф, что ты все это по­нял сам. Он собирался сказать тебе - когда узнает тебя получше.

- Значит, вы обсуждали мой случай?

- Да-с-с-с.

- И я полагаю, в моем присутствии? Обща­ясь с помощью ультразвука?

- Да-с-с-с.

- Но что это все-таки такое - то, что я, как ты говоришь, “понял сам”? Я ведь по-прежнему ничего не понимаю!

- То, что ты являешься частью чего-то - и, возможно, очень опасного! - что воздействует на него и на все это место. Он хотел обследовать тебя, понаблюдать за тобой, узнать, не обозна­чишь ли ты как-то свои планы относительно нас. Только после этого он мог бы рискнуть погово­рить с тобой.

- Рискнуть? Так что же, он меня боится?

- Это так и есть.

- Но извини, он ведь куда умнее, сильнее, старше и мудрее меня - если отвлечься от всей этой чепухи насчет четырех клонов-близнецов - и, возможно, обладает куда более развитой, аб­солютно звериной, я бы сказал, хитростью. Воз­можно к тому же, он еще более безумен, чем я...

- У него нет возможности просто узнать, что именно у тебя на уме. Ведь ты можешь даже ока­заться во всем ему равным, но умело это скры­вать. Ты можешь также оказаться одним из тех спецнаблюдателей, которые следят за его ростом и развитием... Или же-у тебя могут быть куда более мрачные цели... Вот почему он решил ввес­ти тебя в курс наших дел - а он этого ни для кого другого раньше не делал! Ему просто необ­ходимо было понаблюдать за тобой и попытаться найти разгадку к твоей возможной “легенде”.

- И ты ему в этом помогаешь?

- Конечно.

- Ну и как? Узнала что-нибудь, чем стоило бы с ним поделиться?

- Пока нет. Ты меня совершенно сбил с тол­ку! Ты мне кажешься именно тем, кем хотел бы казаться - способным журналистом с высокими и довольно дорогостоящими запросами, который сам себе выбирает задания по плечу, весьма лю­бознательным, легким в общении, неплохо обра­зованным и обладающим несколько абсурдным чувством юмора. Но только нам известно, что за этим, по всей вероятности, таится нечто сущест­венно большее - если только (и только если!) вас действительно не восемь человек!

- Но это место действительно притягивает все сверхъестественное, Глория. А что, если я яв­ляюсь частью некой синхронной системы, кото­рая повторяется на протяжении многих лет, обес­печивая тем самым фатальное вовлечение самых разных любознательных парней, которые и внеш­не на меня похожи?.. Послушай-ка, а ты случай­но ни в кого из них не была влюблена прежде?

Она засмеялась.

- Кто знает?.. Возможно, много моих кож назад...

- Или много твоих девственностей назад, да? Мне, например, мысль о том, что я лишь времен­но удовлетворяю твои эмоциональные и физи­ческие потребности, довольно-таки неприятна. Мы, твои многочисленные любовники, похожи на череду важных гостей, по одному проходящих перед хозяйкой дома. Между прочим, такое по­ложение вещей слишком многое раскрывает в нас обоих...

- С-с-с-с. Но это так романтично! Вечно воз­вращающиеся поклонники...

- ...И те, другие, видно, не лучше меня раз­бирались в особенностях этой вашей Дыры? Что также говорит немало о моей предполагаемой “су­перинтеллектуальности”.

- Ни о чем это не говорит. Мы еще ничего не знаем, Альф.

- Называй меня просто: Альф Восьмой. Она снова, чуть присвистывая, рассмеялась, продолжая массировать мое правое плечо.

- Альф только один!

- Вот как?

- Вы все - это один и тот же человек!

- Не понимаю.

- Когда несколько наших клиентов уже ка­чались здесь на крюках, Адаму наконец пришло в голову сравнить различные виды их тканей...

- И что?

- Все клетки оказались генетически идентич­ными! Это клоны. Альф!

- И я тоже клон?

- Да, нам удалось идентифицировать и твой тип. Ты такой же, как они.

- Ты уверена, что я клон?

- С-с-с-с. Ну, я не знаю... Возможно, ты ори­гинал, а все остальные просто принадлежат к тво­ей группе поддержки. Или являются твоими раз­ведчиками. Возможно, каждый из них уже сумел извлечь достаточное количество информации, и ты каким-то образом контролировал данный про­цесс. Возможно, наконец, что теперь ты вполне готов действовать сам...

- Но это же сущая нелепость! Что значит “дей­ствовать”? Каким образом? Против кого? Ради чего?

- Откуда мне знать? Возможностей так мно­го... Это место уникально. Оно представляет воз­можность обрести могущество, знания, осущест­вить любое свое желание... Однако никто не мо­жет сказать, какова твоя конкретная цель.

Я покачал головой:

- Чушь какая!

Она придвинулась ко мне, плавно обвила ме­ня своим гибким телом и сказала:

- Тогда пусть эта загадка так неразгаданной и останется. Возможно, еще появятся и девятый, и десятый, и когда-нибудь все разъяснится. А по­ка, по-моему, лучше нам прислушаться к голосу плоти. - Ее язычок коснулся моей щеки, и мне этот аргумент показался чрезвычайно убедитель­ным. Вскоре наши тела опять сплелись в тесный узел, который, как мне было совершенно ясно, я уже никогда не сумею развязать без посторонней помощи. И это в значительной степени лишь де­лало наслаждение еще более острым.

Лишь позднее, уже почти засыпая, я осоз­нал, что они держали все мои чувства и мысли как бы в постоянной осаде, пока я находился в их обществе. Мне хотелось на свободе обдумать эту мысль, однако волны усталости захлестывали меня...

 

***

 

 

 

А когда я проснулся, то в постели оказался один.

Спустившись по лестнице, я вышел в вести­бюль. Рубильник, спрятанный в нише за китай­ской вазой, по-прежнему был в нерабочем поло­жении, и я двинулся к двери, желая узнать, что произошло за это время. Если открывать ее в усло­виях абсолютного безвременья было довольно-таки рискованно, то, как я полагал, она, в связи с отключением Рубильника, должна оказаться за­пертой.

Но дверь отворилась.

Небольшой дворик перед крыльцом был ок­ружен стеной густого белого тумана. Я вышел на­ружу и, озираясь, спустился с крыльца. Был ли то настоящий туман или же некий продукт мыс­лительной деятельности - не знаю. Такой туман бывает порой в голове, когда мозг сталкивается с неким фундаментальным физическим парадок­сом...

Я сделал шаг вперед, не чувствуя ни малей­шего холода, хотя был совершенно наг.

- Глория? - окликнул я ее, чувствуя, как приглушенно звучит мой голос. - Ты здесь, моя дорогая змейка?

Ответа не последовало. Я сделал еще шаг, и мне показалось, что мимо практически над са­мой землей проплывает нечто огромное и темное.

- Глория! - снова позвал я ее. - Давай лучше вернемся в дом!

Я уже собрался это сделать, но тут кто-то схва­тил меня за лодыжку. Я споткнулся, посмотрел вниз и увидел, что за ногу меня держит чья-то тон­кая бледная рука, вынырнувшая откуда-то из ку­чи тряпья, валявшегося у нашего крыльца.

- Нет! - донесся оттуда чей-то резкий окрик. - Не смеешь ты и шагу сделать, не зная, кто перед тобою!

- Но я просто ищу свою подружку, Глорию... Я думал, может, она сюда пошла...

- Никто не выходил отсюда с тех пор, как это место осквернено тобою было!

- Ну ладно вам! Может, все-таки выпустите мою ногу?

- Я не уверен, не уверен... Ведь ты, меня со­всем не зная, мог бы пойти и дальше, верно?

- А что, если пойду?

- Ну, здесь тебе не просто улица, несчастный! - быстро возразил он. - Тут так просто дальше не пройти! - С этими словами из-под кучи вынырнула вторая рука, в которой оказа­лась бутылка. Затем оттуда же появилась зарос­шая волосами голова. Физиономия этого типа была мне совершенно незнакома. Пьяница вы­жал из бутылки несколько последних капель пря­мо в свою разверстую пасть, негромко рыгнул и поставил бутылку перед собой на землю. - При­крой глаза рукой, - велел он, кривя рот. И как раз вовремя.

 

 

 

Какая-то беззвучная и невероятно яркая вспыш­ка рассеяла туман, и я почувствовал мощный по­ток пронизавшего меня неведомого излучения.

- Какого черта!

- Поток фотонов, - пояснил пьяница. - Мы решили: да будет свет!

- Между прочим, я видел, как тут что-то чер­ное пролетело. Очень низко, - буркнул я сквозь зубы.

- А, это старый Уроборос кружит.

- Что ты мне сказки рассказываешь!

- Человек - млекопитающее, способное со­здавать метафоры. В этом и заключается секрет его успеха.

Я поморгал - в глазах у меня вдруг потемне­ло. А когда это отвратительное ощущение прошло, спросил:

- А ты сам-то кто?

- Уртч.

Рука его казалась тонкой и немощной, одна­ко по-прежнему сжимала мою лодыжку как кан­далами.

- Может, все-таки отпустишь меня? По-мо­ему, ты достаточно ясно обозначил свою цель. Од­нако ты, похоже, слишком много знаешь для обык­новенного старого пропойцы.

- Уличная мудрость, купленная ценой стра­даний, - заметил он и отпустил мою ногу. - Но если ты признаешь, что кое-чем мне обязан, то ловлю тебя на слове.

- Чего же ты хочешь? - спросил я, наклоня­ясь и осматривая свою ногу.

- Сходи в дом и принеси мне полную бутыл­ку вина вместо пустой.

- Черт побери, но ты же и сам можешь вой­ти, взять любую бутылку и выпить ее прямо в до­ме! - сказал я. - Кстати, там будет куда удоб­нее...

- Нет, это моя улица, и по-настоящему я счастлив только здесь!

- Ну ладно, - согласился я. - Погоди ми­нутку.

В легком фиалкового цвета тумане, заполз­шем и в дом, я отыскал оплетенную бутылку “Руф-фино Кьянти”, откупорил ее и вынес ему.

- “Кьянти” сойдет, Уртч?

- Вполне. - Он протянул руку и взял бутыл­ку. - Как тебя зовут, малыш?

- Альф.

Он сделал добрый глоток и вздохнул.

- А теперь тебе лучше пойти и поискать свою милую. Альф.

- Да, пожалуй. Пожалуй, так будет лучше. - Я закрыл дверь и пошел в глубь дома, к Дыре, ис­пытывая самые дурные предчувствия.

Открыв дверь, я вошел туда, спустился вниз, снова поднялся наверх, и вскоре мне показалось, что я отбрасываю не одну, а куда больше теней. Я прошел довольно далеко, но увидел Глорию, лишь когда оказался там, где висели семеро Аль-фов. Она стояла справа от них и чуть в стороне;

руки ее странным образом двигались, словно она управляла неким невидимым устройством...

- Глория, зачем ты сюда вернулась? И что это ты делаешь?

Последовало громкое звяканье - точно пово­рачивали ключ в замке огромного шкафа. Я по­дошел ближе.

Глория медленно повернулась ко мне и ска­зала:

- Ты знаешь, из-за тебя я совершенно выби­лась из графика! Вот проснулась и вспомнила, что совершенно пренебрегла некоторыми свои­ми обязанностями...

Я метнулся мимо нее - туда, где только что двигались ее руки. Но ощутил одну лишь пустоту.

- А где же оно? - спросил я. - Где это обо­рудование?

- Мы держим его в кладовой - в других про­странствах. Я вывела то, что мне было нужно, на свою рабочую подстанцию, а когда закончила, вер­нула на место.

- Но почему - именно сюда?

- Потому что я много об этом думала. - Она мотнула головой в сторону семи повешенных и пояснила: - Мне не давала покоя проблема вось­ми Альфов!

- Выяснила что-нибудь?

- Нет. А ты сам ничего не хочешь мне пове­дать?

- Нет.

Она взяла меня за руку и мягко повернула ли­цом туда, откуда я пришел.

- Что ж, в таком случае мы квиты. - И ее соблазнительное бедро скользнуло по моему бедру.

И снова меня охватила растерянность, но я по­старался с ней справиться и сказал:

- Я, между прочим, сперва искал тебя на ули­це. И возле крыльца встретил одного старого пья­ницу, очень интересного. Его зовут Уртч.

- Это невозможно! - покачала она головой.

- И тем не менее он там был. Продемонстри­ровал мне поток фотонов. И вовремя остановил меня, чтобы я в такой же поток не превратился.

- У тебя, должно быть, галлюцинации, Альф! Там снаружи ничего быть не может.

- Но он был - у самой двери, на крыльце. И я тоже там некоторое время простоял, все ту­маном любовался. Я абсолютно уверен, что все это было на самом деле.

- Но все же...

Мы как раз выходили из Дыры, и я, схватив ее за руку, решительно направился к входной двери.

- Идем. Я подумал, что мне еще кое-какие вопросы ему задать хотелось бы.

На крыльце никого не было, хотя клочья ту­мана умудрились просочиться даже в вестибюль. Теперь туман стал таким густым, что практичес­ки ничего в нем различить было невозможно.

- Не может быть! Он же был здесь буквально несколько минут назад!

- Уртч. Странное имя.

- Я также видел спину змея Уробороса. Кончиками пальцев правой руки она быстрым спиралевидным движением провела вниз от точ­ки между глазами к подбородку.

- Великий предок! - пробормотала она. - А этот... он что же... сказал что-нибудь особен­ное?..

- Нет, - отвечал я. - Просто заставил меня стащить у вас бутылку вина и сообщил, что ты на улицу не выходила.

- Интересно... А не мог ли он забраться в дом? - вдруг спросила она, нервно озираясь.

- Не думаю. Я приглашал его зайти и с боль­шими удобствами посидеть и выпить вина, но он отказался, заявив, что предпочитает пить на ули­це, на СВОЕЙ улице.

Она покачала головой и что-то тихонько про­шипела. Потом тщательно заперла входную дверь и принялась обыскивать дом. Я помогал ей - мы искали всюду, кроме самых дальних глубин Дыры.

- Уртч, Уртч, - словно звала она время от времени.

- Так ты все-таки видела его?

- Нет, дело не в этом... Это я так просто... Мы проверили все шкафы и кладовые, осме­лившись даже зайти в комнату Адама, - там бы­ло на удивление чисто и аккуратно прибрано; ком­ната выглядела почти как монашеская келья. Но Уртч нам так нигде и не попался.

Наконец мы вернулись в комнату Глории и тут же полностью отвлеклись от мыслей об Уртче. Ну а потом я уже не в состоянии был ни о чем думать и что-либо замечать...

- Проснулся? - тихо спросила Глория, мед­ленно скользя вдоль моего правого бока.

- Да. А знаешь, красотка, ты здорово мне под­ходишь!

Она захихикала. Потом погладила меня по го­лове и шепнула:

- Взаимно. Ну что, давай включим Рубиль­ник и вернемся в лавку?

- Ни за что! Мы останемся здесь. Не знаю, готов ли я продолжать столь приятные занятия, но ведь можно и просто поговорить, правда? Пусть мое бренное тело отдохнет и само решит, готово ли оно вновь предаться плотским утехам.

- Поговорить? Хорошо. Конечно. Начинай.

- Вот только с чего начинать-то? Здесь столь­ко всяких загадок... •

- Так и должно было быть. Но это всего лишь интеллектуальный мусор - остатки разных несе­рьезных головоломок, скопившиеся за долгие годы.

- Тогда давай начнем... с этих “долгих лет”. Насколько они “долгие”? Ведь лавка существует по крайней мере со времен этрусков, верно?

-Да.

- И Адам прибыл сюда из далекого будуще­го, чтобы устроить здесь нечто вроде меняльной лавки?

- Да. В точности как он тебе и рассказывал.

- И с тех пор вы живете здесь, двигаясь вдоль нашего вектора времени и заключая самые раз­нообразные сделки? В течение всей нашей исто­рии?

- Да, это так.

- И Адама его создатели оценивают по тому, насколько хорошо он ведет здесь дела?

- И это верно.

- И его послали сюда, потому что у него не­вероятно высокий коэффициент умственного развития, а также имеется множество иных, са­мых разнообразных и невероятных талантов?

- Ну да. И поэтому тоже. - Она медленно переползла через меня.

- Значит, ваш возраст исчисляется столетия­ми... точнее, тысячелетиями?

- Но мы же тебе говорили!

- Ну да, считается, что вы из двадцать пято­го века и отправились назад по временной оси, открыли эту лавку, а теперь направляетесь домой по, так сказать, самой длинной, но весьма живо­писной дороге.

- Мы не из двадать пятого века.

- Но Адам говорил, что вы прибыли сюда... или, точнее, отправились в древнюю Этрурию... именно из этого времени.

- Это правда. Мы остановились там на об­ратном пути, чтобы кое-что починить. Тот... ко­рабль, в котором мы живем и работаем, во время полета был поврежден, а двадцать пятый век - самый первый пункт на временной оси, где та­кой ремонт еще возможен.

- Ах вот как? В таком случае откуда же - точ­нее, когда же вы в действительности отправились сюда?

- Этого я сказать тебе не могу.

- Почему?

- Я обещала Адаму. Еще когда ты впервые здесь появился.

- Но почему?!

- Из-за тех клонов. Если ты действительно среди них самый главный, это слишком важная информация для тебя.

- И чем же она для меня так важна? Она снова переползла через меня.

- И этого тоже, дорогой Альф, я тебе открыть не могу.

- По-моему, я догадываюсь.

- Нет, не догадываешься.

- Ну и ладно. Расскажи мне лучше о своих генетических корнях.

- Охотно. Я из рода змей. Адам - кошка. Вот и все.

- Похоже, ученым пришлось проделать огром­ную работу по расщеплению генов, чтобы вывес­ти оба этих вида на уровень человека - по внеш­ности и по уровню умственного развития...

- Согласно старым проектам мы вовсе не должны были обладать таким разумом, как ваш. Скорее предполагалось, что будет развиваться наш собственный разум, со свойственным ему обра­зом мыслей. И он должен был достигнуть весьма высокого уровня...

- Но, очевидно, этот план воплотить в жизнь не удалось?

- Да-с-с-с.

- Но вы способны по-настоящему размно­жаться? И представляете собой теперь совершен­но самостоятельные расы?

-Ода!

- В таком случае к чему же вся эта чехарда с детьми в пробирках? И эта история с Адамом?.. В его изложении она звучала как описание неких первых опытов не сразу удавшегося крупного экс­перимента.

- Это так и было. Вернее, есть... И Адам на самом деле является результатом все еще про­должающегося эксперимента по доведению каж­дой из созданных рас до наивысшего уровня раз­вития. Ученые хотели узнать, как далеко может продвинуться каждый народ и какой из них смо­жет дать некое особое суперсущество благодаря “четырехкратному клонированию”. Правильный термин на языке этрусков звучит примерно как “калейдейон”, то есть “прекрасные из пробирки”. Или “божественные из пробирки”. Если это дей­ствительно ваш язык.

- Ну конечно, наш. Земной. А почему ты так говоришь?

Она на мгновение прилегла мне на грудь вся целиком и затихла. Потом вдруг спросила:

- Ты ведь не стал бы лгать мне, правда, Альф? Ты ведь не участвуешь в заговоре против нас?

- Да я в заговорах ни черта не смыслю! И че­го ради мне в нем участвовать? Слезь-ка, пожа­луйста, а? - Но я уже и сам обнимал ее. - Да ес­ли бы я только попробовал, вы бы меня тут же вокруг пальца обвели! Значит, наш Адам - “ка­лейдейон”?

Она покачала головой:

- Так нельзя сказать. “Калейдейон” - это множественное число. ,?(отя всего лишь раз за всю долгую историю этой программы что-то дейст­вительно удалось и было создано одно такое су­щество. Наш Адам.

- Ну хорошо. Пусть будет множественное, - сказал я. - Просто для меня это термин, кото­рым можно его называть. Я и без того знаю, что он необычайно умен и изобретателен.

- Но значение этого термина значительно ши­ре... - начала было она и умолкла.

- Тебе нельзя говорить об этом? - догадался я. Она кивнула. - Я понял. Не расстраивайся, дорогая. - Я стиснул ее в объятиях. - А как они наблюдают за Адамом? Способны ли они оценить, насколько хорошо он справляется со своими обя­занностями?

- Мы думаем, что они делают выводы на ос­нове тех разрушений, которые мы вызываем, про­ходя сквозь время и его историю, - сказала она. - По всей видимости, у них нет возможности на­блюдать за самим Адамом непосредственно. Если только ты и твои клоны специально с этой целью ими не засланы...

- Ты это себе окончательно в голову вбила, да? - Я покачал головой. - Послушай, а не опас­но ли то, что он шныряет туда-сюда по времен­ной оси и перекраивает историю по своему вку­су? Так ведь вам в вашем далеком будущем не­долго и в тыквы превратиться!

Она рассмеялась и сказала:

- Ну что ты, Вселенной это вреда не причи­нит. Она достаточно велика и способна вобрать, поглотить и скомпенсировать все. А ваша исто­рия - на самом деле всего лишь небольшой эпи­зод ее существования. И эпизод этот никогда не сможет стать настолько значительным, чтобы повлиять на развитие всей Вселенной. Однако в будущем кто-то, пристально этот эпизод изучая, сможет, видимо, сделать кое-какие догадки на­счет того, как развивались “божественные”.

- Но это будут всего лишь догадки, да и то весьма, как мне кажется, смутные. Ведь природа данного явления исключительно самобытна.

- Да, это, пожалуй, правда. - И она улыбну­лась.

- Значит, я прав?

- Я этого не говорила.

- А тебе и не нужно говорить! Хотя мне и эчень интересно почему?

- А ты подумай.

- Хочешь их обмануть?

- Возможно.

- Ясно! Ты хочешь, чтобы они недооценива­ли - точнее, оценивали неправильно действия :воего “божественного” Адама, поскольку он сей-[ час готовит что-то такое, что ни в коем случае не 'должно стать им известно, чтобы они были со­вершенно к этому не подготовлены. Ах, хитрый дьявол!

Улыбка застыла на ее губах.

- Такая догадка достойна скорее народа ман­густов или койотов! - сухо заметила она.

- Да ладно тебе! Ты же сама мне подсказала.

Ее язычок защекотал мне ухо.

- Верно. Но все-таки отдельные отвлекаю­щие моменты...

- Слушай, я же не они, правда?

- Кто - “они”?

- Не мангуст, не койот!

- Вспомни, мы ведь уже исследовали ткани твоего тела и можем сказать совершенно опреде­ленно: ты самый обыкновеннный человек.

- Рад это слышать.

- А мог бы и огорчиться. Между прочим, оба вида этих существ обладают массой достоинств. У людей многих из них нет и в помине.

- Надеюсь, ты не перестанешь меня из-за это­го любить, а? - спросил я, и она вдруг рассла­билась и потерлась о мою щеку.

- В отличие от некоторых, я верю в возмож­ность межвидовой любви, - заявила она. - Но я уверена: ты смог бы завоевать мое сердце и бу­дучи койотом! А вот если бы ты был мангустом... Не знаю.

- А какое отражение это могло бы найти в ми­ровой литературе! Два благородных дома - Змеи и Мангуста - заклятые враги, разумеется... Сце­на первая: входят прелестная девушка-змея и жи­вой энергичный юноша-мангуст...

- Глория и Альф - две слившиеся звезды! - воскликнула она. - Слушай, мне прямо-таки ви­дится трагическая сцена в гробнице, когда ты на­сильно открываешь мне рот и пытаешься пора­нить себе губы моими ядовитыми зубами. И смер­тельный поцелуй этот длится бесконечно долго, пока аудитория не осознает, что ты лежишь со мною рядом мертвый. А я, проснувшись всего лишь на мгновение позже, подношу руку к губам и сама себя кусаю...

- Так у тебя действительно есть ядовитые зубы? Она засмеялась свистящим смехом, переходя­щим в шипение.

- Альф! Да ты весь побледнел, дорогой! По­зволь же своей милой иметь хоть какие-то сек­реты, а если тебе следует ее бояться - так бойся же ее!

Ее зубы впились мне в ухо. Я поморщился.

- Я ведь всегда был добр к тебе, не правда ли?

- Пока что да, - сказала она.

- Надеюсь, ты не просто подчиняешься при­казу присматривать за мной, а?

- Мы давно уже перешли те границы, что бы­ли определены для меня приказом, - заметила она. - Сперва, правда, меня это немного беспо­коило... но какого черта! Я же все равно выпол­няю данное мне поручение - так или иначе. По­целуй же меня, человечек!

И уже через несколько минут стакан на сто­лике у кровати зазвенел от ее страстных ультра­звуковых воплей.

Я сидел в постели, со всех сторон обложен­ный подушками, и потягивал cappuccino, не имея ни малейшего представления о том, сколько про­шло времени.

- Между прочим, - сказал я Глории, - ко­гда я упомянул о змее Уроборосе, ты сделала ка­кой-то странный жест и пробормотала: “Вели­кий предок”. С чего бы это?

- У всякого народа свои тотемы, свои боги или богини, - сказала она. - Покровительница Адама - кошка Баст, египетская богиня радости и веселья. А мы считаем себя потомками - по крайней мере, духовными - этого первопредка. Все началось, насколько я знаю, вместе с зарож­дением видов и во имя того, чтобы у каждого но­вого поколения не прерывалось ощущение кон­тинуума, непрерывной связи настоящего с про­шлым. Так, по крайней мере, принято считать. Однако старинные мифы и легенды успели пре­терпеть столько всяких изменений и порой так искажены...

- Но ведь каждому из ваших народов, долж­но быть, понадобились тысячелетия, чтобы офор­миться как вид и достигнуть такой численности, чтобы иметь возможность создать и развить соб­ственную культуру. Или я не прав?

- Ну да, конечно! Ты прав. Хотя культуры наши развивались очень быстро после того, как каждому из народов было предоставлено собст­венное жизненное пространство. Некоторые ви­ды, разумеется, смешивались, а стало быть, пе­ресекались и их жизненные пути. И все же нали­чие собственного мира, имеющего конкретные границы, очень помогало.

- И все равно - для такого процесса време­ни требуется немало! Да еще и ваша невероятная продолжительность жизни... Кроме того, ты и са­ма говоришь, что культуры эти зародились в очень далеком прошлом. Значит, вы явились сюда со­всем не из двадцать пятого века?

- Ну конечно!

- Я догадывался! И эта меняльная лавка с ее загадочной способностью исполнять любые же­лания тоже свидетельствует о невероятно высо­ком уровне развития, который для меня, напри­мер, граничит с магией... И все-таки объясни мне, какова цель столь значительного увеличения чис­ла различных видов? Результатом какой програм­мы явилось происхождение и твоего народа?

- Сперва мы были полезны всего лишь для решения различных конкретных проблем - на­пример, на только что открытых планетах. Затем проявились и многие другие, в значительной сте­пени уникальные, таланты, и нас всюду стали при­вечать.

- Но сперва, вероятно, возникли серьезные социальные проблемы?

- Возникли. Но вскоре мы обрели равные пра­ва со всеми, и нам были пожалованы собствен­ные территории. А затем наши прежние хозяева добились нашего присоединения ко Всегалакти-ческому Союзу в составе общего блока землян.

- Вот это да! И сколько же видов землян ту­да входят?

- Двадцать восемь. И наши с Адамом народы были одними из первых.

- Название “Всегалактический Союз” для ме­ня звучит как нечто из области фантастики. Во всяком случае, из немыслимо далекого будущего.

- Для нас это далекое прошлое, - молвила она. - Точнее, его часть.

- А каковы были дела в это время у челове­ческой расы?

- Люди к моменту нашего вступления были в Союзе в отчетливом меньшинстве. И наше при­соединение к этому блоку очень им помогло.

- Ну а в тот период, когда ты начала участ­вовать в эксперименте с Адамом?

- Видишь ли, Альф, к этому времени поня­тия “человек” уже практически не существова­ло - интеллект и плоть людей подверглись уже стольким воздействиям... Но если говорить о тех “людях”, которые легко могли бы воспроизво­дить себе подобных, вступая в сексуальную связь с вашими людьми, то их там меньшинство - точ­нее, несколько меньшинств, и весьма интерес­ных.

- М-да, несколько удручающая картина... Ну а сама-то Земля тогда все еще существовала?

- Вряд ли имеет смысл говорить об этом в от­рыве от конктекста. В общем, да, она существо­вала, хотя и в несколько ином обличье. Земля была чрезвычайно истощена, тем более что мно­гие ее компоненты использовались для создания почвы на других планетах. Позднее, впрочем, она была реконструирована по инициативе груп­пы ностальгирующих политиков. Причем не единожды. Теперь-то я понимаю, что все это дела­лось во многих отношениях неправильно... Воз­можно, мы с Адамом сможем как-нибудь взять тебя с собой и показать тебе один из вариантов. Впрочем, ты, возможно, и сам все видел.

- Прекрати свои инсинуации, Глория!

- Но разве нынешняя земная культура спо­собна была бы обеспечить тебя семью клонами? Или с определенной целью отправить их в про­шлое?

Я отхлебнул кофе.

- Честно говоря, я об этом как-то не думал, - признался я. - А что, если я просто был чем-то вроде фотомодели при создании всех этих Аль-фов?

- Все равно вряд ли это совершенно не свя­зано с будущим. Весь вопрос в том, с каким имен­но будущим?

- Есть варианты?

- Ни одного такого, который я бы хотела об­суждать с тобой.

- А какие-нибудь мысли насчет того, как нам разрешить эту проблему, имеются?

- Вот у Адама время освободится, он этим пусть и занимается.

- Расскажи, как ты стала его няней? Она улыбнулась.

- Это же совершенно логично, - сказала она. - Я была наиболее близка ему по типу - ко­гда мой народ создавал нечто подобное “божест­венным”.

- Ax вот как! Действительно разумно. Значит, ты и Адам из разных времен, верно?

Она издала на редкость продолжительное ши­пение и села совершенно прямо. Глаза ее свер­кали, а волосы облаком окутывали лицо и шеве­лились как бы сами по себе. От нее, казалось, исходил некий жар, но ощущалась не столько вы­сокая температура, сколько непонятное давление на каждую мою нервную клетку. Глорию словно окутало мощнейшее силовое поле. Она как бы по­стоянно увеличивалась в размерах, нависала на­до мной, доминировала в замкнутом пространст­ве комнаты, заполняя его целиком... Когда же она заговорила, в голосе ее чувствовалась, хотя и в несколько меньшей степени, та неумолимая сила, что была свойственна Адаму-Магнетрону. Ее старые шкуры шевелились и шуршали на стенах. Во рту у нее вдруг стали очень заметны клыки. Раздвоенный язык так и метался меж губами, и я невольно отпрянул от нее, пролив кофе. Она яв­но была разгневана донельзя.

- Откуда ты об этом узнал? Ведь ты клянешь­ся, что ничего о данном деле не знаешь?

- Спокойнее, детка! - вскричал я. - Спо­койнее! Всего лишь обыкновенная журналист­ская смекалка. Ты же сама сказала, что создать “божественных” чертовски трудно, что на это ушли столетия, - а значит, просто статистически не­возможно, чтобы вы были примерно ровесника­ми!

- Ты прав, - сказала она и буквально на гла­зах стала уменьшаться. - Я погорячилась. - Она погладила меня по щеке. Итак, самое страшное бьыо позади, и я тоже осмелился ее погладить.

- С-с-с-с, - сказал я.

- С-с-с, - поправила она. - Но твое произ­ношение становится все лучше и лучше.

- С-с-с, - послушно повторил я и, извива­ясь, подполз к ней. Ну, и она тут же, конечно, растаяла!

В очередной раз проснувшись - я то и дело буквально проваливался в сон, - я вдруг обна­ружил, что стою рядом с Глорией на кухне. Она укладывала еду в корзинку для пикника.

- Тенистая роща у ручья? Заветная каменная скамья? - спросил я.

- Совершенно верно, - откликнулась она.

- И Выключатель трогать не будешь?

- Не буду, - ответила она, укладывая в кор­зину салфетки и скатерку в тон. - Ну вот, все готово.

Я поднял корзину:

- Тогда веди.

Она повернулась и повела меня через прихо­жую к задней двери. Я не отставал.

