Книго 

---------------------------------------------------------------
     Л. Жданов, перевод
     Текст из 1999 Электронной библиотеки Алексея Снежинского
---------------------------------------------------------------

     -- Юг, -- сказал командир корабля.
     -- Но,  -- возразила  команда,  -- здесь,  в космосе, нет никаких стран
света!
     -- Когда  летишь  навстречу  солнцу,  -- ответил коман­дир,  --  и  все
становится  жарким,  желтым,  полным истомы,  есть только один  курс. --  Он
закрыл глаза, представляя себе далекий пылающий  остров в  космосе, и  мягко
выдохнул: -- Юг.
     Медленно кивнул и повторил:
     -- Юг.
     Ракета  называлась  "Кола  де  Оро", но  у  нее  было  еще  два  имени:
"Прометей" и "Икар". Она в  самом деле летела  к  ослепительному полуденному
солнцу.  С  каким  воодушев­лением грузили они в отсеки две  тысячи  бутылок
кислова­того  лимонада  и  тысячу  бутылок  пива   с  блестящими  проб­ками,
собираясь в путь туда, где ожидала эта исполинская Сахара!
     Сейчас, летя навстречу кипящему шару, они вспоминали стихи и цитаты.
     -- "Золотые яблоки Солнца"?
     -- Иетс!
     -- "Не бойся солнечного жара"?
     -- Шекспир, конечно!
     --  "Чаша золота"?  Стейнбек. "Кувшин  золота"?  Стефенс.  А помните --
горшок золота  у  подножия  радуги?! Черт  возь­ми,  вот название  для нашей
орбиты: "Радуга"!
     -- Температура?..
     -- Четыреста градусов Цельсия!
     Командир  смотрел в черный  провал  большого  круглого  окна. Вот  оно,
Солнце! Одна  сокровенная мысль  всецело владела  умом командира:  долететь,
коснуться Солнца и навсегда унести частицу его тела.
     Космический  корабль воплощал  строгую изысканность  и  хладный  скупой
расчет. В переходах, покрытых  льдом и молочно-белым инеем, царил  аммиачный
мороз, бушевали  снежные вихри. Малейшая искра из могучего очага, пыла­ющего
в  космосе, малейшее  дыхание  огня,  способное про­сочиться сквозь  жесткий
корпус,  встретили бы концентри­рованную зиму,  точно  здесь притаились  все
самые лютые февральские морозы.
     В арктической тишине прозвучал голос аудиотермометра:
     -- Температура восемьсот градусов!
     "Падаем, -- подумал  командир, --  падаем, подобно сне­жинке, в  жаркое
лоно июня, знойного июля, в душное пекло августа..."
     -- Тысяча двести градусов Цельсия.
     Под снегом стонали моторы; охлаждающие жидкости со скоростью пятнадцать
тысяч километров в час струились по белым змеям трубопроводов.
     -- Тысяча шестьсот градусов Цельсия. Полдень. Лето. Июль.
     -- Две тысячи градусов!
     И  вот  командир корабля спокойно (за этим  спокойст­вием  --  миллионы
километров пути) сказал долгождан­ное:
     -- Сейчас коснемся Солнца.
     Глаза членов команды сверкнули, как расплавленное зо­лото.
     -- Две тысячи  восемьсот градусов! Странно,  что  неживой металлический
голос механиче­ского термометра может звучать так взволнованно!
     -- Который час? -- спросил кто-то, и все невольно улыб­нулись.
     Ибо  здесь  существовало  лишь  Солнце и  еще  раз Солнце. Солнце  было
горизонтом и всеми странами света.  Оно  сжи­гало минуты и секунды, песочные
часы и будильники; в нем сгорало время и вечность. Оно жгло веки и клеточную
влагу  в  темном  мире  за  веками,  сетчатку и  мозг;  оно  выжигало сон  и
сладостные воспоминания о сне и прохладных сумер­ках.
     -- Смотрите!
     -- Командир!
     Бреттон,  первый  штурман, рухнул  на  ледяной  пол.  За­щитный  костюм
свистел в  поврежденном месте;  белым  цвет­ком  расцвело облачко замерзшего
пара -- тепло человека, его кислород, его жизнь.
     -- Живей!
     Пластмассовое  окошко в шлеме Бреттона  уже затянулось  изнутри бельмом
хрупких молочных кристаллов. Товарищи нагнулись над телом.
     -- Брак в скафандре, командир. Он мертв.
     -- Замерз.
     Они перевели  взгляд  на  термометр, который  показывал течение  зимы в
заснеженных  отсеках.  Четыреста  градусов  ниже  нуля. Командир  смотрел на
замороженную статую; по ней стремительно разбегались искрящиеся  кристаллики
льда. "Какая злая ирония судьбы, -- думал он, -- человек спаса­ется от  огня
и гибнет от мороза..."
     Он отвернулся.
     --  Некогда.  Времени нет.  Пусть  лежит.  -- Как тяжело поворачивается
язык... -- Температура?
     Стрелки подскочили еще на тысячу шестьсот градусов.
     -- Смотрите! Командир, смотрите!
     Летящая сосулька начала таять.