- Что-то я не припомню, был ли здесь лесной питомник, - удивился я и вспомнил, как мы ис­кали Уртча.

Она тихонько засмеялась и остановилась пе­ред незнакомой калиткой. Когда мы вошли в нее, то перед нами открылся небольшой двор, заваленный грудами всякого хлама. Заперев за собог калитку, Глория повернулась ко мне. Мы сдела ли еще шаг, и двор сразу же исчез, сменившись бескрайним зеленым полем. Цвели цветы, вдали! виднелись какие-то холмы, а прямо перед нами' и чуть левее тянулась цепочка деревьев - там,, должно быть, была речка или ручей. Среди дере­вьев порхали птицы. Мы подошли ближе, и я ус­лышал тихое бормотание бегущей воды.

- Виртуальная действительность во плоти, - молвил я. - Отличный трюк!

- Здесь можно устанавливать различные уров­ни реальности, - сказала она. - Можно даже сделать действительность более реальной, чем та что вокруг тебя. Стоит только захотеть. Я обыч но называю это помещение просто “многоцеле вой отсек”.

- Более реальной, чем реальная действитель­ность? Что ж, неплохо было бы попробовать! - И я принялся помогать ей распаковывать кор­зинку. - Ну, и насколько все это реально - вот сейчас?

- Если бы ты вдруг вознамерился свалиться в ручей, то запросто мог бы в нем утонуть, - от­ветила она.

- А для чего еще вы используете этот отсек, кроме пикников?

- Я же сказала: он имеет многоцелевое на­значение.

- Это я понял. А что он может конкретно? Покажи.

- Пожалуйста.

Она посмотрела куда-то мимо меня, на даль­ний край поля, где вздымались невысокие горы. И вдруг сельский пейзаж исчез.

Мы оказались в каком-то очень странном мес­те, освещенном сероватым рассеянным светом. Куда ни посмотри - всюду виднелись сплетения разноцветных трубок, внутри которых проплы­вали желтые светящиеся шары, скапливавшие­ся в местах соединений и выстраивавшиеся в оче­редь.

- Похоже на какую-то огромную схему... - неуверенно предположил я. - Только исключи­тельно сложную. Может быть, это внутренность какого-то микропроцессора?

- Нет, я полагаю, это его далекие предки. Кончиком пальца Глория нарисовала в возду­хе маленький прямоугольник, и он повис прямо перед нею, испуская яркое металлическое сия­ние. Его поверхность была вся покрыта какими-то цифрами или буквами неведомого мне алфа­вита. Затем Глория коснулась маленького крас­ного пятнышка в правом углу прямоугольного предмета, и символы на его поверхности стали меняться - в зависимости от того, какое движе­ние совершала ее рука. При этом все вокруг нас тоже менялось, формы как бы перетекали одна в Другую. Наконец Глория взяла прямоугольный предмет рукой и опустила его куда-то вниз. Все символы тут же исчезли. И все вокруг нас - то­же. Я решил не выдавать своего изумления - стиснул зубы, сжал кулаки и стал ждать. В конце кон­цов движение вокруг нас замедлилось, потом со­всем прекратилось. И я увидел перед собой со­всем иную схему.

- Ну вот, - удовлетворенно сказала она. - Назови любой из цветов радуги, простой или слож­ный.

- Зеленый, - сказал я.

- Хорошо. Это и будет цвет его стен и шпи­лей.

- Кого это “его”?

- Города, - ответила она.

И руки ее задвигались, как бы проникнув внутрь этих трубок и странным образом “подтал­кивая” сверкающие шары, скапливавшиеся на стыках. Глория без конца создавала также новые трубки и соединительные узлы - словно лепила их из теста - и направляла некоторые из шаров по этим созданным ею новым путям.

- Что это такое? - спросил я. - Что это за шары?

- Ты бы скорее всего назвал их электрона­ми, - отвечала она, извлекая один и сунув его мне. Он почти ничего не весил, не был ни горяч, ни холоден и был упруг, как теннисный мяч.

Я вернул ей шар и спросил:

- А что ты, собственно, делаешь?

- Придаю семени нужную форму, - сказала она. - Я выбрала именно эту, потому что когда-то уже работала с такой моделью и еще помню некоторые простые способы, с помощью кото­рых можно обойтись наименьшим количеством ходов.

Я покачал головой.

- Это всего лишь обман? Или все-таки что-то стоящее? - пробормотал я.

- И того и другого понемножку, но в целом - ни то ни другое. Мы можем воспользоваться этим по своему усмотрению. И когда этого захочется нам самим. Здесь у нас, помимо всего прочего, центр дизайна и изготовления продукции. В об­щем, многоцелевой отсек, я же говорила.

- Значит, ты просто воспользовалась некой уже существующей моделью дизайна?

- Ну да.

- И что из этого получится?

- Те самые штуки, о которых ты говорил...

- Микропроцессоры?

- Угу. Точнее, целый комплекс, состоящий из миллиардов таких процессоров, в котором каж­дый из них служит конкретной цели. Представь себе некий набор микроопераций, служащих для созидания еще большего количества микропро­цессоров. Представь себе мастер-программу, ко­торая их включает и выключает, заставляя рабо­тать в различном режиме и в зависимости от твоих потребностей. А теперь представь, что имеешь доступ к запасам сырья, необходимого, чтобы во­плотить заданную программу в жизнь.

Я засмеялся.

- Звучит как расшифровка некоего генети­ческого кода... Но поскольку ты сказала “город”, то должен появиться неорганический артефакт, верно?

Она кивнула, подняла руку и снова извлекла из ниоткуда тот же прямоугольный предмет. На сей раз она нажала в определенной последователь­ности на несколько разноцветных кнопок, вид­невшихся на его поверхности, и прямоугольный предмет тут же сам собой распался, превратившись в яркое пятно, удивительно яркое в этом мрач­новатом месте, освещенном серым рассеянным светом.

- Ты прав, - сказала она и как бы “подня­ла” с земли золотистое пятнышко. Распрямляясь, она легко коснулась моего правого кулака - ру­ки мои, оказывается, все еще были сжаты в ку­лаки, хотя сам я этого совершенно не замечал. - Разожми, - велела мне она.

Я разжал кулак, и Глория положила мне на ла­донь крошечное семечко.

- Не потеряй! - предупредила она. И я бе­режно сжал семечко в ладони. Глория взяла ме­ня за руку и сказала: ~ А теперь иди вон туда.

Мы сделали несколько шагов по каменистой тропе, внезапно появившейся у нас под ногами. Над головой синело небо, в спину нам светило яркое солнце. Оглянувшись назад, я увидел вни­зу, под нами, ярко-зеленую равнину и примерно в полумиле от нас, на склоне пологого холма, це­почку деревьев.

- Это что ж там, наша лужайка для пикни­ка? - спросил я.

-Да.

- Надеюсь, виртуальные муравьи не сожрут наши бутерброды? Если муравьи здесь такие же настоящие, как твоя скатерка...

- Выбирай место, - сказала она.

- Ты хочешь прилечь?

- Нет. Я хочу, чтобы ты опустил свое семя в землю.

- По этому поводу существует одно библей­ское предписание...

- Я имею в виду семя дизайна. Ты можешь посадить его где хочешь. Можешь даже просто бросить его на землю в каком-нибудь подходя­щем местечке.

- 0'кей. - Я опустился на колени, разгреб землю, положил в ямку семя и засыпал его зем­лей. - Ну, что теперь?

- Все. Больше ничего не требуется. Я встал.

- А дальше что будет?

- Вернемся назад и позавтракаем на траве. И мы, взявшись за руки, побрели назад.

 

* * *

 

С нашей лужайки не был виден тот каменис­тый склон, на котором я посадил это “семя”. В том направлении вообще ничего не происходило - по крайней мере, в течение получаса, - так что я практически забыл о “зеленом городе”.

- Ну что, вино откупорить?

- Да, было бы неплохо.

И тут вдруг - не успел я и глазом моргнуть! - склоны далекого холма совершенно переменили свои плавные очертания.

- Черт побери! - вырвалось у меня.

- Давай я попробую, хочешь? - Глория про­тянула руку, желая взять у меня бутылку.

- Не в бутылке дело! Там, на холме, что-то происходит!

- Ах да! В первый раз это зрелище кажется действительно несколько необычным.

Прерывистая линия, пробиваясь сквозь холм, все время вытягивалась, росла в высоту, превра­щаясь в стены...

Мне наконец удалось открыть бутылку, и я на­полнил наши стаканы.

Скорость, с которой рос город, все увели­чивалась. Теперь он рос ввысь куда быстрее, чем опускалась вниз вершина самого холма. Вскоре его башни стали уже хорошо видны; они стано­вились все выше и как бы покачивались, утол­щаясь и продолжая расти.

- Теперь, видимо, происходит виртуальное прочтение заложенной в “семени” программы? - спросил я.

Глория отпила вина, подумала и посмотрела на меня:

- Это может быть все, что угодно, дорогой Альф; все, что я захочу; все, что мне придет в го­лову. Вспомни: ведь реальность состоит из мно­жества множеств. Ее можно даже вывернуть на­изнанку - и заставить город вновь превратиться в семя.

- Между прочим, города по большей части так и поступают. Только это относится скорее к характеристике их обитателей, а не самих горо­дов.

Солнечные лучи сверкали на шпилях, кото­рые уже приобрели отчетливо зеленоватый отте­нок.

- Так можно за один день построить целый мир, причем вполне пригодный для житья, - ска­зала Глория.

- Спорить готов, у тебя есть и другие “семе­на”, которые способны ошеломить любого! - за­метил я.

- Да, есть. Но у всего этого есть и отрицатель­ная сторона. Конечно, это грандиозное зрели­ще - когда видишь всю поверхность планеты, купающуюся в море красок - превосходящих друг друга яркостью, гаснущих, вспыхивающих, сме­шивающихся...

- И разве бывает у этого конец?

- Однажды я видела полностью оформлен­ный мир. Каждое пятнышко земли было занято. Но жить там не мог никто! Слишком много было посеяно вражды. Да и ресурсы самой планеты бы­ли полностью исчерпаны.

- И целый мир... пропал даром?

- Ну, не совсем. Эту проблему решили в дру­гом месте - я уж не помню, то ли с помощью вой­ны, то ли с помощью денег, - и победитель вер­нулся, разрушил все до основания, добрался до истоков и начал все с самого начала, но уже не с таким размахом. Правда, потом там потребова­лись немалые усилия по оформлению ландшаф­тов...

Я налил еще вина, продолжая наблюдать за растущим городом.

- А если это “семя” посадить где-нибудь на поверхности Земли? Оно тоже превратится в город?

- Конечно.

- Но ведь здесь множественная реальность, и, должно быть, ее невозможно просто взять и уничтожить, а потом снова сунуть на прежнее мес­то, когда наш пикник закончится?

- Верно.

- Нет, уровнем вашей технологии можно толь­ко восхищаться! - сказал я. - Это же чудо, что мы с тобой вообще можем вот так разговаривать!

- У меня есть существенное преимущество: я прожила всю вашу историю насквозь.

- Это правда, и к тому же ты знаешь, куда мы идем.

- Только в общих чертах. Будущее отнюдь не так уж неизменно - я ведь уже пыталась это объ­яснить тебе.

- Неужели ты собираешься снова тащить все это с собой в такую даль?

- Мы ведь уже один раз проделали весь этот путь, правда?

- Но ты сама говорила, что даже Земли там практически существовать не будет.

- Ну, это, конечно, так. Но даже и в этом слу­чае путь перед нами открывается очень и очень неблизкий.

- Вы ведь что-то ищете здесь, верно? Пытае­тесь уловить некое событие во времени и про­странстве, насчет которого не испытываете уверен­ности... или ищете некий поворотный момент... Должно быть, это с теорией вероятности как-то связано, да?

- На какой из твоих вопросов мне ответить в первую очередь? Да, здесь есть некий элемент ве­роятности - как, впрочем, и во всем на свете. Кто знает, что мы можем найти? Ведь именно при­рода зверя определяет его положение в окружаю­щей природе.

Я снова наполнил наши стаканы.

- И ты по-прежнему ни о чем никогда не про­говоришься, верно. Медуза?

Она придвинула свою руку к моей, наши паль­цы переплелись, и мы молча стали смотреть, как растет у нас на глазах изумрудный город.

 

 

глава 5 МОЗГИ И МАРЦИПАНЫ

 

Наконец изумрудный город несколько замед­лил свой рост. А потом и вовсе замер. Я даже в ладоши похлопал.

- Здорово строишь, детка!

Глория чокнулась со мной, и мы прикончили бутылку.

Потом она встала и кивнула головой в сторо­ну только что выросшего города, приглашая ме­ня последовать за ней.

- Сперва, разумеется, посмотрим башню? -спросила она.

- Еще бы! - И мы, взявшись за руки, двину лись к городу, распевая на ходу “Ку-ку, ку-ку, мы идем к волшебнику”.                     ,

- Так ты говоришь, что пишешь для какого-то американского журнала? - спросила она, чуть  задыхаясь на ходу.

- Я не только говорю. Я действительно пишу.

- Значит, как только ты соберешь достаточ­но материала, то сразу отправишься домой?

- Ну ты пораскинь мозгами-то! - рассердил­ся я. - У меня ведь даже ни одного подходящего  сюжета до сих пор нет! Никто ведь моим россказням не поверит. И сейчас мне просто хочется еще  побыть здесь. С тобой.                       

- Мне очень приятно это слышать, Альф, -  сказала она серьезно и, не выпуская моей руки, вошла в ворота изумрудного города.          

Мы бродили по улицам и галереям; мы стояли на мосту, высокой аркой взлетевшем над оживленными магистралями города; мы смотрели из окон уютных квартир... Двигаясь, подобно зеленым мыслям в зеленом мозгу, мы исследовали  туннели и парки города, его площади и торговые ряды. Здесь не было ни души. Слышны были лишь наши голоса и шаги. Да еще слабое поскрипыва­ние все еще растущих новых структур и зданий. ;

И вот, в очередной раз ступив под очередную  арку, я понял: сейчас справа от меня возникнет  опасность, какова бы она ни была. А Глория в этот | момент была от меня слева.

Я перенес всю тяжесть тела на правую ногу, а левую занес назад, чтобы удобнее было поворачи­ваться в случае необходимости.

Вдруг справа от меня из-за угла вышли два че­ловека, и тот, что был ближе, замахнулся на ме­ня кулаком, а второй набросился на Глорию. Сле­дом за ними показался и третий. Я тут же врезал левой ногой тому мерзавцу, который на меня за­махнулся, и испытал отчетливое удовлетворение, когда его гнусная физиономия скривилась от бо­ли. Потом я со всей силы ударил его левым кула­ком - прямо костяшками пальцев - точнехонько в правый висок. Он начал было падать, но я его подхватил, слегка развернул и швырнул на то­го, кто угрожал Глории.

Затем, завершая поворот влево всем телом, я упал на левое колено, выбросил вверх правую ру­ку, чуть не попав при этом себе в левое ухо, и сра­зу же выпрямился и вскочил, правым локтем за­ехав второму мерзавцу в низ живота.

Потом я очень медленно поднимался, а он так же медленно сгибался вперед, и моя левая рука размеренно поднималась и опускалась, нанося ему удары по затылку, по шее. И снова я весь свой вес старался вложить в эти удары.

Когда упал и этот, я отступил влево и спотк­нулся о его приятеля - это был тот самый тип, которого я сбил с ног, швырнув в него тело первого из бандитов. Лежавший на земле тип попытался лягнуть меня и даже замахнулся было ку­лаком, но я ловко избежал удара ногой, а по кулаку ему врезал носком туфли. При этом я чуть не упал, так что пришлось даже опереться о пле­чо поверженного врага.

Я хотел заодно ткнуть его пальцами правой руки в глаза, но он успел перехватить меня за за­пястье. Тогда я левой рукой, которой прежде опи­рался о его плечо, ухватил его за ухо, яростно его выкрутил, дернул резким движением и оторвал напрочь.

Он дико вскрикнул и выпустил мою правую руку. Я, снова опершись о его плечо, восстано­вил равновесие и опять попытался ткнуть его паль­цами в глаза. Когда мне это удалось и он упал на землю, я ударил его правым локтем прямо в со­лнечное сплетение. Его от боли так и подкинуло вверх - теперь он оказался отличной мишенью для удара, который и сокрушил ему гортань.

Я поднялся, все еще возбужденный схваткой, но вокруг больше никого из нападавших не оста­лось. Отряхивая землю с колен, я заметил, как Глория быстро сплюнула куда-то в сторону. При этом ее раздвоенный язык нервно метнулся, а ниж­няя челюсть, странно щелкнув, встала на место.

- Избавляешься от лишнего яда? - спросил я. Она пожала плечами и улыбнулась.

- Рефлекс. А ты здорово дерешься. Альф!

- Вырос в суровых условиях, - сказал я.

- Так в суровых условиях не дерутся, Альф. Это техника убийцы. И ты ею отлично владеешь. Между прочим, ты воспользовался ею без ко­лебаний. Те семь клонов тоже имели репутацию смертельно опасных воинов... Даже Пьетро, ху­дожник, слыл известным скандалистом - он час­тенько слонялся по улицам вместе с этим Челвини.

Я указал на лежавших:

- Интересно, кто эти парни и почему, как ты думаешь, они на нас напали?

Но я не успел договорить: бандиты исчезли, зчно промелькнувшие кадры на экране.

- Они, в общем-то, никто, - отвечала она. - их послали сюда из отдела кадров - ну, или из центра по управлению множественной реальностью. Я передала им свою просьбу с помощью ультразвука еще по дороге сюда.

- Так это была проверка! Но ты же могла просто спросить меня, - сказал я. - Я бы тебе тут же все распрекрасненько рассказал. А может, да­же и потренировался бы немного - на предмет самообороны.

- Все это были приемы нападения, Альф.

- Ну, это во мне заложено генетически, - сказал я. - Спасибо за экскурсию по городу. Или ты еще что-нибудь показать хочешь?

- Не сердись, - сказала она и взяла меня за руку. - Такой возможностью было грех не вос­пользоваться. И главное - реальной опасности никакой! Можно я теперь покажу тебе остальной город? Там есть одна очаровательная квартир­ка-в самой высокой башне - и с такой дивной спальней... А какой вид оттуда открывается!..

- И больше никаких сюрпризов?

- Только приятные, - пообещала она.

 

* * *

 

И свое слово сдержала. А потом мы еще долго лежали в сладострастной дремоте и смотрели из огромного окна в башне, как меркнет день над созданным нами пустынным городом. Почти мис­тическое чувство удовлетворенности собой и уди­вительно приятной пресыщенности постепенно овладевало мною, пока я следил за все удлиняв­шейся заостренной тенью шпиля.

- Хссссс, - заметил я.

- Хсссс,'- откликнулась она.

- Хс-хссс.

- Хсс. Спасибо.

- Ты здесь даже смену дня и ночи предус­мотрела!

- Да. Постаралась - для большего правдопо­добия.

Я потянулся. Глория села в постели.

- Не пойти ли нам погулять под этими звез­дами? Или, может, лучше вернемся в нашу ро­щу? - предложил я.

- Хс... Черт! - сказала она. - Звезды!.. О них я совсем забыла! Извини. - Она подняла руку и указательным пальцем ткнула куда-то в небо. Там, в глубине, сразу вспыхнуло яркое пятно света. - Ну вот, - успокоилась Глория, - уже кое-что. Придется немножко задержаться - мне нужно еще немного собрать.

Она потянулась за одеждой. Я тоже стал оде­ваться. Наши обнаженные тела заливал красно­ватый свет появлявшихся в небесах звезд.

Через несколько минут, обнявшись, мы во­шли в лифт и понеслись вниз. Мы уже выходили из города, когда Глория сделала какое-то легкое движение рукой, и на восточном крае неба вспых­нуло яркое созвездие.

- Эти созвездия фигурируют в самых ран­них проявлениях народного творчества, - сказа­ла она. - Некоторые антропологи утверждают:

первые мифы, связанные с надеждами, страхами и идеалами древних людей, посвящены опреде­ленным созвездиям. А впрочем, может, наоборот? Неважно. Религия, философия, авантюрные и лю­бовные романы - все это самым тесным обра­зом связано с очертаниями небесных созвездий. - Она снова махнула рукой, и в небе появился ковш Большой Медведицы.

- А как трактуется в религии, философии и романах символ ковша? - спросил я.

Она остановилась и подняла голову к сияв­шей в небесах Большой Медведице. Потом са­мым очаровательным образом наморщила носик и спросила:

- Тебе интересен сам принцип или частные случаи?

- Извини, я не понимаю...

- Если ты имеешь в виду все вместе - рели­гию, философию, романы, - так смотри! - И она ткнула пальцем в сторону западного горизонта, над которым появилось вдруг созвездие, которого я там никогда раньше не видел, - оно было по­хоже на длинную змею, изогнувшуюся восьмеркой, и сверкало россыпью разноцветных само­цветов.

- Бог мой! Какая красота! - воскликнул я.

- Это Уроборос. С моей родной планеты - Серпены - он хорошо виден. А вот Божья Пау­тинка - из Арахны V. - Глория показала на со­звездие, мерцавшее у северо-восточного края неба и очень напоминавшее настоящую паучью сеть. - А это Отраженный Лик. - Она как бы “оттолк­нула” Большую Медведицу в сторонку и “подве­сила” на ее место ослепительно сверкавшее скоп­ление звезд, очертаниями смутно напоминавшее человеческое лицо, точнее - некий абстрактный божественный лик.

Мы двинулись дальше, продолжая беседовать о жизни, космологии, этике и прочих извечных тонких материях, и Глория на ходу все время что-то изменяла в небесах, то и дело объявляя: “А вот Палец Ману!”, или: “Это называется “Материн­ское Древо””, или: “А это - Небесная Карета”.

Так, весьма старательно, надо сказать, она постепенно воссоздавала для меня картину своих небес, чтобы на примере некоторых тамошних созвездий продемонстрировать мне сложнейшие комплексы психологических, антропологических и анимистически-философских воззрений, сход­ных, должно быть, с воззрениями и моих далеких и примитивных предков, когда у них оставалось время, чтобы поднять очи горе. Рассказы Глории о созвездиях ее мира были изящны и исполнены глубокого смысла.

На лужайке у ручья мы собрали свои пожит­ки. Пора было покинуть только что созданный Глорией мир. По-моему, за это время мы стали мудрее, и я был очень доволен тем, что наши от­ношения с чисто физических перешли на более высокий интеллектуальный уровень. Мы вдоволь наговорились и поэкспериментировали с мысли­тельными способностями друг друга, выказав по­разительное единодушие и полное согласие в том, что касается важнейших жизненных ценностей и основ философии.

У выхода из этой реальности в другую я по­желал здешней ночи спокойных сновидений.

Оказавшись снова у нас на кухне и прихлебы­вая кофе, я анализировал сложившуюся ситуа­цию: если верить тому, в чем они оба пытались меня убедить, то я действительно клон, идентич­ный тем семерым, что висят на мясных крюках в проклятой Дыре. Кроме того, я каким-то неве­роятным образом оказываюсь... пришельцем из далекого будущего! Вероятно, это и явилось при­чиной того, что Адам сделал меня своим помощ­ником - ему хотелось иметь возможность за мной присматривать. А Медуза, то есть моя дорогая Глория, скорее всего сознательно постаралась ме­ня соблазнить, чтобы быстренько получить всю необходимую информацию. Только теперь все ста­ло по-другому. По-настоящему. Теперь мы ис­пытывали друг к другу самое искреннее расположение, хотя она, разумеется, уже успела выве­дать у меня все, что хотела узнать...

Пришлось признать, что я в последнее время недостаточно заботился о самозащите. Да, собст­венно, необходимости в этом не возникало ни разу в течение нескольких последних лет. Но не­ужели я научился всем этим приемам на улице по соседству? Да и в Университете Брауна я тоже вряд ли мог научиться так драться...

Глория в противоположном углу кухни гото­вила себе что-то национальное, желая немно­го перекусить. Видеть, что именно она готовит, у меня, честно говоря, не было ни малейшего же­лания.

- Послушай, Глория, - обратился я к ней, - мне бы тоже хотелось выяснить об этих клонах аб­солютно все, и учти, мне этого хочется не мень­ше, чем тебе. И вот какой план я предлагаю.

- Я тебя слушаю, - откликнулась она.

- Сейчас я допью кофе, включу Рубильник и пожелаю оказаться в своем кабинете, в редакции журнала “Ригодон”. В Нью-Йорке.

- Но редакция, возможно, еще закрыта... Труд­но сказать, какое сейчас в Нью-Йорке время суток. Я пожал плечами.

- Ну и что? Если будет закрыто, я поеду до­мой и оттуда позвоню своему шефу, Джерому Ига-ну. Вряд ли это простое совпадение - то, что мне дали задание отправиться именно туда, где по­всюду развешаны мои клоны! - Я показал в сто­рону Дыры. - И я твердо намерен выяснить, как все это произошло или кто все это подстроил. И как это я могу одновременно быть представи­телем сразу двух совершенно различных народов.

- А если ты сможешь это узнать?

- Тогда я вернусь и все расскажу тебе. И мы попробуем сообща решить, что нам со всем этим делать.

- А что, если тебе там просто напомнят о тво­ей легенде и необходимости следовать ей? Тогда уж точно после твоего возвращения нам друзья­ми больше не быть!

- Даже если предположить, что такое возмож­но, все равно заранее никак нельзя узнать, что это так и будет.

Она покачала головой; все тело ее ходило вол­нами.

- В таком случае ты отправишься вместе со мной и сама узнаешь все то, что мне уже извест­но, - сказал я ей.

Она попробовала то, что было у нее на сково­родке, улыбнулась и переложила жаркое на та­релку.

- А если я узнаю о тебе нечто ужасное? Мне что же, тогда убить тебя? - спросила она. Я засмеялся, хотя и несколько натянуто.

- Все мы делаем то, что делать обязаны, - сказал я. - Но иногда мы обязаны и доверять дру­гим, не правда ли?

Она отрезала кусочек жаркого и сунула в рот.

- Хорошо, - сказала она. - Я пойду с тобой. Мы оба засмеялись. Глядя, как поблескивают ее острые зубки, я продолжал пить кофе.

Заглянув в вестибюле в зеркало, я увидел, что выгляжу вполне прилично и на редкость отдо­хнувшим. Я включил Рубильник в нише, подо­шел к двери и широко распахнул ее. Над этрус­ским форумом уже протянулись вечерние тени.

- В Нью-Йорке сейчас утро, - сказал я. - Самое подходящее время.

И тут мое внимание привлекла винная бутыл­ка, которая валялась там, где в прошлый раз бы­ла груда тряпья. Я наклонился, поднял ее и стал рассматривать, медленно поворачивая.

- Странная форма, - заметила Глория. Я протянул бутылку ей.

- Классическая “бутыль Кляйна”1, - сказал я. - Воплощение некоего зрительного образа, который некогда был так описан Айзеком Ази­мовым: вообразите гуся, который изогнул шею вперед и копается в перьях где-то у себя на груди, при этом как бы проедая себя насквозь; через некоторое время его голова выныривает наконец из анального отверстия, и гусь широко раскры­вает свой клюв. Все. Quietus. Идеально завершен­ная форма. Вот как это делается.

- Забавное описание, - сказала Глория, ста­вя бутылку на столик в прихожей, пока я запи­рал дверь. - А это та самая, что ты дал Уртчу?

- Да. “Руффино”.

Она кивнула и взяла меня за руку.

- Ну что ж, одно из типичных “обращений” Вселенной к человеку. Возьмешь меня с собой в Нью-Йорк, Альф?

- Конечно, дорогая.

Я поправил галстук, мысленно представил се­бе свой кабинет на Манхэттене и пожелал немед­ленно там оказаться.

Через несколько секунд мы с Глорией уже сто­яли там. Я быстро огляделся. По-моему, все бы­ло так же, как прежде.

- По всей вероятности, за время отсутствия меня не уволили, - пробормотал я и прошел ту­да, где обычно сидели остальные сотрудники.

Но в офисе отчего-то было пусто, хотя, если судить по висевшим на стене редакции часам, должна была бы царить суета. Я подошел к одно­му из столов и глянул на перекидной календарь.

- Воскресенье! - провозгласил я. - Вот что значит выбиться из колеи. Впрочем, это легко по­править. Давай пожелаем сперва отправиться на­зад, а потом - снова сюда, но двумя днями рань­ше или же, наоборот, на один день позже...

- Нет! - решительно заявила она. - Нехо­рошо играть со Временем в игры, которые так или иначе затрагивают сущность.

- Это у вас, в будущем, предрассудки такие?

- Это не предрассудки. Все гораздо серьез­нее. Просто мы имеем представление о той влас­ти, которую Время имеет над нами.

- 0'кей. Не будем с ним играть. Я только схо­жу к себе и позвоню Джерри.

Я вернулся в свой кабинет, взял трубку го­родского телефона и набрал номер Джерри.

- Привет, - сказал я. - Это Альф.

- Ты где?

- Здесь, в городе. В редакции.

- Ну что, хороший материал получился? Или ты еще отписываешься?

- Нет, материала пока никакого не получи­лось, но есть масса интересных фактов. А вер­нулся я, чтобы взять кое-что из нужных вещей. Хотелось, правда, задать тебе кое-какие вопросы насчет этого задания...

Последовало молчание. Затем он спросил:

- Например?

- Ну, например, как получилось, что этот ма­териал понадобился именно сейчас? И почему я должен...

- Альф, поезжай домой.

- Но...

- Просто поезжай домой и жди. Он повесил трубку.

- Так. Встречаемся у меня дома, - сказал я Глории. - Как мне лучше поступить: сперва пе­реметнуться в Рим, а потом пожелать оказаться в своей квартире... разумеется, если это не игра со Временем? Или лучше...

- Лучше возьми такси, - посоветовала она. Ворча, я повел ее по редакции к выходу. Мог ли я строить какие-то заговоры, если отлично по­мнил, что работаю здесь ужасно давно?

Мы вышли на улицу и прошли пару кварта­лов, прежде чем нам удалось обнаружить такси. Оказалось, что пребывание в Дыре чрезвычайно портит характер: там слишком легко избаловаться.

Дома все было по-прежнему и даже относи­тельно чисто - женщина, которая у меня убира­ет, приходила как раз в тот день, когда я был здесь в последний раз. Я показал Глории гости­ную, столовую, кухню и свою любимую берлогу, то есть спальню. Там она уставилась на мое по­истине королевское ложе и промолвила:

- Нам, безусловно, стоило бы кое-чем занять­ся, прежде чем отправляться назад.

- Это верно, - согласился я. - Да и стыдно <было бы не...

И тут как раз позвонила консьержка. Я снял трубку.

- Альф у телефона, - сказал я.

- К вам пришел мистер Иган.

- Хорошо. Пусть поднимается. Мне вдруг ужасно захотелось в туалет. Мой мо­чевой пузырь готов был лопнуть.

- Извини, Глория, - сказал я. - Я на ми­нутку.

Но стоило мне зажечь в ванной свет и закрыть за собой дверь, как я понял, что минуткой тут не обойтись. Дело в том, что мне ужасно мешало соб­ственное отражение в зеркале! Оно СМОТРЕЛО на меня, а потом и ЗАГОВОРИЛО со мною.

- Альф, - сказало оно мне, - можешь мне не отвечать. Просто слушай. Я одна из твоих бо­лее ранних сущностей, а в зеркале - всего лишь некий постгипнотический образ. Он возник только потому, что ты работаешь над материалом про этого менялу душ, вернулся исключительно за информацией по поводу этого твоего задания и уже знаешь, что твой шеф едет сюда, чтобы с то­бой встретиться. Именно поэтому и возник по­зыв в твоем мочевом пузыре. Все остальное за­висит от твоего теперешнего окружения. Ты дол­жен помнить, что меня зовут Пол Йенсен - то есть это тебя звали Пол Йенсен. Это само собой разъяснится уже через несколько минут. Мне при­шлось выстроить несколько десятилетий по вре­менной оси вперед и назад, чтобы добиться этой встречи. Остальное тебе станет ясно позднее. За­дай Джерри все вопросы, которые хотел, а затем попроси его тщательно обследовать твою комна­ту - он ведь, кажется, умеет искать воду с помо­щью ивового прутика? Это очень важно! Мы здесь спрятали...

В дверь ванной постучали.

- Да? - откликнулся я.

- По-моему, там пришел твой шеф, - сказа­ла Глория из-за двери.

- Погоди минутку. Не впускай его, - велел я ей. - Сперва подойди к низенькому комоду в изножье кровати, открой третий ящик снизу и до­стань мне оттуда чистые трусы.

- Хорошо.

Постгипнотическое явление в зеркале явно не намерено было никак облегчать болезненные по­зывы, возникавшие в моем мочевом пузыре, и тот решил позаботиться о себе сам. Я этого даже и не заметил, пока Глория не постучала в дверь.

В будущем придется учесть подобную особенность моего организма. И очень жаль, что я так и не услышал, что именно они там спрятали...

В дверь снова легонько постучали, я приот­крыл ее, и в образовавшуюся щель тонкая рука Глории просунула чистые трусы.

- Спасибо большое!

Приведя себя в порядок и швырнув промок­шие трусы в мусорное ведро, я наконец покинул ванную комнату и двинулся на звук голосов, до­носившихся из гостиной.

- Джерри, - сказал я, - спасибо, что так бы­стро приехал! Знакомься: это Глория. Она рабо­тает...

- Да, мы уже познакомились, - прервал он меня, пожимая мне руку еще небрежнее, чем все­гда. Потом подошел было к креслу, намереваясь сесть, но отчего-то не сел, а сказал: - Ужасно тя­желая выдалась неделя... У тебя действительно ка­кие-то проблемы с заданием?

- Нет, никаких проблем! - сказал я. - Про­сто интересно, как это все получилось. Сядь, по­жалуйста, и позволь мне приготовить тебе чашеч­ку кофе. Или хочешь чего-нибудь покрепче?

Он с нарочитой озабоченностью посмотрел на часы.

- Да ладно... Какого черта! Давай виски с со­довой.

- А тебе, Глория?

- Хорошего сухого красного вина.

- Ясно.

- Так, ну и что, собственно, происходит? - спросил я, принеся им выпивку. - Похоже, я те­перь работаю у этого менялы душ?

- Это как раз для тебя. Ты ведь всегда любил всякие таинственные расследования, верно? Те­бе нравится раскапывать что-нибудь этакое, сби­вающее всех остальных с толку.

- Это правда. Но на сей раз дело куда серьез­нее - меня направляют, на меня оказывают дав­ление, меня призывают соблюдать осторожность... В чем дело?

Он вздохнул и уставился в свой стакан. По­том кивнул, сделал глоток и сказал:

- Да был тут телефонный звонок... От одного из владельцев компании. Он сказал, что ему этот материал нужен немедленно. И хотел, чтобы это сделал именно ты. И не разрешил мне называть его имя.

- А половину его имени ты можешь назвать? - спросил я. - Ну, например, я называю ее пер­вую половину: Пол. Верно?

- Хорошо. Я назову вторую: Йенсен.

- Вот именно. - сказал я. - И ничего страш­ного. Мы ведь с ним в родстве, и все выглядит так, словно он решил оказать мне некое одолже­ние. Это действительно работа как раз для меня, а ему было известно, что на самом деле это мес­то не совсем такое, как его описывают. Мне ка­жется, он хотел устроить мне эксклюзивный ма­териал.

Я взял свой стакан.

- Но ты все-таки лучше не упоминай о том, что я тебе это рассказал, - попросил Джерри.

- Не стану я упоминать. Да от этого, собст­венно, ничего и не зависит. Мне просто хотелось проверить одно свое подозрение...

- Ого! Придется мне, видно, впредь обращать­ся с тобой получше.

Я рассмеялся и сказал:

- Ну, еще немного, и ты победил.

- А в чем дело?

- Я хочу, чтобы ты обследовал мою квартиру с ивовым прутиком!

- Думаешь вырыть тут колодец?

- Нет, но я опять засунул куда-то одну важ­ную вещь... А ты ведь можешь все, что угодно, разыскать.

- Это мой старик может. Я-то всю эту науку позабыл.

- Ну пожалуйста, Джерри!

- Ладно. Дай-ка мне проволочную вешалку. Я нашел в шкафу такую вешалку и принес ему. Он согнул ее посредине, чтобы оба конца смот­рели вниз.

- Ладно, сойдет, - сказал он. - И что же мы ищем?

- Доставь мне удовольствие - попытайся оты­скать этот предмет, не зная, что именно ищешь, а? Я слыхал, что это для таких мастеров не так уж и важно.

Джерри встал.

- Только не вздумай написать об этом ста­тью и передать ее в другое издательство, - пред­упредил он меня грозно. Потом, держа вешалку в обеих руках, прошел по комнате из конца в конец, несколько задержался у обеденного стола и повернул налево, в спальню. - Эта штука нахо­дится там, - уверенно заявил он.

Мы последовали за ним. По-моему, я отчет­ливо видел, как вешалка дернулась вправо. Глория облизала пересохшие от волнения губы и двину­лась следом за Джерри, который подошел к вы­сокому комоду, стоявшему между стенным шка­фом и дверью в ванную комнату. Глория была справа от Джерри, а я - слева. Он явно прибли­жался к цели. Проволока в его руках яростно дер­галась, указывая куда-то на нижние ящики ко­мода. Глория выдвинула второй ящик от пола - там было мое белье. Носовые платки и трусы ле­жали справа, свернутые носки - слева, и я...

...каким-то странным образом сразу обо всем догадался - еще до того, как вешалка в руках Джерри указала налево. Я сунул руку под кучку носков и пошарил. Глория коротко прошипе­ла, и я вытащил на свет маленькую, но странно тяжелую шкатулку, с виду довольно дешевую и обитую какой-то тканью. Я тут же ее открыл, и там оказалась пара серых металлических запо­нок овальной формы с выгравированными на них кельтскими письменами.

- Ты это искал, Альф? - спросил Джерри.

- Да. Спасибо тебе большое!

- Вряд ли кто-то в наши дни носит рубашки с запонками, - заметил он.

- Я просто очень к ним привык. Они пред­ставляют для меня ценность особого рода, ско­рее сентиментальную. - Внезапно мне стало яс­но, в чем, собственно, состоит их ценность, - когда я вынул запонки из шкатулки и передал их Глории. - Вот. Спрячь их куда-нибудь, пожалуй­ста, пока они мне не понадобятся, хорошо?

Наши глаза встретились, и Глория сжала за­понки в кулаке и улыбнулась. Я закрыл шкатулку и пошел к комоду как бы для того, чтобы поло­жить ее на прежнее место среди носков. На самом деле я спрятал шкатулочку в кулаке, а потом бы­стро сунул ее в карман пиджака и закрыл ящик.

- Пойдемте-ка еще выпьем, а? - предложил я Джерри и Глории.

Когда Джерри ушел, Глория подбежала ко мне и бросилась на шею.

- Спасибо! Спасибо за доверие! - прошеп­тала она. - Теперь мне действительно было бы трудно сомневаться в тебе.

Я прижал ее к себе правой рукой - левая ви­села как плеть, прикрывая карман со спрятан­ной там шкатулкой, которую Глория легко могла обнаружить, потому что обвивалась вокруг меня, как змея. Но, в конце концов, будучи в ванной, я ведь мог положить в карман все, что угодно?

- Я же говорил тебе, что это именно так и есть.

- А в чем их назначение? - спросила она.

- Понятия не имею. Я их никогда раньше не видел. Не знал даже, что они там. У вас ведь долж­ны быть разные способы тестирования предме­тов на предмет всяких необычных свойств?

Она кивнула.

- Конечно. А кто этот Пол Йенсен?

- Мой двоюродный дедушка. Старичок очень неплохо подкованный. Но несколько эксцент­ричный. Он всегда очень доброжелательно ко мне относился. Хотя мы с ним уже много лет не ви­делись. Возможно, мне понадобится некоторое время, чтобы его навестить и выяснить, каковы его интересы в этом деле.

- Тогда давай сперва протестируем эти запо­нки, - предложила она.

Мне тоже этого хотелось. Однако из коридора мы заметили, что у меня в гостиной, на диване, занимая его практически целиком, восседает не­кое ракообразное существо футов шести в длину и со множеством могучих клешней. В одной из них оно держало большой кувшин с жидкостью, больше всего напоминавшей по виду болотную воду. Кожистые крылья неопределенных очерта­ний были аккуратно разложены у него за спиной на подушках. Голову покрывал целый лес корот­ких усиков, а сама голова цвета незрелого яблока при нашем приближении сильно потемнела. Ря­дом с существом, на полу, стоял металлический сосуд типа канистры. Одна из стенок “канистры” была затянута сеткой, за которой виднелась не­большая приборная панель. Верхний же конец странного сосуда был покрыт неким прозрачным материалом, и, подойдя ближе, я увидел под ним смутные контуры чего-то, весьма сильно напо­минавшего человеческий мозг.

Перед “канистрой” стоял Адам Мазер, он же Мегатрон, он же Закот, он же один из “божест­венных”. Левую ногу он поставил на диван, со­гнул в колене и оперся о него левым локтем, опустив подбородок на изящно согнутую руку. На нем был черный костюм, белая сорочка с расстег­нутым воротником, а в правой руке он держал стакан. Несмотря на столь непринужденную по­зу, Адам внимательно вслушивался в жужжание, издаваемое странным существом и мгновенно пре­кратившееся, как только мы появились на пороге.

- Ах это вы? Привет! - Адам улыбнулся и опустил левую руку. - Позвольте мне предста­вить вам Гоми, самого замечательного курьера, какого я когда-либо встречал. - Он обернулся к незнакомцу: - Гоми, это мои помощники. Альф и Медуза. Мы вместе работаем.

Гоми качнул усиками.

- Очень приятно познакомиться с дамой, ко­торая умеет превращать людей в камень, - про­жужжал он, - и с мужчиной, который является священной рекой.

Адам изумленно поднял брови:

- Священной рекой?

- Ну да.

В стране Ксанад благословенной Дворец построил Кубла Хан, Где Альф бежит, поток священный, Сквозь мглу пещер гигантских, пенный, Впадает в сонный океан'.

(*Гоми цитирует стихотворение С.Т.Кольриджа “Кубла Хан” (перевод К.Бальмонта). В образе священной реки Альф слиты воедино образы Нила, согласно мифам, берущего начало в Эде­ме, и Алфея, реки, берущей начало в Аркадии и текущей в Элладу. Бог этой реки Алфей - сын титанов Океана и Тефиды. Известен  любовью к нимфе Аретусе, спутнице Артемиды (или к самой Ар­темиде), которую он преследовал, приняв облик охотника.*)

Адам застонал, а я усмехнулся и подмигнул Гоми. Глория продолжала спокойно смотреть на него, лишь обронила:

- Кошмар какой-то!

Жужжание Гоми сменило ритм и теперь на­поминало смех. Он поднял свой сосуд с жидкос­тью, напоминавшей то ли рассол, то ли воду из болота, втянул в себя несколько плававших в ней штуковин, похожих на грибы. Заметив брезгли­вый взгляд Глории, он заметил:

- А на вкус это еще хуже!.. Но уверяю вас, чего бы вам уж точно не захотелось, так это ока­заться в одном помещении с тем инопланетяни­ном, который путешествует со мной в качестве туриста.

- А я думал, что вы всегда делаете это в по­лете, - сказал Адам.

- Если недостаточно осторожны, - согласил­ся Гоми.

- Кошмар, - подытожила Глория свои пер­воначальные впечатления.

- Не такой уж кошмар, - возразил Гоми. - Куда хуже бывает, если тошнит при нуль-грави­тации. Особенно после того, как поел пиццы. Да вы садитесь! Занимайте скорее места. Чьи угодно.

Мы с Глорией присели возле него на пуфики.

- Мы знакомы с Гоми примерно миллион лет, - сообщил нам Адам. - Он курьер, как я уже говорил, осуществляющий межпланетное пе­ремещение интеллектов.

- Точнее, я курьер на договоре, так сказать вольный стрелок, - уточнил Гоми. - И ни один интеллект никуда не повезу, если он мне самому не интересен.

- А как вы их возите? - спросила Глория. Гоми похлопал одной из своих клешней по канистре.

- Разумеется, в определенной среде. Кроме того, я отлично умею урезать посланное со мной до необходимого минимума.

Глория придвинулась к нему ближе, не сводя глаз с канистры.

- Ах вот как! - молвила она.

- Да, приходится, конечно, собственные моз­ги буквально наизнанку вывернуть, зато в итоге получается то, что надо: интеллект в пробирке. Как в том анекдоте: “Ну а в жестянке-то что, па­рень?..”

- И что же в ней?

- В моем случае интеллект достается тому, кто больше предложит. Многим внеземным су­ществам, например, ужасно нравится открывать и исследовать неизвестные планеты, знакомить­ся с новыми народами, задавать их представите­лям всякие интересные вопросы... Впрочем, у меня нет ни времени, ни средств заниматься всем этим лично. Так что они заключают со мной по­стоянный договор, и передвижение их интеллек­тов осуществляют мои собратья под моим наблю­дением. Одного из путешественников может ин­тересовать исключительно искусство, другого - философия или иные науки, третьего - теология, а четвертого - эволюция обитателей мор­ских глубин. Кого-то увлекает развитие собст­венной конкретной концепции в применении ее к четвероногим млекопитающим, а кого-то - мышление холоднокровных или обитателей би­нарных систем... Короче говоря, все подобные пожелания задаются списком и передаются в кон­кретные точки на нашем пути. Мы просматриваем эти списки, выискивая что-нибудь интересное для себя, а порой можем отправиться и купить го, что составляло сокровенное желание одного из клиентов.

- На вашем пути? - переспросила Глория. - А что это за путь?

- Гоми - представитель немногочисленной разновидности естественных “пожирателей про­странства”, - пояснил Адам. - Они появляются на свет с врожденной способностью преодолевать временную спираль по ее внутренней стороне, тем самым повинуясь исключительно собственной воле, они как бы прокладывают путь из одного мира в другой. Стоит им раскрыть свои крылья, и те, словно паруса древних морских судов, вле­кут их, надутые космическими ветрами.

- А конкретные точки на нашем пути, о ко­торых я упоминал, могут служить верстовыми столбами в безграничной Вселенной, - сказал Гоми. - А также указывать на эрозированные участки пространства. А также предупреждать о возможном появлении чудовищ из внешнего ми­ра, то есть с внешней стороны временной спирали, чьи страшные когти запросто пишут во Все­ленной свои собственные “правила”. Там, где они проходят, мы порой обнаруживаем странные убий­ства - так сказать, на обочине дороги - и на расстоянии многих парсеков слышим странный лай или странное мычание. Мой народ не при­надлежит к числу великих теоретиков, как мно­гие здешние народы, например, потому что у нас всегда было все необходимое...

- Ясное небо и попутный ветер до Арктура, - сказал Адам.

- Йо-хо-хо! - подхватил Гоми.

- Жизнь на танцующих волнах.

- На волнах счастливых мыслей!

- Да, кстати, - прервала их Глория. - По­чему, собственно, путешествует только сам ин­теллект? То есть мозги?

- Стороны, заинтересованные в развитии соб­ственного интеллекта, при любых и весьма раз­личных услових интересуются главным образом этим - то есть мозгами, - ответил Гоми.

- Значит, вы просто оставляете чьи-то тела и берете с собой одни мозги? - спросил я.

- Ну, насчет тел я стараюсь наилучшим об­разом договориться, если только есть такая воз­можность. Но в общем да, вы правы: масса - чрезвычайно важный фактор при путешествиях такого рода, а представители моего народа, как мне кажется, действительно обладают удивитель­ными способностями к сверхскоростной нейро­хирургии! - Гоми от восхищения даже клешнями прищелкнул и еще немного отпил из своего кувшина. - Мы довели подобные операции до высот истинного искусства. Правда, пришлось немало потрудиться, чтобы в этой области опере­дить всех во Вселенной.

- А что, например, особенного вот в этом ин­теллекте? - Я кивком указал на канистру.

- Он содержит первый полный свод сведе­ний о Коллективном Бессознательном человече­ства, - ответил Гоми. - Счастливая находка. До­рогого стоит! Я собирался обменять ее у Старого Йога - он очень интересуется подобными веща­ми, но потом наткнулся здесь на нашего дорого­го Мегатрона, который сделал мне такое предло­жение, что я не смог ему отказать. Видите ли, я нырял в самые глубины Вселенной, я взлетал на немыслимую высоту временной спирали, я соби­рал чужие мозги во множестве самых различных миров, но по-прежнему, оказывается, не видел еще и половины Вселенной!

- Если ты напоешь мне хотя бы несколько тактов музыки Вселенной, я, если хочешь, попро­бую тебе подтянуть.

Гоми разразился хриплым, похожим на чири-канье смехом; затем умолк и издал пронзитель­но-высокий жужжащий звук, от которого у меня заболели уши, и мне показалось, что на этот раз я практически успел уловить, как Глория и Адам обменялись информацией с помощью ультразву­ка, пользуясь жужжанием Гоми как прикрытием.

Потом Глория прошипела какую-то простенькую мелодию, я глубоким басом постарался ис­полнить спиричуэл “I've been to the depths”, а Адам разразился целой серией различных “мявов” и подвываний. Странный звук донесся даже из глу­бин “канистры”.

Наконец я спросил у Гоми:

- Ну что, обмен совершен? И что же Адам дал вам?

- Неужели не догадываетесь? - удивился наш ракообразный гость. - Чувство юмора! Теперь я единственный представитель своего народа, об­ладающий чувством юмора, и это просто велико­лепно! Теперь я умею видеть смешные стороны жизни и понимать шутки. И теперь уже другие народы не посмеют насмехаться надо мной и об­зывать меня “летающей дубинкой”! У меня теперь есть на вооружении такие шуточки и приколы, от которых они просто штабелями попадают. Нет, правда... Ведь по натуре я настоящий гастролер, комедиант, факир на час. Для меня нет большего наслаждения, чем заставить мир крутиться бы­стрее! Теперь я понимаю, какая смешная исто­рия приключилась со мной во время выхода в субпространство. Случайно встретившись там с одним из своих родственников, я заболтался, а между тем наши интеллектуальные “посылки” поменялись местами... Надеюсь, его заказчику понравятся большие горячие сандвичи с гриба­ми, которые растут у нас на родине. А в его ка­нистре оказался весьма редкий экземпляр синтоида XXII века, этакого книжного червя - я такого и представить себе не мог! Возможно, из-за того, что он был весь покрыт горячей горчицей... Нет, это просто неописуемо! А впрочем, доволь­но. Дайте же мне наконец отдохнуть! Вы сами-то живая аудитория или нарисованная маслом кар­тина? Может быть, вам всем стоило бы pro bono (* Ради всеобщего блага (лат.)*) произвести некоторую настройку интеллекта? Эй, профессор Мазер, давайте помузицируем немно­го, а? Исполним тяжелый клешневый рок!

Гоми поднялся с кушетки и исполнил в при­хожей, искусно отбивая чечетку своими восемью конечностями, некий довольно сложный танец. Я даже поаплодировал ему, надеясь, что танец будет недолгим, поскольку некоторые, наиболее хрупкие, предметы моей мебели явно находи­лись под угрозой. Глория и Адам тоже захлопали в ладоши. Гоми воспринял наши аплодисменты как просьбу бисировать и, пронзительно жужжа какую-то немыслимую мелодию, задвигался еще активнее, правда, практически ничего из мебели при этом не повредив и налетев только на пере­носной столик и кресло-качалку.

- Он исключительно удачно выбрал время и место для подобного представления, - заме­тил Адам. - Особенно если учесть, что он всего лишь несколько минут назад обрел искомое чув­ство юмора.

- Это верно, - согласился я.

- О да! - Глории тоже возразить было нечего.

Услышав эти слова, Гоми раскланялся и усел­ся на прежнее место.

- А как насчет интеллекта примерно того же уровня, Адам? - спросил он. - Того, что пред­назначен для замены? Ты уже определил его ко­ординаты?

Адам протянул ему лист бумаги, покрытый какими-то значками.

- Да. Мои каракули разобрать сумеешь? Половина усиков на зеленой башке склони­лась к листу.

- Вполне. Вполне! И туда я направляюсь, ех-actamente, за весьма и весьма специфическим ин­теллектом, - пояснил он уже нам с Глорией. - Спасибо, дорогой Закот. Надеюсь, обмен вас со­вершенно устроит.

Он допил содержимое своего кувшина, встал и, опираясь на все свои многочисленные клеш­ни и конечности, развернул крылья. Исчез он мгновенно. На полу осталась стоять лишь та его канистра.

- Ни снег, ни дождь, ни жара, ни ночная тьма не могут помешать этим славным путешествен­никам завершить назначенный круг! - торжест­венно промолвил Адам. Потом встал и с наслаж­дением потянулся.

- Нет, я уверен: он сперва будет помешан на граффити, на головоломках и прочем ломании го­ловы. А потом научится не только сам голову ло­мать, но и другим ее ломать будет.

- Ты предвосхитил мои намерения, - сказал Адам. - Это даже пугает.

- Мне-то самому ни один из этих вариантов особенно не нравится, - сказал я, - хотя я не прочь посмотреть, что это будет за представле­ние, когда режиссер доведет его до кондиции.

Глория как-то странно глянула на меня и что-то прошипела.

- И для этого, - продолжал я, вспомнив о запонках, - мы тут кое-что уже подобрали...

Но договорить мне не удалось: входная дверь резко распахнулась, и я услышал знакомый прон­зительный голос: - Так она и меня собиралась пристрелить! Вот почему я, слава тебе, Господи, здесь оказалась!

Вот что бывает, когда не успеваешь вовремя опустить Рубильник!

 

* * *

 

Это была актриса Морган Барри, поклонни­ком которой я стал с тех пор, как собрал на нее полное досье и сделал материал для журнала “На подмостках”. Она ворвалась в квартиру, точно белокурая валькирия, и закричала:

- Который тут, черт побери, меняла душ?

Тогда, собирая факты ее странной карьеры воедино, я провел с ней недели три. Она была ми­ла, обходительна, пользовалась заслуженной лю­бовью публики, работала над ролями истово и в тесном контакте с другими актерами. Все у нее, в общем, ладилось, за исключением одного не­приятного штришка, портившего ей всю карье­ру: она приносила несчастье.

Мамаша Баумберг, преданно любившая про­изведения писателей-романтиков, назвала свою дочь Моргана в честь феи Морганы, сестры ко­роля Артура, ибо мечтала, что и ее Моргана смо­жет впоследствии очаровывать и пленять всех во­круг. Но лучше бы, право, мамаше Баумберг бы­ло назвать ее в честь Мордреда - того самого рыцаря, который принес дурную весть и тем са­мым разрушил весь Круглый Стол.

Итак, Моргана Баумберг стала актрисой Мор­ган Барри, и куда бы она ни пошла, всюду ей со­путствовали несчастья: срывались самые лучшие Предложения, разваливались актерские труппы, взрывалась осветительная техника, вдребезги раз­бивались кинокамеры... Бизнес развлечений все­гда был благодатной почвой для предрассудков - не вздумайте свистеть в артистической уборной, бросать свою шляпу на постель или желать ис­полнителю той или иной роли удачи! Короче го­воря, вскоре все уже стали бояться работать с прелестной очаровательницей Морган, приносящей несчастье.

;Впрочем, сейчас ее уже затруднительно было 6ы назвать очаровательницей.

- Так это ты? Отвечай! - Валькирия прямо-таки ела меня глазами.

- Хорошо-хорошо. Разреши представить те­бе Адама Мазера. Он и есть, черт побери, меняла душ.

- Господи, да он рыжий!

- А это его ассистентка Глория.

- Знакомьтесь, друзья: это Морган Барри, замечательная актриса, также известная как Вуду Барри.

- Тебе что, черт побери, обязательно было это печатать? И поэтому ты и перестал со мной встре­чаться?

- Морги, я люблю тебя по-прежнему, но спек­такль окончен!

Валькирия припечатала меня нецензурным словечком и набросилась на Адама с криком:

- Я хочу, наконец, чтобы удача немедленно повернулась ко мне лицом, черт меня побери! - Однако сопротивляться теплой очаровательной улыбке Адама она оказалась не в силах и даже улыбнулась ему в ответ, а потом смиренно попро­сила: - Пожалуйста, будьте так добры, сэр, по­могите мне!

- А к чему, собственно, столько шума, доро­гая мисс Барри? Вы, как мне представляется, оде­ты для торжественного приема?.. И одеты пре­лестно! Где и что именно случилось? Почему вы пожелали оказаться здесь?

- Я была в кафе “En coeur”, это как раз на­против ООН. Мы встречались там с Мэлом Маусоном, одним из моих продюсеров и потенциаль­ным спонсором. Мэл поросил меня помочь ему уговорить одного типа вложить средства в наш новый сериал “Вестерн в стиле кантри” - о двух певцах из Нашвилла, которые раскрывают вся­кие тайны.

- Ой, мама! - вырвалось у меня.

- Я должна была играть роль Венди Вестерн она и поет сама, и стреляет тоже сама, да еще и из шестизарядного револьвера! Ну что, - обра­тилась она ко мне, - может, что-нибудь попри­ятнее скажешь? Или ты только ойкать умеешь?

- Так это предстоящая стрельба из револьвера заставила вас так кричать, когда вы вошли, мисс Барри? - осведомился Адам.

- Нет, что вы! В общем, мы за аперитивом всячески старались его рассмешить и умаслить, и дело уже пошло на лад, когда откуда ни возь­мись вдруг возникла жена этого спонсора, черт бы ее побрал, и пальнула в него. Именно в это мгновение мне и захотелось поскорее убраться оттуда к чертовой матери. Так я и оказалась здесь.

- Но почему? - удивился я.

- Что значит “почему”?! Я ведь скорее всего была у этой психопатки следующей на очереди!

- Нет, я всего лишь хотел спросить, с какой стати она стреляла в него и, возможно, хотела выстрелить в тебя?

- А с такой стати - господи, она так визжа­ла, что ничего и разобрать-то было невозможно! - что ей втемяшилось в башку, будто мы с ним лю­бовники!

Адам и Глория одновременно пронзили Мор­ган взглядами - казалось, они видят ее насквозь. Повисло длительное молчание. Наконец Морган нe выдержала и рявкнула:

- Ну?

- Погоди, - велел я ей.

- С какой стати?!

- Они советуются.

- Интересно, как это? У них ведь даже гу­бы не...

- Они разговаривают с помощью ультразвука.

- Ничего они не разговаривают! Во всяком случае, я ничего не слышу. Меня не проведешь! Они...

- Извините, мисс Барри, - прервал ее Адам, - но мы действительно разговаривали. С помощью ультразвука. Но не с вами. А с вашим братом.

- С братом? С каким еще братом?! У меня ни­какого брата нет и не было!

- Возможно, вас эта информация несколько шокирует, но у вас действительно есть брат. И он здесь.

- Здесь? Где это? Нас здесь по-прежнему чет­веро.

- Он внутри вас.

- Что? Брат? Внутри? Меня? - Морган нерв­но озиралась. - Да вы с ума сошли!

- Пожалуйста, присядьте и выслушайте меня внимательно. Дело у вас действительно очень ин­тересное. Однако моей ассистентке уже удалось все устроить. И вы больше никому никакой беды не принесете.

Морган буквально рухнула в кресло, от изум­ления потеряв дар речи. Я и сам был несколько ошарашен.

- Пожалуйста, немного терпения, - попро­сил Адам. - Дело в том, что ваша мать была бе­ременна близнецами, мальчиком и девочкой. Однако через некоторое время эмбрион девочки, развивавшийся более активно, как бы “поглотил” второй эмбрион, и тот стал развиваться внутри организма своего близнеца как некая циста, впро­чем генетически ему родственная. Это довольно необычный случай, но все же иногда такое встре­чается. Собственно, подобных случаев я знаю до­вольно много...

- Я... значит, я... Господи, какую ужасную вещь я сделала? - заикаясь пролепетала Морган.

- Но совершенно бессознательно! Абсолют­но непреднамеренно! - стала успокаивать ее Гло­рия. - Разумеется, вы никак не могли!.. И это чистейшей воды несчастный случай!

- Я чувствую себя форменным... к-к-канни-балом!

- Чепуха! - Адам засмеялся. - Ваш брат жив-здоров, и вот это-то действительно явление уни­кальное. Но, существуя внутри вашего организ­ма, он чувствует себя очень одиноким. Его страш­но угнетает и раздражает то, что он изолирован от всего остального мира - ни друга, ни просто собеседника...

- Но п-почему он никогда не заговорил со мной?

- Он прекрасно воспринимает вашу речь на слух, но сам, увы, может разговаривать только с помощью ультразвука. И это прямо-таки в ярость его приводит. Но его ярость - не самое страш­ное для вас. Куда хуже то, что ваш брат - колдун. Причем колдун, существующий в форме цисты! - Адам помолчал, давая Морган возможность переварить данное сообщение. - Это ваш брат приносит вам несчастья. Самые тривиальные ве­щи способны порой так глубоко его ранить, что он от бессильного бешенства начинает творить зло с помощью различных заклятий. Разглаголь­ствования вашего гостя за аперитивом чрезвы­чайно раздражали его, вот он и положил им ко­нец... с помощью его ревнивой жены. Это он вну­шил ей столь необоснованные вещи.

- А как Глории удалось решить эту задачку? - поинтересовался я.

- Она пообещала ему товарища. Теперь он больше уже не будет так одинок, и поводов сердиться у него тоже не будет.

- И этим товарищем будет тот, кто может объ­ясняться с помощью ультразвука?

- А также понимать обычную человеческую речь! Это будет очаровательная подружка... Впро­чем, все зависит от мисс Барри.

- Ч-что от меня з-з-зависит?

Ну, и наш Магнетрон тут же пустил в ход всю свою дьявольскую притягательность, весь свой неотразимый шарм. А впрочем, это примерно од­но и то же.

- Не хотели бы вы стать обладательницей пре­лестного и необычного зверька, который был бы с вами неразлучен? Умного, дружелюбного, пле­нительного существа, которое вызывает лишь все­общий восторг и умиление?

- А, это будет нечто вроде Читы, няньки Тар|зана? - спросил я нахально, но на меня никто и внимания не обратил.

Морган не сводила с Адама широко раскры­тых глаз.

- Я... я не имею ни малейшего п-п-представ-пения, о чем это вы, - заикаясь пробормотала она.

- О панде. Ее зовут Бок Пан, - сказала Гло­рия. - Дамми через несколько дней доставит ее :юда для вашего брата. И ваш брат клянется, что с этого момента со всеми вашими неудачами будет покончено и он станет наколдовывать вам  исключительно удачу.

- А теперь возвращайтесь поскорее в кафе "En coeur”, - посоветовал Морган Адам. - Не­счастный спонсор жив-здоров - ваш брат все-таки заставил эту особу промахнуться. Да он, в сущности, и не хотел его убивать. И теперь ваш гость так рад, что неожиданно оказался в центре всеобщего внимания, что охотно даст вам деньги на ваш проект.

Морган недоверчиво покачала головой:

- Неужели вы обо всем позаботились? А о том, что я приношу несчастье, не забыли?

- Мы позаботились обо всем. Венди Вестерн и панда Бок Пан выиграют премию “Эмми”.

- Просто не верится!

- Ваш брат, во всяком случае, обещал. А те­перь пожелайте поскорее попасть назад - вот са­ми все и проверите.

- Я... Но чем же мне с вами расплатиться?..

- Забудь об этом, Морги, - вмешался я. - Тот материал, который я сделал о тебе для жур­нала “На подмостках”, впоследствии обеспечил мне прекрасный контракт с “Ригодоном”. Я твой должник и сам обо всем позабочусь.

Она разразилась слезами, попыталась всех нас одновременно поцеловать и направилась к две­ри, опираясь на руку Глории.

- Мне нет необходимости желать вам уда­чи, - сказал ей Адам на прощанье. - У вас она и так уже есть!

Едва за Морган успела захлопнуться дверь, как Адам схватил “бутылку Кляйна” и стал ее рас­сматривать.

- А это еще что такое. Альф? - спросил он. - Что это за ковшик?