     Командир рывком поднял  голову и посмотрел на по­толок.  И сразу, будто
осветился киноэкран, в его сознании отчетливо возникла картина, воспоминание
далекого дет­ства.
     ...Ранняя  весна, утро. Мальчишка, вдыхая запах снега, высунулся в окно
посмотреть,  как  искрится  на  солнце  послед­няя  сосулька.  С  прозрачной
хрустальной иголочки  капает, точно  белое  вино,  прохладная,  но  с каждой
минутой все более жаркая кровь апреля. Оружие декабря, что на миг становится
все менее  грозным.  И  вот  уже сосулька падает  на гравий. Дзинь! -- будто
пробили куранты...
     -- Вспомогательный насос сломался, командир. Охлаж­дение... Лед тает!
     Сверху хлынул  теплый  дождь. Командир корабля  дернул  головой  влево,
вправо.
     -- Где неисправность? Да не стойте так, черт возьми, не мешкайте!
     Люди  забегали.  Командир, зло ругаясь,  нагнулся под дождем;  его руки
шарили  по  холодным  механизмам, искали,  щупали, а  перед  глазами  стояло
будущее, от которого  их, казалось,  отделял один  лишь короткий  вздох.  Он
видел,  как шелушится покров  корабля,  видел,  как люди,  лишенные за­щиты,
бегают, мечутся  с распахнутыми  в  немом  крике  ртами.  Космос  --  черный
замшелый колодец, в котором жизнь  то­пит свои крики  и страх... Ори сколько
хочешь, космос  задушит крик, не  дав ему  родиться.  Люди суетятся,  словно
муравьи в горящей коробочке,  корабль  превратился в кипящую  лаву...  вихри
пара... ничто!
     -- Командир?! Кошмар развеялся.
     -- Здесь.
     Он  работал под ласковым теплым дождем, струившимся из верхнего отсека.
Он возился с насосом.
     -- А, черт!
     Командир дернул кабель. Смерть, которая ждет их, будет самой  быстрой в
истории смертей. Пронзительный вопль... жаркая  молния... и  лишь  миллиарды
тонн  космического   огня   шуршат,   не   слышимые   никем,  в   безбрежном
простран­стве. Словно  горсть земляники, брошенной в  топку, -- только мысли
на  миг замрут в раскаленном воздухе, пережив  тела, превращенные  в уголь и
светящийся газ.
     -- Ч-черт!
     Он ударил по насосу отверткой.
     -- Господи!..
     Командир содрогнулся. Полное уничтожение... Он за­жмурил глаза, стиснул
зубы. "Черт возьми, -- думал он, -- мы привыкли умирать не так стремительно,
-- минутами,  а то и часами. Даже  двадцать секунд  -- медленная  смерть  по
сравнению  с  тем, что готовит нам это голодное чудище, которому не терпится
нас сожрать!"
     -- Командир, сворачивать или продолжать?
     -- Приготовьте чашу. Теперь -- сюда, заканчивайте. Жи­вей!
     Он повернулся  к манипулятору  огромной  чаши,  сунул  руки  в перчатки
дистанционного  управления.   Одно   дви­жение  кисти,  и  из  недр  корабля
вытянулась  исполинская  рука  с  гигантскими   пальцами.  Ближе,   ближе...
металличе­ская рука погрузила "Золотую чашу" в пылающую топку, в бестелесное
тело, в бесплотную плоть Солнца.
     "Миллион лет назад,  -- быстро  подумал командир,  на­правляя чашу,  --
обнаженный человек на пустынной север­ной тропе увидел, как в дерево ударила
молния. Его  племя бежало  в  ужасе, а он голыми руками схватил,  обжигаясь,
головню и,  защищая ее телом от  дождя, торжествующе ринулся к своей пещере,
где,  пронзительно  рассмеявшись, швырнул головню в  кучу  сухих  листьев  и
даровал своим соплеменникам лето. И люди, дрожа, подползли к огню, протянули
к нему трепещущие руки и  ощутили, как в пе­щеру вошло новое время года. Его
привело  беспокойное  желтое  пятно,   повелитель  погоды.   И  они  несмело
заулыба­лись... Так огонь стал достоянием людей".
     -- Командир!
     Четыре  секунды понадобилось исполинской руке,  чтобы погрузить чашу  в
огонь.
     "И вот сегодня мы снова на  тропе,  -- думал командир, -- тянем руку  с
чашей за драгоценным газом и вакуумом, за горстью пламени  иного рода, чтобы
с ним, освещая себе путь, мчаться через холодный  космос обратно и доставить
на Землю дар немеркнущего огня. Зачем?"
     Он знал ответ еще до того, как задал себе вопрос.