- В этой бутылке было “Кьянти”. Я дал ее одному старому бродяге по имени Уртч. Он оши-вался у нашего крыльца, когда мы выключили Рубильник.

- Уртч? Это уменьшительное от “Демиуртч”?

- Нет, просто Уртч. Адам тихонько заворчал:

- И это он такое сделал с обыкновенной бу­тылкой?

- Я не видел. Может, и не он. Но именно в таком виде я ее потом обнаружил там.

- И он все время оставался возле нашего крыльца?

- Мало того - он на этом настаивал.

- А что с ним стало потом?

- Он, похоже, довольно скоро исчез. Во вся­ком случае, когда я снова выглянул на крыльцо, его там уже не было.

- Исчез? Может, все-таки сказал что-нибудь : интересное на прощанье?

- Да нет. Хотя вот: имевшуюся у него пустую бутылку он швырнул в этот густой туман, желая показать мне скопление фотонов. А когда я ска­зал, что за воротами движется нечто непонятное, он заявил, что это змей Уроборос.

- Хм... Это напоминание о сроках...

- Сроках чего?

- Да ничего особенного... Просто моя личная примета. Я... Боги! У меня же теперь есть своя собственная примета! Я сам ее придумал! Мне тоже есть теперь чем меняться! Извини, пожа­луйста, я скоро вернусь... - Он подхватил кани­стру с инопланетными мозгами и бросился в сто­рону Дыры, приговаривая на бегу: - Каждая ме­лочь может оказаться чрезвычайно полезной!

Я пошел на кухню и приготовил горячий шо­колад. Потом, когда мы с Глорией пили его, вернулся Адам. Он вытер руки о штаны и устало плюхнулся на диван.

Я налил ему чашку шоколада.

- Выдающийся шоколад! - отметил он, про­буя напиток. - Новые ингредиенты способству­ют удивительной остроте восприятия!

- А мы разве не один и тот же шоколад пьем? - удивился я.

- Я не о шоколаде, Блэки. Об Иддроиде. Толь­ко я попытался придать ему три различных об­лика с помощью того, что мы уже раздобыли, и каждый раз получал абсолютно новый результат! Картина явно нелинейная. В ней отражена сама переменчивость жизни! Непознаваемое!

Глория подошла к нему и что-то ему “ультранула”. Он молча протянул руку, и она положила ему на ладонь мои запонки. Адам внимательно их осмотрел, взвесил на ладони и как бы расстег­нул в воздухе перед собой невидимую “молнию”. Потом сунул руку в невидимое отверстие и выта­щил оттуда какое-то приспособление, размером и видом напоминавшее консервный нож. “Кон­сервный нож” повис перед ним в воздухе.

- Портативный тестер, - пояснила Глория. Адам вытащил из “открывалки” два проводочка и нажал на какую-то точку в ее верхней час­ти. На поверхности “открывалки” возникла над­пись. Он прочитал ее и провозгласил:

- Бета Лебедя! Металл. Но дизайн земной! - Он снова отсоединил проводочки и засунул их об­ратно в “открывалку”. Затем убрал ее в невиди­мый пространственный “карман” и застегнул не­видимую “молнию”. Затем снова как бы взвесил запонки на ладони и промолвил: - В иных слу­чаях совершенно безвредны. И никаких вмонти­рованных передатчиков или взрывных устройств. Ничего такого. - Он протянул запонки мне и спросил: - Значит, ты подозревал, что в твоей квартире что-то спрятано, но не знал, что именно?

-Да.

- Няня говорит, ты уже знаешь о своей иден­тичности с этими клонами?

- Знаю.

- Значит, эти запонки скорее всего должны послужить напоминанием тебе или предостере­жением мне - насчет того, что в недалеком бу­дущем нас, возможно, ждут неприятности... хотя сами по себе они никакой угрозы не таят. А то, что ты их обнаружил, не вызвало у тебя никаких воспоминаний или внезапных желаний?

- Нет. - Это был честный ответ, но думал я о том своем отражении в зеркале. Хорошо еще, что беседа с этим “отражением” произошла до об­наружения запонок!

- В таком случае я считаю, что тебе в любое время следует ожидать чего-нибудь в этом роде. Дай мне, пожалуйста, знать, если это возникнет, хорошо?

- Хорошо.

- Когда бы ни...

- Дамми, а ты, между прочим, еще кое-что должен Альфу. Ты не забыл? - сказала Глория. После всего случившегося меня приятно порадо­вало и удивило то, что она все еще считает, буд­то Закот сдержит свое обещание.

- Я помню. Но я уже предлагал ему партне­рство.

- Я имею в виду обещанную ему память. Что­бы он вспомнил...

- Все? Ну разумеется! Я же совсем забыл, идиот! Ничего, скоро мы все уладим. Все будет тип-топ! Тип-топ? Так говорят?

- После 1940 года практически нет.

- Спасибо, я учту. Знаешь, я решил, что не стоит использовать память этого теперешнего че­ловека-оркестра - у нее слишком ограниченные возможности. Для тебя больше подойдет память Марселя Пруста.

- У тебя и он побывал?

- У меня есть контакты со всей этой литера­турной братией конца XIX века. Они часто захо­дили ко мне, кое-что закладывали, а кое-что и покупали или выменивали, желая получить но­вые идеи и сюжеты...

Рассказ Адама прервало внезапное появление кого-то весьма похожего на лорда Байрона, и этот тип с порога провозгласил:

- “Ай-Ти” унаследуют нашу Землю! Я посмотрел на него внимательней. Высокого роста; весьма привлекательной наружности; одет элегантно - темно-синий плащ, черные сапож­ки, серые брюки и сюртук, красный жилет, вот только сорочка сильно помята. Волосы у него бы­ли длинные и волнистые. Глаза, правда, бледно­ваты, зато улыбка широкая, зубы белые, а голос удивительно звучный.

Адам, сразу превратившись в Загадочного Ко­та, изысканно светским образом ему поклонился и заметил:

- А вы, мистер Эш, их возглавите. Альф, по­зволь представить тебе мистера Эштона Эша, ве­дущего вокалиста “Ай-Ти”, самой популярной певческой группы целого поколения.

Поскольку поколение было явно не то, к ко­торому относился я сам, да и вообще группа “Ай-Ти” мне знакома не была, я изобразил на своем лице улыбку и согласно покивал:

- Ну, разумеется! “Ай-Ти”, как же, как же! Рад с вами познакомиться, мистер Эш.

- Вы знаете, мистер Эш, я просто ума не при­ложу, что бы вы могли еще пожелать, - сообщил наш Закот, на глазах превращаясь в леопарда - становясь как бы крупнее, сильнее, доминируя в комнате и заполняя ее своим присутствием. - Вы богаты, талантливы, красивы...

Эш глянул на нас с Глорией: в глазах его про­мелькнула явственная зависть. Он помолчал, об­лизал пересохшие от волнения губы и с трудом вымолвил:

- Секс.

Закот засмеялся-замурлыкал:

- Наверное, мечтаете о чем-нибудь экзоти­ческом?

- Нет. Мне бы самый обычный, старомодный.

- Да вы шутите! У вас ведь просто отбоя нет от поклонниц! Я не понимаю...

- Еще бы! Конечно, поклонницы меня одо­лели. Но этим преимуществом я, к сожалению, воспользоваться не могу.

- Ах, неужели импотенция? Ну так вам мои услуги ни к чему. Существует множество видов вполне доступной медицинской помощи...

Эш покачал головой. Потом выпрямился, от­крыл рот и запел. Это была удивительная, кол­довская ария царицы Ночи из “Волшебной флей­ты”. Мы слушали, совершенно очарованные, пока он не допел до конца, а потом дружно зааплоди­ровали.

- Потрясающая колоратура! - сказал Закот. Но Эш уже без всякой передышки перешел к ба­ритональной арии цирюльника Фигаро.

Это было настолько неожиданно, что мы лишь молча смотрели на Эша, потрясенные голосом столь невероятного диапазона, удивительной гиб­кости и богатства оттенков. Ничего подобного я никогда прежде не слышал!

- Я не понимаю... - Закот явно был расте­рян. - Но вы, разумеется, НЕ МОЖЕТЕ хотеть сменять ТАКОЙ голос на что бы то ни было!

Эш внимательно посмотрел на каждого из нас по очереди и сурово сказал:

- Ладно. Все мы здесь люди взрослые. - Он немного повозился с подтяжками и... спустил штаны.

Я наблюдал за ним как завороженный. Осталь­ные тоже. По-моему, все у него было в полном порядке, и я никак не мог понять смысла его экстравагантного поступка, пока он не сел, ши­роко раздвинув ноги.

- Ага! - воскликнул Адам. - Вы же настоя­щий, классический гермафродит! Замечательно! А вам известно, как редко это встречается?

Эш улыбнулся.

- В моей компании это встречается доста­точно часто, - ответил он. - Все члены группы “Ай-Ти” - настоящие гермафродиты. Ведь имен­но с дополнительными гормонами и связаны на­ши уникальные голосовые данные.

- Да-да, конечно! - Закот был в полном вос­торге. - Вас вдвойне... нет, втройне благословил Господь!

- Скорее, проклял, - возразил Эш.

- Это почему же?

- Мои немногочисленные попытки обнажить свои “прелести” лишь отпугивали любого потен­циального партнера или партнершу. Из-за чего я стал ужасно мнительным и нервным. Если чест­но, мне за всю жизнь так и не довелось попробо­вать... Я только и слышал в свой адрес бранные слова: “Sacre bleu!”, “Gutterdamerung!”, “Pobre-cito!”... - Он печально покивал головой, точно смиряясь. - И поэтому я оказался здесь.

Я услышал, как Закот бормочет:

- Неслыханно! Inconnu absolu! Совершенно новый, потрясающий ингредиент!

Затем, уже обращаясь непосредственно к кли­енту, он спросил:

- Расскажите мне, каковы конкретно ваши желания - помимо самого основного, - и мы постараемся вам помочь.

- Я бы хотел обменять один из этих... “набо­ров” - любой, мне это совершенно безразлично! - и стать таким же, как все. Ну, хотя бы вполовину!

- Вы отдаете себе отчет, что в таком случае произойдет с вашим голосом?

- Да, но мне все равно. Я достаточно ско­пил, средства у меня есть. Я готов выйти в от­ставку и наслаждаться жизнью. Пусть какое-ни­будь новое “Ай-Ти” тоже получит свой шанс.

- Ну хорошо. Но я должен получить оба “на­бора” вместе, так сказать в совокупности. А вас я снабжу совершенно новым оборудованием - со­ло! И по вашему выбору. Да, совсем забыл: мож­но обычного качества, а можно и су пер.

Эш так и просиял.

- Решено! - Он поднялся, подтянул штаны, кивнул нам с Глорией и следом за нашим рыжим Мегатроном исчез в Дыре.

Адам вскоре вернулся. Один.

- Дело сделано, - собщил он, - но ему нуж­но как следует выспаться, чтобы прийти в себя.

Он минутку помолчал и взглянул на Глорию, которая тут же повернулась и удалилась на кухню.

- Ну вот, - продолжал он, - почти все не­достающие ингредиенты собраны; осталось со­всем немного, но придется снарядить экспеди­цию за некоторыми особенно хитрыми. Как ты посмотришь, если я попрошу вас с Няней отпра­виться кой-куда и проверить, есть ли там то, что мне нужно?

- Положительно, - сказал я. - Говори: кто, что, когда, где, почему и как?

- Я уже все сказал Няне - “ультранул”, как ты выражаешься. Мне, собственно, нужно, что­бы вы слетали назад, в шестнадцатый век, и вы­яснили, действительно ли одна милая старушка является вполне профессиональным экстрасен­сом и предсказательницей будущего, как о том свидетельствуют мои изыскания. Если это так и есть, узнайте, не хочет ли она что-нибудь взять в обмен на этот свой дар.

- Проверим, - сказал я. - А можно вопрос?

- О чем?

- Мне все время хотелось узнать, чем тебя так захватил план этого Калиостро?

- Потому что это вполне реальный план! И он уже существует! Я всегда знал, что мне подвер­нется нечто такое, что станет поворотным пунк­том в моей жизни. Между прочим, встреча с то­бой значительно это ощущение усилила.

Я пожал плечами и спросил:

- А если я совсем не тот, за кого вы меня принимаете - кем бы вы меня ни считали? А ес­ли план создания идеального Иддроида прова­лится?

Он усмехнулся.

- Тогда в один прекрасный день появится что-нибудь новое и не менее интересное! Чем я и зай­мусь. Мой милый, я всегда должен следовать зо­ву сердца!

Вошла Глория, держа в руке небольшой плас­тиковый пакет с ручками, и спросила Адама, не | хочет ли он еще чашечку шоколада.

- Нет, ~- сказал он, - мне уже пора. Она покачала головой:

- Нет, сперва отправимся мы. А ты выключишь Рубильник. И, когда Эш уйдет, постарайся немного поспать. Тебе, по-моему, уже просто не­обходим отдых.

- Ты уверена?

- Да. Я хочу, чтобы ты всегда был в наилуч­шей форме - при любых обстоятельствах! Он поморщился, но согласился:

- Ладно. Хотя мне никакой отдых вовсе не требуется. Только ради тебя, дорогая. - Зевнув, он с кошачьей грацией потянулся, встал и пошел следом за нами в вестибюль, где находился Ру­бильник.

Когда мы с Глорией пожелали отправиться в путь, он как раз протягивал к выключателю руку. А еще через мгновение я обнаружил, что вместе с Глорией, которая по-прежнему держит в руке пакет, стою на грязной дороге, по обочинам ко­торой растут жалкие ободранные деревья, а сверху на нас сыплется мелкий бесконечный дождь.

- Эх, неудачно время выбрали! - пробурчал я. Она схватила меня за руку.

- Не могу же я все условия сразу запомнить. Хотя вон тот домик впереди, кажется, и есть тот, что нам нужен. Пошли. Между прочим, это Наресбороу, Йоркшир. А год на дворе 1521-й.

- А кто эта женщина, что нам нужна?

- Ее зовут матушка Шиптон, - сказала Гло­рия. - О ней не слишком много известно, но все же...

- Матушка Шиптон, - проговорил я, - как же, как же! Английская пророчица. По слухам, именно она предсказала Великий лондонский пожар 1666 года и еще целую кучу других собы­тий. Единственная загвоздка в том, что большую часть подобных событий совершенно невозмож­но подтвердить документально.

- Ничего, будем надеяться, что сумеем все выяснить и сами.

Я осмотрел домик. Все ставни на окнах были закрыты, а из каминной трубы вилась ленточка дыма. Глория направилась прямо к дверям и по­стучала.

- Есть здесь кто-нибудь? - окликнула она. - Здравствуйте, не пустите ли двух путников погреть­ся? До нитки промокли.

- А какого черта мне вас пускать? - донесся изнутри женский голос.

- Ну, во-первых, это было бы по-людски. Вы совершили бы доброе дело, - сказал я. - Но са­мое главное - все предчувствия насчет визита важных гостей оправдались бы, ибо это мы и есть!

По ту сторону двери что-то застучало, кто-то завозился, и через несколько минут дверь настежь распахнулась. Мы быстренько вошли, и Глория тут же захлопнула дверь. А на меня еще у порога набросилась какая-то низенькая растрепанная толстуха. Левой рукой она заехала мне по физио­номии, а правой так вцепилась в мое “мужское достоинство”, что я отступил, пытаясь как-то па­рировать ее удары и закрываться. Вскоре я упер­ся спиной в дверь, и она снова попыталась на меня наскочить, и на этот раз я решительно схватил ее за оба запястья и, оттолкнув от себя на расстояние вытянутой руки, там ее и держал.

- Извинения с тебя хватит? - спросил я до­вольно грубо. - Или, может, мы просто уйдем?

На ее лице отразилось удивление; губы задро­жали.

- Спаси нас. Всевышний, от страшного его меча и могущественного его кота! - Она пока­чала головой, сама несколько отступила назад и улыбнулась. - Не желаете ли присесть? - спро­сила она и посмотрела наверх: с потолочных ба­лок капала вода. - Если, конечно, местечко су­хое отыщете.

- Она умеет предсказывать будущее, глядя в магический кристалл, только в состоянии повы­шенной агрессивности, - сказала мне Глория ти­хонько, выбирая скамью попрочнее и ставя ее между двумя лужами на полу. - Вот почему ни­когда и не знала по-настоящему большой удачи.

- И тебе велено было проверить это на мне?

- Правильно. Хотя я не сомневалась, что ты сумеешь постоять за себя. - Глория протянула пакет, который принесла с собой, нашей неоп­рятной хозяйке, укутанной в бесчисленные слои каких-то неописуемых темных одежек. ~ Я тут вам принесла чай, печенье, марципаны... Если вы поставите на огонь чайник, мы могли бы выпить горячего чаю и немного перекусить.

- Чаю? - переспросила женщина. - Про­стите, госпожа моя. Я не знала... но нет! Вы с ним из таких мест, которые я вижу смутно... И это смущает мне душу!

Она отвернулась, взяла с полки чайник и под­весила его над огнем.

- Черт бы вас побрал совсем! - пробурчала она. - У вас-то в будущем небось сухо, а? Сухо, удобно и крыша не течет. Я же вижу!

- Не течет, - согласилась Глория. - Тут вы правы. - Она сунула руку в карман своего жаке­та и вытащила серебряную фляжку. - Не хотите ли капельку бренди? - предложила она, отвин­чивая крышечку и протягивая фляжку мамаше Шиптон. - Чтобы согреться, а? Пока чайник не закипел?

Глаза у толстухи заблестели, она взяла фляж­ку и сделала добрый глоток.

- Вы зачем сюда пожаловали? - спросила она, вытирая губы тыльной стороной ладони и воз­вращая фляжку Глории.

- Погоди-ка, - сказал я. - Прежде чем вы начнете говорить о делах, я бы хотел знать, како­во значение тех поэтических строк, которые ты произнесла, едва меня увидев.

Она покачала головой:

- Поэтических? А я и не заметила. А вот тебя я вижу в небесах. Ты Охотник.

- И что это значит?

- Сам подумай.

- А как ты обнаружила у себя такое странное свойство - рассердившись, видеть прошлое и будущее? - спросил я.

- Мой муж был учителем, - сказала она. - Он и меня учил всяким буквам и цифрам. И вообще большую часть недели был человек как че­ловек, да еще множество всяких цитат на латыни знал. Но стоило прийти субботе, и его в пивнуш­ку как магнитом тянуло! А стоило ему выпить, и в него прямо-таки бес вселялся! Заявится домой да и колотит меня, особенно если не успеет со своими приятелями подраться. И вот через ка­кое-то время я заметила, что он всякий раз на­брасывается на меня одним и тем же способом. Ну, и в следующий раз была наготове. Сразу пер­вой на него напала да и врезала ему раз пять как следует пониже пояса и парочку раз по башке. И тут он сразу присмирел, сполз на пол и захра­пел. А передо мной видения, видения - так и замелькали. И все о том, что еще только будет! Некоторые простые, о нем да обо мне, а вот дру­гие - о войнах, о кораблекрушениях, о пожарах! Я их все и записала. А на следующей неделе в субботу, как он домой-то явился, сразу на него набросилась, он даже пальцем меня еще тронуть не успел. И снова ко мне видения пришли. Вскоре я стала подкарауливать его еще на пути домой - во-первых, чтобы порядок в доме сохранить, а во-вторых, потому что тогда мне еще и второй раз удавалось разозлиться и на него наброситься. В общем, стала я записывать эти предсказания и продавать. И дело совсем неплохо пошло! Впол­не хватило, чтобы дом этот выкупить. Да и люди вокруг меня зауважали.

Я огляделся. В домике была одна-единственная комната с камином. Посредине стоял боль­шой стол. У стены довольно-таки ветхая кро­вать, еще какая-то жалкая мебель. Крыша проте­кала. Я изобразил на лице восхищение и уважи­тельно кивнул.

- А, ерунда! Я же видела, насколько лучше станут люди жить в будущем! - продолжала она. - Но теперь и я, по крайней мере, могла на улуч­шение нацелиться. В общем, стала я своего му­женька еще у дверей паба по субботам поджидать, а потом тащилась следом за некоторыми его при­ятелями-пропойцами. Они спьяну даже боялись меня и потом всякие истории рассказывали - будто им дух явился и призывал их к воздержа­нию! А я и правда выбирала того, кто уж совсем лыка не вязал, - такие ведь на следующее утро совсем почти ничего не помнят. И вот мне все чаще стало удаваться в разные времена заглянуть. Я все чаще эти свои памфлеты писала, шли они хорошо, я даже смогла ремонт в доме сделать, в порядок его привести - вот, полы настлала.

- А с мужем-то что было? - спросил я.

- Ну, ему-то не больно по душе были мои побои да затрещины, но денежки шли, и дом я уже выкупила. Это вроде как все и сравняло.

- В мое время ты известна как “матушка Шип-тон”.

Она кивнула:

- Так и есть. Матушка. Два раза у меня близ­нецы рождались. Когда мне было четырнадцать и потом, через два года, еще раз. Девочки мои уж все замужем. И мужья им хорошие попались. А сыновья - один-то, Роб, кузнец, а второй, Дже-ми, столяр-краснодеревщик. У обоих тоже жены хорошие. Ох, когда так много говоришь, в горле-то прямо пересыхает!..

Глория протянула ей фляжку, и мамаша Шип-тон сделала несколько больших глотков.

- Что-то ничего мужского у тебя в доме не видно - ни инструментов, ни одежды, - заме­тил я.

Она кивнула:

- Моего-то Дикона нет, сбежал. Однажды в субботу. Небось духу не хватило дальше мои про­рочества слушать. Ну а на следующий день его в реке нашли. Я-то знала, что так и будет, только он на мои предостережения внимания не обра­щал. Я уж много раз после этого замуж выйти могла - дела-то у меня тогда очень неплохо шли. Да только я ухажера-то домой приведу, а сама возьму и поколочу его. Первые-то колотушки са­мые полезные. Они завсегда мне об этом челове­ке узнать помогали. Ну и остальные тоже пользу приносили: видения вызывали.

- Как в тот раз, когда ты насчет меча и кота сказала?

- Да. Я знала, давно знала, что ты Охотник! И много опасностей от тебя будет!

- Какие, например?

- А вот это у нас, предсказателей, и есть са­мое слабое место. Никогда ведь до конца смысл пророчества не угадаешь - невозможно это... - Она глянула на чайник, который как раз начиналпосвистывать. - Я, например, видела, что ни один из моих обожателей так никаких особых высот и не достигнет, вот они у меня ничего, кро­ме колотушек, и не получали. Правда, были сре­ди них и такие, кому мои колотушки даже нра­виться начали. Так они сюда нарочно приходи­ли, чтобы я их еще разок побила... Потом-то я осторожнее стала, конечно. - Она улыбнулась. - Но с этими у нас и впрямь неплохо получалось, пока они не ослабли совсем и болеть не начали. Странные они все-таки, мужчины эти...

- Потому что они из того же теста, что и жен­щины, - заметил я.

Она сперва непонимающе уставилась на ме­ня. Потом хлопнула по колену и рассмеялась.

- Ну ты-то знаешь, что говоришь, Охотник, - сказала она и взяла еще один марципан из про­тянутой ей Глорией открытой коробки. - М-м-м! Как вкусно-то!

Я встал и заварил чай. Мамаша Шиптон тем временем съела еще несколько штук. Я тоже про­тянул руку и взял один. Странно все это было и почти забавно - сидеть и пить чай в жалком хо­лодном домишке с протекающей крышей рядом с грязной невежественной старухой, явно обла­дающей некоторыми антиобщественными задат­ками. Я умудрился отыскать в этом хлеву целых три чашки и отмыл их. Потом нашел в пакете, принесенном Глорией, сахар, сливки и лимон, аккуратно все это разложил и расставил, чтобы каждый мог удовлетворить свой собственный вкус.

Когда я уже практически накрыл на стол, Гло­рия наконец сделала первую подачу.

- А что, если бы вы могли обменять свой дар ясновидения на что-нибудь более полезное для себя? Вы бы пошли на это? - спросила она.

Матушка Шиптон вздохнула и приняла у ме­ня чашку с чаем.

- Ох и много же раз я мечтала от этого ясно­видения избавиться! - сказала она. - Ведь я столько раз видела, что вскоре на нас обрушатся великие беды, да только сделать-то ничего не мог­ла. - Она помолчала, то и дело поднося чашку к губам. - К тому же это мой основной заработок. Небось и сами видите: живу-то я неплохо! Для наших-то времен, конечно. Да и какое-никакое образование я тоже благодаря этому дару полу­чила: в технике разбираться стала, кой-что даже починить могу; и в военной стратегии немного понимаю - на дурном-то примере... И говорить красиво я научилась, и вести себя в обществе умею... Мне ведь и придворных не раз видеть при­ходилось, и политиков, и любовников высокопо­ставленных всех мастей... И церковников... Ну и простых людей, конечно. Я изо всего свою выгоду извлечь умела. А заодно искусством боя и при­дворной интриги овладела. Нет, я понимаю: это у меня вроде как проклятье, а все ж таки и добра оно мне немало принесло! Нет уж, так просто я с этим не расстанусь!

Она взяла еще два марципана и с удовольст­вием продолжала пить чай.

- Судя по вашим словам, - снова заговори­ла Глория, - вы бы согласились продать свой дар только за такую цену, которая сможет обеспе­чить вам прежний жизненный уровень? То есть чтобы вы могли жить так, как уже привыкли?

- Думаю, это должно быть что-нибудь по­лучше! У меня ведь и кое-какие мечты имеют­ся. И кое-какая возможность их осуществить - тоже. Оно бы, конечно, неплохо состояние по­иметь... - Она стала осматривать свою запят­нанную одежду, приподнимая ее грязные верх­ние слои один за другим. Потом отряхнула юбку, пригладила волосы и покачала головой. И я вдруг понял, что она совсем не старуха! А под слоем въевшейся сажи и грязи волосы у нее скорее все­го светлые и никакой седины в них нет и в по­мине. У нее были потрясающе красивые голубые глаза и высокие скулы современной топ-модели. Да ей ведь всего-то чуть больше тридцати! Когда я это осознал, мне очень захотелось узнать, ка­кая у нее на самом деле фигура - подо всем этим тряпьем? - Наверное, и мне бы хотелось краси­вой быть, - задумчиво продолжала матушка Шип-тон, - нарядно одеваться, встречаться с прилич­ными людьми, а может, и замуж выйти...

Глория кивнула.

- Кое-что можно будет сделать, - пообеща­ла она. - Не согласились бы вы отправиться с нами и поговорить с нашим руководителем? За такие дела именно он отвечает. И не стоит бес­покоиться: никакого сговора с дьяволом тут нет. Все это связано лишь с развитием точных наук - ну и с деньгами, конечно.

Матушка Шиптон рассмеялась.

- А я и не верю в сговор с дьяволом, дет­ка, - сказала она. - Я и без него слишком мно­го видела способов проникновения в нашу жизнь Зла. А с этим вашим хозяином я поговорю с удо­вольствием и посмотрю, что он может мне пред­ложить. Если у тебя есть что-то, что другим по­зарез нужно, так почему бы и не поговорить? Все здравомыслящие люди так поступают.

- А ты, между прочим, тоже охотница! - за­метил я, жуя печенье.

- Да, и одна из лучших!

- А скажите мне, матушка Шиптон, - почти весело спросила у нее Глория, - вы слышите ка­кие-нибудь иностранные слова во время этих ви­дений?

- А как же! Когда об иных странах речь идет - обязательно слышу.

Глория кивком указала ей на меня:

- Значит, слово “охотник” - это ваш пере­вод какого-то чужеземного слова? Вы с таким чувством его произносите...

- Ох и востра ты, детка! - восхитилась ма­маша Шиптон, наливая себе в чашку кипяток и весьма ловко пользуясь пакетиком с заваркой. - Действительно, видела я одну иностранную шту­ковину - вроде бы как “хранителем” ее называ­ли, только на самом деле это охотник был.

- И еще там было слово “грейлон”?

- Было. Они как бы вместе были. Глория кивнула и тоже принялась пить чай. Я заметил, что клыки у нее наготове.

- Не могла бы ты пояснить мне, - обратил­ся я к ней, - что, черт побери, вы с ней обсуж­даете?

- Альф, ты, без сомнения, самый опасный человек на Земле! Причем на протяжении мно­гих веков в ту и другую сторону временной оси. Как же ты этого не понимаешь?!

- Ну-ну. А как насчет того, чтобы меня про­светить?

- Нет. Время течет по-разному - для нас и для тебя. И лично твое, и наше общее. Ведь ни одно из них не идет так, как полагается. Вот мы и выжидаем, а ты волнуешься и страдаешь в ре­зультате собственных поступков. Ну ты вспомни: мы ведь могли не раз причинить тебе зло, но до сих пор так и не причинили, верно?

Я кивнул и сказал:

- По-моему, на этот раз мне здорово повезло с заданием.

- Но этот раз - единственный в своем ро­де! - заметила Глория.

- Господи, до чего ж интересно вы тут гово­рите! - прервала нас матушка Шиптон. И, чест­ное слово, я только в этот миг начал о чем-то догадываться. - А мне ведь вот что в голову-то вступило: если в чай чуточку вашего бренди до­бавить, так еще весельше будет!

Я изо всех сил пытался представить себе собственное отражение в зеркале. Мне нужно было спросить у него совета! И оно вдруг явилось мне, молча на меня посмотрело и сказало: “А теперь урони чашку”.

Я уронил. Матушка Шиптон пронзительно взвизгнула, и глаза ее наполнились слезами.

- Альф, как ты мог? - упрекнула меня Гло­рия. - Эти предметы быта так высоко ценятся здесь!

- Простите... Она сама у меня из рук выскольз­нула.

Глория встала.

- Я сейчас вернусь, - сказала она, - и при­несу кое-что взамен.

- Да необя...

Но Глории уже не было. Меньше чем через тридцать секунд она появилась снова - украсив волосы длинной узкой лентой и держа в руках кружку, взятую на кухне в “Черной Дыре”. Круж­ку она протянула мне. И я налил туда чаю.

- Эту можешь сколько угодно ронять, - ска­зала Глория. - Она виртуально небьющаяся.

Я кивнул, и мы с матушкой Шиптон поблаго­дарили Глорию за заботу. Пока она отсутствова­ла, я успел научить матушку Шиптон, что имен­но нужно в таких случах говорить.

Мы пили чай и ели марципаны. А за окном все лил дождь, крыша по-прежнему протекала, и мысли в этом давно минувшем, пропащем мире были какие-то отсырелые и тоже пропащие!

 

 

ГЛАВА 6 УЛЫБКА ЗАГАДОЧНОГО КОТА

 

Когда мы пожелали вернуться назад, то унес­лись так быстро, что я даже несколько растерял­ся и сильно стиснул запястье этой La Shipton - чтобы не забывала о моих наставлениях.

Через мгновение все вокруг вновь стало при­вычным и узнаваемым, хотя вряд ли то была преж­няя Luogo Nero. Под деревом, росшим напротив нашего дома, стоял стол, и за ним сидели Безум­ный Шляпник и Мартовский Заяц. Они пили чай, и между ними сидела Соня, а на противопо­ложном конце стола, справа от них - маленькая светловолосая девочка! Шапротив Шляпника си­дел Адам и болтал без умолку.

Заметив, куда смотрят его собеседники, Адам встал, обернулся и с улыбкой, приветливо кивая, направился к нам. Шляпник у него за спиной то­же поднялся - длинная знакомая фигура - и по­клонился дамам, сняв свою старомодную шляпу. Под шляпой голова его, как я и ожидал, оказа­лась покрыта спутанными седыми волосами.

- Это моя помощница Медуза, с которой вы уже успели мимоходом познакомиться, - сказал Адам, - а с ней - миссис Урсула Шиптон, наша весьма перспективная клиентка. А это мой вто­рой помощник, Альфред Нуар. Дорогие друзья, позвольте мне представить вам уважаемого про­фессора, сэра Бертрана Рассела (*Бертран Рассел (1872-1970) - английский философ, логик, математик, общественный деятель. Основоположник английского неореализма и неопозитивизма. Автор основопола­гающих трудов по математической логике и философии. Один из инициаторов Пагуошского движения и соавтор “Манифеста Рассела-Эйнштейна”.*).

- Только давайте поскорее покончим с эти­ми допотопными тевтонскими церемониями, - сказал доктор Рассел, улыбаясь нам. - Я очень рад со всеми вами познакомиться. Адам не толь­ко очень внимательно отнесся к волновавшей ме­ня проблеме, но и немало развлек меня, а затем, точно отвечая моему тайному желанию, предло­жил мне весьма, надо сказать, “колючую” дилем­му “Идеалы и возможность их практического во­площения”. - Он повернулся к Адаму: - Как я уже сказал, сколько вы ни старайтесь держать это снаружи, оно все равно сумеет найти лазейку и проникнуть внутрь! - сказал он.

- Но это же противоречит вашим собственным пацифистским принципам! - возразил Адам. - Особенно если вы утверждаете, что подобная спо­собность может у него выработаться уже после нескольких контактов с представителями челове­ческой расы.

- По мере того как подходят к концу мои дни на этой земле, я все пристальнее вглядываюсь в окружающий меня мир, который сейчас, возмож­но, находится далеко не в лучшей своей форме и кажется мне гораздо хуже, чем когда я увидел его впервые, - сказал Рассел. - И мне страшно от­того, что это - то есть подобная возможность - может стать реальностью, хотя я стану возражать против этого до последнего своего вздоха. Я все­го лишь прошу: не надо искушать судьбу!

Адам наклонился и поднял с земли какой-то длинный хлыст - прут или удочку? - который, похоже, длиной значительно превосходил его самого. “Удочка” была разрисована какими-то разноцветными спиралями и походила на пря­ничную тросточку, а когда Адам стукнул ею по земле, земля содрогнулась, как от удара кузнеч­ного молота.

- Веселее, сэр, - сказал он, - наша актер­ская пирушка подходит к концу.

Мартовский Заяц вытащил свои часы и по­смотрел на них. Потом опустил их в чашку с ча­ем, вынул и снова посмотрел на стрелки. Потом поднялся и, ни слова не говоря, повернулся и ушел в дом; через несколько минут за ним последова­ли Алиса и зевающая Соня.

- Я уже предупреждал вас, - сказал Адам, - что эти актеры - всего лишь духи, а потому они попросту растворились в воздухе. И, подобно им, не имеющие материальной основы наши виде­ния - эти башни с капителями в виде облаков, эти роскошные дворцы, эти гордые замки и сам величественный земной шар, да-да, вместе со всем всем, что ему досталось в наследство, - тоже должны раствориться в воздухе и исчезнуть без следа. И тут, не успел он договорить, дом, дерево, стол под ним и все, что на этом столе было, и даже само небо - все, все начало таять, исчезать, растворяться в воздухе, и мы оказались в кварти­ре Адама. Доктор Рассел кивнул, как бы в под­тверждение собственных мыслей.

- Мы и сами подобны тому, из чего состоят наши сны, - сказал он, - и вся наша короткая жизнь замкнута в кольцо сна. Но не сломите ли вы свой волшебный посох, сэр? Не сломите ли вы его?

В ответ Адам поднял разноцветную “удочку” над головой, держа ее обеими руками как можно ближе к концам. Какое-то время я думал, что это просто так, но затем спина его сильно напряглась, и я догадался, что он прилагает неимоверные уси­лия, чтобы эту “удочку” согнуть. Пиджак лопнул у него на спине, а через несколько секунд лоп­нула и рубашка. В прореху стала видна бронзо­вая кожа, под которой играли узлы могучих не­земных мускулов. Наконец металлический прут в его руках согнулся, и одним движением он пре­вратил его в букву S. Затем еще одно усилие - и буква S превратилась в восьмерку.

- Я не уверен насчет адекватности такого ответа с вашей стороны, Адам, - заявил лорд Рас сел, - но все равно спасибо: за помощь и за гостеприимство. - Сказав это, он тоже исчез, рас творившись в воздухе.

Адам шагнул к стене и пристроил возле нес согнутый восьмеркой металлический прут. Рас­прямившись, он заметил, в каком состоянии его одежда, усмехнулся, поглядел на меня и вдруг исчез. Осталась только его улыбка, которая еще 'некоторое время висела в воздухе.

- Как он это сделал? - спросил я у Глории.

- Ты имеешь в виду материальность образа Доктора? Просто Адам оставил вход в многоце­левой отсек открытым. Когда аппаратура активи­рована, энергия поля сама собой выползает от­туда.

- Все страньше и страньше! - пробормотал я, беря в руки кривоватую восьмерку и с удов­летворением отмечая, что это настоящая сталь. - ”Д его собственный, чисто кошачий, последний трюк? Когда от него, как от Чеширского кота, осталась одна улыбка?

- Это он просто забавлялся с побочными эф­фектами данного пространства, - пояснила Гло­рия. - Здесь, внутри, благодаря сингулярнос­ти можно запросто телепортироваться с места на место. Мы, правда, практически никогда этим не пользуемся. Гораздо проще самому пересечь Комнату и взять книгу, чем фокусировать на ней свое внимание и волю, чтобы телепортировать ее всего на какие-то двадцать футов. У Адама про­сто слабость к драматическим эффектам.

- Это я уже заметил. И все-таки как ему уда­лось оставить в воздухе свою улыбку?

- Практика. Он отлично владеет этим искус­ством. Он вообще все всегда делает на “отлично”.

- Это я тоже уже заметил.

А Адам между тем успел вернуться. Он материализовался у дальнего конца дивана; на нем была свежая сорочка и те же брюки.

- Ну что, не хотите ли еще повеселиться? - спросил он.

- Надеюсь, ты и так хорошо отдохнул! - Гло­рия была непреклонна.

- Ты права. И моя юность вновь вернулась ко мне, точно орел, сделавший круг в небесах!

- Интересно, а чем это вдруг захотелось об­меняться с тобой доктору Расселу? - спросил я.

- Ему хотелось избавиться от запаха изо рта, - ответил Адам. - Понимаешь, у него молодая по­дружка, и она недавно сказала ему, что у него изо рта плохо пахнет. Он перепробовал все по­лоскания на свете, но ни одно из этих средств не помогло, и он прямо-таки впал в отчаяние. А по­том он кое-что вспомнил - когда-то ему расска­зывал о Luogo Nero Альфред Норт Уайтхед(*Альфред Норт Уайтхед (1861-1947) - англо-аме­риканский математик, логик и философ, представитель неоре­ализма. Автор (совместно с Б.Расселом) основополагающего тру­да по математической логике “Основания математики”.*)' - и решил попробовать.

- - И ты избавил его от запаха изо рта в обмен на сцену “Безумного чаепития”?

- Не только. Я его немного поэксплуатиро­вал как философа. И он мне дал один полезный совет.

- О смысле жизни, разумеется? Всегда по­лезно знать еще чье-то мнение на сей счет.

- О нашем Иддроиде, - возразил Адам. - Рассел совсем не уверен, что бульдозерная про­работка нами всей информации, содержащейся в Библиотеке Конгресса, так уж полезна. Он пола­гает, что то, чего мы так стараемся избежать, ви­димо, является непосредственной составляющей того примитивного Коллективного Бессознатель­ного, которое нам принес Гоми. Меня, честно говоря, подобная точка зрения удивила. Это мнение, похоже, идет вразрез с большей частью его же собственных основных установок... И я по­просил его немного поразмышлять вслух и ска­зал, что чем необузданнее будут его мысли, тем лучше. И его, возможно, просто ошеломила при­рода задуманного нами проекта. - Он обошел диван кругом и стоял теперь пря­мо перед нами.

- Да уж, похоже, ты его действительно про­сто потряс, - сказал я и слегка подтолкнул Урсулу Шиптон, давая ей понять, что настала пора действовать.

Она пронзительно вскрикнула, рванулась впе­ред и успела раза два ударить Адама - это, надо сказать, потребовало от нее немалого мужества после эксперимента со стальным прутом. Но она, видно, была женщиной чрезвычайно азартной и большой шутницей.

Вдруг она снова пронзительно вскрикнула и, потеряв сознание, покатилась по полу ко мне. Я сразу бросился к ней, подхватил ее на руки и отнес на диван.

И услышал, как она прошептала:

- У него могущество того кота! Я его видела, точно видела: в Судный День. Все человечество он загнал в одну шкатулку, а потом бросил ее в огонь. Может, он и есть Дья...

- Я нарочно устроил это маленькое пред­ставление, - громко сказал я, - в отместку за ту встречу, которую ты устроила мне. Ну что, ви­дишь будущее благодаря собственной агрессив­ности? Вот и давай теперь рассказывай этому джентльмену о своих видениях.

- Девять жизней, - сказала она, - и восемь охотников, которые уменьшат это число. Самый лучший из них еще не появился, но скоро появит­ся: он уже совсем близко. И скоро, очень скоро наступит время, когда тебе, кот, уже не удастся приземлиться на все четыре лапы!

Адам пригладил свои рыжие волосы и улыб­нулся.

- Здорово! - сказал он. -Да, ты все правиль­но поняла! - Он придвинулся ближе, наклонил­ся и коснулся ее лба. - Дай мне знать, когда бу­дешь готова, и мы сыграем с тобой в пел-мел (*Старинная игра в шары.*).

- В пел-мел? - переспросила она и тут же се­ла, широко раскрыв от изумления глаза. - Я го­това.

Он взял ее за руку, и они направились к Дыре.

- И все развлекались и веселились! - восклик­нул я. - Извини, Глория, я на минутку: зов при­роды.

Я быстренько нырнул в уборную, закрыл за собой дверь и остановился, разглядывая собст­венное отражение, перед маленьким зеркалом, которое висело на противоположной стене. Я при­звал на помощь всю свою волю, и отражение на­конец в зеркале появилось. Значит, я тоже мог это делать? Мог телепортировать самого себя? Надо будет как следует овладеть этим искусством, превратить его в безупречное умение, в рефлекс, чтобы делать это так же легко, как Адам. Я сразy представил себе, как без конца буду бегать в туалет - чтобы иметь возможность попрактико­ваться.

!А пока что я внимательно рассматривал соб­ственное отражение в зеркале.

- Еще какие-нибудь указания будут? - спро­сил я у него.

- Пока нет, - ответило отражение. - По­будь пока там просто так. Правильный выбор вре­мени в нашем деле решает все.

Я вернулся в гостиную и обнаружил, что Гло­рия беседует с Эштоном Эшем, который больше уже не являлся членом вокальной группы “Ай-Ти” и был одет в джинсы фирмы “Levi”, дорогущие кроссовки, черную итальянскую майку и свет­лую кожаную куртку. На ремне у него висели сол­нечные очки в красивом дорогом футляре. Увидев меня, он улыбнулся.

- Я как раз рассказывал, что решил попро­бовать попасть к вам просто так - просто прове­рить, получится ли у меня, и получилось отлично! - сообщил он мне. - Мне хотелось спро­сить у вас, не поможете ли вы мне, ребята, по­знакомиться с какими-нибудь приятными де­вушками? Может быть, кто-то из них тоже захо­дил сюда? Мне подумалось, что с теми, кто был вашими клиентками, у меня могло бы получить­ся куда лучше. Мне кажется, мы бы испытывали друг к другу большее расположение. Это было бы что-то вроде “круга старых однокашников”...

- Боюсь, вам придется самому подыскать се­бе даму сердца, - мягко сказала Глория. - Мы просто не в состоянии выполнять еще и функ­ции бюро знакомств.

- Но приятных девушек так трудно... Он не договорил: из Дыры появился Адам рука об руку с Урсулой Шиптон. Ее омерзитель­ное тряпье исчезло, и теперь она была в элегант­ном узком черном трикотажном костюме и крас­ных босоножках. Ее волосы - вымытые, подстри­женные и отлично уложенные - действительно оказались совсем светлыми. С левой стороны она заколола их красной коралловой заколкой. С плеча у нее свисала маленькая блестящая чер­ная сумочка и красный свободный жакет ажур­ной вязки. А лицо ее, теперь дочиста отмытое, оказалось и вовсе прехорошеньким. Я бы ее ни за что не узнал, если б не скулы и яркие глаза. Она, пожалуй, выглядела даже моложе своего пред­полагаемого возраста.

- Кто это? - спросил явно восхищенный Эш, указывая на Урсулу.

- Одна наша клиентка. Вроде вас. Нет, не вро­де-у нее совсем другие проблемы, - поспе­шил поправиться я.

- Она замужем? - прошептал он.

- Вдова, - сказал я. - Хотите познакомлю?

- Еще бы! Был бы вам очень обязан!

- ...Итак, денег, которые я тебе дал, хватит примерно на неделю, - между тем говорил Урсуле Адам. - Если не хватит или тебе понадо­бятся еще деньги, просто приходи сюда. Между прочим, совсем неплохая идея: тебе в любом слу­чае стоит проверки ради каждый день сюда за­глядывать. А заодно мы сможем и все возникшие у тебя вопросы разрешить. Мне бы, конечно, очень хотелось дать тебе провожатого на первое время, но никого из своих людей я тебе дать не могу...

Я откашлялся.

- Дорогая Урсула, - сказал я, - позвольте представить вам мистера Эштона Эша.

Эш сделал шаг вперед, слегка поклонился ей, взял ее руку и поднес к губам.

- Я случайно услышал часть вашего разгово­ра... - сказал он, явно смущаясь. - Поверьте, я был бы счастлив служить вам провожатым так долго, как вы сами того пожелаете! Мы могли бы для начала где-нибудь вместе пообедать, если не возражаете.

- Ах, благодарю вас, - сказала она, огляды­ваясь на Адама и на меня, - э-э-э... мистер Эш.

- Просто Эш, - сказал он.

- Ну, раз так, вам необходимо кое-что уз­нать об этой даме, - сказал я. - Она из шест­надцатого столетия. И настоящее время - для нее весьма отдаленное будущее.

- Я понимаю, - сказал он. - Я ведь и сам из другого времени, хотя разница и небольшая, всего каких-то шестьдесят лет.

- Вы достаточно хорошо знаете современный Рим? - спросил Адам. - Сможете показать ей городские достопримечательности?

- О да! Честно сказать, я ведь некоторое вре­мя вообще пользовался вашим заведением как остановкой метро. И только потом набрался сме­лости и обратился к вам за консультацией. А обыч­но я осторожненько выбирался наружу и осмат­ривал город. И попадал почему-то всегда именно в этот период времени. Хотя я мог бы показать ей и будущую версию Рима, если только она...

- Я уже видела эту будущую версию, - ска­зала Урсула. - Вообще-то, и настоящую его вер­сию я тоже видела. И, надо сказать, мне больше нравится настоящая. Возможно, я бы даже пред­почла всегда жить здесь. И вести здесь свои дела. Хотя мне, конечно, хотелось бы кое-что здесь по­смотреть... своими глазами.

Адам понимающе кивнул. Эш повел ее к двери.

- Идемте. Я все вам подробнейшим образом покажу, - пообещал он.

- А я обеспечу вам всю необходимую защи­ту, - пообещала она в ответ. - Укажу, напри­мер, на дурное соседство.

Эш озадаченно посмотрел на меня. Я улыб­нулся ему и ободряюще кивнул.

- У нее прекрасное чутье на такие вещи, - пояснил я.

Когда дверь за ними наконец закрылась, Адам не выдержал и рассмеялся.

- А знаешь, мы действительно могли бы от­крыть бюро брачных знакомств, - сказал он. - Я мог бы подобрать очень интересные пары из различных временных эпох...

- Даже не думай, - сказала Глория. - Одол­жения отдельным клиентам ты, разумеется, вре­мя от времени оказывать можешь, но от главной задачи не отвлекайся.

- Боюсь, что ты права...

- А что, интересно, тебе потребовалось, что­бы сделать из матушки Шиптон такую красот­ку? - спросил я.

- В основном мыло и вода, - ответил Адам. - И однократные услуги парикмахера, визажиста и массажиста. Иначе, пожалуй, ей вряд ли можно было бы показаться в центре города. Ну и еще, ко­нечно, пришлось пробежаться по наиболее попу­лярным магазинам одежды.

- Не так уж дорого, - сказал я. - Ты, надо отметить, весьма быстро движешься по списку, добывая недостающие составляющие. Скажи, а какое тело вы собираетесь дать этому Иддроиду?

- Калиостро предложил одну из стандартных моделей андроида. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Хотя Иддроид должен будет уметь легко видоизменяться, причем не только физически.

- Звучит довольно опасно.

-- Кто не рискует, тот не пьет шампанского!

- А что вы собираетесь с ним делать, когда закончите?

- У меня есть кое-какие общие планы, но при­дется обсудить их с Калиостро.

- Я думал, ты помогаешь ему, потому что... это исключительно дерзкий проект.

- Так и есть. Но я предвидел появление Иддроида. Просто не успел сам вывести формулу. А он явился ко мне с готовой формулой, причем в нужный час и в нужном месте.

- А если ему твой план не понравится?

- Вряд ли. Он же разумный человек.

- Что ж, будем надеяться.

- Вот и хорошо. А теперь давай займемся дол­говременной памятью, которую я тебе обещал. Я считаю, что пора. А ты?

- Согласен с тобой. - Я и не думал возра­жать. - Тем более ты так давно мне это обеща­ешь, что я просто сгораю от любопытства. Пруст, ты говорил? И у тебя есть все, что нужно?

- О да! Я дал Шарлю - то есть Карлусу, гра­фу де Монтескье-Ферензак - временный ориен­тир в его любовной истории с Сарой Бернар, хотя он мне и заявил, что никогда более на подобную связь не пойдет. Очень требовательная женщина! Впоследствии Монтескье даже хотелось, чтобыего пожалели. А ты знал, что он служил Гюисмансу (*Шарль Мари Жорж Гюисманс (1848-1907) - фран­цузский писатель, представитель натуралистического направле­ния в литературе, вскоре открыто повернувший к декадансу, что отражено, в частности, в его романе “Наоборот” (1884)*) прототипом для героя его романа “На­оборот”? Монтескье был человеком, не обладав­шим никакими особыми талантами, но при этом умудрившимся дважды добиться успеха на лите­ратурном поприще и единожды на театральном, хотя и несколько меньшего. Я...

И тут я совершенно отвлекся. Дело в том, что у него за спиной, в прихожей, появилась женщи­на. И не просто женщина, а одна из самых оча­ровательных прелестниц! Высокая, гибкая, с тем­ной, какой-то дымчатой кожей, с густой гривой очень светлых, почти белых волос, в массе кото­рых весьма, как это ни странно, натурально мель­кали черные прядки. Водопад волос укрывал ее почти до пояса. Уши в верхней своей части у нее были чуть заостренные; их украшали серьги в ви­де серебряных колец. Ногти у красавицы были черные, длинные и тоже заостренные; подбородок маленький, а лоб широкий. С ее плеч ниспадал черный плащ, а тело было искусно задрапирова­но узкой полосой черной материи, обвивавшей его подобно спирали. Плащ украшала серебря­ная застежка. А на ее левой лодыжке я заметил серебряный браслет. Ее желтые глаза не мигая смотрели на Глорию. Затем незнакомка подне­сла палец к губам, и Глория едва заметно кивнула. Меня всего прямо дрожь пробрала, когда кра­савица встретилась со мной взглядом и снова под­несла палец к губам.

Затем она беззвучно приблизилась к Адаму со спины.

- ...а Роберт Хаас, послуживший прототипом Свана (*Имеется в виду герои знаменитого романа Марселя Пруста “В поисках утраченного времени”.*), - вещал между тем Адам, - был среди них самым замечательным...

Внезапно дама, исчезла. Сперва я решил бы­ло, что и ей тоже известны все эти трюки с телепортацией. Но потом я увидел, что она просто опустилась на четвереньки, выгнула спину, при­пала к полу, поползла...

И прыгнула! Но Адам все же успел с улыбкой обернуться ей навстречу и поймать ее на лету, хотя на ногах устоял с трудом. А еще через не­сколько мгновений они сплелись в клубок и по­катились по полу, издавая такие звуки, которые достойны разве что уличных котов.

Я придвинулся к Глории ближе, посмотрел ей в глаза и тихонько спросил:

- Что происходит?

- Это Прандха Ради - или Пранди для крат­кости, ,- пояснила Глория. - Старая подружка Адама. Они играют в эту игру уже несколько сто­летий. - Глория подошла к Рубильнику и выклю­чила его. - Очень не хотелось бы, чтобы именно сейчас к нам забрел какой-нибудь клиент, - ска­зала она. Теперь уже и Адам, и Пранди стояли на четвереньках и, как мне показалось, плевали друг другу в лицо.

- Это у них что, особо бурные эмоции так проявляются? - спросил я. - Или, может, у них язык такой?

- И то и другое, - ответила Глория. - Чест­но говоря, в последний раз она здесь появлялась где-то во время Второй мировой войны...

- По-моему, тебе все это не слишком нра­вится?

- Ничего подобного! Конечно же, мне это нравится! Ведь здесь так сложно отыскать насто­ящую женщину-кошку... И Адам всегда так грус­тит, если они ссорятся...

- Может, на этот раз они ссориться не будут?

- Помотрим.

Она глазами указала мне на лестницу. Мне по­казалось, что это просто отличная мысль, и я по­спешил за Глорией наверх, слыша у себя за спи­ной неторопливый обмен странными звуками - кошки то ли рычали, то ли шипели, - и не ус­пел я достигнуть верхней ступеньки, как к этому полурычанию-полушипению прибавились более определенные пронзительные вскрики-утверж­дения.

Мы заперлись в комнате Глории. Снизу уже доносились звуки любовной возни.

- Расскажи мне историю их любви, пожалуйс­та, - попросил я, когда мы наконец устало раз­валились на широченной постели.

- Они встретились очень давно и в весьма далеком отсюда будущем, - начала свой рассказ Глория. - И сразу отлично поладили. А в один прекрасный день узнали, что заранее предназна­чались друг для друга - в целях сохранения ге­нетического фонда “божественных”. Это, похо­же, был один из тех случаев, когда что-то тебе очень нравится, но только до тех пор, пока тебе не говорят, что ты это делать ОБЯЗАН. И тут же их любовь утратила весь свой пыл. А может, их бурная страсть напоминала пороховой погреб, ку­да попала искра нежелательной информации... Так или иначе, они поссорились. Вот Адам, ничего не сказав ей об этом нашем проекте - о Luogo Nero, - взял и просто исчез из ее жизни.

- Минуточку, - сказал я. - Но что им стои­ло пожертвовать несколько собственных клеток во имя того проекта? И рвать отношения не бы­ло бы никакой необходимости.

- Нет, их все это раздражало. Не знаю, то ли у них обоих такой невроз, то ли это проявление неких особенностей кошачьего интеллекта... Не желают они что-либо делать по принуждению, и точка! Я, например, знаю, что такое положение вещей для меня тоже было бы далеко не безраз­лично, как и для большей части представителей моего народа, впрочем, но вы, грейлонцы, по слу­хам, даже превозносите покорность чужой воле как добродетель...

Я повернулся и посмотрел ей прямо в глаза.

- Вот так-то, - сказала она. Я кивнул и спросил:

- “Грейлон” - это, кажется, одно из тех слов, которые Урсула употребляла, характеризуя меня?

- Да. В значении “людской, человеческий”. Но у него есть и несколько дополнительных зна­чений.

- Какие?

- Сперва постарайся понять, что такая опти­мальная модель человеческого существа, как ты, в отдаленном прошлом встречалась достаточно редко - как и в отдаленном будущем. А боров­шихся за сохранение именно этой модели счита­ли расовыми пуристами высшей пробы.

- Но все равно ваши народы - кошки, змеи, лисы, мангусты - так или иначе окажутся когда-нибудь в том же положении. Раз вы не можете смешиваться и давать потомство, то и у вас име­ет место борьба за чистоту расы, хотите вы этого или нет.

- Это верно. Однако у грейлонцев - кото­рые так долго трудились над сохранением собст­венной расы и восхищались этим - имеется и не­кая идеологическая составляющая. То есть вполне определенная исходная форма человека считает­ся наилучшей, а остальные сочтены неполноцен­ными.

Я улыбнулся:

- И мы, разумеется, не беременеем от змей, кошек, мангустов, лис - да мало ли от кого еще! - которые точно так же считают свою форму наи­лучшей.

Глория несколько минут помолчала, затем ска­зала:

- У каждого народа найдутся отдельные пред­ставители, всегда готовые в это поверить.

- Но когда так поступают грейлонцы, это счи­тается дурным, верно? - сказал я. - Потому-то они, вероятно, и играют в вашей мифологии роль этаких демонов - склонных к диктаторству су­ществ, с которыми вы вынуждены были бороть­ся, чтобы обрести свободу. Так что гордость про­сто должна была стать добродетелью, если уж де­моны ее обрели.

- Они сделали все, что было в их силах, и да­же более того, в области генной инженерии, кло-нирования и создания специальных обучающих программ, дабы стать суперрасой, такой, кото­рая действительно превосходит все прочие. Пос­ледние настоящие люди - это памятники поня­тию превосходства, которые они сами же и со­здали.

Я засмеялся.

- Разве это так уж сильно отличается от то­го, как ваши ученые отбирали, скрещивали, сно­ва занимались селекцией и снова кроили и пере­краивали, стремясь создать ваших “божественных”? Скорее похоже на то, что вы просто украли это понятие у тех, кто хотел бы видеть таким “боже­ственным” весь свой народ - и при том сохра­нить внутри его абсолютную демократию. Ведь каков ваш “божественный”? Ему, как мне кажет­ся, больше всего хотелось бы, чтобы все на свете перед ним приседали - прости, распластывались по-кошачьи! И мне подобная позиция представ­ляется куда более опасной, чем грейлонская про­грамма самоусовершенствования!

- Вы все, должно быть, просто запрограмми­рованы, раз думаете так! Ты и те твои клоны!..

- Я и мысли не допускаю, что являюсь од­ним из тех несчастных парней! Я просто стара­юсь внести некоторую ясность, слыша подобные оскорбительные заявления.

- ...И это в тебя въелось настолько, что ты и сам уже этого не замечаешь!

- Я надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что в дан­ный момент пытаешься заставить меня играть по некоему своему, совершенно безнадежному, прав­да, сценарию с плохим концом? Согласно кото­рому я всегда остаюсь в дураках, что бы ни гово­рил?

- Скажи мне, каковы наивысшие добродетели цивилизованного народа? - спросила она вдруг. - Уважение к Закону? Занятие искусствами? Пре­данность высоким культурным идеалам? Внима­ние к народному волеизъявлению и всесторон­няя его поддержка во имя светлого будущего?

- Готов поспорить: у каждого народа всегда были СВОИ добродетели.

- Справедливо, пожалуй... Я-то пользовалась индукцией... Ну а каковы, по-твоему, идеалы грейлонцев? - Я в ответ лишь молча пожал плеча­ми. - По их мнению, - продолжала Глория, - человечество в самом начале своего существова­ния представляло собой стаю хищников и - в том или ином виде - оставалось таким на про­тяжении всей своей истории. А потому, поскольку именно сила и жестокость считались у них добродетелями, делавшими их великими, они их и воспевали. И не имеет значения, какие кон­кретно цели преследует каждая особь в отдель­ности: основы размножения, развития и обуче­ния грейлонца - это охота! Ваша раса - раса охот­ников, Альф!

- Как и твоя, Глория. Иначе вы просто не вы­жили бы, и у вас не было бы таких очарователь­ных представительниц, как ты. Все виды вынуж­дены быть хищниками, чтобы выжить. И это не такая уж новая мысль. А уж кошки еще и долю садизма привносят, охотясь на свои жертвы. Нет, ты не сказала мне ничего такого относительно грейлонцев, против чего я стал бы возражать, ибо это противоречило бы моим моральным установ­кам. А может, тебя раздражает тот факт, что они столь открыто признают хищнический характер своей натуры?

- Нет, - сказала она. - Но они посылают свою молодежь охотиться на самых опасных чу­довищ Вселенной. Так у них “делают карьеру”! И те, кто проявляет в этом деле талант, становятся настоящими Охотниками.

- Охотниками?

- Да, Охотниками, которые охотятся ради про­цесса самой охоты! Которые сами себе памятни­ки за это ставят! Это профессионалы. К ним об­ращаются, когда действительно необходима Охота. И Охотники устремляются вверх и вниз по вре­менной оси и вне зависимости от того, какова цель той Охоты, для которой их наняли. Их удальи славные подвиги стали легендой. Заплати им нужную цену, и они принесут тебе любую “дичь” живой или мертвой.

- Но ведь и во Вселенной должны быть свои полицейские, - заметил я.

- Грейлонские профессиональные Охотники больше похожи на охотников за щедрым возна­граждением!

- И охотники во Вселенной тоже нужны.

- Это в тебе говорит твое время.

- А в тебе - твое. Так что давай пока считать, что у нас с тобой ничья, ладно? Весь этот спор случился из-за того, что ты начала рассказывать мне историю Адама и Пранди, и я, право, хотел бы услышать продолжение.

Она согласно кивнула.

- После того как они поссорились и Адам от­правился на задание, Пранди долгое время пыта­лась определить, куда же это он исчез.

- Так, значит, это секретный проект, не имев­ший отношения к “божественной” четверне из пробирки?

- Нет. Но поскольку Адам из числа “божест­венных”, все делалось очень тихо.

- Ну и как же ей удалось его найти? Глория отвернулась от меня и легла на бок. Протянув руку, она погладила одну из своих ста­рых кож, висевшую на стене. Доносившийся сни­зу неистовый кошачий концерт сменился более тихими и спокойными звуками.

Наконец Глория снова заговорила:

- У меня такое впечатление, что Пранди наняла одного из этих КОЛОССАЛЬНЫХ Охотни­ков, чтобы тот выследил Адама во времени - у них это получается лучше всех, да и собственные способы путешествовать во времени у Охотни­ков тоже имеются...

Я с трудом подавил смех, но все-таки писк­нул: “Ой!”

- И вот однажды, еще в Этрурии, она вдруг появилась у нас на пороге. Между влюбленными состоялось радостное, омытое слезами примире­ние, и они несколько лет после этого счастливо прожили вместе.

- Пока не поссорились снова? - спросил я.

- Вот именно. И тогда она ушла, а он очень долго печалился.

- Пока она не вернулась?

-Да.

- А потом они снова поссорились и она сно­ва ушла?

-Да.

- И так веками?

-Да.

- Напоминает сложный брачный ритуал - ко­гда супруги, когда им все надоедает, специально расстаются, чтобы затем, как бы возродившись вновь и став “совсем другими”, вновь воссоеди­ниться.                        

Внизу кошачьими голосами взвыли вновь вос­соединившиеся.

Глория снова повернулась ко мне. Теперь она улыбалась.

- У тебя множество странных способов виде­ния мира, - сказала она. - У большинства пред­ставителей твоего вида ничего подобного не на­блюдается. Очень жаль, что и ты из числа тех же кровожадных ублюдков, которые убивают нас ра­ди наживы.

Я закрыл лицо руками и затрясся в притвор­ных рыданиях.

- Я плачу, - сказал я, - и эти слезы вызва­ны тем, что нам никак не преодолеть это беско­нечное непонимание.

Она придвинулась ко мне и заглянула в лицо.

- Ничего ты не плачешь! - сказала она. - Знаю я твои шуточки. И слез никаких нет!

- И правда нет. Я, в общем-то, не очень умею притворяться. Зато все время пытаюсь разобрать­ся в своих чувствах по отношению к тебе - во всяком случае, в них немало конфуцианского спо­койствия и глубочайшего уважения.

Она коснулась моей шеи.

- Ты самый странный из всех известных мне Охотников! - сказала она.

- Но я отказываюсь служить неким твоим са­мовоплощающимся пророчеством! - заявил я. - Итак, чего же нам теперь следует ожидать от Ада­ма и Пранди? Периода семейного блаженства? Глупейших просчетов, вызванных любовным том­лением - типа непреднамеренного применения к клиенту лоботомии, когда тот всего лишь хотел избавиться от абсолютного слуха?

- Да, подобных глупостей ожидать вполне можно, - сказала она. - Но у меня такое пред­чувствие, что долго это не продлится. Я ведь давно слежу за развитием их отношений, и данное примирение существенно опередило заданный ве­ками график. Так что на этот раз я решила повни­мательнее прислушиваться к речам Пранди.