     "Затем, что  атомы, которые  мы подчинили себе на  Земле,  слабосильны;
атомная бомба немощна и мала; лишь Солнце ведает то, что мы хотим знать, оно
одно владеет  секретом. К тому же это  увлекательно, это здорово: прилететь,
оси­лить  --  и  стремглав  обратно!  В сущности, все  дело  в  гор­дости  и
тщеславии людей-козявок, которые дерзают дернуть льва за хвост и ускользнуть
от его зубов. Черт подери, скажем мы потом, а ведь справились! Вот она, чаша
с энергией, пламенем, импульсами, назовите, как  хотите, -- которая даст ток
нашим  городам,  приведет  в  движение наши  суда,  осветит наши библиотеки,
позолотит кожу на­ших детей, испечет наш хлеб насущный и поможет нам усвоить
знание о  нашей  Вселенной.  Пейте из  этой  чаши,  добрые  люди,  ученые  и
мыслители! Пусть  сей  огонь  согреет вас, прогонит  мрак неведения и долгую
зиму  суеверий, леденящий ветер  недоверия и преследующий человека  ве­ликий
страх темноты. Итак, мы протягиваем руку за дая­нием..."
     -- О!
     Чаша погрузилась  в Солнце. Она зачерпнула  частицу божественной плоти,
каплю  крови  Вселенной, пламенной мысли,  ослепительной  мудрости,  которая
разметила  и  про­ложила  Млечный  Путь,  пустила  планеты  по  их  орбитам,
определила их ход и создала жизнь во всем ее многообразии.
     -- Теперь осторожно, -- прошептал командир.
     --  Что  будет,  когда  мы  подтянем  чашу  обратно?  И  без того такая
температура, а тут...
     -- Бог ведает, -- ответил командир.
     -- Насос в порядке, командир!
     -- Включайте!
     Насос заработал.
     --  Закрыть  чашу  крышкой!..   Теперь   подтянем  --  медлен­но,   еще
медленнее...
     Прекрасная рука за  стеной дрогнула, повторив  в испо­линском  масштабе
жест командира, и бесшумно скользнула на  свое место.  Плотно закрытая чаша,
рассыпая  желтые  цветы   и   белые  звезды,   исчезла   в  чреве   корабля.
Аудиотермометр  выходил  из  себя.  Система  охлаждения билась в  лихорадке,
жидкий аммиак пульсировал в трубах, словно кровь в висках орущего безумца.
     Командир закрыл наружный люк.
     -- Готово.
     Все замерли в ожидании. Гулко стучал пульс корабля, его сердце отчаянно
колотилось. Чаша с золотом -- на борту! Холодная кровь  металась по  жестким
жилам: вверх-вниз, вправо-влево, вверх-вниз, вправо-влево...
     Командир медленно вздохнул.
     Капель с потолка прекратилась. Лед перестал таять.
     -- Теперь -- обратно.
     Корабль сделал полный поворот и устремился прочь.
     -- Слушайте!
     Сердце корабля  билось  тише, тише... Стрелки  приборов  побежали вниз,
убавляя счет сотен. Термометр вещал о смене времен года. И все думали  одно:
"Лети, лети  прочь  от пламени,  от огня,  от  жара и кипения,  от желтого и
белого.  Лети  навстречу холоду и  мраку". Через  двадцать часов,  по­жалуй,
можно  будет отключить  часть  холодильников  и  из­гнать  зиму.  Скоро  они
окажутся  в такой  холодной ночи,  что  придется,  возможно, воспользоваться
новой  топкой  ко­рабля,  заимствовать  тепло у  надежно  укрытого  пламени,
которое они несут с собой, словно неродившееся дитя.
     Они летели домой.
     Они летели домой, и командир,  нагибаясь над телом Бреттона, лежавшим в
белом сугробе, успел вспомнить  стихо­творение,  которое написал  много  лет
назад.
     Порой мне Солнце кажется горящим древом...
     Его плоды златые реют в жарком воздухе,
     Как яблоки, пронизанные соком тяготенья,
     Источенные родом человеческим.
     И взор людей исполнен преклоненья, --
     Им Солнце кажется неопалимым древом.
     Долго  командир сидел возле  погибшего,  и разные чув­ства  жили в  его
душе.  "Мне  грустно, --  думал  он,  -- и  я  счастлив, и  я  чувствую себя
мальчишкой, который идет домой из школы с пучком золотистых одуванчиков".
     -- Так, --  вздохнул командир, сидя с закрытыми глаза­ми,  -- так, куда
же мы летим теперь, куда?
     Он  знал, что все его люди тут,  рядом,  что страх  прошел и они  дышат
ровно, спокойно.
     -- После долгого-долгого путешествия к Солнцу,  когда ты  коснулся его,
подразнил  и ринулся прочь  -- куда лежит твой  путь? Когда  ты расстался со
зноем, полуденным светом и сладкой негой -- каков твой курс?
     Экипаж ждал,  когда командир  скажет  сам. Они ждали, когда он мысленно
соберет  воедино  всю  прохладу  и  белиз­ну,  свежесть  и бодрящий  воздух,
заключенный в  заветном слове; и они увидели,  как слово рождается у него во
рту и перекатывается на языке, будто кусочек мороженого.
     -- Теперь для нас в космосе есть только один курс, -- сказал он.
     Они  ждали. Ждали,  а  корабль стремительно уходил  от света в холодный
мрак.
     -- Север, -- буркнул командир. -- Север.
     И все улыбнулись, точно в знойный день вдруг подул освежающий ветер.
     2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского
Книго
[X]