- На этот раз? Ты что же, играешь в жизни бедной девочки роль свекрови?

Она долго и громко шипела, потом ответила вопросом на вопрос:

- Так ты хочешь дослушать эту историю или нет?

- О да, пожалуйста! Рассказывай.

- Она вернулась - из-за того, что обнаружи­ла фрагмент старинного исторического докумен­та, где упоминалось об этом месте.

- Ностальгия замучила?

- Нет, гораздо интереснее. В документе ука­зывалось, что мы прекратим все свои дела при­мерно в данный период времени.

- Как это? Указывалось открытым текстом?

- Нет. Возможно, это говорилось на другой странице. Так ведь обычно и бывает с обрывками исторических документов.

- Но, разумеется, там не говорилось ни сло­ва о том, что именно станется с самим менялой?

- Ты прав.

Я неторопливо потянулся и привлек ее к себе.

- Ну и что нам теперь делать?

- Ждать, наблюдать и постараться по мере сил защитить его, - сказала Глория. - Жаль, что я так мало о тебе знаю! - В ответ я поцеловал ее.

Через некоторое время, когда она лежала, распростертая, на спине, а я смотрел ей в лицо, мне вдруг вспомнилось одно стихотворение, написан­ное мною в далекой юности. Я стал читать вслух:

И не похожа ты ни на кого другого...

Когда тебя перед собою вижу, то никого вокруг не замечаю.

Близки мы, нет меж нами места ни для цветов, ни для закатов,

ни для луны, что в воду заглянула, ни для чужих нескромных взоров.

Твой запах, вкус, твои прикосновенья ни с чем в душе моей сравненья не находят,

 когда жар тела твоего мое испепеляет тело     и слышу песнь я, что без звуков льется.

Мы разные с тобою... Но какие б солнца, луны, цветы, и воды,

и глаза чужие нас ни окружали, ключом к любви - загадке вечной с тобой, мой друг, мы будем оба.

Глория изумленно уставилась на меня и про­молвила:

- Никогда раньше не слышала английского перевода этих стихов!

- Какого перевода? Это же мои стихи!

- Это знаменитый образец любовной лирики восьмого тысячелетия пангалактической эры! Ты никак не мог написать ее, дорогой.

- А по-моему, все-таки написал.

- Даже если бы ты там в это время и оказал­ся, все равно такое тебе не под силу. Охотники не пишут лирических стихов!

Я покачал головой и улыбнулся.

- Кто знает? - сказал я. - Я, например, в этом совсем не уверен. А теперь поцелуй меня, Глория.

Много часов спустя в нашу дверь кто-то на­чал осторожно царапаться. Я встал и отпер ее.

Передо мной стоял Адам в костюме для отды­ха и с улыбкой на лице.

- Альф, - сказал он, - не мог бы ты нас вы­пустить? Оденься, пожалуйста, спустись вниз и включи на минутку Рубильник, а мы выйдем. Мы с Пранди хотим отправиться куда-нибудь подаль­ше. Ненадолго. Выпустишь нас, а потом можешь снова выключить Рубильник и продолжать спать.

- О чем разговор! - бодро сказал я, подби­рая с пола штаны, встряхивая их и пытаясь с хо­ду впрыгнуть в обе штанины сразу. Это мой люби­мый трюк. Если честно, зрители у меня при его исполнении бывали крайне редко.

Адам внимательно следил за моими телодви­жениями. Потом мы некоторое время смотрели друг на друга.

- Весьма впечатляет, - сказал он. - Никог­да раньше не видел, чтобы так штаны надевали!

- А на тот вопрос, что таится у тебя в глазах, я сразу отвечу “нет”, - быстро сказал я. - Это умение не продается! Я слишком много времени потратил, чтобы научиться выполнять этот трюк, - тогда как должен был бы вовсю грызть гранит науки!

Затем я спустился с ним вниз, поздоровался с Пранди и спросил:

- Э-э, а как долго вы планируете отсутство­вать? Я, собственно, к чему клоню? Ты ведь не­бось хочешь, чтобы лавка все это время была от­крыта?

- Ну разумеется! - ответил Адам. - И тебе, черт побери, придется все-таки включить Рубиль­ник и выйти в поток времени - хотя бы для то­го, чтобы вернуть нас назад. Впрочем, ты уже на­учился прекрасно вести клиентов. А весь психо­обмен может проделать Няня. Она могла бы даже научить самым простым операциям тебя. Тебе это только на пользу пойдет. - Он посмотрел на Пран­ди. - Возможно, нас не будет несколько дней. Может быть, даже неделю. Или что-нибудь око­ло того...

Пранди согласно кивнула. Она смотрела толь­ко в сторону двери. Я включил Рубильник, и они вышли на крыльцо. Денек был солнечный.

Когда я снова нырнул в постель, Глория спро­сила:

- Что там за суета?

- Они хотели выйти - чтобы несколько дней побыть вдвоем, отдохнуть... Она зевнула:

- Как всегда.

- Между прочим, он выразил надежду, что за лавкой присмотрим мы... А ты, по его мнению, могла бы продолжить мое обучение и позани­маться со мной непосредственно в Дыре.

- Хорошая мысль, - сказала она, привлекая меня к себе. - Нет проблем.

“Интересно, что ей такое снилось?” - поду­мал я. На подушке виднелись зеленые потеки яда, да и лицо ее тоже было им перепачкано. Хо­тя, должно быть, яд в этом отношении похож на оливки: сперва противно, а потом вполне может даже понравиться.

В последующие дни дел было невпроворот. Как обычно, большей частью рутинных; но по­падались среди них и весьма интересные случаи. Те, что до сих пор сохранились в моей памяти. Например: Человек с невидимым придатком. Жен­щина, которая была чересчур язвительной. Че­ловек, способный передавать настроение по ра­дио, Телепортер поневоле, Дама убийственной (в буквальном смысле!) внешности. Человек, ко­торый видел все сны вверх тормашками, Девуш­ка, которая украла синие сумерки. Семеро музвахианов-близнецов с необычной пространст­венной ориентацией, Рудворвиец, отличавшийся чрезвычайной учтивостью, знаменитый Любов­ник с планеты Перидип, Цветы вендетты и Веж­ливый Авгур...

И все же каждый день и вне зависимости от того, кто был на этот раз нашим клиентом - по­трясающий Рудворвиец или та клептоманка, крав­шая синее, - я удалялся в туалет и минут пять практиковался в мини-телепортации. В итоге я уже вполне научился управлять этим умением, что было очень удобно, хотя фокус с улыбкой у меня пока не получался. Впрочем, это могло и по­дождать.

Все вообще шло очень неплохо. Глория дей­ствительно позволила мне немножко поработать с оборудованием, и вскоре я понял, что сложная и непривычная работа в меняльной лавке мне начинает даже нравиться. Однако в тот день, ко­гда в гостиной вновь появился граф Калиостро, сопровождаемый явственным запахом серы, Гло­рия, к сожалению, была у себя наверху и совер­шенно недоступна. Так что помочь мне было не­кому. Калиостро дружески похлопал меня по плечу, потрепал по руке, однако глядел как бы мимо меня.

- Бонжур, месье. Как у вас дела? Дома ли месье Мазер? Дома ли наш мэтр? - вежливо спросил он.

- Боюсь, что вы с ним разминулись, граф. Но, может быть, я могу вам чем-то помочь?

- А скоро ли он вернется?

- Я не могу вам с точностью сказать, когда именно... У него.-.э-э-э... небольшие личные про­блемы.

- Ah, c'est domage! Жаль, жаль! Впрочем, возможно, вы тоже можете меня обслужить? - Граф посмотрел на меня внимательнее. - Как, кста­ти, продвигается наш проект?

- Прекрасно! - заверил я его. - Уже собра­на большая часть составляющих. Подавляющая часть, я бы сказал. А кое-что, по словам Адама, уже припасено у него в кладовых. Не думаю, что ему потребуется много времени, чтобы собрать их все и вложить в вашего Иддроида. Калиостро поморщился.

- Son mot, - сказал он. - Это, безусловно, месье Мазер так его назвал! И это название мне не слишком-то нравится.

- Почему же?

- По Фрейду. “Ид” - это символ фрейдист­ского понятия “идея”, понятия психокосмичес­кого, в котором первичная сексуальная энергия -либидо - проявляется как дикая и необузданная сила и правит разумом...

- Я знаю, - сказал я. - Я читал Фрейда. А что вам, собственно, в этом термине не нравится?

- Психология Фрейда имеет своей отправ­ной точкой прежде всего психику людей моло­дых, все еще находящихся в процессе самоопре­деления в области секса, у которых гормоны еще не успокоились. А ведь определить их реальные силы можно лишь после того, как химические процессы в их организмах войдут в нормальную колею, согласуясь с жизненным опытом.

- Юнг? - спросил я. - Для более зрелых? “Индивидуация личностности” и все такое? Ваше Коллективное Бессознательное - тоже, между прочим, термин Юнга. Кстати, Адам и эту со­ставляющую нашел! Выменял у одного межзвезд­ного охотника за головами. На расстоянии при­мерно миллиона лет отсюда - в далеком буду­щем.

- Oui? Ax, до чего наш мэтр предприимчив!

- Да уж.

- Mais поп... я совсем не Юнга имел в виду. Скорее Адлера (*Альфред Адлер (18 70-1937)- австрийский врач-психиатр и психолог. Активный участник кружка З.Фрейда в Вене. |После разрыва с Фрейдом основатель собственной школы так [называемой индивидуальной психологии. Главным источником [мотивации считал стремление к самоусовершенствованию как компенсацию возникающего в раннем детстве чувства неполноценности, определяющего специфический для человека “жиз­ненный стиль”.*)'.

 - Стремление к самоутверждению?

- К самоутверждению? Oui. Стремление до­минировать, командовать, быть le premier, пер­вым, главным. Быть боссом! Вот куда устремля­ется вся психическая энергия после того, как сек­суальные устремления юности удовлетворены.

- Вероятно, у каждого психолога есть свой достойный “соперник” совершенно противопо­ложных взглядов? - предположил я.

Калиостро засмеялся:

- Non, поп! Посмотрите вокруг, месье Альф! Загляните в себя! Вся жизнь - это борьба уст­ремлений. Каждый, tout le monde, хочет быть бо­жеством! Вопрос лишь в том, насколько большое королевство мы способны себе построить, как высоко можем взлететь.

- Так, значит, вам термин “Иддроид” не нра­вится? Как же, в таком случае, вы хотели бы на­звать его?

- Доминоид, - сказал он. Я кивнул:

- Доминоид? Звучит неплохо. Да и действи­тельно: что в имени тебе моем?.. А что, кстати, вы вкладываете в это понятие?

Он хлопнул меня по спине.

- Vraiment! В самую точку попали, мой друг! Вот мы с вами сейчас играем словами и запросто могли бы назвать это существо, скажем, “Фидо” - что бы это ни значило. Все равно это имя не из­менит его природу... Которая, впрочем, будет вполне адлерианской! Вы позволите мне посмот­реть, что у нас уже имеется к настоящему мо­менту?

- Не уверен... Вряд ли Адаму было бы прият­но, что мы суем нос в его мастерскую, когда его самого там нет, - сказал я. - Мне кажется, вам было бы лучше зайти через несколько дней - пусть он сам все вам покажет. К тому же он, не­сомненно, сумеет и все разъяснить куда лучше, чем я...

Калиостро обнял меня за плечи и повернул лицом к Дыре.

- Альф, - сказал он, - я ведь у вас не пер­вый попавшийся клиент с улицы. Мы партнеры.

- Вы совершенно правы. И все же...

- Я только быстренько взгляну и сразу же уйду. Ну на минутку, Альф!

- Хорошо. Идемте.

Я повел его в глубь Дыры, где у Адама была мастерская. Там в состоянии абсолютного покоя и в рабочем состоянии висели все собранные им к этому времени качества Иддроида. Те, которые невозможно было увидеть глазами, имели таб­лички с надписями. Таблички покачивались в пус­тоте как бы сами по себе, но если бы кто-то вздумал дотронуться до такой таблички, то мо­ментально испытал бы на себе указанное на ней качество.

- Merveilleux! - выдохнул Калиостро. - По­истине великолепно! Он действительно даром вре­мени не терял.

- Вы правы.

- А нельзя ли сделать здесь чуточку посветлee? Un peu? Здесь так ужасно темно.

- Адам специально подобрал данную часть :пектра и интенсивность светового излучения. Эни оптимальны для работы со всеми составляющими. Впрочем, ради такого партнера... - я расстегнул пространство, вытащил сигнальный фонарь и включил его. - Что бы вы хотели посмотреть?

- Что там, вон под той табличкой? Ах! “Яснвидение, провоцируемое агрессивностью”? За­мечательно!

- Это я совсем недавно доставил, - скромно заметил я.

- А я думал, вы журналист и собираете мате­риал для какого-то американского журнала... как его?..

- Ну да, собираю. Но я рассчитываю напи­сать солидную статью, а потому должен доско­нально изучить весь этот бизнес.

- Весьма похвально. Tres bon! А где здесь пульт управления? - Он наугад ткнул пальцем в пространство - надеясь, видимо, попасть в тот “карман”, куда я только что сунул фонарь.

Справа от меня вдруг открылся участок стены с целым каскадом кровоточащих ран.

- Я не знаю, что вы имеете в виду, - сказал я, закрывая пространство. Страшное зрелище ис­чезло.

- Главную панель управления, - сказал он. - Ведь это корабль, верно? Oui? И на нем должна быть панель приборов, с помощью которых мэтр управлял полетом этого корабля и привел его сюда.

- Ах вон оно что! - вырвалось у меня. Я вспом­нил рассказ Глории о том, что они когда-то дей­ствительно прибыли сюда из будущего на неко­ем корабле. - Нет, этого я не знаю, граф. Для моего материала это не так уж и важно.

- Панель управления должна быть где-то здесь, неподалеку... Если сингулярность убывает при­мерно в этом направлении, то...

- А об этом я и вовсе понятия не имею, - сказал я. - А что, это так важно?

- Да нет... De rien. Просто любопытно было бы посмотреть, как выглядит панель управления такого огромного и мощного корабля.

Между тем глаза его продолжали обшаривать пространство вокруг, и мне стало не по себе. Меж нами стали проплывать какие-то части тел, це­лые связки органов, а затем мимо проследовала целая орда различных агрессий.

- Боюсь, я ничем не смогу вам помочь, граф. Вам и об этом тоже придется спросить самого Адама, когда он вернется.

Калиостро пожал плечами. ,  - Pas important, - сказал он. - Неважно. Тело будет находиться здесь и пребывать в со­стоянии покоя, пока мы не раздобудем все необ­ходимые компоненты, не так ли?

- Не совсем, - сказал я. - Для завершаю­щей стадии работы над проектом существует иное поле. - Я махнул рукой. - Там, несколько даль­ше, на корме. И, когда все составляющие будут собраны, мы его установим.

- Тогда почему объект находится здесь? Ведь практически все готово.

- Адам - перфекционист. Он выделил этот дальний участок исключительно в целях наблюдения за каждым из качеств в отдельности. А по­том, когда придет время, все передвинет на дру­гую площадку.

- Восхитительная предусмотрительность! А не могу ли я взглянуть на эту “другую площадку”?

В душе у меня вдруг возникла целая буря Чувств - от любви до ненависти, а в ушах зазву­чало страстное, неистовое скерцо. У себя под ногами я увидел целую коллекцию различных рубцов - от кнута, от хлыста, от розог и т.п. - на коже самых различных оттенков.

И тут же решил ни за что не показывать Калиостро семерых клонов.

- Извините, граф, но сейчас это совершенно невозможно, - твердо сказал я. - Там сейчас идет работа над другим проектом.

- Но я certainement ничего не трону! Совер­шенно определенно!

- В этом я не сомневаюсь. А между прочим, какой тип тела вы считаете оптимальным? По-моему, Адам что-то говорил насчет симпатично­го андроида будущего?

- Ax! Oui! Это последняя модель андроида двадцать пятого века, известного также как адаптоид. Его используют для работы на других пла­нетах и в глубоком космосе. Он обладает широ­чайшими возможностями самосовершенствова­ния: буквально “читает” условия окружающей среды, описывает свои собственные мысли по этому поводу, осуществляет задуманное на прак­тике...

- В таком случае я понимаю, почему вы за­хотели убрать фактор Франкенштейна! - сказал я. - Андроид с такой характеристикой мог бы оказаться неважным спарринг-партнером.

- Верно, - согласился он, - но аккуратное исполнение задуманного дизайна решает все.

- Вопреки концепции Адлера?

Он хихикнул и хитро посмотрел на меня.

- Все играют в Адлеровы игры! Но не все из-за этого становятся опасными.

- А если агрессивность будет занесена слу­чайно? Если она, будучи накрепко встроенной в определенный человеческий характер, будет со­провождать любую его черту, которую мы сооб­щаем нашему андроиду, - точно часть голограммы, способная вызвать весь образ целиком?

- Господи, да вы, оказывается, пессимист! - иронией воскликнул Калиостро, и его окутали изыки пламени. - Где это вы набрались подоб­ных идей?

- У Бертрана Рассела.

- Ба! Но ваши высказывания, как мне ка­жется, противоречат его идеям!

- А он отнюдь и не предлагал это в качестве аксиомы. Скорее, это его гипотеза, которую он выдвигает для обсуждения. А также - желая предостеречь.

. - Бертран Рассел! Mon Dieu! Кто бы мог подумать, что ему будет дело до моего небольшого, ''Совсем petit, проекта? И все же, даже если Рас­сел прав, из этого отнюдь не следует, что агрес­сивность непременно проявится просто потому, что есть такая возможность. Вы же, например, не станете бить каждого, кто вам просто не очень понравился? Конечно же, нет! Или - скорее всего нет. Non. Между потенциальной агрессив­ностью и способностью мгновенно активизиро­вать свою созидательную энергию огромная раз­ница!

- Это значит играть роль Отца-созидателя, - сказал я. - Звучит совершенно по-фрейдистски. Так, может, именно поэтому вам не нравится та­кая идея?

У него за спиной расцвело грибовидное облако.

- Ничего подобного! - вскричал он. - Доминоид просто требует способности к мгновен­ной агрессии! Его нужно лишь оградить от развития нежелательных комплексов! Например, эдипова. Первичную, так сказать, агрессивность нужно просто держать под контролем! И мы это умеем! Впрочем, я, кажется, увлекся. - Он по­молчал и продолжил более спокойным тоном: - Pardon, я, конечно, совсем не агрессивность имел в виду. Скорее стремление к власти.

- Да, разумеется, - кивнул я. - Но у меня есть еще один вопрос. Не связанный с данной темой.

- Oui?

- Для чего вам все это? Ну, вы ведь, должно быть, знаете, как будете использовать это суще­ство?

Он отвел глаза в сторону. Облако у него за спи­ной свернулось и взорвалось, а вместо него воз­никла крупная рыба, с аппетитом щипавшая плоть утопленника.

- Главным образом, - медленно начал он, - для дальнейшего исследования возможностей синтетической жизни. Если этот образец будет соответствовать всем нашим ожиданиям, разуме­ется. Хотя есть у меня и кое-какие планы отно­сительно использования его для космических исследований. Уверен, что и Адаму подобные мыс­ли тоже в голову приходили. Так что вряд ли у нас с ним могут возникнуть какие-то разногла­сия... хотя мы, безусловно, должны все обсудить, взвесить... В общем, спасибо за вопрос. Вы мне как раз напомнили...

- А какие космические наблюдения вы имее­те в виду, граф?

Он повернулся и посмотрел куда-то в глубь туннеля.

- Например, работу на этом корабле, - ска­зал он. - Здесь ее бескрайнее море! И давайте пока что оставим эту тему - в конце концов, вы же писатель, журналист, а не сотрудник косми­ческой лаборатории, правда? Да и срок вашего пребывания здесь ограничен... Давайте остано­вимся пока на этом.

Я согласно кивнул. Рыбы у него за спиной уже так и кишели, однако утопленник исчез. Я по­вернулся к выходу из Дыры.

- В таком случае пойдемте-ка назад, - ска­зал я.

- Не устаю удивляться, как замечательно здесь представлены самые разнообразные виды искус­ства, - заметил он как бы между прочим.

- Одна из функций данного пространства, - сказал я.

- А интересно, вокруг меня эти штуки тоже появлялись? - вдруг спросил он.

- Еще бы! Рыбки, зайчики, бабочки - так и мелькали!

- О! Но я надеюсь, ничего конкретного? Ни­каких указаний? Только самые общие черты?

- Понятия не имею! - сказал я. - Я в этом не разбираюсь. Я же здесь по-настоящему не ра­ботаю.

И я препроводил его в гостиную, где он церемонно раскланялся с Глорией - она уже спусти­лась и сидела на диване с книгой в руках, - креп­ко стиснул мне руку на прощанье и исчез.

- Что это ему в Дыре понадобилось? - спро­сила меня Глория.

- Хотел посмотреть, как продвигается его проект.

- Не уверена, что Адам одобрил бы это посе­щение.

- Но он настаивал! Предъявлял свои права - как партнер. Впрочем, я сумел бы пресечь лю­бую его попытку влезть куда не следует.

- В этом я не сомневаюсь! Да и что бы тебе еще оставалось? Хорошо, что ничего особенного не произошло.

- Адам тебе случайно не говорил, зачем ему этот Иддроид? Я понимаю, ему просто интерес­но, но ведь есть и какая-то конкретная цель?

- Есть, - улыбнулась она.

- И, разумеется, в очередной раз “не будем об этом говорить”?

- Пока не будем, - уклонилась она от пря­мого ответа. Потом отложила книгу и потяну­лась. - Ну что, ты готов принимать еще клиен­тов? Или, может, сделаешь перерыв?

Я тут же бросился в прихожую и выключил

Рубильник.

- Перерыв! - провозгласил я. - Тем более Калиостро - трудный клиент.

В ванной я заглянул в зеркало, и мое отражение подмигнуло мне и сказало: “Фокус с монет­кой, Орри. Фокус с монеткой”. И тут я вспомнил. Порывшись в правом кармане, я вытащил горсть монет. Подбросив их на ладони, я выбрал одну, а остальные снова ссыпал в карман. Оставшуюся на ладони монетку - это был четвертак - разломил пополам.

- Пора было бы уже восстановить прежние навыки, - упрекнуло меня отражение, причем, как мне показалось, моим же собственным голосом. - А то ты совсем отвык пользоваться ими. Очень не хочется сразу все снова на тебя обрушивать.

Я уставился на этого типа в зеркале.

- Послушай, - сказал я, - ты, вообще-то, кто? Память предков? Или затаенная мечта, которая не дает мне покоя? Видимо, я все это время живу, скрывая свои воспоминания от других, это уже стало невыносимо тяжким бременем. Не знаю, как давно я так живу, но все эти воспоминания отчего-то кажутся мне вполне реальными. А некоторые из них, по всей вероятности, дейст­вительно реальны. Но что бы в итоге со мной ни случилось, прошу лишь об одном: пожалуйста, не отнимай у меня воспоминания о моем детст­ве, проведенном в Бронксе, о студенческих годах в Брауне, о моих друзьях и о моей журналист­ской деятельности. И мне совершенно безраз­лично, соответствуют эти воспоминания реаль­ной действительности или нет! Для меня это вся моя жизнь. И если есть еще какие-то другие, о которых я в данный момент не знаю, верни их мне, а? Я возьму все! И никаких жалоб не будет. Но, пожалуйста, прошу тебя оставить мне те, ко­торые я перечислил! Я ведь только сейчас понял, как они мне дороги!

Тут на глаза мне даже слезы навернулись. Мо­ему отражению в зеркале тоже, так что беседа пре­рвалась сама собой.

Я немного подождал, потом умылся и не спе­ша пошел искать Глорию.

Она была у себя. Валялась на кровати. С улыб­кой посмотрев на меня, она сказала:

- А странная это штука - любовь.

- Сущая правда, - откликнулся я, останав­ливаясь в дверях.

- Должна была бы делать человека счастли­вым, а делает печальным.

- Должна бы, - сказал я. - И, в общем-то, делает! Меня, во всяком случае.

- Но тебя ведь со мной скоро уже не будет!.. Я погладил одну из ее старых кож, висевшую ко мне ближе остальных.

- Скоро старине Альфу тоже придется ме­нять кожу, - задумчиво проговорил я. - И ни­кто не знает, каким он тогда окажется, верно?

- К сожалению, да! Ты снова обретешь все свои старые воспоминания и станешь моим вра­гом.

- Нет. Никогда я не стану твоим врагом!

- Тогда, значит, врагом Дамми. А это одно и то же. Мы ведь с ним заодно.

- Не уверен, что тебе так уж все известно за­ранее!

- Но у нас есть вполне определенные свиде­тельства, а у тебя - ничего.

- У меня есть мои чувства. И вряд ли они бы у меня были, если бы я действительно ничего это­го не испытывал, - возразил я. - Ведь в глуби­не души я догадываюсь, что со мной происходит, но я совершенно не верю, что одна часть моего “я” станет обманывать другую.

Глория рассмеялась.

- Для этого есть чрезвычайно тонкие спосо­бы, - сказала она. - А разум, то есть душа - ме­ханизм чрезвычайно восприимчивый.

- Уж это-то я знаю! И мне, право, больше нечего добавить.

- Тогда иди сюда, - сказала она и раскрыла мне свои объятия. - Я хочу тебя - пока ты еще здесь, со мной.

Я подошел, сел с нею рядом и стал на нее смот­реть. Она тоже не сводила с меня своих огром­ных, влажных, широко расставленных и порази­тельно глубоких глаз.

- Ты явился сюда с самого дальнего края Все­ленной, - медленно проговорила она. - И тот меч, который видела матушка Шиптон, был, долж­но быть, именно твой. Судьба ведет тебя чрезвы­чайно запутанным путем...

- Все это, возможно, вполне справедливо, и все же не имеет никакого отношения к твоим те­перешним страхам.

- И наш компьютер оказался не в состоянии обнаружить английский перевод того стихотво­рения, - продолжала она.

- Ну это уж проблема вашего компьютера, а не моя.

- Скажи мне что-нибудь - я хочу записать твой голос.

Я сказал.

- Знаешь, когда я тебя слушаю, то почти ве­рю тебе! - сказала она. - Я сама не понимаю, отчего это.

- Однажды НА ЭТОМ СВОЕМ ПУТИ я умуд­рился перехитрить самого себя, - пояснил я. - Вот с тех пор у меня это и осталось. Никак изле­читься не могу.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Я и сам не знаю. Но я отлично помню то созвездие, в которое ты меня превратила, - я его и сейчас вижу перед собой. А те звезды, что го­рят в твоих глазах, на сегодня - моя единствен­ная цель!

И я рванулся навстречу этим звездам и уто­нул в их сиянии.

 

 

глава 7 МНОГОГРАННАЯ ЛИЧНОСТЬ

 

Последовавшая за этими событиями неделя была наполнена обычными рутинными забота­ми, но Адама при этом с нами НЕ БЫЛО. От­дельные случаи я помню особенно хорошо, на­пример со Свистящей тенью. Синильным убий­цей или с Трупом на Конце Радуги. Запомнился мне и Робот, которому требовалось сердце. Ин­тересным клиентом был Тот, у кого перчатки слу­жили руками, а также - Отнюдь не безгрешный стигматик. Некоторые случаи вызывали серьез­ные затруднения, иные же были совсем легкими;

порой я переживал внезапные приступы пани­ческого страха или, напротив, безумного востор­га, да и то лишь если рядом не было Глории, а ради того, чтобы большую часть времени прово­дить с нею рядом, я готов был вынести все, что угодно.

Когда вернулись Адам и Пранди, они каза­лись неразлучными: все время держались за руки и счастливо улыбались. Пранди была в восторге от тех мест, где они побывали, и от того, что они

видели.

- И Адам такой знаменитый! - сообщила она. - Один папарацци буквально ни на минуту не оставлял нас в покое - таскался следом и все время его фотографировал.

- Вот как? - заинтересовался я. - И как этот тип выглядел?

- Ну, волосы коротко подстриженные, ры­жие... Майка в ярко-красную и белую полоску... Тренировочные штаны... И еще он практически не снимал темных очков с зеркальными стекла­ми, а на запястьях у него были такие широкие кожаные ремешки с заклепками.

- Я уверен, что он просто спутал меня с кем-то, - сказал Адам. - Типичный случай ошибоч­ной идентификации личности.

- Нет, - возразил я. - Ошибки тут никакой нет.

- Послушайте, мне просто необходимо вздрем­нуть с дороги! - заявила Пранди. - Адам, ты со мной?

- Конечно!

Но я успел перехватить его взгляд и смотрел на него не мигая.

- Сперва тебе придется выполнить одно не­большое обещание, мой дорогой, - твердо ска­зал я ему. - А потом можешь спать сколько угод­но. Хоть всю зиму.

- Да? И что же это за обещание? Я как раз собирался ответить, когда в комна­ту вошла Глория.

- Ты обещал мне некую выдающуюся память, принадлежавшую ранее Марселю Прусту, и я бы хотел получить обещанное немедленно.

Мы продолжали смотреть друг другу прямо в глаза. Потом плечи у Адама опустились, и он как-то странно ссутулился.

- Немедленно? - переспросил он. - Ты уве­рен?

- Абсолютно.

Глория стояла рядом со мной.

- Тебе это действительно так необходимо? - спросила она.

- Да. Можешь мне поверить. Пранди выпустила Адамову руку и двинулась прочь, бросив на ходу:

- Это же дело нескольких секунд! - Она об­ращалась к Глории. - Зато потом все будет кон­чено.

- Я знаю, - ответила ей Глория. Адам улыбнулся.

- Верно, - сказал он. - Хорошо, Альф. Пой­дем.

И мы с ним направились к Дыре. Глория пос­ледовала за нами.

- Я буду тебе ассистировать, Дамми, - ска­зала она.

- Нет, - ответил он. - Никаких ассистентов.

- Не волнуйся. Все будет в порядке, - по­пытался я ее успокоить.

- Но я требую, Дамми! - возмутилась она. Он только головой покачал.

- В данном случае, дорогая, ты ничего тре­бовать не можешь, - сказал он ей. - В этом де­ле командую я. Идем, Альф.

Я подмигнул Глории и шепнул:

- Не беспокойся. Я скоро вернусь. - И мы с Адамом нырнули в Дыру, а Глория вернулась в гостиную и уселась на диван.

Я успел еще увидеть, как Пранди поднимает­ся по лестнице наверх, и дверь за нами закры­лась. Мы пошли по коридору, а вокруг нас с ти­хим звоном падали откуда-то сверху ножи.

- Момент истины для тебя, - заметил Адам.

- Да, наверное, - откликнулся я, следуя за ним вдоль ровной цепочки глубоких отметин, оставленных его когтями леопарда. Через неко­торое время я спросил: - А мы не слишком да­леко зашли?

- Все самое ценное я храню в самой глуби­не, ближе к корме, - пояснил он. - Ага, вот и они!

Действительно, впереди уже были видны зна­комые семь тел, покачивавшиеся на ветру време­ни. Адам сунул руку в небольшой пространствен­ный “карман” слева от себя и извлек оттуда таб­личку с инструкцией.

- Перенос памяти потребует всего несколько секунд, - сказал он. - Хотя без сознания ты бу­дешь несколько дольше - не могу, правда, точ­нее сказать, как долго. Но ведь здесь время ни­чего не значит, ты же понимаешь.

- Ладно. А когда я приду в себя, то хотел бы кое-что тебе сообщить.

- Хорошо, - сказал он и легонько ударил ме­ня по голове, чуть повыше уха, и все тут же куда-то провалилось.

Я очнулся со вкусом летнего винограда “мадлен” во рту. Вокруг было некое, более широкое, чем обычно, статическое пространство. Я стоял лицом ко входу в Дыру. Дверь была закрыта, а Адама нигде не было видно. Уже через несколь­ко секунд я догадался: что-то не так, ибо вход­ная дверь была повернута вверх ногами! Я, та­ким образом, стоял на потолке, хотя сам себя пе­ревернутым вверх ногами отнюдь не чувствовал. Впрочем, и спокойным я себя тоже не чувство­вал. Мне почему-то казалось, что я всегда умел стоять на потолке головой вниз. Просто никогда не пробовал. Вполне возможно, я мог даже прой­тись по потолку и спуститься по стене на пол. По­думать - значит сделать, решил я. Как-то все же привычнее было бы стоять на полу. Я поднял ногу и стал поворачиваться влево.

И тут справа от меня что-то промелькнуло, и с этой стороны я почувствовал острую боль. За­тем в поле моего зрения появился Адам. Это он только что меня ударил.

- Ты что это? - спросил я, скорее удивлен­ный, чем напуганный.

Снова что-то промелькнуло - теперь уже сле­ва, - и снова я почувствовал боль.

И тогда я резко подпрыгнул вверх, поджав ко­лени и сжавшись в комок, сделал несколько кульбитов и постарался преодолеть странное грави­тационное поле, прижимавшее меня к потолку. В общем, на потолок я не вернулся. Когда мне удалось перевернуться ногами к полу, я рванулся к нему изо всех сил и в конце концов упал на пол, низко присев на напружиненных ногах и выбро­сив в стороны кулаки. Левый мой кулак ткнулся во что-то, и я услышал тихое ворчание. Тогда я ткнул вправо, повернулся и увидел, что ко мне приближается чья-то нога. Я перехватил ее и рез­ко вывернул.

И увидел изумленное лицо Адама. Он, совер­шенно точно, никак не ожидал от меня такой пры­ти. А если и предполагал, что я перехвачу его ногу, то, безусловно, думал, что я дерну за нее и по­стараюсь бросить его на пол. Однако я выкручи­вал ногу влево, точно в моих руках был руль от автомашины. Тогда он вытянул правую руку, от­кинулся назад и, коснувшись спиной пола, от­толкнулся рукой и сам повернулся всем телом вдоль вертикальной оси, используя крутящий мо­мент. Я еще сильнее стиснул руки и снова стал выкручивать его ногу. На этот раз он проделал то же самое вращение левой рукой. Я еще несколь­ко раз крутанул его ногу, но реакция была та же. Мне было совершенно не интересно, где именно он научился этим приемам, - а может, был про­сто достаточно талантлив, чтобы самому изобрес­ти их по ходу дела. Мне-то они были известны под разными названиями - ведь их применяли различные народы в самые различные истори­ческие периоды.

И тут Адам улыбнулся мне. Я выпрямился, и он перестал скалиться, поскольку я закрутил его ногу еще сильнее. Вскоре он вращался вокруг ме­ня на расстоянии вытянутой руки, точно был мо­им спутником.

- Почему ты напал на меня, Адам? - спро­сил я.

- Ты и сам знаешь почему... теперь знаешь, - откликнулся он.

- Ничего я не знаю! - возразил я. - У меня, конечно, есть кое-какие подозрения, но я абсо­лютно ни в чем не уверен. Лучше скажи сам.

- Черта с два! Я из тех, кто любит поиграть со своей добычей!

Я отпустил его. Пришлось самому несколько раз повернуться, прежде чем удалось затормозить.

Он весь подобрался по-кошачьи, и теперь дви­жения его были не поступательными, а враща­тельными; казалось, он в любую минуту готов прыгнуть и приземлиться на ноги или на руки, а потом снова прыгнуть - на меня. Он прыгнул, но мне удалось его отшвырнуть, и он ударился пря­мо об одного из клонов, висевших на крюках, пос­ле чего они один за другим стали срываться с крю­ков и попадали прямо на него. У меня не было ни малейшего желания откапывать его из-под этой кучи малы. Я некоторое время постоял молча, потом крикнул:

- Сладить с тобой действительно непросто, признаю. У тебя замечательная координация дви­жений. Слушай, пусть это будет ничья. У нас ведь есть о чем поговорить и без драки.

Я услышал, как он там злобно плюется. По­том он выбрался из-под груды клонов, таща за собой одного из них - вандала, по-моему. Вне­запно вокруг него появилась целая стая половых органов - человеческих и нечеловеческих, - ко­торые кольцом вились в танце и распевали: “Ухо­ди, Смерть, уходи!”

Адам оторвал вандалу правую руку и швыр­нул ею в меня. Я руку поймал и швырнул обратно. Но он уже успел открутить вандалу голову, и этот снаряд тоже летел в меня. Честно говоря, доволь­но обескураживающее ощущение, когда в тебя летит твоя собственная голова - так сказать, са-put decapitatum'. Адам поймал брошенную мною руку и еще что-то оторвал от тела бедняги ванда-

' Голова, отсеченная от тела (лат.).

ла, а круг пляшущих органов вокруг него попол­нила неровная вереница лилипутов обоих полов. Лилипуты спотыкались, как зомби, и по внеш­нему виду каждого из них легко можно было по­нять, от чего именно он умер. Из их тел торчали ножи, шеи были перетянуты удавками; многие были буквально изрешечены пулями; некоторые же оказались отталкивающего вида утопленни­ками, неестественно бледными и распухшими. Лилипуты тоже двигались по кругу, но в направ­лении, противоположном танцующим половым органам, и чуть ниже. Все это напоминало це­почки нот в скрипичном и басовом ключах. Адам между тем выдрал из тела несчастного вандала горсть внутренностей и швырнул ими в меня. И тут пошел кровавый дождь.

Я отбежал в сторонку и крикнул ему:

- Хватит тебе! Ведь это даже не мой клон! И мне совершенно безразлично, будешь ты его дальше потрошить или нет.

Он бросил останки вандала через плечо - куда-то в сторону прохода между полями сингулярнос­ти - где останки и исчезли.

- И зачем ты так грубо врешь? - спросил он.

- К сожалению, я говорю сущую правду. А за­чем ты так отвратительно ведешь себя и дерешься?

- Я намеревался убить тебя и полностью за­владеть твоими воспоминаниями - вот тогда уж ты бы понял, почему сделать это мне было необ­ходимо.

- Ты эту идею в рассказе Кафки “В исправи­тельной колонии” почерпнул?

- Вот именно. Я был уверен, что ты это оце­нишь, Альф!

- Нет, тут ты ошибся.

- И будешь отважно защищаться, проявив за­мечательные бойцовские качества! Представля­ешь - “божественный” против Охотника! Мы ведь оба с тобой из лучших, сам знаешь. А разве тебе не интересно, кто из нас самый лучший?

- Не особенно. А как тебе такой исход по­единка: я уступаю, ты побеждаешь, и потом мы мирно беседуем?

Он снова злобно сплюнул и бросился на ме­ня. У него действительно было одно существен­ное преимущество, только он об этом не знал. Он мог вести себя как угодно и использовать лю­бые приемы, потому что хотел убить меня. Я же этого не мог - потому что хотел непременно ос­тавить его в живых.

Мы развлекались различными бросками, точ­но в баскетбол играли, и я понимал, что это мо­жет продолжаться довольно долго. Интересно, думал я, кому все-таки достанется больше? По­том решил, что это, в общем-то, значения не имеет.

Я весьма удачно успел присесть, когда он по­пытался врезать мне кулаком, и мой первый на­стоящий удар пришелся ему точно в подмышку.

- “Удар, отчетливый удар” (*У.Шекспир. “Гамлет”, акт V, сцена поединка Гамлета с Ла­эртом. Перевод М. Лозинского.*)1, - провозгла­сил он.

И, повернувшись вокруг собственной оси, ударил меня своим острым локтем прямо в бок. Я попытался сперва стукнуть его по шее, потом в висок, в нос, в челюсть, под ухо - пять раз я пытался нанести ему молниеносные, практически незаметные для глаза удары, но ему удалось из­бежать их всех, и он, вытянув вперед руки, бро­сился на меня. Я дал ему возможность обхватить меня за талию и, отступая сквозь висящие в воз­духе вереницы развеселившихся лилипутов, что было силы ударил ему по вискам обоими локтя­ми одновременно. Удар был так силен и страшен, что любой другой на месте Адама тут же отдал бы концы. Ударив его, я перекувырнулся назад и от­катился в сторону. А он упал!

Я быстро вскочил и повернулся, готовый за­щищаться, ускользать, парировать удары, но Адам, хотя и несколько замешкавшийся после удара, быстро пришел в себя и усмехнулся, качая голо­вой.

- Ты дерешься куда лучше, чем я ожидал, тренируясь перед схваткой с идеальным Охотни­ком, - заметил он.

- А как же! Очень на это надеюсь! - отклик­нулся я, старательно уходя от ударов или слегка отбивая их - скорее просто для поддержания боя. - Мы же собрали целую кучу борцовских ка­честв Охотников, торгуя вместе, но было бы весь­ма печально, если бы они действительно соот­ветствовали моим личным качествам и умениям.

Я сделал ложное движение, словно намерева­ясь схватить его за лодыжку. Он резко отскочил, но я уже перехватил инициативу и стал быстро наносить удары куда попало. Он присел, закрыл­ся, попытался парировать, но ему, в общем-то, ничего особенно не грозило. Я наносил эти уда­ры, просто чтобы подразнить его. Я окончатель­но решил договориться с ним как-нибудь иначе.

Нанеся ему сокрушительный удар справа пря­мо по ребрам, я тут же почувствовал, что и мои ребра затрещали от точно такого же удара. Я да­же позволил ему несколько отогнать меня на­зад, а потом ловко врезал ему каблуком по пра­вой ляжке.

- Уй, как больно, Альф! Правда, очень боль­но, - прошипел Адам, прислоняясь к стене, и не­сколько секунд массировал ушибленное бедро, перенеся -всю тяжесть тела на левую ногу.

Если мне придется довести его до изнеможе­ния такими вот обманными финтами, подумал я, это еще ничего. Я сделал вид, будто опять соби­раюсь на него напасть, и заметил, как он помор­щился, стоило ему двинуть правой ногой.

- Я просто хотел занести это ощущение в твою память, - сказал я, снова отступая.

- Я ведь могу ее и заблокировать!

- Но не станешь. Как и я не стану блокиро­вать свою. Мы должны следить за такими веща­ми, чтобы представлять себе структурную карти­ну в целом.

- Если тебе удастся меня как следует прижать, для тебя это будет отличный козырь, верно?

- Не то чтобы отличный... Мне нечего дока­зывать.

- Я всегда слышал, что вы ужасно отважные ребята. И это правда.

- Кто бы говорил! Это ведь твои слова: “Мы с тобой из лучших. “Божественный” против Охот­ника!”

Меж нами в воздухе проплыли три трупа - один был начисто лишен конечностей, у второго перерезана глотка, третий практически разорван надвое.

- Я от своих слов не отказываюсь, - кивнул он. - Есть нечто величественное в поединке двух героев-соперников, обладающих разными убеж­дениями и сошедшихся наконец лицом к лицу. Каждый из них пребывает на вершине своего мо­гущества и будет сражаться до самого конца - до победы или поражения.

- Если ты думаешь, что это нечто вроде иди­отского эпизода из “Илиады”, то ошибаешься. Ты попал в совсем другую историю, - сказал я. - Соблюдай, пожалуйста, правила игры. А если хо­чешь, дай мне пять минут, и я полностью прояс­ню наши с тобой отношения.

- А я не хочу ничего прояснять! - заявил он и бросился в атаку.

Он попал мне сбоку по голове, и этот удар на какое-то время практически вывел меня из строя. Хотя я помню, что умудрился даже раза два за­ехать ему в живот.

Потом он схватил меня за плечи, заставил пя­титься и в итоге загнал на рабочую площадку. Стукнувшись затылком обо что-то твердое, я ре­шил: “Ну все, с Альфа хватит!”

Голова у меня жутко кружилась, и я с трудом добрался до груды тел на полу.

Оттуда я поднялся вполне отдохнувшим, взяв себе тело воина-этруска Ларса, и быстро отсту­пил ко входу в Дыру. Адам уже раскладывал мое, то есть Альфово, тело на столе.

Я подскочил к нему и что было сил врезал ему в челюсть слева. Он отлетел к дверям, а я пере­местил свою, точнее, Альфову сущность, обрет­шую новую оболочку, на свободное пространство за рабочей площадкой.

- Нечестно! Нечестно! - завопил Адам. - Нельзя посреди игры менять тела!

- Черта с два! Можно!

Мимо проследовал кто-то слоноподобный. Адам уже успел взбежать по стене и мчался ко мне по потолку - вверх тормашками!

И принялся наносить беспорядочные удары, буквально не замечая, куда бьет и достаточно ли приблизился к противнику. Можно было особен­но не беспокоиться: он явно замедлил темп и не­сколько утратил контроль над собой. Я стоял спо­койно, лишь время от времени приседая или ук­лоняясь от удара в ту или иную сторону. Потом вдруг почувствовал, как под ударом моего кулака хрустнул его сломанный нос. Челюсть у него, по­хоже, уже давно была сломана. Нас окружила и проследовала далее целая стая ярко-красных пе­тухов, распевавших “Долог путь до Типперери”. Я схватил Адама сзади за локти и завел ему руки за спину. Он попытался укусить меня, но я успеш­но избежал его зубов. Изо всех сил резко дернув его вниз, я стащил его с потолка, и потолок тут же стал расплываться и падать вниз крупными каплями. Мимо рысью проследовал небольшой отряд агрессий верхом на репрессиях, выглядев­ших весьма изможденными и усталыми. Они пре­следовали единорога, самого необычного из всех, каких я видел в жизни.

Адам приземлился точно на ноги, но впол­оборота ко мне. Его шатало. Я еще пару раз не­сильно врезал ему по физиономии, прежде чем он пришел в себя и снова встал в позицию. И тут же резко выбросил вперед руку и своими когтя­ми содрал с моей правой щеки практически всю плоть до кости.

Я снова пнул его в правое бедро - в то же мес­то, что и тогда, - и нога под ним подломилась.

В стороне, справа от меня, факелом вспыхнул какой-то человек. Горящий заживо странным об­разом спокойно огляделся, покачал головой и ис­чез.

Я несколько раз глубоко вздохнул.

- Ну это уже чересчур! - сказал я. - А во­обще, я собираюсь навестить этих жалких “изго­товителей божеств в пробирке” и сообщить им, каким ничтожеством оказался их драгоценный “божественный”.

- Да я и с двумя такими, как ты, запросто справлюсь! - завопил он и внезапным движени­ем ухватил меня за лодыжку с внутренней сторо­ны.

Хватка была что надо, это следовало признать. Косточки мои под его железными пальцами сразу затрещали. Стоило ему нажать чуть сильнее, и это причиняло мне невыносимую боль. Я сразу опрокинулся назад и явно ничего не мог с этим поделать...

Ну что ж, не повезло. Пока я “передыхал” на спине, он успел завладеть второй моей лодыж­кой. И явно не собирался останавливаться на до­стигнутом.

- Большая часть схваток, как известно, кон­чается на земле, верно? - сказал он, резко при­поднялся и стал яростно рвать мою правую ляж­ку зубами.

Я быстро сел, крепко схватил его за волосы, с огромным трудом отодрал его рыжую башку от своей ноги и ткнул его мордой в пол. Когда он за­тих, я перевернул его, подтащил к себе, обхватил ногами и перекрестил их в “замок”, а руки про­сунул ему под мышки и замкнул свои пальцы у не­го на шее под затылком, сделав двойной нельсон.

- Ну что ж, на земле так на земле, - сказал я. - А ну-ка быстро приведи свои мозги в поря­док! Мне с тобой поговорить надо. Учти, это очень важно.

Внезапно я заметил, что вокруг стало светлее, и догадался, что дверь давно уже открыта.

Я начал было поворачиваться к двери, но Гло­рия меня опередила. Она сразу оказалась у меня за спиной; руки ее лежали у меня на плечах.

- Отпусти его, Альф, или я укушу тебя, - ска­зала она спокойно. - Чес-с-стное слово! - Я по­чувствовал, как ее губы коснулись моей шеи под левым ухом.

- Глория, - сказал я, - мне придется неко­торое время все-таки подержать его в таком по­ложении, чтобы иметь возможность объяснить ему нечто очень важное. Иначе он опять озвереет и станет драться. Поверь мне. Пожалуйста!

Она чуть отступила и повторила:

- Отпусти его!

В дверях снова вспыхнул тот же яркий свет, и с порога до нас донесся чей-то голос:

- Занятное трио! А нельзя ли к вам присоеди­ниться?

Глория резко повернулась и посмотрела на­зад. Я тоже смотрел туда.

Острые шипы на охватывавших его запястья кожаных браслетах слабо поблескивали; цветные полосы на майке светились. Рыжие волосы каза­лись красными, как кровь. Глория стояла рядом со мной и неотрывно глядела на него. Почувст­вовав, что Адам начинает шевелиться, я отпус­тил его.

- Вот именно об этом, в частности, я и хотел предупредить Адама, - сказал я Глории, подни­маясь с пола и поворачиваясь к вошедшему лицом.

Он двинулся к нам, и я решительно пошел ему навстречу. У меня за спиной застонал Адам.

- Нехорошо захватывать чужую добычу, Ори­он! (*Великан Орион, сын Посейдона, славился именно как охотник*)' - заявил незваный гость.

Я резко остановился прямо перед ним и вы­кинул в его сторону правую руку. Он сделал тоже движение. Согласно правилам, он должен был наносить удары первым: он был старше меня, хотя вряд ли намного. И он сразу же нанес их, свои десять смертельных ударов. Я не имел права двигаться с занятой позиции. Можно было толь­ко блокировать удары противника или париро­вать их. Он выдохся в мгновение ока, и я нанес ему свои законные десять ударов. Большинству нормальных зрителей показалось бы, наверное, что мы лишь слегка коснулись друг друга руками в вялом приветствии. Но именно так Охотники обмениваются рукопожатием.

Адам судорожно вздохнул и закашлялся.

- Я никакой твоей добычи не захватывал, Эрике, - сказал я.

Он коротко засмеялся, перевел взгляд на мою истерзанную ногу и медленно поднял глаза. По­том внимательно посмотрел на Адама и сказал:

- Да, он задал тебе изрядную трепку. Ты, по­хоже, все хотел бы у меня отнять, верно?

Он повернулся и прошел чуть дальше, потом остановился и снова стал рассматривать Адама.

- Ты меня слышишь, Закот? - спросил он. Ацам снова закашлялся, потом кивнул и ска­зал:

- Слышу.

- Ты арестован, - сказал Эрике. И вытащил из кармана странный свиток из сверкающей бе­лой материи, развернул его. - Вот копия прика­за. Хочешь посмотреть?

Адам протянул руку и уперся взглядом в какое-то конкретное место в тексте свитка. Прочи­тав написанное, он улыбнулся и сказал:

- Но ведь это еще даже и не написано!

- Брось! Прочти лучше третий параграф. Это последнее крупное преступление в истории Все­ленной, Мазер, и ты надеешься, что они не в со­стоянии придумать хотя бы временной статьи об­винения?

- Попробовать никогда не вредно, - пробор­мотал Адам, возвращая ему свиток.

- Я могу доставить тебя туда живым. А могу и мертвым. По твоему выбору. Мне безразлично.

Адам изучающе на него посмотрел, потом пе­ревел свой взгляд на меня.

- Это замкнутое пространство, “шкатулка”, а ты типичный кот Шредингера (*Эрвин Шредингер (1887-1961) - австрийский физик-теоретик, один из создателей квантовой, или волновой, механики.*), - сказал я. - Был ты мертв или жив, арестован или бежал - все равно. И никто снаружи ничего не узнает, по­ка это пространство не откроется снова. Что бы ни случилось. Впрочем, сегодня ты из этого биз­неса выходишь. Это совершенно точно.

Адам медленно поднялся, тяжело опираясь о скамью. Эрике снова повернулся ко мне.

- Как ты, должно быть, уже знаешь, у него самое большое состояние в истории известной нам Вселенной, - сказал он. - Мне бы не хотелось им ни с кем делиться. Но хотелось бы знать, ка­ковы твои намерения?

- У меня не было ни малейшего намерения влипнуть в подобную историю, - ответил я. - Меня наняла одна дама по имени Прандха Ради и попросила выяснить местонахождение ее воз­любленного, который внезапно исчез. - Глория .зашипела; Адам судорожно вздохнул. - Я шел по следу в прошлое до времен господства этрусков в Италии, - продолжал я, - и понятия не имел, что мне делать дальше, но тут наткнулся на не­кую личность и понял, что ее хозяин и есть тот самый парень, который украл последнюю сингу­лярность у “людей из шкатулки”. Признаюсь, я почувствовал искушение, узнав об этом. А кто на моем месте устоял бы? Но тогда я еще не знал, что и ты в это дело замешан. Мне было просто любопытно узнать, зачем ОН это сделал. Я направился по временной оси в Buoco Nero и узнал, что Дыра сегодня закрывается. Он засел в ней черт знает на какое долгое время - тысячи на три лет! Как же это случилось? Чего он, собственно, до­бивался? Мне страшно хотелось это выяснить. Так что я создал совершенно новую личность, пол­ностью идентичную заданному образцу, - путем гипнотического подавления памяти и создания совершенно нового типа характера. Это должно было позволить мне вписаться в эпоху и непосред­ственно наблюдать за событиями самых послед­них дней.

Эрике кивнул и сказал:

- Мне тоже это было интересно, но не на­столько. Я тоже переместился по временной оси, решив, что его так же просто взять в самом конце, как и в самом начале. Так тебе действительно уда­лось узнать, что здесь происходит и почему он умотал вместе с сингулярностью и открыл эту свою психолавку?

Я покачал головой:

- Я все еще не уверен. А о твоем участии я узнал, когда уже путешествовал во времени, и по­старался предпринять кое-какие меры, чтобы ус­кользнуть от тебя. Я еще не решил, какую роль мне следует сыграть в этом деле.

- А почему Пранди тебя не узнала? - спро­сила Глория.

- Ну, я, во-первых, отрастил бороду и усы, а во-вторых, немного прибавил в весе. Но глав­ным образом потому, что мое новое “я”, как я и рассчитывал, обеспечило мне совершенно иную повадку, иные манеры. Впрочем, не уверен, что это вообще имело какое-то значение... Она же, кроме Адама, никого просто не замечает!

- Я вижу, тебе пришлось немало поработать! - усмехнулся Эрике. - И ты еще говоришь, что само участие в этом деле тебе неинтересно?

- Мне было бы куда интереснее понять мо­тивы, которыми руководствовался Адам.

- Если ты сейчас этого не понимаешь, то вряд ли вообще когда-нибудь поймешь. ~ сказал он. - Он вряд ли станет что-нибудь нам передавать, да это, собственно, и неважно. Я не вижу особой необходимости действовать дальше и закрываю охоту. “Шкатулка Шредингера” вот-вот будет от­крыта. Так тебя интересует вознаграждение или нет?

- А в чем бы это выразилось?

- В обычном вознаграждении, которое всег­да получает нашедший, - да и то лишь потому, что ты все это время за ним следил. Ну, и еще, возможно, ты получил бы небольшую премию за то, что подготовил его для меня - хоть я тебя об этом и не просил.

- Нет уж, спасибо, - сказал я. - Я просто хочу посмотреть, чем все это обернется.

- Да все уже кончено, - сказал он. - И смот­реть тут больше не на что.

Я стряхнул с себя грязь, потянулся и сказал:

- А я пока в этом не уверен.

- Разве что-то еще осталось?

- Тридцатая “Canto” Эзры Паунда (*Эзра Лумис Паунд (1885-1972) - американский по­эт, основоположник американского модернизма. Цикл “Cantos” написан им во Франции в 20-е годы и содержит несколько по­вторяющихся тем - гомеровскую тему сошествия в Аид, Овидиево превращение человека в животных, экскурсы в историю Ренессанса и т. д.*).

- Что это?

- Одно стихотворение, которое произвело на меня чрезвычайно сильное впечатление, когда я учился в колледже. Я целыми днями о нем ду­мал. Даже отправился в библиотеку читать рабо­ту Шиллера “О наивной и сентиментальной поэ­зии” (*В этой работе, написанной в 1795-1796 гг., Шиллер ут­верждает веру в прогресс и спасительную роль прекрасного в устройстве гармоничной жизни.*). В те времена я еще не понимал, почему это на меня так подействовало. Теперь, разуме­ется, понимаю. Ты отправишь Адама назад, и, хоть он и “божественный”, его все равно собираются убить, верно?

Эрике кивнул и сказал:

- Ну и что? Он же прекрасно знал, на что идет, когда это делал!

- Я понимаю. Но мне теперь разонравилось убивать. И я решил не отдавать его.

- Ты же Охотник! Такие, как мы, не должны задумываться, любят они убивать или не любят. Мы просто должны это делать, когда пробьет наш час.

- Но я вполне могу это делать, когда нужно! И охота мне по-прежнему нравится. Не меньше, чем прежде. Просто временно я с удовольствием выполнял бы функции обычного сыщика.

Эрике покачал головой:

- Да делай ты что хочешь! Все равно в бли­жайшее время вылетишь оттуда. А я между тем намерен во что бы то ни стало скрутить этого че­ловека-кота и отправить его вместе со всей его распроклятой лавочкой обратно - к самому кон­цу времен.

В два прыжка я оказался между ним и Ада­мом. Эрике так и уставился на меня.

- Ты что, хочешь мне помешать? - удивлен­но спросил он.

- Боюсь, что да, - сказал я.

- Я же говорил, что ты перехватил мою до­бычу!

- Никакой твоей добычи я не перехватывал! Мне это, черт побери, и в голову не приходило! Но вот теперь я, кажется, действительно это сде­лаю.

- Но ты же понимаешь, что я никак не могу позволить тебе уйти, да еще с такой добычей?

- Нет, не понимаю.

Он вздохнул, помолчал и сказал:

- Ну хорошо. Тогда давай все выясним до конца.

И шипастый кожаный браслет мелькнул в воз­духе - как раз там, где за мгновение до этого торчала моя голова. Я успел увернуться и несиль­но ударил его в горло. Страшных ударов по кор­пусу мне избежать удалось, но моя левая щека была вся исполосована острыми шипами. К мо­ему удивлению, я сумел нанести ему двойной удар в солнечное сплетение, а потом как следует дать по шее и врезать коленом в физиономию, да еще и пристукнуть ладонью по макушке. И при этом я цитировал Паунда:

Жалобное пение день за днем -

То Артемида поет, Артемида,

Артемида от жалости вой подняла...

Внезапно Эриксу удалось схватить меня за за­пястье и швырнуть через всю комнату. Но теперь я уже куда больше, чем прежде, был искушен в особенностях этого пространства и, приземлив­шись на стену, ловко взбежал по ней вверх и сверху успел раз шесть ударить его прямо в лицо, преж­де чем он очухался и начал отбиваться. Через не­сколько секунд он уже атаковал меня, и ему уда­лось нанести мне в подбородок удар такой силы, что я отлетел назад и упал. Но, к счастью, упал я плашмя и на потолок, тем самым оказавшись вне пределов его досягаемости.

Он тоже взбежал по ближайшей стене и мчался ко мне, но я уже успел прийти в себя и снова твер­до стоял на ногах. Вот только координация дви­жений у меня пока восстановилась не полностью. Однако и это пришло в норму, как только он на­бросился на меня.

Из жалости теряют листву леса,

Из жалости гибнут нимфы мои,

Из жалости злоба идет по земле,

 Из жалости даже апрель осквернен,

 Жалость - вот корень Зла и росток...

Я бил его по ногам. Дважды я лягнул его в жи­вот, а потом он сделал сложный кульбит, схватил меня под колени и опрокинул назад; потом осед­лал и попытался ударить локтем в гортань. Я пе­рехватил его руку, стащил с себя и попробовал удушить. Но я переоценил свои возможности: он, продолжая откатываться от меня, как бы нама­тывал на себя мою руку, а потом сломал ее в лок­те, умудрившись ударить по ней ногой, которую успел высвободить.

И если ныне звери не пойдут за мною,

Тому виною жалость будет:

Ведь жалость запрещает убивать...

Правой рукой я ткнул ему в глаза и в итоге высвободился, подпрыгнул, перекувырнулся в воздухе и благополучно приземлился. Однако он тут же снова набросился на меня, осыпая градом ударов. Я понимал, что долго мне не продержать­ся... Так что и не пытался защищаться; а когда он собрался применить свой смертельный захват, я просто нырнул в пустующее тело Пьетро, ху­дожника.

Он сразу заметил, как я (в теле Пьетро) под­нялся на ноги в дальнем конце туннеля.

- Ну это уж совсем подлый прием! - возму­тился он. - Что за дурной вкус - использовать клоны человека против него же самого!

Я только улыбнулся.

Все стало грязным в это время года,

И по причине этой что чистоты искать?

Питая жалость даже к этой грязи,

На свете как попало все растет...

Он швырнул в меня телом Ларса и стремитель­но бросился в атаку. Я отступал. Я уже миновал крючья, на которых раньше висели клоны. Я ни­когда прежде не заходил так далеко в Дыру. Спи­ной я чувствовал мощное сопротивление воздуха и, твердо решив не делать больше ни шагу в этом направлении, бросился плашмя на пол. И тут же надо мной, точно камень из пращи, пролетело те­ло несчастного Ларса.

Когда Ларе исчез в темноте, я быстро вскочил и увидел, что Эрике совсем близко и, вытянув ру­ки, готовится снова схватить меня.

В последнее мгновение я успел-таки телепортировать себя на полметра влево, так повернув­шись при этом, что теперь у меня появилась возможность нанести Эриксу страшный удар сзади по шее. За спиной у меня абсолютно ничего видно не было.

И больше мои стрелы дичи не разят

И никого не убивают в честном поединке,

Но все вокруг гниет.

Я пошел мимо груды тел ко входу в туннель. Стоявшая там Глория спросила:

- Так это, оказывается, ЕГО клоны?! Но как это возможно? Ведь ты единственный, с кем они генетически...

- Его лицо было однажды сильно изуродова­но, а потом с трудом восстановлено хирургами, - сказал я. - Но мы с ним действительно когда-то были братьями. Близнецами.

 

 

глава 8 НЕОЖИДАННЫЙ ПОЕДИНОК

 

И я пошел дальше и остановился точнехонько напротив Адама.

- Вот почему, Магфазер, мне так хотелось поговорить с тобой. Теперь ты, надеюсь, понял? Между прочим, мы оба могли бы избежать мно­жества ненужных неприятностей - боли, бессмыс­ленной траты времени... Теперь я отлично пони­маю, зачем тебе нянька! Ты действительно порой ведешь себя как малое дитя.

- Извини, - сказал он смущенно, - но об­стоятельства были так очевидны...

Я влепил ему пощечину - довольно-таки силь­ную, надо сказать, - и услышал, как Глория за­таила дыхание.

Но он не сделал ни единого движения, чтобы защитить себя. Просто кивнул еще раз покорно и снова сказал:

- Извини.

Я повернулся к своему родному телу, телу Аль­фа; похоже, оно было еще живо.

- Сегодня почему-то все происходит одновре­менно, - заметил я. - Итак, завтра ты уже не будешь участвовать в бизнесе, поэтому я хочу получить обещанную мне память сегодня - что­бы иметь возможность повлиять на события в нуж­ном нам ключе.

- И я очень высоко ценю эти твои намере­ния, - заметил Адам.

- Тогда давай не будем терять времени. Из­влекай аптечку и побыстрее приводи себя в поря­док, а то у меня к тебе масса вопросов накопилась.

- Хорошо, - сказал он, рывком поднялся на ноги и пошел на рабочую площадку.

Глория подошла ближе и взяла меня за руку.

- Ссссс, - сказала она.

- Ссс-сс, - ответил я.

- Дамми, пожалуй, действительно неважно вы­глядит.

- Ну, мне и самому пришлось сменить не­сколько тел, - заметил я. - Послушай, Адам совершил ужасное преступление: он выкрал то последнее, что осталось от наследия человечес­кой расы. Не говоря уж о других расах, которые надеялись пожить в этом обманном Раю. Зачем он украл эту шкатулку, Глория? В очередной раз чего-то недопонял?

- Нет, - сказала она. - Ему был нужен ис­точник силы людей - та самая сингулярность, которая, как нам давно стало известно, послед­ней согнется под ударами Большого Хруста.

- Не понимаю...

- Эффект Хруста был вычислен много веков назад. Адам же занимался тем, что просто без конца наполнял этот рог изобилия. И если бы он все это взял с собой, оставив остальное в том же положении, в каком он некогда его застал, то уже через секунду после перемещения обе части урав­нения полностью восстановились бы.

- Но целая толпа этих пресыщенных обита­телей Рая... Ведь все эти люди полагали, что смо­гут бесконечно долго прожить на границе вечно­го Хаоса... Их-то всех он зачем забрал?

- Чтобы сохранить рассчитанную для них дозу радиации Хокинга (*Стивен Уильям Х о к и н г (род. 1942) - английский астрофизик. Доказал (совместно с Р.Пенроузом) основные тео­ремы сингулярности в космологии. Предложил (1971) механизм образования “черных дыр”.*) и сохранить правильность выведенных уравнений. Они все там, в Дыре. И пребывают в том же отношении к сингулярнос­ти, как и в те времена, когда он собрал их и взял с собой. Это всего лишь проблема двутелости...

- Так он и в самом деле намерен их вернуть?

- Разумеется! Он просто взял их на время. Он слишком щепетилен, чтобы ради собствен­ной прихоти вмешиваться в миропорядок.

- Значит, “взял их на время”? То есть - на добрые три тысячелетия?

- Или на одно лишь мгновение - это как по­смотреть.

- Чего-то мне все-таки не хватает... чего-то не хватает... - пробормотал я. - Типа - а ПО­ЧЕМУ он так хотел позаимствовать сингулярность у обитателей Рая? Зачем открыл эту лавку и так ужасно долго возился с ней - в течение всего пе­риода развития западной цивилизации!

- О, так ведь он и с обитателями Восточного полушария тоже дело имел! Ты же должен по­мнить...

- Ну хорошо! Допустим! Но почему? Почему?

- Он собирал модели всех форм поведения, а также немало иной информации...

- И что?

- Он хочет, чтобы сингулярность благопо­лучно сохранилась во время взрыва - согласно теории Стремгрена (*Бенгт Георг Стремгрен (1908-1987) - астрофизик, президент Датской королевской АН (1969-1975). Одним из пер­вых применил результаты ядерных исследований в области изу­чения звездных атмосфер, спектральной классификации и эво­люции звезд.*). Если черная дыра взорвет­ся, любая информация, которую она вобрала в себя, будет для Вселенной утрачена, однако Стремгрен утверждает, что информация эта все же со­храняется - сконцентрировавшись в роговид­ной формы остатке черной дыры. Адам планиру­ет вернуть сингулярность в ту точку временной оси, где ее обнаружил, а потом послать ее впе­ред, навстречу времени Великого Хруста, когда тяжелое радиоактивное облако Хокинга, возникшее на месте последней черной дыры, наконец изорвется и можно будет позаботиться о том, что­бы сингулярность покинула Вселенную до того, как последнюю постигнет полный коллапс.

- Но сингулярность-то вернуть будет нельзя!

- Нельзя вернуть в эту Вселенную. Но мож­но направить в следующую, которая возникнет ей на смену. Теоретически вполне возможно, что­бы информация об одной Вселенной перешла в другую Вселенную, параллельную первой, и по­служить основанием для развития принципа энт­ропии.

- Это при условии, что ему удастся протащить всю эту информацию контрабандой через Вели­кий Хруст и Великий Взрыв. Вряд ли он это смо­жет, Глория! Ведь все материальное непременно будет уничтожено.

- Разумеется. Именно поэтому он так ждал, пока к нему явится кто-нибудь с идеей создания БАСа, Бесконечно Адаптабельного Существа, и именно поэтому он всей душой приветствовал со­здание Иддроида и отдавал все силы добыванию пресловутых 666-ти ингредиентов...

- Доминоида, Глория!

- Да, и он хотел, чтобы этот Доминоид стал демиургом в соседней с нами Вселенной и при­нес туда “рог изобилия” еще в самом начале ее ис­тории.

- Но это же абсурд! Из сингулярности ниче­го ни при каких условиях никогда не выйдет, что­бы оспаривать теорию информации!

- Он поступает с сингулярностями Хруста и Грохота чрезвычайно хитро. Никогда сам в них не входит. Главное - достигнуть “эффекта Стремгрена” и сохранить информацию. В конечном счете Доминоиду придется, видимо, впитать всю информацию заранее и, собственно, самому стать чем-то вроде “рога изобилия” для следующей Все­ленной. Между прочим, есть неоспоримые сви­детельства того, что такое делалось и прежде! На самом деле это вполне возможно и даже станет, по всей вероятности, необходимым для любой Все­ленной, где действует принцип энтропии.

Пока мы разговаривали, робот-медик из аптеч­ки, что-то напевая, колдовал над Адамом: вправ­лял ему челюсть, залечивал трещину на ней, ла­тал сломанные ребра.

- Ну что ж, сегодня Buoco Nero действитель­но закрывается, - сказал я. - Ты понимаешь, что это значит?

- Еще бы!

Мы оба, как по команде, повернулись к две­ри: дверь распахнулась, и вошла Пранди. Осмот­ревшись, она провозгласила:

- Прибыл граф Калиостро! Говорит, что ему нужно срочно передать вам нечто важное, и про­сит разрешения войти с этой вещью в Дыру.

Я посмотрел на Адама, но тот был пока что не в состоянии говорить; он даже кивнуть или по­качать головой не мог. Но все же поманил нас к себе и невнятно прорычал:

- Пусть идет сюда.

- Адам, - попытался я остановить его, - но если у тебя уже есть тело андроида, то не можешь ли ты завершить остальную работу без помощи Калиостро?

Он, похоже, задумался, попытался что-то от­ветить, но отвечать ему, видимо, было все еще слишком сложно; он поморщился от боли и ве­лел:

- Пусть идет сюда.

Глория согласно кивнула и “перевела” Пран-ди его невнятный приказ.

Пранди распахнула дверь и пропустила в Дыру Калиостро. Огромный, в красных одеждах, страш­но похожий на Мефистофеля, он вошел в Дыру, отвратительно ухмыляясь. На плече он нес ог­ромный мешок - в него можно было спрятать по крайней мере взрослого мужчину.

- Так-так-так, - заметил он, - очень похо­же на последнюю главу “Histoire etrange”, “Стран­ной истории”. Или на первую.

Он сделал несколько шагов и положил мешок к ногам Адама.

- Вот вам тело, месье. Вы готовы продолжать работу?

- Угу, - пробормотал Адам. - Скоро буду го­тов.

Пранди подошла к нему и нежно взяла за руку.

- А что случилось, дорогой? - спросила она.

- Потом, - буркнул Адам.

Я вышел к Калиостро поближе.

- Давайте пока развяжем мешок, и я помогу вам все подготовить, - предложил я ему.

- Хорошая мысль, - откликнулся он, накло­няясь и развязывая мешок. Там оказалось тело андроида с самыми зачатками сколько-нибудь конкретных человеческих черт: он был безволо­сым, бесполым и очень холодным на ощупь. А ко­жа у него была настолько прозрачной, что каза­лась раскаленной добела и светящейся. Сквозь кожу виднелись неясные очертания внутренних органов.

- Давайте перетащим его на вспомогатель­ную площадку, и я все подключу, - сказал я Ка­лиостро. - Я мог бы и некоторые составляющие в него ввести, но мне кажется, существует опре­деленный порядок их размещения, верно?

- Безусловно.

Мы подняли тело и понесли; я шел впереди. Тело оказалось удивительно легким. Я устроил его на запасной площадке, посадив в максималь­но удобную позу. Тонкий ручеек крови струился по самой середине коридора к корме.

Адам наконец покончил с исцеляющими про­цедурами и присоединился к нам. Лицо у него было все еще несколько опухшим - видимо, ему нужно было бы еще немного отдохнуть.

- Давайте-ка поторопимся, - сказал он.

- Oui, - кивнул Калиостро, потирая руки. Когда же он разъял ладони, между ними оказал­ся маленький старинный свиток. Граф развернул свиток на несколько дюймов и сказал: - Ну что ж, начнем с периферии, да?

- Хорошо, - согласился Адам. - Я буду вам ассистировать. Читайте прямо по списку, и нам по мере необходимости будут подносить нужные компоненты и подготавливать их к внедрению.

Глубоким басом и довольно монотонно Кали­остро прочитал первую часть списка. Мы трое - Глория, Пранди и я - засуетились и принялись таскать необходимые для создания Зверя мате­риалы. Некоторые из них были наготове и под рукой, но многие другие Адаму так и не удалось собрать в одном месте.

Адам и Калиостро погрузились в работу, но сперва вроде бы ничего не происходило. Они ис­пользовали множество вспомогательных энерге­тических полей для сообщения Доминоиду не­обходимых качеств. Так, несколько десятков таких полей было использовано для существен­ного улучшения его внешности. Наконец его ко­жа приобрела живой цвет, а пальцы слабо шевель­нулись. Процесс активно развивался, незавершен­ные прежде черты лица становились все тверже и решительнее. На лице появились глаза, хотя пока и закрытые. Маленькая пупочка посреди ли­ца превратилась в крупный и довольно мясистый нос. Да и рот тоже больше не казался всего лишь тонкой трещиной.

Мы продолжали трудиться в поте лица. Через некоторое время грудь Доминоида стала взды­маться, а пальцы - сжиматься и разжиматься. Ка­лиостро громовым голосом требовал, чтобы мы поскорее несли ему требуемые компоненты, и мы буквально с ног сбились, разыскивая необходи­мое.

- Не уверена, что эта штуковина мне нравит­ся... - задумчиво проговорила Пранди.

Языки пламени взметнулись на ближайшей к нам стене и тут же опали; следом за ними там появились изображения вращающихся галактик. Доминоид, похоже, еще вырос и приобрел еще более яркие, живые краски. Веки его затрепета­ли было, но так и не разомкнулись.

Мимо нас промчались какие-то крошечные крылатые существа, похожие на летучих мышей. Потом заухал филин. Закапал мелкий золотис­тый дождичек, очень напоминавший расплавлен­ное золото. Пелена дождя заслонила звездную перспективу... Глория передала еще что-то из со­ставляющих Адаму, а я - Калиостро. Тот раз­вернул свой свиток дальше и продолжал читать. Кое-что из перечисленного Пранди тут же ему при­несла. Доминоид издал тихий плаксивый звук. По Дыре прокатился грохот - точно адский рас­кат грома.

Время утратило для нас всякий смысл - мы без устали разыскивали и подносили нужные ком­поненты. Я не имел ни малейшего представле­ния о том, сколькими уже необходимыми качест­ва обзавелся Доминоид.

- А теперь Библиотеку Конгресса, - прика­зал Калиостро. Ему принесли чипы, и он стал перегружать информацию в память Доминоида. Доминоид застонал. Калиостро приостановил процедуру, осмотрел свое детище и, вполне удов­летворенный осмотром, зачитал нам следующие пункты списка.

На мгновение Доминоид приоткрыл глаза - ослепительно голубые! - и тут же зажмурился, сопроводив все это пронзительным нечеловечес­ким воплем. Кожа его светилась, точно расплав­ленный металл в тигле, и казалась текучей.

Потом он снова застонал и попытался сесть. Адам и Калиостро продолжали работу. Над по­верхностью тела Доминоида стал подниматься пар, потом в воздухе над ним заплясали крошеч­ные искры статического электричества. И между пальцами ног - тоже.

- Как далеко мы уже продвинулись? - не вы­держал я.

- Почти закончили, - ответил Калиостро. - Скоро! Скоро!

Доминоиду все-таки удалось сесть; потом он попытался встать. Калиостро толкнул его в грудь и снова уложил на спину. Вдруг Доминоид, ши­роко раскрыв глаза, уставился на графа.

- Oui, mon cher, - промурлыкал Калиостро. - Скоро, мой дорогой, скоро!

Губы Доминоида шевельнулись.

- Мама? - спросил он. Калиостро рассмеялся.

- Почему бы и нет? Да, я твоя мама, а это, - указал он на Адама, - твоя акушерка. А вот это наши помощники.

Доминоид протянул правую руку и погладил Калиостро по щеке.

- Мама, - повторил он. Потом его взор упер­ся в Адама, и он взял его за руку и крепко ее стис­нул. - Акушерка, - сказал он.

Адам просиял:

- Я чрезвычайно польщен! Калиостро просунулся вперед и поместил в те­ло последний, 666-й ингредиент.

- Maintenant, ты абсолютно совершенен, mon petit, - сказал он, касаясь кончиками пальцев висков Доминоида. - Видишь, малыш, где в этом корабле панель управления?

- Конечно. Прямо и направо, - показал До­миноид. - Я отведу тебя туда.

- Нет. Просто делай, как я. Приложи пальцы к моим вискам - видишь, как я приложил их к твоей голове?

Доминоид тоже коснулся пальцами висков Ка­лиостро, и они стали неотрывно смотреть друг дру­гу в глаза.

- Нет! - вскричал вдруг Адам. - Останови их. Альф! Немедленно! Мне и в голову не прихо­дило...

Но я уже прыгнул.

Все еще улыбаясь, Калиостро сделал правой рукой какой-то чрезвычайно сложный жест - как бы отметая в сторону множество людей сразу - и был несказанно удивлен, обнаружив, что у не­го после этого оказались сломанными все паль­цы. Улыбка тут же сползла с его губ. Я использо­вал свой коронный захват, а потом швырнул гра­фа через себя на пол.

- Альф, в сторону! Пранди! На пол! - крик­нул Адам.

Я отскочил, а Пранди сразу же рухнула нич­ком. Калиостро, как оказалось, не грохнулся всей спиной об пол, а несколько раз ловко перекувырнулся, вскочил на ноги, и улыбка снова появи­лась у него на губах.

- Нет, право же... - начал было он и осекся. В воздухе что-то промелькнуло, послышалось пронзительное жужжание, и что-то темное, сплошь покрытое усиками, село графу на плечо. Испу­ганного крика, правда, не последовало, но жуж­жание прекратилось, и обезглавленное тело Ка­лиостро рухнуло на пол. Почти сразу же я услы­шал знакомый голос Гоми:

- А я все-таки его опередил! Йо-хо-хо! - По­том раздался такой звук, точно кто-то завинчивал канистру, уродливая тень Гоми мелькнула в воз­духе и исчезла.

- Иногда все-таки тебе очень здорово удает­ся все рассчитать! - похвалил я Адама.

- Но я же мог все это потерять! - сказал он. И тут Доминоид встал. Он все еще весь све­тился, как раскаленное железо, испускал пар и искрил. Затем губы его растянулись в подобии улыбки.

- Слишком поздно, mes amis! Слишком позд­но, - сказал он и пошел в глубь Дыры.

- Попробуй только! - вскричал Адам и бро­сился ему под ноги.

Последовала короткая стычка - мне было пло­хо видно, все закрывала широченная спина Доминоида, - и Адам, отлетев в сторону, сильно уда­рился о стену слева.

- Я тебя еще раз предупреждаю, - заметил Доминоид, обращаясь к нему. - Иначе ведь и быть не могло! - И он спокойно двинулся дальше.

- Альф! - завопил Адам. - Помоги! Тащи его в “раздевающее” поле, если сможешь!..

Я рванулся вперед - по правой стене, по по­толку, - пока не оказался прямо над Доминоидом. Свесившись вниз головой с потолка, я од­ной рукой захватил его под подбородок, а второй что было силы врезал ему по башке и попытался свернуть ему шею резким движением вправо. При нормальной анатомии человеческая шея такого обычно выдержать не может, а если и выдержи­вает, то недолго: слишком сильную боль вызывает у противника подобный прием. Однако сопро­тивления со стороны Доминоида не последовало. Он воспринял мое нападение совершенно хлад­нокровно и ответил на него целой серией нече­ловечески стремительных движений. И благода­ря чрезвычайной гибкости пережил мою попытку сломать ему шею без какого бы то ни было ущер­ба для себя.

Потом он поднял вверх руки и схватил меня за запястья. Поскольку висел я лицом к Дыре, то сразу оттолкнулся, свалился вниз и тут же вско­чил на ноги у него за спиной. Руки у него при этом оказались на высоте плеч, и я, ловко осво­бодив свою левую руку из его клешней, схватил его за правую руку, которой он все еще держал меня за второе запястье, и попытался заломить ему руку за спину, а потом рывком бросить его самого на пол. Но он лишь слегка повернулся ко мне, странным образом вывернув правую ногу, присел и шагнул вперед, швырнув меня на свое правое бедро лицом к себе. По-моему, его правое запястье неминуемо должно было при этом сломаться, но его снова спасла невероятная гиб­кость суставов. Я почувствовал, как стиснутое моей рукой запястье его вдруг стало мягким, вытяну­лось, а потом снова восстановило свою прежнюю форму.

Увидев, что он “подставился”, я тут же врезал ему правой ногой пониже пояса и, продолжая поворот, почувствовал, как напряглась его рука, однако продолжал пинать его ногой в живот, по­ка сам не рухнул на пол. Доминоид тоже в итоге потерял равновесие и упал прямо на меня.

Однако мы тут же снова вскочили, и я услы­шал, как из уст Доминоида донесся смех Калио­стро:

- Альф! Так вы, оказывается, Охотник! Пре­лестно! C'est magnifique! Впрочем, никто другой просто не сумел бы этого сделать! Вы подарили мне возможность, о которой я так давно мечтал: увидеть одного из вас в действии!

Я снова бросился на него, теперь уже используя приемы, предназначенные специально для укро­щения разрегулировавшихся роботов.

- Но, пожалуй, с меня уже довольно, - за­метил Доминоид голосом Калиостро, и его мер­цающая кремовая кожа приобрела золотистый от­тенок и несколько померкла.

Мой первый удар прошел сквозь него, словно он был из дыма! Как и последующая череда уда­ров. А он просто отвернулся от меня и заявил:

- Хватит. Мне пора заняться своими делами.

- Это какими же? - поинтересовался я, не­ устанно преследуя его. Мы продвигались вдоль цепочки кошачьих следов и уже миновали тела клонов, по-прежнему валявшиеся как попало пря­мо на рабочей площадке и в проходе.

Вдруг Доминоид остановился, повернулся ли­цом к правой стене коридора и, протянув вперед обе руки, словно занавес раздвинул - раскрыл пространственный “карман”, и перед ним оказа­лась весьма сложная панель управления.

- Спроси у Адама, - сказал он мне.

Я повернулся к Адаму и увидел, что он тоже открыл какой-то “карман” в кажущейся пустоте и вытащил оттуда тридцатидюймовую трубку, рас­ширяющуюся на конце и похожую на базуку. Он пристроил ее на правое бедро и жестом велел мне убраться с дороги.

Я убрался. И Адам нажал на спусковой крю­чок.

Доминоид, как раз наклонившийся над при­борной доской, замер, затем по телу его прошли какие-то волны, он весь завибрировал и стал рас­плываться. Если оружие Адама сперва как бы пе­ло, то теперь оно жалобно визжало. Однако уже через несколько секунд очертания Доминоида сно­ва стали четче, и Адам тут же нажал на что-то еще на боковой панели своей кошмарной “базуки”, и тело Доминоида опять пошло волнами. От него столбом поднимался пар.

...Но вскоре первоначальная картина восста­новилась: Доминоид сиял по-прежнему, а фор­мы его практически полностью восстановились. Адам еще несколько раз быстро на что-то нажал, “базука” взвизгнула, потом визг смолк... но боль­ше ничего не произошло. Доминоид окончатель­но восстановился и сказал голосом Калиостро:

- Я же говорил: слишком поздно! Я могу виб­рировать с любой скоростью и в любой момент могу нанести тебе ответный удар. Отложи-ка луч­ше свое оружие, Адам, если, конечно, не приду­мал чего-нибудь получше.

Адам облизнул губы, сунул “базуку” в простран­ственный “карман” и закрыл его. Я подошел к нему и тихо спросил:

- А в чем, собственно, дело? Он же вроде бы делает именно то, чего вы добивались вместе, раз­ве не так?

Адам неуверенно кивнул и покачал головой.

- Так, да не так! - сказал он. Пранди принялась растирать ему плечи. Гло­рия неподвижно стояла рядом со мной.

- Мне и в голову не приходило, что Калио­стро вздумает передать свои представления и свое “я” этому Доминоиду! - сказал Адам. - И, ко­гда тот был еще... не совсем закончен, Калио­стро смог проникнуть в его мозг и полностью под­чинить себе.

Я ощутил легкое головокружение, и меня охва­тила странная дрожь. А потом я увидел, что при­борная доска вспыхнула яркими разноцветными огнями.

- Ну что ж, - сказал я, - ведь он задает До­миноиду нужный курс, не правда ли? Разве это так плохо?

- Вообще-то обычно демиург в следующей Вселенной становится богом, - сказал Адам, - и может выражать свою волю самыми различны­ми способами. А также - ставить любые усло­вия, как исходные, так и конечные.

- Ах вот как! - сказал я, и мне показалось, что нас вместе с Дырой вывернуло наизнанку и выплюнуло.

В ушах у меня звенел голос Калиостро:

- Начинаем последнее путешествие!

Я очнулся, чувствуя себя так, словно из меня выкачали весь воздух, да и вокруг воздуха тоже не осталось. Открыв глаза, я увидел распростер­тые тела Адама, Пранди и Глории - на стене, на полу, на потолке, - и все эти тела, как и сама Ды­ра, то исчезали, то появлялись вновь, как бы в соответствии с ритмом некой пульсации. Я слы­шал шипение Глории и мяуканье Пранди. Мгно­вением позже я услышал отвратительный свист ультразвуковой коммуникационной системы, по­смотрел на Адама и увидел, что он садится. Я то­же сел. Потом спрыгнул с потолка и оказался с ним рядом.

- В продолжение нашего незаконченного раз­говора, - начал я, - мне хотелось бы спросить: а почему в нашей Вселенной нет сколько-нибудь заметного присутствия бога? Ты говорил, что боги практически обязательны во всех Вселенных.

- Да, но они через какое-то время все равно ведь устаревают, - отвечал он. - А вообще-то ты ведь уже встречался с нашими богами... Од­ному даже бутылку вина подарил...

- Ты имешь в виду старого Уртча?

- Его самого. Когда-то он был нашим вер­ховным божеством.

Я вздрогнул, заметив, что Глория, которая ле­жала, свернувшись калачиком, развернулась и встала на стене параллельно полу. И снова нача­лась та пульсация...

- Мы тормозим, - сказал Адам, осторожно продвигаясь к противоположной стене и помо­гая Пранди тоже подняться. - Мы приближаем­ся к тому мгновению, когда я достиг сингуляр­ности и Рая.

- А что потом?

- Он определит наше местоположение, а по­том создаст ускорение, которое приведет к ко­нечной сингуляризации. Мы прошмыгнем мимо Великого Хруста и покинем эту Вселенную.

- И что?

- Мы умрем, а демиург, изменив свою форму, будет продолжать существовать. Что ж, по край­ней мере, изо всего этого выйдет еще одна Вселен­ная, знакомая с законом энтропии. И, в общем-то, неважно, насколько она получится уродли­вой. Уже и за одно ее возникновение стоит быть благодарными. Возможно, в ней будут сущест­вовать наши аналоги - в какой-нибудь другой форме...

- И мы больше ничего не можем сделать? - спросил я.

- Что-нибудь сделать можно всегда... - сказал он задумчиво и, протянув руку куда-то вниз, рас­стегнул еще один пространственный “карман”. - А пока что нам есть что отметить. У меня тут припасено несколько ящиков отличного шампан­ского.

Пространство еще раз словно вздохнуло, про­должая неторопливо пульсировать, распахнулось настежь, и оттуда градом посыпались пустые бу­тылки, а следом за ними появилась обшарпанная фигура Уртча. В руке у него, как всегда, была за­жата бутылка с вином.

- Эй! Что тут у вас происходит? - требова­тельно спросил он.

- Да вот, подлетаем к Омеге минус один, - ответил Адам.

- Мог бы и заранее предупредить! - рассер­дился древний демиург.

- Я же не знал, что ты сидишь там и пьешь мое шампанское!

Уртч почмокал губами и улыбнулся.

- И очень неплохое шампанское! - сказал он. - “Вдова Клико”. XIX век, насколько я по­нимаю? - Он поднялся на ноги и ловко прошмыг­нул мимо нас.

- И ты ни одной нам не оставил?

- Не знаю... Мне как-то в голову не пришло, что оно до сих пор пользуется спросом... - Уртч ткнул пальцем в сторону панели управления. - А кто это там? Новый демиург?

- Что-то в этом роде, - ответил Адам.

- Что ты хочешь этим сказать? Либо он де­миург, либо нет!

- Ну, в общем, он был демиургом. Но потом, буквально через несколько секунд после его рождения, его подчинила себе иная личность. И вправ­ду мечтавшая стать демиургом...

- Ну, как это несправедливо! - обиженно ска­зал Уртч, вытер рот тыльной стороной ладони и слегка рыгнул. - Так не делается!

- Да, я знаю. Но практически ничего нельзя было с этим поделать.

Уртч задумался; глаза его при этом вращались в противоположных направлениях.

- Черт побери! - сказал он, помолчав. - А я-то считал, что с подобными глупостями по­кончено!.. - Он поправил свои лохмотья и ре­шительно заявил: - Похоже, придется мне все ис­правлять самому.

- Вряд ли ты с ним справишься, - заметил Адам.

- Опыт ведь тоже кое-что значит, правда? - И Уртч повернулся и, шаркая ногами, двинулся в рубку.

Как только он переступил ее порог, то вроде бы утратил материальность и стал, точно призрак, слабо светиться на более темном фоне. Пульсация еще замедлилась, а потом и совсем прекратилась, когда Уртч коснулся плеча Доминоида и сказал:

- Извини, сынок!

- Что?... - послышался изумленный голос Ка­лиостро.

Уртч ласково его обнял и сказал растроганно:

- Одна семья! Родственники мы с тобой, сы­нок!

Некоторое время они постояли, обнявшись, а потом от обоих повалил такой пар, что их практи­чески перестало быть видно.

Затем из клубов пара донесся крик Калиостро:

- Нет! Ты не можешь!..

- Да могу я, могу, - отвечал Уртч. Когда пар наконец рассеялся, перед панелью управления виднелась только одна фигура - До­миноида. Вдруг Доминоид обернулся и привет­ливо помахал нам рукой.

- Никогда не думал, что придется играть этот спектакль еще раз, - донесся до нас голос Урт-ча. Я тут же бросился к своему основному телу - Альфа, - а Уртч между тем продолжал: - Вы, ребята, хоть знаете, как назад-то вернуться?

Вытащив из кармана футляр с запонками, я открыл его, выдрал подкладку и обнажил панель управления своей собственной портативной ма­шины времени.

- Это лучшее из того, что я мог.захватить с со­бой! - крикнул я им.

- Дай-ка взглянуть.

Я отнес ему машинку.

Уртч взял ее и принялся внимательно изучать.

- Изящная вещица, ничего не скажешь! Но маловата. Она сможет отправить вас назад, толь­ко если вы совершите во времени около миллиар­да прыжков, - заявил он.

- Я знаю, - сокрушенно подтвердил я. - Она была предназначена всего лишь для того, чтобы я мог попасть на свой корабль с расстоя­ния не более нескольких столетий.

- Придется мне несколько усилить ее мощ­ность, чтобы вы могли перенестись назад всего за несколько прыжков, - сказал Уртч, сжимая машинку обеими руками, отчего она стала светиться. Потом он вернул ее мне и сообщил: - Го­тово! А теперь поспешите-ка, иначе мне придет­ся все начинать сначала.

- Ой, спасибо большое! - сказал я ему, по­вернулся и бросился обратно.

Адам стоял на четвереньках в том самом про­странственном “кармане”, откуда только что по­явился Уртч.

- Целых две штуки он не заметил, старый пья­ница! - услышал я его торжествующий голос. - Так что нам все-таки будет чем отпраздновать!

Я взвалил тело Альфа на плечи - примерно так пожарники таскают тех, кто угорел во время пожара, - ив этот самый миг Адам вытащил проб­ку из шампанского. А потом мы дружно прижа­лись друг к другу, Уртч сделал нам какой-то стран­ный знак и отвернулся к панели управления. Я же активизировал свою машину времени...

И мы прыгнули! Прочь от Омеги минус один!..

“Коты на крышах, коты - герои!” - распе­вал Адам, когда мы приземлились на усыпанную снегом темную равнину. Невдалеке слабо поблес­кивали огоньки полупустынного города. Адам передал мне бутылку, и мы прыгнули снова. “До­лог путь до Типперери...”

...Под нами мелькнуло смутно видимое дно Мертвого моря. Совсем рядом был оголенный ос­тов какого-то древнего судна.

То текла священная река Альф.

Назад

Поворот

Назад

О

Время

В

Вашем

Полете

Возвращает

Назад

Мой

Рим

На

Одну

Лишь

Светлую

ночь

Мы крепко держались друг за друга и пели, а на небе опять кто-то из тех, кому это нужно, за­жигал звезды.

Не буди лихо, пока оно тихо!

- Хсссссссссссссссссссссссс-сссссссс! Сссссссссс! Ссссс-ссс! Эту песню пела наша самая первая змея, устроившись на ветке своего любимого дерева, - сказала мне Глория.

- А знаешь, ведь у этой истории существуют две совершенно различные концовки - в одной мы должны были остаться и сопровождать его в качестве живого источника информации или в качестве обитателей очередного Рая.

- Семнадцать бутылок пива... на сундук мерт­веца!

И свет нашего дня - как отправная точка для всей этой жизни...

 

 

 

глава 9 NUOVO BUOCO NERO

 

Чтобы создать “Новую Черную Дыру”, нам по­надобилась большая часть года - там, куда мы улетели на двадцать лет вперед по сравнению с моментом нашего отлета отсюда. Пришлось ради конечной цели подавить марсианскую сингуляр­ность, используя мой, пока что невидимый, иссле­довательский крейсер и присоединив его верповальным тросом к корпусу старой “Черной Дыры”. Месяцы ушли на то, чтобы установить необходимое оборудование, в частности Рубильник. Мне даже пришлось кой за чем ненадолго слетать в бу­дущее - нам необходима была новая многоцеле­вая мастерская. Я как-то уже успел привыкнуть, что она всегда под рукой. Мы работали все вместе, старательно обустраивая новую меняльную лавку.

Альфред Нуар, Глория М.Е.Дуза, П.Ранди и Адам Мазер Конфиденциальные расследования. В любом месте и в любое время - вот что гласила вывеска на стеклянной, покры­той “морозным” узором двери нашего офиса. Две боковые двери тоже были украшены такой над­писью - одна из них выходила в Сан-Франциско, а вторая - в Нью-Йорк. Я всегда мог передвинуть их и поближе, если бы дела вдруг пошли плохо, но пока что все шло хорошо. Мы вполне успеш­но провели и закончили дело с Человеком-насед­кой, с Голосом броненосца, с шестью с половиной Мертвыми Островитянами, с Королем Электро­мобилей и С фантомом Напа. Люблю разгадывать тайны!

Адам и Пранди в свободное время завершили работу над коридором; он получился у них стран­но схожим с прежней Дырой. Я даже спросил, не собираются ли они вновь заняться обменом душ и во второй раз создать универсальный вселен­ский континуум - не уверен, правда, что мне бы хотелось, например, создать еще одного Зверя, да­же если он будет и значительно лучше первого, - но Адам в ответ только пожимал плечами и бор­мотал что-то невнятное насчет добрых старых вре­мен. Никогда их не поймешь, этих кошек! Кори­дор, впрочем, идеально подходил для хранения моего запасного тела. Я пользовался телами как Альфа, так и Пьетро; приятно было порой пере­ключиться и попасть в далекое будущее или да­лекое прошлое - особенно когда суета в офисе достигала предела - и дать возможность кому-то другому выспаться за меня, или же привести се­бя в порядок после пулевого ранения, или просто очухаться после похмелья, или выздороветь от на­сморка. Все остальные, глядя на меня, тоже ре­шили, что неплохо бы и им обзавестись такими запасными телами.

...А Глория все читает мои стихи! И недавно я написал еще одно стихотворение, в котором от­разилось мое неистребимое желание узнать, не отправилась ли все же некая часть наших сущ­ностей вместе с Уртчем дальше и что там стало с ними.

Извините, но кто-то из клиентов снова стоит у дверей нашей конторы в Сан-Франциско! У него очень странная тень... Но это не страшно - на двери крепкий замок!